Синг-Синг, Гиллин Арнольд Любимович, Год: 1885 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 118 минут(ы)

СИНГЪ-СИНГЪ
(ДОМЪ ВЧНАГО МОЛЧАНІЯ)

ОРИГИНАЛЬНЫЙ РОМАНЪ ИЗЪ АМЕРИКАНСКОЙ ЖИЗНИ.*

* Авторъ Американецъ, прожившій много лтъ въ Россіи и вполн владющій русскимъ языкомъ. Прим. ред.

I. ‘Домъ вчнаго молчанія’.

Roses hare thorns, and silver fountains mud,
Clouds and eclipses stain both moon and sun,
And loathsome canker lives in sweetest bud,
All men make faults…
Shakespeare, Sonnets, XXXV.

Прохожій по большой дорог въ маленькій, чистенькій городокъ Сингъ-Гиллъ испытываетъ весьма странное, щемящее впечатлніе близь тюрьмы Сингъ-Сингъ, въ мрачныхъ стнахъ которой томятся ‘жертвы’ преступныхъ страстей и суроваго попечительства неумолимой американской емиды. Тюрьма Сингъ-Сингъ расположена весьма живописно, на правомъ берегу прекрасной и широкой рки Гудзонъ, на небольшой гор Плизентъ, въ тридцати трехъ миляхъ отъ Нью-Йорка. Странная иронія случая! Эта мрачно величественная тюрьма красуется среди самой роскошной природы и такъ-сказать въ райскомъ уголк Нью-Йоркскаго залива, который оканчивается чуднымъ устьемъ Гудзона. Какою прелестью дышатъ берега этой рки, надъ которою высится Маунтъ-Плизентъ! Зеленыя поля и лсистые холмы веселятъ взоръ своею мирною красотой и затишьемъ, обрамляя темно-лазуревые извивы Гудзона, по которымъ мчатся и колышатся огромные рчные пароходы, барки, яхты, шлюпки, челноки и утлыя лодочки. Виды со скалистыхъ прибрежныхъ холмовъ, а въ особенности съ западной стороны такъ очаровательны что ихъ трудно описать перомъ. По холмамъ раскинулись густо-населенныя колоніи дачниковъ или обывателей изъ прирчныхъ городковъ въ род Сингъ-Гилла. И среди всего этого высится колоссальная тюрьма невольно напоминающая прологъ, гд среди сонма лучезарныхъ серафимовъ и херувимовъ виднется мрачный обликъ духа тьмы. Названіе тюрьмы Сингъ-Сингъ на язык краснокожаго племени Апачей значитъ Крпкое мсто. Ни одинъ блый не сумлъ бы кажется найти боле подходящаго названія для этой тюрьмы. Прибавьте къ этому прозвище Домъ вчнаго молчанія, и вы легко поймете что это за зданіе которое такъ бросается въ глаза путнику. Тутъ же тянется знаменитый Кротонскій водопроводъ, который снабжаетъ водой столицу. Сооруженіе его обошлось въ 14 милліоновъ долларовъ и длилось, если не ошибаюсь, что-то около семи-восьми лтъ. Croton-Aqueduct существуетъ съ 1842 года и наравн съ тюрьмой Сингъ-Сингъ есть одно изъ величайшихъ архитектурныхъ чудесъ заатлантической республики. Счастливые обыватели крошечнаго города Сингъ-Гиллъ не нахвалятся имъ. Водопроводъ сослужилъ большую службу Американскому правительству и правосудію. Чмъ? спросятъ быть-можетъ читатели. А тмъ что его ‘паровые бассейны’ въ мигъ потушили пожаръ 1866 года, грозившій истребить тюрьму Сингъ-Сингъ, которая въ то время не была такъ огнеупорна какъ въ настоящее время.

Тюрьма расположена въ трехъ четвертяхъ мили отъ города Сингъ-Гилла. Зданіе ея иметъ форму трапеціи. Главнйшія постройки ‘Крпкаго мста’ возведены осужденными каторжниками, матеріалы, мраморъ, гранитъ и известнякъ, дала окрестность. Главная одиночная тюрьма — въ пять этажей кром подвальныхъ помщеній, длина этого зданія 484 фута, ширина 44 фута. Окончено оно постройкой въ 1852 году, и уже въ то время въ немъ было 869 заключеннымъ, а въ 1861 году число ихъ возрасло до 1.800 человкъ.

Въ теченіе послднихъ 20—25 лтъ тюрьма Сингъ-Сингъ все расширялась, такъ какъ правительство штата Нью-Йорка то и дло сооружало новыя тюремныя зданія, корпуса, флигеля и службы, а также и мастерскія, которыя представляютъ нчто интересное и грандіозное для европейскаго любознательнаго туриста. Женское отдленіе расположено на разстояніи 40 саженъ отъ мужскаго. Вс постройки занимаютъ площадь во 180 акровъ. Тюрьму сторожатъ часовые. Мимо тюрьмы несутся взадъ и впередъ позда желзнодорожныхъ линій. Большая дорога тянется вдоль рки Гудзона, которая въ свою очередь протекаетъ близь полотна Гудзонъ-Риверской желзной дороги, соединяющей Нью-Йоркъ съ Альбани. Въ одной мили отъ тюрьмы устроена небольшая платформа, на которую съ поздовъ два раза въ мсяцъ высаживаются цлые ‘транспорты’ тхъ кому по вол рока суждено умножать собою молчаливое населеніе ‘Крпкаго мста’.

Обыватели Сингъ-Синга называются не арестантами или преступниками, а гостями, такое названіе дано затворникамъ Дома вчнаго молчанія сторожами тюрьмы, сами затворники называютъ тюрьму гостиницей Сингъ-Сингъ (Hotel Sing-Sing)! Названіе это весьма распространено между различными темными дятелями Нью-Йорка, которые обыкновенно говорятъ посл своего осужденія родственникамъ и друзьямъ: ‘Ну, до свиданія! Захотите повидать меня, адресъ мой теперь гостиница Сингъ-Сингъ’. Нью-Йоркскіе мошенники, гроза банковъ и магазиновъ, карманщики, воры вообще и loafet’ы (ворующіе бродяги) на вопросъ: куда молъ двался Big Jое (дылда Іосифъ), alias Уильямсъ или French Harry (Французъ Гарри), {Извстные грабители банковъ и карманщики въ Нью-Йорк.} отвчаютъ что тотъ или другой гостить въ Сингъ-Синг’. Когда же освобожденный рецидивистъ наталкивается на знакомаго среди нью-йоркской уличной толпы и тотъ изъ любопытства опроситъ: ‘Дружище, гд ты пропадалъ?’ то пресеріозно отвчаетъ: ‘я опять, знаешь, былъ въ гостяхъ… на дач въ Сингъ-Синг’.

Мрачныя, массивныя, гранитныя стны тюрьмы пропитаны космополитическими міазмами порока и ужасныхъ преступленій. Здсь заключено нсколько тысячъ человкъ въ строжайшемъ одиночномъ заключеніи. Въ каждой кель содержатся боле или мене ‘знаменитость’ своего рода, ‘герой’ давно впрочемъ забытыхъ эпопей, которыя когда-то удивляла ‘весь свтъ’ и давали столько работы: сыщикамъ, полиціи, судебнымъ слдователямъ, прокурорамъ, судьямъ, адвокатамъ и неизбжнымъ репортерамъ огромныхъ газетныхъ простынь въ большихъ городахъ Союза. Въ этихъ кельяхъ или гранитныхъ могилахъ (toombs) {Такъ называются кельи заключенными.} дышатъ тюремнымъ воздухомъ множество осужденныхъ американскихъ гражданъ и пришлецовъ со всхъ концовъ міра, а большею частію эмигрантовъ изъ Стараго Свта. Главные элементы многотысячной толпы каторжниковъ всхъ трехъ разрядовъ составлены большею частью изъ пришлаго эмиграціоннаго элемента американскаго общества, какъ-то: Англичанъ, Шотландцевъ, Ирландцевъ, Нмцевъ, Французовъ, Итальянцевъ, Шведовъ и Испанцевъ. Наибольшій контингентъ преступниковъ навербованъ изъ Англичанъ и Ирландцевъ. Бывали случаи когда въ Сингъ-Синг гостили и Русскіе: такъ, напримръ, нкій Воскресенскій отсидлъ десять лтъ въ ‘Крпкомъ мст’ за разныя мошенничества и за фабрикацію фальшивыхъ ассигнацій Союза. Сколько мн извстно, этотъ Воскресенскій былъ не кто иной какъ сильно компрометированный русскій анархистъ изъ Москвы, бжавшій изъ Сибири въ конц шестидесятыхъ годовъ. Съ нимъ же сидлъ другой ‘Русскій’ изъ петербургскихъ Нмцевъ подъ вымышленною фамиліей ‘Капъ’, за сбытъ фальшивыхъ гринбаковъ въ Нью-Йорк, гд Воскресенскій фабриковалъ ихъ. ‘Капъ’ былъ приговоренъ къ пяти лтней каторг. Въ Петербург онъ былъ ученикомъ, а потомъ прикащикомъ въ одномъ изъ погребовъ извстнаго виноторговца-Нмца Ш. ‘Капъ’ попалъ въ компанію архиплута Воскресенскаго, и несмотря на свою молодость (ему было не боле 24 лтъ), былъ уже совершенно испорченъ когда его приговорили къ каторг. Воскресенскому было около 30 лтъ. Кровный Американецъ и Эмигрантъ-Европеецъ одинаково пользуются тми условными удобствами которыя продиктованы суровымъ закономъ страны для заключенныхъ въ ужасномъ ‘Дом вчнаго молчанія’.

Мертвая тишина, желзныя массивныя ршетки, чудовищные болты, секретные замки и двери съ крошечными окошечками въ вид овала, косаго квадратика или сердца, огромные засовы и перекладины какъ нельзя лучше напоминаютъ узнику Сингъ-Синга что его счеты съ жизнью временно закончены, а итогъ его счета съ карающимъ людскимъ обществомъ зачастую подводится лишь когда заключенный испуститъ послдній вздохъ въ этой ‘неудавшейся’ жизни. Удивительно ли что смерть для большинства узниковъ Сингъ-Синга является настоящимъ избавителемъ и искупленіемъ ихъ страданій и преступленій? Могущественный хаотическій потокъ общественной жизни вн тюрьмы и однообразный до умоизступленія бытъ гостей ‘Крпкаго мста’, вотъ контрастъ который охватываетъ душу узника въ тотъ моментъ когда онъ переступилъ порогъ этого ужаснаго капища молчанія и почти сразу логружаетъ ее въ специфическую апатію. Дйствуетъ ли душа въ тл каторжника? Безъ сомннія, но не вполн. Душа его дремлетъ и ждетъ того мига когда наступаетъ освобожденіе или послдній разчетъ съ жизнью… Ужасенъ долженъ быть такой конецъ когда человкъ годами забываетъ въ тюремномъ полумрак о томъ что у него когда-то было начало,— начало свободной и незапятнанной гражданской жизни. Но и здсь, въ холодныхъ и безмолвныхъ стнахъ ‘Дома вчнаго молчанія’, узники-каторжники лелютъ пышный и никогда не увядающій цвтокъ души — надежду. Въ своемъ убійственномъ и молчаливомъ одиночеств, когда вс живые на свобод забыли гостя-узника ‘Крпкаго мста’, за исключеніемъ разв сторожа въ томъ тюремномъ корридор гд помщается могила-келья живаго гражданскаго трупа подъ извстнымъ нумеромъ, да быть-можетъ матери преступника, которая гд-ни будь вдалек вспоминаетъ о немъ со слезой или съ проклятіемъ,— и тогда этотъ отверженный, манимый геніемъ надежды, чувствуетъ что и онъ живетъ, дышетъ и иметъ неотъемлемое право сказать себ и стнамъ кельи:

— И я человк….

Кто изъ насъ дерзнетъ отнять у такого потеряннаго ближняго его завтную мечту? Въ душ узника неизгладимо врзались знаки начертанные богиней правосудія и жрецами суроваго храма ея. Что это за знаки? Это срокъ его заточенія… Узникъ ежедневно и ежечасно шепчетъ себ:

— Терпи, вдь теб осталось недолго!

А это недолго длится иногда пять, десять, пятнадцать, двадцать и двадцать пять лтъ!

Двадцать пять лтъ одиночнаго заключенія,— и все еще мечтать о свобод! Это ли не химера, это ли не дтская игра въ серіозъ, это ли не умопомшательство? Тмъ не мене узники-ветераны Сингъ-Синга мечтаютъ… и только тотъ изъ нихъ не мечтаетъ кто приговоренъ къ ‘вчному’ или, врне, пожизненному заключенію!… Но и эта жертва злаго рока и своей злой воли надется, хотя въ этомъ случа надежда покоится на двухъ весьма шаткихъ устояхъ: на помилованіи или побг… Помилованіе въ томъ случа если преступникъ, укротивъ самого себя, старается безропотно нести тяжелое бремя пожизненнаго заточенія въ утлой надежд что вотъ-вотъ и для него блеснетъ лучъ милосердія, то-есть сокращеніе срока. Но, увы! такихъ счастливцевъ было и будетъ немного! Вотъ надежда на удачный побгъ, та постоянно культивируется въ душ узниковъ-гостей ‘Крпкаго мста’, хотя зачастую таковые или подвергаются заточенію на крпко (когда тюремные сторожа открываютъ или находятъ слды предполагаемаго побга) или не видя возможности побга съ отчаянія лишаютъ себя жалкой жизни при удобныхъ случаяхъ. Но такіе удобные случаи бываютъ весьма рдко, такъ какъ начальство Сингъ-Синга взяло за правило и въ привычку охранять не только персону своего ‘гостя’, но и тусклое пламя его каторжной жизни. Если въ теченіе десяти лтъ удастся хоть одно самоубійство или побгъ, администрація Сингъ-Синга подвергается строжайшему дисциплинарному взысканію отъ правительства. Штатъ служащихъ и вообще вся администрація тюрьмы составлены согласно цли коей должна служить въ принцип и на практик эта замчательная тюрьмы на пользу и страхъ американскаго общества. Легче попасть ‘гостемъ’ въ Сингъ-Сингъ чмъ сдлаться членомъ его администраціи или служебнаго штата, такъ какъ правительство крайне щепетильно въ выбор людей.

Правительство требуетъ чтобы тюремщики зорко охраняли этотъ живой товаръ и поставило имъ въ обязанность чтобъ этотъ драгоцнный для земнаго правосудія, клейменный, нумерованный ‘товаръ’ ни въ какомъ случа не подвергался порч… Оно старается откармливать своихъ тюремныхъ нахлбниковъ въ этой образцовой тюрьм и все только для того чтобъ угодить американской емид, которая, надо полагать, не терпитъ чтобы питомцы-каторжники нарушали программу закона и раньше положеннаго срока отправлялись туда куда мы вс, свободные и несвободные граждане американскаго отечества, должны будемъ отправиться, несмотря на вс протесты и фокусы нашихъ шарлатанствующихъ и не шарлатанствующихъ послдователей Эскулапа. Когда Сингъ-Сингъ теряетъ жильца-нахлбника по какой-либо причин ране срока, бдительное начальство тюрьмы огорчается такъ же сильно какъ иной нью-йоркскій волокита которому не удалась любовная шашня или вампиръ-ростовщикъ у котораго внезапно умираетъ доходный кліентъ-векселедатель. Чистота и опрятность въ Сингъ-Синг изумительны, а также вентиляція и дезинфекція, безъ которыхъ немыслимо было бы сохранить драгоцнный живой товаръ тюрьмы.

Вообще же это депо каторжниковъ представляетъ драгоцнный источникъ не только для ученыхъ тюрьмовдовъ, но и для психіатровъ, которые могутъ черпать обильные матеріалы для изслдованій быта и жизни заключенныхъ, надъ которыми тяготетъ исправительная система упорнаго систематическаго молчанія. Система эта выработана и улучшается ежегодно до мельчайшихъ подробностей и основывается не столько на теоріи сколько на практик, Сингъ-Сингъ послужилъ образцомъ при введеніи подобной системы и въ другихъ тюрьмахъ республики, хотя и не въ такой рзкой форм.

‘Гости’ Сивгъ-Сингскаго ‘отеля’ не имютъ права говорить и, разъ переступивъ порогъ ‘Крпкаго мста’, обречены на долгое молчаніе, что для многихъ каторжниковъ кажется вчнымъ молчаніемъ… Бывали примры что осужденный на срокъ отъ 5 до 25 лтъ, выходя изъ этой могилы тюрьмы, былъ въ состояніи дать отчетъ о количеств тхъ словъ которыя были имъ произнесены въ продолженіе заключенія. Геніальная фантазія Данта ужасающими красками рисуютъ мракъ и ужасы ‘Ада’, но включи Дантъ въ свою поэму описаніе Сингъ-Сингскаго узника, страшная картина людскихъ страданій была бы еще полне.

Мущины-каторжники вроятно легче переносятъ кару молчать и не слышать ни одного звука человческаго голоса, но какъ тяжко приходится это ‘вчное’ молчаніе женщинамъ-‘гостьямъ’ Сингъ-Сингскаго отеля, это могутъ только сама он описать. Свободная женщина ни за что не согласится промолчать хотя бы часъ въ теченіе сутокъ, а тутъ правосудіе требуетъ чтобъ Американки (которыя любятъ почесать язычекъ не мене европейскихъ женщинъ) не употребляли одного изъ своихъ лучшихъ наступательныхъ и оборонительныхъ орудій, которымъ ихъ такъ щедро наградила природа.

Впрочемъ, начальство тюрьмы Сингъ-Синга не такъ жестоко обходится съ женскимъ элементомъ ‘Крпкаго мста’, такъ какъ женщинамъ-узницамъ даны нкоторыя льготы, а главное, большинство заключенныхъ женщинъ не содержатся въ абсолютномъ одиночномъ заключеніи. Он сходятся вмст или врне партіями на работы. Только тяжкія преступницы содержатся въ одиночныхъ камерахъ. Мущинамъ-каторжникамъ живется въ Сингъ-Синг куда тяжеле чмъ ‘счастливымъ’ дщерямъ первой гршницы. Надзиратели и сторожа тюрьмы обязаны быть если не жестокими, то очень строгими и недоступными къ такимъ просьбамъ или требованіямъ которыя ни въ какомъ случа не могутъ быть удовлетворены.

Начальство тюрьмы не балуетъ заключенныхъ и частыми дозволеніями свиданія съ родными и знакомыми. Т же заключенные у которыхъ нтъ родни принуждены молчать въ полномъ одиночеств. Рдко съ ними разговариваютъ сторожа (и то въ крайнихъ необходимыхъ случаяхъ), врачи и духовникъ-настоятель тюремной часовни.

При вступленіи каждаго невольнаго ‘гостя’ въ тюрьму ему вручается Евангеліе, альманахъ и печатныя правила тюрьмы: въ послднемъ изданіи каторжникъ знакомится съ тми параграфами дисциплинарнаго устава которые учатъ его какъ слдуетъ жить и вести себя въ ‘Дом вчнаго молчанія’. Въ извстные сроки и дни гостямъ (и то лишь отличающимся примрнымъ поведеніемъ) раздается бумага, конверты, перо и чернила чтобъ они могли писать роднымъ… только близкимъ кровнымъ родственникамъ. Письма эти, понятно, проходятъ особую инстанцію тюремной цензуры, инспекторскаго надзора. Вс домашнія необходимыя черныя работы исполняются каторжниками поочереди. Никто по принципу не избавляется отъ физическаго труда, даже и слабые преступники, неспособные къ тяжелому каторжному труду, вынуждены ежедневно исполнять легкія подходящія работы. Не работай такой слабосильный узникъ, ему пришлось бы не долго сохранить свои умственныя способности. Трудъ развлекаетъ арестантовъ, заставляетъ ихъ временно забываться и привыкать къ подобной жизни, строгимъ порядкамъ и оригинальному быту среди могильной тишины. Въ начал, когда каторжникъ только-что вступилъ въ тюрьму и его пріучаютъ къ ремеслу, онъ иметъ случай поговоритъ съ тмъ мастеромъ-ремесленникомъ который обучаетъ его. Но мастера эти такъ выдрессированы сами что рдко обращаются съ вопросами къ своимъ ученикамъ, и если что объясняютъ, то коротко и сжато насколько это необходимо въ виду практической цли: быстро заставить ученика понять то что слдуетъ безо всякихъ лишнихъ словоизверженій и болтовни. Какъ радуются за то каторжники когда наступаетъ воскресенье и ихъ ведутъ гуськомъ въ церковь и часовню. Тамъ они по крайней мр слышатъ слова проповди пастора, а также дружное пніе подъ органъ всхъ заключенныхъ, которые войдя, въ церковь занимаютъ каждый свое мсто. Мста закрытыя, такъ что ни одинъ каторжникъ не видитъ другаго.

Статистика и время доказали что немногіе бывшіе каторжники-пансіонеры этой тюрьмы попадали въ нее вторично… Видно по всему что первый курсъ каждаго бывшаго ‘гостя’ Сингъ-Сингской гостиницы вполн отрезвлялъ многихъ преступниковъ. Но бывали конечно и такіе случаи когда озлобленные до мозга костей и въ корень испорченные преступники возвращались въ ‘Домъ вчнаго молчанія’ и, надо сказать, прехладнокровно и безъ страха. Но съ тмъ уже чтобы никогда не выходить оттуда.

II. Гость No 36.

Въ просторной и свтлой инспекторской комнат тюрьмы Сингъ-Сингъ, за письменнымъ столомъ сидлъ въ удобномъ кожаномъ кресл мущина лтъ шестидесяти, выше средняго роста, съ серіознымъ худощавымъ лицомъ, которое было украшено большою черною бородой съ сильною просдью. Это былъ инспекторъ ‘Дома вчнаго молчанія,’ отставной полковникъ Эльстонъ. Предъ нимъ на стол лежалъ разграфленный листъ, на которомъ крупнымъ красивымъ почеркомъ были написаны разныя отрывочныя слова и цифры. Насупивъ густыя брови и поглаживая лвою рукой красивую бороду, инспекторъ взялъ красный карандашъ и черкнулъ раза два по одной изъ многочисленныхъ цифръ которыя красовались на бумаг. Цифра эта была 36. Посмотрвъ на большіе стнные часы системы Waltham, мистеръ Эльстонъ протянулъ руку къ электрическому звонку, придланному къ столу. Прошла минута, и въ инспекторскую комнату вошелъ одинъ изъ приставовъ (usher) тюрьмы или врне главной центральной ‘станціи’ Сингъ-Синга.

Инспекторъ обратился къ вошедшему со словами:

— Въ шесть часовъ и восемнадцать минутъ пополудни истекаетъ срокъ нумеру тридцать шестому, сегодня исполнилось ровно двадцать лтъ съ того времени какъ онъ былъ водворенъ къ намъ въ качеств гостя. Поручаю вамъ, Логанъ, сообщить нумеру тридцать шестому что онъ свободенъ, впрочемъ, онъ наврно и самъ знаетъ что сегодня наступилъ день его освобожденія. Идите и приведите No 36 ко мн ровно чрезъ часъ, то-есть въ три часа.

— Будетъ исполнено, сэръ, отозвался Логанъ, одинъ изъ старйшихъ приставовъ тюрьмы.

— Велите клерку гардеробнаго отдленія приготовить одежду No 36, а казначею скажите чтобъ онъ къ тремъ часамъ свелъ счетъ свободнаго гостя и вручилъ мн его сбереженія.

По уход Логана, инспекторъ тюрьмы подошелъ къ большому шкафу, выдвинувъ одинъ изъ боковыхъ ящиковъ, надъ которымъ красовалась буква М, онъ вынулъ оттуда небольшой пакетъ и положилъ его на письменный столъ. Стнные часы пробили два. День былъ воскресный, и по всей тюрьм господствовала необыкновенная тишина, такъ какъ въ этотъ Божій день каторжникамъ дается полнйшій отдыхъ. Сторожа (warden) тюремныхъ корридоровъ (sections) тоже отдыхали или читали газеты, соблюдая обычную воскресную послобденную сіесту. По воскресеньямъ ‘гости’ Снагъ-Сингской ‘гостиницы’ обдаютъ ровно въ часъ пополудни, вслдъ за окончаніемъ богослуженія въ тюремной церкви. Въ такіе дни заключеннымъ подается обдъ по особому меню: вкусный супъ, ростбифъ (cornbeef) съ вареною кочанною капустой, блый хлбъ и mince pie. {Сладкій пирогъ изъ рубленаго мяса, сливъ и изюма.} При этомъ гостямъ дается въ волю пить неизбжную въ Американской республик воду со льдомъ (ice water). Посл обда молчаливый клеркъ-библіотекарь тюрьмы съ помощью сторожей раздаетъ по кельямъ газеты, журналы и душеспасительныя книги и брошюрки. Послднія поставляются тысячами экземпляровъ безплатно отъ имени разныхъ благотворительныхъ обществъ въ Нью-Йорк, Бостон и Филадельфіи.

Погруженный въ думы и всегда сосредоточенный, мистеръ Эльстонъ ходилъ взадъ и впередъ по своей контор (office), единственнымъ его развлеченіемъ въ такія минуты была привычка постоянно разглаживать бороду, придававшая ему особенно внушительный видъ, характеризующій вообще людей неразговорчивыхъ. Про мистера Эльстона можно смло сказать что онъ мало говорилъ и то только что нужно. Уединенная жизнь въ тюрьм и отвтственная должность инспектора въ теченіе двадцати пяти лтъ (до назначенія инспекторомъ тюрьмы мистеръ Эльстонъ занималъ должность тюремнаго субъ-инспектора, который обязанъ дежурить ночью) наложили особенную печать на лицо и фигуру статнаго Американца, который, какъ говорится, посдлъ на служб въ этихъ мрачныхъ стнахъ.

Съ телефоннаго аппарата раздался сигнальный звонокъ, мистеръ Эльстонъ подошелъ не спша къ аппарату и приложилъ трубку къ уху.

— Хорошо. Приходите сейчасъ, такъ какъ уже боле половины третьяго, отвтилъ инспекторъ, замыкая аппаратъ.

Отойдя отъ телефона инспекторъ тюрьмы снова услся за письменный столъ, который былъ заваленъ бумагами, папками, книгами, брошюрами и газетами. Мистеръ Эльстонъ взялъ газету Tribune и сталъ бгло скользить глазами по столбцамъ популярной газеты. Въ этомъ орган интеллигентныхъ республиканцевъ, извстный публицистъ Союза, Орасъ Грили, весьма часто возставалъ противъ той системы молчанія которая практиковалась въ Сингъ-Синг. Но статьи этого ученаго публициста не могли убдить правительство въ томъ что оно дйствовало въ этомъ случа ‘не согласно съ гуманными вяніями вка’ и т. д. въ этомъ дух. Чтеніе однако не развлекло мистера Эльстона, который слегка, скомкавъ свою любимую газету, положилъ ее обратно на то мсто гд всегда лежали произведенія ежедневной печати Нью-Йорка. Какое-то особенное возбужденіе, хотя и не сильное, волновало душу или врне строй мыслей почтеннаго чиновника.

Шаги за дверьми заставили инспектора встрепенуться. Въ комнату вошелъ худощавый джентльменъ съ блднымъ лицомъ, одтъ былъ весьма изящно, на лиц красовались небольшіе усы, на видъ ему было лтъ за тридцать. Это былъ казначей-бухгалтеръ тюрьмы, мистеръ Питеръ ванъ-Шайкъ, онъ держалъ въ рук небольшой ящичекъ благо дерева, на крышечк котораго былъ наклеенъ ярлыкъ съ надписью: Чарлзъ Локвудъ Мортонъ, No 36. Вступилъ и записанъ по слесарному отдлу 16 іюля 1862, въ воскресенье, въ 6 часовъ 18 минутъ пополудни. При вступленіи записано на сохраненіе собственныхъ наличными: четырнадцать долларовъ сорокъ восемь центовъ. Заработано съ декабря 1862 года по первое іюля 1882 года: восемьсотъ пятьдесятъ четыре доллара и двадцать четыре цента. Всего по книг 1, лит. М, налицо въ касс по счету Ч. Л. Мортона: 868 долларовъ и 72 цента.

— Здравствуйте, полковникъ! привтствовалъ казначей мистера Эльстона, который молча протянулъ ванъ-Шайку руку.

— Велика ли казна No 36? спросилъ инспекторъ, бросивъ вскользь взглядъ на блый ящичекъ.— Ого! кругленькая сумма! Это меня радуетъ, теперь я спокоенъ и знаю что тридцать шестому будетъ съ чего начать когда онъ выйдетъ отсюда и бросится стремглавъ въ людскую толпу.

— Хорошій былъ работникъ и, къ счастію своему, весьма рдко боллъ.

— Да, No 36 былъ одинъ изъ самыхъ образцовыхъ гостей, какъ-то задумчиво проговорилъ инспекторъ.

— Интересно будетъ посмотрть, какъ на него повліяетъ всть объ освобожденіи, оживленно замтилъ мистеръ ванъ-Шайкъ, ставя ‘казну No 36’ на столъ инспектора.

— Потерпите и увидите, сухо отрзалъ инспекторъ.

Стнные часы громко и протяжно пробили три раза.

— Пока присяду! сказалъ казначей, придвинувъ къ столу небольшой, но массивный стулъ съ широкою спинкой и вычурно вырзаннымъ рисункомъ. Инспекторъ углубился въ свои бумаги. Потомокъ голландскихъ піонеровъ-сеттлеровъ изъ Никкербокерскихъ {Такъ называются потомки кровныхъ Голландцевъ.} семействъ, ванъ-Шайкъ только что взялся за какую-то книгу какъ двери инспекторской конторы отворились и чрезъ широкій порогъ переступили двое мущинъ. Одинъ изъ нихъ былъ приставъ Логанъ. Казначей съ любопытствомъ окинулъ взоромъ втораго вошедшаго который былъ на голову выше инспектора, казначея и Логана, и полосатою фигурой своей какъ-то разомъ напоминалъ зебру и клоуна изъ цирка. На немъ былъ обыкновенный костюмъ каторжника, состоящій изъ куртки-жакетки и широкихъ панталонъ сроватаго благо сукна и полотна съ широкими коричневыми полосами поперекъ тла и конечностей, ноги его были обуты въ желтыя туфли (slippers) на толстыхъ бумажныхъ подошвахъ. Войдя въ комнату каторжникъ молча сталъ недалеко отъ притолки. Логанъ молча указалъ его инспектору. Тотъ подошелъ къ своему ‘гостю’ и протянулъ ему руку со словами:

— Мортонъ, поздравляю васъ, сегодня вы свободны, и согласно правиламъ можете оставить этотъ домъ въ шесть часовъ.

— Благодарю васъ, cornel (сокращеніе отъ слова colonel, полковникъ), отвтилъ коротко и какимъ-то глухимъ баритономъ Мортонъ или ‘гость’ No 36.

— Имете ли вы что-либо сказать предъ выходомъ, надюсь навсегда, изъ этого дома? спросилъ инспекторъ.

— Нтъ. Впрочемъ извините: нтъ ли мн письма? спросилъ Мортонъ.

Инспекторъ посмотрлъ на Логана, который быстро и громко отвтилъ:

— Нтъ!

По лицу освобожденнаго каторжника пробжала какая-то грустная тнь.

— Вы кажется холостой? спросилъ инспекторъ.

— Да, полковникъ, но у меня была мать… Отъ нея ждалъ.

Тяжелый вздохъ вырвался изъ груди ‘гостя’ Сингъ-Сингской гостиницы.

Лицо инспектора стало еще сурове и задумчиве.

— Согласно моимъ обязанностямъ, я, казначей ванъ-Шайкъ, долженъ вручить вамъ, мистеръ Мортонъ… Чарлзъ Локвудъ Мортонъ, ту сумму денегъ которую вы заработали здсь честнымъ трудомъ слесаря, обратился ванъ-Шайкъ къ Мортону.

— Благодарю васъ, сэръ!

— Вотъ, въ этомъ ящик хранятся счеты и вашъ бонъ. Пересчитайте и подпишите бонъ, то-есть констатируйте фактъ что вы получили изъ казначейства причитающіяся вамъ деньги.

Ванъ-Шайкъ передалъ ящичекъ Мортону.

— Сядьте за столъ и сосчитайте деньги, пригласилъ его Эльстонъ, указывая на свое кресло. Моруонъ молча взялъ изъ рукъ казначея ящичекъ, медленно подошелъ къ столу, поставилъ ящичекъ и стоя нагнулся.

— Не стсняйтесь, Мортонъ, садитесь! отозвался громко инспекторъ.

— Садитесь же, если господинъ инспекторъ васъ приглашаетъ ссть, замтилъ Логанъ, придвигая кресло поближе къ мощной фигур освобожденнаго обитателя ‘Крпкаго мста’.

— Благодарю васъ, полковникъ.

Съ этими словами Мортонъ грузно прислъ въ мягкое кресло, и отодвинувъ крышечку ящика вынулъ оттуда сперва пачку счетовъ, а потомъ большой конвертъ съ деньгами.

— Въ заработномъ вашемъ бон не вписаны т 14 долларовъ и 48 центовъ которые вы имли при себ когда пріхали въ Сингъ-Сингъ, пояснилъ казначей тюрьмы.— По бону вы получаете 854 доллара и 24 цента. Сосчитайте! Что касается вашихъ собственныхъ денегъ, то он лежатъ на дн ящика въ сафьянномъ кошельк

— Такъ точно, отозвался Мортонъ, бгло разсматривая счеты и бонъ.— Все врно, полагаю, къ чему считать? отозвался онъ, привставъ съ кресла.

— Нтъ, ужь потрудитесь сосчитать, этого требуютъ порядокъ и правила, сказалъ ванъ-Шайкъ.

Мортонъ услся снова и сталъ перебирать делозитки. Инспекторъ что-то тихо говорилъ Логану, а ванъ-Шайкъ слдилъ за неувреннымъ движеніемъ правой руки ‘гостя’.

— Сбился! сказалъ громче обыкновеннаго Мортонъ.— Сдлайте мн одолженіе, господинъ казначей, сосчитайте сами, я пассъ!

— Почему же у васъ не клеится? спросилъ съ улыбкой ванъ-Шайкъ.

— Отвыкъ.

— О! это другое дло, ну, давайте я вамъ помогу!

Ванъ-Шайкъ нагнулся и стадъ ловко перебирать пальцами депозитки союзнаго казначейства. ‘Вотъ, вамъ сотня!’ Посл паузы: ‘Вотъ вамъ дв!’ и т. д.

— Ну, теперь вы убдились что вы заработали 854 доллара,

— Благодарю васъ за хлопоты.

— Подпишите бонъ.

— Что писать?

Логанъ подошелъ и далъ Мортону перо.

— Пишите: ‘Сего 16 іюля 1882 года, я, Чарлзъ Локвудъ Мортонъ получилъ сполна 868 долларовъ и 72 цента изъ казначейства’ вотъ и все, а потомъ скрпите все это подписью подъ общимъ итогомъ бона.

Мортонъ взялъ перо и дрожащимъ, крайне неразборчивымъ почеркомъ написалъ то что ему диктовалъ казначей.

— Ну, вотъ теперь я больше васъ безпокоить не буду. Мои счеты съ вами кончены, мистеръ Мортонъ. Прощайте, желаю вамъ всего хорошаго и будьте счастливы.

Ванъ-Шайкъ протянулъ руку Мортону, который наклонивъ голову молча пожалъ руку тюремнаго казначея. Ванъ-Шайкъ, забравъ бонъ подписанный рукой Мортона, обратился къ инспектору со словами:

— До свиданья! Сегодня я отправляюсь на рыбную ловлю. Мортонъ, вы можете ваять ящичекъ, только не забудьте сорвать ярлыкъ, а то знаете не ловко.

По уход ванъ-Шайка мистеръ Эльстонъ обратился къ Логану:

— Вы велли приготовить платье мистера Мортона?

— Оно уже готово внизу въ гардеробной.

— Ступайте и посмотрите чтобъ оно было хорошенько вычищено.

Приставъ вышелъ. Инспекторъ и его бывшій ‘гость’, No 36, остались вдвоемъ. Мортонъ, держа ящичекъ въ обихъ рукахъ, стоялъ неподвижно у стола.

— Куда вы намрены отправиться отсюда? опросилъ Эльстонъ.

— Не знаю, полковникъ, полагаю надо будетъ въ Нью-Йоркъ.

— Садитесь и потолкуемте пока васъ позовутъ одваться.

Эльотонъ указалъ на стулъ. Мортонъ слъ и поставилъ ящичекъ на колни.

— У васъ есть родные?

— Были.

— Вы упоминали недавно о матери… гд она?

— Не знаю.

Мортонъ провелъ рукой по коротко остриженной голов и добавилъ.— Думаю что моя старушка скончалась.

— Почему вы это полагаете?

— Въ прежніе годы получалъ по два по три письма въ годъ.

— Когда она писала въ послдній разъ?

— Въ 1879, изъ Чикаго, откуда я родомъ.

Мортонъ вздохнулъ и началъ водить пальцемъ по ярлыку на ящичк.

Инспекторъ понурился, гладя бороду.

— Вамъ теперь сколько лтъ? спросилъ посл паузы Эльстонъ.

— Въ октябр будетъ сорокъ два.

— Что же вы намрены длать?

— Работать.

— Это хорошее дло, Мортонъ. Вы хорошій слесарь и можете на свобод заработать много денегъ. Нынче слесарямъ платятъ по 4 и 5 долларовъ въ сутки.

— Хорошія деньги, полковникъ, съ нкоторымъ изумленіемъ выговорилъ Мортонъ.

— Да, не то что было лтъ 15—20 тому назадъ.

— Боюсь, не сумю угодить ныншнимъ мастерамъ.

— Вы, мой другъ, постарайтесь прежде приглядться какъ нынче работаютъ, а тамъ, полагаю, и вы лицомъ въ грязь не ударите.

— Увижу, я признаться работать не трусъ.

— Это вы доказали у насъ, Мортонъ, ну, а тамъ за этими стнами работается легче и отрадне. Я отъ души радъ что вы не унываете какъ другіе, т часто боятся возвращаться къ людямъ.

— И я боюсь, полковникъ.

— Чего?

— Страшно затесаться въ толпу, чувствуя себя все еще одинокимъ.

Мортонъ всталъ.

— Больное воображеніе! Почему же вы полагаете что вы будете одинокимъ на свобод?

— Объяснить не могу, но чувствую… Отвыкъ. Скажите, что у меня теперь общаго съ людьми?

Мортонъ поставилъ ящичекъ на стулъ передъ собою.

— Все что дается свободному гражданину.

— Но не такому, полковникъ.

Мортонъ обвелъ глазами свой полосатый костюмъ, и закрывъ руками лидо, отвернулся къ шкафу.

Эльстонъ всталъ и подошелъ къ нему.

— Мужайтесь, Мортонъ, не забудьте что Провидніе сегодня даетъ вамъ случай снова занять то мсто какое подобаетъ Американцу. Не забудьте также что Небо особенно благоволило къ вамъ сохранивъ вашу жизнь для новой борьбы съ судьбой, и я увренъ что вы будете бороться честно, чтобъ отвоевать назадъ потерянное здсь у насъ.

Эльстонъ положилъ свою руку на плечо Мортона, и слегка повернувъ его, повелъ своего ‘гостя’ къ стулу.

— Садитесь и успокойтесь.

Мортонъ слъ какъ безпомощный ребенокъ, сложивъ руки на колни, и погрузился въ какую-то апатію. Слезы на его гладко-выбритомъ лиц сро-оливкаго {Обычный цвтъ лица ветерановъ-каторжниковъ Sing-Sing’а.} цвта быстро высохли. Инспекторъ подошелъ къ небольшому шкафчику близь камина и вынулъ оттуда бутылку съ ярлыкомъ ‘old dry sherry’, наливъ стаканъ, онъ подошелъ къ Мортону.

— Вылейте вина, оно васъ подкрпитъ.

Мортонъ поднялъ голову и вперилъ свой искрящійся влажный взоръ на сострадательнаго тюремнаго чиновника.

— Какъ вы добры, полковникъ! Ваше здоровье!

Онъ взялъ стаканъ и залпомъ выпилъ темно-янтарную влагу, выпрямился и протянулъ руку Эльстону.

— Не за что, мой другъ, не хотите ли еще стаканчикъ?

— Нтъ… нтъ! благодарю васъ!

Мортонъ схватился лвою рукой за голову.

— Что съ вами?

— Ничего… вино должно-быть… голова точно въ тискахъ…

— Пройдетъ! это съ непривычки. Да и гд вамъ было привыкать къ старому хересу если вы въ теченіе двадцати лтъ пили воду со льдомъ!

Вернувшійся Логанъ доложилъ что все готово.

— Ну, Мортонъ, пора, вы можете теперь идти одваться, сказалъ Эльстонъ, наливая себ вина. Мортонъ вскочилъ и выпрямился во весь ростъ.

— Пора, говорите?

Онъ приблизился къ инспектору и протянулъ ему руку, въ лвой держалъ онъ ящичекъ.

— Благодарю, прощайте!

— Прощайте навсегда! отозвался Эльстонъ, крпко пожимая руку Мортона.— Логанъ, проводите Мортона въ гардеробную, пока я подпишу отпускной листъ.

Листы эти называются у каторжниковъ билетами свободы.

— Ну, пойдемте, я вамъ приготовилъ костюмъ получше этого, отозвался Логанъ.

Эльстонъ началъ перебирать бумаги на стол. Стнные часы пробили пять. Мортонъ сильно вздрогнулъ, подумавъ: ‘Боже! въ это время, двадцать лтъ тому назадъ, я подъ конвоемъ възжалъ въ ворота этого дома’. Его трясло точно въ лихорадк. Бросивъ благодарный взоръ на инспектора, онъ быстро направился къ дверямъ, но на порог обернулся и громко проговорилъ:

— Боже васъ благослови, полковникъ!

Эльстонъ обернулся въ свою очередь:

— Ну, теперь совсмъ, отпускной листъ подписанъ, Мортонъ, вы свободны. Спаси васъ Господь.

Мортонъ съ сіяющею улыбкой скрылся за дверями.

Инспекторъ позвонилъ. Въ комнату вошелъ сторожъ.

— Пайксъ, отнесите этотъ пропускъ куда слдуетъ и скажите Логану чтобъ онъ проводилъ отпущеннаго до рки, если же тотъ самъ этого не захочетъ, то оставьте его.

Когда сторожъ ушелъ, инспекторъ взялся за Tribune, закурилъ сигару и погрузился въ чтеніе. Кругомъ господствовала попрежнему тишина. Знали ли десять каторжниковъ изъ тысячи что въ эту минуту ‘гость’ No 36 оставлялъ навсегда ‘Домъ вчнаго молчанія’? Едва ли.

По выпуск каждаго ‘гостя’ пріемщикъ (Entry Clerc) на другой день раскрываетъ громадную бухгалтерскую книгу живаго каторжнаго инвентаря тюрьмы и по алфавиту разыскиваетъ фамилію выбывшаго. Найдя страницу и свривъ пропускной листъ и другіе документы, клеркъ въ особой граф отмчаетъ что такой-то или такая-то подъ соотвтственными нумерами ‘выбыли посл срока’, а въ случа смерти клеркъ красными чернилами пишетъ лишь одно слово: ‘умеръ’ или ‘умерла’. Кром этой главной книги, канцелярія тюрьмы иметъ особые журналы, въ которыхъ аккуратно ведется точно въ пансіон лтопись нравственности и бюллетень поведенія каждаго узника. Балловъ въ тюрьм не ставятъ, но есть своего рода отмтки въ вид знаковъ, извстное сочетаніе буквъ латинскаго алфавита. Въ календарь наказаній вносятся вс проступки каторжника противъ тюремныхъ установленій, а также его поведеніе въ теченіе каждаго мсяца. Матеріалъ для этой куріозной бухгалтеріи, дебета и кредита сингъ-сингскихъ ‘гостей’, доставляютъ ежедневные рапорты тюремныхъ приставовъ и старшихъ сторожей въ различныхъ этажахъ и корридорахъ. Затмъ есть еще ‘Санитарный дневникъ’, куда вносятся разныя болзни и недуги каторжникоъ-паціентовъ, пользующихся рачительнымъ уходомъ въ образцовой тюремной больниц.

III. На могил Индійца.

Былъ чудный лтній вечеръ. Дневная жара спала, и на большой дорог царствовала тишина. Гудзонъ тихо протекалъ у подножiя горы въ яркой и сочной зелени береговъ. Эти берега и гору обливало багровыми лучами заходящее солнце, и вся мстность казалась покрытою прозрачнымъ розоватымъ флеромъ. Роскошная растительность сіяла изумрудно золотистымъ отливомъ. Легкій, прохладный втерокъ, поднявшись съ широкой рки, освжалъ всю окрестность, нжно колыша зеленое море растительности вдоль холмистыхъ кручей. Миріады блестящихъ мошекъ и цлыя тучки назойливыхъ москитовъ рзвились и напвали свои однозвучныя псни въ тихомъ поднебесномъ пространств. Гудзонъ величаво тянулся атласною темносинею лентой, теряясь въ туманной дали… Все въ природ казалось утопало въ какой-то истом, пташки и т замолкли, и надъ зеркальною поверхностью рки изрдка неслись въ погон за вечернею добычей лишь крикливыя чайки.

Обогнувъ по извилистой тропинк гору и оставивъ за собою мрачную возвышенность на которой расположена тюрьма Сингъ-Сингъ, путникъ долженъ непремнно выйти на большую дорогу ведущую на югъ къ Нью-Йорку. Дорога плотно прилегаетъ къ рк, ширина которой здсь достигаетъ четырехъ миль. На пути къ американскому Вавилону, къ ‘царственному граду’, немного въ сторон отъ большой дороги навалена большая груда крупно разбитыхъ камней, которую огибаетъ низенькая, срая, деревянная ршетка съ удобными дерновыми скамьями для прохожихъ. Преданіе говоритъ что подъ этою грудой мшистыхъ камней сквозь которые мстами пробивается мелкая мохнатая зелень, похороненъ славный вождъ и краснокожій воинъ племени Ирокезовъ по имени Аколатохъ (могучій человкъ), первымъ падшій въ битв съ Англичанами въ 1609 году. Въ томъ же году знаменитый англійскій мореплаватель Генри Гудзонъ предпринялъ путешествіе съ цлью открыть истокъ рки получившей его имя. Оригинальная, безъ малаго трехсотлтняя могила краснокожаго вождя служитъ теперь мстомъ отдыха для тхъ кто pedibus предпринимаетъ прогулку изъ Нью-Йорка съ цлью осмотрть живописную мстность и знаменитое зданіе ‘Крпкаго мста’. Въ конц прошлаго столтія и въ начал ныншняго вс обозы ходившіе по торговому тракту въ Нью-Йоркъ стягивались на ночь къ могил Индійца для привада. Посл отдыха обозныхъ людей, какъ-то: фермеровъ, кустарей, эмигрантовъ-рабочихъ, пастуховъ или врне погонщиковъ (cattleboys) и обозныхъ лошадей, на зар весь караванъ отправлялся въ Нью-Йоркъ. Такъ было до 1818 года. Позже, когда мстность около могилы Индійца заселилась и не вдалек пролегла большая шоссейная дорога, обозы, минуя излюбленную стоянку, разбивали бивуакъ на ночь у подножія небольшой горы Сингъ-Сингъ-Гилла, надъ которою теперь тянется главная арка большаго водопровода. Чудныя вковыя ольхи, которыя нкогда покрывали своею тнью могилу Аколатоха, давно уже срублены сеттлерами этого райскаго уголка въ первые годы вашего практическаго вка. Срубленныя деревья пошли на дрова или на матеріалъ для какого-нибудь блокгауза. Изъ нсколькихъ десятковъ сеттлеры пощадили одну молодую ольху, которая потомъ лтъ десять еще украшала могилу Индійца. Буря сломила и это дерево. Въ пятидесятыхъ годахъ, шоссейные рабочіе и каменщики вздумали огородить могилу деревянною ршеткой, снабдили ее дерновыми скамьями и покрыли ихъ тонкими, гладко-выстроганными досками, безо всякой окраски. Теперь доски эти окрашиваются въ самые яркіе цвта, что конечно не гармонируетъ съ мрачнымъ фономъ могильной груды.

По воскресеньямъ, когда благочестивые фермеры, ихъ работники, а также и мстные дачные жители стряхиваютъ съ себя будничную суету, могила Индійца посщалась массой людей, которые любовались оттуда прелестною панорамой вдоль обоихъ береговъ Гудзона. Многіе изъ этихъ туристовъ, фланируя по берегу, шли потомъ освжаться и подкрпляться въ таверну Джо Сниффа, мстнаго ресторатора и буфетчика (barkeeper). Таверна Сниффа носитъ громкое названіе ‘отеля’, а вычурная вывска, украшенная женскою фигурой подъ пальмовымъ деревомъ съ одной стороны, билліардомъ, кіями и шарами съ другой, снабжена оригинальною надписью Счастье и отдохновеніе прохожаго. Для характеристики самого хозяина таверны, Джо Сниффа, можяо прибавить что онъ когда-то отсидлъ пять лтъ въ другомъ, не собственномъ, а Сингъ-Сингскомъ отел, и по выход оттуда, не долго думая, взялъ да и открылъ это заведеніе куда нердко хаживали нижніе административные чины ‘Крпкаго мста’. Такимъ образомъ бывшій каторжникъ Сниффъ сдлался самымъ популярнымъ трактирщикомъ между Нью-Йоркомъ и Сингъ-Гилломъ. Таверна Сниффа имла то удобство что содержатель ея устроилъ въ своемъ ‘отел’ пять-шесть коморокъ, которыя отдавались въ наемъ для ночлежниковъ. Здсь нердко ночевали по пути въ Нью-Йоркъ только-что выпущенные на свободу ‘гости’ Сингъ-Сингскаго ‘отеля’. Смтливый и опытный Сниффъ всегда узнавалъ ихъ среди своей трактирной толпы, во узнавая кого-либо изъ ‘гостей’ Сингъ-Синга особымъ нюхомъ или инстинктивно, Сниффъ никогда не подавалъ виду что открылъ естественное инкогнито того или другаго не въ мру молчаливаго ночлежника. Подобныхъ гостей Сниффъ никогда не обсчитывалъ, а напротивъ былъ съ ними очень любезенъ и внимателенъ. Молва о добродушіи и деликатности Сниффа, разумется, проникла сквозь массивныя стны тюрьмы, такъ что большинство бывшихъ обывателей ‘Крпкаго мста’ считали какъ бы долгомъ погостить сперва у ‘молодчины Джо’, а потомъ уже направляли свои столы къ Нью-Йорку чтобъ въ шумномъ водоворот американскаго Вавилона начать другую честную жизнь или снова погрузиться въ темную дятельность преступника-рецидивиста. ‘Молодчина Джо’ терпть не могъ рецидивистовъ, и какъ-только являлся таковой подъ кровлей ‘Счастья и отдохновенія прохожаго’, деликатный и добродушный хозяинъ сухо заявлялъ что вс ‘аппартаменты отеля’ заняты. Въ душ добрый малый не мало гордился тмъ что не сдлался рецидивистомъ и что Небо охранило его отъ дальнйшихъ преступленій, несмотря на то что Джо Сниффъ когда-то подавалъ большія надежды въ этомъ направленіи. Въ тотъ день когда изъ Сингъ-Синга былъ выпущенъ посл двадцатилтняго заточенія Чарлзъ Мортонъ, въ таверн Сниффа, какъ говорится, не было ни одной кошки, а случилось это потому что все населеніе Сингъ-Гилла и его окрестные дачники находились въ открытомъ пол Іонкерсъ-плезъ, гд въ этотъ день и вечеръ собрались ‘лагеремъ методистискіе паломники’, которые ежегодно лтомъ сходились на раввин Уонкерсъ-плезъ со всхъ концовъ Нью-Йоркскаго штата обсуждать дла и молиться громадною толпой, иногда толпой до двадцати и боле тысячъ паломниковъ обоего пола, кром дтей. Лагерь богомольцевъ былъ расположенъ на разстояніи пяти миль отъ таверны Сниффа, изъ низенькихъ оконъ которой можно было видть могилу Индійца. Не боле ста саженъ отдляли могилу отъ трактира ‘молодчины Джо’. Митингъ методистовъ былъ назначенъ съ 4 часовъ дня до полуночи, а въ полночь начиналось ночное бдніе.

Въ іюл сумерки начинаются довольно поздно, а потому, несмотря на то что на башенныхъ часахъ тюрьмы глухо прозвучали восемь ударовъ, мракъ еще не овладлъ мстностью хотя солнце уже садилось.

На одной изъ торфяныхъ скамеекъ могилы славнаго индійскаго вождя примостился человкъ геркулесовскаго тлосложенія, лтъ сорока. Онъ сидлъ неподвижно, слегка понуривъ обнаженную голову. Мощныя и почти черныя руки покоились на колняхъ. Казалось, незнакомецъ былъ погруженъ въ сонъ или въ глубокое раздумье. Рядомъ съ нимъ на трав лежала широкополая поярковая шляпа темнокоричневаго, сильно полинявшаго цвта, а рядомъ со шляпой на полулист газетной бумаги лежали: большой ломоть полублаго хлба, кусокъ солонины, три большія уродливо-продолговатыя картофелины въ мундир и половина сладкаго пирога. Неподвижная фигура незнакомца вполн гармонировала съ необыкновенною тишиной и мрачнымъ пейзажемъ ‘могилы Индійца’. Вечерняя прохлада, пніе москитовъ и чуть слышный шелестъ листьевъ должно-быть убаюкали или убаюкивали усталаго пшехода. Но вотъ, среди затишья и первыхъ и едва замтныхъ тней вечерняго сумрака, раздался съ рки протяжный свистокъ трехдечнаго парохода или canal-steamer’а, который своими громадными блыми колесами разскалъ тихія воды красавца-Гудзона, оставляя позади широкую кипящую блую борозду. Пна, достигнувъ нижней линіи немного покатаго противоположнаго берега, омывала зеленую бархатную почву. Пароходъ этотъ былъ такъ-называемый excursion-steamer, возившій только по воскреснымъ днямъ на ‘морскую прогулку’ по Гудзону нсколько тысячъ жителей Нью-Йорка, желающихъ подышать свжимъ воздухомъ и полюбоваться прелестною панорамой рки вплоть дотсамаго Альбани. Хорошее расположеніе духа нью-йоркскихъ туристовъ нарушалось лишь когда пароходъ быстро и на всхъ парахъ пролеталъ мимо мрачныхъ, срыхъ стнъ тюрьмы Сингъ-Синга. Капитаны подобныхъ пароходовъ нарочно мчатся быстре, хорошо зная что Нью-Йоркцы обоего пола не любятъ этой мстности, тмъ боле что зданіе тюрьмы съ его прочими ‘видами’ давно уже знакомы всмъ такимъ туристамъ изъ ‘царственнаго града’. Пароходъ, носившій поэтическое названіе Двы розъ, спшилъ къ пристани, которая утопала въ зелени на противоположномъ берегу Гудзона въ одной мил отъ ‘тюремной горы’ или Маунтъ-Плизента. Громкій свистокъ нарушилъ не только тишину вокругъ могилы Индійца, но и покой сидвшаго на могильной скамь. Незнакомецъ поднялъ голову, глаза его вперились въ быстро мчавшійся пароходъ, на палуб котораго виднлась пестрая многочисленная толпа. Еще нсколько минутъ созерцанія, и Два розъ скрылась со своими огромными двумя трубами и пестрыми флагами въ зелени украшавшей возвышенный холмистый край берега…

Оригинальна была наружность этого человка: гладко-выбритое, худощавое, съ рзкими правильными чертами, спокойное лицо было сровато-коричневаго цвта, со впалыми большими черными глазами, которые подъ густыми сросшимися бровями горли лихорадочнымъ огнемъ. Тонкія и сжатыя губы, прямой большой носъ съ небольшимъ горбикомъ и красивый, хотя островатый подбородокъ придавали этому лицу особенное какъ бы застывшее выраженіе. Ни одна черта, ни одна морщинка не двигалась на лиц этого апатичнаго съ виду человка. Когда на рк замеръ шумъ умчавшагося парохода, незнакомецъ, заложивъ руки въ карманы брюкъ, устремилъ свой взоръ на волны и опять остался неподвижнымъ. Ничто, повидимому, не интересовало этого страннаго субъекта. Лицо его, точно вылитое изъ металла или изваянное изъ темноцвтнаго мрамора, отнюдь не гармонировало съ его мощною богатырскою фигурой, облаченною въ весьма пестрый нарядъ. На прохожемъ былъ узкій жакетъ изъ пестраго волокнистаго драпа съ короткими не по росту рукавами и старомоднаго покроя, къ которому ныншніе портные не прибгаютъ. Полинявшій драпъ, съ котораго сошелъ почти весь волокнистый ворсъ, былъ мстами съденъ молью, судя по рядамъ узорчатыхъ крошечныхъ дырочекъ на рукахъ, плечахъ и груди. Большія свтлыя роговыя пуговицы украшали борта. Такихъ уродливыхъ пуговицъ нынче тоже не пришиваютъ ни къ какому мужскому платью. Крупныя ноги незнакомца были обуты въ огромные башмаки съ толстыми подошвами, зашнурованные черными кожаными шнурками. Дв подковы были придланы къ широкимъ и низкимъ каблукамъ. Подобные башмаки были въ большой мод лтъ двадцать пять тому назадъ и назывались ирландскими. Сельское населеніе Ирландіи и по сіе время носитъ ихъ. Узкія и тоже не въ мру коротенькія срыя съ синими крапинками панталоны дополняли туалетъ. Весь этотъ потертый и необычно старомодный костюмъ обличалъ шитье отнюдь не по заказу владльца. Безукоризненна была лишь сорочка, снжной близны ненакрахмаленный широкій отложной воротникъ виднлся изъ-за бархатной потертой жилетки безъ признака какого-нибудь галстуха или повязки. Изъ боковаго лваго наружнаго кармана въ жакет торчалъ кончикъ благо носоваго платка съ сине-красною широкою каймой.

На рк послышались голоса и пніе, то были дачники совершавшіе обычную вечернюю прогулку въ лодкахъ по Гудзону. Голоса и пніе, повидимому, дошли до слуха незнакомца, который выпрямился во весь ростъ, и вынувъ правую руку изъ кармана, вытащилъ оттуда свернутый веревочкой прессованный табакъ, отвернулъ твердый конецъ свертка, быстро откусилъ кусочекъ и вложилъ его за лвую щеку. Стиснувъ раза два зубами жвачку, онъ скоро впалъ въ свое прежнее раздумье, тяжело прислонясь широкою спиной на ршетку ‘могилы Индійца’.

О чемъ думалъ этотъ человкъ? Онъ думалъ о многомъ, несмотря на совершенно пассивную наружность. Человкъ этотъ внутренно переживалъ странныя минуты, ощущая то чего до этой поры никогда еще не ощущалъ. Читатель конечно узналъ въ немъ бывшаго ‘гостя’ No 36 Сингъ-Сингской гостиницы, Чарлза Мортона, который въ этотъ день только-что вышелъ на волю изъ ‘Дома вчнаго молчанія’.

Простившись съ добрымъ инспекторомъ тюрьмы, Мортонъ отправился съ приставомъ Логаномъ въ то помщеніе гд обмундировывались вновь поступающіе преступники-обыватели ‘Крпкаго мста’. Тутъ же въ смежной небольшой чистенькой комнат одвались въ ‘свою одежду’ вс на волю выходящіе эксъ-‘гости’ Сингъ-Сингскаго ‘отеля’.

Комната эта была извстна въ сред отпущенниковъ подъ характернымъ названіемъ Выходъ на волю. Здсь-то Мортонъ получилъ обратно свое собственное платье, то самое которое украшало его гршное тло въ первый ужасный моментъ его прибытія въ тюрьму. Въ этомъ старомодномъ костюм Мортонъ двадцать лтъ тому назадъ выслушалъ суровый приговоръ главнаго судьи верховнаго суда въ Нью-Йорк.

Придя въ сопровожденіи Логана въ гардеробную тюрьмы, Мортонъ предварительно сдалъ клерку свой тюремный костюмъ каторжника перваго разряда, такъ какъ преступники приговоренные къ 20—25 лтнему заточенію считаются наравн съ приговоренными къ пожизненной каторг. Снявъ полосатую тюремную ливрею, Мортонъ взялъ холодную ванну, а затмъ, получивъ чистое новое блье, облачился въ собственное платье, которое согласно правиламъ хранится въ особомъ гардеробномъ отдленіи подъ тмъ или другимъ нумеромъ и ярлыкомъ съ именемъ и фамиліей поступившаго обывателя ‘Крпкаго мста’. Омовенію подвергаются также и прибывающіе ‘гости’ сингъ-сингскаго отеля. Каторжники прозвали это купанье ‘крестинами злой вдьмы Каторги’. Лтомъ купанье происходитъ въ большихъ чанахъ наполненныхъ холодною водой, а зимой — теплою. Одвшись на скорую руку (въ присутствіи Логана, клерка гардеробнаго отдленія и истопника, который наливалъ воду въ чанъ) и расписавшись въ томъ что получилъ сполна свою вольную одежду, Мортонъ отправился съ Логаномъ въ главную пріемную комнату тюрьмы, гд его ожидалъ съ отпускнымъ листомъ другой клеркъ. Взявъ свои пожитки, Мортонъ захватилъ съ собою заране приготовленный свертокъ съ ужиномъ который согласно обычаю вручается каждому отпускаемому на волю ‘гостю’ тюрьмы. Кто не пожелаетъ воспользоваться этою послднею любезностью и хлбосольствомъ тюремнаго начальства, тотъ понятно не обязанъ брать съ собою завтрака, обда или ужина (смотря по тому въ какое время ‘гость’ покидаетъ тюрьму). Но бывшіе каторжники почти вс безъ исключенія любятъ брать эти свертки, такъ какъ есть поврье что отказавшійся отъ тюремнаго хлба-соли неминуемо и вскор вкусить ее. При выпуск, каждому изъ отпущенныхъ на волю дается новое блье изъ бленаго, достаточно тонкаго полотна, но сорочки выдаются не крахмаленныя.

Получивъ изъ рукъ главнаго клерка драгоцнный отпускной листъ (ticket of leave), Мортонъ со своимъ проводникомъ прошелъ большимъ дворомъ къ тому массивному зданію гд помщался главный выходъ изъ тюрьмы, надъ этимъ зданіемъ красуется небольшая ‘сторожевая башня’ съ часами. Войдя въ просторныя сни тюрьмы, Мортонъ молча предъявилъ по указанію проводника свой отпускной листъ сержанту, который, задравъ на голову кепи, сидлъ въ громадномъ кожаномъ кресл, положивъ для удобства ноги на большой письменный столъ. Сержантъ курилъ огромную сигару изъ дешеваго гаванскаго табаку, извстнаго въ Штатахъ подъ названіемъ ‘plantation tobacco’. Мрачный съ виду, старый рубака, съ длинными сдыми усами la генералъ Кустеръ {Лихой и храбрый генералъ-кавалеристъ этотъ былъ убитъ недавно въ стычк съ Индійцами.}, взявъ небольшой листъ изъ рукъ Мортона, лробжалъ внимательно содержаніе этого документа, пристально посмотрлъ на Мортона и спросилъ его густымъ басомъ:

— Ваше имя и фамилія, сэръ?

— Чарлзъ Локвудъ Мортонъ.

— Откуда?

— Изъ Чикаго.

— Лта?

— Сорокъ второй годъ.

— All right!

Сержантъ всталъ, подошелъ къ другому столу въ вид небольшаго пюпитра, открылъ громадную книгу въ кожаномъ коричневомъ переплет съ мдною отдлкой по угламъ, перелистовалъ нсколько страницъ, хлопнулъ ладонью по книг и сказалъ:

— Распишитесь подъ этою графой, вотъ и перо.

Сержантъ передалъ Мортону толстую черную ручку со стальнымъ широкимъ перомъ. Мортонъ взялъ перо, взглянулъ за объемистую разграфленную книгу и спросилъ:

— Что слдуетъ писать, сержанть?

— Слушайте, я вамъ продиктую, пишите здсь… да, вотъ тутъ: Я нижеподписавшійся, Чарлзъ Локвудъ, гражданинъ Штатовъ, по профессіи механикъ, родомъ изъ Чикаго, сорока двухъ лтъ, далъ сію расписку въ томъ что я, будучи водворенъ согласно, правильному приговору суда и по правиламъ всхъ параграфовъ уголовно-тюремнаго закона Республики на жительство въ тюрьм Штата Нью-Йоркъ, на срокъ до двадцати лтъ, по истеченіи этого срока, сего 16 Іюля 1882 года, въ шесть часовъ пополудни, вручивъ законный отпускной документъ кому слдуетъ, получилъ себя въ полной физической цлости, въ исправности моихъ умственныхъ способностей и въ полномъ сознаніи, что я дйствительно представляю собою то лицо которое получило полную гражданскую свободу и легальный выпускъ изъ вышеозначенной тюрьмы… Написали? спросилъ сержантъ, пуская большой клубъ дыма въ потолокъ.

— Написалъ, отвтилъ дрожащимъ голосомъ Мортонъ, повидимому нсколько изумившійся.

— All right! Покажите-ка, что вы нацарапали?

Сержантъ подошелъ къ пюпитру и внимательно скользилъ взоромъ по тмъ строкамъ гд красовался крупный, неуклюжій и неровный почеркъ Мортона.

— Ну ужь и каракули, сэръ, видно что вы немного отвыкли владть перомъ. Вы чмъ занимались у насъ?

— Я работалъ въ кузниц и въ слесарной.

— By Jove! теперь мн понятно что вы не въ состояніи писать какъ писарь у нотаріуса, тмъ не мене все въ порядк и я вполн могу разобрать что вы нарисовали, ну, а этого боле чмъ достаточно для нашей канцеляріи. Теперь, сэръ, потрудитесь скрпить эту расписку вашею полною подписью.

Мортонъ дрожащею рукой подписалъ свои два имени и фамилію.

— All right! Прекрасно, ну, вс формальности исполнены, теперь вы вполн свободны и можете идти на вс четыре стороны.

— Благодарю, сержантъ.

— Не за что, сэръ! сухо отрзалъ служака, бросивъ изъ-подлобья и изъ-за густыхъ щетинистыхъ бровей бглый взглядъ на величавую фигуру Мортона. ‘Этакій молодчина!’ подумалъ сержантъ: ‘Только подобные колоссы… великаны, могутъ выдерживать каторгу въ теченіе двадцати лтъ.’

Мортонъ надлъ на голову широкополую шляпу, получилъ самого себя, отошелъ отъ стола и обратился къ своему приставу со словами:

— Прощайте, мистеръ Логанъ!

— Не торопитесь, сэръ, обратился сержантъ къ Мортону, который обернувшись посмотрлъ съ удивленіемъ на стараго воина и, такъ-сказать, коменданта небольшаго караульнаго отряда тюремныхъ часовыхъ (prison-guards),— куда вамъ спшить? продолжалъ сержантъ,— дло идетъ къ вечеру, вы быть-можетъ затрудняетесь въ ночлег, если такъ, то вы можете переночевать въ блой комнат, при караул, а завтра утромъ и двинетесь въ путь со свжими силами.

Мортонъ вопросительно посмотрлъ на Лотана, который добродушно улыбаясь сказалъ:

— Нтъ, ужъ не приглашайте мистера Мортона, сержантъ, хотя это съ вашей стороны весьма любезно, я увренъ что Мортонъ не изъ тхъ кто ршился бы провести еще одну ночь въ нашемъ отел. Такъ, мистеръ Мортонъ?

— Да. Позвольте васъ поблагодаритъ за вниманіе, сержантъ, я ужь лучше пойду.

— Ну, какъ хотите, я свое дло сдлалъ, такъ какъ у насъ обычай такой пріютить тхъ изъ васъ которые выходя отсюда поздно, не желаютъ пользоваться ночлегомъ въ таверн плуга Джо. Вы его знаете, сэръ?

— Нтъ.

— Ну, вотъ когда выйдете на свободу, тогда узнаете, у молодчины Джо часто гостятъ наши гости. Прощайте, сэръ, желаю вамъ всего хорошаго, а главное, мой другъ (сержантъ положилъ фамильярно руку на плечо Мортона), постарайтесь никогда больше не расписываться у меня въ книг!

— По-остараюсь… прошепталъ заикаясь немного озадаченный Мортонъ.

— Врю… врю, сэръ, хотя это не всегда удается, сурово замтилъ сержантъ, кивнувъ головой.

Мортонъ обратился снова къ Логану, взявъ его за руку:

— Приставъ, мы наврно больше съ вами не увидимся, а потому, не откажите исполнить мою послднюю просьбу.

— Съ удовольствіемъ, что вы желаете?

— Передайте инспектору Эльстону мой послдній привтъ и скажите ему что я вкъ буду помнить его. Скажите ему что Чарлзъ Локвудъ Мортонъ… No 36, цня его человколюбіе, постарается (Мортонъ взглянулъ на сержанта, который крутилъ правый усъ) не возвращаться въ эту тюрьму, хотя полковникъ Эльстонъ, провожая насъ гршныхъ, не сомнвается въ этомъ.

— Не взыщите, сэръ, мн семьдесятъ лтъ, изъ которыхъ я тридцать провелъ среди каторжниковъ, замтилъ сержантъ.— Видалъ я виды и меня ничмъ не удивишь… Такъ-то.

Сказавъ это, сержантъ повернулся спиной къ Мортону и ушелъ въ другую комнату небольшимъ корридоромъ. Мортонъ задумчиво посмотрлъ вслдъ суровому старику и застылъ на мст. Логанъ что-то проворчалъ, и видя смущеніе Мортона, проговорилъ мягко и не спша:

— Полковникъ Эльстонъ поручилъ мн проводить васъ до большой дороги. Пойдемте!

Мортонъ, очнувшись, отвтилъ хриплымъ голосомъ:

— Не трудитесь, да и къ чему? Я самъ дойду, поблагодарите еще разъ полковника и скажите ему что Мортонъ No 36 вкъ не забудетъ его. Прощайте, мистеръ Логанъ… Куда теперь идти? Гд выходъ?

— Вотъ налво, въ эту желзную дверь… Послушайте, Уилкинсъ, выпустите этого джентльмена, обратился приставъ къ сторожу:

— Пожалуйте, сэръ! отозвался сторожъ.

Мортонъ направился къ дверямъ налво.

— Не потеряйте ящичекъ съ сахаромъ, {Сахаромъ каторжники называютъ деньги.} отозвался Логанъ.

Мортонъ обернулся и кивнулъ со слабою улыбкой Логану, сторожъ отперъ двери и пропустилъ Мортона. Когда скрылась рослая фигура бывшаго гостя No 36, Логанъ, надвинувъ на затылокъ фуражку, сказалъ вернувшемуся суровому старому сержаату

— Какъ хотите, сержантъ, а этотъ Мортонъ славный малый!

— Что за славный если пришлось прятать его здсь среди другихъ мошенниковъ, грабителей и головорзовъ круглыхъ двадцать лтъ? отвтилъ съ грубоватою интонаціей усатый служака, запирая на ключъ большой дубовый ящикъ, куда онъ раньше вложилъ отпускной листъ на имя Ч. Л. Мортона.

— Эхъ, да вы все свое!.. Вамъ надо знать ближе этакихъ людей и преступниковъ, а то вы будете все судить по своему до самой старости, сострилъ Логанъ.

— Полно вамъ, Логанъ, каждый судитъ по своему, а я какъ умю и какъ привыкъ. Видалъ я и почище этого великана, ну и что жъ? Понятно что выходя эти молодцы корчили благочестивыя рожи которымъ могъ бы позавидовать любой іезуитскій патеръ или квакеръ. Ну, а чуть только ударитъ имъ въ носъ нетюремный воздухъ, эти же заслуженные пансіонеры снова принимаются за прежнее ремесло въ ущербъ чужихъ кармановъ. Не каторга ихъ исправляетъ, а могила!..

— Ну, ужь тамъ говорите что хотите, а я увренъ что отпущенный No 36 не изъ числа закоснлыхъ преступниковъ и далеко не изъ тхъ потерянныхъ людей которые длаются рецидивистами. Ужь позвольте и мн знать насчетъ того что меня касается. Подумайте, вдь я вотъ уже десять лтъ денно и нощно вожусь съ вашими каторжными жильцами, и поврьте что я могу отличить званаго отъ избраннаго. Мортонъ, по моему, одинъ изъ такихъ исправившимся и избранныхъ. Бдняга достаточно пострадалъ за свое прегршеніе. Будемъ относиться къ нему по-человчески…

— Будемъ-то будемъ! А вы скажите-ка лучше за какую вину такъ долго гостилъ у насъ этотъ вашъ любимецъ?

— За убійство какого-то Италіянца.

— Вотъ какъ! Гм! гм! Должно-быть въ самомъ дл хорошій малый? протянулъ старый сержантъ, ехидно улыбаясь, и вдругъ крутя сдой усъ неожиданно добавилъ:— а вдь на убійцу-то онъ совсмъ ужь не похожъ.

— То-то и есть. До свиданія. Отъ насъ больше кліентовъ не ожидайте сегодня, сержантъ! отозвался Логанъ.

— Такъ, такъ! А изъ бабьяго отдленія?

— Ну, этого ужь не знаю, женщины до меня не относятся.

— Оно и лучше! Полагаю что вамъ и съ мущинами хлопотъ не мало?

— Нельзя сказать, они у васъ крпко сидятъ.

— Хе, хе, хе!.. Крпко? Такъ, такъ, ну и прекрасно коли крпко, на то здсь и ‘Крпкое мсто’… Хе, хе, хе! шутилъ съ серіознымъ лицомъ сержантъ, разваливаясь въ большое удобное кожаное кресло и кладя ноги на столъ.

— До свиданія! воскликнулъ на ходу Логанъ.

— Добраго пути, приставъ! пожелалъ сержантъ уходящему Логану.

Минутъ пять спустя сержантъ слегка захраплъ. Соддаты-сторожа разбрелись куда-то, а дежурный привратникъ у желзныхъ дверей, вынувъ трубку, сталъ баловаться ароматнымъ мериландскимъ табачкомъ cat-short. Часы на башн пробили семь.

Когда за Мортономъ затворилась послдняя тюремная дверь, онъ вышелъ на небольшую песчаную площадку, которая вела отъ тюрьмы до буковой аллеи соединяющей Маунтъ-Плезантъ съ большою дорогой. Вправо отъ аллеи виднлась вдали темная платформа, на которую ссаживались съ поздовъ арестанты. Вступивъ подъ тнь развсистыхъ буковъ, Мортонъ только-что усплъ съ наслажденіемъ вдохнуть всею грудью опьяняющій медовый воздухъ лтняго вечера, какъ вдругъ эта аллея со всми деревьями запрыгала у него въ глазахъ: громадные стволы закачались изъ стороны въ сторону, земля пошла ходуномъ, Мортонъ пошатнулся и едва усплъ прислониться къ старому буку въ нсколько обхватовъ. ‘Землетрясеніе!’ мелькнуло у него въ голов, но онъ скоро оправился, никакого землетрясенія, конечно, не было: кружилась только голова съ непривычки къ вольному воздуху. Подъ ногами его бллъ и искрился свтлосрый щебень шоссе, которое извивалось точно чудовищная змя на необъятномъ простор холмистыхъ полей, рощъ и луговъ, а тамъ вдали на горизонт съ глухимъ грохотомъ мчался желзнодорожный поздъ, сыпля крупныя искры изъ трубы локомотива. Прошла минута сладкаго оцпеннія. Очнувшись Мортонъ подумалъ: ‘Куда идти… въ какую сторону?’ Онъ направилъ шаги къ концу аллеи, и дойдя до того мста гд начиналась или врне перескалась большая дорога, свернулъ по ней направо. Пройдя такимъ образомъ шаговъ двадцать, Мортонъ впервые и какъ-то инстинктивно почувствовалъ что тюрьма осталась позади его. Онъ ни разу не оглянулся на гору съ Сингъ-Сингскимъ отелемъ, но мысли все еще были заняты тюрьмой и въ отуманенной голов частенько мелькало имя добраго Эльстона. При этомъ Мортонъ думалъ: ‘удивительно: Гд бы ни былъ человкъ, у него всегда останется что-нибудь свтлое и пріятное въ памяти’. Шагая мрною спокойною поступью, Мортонъ былъ очень доволенъ тмъ что ему никто не попадался на встрчу. ‘Такъ лучше!’ думалось ему: ‘теперь не время, успю наглядться на нихъ тамъ… въ Нью-Йорк.’ Но вотъ позади его раздался гулъ колесъ и топотъ. Прохалъ какой-то субъектъ въ бэгги (нчто въ род таратайки) съ запряженнымъ въ нее откормленнымъ пгимъ мериномъ. Обогнавъ Мортона, прозжій закричалъ придерживая лошадь:

— Послушайте, гд здсь таверна Сниффа?

— Не знаю, какъ-то черезчуръ громко отвтилъ Мортонъ, не взглянувъ на вопрошающаго, и самъ вздрогнулъ отъ звуковъ своего голоса.

— Вы разв не здшній?

— Нтъ.

— Гулъ! гулъ! закричалъ прозжій и помчался впередъ, понукая лнивую лошадку длиннымъ бичемъ.

— Ничего! вполголоса проговорилъ Мортонъ, съ какою-то дтскою улыбкой,— ничего, не такъ страшно!

Онъ продолжалъ свой путь и вскор дошелъ до той лужайки на которой виднлась мрачная огороженная каменная груда или ‘могила Индійца’. Мортонъ, поглядвъ на нее, протяжно свистнулъ… ‘Какъ однако все перемнилось!’ подумалъ онъ. Ускоривъ шаги и минуя тропу, онъ перешелъ наискось лужайку и приблизился къ могил. Бросивъ бглый взоръ на рку, Мортонъ положилъ свой свертокъ на траву и слъ на скамью, потомъ снялъ тяжелую поярковую шляпу и положилъ ее рядомъ съ ‘ужиномъ’. Втерокъ съ рки, задвъ уголъ мятой газетной бумаги въ которой былъ завернутъ ‘ужинъ’, скоро отогнулъ половину листа и пошелъ трепать ею по воздуху до тхъ поръ пока бумага совсмъ разостлалась по трав и мстами надорвалась. Мортону было повидимому не до ды, не обращая никакого вниманія на шалости втра, онъ погрузился въ море неясныхъ грезъ пока его спокойствіе не было нарушено свисткомъ парохода, а затмъ пніемъ катавшихся по рк. Выплюнувъ жвачку, Мортонъ сталъ всматриваться въ даль по тому направленію гд не такъ еще давно скрылся пароходъ Два розъ. ‘Неужто это Гудзонъ?’ мелькнуло у него въ голов. ‘Та ли эта рка по которой и я когда-то катался по воскресеньямъ?’ По лицу Мортона пробжала злая улыбка, которая однако мгновенно исчезла и только фосфорическіе темные глаза блеснули особеннымъ блескомъ. Нсколько мгновеній еще, эти искры погасли, и лицо приняло снова безстрастно усталый видъ. Какъ тутъ заселено! размышлялъ онъ дальше, срывая подъ собой какой-то крошечный пестренькій полевой цвточекъ. Берега застроены уютными котеджами, все дышетъ жизнью и людьми! Пощипывая губами стебелекъ, Мортонъ вдругъ увидалъ подъ ногами клочекъ газеты окончательно оторванный втромъ отъ свертка. Онъ поднялъ лоскутокъ и машинально заглянулъ на печатныя строки. Сумерки давали уже знать о себ, во несмотря на то Мортонъ все-таки разобралъ отрывочную фразу: …ищутъ счастья, но кто иметъ право на счастіе? Каждый изъ насъ обязанъ быть полезнымъ обществу. Не достоинъ тотъ свободы, кто убиваетъ время безъ пользы для общества и на праздныя утхи, ибо каждый изъ насъ долженъ трудиться. На труд зиждется благосостояніе всхъ вообще и каждой семьи въ отдльности. Должно искать себ семью и основать домашній очагъ, такъ какъ въ нихъ кроется невидимый кладъ истиннаго благополучія и… На этомъ мст газетный клочекъ былъ порванъ. Мортонъ перевернулъ клочекъ на другую сторону и увидалъ какое-то объявленіе о готовомъ плать. ‘Счастіе у домашняго очага!’ произнесъ глухимъ голосомъ Мортонъ: ‘и я искалъ его когда-то, но судьба распорядилась иначе’…

Цлый рой мыслей и ощущеній, словно встревоженныя пчелы, зажужжалъ въ голов Мортона, внезапно хлынувъ изъ забытыхъ тайниковъ, они толпились, перебивая другъ другу путь и увлекая одну за другою… Не судьбы онъ боится, а людской толпы, той толпы которая отняла у него молодость, сожгла въ немъ все что было прежде такъ свято, чисто и дорого! Но сознаніе что онъ безъ ропота перенесъ вс муки, разв оно не должно примирить его съ новою жизнью и съ толпой? О воля, о свобода души и тла, вы, лучшія блага смертныхъ, осните его и будьте ему отнын взамнъ всего что было дорого! Разв можно вернуть что онъ потерялъ двадцать лтъ тому назадъ?… Какъ странно созданъ человкъ и какъ зыбки его желанія! Давно ли онъ считалъ минуты своего освобожденія, а теперь, когда онъ воленъ идти куда хочетъ наравн съ милліонами другихъ гражданъ, онъ сталъ въ тупикъ, точно ребенокъ котораго учатъ ходить. Вотъ предъ нимъ вся даль, весь свтъ впереди, а онъ все еще пятится и какъ будто не можетъ отдлаться отъ тхъ мыслей что въ теченіе могильнаго заключенія накоплялись въ душ точно миріады мелкихъ морскихъ молюсковъ на дн обширнаго океана… И чего бояться! Люди забыли его и конечно ужь не ждутъ его невроятнаго возвращенія. Да, ршено, идти надо, но… не сейчасъ… потомъ… посл, когда взойдетъ луна, когда заиграютъ яркія звзды и ночь своимъ темнымъ покровомъ успокоитъ людей, зарю же онъ встртитъ восхищеннымъ взоромъ уже не одинъ, а съ другими людьми, братьями о Христ.

Суровое лицо Мортона просіяло, онъ полною грудью вдыхалъ ароматичную вечернюю прохладу. Погасающіе лучи заката, слившись въ одно багровое дымчатое пятно, обливали своимъ ровнымъ свтомъ фигуру Мортона… Онъ и мрачная могила Индійца какъ бы погрузились въ какую-то огненную лаву неописуемаго вечерняго колорита. Впивая взорами чудную картину природы, этотъ недавно отверженный всми и самимъ собою человкъ смирялся духомъ… Тяжелый рокъ его пощадилъ и въ стнахъ тюрьмы, Мортонъ чувствовалъ сердцемъ что Создатель этого дивнаго міра не позабылъ его, ничтожнаго… Рай, чудный, безконечный рай!… Умереть теперь было бы ужасно!.. Жить надо, жить сызнова, наравн со всми. О, эти вс не знаютъ что такое рай на земл, гд настоящее счастье человка! Вотъ онъ рай, вокругъ насъ, а счастье здсь — въ сердц каторжника который полжизни былъ лишенъ дара сознавать это!…

Взволнованный своимъ умиленіемъ, Мортонъ склонилъ голову на ршетку могилы. Слезы давили его грудъ и приступали могучею живительною волной къ изсохшему горлу. Еще два-три содраганія могучаго тла, и благодатная роса души оросила его исхудалыя щеки. Мортонъ не былъ въ силахъ удержать горячій потокъ слезъ которыя лились изъ наболвшей души точно хрустальныя капли бурнаго горнаго ручья сквозь твердые сталактиты пещеры въ Синей долин Калифорніи. Вокругъ Мортона, въ перелскахъ, щебетали запоздалыя пташки и громче всхъ навсевозможные лады заливался пересмшникъ {Mimus polyglottes, американскій дроздъ.}, этотъ неугомонный комикъ американскихъ паросниковъ… Встревоженныя вечернею сыростью и прохладой, мошки и москиты какъ-то жалобне тянули свою хоровую заунывную псню. Казалось, они убаюкивали Мортона, и глаза его слипались въ истом, свобода его сморила. Солнце давно уже сло, и окрестность начинала утопать во мрак, который иногда озарялся фосфорическимъ мерцаніемъ сгущенной атмосферы. Мортонъ какъ бы застылъ на мст и, несмотря на вс усилія, не могъ преодолть дремоты. А въ т мгновенія когда, какъ ему казалось, онъ преодолвалъ ее, докучливое пніе москитовъ почему-то смолкало, и вмсто его тихо звучала колыбельная псенка тхъ дней когда надъ малюткой Чарли горячо молилась женщина даровавшая ему тяжелую жизнь…

IV. Листки изъ прошлой жизни Мортона.

Мортонъ родился въ Чикаго, ‘торговой столиц’ Запада или ‘город прасоловъ’, которые прозвали его Porcopolis’омъ — Нигд на свт не приготовляютъ такой вкусной свинины, ветчины, солонины и corned beef, какъ въ этомъ город, расположенномъ на западномъ берегу озера Мичиганъ. Въ 1830 году въ Чикаго было всего двнадцать домовъ, одна улица, одна часовня, одна школа, одна гостиница и одна таверна. Отецъ Мортона былъ изъ первыхъ сеттлеровъ и такъ-сказать ‘строителей’ Чикаго, который только въ 1833 году подучилъ право называться городомъ. Домикъ стараго Мортона стоялъ на берегу озера, гд сеттлеръ содержалъ перевозъ. Родители маленькаго Чарли, довольно зажиточные люди, постарались дать своему сыну хорошее воспитаніе въ городской школ. По окончаніи курса молодаго Мортона отправили въ Нью-Йоркъ учиться ремеслу, Чарли чувствовалъ большую склонность къ механик и потому былъ отданъ отцомъ въ ученье къ извстному мастеру Гардингу, у котораго пробылъ три года. Ему минуло двадцать лтъ когда онъ сдлался искуснымъ механикомъ и поступилъ на службу въ обширныя мастерскія компаніи Гудзонъ-Риверской желзной дороги. Красивый и атлетическаго тлосложенія, молодой человкъ былъ однимъ изъ первыхъ мастеровъ компаніи, его любили вс начиная съ главнаго инженера до чернорабочихъ которые таскали или возили въ тачкахъ уголь. Пробывъ съ полгода въ мастерскихъ, Мортонъ получилъ въ свое завдываніе громадный локомобиль приводившій въ движеніе вс сверлильные и токарные станки механической мастерской. Этою мастерской завдывалъ инженеръ Костерфильдъ, который очень любилъ Мортона и оказывалъ ему отеческое вниманіе. Посщая сначала по воскреснымъ днямъ домъ радушнаго инженера, Мортонъ вскор сталъ близкимъ человкомъ въ семь Костерфильдовъ и совершенно привыкъ къ тому чтобы вс члены ея называли его sans faon ‘Чарли’, а не мистеръ Чарлзъ Мортонъ или мистеръ Мортонъ. Даже единственная дочъ инженера, миссъ Нелли, то и дло звала его въ насмшку little Charlie (маленькій Чарли)! Это очень потшало родителей, которые не могли налюбоваться богатырскимъ ростомъ Мортона. Миссъ Нелли была красивая блондинка и настоящая нью-йоркская belle. Ей минуло всего семнадцать лтъ когда Мортонъ впервые сдлалъ свой call (визитъ) Костерфильдамъ по приглашенію мистера Нокса Костерфильда.

Рекомендуя своего фаворита, Костерфильдъ сказалъ жен и дочери:

— Любите его какъ сына и брата: это рдкій молодой человкъ, хорошій работникъ, не пьяница, не лодырь и безупречно честенъ.

— Очень рада съ вами познакомиться, мистеръ Мортонъ, съ ныншняго дня прошу васъ не забывать что семья Костерфильдовъ вамъ не чужая, отозвалась мистрисъ Костерфильдъ, протянувъ руку.

— Ну, а ты, стрекоза, что скажешь? обратился добродушный инженеръ своему кумиру.

— Что тутъ слова терять?! Понятно что я и мистеръ Мортонъ будемъ друзьями. Знаете что, папа, онъ мн очень нравится, жаль только что Господь не пожаллъ матеріала… Вашу руку, новый товарищъ, если ваша душа такъ же велика какъ тло, мы съ вами скоро сойдемся

Костерфильдъ расхохотался, выслушавъ оригинальную тираду миссъ Нелли.

Мортонъ, покраснвъ до ушей, протянулъ свою мозолистую руку красавиц и пробормоталъ:

— Я не нахожу словъ благодарить васъ, мистрисъ Костерфильдъ, и васъ, миссъ Костерфильдъ. Я тмъ боле цню теплоту вашихъ словъ что у меня здсь въ этомъ громадномъ город нтъ никого родныхъ…

— Старики моего молодаго друга живутъ въ Чикаго, пояснилъ мистеръ Костерфильдъ.

— Ахъ какъ далеко! отозвалась на это хозяйка дома.

— Отчего вы не перевезете вашихъ стариковъ въ Нью-Йоркъ? спросила миссъ Нелли, проворно работая иглой по канв.

— Они сами не желаютъ жить здсь, отецъ не хочетъ разстаться съ берегами озера Мичигана у которыхъ онъ посдлъ, а матушка терпть не можетъ безбожнаго Вавилона, какъ она называетъ Нью-Йоркъ.

— А! это другое дло, вымолвила миссъ Нелли и углубилась снова въ свою работу.

— Что врно, то врно! Нью-Йоркъ это хуже Вавилона… это Содомъ и Гоморра вашего вка, замтилъ мистеръ Костерфильдъ.— Посмотрите, сегодня воскресенье, а что длается на улиц!

— Ахъ, папа, какой ты пуританинъ, да разв можно чтобы Нью-Йоркъ, эта столица Новаго Свта, походилъ на квакерскую деревушку или шекерскую молельню?!

— Ну, тамъ какъ хочешь, мой другъ, а въ былые годы всего этого не было. А кто виноватъ? Эмиграція… вся эта переселенческая голь, которая переплываетъ Атлантику для того чтобы ловить у насъ Фортуну чуть не за косы.

— Куда же дться всмъ этимъ европейскимъ бднякамъ, какъ не къ вамъ? горячилась миссъ Нелли.

— Дома сидли бы лучше и приносили бы пользу родной стран, а то вдь до того дошли что цлыми княжествами эмигрируютъ. Вотъ недавно я читалъ что изъ какой-то нмецкой страны удрали ночью, тайкомъ, въ Америку вс жители оставивъ дома лишь покойниковъ на кладбищ, полицейскихъ стражниковъ, арестантовъ въ тюрьм и самого герцога Адольфа или Рудольфа, хорошенько ужь не помню, по счету чуть ли не XXXVII герцога этого имени.

— Да, но ты забываешь, мой другъ, что въ Германіи такія княжества не больше нашихъ среднихъ городовъ, замтила мистрисъ Костерфильдъ.

— Ну, ихъ! досадливо махнулъ рукой мистеръ Костерфильдъ.

— Вы несправедливы, папа, ваши нмецкіе гости или какъ вы ихъ называете дармоды въ настоящее время оказываютъ намъ большую пользу.

— Эхъ, доченька, полно теб учить меня, старика!

— Ну, будетъ вамъ спорить о Нмцахъ, они сами по себ, а мы сами по себ. Пойдемте въ столовую и позавтракаемъ, приглашала мистрисъ Костерфильдъ.

Вс отправились за хозяйкой въ столовую. Мортонъ, не принимая никакого участія въ разговор касательно нмецкихъ эмигрантовъ и ‘дармодовъ’, сидлъ все время и слушалъ, изрдка поглядывая на чарующее личико миссъ Нелли. ‘Какъ она хороша!’ думалось молодому механику.

Ему пришлось сидть рядомъ съ миссъ Нелли, которая безпрерывно осаждала отца вопросами по тому или другому предмету.

— Что же вы-то запечатали свои уста точно безмолвствующій факиръ? спросила миссъ Нелли своего кавалера.— Вы можетъ-быть не любите болтать?

— Смотря по тому когда и съ кмъ.

— Со мною, напримръ?

— Съ вами нельзя болтать, потому что, вы сейчасъ осадите, отвтилъ улыбаясь Мортонъ.

— Хе, хе, хе! Это врно, моя Нелли настоящій прокуроръ, подхватилъ Костерфильдъ, — чуть кто начинаетъ брехать, она сейчасъ со своимъ veto, стопъ машина!

— Когда же это я покушалась останавливать чье-нибудь краснорчіе?

— А меня ты разв не осаживаешь? весело спросилъ мистеръ Костерфильдъ.

— Тебя? Да, во это совсмъ другое дло! Съ кмъ же мн и спорить если не съ отцомъ? Мистеръ Мортонъ, неужели вы соглашаетесь во всемъ съ вашимъ старикомъ?

— Почти всегда.

— Какой же вы посл этого мущина!

— Я уважаю мнніе отца и матери.

— И я уважаю моего папу, но несмотря на это рдко соглашаюсь съ нимъ: онъ свое, а я свое.

— Вы и съ матушкой такъ спорите?

— О, нтъ, что касается мамы, то она во всемъ соглашается со мною.

— Значитъ балуетъ васъ?

— Ха, ха, ха! Браво, Чарли, вы угадали: именно балуетъ, да еще какъ! Что принцесса Chatterbox {Болтушка.} ни скажетъ, то и врно.

— Я не могу пожаловаться на Нелли, вставила мистрисъ Костерфильдъ, бросивъ нжный взоръ на дочь.

— Хорошо, папа, ты меня конфузишь предъ нашимъ гостемъ, ну я за это отомщу.

— Ой-ой!Чмъ же, моя красотка?

— Перестану спорить съ тобой.

— Ну нтъ, благодарю! протянулъ отецъ миссъ Нелли.— Это будетъ черезчуръ жестокое мщеніе, не такъ ли, Чарли?

— Врно, какъ дважды-два четыре, отвтилъ Мортонъ, въ душ мля отъ этой картины семейнаго счастія и душевной простоту.

Мортонъ сталъ часто посщать домъ Костерфилъдовъ, гд онъ отдыхалъ душей. Миссъ Нелли, привыкнувъ къ молодому человку, позволила ему занять мсто въ числ ея присяжныхъ обожателей и ухаживать за ней согласно обычаю и правиламъ американскаго неизбжнаго flirt’а. Ни одному изъ этихъ обожателей, однако, миссъ Нелли не оказывала замтнаго предпочтенія, а Мортонъ вскор убдился что онъ любитъ и любитъ со всмъ пыломъ первой любви.

Прошло пять мсяцевъ посл перваго знакомства его съ миссъ Нелли. Былъ чудный сентябрьскій день, когда въ Нью-Йорк около четырехъ недль стоитъ ‘бабье лто’. Зайдя къ Костерфильду, Мортонъ засталъ миссъ Нелли одну за роялемъ.

— Садитесь, маленькій Чарли, и не мшайте, такъ какъ я разучиваю одну вещь Шопена.

— Вы долго будете играть?

— Не знаю, а что?

— Мн нужно съ вами поговорить.

Миссъ Нелли взяла первый аккордъ Шопеновскаго ноктюрна.

— Не стсняйтесь, если важное дло, то говорите подъ аккомпаниментъ этой чудной мелодіи. Знаете, я не люблю терять время, оно дорого, я должна къ вечеру разучить ноктюрнъ чтобъ играть порядочно.

— Что за спшка такая?

— Я общалась сыграть сегодня у мистрисъ Роджерсъ, у нея будетъ пріемъ и музыкальный вечеръ.

— Кто это мистрисъ Роджерсъ?

— Профанъ же вы, маленькій Чарли, если не знаете кто мистрисъ Лили Роджерсъ! Это наша первая оперная звзда и колоратурная пвица.

— Такъ, такъ… ну, въ такомъ случа я зайду завтра.

— Какъ хотите, а по моему лучше сдлать сегодня что бытъ-можетъ не слдуетъ откладывать до завтра.

— Это ваше мнніе?

— Да.

— Въ такомъ случа я останусь и подожду пока вы разучите ноктюрнъ… чей вы сказали?

— Шопена, ну не мшайте. Я начинаю: разъ… два…

— Извините, еще одинъ вопросъ: гд ваши старики?

— Папа отправился на какой-то митингъ, а мама похала въ Бруклинъ къ тёт.

Мортонъ, придвинувъ большую качалку къ роялю, взялъ со стола послдній нумеръ журнала Scribners Monthly и углубился въ чтеніе. Миссъ Нелли, не обращая вниманія на ‘маленькаго Чарли’, стала серіозно разучивать ноктюрнъ. Страстные звуки мелодіи охватили всю душу молодой двушки, она была даровитою піанисткой. Мортонъ изрдка поднималъ голову и смотрлъ на восхитительную дочь мистера Костерфильда, мало-по-малу онъ заслушался, отложилъ книгу и, прислушиваясь къ игр, погрузился въ думу, пока миссъ Нелли не обратилась къ нему со словами:

— Послушайте, Чарли, что съ вами? Я вотъ уже минутъ десять какъ остановилась, а вы все сидите и точно слушаете, а по моему, просто спите… Не хорошо, маленькій соня!

— Извините, я не сплю, я просто замечтался.

— О чемъ же вы мечтаете, практическій человкъ? Какъ бы нажитъ побольше денегъ… Вы должно-быть обожаете доллары?

— Нтъ, не особенно.

— Вотъ какъ! Вы на чемъ же свихнулись, Чарли? вы быть-можетъ утруждаете ваши мозги отыскивая вчный двигатель?

— Къ чему? Онъ уже найденъ.

— Не слыхала что-то!

— Да хоть бы паръ, это вчный двигатель нашего предпріимчиваго вка, но я знаю другой вчный двигатель, который сильне пара… двигатель дарованный намъ Небомъ!

— Это что за рдкость такая, нельзя ли ее найти въ музе Барнума?

— Нтъ.

— Гд же въ такомъ случа?

— Здсь, миссъ Нелли! бухнулъ Мортонъ, указавъ рукой на сердце, и покраснлъ какъ вареный ракъ.

— Въ вашемъ лвомъ боку? что за странность!?

— Въ сердц каждаго изъ васъ.

Мортонъ подошелъ близко къ миссъ Нелли, которая лниво наигрывала какую-то заунывную, тихую мелодію.

— Я васъ не понимаю, проговорила она, поднявъ глаза.

— Въ сердц первымъ божествомъ по вашему считается что?

— Вы безъ аллегорій, Чарли, я не люблю когда такой Геркулесъ какъ вы старается говорить языкомъ щедушнаго адвоката. Вы это не про любовь ли намекаете?

— Да, про любовь.

— Что жь, хорошее дло! Ну, а вамъ-то она къ чему понадобилась?

— Да разв я неспособенъ любить какъ и вс?!

— Не знаю, я объ этомъ предмет пока не размышляла… Вы что… же влюблены?

— Да.

— Поздравляю!

— Еще рано поздравлять, миссъ Нелли, для этого мн надо получить отъ васъ то чего я желаю.

— Что именно?

— Вашу любовь. Я васъ люблю, Нелли. Желаете ли вы быть моею женой?

Лицо Мортона покрылось яркимъ румянцемъ. Миссъ Костерфильдъ посмотрла на мощную фигуру ‘маленькаго’ влюбленнаго Чарли.

— Это что? шутка или серіозно?

— Разв можно этимъ шутитъ!? горячо воскликнулъ Мортонъ съ сіяющими глазами.— Видитъ Богъ что я не шучу! Я готовъ…

— Знаю, знаю: умереть и такъ дале. Послушайте, Мортонъ, что я вамъ скааку: я васъ люблю какъ брата, но женой вашей быть не могу.

Что-то словно ударило Мортона въ самое сердце, вся краска мгновенно сбжала съ лица, онъ опустилъ голову и стоялъ предъ миссъ Нелли блдный, неподвижный.

— Не огорчайтесь и не сердитесь на меня, я не виновата. Клянусь вамъ, Чарли, я никого не люблю!… Видно мое время еще не подошло или я неспособна любить. Какъ вы полагаете?

— У приговореннаго къ смерти не спрашиваютъ о лкарствахъ, глухо отвтилъ Мортонъ.

— Пустяки!… Кто говоритъ о смерти?… Разв вы не мущина?

— Что жь дальше? отозвался Мортонъ.

— Если мущина, то и будьте имъ. Останемтесь друзьями… сестрой и братомъ, тогда вы увидите что и я васъ люблю, но по своему.

Миссъ Костерфильдъ встала и протянула ему руку.

— Благодарю васъ, Нелли. Видно не судьба

Мортонъ осторожно пожалъ крошечную руку молодой двушки.

— Ну, этого не говорите, не сегодня такъ чрезъ годъ вы быть-можетъ влюбитесь въ другую… Мало ли насъ въ Нью-Йорк?

— Много, но такихъ какъ вы, Нелли, только одна, спокойно проговорилъ неудачникъ.— Будьте счастливы и не упрекайте меня за то что я обезпокоилъ, васъ. Прощайте!

— Какъ это прощайте, почему же не до свиданія?

— Я не въ силахъ…

— Это что такое! воскликнула двушка, схвативъ его за руку.— Какъ! и вы тоже изъ слабыхъ… изъ тхъ которые потерпвъ фіаско у женщинъ теряютъ голову и чувство собственнаго достоинства? Я всегда думала о васъ лучше… Неужели въ такомъ громадномъ тл скрывается малодушное сердце!? Нтъ… нтъ, вы мущина… настоящій мущина! Вы должны остаться, и я желаю это всей души чтобы наша дружба никогда не теряла своей прелести изъ-за того что вы меня любите. И я васъ люблю по своему… Неужели вы въ состояніи огорчить меня, Чарли? горячо говорила миссъ Нелли.

Чудные голубые глаза ея впились своимъ теплымъ взглядомъ въ смущенное лицо Мортона, который слушая этотъ чарующій мелодичный голосъ, дрожалъ всмъ тломъ словно звуки эти терзали на куски его молодое неопытное сердце. Наконецъ, пересиливъ искушеніе, онъ отвтилъ дрожащимъ голосомъ:

— Для васъ и вашего счастья я на все готовъ.

— Слушайте, Чарли, у меня нтъ братьевъ, отецъ уже старъ, я буду счастлива если вы отнын будете моимъ братомъ, защитникомъ въ жизни. Хотите? Да?

— Клянусь что пока я живъ, никто не посметъ обидть… оскорбить васъ! восторженно воскликнулъ Мортонъ. Станъ его выпрямился, большіе черные глаза заискрились, а красивое серіозное лицо механика свидтельствовало что его слово никогда не расходится съ дломъ.

Миссъ Костерфильдъ съ улыбкой смотрла на него и думала:

‘Какой онъ красивый и что у него за рыцарская душа!..’

Потомъ она протянула ему об руки и сказала со слезами въ голос:

— Чарли, съ этой минуты я ваша сестра!

— Благодарю васъ, Нелли, и прошу васъ никогда не сомнваться въ моей преданности.

— Ну, а теперь, когда небо прояснилось и вс тучки прошли, что же вы такъ на меня смотрите? Поврьте что я все та же.

— Да… да, все та же, задумчиво проговорилъ Мортонъ, выпустилъ дорогую руку и бросился вонъ изъ гостиной.

‘Какъ мн его жаль!’ тихо проговорила миссъ Нелли, идя обратно къ роялю. Двушка начала было снова играть прерванный пассажъ ноктюрна, но игра не клеилась, миссъ Нелли погрузилась въ раздумье, и руки ея соскользнули съ клавишей на колни. ‘Господи!’ думалось ей, ‘неужели изъ-за меня долженъ страдать такой хорошій человкъ какъ Чарли Мортонъ? Бдный!… бдный!…’

Вечеромъ миссъ Нелли отправилась на музыкальный вечеръ и soire dansante мистрисъ Роджерсъ. Въ салон знаменитой пвицы миссъ Нелли Костерфильдъ произвела не малый фуроръ вновь разученнымъ ноктюрномъ Шопена. Вокругъ талантливой двушки собрались вс корифеи Нью-Йоркской консерваторіи: профессора апплодировали ей, а извстный Апшицъ предсказывалъ ей великую будущность. Всхъ боле восхищался Итальянецъ синьйоръ Джованни Барильйоне, первый теноръ труппы итальянской оперы извстнаго импрезаріо Макса Марецека. {Онъ былъ Еврей родомъ изъ Шклова и до своего переселенія въ Америку назывался просто Итцигъ Майеръ.} Синьйоръ Бариле былъ прекрасный пвецъ, хорошій актеръ, красавецъ какихъ мало и большой сердцедъ… Нью-йоркскія леди сходили съ ума отъ него, мужья ревновали и боялись пускать своихъ женъ въ Academy of Music на Четырнадцатой улиц близь Бродвея.

Роскошная красота молодой Американки привлекла взоры записнаго волокиты, который увивался весь вечеръ около миссъ Костерфильдъ.

— Carrissima signorita, вамъ надо посвятить себя артистической карьер, у васъ божественное toucher, замчательная экспрессія, рдкая техника и этотъ, знаете, священный огонекъ художника, напвалъ ей Итальянецъ.

— О, сэръ, вы черезчуръ льстите! Я быть-можетъ порядочно играю, до мн далеко до артистической силы.

— Нтъ, нтъ! Я самъ артистъ и понимаю что ваша молодая натура озарена свыше. Работайте и вы увидите что я не ошибаюсь.

Миссъ Нелли была въ упоеніи, ее хвалили со всхъ сторонъ, но ни чьи похвалы не звучали такъ сладко. Черные огненные глаза синьйора Бариле такъ и прожигали насквозь душу и воображеніе молодой Американки, которая сознавала что она еще не видывала такого красиваго джентльмена. Она еще больше очаровалась когда онъ по ея просьб сплъ серенаду изъ Севильскаго цирюльника. Миссъ Нелли дала себ слово не пропускать ни одного опернаго вечера когда будетъ пть синьйоръ Бариле. Если Бариле такъ очарователенъ среди салоннаго общества, то на сцен онъ долженъ быть просто ‘великъ’.

Три дня спустя посл вечера у мистрисъ Роджерсъ миссъ Нелли въ сопровожденіи Мортона отправилась въ оперу, давали неизбжнаго Трубадура съ Бариле въ роли Манрико, онъ былъ въ самомъ дл очаровательнымъ Манрико. Восторгъ публики былъ неописуемъ: рукоплесканія поминутно оглашали громадную залу, цвты въ вид чудовищныхъ букетовъ, корзинокъ и внковъ сыпались со всхъ сторонъ къ ногамъ красиваго и изящнаго тенора…

— Какъ вы находите этого пвца, Чарли? спросила миссъ Нелли у Мортона.

— Хорошъ, отчеканилъ серіозный механикъ.

— Не только хорошъ, а феноменъ… полубогъ на сцен!

— И то можетъ быть, я, по правд сказать, не умю восторгаться какъ вся эта нарядная толпа.

На другой день миссъ Нелли пошла на Бродвей и купила у фотографа Кольгета большой портретъ синьйора Бариле…

Юркій Италіянецъ узналъ что миссъ Нелли стала его поклонницей и часто видлъ ее среди публики въ т вечера когда онъ плнялъ нью-йоркскую публику. Въ салон мистрисъ Роджерсъ этотъ общій баловень былъ своимъ человкомъ. По его просьб, хозяйка часто приглашала миссъ Нелли. Вскор Италіянецъ сумлъ вскружить ей голову… Тутъ только стала она сознавать что такое любовь и не разъ твердила мысленно: ‘Я люблю Бариле такъ какъ меня любитъ Чарли Мортонъ!..’

Нкоторое время она удачно скрывала это чувство, но скоро стало ей это не подъ силу. Однажды Мортовъ сказалъ ей:

— Нелли, вы перемнились… У васъ болитъ душа.

— Почему вы это думаете? переспросила Нелли, вся вспыхнувъ.

— Вы влюблены… Не скрывайте.

— А хоть бы и такъ…

Миссъ Нелли отвернулась.

— Я знаю въ кого… сдержанно продолжалъ Мортонъ.

— Тмъ лучше, отвтила она, не оборачиваясь.

— Будьте осторожны и не увлекайтесь черезчуръ.

Миссъ Нелли посмотрла на Мортона, и вдругъ, приподнявшись на ципочки, положила ему руки на плечи.

— Не заботьтесь, Чарли, дружокъ, проговорила она съ ласкающею улыбкой,— я знаю себя.

— Сохрани васъ Богъ!

Мортонъ простился, ушелъ и пропадалъ цлыя дв недли. Въ теченіе этого времени Бариле сумлъ настолько сблизиться съ Нелли Костерфильдъ что она въ минуту упоенія и въ сладкомъ трепет выслушала его горячее признаніе. Миссъ Нелли была счастлива какъ только можетъ быть счастлива восемнадцатилтняя двушка влюбленная по уши. Родители ничего не знали объ этой любви, такъ какъ ни мать, ни отецъ никогда не видали Бариле и не здили въ оперу. Воркуя въ дом мистрисъ Роджерсъ, миссъ Нелли почти забыла о существованіи Чарли, старавшагося скрывать тревогу которая охватила его истерзанную душу и преданное сердце. Разузнавъ всю подноготную о волокитств Бариле, Мортонъ неоднократно порывался открыть все родителямъ миссъ Нелли, но не длалъ этого боясь что непріятная всть нарушитъ тихое теченіе счастливой жизни стариковъ Костерфильдовъ. Онъ сталъ зорко слдить за Бариле, вникать въ его жизнь и выслживать вс его свиданія съ миссъ Нелли у мистрисъ Роджерсъ. Мортонъ надялся на благоразуміе молодой двушки и немного успокоился зная что американскія невсты не легко поддаются краснобайотву разныхъ волокитъ или beau {Ухаживателей.} въ род счастливчика синьойра Бариле который пожиналъ цвты любви среди замужняго контингента богатыхъ пылкихъ матронъ и ‘независимыхъ леди’ Нью-Йорка. Въ то время когда миссъ Нелли полюбила тенора, онъ наслаждался ласками жены одного банкира, жившаго въ своемъ мраморномъ дом на Пятой Алле. Про эту связь узналъ конечно и врный стражъ Нелли, ‘маленькій Чарли’… Оперный сезонъ приближался къ концу, и Мортонъ былъ отъ души радъ что наступило время отъзда Бариле въ Ріо-Жанейро, куда тотъ былъ приглашенъ на весь зимній сезонъ за огромный гонораръ. ‘Онъ удетъ, застрянетъ тамъ, и Нелли понемногу вылчитъ свое сердечко отъ этой наносной любви’… мечталъ Мортонъ заботясь о своей ‘сестр’. Но Мортонъ ошибался: миссъ Нелли полюбила Бариле не мимолетнымъ или капризнымъ чувствомъ, а искренно, до боготворенія. Бариле совсмъ опуталъ двушку общаніемъ жениться на ней тотчасъ посл своей tourne по Южной Америк. Миссъ Нелли врила и только просила его поскоре возвратиться ‘въ Штаты’ чтобы потомъ сдлать формальное предложеніе ея родителямъ.

— Они согласятся, дорогой Джонни, говорила она Италіянцу, добавляя:— я вдь буду къ тому времени совершеннолтняя и по нашимъ законамъ никто не можетъ воспрепятствовать нашему браку. Клянись что ты жить безъ меня не можешь, страстно шептала миссъ Нелли, лаская роскошныя кудри пвца.

Синьйоръ Бариле клялся всми святыми Италіи, но почуявъ теперь свою силу, онъ сталъ уговаривать двушку чтобъ она бжала съ нимъ въ Бразилію.

— Никогда!.. Къ чему бжать если мои родители согласятся? порывисто воскликнула молодая Американка.

— Не согласятся, я это предчувствую…

— Во всякомъ случа если ты меня любишь, то все-таки позжай къ моему отцу и проси у него моей руки.

— А если онъ откажетъ?

— Тогда… ну, тогда я обвнчаюсь съ тобой тайно… здсь, въ Нью-Йорк, а потомъ доду съ тобой, мой милый, по всему свту длить съ тобой славу, счастье или горе и даже…

— Я не понимаю къ чему вс эти формальности съ родными? Удемъ въ Ріо-Жанейро, и на другой или на третій день по прізд я поведу тебя, ангелъ мой, къ алтарю.

— Не терзай меня. Посуди самъ, разв я могу бжать? Вдь мой побгъ убьетъ отца и мать! Нтъ… нтъ, не требуй невозможнаго.

— Истинная любовь готова на вс жертвы, а ты сомнваешься и боишься раздлить со мной…

— Я умру за тебя, но не могу убить моихъ стариковъ!

— Такъ оставайтесь съ ними, а я поду одинъ въ Бразилію и уже не возвращусь въ этотъ бездушный край гд все на счетъ и на мру, даже любовь!.. холодно проговорилъ Бариле!

— Это ваше послднее слово?

— Послднее.

Несчастная миссъ Нелли не врила своимъ ушамъ, она поблднла какъ накрахмаленный воротничокъ на ея плать, устремила молящій взоръ на безжалостнаго Италіянца, хотла сказать ему, но языкъ не слушался…

— Теперь я вижу, прелестная синьйорита, что вы меня не любите. Я жертвую всмъ, карьерой и славой, чтобы соединить свою судьбу съ вашею, а вы посылаете меня къ отцу чтобъ онъ унизилъ меня своимъ отказомъ. Знаю я этихъ пуританъ-отцовъ которые смотрятъ на насъ, иностранныхъ артистовъ, какъ на бродягъ. Къ отцу вашему я не пойду! Въ моихъ жидахъ течетъ благородная кровь неаполитанскихъ маркизовъ да-Бариле. Даю вамъ три дня сроку обдумать все, и если ваша любовь такъ же велика какъ ваше упорство и щепетильность, то вы дадите мн знать въ гостиницу что вы согласны слдовать за мной… если же нтъ, я уду одинъ.

Цыганствующій отпрыскъ неаполитанскихъ маркизовъ взялся за шляпу, отвсилъ низкій поклонъ и направился къ выходу.

Въ теченіе трехъ ужасныхъ дней бдная двушка боролась, колеблясь между дочернимъ долгомъ и своимъ роковымъ чувствомъ.

Мортонъ все еще не показывался. Онъ повидимому избгалъ встрчи съ миссъ Нелли, но когда та, не вытерпвъ, написала своему ‘другу и брату’, онъ явился немедленно.

— Спасите, я погибаю! проговорила она, тщетно усиливаясь придать этимъ словамъ видъ веселой шутки.

Мортонъ помолчалъ, какъ будто и ему трудно было говорить.

— Кто же готовитъ вамъ погибель? Бариле? спросилъ онъ какъ-то неестественно спокойно.— Я его убью какъ собаку, этого италіянскаго фигляра! прошепталъ Мортонъ, злобно сверкнувъ глазами, съ искаженнымъ лицомъ.— Чего онъ хочетъ отъ васъ?

— Онъ требуетъ чтобъ я бжала съ нимъ…

Мортонъ дрожалъ какъ осиновый листъ… Холодный потъ выступилъ на его высокомъ лбу.

— Куда жъ это? спросилъ онъ.

— Въ Бразилію… въ Ріо-Жанейро.

— Образумьтесь…. онъ хочетъ погубить васъ….

Миссъ Нелли съ чисто женскою непослдовательностью глубоко оскорбилась.

— Кто далъ вамъ право такъ говорить со мною и пятнать моего жениха?

— Не забудьте что я вамъ братъ, Нелли! Въ такія минуты надо мною никто не можетъ быть судьей, а всхъ мене вы сами.

Миссъ Нелли теперь только замтила какъ похудлъ Мортонъ за эти дв, три недли, словно посл тяжкой болзни, она покраснла и протянула ему руку.

— Скажите, что мн длать? Бариле отказывается лично просить у отца моей руки.

— Странно, протянулъ Мортонъ, уставясь внушительнымъ взглядомъ въ лицо Нелли,— въ такомъ случа вы сами должны поговорить съ отцемъ.

— Я боюсь что отецъ откажетъ, вдь онъ такъ ненавидитъ иностранцевъ, а актеровъ… артистовъ вообще…

— Конечно, онъ пошлетъ вашего тенора ко всмъ чертямъ, какъ всякій отецъ.

— Такъ что же длать?

— Не удерживать Бариле и покориться своей дол. Заглушить сердце и взяться за разумъ и силу воли.

— Я не въ силахъ разстаться съ нимъ.

— Вы должны это сдлать ради себя… ради отца и матери. Пощадите ихъ сдины.

— Бариле можетъ-быть согласится обвнчаться тайно… здсь, въ Нью-Йорк.

— Вы ему намекали объ этомъ?

— Да, но онъ предпочитаетъ сыграть свадьбу въ Ріо-Жанейро.

По лицу Мортона пробжала не то саркастическая, не то злобная улыбка:

— Вашъ женихъ большой дипломатъ.

— Я васъ не понимаю, Чарли.

— Ну, а если онъ въ Бразиліи раздумаетъ внчаться?

— Безчестно, Чарли, подозрвать его въ такомъ подломъ намреніи!

— Сердце не обманываетъ…. Наконецъ я вынужденъ говорить вамъ горькія истины…

— Только не голосомъ безпристрастнаго судьи говоритъ ваше сердце, а голосомъ… соперника. За что вы ненавидите Бариле?

Мортонъ поблднлъ и понурилъ голову.

— Чарли, вы должны мн помочь!

— Чмъ?

— Уговорить отца, а маму я сама уломаю.

— Все кром этого.

— Въ такомъ случа, я сама поговорю съ отцомъ. Надо дйствовать смле и не полагаться на другихъ…

— Не упрекайте меня, Нелли! Видитъ Богъ что я ничего сдлать для васъ не могу.

— Ну, и не надо, я сама выпутаюсь какъ-нибудь. Прощайте, сегодня вы изъ рукъ вонъ!

Мортонъ молча вышелъ. Вечеромъ миссъ Нелли объяснилась съ отцомъ, который, спокойно выслушавъ горячую тираду и признаніе дочери, сухо отвтилъ:

— Нтъ, это не ходитъ, я не согласенъ. Если же твой Италіянецъ дорожитъ своею шкурой, пусть лучше убирается поскорй изъ Нью-Йорка. By Jove, я изъ него и дурь всю, и теноръ его проклятый выколочу.

Подошелъ срокъ когда миссъ Нелли надо было увдомить Бариле что она готова къ отъзду или врне къ бгству… Написавъ коротенькую записку, миссъ Нелли просила Бариле назначить ей свиданіе, онъ отвтилъ что будетъ ожидать ее у себя въ отел посл шести часовъ. Миссъ Нелли сообщила все Мортону, который убдительно просилъ ее не ходить на это свиданіе, тмъ боле въ гостиницу.

— Я должна идти, отвтила Нелли,— это будетъ наше послднее свиданіе, а для того чтобы вы, Чарли, не безпокоились, я попрошу васъ проводить меня.

— Хорошо! сказалъ Мортонъ, стиснувъ губы почти до крови.

Въ назначенный день и часъ миссъ Нелли и Мортонъ отправились на площадь Мадисона въ гостиницу Clarendon House, гд жилъ синьйоръ Бариле. Дойдя до отеля, миссъ Нелли попросила Мортона подождать ея возвращенія въ читальн гостиницы.

— Постарайтесь отдлаться скорй, если вы ршились бросить его, то и ходить къ нему было не зачмъ.

— Нтъ, я все-таки пойду, я дала слово, а бояться мн нечего когда вы со мною, Чарли, не скучайте, я скоро приду.

Миссъ Нелли отправилась въ первый этажъ отеля, а Мартонъ остался внизу и зашелъ въ читальню, взявъ въ руки газету New York Herald, онъ машинально прочелъ въ отдл ‘Театры и Зрлища’ объявленіе о томъ что въ такой-то день состоится прощальный бенефисъ знаменитаго пвца синьйора Джованни Бариле предъ его отъздомъ въ Бразилію. Мортонъ бросилъ газету и взялся за лондонскій Punch, но и Punch не развлекъ его въ ожиданіи прихода миссъ Нелли, которая общала скоро вернуться, а между тмъ это скоро оказывалось очень не скоро. Мортонъ то и дло поглядывалъ на часы, и мрачное лицо его то краснло, то блднло, словно обличая борьбу какихъ-то взаимно противоположныхъ соображеній, вдругъ онъ быстро всталъ и отодвинувъ отъ себя тяжелое сафьянное кресло, еще быстре направился къ выходу и хотлъ подняться въ первый этажъ, когда изъ-за широкой стойки его окликнулъ франтоватый, прилизанный клеркъ отеля:

— Вамъ вроятно синьйора Бариле нужно?

— Да.

— Его дома нтъ.

— Въ такомъ случа я только суну ему за дверь мою карточку.

Клеркъ хорошо запомнилъ лицо Мортона еще съ тхъ поръ когда тотъ собиралъ первыя справки объ итальянскомъ пвц.

Мортонъ, быстро пошелъ вверхъ по лстниц на верхнюю площадку перваго этажа, по пути ему лопался Негритенокъ-грумъ въ синей куртк, съ серебряными пуговицами.

— Покажите мн гд нумера ворьмой и девятый?

— Сейчасъ, саръ! Направо отсюда…. четвертая и пятая двери, сэръ! бойко и услужливо отозвался черномазый мальчуганъ.

Мортонъ быстро свернулъ съ площадки направо и вскор увидалъ на одной изъ дверей блестящую жестяную дошечку съ черною эмадьированною коймой, среди которой красовалась золотая цифра 8.

‘Стучать или не стучать?’ мелькнуло въ голов Мортона, ‘Двери наврно заперты… впрочемъ, постучаться не мшаетъ.’ Мортонъ постучался сперва въ двери комнаты подъ No 8, а затмъ, подождавъ немного, въ сосдній девятый нумеръ. Не получивъ никакого отклика, Мортонъ дернулъ за ручку и убдился что комната была заперта. Ужасная мысль озарила его голову. ‘Боже, вдругъ она съ нимъ бжала? Скрылась другимъ ходомъ, пока я ждалъ въ читальн! Да нтъ же, этого быть не можетъ! Этого она… Нелли, не сдлаетъ.’ Мортона бросало то въ жаръ, то въ холодъ. Подергавъ еще разъ об ручки двухъ дверей NoNo 8 и 9, онъ убдился что ему трудно будетъ проникнуть въ жилище Бариле. Насильно ворваться къ нему и просить Нелли уйти сейчасъ же? Нтъ! и это не годится. Чт же длать?! Мортонъ прошелся по мягкой кокосовой цновк, которая тянулась вдоль корридора. Незамтно онъ дошелъ до дверей съ красивою дощечкой No 14, и проходя мимо услыхалъ какъ будто голосъ Нелли. Онъ вздрогнулъ всмъ тломъ и приложилъ пылающую голову къ верхней доск двери. ‘Да, это ея голосъ, теперь я понимаю въ чемъ дло, ловкій Италіянецъ привелъ Нелли… свою жертву сюда, узнавъ что я ожидаю ее внизу. А, вотъ оно что! Недурно, синьйоръ, ну, теперь моя очередь!’

Мортонъ постучался въ двери No 14.

— Кто тамъ? спросилъ чей-то звучный голосъ по-англійски, но съ весьма дурнымъ выговоромъ.

— Получите телеграмму, мистеръ Бариле, сказалъ Мортонъ, мняя свой голосъ.

— Подсуньте ее ко мн въ кабинетъ… Впрочемъ, давайте! крикнулъ Италіянецъ подходя бдиже къ дверямъ. Мортонъ глубоко вздохнулъ и стоялъ предъ дверьми точно пришибленный. Не усплъ онъ очнуться, щелкнулъ ключъ и предъ нимъ на порог, придерживая рукой полурастворенную дверь, показалась жидкая, но изящная фигурка знаменитаго тенора.

— Давайте же депешу, сказалъ Италіянецъ, съ удивленіемъ посмотрвъ на рослую фигуру Мортона.

— Мн нужно зайти къ вамъ на минуту, проговорилъ тотъ, рванувъ дверь и входя.

— Зачмъ? Кто вы такой?

Бариле отступилъ на шагъ глядя въ упоръ на Мортона.

— Я братъ миссъ Нелли и требую чтобы вы ее отпустили домой безо всякаго сопротивленія вр избжаніе скандала и огласки.

— Я васъ не знаю, и здсь у меня никого нтъ…

— Неправда!

Мортонъ, безцеремонно отстранивъ Бариле, искалъ глазами Нелли, которая по его соображенію должна была находиться за бархатною тяжелою портьерой въ смежаой комнат.

Италіянецъ, посинвъ отъ злости, стоялъ безмолвно по средин комнаты, его черные глаза метали искры и точно хотли уничтожить безцеремоннаго брата Нелли.

— Прошу васъ удалиться или я позову прислугу! выговорилъ наконецъ Бариле, пересиливъ свое волненіе и негодованіе.

— Гд миссъ Нелли? спокойно спросилъ Мортонъ.

— Она ухала домой.

— Лжете!

Мортонъ приблизился къ портьер и протянулъ уже руку, но тутъ изъ-за портьеры вышла сама Нелли.

— Не глядите на меня, Чарли, такими глазами. Я виновата, простите, но я иначе не могла поступить.

— Умоляю васъ, пойдемте скоре домой, сказалъ Мортонъ, взявъ ее за руку.

— Я съ вами не пойду, тихо проговорила Нелли.

— Какъ!

— Не осуждайте меня, я ршила свою судьбу и узжаю съ мистеромъ Бариле въ Ріо-Жанейро.

— Теперь когда вы слышали въ чемъ дло, я на правахъ жениха требую чтобы вы немедленно удалились! запальчиво обратился тотъ къ Мортону.

Мортонъ съ презрительною улыбкой подошелъ къ Бариле и отвтилъ.

— Вы не женихъ миссъ Костерфильдъ, а злйшій ея врагъ! Вы опутали ее, но знайте что я не уйду отсюда пока не уговорю миссъ Нелли идти со мною, не уйду даже и въ томъ случа если она сама будетъ просить меня объ этомъ. Поняли вы меня?

— Идите вонъ сію же минуту или я за себя не отвчаю!

Италіянецъ гордо указалъ рукой на двери.

Мортонъ схватилъ киссъ Нелли за руку и проговорилъ.

— Не губите себя! Идемте скоре пока никто не знаетъ что вы были здсь. Пожалйте стариковъ и себя. Я все надялся что ваше благоразуміе пересилитъ и щадилъ васъ, Нелли. Но теперь мн ничего боле не остается… Я долженъ сказать вамъ горькую правду: этотъ негодяй… Женатъ…

Бариле, обезумвъ отъ ярости, бросился къ Мортону и ударилъ его въ лицо. Миссъ Нелли громко вскрикнула въ ту минуту когда Мортонъ невольно освободилъ руку двушки изъ своей желзной руки… У него потемнло въ глазахъ, онъ почувствовалъ какъ вся кровь хлынула ему въ голову, ему казалось что его черепъ лопается на мелкіе куски… Очутившись однимъ прыжкомъ возл своего оскорбителя, Мортонъ схватилъ тщедушнаго Италіянца за горло, приподнялъ на воздухъ и швырнулъ его, какъ мячикъ, шаговъ на пять отъ себя… Италіянецъ съ глухимъ стономъ ударился объ уголъ мраморнаго камина и остался недвижимъ. Миссъ Нелли съ воплемъ ужаса бросилась къ упавшему, взглянула въ лицо ему и въ отчаяніи заломила руки.

— Чарли, что вы сдлали! Онъ умираетъ!..

Италіянецъ лежалъ безо всякаго движенія, яркая блдность покрывшая его красивое, слегка искаженное лицо, еще рзче оттнялась струйкой крови сочившейся по полу изъ курчавымъ волосъ. Глаза глядли стекляннымъ взглядомъ вверхъ, а изъ полураскрытыхъ тонкихъ посинвшихъ губъ вырывалось чуть слышное хрипніе. У камина, спиной къ растерявшейся миссъ Нелли стоялъ Мортонъ, тяжело дыша и отирая рукой обильный холодный потъ выступавшій на лбу…

Онъ ничего не отвтилъ и на отчаянный возгласъ миссъ Нелли, которая стоя на колняхъ, поддерживала кудрявую голову Бариле, прижимая ее къ своей груди и пачкая платье кровью. Слезы градомъ катились по лицу молодой двушки. Мортонъ очнувшись обернулся и медленно подошелъ къ звонку: блдный какъ полотно, онъ нажалъ пуговку, снова отошелъ къ камину и застылъ опираясь локтемъ на мраморный карнизъ.

На порог показалась рослая фигура негра слуги отеля:

— Что прикажете? спросилъ онъ глядя съ удивленіемъ на лежавшаго на полу Бариле.— Бдный джентльменъ должно-быть боленъ, не такъ ли, миссъ? добавилъ онъ, подходя къ миссъ Нелли.

Мортонъ отозвался глухимъ голосомъ: — Идите скорй за докторомъ.

— Сейчасъ! у насъ есть свой докторъ въ отел, хорошій докторъ, мистеръ Чендерсонъ! Хорошій докторъ, вылчилъ меня отъ грыжи и чесотки.

— Да ступай же! крикнулъ на него Мортонъ.

— О… о, сейчасъ, только не сердитесь, саръ!

Негръ выбжалъ изъ комнаты. Миссъ Нелли обмочивъ платокъ водой изъ графина прикладывала его къ вискамъ Бариле, который все еще не приходилъ въ себя.

По уход негра, Мортонъ быстро подошелъ къ миссъ Нелли и сказалъ:

— Умоляю васъ уходите отсюда, но на этотъ разъ безъ меня, я здсь останусь. Бгите, ради Бога, бгите!

— Чарли, Чарли, что вы сдлали? Вы его убили, онъ кажется не дышетъ.

— Быть-можетъ, но клянусь вамъ что я этого не хотлъ. Во всякомъ случа, не вашъ грхъ, а мой. Идите, идите отсюда скоре.

— Поздно, Чарли! Теперь я не могу уйти пока не узнаю живъ онъ или нтъ.

Мортонъ, тяжело вздохнувъ, закрылъ лицо рукой и отвернулся. Въ комнату вошли докторъ отеля, клеркъ, съ которымъ Мортонъ разговаривалъ внизу и негръ-слуга.

— Что случилось? вскрикнулъ клеркъ, подозрительно посмотрвъ на Мортона.

— Мистеръ Бариле заболлъ… онъ въ обморок, отвтила тихо и ни на кого не глядя миссъ Нелли, дрожа всмъ тломъ.

Докторъ подойдя къ дежавтему, взглянулъ пристально на его лицо и сказалъ негру-слуг:

— Положите больнаго на кушетку.

Негръ, нагнувшись надъ Итальянцемъ. бережно поднялъ его и положилъ его на указанную докторомъ мягкую мебель. Нелли стала у изголовья и тихо рыдала, пока докторъ ощуеывалъ пульсъ и прислушивался къ біенію сердца. Клеркъ и негръ о чемъ-то говорили, но шепотомъ. Что касается Мортона, онъ попрежнему неподвижно и какъ бы безучастно стоялъ у камина.

— Этотъ джентльменъ не въ обморок, онъ мертвъ, громко и отчетливо произнесъ врачъ, закрывая глаза Бариле.

Нелли, слабо вскрикнувъ, удала безъ чувствъ на паркетъ. Мортонъ бросился къ ней.

— Этотъ джентльменъ убитъ, холодно проговорилъ докторъ.

— Кто же убійца? быстро спросилъ клеркъ водя глазами отъ Мортона къ миссъ Нелли и обратно.

— У него проломленъ високъ, продолжалъ докторъ.

— Скорй, за полиціей! крикнулъ суетливый клеркъ. Негръ выбжалъ изъ комнаты, а клеркъ бросился къ звонку и принялся неистово звонить.

— Это вы убили мистера Бариле? вдругъ обратился онъ къ Мортону.

— Я, отвтилъ тотъ.

Приподнявъ миссъ Нелли, онъ усадилъ ее въ кресло и обратился къ доктору:

— Распорядитесь, ради Бога, увести миссъ Костерфильдъ отсюда пока она не очнется, пожалйте ее, она невиновна ни въ чемъ.

— Извините, я ничего не могу предпринять до прихода полиціи и коронера, изъ этой комнаты никто не можетъ выйти пока…

Въ корридор послышались шаги, вбжали нсколько человкъ прислуги, а немного позже комната No 14 наполнилась полиціей съ коронеромъ и двумя неизбжными репортерами. Коронеръ приступилъ къ слдствію. Мортонъ былъ тотчасъ же арестованъ, а миссъ Нелли въ тяжеломъ обморок перенесли по распоряженію коронера въ другую комнату. Когда полицейскіе сержанты уводили несчастнаго Мортона, онъ обратился къ коронеру со словами:

— Потрудитесь дать знать родителямъ миссъ Костерфильдъ что ихъ дочь здсь, они живутъ на Западной 36-й улиц, домъ No 536.

— Хорошо.

— Благодарю васъ.

Съ этими словами Мортонъ переступилъ порогъ роковаго No 14, въ сопровожденіи двухъ полисменовъ.

Мсяцъ спустя, несчастный Мортонъ сидлъ на скамь подсудимыхъ въ обширной зал главнаго суда, на суд Мортонъ вкратц разказалъ какъ произошла трагическая смерть Бариле. Защитникъ Мортона, талантливо изложивъ мотивы преступленія не умышленнаго, а случайнаго, въ порыв гнва и запальчивости посл тяжкаго оскорбленія, просилъ судъ признать проступокъ Мортона простымъ убійствомъ по неосторожности (manslaughter). Самъ Мортонъ, давая объясненія, описалъ свое душевное состояніе въ ту минуту когда онъ старался спасти миссъ Костерфильдъ и добавилъ что личной вражды къ Бариле онъ не чувствовалъ, а дйствовалъ единственно въ интересахъ миссъ Нелли. Судъ однако не принялъ во вниманіе этого объясненія и приговорилъ Мортона къ двадцатилтнему заключенію въ тюрьм Сингъ-Сингъ… Убійство Бариле было отнесено къ первой степени, то-есть безъ оружія и безъ предумышленія, и только благодаря этому Мортонъ избгъ смертной казни чрезъ повшеніе. Прокуроръ прямо обвинилъ Мортона въ томъ что онъ ‘врываясь насильственно въ чужое жилище, довелъ свою жертву до крайности, почему и послдовало оскорбленіе дйствіемъ. Мортонъ же, будучи гораздо сильне своего счастливаго соперника, могъ отплатить ему иначе, а не бросаться на беззащитнаго слабаго иностранца’ и т. д.

Мортонъ спокойно выслушалъ ужасный приговоръ суда и сказалъ ухода со скамьи подсудимыхъ:

— Покоряюсь неисповдимой вол Божіей.

Недлю спустя Мортона отвезли въ Сингъ-Сингъ. Несчастные родители миссъ Нелли долго мучились, день и ночь сидя у изголовья дочери, которая заболла нервною горянкой. Бдной миссъ Нелли не было суждено выздоровть. Она скончалась недли дв спустя посл того какъ Мортона отправили въ тюрьму. Послднія слова ея были:

— Бдный Чарли!… Бдный Чарли!..

Въ заключеніе слдуетъ упомянуть что итальянскій консулъ въ Нью-Йорк, описывая вещи покойнаго Бариле, нашелъ пачку писемъ, которыя были писаны его женой изъ Флоренціи. Оказалось что Барильйоне, какъ развдалъ Мортонъ, былъ дйствительно женатъ и имлъ двухъ дтей. Нью-йоркскія газеты цлую недлю трактовали объ этомъ романическомъ убійств знаменитаго тенора Бариле, который имлъ намреніе похитить красавицу миссъ Нелли К*, но не усплъ этого сдлать, такъ какъ другой влюбленный въ миссъ К*, нкій молодой механикъ Ч. Л. Мортонъ, ворвавшись насильно въ комнату Бариле, убилъ своего счастливаго и красиваго иностранца-соперника’ и т. д. Вс кто читалъ сенсаціонныя статьи объ убійств Бариле, отъ души жалли ‘несчастнаго тенора’, никто не жаллъ Мортона… Впрочемъ и его жалли: старики Костерфильды, часто сокрушаясь о потер дочери, сознавали съ благодарностью что бдный ‘маленькій Чарли’ избавилъ ее если не отъ смерти, то отъ позора… Отецъ миссъ Нелли открыто проклиналъ ‘безпутнаго Итальянца’ и говорилъ что еслибы Мортонъ не предупредилъ его, то онъ наврно бы самъ ‘придушилъ’ безсовстнаго соблазнителя… Много лтъ сокрушались старики Костерфильды, но, увы! ихъ вздохи и слезы не могли облегчить горькой участи Мортона среди могильной тишины одиночнаго заключенія. Пять лтъ спустя посмерти миссъ Нелли, скончалась мистрисъ Костерфильдъ, а немного поздне и мужъ ея.

V. Блдная женщина.

Когда Мортонъ, крпко заснувшій на скамь у могилы Индійца, пробудился и открылъ глаза, часы на башн тюрьмы Сингъ-Сингъ громко и протяжно пробили одиннадцать часовъ. Ночь была чудная, какъ часто бываетъ среди лта въ сверной полос Соединенныхъ Штатовъ. Эти сверныя іюльскія ночи были не разъ воспты нашими поэтами, Лонгфелло и Бокеромъ. При полномъ лунномъ освщеніи панорама Гудзона стала великолпне и волшебне… Луна глядла такъ мягко на землю, а вокругъ нея привтливо мигало безчисленное количество звздочекъ спокойныхъ и неспокойныхъ, яркихъ и неяркихъ. Насытившись созерцаніемъ небесной выси, Мортонъ приподнялся и слъ на скамь. Громкій свистъ локомотива съ полотна желзной дороги заставилъ его вздрогнуть. Поздъ промчался, мелькая огненными скачущими точками вдали: то былъ свтъ изъ вагоновъ быстро катившаго ночнаго позда-экспрессъ изъ Нью-Йорка въ Альбани. ‘Однако, сонъ меня одоллъ какъ малаго ребенка, я было хотлъ не спать всю ночь!’ думалось Мортону. Съ большой дороги неслись голоса прозжающихъ, которые должно-быть спшили домой, оглашая воздухъ щелканьемъ бичей и монотоннымъ гортаннымъ звукомъ гупъ! гупъ!… ‘Ну, теперь значитъ пора въ путь… въ Нью-Йоркъ, а къ разсвту я наврно увижу яркій шпицъ церкви Св. Троицы.’ Легкое бурчаніе въ желудк заставило Мортона бросить взглядъ на то мсто гд лежалъ ‘ужинъ’. ‘Надо закусить на дорогу, а то съ пустымъ желудкомъ не очень-то пріятно и легко шагать по-солдатски. Вдь я ничего не лъ съ самаго утра!’ Мортонъ разложилъ уживъ за скамь и взялся за хлбъ. Гд-то позади его, словно по ту сторону могилы, явственно раздался глубокій вздохъ. Мортонъ повернулъ машинально голову и подумалъ: ‘Я кажется не одинъ… Кто-то вздохнулъ… Какой-нибудь прохожій или запоздалый гуляка-дачникъ’. Мортовъ сталъ сть съ большимъ аппетитомъ и скоро увичтожилъ почти все что лежало за бумаг, свернувъ измятый газетный полулистъ вмст съ объдками, онъ швырнулъ засаленный комокъ на траву и долго смотрлъ какъ его уносилъ порывъ втра вдоль покатаго оврага къ рк. ‘Прощай, послдняя тюремная да!… Что жь, если отдать ей справедливость, я увренъ что тысячи свободныхъ бдняковъ тамъ… въ этомъ Нью-Йорк не стали бы брезгать ею! думалъ при этомъ Мортонъ, суя руку въ карманъ за ‘дессертомъ’… Дессертомъ онъ, какъ и вс заключенники Сингъ-Синга, называлъ жевательный табакъ.

Вдругъ до него донеслось слабое, во порывистое рыданье… Мортонъ навострилъ уши и даже нагнулся всмъ корпусомъ чтобъ изъ-за угла груды разглядть того кто плакалъ. Мортонъ увидалъ на томъ конц боковаго фаса длинную тнь… ‘женщина!’ мелькнуло у него въ голов. Любопытство невольно потянуло его, и онъ, обогнувъ уголъ, увидлъ поникшую на скамь блдную женщину въ длинномъ темномъ ватерпруф. Она быстро подняла голову, и ея заплаканные глаза встртились съ любопытнымъ взглядомъ Мортона, который стоялъ отъ нея на разстояніи трехъ, четырехъ шаговъ. Красивое, но очень блдное и изможденное лицо виднлось изъ-подъ полей большой соломенной шляпы, которая была украшена цвтами и широкою пунцовою лентой. Свтлокаштановые волосы были гладко причесаны, а сзади какъ-то странно скручены и подобраны въ одинъ большой узелъ. Женщина быстро провела блымъ платкомъ по лицу и отвернулась. Мортонъ чувствовалъ свое неловкое положеніе, помялся на мст, потомъ ршительно подошелъ къ женщин и проговорилъ срывавшимся голосомъ:

— Вы больны… вамъ дурно?

— Ни то, ни другое, а вамъ что нужно?! довольно рзко отвтила незнакомка.

— Извините, но я… я обратился къ вамъ только изъ участія.

— Не кстати, no благодарю.

— Право… я не думалъ скорбитъ васъ моею навязчивостъю.

— Врю.

— Я ухожу… Еще разъ, извините.

Незнакомка не возражала, но потомъ какъ бы спохватившись повернулась быстро къ Мортону:

— Скажите: вы здшній житель?

Мортонъ слегка усмхнулся и отвтилъ съ вибраціей въ голос:

— Здшній… да, здшній.

— Вы обыватель Сингъ-Синга?

— То-есть какъ это понять, тюрьмы или городка? спросилъ Мортонъ.

— Ну, понятно, городка.

— Да! сказалъ очень громко Мортонъ, думая при этомъ: пусть она пойметъ какъ знаетъ.— А вы, не здшняя? нершительно спросилъ онъ.

— Нтъ. Скааките мн пожалуста гд бы мн переночевать эту ночь въ городк?

— Я полагаю что въ городк наврно есть какой-нибудь boarding house, если не гостиница.

— Значитъ не знаете?

— Н-а-нтъ, знаю: какъ не знать? Но я полагаю что въ этихъ трущобахъ неловко будетъ остановиться на ночь одинокой леди…

— Вы полагаете? Ну, это ваше дло, что касается меня, то я неразборчива, а главное — я не леди.

— Да, но у насъ въ республик и во всхъ Штатахъ Союза женщина всегда величается англійскимъ словомъ леди.

— Я не падка до англійской спси. Леди живутъ во мраморныхъ домахъ и не шатаются по ночамъ безъ ночлега, прибавила она, поникнувъ головой.

‘Странная женщина’, подумалъ Мортонъ. Оба они довольно долго молчали. Мортонъ даже незамтно самому себ погрузился было въ свои думы, и вдругъ невольно вздрогнулъ отъ ея голоса…

— Послушайте, вы!… Какъ же мн пройти кратчайшимъ путемъ въ вашъ городокъ? спросила блдная женщина.

— Надо свернуть съ большой дороги направо и идти все лсочкомъ.

— Ну, а потомъ?

— Потомъ вдоль полотна желзной дороги.

— Сколько миль?

— Миль?… миль этакъ пять, шесть, да не больше.

— Далеко однако.

— Вы устали?

— Да.

— Отдохните, здсь васъ никто не стснитъ.

— Вы позволяете?

Мортонъ сконфузившись подумалъ: ‘что за язва!..’

— Странный вы человкъ, видно по всему что вы дикарь и не привыкли бывать въ женскомъ обществ.

— Да, вы правы, я отвыкъ отъ женскаго общества, и если сознаться, то чувствую себя не въ своей тарелк, хотя не прочь услужить вамъ.

— Вы кто такой: фермеръ, работникъ-поденщикъ или просто tramp? {Бродяга, шатающійся безъ дла.}

— Я?… бродяга?… Нтъ… нтъ… Я…

— Въ такомъ случа, значитъ, вы не бродяга, извините меня и сдлайте мн одно одолженіе…

— Что прикажете?

— Уходите или садитесь, а то вы торчите предо мной точно пугало.

— Могу уйти если желаете.

— Не обижайтесь, но я, знаете, сама отвыкла отъ мужскаго общества и, по правд сказать, ненавижу вашъ полъ. Подождите! Скажу вамъ откровенно что несмотря на вашу дикость и… и застнчивость вы смахиваете на честнаго малаго. Не такъ ли?

— Видитъ Богъ что мн очень трудно отвтить вамъ на это. Очень… очень трудно!

Лицо Мортона зардлось, онъ прислъ на скамью, понурилъ голову и не двигался. При этомъ онъ подумалъ: ‘Иметъ ли право каторжникъ назваться честнымъ человкомъ, хотя бъ и въ самомъ дл былъ честенъ?..’

— Тонъ вашъ убждаетъ меня что вы очень несчастный человкъ, ну, а несчастные большею частію бываютъ честные люди.

— Благодарю васъ, вы не такъ желчны какъ я предполагалъ. Клянусь вамъ что я противъ васъ ничего худаго не замышляю.

— Да что же можете вы мн сдлать худаго?! Все что мущина могъ сдлать мн сквернаго уже было сдлано раньше.

Странная собесдница Мортона пристально посмотрла на ‘несчастнаго’, привстала немного и протянула ему руку со словами:

— Я вамъ врю. Если вамъ мое общество не надоло, потолкуемъ, а потомъ разойдемся: вы домой… въ городокъ къ вашему очагу, а я… куда толкнетъ меня судьба…

Мортонъ робко пожалъ руку блдной женщины и глядлъ въ какомъ-то недоумніи на съежившуюся фигуру своей загадочной сосдки. Опять настала маленькая пауза. О чемъ думали эти странные люди: эта раздраженная ненавистника мущинъ и этотъ всми забытый мущина? Мортонъ первый прервалъ молчаніе и обращаясь къ мизантропу въ ватерпруф спросилъ надтреснутымъ голосомъ:

— Неужели и вы — несчастная, одинокая и всми забытая?!… Или вы просто хандрите… досадуете на временную неудачу, пожалуй капризничаете?

— Да, я несчастна и забыта.

— Вы врно лишились мужа?

— Разв только вдовы бываютъ несчастны и забыты?.. Вы плохой отгадчикъ, хотя крайне любопытны.

— Не упрекайте, я спрашиваю только изъ участія. Ахъ, еслибы вы знали, какъ мн пріятно поговорить, видть предъ собою….

Мортонъ внезапно оборвалъ свои изліянія, страшась какъ бы не выдать себя настолько чтобъ она могла воскликнуть: ‘Вы наврно отсидвшій каторжникъ и отпущенникъ изъ Сингъ-Синга?…’ Его даже въ жаръ бросило, онъ снялъ шляпу и обнажилъ остриженную голову съ черными волосами, которые искрились серебристымъ инеемъ при лунномъ свт. Сосдка Мортона поглядла на него.

— Сколько вамъ лтъ? лниво спросила она.

— Въ октябр будетъ сорокъ два.

— Рано же вы посдли! Больны были?

— Я? боленъ?… Никогда!.. Разв я похожъ на больнаго?

Мортонъ всталъ и выпрямился, его атлетическая фигура отразилась гигантскою, уродливою тнью на леск небольшой площадки около могилы. Лунный свтъ прямо падалъ на меланхолическое бронзовое лицо.

— Я ошиблась. Теперь вижу что васъ не обдлила матушка природа.

Мортонъ почесалъ себ затылокъ и улыбаясь доказалъ два ряда блестящихъ блыхъ зубовъ.

— А вотъ я, какъ видите, не могу похвастать богатствомъ силъ или здоровьемъ.

— За то вы молоды.

— Ну, не очень, правда, мн тридцать лтъ, но я уже чувствую старость за плечами.

— Это не годы, не болзнь и не бдность, а горе ваше сказывается.

— Да… да, горе… тихо прошептала она.

— Неужели у васъ нтъ никого изъ близкихъ людей?

— Никого. И слава Богу! Въ людяхъ мн еще хуже…

— Какъ?

— Такимъ женщинамъ какъ я нельзя связывать свою постылую и разбитую жизнь съ другими людьми.

— Анадежда за лучшую будущность?…

— За могилой что ли? Глупость!… За могилой кончается всякій бредъ.

— Нтъ, здсь на земл… среди людской толпы.

— Среди людей-то именно мн и не найти того что я потеряла. И я была какъ и вс, и я дышала свободно толкаясь въ толп, была полезна, но все это миновало и если что осталось, то одинъ безконечный слдъ… мучительное сознаніе…

— Чего?

— Объ этомъ меня не спрашивайте… Да и къ чему? Наше случайное знакомство скоро прекратится само собой.

— Да, встртились и разошлись, это общій удлъ всхъ людей, но неужели васъ не интересуетъ, хотя бы изъ женскаго любопытства, кто былъ вашъ собесдникъ?

— Какъ вамъ сказать? я не любопытна, а впрочемъ вы достаточно отрекомендовали себя, и для меня этого вполн достаточно. Я врю что вы хорошій человкъ, хотя чувствую что эти сдины могли бы выдать и вашу тайну, жаль только что он молчатъ… или нтъ, что я говорю? Лучше что он молчатъ.

— Вы подозрваете что-то?

— Успокойтесь, я ничего не подозрваю, но убждена что вы не изъ числа обыкновенныхъ людей. Ваше лицо и эти слды затаеннаго глубокаго горя выдаютъ васъ. Извините, но душа ваша не безоблачна… Что жъ, я сама не счастливе васъ. И у меня на душ тяготетъ вчная ночь. На чистоту и близну лица не полагайтесь, это маска, обманъ!…

Мортонъ вскочилъ и схватился за грудь, его трясло какъ въ лихорадк. Блужающій взглядъ его остановился на лиц грустной блдной женщины, которая съ участіемъ смотрла на него. Слабая улыбка (первая въ эту длинную ночь) скользила по усталому блдному лицу незнакомки. Она тихо положила свою правую руку на широкое плечо Мортона.

— Простите меня, я увлеклась и вижу что мой желчный необузданный языкъ разбередилъ глубокія раны. Скажите мн на прощаніе что вы меня прощаете и что въ вашей памяти обо мн останется все кром упрека.

— Я буду вспоминать о васъ съ благодарностью и съ уваженіемъ!

— Даже съ уваженіемъ? сказала она, качая головой,— не спрашивая: достойна ли я? Ребенокъ вы, большой ребенокъ!

— Что мн за дло кто вы такая. Я самъ не великая птица и… увренъ что я гораздо хуже васъ. Вы убитая горемъ, ожесточенная и кмъ-то обиженная женщина, вотъ и все! А я… я…

Мортонъ схватилъ себя за голову и отвернулся.

— Что съ вами? Какой вы странный! Вдь я ничего отъ васъ не требую, никакихъ признаній. Врьте, не намъ осуждать другъ друга… Что касается людей, они кажется давно осудили насъ. Я не ропщу на судьбу и знаю что все мною вынесенное не есть еще искупленіе, такъ какъ моя совсть никогда не освободитъ меня отъ той кары которую я сама на себя наложила.

— Аминь, аминь! прошепталъ Мортонъ, и съ какою-то лихорадочною поспшностью заговорилъ: — Сама судьба… Самъ Богъ послалъ васъ сюда… къ могил этого Индійца! Теперь и я вижу что у меня есть близкая человческая душа. Скажите откровенно: куда вы идете? Мн все равно куда я пойду: на сверъ, югъ, западъ или востокъ… да, мн все равно!

— Мн тмъ боле. Что жь, пойдемте, улыбнулась блдная женщина,— пора и намъ преклонить гд-нибудь усталыя головы.

— Пора, пора, я полагаю что скоро наступитъ утро, смотрите какъ на восток рдетъ…

— Дайте мн вашу руку. У насъ много общаго. Поврьте, еслибъ я видла въ васъ закоснлаго человка, то я никогда бы не потратила столько словъ, несмотря на то что и я жаждала услышать людскую рчь! Я чувствую что ужасно утомилась… меня еле держатъ ноги… дайте мн вашу руку и пойдемте въ городъ, а тамъ вы поможете мн отыскать конуру и койку.

— Идемте, если нужно будетъ, то я васъ понесу на рукахъ.

— Ну, это едва ли понадобится! улыбалась блдная женщина, опираясь на мускулистую руку.

Они побрели молча къ большой дорог.

— Мэмъ! {Сокращенное мадамъ.} сказалъ Мортонъ на ходу посл долгой паузы.

— А?

— Меня зовутъ Чарлзъ Мортонъ, я родомъ изъ Чикаго.

— Вотъ какъ! ну, а меня зовутъ миссъ Корнеліей Форсайтъ, я изъ Бостона.

— Миссъ Форсайтъ, поврьте что Чарлзъ Мортонъ будетъ достоинъ вашего доврія.

— Мистеръ Мортонъ, я постараюсь отблагодарить васъ за все что вы мн сдлали и еще сдлаете въ качеств любезнаго кавалера и попутчика.

— Я васъ не оставлю пока не буду убжденъ что вы обойдетесь безъ моей посильной помощи и защиты.

— Пусть будетъ по вашему. Я вижу что само небо подослало васъ ко мн въ эту знаменательную минуту моей жизни. Я ничего не ищу… не требую, кром разв тихой обители и уединенія вдали отъ людей и ихъ суеты.

— Какъ, вы хотите совсмъ удалиться отъ свта?!

— Быть-можетъ, если на то будетъ воля Божія.

— Да будетъ воля Божія, сказалъ Мортонъ, благоговйно снимая лвою рукой шляпу.

Необыкновенная парочка шла медленною поступью и вскор оставили за собою ‘могилу Индійца’. Предъ ними въ утреннемъ втерк шумлъ небольшой лсокъ, за которымъ былъ расположенъ городокъ Сингъ-Гиллъ. На большой дорог, при первомъ блеск восходящаго солнца, показались пшеходы, пастухъ со стадомъ коровъ, разныя повозки и бэгги. Мортонъ, ведя подъ руку свою попутчицу, часто поглядывалъ на нее сбоку и старался идти медленне, хотя ему было очень трудно идти въ ногу съ усталою массъ Форсайтъ.

— Однако мы съ вами плохо сплась и видно что ни вы, ни я не привыкли ходитъ такъ какъ вообще ходятъ другіе люди, проговорила миссъ Форсайтъ.

— Да, я что-то немножко поотвыкъ, ноги у меня желзныя, но словно безъ винтовъ и гаекъ.

— Смотрите чтобы насъ не осмяли въ городк.

— Пускай смются, отъ этого я полагаю мы съ вами не будемъ шагать хуже.

— Это врно, но меня это мало смущаетъ… А вотъ другое обстоятельство, это наши безобразные костюмы. Взгляните, на кого мы похожи? Я въ этомъ балахон и допотопной шляп, а вы… вы… Ха, ха, ха!

Массъ Форсайтъ торопливо постаралась удержать смхъ и закашляла.

— Что, я?.. Неужели я такъ смшно одтъ!

— Не казисто, вы точно долговязый школьникъ на котораго напялили одежду меньшаго брата.

— Что жъ длать коли мои благодтели, отпуская меня на вс четыре стороны, не позаботились о костюм?!

— Въ городк, я полагаю, можно будетъ экипироваться поприличне. Смотрите какъ этотъ краснорожій малый съ корзинкой смотритъ на насъ!

— Да, протянулъ Мортонъ,— онъ даже смется… Но, успокойтесь, это я кажусь ему такимъ смшнымъ. Да, ну ихъ!.. Стоитъ ли обращать вниманіе на каждаго проходящаго зубоскала.

Посл нкотораго молчанія Мортонъ, крякнувъ раза два, спросилъ не спша:

— Скажите, миссъ Форсайтъ, есть ли у васъ какія-нибудь средства?

— Да, я кое-что скопила. Боле трехсотъ долларовъ.

— Немного, нынче жизнь очень вздорожала.

— Мн многаго не нужно, я полагаю что мн хватитъ этой суммы пока я найду себ занятія.

— Вы ремесленница?

— Нтъ, я была прежде учительницей.

— А я механикъ и слесарь, миссъ.

— Хорошее ремесло. Вы не пропадете.

— Вамъ не любопытно знать почему я попалъ въ такое положеніе?

Миссъ Форсайтъ изъ Бостона посмотрла на Мортона и съ серіознымъ выраженіемъ на лиц возразила:

— Понимаю, вы хотите разказать вашу исторію съ тмъ чтобъ и я…

— О, нтъ… нтъ!

— Тогда же зачмъ и вамъ исповдываться?.. Да и не все ли равно что вы сдлали.

— Вы правы миссъ, я объ этомъ и не подумалъ.

— Важно вотъ что: какъ вы согршили изъ мести, злобы, или…

Миссъ Форсайтъ затруднялась повидимому найти еще какую-либо подходящую степень мотивовъ.

— Я согршилъ безъ умысла… посл нанесеннаго мн тяжкаго оскорбленія, пояснилъ тихо Мортонъ.

Миссъ Форсайтъ какъ-то легко вздохнула и привтливо посмотрла на Мортона.

— Я тоже! неожиданно отвтила она,— но только съ умысломъ. Вы пожалуй счастливе меня въ этомъ случа…

— Умоляю васъ, не будемъ больше говорить о прошломъ.

— Не будемъ пожалуй, но отъ этого на душ легче не станетъ. Отнимите у меня мою совсть, тогда я все забуду и навсегда.

— Это невозможно, проговорилъ Мортонъ грустно качая головой.

— Да, это невозможно! Вотъ и будемъ мыкаться по блому свту съ нашею вчною внутреннею пыткой, безъ отдыха и покоя! Что изъ того что люди можетъ-быть простятъ? Разв имъ дано свыше право прощать? За такія преступленія какъ мое нельзя ожидать полнаго прощенія на земл.

— Ну, а тамъ?..

Мортонъ указалъ на небо.

— Да, если мы сподобимся безропотно снести свое бремя до той минуты когда Господь велитъ ангелу смерти принять наши раскаявшіяся души. Легче отсидть вкъ въ тюрьм чмъ сознавать себя виновнымъ…

— Это ваше убжденіе?

— Не убжденіе, а вра! проговорила съ удареніемъ на послднемъ слов миссъ Форсайтъ.

Увлекшись разговоромъ они незамтно себ дошли до небольшаго бленькаго двухъэтажнаго дома съ красною крышей и зелеными оконными ставнями. Домикъ прилегалъ къ лсной троп и отличался тмъ что надъ широкимъ входомъ съ шестью ступеньками красовалась большая вывска съ заманчивою надписью: ‘счастье и отдыхъ прохожаго’. Около домика стояли дв повозки та одинъ (неизбжный для всхъ деревенскихъ жителей Штатовъ) бэгги на высокихъ колесахъ.

— Миссъ Форсайтъ, вотъ какая-то таверна! сказалъ Мортонъ, указывая на бленькій домикъ.

Миссъ Форсайтъ устало подняла голову и посмотрла вскользь на вывску:

— Можетъ-быть просто кабачекъ, тогда мн тамъ нечего длать.

— Нтъ, не кабачекъ, если на вывск билліардъ, то это не кабачекъ, а таверна или просто постоялый дворъ на перепутья между Сингъ-Гилломъ и Нью-Йоркомъ. Войдемте отдохнуть.

— Какъ хотите, я признаться изъ силъ выбилась.

Мортонъ не ошибся: ‘кабачекъ’ оказался таверной, которую содержалъ бывшій каторжникъ, добродушный и услужливый ‘Джо’.

Минуту спустя Мортонъ, ведя подъ руку свою даму, вошелъ въ шумный bar-room (буфетъ) таверны.

VI. Таверна Счастье и Отдохновеніе Прохожаго.

Извстный ‘отель’ не мене извстнаго Джо Сниффа былъ открытъ для пшихъ и конныхъ гостей круглый годъ въ теченіе дня и ночи. Мортонъ входя со своею спутницей въ ‘буфетный залъ’ таверны увидалъ у стойки цлую толпу самаго разнокалибернаго народа. За буфетомъ хозяйничалъ помощникъ Сниффа, Ирландецъ Падди О’Райянъ, рыжеватый коренастый малый лтъ тридцати, который то и дло хватался за бутылки, одляя гостей разными крпкими напитками въ род: виски, олдъ-рай-бранди, айришъ роля и т.д. Падди заправлялъ таверной по ночамъ, то-есть съ полуночи до шести часовъ утра, пока отдыхалъ его патронъ. Буфетъ представлялъ большую пеструю комнату, по середин которой стоялъ, неизбжный въ Америк, огромный глиняный spittnon (плевальница), направо отъ входа былъ расположенъ liar, или прилавокъ, а на лвой сторон комнаты съ невозможно пестрыми обоями стояло нсколько столиковъ и стульевъ. По стнамъ виднлись разныя дешевыя олеографіи и портреты президентовъ, Вашингтона, Линкольна и генерала Гранта, подъ ними красовались пестрыя картинки съ изображеніями извстныхъ боксеровъ, знаменитыхъ рысаковъ: Dexter, Mayflower и а также изображенія яхтъ Henriette и Columbian Star. Надъ зеркально-стекляннымъ продолговатымъ шкафомъ орховаго буфета были разставлены чучела призовыхъ драчуновъ-бульдоговъ, крысоловокъ и большое чучело горнаго калифорнійскаго орла съ распростертыми крыльями. Къ раздвижнымъ дверцамъ буфетнаго шкафа были прикрплены два плаката съ надписями на первомъ: ‘No trust’ (‘Нтъ кредита’), а на другомъ: ‘шьте, пейте и угощайтесь, но не забывайте платить за все Джо Сниффу, которому ничего даромъ не даютъ…’ Около буфетчика Падди суетился его подручный, мальчуганъ лтъ шестнадцати, съ плутоватою смазливою физіономіей и бойкими карими глазами, который ‘длалъ стойку’ (выраженіе Сниффа) надъ гостями, дабы тотъ или другой не улепетнулъ изъ таверны ране уплаты за съденное или выпитое, несмотря на выразительное внушеніе въ вид втораго плаката съ характерною надписью. Плутоватый Фиппсъ {Уменьшительное отъ Филиппа.} видлъ и слышалъ все и всегда, кстати и некстати, такъ и теперь, когда вошелъ незнакомый джентльменъ, подъ руку съ дамой, буфетный пойнтеръ обратился къ Ирландцу со словами:

— Смотри, Падди, къ намъ пожаловали новые гости и кажется не здшніе. Вотъ пугалы-то!… Не нищіе ли?…

Затмъ Фиппсъ подбжалъ къ Мортону и спросилъ его:

— Что вамъ угодно?

— Отдохнуть и позавтракать.

— Здсь, въ буфет отдыхать нельзя, за то выпить сколько въ горло влзетъ, лишь бы деньги были.

— Уйдемте отсюда, тихо сказала усталая миссъ Форсайтъ.

— Зачмъ уходить, мамъ, бойко вмшался Фиппсъ,— вы можете занять отдльную комнату на верху.

— Намъ нужно дв отдльныя комнаты, пояснилъ Мортонъ.

— Извольте хоть вс шесть, у насъ он вс пустютъ, такъ какъ гости разъхались по домамъ и на кампъ-митипгъ ‘братьевъ Христа’ въ Йонкерсъ-Пленъ. Вы не методисты?

— Нтъ. Покажите намъ комнаты, молодой человкъ, и постарайтесь дать удобную и хорошую кровать для этой леди.

— Я вамъ дамъ такой пуховикъ что самой жен президента будетъ завидно. Пошевеливайте только ходулями и слдуйте за мною на верхъ.

— Пойдемте скорй отсюда, мн что-то тошно, здсь ужасно разитъ водкой, сказала миссъ Форсайтъ.

— Конечно, не кислымъ молокомъ и не шоколатомъ, миссъ, на то и bar-room чтобы спиртъ лился ркой въ глотки, вставилъ Фиппсъ улыбаясь.

— Ведите! сердито сказалъ Мортонъ, сверкнувъ глазами на болтливаго и фамильярнаго Фиппса, который тихо насвистывая лсенку ‘Shofly, don’t bodder me!’ указалъ новымъ пришельцамъ рукой направо. Мортонъ и его дама пошли за нимъ во второй этажъ, отворивъ дверь одной уютной, свтлой и ‘веселенькой* комнаты, Фиппсъ сказалъ:

— Это для васъ, мамъ, долларъ въ сутки.

— Вамъ нравится? сказалъ Мортонъ.

— Чего же еще! Послушайте, скажите правду, спокойно у васъ въ отел?

— Еще бы! у васъ тише чмъ въ Сингъ-Сингскомъ отел, а тамъ, говорятъ, тихо какъ въ могил. Теперь я покажу вамъ вашу комнату, саръ! сказалъ Фиппсъ Мортону, который ввелъ свою спутницу чрезъ порогъ въ комнату.

— Хорошо. Я скоро къ вамъ вернусь, обратился тотъ къ миссъ Форсайтъ,— и если хотите, позавтракаемъ вмст.

— Непремнно. Дайте мн только умыться… У васъ есть женская прислуга? спросила она Фиппса:

— Есть, я пришлю къ вамъ вашу красавицу Нукси, она хотъ вдьма, то-есть чортова кума, но служитъ лучше дюжины ирландскихъ лнтяекъ съ растрепанными патлами.

— Мн все равно, пришлите вашу Нукси. Пока до свиданія, Мортонъ. Приходите черезъ полчаса.

— Ну, пойдемте, сэръ, мн некогда съ вами нянчиться, надо въ буфетной стойку держать надъ охотниками полировать на счетъ Прусскаго короля.

Съ этими словами Фиппсъ побжалъ вдоль корридора, а за нимъ не торопясь пошелъ Мортонъ, притворивъ въ плотную за собой дверь комнаты миссъ Форсайтъ.

— Halloh, саръ!.. сюда! вотъ ваши палаты, закричалъ Фиппсъ въ конц корридора.

Мортонъ вошелъ въ узенькую конуру съ однимъ окномъ, въ которое можно было любоваться лскомъ.

— Нукси и къ вамъ прилзетъ, только смотрите не влюбитесь, а то ея ревнивый кумъ рожками-то своими ршето изъ васъ сдлаетъ.

— Убирайтесь, молодой человкъ, и не чешите языка точно пьяная прачка, отрзалъ Мортонъ, снимая свою ветхую жакетку и бросая ее на кровать съ пестрымъ пикейнымъ одяломъ,

— О! да вы не изъ ласковыхъ, саръ, что жь, могу и убраться…

Спустившись внизъ, Фиппсъ доложилъ рыжему буфетчику что ‘великанъ отъ Барнума’ и ‘блднолицая крошка’ не мужъ съ женой и что они заняли дв отдльныя комнаты:

— Багажъ у нихъ есть? спросилъ Падди, наливая стаканъ рому какому-то бородачу.

— Какже: башки набитыя трухой, да ходули, все это несомннно собственное.

— А деньги?

— Надо полагать есть, впрочемъ, едва ли милліоны.

— Слди за ними, хуже нтъ гостей какъ, безбагажники.

— Не безпокойтесь… Эхъ, выспаться бы теперь!.. Усталъ я что-то.

Фиппсъ звалъ во весь ротъ.

— Успешь. Снеси-ка эти стаканчики въ кухню и отдай вымыть ихъ. Ну, шевелись, соня!…

Фиппсъ юркнулъ подъ буфетъ, и держа корзинку со стаканами въ рукахъ, спустился широкимъ люкомъ въ подвалъ, гд помщалась кухня таверны.

Народъ все прибывалъ, въ особенности окрестные фермеры, огородники, пастухи, погонщики съ буксирныхъ барокъ и прочій трудовой людъ. Падди торговалъ бойко, еще бойче пили гости, споря на лету о политик и разныхъ буйныхъ стачкахъ въ Нью-Йорк.

По уход Мортона миссъ Форсайтъ сняла безобразную соломенную шляпу и ватерпруфъ, и въ ожиданіи прихода ‘чортовой кумы’ кинулась на мягкую широкую постель. Усталыя вки ея тяжело опустились, и незамтно подкралась минута забытья, той неодолимой дремоты что посл безсонной ночи налетаетъ краткими мгновеніями, чередуясь съ такими же краткими проблесками окружающей дйствительности. Миссъ Форсайтъ попыталась открыть глаза, но комната только на мигъ словно въ туман промелькнула ея глазахъ и снова исчезла. Вмсто нея кротко засіяла луна сквозь втви деревьевъ надъ тихими водами Гудзона съ длиннымъ луннымъ столбомъ въ темномъ зеркал водъ, а зеленая листва шелеститъ съ какимъ-то загадочнымъ шорохомъ, словно нашептывая что-то и вотъ въ самомъ дл отчетливо слышится слова: ‘спи, спи, моя голубка!..’ Миссъ Форсайтъ быстро открыла глаза и въ страшномъ испуг на мигъ онмла. Надъ нею близехонько наклонялась чья-то страшная рожа, сплошь выпачканная сажей, скаля зубы и ворочая огромными блками глазъ подъ курчавою шапкой чернаго барашка…

Корнеліи мгновенно пришли въ голову вс разказы о членахъ шайки Куклуксклана, {Тайное общество Куклуксклана, члены коего съ 1867 по 1871 годъ совершали въ штатахъ всевозможныя насилія и самоуправства, наряжаясь въ маски или пачкая себ лица сажей.} она крикнула на всю комнату, но рожа взвизгнула еще громче и отскочила отъ постели, очевидно перепуганная не меньше самой миссъ Форсайтъ.

— Іисусе сладчайшій!.. залепетала она довольно пронзительнымъ голосомъ,— чего же вы такъ всполошились, миссъ? Здравствуйте, красавица моя!… Это я… Нукси… здшняя служанка. Что прикажете?

Корнелія слабо улыбнулась, приходя въ себя.

— Здравствуйте, моя милая, дайте мн воды, я хочу умыться.

— А вотъ, пожалуйте къ умывальному шкафчику, тамъ вы все найдете, моя красавица.

Миссъ Форсайтъ молча встала и подошла къ тому углу гд стоялъ умывальникъ.

— О, Боже мой, Боже мой, да какая же вы блдная и изнуренная, миссъ, что это съ вами? Не больны ли вы? воскликнула Нукси.

— Устала… очень устала.

— Пополощитесь, моя красотка, а потомъ я уложу васъ спать, и ангелы небесные убаюкаютъ васъ и дадутъ вамъ отдыхъ тла и покой души… Охъ, охъ! вижу что вы не богаты счастьемъ и радостями этой бренной жизни.

Миссъ Форсайтъ не возражала, обливая лицо и голову водой, потомъ распустила свои густые волнистые волосы и сказала негритянк:

— Голубушка, откройте этотъ сакъ и поищите гребенку.

Нукси бросилась къ столу и начала шарить въ дорожномъ мшк:

— Извольте, дорогая миссъ, садитесь, я васъ сейчасъ причешу… Ахъ! да у васъ настоящая ранняя зима на голов. Сдинъ-то сколько! О, миссъ..! миссъ!

— Какъ, разв я посдла?!

Миссъ Форсайтъ бросилась къ зеркалу, взглянула и ахнула… Она увидла что все темя и виски ея были покрыты частыми серебристыми ниточками. Горькая улыбка скользнула по исхудалому лицу.

— Что жь, моя милая, вдь ничего не подлаешь! пора… мн уже тридцатый годъ идетъ.

— Раненько, дорогая моя миссъ, сдть-то. Вотъ посмотрите на меня какая у меня смоляная мочалка, сказала Нукси, ткнувъ кулакомъ въ свою мохнатую и курчавую шевелюру, которая такъ недавно еще показалась Корнеліи бараньею шапкой.— Я-я-ихъ! {Характеристичный смхъ негровъ.} А мн вдь будетъ годковъ сорокъ съ хвостикомъ. Притомъ я двица, и могу сказать что приличная двица, чиста какъ снжинка на зимнемъ пол. О, Нукси никогда не позволяла себ увлекаться… О! никогда, миссъ, это знаютъ ангелы небесные которые охраняли бдную чернушку. Ну, да что я заболталась! Садитесь, миссъ, я устрою вамъ такую прическу, на славу! Хотите по модному? Гнздомъ или пробочникомъ съ шишкой?

— Нтъ, голубушка, нельзя ли попроще?… сказала миссъ Форсайтъ, садясь на табуретъ по середин комнаты.

Услужливая Нукси начала расплетать длинную густую косу. Черныя руки проворно скользили въ прядяхъ волосъ блдной миссъ, которая молча сидла наклонивъ голову.

— Ну, полюбуйтесь, моя красавица, вотъ вамъ и зеркало!

Миссъ Форсайтъ внимательно стала разсматривать свой обликъ. ‘Боже, какъ я измнилась’! невольно проговорила она въ полголоса.

— Ну, будетъ любоваться, миссъ, вы точно съ роду зеркала-то не видывали.

— Да, моя милая, давно… очень давно я не видала своего лица, сказала блдная миссъ изъ Бостона.

— Значитъ вы не кокетка и не занимались собою… Ну, теперь ваша головка причесана и приглашена, хоть сейчасъ на пикникъ позжайте! Вы любите танцовать, миссъ?

— Нтъ.

— А я вотъ очень любила, и не такъ давно еще прыгала точно молодая коза, но когда нашъ благочестивый проповдникъ растолковалъ намъ что плясъ это утха дьяволамъ, я бросила танцы навсегда.

— У васъ можно позавтракать?

— Можно, миссъ, наша кухарка Бриджетъ мастерица, что прикажете?

— Подождите немного пока придетъ одинъ джентльменъ, онъ будетъ завтракать тоже.

— Вашъ родственникъ?

— Нтъ.

— А… а! Я-я-ихъ! женишокъ стало-быть?

Нукси оскалила зубы.

Кто-то постучался въ двери.

— Войдите! сказала миссъ Форсайтъ.

Въ комнату вошелъ Мортонъ со свжимъ и гладко-выбритымъ лицомъ.

Нукси смотрла на него съ полуоткрытымъ ртомъ.

— Вы что будете кушать? спросила миссъ Форсайтъ.

— Все что вамъ угодно.

— Ну, на мой вкусъ не полагайтесь, я давно привыкла къ одному и тому же меню…

— Вы служанка? быстро спросилъ Мортонъ.

— Да, я Нукси, здшняя горничная для прізжихъ леди, и вамъ могу служить, сэръ,

— Закажите мн: чаю, кружку парнаго молока, яичницу, бифстекъ и если можно то кукурузныя лепешки съ патокой.

— Можно… можно, саръ, а вамъ, миссъ?

— Яичницу, чаю и хлба съ масломъ.

— Бгу, минутъ чрезъ десять все будетъ готово и подано.

Жирная Нукси тяжело въ перевалочку поплелась къ выходу.

— Ну, вотъ мы и подъ крышей, миссъ! У васъ здсь чисто и уютно.

— Да, слава Богу, я довольна. Садитесь, мистеръ Мортонъ.

Мортонъ слъ и молча украдкою поглядывалъ на свою попутчицу. Его видимо озадачило одно обстоятельство: онъ понять не могъ какимъ образомъ въ теченіе цлой ночи онъ не замтилъ того что теперь такъ рзко бросалось ему въ глаза: блдная миссъ изъ Бостона, несмотря на свою худобу и сильную просдь, была положительная красавица, словно выточенная изъ мрамора античнымъ рзцомъ, и эта красота еще возвышалась идеальнымъ выраженіемъ, какой-то двственной чистоты съ несомнннымъ преобладаніемъ духа надъ плотью.

— Что мы будемъ длать посл завтрака? спросила миссъ Форсайтъ, прерывая довольно долгое молчаніе.

— Вы вроятно уснете вплоть до обда, а я отправлюсь въ городокъ на рекогносцировку, хочу поискать портнаго, а для васъ модистку.

— Ахъ, да пожалуста, а то, право, совстно отправляться дальше въ такихъ тряпкахъ.

Нукси немилосердо стуча башмаками ввалилась въ комнату съ огромнымъ подносомъ, на которомъ были разставлены заказанныя блюда.

Мортонъ помогъ ей разставить посуду, и придвинувъ кресло къ столу, просилъ миссъ Форсайтъ ссть.

— Ну, я полагаю что я теперь буду здсь лишняя: кушать вамъ придется, миссъ и саръ, а не мн, пока до свиданія. За посудой я зайду потомъ.

— Не раньше обда, потому что миссъ ляжетъ, и я бы желалъ чтобы никто не тревожилъ ее. Слышите?

— Ни… ни! я никого не впущу сюда.

Нукси вышла. Мортонъ и его дама ли молча и съ удовольствіемъ пили чай.

— Давно я не далъ такихъ corncakes! {Лепешки изъ кукурузы.} воскликнулъ Мортонъ, уплетая мучное.— А все-таки въ городк было бы лучше остановиться, для васъ въ особенности.

— Все равно, лишь бы подъ крышей и на койк.

— Вы не прихотливы.

— Прежде мои вкусы, желанія и капризы были очень развиты, безконечны и эксцентричны, ну, а теперь я давно уже забыла все.

— Богъ дастъ когда-нибудь опять заживете по старому. Вы еще имете полное право кредитоваться у счастья и требовать то что жизнь не дала или врне опоздала дать вамъ.

— Ну, едва ли! улыбнулась миссъ Форсайтъ.— Мы съ вами кажется вышли въ тиражъ, по крайней мр мой нумеръ.

Посл завтрака Мортонъ спшилъ откланяться чтобы дать покой усталой миссъ Форсайтъ.

— Пока до свиданія, сказала она,— хотите, будемъ вмст обдать?

— Непремнно. Что можетъ быть печальне обда въ одиночку.

— Не привыкайте, однако, завтра вамъ все-таки придется обдать одному или съ толпой.

— Какъ!

— Странный вы человкъ, надо же намъ и разстаться…

— А нашъ уговоръ?

— Вы теперь свободны, такъ какъ вы меня пристроили и водворили здсь. Я никуда не спшу и проживу здсь до тхъ поръ пока отдохну окончательно. Вамъ же надо отправляться дальше и идти навстрчу новой трудовой жизни, тмъ боле что вы врите въ вашу звзду. Дай Богъ чтобы вы не разочаровались раньше чмъ слдуетъ.

Мортонъ пожалъ ея исхудалую руку и задумчиво направился къ буфету. Тамъ уже кипла денная работа За стойкой, вмсто рыжаго Падди, теперь стоялъ сильно плшивый толстякъ съ краснымъ носомъ на добродушномъ румяномъ лиц, съ заплывшими глазками и двухъэтажнымъ подбородкомъ, одтый какъ-то весь на распашку, живой двойникъ Фальстафа. Какъ бы ради вящаго сходства, возл него вертлось нкоторое подобіе и мистрисъ Квикли въ челад съ пунцовыми лентами.

— Вы хозяинъ таверны? спросилъ Мортонъ, подходя.

— Пока я, что же дальше? отвтилъ толстякъ, пристально глядя на вошедшаго.

— Я вашъ жилецъ и желалъ бы съ вами переговорить.

— Это вы пріхали рано утромъ съ дамой?

— Я.

Толстякъ протянулъ Мортону руку и спросилъ:

— Какъ поживаете?… Не хотите ли хватить утреннюю порцію виски для воодушевленія?

— Благодарю васъ, не пью.

— Хорошее дло для васъ, но для меня…

— Отчего же, это не помшаетъ вамъ выпить за мое здоровье и на мой счетъ.

— Извольте! Сюзи, налей мн ромку, да получше! обратился трактирщикъ къ жен.— Васъ какъ зовутъ, сэръ? спросилъ онъ, выдавъ залпомъ ромъ и запивая его водой.

— Мортонъ.

— А меня Сниффъ… Джо Сниффъ, слыхали? Нтъ? Ну, все равно, а вы откуда пріхали?

— Изъ… изъ Альбани, отвтилъ, заикаясь, Мортовъ.— Я хотлъ переговорить съ вами насчетъ моей дамы, она не такъ здорова, позаботьтесь чтобъ ее никто не потревожилъ наверху, она теперь спитъ.

— Лишнія слова, у меня въ дом никто не посметъ безпокоить женщину, особенно больную.

— Могу я нанять подводу чтобы дохать до городка и обратно?

— Можете, но лучше пройдитесь лскомъ, не далеко, всего три мили.

— Ладно, у васъ когда бываетъ обдъ?

— А когда голодъ въ желудк моихъ гостей подниметъ возню и забьетъ тревогу. Часовъ не знаемъ, хотите, обдайте хоть сейчасъ.

— Нтъ, часа въ три или четыре.

— All right! Послушайте, мн говорили что ни у васъ, ни у вашей знакомой нтъ никакого багажа, правда?

— Правда, отвтилъ немного конфузясь Мортонъ.

— Налегк, значитъ?

— Я вотъ оставлю вамъ въ залогъ двадцать пять долларовъ за себя и за больную леди до уплаты по первымъ счетамъ, коли не хватитъ, добавлю.

Сниффъ просіялъ, услыхавъ что у Мортона были деньги, но когда тотъ, засунувъ руку въ карманъ жакетки, вынулъ оттуда ящичекъ и поставивъ его на прилавокъ, открылъ отодвижную крышечку, трактирщикъ быстро схватилъ Мортона за руку и сказалъ:

— Полноте, полноте, къ чему это? Спрячьте ваши деньги, я вамъ врю, Сниффъ не закладчикъ и не живодеръ! Кушайте, пейте и кутите сколько угодно, всегда успемъ сосчитаться.

Сниффъ протянулъ Мортону руку, тотъ крпко пожалъ ее.

— А теперь ужь какъ хотите, извольте выпить съ Джо Сниффомъ. Я вамъ налью винца, шерри или кларету?

— Лучше шерри.

— Сюзи, налей этому джентльмену стараго шерри, а мн рому. Живй! Вы курите?

— Прежде курилъ, а теперь поотсталъ немного.

— Сюзи, подай намъ дв хорошія гаванскія сигары.

Новые знакомые чокнулись и закурили сигары.

— У васъ дло есть въ городк? спросилъ Сниффъ.

— Да, хочу отыскать портнаго для себя и модистку для моей знакомой.

— Ага, понимаю! хотите прифрантиться немного? Дло… дло. Вотъ что я вамъ посовтую: отыщите въ Сингъ-Гилл, на Линкольновой улиц, продавца готоваго платья Дана Пинкертона и скажите ему что я васъ послалъ къ нему, только и всего. Прислалъ, молъ, старичина Джо, только и всего. Что касается портнихи, то Пинкертонъ свезетъ васъ къ ней, а моя добрая жена поможетъ вамъ сдлать покупки въ Сингъ-Гилл. Такъ, Сюзи?

— Ну, понятно, мой другъ.

— Благодарю васъ, мистрисъ Сниффъ, отъ имени…

Мортонъ спохватился и не выговорилъ имени своей спутницы.

— Отправляйтесь и не забудьте: Линкольнова улица, Даніель Пинкертонъ. Ахъ, да! послушайте, Мортонъ, не лучше ли вамъ оставить деньги у меня въ касс на сохраненіе, къ чему вамъ таскать ихъ съ собою.

— Пожалуй, возьмите ящичекъ и спрячьте.

Сниффъ взявъ ящичекъ опросилъ:

— Сколько здсь денегъ?

— 800 долларовъ слишкомъ.

Мортонъ вынулъ изъ пачки стодолларовую ассигнацію и еще нсколько ассигнацій помельче.

— Вы не бойтесь Мортонъ, ваши трудовыя деньги будутъ цлы, твердо проговорилъ Сниффъ.

— Я не сомнваюсь, вы отгадали, Сниффъ, эти деньги дйствительно трудовыя. До свиданія!

— Добраго пути и возвращайтесь скоре, отозвался добродушный хозяинъ таверны, провожая Мортона глазами до выхода.

— Сюзи, молодецъ-то должно-быть крупнаго калибра… тихо сказалъ онъ жен.

— Ты полагаешь?

— Увренъ.

— Онъ одаако не похожъ на этихъ, съ горы…

— Такъ-то такъ, но онъ оттуда и не дальше какъ со вчерашняго вечера.

— А она, какъ ты думаешь?

— Кто жъ ее знаетъ, можетъ быть пріхала встртить этого рослаго силача.

Мистрисъ Саиффъ скорчила постное лицо и покачала головой, такъ что ярко пунцовый бантъ за чепц задрыгалъ колыхаясь въ об стороны.

— Ты почему узналъ что онъ-то съ горы?.

— Ужъ такіе глаза у меня волшебные! Однако, я пойду на верхъ и спрячу это чужое добро подальше… Видно что этотъ Мортонъ не изъ мошенниковъ, а то онъ не сталъ бы доврять такую сумму совершенно незнакомому человку. Ты, моя голубка, прикажи Нукси, чтобъ она внимательне прислуживала этой миссъ, кто ее знаетъ что она за птица… Эхъ, эхъ!…

Сниффъ побрелъ вздыхая на верхъ, къ себ въ спальню, гд стоялъ лакированный массивный желзный safe (несгараемый шкафъ).

VII. Семья Сниффа.

Мортонъ, выйдя изъ таверны, повернулъ къ лсочку направо и бодро зашагалъ по широко протоптанной троп, минуя шоссе которое вело въ живописный и веселенькій городокъ Сингъ-Гиллъ. ‘Славный парень, этотъ Сниффъ!’ думалъ онъ, входя подъ снь деревьевъ. По дорог Мортонъ сломалъ прямой сукъ ельника и на скорую руку безъ ножа смастерилъ себ кое-какъ палку для опоры.

‘Бдная, бдная миссъ Форсайтъ, какъ ей трудно живется’, размышлялъ Мортонъ. ‘Что она-то сдлала чтобы такъ мучиться и терзаться совстью? Бдная, такъ жаль ее!.. Досадно мн что я не могу помочь… утшить. Ну, куда она пойдетъ одна?’… Еще долго думалъ Мортонъ о миссъ Форсайтъ, временно забывая собственное одиночество. Лсная тнь, ароматъ листвы и отрадная тишь ободрили Мортона, который изъ-за чащи зеленаго лса увидлъ на широкой полян среди роскошныхъ нивъ и растительности озаренную солнцемъ кирпичную готическую башню церкви съ сіяющимъ крестомъ. Вокругъ церкви ютились небольшіе домики гражданъ Сингъ-Гилла. Четверть часа спустя Мортонъ шагалъ по чистенькой шоссированной улиц городка, и встртивъ какого-то мальчика съ веслами, спросилъ его:

— Гд тутъ Линкольнова улица и лавка торговца готовымъ платьемъ, Пинкертона?

— Идите прямо и сверните въ улицу налво: лавка Пинкертона будетъ направо въ большомъ сромъ деревянномъ дом съ желтою крышей и зелеными ставнями.

— Благодарю!

Мортонъ пошелъ дальше и вскор увидалъ предъ собою домъ съ желтою крышей и вывской: ‘Складъ готовыхъ модныхъ платьевъ Д. Пинкертона.’

Въ лавк за конторкой стоялъ пожилой джентльменъ съ апатичнымъ лицомъ.

— Вы мистеръ Пинкертонъ?

— Я, сэръ, чмъ могу служить вамъ?

— Я желаю экипироваться поприличне. Меня прислалъ сюда Джо Сниффъ.

— А! Вамъ стало-быть нуженъ кредитъ, съ удовольствіемъ.

— Ошибаетесь, я заплачу наличными.

— Тмъ лучше, я сдлаю вамъ хорошую скидку: двадцать процентовъ. У меня съ нимъ такой уговоръ.

— Мн нужна новая жакета, жилетъ, брюки и пальто-дустеръ (отъ пыли).

— Все есть, выбирайте, вотъ я сниму съ васъ мрочку, не безпокойтесь, у меня есть костюмы и на вашъ молодецкій ростъ.

— Выберите костюмъ потемне.

Пинкертонъ вмигъ снялъ мрку и навалилъ потомъ цлый ворохъ разнаго платья. Мортонъ выбиралъ недолго, и отложивъ что ему нужно было, спросилъ:

— У васъ есть шляпы и сапоги?

— Все есть: и блье, галстуки, перчатки, духи и мыло…

— Вотъ блье это кстати. А вы позволите мн переодться у васъ въ лавк?

— Понятно, я вамъ даже помогу, пожалуйте сюда за ширмы.

Чрезъ полчаса Мортонъ вышелъ изъ лавки настоящимъ франтомъ. Отъ Пинкертона онъ узналъ что на Союзной улиц есть дамская портниха, миссъ Петтикотъ, къ которой Мортонъ немедленно отправился и развдалъ все что было нужно. Идя мимо часовщика, Мортонъ купилъ дешевые никкелевые часы и небольшое колечко съ крошечнымъ брилліантикомъ за сорокъ долларовъ. Его тянуло къ таверн и къ той блдной, одинокой женщин которая въ пучин житейскаго моря отрекалась ото всего, сжигая себя на медленномъ огн совсти…

Саиффъ встртилъ Мортона съ видимымъ удовольствіемъ и сказалъ:

— Эге, да вы настоящій франтъ! Ну, что, довольны вы Пинкертономъ?

— Благодарю васъ, онъ настоящій джентльменъ.

— Еще бы, коли онъ мой знакомый. Отлично! проговорилъ онъ озирая Мортона съ ногъ до головы,— теперь вамъ не совстно будетъ покутить съ самимъ президентомъ. Ну давайте, дружище, спрыснемте костюмчикъ какъ подобаетъ такимъ порядочнымъ людямъ какъ мы съ вами. Плывите къ буфету и попробуйте моего стараго хереса, приглашалъ добродушный Свиффъ.

— За что это вы такъ расположены ко мн? опросилъ Мортонъ, стоя у буфета и держа стаканъ въ рук.

— Хе, хе! За что? А вамъ-то какое дло? Полюбились вы мн, вотъ и все!

— Добрый вы человкъ, Сниффъ, спасибо вамъ отъ души что вы тепло отнеслись ко мн, а въ особенности къ моей знакомой.

— Ну будетъ вамъ языкомъ реверансы гнуть, не надо… Совсмъ не кстати!.. Теперь чокнемтесь за здоровье миссъ… какъ ее бишь зовутъ-то?

— Корнелія…

— Это имя, а фамилія?

— Форсайтъ.

— Да здравствуетъ миссъ Корнелія Форсайтъ!..

Друзья чокнулись. Хорошій хересъ подйствовалъ на Мортона, лицо его оживилось, а на поблекшихъ сро-оливковыхъ щекахъ появился легкій румянецъ, красивые темные глаза заискрились и зажглись новымъ огонькомъ. Въ зеркальныхъ стеклахъ буфетнаго шкафа Мортонъ увидлъ отраженіе своей обновленной фигуры. ‘Надо отростить усы и бакенбарды, тогда я буду посолидне’, думалъ онъ, поправляя новый галстукъ который все подымался къ подбородку. Сниффъ хлопоталъ за буфетомъ удовлетворяя своихъ гостей, а мистрисъ Сниффъ то и дло приготовляла разные прохладительные напитки и пунши подъ общимъ названіемъ fancy drinks…

Мортонъ услся за столикомъ у самого окна и сталъ смотрть за живописный пейзажъ, затмъ углубился въ думы и застылъ опираясь на косякъ открытаго окна. Суета, говоръ, смхъ и шумъ въ таверн его нисколько не тревожили, душевная тревога была сильне и заглушала шумъ разношерстной толпы, которая безпечно толкалась вдоль буфета. Въ отворенныя двери таверны то и дло входили и выходили, между прочими вошелъ блокурый парень лтъ тридцати, въ высокихъ сапогахъ, съ дерзкимъ красноватымъ лицомъ, одтый въ красную фланелевую рубашку, поверхъ которой болтался мшковатый срый пиджакъ.

— Здорово, Сниффъ! заоралъ вошедшій, протягивая Сниффу огромную руку съ толстыми пальцами.

Сниффъ удивился и поморщился.

— Здравствуйте, О’Лири, откуда?

— Съ горы, изъ богадльни для здоровыхъ плутовъ.

— Опять сидли? Не хорошо, О’Лири.

— Сидлъ, дорогой мой, но на этотъ разъ недолго: всего три годика. Пустяки! Ну, давайте выпьемъ рому.

Сниффъ налилъ Ирландцу большой стаканъ рому.

— Что у васъ новаго? спросилъ О’Лири.

— Все по старому, сухо отвтилъ хозяинъ.

— И у меня тоже: отсижу срокъ — выхожу съ достоинствомъ на свободу, потомъ ду съ удовольствіемъ въ этотъ проклятый Нью-Йоркъ, встрчаю друзей и на радостяхъ прокучиваю въ недлю все что нажилъ подъ кнутомъ въ Сингъ-Синг, потомъ шляюсь безъ гроша и понятно въ конц концовъ начинаю грть руки въ чужихъ карманахъ.

— Эхъ, О’Лири, пора вамъ сдлаться честнымъ человкомъ и взяться за трудъ.

— Успю, мн вдь всего тридцать лтъ съ чмъ-то.

— Да, изъ которыхъ вы провели лтъ десять въ тюрьмахъ, а теперь даже дошли и до Сингъ-Синга.

— Не бда! За то привыкъ… Давайте рому, я могу сегодня вылокать весь вашъ погребъ.

— Пейте, но съ разсужденіемъ, а главное ведите себя прилично.

— Фу, какъ строго! До какихъ же градусовъ можно у васъ напиться?

— Пейте сколько вднетъ, заплатите и не забывайте что слдующій поздъ въ Нью-Йоркъ отходитъ ровно въ три часа.

— Торопиться-то некуда, дружище! Дайте погулять, вдь я сегодня утромъ только-что вышелъ изъ каменной могилы. Еще стаканъ рому, парочку сигаръ,— и я сокращусь.

— Постарайтесь такъ сократиться чтобы боле никогда не возвращаться въ эту мстность.

— То-есть въ тюрьму-то? Спасибо за совтъ… Сколько вамъ за все? Я бы еще выпилъ, да вы такой нерадушный.

— Долларъ за все.

— Получите пять и сдайте что слдуетъ. Ну, а теперь прощайте, Сниффъ.

— Счастливаго пути, сухо отвтилъ Сниффъ, который терпть не могъ заслуженныхъ и бывалыхъ каторжниковъ, а въ особенности такихъ отптыхъ забулдыгъ какъ О’Лири. Ирландецъ этотъ, опытный карманщикъ и cracksman (спеціалисты воровства со взломомъ), принадлежалъ къ этому типу нью-йоркскихъ мошенниковъ, которые открыто сознаются что тюрьма для нихъ нчто въ род родительскаго дома. Они прямо говорятъ что тюрьмы на то и заведены чтобъ ихъ наполняли смлые плуты надувающіе честныхъ дураковъ. Пока Сниффъ велъ съ Ирландцемъ характерную бесду, Мортонъ, надумавшись до сыта, подошелъ къ буфету и спросилъ себ сигару. Рослая фигура его бросилась въ глаза О’Лири, который собирался было уйти,

— Hailoh! а вотъ и старый товарищъ встртился!.. Здорово, пріятель, вы когда вышли изъ отеля на гор? громко спросилъ О’Лири, протягивая руку ошеломленному Мортону.

Сниффъ покраснлъ и метнулъ сердитый взоръ на забулдыгу. Бдный Мортонъ стоялъ ни живъ, ни мертвъ. Трое гостей у буфета съ любопытствомъ посмотрли на Мортона который однако не протянулъ руки Ирландцу.

— Что жь у васъ языкъ присохъ къ горлу что вы не отвчаете? Не стсняйтесь, пріятель, эти джентльмены быть можетъ сами оттуда же, а если не оттуда, то когда-нибудь…

— Замолчите, О’Лири, не смйте оскорблять моихъ гостей! словно выпалилъ Сниффъ, прыгнувъ черезъ прилавокъ буфета

— Чего молчать? Кто мн запретитъ привтствовать собрата по оружію?

Ирландецъ указалъ на Мортона.

— Я васъ не знаю, тихо, но спокойно проговорилъ Мортонъ.

— То-есть не хотите знать? А гршно бы! Вдь я въ Сингъ-Синг-то года три подъ рядъ таскалъ вамъ въ кузницу уголья. Не правда что ли? Вы работали въ кузниц и слесарн, и если не ошибаюсь, то шли подъ No 36. Такъ вдь?

— Убирайтесь, О’Лири, разв вы не слышите что этотъ прізжій джентльменъ васъ не знаетъ? Я могу засвидтельствовать что этотъ джентльменъ никогда не былъ въ Сингъ-Синг и что онъ пріхалъ по длу въ Сингъ-Гиллъ къ моему родственнику.

Мортонъ въ душ благодарилъ браваго Сниффа и конфузливо посмотрлъ на стоявшихъ около него.

— Странно! А я такъ увренъ былъ, пробормоталъ опшивъ О’Лири.— Ну, извините, я по просту сболтнулъ и хотлъ на радости выпить съ вами рому.

— Я охотно съ вами выпью, но вы напрасно клеймите меня, глухо возразилъ Мортонъ.— Мистеръ Свиффъ, налейте намъ рому.— Я угощу этого джентльмена.

— Эхъ, золотое у васъ сердце! Не пить вамъ слдуетъ съ такимъ фертомъ, а вотъ что!

Свиффъ показалъ кулакъ и ткнулъ имъ раза два по воздуху, намекая на боксъ.

— Ладно, учите! Я и самъ не промахъ!…

Ирландецъ вытащилъ изъ-за голенища прямой широкій ножъ.

— Спрячьте это, мой другъ, пейте и ступайте съ миромъ! спокойно проговорилъ Мортонъ, кладя руку на плечо нахала.

— Я не вамъ грозилъ, я вижу что вы человкъ деликатный, но я не позволю такому какъ Свиффъ совать носъ въ моя дла…. Вы можетъ-быть и въ самомъ дл никогда не сидли на гор, хотя лицо у васъ то самое… ну, да не въ этомъ дло!… Я хотлъ въ сущности сказать что Сниффу-то нечего задирать носъ, онъ вдь тоже изъ бывалыхъ.

— Негодяй! Подлецъ! крикнула супруга Свиффъ.

Самъ Сниффъ, покраснвъ отъ гнва, закричалъ:

— Не теб, тюремная ирландская крыса, чернить и осуждать меня, посл того какъ я десять лтъ живу честнымъ трудомъ трактирщика! Вонъ, бродяга!… не то я пущу теб пулю въ лобъ!

И онъ вынулъ изъ буфета Кольтовскій револьверъ большаго калибра. Мистрисъ Сниффъ бросилась къ мужу и обими руками вцпилась въ его рукавъ, гости попятились, а ирландскій забулдыга, сжавъ губы, стоялъ неподвижно, держа наготов блестящій ножъ, зловщіе глаза О’Лири въ упоръ смотрли въ грозное лицо Сниффа. Мортонъ подошёлъ къ Ирландцу и сказалъ спокойнымъ мягкимъ голосомъ:

— Спрячьте ножъ и уходите, горячка до добра не доведетъ. Идите, мой другъ, нечего грозиться.

— Вы-то что заступаетесь за Сниффа?

— Это мое дло. Спрячьте ножъ! добавилъ громче Мортонъ, глядя въ упоръ на дерзкаго упрямаго Ирландца.

— Проваливайте! Порядочный джентльменъ не вмшивается въ ссору двухъ каторжниковъ.

Морговъ ловкимъ движеніемъ схватилъ нахала за правую руку, и поднявъ ее высоко надъ головой, такъ стиснулъ у запястья что ножъ самъ выпалъ изъ руки на полъ. Гости громко захохотали, кто-то поднялъ ножъ и выбросилъ за окно. Сниффъ громко закричалъ:

— Вытолкайте этого разбойника въ шею!

— Къ чему насиліе? Теперь мистеръ О’Лири и самъ пойдетъ, нельзя же ему оставить ножъ на улиц, сухо возразилъ Мортонъ.

Ирландецъ стоялъ совсмъ растерявшись и только сжималъ кулаки, казалось, онъ хотлъ броситься на Мортона.

— Убирайтесь вонъ, а не то я велю облить васъ помоями, закричала на О’Лири разъяренная жена Сниффа.

Гости, свидтели этой сцены, еще пуще захохотали:

— Не гоните, мистрисъ Сниффъ, я самъ пойду… Ну, до свиданія, Сниффъ, вамъ я прощаю, теперь кажется роли перемнились, что же касается васъ, то увидимся еще… посчитаемся!… обратился Ирландецъ къ Мортону, который допивалъ налитый Сниффомъ стаканъ содовой воды.

— Идите съ миромъ и не сердитесь, я вамъ не врагъ, твердо возразилъ Мортонъ.

— Эхъ, вы… джентльменъ!… сказалъ съ какимъ-то особеннымъ оттнкомъ и ехидною улыбкой О’Лири, качая головой. Потомъ онъ яростно плюнулъ, засунулъ об руки въ карманы брюкъ и вышелъ изъ таверны не торопясь, насвистывая что-то.

— Давно бы такъ! крикнулъ одинъ изъ гостей.

— Вотъ такъ герой! сказалъ другой съ насмшкой.

— Ну, его ко всмъ чертямъ! воскликнулъ Сниффъ, выливая залпомъ стаканъ рому, и именно тотъ который былъ налитъ для ирландскаго бандита по заказу Мортона.

— Спасибо вамъ, Мортонъ, что вы проучили этого ирландскаго негодяя, горячо сказала мистрисъ Сниффъ.

— Не за что, мэмъ, мы только поквитались съ вашимъ мужемъ.

Въ таверну вбжала Нукси, и увидавъ Мортона сказала визгливымъ голосомъ:

— Пожалуйте, васъ требуетъ миссъ на верхъ, она уже встала.

Лицо Мортона, до этого мрачно-задумчивое, прояснилось, онъ легкою походкой поднялся по лстниц въ корридоръ втораго этажа, гд находилась комната миссъ Форсайтъ.

— Ну, что, отдохнули? спросилъ Мортонъ, подходя къ ней.

— Спала какъ убитая. Однако, вы расфрантились не на шутку! Ну, теперь, я совсмъ вамъ не пара.

— Черезъ часъ, миссъ, и вы можете превратиться въ модную щеголиху изъ Нью-Йорка. Я нашелъ вамъ какую-то миссъ Петтикотъ, у которой большой выборъ дамскихъ нарядовъ, шляпы и прочія вещи. Посл обда я велю вамъ подать бэгги, а то вы опять устанете пшкомъ. Позволите, я васъ провожу?

— Не надо, къ чему? Я и сама доду. Что жъ, давайте отъ нечего длать обдать!

— Съ удовольствіемъ, я сейчасъ позову Нукси.

Кто-то постучался въ двери.

— Войдите, сказала миссъ Форсайтъ.

Въ комнату вошелъ Сниффъ съ женой.

— Миссъ, позвольте вамъ представиться: я жена хозяина этой таверны, а это мой мужъ, Джо Сниффъ.

— Здравствуйте, миссъ!, обратился къ ней добродушный Сниффъ.

Миссъ Форсайтъ съ удивленіемъ посмотрла на супруговъ.

— Очень пріятно, что же вамъ угодно?

— Ничего особеннаго, миссъ, мы, то-есть я и жена моя Сюзи, хотли познакомиться съ вами.

— Это по вашей рекомендаціи? хмуро спросила миссъ Форсайтъ.

— Нтъ, отвтилъ коротко Мортонъ, думая: ‘и къ чему это они пришли?’

— Садитесь, мистрисъ Сниффъ, и скажите откровенно что побудило васъ зайти ко мн, къ неизвстной вамъ женщин?

— Симпатіи, миссъ, мой мужъ очень полюбилъ вашего знакомаго, а я… васъ.

Миссъ Форсайтъ слегка улыбнулась и сказала:

— Но я вдь совсмъ чужая мистеру Мортону.

— Это ничего не значитъ, у насъ въ отел вс должны быть знакомы и дружны, такъ, Сюзи? спросилъ улыбаясь веселый Сниффъ.

— Такъ, такъ, Джо! отвтила трактирщица.

— Я бы желала нанять экипажъ въ Сингъ-Гиллъ, можно? спросила миссъ Форсайтъ, глядя на Сниффа и какъ бы желая положить конецъ интимной бесд.

— Зачмъ нанимать? хотите, моя Сюзи създитъ съ вами въ моемъ бегги? Лошадка у меня ухъ какая!

— Если это васъ не стснитъ, то благодарю заране.

— Не за что, миссъ, я охотно поду съ вами и помогу вамъ во всемъ.

Миссъ Форсайтъ протянула руку мистрисъ Сниффъ.

— Благодарю васъ. Когда мы кончимъ съ обдомъ, я сойду внизъ и…

— Я непремнно буду васъ ожидать, дорогая миссъ! засуетилась мистрисъ Сниффъ.— А потомъ я вамъ моихъ дточекъ покажу: Джона, Лиззи и крошку Мери-Аннъ, ей и полутора года нтъ, а погляди какой умный ребенокъ! Просто диво!

— Ну пойдемъ, жена, я сейчасъ велю Нукси накрыть на столъ и подать обдъ. Пока до свиданья, миссъ.

Затмъ супруги ушли.

— Вотъ парочка! Что-то ужь черезчуръ разсыпаются предъ чужими людьми, замтила миссъ Форсайтъ.

— Добрые люди. Узнавъ что вы устали и вообще чувствуете себя нехорошо, очень заинтересовались вами, пояснилъ Мортонъ.

— Понимаю, это вы сумли ихъ такъ заинтересовать? Напрасно, я совсмъ не добивалась ихъ знакомства, а тмъ мене услугъ, исключая тхъ, конечно, которыя входятъ въ раму ихъ трактирной дятельности.

— Извините, миссъ Форсайтъ, я думалъ…

— Не извиняйтесь, вы сдлали свое, ну а я поступлю по своему.

Вошла Нукси съ подносомъ на которомъ дымились горячія блюда съ кушаньемъ.

Въ теченіе всего обда Мортонъ то и дло нащупывалъ въ жилетномъ карман футляръ съ брилліантовымъ колечкомъ, но вынуть его такъ и не ршился.

Тотчасъ посл стола миссъ Форсайтъ и жена трактирщика похали въ Сингъ-Гиллъ, трактирщица правила гндымъ мериномъ, который бойко бжалъ ровною, мелкою рысью.

— А гордая эта ваша миссъ! сказалъ Сниффъ Мортону, слдя за удалявшимся экипажемъ.

— Да, горда и несговорчива, отвтилъ Мортонъ.— Ее очень трудно понять… очень трудно!

Сниффъ отправился въ буфетъ, а Мортонъ къ себ въ комнату, прійдя туда, онъ бросился на кровать заложивъ руки за голову. ‘Что она мн, думалъ онъ, а главное что я ей? Нтъ, такъ не годится! Сегодня же прощусь съ нею и уйду безъ оглядки въ Нью-Йоркъ… да, туда, а то куда же на первыхъ порахъ? Тамъ буду работы искать… А Чикаго?.. Мать забылъ?’ Мортонъ даже вскочилъ съ постели. ‘Несчастный, ты свою родную мать… несчастную старушку чуть не забылъ изъ-за какой-то чужой женщины? жива ли она? Во всякомъ случа, надо хать изъ Нью-Йорка въ Чикаго чтобъ убдиться. Нтъ, завтра же, завтра утромъ я навсегда разстанусь съ этою мстностью… гд я все чмъ-то связанъ… чмъ собственно?’

И вдругъ словно повязка спала съ глазъ его. Ясно! Да, онъ до сихъ поръ не можетъ развязаться съ тюрьмой. Въ каждомъ пустяшномъ вопрос, отъ которыхъ его безъ причины бросало въ жаръ и краску, въ этихъ заботахъ о костюм, въ этомъ О’Лири, въ самомъ Снифф, на каждомъ шагу предъ нимъ возникалъ мрачный призракъ Сингъ-Синга… Нтъ, скоре подальше отсюда… и отъ этой Корнеліи Форсайтъ изъ Бостона!..

Вечеромъ въ семь часовъ изъ городка вернулись жена Сниффа и миссъ Форсайтъ, разодтая по модному, какъ объявила мистрисъ Сниффъ мужу, и съ большимъ пакетомъ въ рукахъ. Изящная фигура миссъ Форсайтъ въ новомъ плать, кокетливой шляпк и новой накидк мгновенно разсяла вс благія намренія Мортона. Онъ любовался и не могъ оторвать глазъ отъ обновленной миссъ Форсайтъ, которая помолодла лтъ на пять. ‘Вотъ что значитъ туалетъ для дочерей Евы!’ подумалъ Мортонъ.

Мистрисъ Сниффъ была въ восторг отъ миссъ Форсайтъ:

— О, это умная, очень умная, но крайне странная, гордая и неразговорчивая особа! говорила мистрисъ Сниффъ мужу наедин.

— Бьюсь объ закладъ что эта женщина изъ хорошей семьи и что она видла лучшіе дни. Она теб, Сюзи, ничего не объясняла насчетъ знакомства съ Мортономъ?

— Ничего Джо, раза два только сказала что Мортонъ этотъ хорошій человкъ и что ей жаль его, такъ какъ онъ много пострадалъ. А вдь онъ кажется неравнодушенъ къ ней, какъ ты полагаешь?

— Ну, понятно что онъ раскисъ… втюрился, охъ, бда коли такой мущина какъ Мортонъ полюбитъ вашу сестру! Держу пари что онъ уже въ жизни пострадалъ изъ-за женщины…

— Ну, вотъ еще выдумалъ! Всему будто мы женщины виноваты?

— А то какъ же иначе? Укралъ же я въ первый разъ чтобъ угодить своей любовниц!

Мистрисъ Сниффъ поглядла съ удивленіемъ на мужа и притихла думая: ‘Какой онъ сегодня раздражительный, это все негодяй О’Лири виноватъ!..’

Сниффъ посмотрлъ пристально на жену и закуривъ сигару взялъ газету съ полки и началъ слдить какъ ярый демократъ за политикой ‘постыдныхъ продажныхъ’ республиканцевъ, Добродушный Джо не разъ говорилъ о нихъ:

— Удивляюсь какъ этихъ людей земля носитъ?…

VIII. Кризисъ.

Прошло нсколько дней, а новые гости Джо Сниффа повидимому и не думали объ отъзд. Подъ гостепріимнымъ кровомъ таверны, миссъ Форсайтъ почувствовала себя бодре. Вниманіе Мортона и семьи Сниффа, суетливая заботливость ‘чистой голубицы’ негритянки Нукси, все это благотворно подйствовало на замкнутую натуру Корнеліи. Мортонъ изъ робости и чувства деликатности старался не докучать миссъ Форсайтъ своимъ присутствіемъ, поршивъ что спокойствіе и уединеніе для нея будутъ живительнымъ бальзамомъ. Чуткая миссъ Форсайтъ оцнила тактъ Мортона, и въ душ питала признательность къ этому внимательному ‘чужому человку’. Отъ нея также не могло скрыться что вниманіе Мортона гораздо интенсивне чмъ этого можно было ожидать или требовать. Миссъ Форсайтъ инстинктивно чувствовала что Мортону будетъ не легко разстаться съ нею и идти куда понесетъ его теченіе. Были минуты когда она досадовала что ‘далеко зашла и позволила себ черезчуръ много любопытства’, а потомъ сама пустилась откровенничать и плохо спрятала концы собственнаго положенія.

‘Нтъ, я должна образумить его, думала она какъ-то вечеромъ сидя у открытаго окна,— я не имю права держатъ его въ этихъ путахъ когда все говорить что онъ въ лиц моемъ готовъ обнять весь свтъ и всхъ людей ликуя отъ глубины души, тогда какъ я алчу совсмъ другаго.’ И вдругъ ей стало досадно что она сама не перестаетъ думать о Мортон, она сдлала надъ собой усиліе и перенеслась мысленно къ другой эпох своей жизни, хотя хорошо знала чего это будетъ ей стоить. Въ памяти ея воскресли событія прежнихъ дней и того времени когда миссъ Форсайтъ гордо выступала до жизненному пути, не чувствуя за собою никакой вины. Она вспомнила т дни когда красота ея покоряла многихъ мущинъ куда боле интересныхъ чмъ Мортонъ, который быть-можетъ невольно опоздалъ благодаря своей вин любоваться лицомъ прежней миссъ Форсайтъ, а теперь довольствовался созерцаніемъ завядшей миссъ Форсайтъ, наивно вруя что эта женщина, разбитая злымъ рокомъ, явилась чтобъ играть выдающуюся роль въ его будущности. Ей ясно представлялись т два роковые дня ея прошлой жизни когда она была оскорблена и отомстила за оскорбленіе. Миссъ Форсайтъ вспомнила какъ она, счастливая, молодая и нарядная, подъхала къ церкви, около которой толпилась большая толпа народу въ ожиданіи невсты. Невстой была она сама… Знакомые и толпа восторженно привтствовали красавицу, осыпая путь ея цвтами…. Затмъ она съ ужасомъ вспомнила все что случилось посл того какъ она вступила въ священные предлы храма, подъ торжественные звуки органа который игралъ въ честь юной невсты свадебный маршъ великаго нмецкаго композитора…

Долго сидла еще миссъ Форсайтъ съ неподвижнымъ лицомъ у окна, пропуская мимо себя картины прошлаго, которыя преслдовали ее часто и повсюду, даже и теперь когда все вокругъ нея дышало новою жизнію и вс казались счаотливыми и довольными, одна она чувствовала себя среди этой живой толчеи лишнею и какъ бы безличною. Среди внутренняго мрака и хаоса души возникали докучливыя тни давно пережитыхъ дней, а извн, сквозь дымку вечернихъ сумерекъ словно доносились откуда-то голоса невидимыхъ существъ, и на этомъ общемъ фон предъ нею росъ и вырисовывался таинственный призракъ, и она вглядывалась въ него съ какимъ-то смутнымъ, неяснымъ ей самой чувствомъ. Но вотъ, между ею и этимъ призракомъ возникла чья-то другая мрачная тнь со скрещенными на груди руками, и пристальнымъ взглядомъ неподвижныхъ глазъ создавала между ними неодолимую преграду, и преграда это все разрасталась въ громадное мрачное зданіе съ исполинскими стнами, башнями и безчисленнымъ множествомъ оконъ, съ толстыми желзными ршетками, въ вид громаднаго отверстія зіяла въ стн исполинская дверь, а за стной слышны были стоны, вздохи, плачъ, рыданья и скрежетъ зубовъ…. А мрачная тнь все ближе, все проясняется и принимаетъ опредленныя формы, блдное лицо съ укоромъ обращено въ ея сторону и знакомыя черты леденятъ ей душу, чьи-то руки простираются къ ней и какая-то неодолимая сила тянетъ ее въ эти страшныя объятія…. Она уже чувствовала ихъ могильный холодъ какъ вдругъ все опять смшалось, мрачная тнь исчезла, громадное зданіе рушилось, и вновь проступаетъ таинственный призракъ и манитъ ее вдаль, туманная оболочка закутывающая это мало-по-малу проясняется… Это Мортонъ… И вотъ опять отчетливо слышатся какіе-то мелодичные голоса: ‘Иди съ нимъ!… Иди!’… Въ окно подулъ вечерній прохладный втеръ съ береговъ Гудзона, заглянула луна, и все исчезло въ ту же минуту, все разсялось въ ея кроткомъ свт. Миссъ Форсайтъ очнулась и почувствовала какъ лихорадочная дрожь охватила все ея тло, сердце сжалось до боли, голова горла, а въ вискахъ стучало что-то съ шумомъ и гуломъ. Корнелія высунулась изъ окна и жадно впивала въ себя ночной воздухъ, приходя къ полному сознанію посл своей галлюцинаціи…. ‘Иди со мною!.. иди съ нимъ’!… тихо проговорила она, глядя съ недоумніемъ въ ночное пространство. Измученная физически и душевно, она добрела до своего ложа, раздлась и сотворивъ молитву закрыла усталые и влажные глаза, но тихое стройное пніе все еще не умолкало въ ея ушахъ, оно, напротивъ, словно приближалось, и засыпая она ясно услышала въ открытое окно нсколько разъ громкій, но стройной хоръ. Сквозь дремоту доносились словъ методистскаго псалма или гимна: ‘Glory to God, nod mercy for my poor, miserable and banished sool’ Гимнъ этотъ пли паломники-методисты, которые возвращались съ своего монстръ-кампъ-митинга на равнинахъ Йонкерсъ-плена. Услыхавъ первую строфу гимна, миссъ Форсайтъ вздрогнула, открыла глаза и сложивъ исхудалыя руки на измученной груди, медленно и тихо повторила:

— Слава Господу и милосердіе моей бдной, несчастной, отверженной душ!..

На утро, часовъ въ восемь, къ ней постучалась Нукси и привтствовала ее словами:

— Сестрица о Христ, хвалите день воскресный, уповайте на Бога и славьте Его восторженною, врующею и благодарною душой!

Сказавъ это, Нукси подошла къ кровати и подала Корнеліи свжій букетикъ съ душистыми розами, гвоздикой и резедой.

Лицо блдной миссъ просіяло, она взяла душистые цвты и жадно вдохнула ихъ ароматъ:

— Спасибо, дорогая, милая Нукси. Еслибы ты знала какъ я завидую теб! Ты хотя черная женщина… негритянка, но душа твоя свтла и чиста какъ очи серафима. Пока я умоюсь сходи и принеси мн кружку молока, я тороплюсь въ церковь.

— Услышь Господь ваши молитвы и даруй вамъ утшеніе и миръ вашей душ!… Врьте въ милосердіе небесъ и постарайтесь добрымъ дломъ смыть грховное пятно прошлаго если вы согршили.

— Но какимъ добрымъ дломъ Нукси? Разв можно гршными руками сдлать доброе дло?

— Когда наступитъ пора, Господъ научитъ васъ, провогорила Нукси, уходя изъ комнаты, негритянка сказала это такъ же просто какъ и все что она говорила, но слова ея глубоко влечатллись въ душ миссъ Форсайтъ, которая все боле и боле удивлялась, откуда эта простая женщина черпаетъ не задумываясь отвты да такіе вопросы предъ которыми становятся въ тупикъ величайшіе изъ мудрецовъ міра сего.

А Нукси, подавъ завтракъ, болтала уже на другую тему.

— Что вы все такая блдная и задумчивая миссъ? спросила Нукси, подавая молоко и хлбъ.

— Думаю о томъ что будетъ впереди, я собираюсь завтра въ путь.

— Куда это, моя красавица? Да разв вы хотите ухать отъ васъ?! жалостно возопила Нукси.

— Пора.

— Іисусе сладчайшій! Куда же вы пойдете такая слабенькая… одинокая?

— Не знаю, надюсь что и для меня найдется тропинка по которой я буду продолжать свое странствованіе, а пока дай мн накидку, я теперь отправлюсь въ церковь…

— Пшкомъ?

— Да, я всегда ходила пшкомъ во храмъ Божій, даже и тогда когда моя жизнь была отрадне и обстоятельства лучше. Наконецъ, у насъ въ Штатахъ, среди хорошаго общества не принято здить въ церковь.

Миссъ Форсайтъ при выход изъ таверны встртилась съ Мортономъ, который привтствовалъ ее ласково, но съ очень грустнымъ выраженіемъ на задумчивомъ впаломъ лиц:

— Вы больны, Мортонъ? спросила миссъ Форсайтъ, удивленная страдальческимъ выраженіемъ лица Мортона.

— Нтъ, ничего… Такъ что-то не по себ.

— Ну пока до свиданія, я иду въ церковь.

— Угодно, я васъ провожу?

— Нтъ, зачмъ, я дойду одна.

Миссъ Форсайтъ сошла съ лстницы на улицу, а Мортонъ съ грустью посмотрлъ ей въ слдъ и тихонько побрелъ назадъ. По случаю воскресенья все кругомъ было тихо. Таверна хотя была и открыта, но только до той минуты когда раздастся колокольный звонъ. Мортонъ, не находя себ нигд мста, поршилъ идти въ буфетъ и отвести душу бесдой со Сниффомъ, который принималъ все большее участіе въ его судьб. Провряя свое чувство къ миссъ Форсайтъ, Мортонъ убдился что эта женщина стала для него дорогимъ существомъ. Но какъ заслужить ея расположеніе и заинтересовать ее. Посл длинной ночной бесды на ‘могил Индійца’ она рдко пускалась въ бесду съ Мортономъ и большею частью проводила свое время сила у окна своей комнаты или читала. Нукси часто передавала что миссъ Форсайтъ ‘мечтаетъ’ по цлымъ часамъ, неподвижно устремивъ взоръ въ сельскій ландшафтъ. Ну какъ она удетъ на простясь прежде чмъ онъ ршится объясниться съ нею? ‘Нтъ, этого она не сдлаетъ, я этого не заслужилъ!’ успокоивалъ онъ себя сидя съ потухшею сигарой у окна. Сниффъ, покончивъ съ уборкой буфета, предъ эакрытьемъ таверны, подошелъ къ Мортону и, положивъ руку на плечо пріятеля, ласково спросилъ его:

— О чемъ, добрый человкъ, задумались?

— О томъ что стоитъ ли такъ жить какъ я живу?

— Стоитъ, только надо умть жить… Вотъ и я когда-то хотлъ повситься на берез, но раздумалъ вовремя, взялся за умъ, сталъ работать какъ волъ, женился и сдлался порядочнымъ гражданиномъ, семьяниномъ и, какъ мн думается, даже счастливымъ человкомъ.

— Ну, а когда нтъ цли? когда все въ васъ какъ-то спуталось…

— Понимаю. Вы влюблены, мой другъ?

Мортонъ вскочилъ точно ужаленный:

— Кто вамъ это сказалъ?

— Вы сами… довольно посмотрть на ваше лицо. Не трудно догадаться кого именно вы любите… да, вотъ вопросъ: любитъ ли она васъ?!

Мортонъ прислъ и молчалъ.

— Значитъ не любитъ? Скверно, совсмъ скверно!

— Да, не везетъ мн… вотъ второй разъ какъ я терплю крушеніе…

— Хватайтесь за соломенку и плывите…

— То-есть?

— Выпустите весь вашъ запасъ силы воли и постарайтесь забыть… заглушить все!

— Постараюсь. Путь мой съ молодости былъ тернистъ, ну, а гд посяны терніи, тамъ не могутъ расти, цвсти и благоухать цвты… Потомъ, я просто боюсь говорить о своей любви, такъ какъ она приноситъ несчастіе: мн и той кого я полюблю… Я это уже испыталъ.

Сниффъ нагнулся къ Мортону и сказалъ тихо, но выразительно,

— Вы пролили чужую кровь за женщину?…

— Да, простоналъ еле слышно Мортонъ.

— Бдный… бдный вы человкъ!.. Пожалйте себя и не губите себя во второй разъ, ну, что вамъ эта слабая, разбитая душой и тломъ миссъ?

— Все въ настоящую минуту! вырвалось у Мортона.

— А потомъ, когда эта минута пройдетъ?

— Она никогда не пройдетъ. О, я всмъ существомъ своимъ чувствую что я не даромъ столкнулся съ этою женщиной! Какой-то голосъ говоритъ мн что и я для нея составляю что-то роковое… Я глубоко врю въ то что небесное правосудіе не допуститъ насъ опять метаться по свту безъ руля… безъ назначенія.

— Вы хотите жениться на этой… незнакомк?!

— Да, если она согласится.

— Ну, а она знаетъ ваше прошлое?

— Я нсколько намекалъ. Можетъ-быть догадывается…

— А! теперь мн все ясно: да неужели вы не понимаете что эта гордая женщина никогда не ршится… не можетъ полюбить васъ?

— Почему непремнно не можетъ.

— Потому, что вы… вы…

— Не договаривайте, я понимаю васъ, но скажите мн откровенно: неужели вы сразу поврили этому негодяю О’Лири?

— Я раньше зналъ.

— Какъ!

— Очень просто: ящичекъ съ деньгами… съ сахаромъ выдалъ васъ.

Мортонъ хлопнулъ себя ладонью по лбу.

— Вы опытне меня въ жизни, вдь я, право, старый ребенокъ, скажите мн, Сниффъ, что мн длать?

— Если ужь до этого дошло, такъ объяснитесь съ миссъ, но осторожно.

— Духу не хватаетъ, я не увренъ въ успх…

— Вы глупости говорите, смшно было бы видть васъ, такого гиганта робющимъ предъ слабою, тщедушною бабенкой.

— Ахъ, это слабое и тщедушное созданіе одарено великою душой… Она мученица… святая.

— Мученица!… святая? Ну, мой другъ, если такъ, то она согласится быть вашею женой, такъ какъ только такія женщины способны сдлать подвигъ и протянуть руку каторжнику. Знайте что и моя жена, моя добрая честная Сюзи, урожденная миссъ Сусанна Гопкинсъ, тоже сдлала подвигъ и Богу угодное дло, тмъ что она не отвергла меня мошенника и протянула мн свою руку съ ея честнымъ и незапятнаннымъ именемъ. Не будь Сюзи Гопкинсъ, Джо Сниффъ пожалуй давно вислъ бы на вислиц или гнилъ бы въ вчной каторг, въ каменной могил — въ ‘дом вчнаго молчанія’ на гор…

Сниффъ вынулъ пестрый фуляръ и началъ прикладывать его ко лбу на которомъ выступилъ потъ отъ ораторскихъ усилій. Мортонъ всталъ и протянулъ Сниффу руку.

— Жребій брошенъ, я сегодня же сдлаю миссъ Форсайтъ предложеніе.

Часъ спустя посл этого интимнаго разговора, миссъ Форсайтъ, возвращаясь изъ церкви, на поворот лсной тропинк увидала Мортона, который сидлъ на небольшомъ пригорк подъ тнью развсистаго дерева.

— Это вы меня поджидали? спросила она.

— Да, миссъ, отвтилъ Мортонъ вставая.

— Какой вы внимательный!.. ну, впрочемъ, я у васъ не въ долгу, я за васъ молилась, Мортонъ…

— О, я это чувствовалъ, благодарю васъ, миссъ.

— Я устала и хочу приссть.

Миссъ Форсайтъ сла, сняла шляпу и положила ее къ себ на колни, Мортонъ отодвинулся къ ногамъ ея.

— Много народу было въ церкви? спросилъ онъ.

— Много. Я отъ души рада что такъ провела утро.

— И проповдь была?

— Да. Пасторъ говорилъ на тему: ‘Господь испытуегь Своихъ излюбленныхъ.’

— Какъ вы поддаете, миссъ… я… изъ числа ли этихъ испытуемыхъ?

— Я думаю.

— А вы?

— Не знаю, только мои испытанія кончатся лишь съ послднимъ вздохомъ.

— Нтъ, этого быть не можетъ! Я не врю чтобы человку суждено было постоянно нести тяжелый крестъ и тщетно ждать облегченія. Неужели вы будете мучить себя безъ конца, безъ отдыха?

— Да, пока судьба не ршитъ иначе.

— Хотите я дамъ вамъ въ руки ту судьбу которая должна ршить для васъ все иначе?

— Какимъ образомъ?… И откуда это вы взяли себ право раздавать другимъ судьбу?

— Видитъ Богъ что я не могу иначе говорить!… Неужели вы не понимаете или не хотите понять что сама судьба устроила нашу встрчу тамъ… ночью, на могил Индійца?!

— По вашему судьба, по моему случай, не все ли равно?

— Нтъ, не все равно: случая можно избгнуть, но не судьбы, отъ нея никто не уйдетъ. Я убжденъ что само Небо послало васъ для меня предвстникомъ новой жизни…

— Много чести, поврьте что Небо въ этомъ случа распорядилось бы иначе еслибъ имло въ виду осчастливить васъ. Я же счастья принести не могу. Вы готовы врить и жертвовать собою, я же махнула рукой на все и чувствую что ни одна жертва съ моей стороны не будетъ угодна Небу и не принесетъ никакой пользы другому.

— Вы можете сдлать все для меня. Я увренъ что если вы согласитесь быть моею женой…

Мортонъ вдругъ умолкъ и отвернулся. Миссъ Форсайтъ не скоро ему отвтила, и когда заговорила наконецъ, голосъ ея замтно дрожалъ:

— Благодарю васъ отъ души. Я врю въ искренность вашего чувства, не скрою отъ васъ что я чуяла подобную развязку, но потому-то именно и тороплюсь ухать отсюда. Образумьтесь, Мортонъ, какая я вамъ жена, помощница въ жизни? Не искушайте меня, я готова все сдлать для васъ, но соединить мою жалкую жизнь съ вашею, этого я не могу! Нтъ, я не хочу сдлать преступленіе.

— Это вы называете преступленіемъ?!

— А что же это будетъ по вашему, если я съ такимъ приданымъ какъ моя совсть соглашусь на бракъ съ вами?

— Это будетъ доброе дло.

Миссъ Форсайтъ вздрогнула, она вспомнила слова Нукси и прошептала отрывочно:

— Доброе дло… да я-то способна ли совершить такое доброе дло?..

— Да, да, проговорилъ Мортонъ, внезапно поблднвъ и задыхаясь, какъ будто ему не доставало воздуху въ груди. Онъ провелъ рукой по лбу, на которомъ выступила холодная испарина, и сдлавъ какъ бы физическое усиліе надъ собой, прибавилъ:— я долженъ вамъ все сказать: предъ вами бывшій каторжникъ Сингъ-Синга…

Къ величайшему изумленію Мортона, слова его не произвели особеннаго впечатлнія на миссъ Форсайтъ: она только слабо улыбнулась, какъ бы указывая что это для нея не тайна.

— Вы мущина, Мортонъ, для васъ открытъ весь міръ и вамъ легко сбиться съ толпой, изъ которой вы смло можете выбрать себ жену. Она не будетъ спрашивать кто вы и не будетъ особенно допытываться о вашемъ прошломъ, которое похоронено вами вмст съ вашими страданіями на вки въ тюрьм. Вы въ прав требовать многаго…

— Я это всего откажусъ лишь бы не потерять васъ, горячо заговорилъ Мортонъ, у котораго глаза теперь загорлись необычнымъ огнемъ,— умоляю васъ, не отказывайтесь отъ этого добраго дла, поврьте, оно не такъ трудно какъ вы полагаете: само Небо въ своемъ попеченіи о васъ на каждомъ шагу даетъ намъ случай длать добро, только люди въ своемъ великомъ ничтожеств или ничтожномъ величіи часто не понимаютъ что въ самомъ незначительномъ добромъ поступк кроется великое дло, великая благодать…

Говоря это, Мортонъ незамтно себ взялъ руку миссъ Форсайтъ и крпко сжималъ ее въ своихъ, стараясь не глядть ей въ лицо и напрягая вс усилія лишь на изобртеніе доводовъ которые могли бы убдить ее. Но въ ту минуту какъ онъ съ отчаяніемъ видлъ уже что доводы эти истощаются и самому ему кажутся безсильными, случилось нчто неожиданное… Миссъ Форсайтъ быстро вырвала свою руку, отвернулась отъ него, и громко зарыдавъ упала лицомъ въ траву… Она вздрагивала всмъ тломъ, билась головой о земь, ломала себ пальцы…

— Корнелія!.. Корнелія!… Ради Бога!… восклицалъ перепуганный Мортонъ, поднявъ ее и усаживая рядомъ съ собой.

Она прижалась головой къ его груди, но слезы хлынули еще обильне…

— О, несчастный!.. вырвалось у нея среди рыданій:— знаете ли вы… Знаете ли вы что я такое!!!…

IX. Исповдь Корнеліи Форсайтъ.

Миссъ Форсайтъ родилась въ Бостон и рано потеряла отца, служившаго бухгалтеромъ въ ‘Первомъ Національномъ Банк’. Маленькая Корнелія осталась на попеченіи своей матери, которая была учительницей городскаго училища для бдныхъ и сирыхъ дтей. Мистрисъ Форсайтъ, имя небольшой капиталъ, воспитывала свою дочь на проценты. Окончивъ элементарный курсъ въ школ Корнелія поступила въ бостонскую учительскую семинарію, откуда вышла съ дипломомъ и вскор была утверждена въ званіи младшей учительницы городской школы, ‘Grammar School’, VI участка города Бостона, съ ежегоднымъ окладомъ въ девятьсотъ долларовъ. Такимъ образомъ судьба мистрисъ Форсайтъ и ея дочери была обезпечена. Он работали дружно, каждая въ своей школ, и были всми уважаемы. Миссъ Форсайтъ, достигнувъ восемнадцатилтняго возраста, стала извстна всему Бостону благодаря своей замчательной красот, бостонскіе джентльмены и денди сходили съ ума отъ нея. Женихи являлись чуть не ежемсячно, предлагая красавиц не только ‘хорошія имена’, но и капиталы. Несмотря на это, никому изъ богатыхъ beau миссъ Форсайтъ не удалось посл самаго отчаяннаго и добросовстнаго flirtation повести ее къ алтарю. Миссъ Форсайтъ, окруженная цлымъ роемъ поклонниковъ, держала себя съ изящною гордостью неприступной, весталки. Она отказала даже первому бостонскому денди, Морису Стоксу, который былъ лучшимъ женихомъ въ город: молодъ, недуренъ собою, хорошо образованъ, а главное, единственный наслдникъ своего отца, богатаго банкира Амонна Стокса Долгое время вся бостонская молодежь тщетно ‘добивалась’ узнать, кто именно покорилъ сердце миссъ Форсайтъ, какъ вдругъ по городу разнеслась всть что неприступная красавица выходитъ замужъ за молодаго, неизвстнаго и небогатаго адвоката Джемса Конроя. Пренебрегая богатыми женихами-денди, Корнелія полюбила такого же труженика и неимущаго, какою была сама. Джемсъ Конрой сталъ героемъ дня, и вс завидовали ему, особенно потерпвшіе неудачу женихи. Одинъ изъ этихъ джентльменовъ, чтобъ отомстить Джемсу Конрою, взялъ да и назвалъ свою рыжую скаковую кобылу ‘миссъ Форсайтъ’. Прочая молодежь, узнавъ объ этомъ, потребовала чтобы владлецъ рыжей кобылы перемнилъ названіе лошади, такъ какъ эта выходка оскорбляетъ де не столько адвоката-жениха миссъ Форсайтъ сколько ее самую. Чудакъ наотрзъ отказался исполнить требованіе поклонниковъ красавицы-учительницы и получилъ въ теченіе одного дня четырнадцать вызововъ на дуэль… Миссъ Форсайтъ, услыхавъ объ этомъ и не желая чтобъ изъ-за пустяковъ разгорлся скандалъ, написала владльцу рыжей кобылы что она ничего не иметъ противъ названія лошади ея именемъ и, напротивъ, ‘польщена этимъ трогательнымъ и деликатнымъ проявленіемъ внимательности’. Это произвело сенсацію и неожиданный поворотъ. Тонкой ироніи этого посланія никто не разобралъ, напротивъ, умышлявшіе на жизнь собственника рыжей кобылы взяли обратно свои вызовы и сожалли что каждый изъ нихъ не догадался сдлать раньте то что сдлалъ первый корифей бостонскаго turf’а.

Миссъ Корнелія познакомилась Джемсомъ Конроемъ на годичномъ балу у бостонскаго мера. Джемсъ Конрой плнился красотой миссъ Форсайтъ, а она его умомъ, краснорчіемъ, ловкостью въ танцахъ и. т д. Обычный flirt Конроя продолжался нсколько мсяцевъ, потомъ онъ сдлалъ предложеніе и получилъ согласіе миссъ Форсайтъ, которая горячо полюбила своего будущаго ‘руководителя въ брачной жизни’, какъ выразился пасторъ обручая Джемса Конроя съ первою красавицей Бостона. Миссъ Форсайтъ была самою счастливою невстой въ Бостон, хотя ея мать не очень благоволила молодому адвокату. Мистрисъ Форсайтъ казалось что чувство Конроя къ ея единственной дочери и отрад въ жизни было не прочно. Вдова словно что-то предчувствовала и не разъ просила свою дочь ‘опомниться вовремя’. На это бойкая и энергичная миссъ Корнелія отвчала:

— Онъ мой кумиръ, я скоро буду его женой! ну, а потомъ я готова буду опомниться… но только отъ избытка счастья!

А тмъ временемъ Джемсъ Конрой усплъ очнуться отъ перваго увлеченія. Сынъ Англичанина-эмигранта, онъ былъ сирота, жилъ бобылемъ въ одномъ изъ многочисленныхъ boarding house’овъ (кухмистерскихъ съ меблированными комнатами) Бостона и велъ весьма разгульную жизнь до своей встрчи съ миссъ Форсайтъ, которая, узнавъ объ этомъ, просила его оставить своихъ друзей и остепениться. Подобная жизнь ввергла его въ неоплатные долги, такъ что онъ очень стснялся, и зная что за его невстой нтъ никакого приданаго за исключеніемъ отцовскаго наслдства въ размр 3.000 долларовъ, съ ужасомъ думалъ о томъ какъ ему раздлаться съ долгами, которые достигли 15.000 долларовъ. Кредиторы и ростовщики сильно притсняли его, особенно съ тхъ поръ какъ узнали что этотъ ‘прекрасный молодой человкъ’ женится на бдной сирот и учительниц. ‘Корнелія первая красавица, разсуждалъ онъ про себя,— но за то самая бдная невста, я тоже голышъ и мн нечмъ упрочить будущность кром небольшой адвокатской практики. Чмъ же мы жить будемъ?’… Въ виду разныхъ соображеній онъ откладывалъ день свадьбы въ долгій ящикъ, что конечно тревожило подозрительную мистрисъ Форсайтъ. Готовый изъ денежныхъ разчетовъ порвать все со своею невстой, но будучи нершительнымъ человкомъ, Конрой никакъ не могъ заставить себя сдлать это простымъ и открытымъ путемъ. Посл долгихъ колебаній и безконечныхъ разговоровъ съ матерью миссъ Корнеліи, онъ ршился повнчаться, назначилъ самъ день свадьбы и сталъ разсылать съ помощію мистрисъ Форсайтъ приглашенія.

Рано утромъ въ день свадьбы миссъ Форсайтъ получила съ посыльнымъ письмо. Конрой писалъ что онъ, будучи занятъ ддами, не задетъ къ ней съ утреннимъ визитомъ. Внчаніе было назначено въ четыре часа пополудни, мистрисъ Форсайтъ, удивленная содержаніемъ письма, не удержалась чтобы не сказать дочери:

— Неужели онъ такъ занятъ что не могъ захать?

— Ахъ, мама, какая ты странная! ему просто некогда, наконецъ, вдь это послдній день его холостой жизни, дай же ему какъ слдуетъ проститься съ нею, весело шутила миссъ Корнелія, расправляя кружева на внчальномъ плать, пока мистрисъ Форсайтъ обвязывала блою шелковою тесемкой небольшія бленькія коробочки со вкусными wedding cakee (свадебными пряниками).

Послышался звонокъ, влетли три молодыя двицы, подружки невсты, не много позже съхались шафера миссъ Форсайтъ. Въ три часа свадебный кортежъ невсты, занявъ мста въ пяти каретахъ, направился въ церковь. Каково же было изумленіе шаферовъ невсты когда они узнали отъ приглашенныхъ что женихъ и его шафера еще не прибыли.

— Опоздалъ немного, ну что за бда! говорили нкоторые.

Боле всхъ встревожилась мать невсты, которая не отходила отъ дочери ни на шагъ. Въ церкви собралась масса народа и даже нкоторые поклонники миссъ Форсайтъ, которымъ она подала ‘карету’… Въ числ этихъ отвергнутыхъ былъ также и владлецъ рыжей скаковой кобылы, элегантный и спсивый мистеръ Вентуортъ, который веллъ на свой счетъ усыпать каменный полъ церкви розами, камеліями и другими роскошными цвтами чтобъ угодить невст. А невста въ полномъ блеск своей юной красоты и ореола счастья служила предметомъ зависти для сотни бостонскихъ двъ. Миссъ Форсайтъ, окруженная толпой молодежи, разговаривала со всми, но думала только объ одномъ, о Конро. Вс суетились, вс ждали. Одна лишь невста была спокойна и не понимала отчего это на многихъ ей знакомыхъ лицахъ показались тучки недоумнія и какой-то тупой тревоги. Мистрисъ Форсайтъ была блдна какъ полотно, ей чуть не сдлалось дурно когда кто-то изъ толпы сказалъ:

— Вотъ такъ женихъ, уже пять часовъ скоро, а онъ все еще не детъ. Надо полагать онъ умеръ.

Наконецъ кто-то изъ гостей надоумилъ франтоватыхъ шаферовъ невсты създить на квартиру къ жениху: ‘Хорошо еще если заболлъ, а то быть-можетъ случилось что-либо хуже?’ И эту фразу слышала чуткая мистрисъ Форсайтъ, которая страдала невыносимо и крпилась изо всхъ силъ чтобы не выдать себя въ глазахъ дочери.

Элегантный спортсменъ и денди Вевтуортъ радовался отъ души и поршилъ мысленно что если ‘этотъ адвокатишка’ не прідетъ въ церковь, то онъ не долго думая предложитъ обманутой невст ‘свои услуги въ качеств жениха’.

Толпа женщинъ и дтей начала собирать съ пола цвты и связывать букетики ‘на память’. Ухавшій на ‘розыски жениха’ шаферъ и еще одинъ изъ знакомыхъ невсты что-то не возвращались, это еще больше встревожило бдную мать невсты, а потомъ и невсту.

На самомъ дл вотъ что произошло. Дня за два до свадьбы, одинъ изъ главнйшихъ кредиторовъ Конроя, Бирей Джозефсонъ, прямо заявилъ ему что если онъ послушается ‘хорошаго совта’ то можетъ не только уплатить вс долги, но еще сдлать капиталъ въ размр нсколькихъ сотъ тысячъ долларовъ.

— Какимъ образомъ? спросилъ Конрой.

— Богатою женитьбой, отвтилъ тотъ.

— Да вдъ я у же обрученъ и долженъ внчаться за этихъ дняхъ.

— Не бда! Подемте со мной въ Нью-Йоркъ и я сосватаю вамъ невсту съ капиталомъ.

— Что вы съ ума сошли?!

— Пока нтъ, а вотъ вы такъ сходите…

Искушеніе было велико. Конрой не зналъ что длать, темъ боле что ему осталось всего два дня до свадьбы, всего 48 часовъ до той минуты когда онъ ловедетъ миссъ Форсайтъ къ алтарю. Какъ вс безхарактерные люди, онъ уклонился отъ прямаго отвта подъ предлогомъ что ему надо подумать.

Наканун свадьбы къ Конрою снова явился Джозефоонъ и объявилъ ему что нкая миссъ Эстеръ Майерсъ воспылала къ нему любовью и готова выйти за него замужъ.

— Я ея совсмъ не знаю и не видалъ.

— За то она васъ знаетъ и видла нсколько разъ, объяснилъ Джозефсонъ.

— Гд?

— Здсь въ Бостон, когда она гостила у своей подруги.

— Кто же эта миссъ Эстеръ Майерсъ?

— Она крещеная Еврейка… дочь извстнаго закладчика въ Нью-Йорк.

— И такую невсту вы мн сватаете?

— Да, съ приданымъ въ нсколько сотъ тысячъ. Подумайте, а я, зайду завтра въ послдній разъ утромъ въ восемь часовъ.

— Вы рехнулись! я вдъ завтра женюсь… и поду въ церковь въ четыре часа.

— Что жъ, это не помха если вы удете со мной въ Нью-Йоркъ съ поздомъ который отходитъ въ полдень.

— А миссъ Форсайтъ… что съ ней длать?!

— Ничего! оставить ее въ поко…

— Вдь это подло! перебилъ Конрой.

— Да, что-то около этого, но не волнуйтесь, такъ какъ подлость эта еще не изъ самыхъ патентованныхъ, увряю васъ что бываютъ хуже! Вы бросаете свою невсту безъ вреда для ея чести… чего же ей еще?! А есть двицы которыя теряютъ при этомъ еще и честь, вотъ т могутъ сказать что съ ними поступили подло.

— Молчите, Джозефсонъ! Я не согласенъ… я не могу…

— Хе, хе, хе! не можете? Такъ, такъ, молодой человкъ, только если вы женитесь завтра на ней то вы будете не изъ послднихъ бдняковъ Бостона, а если устроите дло съ другою то будете однимъ изъ первыхъ мужей Нью-Йорка. Теперь выбирайте: бдность или богатство!

— Про позоръ миссъ Форсайтъ и мою подлость вы забываете упомянуть?

— Извините, я дловой человкъ, не пасторъ и не цензоръ нравовъ. Мн поручена миссія сосватать вамъ миссъ Майерсъ, что касается вашей миссъ Форсайтъ, до нея мн нтъ никакого дла. Я сегодня же телеграфирую мистеру Майерсу что вы, честный человкъ и богатый чувствами джентльменъ, ршились осчастливить бдную миссъ Форсайтъ. Ну-съ, а теперь позвольте узнать когда я могу получить мои семь тысячъ да проценты за одинъ годъ? Хе, хе, хе! конечно посл свадьбы… изъ кассы миссъ Форсайтъ или врне мистрисъ Конрой? Хе, хе, хе! смотрите только чтобъ эта касса не была такъ пуста какъ полна ваша юная голова упрямствомъ. Впрочемъ, пока до свиданія, сегодня я не хочу докучать счастливцу, я пріду къ вамъ завтра на свадьбу, но не пировать, а за получкой, хе, хе, хе!

— Вы… вы…

— Не горячитесь, я положимъ не святой, но вовсе не такъ дуренъ какъ вамъ кажется. Мн васъ жалко. Хорошо, я подожду до завтра и зайду утромъ рано. Дло можно поправить, и если вы мущина, а не баба, то вы наврно прокатитесь со мною въ Нью-Йоркъ. Итакъ до свиданія!

— Что вы со мною длаете?! воскликнулъ Конрой.

— Добро длаю и кладу вамъ фундаментъ прочной, свтлой и богатой будущности. Вотъ что я длаю! Если вы согласитесь, я вамъ ручаюсь за триста тысячъ, ну а если понравитесь, особенно отцу, то разчитывайте на полмилліона.

Еврей лукаво улыбался, поглядывая на блднаго Конроя.

— Я согласенъ, глухо проговорилъ тотъ, наливая стаканъ воды.

— Уфъ! теперь я вижу что вы дловой джентльменъ.

— Жаль только что слово джентльменъ тутъ не кстати.

Еврей пожалъ плечами, произнесъ ‘пхе’ и протянулъ Конрою руку съ словами:

— Дло сдлано. Завтра въ одиннадцать часовъ мы узжаемъ въ Нью-Йоркъ, то-есть я васъ буду ожидать къ тому времени на дебаркадер желзной дороги. Этотъ скарбъ который украшаетъ вашу комнату, вы можете оставить на память вашей хозяйк, берите съ собою только необходимое, я полагаю что вамъ не суждено будетъ возвращаться въ Бостонъ, а если возвратитесь то…

— Идите, идите и никогда больше не напоминайте мн о Бостон. Я презираю себя, я знаю что съ завтрашняго дня Бостонъ будетъ называть Джемса Конроя подлецомъ!

— Что жь длать? Поругаются и перестанутъ, мало ли кто меня въ Бостон называлъ подлецомъ, но я все-таки чувствую что я порядочный человкъ, а мое собственное мнніе въ этомъ случа для меня дороже всего на свт. Скажу вамъ еще одно въ утшеніе мой молодой другъ: что за интересъ Бостонцамъ ругать-то васъ? Вдь какъ они ни старайся, всхъ подлецовъ изъ города имъ все-таки не выбить. Уду я, вы или другой кто-нибудь, поврьте что никто этого въ сущности не замтитъ! Не знаю кто былъ первымъ родоначальникомъ подлецовъ вообще на свт, но полагаю что тамъ гд они водятся, есть слдовательно въ нихъ и потребность. Эхъ, другъ мой, всякая пакость въ нашъ предпріимчивый вкъ иметъ свое назначеніе, и не будь на свт подлецовъ, чмъ могли бы хорошіе люди хвастаться и кичиться предъ толпой?

— Уходите, ради Бога, оставьте меня одного и ждите меня завтра на центральной станціи.

— Вы наврно прідете?

— Да, да.

— Дайте честное слово.

Конрой, схвативъ себя за голову, такъ дико захохоталъ что Джозефсонъ попятился въ испуг къ выходу, и уже стоя на порог сказалъ только:

— Не сердитесь, мн не надо вашего честнаго слова, теперь я увренъ что миссъ Эстеръ Майерсъ будетъ вашею женой.

Конрой бросился на кровать лицомъ въ подушки и рыдалъ истерически смняя плачъ хохотомъ. Въ эту минуту ловкій сватъ-ростовщикъ на ближайшей телеграфной станціи редактировалъ слдующую депешу своему покровителю Майерсу. ‘Дло сдлано. Гарантировалъ триста тысячъ. Завтра везу товаръ къ вамъ и увренъ что вы и ваша дочь останетесь довольны моею быстрою, но прочною покупкой. Товаръ хорошій, только не увлекайтесь сами, чрезъ что сдлаете экономію въ двсти тысячъ, которыя я предлагалъ для успшнаго ршенія дла въ вид легкой надбавки’. Джозефсонъ.

Ростовщикъ не ошибся. Ровно въ одиннадцать часовъ утра Конрой явился на станцію желзной дороги, точно на прогулку, безо всякаго багажа, а въ полдень они съ Джозефсономъ безпечно вошли въ вагонъ для курящихъ, заняли два кресла, и поздъ умчался въ Нью-Йоркъ.

Мистрисъ Форсайтъ не пережила удара постигшаго ея дочь. Давнишняя болзнь сердца, нажитая вслдствіе сидячей жизни при постоянныхъ душевныхъ волненіяхъ, сопряженныхъ съ отвтственною должностью учительницы и заботами о воспитаніи своего ребенка, пошла быстрыми шагами посл того какъ старушку въ глубокомъ обморок привезли домой изъ церкви въ день несостоявшейся сватьбы. Мсяца два еще протянула она, мучась въ припадкахъ астмы, а по ночамъ безсонницей, затмъ послдовалъ разрывъ сердца, и миссъ Форсайтъ осиротла. Только заботы о больной и давали ей силу перенести свое несчастіе. Похоронивъ мать, Корнелія на свжей могил поклялась отомстить своему оскорбителю. Покинувъ ‘центръ цивилизаціи’ Соединенныхъ Штатовъ, Бостонъ, миссъ Форсайтъ, убитая горемъ, но сильная чувствомъ мщенія, отправилась въ Нью-Йоркъ чтобы тамъ, по всему вроятію, отыскать презрннаго который испортилъ ей жизнь и ускорилъ смерть ея матери. Прошло полгода со времени женитьбы Конроя, но миссъ Форсайтъ тотчасъ узнала его встртивъ въ Центральномъ парк подъ руку съ какою-то смуглою дамой. Корнелія выслдила каждый шагъ обманщика и узнала что онъ женился. Бывшій женихъ бдной, скромной учительницы жилъ въ роскоши, занимался попрежнему адвокатурой и былъ вполн счастливъ. Миссъ Форсайтъ, явившись въ домъ счастливаго семьянина подъ густою вуалью, потребовала свиданія по длу. Ее ввели въ кабинетъ нью-йоркскаго софиста XIX вка и просили лодождать, вскор псамъ онъ вошелъ въ кабинетъ съ вопросомъ,

— Вы желали видть меня по длу?

Миссъ Форсайтъ, поднявъ вуаль сильно дрожавшими руками, спросила въ свою очередь:

— Узнаете ли вы меня, мистеръ Джемсъ Конрой?

Адвокатъ мгновенно поблднлъ и стоялъ неподвижно, не подавая голоса, даже челюсть у него какъ-то отвисла…

— Вы, я вижу, меня не ожидади… напрасно! Я честне васъ и до сихъ поръ вамъ врна… Смотрите, вотъ то кольцо которое вы мн дали полгода тому назадъ. Когда же мы будемъ внчаться?

Корнелія говорила порывисто, задыхаясь и стараясь не смотрть на Конроя, глаза ея блуждали…

— Ради Бога молчите!… пролепеталъ онъ,— я женатъ… Моя жена въ той комнат…

— А!… Что же, вы счастливы? перебила Корнелія подступая къ нему ближе.

— Умоляю васъ уходите скорй отсюда и пощадите меня!

— А вы меня щадили?… какъ-то взвизгнула Корнелія, выхвативъ изъ-подъ накидки револьверъ, и чуть не ткнувъ имъ Конрою въ лицо, нервно дернула спускъ… Она не слыхала выстрла, но когда опустила руку въ облак дыма застилавшемъ комнату, на ковр у ея ногъ лежало навзничь тло адвоката. Пуля пробила черепъ…

Отчаянные вопли смуглой женщины, сбжавшаяся прислуга, сосди, явившаяся полиція, все это прошло какъ во сн, и миссъ Форсайтъ была немедленно отвезена въ ближайшій полицейскій участокъ, а оттуда въ предварительную тюрьму, которая боле извстна подъ названіемъ ‘Tombs’ — ‘могилъ’. Два мсяца спустя Корнелію судили за предумышленное убійство… Судъ призналъ смягчающія вину обстоятельства и далъ ей снисхожденіе, осудивъ ее только на десятилтнюю каторгу съ одиночнымъ заключеніемъ въ тюрьм Сингъ-Сингъ. Процессъ Корнеліи Форсайтъ не произвелъ особой сенсаціи въ ‘царственномъ град’ заатлантической республики, гд собственноручная расправа и самосудъ, къ сожалнію, играютъ большую роль въ общественной жизни.

X. Побда.

Прошли обденные часы въ таверн ‘счастье и отдыхъ прохожаго’, начинало вечерть, а джентльменъ изъ Чикаго и блдная миссъ изъ Бостона все еще не возвращались. Добрякъ Сниффъ не на шутку встревожился и послалъ Фиппса на розыски. Знаменитый пойнтеръ скоро нашелъ искомое подъ тнью развсистаго дерева на опушк прилегавшаго къ таверн лса, но врный своей привычк ‘все знать’, воспользовался случаемъ поохотиться за свой счетъ, и пробираясь ползкомъ въ кустарникахъ, подкрался на такое разстояніе что могъ ясно слышать бесду интриговавшей его ‘парочки’. Къ своему крайнему прискорбію, онъ долго ничего въ ней не понималъ.

Наконецъ миссъ Форсайтъ встала и протянувъ Мортону руку, сказала съ сіяющимъ лицомъ, глядя ему прямо въ глаза:— ведите жe меня, теперь и я буду врить что не напрасно встртилась съ вами.

— Объясните мн что значили ваши слова когда вы сказали что покоряетесь гласу народа? Я, видите, въ данномъ случа, не понимаю кто именно этотъ народъ.

— Это вы сами и добрая Нукси.

— Я и Нукси? съ удивленіемъ спросилъ Мортонъ.

— Да, вы оба напомнили мн что надо сдлать доброе дло, хотя конечно она не по вашему разумла добрыя дла.

— Нукси тоже?! О, я готовъ разцловать эту чернушку!

— Она вполн стоитъ этого, Чарли.

‘Чарли! Э! э!’ Теперь Фиппсъ все понялъ и въ припрыжку пустился окольнымъ путемъ.,

‘Парочка’ разсталась у входа въ таверну. Мортонъ бросился отыскивать Сниффа и влетлъ въ буфетъ съ сіяющимъ отъ счастія лицомъ. Сниффъ читалъ газету и увидавъ своего новаго пріятеля, сразу догадался въ чемъ дло.

— Побдили? спросилъ Сниффъ.

— Она согласилась. О, еслибы вы знали что это за двушка! Я теперь знаю всю ея жизнь.

Пріятели пожали другъ другу руки.

— Что касается меня то я это всего сердца благодарю Бога что все это случилось въ моемъ дом, теперь и я вижу что ангелъ счастья и отдохновенія дйствительно охраняетъ мое скромное жилище, серіозно проговорилъ трактирщикъ.— Когда обрученіе?

— Сегодня вечеромъ у васъ, Сниффъ, и среди вашей семьи. Позволите?

— All right!…

Домашніе Сниффа сильно всполошились узнавъ отъ главы дома что вечеромъ состоится обрученіе Мортона съ миссъ Форсайтъ. Жена трактирщика занялась нужными приготовленіями. Сама миссъ Форсайтъ сидла въ небольшомъ parloure’ (гостиная) окруженная дтьми трактирщика, которыя сразу привыкли къ блдной тет. Миссъ Форсайтъ просила Сниффа и его жену быть ея посаженымъ отцемъ и матерью, такъ какъ посл обрученія было ршено (по настоятельному требованію хозяевъ) отпраздновать и свадьбу въ дом Сниффа. Трактирщикъ и его супруга согласились принять ‘почетное назначеніе’ со стороны невсты.

— Кто же будетъ вашимъ посаженымъ отцемъ и матерью? спросила мистрисъ Сниффъ у Мортона.

— Пока не знаю, хочу сходить въ городокъ и поискать кого-либо, отвтилъ онъ,— впрочемъ, кром Пинкертона и миссъ Петтикотъ у меня и тамъ никого въ виду не имется.

— А на большой дорог кстати прихватите и гостей, пошутилъ Сниффъ.

Вс засмялись, даже и миссъ Форсайтъ, которая выручила Мортона и просила его обратиться заодно уже къ Сниффу и его жен.

— Внчаться вы можете въ церкви Сингъ-Гилла, замтила трактирщица.

— Да, непремнно тамъ, отвтила миссъ Форсайтъ, слегка покраснвъ и машинально вертя на мизинц колечко съ крошечнымъ брилліантикомъ чистой воды, которое въ конц концовъ таки попало по назначенію и теперь весело сверкало отражая мягкій свтъ лампы съ розовымъ большимъ абажуромъ.

Нукси на правахъ врной слуги дома также присутствовала во время обрученія миссъ Форсайтъ съ Мортономъ.

Самый обрядъ совершился весьма быстро, характерно и несложно. Сниффъ, какъ глаза дома и старшій лтами, пригласилъ всхъ ссть: жениха и невсту онъ усадилъ вмст на диванъ, въ кресл налво отъ миссъ Форсайтъ сла мистрисъ Сниффъ, а справа почти рядомъ съ Мортономъ самъ хозяинъ, развернувъ Библію на стол, который покрыли блою скатертью. На ней стояли два большіе подсвчника съ горящими стеариновыми свчами. Нукси въ своемъ пестромъ праздничномъ наряд сла къ ногамъ миссъ Форсайтъ. Дти Сниффа размстились около камина подъ наблюденіемъ няни. У самыхъ дверей стояли: буфетчикъ таверны, рыжій Падди и юркій Фиппсъ, внутренно поздравлявшій себя съ необычайною проницательностью, оправдавшеюся на дл.

Сниффъ пригласилъ всхъ сотворить молитву, согласно правиламъ Presbyterian Church (пресвитеріанской секты). Вс стали на колни, за исключеніемъ рыжаго Падди, который какъ истый Ирландецъ-католикъ не принялъ участія въ молитв ‘еретиковъ-протестантовъ’. Посл молитвы Сниффъ громко прочелъ главу изъ Библіи, предварительно спросивъ у жениха и невсты:

— Вы долженствующіе предстать предъ ликомъ Творца въ качеств мужа и жены, врите ли вы въ животворящую силу, великое значеніе и премудрый смыслъ этой книги Божіей?

На это женихъ и невста, вставъ со своихъ мстъ, отвтили отчетливо и вмст короткимъ да.

— Такъ выслушайте что говоритъ вамъ Господъ.

Мортонъ и его невста выслушали чтеніе соотвтствующей главы. Нукси во время чтенія стояла на колняхъ, била себя кулаками въ лобъ и грудь, стонала, охала, вздыхала и тихо приговаривала: ‘Помоги, Господи’!.. ‘Аминь’!.. Боже, сохрани меня отъ соблазновъ міра’!.. ‘Слава Творцу во вки’!.. и т. д. По окончаніи чтенія Сниффъ поднесъ къ устамъ жениха и невсты Библію, которую они поцловали, затмъ соединилъ ихъ руки, проговоривъ: обычныя слова: ‘Обручаю васъ, Чарлзъ Мортонъ и Корнелія Форсайтъ’ и т. д.

— Аминь! отозвались вс предстоявшіе.

— Преклоните колна, женихъ и невста, и произнесите со мною великую молитву народовъ вселенной, продолжалъ Сниффъ, становясь на колни вмст съ обрученными, которые склонивъ головы повторяли за нимъ слова Молитвы Господней.

Этимъ закончился обрядъ обрученія. Вс бросились поздравлять жениха и невсту, обнимать и цловать ихъ.

Затмъ Нукси, придя въ религіозный экстазъ, воскликнула громко рыдая:

— Братья и сестры, дайте мн помолиться за васъ, гршныхъ.

На этотъ призывъ Сниффъ отвтилъ:

— Помолись за насъ, сестра, и прославь имя Господне!

Нукси громко запла гимнъ негровъ: ‘Слава Господу въ Сіон и жениху съ невстой въ безгршномъ Іерусалим!… Слава!… Слава!…’ Нукси пла восторженно и покачивалась всмъ станомъ, простирая об руки надъ головой, глянцовитое черное лицо негритянки сіяло радостною улыбкой, она закатывала блестящіе глаза, и хлопая въ ладоши, притопывая ногами, монотонно тянула заключительныя слова гимна: ‘Аллилуя!.. аллилуя! радуйтесь гршныя дти земли вмст съ чистыми ангелами небесъ! Аллилуя!…’

Когда усердная Нукси окончила свое пніе, съ лица ея катился потъ крупными блестящими каплями. Взволнованная миссъ Форсайтъ обняла негритянку и крпко поцловала ее.

Посл краткой общей бесды мистрисъ Сниффъ пригласила обрученныхъ на ужинъ. Согласно обычаю, Сниффъ предложилъ руку обрученной, а Мортонъ хозяйк дома. Ужинъ прошелъ весьма оживленно, хотя миссъ Форсайтъ не могла скрыть что дошла до крайняго утомленія. Въ одиннадцать часовъ вечера Мортонъ проводилъ свою невсту въ ея комнату. Прощаясь съ женихомъ миссъ Форсайтъ сказала:

— Чарли, мн кажется что все это чудный совъ! Что-то дастъ вамъ будущее на яву.

— Вроятно продолженіе сна! отвтилъ счастливый Мортонъ.

Въ полночь, когда окончилось воскресенье, рыжій буфетчикъ и Фиппсъ открыли таверну, которая вскор наполнилась постителями. Въ сред ихъ выдлялась на первомъ плав рослая фигура Мортона, онъ, проводивъ свою невсту, поршилъ не спать эту ночь, да онъ и не могъ уснуть, такъ какъ былъ черезчуръ счастливъ. Сниффъ, воодушевившись примромъ своего пріятеля, то и дло наливалъ ромъ и виски въ стаканы. Мортонъ угощалъ всхъ на свой счетъ.

Пока внизу шла ночная попойка или ‘мальчишникъ’, на верху въ уютной комнат невсты Нукси выразила желаніе продежурить всю ночь около миссъ Форсайтъ, которая, сильно утомившись, напрасно пыталась уснуть. Коротая время, негритянка, чтобы развлечь ее, разказывала ей разныя исторіи и сказки, усвшись у ногъ блдной миссъ. Болтовня Нукси успокоительно подйствовала на нервы миссъ Форсайтъ которая къ утру задремала. Нукси, увидавъ что усталая невста засыпаетъ, начала убаюкивать ее тихою заунывною псенкой, въ которой бдная ‘чистая голубица’ повствовала какъ мечты ея молодости не сбылись и завяли словно цвточки въ холодную осеннюю ночь, какъ ‘блые люди на Юг’ замучили ея отца и продали мать, разлучивъ ее въ ранней молодости съ ‘кроткою женщиной’…

Убдившись что миссъ Форсайтъ крпко уснула, Нукси тихо подошла къ изголовью блдной миссъ и долго разсматривала красивыя черты этого печальнаго лица, на которомъ однако въ эту ночь царила кроткая улыбка.

— Спи, моя голубка, шептала Нукси, глядя съ нжностью на спящую, сегодня ангелы и добрые духи плетутъ теб внецъ изъ душистыхъ райскихъ цвтовъ которые орошались алмазными слезами праведныхъ душъ въ лазуревой выси! Спи мое блдное дитятко, и да будетъ отнын твоя душа свтла какъ блоснжное крылышко ангела хранителя всхъ чистыхъ двственныхъ невстъ!

Посл каждой фразы Нукси тихо припвала: ‘О-о-о-о! невста-голубица, о-о-о!

Послдняя хлопотливая недля предъ каждою американскою свадьбой называется: the wedding week, то-есть ‘свадебною’. Миссъ Форсайтъ и мистрисъ Сниффъ часто здили въ Сингъ-Гиллъ, гд он пріобртали и заказывали приданое невсты. Портниха городка, миссъ Петтикотъ, была завалена работой, но тмъ не мене успла вовремя сшить внчальное платье изъ хорошей кисеи. Мортонъ заказалъ себ черную пару у Пинкертона. Кольца были заказаны у Нмца-ювелира и часовщика. Затмъ Мортонъ купилъ въ городк громадный trank или семейный дорожный сундукъ. Насталъ и тотъ день когда Мортону и его невст нужно было отправиться въ Синкъ-Гиллъ къ пастору чтобы записаться въ брачную книгу, заявить объ оглашеніи и условиться насчетъ внчанія.

Пасторъ и духовникъ жителей городка, reverend Ноддсъ,жилъ въ уютномъ котедж на краю города. Канторъ сингъ-гилльской церкви ввелъ Мортона и миссъ Форсайтъ въ кабинетъ reverend’а, который нсколько минутъ спустя вышелъ къ ‘овцамъ мірскаго стада’. Пастору Ноддсу было семьдесятъ лтъ. Его типичная американская наружность сразу обличала въ немъ потомка истинныхъ пуританъ. Высокій, осанистый старецъ съ длинными, какъ лунь блыми волосами и бородой la yankee (безъ усовъ), свтло-голубыми кроткими очами и свжимъ далеко не старческимъ лицомъ, сразу произвелъ на Мортона и его невсту пріятное впечатлніе. Служитель Христа протянулъ своимъ гостямъ об руки и сказалъ:— Да будетъ благословенъ приходъ вашъ!

Мортонъ и миссъ Форсайтъ низко поклонились старцу, который просилъ ихъ ссть.

— Я вижу, друзья мои, что вы не здшніе, обратился къ нимъ пасторъ мягкимъ груднымъ баритономъ.— Откуда вы?

— Я изъ Чикаго, а миссъ изъ Бостона.

— А! вы изъ Бостона, очень пріятно, дочь моя, мы съ вами земляки, я также уроженецъ Бостона.

Старецъ протянулъ об руки своей землячк, миссъ Форсайтъ вспыхнула какъ маковый цвтъ.

— Какъ васъ зовутъ, дочь моя? спросилъ пасторъ.

— Корнелія Форсайтъ, нетвердо отвтила та, потупивъ взоръ.

— Форсайтъ… Форсайтъ… эта фамилія мн что-то знакома. Родители ваши живы?

— Нтъ.

— Ну, а вы, мой другъ, кто такой?

— Я Чарлзъ Локвудъ Мортонъ, по профессіи механикъ и слесарь.

— Прекрасное ремесло! Теперь приступимъ къ длу: скажите, чмъ могу я быть вамъ полезенъ?

— Мы ршились сочетаться бракомъ, миссъ Форсайтъ — моя невста.

— А! доброе дло. Вы, сынъ мой, въ первый разъ вступаете въ бракъ?

— Первый разъ.

— А вы, дочь моя?

— Я… тоже.

— Отлично, я вамъ врю, но во всякомъ случа я попросилъ бы васъ обоихъ вручить мн ваши метрическіе документы, они необходимы для безпрепятственнаго занесенія вашихъ именъ въ брачную книгу.

Мортонъ молча посмотрлъ на миссъ Форсайтъ, а та на него.

— У насъ этихъ документовъ нтъ, отвтилъ Мортонъ, вертя въ рук шляпу.

— Ай, ай, какъ же такъ? Хотите свадьбу сыграть, а не приготовили того что нужно! Безъ метрикъ я не имю права внчать васъ, тмъ боле что вы не уроженцы этого штата. Ну, а скажите, знаетъ ли кто васъ въ этой мстности?

— Нтъ, отвтилъ Мортонъ.

Миссъ Форсайтъ сидла точно на горячихъ угольяхъ.

— Такъ что же мы будемъ длать посл всего этого?! Впрочемъ, есть одинъ исходъ: это — написать въ Чикаго и Бостонъ къ настоятелямъ тхъ приходовъ гд вы родились и крестились. Да, это будетъ единственный выходъ! Вы наврно помните къ какой церкви кто изъ васъ приписанъ.

Послдовали утвердительные отвты.

— Въ такомъ случа сдлайте то что я вамъ совтую, а чрезъ недлю или полторы вамъ вышлютъ копіи съ метрическихъ записей.

— Изволите видть, реверендъ Ноддсъ, этого невозможно сдлать, замтилъ Мортонъ.

— Почему же?

— Потому что мы я, и моя невста не хотимъ чтобъ о насъ вспомнили на родин.

— А! понимаю, вы, друзья мои, сбжали… Хе, хе, хе! что жъ, это бываетъ часто, но вы сдлали большую оплошность. Хе, хе, хе! не забывъ прихватить другъ друга, вы забыли взять съ собою метрики. Охъ, эта любовь! ничего-то она не сдлаетъ съ толкомъ! Хе, хе, хе!

— Мы не бжали, реверендъ.

— Не бжали? Такъ въ чемъ же дло?

Мортонъ замялся и покосился на миссъ Форсайтъ, та, поднявъ на него спокойный взоръ, сказала ему:

— Говорите все откровенно, я уврена что почтенный пасторъ васъ не выдастъ и не осудитъ.

Пасторъ Ноддсъ съ удивленіемъ посмотрлъ сначала на миссъ Форсайтъ, а лотомъ на Мортона и мягко проговорилъ,

— Дти мои, если ваши души обременены тяжестью какой-нибудь тайны, то вы смло можете открыть мн ее, такъ какъ мой санъ гарантируетъ вамъ полную безопасность. Говорите, сынъ мой, въ чемъ дло?

— Видите, началъ заикаясь слегка Мортонъ,— я и невста моя не хотимъ сноситься съ Чикаго и Бостономъ, потому что это вызвало бы цлую бурю, Чикаго и Бостонъ давно насъ забыли, хотя было время когда и мы были извстны, любимы и уважаемы гражданами этихъ городовъ. Я, изволите видть, вотъ ужъ двадцать второй годъ какъ не былъ въ родномъ город, а массъ Форсайтъ выхала изъ Бостона десять лтъ тому назадъ.

— Гд же вы проживали въ теченіе такого длиннаго періода времени?

Вопрошаемые сидли молча, понуривъ головы и въ видимомъ смущеніи: предъ ними опять возникалъ неотвязный призракъ Сингъ-Синга, приближаясь къ нимъ съ каждымъ словомъ. Пасторъ Ноддсъ поправилъ на носу очки, внимательно посмотрлъ на этихъ подозрительныхъ и таинственныхъ ‘овецъ мірскаго стада’ и даже насупилъ брови

— Говорите правду, а если вамъ это нежелательно или неудобно, то здсь никто не можетъ насильно заставить васъ исповдаться. Я только попрошу васъ обоихъ удалиться и искать другаго пастора.

Мортонъ всталъ совершенно смущенный и сказалъ:

— Что пользы, если вы васъ прогоните, то и другіе пасторы сдлаютъ то же самое.

— Никто васъ не гонитъ, мой другъ, но я не могу идти противъ закона страны и правилъ церкви. Какъ же вы хотите чтобъ я соединилъ васъ священными узами церковнаго брака, когда ни я, никто здсь въ город не знаетъ кто вы такіе и откуда прибрели. Лично не сомнваюсь что вы, мой другъ, изъ Чикаго, а ваша невста изъ Бостона, но согласитесь сами что подобное показаніе слишкомъ голословно..

— Намъ очень трудно достать документы, началъ Мортонъ съ большими разстановками,— я и миссъ провели все время въ тюрьм въ Сингъ-Синг.

— Въ тюрьм! здсь у насъ? живо отозвался пасторъ Ноддсъ.

— Да.

— И долго вы, сынъ мой, несли тяжелый крестъ земнаго правосудія?

— Въ теченіе двадцати лтъ, глухо отвтилъ Мортонъ.

— Милосердіе небесное! ужаснулся пасторъ Ноддсъ,— а вы моя бдная дочь?

— Десять лтъ, проговорила тихо миссъ Форсайтъ.

Пасторъ Ноддсъ молча покачалъ сдою головой и взялъ бывшихъ каторжныхъ за руки.

— Да будетъ вамъ легко отнын скитаніе на земл среди суеты мірской!… Не ропщите на Бога и помните слова Спасителя: Пріидите ко Мн есть немощные и удрученные!.. Его именемъ я, служитель церкви, заповдую вамъ уповать на Небо и не страшиться будущаго, ибо милость Господа очевидно почіетъ на васъ, проговорилъ пасторъ Ноддсъ.

Мортонъ и миссъ Форсайтъ поцловали руки пастора Ноддса. Невста залилась слезами.

— Теперь мн все понятно. Не безпокойтесь, я сегодня же наведу секретно справку въ тюрьм.

— У инспектора Эльстона, онъ меня хорошо знаетъ и подтвердитъ что я хорошо велъ себя въ тюрьм, перебилъ Мортонъ пастора.

— Тмъ лучше, у этого суроваго съ виду служителя правосудія великолпное сердце. Сегодня же я пошлю запросный листъ къ инспектору, а вы получите завтра утромъ повстку о томъ когда я назначу часъ внчанія. Постараюсь сдлать это безо всякаго лишняго шума и быстро чтобы не обращать вниманіе обывателей, это избавитъ васъ отъ сотни любопытныхъ глазъ и толпы звакъ съ неизбжными кумушками. Хе, хе, хе! Я отлично понимаю что для васъ всего дороже ваше инкогнито.

— Какъ васъ благодарить, реверендъ! горячо воскликнулъ Мортонъ.

— Тмъ что вы оба постараетесь быть добрыми честными людьми и, соединившись на вки, жить въ мир, согласіи и любви. Да хранитъ васъ Небесный Отецъ!

Мортонъ и Форсайтъ приблизились къ старцу, наклонили головы и приняли его благословеніе.

— Вотъ чуть не забылъ! гд вы живете здсь, въ город или въ таверн Сниффа? вы, кажется, на его лошади пріхали? спросилъ потомъ пасторъ Ноддсъ.

— У Сниффа, онъ оказался настоящимъ отцомъ и другомъ для насъ обоихъ.

— Да, онъ исполняетъ заповди Спасителя, жаль только что онъ занимается такимъ непорядочнымъ дломъ! И самъ сосетъ какъ губка… Ну, очень радъ что все для васъ обошлось безъ хлопотъ, кланяйтесь Сниффу и его достойной супруг, а вы, миссъ Форсайтъ, постарайтесь слдовать примру этой женщины и будьте также истиннымъ другомъ и добрымъ геніемъ вашего будущаго мужа.

Пасторъ Ноддсъ привтливо улыбнулся обрученнымъ и проводилъ ихъ до самаго выхода.

На улиц миссъ Форсайтъ воскликнула:

— Чарли, мн такъ легко, хорошо и тепло на душ!

На другой день церковный разсыльный принесъ на имя Мортона повстку, въ которой было сказано что никакихъ препятствій къ его браку не имется и что внчаніе назначено въ воскресенье. Вечеромъ, въ семейномъ кругу было ршено что посл внчанія молодые отправятся съ ночнымъ поздомъ въ Нью-Йоркъ. При этомъ совщаніи присутствовала и Нукси, которая ежедневно украшала комнату миссъ Форсайтъ цвтами и зелеными втками березъ, липы и ольхи. Супруги Сниффъ вручили обрученнымъ свои свадебные ‘родительскіе подарки’. Сниффъ подарилъ Мортону серебряную массивную чарку съ его вензелемъ и надписью: ‘Помните Джо Сниффа и не забывайте Счастье и отдохновеніе Прохожаго’. Отъ мистрисъ Саиффъ миссъ Форсайтъ получила Евангеліе въ роскошномъ кожаномъ переплет съ серебряною отдлкой. Настала очередь бдной Нукси…

Она сконфуженно подошла къ Сниффу и попросила у него разчета.

— Это что за штука! да разв вамъ плохо живется въ моемъ дом? спросилъ тотъ.

— Благодарю васъ, хорошо, очень хорошо, саръ, но я тмъ не мене должна оставить вашу службу.

— Почему? не собираешься ли и ты выходить замужъ, смуглявочка? э?

— О, нтъ! но мн, видите, нечего подарить миссъ Форсайтъ, вотъ я и придумала подарить ей самое себя, она наврно не откажется взять бдную Нукси съ собою въ большой городъ Нью-Йоркъ.

— Какъ подарить?! спросила крайн удивленная миссъ Форсайтъ, пока другіе хохотали отъ души.

Нукси, услышавъ этотъ смхъ, горько заплакала. Ее стали успокоивать хозяева и миссъ Форсайтъ, которая просила негритянку объясниться.

— Очень просто, моя красавица миссъ! Я хочу служить вамъ и быть съ вами всегда и повсюду, о, я буду хорошая служанка!

— Да, моя милая, но я бдна и едва ли буду нуждаться въ служанк, скромно возразила миссъ Форсайтъ.

— Для Нукси вы достаточно богаты, я ничего отъ васъ не требую кром вашего расположенія.

— Ай, да Нукси! да вы настоящій черный перлъ! весело воскликнулъ Сниффъ,— ну что жь, миссъ, берите ее, я не прочь уступить вамъ ее, хотя скажу что мн очень жалко разстаться съ Нукси.

— Да, да, она была всегда честна и врна, добавила отъ себя мистрисъ Сниффъ.

Нукси громко захохотала и начала бить въ ладоши.

— А вы, Чарли, что скажете на предложеніе Нукси? обратилась миссъ Форсайтъ къ своему будущему мужу.

— Я очень тронутъ и охотно приглашаю Нукси, отвтилъ Мортонъ.

— Не столько служанкой, сколько другомъ-помощницей, добавила миссъ Форсайтъ.

Нукси бросилась обнимать невсту Мортона и воскликнула:

— Ангелъ мой, такъ вы не пренебрегаете подаркомъ бдной Нукси?!

— Нтъ, моя милая, я отъ души благодарю тебя.

— Нукси, я васъ съ пустыми руками въ путь не пущу! Вы служили преданно и честно моей семь въ теченіе многихъ лтъ, за это мистрисъ Сниффъ вручитъ вамъ книжку на сберегательную кассу. Я ршилъ положить на имя Нукси Моффитъ триста долларовъ, такъ что ли, Сюзи?

— Конечно такъ! отозвалась трактирщица.

Миссъ Нукси Моффитъ была вн себя отъ радости, не столько по поводу награды сколько отъ того что ее сумли оцнитъ. Миссъ Форсайтъ сознавала что эта бдная черная женщина, парія американскаго свободнаго и равноправнаго общества, не могла сдлать ей лучшаго ‘подарка’ какъ поршивъ съ самоотверженіемъ оставитъ выгодную службу у Сниффа чтобъ идти въ неизвстный путь на встрчу не мене туманной будущности.

‘Свадебная недля’ прошла быстро, настало и воскресенье. Въ восемь часовъ вечера веселый и нарядный поздъ, состоявшій изъ трехъ багги и двухъ большихъ деревенскихъ бричекъ, повезъ жениха, невсту, свидтелей и домашнюю челядь Сниффа въ Сингъ-Гилльскую церковь. Мортонъ не могъ наглядться на миссъ Форсайтъ которая казалась ему еще красиве въ бломъ наряд ‘невсты-голубицы’. Нукси, разряженная въ пухъ и прахъ въ новое пестрое платье (подарокъ невсты), красный чепецъ съ зелеными лентами и яркорозовый атласный передникъ, чувствовала себя на верху блаженства, убдившись что она присутствуетъ на свадьб не въ качеств служанки, а гостьей и даже свидтельницей со стороны красавицы-невсты. Обрядъ внчанія прошелъ весьма быстро и въ присутствіи небольшой кучки любопытныхъ обывателей. Пасторъ Ноддсъ посл внчанія произнесъ теплое слово, напутствуя молодыхъ изреченіями Евангелія. Изъ церкви молодые отправились прямо въ домъ Сниффа, гд ихъ ожидадъ свадебный столъ. Свиффъ, распоряжавшійся свадьбой, не мало былъ удивленъ когда пасторъ Ноддсъ отказался принять обычный гонораръ по такс.

— Не надо мн платы, я радъ что Господь удостоилъ меня совершить этотъ обрядъ. Я увренъ что мн, престарлому служителю Христа, не придется больше внчать такой рдкостной пары.

— Благодарю васъ, reverend, отъ имени молодыхъ и прошу васъ въ такомъ случа принять эти деньги въ пользу бдныхъ.

— Это другое дло, кланяйтесь молодымъ и скажите имъ что рука дающаго не оскудетъ. Эта лепта обртетъ имъ милостъ у Господа!

Сказавъ это, пасторъ Ноддсъ вручилъ Сниффу брачное свидтельство и просилъ его передать документъ Мортону.

Свадебный паръ прошелъ весьма оживленно, хотя длился не долго, такъ какъ молодые должны были спшить къ ночному позду. Мортонъ и его супруга со слезами на глазахъ благодарили добрую чету Сниффа за ихъ ласки, радушіе и внимательность. Во время обда на имя Мортона была принесена телеграмма слдующаго содержанія:

‘Любезный Мортонъ, это всей души поздравляю васъ и вашу жену, желаю вамъ обоимъ счастья.

‘Эльстонъ.’

Лицо Мортона зардлось какъ у молодой двицы, онъ съ улыбкой передалъ телеграмму Сниффу и сказалъ:

— Этотъ лоскутокъ будетъ у меня висть въ почетномъ углу. Я велю его вставить въ рамку! воскликнулъ Мортонъ

— Полковникъ Эльстонъ молодчина, выпьемте за его здоровье! Гипъ, гипъ, ура! закричалъ Сниффъ.

— Да продлитъ Господь его полезную жизнь! проговорилъ Мортонъ со слезами на глазахъ.

Вс чокнулись и выпили за здравіе полковника Эльстона, а потомъ и за почтеннаго пастыря ‘овецъ мірскаго стада’. Нукси служила виночерпіемъ и усердно наливала вино въ стаканы и бокалы.

Пришло время разлуки. Мистрисъ Сниффъ проводила новобрачную наверхъ въ ея комнату, гд мистрисъ Мортонъ при помощи Нукси переодлась. Вещи были уже вс упакованы, такъ что когда Нукси добавила къ нимъ внчальное платье, запертый сундукъ тотчасъ былъ отправленъ съ Фиппсомъ на станцію желзной дороги.

Проводы новобрачныхъ были весьма трогательны. Мортонъ общалъ Сниффу пріхать съ женой чрезъ полгода и погостить.

— А мы съ Сюзи общаемъ пріхать къ вамъ въ качеств крестныхъ…. на крестины!

Мортонъ ложалъ руку Сниффа, а мистрисъ Мортонъ вспыхнула какъ маковъ цвтъ.

Стояла чудная, теплая, лунная ночь, такая же какъ та когда Мортонъ въ первый разъ увидалъ Корнелію Форсайтъ на ‘могил Индійца’ у живописныхъ береговъ Гудзона. Новобрачные, сидя въ одномъ экипаж, быстро катили по ровному шоссе, оставляя за собой таверну Сниффа, въ стнахъ которой пережили столько новыхъ ощущеній. Подъзжая къ станціонной платформ, новобрачные увидали какъ Фиппсъ, стоя на плоской крышк дорожнаго сундука, отчаянно откалывалъ джигъ, увидавъ ихъ въ свою очередь, мальчуганъ закричалъ:

— Ура! новобрачные пріхали, дорогу новобрачнымъ!

Эта выходка Фиппса очень развеселила мистрисъ Мортонъ.

До прибытія позда оставалось нсколько минутъ. Скоро вдали послышались громкіе свистки, а затмъ показался ярко свтящійся овалъ электрическаго фонаря на локомотив, и длинная цль вагоновъ съ грохотомъ вкатила подъ кровлю дебаркадера въ облакахъ благо пара, раздался звонокъ и громкій голосъ станціоннаго стороака:

— Садиться въ Нью-Йоркъ!

Ожидавшіе позда пассажиры хлынули со всхъ сторонъ платформы, мшкать некогда было, такъ какъ поздъ останавливался всего на минуту.

Мистрисъ Сниффъ бросилась обнимать новобрачную, Нукси громко захныкала, Фиппсъ насвистывалъ какой-то маршъ, а Мортонъ никакъ не могъ оторваться отъ Сниффа.

— До свиданія, благодарю за все! сказала растроганная до слезъ мистрисъ Мортонъ уаке съ площадки вагона, за ней вошла Нукси, послднимъ Мортонъ,

Раздался свистокъ, поздъ тронулся. Изъ окна вагона показалось лицо новобрачной, за спиной ея лоснилась черная физіономія Нукси съ ея широкою улыбкой и крупными блыми какъ слоновая кость зубами. Мистриссъ Мортонъ кивала головой жен трактирщика. Мортонъ стоялъ на площадк вагона и махалъ шляпой.

— Гипъ, гипъ, ура!.. Да здравствуютъ новобрачные! закричалъ Фиппсъ, который, получивъ пять долларовъ, считалъ теперь Мортона настоящимъ джентльменомъ.

Какой-то субъектъ подошелъ къ Фиппсу и спросилъ:

— Гд это новобрачные?

— Спросите у бабушки, она знаетъ.

ЭПИЛОГЪ.

Мортону повезло въ ‘царственномъ град’. Онъ открылъ слесарную мастерскую и вложилъ на первое обзаведеніе своего домашняго очага соединенные ‘капиталы’ женинъ и свой, то-есть часть тхъ денегъ которыя были нажиты тяжкою работой въ Дом вчнаго молчанія. Вскор по прибытіи въ Нью-Йоркъ новобрачные здили въ Чикаго, но напрасно: старушка мать Мортона давно отошла въ вчность. Самый городъ сталъ совершенно неузнаваемымъ посл ‘большаго пожара’, который, между прочимъ, истребилъ и тотъ деревянный домикъ гд родился Мортонъ и доживала послдніе дни его тоскующая мать.

Въ дом Мортона приняла бразды правленія Нукси Моффитъ въ качеств экономки и друга мистрисъ Мортонъ. Черная жемчужина сдержала слово, подаривъ себя всецло своей новой госпож. Мортонъ убдился на опыт въ томъ что миссъ Форсайтъ сдлала доброе дло принявъ его фамилію. Сама же мистрисъ Мортонъ говоритъ:

— Мой другъ, я сдлала немного, что могла, теб же, Чарли, я до гроба буду признательна за то что ты примирилъ меня съ людьми.

Около года спустя по отъзд Мортона съ женой изъ таверны Сниффа, трактирщикъ получилъ изъ Нью-Йорка депешу въ которой просили ‘друга Джо’ и ‘любезную мамашу’ пріхать въ Нью-Йоркъ и ‘крестить новорожденнаго сына Іосифа’. Сниффъ былъ весьма польщенъ тмъ что Мортонъ дллъ своему первенцу имя Джо или Іосифа. Супруги Сниффъ живо собрались въ Нью-Йоркъ, прогостили у Мортона цлую недлю, и увезли съ собой впечатлніе что мистрисъ Мортонъ вполн осчастливила своего мужа.

Въ день св. Іосифа, Мортонъ вспоминая Джо Сниффа, пьетъ за его здоровье изъ большой серебряной чарки, подаренной въ день обрученія. Каждое лто мистрисъ Мортонъ съ сыномъ и Нукси узжаетъ гостить въ таверну Сниффа.

Часто супруги спорятъ о томъ, на кого похожъ ихъ первенецъ, здоровый бутузъ Джо, отецъ говоритъ что на мистрисъ Мортонъ, а мать утверждаетъ что онъ вылитый портретъ отца, Нукси при этомъ неизмнно заявляетъ:

— О чемъ вы спорите, саръ, и мамъ? Я вамъ скажу на кого похожъ ангелочекъ Джо — на васъ обоихъ.

Ангелочекъ равно улыбается матери и отцу, одинаково лепечетъ имъ свое привтствіе и одинаково часто протягиваетъ свои пухленькія рученки какъ статному отцу съ его симпатичнымъ лицомъ, обросшимъ усами и бородой, такъ и красавиц матери, у которой посл ‘крошки Джо’ стали цвсти розы на щекахъ.

Въ годовщину своей свадьбы супруги Мортонъ, съ сыномъ и доброю Нукси здятъ въ Сингъ-Гиллъ и гуляютъ вдоль изумрудныхъ береговъ Гудзона, не забывая постить и то завтное мсто гд расположена могила убитаго индійскаго вождя…

О своей совсти мистрисъ Мортонъ никогда не говоритъ, но часто ходитъ въ церковь и гд только можно помогаетъ бднымъ. Иногда ей кажется что прошлое начинаетъ стушевываться, мрачныя картины потеряли свжесть красокъ и яркость тона. Иногда же въ потаенномъ уголк ея чуткой живой души что-то шепчетъ ей: ‘Не увлекайся мірскимъ счастьемъ и помни что ты гршница и останешься ею до самой смерти.’ Силой воли мистрисъ Мортонъ старается ради семьи заглушить и этотъ неугомонный шепотъ, но это не всегда удается. Въ такія горькія минуты, среди общаго счастья, у собственнаго домашняго очага и вблизи дорогаго ей человка, мистрисъ Мортонъ съ неимоврнымъ самообладаніемъ скрываетъ отъ мужа происходящее въ ея душ… Онъ, впрочемъ, до того поглощенъ работой и такъ очаровавъ обаяніемъ новой для него семейной жизни что не замчаетъ этихъ временныхъ нарушеній внутренней гармоніи въ душевномъ мір его жен. Часто среди ночной тишины, когда рядомъ съ нею покоился въ здоровомъ сн Мортонъ, отдыхая посл заботы и тяжелыхъ трудовъ дня, она шептала молитву, прося Небо отпустить ей тотъ грхъ который по мннію мистрисъ Мортонъ не могъ быть искупленъ никакими земными наказаніями, даже и ‘вчною каторгой’ среди мрачныхъ стнъ Дома вчнаго молчанія. Но и въ такія минуты непередаваемой пытки, когда молодая женщина, долго борясь съ безсонницей и какъ бы духовно прислушиваясь къ воющей сердечной боли, казалось теряла послднія силы, внезапно ее какъ бы свыше осняло умиленіе…

— Боже, Господи! неизмнно повторяла она, съ отрадой предвкушая наступающее облегченіе,— не дай мн очерствть, ни же возроптать на заслуженную кару, но помилуй меня по великой милости Твоей и по слову Твоему что претерпвшій до конца — спасенъ будетъ.

КОНЕЦЪ.

АРНОЛЬДЪ ГИЛЛИНЪ.

СИНГЪ-СИНГЪ(ДОМЪ ВЧНАГО МОЛЧАНІЯ)

I. ‘Домъ вчнаго молчанія’.

II. Гость No 36.

III. На могил Индійца.

IV. Листки изъ прошлой жизни Мортона.

V. Блдная женщина.

VI. Таверна Счастье и Отдохновеніе Прохожаго.

VII. Семья Сниффа.

VIII. Кризисъ.

IX. Исповдь Корнеліи Форсайтъ.

X. Побда.

Читайте также:

СИНГЪ-СИНГЪ
(ДОМЪ ВЧНАГО МОЛЧАНІЯ)