ГОРОДЪ И ДЕРЕВНЯ.
ГОРОДЪ И ДЕРЕВНЯ.
ПОВСТИ ДЛЯ ДТЕЙ СРЕДНЯГО ВОЗРАСТА.
АЛЕКСАНДРЫ ГИППИУСЪ,
АВТОРА РАЗСКАЗА ‘НЕПТУНЪ’.
ИЗДАНІЕ КНИГОПРОДАВЦА-ТИПОГРАФА МАВРИКІЯ ОСИПОВИЧА ВОЛЬФА.
СЕМЬЯ ТАРАСА.
СЕМЬЯ ТАРАСА.
——
Семья Тараса, Гиппиус Александра Карловна, Год: 1879
Время на прочтение: 5 минут(ы)
— Лука! Что ты валишь такъ много дровъ въ печку! сказалъ Лёва старому истопнику, который, ухнувъ со спины на полъ огромную вязанку, принялся усердно всовывать въ печь одно полно за другимъ.
— Такъ чтожъ что много? возразилъ истопникъ, стоя передъ печкой на колняхъ.— Тепло будетъ.
— И безъ того довольно тепло. Сегодня можно было бы совсмъ не топить.
— Ничаго! Паръ костей не ломитъ!
— А разв дровъ теб не жаль?
— Дровъ-то? А что ихъ жалть! Казенныя!
— Какія?
— Казенныя.
— Что значитъ казенныя?
— Значитъ: но наши.
— Стало быть чужія.
— Нтъ, не чужія.
— Чьи же?
— Казенныя.
— Казенныя, да казенныя! Тебя не поймешь, Лука. Растолкуй же хорошенько.
— Спросите у папаши, онъ вамъ растолкуетъ.
Лёва побжалъ въ кабинетъ, но отца тамъ не нашелъ. Въ корридор попалась ему няня. Онъ обратился къ ней.
— Няня! Ты знаешь, что такое казенное?
— Какъ-же, батюшка, не знать. Всякій знаетъ. Вотъ домъ, напримръ, въ которомъ мы живемъ, казенный, и обои, что на стнахъ у насъ, казенные.
— И лошади казенныя, прибавила Маруся, которая очутилась тутъ же въ корридор.
— Ты какъ это знаешь? спросилъ Лёва, удивленный знаніемъ своей маленькой сестры.
— А вчера еще, какой-то господинъ, познаю, какъ его зовутъ, сказалъ папаш за обдомъ: ‘Что вы, Александръ Ивановичъ, такъ бережете лошадей вашихъ? Вдь лошади у васъ казенныя, стоитъ ли ихъ беречь?’
— А что ты сказала, няня, и обои у насъ казенные? продолжалъ спрашивать Лёва.
— Да, батюшка, и обои казенные.
— Однако мамаша велитъ ихъ беречь, не велитъ ихъ пачкать.
— Беречь ихъ очень-то, пожалуй, и не стоитъ, наивно отвчала няня.— Запачкаются, другихъ наклеятъ. Только вотъ разв клейка-то ужь больно непріятна. Грязь, пачкотня такая! А въ казн денегъ много, на обои хватитъ, хоть весь домъ оклей.
Няня вошла съ дтьми въ дтскую.
— Помогли бы, дтки, мн укладываться, сказала она, выдвигая на средину комнаты пустой сундукъ, окованный желзомъ.— Завтра пойдетъ обозъ въ деревню Мн всего вашего добра въ одинъ день не уложить, пожалуй. Посл завтра, Богъ дастъ, и сами подемъ. Въ деревн намъ будетъ весело, не то что здсь. Здсь скука…. хандра!
Дти засуетились и принялись таскать изъ шкафовъ и комодовъ все, что ни попало подъ руку и валить все на полъ, къ сундуку Костя, самый меньшой изъ дтей, набравъ въ охапку множество поломанныхъ игрушекъ, швырнулъ ихъ разомъ на дно сундука.
— Нечто такъ укладываютъ? воскликнула няня. Да и вы, Маруся, все блье мн перепутали. Ужь лучше поотстаньте, мои голубчики, поотдохните, я ужь какъ-нибудь одна…. безъ васъ.
На двор заиграла шарманка, и дти бросились къ окну, потомъ зачмъ-то вс побжали въ залу.
Въ деревн жилось дтямъ хорошо, привольно. Ученья не было. Бгать по саду и по двору могли они сколько хотли, гуляли съ нянею, съ отцомъ или съ матерью, по полямъ, рощамъ и лугамъ, заходили въ избы.
Полюбилась дтямъ семья Тараса Антонова. Семья Тараса была большая. Однихъ дтей шесть человкъ, да старикъ отецъ, да мать старуха, жена, дв сестры незамужнихъ, счетомъ двнадцать человкъ Не легко было Тарасу кормить свою семью. Да крестьянину вообще кормить семью не легко. Главная и почти единственная пища у крестьянина — хлбъ, а хлба съ собственнаго поля рдко хватаетъ ему на весь годъ, какъ извстно. Не хватаетъ потому, — мы говоримъ о губерніяхъ нечерноземныхъ, — потому что и скота мало у крестьянина для удобренія земли, и пашетъ онъ плохо, да и сетъ-то скупо. Хорошо какъ есть у него на кого оставить семью и полевыя работы, чтобы самому идти на заработки, а нтъ, такъ и голодай семья. Тарасъ былъ единственный работникъ въ своей многочисленной семь, отецъ былъ старъ, братьевъ не было, нанимать работника было не на что.
— Хорошій человкъ Тарасъ, тихій такой! сказалъ какъ-то Александръ Ивановичъ, проходя съ дтьми и нянею мимо избы его. Жаль только, что пьетъ.
— Да, каждый праздникъ по три дня празднуетъ, должно быть въ угоду Святымъ, посмялась няня.— А вотъ ужь жена у него такъ славная, нечего сказать! Трезвая, работящая и умница такая! Дтей своихъ какъ держитъ хорошо!
— Неужели?
— Право. Въ дурномъ потачки не даетъ. Сохрани Богъ, кто провинится изъ нихъ, ужь не спуститъ! Иной разъ такую трёпку задастъ, что мое почтеніе!— Дти засмялись.— За-то и дти хорошія. Старшія въ школу ходятъ.
— Вотъ это хорошо, что ходятъ, одобрилъ Александръ Ивановичъ.
— Хорошо-то, хорошо, безспорно, только знаете, баринъ, если дома не останавливать ребенка въ дурномъ, такъ и школьное ученіе къ добру не поведетъ, врьте мн. Вдь одного ученья мало, надо, чтобъ, такъ сказать, острастка была, чтобъ кто журилъ, да бранилъ, да подчасъ и наказалъ порядкомъ, а не то…. Она рукою махнула.
— Правда, няня, правда!
Для дтей своя волюшка бда, продолжала она — Дай только Богъ жизни Дарь, такъ ея-то дти, надо полагать, хорошими людьми будутъ, потому что въ строгости держаны, не распущены.
Помолчавъ немного, словоохотливая няня продолжала:
— Вотъ разв нищета къ чему дурному поведетъ, ужь не знаю. Нищета-то, знаете, къ чему, къ чему не ведетъ иной разъ, чему, чему не научитъ. Правда, иной разъ и хорошему, только хорошее-то искать надо, а дурное на встрчу бжитъ, говоритъ пословица. Что подъ руку подвернется, за то нищета и берется. Такъ-то-съ!
— Да — а. Гд ужь нищета, тамъ дурнаго всегда много, тамъ и зависть, и обманъ на каждомъ шагу, тамъ и грабежи, разбои…. Нищета и пьянство, вотъ два источника зла въ нашемъ народ, то и другое одинаково губитъ крестьянъ.
— Иной, впрочемъ, и пьетъ-то съ голоду, сказала няня.
— А другой голодаетъ, потому что пьетъ, возразилъ Александръ Ивановичъ.
— И то правда.
— Смотрите, тамъ кто-то детъ, сказала Маруся, указывая въ даль, гд пыль подымалась столбомъ.
хала тележка парою. Кром ямщика въ ней сидлъ кто-то въ шинели и въ фуражк съ кокардою.
— Акцизный чиновникъ, должно быть, къ намъ на заводъ, подумалъ Александръ Ивановичъ.
— Это становой, сказала няня. детъ-то онъ, должно быть, къ Тарасу, проговорила она печально. За недлю передъ нашимъ пріздомъ, описали у Тараса все имущество, разсказывали мн. Весной, видите-ли, надо было подати платить и оброкъ… платить-то было нечмъ… Взяли и описали что ни есть у Тараса, и корову, и лошадь, и теленка. Сегодня, видно, распродажа. Охъ! куда какъ жаль семьи Тараса! Семья-то какая!
Тележка поровнялась съ гуляющими. Становой поклонился и прохалъ дальше, въ деревню. Гуляющіе обернулись назадъ и видли, какъ тележка остановилась у избы Тараса, гд толпою уже стояли мужики и бабы. Дти упросили отца идти къ Тарасу.
Въ изб опечаленная семья Тараса стояла тихо и безмолвно, какъ передъ покойникомъ. Только слышно было, какъ кто вздохнетъ тяжело, да вслдъ за вздохомъ проговоритъ урывисто слова два, какъ бы душ въ облегченіе. Грустно было смотрть на всхъ собравшихся тамъ. На приходъ Александра Ивановича съ дтьми никто на этотъ разъ не обратилъ особаго вниманія, не до того было. Только становой привсталъ и поклонился.
Черезъ нсколько минутъ, Тарасъ вывелъ на улицу свой скотъ. Начался торгъ. Кто-то предложилъ за корову десять рублей, другой перебилъ за одиннадцать, третій за двнадцать, за двнадцать и продали. Такъ-же дешево пошла и лошадь. Пошелъ и теленокъ за безцнокъ.
Куда какъ стало тяжело на душ Тараса, когда начали уводить, одно за другимъ, все то, что было достояніемъ его, что раздляло его трудъ!
Глубокій вздохъ вырвался изъ груди Тараса. У няни навернулись слезы.
— Куда-же пойдутъ эти деньги? вполголоса спросилъ Лёва у отца, видя какъ становой бралъ ихъ отъ покупателей.
— Пойдутъ они, мой милый другъ, въ казну, то есть, сталъ пояснять отецъ, — присоединятся къ суммамъ, идущимъ на разныя необходимыя государственныя потребности, какъ это длается во всхъ странахъ, на содержаніе войска, напримръ, флота, разныхъ учебныхъ заведеній, на содержаніе чиновниковъ…. Часть такихъ денегъ идетъ и на насъ.
— Какъ это?
— Мн дается жалованье, покупаются свчи, дрова….
— А — а!…. Такъ вотъ на какія деньги покупаются казенныя дрова! Теперь я понимаю.
Лёва призадумался.
— Какъ-же говорятъ: стоитъ-ли беречь казенное! Да какъ-же не беречь казеннаго? разсуждалъ мысленно Лёва, глядя на горько плачущую мать Тараса и на безропотно унылыхъ жену его и сестеръ.
Тарасъ подошелъ къ Александръ Ивановичу:
— Батюшка, не оставьте!
Онъ бросился ему въ ноги.
— Что ты, что ты, Тарасъ!
— Не дайте семь голодать, не откажите въ двухъ рубляхъ. Хотлъ теленка продать, чтобъ хлба купить, да не пришлось.— Голосъ Тараса дрожалъ.— Завтра въ Москву пойду работы искать Дтей придется распустить. Лто…. пусть побираются.