Сон весеннего утра, Д-Аннунцио Габриеле, Год: 1896

Драматургия
Время на прочтение: 27 минут(ы)
Скачать в PDF
Габриэле Д’Аннунцио
Собрание сочинений в 6 томах. Том 2

Сон весеннего утра

Пьеса

Перевод А. Балавенского

Действующие лица

Безумная.
Доктор.
Беатриче.
Симонетта.
Вирджинио Панфило.
Обширный открытый портик в старинной тосканской вилле Армиранде, на каменных колоннах, напоминающий пристройку монастырского двора. В двух боковых стенах по двери с ленными архитравами, по сторонам каждой двери статуи на пьедесталах. В пролеты арок, единственным украшением которых служат гнезда ласточек, виден сад, изгородью которого служат кипарисы и буки, а среди них на равных расстояниях поднимается подстриженный в виде ваз густой жесткий кустарник. Посредине каменный колодец. По краям его вьется железная виноградная лоза с заржавленными листами и ушками, приспособленными для прицепки ведер. Направо и налево вдоль каменной ограды навес, в котором растут апельсиновые и лимонные деревья в огромных вазах из красной глины, вазы расставлены на подставках несколькими рядами. Сквозь решетку, в глубине, виден освещенный ликующими лучами солнца лес, что представляет из себя необычайно эффектное, наполняющее душу радостью зрелище. В портике вокруг основания каждой колонны расставлено огромное количество горшков с цветущими ландышами, в сравнении с живучей вековой изгородью они необычайно трогательны в их детской нежности. Печальный, суровый вид этих симметричных форм неумирающей зелени оживляется очарованием юной весны, и при взгляде на сад в воображении проносится образ задумчивого лица с венком из свежих цветов.

ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ

Садовник Панфило пересаживает в портике только что вынесенное из оранжереи апельсиновое дерево. Молодая служанка Симонетта, стоя близ него, влюбленным, недоумевающим взором следит за его проворной работой.

Панфило (напевая).
Очаровательный веночек…
В нем каждый крошечный цветочек
Мне сердце болью обдает.
На свидание со мною
Здесь в саду моем душистом
Прилетит моя голубка.
Завтра распустятся все цветы…
Миллионы цветов… Мне еще не приходилось видеть такого расцвета. В этом году в Армиранде пчелы хорошо поживятся! Как они неистово жужжат под навесом крыши! Пчелы и ласточки, у них всегда масса дела: улья, гнезда… О чем вы думаете, Симонетта? О венке?
Симонетта (очнувшись от задумчивости). О каком венке?
Панфило. О венке невесты.
Симонетта. Перестаньте, Панфило, всегда вы с вашими шутками… А я всю ночь на ногах… Глаза сами слипаются. Сегодня в Армиранде была бессонная ночь… Даже пчелы, и те без умолку жужжали… Апрель: томно, душно. С каким бы наслаждением я заснула в траве… в такой высокой траве… проспала бы до полудня…
Панфило. Вы не спали эту ночь? Из-за донны Изабеллы? Она беспокоилась?
Симонетта. Не утихала ни на минуту. Я все время просидела с ней на террасе. Луна светила, и я заплетала и расплетала ее косы. Она все спрашивала, нет ли седых волос… Ночь была прохладная. Она в своем легком платье зябла и стучала зубами. Какое наказание! Какое наказание! Я уговаривала ее войти в комнату, она встанет, сделает несколько шагов к двери, и вдруг ее охватит страх. И она кричит: ‘Нет, нет… он там, там… за дверью…’ Ах, если бы вы слышали ее голос в эти минуты! Казалось, что на самом деле кто-то стоит за дверью… Так мы просидели до зари… Я никогда не видела столько лунного света. Кричали совы… У меня сердце сжималось. Донна Беатриче тоже пришла вниз… она стала у перил и плакала…
Панфило. Бедная! Когда я вижу, как она убивается… без любви… Мне становится ее больше жаль, чем безумную…
Симонетта. Вы все о любви думаете?
Панфило. А вы?

Молчание.

Симонетта. Видите, до чего доводит любовь.
Панфило. Да, когда на нее нет благословения.
Симонетта. Да будет благословенна любовь! Я разумею для донны Беатриче…
Панфило. Для донны Беатриче? Стало быть, молодой человек, который приезжает верхом…
Симонетта.Не знаю, не знаю.
Панфило. Не знаете, кто он?
Симонетта. Это — брат.
Панфило. Брат? Чей?
Симонетта. Убитого?
Симонетта. Брат синьора, который был убит в Поджио Герарди, в комнате донны Изабеллы, герцогом…
Панфило. А, понимаю… И теперь он ездит…
Симонетта. Не знаю.
Панфило. На днях я видел, он бродил по лесу. Он на вид очень молод, на щеках пробивается легкий пушок Он привязал лошадь к дереву, и видно было, что он поджидал кого-то. Он ездит к донне Беатриче?
Симонетта. Не знаю.
Панфило. Но ведь их разделяет кровь. Сначала ведь оба брата любили обеих сестер…
Симонетта. Может быть… не знаю.
Панфило. Но скажите, правда ведь, что тот другой был убит в объятиях донны Изабеллы, в ее объятиях, на груди ее, в то время как они спали? Ее залило кровью, и она всю ночь обнимала труп, а наутро сошла с ума…
Симонетта. Спросите старуху. Она все знает.
Панфило. А теперь брат… А любит ли его донна Беатриче? Она ждала его возвращения? Плакала эту ночь, под крики сов… Бедная! Она временами не откровенничает с вами?
Симонетта (прислушиваясь). Слышите голос? Это доктор. Говорит со старухой, на лестнице… Ухожу.
Панфило. Куда вы? Послушайте! Дорогая! Приходите сегодня вечером. Выслушайте меня, наконец. Мне хочется сказать вам… Симонетта! Симонетта!

Она удаляется через сад по кипарисовой аллее. Он идет за ней.

ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ

Из левой двери выходят, разговаривая, старая сиделка Теодата и Доктор .

Теодата. Весна, весна… Все просыпается. Даже кровь играет в жилах. На днях увидела красную розу!
Доктор. Надо, Теодата, этот цвет удалять с ее глаз.
Теодата. Эта красная роза, доктор, расцвела предательски. Нельзя было и подозревать, что она прячется в саду среди такого громадного количества белых роз. Садовник не заметил ее. Бедная, когда она увидела ее, она начала кричать и затряслась вся, и весь ужас той ночи вновь пронесся перед ее взором… Потом она сорвала ее, приколола себе на грудь и скрестила над ней руки… и говорила слова, которые пронзали мне сердце. Вчера она порывалась лечь на кране колодца и опустить косы в воду, смочить их, как мочат лен… Ее снова вдруг охватил ужас крови. Она снова почувствовала себя запятнанной… Ах, я так хорошо это помню… Волосы, особенно были промочены волосы, они слиплись от запекшейся крови, мы насилу отмыли их… Она, сидя в ванне, смеялась, когда мы ее мыли, смеялась беспрерывно, без устали. Я еще и теперь вижу ее, и теперь еще слышу… Хх, я всегда буду слышать этот смех, эти рыдания!.. Казалось, что гремела цепь с бадьей, спускающейся в колодец… Наши руки окоченели…
Доктор. Вы были там, вы все знаете… Вы видели тогда его брата, этого юношу, который…
Теодата (с оттенком почти материнской нежности). Вирджинио?
Доктор. Его зовут Вирджинио? Он был у меня, говорил со мной…
Теодата. Знаю, знаю.
Доктор. Он и с вами тоже говорил?
Теодата. Да, и со мной.
Доктор. Он приехал неожиданно, на взмыленной лошади, в страшном волнении, словно собирался звать меня к умирающему… Словно приехал издалека, через леса и реки. Я раньше не видел его. Сперва я был поражен, когда он стоял передо мной молча, дрожа всем телом, с горящими глазами. Не знаю почему, я подумал о сыне Весны… Это было в моей мрачной комнате, в которой всякое утро я вижу несчастных больных с их бледными лицами и стонами… Я почувствовал присутствие оживляющей силы… Вы понимаете. Для вашего благородного сердца нет ничего непонятного… Мы стары, но лучше нас никто не в состоянии воспринять обаяние молодости… Какое обаяние! Он весь был пропитан необыкновенным светом, он весь был соткан из новых и самых ярких красок. В нем чувствовалась какая-то свежесть, что-то такое, чего нельзя передать: он был словно человеческим плодом Весны… В тот момент, когда он стоял передо мной и молчал, я понял вдруг все обаяние мира. Своим молчанием он говорил о том, о чем могут говорить только ветер, травы и воды… Может быть, той, которая лишилась рассудка, он мог бы сказать слово, которое сотворит чудо!
Теодата (с проблеском надежды). Мог бы? Значит, мог бы? Он хотел видеть ее… Значит, доктор, он мог бы…
Доктор. Прося у меня разрешения повидать ее, он, казалось, говорил: ‘Позвольте мне сотворить чудо!’ Он прибыл издалека, словно побуждаемый непобедимой верой. Казалось, он был послан докончить нечто такое, что не допускало промедления. Вероятно, он много и обстоятельно думал, если в нем столько веры в силу его мечты… И, вероятно, безгранично любил…

Молчание.

Однако, он — брат убитого и может смотреть на нее только сквозь кровь, сквозь свою собственную кровь… Скажите, тут есть какая-то тайна?
Теодата. Ах, какое горе!
Доктор. Он… тоже любил ее?
Теодата. Я зню, может быть, одна я знаю… Я не раз слышала, как он безутешно рыдал леатними вечерами в Поджио Герарди, в бешенстве обрывая розы… Я видела, как он неподвижно как статуя простаивал целую ночь, не спуская глаз с освещенного окна… Я видела, как он, став на колени на землю, по которой она ступала, касался губами стебельков травы, примятых ее ногами… Как жалостно и как трогательно! Он знал, что старуха угадала его тайну, он чувствовал страдание материнского сердца и не решался говорить, но при встрече со мной взор его становился детски-нежным… Милые глаза наивного ребенка, в них было столько огня! Временами они бывали такими широкими, что, казалось, заслоняли собой все его лицо, и душа его вырывалась наружу как пламя из сухого костра…
Доктор. Какие сравнения, Теодата! Откуда у вас берутся такие слова? Вы были всегда очень внимательны… Вы видите такие стороны жизни, какие может видеть только ясновидящая…

Молчание.

И столько лет вы были у постели больной. Книга ее жизни не ослабила вашего зрения… Скажите, а она не знала? А брат? Скажите.
Теодата. Не знаю… Мне в душу закралось сомнение… Я не забуду никогда того дня, когда мы вдруг встретили его в отдаленном углу парка. Мы шли по парку с Изабеллой одни. Она была беспокойна, тревожна, ее волновало зловещее предчувствие. Я чувствовала, что она была подавлена неизбежным, и рассудок ее был помрачен страстью и грехом, она не искала пути спасения и с каким-то ужасным сладострастием тянулась к луже крови, которая вырисовывалась перед нею в этом, столь уже близком сумраке… Зашелестели листья, кто-то пробирался сквозь кустарник. То был Вирджинио. Изабелла узнала его, окликнула по имени. Он остановился в нескольких шагах от нее, и я заметила, что она испугалась. Может быть, она поняла, может быть, почувствовала пламень этих глаз, охваченных таким же огнем, какой пылал и в ней. Он не был похож на человека, он казался скорее лесным духом, нежным созданием, которое вскормлено соками кореньев, из которых колдуньи делают любовные напитки. Его порванная одежда и растрепавшиеся волосы были облеплены листьями, ягодами и колючками, словно он яростно боролся с цепкими ветвями. Он тяжело дышал и весь дрожал от взгляда Изабеллы, ежился, словно готов был провалиться сквозь землю. Едва заслышав первые звуки ее голоса, он стремглав бросился в чащу, как спугнутая лань. И мы больше не видели его. Кругом царила гробовая тишина, только листья, которые он убегая задел, бились и вздрагивали. Она в недоумении глядела на меня, не произнося ни слова. Поняла ли она? Или может быть этот далекий от действительности призрак навсегда растворился в том сне, который со страшной силой завладел ею. Кругом была гробовая, безмолвная тишина. Я никогда этого не забуду.

Молчание.

Доктор. Да. Это был страшный водоворот жизни! Разве вы могли бы забыть?..
Теодата (возвращаясь к прежнему). Был конец сентября. Листья начали уже чахнуть и умирать. Она шла несколько впереди, сухая ветка задела за ее платье и зашуршала. Вдруг слезы подступили вниз к горлу. И передо мной как живое встало лицо умирающей матери, она говорила: ‘Береги ее, береги ее, Теодата!’ Умирая, мать предчувствовала ту опасность, которая угрожала этой замкнутой и пылкой душе. И она все говорила мне: ‘Береги ее, береги ее!’ А я не уберегла и не могла спасти ее. Она утонула в обожаемой крови, и теперь она ни мертвая, ни живая.
Доктор. Как знать! Как знать! Может быть, она живет более глубоко и широко, чем мы. Она не умерла, она перешла только в мир тайны. Законы ее теперешней жизни нам неизвестны. Вероятно, это божественные законы.
Теодата. Увы, в могиле она была бы ближе к нам, чем теперь!
Доктор. И все-таки, Теодата, она временами так близка нам, она своими музыкальными пальцами словно касается скрытых струн нашей души, которым суждено было бы вечно молчать, если бы она не пробудила их своим прикосновением.
Теодата (подходит к двери и прислушивается). Неужели она еще спит?

Молчание.

Голос Панфило (напевает в глубине сада).
Голубка моя, Симонетта!
Без тебя мне на свете не жизнь.
Я люблю тебя! Дай же
И мне ты надежду на счастье с тобой.
Теодата. Спит. Взглянув на нее во сне, ни за что не скажешь, что ее постигло такое несчастие. Мне всегда тогда кажется, что я вновь вижу на подушке ее непорочное девичье лицо. На челе ее лежит все еще та величественная печаль, которая делала ее такой красивой, когда она жила в доме матери, ожидая своей судьбы.
Доктор. Правда. Кажется, что ее девственная душа всплывает над ней, когда она спит, как всплывает над заснувшей рекой цветок без корней.
Теодата. Мне временами кажется, что ее глаза смотрят на меня сквозь веки своим девичьим взглядом. Ах, если бы она могла, проснувшись от сна, стать прежней! А ведь могла бы? Могла бы, доктор?
Доктор. Могла бы. Может быть, в ней ничего не повреждено и ничего не уничтожено. Вам не кажется, что в некоторые минуты ее озаряет свет перерождения?
Теодата. Ах, чудо, чудо! Если бы Вирджинио увидел ее и поговорил с ней…
Доктор. Он ее увидит.
Теодата. Когда?
Доктор. Скоро. Может быть, даже сегодня утром.
Теодата. Она его узнает? Что она ему скажет? Что он ей будет говорить? Какие у него мечты?
Доктор. Конечно, волшебные.
Теодата. После того осеннего утра, когда он пришел за трупом своего брата, жизнь его должна была стать каким-то необычайным видением…
Доктор (вздрагивая). Он сам пришел за трупом?
Теодата. Сам и с ним еще двое. Сейчас же, как рассвело, как только ему стало известно об этом. Ему передали труп, завернутый в простыню. Я выглянула в окно. Он открыл лицо брата, долго и пристально глядел на него, а потом поцеловал долгим, долгим поцелуем, казалось, что его губы примерзли к ледяным губам брата. Труп понесли к матери, а он шел следом за ним через парк среди утреннего тумана. Ах, если бы он слышал душу раздирающий крик безумной, которая всю ночь держала убитого в своих объятиях и плавала в его крови! Если бы он видел ее, залитую этой кровью!

Молчание.

Какие у него мечты могут быть после этого?
Доктор. Волшебные мечты, Теодата, рожденные из неисчерпаемых восторгов мира, божественные, где жизнь и смерть слились в нечто единое, неизмеримо прекрасное… Ах, я понимаю, понимаю!.. Вы понимаете… Вы помните… В один из весенних дней, когда сердца наши переполняла радость, мы почувствовали, что силы покидают нас, расплываются во все стороны, мы словно умирали, а потом они вдруг опять бежали к нам со всех сторон словно ураганы, полные новой энергии, пламенные и мощные как весна, сияя и громыхая в небе, и, вбирая в себя эти силы, наши души делались такими обширными, что переходили все грани человеческие, каждая наша мысль претворялась в красоту, каждая наша греза казалась легко исполнимым чудом… Я понимаю… Это так, так… И, когда он предстал передо мной, мне показалось, что он в урагане этой силы через леса и реки примчался затем, чтобы совершить чудо… Какое чудо? Чего ему хочется, чего ему нужно? Он сам, вероятно, не знает. Она ведь для него недоступная: их разделяет завеса из крови… Но он, кажется, не может жить без того, чтобы не увидеть ее хотя бы на одно мгновение. И он увидит ее. И ничего не свершится. Вся его гигантская бурная сила расплывется как капля.
Теодата (горько). Ничего не свершится! А надежда? А народившаяся надежда?
Доктор. Надо подождать… Это великая и решительная минута, Теодата. Он предстанет перед ней со своей тайной любовью из слез, молчания и страсти. Он увидит, что ее освятила братская кровь, что она погружена в тайну, которая горше, чем тайна смерти. И тогда он сложит к ее ногам свою любовь и свои мечты с благоговением, как высший дар… И она скажет ему несколько слов, нежных, детских… И он, может быть, слушая то, что она ему будет говорить, почувствует, что совершает уже проступок.
Теодата. (в тревоге). А если вдруг безумие оставит ее? Если совершится чудо? Тогда?
Доктор. Тогда? Она, пожалуй, больше уже не будет жить…
Теодата (выпрямляется и прислушивается). Его лошадь заржала в лесу.
Голос Панфило (напевает в глубине сада).
Позабуду все мученья,
Все несчастия и горе
За одно ее словечко,
За крошечный веночек!
Доктор. Может быть, она проснулась.
Теодата (подходя к двери, тихим голосом). Она наверху лестницы. Сходит вниз.

Пение Панфило замирает в глубине сада.

ЯВЛЕНИЕ ТРЕТЬЕ

В дверях появляется Безумная . Она в светлом зеленом платье двигается осторожно, словно крадется, с тонкой улыбкой на лице.

Безумная. За крошечный веночек…

Она медленно идет к доктору, продолжая улыбаться, с протянутыми руками. Теодата отходит в сторону и затем совсем уходит.

Вы слышали, доктор, песенку Панфило?
Позабуду все мученья,
Все несчастия и горе
За одно ее словечко,
За крошечный веночек.
Слышали? Трогательная песенка, доктор, но…
Доктор (беря ее за руки).Вы только что спали? Когда я пришел, вы спали у окна спокойным, тихим сном.
Безумная. Вы ее видели, в самом деле? Вы видели, как она порхала над моим лбом, вокруг меня? Я чувствовала сквозь сон, как эта белая бабочка кружилась надо мной. Когда я открыла глаза, она сидела на подоконнике. Ах, если бы у меня была тогда сетка в руках, я бы поймала ее! Она улетела, исчезла в ярких лучах солнца! (В задумчивости проводит пальцами по лбу.)Она отсюда улетела. Ее нет больше здесь, нет… видите! Ах, какая мука! Я так хорошо спала, когда она порхала надо мной. Вы ее видели, доктор, не правда ли? И мой сон был такой тихий, такой спокойный, как вы говорите… Мне снилось: я была цветком на воде…
Доктор. Она вернется, как только вы снова закроете глаза.
Безумная. Ах, как трудно закрыть глаза, доктор! Иногда мне кажется, что у меня нет век. Вы слышали, как у одной принцессы от беспрерывных слез отпали веки как два отмерших лепестка, и глаза ее днем и ночью оставались открытыми. Сегодня ночью мне… (Яркая молния ужаса сверкнула по ее лицу.)
Доктор (снова берет ее за руки и выводит в полосу света под арки). Пойдемте, пойдемте на солнце. Дайте поглядеть на вас. Вы сегодня утром такая сияющая, такая свежая и непорочная… как во сне, как цветок на воде… И ваше платье — цвета маленьких свежих листьев!.. Богиня весны!
Безумная (просветленная, оглядывает себя радостным взглядом). Вам нравится мое платье? Я говорила Беатриче: ‘Сделай мне зеленое платье, чтобы, когда я пойду в лес, маленькие, свеженькие листочки не боялись бы меня’. И Беатриче сделала мне его, и сегодня утром я в первый раз надела его. Нравится вам оно? Теперь я могу опять прилечь под деревьями: они не заметят меня. Я буду для них скромной травой у их ног, я буду молчать и обману их. Им будет казаться, что они одни, и я, может быть, подслушаю их тайну, подслушаю какое-нибудь словечко. Смеется отрывистым детским смехом. Потом я сказала Беатриче: ‘В награду за это я подарю тебе волшебный сон’. И сегодня утром я надела это платье и села у окна, чтобы увидеть волшебный сон. Действительно, первый сон был для Беатриче, мне снилось, что жених, которого она ждет, наконец приехал… Она этого еще не знает… Она плакала сегодня ночью… Ах, как она плакала! Потому что она еще не знает…
За крошечный веночек!

Смотрит на решетку, видит в глубине лес и улыбается.

Вы видели ее? Вы говорили с ней? Она рассказывала вам про наваждение луны?
Доктор. Про какое наваждение?
Безумная. Луна, видя, что я поддаюсь ее чарам, любит поиграть моей фантазией… Но я не обижаюсь на нее, нет: она так прекрасна, когда заливает меня своим серебряным сиянием… Как нежная мать, играющая со своим ребенком… Останавливается и кладет к губам палец в знак молчания. Вы слышите этот серебряный звон? Наклоняется вперед, словно настраивая какой-то инструмент, и прислушивается. Такой нежный! Слышите?
Доктор. Это пчелы жужжат.
Безумная. О, нет, нет!.. Вы не слышите.
Доктор. Я уже стар. Слух мой притупился.
Безумная. У вас, доктор, седые волосы… У меня… не седые… (Снова молния ужаса озаряет ее лицо.)А чего я только не делала, чтобы мои волосы побелели… Еще вчера я долго держала их в воде и мочила как лен, а сегодня ночью Симонетта трепала их своими руками при свете луны… Вы видели, доктор, каким белым делается лен, когда он в августовские ночи, выйдя из трепалки, лежит на грядах? Издали он кажется белым как снег! И я спросила Симонетту: ‘Сделались ли, наконец, белыми мои волосы, как пучки льна на полях Лаудомии?’ Но она мне ответила совсем другое… Она всегда отвечает другое… Она не слушает меня, она думает о чем-то другом… Затем я спросила ее: ‘Видишь ты на перилах белого павлина?’ Ах, да, я хотела вам рассказать про наваждение луны… Я видела на перилах красивого белого павлина… Вы знаете историю мадонны Дианоры в Армиранде? Я вам никогда не показывала ее изображения работы Дезидерио, — этого маленького бюста, маленького, позолоченного, такого нежного, что он кажется окаменелым медом? Он стоял в моей комнате, но Теодата отняла его теперь у меня, потому что, когда я на него глядела, я всегда плакала… Я брала его к себе на колени, он вовсе не так тяжел! — и замечала, что с каждым днем его лицо и шея делались под моими пальцами все мягче и мягче… Ах, это лицо! Если бы вы только могли его видеть! Оно похоже на миндаль, шелуха которого полураскрылась и из глубины ее виден нежный плод. До самого подбородка оно, как гладкими волосами, окутано шелухой, а волосы покрыты сеткой… Глядя на него, я не могла удержаться от слез! Теодата боялась, что я испорчу его своими пальцами и своими слезами, и отняла его у меня!
Доктор. Вы не должны плакать! Теодата не может видеть ваших слез…
Безумная. Ведь я же плакала не от боли… совсем не от боли!.. Я плакала от зависти к ее судьбе. Вы знаете историю мадонны Дианоры?
Доктор. Не совсем… Многого не помню…
Безумная. Она любила юношу Палла Альбини. В теплые ночи она с террасы бросала ему сверху в сад шелковую лестницу, тонкую как паутина, но крепкую как кольчуга. Ах, я знаю, как она через перила протягивала к нему горячие губы своего нежного как миндаль лица, обрамленного золотистым покровом… Но раз ночью, мессер Браччио притянул вверх преступную лестницу и сделал из нее петлю для склоненной головки. И Дианора висела на перилах всю ночь, и звезды смотрели на нее, и соловьи плакали над ней. На рассвете, когда зазвучали колокола Импрунеты, видели красивого белого павлина, поднявшегося над Армирандой и полетевшего на восток, а мессер Браччио нашел свою петлю пустой. С тех пор время от времени белый павлин прилетает в Армиранду. Он спускается как легкая нежная снежинка… Я видела его… Мне кажется, он прилетал сюда сегодня ночью… И я сказала Симонетте: ‘Ты видишь белого павлина на перилах? Это дух мадонны Дианоры, возвратившийся к месту своей страсти’. И вдруг павлин зарыдал как человек, эти рыдания рвали на части мое сердце!.. И я сказала: ‘О, павлин, о, Дианора, добрая душа, о чем ты плачешь? Незачем, вспоминая, оплакивать свою судьбу’, дорогая сестра, незачем плакать о том времени, которое прошло безвозвратно. Ты не видела своего друга умирающим в твоих объятиях, ты не купалась в потоках его крови. Твое горло стянула петля, сделанная из веревки, которая служила ему лестницей к твоим пурпурным губкам, и сами звезды помогали ему. Они сияли, отражаясь в жемчуге твоих белых зубов, и освещали ему путь. Одна только Изабелла должна плакать… Одна Изабелла, завидующая тебе. И эта белая фигура приблизилась ко мне, и слезы ее падали на мои руки, и чей-то голос сказал мне: ‘Это — я, я, Беатриче!’ Ах, и ты не должна плакать… У меня есть для тебя радостный сон.

Порывисто тянется руками к солнцу, затем шатается, ослепленная его светом, охватывает одну из колонн, прислоняется к ней и некоторое время остается в таком положении с полузакрытыми глазами, тяжело дыша.

Доктор (участливо). Вам не надо так волноваться… Вам не надо тревожиться. Помните, вы говорили, что будете спокойно и молчаливо лежать под сенью развесистых, приветливых деревьев… Слейтесь с цветом вашего платья, будьте беспечны как дитя весны!..
Безумная (покорно, таинственным голосом). Слышите этот серебряный звон? Это мириады колокольчиков ландышей звенят, колеблемые дыханием воздуха. Слышите? (Наклоняется к бесчисленным цветам и прислушивается) Он походит на таинственный звон колокола, замирающий в тиши комнаты, где витает смерть. (Молчание. Вдруг она поднимается и вздрагивает) В лесу заржала лошадь!.. (Она встревожена. Тянется к саду, устремив взгляд на решетку в глубине сада) Заржала лошадь… Кто-то приехал… Жених… Беатриче! Беатриче!
Доктор (удерживая ее, нерешительно). Не зовите ее!
Безумная. Почему? Где Беатриче?..
Доктор (нерешительно). Кто-то приехал… Может быть, она уже там…
Безумная (радостно). Значит, она уже вышла навстречу жениху? Она с ним? Ах, мой сон не обманул меня! Она, наконец, счастлива! Я не стану звать ее! Никогда не стану звать… Вы правы… Ее не надо звать. Если она хоть на один миг отведет глаза, она потеряет миг радости… Я не стану звать ее… Но все-таки мне хочется взглянуть на нее, увидеть ее новое лицо, услышать ее новый голос… Ее маленькое личико, нежное как вылущенная миндалина… Теперь оно, вероятно, стало розовым!

Смотрит на запертую решетку, за которой виден густой лес, освещенный сверкающими лучами солнца.

Я пойду в лес тихо, тихо, решетка не скрипнет. Я надену маску из листьев, обверну руки травой, буду вся зеленая… И я буду проходить под покровом ветвей, среди кустарников и буду оставаться незримой. Я знаю, куда Беатриче поведет своего жениха… Я знаю это место, оно ей известно… Это магический круг в лесу… Может быть, и мадонна Дианора там тоже бывала… Это — чаша, священная чаша из древесной коры, наполненная вином благоуханий леса, крепким и чистым вином, но не все могут пить это ароматное вино… И кто отведает его, тот, если он один, хмелеет, засыпает непробудным сном и чувствует, что все корни леса словно вырастают из глубины его сердца… А если он не один…

В смятении и замешательстве вдруг обрывает речь. Голос ее становится глухим и суровым.

Я поищу другую такую же чашу в лесу… Осенью она стала красною… И мы из нее никогда уже больше не пили…
Доктор (старается отогнать от нее эту ужасную мысль). Вы слышали? Опять заржала лошадь.
Безумная (приподнимается). Да… да… Она ржет им вслед… Смотрите, смотрите, доктор… Разве Изабелла и растение не одно и то же?

Она подбегает к померанцевому кусту, уже освещенному солнцем, и прячет голову в его листву. Поворачивает лицо к старику, прислонившись к краю кадки, и захватывает в каждую руку концы веток, стараясь укрыться в них. В таком положении она остается, потонув в зелени с лицом, закрытым листьями. Широкие рукава ее платья откинуты, и руки обнажены до локтей.

Доктор. Одно и то же.
Безумная. Я вижу все зеленым, словно веки мои — два прозрачных листа, и все жилки их ясно вырисовываются на светлом фоне солнечных лучей. Бутоны готовы распуститься, и кажутся маленькими, плохо закупоренными скляночками, испускающими аромат. Один маленький листок касается моего рта! Он блестит, словно покрыт воском… Кажется, что он вот-вот растает от моего дыхания… Как он нежен, как сладок!.. Я чувствую эту сладость на моем языке, словно причастие…
Доктор (с благоговением приближается и склоняется к человеку-кусту).Да будет благословенна эта весна, сладостная как причастие! Да будет благословенна! Да снизойдет мир на вашу душу! Мир и свежесть! Вся свежесть новых листьев! Да будет благословенно это платье, подарок вашей доброй сестры! Носите его, носите всегда. Завтра, может быть, все оно покроется цветами! Да будет оно благословенно!
Безумная. Как отечески звучит ваш голос, но как он далек! Невероятно, как далеки отсюда все голоса, словно меня покрывает кора… Жужжание пчел, щебетание ласточек и этот звон… Ваш голос никогда не звучит одиноко. Ваши слова всегда сопровождает воздушный хор, поющий вокруг того, кто слушает вас… Все затихает и становится таким чистым… Иногда мне хочется сесть у ваших ног, как у подножия холма, как у устья реки в ожидании какого-то неведомого, бесконечного блага…
Доктор. Все благо мира да снизойдет на вас и наполнит вашу душу! Кажется, что вы рождаетесь теперь, как этот маленький молодой листик рождается к жизни под вашим дыханием. В ваших глазах, глядевших на меня сквозь эти ветки, я вижу нечто детское, божественное…
Безумная. Значит, я могу стать деревьями, кустарником и травой. Беатриче пройдет мимо меня, коснется меня ногой, но не узнает меня… А я увижу ее вместе с женихом, которого подарил ей мой сон… прекрасную, полную любви, озаренную надеждой… после стольких слез! Я знаю, знаю те слова, которые открывают жизнь всякому, кто стоит на пороге смерти! В молчании его уст весь мир исчезал как облако, и от одного слова его этот мир вновь возрождался, преображаясь в чудо радости!.. Ах!..

Вскрикивает.

Капля крови!..

С криком ужаса отделяется от дерева и бросается вперед. Одна из веток ломается.

Капля крови!..

С ужасом смотрит на красную точку на своей обнаженной руке. Трясется и дрожит.

Доктор (берет ее за руку, успокаивая). Не бойтесь, не бойтесь! Это не кровь… Это — маленькое, безвредное насекомое село на вашу руку… Смотрите, это — божья коровка… Это хороший знак, она приносит, говорят, счастье… Не дрожите так! Ничего! Ее уже нет! Смотрите…
Безумная (все еще дрожит, беспокойно). Кровь всюду, везде… на мне, вокруг меня… Ах, доктор, устройте так, чтобы я ее больше не видела! Я думала, что там, в листьях, я чистая… Я не могу больше, не могу… Даже в лесу вчера, когда я там проходила, я видела по дороге на некоторых деревьях пятна…
Доктор. Это пометки на деревьях, назначенных для вырубки.
Безумная. И всюду эти красные пятна, в кустах на дороге, где я шла…
Доктор. Это ягоды терновника.
Безумная. Не могу больше, не могу…

С ужасом проводит по волосам на висках и на затылке, затем осматривает руки.

Доктор (берет ее за руки). Уверяю вас, ландыши не так белы, как ваши руки!..
Безумная (смотрит на сломанную, повисшую ветку). Я сломала ветку.

Подходит к кадке и с жалостью и досадой склоняется над деревом.

Смотрите, какая страшная рана! Из нее все еще каплет сок. Вся сила растения вытечет из этой раны… И я виновата в этом, я виноватая…
Доктор. Не бойтесь. Рана заживет. Растение даст новую ветку.
Безумная. А эта?
Доктор. Сделайте из нее венок!

Лицо безумной озаряет вдруг детская улыбка. Она отрывает ветку и, все улыбаясь, начинает сгибать ее.

Безумная.
Очаровательный веночек!
В нем каждый крошечный цветочек
Мне сердце болью обдает.
Я сделаю венок для Беатриче. Видите? На ветке еще листья и бутоны… На голове Беатриче они расцветут!.. Нитку, золотую нитку! Симонетта!..
Доктор. Симонетта идет сюда, вон, по дорожке. Я ухожу… Меня, наверное, ждут… Быть может, радость ваша уже близко… Делайте венок!
Безумная (сделавшись сразу веселой, улыбается и кланяется). Доброго утра, доктор!..

Она провожает глазами удаляющегося к двери старика.

Позабуду все мученья,
Все несчастия и горе
За одно ее словечко,
За крошечный веночек.

Повторяя слова песни, медленно идет навстречу Симонетте по кипарисовой аллее. Делает знак привратнику, чтобы он открыл калитку. Идет с Симонеттой в лес и там исчезает.

ЯВЛЕНИЕ ЧЕТВЕРТОЕ

Осторожно, крадучись из правой двери появляется Беатриче и вглядывается в калитку, где исчезла Безумная. Она делает знак гостю, который в нерешительности остановился на пороге. Вирджинио робко приближается к ней. Вся его фигура выражает сильное волнение. Некоторое время они стоят рядом, молчат и смотрят на дорогу в лес.

Голос Панфило (поет из глубины сада).
Будь терпелив, — любовь капризна!
Не любит сегодня, так завтра полюбит
И гимны хвалебные сложит любви!..
И лишь постичь едва сумеет
Она твои доблести, — верь, без сомнения,
Сердце голубки твое навсегда!
Беатриче (слегка дрожащим и прерывистым голосом). Она пошла в лес… С веткой в руках… Она увидит вашу лошадь… Она, вероятно, вернется… Слышите? Лошадь ржет… Слышите?

Она вздрагивает. Молчание. Вирджинио стоит возле нее неподвижно, в ожидании.

Может быть, она вернется… Если она вернется, если она придет сюда, вы останетесь здесь? Вы готовы к встрече с ней? Не думаете ли вы, что вам лучше отказаться от этой слишком ненадежной и мрачной попытки?
Вирджинио (в том же положении, страшно взволнованный). Вы видите ее?

Молчание. Беатриче делает несколько шагов к саду и смотрит сквозь кипарисы.

Беатриче. Не возвращается… Временами она проводит в лесу целые часы. У нее есть там излюбленное местечко, где она засиживается очень подолгу. Она просила меня сшить ей зеленое платье. Она сказала мне: ‘Сделай мне зеленое платье, нежного цвета, чтобы маленькие, светлые листочки не боялись меня, когда я буду ходить по лесу’. Она такая нежная! И иногда она говорит такие нежные, детские слова… Они похожи на улыбку сквозь слезы и звучат в сердце радостью и скорбью в одно и то же время!.. (Молчание. Она указывает гостю место между колоннами.) Хотите, присядем здесь?

Оба садятся рядом на камне. Вирджинио охвачен страшным волнением и, кажется, не в силах раскрыть рта. Он бледен и сосредоточен.

Как благоухают ландыши, белые розы и нарциссы!.. Несмотря на то, что много еще цветов в Армиранде сокрыто от ее глаз… Садовник строго следит за этим. Вы слышали его песни? Он всегда поет и сам сочиняет песни… Он поет и караулит… Но иногда, при всей его бдительности, его проводят… Теперь наступило время цветения мака… Он как пламенный поток разлился вдруг по траве… Теодата говорит, что в этом году придется скосить траву раньше, чем обыкновенно… (Молчание.) А у вас, в Фонтелюченте, много цветов?
Вирджинио. Масса роз!
Беатриче. Ваша мать всегда так любила цветы! Она и теперь их также любит?
Вирджинио. Теперь она кроме своего горя ничего не любит.
Беатриче (с колебанием). Она все еще очень страдает?
Вирджинио (тронутый, вероятно, задушевностью ее голоса, смотрит ей в лицо). Как в первый день!
Беатриче. Почему вы не утешите ее?
Вирджинио. Она не нуждается в утешении. Ей ничего не надо, как только оставаться наедине со своим горем: она полюбила его так же, как любила сына, которого у нее отняли.
Беатриче. Здесь ее имени не забывают, мы вспоминаем о ней каждый раз, когда молимся… Моя мысль, тихая и благоговейная, всегда стремится к ней!
Вирджинио. Она принимает ее с благодарностью и отвечает тем же.
Беатриче. Значит, она не проклинает нас?
Вирджинио. Ах, вы не знаете этого сердца!
Беатриче. Она простила?
Вирджинио. Она всегда благословляет это самоотверженное и кроткое существо, которое дало высшее доказательство своей любви в это долгое время страданий.
Беатриче. Значит, ей сказали обо всем?
Вирджинио. Самый невинный обман не мог бы для ее души сравняться в красоте со страшной, неприкрашенной истиной!
Беатриче. А знает ли она, что вы уехали в Армиранду?
Вирджинио. Она знает и ждет меня. Она знает, что я поехал повидать Изабеллу. Она будет осыпать поцелуями мои глаза, которые видели ее, она будет искать в их глубине ее образ… Вы понимаете меня? Она знает, для одного существа на свете Джульяно погиб еще не совсем… Это существо чувствует на себе частицу его, нечто живое, теплое, неувядающее, заставляющее его бредить… Вы не понимаете? Она охвачена непреодолимым желанием видеть это существо, коснуться его, прижать его, заключить в свои объятья, говорить с ним, расспрашивать его, даже если бы она была твердо уверена, что умрет от этого и что при первом прикосновении к нему, при первом его слове сердце ее перестанет биться… Чтобы быть поближе к этому существу и чтобы в воображении своем общаться с ним через эти цветущие сады, — она, в надежде на это, снова вернулась в Фонтелюченте, которое она покинула много уже лет тому назад. Каждый вечер она поднимается на самую высокую террасу и молится, и смотрит в сторону Армиранды… Она молится и за вас…
Беатриче. И за меня?
Вирджинио. Она знает вашу жертву. Она знает, что вы вся отдались состраданию и скорби и живете здесь как в монастыре… Она питает к вам нежные чувства матери. Она сказала мне: ‘Ах, если бы Беатриче, хоть когда-нибудь заехала к нам, в Фонтелюченте!’ Помните? Вы иногда приезжали в кедровую рощу…
Беатриче. Помню.
Вирджинио. Вы не побываете как-нибудь в Фонтелюченте, чтобы исполнить желание моей матери?
Беатриче. Да, как-нибудь… (Голос ее слабеет. Она не в силах справиться с волнением, которое охватило ее во время этого разговора. Легкий румянец на ее щеках выдает то, что происходит в ее душе.) Да… как-нибудь… побываю…
Вирджинио. Я сам провожу вас туда. Это не очень далеко отсюда. Моя мать встретит вас на полдороге. Может быть, увидев вас, она еще раз улыбается. Она ведь больше уже не улыбнется.
Беатриче. Да. Я приеду, когда вы мне назначите. Два горя встретятся и узнают друг друга! Может быть она и улыбнется. (Молчание. Оба опускают головы) Ах, но чье горе более жестоко? Она знает, по крайней мере, что сын ее мирно лежит в могиле. Я тоже знаю, что моя сестра в гробу. Но она погребена заживо. Ее сердце трепещет и истекает неиссякаемой кровью!.. Я знаю, она разлучена с нами навсегда, она уже по ту сторону, она не услышит нас… и все же ее живые глаза смотрят на меня, они умоляют, и я не в состоянии вернуть ее, позвать ее к себе…
Вирджинио. А надежда?

Они смотрят друг другу в лицо, охваченные одним невыразимым волнением. Невольным движением Вирджинио приподнимается и начинает смотреть по направлению к лесу. Беатриче делает то же самое.

Беатриче (вновь садится). Она не возвращается… Сегодня утром она надела свое зеленое платье и обо всем забыла. Может быть теперь она переживает счастливый момент. Утро такое чистое, что у каждого рождается надежда на возрождение.
Вирджинио (успокоение его проходит, и его вновь охватывает опьянение). Каждый мечтает каким-то таинственным образом похитить тайну красоты и радости… Вы здесь как в монастыре… Вы не можете понять… А я там на верху, в горах, встал на рассвете, когда еще звезды дрожали на небе. Я видел: в окутанной туманом долине розовела река, казалось в ней доверчиво и беспечно купалась утренняя заря, она словно омывала и питала мою душу… Я вдыхал с ветром опьяняющий аромат возрождающейся природы и, глядя на громадное количество молодых гнезд, я чувствовал глубокое и святое дыхание Матери, которая питает стебельки травинок и наши мысли! Все страдания и все желания претворялись во мне в мощную силу жизни и смелости!.. И я без устали гнал своего коня к одной цели, сам не давая себе отчета в том, находилась ли она во мне или на грани мира. И застывшие, мрачные образы минувшей жизни вспыхивали таинственным светом как статуи в освещенном ярким заревом храме!.. Мне совсем не страшен был ужас смерти, смерть казалась мне даже прекрасной как жертва на алтаре… И вся пролитая кровь вновь бежала по моим жилам и переполняла и расширяла мое братское сердце для новой, более чистой и более глубокой любви…

В глубине, у решетки, на границе леса и сада показывается Безумная и останавливается в таинственной позе. Ее лицо покрывает маска из листьев, руки окутаны травой. Таинственная, молчаливая и вся зеленая, она походит на странное растение, на лесное привидение. Незамеченная, она направляется сквозь кипарисовую аллею к дому.

Беатриче (обращаясь к гостю, робко и изумленно, не понимая). И этот монастырь был целью вашей стремительной скачки? Этот монастырь — обитель безумия и горя?
Вирджинио. Вы удивлены?.. Ах, вы не можете понять!..
Беатриче. Если бы я могла понять… Она слышит осторожно приближающиеся шаги, внезапно останавливается и вздрагивает. Она идет… вон… вон…

Оба, бледные, с ужасом смотрят на зеленое привидение. Несколько секунд длится гробовое молчание, которое нарушается только щебетанием ласточек, жужжанием пчел и легким дуновением ветра.

ЯВЛЕНИЕ ПЯТОЕ

Безумная в нерешительности останавливается под аркой. В одной руке, которую она держит опущенной, у нее сломанная ветка. Сквозь маску из листьев улыбаются ее глаза и блестят зубы. Вирджинио стоит неподвижно, не спуская с нее глаз, словно очарованный. Беатриче хочет двинуться ей навстречу.

Беатриче. Изабелла!
Безумная. Я не Изабелла… Листья считают меня своей… Они уже не боятся меня больше… Мы ждали вас в лесу. Мы думали, что вы пройдете мимо нас, друг возле друга, разговаривая о вашем счастье. И мы, находясь под вашими ногами, над вашими головами, решили встретить вас с необыкновенной нежностью… Зачем вы обманули нас? Может быть, мы уже никогда больше не будем так веселы и прекрасны, так нежны и молоды. Мы замирали от сладостной дрожи, потому что с нами играло солнце. Оно играло с нами как беззаботное дитя, лаская нас тысячью золотых пальцев, тысячью теплых, быстрых пальцев, не делая нам больно. Эти игры были бесконечно разнообразны. И мы не утомлялись от этой игры с солнцем. Наше веселье все росло, и мы трепетали вместе с его лучами и готовы были разразиться внезапным взрывом неумолчного смеха… Ах, почему в это время не прошла мимо нас Беатриче со своим женихом?

Вирджинио и Беатриче смотрят друг на друга. Безумная делает еще шаг по направлению к ним. В глубине у калитки показывается Симонетта и хочет войти в сад. Панфило, следивший за ней из-за кустов, идет ей навстречу. Некоторое время они стоят там, у входа, и затем удаляются, исчезая в лесу.

За зеленое платье Изабелла обещала Беатриче золотой сон. И у окна ей действительно приснился сон, когда Панфило пел о венке. И во сне вместе с весной приехал к ней в этот сад ее жених. Проснувшись, Изабелла сама шла к ней сказать об этом. Но Беатриче, проплакавшая всю ночь у перил, сама, может быть, еще издали увидела жениха, которого ждала ее душа, и на крыльях своей души устремилась ему навстречу. Бедная голубка! Бедная голубка!..

Она подходит к сестре и своей обмотанной травой рукой нежно касается ее волос на висках.

Беатриче (угнетенная волнением). Ах, Изабелла, что ты говоришь?!
Безумная (к гостю). Посмотрите на нее, синьор, — как она чиста! Среди страданий нашего дома она одна прозрачна и кристальна как горная струя. Вы можете доверить ей самое ценное сокровище — и оно навсегда останется кристально чистым! Во всей стране нет источника, который был бы более прозрачен и в котором было бы приятнее освежить уста и руки. Это — драгоценность, никогда не тускнеющая и постоянная как горный ключ. Я вверяю ее вам. Она не должна больше плакать. С каждой слезой ее теряется жизненный сон нераспустившихся еще бутонов, которые могли бы распуститься в пышные цветы и принести счастье!.. Она не должна больше плакать!.. Я не должна больше видеть ее склоненной на перила и прислушивающейся к звону колоколов по вечерам, когда долина тонет в синеватой дымке и делается влажной как ее слезы… Вы далеко увезете ее, синьор? Очень далеко отсюда?
Беатриче (мучительно, умоляюще). Изабелла, Изабелла! Не говори больше так! Ты не знаешь, ты не знаешь…
Безумная. Ах, не жалей Изабеллы, не печалься тем, что она остается одна! У нее есть платье, которое ты подарила ей. И в этом платье там, внизу ее полюбит какое-нибудь нежное, юное существо как ты, Беатриче. Прощай!..

Она останавливается, вспомнив о венке, который держит в опущенной левой руке. Она прерывает свою речь и поднимает венок кверху.

Видишь? Когда я грезила о тебе у окна, Панфило пел о венке… Ты знаешь эту песню?
Очаровательный веночек…
Ты знаешь? Возьми этот венок, я сплела его для тебя из сломанной ветки. Ах, нельзя сплести венка, не поломав ветки! Ты видишь? Рана еще свежая.

Она указывает на куст, где раньше пряталась, желая слиться с зеленью. Надевает венок на склоненную голову Беатриче. Удаляется бесшумными, легкими шагами, словно в башмаках из моха. Кажется, что ее зеленая фигура вновь погружается в тайну леса, куда она опять направляется. Голос ее звучит тише.

Прощай! Прощай!.. Я больше не Изабелла. Вы пройдете потом лесом? Мы вас ждем, ждем…
Беатриче с отчаянием глядит на Вирджинио. Снимает венок и роняет его. Потом бросается вслед за Безумной, чтобы удержать ее.
Беатриче. Изабелла. Послушай, подожди! Ты не знаешь, ты не знаешь! Ты не то говоришь… постой, поди сюда…

Хватает Безумную за руку и тянет ее к Вирджинио, который стоит, словно окаменелый.

Ты не узнаешь его? Посмотри на него, посмотри на него хорошенько! Разве ты не узнаешь его, не помнишь? Разве не можешь вспомнить?.. Вглядись хорошенько!..

Резким движением Безумная срывает с лица маску из листьев, приближается к молодому человеку и испытующе смотрит на него широко раскрытыми глазами.

Не узнаешь? Вирджинио… Вирджинио… брат…

Безумная вздрагивает. Вдруг обеими обмотанными травою руками схватывает голову молодого человека. Вирджинио, смертельно бледный, закрывает глаза и откидывает назад голову, как бы умирая. Она пристально смотрит на него и с криком ужаса отскакивает от него, чувствуя, как в ее руках голова его тяжелеет.

Безумная. Ах, он умирает… он тоже умирает!..
Беатриче. Нет, нет!.. Ты его не видишь, не видишь?..
Безумная. В моих руках я уже чувствовала однажды тяжесть смерти…
Беатриче. Нет, нет!.. Посмотри на него! Не видишь? Он здесь, перед тобою… Ты не видишь его?
Безумная (ослепленная ужасом). Кто? Кто? Джульяно? Кто здесь, передо мною?
Беатриче. Брат… Вирджинио… Ты не узнаешь его? Вот он, здесь! Посмотри на него! Посмотри хорошенько!
Безумная. Брат? Зачем приехал брат? Зачем он приехал?

Она снова с выражением ужаса пристально смотрит на юношу. Она отступает назад, срывает с рук траву, смотрит на свои обнаженные руки и ощупывает тело, словно опять видит себя в крови. Ее охватывает безумие.

Зачем он приехал? Чтобы опять взять его у меня? Отнести его к его матери? Да, да… к матери… На нем нет крови, ни капли крови! Вся кровь на мне… я вся залита кровью… Смотрите, смотрите… мои руки, мои плечи, моя грудь, мои волосы… Я захлебываюсь в его крови! Ах, только бы она не проклинала меня, передайте ей все, что я сделала для ее умирающего сына… Я не бросила его… Она не должна проклинать меня за то, что смертельный удар не достиг до меня и не пронзил и моего сердца! В течение одного часа я умирала тысячи раз. Все мое тело, это — одна громаднейшая рана. У меня самой, в моих венах не осталось ни капли крови… Я не живая… Скажите ей, что я больше не живая… Я чувствовала, как в мое тело проникла его смерть и как всю меня наполнил холод могилы, я чувствовала, как кости мои гнулись под тяжестью его тела… Это тоже смерть, тоже смерть! Скажите ей, что он не страдал в час смерти… Скажите ей, он заснул блаженным сном в моих объятьях!.. Ах, скажите ей, что я сумела дать ему безмерное блаженство, когда забывают обо всем в мире! Упоенный счастьем, он закрыл свои глаза на моей груди, чтобы никогда больше не раскрывать их!.. А я, я снова открыла свои глаза, чтобы последний раз взглянуть на него… Из горла его лилась на меня пламенная и чистая кровь его сердца и тела и душила меня, и насквозь пропитала мои волосы… она заливала мою грудь, и вся я затонула в море крови… Ах, в жилах его было столько крови! И вся она вылилась на меня, на мое тело, на мою душу, вся до последней капли… Мне безумно хотелось кричать в отчаянии, но я стиснула зубы, я подавила крик, чтобы кто-нибудь не пришел и не отнял бы его, не вырвал бы его из моих объятий, не положил бы его в гроб… Скажите, скажите матери, как я поступила, и пусть она не проклинает меня… И скажите ей: я радовалась, когда мне казалось, что я могу быть задушенной его горячей кровью, еще трепещущей, еще живой!.. Но потом… потом… Что значит трепет смерти в сравнении с первой дрожью, пронизавшей все мои кости, когда я почувствовала, что тело, которое я сжимала в объятиях, стало терять теплоту?.. Я все еще сжимала его, прижимала его к своей груди и чувствовала, как оно постепенно холодело, коченело, превращалось в труп, становилось ненужною вещью, куском льда… Он теперь ушел от нас навсегда, и ничто, ничто уже не вернет его к жизни, никогда, никогда…

Колени ее судорожно дрожат, и она падает на пол. Беатриче, которая закрыла свое лицо руками, услышав шум падения, бросается к сестре, поддерживает ее и хочет поднять. Теодата, которая еще до этого появилась на пороге и тихо плакала, также бросается к ней и поддерживает ее.

Безумная умоляюще протягивает руки к Вирджинио, который от страха и волнения не в силах ни двигаться, ни говорить.
Ах, скажите ей, скажите ей это… Чтобы она меня не проклинала! Отнесите и меня в могилу, похороните вместе с ним… я больше не живая!.. Вы не можете похоронить его, если не похороните меня вместе с ним, потому что на мне вся кровь его, все то, что составляло его жизнь…

С силой вырывается из рук, которые держат ее и стараются приподнять.

Нет… Нет!.. Оставьте меня, оставьте!.. Не трогайте меня!.. Они хотят повести меня к воде… Нет, нет!.. Не хочу! Оставьте меня так! Я хочу остаться так… Я хочу, чтобы мать его увидела меня такой…

Внезапно слабеет, готовая упасть в обморок, склоняется, касаясь пола виском.

…такой… похороненной…

В дверях слева появляется Доктор. Делает знак обеим женщинам, чтобы они отошли от лежащей на полу Изабеллы. Он ведет Вирджинио к тому месту, где он раньше сидел с Беатриче. Вирджинио садится и закрывает лицо руками. Беатриче медленно подходит к нему. Доктор наклоняется к Изабелле, которая кажется заснувшей, и дотрагивается до нее. Она словно спросонок ничего не соображает. Рот ее кривит судорога. Руки рассеянно скользят по вискам, губам и щекам.

Доктор (наклонившись над ней). Вы только что хотели заснуть? Зачем же вы здесь? Белая бабочка пролетела по направлению к лесу… Разве вы не говорили недавно, что хотели бы лечь под деревьями, стать скромной травой у их подножия? Хотите я отведу вас?.. В этом платье под маленькими свежими листиками вы уснете там спокойным, спокойным сном! Вы станете деревьями, кустами, травой… Хотите я отведу вас туда?
Безумная (озирается мутным, изумленным взглядом). Да, да… туда, туда… спать вместе с маленькими листиками…
Теодата, подавленная горем, бесшумно удаляется в свою дверь. Беатриче, стоя подле Вирджинио, убеждает его встать. Оба они удаляются в другую дверь. На пороге Вирджинио оборачивается и смотрит на Изабеллу, все еще стоящую на коленях, затем он исчезает. Настает глубокая тишина, нарушаемая только щебетанием ласточек, жужжанием пчел и дуновением ветра.
Доктор. Пойдемте же!.. Дайте вашу руку…

Он протягивает ей руку, чтобы помочь ей встать.

Безумная. У меня нет сил, доктор. Пожалуйста, подождите немного! Я только что была… мне кажется… там… как трава… кто-то ступал по мне… Несомненно, по мне кто-то ступал, смял меня… Пожалуйста, подождите еще немножко… может быть, я смогу подняться…

Она все озирается. Взгляд ее останавливается на сломанном дереве.

Смотрите, доктор, сколько пчел на этом растении! Они собрались сосать мед… они ждут, когда распустятся цветы…

Продолжает озираться и замечает лежащие на полу маску из листьев и венок.

Ах! И эти листья здесь? И венок?

Словно луч света пронзает мрак ее мыслей.

Где Беатриче? Где Беатриче?..

Снова растерянно проводит руками по вискам, губам и щекам. Она забывает вдруг обо всем, что происходило до сих пор. Тянется к венку, поднимает его, рассматривает и улыбается своей кроткой, детской улыбкой.

Очаровательный веночек…
Д-Аннунцио Габриеле
Прочитали? Поделиться с друзьями:

Читайте также:

  1. Сон осеннего вечера, Д-Аннунцио Габриеле, Год: 1898
  2. Джоконда, Д-Аннунцио Габриеле, Год: 1899
  3. Дочь Иорио, Д-Аннунцио Габриеле, Год: 1904
  4. Сакунтала, Калидаса, Год: 1838
  5. Вакханки, Еврипид, Год: 1912
  6. Разбойники, Шиллер Фридрих, Год: 1781
  7. Мертвый город, Д-Аннунцио Габриеле, Год: 1899
  8. Мария Стюарт, Шиллер Фридрих, Год: 1799
Электронная библиотека