Время на прочтение: 4 минут(ы)
Мысъ С. Иліи-Афогнаки стекаются на морской берегъ, котораго видны Рускія суда, бгущія на парусахъ
Радость, радость! Видйте ли корабль, несущій къ намъ нашего друга по быстрымъ волнамъ синяго моря?
Видимъ, видимъ! Несите, добрые втры, нашего друга! дайте намъ скоре прижать его къ сердцу, скоре обниму его колна!
Уже старйшины пошли къ нему на встрчу.
Побжимъ принять его на мирный берегъ.
Окажемъ ему по возможности наше усердіе.
Подведу ему чернаго, гладкаго соболя, котраго я понималъ на его щастье.
А я поднесу блюдо пшена и скажу ему: ‘ты научилъ насъ удобрять землю теб и посвящаю первый плодъ ея.’
Чмъ же намъ почтить его? Соберемъ свжихъ, душистыхъ травъ и устелемъ ими ложе его.
А дорога отъ пристани. До его хижины усыплемъ прекрасными цвтами.
А я до румяной зари проиграю подъ окномъ его на свирли, тихонько, тихонько, чтобъ не встревожишь сладкаго она его.
Полетимъ же, братья, подхватимъ на руки, нашего благотворителя.
Но вотъ возвращается одинъ изъ нашихъ старцевъ.
Для чего же онъ не ведетъ нашего друга? Не уже ли надежда обманула насъ?…. Но взгляните, взгляните на старйшину: онъ идетъ преклоня голову.
Ноги его дрожатъ онъ поднимаетъ къ Небесамъ руки.
Лице, его блдно…. Всемогущій! что это значитъ?
Какія всти, отецъ? какія всти? — (Старйшина молчитъ, обращая на всх, печальные взоры.) — Гд же нашъ благодтель?
Почто спрашивать? разв не довольно, говорятъ его вздохи? Ахъ! конечно не стало нашего друга!
Терзайте, чада мои, ваши одежды, бейте, бейте себя съ перси!… Уже нтъ нашего друга!
Что слышимъ!
Уже онъ былъ на возврат къ намъ отъ престола Царины Свера, спшилъ возвстить намъ отъ лица Ея новыя милости: уже дв зари только оставалися до до отплытія его изъ Охотска, какъ вдругъ неумолимая смерть вомхитила его въ страны, никому неизвстныя!
И мы осиротли!
О ты, которому нтъ на язык моемъ нтъ достойнаго названя! человкомъ назвать тебя мало, когда и, мы человки. Ты умеръ, но и по смерти намъ благодтельствуеть! — Подите, чада мои, подите на пристань: тамъ вы увидите землелльческія орудія, разныя рдкости, привезенныя Рускими — и все это для насъ, говорятъ они, было имъ приготовлено!
О горе! о горе! Полно съ радостію встрчать свтлое солнце! оно опять исчезнетъ и опять возникнетъ въ яркомъ сіяніи, а мы все не увидимъ нашего друга!
Я вижу, вижу и теперь его живо, когда онъ, гуляя съ нами въ пол, остановился, уперъ въ грудь свою нкій желзный стволъ, и вдругъ отъ лица его вспыхнула молнія, грянулъ громъ, и мы вс вокругъ его пали, онъ перваго меня подъемлетъ, ободряетъ блднаго и дрожащаго, ведетъ за руку далеко впередъ и указываетъ на птицу, молніей его пораженную, мы вс простерли къ нему руки, нарекли его всемощнымъ, но онъ запретилъ намъ сіе названіе — ‘зовите меня, сказалъ онъ, вашимъ другомъ!’
Какое смиреніе! А помните ли тотъ тихой, пріятный вечеръ, когда мы сидли вокругъ его на краю крутаго берега? Красное, зардвшееся солнце стояло полукругомъ на самомъ мор, другая же половина его уже свтилась сквозь синія воды: онъ вщалъ намъ о Создател міра, о начал человковъ, о разныхъ и различныхъ народахъ, населяющихъ землю, о дивныхъ искусствахъ, дотол намъ неизвстныхъ: какъ длаютъ булатъ, поскающій съ одного удара многовчное дерево, изъ чего составляется порохъ, убивающій издали, подобно грому, какъ съ неизмримой высоты неба похищается огонь у самаго солнца. Мы въ благоговйномъ безмолвіи ему внимали, неподвижно устремивъ на него удивленные взоры, потомъ съ восторгомъ спрашивали его: ‘гд ты научился такой премудрости? Всемогущій ли, царствующій превыше неба, открылъ теб во сновидніи? Духъ ли ты благотворный, ниспосланный къ смертнымъ, чтобъ показать имъ на земл счастіе?’ — ‘Друзья мои!’ съ кротостію отвчалъ онъ: ‘что я знаю, то знаютъ и вс въ моемъ отечеств, происхожденіе же мое далеко, далеко отъ того, какимъ вы его считаете. Нтъ! я не Духъ, а бренный, какъ и вы, смертный, отецъ мой питался трудами рукъ своихъ.’ — И потомъ разсказывалъ онъ о стран Руской, о великой ея Повелительниц, владычествующей надъ седмыо морями и покорившей многія царства, разсказывалъ объ отечественныхъ законахъ, нравахъ, обычаяхъ и просвщеніи.
Что мы до него были? не многимъ превосходне зврей, которыхъ выдолбленныя головы служили намъ вмсто шлемовъ, вся наша слава была воевать съ Ахмометами, Колошами, Коняками и прочими сосдями, все упражненніе состояло въ томъ, чтобы гоняться за волками по дремучимъ дубравамъ, въ страшныхъ ущеліяхъ высокихъ горъ, или дрожать цлые дни въ озерахъ, ловя въ нихъ рыбу для пропитанія, всегда въ такихъ трудахъ, всегда въ опасностяхъ!
И всякой день въ одиначеств. Дти наши росли, выростали и невидали ниже ласковаго отъ отца взгляда, бывало сидимъ подгорюнясь предъ своими хижинами, глядишь на порхающихъ птичекъ: он поютъ, вьются другъ около друга, милуются, а мы одн, а мужья наши далеко! Лтнее солнце мещетъ на насъ жаркіе лучи свои, горитъ, горитъ наше сердце, и нтъ ему отрады! Но другъ нашъ показалъ намъ новую жизнь: теперь любезный мой воздлываетъ землю близь своей хижины, а я тутъ же сажу овощи или пряду мягкую волну, трудимся и разговариваемъ, работаемъ и утшаемся, видя вокругъ насъ играющихъ милыхъ дтей нашихъ.
Уже не кипитъ въ насъ кровь, не сверкаетъ изъ очей нашихъ ярость при встрч съ иноплеменникомъ, нын Афогнакъ братъ Ахмохмету, Ахмохметъ братъ Афогнаку. — О другъ мой! такъ, теб я обязанъ новымъ для меня чувствомъ, — чувствомъ святыя дру,кбы! Ты подарилъ мн не брата, не сына, но человка, котораго я люблю теперь не меньше того и другаго. Послушайте: нкогда взялъ онъ меня съ собою осматривать здшнія растенія, утомленный переходомъ черезъ крутыя горы и обширныя степи, склонился онъ ко сну подъ тнію стараго дуба…. Я сидлъ въ головахъ его, опершись на булаву, охранялъ нашего друга отъ ядовитаго змія. Вдругъ слышу шорохъ: обратился, и вижу одного изъ Ахмохметовъ, — съ которыми тогда мы воевали, притаившагося за деревомъ и внимательно на насъ смотрящаго, я вскочилъ, бросаюсь на него, занося тяжкую булаву мою, иноплеменникъ защищается. Вопль нашъ разбудилъ друга. Онъ прибгаетъ и обезоруживаетъ — меня словомъ, того блескомъ острыя сабли, которую онъ въ первый разъ еще увидлъ.— Вы знаете, братья, что по возвращеніи нашемъ въ селеніе онъ отдалъ плнника мн, и всхъ насъ уговаривалъ любить его, а знаете и то, какую потомъ Ахмохметъ оказалъ мн услугу, она содлала его изъ плнника другомъ, вчнымъ моимъ другомъ! Ахъ! естьлибъ не онъ растерзалъ звря, исхитивъ меня почти изъ его челюстей …. прощай, любезная моя подруга! прощайте, милыя дти! давно бы втръ свисталъ на моей могил.
Ктоже теперь будетъ научать насъ?
Съ кмъ совтоваться?
Кому ходатайствовать за насъ у великой Царицы Свера?
Умолкнемъ, чада мои! Богъ можетъ все, другъ нашъ говаривалъ. И такъ, когда уже ни слезы, ни вопли, ни тысячи Духовъ небесныхъ не могутъ воскресить его, то вознесемъ лучше ко Всемогущему пламенныя наши моленія, да воспріиметъ Онъ его къ Себ въ чертогъ неприступнаго свта, и да будетъ другъ нашъ отнын ангеломъ нашимъ хранителемъ! Падемъ съ благоговніемъ!
Да будетъ тако! да будетъ тако!
Старйшина, а за нимъ и вс падаютъ ницъ.
‘Встникъ Европы’, 1802, ч. I, No 3.
Прочитали? Поделиться с друзьями:
