ШКОЛА И ЗЕМСТВО
ШКОЛА И ЗЕМСТВО
КОММЕНТАРИИ
КОММЕНТАРИИ
Школа и земство, Розанов Василий Васильевич, Год: 1899
Время на прочтение: 5 минут(ы)
Розанов В. В. Собрание сочинений. Юдаизм. — Статьи и очерки 1898—1901 гг.
М.: Республика, СПб.: Росток, 2009.
Есть недоказанные и недоказуемые мнения, которые распространяются в обществе и приобретают крепость только потому, что они часто повторяются как некие требования. Под ними есть некий аппетит, и нет решительно никакого основания удовлетворять этому аппетиту. В обширной редакционной статье, озаглавленной ‘Единая народная школа’, ‘Моск. Вед.’ повторяют в тысячный раз о необходимости совершенно устранить земство от школьного дела, и подобно тому, как и в однородных статьях на ту же тему — ‘Государственная народная школа’, ‘Земство и народная школа’, ‘Финансовая сторона земского школьного дела’ — мы находим в ней суждение, но без рассуждения. ‘При полуторамиллиардном бюджете Россия могла бы выбросить те семь миллионов, которые теперь расходует’… не Россия, а ‘русское земство на сельские школы и этою простою мерой без затруднения и без потрясений существующей школьной организацией всецело перевести ее в непосредственное и полное заведывание правительственных учреждений’, — говорит газета. Как будто земство не ‘правительством учреждено’ и не есть ‘правительственное учреждение’? Что же это, остаток самоуправства Пугачева, Разина и донцов? Или филиальное отделение тайных иностранных организаций, прокравшееся в Россию, и которое надлежит проследить и искоренить? Как будто не явно среди дня государственные мужи России обдумывали организацию его один раз, передумывали эту организацию другой раз, и, вероятно, будут еще много и много раз думать над нею! — ‘Да, но они думали и организовали, не спросив нас и недостаточно внимательные к нашим редакционным советам’, — могла бы сказать газета. Как хочется вспомнить Каткова и его знаменитое выражение: ‘Правительство в России, и, может быть, только в одной России, свободно, потому что оно выражает собою не партию, как всюду в Европе при парламентском режиме, а страну и народ в целости духовного их образа и в полноте исторических заветов’. Земская сторона России и есть одна из постоянных составных черт народного образа, и притом есть древняя, может быть древнейшая в нем черта, т. е. прежде всего особенно священный для законодателя завет. Стоя вне партий, между прочим и редакционных, правительство не только организовало, но без сомнения и в будущем станет с любовью блюсти и охранять эту народную черту в его собственном, правительственном сложении. Правительство неизмеримо обширнее и богаче в своей идее и в народном о нем представлении, чем чисто служебная его часть, орудийная часть — бюрократия. Оно пользуется последнею в одних случаях, когда это удобно, но пользуется и земством в других случаях, когда ему нужна, по сфере действия и задачам деятельности, именно земская работа, как в третьем случае оно пользуется духовенством, в четвертом — призывает армию. Кто может сказать, что армия, с своею совершенною дисциплиною, есть только отдел и часть бюрократического механизма? Нет, она стоит особо, есть вещь sui generis {своеобразный (лат.).}. Кто скажет, что духовенство, тоже с не менее строгою, но совершенно особенною дисциплиною, представляет собою разветвление чиновничества? Смешной вопрос: до такой степени ясно, что оно стоит рядом с ним, нимало не сливаясь и даже нимало не роднясь. Но ‘правительству’ все это подчинено — и духовенство, и армия. Правительство есть сложное и обширное явление столько же духовного порядка, как и физического, не одного только светского характера, но частью даже и религиозного. Отсюда его авторитет — не один юридический, но и моральный. Что же представляют собою усилия, так сказать, насытить правительство 100% чиновничества? Ничего другого, кроме как усилие части возобладать над целым и из служебного положения, из положения орудийного стать в положение господствующее. Без сомнения, сознания обо всем этом нет у цитируемой газеты, и она, так сказать, зла по наивности, но не по разуму и не от излишней хитрости. Но дело от этого не меняется, и без умысла растраченное богатство, в данном случае богатство и сложность, так сказать, многообразие и многоцветность нашей правительственной власти, трудно будет, трудно было бы вновь воссоздать.
Прислушаемся к голосу решительно надоевшему за тридцать лет все одной и той же канители: ‘Отличительною чертою нашей пореформенной эпохи едва ли не следует признать формальное многовластие и многоначалие, не миновали эти черты и нашего школьного дела’. Но ведь ‘многоначалие’ есть суть всякой власти, и пока нет средств слить в одном лице исправника, благочинного и батальонного командира — от множественности начальников, и притом независимых один от другого, нет сил избавиться, или точнее, такое избавление было бы погублением всего и всякого дела. Но перейдем к главному предмету атаки, к главному желанию газеты — к единой, вернее, к одной школе: ‘У наших народных школ, в сущности, три хозяина, и это многоначалие распространяется на школьное дело повсеместно. В любом глухом уезде империи можно найти органы трех отдельных учреждений, почти самостоятельно ведающих подведомственные им школы. Наряду с дирекцией народных училищ, разрабатывающей школьную сеть для губернии, существуют земские управы, работающие над тою же задачею, и, наконец, епархиальное начальство, ведающее церковно-приходские школы и школы грамотности’. Но это распределение школ по трем ведомствам не имеет ли причиною для себя то, что сама школа имеет три задачи, сама сложилась или имеет тенденцию сложиться по трем различным типам, и решительно для каждого из названных ведомств совершенно чужды и совершенно недостижимы, при всех добросовестных усилиях, две остальные задачи. Орган министерства народного просвещения, т. е. дирекция народных училищ, именно — как удачно выразилась газета — только ‘разрабатывает школьную сеть’, т. е. намечает точки, которые усаживает узелками-школами, на Кавказе теми же, как и в Вологодской губернии, теми же для татар, что и для великорусов, теми же для старообрядцев, что и для церковников. Школа церковная, опять при всех своих усилиях, и не может быть ничем, как только церковною, и чем выше она будет подыматься в своем духе, тем исключительнее она станет замыкаться в своих очень высоких целях. Но есть еще третья сторона дела: селу важно быть не только ‘намеченною точкою’ в ‘разработанной сети’, и также: сколь ни высоки религиозные задачи, они, по самому существу учения ‘Царство Мое не от мира сего’, не покрывают земных и совершенно безотлагательных нужд. Это и есть нужды земли, в переложении на газетный или, пожалуй, административный язык — нужды земства, именно — нужды конкретные и практические. Школа должна быть в помощь жизни, в свет и просвещение ‘злобам дня’ и также особенностям местности. Вот чего не может выполнить ни министерство около села, ни церковь около мужика, школа первого всегда будет отвлеченно-теоретическою школою, школа второй — никогда не станет практически-хозяйственно-ремесленною. А между тем она нужна и, при нашем нищенстве, а частью и тунеядстве, она особенно нужна, она обязательно нужна. ‘Московские Ведомости’, в некоторое утешение себе, говорят, что, правда, и теперь роль земства около сельской школы сведена только к ассигнованию сумм, без всякого права вмешиваться собственно в учебную часть, в задачи школы, в организацию учения. Это-то и составляет язву всего дела: земству должна бы быть вверена не только финансовая сторона школы, но также программная, и с твердым указанием практических, ремесленных, хозяйственных задач этой программы. Тут и является в своей настоящей роли многоформенность правительства, которое одну важнейшую сторону своих задач передает заботе земства именно потому, что самые задачи эти суть земские, вырастающие из особенного сложения самой ‘земли’, которая в Новгороде дает лен, на Кавказе — шелковицу, на Урале указывает человеку взяться за кирку, а в черноземных губерниях нудить к травосеянию и многопольному земледелию. Что тут может министерская школа? Что тут может церковно-приходская школа? Но все могла бы земская школа, богато развитая. Пугающие крики, что это ‘неправительственная’ школа и самое земство ‘не от правительства’, а чужого духа и с чужой стороны, какая-то вредная залетная птица — вот эти крики и есть одна из тех слагающих единиц, которые породили захудание нашего центра, омертвение нашего центра. И как печально, что, по недомыслию, они несутся из центра же. Какие пустые и вздорные явления около серьезного дела. По поводу этих окриков на земство и, в конце концов, на землю, на русскую землю, хочется вспомнить пушкинское: ‘О чем шумите вы, народные витии, зачем анафемой грозите вы’…
НВ. 1899. 22 апр. No8314. Б.п.
Статья получила отклик в прессе: В. 77. Мещерский. Дневники // Гражданин. 1899. No 28. 25 апр.