Д. С. МЕРЕЖКОВСКИЙ. ВЕЧНЫЕ СПУТНИКИ. ПОРТРЕТЫ ИЗ ВСЕМИРНОЙ ЛИТЕРАТУРЫ
Д. С. МЕРЕЖКОВСКИЙ. ВЕЧНЫЕ СПУТНИКИ. ПОРТРЕТЫ ИЗ ВСЕМИРНОЙ ЛИТЕРАТУРЫ
Издание второе. СПб., 1899. Стр. 552.
КОММЕНТАРИИ
КОММЕНТАРИИ
Д. С. Мережковский. Вечные спутники, Розанов Василий Васильевич, Год: 1899
Время на прочтение: 3 минут(ы)
Розанов В. В. Собрание сочинений. Юдаизм. — Статьи и очерки 1898—1901 гг.
М.: Республика, СПб.: Росток, 2009.
Имя г. Мережковского окружено в нашей литературе некоторым предубеждением. Темный писатель, неясный писатель. С тем вместе имя это занимает видное и независимое положение, и, наприм., сказав Мережковский, нельзя ожидать, что слушатель спутает это имя с бездною однородных, как он может смешать Южакова с Протопоповым или какие-нибудь другие крупинки некоторой общей литературной каши. Мережковский — не в каше, а лежит особо. И эта ‘особенность’, и связанная с нею малораспространенность, дает, может быть, и лучшую сладость, и худшие терны его сердцу. Наиболее удачною его вещью следует, кажется, считать перевод древнегреческого романа Лонгуса — ‘Дафнис и Хлоя’, с критическою вступительною статьею об авторе романа, самом романе и той интересной эпохе, на рубеже христианского и языческого мира, когда появился роман. Шумную минуту в литературе создали появившиеся в 1893 году критические его очерки ‘О причинах упадка и о новых течениях современной русской литературы’. Тут есть кой-что верное в наблюдениях, вся книга написана с большою вдумчивостью, но нам не представляется, в этом труде, перо его твердым и вся книжка — зрелою. Скорей это задорный опыт, но опыт без особого значения. Роман ‘Отверженный’ есть только первая часть романической трилогии (продолжение ее — Леонардо да Винчи, а окончание — Петр Великий), и только впоследствии можно сказать что-нибудь определенное об окончательно определившейся мысли автора. Самый сложный труд — вышедшие теперь вторым изданием ‘Вечные спутники’. Заманчиво самое заглавие: ‘Вечные спутники’ — это умершие герои мысли, это — выразители целых культурных эпох, которые, ‘от тлена убежав’, бессмертною частью своего существа стали ‘спутниками’ нашими, и будут спутниками человеческими в третьем тысячелетии нашей эры, как и в истекших двух. Впрочем, это можно сказать только о древнейших именах, и лишь надеяться на это относительно других, новейших. Книжка содержит впечатления от Акрополя и этюды о Лонгусе, Марке Аврелии, Плинии младшем, Кальдероне, Сервантесе, Монтане, Флобере, Ибсене, Достоевском, Гончарове, Майкове, Пушкине. Как видит читатель, для любителя критики — пищи много. Лучшим из всех этюдов нам представляются — о Лонгусе, Плинии младшем и Монтане, вероятно, недурен этюд о Марке Аврелии, но, признаемся, несмотря на все подшпориванья души своей, мы никак не можем извлечь из нее того восторга к знаменитому императору, который все чувствуют. Он как будто вечно философически умирал — и это производит крайне тягостное впечатление на живого человека, быть может тем более тягостное, чем глубже чувствуешь, что такое смерть. Далее: его мораль — это болеющая мораль, это рахитическая мораль, хоть она и извлекла столько восторгов к себе. Добродетельным человеком надо быть весело, надо делать добродетельные дела незаметно. Но давиться добродетелью, но вечно унывать под добродетелью, но вечно нести эту ‘добродетельную ношу’ — значит прежде всего не быть добродетельным человеком и, так сказать, походить на того апокрифического святого, который, когда у него срубили голову — то он ‘взяв, целовал ее’.
Но Плиний — прекрасен, вот Гёте Рима, хотя и гораздо меньший размером, чем новейший! И что за эпоха была, что за люди! До чего много света, солнца, спокойствия и добра! Переходя от него к Кальдерону или Сервантесу, точно попадаем в какое-то моральное пекло, с знойным и удушливым воздухом. Монтань — это опять отдых. Вообще замечательна потребность Европы отдыхать от самое себя: так XV и XVIII век явно были веками отдыха Европы от себя. И пусть бы так, если бы после отдыха Европа шла далее по тому пути, который раз избрала: нет, она скорей топчется на одном месте. Потолчется — и сядет, отдохнет — и опять толчется, но в цикле в сущности одних идей, и нисколько их не раздвигая, равно как и сама не подвигаясь к совершеннейшему их исполнению. Утомляющие идеи, обессиливающие идеи: как будто механические и безжизненные, или внежизненные идеи…
Наибольшую цену собственно для историка критики представляет обширное рассуждение г. Мережковского о Пушкине, и более краткие, но довольно проницательные замечания о Достоевском. Книга издана изящно, и, как ‘спутник’ размышляющего читателя — есть прежде всего очень опрятный спутник.
НВип. 1899. 31 марта. No 8291. С. 7.
‘Дафнис и Хлоя’ — издание перевода романа Лонга вышел в Петербурге в 1896 г.
‘О причинах упадка и о новых течениях современной русской литературы’ — 26 октября 1892 г. Мережковский прочел в Русском литературном обществе в Петербурге лекцию ‘О причинах упадка русской литературы’. Опубликована отдельным изданием (СПб., 1893).
‘Отверженный’ — роман Мережковского ‘Отверженный’ (‘Юлиан Отступник’), печатался в ‘Северном Вестнике’ (1895. No 1-6), отд. изд.: СПб., 1896.
‘Простая речь о мудрых вещах’ (1873) — книга М. П. Погодина о таинственных явлениях обыденной жизни.