Смерть маршала Бирона.
Смерть маршала Бирона.
1. Арестъ.
2. Судъ.
3. Казнь.
‘Встникъ Иностранной Литературы’, No 10, 1893
Смерть маршала Бирона, Булгаков Федор Ильич, Год: 1893
Время на прочтение: 12 минут(ы)
Въ начал юля 1602 года дворъ находился въ Фонтенебло. Однажды утромъ Суврэ явился къ прогуливавшемуся по галлере королю съ докладомъ, что въ Фонтенебло прибылъ герцогъ Биронъ прямо изъ Бургунди. Генрихъ IV, казалось, удивился, что маршалъ, обвиняемый въ государственной измн, такъ быстро явился на его зовъ, но удивлене это длилось недолго и онъ приказалъ немедленно ввести прибывшаго. Маршалъ былъ еще въ дорожномъ костюм и началъ свою рчь съ того, что сталъ извиняться предъ королемъ: онъ не хотлъ переодваться, онъ желалъ немедленно предстать предъ своимъ королемъ.
Беарнеецъ, знавшй гордый и самолюбивый нравъ Бирона, улыбнулся своей постоянной иронической улыбкой и сдлалъ видъ, что не замчаетъ подозрительной вжливости герцога. Оба, король и маршалъ, прошлись раза два противъ свитской галлереи, въ которой собрались вс придворные кавалеры, узнавше о прзд Бирона и хотвше, хотя издали, поглядть на сцену, которая разыгрывалась между Генрихомъ и Бирономъ.
Король тотчасъ же заговорилъ о дл. Онъ очень радъ видть маршала и приказалъ ему прхать съ цлью выслушать его объясненя, готовый простить его, если маршалъ во всемъ сознается.
Герцогъ Биронъ, несмотря на свою виновность, не зналъ еще о донос своего единомышленника Лафена. Кром того, по свойственному высокомрю и гордости, онъ не хотлъ унижаться и отвтилъ королю, что прхалъ ‘не для оправданй и не для извиненй’. Слова эти онъ сопровождалъ столь дерзкими движенями и жестами, что гвардейскй капитанъ, стоявшй на часахъ и видвшй, какъ Биронъ прикладываетъ руку къ эфесу шпаги, бросился къ герцогу. Но король приказалъ капитану уйти, проговоривъ при этомъ:
— Моей руки достаточно! Если кто-нибудь осмлился бы подумать о нападени, я съумлъ бы самъ воткнуть ему часть моей шпаги въ животъ! Но господинъ маршалъ не иметъ такихъ намренй!
Затмъ Генрихъ покинулъ Бирона, сказавъ ему съ благосклонной улыбкой:
— До вечера, герцогъ. Мы увидимся во время игры у королевы.
Отойдя на нсколько шаговъ, король прибавилъ про себя:
— Ventre-saint-gris! Я его согну или придушу!..
Вечеромъ, когда посл обычной прогулки король вошелъ въ комнаты королевы, множество придворныхъ наполняли обширные покои королевы, обитые старинными лотарингскими коврами и освщенные восковыми свчами въ большой бронзовой люстр.
Между кавалерами выдлялся, по красивой военной выправк, герцогъ Овернь и особенно маршалъ Биронъ. Придворные какъ будто избгали обоихъ, потому что при двор уже распространялись зловще слухи о ихъ измнническихъ сношеняхъ съ эрцгерцогомъ австрйскимъ и съ испанскимъ графомъ Фуэнтесъ. Биронъ прохаживался по зал, высоко поднявъ голову и опираясь лвой рукой на эфесъ знаменитой шпаги, полученной въ подарокъ отъ испанскаго короля. Изрдка онъ бросалъ презрительные и гнвные взгляды на группы царедворцевъ, которые трусливо разступались при его приближени.
Король вошелъ, и когда вс поклонились, можно было замтить одну голову, которая не преклонилась предъ королевскимъ величествомъ.
Началась игра. Королева выбрала партнерами герцога Эпернона, графа Суассона и маршала Бирона. Король пригласилъ герцога Вандома и слъ съ нимъ за отдльный шахматный столикъ. Проходя къ своему мсту, король оказался лицомъ въ лицу съ Бирономъ, который былъ вынужденъ поклониться. Онъ сдлалъ это съ такой почтительностью, что Генрихъ IV обратился къ нему съ мимолетными словами. Длая намекъ на осаду Амьена, во время которой Биронъ отличился и заслужилъ герцогскй титулъ, король сказалъ ему, указывая на конную статую свою, стоявшую на большомъ камин:
— А что, маршалъ, сказалъ-бы испанскй король, еслибы увидлъ меня въ такой поз на лошади, какъ меня видлъ Эрнаншелло подъ стнами Амьена?
— Онъ бы васъ не испугался,— грубо отвчалъ Биронъ, только что продавшйся королю Филиппу II испанскому.
Но затмъ увидвъ, что король гнвно на него глядитъ, онъ прибавилъ:
— Я хочу сказать, государь, что онъ не испугался бы, если бы увидлъ ваше величество только въ изображени!..
Въ первый разъ этотъ грубый солдатъ хотлъ исправить оскорблене лестью и сдлалъ онъ это до такой степени неохотно, что король далеко не удовлетворился и подойдя къ шахматному столу пробормоталъ нсколько ругательствъ. Раздосадованный, озлобленный Генрихъ игралъ разсянно, и герцогъ Вандомскй, извстный при двор какъ самый слабый игрокъ, съ едва скрываемой радостью обратился къ королю съ словами:
— Государь, королева взята и если ваше величество не остережетесь, то король будетъ убитъ. Вотъ два офицера, которые очень близко къ нему подступили.
Взволнованный доносами, сдланными ему на маршала Бирона и графа Овернскаго, полный всякихъ подозрнй о заговорахъ и покушеняхъ на его жизнь, Генрихъ IV принялъ эти простыя слова своего партнера за указане свыше. Онъ быстро всталъ со своего мста и отдалъ тихимъ голосокъ нсколько приказанй капитану гварди и Витри, которые тотчасъ же вышли изъ зала. Де-Вареннъ, лейтенантъ Бирона, слышалъ королевское приказане. Онъ подошелъ къ столу королевы и длая видъ, что хочетъ оправить соскользнувшй плащъ маршала, сказалъ ему шепотомъ на ухо:
— Вы погибли!… Бгите!…
Слова эти такъ подйствовали на Бирона, что слдующй ходъ онъ сыгралъ совсмъ скверно.
Королева сдлала ему замчане насчетъ его разсянности. Герцогъ совсмъ смутился.
— Вотъ видите,— замтила Маря Медичи смясь и длая ршительный ходъ,— вы погибли!..
Биронъ, какъ и Генрихъ, былъ пораженъ этимъ невольнымъ намекомъ. Онъ всталъ и направился къ выходу. Но въ это время къ нему подошелъ камергеръ и сказалъ, что король требуетъ его къ себ въ кабинетъ. Добрый Генрихъ, несмотря на вс сдланные ему на герцога доносы, еще колебался. Ему не хотлось терять лучшаго солдата своего королевства. Несмотря на свой гнвъ, онъ помнилъ о всхъ побдахъ, одержанныхъ маршаломъ. Онъ не могъ забыть, что безъ содйствя Бирона Пикардя принадлежала-бы испанцамъ, и, подобно Ликургу, сдлавшему своимъ другомъ человка, который лишилъ его глаза, Генрихъ ршилъ вновь привязать къ себ герцога, посягавшаго на его королевскую власть. Когда Биронъ вошелъ въ кабинетъ, король принялъ его такъ, какъ нкогда Августъ принялъ Цинну. Но высокомрный маршалъ, считавшй унижене величайшей подлостью, предпочелъ подвергнуть свою жизнь риску, чмъ просить прощеня. Онъ гордо заявилъ, что его напрасно допрашиваютъ и что онъ не отступитъ ни на шагъ отъ всего сказаннаго имъ и что онъ не можетъ ршительно ничего прибавить къ тому, что онъ уже доложилъ.
— Давай Богъ!— сказалъ король.— Вы ничего не имете сказать?.. Прощайте, съ Богомъ…— Маршалъ вышелъ изъ кабинета, поздравляя себя за свою стойкость. У выхода второй комнаты его остановилъ Витри. Онъ положилъ руку на шпагу маршала и съ низкимъ поклономъ именемъ короля потребовалъ ее у Бирона.
— У кого? У меня, сослужившаго королю такую службу, у меня требуютъ моей шпаги!… У меня, который побдой закончилъ войну и даровалъ Франци миръ? У меня, овладвшаго Амьеномъ, Сенъ-Полемъ, Аррасомъ и Банономъ?.. Мою шпагу, которую не могли у меня отнять мои враги, хотятъ отобрать мои друзья?..
Разгнванный, преисполненный негодованя Биронъ не переставалъ повторять:
— Чтобы я отдалъ шпагу, которая такъ врно служила королю, которая заставляла дрожать враговъ! Нтъ, никогда… Скоре смерть!..
Затмъ, видя, что онъ окруженъ со всхъ сторонъ стражей, онъ обратился къ герцогу Монбазону.
— Герцогъ,— сказалъ онъ,— подите къ королю и скажите, что я хочу передать свою шпагу ему въ руки!
— Исполняйте приказане,— отвтилъ Монбазонъ, обращаясь въ Витри.
Витри бросился бъ Бирону и схватилъ его шпагу, но маршалъ въ свою очередь выдернулъ изъ ноженъ шпагу Монбазона и вроятно дорого бы продалъ свою свободу, если бы накинувшаяся на него стража не вырвала у него оруже. Потъ градомъ катился съ маршала, на губахъ показалась пна, слезы ярости текли изъ глазъ, онъ неистово колотилъ себя въ грудь и рвалъ на куски орденъ, висвшй на ше, полъ дрожалъ подъ его ногами, на него было страшно поглядть. Стража, несмотря на то, что онъ былъ безоруженъ, не ршалась къ нему приблизиться. Но наступила реакця и съ усталою покорностью онъ сказалъ:
— Хорошо!.. Пусть такъ!.. Чего отъ меня хотятъ?..
Герцогъ Монбазонъ отвтилъ ему, что его никто не хотлъ оскорбить и что ему приказано ‘отвести маршала спать’.
— А! Я понялъ,— сказалъ Биронъ.— Вы должны быть моимъ лакеемъ, господинъ герцогъ. Вамъ поручено меня раздть и вы начали съ шпаги. Фи, милостивый государь… Впрочемъ, пусть!.. Вотъ какъ поступаютъ съ добрыми католиками въ этомъ дом гугенотовъ!..
Маршала отведи въ самую верхнюю комнату замка. Но онъ не легъ въ постель и всю ночь просидлъ, завернувшись въ плащъ, противъ камина.
Одновременно съ арестомъ герцога Бирона, арестовали герцога Овернскаго. Когда къ нему явился Праланъ и потребовалъ именемъ короля его шпагу, герцогъ отвтилъ:
— Вотъ, возьми!.. Она убивала только кабановъ и если бы ты меня предупредилъ раньше, я спокойно улегся бы въ постель и самъ…
На другой день Биронъ и д’Овернь, обвиняемые въ государственной измн, были перевезены изъ Фонтенебло и заточены въ Бастилю.
Какъ только маршалъ Биронъ былъ заключенъ въ Бастилю, народъ и придворные ршили, что онъ погибъ. Вс отлично знали, что такихъ людей, какъ онъ, не запугиваютъ, а дйствительно караютъ. Да и самъ Биронъ предвидлъ грозившую ему участь и весело говорилъ своимъ тюремщикамъ, что ‘такихъ птицъ, какъ онъ, не выпускаютъ изъ клтки’. Боялись, чтобы онъ не покончилъ съ собою. Его охраняла безоружная стража, потому что вс знали его горячность и знали, что онъ можетъ обезоружить своихъ стражниковъ и ихъ же оружемъ лишить себя жизни. Какъ-то разъ онъ обратилъ внимане, что къ обду ему подали тупой ножъ.
— Прекрасно! Это пахнетъ Гревской площадью, вы боитесь, чтобы я не избжалъ плахи.
Король, любившй Бирона, какъ сына, хотлъ бы его освободить. Но чувство жалости боролось съ необходимостью твердо и ршительно дйствовать противъ всякихъ покушенй. Это было время заговоровъ и тайныхъ сообществъ, когда каждый французъ съ громкимъ именемъ, какъ Биронъ или Гизъ, считалъ себя вправ умалять королевскую власть. Вотъ почему милосерде Генриха должно было уступить мсто государственнымъ соображенямъ. Онъ приказалъ, чтобы Бирону былъ назначенъ защитникъ. И въ такомъ назначени проявилась большая благосклонность короля къ маршалу, потому что въ ту эпоху существовало правило, которое запрещало преступникамъ, посягавшимъ на королевскую власть, имть защитниковъ. По закону, они должны были, защищаться лично, принимая во внимане, что невинный обвиняемый легко можетъ доказать свою невинность съ помощью Бога и Пресвятой Двы (juvante Deo et domina Virgine)’.
Парламентъ прежде всего воспротивился, чтобы Биронъ, герцогъ и пэръ со времени осады Амьена, т. е. съ 1567 г., былъ судимъ палатою пэровъ. Мотивъ приводился такой: ‘никто не долженъ быть судимъ своими’. Напрасно защита протестовала, ссылаясь на прецеденты суда надъ герцогомъ бретаньскимъ при Карл V и надъ королемъ наваррскимъ при Карл VI, парламентъ былъ могущественъ и одержалъ побду. Биронъ предсталъ предъ судомъ парламента, подъ предсдательствомъ мессира Ахилла де-Гарлэ, безъ защитника, согласно закону Филиппа Красиваго, ‘доказывать свою правоту лично’ (ester droit soi mme). Пэры возстали, они доказывали, что право суда принадлежитъ исключительно имъ. Протестъ ихъ былъ составленъ, но не дошелъ до короля. Палата пэровъ заявила въ этомъ протест, что судъ парламента не компетентенъ и что Биронъ долженъ быть судимъ не только пэрами, но и ‘пэрессами’. Какъ ни странно это требоване, но въ истори приводятся нсколько примровъ участя въ суд надъ пэрами женщинъ-пэрессъ. Графъ Робертъ д’Артуа судился палатою пэровъ и въ числ судей засдала графиня Матильда д’Артуа, его жена, герцогиня Орлеанская участвовала въ суд надъ герцогомъ Монфоромъ. Тмъ не мене, несмотря на вс эти прецеденты Биронъ, предсталъ предъ судомъ парламента, который взялъ верхъ надъ палатой пэровъ.
Несмотря на всю свою храбрость, Биронъ долженъ былъ ужаснуться, когда предсталъ предъ этимъ торжественнымъ и неподкупнымъ ареопагомъ, въ которомъ засдали люди, считавше лучшимъ своимъ достоянемъ полное отсутстве жажды въ почестямъ или слав. И когда онъ вошелъ въ залъ и занялъ мсто на небольшой скамь, рядомъ съ коннетаблемъ Люксембургскимъ, герцогомъ Немурскимъ и камергеромъ Пуайе, обвинявшимися, какъ и онъ, въ государственной измн, присутстве духа измнило ему. Онъ увидлъ предъ собою красныя манти судей, и эти манти заставили вздрогнуть того, который хладнокровно глядлъ на красные костюмы испанскихъ солдатъ.
Но мало по малу увренность къ нему вернулась, и вс старые столпы съ удивленемъ и недовольствомъ глядли на то, какъ ‘Биронъ дерзко крутилъ свой усъ’, отвчая на ихъ вопросы. Герцогъ совершилъ нчто боле скандальное: во время допроса онъ всталъ съ своего мста и, подойдя къ самому судейскому столу, грубо сказалъ канцлеру:
— Говорите громче, я васъ не слышу…
Такую фразу теперь никто не сказалъ бы даже мировому судь, хотя бы тотъ и не особенно дорожилъ своимъ судейскимъ достоинствомъ.
Обвиненный въ государственной измн и въ преступныхъ сношеняхъ съ врагами короля, Биронъ былъ приговоренъ къ смертной казни, къ лишеню, со всмъ своимъ потомствомъ, герцогскаго титула и въ конфискаци въ пользу казны всего его имущества. Маршалъ не слышалъ приговора, его отвели въ Бастилю посл судоговореня. Защищался онъ самъ, съ такимъ талантомъ, что вс говорили про него: ‘онъ владетъ словомъ не хуже, чмъ шпагою’. Его рчь, длившаяся три часа,— одинъ изъ любопытнйшихъ документовъ эпохи. При чтени ея поражаешься и задаешься вопросомъ: какое же огромное впечатлне долженъ былъ произвести этотъ увлекающйся воинъ на высокомрныхъ членовъ строгаго судилища, если они позволили ему бросать имъ въ лицо такя дерзкя рчи, онъ называетъ ихъ по именамъ, онъ кидаетъ въ нихъ обвиненя, разбираетъ ихъ дятельность, нападаетъ даже на короля, упрекаетъ ихъ въ масс несправедливостей и заканчиваетъ свое слово, угрожая Франци мщенемъ своихъ друзей, которые потребуютъ отчета въ его смерти, ссылаясь на помощь Бога и своихъ шпагъ.
Парламентъ терпливо выслушалъ Бирона: его боялись даже тогда, когда онъ уже былъ узникомъ. И когда онъ кончилъ, президентъ спросилъ его:
— Имете ли вы еще что-нибудь прибавить?
— Чортъ возьми!— отвтилъ маршалъ.— Вамъ этого разв мало?
Биронъ вернулся въ Бастилю очень довольный собою и своею рчью. Онъ полагалъ, что если парламентъ такъ спокойно выслушалъ его, то, очевидно, изъ сочувствя, изъ этого онъ длалъ выводъ, что его оправдаютъ, установятъ его невинность. Онъ представлялъ себ, какъ онъ посмется надъ придворными, которые поторопились отстраниться отъ него, въ виду королевской немилости.
— Парламентске парики склонились предъ усами солдата!— вскричалъ онъ графу Овернскому, который ждалъ его при вход въ тюрьму.
Роскошное пиршество, устроенное имъ посл суда, окончательно разсяло черныя тучи, которыя заползали въ его мозгъ. Но этотъ пиръ былъ пиромъ жирондистовъ. Онъ подошелъ къ окну своей кельи, чтобы подышать свжимъ воздухомъ, и услышалъ, что какая-то женщина произнесла его имя и заплакала. Въ то же время онъ увидлъ стараго канцлера, который, печально склонивъ голову, проходилъ чрезъ мрачный дворъ Бастили. При вид его, Биронъ сразу понялъ, что его ждетъ.
Чрезъ минуту маршала провели въ капеллу. Издали увидвъ тамъ канцлера, онъ ему закричалъ:
— Что, г. канцлеръ, неужели нтъ милосердя?
Канцлеръ поклонился и надлъ на голову шляпу.
И въ эту минуту высокомрный нравъ маршала, нсколько смягчившйся было подъ влянемъ удара, вновь воспрянулъ съ прежней силой. Онъ надлъ шляпу, скрестилъ руки на груди и бросилъ на канцлера гнвный и презрительный взглядъ. Онъ не далъ ему сказать ни слова, онъ не выслушалъ даже приговора. Онъ схватилъ судью за руку и, потрясая ею, воскликнулъ:
— Вы меня осудили, но Богъ меня оправдаетъ. Господь укажетъ на гнусность тхъ, которые закрыли глаза, чтобы не видть моей невинности!.. Вы отвтите за несправедливость на суд Божьемъ, куда я васъ призываю! Я погибну раньше по суду людей, но виновные въ моей смерти погибнутъ по суду Божьему…
Этотъ призывъ къ страшному суду повергъ въ ужасъ канцлера, которому было больше семидесяти лтъ и который помнилъ Божй судъ надъ Фердинандомъ III, Климентомъ V и Филиппомъ Красивымъ.
Оправившись нсколько отъ страха, канцлеръ заявилъ Бирону, что король требуетъ возврата всхъ орденовъ. Маршалъ вытащилъ изъ кармана орденъ Золотого Рука и, бросивъ его на полъ, вскричалъ:
— Пусть подниметъ его тотъ, который чувствуетъ себя достаточно сильнымъ, чтобы его на себя надть!..
Никто не тронулся съ мста.
Чрезъ нсколько минутъ въ капеллу явились Гарнье — духовникъ короля, и Маньянъ — настоятель церкви St. Nicolas des Champs, въ сопровождени студентовъ-богослововъ. Они пришли, чтобы приготовить Бирона къ смертному часу… И передъ ними маршалъ обнажилъ голову.
— Они,— сказалъ онъ,— посланцы неба!..
31-го юля 1602 года все парижское населене — дворяне, буржуа и чернь — съ зарею начали собираться подл Гревской площади. Улицы, набережныя, переулки, которыми можно было пройти къ этому лобному мсту, пропитанному кровью столькихъ жертвъ, были заполнены массами народа. При прозд мимо этой толпы всадника въ форм королевской стражи, изъ волнъ этой бурливой массы слышался грозный ропотъ и раздавалось постоянно одно и то же имя. Имя это, произносившееся во время всхъ народныхъ праздниковъ съ восторгомъ и уваженемъ, теперь проклиналось тми же самыми непостоянными людьми, которые создаютъ и уничтожаютъ славу и знаменитость. Имя это было именемъ Бирона, а толпы эти состояли изъ прежнихъ поклонниковъ маршала, пришедшихъ еще до зари, чтобы взглянуть, какъ на гнусномъ эшафот падетъ голова спасителя отечества…
Власти предвидли это сборище, и частью изъ уваженя въ прежней слав приговореннаго, частью же изъ страха какого-нибудь заговора въ пользу Бирона, было ршено совершить казнь въ стнахъ Бастили. Эшафотъ былъ поставленъ въ одномъ изъ угловъ двора, предъ воротами тюремнаго сада. Возвышене было сдлано въ шесть футъ высоты и ширины, съ пятью ступенями. Помостъ не былъ даже покрытъ ковромъ. Ршено было казнить герцога, какъ простого плебея.
По выход изъ капеллы, Биронъ, увдомленный, что часъ смерти наступилъ, пошелъ къ эшафоту съ той смлостью, съ какой обыкновенно шелъ въ сражене. Онъ былъ одтъ въ костюмъ изъ срой тафты, съ черной шляпой на голов. По дорог къ нему подошелъ палачъ и маршалъ спросилъ:
— Кто этотъ человкъ?..
— Это исполнитель приговора,— отвтили ему.
— Прочь!— вскричалъ Биронъ.— Не дотрогивайся до меня раньше времени. Я самъ пойду на смерть! Никто не посметъ сказать, что я былъ казненъ какъ воръ или рабъ!.. Если ты приблизишься ко мн, палачъ, я тебя задушу.
Священники, стоявше подл маршала, обратились къ нему со словами мира. Они напомнили ему, что Господь, идя на казнь, несъ съ покорностью свой крестъ.
— Да,— сказалъ Биронъ,— крестъ, но не веревки и цпи!..
Его оставили свободнымъ. Несмотря на то, что приказъ о казни былъ отданъ тайно, вс окна, выходившя во дворъ, были заполнены зрителями. Тутъ находились: купеческй старшина, представители цеховъ, сборщики податей, многе военные и гражданске чины и королевскй прокуроръ.
Подойдя въ подножю эшафота, Биронъ сталъ на колни, сотворилъ краткую молитву и поднялся на помостъ твердою поступью. Затмъ, бросивъ гнвный взглядъ на палача, онъ сказалъ ему:
— Стой въ сторон, ты подойдешь, когда я прикажу, я желаю умереть начальникомъ…
Онъ бросилъ шляпу на земь, снялъ камзолъ и отдалъ его одному изъ помощниковъ палача, который поднесь ему платокъ для того, чтобы маршалъ завязалъ себ глаза.
— Если ты тронешь меня,— вскричалъ Биронъ,— я тебя задушу. Только скирой!.. Неужели ты полагаешь, что мн нужно завязать глаза, Я видлъ смерть въ сраженяхъ такъ же близко, какъ сегодня!..
Затмъ, повернувшись къ солдатамъ, охранявшимъ ворота, онъ обнажилъ грудь.
— Не найдется ли между вами молодца,— вскричалъ онъ,— который подарилъ бы мн хорошй зарядъ изъ мушкета. Я бы ему сказалъ большое спасибо!
— Какая гадость,— прибавилъ онъ.— Умереть позорно отъ постыднаго удара!..
Солдаты, услышавъ столь любимый голосъ своего полководца, заплакали. Бировъ тоже смягчился.
— Неужели нтъ прощеня,— сказалъ онъ.— Я приготовилъ свою душу, чтобы предстать предъ Богомъ, но я жалю короля, который несправедливо лишаетъ меня жизни!..
Ему сказали, что, по закону, надобно прочитать ему приговоръ. Маршалъ пришелъ въ бшенство. Онъ сталъ кричать, что ему нарочно отягчаютъ послдня минуты, заставляютъ его дожидаться казни и мучаться. Онъ кричалъ такъ громко, что присутствующе не могли разслышать ни одного слова изъ приговора. Священники начали уговаривать его предать свою душу Богу и покориться. Герцогъ самъ завязалъ себ глаза и спросилъ палача, гд нужно стать.
— Здсь, господинъ маршалъ.
— Гд здсь? Ты видишь, что у меня завязаны глаза! Показываешь мн мсто, точно я изъ-подъ платка могу видть!..
Проговоривъ эти слова, онъ сорвалъ снова платокъ съ глазъ и крикнулъ палачу, чтобы тотъ поторопился. Палачъ попросилъ Бирона, чтобы онъ сталъ на колни, иначе онъ можетъ ‘промахнуться и заставить герцога страдать’.
— Нтъ, нтъ!— вскричалъ герцогъ.— Я хочу умереть на ногахъ. Если ты не можешь меня убить однимъ ударомъ — наноси хоть тридцать. Я не двинусь съ мста!..
Окружающе стали его уговаривать и Биронъ согласился.
— Неужели нтъ милосердя,— сказалъ Биронъ, становясь на колни.
Ему хотли обрзать волосы и связать руки. Услышавъ это, герцогъ пришелъ въ такую свирпую ярость, что испуганный палачъ соскочилъ съ эшафота.
— Я не хочу, чтобы до меня дотрогивались,— закричалъ онъ.— Убейте меня скоре!.. Если вы меня разсердите, то я задушу половину всхъ тхъ, которые здсь стоятъ и заставлю другую половину убить меня!.. Я соскочу съ эшафота и тогда берегитесь!..
И голосъ его былъ такъ грозенъ, что вс находившеся на эшафот бжали. Биронъ остался одинъ, господствуя надъ всей толпой солдатъ, стражи и палачей. Скрестивъ руки на широкой груди своей и побдоносно глядя на всхъ, онъ походилъ на полководца, на оратора, а не на приговореннаго къ смерти. Казнь явилась для него своего рода трумфомъ. Онъ былъ гордъ, безстрастенъ, несговорчивъ предъ скирой палача, какимъ бывалъ предъ непрятельскими пушками.
Одинъ изъ священниковъ рискнулъ взойти на эшафотъ.
— Вы, отецъ мой,— сказалъ Биронъ,— хорошо… вы можете взойти…
Аббатъ успокоилъ его и проговорилъ разршительную молитву. Съ этой минуты герцогъ преобразился. Онъ поднялъ свои длинные волосы, посдвше отъ утомленя, и привязалъ ихъ на лбу платкомъ. Потомъ онъ позвалъ палача и. наклонивъ голову, вскричалъ:
— Бей, бей, бей!..
Онъ умеръ полководцемъ.
Ударъ скирой былъ нанесенъ такъ быстро, что немноге успли замтить его. Голова отскочила и упала къ ногамъ лошадей всадниковъ, окружавшихъ эшафотъ. Когда подняли тло, къ которому палачъ со страхомъ ршился приблизиться, сердце продолжало биться съ страшной силою. Оно точно возмущалось противъ горячей и своенравной головы, которая увлекла Бирона по несчастному пути и привела его на эшафотъ.
Въ девять часовъ вечера трупъ былъ перевезенъ въ церковь св. Павла и похороненъ въ алтар. На простой каменной плит кто-то выгравировалъ насмшливое четверостише:
Биронъ такъ любилъ вооруженныхъ людей,
Что посл того, какъ ему перерзали шею,
Онъ отдалъ свое тло святому Павлу,
Потому что тотъ когда-то носилъ оруже.
(‘Byron ayma tant les gens d’armes,
‘Qu’aprest qa’on east coap son col
‘Il donna son corps sainct Pol
‘Parce qu’il а port les armes’).
Такъ закончилъ свое существоване человкъ, слава котораго была извстна всей Европ XVII вка. Его горячая натура какъ нельзя боле подходила къ характеру беарнейца. Онъ много и долго служилъ отечеству, служилъ рыцарски, изъ-за одного честолюбя быть полезнымъ родин. Не было ни одного сосуда въ его тл, изъ котораго не была бы пролита кровь за Францю, и въ истори города Амьена, который такъ часто осаждался, навсегда сохранится славная память объ этомъ геро, возвратившемъ его Франци и доказавшемъ, что испанцы овладли городомъ случайно.
— Пикардйцы были побждены случайно,— говоритъ онъ.— Чортъ возьми! Никогда непрятель не вошелъ бы въ городъ, если бы не употребилъ хитрости и гнуснаго маневра.
Пикардйцы шли на испанцевъ смло, съ ружьемъ на плечахъ. Испанцы же переодлись женщинами и погонщиками муловъ. Они вошли чрезъ открытыя ворота, потому что не могли войти чрезъ пробитую въ стнахъ брешь. Какая гадость! Испаня навсегда наложила на себя пятно!..