Стендаль (Генрих Бейль), Стендаль, Год: 1883 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 14 минут(ы)

ВТОРАЯ СЕРІЯ. 1883 г.
No 14.
БИБЛІОТЕКА ПИСАТЕЛЕЙ и МЫСЛИТЕЛЕЙ
Издаваемая В. В. ЧУЙКО

СТЕНДАЛЬ
ИТАЛЬЯНСКІЯ ХРОНИКИ:
Витторія Аккорамбони.— Ченчи.— Герцогиня Пальяно.— Ванина Ванини.— Санъ-Франческо-а-Рипа.

С.-ПЕТЕРБУРГЪ.
Типографія газеты ‘Новости’, Мойка, д. No 90.
1883
http://az.lib.ru
OCR Бычков М. Н.

СТЕНДАЛЬ (Генрихъ Бейль).

Мало найдется въ исторіи европейскихъ литературъ писателей, которые-бы испытали боле странную судьбу, чмъ Генрихъ Бейль. При жизни онъ мало былъ замченъ, даже во Франціи, гд репутаціи создаются такъ быстро. За исключеніемъ трехъ-четырехъ крупныхъ умовъ,— Гете, лорда Байрона, Кювье, Бальзака, которые во время угадали необыкновенную силу ума подъ маской ироническаго скептицизна Бейля,— остальная образованная публика тогдашней Европы видла въ немъ только остроумнаго памфлетиста, бойкаго борца въ пользу романтизма, скучнаго разсказчика, умнаго человка, любившаго морочить публику парадоксами, страстнаго поклонника философіи XVIII столтія, надодавшаго своей строгой логикой въ то время, когда вся Европа искала умственнаго отдыха въ невинныхъ упражненіяхъ нмецкой трансцедентальной философіи. Генрихъ Бейль стоялъ въ сторон отъ умственнаго настроенія тогдашней Европы и потому нисколько не заботился о собственной репутаціи, съ добродушной улыбкой онъ говаривалъ, что будетъ очень доволенъ, если найдетъ себ человкъ двадцать читателей. Безъ особеннаго преувеличенія можно сказать, что при жизни онъ едва-ли имлъ ихъ боле, но это обстоятельство его нисколько не смущало… Смерть его въ 1842 г. была такъ-же мало замчена, какъ и его литературная дятельность. Вокругъ его могилы образовалась на долгое время мертвая тишина. Струя тогдашней мысли, очевидно, шла въ разрзъ съ философскимъ направленіемъ Бейля, а такъ какъ онъ въ области мысли не длалъ никакихъ уступокъ, то и остался одинъ, проповдуя гласомъ вопіющаго въ пустын. Но и кром этой розни съ господствующими стремленіями своей эпохи, существуютъ и другія причины непопулярности Бейля. Это — писатель не для толпы, онъ всегда пренебрегалъ тми техническими пріемами, которые для большинства замняютъ содержаніе. Его слогъ, лишенный всякой вншней красоты, простой и точный, въ конц концовъ, утомителенъ для человка, ищущаго въ чтеніи одного лишь удовольствія, онъ дйствуетъ не на воображеніе, а на мысль, и такъ какъ мало находится читателей, которые, строгой выправкой ума, научались мыслить, то въ большинств случаевъ, не смотря на необыкновенную ясность выраженія своихъ идей, онъ кажется скучнынъ и неинтереснымъ. Только съ 1854 года, когда вышло полное собраніе его сочиненій, Бейля стали читать и убдились, что этотъ забытый писатель принадлежитъ къ величайшимъ умамъ XIX столтія. Во время реставраціи идеи Бейля были, дйствительло, парадоксами, потому что не отвчали степени научныхъ знаній массы. Въ настоящую-же минуту Европа способна его понимать, она развилась до умственнаго уровня Бейля.

Бейль родился въ Гренобл въ 1783 году, ему было, слдовательно, около шести лтъ, когда началась великая революція. На шестнадцатомъ году онъ поступилъ въ центральную школу, основанную Конвентомъ, по плану извстнаго Дестю де-Траси. Этотъ извстный ученый былъ, если можно такъ выразиться, умственнымъ отцомъ Генриха Бейля. Бейль до самой смерти говорилъ о Траси въ самомъ восторженномъ тон. Благодаря его вліянію, Бейль еще въ ранней юности основательно изучалъ писателей XVIII столтія и, въ конц концовъ, перешелъ на сторону ученія Кондильяка, Кабаниса и Траси,— того ученія, которое извстно подъ именемъ идеологіи. По странному стеченію обстоятельствъ, этотъ яркій защитникъ романтизма быль въ то-же время самымъ рзкимъ и неумолимымъ противникомъ католическаго возрожденія школы Шатобріана и спиритуалистическихъ усилій г-жи Сталь. Основательное и продолжительной изученіе математики въ центральной школ значитеьно облегчило ему знакомство съ знаменитымъ сочиненіемъ Кондильяка: ‘Langue des calcules:’, а чрезвычанно подвижное воображеніе позволяло ему внести въ идеологію живой и блестящій элементъ.

Посл 18-го брюмера, благодаря своему родственнику, графу Дарю, Бейль отправился въ Италію и, въ качеств зрителя, присутствовалъ на сраженіи при Маренто. Вскор онъ поступилъ въ великую армію, какъ marchal des logis, но посл заключенія трактата при Кажно-Форміо, вышелъ въ отставку. Во время своего пребыванія въ Ломбардіи, Милан, Брешіи, Бергамо, среди ужасовъ войны, онъ довершилъ свое образованіе и окончательно сформировался умственно и нравственно. Юношеская шаткость мысли приняла опредленную форму вполн законченнаго и цльнаго ученія, его мннія относительно искусства, природы, политики, окончательно установились. Италія произвела на него обаятельное впечатлніе и сдлалась для него второю родиной. Это первое впечатлніе во всей своей юношоской прелести выразилось въ его роман: ‘Chartreuse de Parme’, которое вполн обрисовываетъ умственную физіономію Бейля.

Хотя у Бейля не было никакого состоянія, но все-таки, но желая терять своей независимости, онъ позаботился о своемъ положеніи. Посл кратковременнато пребыванія въ арміи Наполеона, онъ отправился въ Парижъ съ цлью заняться литературой, но, не желая разстаться съ актрисой, въ которую влюбился, взялъ мсто прикащика въ магазин колоніальныхъ товаровъ и ухалъ въ Марсиль. Въ Париж онъ занимался живописью въ мастерской Роньо, такъ что дваддати одного года онъ уже былъ военнымъ, художникомъ, чиновникомъ въ Милан, писателемъ въ Париж, адьютантомъ въ Италіи и прикащикомъ въ Марсели. Вскор онъ снова вступаетъ въ великую армію и участвуетъ въ кампаніи 1812 г. Онъ любилъ говорить объ этой кампаніи, но его разсказы нисколько не напоминали оффиціальныхъ отчетовъ французскаго правительства. Войну онъ наблюдалъ съ любопытствомъ и совершенно хладнокровно, не поэтическая и грандіозная сторона войны занимала его, а смшная и нелпая. Просперъ Меримэ говоритъ, что трудно сообразить, какого мннія онъ былъ о Наполеон. Правда, что ни въ одномъ изъ своихъ сочиненій онъ не высказывается прямо объ этомъ предмет, но изъ всхъ отрывочныхъ фразъ, встрчающихся часто у него, легко заключить, что Бейль чрезвычайно высоко ставилъ военный геній Наполеона, но не любилъ его за его деспотическія дйствія и наклонности. Во время имперіи, Бейль привыкъ окружать себя таинственностью въ самыхъ обыкновенныхъ обстоятельствахъ жизни, желая избжать непрошеннаго вниманія полиціи, полиція первой имперіи всюду проникала, все шпіонила и Фуши зналъ все, что говорилось въ парижскихъ либеральныхъ кружкахъ. Бейль былъ убжденъ, что и рсставрація сохранила привычку этого всеобщаго подслушиванія… Вс его друзья имли условныя названія, никогда онъ не называлъ ихъ настоящими именами, никто не звалъ въ точности, съ кмъ онъ видится, что пишетъ, куда отправляется. Письиа свои онъ подписывалъ различными фантастическими фамиліями. Вслдствіе этой укоренившейся привычки онъ и въ печати не выступалъ съ своей настоящой фамиліей, во всегда подъ маской псевдонима: по большей части онъ подписывался: Фредерикъ Стендаль (Stendhal) и этотъ псевдонимъ сдлался его настоящимъ литературнымъ именемъ. Steindhal — маленькій городокъ въ Саксоніи, въ которомъ родился Винкельманъ. Предпринимая свое описаніе сокровищъ искусствъ въ Италіи, Бейль, вроятно, вспомнилъ это названіе и воспользовался имъ. Желая окончательно поселиться въ Италіи, Бейль посл революціи 1830 г. выхлопоталъ себ мсто консула въ Тріест, но не могъ имъ воспользоваться, Меттернихъ не согласился на это назначеніе, вспомнивъ, что въ 1819 г. въ Милан, Бейль прослылъ карбонаріемъ. Поэтому онъ принуждевъ былъ принять мсто консула въ Чивитта-Веккіи, гд и оставался до самой смерти. Онъ умеръ въ 1842 г. отъ апоплексическаго удара на улиц, въ Париж, куда пріхалъ для свиданія съ родными. Онъ былъ похороненъ на Монтмартрскомъ кладбищ и, вслдствіе его воли, категорически выраженной въ завщаніи, на памятник была вырзана слдующая надпись по-итальянски:

‘Генрихъ Бейль, миланецъ, писалъ, любилъ, жилъ 59 лтъ и два мсяца, умеръ 22-го марта 1842 года’. Въ 1840 г. во время перваго министерства Тьери, возникъ извстный восточный вопросъ по поводу дамасскихъ событій… министерство держало себя въ этомъ вопрос самымъ постыднымъ образолъ, защищая консула, который поступалъ варварски съ евреями. Тогда-то имннно Бейль объявилъ публично, что отказывается отъ французской національности и своею собственною властью, сохраняя мсто консула, натурализовался итальянцемъ. Это дло въ свое время надлало много шуму, крайне непріятнаго министерству. Дискредитированное въ восточномъ вопрос, оно не хотло вызвать еще большаго неудовольствія и Генрихъ Бейль остался консуломъ…

——

Бальзакъ, какъ извстно, подраздлялъ современную ему литературу на три школы, боле или мене рзко выдлявшіяся въ умственномъ движеніи Европы тридцатыхъ годовъ: образную, идейную, эклектическую. Если раціональность подобнаго подраздленія можетъ быть подвержена нкоторому сомннію въ настоящее время, то, во всякомъ случа, такая классификація иметъ ту заслугу, что ясно разграничиваетъ въ художественномъ отношеніи главныя литературныя направленія, возникшія подъ вліяніемъ романтизма, который въ начал XIX столтія въ умственномъ движеніи былъ тмъ, чмъ была первая французская революція въ соціально-политическомъ движеніи. Но эта классификація иметъ, кром того, и другое достоинство: она исторически опредляетъ происхожденіе каждой изъ названныхъ школъ и осязательно намчаетъ тотъ философскій источникъ, который питалъ эти школы. Безъ всякаго сомннія, подобно тому какъ литературный эклектимъ былъ продуктомъ французскаго спиритуализма и нмецкаго идеализма, такъ идейная литература была результатомъ возродившагося сенсуализма на почв новйшей науки. Психическій анализъ сдлался главнымъ предметомъ литературнаго произведенія, но для двухъ послднихъ школъ этому анализу предшествовала извстная философская подкладка, между тмъ, какъ для первой,— образной литературы, — онъ выражался только въ художественномъ воспроизведеніи даннагь типа или даннаго характера. И если Бальзакъ, какъ художникъ, есть величайшій представитель литературнаго эклектизма, то Генрихъ Бейль, какъ психологъ, занимаетъ одно изъ первыхъ мстъ въ идейной литератур.

По странному стеченію обстоятельствъ, Стендаль только въ послдніе годы сталъ проникать въ Россію боле, чмъ черезъ тридцать лтъ посл своей смерти. Но и теперь еще онъ крайне мало извстенъ у насъ, въ 1873 году въ ‘Отечественныхъ Запискахъ’ появился сокращенный переводъ его романа ‘Rouge et Noir’, а въ 1874 году въ ‘Дл’ была помщена статья объ немъ (‘Генрихъ Бейль’,— В. Чуйко). Подобная-же судьба постигла его и во Франціи, тамъ только черезъ десять лтъ посл его смерти новое поколніе возвращается къ нему, прининимается изучать его, почти какъ классика, и вокругъ его имени образуется нчто въ род возрожденія, тмъ боле важнаго, что идеи Стендаля возбуждаютъ не только историческій интересъ, но также замтно вліяютъ на современную литературу. Во Франціи, гд всякая литературная заслуга вознаграждается боле или мене прочною извстностью, такое стеченіе обстоятельствъ можетъ быть объяснено особенно исключительнымъ положеніемъ, занятымъ Стендалемъ въ современномъ ему умственномъ движеніи: въ самомъ разгар нмецкаго идеализма и французскаго эклектизма, Стендаль, какъ одинъ изъ крайнихъ послдователей сенсуализма XVIII столтія, показался сухимъ и парадоксальнымъ. Въ сфер отвлеченной мысли Жоффруа и Кузенъ заняли мсто вышедшихъ изъ моды идеологовъ и энциклопедистовъ, въ искуств струя умственной жизни круто повернула въ сторону, замнивъ строгій и точный анализъ психическихъ явленій и логику факта восторженной мечтательностью и метафизически-діалектическимъ празднословіемъ. Неудивительно поэтому, что Стендаль не могъ разсчитывать на особенный успхъ, онъ раздражалъ своимъ холоднымъ скептицизмомъ и ироніей, полнымъ здраваго смысла и строго-логическаго анализа, и показался анахронизномъ безполезнымъ и даже вреднымъ, мшавшимъ роскошному разцвту воображенія и мечтательности. Но успхи положительнаго знанія и точной науки мало-по-малу ослабили вліляіе метафизики и вмст съ Огюстомъ Контомъ, и вслдствіе тхъ-же причинъ, воскресаетъ и имя Стендаля около 1854 года.

Стендаль, какъ и Поль-Луи Курье, былъ однимъ изъ тхъ немногихъ, которые при начал реставраціи Бурбоновъ составляли литературную оппозицію: Курье въ политик, Стендаль въ общемъ философскомъ направленіи эпохи. Онъ — крайній послдователь Гельвеція и идеологовъ. Сентъ-Бевъ совершенно справедливо замчаетъ, что въ немъ существуютъ дв литературныя физіономіи: онъ критикъ и беллетристъ. Беллетристъ развился въ немъ впослдствіи и, такъ сказать, вслдствіе его критическихъ изслдованій. Какъ критикъ онъ играетъ огромную и вполн заслуженную роль въ исторіи французской литературы. Стендаль былъ однимъ изъ самыхъ блестящихъ и остроумнйшихъ защитниковъ возникавшаго романтизма, онъ чуть-ли не первый во Франціи указалъ на значеніе Шекспира, онъ первый расширилъ кругъ французской мысли, обднвшей вслдствіе своей національной обособленности, онъ возбуждалъ необыкновенно сильно умственную энергію и, по справедливому замчанію Сентъ-Бева, заставилъ французовъ выйти изъ того круга, академическаго и слишкомъ узко-французскаго, въ которомъ французы прозябали, благодаря мертвой, офиціальной рутин. Онъ былъ критикомь не для публики, а для художниковъ и для самихъ критиковъ. Прилагая на практик принципы Кондильяка и Гельвеція, Стендаль старался отыскать въ общей гармоніи извстнаго явленія выдающійся тонъ, господствующій характеръ, изъ которато вытекаютъ и отъ котораго зависятъ отдльныя черты. Оставляя общія, отвлеченныя опредленія, догматическіе принципы, онъ приходилъ къ апостеріорному мышленію, констатированіемъ фактовъ и группировкой ихъ въ законы. Отсюда — точное и мелочное изученіе тхъ условій, въ которыхъ находятся писатели и художники и отъ которыхъ зависятъ произведенія искусства. Къ этимъ условіямъ на первомъ план, безспорно, принадлежатъ: соціальное и политическое положеніе народа, обще направленіе эпохи, и затмъ — характеръ народа и расы. Но въ этихъ-ли самыхъ рамкахъ выражается характеръ современной, научной критики, имющей подспорьемъ всю предшествующую работу точнаго знанія? Въ этомъ отношеніи Стендаль является настоящимъ основателемъ современной научной критики, хотя онъ и не систематизировалъ своихъ взглядовъ, а выражалъ ихъ по большей части вскользь и между прочимъ.

Характеристика Стендаля, какъ мыслителя и критика, сдланная Тэномъ, лучше всего объяснитъ этотъ оригинальный и глубокій умъ: ‘Существуетъ особенная система впечатленій и душевныхъ процессовъ для художника, врующаго, музыканта, живописца, кочующаго, человка, живущаго въ обществ, для каждаго изъ нихъ логическая связь, сила, зависимость идей и душевныхъ волненій различны, каждый изъ нихъ иметъ свою нравствонную исторію и свою особенную структуру съ извстнаго рода преобладающимъ предрасположеніемъ и господствующей чертой. Для того, чтобы объяснить каждаго изъ нихъ, нужно написать главу душевнаго анализа, а въ настоящее время этотъ трудъ едва-лишь начиваетъ принимать опредленныя формы. Одинъ только человкъ, Стендаль, благодаря особенному складу ума и странному воспитанію, предпринялъ его, и еще теперь большинство читателей находятъ его книги парадоксальными, и темными, его талантъ и его идеи опередили время, его великолпныя догадки, глубокія мысли, брошенныя мимоходомъ, удивительная точность его указаній и логика не были поняты, никто не замтилъ, что, подъ видомъ балагура и свтскаго человка, онъ объяснялъ запутаннйшіе нравственные процессы, что онъ указывалъ на главныя пружины, что въ исторію сердца онъ вводилъ научные пріемы, что онъ первый указалъ на основныя причины, т. е. на національности, клматы и темпераменты,— словомъ, что съ чувствами онъ обращался такъ, какъ съ ними слдуетъ обращаться, т. е. какъ натуралистъ и физіологъ, производя классификаціи и измряя силы. По причин всего этого ршили, что онъ сухъ и эксцентриченъ, и онъ остался одинъ, писалъ романы, путешествія, замтки, для которыхъ желалъ и дйствительно пріобрталъ не боле двадцати читателей. И однако-же, только въ его книгахъ найдутся пока опыты, наиболе способные проврить путь, который я старался указать здсь. Никто лучше его не умлъ заставить правильно смотрть сперва на окружающихъ людей и настоящую жизнь, потомъ на историческіе документы, читать между строкъ, видть подъ старою печатью, въ старомъ текст — чувства, движенія идей, состояніе ума, при которыхъ текстъ этотъ былъ написанъ…’ (H. Taine. Histoire de la littrature anglaise, l’introduction).

Но живой темпераментъ Стендаля и его сильное воображеніе не могли ограничиться только абстракціей идей, ему понадобилась сфера боле конкретная и широкая,— сфера дйствительной жизни и живыхъ людей,— и отъ критики онъ перешелъ къ роману. По характеру своего ума и философскому міросозерцанію Стендаль былъ критякъ,— и только, другими словами, весь процессъ его мысли заключался въ строгомъ анализ, посл котораго являлись обобщенія и выводъ. Поэтому и въ роман онъ остался критикомъ. Критика, такъ сказать, привела его къ роману, но и въ этой форм онъ остался прежнимъ ученикомъ Кондильяка и Гельвеція. Въ романъ онъ внесъ и свои философскіе выводы, и свой насмшливый, ироническій скептицизмъ, и свои критическіе пріемы. Въ противоположность настоящимъ художникамъ, Стендаль создавалъ своихъ героевъ изъ трехъ-четырехъ основныхъ идей. Стендаль, какъ идеологъ, изучаетъ только чувства, характеры, страсти,— однимъ словомъ, изучаетъ только психическую жизнь. Связь вншнихъ обстоятельствъ его не занимаетъ, его интересуетъ только внутренній міръ человка, механизмъ его мысли и чувства. Оттого-то онъ не разсказчикъ, а психологъ въ самомъ строгомъ значенія этого слова. Въ этомъ отношеніи его романы,— даже для нашего времени,— составляютъ громадное собраніе матеріаловъ по психологіи и требуютъ подробнаго, научнаго комментарія.

Стендаль, какъ и ученикъ его Тэнъ, ставитъ основнымъ правиломъ положеніе, что въ человк, въ первый моментъ отправленія его умственной дятельности, существуютъ только образы и представленія предметовъ, т. е. все то, что онъ видитъ воображеніемъ, что существуетъ нкоторое время, стирается и возвращастся, когда онъ уже разсмотрлъ извстный ощущаемый предметъ. Это — матеріалъ для всего остальнаго, и развитіе этого матеріала можетъ быть двоякое: спекулятивное или практическое, смотря по тому, склоняются ли эти представленія къ общей концепціи или къ активному ршенію. Выходя изъ этого основнаго принципа, Стендаль строитъ характеръ своихъ дйствующихъ лицъ не однимъ лишь вншнимъ наблюденіемъ, но абстрактно, спекулятивно. Такъ въ ‘Rouge et Noir’ построенъ характеръ Жюльена,— великолпнйшій образчикъ психологической спекулятивности. Основнымъ свойствомъ ума Жюльена Стендаль беретъ гордость — чрезвычайную, страстную, подозрительную, постоянно оскорбляемую, вчно возбужденную противъ другихъ, безжалостную къ самой себ, и, кром того, живое и творческое воображеніе, т. е. способность при малйшемъ толчк, при малйшемъ вншнемъ стимул воспроизводить массы идей и погружаться въ нихъ. Отсюда, какъ неизбжный результатъ,— прлвычная сосредоточенность, постоянный возвратъ къ самому себ, постоянный анализъ самого себя, созданіе идеальнаго образца, называемаго имъ долгомъ, къ которому онъ постоянно себя приравниваетъ и на основаніи котораго себя судитъ. Но Жюльенъ въ то же время и выраженіе своей эпохи. Свой идеальный образецъ онъ не принимаетъ ни отъ кого, онъ все самъ создаетъ, и въ этомъ заключается причина его самобытности и силы. Поставьте-же этотъ умъ въ т условія жизни и обстоятельствъ, въ которые Стендаль его ставитъ, и вы, не зная романа, можете угадать, въ чемъ будетъ заключаться его идеальный образецъ и какая роковая необходимостъ связываетъ въ одно цлое его поступки и вызываетъ его чувства. Легко отгадать, какой великоллный предлогъ представляетъ подобный характеръ для психическаго анализа, какія бури, взрывы страсти, какіе подвиги воли, какая цль усилій, какіе порывы чувственности, какую массу идей и душевныхъ волненій, вызываемыхъ этимъ богатымъ воображеніемъ, въ соприкосновеніи съ вншнимъ міромъ, представляетъ собою Жюльенъ. Такой характеръ, не только возможенъ и естествененъ съ точки зрнія самаю строгаго искусства, но, кром того, даетъ самый богатый матеріалъ для выводовъ психологія. ‘Стендаль воспользовался этимъ матеріаломъ до такой степени, что изъ одного только ‘Rouge et Noir’,— по замчанію Тэна,— легко вывести психологическую теорію, цльную и законченную’.

Въ ‘Rouge et Noir’ Стендаль имлъ въ виду частную психологію. ‘Chartreuse de Parme’ представляетъ боле сложную и трудную задачу,— общественную, соціальную психологію, и основная мысль этого романа оправдываетъ положеніе Тэна: ‘исторія, въ сущности,— не боле, какъ психологическая задача’. Бальзакъ,— безспорно хорошій знатокъ въ искусств,— встртилъ этотъ романъ восторженными похвалами. ‘Пармская Шартреза — говоритъ онъ,— на мой взглядъ величайшее произведеніе идейной литературы. Бейль написалъ книгу, замчательную по глубин своего анализа. Въ т годы, когда люди рдко встрчаютъ грандіозные предметы, онъ написалъ произведеніе, которое можетъ быть оцнено только высшими умами. Однимъ словомъ, онъ написалъ ‘Современнаго Принца’,— романъ, который бы написалъ Маккіавель, если-бы жилъ въ Италіи въ XIX столтіи’.

Но и въ этомь роман мы встрчаемь т-же характерныя черты критика и идеолога. Герой романа, Фабричіо, напоминаетъ Жюльена по коренной почв своего характера, разница заключается только въ томъ, что Жюльенъ — французъ, можду тмъ какъ Фабричіо — чистокровный итальянецъ и, кром того, итальянецъ, поставленный въ тсныя рамки извстныхъ общественныхъ учрежденій въ нашемъ вк, получившій іезуитское и клерикальное воспитаніе. Другой характеръ,— характерь графа Моска, въ которомъ многіе видли портротъ Метерниха,— верхъ искусства спекулятивной общественной психологіи. Представьте себ блестяще-умнаго человка и свтски-образованнаго итальянца, воспитаннаго въ школ Макіавелли. Неужели вы думаете, что его личное я можетъ участвовать серьозно въ комедіи маріонетокъ, пронырства и интригъ, которыя въ Италіи, въ первой половин ХІХ столтія, назывались политикой? Предположите, что онъ — выше этой комедіи. Къ тому-же, онъ слишкомъ близко стоитъ къ ннй, онъ самъ дергаетъ нитки маріонетокъ, онъ, наконецъ, чаще всого самъ является маріонеткой и, сходя со сцены, на един съ самимъ собой, конечно, кром отвращенія къ себ, ничего другаго не можетъ чувствовать. Но отвращеніе къ роли шута и политическаго faiseur’а возможно только въ начал, съ длами и временемъ человкъ длается спокойне, перестаетъ горячиться и начинаетъ разсуждать. Но какъ только является на сцену сознательная мысль, какіе выводы сдлаетъ итальянецъ въ положеніи графа Моска? Іезуитское воспитаніе укоренило въ немъ привычку лицемрія на первомъ план: ‘думай какъ хочешь,— говоритъ это воспитаніе,— но никогда этого не высказывай’. Съ другой стороны, политическій макіавеллизмъ, но какъ абстрактная, кабинетная теорія, а какъ тяжелый результатъ надорванной жизни, развилъ въ немъ элементы скептицизма, лежащіе въ самой натур итальянца. Нельзя забывать, что онъ — итальянецъ, т. е. такая разновидность человка, которая счастіе находитъ не въ подчиненіи себ вншняго міра, не въ жертв, приносимой имъ во имя блага большинства, какъ это бываетъ у сверныхъ жителей, а въ наслажденіи и свобод, какъ орудій наслажденія. Глубоко страстная натура итальянца находитъ это наслажденіе, т. е. счастіе въ любви. Оттого любовь въ Италіи пріобртаетъ значеніе культа, не сентиментально-лимфатическая любовь нмца, а любовь-страсть, въ которой сосредоточивается вся энергія южной натуры. Съ другой стороны, обратите вниманіе на соціально-политическія условія, въ которыхъ находилась Италія въ первой половин XIX столтія. Мелочной и придирчивый деспотизмъ австрійской полиціи и мелкихъ владтелей убили всякую общественную дятельность. Самостоятельная, общественгая энергія была немыслимой, и казалась безумьемъ. Вотъ почему въ Италіи мысль, съ одной стороны, ударилась въ мелкія проявленія искусства, съ другой — въ макіавеллизмъ и мелочной скептицизмъ. Графъ Моска, не имвшій задатковъ художника, оказался скептикомъ и своего рода Маккіавеллемъ. Онъ надвалъ на себя смшной парикъ, наряжалъ собя въ уродливую ливрею и половину дня съ невроятнымъ спокойствіемъ игралъ роль шута и маріонетки, но потомъ онъ длался человкомъ, когда счастіе, котораю онъ такъ жадно искалъ, давалось ему въ руки. Подъ вліяніемъ любви онъ не только длался умнымъ человкомъ, привлекательнымъ собесдникомъ, но душа его раскрывалась на распашку, обнаруживая неисчерпаемый источникъ благородныхъ стремленій и глубокихъ идей. И графъ Моска также мало парадоксаленъ, какъ и Жюльенъ. Въ сущности, какъ одинъ, такъ и другой построены Стендалемъ по одному принципу: его, какъ психолога, особенно интересовала видимая раздвоенность натуры, такъ часто встрчающаяся въ XIX столтіи. Онъ долго искалъ причинъ этой раздвоенности и нашелъ ихъ, разршая, съ точки зрнія идеологіи, двойной вопросъ вншнихъ культурныхъ вліяній и внутренней послдовательности психическаго механизма, онъ разршилъ противорчащія антиноміи (употребляя фразеологію Гегеля) въ высшее примиряющее начало. Оттого-то лица романовъ Стендаля могугъ быть искусственными созданіями, но, тмъ не мене, они представляютъ собою такіе сложные психическіе механизмы, по которымъ чрезвычайно легко изучить живую дятельность и реальный міръ.

На этой психической почв философскаго скептицизма и политическаго макіавелизма Стендаль создалъ грандіозную политическую сатиру, если только ‘Chartreuse de Pame’ можно назвать сатирой. Но какъ идеологъ и скептикъ, онъ свелъ общественную картину съ пьедестала оффиціальнаго торжества и оффиціальной фразеологіи: онъ заглянулъ за кулисы, изъ министерскаго кабинета онъ вошелъ въ спальню и гостиную и замтилъ въ личныхъ побужденіяхъ, въ борьб индивидуальныхъ страстей то, что на нашемъ условномъ язык мы привыкли называть политическими и историческими событіями. Въ оффиціальной исторіи онъ увидлъ только или натянутую комедію лицемрія, или потоки крови,— какъ результатъ индивидуальныхъ побужденій, непосредственно принадлежащихъ къ области психологіи. Такимъ образомъ, онъ исторію свелъ съ ея оффиціальнаго пьедестала и разсматривалъ ее, какъ психологическую задачу.

——

Критическимя трудами Стендаля ваиболе важными являются: ‘Vie de Haydn, de Mozart et de Mtastase’, ‘Vie de Rossini’, ‘Histoire’de la peinture eu Italie’, ‘Promenade dans Rome’, ‘Romme,Naples et Florence’, ‘Mmoire d’un touriste’ и нкоторые другіе. Исходнымъ пунктомъ его взглядовъ на искусство могутъ служить слдующія слова.одного изъ его писемъ: ‘Итальянское искусство упало съ высоты своего прежняго величія не потому, какъ думаютъ обыкновенно, что его оставило великое вдохновеніе среднихъ вковъ, что ему недостаетъ геніальныхъ представителей,— геній всегда есть въ сред народа, какъ искра въ кремн,— только нужно вызвать эту искру изъ мертваго камня, нтъ, оно упало потому, что въ немъ нтъ той широкой, міровой концепціи, которая толкала на путь творческой работы прежнихъ художниковъ, детали и мелочи, какъ-бы он художественны ни были, еще на составляютъ искусства,— подобно тому, какъ идеи, хотя-бы геніальныя, еще не даютъ права писателю на названіе таланта или генія, чтобъ быть тмъ и другимъ, надо имть такое міровоззрніе, которое-бы захватывало въ себя весь кругъ современныхъ идей и подчиняло ихъ одной господствующей мысли. Только тогда овладваетъ мыслителемъ фанатизмъ идей, т. е. та ярко опредленная, ясная вра въ свое творчоское дло, безъ которой ни въ искусств, ни въ наук нтъ истинной жизни. У старыхъ итальянскихъ художниковъ эта вра была, и потому они были дйствительными творцами, а не копировщиками и жалкими подражателями уже отжившихъ образцовъ. Кром того, я никогда не отдлялъ художника отъ мыслителя, какъ не могу отдлить художествовной формы отъ художественной мысли. И то, и другое — неразлучно, какъ свтъ и воздухъ, какъ солнце и краски. Художникъ безъ идей — не художникъ, а маляръ и рзчикъ’. Во взглядахъ Стендаля существуетъ, однако, и другая сторона, особенно важная. Слдуя теоріи его, народный характеръ опредляетъ направленіе искусства, а политическія и общественныя условія способствуютъ или препятствуютъ развитію этого направленія. ‘Я не могу представить себ,— говоритъ онъ,— искусства вн соціальныхъ условій, въ которыхъ находится нація. Въ нихъ и только въ нихъ оно черпаетъ свою силу и слабость, свое высокое значеніе или пошлость’.

Такимъ образомъ, критическіе и эстетическіе взгляды привели Стендаля къ изученію психологіи національностей, которая и была главнымъ интересомъ всей его жизни. Онъ изучаетъ національный типъ, не только въ его общихъ, основныхъ и коренныхъ предрасположеніяхъ, но также въ тхъ измненіяхъ, которыя образуются вслдствіе политическихъ и соціальныхъ событій. Съ этой точки зрнія, онъ въ ‘Rouge et Noir’ изучаетъ француза временъ реставраціи, въ ‘Chartreuse de Parme’ — итальянца половины ныншняго столтія. Наконецъ, въ ‘Итальянскихъ хроникахъ’ онъ еще разъ возвращается къ типу итальянца, но на этотъ разъ итальянца XVI столтія. Эти маленькіе разсказы онъ обнародовалъ, какъ переводъ старыхъ итальянскихъ рукописей, случайно, будто-бы, попавшихъ къ нему. Но Стендаль такъ близко подошелъ къ тону настоящихъ итальянскихъ хроникъ, такъ мтко анализировалъ страсти и складъ идей и побужденій итальянца XVI-столтія, что вс приняли эти разсказы за настоящій переводъ древнихъ итальянскихъ рукописей.

Въ настоящій выпускъ не попала только одна изъ этихъ хроникъ, именно ‘Abbesse de Castro’, слишкомъ большая по своимъ размрамъ.

Читайте также: