Семейство Баклановых, Чаплыгин Н. Г., Год: 1875 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 177 минут(ы)

СЕМЕЙСТВО БАКЛАНОВЫХЪ

(ИЗЪ МОИХЪ ВОСПОМИНАНІЙ)

I.

Если вамъ случалось прозжать по большой …ской дорог, конечно не могла не обратить на себя вниманія вашего живописная господская усадьба примыкающая къ большому торговому селу Бакланамъ. Усадьба эта расположена по отлогому скату покрытой сплошнымъ лсомъ горы, отдляющейся отъ дороги длиннымъ, широкимъ прудомъ. На темномъ фон вковыхъ липъ рельефно выдляется, выбгая впередъ полукруглою колоннадой, затйливой архитектуры длинный фасадъ стариннаго барскаго дома, съ симметрически расположенными по об стороны его каменными флигелями, конюшнями и другими надворными строеніями. Его построилъ еще въ конц прошлаго столтія тогдашній Бакланскій вотчинникъ, Екатерининскій вельможа, H. М. Баклановъ. Вслдствіе какихъ-то придворныхъ интригъ, онъ долженъ былъ оставить службу и поселился доживать остатокъ въ родовомъ имніи своемъ. Онъ перенесъ съ собою и сюда привычку къ размашистой широкой жизни и не отказывл себ ни въ какихъ прихотяхъ и барскихъ затяхъ: у была своя музыка, свой доморощенный театръ, царская псовая охота и огромная дворня. Домъ его былъ открытъ для всхъ, и въ постителяхъ, конечно, недостатка не было, прізжали навщать старика и петербургскіе гости, преимущественно изъ партіи недовольныхъ порядками послднихъ годовъ великаго царствованія, и гащивали у него подолгу. Такъ шла жизнь въ Бакланахъ въ продолженіе боле десяти лтъ, пока въ одинъ прекрасный день не умеръ, вслдствіе приступа подагры, опальный вельможа и не унесъ съ собою въ могилу всего, кром воздвигнутыхъ имъ прихотливыхъ и ни на что ненужныхъ построекъ и соединенныхъ съ ними никого не интересующихъ воспоминаній. Сынъ его, занимавшій какой-то значительный постъ на служб, жилъ постоянно въ Петербург и за границей и ни разу не пріхалъ взглянуть на свое праддовское наслдіе. Боле полувка домъ оставался необитаемымъ, неподдерживаемыя затйливыя постройки съ каждымъ годомъ приходили въ упадокъ, заглохъ оставленный безъ призора садъ и мало-по-малу все пришло наконецъ въ окончательное запустніе. Но и въ самомъ запустніи этомъ была какая-то дикая, своеобразная прелесть, и прозжій невольно останавливался полюбоваться развертывавшеюся предъ нимъ очаровательною картиной. Всюду виднлись еще слды минувшей размашистой жизни. Сквозь густую листву буйно разросшихся деревьевъ и кустарниковъ мелькали тамъ и сямъ полуразвалившіеся причудливыхъ видовъ кіоски и бесдки, по сторонамъ заглохшихъ аллей мстами стояли еще уцлвшіе остатки статуй, отъ балкона къ пруду шелъ широкій каменный спускъ съ поросшими травой ступенями и площадками и стоявшими у самой воды сфинксами. Поодаль отъ него, изъ-подъ крутаго берега одиноко выглядывалъ полуобрушившійся гротъ съ окружавшими его когда-то искусственными, а теперь уже настоящими, руинами и каменнымъ бассейномъ. Здсь, по разказамъ стариковъ, билъ нкогда фонтанъ, плавали золотыя рыбки и въ званые дни игралъ оркестръ домашней мурыки. До половины заросшій камышомъ прудъ окаймляли плакучія ивы и березы, склоняясь надъ самою водой, и опустивъ въ нее длинныя и гибкія втви свои он придавали ландшафту какой-то волшебный, чарующій видъ. Казалось предъ вами стоялъ очарованный замокъ какой-нибудъ спящей феи. ‘Вотъ, вотъ, думали вы, очнется она отъ своего долгаго сна, ударитъ волшебнымъ жезломъ и снова закипитъ въ немъ прежняя, своеобразная жизнь.’ Но фея не просыпалась, отжившая вкъ свой жизнь предъ вами не воскресала и долго въ нмомъ раздумьи смотрли вы на эти такъ краснорчиво говорящіе остатки минувшаго.

Въ начал шестидесятыхъ годовъ усадьба эта принадлежала внуку Екатерининскаго вельможи, отставному гвардіи полковнику Александру Васильевичу Бакланову. Поселившись въ ней, онъ не счелъ нужнымъ реставрировать ее въ первоначальномъ вид. Онъ былъ человкъ положительный и смотрлъ на вещи съ практической точки зрнія, а потому, отремонтировавъ какъ слдуетъ домъ и надворныя строенія и сдлавъ кое-какія необходимыя разчистки въ саду, онъ бросилъ ддовскія зати на произволъ судьбы, предотавилъ имъ полную свободу разрушаться и мало-по-малу обращаться въ мусоръ. Ему было уже подъ шестьдесятъ лтъ, но онъ не по годамъ былъ еще бодръ и свжъ. Онъ былъ средняго роста, сухаго, но крпкаго сложенія. Его открытое лицо, высокій лобъ съ прямо и смло смотрвшими изъ подъ него глазами и нсколько вздернутая подъ нависшими на нее усами губа изобличали въ немъ человка съ твердымъ, непреклоннымъ характеромъ. Говорилъ онъ громко и отрывисто, съ особою свойственною военнымъ людямъ тогдашняго времена интонаціей. Въ разговор и пріемахъ его была та развязность и самоувренность которыя даютъ независимость средствъ и извстное положеніе въ обществ, но такъ какъ у него самоувренность эта была вмст и прямыхъ слдствіемъ настолько глубоко сознаннаго чувства собственнаго достоинства что она дозволяла ему безъ ущерба для его самолюбія признавать и уважать чувство это и въ другихъ, то она никогда не переходила въ ту грубую, подавляющую безцеремонность, которую иные позволяютъ себ въ обращеніи съ тми кого почему-либо считаютъ ниже себя. Правда, въ голос его слышалось какъ бы что-то начальственное, нетерпящее возраженія, но это была не боле какъ привычка вынесенная имъ изъ военной службы, — привычка, переходящая обыкновенно незамтно со служебныхъ на частныя и даже на семейныя отношенія. Баклановъ былъ горячъ и вспыльчивъ, но умлъ вовремя одерживать себя и въ минуту раздраженія не приступалъ ни къ какому серіозному ршенію: ‘утро вечера мудрене’, говорилъ онъ, и откладывалъ дло до другаго дня. Въ домашнемъ быту онъ не былъ ни деспотъ, ни самодуръ, въ семейныхъ длахъ признавалъ за женой право голоса, принималъ въ соображеніе ея справедливыя требованія, въ иныхъ случаяхъ исполнялъ даже ея прихоти и причуды, но въ боле крупныхъ и серіозныхъ вопросахъ оставлялъ послднее слово за собою и, принявъ разъ зрло обдуманное ршеніе, уже не измнялъ его. Вообще онъ былъ хорошій семьянинъ, заботливый и нжный отецъ, но не умлъ высказывать чувствъ своихъ и если высказывалъ ихъ, то какъ-то особенно, по своему, такъ, онъ очень любилъ сына, но отношенія его къ нему отзывались какою-то военною дисциплиной, — точно онъ хотлъ пріучить его съ дтскихъ лтъ къ строевой субординаціи. Онъ былъ въ душ консерваторъ и потому врагъ нововведеній, но если видлъ что они были полезны, первый содйствовалъ ихъ проведенію. Характера онъ былъ настолько же прямаго и правдиваго, насколько стойкаго и послдовательнаго, аккуратность его въ длахъ и пунктуальность доходили до педантизма, вся жизнь его была имъ заране, такъ-сказать, разграфлена, и отступить отъ разъ уже обдуманнаго и принятаго плана онъ не позволялъ себ ни на пядь.

Лишившись еще въ молодыхъ лтахъ отца и матери и располагая боле нежели независимымъ состояніемъ, онъ могъ бы жить роскошно, не отказывая себ ни въ какихъ прихотяхъ, но и служа въ гвардіи, онъ жилъ очень скромно, и не потому чтобы былъ скупъ или разчетливъ, а потому что не имлъ ни особой къ чему-либо страсти, ни наклонности жить на боле широкую ногу. Онъ не чуждался общества, гд было нужно, не отставалъ отъ своихъ товарищей, но ничмъ не увлекался и во всемъ умлъ держаться благоразумной середины. Баклановъ не имлъ особой склонности и къ военной служб, но исполнялъ требованія ея свято и пунктуально, потому что взявшись за какое бы то ни было дло, ставилъ себ въ обязанность заниматься имъ добросовстно, прослужить же извстное число лтъ на государственной служб онъ считалъ непремннымъ долгомъ всякаго дворянина. Не мене священнымъ долгомъ своимъ, какъ помщика, считалъ онъ, по выход въ отставку, заняться устройствомъ и управленіемъ доставшагося ему отъ предковъ имнія, а потому, дослужившись до полковничьяго чина, какъ чина дающаго уже извстное, почетное положеніе въ обществ, онъ несмотря на увщанія начальства и просьбы товарищей вышелъ въ отставку и похалъ хозяйничать въ родовое помстье свое, село Большіе Бакланы.

Хозяйство свое нашелъ онъ въ грустномъ положеніе. Управляющій, завдывавшій имъ безконтрольно въ продолженіе долгихъ лтъ, не столько заботился объ интересахъ помщика сколько о своихъ собственныхъ, и Бакланову не трудно было убдиться что онъ высылалъ ему едва половину получавшихся съ имнія доходовъ. Несмотря однакожь на это, онъ, сознавая неопытность свою въ дл сельскаго хозяйства, ршился удалить обкрадывавшаго его управляющаго лишь изучивъ подъ его же рукой это новое и совершенно незнакомое ему дло настолько что могъ съ помощью избраннаго имъ изъ крестьянъ бурмистра обойтись безъ его совтовъ. Одновременно съ хозяйствомъ занялся онъ и улучшеніемъ быта разоренныхъ крестьянъ своихъ.

Исполнивъ такимъ образомъ два лежавшіе на немъ долга, какъ дворянина и помщика, Баклановъ согласно съ составленою имъ программой приступилъ къ исполненію послдняго остававшагося на немъ долга увковченія рода своего женитьбой. Если онъ не женился раньше, состоя на служб въ Петербург, то не потому что не представлялось къ тому случая, а потому что, съ одной стороны, считалъ тогда дло это еще преждевременнымъ, а съ другой, хотлъ жениться непремнно дочери такого же помщика какимъ долженъ былъ сдлаться самъ. ‘Петербургская или московская жена, думалъ онъ, станетъ склонять меня къ столичной жизни, а долгъ мой жить въ имніи, получивъ которое отъ предковъ своихъ, я принялъ на себя и обязанность лично завдывать имъ и пещись о благосостояніи доставшихся мн полутора тысячъ душъ крестьянъ. И какое имю я право передать эту священную обязанностямъ постороннія руки?’ У Бакланова и на счетъ женитьбы была своя программа, свои особыя требованія. Къ счастію, вс требованія эти, какъ казалось ему, соединяла въ себ дочь сосда его Льва едоровича Кудеярова, жившаго безвыздно въ родовомъ имніи своемъ, въ пятидесяти верстахъ отъ Бакланова. Она была умна, недурна собою и очень хорошо по тогдашнимъ требованіямъ воспитана. У Кудеяровыхъ было и родство, и связи, родъ же ихъ былъ такъ древенъ что по этикету стараго французскаго двора давалъ бы право на мсто въ карет короля. Со втораго же прізда къ Кудеярову Баклановъ далъ ему понять цлъ своихъ посщеній, а на третій, какъ водится, за мазуркой, сдлалъ предложеніе. Причинъ къ отказу не было, правда, онъ былъ уже не первой молодости, но казался много моложе своихъ лтъ, былъ богатъ, гвардейскій полковникъ, что назадъ тому тридцать лтъ имло свое значеніе, словомъ, невст понравился, предложеніе было принято и ровно черезъ мсяцъ онъ възжалъ въ ддовскій домъ свой съ молодою женой.

Бакланову было уже подъ сорокъ лтъ и привыкать къ совершенно новымъ для него требованіямъ семейной жизни ему конечно было не легко, но онъ предвидлъ это и заране приготовился къ необходимымъ уступкамъ, не предвидлъ онъ лишь того что не столько разница въ лтахъ, сколько разница въ характерахъ и направленіяхъ должна была сдлаться главною помхой къ осуществленію задуманнаго имъ семейнаго быта. Дйствительно, насколько онъ былъ положителенъ и практиченъ, настолько жена его была мечтательна и экзальтирована. Этою мечтательностью и восторженнымъ направленіемъ своимъ обязана была она полученному ею воспитанію. Еще бывши ребенкомъ, лишилась она матери, отецъ ея, ничего не понимавшій въ трудномъ дл воспитанія пятилтней двочки, обратился за совтомъ къ тетк и та прислала изъ Петербурга какую-то француженку-эмигрантку, которая, нося сама аристократическую фамилію, должна была, по мннію ея, дать и питомиц своей самое блестящее и приличное званію ея воспитаніе. Madame de Blicourt, никогда не занимавшаяся этимъ дломъ и жившая до того компаньйонкой при какой-то знатной барын, потшая ее своей болтовней, начала съ того что создала въ воображеніи двушки какой-то фантастическій міръ, населенный небывалыми дивами, разказывала ей о своей далекой милой родин, ея роскошной природ, о прелестяхъ парижской жизни, бранила все русское и удивлялась какъ сколько-нибудь образованный человкъ можетъ жить въ этой варварской сторон, когда же та достигла возраста полнаго пониманія, читала съ нею романы Бальзака, Сулье и Жоржъ Санда, распаляя ея воспріимчивое воображеніе чудовищными проявленіями необузданныхъ страстей. Результатомъ всего этого было то что молодая двушка только и мечтала что о далекой невдомой ей сторон съ ея чуднымъ небомъ и роскошною природой, бредила Жоржъ-Сандовскими героинями, скучая деревенскою захолустною жизнью, и возненавидла родину свою съ ея полугодовою зимой, курными избами, овчинными тулупами и непроходимою грязью. Баклановъ увидлъ это съ первыхъ же дней женитьбы и тутъ же положилъ себ выбить у жены эту дурь изъ головы, но ему пришлось дйствовать на зыбкой, совершенно незнакомой ему почв, и на этотъ разъ вс усилія его оказались тщетными. Чмъ боле старался онъ доказать ей что весь ея фантастическій міръ существовалъ лишь въ ея экзальтированномъ воображеніи, тмъ боле сосредоточивалась она въ себ самой и недоврчиво глядла на него, какъ на человка грубаго, матеріальнаго, поглощеннаго заботами обыденной жизни и для котораго высшія эстетическія наслажденія недоступны. Убдясь что продолжая идти этимъ путемъ, онъ неминуемо довелъ бы жену свою до сознанія себя женщиной непонятою и несчастною, femme malheureuse et incomprise, этой отравы семейной жизни, онъ прибгнулъ къ другому средству: онъ ршился повезть мечтательницу свою въ т страны которыя такими яркими, заманчивыми красками рисовало ей ея экзальтированное воображеніе и доказать ей уже не на словахъ, а на дл что какъ ни восхитительно роскошное итальянское небо, оно мало чмъ лучше нашего православнаго, степнаго: что какъ ни хороши лимонныя и апельсинныя деревья, далеко имъ до нашей развсистой березы или раскидистаго вяза, что какъ ни люты наши трескучіе морозы, но зимой и въ Италіи, дрожа отъ холода въ нетопленой остеріи, не разъ вспомнишь о русской, хотя и соломой топленой, изб, и что въ конц-концовъ можно точно также скучать на живописныхъ берегахъ Комскаго озера или Средиземнаго моря, какъ быть счастливымъ и живя въ степномъ захолусть. Предложеніе было принято, разумется, съ восторгомъ. Молодые наши пропутешествовали, цлый годъ и чуть не объхали всю Европу. Они были и въ Париж, и въ Лондон, въ Неапол, и въ Венеціи, здили даже въ Испанію, взглянуть на Эскуріалъ и Альгамбру. Они любовались и живописными берегами Рейна, и великолпнымъ видомъ Неаполя, восходили на Везувій, катались въ гондолахъ по лагунамъ и каналамъ Венеціи, словомъ, Баклановъ возилъ жену всюду куда ей только хотлось. Сначала она отъ всего приходила въ неописанный восторгъ, первый сорванный ею лугахъ гіацинтъ довелъ ее до слезъ и она лишь жалла что подл нея не было Mme de Blicourt чтобы подлиться съ нею своими впечатлніями. Такъ прошли первые три мсяца, и экзальтированное состояніе ея стало мало-по-малу переходить въ боле нормальное, чему много способствовало и то что все что она находила было ниже того чего ожидала. Она уже не отыскивала средневковыхъ руинъ, чтобы допрашивать ихъ о длахъ давно минувшихъ дней, не стояла по нскольку часовъ въ нмомъ экстаз предъ памятниками искусства и стала предпочитать имъ прозаическую рулетку, которой впрочемъ въ первое время предалась также съ большимъ увлеченіемъ, и спокойно прозжала мимо живописныхъ развалинъ Гейдельбергскаго замка въ Вольфсбрунъ, полакомиться его жирными форелями.

— А что-то длается теперь тамъ у насъ въ степной глуши? сказала она наконецъ мужу посл десятимсячнаго пребыванія за границей, сидя на каменной скамь Promenade Anglais и разсянно глядя на проходившую мимо толпу гуляющихъ.

Баклановъ торжествовалъ.

— Тамъ теперь морозы да метели, отвтилъ онъ,— а здсь, посмотри, какая благодать: солнце гретъ по-лтнему, цвтутъ фіалки и съ моря ветъ живительною прохладой.

Софья Львовна посмотрла на мужа, она, казалось ей, поняла его и ей сдлалось какъ-то неловко.

— Съ какимъ удовольствіемъ прокатилась бы я теперь на тройк въ саняхъ и хоть взглянула бы ни нашу настоящую русскую зиму, сказала она нсколько дней спустя.

— Одно воображеніе, отвтилъ также хладнокровно Баклановъ.— Какъ можно сравнить здшнюю зиму съ нашею.

И оба замолчали.

Софья Львовна еще не ршалась признаться мужу, но ей,привыкшей къ своему собственному осдлому углу, въ которомъ она чувствовала себя барыней, окруженной, избалованной извстнымъ почетомъ въ кругу сосдей и знакомыхъ, просто стала наскучать эта странствующая, скитальческая жизнь, эта бездомовность, это полное обезличенье среди незнакомой и чуждой ей толпы. Еще прошелъ мсяцъ посл послдняго разговора и она наконецъ прямо призналась что скучаетъ по Бакланамъ и Кудеярову, добавивъ что сестра ея въ послднихъ письмахъ своихъ въ такихъ мрачныхъ краскахъ описываетъ положеніе больнаго отца что, оставаясь доле за границей, она боится не застать его въ живыхъ. Баклановъ не возражалъ и черезъ день они уже были на возвратномъ пути въ Россію. Была еще другая причина заставившая ихъ поспшить возвращеніемъ: Софья Львовна готовилась быть матерью.

Пріхавъ въ Бакланы, она была счастлива какъ ребенокъ, бгала по всему дому, прыгала отъ радости, перецловалась со всми домашними, какъ будто бы уже отчаивалась съ ними видться, смялась, плакала, и когда наконецъ, успокоившись, сла въ свои любимыя кресла предъ затопленнымъ каминомъ, призналась чистосердечно что если въ гостяхъ и хорошо, но дома лучше. Не мене ея былъ счастливъ и Баклановъ, комбинація его удалась вполн: жена теперь уже не могла жаловаться на судьбу и говорить что она une femme malheureuse et incomprise, потому что онъ доказалъ ей что понялъ ее какъ нельзя лучше и сдлалъ все что могъ чтобы не только доставить ей то счастіе о которомъ она такъ восторженно мечтала, но и насладиться имъ сколько хотла.

Такъ сложилась семейная жизнь Баклановыхъ и установились ихъ взаимныя отношенія.

II.

Вскор же по возвращеніи Баклановыхъ на родину Софья Львовна подарила мужа своего сыномъ, а четыре года спустя дочерью. Нечего и говорить что молодая мать была въ полномъ упоеніи: она вся была въ дтяхъ и остальной міръ, казалось, пересталъ для нея существовать. Былъ счастливъ по своему и Баклановъ: ему было теперь кому передать и имя, и праддовское наслдіе, вмст съ соединенными съ ними правами и обязанностями. Оставалось лишь внушить преемнику какъ достойно пользоваться первыми и исполнять послднія. ‘Больше и не нужно, разсуждалъ онъ самъ съ собою: сынъ да дочь — семья полная.’ Но на этотъ разъ судьба распорядилась по своему: на слдующій годъ Софья Львовна оказалась снова беременною, это обстоятельство заставило его серіозно призадуматься. ‘Что если родится еще сынъ, думалъ онъ, маіоратовъ у насъ нтъ и придется раздлить Бакланы на дв части. Въ однхъ рукахъ это барское имніе: съ нимъ можно поддерживать блескъ имени и сохранять вполн независимое положеніе, а тутъ изъ Баклановъ выйдетъ два Бакланчика. Да и какъ длать ихъ? Тотъ кому достанется усадьба и будетъ настоящимъ представителемъ рода Баклановыхъ. Если отдать Бакланы въ полномъ состав старшему сыну, съ тмъ чтобъ онъ сдлалъ младшему по оцнк уплату, будетъ ли это законно и справедливо?’ И онъ ломалъ себ голову изыскивая средство какъ бы предотвратить грозившую его дому бду. ‘Нтъ, ужь лучше бы родилась дочь,’ заключалъ онъ. Не такъ думала Софья Львовна. ‘Какъ бы я была счастлива, еслибы Богъ далъ намъ еще сына, говорила она мужу. Старшій былъ бы военный, а младшій дипломатъ, я выучила бы его всмъ возможнымъ языкамъ и сдлала бы изъ него втораго Меццофанти. Со временемъ онъ былъ бы посланникомъ гд-нибудь въ Неапол или Флоренціи. Лтомъ мы здили бы съ тобой провдать Аркадія въ Петербургъ, наняли бы или купили дачу въ Петергоф, а на зиму въ Италію къ Митрош. И здили бы мы туда ужь не какъ въ чужую, а какъ въ родную сторону.’ И она при одной мысли о такой блаженной будущности отъ избытка чувствъ плакала какъ ребенокъ. Баклановъ слушалъ ее молча и преслдовалъ въ голов свои собственныя комбинаціи.

Наступилъ наконецъ съ такимъ тревожнымъ нетерпніемъ и страхомъ ожидаемый роковой день,— родилась дочь. Это до того убило Софью Львовну и потрясло ея слабые нервы что диктора въ продолженіи нсколькихъ дней опасались за жизнь ея. Новорожденную дочь свою она не могла видть, она возненавидла ее со дня ея рожденія. Бакланова это очень огорчало, и онъ утшалъ себя лишь тмъ что это была вспышка которая также легко пройдетъ какъ и другія. Но и на этотъ разъ онъ ошибался: это была не вспышка, а какая-то глубоко запавшая, ничмъ необъяснимая ненависть. И странное дло: возненавидвъ младшую дочь, она еще сильне полюбила старшую, точно всю вложенную въ нее природой долю материнской любви къ бдной Лиз она перенесла на свою любимицу Олю. Она боготворила ее, чуть не молилась на нее. Да и дйствительно это былъ милый, живой, красивый ребенокъ, и между нею и болзненною, апатичною Лизой контрастъ былъ разительный, въ первое время боялись даже чтобъ она не была идіоткой. Софью Львовну самое мучила эта ничмъ не заслуженная нелюбовь къ дочери, она называла себя и m&egrave,re martre и m&egrave,re dnature, но не могла превозмочь своего къ ней отвращенія. ‘Чтоже мн длать, говорила она мужу, если я видть ее не могу, c’est plus fort que moi.’ Баклановъ не разъ пытался подавить въ ней это чувство, но попытки эти приводили только лишь къ слезамъ и истерикамъ, и онъ наконецъ долженъ былъ отъ нихъ отказаться. ‘Авось время передлаетъ это по своему,’ думалъ онъ. Часто приказывалъ онъ несчастную двочку принесть къ себ въ кабинетъ и посадивъ ее на колни. ‘Ахъ ты моя Сандрильйонка’, говорилъ онъ цлуя и лаская ее, и это были единственныя ласки которыя она видла бывши ребенкомъ.

Время шло. Аркадію было уже шесть лтъ, и Баклановъ сталъ серіозно думать о его воспитаніи. Онъ прежде всего хотлъ развить въ немъ понятіе о чести, чтобъ изъ него вышелъ русскій дворянинъ и помщикъ какими тотъ и другой по мннію его долженствожніи быть, то-есть врный царскій слуга, человкъ съ твердымъ, независимымъ и неподкупнымъ характеромъ и гуманнымъ взглядомъ на крпостныя отношенія, а потому не хотлось ему вврить воспитаніе его кому-либо кром себя самого. Съ другой стороны, онъ видлъ и явную невозможность обойтись безъ гувернера-иностранца, такъ какъ на человка не говорившаго по крайней мр на двухъ иностранныхъ языкахъ въ то время смотрли какъ на неуча, не получившаго ровно никакого образованія и для котораго входъ въ порядочное общество, а тмъ боле въ высшій кругъ его, былъ положительно закрытъ, да и помимо того и самъ онъ былъ того убжденія что знаніе языковъ вещь вполн необходимая. По долгимъ соображеніямъ онъ наконецъ ршилъ: взявъ на свою долю нравственное воспитаніе сына, научное образованіе его поручить иностранцу, человку испытанному и вполн соединяющему въ себ нужныя для того условія. Пріискать такого наставника было дло не легкое, но ему помогъ счастливый случай. У Бакланова была въ Петербург сестра, сынъ которой какъ разъ кончалъ свое домашнее воспитаніе и она рекомендовала ему воспитателя его, какъ именно такого человка какой ему былъ нуженъ. Выборъ оказался дйствительно очень удачнымъ: не говоря уже о томъ что рекомендованный иностранецъ Тиссъ былъ человкъ развитой и хорошій педагогъ, онъ вмст съ тмъ былъ и человкъ вполн нравственный и добросовстный и въ короткое время умлъ поселить въ воспитанник своемъ любовь къ себ и довріе. Къ трудному длу преподаванія приступилъ онъ очень просто: онъ не обременялъ памяти молодаго питомца своего выдалбливаніемъ заданныхъ уроковъ, не утомлялъ его скучнымъ сидньемъ надъ книгой и не отбивалъ у него тмъ охоты къ ученію. Первоначальныя свднія изъ исторіи и географіи онъ передалъ ему въ вид разказовъ, элементарныя же понятія изъ естественныхъ наукъ преподавалъ незамтно, нагляднымъ образомъ, объясняя законы физики и химіи по мр того какъ представляла къ тому удобный случай сама жизнь. Гремлъ ли громъ и сверкала молнія, шелъ ли дождь, падалъ ли градъ или перекидывалась по небу полосатою лентой радуга, онъ объяснялъ причины этихъ явленій, любуясь восходомъ или закатомъ солнца или усяннымъ звздами небомъ, разъяснялъ законы движенія небесныхъ свтилъ, вспыхивали ли догоравшіе въ камин уголья, онъ незамтно прочитывалъ цлую, исполненную самаго живаго для ребенка интереса, лекцію о химическомъ состав воздуха и твердыхъ тлъ, о законахъ горнія и свта. Самыя гулянья не проходили безъ научной пользы: гербаризовали или собирали коллекціи камней и разныхъ ископаемыхъ, причемъ объяснялись шутя основныя начала ботаники, минералогіи и органической химіи. Такимъ образомъ опытный педагогъ мимоходомъ передавалъ питомцу своему вс т свднія которыя такъ трудно передаются и еще трудне удерживаются на скучныхъ и утомительныхъ урокахъ. Закону Божію и русскому языку училъ Аркадія сельскій священникъ. Надзоръ за нравственнымъ развитіемъ сына Баклановъ хотлъ было, какъ я уже сказалъ, оставить за собою, но, узнавъ ближе Тисса, всецло вврилъ его ему, да и хорошо сдлалъ, потому что Аркадій былъ отъ природы робокъ и наставленія и замчанія длаемыя имъ всегда рзкимъ и начальственнымъ тономъ боле пугали его нежели приносили дйствительную пользу. Вообще отношенія сына къ отцу основаны были на какомъ-то безотчетномъ страх, на уваженіи подчиненнаго къ строгому начальнику, а не на сыновней любви и взаимномъ довріи, а потому между ними никогда не могло быть искренности, а тмъ мене интимности. Эта натянутость и неестественность отношеній не могли не имть невыгоднаго вліянія на развитіе характера Аркадія и положили на немъ свою особую складку, которая уже не изгладилась во всю жизнь его.

Подростала и Оля, и для нея взята была Француженка Mme Coudert. Mme была ни un bas bleu, ни эмигрантка съ легитимистскими убжденіями, ни радикалка, ни соціалистка, а женщина очень обыкновенная, кроткаго и веселаго нрава, подъ часъ не въ мру болтливая, какъ и большая частъ француженокъ, безъ особыхъ капризовъ, какъ и безъ особыхъ тенденцій. Она была не безъ талантовъ: очень хорошо рисовала и была порядочная музыкантша, словомъ, соединяла въ себ вс т качества которыхъ Баклановы искали въ гувернантк для своей дочери и были ею вполн довольны.

Дло воспитанія шло впередъ, незамтно прошли шестъ лтъ съ поступленія Тисса въ домъ Баклановыхъ, Аркадію было уже двнадцать, — настало время везть его въ Петербургъ. Нечего и говорить о разставаніи съ нимъ Софьи Львовны. Конечно мать Остапа и Андрія, провожая ихъ въ Запорожскую Счу и прощаясь съ ними можетъ-быть навсегда, не пролила, просидвъ надъ ними круглую ночь, столько горючихъ слезъ, сколько пролила ихъ она, разставаясь съ своимъ дорогимъ, несравненнымъ Аркадіемъ. Баклановъ долженъ былъ чуть не силой вырвать его изъ ея объятій.

Аркадій, благодаря полученной подготовк, выдержалъ экзаменъ изъ первыхъ, и Баклановъ, поручивъ его попеченіямъ сестры и одного изъ старыхъ своихъ сослуживцевъ, возвратился домой вкушать отъ плодовъ трудовъ своихъ. Такъ, посявъ свою ниву, съ спокойнымъ духомъ утшаясь сознаніемъ добросовстно исполненной работы, возвращается къ себ на отдыхъ усталый земледлецъ. ‘Землю удобрилъ кажется недурно, думаетъ онъ, и вспахалъ хорошо, и посялъ вовремя, а что на ней уродится и что придется съ нея убрать, одному Господу извстно.’

Не на отдыхъ и не на радость возвратился Баклановъ домой. На другой же день прізда его Оля посл обычной вечерней прогулки съ гувернанткой почувствовала страшную головную боль, ночью съ ней сдлался бредъ и на слдующій день открылась нервная горячка. Приглашенъ былъ изъ города лучшій докторъ, но несмотря на вс медицинскія пособія, а можетъ-быть и благодаря имъ, болзнь все усиливалась и на пятый день ея не стало. Не беру на себя описывать отчаяніе овладвшее Софьей Львовной,— она пришла въ состояніе какого-то изступленія близкаго къ умопомшательству. Съ трудомъ могли ее оторвать отъ бездыханнаго трупа дочери и въ продолженіе девяти дней она была между жизнію и смертію. Бакланова эта неожиданная утрата также очень огорчила, но онъ умлъ сосредоточивать въ себ волновавшія его чувства и перенесъ это семейное горе стоически. Онъ всячески старался утшить жену свою, говорилъ ей что у нихъ еще осталась дочь, на которую она можетъ перенесть всю материнскую любовь свою, но это лишь боле раздражало ее, и она просила чтобъ и имя ея при ней произносимо не было. На десятый день ей сдлалось наконецъ какъ будто нсколько лучше, и Баклановъ, проведшій у постели ея девять безсонныхъ ночей, уже на разсвт пошелъ къ себ въ кабинетъ чтобы хотя сколько-нибудь подкрпить себя сномъ. Не раздваясь бросился онъ на диванъ, но едва усплъ закрыть глаза, какъ дверь съ шумомъ отворилась. Онъ снова открылъ ихъ — предъ нимъ стояла Софья Львовна. Распущенные волосы въ безпорядк лежали на ея полуобнаженныхъ плечахъ, глаза блестли какимъ-то неестественнымъ огнемъ, щеки пылали и грудь тяжело подымалась отъ неровнаго дыханія.

— Хочешь чтобъ я завтра же была покойна и здорова? сказала она взволнованнымъ, но ршительнымъ голосомъ.

Баклановъ вскочилъ съ дивана и смотрлъ на нее въ нмомъ удивленіи.

— Если хочешь, то общай мн исполнить мою просьбу.

— Если это только въ силахъ моихъ, едва могъ онъ проговорить, не свода съ нея глазъ.

— Я сейчасъ видла во сн Олю, продолжала Софья Львовна, опустившись въ изнеможеніи на диванъ.— Она подошла ко мн въ томъ самомъ плать въ которомъ ее положили въ гробъ, вся въ цвтахъ, бросилась ко мн на шею и, рыдая, умоляла меня взять къ себ вмсто нея Олиньку Кузмину. Другъ мой, успокой и ее, и меня.

Баклановъ въ раздумья сдлалъ нсколько шаговъ по комнат. Просьба эта не столько удивила, сколько огорчила его. Взять въ домъ вмсто дочери, то-есть усыновить, чужую двочку, когда своя собственная дочь живетъ безъ всякой вины въ загон, чуть не въ двичьей, мысль эта возмущала его отцовское сердце. Онъ въ порыв негодованія хотлъ было уже высказать жен что Богъ потому и наказалъ ее что она такъ несправедлива къ Лиз, но воздержался, боясь этимъ окончательно убить ее. Да и отказать ей, думалъ онъ, въ ея просьб наотрзъ страшно: не прошло и трехъ дней какъ жизнь ея была на волоск, и такой ршительный отказъ можетъ пожалуй не мене гибельно подйствовать на нее, женщина она нервная, раздражительная. Да и почему знать: можетъ-быть получивъ согласіе мое взять Олиньку она изъ благодарности ко мн будетъ ласкове и къ Лиз, тогда какъ отказъ еще боле ее возстановитъ противъ нея. Къ тому же он почти однихъ лтъ, можетъ-быть сдружатся, и одна дружба эта уже облегчитъ положеніе Лизы. Вс эти соображенія молніей пробжали въ голов его.

— Подумай, Alexandre, продолжала Софья Львовна не сводя съ него своего пылающаго взгляда.— И зовутъ ее Ольгой, и въ добавокъ даже Александровной. Вдь это перстъ Божій.

И она подняла руку къ небу.

Въ эту минуту лихорадочной экзальтаціи она похожа была на Пиію проркающую свои проблематическія предсказанія. Баклановъ, взглянувъ на нее, пораженъ былъ ея болзненно-возбужденнымъ состояніемъ.

— Что жь, сказалъ онъ, боясь дальнйшимъ молчаніемъ повергнуть ее въ какой-нибудь новый и можетъ-быть уже смертельный нервный припадокъ,— если ты полагаешь что уже таково опредленіе Божіе,— пусть будетъ по твоему.

Софья Львовна, рыдая, бросилась благодарить его, умоляла на другой же день хать къ Кузьминымъ, и Бакланову стоило не малаго труда уговорить ее подождать еще хотя недлю чтобы дать сколько-нибудь окрпнуть ея изнуреннымъ болзнію силамъ.

Ровно чрезъ недлю Баклановы уже хали шестерикомъ въ карет по Кудеяровской дорог.

III.

Оленька Кузьмина была дочь небогатаго помщика, жившаго въ небольшомъ имніи своемъ въ пяти верстахъ отъ Кудеярова. Мать ея еще ребенкомъ, оставшись круглою сиротою, взята была отцомъ Софьи Львовны въ домъ, гд и воспитывалась вмст съ нею, хотя была нсколькими годами старше ея. Она попала на руки Mme de Blicourt когда ей было уже боле двнадцати лтъ и потому понятно не могла воспользоваться тмъ воспитаніемъ которое получила Софья Львовна, да и Mme de Blicourt, кичившаяся своими quartiers de noblesse, несмотря на неоднократныя замчанія старика Кудеярова, не охотно давала уроки бдной, безпріютной двочк, считая это несовмстнымъ съ своимъ аристократическимъ происхожденіемъ, и обращалась съ нею съ высокомрнымъ пренебреженіемъ. Вслдствіе этого все полученное Глашей воспитаніе ограничилось тмъ что она едва могла сказать по-французски дв, три затверженныя фразы, произнося ихъ такъ что французъ пожалуй и не догадался бы что она говоритъ на его родномъ язык, да, благодаря сельскаго священника, обучавшаго ее русской грамот, могла съ грхомъ пополамъ написать несвязное письмо по-русски. Вообще она играла въ дом жалкую роль: люди на каждомъ шагу давали ей чувствовать кто она и какая разница между нею, безпріютною сиротою, и ихъ барышней, француженка заставляла ее играть съ Соней, исполнять ея капризы, занимать и забавлять ее. Впрочемъ помимо нравственнаго вліянія которое могло имть на развитіе характера двочки грустное положеніе ея въ Кудеяровскомъ дом, все же, живя въ немъ, она получила хотя какое-нибудь образованіе, котораго, оставленная одна на произволъ судьбы, конечно получить не могла бы, игры же и занятія ея съ Соней. съ каждымъ днемъ мало-по-малу сближали ихъ и наконецъ скрпили ихъ взаимныя отношенія если не дружбой, то привычкой. Такъ незамтно шли годы пока наконецъ не вышла она замужъ за сосда-помщика, человка уже не молодаго, кавказскаго героя, который, вышедъ съ полнымъ пенсіономъ въ отставку, поселился хозяйничать въ небольшомъ имніи своемъ.

Александръ Семеновичъ Кузьминъ былъ что-называется старый служака и вынесъ съ собою изъ фронтовой слуібы вс т качества которыя такъ рзко характеризуютъ отставныхъ военныхъ. Онъ былъ человкъ прямой и правдивый, камня за пазухой держать не любилъ, и что зналъ или чувствовалъ, высказывалъ чистосердечно напрямикъ, безо всякихъ обиняковъ, за что былъ очень уважаемъ въ сосдств. Всю жизнь свою провелъ онъ въ кругу солдатъ, въ походахъ и экспедиціяхъ противъ горцевъ, а потому въ пріемахъ его была какая-то рзкость и угловатость, отзывавшіяся солдатскою выправкой. Боле десяти лтъ бывъ ротнымъ командиромъ, онъ привычку свою къ порядку и дисциплин перенесъ и на хозяйство, былъ взыскателенъ а строгъ, но справедливъ, и крестьяне столько же боялись сколько и любили его. Ему было уже за шестьдесятъ лтъ, но онъ былъ дятеленъ не по годамъ: во время посвовъ и уборки объзжалъ самъ поля, лично надзиралъ за молотьбой и ссыпкой хлба, словомъ, хозяйскій глазъ его слдилъ за всмъ и дйствительно небольшое хозяйство его шло великолпно. Онъ нжно любилъ жену свою и дтей, которыхъ подъ часъ даже черезчуръ баловалъ, что, какъ извстно, составляетъ одну изъ слабостей большей части старыхъ инвалидовъ. Глафира Андреевна была женщина тихая и добрая, всецло преданная семейнымъ и домашнимъ заботамъ. Она искренно любила мужа, заботилась о немъ и ухаживала за нимъ какъ за ребенкомъ. Вообще между мужемъ и женой было такое невозмутимое согласіе, они такъ довольны были тмъ тихимъ счастіемъ которымъ наслаждались въ мирномъ уголк своемъ что едва переступали вы порогъ ихъ небольшаго, но всегда чисто убраннаго дома, какъ и вами невольно овладвало чувство душевнаго спокойствія и довольства.

У Кузминыхъ было пятеро дтей: четыре сына и дочь. Два старшихъ воспитывались въ кадетскомъ корпус, младшій въ гимназіи. Александръ Семеновичъ хотлъ и всхъ пустить по военной служб, н усупилъ просьбамъ жены.

— Что если, избави Богъ, откроется война, говорила она,— и вдругъ всхъ ихъ у насъ перебьютъ! А тутъ по крайней мр хоть двое останутся намъ подъ старость лтъ на утшеніе.

— А разв это не утшеніе, если вс лягутъ за вру и царя, отвчалъ онъ.— На то они и дворяне, за то имъ и почетъ это всхъ что долгъ ихъ за вру и царя кровь свою проливать, а чтобы бумаги кропать да карманы свои набивать, на то есть канцелярское смя. Миша,— говорилъ онъ старшему сыну, семилтнему мальчику,— что если на царя нападетъ Французъ или Нмецъ, либо какой другой недобрый человкъ?

— Я ему голову сорву, отвчалъ тотъ не задумываясь.

— Молодецъ, говорилъ цлуя его въ лобъ Александръ Семеновичъ.— Не только вражьей головы, и своей собственной для царя щадить не слдуетъ. На то ты и дворянинъ чтобы за него грудью стоять.

Дома при старикахъ оставалась одна дочь. Она была лишь тремя мсяцами моложе старшей дочери Баклановыхъ и названа была Ольгой вслдствіе усиленной просьбы Софьи Львовны. ‘Если Богъ и вамъ дастъ дочь, говорила она Глафир Андреевн, когда та пріхала къ ней на крестины,— назовите и ее Ольгой. Он будутъ почти ровесницы и стали бы он какъ и мы рости и воспитываться вмст: мн вдь все равно держать гувернантку что для одной, что для двухъ. При моей и ваша выучилась бы и языкамъ и музык. Свою я звала бы Олей, а вашу Оленькой и любила бы обихъ одинаково.’ И об матери отъ избытка чувствъ прослезились и обнявшись долго плакали.

Черезъ три мсяца у Глафиры Андреевны дйствительно родилась дочь, и несмотря на желаніе Александра Семеновича назвать ее въ честь покойной его матери Лукерьей, нарчена была во святомъ крещеніи Ольгою, предположенія же насчетъ воспитанія обихъ двочекъ подъ надзоромъ одной гувернантки въ дом Баклановыхъ остались одними предположеніями. Правда, Софья Львовна не разъ говорила объ этомъ мужу, но тотъ постоянно отговаривалъ ее отъ ея намренія.

— Какъ брать чужаго ребенка на свои руки, отвчалъ онъ ей,— подумай какую мы взяли бы на себя отвтственность предъ Богомъ и людьми.

Да Кузмины серіозно и не разчитывали на этотъ планъ, составленный въ минуту сердечныхъ изліяній, и какъ не имли средствъ дать дочери дома хотя мало-мальски порядочное образованіе, то и хлопотали о помщеніи ея на казенный счетъ въ мстный институтъ благородныхъ двицъ. Въ этомъ дл содйствовалъ имъ и Баклановъ, но вс хлопоты его остались безуспшны. Ему отвчали очень вжливо и какъ будто резонно что вс казенныя ваканціи зачислены за сиротами, у двицы же Ольги Кузминой есть отецъ и мать. Баклановъ возражалъ что хотя у двицы Кузминой дйствительно есть отецъ и мать, но средства ихъ несравненно ограниченне средствъ сиротъ помщенныхъ на эти ваканціи. Отвта на это возраженіе никакого не было, тмъ дло и кончилось.

— Нтъ, говорила пригорюнившись Глафира Андреевна,— видно на казенный коштъ воспитывать могутъ дочерей своихъ люди богатые, да знатные, а для нашего брата, бднаго и безпомощнаго дворянина, двери эти заперты.

— Да и не зачмъ, утшалъ ее Александръ Семеновичъ,— двочка не мальчикъ. Къ чему ей ученость? знала бы грамоту, была благонравна, да научена какъ по закону мужа любить, дтей въ страх Божіемъ воспитывать и Богу какъ слдуетъ молиться, а остальное все само-собой приложится.

Таково было семейство Кузминыхъ, къ которымъ съ извстною намъ цлью отправились Баклановы.

Былъ вечеръ, одинъ изъ тхъ прекрасныхъ вечеровъ первой половины сентября, когда солнце садится какъ разъ во время, чтобы день и ночь, смняясь не въ ущербъ другъ другу, могли дать возможность насладиться какъ грющими, но уже не жгущими лучами солнца, такъ и живительною вечернею прохладой. Кузминъ только-что возвратился съ поля гд домолачивали горохъ и возили на гумно запоздалыя копны проса и, надвъ халатъ, сидлъ у отвореннаго окна, прихлебывая изъ стакана горячій чай и покуривая свою коротенькую, походную трубку. Глафира Андреевна сидла у стола предъ ярко-вычищеннымъ какъ зеркало самоваромъ и выложивъ на подносъ для старой няньки два куска сахару, запирала стоявшую подл нея на стул чайную шкатулку. Оленька кормила остатками своего полдника большую меделянскую собаку. Уже сло солнце, и невдалек противъ окна на багряной полос ярко догаравшей зари рзкими чертами обрисовывались угловатые контуры водяной мельницы. На двор было тихо, лишь доносился равномрный стукъ работавшихъ на мельниц колесъ, смшанный съ шумомъ падавшей съ нихъ воды, да отъ времени до времени долетали изъ виднвшагося за прудомъ села блеяніе овецъ и голоса загонявшихъ ихъ бабъ и мальчишекъ.

— Что это такое? сказалъ вдругъ старикъ, пристально вглядываясь въ даль.— Карета шестерикомъ, да еще никакъ на вашу дорогу свернула.

Глафира Андреевна подошла къ окну.

— И въ самомъ дл карета, сказала она, глядя по направленію дороги.— Кто же бы это такой могъ быть?

— Въ заправду карета, кричала Оленька, успвшая уже вскарабкаться на стулъ и съ любопытствомъ слдившая за приближавшимся экипажемъ.— И лошади все блыя такія.

— Кто же это такой? повторяла въ недоумніи Глафира Андреевна,— и придумать немогу.

— А кому же больше и быть какъ не Александру Васильевичу, сказалъ наконецъ еще не совсмъ ршительво Кузмивъ.

— И Богъ знаетъ что выдумаетъ. Жена умираетъ, а онъ станетъ по гостямъ разъзжать. Статочное ли это дло.

Кузмины уже звали какъ о смерти Оли, такъ и о болзни Софьи Львовны.

— Онъ же и есть, сказалъ Александръ Семеновичъ посл минутнаго молчанія.— Вонъ и Савельичъ сидитъ на козлахъ.

— И то Савельичъ, согласилась Глафира Андреевна.— Что же это такое значитъ?

Кузминъ всталъ и пошелъ переодваться. Глафира Авдреевна засуетилась: приказала скоре подогрвать самоваръ, надвинула на плечи спавшую съ нихъ кофту, оправила на Оленьк платье и причесала ея растрепавшіеся волосы.

— Что бы это значило? продолжала она разсуждать сама собою, то подходя къ окну, то устанавливая и перестанавливая стулья.

Баклановы бывали у Кузминыхъ рдко и то обыкновенно проздомъ отъ Кудеяровыхъ, къ которымъ зжали также почти исключительно лишь въ дни ихъ именинъ, а потому-то неожиданное посщеніе въ такое необычное время страшно интриговало ее. Минуты черезъ дв карета прохала мимо окна къ подъзду и изъ нея выглядывала Софья Львовна.

— Сама она! Что это такое? всплеснула руками Глафира Андреевна.— Ну, слава Богу! Стало-быть выздоровла, сказала она перекрестясь и побжала встрчать гостей на крыльцо. Вслдъ за нею вышелъ и успвшій уже переодться Александръ Семеновичъ. Встрча была самая трогательная.

— Вы знаете мое горе, сказала Софья Львовна бросившись къ Глафир Андреевн и об горько заплакали.

— Успокойтесь, прилягте, да отдохните немного съ дороги, уговаривала хозяйка гостью, вводя ее въ домъ.

— А вотъ моя Олечка, сказала она подводя ее къ Софь Львовн.

Та поцловала ее и подарила бонбоньерку. Двочка робко, какъ бы не охотно, взяла ее и съ недоврчивостію, смшанною со страхомъ, глядла на прізжую, хотя и не совсмъ незнакомую ей барыню.

— Ты какъ будто бы не узнаешь и боишься меня, говорила лаская ее Софья Львовна.

— Она у меня такая дикая, вмшалась, желая ободрить дочь Глафира Андреевна,— она такъ рдко видитъ чужихъ. Олечка,— обратилась она къ ней,— или ты ихъ не помнишь? Он еще къ намъ зимой прізжали съ хорошенькою барышней, которая теб такъ понравилась.

— Это что вотъ недавно умерла-то? спросила съ грустною интонаціей въ полголоса Оленька.

— Боже! какъ она на нее похожа! Какъ она мн ее собою напоминаетъ! зарыдала снова Софья Львовна.

— Послушайте, Глафира Андреевна, сказала она вдругъ, поднявшись съ дивана, — мн надо поговорить съ вами объ очень серіозномъ дл.

И взявъ ее за руку она пошла въ сосднюю комнату.

— Я къ вамъ съ убдительною просьбой, сказала она затворивъ за собою дверь.— Спасите меня!

И она упала предъ нею на колна.

— Что вы? Христосъ съ вами! засуетилась около нея совершенно растерявшаяся Глафира Андреевна, длая всевозможныя усилія чтобы поднять ее на ноги.

— Не встану пока вы не дадите клятвы исполнить мою просьбу.

— Все что хотите, бормотала та, не помня себя отъ волненія и сама не понимая что говоритъ.

— Отдайте мн вашу Оленьку.

Слова эти обдали ее какъ холодною водой, и она остановилась на мст безъ движенія какъ ошеломленная.

— Я буду для нея второю матерью, буду любить больше чмъ дочь, говорила восторженно Софья Львовна.— При ней будетъ та же, гувернантка которая была взята для моей покойной Ола. Она будетъ окружена всми возможными заботами и попеченіями, когда она выростетъ, я пріищу ей богатаго жениха, все равно какъ для родной дочери своей, выдамъ ее замужъ, словомъ, сдлаю все что только отъ меня будетъ зависть для ея полнаго счастія.

Глафира Андреевна молча выслушала весь этотъ потокъ словъ и все еще никакъ не могла собраться съ мыслями. Она сознавала всю выгоду предложенія, очень хорошо понимала что она далеко не въ состояніи была дать дочери того воспитанія которое она могла подучить у Баклановыхъ, но и не мене хорошо знала по собственному опыту что такое жизнь бдаой двушки въ чужомъ богатомъ дом. Правда, она сама нкогда желала этого, но тогда Оленьки еще не было на свт, теперь же ей было уже восемь лтъ. и она успла привыкнуть къ ней. Но если, съ одной стороны, ей тяжело было разстаться съ ней какъ съ единственнымъ оставшимся при ней дтищемъ, то съ другой, то же самое чувство материнской любви побуждало ее ршиться на это самопожертвованіе. Останавливало ее еще одно обстоятельство: она знала нелюбовь Софьи Львовны къ Лиз, была уврена что она станетъ оказывать Оленьк всевозможныя предъ нею предпочтенія, но каково же будетъ чрезъ это самое положеніе Оленьки въ дом Баклановыхъ и какія будутъ отношенія ея къ Лиз? какъ будетъ на все это смотрть Александръ Васильевичъ? какъ будутъ смотрть родные, близкіе знакомые, наконецъ, собственные люди? Не будутъ ли они при всякомъ удобномъ случа колоть глаза ея бдной, ни въ чемъ неповинной Олечк? Не будутъ ли всячески стараться вымстить на ней свое затаенное, одерживаемое, но вполн справедливое негодованіе на Софью Львовну? Вс эти и тысячи другихъ мыслей толпились въ ея голов.

— Ршайтесь, приставала къ ней съ умоляющимъ взоромъ Софья Львовна.— Не мечтали ли мы когда-то объ этомъ сами? И вотъ Господь Богъ устраиваетъ по нашему тогдашнему желанію. Не томите же меня, но помните что слово ваше можетъ какъ возвратить меня къ жизни, такъ и окончательно убить.

— Послушайте, проговорила наконецъ нершительно Глафира Андреевна,— вдь вы хотите взять у меня послднее утшеніе которое осталось мн въ жизни, у васъ же есть еще….

— Я знаю что вы хотите сказать, перебила ее Софы Львовна, и глаза ея засверкали, раздулись ноздри и на щекахъ выступили красныя пятна.— Но вдь это истуканъ, wo деревяшка безъ всякихъ чувствъ. Какая же между нами можетъ быть симпатія? Это крестъ ниспосланный на меня Богомъ.

— Я вовсе не о томъ хотла рчь держать, спшила перебить ее въ свою очередь Глафира Андреевна, уже раскаиваясь что затронула эту щекотливою струну.— Я хотла только сказать что Лизанька вамъ все же родная дочъ, а какъ же это Олечка вдругъ сядетъ ей что-называется на голову?

— Если вы уже принимаете такое участіе въ моей дочери, отвтила сухо Софья Львовна,— то скажу вамъ что при Оленьк и ея положеніе будетъ лучше. Она вмст съ ней будетъ брать уроки у Mme Coudert, будетъ вмст съ нею подъ ея надзоромъ рости и воспитываться. Держать же особую гувернантку для какой-нибудь идіотки было бы и смшно, и глупо.

— Поврьте, я не столько изъ участія къ Лизаньк, сколько по любви своей къ Олечк, бормотала та, какъ бы оправдываясь.— Согласитесь, какое неловкое положеніе займетъ ові въ вашемъ дом, если вы будете оказывать ей больше врности и любви нежели собственной вашей дочери. Какъ будутъ на это смотрть Александръ Васильевичъ и родные ваши? Вдь этакъ долго ли и до семейнаго раздора, и всему будетъ безъ вины виновата все моя же Олечка. Вотъ вдь толкъ-то въ чемъ.

— Понимаю опасенія ваши, сказала, задумавшись, Софья Львовна,— и хотя не полагаю чтобъ они были основательны, для успокоенія вашего и для огражденія Оленьки отъ волкахъ возможныхъ нареканій и непріятностей къ будущемъ даю вамъ слово измнить сколько будетъ въ силахъ моихъ и отношенія мои къ дочери и положеніе ея въ дом, такъ что Оленька со дня вступленія въ него сдлается и моимъ утшеніемъ, и благодтельницей Лизы. Довольны вы?

Глафира Андреевна колебалась.

— Дайте мн подумать, говорила она умоляющимъ голосомъ,— дайте сроку хоть до утра. Опять-таки вы сами знаете, у нея не я одна, у нея есть и отецъ.

— Совершенно справедливо, сказала Софья Львовна,— и мы сейчасъ узнаемъ его мнніе.

И не давъ ей опомниться она отворила дверь въ залъ.

Баклановъ уже усплъ объяснить Кузьмину цль своего прізда, и тотъ какъ человкъ практичный и прямой сразу понялъ всю выгоду предложенія и принялъ его съ искреннею благодарностію.

— Александръ Семеновичъ, сказала Софья Львовна, войдя въ залъ,— я сейчасъ объяснила Глафир Андреевн цль нашего прізда, вамъ вроятно передалъ о ней Александръ Васильевичъ. Отъ васъ зависитъ принять или отвергнуть нашу просьбу.

Старикъ въ короткихъ, но глубоко прочувствованныхъ, словахъ повторилъ ей только-что сказанное имъ ея мужу, въ заключеніе поцловавъ ея руку.

Глафира Андреевна стояла на одномъ мст безъ движенія, какъ обвиненный выслушивающій свой смертный приговоръ…

Но не станемъ описывать раздирающей сцены разставанія матери съ дочерью. Баклановы, переночевавъ въ Кузминк, на другой день рано утромъ ухали. Проводы были, разумется, самые трогательные.

— Помните же общаніе ваше, говорила Глафира Андреевна, прощаясь съ Софьей Львовной.

— Помню, отвчала та, крпко обнимая ее, — помню, и вотъ вамъ моя рука что свято исполню его.

Проводивъ дочь, долго еще сидли старики у отвореннаго окна, слдя глазами за удалявшеюся каретой.

— О чемъ ты такъ грустишь и горюешь, Глаша? спросилъ наконецъ Александръ Семеновичъ когда карета скрылась за дальнимъ бугромъ.— Не хлопотали ли мы съ тобой сами помстить Олечку въ институтъ? Тогда бы она и вовсе жила отъ насъ за двсти верстъ, а до Баклановъ настоящихъ и пятидесяти не наберется. Будемъ здить навщать ее, да и Софья Львовна, кажется, очень ее полюбила.

— Ахъ, другъ ты мой, грустно отвтила она ему, — тамъ была бы она на общемъ положеніи какъ и другія. Не ты, такъ государь за твою службу платилъ бы за нее, хлбъ она ла бы свой собственный, а чужой, я по себ сужу, подчасъ куда какъ бываетъ горекъ.

IV.

Софья Львовна сдержала свое слово. Возвратясь домой, она тотчасъ же позвала Лазу, сказала ей что Богъ взамнъ умершей сестры посылаетъ ей другую, что она должна любить ее какъ и первую и въ заключеніе приказала ей Оленькой поцловаться. Она одла ихъ въ одинаковыя платья, перевела Лизу въ комнату которую занимала ея сестра, гд помстила вмст съ нею и Оленьку и приказала Mme Coudert заниматься равно какъ съ тою, такъ и съ другою, не длая между ними никакого различія. Въ токъ же смысл отданы были приказанія и домашней прислуг Баклановъ и радовался, и удивлялся этой неожиданной перемн, онъ не врилъ глазамъ своимъ и не зналъ чему прописать ее. Не мене его удивлялись и Mme Coudert, и старая няня, и вся прислуга, они вс смотрли на Оленьку какъ на ниспосланнаго съ неба ангела-умиротворителя и съ перваго же дня полюбили ее, словомъ, она поступила въ домъ Баклановыхъ при самыхъ благопріятныхъ для нея условіяхъ. Впрочемъ, Оленька вполн того заслуживала: это былъ прелестный ребенокъ, если только семилтнюю двочку можно назвать ребенкомъ. Она была стройна и довольно высокаго по годамъ своимъ роста, свтлорусые волосы густыми прядями спускались на ея блыя, хотя и нсколько загорлыя, пухлыя плечики, бойкіе, каріе глаза глядли и лукаво, и привтливо. Не смотря на робость и застнчивость, которыя, легко объяснялись уединенною захолустною жизнію Кузминыхъ, движенія ея были развязны и граціозны какъ движенія молодаго котенка, голосъ мягкій и симпатичный. Правда, въ первое время Софь Львовн стоило не малаго труда отучить ее отъ дурныхъ привычекъ и непринятыхъ въ порядочномъ обществ тривіальныхъ словъ и выраженій, перенятыхъ ею отъ окружавшихъ и на которыя и сама Глафира Андреевна была не очень разборчива. Она должна была останавливать и поправлять ее почти на каждомъ шагу, но это продолжалось недолго и Оленька вскор же отвыкла отъ нихъ. Характера она была живаго и воспріимчиваго, она очень скоро сошлась съ Лизой и полюбила ее какъ родную сестру. Баклановъ, любуясь ихъ дтскими играми, не могъ нарадоваться на нихъ, хотя въ то же время не могъ не видть и огромной между ними разницы. Насколько одна была мила и граціозна, настолько другая неловка и непривлекательна. Въ болзненномъ вид Лизы, въ блесовато желтыхъ волосахъ ея, въ анемичномъ цвт кожи, съ слдами золотухи на щекахъ и ше, было что-то далеко не симпатичное, почти отталкивающее, постоянно красные глаза ея смотрли тупо и безжизненно, въ движеніяхъ была вялость, въ характер какая-то апатичность. Несмотря на все это она была отъ природы двочка не глупая и съ очень добрымъ сердцемъ, но съ самаго рожденія до того забита и запугана дурнымъ обращеніемъ матери и несправедливою взыскательностію и строгостію гувернантки что въ характер ея развились недоврчивость и сосредоточенность, заставлявшія ее казаться не коротко ее знавшимъ тупою и нелюдимою. Сообщество Оленьки принесло ей въ этомъ отношеніи большую пользу. Живая и веселая, она не давала ей углубляться въ самое себя, тормошила или тащила ее играть и бгать по саду. Та сначала упиралась, даже сердилась, но потомъ, видя невозможность постояннаго сопротивленія, сдлалась податливе и тмъ охотне позволяла распоряжаться собою что инстинктивно сознавала что Оленька длала все это изъ любви къ ней и желая раздлить съ нею свои дтскія забавы. Мало-по-малу между ними установилась интимность: чистосердечіе Оленьки вызвало и Лизу на откровенность, он стали передавать другъ другу свои тайны, свои тревоги и опасенія. Вдь и у дтей есть свои тайны и надо отдать имъ справедливость: они подъ часъ умютъ хранить ихъ лучше взрослыхъ и стариковъ. Черезъ полгода Лизу узнать было трудно. Она измнилась какъ въ нравственномъ, такъ и въ физическомъ отношеніи: на блдныхъ щекахъ ея появился легкій румянецъ, и смотрла она веселе и осмысленне и въ движеніяхъ ея было больше энергіи и развязности. Въ ней уже не было этой вчной, безотчетной боязни за себя, этой пришибленности, она глядла и самоувренне и самостоятельне. Баклановъ молча радовался этой метаморфоз, Mme Coudert приписывала ее новой принятой ею метод воспитанія, хотя она въ дл воспитанія не держалась ровно никакой методы, сама Софья Львовна не могла не замтить ея, она сдлалась къ Лиз внимательне, стала даже иногда ласково разговаривать съ нею.

У Оленьки оказались способности нетолько къ наукамъ и языкамъ, но и къ музык, въ особенности же къ рисованію. Черезъ два года она говорила по-французски и по-нмецки очень хорошо и свободно (Mme Coudert была Альзаска и знала оба языка), ко дню же именинъ Софьи Львовны нарисовала тайкомъ отъ всхъ, разумется съ помощію Mme Coudert, и поднесла ей очень отчетливо исполненную дтскую головку, что конечно растрогало ее до слзъ. ‘Mais c’est un prodige que cette enfant’, твердила, разводя руками Француженка.

Прізжали отъ времени до времени въ Бакланы провдать дочь свою и Кузмины и всякій разъ не могли вдоволь наглядться и нарадоваться не нее. Глафира Андреевна сначала боялась чтобъ она, отвыкнувъ отъ нихъ, не разлюбила ихъ, — боялась даже чтобъ она окруженная роскошью и обществомъ людей воспитавныхъ и образованныхъ не стала гнушаться родными своими, людьми бдными и простыми, но непритворная радость ея и искреннія слезы при встрчахъ и разставаньи, дтская заботливость и предупредительность во время пребыванія въ Бакланахъ всякій разъ окончательно разсивали ея опасенія.

— Кладъ послалъ намъ Господь Богъ въ Олечк, говорилъ Александръ Семеновичъ, возвратившись домой.

Глафира Андреевна вмсто отвта утирала навернувшіяся на глазахъ слезы и затпливъ свчку предъ иконой Богоматери Скорбящихъ Радости въ горячихъ молитвахъ изливала предъ нею благодарность свою.

Успокоившись на счетъ неизмнности чувствъ Оленьки, она не мене того боялась за будущность которую готовило ей получаемое ею у Баклановыхъ воспитаніе, особенно же пугала ее наклонность ея къ музык и рисованію.

— На что ей эта музыка и рисованіе? говорила она мужу,— лишь отъ другихъ путныхъ занятій отвлекаютъ. И что мы съ такою воспитанною да образованною станемъ длать? За нашего брата неуча не пойдетъ, а богатый и образованный ее безприданницу за себя не возметъ, и будетъ она вкъ свой въ двкахъ сидть.

— А что жь такое, отвчалъ Александръ Семеновичъ.— Что нищихъ-то размножать, ихъ и такъ много.

— Да и вкъ волосами трясти толку тоже нтъ.

— Съ образованіемъ она всегда добудетъ себ кусокъ хлба: не выйдетъ замужъ, пойдетъ въ наставницы либо гувернантки.

— И пустишь ты дочь свою по блу свту мыкаться? говорила Глафира Андреевна, въ испуг выкативъ на мужа удивленные глаза.

— Почему жь? хлбъ он дятъ не краденый.

— Чтобъ Олечка когда сдлалась Кудершей или Беликуршей? Избави Богъ ее дойти до такой низкости.

Глафира Андреевна уважала лишь вещественный трудъ, какъ приносящій видимую, осязаемую пользу, на всякій же другой, а тмъ боле на изящныя искусства смотрла какъ на пустую забаву, пригодную лишь для потхъ богатыхъ, праздныхъ людей, и если она такъ хлопотала дать Оленьк воспитаніе, то никакъ не потому чтобы сознавала въ томъ насущную потребность для нея самой, а потому что того требовалъ свтъ, ‘ужь больно сталъ прихотливъ и привередливъ’. Вслдствіе такого міросозерцанія гувернеры и гувернантки были въ глазахъ ея пустой ни на что не нужный народъ, выдумавшій все это образованіе лишь для того чтобъ обирать честныхъ людей и кормиться его трудовыми денежками. Да и Александръ Семеновичъ высказалъ свою мысль вовсе не потому чтобы таково въ самомъ дл было его убжденіе, а такъ, благо подвернулось ему кстати гд-то имъ слышанное на языкъ, самъ же онъ никогда не ршился бы отпустить дочь свою, молодую двушку, одну, въ чужіе люди.

Я уже сказалъ что Баклановъ поселившись въ имніи своемъ посвятилъ себя хозяйству и улучшенію быта крестьянъ своихъ. Онъ завелъ сельскую школу, учредилъ ссудныя кассы, устроилъ больницу, обратилъ особое вниманіе на распространеніе трезвости и уменьшеніе праздничныхъ, прогульныхъ дней, даже сдлалъ опытъ самоуправленія и самосуда, но вскор же убдившись что мужикъ для этого послдняго дда еще недостаточно развитъ, долженъ былъ отказаться отъ своей попытки. Школы же въ двнадцать лтъ его управленія уже успли принести осязаемую пользу.

Вскор кругу дятельности его суждено было разшириться: приближалась крестьянская реформа. Помщики много толковали, спорили, кричали, писали проекты. Баклановъ принималъ сначала въ преніяхъ этихъ дятельное участіе, по иниціатив его возбуждены были и обсужены многіе серіозные вопросы, онъ былъ такъ-сказать въ этомъ дл коноводомъ, но когда явились люди которые увлекшись духомъ новаторства и дурно ли, хорошо ли понятаго ими либерализма, стали требовать того что не согласовалось съ его убжденіями, онъ счелъ обязанностію своею одерживать этотъ порывъ. ‘Господа, говорилъ онъ, я вполн сочувствую великому длу предстоящей реформы, сознаю что вмст съ полноправіемъ является для крестьянина и насущная потребность какъ въ умственномъ и нравственномъ развитіи, такъ и въ улучшеніи матеріальнаго быта его, то-есть необходимо учрежденіе народныхъ школъ, ссудныхъ кассъ, установленіе на прочныхъ основаніяхъ частнаго кредита и т. д, но тмъ не мене убжденъ я и въ томъ что при настоящей неразвитости своей, пришибленности и полномъ обезличеніи вслдствіе долголтней безправности, онъ положительно не въ состояніи будетъ справиться съ самоуправленію и самосудомъ, которые вы хотите дать ему. Ему надо хорошенько освоиться со своимъ личнымъ полноправіемъ и новыми обязанностями, прежде нежели самостоятельно приняться за общественныя дла. Давайте же подвигаться впередъ по предстоящему пути не торопливымъ, а осмотрительнымъ шагомъ, чтобы позже не пришлось двигаться по немъ раковымъ ходомъ.’ Большинство людей положительныхъ сочувствовало ему, но увлеченное общимъ потокомъ не имло достаточно гражданскаго мужества чтобы прямо выразить ему свое сочувствіе и открыто примкнуть къ нему. Боле рьяные стали называть его отсталымъ и ретроградомъ, нашлись даже такіе которые обозвали его крпостникомъ хотя и сами сознавали какъ мало шелъ къ нему этотъ эпитетъ, но Баклановъ не обращалъ на все это никакого ви манія и до самаго конца остался себ вренъ. ‘Мы дошли до Рубикона, говорилъ онъ, переступить за который не дозволяютъ мн убжденія до которыхъ я дошелъ путемъ долголтняго опыта и добросовстнаго изученія дла. Я могу, конечно, ошибаться, но я привыкъ говорить лишь то что чувствую и считаю недостойнымъ себя отказаться отъ своихъ воззрній только потому что они несогласуются съ господствующими въ данную минуту воззрніями и потому до поры до времени буду держаться особнякомъ. Когда же вопросъ выработается надлежащимъ образомъ и предполагаемая реформа сдлается обязательнымъ для всхъ учрежденіемъ, я безпрекословно подчинюсь ей въ той форм и томъ размр въ которыхъ она утверждена будетъ закономъ, какъ выраженіе общественнаго требованія, и готовъ нужить этому святому длу всми силами своими.’

И дйствительно, когда обнародовано было положеніе 19го февраля, Баклановъ предложилъ свои услуги правительству, былъ назначенъ мировымъ посредникомъ и всецло посвятилъ себя своей новой обязанности.

V.

Незамтно прошло восемь долгихъ лтъ со дня водворенія Оленьки въ дом Баклановыхъ. Ей пошелъ уже шестнадцатый годъ, она выросла, похорошла и почти вполн формировалась. Ея развившіяся формы уже приняли ту мягкость и округлость очертаній, которыя даютъ столько чарующей прелести стройному и гибкому стану молодой двушки. Еще несобранные въ косу густые, русые волосы, обрамляя ея очаровательное личико, падали на плеча волнистыми прядями и, разсыпаясь по нимъ, еще рзче выказывали матовую близну ихъ. Движенія ея были просты и граціозны: въ нихъ не было и тни той натянутости и принужденности которыми гршатъ большинство нашихъ деревенскихъ барышенъ и которыя такъ много вредятъ имъ. Характеръ ея не утратилъ своей живости и веселости, часто и теперь раздавался ея звонкій, дтскій смхъ, лишь глаза ея смотрли ужъ не такъ бойко и беззаботно и порой въ сосредоточенномъ взгляд ея можно было прочесть глубоко затаившуюся думу. Да было ей о чемъ и подумать. Замчено что дти и преимущественно двочки выросшія въ чужомъ дом развиваются не по годамъ. Оленька въ пятнадцать лтъ уже смотрла на жизнь съ ея положительной стороны, а развертывалась она предъ нею не совсмъ въ радужномъ свт. Несмотря на материнскія попеченія которыми продолжала окружать ее Софья Львовна, и на отцовскую любовь и привязанность къ ней Александра Ваильевича, она понимала что она все-таки не у себя дома и что положеніе ея у Баклановыхъ основано не на какихъ ибо родственныхъ или другихъ отношеніяхъ, а на мимолетной причуд, на каприз богатой барыни, и что самое поученное ею воспитаніе было не боле какъ дломъ частной благотворительности. Сознаніе это, съ одной стороны, возмущало ея щекотливое самолюбіе, а съ другой — налагало на нее долгъ благодарности, то-есть такой долгъ, уплатить который она не предвидла возможности. Она хотя и дала себ клятву посвятить всю жизнь свою, если нужно пожертвовать самой собою, для исполненія этой лежавшей на ней святой обязанности, но легко могла пройти и вся жизнь ея не представивъ ни одного удобнаго къ тому случая. Эта мысль преслдовала и мучила ее какъ неотвязчиво преслдуетъ человка его собственная тнь.

Дружба ея съ Лизой росла и крпла съ каждымъ днемъ: она буквально полюбила ее какъ родную сестру. Да она и стоила того: это была двушка ангельской кротости. Проведенные въ загон дтскіе годы не возстановили ея ни противъ матери, ни противъ людей, не развили въ ней ни чувства зависти, ни злобы, какъ это въ подобныхъ случаяхъ большею частью бываетъ, а лишь наложили печать какой-то тихой, сосредоточенной грусти. Несмотря на перемну въ обращеніи матери, она и теперь нердко терпла отъ нея напраслину, но переносила вспышки ея безропотно, съ какою-то безотчетною покорностью судьб, и спшила искать себ утшенія въ дружескихъ объятіяхъ своей нареченой сестры. И странное дло: Баклановъ все это видлъ, нердко даже возмущался этими ничмъ не мотивированными вспышками, но постоянно держался въ сторон, какъ бы не считая себя въ прав становиться между матерью и дочерью, точно также какъ не любилъ чтобъ и жена его вмшивалась въ отношенія его къ сыну. Такъ ужь видно сложились его убжденія.

Аркадій кончалъ курсъ, онъ долженъ былъ лтомъ быть выпущенъ офицеромъ въ гвардію, и Баклановъ хлопоталъ о назначеніи его въ одинъ изъ кавалерійскихъ полковъ, которымъ командовалъ его старый товарищъ по служб, для того чтобъ имть возможность лучше слдить за нимъ. Между отцомъ и сыномъ шла постоянная переписка. Аркадій писалъ акуратно два раза въ мсяцъ, и хотя коротенькія письма его по содержанію своему походили на рапортички подаваемыя дежурными офицерами по начальству, старикъ оставался ими вполн доволенъ. ‘Не надо мн этихъ размазываній, да сердечныхъ изліяній, говорилъ онъ, мн нужно дло.’ Въ послднемъ письм своемъ Аркадій, увдомляя отца о благополучномъ исход экзаменовъ, писалъ что будущій командиръ его общалъ посл лагерей дать ему отпускъ на двадцать восемь дней для свиданія съ родными, и что онъ просилъ отпустить его на сентябрь мсяцъ, чтобъ имть возможность именины матери и сестры провести съ ними.

— Какія нжности, замтилъ Баклановъ, читая письмо жен,— и что за аккомодаціи такія съ начальствомъ,— баловство одно.

‘Итакъ, заключалъ Аркадій, ровно черезъ два мсяца я наконецъ крпко прижму васъ къ своему сердцу.’

— Вотъ еще какъ, сказалъ старикъ, складывая прочитанное письмо.— Въ наше время у отцовъ и матерей цловали драгоцнныя ручки, а нынче ужь прямо къ сердцу прижимаютъ.

— Но разв ты не видишь что слова эти вырвались у него помимо его воли, заступилась за сына Софья Львовна,— что они выражаютъ какъ нельзя лучше и теплоту сыновней любви, и нетерпніе съ которымъ онъ ждетъ этого свиданія.

Баклановъ изъ-подлобья полунасмшливо взглянулъ на жену, но не сказалъ ни слова.

Длинны показались для матери эти нескончаемые два мсяца. Чтобы скоротать какъ-нибудь время она даже сдлала таблицу дней остававшихся до прізда Аркадія, и каждый вечеръ ложась спать вычеркивала на ней истекшее число, какъ длаютъ школьники, думая скоротать тмъ время остающееся до выпуска. Наступило наконецъ и четвертое сентября, а Аркадій не прізжалъ.

— А Лизины именины завтра, сказалъ Баклановъ за обдомъ.— Посмотримъ: прідетъ ли такъ нжно любящій братъ обрадовать по общанію сестру свою.

Наступило и пятое, а Аркадія все еще не было.

Утромъ, по возвращеніи отъ обдни, Софья Львовна, бывшая въ этотъ день въ очень хорошемъ расположеніи духа, подарила Лиз великолпныя серьги съ брошкой.

— Поздравляю тебя со днемъ твоего ангела, сказала она, поцловавъ ее въ лобъ.— А вотъ это за брата, добавила она, и крпко прижала къ сердцу. Это былъ первый искренній материнскій поцлуй. Лиза совершенно растерялась и ловила руку матери чтобы покрыть ее поцлуями. Пораженная и вмст тронутая этимъ необычнымъ зрлищемъ не могла совладть съ собою и Оленька: она бросилась къ нимъ, цлуя и обнимая то ту, то другую. Он вс три плакали, плакали навзрыдъ и вс три въ эту минуту были такъ счастливы что конечно не согласились бы промнять своего свтлаго счастія ни на какое блаженство въ мір.

Узнавъ отъ Лизы о происшедшемъ сближеніи ея съ матерью, повеселлъ и Александръ Васильевичъ, и чтобы не отравлять семейной радости, во весь день не упоминалъ объ Аркадіи. Для полнаго счастія Лизы не доставало только чтобъ и онъ въ этотъ день пріхалъ, но онъ какъ нарочно не прізжалъ.

Такъ въ напрасныхъ ожиданіяхъ прошли еще три дня. Баклановъ, начинавшій уже серіозно тревожиться не случилось ли чего съ сыномъ, послалъ въ Петербургъ телеграмму и получилъ въ отвтъ извщеніе что тотъ выхалъ еще перваго сентября.

— Что же это такое? спрашивалъ онъ самъ себя.— Неужели же онъ въ самомъ дл загостился въ Москв, у тетки, зная что мы по его же письму ждемъ его?

И онъ молча ходилъ взадъ и впередъ по комнатамъ.

Наступило наконецъ двнадцатое. Былъ ясный день. Баклановъ сидлъ на балкон, докуривая свою сигару, предъ нимъ по ту сторону омывавшаго садъ пруда тянулась, убгая вдаль, обсаженная ветлами большая К—ская дорога. Вдругъ среди общей тишины послышался колокольчикъ. Онъ невольно взглянулъ по направленію дороги, сначала на ней изъ-за густо разросшихся ветелъ ничего не была видно кром поднимавшейся вдалек и косвенно относимой втромъ въ сторону пыли, потомъ показалась быстро подвигавшаяся темная точка и минуту спустя уже можно было довольно ясно различить летвшій что называется на всхъ парахъ ямской тарантасъ съ сидвшимъ въ немъ въ блой фуражк сдокомъ. ‘Онъ’, подумалъ про себя Баклановъ. И дйствительно, тарантасъ прохавъ прудъ повернулъ на плотину и чрезъ минуту пронесся мимо сада къ подъзду. Изъ лакейской послышался шумъ голосовъ смшанный съ радостными восклицаніями. Баклановъ всталъ и тихими шагами вошелъ въ домъ.

Въ зал у дверей въ переднюю стоялъ Аркадій съ повисшею у него на ше матерью, нсколько поодаль стояли Лиза съ Оленькой. Софья Львовна, не умвшая ни въ чемъ держаться середины, душила сына въ своихъ объятіяхъ, вмст и смялась, и плакала. Лиза робко, въ нершимости поглядывала то на группу матери съ братомъ, то на Оленьку, то на вошедшаго отца, какъ бы недоумвая что ей длать со своею особой. Оленька, казалось, отъ искренняго сердца любовалась этою семейною сценой и съ любопытствомъ разсматривала пріхавшаго незнакомца.

Увидавъ отца Аркадій бросился къ нему навстрчу.

Тотъ обнялъ и поцловалъ его.

— Выросъ, сказалъ онъ, осматривая его съ ногъ до головы.— Начали и усы пробиваться, какъ и слдуетъ корнету. Что же ты съ сестрами не поздороваешься?

Аркадій поцловалъ Лизу и молча пожалъ руку Оленьк.

— Ну, теперь объясни намъ гд же это ты такъ замшкался? спросилъ Баклановъ.

— Все это, право, случилось такъ неожиданно, оправдывался Аркадій какъ провинившійся школьникъ предъ своимъ начальникомъ.— Вопервыхъ, изъ Петербурга, вмсто перваго, какъ предполагалъ, едва могъ я вырваться лишь пятаго….

— Какъ пятаго? перебилъ его отецъ.— Меня Павелъ Петровичъ увдомилъ телеграммой что ты выхалъ изъ Петербурга перваго.

Аркадій видимо сконфузился.

— Дйствительно, прощаясь съ Павломъ Петровичемъ, я сказалъ ему что вызжаю на другой же день, проговорилъ онъ несовсмъ твердо,— но кое-какія формальности, проводы товарищей, все это задержало меня на три дня лишнихъ. Въ Москв я заболлъ, и тетушка Марья Васильевна никакъ не хотла отпустить меня больнаго.

— Все это прекрасно, сказалъ выслушавъ его хладнокровно Баклановъ,— но подумалъ ли ты о томъ что до конца твоего отпуска осталось всего семнадцать дней, и что въ эти дни ты долженъ еще будешь създить къ дяд едору Львовичу за пятьдесятъ верстъ, да къ тетушк Варвар Васильевн за двсти. Если ты пробудешь у нихъ и по одному дню, такъ все-таки проздишь цлую недлю. Сколько же теб времени останется съ нами пробыть?

— Но вдь на это, папаша, у насъ теперь такъ строго не смотрятъ: можно нсколько дней и просрочить или взять свидтельство о болзни.

— То-есть начать службу неакуратностью или обманомъ? Нтъ, братъ, это ужь шалишь: надлъ лямку, такъ и тяни ее. Перваго октября срокъ, тридцатаго сентября изволь быть въ Петербург.

— Но, другъ мой, вмшалась было Софья Львовна,— какъ же онъ все это успетъ сдлать въ такое короткое время?

— Это ужь дло его, отрзалъ Баклановъ голосомъ недопускавшимъ возраженія и сталъ говорить съ сыномъ о другихъ предметахъ.

Неожиданное ршеніе это отравило радость свиданія и очень огорчило Софью Львовну. Въ самомъ дл, посл восьми лтъ разлуки увидать сына лишь на нсколько дней, для нервной и раздражительной женщины было съ чего съ ума сойти, но она хорошо знала своего мужа, знала что когда дло шло объ исполненіи долга, на него нельзя было подйствовать ни мольбами, ни слезами, ни даже истерическими припадками и что въ въ настоящемъ случа пытаться уговорить его измнить принятое имъ ршеніе было бы напрасною тратой времени.

Она вечеромъ долго совщалась съ сыномъ какъ бы помочь длу другими путями, но ничего придумать не могли, не хать къ ея брату за пятьдесятъ верстъ, было неловко, тмъ боле что жена его была женщина очень взыскательная, не здить же къ сестр Александра Васильевича нечего было и думать, — одинъ намекъ на это онъ принялъ бы за кровное оскорбленіе. Ршено было что Аркадій пробудетъ въ Бакланахъ до семнадцатаго, то-есть до именинъ матери, на другой же день подетъ къ роднымъ, а къ двадцать пятому возвратится, чтобъ уже остальные два, три дня провести вмст.

Слдующій день прошелъ для всхъ скучно и натянуто. Старикъ былъ недоволенъ сыномъ за его неакуратность. Софья Львовна дулась на мужа за неумстный ригоризмъ, Лиза, и безъ того необщительная, еще боле сосредоточилась въ самое себя: съ одной стороны, на нее имло вліяніе дурное расположеніе духа стариковъ, — съ другой, они такъ мало знала Аркадія что не могла привыкнуть смотрть на него какъ на брата, Оленька чувствовала себя при немъ въ дом Баклановыхъ какъ-то неловко, будто не на своемъ мст. Самъ Аркадій былъ до того озадаченъ и сконфуженъ сдланнымъ ему отцомъ пріемомъ, да еще въ присутствіи почти незнакомыхъ ему молодыхъ двушекъ, что окончательно потерялъ подъ ногами почву и смотрлъ не какъ пріхавшій въ провинцію блестящій гвардейскій офицеръ, а какъ только-что пойманный въ шалости и оштрафованный школьникъ. Даже Mme Coudert, обыкновенно веселая и разговорчивая, подъ вліяніемъ общей натянутости какъ-то жалась и видимо была не въ своей тарелк.

Натянутость эта продолжалась бы еще можетъ-быть долго еслибы не положило ей конецъ неожиданное обстоятельство, которое, казалось бы, должно было еще боле усилить ее. На третій день прізда, Аркадій за часъ до обда отправился съ сыномъ управляющаго, гостившимъ подобно ему у родныхъ своихъ, на верхъ поиграть на билліард. Не разчиталъ ли онъ времени, или увлекся игрой, но не замтилъ какъ насталъ обденный часъ. Обдъ былъ сервированъ и недоставало только его чтобы ссть за столъ. Баклановъ послалъ ему сказать что его ждутъ. Прошло еще десять минутъ и онъ пригласилъ всхъ идти въ столовую.

— Семеро одного не ждутъ, сказалъ онъ,— а старику и одному семерыхъ молодыхъ ждать не приходится.

Лиза хотла было бжать за Аркадіемъ въ билліардную, но онъ остановилъ ее.

— Разъ сказано и довольно, сказалъ онъ сухо.

Сли за столъ, вс молчали. Софья Львовна поминутно посматривала на дверь, но Аркадій не приходилъ. Обдъ ужь приближался къ концу, когда онъ наконецъ вошелъ.

— Съ выигрышемъ или съ проигрышемъ? спросилъ старикъ, не поднимая глазъ съ своей тарелки.

Аркадій извинялся, оправдываясь какъ могъ, и хотлъ ссть за столъ.

— Теб ужь лучше не дождаться ли какъ мы пообдаемъ? сказалъ отецъ:— Теб начинать обдъ съ пирожнаго пріятнаго мало, да и намъ смотрть какъ ты начнешь его съ супа и ждать пока догонишь насъ, удовольствія будетъ немного. Теб бы закурить пока папироску, оно бы уже какъ разъ на ресторанъ было похоже: одни обдаютъ, другіе играютъ на билліард, третьи въ ожиданіи пока принесутъ имъ заказанную порцію покуриваютъ себ. И отлично: всякій самъ о себ думаетъ. Сестры-то твои кстати въ ресторанахъ еще не бывали.

Аркадій совершенно растерялся и, не зная что ему длать, отошелъ къ окну. Обдъ впрочемъ скоро кончился, Софы Львовна ушла въ гостиную, Александръ Васильевичъ по обыкновенію къ себ въ кабинетъ. Сцена сдланная ему отцомъ до того озадачила, сконфузила и вмст оскорбила Аркадія что слезы чуть не выступили у него на глазахъ Онъ выпилъ стаканъ воды, постоялъ еще минуту у окна чтобы сколько-нибудь оправиться, и вошелъ въ гостиную, гд нашелъ все дамское общество въ полномъ сбор. Софы Львовна сидла на диван и плакала, Лиза стояла у стоя и опустивъ глаза перебирала пальцами концы своего фартука, Оленька сидла въ углу у окна видимо взволнованны: ноздри ея раздувались отъ сдерживаемаго ею негодованія и грудь тяжело подымалась. Вс молчали, говорила одна Mme Coudert.

— O sont donc apr&egrave,s cela les droits de l’homme? тараторила она около Софьи Львовны.— М. Arcadie n’est pins un enfant. Et puis il y a mani&egrave,re et mani&egrave,re.

— Не стыдно ли теб, Аркадій, оказала ему съ упрекомъ Софья Львовна.— Ты знаешь какъ отецъ всегда и во всемъ пунктуаленъ и какъ требуетъ и отъ другихъ той же пунктуальности. Что бы теб стоило сойти къ обду вовремя?

— Мн право и въ голову не приходило чтобъ изъ такого вздора…

— Ну вотъ и скушалъ урокъ. Хорошъ?

— Можетъ-быть и хорошъ, только не сытенъ, сказалъ стараясь улыбнуться Аркадій.— Признаюсь вамъ: сть страсть хочется.

Вс расхохотались. Софья Львовна отъ слезъ мгновенно перешла къ истерик отъ разбиравшаго ее смха. Двувки и Mme Coudert бросились хлопотать объ обд.

Столовою избрана была комната Оленьки, какъ боле отдаленная, чтобы не могъ доходить стукъ ножей и тарелокъ до кабинета гд отдыхалъ старикъ.

— C’est vous faire les honneurs de la maison, mademoiselle Olga, говорила Mme Coudert.

— А la guerre comme la guerre, отвчала Оленька, составляя съ своего рабочаго столика стоявшія на немъ бездлушки и покрывая его салфеткой.

Привесенъ былъ почти полный обдъ. Проголодавшійся Аркадій лъ съ большимъ апетитомъ, надъ нимъ много шутили, смялись и въ какой-нибудь часъ боле сблизились нежели въ предшествовавшіе два дня. Вечеръ прошелъ весело а оживленно: играли и въ petite jeux и въ jeux d’esprit

Въ слдующіе три дня молодые люди или лучше сказать взрослыя дти сошлись еще ближе, и когда на четвертый Аркадій, отпраздновавъ матеренины именины, узжалъ длать свой объздъ, ему казалось что онъ прожилъ въ Бакланахъ цлый годъ.

— Смотри опять не замшкайся, не заболй и у этой тетки, говорилъ отецъ, провожая его на крыльцо.

— Будьте покойны, двадцать пятаго въ шесть часовъ утра буду здсь.

— Посмотримъ. Давши слово, надо сдержать его.

И дйствительно въ назначенный день еще до разсвта къ крыльцу подъхала коляска и изъ нея выпрыгнулъ Аркадій.

— Что исправно такъ исправно, улыбался здороваясь съ нимъ старикъ, ровно въ шесть часовъ вышедшій изъ кабинета съ сигарою въ зубахъ.

Вскор поднялся и весь домъ. За завтракомъ держали совтъ какъ употребить и если возможно какъ бы продлить оставшіеся три дня.

— Еслибъ изъ нихъ можно было сдлать хоть четыре, сказала Оленька со вкрадчивою улыбкой взглянувъ на Бакланова.

За нею какъ бы сговорясь взглянули на него и вс остальные, но онъ спокойно продолжалъ курить свою сигару и каялось ничего не слышалъ и не замчалъ.

— Je ne vois qu’un moyen, подала голосъ свой Mme Coudert,— c’est de prendre les jours sur les nuits.

Совтъ ея принятъ былъ единогласно и положено было расходиться не раньше трехъ часовъ ночи. Но несмотря на съ эти ухищренія три дня прошли въ свой положенный срокъ и наступилъ роковой день разставанья.

— Завтра теб надо выхать пораньше, чтобы не опоздать въ городъ къ отъзду почтовой кареты, сказалъ еще наканун, прощаясь съ Аркадіемъ, отецъ.

Въ семь часовъ утра онъ позвалъ его къ себ въ кабинъ и оставался съ нимъ наедин больше часа. Когда они вышли, у Аркадія глаза были красны, у старика по лицу почти ничего нельзя было замтить, но по всему видно было о между ними произошло полное примиреніе.

Сли за завтракъ, до котораго впрочемъ никто не коснулся. Когда часы пробили девять, старикъ всталъ.

— Пора и въ путь, сказалъ онъ.— Помолимтесь Богу.

По заведенному изстари традиціонному обычаю, онъ заперъ двери и пригласилъ всхъ ссть. Посл минутной торжественной тишины, онъ молча всталъ и положилъ три крестные поклона. Вс послдовали его примру.

— Ну, Христосъ съ тобою, сказалъ онъ, перекрестивъ Аркадія и поцловавъ его на об щеки.— Не позабудь что я давича говорилъ теб: помни что ты представитель древняго благороднаго рода Баклановыхъ и что на теб леіни священный долгъ поддерживать уваженіе къ имена которое съ честью и гордостью носили твои предки. Не пренебрегай и акуратностью: c’est la politesse des rois и безъ нея плохой ты будешь царскій слуга.

И онъ еще разъ перекрестилъ и поцловалъ его.

Софья Львовна до того рыдала, прощаясь съ сыномъ, что не могла выговорить ни слова. Ей дали нюхать какіе-то спирты и соли, мочили голову одеколономъ и холодною водой и въ заключеніе почти вынесли на рукахъ на крыльцо, гд и посадили въ кресло.

— Вотъ вамъ на память отъ насъ обихъ, сказала Аркадію Оленька, когда онъ подошелъ прощаться съ нею, нова подала ему акварельный портретъ Лизы.

Портретъ этотъ былъ нарисованъ ею во время поздки Аркадія къ тетк. Он съ Лизой долго придумывала какой бы сдлать ему сюрпризъ и наконецъ остановились на портрет. Сходство было разительное.

— Да ты, Оля, артистка, теб надо съ твоимъ талантомъ хать въ Академію, говорилъ Александръ Васильевичъ, любуясь имъ.— Ты бы ему и свой на память нарисовала.

— Пробовала, не могу, отвтила покраснвъ Оленька.

Лиза лукаво взглянула на нее. Дло въ томъ что она нарисовала и свой, но подарить его Аркадію ршиться не могла,

— И не нужно, je le parte dans mon coeur, сказалъ тотъ шутливо, приложивъ руку къ сердцу.

Оленька ничего не сказала. Слова эти и тонъ съ которымъ они были сказаны какъ-то болзненно подйствовала на нее лишь принужденная улыбка судорожно скривила ея губки.

Простившись еще разъ съ отцомъ и матерью, Аркадій подошелъ и къ ней.

— Можетъ-быть и вы когда-нибудь обо мн вспомните, сказалъ онъ, крпко сжимая ея руку.

Оленька молчала, рука ея была холодна какъ ледъ. Онъ взглянулъ на нее и увидалъ катившуюся по щек ея слезу.

Что значила эта какъ бы украдкой скатившаяся слеза, эта furtiva lagrima? Льетъ слезы и безутшное горе, льетъ ихъ подчасъ и тихая, свтлая радость. Не съ дрожащею ли на лепесткахъ слезой привтствуетъ и роза восходящее солнце?

VI.

Съ отъздомъ Аркадія Баклановскій домъ какъ бы опустлъ: вмсто оживленной, лихорадочно-возбужденной дятельности наступила мертвая тишина и потекла обыденная жизнь своимъ обычнымъ чередомъ. Софья Львовна жаловалась на разстроенные нервы и почти не выходила изъ ссоей спальни, продушенной лавровишневыми и другими противунервными каплями, Александръ Васильевичъ сталъ молчаливе обыкновеннаго и по цлымъ часамъ ходилъ взадъ и впередъ по зал съ сигарой въ зубахъ и заложенными за спину руками, Лиза глядла какъ-то разсянно и не могла приняться ни за какое дло, всегда согласовавшаяся съ общимъ настроеніемъ духа скучна была и Mme Coudert, но грустне всхъ была Оленька. Почему она была такъ грустна, она и сама не могла дать себ отчета. Скучала и грустила она, казалось ей, потому что она въ это короткое время успла такъ привыкнуть къ Аркадію что безъ него ей какъ будто бы чего-то недоставало. Онъ нравился ей уже потому что такъ рзко отличался отъ обыкновенныхъ постителей Бакланова какъ образомъ мыслей и способомъ ихъ выраженія, такъ и самыми пріемами своими. Онъ былъ ловокъ и находчивъ, и когда хотлъ, очень забавенъ и остроуменъ, съ нею же всегда любезенъ и предупредителенъ, да и кром того въ немъ было что-то симпатичное, что-то такое что невольно влекло къ нему. Съ самаго прізда своего онъ возбудилъ въ ней къ себ участіе какъ крайне неласковымъ пріемомъ сдланнымъ ему отцомъ, такъ и постоянно сухимъ, начальственнымъ его съ нимъ обращеніемъ, съ того же дня какъ онъ оставленъ былъ безъ обда и она угощала его въ комнат своей, она привязалась къ нему какъ къ брату, и въ остальные дни, казалось ей, иначе на вето ужь не смотрла. Если сказанныя имъ при прощаніи слова шутливымъ тономъ своимъ почему-то и болзненно подйствовали на нее, то когда онъ подошелъ къ ней во второй разъ и крпко сжавъ ея руку просилъ ее вспоминать иногда и о немъ, въ выраженіи лица его и въ самомъ голос было столько искренности что она ему тутъ же простила ихъ, и помимо ея воли выкатившаяся слеза досказала то что она не могла высказать словами. Правда, въ эту минуту рядомъ съ братскою къ нему любовью въ ней какъ будто пробудилось еще какое-то другое, до того незнакомое ей чувство, но что это было за чувство, она и сама не знала, хотя и казалось ей что ово должно было еще боле привязать ее къ нему, какъ будто даже сулило ей минуты какого-то еще неизвданнаго ею блаженства. ‘Можетъ-быть, думала она, еслибъ онъ остался еще на нсколько дней, я уяснила бы себ это чувство, можетъ-быть узнала бы и самое блаженство, котррое сулило оно, но онъ какъ нарочно тутъ же ухалъ и ухалъ надолго, быть можетъ мн уже никогда и не придется снова свидться съ нимъ.’ Такъ объясняла себ Олевька чувства свои къ Аркадію, такъ объясняла она себ и овладвшую ею грусть по отъзд его. Какъ же въ самомъ дл было ей не грустить больше чмъ грустили другіе?

Не долго впрочемъ суждено было ей и скучать въ Бакланахъ. Не прошло и двухъ недль съ отъзда Аркадія какъ серіозно заболлъ ея отецъ. Она хотла непремнно ухаживать за нимъ сама, и Баклановы не сочли себя въ прав удерживать или отговаривать ее отъ этого намренія. У отца былъ ударъ, лишившій его употребленія руки и ноги, и она нашла его въ постели. Какъ ни сильно было желаніе ея быть ему полезною, болзнь была такого рода, да и сама она еще была такъ молода и въ этомъ дл неопытна что уходъ ея большой пользы больному привесть не могъ, да и оказался почти лишнимъ, такъ какъ кром Глафиры Андреевны при немъ постоянно находился близкій сосдъ Кузминыхъ, нкто Погорловъ. Это былъ человкъ лтъ тридцати двухъ, незадолго предъ тмъ вышедшій въ отставку и поселившійся въ небольшомъ имніи своемъ въ трехъ верстахъ отъ Кузминки. Онъ былъ многимъ обязанъ старику, любилъ его какъ роднаго отца и въ продолженіе всей болзни его не отходилъ отъ него ни на шагъ. Впрочемъ если присутствіе Оленьки приносило больному мало матеріальной пользы, оно принесло нравственную: пріздъ ея обрадовалъ и ободрилъ его. Оленька очень хорошо это видла и дала себ слово не оставлять больнаго отца до полнаго его выздоровленія.

Два мсяца проведенные въ Кузминк прошли для нея незамтно: въ постоянныхъ заботахъ о больномъ ей почти и не было времени предаваться грусти, которая порой и здсь посщала ее, къ тому же Лиза отъ времени до времени сообщала обо всемъ что могло интересовать ее, разъ даже прізжала съ отцомъ навстить ее сама. Жизнь въ Кузминк даже нравилась ей тмъ своеобразіемъ, которымъ отличалась отъ Баклановской, не говоря уже о томъ что здсь чувствовала она себя какъ-то боле дома, у себя, въ своемъ тепломъ гнздышк, съ роднымъ отцомъ, окруженною нжными заботами родной матери. Часто ловила она ея устремленный на нее кроткій, полный материнской любви взглядъ, нердко подмчала и дрожавшую на рсниц или катившуюся по исхудалой щек ея слезу, но тутъ же видла что это была слеза тихой радости и сердечной благодарности Тому Кмъ ниспослана была эта радость. По утрамъ Оленька занималась рисованіемъ: она сняла нсколько видовъ живописныхъ береговъ пруда и нарисовала портретъ своей старой няни, вечера же были исключительно посвящены чтенію около постели больнаго. У Погорлова была порядочная библіотека, и онъ выбиралъ изъ нея книги которыя могли бы занять и Оленьку, и старика. Онъ много видлъ и читалъ, имлъ прекрасную память и умлъ хорошо передавать все имъ виднное и читанное. Иногда по просьб Кузмина разказывалъ онъ эпизоды изъ сдланной имъ Крымской камланіи, и разказы его были полны такого живаго интереса что Оленька всегда слушала ихъ съ большимъ любопытствомъ. Порой любила она слушать и простодушную болтовню старой няни, напоминавшей ей собою ея такъ недавно минувшей дтство. Чаще же всего, несмотря на позднее время года, уходила она въ свободные часы въ садъ, въ сопровожденіи огромнаго меделянскаго щенка, котораго уже успла выучить носить за собою поноску, и тамъ бродила по опустлымъ аллеямъ и занесенному сухими листьями берегу широкаго пруда.

Ударъ сложившій старика въ постель былъ легкій, помощь подана была своевременно, уходъ за больнымъ былъ самый бдительный, и онъ къ концу двухъ мсяцевъ проведенныхъ Оленькой въ Кузминк, чувствовалъ себя настолько хорошо что могъ ходить безъ помощи костыля по комнат и ждалъ лишь саннаго пути чтобъ отвезть Оленьку въ Бакланы и лично поблагодарить Александра Васильевича за посщеніе его во время болзни.

Ждала его съ нетерпніемъ и Оленька, не потому впрочемъ чтобы жизнь въ Кузмивк начинала наскучать ей, но она въ послднее время не имла никакихъ извстій изъ Баклановъ, знала какъ Лиза должна была скучать безъ нея и потомъ ей хотлось что-нибудь узнать отъ нея и объ Аркадіи. Онъ наканун отъзда своего далъ слово Лиз писать ей часто, съ условіемъ чтобъ и она акуратно отвчала на письма его. Оленька хотя въ договор этомъ лично и не участвовала, могла чрезъ эту переписку знать объ Аркадіи и передавать ему все что хотла, конечно не отъ своего лица, а какъ слышанное отъ нея Лизой. Это была своего рода дипломатическая хитрость, которую оба они, разумется, очень хорошо понимали, но повимали что-называется каждый про себя.

Установился наконецъ и санный путь, и въ одинъ прекрасный вечеръ семейство Кузминыхъ въ полномъ наличномъ состав прибыло въ Бакланы. Общая радость была неописанная, встрча конечно не обошлась безъ самыхъ трогательныхъ сердечныхъ изліяній и было уже довольно поздно когда наконецъ Оленька, могла удалиться съ Лизой въ ея комнату. Съ дтскимъ нетерпніемъ ожидали он об этой минуты: такъ много, казалось имъ, имли он о чемъ сообщить другъ другу, хотя въ сущности все это многое, какъ мы сейчасъ увидимъ, сводилось чуть не къ нулю.

— Ну что? спросила Оленька, когда он остались наедин.

Лиза вмсто отвта вынула изъ столика цлую связку писемъ. Нкоторыя изъ нихъ Оленька уже читала въ пріздъ Лизы въ Кузминку, остальныя прочитаны были ими тутъ же вмст. Въ письмахъ этихъ не было ничего особеннаго, вс они были одного содержанія, это были варіанты на одну и ту же тему, такъ что прочитавъ одно, можно было остальныхъ и не читать. Аркадій писалъ въ нихъ что страшно скучаетъ по Бакланамъ и воображаетъ какъ Лиза должна скучать одна безъ Оленьки, что единственное утшеніе его вспоминать о немногихъ счастливыхъ дняхъ проведенныхъ съ ними, что онъ съ удовольствіемъ вспоминаетъ даже объ обд изъ-за котораго вышелъ голоднымъ, и что готовъ бы былъ каждый день оставаться безъ обда, лишь бы проводить вечеръ такъ какъ онъ провелъ его въ этотъ памятный для него день и т. д. и т. д. Словомъ, вся переписка была дтскою забавой. Дти и забавлялись по-дтски, никакъ не подозрвая въ какую опасную играли игру. О переписк этой знали и старики, иногда заставляли они Лизу прочесть полученное ею отъ Аркадія письмо и выслушивали его съ самодовольною улыбкой.

— А вотъ на это, сказала Лиза очень серіозно и озабоченно,— я право не знаю что и отвчать.

Въ письм этомъ Аркадій просилъ Лизу убдить Оленьку прислать ему свой портретъ. ‘Если она будетъ отговариваться тмъ что не можетъ нарисовать его похожимъ, писалъ онъ, то скажи ей что мн не трудно будетъ дополнить въ воображеніи моемъ то чего будетъ въ немъ недоставать.’

Долго думали что бы отвтить и наконецъ ршено было написать что если ему такъ хочется нуть этотъ портретъ, то чтобъ онъ прізжалъ за нимъ самъ. Оленьк не хотлось посылать Аркадію свой портретъ, а потому она была очень довольна что придумала эту увертку, такъ какъ была уврена что онъ пріхать въ Бакланы такъ легко не ршится. Каковъ же былъ ея испугъ, когда ровно черезъ десять дней полученъ былъ отъ Аркадія отвтъ что онъ непремнно прідетъ, онъ даже просилъ увдомить его къ какому сроку будетъ готовъ портретъ. Разумется тотчасъ же отправлено было другое письмо, въ которомъ просили Аркадія такимъ пріздомъ не возстановлять противъ себя отца и портретъ общанъ былъ уже безъ всякихъ кондицій. Ему конечно только этого и было нужно.

Переписка эта впрочемъ велась акуратно лишь первые два, три мсяца, а тамъ Аркадій началъ запаздывать отвтами своими сначала недлею, потомъ двумя, и наконецъ цлымъ мсяцемъ. Самыя письма были короче и носили на себ совершенно другой колоритъ: онъ писалъ больше о петербургскихъ удовольствіяхъ, опер, концертахъ, придворныхъ балахъ, словомъ, о такихъ предметахъ которые для Оленьки и Лизы, при ихъ замкнутой, захолустной жизни, представляли мало интереса, о Бакланахъ же и помина уже не было. Это очень огорчало ихъ, он долго недоумвали чему приписать такую перемну и наконецъ ршила что конечно Аркадій сердится на нихъ за то что он долго не высылаютъ ему общаннаго портрета.

Отдльнаго портрета своего Оленька посылать Аркадію не хотла и потому придумала нарисовать семейную группу. Мысль свою она сообщила старикамъ, которые конечно аппробовали ее. Группа была нарисована и отправлена и про ней приложено письмо, въ которомъ Лиза писала Аркадію что съ ихъ стороны общаніе исполнено и что не найдетъ ли и онъ возможности подъ какимъ-либо благовиднымъ предлогомъ исполнить свое. Отвтъ на этотъ разъ пришелъ также акуратно какъ и въ прежнее время. Аркадій благодарилъ въ самыхъ искреннихъ выраженіяхъ за сдланный ему сюрпризъ и уврялъ что еслибы не служебныя обязанности, то конечно вмсто письма пріхалъ бы принести благодарность свою самъ, но что впрочемъ надется исполнить это не въ дальнемъ будущемъ. Письмо было много длинне предыдущихъ, видно было что Аркадій старался поддлаться подъ тонъ прежнихъ своихъ писемъ, но въ поддлк этой видно было что-то искусственное, натянутое, вообще письмо гршило отсутствіемъ искренности. Оленька, прочитавъ его, вздохнула, но не сказала ни слова. Отвтъ Аркадія на слдующее письмо былъ уже много короче и запоздалъ на цлую недлю, на слдующее за нимъ слишкомъ на дв, на третье же не получалось отвта боле мсяца. ‘Что бы это такое значило? говорила Оленьк Лиза, и портретъ посламъ, и онъ, кажется, остался имъ такъ доволенъ, за что же еще сердится онъ на насъ?’ Оленька молчала, но по лицу ея было видно какъ грустно было у ней на сердц.

Незамтно прошло лто, сравнялся ровно годъ съ отъзда Аркадія въ Петербургъ. Дни проведенные имъ въ прошломъ году въ Бакланахъ показались Оленьк особенно скучны: въ день прізда его она почти не сходила съ балкона смотря на убгавшую въ даль большую дорогу, точно поджидая не покажется ли на ней мчащаяся во весь опоръ ямская тройка и не блестнетъ ли на солнц знакомая ей блая фуражка, въ память оставленія Аркадія безъ обда она въ этотъ день не коснулась за столомъ ни до одного кушанья, въ день же отъзда его даже немного всплакнула, запершись въ своей комнат.

Лто впрочемъ прошло для нея не совсмъ скучно. Въ сосднемъ город какой-то академикъ открылъ школу живописи, и Баклановъ, желая развить талантъ Оленьки, пригласилъ его давать ей уроки. Она отъ акварели перешла къ маслянымъ краскамъ и преимущественно занялась пейзажемъ. Въ продолженіе лта она сняла нсколько видовъ съ живописной Баклановской усадьбы и ея окрестностей, изъ которыхъ нкоторыя были такъ хороши что безъ всякой компановки цликомъ такъ и просились на полотно. Наступившая же осень, оттнивъ окружившія усадьбу вковыя деревья и прилегавшій къ ней великолпный паркъ всми возможными нюансами самыхъ причудливыхъ колеровъ, придала ей съ разбросанными по саду полуразвалившимися гротами и бесдками и густо разросшимся между ними кустарникомъ какую-то дикую, самобытную, заманчивую прелесть. Оленька любила бродить по шуршавшимъ подъ ногами листьямъ въ самыхъ отдаленныхъ и глухихъ мстахъ огромнаго парка, отыскивая для своихъ пейзажей боле живописныя мстности. Опустлый и одичалый видъ его въ позднюю осень почему-то особенно нравился ей, можетъ-быть и потому что согласовался съ ея настроеніемъ духа, да хороши и сами по себ ведренные, осенніе дни. Времена года, подобно возрастамъ человка, имютъ каждое свою собственную, своеобразную, ему одному присущую красоту. Прелестна кудрявая головка лукаво улыбающагося ребенка, упоителенъ долгій, полный сладострастія и нги взглядъ черноокой красавицы, очаровательна группа молодой матери, окруженной лепещущими и играющими около нея малютками, но хорошъ и почтенный видъ маститаго старца съ высокимъ, изрзаннымъ поперечными морщинами лбомъ и устремленнымъ на васъ изъ-подъ нависшихъ сдыхъ бровей, полномъ передуманныхъ думъ, но еще бодрымъ и самоувреннымъ взглядомъ. Прекрасенъ и осенній, ясный день. Уже не жжетъ палящими лучами сентябрьское солнце, разрженный, свжій воздухъ вдыхается легче и свободне, высоко скользятъ по чистому небу легкія и срыя какъ дымъ облака, блеститъ на солнц опутавшая землю шелковистою стью паутина, ея тонкія подыгранныя втромъ пряди колышатся и носятся въ воздух, рдютъ на темной зелени кудрявой рябины сочныя гроздія ея блестящихъ какъ кораллы ягодъ, горитъ пурпуромъ и золотомъ на осинахъ и березахъ ихъ уцлвшая листва. Уже начали серебрить землю, усыпая ее мелкою хрустальною пылью, ранніе утренники, сбираясь на отлетъ несмтными стаями токуютъ по полямъ грачи, — всюду чувствуется преддверье приближающейся зимы. Словно чей-то неотступный голосъ шепчетъ вамъ на-ухо: спшите насладиться этими еще прекрасными и свжими какъ бодрая старость днями, этими послдними дарами отходящей на покой природы. Скоро, скоро, утомленная полугодовою неустанною работой, заляжетъ міровая кормилица на отдыхъ, укроется своимъ блымъ и теплымъ какъ лебяжій пухъ одяломъ и заснетъ полугодовымъ же, богатырскимъ сномъ.

VII.

Прошла осень, наступила и зима съ своими короткими днями и нескончаемыми вечерами. Занесло снгомъ паркъ и Оленька должна была отказаться отъ своихъ уединенныхъ прогулокъ. Предъ нею тянулась скучная перспектива полугодоваго домашняго заключенія, съ ежедневнымъ обязательнымъ чтеніемъ по утрамъ Revue des deux Mondes для Софьи Львовны, а за вечернимъ чаемъ Вдомостей, которыя она, чтобы сдлать удовольствіе Александру Васильевичу, должна была прочитывать ему отъ доски до доски, со всми правительственными распоряженіями, производствами и даже объявленіями. Правда, въ Бакланахъ получались и другія періодическія изданія, была даже порядочная библіотека и Оленька читала очень много, но она еще была такъ молода что одно чтеніе, какъ оно ее ни интересовало, не могло вполн удовлетворить ее. Кто не живалъ зимою въ деревн, тотъ не иметъ понятія до чего скучна а однообразна эта одуряющая стереотипностію своею жизнь, и еслибы тотъ кто первый сказалъ: les jours se suivent, mais ne se ressemblent pas, прожилъ хотя одну зиму въ нашей степной глуши, конечно взялъ бы свое изреченіе назадъ.

Единственными сколько-нибудь оживленными днями среди монотонной Баклановской жизни были дни привоза изъ города почтовой корреспонденціи, но и они были для Оленьки чмъ-то въ род дней розыгрыша лотереи, то есть днями однихъ напрасныхъ или по крайней мр очень рдко осуществлявшихся ожиданій. Корреспонденція эта обыкновенно провозилась вечеромъ, когда все общество сидло въ зал около большаго круглаго стола за чаемъ или рукодльемъ и чтеніемъ. Старикъ Баклановъ, во всемъ педантичный, взявъ кожаную сумку изъ рукъ посланнаго, вынималъ изъ нея не торопясь сначала газеты, которыя отдавалъ тутъ же связать по нумерамъ, потомъ журналы и наконецъ письма. Раздавъ послднія по адресамъ и оставивъ т которыя были на его имя, онъ принимался за ихъ чтеніе, причемъ напередъ прочитывалъ снова на каждомъ изъ нихъ адресъ, разсматривалъ печать и почтовые штемпеля. По окончаніи всей этой процедуры, длившейся иногда очень долго, такъ какъ боле интересныя и дловыя письма перечитывалъ онъ по нскольку разъ, отдавалъ уже сшитые нумера газетъ Оленьк или Лиз и начиналось чтеніе.

Въ одинъ изъ такихъ вечеровъ, распорядившись по обыкновенію привезенною корреспонденціей, Баклановъ принялся за чтеніе писемъ. Прочитавъ одно изъ нихъ, онъ нахмурилъ брови, перечелъ еще разъ, и швырнувъ его на столъ, сталъ ходить взадъ и впередъ по комнат.

— Отъ кого это письмо? спросила нершительно Софья Львовна, какъ бы боясь услышать непріятную всть.

— Отъ сестры Вры Васильевны, проговорилъ тотъ сквозь зубы.

— Можно прочесть?

— Читай если есть охота, отвтилъ онъ рзко, съ нескрываемымъ неудовольствіемъ, и молча ушелъ къ себ въ кабинетъ.

Софья Львовна взяла со стола письмо и съ тревожнымъ волненіемъ стада читать его. Пока дочла его до конца, она нсколько разъ останавливалась чтобы перевесть стснившееся въ груди дыханіе, письмо дрожало въ ея рукахъ и казалось готово было изъ нихъ выпасть. Окончивъ его, она встала и не сказавъ ни слова также ушла къ себ въ спальню. Оленька съ Лизой молча переглянулись въ недоумніи.

Читатель уже знаетъ что у Бакланова была въ Петербург сестра замужемъ за однимъ значительнымъ лицомъ. Она была женщина не глупая, любила брата и принимала въ длахъ его живое участіе. Ея попеченіямъ поручилъ онъ Арадія при опредленіи въ учебное заведеніе и она не теряла его изъ виду и теперь, издали наблюдая за нимъ. Настоящее письмо, такъ смутившее Александра Васильевича, было отъ нея. Она писала ему что въ Петербургъ пріхали какія-то дв красавицы Француженки, носившія одну изъ самыхъ аристократическихъ фамилій, он выдавали себя за родныхъ сестеръ, и какъ красотою своей, такъ и кокетствомъ и роскошною обстановкой свели съума всю молодежь. Въ числ поклонниковъ ихъ былъ и Аркадій. Она тратилъ на нихъ страшныя деньги и въ довершеніе въ одну изъ нихъ влюбился по уши, такъ что вс говорятъ что онъ на ней женится. ‘Вдь нынче въ большой мод жениться и Цыганкахъ да на актрисахъ,’ заключала она письмо свое, ‘потому поспши взять мры чтобы нашъ Донъ-Жуанъ не подарилъ васъ французскою родней уличныхъ авантюристовъ, а въ лиц жены своей какою-нибудь модисткой или флеристкой боле нежели сомнительнаго поведенія. А тутъ еще пошли у насъ какіе-то гражданскіе браки: а не спохватишься какъ ужь будетъ поздно.’

Софья Львовна, пришедши въ спальню, чуть не упала и обморокъ. Она приняла противунервныхъ капель и переждавъ съ полчаса чтобы дать время мужу сколько-нибудь обдумать и сообразить дло, пошла къ нему въ кабинеты Подойдя къ двери и стукнувъ въ нее три раза, что длала всегда когда знала что Александръ Васильевичъ чмъ-нибудь занятъ, она вошла. Старикъ заложивъ руки за спину съ сигарой въ зубахъ ходилъ изъ угла въ уголъ.

— Прочла? спросилъ онъ не останавливаясь.

— Прочла, отвтила Софья Львовна садясь на диванъ. Что же ты думаешь длать?

— Думаю написать ему, да отцовскія письма и наствленія плохіе въ такихъ длахъ вразумители, добавилъ онъ какъ бы разсуждая самъ съ собою.

— Но вдь надо же что-нибудь предпринять, медлить нельзя, продолжала Софья Львовна устремивъ на мужа долгій вопросительный взглядъ.

Послдовало продолжительное молчаніе.

— Знаешь что, сказала она вдругъ.— Лучшаго кажется ничего не придумаешь: выпиши его сюда въ безсрочный отпускъ. Онъ поживетъ съ нами три, четыре мсяца и позабудетъ свою Француженку: разв это въ самомъ дл серіозная любовь какая? А этимъ временемъ можетъ-быть удетъ и она откуда пріхала.

Дйствительно придумать что-нибудь лучше въ данномъ случа было трудно, но это далеко не согласовалось съ понятіями старика о служб. ‘Пока я живъ онъ здсь не нуженъ, думалъ онъ: хозяйство идетъ, благодаря Бога, хорошо и безъ него, баклуши же бить безъ дла ему здсь нечего. Въ безсрочномъ отпуску онъ облнится, отъ службы отстанетъ и останется на весь вкъ свой шалопаемъ.’ Баклановъ вообще безсрочнымъ отпускамъ не сочувствовалъ.

— А служба? сказалъ онъ остановись противъ жены.

— Помилуй, до службы ли тутъ, когда такая бда виситъ надъ головой.

Баклановъ промолчалъ и сталъ опять мрными шагами ходить изъ угла въ уголъ.

Онъ, какъ я уже сказалъ, въ семейныхъ длахъ признавалъ за женою право голоса, и если находилъ что мнніе ея справедливо, не позволялъ себ увлекаться неумстнымъ самолюбіемъ и всегда охотно соглашался съ нею. Еслибъ еще въ настоящемъ случа рчь шла объ одной личности Аркадія и его служебной карьер, можетъ-быть онъ и не принялъ бы въ резонъ ея совта, яо это было дло общесемейное и онъ не считалъ себя въ прав руководствоваться одними личными своими воззрніями.

— Подъ какимъ же предлогомъ мы его сюда вызовемъ? просилъ онъ наконецъ посл долгаго молчанія, снова остаювяся предъ Софьей Львовной.— Если для его здоровья или для удовольствія видть его, онъ знаетъ что я не баловникъ, не повритъ. А если станетъ подозрвать что-нибудь такое, такъ пожалуй и не подетъ: тутъ явится некстати и ревность къ служб и разныя законныя отговорки и всякая штука.

— Напиши ему что я очень больна и желаю его видть, ли большей правдоподобности пошли даже телеграмму.

— Ну ужь нтъ, матушка, въ этомъ меня извини. Съ роду никогда не лгалъ, а подъ старость учиться этому искусству жь не приходится.

— Да ты и не солжешь. Я чувствую что завтра же перемнно слягу въ постель: во мн нервы дрожатъ какъ какія-нибудь натянутыя струны.

Не стану описывать подробностей совщанія супруговъ, скажу только что оно длилось до полуночи.

На другой день утромъ верховой халъ въ городъ съ письмомъ на почту. Софья Львовна писала сыну что она очень больна и проситъ его немедленно пріхать, Александръ Васильевичъ при коротенькой записк посылалъ ему деньги на путевыя и другія издержки. Къ вечеру того же дна Софья Львовна дйствительно слегла въ постель.

Разстроило ли ее въ самомъ дл до такой степени полученное изъ Петербурга письмо, притворилась ли она больною чтобы дать предлогу подъ которымъ вызывался Аркадій, боле правдоподобія въ глазахъ молодыхъ двушекъ и тмъ самымъ скрыть отъ нихъ настоящую причину вызова, но приглашенъ былъ изъ города докторъ и черезъ три дня писалъ Аркадію уже самъ Александръ Васильевичъ о болзни матери и торопилъ его пріздомъ въ Бакланы.

Въ письм такъ встревожившемъ Баклановыхъ было много правды, хотя опасенія на счетъ женитьбы Аркадія были неосновательны: онъ дйствительно ухаживалъ за прізжею Француженкой, тратилъ на нее большія деньги, даже благодаря ей кругомъ задолжалъ, но жениться на ней никогда и думалъ, да и она врядъ ли имла это въ виду. Она начинала уже надодать ему своими ненасытимыми и все возраставшими требованіями, удовлетворить которыя онъ не имя уже боле средствъ, но бросить безъ всякой благовидной причины уже огласившуюся связь было какъ-то не ловко и онъ волею-неволей долженъ былъ входить въ новые долги не видя никакой возможности уплатить ихъ, не признавшись во всемъ отцу, а сдлать это ему было крайне тяжело. Полученное имъ письмо, хотя и огорчило его извстіемъ о болзни матери, которую онъ очень любилъ, давало ему этой благовидный предлогъ. Онъ тотчасъ же сталъ собирать въ путь и послднее письмо отца уже не застало его въ Петербург.

Дней черезъ пять по отправк этого письма, позднимъ вечеромъ Софья Львовна лежала у себя въ спальн, окруженная всмъ семействомъ, она въ этотъ день чувствовала себя лучше и просила Оленьку прочесть, ей что-нибудь изъ Revue des deux Mondes, любимаго журнала ея, который она неизмнно получала съ тхъ поръ какъ при ней была Mme de Blicourt. Оленька читала какую-то никого не интересовавшую историческую статью, Баклановъ сидя въ креслахъ дремалъ, Лиза и Mme Coudert молча занимались рукодльемъ, вдругъ послышался у подъзда колокольчикъ.

— Аркадій! вскрикнула Софья Львовна, привскочивъ на кровати.

Александръ Васильевичъ встрепенулся.

— И колокольчикъ-то недостало ума велть подвязать чтобы не обезпокоить больную мать, проворчалъ онъ вставая съ креселъ и вышелъ изъ комнаты.

— И прекрасно сдлалъ, кричала ему вслдъ Софья Львовва,— теперь я ужь приготовлена ко встрч съ нимъ. Веди его прямо сюда.

Черезъ полчаса въ зал послышались голоса и шумъ приближавшихся шаговъ, среди которыхъ можно было различить тихое бряцаніе шпоръ.

— Можно? спросилъ за дверьми Александръ Васильевичъ.

— Я ужь сказала веди, отвтила Софья Львовна.

И въ спальню вошелъ старикъ Баклановъ въ сопровожденіи сына.

Едва усплъ Аркадій подойти къ матери, какъ та бросилась къ нему на шею и залилась слезами. Онъ съ участіемъ спросилъ ее о здоровьи, потомъ поцловался съ Лизой и пожалъ руку Оленьки и Mme Coudert. Аркадій въ эти полтора года много измнился, онъ смотрлъ уже не прежнимъ неопытнымъ юношей, а вполн развитымъ взрослымъ человкомъ. Тогда только-что пробивавшіеся усы теперь уже густо оттняли верхнюю губу, глаза смотрли не робко и застнчиво, а прямо и самоувренно, движенія были развязны, но не рзки, лишь голосъ остался попрежнему мягокъ и симпатиченъ. Видно было что онъ уже усплъ пообтерться въ порядочномъ обществ и усвоить себ его пріемы и обращеніе.

— Прости меня, другъ мой, что я потревожила тебя въ такое время, извинялась предъ сыномъ Софья Львовна.— Рки въ полномъ разлив, дорогъ никакихъ нтъ: теб, я думаю, пришлось хать гд въ саняхъ, гд въ телг. Вдь вы тамъ въ Петербург и понятія не имете о нашихъ дорогахъ.

— Не безпокойтесь, maman, отвчалъ Аркадій,— я дохалъ прекрасно и эти переправы на лодкахъ и паромахъ очень понравились мн своею оригинальностію.

— Въ его лта, да дороги разбирать, говорилъ Баклановъ.— А какже курьеры до желзныхъ дорогъ изъ Одессы въ Петербургъ на перекладныхъ въ самую ростопель безъ отдыха летали.

Но Аркадій былъ не курьеръ до желзнодорожныхъ временъ, дорога видимо утомила его и мать вскор же послала его подкрпить себя ужиномъ и сномъ.

Очень удивило Оленьку и оскорбило самолюбіе ея то что Аркадій во все время какъ бы не обращалъ никакого вниманія ни на нее, ни на Лизу. Она полагала что онъ поспшитъ извиниться предъ ними, если не въ томъ что такъ долго не исполнялъ общанія своего, что конечно при отц и матери сдлать было неудобно, то по крайней мр въ небрежности и неакуратности въ отвтахъ своихъ на письма Лизы, вдь онъ очень хорошо зналъ что въ корреспонденціи этой участвовала и она, а какъ разъ съ послдняго отвта его прошло боле мсяца. Наконецъ онъ могъ бы принесть извиненіе это и безъ свидтелей, при переход изъ спальни въ столовую или прощаясь съ ними посл ужина. Пусть бы оправданія его были натянуты, даже не правдоподобны, думала она, по крайней мр изъ нихъ видно было бы желаніе его или хотя сознаніе лежавшаго на немъ долга оправдаться предъ ними, но онъ въ спальн говорилъ почти исключительно съ одною матерью, за ужиномъ разказывалъ отцу о послднихъ производствахъ и какихъ-то парадахъ, съ ними же въ продолженіе всего вечера почти вовсе не говорилъ, точно не замчалъ ихъ присутствія, или находилъ ихъ не стоющими того чтобы считаться съ ними.

Ночью Оленька долго не могла заснуть. Образъ только что видннаго ею Аркадія преслдовалъ ее и не давалъ покоя: онъ такъ рзко отличался отъ того Аркадія которго знала она назадъ тому полтора года и черты котораго такъ живо сохранились въ ея сердц. Ужь полно онъ ли это?! спрашивала она себя, неужели въ такое короткое время можно физически и нравственно такъ измниться? И во сн грезился онъ ей. Снилось ей какъ угощала она въ своей комнат обдомъ прежняго, милаго Аркадія, смялась, глядя съ какимъ апетитомъ лъ онъ, говорила и шутила съ нимъ, и вдругъ вошелъ вчерашній Аркадій, съ фуражкой на голов, и, не обращая на нее никакого вниманія, кзъ будто ея тутъ не было, дерзко спросилъ у того Аркадія, зачмъ онъ здсь. Между ними готова ужъ была вспыхнуть ссора,— она бросилась между ними и проснулась. Что значитъ этотъ сонъ? думала она, неужели онъ пророчитъ что этотъ Аркадій изгонитъ изъ сердца моего прежняго? Никогда, я вчно буду сохранять память о немъ. Такъ вы смотрите на насъ съ высоты вашего воображаемаго величія, ршила она наконецъ посл напрасныхъ усилій заглушить возмущавшее ее чувство оскорбленнаго самолюбія, — вы такъ высоко цните себя что не хотите удостоить васъ вниманія вашего. Что жь, и я не ниже вашего цню себя и вниманіе ваше право мн ни на что не нужно.

VIII.

На другой день рано утромъ Баклановъ позвалъ къ себ сына въ кабинетъ. Носить доле маску, въ особенности же предъ сыномъ, онъ не могъ, да и не любилъ откладывать въ дальній ящикъ никакого дла, а настоящее считалъ онъ дломъ чести. Онъ объяснилъ ему что первоначальною причиной вызова его изъ Петербурга была не болзнь матери и что болзнь эта была уже естественнымъ послдствіемъ крайне нерадостныхъ слуховъ дошедшихъ до нихъ изъ врныхъ источниковъ о двусмысленномъ поведеніи его и образ его жизни.

Аркадій сталъ-было оправдываться, но онъ остановилъ его.

— Не надо мн твоихъ оправданій, сказалъ онъ ему рзко,— ими дла не поправишь. Я позвалъ тебя сюда не бобы разводить и не для того чтобы заставить тебя лгать, а чтобъ узнать отъ тебя цифру надланныхъ тобою долговъ.

Онъ слъ въ стоявшее предъ письменнымъ столомъ кресло и, пододвинувъ листъ чистой бумаги, взялъ въ руки карандашъ.

— Сколько ты всего долженъ? спросилъ онъ не глядя на Аркадія.

Неожиданный вопросъ этотъ, брошенный такъ-сказать іъ упоръ, совершенно озадачилъ его, онъ замялся.

— Ну, сказалъ Баклановъ, не сводя глазъ съ лежавшаго предъ нимъ листа бумаги.— Не утаивай, говори всю правду, вдь это дло чести.

Цифра была такъ велика что Аркадій не ршался прижаться въ ней.

— Ну, что жь молчишь? повторилъ нетерпливо старикъ,— видно признаваться въ долгахъ трудне чмъ длать ихъ.

‘Чтожь въ самомъ дл, подумалъ Аркадій, лучше объявить и уплатить весь долгъ разомъ, нежели потомъ по немногу выклянчивать.’

— Около восьмидесяти тысячъ, проговорилъ онъ нершительно, украдкой взглянувъ на отца.

— Не дурно, замтилъ тотъ очень хладнокровно, записывая,— цифра почтенная. Я во всю службу свою столько не прожилъ. Кому и сколько именно? продолжалъ онъ допрашивать, не измняя своей позы.

— Я долженъ разнымъ лицамъ и въ числ ихъ есть такія которыя удовольствуются уплатою и половины.

Старикъ обернулся и молча посмотрлъ на него.

— Чье имя подъ росписками? спросилъ онъ сухо.

— Конечно мое, но вдь…

— Еще до сихъ поръ, благодаря Бога, Баклановскоми росписками трубокъ не закуривали, перебилъ онъ его съ чувствомъ достоинства.

— Но, вдь у насъ это вещь обыкновенная…. началъ было Аркадій снова.

— Довольно, остановилъ его на первыхъ же словахъ старикъ,— и презрительная улыбка пробжала по лицу его.

Онъ положилъ карандашъ и приказалъ сыну приготовитъ къ вечеру списокъ своимъ кредиторамъ съ подробнымъ обозначеніемъ ихъ именъ и адресовъ.

— Ну, слушай, заключилъ онъ,— вс эти долги твои будутъ уплачены немедленно, но знай, что впередъ кром денегъ которыя я высылаю теб на твое содержаніе, и высылаю вдвое больше чмъ нужно, я никакихъ долговъ твоихъ уплачивать не намренъ, и помни что тотъ кто длаетъ долги которыхъ уплатить не въ силахъ, не достоинъ носить имя честнаго человка. Такъ думали въ мое время и полагаю также думаютъ благородные люди и теперь. Ступай, ты пока мн больше не нуженъ.

На другой день Баклановскій повренный халъ уже въ Петербургъ, съ деньгами.

‘Дешево отдлался, думалъ про себя, выходя изъ кабинета Аркадій.— Странный человкъ отецъ: за какой-нибудь вздоръ готовъ казнить, а тутъ, когда въ самомъ дл было за что голову хорошенько намылить, почти и выговора не сдлалъ. На все у него какія-то свои допотопныя воззрнія, все основано на какомъ-то воображаемомъ долг и щепетильномъ point d’honneur. За что въ самомъ дл этотъ подлецъ Грюншпукъ получитъ тридцать тысячъ, когда я занялъ у него всего семь и когда онъ за пятнадцать съ радости черезъ голову перекувыркнулся бы. И еще говорятъ человкъ практичный. Гд же тутъ практичность? По моему, чудакъ, ригористъ и больше ничего.’

Аркадій чувствовалъ себя легко, какъ будто пудовая гиря свалилась у него съ плечъ. Въ зал встртилъ онъ Оленьку.

— Я не усплъ еще разъ лично поблагодарить васъ за семейную группу, сказалъ онъ ей.— Не говоря уже о разительномъ сходств лицъ и мастерств съ которымъ они сгруппированы, самое исполненіе такъ безукоризненно хорошо что люди вполн въ этомъ дл компетентные восхищались этою во всхъ отношеніяхъ прелестною акварелью. C’est un vrai chef-d’oeuvre.

Говоря это, Аркадій смотрлъ Оленьк прямо въ глаза и ей показалось что во взгляд его было что-то чего прежде въ немъ не было, какъ будто выраженіе какой-то надмнной самонадянности, какъ бы сознанія своего превосходства, точно онъ снисходилъ до нея, удостоивая ее своею похвалой или комплиментомъ. Ей казалось даже будто словами этими онъ не столько благодарилъ ее, сколько дарилъ своею похвалой, давая ей чувствовать что она должна была ему быть за нее признательна, подобно тому какъ получающій на экзамен похвальный листъ долженъ быть проникнутъ чувствомъ признательности къ начальству за длаемое ему поощреніе. ‘Лучше бъ онъ извинился въ неисполненіи даннаго общанія или въ небрежности отвтовъ своихъ на Лизины письма,’ подумала она. ‘Видно, въ самомъ дл, мы въ глазахъ его не стоимъ того чтобы считаться съ нами.’ Невольно припомнилось ей все то о чемъ передумала она, запершись у себя въ комнат, и оскорбленное чувство самолюбія заговорило въ ней съ новою силой.

— Я была бы очень довольна, отвтила она хотя и сдержанно, но такъ что сквозь сдержанность эту ясно видно было желаніе ея уколоть Аркадія, — еслибы хотя это сходство лицъ напоминало вамъ объ нихъ чаще чмъ вы напоминали имъ о себ письмами своими.

Слова эти что-называется сорвались у нея съ сердца и она тотчасъ же спохватилась что ей, и именно ей мене нежели кому-либо можно было позволить себ оказать ихъ. Они имли видъ выговора, и какое право имла она длать его ему? она не была даже его сестрой. А главное, выговоръ этотъ выдавалъ ее: онъ ясно высказывалъ Аркадію насколько интересовалась она его письмами. Ей было и досадно, и стыдно за себя.

— Не знаю насколько такое вещественное напоминовеніе нужно для другихъ, что же касается до меня, сказалъ Аркадій съ самодовольною и какъ бы заигрывающею улыбкой,— то вы сами очень хорошо знаете почему оно совершенно лишнее.

Оленька вспыхнула. Она невольно взглянула вскользь на Аркадія и встртила его упорно устремленный на нее взглядъ и на этотъ разъ во взгляд этомъ, кром прежней самонадянности и самодовольства, было выраженіе какъ бы сознаннаго имъ за собою права глядть на нее такъ прямо и самоувренно. Она горла какъ въ огн.

— Впрочемъ портретъ этотъ, какъ вы конечно и сами помните, посланъ былъ вамъ лишь какъ исполненіе даннаго общанія, поспшила сказать она боле для того чтобъ измнить направленіе которое Аркадій видимо хотлъ датт разговору. Она въ эту минуту была на него зла и желала бы высказать ему все что накипло у нея противъ него на сердц, ей хотлось хоть чмъ-нибудь досадить ему или уколоть его.— Вдь общаніе тогда лишь и иметъ цну, когда точно исполняется, добавила она съ ощутительнымъ оттнкомъ горечи и укоризны.

И эта добавочная фраза опять-таки сказана была вовсе некстати и далеко не клеилась съ тмъ положеніемъ въ которое хотла стать Оленька въ отношеніи къ Аркадію, укоряя его въ неисполненіи даннаго общанія, она вмст съ тмъ помимо воли своей упрекала его въ томъ что онъ такъ долго не халъ въ Бакланы, то-есть высказывала ему именно то чего ни подъ какимъ видомъ не желала бы ему высказать. Она тутъ же сообразила это, но уже было поздно, дло было неисправимо. Бываютъ минуты, въ которыя что ни сдлаешь, что ни скажешь, все выходитъ какъ-то невпопадъ.

Оленька молчала, ее буквально душили готовыя прыснуть изъ глазъ слезы. Аркадій также молчалъ и казался сосредоточеннымъ въ самого себя, точно что-то обдумывалъ и соображалъ.

— Простите мн, сказалъ онъ вдругъ, какъ бы остановясь на внезапно приватомъ ршеніи.— Я до сихъ поръ обманывалъ васъ, да и теперь хотлъ напускною веселостію прикрыть то что у меня на сердц, но доле носить предъ вами маску не могу.— И онъ пріостановился точно высказать то что было у него на сердц ему было нелегко.— Я писалъ Лиз, продолжалъ онъ посл минутнаго молчанія,— что меня останавливали въ Петербург служебныя занятія. Вы конечно могли принять, а можетъ-быть и приняли слова мои и пустую, вымышленную отговорку, и дйствительно это была одна отговорка, такъ какъ настоящую причину я объяснитъ вамъ не могъ. Причины удерживавшія меня въ Петербург были много серіозне и еслибы вы знали ихъ, то конечно простили бы меня, а можетъ-быть и подарили бы вашимъ участіемъ.

Оленька взглянула на него съ удивленіемъ, смшаннымъ съ невольнымъ любопытствомъ, такой рзкій переходъ поразилъ ее. Сначала смотрла она на него недоврчиво, но въ голос его было столько искренности, во взгляд столько сосредоточенной грусти что трудно было не поврить словамъ его. Припомнились ей и обстоятельства сопровождавшія вызовъ его изъ Петербурга, и поразившее такъ стариковъ письмо сестры Александра Васильевича, и таинственность которою былъ обставленъ самый вызовъ этотъ. Он съ Лизой тогда же догадывались что причиною его была не болзнь Софьи Львовны, но настоящую причину узнать было не отъ кого. Теперь стали ей понятными, даже вполн извинительными, неакуратность и сухость отвтовъ Аркадія на Лизивы письма, въ самомъ дл не насиловать же ему было себя и писать то что далеко не согласовалось съ его тогдашнимъ настроеніемъ духа. Это доказывало лишь благородство и прямоту его характера. Слдствіемъ всхъ этихъ соображеній было то что возмущавшее ее чувство оскорбленнаго достоинства мало-по-малу улеглось, кипвшее въ ней за минуту предъ тмъ чувство негодованія незамтно смнилось чувствомъ участія и состраданія и она уже спрашивала себя не можетъ ли чмъ-либо облегчить давящую грусть, подъ гнетомъ которой, казалось, находится Аркадій. Ей очень хотлось знать причину этой грусти, но спросить было не ловко, самъ же онъ продолжалъ молчать, погруженный въ глубокое раздумье.

— Maman приказала спросить тебя исполнилъ ли ты ея порученіе, сказала Аркадію вошедшая Лиза.

— Исполнилъ, отвтилъ онъ, точно очнувшись отъ тяжелаго сна,— и даже очень удачно. Можно ее видть?

— Она меня прислала за тобой.

И они вмст ушли въ спальню Софьи Львовны.

Оставшись одна, Оленька старалась уяснить себ то что еще не совсмъ вязалось въ голов ея. ‘Если это и такъ, думала она, то все-таки чему же приписать его вчерашнее къ намъ съ Лизой невниманіе, какъ бы пренебреженіе нами? Чмъ объяснить этотъ самонадянный, почти наглый тонъ съ которымъ онъ сейчасъ говорилъ со мною?’ Не долго, впрочемъ, ломала она себ голову надъ разршеніемъ этихъ вопросовъ. Извстно что когда кто желаетъ что-либо объяснить себ съ предвзятою мыслію, почти всегда объяснитъ все какъ ему хочется. Такъ было и здсь. Невнимательность Аркадія къ ней и къ Лиз она объяснила себ тмъ что онъ весь сосредоточенъ былъ на дл о которомъ намекалъ ей и по которому вроятно и былъ вызванъ. Имъ съ Лизой слдовало по прізд его выйти изъ спальни и дать ему свободу объясниться съ отцомъ и матерью наедин, тогда конечно, сбросивъ съ себя тяготившее его бремя, онъ съ ними былъ бы любезенъ попрежнему. А что у него было о чемъ съ ними переговорить, доказывалось тмъ что онъ позванъ былъ къ отцу, а теперь къ матери. Что же касается до самонадяннаго и такъ оскорбившаго ее тона съ которымъ онъ говорилъ съ ней, то это объяснялось еще легче. Когда онъ подошелъ къ ней, она была такъ противъ него вооружена что естественно должна была все растолковать въ невыгодную для него сторону, да и Аркадій вышелъ отъ отца въ такомъ веселомъ расположеніи духа, вроятно вслдствіе благопріятнаго для него исхода объясненія, что можетъ быть въ самомъ дл держалъ себя свободне обыкновеннаго. Вдь и самые серіозные люди, выпутавшись изъ труднаго положенія, бываютъ не по характеру своему веселы и шутливы. Къ тому же если въ самомъ дл Аркадій чтобы скрыть свое сердечное горе хотлъ казаться веселымъ, то что же удивительнаго если онъ не выдержалъ роли, а переступивъ границу, сдлалъ изъ себя какого-то самонадяннаго фата? Это только доказывало что онъ былъ плохой актеръ. Да если, наконецъ, онъ и дйствительно былъ въ обращеніи съ нею черезчуръ легокъ и несдержанъ, то не сама ли она подала ему къ тому поводъ своими необдуманными, какъ бы вызывающими на такое обращеніе объясненіями? Другой на мст Аркадія пожалуй счелъ бы себя въ прав быть съ нею еще несдержанне. Словомъ: все объяснилось такъ легко и послдовательно что Оленька даже недоумвала и спрашивала себя какъ могла она представить и растолковать себ все это въ такомъ превратномъ вид.

— Знаешь о какомъ порученіи я сейчасъ спрашивала Аркадія? сказала вбжавшая впопыхахъ Лиза:— Мамаша поручила ему купить для тебя сдло, амазонку и шляпу и онъ все это привезъ съ собою.

Софья Львовна дйствительно за мсяцъ предъ тмъ спросила Оленьку не желаетъ ли она учиться здить верхомъ и она съ радостью приняла ея предложеніе.

Черезъ часъ она позвала ее къ себ. Тамъ былъ Аркадій, на стульяхъ лежали амазонка и сдло.

— Ты, другъ мой, нарисовала брату сюрпризомъ нашъ семейный портретъ, сказала ей Софья Львовна,— а онъ сюрпризомъ же привезъ теб сдло съ амазонкой.

Слова эти совершенно озадачили Оленьку. Принять этотъ сюрпризъ, т.-е. подарокъ отъ Аркадія и притомъ въ эту минуту было выше силъ ея, отказаться же отъ него значило оскорбить не столько его, сколько Софью Львовну. Она ршительно не знала что ей длать: день этотъ былъ для нея положительно днемъ неудачъ. Аркадій конечно не могъ не понять всей щекотливости ея положенія.

— Я тутъ, maman, ни причемъ, совершенно постороннее лицо, поспшилъ онъ предупредить отвтъ Оленьки.— Сюрприза съ моей стороны ровно никакого нтъ. Вы поручили мн купить сдло и заказать амазонку, прислали даже для нея мрку, я общалъ вамъ исполнить ваше порученіе, и если одержалъ свое слово, то не думаю чтобъ это могло быть для кого-нибудь сюрпризомъ.

Онъ такъ вовремя и съ такимъ тактомъ выручилъ Оленьку и послднія слова сказаны были такъ любезно и казалось съ такимъ чистосердечіемъ что она тутъ же отъ души простила ему все что имла противъ него. Она поцловала Софью Львовну и дружески пожала руку Аркадію.

— Могу ли я по крайней мр предложить вамъ свои услуги? сказалъ онъ ей.— Я недурной здокъ и еслибы вы позволили мн быть вашимъ берейторомъ и грумомъ….

— Вы-таки непремнно хотли сдлать мн сюрпризъ, сказала Оленька, смясь,— и я на этотъ разъ принимаю его съ удовольствіемъ и благодарностію, добавила она, еще разъ пожавъ ему руку.

Мировая была полная и искренняя.

IX.

Выздоравливаніе Софьи Львовны шло очень быстро: подйствовалъ ли на нее благотворно пріздъ сына или въ самомъ-дл болзнь ея была не больше какъ личина, подъ которою она хотла скрыть настоящую причину вызова его изъ Петербурга, но къ вечеру того же дня она уже встала съ постели, а на другой день съ дтскимъ увлеченіемъ занялась одваніемъ Оленьки въ привезенный костюмъ. Она сама причесала ей волосы, надвинула на нихъ кокетливо шляпу и вывела ее въ залъ, гд старикъ Баклановъ ходилъ, разговаривая съ Аркадіемъ. Оленька въ ловко обхватывавшей ея гибкій и граціозный станъ амазонк, съ подобранными подъ шляпу волосами и хлыстикомъ въ рук была очаровательна. Александръ Васильевичъ сразу не узналъ ея.

— Передайте мн хоть на самое короткое время искусство ваше, чтобы снять въ эту минуту съ васъ портретъ, сказалъ любуясь ею Аркадій.

Оленька чувствовала что въ словахъ этихъ не было ничего притворнаго и что они такъ-сказать вылетли у него прямо изъ сердца.

Съ другаго же дня начались уроки верховой зды. Къ крыльцу подведена была осдланная лошадь, Александръ Васильевичъ самъ показалъ Олевьк какъ садиться въ сдло, какъ брать въ руки поводья и управлять ими. Аркадій взялъ лошадь подъ уздцы и сдлалъ съ ней нсколько круговъ по двору. Слдующіе уроки происходили уже въ манеж: Оленька была смла и они шли успшно. Лиза всякій разъ отъ искренняго сердца любовалась ею,— такъ граціозна она была на кон, сама же ссть на лошадь боялась, да ей верховая зда запрещена была и докторомъ.

Между тмъ незамтно подкралась весна съ своими теплыми, но еще не знойными днями, прохладными и упоительными вечерами. Рки уже давно прошли, сошелъ съ полей и снгъ и лишь кое-гд по сверныхъ склонамъ лощинъ и овраговъ лежалъ еще длинными, сроватыми полосами. Мало-по-малу зазеленли луга, кусты и деревья стали одваться нжною, полупрозрачною листвой, надули почку, готовясь къ цвту, сирень и черемуха. Въ густой чащ ихъ защелкалъ и засвисталъ соловей, затянулъ свою нескончаемую трель, вися въ воздушномъ пространств, жаворонокъ, закукуковала въ липовой рощ и кукушка. ‘Кукушка, кукушка! сколько мн лтъ жить на свт?’ спрашивала, смясь, Оленька. ‘Одинъ, два, три…. довольно, довольно!’ кричала она, прыгая и хлопая въ ладони. И въ самомъ дл что значатъ годы, что значатъ десятки лтъ скучной, обыденной жизни предъ однимъ днемъ, однимъ часомъ, нсколькими мгновеніями, полнаго, ничмъ не возмущеннаго счастія? А Оленька была такъ счастлива что казалось ей и не могло быть на свт другаго боле полнаго счастія.

Съ наступленіемъ весны измнилась и жизнь въ Бакланахъ. Аркадій по утрамъ ходилъ стрлять вальдшнеповъ, предъ обдомъ же и по вечерамъ уходилъ гулять съ Лизой и Оленькой. Любимымъ мстомъ прогулокъ ихъ былъ примыкавшій къ саду вковой лиловый паркъ, нравившійся Оленьк дикою величественностію своею и отсутствіемъ всякой искусственности, къ тому же они здсь были боле на свобод. Иногда присоединялась къ нимъ и Mme Coudert, умвшая прогулкамъ этимъ дать боле жизни и разнообразія. Старики рдко принимали въ прогулкахъ этихъ участіе: Софью Львовну он утомляли, Александръ же Васильевичъ любилъ соединять пріятное съ полезнымъ и потому предпочиталъ имъ прогулку по полямъ и хозяйственнымъ заведеніямъ.

Аркадію вскор же удалось совершенно изгладить то невыгодное для него впечатлніе которое онъ произвелъ на Оленьку при первой встрч. Она полюбила его какъ брата,— такъ по крайней мр казалось ей. Повидимому и онъ отвчалъ ей тмъ же чувствомъ: онъ былъ съ нею настолько же любезенъ, насколько и сдержанъ, настолько же казалось любилъ, насколько и уважалъ ее: никогда не позволялъ онъ себ съ нею ни двусмысленнаго слова, или нескромной шутки, словомъ, ничего такого что могло бы хотя косвеннымъ образомъ оскорбить ея нравственное чувство. Мало-по-малу между ними установилась интимность, основанная на дружб и взаимномъ другъ къ другу довріи. ‘Какъ могла я такъ жестоко ошибиться?’ спрашивала иногда себя Оленька, ‘какъ могла я хотя на минуту подозрвать его въ томъ отъ чего онъ такъ далекъ, что такъ несродно его характеру?’ Ей становилось совстно за себя предъ Аркадіемъ, она сознавала себя предъ нимъ виноватою и всячески старалась загладить вину свою. Не разъ хотлось ей заговорить съ нимъ о томъ о чемъ онъ намекнулъ въ разговор съ всю на другой день своего прізда, но она боялась возобновитъ въ памяти его какія-нибудь грустныя или непріятныя воспоминанія, а можетъ-быть и растравить еще не зажившую сердечную рану. Да и какъ было ей начать говорить о такомъ щекотливомъ предмет, когда онъ самъ такъ упорно молчалъ о немъ? Порою молчаніе это казалось ей страннымъ, порою даже огорчало ее какъ признакъ его недоврія къ ней. ‘Но, утшала она тутъ же себя, придетъ время когда онъ, ближе узнавъ меня, пойметъ что руководитъ мною не пустое любопытство, а-искреннее участіе, и тогда конечно будетъ со мной откровенне.’ Такъ смотрла Оленька на взаимныя отношенія свои съ Аркадіемъ и на чувства свои къ нему. Они казались ей такъ естественно исходящими одни изъ другихъ, что ей и въ голову не приходило ихъ анализовать, пока одно обстоятельство не заставило ее ближе всмотрться въ нихъ.

Въ трехъ верстахъ отъ Баклановъ, на берегу протекавшей по лугамъ рчки, была дубовая роща, куда Софья Львовна любила здить подъ разными предлогами, смотря по времени года: то за ландышами, то за земляникой, то за грибами или орхами. здили на эти parties de plaisir обыкновенно въ большихъ дрогахъ цлымъ обществомъ, иногда, особенно во время покосовъ, пили тамъ и вечерній чай.

Возвращаясь съ одной изъ такихъ поздокъ, Оленька съ Аркадіемъ, конвоировавшіе дроги верхомъ, отъ нихъ отстали съ цлью прохать въ усадьбу бугристымъ берегомъ рчки, съ котораго открывались великолпные виды на окружавшую мстность и по которому въ экипаж прохать было нельзя.

Рчка протекала подъ самою кручею берега. По другую сторону ея зеленымъ ковромъ широко раскидывались по низменной равнин необозримые луга съ пестрвшими по нимъ стадами и мелькавшими тамъ и сямъ игривыми рощами ольшняка и осинника. Оставшаяся отъ вешняго разлива вода еще стояла на нихъ огромными озерами, по сверкавшей на солнц ослпительною, серебристою чешуей поверхности ихъ скользили едва замтными черными точками стада дикихъ утокъ, а въ воздух сновали съ пискливыми криками сотни чаекъ и рыболововъ. За лугами по постепенно возвышавшейся громаднымъ амфитеатромъ холмистой мстности виднлись разбросанныя, въ живописномъ безпорядк села и деревни, а еще дальше на самомъ горизонт длинною темною полосой тянулся лсъ, какъ бы обрамляя собою эту дивную панораму. Любо было смотрть на эту необъятную ширь: и дышалось какъ-то вольне, и мысль была свже и на сердц какъ бы легче и отрадне.

— Какая чудная картина, сказала Оленька, остановись въ нмомъ экстаз.— Непремнно попрошу у maman позволенія завтра же опять пріхать сюда чтобы снять этотъ очаровательный пейзажъ, добавила она налюбовавшись имъ вдоволь.

— Прекрасная мысль, подхватилъ Аркадій.— Давайте здить сюда каждый день и вы въ короткое время снимите всю живописную панораму этой рчки.

Дйствительно берега рчки представляли собою нескончаемую панораму видовъ изъ которыхъ одни были картинне другихъ. Оленька съ Аркадіемъ такъ увлеклась ими что лишь когда увидли усадьбу далеко за собою, вспомнили что имъ давно уже слдовало быть дома.

— Однако куда же мы съ вами захали? сказала вдругъ Оленька, остановивъ лошадь.— Посмотрите гд остался у насъ паркъ. Насъ врно ужь давно ждутъ и конечно будутъ сердиться за нашу самовольную прогулку.

— Пожалуй еще безъ обда оставятъ, сказалъ, смясь, Аркадій.

Оленька повернула лошадь и стала шагомъ подыматься по крутому косогору. Аркадій молча похалъ за нею, любуясь какъ ловко и граціозно съ каждымъ движеніемъ лошади покачивался ея гибкій и стройный станъ.

— Ну, а теперь гопъ, гопъ, сказала она ему взобравшись на гору и, поднявъ коня своего въ галопъ, пустилась вскачъ по широкому рубежу, зеленою лентою тянувшемуся между нивъ свже-вслаханнаго чернозема.

Поскакалъ за нею и Аркадій.

Старики дйствительно уже около часа какъ возвратилисъ домой и были въ страшной тревог. Она не замтили какъ Оленька съ Аркадіемъ отъ нихъ отстали и ни какъ не могли объяснить себ куда они могли дваться. Они уже начинали серіозно безпокоиться не случалось ли съ ними чего-нибудь дорогой и хотли послать къ нимъ на встрчу верховыхъ, какъ увидали ихъ подъзжавшими къ крыльцу. Узнавъ почему они такъ долго не хали, Александръ Васильевичъ тутъ же сдлалъ строгій выговоръ сыну. Софья Львовна, позвавъ Оленьку въ свою комнату, замтила ей, впрочемъ очень ласково, что подобные прогулки вдвоемъ съ молодымъ человкомъ въ ея лта неприличны, что есть злые языки, которые изъ этого, самого по себ ничего незначащаго, поступка могутъ вывести сплетни, отъ которыхъ можетъ пострадать ея репутація и что она уже не маленькая двочка и должна держать себя осмотрительне. Оленька выслушала всю эту нотацію съ широко раскрытыми отъ удивленія глазами. Она очень хорошо понимала что двушк неприлично здить одной съ молодымъ постороннимъ ей человкомъ, — по крайней мр по принятымъ въ кругу ея понятіямъ, и она конечно никогда бы этого себ не позволила, но разв Аркадій былъ для нея посторонній? Разв Софья Львовна не называла его ея братомъ, а ее его сестрой? Да и сами они разв иначе смотрли другъ на друга? И она невольно задумалась надъ этимъ послднимъ вопросомъ, который не разъ и прежде приходилъ et въ голову. Дйствительно ли такъ смотрли они другъ на друга? спрашивала она себя. Она принялась анализовать взаимныя свои съ Аркадіемъ отношенія, прослдила шагъ за шагомъ за всми перипетіями развитія лежавшаго въ основ ихъ чувства съ самаго дня своего съ нимъ знакомства. Припомнились ей и первый пріздъ Аркадія въ Бакланы и выкатившаяся изъ глазъ ея при прощаніи съ нимъ слеза и веденная ими черезъ Лизу переписка, вспомнила она и свой съ нимъ разговоръ на другой день его втораго прізда, старалась уяснить себ и настоящія свои къ нему чувства. И чмъ боле углублялась она въ себя, чмъ глубже всматривалась въ чувства свои къ Аркадію, тмъ боле поселялось въ ней недовріе къ самой себ, недовріе къ собственнымъ чувствамъ своимъ. Еще загадочне казались ей чувства къ ней Аркадія, особенно въ связи съ памятнымъ разговоромъ на другой день его прізда. Загадочность эта усложнилась для нея еще одномъ обстоятельствомъ. За нсколько дней предъ тмъ Аркадій показывалъ ей съ Лизой привезенный имъ изъ Петербурга альбомъ. Когда онъ вынималъ его изъ футляра, изъ него выпалъ обернутый въ китайскую бумагу акварельный портретъ, Аркадій хотлъ схватить его, но Лиза его предупредила и прежде нежели онъ усплъ выхватить портретъ у нея изъ рукъ, она ужь показала его Оленьк. Это былъ женскій портретъ замчательной красоты. Аркадій видимо сконфузился и, какъ бы въ чемъ оправдываясь, сказалъ что это былъ портретъ одной италіянской пвицы. Оленька съ Лизой конечно тутъ же поняли что онъ лгалъ: он хотя и смутно, уже слышали о связи его съ Француженкой и были почти уврены что портретъ былъ ея. Съ этого дня Оленьку очень занимала мысль дйствительно ли любилъ и продолжалъ ли любить ее Аркадій. Вопросъ этотъ и теперь пришелъ ей въ голову. Если онъ и до сихъ поръ еще любитъ ее, спрашивала она себя, какое же другое чувство можетъ онъ имть ко мн кром братской любви и дружбы?’

— Еслибы ты видла какъ papa и maman сердились на Аркадія, сказала вошедши къ ней Лиза,— особенно papa. ‘Разв онъ не понимаетъ, говорилъ онъ, что Оленька ужь не ребенокъ и что она ему не родная сестра.’ Знаешь что,— объявила она очень простодушно:— мн кажется они боятся тобы вы серіозно другъ въ друга не влюбились.

Оленька промолчала, но слова эти глубоко запали у нея въ сердц.

За обдомъ она почти не поднимала глазъ съ своей тарелки: посл полученнаго ею выговора, въ связи съ тмъ что такъ наивно высказала ей Лиза и что передумала сама, она не смла посмотрть кому-либо прямо въ глаза, пуще же всего избгала она встртить взглядъ Аркадія, она боялась прочесть въ немъ отвтъ на волновавшій ее вопросъ, опасалась чтобъ и онъ во взгляд ея не прочелъ того что ей такъ хотлось скрыть отъ него.

Посл обда она до самаго вечера не выходила изъ своей комнаты и когда Аркадій сталъ приглашать ее по обыкновенію прогуляться по парку, она долго не ршалась.

— Почему же не пойти, уговаривала ее Лиза, вечеръ прекрасный и въ рощ поютъ соловьи.

— Да и будемъ мы не одни какъ давича: съ нами будетъ ангелъ хранитель, добавилъ шутливо Аркадій, показавши на Лизу. Сквозь шутку эту слышалась иронія съ примсью худо скрытой досады.

Отказаться было неловко,— она пошла. Нервы ея были до того возбуждены что когда они вошли въ паркъ, ею овладлъ какой-то непонятный, какъ бы паническій страхъ: сумрачне обыкновеннаго, казалось ей, смотрли стоявшіе по сторонамъ вковыя липы, изъ полуразвалившагося грота словно вяло могильнымъ холодомъ, пугалъ ее и шелестъ игравшаго въ кустахъ втра, пугалъ и шумъ шуршавшихъ подъ ногами сухихъ прошлогоднихъ листьевъ,— пугало самое молчаніе и царившая кругомъ тишина и она инстинктивно жалась къ Лиз, точно сердце говорило ей что въ ней должна она была искать себ защиту и опору.

— Однако утренній урокъ, какъ видно, пошелъ вамъ впрокъ, сказалъ, смясь Аркадій,— должно-быть вразумительно былъ преподанъ.

— Да вдь и вы получили выговоръ отъ начальства, отвтила Оленька. Ей хотлось скрыть давившее ее чувство и казаться по возможности веселою.

— Я ужь обтерплся, мн къ нимъ не привыкать.

— А я давича сказала Оленьк за что papa съ maman на васъ сердятся или лучше сказать чего боятся, вмшалась со всегдашнею наивностью своею Лиза.

— Чего же? спросилъ Аркадій.

— Ради Бога перестань, шептала Оленька Лиз на ухо. Он шли обнявшись и она крпко прижала ее къ себ, чтобы заставить замолчать.

— А разв это не правда? продолжала та съ тою же наивностью.

Оленька вспыхнула и невольно взглянула вскользь на Аркадія. Глаза ихъ встртились. Такъ еще никогда не смотрлъ онъ на нее. Что прочла она въ этомъ взгляд, она и сама не могла дать себ отчета, но вся кровь ея, казалось ей, разомъ прихлынула въ голову, страшно забилось сердце и какъ бы перервалось стснившееся въ груди дыханіе.

— Что съ тобою? спросила ее Лиза,— ты вся дрожишь какъ въ лихорадк, а сердце-то какъ бьется.

— Должно-быть отъ верховой зды, едва могла проговорить Оленька.

— Весна, сказалъ хладнокровно, закуривая папироску, Аркадій.

Съ этой минуты Оленька уже боле не сомнвалась что въ основаніи взаимныхъ отношеній ея съ Аркадіемъ лежала не братская любовь и не дружба, а боле страстное чувство. Ей страшно было вспомнить о взгляд Аркадія, и страшно боле потому что онъ вызвалъ въ ея сердц настолько же безотчетно-тревожнюе, насколько и томительно-сладкое ощущеніе, противостоять которому она чувствовала себя не въ силахъ, невольно припомнилось ей гд-то прочитанное ею о чарующемъ взгляд зми, неотразимо притягивающей несчастную жертву въ раскрытую пасть свою. И тотъ же, до того невдомый ей, паническій страхъ съ новою силой овладлъ ею. Понятно что съ этой минуты должны были измниться и отношенія ея къ Аркадію: прежнюю искренность и интимность смнили сдержанность и осмотрительность, она стала наблюдать за собою, стала взвшивать каждое слово, разчитывать каждый шагъ, стала даже избгать частыхъ встрчъ съ нимъ, а тмъ мене позволяла себ оставаться съ нимъ наедин, чтобы какъ-нибудь и встртить снова этого такъ сильно потрясшаго ее взгляда, а можетъ-быть и объясненія на словахъ что выражалъ онъ, наконецъ, чтобы какъ-нибудь не высказаться и самой, она стала чуждаться и окружавшихъ ее, боясь необдуманымъ словомъ или неосторожнымъ взглядомъ выдать свою тайну. Прежнія невинныя забавы и развлеченія которымъ она еще такъ недавно предавалась съ дтскимъ увлеченіемъ уже не занимали ее, она по цлымъ часамъ сидла одна погруженная въ безотчетное раздумье. Оленька въ короткое время такъ измнилась что Софья Львовна стала серіозно опасаться за ея здоровье.

— Ужь не больна ли ты чмъ? заботливо спрашивала она ее.

— А ты ужь не любишь попрежнему Аркадія, выговаривала ей простодушно Лиза.

X.

Уже боле двухъ мсяцевъ Аркадій жилъ въ Бакланахъ, но отношенія его къ отцу нисколько не улучшались, напротивъ, изъ натянутыхъ они сдлались какими-то непріятными, чуть не враждебными. Причиною тому была противоположность ихъ взглядовъ на жизнь и убжденій, если только кое-какъ схваченныя Аркадіемъ верхушки слышанныхъ, но не прочувствованныхъ и неусвоенныхъ имъ идей можно было назвать убжденіями. Александръ Васильевичъ былъ человкъ стараго закала и раздлялъ воззрнія и врованія людей своего вка, Аркадій, принадлежа къ новому поколнію, хотлъ быть представителемъ и его воззрній. Иногда проводилъ онъ какую-нибудь новую мысль далеко не совпадающую съ образомъ мыслей отца, а часто и діаметрально ему противоположную: возникали споры, которые, не разубждая старика, лишь раздражали его и все боле и боле возстановляли противъ него. Споры эта болзненно дйствовали на Оленьку, искренно любившую и уважавшую Александра Васильевича и отъ души желавшую видть его въ добромъ согласіи съ сыномъ. Она досадовала на Аркадія не только за его неуступчивость, которая, какъ самъ онъ видлъ, ровно ни къ чему не вела, сколько и то что онъ часто защищалъ убжденія которыхъ не раздлялъ и проводилъ принципы которымъ не сочувствовалъ и которыхъ даже и самъ не понималъ, точно лишь для того чтобы доказать старику его отсталость. И она не ошибалась: у Аркадія дйствительно не было, ни принциповъ, ни убжденій, а защищалъ онъ т, или другіе изъ нихъ лишь потому что они были въ ходу и онъ, считая себя человкомъ передовымъ, полагалъ обязанностію своею защищать ихъ. Вс они сводились у него къ какой-то туманной иде либерализма, котораго онъ выдавалъ себя завзятымъ поборникомъ, хотя сути его никогда уяснитъ сей не могъ. Да онъ впрочемъ надъ такимъ вздоромъ никогда не ломалъ себ головы. ‘a vous pose dans le monde, думалъ онъ, a vous donne un certain pli,’ и ему этого было довольно.

Когда старикъ Баклановъ былъ въ дух, онъ охотно разговаривалъ съ Аркадіемъ о петербургской жизни, причемъ припоминалъ и свои молодые годы, разспрашивалъ его о направленіи современнаго общества, о занимающихъ его вопросахъ, совершенныхъ и предстоявшихъ реформахъ, о новыхъ порядкахъ по военной служб: одни изъ нихъ одобрялъ, надъ другими слегка подтрунивалъ. Оленька прислушивалась къ этимъ разговорамъ съ любопытствомъ: они раскрывали предъ нею новую, незнакомую ей жизнь, подчасъ ей казалось что слышитъ она сказки Шехеразады.

— А касокъ и солдатскихъ шинелей у васъ ужь нтъ, говорилъ старикъ, — солдаты въ кепи да въ пальто щеголяютъ?

— Да, отвчалъ Аркадій,— послднія военныя дйствія доказали что они много удобне. Прежде обращали вниманіе лишь на наружный видъ, а теперь боле смотрятъ на удобство.

— При Суворов объ удобствахъ и не думали, а неприступныя крпости брали, да черезъ Чортовы мосты переходили. Ну и этихъ кепи солдаты предъ офицерами, какъ прежде фуражки, ужь не снимаютъ, а, проходя мимо, лишь длаютъ имъ подъ козырекъ: бояжуръ, молъ, мусь?

— Да, подъ козырекъ.

— Oro дйствительно удобне. Что бы при встрч ужъ прямо другъ другу руку жать. Вотъ что гимнастику ввели, такъ это дло хорошее, давно бы слдовало. Я чай между солдатами есть ребята ловкіе?

— Есть такіе что любому акробату не уступятъ.

— Любопытно было бы взглянуть, говорилъ съ самодовольною улыбкой старикъ.— Какъ буду въ Петербург, перемнно съзжу посмотрть. Русскій человкъ на все спообенъ: укажи ему только какъ за дло взяться, чорта за поясъ заткнетъ.

— А что это у васъ тамъ за нигилистки такія завелись? спрашивалъ онъ немного спустя.— Говорятъ, ничему не врятъ и знать ничего не хотятъ.

— Знать-то напротивъ он все хотятъ, но врятъ лишь тому въ чемъ убдятся умомъ или собственнымъ опытомъ.

— И для этого лягушекъ потрошатъ?

— Да, естествознаніемъ нынче много занимаются.

— А тамъ и людей ржутъ?

— Слушаютъ лекціи и въ анатомическій театръ ходятъ.

— Какое ходятъ, такъ, говорятъ, сами и полосуютъ: пріятно у такой барышни ручку поцловать. Ну и волосы стригутъ, и синія очки носятъ?

— Стригутъ и очки носятъ.

— А по вечерамъ у студентовъ собираются, съ ними бутерброды дятъ, пиво пьютъ, да объ общественныхъ длахъ толкуютъ.

— И собираются и толкуютъ.

— И что жъ полиція? ничего?

— А полиціи какое до нихъ дло?

— Ну, нтъ, братъ, въ наше время — шалишь, еслибы полиція гд такихъ накрыла, наврно ихъ куда бы-нибудь припрятала. А какіе это они еще гражданскіе браки придумали?

— Браки основанные на одномъ взаимномъ согласіи.

— То-есть выходить не освященные церковью и не утвержденные закономъ?

— Да, не связанные ни церковными обтами, ни формальными обязательствами.

— Стало-быть: любы другъ другу, живите, а нелюбы — хоть завтра же расходитесь? Хороши браки, главное удобны. Правду ты сказалъ что нынче больше объ удобств хлопочатъ. Ну и съ такою женой тоже подъ-ручку по улиц гуляютъ?

— Гуляютъ.

— И знакомые встрчаются и кланяются?

— Если знакомые, почему же не поклониться.

— Ну, а если промежь себя разойдутся и пойдетъ новымъ мужемъ подъ-ручку гулять, и опять ей поклонятся?

— И опять поклонятся.

— И съ прежнимъ мужемъ встртится, разговариваетъ съ нимъ какъ ни въ чемъ не бывало?

— Почему же имъ не разговаривать? вдь они не ссорились.

— Только характерами не сошлись.

— Конечно.

— Чудеса! заключалъ Баклановъ.

Точно также въ разговорахъ съ сыномъ заводилъ онъ рчь и о другихъ интересовавшихъ его вопросахъ.

— А вотъ вчера Сергй Ивановичъ пріхалъ изъ Петербурга, сказалъ онъ какъ-то, возвратясь изъ гостей,— и сказываетъ будто тамъ говорятъ что всхъ стариковъ перевшать надо, что они какъ старыя деревья молодымъ побгамъ солнце затняютъ, хода имъ не даютъ. Правда?

— Можетъ-быть и говорятъ, но я не слыхалъ, отвчалъ Аркадій.

— Да и въ самомъ дл, на что мы стали годны? Мы ужь и выдохлись, и изъ ума выжили. Вдь говорятъ же что не молодымъ у стариковъ, а старикамъ у молодыхъ учиться надо?

— Дйствительно говорятъ что по естественному ходу прогресса каждое новое поколніе становится и умне, и опытне стараго.

— Даже и опытне? Это какъ? Объясни пожалуста, интересно послушать.

— Очень просто. Человчество, какъ нравственное лицо, живетъ точно также своею жизнью какъ и отдльный индивидуумъ, считая возрасты свои поколніями. Понятно что каждое послдующее поколніе опытне предыдущаго, если не своимъ, то его же опытомъ.

— То-есть молодое-то поколніе по этому разчету становится ужь, такъ-сказать, старше стараго?

— Конечно.

— Хитро, сказалъ, подумавъ, Баклановъ,— и если разсудитъ хорошенько, такъ пожалуй и справедливо, только надо дло понять какъ слдуетъ, а то иной молокососъ возмечталъ что онъ умне стариковъ уже потому что моложе ихъ. Вишь какіе камуфлеты подводятъ. А небось все поповичи разные эти силлогизмы придумываютъ. Все подъ нашего брата подкапываются, ужь больно ихъ подтормаживаемъ и хода не даемъ. Слышишь, Sophie,— кричалъ онъ жен.— Подика разкажи матери, да скажи ей что Лиза и опытне и старше ея стала и что ручку-то цловать теперь ужь ей у нея не приходится.

И долго еще посл того старикъ смясь разказывалъ прізжавшимъ къ нему гостямъ объ этомъ, какъ онъ называлъ, долгогривомъ силлогизм.

Но не всегда разспросы и бесды эти кончались такъ миролюбиво, нердко по поводу ихъ между отцомъ и сыномъ возникали горячіе споры, имвшіе иногда очень грустный исходъ.

Разъ завязался у нихъ диспутъ на тему: ‘собственность — кража’. Аркадій хотя и не поддерживалъ принципа во всемъ его пуризм, но тмъ не мене проводилъ положенія далеко не согласовавшіяся съ образомъ мыслей старика, заключивъ ихъ выводомъ что на всякомъ богатомъ человк лежитъ непремнная обязанность удлить часть состоянія своего въ помощь неимущей братіи и что не сдлавъ этого, онъ не иметъ права смотрть на людей прямыми глазами.

Тотъ выслушалъ его очень серіозно и съ большимъ вниманіемъ.

— И ты чувствуешь въ себ достаточно характера и самоотверженія чтобы поступить такъ? спросилъ онъ его.

— Еслибы не чувствовалъ, то конечно и не позволилъ бы себ такъ говорить, отвтилъ нсколько обиженнымъ тономъ Аркадій.

— Стало-быть ты ничего не будешь имть противъ меня, если я употреблю часть имнія или по крайней мр денежный капиталъ на человколюбивыя учрежденія?

Оба эти вопроса предложилъ онъ очень серіозно, точно были они не слдствіемъ настоящаго разговора, а еще заране задуманнаго плана. Аркадій зналъ отца, зналъ что онъ говорить на втеръ не любилъ, зналъ и то что онъ уже употребилъ довольно значительную сумму на устройство разныхъ сельскихъ учрежденій. Припомнились ему и слова матери какъ-то жаловавшейся ему на неумстныя по ея мннію гуманничанія мужа и онъ невольно замялся. ‘Чего добраго, подумалъ онъ про себя, вдь онъ самодуръ,— пожалуй что говоритъ, то и сдлаетъ: самъ же ты, скажетъ, того хотлъ.’

— Я спрашиваю тебя объ этомъ потому, продолжалъ также серіозно Баклановъ,— что въ силу моихъ убжденій всякій не нажившій самъ состоянія своего, и получившій его по наслдству отъ предковъ, обязанъ передать его не только въ полномъ состав, но и со сдланными на доходы, съ него приращеніями своему потомству. Ты мой единственный сынъ и наслдникъ и потому я очень желалъ бы знать твое по этому предмету мнніе. Серіозно думаешь ты такъ? заключилъ онъ, смотря ему прямо въ глаза.

Вопросъ былъ сдланъ такъ-сказать въ упоръ и отвчать на него надо было прямо и категорически.

— Конечно, сказалъ Аркадій, смшавшись и глядя за дымившуюся въ рук его папироску,— чтобы поступитъ надо быть твердо увреннымъ что употребленный съ этою цлію капиталъ пойдетъ по своему назначенію, а поручиться за это въ наше время трудно.

Сдлавъ этотъ уклончивый отвтъ, Аркадій взглянулъ вскользь на отца и ему показалось что въ его прямо и вопросительно устремленномъ на него взгляд промелькнуло что-то въ род горькой насмшки. Старикъ будто хотлъ что-то сказать, но не сказалъ ни слова и, заложивъ руки за спину, сталъ молча ходить взадъ и впередъ по комнат.

Въ другой разъ за обдомъ зашла рчь о настроеніи духа современнаго общества и преимущественно молодаго поколнія.

— Вдь нынче, сказалъ Баклановъ, — военная служба, говорятъ, ужъ не въ прежнемъ почет, вс больше наровятъ идти по статской.

— Да, гражданская служба въ настоящее время представляетъ боле легкую и блестящую карьеру, отвтилъ Аркадій,— да и кому какая охота подставлять свой лобъ подъ пулю.

— Какъ такъ? посмотрлъ на него вопросительно отецъ, остановивъ на половин пути вилку съ кускомъ мяса, который несъ-было въ ротъ.

— Конечно, какой-нибудь авантюристъ Наполеонъ для осуществленія своей личной фантазіи или для упроченія своей династіи на узурпированномъ престол заваритъ кашу, а тутъ по его милости и pour son bon plaisir и рискуй своею жизнію? Нтъ, ныньче всякій разсуждаетъ что онъ ее не въ дровахъ нашелъ.

— Но если этого требуетъ честь націи, если это необходимо для поддержанія могущества и славы отечества?

— Все это прекрасно, но своя рубашка къ тлу ближе.

Старикъ посмотрлъ на него въ недоумніи.

— И дворяне ныншніе также думаютъ? спросилъ онъ, видимо приходя въ раздраженіе.

— Разв дворяне глупе другихъ? Много они выиграли что въ Двнадцатомъ Году ни скота, ни живота своего не щадили? Надъ ними же теперь всякій смется.

— Нтъ, я никогда не поврю чтобы такъ могъ разсуждать настоящій русскій дворянинъ, сказалъ Баклановъ, задыхаясь отъ негодованія.— Такъ. можетъ думать лишь прохвостъ какой-нибудь безъ роду и племени. Это не благоразуміе, а низкая, недостойная дворянина трусость! И, бросивъ вилку на столъ, онъ всталъ и вышелъ изъ комнаты.

Сцена эта произвела на всхъ сильное, хотя и не одинакое впечатлніе. Оленька вполн раздляла и образъ мыслей и негодованіе старика и недоврчиво смотрла на Аркадія, Лиза, сама не понимая чего испугалась, въ недоумніи и страх провожала глазами уходившаго отца.

— И охота теб вчно затвать эти споры съ отцомъ, упрекала Аркадія мать.

— Тмъ боле что я уврена что Аркадій Александровичъ самъ не раздляетъ убжденій которыя защищалъ, добавила нершительно Оленька.

Аркадій посмотрлъ на нее, но не сказалъ ни слова: онъ чувствовалъ себя въ эту минуту какъ-то неловко.

На другой день посл этого разговора, Оленька, гуляя по обыкновенію съ Аркадіемъ и Лизой, навела намренно на него рчь.

— Неужели таковы дйствительно ваши убжденія? спросила она Аркадія.

— То-есть какія именно?

— Что вы для блага и чести отечества не ршились бы рисковать своею жизнію?

— Вопервыхъ, что понимаете вы подъ словомъ отечество? Слово это чрезвычайно неопредленно. Понимаете ли вы подъ нимъ опредленный районъ извстной мстности, связанный общностью матеріальныхъ или какихъ-либо другихъ интересовъ, или все населеніе со включеньемъ Чувашей, Бурятъ, Самодовъ?…

— Подъ именемъ отечества понимаю я Россію въ полномъ ея состав, ту Россію, могуществомъ и силою которой гордится всякій истинно Русскій.

— То-есть, продекламировалъ Аркадій:

Отъ Перми до Тавриды

Отъ Финскихъ хладныхъ скалъ до пламенной Колхиды

Отъ потрясеннаго Кремля,

До стнъ недвижнаго Китая.

— Конечно.

— Что до меня касается, то признаюсь: сердце мое не настолько эластично чтобы могло растянуться на такое огромное пространство. Что у меня можетъ быть общаго съ какимъ-нибудь Камчадаломъ? И если его побьетъ иди и вовсе убьетъ американскій китоловъ, неужели я долженъ считать это за оскорбленіе націи и для удовлетворенія національной чести снаряжать кругосвтную экспедицію?

— Я понялъ бы еслибы дло шло о район четырехъ, пяти смежныхъ губерній, связанныхъ между собою какимъ-нибудь общимъ матеріальнымъ интересомъ, хотя бы напримръ сбытомъ пшеницы. Еслибы вдругъ сбыту этому представилось бы такое препятствіе устранить которое нельзя было бы иначе какъ силою оружія, то я понимаю, всякій необходимо долженъ взяться за него во имя общей пользы.

— Неужели только и есть что матеріальная польза и опасность можетъ только угрожать пшениц?

— Но какая же намъ можетъ угрожать опасность? Мы, благодаря Бога, живемъ не во времена Батыевъ, Тамерлановъ или какой-нибудь Пугачевщины.

— Компанія Двнадцатаго Года была не очень давно, да и Крымская могла кончиться не такъ, какъ кончилась. И что жъ, вы оставили бы насъ на произволъ судьбы, потому что жизнь вашу не въ дровахъ нашли?

— О, тогда я конечно полетлъ бы въ станъ Русскихъ воиновъ, слъ у огня между шатрами и заплъ бы:

Друзья, блаженнйшая часть:

Любезныхъ быть спасеньемъ.

Когда жь предлъ вамъ въ битв пасть

Погибнемъ съ наслажденьемъ.

— Какъ! Вы и Жуковскаго читали?

— Еще бы, я еще мальчикомъ зналъ вс патріотическіе гимны и псни наизусть.

— Удивляюсь. Такъ вы ужъ кстати пропойте:

Не измнимъ, мы отъ отцовъ

Пріяли врность съ кровью.

— И заключилъ бы:

О Царь! Здсь сонмъ твоихъ сыновъ,

Къ теб горимъ любовью.

И при слов ‘сонмъ’ укажу на весь разнохарактерный дивертисментъ отъ сидящихъ вкругъ огня на корточкахъ Алеутовъ, до остзейскихъ бароновъ. Не забуду, конечно, и Тамбовскихъ и Саратовскихъ помщиковъ, готовыхъ, какъ извстно, для защиты отечества по первому кличу бросить не только женъ и дтей, но и борзыхъ собакъ своихъ.

— Вы опять свое, сказала съ непритворною грустью Оленька:— самыя святыя чувства обращаете въ шутку, вдь это нравственное кощунство. Нтъ, я дамъ себ слово никогда не говорить съ вами о такихъ предметахъ.

— Считаете меня неспособнымъ возвыситься до нихъ?

— Вдь то-то и досадно что я, напротивъ, убждена что вы имъ вполн сочувствуете, что вы любите отечество ваше и гордитесь имъ, и гордитесь именно его могуществомъ и силою. Я даже убждена что вы въ душ помщикъ, и если сметесь надъ ними, то только потому что такъ ужь въ дух настоящаго времени надъ ними смяться и длать изъ нихъ какихъ-то шутовъ. Простите мн мою откровенность, но я не врю чтобы вы раздляли и большинство принциповъ и убжденій которые вы въ разговорахъ вашихъ проводите и не врю потому что слишкомъ уважаю васъ.

Аркадій молчалъ, откровенность эта видимо была ему не понутру….

— Послушайте, продолжала Оленька посл минутнаго молчанія:— вы очень остроумны и обладаете способностію высокіе предметы представлять смшными. Дайте мн слово не обращать этой способности на предметы касающіеся религіи и нравственныхъ убжденій. Сдлайте мн этотъ подарокъ, сказала она почти со слезами на глазахъ, протягивая Аркадію руку.

— А вы что мн за это дадите? спросилъ онъ полушутливо.

— Мою дружбу.

— Что еще?

— Разв вамъ этого мало?

— Можетъ-быть даже слишкомъ много, но я желалъ бы получить отъ васъ еще что-то.

— Что же могу я вамъ дать еще?

— Подумайте.

— Такая право мудреная загадка что я сама собою никогда ее не отгадаю.

— А можетъ-быть и отгадали, да не ршаетесь сказать.

— Но разв на это нужна извстная доза ршимости?

— Вдь женщины вообще нершительны. Кром оковъ которыя наложило на нахъ общество, он еще сами произвольно налагаютъ на себя разныя другія, то изъ нравственныхъ принциповъ, то изъ пустаго приличія, даже изъ предразсудковъ, и точно щеголяютъ ими. Хотите выслушать мою задушевную исповдь?

— Говорите.

— Откровенность моя не оскорбитъ васъ?

— Нисколько.

— Я женщинъ каждую порознь уважаю и имю къ нимъ всевозможныя аттенціи, но женщину вообще въ глубин души моей презираю.

— За что жь такая немилость?

— А за то что она живетъ тысячи лтъ въ рабств и до сихъ поръ еще не свергнула съ себя этого позорнаго ига.

— Но кто въ этомъ виноватъ какъ не вы же?

— Сначала конечно такъ, но съ тхъ поръ какъ нравственная сила стала брать верхъ надъ физическою, такъ равнодушно переносить свое униженіе просто возмутительно.

— Но что же намъ длать?

— Войдите съ протестомъ, сдлайте демонстрацію, удалитесь наконецъ какъ нкогда плебеи изъ Рима на Авентинскую гору и мы всемірные патриціи явимся къ вамъ для переговоровъ.

— Гд же эта Авентинская гора и какъ мы пойдемъ на нее? спросила Оленька, стараясь не глядть на Аркадія, онъ въ роли пропагандиста всегда казался ей до крайности смшнымъ.

— Начните хоть съ того что дайте себ слово не вступать въ бракъ на существующихъ условіяхъ.

— Что же изъ этого выйдетъ?

— Ну и мы поневол должны будемъ согласиться на т которыя вы намъ предложите.

— А если не согласитесь?

— И отлично: будемъ жить всякій самъ по себ, не завися другъ отъ друга, трудами своими. Такой порядокъ вещей былъ бы хорошъ ужь тмъ что при немъ было бы больше общности въ интересахъ. Теперь же женишься, обзаведешься своимъ теплымъ гнездышкомъ, своимъ отдльнымъ микрокосмишкомъ, а объ общемъ дл и позабудешь.

— Другими словами: вы проповдуете намъ гражданскіе браки, сказала Оленька.

— Васъ почему-то напугало это слово, возразилъ Аркадій, и вы боитесь вглядться въ суть дла. Назовите вы качели хоть вислицей, они все-таки останутся качелями.

— Нтъ, Оленька, онъ какой-то злой духъ, Мефистофель, сказала прижавшись къ ней Лиза, — не слушай его. Не соблазняй моей доброй Гретхенъ, добавила она обратившись съ умоляющимъ взглядомъ къ Аркадію.

— Я лишь высказалъ свою мысль, сказалъ онъ,— а тамъ ваше дло. Если вамъ ваши оковы нравятся, такъ и оставайтесь въ нихъ: вольному воля.

— А спасенному рай, заключила Лиза цлуя Оленьку.

XI.

У Софьи Львовны былъ братъ, жившій съ семействомъ постоянно въ Москв и прізжавшій въ деревню лишь на лтніе мсяцы, восьмаго іюня онъ былъ именинникъ и Баклановы считали непремнною обязанностью день этотъ проводить у него. Къ поздк этой они готовились обыкновенно за нсколько дней, точно собирались въ какую-нибудь экспедицію. Такъ какъ отъ Бакланова до Кудеярова было не мене пятидесяти верстъ и сдлать ихъ въ одну упряжку въ тяжеломъ экипаж и притомъ въ жаркую лтнюю пору для лошадей было тяжело, да и Софья Львовна не могла вынести шестичасоваго сиднія въ душной карет, то на половин дороги останавливались для кормежки и отдыха. Еще наканун поваръ съ провизіей и посудой отправлялся туда очистить избу и приготовить обдъ. Баклановы вызжали изъ дома рано утромъ, чтобъ успть сдлать первую упряжку до наступленія дневнаго жара, пріхавъ на привалъ, обдали, отдыхали, и часовъ въ пять, когда жаръ начиналъ спадать, продолжали путь свой. Такимъ образомъ совершали они путешествіе свое не торопясь, съ подобающимъ комфортомъ.

На этотъ разъ предполагалось на возвратномъ пути захать провдать стариковъ Кузминыхъ, и Оленька ожидала эту поздку съ дтскимъ нетерпніемъ. Правда, въ Кудеярово хала она неохотно, такъ какъ хозяйка дома почему-то къ ней не благоволила и зачастую не стсняясь довольно рзко высказывала ей свое нерасположеніе, но неминуемая непріятность эта достаточно вознаграждалась ожидавшею ее вслдъ за тмъ радостью свиданія съ отцомъ и матерью.

Въ день вызда погода какъ нарочно стояла великолпная. Выхали раннимъ утромъ: въ воздух еще было свжо, на трав крупными каплями лежала роса, листья на деревьяхъ блестли яркою молодою зеленью, въ саду высвистывала мелодичную пснь свою иволга, весело чиликали и щебетали въ кустахъ воробьи и малиновки, все предвщало новый, ведренный день. Путешественники размстились въ двухъ экипажахъ: въ карет сли старики съ Лизой и горничной, въ коляск Оленька, Mme Coudert и Аркадій.

— Какое прекрасное утро, говорила Оленька, съ наслажденіемъ вдыхая полною грудью свжій, еще обдававшій ночной прохладой воздухъ.— Какъ я люблю дорогу. Еслибъ отъ меня зависло, я, кажется, ни минуты не сидла бы дома.

— А я такъ полагаю что это совершенно отъ васъ зависитъ только стоитъ намекнуть объ этомъ maman, и она радостью подетъ съ вами путешествовать. Ей это даже очень полезно, но она до того засидлась и облнилась что сама собою ничего не предприметъ. И я похалъ бы охотно съ вами, добавилъ онъ.— Мы объхали бы живописный италіянскій берегъ Средиземнаго моря, отъ Кордиса до Неаполя, побывали бы въ стран поэзіи и любви, гд все дышетъ нгой.

И онъ устремилъ на Оленьку тотъ же глубокій, страстный взглядъ который въ первый разъ привелъ ее въ такое волненіе, но теперь онъ уже не произвелъ на нее того же дйствія, потому ли что она въ эту минуту была иначе настроена, потому ли что уже освоилась съ нимъ. Она чувствовала какъ онъ проникъ прямо въ ея сердце, какъ тревожно забилось оно, но тревога эта была уже не та: въ ней уже не было ни прежняго страха, ни испуга. Билось оно, казалось тревожнымъ ожиданіемъ чего-то ей невдомаго, чего-то такого что должно было пополнить ея еще неполное счастіе, но чего такъ настоятельно просило оно, чего съ такимъ трепетнымъ волненіемъ ожидало — она и сама не знала. ‘Неужели же можетъ быть еще боле полное блаженство?’ спрашивала она себя. Высоко и тяжело подымалась ея грудь отъ неровнаго, прерывистаго дыханія, и она невольно, и бы за отвтомъ на волновавшій ее вопросъ, еще разъ взглянула на Аркадія, и снова встртила она тотъ же взглядъ, казалось, онъ и не сводилъ его съ нея. Но на этотъ разъ уже не вдругъ опустила глаза и не потому чтобы не хотла, а потому что не могла опустить ихъ. И въ эти нсколько мгновеній они высказали ему помимо воли такъ давно мучившую ее и такъ старательно скрываемую ею сердечную тайну. На сердц у нея вдругъ сдлалось такъ легко и отрадно какъ будто съ него скатилось тяжелое, давившее бремя.

— Ah oui, тарантила между тмъ Mme Coudert, не замечавшая того что около нея происходило,— c’est un beau р que l’Italie avec son ciel d’azur, за mer diaphane et ses bri embaumes! C’est la patrie de Ptrarque, d’Arioste, le bero de la civilisation et des beaux arts, и т. д. и т. д. Она могла говорить не останавливаясь цлый часъ, не обращая вниманія слушаютъ ее или нтъ.

На половин дороги, по обыкновенію, былъ сдланъ привалъ и путешественники наши добрались до Кудеярова лишь къ вечеру.

Домъ Кудеяровыхъ былъ старинный, барскій, предъ широкимъ подъздомъ разбитъ былъ большой скверъ, съ разбросанными по нему и по сторонамъ дома вковыми вязами и липами. На встрчу Баклановымъ высыпали на крыльцо чуть не полдюжины лакеевъ въ ливрейныхъ фракахъ и штиблетахъ, въ передней встртили ихъ сами хозяева. едоръ Львовичъ былъ впрочемъ у себя хозяиномъ лишь по имени, настоящею же хозяйкой не только въ дом, но и по имнью была жена его, умвшая и самого его держать въ поле подчиненности, да это было и не трудно, онъ былъ человкъ пустой, безхарактерный, вполн пассивный, точно созданный для того чтобы вкъ свой быть въ чьей-нибудь зависимости. Марья Петровна Кудеярова была женщина лтъ сорока, полная, дородная. Она смолоду была не дурна собой, слыла даже когда-то московскою красавицей, да и теперь, несмотря на годы свои, заботилась о поддержаніи своей увядавшей красоты и одвалась съ большою изысканностію. Она была дочь нкогда очень богатаго, но въ послдствіи окончательно промотавшагося князя Г. и вышла за Кудеярова лишь для того чтобъ имть возможность поддерживать блескъ своего дома и достойно занимать въ обществ почетное мсто принадлежавшее ей по праву рожденія. Она очень кичилась своимъ родствомъ и связями, съ равными себя была любезна, съ тми же которыхъ почему-либо считала ниже себя обращалась съ пренебреженіемъ и подавляющею надменностію. Марья Петровна была женщина далеко неглупая, но умъ ея былъ какой-то желчный, безпокойный, искавшій себ пищи въ семейныхъ и другихъ скандалахъ, сплетняхъ и пересудахъ. У нея были везл свои агенты, чрезъ которыхъ она всегда первая узнавала о семейныхъ тайнахъ и подпольныхъ интригахъ, ничего, казалось, не могло укрыться отъ нея. Вслдствіе этого если никто не любилъ, то вс боялись ея, т же которые имли серіозныя причины опасаться ея злаго языка, относились къ ней не только съ особымъ уваженіемъ, но даже съ какимъ-то подобострастіемъ.

— Насилу то пріхали, говорила она обнимая Софью Львовну.— Мы съ княгиней Татьяной Юрьевной заждались тебя.

— А она здсь?

— Ужъ третій день, и съ дочерьми, добавила она ей на ухо.

У Марьи Петровны, какъ и у большей части подобныхъ ей пожилыхъ московскихъ барынь, была страсть устраивать партіи: рдкая свадьба въ ея кружк обходилась безъ ея боле или мене дятельнаго участія. Матушки и тетушки обращались къ ней если не за содйствіемъ, то уже затмъ чтобъ она злымъ языкомъ своимъ не разстроила дла. Она еще прежде какъ-то говорила Софь Львовн о дочеряхъ княгини Татьяны Юрьевны, какъ объ очень выгодныхъ для Аркадія невстахъ, но онъ тогда былъ еще станкомъ молодъ и не было причины торопиться его женитьбою, а потому она пропустила слова ея мимо ушей, въ настоящемъ же случа они нашли отголосокъ въ ея материнскомъ сердц.

— А вамъ ужь, братецъ, и вовсе стыдно, продолжала Марья Петровна, цлуя въ високъ подошедшаго къ ней къ рук Александра Васильевича.— Сами не могли пріхать провдать старуху, такъ хоть гвардейца своего прислали бы, мы ужь дв недли какъ перехали въ Кудеярово.

— Ah! je vous tiens enfin, mangeur de coeurs, обратилась она къ Аркадію.— Пріхалъ за нашими деревенскими простушками ухаживать. Autant de peines perdues, mon cher. Вдь это не въ Петербург, мы здсь живемъ еще въ простот патріархальныхъ нравовъ: on ne se laisse courtiser ici que pour le bon motif. А вдь Эрнестинка-то въ Парижъ ухала, добавила она шепотомъ, но такъ что вс могли слышать.

— Я право не знаю о комъ вы говорите, сказалъ Аркадій нсколько сконфуженный.

— Ne faites donc pas l’ingnu: нечего скрывать-то, о чемъ ужь давно Москва во вс колокола протрезвонила.

— А тебя, дружокъ, я и не замтила, бросилась она обнимать Лизу.— Ужь думала: опять не заболла ли. Mais comme tu as embelli, comme tu deviens intressante, ma parole. Type tout—fait anglais: blonde, mince, lance.

— Посмотри, Sophie, сколько она, avec son air de sainte Nitouche, на своемъ вку несчастныхъ сдлаетъ,— vous verrez Ольгу ma, и ты здсь? Благодарю за память. Да какъ ты милая, похорошла, да пополнла. Видно Баклановскій хлбъ теб въ прокъ пошелъ.

Она постоянно звала Оленьку Ольгушей, можетъ-быть по тому что такъ звали въ дом одну изъ ея горничныхъ и ей доставляло удовольствіе называть ихъ обихъ одними именемъ.

Пока хозяйка дома расточала вправо и влво свои привтствія и любезности, не былъ безъ дла и хозяинъ: онъ усплъ со всми перецловаться, въ общей суматох чуть по ошибк не поцловалъ и Оленьку, что очень ее сконфузило и чему долго отъ души смялись Лиза съ Аркадіемъ.

— Soyez les bienvenus, продолжала безъ умолка трещать Марья Петровна, вводя гостей своихъ въ залъ.

Въ диванной они нашли за чаемъ цлое общество: тутъ была и княгиня Татьяна Юрьевна съ двумя дочерьми и непомрно высокою и сухопарою Англичанкой, былъ какой-то сосдъ помщикъ съ женою и пожилая барыня съ маленькою двочкой. Любезная хозяйка тотчасъ же всхъ перезнакомила. Съ княгиней Баклановы были знакомы еще прежде скандальная хроника говорила даже что она, еще бывши двушкой, была влюблена въ Александра Васильевича, когда тотъ былъ еще молодымъ гвардейскимъ офицеромъ, что впрочемъ если и было, то разумется уже очень давно.

— Возьмите мою деревенскую простушку, говорила Марья Петровна княжнамъ, подводя къ нимъ Лизу,— да порастормошите ее хорошенько. Что ты, Sophie, не свозишь ее хоть на зиму въ Москву. Кого она здсь видитъ? Братецъ, отпустите жену свою на зиму въ Москву. Пора Лизу въ свтъ вывозить, и ее показать и ей дать на людей посмотрть. Что вы ихъ въ самомъ дл въ вашихъ Бакланахъ какъ отшельвщъ взаперти держите?

— Я и не думаю ихъ держать, отвтилъ Баклановъ.— Пусть дутъ себ хоть въ Петербургъ. Самъ я не считаю себя въ прав въ настоящую минуту отсюда трогаться, и не тронусь, а ихъ не удерживаю.

— Ну и оставайтесь съ вашими мужланами, если ужь они вамъ такъ милы.

— А ты, сестра, обратилась она къ Софь Львовн, — позжай-ка. Я теб и квартиру найму и омеблирую и все устрою какъ слдуетъ, а тамъ и мужъ, какъ одинъ соскучится, самъ къ теб прідетъ, право такъ. У меня кстати для Ольгуши и женихъ есть въ город, изъ служащихъ въ суд, человкъ непьющій и дло свое хорошо знаетъ. Состоянія, правда, кром жалованья нтъ, ну да и за ней вдь не золотыя розсыпи какія.

— Прошу васъ, сестрица, о ней не безпокоиться, сказалъ Баклановъ твердо, но спокойно:— мы приняли ее къ себ и домъ какъ родную дочь и слдовательно взяли на себя и обязанность пещись о ней какъ о дочери, и заботиться объ устройств судьбы ея никого не просимъ.

— Дло ваше, отвтила сухо Марья Петровна.— Можетъ быть вамъ въ самомъ дл удастся выдать ее за какого-нибудь принца Оранскаго: on a vu des rois pouser des ber&egrave,res.

Посл чая все общество отправилось въ садъ. Онъ расположенъ былъ вдоль крутаго берега довольно большой и широкой рки и распланированъ въ старинномъ французскомъ вкус, съ прямыми, подстриженными и крытыми аллеями и множествомъ кіосковъ, бесдокъ и павильйоновъ, къ одному изъ послднихъ и повела Марья Петровна церемоніальнымъ шагомъ гостей своихъ, полюбоваться живописнымъ видомъ на противоположный берегъ рки. Оленька была въ самою грустномъ настроеніи духа: пріемъ сдланный ей хозяйкой дома и послдній разговоръ оскорбили ея самолюбіе, из прізжихъ гостей она никого не знала и никому изъ нихъ не была представлена, княжны, казалось ей, чуждались ее, старшая даже смотрла на нее съ какимъ-то высокомрнымъ презрніемъ. Предстоявшая прогулка не сулила ей ровно ни какого удовольствія и она охотно осталась бы дома однако законы приличія заставляли ее волею-неволею слдовать за прочими.

— Что вы такъ грустны? спросилъ подойдя къ ней Аркадій

— Отъ избытка удовольствія, отвтила стараясь улыбнуться Оленька.

— Понимаю: танта и эта княжая Московщина. Зачмъ же вы за ними идете? Чтобы наскочить на новыя непріятности? Пойдемте лучше кататься на лодк.

— Какъ это можно, въ ум ли вы?

— А почему же нтъ? Мы подемъ не одни: возьмемъ собою madam Coudert съ Лизой.

— Нтъ, это было бы слишкомъ… Cela se jetterait aux yei.

— Это право очень забавно, перебилъ ее Аркадій.— vous fait toute sorte d’avanies, а вы будете предъ ними заднихъ лапкахъ ходить? Гд же ваше самолюбіе? Да и осбенно рзкаго или бросающагося въ глаза тутъ ничего будетъ: я сейчасъ приглашалъ кататься и княженъ, но княжна Вра сказала что она любитъ кататься лишь по морю: пусть ее по морю и катается. Смшно бы было намъ отказывать себ въ удовольствіи только потому что этого не угодно ея сіятельству. Quand maman je prends tout sur1 я знаю что ей сказать.

И не дожидаясь отвта, онъ побжалъ догонять Лизу.

Аркадій былъ не въ дух. Онъ былъ золъ на тетку за неумстную болтовню: онъ зналъ цль съ которою она пригласила къ себ княгиню съ дочерьми и очень хорошо понималъ что ничмъ не могъ ей такъ досадить какъ этимъ катаньемъ, а главное, не по нутру былъ ему пріздъ княжны какъ нарочно въ этотъ день, когда онъ посл шестинедльныхъ ухаживаній за Оленькой начиналъ наконецъ, по крайней мр ему казалось, достигать своей цли. Аркадій зналъ что княжны были очень богаты, младшая изъ нихъ, княжна Вава, была не дурна собою, и жениться надо, особенно посл положительнаго отказа отца платить за него долги, онъ былъ не прочь и понималъ что имя это въ виду такого удобнаго случая сблизиться съ нею упускать не слдовало, другаго такого пожалуй посл никогда и не представилось бы, но съ другой стороны, какъ было вдругъ для нея бросить Оленьку и притомъ бросить въ ту минуту когда она, оставленная всми, конечно боле нежели когда-либо оцнила бы всякій сдланный имъ для нея шагъ. Такое пренебреженіе оскорбило бы ея щекотливое самолюбіе и безвозвратно испортило бы все дло. Недолго впрочемъ думалъ Аркадій надъ этою дилеммой. ‘Поду кататься съ Оленькой, ршилъ онъ, она увидитъ въ этомъ доказательство моей искренней, можетъ-быть даже самоотверженной любви и это подвинетъ значительно дло впередъ: вдь эти деревенскія барышни особенно способны всмъ восторгаться и во всякомъ вздор видть проявленіе какого-нибудь выспренняго чувства. На княгиню же съ княжнами это также можетъ повліять не дурно: обидться этимъ катаньемъ особнякомъ он не могутъ, не виноватъ же я въ самомъ дл что нтъ въ Кудеяров къ услугамъ княжны Вры моря, а что я не остался съ ними любезничать и предпочелъ отправиться кататься съ Лизой и Оленькой, то он изъ этого ясно увидятъ что я не участвую въ заговор тетушки и пріхалъ сюда вовсе не для того чтобъ ухаживать за ними, а этимъ я могу въ глазахъ ихъ лишь выиграть. Что же касается до ухаживанія за ними, то у меня впереди вечеръ и цлый завтрашній день. А ужь какое dolce ріасеге доставлю я этимъ катаньемъ тант! Она его во всю жизнь свою не позабудетъ.’ И онъ отъ удовольствія заране потиралъ себ руки.

Аркадій нашелъ Лизу внизу террасы съ Mme Coudert, остановившею ее чтобы поправить на ней платье. Mme Coudert приняла предложеніе съ удовольствіемъ, она была очень рада отдлаться отъ неразговорчивой Англичанки, Лиза же долго не соглашалась, боясь прогнвать мать, и Аркадію стоило большаго труда уговорить ее.

Общество уже давно скрылось за густыми деревьями аллеи. Отъ террасы вела дорожка внизъ, прямо къ купальн, у плотика которой привязана была лодка. Аркадій сбжалъ къ плотику, отвязалъ лодку и помогъ войти въ нее своимъ спутницамъ, потомъ взялъ въ руки весла, Оленька сла у руля, управлять которымъ выучилась еще катаясь по Баклановскому пруду..

— Et vogue la gal&egrave,re! сказалъ онъ, отчаливъ и направивъ лодку внизъ по теченію рки.

XII.

Погода была прекрасная и видъ съ рки на стоявшій на гор домъ и тянувшійся вдоль берега садъ былъ очаровательный: солнце уже садилось и послдними яркими лучами своими золотило багровымъ отблескомъ длинный рядъ оконъ дома, рельефно выдвигая впередъ его массивный фасадъ изъ подъ оснявшихъ его вязовъ и липъ. По скату горы, какъ бы цпляясь другъ за друга, спускались къ самой вод цвтущіе кустарники: темною листвою своею рзко отдляя отъ свтлой зелени газона, они издали казались разбросанными по немъ громадными, причудливо перепутавшимися гирляндами. Тамъ и сямъ одинокими великанами высились вковые дубы и вязы, мстами игриво выбгали на самую крутизну берега пестрые кіоски или задумчиво выглядывали изъ-подъ раскидистыхъ втвей кудрявой рябины уединенныя бесдки. Лодка плыла то вдоль окаймлявшаго берегъ камыша, то между небольшими островами, которыми въ этомъ мст усяно было русло рки, прокладывая себ путь по плававшимъ на поверхности воды широкимъ и плоскимъ листьямъ кувшинчиковъ, пока, наконецъ, не выбрались на просторную водяную гладь, въ которой какъ въ зеркал отражался опрокинутый крутой берегъ съ разбросанными на немъ деревьями и кустарникомъ. Выхавъ на середину Аркадій подобралъ весла и лодка, предоставленная одному теченію рки, едва замтно подвигалась впередъ.

— Какъ здсь хорошо, сказала Оленька, любуясь живописнымъ ландшафтомъ.

И дйствительно было хорошо. Только-что закатившееся за горою солнце, какъ бы посылая покинутой имъ земл замогильный привтъ свой, золотило прощальными лучами окраины медленно плывшихъ по небу легкихъ, полупрозрачныхъ облаковъ. Въ воздух стояла тишь, изрдка возмущаемая рзкимъ втеркомъ, разгонявшимъ теплый паръ, отдлявшійся отъ нагртой въ теченіе дня воды. Отъ времени до времени вскакивали на гладкой поверхости ея пузыри или слышались всплески игравшей и выпрыгивавшей наружу рыбы и тогда зеркальная гладь ея отъ концентрически расходившихся и расплывавшихся по ней круговъ покрывалась легкою, едва замтною рябью. Въ кустахъ щелкалъ запоздалый соловей, съ поля доносилась бойкая перекличка перепеловъ, въ лугахъ рзко и отчетливо отдергивалъ скрипучую пснь свою болотный коростель. Съ воздухомъ вдыхалось благоуханіе цвтущихъ кустарниковъ и дышалось такъ легко и привольно.

Все молчали, погруженные въ нмое созерцаніе. Оленька была въ полномъ упоеніи. День этотъ, несмотря на непріятности сдланныя ей Марьей Петровной, былъ едва ли не самый лучшій въ ея жизни: утромъ она высказала Аркадію истину своего сердца и, казалось ей, прочла и въ его взгляд больше нежели сколько онъ могъ бы высказать ей словами. То что она до сихъ поръ такъ старательно скрывала него, уже перестало быть для него тайной. И теперь, у руля, противъ него, она могла смотрть ему прямо въглаза: онъ все зналъ и ей скрывать отъ него уже было нечего. Наконецъ, самое устроенное имъ катанье разв не доказывало самымъ нагляднымъ образомъ любви его къ ней?

— Куда же мы демъ? прервала наконецъ общее молчаніе Лиза.

— А куда бы ни хать, не все ли равно, лишь бы быть подальше отъ танты, отвчалъ Аркадій.

— А знаете ли, сказала Оленька,— если хать все внизъ по рк, мы прідемъ въ Кузминку. Папаша не разъ говорилъ, что покойный вашъ ддушка прізжалъ къ нему иногда изъ Кудеярова на лодк.

— О отлично, подхватилъ Аркадій, — демъ въ Кузминку.

— Вы кажется съ ума сошли, чуть не закричала Лиза, — Avez-vous entendu Mme Coudert? Et maman m’а recomand ne pae quitter les princesses.

Оленька съ Аркадіемъ отъ души расхохотались.

— Ne voyez vous donc pas que ce n’est qu’une plaisanterie, утшала Лизу Mme Coudert.

— Да и намъ не слдовало бросать ихъ такъ однхъ, сказала Лиза внушительно, — совсмъ неприлично. Pas visi, Mme Coudert?

— Правда, сказала вполголоса Оленька, взглянувъ на Аркадія.

— Успокойтесь, перебилъ ее Аркадій, — валите все на меня, я устрою дло такъ что ничего такого не будетъ.

— Какимъ же это образомъ?

— Очень просто: пріударю за которою-нибудь изъ княженъ и все будетъ прощено и забыто.

— Какая самоувренность! вскрикнула Лиза.— Посмотримъ. За которою же? добавила она: — за Вавой?

— Пожалуй хоть за ней.

— Въ такомъ случа смотри не влюбись въ нее въ самомъ дл.

— Влюблюсь ли, не знаю, а что притворюсь влюбленнымъ и уврю въ томъ и маменекъ и тетушекъ — это врно.

— Слышишь, Оленька? Да это будетъ преинтересно.

— Nous allons vous admirer l’oeuvre, вмшалась Mme Coudert, которую разговоръ этотъ, казалось, почему-то очень интересовалъ.

— Vous verrez, заключилъ Аркадій.

Онъ взглянулъ на Оленьку, но та сидла, опустивъ голову, будто о чемъ-то задумалась.

И снова вс замолчали, точно боясь продолженіемъ этого разговора профанировать торжественность царившей кругомъ тишины. Казалось остановилась и лодка, и лишь по лучеобразно расходившемуся за нею по вод слду видно было что она, относимая легкимъ теченіемъ, хотя и медленно, но подвигалась впередъ.

Такъ прошло нсколько минутъ.

— Однакожь въ самомъ дл какъ здсь ни хорошо, а пора и возвращаться домой, сказала наконецъ Оленька: — вверхъ по теченію вдь мы такъ скоро не подемъ.

— Je suis de l’avis de Mlle Olga, присоединилась къ ней Mme Coudert.

— Если хотите, сказалъ Аркадій и взялся за весла.

Пока плыли по широкому разливу рки, лодка шла легко, но когда въхала въ протокъ отдлявшій острова отъ берега, теченіе оказалось такъ сильно что она несмотря нл вс усилія Аркадія едва подвигалась впередъ.

— Вы, кажется, очень устали? спросила его съ участіемъ Оленька.

— Пока еще не очень, но къ крайнему прискорбію вижу что такъ мы далеко не удемъ.

— Что же мы будемъ длать? спрашивала со страхомъ Лиза.

— Переночуемъ здсь la belle toile,— это будетъ очень оригинально.

— Mais qu’allons nous devenir? Qne dira maman? продолжала волноваться Лиза.

— Cela vous fait honneur, сказалъ Аркадій, — въ минуту опасности вспоминаешь о родителяхъ: это очень похвально. Но утшься, есть еще одно средство. Держите прямо въ камыши, вотъ такъ.

Пробравшись кое-какъ между камышей къ берегу, Аркадій сложилъ весла въ лодку и взявъ въ руки багоръ сталъ, цплялъ имъ за стоявшія у воды деревья, тащить ее такъ сказать на себ, но тяжелая работа эта вскор же оказалась не только непосильною, но и невозможною. Въ камышахъ кром кочекъ было много цпкихъ водяныхъ растеній, которыя перепутываясь около носа лодки не давали ей хода.

— Дло дрянь, сказалъ Аркадій посл долгихъ, но напрасныхъ усилій сдвинуть ее съ мста.

Лиза пришла въ совершенное отчаяніе.

— Fi donc, Lise, говорила ей Mme Coudert, никогда не терявшая присутствія духа.— Les braves meurent, mais ne rendent pas et vous vous laissez dcourager pour si peu de chose. М. Arcadie, si nous allions faire une descente sur cette rive inhospitali&egrave,re? Qu’en pensez vous?

— Savez-vous que c’est une ide, comme une autre, сказанъ Аркадій,— et nous allons la mettre excution.

— А l’oeuvre donc et vive le gouvernement! весело кричала Mme Coudert, желая примромъ своимъ ободрить упавную духомъ Лизу.

Аркадій причалилъ лодку къ самому берегу, высадилъ на вето своихъ спутницъ и привязавъ ее къ дереву выпрыгнулъ изъ нея.

— Что если это еще не настоящій берегъ, а какой-нибудь островъ? говорила Лиза, недоврчиво смотря вверхъ по крутому скату, на которомъ кром кустарника и кое-гд стоявшихъ особнякомъ огромныхъ вязовъ ничего не было видно.

— И въ добавокъ необитаемый, сказалъ Аркадій.

— Il ne nous manquerais que d’у rencontrer des sauvages, добавила Mme Coudert.

Вс засмялись, повеселла и Лиза. Стали взбираться по крутому склону берега, но тутъ представилось совершенно неожиданное препятствіе: подъемъ оказался до того крутъ что взобраться по немъ нельзя было иначе какъ хватаясь и крпко держась за кустарникъ, рискуя оборвавшись скатиться прямо въ рку. Легкая Лиза и сухая какъ щепка Mme Coudert принялись за эту операцію довольно ловко и удачно, но Оленька не могла сдлать и двухъ шаговъ: на ней были новыя ботинки, подошвы которыхъ скользили по сухой, выгорвшей трав.

— Обопритесь крпче на мою руку, говорилъ ей Аркадій.

Но и это не помогало: ноги Оленьки продолжали скользить и она ни на шагъ не подвигалась впередъ.

— Боже, что Мн длать! сказала она почти со слезами на глазахъ.

— А вотъ что: представьте себ что мы идемъ вальсировать, положите вашу руку мн на плечо, вотъ такъ, а я…. и онъ хотлъ обхватить ея талію, но Оленька остановила его руку.

— Pour rien au monde, сказала она и отодвинулась отъ него.

— Послушайте, вдь это ребячество, уговаривалъ ее Аркадій.— Мы не разъ съ вами вальсировали и полькировали и я держалъ васъ точно также.

— Да, но мы здсь не полькируемъ.

— Какая же разница?

— Вопервыхъ, мы тамъ были не одни… проговорила едва внятно Оленька.

— Перестаньте пожалуста. Ну подумайте сами: ночь на двор, пока Лиза взберется на гору, отыщетъ maman и та пришлетъ за нами людей, пройдетъ по крайней мр часъ, и разв лучше будетъ если лакеи найдутъ насъ здсь съ вами вдвоемъ? Что скажетъ наконецъ объ этомъ танта? Вдь это дать ей пищу для нескончаемыхъ сплетенъ.

Этотъ послдній аргументъ подйствовалъ на Оленьку сильне всхъ другихъ. Она положила дрожавшую отъ волненія руку на плечо Аркадія, и онъ, обхвативъ ее правою рукой, а лвою хватаясь за кустарникъ, началъ, хотя и не безъ труда, совершать восхожденіе. Въ мстахъ гд подъемъ былъ очень крутъ и непослушныя ноги Оленьки начинали скользить, она инстинктивно сильне опиралась на плечо Аркадія, и онъ, чтобы поддержать ее, долженъ былъ крпче прижимать ее къ себ. Ея волосы касались его щеки, онъ чувствовалъ на ней ея горячее дыханіе, слышалъ какъ у груди его тревожно билось ея сердце…

Миновавъ самую крутизну подъема, Оленька могла наконецъ вздохнуть свободне: она какъ бы очнулась отъ упоительнаго сна и тихо высвободилась изъ объятій Аркадія.

— Arrivez donc retardataires, говорила имъ Mme Coudert, стоя на верху горы съ Лизой.

Уже становилось темно и она торопила ихъ скоре возвратиться домой, гд вроятно Софья Львовна ждала ихъ съ нетерпніемъ.

— Откуда это вы? раздался вдругъ въ нсколькихъ шагахъ знакомый имъ голосъ.

Вс вздрогнули и оглянулись.

Изъ боковой аллеи медленно подвигалось къ нимъ все общество. Впереди шла Марья Петровна съ княгинею и Софьей Львовной, за ними слдовали княжны съ длинною Англичанкой и дв прізжія дамы, не было лишь мущинъ. Оленька со страхомъ окинула мстность бглымъ взглядомъ нсколько успокоилась: аллея эта шла не вдоль берега и съ нея совершеннаго ею съ Аркадіемъ восхожденія видть было нельзя.

— Что это съ тобою, мать моя? спросила Марья Петровна остановясь предъ нею:— волосы растрепаны, платье изорвано, а какое было хорошенькое платьице, я все любовалась имъ. Да и не мудрено: коли станешь обо вс кустарники подолъ обивать, ихъ и не наготовишься. Ты бы хоть нареченную мамашу свою пожалла.

Оленька стояла ни жива, ни мертва. Софья Львовна подошла къ ней, какъ бы для того чтобъ оправить на ней платье, и, узнавъ о случившемся, пожурила ее.

— Разв ты не понимаешь, сказала она ей, — что такія вещи въ порядочномъ обществ не длаются, что это противно всмъ принятымъ законамъ приличія.

Досталось, разумется, и Лиз, и madame Coudert, которыя поспшили взвалить всю вину на Аркадія.

— Хорошъ и кавалеръ, нечего сказать, продолжала между тмъ, проходя мимо него, Марья Петровна.— Я думала онъ поможетъ мн гостей занимать, а онъ отправился кататься на лодк. Впрочемъ нынче вдь не принято чтобы хозяева занимали гостей своихъ. Это, говорятъ, лишь стсняетъ, всякому должна быть предоставлена полная свобода дйствій.

— Принято по крайней мр не оскорблять ихъ въ дом своемъ, сказалъ Аркадій, хотя и вполголоса, но довольно громко.

Марья Петровна сдлала видъ что ничего не слыхала, примру ея послдовали и прочіе, лишь княжна Вава не могла сдержать невольную улыбку: она прикусила перекосившіяся губки и вскользь брошенный ею на Аркадія взглядъ выражалъ сочувственное одобреніе.

Весь этотъ вечеръ Марья Петровна была въ особенно дурномъ расположеніи духа: она боле для того и пригласила къ себ княгиню съ дочерьми чтобы сосватать одну изъ нихъ за Аркадія, а онъ какъ нарочно точно избгалъ ихъ. Она приписывала это вліянію на него Оленьки, что, по мннію ея, какъ нельзя лучше доказывалось катаньемъ на лодк, которое, конечно, предпринято было по ея иниціатив и настоянію, и потому сосредоточила на ней всю злобу свою.

Посл ужина мущины отправились курить на балконъ, въ столовой съ дамами остался одинъ Аркадій. Марья Петровна завела рчь о безнравственномъ направленіи современной молодежи и о непочтительности ея къ старшимъ

— Въ ваше время, говорила она, — молодыя двушки дорожили своею репутаціей, а теперь он ея въ грошъ не ставятъ, гуляютъ по ночамъ съ молодыми людьми, чуть на шеи имъ не вшаются, а стариковъ нынче не только не почитаютъ, а относятся къ нимъ съ дерзкимъ пренебреженіемъ

Обвиненіе было такъ прямо направлено противъ Оленьки что она не могла совладать съ собой и слезы въ три ручья хлынули изъ глазъ ея. Она вышла изъ комнаты, за нею пошла и Софья Львовна.

— О чемъ, матушка, разрюмилась? спросила Марья Петровна.— Или нервы слабы? Ты бы хрнку понюхала.

— Я полагаю, сказалъ Аркадій,— что младшіе въ ваше время потому и были почтительны къ старшимъ что эти послдніе своимъ съ ними обращеніемъ вроятно не заставляли ихъ терять къ себ всякое уваженіе.

Сказавъ это, вышелъ и онъ.

Послдовало общее молчаніе. Марья Петровна вся побагровла, но не сказала ни слова, вс были видимо сконфужены. Уходя, Аркадій замтилъ что княжна Вава попрежнему прикусила губки и посмотрла на него тмъ же, уже знакомымъ ему, сочувственнымъ взглядомъ.

Пока все идетъ хорошо, подумалъ онъ.

XIII.

День именинъ Кудеярова прошелъ очень шумно, създъ былъ большой. Марья Петровна была необыкновенно любезна: она бгала отъ одного гостя къ другому, находя для каждаго привтливое слово и оставляла въ поко лишь тхъ которыхъ не считала достойными особаго своего вниманія. Виновника торжества почти не было видно: онъ встрчалъ гостей и тутъ же незамтно стушевывался. Софья Львовна не отходила отъ княгини Татьяны Юрьевны, которая, въ свою очередь, казалось, была очень довольна ея сообществомъ. Княжна Вава сблизилась съ Лизой и Оленькой и была очень любезна съ Аркадіемъ, старшая княжна хотя охотно говорила и ходила съ Лизой, но Оленьки видимо чуждалась. Аркадій, какъ блестящій гвардейскій офицеръ и богатый женихъ, былъ постояннымъ point de mire матушекъ и взрослыхъ дочекъ, но онъ не обращалъ на нихъ никакого вниманія и былъ занятъ исключительно одною княжной

Александръ Васильевичъ былъ всми очень любимъ и уважаемъ, а потому былъ безотходно окруженъ толпой почтительныхъ, если не подобострастныхъ собесдниковъ. Словомъ, все шло какъ и слдовало ожидать, лишь одна Mme Coudert никакъ не могла сойтись съ долговязою Англичанкой.

‘Est-elle insipide cette grue d’Anglaise, говорила она, окончательно отъ нея отступившись,— peine parlant du bout de ferres et roide comme dix manches de balai.’ Вечеромъ, какъ водится, были танцы, сожженъ былъ даже фейерверкъ. Вс эти увеселенія Оленьку не веселили: она только и думала какъ бы скоре вырваться изъ Кудеярова и пріхать Кузминку, гд ее ожидали материнскія ласки, и когда наконецъ на третій день подъхали къ крыльцу Баклановскіе экипажи, она чуть не заплакала отъ радости.

— Какъ жаль что мы такъ далеко живемъ другъ отъ друга, говорила княгиня Татьяна Юрьевна, прощаясь съ Софьей Львовной,— иначе я просила бы и васъ пріхать ко мн съ Marie 27го, въ Красноселье, на освященіе церкви.

Хозяева вышли провожать Баклановыхъ на крыльцо, и Марья Петровна обошлась на этотъ разъ съ Оленькой много ласкове: отъ Аргусова взгляда ея не укрылось что Аркадій наканун былъ очень любезенъ съ княжной Вавой и это нсколько помирило ее съ ней. Къ тому же княгиня пригласила Аркадія принять участіе въ устраивавшемся у нея домашнемъ спектакл, и она надялась уладить тамъ задуманное ею сватовство, почему и была въ самомъ веселомъ расположеніи духа.

До Кузминки было всего пять верстъ, и перездъ этотъ былъ сдланъ въ какихъ-нибудь полчаса. Когда карета стала спускаться съ такъ хорошо знакомаго Оленьк еще съ дтства бугра и съ него открылся домъ съ садомъ, огромнымъ прудомъ и шумвшею въ далек водяною мельницей, сердце ея запрыгало и казалось готово было выскочить. Баклановы, чтобы не стснять стариковъ неожиданнымъ пріздомъ цлою семьей, еще наканун извстили ихъ о немъ, и потому они встртили ихъ на крыльц. Изъ постороннихъ у нихъ былъ лишь одинъ Погорловъ, котораго пригласилъ Кузминъ, зная какъ Александръ Васильевичъ любилъ говорить съ нимъ о Крымской кампаніи. Встрча была, разумется, самая трогательная, Оленька нсколько разъ переходила отъ отца къ матери, цлуя и обнимая то того, то другую, пожала дружески руку Погорлову, сбгала провдать старую няню, перецловалась съ двушками, не забыла и Трезора, который узнавъ ее бросился къ ней лапами на плечи и чуть не повалилъ ее.

— Посмотрите какая прелесть, говорила она, показывая его Аркадію.

— Да, не по шерсти кличка, сказалъ онъ.— Зачмъ дали въ ему такое вульгарное имя. Назовите его лучше хоть Дозоромъ.

— И въ самомъ дл, имена такъ похожи что онъ перемны и не замтитъ. Дозоръ! Дозоръ! звала она его и прыгала отъ радости что тотъ бжалъ на новую свою кличку

Глафира Андреевна была въ страшныхъ попыхахъ, не зная какъ и чмъ угощать гостей, хотя, разумется, въ ожиданіи ихъ прізда всего наготовлено было больше чмъ нужно, и поминутно совщалась съ Оленькой.

— Какъ ты думаешь: хорошо ли будетъ теперь подать кофе? спрашивала она ее.

— Лучше ничего быть не можетъ, отвчала та, цлуя ее,— къ тому же у васъ всегда такія сливки и такія превосходныя сдобныя булочки и крендельки, какихъ въ Бакланахъ печь не умютъ.

— Да не подать ли его подъ вязомъ? спрашивала ее снова черезъ минуту старуха.

— И отлично. На чистомъ воздух какъ это будетъ хорошо.

Въ саду, въ нсколькихъ шагахъ отъ дома, стоялъ огромный, раскидистый вязъ, около толстаго ствола котораго устроенъ былъ круглый столъ со скамьями. Сюда приглашено было все общество. Къ кофе, кром сдобныхъ печеній и только-что сбитаго сливочнаго масла, поданы были окорокъ домашней ветчины и еще кое-какія произведенія незатйливой кухни. Все это подано было просто, но чрезвычайно опрятно.

— Какъ у васъ отлично идетъ домашнее хозяйство, говорила Софья Львовна, — я у себя такого печенья и такого превосходнаго масла никакъ добиться не могу.

— Правда, замтилъ Баклановъ,— а ветчина ваша и вестфальской не уступитъ.

— Ну ужь извините, чмъ Богъ послалъ, отвчала, суетясь около стола, Глафира Андреевна, у которой отъ всхъ этихъ похвалъ были, что-называется, ушки на макушк.

— Жаль что у насъ здсь нтъ такой же лодки какъ въ Кудеяров, сказала Оленька, когда посл завтрака пошли гулять по саду.

— И какъ бы здсь хорошо было покататься, добавила Лиза,— нтъ ни кочекъ, ни камышей, ни заросшихъ травою узкихъ проздовъ между островами.

— За то нтъ и такихъ живописныхъ, крутыхъ, неудобовосходимыхъ береговъ, замтилъ Аркадій, ударяя на предпослднее слово.

Оленька взглянула на него и легкій румянецъ выступилъ на ея щекахъ: воображеніе ея живо представило ей вс мельчайшія подробности восхожденія на крутой берегъ, брошенномъ ею на Аркадія взгляд было и внезапно произведенное словами его воспоминаніе о пережитыхъ блаженныхъ минутахъ и укоръ за профанацію ихъ неумстнымъ и полушутливымъ на нихъ намекомъ.

— А главное: нтъ вашей милой, такъ искренно любимой вами тетушки, замтила она.

— Однако какъ ты ее посл ужина отдлалъ, сказала Лиза.— Я даже испугалась за тебя. Я такъ и думала что она бросится….

— И състъ меня, добавилъ Аркадій.

Лиза повторила сказанныя имъ слова, и Аркадій могъ прочесть въ глазахъ Оленьки выраженіе живой, искренней благодарности.

— Да и какой ты искусный актеръ, продолжала она,— если я не была предупреждена тобою заране, то готова была бы пари подержать что ты не въ шутку влюбился въ княжну Ваву и ухаживалъ за нею.

За обдомъ у стариковъ зашелъ съ Погорловымъ разговоръ о военныхъ дйствіяхъ.

— Какъ наслушаешься объ этихъ битвахъ да сраженіяхъ такъ даже жутко становится, сказала Глафира Андреевна. Подумаешь какъ человкъ-то можетъ на человка озлобиться, готовъ кровь свою до послдней капельки пролить. Вотъ хоть бы Павелъ Яковлевичъ: сколько разъ жизнь его чтоназывается на волоск висла.

— И въ голову вамъ никогда, я чай, не приходило что ее не въ дровахъ нашли? спросилъ Баклановъ.

— Если они сознавали правоту дла и сочувствовали, сказалъ Аркадій, очень хорошо понимавшій въ чей огородъ брошенъ былъ камень,— легко быть можетъ что они въ самихъ опасностяхъ находили своего рода наслажденіе.

— Стоять подъ непріятельскими выстрлами наслажденія мало, сказалъ очень хладнокровно Погорловъ,— да и не знаю чтобы кто-либо испытавшій это чувство, какихъ онъ ни былъ убжденій, сказалъ что онъ находилъ въ нихъ наслажденіе.

— Но если вы такъ самоотверженно рисковали жизнію.

— Я сознавалъ лишь долгъ свой и исполнялъ его. Въ хорошо дисциплинированномъ войск, исполненномъ доврія къ начальству, всякій солдатъ помнитъ свой долгъ и свято исполняетъ его. Вдь вы, конечно, говорите не о партизанской войн, гд всякій дйствуетъ отдльно, замтилъ Погорловъ.

— Стало-быть по вашему въ регулярномъ войск для личной храбрости не можетъ быть и мста.

— По моему истинная храбрость состоитъ въ умньи владть собою и сохранять присутствіе духа въ минуту опасности и, не отступая ни на шагъ предъ нею, оставаться на мст которое указываетъ вамъ долгъ.

— Но какже назовете вы тотъ благородный порывъ который неудержимо влечетъ васъ съ явнымъ рискомъ для жизни отличиться въ какомъ-либо доблестномъ дл? спросилъ Аркадій.

— Не знаю право какъ назвать этотъ порывъ, но полагаю что человкъ убжденный что онъ приноситъ пользу на мст которое занимаетъ, не позволитъ себ увлечься порывомъ и оставить постъ свой.

— Помнишь, Оленька, вмшался Баклановъ,— читала ты о капитан корабля который во время кораблекрушенія остался послднимъ на палуб?

— Помню очень хорошо.

— Кому ты больше сочувствуешь: ему или отчаянному храбрецу который очертя голову несется на врную погибель?

— Конечно капитану, отвтила Оленька, взглянувъ украдкою на Аркадія.

— Люблю, Олечка! не вытерплъ Кузминъ.— Дай Богъ чтобы и братья твои также думали.

— Да, продолжалъ вполголоса, какъ бы разсуждая самъ съ собою Баклановъ,— врность долгу основа какъ истинной храбрости, такъ и гражданскаго мужества, на мимолетный же, хотя бы и благородный, порывъ способенъ и трусъ, и человкъ безъ твердыхъ правилъ и убжденій.

Но пора ближе познакомить читателя съ личностью Погорлова. Я уже сказалъ что Павелъ Яковлевичъ Погорловъ былъ не богатый хотя и не бдный помщикъ, близкій сосдъ Кузминыхъ. Въ наружности его не было ничего такого что могло бы съ перваго раза обратить на него вниманіе посторонняго наблюдателя: онъ принадлежалъ къ числу тхъ людей которые въ толп проходятъ незамченными и выигрываютъ лишь при ближайшемъ съ ними знакомств. Онъ не былъ хорошъ собою, но высокій, открытый лобъ, большіе умные глаза, сосредоточенный, нсколько задумчивый взглядъ и постоянно игравшая на губахъ привтливая улыбка давали выраженію лица его что-то симпатичное, невольно располагавшее въ его пользу. Въ пріемахъ и разговор его была мягкость и предупредительность, но сквозь самую мягкость эту видно было что онъ былъ человкъ съ характеромъ, и если не высказывалъ, то тмъ не мене зналъ себ цну, что если былъ внимателенъ и предупредителенъ къ другимъ, то считалъ себя въ прав требовать того же и къ себ. Любознательный и свтлый умъ его, развитый университетскимъ образованіемъ, направленъ былъ боле на предметы положительные и практическіе, онъ много читалъ, много видлъ и не любилъ парадировать ни умомъ, ни свдніями своимъ. Говорилъ онъ, особенно въ большомъ обществ, мало и въ споры вступалъ не охотно, но если обращались къ нему съ вопросомъ, всегда давалъ дльный и вполн удовлетворительный отвтъ. Замчательною чертой характера его было то что онъ никогда и ни о комъ дурно не отзывался, никогда не позволялъ себ ни надъ кмъ подтрунить или посмяться и остроту ума считалъ пустымъ, недостойнымъ положительнаго человка скоморошествомъ. На большихъ създахъ, преимущественно же въ дамскомъ обществ, онъ чувствовалъ себя не на своей почв и потому избгалъ ихъ, онъ на нихъ какъ-то стушевывался, чему впрочемъ всей отъ души былъ радъ, въ небольшомъ же семейномъ кружк и съ людьми коротко ему знакомыми онъ былъ подъ часъ разговорчивъ, особенно если рчь шла о предметахъ ему близкихъ и хорошо извстныхъ. Вообще онъ былъ человкъ не общественный и не свтскій, а дловой и практично созданный не для трибуны и не для салона, а для тснаго кружка людей одномыслящихъ и для тихой семейной жизни.

Погорловъ еще въ молодыхъ лтахъ остался круглымъ сиротой. Александръ Семеновичъ Кузминъ, выйдя въ отставку и пріхавъ хозяйничать въ Кузминку, засталъ отца его уже на смертномъ одр. Они были старые пріятели, и тотъ, умирая, просилъ его не оставить его малолтняго сына и быть ему отцомъ. Когда ему минуло двнадцать лтъ Кузминъ опредлилъ его по желанію отца въ гимназію. Мальчикъ былъ прилежный и съ большими способностями и черезъ пять лтъ выдержалъ блистательно экзаменъ въ университетъ. Три года слушалъ онъ лекціи въ университет, ему оставался лишь годъ до окончанія курса и онъ мечталъ уже о поздк за границу, какъ вдругъ случилось происшествіе разбившее въ прахъ вс его мечты. Въ Петербург открыто было тайное общество. Общество это имло адептовъ своихъ и между учащеюся молодежью. Не разъ получалъ предложеніе вступить въ него и Погорловъ, но постоянно отговаривался тмъ что, посвятивъ себя наук, не иметъ времени заниматься соціальными вопросами. Онъ былъ очень любимъ товарищами, и т, зная что онъ почти безвыходно сидлъ дома, часто собирались у него большимъ обществомъ, причемъ происходили иногда шумные толки. Погорловъ, смотрвшій на ихъ зати какъ на пустое ребячество, не придавалъ длу никакого значенія, и о время такихъ преній уходилъ въ свою небольшую, отдльную комнатку. Въ числ посщавшихъ его товарищей былъ одинъ студентъ, которому, зная что тотъ не иметъ средствъ, онъ по возможности помогалъ, оставлялъ его у себя обдать и ночевать, причемъ приносимыя имъ съ собою бумаги оставались зачастую по нскольку дней у него на квартир. Въ одинъ прекрасный день сдланъ былъ полиціею у Погорлова обыскъ и вмст съ его собственными бумагами захвачены были и бумаги принадежавшія студенту. Он оказались весьма комфометгирующаго свойства, между ними найденъ былъ и списокъ членовъ общества, въ числ которыхъ значился и Погорловъ. Несмотря на протестъ его что онъ никогда къ обществу не принадлежалъ и принималъ собиравшихся у нее по вечерамъ студентовъ лишь въ качеств товарищей по университету, несмотря на показаніе самого студента, владльца бумагъ, что найденный списокъ не былъ спискомъ дйствительныхъ членовъ общества, а лишь лицъ которыхъ предполагалось завербовать къ себ въ члены, Погорловъ былъ арестованъ и преданъ слдствію. Старикъ Кузузнавъ о постигшемъ питомца его несчастіи, прискакалъ къ нему на выручку, хлопоталъ гд только могъ, но хлопоты его, разумется, остались безуспшными: улики слишкомъ ясны, и Погорловъ приговоренъ былъ разжалованію въ солдаты, съ зачисленіемъ въ одинъ изъ линейныхъ полковъ. Старикъ чуть не сошелъ съ ума, и Погорловъ же долженъ былъ утшать его.

— Пожалуста не безпокойтесь за меня, говорилъ онъ ему,— человкъ твердый въ своихъ правилахъ и получившій кое-какія основательныя познанія пропасть не можетъ.

— Другъ ты мой, возражалъ ему Кузминъ,— нешто я объ этомъ сокрушаюсь? Кабы погибалъ ты за свою вину, у меня бы и сердце не болло, а сокрушаетъ меня то что пропадаешь ты невинно, за другихъ.

— А разв лучше бы было еслибъ я дйствительно былъ виновенъ въ томъ въ чемъ обвиняютъ меня? успокоилъ его Погорловъ.— Вс смотрятъ на меня какъ на несчастную жертву случая, самый судъ обвинилъ меня лишь потому что имя въ рукахъ такъ сильно компрометирующіе меня факты и документы, не могъ поступить иначе, роптать же несправедливость судьбы не значило ли бы вызывать на бой втряныя мельницы?

Кузьминъ, слушая его, лишь пожималъ плечами.

Судьба оказалась, впрочемъ, къ Погорлову не совсмъ жестока. Командиръ полка въ который онъ былъ назначенъ былъ человкъ образованный и гуманный: узнавъ его грустную исторію, онъ принялъ въ немъ живое участіе и сдлалъ все что отъ него зависло для облегченія его положенія. Съ своей стороны, и Погорловъ, движимый чувствомъ благодарности, старался не употреблять во зло его снисхожденія и чтобы не возбудить даваемыми ему льготами зависти въ сослуживцахъ своихъ, исполнялъ со всевозможною аккуратностію требованія службы. Такъ тянулъ онъ лямку въ продолженіи долгихъ пяти лтъ, пока наконецъ не объявлена была Крымская война. Посл перваго же дла съ непріятелемъ онъ произведенъ былъ въ офицеры. Примрная исполнительно его обратила на него вниманіе начальства: въ теченіе кампаніи онъ получилъ одинъ за другимъ два чина и, бывши поручикомъ, командовалъ уже ротою, которую въ короткое время поставилъ на отличную ногу. Служба начинала ему улыбаться, какъ при одномъ блистательно совершенномъ имъ отступленіи предъ втрое сильнйшимъ непріятелемъ онъ раненъ былъ осколкомъ гранаты въ ногу и уволенъ въ отпускъ излченія раны. Съ дтскою радостію увидалъ онъ снова свою родину. Небольшое имніе свое нашелъ онъ въ отличномъ положеніи, имъ съ самой смерти его отца завдывалъ Кузьминъ, сначала въ качеств опекуна, а потомъ попечителя и устроилъ его такъ что оно приносило дохода втрое противъ прежняго. Старикъ обрадовался ему какъ родному сыну.

— Что теб съ раненой ногой продолжать службу, сказалъ нему, — слава Богу, послужилъ, хлба кусокъ у тебя хорошій, и женишься, будетъ чмъ жену прокормить. А я ужъ, признаться, сталъ старъ и хворъ: мн и съ своими длами тяжело становится управляться.

Оставить службу, когда еще продолжались военныя дйствія, казалось ему недобросовстнымъ и онъ, конечно, никогда бы на это не ршился, еслибы вскор не заключенъ миръ. Погорловъ вышелъ въ отставку и занялся сельскимъ хозяйствомъ.

Имніе Погорлова было всего въ двухъ верстахъ отъ Кузьминыхъ, онъ очень любилъ и часто навщалъ ихъ, болезнь старика еще боле ихъ сблизила, и онъ съ тхъ поръ сдлался какъ бы членомъ ихъ семейства. Тутъ же познакомился онъ съ Баклановымъ и очень понравился ему практичностію взглядовъ своихъ, раза два былъ онъ по приглашенію его въ Бакланахъ и теперь встртились они уже какъ знакомые.

Обдъ былъ что-называется на славу, такого въ Кузминкахъ когда и не было. Правда, готовилъ его не поваръ, а кухарка, но Глафира Андреевна за всмъ наблюдала и ничего не было ни недовареннаго, ни пережареннаго. Слишкомъ за мсяцъ до этого дня она сообразила что Баклановы на возвратномъ пути отъ Кудеяровыхъ по всей видимости задутъ въ Кузминку, а потому выпоила къ прізду ихъ телка и телокъ вышелъ великолпный. Домашнія наливки и водянки были превосходныя, была даже какая-то запеканка, отзывавшаяся именно тою ягодой которую любилъ пившій ее и секретъ приготовленія которой и остался никому неизвстнымъ. О соленьяхъ и маринованьяхъ и говорить нечего: огурцы соленые въ тыкв на смродинномъ листу были такъ хороши что Александръ Васильевичъ объявилъ что такихъ въ жизнь свою не далъ, а какъ знали что онъ лгать не любилъ и что если сказалъ что что-нибудь не видалъ или не далъ, то можно было смло биться объ закладъ что онъ дйствительно ничего такого не далъ и не видывалъ.

Посл обда вс отправились въ садъ. На берегу пруда разостланъ былъ коверъ и принесены подушки, на которыхъ Софья Львовна расположилась на отдыхъ. Подл нея сла Глафира Андреевна, съ чулкомъ, который взяла больше потому что привыкшія къ работ руки ея не могли ни на минуту оставаться безъ дла.

— Какой у васъ отсюда живописный видъ, говорила Софья Львовна прилегши на подушки и смотря на раскидывавшееся по косогору противоположнаго берега пруда село,— настоящій русскій сельскій пейзажъ: кривыя улицы, по об стороны ихъ крытыя соломою избы съ плетневыми сараями и гумнами, за ними старинная деревянная церковь съ провисшею и потемнвшею отъ времени крышей, и все это утопаетъ въ густой зелени раскидистыхъ березъ и ветелъ. Посмотрите на эту пошатнувшуюся, полураскрытую избушку, у самого берега пруда, съ ея подпертымъ покачнувшимся угломъ, покривившеюся въ плетневыхъ сняхъ дверью и этою клтушкой на курьихъ ножкахъ. На завалинк сидитъ старуха, у ногъ ея блокурая двочка и два мальчика валяются на трав. Что можетъ быть картинне?

— Да, отвтила пригорюнившись Глафира Андреевна, мужиченки пораздлились да пропились, скоро вс въ такихъ же избенкахъ жить будутъ, а то такъ и вовсе станутъ и землянкахъ какъ кроты зимовать, да Христовымъ именемъ кормиться.

— А какъ этотъ гулъ напоминаетъ мн Шафгаузенскій водопадъ, продолжала Софья Львовна, прислушиваясь к доносившемуся съ мльницы шуму падавшей съ колесъ воды. И она предалась сладкимъ воспоминаніямъ и убаюкивающимъ мечтамъ, отъ нихъ мало-по-малу перешла къ еще боле сладкой дремот, а наконецъ и опочила уже не мечтательнымъ, а настоящимъ прозаическимъ сномъ.

Пока она отдыхала, Оленька успла съ Лизой и Аркадіемъ обгать весь садъ, сводила ихъ и на огородъ, гд они поражены были разнообразіемъ самыхъ причудливыхъ формъ тыквъ, которыя Глафира Андреевна разводила не столько для хозяйственнаго употребленія, сколько для красы, впрочемъ это была чуть ли не единственная прихоть которую она себ позволяла. Возвратившись съ прогулки, услисъ подъ большимъ вязомъ около круглаго стола, на которомъ, въ ожиданіи пробужденія Софьи Львовны, уже поставленъ былъ десертъ. Порывался присоединиться къ нимъ и Погорловъ, но Александръ Васильевичъ такъ завладлъ его особой что онъ никакъ не могъ отъ него отдлаться.

— Amenez nous donc ce brave fantassin, говорилъ Оленьк указывая на него Аркадій.

— Я, право, не знаю о комъ вы говорите, отвтила она, надувъ губки.

— Конечно о Севастопольскомъ геро, о геро дня. Faites anus le voir de plus pr&egrave,s,

— Вы, кажется, его за обдомъ очень близко видли, даже вступали съ нимъ въ бой… въ которомъ, впрочемъ, вамъ не совсмъ посчастливилось, добавила Оленька, лукаво улыбнувшись.

— Какъ же тутъ посчастливиться когда человка атаковали и съ суши, и съ моря. Какъ явился этотъ храбрый капитанъ корабля, да сказалъ: ‘не сойду съ этой самой палубы пока останется на ней жива душа,’ меня оторопь взяла и я, разумется, скоре въ кусты.

— Полноте пожалуста острить на мой счетъ. Когда явился на сцену капитанъ корабля, вы давно уже были побиты и сложили оружіе.

— Правда, подтвердила Лиза,— ужь лучше согласись прямо что Павелъ Яковлевичъ и храбре, и умне тебя.

— Разв я противъ этого спорю. Что онъ храбръ, доказывается уже тмъ что онъ носитъ такой галстукъ и не боится удушиться имъ, и я убжденъ что еслибъ онъ урзалъ его на полвершка, да хоть на вершокъ свои брыжжи, то, конечно, говорилъ бы еще умне. Посмотрите, вдь онъ въ этомъ хомут и голову повернуть какъ слдуетъ не можетъ. Какая же тутъ можетъ быть свобода мышленію?

— Это ужь вовсе и не остроумно, сказала Оленька, но, тутъ же взглянувъ невольно вскользь на Погорлова, не могла не улыбнуться.

Вечеромъ, предъ закатомъ солнца, отправились на мельницу: Бакланову, какъ любознательному хозяину, уже давно хотлось взглянуть на нее. Пока онъ пошелъ съ Погорловымъ ее осматривать, молодежь осталась съ Mme Coudert на плотин удить рыбу. Аркадій съ перваго же раза поймалъ огромнаго язя, у Оленьки сначала рыба вовсе не клевала, и она хотла уже бросить эту скучную забаву, какъ вдругъ удочку ея потянуло въ воду съ такою силой что она, стараясь удержатъ ее, сорвалась съ нею съ плотины и еслибъ Аркадій не усплъ вовремя схватить ее за руку, происшествіе могло бы кончиться очень плачевнымъ образомъ. Вс страшно перепугались.

— J’avais bien prdit que cette partie de plaisir ne m&egrave,nerait pas bonne fin, говорила Mme Coudert.

Посл ужина вскор вс стали расходиться.

— Покойной ночи, сказала Оленька, протягивая Аркадію руку.— Никогда не забуду чмъ я сегодня вамъ обязана. Еще разъ благодарю васъ.

— За что?

— Какъ за что? Вы ужь и забыли что спасли меня отъ смерти, подвергая жизнь свою явной опасности.

— Нтъ не забылъ, но благодарить вамъ меня все-таки не за что, вопервыхъ, потому что я тогда опасности этой и не подозрвалъ, а вовторыхъ, потому что спасая васъ я можетъ-бытъ сдлалъ для себя больше нежели для васъ самихъ.

Слова эти онъ сказалъ почти шопотомъ, хотя подл нихъ и не было никого кто бы могъ ихъ услышать, точно хотлъ тмъ дать имъ значеніе котораго они, произносимыя обыкновеннымъ голосомъ, не имли бы.

Оленька, взглянула на него: онъ смотрлъ прямо въ глаза крпко сжималъ ея руку. Во взгляд этомъ она прочла столько сосредоточенной, какъ бы съ трудомъ одерживаемой страсти, что невольно опустила глаза. Слова эти глубоко врзались и ея сердц и, легши въ постель, она еще долго думала надъ ними.

— Да, онъ любитъ меня, ршила она наконецъ,— но не по моему: я люблю въ немъ его одного, а онъ, какъ признался самъ, любитъ меня для самого себя.

XIV.

Не прошло и недли съ возвращенія Баклановыхъ домой, какъ совершенно неожиданно пріхала къ нимъ Кудеярова. Пріздъ ея крайн всхъ удивилъ, Софья Львовна предугадывала впрочемъ его причину и потому встртила свою belle soeur не безъ сердечной тревоги. Он заперлись спальн и просидли вдвоемъ боле часа, посл чего пригласили къ себ и Александра Васильевича. Посл обда Марья Петровна вскор же ухала. У Лизы въ этотъ день болли зубы и она, простившись съ теткой, ушла въ уборную матери, тамъ прилегла на кушетку и никмъ незамченная заснула. Проснувшись, она услыхала въ спальн разговоръ отца съ матерью. Они говорили довольно громко и она не проронила ни одного слова.

— Стало-быть Аркадій подетъ вмст съ теткой двадцатаго, говорилъ Александръ Васильевичъ.

— Да, надо ему быть тамъ дней за пять до спектакля. Ничто такъ не сближаетъ молодыхъ людей какъ репетиціи, на нихъ главнымъ образомъ Marie и возлагаетъ свои. надежды.

— Домашній спектакль по случаю освященія церкви, сказалъ Баклановъ,— придумано недурно. Что жь, продолжалъ онъ посл минутнаго молчанія,— я противъ этой женитьбы ничего не имю, я и покойнаго князя зналъ, въ одной дивизіи служили. Состояніе прекрасное: и свое было хорошо и за женою взялъ, вдь она рожденная Кунакова. Я и ея-то отца помню: подагрикъ былъ, въ бархатныхъ сапогахъ хаживалъ, тоже тузъ былъ въ свое время. Родство, связи, все есть, да и сама княжна не дурна собою, не дюжинная невста. Не знаю нравится ли она Аркадію. Посовтовать я ему съ своей стороны посовтую, а настаивать не стану, не такое дло.

— Серіозно я съ нимъ объ этомъ еще не говорила, сказала Софья Львовна,— хотла напередъ узнать мнніе княгини, а изъ разговоровъ кажется что княжна Вава ему понравилась. Я и въ Кудеяров за нимъ наблюдала: онъ часто къ ней подходилъ, шутилъ, разговаривалъ, вечеромъ много танцовалъ съ ней. Marie говоритъ что и онъ ей понравился, да я и сама замтила: мазурку Аркадій танцовалъ съ княжною Врой, а она то и дло его выбирала. Говоритъ что ей особенно понравилось въ немъ что-то такое, знаешь, рыцарское, благородное.

— Что же она нашла въ немъ такого рыцарскаго? какъ бы противъ воли усмхнулся Баклановъ.

— Ну ужь не знаю, стало-быть что-нибудь такое замтила въ его словахъ или обращеніи.

— Вотъ этого-то именно въ немъ и нтъ, сказалъ старикъ какъ-то особенно грустно,— нтъ въ немъ этого благороднаго гонора, который я такъ желалъ бы въ немъ видть.

И онъ сталъ молча ходить по комнат.

— Княгиня относится къ этому длу, повидимому, очень сочувственно, продолжала Софья Львовна,— чуть ли она не съ этою цлью и домашній спектакль устроила. Да тутъ нтъ ничего и удивительнаго: чмъ Аркадій для княжны не женихъ? По моему партія для обихъ сторонъ выгодная и Marie говоритъ что она взялась бы сладить дло, еслибы не одно обстоятельство, добавила она какъ-то нершительно и таинственно.

— Что такое? спросилъ, остановись предъ нею, Баклановъ.

— Сама я ничего не замчала, а Marie говоритъ будто Аркадій влюбленъ въ Оленьку и что даже будто между ними ужь есть какая-то взаимность.

— Изъ чего же она это заключаетъ?

— Вдь ты знаешь ее: все ей извстно, везд у нея есть свои тайные агенты. Говоритъ что будто бы когда Аркадій еще былъ въ Петербург, они переписывались, и что теперь вечерами гуляютъ по парку обнявшись.

— Вздоръ, перебилъ ее рзкимъ голосомъ Баклановъ,— одн сплетни и я удивляюсь какъ ты могла дать имъ вру. Переписка велась между Аркадіемъ и Лизой, а не Оленькой, переходила всегда черезъ наши руки и многія изъ писемъ мы читали. Въ нихъ кром дтской болтовни никогда ничего не было, я даже не разъ удивлялся что они о такихъ пустякахъ пишутъ. Что же касается до прогулокъ по парку, то это чистая клевета: однихъ ихъ гуляющихъ я никогда не видалъ, съ ними всегда неотлучно бываетъ Лиза, если и не Mme Coudert, и обнявшись при нихъ они конечно гулять не стали бы, да и Оленька не такая двушка чтобы дозволила такъ съ собою обращаться. Вотъ въ ней такъ именно есть тотъ гоноръ, тотъ point d’honneur, о которомъ мы сейчасъ говорили и который я такъ желалъ бы видть въ Аркадіи.

— Да и я, повторяю теб, ничего подобнаго пока не замчала, но согласись что если объ этомъ говорятъ и дошло до Marie, то вроятно есть же что-нибудь такое: выдумывать ей не для чего. Наконецъ, если до сихъ поръ серіознаго ничего и не было, то за будущее поручиться трудно. Мы больше объ этомъ съ ней и говорили, потому она Оленьку такъ и брюскировала у себя. Какъ знаешь,— добавила Софья Львовна посл непродолжительнаго молчанія,— а по моему надо либо поскоре женить Аркадія, либо — принять какія-нибудь мры. Я Оленьку отъ души люблю и желаю ей возможнаго счастья, но согласись что она для Аркадія не партія.

— Не партія, пробормоталъ, какъ бы разсуждая самъ съ собою, Баклановъ.— Для семейнаго счастья лучшей жены я ему не желалъ бы: и умна и съ прекраснымъ сердцемъ и съ благороднымъ характеромъ, но на немъ лежитъ долгъ поддержанія своего имени, а чмъ поддержишь его на надлежащей высот, какъ не родственными связями?

— Вдь женившись на Оленьк Аркадій вступитъ въ родство и съ ея родными, продолжала Софья Львовна, очень хорошо знавшая какъ задть за слабую струну мужа.— Кузмины люди хорошіе, но не думаю чтобы теб пріятно было породниться съ какими-нибудь полуоднодворцами и ввести ихъ въ наше родство.

Послдовало молчаніе, лишь слышно было какъ Баклановъ мрными шагами ходилъ взадъ и впередъ по комнат.

— Да наконецъ я уврена, послышался снова голосъ Софьи Львовны,— что если Аркадій и ухаживаетъ за Оленькой, то это такъ par dsoeuvrement, а не потому чтобы былъ влюбленъ въ нее, а тмъ мене съ цлью жениться на ней: онъ слишкомъ хорошо знаетъ себ цну и понимаетъ что она ему не ровня.

— Рыцарскій образъ дйствія, процдилъ сквозь зубы Баклановъ, — Но если уже дйствительно есть что-нибудь сказалъ онъ твердо и ршительно,— то съ какою бы цлью онъ ни ухаживалъ, вс эти соображенія уже не могутъ имть мста. Мы взяли къ себ Оленьку какъ родную дочь слдовательно приняли на себя и обязанность пещись о ней какъ о родной дочери и если дло у нихъ зашло такъ далеко, я первый стану требовать отъ Аркадія чтобъ онъ женился на ней. Долгъ чести выше всхъ этихъ соображеній.

— Такаго пока еще ничего нтъ, я въ этомъ убждена, потому-то и говорю что намъ надо поспшить заблаговременно взять предупредительныя мры. Я ужь что думаю… продолжала Софья Львовна понизивъ голосъ. Тутъ она затворила дверь и продолженія разговора Лиза уже слышать могла.

Долго была она въ нершимости что ей длать, то-есть молчать или передать все слышанное ею Оленьк. ‘Будетъ ли съ моей стороны благородно разглашать чужую тайну’, спрашивала она себя. ‘Но вдь она не была мн вврена и я не подслушала ее, а услышала совершенно нечаяннымъ образомъ. Да и въ прав ли я утаить отъ Оленьки такую серіозную и такъ близко касающуюся ея вещь. Можетъ быть сама судьба привела меня сюда для того чтобъ могла вовремя предупредить ее и тмъ дать ей возможность все уладить и всхъ успокоить.’ Лиза была очень высокаго мннія объ ум и находчивости Оленьки, къ тому же она не раздляла по этому предмету взглядовъ стариковъ и отъ души была бы рада еслибъ Аркадій женился на ней. Посл долгихъ колебаній она наконецъ ршилась на послднее: она потихоньку вышла въ боковую дверь, прокралась комнату Оленьки и пересказала ей слово въ слово весь разговоръ.

— Ради Бога, прости меня, заключила она,— если я удержала выраженія которыя, можетъ-быть, покажутся теб оскорбительными, но, измнивъ ихъ, я боялась какъ-нибудь исказить смыслъ самаго разговора.

Оленька отъ искренняго сердца поблагодарила Лизу за дружескую услугу и взяла съ нея слово держать все въ строжайшей тайн.

По уход ея она долго не могла привесть въ порядокъ мысли свои. Она очень хорошо понимала положеніе свое въ дом Баклановыхъ, понимала чмъ была имъ обязана. И вдругъ оказывается что она становится препятствіемъ осуществленію ихъ самыхъ завтныхъ плановъ и притомъ плановъ имющихъ цлью устроить будущность того кого она такъ любила, и что самая любовь эта и была тому помхой. Она любила Аркадія искренно, безкорыстно, безъ всякой задней мысли, въ любви своей къ нему полагала все свое счастіе, все свое блаженство, любовь эта была для нее не средствомъ къ достиженію другаго, боле полнаго и прочнаго счастія, а конечною цлью всхъ ея желаній и стремленій, и потому она никогда не думала не только объ исход ея, но и о томъ что она должна была рано или поздно имть какой-нибудь исходъ. Теперь только, ближе и положительно всмотрвшись въ дло, она поняла все значеніе какъ злыхъ сплетенъ Кудеяровой, такъ и высказанныхъ Софьей Львовной опасеній, поняла и то что какъ т такъ и другія были очень естественны. Марь Петровн, конечно, должно было казаться страннымъ, даже немыслимымъ чтобы восемнадцатилтняя двушка могла увлечься такою безкорыстною любовью какою любила она Аркадія, понятно что и Софья Львовна могли опасаться чтобы любовь эта не кончилась женитьбой, которая такъ мало входила въ ея планы, возмущало Оленьку и оскорбляло ея самолюбіе лишь то что она такъ легко поврила этимъ сплетнямъ и давала такой унизительный для нея характеръ ухаживаніямъ за ней Аркадія. Съ другой стороны, чмъ боле вдумывалась она въ это дло, тмъ сильне говорило въ ней чувство глубокаго уваженія и искренней благодарности Александру Васильевичу за его благородную увренность въ ней. Она готова была идти къ нему и, открывшись въ любви своей къ Аркадію, высказать ему то какъ ни сильна была эта любовь, она была настолько свята и безкорыстна что всякія опасенія на счетъ возможнаго и такъ страшившаго Софью Львовну исхода ея совершенно напрасны и что наконецъ она даетъ слово заглушить ее въ сердц своемъ, если только для счастія Аркадія необходима эта жертва. ‘Но если и Аркадій любитъ меня также какъ я люблю его, спросила она себя, разв могу я заставать его разлюбить и позабыть меня, да и будетъ ли еще онъ счастливъ, женившись въ угоду старикамъ на княжн Вав?’ Приходила ей въ голову помимо ея воли и другая мысль. ‘Что если въ самомъ дл Аркадій думаетъ жениться на мн? спрашивала она себя, вдь сказалъ же онъ мн то спасъ меня не для меня одной, но и для самого себя.’Она отгоняла эту мысль. Могъ ли быть Аркадій счастливъ съ нею? Что могла она дать ему кром любви и молодости? Когда прошелъ бы порывъ страсти, думала она, можеть-быть онъ сталъ бы раскаиваться въ необдуманности поступка своего, мучилъ бы и меня вчный упрекъ въ томъ то я довела его до этого поздняго и ни къ чему не ведущаго раскаянія. И что бы это была за жизнь? Нтъ, прочь отъ меня эта мысль. Пусть онъ женится на княжн Вав, этого желаютъ его отецъ и мать, она умна, кажется, съ добрымъ сердцемъ и можетъ-быть составитъ его счастіе. Я же постараюсь сдлать все что отъ меня будетъ зависть чтобы заставить его позабыть о мн’….

Оленька вполн понимала всю горечь грустной доли на которую себя обрекала и искала утшенія въ сознаніи добросовстно и свято исполненнаго долга. Она опустила голову на грудь и нсколько минутъ сидла въ тяжеломъ раздумьи. ‘Но вдь я люблю его, зарыдала она вдругъ, какъ бы очнувшись отъ давившаго ее кошмара и задыхаясь отъ душившихъ ее слезъ.— И вдругъ заглушить, задушить все въ себ собственными руками!’

Оленька закрыла глаза руками и зарыдала горько, безутшно, какъ плачутъ только прощаясь съ безжизненными останками дорогаго существа, которое за часъ предъ тмъ еще было полно жизни, съ которымъ вы вчера еще мечтали о свтломъ, улыбавшемся будущемъ. ‘Довольно, сказала ои наконецъ ршительно, отеревъ оставшіяся еще на глаза слезы, — къ длу.’ Она подошла къ столу и взяла листъ почтовой бумаги.

‘Милый другъ мамаша, написала она.— Умоляю васъ, прзжайте за мною въ Бакланы какъ можно скоре, если не затруднитъ васъ, то завтра же. Придумайте благовидный предлогъ подъ которымъ вамъ удобно было бы, не возбуждая никакихъ подозрній, увезть меня отсюда. Почему это нужно, объясню вамъ подробно при свиданіи.’

Написавъ это письмо, Оленька заперла его въ столъ. ‘Пусть оно лежитъ здсь совсмъ готовое, думала она. Какъ только Аркадій удетъ къ княгин, я тотчасъ же отправлю его мамаш, чтобъ она пріхала за мною во время его отсутствія. Прощаясь съ нимъ, я могла бы какъ-нибудь невольно высказаться.’

Спрятавъ письмо Оленька подошла къ окну, чтобы сколько-нибудь освжить лицо и согнать съ него слды недавнихъ слезъ и, принявъ по возможности спокойный видъ, пошла къ Софь Львовн. Та лежала у себя въ комнат и кушетк и жаловалась на мигрень. Оленька прочла ей что то изъ Revue des deux Mondes и отъ нея пошла по обыкновенію разливать чай въ столовую, куда аккуратно въ семь часовъ неизмнно являлся старикъ Баклановъ съ сигарою и нумеромъ газетъ и очень любилъ если заставалъ все общество уже въ полномъ сбор.

XV.

Медленно шли для Оленьки остававшіеся до отъзда Аркадія дни: и щемило ей сердце приближеніе этого роковаго отъзда и ждала она его съ лихорадочнымъ нетерпніемъ, какъ ждутъ неминуемое горе чтобы скоре встртить его и докончить съ нимъ. Ее тяготила неестественность отношеній ея къ Аркадію: ей хотлось быть съ нимъ, вдоволь съ нимъ наговориться, а между тмъ согласно принятому ею плану она должна была избгать его и притомъ такъ чтобъ онъ не замтилъ что она его избгаетъ. Замтна была перемна и въ немъ, но онъ, напротивъ, казалось спшилъ воспользоваться этими остававшимися днями и давалъ полную волю тмъ чувствамъ которыя такъ упорно одерживала въ себ Оленька: онъ искалъ случая остаться съ ней наедин, ловилъ и крпко жалъ ея руку. Временами онъ какъ будто недоволенъ былъ собою, точно досадовалъ на что-то, порою же шепталъ ей невнятныя слова, приводившія ее въ смущеніе. Въ немъ не было прежней сдержанности и обращеніе сдлалось неровнымъ. Разъ, посл катанья въ лодк по Баклановскому пруду, выйдя на берегъ, стали они подниматься по его отлогому спуску. Лиза, по обыкновенію своему, побжала впередъ, Оленька съ Аркадіемъ шли сзади шагомъ. Оба они молчали.

— А помните восхожденіе по крутому Кудеяровскому берегу? сказалъ вдругъ полушепотомъ Аркадій, наклонившись къ Оленьк.

Та промолчала.

— Если позабыли, можно повторить, продолжалъ онъ и уже протянулъ было руку чтобъ обхватить талію Оленьки.

— Вы, кажется, съума сошли, вскрикнула она, успвъ вовремя отскочить и удержать его руку.

— А не хотите, такъ и не надо, сказалъ тотъ, казалось, очень хладнокровно.

Въ другой разъ — это было за день до отъзда Аркадія — посл обда старики ушли къ себ отдыхать, была ненастная погода и потому вс изъ столовой перешли въ гостиную, Оленька сла на диванъ у стола, на которомъ лежали альбомы и кипсеки и, взявъ одинъ изъ нихъ, стала разсматриватъ какой-то уже давно знакомый ей пейзажъ. На одну руку оперлась она головой, другая лежала у нея на колнахъ.

— Что вы такъ сегодня скучны? спросилъ, свъ подл на диван, Аркадій.

— Не знаю почему это вамъ такъ кажется, отвтила она продолжая разсматривать кипсекъ.

— Ужь не сердитесь ли за что-нибудь на меня?

— За что же мн на васъ сердиться?

— Можетъ-быть за попытку повторить восхожденіе на Кудеяровскій берегъ?

Оленька не сказала ни слова.

— А если сердитесь, такъ простите, впередъ не буду, продолжалъ Аркадій, взявъ лежавшую у нея на колнахъ руку и крпко сжалъ ее.

— Довольно, невольно вскрикнула Оленька, отдернувъ ее. Какъ вы всегда крпко жмете.

— Я ничего не умю длать въ половину, сказалъ Аркадій, выпустивъ ея руку, но не отнимая своей.

Оленька стала тихо сдвигать ее.

— Est-ce que je vous gne comme-a? спросилъ Аркадій, стараясь заглянуть ей въ глаза.

— Mais vous le voyez je crois tr&egrave,s bien vous mme, отвтила она отодвигаясь и не сводя глазъ съ кипсека.

Аркадій снова поймалъ ея руку.

Оленька вспыхнула и встала, на глазахъ ея навернулись слезы и она вышла изъ комнаты.

Пришедши къ себ, она долго плакала. ‘Что значитъ эта необъяснимая въ немъ перемна?’ спрашивала она себя. ‘Ужъ полно любитъ ли онъ меня, если позволяетъ себ такъ обращаться со мной.’

Насталъ наконецъ и канунъ отъзда Аркадія. Погода была великолпная и Александръ Васильевичъ вечеромъ предложилъ хать пить чай въ рощу, около которой производился въ это время покосъ. Все общество, за исключеніемъ Аркадія и Оленьки, отправилось на дрогахъ, они же конвоировали ихъ верхомъ. Аркадій дорогой больше молчалъ видимо былъ чмъ-то недоволенъ, Оленька объясняла себ это нежеланіемъ его хать на другой день къ княгин мысль эта утшала ее. За чаемъ о предстоявшей поздк Аркадія неговорено было ни слова, да и вообще съ самаго возвращенія Баклановыхъ изъ Кудеярова о ней помина не было, что не могло не броситься Оленьк въ глаза, такъ какъ при замкнутой жизни которую вели въ Бакланахъ, такая поздка была цлымъ происшествіемъ, выходившимъ далеко изъ ряда обыкновенныхъ. Софья Львовна не говорила о ней потому что хотла держать ее въ тайн, хотя она до для кого тайной не была, Александръ Васильевичъ — потому что не находилъ никакой надобности о ней распространяться, Аркадій же молчалъ потому что ему и говорить о ней было не совсмъ ловко: сквозь предлогъ подъ которымъ она предпринималась, слишкомъ ясно просвчивала настоящая ея цль.

Посл чая, Софья Львовна расположилась на ковр подъ развсистымъ дубомъ, слушая неустанную болтовню Mme Coudert, старикъ Баклановъ отдавалъ какія-то приказанія бурмистру, Аркадій же съ Лизой и Оленькой отправились на покосъ. Луговъ при Бакланахъ было много и потому они не могли быть скошены и убраны одновременно: мстами сно сметано уже было въ копны, мстами же трава только что подкашивалась. Работа шла дружно и весело было смотрть на нее. Крестьянскія бабы и двки въ праздничныхъ нарядахъ съ граблями въ рукахъ, разбросанные по степи, кипли какъ муравьи: одни перетряхали сно на рядахъ, другія сгребали его въ валы, третьи копнили его, между тмъ какъ косцы, дружно взмахивая блествшими на солнц косами, длинною косвенною линіей подвигались впередъ, оставляя за собою густые ряды скошенной травы.

— Скажи пожалуста Аркадій, спросила вдругъ Лиза,— зачмъ дешь ты съ тантой къ княгин Татьян Юрьевн? Неужели въ самомъ дл лишь для того чтобы принять участіе въ домашнемъ спектакл?

— Творю волю посылающихъ меня, отвтилъ Аркадій, видимо смущенный этимъ неожиданнымъ вопросомъ. Онъ хотлъ дать отвту своему ироническій тонъ, но это выходило какъ-то натянуто: тонъ этотъ не вязался со смысломъ отита,— Танта находитъ что назначенную мн роль никто кром меня достойно выполнить не можетъ, добавилъ онъ съ усмшкой, какъ бы желая поправиться.

— Какую же вамъ назначили роль? спросила Оленька, боле для того чтобы что-нибудь сказать и выйти изъ тяготившаго ее положенія.

— Роль Юлія Цезаря, отвтилъ Аркадій тмъ же тономъ,— я долженъ пріхать, увидть и побдить.

Лиз отвтъ этотъ очень понравился и она расхохоталась какъ ребенокъ, Оленьку же онъ привелъ въ совершенное недоумніе. Хотя сказанъ онъ былъ иронически, съ явнымъ намреніемъ отнять у предстоявшей поздки всякое серіозное значеніе, но зачмъ же онъ детъ, спрашивала она себя, если знаетъ съ какою цлью его посылаютъ и онъ ей не сочувствуетъ? Неужели же только для того чтобы насмяться надъ отцомъ съ матерью и тантой, а вмст съ ними и надъ ни въ чемъ неповинною княжной Вавой? Если онъ не сочувствуетъ плану стариковъ, то не лучше ли прямо объясниться съ ними, нежели ставить и ихъ и себя въ фальшивое положеніе? Если, наконецъ, онъ не хочетъ огорчить ихъ прямымъ отказомъ и надваетъ на себя маску послушнаго сына, съ предвзятымъ намреніемъ обмануть ихъ ожиданія, то и это далеко не такой поступокъ которымъ порядочный человкъ могъ бы хвастаться и о которомъ дозволилъ бы себ говорить съ ироническою усмшкой. Словомъ, образъ дйствій Аркадія въ настоящемъ случа былъ для Оленьку загадоченъ и необъяснимъ.

Разговоръ на этомъ и оборвался. Правда, Аркадій не разъ порывался заговорить о чемъ-то съ Оленькой, но присутствіе Лизы видимо стсняло его и вскор же отправились въ рощу, гд Софья Львовна уже поджидала ихъ чтобы возвратиться домой.

— А знаете что мн пришло въ голову, сказалъ Аркадій Оленьк, слдуя съ нею верхомъ за дрогами:— я ду нкоторымъ образомъ какъ рыцарь на турниръ, а въ этомъ случа la dame de ses penses обыкновенно давала ему какой нибудь талисманъ, который долженъ былъ какъ предохранять его отъ всякихъ злополучій, такъ и быть залогомъ благополучнаго и скораго возвращенія его къ ногамъ ея.

Оленька молчала.

— Дадите мн на прощанье такой талисманъ?

— Какой же? я право не знаю, отвтила въ замшательств Оленька.— Что-нибудь моей работы?

— Нтъ. Какже буду я носить при себ всюду такой талисманъ? Я желалъ бы имть что-нибудь невещественное.

— Что же могу я вамъ дать? едва могла она проговорить.

— На первый разъ хоть то что я уже давно долженъ былъ бы получить отъ васъ…. и безъ чего вы, конечно, меня не отпустите, добавилъ Аркадій почти шепотомъ, хотя никто кром Оленьки слышать его не могъ.— Prenez donc garde! вскрикнулъ онъ вдругъ, схвативъ лошадь за поводья.— Вы совсмъ нахали на дроги, лошадь ваша чуть не лопала ногою въ колесо.

Къ счастію для Оленьки они въ это время уже подъхали къ дому и такъ смутившій ее разговоръ тмъ и прекратился.

Въ ясные дни Аркадій съ Оленькой и Лизой обыкновенно ходила вечеромъ на pointe, смотрть на закатъ солнца. Такъ называли они вдававшійся въ прудъ мысъ съ стоявшею на немъ у самой воды бесдкою, хотя солнце садилось не въ воду, а за зеленвшимъ за прудомъ овсянымъ полемъ, предоставляя такимъ образомъ воображенію дополнять то чего не было въ натур. Пошли они туда и въ этотъ вечеръ. Уже около часа сидли они въ бесдк, но разговоръ все какъ-то не клеился. Оленька была еще подъ впечатлніемъ загадочной просьбы Аркадія, онъ также, казалось, что-то обдумывалъ и видимо былъ не въ своей тарелк. Давно сло солнце, отъ воды подымался туманъ и густою росой стлался поберегу, становилось свжо и сыро. Лиза встала чтобы пойти въ домъ за теплымъ платкомъ, Оленька хотла также идти за нею.

— Куда же ты? сказала ей Лиза.— Я сейчасъ вернусь назадъ, принесу и твой пледъ.

— Останьтесь, упрашивалъ ее умоляющимъ голосомъ Аркадій.— Проведемте хоть послдній вечеръ вмст.

Оленька не ршалась, но Аркадій такъ убдительно упрашивалъ ее что отказать ему въ его просьб было неловко, это значило бы ясно высказать ему недовріе. Она металась.

Съ минуту просидли они вдвоемъ молча.

— Что жъ, не отгадали вы что желалъ бы я имть отъ васъ на прощанье? спросилъ наконецъ Аркадій.

— Право не знаю, едва слышно отвтила Оленька,— вы говорите такъ загадочно.

— А мн кажется ужь черезъ-чуръ ясно, продолжалъ онъ, и крпко сжавъ ея руку.

— Ахъ пустите, невольно вскрикнула Оленька, выдергивая ее.

— Послушайте, сказалъ Аркадій,— долго еще мы будемъ вами играть въ эту дтскую игру? Я здсь ужь больше двухъ мсяцевъ и мы еще сидимъ на азбук, пора бы и безъ складовъ читать выучиться.

И обнявъ другою рукой ея талію, онъ притягивалъ ее къ себ.

— Что съ вами? говорила совершенно растерявшись Оленька.— Пустите меня.

— Нтъ, ужь это выше силъ моихъ, произнесъ Арка едва внятнымъ голосомъ, и горячій поцлуй прозвучалъ ея ше.

— Ради Бога, оставьте меня, умоляла Оленька, стараясь, высвободиться изъ его объятій.

— Нтъ, ты не любишь меня такъ какъ я люблю, говорилъ Аркадій, едва переводя духъ отъ волненія и покривая лицо ея страстными поцлуями.

— Mais laissez moi doue, ayez enfin piti de moi, чуть кричала Оленька выбиваясь изъ рукъ его.

— Еще одинъ, одинъ, послдній, шепталъ задыхаясь, Аркадій, онъ притянулъ ее къ себ на грудь и, крпко обнялъ обими руками, впился въ ея губы долгимъ, жгучимъ поцлуемъ.

— Оленька! Maman приказала сказать теб что пора мой, кричала Лиза, еще не добжавъ до бесдки, говоритъ и поздно и сыро.

XVI.

Прибжавъ въ свою комнату, Оленька въ изнеможеніи бросилась на свою постель и долго оставалась въ полусознательномъ состояніи. Случившееся съ нею казалось ей такъ неправдоподобнымъ что она готова была врить что ничего этого не было, что все это было не боле какъ игра ея разстроеннаго воображенія и лишь еще горвшій на губахъ поцлуй не позволялъ ей сомнваться въ дйствительности совершившагося факта. Она не могла дать себ отчета въ волновавшемъ ее чувств: тутъ былъ и испугъ, и возмущенное чувство стыдливости, и негодованіе на Аркадія, и досада на себя. ‘Но можетъ-быть, шепталъ тайный голосъ, онъ поступилъ такъ въ минуту неудержимаго порыва увлеченія, когда человкъ теряетъ всякую власть надъ собою?’ И довольно припомнились ей мельчайшія подробности только что происшедшей сцены. При одномъ воспоминаніи о ней захватывало ей въ груди дыханіе, замирало сердце, тревожно бился учащенный пульсъ, и вслдъ затмъ овладвалъ ей какой-то безотчетный страхъ и ледяной холодъ пробгалъ по жиламъ. То громко говорило въ ней чувство оскорбленнаго достоинства и благороднаго негодованія, то другое, еще боле сильное чувство тихо и вкрадчиво подсказывало: чемъ же виноватъ онъ, если такъ горячо, такъ безумно любитъ тебя?

Оленька встала, вынула изъ стола написанное ею за пять дней предъ тмъ письмо къ матери и приписала: ‘Ангелъ мой, мамаша, если только возможно, прізжайте за мною завтра же, словомъ, чмъ скорй, тмъ лучше.’ Запечатавъ письмо, она отдала его своей горничной, очень преданной ей двушк, для немедленной отправки тайно это всхъ съ нарочнымъ.

Остальное время вечера она не выходила изъ своей комнаты, отговариваясь нездоровьемъ, на другой же день утромъ Аркадія въ Бакланахъ уже не было.

— А ты такъ и не вышла проститься съ Аркадіемъ, выговаривала ей Лиза.

— Я простилась съ нимъ еще съ вечера, отвтила Оленька.

— А что ты такое подарила ему на прощанье? Онъ говорилъ мн что ты долго не соглашалась отдать ему эту вещь, и что онъ почти отнялъ ее у тебя.

Оленька вспыхнула и недоврчиво посмотрла на Лизу. ‘Ужь не смется ли она надо мною?’ невольно пришло ей въ голову, но встртивъ ея простодушный, прямо на нее устремленный взглядъ она тотчасъ же успокоилась. Ей даже совстно предъ нею что, зная ее, могла хотя на минуту заподозреть ее въ такомъ несвойственномъ ей поступк.

— Онъ врно шутилъ: никакого подарка я ему не длала, отвтила Оленька, стараясь скрыть свое смущеніе. Слезы негодованія навернулись на ея глазахъ.

День этотъ прошелъ очень скучно: старики были молчаливы и озабочены. Оленька хорошо знала тому причину и, не показывая вида что замчаетъ что-либо или о чемъ-нибудь догадывается, наблюдала за ними. Характеры обоихъ выказвались при этомъ случа особенно рельефно. Софья Львовна старалась скрыть отъ Оленьки озабочивавшія ее намренія и планы, была къ ней внимательне и ласкове обыкновеннаго, но эта самая необычная внимательность и выдавала ее. Александръ Васильевичъ, напротивъ, не стараялся принять личины: его видимо тяготила ненормальность и натянутость положенія въ которое онъ былъ поставленъ силой обстоятельствъ, и для Оленьки было ясно что если онъ тутъ же не высказалъ ей прямо и откровенно всего лежавшаго у него на сердц, то лишь потому что, съ одной стороны боялся огорчить ее, съ другой же, слишкомъ былъ въ ней увренъ чтобы раздлять подозрнія жены и Кудеяровой. Къ тому же онъ не врилъ чтобъ Аркадій могъ серьезно полюбить кого-нибудь, а потому не раздлялъ и ихъ опасеній насчетъ такъ страшившаго ихъ исхода этой любви. Тмъ не мене не могъ онъ оставаться къ происходившему около него равнодушнымъ и безучастнымъ: дло было семейное, и на немъ, какъ на глав семейства, лежала обязанность не только обсудить, но и отвчать за него предъ людьми и совстью, а потому естественно онъ и былъ боле обыкновеннаго молчаливъ и сосредоточенъ.

На другой день къ вечеру пріхала наконецъ и Глафира Андреевна. Оленька встртила ее на крыльц и провела прямо въ свою комнату.

— Что такое случилось? спрашивала ее озабоченно мать.

— Ничего такого что могло бъ особенно тревожить васъ, успокоивала она ее.— Я объясню вамъ все подробно когда вс разойдутся спать и мы останемся съ вами здсь наедин. Теперь же пока скажите мн подъ какимъ предлогомъ увезете вы меня отсюда?

— Предлогъ-то вышелъ не придуманный, а заправскій, отвтила та, вздохнувъ: — отецъ твой опять заболлъ той же болзнью. Когда вы еще были у насъ, онъ все жаловался на головную боль и кое-какъ перемогался, по отъзд же вашемъ приключился съ нимъ въ ночь припадокъ. Спасибо еще Павлу Яковлевичу. Кабы не прискакалъ въ ночи съ подлкаремъ да не отворилъ кровь, отца твоего въ живыхъ бы ужъ не было. Послалъ намъ Господь Богъ кладъ въ этомъ сосд, такой прекрасный человкъ. Первыя дв ночи даже слать вовсе не ложился, все около него хлопоталъ, да и теперь почти не отходитъ. ‘Позжай говоритъ, Глафира Андреевна, Ольгу Александровну провдать, видно что-нибудь серіозное, а я пока около больнаго посижу.’ Еслибы не онъ, такъ мн и оторваться-то изъ дома нельзя бы было.

— Что же вы тотчасъ же за мною не прислали? сказала съ нжнымъ упрекомъ Оленька.

— Я было, признаться, и хотла, да Павелъ Яковлевичъ отговорилъ. ‘Что, говорить, безъ особой нужды Ольгу Александровну тревожить, можетъ дастъ Богъ и полегчаетъ. Да, нтъ, лучшаго пока ничего нтъ. Такое ужь горе.

И мать съ дочерью обнявшись долго плакали.

Оправившись съ дороги и отъ слезъ, Глафира Андреевна пошла съ Оленькой въ столовую, гд уже все семейство собралось къ вечернему чаю. Старики были ей очень рады.

— Вотъ ужь никакъ не ожидала такъ скоро свидться съ вами, говорила цлуясь съ нею Софья Львовна.

— Да что, со мною опять горе, отвтила та, утирая слезы. И она повторила все только-что сказанное ею Оленьк.

— Ужь вы пожалуста завтра же Оленьку-то отпустите со мною къ больному отцу, добавила она.

Софья Львовна какъ-то особенно взглянула на мужа и хотя во взгляд этомъ Оленька прочла именно то что и ожидала прочесть, тмъ не мене грустно сдлалось у ней на сердц.

На просьбу Глафиры Андреевны возраженій, конечно, никакихъ не было, да трудно было бы найти ихъ, еслибы Баклановы и дйствительно не желали отпустить Оленьку, теперь же просьба эта совпадала какъ разъ съ ихъ собственнымъ желаніемъ.

Когда посл ужина вс разошлись на покой, и Оленька осталась въ комнат своей одна съ матерью, она разказала все что лежало у ней камнемъ на сердц. Она чисто призналась въ любви своей къ Аркадію и передала ей грустную исторію.

Добрая старушка съ усиленнымъ вниманіемъ выслушала исповдь дочери.

— Нтъ, онъ не такъ любитъ тебя какъ любятъ будущую жену, сказала она съ глубокимъ вздохомъ, когда Оленька окончила разказъ, — онъ никогда и не думалъ жениться на теб. Хорошо еще что все такъ кончилось. Спасибо теб что ты вовремя меня сюда вызвала. Теб здсь оставаться больше ни подъ какимъ видомъ не слдуетъ. Ты и для благодтелей своихъ теперь только одна обуза, еслибъ они все знали, они и сами попросили бы меня взять тебя отсюда для твоего же благополучія. Я еще какъ вы въ послдній разъ прізжали въ Кузминку, посмотрю этакъ на васъ, да и думаю себ: не ладное что-то творится. Признаться, вс те дни сердце было у меня какъ-то не на мст: не даромъ говорится что сердце материнское вщунъ. Ну, да Богъ все длаетъ къ лучшему. Не вкъ же въ самомъ дл теб въ чужомъ угл жить, когда есть свой собственный, есть родной отецъ и мать. Въ гостяхъ хорошо, а дома все лучше Опять-таки ужь года твои такіе и мы съ отцомъ стары становимся, надо и впередъ подумать. Поблагодаримъ благодтелей твоихъ за ихъ хлбъ-соль, за ихъ ласки, заботы о теб и попеченія, да и….

— Какъ, мамаша. Вы хотите теперь же имъ прямо объявить что совсмъ меня отъ нихъ увозите?

— Чего же намъ таиться-то? Мы не дурное какое дло длаемъ.

— Но это можетъ очень огорчить ихъ и возбудить подозрніе. Мн кажется надобно пріискать еще какую-нибудь другую уважительную причину кром болзни папаши. Вдь не все же онъ будетъ боленъ. Богъ милостивъ, можетъ-быть скоро и выздороветъ.

— Понимаю что ты боишься. Будь покойна: объ васъ Аркадіемъ Александровичемъ и помина не будетъ. Я и вида не покажу что знаю о вашей другъ къ другу склонности. Причинъ же материнское сердце всегда много найдетъ, когда дло идетъ о благополучіи роднаго дтища, и причинъ самыхъ уважительныхъ. Ну, Христосъ съ тобою, заключила Глафира Андреевна, перекрестивъ и поцловавъ въ по Оленьку,— мн съ дороги пора и отдохнуть. Утро вечера мудрене.

Утромъ, помолясь Богу, отправилась она къ Софь Львовн, куда вскор же пришелъ и Александръ Васильевичъ, они толковали боле часа и позвали наконецъ Оленьку.

Софья Львовна бросилась къ ней на шею и, рыдая, объявила ей, чтомать пріхала за нею чтобъ увезть ее изъ Баклановъ навсегда, что сколько она ее ни упрашивала, никакъ не могла убдить ее перемнить свое ршеніе и что боле упрашивать ее не считаетъ себя и въ прав, такъ какъ это желаніе и ея больнаго отца. Въ заключеніе она просила Оленьку не забывать ея, помнить что она всегда будетъ продолжать любить ее какъ родную дочь, что лишь тогда будетъ считать себя вполн счастливою когда будетъ знать что счастлива и пр. и пр.

Весь день прошелъ въ сборахъ. Оленьк очень не хотлось брать съ собою цнные подарки сдланные ей въ разное время Софьей Львовной, но не брать ихъ значило бы оскорбитъ ее. На прощаньи Софья Львовна подарила ей еще въ знакъ памяти цнный брилліантовый фермуаръ. Все это она должна была принять, за все благодарить, съ веселымъ лицомъ, не показывая и вида какъ тяжелы были для нея эти щедроты.

Разставаніе было самое трогательное. Старикъ Баклановъ позвалъ Оленьку къ себ въ кабинетъ, гд на стол стоялъ образъ Св. Ольги въ богатомъ золотомъ оклад, который онъ заказалъ въ Москв еще года за два предъ тмъ, на случай еслибъ ему пришлось отпускать Оленьку изъ дома къ внцу. У него, какъ у человка аккуратнаго и предусмотрительнаго, все обдумано было заблаговременно.

— Другъ мой, сказалъ онъ ей,— я принялъ тебя къ себ въ домъ въ качеств дочери, любилъ и люблю тебя какъ дочь и заботился о теб какъ о родной дочери, чего впрочемъ ты вполн и заслуживаешь. Дай же мн клятву предъ этимъ образомъ исполнить въ точности мою отцовскую волю: ты знаешь что я отъ тебя невозможнаго не потребую. Онъ вынулъ изъ стола конвертъ, запечатанный большою гербовою печатью. Я изложилъ ее вотъ здсь,— продолжалъ онъ,— береги этотъ конвертъ пока я буду живъ, какъ зницу ока, по смерти же моей, распечатай его и исполни все что въ немъ написано.

Когда Оленька принесла требуемую клятву, онъ отдалъ ей пакетъ, потомъ взялъ со стола образъ и благословилъ ее.

— Утшай, сказалъ онъ ей,— отца и мать, какъ утшала насъ, и Господь Богъ не оставитъ тебя Своими милостями.

Софья Львовна, прощаясь съ Оленькой, обнимала ее, рыдала, казалось не могла разстаться съ нею, не обошлось разумется и безъ припадковъ истерики, но безутшне всхъ была Лиза. Внезапный отъздъ Оленьки до того поразилъ ее неожиданностью своею что она долго не врила ушамъ своимъ. Она не могла себ представить чтобъ ей когда-либо пришлось разстаться съ ней, такъ она уже съ ней сошлась, такъ привыкла къ ней. Все утро проходила она какъ потерянная, безсознательно глядя на происходившую въ дом суматоху, порой принималась помогать Оленьк укладывать и вещи, сама не понимая что длала. Настала наконецъ и роковая минута разлуки: вс по принятому издревле обычаю присли, потомъ молча встали, помолились Богу и лишь когда Оленька, простившись со стариками, подошла къ Лиз, та будто очнулась отъ тяжелаго сна, бросилась къ ней и безъ чувствъ повисла у ней на ше.

Еще рано утромъ, по уход Глафиры Андреевны къ Софь Львовн, Оленька написала Аркадію письмо, которое просила Лизу передать ему по его возвращеніи.

‘Когда вы подучите письмо это, писала она ему, я буду давно уже въ Кузминк и въ Бакланы больше не возвращусь. Не думайте чтобы причиной внезапнаго отъзда моего былъ вашъ послдній, такъ сильно оскорбившій меня, поступокъ. Конечно, вы совершили его въ минуту одного изъ тхъ страстныхъ порывовъ о которыхъ вы говорили, и потому я прощаю вамъ его. Оставляя навсегда Бакланы, я исполняю священный долгъ, которому приношу въ жертву все, даже свою искреннюю, святую къ вамъ любовь. Съ этой минуты между нами все кончено. Не прізжайте въ Кузминку и не старайтесь увидть меня, я къ вамъ не выйду. Прощайте. Забудьте меня и будьте счастливы.’

Къ крыльцу подъхалъ небольшой двухмстный тарантасъ, запряженный тройкой простыхъ, но крпкихъ и хорошо содержанныхъ лошадей, на кучер ловко сидлъ армякъ изъ домашняго сраго сукна. Все это было просто, во часто и въ порядк, видно было что за всмъ наблюдалъ хозяйскій глазъ.

Вс вышли провожать Оленьку на крыльцо. Она еще разъ со всми простилась и сла съ матерью въ тарантасъ.

— Gardez nous un bon souvenir, кричала ей вслдъ Mme Coudert

Лошади тронулись. Лиза побжала на балконъ, съ котораго видна была Кудеяровская дорога. Вскор изъ-за деревьевъ показался спускавшійся на плотину тарантасъ. Она подняла надъ головой свой носовой платокъ, Оленька отвтила ей тмъ же, это былъ ихъ условный знакъ. И долго еще потомъ виднлся съ балкона разввавшійся надъ тарантасомъ прощальнымъ сигналомъ блый платокъ Оленьки, пока наконецъ не изчезъ за высокими ветлами сельскаго поселка.

XVII.

Въ Кузминку Оленька съ матерью пріхали уже предъ разсвтомъ. Больной лежалъ въ постел, подл него въ большихъ кожаныхъ креслахъ дремалъ Погорловъ. На стол горла лампа съ абажуромъ, ярко освщая стоявшія подл нея въ свтовомъ круг полуопорожненныя стклянки съ лкарствомъ, вмст съ лежавшими тутъ же столовою ложкой и карманными часами, и оставляя вс прочіе предметы въ таинственномъ, успокоительномъ для глазъ полусвт. Какъ ни осторожно вошла Оленька въ комнату, Погорловъ проснулся и вскочилъ съ креселъ, старикъ не спать и длалъ усилія чтобы приподняться и поздороваться съ дочерью. Погорловъ помогъ ему. Оленька бросилась къ отцу и покрыла лицо и руки его поцлуями.

— Какъ благодарить васъ за спасеніе дорогой намъ жизни? оказала она, обратившись потомъ со слезами на глазахъ къ Погорлову и крпко сжимая ему руку.

— Я сдлалъ лишь то что, конечно, на моемъ мст сдлалъ бы всякій другой, отвтилъ тотъ, видимо тронутый.

— Одинъ разв Богъ можетъ достойно наградить Павла Яковлевича за его доброе сердце и ничмъ не оцнимыя хлопоты, сказала, утирая слезы, Глафира Андреевна.

— Вы бы пошли отдохнуть съ дороги, говорилъ едва внятно старикъ.

— Я всю дорогу спала, успокоивала его Оленька,— а вотъ Павлу Яковлевичу слдовало бы отдохнуть, я слышала отъ мамаши что они ужь нсколько ночей не спали.

Погорловъ сначала отговаривался, но потомъ согласился, боле для того чтобъ оставить стариковъ однихъ съ Оленькой. Онъ понималъ что они имли много о чемъ переговорить между собою и что присутствіе его могло стснять ихъ.

Онъ не ошибался: имъ дйствительно было о чемъ переговорить, но для этого больной еще былъ слишкомъ слабъ. Глафира Андреевна пока лишь объяснила ему въ короткихъ словахъ что Оленька пріхала къ нимъ съ тмъ чтобъ уже не оставлять. Извстіе это очень его обрадовало. Ему давно хотлось взять ее отъ Баклановыхъ, но, зная въ привязанность къ ней, боялся тмъ огорчить ихъ. Глафира Андреевна, чтобъ успокоить его на этотъ счетъ, поспшила тутъ же объяснить ему что, узнавъ о его болзни, Баклановы сами, хотя и не безъ сожалнія, предложили ей взять Оленьку.

— Что жъ, заключила она,— они теперь не одни: при нихъ сынъ и дочь на возраст, имъ и безъ Олечки не будетъ скучно.

Старикъ не совсмъ доврчиво посмотрлъ на нее, но не сказалъ ни слова.

— И Олечка-то посл такой жизни какъ бы съ нами не соскучилась, сказалъ онъ, перенеся на нее свой взглядъ, какъ бы желая прочесть въ глазахъ ея отвтъ на волновавшее его сомнніе.

Оленька вмсто отвта снова бросилась обнимать отца, и ея непритворныя ласки, искреннія слезы и увренія что она только съ ними и можетъ быть вполн счастлива, наконецъ окончательно успокоили его. Она уговорила мать пойти отдохнуть и заняться по хозяйству, сама же, получивъ отъ нея наставленіе какъ давать больному лкарство, сла у его изголовья.

— Еслибы вы только знали, палаша, какъ я въ эту минуту счастлива, говорила она,— то конечно такія опасенія и въ голову вамъ придти не могли бы.

И она говорила правду: она дйствительно въ эту минуту была счастлива тмъ тихимъ, къ сожалнію не всмъ знакомымъ счастіемъ, которое даетъ чистая совсть и сознаніе свято и добросовстно исполненнаго долга.

Ушедши въ сосднюю комнату, Погорловъ слъ на диванъ и, закуривъ папироску, погрузился въ нмое раздумье. Внезапное появленіе Оленьки, среди ночной тишины, у постели больнаго отца, ея трогательная съ нимъ встрча, искреннія слезы, привтливая улыбка, съ которою она благодарила его, Погорлова, за спасеніе дорогой ей жизни, все это произвело на него глубокое и вмст съ тмъ отрадное впечатлніе. Докуривъ папиросу, онъ было прилегъ чтобы сколько-нибудь подкрпить себя сномъ, но не удалось ему заснуть и на минуту. Едва смыкалъ онъ отяжелвшія вки и начиналъ предаваться сладкой дремот, какъ живо рисовался предъ нимъ образъ Оленьки. ‘Вы спасли жизнь отцу моему, говорила она ему, благодарю, еще разъ благодарю васъ.’ Онъ вздрагивалъ и, очнувшись отъ минутнаго забытья, протиралъ себ глаза, недоврчиво озираясь кругомъ: ему не врилось чтобы все виднное имъ было лишь одною игрой воображенія. Такъ въ напрасномъ ожиданіи сна прошло боле двухъ часовъ. Онъ снова слъ на диван и сталъ съ нетерпніемъ выжидать минуту когда, по соображенію его, ему можно бы было благовиднымъ образомъ, не выдавая себя преждевременнымъ приходомъ, войти въ комнату больнаго. Наконецъ пробило восемь часовъ, онъ всталъ, подошелъ къ висвшему на стн зеркалу и приведя по возможности въ порядокъ свой туалетъ, вошелъ въ нее тихими шагами. Старикъ спалъ, Оленька сидла у его изголовья, въ тхъ самыхъ большихъ креслахъ въ которыхъ за нсколько часовъ предъ тмъ сидлъ онъ самъ, и также, казалось, дремала. Голова ея была нсколько запрокинута назадъ, одна рука лежала на колняхъ, другая на локотник креселъ, около пальцевъ послдней намотанъ былъ бисерный шнурокъ отъ лежавшихъ подл на стол отцовскихъ карманныхъ часовъ: она видимо справлялась съ ними чтобы не пропустить времени дачи больному лкарства, но, утомленная дорогой и сценой свиданія съ отцомъ, не могла пересилить клонившаго ея сна. Густые, слегка перепутавшіеся волосы волнистыми темнорусыми прядями обрамляли ея дышавшее молодостью и здоровьемъ лицо, яркая полоса дневнаго свта, проходя между косякомъ окна и спущенною второй, ударяла прямо на нее. Она, казалось, была подъ обаяніемъ то сладкихъ, то мучительныхъ грезъ.

Переступивъ за порогъ кабинета, Погорловъ остановился, съ минуту простоялъ на мст, не шевелясь, боясь потревожить совъ Оленьки и хотлъ уже возвратиться въ свою комнату, какъ она очнулась.

— Это вы, Павелъ Яковлевичъ? сказала она шепотомъ, чтобы не разбудить славшаго отца.

Погорловъ вздрогнулъ какъ преступникъ пойманный на мст преступленія.

— Добраго утра, продолжала она, протягивая ему руку.— Что же вы такъ мало отдыхали?

— Пришелъ васъ смнить, отвчалъ онъ, слегка пожавъ протянутую ему руку,— надо и вамъ отдохнуть съ дороги.

— Благодарю васъ. Когда же теперь отдыхать? Кажется мамаша ужъ чай разливаетъ. Я пойду принесу вамъ стаканъ сюда.

— Ахъ, ради Бога, не безпокойтесь, началъ было Погорловъ, но Оленька не дала ему договорить.

Минуты черезъ дв она возвратилась, держа въ одной рук стаканъ, въ другой чашку.— Сейчасъ и сдобныхъ булочекъ принесу, продолжала она,— мамаша говоритъ только-что изъ печки вынули.

Погорловъ совершенно растерялся: онъ не зналъ брать ли ему изъ рукъ Оленьки принесенный ею стаканъ, предупредить ли ее и бжать самому за булками, пока же онъ ршалъ что ему длать, она уже успла поставить стаканъсъ чашкою на столъ и выйти изъ комнаты.

— А вотъ и булочки, сказала Оленька, возвращаясь съ лоткомъ печеній и сливками.— Согласитесь что вы и сами себ такъ скоро не услужили бы. Давайте же теперь чай пить.

И она сла къ столу.

— Мн право совстно что заставилъ васъ такъ безпокоиться, бормоталъ Погорловъ, придвигая стулъ.

Вскор проснулся и старикъ и Оленька дала ему принять лкарство, принимать которое давно уже было время, но онъ всю ночь не спалъ и она не хотла тревожить его утренняго сна.

Хотя пріздъ Оленьки и давалъ Погорлову возможность прекратить уходъ свой за больнымъ, но онъ видлъ что для нея одной уходъ, этотъ былъ бы не по силамъ, а потому ршился продолжать его пока онъ окажется совершенно лишнимъ, но такъ какъ и Оленька хотла непремнно принять въ немъ участіе, то они и уговорились между собою чередоваться.

— А я буду отъ времени до времени смнять васъ, чтобы дать намъ свободу погулять или чмъ-нибудь заняться, сказала Глафира Андреевна.— Да и по ночамъ у меня безсонница: мн все равно что у себя, что здсь на диван лежать.

Такъ и было сдлано. Такой способъ ухода за больнымъ съ каждымъ днемъ все боле и боле сближалъ между собою принимавшихъ въ немъ участіе. Погорловъ, проведшій всю жизнь свою въ мужскомъ обществ, сначала стснялся присутствіемъ Оленьки, но простота ея съ нимъ обращенія мало-по-малу развязала ему руки и языкъ, и онъ вскор же сталъ чувствовать себя у Кузминыхъ какъ и до ея прізда, то-есть какъ у себя дома. Полюбила его и Оленька какъ близкаго, добраго роднаго.

XVIII.

Незамтно прошелъ мсяцъ съ отъзда Оленьки изъ Баклановъ, и она въ продолженіе этого времени получила отъ Лизы лишь одно письмо, переданное ей Александромъ Васильевичемъ, прізжавшимъ вскор же по прізд ея въ Кузминку провдать ея больнаго отца. Она и придумать не могла чему приписать такое упорное молчаніе. Правда что постояннаго сообщенія между Бакланами и Кузминкой не было, но еслибъ ее интересовало имть о ней извстіе, могла бъ она прислать съ письмомъ и нарочнаго. Больше же всего удивляло и вмст огорчало ее что такъ скоро забылъ ее Аркадій. ‘Положимъ,’ думала она, ‘что я сама просила его забыть обо мн, даже написала что не выйду къ нему еслибъ онъ вздумалъ пріхать въ Кузминку, во еслибъ онъ любилъ меня хотя на половину противъ того какъ я люблю его, разв это могло бы его остановить?’ Часто сидла она по часу погруженная въ горькое раздумье, тая ото всхъ волновавшія ее чувства, но какъ ни старалась она скрывать ихъ, нердко высказывались они, помимо ея воли, то выступавшею на щекахъ краской, то повисавшею на рсниц предательскою слезой. Не разъ такъ заставалъ ее Погорловъ, но онъ уважалъ ея грусть, уважалъ и тайну которою она ее окружала, и никогда не позволялъ себ спросить о причин этой грусти, Оленьк казалось даже что онъ угадывалъ ее, хотя ни разу и полусловомъ не намекнулъ онъ ей о томъ.

Разъ вечеромъ Оленька сидла въ кабинет у отца и читала ему только-что привезенную Погорловыхъ газету, какъ увидала изъ окна възжавшую въ ворота небольшую рогожвую кибитку, запряженную въ одну лошадь, кибитка, прохавъ мимо оконъ, остановилась у двичьяго крыльца и изъ нея вышла ложилая женщина, одтая вся въ черномъ, съ такимъ же большимъ шерстянымъ платкомъ накинутымъ на голову. Несмотря на то что платокъ этотъ закрывалъ ея лицо, оставляя лишь кончикъ носа и подбородокъ, Оленька тотчасъ же узнала въ ней богомолку, зжавшую иногда въ Бакланы. Въ настоящую минуту она обрадовалась ей какъ родной: она надялась узнать отъ нея что-нибудь о Бакланахъ, о Лиз, а можетъ-быть и объ Аркадіи, а потому, передавъ газету Погорлову, побжала встртить ее. Казалось не мене ея обрадовалась ей и богомолка.

— Наконецъ-то Господь Богъ привелъ меня увидать васъ въ вашемъ собственномъ родимомъ гнздышк, говорила она, цлуя ее въ плечо.

— Давно были вы въ Бакланахъ? спросила ее Оленька.

— А вотъ, благослови Богъ, прямо оттуда: выхала чуть свтъ, на полу дорог покормила, да вотъ къ вечеру къ вамъ и дотащилась,— дорога-то ужь больно хороша.

— Ну что? какъ тамъ поживаютъ? Нтъ ли чего новенькаго? допрашивала ее Оленька, введя къ себ въ комнату, чтобъ остаться съ нею наедин.

— Новенькаго какъ не быть, да радостнаго-то мало, отвчала та, присаживаясь на диванъ.

— Что жь такое? Говорите пожалуста.

— Особаго-то такого ничего. Аркадій Александровичъ, какъ вамъ извстно, ухалъ въ Москву свататься за какую-то княжну, живетъ тамъ ужь никакъ близь мсяца, а толку настоящаго и о сю пору никакого нтъ. Родителей стало брать сомнніе, оба такіе муругіе, слова отъ нихъ не добьешься. Лизавета Александровна все по васъ груститъ, да, коли правду сказать, какъ и не грустить: ей тамъ сердечной и слова вымолвить не съ кмъ. Стала такъ усердно меня упрашивать: позжайте, говоритъ, добрая моя Фаина Егоровна, отъ васъ къ Оленьк, свезите ей это письмо, да скажите то-то и то-то, всего вдь въ письм не умстишь. Да что же я, перебила она себя вдругъ, спохватившись, письма-то вамъ до сихъ поръ не отдамъ. Ужь такъ обрадовалась увидвши васъ что о письм-то совсмъ было и забыла.

Она вынула изъ кармана бережно завернутое въ бумагу письмо и подала его Оленьк. Та съ дтскимъ нетерпніемъ почти вырвала его у нея изъ рукъ, сорвала печать и съ жадностію принялась читать его.

‘Ты конечно сердишься на меня, моя добрая, безцнная Оленька, за мое долгое молчаніе, писала ей Лиза, но когда, прочтя письмо, узнаешь ему причину, узнаешь что я безъ тебя вытерпла и какъ страшно по теб скучаю и тоскую, отъ души пожалешь обо мн. Но не стану пока говорить о себ, время коротко. Мысль переслать теб это письмо черезъ добрую Фаину Егоровну явилась у меня, къ сожалнію, лишь предъ самымъ ея отъздомъ, кибитка ея стоитъ ужь у крыльца и я, удерживая ее, боюсь возбудить въ maman подозрніе что пишу къ теб. Да, другъ мой Оленька, мн запрещено писать къ теб,— но объ этомъ посл. Спшу сообщить теб что могу объ Аркадіи, хотя все что я имю сказать о немъ до того грустно и возмутительно что желала бы вовсе не говорить о немъ, но я поклялась теб ничего отъ тебя не утаивать и потому, скрпя сердце, ршаюсь высказать всю истину. Послдній пріздъ его въ Бакланы убдилъ меня что онъ далеко не любитъ тебя такъ какъ ты вообраакала, да врядъ ли когда и любилъ тебя искренно. Я думала что извстіе о твоемъ отъзд и переданное ему твое письмо твое приведутъ его въ отчаяніе, ничуть не вышло, даже распространившійся у насъ слухъ что Глафира Андреевна взяла тебя для того чтобы выдать замужъ нисколько не огорчилъ его, и онъ прехладнокровно пожелалъ теб счастія, счастія въ замужеств съ другимъ! Я ушамъ своимъ врить не хотла. И въ заключеніе, представь себ: quelle infamie! Вдь я въ простот душевной поврила ему что здилъ онъ съ тантой къ княгин Татьян Юрьевн лишь въ угоду papa и maman, а оказалось что онъ здилъ туда tout de bon pour faire la cour la princesse Vava и теперь ухалъ въ Москву сдлать ей формальное предложеніе, какъ будто бы тебя и на свт и существовало. Такого безчестнаго поступка или лучше сказать ряда безчестныхъ поступковъ я и объяснить себ не могу. И еслибы ты знала какъ онъ измнился съ того вечера какъ произошла между вами сцена въ бесдк, я на другое же утро, прощаясь съ нимъ, замтила это. Да, бдная моя Оленька, я знаю объ этой возмутительной сцен и что всего ужасне, узнала о ней отъ него же самого. По этому одному ужь ты можешь судить что это за человкъ. Еслибы ты только слышала avec quel indicible air de fatuit разказывалъ онъ мн о ней, точно хвастался безстыдствомъ своимъ. Хорошо ты сдлала что ухала отсюда. Перемну въ немъ я замтила еще съ поздки въ Кудеярово: онъ сдлался уже не тотъ, сталъ обращаться съ тобою какъ-то фамильярне, сталъ позволять себ то чего прежде не позволялъ, и все это длалъ онъ съ какою-то самонадянностію, которой до того у него не было. Ты можетъ-быть тогда, по любви своей къ нему, того не замчала, меня же это страшно шокировало, и если я теб ничего не говорила, то то лишь потому что боялась огорчить тебя. Не могу объяснить себ для чего онъ игралъ съ тобою такую комедію, онъ давно зналъ что ты любишь его. Чего же онъ хотлъ, чего добивался отъ тебя? Это для меня совершенно загадка.’

Дальше Лиза описывала Оленьк жизнь свою въ Бакланахъ, напраслину которую она терпла, отъ матери, вымещавшей на ней досаду свою на Аркадія.

‘Ты еще не знаешь, другъ мой Оленька, писала она, какъ я виновата предъ тобою. Представь себ что письмо твое къ Аркадію, по оплошности моей, попало въ руки maman. Кажется она изъ него заключила что вы въ постоянной переписк, и вотъ причина почему она запретила мн не только писать теб, но и получать отъ тебя письма. Но успокойся, о поступк Аркадія, о которомъ ты въ немъ упоминаешь, она ничего не знаетъ и пока это тайна между тобою, Аркадіемъ и мною, да и самое письмо она вроятно уничтожитъ, чтобъ о немъ какъ-нибудь не узналъ papa, который конечно дла этого такъ не оставилъ бы и тогда Аркадію не сдобровать. Прости же мн ради Бога мою оплошность,— я уже достаточно наказана за нее запрещеніемъ быть съ тобою въ переписк. Письмо это я посылаю теб чрезъ Фаину Егоровну украдкой отъ maman, заключала Лиза, не найдешь ли и ты возможность отвтить мн на него такимъ же путемъ, иначе боюсь чтобъ отвтъ твой не былъ перехваченъ и мн не досталось бы за то что писала теб. Не сердись же на меня за мое долгое молчаніе и не думай чтобъ я когда-нибудь могла тебя забыть, а какъ добрый другъ пожалй обо мн.’

Письмо это такъ поразило Оленьку что прочитавъ его она еще съ минуту держала его предъ собою, стараясь сообразить и привесть въ голов въ порядокъ прочитанное.

— Да, ухалъ въ Москву свататься за княжну, сказала соболзнующимъ голосомъ слдившая за нею богомолка.

Оленька совсмъ было позабыла о ней и тутъ только вспомнила что была въ комнат не одна: высказанное соболзнованіе самымъ непріятнымъ образомъ подйствовало на нее.

— Какое мн дло за кого бы онъ ни похалъ свататься, отвтила она почти съ досадой.

— Конечно все равно, продолжала тмъ же голосомъ богомолка,— за ту ли, за другую ли, дло отъ этого не полегчаетъ.

Оленька невольно посмотрла на нее чтобы прочесть въ ея глазахъ настоящій смыслъ сказанныхъ ею словъ и встртила ея грустный, сочувственно устремленный на нее взглядъ. Взглядъ этотъ выражалъ то же искреннее соболзнованіе, которое слышалось и въ ея голос, ясно было что любовь ея къ Аркадію не была для нея тайной.

‘Стало-быть весь свтъ знаетъ о любви моей къ нему’, подумала она.

— А и гордиться-то ужь слишкомъ не слдуетъ, утшала ее, не сводя съ нея глазъ, богомолка,— мы не рдко и сами не знаемъ чего желаемъ и чего у Бога просимъ, зачастую и своей же погибели ищемъ. Да будетъ во всемъ Его святая воля. Я такъ и Лизавет Александровн сказала, никто, говорю, какъ Богъ.

Какъ ни искренни были эти утшенія, Оленька лишь тогда тогда придти въ себя и спокойно обсудить свое положеніе, когда, сдавъ богомолку съ рукъ на руки матери, осталась наконецъ въ своей комнат одна. Она еще разъ прочла со вниманіемъ письмо отъ начала до конца и молча погрузилась въ самое себя.

Въ неутшительномъ раздумьи провела Оленька остатокъ дня, съ нимъ легла и въ постель и могла заснуть лишь на разсвт.

Утромъ она проснулась измученная, утомленная, будто посл долгой, тяжкой болзни. Съ ней произошелъ точно нравственный кризисъ: минувшія отношенія ея къ Аркадію представлялись ей какимъ-то мучительнымъ, тяжелымъ кошмаромъ, изъ-подъ гнета котораго она только-что освободилась. Оленька не чувствовала къ Аркадію ни ненависти, ни даже презрнія, онъ просто былъ ей противенъ, ей гадко было вспомнить о немъ и досадно на себя что могла хотя бы на одну минуту полюбить такого человка.

XIX.

Мсяцъ проведенный Погорловымъ подъ однимъ кровомъ съ Оленькой, въ заботахъ по уходу за больнымъ ея отцомъ, сблизилъ ихъ, давъ имъ возможность узнать и оцнить другъ друга, но въ чувствахъ которыя они питали одинъ къ другому была большая разница: если Погорловъ любилъ Оленьку какъ двушку соединявшую въ себ все т качества которыя по понятіямъ его могли составить счастіе семейной жизни, и получивъ руку которой, онъ счелъ бы себя счастливйшимъ человкомъ въ мір, то Оленька полюбила, его не боле какъ брата, какъ испытаннаго друга, которому готова была поврить самыя сокровенныя тайны, зная что всегда найдетъ въ немъ искреннее сочувствіе. Часто сидли они вдвоемъ, передавая другъ другу свои мысли, свои убжденія, свои взгляды на жизнь, но ни разу Погорловъ не намекнулъ Оленьк о чувствахъ своихъ къ ней: онъ хотлъ напередъ узнать объ отношеніяхъ ея къ Аркадію, хотлъ узнать дйствительно ли любила она его или только переносила его ухаживанья.

Таковы были ихъ взаимныя отношенія, когда пріхала въ Кузминку богомолка съ письмомъ отъ Лизы. Узнавъ изъ разказовъ ея что Аркадій ухалъ въ Москву жениться на какой-то княжн, Погорловъ вздохнулъ свободне и съ нетерпніемъ ждалъ появленія Оленьки чтобы прочесть въ глазахъ ея какое дйствіе произвело на нее это извстіе. Но весь вечеръ она не выходила изъ своей комнаты, и Погорловъ уже совсмъ было поршилъ что роковое извстіе сильно подйствовало на нее и что слдовательно она еще любила Аркадія, какъ на другое утро она, къ крайнему удивленію его, вышла совершенно спокойною, казалось даже была веселе обыкновеннаго, точно тяжелое бремя свалилось у нея съ сердца. ‘Что бы это могло значить? спрашивалъ онъ себя въ недоумніи: дйствительно ли она никогда не любила его или подъ этою поддльною веселостію ли хочетъ скрыть свои настоящія чувства?’

Какъ ни интересовалъ Погорлова этотъ вопросъ, но онъ ни въ этотъ, ни въ слдующіе дни разршить его не могъ, для этого надо было навести на него разговоръ съ Оленькой, а сдлать это было не легко, такъ какъ она въ разговорахъ съ нимъ постоянно избгала всего что хотя сколько-нибудь касалось этого щекотливаго предмета. Видя невозможность добиться прямымъ путемъ истины, онъ сталъ наблюдать за Оленькой и вскор же убдится что и она въ свою очередь была чмъ-то серіозно озабочена, день ото дня становилась какъ-то сосредоточенне, точно что-то соображала или обдумывала, иногда какъ будто хотла о чемъ-то поговорить съ нимъ, не разъ даже обращалась къ нему съ вопросами, которые, казалось, должны были вести къ какому-то объясненію, но на первыхъ же словахъ останавливалась и измняла направленіе начатаго разговора.

Такъ прошло еще дв недли. Благодаря бдительному уходу которымъ окруженъ былъ больной, выздоровленіе его шло быстро, чему, конечно, не мало способствовала и крпкая и неиспорченная его натура. Хотя Погорловъ отъ души тому радовался, но при мысли что скоро помощь его будетъ лишняя и что ему снова придется возвратиться, къ своей одинокой жизни, сердце его болзненно сжималось. Онъ очень хорошо понималъ что ему нельзя будетъ здить къ Кузминымъ даже и попрежнему: у нихъ теперь жила въ дом дочь невста и частыя посщенія его могли дать пищу равнымъ толкамъ и пересудамъ, онъ зналъ что сплетницъ-кумушекъ много везд и что деревенскія кумушки, какъ и деревенскія осеннія мухи, зле и неотвязчиве и кусаются больне городскихъ. Въ эти полтора мсяца онъ такъ уже привыкъ проводить время въ тсномъ семейномъ кружк Кузминыхъ что начинать сызнова свою прежнюю жизнь ему было тяжело: въ ней недоставало именно того что даетъ такъ-сказать жизни жизнь, въ ней недоставало семейнаго элемента. Тяжеле же всего было ему отказаться отъ сообщества Оленьки, отъ возможности встрчаться съ ней по нскольку разъ въ день, по цлымъ часамъ бесдовать съ нею или молча смотрть какъ она заботливо ухаживаетъ за больнымъ отцомъ. Въ эти шесть недль онъ усплъ коротко изучить ее, и чмъ ближе узнавалъ ее, тмъ боле привязывался къ ней.

Сколько ни откладывалъ Погорловъ, по просьб Кузминыхъ, день отъзда своего и какъ самому ему ни было пріятно откладывать его, но время шло, больной уже могъ ходить съ помощію костыля одинъ и благовидныхъ предлоговъ къ дальнйшему пребыванію его въ ихъ дом никакихъ не было, онъ чувствовалъ что ему доле оставаться не слдовало, и въ одно прекрасное утро онъ объявилъ своимъ гостепріимнымъ хозяевамъ что вечеромъ того же дня онъ долженъ ихъ оставить.

Оленька возвращалась съ обычной послобденной прогулки своей, какъ увидала шедшаго къ ней на встрчу Погорлова.

— Вы узжаете? спросила она.

— Я уже давно собирался провдать тетушку Анну Архиповну. Сегодня въ ночь думаю хать и пришелъ съ вами проститься.

— И надолго? спросила Оленька.

— Дней десять прозжу.

Они раза два прошлись по алле, видно было что Погорловъ былъ чмъ-то сильно озабоченъ, даже отвчалъ какъ-то не со всемъ впопадъ.

— Итакъ, до свиданія, сказалъ онъ, сжимая Оленьк руку.

Она проводила его до дому, гд онъ еще разъ простился со стариками и ухалъ. Оленька хотла было возвратиться въ садъ, но Глафира Андреевна остановила ее.

— Теб Павелъ Яковлевичъ ничего не говорилъ такого? спросила она ее.

— Особеннаго ничего, отвтила она, удивленно взглянувъ на мать.— А разв есть что-нибудь?

Глафира Андреевна въ свою очередь также какъ-то недоврчиво посмотрла на нее.

— Мн надо поговорить съ тобою объ очень серіозномъ дл, сказала она и увела ее въ свою комнату.

— Послушай другъ мой, начала она, посадивъ Оленьку подл себя на диванъ съ подобающею случаю торжественностію.— Мы съ отцомъ становимся стары, а онъ и вовсе дряхлъ, ты ужь на возраст, и пора намъ подумать какъ бы тебя при жизни своей пристроить.

Сдлавъ этотъ стереотипный приступъ, Глафира Андреевна на минуту пріостановилась чтобы собраться съ духомъ и проглотить давившія ее отъ избытка чувствъ слезы, передовая изъ нихъ такъ-таки и повисла предательски на ея рсниц.

— Ты конечно замтила въ продолженіе шестинедльнаго пребыванія у насъ Павла Яковлевича что онъ къ теб не равнодушенъ, продолжала она, собравшись съ силами, — могла ты это понять и изъ того что просидлъ, онъ здсь безвыздно послднія дв недли, когда помощь его отцу почти уже не была нужна.

Затмъ слдовало исчисленіе душевныхъ качествъ Погорлова, служившихъ врнымъ по мннію ея ручательствомъ что онъ будетъ такимъ же прекраснымъ мужемъ, какимъ былъ превосходнымъ хозяиномъ.

— Но онъ разв объяснилъ вамъ о намреніи сдлать мн предложеніе? едва могла выговорить Оленька: такъ поразили ее слова матери.

— Прямо онъ мн ничего такого не говорилъ, да и не скажетъ пока не уврится что предложеніе его будетъ тобою принято благосклонно, но я уже давно знаю какъ ты ему нравишься: и слитъ и видитъ какъ бы жениться на теб Потому-то я сочла нужнымъ предупредить тебя, чтобы ты имя это въ виду, такъ съ нимъ себя и держала. Сейчасъ прощаясь съ нами, хотя прямо и не говорилъ, а такъ въ ротъ и клалъ. Я такъ и думала что онъ въ саду ужь съ тобою объяснился.— И Глафира Андреевна еще разъ тмъ же недоврчивымъ и вмст испытующимъ взглядомъ посмотрла на Оленьку.— Я впрочемъ, другъ мой, не принуждаю, даже не уговариваю тебя,— заключила она,— ты ужь въ такихъ лтахъ что и сама не хуже меня все можешь обсудить. Скажу теб только что это давнишнее, сердечное желаніе ваше съ отцомъ твоимъ, и если ты выйдешь за Павла Яковлевича, обоихъ насъ несказанно обрадуешь и утшишь, и Господь Богъ въ награду за твое послушаніе пошлетъ вамъ съ нимъ совтъ и счастіе.

Сказавъ что Погорловъ ничего такого ей не говорилъ, Глафира Андреевна не солгала: онъ дйствительно ничего такого не сказалъ, но ей, давно лелявшей въ сердц мысль видть за нимъ Оленьку, почему-то представилось что, прощаясь съ нею, онъ не могъ не сдлать ей предложенія. Разстроенный видъ Погорлова по приход съ нею изъ сада еще боле утвердилъ ее въ этомъ предположеніи. Она даже не поврила словамъ Оленьки, думая что она не ршается признаться ей въ происшедшемъ объясненіи, и потому сочла настоящую минуту самою удобною и благопріятною чтобы высказать ей свое сочувствіе этому длу и тмъ, если не теперь, то поздне, вызвать ее на откровенность.

По уход матери, Оленька еще долго сидла на диван, какъ ошеломленная. Мысль чтобы Погорловъ могъ искать ея руки, быть ея женихомъ, ей и въ голову не приходила. Правда, она въ послднее время сблизилась съ нимъ, искренно любила его, но полюбила не боле какъ друга, пожалуй какъ старшаго брата. Она искренно уважала Погорлова и могла быть-можетъ еще боле уважать его, но несмотря и вс его достоинства, чувствовала что полюбить его тою любовью какою любила Аркадія положительно не могла.

Прошло нсколько дней. Глафира Андреевна не возобновила разговоръ, Оленька избгала всякаго напоминанія о Павл Яковлевич. Въ одно утро сидла она въ саду на любимомъ мст своемъ у берега пруда и читала какую-то книгу, но сколько ни старалась сосредоточить на ней мысли свои, он блуждали далеко, и она, опустивъ книгу на колни, предалась преслдовавшей ее дум, какъ вдругъ послышался стукъ отъзжавшаго отъ крыльца экипажа. ‘Ужь не Павелъ ли Яковлевичъ?’ подумала она. Сердце ея тревожно забилось, и она не знала радоваться ли ей его прізду или нтъ. Но не можетъ быть, раздумала она тутъ же, онъ аккуратенъ и раньше десяти дней, какъ сказалъ, не прідетъ. Кто же бы это могъ быть? И вспомнивъ что отецъ ея былъ въ пол, а мать варила въ кладовой варенье, она сложила книгу и, кликнувъ лежавшаго на солнц Дозора, пошла домой встртить нежданнаго гостя, но едва поворотила она въ ведшую отъ пруда къ дому аллею какъ встртилась лицомъ къ лицу съ Аркадіемъ.

Здсь я долженъ воротиться нсколько назадъ и перевестись съ читателемъ въ Бакланы, которые мы оставили со дня отъзда изъ нихъ Оленьки.

XX.

Читатель уже знаетъ съ какою цлію похалъ Аркадій къ княжн Татьян Юрьевн, но еслибы кто тогда спросилъ его имлъ ли онъ серіозное намреніе преслдовать ее онъ, положа руку на сердце, конечно затруднился бы дать на вопросъ этотъ категорическій отвтъ.

‘Страсть же у этихъ тетушекъ и матушекъ всхъ женить и всхъ выдавать замужъ, разсуждалъ онъ самъ съ собою, лниво покачиваясь въ своей Шитовской коляск. И что имъ отъ этого? Удивительне всего что и родители за ними туда же. Ужь не боятся ли они въ самомъ дл чтобы я не женился на какой-нибудь Эрнестинк или Оленьк. Вдь должны же они понимать что я не какой-нибудь безрасчетный дуракъ или молокососъ, только что сорвавшійся школьной скамьи. Могу увлечься, надлать тысячу глупостей, но не такую капитальную. А впрочемъ, жениться я не прочь. Немного казалось бы и раненько, ну да что въ этомъ? Женитьба не есть еще отршеніе отъ міра и отъ удовольствій: женатый человкъ въ дйствіяхъ своихъ пожалуй свободне нашего брата, надо лишь умть какъ себя сначала поставить. Если правда что у Вавы на полмилліона состоянія, такъ тутъ много и раздумывать нечего. Къ тому же Вава и собой недурна, въ бальномъ плать должна произвесть эффектъ. Ко всему этому, есть родство и связи. И что сидлъ я здсь сиднемъ цлыхъ три мсяца,— сказалъ онъ вдругъ съ досадой, возвратясь изъ міра фантазіи къ дйствительности.— Ухаживалъ за этой двчонкой, селадонничалъ, и чмъ же все это кончилось? Какою-то глупою сценой, чуть не скандаломъ. Завлекла меня новость положенія, идиллическая любовь. И какихъ я пошлостей ни продлалъ? Виталъ въ поднебесьи, восхищался видами и красотами природы, декламировалъ, катался въ лодк, даже спасъ ее отъ какого-то карася, и на поврку вышло что я выдлывалъ вс эти продлки что-называется pour le roi de Prusse. Вспомнитъ стыдно. Въ послдней неудач я впрочемъ самъ виноватъ: повернулъ вдругъ слишкомъ круто. А если разсудить хорошенько, такъ и поступить нельзя было иначе: смшно было бы, бросивъ одно дло, не окончивъ его какъ слдуетъ, приняться за другое. Ну, да хорошо. Je ne ne tiens pas encore pour battu. Какъ женюсь на Вав, сближу ее съ ней и настрою чтобъ она уговорила ее хать съ вами въ Петербургъ, а разъ въ Петербург, тамъ и стны помогутъ.’ И Аркадій самодовольно улыбался своей счастливой мысли.

Не станемъ слдить за Аркадіемъ въ поздк его къ княгин Татьян Юрьевн, скажемъ только что результатъ поздки этой былъ вполн удовлетворительный: онъ умлъ понравиться и княгин и княжн Вав, сближенію съ которой, какъ не ошиблась въ разчетахъ своихъ Марья Петровна, много способствовали репетиціи къ готовившемуся домашнему спектаклю. Да строго говоря и не было причины почему онъ могъ бы имъ не понравиться: онъ соединялъ въ себ вс нужныя для того вншнія качества и достоинства, сердце же такой потаенный ларецъ проникнуть въ который постороннему человку трудно, если самъ хозяинъ не откроете его или какъ-нибудь не нападешь на секретную пружинку посредствомъ которой онъ открывается. А Аркадій былъ искусный актеръ: сердца своего никому безъ надобности не открывалъ и умлъ показаться тмъ чмъ при извстныхъ обстоятельствахъ казаться считалъ нужнымъ. Къ тому же онъ имлъ при себ прозорливаго ментора и опытнаго въ предстоявшемъ ему дл эксперта въ лиц тетушки Марьи Петровны, а она такъ довольна была образомъ его дйствій сто все время пребыванія ихъ въ Красносель что совершенно позабыла о надланныхъ имъ ей въ Кудеяров дерзостяхъ.

Впрочемъ въ характер ея была та особенность что злобничая не по злоб, а по привычк или по какому-то врожденному влеченію, она также скоро забывала какъ длаемыя ею, такъ и получаемыя оскорбленія.

Въ Бакланахъ ждали возвращенія Аркадія съ нетерпніемъ, даже ложились спать позже обыкновеннаго, такъ какъ по разчетамъ Софьи Львовны онъ долженъ былъ пріхать непремнно ночью. Дйствительно такъ и случилось: онъ пріхалъ далеко за полночь и засталъ ее еще у отца въ кабинет.

— Ну что? спросила она, задыхаясь отъ волненія.

— Пока все идетъ хорошо, отвтилъ Аркадій.— Вотъ письмо отъ тетушки Марьи Петровны, изъ котораго вы узнаете подробно о результатахъ поздки.

Софья Львовна взяла письмо и прочла его мужу вслухъ.

Марья Петровна писала что княжна и княгиня отъ Аркадія безъ ума, но княгиня ршительнаго ничего сказать не можетъ пока не познакомитъ его съ родными своими и не посовтуется съ ними. Имніе она уже все раздлила между дочерьми, оставивъ себ лишь домъ въ Москв. На будущей недл узжаетъ въ свою подмосковную, заключала она, посылайте туда Аркадія и дло, кажется, уладится.

— Терпть не могу этихъ фамильныхъ совщаній, сказалъ Баклановъ, — какъ будто она дочери своей не мать. Нтъ, надо еще тамъ посовтоваться, да перешептаться.

— Нельзя же, вступилась Софья Львовна, — дла эти такъ скоро не длаются.

— Почему жь не длаются? А какъ я за тебя посватался?

— Тогда было время, а теперь другое.

— Тутъ не время, а глупая фанаберія: нельзя, дескать, такъ сразу въ родство свое принять, надо прежде съ родословной справиться. Слава Богу: родъ нашъ не хуже ихняго. Честь что ли въ самомъ дл какую намъ длаютъ?

— И вовсе они не о томъ хлопочутъ, они его самого хотятъ разсмотрть хорошенько.

— А его что разсматривать? Понравился невст съ матерью, и дло въ шляп. И съ кмъ она тамъ будетъ совтоваться? Князь Василій глупъ какъ лукошко: кром скачекъ, да Англійскаго Клуба ни о чемъ понятія не иметъ, у княгини Марьи Ильинишны своихъ пять дочерей и какъ сбыть ихъ съ рукъ не знаетъ, о княз Персил и говорить нечего, двухъ словъ связать не уметъ, Григорій Юрьевичъ для какихъ-нибудь поглядшекъ изъ Петербурга конечно не подетъ. Кому же будетъ она его показывать и съ кмъ ставегъ разсматривать? Все вздоръ, жеманство одно.

И Баклановъ, заложивъ руки за спину, сталъ, молча, ходитъ изъ угла въ уголъ.

— Да теб-то она нравится? спросилъ онъ вдругъ, остановясь прямо противъ Аркадія.

Вопросъ этотъ сдланъ былъ такъ неожиданно что тотъ сразу не нашелся что отвтить на него.

— Ничего, едва внятно пробормоталъ онъ сквозь зубы.

— А ничего такъ и съ Богомъ, заключилъ Александръ Васильевичъ.— Чтобы жениться, влюбляться нечего, хуже: амуръ, говорятъ, слпой, а рукой водитъ дурачество. Я и самъ въ твою мать влюбленъ никогда не былъ, а, слава Богу, почти четверть вка прожили. А если ужь такъ благоугодно ея сіятельству,— добавилъ онъ посл минутнаго молчанія,— что жь, позжай къ ней въ подмосковную. Пускай консиліумъ собираютъ, да на ставку тебя ставятъ, авось найдутъ и годнымъ. Недлю эту поживи съ нами, а тамъ и въ путь. А теперь время и спать, ужь скоро два часа.

На другой день съ ранняго утра Лиза ожидала Аркадія въ гостинной.

— Ты знаешь, встртила она его въ дверяхъ,— вдь Оленька ухала отъ насъ совсмъ.

— Слышалъ, сказалъ Аркадій.— Какая же причина?

— Говорятъ: мать увезла ее чтобы выдать замужъ.

— Какъ выдать? Въ ныншнихъ словаряхъ такого и слова нтъ.

— Стало-быть надется уговорить ее.

— За кого же?

— Говорятъ за Погорлова. Помнишь….

— Знаю. Что жь, мущина хорошій и фамилія, если не громкая, за то съ сюжетомъ.

— Человкъ, какъ я слышала, дйствительно очень хорошій, сказала Лиза, оскорбленная какъ равнодушіемъ съ которымъ Аркадій принялъ сообщенную ею новость, такъ и сдланнаго имъ замчанія.

— А если такъ, то пошли имъ Богъ совтъ и счастіе.

— И теб ея не жаль? спросила укоризненно Лиза.

— Что жъ ее жалть, если этотъ Погорловъ, какъ ты говоришь въ самомъ дл хорошій человкъ.

— Стало-быть ты ужь не любить ее?

— Изъ чего жь ты это заключаешь? Еслибъ не любилъ разв сталъ бы я желать ей счастія?

Лиза грустно посмотрла на него.

— Я думала ты не такъ любишь ее, сказала она, вздохнувъ, въ голос ея слышались слезы.— А она, узжая, и письмо теб оставила. Не знаю отдавать ли ужь теб его.

— Какъ? Письмо?

Онъ взялъ изъ рукъ Лизы извстное намъ письмо, и прочитавъ, сталъ ходить взадъ и впередъ по комнат, сгибе и перегибая его и насвистывая какую-то арію. Лиза сла на диванъ и молча слдила за нимъ.

— Можно прочесть? спросила она нершительно.

— Почему же нтъ, отвтилъ Аркадій, бросивъ ей на колни свернутаго изъ письма птушка.

— О какомъ же это такомъ послднемъ твоемъ поступк говоритъ она? спросила Лиза, пробжавъ письмо.

— Une folie, отвтилъ Аркадій, продолжая ходить по комнат.

— Какъ же folie, если она такъ сильно оскорбилась имъ. Тутъ вспомнила она какъ Оленька выбжала къ ней навстрчу изъ бесдки совершенно растерянная, какъ поразили ее тогда ея смущенный видъ и несвязанность отвтовъ и, опустивъ письмо на колни, она въ недоумніи посмотрла на Аркадія выкатившимися отъ страха глазами.

— Ecouter donc, спросила она его его едва внятнымъ голосомъ, въ которомъ слышались и испугъ и упрекъ и недовріе къ собственному предположенію.— Vous serriez-vou emport au point..

— De l’avoir frappe, договорилъ Аркадій, разразившись громкимъ хохотомъ.— О наивная Лиза!

— Но вдь сдлалъ же ты что-нибудь такое что такъ оскорбило ее?

— Я просто разцловалъ ее на прощанье, вотъ и все, сказалъ Аркадій полухвастливымъ, полунебрежнымъ тономъ.

— Разцловалъ! повторила въ ужас Лиза.— Ахъ, какой стыдъ! со слезами проговорила она, закрывъ лицо руками.

— Съ вами ни о чемъ говорить нельзя, сейчасъ вздохи, слезы, сказалъ съ досадою Аркадій и вышелъ изъ комнаты.

Признаніе Аркадія, а еще больше тонъ съ которомъ оно было сдлано, до того возмутили и оскорбили нравственное чувство Лизы что она не могла превозмочь себя и долго неутшно плакала.

— Опять слезы, сказала съ неудовольствіемъ, проходя черезъ гостиную, Софья Львовна.— У меня и безъ того отъ этихъ ожиданій да проводовъ вс нервы разстроены, а тутъ еще… это что? Врно отъ Оленьки, продолжала она поднимая съ пола соскользнувшее съ колнъ Лизы письмо.

Лиза хотла схватить его, но уже было поздно: оно было въ рукахъ Софьи Львовны.

— Такъ и есть. Что это значитъ — вы? говорила она, читая его. Стало-быть она это не къ теб пишетъ? А, понимаю… какой же это такой поступокъ? вопросительно взглянула она на Лизу.

— Право не знаю maman, едва могла та проговорить.

— Не знаешь. О чемъ же ты такъ плакала?

— Я плакала, потому что…

И она снова зарыдала.

— Ну и не нужно, сказала Софья Львовна, также охотна плакавшая сама отъ всякаго вздора, какъ не любившая видть чужія слезы.— Я и безъ тебя узнаю.

И съ письмомъ въ рук она ушла въ свою комнату.

Лиза была въ отчаяніи. Она черезъ оплошность свою выдала тайну, сохраненіемъ которой такъ дорожила, компрометировала единственное существо въ мір которое ее любило и которое сама она чуть не боготворила. Еслибъ она успла выхватить это письмо изъ рукъ матери, она положила себ тутъ же изорвать его въ мелкіе клочки и выбросить за окно, чтобъ ихъ и собрать было нельзя. И случилось это такъ неожиданно, что она спохватиться не успла.

Софья Львовна, заручившись письмомъ, хотла тотчасъ же показать его мужу, какъ неоспоримое доказательство того что опасенія ея на счетъ отношеній Аркадія къ Оленьк были вполн основательны и что слдовательно она хороню сдлала выпроводивъ ее изъ Баклановъ, но прочитавъ его еще разъ, измнила свое намреніе: ее оставилъ упоминавшійся въ немъ поступокъ Аркадія. Она знала что старикъ этого такъ не оставитъ. Пожалуй, думала она, окажется въ самомъ дл что-нибудь серіозное и онъ, чего добраго, еще заставитъ Аркадія жениться на Оленьк. На основаніи этого соображенія она ршила запереть письмо въ шкатулку и до поры до времени держать его у себя какъ камень за пазухой. Съ Аркадіемъ до отъзда его въ Москву разсудила лучше объ этомъ не говорить. ‘Къ чему, спрашивала она себя, стану я доискиваться истины? Когда онъ женится на Вав, да Оленька выйдетъ замужъ, тогда, если между ними и въ самомъ дл что было, все будетъ шито, да крыто.’

XXI.

Черезъ недлю Аркадій ухалъ въ Москву, давъ слово старикамъ увдомлять ихъ какъ можно чаще о ход такъ интересовавшаго ихъ дла и дйствительно извстія отъ него приходили аккуратно чрезъ каждые два дня. Само собою разумется что они ожидались и читались въ Бакланахъ съ тмъ же нетерпніемъ и лихорадочно возбужденнымъ любопытствомъ съ какими во время войны ожидаются и читаются бюллетени приходящіе съ театра военныхъ дйствій. Аркадій описывалъ въ нихъ поздки свои въ Подмосковную княгини, знакомство съ будущими своими родными, не упуская малйшихъ мало-мальски интересныхъ подробностей, и судя по нимъ, дло, казалось, шло успшно. Софья Львовна была въ восторг. ‘Подожди еще восторгаться-то, говорилъ ей Александръ Васильевичъ, цыплятъ по осени считаютъ, хлбъ, пока стоитъ въ пол на корню, небольше какъ трава.’ Такъ продолжалось первыя дв недли, на третью, хотя письма приходили съ тою же аккуратностью, въ нихъ не было уже прежней искренности и самоувренности: видна была какая-то сдержанность: въ сообщеніяхъ своихъ Аркадій былъ кратокъ, точно боялся, войдя въ подробности, выдать себя и помимо воли высказать то что было у него на сердц. Старикъ первый замтилъ это.

— А что-то барометръ какъ будто сталъ опускаться, сказалъ онъ жен, прочитавъ одно изъ послднихъ писемъ.

— Не можетъ же онъ вкъ на одной точк стоять, отвтила та тономъ опытнаго въ дл эксперта:— у любви, какъ и у погоды, есть свои ведренные, есть и ненастные дни. Видно что ты никогда влюбленъ не былъ.

— Да, признаться, въ эти глупости и не врю. Ну что онъ тамъ о сю пору селадонничаетъ и не длаетъ предложенія? Съ роднею со всей перезнакомился, разсмотрть его давно ужь успли вдоль и поперекъ. Что жь безъ толку канитель тянуть?

Прошла еще недля.

— А дло-то кажется вовсе дрянь, сказалъ Баклановъ, прочитавъ жен только-что полученное отъ Аркадія письмо.

На этотъ разъ Софья Львовна промолчала, она видла что дло дйствительно пошло какъ-то не ладно.

На другой день въ спальн ея снова послышался залахъ лавровишневыхъ капель, Александръ Васильевичъ все утро проходилъ молча по зал съ сигарою въ зубахъ и заложенными за спину руками. Къ обду пріхала Марья Петровна.

— Ну что нашъ ловеласъ? спросила она поздоровавшись съ хозяевами, такъ называла она Аркадія.— Вернулся съ носомъ.

— Онъ еще не прізжалъ, сказалъ Баклановъ.

— Странно. Что же онъ длаетъ когда нарченная невста его выходитъ замужъ за другаго?

— Какъ? спросили въ одинъ голосъ озадаченные старики.

— Да также, какъ выходятъ. Или на вашемъ Аркадіи свтъ клиномъ сошелся? И подломъ ему. Когда ухаживаютъ за порядочною двушкой съ цлью на ней жениться, по Цыганкамъ не здятъ, публично съ Француженками подъ ручку не гуляютъ и ночи на пролетъ за картами не просиживаютъ.

— Мы ничего не знаемъ, сказалъ въ недоумніи Баклановъ.

— Гд же вамъ знать, сидя въ четырехъ стнахъ вашего неприступнаго замка и не видя круглый годъ души человческой.

— Откуда же ты-то это знаешь? спросила Софья Львовна.

— Не даромъ прозвала ты меня Сверною Пчелой: вотъ я повсюду съ чего могу медъ собираю да имъ друзей своихъ а угощаю.

— Хорошо угощеніе, промычалъ сквозь зубы Александръ Васильевичъ.

— Ну ужь не прогнвайтесь, какое есть.

— Да врно ли еще это? снова спросила недоврчиво Софья Львовна.

— Я привезла съ собою и свои pi&egrave,ces justificatives, сказала Кудеярова вынимая изъ кармана два письма.— Вотъ это отъ сестры Вры, а это отъ самой княгини Татьяны Юрьевны.

Софья Львовна взяла ихъ дрожащею рукой и пробжала.

— Ну что, теперь поврила, ома неврный? продолжала Марья Петровна.— Ну посудите сами на что это похоже? Прізжаетъ княгиня съ дочерьми въ Москву и отправляется съ ними въ Петровскій на дачу къ княгин Марь Ильинишн. Вечеромъ пошли он цлымъ обществомъ гулять въ Паркъ, какъ вдругъ встрчаютъ лицомъ къ лицу нашего ловеласа подъ руку съ какою-то извстною всей Москв камеліей. Это конечно всхъ страшно взволновало: вдь мы Москвичи ретрограды, держимся старыхъ традицій,всхъ этихъ распущенностей ныншнихъ нравовъ не признаемъ и среди себя не допускаемъ. Княгиня тутъ же стала наводить справки и нашлись конечно злые языки которые насказали то чего можетъ-быть никогда и не было. Узнала она и про петербургскую исторію съ Эрнестинкой и о томъ какъ баловникъ отецъ за блуднаго сына до ста тысячъ долговъ заплатилъ. Вывели на сцену и Ольгушку: какъ съ ней Аркадій амурничалъ, здилъ вдвоемъ видами любоваться, по ночамъ по парку прогуливался, какъ она его у себя въ комнат en cachette принимала, да въ бесдк съ нимъ цловалась.

— Ложь! перебилъ ее побагроввъ Баклановъ.

— Ахъ батюшки! Вы-то почему знаете что это ложь?

— Потому что мы взяли Оленьку къ себ въ домъ вмсто дочери и слдили за нею какъ за родною дочерью.

— Да разв за двкой услдишь?

— За нею и слдить было нечего, продолжалъ взволнованнымъ голосомъ старикъ.— Я знаю ее: она двушка съ благороднымъ сердцемъ и возвышенною душой, что она недавно еще доказала самымъ неопровержимымъ образомъ. Полюбить Аркадія она могла, но дйствовать такъ какъ вы говорите она положительно неспособна.

— Скажите пожалуста? Да она и теперь съ нимъ въ переписк, можетъ-быть она его и отъ сватовства-то за Ваву отклонила.

— Не можетъ быть, сказалъ задыхаясь отъ одерживаема то негодованія Баклановъ.

— Не правда? обратилась Марья Петровна къ Софы Львовн.

— Ничего не знаю, едва могла та проговорить, окончательно растерянная. Она смотрла, на Кудеярову въ недумніи, смшанномъ съ какимъ-то необъяснимымъ, чуть не суеврнымъ страхомъ: все что она оказала объ отношеніяхъ Аркадія къ Оленьк было, можетъ-быть, преувеличено, искажено, но имло свое основаніе и пожалуй свою долю правды. Аркадій разъ дйствительно здилъ съ ней верхомъ на рчку любоваться видами и, если по ночамъ съ ней вдвоемъ по парку никогда не гулялъ, то поздними вечерами въ сопровожденіи Лизы прогуливался очень часто. En cachette у себя въ комнат Оленька его никогда не принимала, но въ тотъ день когда отецъ оставилъ его безъ обда, онъ дйствительно тайкомъ отъ него обдалъ у нея въ комнат, и хотя тайну эту знали въ дом вс, но для него она такъ-таки и осталась тайной. А потому, строго говоря, ни одного изъ этихъ обвиненій положительно отвергать было нельзя. То же самое и съ перепиской: велась ли между Аркадіемъ и Оленькой постоянная переписка, она не знала, но что она писала къ нему, доказательство тому лежало у нея въ шкатулк. Наконецъ, не знала она до сихъ поръ о томъ что былъ за оскорбительный поступокъ о которомъ говорила Оленька въ письм своемъ, и ничего не было мудренаго что всевдущая Марья Петровна, утверждая что Аркадій цловалъ Оленьку, объ немъ и говорила. Вс эти соображенія съ быстротою молніи промелькнули въ голов Софьи Львовны. ‘Откуда она все это знаетъ?’ спрашивала она себя.

— Послушайте сестра, сказалъ Баклановъ, остановясь прямо противъ Кудеяровой.— Чтобы обвинять кого-либо, а тмъ боле двушку, въ томъ въ чемъ вы обвиняете Оленьку, надо имть въ рукахъ врныя и неопровержимыя доказательства. Вспомните что она бдная двушка, все богатство которой состоитъ въ добромъ имени и что для защиты ея чести у нея лишь престарлый отецъ, лежащій на смертномъ одр, и что слдовательно обвинять ее голословно, лишь на основаніи какихъ-либо неврныхъ слуховъ, есть дло недостойное благороднаго человка.

— Такихъ положительныхъ доказательствъ, какъ т какія я сейчасъ представила Sophie, я конечно не имю, такъ какъ я за отношеніями Аркадія къ Ольгуш не слдила, но все что я вамъ сказала, знаю я изъ врныхъ источниковъ, да и сама я имю на эти вещи врный взглядъ, который еще никогда еще не обманывалъ, и если вы дадите себ трудъ все сказанное мною хорошенько проврить, увидите сами права ли я или нтъ.

Баклановъ задумался.

— Во всякомъ случа, сказалъ онъ,— еслибы во всемъ этомъ и была своя доля правды, то все-таки виновата въ томъ, конечно, не она. За кого же выходитъ замужъ княжна Варвара? спросилъ онъ вдругъ, видимо для того чтобы перемнить разговоръ.

За какого-то Картенева.

— За какого это Картенева? спросилъ онъ снова, остановись предъ Кудеяровой.— Ужь не за сына ли Михаила Степановича?

— Дйствительно зовутъ его, кажется, Александромъ Михайловичемъ.

Это совершенно сразило старика. Надо сказать что въ кругъ его міросозерцанія или врне взгляда на жизнь входило нчто похожее на идею о мстничеств, съ тою только разницей что въ иде этой главную роль играли не чины или должности которыя занимали отецъ или ддъ даннаго лица, а ихъ положеніе въ обществ и почетъ которымъ они въ немъ пользовались. Надо же было такъ случиться что отецъ Картенева, жениха княжны Вавы (если только этотъ послдній былъ дйствительно сынъ того Картенева), служилъ въ одно время съ Баклановымъ въ гвардіи и, не говоря уже о томъ что былъ какого-то темнаго происхожденія, пользовался незавидною репутаціей картежнаго игрока и шулера, не разъ имлъ онъ скандальныя исторіи, вслдствіе которыхъ чуть не былъ выгнанъ изъ полка обществомъ офицеровъ. И вдругъ сынъ этого самаго Картенева, мало того что становится рядомъ съ его сыномъ, искателемъ руки княжны Вавы, но — о посрамленіе роду Баклановыхъ!— предпочитается ему. Самолюбіе старика было сильно затронуто.

— Но какъ же княгиня и ея родные могли дать согласіе на такой неравный бракъ? спросилъ онъ въ недоумніи.

— А разв вы про него что-нибудь такое знаете?

— Про молодаго человка я ровно ничего не знаю, но вдь княгиня аристократка до мозга костей, гордится своимъ знатнымъ родствомъ, держится фамильныхъ традицій, и вдругъ… Скажите наконецъ, какже все это могло такъ скоро устроиться?

— Это сдлалось вовсе не такъ скоро. Картеневъ уже боле года какъ ухаживалъ за Вавой, но на него до сихъ поръ не обращали никакого вниманія, встрча же съ Аркадіемъ въ Парк такъ, говорятъ, на нее сильно подйствовала что она въ тотъ же вечеръ дала слово Картеневу экспромптомъ, pu dpit.

— Чудеса! сказалъ Баклановъ, пожавъ плечами.

— Да, я и позабыла вамъ сказать, продолжала Кудеярова,— если сынокъ вашъ и прозвалъ руку Вавы, то за то, говорятъ, въ страшномъ выигрыш: съ одного князя Грегри наградъ сорокъ тысячъ и денежки вс съ его попечителя чистоганомъ получилъ.

— Какъ съ попечителя? спросилъ Баклановъ, совершенно ошеломленный этимъ новымъ извстіемъ.

— Вдь князь Грегри несовершеннолтній, нтъ ни отца, ни матери, такъ попечитель за него и расплачивался. Представьте: пріхалъ въ Москву на скачки, да триста тысячъ въ одинъ вечеръ и ухнулъ. Противъ него, говорятъ, подобрана была цлая компанія.

Это было для старика coup de grce. Сынъ его, Баклановъ, обыгралъ, чуть ли еще не въ компаніи съ шулерами, и кого же? несовершеннолтняго. Конечно, во сто разъ легче было и на него еслибъ онъ самъ проигралъ эти триста тысячъ. Онъ чувствовалъ какъ полъ заходилъ у него подъ ногами, закружилась голова, краска стыда и негодованія выступила и щекахъ багровыми пятнами, онъ едва могъ неврными дойти до кабинета и почти безъ чувствъ упалъ на диванъ.

Сильно взволнована была этимъ извстіемъ и Софья Львовна. Ее, впрочемъ, не столько возмущалъ фактъ обыгранія, сколько тревожила мысль, что если Аркадій могъ въ одну ночь выиграть такую сумму, то точно также могъ и проиграть ее.

— Неужели же онъ въ самомъ дл такой игрокъ? проговорила она едва внятнымъ голосомъ.

— Страшный. Говорятъ, готовъ двое сутокъ просидть не вставая за карточнымъ столомъ. Долго, думаешь ты, удержатся у него эти выигрышныя деньги? онъ ихъ можетъ ужь и спустилъ. Ce qui vient par la flte s’en va par umbour, дло извстное. А то такъ и своихъ еще прибавитъ. Вамъ надо непремнно скоре женить его, авось перемнится.

— Хотла, не удалось, сказала, какъ бы оправдываясь, Софья Львовна.

— Не удалось разъ, удастся въ другой. А у меня какъ разъ и невста есть на примт, пожалуй не хуже Вавы.

— Кто жь такая?

— А вотъ послушай.

И у матушки съ тетушкой началось совщаніе. Ршено было Аркадія, по возвращеніи его изъ Москвы, прислать въ Кудеярово, остальное брала на себя Марья Петровна.

— Пришлите же ко мн вашего enfant prodigue, какъ вернется подъ отчій кровъ, говорила она, прощаясь съ Александромъ Васильевичемъ. Задумавъ разъ планъ сватовства она до тхъ поръ не была покойна пока не приводила его и исполненіе.

— Это его долгъ, отвтилъ тотъ, и онъ конечно поспешитъ самъ его исполнитъ.

XXIII.

Прошли два тревожныхъ дня съ посщенія Кудеяровой на третій пріхалъ наконецъ и Аркадій. Старики сидли вдвоемъ въ спальн Софьи Львовны, толкуя о такъ занимавшемъ ихъ вопрос, какъ онъ совершенно неожиданно вошелъ въ комнату.

— Поздравляю съ выигрышемъ, сказалъ увидавъ его Александръ Васильевичъ,— несовершеннолтнихъ-то видно легче обыгрывать чмъ взрослыхъ.

— Вамъ, конечно, не такъ передали, сталъ оправдываться Аркадій, озадаченный словами отца,— я самъ и картъ руки не бралъ и былъ лишь въ дол.

— Такъ я и слышалъ, что подобрана была цлая шайка шулеровъ.

Аркадій вспыхнулъ, Софья Львовна залилась слезами, Баклановъ всталъ и, не поздоровавшись съ сыномъ, вышелъ комнаты.

— Разкажи пожалуста какъ это было, а главное, как почему разстроилось твое сватанье за княжну, спрашивала, рыдая Софья Львовна.

Аркадій разказалъ, разумется, все по своему, объясняя неудачу своего сватовства тмъ что княжна уже боле влюблена была въ Картенева, но скрывала любовь эту матери и призналась въ ней лишь тогда когда, та стала требовать отъ нея положительнаго отвта на сдланное имъ, Аркадіемъ, предложеніе. Разспросамъ, конечно, конца не было, и онъ долженъ былъ дать объясненіе на каждое изъ взведенныхъ на него теткою обвиненій. Такъ объяснилъ онъ что въ парк гулялъ не съ камеліей, а съ знакомою ему петербургскою артисткой, пріхавшею въ Москву давать концерты, и подалъ ей руку лишь чтобы довесть до ея экипажа, у Цыганъ дйствительно былъ раза два, но въ этомъ, конечно, кром танты никто не найдетъ ничего предосудительнаго, въ карты же игралъ не въ компаніи шулеровъ, а съ людьми очень порядочными, принятыми въ Москв въ лучшемъ обществ, и князь Грегри моложе его всего двумя годами и слдовательно въ отношеніи къ нему несовершеннолтнимъ названъ быть не можетъ, а что онъ не игрокъ, достаточно доказываетъ то что самъ онъ и картъ въ руки не бралъ, а лишь былъ въ дол съ однимъ изъ игравшихъ. Словомъ, онъ умлъ совершенно успокоить мать, и она, выслушавъ его объясненія, перешла на его сторону и негодовала на мужа за то что онъ такъ незаслуженно рзко обошелся съ нимъ. О перехваченномъ письм она Аркадію не сказала ни слова: она боялась что прямыми разспросами правды отъ него не добьется и лишь заставитъ быть на сторож и тмъ пожалуй испортитъ все дло.

Посл объясненія, она, чтобы не откладывать дла въ дальній ящикъ, тутъ же объявила Аркадію о новой найденной для него невст, соединявшей въ себ, по словамъ ея, всевозможныя достоинства, не говоря уже о богатств. Тотъ выслушалъ ее безъ возраженій и изъявилъ полную готовность исполнить ея желаніе.

— Такъ на дняхъ же позжай къ тетк, заключила она,— отъ нея узнаешь вс подробности.

За обдомъ старикъ былъ угрюмъ и молчаливъ и спросилъ только Аркадія не знаетъ ли онъ какъ зовутъ отца Картенева, вечеромъ же вовсе не выходилъ изъ кабинета. Такъ прошелъ и слдующій день: Баклановъ не сказалъ сыну ни слова, лишь выходя изъ-за стола замтилъ что ему слдовало бы създить къ тетк, поблагодарить за ея хлопоты. ‘Если дло не сладилось, не она виновата’, добавилъ онъ

Вотъ тоска, думалъ про себя Аркадій, оставшись посл вечерняго чая вдвоемъ съ Лизой и доливая свой простывшій стаканъ.

— А ты совсмъ забылъ Оленьку, сказала ему грустно Лиза.

— Изъ чего же ты это заключаешь?

— Вотъ ужь два дня какъ ты здсь, а о ней даже и не спросилъ.

— А разв есть что-нибудь новое?

— Еслибы что и было, отъ кого же могла бы я узнать? Maman запретила мн не только къ ней писать, но и получать отъ нея письма.

— За что же такая къ ней немилость?

— Подозрваетъ что она съ тобой въ переписк.

— Это на какомъ основаніи?

— Ужь не знаю, сказала покраснвъ Лиза.— Грхъ теб такъ скоро разлюбить ее,— продолжала она сквозь слезы:— она такъ искренно любила тебя, да и теперь, конечно, любитъ по-прежнему.

— Ты думаешь? спросилъ звая Аркадій.

— Я въ этомъ уврена, хотя ты и далеко того не заслуживаешь, и ей давно слдовало позабыть тебя. Разв такая женщина какъ Оленька можетъ полюбить на нсколько дней?

— А если она меня такъ до сихъ поръ любитъ, зачмъ же она отсюда ухала? спросилъ онъ полуразсянно.

— Я уже сказала теб что ее увезла мать чтобы выдать замужъ, и отецъ, говорятъ, при смерти. Да и разв легко ей было переносить эту ежеминутную пытку: любить тебя, встрчаться съ тобой чуть не на каждомъ шагу и знать что никогда не можетъ быть твоей? Ахъ, Аркадій, еслибы ты только зналъ какъ она тебя любитъ! Она съ тобой, кажется, готова была бы бжать хоть на край свта. Et puis un amour si noble, si desintress! Нтъ, Аркадій! C’est mal, tr&egrave,s mal vous! досказала она, всхлипывая, и, закрывъ глаза платкомъ, выбжала изъ комнаты: она боялась чтобы мать не застала ее въ слезахъ и, узнавъ о ихъ причин, не сдлала ей сцены.

— Нтъ, это изъ рукъ вонъ, подумалъ Аркадій:— въ одномъ углу истерики да стоны, въ другомъ по цлымъ днямъ молчатъ, да губы дуютъ, здсь выговоры да слезы. Этакъ пожить здсь недлю, силъ никакихъ не достанетъ, съ ума сойдешь.

Онъ пошелъ къ себ наверхъ и сталъ у отвореннаго окна чтобы сколько-нибудь освжиться вечернимъ воздухомъ, но и на двор было также душно какъ и въ дом. Уже сло за виднвшимся вдалек бугромъ солнце, оставивъ по себ багряную полосу догаравшей зари, надъ прудомъ съ визгливымъ крикомъ сновали непосстныя ласточки, изъ камышей отъ времени до времени слышался тоскливый пискъ какой-то водяной птицы, да бойко отдергивалъ въ лугахъ скрипучую пснь свою дергачъ. Въ воздух стояла тишь: не шелохнется листъ на деревьяхъ, не подернется рябью зеркальная поверхность соннаго пруда.

— Нтъ, скучно, сказалъ Аркадій, отходя отъ окна.— ду, непремнно ду. Долго здсь оставаться я положительно не могу, одурь беретъ. Завтра же къ тант, чтобъ узнать объ этой belle inconnue. Что жъ, если она въ самомъ дл, какъ говоритъ maman, единственная дочь милліонера, бывшаго откупщика, ces choses l ne se trouvent pas tous les jours. Пусть отсчитаетъ мн милліончикъ чистоганомъ въ день свадьбы, остальные я ему пожалуй и прощу. Ба!— сказалъ онъ вдругъ, ударивъ себя по лбу,— вдь я буду прозжать всего въ трехъ верстахъ отъ Кузминки. Надо захать. Чтобъ она ко мн не вышла, ce sont des пустяки, чтобы пошла за этого Погорлова, я то же не врю. А что если она въ самомъ дл до сихъ поръ такъ влюблена въ меня что готова со мною, какъ говоритъ Лиза, хоть на край свта,— славная была бы матерія. А не мудрено. Эти деревенскія простушки, если разъ и кого влюбятся, такъ, говорятъ, любятъ что-называется до гробовой доски. Надо только дйствовать смле и ршительне. Чмъ чортъ не шутитъ: легко быть можетъ что у нея на ум то же самое что у меня, не достанетъ лишь ршимости высказаться и достаточно будетъ одного намека чтобы вызвать ее на объясненіе, мало будетъ намека, nous mettrous les points sur les i и постараемся представить въ самомъ соблазнительномъ свт. Да, еслибъ удалось, штука была бы не глупая, Заключилъ Аркадій, остановясь предъ стоявшею у камина на мольберт женскою головкой. Это былъ тотъ самый портретъ Оленьки, который онъ выпросилъ у нея въ послднюю поздку въ Кузминку и которому она, по его желанію, дала фантастическій видъ ундины съ распущенными волосами и лежащимъ на нихъ внкомъ изъ водяныхъ лилій.

Слабый отблескъ потухавшей зари, освщая предметы мерцающимъ полусвтомъ и очерчивая ихъ неврными контурами, придавалъ всему какой-то таинственный видъ. Аркадій выдвинулъ мольберту на середину комнаты и поставивъ его такъ чтобы свтъ изъ окна падалъ прямо на головку, прилегъ на диванъ и, облокотясь на подушку, предался нмому созерцанію. Головка, выдляясь изъ окружавшаго ее полумрака, казалось, глядла на него какъ живая, точно сама Оленька стояла предъ нимъ и смотрла на него грустнымъ и укоризненнымъ взглядомъ. Живо припомнились ему и первый брошенный ею на него взглядъ, и скатившаяся по щек ея предательская слеза, еще казалось ему, чувствовалъ онъ какъ тревожно билось на груди его ея сердце, еще жегъ его губы сорванный имъ съ ея губъ поцлуй.

Взглядъ этотъ точно прошелъ ему прямо въ сердце и будто что-то тоскливо и болзненно зашевелилось въ немъ. Онъ всталъ съ дивана и мрными шагами подошелъ къ окну. На неб блестлъ отлогій серпъ мсяца, поднявшійся отъ пруда легкій втерокъ подернулъ зеркальную поверхность его мелкою рябью, казалось, серебряныя змйки перебгали по ней, въ воздух пахло болотною сыростью, кричалъ попрежнему дергачъ, попрежнему вторила ему изъ камышей та же невдомая болотная птица, да глухо доносилась изъ села неугомонная перекличка собакъ.

‘Тоска!’ сказалъ Аркадій и сошелъ внизъ.

Въ зал накрытъ уже былъ столъ, и вскор же сли ужинать. Опять вс молчали, не жужжали даже и мухи, лишь ночная бабочка, ожегши себ на свчк крылья, вертлась и кружилась на скатерти.

Утромъ рано Аркадій ухалъ.

Былъ ужь полдень когда онъ подъзжалъ къ дому Кузминыхъ. Сердце его болзненно сжалось, онъ чувствовалъ себя какъ-то неловко. Былъ ли то укоръ совсти или боязнь за неудачу задуманнаго имъ плана, конечно скоре послднее нежели первое’ а можетъ-быть и то и другое вмст.

— Дома господа? спросилъ онъ, подъхавъ къ крыльцу, У выбжавшаго къ нему навстрчу взъерошеннаго мальчишки.

— Дома-съ.

— Есть кто-нибудь изъ гостей?

— Никакъ нтъ.

‘Ну, слава Богу’, подумалъ Аркадій.

— Гд же господа?

— Баринъ ухали въ поле, барыня въ кладовой варенья варятъ, барышня въ саду печатную книжку читаютъ.

— Какъ бы прямо пройти въ садъ?

— А вотъ-съ пожалуйте.

И мальчикъ провелъ Аркадія въ садъ черезъ калитку. Читатель уже знаетъ какъ, пройдя аллею, онъ въ конц ея встртился съ Оленькой.

— Васъ, конечно, удивляетъ мое посщеніе или, лучше сказать, смлость съ которою я дозволилъ себ ослушаться приказанія запрещающаго мн даже всякую попытку видться съ вами, сказалъ подойдя къ ней Аркадій.

— Признаюсь: я никакъ не думала чтобы посл моего письма… едва могла проговорить Оленька дрожавшимъ отъ волненія голосомъ, такъ поразило ее неожиданное его появленіе.— Къ тому же ужь прошло столько времени что я была вполн уврена….

‘А, упрекъ! подумалъ Аркадій, начало не дурно.’

— Если я до сихъ поръ еще не былъ здсь, перебилъ онъ Оленьку, стараясь придать словамъ и голосу по возможности мягкую и заискивающую интонацію, — то это только доказываетъ безусловную покорность съ которою я подчинился наложенному вами на меня наказанію. Но, какъ бы оно ни было заслуженно, согласитесь что черезчуръ ужь жестоко, и переносить его доле было выше силъ моихъ, тмъ боле что у насъ носятся слухи будто вы выходите замужъ.

— Можетъ-быть, сказала, слегка покраснвъ, Оленька.

— Говорятъ, за вашего сосда, конечно я этому не врю.

— Почему же? Павелъ Яковлевичъ человкъ вполн достойный….

— Достоинствъ его я отъ него не отнимаю, отвтилъ Аркадій, особенно съ точки зрнія вашихъ почтенныхъ родителей, но чтобы вы по собственному вашему выбору ршились…. Да и не сами ли вы сказали: кто полюбитъ искренно разъ, полюбитъ навсегда? Послушайте,— сказалъ вдругъ Аркадій остановясь и смотря Оленьк прямо въ глаза.— Я буду съ вами откровененъ. Ради Бога выслушайте меня.

— Говорите, какъ бы противъ воли сказала Оленька и тихими шагами продолжала идти по направленію къ дому. Пошелъ за нею и Аркадій.

— Что я васъ люблю, началъ онъ,— вы знаете уже давно, не знаете лишь того что любовь эта заставала меня въ послднее время выстрадать, что и вы продолжаете попрежнему раздлять чувства мои къ вамъ, въ томъ достаточно ручаются какъ только-что приведенныя мною слова ваши, такъ и то что вы такъ великодушно простили мн мое минутное увлеченіе. Скажите: что жь мшаетъ намъ принадлежать другъ другу? Удемте отсюда. Я какъ разъ имю въ настоящую минуту нужныя для того средства. Подемте въ Петербургъ, за границу. Отправимтесь на зиму въ Италію. Подемте во Францію, въ Англію, наконецъ, къ антиподамъ, n’importe o, лишь бы подальше отъ здшней закорузлой плесени….

Оленька молча слушала Аркадія. Сначала она приняла слова его за пустое, ни къ чему не ведущее фразерство, что было совершенно въ его дух, но когда онъ высказалъ предложеніе свое такъ ясно и опредлительно что словамъ его уже нельзя было дать никакого двусмысленнаго значенія, она такъ была поражена имъ и озадачена что въ первую минуту не нашлась что и отвчать.

— Довольно, перебила она его наконецъ.— Взгляды наши на жизнь и убжденія такъ противоположны что мы никогда не поймемъ другъ друга. Оставайтесь при своихъ, также какъ и я останусь врна тмъ въ которыхъ выросла. Оставьте меня, между нами общаго ничего быть не можетъ.

— И это ваше послднее слово? спросилъ ее вслдъ Аркадій.

Но отвта не было. Оленька ужь успла взойти на террасу дома и проскользнуть въ дверь, лишь Дозоръ оглянулся на него и, глухо прорычавъ, лнивою поступью ушелъ въ домъ за своею госпожей.

— Не выгорло, сказалъ сквозь зубы, садясь въ коляску, Аркадій, — а жаль, славная была бы штука. Съ чего же это взяла Лиза будто она меня такъ любить что готова бжать со мною хоть на край свта?

Оленька едва могла дойти до своей комнаты и, бросившись на диванъ, долго и безутшно плакала. ‘Такъ вотъ она, моя чистая, святая любовь’, думала она, ‘вотъ тотъ кумиръ которому я покланялась,— обруганный, разбитый въ дребезги, втоптанный въ грязь!’

XXIV.

Въ Кудеярово пріхалъ Аркадій въ самомъ дурномъ настроеніи духа: онъ досадовалъ и на Оленьку, и на Лизу, и на самого себя, и очень не любезно отблагодарилъ тетку за ея хлопоты. Разспросы ея о пребываніи его въ Москв и о подробностяхъ неудавшагося сватовства за княжну Ваву еще боле раздражили его, такъ какъ онъ изъ нихъ ясно видлъ что она знала обо всемъ не хуже его самого и разспрашивала больше для того чтобы поймать и уличить его до лжи. Новая, найденная ею для него невста также далеко не удовлетворяла его требованіямъ. Правда, она была единственная дочь милліонера, но отецъ ея хотлъ чтобы зять жилъ у него въ дом, и при жизни своей, дочери ничего не давалъ кром нужнаго и довольно ограниченнаго по средствамъ его содержанія. Условія эти такъ далеко не подходили подъ составленную себ Аркадіемъ по этому предмету программу что онъ не только отказался наотрзъ отъ предложенныхъ ему теткою услугъ, но, принявъ самое сватовство за злую съ ея стороны насмшку, наговорилъ ей колкостей. Онъ до того былъ раздраженъ что не хотлъ провесть у нея остатокъ дня и тотчасъ же посл обда ухалъ. Въ Бакланы возвратился онъ уже поздно и нашелъ стариковъ въ кабинет. Онъ передалъ матери письмо отъ Марьи Петровны, которое та написала предъ самымъ его отъздомъ. Софья Львовна пробжала его и, не сказавъ ни слова, положила въ карманъ, когда же Аркадій ушелъ, она передала его мужу.

— Вотъ это скоре убдить тебя въ справедливости моихъ опасеній, сказала она.

Старикъ взялъ письмо и прочелъ его съ начала до конца съ большимъ вниманіемъ.

‘Если братъ Александръ Васильевичъ продолжаетъ сомнваться въ существованіи переписки и интимныхъ отношеній между Аркадіемъ и Ольгушей, писала Кудеярова, то пусть спроситъ его зачмъ зазжалъ онъ въ Кузминку, о чемъ говорилъ украдкой отъ отца и матери въ саду наедин съ своей возлюбленной и почему старался всячески скрыть это отъ меня, какъ вроятно скроетъ посщеніе свое и отъ васъ. Для меня же все это очень ясно, равно какъ совершенно ясно и то, почему онъ наотрзъ отказался отъ невсты о которой я теб въ послдній разъ говорила, причемъ даже замтилъ мн довольно колко, что напрасно вмшиваюсь я въ чужія дла, что онъ ужь не малолтній чтобы другіе заботились объ устройств его судьбы, и что этимъ онъ можетъ заняться и самъ. Очень жалю что въ подтвержденіе догадокъ моихъ на счетъ переписки не могу представить вамъ до сихъ поръ никакого документа, но надюсь что и за этимъ дло не станетъ.’

Прочитавъ письмо, Баклановъ, не торопясь, сложилъ его и возвратилъ жен.

— По моему, сказалъ онъ очень хладнокровно, — все это ровно ничего не доказываетъ. Что Аркадій зазжалъ повидаться съ Оленькой, это очень естественно, меня даже, признаюсь, удивляло почему онъ до сихъ поръ еще этого не сдлалъ. Что онъ говорилъ съ ней наедин, это вроятно было дломъ случая, и предосудительнаго въ этомъ я опятъ таки ничего не вижу, да и говорить украдкой отъ отца и матери, какъ пишетъ сестра, имъ нтъ никакого резона. Если онъскрывалъ отъ нея что зазжалъ въ Кузминку, то это конечно потому что боялся ея сплетней, что съ его стороны даже умно. Что же касается до этого новаго сватовства, то, признаюсь теб, оно меня и самого коробило: молодой человкъ долженъ сыскать себ двушку по мыслямъ, а не засылать свахъ. Вотъ что онъ съ теткой такъ обошелся, такъ это дйствительно скверно.,

— Стало-быть ты въ существованіе этой переписки и интимныхъ отношеній между Аркадіемъ и Оленькой не вришь.

— Не только не врю, но положительнйшимъ образомъ убжденъ что ея никогда не было, а теперь нтъ и подавно.

— Такъ я вотъ сейчасъ же докажу теб, сказала Соф Львовна, вскочивъ съ дивана.— И мать-то за Оленькой не сама по себ прізжала, а она же ее выписала и проси увезть изъ Бакланъ чтобъ ей тамъ свободне было съ Аркадіемъ любезничать. Вся эта исторія была придумана и подстроена. Я добралась съ кмъ она и письмо-то къ матери посылала, добавила она, выходя изъ комнаты.

Чрезъ нсколько минутъ она возвратилась съ извстнымъ намъ письмомъ въ рук.

— Читай, если не вришь, сказала она съ торжествующимъ видомъ.

Баклановъ взялъ письмо, прочиталъ его, обернулъ чтобъ удостовриться нтъ ли чего на другой сторон, и потомъ перечелъ еще разъ.

— Письмо это, по моему, сказалъ онъ съ разстановкой,— доказываетъ самымъ неопровержимымъ образомъ что подозрваемой вами переписки никогда не было, а въ связи съ вызовомъ матери, что Оленька такой благородной и высокой души двушка какую въ наше время найти трудно.

— Это какъ? спросила Софья Львовна, выкативъ отъ недоумнія глаза.

— Да, продолжалъ Баклановъ сосредоточенно, какъ бы не слыша ея вопроса, — счастливы отцы которыхъ Богъ награждаетъ такими дтьми.

Послднія слова онъ произнесъ дрожавшимъ отъ волненія голосомъ, и опустивъ голову сталъ ходить взадъ и впередъ по комнат.

— Но о какомъ же это такомъ оскорбительномъ поступк Аркадія говоритъ она? спросилъ онъ вдругъ, остановясь предъ женою.— Поступокъ долженъ быть дйствительно очень оскорбителенъ, если она проситъ его не подумать что онъ былъ причиною ея отъзда. Ты не знаешь?

— Нтъ.

— И не старалась узнать?

— Отъ кого же я узнать могла бы?

Баклановъ покачалъ годовой.

— Вдь мы взяли ее съ тобою вмсто родной дочери, сказалъ онъ укоризненно.— Какъ по крайней мр письмо то попало къ теб въ руки?

Софья Львовна разказала.

— И Лиза не знаетъ? спросилъ онъ.

— И она не знаетъ.

— Странно, сказалъ старикъ, и заложивъ руки за спину сталъ снова ходить по комнат.— Ну, да утро вечера мудрене, завершилъ онъ, остановясь предъ часами.— А теперь пора и спать. Письмо это я оставлю у себя.

‘Заварила я кашу, подумала, уходя къ себ въ спальню, Софья Львовна. Доказать этимъ письмомъ ничего не доказала, лишь пустила его въ ходъ. Пойдутъ теперь допросы, и очныя ставки, и если въ самомъ дл окажется что-нибудь такое, тогда….’

И она велла подать себ свою домашнюю аптечку.

Утромъ Баклановъ позвалъ въ кабинетъ Лизу.

— Какъ это письмо попало къ теб? спросилъ онъ пока завъ ей его.

— Мн далъ его Аркадій, отвтила она покраснвъ.

— Зачмъ?

— Я просила дать его мн прочесть.

— Знаешь ты о какомъ такомъ поступк Аркадія говоритъ она въ немъ?

Лиза молчала.

— Что же ты, другъ мой, молчишь? спросилъ ее старой мягкимъ, ласковымъ голосомъ, какимъ онъ только съ не одною и говорилъ.— Ты, кажется, со мною всегда была откровенна. Или ты потеряла ко мн прежнее довріе?

Лиза грустно посмотрла на него: дружескій упрекъ этотъ подйствовалъ на нее сильне выговора.

— Знаю, едва внятно проговорила она.

— Какой же это такой поступокъ?

Лиза снова молчала. Въ ней происходила борьба: съ одно стороны, ей не хотлось выдать брата, съ другой, недовріемъ своимъ она боялась огорчить и оскорбить отца, котораго она такъ любила и который, въ свою очередь, такъ нжно любилъ ее.

— Говори правду, увщевалъ онъ ее,— тутъ можетъ-быть дло идетъ о чести Оленьки.

— Ахъ, папаша! Не спрашивайте меня объ этомъ, умоляла она его.

— Почему же?

— Потому что…. Мн стыдно, мн кажется я даже не прав сказать вамъ….

— Отцу-то? Въ ум ли ты, другъ мой?

Лиза все еще колебалась. ‘Что же, ршила она наконецъ’, вдь Аркадій не поврилъ мн какую-нибудь тайну, а сказалъ о поступк своемъ какъ о пустой шалости, даже какъ бы хвастался имъ, къ тому же половина признанія уже была сдлана. Легче было бы скачала сказать что я ничего не знаю, а теперь скрывать уже поздно’.

— Онъ…. начала было она, но языкъ точно не слушая ея и она невольно остановилась.

— Ну, сказалъ отецъ, стоя предъ нею въ выжидательномъ положеніи.

— Онъ цловалъ ее при прощаньи, проговорила она и горько заплакала.

— Какъ? при теб? спросилъ старикъ, и краска багровыми пятнами выступила на щекахъ его.

— Нтъ, я узнала объ этомъ позже.

— Отъ Оленьки?

— Нтъ, мн сказалъ самъ Аркадій ужъ по ея отъзд.

— Благородно, сказалъ Баклановъ,— вполн рыцарскій покупокъ. Ну, благодарю тебя, другъ мой, за довріе твое ко мн, заключилъ онъ, поцловавъ ее въ лобъ,— хотя мн и грустно что заставилъ тебя краснть за брата.

По уход Лизы онъ позвонилъ и приказалъ позвать къ себ Аркадія.

— Письмо это теб знакомо? спросилъ онъ, держа его въ рук.

— Да, это письмо ко мн, сказалъ тотъ нершительно.

— Вы разв съ Оленькой въ переписк?

— Нтъ, это единственное письмо которое я отъ нея получилъ.

— О какомъ оскорбительномъ поступк говоритъ она въ немъ?

Аркадій замялся.

— Вроятно она хотла…. началъ было онъ.

— Не лги, остановилъ его старикъ, — я все знаю. Ты позволилъ себ цловать двушку взятую въ домъ отцомъ твоимъ и матерью вмсто дочери и имлъ духъ хвастаться этимъ гнуснымъ поступкомъ предъ сестрою своей. Вопервых, когда получаютъ подобныя письма отъ честной и благородной двушки, ихъ никому не показываютъ и небросаютъ.— Онъ зажегъ свчку и сжегъ письмо.— Вовторыхъ, такимъ низкимъ поступкомъ не хвастаютъ и тмъ боле предъ сестрой, молодою, семнадцатилтнею двушкой. Втретьихъ, если благородный и порядочный человкъ въ миуту увлеченія, противъ воли своей, поступитъ такъ какъ ты поступилъ съ Оленькой, то спшитъ тотчасъ же принять вс зависящія отъ него мры чтобы загладить вину свою. Сказавъ это, онъ сдлалъ паузу, выжидая что отвтитъ Аркадій, но видя что тотъ продолжаетъ молчать.

— Для чего зазжалъ ты вчера къ Оленьк? спросилъ онъ его.— Я спрашиваю тебя объ этомъ потому что посл такого поступка и получивъ такое письмо какъ то которое я сейчасъ сжегъ, съ пустыми визитами не здятъ, и если ты ршался хать, то конечно съ какою-нибудь опредленною цлью?

Вопросъ былъ поставленъ слишкомъ ясно и категорически чтобы можно было отвчать на него уклончиво.

— Меня тяготили неопредленность и двусмысленность отношеній нашихъ, сказалъ Аркадій, запинаясь, видимо для того чтобы сказать что-нибудь,— и я хотлъ узнать отъ нея лично о чувствахъ ея ко мн.

— Для чего же?… продолжалъ вопросительно старикъ.

— Чтобы, выслушавъ ее, прибгнуть къ тмъ мрамъ которыя…. проговорилъ съ разстановкой Аркадій, такъ-сказать, приставляя слово къ слову, самъ едва понимая что говорилъ и что хотлъ сказать.

— Тутъ другихъ мръ кром женитьбы никакихъ быть не можетъ, перебилъ его отецъ.— Что жь она?

— Она сказала что ужь дала слово Погорлову, отвтилъ Аркадій, обрадовавшись что эта отговорка такъ кстати подвернулась ему на помощь.

Старикъ недоврчиво посмотрлъ на него и задумался.

Въ отвт этомъ ясно слышалась фальшивая нота и она заставила его усомниться въ правдоподобности даннаго объясненія. ‘Что-нибудь не такъ, ршилъ онъ, и моя обязанность доискаться истины.’

— Ты мн пока не нуженъ, сказалъ онъ Аркадію, — и еще поговоримъ объ этомъ дл позже.

Чрезъ часъ та же коляска, въ которой наканун пріхалъ Аркадій, вызжала изъ воротъ Баклановской усадьбы, въ ней сидлъ Александръ Васильевичъ.

XXV.

Неожиданное и черезчуръ короткое посщеніе Аркадія, крайне удивило стариковъ Кузминыхъ. На разспросы ихъ Оленька не знала что и отвтить: не хотлось ей и лгать, не хотлось и сказать правду, чтобы не встревожитъ и огорчить ихъ, и потому она ршилась прибгнуть къ по лжи. Она сказала что Аркадій спшилъ къ Кудеярово обдать и, боясь опоздать, не могъ дожидаться возвращенія отца съ поля, мать же не хотлъ отрывать отъ хозяйственныхъ занятій.

На другой день Кузмины уже собирались ссть за столъ, какъ вдругъ совершенно неожиданно пріхалъ Баклановъ. Старики всполошились, не зная чему приписать его пріздъ, Оленька даже испугалась его: ей что-то говорило что онъ былъ не даромъ и долженъ былъ имть связь съ посщеніемъ Аркадія.

— Вы къ намъ, Александръ Васильевичъ, какъ разъ къ хлбу-соли пожаловали, говорила, встрчая его, Глафира Андреева.— Ну ужь не взыщите, чмъ Богъ послалъ.

— А насъ вчера удивилъ Аркадій Александровичъ, сказалъ Кузминъ, — прізжалъ на такое короткое время что намъ съ женою не удалось даже и взглянуть на него. Олечка говоритъ: спшилъ къ тетушк Марь Петровн, боялся опоздать къ обду.

Баклановъ взглянулъ на Оленьку, та видимо смутилась, но никто изъ нихъ не сказалъ ни слова.

За обдомъ говорили о хозяйств, объ обязательныхъ работахъ крестьянъ, о трудностяхъ приложенія новаго положенія къ длу. Баклановъ, казалось, говорилъ и отвчалъ на длаемые ему Кузминымъ вопросы охотно, но Оленька, успвшая хорошо изучить его, видла что мысли его сосредоточены были на чемъ-то другомъ и уже почти не сомнвалась что пріздъ его былъ не безъ цли.

Посл обда онъ предложилъ ей пройтись по саду. Когда они прошли большую аллею, Баклановъ остановился у скамьи и пригласилъ Оленьку ссть.

— Мн надо поговорить съ тобою объ очень серіозномъ дл, сказалъ онъ.— Зачмъ прізжалъ къ теб вчера Аркадій? спросилъ онъ ее, когда они сли.

Оленька молчала, лишь выступившая на щекахъ краска говорила что происходило у нея на сердц.

— Скажи мн пожалуста всю правду, какъ говорила ее мн въ былое время, продолжалъ Баклановъ.— Я спрашиваю это у тебя не изъ пустаго любопытства, и ты знаешь что я не употреблю во зло твоего доврія.

Оленька сидла, потупивъ глаза. Она была до того смущена что не могла выговорить ни слова.

— Я понимаю какъ теб тяжело отвчать на вопросъ мой, сказалъ старикъ посл небольшой паузы,— и потому не заставляю тебя ни скрывать отъ меня истину, ни краснть, высказывая ее. Я все знаю: и причину вызда твоего изъ Баклановъ и о такъ оскорбившемъ тебя поступк Аркадія, читалъ и оставленное тобою ему письмо. Я всегда зналъ тебя за двушку съ возвышенною душой и благороднымъ сердцемъ, образъ же дйствій твоихъ въ этомъ случа еще боле утвердилъ меня во мнніи которое я имлъ о теб. О поступк Аркадія и о письм твоемъ къ нему я узналъ лишь вчера вечеромъ, по возвращеніи его домой, и у меня тотчасъ же естественно родилась мысль что если онъ посл всего этого ршился хать къ теб, то конечно не безъ цли и объ этой-то цли я и хотлъ поговорить съ тобою.

Оленька заплакала.

— Наконецъ, я и объ этой цли тебя не спрашиваю, продолжалъ Баклановъ посл минутнаго молчанія.— Аркадій мн признался въ ней: онъ хотлъ загладить вину свою предъ, тобой и прибгнулъ къ единственной мр которая была у него въ рукахъ.

Оленька отняла платокъ отъ глазъ.

— Разв этой мрой можно загладить вину? спросила она, взглянувъ ему прямо въ глаза.

Во взгляд этомъ было удивленіе и какъ бы недовріе къ самой себ, точно она спрашивала его такъ ли разслыхала она и такъ ли поняла слова его.

— На этотъ разъ будь и ты справедлива, сказалъ ласково Баклановъ.— Молодой человкъ можетъ увлечься и въ минуту увлеченія сдлать недостойный себя поступокъ. Какое же въ рукахъ его остается средство загладить его какъ не сдлавъ оскорбленной имъ двушк предложеніе какое сдлалъ теб Аркадій?

— Его предложеніе? спросила Оленька.

— Единственное предложеніе которое въ этомъ случа можетъ сдлать честный человкъ: просить руки оскорбленной имъ двушки.

Оленька еще боле раскрыла удивленные глаза: казалось она не могла сразу уяснить себ смысла слышанныхъ ею словъ и лишь вдругъ какъ бы понявъ ихъ значеніе, снова закрыла лицо платкомъ и горько, безутшно заплакала.

— Но какого же рода предложеніе могъ сдлать теб Аркадій? спросилъ Баклановъ, въ свою очередь съ недоумніемъ взглянувъ на Оленьку.— Вдь онъ сдлалъ же теб его, если ты отказала ему на томъ основаніи что дала уже слово Погорлову.

Ho Оленька не могла отвтить: она рыдала навзрыдъ, слезы душили ее, казалось ей не доставало воздуха чтобы перевесть дыханіе.

— Да, едва могла она наконецъ проговорить прерывавшимся голосомъ,— я дйствительно отказала ему, я дала уже слово Павлу Яковлевичу.

Баклановъ молча посмотрлъ на нее.

— Другъ мой, сказалъ онъ ей съ участіемъ, въ которомъ вноадся легкій оттнокъ укоризны,— ты обманываешь меня: ты не могла дать слово Павлу Яковлевичу. Еслибъ это было такъ старики твои давно бы уже меня о томъ увдомили, наконецъ, объяснили бы сегодня, да и сама ты, конечно, поспшила бы извстить меня. Будь же со мною откровенна, кажется, ничмъ не заслужилъ такого съ твоей стороны недоврія. Скажи мн правду: вдь ты не давала слова Павлу Яковлевичу?

И онъ взялъ сухою, морщинистою рукою своей ея молодую, дрожавшую отъ волненія руку.

— Папаша, ангелъ мой! Простите меня, сказала она, бросившись къ нему.— Я виновата предъ вами: я обманула васъ, принять предложеніе Аркадія я все-таки не могу, еслибъ и сталъ просить руки моей: со вчерашняго дня между нем все кончалось и кончилось навсегда.

— Скажи же по крайней мр какое предложеніе сдлалъ теб вчера?

— Ахъ, не спрашивайте ради Бога! Пожалйте меня, не заставляйте меня краснть предъ самой собою! точно вырвалось у Оленьки противъ ея воли. Она тутъ же остановилась, какъ бы раскаиваясь въ произнесенныхъ ею словахъ, желая вернуть ихъ назадъ, но уже было поздно.

— И не нужно, сказалъ угрюмо старикъ, вставая со скамьи, я все понялъ. Да благословитъ и утшитъ тебя Богъ, человческое же вмшательство тутъ безсильно. Помни что тебя есть другъ, связанный съ тобою общностью безутшнаго горя, а эти друзья врне другихъ и надежне.

И онъ, наклонясь къ ней, тихо поцловалъ ее въ голову. Баклановъ зашелъ на короткое время къ старикамъ и, простясь съ ними, ухалъ. Въ Бакланы пріхалъ онъ уже поздно. Хотя въ спальн Софьи Львовны виденъ былъ еще свтъ, онъ къ ней не зашелъ и, пройдя прямо въ кабинетъ, заперъ за собою дверь.

Въ восемь часовъ утра онъ позвалъ Аркадія.

— Завтра въ этотъ часъ, сказалъ онъ ему твердымъ, сдержаннымъ голосомъ, показывая на часы,— чтобы тебя здсь не было. Ты срамишь имя которое носишь, безчестишь кровъ подъ которымъ живешь. Пока я живъ чтобы ноги твоей въ Бакланахъ не было. Забудь что у тебя есть отецъ, точно также какъ я забылъ что у меня былъ сынъ. Если я не лишаю тебя наслдства, то лишь потому что не считаю себя на то въ прав: имніе перешло ко мн вмст съ именемъ отъ предковъ, и какими получилъ я ихъ, такими долженъ передать ихъ потомкамъ. Если ты когда-нибудь женишься, разумется, на достойной женщин, можешь прислать ее сюда, я приму ее какъ родную дочь, если будутъ законныя дти, приму и ихъ, какъ родныхъ дтей своихъ, если, наконецъ, и самъ ты сумешь какими-нибудь доблестными длами возстановить опозоренную и попранную честь свою, приму, можетъ-быть, и тебя. До тхъ же поръ другъ для друга чужіе. Деньги на содержаніе свое ты будешь получать прямо изъ Баклановской конторы, я самъ буду наблюдать за аккуратностью ихъ высылки, всякія же личные отношенія между нами съ этого дня прекращаются. Долги я вс за тебя заплатилъ, новыхъ же уплачивать не буду. Затмъ прощай.

Аркадій хотлъ что-то сказать, но онъ остановилъ его.

— Ни слова больше, сказалъ онъ, показывая ему на дверь. Аркадій сдлалъ было движеніе, какъ бы желая упасть предъ нимъ на колни, но онъ не допустилъ его.

— Вспомни что я уже теб не отецъ, сказалъ онъ сухо и, выведя его изъ кабинета, заперъ за нимъ дверь на замокъ.

Сцена эта произошла между отцомъ и сыномъ наедин, но мать, разумется, тотчасъ же узнала о ней отъ Аркадія и хотя очень хорошо знала что вмшательство не приведетъ ни къ какому результату, материнское чувство взяло верхъ и она ршилась попытать счастія. Долго умоляла она мужа простить провинившагося сына, не стада даже его оправдывать, чтобы тмъ боле не раздражить и моля лишь о помилованіи, но тотъ остался непреклоненъ.

На другой день утромъ Баклановъ всталъ рано и, закуривъ сигару, понуро ходилъ взадъ и впередъ по комнате, отъ времени до времени посматривая на часы. Пробило наконецъ восемь, прошло еще съ полчаса и послышался стукъ отъзжавшаго отъ крыльца экипажа. Онъ подошелъ къ окну, котораго была видна лежавшая по другую сторону пруда большая дорога. Вскор показалась вызжавшая на нее коляска и замелькала между тянувшимися по об стороны ея ветлами. Долго стоялъ онъ, не трогаясь съ мста, съ заложенными за спину руками, молча слдя за удалявшимся экипажемъ. Онъ весь погруженъ былъ въ самого себя: то длинною вереницей проносился предъ нимъ цлый рядъ близкихъ сердцу воспоминаній, то осаждали его грустныя, невеселыя думы. Припомнилось ему дтство Аркадія: и его первый ребяческій лепетъ, и первыя дтскія игры, казалось ему, видитъ онъ еще какъ онъ десятилтнимъ мальчикомъ и сткою въ рук гоняется предъ этимъ самымъ окномъ за бабочкой или, возвратясь съ прогулки съ Тиссомъ, показываетъ ему собранные имъ камни и растенія, вспомнилъ въ какъ позже отвезъ онъ его въ Петербургъ и, помстивъ въ учебное заведеніе, возвращался домой полный свтлыхъ надеждъ на такъ заманчиво и привтливо улыбавшееся будущее. Невольно вспомнилась ему и его собственная давно минувшая молодость: и пылкія, юношескія мечты и пережитыя разочарованія, и составленные имъ въ боле зрлую пору жизни планы. Нкоторые изъ нихъ удалось ему уже осуществить, другіе только-что приводились въ исполненіе, онъ зналъ что для послднихъ нужно было время, что по всей вроятности ему и не удастся дожить до ихъ полнаго осуществленія, но онъ возлагалъ надежды на сына, который долженъ былъ продолжить начатое и завершить его благія начинанія. И вотъ этотъ сынъ-наджа, вотъ эти свтлыя, завтныя мечты!… Угрюмо смотрли изъ-подъ нависшихъ сдыхъ бровей его свтившіеся умомъ глаза, отъ времени до времени надвигались на высокомъ лбу морщины, какъ и облако глубоко затаенной грусти пробгало по нему, судорожно подергивалась губа и слеза готова была повиснуть на рсниц….

А Баклановъ отошелъ отъ окна, тихими шагами направился къ двери, отперъ ее и пошелъ въ комнату жены.

— Теб уже извстно ршеніе принятое мною относительно Аркадія, сказалъ онъ сухо и отрывисто,— оно безповоротно. Прошу тебя никогда не произносить при мн имени его, пока онъ не сотретъ съ него позорнаго пятна которымъ заклеймилъ его. Но ты мать и можешь свободно слдовать тому что укажетъ теб твое материнское сердце. Можешь видться съ нимъ, конечно, только не въ Бакланахъ, можешь съ Лизой хать въ Петербургъ, кстати, пора ее и вывозить въ свтъ. Сестра Вра Васильевна будетъ вамъ очень рада. Можетъ, наконецъ, хать съ нею за границу, я же изъ Баклановъ не тронусь ни на шагъ. Не хочу бросить начинаній. Здсь мой постъ, и если будетъ нужно, я умру на немъ.

Осенью Софья Львовна отправилась съ Лизой за границу. Она похала было въ Петербургъ, чтобы провесть тамъ сыномъ всю зиму, но въ продолженіе двухъ недль провденныхъ ею въ Петербург, едва видла его: онъ зазжалъ къ ней какъ-то урывками на самое короткое время, финансы его были въ самомъ незавидномъ положеніи: сорокъ тысячъ, выигранныя имъ въ Москв, онъ уже давно усплъ спустить, снова надлалъ долговъ и Софья Львовна должна была удлить ему часть изъ взятыхъ ею на прожитокъ Петербург денегъ. Все это, разумется, очень огорчило и она по совту Вры Васильевны ршилась отправиться дочерью за границу, тмъ боле что возвращаться въ Бакланы, гд все вызывало бы въ ней грустныя воспоминанія, и самой не хотлось.

Въ ту же зиму, въ приходской церкви села Ильинскаго, совершилось бракосочетаніе Оленьки съ Павломъ Яковлевичемъ Погорловымъ. Приглашенныхъ было мало: былъ старикъ Баклановъ, въ качеств посаженаго отца невсты, два, три сосда. Оленька въ послднее время много измнилась: она похудла и поблднла, что впрочемъ придавало въ подвнечномъ наряд особую, какъ бы неземную прелесть.

По возвращеніи молодыхъ изъ церкви, ихъ встртили крыльц съ образомъ и хлбомъ-солью старики.

— Чего пожелать вамъ? сказалъ Александръ Семеновичъ обнимая ихъ и не удерживая катившихся по морщинистымъ щекамъ слезъ.— Любите другъ друга и свкуйте вкъ свой такъ же счастливо какъ мы свковали его съ Глафирой Андреевной.

Прошло еще три мсяца, и въ одинъ ясный весенній день изъ Баклановской усадьбы тянулась къ сельской церкви длинная погребальная процессія: то были похороны отставнаго гвардіи полковника Александра Васильевича Бакланова. За три дня предъ тмъ получилъ онъ изъ Петербурга извстіе что сынъ его Аркадій замшанъ былъ въ какомъ-то сборищ неблагонамренныхъ людей, обвинялся въ соучастіи съ ними въ поддлк государственныхъ бумагъ и оставленіи фальшивыхъ актовъ и едва отдлался по недостатку уликъ. Старикъ не могъ перенесть этого новаго для имени его позора и въ ту же ночь умеръ скоропостижно отъ апоплексическаго удара.

На похоронахъ были представители всхъ сословій: тутъ были и дворяне и крестьяне, были даже и городскіе обыватели. Вс любили и уважали старика за его прямоту, стойкость характера и справедливость и, узнавъ о кончин его, собрались со всхъ сторонъ отдать ему послдній долгъ. Не было лишь никого изъ близкихъ родныхъ покойнаго. За гробомъ шли Оленька съ Павломъ Яковлевичемъ, который принялъ на себя и хлопоты по погребальной церемоніи.

На другой день смерти Бакланова, согласно желанію его, вскрытъ былъ врученный имъ Оленьк при отъзд ея изъ Баклановъ конвертъ. Въ немъ было письмо слдующаго содержанія:

‘Любезный другъ Оленька!

Принявъ тебя въ свой домъ вмсто дочери, я кром даваемаго теб воспитанія естественно долженъ былъ озаботься какъ объ обезпеченіи положенія твоего въ будущемъ, такъ и о доставленіи теб нужныхъ средствъ для удовлетворенія тхъ потребностей которыя должны были въ теб явиться привычкою къ довольству и о которыхъ ты, оставаясь у себя дома, можетъ-быть не имла бы и понятія. Въ виду этого я положилъ на имя твое тогда же въ Опекунскій совтъ небольшой капиталъ, который со временемъ дастъ теб возможность жить безбдно въ своемъ собственномъ дом и, если Богъ благословитъ тебя выйти замужъ, имть и независимыя средства, что въ семейной жизни дло важное. Капиталъ этотъ составляетъ едва половину моихъ годовыхъ доходовъ, а потому не думай чтобъ удляя его теб, я сколько-нибудь стснялъ себя. Прими его какъ изъявленіе и загробной заботливости отца о нжно любимой имъ дочери. Если я не вручалъ его теб прямо при отъзд твоемъ изъ Баклановъ, то потому что зная тебя, боялся возмутить твое щекотливое и вполн похвальное самолюбіе, пока я живъ, я буду и издали слдить за тобою и до бды тебя не допущу. Ты дала мн клятву исполнить эту послднюю волю мою, исполни же ее также свято, какъ исполняла до сихъ поръ и вс лежавшія на теб обязанности.’

При письм приложенъ былъ билетъ Московскаго Опекунскаго Совта въ тридцать тысячъ рублей.

Софья Львовна въ Россію уже не возвращалась, а съ ней разумется, и Лиза. Старикъ Баклановъ оставилъ имъ завщанію значительный капиталъ, и он не только мог жить ни въ чемъ себ не отказывая, но и купили на берегахъ Комскаго озера живописную виллу, гд и проводили зиму. Аркадій по смерти отца только одинъ разъ прізжалъ Бакланы и то лишь боле для того чтобы заложить ихъ. Нердко доходили о немъ до Софьи Львовны самые неутешительные слухи, но это не мшало ей любить его попрежнему, и она, живя и за границей, не переставала хлопотать о пріисканіи для него невсты, даже какъ-то выписывала на этотъ предметъ Марью Петровну, но та, къ немалому удивленію ея, отъ содйствія ей въ этомъ дл положительно отказалась. Прізжала провдать Софью Львовну съ Лизой Оленька съ сыномъ, котораго привозила по совту докторовъ въ Крейцнахъ. Софья Львовна встртила ее съ распростертыми объятіями, о Лиз и говорить нечего: они встртились какъ родныя сестры. Оленька много разказала имъ о своемъ жить-быть: говорила что на часть оставленныхъ ей Александромъ Васильевичемъ денегъ устроила она въ память его сельскую школу и больницу, и лично наблюдала за ними, Павелъ Яковлевичъ выбранъ былъ въ мировые судьи и весь предался своей новой обязанности, не бывая впрочемъ и собственныхъ длъ своихъ, и хозяйство шло великолпно. ‘Ждемъ не дождемся, заключила она, когда Саша съ Лизой подростутъ настолько чтобы можно было серіозно заняться ихъ воспитаніемъ.’ По словамъ ея, была вполн счастлива, хотя и не питала къ мужу никакихъ другихъ чувствъ, кром того которое имла къ нему до замужества, то-есть искренней дружбы, основанной на взаимномъ уваженіи и довріи, и утверждала что чувства этого совершенно достаточно для полноты семейнаго счастія.

Н. Г. ЧАПЛЫГИНЪ.

‘Встникъ Европы’, NoNo 5—6, 1875

СЕМЕЙСТВО БАКЛАНОВЫХЪ

I.

II.

III.

IV.

V.

VI.

VII.

VIII.

IX.

X.

XI.

XII.

XIII.

XIV.

XV.

XVI.

XVII.

XVIII.

XIX.

XX.

XXI.

XXIII.

XXIV.

XXV.

Читайте также: