Трескинцы, Чаплыгин Н. Г., Год: 1874 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 80 минут(ы)

ТРЕСКИНЦЫ

(ИЗЪ МОИХЪ ВОСПОМИНАНІЙ).

Почтенные была люди Семенъ Алексевичъ и Анна Гавриловна Поморцевы. Во всемъ околотк пользовались она особымъ почетомъ и уваженіемъ, въ сел же Трескин, въ которомъ они проживали безвыздно боле двадцати лтъ, на нихъ смотрли чуть не съ какимъ-то благоговніемъ. Отецъ Евлампій, дородствомъ и осанкою своею походившій скоре на каедральнаго протоіерея нежели на сельскаго священника, по праздничнымъ днямъ не начиналъ до ихъ прибытія обдни и, проходя мимо ихъ дома, всякій разъ почтительно снималъ шляпу, хотя бы въ окнахъ кром жирнаго сибирскаго кота Василія Васильевича и никого не было видно, сосди дорожили ихъ знакомствомъ и расположеніемъ, здили къ нимъ не считаясь визитами и совтовались съ ними о семейныхъ длахъ своихъ. Никто изъ нихъ никогда не позволялъ себ ни сдлать на ихъ счетъ злаго намека, ни произнестъ двусмысленнаго слова. Даже Егоръ Михайловичъ Брёховь, не сказавшій во всю жизнь свою ни о комъ ничего хорошаго и умвшій на самомъ чистомъ лиц найти прыщикъ или какой-либо другой никмъ не замченный изъянецъ, отзывался объ нихъ сдержанно, а если и позволялъ себ когда отпустить красное словцо, такъ всегда какъ-то уклончиво и условно: ‘пріятная дама Анна Гавриловна, говорилъ онъ сосдямъ, да залъ ее мужъ-брюзга, хорошій бы человкъ Семенъ Алексевичъ, да ужь больно подъ башмакомъ у жены привередницы’, говорилъ онъ, балагуря съ сосдками. И этимъ почетомъ, этимъ премьерствомъ своимъ обязаны были они не богатству, которое обыкновенно на всахъ общественнаго мннія кладетъ тяжелую, золотую гирю свою на сторону своихъ любимцевъ, ни какому-либо видному на служб мсту, выдвигающему избранниковъ своихъ изъ ряда обыкновенныхъ смертныхъ, ни даже слпому случаю, нтъ, они обязаны были имъ исключительно самимъ себ,— умнію поставить себя на ту точку на которой стояли и не мене его рдкому умнію въ продолженіе долгихъ лтъ удерживаться на ней. Поморцевы были помщики средней руки: у нихъ было всего сто душъ крестьянъ при четырехъ стахъ десятинахъ земли, что, какъ извстно, едва давало право на шаръ на дворянскихъ выборахъ, на служб Поморцевъ не состоялъ, да и прежде никакого виднаго мста не занималъ и не могъ похвалиться особымъ расположеніемъ къ себ или баловствомъ слпой богини.

Когда я познакомился съ Поморцевыми, Семену Алексевичу было уже подъ шестьдесятъ лтъ, но онъ былъ еще старикъ свжій и бодрый. Роста былъ онъ средняго, сложенія сухаго, но крпкаго. Изъ-подъ крутаго и высокаго лба, который отъ примыкавшей къ нему во все темя лысины казался еще выше, устойчиво смотрли умные каріе глаза, взглядъ его былъ серіозенъ, даже какъ бы суровъ. Никогда я не видалъ на лиц его улыбки, но за то и не помню чтобъ онъ когда-нибудь вышелъ изъ себя или чмъ-либо далъ замтить волновавшее его чувство. Онъ вполн умлъ владть собою. Движенія его были постоянно тихи и сдержанны, поступь медленная, но твердая, какъ бы съ примсью чего-то театральнаго,— онъ точно не шелъ, а выступалъ. Говорилъ онъ внушительно, не торопясь, какъ бы взвшивая каждое произносимое имъ слово, отъ времени до времени длая паузы, въ продолженіе которыхъ вс, слушавшіе его какъ оракула, благоговйно молчали. Если же кто дерзалъ перебить его, онъ тотчасъ же останавливался и, давши предерзкому договорить, спокойно продолжалъ недоконченную рчь съ того слова на которомъ она была прервана, еслибы даже приходилось продолжать со средины фразы. Если кто возражалъ ему, онъ терпливо выслушивалъ возраженіе до конца, даже нсколько медлилъ отвтомъ, какъ бы ожидая не скажетъ ли молъ еще чего, и лишь удостоврившись что противникъ высказалъ все что имлъ сказать, начиналъ свою реплику. Выслушивая возраженія, онъ нсколько наклонялъ голову и отводилъ въ сторону глаза, даже прикладывалъ иногда къ губамъ указательный палецъ правой руки, при чемъ лицо его принимало видъ глубокаго сосредоточенія и весь онъ какъ бы превращался въ слухъ. Обыкновенныхъ банальныхъ разговоровъ онъ не любилъ и всячески избгалъ, если же приходилось ему принимать въ нихъ участіе, то старался дать ихъ серіозное направленіе. Иногда любилъ онъ блеснуть своихъ краснорчіемъ, причемъ прибгалъ къ риторическимъ фіоритурамъ, приводилъ тексты изъ священнаго писанія, статьи изъ свода законовъ или цитаты изъ затверженнаго имъ когда-то еще на семинарской скамь разнороднаго хлама, такъ какъ дальше этого эрудиція его не шла. Интересне всего былъ Семенъ Алексевичъ въ гостяхъ на именинномъ пирог или званомъ обд. Прізжалъ онъ на нихъ обыкновенно изъ послднихъ, когда уже вс гости были въ полномъ сбор. Войдя въ залу или гостиную, онъ пріостанавливался и, наклонивъ голову, съ чувствомъ собственнаго достоинства длалъ одинъ общій круговой поклонъ въ род того какъ длаетъ его за обднею діаконъ посл возгласа: ‘Господи спаси благочестивыя’. И сколько было вполн сознаннаго собственнаго достоинства въ этомъ поклон!

Посл этого онъ мрными шагами подходилъ къ хозяину или къ хозяйк дома и, сдлавъ виновнику торжества приличное случаю привтствіе, снова обращался къ гостямъ, изъ которыхъ однимъ протягивалъ руку, другимъ лишь концы пальцевъ, третьимъ просто кланялся. Точно также и въ разговор: иныхъ онъ называлъ по имени и отечеству, къ другимъ обращался съ словами: милостивый государь, иныхъ же просто сударь или государь мой. Полное же рукопожатіе свое онъ цнилъ высоко и удостоивалъ имъ лишь не многихъ избранныхъ. Когда, пріхавъ въ деревню, онъ въ первый разъ подошелъ подъ благословеніе къ священнику и тотъ хотлъ вмсто благословенія пожать ему руку, онъ ее отдернулъ и тутъ же, снова протянувъ ее, сказалъ: я, батюшка, прошу васъ благословить меня въ силу даннаго вамъ на то чрезъ рукоположеніе права, рукопожатіе же есть изъявленіе пріязни, а подобныхъ отношеній между нами еще установиться не могло. Священникъ не забылъ этого преподаннаго ему урока и никогда посл того не позволялъ уже себ жать ему руку.

Не хуже Семена Алексевича знала себ цну и умла заставить всхъ уважать себя Анна Гавриловна. Подобно ему, въ пріемахъ, рчахъ, въ самомъ взгляд ея было что-то внушающее, въ поступи же еще боле театрально-величаваго нежели въ поступи самого Семена Алексевича. Войдя въ комнату она не кланялась, а лишь поводила кругомъ глазами. Если она не обладала тмъ краснорчіемъ какимъ при случа любилъ блеснуть Семенъ Алексевичъ, за то умла такъ тонко подмтить въ каждомъ его слабую струпу и такъ мтко попадать полу-словомъ, даже намекомъ въ больное или уязвимое мстечко что вс боялись ея пуще огня и избгали всякаго серіознаго съ нею столкновенія. Но и высказывая самыя горькія истины, говорила она всегда тихо и сдержанно какъ будто и въ голов у нея не было уколотъ кого словами или намеками своими. ‘Хотя Анна Гавриловна и тихо говоритъ, да сильно поражаетъ’, говаривалъ про нее Брёховъ. Особенно же хорошо умла она съ перваго же знакомства узнавать каждому цну и давать то ему почувствовать, — что называется всякаго сверчка сажать на свой шестокъ. Не было кажется на свт двухъ человкъ съ которыми она обходилась или говорила совершенно одинаково, разница была иногда самая ничтожяая, едва замтная, но была непремнно. Уже на что Авдотья Емельяновна и едосья Петровна Рожновы были одного поля ягоды, точно отъ одного куска отрзаны, и т по голосу ея понимали къ кому изъ нихъ она обращалась, если, разговаривая съ ними, и не поднимала глазъ съ своей работы. Не мене замчательнымъ обладала она умніемъ сдерживать и маскировать себя: никогда нельзя было узнать по ея лицу что было у нея на душ или на сердц. Ни разу не видалъ я ее ни смющуюся, ни улыбающуюся: было ли то слдствіемъ особой неподвижности личныхъ мускуловъ, неправильности ли рефлективнаго процесса, но если существовалъ человкъ смявшійся постоянно (l’homme qui rit), то она могла быть названа человкомъ который никогда не смялся. Выраженіе лица ея было постоянно серіозно, сурово, точно она смолоду на кого-нибудь нe на шутку разсердилась, да такъ на всю жизнь и осталась. ‘Она, когда и любимаго кота своего ласкаетъ, говорилъ тотъ же Брёховъ, такъ смотритъ за него точно удавить его хочетъ’.

Семенъ Алексевичъ былъ чрезвычайно аккуратенъ и во всемъ любилъ чистоту и порядокъ. Борода его была всегда тщательно выбрита и остатки волосъ съ висковъ и затылка приподняты кверху и зачесаны въ пучокъ или кокъ, что издали придавало голов его, особенно сзади, видъ рпчатой луковицы. Усовъ онъ не носилъ, какъ потому что не считалъ себя имющимъ на то право, такъ и потому что ношеніе усовъ и бороды было въ глазахъ его признакомъ лни и нераднія о себ. Одвался онъ всегда чисто и прилично, халата, этого chez-soi нашихъ помщиковъ, онъ терпть не могъ, а дома ходилъ онъ постоянно въ пальто съ повязанною на ше блою батистъ-декосовою косынкою.

Поморцевъ, хотя почти безвыздно жилъ въ деревн, хозяйствомъ своимъ вовсе не занимался, предоставивъ его въ полное распоряженіе старосты, который впрочемъ для вида приходилъ къ нему съ докладами и даже получалъ отъ него иногда кое-какія приказанія, читалъ онъ также очень мало, такъ что трудно было сказать что онъ день-деньской длалъ. Правда, было у него одно постоянное занятіе, но оно требовало мало времени. Онъ велъ дневникъ или врне ежедневныя замтки. Въ нихъ входили метеорологическія, агрономическія, психологическія и другія наблюденія, входили даже такія которыхъ ни подъ какую категорію подвесть было нельзя. Чтобы дать о нихъ понятіе приведемъ дв, три выдеракки: ’20го мая. У.+10^о, П.+17^о, В.+12^о, втеръ SW, пасмурно. Барометръ падаетъ, піявки опустились на дно банки, страшно сверлитъ мозоль на лвой ног, быть ненастью. Прохорычь сетъ сегодня ленъ, боюсь какъ бы дождь не помшалъ. Приказалъ было разорить въ рощ грачиныя гнзда: страшно высушили деревья, да и кричатъ невыносимо. Пришла Анна Гавриловна, говоритъ грхъ и Прохорычъ говоритъ грхъ. Ну а грхъ, такъ не надо.

’21го іюля. У.+18^о, П.+26^о, В.+20^о, втра нтъ, такъ и паритъ. Барометръ спускается на бурю, піявки лежатъ на дн: быть гроз, да и рдкій годъ Ильинъ день безъ нея обходится. Угодникъ говорятъ грозенъ. Кто тамъ что ни говори, какъ ни объясняй, а стало-быть тутъ что-нибудь да есть такое. Не было бы лишь града, а то рожь еще на корню, съ завтрашняго дня Прохорычъ хотлъ было начать жнитво. Такой плетень молодой дьячокъ: сегодня за обдней опять растянулся, всю рожу раздалъ. Говоритъ: баба наплевала, не замтилъ.

’20го сентября. У.+6^о, П.+12^о, В.+8^о, втеръ NW съ порывами. Барометръ на ясной погод пупомъ стоитъ, по земл стелется паутина, пыль по дорог столбомъ несется. Быть продолжительнымъ ведрамъ. Были у Климушиныхъ на именинномъ пирог. Скверное у нихъ обыкновеніе поить прізжую прислугу. Кучеръ Матюшка до того нализался что едва на козлахъ сидлъ. Ты, говорю, Матюшка, пьянъ?— Никакъ нтъ-съ.— Отчего жъ ты такъ бокомъ на козлахъ сидишь?— Такой, говоритъ, теперь фасонъ вышелъ. Ну и задалъ же я ему по прізд домой фасону.’

Въ такомъ дух велся дневникъ круглый годъ.

Утромъ, окончивши туалетъ свой и сдлавъ нужныя замтки въ дневник, Семенъ Алексевичъ отправлялся пить чай къ Анн Гавриловн, которая уже ждала его въ угольной комнат за самоваромъ. Проходя чрезъ залъ и гостиную онъ смотрлъ хорошо ли подметены и убраны комнаты, и если замчалъ на столахъ пыль, писалъ на нихъ пальцемъ: дуракъ, болванъ, соня и проч. и призвавъ мальчика указывалъ ему на написанное. Мальчикъ, стеревъ пыль, долженъ былъ придти къ барину и перечислить ему вс стертые имъ лестные для него эпитеты. Длалось это для удостовренія дйствительно ли вся замченная пыль была стерта, если же эпитетовъ этихъ набиралось боле полудюжины, дло иногда не обходилось и безъ дисциплинарнаго взысканія. Брёховъ уврялъ будто Поморцевъ собственно для этого мальчиковъ своихъ и грамот училъ, такъ какъ онъ былъ противникъ распространенія въ народ грамотности и всегда ратовалъ противъ учрежденія сельскихъ школъ. Напившись чаю, онъ принимался за чтеніе Московскихъ Вдомостей, въ которыхъ съ особымъ любопытствомъ слдилъ за распубликованіемъ сенатскихъ указовъ, правительственными распоряженіями и объявленіями о продаж съ аукціоннаго торга помщичьихъ имній за долги Опекунскому Совту, подчеркивая особо интересовавшія его мста, смотря по степени возбужденнаго ими въ немъ интереса, синимъ или краснымъ карандашомъ. Если же вс полученные NoNo вдомостей были имъ уже прочитаны, онъ бралъ въ руки Сводъ Законовъ, 9й, 10й и 15й томы котораго онъ зналъ почти наизусть. Поморцевъ получалъ выходившія къ нему приложенія и отмчалъ ихъ противъ статей Свода къ которымъ они относились. Чтеніе это было любимымъ его занятіемъ, и не безъ причины: съ одной стороны, онъ имлъ природную къ нему, склонность, еще боле развившуюся службою въ суд, съ другой, онъ дорожилъ упрочившеюся за нимъ въ околотк репутаціею законовда, а репутація эта въ свою очередь не мало способствовала поддержанію того почета и уваженія которыми онъ въ немъ пользовался.

Анна Гавриловна была также плохая хозяйка. Она почти постоянно сидла въ своей комнат за чулкомъ или какою-нибудь другою работою, или же раскладывала гранъ-пасьянсы, которыхъ знала безчисленное множество, любила же т которые рдко сходились. Иногда присоединялся къ ней и Семенъ Алексевичъ съ совтами своими, самъ же никогда пасьянсовъ не раскладывалъ, находя занятіе это недостойною его тратою времени. Въ хорошіе дни Поморцевы ходили въ садъ, при чемъ прогуливались по аллеямъ его также чинно какъ бы гуляла въ Лтнемъ Саду. Отъ времени до времени здили они и провдать сосдей, но больше сидли дома. Такъ коротала она свое время.

Поморцевъ былъ сынъ чиновника, прослужившаго вкъ свой въ Казенной Палат и вышедшаго подъ старость въ отставку съ туго набитыми карманами и Владимірскимъ крестомъ за 35лтнюю безукоризненную службу, предоставивъ такимъ образомъ сыну своему не только право потомственнаго дворянина, но и матеріальную возможностъ вполн воспользоваться имъ. Онъ учился сначала въ уздномъ училищ, потомъ въ семинаріи, откуда изъ философіи поступилъ въ гражданскую службу, въ которой можетъ-быть остался бы подобно отцу на всю жизнь свою, еслибы случай не свелъ его съ Анной Гавриловной. Женившись на ней, онъ вскор же выбранъ былъ въ уздные судьи и, прослуживши въ этой должности шестигодовой срокъ, вышелъ наконецъ въ отставку и поселился въ имніи жены своей, въ сел Трескин. Говорили будто, бывши судьею, онъ не могъ похвалиться безукоризненною честностію,— что рыльце было и у него въ пушку, приводили даже въ доказательство тому нкоторые факты, но достоврно то что онъ сошелъ съ судейскихъ креселъ съ честью, оставивъ по себ въ город добрую память. ‘Мошенникомъ и подлецомъ его назвать нельзя, говорилъ о немъ Брёховъ: если бывало возметь съ кого взятку, то ужь непремнно въ его пользу ршитъ, хотя бы дло было и вовое неправо.’ Какъ бы то ни было, но если Поморцевъ и дйствительно былъ прежде таковъ, то нельзя было не сознаться что поселившись въ Трескин онъ совершенно измнился, и насколько прежде хлопоталъ о стяжаніи благъ матеріальныхъ, т.-е. денегъ, настолько же теперь заботился о стяжаніи благъ нравственныхъ, т.-е. почета и общаго уваженія, чего и вполн достигъ. Поморцевъ былъ центръ около котораго группировались и къ которому волею-неволею тяготли сосди помщики. Нуждался ли кто изъ нихъ въ деньгахъ, онъ охотно ссужалъ ими и не только не бралъ процентовъ, но даже обижался когда ему ихъ предлагали. Обращались ли къ нему за совтами, онъ никогда въ нихъ не отказывалъ, если же дло было серіозное или подлежало судебному разбирательству, то давалъ сверхъ того и письменное наставленіе какъ вести его, съ выпискою приличныхъ статей изъ Свода Законовъ (тогда еще адвокатовъ въ уздныхъ городахъ не было). Правда что общее уваженіе къ Поморцеву сосдей выразилось кром оказываемаго ему и жен его почета, лишь избраніемъ его въ ктиторы Трескинской церкви, но онъ казалось былъ и этимъ вполн доволенъ и умлъ достойнымъ исполненіемъ той ничтожной должности такъ возвысить ее въ лиц своемъ что самымъ нагляднымъ образомъ оправдывалъ пословицу что не мсто краситъ человка. Была у него мечта которую лелялъ онъ чуть не съ самаго выхода своего изъ судейства: ему страшно хотлось быть выбраннымъ въ уздные предводители, но къ крайнему прискорбію его, лицо занимавшее уже въ продолженіи нсколькихъ трехлтій эту должность пользовалось такимъ же уваженіемъ въ цломъ узд какимъ онъ пользовался въ околотк своемъ, а потому эта сладкая мечта его должна была оставаться лишь одними ріа decideria.

У Поморцевыхъ дтей не было, о чемъ впрочемъ Семенъ Алексевичъ и не очень тужилъ. ‘Съ дтьми лишнія забота и хлопоты, говорилъ онъ: пока малы, пріискивай имъ нянекъ, да мамокъ,— крикъ, визгъ, нечистота, а какъ подростутъ, еще и того хуже’. Анна Гавриловна, хотя и не раздляла образа мыслей своего мужа, но волей-неволей должна была покориться своей горькой судьб и, чтобъ утшить себя, сосредоточила всю нжность своею материнскаго сердца на большомъ сибирскомъ кот, съ которымъ и нянчилась какъ съ ребенкомъ. Котъ этотъ былъ дйствительно замчательной величины и извстенъ былъ всему селу подъ именемъ Василья Васильевича.

Поморцевы были не единственными помщиками села Трескина. Большая половина его принадлежала Александру Николаевичу Сущову, очень богатому еще молодому человку, жившему постоянно въ Петербург и ни разу еще не давшему себ труда постить свое родовое имніе. Большой, опустлый домъ его стоялъ противъ самой церковной паперти и какъ мертвецъ съ незакрытыми глазами тускло и неподвижно смотрлъ сквозь длинный рядъ покосившихся отъ ветхости оковъ, наводя на проходившихъ мимо его какой-то безотчетный страхъ и уныніе.

Немного поодаль отъ Сущовской усадьбы изъ-за деревьевъ окружавшаго ее сада виднлись мезонинъ и красная тесовая крыша дома Лядовыхъ. Владлецъ его, Петръ Васильевичъ Лядовъ, былъ человкъ лтъ сорока, высокаго роста, дюжаго, почти атлетическаго сложенія. Коротко остриженные, постоянно взъерошенные волосы и длинные рыжіе, спускавшіеся ниже бороды усы давали ему видъ какой-то лихой ршимости и отваги, обрюзглое же лицо и сипло гортанный голосъ свидтельствовали о буйно проведенной имъ молодости. Онъ нкогда служилъ въ военной служб и, вышедъ въ отставку, женился на дочери небогатаго сосда помщика и поселился въ имніи своемъ. Заплативши кое-какіе сдланные имъ на служб долги, онъ принялся за хозяйство и былъ бы не дурной хозяинъ, еслибы вмст съ тмъ не былъ страстный псовый охотникъ и не имлъ, какъ краснорчиво выражался Поморцевъ, пагубной привычки и горе и радости топить въ искрометной влаг. Эти два послднія качества конечно не могли сблизить двухъ сосдей такъ діаметрально другъ другу противоположныхъ въ наклонностяхъ своихъ, но у Лядова были и другія качества, заставлявшія Поморцева забывать о первыхъ. Онъ былъ добрый малый, готовый на всевозможныя услуги, а главное: онъ всегда съ терпніемъ плслушивалъ совты своего брюзгливаго сосда и даже не рдко обращался къ нему самъ за ними, что пріятно щекотало его щепетильное самолюбіе. Къ тому же Лядовъ зачастую нуждался въ деньгахъ и Поморцевъ никогда ему въ нихъ не отказывалъ, а это, какъ извстно, золотитъ и самыя горькія пилюли. Словомъ, если Поморцевъ и Лядовъ не были друзьями, то была добрые сосди и хорошіе знакомые. Жена Лядова была молодая, двадцативосьмилтняя бабёнка, рзвая, веселая, имвшая завидную способность отъ души смяться, а при случа отъ души и поплакать, легко краснвшая отъ лишне сказаннаго слова и наивностями своими подчасъ также легко заставлявшая краснть и другихъ, словомъ, была женщина какихъ въ то время было также много какъ ихъ въ наше время становится мало. Понятно что она ни по лтамъ, ни по характеру своему сойтись съ Поморцевой не могла, живая натура ея не могла подчиниться требованіямъ ея чопорнаго этикета, язвительные намеки послдней она не рдко обращала въ шутку и къ великому ея скандалу на замчанія ея и совты отвчала иногда добродушнымъ, не сдержаннымъ смхомъ. Несмотря однако на все это, добрыя отношенія ихъ, благодаря уступчивости Лядовой, поддерживались, чему не мало способствовало и то обстоятельство что у Лядовыхъ было много дтей и вс они были крестники или крестницы Поморцевой, и та, не имя своихъ собственныхъ дтей, очень любила ихъ. Одно время она даже хотла старшую дочь взять къ себ на воспитаніе, но Семенъ Алексевичъ ршительно этому воспротивился, боле въ видахъ соблюденія въ дом надлежащей частоты и опрятности.

Наконецъ, въ самомъ конц села, почти на вызд изъ него, стояли еще одинъ возл другаго два небольшихъ, пятиоконныхъ домика, въ одномъ изъ нихъ жила вдова титулярная совтница Авдотья Емельянова Рожнова съ пятнадцатидтнею дочерью, а въ другомъ золовка ея, пожилая двица едосья Петровна. Авдотья Емельянова была добрая, простая женщина, но страшная сплетница, или лучше сказать великая охотница какъ собирать всевозможныя новости, такъ и распускать ихъ безъ всякаго злаго умысла и задней мысли. Едва узнавала она что-нибудь новое, какъ всячески старалась, что называется, добиться подноготной, добившись же ея, не могла уснуть спокойно пока не удавалось ей подлиться ею со всми знакомыми. Это было у нея что-то въ род призванія, точно лежалъ на ней священный долгъ, не исполнитъ котораго она не могла не придя въ разладъ съ совстью своею. Съ приходомъ ея вс разговоры прекращались и навострились уши въ ожиданіи, даже въ увренности услышать отъ нея какую-нибудь животрепещущую новость, и рдко ожиданія эти не оправдывались. ‘А нутка, какую ношу принесла пчелка златая?’ спрашивалъ съ пріятною улыбкой, встрчая ее, Поморцевъ. едосья Петровна была такъ себ старая два, немножко ханжа, немножко лицемрка, какъ и бываютъ большею частію подобныя ей старыя двы, немножко пожалуй и съ придурью, но добрая, не злая, словомъ, личность вполн безцвтная, и если мы упоминаемъ о ней, то лишь потому что слова изъ псни не выкинешь. И безъ того ужъ, чтобы не слишкомъ утомить читателя, выкидываемъ мы не мало подробностей о которыхъ можетъ-быть и слдовало бы сказать хоть пару словъ. Я говорю о помщикахъ жившихъ въ недальнемъ разстояніи отъ села Трескина въ отдльныхъ деревенькахъ и хуторахъ своихъ и тсно связанныхъ съ Трескинцами, какъ однохарактерностью жизни, такъ и одинаковостію двигавшихъ ею интересовъ. Но вдь всхъ комаровъ въ лсу не передавишь.

II.

Я уже сказалъ что большая половина села Трескина принадлежала Сущову. Онъ получилъ имніе это по наслдству отъ роднаго дяди своего, умершаго лтъ за шесть до начала вашего разказа. Онъ въ немъ еще ни разу не былъ, и Трескинцы знали о немъ лишь по наслышк. Когда умеръ старикъ, вс были уврены что новый владлецъ поспшитъ пріхать, какъ для отданія послдняго долга покойнику, такъ и для приняла доставшагося ему отъ него наслдства, но ожиданія эти не сбылись. Онъ ограничился присылкою кое-какихъ, впрочемъ очень богатыхъ, приношеній въ пользу церкви, для принятія же наслдства прислалъ повреннаго. Черезъ полгода надъ могилою покойнаго поставленъ былъ и великолпный памятникъ, который какъ по великолпію, такъ и по загадочности своей былъ долго предметомъ толковъ и догадокъ не только въ Трескин, но и во всемъ околотк. На высокомъ, черномъ мраморномъ пьедестал стоялъ насченный изъ благо мрамора молящійся, колнопреклоненный ангелъ. На лицевой сторон пьедестала золотыми буквами изображено было имя покойнаго съ означеніемъ года и числа его рожденія и кончины, на боковыхъ же сторонахъ его были надписи: ‘Боже! отпусти ми, не вдахъ бо что творихъ’ и ‘Господи! Не по грхамъ моимъ сотвори ми, ниже по беззаконіямъ моимъ воздаждь ми’. Эта дв боковыя надписи и возбудили нескончаемые толки и догадки. Одни говорила что молодой Сущовъ хотлъ выразить ими свое неудовольствіе на покойнаго дядю за то что онъ оставилъ ему лишь одно родовое имніе, которое и по закону помимо его никому завщать не могъ, деньги же и всю движимость предоставилъ какимъ-то воспитанникамъ и воспитанницамъ, другіе же доказывали что напротивъ того онъ этимъ хотлъ выразить смиренномудріе покойнаго. Нашлись и такіе которые въ этихъ надписяхъ видли какой-то мистическій смыслъ, въ подтвержденіе чего указывали на изображеніе Адамовой головы на четвертой сторон пьедестала, что, какъ утверждалъ Поморцевъ, есть одна изъ эмблемъ массонства. Какъ на разногласны были вс эти толки, но они почему-то привели спорившихъ къ одному и тому же заключенію, что если молодой Сущовъ и не поселится на постоянное житье въ Трескин, то непремнно будетъ прізжать проводить въ немъ лтніе мсяцы, потому что для чего бы ему было въ противномъ случа длать такія богатыя приношенія въ Трескааскую церковь и ставить такой великолпный памятникъ на могилу дяди. ‘Вдь извстно, говорили они, что вс эти богатыя приношенія и памятники длаются людьми изъ тщеславія, т.-е. для самихъ же себя, а не для успокоенія души покойнаго, которая въ нихъ нисколько не нуждается’. Поморцевъ по этому случаю привелъ даже нсколько строфъ изъ извстнаго завщанія князя Долгорукаго.

Врно или нтъ было остроумное заключеніе Трескинцевъ, но прошло долгихъ четыре года, а оно все еще не оправдывалось. Впрочемъ если и не удалось имъ видть Сущова среди себя, то такъ интересовавшая ихъ личность его мало-по-малу переставала быть для нихъ загадочнымъ миомъ и, благодаря неусыпнымъ розыскамъ и стараніямъ Авдотьи Емельяновны, съ каждымъ годомъ все боле и боле выдлялась изъ окружавшей его туманности и очерчивалась боле опредленными штрихами. Такъ узнали они что онъ былъ женатъ на дочери какого-то генерала Нмца, что у него было трое дтей, узнали даже что старшую дочь звали Зенаидой, но лютеранскаго или православнаго исповданія была жена его, что очень интересовало трескинскихъ дамъ, все-таки, узнать никакъ не могли. Узнали между прочимъ и то что Сущовъ былъ человкъ общественный и любилъ развлеченіе, что очень всхъ обрадовало, подавая надежду что онъ, поселившись въ Трескин или даже прізжая въ него на лтніе мсяцы, оживить его. Трескинцы потирали себ отъ удовольствія руки: ‘да скоро ли же онъ наконецъ прідетъ?’ спрашивали они другъ друга, но на этотъ-то капитальный вопросъ никто и не могъ датъ никакого положительнаго отвта.

На пятый годъ наконецъ вс обрадованы были неожиданною новостью: въ Трескино присланъ былъ Нмецъ-садовникъ съ приказаніемъ возобновить полуразвалившуюся оранжерею, разбить предъ домомъ англійскій садъ и обратить примыкавшую къ нему заглохшую липовую рощу въ удобный для прогулки паркъ. Взялись разумется за Нмца, даже Анна Гавриловна пригласила его къ себ разбить предъ домомъ цвтникъ, но ничего путнаго добиться отъ него не могли. Онъ выписанъ былъ изъ Риги отъ Вашера и видлся съ Сущовыми проздомъ черезъ Петербургъ лишь самое короткое время, въ добавокъ онъ по-русски не говорилъ почти ни слова, а Трескинцы были плохіе филологи. Нмецъ оказался дйствительно очень искуснымъ садовникомъ и привелъ все въ примрный порядокъ, показывалъ любопытнымъ привезенные имъ садовые ножи и ножницы самыхъ причудливыхъ формъ и разные другіе невиданные еще въ Трескин садовые инструменты, растолковывая, какъ могъ, ихъ назначеніе. Все это очень занимало простодушныхъ Трескинцевъ, но прошло лто, а Сущовы все не прізжали.

На слдующій годъ любопытство Трескинцевъ возбуждено было въ высшей степени очень знаменательнымъ фактомъ и на этотъ разъ пріздъ Сущовыхъ казался уже не подверженнымъ никакому сомннію: присланъ былъ архитекторъ для реставрированія дома. Пріхавъ въ Трескино, онъ немедленно же принялся за работу. Домъ былъ перестроенъ почти сызнова, отъ стараго остались лишь одн стны. Осенью же привезена была и мебель, и Авдотья Емельяновна узнала изъ самыхъ врныхъ источниковъ что въ слдующемъ году Сущовы прідутъ непремнно на лтніе мсяцы въ деревню. ‘И какъ могли мы ожидать ихъ раньше, говорила она, вдь не въ старомъ же сара имъ было остановиться’.

Вс согласились съ этимъ вполн справедливымъ замчаніемъ.

Зима прошла въ тревожныхъ ожиданіяхъ и наконецъ дйствительно въ конц Великаго Поста пріхалъ въ Трескино какой-то старикъ въ род дворецкаго съ поваромъ и тутъ же двое изъ старыхъ лакеевъ старика Сущова, жившіе уже шесть лтъ на поко, взяты была снова въ домъ и одты въ ливрейные фраки. Прабывшій изъ Петербурга дворецкій обрилъ, остригъ и выдрессировалъ ихъ какъ слдуетъ, при чемъ немалаго труда стоило ему пріучить ихъ къ цлесообразному употребленію носоваго платка и растолковать имъ что розданныя имъ блыя, нитяныя перчатки имютъ совершенно иное назначеніе. Авдотья Емельяновна была въ полномъ удовольствіи: предсказаніе ея сбывалось, оставалось лишь пріхать самимъ Сущовымъ, но прошелъ и Великій Постъ, миновала и Святая недля, а ихъ все еще не было. Она взялась за дворецкаго, съ которымъ познакомилась какъ бы случайнымъ образомъ въ церкви (онъ старикъ былъ набожный и на Страстной недл не пропускалъ ни одной службы), но оказалось что насколько онъ былъ набоженъ, настолько же угрюмъ и молчаливъ, и все что она могла добиться отъ него новаго сводилось лишь къ тому что Сущовъ, служившій-де тхъ поръ въ военной служб, незадолго предъ тмъ вышелъ въ отставку, что домъ дйствительно отдланъ и меблированъ на случай его прізда, но прідетъ ли онъ и на сколько времени, ему положительно неизвстно. Какъ ни незначительны были эти свднія, ихъ было достаточно для Трескинцевъ чтобы построить на нихъ кучу предположеній, изъ которыхъ самымъ вроятнымъ казалось то что если Сущовъ вышелъ въ отставку и одновременно отдлалъ домъ въ Трескин, то конечно для того чтобы перехать въ него на житье. Противъ этого предположенія не возражалъ и Поморцевъ, добавивъ только что если Сущовы прідутъ, то въ самомъ непродолжительномъ времени и ни въ какомъ случа не позже мая. Былъ уже конецъ апрля и Трескинцы съ каждымь днемъ приходили все въ боле и боле лихорадочно возбужденное состояніе.

Въ одинъ вечеръ Поморцевы, напившись чаю, сидли по обыкновенію въ угольной комнат: Семенъ Алексевичъ докуривалъ трубку, Анна Гавриловна раскладывала пасьянсъ. Она загадала прідутъ ли Сущовы и нарочно выбрала самый трудный изъ извстныхъ ей пасьянсовъ, именно тотъ который вышелъ у нея всего два раза съ тхъ поръ какъ она стала его раскладывать, и къ крайнему удивленію ея онъ сходился, мшалъ лишь валетъ бубенъ. Правда можно было переложить его на даму, но въ такомъ случа закладывалась вся пиковая масть. Анна Гавриловна, приложивъ указательный палецъ правой руки къ губамъ, серіозно призадумалась надъ трудною задачей, задумался надъ ней и подсвшій къ столу Семенъ Алексевичъ.

— А ты сперва переложи девятку трефъ на десятку, сказалъ онъ вдругъ, какъ бы озарившись внезапно проблеснувшею у него въ голов мыслію,— а потомъ….

Но не усплъ онъ договорить, какъ въ передней послышался шумъ, смшанный съ пискливымъ женскимъ говоромъ.

— Затрещала, сказала, стараясь сохранить свое хладнокровіе Анна Гавриловна, хотя слышанный ею голосъ страшно подстрекалъ ея любопытство. Она узнала въ немъ голосъ Авдотьи Емельяновны и очень хорошо понимала что приходъ ея въ такой неурочный часъ былъ не даромъ. Тмъ не мене она и предъ мужемъ не хотла высказать волновавшаго ее чувства и казалось еще боле сосредоточила вниманіе свое на разложенныя предъ нею карты, хотя ясно было какъ день что съ переложеніемъ девятки трефъ пасьянсъ сходился.

— А я къ вамъ съ свжею новостью, кричала еще изъ залы Авдотья Емельяновна.

— Съ какою такою? спросила повидимому очень спокойно Анна Гавриловна, не сводя глазъ съ картъ. Рожнова была изъ тхъ которыхъ она не удостоивала своимъ рукопожатіемъ, считая ее достаточно осчастливленною уже тмъ что отъ времени до времени называла ее по имени и отчеству.

— Да ужь съ такою, продолжала трещать Авдотья Емельяновна,— что на этотъ разъ и сомнваться-то ужь кажется нечего.

Анна Гавриловна казалось очень равнодушно поглядла на нее, но несмотря на умніе маскировать свои чувства, опытный наблюдатель прочелъ бы въ ея глазахъ происходившую внутри ея тревогу. Даже Семенъ Алексевичъ отнялъ отъ рта трубку и молча стоялъ въ какомъ-то выжидательномъ положеніи.

— Сейчасъ былъ у меня сущовскій поваръ, поеннаго телка купилъ, говорила Розкнова, присаживаясь на стулъ и съ трудомъ переводя духъ,— того самаго телка котораго я выпаивала къ вазовской свадьб. Думаю себ: тамъ еще что за него дадутъ, а онъ сразу три рубля далъ: я и торговаться не стала, лишь двугривенный Аксинь за хлопоты выговорила. Говоритъ господъ къ ужину ждетъ.

— Какъ къ ужину? едва могла выговорить Анна Гавриловна.

Самъ Семенъ Алексевичъ отъ удивленія раскрылъ ротъ и чуть не выпустилъ изъ рукъ чубука.

— Говоритъ нарочный прискакалъ изъ города съ извстіемъ что они ужъ тамъ. Самъ Сущовъ остался у предводителя обдать, а вечеромъ будутъ сюда безпремнно, того и гляди что мимо вашихъ оконъ продутъ. И управляющій встрчать ихъ укатилъ. Однакожь пора и мн домой, добавила она вставая торопливо.

— Куда же это вы такъ скоро? спросили въ одинъ голосъ Поморцевы.

— Нельзя, я къ вамъ только на минуточку забжала новостью подлиться. У меня дома очень спшное дло есть.

Поморцевы очень хорошо понимали что спшное дло было у нея не дома, а спшила она обгать съ новостью своею сосдей: ей предстояло еще побывать у Лядовыхъ, забжать къ попадь, а если успетъ, и къ кум дьякониц,— и все то должна она была успть сдлать до прізда Сущовыхъ, потому что тогда новость ея потеряла бы ужь всякую цну,— дорого яичко къ Свтлому дню. Уговаривать въ настоящую минуту остаться Рожнову было бы все равно что удерживать того у кого въ глазахъ домъ горитъ. И дйствительно, выйдя отъ Поморцевыхъ, она пошла какъ будто къ себ домой, но обжавъ переулокъ, перемнила свой маршрутъ, и они вскор же увидли изъ окна вдалек за церковью ея разввавшееоя по втру зеленое платье по направленію къ Лядовской усадьб.

Оставшись по ея уход одни, Поморцевы еще долго молчали, пораженные неожиданностію тодъко-что слышанной шеи новости. Въ самомъ дл купленный сущовскимъ поваромъ телокъ и прискакавшій изъ города нарочный были такіе знаменательные факты противъ которыхъ и говорить было нечего. Вдь не для чего же было бы все это Рожновой выдумывать, это значило бы дискредитировать себя, а безъ общаго доврія къ разносимымъ ею новостямъ жизнь потеряла бы для нея всю свою цну,— была бы хуже выденнаго яйца, но они уже столько разъ обмануты были въ своихъ ожиданіяхъ что и эти два крупныхъ факта не могли вполн убдить ихъ въ несомннности ожидавшагося прізда.

Не долго впрочемъ оставались она въ этомъ мучительномъ положеніи. Не прошло и часа съ ухода Рожновой, какъ послышались колокольчики и вскор мимо ихъ оконъ прохала сначала шестерикомъ четверомстная карета съ качавшеюся сзади ея въ сидйк двушкою, что обратило на себя особое вниманіе Анны Гавриловны, за нею слдовала закрытая коляска съ выглядывавшими изъ нея женщиной въ шляпк и мущиной съ сигаркою во рту и наконецъ знакомая Трескинцамъ бричка сущовскаго управляющаго съ самимъ управляющимъ и еще какимъ-то незнакомымъ человкомъ. Карета прохала такъ скоро что Поморцевы, кром сидвшаго на козлахъ рядомъ съ ямщикомъ лакея въ военной ливре, двушки въ сидйк и торчавшихъ изъ кареты двухъ дтскихъ головокъ, ничего разсмотрть не могли. Но довольно было и этого: пріздъ въ Трескино Сущовыхъ былъ уже не гадательнымъ предположеніемъ, а вполн совершившимся фактомъ.

Семенъ Алексевичъ еще съ минуту оставался неподвижно у окна, у котораго стоялъ впрочемъ такъ чтобъ его съ улицы не было видно (онъ и въ критическія минуты умлъ сохранить свое достоинство, а излишнее любопытство считалъ малодушіемъ). ‘Милости просимъ’, сказалъ онъ наконецъ, съ сардоническою улыбкой отходя отъ него. Анна Гавриловна ничего не сказала, но неизвстно почему такъ крпко сжала лежавшаго подл нея на диван Василія Васильевича что тотъ издалъ какой-то неопредленный звукъ, заставившій ее оставить его въ поко.

Вечеръ этотъ прошелъ для всхъ Трескинцевъ крайне тревожно. Спокойне всхъ казались Поморцевы, но и ихъ спокойствіе было лишь кажущееся. Анну Гавриловну боле всего тревожило то что какъ нарочно только за недлю предъ тмъ сняты были съ оконъ драпри (они у Поморцевыхъ на лтніе мсяцы снимались), а безъ нихъ комнаты казались голы и не убраны, и обои на стнахъ и обивка мебели смотрли какими-то полинялыми,— даже желтизна швовъ между печными изразцами была замтне. ‘А тутъ, думала она, еще Василія Васильевича угораздило некстати на самомъ видномъ мст дивана.’ И она подошедъ къ нему лишь покачала головою. ‘И что бы дать имъ повисть еще недльку, другую, упрекала она себя, а теперь снова повсить, точно для прізда Сущовыхъ, было смшно. И Лядовы замтятъ, замтитъ и Авдотья Емельяновна, вс сосди заговорятъ что мы по случаю прізда ихъ домъ какъ къ празднику убрали. Что жъ Сущовы! Еще не Богъ всть невидаль какая. Приличіе приличіемъ: надо же и себ цну знать’. ‘А вдь завтра по настоящему надо бы побриться’, думалъ Семенъ Алексевичъ, проведя рукою по подбородку. Надо сказать что онъ вслдствіе особенной своей аккуратности брился три раза въ недлю: по воскресеньямъ, середамъ и пятницамъ, при этомъ мнялъ и блую шейную косынку. Какъ нарочно былъ понедльникъ, и въ двое сутокъ успли и борода вырасти и косынка позапачкаться. Конечно еслибы на завтра былъ такой день въ который онъ ждалъ бы къ себ гостей, онъ могъ бы сдлать и экстренный туалетъ, какъ обыкновенно и длалъ въ двунадесятые праздники или въ дни своихъ или жениныхъ именинъ, но теперь такого ничего не было, и ясно было бы для всякаго что онъ сдлалъ его ни для чего другаго какъ въ ожиданіи прізда къ себ съ визитомъ Сущовыхъ, а если они не прідутъ, то вдь это будетъ скандалъ. Гришка и тотъ подъ сурдинку смяться станетъ, да еще шельмецъ въ огласку пуститъ, чрезъ недлю вс сосди узнаютъ. Положимъ что по разчету его Сущовы должны пріхать нему, какъ къ почетному лицу, къ первому и притомъ непремнно не позже какъ на другой же день своего прізда, захалъ же онъ къ предводителю и вовсе прямо изъ дорожнаго экипажа, ‘казалось бы такъ’, разсуждалъ онъ самъ съ собою. ‘Ну а какъ вдругъ не прідутъ?’ Такъ легъ онъ и спать въ нершимости бриться ему на другой день или нтъ. Въ дневник своемъ за этотъ день онъ приписалъ: ‘не даромъ дулъ вс эти дни NW, пригналъ къ намъ сверныхъ птицъ. Что за птицы такія — увидимъ’.

Не мене Поморцевыхъ озабочены были и Лядовы. Хотя они и не думали, подобно имъ, чтобы Сущовы къ нимъ пріхали непремнно на другой же день, но полагали что рано или поздно должны же будутъ пріхать, и Лядова боялась чтобъ они, заставъ ихъ въ расплохъ, не сдлали по первому впечатлнію невыгоднаго о нихъ заключенія, такъ какъ домъ ихъ не отличался ни особеннымъ порядкомъ, ни чистотою. Елена Александровна пересмотрла гардеробъ: приготовила дтямъ къ слдующему дню чистенькія платьица, не забывъ конечно и о собственномъ своемъ туалет. Она посовтовала было и мужу принарядиться на другой день почаще, такъ какъ балахонъ въ которомъ онъ обыкновенно сиделъ дома былъ не только измаранъ, но мстами, и особенно за локтяхъ, до того протертъ что видна была ситцевая рубашка, но онъ не обращалъ на совты жены своей никакого вниманія. Его занималъ боле серіозный вопросъ: ‘Охотникъ ли этотъ Сущовь до собакъ и любитъ ли подъ часъ кутнуть въ веселой компаніи? спрашивалъ онъ себя. А куда бы какъ не дурно имть подъ бокомъ такого сосда’. И онъ несмотря на позднее время пошелъ осмотрть собакъ и найдя одну изъ нихъ не въ порядк, веллъ запереть въ особый чуланъ.

Но больше всхъ была въ попыхахъ Авдотья Емельяновна. Оповстивъ сосдей о несомннномъ и близкомъ прізд Сущовыхъ, она зашла къ кум дьякониц и сидя у нея имла неописанную радость видть изъ окна собственными глазами какъ они пріхали. Прибгавъ домой, она поставила все вверхъ дномъ. Думала ли и она что Сущовы прідутъ на другой день и къ ней съ визитомъ или ужъ такъ, отъ избытка чувствъ глаголали уста, бгали ноги и не оставались въ поко руки, но бросилась и она все устраивать и приводить въ порядокъ: выгнала изъ дому кошку съ только-что окотившимися котятами, велла запереть въ клть свинью, кормившуюся остатками съ двичьяго стола и потому постоянно пребывавшую въ сняхъ, дала даже подзатыльникъ снной двк за то что у нея были руки не чисты и платье изорвано, хотя руки у нея и прежде были грязныя, не изорванныхъ же платьевъ она никогда на себ и не видала. Мало того: ложась спать она приказала стряпух на другой день изжарить гуся съ кашей и испечь аладьи съ яблоками, кушанья которыя заказывала лишь въ особенно торжественныхъ случаяхъ, хотя и понимала что еслибы Сущовы и сочли нужнымъ одлять ей визитъ, то ни въ какомъ случа не остались бы у нея обдать. Не безъ замиранія сердца узналъ о прізд Сущовыхъ и отецъ Евлампій. Онъ очень хорошо понималъ что они къ нему въ домъ знакомиться не подутъ, но не безъ нкотораго основанія предполагалъ что его вроятно на другой день пригласятъ отслужить молебенъ и потому счелъ не лишнимъ сходить въ баню, изъ которой его вытащили чуть не замертво. Даже церковный сторожъ и тотъ былъ не безъ дла, онъ вытащилъ изъ укладки свой мундирный сюртукъ, вычистилъ кирпичомъ пуговицы, перечистилъ мломъ медали, словомъ, приготовился къ слдующему дню какъ къ смотру или къ Свтлому празднику.

Но ожиданія Трескинцевъ были обмануты: слдующій день прошелъ какъ и вс предыдущіе: Сущовы ни у кого же были, о нихъ и слышно не было, точно въ Трескино вовсе и не прізжали. Правда, видно было на господскомъ двор необычное движеніе, попадья видла изъ окна какъ дти прошли по двору въ садъ ‘съ какою-то должно-быть мамзелью, говорила она, для барины ужь больно стрековиста’. Тмъ и ограничилось. Не обманулся въ разчетахъ своихъ одинъ церковный оторожъ: не имя никакого основанія дать прізда къ себ Сущовыхъ, или быть ими приглашеннымъ, онъ отправился къ нимъ самъ поздравить съ пріздомъ и получилъ за то три рубля на водку. Такая неожиданная щедрость до того озадачила его что онъ сжавъ полученную бумажку въ кулакъ и, не разслушавъ о чемъ спросилъ его Сущовъ, тотчасъ же сдлалъ налво кругомъ и отправился прямо въ кабакъ, гд и просидлъ до поздней ночи.

Вечеромъ пришла къ Поморцевымъ Лядова.

— Были ли у васъ утромъ съ визитомъ Сущовы? опросная она Анну Гавриловну.

— Мы ихъ и не ожидали, отвтила та очень спокойно.— Вчера только-что пріхали, а сегодня ужъ съ визитами разъзжать, надо съ дороги и отдохнуть.

— Ну къ вамъ-то могли бы и сегодня пріхать.

— На дняхъ вроятно прідутъ, сказалъ Поморцевъ, которому сдланное Лядовою замчаніе было очень по нутру.

— А какіе у нихъ, говорятъ, хорошенькія дти и какъ мило одты, продолжала она.— Старшая должна быть моей Лиз ровесница.

— Отъ кого же вы все это знаете?

— Мн сейчасъ попадья говорила. Впрочемъ я не дальше какъ на дняхъ же во всемъ сама удостоврюсь.

— Какъ сами? спросила удивленно Анна Гавриловна.

— Очень просто: пойду по обыкновенію съ дтьми въ Сущовскій садъ гулять, вроятно тамъ съ ними и встрчусь.

— Въ ум ли вы? Гд же посл этого ваша амбиція?

— Что же тутъ такого? Я не для нихъ пойду. Я и до ихъ прізда въ садъ къ нимъ съ дтьми гулять ходила.

— До прізда ихъ вы могли ходить и съ разршенія управляющаго, но когда сами хозяева на лицо, это было бы крайне неприлично. Это даже значило бы нкоторымъ образомъ навязыватъся на знакомство.

— А по-моему такъ тутъ нтъ ничего такого. Я на это иначе смотрю. Дти мои цвтовъ не рвутъ, газона не топчутъ, а если познакомятся съ ихъ дтьми, такъ имъ же съ ними гулятъ будетъ веселе.

— Еще Богъ знаетъ понравится ли Сущовымъ это сближеніе, замтила какъ-то особенно внушительно Анна Гавриловна опустивъ глаза.— Вдь эти петербургскіе господа на знакомство, а тмъ паче на интимство разборчивы. А какъ вдругъ да прикажутъ садовнику васъ въ садъ не пускать? Тогда что? добавила она вопросительно взглянувъ на Лядову.

— Ну тогда конечно не пойду, отвтила та смясь.

Анна Гавриловна отговаривала Лядову отъ ея намренія не потому чтобы боялась что она компрометируетъ себя такимъ образомъ дйствій, а изъ опасенія чтобы такимъ путемъ въ самомъ дл не познакомилась съ Сущовыми прежде нежели т сдлаютъ имъ, Поморцевымъ, первый визитъ. ‘Вдь не всякій будетъ знать какъ произошло это знакомство’, думала она, ‘а вс будутъ говорить что Сущовы сочли нужнымъ познакомиться съ Лядовыми прежде нежели съ нами.’ А это былъ бы тяжкій ударъ для ихъ премьерства. Къ тому же если Лядова познакомится съ Сущовою, сойдется съ нею, что легко быть можетъ, такъ какъ он ровесницы и дти у нихъ однолтки, то та пожалуй съ нею старухою и вовсе знакомиться не найдетъ нужнымъ. И что же тогда будетъ ея за положеніе? Она будетъ въ род стараго, истоптаннаго и выброшеннаго за негодностію башмака. Наконецъ такой навязчивый способъ знакомства она считала унизительнымъ не только для самой Лядовой, но и для всхъ Трескинцевъ. Не въ прав ли посл этого будутъ возмечтать Сущовы, разсуждала она сама съ собою, что мы Богъ знаетъ за какую высокую честь считаемъ быть знакомы съ ними? Посл ухода Лядовой она долго говорила съ мужемъ и на общемъ совт ршено было, если она и посл данныхъ ей совтовъ отъ намренія своего не откажется, прекратить съ нею всякое знакомство. А это до сихъ поръ между Трескинцами считалось равносильнымъ изгнанію остракизмомъ.

Время шло: прошла середа, прошла и пятница, и несмотря за то что въ эти дни Семенъ Алексевичъ такъ гладко бриль себ бороду что нижняя часть лица его приняла видъ какой-то атласистости, а Анна Гавриловна каждый день надвала челецъ съ лиловыми лентами, Сущовы все не хали. ‘Что бы это значило? спрашивали они другъ друга. Ужь не думаютъ ли они что мы подемъ къ нимъ, какъ къ богатымъ и великосвтскимъ людямъ, первые, или можетъ-быть полагаютъ что мы степные помщики, по буднямъ заняты полевыми работами, и Ждутъ воскресенья какъ боле удобнаго дня чтобы врне застать насъ дома. Наконецъ быть-можетъ и то что они разчитываютъ въ воскресенье встртиться съ нами какъ бы случайно въ церкви, и не длая перваго визита, познакомиться съ нами на нейтральной почв? Можетъ-бытъ и это.’

Прошла почти недля съ прізда Сущовыхъ и о нихъ ничего не было слышно, узнали только что на третій день приглашенъ былъ къ нимъ отецъ Евлампій отслужить молебенъ и получилъ за это двадцать пять рублей.

— Хотятъ золотымъ пескомъ глаза запорошить, сказалъ съ саркастическою улыбкой Поморцевъ.

Наступило наконецъ и воскресенье. Еще наканун долго обдумывала Анна Гавриловна что надть ей къ обдн, вдь первое впечатлніе дло великое, часто по нему длаютъ заключеніе о человк, а ей, понятно, хотлось чтобы первое впечатлніе которое она произведетъ на Сущовыхъ говорило въ ея пользу. Надть ей было что: была даже шубка, въ которой можно было бы пройтись и въ Петербург по Невскому проспекту не замченною, но надть ее ей не хотлось. Это значило бы показать Сущовымь что она одлась такъ для нихъ, а что еще хуже, показать это и Трескинцамъ, а потому посл долгихъ колебаній ршилась она одться также какъ одвалась всегда. Черная бархатная шляпка ея съ такимъ же страусовымъ перомъ была правда не послдняго фасона, но не гоняться же ей въ самомъ дл въ ея лта и живя постоянно въ деревн за модою. Ршеніе это опробовалъ и Семенъ Алексевичъ. Не столько впрочемъ думала она о стоемъ туалет, сколько о томъ станетъ ли отецъ Евлампій по обыкновенію ждать ея прізда для начатія богослуженіи и кому первой поднесетъ дьяконъ просвиру, ей или Сущовой. Еще первый вопросъ можно было устранить пріхавъ къ концу часовъ, хотя конечно пріятно было бы и заставить подождать себя, но второй вопросъ, и это былъ вопросъ о жизни и смерти, былъ неустранимъ и разршеніе его совершенно зависло отъ произвола отца Евлампія. И двадцать пять рублей полученные имъ за молебенъ невольно пришли ее на память. ‘Ну что если въ самомъ дл дьяконъ подойдетъ съ просвирами къ Сущовой.прежде нежели ко мн? думала, она, вдь это будетъ такой публичный афронтъ, который и перенесть трудно’. Одна мысль о важности его приводила ее въ содроганіе. Еслибъ еще она становилась впереди, какъ и другіе, предъ мстными образами около клироса, дьяконъ вроятно подошелъ бы къ ней къ первой, какъ къ старшей, но она изъ особаго рода тщеславія, изъ какого-то униженія которое въ этомъ случа было паче гордости, становилась всегда за народомъ въ заднемъ углу церкви, и чтобы пройти къ ней дьяконъ долженъ былъ обойти Сущову, такъ-сказать обнесть ее. Еслибъ онъ это сдлалъ, самолюбіе ея удовлетворено было бы вдвойн, но сдлаетъ ли онъ это? Конечно могла бы она вопреки обыкновенію своему стать и впереди, но это слишкомъ бросилось бы всмъ въ глаза и высказало бы ея заднюю мысль. Можно было бы наконецъ войти въ переговоры по этому предмету съ отцомъ Евлампіемъ, но, вопервыхъ, длать это было уже поздно, а вовторыхъ, онъ человкъ глупый и безхарактерный, непремнно разказалъ бы объ этомъ жен, та пересказала бы дьякониц, дьяконица Рожновой, отъ нея узнали бы вс сосди, и она съ мужемъ изъ почетныхъ и всми уважаемыхъ лицъ сдлалась бы предметомъ общихъ насмшекъ. Она даже думала было вовсе не хать къ обдн: но это было бы лишь откладывать неминуемое столкновеніе и въ виду сильнаго непріятеля сознаться въ слабости и несостоятельности своей. Подобныя же мысли и опасенія бродили и въ голов Семена Алексевича. Он похожи были на школьниковъ трепещущихъ за сомнительный исходъ приближающагося экзамена, а неизбжный экзаменъ съ каждою минутой все приближался и не было средствъ ускользнуть отъ него.

Конечно у Мары Посадницы при первомъ роковомъ удар вчеваго колокола не сильне вздрогнуло сердце, какъ вздрогнуло оно у Анны Гавриловны при первомъ звук церковнаго благовста. Тревожно забилось оно и у Семена Алексевича. Оба они перекрестились и молча стали считать отчетливо звучавшіе удары.

— Не пора ли? спросила наконецъ Анна Гавриловна, насчитавъ ихъ съ полсотни.

— Пора, глухо отвтилъ Семенъ Алексевичъ.

Хотя крон этихъ короткихъ словъ, ни какихъ другихъ произнесено не было, ими высказана была цлая мысль, и какъ она была одна и та же на ум у обоихъ, то они безъ дальнйшихъ объясненій вполн поняли другъ друга.

Когда Поморцевы вошли въ церковь, читались еще часы. Семенъ Алексевичъ сталъ на свое обычное мсто у церковнаго ящика, слегка отодвинувъ рукою стоявшаго у него гайдука въ военной ливре, пробралась и Анна Гавриловна въ свой скромный уголокъ, изъ котораго могла никмъ не замченная свободно наблюдать за всмъ и за всми. Сдлавъ по обыкновенію три крестныхъ поклона, она не безъ нкотораго страха взглянула впередъ. У праваго клироса стояла, какъ и всегда, Рожнова, съ сестрою и дочерью, рядомъ съ нею, ближе къ амвону, Лядова съ дтьми. Не безъ злорадства замтила она что вс одты были нарядне обыкновеннаго: Лядова была въ новой тальм, только-что выписанной ею изъ Москвы къ Святой недл, на Авдоть Емельяновн была даже какая-то старофасонная шляпка, которой никогда на ней не видала, такъ какъ она обыкновенно покрывалась большимъ платкомъ, въ церкви же всегда стоила простоволосая. Съ нихъ Анна Гавриловна боязливо перенесла глаза къ лвому клиросу и увидала незнакомую ей барыню въ хорошенькой, новомодной шляпк, съ стоявшими предъ вою двумя очень мило одтыми двочками. ‘Она’, подумала Анна Гавриловна, ‘да гд же онъ?’ Но самого Сущова повидимому въ церкви не было, по крайней мр сколько она ни отыскивала его глазами, нигд найти не могла. Все были знакомыя лица: были тутъ и попадья и дьяконица, были и дьячиха съ пономарихой, стоялъ по обыкновенію своему у самой хоругви и Лядовъ, но Сущова или человка котораго можно было бы по виду и одежд принятъ за него ршительно не было. ‘Можетъ-бытъ еще подойдетъ’, подумала она и сосредоточила все свое вниманіе на стоявшей прямо предъ нею незнакомой барын въ шляпк.

Къ крайней досад ея ихъ раздляла тсная толпа мужиковъ, изъ-за которой она никакъ не могла разсмотрть ея костюма, да и сама она въ продолженіи всей обдни ни разу не обернулась, лишь роза два зачмъ-то нагнулась къ стоявшимъ предъ нею двочкамъ.

Обдня приближалась къ концу, а Сущова все не было, пропли: ‘буди имя Господне благословенно’ и дьячокъ началъ чтеніе псалма. Настала роковая минута. Анна Гавриловна въ трепетномъ ожиданіи вперила глаза свои въ сверную дверь: отворилась и она, и въ просвт ея рзкимъ контуромъ очертилась высокая фигура дьякона, выносившаго просвиры. Лихорадочная дрожь пробжала по ея тлу, страшно сжалось сердце, ей чуть не сдлалось дурно. ‘Нтъ, лучше не стану смотрть’, ршила она. ‘Заступница усердная’, забормотала она, закрывъ глаза и судоракно шевеля губами. Настала мертвая тишина, среди которой громко и отчетливо раздавался звонкій голосъ пономаря, хрипло кашлянула гд-то старуха, прокричалъ пріобщенный младенецъ, кто-то не вдалек отъ нея чхнулъ, ‘будь здоровъ’, прошушукалъ чей-то сиплый голосъ и снова все затихло. ‘О Госпоже, Царице и Владычице!’ продолжала шептать про себя Анна Гавриловна. Но вотъ послышался впереди шумъ раздвигавшагося народа, точно съ глухимъ ревомъ катилась прямо на нее громадная волна, даже жутко ей стадо, и вслдъ за тмъ явственно раздался въ двухъ тагахъ отъ нея стукъ тяжелыхъ сапоговъ о каменныя плиты пола. Она открыла глаза: предъ нею стоялъ, словно выросъ изъ земли, дьяконъ съ такъ хорошо знакомою ей тарелкой, на ней лежали три цльныя просвиры и четвертая разрзанная на части. ‘Одна для меня, сообразила она, другая для Сущовой и третья для Лядовой. И она нсколько ободрилась. А что если была пятая? точно кто шепнулъ ей на ухо. Вдь могъ отецъ Евлампій вынуть для нея особую заздравную просвиру’. И двадцатипятирублевая бумажка, данная ему Сущовымъ за молебенъ, какъ живая промелькнула предъ ея глазами. Она зорко стала слдитъ за дьякономъ. Тотъ отъ нея пошелъ прямо къ барын въ шляпк, нагнулся къ дтямъ и отъ нихъ прошелъ къ Лядовой. ‘Не было пятой’, оказала она чуть не вслухъ съ торжествующимъ видомъ.

Итакъ Поморцевы вышли изъ этой первой стычки побдителями: они ощущали то же пріятное чувство какое ощущаютъ осажденные посл счастливо выдержаннаго штурма. Анна Гавриловна могла наконецъ вздохнуть свободно.

— А петербургскіе прізжіе словно невидимки какіе, сказала подойдя къ ней по окончаніи обдни Лядова,— и взглянутъ на себя не дадутъ.

— Какъ не дадутъ? спросила та удивленно.— А какая же это дама съ дтьми стояла у лваго клироса?

— Это Англичанка. Сама же она дома сидитъ и никому не показывается.

— Да и не покажется, подхватила подошедшая Авдотья Емельяновна.— Она говоритъ что пріхала въ деревню отдохнутъ, а не заводить знакомства, что визиты ей и въ Петербург надоли. Въ церкви же вы ея никогда и не увидите: она лютеранка, и хоть зовутъ ее Марьей Антоновной, а настоящее имя ея Амалія Оттоновна. Отцу Евлампію самъ управляющій говорилъ.

‘Такъ вотъ почему просвиру поднесъ мн дьяконъ первой’, подумала Анна Гавриловна. Оказывалось что побда была лишь воображаемая и торжествовала она ее преждевременно. Но если не одержано было побды, то не потерплено было и пораженія, а на первый разъ и этого было уже довольно.

Слова Авдотьи Емельяновны повидимому сбывались: незамтно прошли дв недли съ прізда Сущовыхъ и они все еще къ Поморцевымь не являлись. Это впрочемъ не очень, огорчало ихъ, такъ какъ они не столько желали познакомиться съ ними, сколько боялись чтобъ они не познакомились съ кмъ-либо изъ сосдей прежде нежели съ ними. Лишь такое предпочтеніе сочли бы они за кровное для себя оскорбленіе. Если же они пріхали въ деревню съ твердымъ намреніемъ ни съ кмъ не знакомиться, то для чего имъ было и добиваться этого знакомства. ‘Они люди молодые, думали они, люди ныншняго вка, мы же старики, отсталые степняки, общаго между нами ничего быть не можетъ и слдовательно знакомство это могло бы лишь стснить насъ, не доставивъ намъ ровно никакого удовольствія.’

III.

Поморцевы стали уже мало-по-малу привыкать къ мысли что видно несуждено имъ быть знакомымъ съ Сущовыми, и стали даже понемногу забывать о самомъ прізд ихъ въ Трескино и на минуту выбитая изъ обычной колеи жизнь снова потекла попрежнему. Подходила уже къ концу и вторая недля, и въ субботу вечеромъ, напившись чаю, сидли они по обыкновенію вдвоемъ въ-угольной комнат: Анна Гавриловна за пасьянсомъ, Семенъ Алексевичъ докуривши трубку. Въ растворенное окно легкимъ втеркомъ приносилось изъ Сущовскаго сада благоуханіе цвтущей сирени я черемухи и громко раздавалось по зар щелканіе соловья, Лава Гавриловна раскладывала уже второй пасьянсъ. На первомъ загадала она: что родится у сосдки Климушиной, сынъ или дочь? (о Сущовыхъ она уже и гадать давно перестала.) Вышло — сынъ. Теперь она загадала: будетъ ли онъ брюнетъ или блондинъ? Вопросъ этотъ, казалось, очень интересовалъ ее. Пасьянсъ близился къ концу и не оставалось почти никакого сомннія что долженъ былъ родиться брюнетъ, то вслдствіе какихъ-то особыхъ соображеній вызвало уже, на лице ея гримасу долженствовавшую выразить собою язвительную улыбку, какъ совершенно неожиданно вошла въ комнату Авдотья Емельяновна.

— А Сущовы у васъ еще не были? спросила она, обмнявшись съ хозяевами обычными привтствіями.

— Да мы, признаться, и не очень интересуемся ихъ знакомствомъ, отвтила Анна Гавриловна, снова принявшись за прерванный пасьянсъ и не поднимая глазъ съ разложенныхъ картъ.

— Стало-быть Лядовы счастливе васъ, сказала Рожнова, намренно ударяя на каждое слово: — вчера былъ у нихъ Александръ Николаевичъ, а сегодня здилъ къ нему отдать визитъ и Петръ Васильевичъ.

— Какъ? невольно вырвалось у Анны Гавриловны и она перенесла съ картъ за нее свой удивленно-вопросительный взглядъ.

Самъ Семенъ Алексевичъ какъ-то судорожно затянулся и вмсто обычной тонкой струи выпустилъ изо рта цлое облако дыма.

— Какже, затараторила Авдотья Емельяновна, очень довольная что принесенная ею новость произвела желаемое дйствіе.— Вчера прізжалъ къ ней съ визитомъ.

— Какимъ же образомъ это случилось? спросила, смотря и нее въ недоумніи, Анна Гавриловна.

Она никакъ не могла освоитьоа съ мыслію чтобы Сущовъ вотъ пріхать съ визитомъ къ Лядовымъ, ничмъ не отличавшимся отъ остальныхъ заурядныхъ сосдей-помщиковъ, прежде нежели къ нимъ, Поморцевымь, пользовавшимся во всемъ околотк общимъ почетомъ и уваженіемъ. ‘Добро бы еце къ Ильинымъ или Струковымъ’, думала она.

— Да такъ, продолжала трещать Рожнова своимъ звонкимъ, дребезжащимъ голосомъ.— Все это я заподлинно знаю отъ Терентія, сущовскаго садовника, вдь онъ женатъ на дочери моей Аксиньи. Елена Александровна, вы знаете, женщина общественная, любитъ компанію свтскихъ молодыхъ людей, стадо-бытъ и захотлось ей во что бы ни стало познакомиться съ Сущовыми. Какъ тутъ бытъ? Сами они къ нимъ съ визитомъ не дутъ, и имъ-то первый шагъ сдлать не хотлось — пожалуй еще не примутъ, да и предъ сосдями совстно, и придумала она познакомиться съ ними черезъ дтей. Узнала она въ какіе часы Сущовскія дти гуляютъ, разодла своихъ какъ куколъ, да и пошла съ ними, какъ ни въ чемъ не бывало, въ Сущовскій садъ. Долго ли она съ ними ходила, не знаю, только дождалась ихъ. Думала что т увидавши ея дтей такъ къ нимъ и кинутся. Анъ не тутъ-то было. Не будь съ ними Англичанки, можетъ-быть и кинулись бы, да та не допустила, прошла съ ними мимо Лядовыхъ дтей чинно таково, даже лишній разъ взглянуть имъ на нихъ не дала. Другая на мст Лядовой, увидавъ что дло на ладъ не идетъ, бросила бы его. Такъ нтъ, она пошла и на другой день. И на другой та же самая исторія. Что же вы думаете? и этимъ не пронялась, пошла и на третій. Тутъ съ дтьми пришелъ ужъ и самъ Александръ Николаевичъ: должно-быть услыхалъ отъ нихъ что ходитъ, молъ, къ нимъ въ садъ молоденькая да хорошенькая барыня. Ну, дло понятное, самъ человкъ молодой, дай, думаетъ, взгляну. Стало-быть какъ поровнялся съ ней, подошелъ, сказалъ съ нею нсколько словъ, подвелъ дтей и познакомилъ ихъ между собою. Ну т, извстное дло, дти, обрадовались, пошли вмст гулять. Самъ онъ съ Еленой Александровной пошелъ позади ихъ и съ часъ ходили рядкомъ и разговаривали, много, говоритъ, смялась. На другой день то же самое, а на третій, не знаю ужь врить ли, говорить, отпустили дтей съ Англичанкой въ рощу, а сами остались вдвоемъ въ бесдк и больше часу тамъ просидли. Это выходитъ было въ четвергъ, а вчера былъ Сущовъ у Лядовыхъ съ визитомъ, познакомился и съ Петромъ Васильевичемъ. И какъ вишь сошлись, даже на псарный дворъ собакъ смотрть ходили. Ну а сегодня, выходитъ, Петръ Васильевичъ къ Сущовымъ отдавать визитъ здилъ, только ея, говорятъ, не видалъ, не выходила.

Поморцевы выслушали этотъ разказъ въ глубокомъ молчаніи, какъ бы боясь пропустить изъ него хотя одно слово. Анна Гавриловна отъ времени до времени покачивала головою и шептала себ что-то подъ носъ.

— Чего же смотритъ колпакъ мукъ? сказалъ наконецъ Семенъ Алексевичъ.— Разв онъ не видитъ что Сущовъ прізжалъ знакомиться съ нимъ не для него, а для жены?

— То-то пословица говоритъ: на всякаго мудреца довольно простоты, заключила Рожнова, заправивъ правую ноздрю цлою щепотью табаку. Она постоянно нюхала табакъ лишь одною ноздрею.

— Выходитъ, оказала Анна Гавриловна, собирая со стола карты,— что они все-таки домами не знакомы, а знакомы мекду собою лишь одни мущины. Это, по моему, для Елены Александровны даже оскорбительно. Если Сущовъ прізжалъ одинъ, стало-бытъ жена его находитъ ее недостойною чести быть съ нею знакомою.

— Конечно, глубокомысленно подтвердилъ Поморцевъ.

— А жаль, вздохнула пригорюнившись Авдотья Емельяновва,— не добрую славушку на себя положитъ, трубою по всему сосдству протрубятъ. Еще пожалуй приложатъ то что и не было никогда. Хоть бы для дочерей-то себя поберегла. Жаль, очень жаль.

— Вотъ то-то, заключила Анна Гавриловна,— ныншніе молодые люди совтовъ старыхъ, опытныхъ людей не слушаютъ: все хотятъ длать по-своему, да и попадаютъ въ просакъ.

Принесенная Рожновою новость крайне встревожила Поморцевыхъ, самолюбію ихъ нанесенъ былъ тяжелый ударъ. Въ самомъ дл причина побудившая Сущова познакомиться съ Лядовыми никому не была извстна, да когда и сдлается изстною, повритъ ей пожалуй не всякій: иные сочтутъ это за пустую сплетню, другіе скажутъ что сплетню эту выдумали изъ зависти т которые не удостоены были посщенія Сущова, найдутся быть-можетъ и такіе которые припишутъ и прямо имъ же Поморцевымъ, пойдутъ толки и споры, фактъ же что Сущовъ былъ у Лядовыхъ, а у нихъ, Поморцевыхъ, не былъ, былъ фактъ совершившійся и не подлежавшій никакому оспариванію. Конечно то обстоятельство что онъ, человкъ женатый, здилъ знакомиться въ семейный домъ одинъ, безъ жены, могло броситься въ глаза, но его можно было объяснить болзнью жены, наконецъ, нежеланіемъ ея бытъ съ кмъ-либо знакомою, Сущовъ же, не имвшій ничего противъ знакомства съ сосдями, предпочелъ, однакожь, познакомиться не съ ними, Поморцевыми, а съ Лядовыми, слдовательно считалъ ихъ боле современными, боле образованными, наконецъ, боле стоящими того чтобы познакомиться съ ними, на нихъ же смотрлъ какъ на людей стараго вка, отсталыхъ, ни на что не нужныхъ. Словомъ, какъ они дло ни вертли, какъ его ни переворачивали, а окончательнымъ выводомъ было то что премьерству ихъ предпочтеніемъ оказаннымъ Сущовымъ Лядовымъ грозила серіозная опасность и единственнымъ врнымъ средствомъ предотвратить ее было распространеніе и акредитованіе слуховъ только-что сообщенныхъ имъ Рожновою. ‘Положимъ, разсуждали Поморцевы, слухи эти сильно комлрометтируютъ Лядову, но не сама ли она виновата, если легкомысленнымъ поведеніемъ своимъ дала имъ пищу. Вдь мы предупреждали ее, не послушалась, ну и пняй на самое себя: сама себя раба бьетъ, когда не чисто жнетъ. Не жертвовать же намъ въ самомъ дл положеніемъ своимъ для поддержанія ея репутаціи, когда она сама такъ мало думаетъ объ ней’.

На другой день, въ воскресенье, погода была отличная, и когда Поморцевы вошли въ церковь, она была полна какъ въ Свтлый праздникъ. Кром Лядовыхъ и Рожновыхъ тутъ были и Климушины, и Ильины, и Брёховы. Вс помщики окрестныхъ, приходскихъ деревень интересовались взглянуть на новаго прізжаго сосда. Была даже старуха Сомова, жившая въ тридцати верстахъ отъ Трескина и прізжавшая к обдн лишь по двунадесятымъ праздникамъ. Увидавъ ее сама Анна Гавриловна удивилась. У лваго клироса стояла попрежнему Англичанка съ дтьми, но самихъ Сущовыхъ и было. Поморцева окинула всхъ глазами и замтила что барыни одты были не повсегдашнему: на каждой изъ них было что-нибудь новенькое, еще невиданное. Мущины, и т смотрли какъ-то не заурядно: и бороды у нихъ были выбриты чище обыкновеннаго и волосы не то подстрижены, не то подвиты и галстуки подвязаны съ особымъ тщаніемъ словомъ, были на самихъ себя не похожи, точно готовились снимать съ себя фотографическія карточки. Даже Брёховъ любившій надо всмъ подтрунивать и смотрвшій на вс и теперь съ саркастическою улыбкою, до того начернилъ нафабрилъ усы что они казались налакированными. Шикозне же всхъ одта была Лядова.

‘Вишь расфуфырилась’, подумала злобно взглянувъ на нее Анна Гавриловна и стала отыскивать глазами Сущова, но его какъ и въ первый разъ нигд не была ‘И отлично, разсуждала она сама съ собою, и вс эти наряды и приготовленія пропадутъ понапрасну, да и на душ покойне: теперь уже мн нечего опасаться за просвиру. А куда какъ непріятно было бы получить афронтъ при всей этой публик.’

Но едва успла она сдлать это благодушное замчаніе и успокоиться на счетъ такъ страшившаго ее афронта, какъ наружная боковая дверь съ шумомъ растворилась и въ церковь вошелъ молодой человкъ высокаго роста въ военной шинели и съ такою же блою фуражкой въ рук. По почтительности съ которою сторонился чтобы датъ ему дорогу народъ, по поспшности съ которою встртилъ его и отдалъ ему военную честь караульный солдатъ, наконецъ по описанію сдланному Рожновою, Анн Гавриловн не трудно было узнать въ немъ Сущова. Появленіе его произвело всеобщую сенсацію. Вс взгляды какъ бы по мановенію волшебнаго жезла обратились на него, хотя никто изъ присутствовавшихъ, проникнутыхъ сознаніемъ собственнаго достоинства, даже нескромнымъ движеніемъ головы не показалъ вида чтобы появленіе его такъ его интересовало. Сущовъ прошелъ къ амвону и сталъ прямо противъ царскихъ дверей. Анна Гавриловна въ продолженіе всей обдни не спускала съ него глазъ: не ускользнулъ отъ нея низкій поклонъ отвшенный ему дьячкомъ предъ чтеніемъ Апостола, замтила она какъ дьяковъ, кадя, остановился предъ нимъ доле и поклонился ниже, нежели прочимъ, показалось ей даже что и священникъ, произнося слова: ‘и васъ всхъ православныхъ христіанъ’, обратился къ нему преимущественно предъ другими. Невольно вспомнила она снова о двадцати пяти рубляхъ. ‘Плохо’, подумала она, и опасеніе за просвиру заговорило въ ней съ новою силой.

Посл Евангелія Сущовъ подошелъ къ Лядовой, сталъ сзади ея и уже до конца обдни отъ нея не отходилъ. Онъ часто наклонялся къ ней, повидимому о чемъ-то опрашивалъ, и та отвчая ему, поминутно смялась. Лицо ея сіяло полнымъ удовольствіемъ, видно было что у нея ушки были, что называется, на макушк. Анна Гавриловна изъ угла своего злобно слдила за всми ея движеніями какъ бы желая по нимъ угадать о чемъ шелъ у нея съ Сущовымъ разговоръ.

— И о чемъ смешься, подлая? говорила она себ подъ носъ.— И смшнаго-то ничего нтъ. Хочешь лишь всмъ показать что дескать и съ петербургскомъ жителемъ разговоръ вести умю и заинтересовать его могу. Безстыжіе твои глаза! чмъ отъ людей срамоту свою скрывать, сама съ нею къ нимъ въ глаза лзешь. Ишь въ самомъ дл раскудахталась. Иной подумаетъ что и взаправду надъ чмъ поскалить зубы нашли.

— Стало-быть Лядова-то давно, знакома съ Сущовымъ? спросила стоявшая посл нея Сомова.

— Какъ же онъ быть давно знакомымъ, отвчала Анна Гавриловна,— когда онъ въ Трескино въ первый разъ еще пріхалъ, а она никогда изъ него не вызжала.

— Какъ же это оно такъ скоро сблизилось?

— Люди молодые, живутъ рядомъ, садъ одинъ раздляетъ, долго ли сблизиться, отвчала Поморцева, стыдливо понуря глава.

Сомова вопросительно посмотрла на нее какъ бы не сразу понявъ смыслъ сказанныхъ ею словъ и выжидая не скажетъ ли она еще чего, но, видя что та молчала, перенесла глаза свои на Лядову и Сущова и съ удвоеннымъ вниманіемъ стала слдить за ними.

Между тмъ обдня приближалась къ концу и снова тревожно забилось сердце у Анны Гавриловны. ‘А что, пришло ей въ голову, если мало того что дьяконъ поднесетъ Сущову просвиру первому, но тотъ еще какъ дамскій кавалеръ предложитъ и Лядовой взять просвиру съ намъ вмст, и мн достанется ужь третья?’ Подъ нею подкосились ноги и она, чтобы не упасть, должна была ухватиться за стоявшій предъ нею стулъ. Впрочемъ опасенія ея вскор же разсялись Сущовъ до конца обдни не остался. Онъ сказалъ что-то наклонившись Лядовой, та, засмявшись кивнула ему головою и онъ вышелъ изъ церкви.

— Видли? сказала Сомова.

— Видли и не то, отвтила махнувъ рукою Анна Гавриловна.

Изъ церкви вс отправились къ Поморцевымъ: одни, что бы по обыкновенію засвидтельствовать имъ свое почтеніе другіе, чтобъ узнать у нихъ что-нибудь о Сущевыхъ. Не похали одни Лядовы. ‘Знаетъ кошка чье мясо съла’ подумала Анна Гавриловна, да и хорошо сдлали, безъ нихъ намъ свободне будетъ’.

— А васъ можно поздравить съ новыми сосдями, началъ Брёховъ.

— Да что де въ нихъ толку, если они сидятъ у себя какъ барсуки и никуда не показываются, замтила Ильина.

— Какъ никуда? перебила ее Климушина, съ Лядовыми познакомились же.

— Домами они и до сихъ поръ еще не знакомы, язвительно вставила слово свое Анна Гавриловна.

— Какъ не знакомы? опросила удивленно Климушина.— Они всю обдню шушукались, да пересмивались, смотрть даже на нихъ было соблазнительно.

— Я хочу сказать что Сущова и до сихъ поръ еще съ Лядовыми не знакома, когда Петръ Васильевичъ здилъ къ нимъ съ визитомъ, она даже не вышла къ нему.

— Но вдь Сущовъ былъ же у нихъ съ первымъ визитомъ, сказала Ильина,— стало-быть онъ заявилъ тмъ желаніе свое быть съ нимъ знаковымъ.

— Нельзя же ему было къ нимъ не хать когда сама Лядова первая три раза была у него.

— Какъ была у него? спросили въ одинъ голосъ Ильина съ Климушиной.

Он уже давно слышали о прогулкахъ Лядовой въ Сущовскій садъ, но сдлали видъ что ничего не знали, чтобъ имть удовольствіе услышать еще разъ и можетъ-быть съ прибавленіемъ еще неизвстныхъ имъ подробностей о томъ что ихъ такъ интересовало. Сомова же, дйствительно еще ничего не знавшая, раскрыла отъ удивленія до самыхъ ушей ротъ и съ жадностію впилась глазами въ разговаривающихъ.

— Да, три раза была, пока наконецъ не добилась чего желала, сказала намренно ударяя на каждое слово Анна Гавриловна.— Да вотъ Авдотья Емельяновна вамъ лучше все разкажетъ.

Рожнова только того и ждала. Она повторила почти слово въ слово то что наканун разказала Поморцевымъ, добавивъ что въ то самое время когда она у нихъ вечеромъ сидла, Сущова съ Лядовбой видли гуляющихъ въ рощ уже однихъ, безъ дтей, соловья, говорятъ, слушать ходили.

— Чего же смотритъ мужъ? чего жь глядитъ жена? посыпались вопросы со врхъ^у сторонъ.

— Я, чай, досадуютъ что и на ихъ долю такая же линія не подошла, сказалъ Брёховъ.

— А вы безъ краснаго словца не можете, замтила Анна Гавриловна голосомъ въ которомъ слышались и легкій упрекъ, и должная дань всми признанному костическому уму Брёхова.— Такими вещами шутить нельзя. Тутъ дло идетъ о репутаціи женщины.

— Я до нея нисколько и не касаюсь, отвтилъ тотъ, самодовольно улыбаясь и отмахиваясь руками какъ бы въ самомъ дл боясь коснуться своими толстыми пальцами до такой субтильной вещи какъ женская репутація.— Я вижу вы ее и безъ меня устроите какъ слдуетъ.

— Что до Сущовой, такъ Егоръ Михайловичъ можетъ-быть и правъ, сказала Ильина.— О ней еще въ прошломъ году писала Марь Васильевн сестра изъ Петербурга. Знаемъ мы какого она поля ягодка. Она, вдь, и родомъ-то не Богъ знаетъ изъ какихъ. Отецъ ея хоть и выслужился въ генералы, а ддъ и до сихъ поръ въ Ревел въ калбасной сидитъ.

— Какъ въ калбасной? спросила недоврчиво Климушнаа.

— Обыкновенно какъ, окороками да сосиськами торгуетъ. Вдь это она только здсь чинится, да чванится, а въ Петербург ея и не слыхать. Она и за границу здила и сюда пріхала потому что ей тамъ не больно сладко живется.

Сосди просидли у Поморцевыхъ часа два, и въ продолженіе ихъ репутаціи обихъ женщинъ были, казалось, дйствительно устроены какъ слдуетъ. Проводивъ гостей, они потирали себ руки отъ удовольствія: премьерство ихъ было спасено и знакомству Сущова съ Лядовыми дано желаемое значеніе. ‘Какъ кстати и эта Авдотья Емельяновна тутъ подвернулась, думали они: все что было говорено, завтра же извстно будетъ всему сосдству.’

IV.

Но не долго торжествовали Поморцевы. Вскор же такъ привтливо улыбавшееся имъ ясное небо стало заволакиваться черными тучами и къ концу недли улегшіяся было опасенія ихъ за премьерство приняли угрожающіе размры. Анна Гавриловна обладала чрезвычайно тонкимъ чутьемъ, которое можно было сравнить разв съ чутьемъ сетера или чувствительностію анероида. Оно рдко ее обманывало и теперь чуяла она въ воздух что-то недоброе. Опасенія эти впрочемъ основаны были не на однимъ чуть или безотчетною предчувствіи, ихъ подтверждали и неоспариваемые факты. Отъ зоркихъ наблюденій ея не ускользнуло что въ жизни Лядовыхъ происходило что-то необычное, что-то лихорадочно возбужденное. Они, постоянно сидвшіе дома и рдко посщаемые сосдями, теперь каждый день или сами куда-то здили или принимали у себя гостей. Въ числ послднихъ были у нихъ и Климушины и Ильины и Брёховъ, то-есть т самые которые за нсколько дней предъ тмъ произнесли надъ ними же и надъ Сущовой такой строгій обвинительный вердиктъ. Первое пожалуй можно было еще объяснить тмъ что приближался день именинъ Лядовой и что она съ мужемъ разъзжала по сосдямъ съ приглашеніемъ на именинный пирогъ, хотя такое приглашеніе и не было въ деревенскихъ обычаяхъ, такъ какъ всякій сосдъ долженъ самъ помнить день именинъ и рожденія своихъ сосдей, но послднее не ясно ли доказывало что вс эти Ильины, да Климушины, произнося свой вердиктъ, на мысляхъ имли совсмъ другое и узнавъ что Сущовъ у Поморцевыхъ еще не былъ, у Лядовыхъ же бываетъ каждый день, промняли ихъ на послднихъ, мало думая о томъ какъ произошло это знакомство и какую оно бросало тнь на репутацію Лядовой. И что имъ было въ самомъ дл до нея? Напротивъ: чмъ ближе были отношенія Лядовой къ Сущову, тмъ легче можно имъ было чрезъ нее познакомиться съ нимъ. Тутъ только поняли они какую сдлали ошибку подкапываясь подъ ея репутацію, такъ какъ опасными соперниками для нихъ были не Лядовы, а Сущовы. Соображенія эти нсколько примирили ихъ съ первыми, заставили ихъ даже пожалть объ нихъ, но за то еще боле вооружили противъ послднихъ. Не съ ихъ ли прізда и пошелъ въ Трескин дымъ коромысломъ?

Очень хотлось Поморцевымь знать что такое длалось у Лядовыхъ, а что творилось у нихъ что-то недоброе, казалось не подвержено было никакому сомннію, но узнать положительно было не отъ кого: самимъ имъ хать къ нимъ было крайне не ловко, Рожнова же хотя и была у нихъ въ теченіи недли раза два, но приходила видимо не для того чтобы сообщить имъ какую-нибудь новость, а чтобы, вывдавъ отъ нихъ же что-либо, перенести Лядовымъ, у которыхъ сидла почти безвыходно. Узнала лишь она что кром сосдей была у нихъ и попадья, а имъ было извстно что попадья попусту изъ дома никуда не выходила, а если проходила къ кому, то непремнно по какому-нибудь длу. Окончательно же утвердило Поморцевыхъ въ ихъ подозрніяхъ и опасеніяхъ то знаменательное обстоятельство что въ слдующее воскресенье, несмотря на то что създъ помщиковъ у обдни былъ еще больше нежели въ послдній разъ, никто изъ нихъ изъ церкви къ нимъ по обыкновенію не захалъ, а почти вс отправились къ Лядовымъ.

‘Ужь не пригласили ли они ихъ къ себ, чтобы познакомить съ Сущовымъ, подумала Анна Гавриловна, и тмъ избавить его отъ непріятности разъзжать по нимъ съ визитами.’

‘Ярко блеститъ звзда Сущовыхъ и сильно общее къ неа тяготніе, разсуждалъ самъ съ собою Семенъ Алексевичъ,— если вся эта сволочь ютится около Лядовыхъ лишь для того чтобы чрезъ нихъ имть честь познакомиться съ ними.’ И сталъ обдумывать какъ бы помрачить ореолъ такъ ослпительно блствшій около Сущова, подорвать обаяніе которое такъ неотразимо влекло къ нему Трескинцевъ и тмъ удержать за собою премьерство, такъ явно ускользавшее изъ рукъ ег. Поморцевъ не только говорилъ, но и думалъ метафорически.

Съ этой минуты онъ возненавидлъ Сухова, послдующія же событія съ каждымъ днемъ все боле и боле утверждали его въ увренности что и тога съ своей стороны питаетъ къ нему т же враждебныя чувства.

На слдующій день Поморцевы сидли еще за утреннимъ чаемъ, какъ пришелъ къ нимъ отецъ Евлампій. Во всякое другое время приходъ его не удивилъ бы ихъ, такъ какъ онъ иногда хаживалъ къ Семену Алексевичу какъ къ ктитору по церковнымъ дламъ, теперь же онъ почему-то показался имъ подозрительнымъ.

— Я къ вамъ прямо отъ Александра Николаевича, сказалъ отецъ Евлампій, садясь на указанное ему Поморцевымь мсто.

— Отъ какого Александра Николаевича? опросилъ тотъ удивленно.

— Отъ господина Александра Николаевича Сущова.

— Ну такъ бы и сказали что отъ Сущова, а то Александровъ Николаевичей на свт много.

— Присылали за мною поговорить на счетъ церковныхъ суммъ собранныхъ на сооруженіе придла, проговорилъ нершительно смущенный отецъ Евлампій.

Онъ въ продолженіи долгихъ лтъ такъ уже привыкъ самовластно распоряжаться всмъ относившимся до церковнаго благоустройства безъ всякаго вмшательства о контроля со стороны прихожанъ что претензія Сущова настолько же озадачила его, насколько и оскорбила его самолюбіе.

— Говорятъ что они какъ прихожанинъ имютъ свои самостоятельный голосъ, продолжалъ также нершительно отецъ Евлампій,— они предположеннаго назначенія этихъ суммъ не одобряютъ и находятъ боле полезнымъ употребить ихъ на устройство при церкви сельской народной школы.

Иниціатива сооруженія придла принадлежала исключительно Поморцеву, это былъ обтъ данный имъ за шесть лтъ предъ тмъ по случаю тяжкой болзни жены его. Онъ долженъ былъ быть освященъ во имя ихъ ангеловъ, Семена Богопріимца и Анны Пророчицы, самые лики святыхъ должны были по тайному соглашенію съ иконописцемъ напоминать собою храмостроителей. Поморцевымъ хотлось придломъ этомъ воздвигнуть себ вчный памятникъ и чрезъ него выдвинуть себя изъ ряда сосдей, такъ-сказать канонизировать себя въ глазахъ ихъ. Въ продолженіи шести лтъ Семенъ Алексевичъ неусыпно хлопоталъ о сбор нужныхъ на это дло денегъ и не потому чтобы жаллъ затратить на него свои собственныя, а потому что оно тогда не имло бы характера дла общественнаго, и тмъ потеряло бы свой смыслъ и значеніе. И вдругъ, когда оно уже приближалось къ концу, является человкъ не участвовавшій въ немъ даже пожертвованіями своими и требующій чтобы собраннымъ суммахъ дано было другое назначеніе, мало того, чтобъ употреблены он были на дло которому онъ, Поморцевъ, не только не сочувствовалъ, во противъ котораго постоянно ратовалъ.

— Объясните вы нашему Сущову, оказалъ онъ дрожавшимъ отъ сдерживаемаго негодованія голосомъ,— что какъ они въ сбор этихъ денегъ не участвовалъ, такъ ему на чужой каравай и ротъ развать нечего.

— Они говоритъ что въ немъ участвовали ихъ крестьяне, составляющіе большую половину прихода, и что обязанность ихъ наблюдать чтобы пожертвованная ими лепта, употреблена была съ возможною для нихъ пользою, проговорилъ, запинаясь, отецъ Евлампій.

Онъ былъ человкъ не дальній, даже тупой, за что и прозванъ былъ въ семинаріи товарищами соломатой, но тмъ не мене очень хорошо сообразилъ, а вроятне сообразила попадья, что съ устройствомъ сельской школы для него откроется мсто законоучителя, которое кром балованья будетъ приносить ему и еще кое-какіе доходишки въ вид добровольныхъ пожертвованій деньгами и натурой, лишній же придлъ въ церкви кром лишнихъ хлопотъ ему ровно ничего не дастъ, а потому очень естественно былъ на сторон устройства школы. Очень хорошо понималъ это и Поморцевъ, понялъ и то что отецъ Евлампій говорилъ не свое, а наптое ему на ухо и имъ лишь затверженное, а потому если длалъ на его доводы возраженія, то лишь для того чтобы онъ передалъ ихъ тмъ отъ кого былъ присланъ.

— Но вдь вы сами знаете, сказалъ онъ ему,— что пожертвованія крестьянъ не составляютъ и десятой доли этихъ денегъ, и что он почти исключительно пожертвованы прихожанами помщиками.

— Справедливо-съ, продолжалъ тотъ тмъ же уклончивымъ голосомъ,— но сколько я могъ въ послдніе дни заключить изъ словъ гг. помщиковъ, и они вс боле склоняются къ устройству школы.

— Кто же напримръ?

— Да вотъ хоть бы, благослови Богъ, гг. Сущовы, Лядовы, то же усердіе изъявили гг. Ильины, Климушины, а Брёховъ Егоръ Михайловичъ, такъ тотъ прямо вчера у гг. Лядовыхъ сказалъ что придлъ лишь стснитъ трапезу, въ чемъ съ нимъ почти нельзя и не согласиться, добавилъ отецъ Евлампій, нсколько понизивъ голосъ,— а народная шкода вотъ насущная для крестьянъ потребность.

— Подлецъ, проговорилъ сквозь зубы Поморцевъ.— Не самъ ли онъ вотъ здсь, на этомъ самомъ мст, соглашался со мною что грамотность для народа гибель, что она научить его лишь кляузничать, мошенничать да искусно концы хоронить, что съ мужикомъ только и сладить можно пока онъ грамот не научился.— Гд же вы всхъ этихъ господъ видли?

— Они на этой недл почти вс у Лядовыхъ перебывали, былъ и я къ нимъ раза два приглашенъ.— Лишь оказавши это, отецъ Евлампій спохватился что ему этого говорить не слдовало, о чемъ и попадья его ему строго-на-строго наказывала.

‘Комплотъ, подумалъ Поморцевъ, подпольная махинація, и должно-бытъ все онъ подъ меня подкапывается’.— Скажите же всмъ этимъ гг. Сущовымъ и Лядовымъ съ братіей, оказалъ онъ сдержаннымъ, но твердымъ голосомъ,— что деньги собранныя на сооруженіе придла находятся у меня и изъ шкатулки моей ни на что другое не выйдутъ, какъ лишь на тотъ предметъ на который были собраны. Пусть жалуются на меня хоть самому преосвященному, а я отъ своего ршенія ни на шагъ не отступлю, Если же хотятъ устроить школу, то пусть устроитъ ее Сущовъ на свой счетъ, онъ человкъ богатый или соберетъ нужныя на то деньги особою подпиской.’

Отпустивъ отца Евлампія, Поморцевъ еще долго стоялъ молча у окна. Когда онъ что-нибудь обдумывалъ или соображалъ, онъ неизвстно почему всегда останавливался у крайняго зальнаго окна, ко вншней рам котораго прибитъ былъ термометръ. Заложивъ руки въ карманы, онъ иногда простаивалъ предъ нимъ по цлому часу, при чемъ неподвижно установившіеся глаза его не были устремлены на какой-либо опредленный предметъ: ни на термометръ, ни на пузырекъ на стекл, ни на скользившаго по нему комара, ни даже на проходившую мимо бабу, хотя онъ отъ времени до времени казалось во что-то и пристально вглядывался, даже присдалъ какъ бы для того чтобъ удобне разсмотрть что-то. Въ эти минуты онъ не доступенъ былъ вншнимъ впечатлніямъ и весь сосредоточенъ въ самомъ себ.

‘Вдь этакіе подлецы, думалъ онъ. Назалъ тому недлю были здсь у меня, возмущались поведеніемъ Лядовой, чуть въ грязь ее не втоптали. Чортъ знаетъ что говорили и о Сущовой, которой и въ глаза никогда не видали. И что жъ? Черезъ два, три дня дутъ къ тмъ же Лядовымъ и дутъ потому что по слухамъ она въ короткихъ отношеніяхъ съ Сущовымъ. Разв это не срамота? И что имъ всмъ такъ дался этотъ Сущовъ? Чего они отъ него ожидаютъ? Какой такой богатой малости? Баловъ и обдовъ онъ имъ давать не станетъ, это кажется они понять могутъ, компанія онъ для нихъ также плохая. Такъ нтъ. Изъ Петербурга, говорятъ, пріхалъ, стадо-бытъ и пахнетъ отъ него иначе. Думаютъ: потрутся около него, такъ ужь образованне станутъ. А коли удастся втереться къ нему въ домъ, еще какъ чваниться знакомствомъ своимъ съ нимъ станутъ. Брёховъ, чтобы поддлаться къ нему, даже филантропомъ прикинулся, за сельскую школу ратовать сталъ. Тщеславія у всей этой сволочи бездна, за то самолюбія ни на грошъ. Ну и филантропствуйте себ какъ знаете, а денегъ этихъ вамъ какъ ушей своихъ не видать. Шалишь. Завтра же отправлю къ архіерею прошеніе съ приложеніемъ плана и рисунка иконостаса и выпишу подрядчика. У меня кстати и дло ужь съ нимъ слажено, остается лишь задатки выдать.’

Остатокъ дня Поморцевъ провелъ въ веселомъ расположеніи духа, обдумывая планъ дйствій. На другой день утромъ, записавъ по обыкновенію свои метеорологическія наблюденія, онъ только-что принялся писать прошеніе, какъ вошелъ мальчикъ съ докладомъ что въ лакейской ждетъ его человкъ отъ Сущова.

‘Это что? подумалъ онъ, видно ужъ успли перешептаться.’ — Съ письмомъ? спросилъ онъ мальчика.

— Никакъ нтъ-съ, говоритъ иметъ переговорить съ вами лично.

Поморцевъ вышелъ въ переднюю и къ крайнему удивленію своему увидалъ знакомаго ему человка, котораго онъ знавалъ еще лакеемъ у Сущова и котораго тотъ за пьянство и буйство не разъ хотлъ отдать въ солдаты, но долженъ былъ оставить во дворн за негодностію его къ военной служб. За годъ предъ тмъ онъ въ праздничный день выход изъ церкви надлалъ ему въ пьяномъ вид дерзостей, за что по жалоб его и былъ наказанъ становымъ розгами. Понятно что присылка Сущовымь такой личности въ качеств парламентера крайне удивила Поморцева.

— Что теб нужно? спросилъ онъ его сухо.

— А нужно чтобы вы свиней своихъ въ катухи запирали, а не распускали по сосдскимъ садамъ шляться да цвтники рыломъ рыть, сказалъ тотъ грубо и отрывисто.

Слова эти, а боле тонъ съ которымъ они были сказаны до того озадачили Поморцева, что онъ въ первый моментъ не нашелся что на нихъ отвтить.

— Ты бы сначала выспался, сказалъ онъ наконецъ спокойно и сдержанно,— а потомъ обратись съ требованіями своими къ ключнику, а ко мн съ такимъ вздоромъ не ходи.

— На спанье ночь есть, отвтилъ тмъ же грубымъ голосомъ посланный,— по ключникамъ же вашимъ мн ходитъ нечего, а коли увижу свиней опять въ нашемъ саду, я и самъ расправлюсь съ ними по-своему.

Сказавъ это, онъ повернулся и вышелъ изъ передней, захлопнувъ за собою съ трескомъ дверь.

Поморцевъ остался на мст какъ ошеломленный. Сдланная ему дерзость была тмъ для него чувствительне что сдлана была при Гришк: поступокъ этотъ оскорблялъ въ немъ чувство не только человческаго, но и помщичьяго достоинства, потрясено было нравственное обаяніе заставлявшее уважать помщичью власть и безпрекословно преклоняться предъ нею.

— Что онъ пьянъ или ополоумлъ? опросилъ Поморцевъ, пытливо взглянувъ на Гришку, чтобы по выраженію лица его заключать о впечатлніи которое произвела на него эта такъ сильно возмутившая его сцена. Самый вопросъ этотъ сдланъ былъ имъ не для полученія на него того или другаго отвта, а лишь для вразумленія его что если и могло быть взнесено ему, помщику, такое оскорбленіе, то разв человкомъ совершенно пьянымъ или ополоумвшимъ. Такимъ образомъ хотя по виду поддержанъ былъ принципъ помщичьей неприкосновенности, но Поморцевъ очень хорошо видлъ что такъ дерзко отвчавшій ему человкъ не былъ пьянъ и что говорило въ немъ не вино, а затаенная злоба.

— Пьянъ-съ, должно прямо изъ шинка, отвтилъ смтливый Гришка, стараясь не глядть на Поморцева, чтобы тотъ не могъ прочесть въ глазахъ его настоящей мысли. Они обманывали другъ друга, но обманывали лишь для проформы, такъ какъ фактъ былъ слишкомъ ясенъ и обманъ не мыслимъ. Они обманывали другъ друга какъ обманываете и вы, не сказываясь дома, знакомаго вашего, пріхавшаго къ вамъ съ праздничнымъ поздравительнымъ визитомъ, и хотя бы тотъ увренъ былъ что вы дома, онъ не только не претендуетъ на васъ, но отъ души благодаренъ вамъ за то что вы избавили его отъ труда всходить на лстницу и снимать пальто. Еслибъ онъ даже увидалъ васъ сидящимъ у окна, то сдлалъ бы видъ что не замтилъ васъ и въ результат вы остаетесь вполн другъ другомъ довольны. Точно то же испытывалъ и Поморцевъ, уходя изъ передней. Слова обмненныя имъ съ Гришкой успокоили его: у него на сердц сдлалось какъ будто легче.

— Однакожь, разсуждалъ онъ самъ съ собой,— если холопъ этотъ ршился такъ дерзко говорить со мною въ трезвомъ вид, стало-быть смекнулъ что у насъ съ его бариномъ не ладится, тонкое чутье у этихъ вислоухихъ лягашей. Въ первую минуту хотлъ онъ было обратиться къ Сущову съ жалобой, но потомъ раздумалъ. Чортъ его знаетъ: можетъ-быть еще онъ самъ же прислалъ его ко мн чтобы тотъ наговорилъ мн дерзостей. Лучше оставлю я это дло какъ не стоящее вниманія, ршилъ онъ,— если оно и пойдетъ въ огласку, то вс знаютъ что негодяй Кондрашка горькій пьяница, а пьяному и море по колно. Тмъ не мене онъ тотчасъ же послалъ за ключникомъ и приказалъ заперетъ свиней въ катухъ.

Два дня прошли благополучно и Поморцевъ сталъ уже было забывать о полученномъ имъ оскорбленіи, какъ на третій вечеромъ онъ пораженъ былъ пронзительными криками смшанными съ самымъ неистовымъ визгомъ. Онъ послалъ узнать что была за причина такого гвалта и Гришка доложилъ ему что прибжали господскія свиньи съ Сущовскаго двора и что у одной, изъ нихъ обрзаны были уши и отрубленъ хвостъ. Оказалось что хотя приказаніе Поморцева и было тогда же ключникомъ исполненъ, но свиньи, не привыкшія къ целюлярному заключенію, прогрызли плетень катуха и, выбравшись на свободу, отправились по обыкновенію цлою компаніей въ Сущовскій садъ, откуда и были выпровождены самымъ негостепріимнымъ образомъ. Не столько зврство поступка, сколько предполагаемая цль съ которою онъ быягъ сдланъ, возмущала Поморцева.

— Онъ хочетъ поднять меня на смхъ, сдлать меня общимъ посмшищемъ, говорилъ онъ жен.

— Поврь, отвчала та, — что это все продлки Лядовой, она сердится на меня за сдланное ей мною въ послдніе разъ замчаніе и вмст съ Сущовымъ всячески старается досадить намъ.

Не долго впрочемъ убивался Поморцевъ. Оказалось что такъ безжалостно изувченная свинья была не господская, а дворовая. Хозяинъ ея ходилъ къ Сущову съ челобитною и тотъ приказалъ выдать ему за нее денежное вознагражденіе. Такой исходъ дла совершенно утшилъ Семена Алексевича.

— Вотъ такъ-то, сказалъ онъ самодовольно ухмыляясь.— Не рой другому яму, самъ въ нее попадешь. Хотлъ мною посмяться, а посмялся надъ самихъ собой.

Но видно ужь не суждено было Поморцевымъ наслаждаться прежнимъ невозмутимымъ спокойствіемъ. Ужъ если заползетъ куда-нибудь козявка, то и пошла себ копошиться пока не поймаешь и не выбросишь ея. Такою неотвязчивою козявкой, не дававшей имъ ни отдыха, ни покоя, и грозившею, казалось, превратить самую жизнь ихъ въ каторгу, явился Сущовъ.

Дня два спустя, Анна Гавриловна, напившись утренняго чая, накрошила по обыкновенію въ блюдечко благо хлба, обдала его кипяткомъ и выливъ на него изъ молочника остатокъ сливокъ, стала звать Василія Васильевича. Тотъ, обыкновенно, во время этой операціи, мурлыча и поднявъ хвостъ, ходилъ взадъ и впередъ около стола, потираясь шеей и жирнымъ туловищемъ своимъ объ его ножку или, вскочивъ на диванъ, нетерпливо протягивалъ къ лаковому блюду свою лапку, тутъ же его вовсе въ комнат не оказалось. Анна Гавриловна позвала ходившую за нимъ двочку Маврушку, стала ее о немъ разспрашивать и узнала отъ нея что котъ пропалъ еще съ вечера, но она ей о томъ не докладывала, поджидая съ часу на часъ не вернется ли онъ. Разумется весь домъ тотчасъ же поднятъ былъ вверхъ дномъ: обысканы и обшарены были вс углы, лазили и на чердакъ и на сновалы, осмотрли погреба и подвалы, не оставленъ былъ ни одинъ закоулокъ въ который могъ пролзть Василій Васильевичъ, но его нигд не оказалось. Позванъ былъ ключникъ, слывшій на дворн искуснымъ сыщикомъ, и отправленъ разыскивать кота по всему селу.

— Пропади, сказала ему Анна Гавриловна, и безъ Василія Васильевича не возвращайся.

Ключникъ дйствительно пропалъ на цлый день и возвратился домой ужь поздно вечеромъ, но не съ котомъ, а съ печальнымъ извстіемъ что онъ наканун вечеромъ убитъ изъ ружья самимъ Сущовымь за то что повадился ходить въ его садъ и передушилъ всхъ соловьевъ.

Извстіе это поразило Поморцевыхъ какъ громомъ. Анна Гавриловна даже голосомъ завыла, чего она не длала и тогда когда въ томъ предстояла настоятельная необходимость, на лиц же Семена Алексевича выразилось такое междометіе для котораго ни въ Говоровской, ни въ Ивановской грамматикахъ и названія нтъ.

— Да врно ли это? спросилъ онъ наконецъ, придя нсколько въ себя.

— Какъ же не врно-то, отвтилъ ключникъ, когда я и шкуру его видлъ у Кондратія. Продавалъ ее мн, цлковый просилъ. Скажи, говоритъ, барын своей чтобъ купила, славная изъ нея пара теплыхъ ботинокъ выйдетъ.

Итакъ, фактъ убіенія Василія Васильевича не былъ подверженъ никакому сомннію. Онъ былъ убитъ Сущовымъ, и конечно убитъ не потому что онъ душилъ у него въ саду соловьевъ, а вслдствіе совершенно другихъ причинъ казавшихся Поморцеву очень ясными. Онъ подошелъ къ окну и уставившись предъ нимъ, казалось, погрузился въ созерцаніе садившагося за Сущовскимъ садомъ солнца. Глаза его слдили то за плывшими по небу серебристо-розовыми облаками, то за крикливо носившеюся надъ рощей стаей грачей, то за кишвшими по стеклу микроскопическими мошками, но мысли его видимо были далеко. Да врядъ ли могъ онъ и сосредоточить ихъ на чемъ-либо, такъ онъ былъ ошеломленъ только-что поразившимъ его ударомъ. Долго стоялъ онъ въ этомъ полусознательномъ состояніи, потомъ также машинально поднялъ руку и указательнымъ пальцемъ придавилъ къ стеклу скользившаго по немъ комара. Вообразилъ ли онъ что въ этомъ комар раздавилъ своего заклятаго врага, но раздавивъ его, онъ какъ будто ободрился. Онъ отошелъ отъ окна, отпустилъ еще стоявшаго у дверей ключника и мрными шагами направился къ комнат Анны Гавриловны. Она лежала на кровати съ обвязанною платкомъ головой, около нея суетились дв женщины съ какими-то примочками и холодными компресами. Немного поодаль стояла Маврушка съ заплаканными глазами, растрепанными волосами и раскраснвшеюся лвою щекой. Оплакивала ли и она горькую участь постигшую Василья Васильевича, или можетъ-быть имла какія-либо другія причины проливать горючія слезы.

Семенъ Алексевичъ, взглянувъ на эту нмую сцену и видя что присутствіе его не могло принесть никакой существенной пользы, удалился къ себ въ кабинетъ. Тутъ только могъ онъ, углубясь въ себ, вдуматься какъ слдуетъ въ свое положеніе.

‘Что поступокъ этотъ учиненъ съ умысломъ оскорбитъ меня, разсуждалъ онъ самъ съ собою,— за это достаточно ручаются предшествующія обстоятельства. Сущовъ досадуетъ или сердится на меня за то что я подобно другимъ не ищу случая познакомиться съ нимъ и какъ нарочно съ самаго прізда его въ Трескино не бываю у Лядовыхъ, гд онъ бываетъ каждый день. Это причина почему онъ не соглашается и на сооруженіе придла и хлопочетъ обратить собранныя мною на этотъ предметъ деньги на дло которому, онъ знаетъ, я не сочувствую. Несогласіе мое на устройство школы еще боле вооружило его противъ меня и вотъ онъ всячески старается досадить мн и, поднявъ на смхъ, уронить въ общемъ мнніи: съ этою цлію веллъ онъ обрзать уши и обрубить хвостъ свинь, но какъ онъ тмъ посмялся лишь надъ самимъ собой, убилъ теперь несчастнаго и ни въ чемъ неповиннаго Василія Васильевича подъ предлогомъ будто тотъ истреблялъ въ его саду соловьевъ. Еслибъ онъ убилъ его не съ цлію сдлать мн непріятность и не зная что это любезный котъ Анны Гавриловны, то узнавъ о томъ (его всякій мальчишка на сел знаетъ), разв не прямая была его обязанность немедленно извиниться предъ нею, но вотъ пошли уже другія сутки, и онъ этого еще не сдлалъ, можетъ-быть даже хвастается подвигомъ своимъ у Лядовыхъ и находить подлецовъ которые изъ угожденія ему вмст съ нимъ смются и издваются надо мною.— Оставить этого такъ нельзя: это значило бы позволить всякому безнаказанно наступать себ на ногу, а между тмъ что же я могу сдлать? подать жалобу? Но не говоря уже о томъ что изъ этого ничего путнаго не выйдетъ, это значило бы отдать себя на общее посмяніе. Ужь одно то что въ суд будетъ производиться дло по жалоб кодлежскаго ассессора Поморцева на ротмистра Сущова о намреніи оскорбить его въ лиц искалченной имъ свиньи, и жену его въ лиц убитаго имъ ея кота. Это одно чего стоитъ? Вдь мн прохода нигд не будетъ: мальчишки станутъ на меня пальцемъ указывать,— пожалуй еще какъ Татарину свиное ухо изъ полы длать станутъ. Посл этого меня не то что въ предводители, въ попечители хлбныхъ магазиновъ не выберутъ. Если написать объяснительное письмо, пожалуй приметъ еще за вызовъ: вдь эти гвардейскіе офицеры, говорятъ, за всякій тычокъ драться готовы. Отвтитъ: если считаете себя оскорбленнымъ, я готовъ дать вамъ всякаго рода удовлетвореніе. Не стрляться же за какую-нибудь свинью или кота. А какъ въ отвтъ на мое письмо да пришлетъ денежнаго вознагражденія,— напишетъ: я ключнику вашему далъ за свинью семь рублей, вамъ же за кота посылаю трешницу, больше не стоитъ. Что тогда? Тогда вдь въ самомъ дл въ пору хоть стрляться.’ И Семенъ Алексевичъ серіозно задумался: онъ заряженнаго пистолета никогда и въ рукахъ не держалъ, да и на самую дуэль смотрлъ какъ на дло приличное лишь какому-нибудь сорви-голов корнету, или молокососу-юнкеру, а не человку почтенному и всми уважаемому. ‘А сраму-то, сраму, думалъ онъ, и не оберешься. Письмо мое пойдетъ по рукамъ,— Брёховъ окреститъ меня какимъ-нибудь мткамъ прозвищемъ,— назоветъ котомъ-Сёмкой, а то такъ и еще какъ-нибудь хуже. И сердце у него замерло. Разв самому създить съ объясненіемъ, соображалъ онъ, по крайней мр у него никакого документа въ рукахъ не останется. Но пожалуй скажутъ что я ухватился за этотъ предлогъ лишь для того чтобы я ознакомиться съ нимъ, и когда дло уладится, вс будутъ говорить что съ первымъ визитомъ не онъ ко мн пріхалъ, а я къ нему. Да какъ самому и объясняться по такому щекотливому длу? Вотъ еслибъ у меня былъ подъ рукою какой-нибудь близкій родной или хоть такъ короткій знакомый, дло другое, а то кого я пошлю? Не Прохорыча же въ самомъ дл и не Кузьму ключника.’

Долго стоялъ Семенъ Алексевичъ у окна, неподвижно уставивъ глаза на колодезь, къ которому приводилъ кучеръ одну за другою поить лошадей, точно операція эта очень занимала его. ‘Ничего не придумаешь, сказалъ онъ наконецъ, отходя отъ окна, а между тмъ такъ оставить дло нельзя,— никакъ нельзя.’

Тревожно провелъ онъ всю ночь. Едва начиналъ онъ засылать, какъ въ ушахъ его раздавалось жалобное мяуканье Василія Васильевича, точно человчьимъ голосомъ молилъ онъ его объ отомщеніи. ‘Чмъ же я виноватъ, говорилъ онъ ему, если природа вложила въ меня страсть давить и мучить все что слабе меня? Разв, служа въ суд, не давилъ ты и не обдиралъ и людей? И чмъ виноватъ ты, если имешь къ тому отъ природы непреоборимое влеченіе?’ — То тыкала ему прямо въ носъ обезображенное рыло свое изувченная свинья. ‘Взгляни на меня, также жалобно хрюкала она ему.— Вдь я хуже всякой мартышки, меня близкіе мои не узнаютъ и съ позоромъ гонятъ отъ себя.’ Порою чудилось Поморцеву что въ чертахъ этой свиньи видлъ онъ какія-то знакомыя, даже дорогія ему черты, разъ даже показалось ему что стоитъ предъ нимъ не свинья, а сама Анна Гавриловна. Онъ тутъ же сплюнулъ и перекрестился. Такъ провелъ онъ точно въ горячешномъ бреду всю ночь до третьихъ птуховъ.

— Осталопъ же я, вскрикнулъ онъ вдругъ, ударивъ себя со всего размаха ладонью по лбу.— А отецъ-то Евлампій на что же? Кому же ближе какъ не ему быть посредникомъ а умиротворителемъ между прихожанами? конечно я не пошлю его къ Сущову отъ своего лица, а попрошу его объяснить ему отъ себя какъ близко приняла къ сердцу Анна Гавриловна сдланное имъ ей оскорбленіе, и если онъ только человкъ порядочный, то безъ сомннія поспшитъ извиниться предъ нею. Тупъ онъ, несообразителенъ, это правда, но тутъ большаго соображенія и не нужно. Къ тому же я, что называется, все разжую и въ ротъ положу. Какъ мысль эта раньше не пришла мн въ голову? И онъ тутъ же принялся обдумывать какъ бы ловче устроить дло: проектировалъ рчь которую долженъ будетъ сказать отцу Евлампію, чтобъ убдить его принять на себя и достойно выполнить возлагаемое на него парламентерство, раздливъ ее по правиламъ риторики на три части: вступленіе, изложеніе существа дла и заключеніе.

Утромъ Семенъ Алексевичъ объяснилъ намреніе свое жен, та опробовала его и тотчасъ же послано было за отцомъ Евлампіемъ. Онъ долго ждать себя не заставилъ. Поморцевъ подошелъ подъ его благословеніе, попросила благословить ее и Анна Гавриловна, она лежала на диван съ обвязанною головой, на стол подл нея стояли какіе-то пузырьки и стклянки.

— А вы никакъ нездоровы? спросилъ онъ ее.

— Нездорова, произнесла едва слышнымъ голосомъ Анна Гавроловна.

— Да какъ тутъ быть и здоровымъ, когда одна за другою вонзаются въ сердце каленыя стрлы, сказалъ Поморцевъ, чинно усаживая отца Евлампія въ заране пододвинутое для него къ столу кресло.— Мы и пригласили васъ въ юдоль плача и скорби какъ духовнаго врача для уврачеванія сердечныхъ ранъ.

Онъ, когда хотлъ, говорилъ необыкновенно цвтисто и краснорчиво, особенно же любилъ блеснуть элоквенціею своею предъ духовными, вроятно потому что они лучше другихъ могли оцнить такого рода краснорчіе, по крайней мр благочинный всегда слушалъ его съ сердечнымъ умиленіемъ. ‘Златоустъ’, говорилъ онъ.

Отецъ Евлампій опустилъ глаза долу и на лиц его выразилось сосредоточенное вниманіе.

— Вы знаете насъ, святой отецъ, уже боле двадцати лтъ, и въ эти долгіе годы конечно имли время досконально изучить насъ, началъ Семенъ Алексевичъ.— Обыкновенно онъ называлъ отца Евлампія батюшкой, но въ виду торжественности случая счелъ нужнымъ дать ему этотъ эпитетъ.— Извстно вамъ любящее и сострадательное къ меньшой братіи сердце Анны Гавриловны, извстно и то что Господу Богу не угодно было благословить насъ дтьми и что кром меня нтъ у нея никого на свт близкаго. Понятно что при такой обстановк любящее сердце ея остановилось на первомъ, хотя правда и безсловесномъ, существ которое ласками и привязанностію своею заставило ее полюбить себя. Существо это было хорошо извстный вамъ котъ Василій Васильевичъ.

— Господи, прости мои согршенія, вздохнулъ отецъ Евлампій.

— Конечно можетъ быть такая нжная привязаность, можно сказать, страсть къ животному была и грховна, продолжалъ Поморцевъ.— Быть-можетъ за нее Господъ и наказуетъ ее такимъ тяжелымъ испытаніемъ.

— Боже, милостивъ буд мн гршному! еще глубже прежняго вздохнулъ отецъ Евлампій.

— Вы вроятно уже слышали объ убіеніи Васидья Васильевича?

— Къ прискорбію слышалъ, сказалъ тотъ соболзнующихъ голосомъ.

— Да-съ, продолжалъ Поморцевъ,— и предательски убитъ рукою новаго Ирода, новаго Діоклитіана, яраго гонителя на ревнующихъ о благолпіи церквей Господнихъ и мнящаго обратить лепты собранныя для ихъ украшенія на воздвиженіе капища для распространенія въ народ грамотности съ цлію его умственнаго и нравственнаго растлнія.

Семенъ Алексевичъ когда входилъ въ паосъ негодованія длался похожъ на Перуна потрясающаго своими огненными стрлами. ‘Это Везувій, изрыгающій изъ жерла своего неудержимые потоки всесожигающей лавы’, говорилъ благочинный.

— Господи, милостивъ буди мн гршному и помилуй мя, творилъ въ полголоса молитву отецъ Евлампій.

Анна Гавриловна взяла со стола сткялночку и понюхавъ ее тутъ же утерла выступавшія на глазахъ слезы.

— Взгляните на эту убитую горемъ женщину, продолжалъ указывая на нее Поморцевъ,— взгляните на эти безутшныя слезы, вызванныя изъ глубины души утратою неизмннаго друга. Он свидтельствуютъ самымъ неопровержимымъ образомъ насколько любовь ея къ нему была искренна, насколько же она была безкорыстна, достаточно уже доказываетъ то что предметъ ея не имлъ даже и словъ чтобы выразитъ ей свою взаимность и благодарность.

— Посмотрите и на него, сказала Анна Гавриловна, прерывающимся, какъ бы умирающимъ голосомъ.— Всю ночь не спалъ. Все представлялись какія-то виднія, да слышались голоса: то замяукаетъ, то захрюкаетъ….

— Съ нами крестная сала, произнесъ отецъ Евлампій, оснивъ себя крестнымъ знаменіемъ.

Послдовала пауза. Окончивъ вступленіе, Семенъ Алексевичъ остановился чтобы нсколько собраться съ мыслями какъ бы вразумительне объяснить безтолковому отцу Евлампію въ чемъ именно состояло возлагаемое на него порученіе.

— Что же, сказалъ тотъ, заключившій изъ его молчанія что онъ сказалъ уже все что имлъ высказать:— надо прибгнуть къ единому врному Утшителю и Исцлителю душевныхъ недуговъ. Остается всего дв недли до поста, можно начать службу со среды. Среда, четвертокъ, пятница,— счелъ онъ по пальцамъ:— въ субботу он могутъ принести покаяніе, а въ воскресеніе….

— Какое покаяніе? перебилъ его въ недоумніи Поморцевъ. Не мене его поражена была и Анна Гавриловна: она раскрыла отъ удивленія ротъ и чуть не вылила въ него стклянку нашатырнаго спирта, который несла было къ носу.

— Покаяніе, продолжалъ Поморцевъ,— долженъ принесть тотъ кто обагрилъ руки свои невинною кровію, не тотъ кто пострадалъ отъ зврской кровожадности.

— Можно отслужить молебенъ съ водосвятіемъ, стны окролить святою водой, проговорилъ нершительно отецъ Евламлій, желая поправить свою недогадливость.

— Разв у меня въ дом черти завелись? снова прервалъ его Семенъ Алексевичъ, но тутъ же подавивъ минутный порывъ раздраженія,— я вовсе не съ этою цлію приглашалъ васъ къ себ, добавилъ онъ боле мягкимъ голосомъ.

Отецъ Евлампій совершенно растерялся.

— Въ чемъ же въ такомъ случа можетъ состоять помощь моя? едва могъ онъ проговорить, запинаясь.

— Какъ въ чемъ? Въ посредничеств и умиротвореніи враждующихъ сторонъ. Это ваша прямая обязанность. Вдь убіеніе Василія Васильевича есть только одно звено изъ ряда извстныхъ вамъ оскорбительныхъ поступковъ со стороны Сущова.

— Но если онъ убилъ его по невднію о его принадлежности? спросилъ нершительно отецъ Евлампій.

— Еслибъ и такъ, то узнавъ чей онъ, разв не долженъ онъ былъ немедленно извиниться, если не лично, то хотя черезъ письмо?

— Казалось бы такъ, согласился тотъ, сообразивъ дло.

— Вдь удовлетворилъ же онъ Кузьму ключника за искалченную свинью денежнымъ вознагражденіемъ, долженъ былъ удовлетворить и меня сообразно съ моимъ званіемъ и положеніемъ.

— Дло прямое.

— Я впрочемъ не только не прошу васъ быть моимъ парламентеромъ, но даже не желалъ бы чтобъ онъ зналъ что вы пришли къ нему вслдствіе нашего разговора. Вы можете зайти для переговоровъ по церковнымъ дламъ, благо онъ принимаетъ въ нихъ непрошенное участіе, а тамъ объяснить ему дйствіе которое произвелъ на насъ его послдній поступокъ, что Анна Гавриловна жестоко оскорблена имъ, и онъ конечно какъ порядочный человкъ поспшитъ загладить вину свою.

— А если онъ рчь поведетъ о школ? спросилъ нершительно, не глядя на Поморцева, отецъ Евлампій. Онъ вспомнилъ, что жена, отпуская его, наказывала ему при случа не забыть ввернуть слово объ этомъ такъ интересовавшемъ ее вопрос.

— Скажите что я подъ впечатлніемъ полученнаго оскорбленія ни о чемъ говорить не въ состояніи. Вотъ когда дло это уладится удовлетворительнымъ образомъ, тогда приходите,— поговоримъ.

Хотя словами этими Поморцевъ ровно ничего не общалъ, но тмъ не мене они нсколько ободрили отца Евлампія: ‘стало-быть соглашеніе на счетъ устройства школы еще возможно, сообразилъ онъ, но надо напередъ умиротворить враждующія стороны’. И онъ безъ дальнйшихъ возраженій и колебаній принялъ на себя роль умиротворителя.

Отъ Поморцевыхъ онъ пошелъ было прямо къ Сущову, обдумывая дорогою какъ бы пополитичне выполнить принятую на себя роль, но, проходя мимо своего дома, остановленъ былъ женою, еще издали махавшею ему рукою. Ей хотлось знать зачмъ онъ приглашенъ былъ къ Поморцевымъ и она просмотрла уже вс глаза въ ожиданіи его возвращенія.

— Ну что?— спросила она когда они вошли въ домъ.

Отецъ Евлампій объяснилъ ей всю суть.

— Ну какой же ты посл этого будешь полъ? сказала та выслушавъ его до конца.— Кабы дло еще шло объ овцахъ, я бы ни слова: пастырь добрый душу свою полагаетъ за овцы. Толковать же о свиньяхъ, а кольми паче о котахъ, дло вовсе не поповское. Тебя и теперь отецъ Матвй соломатой величаетъ, а тогда и вовсе кошатникомъ обзоветъ.

Долго, но безуспшно изощрялъ отецъ Евлампій свои умственныя способности чтобы растолковать ей что дло шло не о котахъ и свиньяхъ, а о людяхъ, а слдовательно объ овцахъ, и получилъ разршеніе ея на исполненіе принятой имъ на себя роли лишь тогда когда объявилъ ей соображенія заставившія его принять ее на себя.

— Однако же смкалка-то у тебя есть, говорила она, провожая его на крыльцо.— Поди жь ты. Нтъ, попъ-то ты у меня умный, лишь зря славушка такая про тебя пропущена. Ну, ступай же, ступай себ въ часъ добрый.

Не легкую обузу взялъ на себя отецъ Евлампій, и чмъ ближе подходилъ онъ къ дому Сущова, тмъ боле оставляло его гражданское мужество, и еслибъ онъ войдя на господскій дворъ не видлъ что былъ уже замченъ стоявшимъ на крыльц лакеемъ въ ливрейномъ фрак и штиблетахъ и шедшею съ погреба ключницею, то конечно воротился бы назадъ.

Сущовъ принялъ его въ кабинет, сидя на диван за стаканомъ чая съ сигарою въ зубахъ.

— А, милости просимъ, сказалъ онъ ему, указывая на стоявшее кресло.— Что новенькаго?

Онъ предложилъ ему чаю, но отецъ Евлампій отказался.— ‘И безъ того взопрлъ’, сказалъ онъ упирая лицо платкомъ.

Усвшись въ кресло, онъ нсколько сосредоточился чтобы прослдить еще разъ въ голов заране обдуманный планъ предстоявшаго разговора. Какъ по наставленію Поморцева, такъ и по собственному его соображенію онъ долженъ былъ начать его съ церковныхъ длъ и отъ нихъ незамтно перейти къ настоящему предмету его посщенія. Планъ былъ дйствительно хорошъ, такъ какъ онъ такимъ образомъ являлся не сторонникомъ Поморцева, и какъ бы безпристрастнымъ посредникомъ и слдовательно мягче могъ умиротворять враждующія стороны. Отецъ Евлампій уже было откашлянулся чтобы приступить къ длу, какъ спохватился что изъ церковныхъ длъ о которыхъ могъ бы говорить съ Сущовымъ у него только и было одно,— дло объ устройств сельской школы на собранныя Поморцевымъ деньги для сооруженія придла, и что ему не только говорить объ этомъ дл, но и намекать на него ни подъ какимъ видомъ не слдовало. Это обстоятельство привело его въ совершенное смущеніе, и чмъ боле придумывалъ онъ какъ бы выйти изъ неловкаго положенія, тмъ боле становился въ тупикъ. ‘Хотъ бы какое нибудь подвернулось’, думалъ онъ, но какъ нарочно ровно никакого не подвертывалось. Правда вспомнилъ онъ что наканун дьячокъ, раздувая уголь въ жаровн, опалилъ себ половину бороды, такъ что сталъ похожъ на арестанта, припомнилось ему и то что дней за пять предъ тмъ дьяконъ по ошибк записалъ въ метрикахъ новокрещеннаго младенца мужескаго пода Гликеріей. Все это конечно была церковныя дла, слова нтъ, но все же не такія чтобы можно было для переговоровъ о нихъ придти къ Сущову. А между тмъ тотъ видимо ждалъ чтобъ онъ объяснилъ ему причину своего прихода. Отецъ Евлампій отъ души проклиналъ себя за то что взялся за такое непосильное для него порученіе. ‘Ужь подлинно что соломата, бранилъ онъ себя, не даромъ мн въ семинаріи такая кличка дана.’ Но какъ ни поучительны были эти размышленія, они дла не подвигали впередъ. ‘Что жь, ршилъ онъ наконецъ,— была не была, чмъ больше думать, тмъ хуже. Не съ азоваго, такъ начнемъ съ хазоваго.’

— Я къ вамъ въ качеств посредника отъ оскорбленныхъ вами лицъ, сказалъ онъ вдругъ, обращаясь къ Сущову. Слова эти онъ произнесъ съ несвойственною ему ршимостью, видно было что онъ насиловалъ себя.

— Отъ оскорбленныхъ мною лицъ? опросилъ Сущовъ.— Отъ кого же? это довольно любопытно.

— Отъ близкихъ сосдей вашихъ: Семена Алексевича и Анны Гавриловны Поморцевыхъ.

— Но какъ же могъ я оскорбить ихъ, когда одного видлъ лишь разъ мелькомъ въ церкви, а другой вовсе никогда въ глаза не видалъ.

— Оскорбленіе нанесено вами имъ не лично, сказалъ отецъ Евлампій, затрудняясь разъясненіемъ этой щекотливой стороны дла.

— Какимъ же это образомъ? продолжалъ спрашивать Сущовъ, видимо заинтересованный загадочностію объясненія.

— Оно нанесено имъ вами въ лиц…. началъ было отецъ Евлампій, но дойдя до послдняго слова остановился. Сказать въ лиц кота и свиньи онъ не ршался и пріискивалъ въ голов какъ бы выразиться боле приличнымъ и мене оскорбительнымъ для слуха образомъ.

— Въ лиц? вопросительно повторилъ Сущовъ.

— Скотовъ, проговорилъ отецъ Евлампій такъ тихо что едва могъ разслышать свои собственныя слова.

— Скотовъ, протянулъ удивленно Сущовъ.— Какихъ же это тактъ скотовъ?

Отецъ Евлампій готовъ былъ сквозь землю провалиться, одно время ему даже показалось что и потолокъ надъ его головою обрушивается и кресло подъ нимъ проваливается.

— Анну Шавриловну въ лиц любимца ея Василія Васильевича, пробормоталъ онъ тмъ же невнятнымъ говоромъ.— Семена же Алексевича въ лиц… чухны, отрзалъ онъ, благо слово это подвернулось ему на языкъ.

— Василій Васильевичъ, чухна, повторилъ Сущовъ, какъ бы стараясь припомнить или отгадать какія бы это могли бытъ такія личности.— Не помню, сказалъ онъ наконецъ,— и почему же вы ихъ назвали скотами? я право, батюшка, ничего изъ всего этого не понимаю.

Отецъ Евлампій окончательно растерялся и не боле его понималъ самъ что говорилъ. На него точно нашелъ какой-то столбнякъ. ‘Страшно оскорблены, кровно обижены’, повторилъ онъ точно разговаривая самъ съ собою, ‘даже въ дом нечистъ завелась: то хрюкаетъ, говорятъ, то мяукаетъ. Послушать, такъ оторопь беретъ.’

— Объяснитесь же наконецъ что и о комъ вы говорите? спросилъ пристально взглянувъ на него Сущовь.

Во взгляд этомъ было и недоумніе и даже какъ бы опасеніе за состояніе его умственныхъ способностей,— точно онъ спрашивалъ его: ‘ужь полно не пьянъ ли ты, батька, иль не спятилъ ли съ послдняго?’

Послдовало молчаніе. Отецъ Евлампій мало-по-малу пришелъ въ себя и, сообразивъ что надо же наконецъ такъ или иначе объяснить въ чемъ было дло и, не находя другаго исхода, ршился безъ дальнихъ обиняков высказать Сущову все напрямикъ.

Тотъ, выслушавъ его, въ первое мгновеніе продолжалъ смотрть на него все тмъ. же недоумвающимъ взглядомъ, точно не могъ сразу понять настоящаго смысла слышаннаго имъ и. лишь уяснивъ себ какъ слдуетъ суть дла, разразился низкимъ смхомъ. ‘Такъ вотъ кто Василій Васильевичъ и чухна’, говорилъ онъ, задыхаясь отъ разбиравшаго его истерическаго смха. Хохотъ этотъ впрочемъ не только не скорбилъ, даже не сконфузилъ отца Евлампія, напротивъ онъ благодтельно подйствовалъ на него подобно тому какъ дйствуетъ на угорвшаго нашатырный спиртъ: онъ какъ бы снялъ съ него давившій его кошмаръ.

— Вы можете совершенно успокоить Поморцевыхь, оказалъ наконецъ Сущовь, нахохотавшись вдоволь.— Скажите имъ что я оскорблять ихъ никогда никакого намренія не имлъ, что свинья изувчена не только не по моему приказанію, но и безъ моего вдома, и что за этотъ зврскій поступокъ я тогда же сдлалъ караульному строгій выговоръ. Что же касается до кота, то я убилъ его на мст преступленія не зная что онъ принадлежалъ гж Поморцевой и что онъ былъ ей такъ дорогъ. Да и скажу вамъ откровенно что еслибы нашелся добрый человкъ который перестрлялъ бы всхъ моихъ кошекъ, особенно тхъ которыя гоняются за соловьями, то конечно отъ меня кром спасибо ничего не услыхалъ бы.

— Но вдь Василій Васильевичъ былъ котъ не заурядный, возразилъ отецъ Евлампій, успвшій уже оправиться отъ своего замшательства, и онъ почти слово въ слово передалъ все слышанное имъ за часъ предъ тмъ отъ Поморцева о причинахъ привязанности жены его къ Василію Васильевичу.

Сущовъ выслушалъ его съ открытыми ртомъ и глазами, и когда тотъ кончалъ, разразился новымъ взрывомъ гомерическаго хохота. ‘Да это прекуріозные люди, подумалъ онъ, какіе-то старосвтскіе помщики, какихъ уже теперь не найдешь, надо непремнно познакомиться съ ними.’

— Чего же наконецъ они отъ меня хотятъ? спросилъ онъ обратившись къ отцу Евлампію.

— Желаютъ чтобы вы дали имъ приличное ихъ званію и положенію удовлетвореніе.

— Но какое же именно?

— Вопервыхъ, чтобы вы извинились предъ ними.

— Съ удовольствіемъ, и если вы уже взяли на себя въ этомъ дл посредничество, то потрудитесь передать имъ что я крайне жалю о случившемся и что если они считаютъ себя оскорбленными мною, то прошу у нихъ извиненія.

— Такъ-съ, сказалъ, обдумывая дло, отецъ Евлампій,— но будетъ ли этого достаточно для полнаго удовлетворенія ихъ оскорбленной чести? Сколько я могъ понять изъ словъ ихъ, имъ желательно бы было чтобы вы извинились предъ нимъ лично или письменно.

— Но для чего же это нужно, если я прошу у нихъ извиненія черезъ васъ?

— Слова переданныя третьимъ лицомъ не суть осязательные фактъ, а они желаютъ имть отъ васъ самоличное и документальное извиненіе. Вотъ хоть бы для примра: какъ дали вы ихъ ключнику за свинью семь рублей, такъ тотъ можетъ сказать что иметъ въ рукахъ своихъ вещественное доказательство.

— Но вдь не могу же я предложить и имъ денежное вознагражденіе.

— А почему бы и не такъ? взглянулъ на него вопросительно отецъ Евлампій.

Слова эти совершенно озадачили Сущова.

— А потому, сказалъ онъ запинаясь,— что между ними и ихъ ключникомъ есть небольшая разница и они имли бы полное право оскорбиться однимъ предложеніемъ такого вознагражденія.

— А по-моему такъ тутъ обиднаго ровно ничего нтъ.

— По-вашему можетъ-быть, сказалъ улыбаясь Сущовъ,— но конечно Поморцевы на принятіе отъ меня такого вознагражденія васъ не уполномочивали.

— Семенъ Алексевичъ мн прямо оказалъ: вдь вознаградилъ же онъ Кузьму семью рублями, почему же онъ и меня сообразно моему чину и званію вознаградить не хочетъ?

— Такъ ли вы эти слова поняли?

— Чего же тутъ понимать? Дло кажется ясное.

‘А чортъ ихъ знаетъ’, подумалъ Сущовъ, ‘вдь здсь глушь непроходимая. Можетъ-быть и въ самомъ дл по ихъ понятіямъ вещественный ущербъ требуетъ безусловно и вещественнаго вознагражденія. По здравому смыслу оно и дйствительно должно бы быть такъ.’ И онъ задумался.

‘Видно съ деньжонками-то не такъ легко разставатья, соображалъ’, поглядывая на него искоса отецъ Евлампій.

— Если вы убждены что Поморцевы желаютъ получить съ меня денежное вознагражденіе, сказалъ наконецъ не совсмъ ршительно Сущовъ,— то прошу васъ передать имъ что я готовъ дать имъ его въ томъ размр какой они сами назначатъ. Довольны вы?

Отецъ Евлампій дйствительно былъ вполн доволенъ такимъ успшнымъ исходомъ своего парламентерства и, откланиваясь Сущову, поспшилъ къ Поморцевымъ отдать имъ въ немъ отчетъ.

‘А жалъ’, думалъ онъ, сходя съ крыльца, ‘что я не спросилъ у Семена Алексевича какимъ бы онъ вознагражденіемъ удовольствовался, а то мы тутъ, глядишь, и все дло повершили бы. И я бы вмсто отвта ему чистыя денежки принесъ. Ну да всего не сообразишь, хорошо и такъ кажется все оборудовалъ.’

Конечно, еслибъ отецъ Евлампій имлъ окрыленныя ноги Меркурія, то и тогда при тучности своей не могъ бы скоре совершить перехода отъ Сущова къ Поморцевымъ, какъ совершилъ онъ его въ этотъ день, окриленный удачнымъ, по понятіямъ его, исполненіемъ возложеннаго на него порученія. Онъ даже не зашелъ и домой, несмотря на то что жена его, не сходившая съ самаго его ухода съ крыльца, звала его не только рукою, но и крикливымъ своимъ голосомъ. Онъ въ отвтъ ей лишь махнулъ носовымъ клтчатымъ платкомъ, которымъ неустанно утиралъ катившійся градомъ по-лицу потъ. ‘Не мшай молъ, теперь не время, опосля разкажу.’

Поморцевы сидли въ угольной комнат и съ нетерпніемъ ожидали его возвращенія, но, какъ ни сильны были волновавшія ихъ чувства, они при появленіи его ничмъ не высказали ихъ. Семенъ Алексевичъ указалъ отцу Евлампію ни кресла, на которыхъ тотъ сидлъ за два часа предъ тхъ, приглашая его приссть. Отецъ Евлампій молча слъ, продолжая утирать платкомъ лицо.

— Кажется выполнилъ порученіе ваше съ Божіею помощію желательнымъ образомъ, сказалъ онъ наконецъ, переведя духъ.

— Письмо есть? спросилъ Поморцевъ.

— Да его и не нужно, отвтилъ отецъ Евлампій, обмахиваясь свернутымъ въ комокъ платкомъ.

— Стало-быть самъ прідетъ?

— Не общался, а поручилъ мн передать вамъ свое извиненіе. Говоритъ: очень соболзнуетъ о случившемся и….

— Что мн въ его соболзнованіи, — не веревки изъ него вить, не далъ ему договорить Семенъ Алексевичъ, не могшій на этотъ разъ, несмотря на всегдашнее свое хладнокровіе и умнье владть собою, одержать порывъ овладвшаго имъ негодованія.— Мн нуженъ фактъ. Понимаете ли вы, фактъ, который во всеуслышаніе самъ бы говорилъ за себя.

— Я ему такъ и объяснилъ, и онъ говоритъ что готовъ дать вамъ удовлетвореніе какое сами пожелаете.

Слова эти совершенно озадачили Поморцева: точно кто выдалъ на него ведро холодной воды. Онъ выкатившимися глазами молча посмотрлъ на отца Евлампія, сердце его забилось какою-то еще незнакомою ему тревогой, даже руки затряслись какъ въ лихорадк. ‘Налетлъ съ ковшомъ на брагу’, думалъ онъ про себя. ‘Обкарналъ свинью, убилъ кота…. и вдобавокъ готовъ еще, говоритъ, дать удовлетвореніе. И дернулъ же меня чортъ эту долгогривую соломату послать для объясненія. Заварилъ кашу, а разхлебывать-то ее придется мн. Не доставало бы только чтобъ онъ за мое же добро да пулю мн въ лобъ всадилъ, или ребра переломалъ. И по дломъ было бы теб, старому дурню. ‘

— Какого же рода удовлетвореніе? проговорилъ онъ дрожавшимъ, едва внятнымъ голосомъ.

— Какое, говоритъ, положите,— на все согласенъ.

— Положите? повторилъ вопросительно Поморцевъ.

Слово ‘положите’ давало совершенно другой оборотъ длу.

Въ голов его словно помутилось. Чувство оскорбленнаго самолюбія взяло верхъ даже надъ чувствомъ самосохраненія, можетъ-быть и потому что съ этой отороны ему не угрожало боле никакой опасности. ‘Такъ вотъ оно какое удовлетвореніе’, оказалъ онъ чуть не вслухъ. Кровь, только-что прихлынувшая было къ сердцу, всею своею силой ударяла ему въ голову, краска багровыми пятнами выступила за лиц его. Съ минуту сидлъ онъ недвижимъ, точно столбнякъ нашелъ на него. Что онъ въ эту минуту передумалъ и перечувствовалъ, я передать не берусь, скажу только что когда онъ очнулся, на сердц у него какъ будто полегчало. Какъ ни сильно возмутили его послднія слова отца Евлампія, все же онъ чувствовалъ теперь у себя подъ ногами почву, за минуту же предъ тмъ онъ точно вислъ вздернутый на воздухъ, даже дыханіе занялось и голова пошла кругомъ, вдь стать подъ дуло заряженнаго пистолета, особенно тому кто и до незаряженнаго дотронуться боялся, часомъ бы не выстрлило, куда какъ было бы не красиво. Семенъ Алексевичъ взглянулъ за Анну Гавриловну, та сидла ни жива, ни мертва.

— Стало-быть Сущовъ предлагаетъ мн денежное вознагражденіе? спросилъ онъ наконецъ отца Евлампія.

— И въ какомъ размр сами назначите, добавилъ тотъ съ торжествующимъ видомъ.

— Да полно такъ ли поняли вы слова его? спросила недоврчиво Анна Гавриловна.

‘И въ самомъ дл такъ ли еще понялъ онъ ихъ’, не безъ сердечной тревогт подумалъ Семенъ Алексевичъ.

И Поморцевы попросили его передать имъ слово въ слово весь разговоръ съ Сущовымъ.

Легко себ представить какое дйствіе произвелъ на нихъ этотъ разказъ. Такъ неудачно выполненное отцомъ Евлампіемъ порученіе ставило ихъ въ безвыходное положеніе, посольство это, на которое они возлагали вс свои надежды, потерпло фіаско, и притомъ фіаско неисправимое. До сихъ поръ они можетъ-быть еще могли бы тмъ или другимъ путемъ добиться отъ Сущова личнаго или письменнаго объясненія, теперь же, посл переданнаго имъ отцомъ Евлампіемъ извиненія, требовать другаго было уже немыслимо. Придраться къ предложенію денежнаго вознагражденія также было нельзя, такъ какъ оно сдлано было не Сущовымъ, онъ даже всячески отъ него уклонялся и оно было, такъ-сказать, вынуждено у него отцомъ Евлампіемъ, а слдовательно и оскорбленіе было нанесено имъ, а не Сущовымъ. Думалъ было Семенъ Алексевичъ написать ему по этому предмету объяснительное письмо, но разсудилъ что оно ни къ чему не повело бы, лишь дало бы пищу пересудамъ и пересмшкамъ между сосдями. Горе обуяло Поморцевыхъ. По нскольку часовъ въ день простаивалъ Семенъ Алексевичъ предъ окномъ, обдумывая и передумывая дло, но ничего удовлетворительнаго придумать не могъ, даже давленіе скользившихъ по стекламъ комаровъ не приносило ему уже никакого удовольствія. А между тмъ и такъ бросить дло было нельзя. Оставалась лишь одна надежда устроить его мало-мальски подходящимъ образомъ: приближались именины Лядовой. ‘Конечно на нихъ будетъ Сущовъ, думалъ Поморцевъ, Лядовъ познакомитъ насъ, я объяснюсь съ нимъ и онъ безъ сомннія повторитъ мн при всхъ свое извиненіе.’ Кстати и Лядовы прізжали къ намъ съ приглашеніемъ. Мысль эта нсколько успокоила его.

Насталъ наконецъ и день именинъ. Еще наканун заходила къ Поморцевымъ Рожнова съ извстіемъ что създъ у Лядовыхъ будетъ большой, она даже по этому случаю передлала свой чепецъ, въ которомъ безсмнно въ продолженіи десяти лтъ являлась въ торжественные дни, перекрасивъ самыя ленты его изъ амарантовыхъ въ пюсовыя.

— Какже, трещала она,— Петръ Васильевичъ за винами, да за закусками въ губернію нарочнаго посылалъ, соль вишь какую-то жидкую въ стклянкахъ выписалъ. Не надолго станутъ ему тетушкины деньги, а дти, что ни годъ, какъ грыбы изъ земли выростають.

Все утро прошло у Поморцевыхъ въ толкахъ и сборахъ. Нe мало говорено было, между прочимъ, и о томъ въ которомъ часу хать. Анна Гавриловна настаивала что слдовало хать нсколько пораньше, такъ какъ Сущовъ прідетъ прежде ихъ, то ихъ конечно ждать не будутъ и они застанутъ отъ пирога лишь одни объдки, но Семенъ Алексевичъ очень резонно возражалъ на это что Сущовъ вроятно рано не прідетъ, и если до прізда его пирога подавать не станутъ, то положеніе ихъ будетъ еще щекотливе. Посл долгихъ преній ршено было хать ровно въ часъ.

Създъ у Лядовыхъ былъ дйствительно огромный: Поморцевы, въхавъ на дворъ, поражены были множествомъ стоявшихъ на немъ разнокалиберныхъ экипажей. Хозяева встртили ихъ въ передней, что очень ободрило ихъ и придало имъ духа. Домъ былъ полонъ гостей: кром близкихъ сосдей, тутъ были прізжіе издалека, были даже такіе которыхъ они никогда у Лядовыхъ и не встрчали. Видно было что они длали кланъ, хотли задать пиръ на славу и показать петербургскому гостю что люди умютъ веселиться не хуже другихъ и въ степной глуши. Анна Гавриловна прошла по зал съ своею всегдашнею величественною осанкою, едва отвчая легкимъ наклоненіемъ головы на сыпавшіяся ей со всхъ сторонъ поклоны и привтствія, между тмъ какъ Семенъ Алексевичъ, остановясь у дверей, сдлалъ по обыкновенію всмъ присутствовавшимъ одинъ общій поклонъ и сдлалъ его такъ что каждому изъ нихъ казалось что сдланъ былъ онъ именно ему, а не кому-либо другому. Посреди залы накрытъ былъ длинный, раздвижной столъ, весь установленный множествомъ разныхъ закусокъ и питій. Вслдъ за пріздомъ поданъ былъ и пирогъ, что очень польстило ихъ самолюбію, Анн Гавриловн даже показалось страннымъ почему хотя немного не подождали Сущова, но Рожнова тутъ же вывела ее изъ недоумнія, объяснивъ что Сущовъ былъ уже съ поздравленіемъ прямо отъ обдни и на приглашеніе пріхать къ обденному столу сказалъ что постарается, но слова не даетъ, такъ какъ въ этотъ день именинница его меньшая дочь. Немедленно приступлено было къ рушенію пирога и уничтоженію закусокъ и об эти операціи совершены были съ такою быстротою что черезъ какихъ-нибудь полчаса столъ представлялъ собою что-то въ род поля сраженія посл только-что произошедшей на немъ ожесточенной битвы. Оказана была достодолжная честь и питіямъ, причемъ отставной гусаръ Борзиковъ по обыкновенію выронилъ изъ рукъ рюмку, которая тутъ же разбилась въ дребезги, что единогласно провозглашено было самымъ счастливымъ предзнаменованіемъ для виновницы торжества.

— Что бы вамъ приказать подсунуть ему какой-нибудь кабацкій шкаликъ, сказалъ Лядову Брёховъ,— а то вдь онъ подлецъ какъ нарочно что ни есть лучшую граненую рюмку разбилъ.

Посл завтрака часть гостей услась за карточные столы, остальная раздлилась на кружки. Говорили о надеждахъ на урожай озимаго хлба, о всходахъ яроваго, о погод, лошадяхъ, собакахъ и пр.

— Будутъ продолжительныя ведра, боюсь даже чтобы, не было засухи, говорилъ Поморцевъ сидвшему подл него Климушину,— барометръ ужъ третій день какъ все пупомъ стоитъ.

— Врутъ вс эти барометры, оказалъ тотъ,— нтъ лучше гольца да піявокъ, никогда не обманутъ.

— Что допытывать ея того чего намъ отъ Бога знать не дано, глубокомысленно замтилъ сидвшій тутъ же толстый господинъ:— всему положенъ предлъ, его же не прейдеши.

Между тмъ время шло. Остатки закусокъ и питій перенесены были на разложенный въ сторон ломберный столъ, большой же стали убирать къ обду. Лядовъ то и дло подводилъ къ закускамъ кого-либо изъ гостей, предлагая подкрпиться или кувыркнуть, причемъ разумется кувыркалъ и самъ. ‘Богъ любить троицу’, говорилъ онъ, если тотъ отговаривался тмъ что прошелся уже по второй, или ‘безъ четырехъ угловъ изба не строится’, если тотъ выпилъ уже три. Иногда, схвативъ упиравшагося гостя за руку, тащилъ онъ его насильно къ столу, говоря что за нимъ недоимка и не отставалъ отъ него до тхъ поръ пока тотъ не соглашался ее пополнить.

— А лихой были бы вы исправникъ, говорилъ ему Брёховъ,— къ концу года ни одной недоимки по узду не оставили бы.

Было уже четыре часа, столъ давно накрытъ, ждали лишь Сущова. Лядовъ тащилъ къ закуск какого-то пыхтвшаго толстаго господина, увряя его что чудесъ свта не восемь, а девять, въ чемъ тотъ казалось никакъ согласиться не хотлъ, какъ мимо окна мелькнулъ желтый кабріолетъ и блеснула на солнц блая военная фуражка.

— Сущовъ! Сущовъ! пронеслось по зал. Сущовъ! откликнулось эхомъ въ гостиной и кабинет. Лядовъ пошелъ встрчать его въ переднюю. Предупредительность эта крайне не понравилась Поморцеву, даже покоробила его. ‘Точно архіерея’, проворчалъ онъ сквозь зубы, ‘еще молодъ для такой встрчи,— не доросъ’. Пріздъ Сущова и обрадовалъ и испугалъ его. Онъ и искалъ съ ними встрчи и вмст съ тмъ почему-то боялся ея. Онъ былъ въ положеніи больнаго сознающаго необходимость ожидаемой имъ операціи и въ то же время желающаго отложить моментъ ея совершенія. Сердце его было не на мст. Онъ слъ къ окну и, взявъ какую-то валявшуюся на немъ дтскую книгу, казалось весь углубился въ нее.

Растворились двери и вошелъ Сущовъ въ сопровожденіи Лядова. Тмъ изъ гостей которые уже успли прежде познакомиться съ нимъ и теперь подошли къ нему съ своими привтствіями онъ пожалъ руку, остальнымъ очень вжливо поклонился. Вс разумется отдали ему поклонъ, приподнялся со стула не сводя глазъ съ книги и Поморцевъ, тутъ только онъ замтилъ что держалъ ее вверхъ ногами.

Сущовъ прошелъ прямо въ гостиную, очень любезно поклонился сидвшимъ въ ней дамамъ и пожалъ руку вставшей ему навстрчу Лядовой.

— Ради Бога извините меня, если я заставилъ себя ждать, сказалъ онъ ей.— Я впрочемъ предупреждалъ васъ что можетъ-бытъ къ обду и не пріду. А вотъ это просила меня передать вамъ моя именинница, добавилъ онъ, подавая выбгавшимъ къ нему навстрчу дтямъ бомбоньерки.

— Вы право такъ избаловали ихъ что они скоро будутъ любить васъ больше меня, сказала нсколько смшавшись Лядова.

— А вотъ кстати позвольте представить вамъ еще незнакомаго вамъ члена моей семьи, сказалъ Лядовъ, указывая на прыгавшаго на рукахъ пышно разодтой кормилицы ребенка.— Это номеръ шестой.

— И конечно послдній? добавилъ вопросительно Сущовъ.

— Объ этомъ ужь у нея спросите, отвтилъ Лядовъ, показывая на жену.— Леночка! послдній что ли?

Лядова покраснла до ушей.

— Ты самъ знаешь что послдній, проговорила она въ замшательств, укоризненно взглянувъ на мужа.

— Говоритъ послдній, заключилъ тотъ очень спокойно, длая ребенку пальцами козу.

Разговоръ этотъ произвелъ на всхъ довольно сильное, хотя и далеко не одинаковое впечатлніе. Сидвшая подл Лядовой среднихъ лтъ и повидимому глубоко-нравственная барыня страшно переконфузилась и желая сдлать видъ что ничего не слыхала, принялась о чемъ-то съ жаромъ разказывать своей сосдк, глядвшей на нее въ недоумніи и никакъ не могшей понять почему она о такомъ пустомъ и нестоющемъ вниманія предмет говоритъ съ такимъ увлеченіемъ. Другой, очень смазливой и молоденькой барыньк разговоръ этотъ напротивъ казалось пришелся очень по вкусу: она пріятно улыбалась и искоса лукаво посматривала то на Лядову, то на Сущова. Старуха Сомова, не разслышавшая и половины разговора, переносила съ одного на другаго свои выкатившіеся глаза, какъ бы желая по выраженію лицъ угадать о чемъ шло дло. Что же касается до Поморцевой, то она въ эту минуту похожа была на кошку которая увидавъ вбгавшую собаку, враждебно слдитъ за нею и ощетинивъ шерсть и конвульсивно взмахивая хвостомъ, на самыя ласки ея отвчаетъ злобнымъ ехиднымъ шипньемъ. Еще одно слово и она казалось готова была броситься и на Лядова и на Сущова, а за ними пожалуй и на самое Лядову и выместить на нихъ накипвшее у ней на сердц зло. Даже Рожнова, раздляя общее смущеніе, нюхнула не въ ту ноздрю и тутъ же громко раскашлялась.

— Ну, теперь пойдемте кувыркнуть предъ обдомъ, оказалъ Лядовъ Сущову, уводя его въ залу. Выпилъ при этомъ разумется и онъ, чуть ли ужь не десятую рюмку, но вино не производило за него одурвающаго дйствія, оно развивало лишь въ немъ какое-то благодушество. Тутъ познакомилъ онъ Сущова съ кое-кмъ изъ гостей, въ числ ихъ и съ Поморцевымъ. На поклонъ Сущова тотъ какъ и прежде привсталъ со стула, даже поднялъ на него глаза, но тутъ же снова опустилъ ихъ на книгу, которую казалось читалъ съ большимъ вниманіемъ.

‘Теперь не время объясняться, разсуждалъ онъ самъ съ собой, ужь разставляютъ тарелки съ супомъ, да и этотъ проклятый Брёховъ торчитъ тутъ какъ чучело какое. А главное объ боялся чтобы кто-либо не предупредилъ его и не вывелъ Лядову въ залу въ первой пар, что онъ счелъ бы для себя большимъ афронтомъ. Дйствительно вскор же двинулись изъ гостиной дамы и онъ имлъ честь провесть хозяйку дома церемоніальнымъ шагомъ на ея мсто.

Размщеніе гостей за обденнымъ столомъ всегда составляло одну изъ важныхъ статей деревенскаго этикета. По концамъ стола обыкновенно помщаются хозяинъ и хозяйка и начиная отъ нихъ размщаются гости по степенямъ уменьшающихся показателей, такъ что середину его занимаютъ меньшія величины, при чемъ дамы садятся со стороны хозяйки, а мущины со стороны хозяина. Такъ разумется было и здсь: Лядовъ посадилъ возл себя съ одной стороны Сущова, а съ другой Поморцева, такъ что имъ пришлось сидть другъ противъ друга. Это ставило послдняго въ неловкое положеніе вступить въ объясненіе съ Сущовымъ во время обда было неудобно, принять же участіе въ общемъ съ нимъ разговор напередъ не объяснившись съ нимъ и не выслушавъ его извиненія ему не хотлось, а потому онъ ршился молчать, что впрочемъ, конечно, не мшало ему наблюдать за немъ. Какъ онъ ни былъ противъ него вооруженъ, но вскор же долженъ былъ согласиться что Сущовъ былъ человкъ далеко не глупый, даже остроумный, ни въ обращеніи, ни въ разговор его не было ничего ни надменнаго, ни натянутаго, со всми былъ онъ ровенъ и обходителенъ, не прочь былъ, какъ видно было, при случа и подкутнуть, по крайней мр онъ не отказывался отъ предлагаемыхъ ему Лядовымъ возліяній и они въ теченіи обда вдвоемъ въ глазахъ его опорожнили не одну бутылку. ‘Странное дло, думалъ Поморцевъ,— какъ, подумаешь, наружность-то обманчива. Трудно бы казалось такому человку быть злымъ и мстительнымъ, а между тмъ по поступкахъ его со мною…’ И онъ еще съ большимъ любопытствомъ пронимался наблюдать за своимъ vis—vis. Не разъ при этомъ глаза ихъ встрчались и во взгляд Сущова казалось ничего не было ни насмшливаго, ни злаго, точно и онъ съ своей стороны съ тмъ же любопытствомъ всматривался въ него. Разъ какъ-то въ такую минуту взглянулъ на нихъ и Лядовъ и будто чему-то улыбнулся.

Обдъ сначала шелъ тихо и чинно, но чмъ боле приближался къ концу, тмъ становился шумне. Розлито было наконецъ и шампанское при залп взлетвшихъ къ потолку пробокъ, что считалось также обязательнымъ какъ обязательно вскрикивали при этомъ сидвшія за столомъ барыни, нестолько вслдствіе слабости нервъ, сколько изъ опасенія за свои наряды и шелковыя платья, подвергавшіеся при этой операціи не малому риску. Затмъ настало глубокое молчаніе въ ожиданіи провозглашенія заздравнаго тоста.

На всхъ именинныхъ и подобныхъ сему обдахъ провозглашалъ его обыкновенно Поморцевъ. Честь эта предоставлялась ему какъ по лтамъ его, такъ и по почету которымъ онъ пользовался среди Трескинцевъ. Онъ очень дорожилъ ею, какъ общепризнаннымъ за нимъ правомъ, и исполнялъ эту общественную должность съ особою торжественностію. Не безъ сердечнаго замиранія ожидалъ онъ на этотъ разъ наступленія этой роковой для себя минуты. ‘Ну что, если вдругъ Сущовъ предупредитъ меня?’ думалъ онъ и невольно искоса посмотрлъ на него. Глаза ихъ снова встртились. Сущовъ не двигался, даже будто спрашивалъ его: что же вы не длаете своего дла? Взглянулъ на него и Лядовъ, во взгляд его, казалось ему, прочелъ онъ тотъ же самый вопросъ. Поморцевъ ободрился. Онъ медленно всталъ или лучше сказать выросъ изъ среды его окружавшихъ и громкимъ, подобающемъ случаю голосомъ провозгласилъ за здоровье виновницы торжества. Онъ сказалъ или хотлъ сказать еще что-то, но слова его покрыты были гуломъ голосовъ и шумомъ отодвигавшихся стульевъ. Точно гора свалилась съ плечъ его. Лядовъ всталъ и съ бокаломъ въ рук пошелъ къ жен, вслдъ за вамъ отправился и Сущовъ, но Поморцевъ съ чувствомъ собственнаго достоинства остался на мст. Когда Лядовъ воротился, онъ поздравилъ его съ дорогою именинницей, какъ бы сговорясь, въ одно съ нимъ время поздравилъ его и Сущовъ. Вс три бокала чокнулись вмст.

— Вотъ такъ-то, сказалъ Лядовъ и, опорожнивъ бокалъ казалось о чемъ-то задумался. Масляные глаза его смотрли какъ-то особенно умильно. Видно было что совершенныя имъ возліянія, несмотря на его атлетическую натуру, начинали оказывать на него свое дйствіе, которое и теперь какъ и всегда выражалось какимъ-то благодушествомъ, или если можно такъ выразиться, любвеобиліемъ.

— Какъ посмотрю я на васъ, обратился онъ вдругъ къ Поморцеву,— человкъ вы умный и всми уважаемый, а за какую-нибудь свинью, чортъ бы ее побралъ, или за ледящаго кота подымаете гвалтъ на все село, не разобравъ дла какъ слдуетъ, человка живьемъ проглотить готовы.

— Я не понимаю что вы хотите этимъ сказать, едва могъ проговорить Поморцевъ, совершенно озадаченный такимъ неожиданнымъ къ нему обращеніемъ.

— Будто я не видлъ, продолжалъ Лядовъ,— что вы,— и онъ указалъ на Сущова,— во весь обдъ другъ на друга косились какъ аспиды какіе.

Слова эти сказаны были такъ громко что обратили на себя общее вниманіе. Вс притихли, нкоторые изъ сидвшихъ за столомъ даже нагнулись впередъ чтобы лучше разслушать происходившій разговоръ, причемъ Рожнова, подстрекаемая своимъ всегдашнимъ любопытствомъ, такъ сильно налегла грудью на край своей тарелки что та съ только-что наложеннымъ на нее мороженымъ опрокинулась къ ней на колни.

— Употребленныя вами выраженія и сравненія такъ неумстны и оскорбительны, сказалъ обиженнымъ тономъ Поморцевъ,— что еслибы….

— Ну вотъ еще когда вздумали обижаться, перебилъ его Лядовъ.— Разв вы не видите что не языкъ говоритъ, а сердце. Дло не въ словахъ. Назовите меня хоть Обругаемъ Волидычемъ, я все буду знать что вы не собаку какую кличите, а меня хотите по имени и отчеству назвать.

Если слова Лядова такъ оскорбили Поморцева, то на Сущова они произвели совершенно противоположное дйствіе: онъ съ трудомъ могъ воздержаться отъ разбиравшаго его смха, слдовавшій же за тмъ разговоръ до того заинтересовалъ его своею оригинальностію что онъ совсмъ забылъ что былъ въ этомъ дл участвующимъ лицомъ.

— Но на все же есть приличіе, всему есть предлъ…. началъ было Поморцевъ.

— Да полно же вамъ чиниться, перебилъ его снова Лядовъ,— какіе тутъ предлы, когда душа наружу просится? Давайте-ка лучше сюда ваши руки. И, не дожидаясь отвта, онъ съ такою силой схватилъ и потянулъ къ себ руки Сущова и Поморцева что послдній, хотвшій свою отдернуть, волей-неволей долженъ былъ отказаться отъ этой попытки.

— Я впрочемъ никогда не думалъ, да и не могъ, не имя чести быть знакомымъ, ссориться съ ними, говорилъ онъ, запинаясь,— для меня казалось лишь необъяснимымъ что….

— А вотъ мы сейчасъ все объяснимъ, поршилъ Лядовъ, соединивъ его руку съ рукою Сущова и вложилъ ихъ одну въ другую.— Пусть день именинъ жены будетъ днемъ мира и согласія. Эй, шампанскаго! Господа!— обратился онъ къ гостямъ,— выльемте за здоровье всми нами уважаемаго Семена Алексевича и новаго дорогаго сосда Александра Николаевича Сущова.

Тостъ былъ принятъ сочувственно при восторженныхъ крикахъ, кром стучавшихъ о столъ ножей и тарелокъ.

Вс вышли изъ-за стола въ самомъ веселомъ настроеніи, духа, не былъ доволенъ собою лишь Поморцевъ. ‘А съ Сущовымъ объясниться все-таки мн не удалось, думалъ онъ. Положимъ, онъ предложилъ мн это денежное вознагражденіе не по своей иниціатив, но все же предложилъ его, стало-быть со словъ отца Евлампія составилъ обо мн понятіе какъ о человк съ которымъ и дло чести можно покончитъ денежною сдлкой’. Мысль эта мучила его, а между тмъ онъ видлъ что теперь было не время ни мсто для такого объяояевія. ‘Казалось бы, утшалъ онъ себя, посл этой мировой ему слдовало бы наконецъ пріхать ко мн съ визитомъ и тогда, конечно, я могъ бы объясниться съ нимъ съ глазу на глазъ и дать ему понять какихъ я правилъ человкъ. Ну, а если онъ и теперь не сочтетъ нужнымь хать ко мн, тогда какъ?’ И онъ среди общаго ликованія озабоченно ходилъ съ думою своей.

— Послушайте, сказалъ Лядовъ Сущову,— ублаготворите ужь вы и старуху, волкъ ее зашь. Извинитесь предъ нею.

— Охотно, засмялся тотъ,— мн даже очень было бы любопытно взглянуть на нее поближе.

Лядовъ тутъ же объявилъ Поморцеву о желаніи Сущова познакомиться съ его женой и извиниться предъ нею. Тотъ, разумется, былъ очень радъ и повелъ его въ гостиную, гд около стола съ десертомъ было въ сбор все дамское общество. Анна Гавриловна чинно сидла на диван.

— Александръ Николаевичъ желаетъ познакомиться съ тобою, сказалъ онъ, подводя къ ней Сущова.

— И извиниться предъ вами въ сдланной вамъ мною безъ всякаго умысла непріятности, добавилъ тотъ, стараясь не смотрть на Поморцеву чтобы не фыркнуть ей прямо въ глаза.— Поврьте: еслибъ я зналъ что котъ принадлежалъ вамъ и что вы такъ были къ нему привязаны, у меня никогда руки на него не поднялись бы.

Анна Гавриловна привстала, но какъ ни радостно забилось ея сердце, лицо ея не выразило ни удовольствія, ни злорадства, ни даже натянутой улыбки привтствія, казалось извиненіе Сущова лишь пробудило въ ней улегшееся на время чувство оскорбленнаго самолюбія.

— Дйствительно, отвтила она сухо,— поступокъ вашъ не только огорчилъ, но и оскорбилъ меня, такъ какъ….

— Повинной головы и мечъ не счетъ, вмшался подошедшій Лядовъ, на котораго винные пары боле и боле производили свое дйствіе.— Вдь ужь прошлаго не вернете: мертвыхъ и людей съ погоста не таскаютъ, а ободраннаго кота и подавно.

— Полно теб глупости говоритъ, бросилась къ нему жена, стараясь зажать ему ротъ рукой.

— Что же я такое сказалъ? оправдывался тотъ.— Я говорю что лежачаго не бьютъ, и если Александръ Николаевичъ повинился, такъ и Анн Гавриловн таращиться да тетериться нечего.

— Вы сегодня какъ-то особенно не разборчивы на выраженія, замтилъ Семенъ Алексевичъ, но слова эти произнесены были не прежнимъ обиженнымъ тономъ. Ихъ можно было перевесть такъ: ужъ видишь самъ что пьянъ, такъ въ трезвую компанію не совался бы.

— А если я васъ чмъ обидлъ, обратился Лядовъ къ Поморцевой,— такъ вотъ вамъ вмсто одной повинной головы дв, ските любую. И онъ, пошатнувшись, наклонилъ предъ нею свою голову.

Въ другое время и при другихъ обстоятельствахъ непрошенное вмшательство это можетъ-быть испортило бы все дло, но общее настроеніе было таково, да и сами Поморщены такъ желали этого примиренія, совершавшагося при такихъ выгодныхъ для нихъ условіяхъ, что вмшательство это лишь подвинуло его впередъ. Въ самомъ дл другаго боле благопріятнаго случая для достиженія его безъ ущерба щепетильному самолюбію ихъ и желать было нельзя.

— Разв можно серіозно сердиться на васъ, сказала Анна Гавриловна Лядову и, протянувъ руку Сущову, она сдлала гримасу долженствовавшую выразить улыбку, такъ какъ улыбаться по-людски, какъ я уже сказалъ, она не умла. И руку протянула она какъ-то особенно, какъ протягивали ее въ старину на театр королевы. ‘Жалю лишь, сказала она ему, что знакомство наше произошло такъ поздно и такъ-сказатъ на юру.’ Послднимъ словомъ хотла она выразить что оно въ чужомъ дом, чего прямо высказать не ршалась, такъ какъ это значило бы набиваться на его пріздъ и тмъ сознаться предъ сосдями насколько они, Поморцевы, придавали ему значенія, а этого не дозволяло ей чувство собственнаго достоинства.,

Сущовъ въ продолженіи всей этой сцены былъ какъ на иголкахъ: ему стоило большаго труда подавить душившій его смхъ, однакожь онъ выдержалъ себя и понялъ ли или нтъ намекъ Анны Гавриловны, но общалъ на другой же день пріхать засвидтельствовать ей и Семену Алексевичу почтеніе свое у нихъ въ дом.

‘И отлично, подумалъ Поморцевъ, завтра у себя дома я объяснюсь съ нимъ обо всемъ какъ слдуетъ.’

Поморцевы возвратились домой вполн довольные какъ самими собою, такъ и проведенныхъ днемъ. Давно уже они такъ спокойно не спали какъ въ эту ночь: Семенъ Алексевичъ, какъ заснулъ на правомъ боку, такъ на немъ и проснулся, а утромъ проходя въ комнату Анны Гавриловны, хотя и замтилъ на столахъ гостиной столько пыли что во всякое другое время не миновать бы Гришк дисциплинарнаго взысканія, на этотъ разъ даже не начерталъ на ней ни одного изъ обычныхъ эпитетовъ, а лишь призвавъ его, молча указалъ ему на нее пальцемъ.

— А вдь Сущовъ ничего, сказала Анна Гавриловна, подавая ему стаканъ крпкаго, какъ пиво, чаю. Семенъ Алексевичъ очень любилъ крпкій чай.

— Ничего, отвтилъ тотъ, наливая въ него сливокъ.— Жаль лишь что повидимому чрезъ край хлебнуть любитъ.

— Что жъ, онъ вчера и выпилъ, а изъ границъ приличія не вышелъ.

— Еще бы. Онъ не какой-нибудь неучъ Лядовъ.

Все утро прошло въ приготовленіяхъ къ принятію дорогаго гостя. Анна Гавриловна особенно озабочена была приведеніемъ пріемныхъ комнатъ въ возможно приличный и неоскорбительный для глаза видъ, такъ какъ незабвенный Василій Васильевичъ оставилъ не только въ ея сердц, но и на диван угольной комнаты очень грустныя по себ воспоминанія. Она сначала хотла было покрыть его персидскимъ ковромъ, который былъ подаренъ кмъ-то Семену Алексевичу еще во время его судейства, но потомъ раздумала. ‘Можетъ-быть Сущовъ привезетъ съ собою Лядова, соображала она, и тогда тотъ, увидавъ коверъ, сразу пойметъ что мы длали къ пріему его приготовленія. А потому она ршила намсто особенно живо напоминавшее о покойномъ положить вышитую шерстями подушку и положила ее такъ искусно что она казалась какъ бы брошенною на него невзначай. ‘Не станетъ же онъ ее подымать’, разсуждала она сама съ собою.

Проведя все въ дом въ надлежащій порядокъ, Анна Гавриловна надла не слишкомъ нарядное, но тмъ не мене приличное случаю платье, чепецъ съ орелъ д’урсовыми лентами и, вынувъ изъ шифоньерки работу, услась съ нею на диванъ. Работа эта начата была ею еще года за два предъ тмъ, но и до сихъ поръ не была еще окончена, потому что Авы Гавриловна принималась за нее лишь для виду при гостяхъ, когда же никого не было, вязала исключительно одни чулки. Семенъ Алексевичъ сидлъ съ прочитаннымъ уже имъ послднимъ нумеромъ Московскихъ Вдомостей въ рук и отъ времени до времени поглядывалъ въ окно. У обоихъ тревожно билось сердце въ трепетномъ ожиданіи. ‘Ну если онъ и сегодня не прідетъ?’ думали они. Но опасенія ихъ на этотъ разъ были напрасны: въ половин перваго къ крыльцу подъхалъ щегольской фаэтонъ и въ немъ къ немалому удивленію Поморцевыхь сидлъ Сущовъ не одинъ, и не съ Лядовымъ, какъ предполагала Анна Гавриловна, а съ какою-то дамой.

— Съ кмъ же это онъ? спросила она въ недоумніи.— Ужь не съ Лядовою ли? Но тутъ же сообразила что этого никакъ быть не могло.

— Должно-быть съ женою, сказалъ Поморцевъ, вглядываясь въ выходившихъ изъ фаэтона гостей.

Слова эти совершенно озадачили Анну Гавриловну. Она на основаніи слышаннаго ею отъ Лядовыхъ, Рожновой и другихъ уже такъ свыклась съ мыслію никогда не видть у себя въ дом Сущовой, что не хотла и врить чтобъ это могла быть она. ‘Ужь если она до сихъ поръ еще ни разу не была у Лядовыхъ, у которыхъ мужъ ея бываетъ каждый день, то зачмъ подетъ ко мн? спрашивала она себя. Разв одумалась, хочетъ знакомиться съ сосдями, ну и разумется начала съ насъ’, пришло ей вдругъ въ голову и предположеніе это пріятно защекотало ея самолюбіе.

Сущовъ пріхалъ дйствительно съ женою и случилось это также неожиданно для него самого какъ и для Поморцевыхь. Рожнова и Лядова не ошиблись говоря что Сущова пріхала въ деревню съ твердымъ намреніемъ сидть дома и ни съ кмъ не знакомиться. Она была женщина нервная, раэдражительная, петербургская тревожная жизнь утомила ее и она по совту докторовъ пріхала на лтніе мсяцы въ Трескино подышать чистымъ, деревенскимъ воздухомъ и пить предписанныя ей воды, вызды же могли повредить ходу ея лченія, да и знакомство со степными сосдями мало интересовало ее. Сущовъ съ своей стороны пріхалъ взглянуть на хозяйство и хотя сколько-нибудь ознакомиться съ имніемъ въ которомъ былъ лишь какъ-то разъ, бывши еще почти ребенкомъ, и которое зналъ лишь по имени. Сдлавъ проздомъ черезъ городъ кое-какіе неизбжные визиты предержащимъ властямъ, какъ-то: предводителю, судь, исправнику, что, какъ извстно, у васъ необходимо если не для того чтобы пріобрсти въ этихъ лицахъ друзей и пріятелей, то хотя для того чтобы не нажить себ въ нихъ заклятыхъ враговъ, онъ намревался подобно жен не заводить никакого знакомства, тмъ боле что агрономическія занятія, если не по склонности его къ нимъ, то по новизн своей пришлись ему очень по вкусу. Такъ прошла первая недля пребыванія ихъ въ Трескин, такъ можетъ-быть прошли бы и вс четыре лтнихъ мсяца на которые пріхали они въ деревню, еслибы встрча Сущова въ саду съ Лядовой не измнила его намренія. Сначала Сущова смотрла на знакомство мужа съ Лядовыми очень хладнокровно, но черезчуръ частыя прогулки вдвоемъ съ молодою незнакомкой и сближеніе его съ мужемъ, который очень не понравился ей какъ своими рзкими, солдатскими пріемами, такъ и извстными читателю наклонностями, которыя къ несчастію раздлялъ и ея мужъ, пробудили въ ней какое-то болзненное чувство, въ которомъ она начала и сама не могла дать себ отчета, но вскор же убдилась что чувство это была ревность къ незнакомк и непреодолимое отвращеніе къ ея мужу. Между супругами произошли по этому предмету дв, три семейныя сцены, кончившіяся, какъ и большею частію кончаются подобныя сцены, слезами съ одной стороны и дутіемъ губъ съ другой. Такая же сцена повторилась и въ день именинъ Лядовой. Сущова не хотла чтобы мужъ ея халъ на званый обдъ, представляя ему въ резонъ что у нихъ дома своя именинница, но онъ, какъ мы уже видли, резона ея въ уваженіе не принялъ. Возвращаясь домой уже поздно ночью и не совсмъ въ нормальномъ вид, онъ нашелъ ее въ слезахъ. Она сказала ему что такой образъ жизни не только не возстановитъ ея разстроеннаго здоровья, но окончательно убьетъ ее и что если онъ намренъ продолжать его, то лучше бы имъ было возвратиться въ Петебургъ. Когда же на другой день Сущовъ сталъ собираться къ Поморцевымъ, она объявила ему что хочетъ непременно хать съ нимъ. Тотъ сначала всячески отговаривалъ ее, доказывая что если она подетъ къ Поморцевымъ, то должна будетъ хать и къ остальнымъ сосдямъ, а тмъ боле къ Лядовымъ, съ которыми онъ знакомъ почти съ прізда въ Трескино, и что если она, бывши у Поморцевыхъ, къ нимъ не подетъ, то это значило бы прямо сказать имъ что она не желаеть быть съ ними знакома. Ему и въ голову не приходило что она именно этого и хотла и къ Поморцевымъ хала единственно съ этою цлію демонстраціи. Много было толковъ, дло доходило опять до слезъ, и Сущовъ, бывшій у жены своей нсколько подъ башмакомъ, и теперь, какъ и въ большинств случаевъ, долженъ былъ ей наконецъ уступить.,

Поморцевы разумется приняли Сущовыхъ съ подобающимъ церемоніаломъ, не уронивъ при этомъ и себя. Семенъ Алексевичъ встртилъ ихъ въ зал, Анна же Гавриловна, если и не вышла на встрчу Сущовой изъ угольной комнаты, даже въ первый моментъ сдлала видъ будто недоумваетъ кого иметъ честь видть у себя, то, прощаясь съ ней, проводила ее до передней. Поморцевъ конечно не упустилъ воспользоваться этимъ визитомъ чтобъ объясниться съ Сущовымъ и, уведя его въ кабинетъ, высказалъ ему все что считалъ нужнымъ.

— Я право боялся, сказалъ онъ въ заключеніе,— чтобы вы, не зная меня, не сдлали обо мн на основаніи слышаннаго вами отъ отца Евлампія самое невыгодное для меня заключеніе.

— Поврьте, отвтилъ Сущовъ,— что я ни на минуту не сомнвался чтобы сказанное имъ не было его собственною фантазіей и изъ уклончиваго и условнаго отвта моего вамъ конечно не трудно было убдиться что онъ данъ былъ ему мною лишь для того чтобъ отъ него отдлаться.

Черезъ три дня Поморцевы отдали визитъ Сущовымъ. Отдать его раньше они сочли не совмстнымъ съ своимъ достоинствомъ, они знали себ цну, да и боялись излишнею въ этомъ случа поспшностію уронить себя въ глазахъ сосдей.

У Сущовыхъ было такъ мало общаго съ Поморцевыми что близко сойтись они конечно не могли, да ни т ни другіе этого и не добивались. Сущовой планъ ея удался и она была вполн довольна: визитомъ къ Поморцевымъ Лядовы уязвлены были въ самое сердце и Сущовъ долженъ былъ оправдывать поступокъ жены своей ея болзненнымъ состояніемъ, заставлявшимъ ее иногда длать самыя неоообразныя вещи. Особенно уязвлена была Лядова, но она долго сердиться не умла, къ тому же Сущовъ, чтобы загладить вину жены, сталъ видаться съ нею чаще прежняго и она вскор ке вполн утшилась. Что же касается до Поморцевыхъ, то оно. были въ апоге своего величія и счастія. Сущова была у нихъ съ визитомъ первая и притомъ была лишь у нихъ однихъ и тмъ ясно доказала что считаетъ лишь ихъ однихъ достойными своего знакомства. Лядовы были пришиблены, уничтожены. Теперь вс знали причины частыхъ къ нимъ посщеній Сущова, знали и о сценахъ происшедшихъ по этому поводу у него съ женою, и не только одни Лядовы потеряли въ общественномъ мнніи, но и самъ Сущовъ утратилъ въ глазахъ всхъ прежнее свое обаяніе, а этого-то Поморцевымъ и было нужно. Вс такъ легкомысленно отшатнувшіеся было отъ Поморцевыхъ и перешедшіе на сторону Лядовыхъ снова возвратились къ нимъ. Ихъ стали посщать чаще прежняго, особенно же часто здили барыни въ чаяніи встртить у нихъ Сущову. Словомъ, Поморцевы торжествовали: на минуту померкшая звзда ихъ заблистала съ новою силою и пошатнувшееся было премьерство ихъ признано и утверждено за ними единогласно.

Сущевы оставались въ Трескин не долго. Почти безвыходное пребываніе Сущова у Лядовыхъ и возвращеніе его отъ нихъ почти постоянно въ черезчуръ веселомъ настроеніи духа вывели наконецъ окончательно жену его изъ терпнія и она ршительно объявила ему что дольше оставаться въ Трескин не можетъ, и что если онъ хочетъ остаться, то она одна съ дтьми удетъ въ Петербургъ. Объясненіе не обошлось, конечно, безъ подобающей сцены, но и тутъ, какъ и всегда, Сущова умла настоять на своемъ, и въ одно прекрасное утро та же четверомстная карета шестерикомъ которая за два мсяца предъ тмъ, прохавъ мимо дома Поморцевыхь, поставила не только его, но и все Трескино вверхъ дномъ, прохала мимо его снова, но на этотъ разъ Поморцевы уже не выглядывали на нее украдкою изъ глубины комнаты, а стояли у самаго окна и обмнялись съ узжавшими прощальными поклонами. Анна Гавриловна держала на рукахъ прелестнаго Ангорскаго котенка, котораго за нсколько дней предъ тмъ Сущова подарила ей въ знакъ памяти и въ замнъ убитаго мужемъ ея Василія Васильевича и который названъ былъ ею Михайлой Михайловичемъ.

Ухавъ изъ Трескина Сущовы уже боле не возвращались, и потекла въ немъ жизнь попрежяему скучная, обыденная, до тоски однообразная.

Прошло много лтъ и ничего въ Трескин не измнилось, лишь пристроенъ былъ къ церкви придлъ во имя Симеона и Анны, лики которыхъ изображенные на мстныхъ образахъ удивительно напоминали собою лица строителей, у Анны Пророчицы была даже небольшая родинка подъ лвымъ глазомъ. Проектъ же устройства сельской школы такъ-таки и остался одномъ проектомъ. Попрежнему продолжали премьерствовать Поморцевы, какъ и прежде, проходя мимо ихъ дома,почтительно снималъ шляпу отецъ Евлампій, до прізда ихъ въ церковь не начиналъ обдни и высылалъ онъ первымъ просвиры, все также брилъ три раза въ недлю бороду Семенъ Алексичъ, все также аккуратно велъ свой дневникъ и заставлялъ мальчика стирать пыль съ мебели, продолжала раскладывать по вечерамъ пасьянсы свои Анна Гавриловна, не переставала разносить по сосдямъ новости Авдотья Емельяновна и безпрепятственно бгали хрюкая по селу никмъ не преслдуемыя свиньи. Ходила попрежнему и Лядова гулять со взрослыми уже дочерьми въ Сущовскій садъ, охотился съ собаками и не упускалъ удобнаго случая подкутить и ея достойный сожитель. Словомъ, казалось ничего въ Трескин не измнилось, по крайней мр не замчалось мирными обитателями его никакого ни въ чемъ измненія, не замчали они и того что съ каждымъ годомъ старя измнялись и сами. Да и благо имъ было что они ничего такого не замчали. Это могло бы навести ихъ на какія-нибудь неутшительныя для нихъ размышленія, пожалуй даже могло бы заставить подчасъ заглянуть и въ самихъ себя, а этаго-то именно Трескинцы боялись и избгали пуще всего на свт.

Н. Ч—ИНЪ.

‘Русскій Встникъ’, No 5, 1874

ТРЕСКИНЦЫ

II.

Читайте также: