‘Міръ Божій’, No 1, 1897
Собрание стихотворений Виктора Гюго в переводе русских писателей под редакцией И. Ф. Тхоржевского, Тифлис, 1896, Гюго Виктор, Год: 1897
Время на прочтение: 4 минут(ы)
Собраніе стихотвореній Виктора Гюго въ перевод русскихъ писателей подъ редакціей И. Ф. Тхоржевскаго, Тифлисъ, 1896. Изъ переводовъ, собранныхъ въ сборник г. Тхоржевскаго, русскій читатель получаетъ представленіе о поэзіи Виктора Гюго во всей ея цлости. Въ книг помщены 256 стихотвореній и поэмъ, взятыхъ почти изъ всхъ послдовательныхъ сборниковъ Виктора Гюго. Отъ первыхъ патріотическихъ одъ и упражненій въ стихотворной виртуозности,— черезъ восточные мотивы, создавшіе особый Востокъ, искусственный и страстный, до политическихъ памфлетовъ, направленныхъ противъ ‘Наполеона малаго’, и, наконецъ, до умиротворенныхъ философскихъ поэмъ послднихъ лтъ — вс эти разнообразные мотивы, волновавшіе Гюго въ теченіе его долгой бурной жизни, отражаются въ стихотвореніяхъ, переданныхъ добросовстно, хотя не всегда достаточно смло и умло, издателемъ сборника и его сотрудниками.
Быть можетъ, особенно трудно передать въ перевод поэзію перваго періода творчества Гюго. Нужно вспомнить, чмъ она была, когда онъ создавалъ ее. Политика, которой суждено было играть столь большую роль въ его дальнйшемъ творчеств, еще не овладла его душой. Гюго былъ роялистомъ по традиціи, писалъ оды стату Генриха IV, по въ немъ кипла мятежная кровь. Рожденный стать громителемъ кумировъ, онъ видлъ пока эти кумиры только въ литератур. Ему ненавистно было все традиціонное, все классическое, уравновшенное и неподвижное, онъ чувствовалъ въ себ и вокругъ себя новыя силы и сталъ громко и побдно расчищать путь новому пониманію поэзіи. Дтство, проведенное въ путешествіяхъ, краски Испаніи и юга, съ юношескихъ лтъ опьянявшія его глаза, должны были внести новую страстную струю въ поэзію, погибавшую отъ сухой риторики. Конечно, риторичность останется въ поэзіи Гюго, но она утратитъ свой схоластическій характеръ и заблеститъ антитезами, южной колоритностью я музыкой свободнаго стиха. Все, начиная съ сюжетовъ и до размровъ и римъ, подвергается коренному измненію, и поэзія Гюго, прежде чмъ стать революціонной въ политическомъ смысл становится таковой въ литературномъ отношеніи. Поэтому такъ важна форма лирическихъ стихотвореній Гюго въ этотъ первый періодъ. Классическая поэзія считала, что александринскій стихъ, разчлененный на двнадцать слоговъ, съ правильной цезурой и чередующейся римой, единственная форма, отвчающая духу французской поэзіи. Гюго противопоставилъ этой тираніи традиціи короткій, нервный, музыкальный размръ такихъ стихотвореній, какъ ‘Pas d’armes du roi Jean’, ‘Les Djinns’ и т. д., и вышелъ побдителемъ. Эта живая, возбужденная поэзія оказалась столь же соотвтствующей національному духу, какъ и строгость александринскаго стиха. Конечно, чтобы это почувствовать, нужна читать самый оригиналъ, съ его трехсложными стихами:
a, qu’on selle
Ecuyer
Mon fidè,le
Destrier,
передающими шествіе рыцаря на турниръ. Въ русскомъ же перевод, гд трехсложные стихи замнены гораздо боле длинными, исчезаетъ вся новизна пріема Виктора Гюго:
Конюхъ, скук нтъ конца!
Осдлать мн жеребца!
Съ плечъ свалится словно бремя,
Какъ закинешь ногу въ стремя
И отъдешь отъ крыльца.
Какъ далеко отъ обыденности этихъ стиховъ до металлической отчеканенности приведеннаго нами оригинала. Точно также въ другомъ стихотвореніи ‘Les Djinns’, основанномъ на эффектности укороченныхъ и удлиненныхъ стиховъ, знаменующихъ приближеніе и удаленіе злыхъ духовъ, передача оригинала только приблизительная.
Викторъ Гюго въ своихъ первыхъ сборникахъ, т. е. въ ‘Odes et Ballades’ и ‘Orientales’ совершилъ нчто весьма дерзкое. Поэзія стремилась возноситься отъ земли, искать своихъ лучшихъ вдохновеній въ томъ, что отдляетъ человка отъ зрлищъ и чувствъ дйствительности и заставляетъ его чувствовать свою связь съ тмъ-то заходящимся вн его обычной сферы. Гюго же въ своемъ упоеніи собственной жизнерадостностью перенесъ рай поэзіи на землю, указалъ какъ на источникъ красоты и счастья земные образы, земныя чувства, земныя зрлища. И нужно было окружить эту дйствительность особымъ блескомъ, особой красотой, чтобы увлечь за собой искателей идеала. Ему это удалось. Читая его ‘Orientales’, ‘Feuilles d’automne’ и др. сборники, невольно вришь поэту, что предъ нимъ раскрылась истинная красота и истинный смыслъ душевной жизни. Таково, напримръ, извстное стихотвореніе ‘Lazzara’ въ ‘Orientales’, прекрасно переданное въ перевод В. Костомарова. Скульптурный образъ беззаботной южной красавицы возсоздается предъ глазами въ слдующихъ стихахъ:
Около головки, рука округляя,
Держитъ ту корзинку и бжитъ, играя,
Рзво-весела.
Кажется, что видишь въ храм опустломъ
Съ ручками амфору на подножья бломъ —
Такъ она стройна!
И такъ же красиво передаетъ конецъ, гд, по обычному у Гюго пристрастію къ антитезамъ, напрасной любви богатаго паши, который отдалъ бы за красавицу вс свои сокровища, противупоставляется тотъ, кого она любитъ.
Но не старый Али взялъ, а черноокій
Клефтъ… да не за деньги, а за станъ высокій
Да за гордый взоръ,
Все богатство Клефта — небо голубое,
Ключевой колодецъ, да ружье стальное,
Да свобода горъ.
Въ русскихъ переводахъ собраны лучшіе образцы восточныхъ мотивовъ, какъ ‘Покрывало’, ‘Небесный огонь’, ‘Призраки’ и др. ‘Покрывало’, знаменитый ‘Voile’ Гюго, переданъ добросовстно, но не больше. Стихотвореніе это отличается Въ оригинал удивительной интенсивностью драмы, отраженной въ сосредоточенномъ, краткомъ и почти трагическомъ діалог четырехъ братьевъ съ ихъ сестрой. Фанатизмъ Востока, безпомощность въ женщин, глухія страсти на фон неподвижныхъ традицій сосредоточены въ четырехъ краткихъ вопросахъ братьевъ и отвтахъ сестры, которая предвидитъ свою судьбу.
— Снимала-ли покрывало нынче, говори?— спрашиваетъ старшій, и на робкія объясненія двушки о жар звучитъ уже вопросъ второго брата, приближающій ее къ неминуемому исходу:— Мужчину въ синемъ видть ты могла? (Между прочимъ, въ текст сказано: un homme en caftan vert). Двушка уже начинаетъ молить о пощад, но третій братъ неумолимъ, какъ судьба.— Былъ на закат красенъ небосклонъ,— говоритъ онъ, привлекая природу въ содйствіе судьб. И, наконецъ, слова четвертаго брата произносятся имъ уже посл того, какъ казнь совершена.
— Увы, ужъ покрывало смерти мн стало очи застилать,— говоритъ двушка, и четвертый братъ добавляетъ:— Да, ужъ его теб-то не поднять!— Опять, конечно, оригиналъ звучитъ боле трагично и боле въ дух противупоставленія Гюго: ‘C’eu est un que ta ne leyeras pas’.
Конечно, вся эта драма, такъ кратко и страшно разыгрывающаяся, искусственна, какъ весь Востокъ Виктора Гюго, но эффектность этого изображенія не только вншняя, и поэтическій геній Гюго лишаетъ читателя всякой возможности критиковать во время чтенія.
Первые поэтическіе сборники совершенно отличны по своему характеру отъ послдующихъ, писанныхъ Гюго уже тогда, когда разразилась политическая буря надъ его родиной и онъ сталъ жертвой насилія, увидвъ на вершин своихъ стремленій изгнаніе. Новыя струны зазвучали въ его поэзіи. Жажда красоты и счастья смнилась негодованіемъ и скорбью. И теперь, какъ тогда, источники новаго чувства были чисто земные. ‘Chtiments’ и ‘Anne terrible’ носятъ временной характеръ, направленный противъ императора, котораго онъ называлъ Napolon le petit. И опять-таки такъ великъ былъ геній Гюго, что теперь, когда источникъ, его возмущенія изсякъ, когда происшествія, волновавшія его, отошли далеко въ глубь исторіи, паосъ его обвиненій, сила его риторики, образной и пылающей, полны почти прежней силы. Онъ направляетъ порывы оскорбленной души къ земл, но сила поэзіи поднимаетъ его высоко надъ ней, и то, что было вдохновеніемъ минуты, отражаетъ вчную скорбь души, оскорбленной торжествомъ мелочности и порочности на земл. Конечно, выше этой поэзіи, дышащей ненавистью, спокойныя философскія настроенія, отраженныя въ философскомъ эпос ‘Legende des siè,cles’, съ его геніальными картинами всемірной исторіи. Нкоторые отрывки оттуда довольно удачно переданы въ русскомъ перевод, но намъ кажется, что для того, чтобы вполн оцнить величіе этихъ поэмъ, нужно читать ихъ въ цльномъ вид, въ той общей связи, которую устанавливаетъ между ними поэтъ.