Стихотворения, Андреевский Сергей Аркадьевич, Год: 1885 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 21 минут(ы)

C. А. АНДРЕЕВСКІЙ

СТИХОТВОРЕНІЯ
1878—1885

С.-ПЕТЕРБУРГЪ
Типографія А. С. Суворина. Эртелевъ пер., д. 11—2
1886

Beauty 18 the sole legitimate province
of the poem, melancholy is thus the most
legitimate of all the poetical tones.
Edgar А. Poe.

ОГЛАВЛЕНІЕ.

Дума

Я вспомнилъ дтскіе года

Первый слдъ

Въ блеск

Въ теплой тучк звздочка свтила

Отъ милыхъ строкъ, начертанныхъ небрежно

Я сижу у прозжей дороги

Меня зоветъ весенній шумъ дубовъ

Чистый образъ виднья любимаго

Не повторяй, что радости превратны

Даль прошлаго

Вотъ скоро сметутся наносы мятели

Слезы

Я схоронилъ для думъ ненарушимыхъ

Я часто вижу взоръ плнительныхъ очей

Nocturno

Лилія

Помнишь лтнюю ночь?

Два желанья

Небо

Я ревнивъ къ этой зелени нжной

Проснулся вновь, гляжу осиротлый

ду въ сумерки: зимняя тишь

Любимой подруги утрата

Твердость

О погод: Путь мелькаетъ, мы на вол

Шумятъ ручьи, подснжные ручьи

На крыш коннаго вагона

Въ начал жизненной дороги

Мимолетная дума

Мадригалъ

Мимо возрастовъ

Иматра

Отъздъ королевы

Другу

Силуэтъ

Май

Пигмей

Укоръ

Тягость

Въ темные дни

Раскопки

Dolorosa

Поученіе

Нельзя въ душ уврачевать

Стансы

Пвица

У гроба Достоевскаго

Кончина Тургенева

Памятникъ Пушкина

Дума.

Какъ жутко въ чудный, свтлый день,

Въ конц весны, въ начал лта,

Когда цвтетъ уже сирень

И ландышъ не утратилъ цвта,—

Замтить снжное пятно

Въ глухомъ, безжизненномъ овраг.

Гд долго прячется оно

Въ пріют сумрака и влаги.

Такъ наше сердце иногда

Смущаетъ горестная дума,

И старость мертвая угрюмо

Грозится издали, когда,

Еще въ цвтущіе года,

Среди красотъ незамнимыхъ,

Завтовъ жизненной весны —

Случится намъ въ кудряхъ любимыхъ

Подмтить нити сдины.

* * *

Я вспомнилъ дтскіе года…

Понять ихъ сердце не съумло

И все, что прежде въ немъ горло,

Въ немъ не оставило слда.

Я вспомнилъ дтскія черты…

Куда ты, время, ихъ двало?

Какъ сномъ навянной мечты,

Улыбки ласковой не стало.

Скажи, дитя: гд голосъ твой?!

Гд нжно-сотканное тло?

Увы! Мы чуждые съ тобой,

Ты отдлилось… улетло.

Желалъ бы, о теб горюя,

Пойти оплакивать твой слдъ,

Твоей гробницы не найду я:

Тебя нигд на свт нтъ!

Что смерть убьетъ,— надъ тмъ могила

Отраду горести даетъ,

Что море жизни унесетъ —

То будто вовсе и не жило.

Первый слдъ.

Шелъ тихо снгъ обильный и пушистый,

Ложась легко на блыя поля,

Въ молочный цвтъ, ласкающій и чистый,

Слились въ тотъ день и небо и земля.

Въ сыромъ тепл и воздух привольномъ

На санкахъ въ даль летли мы вдвоемъ,

И много звздъ, въ круженьи своевольномъ,

Оставилъ снгъ на личик твоемъ,

Къ твоей кос подкрался онъ въ косынку,

Сдую пыль въ рсницы заронилъ,

На край щеки принесъ теб слезинку,

И все рзвй, все гуще семенилъ,

Какъ будто вдругъ онъ весь пустился въ танецъ,

Порой глаза ты жмурила, смясь,

Тебя живой охватывалъ румянецъ,

И мы неслись — застывъ, не шевелясь…

Сталъ рже снгъ. Виднй была окрестность,

Нашъ вонь усталъ, мы двигались шажкомъ.

Въ коврахъ зимы свтившаяся мстность,

Простора тишь блаженная кругомъ —

Въ насъ вызвали ребяческую радость…

Ты ручку мн изъ муфты подала.

Я испыталъ невдомую сладость,

Коснувшись въ ней. Согрта и бла,

Она еще хранила запахъ мха

Въ тотъ мигъ, какъ я въ губамъ ее прижалъ:

Невинныхъ лтъ опасная утха,

Кто сладкихъ чаръ твоихъ не испыталъ!

Тотъ поцлуй пролилъ на сердце нгу,

Впервые въ насъ проникла дрожь любви:

Такъ мы, скользя по двственному снгу,

Въ безслдный путь врзали колеи.

Въ блеск.

Твой уборъ головной возвышается пышно,

Облекаетъ тебя прихотливый нарядъ,

На коврахъ у тебя человка не слышно,

На рукахъ и на ше каменья горятъ.

Полулежа сидишь ты на цнныхъ гобленахъ,

Отражаетъ тебя дорогое трюмо,

Предъ тобою, блистая на мраморныхъ стнахъ,

Преклонилось за деньги искусство само.

Но ты помнишься мн, когда косы змились

У тебя по кисейной рубашк твоей,

Звонко псни и смхъ надъ тобою носились,

Ослпляла ты взоръ безъ сіянья камней.

Мы сидли съ тобой на скамейк досчатой

И глядли на зеркало свтлой рки

Въ деревенской глуши, безъ искусства богатой,

Тамъ, гд золото — рожь, бирюза — васильки.

* * *

Въ теплой тучк звздочка свтила,

Сквозь дымокъ на божій міръ глядла

И, мигая, сердцу говорила:

‘Не тоскуй, жди лучшаго удла!’

— Безполезны, звздочка, намеки!

Въ сизой тучк скоро ты утонешь.

Небеса при жизни мн далёки,

А въ могилу свта не заронишь…

* * *

Отъ милыхъ строкъ, начертанныхъ небрежно,

Когда-то жившею рукой

Незримый духъ, безропотно и нжно,

Намъ ветъ тихою тоской!

Безмолвенъ гробъ, портреты безотвтны,

И вы лишь, блдныя слова,

Забытымъ здсь даете знакъ завтный,

Что тнь души еще жива!

* * *

Я сижу у прозжей дороги,

Гд, не зная, что значитъ печаль,

Дти юности гордо, какъ боги,

Беззавтно уносятся въ даль.

Тамъ, я знаю, на жизненномъ пол —

Какъ немного вы спуститесь внизъ —

Вашу дтскую спсь поневол

Не одинъ опечалитъ сюрпризъ.

Запылятся въ дорог одежды,

На внкахъ пожелтютъ цвты,

И не сбудутся ваши надежды,

И развются ваши мечты…

Вижу я, что впередъ безразсудно

Вс въ одномъ направленьи спшатъ,

Что въ покинутомъ кра такъ чудно,

А никто не проходитъ назадъ!

Вс легли и лежатъ у дороги…

Но, не зная, что значитъ печаль,

Дти юности гордо, какъ боги,

Беззавтно уносятся въ даль.

* * *

Меня зоветъ осенній шумъ дубовъ

Въ родной пріютъ уединенья,

Гд подъ шатромъ безтрепетныхъ листовъ

Я зналъ минуты наслажденья.

Тотъ легкій кровъ развянъ и снесенъ

Давно умолкшими втрами,

Но слдъ одинъ прошедшаго спасенъ,

Щадимый быстрыми годами:

Два слова есть на пепельной кор

Березы блдной и печальной,

Ихъ слдъ окрпъ на мягкомъ серебр

Ея коры первоначальной.

Я въ тнь иду безъ ропота, безъ словъ,

Не тороплюсь, гонимый страстью,—

Меня зоветъ осенній шумъ дубовъ

Отдать привтъ былому счастью. *

* * *

Чистый образъ виднья любимаго.

Не слетай надо мною свтить

И усталое сердце будить

Не пытайся отъ сна нерушимаго!

Не играй лучезарными красками

Предъ опущеннымъ взоромъ моимъ

И въ восторгамъ, давно неживымъ,

Не зови неотступными ласками…

Тихій сонъ агоніи спасительной

Не тревожь дуновеньемъ врыла,

И безкровную блдность чела

Не кропи мн росой освжительной…

Надо мною въ нмой тишин

Струны счастья вдали обрываются,

Тни милыя, молча, прощаются.—

Дай безъ мукъ успокоиться мн!

* * *

Не повторяй, что радости превратны

И кратковременны мечты:

Безпечнымъ дтямъ суеты

Слова печали непонятны.

Насъ тшитъ міръ,

Какъ шумный пиръ,

Гд ярко свтитъ газъ и женщины смются

И звуки вальса раздаются.

Пускай нмая ночь, за мраморной стной,

Черна, какъ трауръ погребальный:

Не заразится воздухъ бальный

Ея безжизненною тьмой.

Взгляни: тяжелый штофъ, и тюль, и кружева

На окнахъ складками повисли,—

Мы гонимъ сумрачныя мысли,

Въ насъ жажда счастія жива!

Иди съ своей тоской, задумчивый пророкъ,

Въ лсныя дебри и въ пустыни,

Гд, въ созерцаніи святыни,

Ты будешь вчно одинокъ.

Тамъ рчи дальнихъ звздъ отшельникамъ понятны,

Тамъ тихо падаютъ листы,

Тамъ будешь повторять, что радости превратны

И кратковременны мечты…

Даль прошлаго.

Неуловимая, минутная отрада,

Коварная, какъ блескъ измнчиваго взгляда,

Мн гретъ иногда безжизненную грудь

И къ счастью прошлому указываетъ путь:

Какъ искорки, горятъ въ душ воспоминанья —

Минувшая любовь, отжившія желанья

Слетаютъ чередой, въ туманномъ полусн,

Тревожить радости, застывшія во мн.

Въ обманчивомъ бреду я сердцемъ оживаю

И старой псн въ ладъ — аккордамъ отвчаю,

И, кажется, ловлю, сквозь дальній сумракъ лтъ,

Заглохшаго огня мерцающій просвтъ,—

Но вскор, отрезвясь, я снова каменю

И силы юныхъ чувствъ постигнуть не умю.

* * *

Вотъ скоро сметутся наносы мятели

И въ зелени сада проснутся качели,

И выбгутъ дти шумть,

И станетъ красавица нтъ

Въ раздумьи вечернемъ, у оконъ открытыхъ,

О радостяхъ, нами давно пережитыхъ,

И синія тучи весны

На запад будутъ видны…

И намъ лучезарное время свтило,

И небо весеннее въ жизни манило,

И легкія тучи на немъ

Играли заманчивымъ сномъ,

Но съ сердцемъ усталымъ и грудью холодной

Какъ примемъ объятья природы свободной,

И что въ насъ откликнется ей,

Когда запоетъ соловей?..

Слезы.

Тихо и дружно текутъ эти жаркія слезы,

Съ ними по капл растаяло горе въ туман,

Мирное сердце не ждетъ ни откуда угрозы,

Теплой волной подошло исцленіе въ ран…

Вотъ и суровой печали не стало въ помин…

Грудь-же свободная робко о чемъ-то вздыхаетъ:

Такъ-то душевныя бури стихаютъ въ пустын!

Такъ-то горячее сердце отъ слезъ остываетъ!

* * *

Я схоронилъ для думъ ненарушимыхъ.

Для чистыхъ грезъ, для отдыха въ борьб,

Средь милыхъ тайнъ, завтныхъ и любимыхъ,

Я схоронилъ привязанность въ теб!

Издалека, забытый на чужбин,

Люблю въ мечтахъ бесдовать съ тобой

Подъ стукъ часовъ на гаснущемъ камин,

Подъ музыку сосдки молодой.

Люблю гадать, кого съ желаннымъ пыломъ

Ты назовешь избранникомъ своимъ?

И долго-ли на сердц неостыломъ

Онъ будетъ жить никмъ незамнимъ?

Мн жребій твой рисуется счастливымъ,

Любовь и миръ пророчу я теб,

Вс дни твои съ участіемъ ревнивымъ,

Съ молитвами доврилъ я судьб.

И лишь порой, сомнньями терзаемъ,

Боюсь считать бгущіе года,

Боюсь, что врозь мы счастья не узнаемъ,

А близкими не будемъ никогда.

* * *

Я часто вижу взоръ плнительныхъ очей.

Полузавшенныхъ рсницами густыми,

И брови тонкія подъ прядями кудрей,

И станъ, нетронутый объятьями земными.

Я вижу, будто-бы, сквозь юныя черты,

Улыбка ангела, разставшагося съ міромъ,

Зоветъ презрнными житейскія мечты

И счастье здшнее — безсмысленнымъ кумиромъ.

Но кто увруетъ въ таинственный языкъ

И въ знаки темные печальныхъ привидній?

И въ комъ отъ горести закроется родникъ

Земныхъ измнчивыхъ, но милыхъ намъ стремленій?

Въ уютной комнатк, среди твоихъ подругъ,

Подъ говоръ юношей счастливыхъ и влюбленныхъ,

Не жалко мн людей, надеждой ослпленныхъ.

Но жалко мн тебя, тебя, забытый другъ!

Nocturno.

Въ минутномъ залп небеса

Весь міръ громами огласили.

Все гибло вмигъ. Мои глаза

Раскрылись диво. Въ каждой жил

Я чуялъ боль. Безсильный стонъ

Сдавилъ мн грудь. Ошеломленъ,

Я звалъ безъ словъ на помощь Бога…

То смерть была…

Не смерть, а сонъ.

Какая глупая тревога!

ЛИЛІЯ.

ПОДРАЖАНІЕ ГЕЙНЕ.

Любовью въ мсяцу сгорая,

Давно ужъ лилія груститъ

И въ дальній міръ, въ предлы рая,

Съ напрасной жаждою глядитъ.

И безутшна, и стыдлива,

Слезами вся орошена,

Въ пустыню неба дочь залива

Глядитъ всю ночь, не зная сна.

Но вдругъ она головной бдной

Поникла въ трепетнымъ водамъ —

И съ нжной страстью мсяцъ блдный

Упалъ, дрожа, въ ея ногамъ…

* * *

Помнишь лтнюю ночь? Съ поля пахло дождемъ,

Въ тишин предъ грозой замирала земля…

Какъ ту ночь хорошо было слушать вдвоемъ

Намъ украдкой съ тобой, дорогая моя!

Онмли цвты… лсъ тревожно затихъ,

Свтъ зарницы дрожалъ въ темносиней дали,

И столпилось въ душ столько грезъ молодыхъ,

Что и мы, какъ цвты, говорить не могли…

Черной стью плелись силуэты втвей

По кайм золотой потухавшей зари:

Та заря унесла лучшій блескъ нашихъ дней,

Но шепнули мы ей: ‘поскорй догори!’

И потухла заря. И какъ фея любви

Насъ окутала ночь безмятежнымъ крыломъ,—

А гроза въ сторон зажигала огни,

И ревниво порой гд-то вздрагивалъ громъ…

Два желанья.

Въ тни дорогого алькова

Лежитъ онъ безсиленъ и старъ.

И дряхлое тло больного

Сжигаетъ мучительный жаръ.

Онъ пожилъ богато и сыто,

И дольше, чмъ можно желать,

Весь тонкій развратъ сибарита

Ему довелось испытать.

И видя, какъ жизни привольной

Предъ нимъ обрывается нить,

Онъ стонетъ, кряхтитъ недовольный:

‘Еще-бы… еще-бы пожить!’

Она молода и прекрасна.

Недавно ея нищета

Была нестерпимо-ужасна.

И вдругъ — золотая мечта!—

Ей счастье на мигъ улыбнулось:

Дремавшая въ тяжбой нужд,

Любовь-чародйка проснулась,

Заставивъ забыть о труд.

И шепчетъ она, молодая,

Слезами блаженства рыдая,

Усталая горе терпть: —

‘Теперь-бы… теперь — умереть!’

Небо.

Я неба не пойму: покровъ его туманный

Въ поляхъ и въ город витаетъ надо мной,

Преслдуетъ меня съ настойчивостью странной

И свтитъ мн въ одно, вникая въ уголъ мой.

Мн въ немъ не нравится наружный видъ участья,

Его глубокіе, безъ очерка, глаза,

И странно, что всегда, въ тяжелый мигъ несчастья,

Предъ нимъ съ довріемъ дрожитъ моя слеза!

Не разъ я стовалъ, что много думъ завтныхъ,

Которыхъ не узналъ любимый въ мір другъ,

Разсялъ я на немъ, въ пустыняхъ безотвтныхъ,

Невольно съ нимъ для мечтательный досугъ.

Я неба не пойму: подъ маскою нарядной

Надежды за всю жизнь я въ немъ не прочиталъ —

И все-жё я скажу: знакомъ покой отрадный

Тому, кто передъ нимъ очей не опускалъ…

* * *

Я ревнивъ къ этой зелени нжной

Первой зелени вешнихъ лсовъ,

И до самой зимы блоснжной.

Любоваться-бы ею готовъ.

И въ конц плодотворнаго мая,

Примчая богатство листвы,

Я ужъ думаю, грустно мечтая:

‘Гд ты, юность! о, юность… увы!^к

* * *

Проснулся вновь, гляжу осиротлый

На новый день: мой другъ вчера угасъ,

Поникъ вдали, нмой и охладлый…

И все бднй союзниковъ запасъ,

Все лучшіе отъ жизни сторонятся!

Найду-ль иныхъ? Уже недалеко

Дни старости безцвтно серебрятся:

Усталый духъ роднится не легко!

А день хорошъ, какъ будто нтъ въ природ

Жестокихъ длъ и горестныхъ утратъ:

Свжетъ воздухъ, осень на исход,

Морозомъ кроетъ лиственный нарядъ,

Толпа снуетъ съ весельемъ и заботой,

Воскресный звонъ гудитъ издалека,

И дымными грядами съ позолотой

На неб утреннемъ слоятся облака…

* * *

ду въ сумерки: зимняя тишь,

Все блетъ, куда ни глядишь,

И больница, и церковь, и домъ

Мирно свтятся яркимъ огнемъ.

Теплый втеръ подулъ и затихъ,

Свжимъ дымомъ запахло на мигъ,

И дрожитъ при лучахъ фонарей

На снгу тнь лошадки моей,

И кругомъ суеты не слыхать,

Словно жизнь утомилась роптать,—

Будто легче звучатъ голоса,

Будто ближе къ земл небеса,

И я жду — сердце бьется въ груди —

Тайной радости жду впереди…

* * *

Жди меня!

Эпитафія.

Любимой подруги утрата

Мн сжала отчаяньемъ грудь…

Я думалъ: не видно возврата

На прежній безгорестный путь!

И страстно твердилъ я, рыдая:

‘На сердц больного слда.,

Клянусь я, клянусь, дорогая,

Не смоетъ ничто никогда!…’

Но мсяцы шли вереницей,

Смнялись тепло и морозъ —

И я передъ тихой гробницей

Ужъ могъ преклоняться безъ слезъ.

А позже я каялся Богу,

Что въ сердц печаль не долга,

Что здшняя жизнь понемногу

Мн сдлалась вновь дорога…

И въ дни панихиды годичной,

Послушавъ бряцанья кадилъ,

Я къ ропоту жизни обычной

Спшу отъ печальныхъ могилъ.

Твердость.

Люблю твоихъ главъ непорочную ясность

И смлую правду рчей,

И добрыхъ дяній святую негласность

Въ кругу незамтныхъ людей.

Но ежели счастье тебя отуманитъ

И съ лаской подкрадется лесть,

И блага, которыхъ не счесть,

Фортуна къ теб раболпно протянетъ,—

Незыблемъ останься межъ нихъ:

Такъ струны прямыя лучей золотыхъ,

Снопомъ ниспадая изъ купола храма,

Недвижны въ кудрявыхъ волнахъ иміама…

О погод.

Путь мелькаетъ, мы на вол.

Городъ изъ виду исчезъ,

Солнца нтъ на тихомъ пол

Свтло-дымчатыхъ небесъ.

Нынче дождика не будетъ:

Воздухъ крпокъ и здоровъ,

И ненастье не разбудитъ

Полусонныхъ облаковъ.

По кремнистому извиву.

Обогнувшему луга,

Мы спускаемся на ниву,

Гд ужъ собраны стога.

Въ сторон чернетъ ельникъ,

А внизу бжитъ потокъ…

Славный выдался денекъ —

Этотъ срый понедльникъ.

Шумятъ ручьи, подснжное ручьи…

Иная жизнь торопится на смну,

Ничей запретъ и жалобы ничьи

Не отвратятъ благую перемну!

Богатыхъ льдовъ заплачутъ хрустали,

Сдыхъ полей истреплется порфира,

И вздохъ, и паръ подымутся съ земли,

Летя навстрчу вольнаго эфира,

И звучный вливъ пошлютъ подъ небеса

Хрипвшіе подъ стужей голоса,

И чуждыхъ странъ невиданныя птицы

Влетятъ въ окно провтренной темницы.

На крыш коннаго вагона.

Люблю, въ ласканьи втерка,

На крыш коннаго вагона,

Съ перилъ плебейскаго балкона

Глядть на городъ свысока,

Нестись надъ моремъ экипажей,

Глазть по окнамъ бель-этажей,

Въ кареты взоры опускать

И тамъ случайно открывать

На складкахъ шелковаго платья

Двухъ рукъ любовное пожатье…

Люблю глядть и за борты,

Колясокъ пышныхъ и глубокихъ

(Хотя внутри он пусты),

Люблю камелій быстроокихъ,

Въ сіяньи наглой красоты,

Обозрвать въ углу коляски,

Гд, развалясь и глядя вбокъ

И туфли выставивъ носокъ,

Он прохожимъ строятъ глазки…

Люблю весеннею порой

Съ высокой крыши подвижной

За институтскія ограды

Бросать непрошенные взгляды…

Никто наверхъ не поглядитъ,

Никто въ боязни малодушной

Предъ нашей публикой воздушной

Не лицемритъ, не хитритъ,

А взоръ повсюду нашъ паритъ…

И вотъ, когда мн прямо къ носу

Вагонъ съ услугой подкатитъ —

Всегда наверхъ меня манитъ:

Взберешься, вынешь папиросу,

Сосдъ предложитъ огонька,

Кивнешь признательно, закуришь,

Поговоришь, побалагуришь —

И вс, въ ласканьи втерка,

На крыш коннаго вагона,

Съ перилъ плебейскаго балкона

На міръ глядимъ мы свысока.

* * *

Въ начал жизненной дороги

Я зналъ неясныя тревоги.

Я видлъ много милыхъ сновъ

Въ тни сиреневыхъ кустовъ.

Когда въ саду цвли жасмины,

Я волновался безъ причины.

О чемъ, при звздахъ, по ночамъ

Я слезы лилъ — не знаю самъ.

И нынче также, дни и годы,

При вс зимней непогоды,

При лтнемъ солнц и весной

Въ тни сирени молодой

Я часто слезы проливаю —

Но слезъ, увы! причину знаю…

Мимолетная дума.

Майскія тучи наводятъ полуденный мракъ.

Втки зеленыя въ неб дождливомъ качаются…

Втки зеленыя! вчно-ли такъ,

Въ дальнемъ грядущемъ, гд думы теряются,

Будете вы, какъ теперь, надъ людьми

Колебать опахала свои?..

Мадригалъ.

(Л. С. Я.)

Склоняюсь предъ тобой, какъ робкій богомолецъ,

Рука лилейная, прекрасная безъ колецъ,

И горько стую: какъ поздно наконецъ

Въ теб мн встртился желанный образецъ

Руки, невиданной межъ мраморовъ старинныхъ:

Ни пухлыхъ пальчиковъ, ни ямочекъ рутинныхъ,

Но что за линіи и что за красота!

Гляжу и думаю, любуясь и ревнуя:

Къ кому-же ты прильнешь, въ преграду поцлуя,

Ладонью нжною на пылкія уста?

Мимо возрастовъ.

Я перешелъ рубежъ весны,

Забывъ доврчивые сны

И грезы юности счастливой,

Въ туманы осени дождливой

Вступилъ я вялый и больной,

Проспавши тупо лтній зной —

И вотъ ознобъ колотитъ зубы,

А я безъ топлива и шубы.

Иматра.

Во рву, межъ деревьями сада,

Взлетая съ глубокаго дна,

Мелькаетъ хребетъ водопада,

Какъ блыя хлопья рука

Гонимаго бурею стада.

Сдая отъ пны рка

Бснуется въ лож гранита,

И бьется въ стальные бока,

И съ ревомъ грохочетъ вка

И все еще гнвомъ не сыта!

Тамъ стны утесовъ черны

Отъ ярыхъ набговъ волны —

Отъ плеска пучины мятежной

Въ уступы темницы прибрежной,

Тамъ брызги надъ пнной горой

Взметаютъ внцы и фонтаны,

И млечныя нити порой

Гранитъ выливаетъ изъ раны.

Быстре мельканія думъ,

Быстре мгновенія ока

Летитъ подъ неистовый шумъ

Сто-гривая пна потока,

И холодно сосны глядятъ

Въ кипящій внизу водопадъ,

И слушаютъ съ грустью березы

Его вковыя угрозы…

Отъздъ королевы.

(14 августа 1661 г.*).

*) Брантомъ велъ журналъ путешествія Маріи Стюартъ.

Бгутъ черты береговыя

И тонутъ въ сумрак холмы.

Галера зыблется. Марія

Стоитъ недвижно у кормы,

И на борту покоя руки,

Она все длитъ часы разлуки,

Вникая въ срый небосклонъ,

Гд тихій берегъ оттненъ

Каймой вечерняго тумана.

Но вдругъ — со злобой урагана

Внезапный втеръ зашумлъ

И теплый воздухъ посвжлъ,

Рябыя волны вздулись въ гнв,

И пажъ доноситъ королев,—

Что ей для отдыха и сна

Опочивальня убрана.

Но воролева не внимаетъ,

На зовъ усиленный, она,

Какъ-бы очнувшись отвчаетъ:

‘Я лягу здсь, вблизи руля…’ —

И молвитъ вормчему съ привтомъ:

‘Когда французская земля

Еще покажется съ разсвтомъ,

Вы потревожьте отдыхъ мой —

Я стану вновь передъ кормой’.

И дулъ недаромъ втеръ ночи:

Восходъ безоблачный блеснулъ,

Уплывшій край еще взглянулъ

Въ ея заплаканныя очи!..

Забвенье ждетъ… все канетъ въ немъ,

Надъ каждымъ тнь его витаетъ…

Историкъ бдительнымъ перомъ

Ея дла оберегаетъ:

Ея отъзда день и годъ

Узнаютъ въ будущемъ народы,

Узнаютъ, долго-ли межъ водъ

И подъ крыломъ какой погоды

Въ пути несла ее волна,

Услугу вспомнятъ рулеваго

Въ часы прощанья роковаго,

И знатной свиты имена,

И этотъ подвигъ идеальный

Ея растроганной души —

Послать земл привтъ прощальный

Въ безсонной утренней тиши.

ДРУГУ.

‘Кто посялъ со слезами —

пожнетъ съ радостью’.

Болгарская поговорка

Давно-ли я покинулъ васъ

Въ тяжелый день, въ угрюмый часъ?

Съ какой усталостью во взор

Въ послднемъ нашемъ разговор

Роптали вы на свой удлъ:

‘Не тьма заботъ, не груда длъ

Меня тревожатъ и смущаютъ,—

Мн силы сердца измняютъ

И въ усыпленьи стынетъ умъ.

Противенъ мн столицы шумъ,

Ея бездушное приличье

И это прсное безличье,

Которымъ славенъ здшній людъ.

Смотрите, какъ они снуютъ,

Рабы мишурнаго стремленья,

Толпы больного населенья!

Какой ихъ праздникъ оживитъ?

Какая встрча — изумитъ?

И гд тутъ чернь, и гд — особы?

Не вс-ль задланные гробы

Межъ ними холодно плывутъ?

Какія драмы потрясутъ

Ихъ души, чуждыя тревог?..

Плетясь по избранной дорог,

Ни негодуя, ни любя,

Живетъ здсь каждый для себя…

И стынетъ кровь: былая вра

Безъ ободренья и примра

Тупетъ въ сердц молодомъ,

И въ дуновеньи ледяномъ

Цвты надежды увядаютъ…

Безслдно годы протекаютъ,

А сколько силъ и свтлыхъ грезъ

Сюда я нкогда принесъ!!..

Пускай иной, не зная боли,

Убьетъ мечомъ желзной воли

Порывы сердца — и найдетъ

Призванье, чуждое заботъ,

И обаянье славы громкой:—

Такой безжалостною ломкой

Не всякій можетъ заплатить

За право временно царить

Въ глазахъ толпы неприхотливой…

Есть судъ иной — и судъ правдивый!

Его награда не въ одномъ

Благополучіи земномъ,

Практичный вкъ ему не внемлетъ,

Его законъ лниво дремлетъ,

Не многимъ страшенъ, какъ топоръ,

Его суровый приговоръ,—

И, право, здсь, въ стнахъ столицы,

Съ невиннымъ сердцемъ голубицы

Какъ разъ окажешься глупцомъ…

Что длать! Видно, наглецомъ

И аферистомъ въ новомъ род

Я быть безсиленъ по природ.

Работать я готовъ и радъ,

Но тяжекъ внутренній разладъ

Безъ облегчающаго вздоха,

А этихъ улицъ суматоха

Мн сколько лтъ ужъ не даетъ

Душевный выслушать отчетъ

И сврить прошлаго итоги.—

Возню и мелкія тревоги

Желалъ-бы кинуть я на срокъ,

Укрывшись въ тихій уголокъ!

Я каюсь вамъ: мечтой ревнивой

Берегъ я долго мигъ счастливый,

Когда безъ горькаго стыда,

Со славой виднаго труда,,

Я могъ-бы, бодрый и довольный,

Подъ небо родины привольной

Отсюда вырваться на югъ,

И въ этотъ радостный досугъ,

Въ обмн дружескихъ сужденій,

Набраться новыхъ поощреній…

И вотъ, какъ видите: увы!

Я все у берега Невы

Теряю волосы и годы

И жду привтливой погоды…

Ушелъ сейчасъ-бы: да — бда!

Грозится издали нужда,—

Совсмъ зали неудачи.’.

Теперь — весна… Убогой дачи —

И той не въ нрав я имть,

Да и не хочется смотрть

На эти жалкія картины:

Туманъ, безтравныя равнины,

Дождливо-срый небосклонъ

И, можетъ, я предубжденъ’ —

Но мн мучительно-несносны

Везд чернющія сосны…

А самый городъ! Боже мой!—

Отъ передлокъ мостовой,

Отъ вчно мокрыхъ троттуаровъ,

Мундировъ, вывсокъ, швейцаровъ —

О, какъ желалъ-бы я отсель

Бжать за тридевять земель!…

II.

И мы простились… Другъ коварный —

Спшилъ я, трижды благодарный,

На Николаевскій вокзалъ,

Гд скорый поздъ поджидалъ

Больныхъ искателей свободы.

Чрезъ мигъ — ршетчатые своды

Свистокъ прощальный огласилъ —

И паръ вагоны покатилъ.

Не стану вамъ писать отчета

О впечатлньяхъ перелета

Отъ Петербурга до Москвы,—

Его не разъ свершали вы.

Скажу лишь вамъ: въ столиц древней

Уже повяло деревней —

Встрчались съ кучей узелковъ

Фигуры смуглыхъ толстяковъ,

У всхъ — цвтисте наряды, *

Тепле лица, проще взгляды,

И вы, при вид москвичей,

Невольно смотрите бодрй.

Но дальше, дальше… Воздухъ новый

Сгоняетъ съ сердца мракъ суровый,

Неся на крыльяхъ отъ заботъ,

Машина мчитъ меня впередъ

И ужъ сулитъ изъ отдаленья

Давно желанныя виднья.

Какая ночь!— Волшебный мракъ

И запахъ лса: врный знавъ,

Что близокъ югъ и скрыто далью

Южанъ томящее печалью

Мерцанье сверныхъ ночей…

При свт утреннихъ лучей

Открылись степи… Хороши

Он въ простой своей тиши!

Какъ ихъ коверъ пушистъ и зеленъ,

Просторъ — могучъ и безпредленъ!

Прохладой нжится лицо,

Одно, какъ точка, деревцо

…Вдали, кудрявое, чернетъ,

А тамъ, какъ парусъ, конь блетъ

Иль ниткой тянется обозъ!..

О, вы-бы тронулись до слезъ,

Когда-бъ, нужды покинувъ цпи,

Могли опять увидть степи!

Все чище, ярче цвтъ небесъ…

Привтъ теб, знакомый лсъ!

Ужъ нтъ растительности хвойной:

Сосну смняетъ тополь стройный,

И вотъ — раскинулась, видна

Благословенная страна,

Гд наша юность протекала.

Вотъ милый городъ… Ты слетала

Не разъ, далекая мечта,

Ласкать любимыя мста!..

IIІ.

Я отдохнулъ.— Въ тни акацій

Досугъ студенческихъ вакацій

Я будто снова пережилъ,

И съ вами мысленно длилъ

Отраду новыхъ впечатлній.

Какую смну наслажденій

Даетъ провинція тому,

Кто кинетъ давящую тьму

И гулъ столичнаго хаоса,

Гд неумолчныя колеса

Гремятъ о вчной сует!—

Какъ, долго стиснутый въ бинт,

Зваетъ маленькій ребенокъ,

Освободившись отъ пеленокъ,

И хочетъ ручки потянуть —

Такъ радъ бываешь отдохнуть

Въ сред затишья и привта.

И думалъ я:— зачмъ безъ свта,

Безъ этихъ рощей и долинъ,

Мы доживаема до сдинъ

На нашемъ сумрачномъ болот

Въ борьб, лишеньяхъ и работ?

Зачмъ стремимся мы туда,

Гд гибнутъ силы безъ слда?

Здсь чище нравы, лучше — люди,

У всхъ вольне дышатъ груди,—

Къ чему страдать! Нельзя-ли тутъ

Найти спасительный пріютъ?..

Но, видно, юное похмлье

Еще горитъ во мн. Бездлье

Не тшитъ жизни молодой:

Мн здшній тягостенъ застой…

Здсь мало бодрыхъ, много спящихъ,

И нтъ умовъ руководящихъ.

Легко-здсь можно пріобрсть

Значенье видное, но честь —

Не въ этой слав, а въ заслуг:

Куда-жъ у васъ, въ обширномъ круг

И силъ, и поприщъ всхъ родовъ,—

Возможно боле плодовъ

Принесть полезныхъ и отрадныхъ!

Условій много неприглядныхъ

У васъ для сердца и души,—

Зато задачи хороши!..

Въ поко вольномъ, безъ завта,

Провелъ я мирный праздникъ лта

Подъ лаской радужныхъ лучей,

Среди привтливыхъ полей,

Залитыхъ блескомъ изумруда,—

И что-жъ?— Поврите-ль?— Отсюда

Опять болзненно манитъ

Меня вашъ сверный гранитъ!

Силуэтъ.

Ихъ больше нтъ! Средь горестей земныхъ

Ихъ близость къ намъ была неоцнима,

Но голосъ ихъ умолкъ и шагъ затихъ…

Стоитъ вдали жива, неотразима

Картина дней, когда мы съ ними шли

Путемъ тревогъ къ одной туманной цли,

Но всюду мракъ въ той сказочной дали,

Гд взоры ихъ предъ нашими горли,

Какъ будто все погибло имъ во слдъ

И прошлаго у сердца будто нтъ.

Къ чему ихъ помнить? Черствое забвенье

Готовитъ имъ холодный умъ живыхъ,

Напрасное безумно сожалнье!

И спитъ любовь, и къ сердцу память ихъ,

Какъ нищій въ домъ, стучится безполезно:

Мы гонимъ прочь назойливыхъ духовъ,

Охваченныхъ таинственною бездной.

Откуда къ намъ неслышно голосовъ…

Но люди есть — пускай они наивны —

Съ той бездною ихъ связи неразрывны.

Тамъ столько лицъ, которыхъ не забыть!

Вотъ силуэтъ исчезнувшей головки…

Когда-бъ съумлъ художникъ оживить

Глубокій взоръ, задумчивыя бровки,

И гибкій станъ, и очеркъ юныхъ плечъ —

Съумлъ огнемъ естественнаго свта

Ея черты потухшія зажечь —

Не мной однимъ была-бъ она воспта,

И межъ иныхъ избранницъ красоты

Плняли-бъ міръ небесныя черты.

Но есть и въ томъ для скорби упоенье,

Что у судьбы безжалостна рука,

Что свтъ не зналъ о нашемъ сокрушеньи

И не видалъ минутнаго цвтка,

Что мы таимъ въ безмолвіи ревнивомъ

Любимыхъ жертвъ святыя имена

И что она, подъ сумракомъ дождливымъ,

Безъ громкихъ словъ могил предана,

Что мы ушли отъ насыпи холодной

Съ пустымъ умомъ и съ горестью безплодной.

Зато съ тхъ поръ: сгрустнется-ли когда,

Увижу-ль гробъ на улицахъ столицы,

Иль черныхъ дней наступитъ череда

И влага слезъ ожжетъ мои рсницы,

Зайду-ли въ храмъ и тихою звздой

Во тьм блеснетъ у образа лампада,

Иль вчный мракъ мелькнетъ передо мной

Въ тяжелый мигъ душевнаго разлада

И знанье злитъ, а въ сердц вры нтъ —

Мн грезится туманный силуэтъ.

Май.

Изъ лучшей стороны струясь и прибывая,

Тепло нахлынуло и брызнулъ дождикъ мая:

Какъ дымъ кадильницы, пахучая листва

Деревья зимнія одла въ кружева,

На кленахъ — крылышки, сережки — на осинахъ,

Цвты на яблоняхъ, цвты на луговинахъ,

Цвтные зонтики въ аллеяхъ золотыхъ,

Одежды свтлыя на торсахъ молодыхъ,

И слабый звонъ пчелы межъ крестиковъ сирени,

И трель пвца любви, пвца вечерней тни —

Плодотвореніе, истома, поцлуй —

Очнись, печальный другъ, очнись а не тоскуй!

Но ты не слушаешь… лицо твое уныло,

Какъ будто все, что есть, теб уже не мило,

Какъ будто взоръ очей, для счастья неживой,

Отъ чуждыхъ радостей желалъ бы на покой.

Ты видлъ много лтъ, ты знаешь эту моду

Весной отогрвать прозябшую природу,

Тревожить мирный сонъ ея глубокихъ силъ,

Вздымать могучій совъ изъ потаенныхъ жилъ

Затмъ, дабы, на мигъ убравъ ее показнй,—

Разчесться за уборъ цной осеннихъ казней…

Ты знаешь и молчишь, и нтъ въ очахъ любви.

Ты шепчешь горестно: ‘гд спутники мои?

Иные отцвли, иные опочили:

Мы вмст знали жизнь и вмст мы любили’.

Пигмей.

Слдя кругомъ вседневныя кончины,

Страшусь терять бгущій мимо часъ:

Отжившій міръ въ безмолвіи погасъ,

А будущій не вызванъ изъ пучины —

Межъ двухъ ночей мы царствуемъ одни,

Мы, въ полос движенія и квта,

Всесильные, пока насъ грютъ дни,

Пока для насъ не грянулъ часъ запрета…

И я страшусь за нашъ отвтный постъ,

Гд генію возможенъ смлый ростъ,

Гд только разъ мы можемъ быть полезны —

И жутко мн надъ краемъ бездны!

Но демонъ есть: онъ весь — лукавый смхъ,

Онъ говоритъ, спокойный за успхъ:

— ‘Какъ даръ судьбы, великое — случайно

И генія внчаютъ не за трудъ,

Неправеденъ потомства громкій судъ

И ты, пигмей, сойдешь со сцены тайно.

Порывъ души заносчивый умрь,

Войди въ тотъ рай, куда открыта дверь:

Подъ этимъ солнцемъ видимымъ и яснымъ.

Въ живомъ тепл, которымъ дышешь ты,

Владй любовью свжей красоты —

Цвтущимъ тломъ, гибкимъ и атласнымъ…

Объхавъ міръ, насыть кристаллъ очей

Эффектами закатовъ и восходовъ,

Величьемъ горъ и вольностью морей,

И пестрой вереницею народовъ…

Порой забавься вымысломъ чужимъ

За книгою, на сцен, въ галлере,

Не предаваясь пагубной зат

Свой умъ и чувство жертвовать другимъ…

Къ земнымъ дарамъ питай въ себ охоту:

Люби вино, и шелкъ, и позолоту,

Здоровый сонъ, живую новость дня,

И шумъ толпы, и поздній свтъ огня…

Свой вкъ продливъ разумнымъ воздержаньемъ,

Ты отпадешь, какъ полновсный плодъ,

Не сморщенный до срока увяданьемъ, *

Не сорванный разгуломъ непогодъ’.

Но, слушая т здравые совты,

Задумчиво внимаетъ имъ пигмей:

Претятъ ему доступные предметы,

Манитъ его туманный міръ идей.

Тревожимый упрекомъ потаеннымъ,

Въ невыгодной забот о другихъ —

Идетъ онъ мимо прелестей земныхъ

Съ лицомъ худымъ и гнвомъ убжденнымъ!

И созданный въ подобіе зврямъ,

Въ оковахъ плоти спутанный, какъ стью,

Онъ, не стремясь къ благому долголтью,

Идетъ на смерть, служа своимъ мечтамъ…

И если міръ цвтущій и прелестный

На полный мракъ имъ гордо обмненъ,

Зато во всей могучей поднебесной

Нтъ ничего прекрасне, чмъ онъ!

Нтъ ничего священне для взора,

Какъ блые, сухіе черепа

Работниковъ, сошедшихъ безъ укора —

Молись ихъ памяти толпа!

Укоръ.

Часы бгутъ съ поспшностью обычной

Для жизни праздничной и жизни горемычной,

И каждаго безслдный ихъ полетъ

Въ иные дни къ раскаянью зоветъ…

Но безъ борьбы, со вздохомъ незамтнымъ,

Мы шлемъ ‘прости’ мечтамъ своимъ завтнымъ,

Теряя жизнь, предъ будущимъ пустымъ

Мы со стыдомъ безпомощно стоимъ.

А какъ подчасъ настойчивы укоры!

Вы помните-ль: на улиц глухой,

Подъ ровный шагъ походки дловой,

Слдили васъ невидимые взоры…

Въ сырую ночь, при блеск фонаря,

Въ которомъ газъ отъ втра волновался,

Не злой-ли вихрь въ душ у васъ промчался

И лучшихъ дней не вспыхнула-ль заря?

Иль громоздясь стной подъ небесами,

Ряды домовъ не жали вашу грудь?

Ихъ мрачный видъ — съ докучными мечтами

Не звалъ-ли васъ разчесться какъ-нибудь?..

Но все-жъ безъ длъ, со вздохомъ незамтнымъ,

Мы шлемъ ‘прости’ мечтамъ своимъ завтнымъ,

Мы шлемъ ‘прости’ встревоженнымъ мечтамъ,—

А злой укоръ все ходитъ по пятамъ…

Тягость.

Грустно! Поникли усталыя руки,

Взоръ опечаленный клонится долу:

Все дорогое, безъ гнва и муки,

Хочется въ жертву отдать произволу!

Грустно… Не трогайте сердца больного,

Мимо идите съ участіемъ, други:

Бросить могу я вамъ горькое слово

Жесткою платой за ваши услуги.

Дайте мн, люди, побыть нелюдимымъ,

Дайте уняться невдомой боли:

Камнемъ тоска налегла некрушимымъ…

Эхъ, умереть, разрыдаться-бы — что-ли!

Въ темные дни.

Пронимаетъ мертвящій ознобъ

Нашей осени рзвой и темной…

Чаще виденъ глазетовый гробъ

На сукн колесницы наемной…

У богатаго морщится лобъ

И тревожно вздыхаетъ бездомный…

Раскопки.

Мы къ снамъ заоблачнымъ утратили порывы

И двери вчности предъ нами заперты:

Земля, одна земля!.. и по краямъ — Обрывы,

И нтъ ни выхода, ни цли для мечты…

Почуявъ страшныя, отвсныя стремнины

Вокругъ земной коры, гд тлетъ нашъ очагъ,

Сказали мы себ: ‘мы дти этой глины

И отъ плотскихъ заботъ отнын — ни на шагъ!

Довольно вровалъ и мучился нашъ предокъ,

На небо возводя благочестивый взоръ:

Разсять мы хотимъ опасный этотъ вздоръ.

Путемъ анализа и тщательныхъ развдокъ’.

Съ незыблемыхъ святынь покровы сняты прочь:

Открыты въ чудесахъ секретныя пружины,

Все взрыто, свергнуто, везд зіяетъ ночь,

Гд прежде таяли волшебныя картины…

И рзче все, черствй звучитъ недобрый смхъ

Утшенной попытай разрушенья:

Намъ чуть мерещатся, сквозь длинный рядъ помхъ,

Когда-то милыя для сердца заблужденья…

На глыбы черныя роняетъ только свтъ

Фонарь, колеблемый рабочимъ утомленнымъ,

Но не скорбитъ задумчивый Гамлетъ

Надъ черепомъ, раскопкой обнаженнымъ:

Подъ костью звонкою, во впадин пустой,

Гуляетъ втеръ шумный и ненастный,

А рядомъ труженикъ сурово-безучастный

Во мракъ спускается опасною Тропой…

DOLOROSA.

Въ саду монастыря, цвтущую какъ розу —

Я видлъ въ траур Мадонну Долорозу.

На блый памятникъ она роняла взоръ,

Густые волосы разъединялъ проборъ,

Теряясь подъ косой, завшенной вуалью.

Она дышала вся молитвой и печалью!

На матовой рук, опущенной съ внкомъ,

Кольцо внчальное свтилось огонькомъ,

И флеромъ сборчатымъ окутанная шея

Сверкала юностью, сгибаясь и бля.

Поученіе.

Оглянись: эти ровные дни,

Это время, безцвтное съ виду —

Вдь тебя погребаютъ они.

Надъ тобою поютъ панихиду!

Живописный и томный закатъ

Или на-ночь гасимыя свчи —

Неужели теб не твердятъ

Ежедневно прощальныя рчи?

Отвчай имъ печалью въ лиц

Или тихимъ, подавленнымъ вздохомъ:

Не или мимо думъ о конц

Беззаботно-слпымъ скоморохомъ.

Но въ уныньи себ не готовь

Ни веревки, ни яду, ни бритвы:

Расточай благородную кровь

Подъ ударами жизненной битвы.

* * *

Нельзя въ душ уврачевать

Ея старинныя печали,

Когда на сердц ихъ печать

Годами слезы выжигали.

Пусть новый смхъ звучитъ въ устахъ,

И счастье новое въ чертахъ

Свой алый свточъ зарумянитъ —

Для давней скорби мигъ настанетъ:

Она мелькнетъ еще въ ум,

Пришлетъ свой ропотъ присмирвшій,

Какъ втеръ въ листьяхъ прошумвшій,

Какъ звукъ, заплакавшій во тьм…

Стансы.

Зачмъ душа моя въ темниц?

Зачмъ никто въ ней не прочтетъ,

Какъ на развернутой страниц,

Что въ ней томится и живетъ?

Пусть духъ сокрытъ отъ взоровъ свта,

Но кто-нибудь, но кто-нибудь

Для состраданья и совта

Въ ту бездну долженъ заглянуть!

Предъ нимъ не буду я преступенъ

И онъ проститъ дла мои:

Не страшенъ тотъ, кому доступенъ

Глубокій ходъ во тьму души.

Когда плыветъ ночная дума,

Когда мечтамъ ввряюсь весь

Во тьм томительной безъ шума —

Я все-бы чувствовалъ: ‘онъ здсь!’

Онъ зналъ-бы трудъ недовершонный

И память прошлаго вскрывалъ

И царство мысли потаенной

Очами бога озиралъ.

И онъ-бы спасъ тотъ міръ чудесный,

Когда въ послдній часъ земной

Онъ сталъ-бы стынуть, безъизвстный,

Подъ сводомъ кости черепной…

Пвица.

ПАМЯТИ КАДМИНОЙ.

Смугла, какъ Русь, съ огнистымъ взоромъ

И чистымъ профилемъ камей

Она жила однимъ задоромъ —

Однми бурями страстей.

Таился въ ней тотъ голосъ дивный,

Который за-сердце беретъ

Своею гибкостью отзывной

И дрожью задушевныхъ нотъ.

Но въ нашемъ неб мутно-сромъ

Зажглась на мигъ ея звзда:

Простилась дива навсегда

Съ холоднымъ свернымъ партеромъ.

Она укрылась въ той глуши,

Въ той сторон гостепріимной,

Гд чаще гретъ пылъ взаимный

Томленье любящей души…

И тамъ разсыпались т звуки —

Богатство груди молодой!

Тамъ, передъ южною толпой,

Пвица выплакала муки

Души горячей и больной!

И какъ блестящая природа

Сама казнитъ свои плоды —

Она сама, не ждавъ захода,

Затмила лучъ своей звзды!..

Умолкла муза молодая,

Покинувъ кругъ своихъ сестеръ,

Разстроивъ ихъ негромкій хоръ

Среди пустынь родного края!

Въ оград дальней, между плитъ,

Ужъ холмъ невдомый забытъ,

Гд скрыта жертва злой отравы —

И нтъ на немъ внка отъ славы!

Зато черты ея лица,

Храня значенье образца

Для живописнаго этюда,

Еще намъ памятны покуда:

Въ высокой кичк, въ жемчугахъ,

Въ наряд праздничномъ царицы

И съ гордой смлостью въ очахъ

Мы знаемъ вс портретъ пвицы.

Но имя сглажено подъ нимъ,

Онъ сталъ безвстною картиной:

Онъ вслдъ за пснью лебединой

Артистк сдлался чужимъ…

И мимо насъ прошла пвица.

Промчался образъ красоты,

Какъ огненосная зарница

Въ засто душной темноты.

У гроба Достоевскаго.

(въ его квартир 30-го января 1881 г.)

Раскрытый гробъ, на двухъ ступеняхъ,

Уже хранитъ священный прахъ

И преклоненнымъ на колняхъ

Чело виднется въ цвтахъ…

Вокругъ столпившіеся тсно,

Придя, откуда — неизвстно,

Питомцы думъ его стоятъ:

Учитель спитъ… они молчатъ.

Ребенокъ-дочь у изголовья

Съ невинной врой на лиц

Пришельцамъ всякаго сословья

Даритъ на память объ отц

Цвты съ внковъ его нагробныхъ…

Глубокій миръ въ устахъ незлобныхъ!

Но въ комъ найдетъ слова любви

Убогій, падшій, маловрный?

Кто имъ, какъ жрецъ нелицемрный,

Подыметъ взоры отъ земли?..

Туманный день, больной и хмурой,

Какъ скорбный складъ его ума,

Весь заслоненъ его фигурой…

И жизнь печальна, какъ тюрьма,

Куда вносилъ онъ утшенье…

Прими нмое поклоненье

За жизнь страданья и заслугъ,

Разбитыхъ душъ любимый другъ!..

Кончина Тургенева.

(22-го августа 1883 г.)

Тургеневъ! Есть-ли имена

Намъ симпатичне по звуку?

И съ нимъ судили времена

Россіи вчную разлуку!..

Ударилъ громъ… и много лтъ

Мы темной тучи не разгонимъ:

Погасъ нашъ тихій, кроткій свтъ —

Мы часть души своей хоронимъ!..

Свободы вождь передовой,

‘Изъ стаи славныхъ отсталой’,

Родныхъ кумировъ современникъ —

Онъ былъ для насъ — ихъ слдъ живой,

Ихъ кровный, подлинный преемникъ!

* * *

Мы съ дтства слушали разсказъ

Его простой, прелестной музы,

И въ нашемъ сердц крпли узы

Съ душою свтлой, какъ алмазъ…

Когда мы позже были юны,

На праздникъ двственной любви

Его плнительныя струны

Намъ псни рая принесли!..

Когда бороться за науку

Рванулись свжіе умы —

Онъ новобранцамъ подалъ руку

И разсвалъ туманы тьмы…

Онъ далъ впервые проводницу

Бойцамъ проснувшейся страны:

На смлый трудъ изъ тишины

Онъ вызвалъ русскую двицу.

И былъ онъ другъ ея мечты,

Души — глубокій познаватель,

Ея стыдливой красоты

Неподражаемый ваятель!

Родное поле, степь и лсъ,

Въ цвтахъ весны, въ одежд снжной,

Подъ всми красками небесъ —

Онъ обезсмертилъ кистью нжной…

И плъ намъ голосъ дорогой…

Вопросы дня, вопросы міра —

Всему, подъ дивною рукой,

Отвтный звукъ давала лира!

* * *

Прощайте: чудное перо.

Насъ одарявшее съ чужбины,

И ненаглядныя сдины —

Маститой славы серебро!

Ты къ намъ желалъ на сверъ дикій

Укрыться съ юга на покой:

Сойди-же въ грудь земли родной,

Нашъ вчно милый и великій!

Здсь тишина… здсь лучшій другъ —

Здсь все товарищи вокругъ…

Сюда придутъ, придутъ безъ счета

Слагать внки на этотъ сводъ,

И чуть отъ церкви, съ поворота,

Къ теб завидятъ узкій ходъ —

Какое нжное волненье

Невольно каждый ощутитъ!..

И сколько разъ благословенье

Твою могилу оснитъ!

Памятникъ Пушкина.

(день открытія).

Мы тнь великаго изъ вчности призвали

Въ безсильи духа намъ помочь,

И образъ памятный, какъ бога, изваяли,

И звали свтъ, и гнали ночь.

Съ вершины каменной, наставникъ величавый,

Онъ очи мдныя раскрылъ —

И сталъ надъ родиной, и въ сни златоглавой

На бднье вчное застылъ…

У ногъ его цвты, привтный гулъ народа,

Во всхъ устахъ сближенія слова —

Свти-жъ своей земл, какъ вра и свобода,

Курчавая, родная голова!

Учи прекрасному, богатымъ вдохновеньемъ

Родныя музы окрыляй,

И блескомъ новыхъ славъ — безсмертнымъ населеньемъ

Россію всюду населяй!

*** * ***

Въ разсвтной полночи надъ ясною столицей

Исакій чуть блеститъ огнемъ своей главы,

Дворцы задумались волшебной вереницей

Надъ гладью чистою затихнувшей Невы.

* * *

Неуловимый свтъ, сиренево-жемчужный,

Блетъ въ поздній часъ въ аллеяхъ острововъ,

Пестрющихъ толпой, нарядной и досужной,

Помолодвшею на праздник садовъ.

* * *

Въ кудрявой зелени, кремнистою дорогой,

Чредой проносятся влюбленныя четы,

И воздухъ напоенъ сердечною тревогой,

Подъ властью новою творящей красоты.

* * *

И сколько чудныхъ лицъ возникло небывалыхъ!

Ихъ будто въ эту ночь закончила весна,

И въ свжихъ образахъ, предъ взорами усталыхъ,

Открыла шествіе въ иныя времена…

С. Андреевскій.

‘Памяти В. М. Гаршина’. СПб., 1889

C. А. АНДРЕЕВСКІЙ

СТИХОТВОРЕНІЯ1878—1885

ОГЛАВЛЕНІЕ.

* * *

Читайте также:

СТИХОТВОРЕНІЯ
1878—1885

*** * ***