Гладстон, Маколей Томас Бабингтон, Год: 1839

Время на прочтение: 15 минут(ы)

Маколей. Полное собраніе сочиненій.

Томъ III. Критическіе и историческіе опыты. 2-е исправленное изданіе.
Подъ общею редакціею Н. Л. Тиблена
Санктпетербургъ и Москва. Изданіе Книгопродавца-Типографа М. О. Вольфа. 1870
Переводъ подъ редакціею г. Бачинскаго

 []

ГЛАДСТОНЪ.
(Апрль, 1839).

‘The State in its Relations with the Church’. By W. E. Gladstone. Esq. Student of Christ Church and M. P. for Newark. 8-го. Second Edition. London: 1839.
Государство въ отношеніяхъ своихъ къ церкви.’ В. Е. Гладстона, сквайра, члена коллегіи Christ Church и члена парламента за Ньюаркъ. 8-го. Второе изданіе. Лондонъ: 1889.
Авторъ этого тома — молодой человкъ безукоризненнаго характера и замчательныхъ парламентскихъ талантовъ, возникающая надежда суровыхъ и непреклонныхъ торіевъ, неохотно и мятежно идущихъ вслдъ за коноводомъ, котораго опытность и краснорчіе имъ необходимы, но котораго осторожную натуру и умренныя мннія они ненавидятъ. Не было бы вовсе страннымъ, еслибъ м-ръ Гладстонъ былъ однимъ изъ самыхъ непопулярныхъ людей въ Англіи, Но мы полагаемъ отдать ему не боле какъ справедливость, сказавъ, что своими способностями и своимъ поведеніемъ онъ снискалъ себ уваженіе и расположеніе всхъ партій. Поэтому, его первое появленіе въ роли автора есть интересное событіе, и естественно, что, подвергаясь критик, онъ будетъ возбуждать сочувствіе публики.
Намъ весьма пріятно, независимо отъ основательности или неосновательности теорій м-ра Гладстона, видть, что серьезный и обработанный трактатъ о важной части государственной философіи выходитъ, изъ-подъ пера молодого человка, поднимающагося до высокаго положенія, въ палат общемъ. Мало бываетъ опасности, чтобы люди, вступившіе въ борьбу дятельной жизни, слишкомъ предавались общимъ умозрніямъ. Противоположный недостатокъ легче всего ими овладваетъ. Время и срокъ длъ и преній не останавливаются ни для кого. Политику приходится часто говорить я дйствовать, прежде чмъ онъ подумалъ и прочелъ. Онъ можетъ дурно быть ознакомленъ съ вопросомъ, вс его свднія могутъ быть неопредленны и неточны, но говорить онъ долженъ, и если онъ человкъ съ талантами, тактомъ и неустрашимостью, то скоро убждается, что даже при такихъ обстоятельствахъ бываетъ возможно говорить съ успхомъ. Онъ убждается, что существуетъ большая разница между дйствіемъ словъ написанныхъ, которыя читаются и перечитываются въ тиши кабинета, и дйствіемъ словъ сказанныхъ, украшенныхъ декламаціею и жестами и въ одно только мгновеніе поражающихъ ухо. Онъ убждается, что можно проговариваться безъ большой вроятности быть пойманнымъ, что можно разсуждать софистически и избжитъ опроверженій. Онъ находитъ, что даже въ запутанныхъ вопросахъ о торговл и законодательств можно, не прочитавши десяти страницъ, или не подумавши десяти минутъ, вызвать громкія одобренія и ссть за мсто съ увренностью, что произнесенная рчь была отлична. Лизій, говоритъ Плутархъ, написалъ оправданіе для человка, который долженъ былъ судиться предъ однимъ изъ аинскихъ трибуналовъ. Задолго предъ тмъ отвтчикъ выучилъ рчь наизусть и дотого сдлался недовольнымъ ею, что отправился въ большой кручин къ автору, а я былъ восхищенъ рчью вашею, когда читалъ ее въ первый разъ, но она мене нравилась мн во второй разъ и еще мене въ третій, а теперь она вовсе не кажется мн оправданіемъ.’ ‘Мой добрый другъ, сказалъ Лизій, вы совершенно забываете, что судьямъ приходится слушать ее только разъ.’ То же бываетъ и въ англійскомъ парламент. Столь же напрасно было бы со стороны оратора тратить на рчи свои глубокое размышленіе и долгое изслдованіе, какъ и со стороны директора театра украшать настоящимъ жемчугомъ и алмазами всю толпу придворныхъ и дамъ, проходящихъ шествіемъ по сцен. Люди овладваютъ великими собраніями не помощью точности и глубокомыслія. Да я зачмъ хлопотать о запас лучшей логика, когда рчь гораздо низшаго достоинства встртятъ такой же пріемъ? Къ чему углубляться въ вопросъ подобно Борку, только для того, чтобы, подобію Борку, ссть вслдствіе общаго кашлянія или остаться говорящимъ зеленымъ скамьямъ и краснымъ ложамъ? Намъ давно это представлялось самымъ важнымъ изъ злоупотребленій, какія приводятся противъ многихъ благодяній популярнаго правленія. Прекрасно и справедливо говоритъ Баконъ, что чтеніе обогащаетъ умъ человка, разговоръ длаетъ его проворнымъ, а сочиненіи-точнымъ. Учрежденія, подобныя англійскимъ, стремятся поощрять въ общественныхъ дятеляхъ проворство, какъ насчетъ богатства свдній, такъ и насчетъ ихъ точности. Самые острые и самые сильные умы каждаго поколнія, умы, часто удивительно способные къ изслдованію истины, бываютъ обыкновенно заняты пріискиваніемъ такихъ аргументовъ, какихъ ни одинъ здравомыслящій человкъ никогда не помстилъ бы въ назначенномъ для обнародованія трактат,— аргументовъ, которые настолько лишь хороши, чтобъ годиться на одинъ разъ, и то при помощи плавной декламаціи и мткихъ выраженій. Обыкновеніе такимъ путемъ разбирать вопросы необходимо вліяетъ за самыхъ способныхъ людей, особенно тхъ, которые поступаютъ въ парламентъ въ весьма раннемъ возраст, прежде чмъ умы ихъ развились до полной зрлости. Талантъ къ преніямъ развитъ въ этихъ людяхъ до такой степени, что дли массы онъ кажется столь же удивительнымъ, какъ и произведенія итальянскаго импровизатора. Но они, именно, бываютъ счастливы, если сохраняютъ безъ ущерба т способности, какія требуются для точнаго сужденія или обширнаго умозрнія. Дйствительно, мы скоре должны ожидать великаго оригинальнаго произведенія о политической наук, такого произведенія, напримръ, какъ Смитово ‘Богатство народовъ’, отъ аптекаря въ провинціальномъ город или отъ священника на Гебридскихъ островахъ, чмъ отъ государственнаго человка, который, съ двадцать перваго года своей жизни, былъ замчательнымъ дебатеромъ въ палат общинъ.
Поэтому, произведеніе м-ра Гладстона мы встрчаемъ съ удовольствіемъ, хотя, конечно, съ удовольствіемъ не безъ примси. Что молодой политикъ, въ промежуткахъ свободныхъ отъ парламентскихъ своихъ занятій, создалъ и изложилъ, съ большимъ прилежаніемъ и умственнымъ трудомъ, оригинальную теорію великаго политическаго вопроса,— есть такое обстоятельство, которое, не принимая вовсе въ разсчетъ основательности или неосновательности его мнній, должно считаться длающимъ ему большую честь. Мы, конечно, не можемъ желать, чтобы ученія м-ра Гладстона утвердились между общественными дятелями. Но мы сердечно желаемъ, чтобы его похвальное стремленіе проникать въ глубь вопросовъ и доходить, долгимъ и напряженнымъ размышленіемъ, до познанія великихъ общихъ законовъ, было гораздо боле въ ходу, нежели мы ожидаемъ, что это когда-либо будетъ.
М-ръ Гладстонъ кажется намъ, во многихъ отношеніяхъ, чрезвычайно способнымъ къ философскому изслдованію. Умъ его способенъ много обнять, въ автор нтъ недостатка въ діалектическомъ искусств. Но авторъ не даетъ уму своему надлежащей свободы. Нтъ недостатка въ свт, но есть большой недостатокъ въ томъ, что Бэконъ назвалъ бы сухимъ свтомъ. Все, на что бы м-ръ Гладстонъ ни смотрлъ, преломлено и искривлено призмою страстей и предразсудковъ. Слогъ его представляетъ замчательную аналогію съ его образомъ мышленія, и, дйствительно, производитъ большое вліяніе на его образъ мышленія. Его риторика, хотя часто хороша въ своемъ род, затемняетъ и запутываетъ логику, которую она должна бы освщать. Половина его проницательности и прилежанія, при безплодномъ воображеніи и скудномъ запас словъ, избавила бы его почти отъ всхъ его ошибокъ. Онъ иметъ одинъ даръ, весьма опасный для умозрителя, огромную власть надъ нкотораго рода языкомъ, важнымъ и величественнымъ, но неопредленнаго и неврнаго смысла,— языкомъ, дйствующимъ на насъ почти такимъ же образомъ, какимъ высокопарныя выраженія хора въ комедіи ‘Облака’ дйствовали на простодушнаго аинянина.
, &#956,, (*).
(*) О небо! что за звуки! Священные, величественные, чудные.
Когда тезисы доказаны, и не остается ничего, какъ пополнить ихъ и украсить, тогда это тусклое великолпіе можетъ быть на мст. Но если оно допускается въ доводахъ, то бываетъ гораздо хуже совершенной безсмыслицы, точно такъ же, какъ прозрачный туманъ, сквозь который мореходецъ видитъ мысы и горы въ ложныхъ размрахъ и въ ложныхъ направленіяхъ, бываетъ опасне полной темноты. М-ръ Гладстонъ любитъ употреблять фразеологію, о которой мы говоримъ, въ тхъ частяхъ своего произведенія, которыя требуютъ величайшей ясности и точности, къ какимъ способна человческая рчь, и этимъ путемъ онъ обманываетъ сперва себя самого, а потомъ и своихъ читателей. Основанія его теоріи, которымъ слдовало бы быть алмазными столбами, сдланы изъ слабыхъ матеріаловъ, годныхъ лишь для заключенія рчи. Это такой недостатокъ, который не можетъ быть исправленъ никакими послдующими стараніями и заботливостью. Чмъ точне м-ръ Гладстонъ разсуждаетъ, основываясь на своихъ посылкахъ, тмъ нелпе бываютъ заключенія, которыя онъ выводитъ, когда наконецъ его здравомысліе и добродушіе отступаются отъ страшныхъ практическихъ заключеніе, съ какимъ приводитъ его теорія, онъ принужденъ иногда прибгать къ аргументамъ, несовмстнымъ съ его основными ученіями, а иногда уходитъ отъ законныхъ послдствій своихъ ложныхъ принциповъ подъ прикрытіе равномрно ложныхъ историческихъ фактовъ.
Несправедливо было бы не сказать, что книга эта, хотя не хорошая книга, обнаруживаетъ боле таланта, чмъ многія хорошія книги. Она изобилуетъ краснорчивыми и остроумными мстами. Она носитъ отпечатокъ весьма терпливаго размышленія. Она вся написана съ превосходнымъ вкусомъ и въ превосходномъ тон, да и не содержитъ она, насколько мы замтили, ни одного выраженія, которое было бы недостойнымъ джентльмена, ученаго ила христіанина. Но раскрываемыя съ ней ученія представляются намъ, посл полнаго и спокойнаго обсужденія, ложными, въ высшей степени пагубными и такими, что еслибъ на практик вывести изъ нихъ законныя послдствія, то они неминуемо произвели бы распаденіе общества. Мы приступимъ къ представленію нашихъ доказательствъ въ подтвержденіе этого мннія,— приступимъ съ тою свободою, какой требуетъ важность предмета я къ какой побуждаетъ насъ м-ръ Гладстонъ, какъ правилами своими, такъ я примромъ,— приступимъ, мы надемся, безъ неучтивости и, мы уврены, безъ недоброжелательства.
Прежде, чмъ войдемъ въ разсмотрніе этой теорія, мы желаемъ оградить себя отъ одного недоразумнія. Можетъ статься, что нкоторыя лица, читавшія книгу м-ра Гладстона небрежно, и другія, слышавшія только въ разговор или видвшія въ журналахъ, что ньюаркскій депутатъ написалъ книгу въ защиту англійской церкви противъ приверженцевъ системы произвола, вообразятъ себ, что мы пишемъ въ защиту системы произвола и желаемъ уничтоженія установленной церкви. Это не такъ. Точно такъ же было бы несправедливо обвинять насъ въ нападеніи на церковь, потому что мы нападаемъ на ученія м-ра Гладстона, какъ и обвивать Локка въ желаніи анархіи, потому что онъ опровергалъ Фильмкрову патріархальную теорію правленія, или обвинять Блакстона въ одобреніи конфискаціи церковной собственности, потому что онъ отвергалъ, чтобы право приходскаго священника за десятину происходило отъ левитскаго закона. Нужно замтить, что м-ръ Гладстонъ основываетъ свое дло на совершенно новыхъ началахъ и не боле несогласенъ съ нами, чмъ съ нкоторыми изъ тхъ, которые досел считались знаменитйшими подвижниками церкви. Онъ недоволенъ ‘Ecclesiastical Polity‘ и радуется, что послдняя часть этого знаменитаго произведенія ‘не перевшиваетъ собою полнаго авторитета Гукера.’ Онъ недоволенъ ‘Alliance of Church and State’ епископа Варбортона. ‘Тезисы этого произведенія, говоритъ онъ, слдуетъ обыкновенно принимать съ оговоркою’, и онъ согласенъ съ Болингброкомъ въ мнніи, что вся теорія Варбортона опирается на фикціи. Онъ еще мене доволенъ защитою церкви Пали, признавая эту защиту ‘зараженною первоначальнымъ порокомъ ложныхъ этическихъ принциповъ’ и ‘наполненною сменами зла.’ Онъ думаетъ, что д-ръ Чальмерзъ пристрастно смотрлъ на предметъ и ‘привелъ много сомнительнаго ‘. Дйствительно, почти на всякомъ пункт, гд мы несогласны, съ м-ромъ Гладстономъ, мы имемъ на своей сторон авторитетъ нсколькихъ богослововъ, отличавшихся защитою существующихъ учрежденій.
Вся теорія м-ра Гладстона опирается на томъ главномъ основномъ тезис, что распространеніе религіозной истины есть одна -изъ главныхъ цлей правленія какъ правленія. Если м-ръ Гладстонъ не доказалъ этого тезиса, то система его сразу падаетъ.
Прежде нежели приступимъ къ разбору этого важнаго вопроса, мы желаемъ означить ясно различіе, которое, хотя оно весьма очевидно, упускается, кажется, изъ виду многими весьма почтенными людьми. По ихъ мннію, сказать, что цла правленіи матеріальны, а не духовны, считается равносильнымъ тому, когда говорятъ, что матеріальное счастье человка важне его духовнаго счастья. Но это совершенно ошибочно. Вопросъ не въ томъ, выше ли духовные интересы по важности, чмъ матеріальные интересы, или нтъ,— но въ томъ, что механизмъ, который въ данный моментъ бываетъ употребленъ для охраненія извстныхъ матеріальныхъ интересовъ общества, долженъ ли необходимо быть и механизмомъ, годнымъ способствовать духовнымъ интересамъ этого общества. Безъ раздленія труда свтъ не могъ бы идти впередъ. Несравненно важне, чтобы люди имли пищу, нежели чтобы у нихъ были фортепіано. Однако отнюдь не слдуетъ, что каждый. Фортепіанный мастеръ долженъ прибавлять ремесло хлбника къ своему собственному, еслибъ онъ это длалъ, мы имли бы какъ гораздо худшую музыку, тамъ ‘гораздо худшій хлбъ. Гораздо важне, чтобы благоразумно, распространялось познаніе религіозной истины, нежели чтобы у васъ процвтало искусство ваянія. Однако, никакъ не слдуетъ, что королевская академія должна соединять съ ныншними своими функціями функціи общества для споспшествованія познаній христіанства, раздавать богословскіе трактаты, высылать миссіонеровъ, изгонять Ноллекенса за то, что онъ католикъ, Бэкона за то, что онъ методистъ, и Флаксмана за то, что онъ сведенборгіанецъ. Вслдствіе такого безуміями имли бы возможно худшую академію искусствъ и возможно худшее общество для распространенія познаній христіанства. Общество, очевидно, пришло бы въ повсемстное разстройство, еслибъ считалось обязанностью каждой ассоціаціи, образовавшейся для одной хорошей цли, способствовать всякой иной хорошей цли.
Касательно нкоторыхъ цлей гражданскаго управленія вс согласны. Что оно назначено для охраненія нашихъ личностей и нашей собственности, что оно назначено побуждать насъ къ удовлетворенію нашихъ потребностей не грабежемъ, но промышленностью, что оно назначено заставлять васъ ршать наши споры не силою, но третейскимъ разборомъ, что око назначено направлять всю нашу силу, какъ бы силу одного человка, противъ любаго общества, которое захотло бы повредить намъ,— это такія положенія, которыя едва ли будутъ оспариваемы.
Но это такіе предметы, въ которыхъ человкъ весьма сильно заинтересованъ безъ всякаго отношенія къ какому-либо высшему существу или къ какому-либо будущему состоянію. Всякое человческое существо — будь это идолопоклонникъ, магометанинъ, еврей, папистъ, социніанецъ, деистъ или атеистъ — естественно любитъ жизнь, избгаетъ страданій, желаетъ удобствъ, которыми можно наслаждаться лишь въ обществахъ, гд собственность бываетъ безопасна. Быть умерщвленнымъ, быть мучимымъ, быть ограбленнымъ, быть проданнымъ въ рабство, быть подверженнымъ неистовствамъ шаекъ иностранныхъ бандитовъ, навивающихся патріотами,— потъ, очевидно, т бды, отъ которыхъ люди всякой религіи и люди никакой религій желаютъ быть защищаемы, и поэтому едвали будетъ оспариваемо, что люди всякой религіи и люди никакой религіи имютъ тутъ общій интересъ быть хорошо управляемыми.
Во надежды и опасенія человка не ограничиваются этою воротною жизнью и этимъ видимымъ міромъ. Онъ видитъ себя окруженнымъ признаками силы и мудрости выше его собственныхъ, и, во всхъ вкахъ и народахъ, люди всхъ степеней умственнаго развитія, начиная съ Бэкона и Ньютона и до самыхъ грубыхъ племенъ людодовъ, вровали въ существованіе высшаго ума. Въ этотъ голосъ человчества почти единодушенъ. Но одинъ ли Богъ, или многіе, какіе могутъ быть его физическіе и какіе нравственные аттрибуты, въ какомъ къ нему отношеніи находятся его созданія, открылся ли онъ ламъ когда-либо посредствомъ какого-нибудь инаго откровенія, кром написаннаго во всхъ частяхъ великолпнаго и благоустроеннаго міра, который онъ сотворилъ, содержится ли его откровеніе въ какой-либо постоянной лтописи, какъ слдуетъ толковать ату лтопись, и угодно ли ему было назначить на землю какого-либо непогршительнаго толкователя:— вотъ т вопросы, относительно которыхъ существуетъ самое обширное разногласіе мнній и относительно которыхъ огромная часть нашего рода была, со времени разсвта исторической пауки, въ плачевномъ заблужденіи.
Здсь дв великія задачи: одна есть защита личностей и имуществъ гражданъ отъ обиды, другая есть распространеніе религіозной истины. Нельзя придумать двухъ боле различныхъ предметовъ. Первая вся принадлежитъ къ видимому и осязаемому міру, въ которомъ мы живемъ, послдняя принадлежитъ къ тому высшему міру, который недоступенъ нашимъ чувствамъ. Первая принадлежитъ этой жизни, послдняя — той, которая наступитъ. Люди, совершенно согласные относительно важности первой задачи и относительно способа къ ея разршенію, расходятся въ мнніи такъ далеко, какъ только возможно, относительно послдней задачи. Мы должны, поэтому, остановиться, прежде чмъ допустимъ, что лица,— кто бы они ни были,— которымъ вврена власть для разршенія первой задачи, должны Всегда употреблять эту власть на разршеніе второй.
М-ръ Гладстонъ полагаетъ, что обязанности правительствъ отеческія, ученію этому мы не должны врить, пока онъ не укажетъ намъ на какое-либо правительство, которое любитъ своихъ подданныхъ, какъ отецъ любитъ дитя, и которое настолько умственно выше своихъ подданныхъ, насколько отецъ выше дитяти. Онъ говоритъ намъ выспреннимъ, Хотя нсколько неяснымъ языкомъ, что ‘правительство занимаетъ въ нравственной наук мсто, какое {Все (въ смысл міра, вселенной).} занимаетъ въ физической.’ Еслибы правительство было, дйствительно, въ нравственной наук, то мы не понимаемъ, почему бы правители не ввели на себя вс функціи, какія назначалъ имъ Платонъ. Отчего бы мн не отнимать дитя отъ матери, не выбирать кормилицу, не устраивать школу, не надзирать за играми, не опредлять часы труда и отдыха, не предписывать, какія баллады слдуетъ пть, какія мелодіи слдуетъ разъигрывать, какія книги слдуетъ читать, какое лекарство слдуетъ принимать? Отчего бы имъ не выбирать для насъ женъ, не опредлять наши расходы, не ограничивать число блюдъ, стакановъ вина и чашекъ чаю? Платонъ, котораго смлость въ умозрніи была, можетъ быть, удивительне, чмъ всякое другое свойство его необыкновеннаго ума, и который не отступалъ ни передъ чмъ, къ чему вели его принципы, прошелъ все это пространство. М-ръ Гладстонъ не настолько неустрашимъ. Онъ довольствуется представленіемъ того тезиса, что, какова бы ни была власть, употребляемая въ какомъ-либо обществ для защиты личностей и собственности людей, власть эта должна тоже, въ своемъ корпоративномъ качеств, исповдывать религію, употреблять свою силу для распространенія этой религіи и требовать соглашенія съ этою религіею какъ необходимаго условія для всякой гражданской должности. Онъ ясно объявляетъ, что въ этомъ тезис онъ не ограничиваетъ взглядъ свой правоврными правительствами или даже христіанскими правительствами. Обстоятельство, что религія бываетъ ложна, не уменьшаетъ, говоритъ онъ намъ, обязанности правителей, какъ правителей, ее поддерживать. Если они не радютъ объ этомъ, а мы не можемъ, говоритъ онъ, смотрть на фактъ этотъ иначе, какъ на фактъ, отягощающій дло приверженцевъ такой вры.’ ‘Я не боюсь утверждать, прибавляетъ онъ, что если магометанинъ совстливо вритъ, что религія его происходитъ отъ Бога и учитъ божественной истин, то онъ долженъ считать вру эту благодтельною для души человка и благодтельною выше всего прочаго, поэтому, ему слдуетъ и должно желать ея распространенія и употреблять для ея распространенія вс свойственныя и законныя средства, и если такой магометанинъ бываетъ государемъ, онъ долженъ зачислить въ эти средства употребленіе всякаго вліянія или капиталовъ, какіе могутъ законно быть въ его распоряженіи дли такихъ цлей.’
Безъ сомннія, это сильно. Прежде, нежели мы допустимъ, что императоръ Юліанъ, употребляя вліяніе и капиталы, бывшіе въ его распоряженіи, на истребленіе христіанства, длалъ не боле, какъ свою обязанность, прежде, нежели мы допустимъ, что аріанинъ Теодоринъ совершилъ бы преступленіе, еслибъ дозволилъ хоть одному врующему въ божество Христа занимать любую гражданскую должность въ Италія, прежде чмъ мы допустимъ, что голландское правительство обязано исключать изъ службы всхъ членовъ англиканской церкви, король баварскій исключать изъ службы всхъ протестантовъ, турецкій султанъ исключать изъ службы всхъ христіанъ, король Авы {Когда-то самостоятельное государство въ Индіи, впослдствіи вошедшее въ составъ Бирманской имперіи.} исключать изъ службы всхъ врующихъ въ единство Бога,— прежде всего этого считаемъ себя въ прав потребовать весьма полнаго и точнаго доказательства. Когда слдствія ученія столь страшны, мы можемъ требовать, чтобы основанія его были весьма прочны.
Слдующій параграфъ представляетъ образчикъ аргументовъ, какими Гладстонъ доказалъ, какъ онъ думаетъ, свое основное положеніе:
‘Мы можемъ предложить тотъ же тезисъ въ боле общей форм, въ ней онъ, конечно, долженъ вызвать общее согласіе. Гд только существуетъ власть во вселенной, эта власть есть собственность Бога, владыки этой вселенной — его собственность по праву, хотя бы на время задержанная ила во зло употребленная. Собственность же эта осуществляется, такъ сказать, употребляется согласно съ волею собственника, когда она употребляется для цлей, какія онъ. постановилъ, я въ дух милосердія, справедливости, истины и чести, какимъ онъ научилъ насъ. Но эти принципы никогда не могутъ истинно, никогда не могутъ прочно сохраняться въ груди человческой, иначе какъ постояннымъ отношеніемъ къ ихъ источнику и при помощи божеской благодати. Силы, поэтому, которыя присуще отдльнымъ лицамъ, дйствующимъ какъ правительство, равно какъ и т, которыя присущи отдльнымъ лицамъ, дйствующимъ за себя самихъ, могутъ только быть упрочены для справедливаго употребленія приложеніемъ къ нимъ религіи.’
Вотъ тезисы обширнаго и неопредленнаго объема, выраженные языкомъ, имющимъ нкоторое неясное достоинство и святость, привлекательныя, безъ сомннія, для многихъ умовъ. Но какъ скоро мы разсматриваемъ эти тезисы ближе, какъ скоро подвергаемъ ихъ испытанію, разобравъ въ нихъ лишь весьма немногія частности, тотчасъ находимъ ихъ ложными и странными. Ученіе, которое ‘должно наврное вызвать общее согласіе,’ заключается въ томъ, что всякая ассоціація человческихъ существъ, которая облечена какою бы ни было властью,— то есть, всякая ассоціація человческихъ существъ,— обязана, какъ таковая, исповдывать религію. Вообразите, что послдовало бы, еслибъ принципъ этотъ былъ дйствительно въ сил въ теченіе 24-хъ часовъ. Возьмите одинъ примръ изъ милліона. Общество дилижансовъ иметъ власть надъ своими лошадьми. Власть эта есть собственность Бога. Она употребляется согласно вол Бога, когда употребляется съ милосердіемъ. Но принципъ милосердія никогда не можетъ истинно или прочно храниться въ человческой груди безъ постояннаго отношенія къ Богу. Силы, поэтому, которыя присущи отдльнымъ лицамъ, дйствующимъ какъ общество дилижансовъ, могутъ только быть упрочены для справедливаго употребленія приложеніемъ къ нимъ религіи. Поэтому, каждое общество дилижансовъ должно, въ своемъ собирательномъ качеств, исповдывать какую-либо вру, имть свои статьи вры, свое публичное богослуженіе и свои испытательныя присяги. Что это заключеніе и безконечное число другихъ заключеній, равно странныхъ, слдуютъ по необходимости изъ принципа м-ра Гладстона, это такъ же врно, какъ ‘ то, что дважды-два четыре. А если естественныя заключенія столь нелпы, то въ принцип должно быть что-нибудь ошибочное.
Мы приведемъ другое мсто въ томъ же род:
‘Отчего же, спросимъ мы теперь, должна правительствующая власть въ государств исповдывать религію? Вопервыхъ, оттого, что она составлена изъ отдльныхъ людей, а они. будучи назначены дйствовать въ опредленномъ нравственномъ качеств, должны освящать свои дйствія, совершаемыя въ этомъ качеств, религіозными служеніями, такъ какъ дйствія не могутъ иначе быть пріятны Богу или быть чмъ-либо инымъ, какъ грховными и достойными сами по себ наказанія. А какъ только мы отвращаемъ въ нашемъ поведеніи лицо наше отъ Бога, мы живемъ безбожно… Въ исполненія же своихъ обязанностей какъ, отдльное лицо, государственный человкъ долженъ быть поклоняющимся человкомъ. Но дйствія его общественны, силы и орудія, которыми онъ дйствуетъ, общественны, дйствуя подъ властью и посредствомъ власти закона, онъ двигаетъ по своему слово 10 тысячами подчиненныхъ рукъ, и оттого, что эти силы такъ существенно публичны, он выходятъ совсмъ изъ ряда чисто индивидуальныхъ дйствій, он должны быть освящены не только частными личными моленіями и благочестіемъ тхъ, которые занимаютъ публичныя положенія, но также и общественными дйствіями людей, составляющихъ общество. Люди должны воздавать моленіе и хвалу въ своемъ публичномъ и коллективномъ характер — въ томъ характер, въ которомъ они образуютъ органъ націи и владютъ ея совокупными силами. Гд только есть разумное дйствіе, въ немъ заключается нравственный долгъ и отвтственность. Правители, въ совокупныхъ дйствіяхъ своихъ, суть разумные дятели за націю. Поэтому, съ дяніями ихъ должна быть соединена религія, безъ которой ни одна изъ нашихъ отвтственностей не можетъ имть мста. И эта религія должна быть или религіею совсти правителя, или никакою.’
Здсь опять мы находимъ тезисы обширнаго объема я до такой степени правоврнаго и торжественнаго тона, что многіе почтенные люди, безъ сомнніи, получили значительное назиданіе. Но разберемъ слова поближе, и тотчасъ сдлается явнымъ, что если разъ допустить эти принципы, то рушится всякое общество. Нельзя тогда образовать никакого общества съ какою-либо цлью взаимной помощи въ торговл, въ общественныхъ работахъ, въ пособіи больному или бдному, въ покровительств искусству или наук, если только члены общества не согласны въ своихъ богословскихъ мнніяхъ. Возьмите любое такое общество, напримръ общество лондонско-бирмингамской желзной дороги, и наблюдайте, къ какимъ слдствіямъ аргументы м-ра Гладстона неизбжно ведутъ. ‘Отчего директоры общества желзной дороги должны, какъ собраніе, исповдывать религію? Оттого, что дирекція составлена изъ отдльныхъ людей, назначенныхъ дйствовать съ опредленнымъ нравственнымъ характеромъ, обязанныхъ наблюдать за собственностью, здоровьемъ и жизнью своихъ ближнихъ, обязанныхъ дйствовать прилежно за своихъ доврителей, обязанныхъ управлять своими подчиненными по-человчески я справедливо, обязанныхъ выполнять честно многіе важные договоры. Они, поэтому, должны и освящать свои дйствія религіозными служеніями, иначе дйствія эти будутъ грховными и достойными наказанія сами по себ. Въ исполненіи же сбояхъ обязанностей отдльнаго лица директоръ компанія лондонско-бирмингамской желзной дороги, долженъ быть поклоняющимся человкомъ. Но дйствія его публичны. Онъ дйствуетъ за общество. Онъ двигаетъ по своему слову 10 тысячами подчиненныхъ рукъ. И оттого, что дйствія эти выходятъ изъ ряда чисто-индивидуальныхъ его дяній, они должны быть освящены публичными актами набожности. Директоры желзной дороги должны воздавать моленіе и хвалу, въ своемъ публичномъ и коллективномъ характер, по которому они составляютъ органъ компаніи я управляютъ ея совокупными силами. Гд только бываетъ разумное дйствіе, тамъ есть нравственная отвтственность. Директоры суть разумные агенты за компанію. Поэтому, съ агентствомъ этимъ должна быть соединена религіи, безъ которой ни одна изъ нашихъ отвтственностей не мотнетъ имть мста. И религія эта должна быть религіею совсти самого директора, или никакое. Тутъ должно быть публичное богослуженіе и присяга. Ни одному еврею, ни одному социніанну, ни одному пресвитеріанину, ни одному католику, ни одному квакеру не слдуетъ дозволять быть органомъ компаніи и управлять ея совокупными силами. Захочетъ ли м-ръ Гладстонъ дйствительно защищать этотъ тезисъ? Мы умрены, что онъ не захочетъ, но мы уврены, что къ этому тезису и къ безчисленнымъ подобнымъ тезисамъ неизбжно приводитъ его разсужденіе.
‘Народная воля и дйствіе составляютъ, безспорно, нчто связывающее несогласное меньшинство или связывающее: подвластное общество способомъ, который не можетъ быть оправданъ ничмъ, какъ только признаніемъ ученія о народной личности. Слова ‘національная честь и добрая вра’ существуютъ въ устахъ всякаго. Разв въ нихъ подразумевается личность народовъ мене, чмъ обязанность къ Богу, за которую мы теперь ратуемъ? Они строго и существенно различаются отъ чести и доброй вры отдльныхъ лицъ, составляющихъ націю. Франція есть лицо въ отношеніи къ намъ, а мы въ отношеніи къ ней. Умышленная обида, нанесенная ей, считается нравственнымъ поступкомъ совершенно отличнымъ отъ поступковъ всхъ отдльныхъ лицъ, составляющихъ націю. На такихъ явныхъ фактахъ мы можемъ остановиться, не прибгая къ боле техническому доказательству, какое представляютъ законы въ ихъ образ дйствія съ корпораціями. Если же нація иметъ единство воли, иметъ проникающія ее симпатіи, иметъ способа постъ быть награжденною и страдать за свои дла,— должны ли мы отвергать ея отвтственность, ея потребность въ религія, чтобы нести эту отвтственность?… Нація, слдовательно, имя личность, находится въ необходимости — подобно отдльнымъ лицамъ, составляющимъ ея правительствующее сословіе — освящать дйствія этой личности религіозными служеніями, и такимъ образомъ мы имемъ новое и понудительное основаніе для существованія государственной религія.’
Новое основаніе здсь есть, конечно, но понудительно ли оно — можно усомниться. Не совершенно ли ясно, что этотъ аргументъ примняется съ такою же точно силою ко всякому соединенію человческихъ существъ для общей цли, какъ и къ правительствамъ? Есть и хоть одинъ союзъ въ мір — будь это въ техническомъ смысл корпорація или нтъ — не имющій той собирательной личности, изъ которой м-ръ Гладстонъ выводятъ такія необыкновенныя слдствія? Взгляните на банки, страховыя конторы, копненіи доновъ, компаніи каналовъ, газовыя общества, госпиталя, безденежныя аптеки, ассоціаціи для помощи бднымъ, ассоціація для преслдованія злодевъ, ассоціаціи медицинскихъ воспитанниковъ для доставленія анатомическихъ субъектовъ, ассоціація деревенскихъ джентльменовъ для разведенія гончихъ лисьихъ собакъ, книжныя общества, общества для взаимнаго вспоможенія, клубы всхъ разрядовъ, начиная съ тхъ, которые дворцами свояки окаймляли Pall-Mall и St. James’s Street до Free-and-easy, собирающагося въ ободранной гостиной деревенскаго трактира. Есть ли хоть одинъ изъ этихъ союзовъ, къ которому аргументъ м-ра Гладстона не былъ бы примнимъ въ темой же степени, какъ и къ государству. Во всхъ этихъ союзахъ, въ англійскомъ банк, напримръ, или въ Атеней-клуб, воля и дйствіе общества составляютъ одно и связываютъ несогласное меньшинство. Банкъ и Атеней имютъ добрую вру и справедливость, отличныя отъ доброй вры и справедливости индивидуальныхъ членовъ. Банкъ есть лицо въ отношеніи къ тмъ, которые вкладываютъ въ него слитки. Атеней есть лицо въ отношеніи къ мяснику и виноторговцу. Если Атеней помщаетъ деньги въ банк, то оба общества бываютъ на столько лицами относительно другъ друга, сколько Англія и Франція. Каждое изъ этихъ обществъ можетъ платить свои долги честно, каждое можетъ пытаться обманывать своихъ врителей, каждые можетъ преуспвать, каждое можетъ придти въ затруднительной положеніе. Если же они имютъ это единство воли, если они способны длать и выносить добро и зло, то можемъ ли мы — говоря словами м-ра Гладстона,— ‘отвергать ихъ отвтственность, или ихъ потребность въ религіи, чтобы нести эту отвтственность?’ Поэтому, акціонерные банки и клубы, ‘имя личность, находятся въ необходимости освящать эту личность религіозными служеніями’, итакъ, мы имемъ ‘новое и понудительное основаніе’ требовать, чтобы вс директора и писцы акціонерныхъ банковъ и вс служащіе въ клубахъ доказывали свою способность къ служб принятіемъ св. причастія.
Дло въ томъ, что м-ръ Гладстонъ впалъ въ ошибку, весьма обыкновенную у людей съ меньшимъ противъ него талантомъ. Нердко
Прочитали? Поделиться с друзьями:
Электронная библиотека