Сэр Джемс Макинтош, Маколей Томас Бабингтон, Год: 1835 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 72 минут(ы)

Скачать в PDF

Скачать в FB2

Маколей. Полное собраніе сочиненій.

Томъ II. Критическіе и историческіе опыты. 2-е исправленное изданіе.

Подъ общею редакціею Н. Л. Тиблена

Санктпетербургъ и Москва. Изданіе Книгопродавца-Типографа М. О. Вольфа. 1866

OCR Бычков М. Н.

СЭРЪ ДЖЕМСЪ МАКИНТОШЪ.

(Іюль, 1835.)

History of lhe Revolution in, 1688. Comprising а View of the Reign of James the Second, from his Accession lo the Enterprise of lhe Prince of Orange, by tbe late Right Honourable Sir James Mackintosh: and completed lo the Settlement of the Crown, by the Editor. To which is prefixed, а Notice of the Life, Writings, and Speeches, of Sir James Mackintosh. 4-to: London, 1834.

‘Исторія революціи въ Англіи въ 1688 содержащая обзоръ царствованія Іакова II-го отъ его восшествія на престолъ до предпріятія принца Оранскаго. Сочиненіе покойнаго достопочтеннаго сэра Джемса Макинтоша, дополненное издателемъ до Акта о престонаслдіи. Изданію предпосланы замтки о жизни, сочиненіяхъ и рчахъ сэра Джемса Макинтоша. 4-to, Лондонъ. 1834 (¹).

(¹) Въ этой стать, въ первоначальномъ ея вид, издатель ‘Революціи‘ былъ жертвою такихъ жестокихъ нападковъ, которые не могутъ быть оправданы ни литературными недостатками, ни разницею теоретическихъ воззрній и которыя должны бы преслдовать только нарушенія законовъ нравственности и чести. Авторъ не былъ побуждаемъ чувствомъ какого-нибудь личнаго нерасположенія, потому что, писавъ эту статью въ отдаленной стран, онъ не зналъ и не подозрвалъ даже, на кого нападалъ. Единственнымъ его побужденіемъ было почтеніе къ памяти превосходнаго человка, котораго онъ любилъ и уважалъ, и съ которымъ, казалось ему, обходились не по заслугамъ.

Издатель умеръ теперь: но при жизни своей онъ объявилъ, что былъ дурно понятъ и что онъ писалъ отнюдь не во враждебномъ дух противъ сэра Джемса Макинтоша, къ которому онъ питалъ глубочайшее уваженіе.

Многія мста поэтому смягчены, а нкоторыя совершенно выпушены. Строгій приговоръ, сдланный литературному исполненію ‘введенія’ и ‘продолженія’, не могъ быть, безъ насилованія истины, взятъ назадъ. Но все, что могло подать поводъ къ нападкамъ на нравственныя свойства издателя, тщательно устранено.

Съ непритворною недоврчивостью отваживаемся мы подать наше мнніе о послднемъ труд сэръ Джемса Макинтоша. Мы напрасно старались сдлать то, что для критика должно быть легкимъ и привычнымъ дломъ. Мы напрасно старались отдлить книгу отъ писателя и судить о ней, какъ будто бы она носила какое-нибудь неизвстное имя. Это было тщетно. Вс черты почтеннаго лица передъ нами. Въ нашихъ ушахъ звучатъ еще вс мелкія особенности переливовъ того голоса, отъ котораго ученые и государственные люди любили принимать наставленіе свтлаго и благосклоннаго разума. Мы попытаемся сохранить строгое безпристрастіе. Но мы не стыдимся сознаться, что приближаемся къ этимъ останкамъ добродтельнаго и достойнйшаго человка съ чувствами уваженія и благодарности, которыя, можетъ быть, сдлаютъ наше сужденіе ошибочнымъ.

Едва-ли возможно избгнуть сравненія между этимъ сочиненіемъ и другимъ знаменитымъ отрывкомъ. Читатели легко догадаются, что мы намекаемъ на ‘Исторію Іакова II-го’ м-ра Фокса. Об книги относятся къ одному и тому же предмету. Об книги были изданы посл смерти авторовъ. Ни та, ни другая не получили послднихъ поправокъ. Авторы принадлежали къ одной и той же политической партіи и были однихъ и тхъ же мнній относительно достоинствъ и недостатковъ англійской конституціи и относительно большей части выдающихся характеровъ и событій англійской исторіи. Оба много размышляли о принципахъ правленія, однако они не были исключительно теоретиками. Оба перерыли архивы соперничествующихъ королевствъ и углублялись въ Фоліанты, которые въ продолженіе вковъ плеснли въ забытыхъ библіотекахъ, однако они не были исключительно антикваріями. Они имли одно превосходное качество для занятія исторіею: они говорили въ исторія, дйствовали въ исторіи, переживали исторію. Перемны политическаго счастья, приливъ и отливъ народнаго чувства, скрытый механизмъ, которымъ движутся партіи — все это было предметомъ постоянныхъ ихъ размышленій и обычныхъ разговоровъ. Гиббонъ замтилъ, что онъ былъ обязанъ счастью своего успха, какъ историкъ, наблюденіямъ, которыя онъ длалъ какъ офицеръ милиціи и членъ палаты общинъ. Замчаніе весьма врное. Мы не имемъ ни малйшаго сомннія, что его кампанія, хотя онъ никогда не видалъ непріятеля, и его бытность въ парламент, хотя онъ никогда не произнесъ ни одной рчи, принесли ему несравненно боле пользы, чмъ могли бы дать годы уединенія и ученыхъ занятій. Если 6ы время, которое онъ провелъ на парадахъ и за обденнымъ столомъ въ Гампшир или на скамь казначейства и у Брукса во время бурь, низвергнувшихъ лорда Норта и лорда Шельборна, было проведено въ Бодлеянской библіотек {Brookes былъ хозяинъ дома, гд помщался вигскій клубъ того же имени.— Sir Thomas Bodley дипломатъ и ученый XVI ст., пожертвовавшій свою библіотеку Оксфордскому университету.}, то онъ могъ бы избгнуть нкоторыхъ неточностей, могъ бы Обогатить свои примчанія большимъ числомъ ссылокъ, но никогда не произвелъ бы такой живой картины двора, лагеря и сената.

Въ этомъ отношеніи м-ръ Фонсъ и сэръ Джемсъ Макинтошъ имли большія преимущества почти предъ каждымъ англійскимъ историкомъ, писавшимъ со временъ Борнета, Лордъ Литльтонъ, правда, имлъ тже преимущества, но былъ неспособенъ пользоваться ими. Педантизмъ такъ глубоко вкоренимся въ его натуру, что выборы, министерство Финансовъ, казначейство, палата общинъ, палата лордовъ оставили его такимъ же мечтательнымъ школьникомъ, какимъ нашли его.

Когда мы сравниваемъ два занимательныя, сочиненія, о которыхъ говорили, намъ не трудно отдать предпочтеніе сочиненію сэра Джемса Макинтоша. Въ самомъ дл превосходство м-ра Фокса надъ сэромъ Джемсомъ, какъ ораторомъ, едва-ли очевидне превосходства сэра Джемса надъ м-ромъ Фоксомъ, какъ историкомъ. М-ръ Фоксъ съ, перомъ въ рук, и сэръ Джемсъ, говорящій рчь въ нижней палат, были, мы:думаемъ, каждый вн своей сферы. Они были, правда, ‘людьми слишкомъ большаго ума и слишкомъ большихъ’ способностей, чтобы потери пть постыдную, неудачу въ какомъ бы то ни было предпріятіи къ которому они приложили всю силу своего ума, ‘Исторія Іакова II-го’ всегда удержитъ свое мсто въ нашихъ библіотекахъ, какъ цнная книга, а сэръ Джемсъ Макинтошъ усплъ занять и удержать высокое мсто между парламентскими ораторами своего времени. Однако мы никогда не могли прочесть страницы, написанной м-мъ Фоксомъ, мы никогда не могли въ продолженіе четверти часа слушать рчь сэра Джемса, не почувствовавъ присутствія постояннаго усилія и напряженія. Натура или привычка, обратившаяся въ натуру, заявляла свои права. М-ръ Фоксъ писалъ пренія, сэръ Джемсъ Макинтошъ говорилъ статьи.

Что касается собственно слога, то м-ръ Фоксъ сдлалъ, правда, все, что могъ, чтобы избжать ошибокъ, которыя можетъ породить привычка говорить публично. Онъ такъ болзненно опасался впасть въ какую-нибудь разговорную погршность, унизить свой слогъ примсью парламентскаго языка, что впалъ въ противоположную ошибку и очистилъ свой словарь съ щепетильностью, неизвстною ни одному пуристу. ‘Ciceronem Allobroga dixit’ {‘Цицерона называлъ онъ аллоброгомъ’. (Ювеналъ. VII, 214).— Аллоброги — грубое воинственное племя, жившее въ окрестностяхъ ныншней Савои и покоренное римлянами въ 122 г. до P. X.}. Онъ не считалъ Аддиссона, Болингброка или Миддльтона достаточнымъ авторитетомъ для какого-нибудь выраженія. Онъ объявилъ, что не употребитъ ни одного слова, котораго нельзя найти у Драйдена. Во всякомъ другомъ человк мы назвали бы эту заботливость просто Фатовствомъ, и, не смотря на все наше удивленіе къ м-ру Фоксу, мы не можемъ не думать, что крайняя внимательность къ мелочнымъ тонкостямъ языка едва-ли была достойна столь мужественнаго и обширнаго ума. Такого рода пуристы были въ Рим, и ихъ брезгливость была порицаема Гораціемъ съ тмъ особенно-здравымъ смысломъ и хорошимъ вкусомъ, которыми отличаются вс его сочиненія. Такого рода пуристы были въ эпоху возрожденія наукъ, и два величайшихъ ученыхъ того времени, одинъ по ту, другой по сю сторону Альпъ, возвысили свой голосъ противъ столь неразумной щепетильности. ‘Carent, говоритъ Полиціанъ, qn scribunt isti yiribus et vite, carent acta, carent effectu, ca-rent indole…. Nisi liber ille prsto sit ex quo quid excerpant, colligere tria yerba non posssunt…. Horum semper igitur oratio tremula, vacilla ns, infirma…. Quso ne ista superstitione te alliges — Ut bene currere non potest qui pedem ponere studet in alienis tantum yestigiis, ita nec bene scribere qui tanquam de pr scripto non audet egredi’ {‘Тому, что они пишутъ, недостаетъ силы и жизни, недостаетъ дйствія, недостаетъ эффекта, недостаетъ таланта… Если нтъ книги подъ рукою, изъ которой они длаютъ извлеченія, они не могутъ связать трехъ словъ… Поэтому рчь ихъ всегда колеблющаяся, шаткая, слабая… Прошу тебя, не связывай себя этимъ предразсудкомъ… Какъ не можетъ хорошо бжать тотъ, кто старается ставить свою ногу только въ чужіе слды, такъ не можетъ хорошо писать тотъ, кто не осмливается отступить сколько-нибудь отъ предписанныхъ правилъ.’}.— ‘Posthac, восклицаетъ Эразмъ, non licebit episcopos appellare patres reverendos, nec in calce literarum scribere annum а Christo naio, quod id uusquam faciat Cicero. Quid autera ineptius qnam, toto seculo novato, religions, imperiis, magistratibus, locorum vocabulis, dificiis, cul tu, moribus, non aliter andere loqni quam locutus est Cicero? Si reyivisceret ipse Cicero, rideret hoe Ciceronianorum genus’. {‘Посл этого нельзя будетъ называть епископовъ преподобными отцами, не слдуетъ въ конц письма писать годъ посл Рождества Христова, потому что Цицеронъ никогда этого не длалъ. Но что же можетъ быть нелпе, какъ, посл измненія всего вка, религіи, государствъ, властей, названій мстъ, строеній, нравовъ, не осмливаться говорить иначе, какъ говорилъ Цицеронъ. Если воскреснулъ бы Цицеронъ, онъ насмхался бы надъ этою цицероновскою породою.’}

Между тмъ какъ м-ръ Фоксъ сялъ и просивалъ свою Фразеологію съ заботливостью, которая кажется едва совмстною съ простотою и возвышенностью его ума и которая, на самомъ дл, только унизила и ослабила его слогъ, онъ мало остерегался тхъ боле важныхъ недостатковъ въ пріемахъ, опасность впасть въ которыя угрожаетъ великому оратору, принимающемуся писать исторію. Вся книга отличается пылкимъ, спорнымъ, полемическимъ характеромъ. Почти каждый доводъ облеченъ въ Форму вопроса, восклицанія или сарказма. Писатель точно обращается къ какой-то воображаемой аудиторіи, точно рветъ на части защиту Стюартовъ, только-что произнесенную воображаемымъ торіемъ. Возьмите, напримръ, его отвтъ на замчанія Юма о казни Сидни, замните имя Юма словами: ‘почтенный джентльменъ’ или ‘благородный лордъ’. Все это мсто звучитъ, какъ могучій отвтъ, гремвшій въ три часа утра со скамьи оппозиціи. Пока мы его читаемъ, мы почти можемъ себ вообразить, видимъ и слышимъ великаго англійскаго дебатера въ полномъ разгар вдохновенія, волнующимся, кричащимъ, задыхающимся отъ потока безчисленныхъ его словъ,— такимъ, какимъ описали намъ его немногіе, помнящіе еще Вестминстерское слдствіе и Очаковскіе переговоры {Westminster scrutiny — слдствіе, возникшее по поводу неправильнаго избранія лорда Трентгама членомъ парламента за Вестминстерское Сити.}.

Правда, что мсто, которое мы привели и нсколько другихъ мстъ, которыя мы могли бы указать, удивительны, если смотрть на нихъ единственно^ какъ на проявленія умственной силы. Мы сразу узнаемъ въ нихъ того истиннаго мастера всего искусства умственнаго гладіаторства, коего рчи,— какъ несовершенно он ни переданы намъ,— должны быть денно и нощно изучаемы каждымъ, кто желаетъ изучать науку логической защиты. Мы находимъ во многихъ мстахъ ‘Исторіи Іакова II‘ превосходные образчики того, что было по нашему мннію великою характеристическою чертою Димосеви а у грековъ и Фокса между ораторами Англіи, разумъ, проникнутый и, если можно такъ выразиться, раскаленный до-красна страстью. Но это достоинство не такого рода, которое прилично исторіи, и можно почти безъ преувеличенія сказать, что все, что только есть поразительно-хорошаго въ отрывк м-ра Фокса, неумстно.

Съ сэромъ Джемсомъ Макинтошемъ было наоборотъ. Настоящимъ его мстомъ была библіотека, кругъ литераторовъ, или каедра нравственной и политической философіи. Онъ значительно отличался въ парламент. Но тмъ не мене парламентъ не былъ вполн его сферою. Дйствіе самыхъ удачныхъ его рчей было незначительно въ сравненіи съ количествомъ дарованія и учености, которое было потрачено на нихъ. Мы легко могли бы назвать людей, которые, не обладая и десятою частью его умственныхъ способностей, почти никогда не обращаются къ палат общинъ, не производя боле сильнаго впечатлнія, чмъ то, которое было производимо его самыми блестящими s обработанными рчами. Его свтлое и Философское разсужденіе относительно билля о реформ было говорено пустымъ скамьямъ. Т, правда, которые были на столько разумны, что остались на своихъ мстахъ, подбирали нкоторые намёки, которые, искусно употребленные, были причиною успха не одной рчи. Но ‘для массы это была икра’ {‘… ‘t, was caviare to the general’. Выраженіе это взято у Шекспира (‘Гамлетъ’, дйс. II, явл. 2). Оно равносильно извстному русскому выраженію о свиньяхъ и апельсинахъ.}. И даже т, которые слушали сэръ Джемса съ удовольствіемъ и удивленіемъ, не могли не сознаться, что онъ скоре читалъ лекцію, чмъ велъ споръ. Художникъ, который потратилъ бы на панораму, на декорацію или на транспарантъ то изящество отдлки, которымъ мы любуемся въ нкоторыхъ маленькихъ картинахъ изъ домашняго быта голландцевъ, не расточалъ бы своихъ силъ боле того, какъ слишкомъ часто длалъ этотъ замчательный человкъ. Слушатели его походили на мальчика въ ‘Heart of Lotian’, который съ презрніемъ отталкиваетъ гинеи дамы и настаиваетъ на томъ, чтобы имть блыя деньги. Они предпочитали серебро, къ которому привыкли и которое постоянно передавали изъ рукъ въ руки, золоту, котораго никогда прежде не видали, и съ цнностью котораго не были знакомы.

Очень жаль, что сэръ Джемсъ Макинтошъ не посвятилъ вполн послднихъ годовъ своихъ филфсофіи и литератур. Его зашиты были не изъ тхъ, которые даютъ оратору возможность производить съ быстротою рядъ поразительныхъ, но преходящимъ впечатлній и возбуждать въ часъ поду ночи умы пятисотъ джентльменовъ, не сказавъ ничего такого, что кто-либо изъ нихъ могъ вспомнить на слдующее утро. Его доводы были совершенно инаго чекана нежели т, какіе представляются въ парламент минутному ветшанію, какіе отуманиваютъ простаго человка, который, будь они передъ нимъ на бумаг, скоро открылъ бы ихъ ложность и о какихъ великій дебатеръ, пользующійся ими, забываетъ чрезъ полчаса и никогда больше не вспоминаетъ. Все цнное въ произведеніяхъ сэра Джемса Maкинтоша было зрлымъ плодомъ изученія и размышленія. Tо же было и съ его разговоромъ. Въ самой обыкновенной его бесд не было странности, противурчія, забавной безсмыслицы, преувеличенія ради мгновеннаго эффекта. Умъ его былъ обширнымъ магазиномъ, удивительно устроеннымъ. Все было тамъ, и все было на своемъ мст. Его сужденія о людяхъ, сектахъ, книгахъ были часто и тщательно испытываемы и взвшиваемы и тогда только размщались каждое на свое мсто въ самой обширной и точно-организованной памяти, какою когда-либо обладалъ какой-либо человкъ. Странно было бы, въ самомъ дл, если бы вы ‘спросили что-нибудь, чего нельзя было бы найти въ этой громадной житниц. Вещь, которую требовали, не только была тамъ. Она была готова. Она была въ своемъ надлежащемъ отдленіи. Въ одно мгновеніе она была доставаема, распаковываема и показываема. Если т, которые наслаждались привилегіею слушать сэра Джемса Макинтоша,— а это было въ самомъ дл привилегіею, сбывали расположены найти какую-нибудь ошибку въ его разговор, то они, можетъ быть, замтили бы, что онъ слишкомъ мало поддавался минутному влеченію. Онъ, вязалось, припоминалъ, а не создавалъ,

Ему никогда, по-видимому, не являлся предметъ неожиданно въ новомъ свт. Вы никогда не увидли бы его мнній еще выробатывающимися, еще грубыми, еще непослдовательными и требующими отдлки помощью мысли и обсужденія. Они появлялись, подобно колоннамъ того храма, въ которомъ не слышно было звука топоровъ или молотовъ, оконченными, округленными и точно-пригнанными по мсту. То, что м-ръ Чарльзъ Дамбъ сказалъ съ большимъ юморомъ и нкоторою справедливостью о разговор шотландцевъ вообще, было, конечно, справедливо въ отношеніи этого замчательнаго шотландца. Онъ ничего не подыскивалъ, а подавалъ все готовымъ, будучи въ его обществ, нельзя было ничего присвоитъ себ изъ того, о чемъ шла рчь.

Умственными и нравственными свойствами, особенно важными въ историк, онъ обладалъ въ весьма замчательной степени. Онъ былъ удивительно кротокъ, спокоенъ и безпристрастенъ въ своихъ сужденіяхъ о людяхъ и партіяхъ. Почти вс знаменитые писатели, работавшіе по англійской исторіи, суть адвокаты. Только м-ръ Галламъ и сэръ Джемсъ Макинтошъ имютъ право быть названы судьями. Но крайняя суровость м-ра Галлама уменьшаетъ нсколько удовольствіе чтенія его ученыхъ, краснорчивыхъ и умныхъ произведеній. Онъ судья, но судья вщающій, Педжъ или Боллеръ Верховнаго суда литературной юстиція. Черная шапка {Англійскій судья, произнося смертный приговоръ, надваетъ черную шапку.} его въ постоянномъ употребленіи. Въ длинномъ списк тхъ, которыхъ онъ судилъ, едва-ли найдется одинъ, который, не смотря на свидтельства въ пользу обвиняемаго и и ходатайства о его помилованіи, не былъ бы приговоренъ и преданъ казни. Сэръ Джемсъ гршилъ, можетъ быть, немного въ противоположную сторону. Онъ любилъ двственныя ассизы {Maiden assizes — такіе ассизы, на которыхъ никто не былъ приговоренъ къ смертной казни, буквально — двственные.} и уходилъ съ блыми перчатками, просидвъ въ суд надъ различными сортами самыхъ отъявленныхъ преступниковъ. Онъ быстро угадывалъ искупающія стороны характера и отличался большою снисходительностью къ недостаткамъ людей, подвергающихся сильнымъ искушеніямъ. Но эта снисходительность происходила не отъ незнанія нравственныхъ оттнковъ или пренебреженія ими. Хотя онъ придавалъ, можетъ быть, слишкомъ много значенія всякому смягчающему обстоятельству, которое могло бы быть приведено въ пользу преступника, но никогда не оспаривалъ авторитета закона и не выказывалъ своей изобртательности въ послабленіи его предписаній. Онъ являлся твердымъ, во всякомъ случа, гд дло шло о принципахъ, но полнымъ милосердія къ отдльнымъ личностямъ.

Мы не колеблемся признать этотъ отрывокъ ршительно лучшею нын существующею исторіею правленія Іакова II. Онъ содержитъ въ себ много новыхъ и интересныхъ свдній, изъ которыхъ сдлано прекрасное употребленіе. Но мы не уврены, чтобы книга не была подвержена въ нкоторой степени обвиненію, которое праздный гражданинъ въ ‘Spectator’ привелъ противъ своего пудинга: ‘N. В. слишкомъ много коринокъ и вовсе нтъ сала’. Въ ней можетъ бытъ слишкомъ много изслдованія и слишкомъ мало повствованія, и въ самомъ дл, судя по складу ума сэра Джемса, это ошибка, впасть въ которую мы считали бы его наиболе способнымъ. Чего мы, однако, никакъ не ожидали — это, чтобы повствованіе было лучше исполнено, нежели изслдованія. Мы ожидали найти — и нашли — много врныхъ очертаній характеровъ, и много полныхъ интереса эпизодовъ, каковы напр., описаніе ордена іезуитовъ и состоянія тюремъ въ Англіи полтораста лтъ тому назадъ. Мы ожидали найти — и нашли — много размышленій, проникнутыхъ духомъ покойной и гуманной философіи. Но мы, признаемся, не ожидали,чтобы сэръ Джемсъ могъ такъ же хорошо разсказывать исторію, какъ Вольтеръ или Юмъ. Между тмъ это фактъ,— и тому, кто сомнвался бы въ немъ, мы посовтуешь прочесть описаніе событій, слдовавшихъ за появленіемъ деклараціи короля Іакова: собранія духовенства, бурной сцены въ тайномъ совт, заточенія, суда и оправданія епископовъ. Самый поверхностный читатель долженъ, по нашему мннію, быть очарованъ живостью повствованій. Но никто, кому не знакома та обширная масса непослушныхъ матеріаловъ, изъ коихъ извлечена сгруппирована наиболе интересная и цнная часть, не можетъ вполн оцнить искусство писателя. Въ этихъ мстахъ, да и во всей книг, находимъ мы нкоторыя грубыя и небрежныя выраженія, которыя авторъ, вроятно, исключалъ бы, если бы дожилъ до окончанія своего труда. Но, не смотря на эти недостатки, мы должны сказать, что затруднились бы указать въ какой-либо новой исторіи отрывокъ такой же длины и, въ то же время, такого же достоинства. Мы находимъ прилежаніе, точность, и разсудительность Галлана, соединенными съ живостью и колоритомъ Соути. Исторія Англіи, написанная цликомъ въ такомъ род, была бы самою очаровательною книгою на нашемъ язык. На нее былъ бы въ летучихъ библіотекахъ большій спросъ нежели на новйшій романъ.

Сэръ Джемсъ не былъ, кажется, одаренъ поэтическимъ воображеніемъ. Не тмъ, низшаго рода, воображеніемъ, которое нужно историку, онъ обладалъ въ значительной степени. Создавать новые міры и населять ихъ новыми родами существъ — не есть дло историка. Относительно Гомера и Шекспира, относительно Данте и Мильтона, онъ то же, что былъ Ноллекенсъ относительно Кановы, или Лоренсъ относительно Микель Анджело {Joseph Nollekens — замчательный англійскій скульпторъ, изъ произведеній котораго, особенно славятся бюсты, снятые имъ съ разныхъ современниковъ (1737—1823).— Sir Thomas Lawrence — извстный англійскій портретистъ. (ум. 1830).}. Предметъ, которому подражаетъ историкъ, находится не не въ немъ, онъ доставляется извн. Это не есть видніе красоты и величія, созерцаемыя лишь его умственнымъ оконъ, но настоящая модель, которую не онъ сдлалъ и измнить которую онъ не въ силахъ. Однако дло его не одно лишь механическое подражаніе. Верхъ его искусства — выбрать такія части, которыя могутъ произвести дйствіе цлаго, выставятъ рельефно вс характеристическія черты и распредлить свтъ и тнь такъ, чтобы усилить впечатлніе. Этимъ искусствомъ, сколько можно судить по неоконченному сочиненію, лежащему теперь предъ нами, сэръ Джемсъ Макинтошъ обладалъ въ замчательной степени.

Слогъ этого отрывка полновсный, мужественный и непринужденный. Встрчаются, какъ мы сказали, нкоторыя выраженія, которыя кажутся намъ грубыми, и нкоторыя, которыя мы считаемъ неточными. Они, вроятно, были бы исправлены, еслибъ сэръ Джемсъ имлъ возможность наблюдать за изданіемъ. Мы должны прибавить, что типографъ отнюдь не исполнилъ своей обязанности. Одна опечатка, въ особенности, такъ важна, что заслуживаетъ замчанія. Сэръ Джемсъ Макинтошъ оказывалъ высокое и заслуженное уваженіе генію, честности и мужеству добродтельнаго и великаго человка, замчательному украшенію англійской литературы, безстрашному защитнику англійской свободы, Томасу Ботнету, директору Чартеръ-Гауса {Пріютъ въ Лондон, учрежденъ въ 1611 г. изъ бывшаго картезіанскаго монастыря.} и автору въ высшей степени краснорчиваго и богатаго фантазіею произведенія ‘Teilluris Theoria Sacra‘. Везд, гд встрчается имя этого знаменитаго человка, оно напечатано ‘Беннетъ’ какъ въ текст, такъ и въ указател. Это не можетъ быть одною лишь небрежностью. Ясно, что о Томас Борнет и его сочиненіяхъ никогда не слыхалъ джентльменъ, которому поручено было изданіе этого тома, и который, не довольствуясь искаженіемъ текста сэра Джемса Макинтоша подобными промахами, предпослалъ ему плохое ‘введеніе’, приложилъ къ нему плохое ‘продолженіе’ и усплъ такимъ образомъ сдлать этотъ томъ однимъ изъ самыхъ толстыхъ и унизить его до одного изъ самыхъ худшихъ, когда-либо виднныхъ нами. Никогда не встрчали мы столь удивительнаго осуществленія древней греческой пословицы, которая говоритъ, что половина бываетъ иногда боле цлаго. Никогда не видли мы случая, въ которомъ увеличеніе объема было бы такимъ очевиднымъ уменьшеніемъ цнности.

Почему выбрали подобнаго художника, чтобы обезобразить столь прекрасный торсъ, мы не беремся длать предположенія. Говорятъ, что когда консулъ Муммій, посл взятія Корина, готовился отправить въ Римъ нсколько произведеній величайшихъ греческихъ ваятелей, онъ сказалъ укладчикамъ, что если они сломаютъ его Венеру или его Аполлона, то онъ заставитъ ихъ возстановите члены, которыхъ будетъ недоставать. Голова, высченная каменотесомъ верстовыхъ столбовъ и приставленная къ туловищу работы Праксителя, не боле удивила бы и, поразила бы насъ, чмъ это прибавленіе.

‘Введеніе’ содержитъ въ себ много достойнаго прочтенія, потому что содержитъ много извлеченій изъ сочиненій сэра Джемса Макинтоша. Но когда переходимъ отъ того, что біографъ сдлалъ ножницами, къ тому, что онъ сдлалъ перомъ, мы не находимъ ничего достойнаго похвалы въ его труд. Каково бы ни было намреніе, съ которымъ онъ писалъ, повствованіе его клонится произвести впечатлніе, что сэръ Джемсъ Макинтошъ изъ своекорыстныхъ видовъ отказался отъ ученій ‘Vindici Gallic’. Если бы подобныя обвиненія появились въ естественномъ ихъ мст, мы предоставили бы ихъ естественной ихъ участи. Мы бы не унизились до защиты сэра Джемса Макинтоша отъ нападковъ журналовъ четвертаго разряда и газетъ питейныхъ домовъ. Но здсь собственная его слава обращена противъ него. Книга, ни одинъ экземпляръ которой не былъ бы раскупленъ, если бы не носилъ его имени на заглавной страниц, сдлана проводникомъ обвиненія. При такихъ обстоятельствахъ мы не можемъ не воскликнуть словами одного изъ лучшихъ героевъ Гомера:

‘

‘ ‘ &#954,’. (¹)

(¹) Вспомните кротость душевную бднаго друга Патрокла,

Вспомните вс вы, докол дышалъ, привтенъ со всми

Быть онъ умлъ, но теперь онъ постигнутъ судьбою и смертью!’

(Слова Менелая, ‘Иліада’ XVII, 670—2. Перев. Гндича.)

Мы легко допускаемъ, что въ теченіе десяти или двнадцати лтъ, слдовавшихъ за появленіемъ ‘Vindici Gallic’, мннія сэра Джемса Макинтоша подверглись нкоторому измненію. Но разв перемна произошла въ немъ одномъ? Разв она была необыкновенна? Разв она не была почти всеобщею? Былъ ли хоть одинъ честный другъ свободы въ Европ или Америк, котораго рвеніе не было бы охлаждено, котораго вра въ высокія назначенія человчества не была бы потрясена? Былъ-л и хоть одинъ наблюдатель, которому Французская революція, или революціи вообще, представлялись совершенно въ томъ же самомъ свт въ день, когда пала Бастилія, и въ день, когда жирондистовъ тащили на эшафотъ,— въ день, когда Директорія отправила главныхъ противниковъ своихъ въ Гвіану, и въ день, когда законодательное собраніе было выгнано изъ своей залы штыками? Мы не говоримъ о легкомысленныхъ и восторженныхъ людяхъ, объ острякахъ, какъ Шериданъ, или о поэтахъ, какъ Альфіери, но о самыхъ добродтельныхъ и проницательныхъ, практическихъ государственныхъ людяхъ и о самыхъ глубокомысленныхъ, самыхъ спокойныхъ, самыхъ безпристрастныхъ политическихъ мыслителяхъ того времени. Каковы были языкъ и поведеніе лорда Спенсера, лорда Фитцвилліама, м-ра Граттана? Каковъ былъ тонъ мемуаровъ г. Дюмона, писанныхъ въ самомъ исход XVIII столтія? Какой тори могъ бы говорить съ большимъ отвращеніемъ и презрніемъ о Французской революціи и ея виновникахъ? Мало того, этотъ писатель, республиканецъ и самый прямодушный и ревностный изъ республиканцевъ, дошелъ до того, что высказалъ, что сочиненіе м-ра Борка о революціи спасло Европу. Имя г. Дюмона естественно напоминаетъ имя м-ра Бентама. Онъ не былъ, кажется, переметчикомъ ради мста, а каковъ былъ его языкъ въ то время? Взгляните на его небольшое разсужденіе подъ заглавіемъ ‘Sophismes Anarchiques‘. Въ трактат этомъ онъ говоритъ, что жестокости революціи были естественными послдствіями нелпыхъ принциповъ, на основаніи которыхъ она была начата, что въ то время, какъ предводители Учредительнаго собранія величались мыслью, что они низвергали аристократію, они вовсе не замчали, что ученіе ихъ стремилось произвести зло во-сто разъ боле страшное — анархію, что теорія, изложенная въ Деклараціи правъ, была въ значительной мр причиною преступленій царства террора, что никто, кром очевидца, не могъ себ представить ужасовъ такого состоянія общества, въ которомъ толкованіе этой деклараціи длалось людьми, неимвшими пищи въ желудкахъ, съ лохмотьями на спинахъ и съ копьями въ рукахъ. Онъ хвалитъ англійскій парламентъ за нелюбовь, которую онъ всегда выказывалъ къ отвлеченнымъ разсужденіямъ и къ установленію общихъ принциповъ. Въ предисловіи г. Дюмона къ ‘Разсужденію о началахъ законодательства’, предисловіи, написанномъ съ вдома м-ра Бентама и изданномъ съ его одобренія, находятся слдующія, еще боле замчательныя выраженія. ‘Г. Бентамъ далекъ отъ того, чтобы отдавать исключительное предпочтеніе какой-либо форм правленія. Онъ думаетъ, что лучшая конституція для народа та, къ которой онъ привыкъ…. Коренной недостатокъ теорій о государственномъ устройств тотъ, что он начинаются нападками на существующее устройство и возбуждаютъ, но меньшей мр, безпокойства и подозрнія власти. Такое настроеніе неблагопріятно усовершенствованію законовъ. Единственное время, въ которое можно съ успхомъ предпринимать великія реформы законодательства, то, когда народныя страсти спокойны и когда правительство пользуется полнйшею прочностью. Цлью г. Бентама, при изысканіи въ недостаткахъ законовъ причины большей части золъ, постоянно было устраненіе величайшаго изъ золъ — переворота въ управленіи, революцій въ собственности и во власти.’

Вотъ до какого консервативнаго настроенія духа довели крайности Французской революціи самыхъ славныхъ преобразователей того времени. И почему же выбирать изъ милліоновъ одного человка и обвинять его предъ потомствомъ, какъ измнника своимъ мнніямъ, только потому, что событія произвели на него дйствіе, которое они произвели на цлое поколніе? Люди, которые подобно м-ру Бротерсу въ предыдущемъ поколніи и м-ру Персивалю въ настоящемъ, удостоились небесныхъ откровеній, могутъ стоять совершенно независимыми отъ обыкновенныхъ источниковъ познанія. Но такія жалкія созданія какъ Макинтошъ, Дюмонъ и Бентамъ не имли ничего, кром наблюденія и разума, для своего руководства, и они были послушны указаніямъ наблюденія и разума. Какъ бываетъ въ естествознаніи? Путешественникъ встрчаетъ ягоду, которой онъ никогда прежде не видалъ. Онъ отвдываетъ и находитъ ее сладкою и освжительною. Онъ хвалитъ ее и ршается ввести ее въ своемъ отечеств. Но чрезъ нсколько минутъ онъ сильно заболваетъ, съ нимъ длаются судороги, онъ при-смерти. Разумется, мнніе его перемняется, онъ объявляетъ, что эта отмнная пища — ядъ, порицаетъ свою глупость, что отвдалъ ея и предостерегаетъ своихъ друзей. Посл продолжительной, жестокой борьбы онъ выздоравливаетъ и находитъ себя весьма истощеннымъ отъ страданій, но вылеченнымъ отъ нкоторыхъ хроническихъ болзней, которыя были мученіемъ его жизни. Тогда онъ опять перемняетъ свое мнніе и признаетъ этотъ плодъ очень сильнымъ средствомъ, которое должно быть употребляемо лишь въ крайнихъ случаяхъ и съ большою осторожностью, но которое не должно быть безусловно исключено изъ Фармакопеи. И не было-ли бы верхомъ нелпости — называть такого человка измнчивымъ и непослдовательнымъ потому, что онъ неоднократно перемнялъ свое мнніе? Если бы онъ не перемнялъ своего мннія, былъ-ли бы онъ разумнымъ существомъ? Совершенно то же было съ Французскою революціею. Событіе это было новымъ явленіемъ въ политик. Въ прошломъ не было ничего, что давало бы кому-нибудь возможность съ достоврностію судить о направленіи, какое могли принять дла. Первоначально, дйствіемъ ея было устраненіе большихъ злоупотребленій, и честные люди радовались. Затмъ слдовали: волненія, изгнанія, конфискація, банкротство, ассигнаціи, maximum {Такса, установленная Національнымъ Конвентомъ за разные предметы.}, междоусобная война, вншняя война, революціонные суды, guillotinades, noyades и fusillades. Немного спустя, выросъ изъ безпорядка военный деспотизмъ и угрожалъ независимости любаго государства Европы. И еще немного спустя, возвратилась старая династія, сопровождаемая толпою эмигрантовъ, спшившихъ возстановить старыя злоупотребленія. Теперь, кажется, все цликомъ предъ нами. Мы были бы, слдовательно, справедливо обвинены въ легкомысліи или неискренности, если бы мннія наши относительно этихъ событій безпрестанно мнялись, бъ насъ выработалось убжденіе, что французская революція, несмотря на вс ея преступленія и безразсудства, была великимъ благодяніемъ для человчества. Между тмъ было не только естественно, но даже неизбжно, чтобы т, которые видли только первое дйствіе, оставались въ невдніи относительно катастрофы и поперемнно воодушевлялись и унывали по мр того, какъ завязка раскрывалась передъ ними. Человкъ, который былъ бы совершенно одинаковаго мннія о революціи въ 1789, въ 1794, въ 1804, въ 1814 и въ 1834 годахъ, былъ бы или чудесно-вдохновенный ясновидящій, или упрямый дуракъ. Макинтошъ не былъ ни тмъ, ни другимъ. Онъ былъ просто умный и хорошій человкъ, и перемна, которая произошла въ его ум, была перемна, которая произошла въ ум почти каждаго умнаго и хорошаго человка въ Европ. Въ сущности, немногіе изъ его современниковъ перемнились такъ мало. Рдкая умренность и спокойствіе его нрава сохранили его, какъ отъ безразсудныхъ надеждъ, такъ и отъ 6ез-г разсуднаго унынія. Онъ никогда не былъ якобинцемъ. Онъ никогда не былъ анти-якобинцемъ. Умъ его, безъ сомннія, колебался, но крайнія точки колебанія не были очень удалены одна отъ другой. Въ этомъ отношеніи онъ много отличался отъ нкоторыхъ замчательно-талантливыхъ людей, вступившихъ на жизненное поприще почти въ одно время съ нимъ. Мы видли какъ эти люди бросались изъ одной крайности въ другую, длались большими Пэнами, чмъ самъ Пэнъ, большими Кастльре, чмъ самъ Кастльре {Lord Castlereagh, Robert Stewart, Marquis of Londonderry — секретарь иностранныхъ длъ, одинъ изъ наимене преданныхъ длу свободы государственныхъ людей Англіи (ум. 1822).}, становились пантисократистами, ультра-торіями, еретиками, преслдователями, нарушали старые законы противъ возмущенія, требовали новыхъ и строжайшихъ законовъ противъ возмущенія, писали демократическія драмы, писали лавреатскія оды, писали панегирики Мартену, писали панегирики Доду, были послдовательны только въ нетерпимости, которая была бы достойна осужденія въ любомъ человк, но которая совершено непростительна въ людяхъ — по собственному ихъ признанію столь сильно убдившихся въ собственной погршительности. Мы охотно признаемъ за нкоторыми изъ этихъ личностей краснорчіе и поэтическую изобртательность, мы также нимало не расположены, даже въ тхъ случаяхъ, когда они были въ выигрыш отъ своего обращенія, заподозривать ихъ искренность. Было бы крайне недобросовстно приписывать гнуснымъ побудительнымъ причинамъ такіе поступки, которые допускаютъ мене безславное истолкованіе. Мы думаемъ, что поведеніе этихъ лицъ было совершенно такое, какого должно было ожидать отъ людей, одаренныхъ сильнымъ воображеніемъ и живою чувствительностью, но не бывшихъ ни точными наблюдателями, ни логичными мыслителями. Естественно было, что такіе люди видли въ побд третьяго сословія Франціи зарю новаго сатурнова вка. Естественно было, что ярость ихъ разочарованія была пропорціональна несбыточности ихъ надеждъ. Хотя направленіе ихъ страстей было измнено, сила этихъ страстей осталась та же. Сила отраженія была пропорціональна сил первоначальнаго толчка. Маятникъ сильно качнулся влво потому, что былъ слишкомъ далеко вздернутъ направо.

Мы признаемся, что ничто не даетъ намъ столь высокаго понятія объ ум и нрав сэра Джемса Макинтоша, какъ путь, которымъ онъ руководилъ собою въ т времена. Послдовательно подвергнутый двумъ противоположнымъ заразамъ, онъ схватилъ и ту и другую въ самомъ умренномъ ихъ вид. Складъ его ума былъ таковъ, что ни одна изъ болзней, которыя произвели такое опустошеніе вокругъ него, не могли въ сколько-нибудь значительной степени или на сколько-нибудь продолжительное время разстроить его умственное здоровье. Какъ всякій честный и просвщенный человкъ въ Европ, онъ съ восторгомъ смотрлъ на великое пробужденіе Французскаго народа. Но онъ никогда, во время самаго пылкаго своего энтузіазма, не провозглашалъ ученій, несовмстныхъ съ безопасностью собственности и справедливою властью правительствъ. Подобно почти всякому честному и просвщенному человку, онъ былъ приведенъ въ уныніе и смущенъ страшными событіями, которыя послдовали. Но онъ никогда, въ самыя мрачныя времена, не покидалъ дла мира, свободы и терпимости. Въ великомъ судорожномъ движеніи, которое потрясло до основанія почти вс другіе умы, онъ былъ, правда, до того поколебленъ, что сталъ наклоняться то въ одну сторону, то въ другую,у-но никогда не терялъ равновсія. Убжденія, на которыхъ онъ, наконецъ, остановился и которыхъ, не смотря на сильныя искушенія, онъ придерживался съ твердою, безкорыстною, дурно-вознагражденною врностью, составляли точную средину между тми, которыя онъ съ юношескимъ пыломъ и съ боле чмъ мужественною доблестью защищалъ противъ м-ра Борка, и тми, къ которымъ онъ склонялся въ теченіе самыхъ мрачныхъ и печальныхъ годовъ въ исторіи новой Европы. Мы сильно ошибаемся, если это можетъ быть характеристикой слабаго или безчестнаго ума.

Каковы были политическія мннія сэра Джемса Макинтоша въ позднйшіе годы его жизни — видно изъ лтописей его страны. Лтописи эти достаточно опровергнутъ то, что издатель отважился утверждать въ самомъ объявленіи объ этомъ сочиненіи. ‘Сэръ Джемсъ Макинтошъ, говоритъ онъ, былъ явно я вполн вигомъ революціи: и съ тхъ поръ, какъ движеніе религіозной свободы и парламентской реформы сдлались народнымъ движеніемъ, великое событіе 1688 г. было боле безстрастно, боле врно и мене высоко оцнено.’ Если эти слова означаютъ что-нибудь, то они должны означать, что мннія сэра Джемса Макинтоша относительно религіозной свободы и парламентской реформы шли не дале мнній виновниковъ революціи: другими словами — что сэръ Джемсъ Макинтошъ противился эманципацій католиковъ и одобрялъ старое устройство палаты общинъ. Это показаніе опровергается двадцатью томами парламентскихъ преній, да и безчисленными мстами въ самомъ отрывк, который исказилъ этотъ писатель. Мы осмливаемся сказать, что сэръ Джемсъ Макинтошъ часто длалъ боле для религіозной свободы и парламентской реформы въ четверть часа, чмъ большая часть тхъ изувровъ, которые имютъ привычку унижать его, сдлали или сдлаютъ въ теченіе всей своей жизни.

Ничто въ ‘введеніи’ или въ ‘продолженіи’ исторіи не поразило насъ въ такой степени какъ презрніе, съ которымъ писатель считаетъ нужнымъ говорить о всхъ вещахъ, которыя длались до появленія новйшихъ модъ въ политик. Мы, помнится, замчали иногда склонность къ той же ошибк въ писателяхъ, обладавшихъ умомъ гораздо высшаго разряда. Намъ хочется поэтому воспользоваться случаемъ, чтобы сдлать нсколько замчаній ‘о заблужденіи, которое, мы опасаемся, становится общимъ и которое кажется намъ не только нелпымъ, но и настолько пагубнымъ, насколько можетъ быть почти всякое заблужденіе относительно происшествій минувшаго вка.

Насъ, надемся, не заподозрятъ въ изуврной привязанности къ ученіямъ и дяніямъ минувшихъ поколній. Наше врованіе то, что наука государственнаго управленія — наука опытная, и что, подобно всмъ другимъ опытнымъ наукамъ, она пребываетъ вообще въ состояніи прогресса. Нтъ человка, который былъ бы въ такой степени упрямымъ почитателемъ старыхъ временъ, что сталъ бы отрицать, что медицина, хирургія, ботаника, химія, инженерное искусство, мореплаваніе лучше понимаются теперь, нежели въ какомъ-либо предшествовавшемъ вк. Мы думаемъ, что то же самое и въ политической наук. Подобно тмъ физическимъ наукамъ, о которыхъ мы упомянули, она всегда выработывалась ясне и ясне и отдляла недостатокъ за недостаткомъ. Было время, когда могущественнйшіе изъ человческихъ умовъ были обманываемы тарабарщиною астролога и алхимика, и такъ же точно было время, когда самые просвщенные и добродтельные государственные люди считали первымъ долгомъ правительства преслдовать еретиковъ, основывать монастыри, воевать съ сарацинами. Но время идетъ впередъ: Факты накопляются, сомннія возникаютъ. Слабые проблески истины начинаютъ появляться и свтлютъ все боле и боле, пока не наступитъ совершенный день. Высшіе умы, подобно вершинамъ горъ, первые принимаютъ и отражаютъ зарю. Они сіяютъ, между тмъ какъ равнина внизу все еще во мрак. Но вскор свтъ, который сперва освщалъ только самыя высокія возвышенности, спускается на равнину и проникаетъ въ самую глубокую долину. Сперва появляются намёки, потомъ отрывки системъ, потомъ недостаточныя системы, потомъ полныя и гармоническія системы. Здравое мнніе, принадлежавшее одно время одному смлому мыслителю, длается мнніемъ небольшаго меньшинства, сильнаго меньшинства, большинства человческаго рода. Такимъ образомъ подвигается великій прогрессъ, пока школьники не начинаютъ смяться надъ языкомъ, который смущалъ Бэкона, пока сельскіе священники не начинаютъ осуждать нелиберальность и нетерпимость сэра Томаса Мора.

Видя это. видя, что по признанію самыхъ упрямыхъ враговъ нововведеній, родъ нашъ до сихъ поръ почти постоянно подвигался впередъ въ знаніи и не видя причины врить тому, чтобы въ то самое время, какъ мы появились на свтъ, произошла перемна въ способностяхъ ума человческаго или въ способ раскрытія истины,— мы преобразователи, мы на сторон прогресса. Изъ великихъ успховъ, которые сдлало европейское общество въ теченіе послднихъ четырехъ столтій во всхъ родахъ знанія, мы не заключаемъ, что нтъ боле мста улучшенію, но что въ каждой наук, заслуживающей этого названія, можно съ увренностью ожидать огромныхъ улучшеній.

Но т самыя соображенія, которыя побуждаютъ насъ смотрть съ пылкою надеждою на будущность, препятствуютъ намъ смотрть съ презрніемъ на прошедшее. Мы не обольщаемся мыслью, что достигли совершенства и что не остается боле истинъ, требующихъ открытія. Мы полагаемъ, что мы умне нашихъ предковъ. Мы полагаемъ также, что наши потомки будутъ умне насъ. Было бы грубою несправедливостью со стороны вашихъ внуковъ говорить о насъ съ презрніемъ, только потому, что они превзошли насъ,— называть Вата глупцомъ потому, что могутъ быть открыты механическія силы, могущія замнить употребленіе пара,— смяться надъ усиліями, которыя были сдланы въ наше время для улучшенія тюремъ и для просвщенія бдныхъ, потому, что будущіе Филантропы могутъ придумать лучшія мста заключенія, чмъ Паноптиконъ м-ра Бентама, и лучшія мста воспитанія, чмъ школы м-ра Ланкастера {Въ сочиненіи ‘Panopticon or the inspection house‘ изложилъ Бентамъ планъ новаго устройства тюремъ, рабочихъ домовъ и т. п. заведеній. Сущность этого плана состоитъ въ одиночномъ заключеніе преступниковъ и въ возможности, помощью особаго устройства зданія, наблюдать за заключенными, не входя въ ихъ кельи.— Joseph Lancaster былъ основатель громаднаго числа народныхъ школъ въ Англія и Америк. Преподаваніе въ этихъ школахъ происходило на основаніи ихъ системы взаимнаго обученія, которая и называется ‘ланкастерскою’.}. Какъ мы желали бы, чтобы наши потомки судили насъ, такъ должны мы судить нашихъ отцовъ. Чтобы сдлать врную оцнку ихъ заслугъ, поставить себя въ, ихъ положеніе, удалить на время изъ нашей головы все то знаніе, котораго они не могли имть, какъ бы они ни были ревностны въ изысканіи истины, и котораго мы не можемъ не имть, какъ бы ни были мы небрежны. Двсти лтъ тому назадъ было не только трудно, но совершенно невозможно, лучшимъ и величайшимъ людямъ быть тмъ, чмъ весьма обыкновенный человкъ въ наше время легко можетъ быть и, въ сущности, необходимо долженъ быть. Но это уже чрезъ-чуръ много, чтобы благодтели рода Человческаго, посл того, какъ они подвергались поруганію глупцовъ ихъ собственнаго поколнія за то, что зашли слишкомъ далеко, подвергались бы еще поруганію глупцовъ слдующаго поколнія за то, что шли не довольно далеко.

Истина лежитъ между двумя нелпыми крайностями. Съ одной стороны изувръ, который указываетъ на мудрость нашихъ предковъ, какъ на основаніе не длать того, что они на нашемъ мст первые сдлали бы, который противится биллю о реформ, потому что лордъ Сомерсъ не видлъ необходимости парламентской реформы, который воспротивился бы революціи потому, что Ридли и Кранмбръ исповдывали неограниченное повиновеніе королевской прерогатив, и который воспротивился бы Реформаціи потому, что Фицвальтеры и Маришали, которыхъ печати приложены къ Великой Хартіи, были искренними приверженцами Римской церкви. Съ другой стороны, полу ученый, который говоритъ съ презрніемъ о Великой Хартіи, потому что она не преобразовала церкви,— о реформаціи, потому что она не ограничила королевской прерогативы,— и о революціи, потому что она не преобразовала палаты общинъ. Первое изъ этихъ заблужденій мы часто опровергали и всегда будемъ готовы опровергать. На послднемъ, хотя и быстро распространяющемся, мы, кажется, не останавливали нашего вниманія. Первое заблужденіе касается прямо практическихъ вопросовъ и задерживаетъ полезныя реформы. Оно, поэтому, можетъ казаться наиболе вреднымъ, да, вроятно, и есть наиболе вредное изъ двухъ. Но послднее точно столько же нелпо, оно служитъ по крайней мр такимъ же признакомъ мелкаго ума и дурнаго нрава и, если когда-нибудь сдлается общимъ, то, мы убждены, произведетъ весьма вредныя послдствія. Его направленіе состоитъ въ томъ, чтобы лишить благодтелей рода человческаго ихъ честной славы и поставить лучшихъ и худшихъ людей минувшихъ временъ на одинъ уровень. Виновникъ великой реформы бываетъ почти всегда непопуляренъ въ свой вкъ. Онъ обыкновенно проводитъ жизнь свою въ безпокойств и опасности. Поэтому въ интерес человческаго рода, чтобы память о такихъ людяхъ почиталась и чтобы они поддерживались противъ пренебреженія и ненависти своихъ современниковъ надеждою оставить великое и непреходящее имя. Быть передовымъ поборникомъ истины — опасная служба. Кто возьмется за нее, если она не будетъ также почетною службою? Когда валы уже взяты, тогда легко найдти людей, чтобы водрузить флагъ на самой высокой башн. Трудность состоитъ въ томъ, чтобы найти людей, готовыхъ первыми войти на брешь,— и право плохою политикою было бы, оскорблять останки этихъ людей потому, что они пали на бреш, а не успли проникнуть въ цитадель.

Книга, разбираемая нами, отнюдь не удачный образецъ англійской литературы XIX столтія, она не обнаруживаетъ ни обширнаго знанія, ни большихъ мыслительныхъ способностей. И если бы мы стали судить по состраданію, съ которымъ писатель говоритъ о великихъ государственныхъ людяхъ и философахъ прежняго вка, мы должны бы предположить, что самъ онъ авторъ оригинальнйшихъ и важнйшихъ изобртеній въ политической наук. Но оно не такъ, ибо люди, которые способны длать открытія, обыкновенно бываютъ расположены признавать чужія заслуги. Люди, которые ревностно пробиваются впередъ въ изысканіи истины, бываютъ благодарны всякому, кто очистилъ для нихъ хоть одинъ дюймъ пути. По большей части бываетъ такъ, что человкъ, у котораго ровно на столько способностей, чтобы подбирать и повторять общія мста, которыя въ мод въ его время, смотритъ съ презрніемъ на т самые умы, благодаря которымъ эти общія мста не считаются боле поразительными парадоксами или достойными проклятія ересями. Этотъ писатель именно такой человкъ, который, если бы онъ жилъ въ XVII столтіи, благоговйно поврилъ бы, что паписты сожгли Лондонъ, который поврилъ бы всей исторіи Отса о 40,000 солдатъ, переодтыхъ пилигриммами, которые должны были собраться въ Галиціи и отплыть оттуда, чтобы вторгнуться въ Англію, который носилъ бы протестантскій цпъ {Во время ужаса, наведеннаго сказкою Отса, протестанты считали необходимымъ для безопасности своей имть постоянно при себ небольшой цпъ, налитый свинцомъ, чтобы защищаться отъ папистскихъ убійцъ.} подъ своею одеждою и который разсердился бы, еслибъ исторія о грлк подвергнулась сомннію. Совершенно естественно, что такой человкъ говоритъ съ презрніемъ о великихъ преобразователяхъ того времени, потому что они не знали нкоторыхъ вещей, которыхъ онъ никогда бы не зналъ, если бы не полезныя послдствія ихъ усилій. Надъ людьми, которымъ мы обязаны тмъ, что имемъ палату общинъ, насмхаются за то, что они не дозволяли обнародованія преній палаты. О виновникахъ Акта терпимости говорятъ какъ объ изуврахъ, потому что они не дошли до полной католической эманципаціи. Точно такъ слышали мы, какъ ребенокъ, взобравшись на плечи своего отца, кричалъ ‘на сколько я выше папаши!’

Этому джентльмену никогда не будетъ недостатка въ повод къ гордости, если онъ находитъ его такъ легко. Онъ можетъ хвастаться неоспоримымъ превосходствомъ надъ всми величайшими людьми всхъ минувшихъ вковъ. Онъ можетъ читать и писать: Гомеръ же вроятно не зналъ ни одной буквы. Его учили, что Земля обращается вокругъ солнца: Архимедъ полагалъ, что солнце обращалось вокругъ земли. Ему извстно, что есть мсто, называемое Новою Голландіею: Колумбъ и Гама сошли въ могилу въ невдніи этого факта. Онъ слышалъ о Georgium Sidus: Ньютонъ не зналъ о существованіи такой планеты {Гершель назвалъ открытую имъ планету Уранъ — Georgium Sidus. Названіе Урана утвердилось за ней впослдствіи.}. Онъ знакомъ съ употребленіемъ пороха: Ганнибалъ и Цезарь одерживали своя побды мечемъ и копьемъ. Но полагаемъ, что не такимъ образомъ должно оцнивать людей. Мы полагаемъ, что wooden spoon нашего времени не могъ бы быть оправданъ, если бы назвалъ Галилея и Напира болванами, потому что они никогда не слыхали о дифференціальномъ исчисленіи. Мы полагаемъ, что на печатный станокъ Какстона {William Caxton — первый англійскій типографъ, переводчикъ ‘Recueil des histoires de Troyes’, первой книги, напечатанной на англійскомъ язык (ум. 1491).} въ Вестминстерскомъ аббатств, какъ онъ ни грубъ, должно смотрть съ совершенно такимъ же почтеніемъ, какъ на наилучше-устроенную машину, которая когда-либо въ наше время отпечатала самый отчетливый шрифтъ на самой лучшей бумаг. Сидентамъ первый открылъ, что голодное леченіе давало прекрасные результаты при леченіи оспы. Этимъ открытіемъ онъ спасъ жизнь сотнямъ тысячъ людей, и мы чтимъ его память, хотя онъ никогда не слыхалъ о прививаніи. Леди Мери Монтагю ввела въ употребленіе прививаніе, и мы уважаемъ ее за это, хотя она никогда не слыхала о прививаніи коровьей оспы. Дженнеръ ввелъ въ употребленіе прививаніе коровьей оспы, и поэтому мы удивляемся ему и будемъ продолжать удивляться ему, даже если будемъ открыто какое-нибудь еще боле безопасное и боле пріятное предохранительное средство. Такимъ образомъ должны мы судить о событіяхъ и людяхъ прошлыхъ временъ. Они были позади насъ. Иначе не могло быть. Но вопросъ въ отношеніи къ нимъ не въ томъ, гд они были, но какимъ путемъ они шли. Направлялись ли они по врному или по ложному пути? Были-ли они въ переднихъ или заднихъ рядахъ своего поколнія? Старались- ли они помочь великому движенію рода человческаго или остановить его? Это не снисожденіе, а простая справедливость и здравый смыслъ. Это основный законъ міра, въ которомъ мы живемъ, что правда должна рости, сперва стеблемъ, потомъ колосомъ, посл того полнымъ зерномъ въ колос. Тотъ, кто стуетъ на людей 1688 года, что они не были людьми 1835 года, могъ бы точно такъ же стовать на боевой снарядъ, что онъ описываетъ параболу, или на ртуть, что она тяжеле воды.

Безъ сомннія, мы должны смотрть на минувшее при свт новаго знанія. Безъ сомннія, между первыми обязанностями историка лежитъ обязанность указывать на ошибки замчательныхъ людей прежнихъ поколній. Нтъ заблужденій, которыя могли бы легче быть обращены въ прецедентъ и которыя поэтому крайне необходимо раскрывать, какъ заблужденія людей, имющихъ справедливое право на благодарность и удивленіе потомства. Въ политик, какъ и въ религіи, есть ханжи, которые выказываютъ свое благоговніе предъ усопшимъ святымъ тмъ, что обращаютъ его могилу въ убжище для преступленій. Притонамъ несчастія дозволяютъ оставаться нетронутыми въ сосдств церкви, которая славится мощами какого-нибудь мученика-апостола. На томъ основаніи, что онъ былъ милосерденъ, кости его доставляютъ убжище убійцамъ. На томъ основаніи, что онъ былъ цломудренъ, окрестности его храма наполнены дозволенными непотребными домами. Привилегіи равно нелпыя были поставлены противъ юрисдикціи политической философіи. Гнусныя злоупотребленія густо толпятся вокругъ каждаго великаго событія, вокругъ каждаго почтеннаго имени, и это это, конечно, требуетъ сильныхъ мръ литературной полиціи. Но надлежащій способъ состоитъ въ томъ, чтобы уменьшить зло, не обезображивая раки, выгнать шайки воровъ и непотребныхъ женщинъ, не причиняя гнусной и трусливой несправедливости праху знаменитыхъ усопшихъ.

Въ этомъ отношеніи два историка нашего времени могутъ быть выставлены образцами. Сэръ Джемсъ Макинтошъ и м-ръ Милль. Расходясь во многомъ, они въ этомъ отношеніи близко походятъ другъ на друга. Сэръ Джемсъ снисходителенъ, м-ръ Милль строгъ. Но ни одинъ изъ нихъ никогда не забываетъ, въ распредленіи хвалы и порицанія, сдлать полную уступку состоянію политической науки и политической нравственности въ минувшіе вка. Въ разбираемомъ нами сочиненіи сэръ Джемсъ Макинтошъ говоритъ съ должнымъ уваженіемъ о вигахъ революціи, но никогда не упускаетъ осуждать поведеніе этой партіи въ отношеніи къ членамъ Римской церкви. Его ученія — либеральныя и благосклонныя ученія XIX столтія. Но онъ никогда не забываетъ, что люди, которыхъ онъ описываетъ, были люди XVII вка.

Отъ м-ра Милля можно было бы мене ожидать этого снисхожденія или, говоря точне, этой справедливости. Джентльменъ этотъ въ нкоторыхъ изъ своихъ сочиненій, кажется, смотритъ на политику не какъ на опытную и, слдовательно, прогрессивную науку, но какъ на науку, вс трудности которой могутъ быть разршены краткими синтетическими положеніями, выведенными изъ истинъ самой обыкновенной извстности. Будь это мнніе основательно, люди одного поколнія имли бы мало или вовсе не имли бы преимуществъ надъ людьми другаго поколнія. Хотя м-ръ Милль въ нкоторыхъ изъ своихъ статей и былъ такимъ образомъ введенъ въ заблужденіе, какъ мы полагаемъ, страстью къ отчетливымъ и точнымъ Формамъ доказательствъ, но было бы грубою несправедливостью не признать, что въ своей исторіи онъ съ замчательнымъ искусствомъ и успхомъ употребилъ совершенно иной способъ изслдованія. Мы не знаемъ писателя, который находитъ столько удовольствія въ истинно полезномъ, благородномъ и философскомъ занятіи слдить за прогрессомъ здравыхъ понятій отъ ихъ зародыша до полной ихъ зрлости. Онъ ревностно выбираетъ изъ старыхъ депешъ и протоколовъ каждое выраженіе, въ которомъ онъ можетъ усмотрть несовершенный зародышъ какой-нибудь великой истины, которая съ тхъ поръ совершенно развилась. Онъ никогда не забываетъ воздать хвалу тмъ, которые, хотя далеко не подошли подъ его мрило совершенства, однако поднялись въ незначительной степени надъ обыкновеннымъ уровнемъ своихъ современниковъ. Такъ должны быть писаны лтописи минувшихъ временъ. Такъ, въ особенности, должны быть писаны лтописи нашей собственной страны.

Исторія Англіи есть явнымъ образомъ исторія прогресса. Это исторія постояннаго движенія общественнаго мннія, постоянной перемны въ учрежденіяхъ великаго общества. Мы видимъ это общество въ начал XII столтія въ боле жалкомъ состояніи, чмъ состояніе, въ которомъ находятся теперь самые уничиженные народы Востока. Мы видимъ его подверженнымъ тиранніи горсти вооруженныхъ иноземцевъ. Мы видимъ рзкое отличіе касты, отдляющее побдителя нормана отъ побжденнаго саксонца. Мы видимъ огромную массу народонаселенія въ состояніи личнаго рабства. Мы видимъ, какъ самое низкое и жестокое суевріе пользуется неограниченною властью надъ самыми возвышенными и благосклонными умами. Мы видимъ толпу, погруженную въ скотское невжество, и нсколькихъ жаждущихъ знанія людей занятыми пріобртеніемъ того, что не заслуживало и имени знанія. Въ теченіе семи столтій несчастное и униженное племя стало величайшимъ и наиболе образованнымъ народомъ, какой когда-либо видлъ свтъ, распространило свое владычество по всмъ частямъ земнаго шара, разбросало смяна могущественныхъ имперій и республикъ по обширнымъ материкамъ, о которыхъ ни одинъ темный намёкъ не достигалъ когда-либо Птоломея или Страбона, создало морскую силу, которая уничтожила бы въ четверть часа флоты Тира, Аинъ, Карагена, Венеціи и Генуи, взятые вмст, довело науку врачеванія, способы передвиженія и сообщенія, вс механическія искусства, всю мануфактурную промышленность, все, что способствуетъ удобству жизни, до совершенства, которое предки наши сочли бы волшебнымъ, произвело литературу, которая можетъ гордиться произведеніями, не уступающими самымъ благороднымъ изъ завщанныхъ намъ Греціею, открыло законы, которые управляютъ движеніями небесныхъ тлъ, чрезвычайно тонко анализировало отправленія человческаго духа, было общепризнаннымъ вождемъ рода человческаго на поприщ политическаго совершенствованія. Исторія Англіи есть исторія этой великой перемны въ нравственномъ, умственномъ и физическомъ состояніяхъ обитателей нашего острова. Она содержитъ въ себ много занимательныхъ и назидательныхъ эпизодовъ, но послднее — главное дйствіе. Для насъ, мы сознаемся, нтъ ничего занимательне и пріятне созерцанія тхъ шаговъ, которыми Англія Поземельной книги, Англія законовъ Вечерняго колокола и Лсныхъ законовъ, Англія крестоносцевъ, монаховъ, схоластиковъ, астрологовъ, крпостныхъ и изгнаній, сдлалась Англіею, какою мы ее знаемъ и любимъ, классическою страною свободы и философіи, школою всякаго знанія, рынкомъ всякой торговли. Хартія Генриха Боклерка, Великая Хартія, первое собраніе палаты общинъ, уничтоженіе личнаго рабства, отдленіе отъ Римскаго престола, Прошеніе о прав, Habeas Corpus Act, Революція, введеніе свободы печати, уничтоженіе религіозныхъ неправоспособностей, реформа представительной системы — все это кажется намъ послдовательными ступенями одной великой революціи, и мы не можемъ вполн понять одно какое-либо изъ этихъ достопамятныхъ происшествій иначе, какъ разсматривая его въ связи съ тми, которыя предшествовали ему, и съ тми, которыя слдовали за нимъ. Каждое изъ этихъ великихъ и вчно памятныхъ бореній саксонца противъ норманна, вилана противъ барона, протестанта противъ паписта, круглоголоваго противъ кавалера, диссентера противъ церковника, Манчестера противъ Ольдъ-Сарума — было, на своемъ мст и въ свое время, борьбою, отъ исхода которой зависли самые дорогіе интересы рода человческаго, и каждый человкъ, который въ распр, раздлявшей въ его время страну нашу, отличался на правой сторон, иметъ право на нашу благодарность и уваженіе.

Что бы ни думалъ издатель этой книги, но т лица, которыя наиболе врно цнятъ важность улучшеніи, недавно произведенныхъ въ нашихъ учрежденіяхъ, суть именно лица, которыя наимене расположены говорить съ презрніемъ о томъ, что было сдлано въ 1688 году. Такіе люди смотрятъ на Революцію, какъ на реформу, конечно несовершенную, но все-таки крайне благотворную для англійскаго народа и для человчества, какъ на реформу, бывшую обильнымъ родникомъ другихъ реформъ, какъ на реформу, счастливыя послдствія которой чувствуются въ эту минуту не только по всей нашей стран, но и въ половин монархій Европы, и въ глубин лсовъ Огейо. Насъ извинятъ, надемся, если мы обратимъ вниманіе нашихъ читателей на причины и на послдствія этого великаго событія.

Мы сказали, что исторія Англіи есть исторія прогресса, и, если мы разсматриваемъ ее вообще, то она дйствительно такова. Но если разсматривать ее по небольшимъ отдльнымъ частямъ, она съ большой точностью можетъ быть названа исторіею дйствій и противодйствій. Мы часто думали, что движеніе общественнаго ума въ нашей стран походитъ на движеніе моря во время прилива. Каждая изъ слдующихъ одна за другою волнъ стремится впередъ, ломается и убгаетъ назадъ, но масса воды постепенно прибываетъ. Кто смотрлъ на воду только одно мгновеніе, тотъ могъ бы вообразить себ, что она отступаетъ. Кто смотрлъ бы на нее только пять минутъ, тотъ могъ бы вообразить себ, что она причудливо бросается туда и сюда. Но если не сводить съ нея глазъ четверть часа и видть, какъ морскіе знаки исчезаютъ одинъ за другимъ, то невозможно будетъ сомнваться на счетъ общаго направленія, въ которомъ движется океанъ. Совершенно таковъ былъ ходъ событій въ Англіи. Въ исторіи національнаго духа, которая составляетъ въ сущности исторію націи, мы должны длать тщательное различіе между тмъ обратнымъ движеніемъ, которое постоянно слдуетъ за каждымъ движеніемъ впередъ, и великимъ общимъ отливомъ. Если мы возьмемъ короткіе промежутки, если мы сравнимъ 1640 и 1660, 1680 и 1685, 1708 и 1712, 1782 и 1794, мы найдемъ обратное движеніе. Но если мы возьмемъ столтія, если бы напримръ, мы сравнили 1794 годъ съ 1660 или съ 1685, мы не могли бы сомнваться, въ какомъ направленіи подвигается общество.

Время, которое протекло между Реставраціею и Революціею, естественнымъ образомъ раздляется на три періода. Первый простирается отъ 1660 до 1678, второй отъ 1678 до 1681, третій отъ 1681 до 1688.

Въ 1660 году вся нація отдалась врноподданническимъ чувствамъ. Если бы намъ пришлось выбрать себ жребій изъ той массы жребіевъ, которые съ начала свта были вынуты людьми, мы выбрали бы жребій Карла II въ день его возвращенія. Онъ находился въ положеніи, въ которомъ внушенія честолюбія совпадали съ внушеніями благоволенія, въ которомъ легче быть добродтельнымъ, нежели порочнымъ, быть любимымъ, нежели ненавидимымъ, заслужить чистую непреходящую славу, нежели сдлаться безчестнымъ. На этотъ разъ путь добра былъ отлогимъ склономъ. Король ничего не сдлалъ, чтобы заслужитъ любовь своего народа. Но народъ платилъ ему впередъ безъ мры. Елисавета, посл уничтоженія Армады или посл отмны монополій, не возбудила тысячной доли того энтузіазма, съ которымъ молодой изгнанникъ былъ привтствованъ въ отчизн. Онъ не былъ, какъ Людовикъ XVIII, возведенъ на престолъ отчизны чужеземными побдителями, онъ не возвращался, какъ Людовикъ XVIII, въ страну, которая претерпла совершенное преобразованіе. Домъ Бурбоновъ былъ поставленъ въ Париж, какъ трофей побды европейской конфедераціи. Возвращеніе старыхъ государей было неразрывно соединено въ общественномъ мнніи съ уступкою обширныхъ провинцій, съ уплатою огромной дани, съ опустошеніемъ цвтущихъ департаментовъ, съ занятіемъ королевства враждебными арміями, съ пустотою тхъ нишъ, въ которыхъ боги Аинъ и Рима сдлались предметами новаго идолопоклонства, съ наготою тхъ стнъ, на которыхъ Преображеніе {Въ 1815 г. Рафаэлево Преображеніе было обратно перевезено въ Ватиканъ.} сіяло свтомъ столь же славнымъ, какъ тотъ, который озарялъ гору аворъ. Они возвращались въ страну, въ которой ничего не могли узнать. Семеро спящихъ легенды, которые закрыли свои глаза когда язычники преслдовали христіанъ и проснулись когда христіане преслдовали другъ друга, не увидли бы себя въ мір столь совершенно новомъ для нихъ. Двадцать лтъ совершили дло двадцати поколній. Событія нагрянули толпою. Люди жили быстро. Старыя учрежденія и старыя чувства были вырваны съ корнями. Явилась новая церковь, основанная и обогащенная узурпаторомъ, новое дворянство, котораго титулы были заимствованы отъ полей сраженій, гибельныхъ для старой линіи, новое рыцарство, котораго кресты были заслужены подвигами, длавшими, казалось, изгнаніе эмигрантовъ вчнымъ. Новый кодексъ былъ прилагаемъ новою магистратурою. Новый классъ собственниковъ владлъ землею въ силу новыхъ правъ. Самыя древнія мстныя различія изгладились. Самыя знакомыя имена вышли изъ употребленія. Не было боле Нормандіи или Бургундіи, Бретани или Гвіени. Франція Людовика XVI исчезла, такъ же полно, какъ какой-нибудь изъ до-адамовскихъ міровъ. Ея окаменлости могли еще иногда возбуждать любопытство. Но вдохнуть жизнь въ старыя учрежденія было такъ же возможно, какъ оживить скелеты, которые сокрыты въ ндрахъ первобытныхъ слоевъ земли. Было такъ же нелпо думать, что Франція могла бы быть опять поставлена подъ Феодальную систему, какъ думать, что нашъ земной шаръ могъ бы быть опустошенъ мамонтами. Переворотъ въ законахъ и въ образ правленія былъ лишь вншнимъ признакомъ того боле могущественнаго переворота, который произошелъ въ сердц и въ мозгу народа и который _ч касался всхъ отправленій жизни, промышленности, фермерства, образованія, женитьбы и выдачи въ замужество. Французы, которыми долженъ былъ управлять государь-эмигрантъ, походили на французовъ его молодости не боле, нежели французы его молодости походили на французовъ Jaquerie. Онъ возвратился къ народу, который не зналъ его ни его, дома, къ народу, для котораго Бурбонъ былъ тмъ же, чмъ Карловингъ или Меровингъ. Онъ могъ замнить трехцвтное знамя блымъ, онъ могъ замнить пчелъ лиліями, онъ могъ приказать, чтобы вензель императора былъ тщательно стертъ. Но онъ никуда не могъ обратить своихъ глазъ, не встртивъ какого-нибудь предмета, который напоминалъ бы ему, что онъ чужой во дворц своихъ отцовъ. Онъ возвращался въ страну, въ которой каждая минута напоминала даже прозжему путешественнику, что недавно происходило здсь великое разложеніе и перестроеніе общественной системы. Привлечь сердца народа при такихъ обстоятельствахъ было бы не совсмъ легкою задачею даже для Генриха IV.

Съ англійскою революціею дло было совершенно иное. Карлъ не былъ навязанъ своимъ соотечественникамъ, но призванъ ими. Возвращеніе его не было сопровождаемо никакимъ обстоятельствомъ, которое могло бы нанести рану ихъ національной гордости. Уединенные нашимъ географическимъ положеніемъ,уединенные нашимъ характеромъ, мы сами покончили наши ссоры и сами произвели наше примиреніе. Наши великіе внутренніе вопросы никогда не смшивались съ еще боле великимъ вопросомъ народной независимости. Политическія ученія круглоголовыхъ не были, подобно ученіямъ французскихъ философовъ, ученіями всеобщаго примненія. Наши предки опирались по большей части не на какой-нибудь общей теорія, а на особенномъ устройств королевства. Они утверждали права не людей, а англичанъ. Ихъ ученія не были поэтому заразительны, да если бы оно было и иначе, то ни одна сосдняя страна не была тогда расположена къ зараз. Языкъ, на которомъ обыкновенно происходили наши пренія, былъ едва-ли извстенъ хоть одному литератору вн острововъ. Наше мстное положеніе длало совершеніе великихъ завоеваній на материк почти невозможнымъ. Короли Европы не имли, поэтому, причины опасаться, что подданные ихъ послдуютъ примру англійскихъ пуританъ и, съ равнодушіемъ, можетъ быть, съ удовольствіемъ, смотрли на смерть монарха и уничтоженіе монархической власти. Кларендонъ горько жалуется на ихъ апатію. Но мы полагаемъ, что апатія эта оказала величайшую услугу длу королевской власти. Если бы французская или испанская армія вторгнулась въ Англію и если бы эта армія была изрублена въ куски,— какъ, мы не сомнваемся, дйствительно случилось бы съ нею въ первый день, когда она сошлась бы лицомъ къ лицу съ солдатами Престона и Донбара, съ полковникомъ Fight-the-good-Fight и капитаномъ Smite-them-hiq-and-thigh {Пуританскія имена.},— домъ Кромвелля царствовалъ бы, вроятно, теперь въ Англіи. Нація позабыла бы вс злодянія человка, который очистилъ прчву отъ вншнихъ враговъ.

Къ счастью для Карла, никакое европейское государство, даже если оно было въ войн съ республикою, не сочло нужнымъ связать своего дла съ дломъ скитальцевъ, которые на чердакахъ Парижа и Кёльна играли роли государей и канцлеровъ. Подъ управленіемъ Кромвелля Англію боле уважали и боле страшились ея, чмъ всякой другой державы въ христіанскомъ мір, и даже при эфемерныхъ правительствахъ, которыя слдовали за его смертью, ни одно чужеземное государство не отважилось обращаться съ нею съ презрніемъ. Такимъ образомъ Карлъ возвратился не какъ посредникъ между своимъ народомъ и побдоноснымъ врагомъ, но какъ посредникъ между внутренними партіями. Онъ нашелъ шотландскихъ ковенантеровъ и ирландскихъ папистовъ равно покорными. Онъ нашелъ Дюнкирхенъ и Ямайку присоединенными къ государству. Онъ былъ наслдникомъ завоеваній и вліянія искуснаго узурпатора, который нарушилъ его права.

Старое правленіе Англіи, такъ какъ оно было несравненно кротче стараго правленія Франціи, было и несравненно мене насильственно и мене полно ниспровергнуто. Народныя учрежденія были пощажены или не вполн искоренены. Законы подверглись незначительному измненію. Права поземельной собственности все еще должно было изучать по Литльтону и Коку {Sir Edward Coke и Thomas Littleton, знаменитые англійскіе юристы, 1-й — XVI и начала XVII вка, а 2-й — XV вка.}. О Великой Хартіи отзывались съ такимъ же уваженіемъ въ парламентахъ республики, какъ и въ парламентахъ какого-либо изъ предшествовавшихъ, или позднйшихъ вковъ. Новое исповданіе вры и новый церковный уставъ были введены въ церковь. Но масса церковной собственности все еще оставалась. Коллегіи все еще владли своими имніями. Священникъ все еще получалъ свою десятину. Лорды были, въ критическую минуту раздраженія, изгнаны военною силою изъ своей палаты, но они удержали свои титулы и значительную долю общественнаго уваженія. Когда аристократъ являлся въ палату общинъ онъ былъ принимаемъ съ церемоннымъ уваженіемъ. Т немногіе перы, которые согласились присутствовать при посвященіи протектора, были помщены около него и самыя почетныя обязанности того дня были предоставлены имъ. Изъ преній Ричардова парламента видно, какою сильною любовью народа пользовалась старая аристократія. Одинъ изъ членовъ палаты общинъ дошелъ до того, что сказалъ, что если лорды не будутъ мирно возстановлены, страна можетъ быть скоро потрясена войною бароновъ. Не было, на самомъ дл, большой партіи, враждебной верхней палат. Въ организаціи этого сословія не было ничего исключительнаго. Оно правильнымъ образомъ пополнялось самыми замчательными изъ провинціальныхъ джентльменовъ, законовдовъ и духовенства. Самые могущественные аристократы столтія, предшествовавшаго междоусобной войн, герцогъ Сомерсетъ, герцогъ Нортумберландъ, лордъ Сеймуръ Содли, графъ Лейстеръ, лордъ Борлей. графъ Салисбери, герцогъ. Боккингамъ графъ Страффордъ, вс были коммонерами и возвысились придворными талантами или парламентскими дарованіями не только до мстъ въ палат лордовъ, но и до высшаго вліянія въ этомъ собраніи. И поведеніе перовъ вообще не было таковымъ, чтобы сдлать ихъ непопулярными. Они, правда, не выказали въ оппозиціи произвольнымъ мрамъ столько ревности и настойчивости, какъ палата общинъ. Но все же они противились этимъ мрамъ. Интересы ихъ, при начал неудовольствій, были общіе съ интересами народа. Если бы Карлъ усплъ въ своемъ план — управлять безъ парламентовъ, значеніе перовъ было бы сильно уменьшено. Если бы онъ имлъ возможность собственною властью взимать подати, имнія перовъ столько же зависли бы отъ его произвола, какъ имнія купцовъ или Фермеровъ. Если бы онъ получилъ право, по одному желанію своему, заключать подданныхъ въ тюрьму, перъ подвергался бы гораздо большей опасности навлечь на себя королевское неудовольствіе и быть снабженнымъ квартирою въ Тоуэр, чмъ всякій торговецъ въ Сити или сельскій сквайръ. Поэтому Карлъ нашелъ, что великій совтъ перовъ, который онъ созвалъ въ Іорк, ничего не хотлъ для него сдлать. Въ самыхъ полезныхъ реформахъ, которыя сдланы были въ теченіе первой сессіи Долгаго парламента, пёры усердно дйствовали за-одно съ нижнею палатою и значительное меньшинство англійскихъ дворянъ стояло на сторон народа въ первые годы войны. При Эджигил, Ньюбери, Марстон и Незби арміи парламента были предводительствуемы членами аристократіи. Что перъ послдовалъ примру Гампдена, отказавшись платить корабельныя деньги, или что перъ былъ въ числ шести человкъ законодательнаго собранія, которыхъ Карлъ протизаконно обвинилъ — это не было забыто.

Такимъ образомъ старая конституція Англіи была безъ труда возстановлена, и, изъ всхъ частей старой конституціи, монархическая часть была въ то время самою дорогою для массы народа. Она была неблагоразумно унижена и вслдствіе этого была незаслуженно превознесена. Со дня заточенія Карла I началась реакція въ пользу его особы и его сана. Со дня, когда топоръ упалъ на его шею предъ окнами его дворца, реакція эта сдлалась быстрою и сильною. При Реставраціи она достигла степени, дале которой нельзя было идти. Народъ готовъ былъ отдать въ распоряженіе своего государя вс свои самыя древнія и драгоцнныя права. Самыя крайнія ученія этого направленія были всенародно исповдуемы. Самая умренная и конституціонная оппозиція была осуждаема. О сопротивленіи говорили съ большимъ ужасомъ, чмъ о какомъ-либо преступленіи, которое человческое существо можетъ совершить. Общины были боле ревностны, чмъ самъ король, въ отмщеніи за обиды, нанесенныя королевскому дому, желали боле самихъ епископовъ возстановить церковь, были боле готовы давать деньги, чмъ министры просить о нихъ. Они отмнили превосходный законъ, изданный въ первую сессію Долгаго парламента, съ общаго согласія всхъ честныхъ людей, для обезпеченія частыхъ собраній великаго совта націи. Ихъ, вроятно, можно было бы склонить пойти еще дале и возстановить Верховную коммиссію и Звздную палату. Вс современныя повствованія представляютъ націю въ состояніи истерическаго раздраженія, упоенной радости. Въ несмтной толп, тснившейся на взморь въ Дувр и окаймлявшей дорогу, по которой король халъ въ Лондонъ, не было ни одного человка, который бы не плакалъ. Потшные огни пылали. Колокола гудли. Улицы были наполнены ночью гуляками, которые заставляли всхъ прохожихъ выпивать, стоя на колняхъ, налитые до края стаканы за здоровье Его Священнйшаго Величества и на проклятіе Красноносаго Ноля Е {Кромвелля,— Noll — уменьшительное отъ Оливера.}. Та нжность къ павшимъ, которая въ теченіе ряда поколній была отличительною чертою національнаго характера, была на время едва замтна. Весь Лондонъ толпился съ крикомъ и смхомъ вокругъ вислицы, на которой висли гніющіе останки правителя, который сдлалъ Англію грозою свта, который былъ главнымъ основателемъ ея морскаго величія и ея колоніальнаго владычества, который покорилъ Шотландію и Ирландію, который унизилъ Голландію и Испанію, страхъ имени котораго служилъ какъ бы стражею вокругъ каждаго англійскаго путешественника въ отдаленнйшихъ странахъ и вокругъ каждой протестантской конгрегаціи среди католическихъ государствъ. Когда нкоторыхъ изъ этихъ храбрымъ и честныхъ, хотя и введенныхъ въ заблужденія людей, которые засдали въ суд надъ своимъ королемъ, волокли на мучительную смерть, ихъ послднія молитвы были прерываемы свистомъ и проклятіями тысячъ.

Такова была Англія въ 1660 году. Въ 1678 году все положеніе длъ измнилось. Въ первую изъ этихъ эпохъ, 18 лтъ волненія сдлали большинство народа готовымъ купить спокойствіе всякою цною. Въ послднюю эпоху, 18 лтъ дурнаго управленія сдлали то же большинство жаждущимъ пріобрсть обезпеченіе своихъ вольностей во что бы то ни стало. Сила ихъ вернувшагося чувства врноподданничества истощилась при первомъ взрыв. Въ нсколько мсяцевъ они достаточно вшали, душили, четвертовали и вырывали внутренности, чтобы насытиться. Партія круглоголовыхъ казалась не только побжденною, но слишкомъ разбитою и разсянною, чтобы когда-либо опять собраться. Тогда начался отливъ общественнаго мннія. Нація начала понимать, какому человку она безгранично вврила вс свои самые дорогіе интересы, на какого человка она излила всю свою нжнйшую любовь. На низкую природу возстановленнаго изгнанника злополучіе тщетно истощало вс свои поученія. Онъ имлъ одно огромное преимущество предъ большею частью другихъ государей. Хотя рожденный въ порфир, онъ гораздо лучше былъ знакомъ съ превратностями жизни и разнообразіемъ характеровъ, чмъ большая часть его подданныхъ. Онъ узналъ стсненіе, опасность, нужду и зависимость. Онъ часто терплъ отъ неблагодарности, дерзости и измны. Онъ видлъ много замчательныхъ доказательствъ врной и героической привязанности. Если кто-либо видлъ об стороны человческой природы — такъ это онъ. Но одна только сторона оставалась въ его памяти. Онъ научился лишь презирать людей и недоврять имъ, считать честность въ мужчинахъ и скромность въ женщинахъ лишь притворствомъ И полагалъ, что не стоитъ труда скрывать это мнніе. Онъ былъ неспособенъ къ дружб, а между тмъ былъ постоянно управляемъ любимцами, не будучи ни въ малйшей степени ими обманываемъ. Онъ зналъ, что ихъ заботливость о его интересахъ была вполн притворная, но по какой-то легкости, не имвшей ничего общаго съ человколюбіемъ, онъ позволялъ, полусмясь надъ самимъ собою, длать изъ себя орудіе всякой женщины, которой наружность привлекала его, или всякаго мужчины, котораго болтовая развлекала его. Онъ мало думалъ и еще мене заботился о религіи. Онъ, кажется, провелъ свою жизнь въ робкой нершимости между гоббизмомъ и папизмомъ. Онъ былъ коронованъ въ юности съ Ковенантомъ въ рук, онъ умеръ, наконецъ, съ непроглоченнымъ во рту Причастіемъ, и въ продолженіи большей части промежуточныхъ годовъ былъ занятъ преслдованіемъ, какъ ковенантеровъ, такъ и католиковъ. Онъ не былъ тираномъ по обыкновеннымъ побудительнымъ причинамъ. Онъ мало цнилъ власть, ради самой власти, а славу еще мене. Онъ не былъ, кажется, мстителенъ и не находилъ пріятнаго раздраженія въ жестокости. Чего желалъ онъ — это имть развлеченіе и пріятно провести 24 часа, не садясь за сухія занятія. Ротозйничанье, какъ выражается Шеффильдъ, было настоящею царственною султаншею между привязанностями его величества. Засданіе въ совт было бы для него невыносимо, если бы герцогъ Боккингамъ не былъ тамъ, чтобы корчить гримасы канцлеру. Говорили,— и это весьма правдоподобно,— что въ изгнаніи онъ былъ совершенно расположенъ продать свои права Кромвеллю за хорошую круглую сумму. До самаго конца единственная ссора его съ парламентами состояла въ томъ, что они часто безпокоили его и не всегда хотли давать ему денегъ. Если существовалъ человкъ, къ которому онъ чувствовалъ истинное уваженіе, такъ это былъ его братъ. Если былъ пунктъ, относительно котораго въ немъ существовала въ самомъ дл сознательная и честная совстливость, такъ этотъ пунктъ былъ переходъ короны. Однако, онъ готовъ былъ согласиться на Билль объ исключеніи за 600,000 фунтовъ стерлинговъ, и переговоры были прерваны только потому, что онъ настаивалъ на томъ, чтобы деньги были уплачены впередъ. Отдавая ему справедливость, должно сказать, что нравъ его былъ хорошъ, обращеніе пріятно, его природныя дарованія стояли выше посредственности. Но онъ былъ чувственне, суетне, вроломне и холодне сердцемъ, нежели любой изъ государей, о которыхъ упоминаетъ исторія.

Подъ управленіемъ такого человка англійскій народъ не могъ не оправиться скоро отъ крайняго увлеченія чувствомъ врноподданничества. Онъ былъ тогда, какъ и нын, храбрымъ, гордымъ и благородно-мыслящимъ племенемъ, непривыкшимъ къ пораженію, къ стыду или къ рабству. Блистательное правленіе Оливера научило его считать свою страну равною величайшимъ государствамъ земли, первою изъ морскихъ державъ, главою протестантскаго интереса. Хотя въ день энтузіазма преданности, онъ превозносилъ иногда королевскую прерогативу въ выраженіяхъ, которыя лучше приличествовали бы царедворцамъ Ауренгзеба, онъ не былъ народомъ, котораго было бы совершенно безопасно взять за-слово. Англичане были гораздо сильне по части теоріи страдательнаго повиновенія, нежели по части практики. Хотя они и осмивали суровыя манеры и библейскія фразы пуританъ, но все-таки были въ сердц религіознымъ народомъ. Большинство не видло большаго грха въ охот и скачк, въ театральныхъ представленіяхъ, общественныхъ танцахъ, картахъ, ярмаркахъ, въ крахмал и фальшивыхъ волосахъ. Но на грубое нечестіе и распутство они смотрли со всеобщимъ ужасомъ и католическая религія возбуждала величайшую ненависть въ ⁹/₁₀средняго класса.

Такова была нація, которая, очнувшись отъ своего восторженнаго настроенія, увидла себя проданною чужеземному, деспотическому, папистскому двору, побжденною на собственныхъ моряхъ и ркахъ государствомъ съ несравненно меньшими силами и отданною во власть сводниковъ и шутовъ. Предки наши видли, какъ лучшихъ и способнйшихъ духовныхъ лицъ того вка прогоняли сотнями съ ихъ мстъ. Они видли, какъ тюрьмы наполнялись людьми, невиновными ни въ какомъ другомъ преступленіи, кром преступленія почитанія Бога сообразно обрядамъ, повсюду преобладающимъ въ протестантской Европ. Они видли королеву-папистку на трон и наслдника-паписта на ступеняхъ трона. Они видли, какъ за несправедливымъ нападеніемъ послдовала жалкая война и какъ жалкая война кончилась постыднымъ миромъ. Они видли, какъ голландскій флотъ торжественно стоялъ на якор въ Темз. Они видли тройственный союзъ расторгнутымъ, казначейство запертымъ, общественный кредитъ потрясеннымъ, войска Англіи, постыдно подчиненныя Франціи, направленными противъ страны, которая казалась послднимъ убжищемъ гражданской и религіозной свободы. Они видли Ирландію недовольною и Шотландію возмутившеюся. Въ то же время видли они Вайтголль кишащимъ плутами и блудницами. Они видли, какъ непотребныя женщины, одна за другою, и побочные сыновья, одинъ за другимъ, были не только возвышаемы до высшихъ почестей перства, но и снабжаемы изъ денегъ, награбленныхъ у честнаго, трудолюбиваго и раззореннаго государственнаго кредитора, большими средствами для поддержанія новаго достоинства. Правительство становилось съ каждымъ днемъ ненавистне. Даже въ ндрахъ той самой палаты общинъ, которая была избрана націею въ порыв раскаянія, радости и надеждъ, возникла оппозиція и сдлалась могущественною. Врноподданничество, которое выдержало вс бдствія, междоусобной войны, которое пережило пораженія при Незби и Вустер, которое никогда не отступало предъ секвестромъ и изгнаніемъ, которое протекторъ никогда не могъ застращать или обольстить, начало изнемогать въ этомъ послднемъ и труднйшемъ испытаніи. Буря долго собиралась. Наконецъ она разразилась съ яростью, грозившею распаденіемъ всему обшественному организму.

Когда произведены были всеобщіе выборы въ январ 1679 года, нація уже прошла обратно по пути, который она совершила съ 1640 по 1660 годъ. Она снова была въ томъ же расположеніи духа, въ которомъ была, когда, посл 12 лтъ дурнаго управленія, собрался Долгій парламентъ. Въ каждой части страны имя придворный сдлалось укорительнымъ прозвищемъ. Старые воины Ковенанта опять ршились выйти изъ тхъ убжищъ, гд они во время Реставраціи скрывались отъ оскорбленій торжествующихъ ‘Злыхъ’ {Злыми (Malignants) называли пуритане кавалеровъ во времена Кромввлля.} и гд, въ продолженіе 20 лтъ, они сохранили во всей сил:

‘The unconqueradle will

And sludy of revenge, immortel hate,

With courage never to submit or yield.

And what is else not to be overcome (¹).’

(¹) ‘Непобдимую волю

И науку мщенія, вчную ненависть

И мужество никогда не подчиняться и не уступать,

И все вообще, чего нельзя преодолть’.

Тогда опять показались на улицахъ лица, которыя вызывали странныя и страшныя воспоминанія о дняхъ когда святые съ великою хвалою Богу на устахъ и обоюдоострымъ мечемъ въ рукахъ, связывали королей цпями и аристократовъ желзными кольцами. Тогда опять послышались голоса, которые кричали ‘привилегія’ возл кареты Карла і-то во время его тиранніи и требовали ‘правосудія’ въ Вестминстерской зал въ день суда надъ нимъ. Существовало обыкновеніе представлять раздраженіе этого періода, какъ слдствіе Папистскаго заговора. Намъ кажется яснымъ, что Папистскій заговоръ былъ скоре слдствіемъ, нежели причиною всеобщаго волненія. Онъ не былъ болзнью, но симптомомъ, хотя подобно многимъ другимъ симптомамъ, онъ усилилъ тяжесть болзни. Въ 1660 или 1661 годахъ было бы совершенно не во власти такихъ людей, какъ Отсъ или Бедло, причинить какое-либо серьёзное безпокойство правительству. Они были бы осмяны, выставлены у позорнаго столба, порядкомъ преслдуемы швырками, сильно высчены и скоро забыты. Въ 1678 или 1679 годахъ произошелъ бы взрывъ, если бы даже эти люди никогда не родились. Годами все постоянно клонилось къ такому исходу. Общество было одною большою массою горючаго вещества. Никогда столь большая и столь горючая масса не ждала долго искры.

Разсудительные люди, полагаемъ мы, вполн согласны теперь, что несравненно-большая часть исторіи Отса, если не вся она, была чистою выдумкою. Правда, весьма вроятно, что во время своихъ сношеній съ іезуитами, онъ могъ слышать много дикой болтовни о лучшихъ средствахъ возстановленія католической религіи въ Англіи и что отъ нкоторыхъ нелпыхъ грёзъ изувровъ, съ которыми онъ тогда знался, онъ могъ заимствовать намёки для своего разсказа. Но мы не думаетъ, чтобы онъ зналъ о чемъ-нибудь, заслуживающемъ названія заговора. И совершенно достоврно, что если есть какая-нибудь, малая доля истины въ его показаніи, то эта доля такъ глубоко зарыта во лжи, что никто не можетъ теперь отдлить ихъ другъ отъ друга. Мы не должны однако забывать, что видимъ его исторію при свт многихъ свдній, которыми современники его не обладали сначала. Мы ничего не можемъ сказать въ защиту свидтелей, но можетъ представить нчто, смягчающее вину общества. Мы признаемся, что легковріе, которое нація выказала при этомъ случа, кажется намъ хотя, конечно, достойнымъ порицанія, но не вполн неизвинительнымъ.,

Наши предки знали по опыту нсколькихъ поколній внутри страны и вн ея, какъ безпокойно и наступательно было направленіе Римской церкви. Вроятный наслдникъ короны былъ изуврный членъ этой церкви. Царствующій король казался гораздо боле расположеннымъ покровительствовать этой церкви, нежели пресвитеріанамъ. Онъ былъ тсный союзникъ или, лучше сказать, наемный слуга могущественнаго короля, который выказалъ уже свою ршимость не терпть въ предлахъ своихъ владній никакой другой религіи кром религіи Рима. Католики начали говорить боле смлымъ языкомъ, чмъ прежде, и ожидать возстановленія своего богослуженія во всемъ его древнемъ достоинств и великолпіи. При стеченіи такихъ обстоятельствъ распространяется слухъ объ открытіи заговора папистовъ. Знатный католикъ арестованъ по подозрнію. Оказывается, что онъ уничтожилъ почти вс свои бумаги. Нкоторыя письма избгли, однако, пламени и найдено, что письма эти содержатъ много тревожнаго, странныя выраженія о субсидіяхъ изъ Франціи, намёки на обширный планъ, который ‘нанесъ бы сильнйшій ударъ протестантской религіи, какой она когда-либо получила, и который ‘совершенно подавилъ бы заразительную ересь’. Естественно было, чтобы видвшіе эти выраженія въ письмахъ, которыя уцлли, подозрвали что-нибудь ужасное въ тхъ письмахъ, которыя были заботливо уничтожены. Таково было настроеніе палаты общинъ, что ‘къ отвту, къ отвту, письма Кольмана’!— были крикомъ, подавлявшимъ голоса меньшинства {Эдуардъ Кольманъ былъ католическій интригантъ, у котораго произведенъ былъ обыскъ и найдены были помянутыя письма. О подробностяхъ заговора см. ‘Исторію Англіи’, часть I, стр. 529 и слд.}.

Тотчасъ посл открытія этихъ бумагъ, судья, отличавшійся независимостью характера и отбиравшій показанія доносчика, найденъ убитымъ при обстоятельствахъ, которыя длаютъ почтя невроятнымъ, чтобы онъ погибъ отъ разбойниковъ или отъ собственныхъ рукъ. Многіе изъ нашихъ читателей могутъ но’ мнить состояніе Лондона тотчасъ посл убійства Мара и Вилліамсона, ужасъ, который выражался на каждомъ лиц, тщательное запираніе дверей, заготовленіе мушкетоновъ и трещотокъ ночныхъ сторожей. Мы знаемъ одного лавочника, продавшаго при этомъ случа триста трещётокъ въ теченіе десяти часовъ. Т, которые помнятъ этотъ паническій страхъ, могутъ составить себ нкоторое понятіе о состояніи Англіи посл смерти Годфри. По истин мы должны вмазать, что, прочитавъ и взвсивъ вс нын существующія свидтельства объ этомъ таинственномъ предмет, мы склоняемся къ тому мннію, что судья умерщвленъ, и умерщвленъ католиками, конечно, не католиками какого-либо значенія или знатности, но нкоторыми изъ тхъ болзненныхъ и мстительныхъ фанатиковъ, которые встрчаются во всякой большой сект и которыхъ въ особенности легко найти въ преслдуемой сект. Нкоторые изъ рьяныхъ камероніанцевъ {Пресвитеріанская секта въ Шотландіи, основанная Ричардомъ Камерономъ. Камероніанцы называются также, по имени одного изъ своихъ проповдниковъ, Каргилитами.} совершили недавно въ подобномъ же изступленіи подобныя же злодянія.

Естественно было, что явился паническій страхъ и естественно было, что люди въ паническомъ страх стали безразсудны и легковрны. Должно помнить также, что они не имли сначала, какъ имемъ мы, средствъ сравнивать показанія, которыя давались при различныхъ процессахъ. Они не знали десятой части тхъ противорчій и нелпостей, который сдлалъ Отсъ. Ошибки, напримръ, въ которыя онъ впалъ, находясь предъ совтомъ, его ошибки о личности Донъ Жуана Австрійскаго и о положеніи іезуитскаго коллегіума въ Париж, не были извстны въ обществ. Онъ былъ дурной человкъ, но лазутчики и переметчики, которые извщаютъ правительства о заговорахъ, обыкновенно бываютъ дурнями людьми. Его исторія была странна и романтична, но она была не боле странна или романтична, чмъ тотъ достоврно-засвидтельствованный папистскій заговоръ, который могли еще помнить нкоторые изъ жившихъ тогда — Пороховой заговоръ. Сообщеніе Отса о сожженіи Лондона не было само по себ боле неправдоподобно, чмъ планъ взорвать на воздухъ короля, лордовъ и общины, планъ, который не только былъ задуманъ весьма замчательными католиками, но который былъ на-волосъ отъ того, чтобы осуществиться. Что касается покушенія на личность короля, весь міръ зналъ, что не прошло еще столтія съ тхъ поръ, какъ два короля Франціи и принцъ Оранскій были умерщвлены католиками чисто изъ религіознаго энтузіазма, что Елисавет постоянно угрожала опасность подобной участи и что такія попытки, по меньшей мр, не оставались неободряемыми высшею властью Римской церкви. Нкоторыя изъ обвиненныхъ лицъ пользовались хорошею славою, но то же самое было съ Антоніемъ Бабингтономъ и Эверардомъ Дигби. Т, которые пострадали, до послдней минуты отрицали свою виновность, но ни одинъ человкъ, знакомый съ уголовными процессами, не придастъ какого-либо значенія этому обстоятельству. Было также хорошо извстно, что самые замчательные католическіе казуисты много писали въ защиту цареубійства, такъ называемой reservatiomentalis и увертливаго способа выраженія. Не невозможно было, чтобы люди, умы которыхъ пропитаны были сочиненіями подобныхъ казуистовъ, могли считать себя правыми, когда отрицали обвиненіе, которое, при признаніи, навлекало бы большой позоръ на церковь. Процессы обвиненныхъ католиковъ были совершенно такими, какими были вс государственные процессы того времени, то есть, позорны до-нельзя. Они были не боле, ни мене безпристрастны, чмъ процессы Альджернона Сидни, Розвелля, Корниша, короче — всхъ несчастныхъ людей, которыхъ преобладающая партія предала въ руки того, что тогда въ шутку называлось правосудіемъ. Пока Революція не очистила нашихъ учрежденій я нашихъ нравовъ, политическій процессъ былъ лишь убійствомъ, которому предшествовало произнесеніе извстнаго рода тарабарщины и совершеніе извстнаго рода фиглярства.

Оппозиція имла теперь большинство націи на своей сторон. Король трижды распускалъ парламентъ, и избиратели трижды присылали ему назадъ представителей, твердо ршившихся имть бдительный надзоръ за всми его мрами и устранить брата его отъ трона. Если бы характеръ Карла походилъ на характеръ его отца, этотъ внутренній раздоръ неминуемо кончился бы междоусобною войною. Упрямство и горячность были бы его погибелью. Легкомысліе и апатія были его спасеніемъ. Онъ походилъ на одну изъ тхъ легкихъ индійскихъ лодокъ, которыя остаются невредимы, потому что он гибки, которыя поддаются напору каждой волны и поэтому безопасно пробираются сквозь бурунъ, въ которомъ судно съ ребрами изъ дубовой сердцевины неизбжно погибло бы. Единственнымъ предметомъ, относительно котораго окончательно установилось его мнніе, было то, что — употребляя собственное его выраженіе — онъ ни для кого и ни за что не отправится опять путешествовать. Его спокойное, безпечное поведеніе произвело вс дйствія самой искусной политики. Онъ предоставилъ дламъ идти своимъ путемъ, и если бы Ахитофель {Совтникъ царя Давида.} былъ у него у одного уха, а Макіавелли у другаго, они не могли бы дать ему лучшаго совта, нежели совтъ предоставить дламъ идти своимъ путемъ. Онъ уступилъ сил движенія и ждалъ соотвтствующей силы отраженія. Онъ выставилъ себя предъ своими подданными въ интересной роли притсненнаго короля, который готовъ былъ все сдлать, чтобы угодить имъ и просить у нихъ, взамнъ того, только нкотораго уваженія къ угрызеніямъ его совсти и къ его чувствамъ естественной любви, который готовъ былъ принять всякихъ министровъ, дать всякія гарантіи общественной свобод, но которому сердце не позволяло отнять у брата его право по рожденію. Больше ничего не было нужно. Онъ имлъ дло съ народомъ, у котораго всегда была благородная слабость не слишкомъ упорно тснить побжденнаго, съ народомъ, въ которомъ самые низкіе и зврскіе люди кричатъ ‘срамъ!’ если видятъ, что лежачій подвергается побоямъ. Озлобленіе, которое нація питала противъ двора, начало уменьшаться, какъ скоро дворъ былъ очевидно не въ состояніи оказывать какое-либо сопротивленіе. Паническій страхъ, который возбудила смерть Годфри, началъ постепенно спадать, каждый день выводилъ на свтъ какую-нибудь новую ложь или новое противорчіе въ сказкахъ Отса и Бедло. Народъ былъ пресыщенъ кровью папистовъ, какъ 20 лтъ предъ тмъ онъ былъ пресыщенъ кровью цареубійцъ. Когда первые мученики наговора предстали предъ судомъ, свидтели въ пользу обвиняемой стороны были въ опасности быть растерзанными. Судьи, присяжные и зрители казались одинаково равнодушными, къ справедливости и одинаково жаждущими мщенія. Лордъ Стаффотдъ, послдній мученикъ, былъ признанъ невиннымъ значительнымъ меньшинствомъ перовъ и, когда онъ на эшафот утверждалъ свою невинность, народъ кричалъ: ‘Благослови васъ Богъ, милордъ, мы вримъ вамъ, милордъ.’ Попытка сдлать сына Люси Вальтерсъ королемъ Англіи была равно оскорбительна для гордости аристократіи и для нравственнаго чувства средняго класса. Старая партія кавалеровъ, значительное большинство помстной джентри, духовенство и университеты почти вс до одного начали сближаться и составлять тсный строй вокругъ трона.

Подобная же реакція начала происходить въ пользу Карла I во время второй сессіи Долгаго парламента и если бы этотъ государь былъ достаточно честенъ или проницателенъ, чтобы держать себя въ строгихъ предлахъ закона, то мы не имемъ ни малйшаго сомннія, что онъ въ нсколько мсяцевъ оказался бы по крайней мр столь же могущественнымъ, сколько того желали лучшіе друзья его, лордъ Фокллидъ, Кольпеперъ или Гайдъ. Противузаконно обвинивъ предводителей оппозиціи и сдлавъ лично злодйское покушеніе противъ палаты общинъ, онъ остановилъ и поворотилъ вспять тотъ приливъ врноподданническаго чувства, который только-что началъ входить въ силу. Сынъ,— котораго законъ и честь такъ же мало стсняли, какъ и отца,— былъ, къ счастью своему, человкомъ празднаго, беззаботнаго нрава и, вслдствіе нрава скоре, кажется, чмъ вслдствіе политики, избгнулъ той великой ошибки, которая такъ дорого стоила отцу. Вмсто того, чтобы пытаться сорвать плодъ прежде нежели онъ созрлъ, онъ покойно лежалъ пока плодъ этотъ не упалъ перезрлый прямо ему въ ротъ. Если бы онъ арестовалъ лорда Шафтебёри и лорда Росселя недозволеннымъ закономъ путемъ, то не лишено вроятности, что онъ окончилъ бы жизнь свою въ изгнанія. Онъ вошелъ по безопасному пути. Онъ употребилъ въ дло только свои законныя прерогативы и нашелъ ихъ совершенно достаточными дли своей цли.

Въ теченіе первыхъ 18 или 19 лтъ своего правленія онъ служилъ длу своихъ враговъ. Съ 1678 во 1861 годъ враги его служили его длу. Они обязаны были своею властью его дурному управленію. Онъ обязанъ былъ возвращеніемъ своей власти ихъ насилію. Масса народа возвратилась къ нему, посл своего отчужденія, съ пылкою любовью. Онъ едва-ли былъ популярне, когда высадился на берегъ Кента, чмъ когда, посл нсколькихъ лтъ стсненія и униженія, онъ распустилъ свой послдній парламентъ.

Тмъ не мене, пока происходилъ этотъ приливъ и отливъ общественнаго мннія, дло общественной свободы постоянно преуспвало. Во время Реставраціи была сильная реакція въ пользу престола. Но Звздная палата, Верховная коммиссія, Корабельная подать исчезли навсегда. Теперь была еще подобная реакція. Но актъ Habeas Corpus прошелъ въ кратковременное преобладаніе оппозиціи и не былъ отмненъ.

Король, между тмъ, будучи поддерживаемъ націею, былъ вполн достаточно силенъ, чтобы страшно отомстить партіи, которая недавно держала его въ невол. Въ 1681 году начался третій изъ тхъ періодовъ, на которые мы раздлили исторію Англіи отъ Реставраціи до Революціи. Въ теченіе этого періода произошла третья сильная реакція. Крайности тиранніи возвратили длу свободы т сердца, которыя отчуждены были отъ этого дла крайностями партій. Въ 1681 году король имлъ почти всхъ своихъ враговъ у ногъ своихъ. Въ 1688 году король былъ изгнанникомъ въ чужой стран.

Весь тотъ механизмъ, который былъ недавно направленъ противъ папистовъ, былъ теперь направленъ противъ виговъ: наглые судьи, подобранные присяжные, лживые свидтели, шумные зрители. Самый способный предводитель этой партіи бжалъ въ чужую страну и умеръ тамъ. Самый добродтельный человкъ этой партіи былъ обезглавленъ. Другой замчательный членъ предпочелъ добровольную смерть стыду всенародной казни {Шафтсбёри, Россель и Эссексъ см. ‘Исторія Англіи’ ч. I, стр. 261 и слд.}. Бурги, на которые правительство не могло положиться, были посредствомъ юридическаго крючкотворства лишены своихъ грамотъ, а устройство ихъ было такъ передлано, что почти обезпечивало выборъ представителей, преданныхъ двору. Вс части королевства съ соревнованіемъ присылали самыя пылкія увренія въ любви, которую они питали къ своему государю и въ отвращеніи, съ которымъ взирали на тхъ, кто заподозривалъ божественное происхожденіе или неограниченность его власти. Едвали нужно говорить, что въ жаркомъ соперничеств людей этого разбора, Оксфордскому университету принадлежало неоспоримое первенство. Слава быть дале, чмъ какая-либо другая часть британскаго народа, позади своего вка, была рано снискана этимъ ученымъ собраніемъ и никогда не утрачена имъ.

Карлъ умеръ, и братъ его взошелъ на престолъ, но хотя особа государя перемнилась, любовь и благоговніе, которыя внушалъ санъ, не уменьшились. Въ сущности, кажется, что изъ двухъ государей, Іаковъ, не смотря на его вроисповданіе, былъ скоре любимцемъ высокоцерковной партіи. На него виги устремили свои нападенія, этого обстоятельства было достаточно, чтобы сдлать его идоломъ торіевъ. Онъ созвалъ парламентъ. Врное джентри графствъ и подобранные избиратели переобразованныхъ бурговъ дали ему парламентъ, какого не видала Англія въ продолженіе цлаго столтія, парламентъ, помимо всякаго сравненія, самый услужливый, какой-либо засдалъ при государ изъ дома Стюартовъ. Было, правда, одно мятежное движеніе въ Англіи, а другое въ Шотландіи. Но оба были легко подавлены и наказаны съ ужасною жестокостью. Даже посл того кроваваго объзда, который никогда не будетъ забытъ, пока существуетъ англійская раса въ какой-либо части земнаго шара, ни одинъ членъ палаты общинъ не отважился прошептать даже малйшее порицаніе Джеффриза. Эдмондъ Воллеръ, ободренный своею глубокою старостью и своею большою извстностью, напалъ на жестокость военачальниковъ, и это самая блестящая часть его долгой и пестрой общественной жизни. Но даже и Воллеръ не отважился напасть на еще боле ненавистную жестокость главнаго судья. Мы едва-ли преувеличимъ дло, если скажемъ, что въ это время Іаковъ имлъ мало причинъ завидовать размру власти, которою обладалъ Людовикъ XIV.

Какими средствами эта обширная власть была разрушена въ три года, какимъ извращеннымъ и безумно-дурнымъ управленіемъ тиранъ вдохнулъ жизнь въ побжденныхъ виговъ, превратилъ нейтралитетъ вертушекъ {См. ‘Исторію Англіи’, ч. I, стр. 240.} въ ршительную вражду и оттолкнулъ отъ себя поземельное джентри, церковь, армію, собственныхъ клевретовъ, собственныхъ дтей — все это хорошо извстно нашимъ читателямъ. Но мы хотимъ сказать кое-что объ одной части вопроса, которая въ наше время нсколько затруднила иныхъ очень достойныхъ людей, и о которой авторъ находящагося предъ нами ‘Продолженія’, высказалъ многое, съ чмъ мы отнюдь не можемъ согласиться.

Іаковъ, говорятъ, объявилъ себя защитникомъ терпимости: ‘Если онъ нарушилъ конституцію, онъ во крайней мр вару* шилъ ее для одной изъ самыхъ благородныхъ цлей, какія когда-либо имлъ въ виду государственный человкъ. Цль его была освободить милліоны своихъ подданныхъ отъ уголовныхъ законовъ и неправоспособностей, которые теперь едва-ли кто считаетъ справедливыми. Его не слдуетъ, поэтому, считать заслуживающимъ порицанія или, если и считать виновнымъ, такъ только лишь въ употребленіи неправильныхъ средствъ для осуществленія весьма достохвальнаго намренія. Одинъ весьма остроумный писатель, какъ мы полагаемъ католикъ, м-ръ Банимъ, съ цлью распространить это мнніе написалъ историческій романъ, о литературномъ достоинств котораго мы не можемъ сказать много хорошаго. Издатель труда Макинтоша увряетъ насъ, что знамя Іакова имю боле благородную надпись,— и такъ дале. Все это иметъ тотъ смыслъ, что Вильгельмъ и другіе виновники Революціи были низкіе виги, которые прогнали Іакова за то, что онъ былъ радикалъ, что преступленіе короля состояло въ томъ, что онъ зашелъ дале двоихъ подданныхъ въ либеральности, что онъ былъ истинный поборникъ свободы и что Сомерсъ, Локкъ, Ньютонъ и другіе ограниченные люди того же рода были настоящими ханжами и притснителями.

Мы допускаемъ, что если можно доказать такія посылки, то заключеніе слдуетъ само собою. Если можетъ быть доказано, что Іаковъ искренно желалъ установить волную свободу совсти, то мы сочтемъ его поведеніе заслуживающимъ снисхожденія, если не похвалы. Мы не будемъ расположены строго осуждать даже его незаконные поступки. Мы полагаемъ, что столь благородная и полезная цль оправдала бы сопротивленіе со стороны подданныхъ. Мы поэтому едва-ли можемъ отрицать, что она, по меньшей мр, извинила бы превышеніе власти со стороны короля. Но можетъ, кажется, быть доказано самыми убдительными доводами, что Іаковъ вовсе не имлъ такой цли въ виду и что, подъ предлогомъ установленія полной религіозной свободы, онъ пытался установить преобладаніе и исключительное господство Римской церкви.

Правда, что онъ объявилъ себя защитникомъ терпимости. Всякая секта требуетъ терпимости, когда она угнетена. Мы не имемъ ни малйшаго сомннія, что Боннеру, когда онъ былъ въ Маршальси {Боннеръ (см. ‘Исторію Англіи’, ч. І, стр. 76), отказавшись принести Елисавет супрематическую присягу, былъ заключенъ въ Маршальси, гд и умеръ по прошествіи 10 лтъ.}, казалось весьма несправедливымъ, чтобы человкъ долженъ былъ быть заключенъ въ тюрьму за то, что не въ состояніи понимать слово: ‘сіе есть тло мое’, одинаковымъ образокъ съ лордами совта. Не очень-то разумно было бы заключить, что нищій исполненъ христіанскаго милосердія, потому что онъ увряетъ, что Богъ наградитъ васъ, если вы дадите ему пенни, или что солдатъ человколюбивъ, потому что громко проситъ пощады, когда штыкъ приставленъ ему къ горлу. Ученіе, котораго съ самаго перваго возникновенія религіозныхъ раздоровъ держались вс ханжи всхъ сектъ, выраженное въ немногихъ словахъ и лишенное риторической личины, состоитъ просто въ слдующемъ: я правъ, а вы не правы. Когда вы сильне, вы должны оказывать мн терпимость, ибо долгъ вашь — оказывать терпимость истин. Но когда я буду сильне, я буду васъ преслдовать, ибо кой долгъ — преслдовать заблужденіе.

Католики подвержены были въ Англіи строгимъ стсненіямъ. Іаковъ желалъ устранить эти стсненія, и поэтому говорилъ въ пользу свободы совсти. Но вся исторія его жизни доказываетъ, что это было лишь притворство. Въ 1679 году онъ говорилъ въ такомъ же смысл во время бесды съ властями Амстердама, и авторъ ‘Продолженія’ ссылается на это обстоятельство, какъ на доказательство, что въ корол давно уже установилось ршительное мнніе касательно этого предмета. Къ несчастью оно доказываетъ только совершенную не искренность всхъ позднйшихъ увреній короля. Если бы онъ сталъ утверждать, что обратился къ ученію терпимости посл восшествія своего на престолъ, то могъ бы заслуживать нкотораго доврія. Но намъ извстно самымъ достоврнымъ образомъ, что. въ 1679 году и долго посл того, Іаковъ былъ самый кровожадный и безсовстный гонитель. Посл 1679 года онъ былъ поставленъ въ глав управленія Шотландіи. И каково было его поведеніе въ этой стран? Онъ преслдовалъ разсянные остатки ковенантеровъ съ варварствомъ, на которое ни одинъ государь новыхъ временъ, исключая Филиппа II, никогда не выказалъ себя способнымъ. Онъ наслаждался удовольствіемъ смотрть, какъ подвергали пытк сапога несчастныхъ энтузіастовъ, которыхъ гоненіе довело до сопротивленія. Почти первымъ дломъ посл его восшествія за престолъ было истребованіе отъ подобострастнаго парламента Шотландіи закона о преданіи смерти проповдниковъ, появляющихся на сходбищахъ, въ домахъ какъ проповдниковъ, такъ и слушателей, появляющихся на сходбищахъ на открытомъ воздух. Все это онъ сдлалъ для религіи, которая не была его религіею. Все это онъ сдлалъ не въ защиту истины противъ заблужденія, а въ защиту одной, достойной проклятія, ошибки противъ другой, въ защиту эпископальнаго вроотступничества противъ пресвитеріанскаго. Людовика XIV справедливо осуждаютъ за попытку, съ помощью драгунъ, отправить своихъ подданныхъ на небо. Но Іакову предназначено было пытать и убивать за различіе между двумя путями въ адъ. И этого человка, столь глубоко пропитаннаго ядомъ нетерпимости, что онъ преслдовалъ людей изъ одной ереси въ другую, ради того только чтобы не оставить ихъ вовсе непреслдуемыми,— этого человка выставляютъ какъ поборника религіозной свободы. Этотъ человкъ, который преслдовалъ въ защиту дла скверной пантеры, не сталъ бы, говорятъ намъ, преслдовать ради блой какъ молоко и безсмертной лани {Въ поэм Драйдена: ‘The Hind and Panther’ Англиканская церковь представляется въ образ пантеры, а Католическая — въ образ лани.}.

И каково было поведеніе Іакова въ то самое время, когда онъ исповдовалъ ревность къ правамъ совсти? Не преслдовалъ-ли онъ даже и тогда, на сколько было ему возможно? Не употреблялъ-ли онъ всхъ своихъ законныхъ прерогативъ и многихъ прерогативъ, не бывшихъ законными, съ цлью принудить своихъ подданныхъ сообразоваться съ его врою? Въ то время, какъ онъ толковалъ объ отвращеніи своемъ къ законамъ, устраняющимъ диссентеровъ отъ занятія должностей, не удалялъ-ли онъ отъ должностей своихъ способнйшихъ, врнйшихъ слугъ, вслдствіе ихъ религіозныхъ убжденій? За какой проступокъ былъ лордъ Рочестеръ удаленъ изъ казначейства? Онъ былъ тсно связанъ съ королевскимъ домомъ. Онъ былъ во глав торійской партіи. Онъ твердо стоялъ на сторон Іакова въ самыхъ затруднительныхъ обстоятельствахъ. Но онъ не хотлъ перемнить вроисповданіе — и былъ удаленъ. Дабы насъ не заподозрили въ преувеличеніи дла, докторъ Лингард,ь, очень компетентный и, конечно, не очень охотный свидтель, будетъ говорить за насъ. ‘Король,— говоритъ этотъ даровитый, ко пристрастный писатель,— былъ обманутъ въ своихъ ожиданіяхъ: онъ жаловался Карильону на упрямство и неискренность казначея, и послдній получилъ отъ французскаго посла очень понятный намёкъ, что потеря должности будетъ слдствіемъ преданности его своему вроисповданію. Онъ оставался, однако, непоколебимымъ, и Іаковъ, посл долгаго отлагательства, сообщилъ ему, съ большимъ замшательствомъ и обильными слезами, свое окончательное ршеніе.. Онъ надялся, говорилъ онъ, что присоединеніемъ къ Римской церкви Рочестеръ избавитъ его отъ непріятной обязанности, но короли должны жертвовать своими чувствами своему долгу.’ И это былъ король, желавшій, чтобы вс люди всхъ сектъ были сдланы равно правоспособными къ занятію должностей. Однихъ этихъ поступковъ было достаточно для уничтоженія всякой вры въ его либеральныя увренія, и таково дйствительно, какъ мы видимъ изъ депешъ папскаго нунція, было ихъ послдствіе. ‘Pare, пишетъ D’аdda чрезъ нсколько дней посл удаленія Рочестера, pare che gii animi sono inaspriti della voce che corre trа il popolo, d’esser cacciato il detto ministro per non essere Catiolico, percio tirarsi al esterminio de’ Protestanti’ {‘Кажется, что умы ожесточены распространившимся въ народ слухомъ, что сказанный министръ удаленъ за то, что онъ не католикъ. слдовательно, дло клонится къ истребленію протестантовъ’.}. Разв отрицалось когда-либо, что милости двора раздавались и удерживались только ради религіозныхъ убжденій искателей? И если съ зеленющимъ деревомъ длалось это, то съ сухимъ что было бы {Еванг. отъ Луки, XXIII, 30.}? Если Іаковъ поступалъ такъ, когда онъ имлъ сильнйшія основанія ласкать своихъ протестантскихъ подданныхъ, то выбора какого пути слдовало отъ него ожидать, когда бы онъ получилъ отъ нихъ все, чего просилъ?

Кто былъ, притомъ, его тснйшимъ союзникомъ? И какова была политика этого союзника? Подданные Іакова не звали, правда, и половины пороковъ своего государя. О ни не знала, какъ мы знаемъ, что, проповдуя о благодяніяхъ общей терпимости, онъ постоянно поздравлялъ добраго своего брата Людовика съ успхомъ въ той политик нетерпимости, которая превратила прекраснйшія полосы Франціи въ пустыни и угнала въ ссылку миріады самыхъ миролюбивыхъ, трудолюбивыхъ и искусныхъ ремесленниковъ въ свт. Но англичане знали, что оба государя были связаны между собою тснйшимъ союзомъ. Они видли, какъ государь ихъ съ терпимостью на устахъ, отдлился отъ тхъ государствъ, которыя первыя подали примра терпимости, и связалъ себя тснйшими узами съ самымъ вроломнымъ и безпощаднымъ гонителемъ, какого можно было найти на которомъ-либо изъ троновъ континента.

Дале, какими совтами былъ руководимъ Іаковъ? Кто были лица, къ которымъ онъ питалъ наибольшее довріе и которыя принимали живйшее участіе въ его планахъ? Посланникъ Франціи, нунцій Рима и іезуитъ отецъ Петре {Edward Petrе — одинъ изъ старшихъ членовъ ордена іезуитовъ.— Маколей даетъ подробную его характеристику во 2-й ч. ‘Исторіи Англіи’.}. Разв недостаточно этого, чтобы доказать, что установленіе общей вротерпимости не было его планомъ? Разв Людовикъ былъ за терпимость? Разв Ватиканъ былъ за терпимость? Разв орденъ іезуитовъ былъ за терпимость? Мы знаемъ, что либеральныя увренія Іакова были вполн одобряемы тми самыми правительствами, тми самыми обществами, которыхъ теорія и практика явно заключались въ томъ, чтобы не быть врными своему слову въ отношеніи къ еретикамъ и не давать имъ пощады. Ужъ не слдуетъ ли намъ,— для того, чтобы спасти репутацію искренности Іакова,— поврить, что эти правительства и эти общества вдругъ перемняли свою природу, открыли преступность всего прежняго своего поведенія, приняли начала гораздо боле либеральныя, чмъ начала Локка, Лейтона или Тиллотсона? Какое предложеніе боле правдоподобно — что король, отмнявшій Нантскій эдиктъ, папа, на основаніи санкціи котораго инквизиція сажала тогда въ тюрьмы и сожигала, религіозный орденъ, который во всякомъ спор,въ который онъ когда-либо вступалъ, прибгалъ къ помощи или судьи, или убійцы,— сдлались такими же истыми друзьями религіозной свободы, какъ д-ръ Франклинъ и м-ръ Джефферсонъ, или, что управляемый іезуитами изувръ былъ вынуждаемъ притворяться для блага церкви?

Игра, въ которую играли іезуиты, была не новою игрою. За сто лтъ предъ тмъ они прославляли политическую свободу точно такъ, какъ теперь прославляли религіозную свободу. Они пытались возмутить республиканцевъ противъ Генриха IV и Елисаветы точно такъ же, какъ теперь пытались возмутить протестантскихъ диссентеровъ противъ установленной церкви. Въ XVI столтіи клевреты Филиппа II постоянно проповдовали ученія, граничившія съ якобинизмомъ, постоянно настаивали на прав народа низлагать королей, на прав каждаго частнаго гражданина вонзать кинжалъ въ сердце порочнаго правителя. Въ XVII столтіи преслдователи гугенотовъ вопили противъ тиранніи установленной церкви Англія и отстаивали съ необычайнымъ рвеніемъ права каждаго человка поклоняться Богу по-своему. Въ обоихъ случаяхъ они были равно неискренны. Въ обоихъ случаяхъ глупецъ, который поврилъ бы имъ, увидлъ бы себя жалкимъ образомъ обманутымъ, Честный и умный человкъ, безъ сомннія, порицалъ бы произвольныя мры Елисаветы, но поддаться увреніямъ римскихъ казуистовъ, присоединиться въ ихъ партіи и принять участіе въ возстаніи Нортумберланда или заговор Бабингтона — значило-ли бы это дйствительно служить длу политической свободы? Не значило-ли бы это помогать установленію гораздо худшей тиранніи, чмъ та, которую старались низвергнуть. Такимъ же образомъ честный и умный человкъ, безъ сомннія, нашель бы многое заслуживающее осужденія въ поведеніи членовъ Англиканской церкви при Стюартахъ. Но разв онъ долженъ былъ поэтому соединиться съ королемъ и католиками противъ этой церкви? И не ясно ли было бы, что, поступая такъ, онъ помогъ бы утвержденію духовнаго деспотизма, въ сравненіи съ которымъ деспотизмъ установленной церкви былъ тмъ же, чмъ мизинецъ въ сравненіи съ чреслами, или розга въ сравненіи со скорпіономъ {III Царствъ, XII, 15.}.

Людовикъ имлъ гораздо боле мощный умъ, чмъ Іаковъ. Онъ имлъ, по меньшей мр, столь же развитое чувство чести. Онъ былъ въ гораздо меньшей степени рабомъ своего духовенства. Его протестантскіе подданные имли все то обезпеченіе своихъ правъ совсти, которое законъ и торжественный договоръ могли дать. Были-ли это обезпеченіе найдено достаточнымъ? И не довольно-ли было одного такого примра для одного, поколнія?

Планъ Іакова кажется намъ совершенно понятнымъ. Терпимость, которую онъ, при содйствіи и одобреніи всхъ самыхъ жестокихъ гонителей въ Европ, предлагалъ своему народу, имла цлью раздлить народъ. Это самая попятная, и обыкновенная изъ политическихъ хитростей. Мы видли, какъ, на нашей памятникъ ней прибгали сто разъ. Въ настоящую минуту мы видимъ, какъ карлисты во Франціи кричатъ на крайней лвой сторон противъ лваго центра. Четыре года тому назадъ та же самая уловка была употреблена, въ Англіи. Мы слышали, какъ старые, покупщики и продавцы бурговъ, люди, которые засдали въ палат общинъ, благодаря, безразсудному употребленію права прогонять, своихъ фермеровъ, и которые всю жизнь свою, противились всякой мр, клонившейся къ увеличенію власти демократіи,— нападали на билль о реформ, какъ на не довольно демократическій, взывали къ рабочимъ классамъ, проклинали тираннію десяти-фунтовыхъ домовладльцевъ {Домъ, приносящій 10 ф. с. чистаго дохода, есть норма для права избирателя.} и мнялись комплиментами и нжностями съ самыми извстными и рьяными агитаторами нашихъ временъ. Крикъ о всеобщей терпимости былъ употребленъ Іаковомъ точно такъ же какъ крикъ о всеобщей подач голосовъ былъ недавно употребленъ нкоторыми ветеранами-торіями. Цль лжедемократовъ нашего времени состояла въ томъ, чтобы произвести столкновеніе между средними классами и чернью и тмъ воспрепятствовать всякой реформ. Цль Іакова состояла въ томъ, чтобы произвести столкновеніе между церковью и протестантскими диссентерами, и тмъ облегчить побду католиковъ надъ обоими.

Мы не думаемъ, чтобы онъ могъ успть въ этомъ. Но мы не считаемъ его планъ столь совершенно безразсуднымъ и безнадежнымъ, какъ его обыкновенно считали, и уврены, что если бы ему дозволили сдлать первый шагъ, народу не осталось бы никакою другаго средства, какъ прибгнуть къ физической сил, что произошло бы при самымъ неблагопріятныхъ обстоятельствахъ. Онъ полагалъ, что торіи, связанные своимъ ученіемъ а страдательномъ повиновеніи, подчинятся его вол, и что диссентеры, обольщенные его обманчивыми общаніями облегченій, окажутъ ему ревностную помощь. Такимъ путемъ онъ надялся добиться закона, отмняющаго, по-видимому, вс религіозныя неправоспособности, но, въ сущности, устраняющаго всхъ протестантовъ отъ всякихъ должностей. Никогда не должно забывать, что государь, въ рукахъ котораго находится право раздачи всхъ должностей въ государств, можетъ, не нарушая буквы закона, сдлать, какое ему угодно исповданіе обязательнымъ для полученія должности. И судя по всему поведенію Іакова, мы не имемъ ни малйшаго сомннія, что онъ воспользовался бы своею властью сколь возможно боле. Книга статутовъ могла бы объявить всхъ англичанъ равно правоспособными къ занятію должностей, но къ чему послужило бы это, если вс должности зависли отъ государя, ршившагося не допускать къ нимъ ни одного еретика? Мы твердо уврены, что ни одно мсто въ правительств, въ арміи, во флот, на судейской скамь, въ адвокатур, ни одно перство, даже ни одно духовное мсто, находящееся въ распоряженіи государя, не было бы предоставлено какому-либо протестанту какого бы то ни было толка. Даже въ то время, когда король имть сильныя побудительныя причины притворяться, онъ сдлать католика деканомъ Christ Church и католика президентомъ Magdalen College. Нтъ, кажется, сомннія въ томъ, что Іоркское архіепископство оставалось вакантнымъ для другаго католика. Если бы допустили Іакова слдовать по этому пути въ продолженіе 20 лтъ, каждый военный, отъ генерала до барабанщика, каждый офицеръ во флот, каждый судьи, каждый королевскій адвокатъ, каждый лордъ-намстникъ графства, каждый мировой судья, каждый посланникъ, каждый министръ, каждый состоящій въ придворномъ штат, въ таможн, въ почтамт, въ акцизномъ управленіи были бы католики. Катодная имли бы большинство голосовъ въ палат лордовъ, хотя бы это большинство пришлось произвести, какъ грозилъ Сондерландъ, пожалованіемъ дворянскихъ коронъ цлому отряду гвардейцевъ. Католики имли бы, мы полагаемъ, преобладающее вліяніе даже въ конвокаціи. Каждый епископъ, каждый деканъ, каждый священникъ кореннаго прихода, глаза каждаго коллегіума, подчиненнаго королевской власти, принадлежали бы къ Римской церкви. Почтя вс заведенія для полученія высшаго образованія находились бы подъ управленіемъ католиковъ. Вся цензура книгъ находилась бы въ рукахъ католикомъ. Вся эта громадная масса власти была бы твердо поддерживаема оружіемъ и золотомъ Франціи и перешла бы къ наслднику, все воспитаніе котораго было бы направлено къ достиженію одной цли: совершеннаго возстановленія католической религіи. Палата общинъ была бы единственнымъ законнымъ препятствіемъ. Но права большей часта избирателей были въ полкой зависимости отъ короны. Мы не въ прав, поэтому, считать совершенно невозможнымъ, чтобы могла быть подобрана палата, которая возстановила бы дай Маріи.

Мы конечно, не думаемъ, чтобы это было смиренно перенесено. Но думаемъ, что если бы нація была сбита съ пути-королевскими изъявленіями терпимости, все это было бы испытано и могло бы быть предотвращено лишь посредствомъ весьма кровавой и разрушительной борьбы, въ которой все протестантское населеніе было бы противупоставлено католикамъ. На одной сторон было бы огромное численное превосходство. Но на другой сторон была бы вся организація правительства и дв большія дисциплинированныя арміи: армія Іакова и армія Людовика. Мы не сомнваемся, что нація съумла бы освободиться. Но думаемъ, что борьба потрясла бы весь строй общества и что мщеніе побдителей было бы ужасно и безпощадно.

Но Іаковъ былъ остановленъ въ самомъ начал. Онъ считалъ себя обезпеченнымъ со стороны торіевъ потому, что они объявляли, что считаютъ всякое сопротивленіе преступнымъ, а со стороны протестантовъ диссентеровъ потому, что онъ предлагалъ имъ облегченіе. Онъ ошибался въ отношеніи обояхъ. Ошибка, въ которую онъ впалъ относительно диссентеровъ, была весьма естественна. Но довріе, которое онъ питалъ къ врноподданническимъ увреніямъ высокоцерковной партія, было самымъ смшнымъ доказательствомъ безумія, какое когда-либо выказалъ государственный человкъ.

Представьте себ человка, дйствующаго въ продолженіе только одного дня на основаніи предположенія, что вс его сосди врятъ во все, что они исповдуютъ и поступаютъ во всемъ согласно ихъ врованіямъ. Представьте себ человка, дйствующаго на основаніи предположенія, что онъ можетъ безопасно наносить смертельный вредъ и оскорбленія всякому, кто говоритъ, что мщеніе гршно, или что онъ можетъ безопасно вврить, безъ обезпеченія, все свое имущество всякому, кто говоритъ, что воровать гршно. Подобный характеръ былъ бы слишкомъ нелпъ для самаго дикаго Фарса. Между тмъ безуміе Іакова было не далеко отъ этой невроятной степени. На томъ основаніи, что духовенство объявило сопротивленіе притсненію во всхъ случаяхъ незаконнымъ, онъ полагалъ, что могъ притснять его сколько душ угодно, безъ малйшей опасности сопротивленія. Онъ совершенно забылъ, что когда оно величало королевскую прерогативу, прерогатива дйствовала на его сторон, что когда оно проповдывало терпніе, ему нечего было терпть, что когда оно объявило незаконнымъ сопротивленіе злу, никто кром виговъ и диссентеровъ не терплъ отъ зла. Ему никогда не приходило на мысль, что человкъ чувствуетъ бдствія своихъ враговъ одного рода чувствительностью, а свои собственныя — чувствительностью совершенно другаго рода. Ему никогда не проходила на мысль возможность, чтобы почтенное духовное лицо считало обязанностью Бакстера и Боніана переносить оскорбленія и сидть въ темницахъ безъ ропота, и чтобы между тмъ, если оно видло малйшую вроятность передачи собственной, пребенды какому-нибудь лукавому отцу изъ Италіи или Фландріи, оно могло начать находить много пищи для полезнаго размышленія въ текстахъ касательно меча Аода и молота Іаили {Книга Судей, гл. III.}. Его величество не зналъ, кажется, что люди иногда провряютъ свои мннія, и что ничто боле не располагаетъ человка проврять свои мннія, какъ подозрніе, что, если онъ будетъ держаться ихъ, то очень легко можетъ сдлаться нищимъ или мученикомъ. Странно однако, что эти истины ускользнули отъ ума короля. Т церковники, которые подписали Оксфордскую декларацію въ пользу страдательнаго повиновенія, подписали, также, и 39 пунктовъ {Декларація 1622 г., на основаніе которой студенты Оксфордскаго университета, предъ полученіемъ ученой степени, должны были давать письменное обязательство въ постоянномъ соблюденіи ученія о страдательномъ повиновеніи.— О 39 пунктахъ говорится въ 1-мъ том ‘Опытовъ’ и въ 1 ч. ‘Исторіи Англіи’, стр. 53.}. И все-таки тотъ самый человкъ, который съ увренностью ожидалъ, что помощью небольшаго ласкательства и острастки, онъ склонятъ ихъ отречься отъ пунктовъ, ‘былъ какъ громомъ пораженъ, когда увидлъ, что они были расположены смягчить ученіе Деклараціи. Наконецъ, вовсе не было необходимымъ, чтобы, даже если теорія торіевъ не подверглась измненію, ихъ практика согласовалась бы съ ихъ теоріею.. Могло бы, кажется, придти на мысль человку пятидесяти лтъ, видвшему весьма многое въ свт, что люди иногда длаютъ то, что считаютъ дурнымъ. Хотя бы прелатъ и утверждалъ, что Павелъ учитъ насъ повиноваться даже Нерону, но изъ этого еще не слдуетъ, чтобы можно было совершенно безопасно обращаться съ высоко-преподобнымъ святымъ отцомъ, такъ какъ Неронъ, въ надежд, что девятой отецъ продолжалъ бы повиноваться согласно ученію Павла. Королю слдовало, въ сущности только взглянуть на себя. Онъ былъ, по крайней мр, столь же привязанъ къ Католической церкви, сколько любой торійскій джентльменъ или священникъ могъ ‘быть привязавъ къ Англиканской церкви. Прелюбодяніе было, по крайней мр, столь же ясно и строго осуждаемо его церковью, сколько сопротивленіе — Англиканскою церковью. Однако его священники не могли удержать его отъ Арабаллы Сёдли. Въ то время, какъ онъ рисковалъ своею короною ради своей души, онъ расковалъ своею душою ради безобразной, грязной любовницы: что-то восхитительно-смшное въ человк, который, живя въ обыденномъ нарушеніи собственныхъ, извстныхъ ему обязанностей, не въ состояніи поврить, чтобы какое-нибудь покушеніе могло совратить кого-нибудь другаго съ пути добродтели.

Іаковъ обманулся во всхъ своихъ разсчетахъ. Онъ надялся, что торіи будутъ слдовать своимъ принципамъ, а нонконформисты своимъ интересамъ. Случилось совершенно наоборотъ. Масса торіевъ пожертвовала для своихъ интересовъ началомъ несопротивленія, масса нонконформистовъ отвергла обманчивыя предложенія короля и стояла твердо за свои начала. Объ партіи, борьба которыхъ потрясала государство въ продолженіе полу столтія, соединились на одно мгновеніе, и вся та громадная королевская власть, которая три года назадъ казалась непоколебимо-установленною, исчезла съ разу, какъ мякина во время урагана.,

Весьма обширный объемъ, до котораго уже разрослась эта статья, длаетъ для насъ невозможнымъ разобрать, какъ мы намревались, характеры и поведеніе передовыхъ англійскихъ государственныхъ людей во время этого кризиса. Но мы должны предложить нсколько замчаній о дух и направленіи революціи 1688 года.

Издатель этого тома цитируетъ Декларацію правъ и говоритъ намъ, что, глядя на нее, мы можемъ тотчасъ же судить, совершили-ли виновники Революціи все, что могли и должны были совершить въ положеніи, исполняли-ли общины Англіи свои обязанности въ отношеніи къ своимъ избирателямъ, къ своей стран, къ потомству и къ всеобщей свобод’. Мы не въ состояніи составить себ понятія, катимъ образомъ онъ могъ прочесть и переписать Декларацію правъ и все-таки, такъ совершенно превратно понять ея сущность. Этотъ знаменитый документъ, какъ показываетъ и самое названіе его, есть документъ деклараціонный, а не преобразовательный. Онъ никогда не предназначался быть мрою реформы. Онъ не содержалъ и не долженъ былъ содержать какой-либо намёкъ на т нововведенія, которыя виновники Революціи считали желательными и къ осуществленію которыхъ они быстро проступили. Декларація была однимъ лишь исчисленіемъ нкоторыхъ старыхъ и благодтельныхъ законовъ, которые были нарушены Стюартами, и торжественнымъ протестомъ противъ дйствительности всякаго прецедента, который могъ бы быть приведенъ противъ этихъ законовъ. Подлинныя слова гласятъ такъ: ‘Они предъявляютъ притязаніе, требуютъ и настаиваютъ на всемъ, предыдущемъ, какъ на несомннныхъ своихъ правахъ и вольностяхъ.’ Прежде нежели человкъ начнетъ длать улучшенія въ своемъ имніи, онъ долженъ знать его границы. Прежде нежели законодательная власть приступитъ къ реформ конституціи, слдуетъ опредлить, въ чемъ именно состоитъ эта конституція. Вотъ все, что должна была сдлать Декларація, и ссориться съ нею за то, что она не ввела прямо какія-нибудь благотворныя перемны, значитъ ссориться съ пищею за то, что она не топливо.

Относительно принципа, на основаніи котораго дйствовали виновники Революція, ошибиться нельзя. Они очень хорошо знали, что англійскія учрежденія нуждались въ реформ. Но они знали также, что важный пунктъ былъ бы достигнутъ, еслибы они могли, посредствомъ торжественнаго договора, поршить разъ навсегда вопросы, бывшіе въ продолженіе нсколькихъ поколній спорными между парламентомъ и короною. Поэтому они весьма благоразумно воздержались отъ смшенія раздражающаго и затруднительнаго вопроса о томъ, что должно было быть закономъ, съ яснымъ вопросомъ о томъ, что было закономъ. Требованія, выраженныя въ Деклараціи, не могли подать повода къ большимъ преніямъ. Виги и торіи были, вообще, согласны между собою относительно незаконности разршающей власти и налоговъ, установляемыхъ королевской прерогативой. Пункты были поэтому приведены въ порядокъ въ нсколько дней. Но если бы парламентъ ршился пересмотрть всю конституцію и установить, до провозглашенія новыхъ государей, новыя обезпеченія противъ дурнаго правленія,— мсяцы были бы потеряны въ спорахъ. Коалиція, освободившая страну, была бы тотчасъ расторгнута. Виги ссорились бы съ торіями, лорды съ общинами, церковь съ диссинтерами, и вся эта буря сталкивающихся интересовъ и сталкивающихся теорій свирпствовала бы вокругъ незанятаго трона. Между тмъ могущественнйшая держава на материк нападала на нашихъ союзниковъ я замышляла высадку въ наши собственныя владнія. Донди готовился возмутить горную Шотландію. Власть Іакова все еще признавалась ирландцами. Если бы виновники Революціи были столь безразсудны, что послдовали бы этому пути, мы почти не сомнваемся, что Люксанбургъ застигъ бы ихъ среди ихъ дланія конституціи. Среди преній о теоріяхъ правленія Фильмера и Сидни они были бы прерваны входомъ мушкетеровъ гвардіи Людовика и отправлены по-парно устроивать воображаемыя монархіи и республики въ Тоуэр. Мы пріобрли въ наше время обширную опытность въ послдствіяхъ подобнаго безумія. Мы видли, какъ нація за націей была порабощена потому, что друзья свободы тратили въ разсужденіяхъ объ отвлеченныхъ вопросахъ время, которое должно было быть употреблено на приготовленіе къ энергической народной защит. Издатель разбираемой книги желалъ бы, по-видимому, чтобы англійская революція 1688 года кончилась такъ же, какъ, въ наше время, кончились революціи Испаніи и Неаполя. Благодаря Бога, избавители наши были людьми совершенно другаго рода, нежели испанскіе и неаполитанскіе законодатели. Они могли имть о многихъ предметахъ мннія, которыя въ XIX столтіи не считались бы либеральными. Но они не были мечтающими педантами. Они были государственными людьми, привыкшими къ веденію важныхъ длъ. Ихъ планы реформы не были столь обширны, какъ планы реформы законодателей Кадикса, но то, что они предположили, они осуществили, и что осуществили, то отстояли противъ самой свирпой вражды внутри и вн страны.

Первою ихъ цлью было посадить Вильгельма на тронъ, и они были правы. Мы говоримъ это безъ всякаго отношенія къ замчательнымъ личнымъ качествамъ Вильгельма или къ глупостямъ и преступленіямъ Іакова. Если бы оба государя помнялись характерами, мнніе наше все-таки осталось бы то же. Для Англіи было въ то время даже боле необходимо, чтобы король ея былъ узурпаторомъ, нежели чтобы онъ былъ героемъ. Никакого обезпеченія въ хорошемъ правленіи не могло быть пріобртено безъ перемны династіи. Уваженіе къ наслдственному праву и ученіе о страдательномъ повиновеніи въ такой степени овладли умами торіевъ, что если бы Іакову была возвращена власть на какихъ бы то ни было условіяхъ, привязанность ихъ к’ нему, по всей вроятности, возобновилась бы по мр того, какъ негодованіе, возбужденное недавнимъ притсненіемъ, исчезло бы изъ ихъ умовъ. Необходимымъ стало имть государя, котораго право на престолъ было бы тсно связано съ правомъ націи на ея вольности. Въ договор между принцемъ Оранскимъ и Конвенціею была одна весьма важная статья, которая хотя и не была выражена, но была совершенно ясна обимъ сторонамъ, и въ исполненіи которой страна имла обезпеченія, несравненно лучшія, чмъ вс обязательства, которыя Карлъ I или Фердинандъ VII когда-либо брали на себя во дни своей слабости и нарушали во дни своего могущества. Статья, на которую мы намекаемъ, заключалась въ томъ, что Вильгельмъ будетъ во всемъ сообразоваться съ тмъ, что будетъ казаться ршительнымъ и обдуманнымъ мнніемъ его парламента. Обезпеченіе въ исполненіи этого заключалось въ томъ, что онъ не имлъ никакихъ притязаній на престолъ, кром выбора парламента, и никакихъ другихъ средствъ удержаться на престол, кром поддержки парламента. Вс великія и неоцненныя реформы, которыя быстро слдовали за Революціею, заключались въ этихъ простыхъ словахъ: ‘Духовные и свтскіе лорды и общины, собранные въ Вестминстер, постановляютъ, чтобы Вильгельмъ и Марія, принцъ и принцесса Оранскіе, сдлались и были провозглашены королемъ и королевою Англіи.’

А каковы были реформы, о которыхъ мы говоримъ? Мы вкратц перечислимъ т, которыя считаемъ наиболе важными, и предоставимъ тогда нашимъ читателямъ разобрать, кто правильне судилъ о сущности Революціи: т ли, которые считаютъ Революцію одною лишь перемною династіи, выгодною для немногихъ аристократовъ, но безполезною для массы народа, или т, которые считаютъ ее счастливою эрою въ исторіи британской націи и человческаго рода.

Въ списк благодяній, которыми страна наша обязана Революціи, мы ставимъ первымъ — Актъ Правда, что мра эта не удовлетворила вполн желаній предводителей виговъ. Правда также, что тамъ, гд дло шло о католикахъ, даже самые просвщенные изъ предводителей виговъ держались мнній отнюдь не столь либеральныхъ, какъ т, которыя къ счастью обыкновенны въ настоящее время. Однако эти государственные люди выдержали благородную и, въ нкоторыхъ отношеніяхъ, успшную борьбу за права совсти. Желаніе ихъ состояло въ томъ, чтобы привести большую массу протестантскихъ диссентеровъ на лоно церкви благоразумными измненіями въ литургіи и Статьяхъ Вры {Т же 39 пунктовъ.} и даровать тмъ, которые все еще оставались вн этой церкви, самую полную терпимость. Они составили планъ возсоединенія, который удовлетворилъ бы значительное большинство сектаторовъ, и предложили довершить уничтоженіе нелпой и ненавистной присяги {Присяга, приносимая въ силу Test Act’а.}, которая, бывъ въ продолженіе полутора столтія соблазномъ для благочестиваго и посмшищемъ для нечестиваго, была, наконецъ, отмнена въ наше время. Громадная власть духовенства и торійскаго джентри сдлала эти превосходныя намренія тщетными. Виги, однако, сдлали много. Они успли достигнуть закона, въ опредленіяхъ котораго философъ, безъ сомннія, нашелъ бы многое, что достойно было осужденія, но который имлъ то практическое послдствіе, что далъ возможность почти каждому протестантскому нонконформисту слдовать безъ стсненій внушеніямъ своей совсти. Едва-ли есть въ книг статутовъ законъ, который, въ теоретическомъ отношеніи, вызывалъ бы боле возраженій, чмъ Актъ терпимости. Но мы сомнваемся, есть ли во всей этой обширной масс законодательства, отъ Великой Хартіи до нашего времени, хоть одинъ законъ, который столь же много уменьшилъ бы сумму человческихъ страданій, который столь же много сдлалъ бы для смягченія дурныхъ страстей, который подложилъ бы конецъ такой же масс мелкой тиранніи и мелкихъ притсненій, который внесъ бы радость, миръ и чувство безопасности въ такое же множество частныхъ жилищъ.

Второю изъ этихъ великихъ реформъ, произведенныхъ Революціею, было окончательное установленіе Пресвитеріанской церкви въ Шотландіи. Мы не станемъ теперь разбирать, какая форма церковнаго устройства, епископальная или кальвинистская, ближе подходитъ къ первобытной церкв? Мы далеки отъ желанія потревожить нашими сомнніями спокойствіе какого-нибудь Оксфордскаго баккалавра богословія, который думаетъ, что англійскіе прелаты, съ ихъ баронскими помстьями и дворцами, ихъ багряницами и тонкимъ бльемъ, ихъ каретами, украшенными митрою, и ихъ роскошнымъ столомъ — истинные преемники тхъ древнихъ епископовъ, которые жили, ловя рыбу и чиня шатры. Мы говоримъ только, что шотландцы, конечно, вслдствіе ихъ собственной закоренлой глупости и злобы, не были епископалами, что вся власть правительства была тщетно потрачена на ихъ обращеніе, что самыя полныя наставленія о таинственныхъ вопросахъ апостольскаго преемства и рукоположенія были сообщены чрезвычайно логическимъ процессомъ вставленія ногъ учащихся въ деревянные сапоги и вбиванія двухъ или боле клиньевъ между ихъ колнами, что курсъ лекцій богословія самаго назидательнаго рода былъ прочтенъ на Grass-market въ Эдинбург {Лсъ, гд производились казни.}, что все-таки не смотря на вс усилія этихъ великихъ богословскихъ профессоровъ, Лодердаля и Донди, ковенанторы были такъ же упрямы, какъ когда-либо. Борьб между шотландскою націею и Англиканскою церковью должны быть приписаны почти 30 лтъ самаго страшно-дурнаго управленія, когда-либо видннаго въ какой бы то ни было части Великобританія. Если бы Революція не имла никакого другаго послдствія, кром освобожденія шотландцевъ отъ ига такого установленія, которое они ненавидли, и дарованія имъ другаго, къ которому они были привязаны,— она была бы однимъ изъ счастливйшихъ событій въ нашей исторіи.

Третье великое благодяніе, которое страна извлекли изъ Революціи, состояло въ перемн способа ассигнованія субсидій. Принято было назначать каждому государю, въ начал его правленія, сборъ съ извстныхъ налоговъ, который, полагали, далъ бы сумму, достаточную для покрытія обыкновенныхъ издержекъ правительства. Распредленіе доходя было вполн предоставлено монарху. Онъ могъ быть вынужденъ войною или собственною расточительностью просить экстра-ординарнаго ассигнованія. Но если политика его была бережлива и миролюбива, онъ могъ править въ теченіе многихъ лтъ, не будучи поставленъ ни разу въ необходимость созывать свой парламентъ или слдовать его совтуй созвавши его. Это было не все. Естественное стремленіе всякаго общества, въ которомъ собственность пользуется изрядною безопасностью, заключается въ накопленіи богатства. Съ народнымъ богатствомъ доходъ съ пошлинъ, акциза и почтъ естественно увеличивается, и такимъ образомъ, легко могло бы случиться, что налоги, которые въ начал продолжительнаго правленія были едва достаточны на содержаніе бережливаго правительства во время мира, могли бы еще до конца этого правленія, дать государю возможность подражать расточительности Нерона или Геліогабала, набирать большія арміи, вести дорого обходящіяся войны. Нчто въ этомъ род дйствительно случилось при Карлъ II, хотя царствованіе его, считая отъ Реставраціи, продолжалось только 25 лтъ. Его первый парламентъ назначилъ ему налоги, сборъ съ которыхъ оцненъ былъ въ 1.200.000 фунтовъ стерлинговъ въ годъ. Этого считали достаточнымъ, такъ какъ на содержаніе постоянной арміи въ мирное время ничего не полагалось. Ко времени смерти Калаа годовой сборъ съ этихъ налоговъ значительно превышалъ полтора милліона, и король, который въ годы, непосредственно слдовавшіе за его восшествіемъ на престолъ, былъ безпрестанно въ нужд и безпрестанно просилъ у своихъ парламентовъ денегъ, былъ, наконецъ, въ состояніи содержать корпусъ регулярныхъ войскъ безъ всякаго пособіи отъ палаты общинъ. Если бы царствованіе его было столь же продолжительно какъ царствованіе Георга III, онъ вроятно, до всхода его, обладалъ бы нсколькими милліонами ежегоднаго дохода сверхъ того, чего требовали обыкновенныя издержки гражданскаго управленія, и былъ бы такимъ же полнымъ господиномъ этихъ милліоновъ, какимъ является теперь король относительно суммъ, назначенныхъ для его приватнаго кошелька. Онъ могъ бы издержать ихъ на роскошь, на подкупы, на плату, войскамъ для устрашенія своего народа или на приведеніе въ исполненіе дикихъ плановъ вншняго завоеванія. Виновники Революціи нашли средства противъ этого великаго злоупотребленія. Они назначили королю не колеблющійся сборъ съ извстныхъ опредленныхъ налоговъ, но опредленную сумму, достаточную на содержаніе его королевскаго штата. Они постановили за правило, чтобы вс расходъ по арміи, флоту и артиллеріи представлялись ежегодно на разсмотрніе палаты общинъ, и чтобы каждая вотированная сумма была употребляема согласно ея назначенію. Прямое послдствіе этой перемны было важно. Косвенное послдствіе было еще важне. Съ этого времени палата общинъ была дйствительно главною властью въ государств. Она на самомъ дл назначала и отршала министровъ, объявляла войну и заключала миръ. Никакой союзъ короля и лордовъ никогда не былъ въ состояніи сдлать что-либо противъ нижней палаты, поддерживаемой ея избирателями. Три или четыре раза былъ государь, правда, въ состояніи сломить силу оппозиціи распущеніемъ парламента. Но если бы этотъ опытъ не удался, если бы народъ былъ одинаковаго мннія съ своими представителями, ему очевидно не оставалось бы другаго пути, какъ уступать, отречься отъ престола или сражаться.

Слдующимъ великимъ благодяніемъ, которымъ мы обязаны Революціи, было очищеніе отправленія правосудія въ политическихъ длахъ. О важности этой перемны не можетъ судить никто изъ тхъ, кто не. знакомъ хорошо съ прежними томами политическихъ процессовъ. Эти томы, мы не колеблемся сказать, есть самая ужасная лтопись низости и разврата, какая существуетъ на свт. Наша ненависть совершенно отвращается отъ преступленій и преступниковъ и направляется противъ закона и его исполнителей. Мы видимъ подлости, столь же гнусныя, какъ т, въ которыхъ когда-либо обвинялся преступникъ въ какомъ-либо суд, ежедневно совершающимися на судейской скамь и въ лож присяжныхъ. Самыя худшія изъ преступленій, покрывшихъ безславіемъ старые парламенты Франціи, осужденіе Лалли, напримръ, или даже осужденіе Кала {Графъ Томасъ Артуръ Лалли былъ родомъ ирландецъ и переселился во Францію съ Іаковомъ II. При Людовик XV вступилъ онъ на службу Франціи и былъ назначенъ главнокомандующимъ Французскими войсками въ Остъ-Индія. Геройски выдержавъ 10-ти мсячную осаду Пондишери, онъ вынужденъ былъ, наконецъ, сдать городъ англійскому генералу и, по возвращеніи во Францію, былъ казненъ въ 1766 г. какъ измнникъ.— Jean Calas былъ тулузскій купецъ протестантскаго исповданія. Сынъ его, сдлавшійся католикомъ, повсился въ припадк болзни. Происками католическаго духовенства Calas обвиненъ былъ въ дтоубійств и подвергся жестокой казни.}, могутъ казаться похвальными въ сравненіи съ жестокостями, которыя безконечнымъ рядомъ слдуютъ одна за другою, когда перелистываешь эту громадную хронику стыда Англіи. Судьи Парижа и Тулузы были ослплены предразсудками, страстью или изуврствомъ. Но распутные судьи нашей страны совершали убійства сознательно. Причина тому ясна. Во Франціи не было конституціонной оппозиціи. Если человкъ говорилъ языкомъ, оскорбительнымъ для правительства, онъ былъ тотчасъ же отправляемъ въ Бастилью или въ Венсенъ. Но во Англіи, по крайней мр, посл Долгаго парламента, король не могъ единственнымъ вліяніемъ своей прерогативы избавиться отъ безпокойнаго общественнаго дятеля. Онъ принужденъ былъ устранять тхъ, которые мшали ему, посредствомъ клятвопреступныхъ свидтелей, подобранныхъ присяжныхъ и продажныхъ, жестокосердыхъ, наглыхъ судей, оппозиція, естественно, отплачивала когда брала верхъ. Всякій разъ, какъ власть переходила отъ одной партіи къ другой, возникали проскрипція и рзня, скудно прикрытыя вншностью судейской процедуры. Суды должны быть священными мстами убжища, гд, при всякихъ превратностяхъ общественныхъ длъ, невинные всхъ партій могутъ найти защиту. До революціи они были грязными бойнями, на которыя каждая Партія тащила въ свою очередь своихъ противниковъ, и гд каждая находила однихъ и тхъ-же продажныхъ и свирпыхъ мясниковъ, ожидавшихъ обычныхъ постителей. Папистъ или Протестантъ, тори или вигъ, священникъ или ольдерменъ,— все было одинаково для этихъ жадныхъ и дикихъ натуръ, лишь бы была возможность наживать деньги и проливать кровь.

Весьма естественно, что эти недостойные судьи скоро образовали вокругъ себя породу доносчиковъ, боле злодйскихъ, если возможно, чмъ они сами. Судъ присяжныхъ оказывалъ мало или вовсе не оказывалъ защиты невинному. Присяжные назначались шерифами. Шерифы въ большей части Англія назначались короною. Въ Лондон, на великой сцен политической борьбы, эти должностныя лица выбирались народомъ. Самые яростные парламентскіе выборы нашего времени дадутъ лишь слабое понятіе о бур, свирпствовавшей въ Сити въ день, когда дв разъяренныя партіи, каждая со своимъ отличительнымъ знакомъ, сходилась, чтобы избрать людей, отъ которыхъ должны были зависть жизнь, и смерть въ наступающемъ году. Въ этотъ день аристократы самаго высокаго происхожденія не считали для себя унизительнымъ заискивать и руководить низшими классами, предводительствовать процессіею наблюдать за подачею голосовъ. Въ такой день великіе вожди партій находились въ мучительныхъ ожиданіяхъ гонца, который долженъ былъ принести изъ Гильдголля извстіе о томъ, будутъ ли ихъ жизнь и имущества въ слдующіе 12 мсяцевъ во власти друга или врага. Въ 1681 году были выбраны вигскіе шерифы и Шафтсбёри презиралъ всю власть правительства. Въ 1682 году шерифами были торіи: Шафтесбёри бжалъ въ Голландію. Другіе предводители партій прекратили свои совщанія и поспшно удалились въ свои имнія. Сидни на эшафот сказалъ этимъ шерифамъ, что кровь его падаетъ на ихъ головы. Никто имъ нихъ не могъ отрицать обвиненія, и только одинъ изъ нихъ плакалъ отъ стыда и угрызеній совсти.

Такимъ образомъ каждый человкъ, который принималъ участіе въ общественныхъ длахъ, рисковалъ своею жизнью. Послдствіемъ этого было то, что люди кроткаго права держались въ отдаленіи отъ распрь, въ которыхъ они не могли принять участія, не рискуя собственною шеею и достояніемъ своихъ дтей. Это былъ путь, которому послдовали сэръ Вилліамъ Теминь, Эвелинъ и многіе другіе, бывшіе во всхъ отношеніяхъ удивительно способными служить государству. Съ другой стороны, т ршительные и предпріимчивые люди, которые рисковали своими головами и имніями въ политической игр, естественно пріобртали, вслдствіе привычки играть на такую высокую ставку, беззаботное и отчаянное направленіе ума. Мы серьёзно думаемъ, что столь же безопасно было быть разбойникомъ на большой дорог, какъ замчательнымъ вождемъ оппозиціи. Это можетъ служить объясненіемъ и, въ нкоторой степени, оправданіемъ насилія, въ которомъ справедливо упрекаютъ партіи того вка. Они боролись не только изъ-за должности, но и изъ-за жизни. Если они на одно мгновеніе отдыхали отъ своей роли агитаторовъ, если они допускали небольшое ослабленіемъ общественномъ раздраженіи, они были пропащими людьми. Юмъ, описывая это положеній длъ, употребилъ образъ, который кажется, едва-ли согласуется съ общею простотою слога, но который, въ этомъ случа, отнюдь не слишкомъ рзокъ. ‘Такъ, говоритъ онъ, об партіи, движимыя взаимною яростью, но заключенныя въ узкихъ предлахъ закона, наносили ядовитыми кинжалами самые смертельные удары другъ другу въ грудь и погребли въ своихъ мятежныхъ раздорахъ всякое уваженіе къ правд, чести и человколюбію.’

Отъ этого страшнаго зла освободила насъ Революція. Законъ, который обезпечилъ судьямъ ихъ мста на всю жизнь или на все время хорошаго поведенія, сдлалъ кое-что. Законъ, изданный за тмъ въ видахъ преобразованія суда во дламъ объ измн, гораздо боле. Опредленія итого закона показываютъ, правда, весьма мало законодательнаго такта. Онъ былъ, начертанъ не на основаніи принципа обезпеченія невиннаго, но на основаніи принципа доставленія большей возможности спасенія обвиняемому, будь онъ невиненъ или виновенъ. Но это ршительно ошибка въ правую сторону. Зло, произведенное случайнымъ освобожденіемъ дурнаго гражданина, не можетъ быть сравнено съ бдствіями того царства террора, которое предшествовало Революціи. Со времени изданія этого закона едва-ли одинъ человкъ въ Англіи былъ казненъ, какъ измнникъ, если онъ не былъ осужденъ на основаніи поразительныхъ доказательствъ, къ общему удовлетворенію всхъ партій, и за величайшее преступленіе противъ государства. Бывали попытки, во времена сильнаго раздраженія, обвинить людей въ государственной измн за поступки, которые, хотя иногда и были вполн достойны порицанія, во не заключали въ себ непремнно умысла, подходящаго подъ законное опредленіе измны. Вс эти попытки не удались. Въ продолженіе 140 лтъ ни одинъ государственный человкъ, находясь въ конституціонной оппозиція правительству, не страшился топора. Самое большое меньшинство, борясь противъ самаго могущественнаго большинства, въ самыя смутныя времена, чувствовало себя совершенно безопаснымъ. Полыни и Фоксъ были двумя самыми знаменитыми вождями оппозиціи посл Революціи. Оба были лично ненавистны двору. Но величайшій вредъ, какой самое сильное нерасположеніе двора могло сдлать имъ, состоялъ въ томъ, что вычеркнутъ былъ ‘Достопочтенный’ передъ ихъ именами.

Но изъ всхъ реформъ, произведенныхъ Революціей, самое главное, можетъ быть, было установленіе свободы печати. Цензура, въ томъ или другомъ вид, существовала съ рдкими и короткими промежутками, при всхъ правительствахъ. Со временъ Генриха VIII она исчезла и съ тхъ, поръ не была боле возстановлена.

Мы знаемъ, что улучшенія, перечисленныя здсь, были во многихъ отношеніяхъ несовершенно и неискусно выполнены. Виновники этихъ улучшеній, устраняя или смягчая какое-нибудь великое практическое зло, продолжали иногда признавать ложный принципъ, изъ котораго это зло проистекало. Иногда, когда они принимали здравое начало, они опасались слдовать ему во всхъ заключеніяхъ, къ которымъ оно привело бы ихъ. Иногда они упускали изъ виду, что средства, которыя они примняли къ одной болзни государства, должны были наврное породить другую болзнь и сдлать необходимымъ другое средство. Познанія ихъ были ниже нашихъ, и они не всегда были въ состояніи дйствовать согласно своимъ познаніямъ. Гнётъ обстоятельствъ, необходимость соглашенія различій въ мнніяхъ, власть и насилія партіи, бывшей совершенно враждебною новому порядку, должны быть приняты въ разсчетъ. Если все это справедливо взвсить, то мы думаемъ, что мало будетъ различія во мнніяхъ либеральныхъ и здравомыслящихъ людей относительно дйствительной цны того, что сдлали великія событія 1688 года для этой страны.

Мы перечислили перемны, кажущіяся вамъ самыми важными изъ тхъ, которыя революція произвела въ нашихъ законахъ. Однакожъ перемны, которыя она произвела въ нашихъ законахъ, были не боле важны, чмъ перемна, которую она косвенно произвела въ общественномъ мнніи. Вигская партія въ продолженіе 70 лтъ имла почти непрерывное обладаніе властью. Основнымъ ученіемъ этой партіи всегда было, что власть довряется для блага народа, что она ввряется должностнымъ лицамъ не для ихъ собственной, а для общественной выгоды, что когда ею злоупотребляютъ должностныя лица, даже самыя высшія, она можетъ бытъ законно отнята. Совершенно справедливо, что виги не были боле другихъ людей изъяты отъ пороковъ и слабостей нашей природы и что, когда они имли власть, они никогда злоупотребляли ею. Но все-таки они твердо держались своей теоріи. Эта теорія была отличительнымъ знакомъ ихъ партіи. Она была нчто боле. Она была фундаментомъ, на которомъ основывалась власть Нассаускаго и Брауншвейгскаго домовъ. Такимъ образомъ явилось правительство совершенно исключительнаго свойства, правительство, смотрвшее съ удовольствіемъ ни вс умозрнія, благопріятствующія общественной свобод и съ крайнимъ отвращеніемъ на вс умозрнія, благопріятствующія самопроизвольной власти. Явился король, который, предпочиталъ республиканца послдователю ученія о божественномъ прав королей, который принималъ каждую попытку превозносить его прерогативу за нападеніе на его достоинство и который направлялъ вс свои милости на тхъ, кто проповдовали объ естественной равноправности людей. Таково было положеніе длъ отъ Революціи до смерти Георга II. Дйствіе было таково, какого можно было ожидать. Даже въ томъ сословіи, которое обыкновенно было наиболе расположено превозносить прерогативу, произошла большая перемна. Епархія за епархіей и деканство за деканствомъ были розданы вигамъ: и латитудинаріямъ {Умренная партія въ Англійской церкви, члены которой старались быть примирителями между строгими епископалами и дессидентами.}. Послдствіемъ было то, что вигизмъ и латитудинаріанизмъ были исповдуемы самыми способными и самыми честолюбивыми церковниками.

Юмъ горько жалуется на это въ конц своей исторія. ‘Вигская партія, говоритъ онъ, около 70 лтъ пользовалась, почти безъ перерыва, всею властью правительства, и никакихъ почестей и должностей нельзя было достигнуть иначе, какъ при ея поддержк и покровительств. Но это явленіе, которое въ нкоторомъ отношеніи было выгодно для государства, оказалось гибельнымъ для исторической истины и установило много грубыхъ басенъ, непонятно какъ усвоенныхъ просвщенною націею относительно внутреннихъ событій ея исторіи. Сочиненія самыя презрнныя и по слогу и по содержанію, въ примчаніи онъ приводитъ сочиненія Локка, Сидни, Годля и Рапина,— били превозносимы, распространяемы и читаемы, какъ будто бы они были равны самымъ знаменитымъ остаткамъ древности. И забывая, что уваженіе къ свобод, хотя и похвальная страсть, должна обыкновенно быть подчинена благоговнію предъ установленнымъ правительствомъ, господствующая партія прославляла только приверженцевъ первой.’ Мы не станемъ входить здсь въ разсужденіе о достоинств исторіи Рапина или политическихъ теорій Локка. Мы призываемъ Юма лишь въ свидтеля Файта, хорошо извстнаго всмъ читающимъ людямъ, что литература, которой прокровительствовали англійскій дворъ и англійское министерство въ теченіе первой половины XVIII столтія, была литературою такого свойства, которую царедворцы и министры вообще изо всхъ силъ стараются остановить, и которая стремилась скоре внушитъ ревность къ вольностямъ народа, чмъ уваженіе къ власти правительства.

Существовала все еще весьма сильная торійская партія въ Англіи. Но эта партія была въ оппозиціи. Многіе изъ ея членовъ все еще держались ученія страдательнаго повиновенія. Но они не допускали, чтобы существующая династія имла какое-нибудь право на такое повиновеніе. Они осуждали сопротивленіе. Но подъ сопротивленіемъ они разумли устраненіе Іакова III, а не изгнаніе Георга II. Никакой радикалъ вашихъ временъ не могъ бы сильне ворчать объ издержкахъ королевскаго хозяйства, не могъ бы ревностне толковать объ ограниченія военныхъ учрежденій, не могъ бы противиться съ большею серьёзностью каждому предложенію расширить права исполнительной власти, или боле безцеремонно относиться къ чиновникамъ и царедворцамъ. Въ наше время никакой вигъ не сталъ бы говоритъ языкомъ, какой Джонсонъ, самый изуврный изъ торіевъ и высокоцерковниковъ, употреблялъ во время управленія Вальполя и Пельгама.

Такимъ образомъ ученія, благопріятствующія общественной свобод, были равно распространяемы тми, которые обладали, властью, и тми, которые были въ оппозиціи. Только посредствомъ этихъ ученій первые могли доказывать, что они имли короля de jure. Рабскія теоріи послднихъ не препятствовали имъ причинять всякія безпокойства тому, кого они считали королемъ лишь de facto. Привязанность одной партіи къ Ганноверскому дому, а другой къ дому Стюартовъ побуждали об партіи говорить языкомъ гораздо боле благопріятнымъ народнымъ правамъ, нежели монархической власти. То, что произошло въ первое представленіе ‘Катона’ {Произведеніе Аддисона.} недурно изображаетъ почти постоянный образъ дйствія двухъ великихъ отдловъ общества. Об партіи стремятся въ театръ. Каждая притворяется, что считаетъ любую строку комплиментомъ себ и нападкомъ на своихъ противниковъ. Занавсъ опускается среди единодушнаго грома рукоплесканій. обнимаютъ автора и увряютъ это, что онъ оказалъ неоцнимую услугу свобод. Торійскій государственный секретарь вручаетъ кошелекъ главному актеру за столь хорошую защиту дла свободы. Исторія этой ночи была въ миньятюр исторіей двухъ поколній.

Мы хорошо знаемъ, сколько было софистики въ разсужденіяхъ и сколько преувеличенія въ декламаціяхъ обихъ партій. Но когда мы сравниваемъ состояніе, въ которомъ находилась политическая наука въ конц правленія Георга II, съ состояніемъ, въ которомъ она была, когда Іаковъ II вступилъ на престолъ,— невозможнымъ становится не согласиться, что произошелъ огромный прогрессъ. Мы не принадлежимъ къ числу почитателей политическихъ ученій, изложенныхъ въ комментаріяхъ Блакстона. Но если мы примемъ въ разсчетъ, что эти комментаріи читались съ большимъ одобреніемъ въ тхъ самыхъ школахъ, гд 70 или 80 лтъ назадъ, книги были публично сожигаемы по приказанію Оксфордскаго университета, какъ содержащія достойное проклятія ученіе о томъ, что англійская монархія есть ограниченная и смшанная монархія,— мы не можемъ отрицать, что произошла благотворная перемна. ‘Іезуиты,— говоритъ Паскаль, въ послднемъ изъ своихъ несравненныхъ писемъ,— получили папскій декретъ, осуждающій ученье Галилея о движеніи земли. Все это напрасно. Если міръ дйствительно вращается кругомъ, весь человческій родъ не будетъ въ состояніи остановить его движеніе или не обращаться вмст съ нимъ’. Декреты Оксфорда были также недйствительны для удержанія великой нравственной, и политической революцій, какъ декреты Ватикана — для удержанія движенія нашей планеты. Этотъ ученый университетъ увидть себя не только неспособнымъ препятствовать движенію массы, но неспособнымъ самому удержаться отъ движенія вмст съ массою. И дйствіе преній и теорій не ограничилось нашею собственною страною. Въ то время какъ якобитская партія была на послдней степени нравственной и физической немощи паралитической старости, политическая философія Англіи начала производить могущественное дйствіе на Францію и, чрезъ Францію, на Европу.

Здсь открывается предъ нами другое обширное поле. Но мы ршительно должны повернуть прочь отъ него. Мы заключимъ статью совтомъ всмъ нашимъ читателямъ внимательно изучать отрывокъ сэра Джемса Макинтоша, и надемся, что они скоро будутъ въ состояніи изучать его безъ прибавленій, которыя до сихъ моръ мшали его распространенію.

Маколей. Полное собраніе сочиненій.

Читайте также: