Стихотворения, Грибоедов Александр Сергеевич, Год: 1829

 
 А. С. Грибоедов Стихотворения ---------------------------------------------------------------------------- А.С. Грибоедов. Сочинения. ГИХЛ, М.-Л., 1959 Подготовка текста, предисловии и комментарии Вл. Орлова ---------------------------------------------------------------------------- СОДЕРЖАНИЕ От Аполлона Лубочный театр <Эпитафии доктору Кастальди> <Н. А. Каховскому> Давид Романс 'Крылами порхая, стрелами звеня...' Эпиграмма 'Как распложаются журнальные побранки' Отрывок из Гёте Телешовой Хищники на Чегеме '- По духу времени и вкусу...' Освобожденный А. О[доевскому] Прости, Отечество! 'Там, где вьется Алазань...' Кальянчи Домовой Стихотворения, приписываемые Грибоедову Душа Восток ОТ АПОЛЛОНА На замечанье Феб дает, Что от каких-то вод Парнасский весь народ Шумит, кричит и дело забывает, И потому он объявляет, Что толки все о Липецких водах (В укору, в похвалу, и в прозе, и в стихах) Написаны и преданы тисненью Не по его внушенью! <Ноябрь 1815> ЛУБОЧНЫЙ ТЕАТР Comptable de l'ennui, dont sa muse m'assomme, Pourquoi s'est-il nomme, s'il ne veut qu'on le nomme? Gilbert {*} {* Беря в расчет скуку, которою его муза меня убивает, спрашивается, зачем он назвал себя, если не хочет быть названным? Жильер. - Ред.} Эй! Господа! Сюда! сюда! Для деловых людей и праздных Есть тьма у нас оказий разных: Есть дикий человек, безрукая мадам! Взойдите к нам! Добро пожаловать, кто барин тароватый, Извольте видеть - вот Рогатый, нерогатый И всякий скот: Вот господин Загоскинг Вот весь его причет! _Княгини_ и _Княжны, Князь Фольгин и Князь Блёсткин_, Они хоть не смешны, да сам зато уж он Куда смешон! - С ним вместе быть, ей-богу! праздник. Вот вам его _Проказник_, Спроказил он неловко: раз упал Да и не встал. Но автор таковым примером Не научен - грешит перед партером, Проказит до сих пор. Что видит и что слышит. Он обо всем исправно вздор И говорит и пишет. Вот _Богатонов_ вам: особенно он мил, Богат чужим добром - всё кр_а_дет, что находит,, С _Транжирина_ кафтан стащил! Да в нем и ходит, А светский тон Не только он - И вся его беседа Переняли у _Буйного Соседа_. Что ж вы?... Неужто по домам? Уж надоело вам? И кстати ль? Вот вам Загоскин - _Наблюдатель_, Вот _Сын Отечества_, с ним вечный состязатель, Один напишет вздор, Другой на то разбор, А разобрать труднее, Кто из двоих глупее. Что вы смеетесь, господа? Писцу насмешка не беда. Он знает многое смешное за собою, Да уж давно махнул рукою. Махнул пером - отдал сыграть, А вы, пожалуй, рассуждайте! Махнул пером - отдал в печать, А вы читайте! 16 октября 1817 <ЭПИТАФИИ ДОКТОРУ КАСТАЛЬДИ> I Из стран Италии - отчизны Рок неведомый сюда его привел. Скиталец, здесь искал он лучшей жизни... Далеко от своих смерть близкую обрел! II Брыкнула лошадь вдруг, скользнула и упала, - И доктора Кастальдия не стало!... <Апрель - май 1820> <Н. А. КАХОВСКОМУ> Как же вас взносили на неприступный status, quo ad praesentera {Положение, существующее в данное время. - Ред.} и как Полком окружали Военных теней? В присошках пищали Курки без кремней? Как ханы и беки Пролили вам реки Хвалы круговой? С преклонной главой Ньюкеры и дусты! И головы их, При шапках больших, Под шапками пусты. <3> ДАВИД Не славен в братиях измлада, Юнейший у отца я был, Пастух родительского стада, И се! внезапно богу сил Орган мои создали руки, Псалтырь устроили персты, О! кто до горней высоты Ко господу воскрилит звуки! Услышал сам господь творец! Шлет ангела: и светлозрачкый С высот летит на долы злачны, Взял от родительских овец, Елеем благости небесной Меня помазал. - Что ж сии Велики братии мои? Кичливы крепостью телесной! Но в них дух божий, бога сил, Господень дух не препочил! Иноплеменнику не с ними, Далече страх я отженя, Во сретенье исшел: меня Он проклял идолми своими, Но я мечом над ним взыграл, Сразил его и обезглавил И стыд отечества отъял, Сынов Израеля прославил! РОМАНС Ах! точно ль никогда ей в персях безмятежных Желанье тайное не волновало кровь? Еще не сведала тоски, томлений нежных? Еще не знает про любовь? Ах! точно ли никто, счастливец, не сыскался, Ей друг? по сердцу ей? который бы сгорал В объятиях ее? в них негой упивался, Роскошствовал и обмирал?... Нет! Нет! Куда влекусь неробкими мечтами? Тот друг, тот избранный: он где-нибудь, он есть. Любви волшебство! рай! восторги! трепет! - Вами, Нет! - не моей душе процвесть. <Декабрь 1823 - январь 1824> * * * Крылами порхая, стрелами звеня, Любовь вопрошала кого-то: Ах! - есть ли что легче на свете меня? Решите задачу Эрота. Любовь и любовь, решу я как раз, Сама себя легче бывает подчас, Есть песня такая: Легко себе друга сыскала Аглая И легче того Забыла его. <Декабрь 1823 - январь 1824> ЭПИГРАММА И сочиняют - врут, и переводят - врут! Зачем же врете вы, о дети? Детям прут! Шалите рифмами, нанизывайте стопы, Уж так и быть, - но вы ругаться удальцы! Студенческая кровь, казенные бойцы! Холопы 'Вестника Европы'! <Первая половина 1824> * * * Как распложаются журнальные побранки! Гласит предание, что Фауст ворожил Над банкой, полною волшебных, чудных сил - И вылез чорт из банки, И будто Фаусту вложил Он первый умысел раавратный - Создать станок книгопечатный. С тех вор, о, мокрые тряпичные листы, Вы полем сделались журналам для их браней, Их мыслей нищеты, их скудости познаний! Уж наложил на вас школярные персты Михаило Дмитриев с друзьями, Переплетясь они хвостами, То в прозе жилятся над вами. То усыряют вас водяными стихами. <1824?> ОТРЫВОК ИЗ ГЁТЕ Директор театра По дружбе мне вы, господа, При случае посильно, иногда И деятельно помогали, Сегодня, милые, нельзя ли Воображению дать смелый вам полет? Парите вверх и вниз спускайтесь произвольно, Чтоб большинство людей осталось мной довольно, Которое живет и жить дает, Дом зрелища устроен пребогатый, И бревяной накат, и пол дощатый, И всё по зву: один свисток - Храм взыдет до небес, раскинется лесок, Лишь то беда: ума нам где добиться?. Смотрите вы на брови знатоков, Они, и всякий кто каков, Чему-нибудь хотели б удивиться, А я испуган, стал втупик, Не то, чтобы у нас к хорошему привыкли, Да начитались столько книг! Всю подноготную проникли! Увы! И слушают, и ловят всё так жадно! Чтоб были вещи им новы, И складно для ума, и для души отрадно, Люблю толпящийся народ Я, при раздаче лож и кресел, Кому терпенье - труден вход, Тот получил себе - и весел, Но вот ему возврата нет! Стеной густеют непроломной, Толпа растет, и рокот громный, И голоса: билет! билет! Как будто их рождает преисподня, А это чудо кто творит? - Поэт! Нельзя ли, милый друг, сегодня? Поэт О, не тревожь, не мучь сует картиной. Задерни, скрои от глаз народ, Толпу, которая пестреющей пучиной С собой противувольно нас влечет. Туда веди, где под небес равниной Поэту радость чистая цветет, Где дружба и любовь его к покою Обвеют, освежат божественной рукою, Ах! часто, что отраду в душу льет, Что робко нам уста пролепетали, Мечты неспелые... и вот Их крылья бурного мгновения умчали. Едва искупленных трудами многих лет, Их в полноте красы увидит свет... Обманчив блеск: он не продлится, Но истинный потомству сохранится. Весельчак Потомству? да, и слышно только то, Что духом все парят к потомкам отдаленным, Неужто, наконец, никто Не порадеет современным? Неужто холодом мертвит, как чародей, Присутствие порядочных людей! Кто бредит лаврами на сцене и в печати, Кому ниспосланы кисть, лира иль резец Изгибы обнажать сердец, Тот поробеет ли? - Толпа ему и кстати, Желает он побольше круг, Чтоб действовать на многих вдруг. Скорей Фантазию, глас скорби безотрадной, Движенье, пыл страстей, весь хор ее нарядный К себе зовите на чердак. Дурачеству оставьте дверцу, Не настежь, вполовину, так, Чтоб всякому пришло по сердцу. Директор Побольше действия! - Что зрителей манит? Им видеть хочется, - ну живо Представить им дела на вид! Как хочешь, жар души излей красноречиво, Иной уловкою успех себе упрочь, Побольше действия, сплетений и развитии! Лишь силой можно силу превозмочь, Число людей - числом событий. Где приключений тьма - никто не перечтет, На каждого по нескольку придется, Народ доволен разойдется, И всякий что-нибудь с собою понесет. Слияние частей измучит вас смертельно, Давайте нам подробности отдельно. Что целое? какая прибыль вам? И ваше целое вниманье в ком пробудит? Его расхитят по долям, И публика по мелочи осудит. Поэт Ах! это ли иметь художнику в виду! Обречь себя в веках укорам и стыду! - Не чувствует, как душу мне терзает. Директор Размыслите вы сами наперед: Кто сильно потрясти людей желает, Способнее оружье изберет, Но время ваши призраки развеять, О, гордые искатели молвы! Опомнитесь! - кому творите вы? Влечется к нам иной, чтоб скуку порассеять, И скука вместе с ним ввалилась - дремлет он, Другой явился отягчен Парами пенистых бокалов, Иной небрежный ловит стих, - Сотрудник глупых он журналов. На святочные игры их Чистейшее желанье окриляет, Невежество им зренье затемняет, И на устах бездушия печать, Красавицы под бременем уборов Тишком желают расточать Обман улыбки, негу взоров. Что возмечтали вы на вашей высоте? Смотрите им в лицо! - вот те Окременевшие толпы живым утёсом, Здесь озираются во мраке подлецы, Чтоб слово подстеречь и погубить доносом, Там мыслят дань обресть картежные ловцы, Тот буйно ночь провесть в объятиях бесчестных, И для кого хотите вы, слепцы, Вымучивать внушенье Муз прелестных! Побольше пестроты, побольше новизны, - Вот правило, и непреложно. Легко мы всем изумлены, Но угодить на нас не можно. Что? гордости порыв утих? Рассудок превозмог... Поэт Нет! нет! - негодованье. Поди, ищи услужников других. Тебе ль отдам святейшее стяжанье, Свободу, в жертву прихотей твоих? Чем равны небожителям Поэты? Что силой неудержною влечет К их жребию сердца и всех обеты, Стихии все во власть им предает? Не сладкозвучие ль? - которое теснится Из их груди, вливает ту любовь, И к ним она отзывная стремится И в них восторг рождает вновь и вновь. Когда природой равнодушно Крутится длинновьющаяся прядь, Кому она так делится послушно? Когда созданья все, слаба их мысль обнять, Одни другим звучат противугласно, Кто съединяет их в приятный слуху гром Так величаво! так прекрасно! И кто виновник их потом Спокойного и пышного теченья? Кто стройно размеряет их движенья, И бури, вопли, крик страстей Меняет вдруг на дивные аккорды? Кем славны имена и памятники тверды? Превыше всех земных и суетных честей, Из бренных листвиев кто чудно соплетает С веками более нетленно и свежей То знаменье величия мужей, Которым он их чёла украшает? Пред чьей возлюбленной весна не увядает? Цветы роскошные родит пред нею перст Того, кто спутник ей отрад любви стезею, По смерти им Олимп отверст, И невечернею венчается зарею Кто не коснел в бездействии немом, Но в гимн единый слил красу небес с землею, Ты постигаешь ли умом Создавшего миры и лета? Его престол - душа Поэта. <1824> ТЕЛЕШОВОЙ В БАЛЕТЕ 'РУСЛАН И ЛЮДМИЛА', ГДЕ ОНА ЯВЛЯЕТСЯ ОБОЛЬЩАТЬ ВИТЯЗЯ О, кто она? - Любовь, Харита, Иль Пери, для страны иной Эдем покинула родной, Тончайшим облаком обвита? И вдруг как ветр ее полет! Звездой рассыплется, мгновенно Блеснет исчезнет, воздух вьет Стопою, свыше окриленной, Не так ли наш лелеет дух Отрадное во сне виденье, Когда задремлет взор и слух, Но бодро в нас воображенье! - Улыбка внятная без слов, Небрежно спущенный покров, Как будто влаги облиянье, Прерывно персей волнованье, И томной думы полон взор: Созданье выспреннего мира Скользит, как по зыб_я_м эфира Несется легкий метеор, Зачем манишь рукою нежной? Зачем влечешь из дальних стран Пришельца в плен твой неизбежный, К страданью неисцельных ран? Уже не тверды заклинаньем Броня, и щит его, и шлем, Не истомляй его желаньем, Не сожигай его огнем В лице, в груди горящей страсти, И негой распаленных чувств! Ах, этих игр, утех, искусств Один ли не признает власти! Изнеможенный он в борьбе, До капли в душу влил отраву, Себя, и честь, и долг, и славу, - Всё в жертву он отдал тебе. Но сердце! Кто твой восхищенный Внушает отзыв? для кого Порыв восторга твоего, Звучанье лиры оживленной? Властительницы южных стран, Чье царство - роз и пальм обитель, Которым Эльф обворожитель В сопутники природой дан, О, нимфы, девы легкокрилы! Здесь жаждут прелестей иных: Рабы корыстных польз унылы, И безрассветны души их. Певцу красавиц что в награду? Пожнет он скуку и досаду, Роптаньем струн не пробудив Любви в пустыне сей печальной, Где сном покрыто лоно нив, И небо ризой погребальной. <Декабрь 1824> ХИЩНИКИ НА ЧЕГЕМЕ Окопайтесь рвами, рвами! Отразите смерть и плен - Блеском ружей, твержей стен! Как ни крепки вы стенами, Мы над вами, мы над вами, Будто быстрые орлы Над челом крутой скалы. Мрак за нас ночей безлунных, Шум потока, выси гор, Дождь и мгла, и вихрей спор, На угон коней табунных, На овец золоторунных, Где витают вепрь и волк, Наш залег отважный полк. Живы в нас отцов обряды, Кровь их буйная жива. Та же в небе синева, Те же льдяные громады, Те же с ревом водопады, Та же дикость, красота По ущельям разлита! Наши - камни, наши - кручи! Русь! зачем воюешь ты Вековые высоты? Досягнешь ли? - Вон над тучей - Двувершинный и могучий {*} {* Эльбрус.} Режется из облаков Над главой твоих полков. Пар из бездны отдаленной Вьется по его плечам, Вот невидим он очам!.. Той же тканию свиенной Так же скрыты мы мгновенно, Вмиг явились, мигом нет, Выстрел, два, и сгинул след. Двиньтесь узкою тропою! Не в краю вы сел и нив. Здесь стремнина, там обрыв, Тут утес: - берите с бою. Камень, сорванный стопою, В глубь летит, разбитый в прах, Риньтесь с ним, откиньте страх! Ждем. - Готовы к новой сече... Но и слух о них исчез!... Загорайся, древний лес! Лейся, зарево, далече! Мы обсядем в дружном вече, И по ряду, дележом, Делим взятое ножом. Доли лучшие отложим Нашим панцирным князьям, И джигитам, узденям Юных пленниц приумножим, И кадиям, людям божьим, Красных отроков дадим (Верой стан наш невредим). Узникам удел обычный, - Над рабами высока Их стяжателей рука. Узы - жребий им приличный, В их земле и свет темничный! И ужасен ли обмен? Дома - цепи! в чуже - плен! Делим женам ожерелье, Вот обломки хрусталя! Пьем _бузу_! Стони, земля! Кликом огласись, ущелье! Падшим мир, живым веселье.) Раз еще увидел взор Вольный край родимых гор! Кам[енный] мост на Малке. Октябрь 1825 * * * - По духу времени и вкусу Он ненавидел слово 'раб'... - За то попался в Главный штаб И был притянут к Иисусу!.. - Ему не свято ничего... - Он враг царю!.. - Он друг сестрицын!.. - Скажите правду, князь Голицын, Уж не повесят ли его?.. <1826> ОСВОБОЖДЕННЫЙ Луг шелк_о_вый, мирный лес! Сквозь колеблемые своды Ясная лазурь небес! Тихо плещущие воды! Мне ль возвращены назад Все очарованья ваши? Снова ль черпаю из чаши Нескудеющих отрад? Будто сладостно-душистой В воздух пролилась струя, Снова упиваюсь я Вольностью и негой чистой. Но где друг?... но я один!... Но давно ль, как привиденье, Предстоял очам моим Вестник зла? Я мчался с ним В дальний край на заточенье. Окрест дикие места, Снег пушился под ногами, Горем скованы уста, Руки тяжкими цепями, <Июнь 1826> А. О[ДОЕВСКОМУ] Я дружбу пел... Когда струн_а_м касался, Твой гений над главой моей парил, В стихах моих, в душе тебя любил И призывал, и о тебе терзался!... О, мой творец! Едва расцветший век Ужели ты безжалостно пресек? Допустишь ли, чтобы его могила Живого от любви моей сокрыла?... ПРОСТИ, ОТЕЧЕСТВО! Не наслажденье жизни цель, Не утешенье наша жизнь. О! не обманывайся, сердце, О! призраки, не увлекайте!... Нас цепь угрюмых должностей Опутывает неразрывно. Когда же в уголок проник Свет счастья на единый миг, Как неожиданно! как дивно! - Мы молоды и верим в рай, - И гонимся и вслед и вдаль За слабо брежжущим виденьем. Постой! и нет его! угасло! - Обмануты, утомлены. И что ж с тех пор? - Мы мудры стали, Ногой отмерили пять стоп, Соорудили темный гроб, И в нем живых себя заклали. Премудрость! вот урок ее: Чужих законов несть ярмо, Свободу схоронить в могилу, И веру в собственную силу, В отвагу, дружбу, честь, любовь!!! - Займемся былью стародавней, Как люди весело шли в бой, Когда пленяло их собой Что так обманчиво и славно! * * * Там, где вьется Алазань, Веет нега и прохлада, Где в садах сбирают дань Пурпурного винограда, Светло светит луч дневной, Рано ищут, любят друга... Ты знаком ли с 'той страной, Где земля не знает плуга, Вечно-юная блестит Пышно яркими цветами И садителя дарит Золотистыми плодами?... Странник, знаешь ли любовь, Не подругу снам покойным, Страшную под небом знойным? Как пылает ею кровь? Ей живут и ею дышат, Страждут и падут в боях С ней в душе и на устах. Так самумы с юга пышат, Раскаляют степь... Что судьба, разлука, смерть!... КАЛЬЯНЧИ <Отрывок из поэмы> Путешественник в Персии встречает прекрасного отрока, который подает ему кальян. Странник спрашивает, кто он, откуда. Отрок рассказывает ему свои похождения, объясняет, что он грузин, некогда житель Кахетии. В каком раю ты, стройный, насажден? Какую влагу пил? Какой весной обвеян? Эйзедом ли ты светлым порожден, Питомец Пери, или Джиннием взлелеян? Когда заботам вверенный твоим Приносишь ты сосуд водовмещальный И сквозь него проводишь легкий дым, - Воздушной пеною темнеет ток кристальный, И ропотом манит к забвенью, как ручья Гремучего поток в зеленой чаще! Чинара трость творит жасминной длань твоя И сахарныя трости слаще, Когда палимого Ширазского листа Глотают чрез нее мглу алые уста, Густеет воздух, напоенный Алоэ запахом и амброй драгоценной! Когда ж чарующей наружностью своей Собрание ты освет_и_шь людей - Во всех любовь!... Дерв_и_ш отбросил четки, Примрачный вид на радость обменил: Не ты ли в нем возжег огонь потухших сил? Не от твоей ли то походки Его распрямлены морщины на лице, И заиграла жизнь на бывшем мертвеце? Властитель твой - он стал лишь самозванцем, Он уловлен стыдливости румянцем, И к_у_дрей кольцами, по высоте рамен Влекущихся, связавших душу в плен? И гр_у_ди нежной белизною, И жилок, шелком свитых, бирюзою, Твоими взглядами, под свесом темных вежд, Движеньем уст твоих невинным, миловидным, Твоей, нескрытою покровами одежд, Джейрана легкостью, и станом пальмовидным, В каком раю ты, стройный, насажден? Эдема ль влагу пил, дыханьем роз обвеян? Скажи: или от Пери ты рожден, Иль благодатным Джиннием взлелеян? 'На Риона берегах, В дальних я рожден пределах, Где горит огонь в сердцах, Тверже скал окаменелых, Рос - едва не из пелен, Матерью, отцом, безвинный, В чужу продан, обменен За сосуд ценинный! {*} {* В первопечатном тексте опечатка 'цененный'. - Ред.} 'Чужой человек! скажи: ты отец? Имел ли ты чадо от милой подруги? Корысть ли дороже нам с сыном разлуки? Отвержен ли враном невинный птенец? 'Караван с шелками шел, С ним ага мой. Я, рабочий, Глаз я долго не отвел С мест, виднелся где кров отчий, С кровом он слился небес, Вечерело. Сном боримы, Стали станом. Темен лес. Вкруг огня легли мы, 'Курись, огонек! светись, огонек! Так светит надежда огнем нам горящим! Пылай ты весельем окрест приседящим, Покуда спалишь ты последний пенек! 'Спал я. Вдруг взывают: 'бой!' В ста местах сверкает зелье, Сечей, свистом пуль, пальбой Огласилось всё ущелье, Притаился вглубь межи Я, и все туда ж влекутся. Слышно - кинулись в ножи - Безотвязно бьются! 'Затихло смятенье - сече конец. Вблизи огня брошен был труп, обезглавлен, На взор его мертвый был взор мой уставлен, И чья же глава та?... О, горе!... Отец!..? 'Но могучею рукой Был оторван я от тела. 'Будь он проклят, кровный твой! - В слух мне клятва загремела - 'Твой отец разбойник был...' И в бодце, ремнем увитом, Казнь сулят, чтоб слез не лил По отце убитом! 'Заря занялася, Я в путь увлечен. Родитель, ударом погибший бесславным, Лежать остается - он вепрям дубравным, Орлам плотоядным на снедь обречен! 'Вышли мы на широту Из теснин, где шли доселе, Всю творенья красоту В пышной обрели Картвеле. Вкруг излучистой Куры Ясным днем страна согрета, Все рассыпаны цветы Щедростию лета...' ДОМОВОЙ Детушки матушке жаловались, Спать ложиться закаивались: Больно тревожит нас дед-непосед, Зла творит много и множество бед, Ступней топочет, столами ворочит, Душит, навалится, щиплет, щекочит. СТИХОТВОРЕНИЯ, ПРИПИСЫВАЕМЫЕ ГРИБОЕДОВУ ДУША Жива ли я? Мертва ли я? И чт_о_ за чудное виденье! Надзвездный дом, Зари кругом, Рождало мир мое веленье! И вот от сна Привлечена К земле ветшающей и тесной. Где рой подруг, Тьма резвых слуг? О, хор воздушный и прелестный! Нет, поживу И наяву Я лучшей жизнию, беспечной: Туда хочу, Туда лечу, Где надышусь свободой вечном! ВОСТОК Из Заволжья, из родного края, Гости, соколы залетны, Покручали сумки переметны, Долги гривы заплетая, На кон_я_х ретивых посадились, На отъезд перекрестились, Выезжали на широкий путь. Чт_о_ замолкли? в тишине Чт_о_ волнует молодецку грудь? Мысль о дальней стороне? Ах, не там ли воздух чудотворный, Тот Восток и те сады, Где не тихнет ветерок проворный, Бьют ключи живой воды, Рай-весна цветет, не увядает, Нега, роскошь, пир в лесах, Солнышко горит, не догорает На высоких небесах! Терем злат, а в нем душа-девица, Красота, княжая дочь, Блещет взор, как яркая зарница Раздирает черну ночь, Если ж кровь ее зажжется, Если вспыхнет на лице, - То забудь о матери, отце, С кем душой она сольется. Станом гибким, гибкими руками Друга мила обвивает, Крепко жмет, румяными устами Жизнь до капли испивает! Путники! от дочери княжой Отбегите неоглядкой! Молодые! к стороне чужой Не влекитесь думой сладкой, Не мечтайте чародейных снов! Тех земель неправославных Дивна прелесть и краса лугов, Сладки капли роз медвяных, Злак шелк_о_вый, жемчуги в зерне. Чт_о_ же видно в стороне? Столб белеет на степи широкой, Будто сторож одинокой, Камень! Он без надписи стоит: Темная под ним могила, Сирый им зашельца прах покрыт. И его любовь манила, Чаял: 'Тут весельем разольюсь, Дни на веки удолжатся!' Грешный позабыл святую Русь.., Дни темнеют, вновь зарятся, Но ему лучом не позлатятся Из-за утренних паров Божьи церкви, град родимый, отчий дом! Буйно пожил век, а ныне - Мир ему! один лежит в пустыне, И никто не поискал, Не нарезал имени, прозванья На отломке диких скал, Не творят молитвы, поминанья, Персть забвенью предана, У одра больного пожилая Не корпела мать родная, Не рыдала молода жена... ПРИМЕЧАНИЯ ОТ АПОЛЛОНА Печатается по тексту первой публикации в 'Сыне отечества' 1815, т. XXV, No 45 (ноябрь), - в составе рецензии Н. И. Греча на комедию А. А. Шаховского 'Липецкие воды', за подписью: NN. Принадлежность эпиграммы Грибоедову установлена со слов С. Н. Бегичева (см. 'Исторический вестник' 1909, No 4, стр. 160), Написана она была, вероятнее всего, в ноябре 1815 г., когда особенно сильно разгорелись споры вокруг комедии А. А. Шаховского 'Урок кокеткам, или Липецкие воды' (представленной в первый раз на петербургском театре 23 сентября 1815 г.), в которой в лице чувствительного поэта-'балладника' Фиалкина был зло осмеян В. А. Жуковский. Комедия вызвала оживленнейшую полемику между 'шишковистами' и 'карамзинистами'. Друзья и поклонники Жуковского (П. А. Вяземский, Д. В. Дашков, Д. Н. Блудов и др.) выступили в печати с рядом эпиграмм и памфлетных статей, направленных в адрес Шаховского. Приятели комедиографа, в свою очередь, выступили в его защиту (например, М. Н. Загоскин - в пьесе 'Комедия против комедии, или Урок волокитам', представленной 4 ноября 1815 г.). Сам Жуковский писал по поводу этой полемики: - 'Теперь страшная война на Парнасе... Город разделился на две партии, и французские волнения забыты при шуме парнасской бури' 'Русский архив' 1864, стбц. 459). Сводку данных о полемике и подборку эпиграмм против Шаховского см. в сборнике 'Эпиграмма и сатира', т. I, М.-Л., 1931, стр, 11-18 и 87-93. ЛУБОЧНЫЙ ТЕАТР Печатается по тексту первой публикации в 'Сборнике, издаваемом студентами С.-Петербургского университета', вып. II, СПБ., 1860. Отрывок 'Лубочного театра' (последние 12 строк) появился в печати еще в 1837 г., в одной из статей Ф. В. Булгарина ('Северная пчела' 1837, No 133). Причины, вызвавшие написание этого памфлета, изложены в письме Грибоедова к П. А. Катенину (см. выше, стр. 501-503). Грибоедова задела заметка М. Н. Загоскина по поводу возобновления на сцене комедии 'Молодые супруги' (в 'Северном наблюдателе' 1817, No 15, отд. III, стр. 54). При общей положительной оценке комедии Загоскин заметил относительно некоторых 'дурных, шероховатых' 'стихов и выражений, 'совершенно неприличных действующим лицам': 'Читая подобные стихи, невольно вспомнишь слова Мизантропа: Такие, граф, стихи Против поэзии суть тяжкие грехи'. Кмязь Фольгин и князь Блёсткин - персонажи комедий Загоскина 'Комедия против комедии, или Урок волокитам' (1815) и 'Господин Богатонов, или Провинциал в столице' (1817). 'Проказник' - комедия Загоскина, не имевшая успеха и выдержавшая всего два представления (первое - 15 декабря 1815 г.). В комедии 'Богатонов, или Провинциал в столице' выведен провинциал, отчасти схожий с Транжириным - персонажем комедия А. А. Шаховского 'Полубарские затеи, или Домашний театр' (1808). Буйный сосед - Буянов, герой шуточной поэмы В. Л. Пушкина 'Опасный сосед' (1811). Наблюдателем Загоскин назван потому, что принимал участие в издании журнала 'Северный наблюдатель' (1817 г.). Стихи 'Один напишет вздор, Другой на то разбор...' и т. д. имеют в виду споры М. Н. Загоскина и В. И. Соца, выступившего под псевдонимом 'Ювенал Прямосудов' с 'Письмом к издателям Сына отечества о Богатонове, или Провинциале в столице' ('Сын отечества' 1817, ч. XXXIX), по другим сведениям, в этих стихах Грибоедов имел в виду споры Загоскина с А. Е. Измайловым (см. 'Дневник В. К. Кюхельбекера', Л., 1929, стр. 122). <ЭПИТАФИИ ДОКТОРУ КАСТАЛЬДИ> Печатаются по тексту академического издания. Впервые напечатаны в 'Сборнике Общества любителей российской словесности' на 1891 г. Об обстоятельствах, при которых они были написаны, см. в письме Грибоедова к Н. А. Каховскому (см. выше, стр. 525-526). <Н. А. КАХОВСКОМУ> Печатается по тексту академического издания. Впервые напечатано в 'Сборнике Общества любителей российской словесности' на 1891 г. ДАВИД Печатается по тексту первой публикации в изданном В. К. Кюхельбекером и В. Ф. Одоевским альманахе 'Мнемозина', ч. I, M., 1824 (за подписью: А. Г.). Точная дата этого стихотворения, представляющего собою переложение псалма 151-го ('Мал бех в братии моей'), не установлена. Вероятнее всего, оно было написано зимою 1823 г., именно в это время, по свидетельству Е. П. Соковниной, Грибоедов учил ее 'понимать высоко-поэтические достоинства псалмов Давида, заставляя переводить некоторые из них' ('А. С. Грибоедов', стр. 19). РОМАНС Печатается, по тексту академического издания, Впервые напечатано в 'Московском телеграфе' 1831, т. XI, No 6 - с предисловием издателя (Н. А. Полевого), где сказано, между прочим, что романс 'писан Грибоедовым для театральной пьесы, в которой он участвовал, но по неизвестным нам причинам романс сей, дышащий истинным лирическим восторгом, остался в рукописи. А. Н. Верстовский сочинил для него прелестную музыку'. Здесь имеется в виду водевиль Грибоедова и П. А. Вяземского 'Кто брат, кто сестра, или Обман, за -обманом', в котором данный романс был заменен другим, аналогичным по содержанию - 'Неужли никогда в ней кровь...' (см. выше, стр. 301). 'КРЫЛАМИ ПОРХАЙ, СТРЕЛАМИ ЗВЕНЯ...' Печатается по тексту академического издания. Впервые напечатано в 'Оберточном листке' 1860, No 2. По свидетельству В. И. Родиславского ('Русский вестник' 1873, No 9, стр. 257), Грибоедов в не дошедшем до нас письме к композитору А. Н. Верстовскому предлагал заменить этими стихами свои куплеты 'Любит обновы Мальчик Эрот' в водевиле 'Кто брат, кто сестра...', что, однако, сделано не было. ЭПИГРАММА Печатается по тексту, сообщенному в 'Записках' К. А. Полевого, СПБ., 1888, стр. 410 (ср. там же, стр. 205). Впервые напечатано (без двух последних стихов) в статье К. А. Полевого при издании 'Горя от ума' 1839 г. Датируется первой половиной 1824 г. на основании упоминания в письме А. С. Пушкина к П. А. Вяземскому от 7 июня 1824 г. Соображения М. Медведева ('Вопросы литературы', 1958, No 1, стр. 189- 190), предлагающего датировать эту эпиграмму маем 1825 г., совершенно неосновательны. В недавно обнаруженном списке П. А. Вяземского эпиграмма озаглавлена: 'Надпись к потретам сочинителя Михаилы Дмитриева и переводчика Писарева'. В списке этом эпиграмма разделена на две (выделено первое двустишие), но принимать это разделение нет оснований: Вяземский, очевидно, записал текст по памяти, а может быть, и со слуха. Эпиграмма направлена против М. А. Дмитриева и А. И. Писарева - литературных противников Грибоедова, учившихся в Московском университете (отсюда - 'студенческая кровь') и сотрудничавших в журнале 'Вестник Европы'. Она относится к бурной полемике, разгоревшейся в начале 1824 г. вокруг водевиля 'Кто брат, кто сестра, или Обман за обманом', комедии 'Горе от ума' и других, более ранних, произведений Грибоедова. В ходе полемики А. И. Писарев и М. А. Дмитриев написали множество эпиграмм против Грибоедова, ответом на которые и является эта его эпиграмма, в свою очередь породившая целую серию ответных эпиграмм Писарева и Дмитриева (см. сборник 'Эпиграмма и сатира', т. I, М.-Л., 1931, стр. 198-209), 'КАК РАСПЛОЖАЮТСЯ ЖУРНАЛЬНЫЕ ПОБРАНКИ...' Печатается по факсимильному воспроизведению списка, сделанного П. А. Вяземским ('Вестник Ленинградского университета', No 14. Серия истории, языка и литературы, вып. 3, Л., 1957, стр. 160, - публикация М. Гиллельсона), - с исправлением в последнем стихе по другому дошедшему до нас списку, сделанному С. Д. Полторацким, в остальном менее достоверному (см. там же), В списке П. А. Вяземского в последнем стихе вместо 'вас' стоит 'их', что противоречит смыслу и является, очевидно, опиской Вяземского. Эпиграмма связана с литературной полемикой, о которой см. выше - предыдущее примечание. Предание о Фаусте как изобретателе книгопечатания основано на анахронистическом отождествлении прототипа известной легенды - доктора Фауста (чернокнижника) с жившим в XV веке первопечатником Иоганном Фаустом (или Фустом), соперником Гуттенберга. Это предание получило некоторое распространение в позднейшей литературной традиции - например, в романе М. Клингера 'Жизнь, деяния и путешествие в ад Фауста' (1791), в драме Ю. Фосса 'Фауст' (1824), в широко известной книге де Сталь 'О Германии' (1813) и в 'Письмах русского путешественника' Н. М. Карамзина (1792). Две последние книги, очевидно, послужили в этом смысле ближайшим источником для Пушкина в его наброске плана к 'Сценам из рыцарских времен' (1834), где Фауст, как изобретатель книгопечатания, сопоставляется с изобретателем пороха Бертольдом Шварцем (см. В. Жирмунский. История легенды о Фаусте - в книге 'Легенда о докторе Фаусте', М.-Л., 1958, стр. 432, Пушкин. Полное собрание сочинений, изд. Академии наук СССР, т. VII, <1935>, стр. 651). ОТРЫВОК ИЗ ГЁТЕ Печатается по тексту первой публикации в изданном К. Ф. Рылеевым и А. А. Бестужевым альманахе 'Полярная звезда' на 1825 год, СПБ., 1825. Отрывок представляет собою вольный и неполный перевод 'Пролога в театре' ('Vorspiel auf dem Theater') из первой части 'Фауста', Характерно, что в драматической поэме Гёте внимание Грибоедова привлекли не лирико-философские монологи, а именно 'Пролог в театре', заключающий, в репликах Директора, сатиру на театральную публику. При этом Грибоедов в своем переводе не только отбросил четыре заключительные реплики 'Пролога', отходящие от сатирической темы, но еще более развил и заострил его в плане социальной сатиры. Так, в реплике Директора 'Размыслите вы сами, наперед...' собственно Грибоедову принадлежат следующие строки, напоминающие по тону обличительные монологи Чацкого: О, гордые искатели молвы! . . . . . . . . . . . . . . Невежество им зренье затемняет, И на устах бездушия печать... . . . , . . . . вот те Окременевшие толпы живым утёсом, Здесь озираются во мраке подлецы, Чтоб слово подстеречь и погубить доносом... Есть основания думать, что Грибоедов намеревался перевести 'Фауста' целиком. Н. М. Языков писал брату в феврале 1825 г.: 'Очень радуюсь, что Грибоедов переводит Фауста, желаю и надеюсь успеха, но могу сказать утвердительно, что он переведет его не для печати: я даже не знаю, какую сцену может пропустить цензура' ('Письма Н. М. Языкова к родным', СПБ., 1913, стр. 156). ТЕЛЕШОВОЙ Печатается по тексту первой публикации в 'Сыне отечества' 1825, ч. 99, No 1. Здесь к стиху 'Эдем покинула родной...' имеется следующее примечание издателя (Н. И. Греча), составленное, вероятно, при участии Грибоедова: 'Эдем Зороастров, жилище Пери, воображаемых восточными народами существ, которых парси и даже мусульманы представляют себе в цветах радуги и в бальзамических испарениях роз и ясминов'. Балет 'Руслан и Людмила, или Низвержение Черномора, злого волшебника', сочиненный в 1821 г. А. П. Глушковским (по поэме Пушкина), был поставлен на петербургском театре 8 декабря 1824 г. Отсюда - дата стихотворения. Е. А. Телешова танцевала в этом балете партию Зломиры, обольщающей Руслана. Об обстоятельствах, при которых было написано это стихотворение, Грибоедов сообщил С. Н. Бегичеву 4 января 1825 г. (см. выше, стр. 555). ХИЩНИКИ НА ЧЕГЕМЕ Печатается по тексту первой публикации в 'Северной пчеле' 1826, No 143, от 30 ноября, - с добавлением девятой строфы, опущенной в первопечатном тексте, несомненно в результате, вмешательства цензуры. Строфа эта имеется в автографе, с которого стихотворение печаталось в 'Северной пчеле' (автограф опубликован в 'Русской старине' 1874, No 6, стр. 279-281). Первоначальная редакция, озаглавленная 'Дележ добычи', опубликована по черновой рукописи в 'Русском слове' 1859, No 5, стр. 83. Стихотворение было вчерне набросано между 4 и 12 октября 1825 г., что устанавливается на основании следующих данных, сообщенных Е. Г. Вейденбаумом: 'На рассвете 29 сентября 1825 г., при сильном тумане и дожде, партия, кабардинцев и закубанских черкесов, в числе до двух тысяч. всадников, лрорвавшись сквозь казачьи посты, напала на станицу Солдатскую и разгромила ее. Хищники убили 10 человек, захватили в плен 116 мужчин, женщин и детей, согнали весь рогатый скот и станичный табун и, уходя, подожгли станицу в нескольких местах. Пока тревога распространялась по ближайшим станицам, хищники успели скрыться со своею добычею в ущельи р. Чегема'. Против набежчиков была послана карательная экспедиция, к которой примкнул и Грибоедов. 4 октября он приехал на р. Малку, в укрепление Каменный мост, где пробыл около девяти дней. Здесь и были вчерне написаны 'Хищники на Чегеме'. Об этом стихотворении Грибоедов писал А. А. Бестужеву 22 ноября 1825 г. (см. выше, стр. 570). В 'Северной пчеле' стихотворение было напечатано с примечаниями издателя, частично составленными, вероятно, со слов самого Грибоедова. В примечаниях, между прочим, указывалось: 'Прекрасное сие стихотворение, изображающее в кратких словах дикую природу. Кавказа и нравы необузданных его обитателей, написано во время похода противу горцев, в октябре 1825 года, в становище близ Каменного моста на реке Малке. Вид надоблачных гор, гнезда хищнических, полудиких племен возбудили в воображении поэта мысль представить их в природном их характере, пирующих после битвы и грозными песнями прославляющих свои набеги и свои неприступные убежища... По нашему мнению, поныне нет стихотворения, которое бы с такою силою и сжатостью слога, с такими местностями и с. такою живостью воображения изображало, так сказать, характер Кавказа с нравами его жителей, как сие бесценное произведение'. '- ПО ДУХУ ВРЕМЕНИ И ВКУСУ...' Печатается по тексту, опубликованному М. А. Цявловским в 'Новом мире' 1938, No 4, стр. 278. Первое четверостишие, известное в передаче друзей и современников Грибоедова (С. Н. Бегичева, П. А. Каратыгина, Н. В, Путяты) и в позднейших альбомных списках, было опубликовано впервые в 'Русской старине' 1872, No 3, и с 1886 г. печаталось в собраниях сочинений Грибоедова в качестве отдельного стихотворения (известно несколько вариантов его - см. академическое издание, т. I, стр. 23 и 287, 'А. С. Грибоедов', стр. 117 и 230, 'Новый мир' 1938, No 4, стр. 2-76). По преданию, это четверостишие было сказано Грибоедовым экспромтом во время нахождения под арестом на гауптвахте Главного штаба по делу Декабристов (по другой версии - по выходе из Главного штаба). Второе четверостишие (в испорченной редакции) в течение долгого времени приписывалось А. С. Пушкину (впервые оно было напечатано в 'Стихотворениях А. С. Пушкина, не вошедших в последнее собрание его сочинений', Берлин, 1861, стр. 99), хотя такой авторитетный свидетель, как друг Пушкина С. А. Соболевский, указал, что четверостишие принадлежит Грибоедову и представляет собою 'о_т_р_ы_в_о_к и_з б_о_л_е_е д_л_и_н_н_о_й п_ь_е_с_ы' (см. 'Пушкин'. Летописи Гос. Литературного музея, кн. I, М., 1936, стр. 513). И только недавно в альбоме, принадлежавшем поэтессе Е. П. Ростопчиной (альбом заполнялся в 1843 г.), была обнаружена запись, в которой оба четверостишия сведены воедино. Прежде чем привести самый текст, Е. П. Ростопчина записала: 'К_а_к Г_р_и_б_о_е_д_о_в о_п_р_е_д_е_л_я_л м_н_е_н_и_е о с_е_б_е м_о_с_к_о_в_с_к_и_х д_а_м'. На основании этой пометы Е. П. Ростопчиной и других свидетельств современников смысл грибоедовского экспромта раскрывается достаточно полно. Арест Грибоедова произвел в обществе, по словам А. А. Жандра, 'огромное' впечатление: 'По городу пошла молва, толки: Грибоедова взяли...' ('А. С. Грибоедов', стр. 240). Сидя в Главном штабе, Грибоедов представил себе, что толкуют по поводу его ареста в московских салонах, особенно 'московские дамы', осмеянные им в 'Горе от ума' и готовые позлословить о человеке, за которым в их кругу упрочилась репутация насмешника, вольнодумца и 'карбонария'. Грибоедов был доставлен в Главный штаб 11 февраля, а выпущен оттуда 2 июня 1826 г., отсюда - дата стихотворения. Притянуть к Иисусу - привлечь к суду, на расправу. Он друг сестрицын!.. - смысл этого стиха остается неясным. Скажите правду, князь Голицын... - Устойчивая традиция относит этот стих к кн. А. Н. Голицыну (1773-1844), министру духовных дел и народного просвещения в 1816-1824 гг., мистику и ханже, состоявшему членом следственной комиссии по делу декабристов. Однако, по смыслу экспромта, вероятнее предположить, что Грибоедов имел в виду другого князя Голицына - Д. В. (1771-1844) - московского генерал-губернатора, к которому могли обращаться 'московские дамы' с вопросами о судьбе арестованного Грибоедова. ОСВОБОЖДЕННЫЙ Печатается по тексту первой публикации в 'Русском слове' 1859, No 5. Стихотворение безусловно носит автобиографический характер: после освобождения из-под ареста по делу декабристов Грибоедов в течение двух месяцев (в июне - июле 1826 г.) жил на даче под Петербургом. Здесь, очевидно, стихотворение и было написано. Но где друг?.. - Возможно, что здесь имеется в виду декабрист А. И. Одоевский. Вестник зла - фельдъегерь Уклонский, присланный на Кавказ с 'высочайшим повелением' арестовать Грибоедова и доставить его в Петербург. А. О[ДОЕВСКОМУ] Печатается по тексту первой публикации в 'Русском слове' 1859, No 5. Точная дата не установлена, стихотворение могло быть написано не раньше июля - августа 1826 г. (когда А. И, Одоевскому был вынесен приговор) и не позже июня 1828 г., когда Грибоедов оставил у С. Н, Бегичева свою 'Черновую тетрадь', в которой были обнаружены эти стихи. Ср. письма Грибоедова к А. И. Одоевскому от начала июня 1828 г., к В. С. Миклашевич и к И. Ф. Паскевичу - оба от 3 декабря 1828 г. (выше, стр. 610-611, 629-631 и 635-640). ПРОСТИ, ОТЕЧЕСТВО! Печатается по черновому автографу (Гос. Публичная библиотека им. М. Е. Салтыкова-Щедрина). Впервые было напечатано в 'Русском слове' 1859, No 5. Скорее всего, стихотворение может быть отнесено либо к августу-сентябрю 1818 г., либо к сентябрю 1825 г., когда Грибоедов - оба раза на пути на Восток - был настроен крайне мрачно. Подобные настроения сказались в его письмах к С. Н. Бегичеву от 30 августа и 18 сентября 1818 г. и от 9 и 12 сентября 1825 г. (см. выше, стр. 505, 507, 565 и 567). В частности, возможно, что именно о наброске 'Прости, Отечество!' идет речь в письме от 9 сентября 1825 г.: 'Сделай одолжение, не показывай никому этого лоскутка моего пачканья, я еще не перечел, но уверен, что тут много сумасшествия'. Стихотворение не закончено и, вероятно, должно было служить вступлением к какому-то не дошедшему до нас большому историческому произведению, на что, между прочим, указывают стихи: 'Займемся былью стародавней...' и т. д. В начале второй строфы зачеркнуты два стиха: Но скоро бросишь кисть и прочь Бежишь от радужной палитры! 'ТАМ, ГДЕ ВЬЕТСЯ АЛАЗАНЬ...' Печатается по тексту первой публикации в 'Русском слове' 1859, No 5, Предпоследний стих не отделан, и вообще все стихотворение, очевидно, представляет собою черновой набросок. Датировке не поддается: колебания возможны между 1818 и 1827 гг. Известно, что Грибоедов неоднократно гостил в кахетинском имении кн. Чавчавадзе - Цинондали, расположенном на берегу Алэзани (см. И. Ениколопов. А. С. Грибоедов в Грузии и Персии, Тифлис, 1929, стр. 31). КАЛЬЯНЧИ Печатается по тексту первой публикации в 'Сыне отечества' 1838, No 1. Авторство Грибоедова точно устанавливается на основании ссылки на автограф, до нас не дошедший (см. 'Русское слово' 1859, No 5, стр. 74). Это - отрывок из поэмы 'Путник' (или 'Странник'), которую, вероятно, имел в виду В. К. Кюхельбекер в стихотворении 'Памяти Грибоедова' (впервые опубликованном в 'Собрании стихотворений декабристов', Лейпциг, 1862, стр. 96), здесь к стиху: 'Певца, воспевшего Иран...' Кюхельбекер сделал следующее примечание: 'Относится к поэме Грибоедова, схожей по форме своей с 'Чайльд-Гарольдом': в ней превосходно изображена Персия. Этой поэмы, нигде не напечатанной, не надо смешивать с другой, о которой упоминает Булгарин' (т. е. с трагедией 'Грузинская ночь', ср. 'Русский архив' 1902, No 2, стр. 240). Кюхельбекер мог познакомиться с поэмой Грибоедова, скорее всего, в декабре 1821-мае 1822 г. в Тифлисе, когда оба поэта дружески сблизились. Очевидно, эту поэму имел в виду Кюхельбекер, сообщая в письме к матери от 18 декабря 1821 г. о Грибоедове и его 'творениях в подлинном чистом персидском тоне' (см. В. К. Кюхельбекер. Лирика и поэмы, Л., 1939, стр. XXVII). В свете новонайденных архивных материалов выясняется, что в основу дошедшего до нас фрагмента поэмы Грибоедов положил действительное происшествие, свидетелем которого он был в 1820 г. (к этому времени и можно условно отнести данный фрагмент). Начальник русской дипломатической миссии в Персии С. И. Мазарович, при котором служил Грибоедов, сообщил в Грузию генералу А. А. Вельяминову о следующей истории, имевшей место в Тавризе: 'Двое бродяг вывели в здешний базар мальчика-грузина Татия, похищенного ими. Я представил здешнему правительству о беззаконности... Служащий при миссии по моему приказанию силою извлек из шахзадинского дворца <т. е. из дворца Аббас-Мирзы. - В. О.> маленького несчастливца, которого я ныне с караваном отправляю в Карабах' ('Новые материалы о Грибоедове' - 'Заря Востока' (Тбилиси), 1949, No 154, от 7 августа). ДОМОВОЙ Печатается по тексту первой публикации в 'Русском слове' 1859, No 5. Было написано не позже июня 1828 г. ДУША. ВОСТОК Печатаются по тексту первых публикаций в 'Библиотеке для чтения' 1835, т. VIII, отд. 1, стр. 160, и 1836, т. XIV, No 1, стр. 6.