Н. А. Лейкинъ.
Н. А. Лейкинъ.
Мученики охоты.
Мученики охоты.
Юмористическіе разсказы.
С.-ПЕТЕРБУРГЪ.
Типографія д-ра М. А. Хана, Поварской пер., No 2
1880.
СОБАЧНИЦА.
СОБАЧНИЦА.
Собачница, Лейкин Николай Александрович, Год: 1880
Время на прочтение: 4 минут(ы)
Близко къ полудню. На балкон одной изъ хорошенькихъ дачъ на Аптекарскомъ остров сидитъ за утреннимъ кофеемъ худенькая старушка въ темнолиловомъ плать и чепц. На рукахъ у ней расчесаная болонка съ загноившимися глазами. Тоненькая, какъ-бы выточенная изъ дерева левретка скачетъ около, старается подпрыгнуть къ самому носу старушки и лизнуть ее въ лицо.
— Погоди, Биби, дай мн прежде съ Жужу поздороваться, а потомъ и до тебя очередь дойдетъ, говоритъ левретк старушка и цлуетъ болонку прямо въ морду.— Прелесть моя блоснжная! Ну, какъ ты спала сегодня ноченьку? Хорошо? Не жестокъ теб твой новый тюфячекъ? задаетъ она вопросы собак и тутъ-же обращается къ другой старух, своей приживалк, говоря:— Смотри, Вра Петровна, вдь только говорить Жужу не можетъ, а то-бы сейчасъ отвтила.
— Ахъ, матушка Ирина Львовна, да неужели я не вижу? отвчаетъ приживалка.— Я всегда только объ этомъ и говорюЕще вчера сказала я, что Жужу умне вашей горничной Василисы.
— Нтъ, врешь, ты не сказала, что умне, возразила старушка.— А по поводу Василисиныхъ предметовъ, когда къ ней вчера два солдата въ гости пришли, ты точно что говорила, что Жужу скромне и нравственне Василисы.
— Неправда, матушка, вы изволили запамятовать. Я и про умъ тоже.
— Врешь, врешь! Не раздражай меня! Я и такъ сегодня не совсмъ здорова. Два раза вставала ночью съ постели, чтобы брюшко Валетику мазью помазать и посл по цлому часу не могла опять заснуть. Ахъ, какъ онъ стоналъ во сн! Ахъ, какъ стоналъ! А потомъ какъ забылся сномъ посл мази, такъ лежитъ и вздрагиваетъ, а въ ножкахъ словно конвульсіи.
— Да вы меня разбудили-бы, такъ можно было-бы за докторомъ послать.
— Гд тебя разбудить! Теб и горя мало, что собака больна! Ты такъ храпла, что будто на волторн играла да еще съ присвистомъ какимъ-то!
— Ахъ, нтъ, Ирина Львовна, это ужъ напраслина! У меня сонъ чуткій-пречуткій!
— Говорю теб, молчи! А то изъ-за стола вонъ выгоню!
— Молчу, молчу, матушка, ваше превосходительство! Успокойтесь.
— Сначала раздразнила, а потомъ и ‘успокойтесь!’ Ты самая безчувственная! Ты какая-то гіена во звряхъ. Будто я не видла, ты съ вечера пощупала у Валеточки пульсъ, а потомъ и дрыхла всю ночь, какъ истуканъ деревянный. Погоди, на томъ свт теб за это отплатится. Возьми сейчасъ гребешокъ и почеши Амишк спинку. Онъ все чешется. Должно быть блохи попали, приказала барыня.
— Откудова кажись блохамъ взяться? Я каждый день… начала было приживалка, но барыня перебила ее:
— Не разсуждай, а дло длай. Да частымъ-то гребнемъ не дери ей спину, а то шерстку выдрать можешь. Ты рденькимъ пройдись. Вонъ ты себ драла-драла голову частымъ гребнемъ да и надрала такой широкій проборъ, что по немъ хоть въ карет прозжай. Надушила ты головку Бомбшок?
— Надушила, надушила. А ужъ и не любитъ же онъ духовъ! Кусаться началъ. Извольте посмотрть, какъ палецъ-то прокусилъ.
— Что-жъ, ты радоваться должна. Это онъ любя, сказала барыня и прибавила:— Ахъ, какъ вы любите на собакъ насплетничать! Бомбошка поигралъ только, а ужъ ты сейчасъ: ‘прокусилъ!’ Я всю душу свою въ собакъ полагаю, вы видите это и стараетесь мн сдлать непріятное. Ну, возьми Жужу и дай мн Зизи!
Невдалек отъ барыни стояли четыре хрустальныя блюдечка со сливками и размятыми въ нихъ сухарями, а съ блюдечковъ ли собаки. Приживалка подошла и хотла взять одну изъ нихъ, но та зарычала. Барыня обернулась и опять вскинулась на приживалку:
— Ну, какъ теб не стыдно! Собака кушаетъ, а ты ее отъ блюдечка отрываешь! У, тварь!
— Да вдь вы сами-же приказали.
— Мало-ли что приказала! Я не видла, что собака кушаетъ. У меня за спиной глазъ нтъ. А ты видишь и подожди. Ужъ и такъ у нихъ нтъ никакого аппетита! Вдь у тебя во время обда никто куска изъ рта не вырываетъ. Ну, пріятно-ли-бы теб было? Ты должна по себ судить..
На дорожк около балкона показался поваръ въ блой куртк и таковомъ-же колпак.
— Что, ваше превосходительство, сегодня къ обду приказать изволите? сказалъ онъ, отдавъ поклонъ.
— Что хочешь, только пожалуйста поэкономне. Я не требовательна. А я теб, Петръ, хотла о другомъ сказать. Я тобой недовольна. Ты, должно быть, не свжія сливки для собакъ покупаешь и оттого он животиками страдаютъ. Ну, какъ теб не стыдно!..
— Помилуйте, ваше превосходительство, сливки самыя свжія. Конечно, не въ сорокъ копекъ бутылка, что на мороженое идутъ, а только зачмъ-же для собакъ лучше? дятъ и эти.
— Какъ ты смешь говорить: ‘дятъ и эти’! Дуракъ! Безчувственный болванъ! Коли я говорю, что сливки не хороши, то ты долженъ стараться лучшихъ отыскать. Я всю душу въ собакъ полагаю, лучше я сама не допью, не домъ, а ты… Чтобъ были для собакъ хорошія сливки!
— Мн что-жъ… Я пожалуй… отвчалъ поваръ.— А только за хорошія густыя сливки надо по сорока копекъ за бутылку платить.
— Ну, и плати. Лучше на людскомъ стол съэкономь. Ты прислугу очень жирно кормишь. Зались совсмъ. Вонъ Василиса-то еле ходитъ отъ жиру. Ты сколько на людской столъ говядины покупаешь?
— Четыре фунта.
— Ну, покупай три. Да къ каш-то можешь жиръ давать, а не масло.
— Помилуйте, сударыня, какъ возможно три фунта! Вдь насъ въ кухн восемеро.
— Все равно, это вамъ въ наказаніе — зачмъ вы собачьи сливки дите? Я знаю отчего сливки плохи. Вы пнки сами съ кофіемъ стрескаете, а собакамъ ободраную бурду даете. Ну, ступай.
Приживалка, между тмъ, чесала гребнемъ мопса Бомбошку.
— Извольте посмотрть, матушка, какъ онъ радъ-то! говорила она.— Даже глазки, голубчикъ, закрываетъ.
— Ахъ, ты уда, уда! Туда-же: ‘голубчикъ!’ А сама, поди, думаешь: ‘чтобъ чортъ тебя побралъ!’
— Зачмъ-же такія мысли, ваше превосходительство! Воин коварства нтъ. У меня что на ум, то и на язык, обидлась приживалка и чмокнула въ морду мопса.
— Не смй собаку нечистымъ ртомъ цловать! Вдь, поди, сейчасъ папироску курила! крикнула на нее барыня.— Ну, пріятно-ли ему отъ тебя табачный запахъ нюхать!
— И не думала еще сегодня курить. Вотъ этакого махонькаго окурочка во рту не было.
— Ну, нюхала табакъ! Видишь, видишь онъ чихаетъ! Давай мн его сюда, а сама поди умойся и вымой руки. Не дамъ я теб собаку погаными руками трогать!
Приживалка встала съ мста, и передавъ мопса на руки барын, направилась въ комнаты.
— Василиса! крикнула барыня — Подай мн мое вязанье!
Горничная принесла гарусное филе, клубокъ шерсти и деревянную иголку.
— Косыночку, ваше превосходительство, изволили начать себ вязать…— сказала она.
— Нтъ, это не косынка, а попоночка для Зизи, отвчала барыня.— Въ конц іюля день рожденія моей безцнной левреточки будетъ, такъ я хочу ей подарокъ отъ своихъ собственныхъ трудовъ на память сдлать.
— Что-жъ, это прекрасно! Ужъ и какъ-же собачки-то васъ любятъ, сударыня! Сегодня вы еще изволили почивать, а он…
— Собачій докторъ пріхалъ-съ! Прикажете принять? доложилъ появившійся на балкон лакей.
— Болванъ! Сколько разъ я теб говорила, чтобъ ты не смлъ говорить ‘собачій докторъ’. Онъ не собачій докторъ, а ветеринаръ, поправила его барыня.
— Ветенаръ пріхалъ-съ, повторилъ лакей.
— Ветеринаръ!
— Ветеранъ! Прикажете принять?
— Зови, дуракъ!
На балконъ влетлъ молодой военный ветеринаръ въ форм съ иголочки и съ закрученными усами.
— Ну, что, какъ здоровье вашихъ воспитанниковъ? спросилъ онъ и прилипъ губами къ барыниной рук.
Барыня въ свою очередь такъ и впилась поцлуемъ въ его румяную щеку.