‘Русская Мысль’, кн. V, 1885
Стихотворения С. Надсона. Спб., 1885 г, Надсон Семен Яковлевич, Год: 1885
Время на прочтение: 5 минут(ы)
Стихотворенія С. Надсона. Спб., 1885 г. Въ публик, да отчасти и въ печати, сложилось мнніе, будто поэзія въ вид стихотворства отжила у насъ свое время. Съ нкоторыхъ поръ, кажется, со смерти Некрасова, этотъ родъ творчества не въ авантаж обртается, и не безъ основанія. Одинъ за другимъ сошли въ могилу или смолкли первоклассные и крупные таланты и ‘ползли изъ щелей мошки да букашки’. Между тмъ, запросъ на стихи,— не на поэзію,— съ каждымъ годомъ все возрасталъ. Благодаря еженедльнымъ изданіямъ, юмористическимъ, сатирическимъ, иллюстрированнымъ и даже моднымъ, стихотворство сдлалось источникомъ заработка, превратилось въ ремесло, а потомъ превратило въ настоящихъ ремесленниковъ нкоторыхъ изъ людей, одаренныхъ дйствительнымъ поэтическимъ даромъ, но недостаточно устойчивыхъ, чтобы не размнять своего таланта на построчную плату. Въ погон за количествомъ стиховъ, представляющихъ собою пятіалтынные и четвертаки, погибло немало симпатичныхъ и живыхъ силъ. Вмст съ тмъ, мало-по-малу спутывалось представленіе объ истинной поэзіи, водворялось легкое отношеніе къ ней, которое, найдя поддержку въ извстныхъ стремленіяхъ шестидесятыхъ годовъ, переходило въ презрніе, иногда заслуженное, впрочемъ, съ одной стороны, стихотворцами, вообразившими, будто настоящая поэзія заключается ‘въ звукахъ для звуковъ’, а съ другой — людьми, тянувшими Музу на утилитарный путь обличеній и всякихъ служеній чисто прозаическимъ интересамъ я цлямъ житейскимъ. Тмъ отрадне теперь видть и сознавать, что все это были знаменія переходной эпохи, признаки общественнаго роста, совершающагося всегда въ сопровожденіи болзненныхъ процессовъ и уродливыхъ явленій. Видимъ же мы это и сознаемъ изъ факта нарожденія новыхъ поэтовъ, достаточно сильныхъ для того, чтобы вызвать къ бытію новыя псни, отличныя отъ былыхъ, но возбуждающія, подобно имъ, подъемъ духа въ людяхъ, чуткихъ къ прекрасному и правдивому. Въ ряду молодыхъ силъ одно изъ первыхъ мстъ уже занялъ г. Надсонъ, первое собраніе стихотвореній котораго только что вышло въ свтъ. Какъ смотритъ поэтъ на свое призваніе — выражено имъ въ двухъ первыхъ помщенныхъ въ книжк стихотвореніяхъ. Первое озаглавлено Поэзія, второе — Поэтъ. Мы позволимъ себ привести ихъ здсь оба.
Поэзія.
За много лтъ назадъ, изъ тихой сни рая,
Въ внк душистыхъ розъ, съ улыбкой молодой,
Она сошла въ нашъ міръ, прелестная, нагая
И гордая своей невинной красотой.
Она несла съ собой невдомыя чувства,
Гармонію небесъ и преданность мечт,—
И былъ законъ ея — искусство для искусства,
И былъ завтъ ея — служенье красот.
Но съ первыхъ же шаговъ съ чела ея сорвали
И растрепали въ прахъ роскошные цвты,
И темнымъ облакомъ сомнній и печали
Покрылись двственно-прекрасныя черты,
И прежнихъ гимновъ нтъ!… Ликующіе звуки
Дыханіемъ грозы безслдно унесло,
И дышетъ пснь ея огнемъ душевной муки,
И терніи язвятъ небесное чело!…
Такова Поэзія, и это дйствительная поэзія. Но изъ этого отнюдь не слдуетъ, чтобы измнился ея ‘законъ’ и утратилъ значеніе ея ‘завтъ’… Изъ-подъ терноваго внца, какъ изъ-подъ внка душистыхъ розъ, въ міръ льются т же псни — призыва къ правд и къ любви. И точно такъ же, какъ въ былые годы, ея жрецы не осквернятъ своей руки метлой, чтобъ съ нашихъ улицъ пыльныхъ соръ сметать, и такъ же, какъ тогда, они не отрекутся отъ ‘вдохновеній’, отъ ‘звуковъ сладкихъ и молитвъ’, а къ нимъ прибавятъ лишь новыхъ псенъ рядъ и новыхъ, скорбныхъ иль бодрящихъ звуковъ сочетанья. Вотъ что читаемъмы въ стихотвореніи:
Пусть пснь твоя кипитъ огнемъ негодованья
И душу жжетъ своей правдивою слезой,
Пусть отзывъ въ ней найдутъ и честныя желанья,
И честная любовь въ отчизн дорогой,
Пусть каждый звукъ ея впередъ насъ призываетъ,
Подавленнымъ борьбой надеждою звучитъ,
Упавшихъ на пути безсмертіемъ внчаетъ
И робкихъ бглецовъ насмшкою клеймитъ,
Пусть онъ ведетъ насъ въ бой съ неправдою и тьмою,
Въ суровый’ грозный бой за истину и свтъ,—
И упадемъ тогда мы ницъ передъ тобою,
И скажемъ мы теб съ восторгомъ: ‘Ты — поэтъ!’…
Пусть пснь твоя звучитъ, какъ тихое журчанье
Ручья, звенящаго серебряной струей,
Пусть въ ней ключомъ кипятъ надежда и желанья,
И сила слышится, и смхъ звучитъ живой,
Пусть мы забудемся подъ молодые звуки
И въ міръ фантазіи умчимся за тобой,—
Въ тотъ чудный міръ, гд нтъ ни жгучихъ слезъ, ни муки,
Гд красота, любовь, забвенье и покой,
Пусть насладимся мы безъ думъ и размышленья,
И снова поживемъ мечтами юныхъ лтъ,—
И мы благословимъ тогда твои творенья,
И скажемъ мы теб съ восторгомъ: ‘Ты — поэтъ!’…
И мы привтствуемъ г. Надсона его же словами: ‘ты — поэтъ!’… Но лира его настроена не на сладкіе, мягкіе звуки, не смхъ живой и не журчанье ручейка слышится намъ въ его псняхъ. Он часто становятся мрачны и безнадежны, порой въ нихъ звучитъ что-то, напоминающее Байрона. Въ этомъ послднемъ обстоятельств мы видимъ нкоторую опасность для русскаго поэта. Время ‘байронизма’, давно миновало и возвращаться къ нему совсмъ нежелательно.
Мы ждемъ новыхъ словъ, такихъ именно, о которыхъ говорится въ первой строф приведеннаго выше стихотворенія, и не ко времени такія, напримръ:
И тайный голосъ мн твердитъ, не умолкая:
‘Безумецъ! Не страдай и не люби людей:
Ты жалокъ и смшонъ, наивно отдавая
Любовь и скорбь — мечт, фантазіи твоей…
Окаменй, замри… Не трать напрасно силы!
Пусть льется кровь волной и царствуетъ порокъ:
Добро ли, зло-ль вокругъ, забвенье и могилы —
Вотъ цль конечная и міровой итогъ!’…
Если бы этотъ крикъ отчаянья былъ одиночнымъ, мы не придали бы ему особеннаго значенія, но онъ то въ той, то въ иной форм не разъ повторяется въ произведеніяхъ г. Надсона и, между прочимъ, въ стихотвореніи Грядущее:
Для чего и жертвы, и страданья?…
Для чего такъ поздно понялъ я,
Что въ борьб и смут мірозданья
Цль одна — покой небытія?
или въ конц стихотворенія: Какъ блымъ саваномъ покрытая снгами…
Если бы мы поврили, что эти и имъ подобные стихи выражаютъ собой не минутное настроеніе ихъ автора, а задушевную сущность его убжденій, мы бы пришли за него въ отчаяніе, мы бы скорбно воскликнули: ‘ты — не поэтъ!’… Къ счастью, вслдъ за только что приведенной строфой передъ нами лежатъ другіе стихи, тоже скорбные, но совсмъ иного значенія,— это:
Червякъ, раздавленный судьбой,
Я въ смертныхъ мукахъ извиваюсь,
Но все борюсь, полуживой,
И передъ жизнью не смиряюсь.
Глумясь, она вокругъ меня
Кипитъ въ рчахъ толпы шумящей,
Въ цвтахъ весны животворящей,
И въ пньи птицъ, и въ блеск дня… и т. д.
До высшаго, неподражаемо-поэтическаго выраженія идея гуманизма доходятъ стихотвореніе:
Я не тому молюсь, кого едва дерзаетъ
Назвать душа моя, смущаясь и дивясь… и т. д.
…Меня влечетъ къ себ иное обаянье,—
Не власти дарственной,— но пытки и креста.
Мой Богъ — Богъ страждущихъ,
Богъ, обагренный кровью,
Богъ-человкъ и братъ съ небесною душой,—
И предъ страданіемъ и чистою любовью
Склоняюсь я съ моей горячею мольбой!…
‘Богъ-человкъ и братъ!’ — вотъ то новое, вдохновенное слово, которое отмчаетъ среди толпы поэта, ‘червякъ, раздавленный судьбой’, съ такимъ еловомъ на измученныхъ устахъ становится равнымъ пророку. И Тотъ, увнчанный терновымъ внцомъ, раздавленный безсмысленной толпой, вашъ Богъ и братъ показалъ людямъ — ‘для чего и жертвы, и страданья’…
Я въ братство вровалъ…— читаемъ мы у г. Надсона въ другомъ мст,—
.. Но въ черный день невзгоды
Не могъ я отличить собратьевъ отъ враговъ,
Я жаждалъ для людей познанья и свободы,
А міръ — все тотъ же міръ безсмысленныхъ рабовъ…
И такимъ онъ останется до тхъ поръ, пока ‘надъ этой темною толпой непробужденнаго народа’ не встанутъ люди ‘сильные духомъ и словомъ’ и не убдятъ народовъ въ томъ, что на земл нтъ мста злоб, рабству и неправд, когда ихъ Богъ есть, вмст съ тмъ, ихъ братъ… Съ такимъ свтомъ истины въ душ не можетъ быть ни сомннія, ни отчаянія. И мы думаемъ, что выраженіе ихъ въ поэзіи г. Надсона является отчасти отголоскомъ стараго и навяннаго посторонними вліяніями, отчасти же результатомъ минутнаго упадка еще недостаточно окрпшаго духа. Г. Надсонъ, какъ сказочный витязь, стоитъ теперь на перепутья: направо подешь — коня потеряешь, налво — самъ пропадешь… Отъ всей души желали бы, чтобъ витязь, не задумываясь, пожертвовалъ изъзженнымъ байроновскимъ конемъ и бодро шелъ впередъ на собственныхъ ногахъ туда, гд истина и свтъ, гд братство и любовь.