Священник Н. Р. Антонов. Русские светские богословы и их религиозно-общественное миросозерцание, Розанов Василий Васильевич, Год: 1912

Время на прочтение: 4 минут(ы)
Розанов В. В. Собрание сочинений. Признаки времени (Статьи и очерки 1912 г.)
М.: Республика, Алгоритм, 2006.

СВЯЩЕННИК Н. Р. АНТОНОВ.
РУССКИЕ СВЕТСКИЕ БОГОСЛОВЫ И ИХ РЕЛИГИОЗНО-ОБЩЕСТВЕННОЕ МИРОСОЗЕРЦАНИЕ

Литературные характеристики. С портретами. Том I. Введение: Вопрос о церкви и интеллигенции в жизни, литературе и обществе. — Н. П. Аксаков. — С. Д. Бабушкин. — Н. А. Бердяев. — С. Н. Булгаков. — Граф П. А. Валуев. — Аф. В. Васильев. — Заключение: Мирная борьба с социализмом как задача для Церкви и духовенства. С.-Петербург. 1912.

‘Вот и опять поп сделал больше профессора’, — говоришь невольно, взглянув на компактный том священника Н. Р. Антонова ‘Русские светские богословы’ с ожидаемыми впереди еще несколькими томами и сравнивая этот труд с теми тощими брошюрками в несколько страничек, какие мы имеем по этому же предмету ‘от руки и разума’ гг. профессоров. Профессора величественно поднимались с кресел, крякали, обводили глазами публику: но предстояло много читать, думать, систематизировать и, словом, работать, и они, издав мечтательный вздох, бессильно опустились в кресло с национальным ‘non possumus’ {не можем (лат.).}…
Так бы ‘воз и ныне был там’, если бы не старая, крепкая, трудолюбивая семинария: незаметный приходский священник Н. Р. Антонов, автор книги ‘Храм Божий’, взял брошенное дело в свои руки и написал книгу, содержащую превосходные по верности, по точности характеристики— портреты светских богословов, от графа П. А. Валуева до С. Н. Булгакова, в то же время дав и библиографию, и исчерпывающее по полноте изложение системы мысли и хода мысли, как религиозной, так и философской и литературной, пока шести мыслителей, с обещанием дать и остальных до ‘ижицы’.
Отдельные характеристики на самом деле суть целые исследования, например, нашему прекрасному богослову, Н. П. Аксакову, автор посвятил 22 главы и 110 страниц, Бердяеву — 15 глав, С. Н. Булгакову — 19 глав. ‘Куда же больше?’ — скажет невольно читатель, не привыкший к оценке ‘пророков в отечестве своем’. И чтобы ‘благосклонный читатель’ ни в чем уже не мог пожаловаться на ‘доброхотного автора’, приложил еще превосходно выполненные портреты, на которых, например, С. Н. Булгаков и Н. А. Бердяев — как живые! ‘Спасибо, спасибо’, — не может не сказать даже озлобленный читатель.
Лучшее в труде, что он самостоятелен в оценках и не гонится за шумом улицы и мнением толпы и текущей минуты. Так, он поистине открыл Стефана Димитриевича Бабушкина, о котором, признаюсь, я никогда не слыхивал: это — сибиряк по рождению, питомец Казанского университета, по профессии — юрист, но посвятивший досуги свои и ум церковному делу. По приложенному портрету это превосходный русский человек, с умными и добрыми глазами, человек жизни, человек бытовой, для которого религия и церковь были не предметами книгописательства, рычагами жизнеустройства, жизнескрепы, жизнеподпоры. Так оно и есть на самом деле. Этот Бабушкин написал книгу — ‘Церковно-приходская община и земский собор’ (Казань, 1905 г.), и вот ее-то и изучает, и излагает трудолюбивый Н. Р. Антонов. Бабушкин мне так понравился, что, читая о нем, я мысленно зачислил себя ‘в полк (секту) Бабушкина — и не дальше’.
В статье о Н. П. Аксакове в высшей степени любопытны и важны страницы, посвященные изложению трудов Аксакова над ‘вселенскими соборами’. Аксаков говорит, что органами церкви были поместные соборы, соборы отдельных диоцезов: они выражали дух и мнения местного духовенства и местного церковного народа. Что касается ‘вселенских соборов’, то они не только собирались по зову греческих императоров, но и были собственно органами императорского управления, а вовсе не церковного. Самое наименование ‘вселенских’ есть более претензия и пышность, нежели дело: это Аксаков доказывает исчислением присутствовавших на соборе епископов. На Никейском присутствовало 318 епископов, допустим, что тут были полностью все епископы. Тогда на Константинопольском вселенском соборе, где было только 150 епископов, — отсутствовало 168, т. е. более половины, на Ефесском, по тому же способу счета, отсутствовало 118, а на соборах 5, 6 и 7-м отсутствовало до 300 и более епископов, и собиралась лишь малая часть их всех. По этой частичности собирающихся самое наименование ‘вселенского’, т. е. ‘со всех концов земли собранного’ собора — не верно. Это — одно. Но и другое: ‘Акты первого вселенского собора не сохранились, а как доказывают современные исследователи, — никогда и не составлялись, следовательно, — нет, а вероятно, и не было подписей’. Далее, и в тех случаях, когда и акты, и подписи были составлены и сохранились, — мы наблюдаем, что подписями скреплялись лишь догматические решения соборов и приговоры соборного суда, ‘но каноны, даже проходя через горнило соборного обсуждения, никакими подписями в деяниях (соборов) не скрепляются и всегда составляют только самостоятельное приложение к деяниям без всяких указаний на способ, ход и порядок их утверждения и обсуждения’ (‘Что говорят каноны’, стр. 35).
Это следовало бы принять во внимание епископу Антонию волынскому, выступавшему недавно страстно, но отвлеченно на заступу ‘целости древних и божественных канонов’, а во всяком случае этого не должны забывать его сущие и возможные оппоненты, как в литературе, так и на ожидаемом поместном русском соборе. Собственно важны и вечны не каноны, т. е. юридического характера постановления, а дух церкви. Вот что едино и вечно и в чем живет Бог, этот любовный и мудрый дух, этот старый и теплый, жизненный, органический дух, вечность которого мы ощущаем, читая церковную книгу и духовного писателя XIX или IX века, а общность чувствуем, входя на церковную службу в Архангельске или Чернигове, разговаривая с членом клира, или даже только с человеком духовного воспитания, или даже только с человеком из духовной семьи, из духовного рода, с одной стороны, и с другой — с человеком светским, с универсантом, с врачом, с адвокатом, с профессором, с немцем или вообще с лютеранином.
Дух этот мы скорее зрительно видим, мы его обоняем и осязаем, а сложить определенных слов о нем не умеем. Тут есть и ленцы, есть и уклончивость, непрямота (‘ложь — конь во спасение’ сословная поговорка духовных), но есть и ‘музыка сфер’ мудрого Платона, загробный мир, загробные страхи, есть терпение, много терпения, есть прощение другого, и много прощения, есть связанность, соединяющая ‘Ивана’ IX века с ‘Иваном’ XIX века, т. е. особенное чувство моря голов, океана голов и их нескончаемой жизни и вечного единства:
Там на неведомых дорожках
Следы невиданных зверей,
Избушка там на курьих ножках
Стоит без окон, без дверей,
Там лес и дол видений полны…
Сказки, мифы, поэзия, безграничность действительного, чаемого и ожидаемого, и — ‘верю! верю!’… Тут — не одно Евангелие, а вся Византия, и — вся Русь. Вот — православие. Какой это все обнимет догмат или канон? Какая выразит все это и определит формула? Нет формулы: ибо это — жизнь, от писка младенца в люльке до вздоха старца перед кончиной, от могучего голоса протодиакона на царском молебне до тихого прошения в сельской церкви о ‘христианской кончине живота нашего’. Все — тут. И это ‘все’ — неуловимо, сладко, великолепно, включает сытость и алкание, рождение и смерть. А догматы и каноны?.. Только схоластика и даже только попытка схоластики, как вот указывал Н. П. Аксаков.

КОММЕНТАРИИ

НВ. 1912. 29 окт. No 13159.
Там на неведомых дорожках… — А. С. Пушкин. Руслан и Людмила. Вступление (1825-1826).
Прочитали? Поделиться с друзьями:
Электронная библиотека