Сельский дворянин, Бернар Шарль Де, Год: 1846 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 489 минут(ы)

СЕЛЬСКІЙ ДВОРЯНИНЪ.

Романъ Шарля Бернара.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ.

I.
Шатожиронъ-ле-Буръ и Шатожиронъ-ле-Вьель.

Собирательные интересы во Франціи часто противятся духу единства, къ которому стремится правительство. Возьмите на удачу общину, большую или малую, и вы наврное найдете въ ней разнородные элементы, готовые отдлиться одинъ отъ другаго при малйшемъ ослабленіи правительственной силы, ихъ связывающей. Если, напримръ, городъ выстроенъ отчасти на высот, отчасти въ долин (обыкновенное положеніе старинныхъ городовъ), то по этому самому онъ раздляется уже на дв рзко-противоположныя части: на верхній и нижній городъ. Даже тотъ, кто не жилъ въ Гену, пойметъ, что въ этихъ двухъ названіяхъ заключается понятіе о сношеніяхъ не совсмъ-пріязненныхъ. Окруженъ ли городъ предмстіями — новая причина раздоровъ! Предмстія — прирожденные враги города, первыя жалуются на эгоизмъ своей администраціи, городъ же завидуетъ льготамъ предмстій, единственная разница въ этомъ случа та, что междоусобная война идетъ не снизу вверхъ или наоборотъ, а движется отъ окружности къ центру и обратно. Если случайно река перескаетъ городъ, то сколько ни стройте мостовъ, а все-таки не соедините кварталовъ, лежащихъ по берегамъ рки, быть-можетъ, вамъ удастся засыпать реку, но ужь никакъ не засыплете рва, вырытаго съ незапамятныхъ временъ взаимными притязаніями и соперничествомъ. И въ-самомъ-длъ, какимъ-образомъ достигнуть того, чтобъ лвый берегъ не завидовалъ правому и чтобъ послдній не пользовался, въ ущербъ своему собрату, боле-выгоднымъ положеніемъ, дарованнымъ ему случаемъ?

Изъ послднихъ словъ можно бы заключить, что мы имемъ намреніе представить въ подтвержденіе примръ, который у насъ передъ глазами, въ самомъ Парижъ. Спшимъ отклонить упркъ, который подобное предположеніе могло бы, по справедливости, навлечь на насъ. Интересы Парижа такъ хорошо поддерживаются комитетомъ, на который возложена забота о нихъ, что романъ не иметъ права браться защищать ихъ. Сверхъ-того, примшивая къ легкому произведенію воображенія мысли о важныхъ общественныхъ вопросахъ, писатель подвергается опасности раздавить тяжестію украшеній главное шаткое основаніе своего зданія. Пройдемъ же почтительно мимо святилища парижскаго эдильства и поведемъ читателя на сцену мене-обширную, слдовательно, боле-соотвтствующую скромнымъ притязаніямъ нашего сочиненія.

Шатожиронъ-ле-Буръ, одна изъ населеннйшихъ деревень департамента Саоны-и-Луары, лежитъ на берегу маленькой рчки, вытекающей изъ западнаго склона Кот-д’Орскихъ-Горъ и впадающей въ Арру, въ нсколькихъ ль отъ сліянія ея съ Бурбенсой. Дорога изъ Отна въ Шаролль перескаетъ селеніе отъ свера къ югу и перерзана дорогой изъ Мулена въ Шалонъ. По которой бы изъ этихъ дорогъ ни халъ или ни проходилъ путешественникъ, везд ему представляется масса домовъ, которые, будучи иначе и лучше расположены, могли бы образовать цлый городокъ. Подобно шахматамъ въ безпорядк, эти разбросанныя жилища покрываютъ довольно-значительное пространство по обимъ сторонамъ рки, черезъ которую въ середин проходитъ мостъ, лежащій на трехъ аркахъ. Такъ-какъ въ немъ замчательны только огромные размеры камней, изъ которыхъ онъ построенъ, то мы не останавливаясь пройдемъ мимо моста.

На двсти футовъ выше, вода рки, остановленная шлюзами, выстроенными изъ столь же плотнаго матеріала, наполняетъ каналъ кузницы, которая хотя и не можетъ вступить въ соперничество съ прекрасными крзотовскими железными заводами, находящимися нсколько-дале, но все-таки иметъ свою важность и содйствуетъ благосостоянію того края, доставляя ежедневно занятія, а слдовательно и хлбъ, большому числу работниковъ.

Другое зданіе, не столь полезное, но боле-величественное, высится близь моста, на единственной площади селенія, это замокъ, не слишкомъ еще древній, ибо стиль архитектуры его можно отнести не дале, какъ къ концу шестнадцатаго столтія, но все-таки замокъ, настоящій замокъ, какихъ ужь нтъ нын.

Ровъ, остатокъ среднихъ вковъ и воспоминаніе о войнахъ Лиги, во время которыхъ онъ былъ вырытъ, окружалъ некогда зданіе со всхъ сторонъ и отдлялъ его отъ садовъ. Въ более-мирное время, этотъ ровъ былъ отчасти засыпанъ, но онъ уцллъ со всею своею феодальною важностію передъ замкомъ, отдляя послдній отъ площади, и воображенію не трудно превратить въ подъемный мостъ насыпь, шириною около двадцати футовъ, находящуюся передъ решетчатыми воротами, ведущими на парадный дворъ.

По угламъ, четыре круглыя башенки, поддерживаемыя выпусками замысловатой работы, возвышаются надъ главной крышей своими остроконечными кровлями, но тщетно ищетъ взоръ на сквозныхъ флюгерахъ ихъ какіе-либо слды гербовъ, которые никогда украшали ихъ. То, что кисть маляра стерла съ флюгеровъ, молотъ каменьщика грубо уничтожилъ въ орнаментахъ, окружавшихъ главную дверь. Безобразныя выпуклости, какъ пятна отдляющіяся отъ мрачнаго цвета фасада, — вотъ все, что осталось отъ герба, изваяннаго однимъ изъ лучшихъ учениковъ Жана Гужона. Въ 1793 году, ярость грубой черни безжалостно истребила произведеніе, которое за два столтія съ любовію ласкалъ рзецъ искуснаго художника. Счастливъ еще замокъ, что отделался такъ дешево и спасся отъ пожара, разведеннаго въ немъ, вроятно, для большаго прославленія республики, чернью дикою и безсмысленною въ своей ярости.

Далее, слдя за происшествіями нашего разсказа, мы дополнимъ очеркъ Шатожиронскаго-Замка, теперь же бросимъ общій взглядъ на главнйшія зданія, окружавшія неправильный паралеллограмъ, по-просту называемый площадью замка, въ то время, къ которому относится начало нашего повствованія, то-есть, лтъ десять тому назадъ.

Направо стояла приходская церковь, обставленная двумя рядами вковыхъ липъ и обращенная портикомъ къ площади. Это было простое зданіе съ колокольней, острый, безконечный шпиль которой какъ-бы хотлъ соперничествовать съ воздушнымъ шпилемъ церкви сен-бениньской, въ Дижоне, скажемъ мимоходомъ, что почти все колокольни въ Бургундіи имютъ подобное притязаніе.

Напротивъ церкви, посреди полудюжины домовъ, расположенныхъ более-симметрически, нежели прочіе домы селенія, видно было старое, почти развалившееся зданіе, которое ничмъ не обратило бы на себя вниманія прохожаго, еслибъ трехцвтный флагъ, прикрепленный къ среднему окну, не бросался насильно въ глаза. Между желзнымъ прутомъ, къ которому было прикреплено древко важной эмблемы, и лопаткою двери, къ которой вело крыльцо съ пятью ступенями, горизонтально простиралась беловатая вывеска, съ слдующею крупною надписью:

Домъ мэра и мирнаго-судьи.

Эта оффиціальная надпись свидетельствовала о томъ, что, кроме важнаго названія ‘общины’, Шатожиронъ-ле-Буръ имлъ еще боле-почетную привилегію, именно: онъ былъ главнымъ мстечкомъ кантона или округа.

На восточной оконечности площади, то-есть, противъ замка и параллельно его фасаду, пролегала отнская дорога, ведшая къ мосту, о которомъ мы уже упоминали, и потомъ продолжавшаяся на югъ черезъ шаролскія долины. Но каждой сторон этой дороги, кром пространства, образуемаго съ праваго бока ея площадью, тянулась извилинами главная улица селенія. Мы упомянемъ здсь объ одномъ только дом изъ всхъ, тснившихся по сторонамъ улицъ, — именно о постояломъ двор довольно жалкой наружности, но находившемся на хорошемъ мст, противъ самой ршетки замка. Рискуя оскорбить муниципальное тщеславіе, мы должны, однакожь, сказать, что вывска этого гостепріимнаго жилища была гораздо-красиве вывски надъ домомъ мэра. Вмсто простыхъ буквъ, довольно-дурно нарисованныхъ и показывавшихъ прохожимъ обиталище административныхъ лицъ, надъ входомъ гостинницы взоръ прохожаго невольно останавливала картина, не совсмъ-художественно исполненная, но весьма оригинальная.

На лазоревомъ пол, нимало неуступавшемъ яркостію ультрамарину, столь-любимому древними живописцами, былъ изображенъ въ бснующемся положеніи ретивый конь, совершенно-блый, лвое ухо котораго вполовину исчезало подъ огромной трехцвтной кокардой.

Гостинница Коня-Патріота,

было странное названіе, написанное подъ ретивымъ животнымъ и замнившее прежнее пошлое названіе: Гостинница Благо-Коня, находившееся на вывск до іюльской революціи 1830 года. Такъ-какъ въ то время блый цвт былъ анти-патріотическій, то нкоторые мнительные обитатели Шатожирона-ле-Буръ просили хозяина гостинницы перемнить масть лошади, если онъ самъ не хочетъ попасть въ число ‘подозрительныхъ’. Но эта масть составляла красу вывски. Угрожаемый опасностью лишиться своихъ лучшихъ постителей въ такое время, когда дла его шли прекрасно,— ибо ничто такъ не возбуждаетъ жажды, какъ политическія страсти,— и будучи притомъ самъ горячимъ патріотомъ, мэтръ Туссенъ-Жиль подчинился справедливому требованію и общалъ исполнить желаніе ревностныхъ патріотовъ и частыхъ постителей его въ самоскорйшемъ времени. Но, желая согласовать требованіе политическихъ своихъ друзей, единогласно взывавшихъ о перемн масти, съ экономіею, совтовавшею ему уменьшить по возможности расходы, онъ придумалъ украсить ухо коня трехцвтной кокардой. Къ-сожалнію, эта выдумка не вполн заслужила одобреніе круга, присвоившаго себ въ Шатожирон-ле-Буръ право управлять общественнымъ мнніемъ.

— Что такое кокарда! кричалъ недовольнымъ голосомъ одинъ изъ самыхъ восторженныхъ членовъ этого круга: — все-таки лошадь блая! И никто не разуврить меня въ томъ, что это пахнетъ карлизмомъ.

— Ну-ка ты, ораторъ, отвчалъ хозяинъ гостинницы не смутившись: — знаешь ли ты какой масти была знаменитая лошадь Лафайетга?

— Белой, разумется, кто жь этого не знаетъ! сказали вмст нсколько человкъ изъ присутствовавшихъ, которыхъ, по-видимому, поразило неожиданное возраженіе хозяина.

— Такъ о чемъ же вы шумите? возразилъ Туссенъ-Жиль съ торжествующимъ видомъ: — впередъ лошадь на моей вывск будетъ называться конемъ Лафайетта, надюсь, что этотъ патронъ стоитъ другаго.

Въ этотъ разъ, идея хозяина заслужила общее одобреніе, и на другой жъ день на вывск появилась слдующая надпись: Гостинница Коня Героя Новаго и Стараго Свта.

Къ-несчастію, какъ сказалъ одинъ поэтъ, судьба перемнчива. Нь прошло двухъ летъ, какъ ‘герой новаго и стараго свта’, кром другихъ боле-важныхъ непріятностей, подвергся суду шатожиронскихъ патріотовъ, тщетно ожидавшихъ соединенія монархіи съ республиканскими постановленіями, предсказаннаго знаменитымъ гражданиномъ. Шатожиронске патріоты разлюбили своего героя и лишили его своей довренности.

Туссенъ-Жиль снова получилъ приказаніе согласовать свою вывску съ ходомъ общественныхъ мнній.

Хозяинъ гостинницы дорожилъ своими постителями боле, нежели всми знаменитыми людьми пяти частей свта, и сталъ кричать громче другихъ, что онъ первый лишилъ генерала Лафайетта своей довренности, въ то же время, онъ далъ торжественное общаніе въ тотъ жь день уничтожить унизительно-льстивую надпись, возбуждавшую негодованіе его пріятелей. Чтобъ замнить ее приличнымъ образомъ, то-есть, чтобъ она не потеряла политической приманки, онъ задумалъ-было сперва прибгнуть къ имени какого-нибудь другаго великаго гражданина, пользовавшагося народностью. За этимъ не стало бы дло, но, кром того, что великіе гражданъ большею частью дурные наздники и что, слдовательно, не легко было найдти какое-либо отношеніе между однимъ изъ нихъ и блымъ конемъ, Туссенъ-Жиль разсудилъ, что популярность вещь вьсьма-непрочная, и что написать какое-либо собственное имя на вывск значитъ подвергнуться, рано или поздно, новымъ расходамъ по требованію неугомонныхъ шатожиронскихъ политиковъ.

— Не хочу, чтобъ они заставляли меня два раза въ годъ прибгать къ маляру, сказалъ предусмотрительный трактирщикъ:— вдь не они платятъ, а я!

И, вдохновенный внезапною мыслію, онъ самовольно произвелъ четвероногое на своей вывск въ достоинство разумнаго животнаго, даровавъ ему патріотическій дипломъ, который, по всмъ вроятіямъ, не могъ быть осужденъ непостояннымъ общественнымъ мнніемъ. Послдствія доказали справедливость этого разсвта. Шатожиронскій кругъ политиковъ вполн, безусловно одобрилъ новое политическое значеніе вывски, и между самыми суровыми членами его не нашлось ни одного, который когда-либо обвинилъ бы въ ослабленіи патріотизма Благо-Коня, принявшаго окончательно названіе ‘коня-патріота’, которымъ пользуется понын и будетъ, вроятно, еще долго пользоваться.

Художникъ, останавливающійся у порога этого гостепріимнаго жилища, невольно восхищается живописнымъ расположеніемъ и замчательными подробностями замка, находящагося противъ гостинницы, но архитекторовъ (это слово не всегда синонимъ художника), более и прежде всего поражаетъ необыкновенная масса матеріаловъ, вошедшихъ въ построеніе этого замчательнаго зданія. Въ церкви видна эта же особенность, о которой мы уже упоминали, говоря о мост и шлюзахъ. Откуда взяты эти камни, ломка и кладка которыхъ требуетъ, по-видимому, силы, какой едва ли достигла новейшая механика, не смотря на ея усовершенствованія? Не трудъ ли это Пелазговъ, основателей циклопическихъ зданій въ Микенахъ и Тирин, или великановъ, которымъ народное суевріе приписываетъ чудесное расположеніе базальтовыхъ призмъ Ангримскаго-Графства?

Между-тмъ, не трудно разгадать эту тайну: стоитъ только выйдти изъ селенія и пройдти около пяти минутъ по направленно къ востоку. На этомъ разстояніи долина начинаетъ постепенно возвышаться и образуетъ нсколько этажей, изъ которыхъ послдній выходитъ узкимъ мысомъ между шалонской дорогой, идущей по лвой сторон его, и ркою, вьющеюся у его подножія съ другой стороны. На крайней оконечности этого мыса, или, лучше сказать, этой скалы, съ мрачною гордостью высятся развалины древняго Шатожиронскаго-Замка, настоящего замка среднихъ вковъ, разрушеніе котораго далеко опередило кладку перваго основанія замка, его замнившаго. Растрескавшаяся башня, грозящая паденіемъ при первомъ сильномъ порыв втра, — вотъ все, что осталось отъ величественнаго феодальнаго обиталища, кругомъ башни видны только обрушившіяся стны, безобразные камни, разбросанные тамъ-и-сямъ, и поросшіе мохомъ или терніемъ. Это развалины, но развалины плодовитыя, ибо изъ нихъ постепенно образовались замокъ, современный Лиг, церковь, построенная немногими годами позже, мостъ и шлюзы, не говоря уже о многихъ другихъ домахъ селенія.

Подъ этими гордыми остатками, на половин ската, лежатъ на равнин, покрытой частію лсомъ, около шестидесяти домовъ, большею частью весьма-старыхъ и бдныхъ. Это селеніе, или, лучше сказать, эта деревушка называется Шатожиронъ-ле-Вьель (Старый-Шатожиронъ), и по одному названію его можно судить о постепенномъ его паденіи. Во Франціи, и вещамъ и людямъ приходится плохо, когда они стареются, Фортуна тамъ скоро покидаетъ испытанныхъ атлетовъ, чтобъ увнчать молодыхъ ихъ соперниковъ.

Въ борьб, продолжавшейся нсколько столтій между двумя селеніями, отдленными другъ отъ друга десятью минутами ходьбы и носящими одно названіе, побда осталась, наконецъ, на сторонъ младшаго: оно постоянно расширялось по-мр-того, какъ соперникъ его старелся. Вопросъ о превосходств, нершенный еще первыми обвалами феодальнаго замка, былъ, наконецъ, совершенно ршенъ въ 1582 году сооруженіемъ новаго замка. Когда самъ владтель Шатожирона, устрашенный скоплявшимися вокругъ него развалинами, оставилъ коршунамъ гнздо, въ которомъ дотоле обитали его предки, и осторожно сошелъ въ долину, гд на берегу рки выбралъ себе мсто будущаго жилища, тогда никто уже не дерзалъ защищать старое селеніе. Тогда, въ маленькомъ уголку Шароле, совершилось общее перемщеніе, повторившееся въ-послдствіи, въ гораздо-большихъ размрахъ, когда, по голосу Лудовика XIV, придворные покинули Сен-Жермень для Версаля — этого недостойнаго любимца, въ свою очередь покинутаго въ-послдствіи.

Вс несколько-значительные люди, владльцы блыхъ помстій, хозяева ленныхъ имній, богатые купцы — одни за другими послдовали примру, поданному имъ фамиліею, первенство которой они признавали и обычаямъ которой подражали. Приставъ, кастелланъ, окружной прокуроръ первые последовали за владльцемъ, отъ котораго сами зависли, и вскор передъ домомъ, превратившимся, черезъ два столтія съ половиною, въ домъ конституціоннаго мэра, были поставлены столбы съ гербами, символы феодальнаго судопроизводства. Самъ священникъ не устоялъ противъ общаго влеченія. Но желая, изъ уваженія къ знатной фамиліи, чтобъ члены приходили по воскресеньямъ къ обдн пшкомъ по весьма-дурной дорог, или, быть-можетъ, опасаясь, чтобъ какой-нибудь хитрый капелланъ не втерся въ замокъ и не вступилъ съ нимъ въ опасное соперничество, предусмотрительный священникъ не замедлилъ объявить, что зданіе, въ которомъ прежде умещались вс его прихожане и которое вполн удовлетворяло всмъ требованіямъ, было неудобно, ветхо, слишкомъ-мало,— словомъ, совершенно неприлично для отправленія церковной службы. Это нанесло послдній ударъ Шатожирону-ле-Вьель.

Благочестивый владлецъ благосклонно выслушалъ прошеніе священника, и вскор изъ неистощимаго же матеріала древняго замка была сооружена новая церковь.

До-тхъ-поръ, обитатели Шатожирона-ле-Вьель показывали примрную покорность: ихъ властитель удалился, а они не пали къ ногамъ его и не умоляли не покидать ихъ, они спокойно слдили за удалявшимися представителями правосудія, и даже перемщеніе вислицъ, этого почетнаго украшенія прежнихъ селеній, не произвело на нихъ особаго впечатлнія, но споры о предметахъ религіозныхъ произвели волненіе въ народ, какъ говорили въ то время, и самые ршительные люди объявили, что они сбросятъ въ Шатожиронъ-ле-Буръ остатки древняго замка, хотя бы имъ самимъ пришлось тутъ погибнуть. Такъ-какъ исполненіе этой угрозы казалось весьма-возможно по причинъ покатости горы, на которой высились развалины, то жители домовъ сочли нужнымъ вступить въ переговоры, хоть они и боялись подвергнуться участи аррьергарда войска Карла-Великого при Ронсевал.

Церковь селенія Шатожиронъ-ле-Вьель лишилась названія приходской и, снизойдя на степень простой часовни, должна была удовольствоваться служеніемъ одного изъ тихъ скромныхъ священниковъ, которые получаютъ разршеніе на второе отправленіе службы въ одинъ и тотъ же день въ провинціяхъ, гд слишкомъ-мало духовенства.

Чтобъ насъ не обвинили въ анахронизмъ, напомнимъ, что разсказанное нами происходило вскор посл вароломеевской ночи, въ провинціи, наиболе-разгоряченной духомъ лиги.

По одному изъ мнимыхъ противорчій, столь-часто встрчаемыхъ встарину, Шатожиpoнъ-ле-Вьель, насильно присоединенный къ своему счастливому сопернику въ-отношеніи судопроизводства и духовной дисциплины, остался отдльнымъ по общинной администраціи. Хотя приходъ былъ въ то время, такъ-сказать, сукномъ, изъ котораго кроилась община, и хотя существованіе одного казалось необходимымъ для основанія другой, однакоже никто не оспоривалъ у покинутой деревни скромныхъ привилегій, которыми она досел пользовалась. Жители ея по-прежнему продолжали собираться по колокольному звону, чтобъ поговорить объ общественныхъ длахъ, они продолжали избирать мэра и эшевеновъ, назначать собирателей подаяній и податей, сторожей для храненія посвовъ и виноградниковъ, словомъ, продолжали пользоваться правами, оставленными при нихъ если и не прямымъ согласіемъ владельца, то молчаніемъ его.

Долго оставались дла въ такомъ положеніи, между двумя общинами не было никакихъ серьзныхъ ссоръ. Нижніе Шатожиронцы, уврявшіе, что они получили въ четырнадцатомъ столтіи какую-то хартію освобожденія отъ льготъ (надо сказать, что никто не зналъ, где находилась эта хартія), считали себя гораздо-важне верхнихъ Шатожиронцевъ, которыхъ называли мужиками, между-тмъ, какъ себ пожаловали лестное наименованіе гражданъ: шатожиронскіе граждане! Они произносили эти два слова съ такою же важностью, съ какою никогда жители семихолмнаго града произносили титулъ римскаго гражданина. Жители же Шатожирона-ле-Вьель, отчасти виноградари, отчасти браконьеры, силою мышцъ своихъ заслуживали личное уваженіе у сосдей, презиравшихъ ихъ вообще. Итакъ все шло какъ-нельзя-лучше. Миръ и согласіе, казалось, навсегда воцарились въ Шаролской-Долин, какъ вдругъ революція 1789 года внезапно разстроила такой удовлетворительный порядокъ длъ.

Декретъ Конституціоннаго-Собранія, превратившій провинціи въ департаменты и предписавшій новую поземельную ревизію, соединилъ дв шатожиронскія общины въ одну. Весьма-понятно, что посл запутанности стараго правленія надобно было стараться все упростить и стремиться къ единству, но, желая дйствовать хорошо и скоро, нельзя было не впасть въ излишество или неумеренность, и, слдовательно, въ несправедливость: это случилось и въ краю, о которомъ мы говоримъ.

Принужденное сочетаніе Шатожирона-ле-Буръ съ Шатожирономъ-ле-Вьель имло несчастныя послдствія съ перваго дня, да и могло ли быть иначе? Доли были почти равныя, но такъ-какъ первое селеніе было вчетверо населенне втораго, то обитатели послдняго естественнымъ образомъ теряли, потому-что за одну пятую долю, пріобртаемую ими въ имніяхъ сосдей, они отдавали четыре пятыхъ долей изъ имнія, которымъ сами исключительно до-тхъ-поръ пользовались. Скотъ нижней долины имлъ законное право прогуливаться по пастбищамъ верхней и щипать траву подъ носомъ у стада ея. Вопросъ о лс былъ еще важне: права верхнихъ обитателей на порубку лса были значительно ограничены, между-темъ, какъ обитатели Шатожирона-ле-Буръ были богаты дровами, наконецъ, что станется съ выручкой продажи ихъ запасной четверти, которую они намревались употребить на постройку колодезя и починку церкви?

Къ этимъ существеннымъ, матеріальнымъ невыгодамъ присовокуплялись еще другія, хотя и некасавшіяся частныхъ интересовъ, но сильно дйствовавшая на самолюбіе противниковъ,— самолюбіе тем раздражительнйшее, что оно разъигрывалось на крошечной сцен маленькаго театра. Когда былъ обнародованъ законъ объ устройств муниципальнаго управленія, въ которомъ избирательное начало играло главную роль, шатожиронскіе граждане, отъявленные приверженцы революціи, почли обязанностью отклонить отъ всхъ гражданскихъ должностей мужиковъ, гораздо-менее довольныхъ порядкомъ вещей, ни мало неулучшавшимъ ихъ положенія. Къ старому недоброжелательству присоединилась теперь политическая ненависть. Клубъ въ Шатожирон-ле-Бузъ,— образчикъ дйствій и изменичивости мнній котораго мы имли случай представить, говоря о гостинниц Билаго-Коня,— произнесъ анаему надъ жителями Шатожирона-ле-Вьель, называя ихъ загрубелыми невждами, приверженцами предразсудковъ и суеврія, подлыми рабами аристократіи!!! Приговоръ отршенія ихъ отъ должностей былъ свято исполняемъ. Мэръ, помощникъ его, муниципальные совтники, офицеры и унтер-офицеры національной милиціи, лсничій, — словомъ, вс начальственныя должности были возложены на ‘гражданъ’. Что могли сдлать крестьяне, которые на выборахъ были одинъ противъ четырехъ? Въ то время неизвстна еще была парламентская вжливость, уговаривающая большинство уступить меньшему числу какія-нибудь незначительныя должности, какъ, на-примръ, секретаря, впрочемъ, еслибъ эта вжливость и была придумана, такъ врядъ-ли бы грозный сельскій клубъ принялъ ее.

Исключеніе жителей стараго селенія изъ всхъ общественныхъ должностей сдлалось шатожиронскимъ закономъ, ослабвшимъ во времена имперіи и реставраціи, вмст съ системой муниципальныхъ избирательствъ, но получившимъ новую силу посл революціи 1830 года, когда общинамъ были возвращены права избирать себ начальниковъ.

Съ этой революціи, жителямъ Шатожирона-ле-Вьель пришлось такъ плохо, что они сожалли о прошедшемъ, которое въ свое время казалось имъ нестерпимымъ. Они подвергались разнымъ непріятностямъ и несправедливостямъ со стороны сосдей. Не смотря на мелочность и ничтожность этихъ подробностей, мы должны объяснить нкоторыя изъ нихъ, имющія связь съ нашимъ разсказомъ.

Муниципальный совтъ, исключительно составленный, какъ мы уже сказали, изъ обитателей новаго селенія, основывалъ вс свои разсужденія на слдующей аксіом: Шатожиронъ-ле-Буръ вся община! Такъ-точно Лудовикъ XIV сказалъ: ‘я самъ — государство!’

Что жь касается до несчастнаго присоединеннаго селенія, земля котораго доставляла лучшій доходъ общин, то совтъ такъ же мало занимался имъ, какъ мало молодой и прекрасный собою мужъ обращаетъ вниманія на старую и дурную жену, взятую имъ ради богатаго приданаго.

Въ-слдствіе вышеупомянутой аксіомы, дороги Шатожирона-ле-Буръ были въ хорошемъ состояніи, между-тмъ, какъ дороги Шатожирона-ле-Вьель были вовсе запущены, хотя по гористому положенію своему требовали частыхъ починокъ.

— Къ-чему тратить понапрасну деньги на эту трущобу? презрительно говорили муниципальные совтники.

И дождю, обращавшему иногда эти дороги въ водопады, былъ предоставленъ трудъ наполненія рытвинъ наносною землею и каменьями.

Въ земл обитателей Шатожирона-ле-Вьель были ключи, вода которыхъ, не будучи употреблена въ дло, пропадала даромъ, несчастные убдительно стали просить, чтобъ у нихъ построили колодезь-фонтанъ, который могъ бы служить въ одно время для полосканья блья и пойла скоту. Матеріала для этой постройки было еще довольно въ развалинахъ стараго замка, а работа стоила весьма-недорого.

— Они могутъ длать такъ какъ мы длаемъ, отвчали члены совта: — пусть полоскаютъ блье и поятъ скотъ въ рк.

Хозяинъ гостинницы, Туссенъ-Жиль, одинъ изъ членовъ этого важнаго собранія, обыкновенно прибавлялъ:

— Вода течетъ для всехъ!

Эта шутка всегда была сопровождаема одобрительнымъ смхомъ, потому-что река, перескавшая нижнее селеніе, находилась отъ верхняго на разстояніи одного ль.

Полевой стражъ, Шамбаръ, настоящій гражданинъ, довольно-ревностно берегъ имущества, принадлежавшія нижнему селенію, но ему не было никакого дла до посвовъ и виноградниковъ обитателей Шатожирона-ле-Вьель.

— Шатожиронскій гражданинъ, говорилъ онъ съ гордостію: — не можетъ быть сторожевой собакой для этихъ мужиковъ!

Одна вещь особенно огорчала жителей Шатожирона-ле-Вьель, людей набожныхъ, однимъ только глазомъ смотрвшихъ на просвщеніе вка.

Во время терроризма, об церкви были закрыты. По возстановленіи религіозныхъ обрядовъ, недостатокъ въ деньгахъ и священникахъ не позволялъ совершенно изгладить слды двойнаго святотатства. Только одна церковь была открыта — разумется, новая. Но должно сказать, что въ этомъ случа нижніе Шатожиронцы поступили неблагородно и невжливо: она отвели верхнимъ одну маленькую часовню.

Будучи безпрестанно обижаемы въ-отношеніи выгодъ, самолюбія и врованій своихъ, жители Шатожирона-ле-Вьель, казалось, отступали со-дня-на-день на степень своихъ предковъ. Много лтъ прошло и положеніе ихъ ни мало не улучшилось, наконецъ, Провиденіе въ Шатожиронъ-ле-Вьель послало человка, съ которымъ мы сейчасъ познакомимъ читателей.

II.
Праздничный день.

На склонъ, по которому простирается Шатожиронъ-ле-Вьель, находится большой домъ, неимющій барской наружности, но значительно-отличающійся отъ прочихъ жилищъ селенія. Свтлосрый фасадъ, украшенный зелеными ставнями, красиво отдляется отъ окружающей его зелени. Главный входъ обращенъ къ востоку и находится противъ развалинъ древняго замка, что не совсмъ пріятно, ибо, не говоря уже о томъ, что эти развалины закрываютъ дальность, безпрестанно кажется, что онъ обрушатся на домъ. Съ другой стороны, онъ является въ полной красот. Оттуда изъ него обширный видъ на западъ.

Съ узкой террасы, окаймляющей фасадъ и закрытой по концамъ густыми липами, зрнію представляется прежде всего большой садъ, расположенный въ старинномъ французскомъ вкус и ступенями спускающійся до первыхъ домовъ Шатожирона-ле-Буръ. Дале, взоръ обнимаетъ все нижнее селеніе и долину, по которой можно слдить за извилинами рчки, потомъ видны неровности Арруской-Долины, послдніе планы которой почти незамтно сливаются съ горизонтомъ, по направленію къ Луар.

Въ начал осени 1836 года, въ ясное, прохладное утро, песокъ этой террасы скриплъ подъ скорыми и, можно сказать, нетерпливыми шагами человка, который ниспосланъ былъ Провидніемъ въ Шатожиронъ-ле-Вьель и о которомъ мы уже упоминали въ конц предъидущей главы. То былъ мужчина лтъ пятидесяти-пяти, хотя съ виду ему, казалось, не минуло и пятидесяти. Онъ былъ очень-высокъ ростомъ, толстъ, но лта испортили уже врныя пропорціи стана, бывшаго некогда чрезвычайно-стройнымъ. Если онъ лишился нкоторой стройности и гибкости, за то ширина плечъ, твердость мускуловъ и могущественная энергія, проявлявшаяся въ малйшихъ его движеніяхъ, сидтельствоали объ атлетической сил, не только не уменьшенной, но, по-видимому, еще боле развитой лтами.

Хотя довольно-пронзительный втеръ охлаждалъ воздухъ, однакожь голова этого человка была не покрыта и волосы, весьма-коротко обстриженные, казалось, достаточно защищали ее отъ холода. Густая борода, съ равнымъ количествомъ блыхъ и черныхъ волосъ, покрывала нижнюю часть правильнаго лица, обыкновенная строгость котораго смнялась по-временамъ добродушной насмшкой. Свтлосрые глаза его смотрли всегда прямо, и передъ ними невольно опускались глаза людей, имющихъ причину бояться проницательнаго взгляда.

Въ одежд его проявлялась та неизъисканная простота, которою отличается костюмъ большей части провинціальныхъ дворянъ. Галстухъ изъ бумажной матеріи, небрежно повязанный, круглая куртка синяго сукна, замнявшая фракъ и жилетъ и оставлявшая наружу рубаху изъ грубаго холста, тиковые панталоны, почти поблвшіе отъ частаго мытья, охотничьи сапоги, сверхъ которыхъ надты деревянные лапти, сохранившіе слды утренней прогулки по лугамъ, — таковъ былъ костюмъ, приличествовавшій боле крестьянину, нежели человку высшего сословія. Между-темъ, невозможно было ошибиться: подъ простой, грубой одеждой съ перваго взгляда можно было не только узнать хозяина дома, но человка свтскаго, образованнаго,— джентльмена, какъ говорятъ Англичане.

И точно, человкъ, портретъ котораго мы очертили, былъ не кто иной, какъ Генрихъ де-Шатожоронъ, старшій членъ, но не глава фамиліи, некогда феодально-господствовавшей надъ этимъ уголкомъ земли: его боле знали подъ именемъ барона де-Bодpе, по обычаю, сохраненными младшими отраслями нкотаpыхъ дворянскихъ фамилій замнять фамилію свою именемъ какого-либо имъ принадлежащаго имнія. Прослуживъ въ одномъ изъ полковъ королевскихъ гвардейскихъ кирасировъ до чина эскадроннаго командира, баронъ де-Bодpе вышелъ, въ 1830 году, въ отставку, и посл двухъ или трехлтняго путешествія по Европ поселился въ Шатожирон-ле-Вьель, въ простомъ, но удобномъ дом, переходившемъ изъ рода въ родъ къ младшимъ сыновьямъ шатожиронской фамиліи, и при которомъ было довольно-доходное имніе, состоявшее большею частію изъ обширныхъ лсовъ. Въ этомъ убжищ, которое онъ шутя называлъ хижиной солдата-землепашца, баронъ находился между развалинами замка своихъ предковъ и новымъ зданіемъ, принадлежавшимъ его племяннику, маркизу Ираклію де-Шатожирону, глав фамиліи и герба этого древняго дворянскаго дома.

Баронъ, или, если угодно, полковникъ,— потому-что сосди называли его и тмъ и другимъ именемъ, смотря по степени уваженія ихъ къ феодальному титулу или военному чину,— прогуливался уже нсколько минутъ большими шагами по террас своего дома. Въ рукахъ, сложенныхъ за спиной, онъ держалъ зрительную трубу, наводя ее каждый разъ, когда взоръ его останавливался на Шатожирон-ле-Буръ, ближайшіе дома котораго были, какъ мы уже сказали, почти смежны съ оградой нижней части сада.

Прогулка барона была весьма-ограничена, потому-что и безъ того уже не длинная терраса уменьшалась еще съ каждой стороны украшеніемъ, не совсмъ-обыкновеннымъ въ подобномъ мст и по воинственному виду своему представлявшимъ разительный контрастъ съ мирной физіономіей дома и спокойствіемъ окружавшаго его мстоположенія. То были дв пушки средняго калибра, такъ-называемые фальконеты или фоконветы, вышедшіе изъ употребленія, она были старинной формы, съ вычурными украшеніями, и оканчивалось птичьими головами съ круглымъ, острымъ соколинымъ клевомъ: отъ послдняго украшенія онъ и заимствовали свое названіе. Не смотря на слой яри, которою покрылась мдь отъ времени и дождя, можно было разобрать на пушкахъ надписи, во-первыхъ, на обихъ былъ выставленъ 1537 годъ, сверхъ того имена, на одной: Жанъ-Фракассъ {Жанъ-Дробитель.}, а на другой, не мене грозной, но удовольствовавшейся боле-безобиднымъ именемъ: Ревель-Матенъ {Утро-Будильникъ.}.

Баронъ де-Водре, съ насупившимися бровями, нетерпливо прохаживаясь взадъ и впередъ по террасс, отъ одного фальконета къ другому, походилъ въ это время на Жана-Барта или Сюффрена, прохаживающагося по палуб своего корабля между двумя рядами коронадъ и ожидающаго грозы или битвы, зрительная труба, которую онъ держалъ въ рукахъ и безпрестанно приставлялъ къ глазу, довершала сходство.

Въ заключеніе этого очерка, мы должны сказать, что огромная сторожевая собака, съ ошейникомъ, снабженнымъ иглами, ходила по пятамъ своего господина, не отступая отъ него ни на шагъ, а большой блый котъ, расположившись на мдномъ Жанъ-Фракасс, грлся на солнц, лучи котораго начинали освщать одинъ изъ концовъ террасы, между-тмъ, какъ вся прочая часть ея была еще въ тни.

Съ высоты избранной себ постели и не зная, что онъ подражалъ въ это время Тюренну, котъ съ презрніемъ смотрлъ на собаку всякій разъ, когда она проходила мимо его. Вроятно, онъ внутренно порицалъ духъ, привязывавшій пса къ стопамъ общаго ихъ хозяина. Онъ походилъ на Женевскаго философа, съ состраданіемъ или, лучше сказать, съ презрніемъ смотрвшаго на низкопоклонничество придворнаго…

Эта нмая сцена была прервана появленіемъ двухъ новыхъ лицъ.

Первое, по порядку появленія, было — красивая лягавая собака, внезапно выскочившая изъ-за угла и взбжавшая на террассу. При вид ея, блый котъ, узнавъ непріятеля, спрыгнулъ съ пушки и, не смотря на свою тучность, взобрался на ближайшую липу. Сторожевая же собака залаяла, скоре по привычк, нежели по недружелюбному расположенію, и потомъ съ важною снисходительностью стала принимать рзвыя ласки новоприбывшей. Пока собаки здоровались такимъ образомъ, изъ-за угла появилось второе лицо.

То былъ молодой человкъ лтъ тридцати, почти одного роста съ барономъ, но стройне его. По простой, но весьма-опрятной одежд въ немъ можно было узнать охотника. За плечомъ висли у него ягдташъ и двуствольное ружье, въ одной руки онъ держалъ фуражку, а другою утиралъ потъ съ лица, какъ-бы желая этимъ движеніемъ отклонить отъ себя обвиненіе въ неисправности и доказать, что онъ пришелъ поздно не потому, чтобъ не торопился.

Увидвъ его, баронъ насупилъ брови, остановился и посмотрлъ на часы.

— Четверть девятаго, Рабюссонъ! сказалъ онъ строгимъ голосомъ:— сегодня ты опять опоздалъ, это уже третій разъ въ дв недли.

— Полковникъ, отвчалъ Рабюссонъ печально: — я знаю, что виноватъ, но…

— Но… что?

— Но, возвращаясь изъ лса Ла-Трамбл, я прошелъ городомъ и былъ задержанъ.

Произнося слово городъ съ ироническою напыщенностью, охотникъ обратилъ глаза къ Шатожирону-ле-Буръ.

— То-есть, возразилъ г. де-Водре: — чтобъ прійти изъ Ла-Трамбл сюда, ты описалъ параболу вмсто того, чтобъ держаться прямой дороги. Разумется, такъ не трудно опоздать. Впрочемъ, теб не зачмъ было признаваться въ томъ, что ты проходилъ городомъ: я видлъ тебя въ немъ.

— Въ эту проклятую зрительную трубу, сказалъ Рабюссонъ, покосившись на измнническій инструментъ.

— Да, въ эту проклятую зрительную трубу, отвчалъ баронъ, невольно улыбнувшись: — я замчаю, что съ нкотораго времени ты частенько ходишь въ городъ, да, кстати! тамъ затваютъ что-то новое?

Каждый разъ г. де-Водре произносилъ слово городъ съ такою же ироническою напыщенностью, съ какою въ первый разъ упомянулъ о немъ охотникъ. Эта унизительная ипербола съ незапамятныхъ временъ употреблялась жителями Шатожирона-ле-Буръ, тутъ скрывалось одно изъ тысячи невинныхъ мщеній, къ которымъ прибгали бдные притсненные верхніе ленники.

Замтивъ улыбку барона, Рабюссонъ ободрился.

— Новое? Еще бы, г. полковникъ, сказалъ онъ, продолжая утирать потъ, струившійся по загорлымъ щекамъ его: — у нихъ все поставлено вверхъ дномъ, точно посл вавилонскаго землетрясенія.

— Лиссабонскаго, замтилъ г. де-Водре, снова улыбнувшись, потому-что въ сущности строгость выражалась боле въ чертахъ, нежели въ характере его, онъ былъ особенно снисходителенъ къ маленькимъ шалостямъ охотника, служившаго некогда квартирмистромъ въ одномъ изъ его эскадроновъ и бывшаго его повреннымъ, то-есть любимцемъ.

— Лиссабонскаго, точно такъ, г. полковникъ, сказалъ Рабюссбнъ.

— По какому же случаю поставлено у нихъ все вверхъ дномъ?

— Кажется, сегодня непременно ожидаютъ г. маркиза.

— Такъ что же? Къ-чему же тутъ землетрясеніе?

— Я только такъ выразился, г. полковникъ, это значитъ, что шатожиронскіе граждане готовятъ г. маркизу отличный пріемъ. Кажется, они хотятъ, чтобъ онъ вступилъ къ нимъ съ такимъ же торжествомъ, съ какимъ Александръ вошелъ въ…

— Въ Вавилонъ, дополнилъ г. де-Водре, замтивъ, что ученость бывшаго квартирмистра опять стала въ-тупикъ.

— Въ Вавилонъ, точно такъ, г. полковникъ, сказалъ Рабюссонъ уступчиво.

— Чортъ возьми! продолжалъ баронъ:— кажется, господа шатожиронскіе граждане, наши начальники и судьи, порядочно переменились въ свою пользу. Въ 1789 году, они хотли сжечь отца, гоняли сына вокругъ замка съ вилой на шеи, а теперь съ крестомъ и хоругвями идутъ на встречу внуку!

— Не говоря уже о томъ, что эти негодяи сдлали вамъ, г. полковникъ!

— О! я на нихъ пожаловаться не могу. Какъ младшая отрасль, я не могъ сделаться наслдникомъ замка, а потому не стоило обращать на меня особаго вниманія. Они удовольствовались тмъ, что связали меня и опустили въ колодезь по шею въ воду, где я и просидлъ четыре битыхъ часа.

— Разбойники! вскричалъ Рабюссонъ:— шестилтняго ребенка!

— Во-первыхъ, мне было восемь лтъ, а во-вторыхъ, они шутили. Позабавимся! говорилъ мэтръ Туссенъ-Жиль, державшій конецъ веревки.

— Какъ угодно, г. полковникъ! сказалъ честный охотникъ, лицо котораго выражало негодованіе и составляло рзкій контрастъ съ сардоническимъ спокойствіемъ г. де-Водре:— хоть врьте, хоть не врьте, а теперешніе шатожиронскіе граждане не лучше прежнихъ, и трактирщикъ Туссенъ-Жиль, между прочимъ, такой же негодяй, если еще не больше, какъ и отецъ его. Не смотря на теперешнее лицемріе ихъ, они рады бы возобновить революціонныя продлки. Только не думаю, чтобъ теперь кто-нибудь изъ нихъ ршился опустить васъ въ колодезь на веревк.

— Во-первыхъ, веревка порвется, сказалъ полковникъ, съ улыбкой посмотрвъ на свой колоссальный ростъ:— а во-вторыхъ, прежде, чмъ имъ удастся меня опустить въ воду, я самъ окуну нсколькихъ…

— Не считая тхъ, которыхъ берется утопить Грегуаръ Рабюссонъ.

Отставной полковникъ и бывшій квартирмистръ, оба сложенные, какъ Геркулесы, помнялись улыбками и самоувренными взглядами людей, убжденныхъ въ своей сил и знающихъ, что въ случа опасности они могутъ положиться другъ на друга.

— Итакъ, продолжалъ баронъ: — мой племянникъ прідетъ сегодня, а господа шатожиронскіе граждане готовятся сдлать ему торжественный пріемъ? Это-то и причина суматохи, которую я замчаю на площади замка?

Г. де-Водре приставилъ зрительную трубу къ глазу и навелъ ее на указанное мсто.

— Что это за зеленые столбы, спросилъ онъ, помолчавъ:— которые ставятъ передъ ршеткой?

— Это тріумфальныя ворота, отвчалъ Рабюссонъ.

— Тріумфальныя ворота! а какую побду одержалъ господинъ маркизъ? За что ставятъ ему тріумфальныя ворота? Эти глупости такъ же жалки, какъ были отвратительны революціонныя сатурналіи. Я увренъ, что это выдумка Бобилье?

— Угадали, господинъ полковникъ, мирный судья все это устроиваетъ.

— Аристократъ Бобилье съ правой стороны, трибунъ Туссенъ-Жиль съ лвой, а въ центр мелочной, малодушный мэръ Амудрю, незнающій куда погнуться и столько же смущенный, какъ оселъ Бюридана между двумя гарнцами овса! Бдная община! Впрочемъ, везде такъ!

— Именно, г-нъ полковникъ, сказалъ охотникъ смясь: — вы какъ-будто сами тамъ были, они вс трое на площади, г-нъ Бобилье то-и-дло торопитъ работниковъ, Туссенъ-Жиль ухмыляется, а потомъ вопитъ, мэръ же, по обыкновенно своему, бережетъ и овцу и капусту. Я очень удивлюсь, если къ вечеру они не вцпятся другъ другу въ волосы.

— Вроятно, они не удовольствуются одними тріумфальными воротами, что еще будетъ?

— Говорятъ, что пожарная команда будетъ подъ ружьемъ.

— Конечно, пожарные должны поблагодарить моего племянничка за новыя каски, которыя онъ подарилъ имъ, а что говорить ихъ капитанъ, Туссенъ-Жиль?

— Онъ, кажется, ничего не знаетъ.

— Какъ! команда соберется, а капитанъ ничего не знаетъ про это? Кто же будетъ командовать?

— Лейтенантъ Амудрю, сынъ мэра, честолюбивый мальчишка.

— Стало-быть, это заговоръ противъ почтеннаго Туссена-Жиля?

— Кажется… Ахъ, кстати, г-нъ полковникъ, у меня есть до васъ просьба.

— Говори.— Если будутъ бить сборъ, идти ли нашимъ пожарнымъ? Они ждутъ вашихъ приказанія.

— Чтобъ ни одинъ не трогался! съ живостію сказалъ баронъ: — Шатожиронъ-ле-Вьель не долженъ подражать глупостямъ Шатожирона-ле-Буръ, притомъ же, наши пожарные ничмъ не обязаны моему племяннику: они не получили ни одной изъ шестидесяти присланныхъ имъ касокъ, господа граждане отдлили себ, какъ водится, львиную часть: все имъ, ничего намъ. Повторяю: чтобъ ни одинъ изъ нашихъ пожарныхъ не трогался, слышишь?

— Слышу, г-нъ полковникъ, ни одинъ не тронется: каждое ваше слово здсь законъ.

— Итакъ, городская пожарная команда будетъ подъ ружьемъ. Что же еще?

— Молодые люди поднесутъ барана…

— Кому? племяннику?

— Э, нтъ, госпож маркиз, въ первый разъ посещающей замокъ.

— Правда, произнесъ вполголоса и съ задумчивымъ видомъ баронъ:— Ираклій прідетъ съ женою.

— Говорятъ, что супруга г-на маркиза красавица.

— Увидимъ.

— Какъ! вскричалъ охотникъ съ изумленіемъ: — вы не знаете еще г-жи маркизы, супруги вашего племянника, женатаго уже боле полутора года? Вдь вы, г-нъ полковникъ, недавно еще были въ Париж.

— Мн кажется, Рабюссонъ, сказалъ г-нъ де-Водре строгимъ голосомъ:— что мы помнялись ролями, и что ты теперь разспрашиваешь меня, продолжай отвечать и вернись къ своимъ баранамъ.

— Къ одному барану, г-нъ полковникъ.

— Къ одному или многомъ, все равно! Этотъ подарокъ, кажется, придумавъ лучше экзерциція пожарной команды, онъ, покрайней-мр, гораздо-существeнне.

— Точно, г-нъ полковникъ, барана можно зажарить и състь.

— Больше ничего не будетъ?

— Молодыя двушки, вой которыхъ слышенъ отсюда…

— Въ-самомъ-дл, я нисколько разъ уже слышалъ какое-то необъяснимое мяуканье.

— Точно, г-въ полковникъ, это будетъ настоящій кошачій концертъ.

— Гд онъ?

— Въ церкви.

— И ихъ слышно отсюда? Какія хорошія горла!

— Окна въ церкви открыты, а втеръ съ той стороны, впрочемъ, надо отдать имъ справедливость: умютъ покричать! Я увренъ, что он перекричали бы нашихъ полковыхъ трубачей.

— Такъ онъ хотятъ спть что-нибудь моей племянницъ?

— Куплеты, сочиненные господиномъ Бобилье и прилаженные пасторомъ на голосъ одной изъ церковныхъ кантатъ, но это еще не все.

— Что же еще?

— Когда двушки узнали, что молодые люди хотятъ поднести барана, они вздумали поднести двухъ блыхъ голубковъ. Къ-сожалнію, теперь въ цломъ городи нтъ ни одного благо голубя, такъ-что прійдется удовольствоваться сизымъ.

— Прекрасно, сказалъ баронъ, снова засмявшись: — конечно, какъ эмблема, блые голуби приличне, но какъ жаркое, сизые не хуже ихъ.

— Однако, видно, г-нъ Бобилье, завдующій всмъ, не любить этого жаркаго, потому-что не хочетъ и слышать о сизыхъ голубяхъ. Онъ ршилъ, что, за неимніемъ блыхъ голубей, маркизъ поднесутъ корзинку цвтовъ.

— Этотъ Бобилье настоящій селадонъ, настоящій аркадскій пастушокъ, не смотря на свои семьдесятъ-два года и желтый парикъ!— Но кто сообщилъ теб вс эти подробности?

— Извольте видть, г-нъ полковникъ, отвчалъ Рабюссонъ нсколько смутившись:— проходя случайно мимо кузницы, я встртилъ горничную госпожи Гранперренъ, мамзель Виржини…

— Такъ же, вероятно, случайно? спросилъ баронъ съ лукавой усмшкой.

— Она разсказала мн обо всемъ, поспшно прибавилъ охотникъ: — и кроме того отдала письмо къ вамъ отъ ея госпожи.

Онъ вынулъ изъ кармана записку съ гербовой печатью и напитанную южными духами. Чтобъ поврить, что такая миленькая записочка могла выйдти изъ мрачной закопченной кузницы, надобно вспомнить, что Венера была женою Вулкана.

Насмшка внезапно исчезла съ лица барона. Онъ поспшно схватилъ записку и вскричалъ съ неудовольствіемъ:

— Цлый часъ ты толкуешь мн всякій вздоръ, между-темъ, какъ прежде всего долженъ бы вручить мн это письмо.

Не ожидая ответа, г-нъ де-Водре отвернулся и, прохаживаясь взадъ и впередъ по террас, распечаталъ и началъ читать письмо.

Письмо г-жи Гранперренъ заключало въ себ только слдующія немногія слова:

‘Мы полагаемся на ваше общаніе и ждемъ васъ къ обду, только приходите пораньше. Мн необходимо видться съ вами до прихода прочихъ лицъ и переговорить безъ свидтелей о чрезвычайно-важномъ для меня дл, — дл, о которомъ могу говорить только съ вами и котораго вы угадать не можете, не смотря на все то, что уже знаете, словомъ, объ услуг, которую вы одни можете оказать мн. Вы знаете — я горда, а потому не призналась бы, что имю нужду въ васъ, еслибъ не была уврена, что вы исполните мою просьбу. Жду васъ въ полдень, въ каштановой алле’.

— Вотъ маленькія выгоды стариковъ, сказалъ баронъ про себя, спрятавъ письмо въ карманъ.— Хорошенькія женщины сами назначаютъ свиданія. Признаться, я бы охотне желалъ быть въ тхъ лтахъ, когда самъ назначалъ свиданія и получалъ отказы, но не въ томъ дло. Эта бедная женщина положилась на меня, и я докажу, что достоинъ ея довренности.

Г-нъ де-Водре обернулся и, приблизившись къ охотнику, спросилъ:

— Больше ничего нтъ новаго?

— Есть, полковникъ, отвчалъ Рабюссонъ, оставивъ сторожевую собаку, которую ласкалъ, и вытянувшись во весь ростъ:— я долженъ еще доложить вамъ, что, проходя трамблскимъ лсомъ, слышалъ я два выстрла, немедленно послдовавшіе одинъ за другимъ, вероятно, изъ двуствольнаго ружья.

— Опять! вскричалъ баронъ съ гнвомъ, ибо онъ въ высшей степени раздлялъ ненависть къ браконьерамъ, общую всмъ владльцамъ лсовъ: — и ты поймалъ негодяя?

— Къ-несчастію, нтъ, я пустился-было за нимъ, но онъ быль проворне меня — ушелъ. Я выходилъ изъ себя, какъ вдругъ, минутъ пять спустя, вышедъ на дорогу Благо-Креста, я увидалъ — кого бы вы думали? адвоката Фруадво!

— Это онъ! сказалъ г-нъ де-Водре съ увренностію.

— Разумется, г-нъ полковникъ, онъ самый отчаянный браконьеръ въ здшнемъ краю. Ну, да ужь я подкараулю его, и онъ не унесетъ всхъ куропатокъ, которыхъ перестрлялъ у насъ. Этотъ негодяй былъ пойманъ только одинъ разъ, и то не мною!

— Можно повситься съ горя, сказалъ баронъ улыбнувшись, не смотря на свою досаду.— Что же ты сказалъ почтенному Фруадво?

— Что мн было говорить ему? Онъ шелъ по общинной дорог, ружье у него было подъ мышкой, собака шла смирно, проклятый Пирамъ его шелъ по его пятамъ, какъ ни въ чемъ не бывалъ, лицемръ! Что же мн было говорить ему?

— Ты могъ сказать… Или нтъ, я лучше самъ переговорю съ нимъ черезъ нсколько минутъ, потому-что сегодня наше дело будетъ представлено въ мирный судъ. Все ли теперь?

— Все, г-нъ полковникъ.

— Вотъ сегодняшній приказъ: я сойду въ городъ…

— На встрчу г-ну маркизу? спросилъ Рабюссонъ съ фамильярностью, которую часто позволяютъ себ любимцы.

— Нтъ, сухо отвчалъ г-нъ де-Водре:— если г-ну маркизу угодно видеться со мною, онъ можетъ пожаловать ко мн.

— Разумется, г-нъ полковникъ, какъ племянникъ, онъ обязанъ почитать васъ.

— Въ мое отсутствіе ты останешься здесь. Когда прійдетъ почтальйонъ, посмотри, не будетъ ли писемъ съ журналами.

— Слушаю, г-нъ полковникъ.

— Если будутъ, такъ разсмотри, не будетъ ли на одномъ изъ нихъ печати маконскаго почтамта!

— Слушаю, г-нъ полковникъ.

— Если найдется, такъ принеси ко мн. Я, вроятно, останусь въ мирномъ суд до полудня, посл того ты найдешь меня въ кузниц.

— Слушаю, г. полковникъ.

— Особенно, если будутъ бить сборъ, чтобъ никто не трогался, — Теперь можешь идти завтракать.

Рабюссонъ откланялся по-военному и удалился съ своею собакой въ ту же сторону, откуда пришелъ, между-темъ, какъ г. де-Водре вошелъ въ домъ по крылечку, выходившему на террасу.

III.
Сельское начальство.

Рабюссонъ сказалъ правду: все было поставлено вверхъ дномъ въ Шатожироне-ле-Буръ. Но самыя оживленныя сцены происходили на площади, передъ замкомъ: тамъ готовилась встреча маркизу, и отъ самой зари тамъ уже занимались приготовленіями къ празднеству.

Передъ решеткой, на насыпи, разделявшей ровъ на две равныя части, работники ставили тріумфальныя ворота изъ зелени, навлекшія на себя неодобреніе барона де-Водре. Четыре столба, футовъ двадцати вышиною, связанные вверху четырьмя кружалами и покрытые буковою корою, образовали главную часть воротъ. Аксессуары же состояли изъ красныхъ голубыхъ и желтыхъ миткалевыхъ лентъ, спиралью обвитыхъ вокругъ столбовъ и придававшихъ имъ видъ греческихъ крученыхъ колоннъ,— и большой рамы, покрытой холстомъ, которую два человка, стоя на лстницахъ, старались прикрепить къ верхней арк тріумфальныхъ воротъ.

Между любопытными и зваками, окружавшими работниковъ, былъ въ первомъ ряду высокій мужчина, худощавый, лысый, съ добродушною и вмст лукавою физіономіею, онъ, повидимому, всмъ распоряжался. Почтеніе, ему оказываемое и, особенно, кончикъ трехцвтнаго шарфа, выглядывавшею изъ кармана сюртука грубаго синяго сукна съ такими же пуговицами, изобличали въ немъ первую начальственную особу Шатожирона, боязливаго мэра Амудрю, о которомъ мы уже упоминали.

Съ каждой стороны арки, вдоль рва, были утверждены въ земл фейерверочные снаряды, столько же какъ и самыя ворота возбуждавшіе восторгъ ребятишекъ, эта баттарея, общавшая имъ такую пріятную трескотню, находилась подъ надзоромъ полеваго стража, Шамбара, произведеннаго по этому важному случаю въ достоинство обер-фейерверкера и начальника артиллеріи. Надвъ самое нарядное платье и украсившись перевязью, этотъ высокій чиновникъ съ важностію прохаживался передъ своей баттареей, умряя, по-временамъ, нескромное любопытство приступавшихъ къ нему детей ударами палочки, уже вооруженной фитилемъ.

У одного окна дома, въ которомъ братски уживались контора мэра и мирный судъ. Не говоря ужо о торжественныхъ снарядахъ, также въ немъ помщавшихся, безпрестанно показывалось старое лицо съ совинымъ носомъ, острымъ, загнутымъ вверхъ подбородкомъ, въ растрепанномъ парик, надвинутомъ на глаза и бывшемъ никогда, судя по желтому цвту его, блокурымъ. Это почтенное лицо принадлежало г. Бобилье, окружному мирному-судьи, будучи вынужденъ, по обязанностямъ службы, поручить надзоръ за приготовленіями къ празднеству мэру Амудрю, онъ не могъ, однакожь, вытерпть и безпрестанно подбгалъ къ окну, чтобъ посмотрть на работниковъ, которыхъ до того тормошилъ онъ въ-теченіи цлаго утра, что они разъ двадцать шопотомъ посылали его ко всмъ чертямъ.

Достойный судья, гораздо-боле занимавшійся церемоніею, которой онъ быль распорядителемъ, нежели длами, представленными ему на разсмотрніе, понималъ всю важность лежавшей на немъ отвтственности. Первое впечатлніе маркизы де-Шатожиронъ, о красот которой такъ много говорили, — первое впечатлніе, произведенное на нее замкомъ, владтель котораго былъ ея мужемъ, зависло отъ Бобилье, точно такъ, какъ некогда весь успхъ поздки Лудовика XIV въ Шантили завислъ отъ Вателя, женщина, особенно хорошенькая, во всякомъ случа заслуживаетъ почестей, и потому мы не ручаемся, что, въ случа неудачи, услужливый судья не повторилъ бы катастрофы, прославившей на вки-вчные память героическаго мэтр-д’отэля.

Туалетъ г. Бобилье представлялъ, въ настоящую минуту, живописный переходъ партикулярнаго платья къ судейскому костюму. Маленькое, тощее туловище его было плотно замкнуто въ черномъ миткалевомъ полукафтаньи, надваемомъ обыкновенно судьями подъ черную, судейскую тогу. У шеи висли дв туго-накрахмаленныя пасторки, къ которымъ, казалось, спускался крючковатый носъ его, чтобъ поймать табакъ, на нихъ упавшій. Не опасаясь уронить свой санъ при появленіи въ такомъ неполномъ видъ передъ своими подсудимыми и держа въ рукахъ тогу, судья высовывался изъ окна, сердито ворча сквозь зубы:

— Олухи! неучи! скоты! копаются цлый часъ и все не могутъ кончить. Они, чего добраго, прорвутъ еще мою картину, собаки! А Амудрю стоитъ какъ чурбанъ и глядитъ на нихъ разинувъ ротъ!

Передъ дверью гостинницы Коня-Патріота, окруженной группою крестьянъ изъ сосднихъ селеній, ожидавшихъ открытія засданія, другой человкъ слдилъ за работами около тріумфальной арки съ такимъ же вниманіемъ, какъ и мирный судья, только мы должны прибавить, что вниманіе ихъ было совершенно-противоположнаго свойства: сколько въ первомъ было безпокойства и заботливости, столько же во второмъ было враждебнаго, насмшливаго презрнія.

Мэтръ Туссенъ-Жиль (читатель, вроятно, узналъ его) быль человкъ высокій, плотный, съ широкимъ лицомъ, украшеннымъ красными пятнами, черными, курчавыми волосами и огромными усами, въ вид подковы спускавшимися по обимъ сторонамъ рта до подбородка и поддерживавшими свирпую наружность, которою одарила его природа, и которою онъ, по-видимому, очень дорожилъ. Хозяинъ гостинницы носилъ набекрень красную греческую шапочку съ кисточкой, на ше шерстяной галстухъ того же цвта и, вмсто сюртука, длинную коричневую куртку-карманьйолку, это былъ костюмъ якобинцевъ 1793 года, кром ермолки, не вполн соотвтствовавшей фригійской шапочк.

Группы, разбросанныя на площади, о чемъ-то живо разсуждали, но вс разговоры, происходившіе весьма-громко, были покрыты рзкой мелодіей, весьма негармоническимъ потокомъ изливавшейся изъ одного окна церкви. Тамъ, точно, какъ сказалъ охотникъ, около тридцати молодыхъ шатожиронскихъ двушекъ, обладавшихъ самыми пріятными голосами, заучивали куплеты, воспвавшіе добродители боле-предполагаемыя, нежели извстныя, новой владтельницы замка, и даже знаменитые мдные инструменты самого Сакса едва-ли могли бы сравниться съ рзкими, пронзительными голосами этого хора.

— У васъ, кажись, что-то затвается, мэтръ Туссенъ-Жиль? сказалъ хозяину Кони-Патріота старый крестьянинъ, получившій приказаніе явиться въ тотъ день въ мирный судъ, и только-что прибывшій.

— Кажется видно! грубо отвчалъ свирпый республиканецъ, не выпуская изо рта огромной деревянной трубки, изъ которой онъ уже нсколько минуть молча тянулъ густые клубы дыма.

— Видно тому, у кого хорошіе глаза, возразилъ крестьянинъ:— но вы знаете, что мои никуда ужь не годятся. Что же они тамъ длаютъ? Алтарь для крестнаго хода?

— Алтарь, угадали, дядя-Кокаръ, насмшливо отвчалъ трактирщикъ, вынувъ наконецъ трубку свою изо рта, потому-что его начинала разбирать охота поораторствовать.— Сегодня праздникъ аристократіи, которой поклоняются вс, тамъ трудящіеся!

— Аристократіи! повторили присутствующіе съ изумленіемъ: — да мы никогда и не слыхивали объ этой святой.

— Поврю, продолжалъ трактирщикъ презрительно: — вы, мужики, какъ наработаетесь, такъ вамъ бы только пость, да попить, да поспать.

— Мэтръ Туссенъ-Жиль, сказалъ дядя Кокаръ съ кисло-сладкой улыбкой:— мн кажется, что вы, какъ трактирщикъ, не должны бы такъ неуважительно говорить о тихъ, которые любятъ пость и попить.

— Разв я говорю о нихъ презрительно? дядя-Кокаръ, возразилъ республиканецъ, нсколько смягчившись.— Напротивъ, я уважаю ихъ и въ доказательство предлагаю кому угодно, по окончаніи засданія, отличный обидъ за самую умренную цну. Я хотлъ только выразить свое негодованіе на-счетъ невжества, въ которомъ вижу сельскихъ жителей. Вотъ что бситъ меня, дядя-Кокаръ.

— Такъ, стало-быть, это точно алтарь для крестнаго хода?

— Нтъ, робко сказалъ молодой крестьянинъ: — они говорятъ, что это какія-то тріумфальныя ворота.

— А я, повелительнымъ голосомъ возразилъ Туссенъ-Жиль: — одного мннія съ дядей-Кокаромъ: я утверждаю, что это настоящій алтарь, съ тою только разницею, что онъ строится для г. Шатожирона.

— Для вашего маркиза де-Шатожирона? спросилъ крестьянинъ: — правду ли говорятъ, что онъ прідетъ сегодня?

— Нашего маркиза! вскричалъ трактирщикъ съ негодованіемъ:— нтъ, не нашего!

Весьма-довольный своей тирадой, Туссенъ-Жиль взялъ опять трубку въ зубы и всунулъ руки въ глубокіе карманы своей карманьнолки.

Крестьяне, разинувъ ротъ и вытаращивъ глаза, хранили молчаніе, которое ораторъ могъ истолковать въ свою пользу, и которое было прервано слдующимъ восклицаніемъ, послышавшимся изъ гостинницы:

— Эй, хозяинъ! трактирщикъ, какъ тебя!..

Туссенъ-Жиль скоро обернулся, вс взоры обратились къ окну перваго этажа, откуда послышалось восклицаніе и гд стоялъ вывсившись впередъ молодой человкъ, блокурый, съ довольно-милой физіономіей, одтый съ изъисканною щеголеватостью и державшій въ одной руки салфетку, а въ другой пустой стаканъ.

— Что вамъ угодно, господинъ виконтъ? съ живостію спросилъ трактирщикъ, приподнявъ свою шапочку.

— Что угодно? вина, разумется! Я цлый часъ кличу, кличу и никого не докличусь, не-уже-ли въ вашемъ почтенномъ заведеніи нтъ ни прислужниковъ, ни звонковъ?

— Сейчасъ подадутъ, господинъ виконтъ, сію минуту подадутъ.

Трактирщикъ бросился въ домъ, призывая голосомъ разъяреннаго быка единственнаго слугу, помогавшею ему прислуживать постителямъ.

— Вотъ какъ! сказалъ насмшливо дядя-Кокаръ:— видно одни герцоги да маркизы вычеркнуты изъ календаря метра Туссена-Жиля, виконты уцлли.

Въ эту минуту, рамка, которую работники тщетно старались прикрпить надъ аркой, вырвалась у одного изъ рукъ и полетала на земь прежде, нежели другой усплъ поддержать ее.

— А, разбойники! закричалъ изъ окна господинъ Бобилье, забывшій надть свою тогу въ хлопотахъ: — а, негодяи! дв недли трудился я надъ этой картиной!

Не заботясь о странности своего костюма, пылкій старикъ выбжалъ изъ судилища, спрыгнулъ съ крыльца и со всхъ ногъ побжалъ съ живостію, удивительною въ его лта, къ работникамъ, проклинавшимъ трудную, возложенную на нихъ работу.

— Ничего, господинъ Бобилье, сказалъ мэръ, увидвъ подбжавшаго и раскраснвшеюся отъ гнва старика:— картину не прорвали.

Мирный судья удостоврился сперва съ отеческою заботливостью въ справедливости этихъ словъ, потомъ вскричалъ, обратившись къ работникамъ:

— Ослы вы длинноухіе, индюки вы красноносые! нчто вы не видите, что лстницы слишкомъ-коротки?

— Какъ не видть! сердито проворчалъ одинъ изъ работниковъ.

— Такъ зачмъ же вы не принесете другихъ?

— А гд ихъ взять?

— Какъ-будто въ цломъ Шатожирони нельзя найдти лстницы. Ступайте, гд поближе!

— Да только пожарныя лстницы и будутъ впору.

— Такъ что же вы, лентяи, стоите какъ чучелы и смотрите на меня какъ на заморскаго звря! Ступайте, принесите пожарныя лстницы!

Почтенный мирный-судья въ миткалевомъ полукафтанчик, съ пасторками косо-повязанными, въ желтомъ, завитомъ парик, въ-самомъ-длъ быль такъ оригиналенъ, что на него можно было засмотрться.

— Чтобъ принести лстницы, надо сперва достать ключъ отъ сарая, въ которомъ онъ лежать.

— Ключъ! Амудрю, ключъ! вскричалъ нетерпливый судья: — онъ долженъ быть у васъ.

— Нтъ его у меня, отвичалъ мэръ, нсколько смутившись.

— У васъ нтъ его! Такъ гд же онъ?

— У капитана пожарной команды.

— А другаго у васъ нтъ?

— Нтъ.

— Какъ! у васъ, шатожиронскаго мэра, у васъ, начальника общины, нтъ другаго ключа отъ пожарнаго сарая! вскричалъ господинъ Бобилье, радуясь случаю выместить на комъ-нибудь гнвъ, возбужденный въ немъ медлительностью работниковъ: — слдовательно, еслибъ негодяй Туссенъ-Жиль ушелъ куда-нибудь или напился пьянъ, что весьма-часто съ нимъ случается, и еслибъ случился въ это время пожаръ, такъ надо бы ломать двери, чтобъ добраться до пожарныхъ трубъ! Такъ-то вы исполняете свои обязанности, поздравляю!

— Спросить ключъ у мэтра Туссена-Жиля? спросилъ одинъ изъ работниковъ, между-тмъ, какъ мэръ не пикнулъ, привыкнувъ и покорившись, вроятно, выговорамъ мирнаго судьи.

— Разумется, спросить, да скоре!

— Дастъ ли онъ его? проговорилъ Амудрю тихимъ голосомъ.

— Дастъ ли онъ ключъ! проговорилъ судья съ сердцемъ:— посмотрлъ бы я, какъ бы онъ не далъ!

— И, вроятно, увидите, продолжалъ мэръ вполголоса:— Туссенъ-Жиль человкъ очень-почтенный, но горячій, упрямый, вамъ извстны его мннія, а потому не лучше ли…

— Жюстенъ, прервалъ Бобилье слова осторожнаго мэра: — ступай къ трактирщику Туссену-Жилю и спроси у него отъ моего имени ключъ отъ сарая, въ которомъ стоятъ пожарныя трубы.

— Скажи ему, прибавилъ мэръ:— что мы просимъ…

— Скажи ему, перебилъ его съ неудовольствіемъ мирный-судья: — что мн нуженъ ключъ, больше ничего не говори.

Молодой работникъ побжалъ черезъ площадь отъискивать капитана пожарной команды, котораго не было уже на порог гостинницы.

— Амудрю, говорилъ между-тмъ мирный судья мэру, отведя его въ сторону: — съ вашей системой терпимости, примиренія и нершительности вы никогда не сдлаете ничего путнаго и, стараясь быть въ ладу со всми, вооружите противъ себя всхъ. Какъ можете вы, имя такую надобность въ добромъ расположеніи маркиза, заботиться о какомъ-нибудь Туссенъ-Жиле, съ утра до вечера поносящаго нашего начальника? Я говорю съ вами откровенно, Амудрю, потому-что искренно желаю вамъ успха. Если жь маркизъ узнаетъ, что вы находитесь въ близкихъ сношеніяхъ съ однимъ изъ отъявленнйшихъ враговъ его, такъ проститесь съ арендой на его земли.

— Положеніе мое весьма-затруднительно, r-въ Бобилье, то-есть, чрезвычайно-затруднительно, отвчалъ мэръ, медленно покачавъ головой.

— Васъ все затрудняетъ, вы всего боитесь!

— Еслибъ вы были на моемъ мст…

— На вашемъ мст я длалъ бы то же, что длаю на своемъ: я имлъ бы свое мнніе, свою волю и, принявъ какое-либо намреніе, ни за что не перемнилъ бы его. Но вы изо всего длаете себя какихъ-то чудовищъ. Напримръ, не употреблялъ ли я всевозможныя просьбы, убжденія, чтобъ уговорить васъ срубить это гадкое помело, которое они называютъ древомъ свободы и которое значительно вредитъ общему эффекту моихъ тріумфальныхъ воротъ? Уговорилъ ли я васъ?

Помело, о которомъ такъ непочтительно отзывался мирный судья, былъ тополь, посаженный въ 1830 году шатожиронскими патріотами, подъ предводительствомъ Туссена-Жиля, посреди насыпи, передъ ршеткой замка. Будучи пересаженъ безъ знанія дла и какъ ни попало, тополь не принялся и сталъ сохнуть, въ настоящее время, онъ совершенно погибъ и возвышался за тріумфальной аркой, какъ мачта. Къ вершин его была прикриплена длинная палка съ развивавшимся лоскутомъ синяго флагтуха, вотъ все, что осталось отъ трехцвтнаго флага 1830 года, втеръ, какъ обыкновенно случается въ подобныхъ случаяхъ, разорвалъ и унесъ большую часть флага.

— Срубить древо свободы! сказалъ мэръ, еще боле понизивъ голосъ:— что вы говорите, г-нъ Бобилье!

— Говорю то, о чемъ давно уже думаю.

— Срубить древо свободы! А если республиканцы восторжествуютъ, что весьма-возможно, такъ они сожгутъ мой домъ, да и меня съ нимъ!

— Ба! у васъ въ головъ одни убійства, да пожары.

— Мало ли у насъ въ Шатожирон негодяевъ, продолжалъ Амудрю, осмотрвшись съ безпокойнымъ видомъ, какъ-бы опасаясь, чтобъ кто другой не подслушалъ его.— Поврьте, г-нъ Бобилье, хоть я и моложе васъ, но знаю здшній край лучше, нежели вы. Народъ безпокойный…

— Знаю, Амудрю, знаю. Наши шатожиронскіе граждане, какъ они себя называютъ, хвастуны и крикуны, которыхъ надобно бы проучить, но именно потому-то вы и должны быть построже въ отправленіи своихъ обязанностей.

— Вамъ хорошо говорить, а я не совсмъ-спокоенъ…

— Отъ-чего?

— Во-первыхъ, меня безпокоятъ вс пронырства по случаю выборовъ. Не дале, какъ вчера, г-нъ Буажоли далъ мн понять, что я могу быть отставленъ, если не подамъ голоса въ пользу кандидата правительства.

— Амудрю, вы знаете, что ‘двумъ господамъ служить нельзя’. Слдовательно, выбирайте между г-мъ маркизомъ де-Шатожирономъ, или кузнечнымъ заводчикомъ Гранперреномъ.

— Легко сказать — выбирайте, но это-то…

— И ставитъ васъ въ тупикъ? Мн кажется, однакожь, что у г-на Гранперрена нтъ такого чудеснаго имнія, какъ у г-на маркиза…

— Правда, г-нъ судья, я понимаю всю важность этого преимущества, но еще одно обстоятельство тревожитъ меня.

— Какое?

— Приказъ, который вы заставили меня вчера подписать.

— Приказъ пожарной команд быть подъ ружьемъ?

— Именно. Когда Туссенъ-Жиль услышитъ, что бьютъ сборъ, такъ онъ прыгнетъ до потолка.

— Пускай прыгаетъ, пусть разобьетъ себе черепъ этотъ якобинецъ!

— Но, г-нъ Бобилье, уверены ли вы, что я въ праве такъ поступить?

— Уверенъ ли! отвечалъ живой старикъ съ видомъ обиженнаго:— уверенъ ли я, окружной мирный судья, въ томъ, что говорю, когда дло касается административнаго вопроса!

— Я это не въ обиду вамъ говорю, но есть люди, которые утверждаютъ…

— Везде есть дураки, мешающіеся не въ свои дла. Вотъ вамъ все дело въ двухъ словахъ, кажется, мн не следовало бы вамъ повторять его, прибавилъ мирный судья съ важностью:— вы мэръ общины, и въ этомъ качестве непремнный глава національной гвардіи, пожарная команда принадлежитъ къ національной гвардіи, или, лучше сказать, въ Шатожирон она-то и составляетъ всю національную гвардію, слдовательно, вы имеете полное право приказать пожарнымъ быть подъ ружьемъ. Ясно ли?

— Положимъ такъ, отвчалъ мэръ, по-видимому мало убежденный: — но такъ-какъ Туссенъ-Жиль начальникъ команды, то я долженъ бы послать приказъ къ нему?

— Въ простыхъ, обыкновенныхъ случаяхъ, такъ, вы такъ и поступили две недели тому, когда разнесся ложный слухъ о приближеніи маркиза. А что сдлалъ Туссенъ-Жиль?

— Что онъ сдлалъ?.. сказалъ Амудрю, закусивъ губы.

— Онъ послалъ васъ къ чорту… а вы промолчали, иронически прибавилъ мирный судья.

— Извольте видть, г-нъ Бобилье, я человкъ не злой, не хочется ссориться съ старымъ знакомымъ такъ, за одно слово…

— Какъ вамъ угодно. Распоряжайтесь, какъ знаете, если усища Туссена-Жиля пугаютъ васъ.

— Пугаютъ! повторилъ мэръ, обыкновенную кротость котораго это слово, по-видимому, расшевелило: — знайте, что меня никто и ничто не можетъ испугать, но къ-чему ссориться безъ причины!

— Не въ томъ дело. Такъ-какъ капитанъ пожарной команды решительно отказался повиноваться вамъ, то какъ должны вы были поступить? Немедленно послать приказаніе лейтенанту, ведь вы, Амудрю, начальство, слышите ли?

— Да, знаю, знаю, сказало, почесывая ухо, смущенное начальство:— притомъ же Филиппъ мой такъ радешенекъ, что наднетъ свою золочную каску и будетъ командовать, что я по-невол долженъ былъ согласиться. Но все-таки это даромъ не пройдетъ: Туссенъ-Жиль надлаетъ шума.

— Заткните уши.

— Вы вступитесь за меня, г. Бобилье, если онъ нападетъ на меня?

— Будьте покойны, отвчалъ мирный судья съ сострадательной улыбкой:— если онъ забуянитъ, такъ я съ нимъ раздлаюсь. Что жь вы? шутите со мною? прибавилъ онъ внезапно, обратившисъ къ работникамъ:— вы опять стоите сложа руки! Гд же лстницы?

— Ждемъ ключа, отвчалъ одинъ изъ работниковъ.

— Какъ! негодный Жюстенъ еще не воротился?

— Вотъ онъ, сказалъ мэръ.

Въ-самомъ-длъ, молодой работникъ возвращался, но гораздо-медлнне, нежели пошелъ.

— Ну, что же? Ключъ! нетерпливо закричалъ старый судья, увидавъ, что Жюстенъ возвращался съ пустыми руками.

— Г. Туссенъ-Жиль не даетъ, отвчалъ молодой работникъ робко.

— Что я говорилъ? проворчалъ сквозь зубы Амудрю, и туча, покрывавшая чело достойнаго администратора, еще боле сгустилась.

Мирный судья не сказалъ ни слова, но такъ насупилъ сдющія брови, что нижніе волосы парика опустились на самые глаза, въ то же мгновеніе, по быстрому, сильному движенію беззубыхъ челюстей, носъ и подбородокъ его чуть не сошлись.

— Не горячитесь, г. Бобилье, тихо шепнулъ ему мэръ, замтивъ признаки грозы, готовой разразиться: — обойдемся и безъ пожарныхъ лстницъ, терпніе все превозмогаетъ.

Говорить разсерженному о терпніи значитъ только раздражать его. Не удостоивъ миролюбиваго администратора отвтомъ, мирный судья бросилъ на него презрительный взглядъ, гордо выпрямилъ свое худенькое туловище, и шагами то ускоряемыми гнвомъ, то умиряемыми сознаніемъ своего достоинства, пошелъ къ гостинниц Коня-Патріота, на порог которой опять явился Туссенъ-Жиль.

Вмсто того, чтобъ идти въ-слдъ за разгнваннымъ судьею и принять участіе въ бурномъ спор, который не замедлилъ бы завязаться между имъ и заносчивымъ трактирщикомъ, мэръ Амудрю, вышедъ изъ обычной своей нершительности, съ живостію обратился къ работникамъ, которые, съ любопытствомъ ожидая конца этой сцены, пересмивaлись и готовились идти за г. Бобилье.

— Эй, ребята, дружне! Я помогу вамъ. Мы посмемся надъ задорнымъ Туссеномъ-Жилемъ, если намъ удастся кончить дло и безъ его пожарныхъ лстницъ. Я повыше васъ, авось мн удастся, когда рамка будетъ поставлена, васъ поподчуютъ водкой, да еще какой! Ну, живй, за работу!

И не медля ни минуту, мэръ схватилъ рамку за одинъ конецъ, одинъ изъ работниковъ за другой, и ползъ на лстницу, ни мало не опасаясь уронить своего муниципaльнагo значенія.

Увидвъ приближающегося мирнаго судью, съ лицомъ, пылающимъ отъ гнва, Туссенъ-Жиль скрестилъ руки на груди, выпрямился и, принявшись шибко курить, окружилъ себя облакомъ дыма: новая непочтительность, новая грубость, ибо вс знали, что достойный судья, страстный нюхальщикъ, не терплъ табачнаго дыма.

Ни одинъ изъ героевъ, восптыхъ Гомеромъ, не ожидалъ своего противника съ такимъ твердымъ мужествомъ, неустрашимымъ взоромъ и воинственной осанкой.

IV.
Буря въ стакан воды.

Группа крестьянъ, остановившихся передъ гостинницей Коня-Патріота, увеличилась вновь-прибывшими, съ другой стороны, граждане, встрчавшіе своего мирнаго судью, воспламененнаго гнвомъ и въ странномъ, описанномъ нами костюм, послдовали за нимъ въ ожиданіи какого-нибудь драматическаго приключенія. Образовался многочисленный кругъ около судьи и трактирщика, когда они стали другъ передъ другомъ.

Привлеченный шумомъ этого сборища, блокурый молодой человкъ, котораго хозяинъ гостинницы назвалъ виконтомъ, слъ у окна, поставивъ передъ собою тарелку и продолжая додать цыпленка.

Въ то же время нсколько раскрылся занавсъ окна сосдней комнаты, и за нимъ показалось продолговатое, блдное лицо человка среднихъ лтъ, съ любопытствомъ слдовавшаго за происходившимъ на площади, стараясь притомъ быть незамченнымъ.

— Что это значитъ, Туссенъ-Жиль? началъ мирный судья дрожащимъ отъ гнва голосомъ: — мн сказали, что вы не даете ключа отъ сарая, въ которомъ стоятъ пожарныя трубы.

— Разв гд-нибудь пожаръ? сказалъ капитанъ насмшливо-изумленнымъ тономъ:— кажется, тревоги не звонили. Впрочемъ, за крикомъ вашихъ пвицъ не услышишь и грома.

— Дло идетъ не о пожар и не о глупыхъ вашихъ шуткахъ, продолжалъ старикъ, маленькіе срые глазки котораго сверкали, какъ у кошки: — я спрашиваю, дадите ли вы мн ключъ, или нтъ?

— Нтъ! отвчалъ Туссенъ-Жиль, пустивъ за этимъ ршительнымъ словомъ клубъ дыма.

Это былъ дымъ, вылетающій изъ пушки посл ядра.

— А позвольте узнать причину вашего отказа? спросилъ г. Бобилье, стараясь умрить свой гнвъ.

Капитанъ окинулъ толпу взоромъ, какъ-бы выражавшимъ:

‘Послушайте, то, что я отвчу, достойно вниманія.’

— Не даю ключа отъ пожарнаго сарая, сказалъ онъ потомъ вслухъ: — по многимъ причинамъ: во-первыхъ, вы мне не указчикъ.

— Это мы сейчасъ увидимъ.

— Увидимъ. Вы мирный судья, я капитанъ пожарной команды, вы разбираете тяжбы, я гашу пожары, у каждаго изъ насъ есть свои отдльныя обязанности, неимющія ничего общаго между собою. Слдовательно, я имю полное право говорить, что вы мн не указчикъ, и что ваша тога не иметъ никакой власти падь моей шпагой.

— Вы въ заблужденіи, достойный харчевникъ, въ большомъ заблужденіи! закричалъ изъ окна блокурый молодой человкъ, развеселенный завтракомъ, съ придачей порядочнаго количества вина, и съ особеннымъ удовольствіемъ смотрвшій на сцену, которую, по выгодному, нсколько-возвышенному своему положенію, могъ обозрвать лучше всхъ другихъ зрителей: — вы въ заблужденіи! Цицеронъ, знаменитый въ свое время капитанъ пожарной команды, сказалъ: ‘Cedant arma togae’, это значитъ, что достойный судья, украшенный такимъ великолпнымъ парикомъ, обязанъ вамъ повиноваться.

— Игрушка что ли я достался пьяницамъ? вскричалъ господинъ Бобилье, бросивъ гнвный взглядъ на молодаго человка:— мы сейчасъ разберемъ первую причину вашего отказа. Извольте изложить другія.

— Вторая и послдняя причина, отвчалъ Туссенъ-Жиль, повысивъ голосъ, чтобъ вс могли его слышать:— моя главная причина та, что пока я, Туссенъ-Жиль, буду капитаномъ пожарной команды шатожиронской общины, не потерплю, чтобъ орудія, ввренныя моему надзору и служащія для сохраненія нашихъ домовъ и насъ-самихъ отъ пожирающаго пламени, — не потерплю, повторяю, чтобъ эти орудія, составляющія общественное благо, были обезчещены, запятнаны…

— Кончили ли вы? спросилъ мирный судья тономъ человка, готовящегося однимъ ударомъ сразить своего противника.

— Кончилъ. Вы мирный судья округа, такъ и разбирайте сколько хотите тяжбы жителей округа: наши же шатожиронскія дла до васъ не касаются. Моя пожарная команда принадлежитъ всей общин, отъ общины я только и принимаю приказанія, и у общины одинъ начальникъ — мэръ.

— Вотъ тутъ-то я васъ и понималъ! вскричалъ судья, съ торжествующимъ видомъ вытянувъ впередъ руку:— Амудрю! прибавилъ онъ, осматриваясь во вс стороны:— сюда, Амудрю!.. Куда къ чорту онъ двался?

— Я здсь, отвчалъ мэръ, явившись внезапно возл стараго судьи, какъ привидніе, послушное голосу вызывающего его волшебника:— я здсь, господинъ Бобилье, что вамъ угодно?

Амудрю утиралъ клтчатымъ бумажнымъ носовымъ платкомъ лобъ, на которомъ выступали крупныя капли пота, впрочемъ, лицо его сіяло.

— Амудрю, скажите господину Туссену-Жилю…

— Все, что вамъ угодно, господинъ Бобилье, только потрудитесь сперва оглянуться.

Мэръ взялъ мирнаго судью за руку и повернулъ его. Машинально повернулись и присутствующіе,— и глаза всхъ обратились къ сторонъ, въ которую указывалъ Амудрю съ торжествующимъ видомъ.

Надъ тріумфальной аркой гордо возвышалась рамка, съ которой былъ наконецъ снятъ холстъ, скрывавшій ее дотол отъ любопытныхъ взоровъ, и солнце, сіяніе котораго какъ-бы усилилось въ эту торжественную минуту, освтило гербъ рода Шатожироновъ.

Постараемся описать этотъ гербъ. Нижняя часть состояла изъ восьми красныхъ и желтыхъ треугольниковъ, расположенныхъ наподобіе ступеней круглой, спиральной лстницы и сходившихся острыми концами въ центръ этой части герба, въ верху, на лазоревомъ пол, рисовался замокъ совершенно-блый, исключая нкоторыхъ мелкихъ подробностей.

Маркизская корона возвышалась надъ гербомъ, поддерживаемымъ двумя львами, взъерошенныя гривы, окровавленныя пасти и страшные когти которыхъ, вероятно, не разъ пугали самого живописца.

Въ одномъ углу было скромно подписано такими, однакожь, буквами, что ихъ можно было разобрать въ десяти шагахъ:

Thophile Bobilier fecit.

При вид въ-самомъ-дл удивительной картины, за которою онъ проработалъ цлыя дв недли, и поставленной, наконецъ, благополучно на приличномъ мст, на вершин арки, мирный судья ощутилъ художническую гордость, самодовольствіе, внезапно смирившія гнвъ его и внушившія ему глубокое презрніе къ дерзостямъ капитана пожарной команды. Не удостоивъ его даже взгляда, онъ поспшилъ къ довершенной, наконецъ, работ, чтобъ поближе разсмотрть свое произвденіе.

— Удивительный театральный эффектъ! сказалъ блокурый виконтъ, запивъ полнымъ стаканомъ вина съденнаго цыпленка и приставивъ къ левому глазу маленькій черепаховый лорнетъ. Желалъ бы я знать художника, создавшаго эту картину. Эй, г-нъ капитанъ, теперь я знаю, какъ величать васъ, г-нъ капитанъ пожарной команды!

Туссенъ-Жиль поднялъ голову, на лиц его можно было прочесть желаніе зажать ротъ, какою-нибудь грубостію, шутнику, смявшемуся надъ нимъ и опасеніе лишиться постояльца, прибывшаго только съ утра, но весьма-выгоднаго, судя по завтраку, имъ заказанному и уже истребленному. Послднее чувство одержало верхъ, ибо хотя капитанъ пожарной команды былъ республиканецъ, но прежде всего онъ былъ трактирщикъ.

— Что вамъ угодно, г-нъ виконтъ? спросилъ онъ вжливо, стараясь скрыть свою досаду.

— Я бы желалъ знать имя художника, написавшаго эту картину.

— Ее написалъ мирный судья, съ которымъ я сейчасъ говорилъ и котораго я, смю доложить, озадачилъ порядкомъ!

— Правда, прибавилъ одинъ изъ присутствующихъ, почти такой же демократъ, какъ самъ Туссенъ-Жиль:— вы дали ему порядочную загвоздку.

— Чортъ возьми! вскричалъ виконтъ:— такъ вотъ какіе мастера мирные судьи департамента Саоны-и-Луары! Счастливый же вы народъ! А скажите, такъ ли хорошо судитъ этотъ почтенный чиновникъ, какъ пишетъ?

— Это вы сами можете узнать: сейчасъ начнется засданіе.

— Не премину полюбопытствовать, но пока, г-нъ начальникъ… то-есть, г-нъ начальникъ пожарной команды, не благоугодно ли вамъ будетъ подать мн дессертъ, кофе и графинчикъ рома, если у васъ есть сносный?

— Есть отличный, г-нъ виконтъ, настоящій ямайскій старый, сейчасъ подадутъ.

— Ахъ!.. постойте, я забылъ главное: пришлите мн почтовой бумаги, лучшей, и письменный приборъ.

— Сію минуту.

Туссенъ-Жиль вошелъ въ гостинницу, чтобъ передать своему слуг приказанія, полученныя имъ-самимъ отъ блокураго молодаго человка. Минуту спустя, онъ опять вышелъ на порогъ.

— Г-нъ Туссенъ-Жиль, вы человкъ ученый, сказалъ ему дядя Кокаръ, присвшій на каменную скамью у двери: — объясните-ка намъ значеніе вывски, которую они прибили къ своему алтарю, вашу вывску можно, по-крайней-мр, понять: кто не видалъ блой лошади? Но вотъ они говорятъ,— я самъ-то не вижу,— что тамъ такая чепуха намалвана, что и самъ чортъ не разберетъ.

Нсколько крестьянъ приблизились, чтобъ выслушать объясненіе трактирщика, котораго они, по-видимому, считали отличнымъ латинистомъ.

— Это! сказалъ Туссенъ-Жиль, презрительнымъ движеніемъ указавъ на картину мирнаго судьи: — да это не стоитъ названія вывски, дядя-Кокеръ, вывска, хорошо намалванная, иметъ свой всъ, а это маранье годно только для того, чтобъ пугать воробьевъ!

— Скажите-ка, мэтръ Туссенъ-Жиль, спросилъ другой крестьянинъ:— что это за черти стоятъ на заднихъ лапахъ, разинувъ пасти, точно затопленныя печи? обезьяны, что ли? Я такихъ большихъ не видывалъ.

— Обезьяны! повторилъ трактирщикъ насмхаясь: — правда, они больше похожи на обезьянъ, нежели на львовъ.

— Такъ это львы?

— Нтъ, это штука, аллегорія.

— А что это за домъ между львами? спросилъ крестьянинъ.

— Это портретъ стараго замка, не колеблясь отвчалъ трактирщикъ:— но онъ уцллъ только на бумаг.

— А скажите-ка, мэтръ Туссенъ-Жиль, — вдь вамъ все вдомо, — скажите-ка, былъ ли львиный ровъ при старомъ замк?

— Вроятно былъ, только наврное не знаю, утвердительно можно говорить только о томъ, что знаешь. Врно одно, что когда брали каменья для починки шлюзъ и когда очищали развалины башни, обращенной къ шалонской дорог, тогда открыли подземелье, служившее, вроятно, темницей…

— Но говорятъ, что это подземелье было простой погребъ, замтилъ дядя-Кокаръ, мене другихъ слушателей пораженный всевдніемъ трактирщика.

— Полно, погребъ! возразилъ Туссенъ-Жиль, презрительно пожавъ плечами.

— Признайтесь, однакожь, что владльцы замка любили попить вино, какъ и мы съ вами, и побольше, потому-что имли на то средства.

— Я не говорю, дядя-Кокаръ, чтобъ они пили одну воду и не имли погребовъ, по повторяю и утверждаю, что подземелье, о которомъ я говорю, было темницей, ибо въ немъ нашли еще орудія пытки!

— Орудія пытки! повторили некоторые изъ слушателей, вытаращивъ глаза.

— Да, желзные обручи, въ которые заключали заточенныхъ, вроятно, для того, чтобъ поджарить ихъ на огн. Посл этой операціи, несчастнаго оставляли въ мрачномъ подземель, и онъ умиралъ въ немъ съ голода, да! вотъ что длалось въ старину!

Новый ропотъ негодованія пробжалъ по рядамъ слушателей.

— Стало-быть, сказалъ скептикъ дядя-Кокаръ:— въ старину люди были вчетверо толще ныншнихъ, потому-что я видлъ обручи, о которыхъ вы говорите, у г. Бобилье: они какъ дв капли воды походятъ на простые обручи отъ бочекъ.

— Обручи отъ бочекъ! съ негодованіемъ вскричалъ Туссенъ-Жиль: — этотъ слухъ распустилъ старый шуанъ Бобилье… я никакъ не воображалъ, чтобъ вы, дядя-Кокаръ, принадлежали къ его шайк.

Старый крестьянинъ разсчелъ, что благоразумне замолчать, ибо во всхъ взорахъ читалъ совершенное неодобреніе его критическихъ замчаніи.

— А что значить эта другая живопись, подъ портретомъ замка, мэтръ Туссенъ-Жиль? спросилъ другой крестьянинъ.

Всевдущій трактирщикъ взглянулъ на треугольники герба, но въ этотъ разь ученость его стала въ-тупикъ, и, несмотря на свое желаніе отвчать на все не колеблясь, онъ не могъ сразу придумать приличнаго объясненія.

— Это похоже на спицы въ колес, замтилъ одинъ изъ присутствующихъ, въ которомъ по костюму можно было узнать мясника.

— Или на восемь лезвій алебардъ, сложенныхъ вмст, сказалъ другой.

— Разве желзо бываетъ красное и желтое? спросилъ мясникъ, воображавшій этимъ возраженіемъ уничтожить въ прахъ своего сосда.

— Конечно, желзо не красное и не желтое, но можетъ сдлаться и краснымъ, и желтымъ, сказалъ Туссенъ-Жиль прежнимъ докторальнымъ тономъ:— слдовательно, Пикарде частію правъ, я не говорю, чтобъ эти треугольники были алебарды, это скоре кинжалы или сабли…

— Спорить не хочу, мэтръ Туссенъ-Жиль, возразилъ опять мясникъ: — но повторяю, что ни желзо, ни сталь не могутъ быть ни краснаго, ни желтаго цвта. Это мое мнніе.

— Готеро, ты хоть и бьешь скотовъ, а самъ глупе всякаго скота!

Общій смхъ послдовалъ за этой шуткой, которую, впрочемъ, Туссенъ-Жиль употреблялъ уже не въ первый разъ, но Туссенъ-Жиль былъ изъ числа людей, пользующихся народною благосклонностію, и напередъ зналъ, что малйшія остроты его будутъ одобрены.

Въ то самое время, когда трактирщикъ ломалъ голову, чтобъ придумать, какой бы мистическій смыслъ могъ быть въ красномъ и желтомъ цвт треугольниковъ, превращенныхъ имъ въ кинжалы, — въ чемъ этотъ странный геральдикъ вроятно и усплъ бы, — въ то время раздался въ отдаленіи звукъ барабана, бившаго сборъ.

При первыхъ звукахъ, поразившихъ слухъ его, Туссенъ-Жиль вздрогнулъ, какъ-бы ужаленный змею, трубка его чуть не выпала изо-рта, и, казалось, красная шапочка приподнялась на волосахъ, ставшихъ дыбомъ.

— Вишь какой скрытный! сказалъ дядя-Кокаръ: — его команда собирается, а онъ намъ ни слова.

Нашъ пожарный командиръ не отвчалъ, съ раскраснвшимся лицомъ, глазами на-выкат и обращенными въ ту сторону, откуда слышался барабанный бой, онъ походилъ на хищнаго звря, чуящаго добычу.

Посл нсколькихъ минутъ ожиданія, изъ-за одного угла площади показалась причина необычайнаго волненія Туссена-Жиля. То былъ худенькій юноша, въ мундир пожарной команды и въ совершенно-новой каск, мдь которой блестла на солнцъ, какъ блестилъ нкогда на голов безрукаго цирюльника шлемъ, завоеванный донъ-Кихотомъ. Спокойный и гордый, шелъ по главной улиц селенія шатожиронскій барабанщикъ, искусно колотившій по барабану. Невинная овца и не подозрвала присутствія волка, поджидавшаго ее. Онъ шелъ мирнымъ шагомъ, полузакрывъ глаза, какъ-бы для того, чтобъ лучше насладиться мелодіею своего инструмента… Сладостна была мечта, но ужасно пробужденіе!

Въ ту самую минуту, когда барабанщикъ проходилъ мимо своего начальника, выдлывая въ честь его крупнйшія рулады и мельчайшую дробь, Туссенъ-Жиль двумя скачками очутился посреди улицы, схватилъ его за горло и пригвоздилъ къ мсту.

— Туано, кто теб веллъ бить сборъ? спросилъ онъ громовымъ голосомъ.

— Лейтенантъ, г. капитанъ! отвчалъ наконецъ барабанщикъ. Нсколько оправившись отъ перваго испуга и стараясь высвободиться, чтобъ поднять палочки, которыя онъ выронилъ со страха.

— Лейтенантъ, Филиппъ Амудрю, приказалъ теб бить сборъ?

— Да, капитанъ, отпустите же меня, вы испортите мой мундиръ.

— А! лейтенантъ приказалъ теб бить сборъ? продолжалъ Туссенъ-Жиль, не выпуская изъ рукъ своей добычи и свирпо смясь: — а я приказываю теб, Туано, сейчасъ же перестать.

— Однакожь, капитанъ, если лейтенантъ…

— Приказываю теб молчать, не барабанить и сейчасъ же снять мундиръ, если ты скажешь еще одно слово, если еще разъ ударишь по барабану, такъ я прорву его на твоей голов и до колнъ всажу тебя въ него, кулакомъ брошу тебя на-земь, а каблуками докачу тебя съ барабаномъ до рки, и тебя и съ каской твоей швырну въ воду.

Не имя ни малйшаго желанія испытать эту систему перемны мста и будучи вполн увренъ, что свирпый капитанъ исполнитъ все, какъ общалъ, въ случа неповиновенія, Туано, блдный какъ кожа, натянутая на его барабан., спряталъ палочки и отцпилъ барабанъ, но въ то самое время, когда онъ готовился уже закинуть его на спину по обычаю барабанщиковъ, кончившихъ свою обязанность, толпа любопытныхъ была внезапно раздвинута новымъ лицомъ, — именно лейтенантомъ Амудрю въ полномъ мундир офицера пожарной команды.

Сынь шатожиронскаго мэра былъ одного роста съ отцомъ, но хотя онъ и походилъ на него, однакожь на лиц и въ осанк его выражалась ршимость, изобличавшая характеръ, неподверженный безпрестаннымъ опасеніямъ.

Не смотря на Туссена-Жиля, сдлавшаго движеніе гнва при вид его, Филиппъ Амудрю строгимъ голосомъ обратился къ барабанщику:

— Что ты тутъ длаешь, и зачмъ не исполняешь своей обязанности?

— Г. лейтенантъ, проговорилъ Туано: — капитанъ…

— Со мной надобно объ этомъ потолковать, лейтенантъ, сказалъ Туссенъ-Жиль, принявъ самую величественную, по его мннію, осанку.

Начальники пожарной команды какъ сердитые птухи посмотрли другъ другу молча.

— Я бы желалъ знать, продолжалъ трактирщикъ: — кто изъ насъ двухъ начальникъ команды?

— Вы, капитанъ, холодно отвчалъ Филиппъ Амудрю:— въ этомъ нтъ спора.

— По какому же праву отдаете вы приказанія мимо меня, своего начальника?

— По праву повиновенія мэру, нашему общему начальнику.

— Мн ужь говорили объ этомъ… но я не хотлъ врить… продолжалъ капитанъ, прерывающимся голосомъ:— а! понимаю… выборы приближаются!… меня хотятъ смнить…

— Вовсе нтъ… никто не думаетъ смнять васъ, отвичалъ Филиппъ Амудрю, онъ лгалъ, потому-что охотникъ Рабюссонъ не понапрасну обвинялъ его въ челобитіи, и лейтенантъ не переставалъ мечтать о томъ, какъ-бы отбить мсто у своего капитана.

— А я вамъ говорю, что это тактъ, и зачинщиками вы съ вашимъ отцомъ!

— Въ опроверженіе вашего обвиненія, я вамъ скажу, что надньте мундиръ, и я первый буду вамъ повиноваться.

— Никогда! заревлъ Туссенъ-Жиль съ негодованіемъ.

— Въ такомъ случа, возразилъ Филипнъ Амудрю ршительнымъ тономъ: — если вы, капитанъ, отказываетесь отъ начальства надъ командою, мн, лейтенанту, остается и даже слдуетъ принять начальство на себя. Эй, Туано! прибавилъ онъ повелительно, обратившись къ барабанщику:— прицпи опять барабанъ, вынь палочки и маршъ впередъ!

— Но, г. лейтенантъ, сказалъ Туано: — капитанъ…

— Если ты пошевельнешься, я убью тебя, заревлъ Туссенъ-Жиль.

— Но, г. капитанъ, лейтенантъ…

— Если ты не послушаешься сейчасъ же, такъ я изломаю тесакъ на твоей спин, сказалъ Филиппъ Амудрю.

— Но, г. лейтенантъ… но капитанъ…

Въ то время, какъ несчастный Туано, попавшійся между молотомъ и наковальней, боязливо обращался то къ одному, то къ другому изъ своихъ начальниковъ, кругъ зрителей опять раздвинулся, чтобъ пропустить стараго мирнаго судью, почти бжавшаго и не безъ труда тащившаго за собою мэра Амудрю, поблднвшаго не мене барабанщика.

— Что тамъ еще? Опять грубіянитъ этотъ буянъ? вскричалъ г. Бобилье, вопреки своему званію мирнаго судьи всегда горячившійся и шумевшій.

— Господинъ мирный судья, вскричалъ Туссенъ-Жиль, ярость котораго возрасла при вид вновь-прибывшаго подкрпленія его противнику: — я уже говорилъ вамъ, что дла нашей общины до васъ не касаются, а это дло общины!

— Такъ вотъ я и привелъ мэра общины, отвчалъ судья, пихая впередъ Амудрю, старавшагося остаться на второмъ план: — увидимъ, дерзнете ли вы возмутиться противъ своего начальства. Говорите же, Амудрю, и заставьте уважать вами же данный приказъ.

— Полно, Туссенъ-Жиль! сказалъ мэръ, наконецъ ршившійся заговорить:— полно, Туссенъ-Жиль… вздорное дло… видъ мы старые пріятели… Полно, Туссенъ-Жиль…

Вотъ вся угрозительная рчь, которую муниципальный языкъ главнаго начальника Шатожирона могъ произнести.

— Знаете, сказалъ трактирщикъ, подставивъ свои грозные усы подъ самый носъ мэра, подвинувшагося назадъ, какъ мышь при вид кошки: — знаете, Амудрю, что я вамъ сказалъ дв недели назадъ? Что плевать я хочу на васъ! Слышите?

— Явное ослушаніе, признаніе и вторичная погршность! вскричалъ мирный судья съ злобнымъ удовольствіемъ: — Амудрю, надвайте шарфъ… пора кончить… надвайте шарфъ!..

Такъ-какъ мэръ слишкомъ-медленно вынималъ изъ кармана свой шарфъ, то живой старичокъ выхватилъ этотъ шарфъ, обвилъ его вокругъ тальи мэра и сталъ завязывать съ ловкостью и проворствомъ горничной, шнурующей свою госпожу.

— Лейтенантъ Амудрю, говорилъ онъ въ то же время:— теперь у пожарныхъ другаго начальника, кром васъ, нтъ, многіе изъ вашихъ подчиненныхъ собрались уже на площади: созовите ихъ, они будутъ намъ нужны, если ослушаніе отъ словъ перейдетъ къ дйствіямъ. Вы, дядя-Кокаръ, прибавилъ онъ, обращаясь къ старому крестьянину, стоявшему въ первомъ ряду зрителей: — сбгайте, пожалуйста, въ судъ и прикажите моему писарю явиться сюда, чтобъ онъ принесъ съ собой бумаги, перо и чернила, мн кажется, что сейчасъ намъ прійдется составить маленькое письменное донесеньице.

Радуясь случаю угодить и подслужиться судь, который долженъ былъ въ тотъ же день разбирать его дло, дядя-Кокаръ, у котораго ноги были лучше глазъ, отправился бгомъ.

— Сзывайте вашихъ писарей, ревлъ трактирщикъ въ бшенств: — сзывайте всхъ чертей, я на нихъ такъ же плюну. Я прозываюсь Туссенъ-Жиль и никого небоюсь… Никто мн здсь не указчикъ, слышите ли?… Гостинница Коня-Патріота всмъ извстна… имя мое Туссшь-жиль…

Пока капитанъ-республиканецъ., обращаясь ко всей толп, произносилъ рчь, отличавшуюся дикостью изложенія, а не послдовательностью идей, г. Бобилье, обладавшій быстрымъ взглядомъ орла и быстротою соображенія опытнаго генерала, подошелъ къ барабанщику.

— Тебя, кажется, зовутъ Туано? спросилъ онъ его вполголоса.

— Точно такъ, г. мирный судья, отвчалъ барабанщикъ, нсколько успокоившійся.

— Ты садовникъ?

— Къ вашимъ услугамъ, г. мирный судья.

— Съ этого дня ты садовникъ при замк и будешь доволенъ жалованьемъ. Хочешь?

— Хочу ли, г. мирный судья! вскричалъ Туано, не вря своему счастію.

— Съ однимъ уговоромъ: продолжи бить сборъ и обойди все селеніе.

Туано колебался съ секунду: онъ не забылъ еще страшныхъ угрозъ своего капитана, но голосъ интереса заглушилъ голосъ страха, тихонько выбрался онъ изъ толпы, прошелъ шаговъ пятьдесятъ не касаясь натянутой кожи, потомъ ободрился и вдругъ забарабанилъ.

При этихъ звукахъ, Туссенъ-Жиль вздрогнулъ и хотлъ уже броситься за непослушнымъ барабанщикомъ, чтобъ наградить его общаннымъ разнообразнымъ и живописнымъ наказаніемъ, но Филиппъ Амудрю предупредилъ его, сильною рукою схвативъ трактирщика за воротникъ, многіе изъ присутствующихъ, находясь подъ тройнымъ вліяніемъ лейтенанта, мэра и мирнаго судьи, поспшили на помощь молодому офицеру. Посл непродолжительной, но довольно-жаркой борьбы,— ибо трактирщикъ былъ силенъ, — начальство одержало верхъ надъ неповиновеніемъ.

— Знаете ли, что изъ этого выйдетъ? вскричалъ побжденный Туссенъ-Жиль, внезапно переставъ сопротивляться.

— Ничего не выйдетъ, мэтръ Туссенъ-Жиль, насмшливо отвчалъ мирный судья: — потому-что я не хочу даже подавать на васъ оффиціальной жалобы.

— Изъ этого выйдетъ вароломеевская ночь! закричалъ капитанъ-республиканецъ громовымъ голосомъ. Потомъ, не прибавляя боле ни слова, какъ-бы опасаясь ослабить эффектъ этой страшной угрозы, онъ неожиданнымъ движеніемъ высвободился изъ рукъ удерживавшихъ его и убжалъ въ гостинницу, съ шумомъ захлопнувъ за собою дверь, какъ раненный левъ укрывается въ свое логовище.

V.
Сельскій адвокатъ.

Г. Бобилье и оба Амудрю, оставшись побдителями, вскор оставили поле битвы и вмст пошли къ общему ихъ дому. Мэръ, поспшившій спрятать шарфъ въ карманъ, шелъ опустивъ голову и весьма-недовольный одержанной побдой, сынъ же его, напротивъ, шелъ гордо, воинственно, какъ офицеръ, оказавшій услугу своей отчизн и ожидающій повышенія въ чин, но какъ ни была горда его осанка, она не могла сравниться съ гордымъ самодовольствіемъ, выражавшимся на лиц мирнаго судьи. Помышляя о побд, одержанной надъ якобинцемъ Туссномъ-жилемъ, котораго онъ давно уже терпть не могъ, Бобилье самъ себе казался такъ же великъ, какимъ показался, однажды, Клеберу предводитель египетской арміи.

На площадь начинали стекаться со всехъ сторонъ пожарные, сзываемые Туаномъ продолжавшимъ барабанить изо всехъ силъ. Въ этомъ отношеніи, могущественному вліянію хозяина Коня-Патріота былъ нанесенъ сильный ударъ. Между подчиненными его, весьма-немногіе могли преодолть искушеніе представиться своимъ согражданамъ въ новыхъ, блестящихъ каскахъ, и, прибавимъ изъ уваженія къ исторической точности, ихъ не мало приманивалъ обдъ, главный эпизодъ празднества, приготовленный въ замк и о которомъ хитрый мирный судья не преминулъ извстить всхъ.

Во всхъ группахъ съ жаромъ спорили о происшедшемъ, и ожидаемый пріздъ маркиза послужилъ поводомъ ко многимъ частнымъ раздорамъ. Смотря по своимъ политическимъ мнніямъ — кто во Франціи не иметъ своего политическаго мннія!— каждый вступался или за капитана пожарной команды, или за начальствующія власти. По словамъ однихъ, Туссенъ-Жиль былъ жертвой муниципальной и судейской власти, по словамъ другихъ, онъ былъ забіяка, дерзкій нарушитель общественнаго спокойствія.

— Зачмъ онъ буянитъ? говорили послдніе:— что ему сдлалъ г. маркизъ де-Шатожиронъ? по какому праву хочетъ онъ воспрепятствовать намъ принять достойнымъ образомъ почтеннаго молодаго человка, приславшаго такія славныя каски нашимъ пожарнымъ и общавшегося украсить нашу церковь картинами?

— На мст капитана, вскричалъ одинъ изъ самыхъ разгоряченныхъ: — я не уступилъ бы! Я думалъ, что у него боле твердости.

— Постойте, отвчалъ сосдъ его: — этимъ дло не кончилось. Я знаю Туссена-Жиля: онъ, пожалуй, подожжетъ все селеніе съ четырехъ концовъ, а ужь отмститъ причиненное ему оскорбленіе.

— Подожжетъ селеніе съ четырехъ концовъ! Самому же пріидется тушить!

— Видли ли вы, говорилъ другой: — какъ Филиппъ Амудрю взялъ его за воротникъ? Молодецъ, лейтенантъ!

— Онъ не похожъ на своего отца въ этомъ отношеніи, видли ли вы, какъ мэръ-то былъ блденъ?

— Бдняжка! прибавила женщина:— у него отъ подобныхъ приключеній кровъ застываетъ въ жилахъ, хотъ онъ и долженъ бы уже привыкнутъ къ шуму, жена его кричитъ съ утра до вечера.

— За то нашъ мирный судья не боится шума, горячъ старичишка!

— Его съ толку не собьешъ!

— У него не вывернешься!

— Только ему слдовало бы надть свою тогу, сказалъ одинъ изъ ученыхъ селенія.

— Да вдь пасторки были на немъ…

— Этого недостаточно, если бъ ему вздумалось составить письменное доношеніе, такъ оно было бы недйствительно.

Между партизанами Туссена-Жиля особенно-часто повторялась фраза, выражавшая, по-видимому, одну изъ тхъ неопровержимыхъ истинъ, съ которыми вс безъ изъятія согласны:

— Еслибъ адвокатъ Фруадво былъ здсь, дла пошли бы иначе!

По прошествіи нсколькихъ минутъ, общее желаніе, заключавшееся въ этихъ словахъ, исполнилось, и по всей площади отъ группы до группы пронеслись восклицанія:

— Вотъ адвокатъ, вотъ г. Фруадво, что скажетъ г. адвокатъ Фруадво?

Нсколько-напыщенное выраженіе, съ которымъ шатожиронскіе произносили два слова: адвокатъ Фруадво, не должно изумлять читателя. Въ селеніяхъ, посл священника, къ которому питаютъ глубокое уваженіе, важнйшая особа — адвокатъ, даже докторъ ниже его, ибо забота о своихъ выгодахъ для крестьянъ важне заботы о здоровьи.

Въ глазахъ людей, привыкшихъ къ однообразной, строгой одежд, къ важной, иногда нсколько тугой поступи членовъ парижского сословія стряпчихъ, адвокатъ-Фруадво показался бы существомъ необыкновеннымъ и аномальнымъ. Натуралистъ не сразу ршлся бы поставить въ разрядъ черепокожихъ жесткокрылыхъ наскомыхъ, стаями водящихся тамъ, гд крошатся тяжбы, неправильнаго землянаго жука, описаніе котораго слдуетъ ниже:

Лта — около тридцати, ростъ — средній, сложеніе — крпкое, хорошо развитое, физіономія — не совcмъ-благородная, но за то выразительная, перемнчивая, лицо — свжее отъ природы и загорлое, волосы рыжіе, курчавыe, соединенные отъ одного уха къ другому бакенбардами въ вид цвта нсколько-посвтле, то-есть почти-краснаго, блуза и панталоны изъ сраго тика, штиблеты и охотничьи полусапожки, на головъ старая синяя суконная фуражка, на спин ягдташъ, подъ мышкой ружье, позади охотничья собака, — таковъ былъ адвокатъ Фруадво, изъ описанія портрета котораго мы не сочли за нужное исключить собаку, ибо, вопреки обвиненію Рабюссона въ лицемрств, врный Пирамъ былъ искренно привязанъ къ своему господину, платившему ему тмъ же, такъ-что они никогда, даже во время засданія въ суд, не разставались.

Адвокатъ Фруадво прямо направилъ шаги къ гостинниц Коня-Патріота, посреди двухъ рядовъ шатожиронскихъ гражданъ и крестьянъ сосднихъ деревень, почтительно разступавшихся и снимавшихъ предъ нимъ шапки. Нкоторые изъ тхъ, которые пришли въ Шатожиронъ-ле-Буръ по какому-нибудь спорному длу, старались подойдти къ нему и просили заняться ихъ длами, или подать добрый совтъ, но на вс эти просьбы, изъ которыхъ нкоторыя были произнесены умоляющимъ голосомъ, адвокатъ отвчалъ отрывисто, какъ-будто бы уваженіе кліентовъ боле надоедало, нежели льстило ему:

‘Посл… теперь мн некогда… Сегодня я занятъ своимъ дломъ… Совта просишь?.. Посл засданія я буду въ гостинниц Коня-Патріота…’

Въ то самое время, когда сельскій адвокатъ подходилъ къ гостинницъ, дверь которой оставалась запертою посл бшенаго отступленія трактирщика, въ нижнемъ окн съ шумомъ отворилось окно, и въ немъ показалось пылающее, какъ раскаленное желзо, свирпое лицо капитана Туссена-Жиля.

— Пожалуйте сюда, г. Фруадво! пожалуйте! кричалъ онъ съ поспшностью полководца, претерпвшаго уронъ и надющагося поправить свои дла при вид приближающегося подкрпленія.

— Здравствуйте, капитанъ! отвчалъ адвокатъ: — что это вы такъ раскраснлись?

— Это подлость… униженіе возложеннаго на меня званія… низкій заговоръ… Я сейчасъ все разскажу вамъ.

— Вамъ, какъ и другимъ, холодно прервалъ Фруадво, я долженъ отвтить, что теперь не имю времени выслушивать.— Я сейчасъ долженъ идти въ мирный судъ, потому-что г. Бобилье хотлъ переговорить со мною до засданія.

— Объ этомъ злоде и о двухъ разбойникахъ Амудрю я и хочу говорить съ вами. Представьте себ…

— Посл, посл. Теперь вы еще слишкомъ разгорячены, но черезъ нисколько часовъ успокоитесь, тогда вы мн разскажете свое дло, не называя злодями и разбойниками г. Бобилье и господъ Амудрю, людей честныхъ и…

— Честных!.. Три разбойника подъ одной шапкой!

— Имъ бы можно еще простить, еслибъ эта шапка была красная, не такъ ли? сказалъ Фруадво улыбаясь: — но оставимъ это. Я спшу и иду къ вамъ только для того, чтобъ снять свой охотничій приборъ, возьмите ружье и ягдташъ и положите ихъ въ надежное мсто, потому-что ружье заряжено, а ягдташъ полонъ. Скачи, Пирамъ, прибавилъ онъ, отдавъ весь свой охотничій снарядъ трактирщику.

Собака поняла, чего отъ нея требовалъ господинъ ея, и готовилась прыгнуть въ окно, но такъ-какъ окно было довольно-высоко, то адвокатъ долженъ былъ поднять ее.

— Накормите Пирама, прибавилъ Фруадво, какъ настоящій охотникъ заботившійся сперва о своей собак, а потомъ о себ.— Бднякъ заслужилъ себ завтракъ, только не выпускайте его, а то онъ прибжитъ за мною въ мирный судъ, писарь, которому онъ запачкалъ въ послднее засданіе платье, можетъ съиграть съ нимъ дурную штуку, пока я буду говорить съ г. Бобилье.

Не слушая трактирщика, старавшагося удержать его, адвокатъ ушелъ.— Минуту спустя, онъ вошелъ въ мирный судъ, куда не впускали еще народа.

Судейская, въ которой г. Бобилье судилъ и рядилъ, состояла изъ длинной залы, находившейся въ нижнемъ этаж и освщенной двумя окнами, выходившими на площадь. Одна треть этой залы была отдлена поперечной перегородкой, на которую можно было облокотиться и въ середин которой находилась ршетчатая дверь. Въ большей половин помщались тяжущіеся и любопытные, она была обставлена деревянными скамьями, меньшая половина, отведенная для самого судьи, была немного-лучше меблирована. Бюро, покрытое старымъ ковромъ и стоявшее на эстрад въ футъ вышиною, противъ публики кресло мирнаго судьи, съ боку соломенный стулъ писаря, на стн, противъ окна, старые сгинные часы,— вотъ и вся скромная меблировка судилища.

Наконецъ, г. Бобилье ришился надть свою тогу, онъ прогуливался взадъ и впередъ, сложивъ руки на спин и съ лихорадочнымъ движеніемъ повертывая красивую золотую табакерку, изъ которой безпрестано бралъ табакъ. При вид адвоката онъ внезапно остановился, но вмсто того, чтобъ заговорить съ нимъ, Бобилье съ видомъ непріятнаго изумленія началъ осматривать его съ головы до ногъ.

— Здравствуйте, г. Бобилье, сказалъ ему Фруадво довольно-фамильярно: — мн сказали, что вы хотите поговорить со мною.

— Фруадво, сухо возразилъ судья: — зачмъ вы пришли сюда?

— Какъ зачмъ? Вдь сегодня будетъ разбираться мое дло съ г. де-Водре. Я пришелъ тягаться и буду тягаться сегодня съ большимъ краснорчіемъ, нежели когда-либо, потому-что я самъ свой кліентъ! Надюсь, рчь моя будетъ славною дружкой къ рчи Цицерона pro domo sua.

— И вы намрены тягаться въ этомъ костюмъ? продолжалъ судья, физіономія котораго сохраняла выраженіе строгости, составлявшей странный контрастъ съ шутливымъ тономъ молодаго адвоката.

— Чмъ же не хорошъ мой костюмъ? отвчалъ Фруадво, осмотрвъ себя съ ногъ до головы и по-видимому съ трудомъ удерживавшій улыбку.

— Какъ, чмъ онъ нехорошъ? Блуза!

— Ну, блуза, такъ что же?

— Въ блуз вы хотите судиться предо мною? въ блуз?

— Позвольте вамъ замтить, г. мирный судья, сказалъ Фруадво съ притворно-серьзнымъ видомъ: — что блуза такая же тога, только покороче, а тога — установленное одяніе тяжущихся адвокатовъ во всхъ судилищахъ королевства.

— Я не шучу съ вами.

— Да и я не шучу! Я говорю, что блуза — тога нсколько короткая, но все-таки тога. Говорю и готовъ доказать истину словъ своихъ всему судебному сословію!

— Фруадво, сказалъ старый чиновникъ, начинавшій уже горячиться: — я многое спускалъ вамъ до-сихъ-поръ, но вдь это неуваженіе изъ-рукъ-вонъ! Не сравниваю своего судилища съ какимъ-нибудь кассаціоннымъ судомъ, но требую, чтобъ оно было уважаемо и чтобъ соблюдены были вс приличія. Съ нкоторыхъ поръ, вы стали ходить сюда въ охотничьей куртк, — я молчалъ и поступилъ дурно, потому-что снисходительность моя до того васъ избаловала, что, наконецъ, сегодня вы дерзаете явиться сюда въ такомъ неприличномъ виде. Въ блуз! Да вы бы ужь лучше просто въ рубашк пришли! Прежде, когда вы только начинали свое поприще, вы была одты гораздо-благоприличне — въ тог, даже въ черной, что еще почтительне, а теперь…

— Позвольте мн сказать два слова въ свое оправданіе, г. мирный судья, прервалъ его Фруадво, съ трудомъ удерживаясь отъ смха: — почтенная черная тога, на которую вы нердко бросали одобрительные взгляды, не является более въ судъ по весьма-уважительной причин: посл шестилтней доброй и врной службы, она превратилась…

Адвокатъ колебался.

— Превратилась во что? нетерпливо спросилъ г. Бобилье.

— Въ халатъ, отвчалъ Фруадво съ комическою напыщенностью:— сомнваюсь, чтобъ господа парижскіе судьи были принуждены обращать свои старыя тоги,— если у нихъ есть старыя тоги, — въ шлафроки, но бдный сельскій адвокатъ по-невол долженъ быть экономенъ. А такъ-какъ у меня, кром этой черной тоги, не было другаго платья, то я и являлся всегда въ ней, слдовательно, вы видите…

— Я вижу, что вы гордецъ! прервалъ его г. Бобилье смягченнымъ голосомъ, ибо бдность, въ которой признавался молодой адвокатъ, внушала ему состраданіе, еще ясне проявившееся окончаніемъ его фразы: — да, гордецъ! Иначе вы пришли бы ко мн, и мы вмсти придумали бы средство замнить старое платье новымъ. Много ли тутъ нужно? Вдь это не желзную дорогу построить! Я знаю, что ваши кліенты столько же скупы, какъ бдны, а на жалованье не заведешь экипажа. Хоть я и самъ не богатъ, но у меня въ шкатулк есть маленькій запасецъ, онъ весь къ вашимъ услугамъ. Знаю, что, не смотря на республиканскія бредни, бродящія у васъ въ голов, вы добрый молодой человкъ, котораго я умю цнить по достоинству. Итакъ, ршено: завтра приходите ко мн, потому-что сегодня я цлый день занятъ, а на будущей недл я буду имть удовольствіе видть васъ въ суд въ приличномъ костюм… Безъ возраженій, Фруадво, безъ возраженій, или мы поссоримся!

Молодой адвокатъ схватилъ руку стараго мирнаго судьи и энергически пожалъ ее.

— Благодарю, г. Бобилье, сказалъ онъ съ чувствомъ:— вы благородный человкъ, я это давно знаю, я вамъ столько же благодаренъ за ваше предложеніе, какъ-будто-бы принялъ его.

— Да и должны принять, если хотите, чтобъ мы остались друзьями. Знайте, что нтъ никакого стыда принять такую малую услугу отъ человка, могущаго быть вамъ ддомъ.

— Знаю, г. Бобилье, знаю, и даю честное слово, что если когда-нибудь буду имть нужду въ услуг подобнаго рода, то не обращусь ни къ кому другому, какъ къ вамъ, но теперь я не нуждаюсь, благодаря своей бережливости, я усплъ пополнить свой гардеробъ и недавно замнилъ свою черную тогу…

— Но, несчастный! вскричалъ мирный судья съ гнвомъ, снова возбужденнымъ этими словами:— если у васъ есть теперь приличный костюмъ, какъ же дерзаете вы являться сюда въ этомъ отвратительномъ костюм, одинъ видъ котораго раздражаетъ всю мою нервную систему?

— Успокойтесь, отвчалъ смясь молодой адвокатъ:— я слишкомъ уважаю достоинство вашего судилища и никогда не ршусь оскорбить васъ. Эта блуза, возбуждающая ваше негодованіе, одна оболочка, признаться, весьма-некрасивая, изъ которой я, въ настоящую минуту скромная хризалида, чрезъ пять минутъ выйду блистательной бабочкой.

— Какимъ образомъ?

— Увидите, скажу вамъ только, что сегодня вы не только не будете стыдиться вашего адвоката, но еще гордиться имъ.

— Въ-самомъ-дл? мнительно спросилъ мирный судья.

— Честное слово, но если вы не врите моимъ словамъ, такъ я долженъ сказать вамъ, что обдаю сегодня на желзномъ завод.

— О! въ такомъ случа я спокоенъ, вскричалъ г. Бобилье съ внезапно-прояснившимся лицомъ: — коли вы обдаете съ предметомъ вашей страсти, то увренъ, что туалетъ вашъ будетъ отличаться изъисканностью, которой весьма-часто не достаетъ въ немъ.

— Съ предметомъ моей страсти! повторилъ Фруадво, покраснвъ, вопреки общему мннію, что адвокаты, доктора, и вообще люди, по званію своему находящіеся въ постоянномъ сношеніи съ интересами, страданіями или страстями, никогда не краснютъ.

— Незачмъ краснть, Фруадво, когда же и влюбляться, какъ не въ ваши лта? Впрочемъ, предметъ вашей страсти заслуживаетъ ее.

— Не-уже-ли думаютъ, что я влюбленъ… въ мадамъ Гранперренъ? сказалъ молодой человкъ и послднія слова произнесъ съ видимымъ смущеніемъ.

Мирный судья засмялся.

— Вы теперь похожи на стараго оленя, разгоняющаго молодыхъ, чтобъ сбить съ пути свору, но я старый песъ, меня не обманете, кто вамъ толкуетъ о г-жъ Гранперренъ?

— Такъ… о комъ же… вы говорите? пробормоталъ Фруадво, боле и боле смущавшійся.

— О ея падчерице, ventre biche! о молоденькой, хорошенькой Викторин.

Старикъ захохоталъ…

— Это нелпая выдумка, сказалъ молодой адвокатъ, стараясь скрыть свое смущеніе.— Кажется, я не лишенъ здраваго смысла: можно ли предположить, чтобъ я былъ такъ глупъ и забылъ разстояніе, существующее между мною и дочерью г. Гранперрена?

— Какое разстояніе? съ живостію вскричалъ мирный судья: — я самъ врагъ неровныхъ браковъ, но гд же здсь неравенство? Кажется, Жоржъ Фруадво стоитъ Викторины Гранперренъ?

— Нтъ, г. Бобилье, нтъ, печально возразилъ молодой человкъ.

— Почему жь нтъ?

— Потому-что мамзель Гранперренъ богата, а Жоржъ Фруадво бденъ.

— Конечно, это резонъ, но сколько адвокатовъ, неимвшихъ вашихъ способностей, разбогатели! А у васъ большія способности, я говорю это всмъ и каждому!

— Разбогатеть въ Шатожирон! сказалъ Фруадво съ улыбкой, въ которой проглядывала тайная горечь.

— Кто знаетъ? возразилъ старикъ таинственно:— но груша еще не созрла, когда созретъ, тогда потолкуемъ. А пока не унывайте, держитесь крепко и не уступайте своему сопернику.

— Моему сопернику! вскричалъ адвокатъ, щеки котораго снова покрылись яркой краской.— Кого называете вы моимъ соперникомъ?

— Ужь не проговорился ли я?

— Нтъ, но отвечайте: кого вы называете моимъ соперникомъ?

— Барона де-Водре, ventre biche! Разве вы не знали?

— Барона де-Водре!

— По-крайней-мръ, вс говорятъ…

— Вс говорятъ?

— Разумеется, я это слышалъ человкъ отъ десяти.

— Что же вамъ говорили? спросилъ молодой адвокатъ нетвердымъ голосомъ.

— Всякій разсказываетъ по своему: одни говорятъ, что баронъ влюбленъ какъ безумный, не смотря на то, что ему пятьдесятъ-пять лтъ… да, ему близко къ пятидесяти-пяти, я это знаю,— потому-что онъ при мне выросъ, прибавилъ старый судья.

— А другіе что говорятъ?

— Другіе говорятъ, что мадамъ Гранперренъ ищетъ этого брака, чтобъ избавиться отъ падчерицы, молодость и красота которой колятъ ей глаза.

— Вотъ эти правду говорятъ! съ негодованіемъ вскричалъ Фруадво.

— Если вы это знаете лучше меня, такъ зачемъ же спрашиваете? сказалъ мирный судья насмшливымъ голосомъ.

— Чтобъ вы заставили меня выпить чашу горечи до дна, чтобъ вы сказали мне, что я безумецъ, чтобъ вы заставили меня краснеть отъ моей глупости, потому-что я люблю ее, г. Бобилье, и если она выйдетъ за другаго… Но оставимте это… Довольно того, что я лишился изъ-за нея сна, что я схожу съ ума… Поговоримте о чемъ-нибудь другомъ. Вы спрашивали меня: что вамъ угодно?

Хотя довольно-обыкновенныя, грубыя черты адвоката Фруадво и более веселая, нежели серьзная физіономія его были вовсе чужды романической меланхоліи, единственной достойной представительницы сильныхъ страстей, однакожь въ выраженіи голоса его было столько глубокой, истинной скорби, что старикъ растрогался.

— Да, поговоримъ о чемъ-нибудь другомъ, отвчалъ онъ съ выраженіемъ участія:— посл мы возвратимся къ этому разговору и, вроятно, тогда… Но я не хочу подавать вамъ надеждъ, которыя, быть-можетъ, не сбудутся. Такъ поговоримъ о другомъ. Окажете ли вы мн услугу?

— Вы не можете сомнваться въ этомъ.

— Я нахожусь въ ужасномъ затрудненіи, продолжалъ г. Бобилье, забывъ въ эту минуту заботы молодаго человека и думая только о своихъ собственныхъ: — представьте себе мое положеніе. У меня всего два засданія въ неделю, и маркизъ именно выбралъ день засданія для прізда сюда. Вмсто того, чтобъ положительно определить часъ прізда, онъ только пишетъ, что будетъ въ Шатожирон утромъ, скажите, Фруадво, какъ бы вы, на-примръ, поняли это слово: ‘утромъ’?

— Разумеется, какъ и вс, отвчалъ адвокатъ улыбнувшись, не смотря на свою горесть:— утро значитъ все дообденное время.

— Я и самъ такъ думаю, но въ Шатожирон обдаютъ въ полдень, между-тмъ, какъ въ Париж обдаютъ въ то время, когда мы ужинаемъ. Слдовательно, если маркизъ понимаетъ утро по парижскому обычаю и прідетъ часовъ въ семь или восемь, что тогда станется съ моими приготовленіями? Все готово: молодые люди съ бараномъ собрались на двор замка, двушки цлый часъ ужь заучиваютъ мои куплеты, и съ такимъ усердіемъ, что къ ршительному часу, пожалуй, надорвутъ себя грудь или охрипнутъ, наконецъ, отсюда вы можете замтить собравшихся пожарныхъ, вы видите, Фруадво, все готово, а маркиза все нтъ, да нтъ!

Распорядитель празднества произнесъ послднія слова такимъ горестнымъ голосомъ, что адвокатъ въ свою очередь почувствовалъ состраданіе къ мелочному, но не мене того искреннему безпокойству его.

— Успокойтесь, г. Бобилье! сказалъ онъ:— я увренъ, что г-нъ де-Шатожиронъ будетъ здсь часовъ въ двнадцать, не позже.

— Опять бда! Скоро девять часовъ, и я долженъ открыть заданіе. Представьте же себя, что маркизъ прідетъ, когда я буду занятъ длами, а это весьма-возможно… Какое несчастіе, Фруадво, какая досада! А я бился изъ всхъ силъ, чтобъ все было въ порядк, какъ слидуетъ!

— Надо отдать вамъ справедливость, вы не жалли трудовъ.

— Трудовъ! Да еще какихъ! Невообразимыхъ! Богъ-знаетъ, чего я не передлалъ въ послиднія дв недли. Я былъ и живописцемъ, и поэтомъ, и декораторомъ, и архитекторомъ, и обойщикомъ, даже мэтр-д’отелемъ,— потому-что народъ, присланный сюда маркизомъ, невжа на невж! Кром того, надобно было устранить священника: онъ такъ и глядлъ, какъ бы отбить у меня распоряженіе празднествомъ, надобно было дать понять всю важность предстоящаго событія мэру Амудрю, настоящей кукл, всегда готовой ускользнуть у меня изъ рукъ, надобно было связать руки отчаянному Якобинцу Туссену-Жилю… ну, да это кончено, и великолпнйшимъ образомъ… Но мн некогда входить во вс эти подробности. Вотъ какую жизнь веду я цлыя дни недли, Фруадво, и поли этого, я долженъ претерпть кораблекрушеніе у самой пристани!

— Вы, право, напрасно безпокоитесь, сказалъ молодой адвокатъ, употреблявшій вс усилія, чтобъ не засмяться.

— Можете ли вы представить себя мое положеніе? продолжалъ мирный судья боле и боле разгорячаясь: — представьте себя на моемъ мст, пригвожденнаго къ креслу и только глазами слдящаго за всеми подробностями празднества, мною придуманнаго, мною созданнаго?

— Въ-самомъ-дл, непріятно.

— Непріятно, говорите вы. Жестоко, ужасно, убійственно, а не непріятно! Съ другой стороны, представьте себя Амудрю, предлагающему руку маркиз, выходящей изъ кареты! Эта честь, по праву, принадлежитъ мн! Амудрю добрый человкъ, я съ этимъ согласенъ, но вдь характера-то у него нтъ! Онъ настоящій мужикъ, неучъ. Знаетъ ли онъ хоть что такое перчатки?

— Не знаю, знаетъ ли, сказалъ Фруадво серьзно: — но онъ ведетъ себя такъ, какъ-будто-бы не знаетъ.

— И что онъ за ораторъ! Безъ меня не скажетъ слова путнаго!.. Священникъ тоже не изъ краснорчивейшихъ, хотя и воображаетъ себя великимъ проповдникомъ, между-тмъ, какъ я, хоть и самъ не Демосенъ какой-нибудь, а приготовилъ-таки маленькую рчь, которая понравилась бы непремнно.

— Я и не сомнваюсь въ томъ, г. Бобилье, все знаютъ, что вы мастеръ говорить рчи и вамъ не достаетъ только боле-обширной сцены, чтобъ быть оцнннымъ по достоинству.

— Я не требую у васъ комплиментовъ, сказалъ старый судья, и не думая, однакожь, сомнваться въ искренности молодаго человка:— я знаю, что я не Беррь какой-нибудь, и все-таки не лишенъ нкотораго краснорчія, которымъ всегда отличался родъ Бобилье. Предки мои были сперва судьи-кастелланы, потомъ старосты шатожиронскаго имнія въ-продолженіе десяти поколній, и всегда умели поддержать свое высокое званіе. Въ-теченіе двухъ-сотъ летъ, одни Бобилье привтствовали прізжавшихъ владтельницъ замка, въ нашей фамиліи вс умели говорить съ маркизами, Фруадво… да, мы умемъ говорить съ маркизами, а это не маловажное качество: ныньче оно становится весьма рдкимъ.

— Признаюсь, положеніе ваше въ-самомъ-дл затруднительно, сказалъ молодой адвокатъ, которому предисловіе судьи начинало уже надодать: — но, наконецъ, чемъ же я могу служить вамъ?

— Вотъ въ чемъ дело. Еслибъ мн приходилосъ сегодня судить однихъ крестьянъ, я не сталъ бы и безпокоиться. При первомъ звук трубы почтальйона, я кончилъ бы засданіе и никто не смелъ бы прекословить. Но если баронъ де-Водре прійдетъ самъ судиться, въ чемъ я не сомнваюсь, потому-что у него открытая страсть къ тяжбамъ и онъ родился адвокатомъ, — то проговоритъ целый часъ.

— Да я столько же буду защищаться.

— Столько же? Нтъ, ужь коли вами овладетъ бсъ ораторства, такъ вы проговорите и два часа!

— Я постараюсь не распространяться, г. Бобилье.

— Вы постараетесь, это очень-хорошо, но за то баронъ церемониться не станетъ. А какъ его остановить, если онъ расходится? Скоре можно остановить дождь или громъ!

— Такъ какъ же быть?

— Какъ быть! сказалъ судья съ жаромъ:— вы можете спасти меня, вы можете оказать мн услугу, за которую я буду вамъ вчно благодаренъ, словомъ, вы можете…

— Что же, г. Бобилье?

— Не являться.

— Не являться!

— И позволить мн ршить дело въ пользу барона по случаю вашей неявки, такимъ-образомъ, мы зажмемъ ему ротъ, и я буду спасенъ.

— Это невозможно! отвчалъ Фруадво, лицо котораго приняло непритворно-серьзное выраженіе:— въ моемъ положеніи относительно г-на де-Водре не явиться въ судъ, значитъ все равно, что не явиться на назначенный поединокъ.

— Да подумайте, поймите же, продолжалъ мирный судья почти умоляющимъ голосомъ: — что дло-то ваше вздорное. Изломанный заборъ не маралъ еще ничьей чести… словомъ, все это дло ни мало не касается чести. Относительно же финансоваго вопроса, прибавилъ старикъ, нисколько колеблясь: — то протори и убытки едва-ли дойдутъ до пятидесяти франковъ… А такъ-какъ возобновленіе вашего гардроба, вроятно, произвело нкоторую пустоту въ вашемъ кошельк… то вы не откажете… старому вашему другу…

— Г. Бобилье! прервалъ его молодой адвокатъ, ни мало не обидвшись послдними словами, но тономъ непоколебимой ршимости: — требуйте отъ меня какой хотите услуги, я ни въ чемъ не откажу вамъ, но въ этомъ случа, какъ ни тяжко мн будетъ отказать, я никогда и ни въ какомъ отношеніи,— вы понимаете, что я хочу этимъ сказать, — не отступлю ни на шагъ передъ г. де-Водре.

— Да вдь ваше дло неправое! вскричалъ старый судья, снова разгорячившись.

— Недлю тому, вы говорили другое.

— Недлю тому, вы сбили меня своими софизмами, вы обошли меня, однимъ словомъ.

— Обошелъ?

— Ослпили, оглушили, если это вамъ понятне, но посл я внимательно обсудилъ дло и теперь долженъ откровенно сказать вамъ, что вы неправы, ршительно неправы.

— Позвольте вамъ замтить, г. Бобилье, хладнокровно сказалъ адвокатъ:— что, до произнесенія приговора, судья долженъ выслушать об стороны. Когда вы услышите жалобу г. де-Водре и мою защиту, тогда вамъ легче будетъ вывести заключеніе и ршить по справедливости, кто изъ насъ правъ, кто виноватъ.

— Но это-то проклятое обвиненіе и упрямая защита приводятъ меня въ отчаяніе, пока вы будете тутъ драться съ барономъ, какъ два птуха, маркизъ и маркиза прідутъ и все пойдетъ безъ толку, если меня тамъ не будетъ.

— Такъ что же мн длать?

— Согласиться на мою просьбу.

— Ваша настойчивость приводить меня въ отчаяніе, г. Бобилье, но повторяю вамъ: ршительно не могу сдлать того, чего вы отъ меня требуете.

— Итакъ, вы отказываете?

— Къ крайнему своему сожалнію, но иначе не могу.

— Такъ убирайтесь же ко всмъ чертямъ! вскричалъ мирный судья, съ бшенствомъ захлопнувъ табакерку, изъ которой въ послднюю минуту бралъ понюшку за понюшкой, половину просыпая на пасторки,— такъ сильно дрожала рука его отъ гнва.

Фруадво улыбаясь поклонился.

— Позвольте мн не прямо идти туда, куда вы меня посылаете, сказалъ онъ: — мн надобно сперва одться, чтобъ въ приличномъ вид явиться на засданіе. Не пройдетъ десяти минутъ, какъ я буду опять здсь и надюсь, въ пользу моего дла, что спокойное безпристрастіе судьи заступитъ тогда волненіе, впрочемъ весьма-естественное, распорядителя празднества.

Молодой адвокатъ еще разъ поклонился, но взбшенный мирный судья и не думалъ отвчать на поклонъ его.

VII.
Комната съ двумя кроватями.

Воротившись въ гостинницу Коня-Патріота, Жоржъ Фруадво снова подвергся преслдованіямъ капитана пожарной команды, упрямо требовавшего, чтобъ адвокатъ выслушалъ исторію его пораженія, называемаго имъ злодйскимъ заговоромъ, но Фруадво съ первыхъ словъ прервалъ несвоевременный разсказъ.

— Повторяю вамъ, сказалъ онъ: — въ эту минуту я не имю никакой возможности васъ выслушать, прежде всего я долженъ одться, чтобъ идти въ засданіе, но спать я буду у васъ, а потому вечеромъ вы можете разсказать мн ваше дло.

Нсколько-успокоенный этимъ общаніемъ, Туссенъ-Жиль решился, наконецъ, оставить въ поко и отпустить молодаго адвоката, который, взявъ ружье и ягдташъ, направилъ шаги, вмст съ своимъ врнымъ Пирамомъ, къ лстниц, ведшей во второй этажъ.

— Гд вы меня помстите? спросилъ онъ, подошедъ къ лстниц.

— У меня вс комнаты заняты, отвчалъ трактирщикъ: — но хоть бы мн пришлось уступить вамъ собственную свою кровать, я уступлю ее, и никто не осмлится сказать, что г. адвокату Фруадво не оказали должнаго гостепріимства въ гостинниц Коня-Патріота. Позвольте: въ 1-мъ нумерь у меня г. де-Буажоли, совтникъ префектуры въ Макон…

— Г. де-Буажоли! онъ за какимъ чортомъ пріхалъ въ Шатожиронъ?

— Вероятно стряпаетъ какую-нибудь чертовщину по случаю выборовъ, имющихъ быть на этихъ дняхъ.

— А вы, суровый республиканецъ, оказываете гостепріимство посланнику маконской префектуры?

— Что длать, г. Фруадво! у меня свои мннія, но видъ я трактирщикъ!

— Резонъ. И такъ, нумеръ 1-й занятъ, а нумеръ 2-й?

— Также занять господиномъ, вышедшимъ съ утра.

— А нумеръ 3-й?

— Желтая комната съ двумя кроватями? Въ ней пять прозжихъ.

— Пятеро на двухъ кроватяхъ?

— Это Овернцы, не бда!

— Спасибо, я не хочу дополнить собою полудюжины. Но, наконецъ, послдній нумеръ 4-й?

— Другая комната съ двумя кроватями? Ахъ, въ-самомъ-дл, вотъ и чудесно! Въ ней всего одинъ прозжій: виконтъ де-Ланжеракъ: такъ, по-крайней-мр, написано на его чемодан. Вы не знаете этой фамиліи?

— Ни мало. Что за человкъ этотъ виконтъ?

— Блокурый молокососъ съ едва-замтными усиками и какъ-будто вчно смющійся въ лицо всякому, кто съ нимъ говоритъ, словомъ, человкъ дерзкій, впрочемъ, кром этого, я на него не могу пожаловаться. За завтракомъ онъ выпилъ бутылку благо, бутылку краснаго вина, а теперь веллъ еще подать шампанскаго.

— Вотъ поведеніе, за которое можно многое простить ему, сказалъ Фруадво смясь: — право, лучшего товарища я себ и желать не могу. И такъ, ршено: до завтра я буду жить въ одной комнат съ г. виконтомъ де-Ланжеракомъ.

— Ступайте ужь сами, сказалъ трактирщикъ адвокату, который, и не дожидаясь его разршенія, пошелъ уже вверхъ.

— Да, да, я знаю дорогу, возвратитесь къ дламъ своимъ.

Комната, къ которой шелъ молодой человкъ въ сопровожденіи своей собаки, выходила окнами, какъ читатели уже знаютъ, на площадь, дв кровати, отдленныя дверью, стояли каждая противъ окна и напротивъ ихъ въ простнкахъ два дубовые коммода, два столика въ амбразур каждаго окна, четыре разрозненные соломенные стула составляли всю меблировку комнаты.

Г. де-Ланжеракъ сидлъ за однимъ столомъ, на которомъ, между остатками сытнаго завтрака, стояли три почти-опорожненныя бутылки и нетронутый графинъ съ водою. Хотя тарелки и бутылки покрывали почти всю скатерть, однакожь виконтъ, поставивъ одни на другія и стснивъ послднія, очистилъ себ мстечко, на которомъ положилъ кипу бумаги и чернилицу. Судя по насупленнымъ бровямъ и глубокомысленному виду молодаго человка, подперевшаго голову рукою, можно было угадать, что этотъ эпилогъ его завтрака требовалъ энергическаго усилія его умственныхъ силъ, точно такъ, какъ самый завтракъ требовалъ усилія всхъ его пищеварительныхъ способностей.

При скрип отворившейся двери, блокурый молодой человкъ поднялъ голову съ нетерпливымъ движеніемъ и обратилъ весьма-неблагосклонный взоръ къ дерзкому, позволившему себ обезпокоить его.

Адвокатъ вжливо поклонился своему будущему товарищу, впустилъ собаку и затворилъ за собою дверь,

— Что вамъ надо? грубо спросилъ виконтъ.

— Мн? Ничего не надо, отвчалъ Фруадво и, не обращая боле вниманія на невжливаго товарища, обратился къ нему спиною и сталъ смотрть на кровати.

На одной, возл которой находился небольшой кожаный чемоданъ, лежала шляпа и тросточка съ золотымъ набалдашникомъ. Уваживъ эти признаки вступленія во владніе, Фруадво подошелъ къ другой кровати, бросилъ на нее свою фуражку и ягдташъ и поставилъ ружье къ изголовью, между-тмъ, какъ врный Пирамъ его, измученный утреннею охотою, располагался на полу, какъ-бы понимая, что здсь онъ у себя.

— Эй вы! мсь… какъ васъ? Что это значитъ? вскричалъ вдругъ Ланжеракъ, съ изумленіемъ слдившій за всми движеніями незнакомца.

— Что это значитъ, мсь… какъ васъ? повторилъ адвокатъ, съ точностію подражая выраженію и ударенію голоса виконта.

— Да куда вы зашли?

— Въ гостинницу, отвчалъ Фруадво, снимая блузу.

— Послушайте, однакожь, что вы длаете?

— Какъ видите, снимаю блузу.

Снявъ блузу, адвокатъ бросилъ ее на кровать возл ягдташа, и принялся разстегивать пуговицы своихъ тиковыхъ панталонъ.

— Чортъ возьми! это ужь слишкомъ! вскричалъ виконтъ, привставъ.

— Успокойтесь, я не имю намренія оскорблять вашей двственной скромности.

Въ одно мгновеніе, прежде, нежели блокурый молодой человкъ, нсколько-отягченный виномъ, усплъ встать, Фруадво снялъ тиковые панталоны и явился въ совершенно-новыхъ, черныхъ казимировыхъ брюкахъ.

— Довольно! повелительно вскричалъ виконтъ, досада котораго не была уменьшена быстрымъ улучшеніемъ костюма адвоката: — я взялъ эту комнату не для того, чтобъ она вамъ служила туалетной, убирайтесь же вонъ со всмъ своимъ багажемъ и неопрятной собакой!

При этихъ словахъ, Пирамъ, съ самаго входа своего неспускавшій глазъ съ виконта, началъ глухо ворчать, какъ-бы угрозой отвчая на оскорбленіе.

Ни мало не раздляя, по-видимому, негодованія, проявлявшееся въ положеніи собаки, Фруадво слъ на стулъ и сталъ разстегивать штиблеты.

— Прилагательное, которымъ вы наградили мою собаку, весьма-непристойно, сказалъ онъ очень-хладнокровно.— Неопрятность есть привычка, между-тмъ, какъ грязь только случайность, слдовательно, я признаюсь, что собака моя грязна, но не неопрятна.

— Грязна ли она или неопрятна, а я выкину ее въ окно и васъ за нею, если вы сейчасъ же не оставите меня въ поко! вскричалъ виконтъ, раздраженный неколебимою флегмою адвоката.

Пирамъ опять заворчалъ, но громче прежняго.

— Мсь, сказалъ Фруадво вставъ и вынимая изъ ягдташа пару новыхъ сапоговъ:— я молчу изъ уваженія къ тремъ бутылкамъ вина, изъ которыхъ одна шампанскаго, ваши восклицанія могутъ оскорбить мою собаку, но я объявляю вамъ, что меня они не тронутъ ни мало, еслибъ вы были натощакъ, я поговорилъ бы съ вами иначе.

Говоря это, адвокатъ спокойно снялъ свои запачканные охотничьи полусапожки и сталъ надвать лакированные сапоги.

— Вы говорите мн дерзости! вскричалъ Ланжеракъ съ бшенствомъ.

— И не думаю, я просто длаю сближеніе. Съ одной стороны, считаю бутылки на этомъ столъ, съ другой, слдую за румянцемъ на нашихъ щекахъ, за блескомъ вашихъ глазъ и нетвердостью голоса, осмотрвъ, сблизивъ и сообразивъ эти два факта, вывожу изъ нихъ заключеніе…

— Какое заключеніе, чортъ возьми?

— То заключеніе, чортъ возьми! что вы пьяны!

Съ этими словами, Фруадво вынулъ изъ ягдташа блый кисейный платокъ тщательно сложенный и намревался заменить имъ шелковый фуляръ, наподобіе веревки обвитый вокругъ его шеи.

Виконтъ бросился къ своей кровати, схватилъ съ нея тросточку и съ грознымъ видомъ пошелъ къ адвокату, но на полдороги сильный, дюжій Пирамъ предупредилъ его: быстро перешедъ отъ глухой угрозы къ открытой войн, онъ безъ церемоніи бросился на него.

— Кликните свою собаку, или я убью ее! вскричалъ Ланжеракъ, ибо не смотря на то, что онъ колотилъ своей тросточкой собаку, ему угрожало пораженіе, и уже жилетъ его былъ разорванъ въ двухъ мстахъ.

— Смирно, Пирамъ! сказалъ Фруадво, одной рукой отдернувъ собаку, а другою обезоруживъ виконта.

Посл нсколькихъ безпощадныхъ ударовъ, полученныхъ отъ своего господина тросточкой виконта, собака съ жалобнымъ визгомъ спряталась подъ одну изъ кроватей.

— Милостивый государь, сказалъ тогда адвокатъ, между-тмъ, какъ молодой человкъ, еще боле пораженный нечаяннымъ нападеніемъ собаки, машинально опускался на стулъ:— милостивый государь, не понимаю, за что вы хотите выкинуть меня и мою собаку изъ окна, хотя, сказать правду, вы, вроятно, вылетли бы прежде насъ, еслибъ дло дошло до этого. И такъ, вместо того, чтобъ сердиться и браниться, не лучше ли объясниться спокойно, если только тому не воспрепятствуетъ Бахусъ?

— Лучше спросить вашего проклятаго Пирама, а не Бахуса, отвчалъ виконтъ, съ гнвомъ смотря на испорченный жилетъ.

— Онъ изорвалъ вамъ жилетъ? жаль, я но собственному опыту знаю, что однимъ жилетомъ мене…

— У меня боле двадцати жилетовъ! съ сердцемъ прервалъ его Ланжеракъ:— следственно, не въ томъ дло. Объясните ли вы мн, наконецъ, по какому праву, употребляя во зло свирпость своей собаки и, быть-можетъ, превосходство своихъ мускуловъ, вы овладваете комнатой, взятой мною?

— Позвольте: я овладваю не комнатою, а половиною комнаты, это совсмъ-другое дло!

— Всею или половиною, все равно, эта комната моя, потому-что я занялъ ее съ утра и не намренъ ни съ кмъ раздлять ея?

— Право перваго владтеля весьма-уважительно, хотя, но закону, оно не всегда удовлетворительно.

— Ужь вы не адвокатъ ли? иронически спросилъ виконтъ.

— Имю честь быть адвокатомъ, отвчалъ Фруадво, надвая черный шелковый жилетъ, также вынутый имъ изъ ягдташа.

— Я самъ почелъ бы за честь пользоваться обществомъ человка образованнаго, но раздлъ, насильно вами предлагаемый, мн не нравится, я привыкъ жить одинъ, повторяю вамъ: эта комната моя, потому-что я плачу за нее, слдовательно, требую, чтобъ вы ушли отсюда.

— Требованіе ваше неосновательно, и я сейчасъ буду имть честь доказать вамъ это, возразилъ молодой адвокатъ, застегивая жилетъ и любуясь новыми панталонами и сапогами: — вы изъ Парижа?

— Почему вы это угадали? презрительно спросилъ Ланжеракъ.

— Потому-что у васъ боле двадцати жилетовъ: въ провинціи въ такую роскошь не вдаются. Слдовательно, какъ Парижанинъ, вы везд думаете встртить идеи и обычаи Парижа, вотъ источникъ вашего заблужденія. Каждая страна иметъ свои нравы, каждая мстность свои обычаи…

— А въ шатожиронскихъ гостинницахъ, вроятно, такой обычаи, что гд есть мсто одному, тамъ могутъ помщаться и двое?

— Въ шатожиронскихъ гостинницахъ тотъ обычаи, что гд кровать, тамъ и комната. Здсь дв кровати: слдовательно, и дв комнаты.

— Да я попался къ дикимъ! вскричалъ виконтъ, вскочивъ съ негодованіемъ.

— Между парижскимъ отелемъ и провинціальной гостинницей нсколько ступеней, вы находитесь теперь на середин лстницы.

— Не-уже-ли въ вашей милой родин только одна гостинница и есть?

— Есть и другія, но эта самая лучшая.

— Хороши же должны быть другія!

Фруадво, ни на минуту непрерывавшій своего туалета во время этого разговора, вынулъ изъ ягдташа фракъ тщательно-сложенный и сталъ надвать его съ почтительною осторожностью къ впервые-надваемому платью.

— Помилуйте! сказалъ виконтъ, невольно засмявшись: — да вашъ ягдташъ настоящій рогъ изобилія! Не вынете ли вы изъ него еще чего-нибудь?

Адвокатъ опять опустилъ руку въ ягдташъ и вынулъ изъ него картонку, выкрашенную красной краской, круглую какъ тарелка и почти также плоскую.

— Я увренъ, что у васъ изъ этой табакерки выйдетъ коляска и четверня лошадей, продолжалъ Ланжеракъ, смясь уже отъ души, ибо приключеніе это начинало казаться ему весьма-забавнымъ.

Фруадво открылъ коробку, вынулъ изъ нея что-то черное, плоское, посл удара кулакомъ, нанесеннаго этому предмету, онъ вдругъ надулся, точно воздушный шаръ, наполняющійся газомъ.

— Шапо-клякъ! Настоящая жибюсовская шляпа! сказалъ адвокатъ, надвая на голову складную, эластическую шляпу.

— Въ-самомъ-дл, вы совершенно-измнились, сказалъ Ланжеракъ, осматривая адвоката съ ногъ до головы съ насмшливымъ изумленіемъ.— Зачмъ вы сейчасъ не явились въ этомъ величественномъ вид? Я бы узналъ въ васъ джентльмена, съ которымъ, безъ обиды себ, можно раздлить комнату, я бы узналъ цвтъ фешнеблей,— словомъ, льва славнаго Шатожирона! Вдь вы, вроятно, шатожиронскій левъ?

— Я столько же шатожиронскій левъ, какъ вы, г-нъ виконтъ де-Ланжеракъ, парижскій.

— А! вы знаете, какъ меня зовутъ? сказалъ белокурый молодой человкъ съ нкоторымъ изумленіемъ: — я не думалъ, чтобъ слава занесла мое имя въ сіи отдаленныя страны!

— Совсмъ не слава, а чемоданъ.

— А! понимаю, по-видимому, здшній прислужникъ глухъ, когда его зовутъ, но не слпъ.

— Слуги везде любопытны, а въ гостиннице Коня-Патріота не всякій день останавливаются виконты.

— Я думаю, сказалъ Ланжеракъ небрежно: — но если случай открылъ вамъ, г-нъ адвокатъ, мое имя, такъ не благоугодно ли вамъ будетъ сказать мне свое? Можетъ-быть, намъ прійдется помняться пулями, ибо, предположивъ даже законность вашего права на половину моей комнаты, въ силу какого-то варварскаго обычая вашей столицы, предположивъ даже, говорю, что я долженъ принять васъ въ комнатные товарищи, мы найдемъ другое дело, по которому я могу требовать удовлетворенія.

— Какое дло? спросилъ Фруадво, вынимая изъ кармана пару черныхъ перчатокъ, которые онъ не безъ труда сталъ напяливать на свои широкія и загорлыя отъ солнца руки.

— Мн кажется, г-нъ адвокатъ, вы сейчасъ довольно-невжливо вырвали у меня мой стикъ.

— Вашъ стикъ? Что это за штука?

— Мою трость, отвчалъ виконтъ, презрительно улыбнувшись невжеству провинціала: — вы вырвали у меня мою трость, а собака ваша изорвала мн жилетъ.

— Я вырвалъ у васъ стикъ потому, что вы, по-видимому, намревались ударить имъ меня, за что, мимоходомъ сказать, вы поплатились бы дорого. Что же касается до вашего жилета, то я уже выразилъ вамъ свое сожалніе на-счетъ причиненнаго ему поврежденія, но вы сами виноваты: вы бы должны знать, что кто грозитъ господину, тотъ подвергается опасности быть заденнымъ его собакой.

— Хорошо, хорошо, мы разсмотримъ это дло. Вы знаете, а, можетъ-быть, и нтъ, что въ подобныхъ случаяхъ ршеніе предоставляется безпристрастію пріятеля. Когда Шагожиронъ прідетъ, я сообщу ему это дло и онъ ршитъ, долженъ ли я требовать удовлетворенія.

— Вы другъ г. маркиза де-Шатожирона? спросилъ Фруадво.

— Его короткій другъ, г. адвокатъ, но позвольте вамъ еще разъ замтить, что вы знаете мое имя и имя одного изъ друзей моихъ, между-тмъ, какъ вы все еще не удостоили меня отвта, какъ васъ зовутъ?

— Жоржъ Фруадво, сказалъ молодой адвокатъ, застегивая перчатки.

— Жоржъ Фруадво! повторилъ виконтъ, пораженный этимъ именемъ.— Постойте… Жоржъ Фруадво… адвокатъ?..

— Восьмой годъ въ этомъ званіи.

— Такъ и есть! сказалъ Ланжеракъ, какъ-бы про-себя, вынувъ изъ боковаго кармана маленькую записную книжечку и внимательно перебирая листы ея.

— Вамъ извстна моя фамилія? спросилъ изумленный адвокатъ.

— Очень-хорошо, фамилія Жоржа Фруадво не изъ тхъ, слава о которыхъ разносится только съ помощію чемодановъ.

— Ваша шутка, г. виконтъ, можетъ-быть, очень-весела, но теперь мн невозможно отвчать на нее, потому-что у меня нтъ времени продолжать нашъ пріятный разговоръ. Засданіе мирнаго судьи сейчасъ начнется, а вы знаете, что аккуратность — первый долгъ адвоката.

— Совершенно справедливо, г. Фруадво, ступайте, куда зоветъ васъ долгъ, но еще одно слово: гд мн можно будетъ увидться съ вами?

— Здсь же, г. д-Ланжеракъ, я намренъ провести здсь ночь.

— Здсь мы не увидимся, потому-что, не смотря на всю прелесть вашего общества, я не чувствую ни малйшаго расположенія къ комнатамъ съ двумя кроватями, но сегодня вечеромъ или завтра утромъ я дамъ вамъ знать о себе.

— Когда вамъ будетъ угодно, г. виконтъ: но теперь я долженъ спшить, прибавилъ Фруадво, подошедъ къ окну:— вотъ мой противникъ идетъ уже черезъ площадь.

— Вашъ противникъ? посмотримъ, онъ долженъ быть оригиналенъ.

Виконтъ подошелъ къ окну.

— Этотъ высокій толстякъ съ бородой? спросилъ онъ, смотря на г. де-Водре, на котораго указывалъ ему молодой адвокатъ.

— Именно, баронъ де-Водре.

— Баронъ де-Водре! повторилъ Ланжеракъ, быстро поднося лорнетъ къ глазу: — а! такъ это баронъ де-Водре?

— И онъ записанъ у васъ въ книжечк?

— Кого тамъ нтъ! Такъ это-то г. баронъ де-Водре?

— Онъ самъ.

— Онъ похожъ на быка, котораго довольно-опасно схватить за рога.

— Однако, рано ли, поздно ли, но мн прійдется это сдлать, сказалъ Фруадво, у котораго слова эти вырвались какъ-бы невольно.

— Не-уже-ли? вскричалъ виконтъ съ любопытствомъ.

Но адвокатъ, не желая терять времени, или, быть-можетъ, раскаяваясь въ послднихъ словахъ, позвалъ собаку, которая немедленно вышла изъ своего убжища, потомъ, слегка поклонившись виконту, вышелъ изъ комнаты и, въ сопровожденіи своего врнаго Пирама, сталъ спускаться съ лстницы.

Посл ухода молодаго адвоката, Ланжеракъ прошелся нсколько разъ по комнат, какъ-бы желая воротить вдохновеніе, разсянное неожиданнымъ приключеніемъ, потомъ подошелъ къ столу, налилъ себе стаканъ шампанскаго, и разомъ опорожнилъ его, хотя уже напился кофе.

— Надобно, однакожь, кончить это проклятое письмо! сказалъ онъ тогда садясь.

Подперевъ голову рукою и подумавъ нсколько минутъ, виконтъ схватилъ наконецъ перо и принялся писать. Первыя слова, произнесенныя имъ посл проклятаго письма, содержаніе котораго мы посл узнаемъ, были:

‘Обожаемый ангелъ!‘

VII.
Тога и шпага.

За пять минутъ до десяти часовъ, г. де-Водре, съ военною аккуратностью, явился на площади замка. Простая куртка, которую онъ обыкновенно носилъ по утрамъ, была теперь замнена синимъ фракомъ съ золочными пуговицами, застегнутымъ сверху до низу и украшеннымъ въ одной петличкъ бантомъ ордена почетнаго легіона. Блые панталоны, черный галстухъ, шляпа, надтая нсколько на-бекерень, сапоги со шпорами безъ колсецъ, дополняли костюмъ, отличавшійся тщательною опрятностью и нсколько-натянутою аккуратностью, слдствіемъ привычки носить мундиръ.

Группы людей, собиравшихся на площади, разступались передъ барономъ, и каждый снималъ передъ нимъ шляпу съ такимъ же почтеніемъ, какъ передъ адвокатомъ Фруадво. По поклонамъ можно было, однакожь, ясно отличить шатожиронскихъ гражданъ отъ крестьянъ окрестныхъ деревень. На лицахъ послднихъ, когда они снимали шляпы, выражалось почтительное, искреннее радушіе, между-тмъ, какъ первые кланялись хотя и ниже, но, казалось, не по побужденію чувства привязанности, а какъ-бы отдавая невольное почтеніе опасному противнику.

Когда пожарные, выстроившіеся передъ домомъ мэра, увидли г. де-Водре, по рядамъ ихъ пробжало восклицаніе:

— Полковникъ идетъ, смирно, полковникъ идетъ!

Эти слова имли электрическое дйствіе. Пожарные немедленно выстроились въ рядъ, каждый изъ нихъ поднялъ голову, выставилъ грудь впередъ, опустилъ руки по швамъ,— словомъ, сталъ въ красивйшую позитуру, самъ лейтенантъ Амудрю чуть не скомандовалъ тесаки на голо, а барабанщику такъ и хотлось разразиться дробью.

Ни мало не удивляясь волненію, произведенному его появленіемъ, баронъ пошелъ тише, какъ генералъ, приступающій къ смотру, и прошелъ мимо всего фронта, осматривая каждаго пожарнаго своимъ твердымъ и проницательнымъ взоромъ, нсколькимъ пожарнымъ, знакомымъ ему лично, онъ ласково кивнулъ головою, отъ-чего они какъ-бы выросли на два дюйма, гордясь этимъ предпочтеніемъ, наконецъ, подошедъ къ Филиппу Амудрю, стоявшему на правомъ фланг, онъ остановился и сказалъ ему вслухъ:

— Ваши пожарные молодцы, лейтенантъ! едва-ли парижскіе лучше ихъ.

Не смотря на свою антипатію къ шатожиронскимъ гражданамъ, отставной полковникъ не могъ не вспомнить о своихъ кирасирахъ, при вид человкъ шестидесяти въ каскахъ, затронувшихъ воинственную струну въ груди его.

— Что сказалъ полковникъ? спросили въ одно время человкъ тридцать пожарныхъ, вышедшихъ изъ рядовъ и окружившихъ лейтенанта, лишь-только г. де-Водре исчезъ за дверью въ мирный судъ.

— Онъ сказалъ мн, что мы молодцы, отвчалъ Амудрю съ понятною гордостью: — и что мы лучше парижскихъ пожарныхъ.

— Туссенъ-Жиль говори-себ что хочетъ, вскричалъ одинъ изъ рядовыхъ:— а я люблю полковника, вотъ служака, такъ служака!

— Какъ бы онъ былъ хорошъ, командуя батальйономъ, еслибъ у насъ опять завелась національная гвардія!

— Я первый подалъ бы голосъ въ его пользу.

— И я, и я! вскричали вмст нсколько человкъ.

— Но Туссенъ-Жиль говоритъ, что онъ аристократъ.

— Туссенъ-Жиль завистникъ, больше ничего!

— Правда, правда, чуть кто повыше, да получше его, такъ и аристократъ.

— А такъ-какъ полковникъ выше его по-крайней-мр на четыре дюйма, такъ и не удивительно, что онъ дурно говорить о немъ.

— Да онъ не столько завидуетъ росту, какъ роду и богатству полковника.

— Правда, правда! повторяли со всхъ сторонъ:— аристократъ ли полковникъ, или нтъ, это намъ все равно, главное то, что онъ славный солдатъ наполеоновскихъ временъ, а Туссенъ-Жиль, не откусившій ни одного патрона, хоть и носитъ огромные усища, все-таки не достоинъ снять сапоги съ полковника.

Народная благосклонность скоро покидаетъ побжденныхъ, поэтому, не удивительно, что пораженіе, претерпенное капитаномъ пожарной команды, нсколько поколебало и его народность. Сверхъ того, большая часть команды, занятая предстоящимъ обдомъ, приготовленнымъ въ замке, безсознательно была одного мннія съ Созіемъ: амфитріонъ, угощавшій ихъ, и вс родственники его до десятаго колна, вполн заслуживали общее уваженіе, а полковникъ де-Водре, сверхъ своихъ личныхъ достоинствъ, которыхъ у него никто не оспаривалъ, былъ еще дядей маркизу де-Шатожирону.

Хотя народъ не былъ еще впускаемъ въ святилище мирнаго суда, однакожъ передъ барономъ дверь отворилась точно такъ, какъ, за нсколько минутъ до того, отворилась она предъ адвокатомъ Фруадво, и онъ вскор увидлъ стараго судью, съ прежнимъ волненіемъ, прохаживавшагося взадъ и впередъ. При вид полковника, на лиц мирнаго судьи выразилась озабоченная вжливость, съ которою несостоятельный должникъ встрчаетъ заимодавца.

— Се день великій насталъ для васъ, о судія! сказалъ г. де-Водре съ комическою напыщенностію.

— Вашъ покорнйшій слуга, г. баронъ, отвчалъ старикъ, стараясь преодолть свое волненіе:— точно, сегодня прекрасный день не только для меня, по для всего нашего края, ибо потомокъ славнаго, высокоуважаемаго рода вступаетъ ныньче во владнія своихъ предковъ.

— Это, вроятно, вступленіе къ рчи, которою вы намрены встртить моего племянника. Скажу безъ лести, вступленіе прекрасно и, вообще, соотвтствуетъ другимъ приготовленіямъ къ празднеству.

Весьма-рдко случается, чтобъ авторъ отличилъ насмшку отъ комплимента, поэтому, хотя г. Бобилье и не имлъ причины сомнваться въ искренности отставнаго военнаго, однакожъ былъ обманутъ серьзными видомъ, съ которымъ произнесъ онъ послднія слова.

— Не-уже-ли, г. баронъ, сказалъ мирный судья съ покорной улыбкой, какъ-бы напрашивавшейся на новыя похвалы:— не-ужели я такъ счастливъ, что усилія мои заслуживаютъ ваше одобреніе?

— Въ могу не отдать вамъ должной справедливости. Вс здсь носить на себ оживленный, праздничный видъ, ваши пожарные молодцы, ваши пвицы извлекаютъ изъ гортани такія ноты, о которыхъ не слыхала ни одна оперная примадонна, что же касается до тріумфальной арки, то смло могу сказать, что въ одномъ отношеніи она гораздо-выше парижскихъ тріумфальныхъ Заставы-Звзды.

— О, г-нъ баронъ! ужь это иронія! сказалъ судья, которому сравненіе показалось-таки несколько-преувеличеннымъ.

— Ни мало, г-нъ Бобилье, замтьте, я въ говорю, что ваша тріумфальная арка во всхъ отношеніяхъ выше Заставы-Звзды, я сказалъ только въ одномъ отношеніи…

— Какое же это отношеніе?.. спросилъ распорядитель праздника съ видимымъ участіемъ.

— А гербъ-то? Застава-Звзды ждетъ еще герба, между-тмъ, какъ ваша тріумфальная арка производитъ самый блистательный эффектъ своимъ украшеніемъ.

— Красот самаго предмета, а не моей слабой кисти обязана арка этимъ эффектомъ. Вы, вроятно, узнали свой фамильный гербъ?

— Съ перваго взгляда, однакожь, я долженъ вамъ замтить, что въ немъ есть маленькія погршности.

— Маленькія погршности? повторилъ встревоженный судья-артистъ.

— Бездлицы!

— О! въ такомъ важномъ случа не можетъ быть бездлицъ, сказаль г-нъ Бобилье, еще боле встревоженный:— ради Бога, г-нъ баронъ, скажите, въ чемъ погршилъ я?

— Во-первыхъ, — львы, исполненные, впрочемъ, прекрасно, — должны быть золотые, а не въ натуральномъ видъ.

— Ошибаетесь, г-нъ баронъ, вскричалъ старикъ, лицо котораго внезапно прояснилось: — я знаю, что Ла-Шен-Дебуа, а за нимъ и Витонъ-де-Сент-Ал впали въ такую же, непостижимую съ ихъ стороны, погршность. Но я утверждаю, что гербъ вашъ поддерживается двумя львами въ натуральномъ видъ, а не золотыми. Такъ сказано во всхъ старинныхъ книгахъ. Если вы мн не верите, г-нъ баронъ, прочтите Исторію Бургундіи, дона-Планш и Дона-Мерля, прочтите Книгу Дворянскихъ Родовъ, прочтите Славнаго Орбандаля или Исторію города Шалона-на-Саот, сочиненіе Берто и Кюссе, прочтите…

— Не хочу ничего читать, прервалъ его смеясь г-нъ де-Водре: — а лучше поверю вамъ на-слово и соглашусь, что львы изображены верно, но какъ объясните вы ересь, въ которой можно обвинить васъ за неверное изображеніе замка?

— Ересь! вскричалъ г-нъ Бобилье, снова встревоженный.

— Не имя вашихъ познаній въ геральдик, я, однакожь, не совсмъ невежда въ ней, мне кажется, что замокъ долженъ быть сквозной, каменный и съ золотыми флюгерами, съ флюгерами, слышите ли, г-нъ Бобилье?

Сильнымъ ударомъ ладонью старый мирный судья сплюснулъ пышные локоны своего желтаго парика.

— Я забылъ флюгера! вскричалъ онъ съ отчаяніемъ.

— Именно, вы забыли флюгера.

— Какая непростительная ветренность!

— Позволите сказать мне свое мнніе? спросилъ г-нъ де-Водре, съ трудомъ сохранявшій серьзный видъ.

— Говорите, г-нъ баронъ, уничтожьте меня, я это заслужилъ!.. Какъ забыть флюгера!

— Мне кажется, что въ вашей ошибк нтъ ни забывчивости, ни ветренности.

— Какъ, не-уже-ли вы думаете, что я пропустилъ нарочно?..

— Да, думаю, г-нъ Бобилье, и увряю васъ, что съ своей стороны я вамъ даже благодаренъ за это.

— Не понимаю, г-нъ баронъ.

— Сейчасъ объяснюсь. Исключеніе предмета, всегда служившего эмблемой политическаго непостоянства, обличаетъ весьма-остроумное намреніе дать урокъ моему племяннику, и повторяю, я вамъ очень благодаренъ за это.

— Дать урокъ г-ну маркизу! И вы думаете, что я могу позволить себ..?

— Если вы не позволяете, такъ я позволю себе это и уверяю васъ, что урокъ послужите ему въ пользу, сказалъ баронъ, переставъ шутить.— Говорятъ, будто-бы мой племянникъ, совратившись съ черты, которой слдовалъ до-сихъ-поръ, хочетъ попасть въ генеральный совтъ Саоны-и-Луары, чтобъ проложить себ такимъ-образомъ дорогу къ депутатству. Если это правда,— вы это, вроятно, знаете лучше меня, но я не спрашиваю васъ, — если это правда, то между старшей и младшей отраслью Шатожироновъ произойдетъ ршительный разрывъ, притомъ же, окончательный разрывъ будетъ гораздо-благородне непріязненности, существующей уже два года между мною и моимъ племянникомъ.

— Слова ваши чрезвычайно огорчаютъ меня, г-нх баронъ, отвчалъ мирный судья, котораго серьзный тонъ полковника заставилъ позабыть о флюгерахъ:— а я надеялся, что этотъ прекрасный, торжественный день подастъ случай къ сближенію между вами и г-мъ маркизомъ, я даже льстилъ себя надеждою, что вы сошли сегодня въ Шатожиронъ для того, чтобъ присутствовать при встрч г-на маркиза.

— Вы значительно ошиблись, почтеннйшій господинъ мирный судья! отвчалъ г-нъ де-Водре прежнимъ насмшливымъ тономъ: — я не видалъ примра, чтобъ дяди, особенно такіе, у которыхъ сильно пробивается сдина, должны были безпокоиться выходить на встрчу племянникамъ съ поклонами. Знаю, что въ старину, я, какъ владлецъ, зависящій отъ главнаго помщика, долженъ бы присягнуть въ верности Ираклію, но въ настоящее время не я ему, а онъ мн обязанъ.

— Если не для г-на маркиза, такъ побезпокойтесь хоть для г-жи маркизы, въ первый разъ пріезжающей въ свой замокъ! возразилъ мирный судья вкрадчивымъ голосомъ:— она, говорятъ, такъ прекрасна, такъ любезна, такъ благородна!

— Вы дотрагиваетесь до моей слабой струны, г-нъ Бобилье, и очень-искусно,— однакожь я не переменю своего намренія. Г-жа маркиза мн племянница, и я охотно готовъ видться съ нею, но хоть бы она была въ тысячу разъ прелестне и любезнее, все-таки она сама обязана сделать мне первый визитъ. Итакъ, я пришелъ сюда совсмъ не для того, чтобъ поклониться маркиз, когда она выйдетъ изъ кареты, я оставилъ свою берлогу по длу совершенно-другаго рода, о которомъ вы какъ-будто-бы нсколько позабыли.

— По длу съ адвокатомъ Фруадво? сказалъ мирный судья, лицо котораго внезапно омрачилось.

— Именно. Но время проходитъ, а мы толкуемъ о пустякахъ, ужь десятый часъ въ начали. Скоро ли вы откроете засданіе?

— Сейчасъ, г-нъ баронъ, сейчасъ… мне кажется, что Фруадво еще не пришелъ… Не-уже-ли вы непременно хотите, чтобъ его, бедняжку, приговорили къ штрафу? прибавилъ судья посл минутной нерешимости.

— Непремнно хочу, г-нъ мирный судья, непременно! Этотъ бедняжка, какъ вы его называете, самый отчаянный браконьеръ, онъ объявилъ моимъ куропаткамъ войну, и въ-продолженіе трехъ летъ бситъ меня до нельзя!.. Чортъ возьми куропатокъ, мне ихъ не жаль, но меня бситъ упрямство вашего бедняжки! Еслибъ г-нъ Фруадво попросилъ у меня позволенія охотиться въ моихъ лсахъ, я бы, вероятно, не отказалъ ему, но ему пріятне длать мн на зло, такъ ужь я не выпущу его изъ рукъ, если онъ, по счастію, попался мн не за охотничье, а за лсное преступленіе! Употреблю вс усилія, чтобъ вы осудили его, и, не смотря на недльную отсрочку, которую вы ему дали въ прошедшій четверткъ, вопреки моему сопротивленію, вы таки-должны приговорить его къ штрафу, г-нъ мирный судья, ибо дло наше ясно, какъ день, продолжалъ баронъ, потирая руки съ видомъ человка увреннаго въ своемъ дл: — ясно, какъ день, хотя въ прошедшее засданіе вы и не соглашались съ этимъ.

— Я никогда не говорилъ, чтобъ вы были неправы, г. баронъ, никогда! Въ прошедшій четверткъ я не былъ еще вполн убжденъ, и только.

— Надюсь, сегодня вы вполн убдитесь, потому-что, для дополненія моихъ аргументовъ, къ которымъ вы питаете, какъ кажется, весьма-мало уваженія…

— Ахъ, г. баронъ!

— Для дополненія, говорю, аргументовъ, я запасся двумя консультаціями…

— Двумя консультаціями! вскричалъ старый судья, увидавъ, что бда, угрожавшая ему, была еще страшне, нежели онъ полагалъ.

— Именно такъ, г. мирный судья, чтобъ достойне предстать предъ вашимъ почтеннымъ трибуналомъ, я не пожаллъ расходовъ.

— Да такимъ образомъ мы и въ часъ не кончимъ!

— Мы кончимъ въ часъ, если г. Фруадво будетъ молчать, что же касается до меня, я изложу все дло въ величайшей подробности.

— Помилуйте, да это невозможно! вскричалъ мирный судья съ отчаяніемъ:— цлый часъ!

— Положимъ два.

— Два часа! для дла, которое можно разсказать въ двухъ словахъ и ршить въ пять минутъ! Дло ясное, какъ день, сами же вы сейчасъ говорили!

— Помнится, въ прошедшій четверткъ вы вовсе не находили его яснымъ.

— Я былъ неправъ, г. баронъ, совершенно-неправъ, вы видите, я сознаюсь въ этомъ. Я усплъ разсмотрить дло внимательно. Ваши права неоспоримы, донесеніе лсничаго въ порядк, и приговоръ произнесенъ заране. Зачмъ же безконечныя пренія? Зачмъ чтеніе консультацій, которыя не поведутъ ни къ чему, потому-что я во всемъ убжденъ твердо? Зачмъ терять въ безполезныхъ словопреніяхъ драгоценное время? Зачмъ заставлять ждать обдомъ людей, пришедшихъ издалека, г. баронъ?…

— И зачмъ, иронически прервалъ его баронъ: — подвергать г. Бобилье непріятности пропустить пріздъ г-жи маркизы де-Шатожиронъ?

— Г. баронъ, стоицизмъ былъ бы теперь некстати. Да, вы коснулись моей слабой стороны. Если мн не удастся привтствовать г-жу маркизу приличною рчью, какъ то длывали въ подобныхъ торжественныхъ случаяхъ мои предки, судьи и старосты, я буду въ отчаяніи, г. баронъ. я буду въ совершенномъ отчаяніи. Это, быть-можете, слабость, но умоляю васъ быть снисходительну къ ней. Вмсто безконечной тяжбы, которою вы мн угрожаете… не то, чтобъ мн было непріятно слушать васъ, но вы понимаете, въ такой торжественный день… Итакъ, вмсто тяжбы, вмсто преній, изложите одни выводы, я уговорю Фруадво отвчать двумя словами, не пройдетъ пяти минутъ, дло будете ршено, и — я свободенъ!

— А драгоцнное время?.. А бдные люди, пришедшіе издалека?

— Объ этихъ я не безпокоюсь. Сдлайте одолженіе, г. баронъ, не откажите мн въ моей просьбъ. При слдующей тяжб, которая не замедлите у васъ завязаться, я займусь вами одними цлое засданіе, если угодно.

— Какъ ни искуситльно это общаніе, однакожь, оно въ воспрепятствуетъ мн исполнить сегодня то, что я считаю своею обязанностью.

— Обязанностью?

— Да, обязанностью касательно полеваго сторожа Шамбора, впервые, быть можетъ, исполнившего свою обязанность въ-отношеніи къ жителю Шатожирона-ле-Вьель и донесеніе котораго г. Фруадво въ прошедшій четврткъ назвалъ незаконнымъ. Шамборъ, по моему приказанію, стерегъ мои лса, если его обвиняютъ за это, мн слдуетъ защищать его, что я и исполню.

— Г. баронъ, умоляю васъ! сказалъ мирный судья взволнованнымъ голосомъ: — вамъ извстно, что вс Бобилье изъ рода въ родъ были преданнйшими слугами Шатожироновъ.

— Знаю, любезный Бибилье, знаю, просите меня о чемъ-нибудь другомъ, и я сейчасъ жъ исполню вашу просьбу, но не требуйте, чтобъ я отказался отъ тяжбы. Вы, вопреки моему требованію, отложили мсъ дло на недлю, что придало ему нкоторый видъ несправедливости, и я знаю, что по этому случаю господа шатожиронскіе граждан ужъ посмивались на мой счетъ: мн нужно моральное удовлетвореніе. И могу ли я щадить г. фруадво, когда сегодня жъ утромъ онъ опять стрлялъ моихъ куропатокъ въ Трамблскомъ-Лсу?

— Этого въ можетъ быть, васъ обманули, г. баронъ.

— Рабюссонъ сказалъ мн, что онъ чуть-чуть въ поймалъ его на дл, а Рабюссонъ никогда не лжетъ.

— За нсколько минутъ до явки въ судъ! О, это была бы непростительная дерзость!

— Я то же думаю. Итакъ, вы должны понять, что, отложивъ вс прочія причины, я не могу щадить этого неисправимаго браконьера ужь и потому только, что не хочу сдлаться посмшищемъ для всего края. Быть можетъ, вы уговорили бы меня отказаться отъ тяжбы, но последній поступокъ его перешелъ за границы пустаго дла: это уже просто оскорбленіе! Мн очень-прискорбно отказать вамъ, почтеннйшій г. мирный судья, но вы сами видите, что г. Фруадво еще сегодня утромъ бросилъ мн перчатку, а я, какъ старый солдатъ, не могу не поднять ея!

— Такъ этотъ проклятый Фруадво одинъ виновникъ бды, угрожающей мн въ эту минуту! произнесъ старый судья глухимъ голосомъ, съ негодованіемъ.

Секретарь, занимавшій въ то же время должность экзекутора, какъ обыкновенно бываетъ въ большей части мирныхъ судовъ, появился у двери.

— Г. Бобилье, сказалъ онъ:— девять часовъ давно уже пробило, и народъ начинаетъ ворчать. Прикажете отворить дверь?

Мирный судья бросилъ умоляющій взглядъ на г. де-Водре, но послдній, какъ-бы не понявъ этого взгляда, остался холоденъ, непоколебимъ.

— Открыть засданіе, сказалъ тогда старый судья, покорившись своей участи, но не успвъ удержать вздоха.

Въ ту самую минуту, когда секретарь ушелъ отпирать дверь на улицу, на мстъ его появился у входа въ залу Фруадво. Возвратившись въ судъ, молодой адвокатъ узналъ, что мирный судья имлъ частный разговоръ съ барономъ де-Водре и остался въ корридор, отдлявшемъ мирный судъ отъ конторы мэра, но, услышавъ послднія слова стараго судьи, вошелъ въ залу.

Фруадво поклонился съ гордою вжливостью г. де-Водре, который, отвтивъ ему боле-холоднымъ поклономъ, повернулся къ нему спиною и сталъ заводить часы, показавъ этимъ движеніемъ, что въ желаетъ вступать ни въ какіе разговоры.

Увидвъ молодаго адвоката, г. Бобилье скоро пошелъ къ нему на встрчу и оттолкнулъ его до самой двери, чтобъ удалить его какъ-можно-боле отъ барона.

— Фруадво, сказалъ онъ ему тогда измнившимся отъ гнва голосомъ: — если то, что я узналъ, справедливо, я душевно сожалю, что вмсто ничтожнаго штрафа въ могу осудить васъ на пять или шесть мсяцевъ тюремнаго заключенія.

— Очень вамъ обязанъ, г. мирный судья, отвчалъ молодой адвокатъ, ни мало въ смутившись отъ грозной выходки стараго чиновника:— а я еще надялся, что вы похвалите меня за мой костюмъ! Что же я сдлалъ?

— Охотились ли вы сегодня въ Трамблескомъ-Лъсу?

— Охотился, но вдь за это же нельзя посадить на пять или шесть мсяцевъ въ тюрьму.

— Нтъ, въ врю, хоть вы и признаетесь съ такимъ дерзкимъ безстыдствомъ. За минуту до появленія въ суд! Нтъ, въ можетъ быть, чтобъ вы до такой степени забыли вс законы приличія! Нтъ, не врю и не поврю, если не увижу доказательствъ!

— Вы ихъ увидите! очень-спокойно отвчалъ Фруадво: — они у васъ.

— У меня! вскричалъ мирный судья остолбенвъ.

— Вотъ въ чемъ дло: возвращаясь изъ Трамблескаго-Лъса, я прошелъ мимо вашего дома. Ваша ключница Туантта стояла у порога и, поздоровавшись со мною, спросила, счастлива ли была моя охота, вмсто отвта, я подамъ ей двухъ убитыхъ мною куропатокъ: я вдь знаю, г. Бобилье, что вы охотникъ до дичи.

Около минуты на лиц стараго судьи выражалась нершительность человка, незнающаго, растрогаться ли ему, или взбситься.

— Фруадво, это мн не нравится, сказалъ онъ наконецъ, избравъ среднее между, снисходительностью и гнвомъ:— это случается съ вами слишкомъ-часто, и я повторяю вамъ, что это мн не нравится. Во-первыхъ, мн не нужно вашихъ куропатокъ, хоть я и долженъ признаться, что он всегда отличны, потому-что вы отдаете мн лучшія, сверхъ-того, подобные подарки, получаемые судьею отъ адвоката и слишкомъ-часто повторяемые, могутъ подать поводъ къ непріятнымъ толкамъ, кажется, не говоря уже о другихъ причинахъ, этой одной достаточно для прекращенія злоупотребленія. Въ священномъ писаніи сказано: Xenia et munera exccecant oculos judicum. Вы знаете по-латин лучше меня, слдовательно считаю излишнимъ переводить вамъ это изрченіе.

— Вы можете быть совершенно спокойны въ этомъ отношеніи, г. Бобилье: мои куропатки не имютъ ни намренія, ни власти ослпить ваше правосудіе.

— Но все-таки это подарки, взятки, который везд и во всхъ странахъ не позволено принимать судьямъ, въ римскихъ законахъ подобное преступленіе называлось repetundarum, то-есть, лихоимствомъ.

— Лихоимство по случаю двухъ куропатокъ, даже неначиненныхъ труфелями!

— А по нашимъ стариннымъ законамъ, эти подарки назывались обольстительными или подкупными дарами. Вс указы нашихъ королей, Филиппа-Красиваго, изданный въ тысяча-триста-второмъ, Орлеанскій въ тысяча-пятьсотъ-шестидесятомъ, и многіе другіе строжайшимъ образомъ воспрещаютъ принимать подкуппые дары, впрочемъ, правда и то, что яства, питія и, преимущественно, дичина, — словомъ все то, что называлось esculentum и poculentum, никогда не были включаемы упомянутыми указами въ число подкупныхъ даровъ.

— Стало-быть, вы можете сть моихъ куропатокъ безъ малйшаго зазрнія совсти, г. Бобилье, сказамъ молодой адвокатъ, который хотя и зналъ, что муменскіе и блоаскіе указы, вышедшіе посл упомянутыхъ, включили и esculentum и poculentum въ анаему, до нихъ произнесенную надъ подкупными дарами, но не счелъ за нужное напоминать о нихъ мирному судь.

Толпа, ворвавшаяся въ эту минуту въ залу, прекратила разговоръ судьи съ адвокатомъ. Фруадво, дло котораго, какъ отсроченное съ прошедшаго засданія, первое подлежало разсмотрнію, приблизился къ перегородк, гд стоялъ уже баронъ де-Водре. Мирный судья опустился въ кресло съ видомъ бдняка, ведомаго на казнь. Взглянувъ въ окно, нарочно-оставленное имъ открытымъ, на площадь, прислушавшись, не раздается ли хлопанье бича, долго и съ разстановками понюхавъ табака, утеревъ потъ со лба, достойный чиновникъ, весьма-неохотно покорявшійся жестокой необходимости, ршился наконецъ произнести ршительную фразу:

‘Секретарь, вызывайте тяжущихся!’

VIII.
Засданіе мирнаго-суда.

Никогда не было такого многочисленнаго стеченія народа въ той зале, гд судилъ и рядилъ г. Бобилье. Слухъ о томъ, что Жоржъ Фруадво, великій адвокатъ, и баронъ де-Водре, значительная особа, будутъ лично тягаться, разнесся по площади, и въ нсколько мгновеній зала наполнилась массой зрителей, съ жаднымъ любопытствомъ желавшихъ быть свидетелями ораторскаго поединка. Точно такъ народъ толпился у дверей палаты депутатовъ, когда разнесся слухъ, что г. Тьеръ произнесетъ одну изъ своихъ министерскихъ рчей, и что г. Гизо будетъ отвечать ему.

Между любопытными, ворвавшимися въ залу, видны были и пожарные, такъ-какъ г. маркизъ де-Шатожиронъ долго заставлялъ ждать себя, то они позволили себе выйдти изъ рядовъ, но не уходили далеко, чтобъ при первомъ барабанномъ бо явиться на свое место.

Когда секретарь, вызвавъ г. Анри де-Шатожирона, барона де-Водре, отставнаго кавалерійскаго полковника, и г. Жоржа Фруадво, адвоката, прочиталъ донесеніе полеваго стража Шамбора на адвоката, судья, по обычаю, попросилъ просителя изложить свои требованія.

— Г. мирный судья, сказалъ баронъ: — позвольте васъ сперва попросить приказать затворить это окно, шумъ съ площади мшалъ мн слышать донесеніе, а я желаю, чтобъ вс могли меня слышать.

— Вермо, затвори окно, сказалъ г. Бобилье голосомъ несчастнаго, подверженнаго невыносимой пытк съ самаго утра.

Вермо, толстый, краснощекій парень, крайне-боявшійся сквознаго втра и уже втайн проклинавшій окно, открытое за его спиной, поспшно исполнилъ приказаніе своего начальника.

— Г. мирный судья, сказалъ тогда г. де-Водре такимъ голосомъ, для услышанія котораго не нужно было только-что принятой предосторожности:— дло мое весьма-просто и можетъ быть высказано въ двухъ словахъ.

Г. Бобилье вздохнулъ свободнее, и маленькіе срые глаза его остановились на барон съ выраженіемъ признательности. Хотя онъ весьма-часто испытывалъ, что общаніямъ тяжущихся не совсмъ можно врить, однакожь, почтенный судья поврилъ утшительному вступленію просителя. Мы охотно вримъ тому, чего желаемъ.

— Вы слышали донесеніе, справедливость котораго не была оспориваема, продолжалъ баронъ:— позвольте же дополнить вкратц прочитанное.

Новый облегчительный вздохъ вырвался изъ груди мирнаго судьи.

— Три недли тому, имя надобность хать въ Маконъ и взять съ собою Грегуара Рабюссона, стража моего имнія, я приказалъ Жерому Шамбору, полевому стражу шатожиронской общины, присмотреть, во время нашего отсутствія, за моими лсами, объявивъ притомъ, что онъ будетъ лично отвчать за убытки и поврежденія, причиненные по его недосмотрительности или нехотнію.

Жеромъ Шамборъ, на минуту разставшійся со своей артиллеріей, чтобъ послушать чтеніе донесенія, утвердительно кивнулъ лысой головою, возвышавшеюся надъ всми прочими головами зрителей и немногимъ уступавшею голов самого барона де-Водре.

— Я не безъ намренія и не безъ причины сказалъ по нехотнію, до-сихъ-поръ Жеромъ Шамборъ, напитанный нкоторыми аристократическими идеями, разделяемыми и многими другими гражданами этой общины, смотрлъ на крестьянъ Шатожирона ле-Вьель, къ которымъ и я имею честь причислить себя, какъ на людей, стоящихъ гораздо-ниже его, и, следовательно, считалъ унизительнымъ для себя стеречь ихъ имущества.

Хотя слушатели состояли большею частію изъ гражданъ, на которыхъ рикошетомъ упала насмшка оратора, однакожь общій смхъ послдовалъ за этими словами, и все взоры обратились на аристократа-полеваго-стража, онъ же, увидвъ себя предметомъ общей веселости, прислъ, сравнялся ростомъ со всми прочими слушателями и такимъ образомъ скрылся отъ насмшливыхъ взглядовъ.

Одинъ мирный судья не принималъ участія въ общей веселости, лицо его, на минуту прояснившееся, видимо омрачалось.

— Впрочемъ, продолжалъ баронъ: — доведя презрніе къ бднымъ жителямъ Шатожирона-ле-Вьель до забвенія своихъ обязанностей, полевой стражъ Жеромъ Шамборъ слдовалъ только примру людей, которымъ вврена забота объ этой общин.

Съ помощію этого оборота, г. де-Водре, никогда не пропускавшій случая высказать въ лицо ‘гражданамъ’ — своимъ антипатичнымъ сосдямъ, самыя колкія и жесткія правды, началъ вычислять многочисленныя обиды, нанесенныя первенствующимъ селеніемъ бдной, притсненной деревн. Во время этого отступленія, связывавшагося весьма-натянутою нитью съ сущностью дла, любопытно было слдить за положеніемъ и физіономіей г. Бобилье. Нагнувшись впередъ на свое бюро, какъ-бы намреваясь прервать многорчивость барона, бросившись на него со взоромъ, блуждавшимъ отъ часовъ, стрлка которыхъ, по его мннію, подвигалась съ неслыханною медленностью, къ окну, въ которое онъ могъ обозрть часть площади, не слушая рчи барона, но за то прислушиваясь къ малйшему наружному шуму, безпрестанно утирая крупныя капли пота, выступавшего на лбу его, боле-и-боле пачкая носъ табакомъ, котораго уже почти въ оставалось въ красивой золотой табакерк, мирный судья,— да простятъ намъ сближеніе,— походилъ на Улисса, сравненнаго Гомеромъ съ колбасой на сковород, если врить переводу Перро.

— Но, г. баронъ, вскричалъ вдругъ несчастный судья, терпніе котораго уже черезъ-чуръ зажарилось на сковород: — позвольте вамъ замтить, что вс эти подробности ни мало не касаются дла.

— Адвокатъ, дло идетъ о каплун… насмшливо и въ-полголоса произнесъ Фруадво извстный стихъ.

— А не объ Аристотель и его политик… договорилъ баронъ, также насмшливо взглянувъ на своего противника.— Вы, можетъ-быть, правы, г. Фруадво, а если и г. мирный судья одного мннія съ вами, то я оставлю подробности и пріимусь за сущность дла.

— Наконецъ-то! проворчалъ господинъ Бобилье, опустившись въ кресло.

— Никто не обвиняетъ прочитанное донесеніе полеваго стража въ лживости, слдовательно, оно справедливо и факты, въ немъ изложенные, говорятъ въ мою пользу. Доказано, что третьяго числа прошедшаго сентября полевой стражъ Жеромъ Шамборъ видлъ, какъ г. Фруадво, выходя изъ сосноваго Лагардійскаго-Лса, мн принадлежащаго, перелзалъ черезъ изгородь, окружающую помянутый лсокъ и сломалъ ее. Что длалъ въ моемъ лсу господинъ Фруадво? На этотъ вопросъ могутъ, кажется, отвчать вс, знающіе, что съ качествомъ отличнаго адвоката господинъ Фруадво соединяетъ въ себе сильную страсть къ охот, особенно на чужой земл, и репутацію искуснйшаго стрлка во всемъ округ.

Смхъ, вполовину заглушаемый уваженіемъ, которымъ пользовался адвокатъ Фруадво, послышался въ зал.

— Въ донесеніи не упоминается объ охотничьемъ преступленіи, сказалъ мирный судья, замтившій со страхомъ, что проситель готовъ былъ снова отступить отъ своего предмета:— мы должны судить только лсное преступленіе.

— Такъ пусть куропатки и бекасы, побитые г-мъ Фруадво въ моемъ лесу, останутся на его совсти! Не будемъ отступать отъ обвиненія, изложеннаго въ донесеніи. Поврежденіе изгороди — доказанный фактъ, такъ же, какъ и незаконное вторженіе въ мой лсокъ, который, по молодости растеній и изгороди, его окружающей, непремнно должно отнести къ категоріи подготовленныхъ земель, о которыхъ гласитъ 13 примчаніе 471 статьи уголовнаго кодекса. Справедливы ли эти факты? не желаетъ ли г. Фруадво оспоривать ихъ?

— Считаю излишнимъ отвчать на этотъ вопросъ, отвичалъ молодой адвокатъ: — не въ фактахъ дло. Столько же излишнимъ считаю оспоривать справедливость донесенія, незаконность котораго сейчасъ докажу.

— Позвольте мн предупредить васъ, возразилъ г. де-Водре, съ самаго начала пренія показывавшій спокойствіе, хладнокровіе и самоувренность опытнйшаго правовда: — я приступаю къ длу прямо и представляю факты на разсмотрніе г. мирному суды:, который, вроятно, усплъ уже изучить это дло какъ слдуетъ.

— Факты справедливы, поспшно сказалъ г. Бобилье съ блестящими отъ нетерпнія глазами, старавшійся привесть дло къ окончанію:— все затрудненіе заключается въ правильномъ истолкованіи 16 статьи уголовнаго кодекса.

— Благодарю г. мирнаго судью за указаніе мн пути, продолжалъ баронъ съ вжливостью, смшанною съ ироніей: — но я самъ только-что готовился приступить къ истолкованью этой статьи. Что же сказано въ 16 статьи?

Дворянинъ-сутяга вынулъ изъ кармана книгу, раскрылъ се и прочиталъ первое примчаніе упомянутой статьи.

— Вы видите, г. мирный судья, сказалъ онъ потомъ: — что по 16 стать уголовнаго кодекса полевые стражи и лсничіе обязаны слдить за поврежденіями и убытками, нанесенными сельскимъ и лснымъ имуществамъ. Кажется, ясно? Ни исключеній, ни несовмстности въ обязанностяхъ этихъ двухъ почтенныхъ чиновниковъ судебной полиціи быть не можетъ. Но до чего доходитъ дерзость софизмовъ! Вамъ говорили и, вроятно, еще разъ скажутъ, что изъ расположенія словъ статьи 16 слдуетъ…

— Позвольте, прервалъ его Фруадво: — вы напрасно берете на себя трудъ излагать мои причины: я самъ буду защищать себя.

— Адвокатъ! не прерывайте! вскричалъ мирный судья, нетерпеливо ожидавшій ршенія спора, вслдъ за этими словами, онъ бросилъ на обвиненнаго яростный взглядъ.

— Изъ расположенія словъ статьи 16, скажутъ вамъ, слдуетъ, что полевые стражи должны слдить за одними полевыми преступленіями, а лсничіе за лсными, и что ни тотъ, ни другой не имютъ права мешаться въ чужія дла?

— Да, я это говорю, сказалъ Фруадво: — и докажу.

— Еще разъ повторяю вамъ, адвокатъ, не прерывайте! снова вскричалъ г. Бобилье, на парик котораго волосы, казалось, стали дыбомъ.

— Имя возможность опровергнуть ваши доказательства, сказалъ баронъ: — я сперва удовольствуюсь тмъ, Что покажу слабость ихъ весьма-простымъ о понятнымъ для всхъ разсужденіемъ. Большая часть общинъ, въ числ которыхъ находится и шатожиронская, содержатъ совокупными силами только полевыхъ стражей, положимъ же, что у кого-либо изъ владльцевъ все имніе состоитъ изъ однихъ лсовъ, что бываетъ весьма-часто: не-уже-ли онъ долженъ вносить свою долю на содержаніе полеваго стража, не имя права требовать отъ него присмотра за его собственностью? Не-уже-ли онъ долженъ быть исключенъ изъ взаимности, одного изъ величайшихъ соціальныхъ законовъ? Онъ будетъ только давать и ничего не получать! Одно это предположеніе достаточно для показанія несправедливости, которую еще положительне подтвердитъ слдующій актъ, прошу прислушать.

Увидвъ, что баронъ вынулъ изъ кармана и развернулъ листъ бумаги большего формата, вс четыре страницы котораго были мелко исписаны, несчастный мирный судья скорчился на своемъ кресли, какъ-бы ощутивъ внезапный припадокъ подагры.

— Но, г. баронъ, сказалъ онъ задыхающимся голосомъ: — мн кажется, что вамъ не за чмъ читать этого акта. Вы вполн доказали свои права, нетребуюшія теперь никакихъ поясненій.

— Позвольте, г. мирный судья, возразилъ г. де-Водре, непремнно желая, чтобъ то, что онъ называлъ своимъ моральнымъ удовлетвореніемъ, было совершенно и очевидно: — прерывать мои показанія вы можете только въ такомъ случа, когда намрены ршить процессъ въ мою пользу, а я не думаю, чтобъ мой противникъ сдался безъ боя.

Г. Бобилье съ гримасой отчаянія опустился на спинку кресла.

— Что это нашъ мирный судья сегодня корчится и вертитъ глазами? говорили нкоторые изъ присутствующихъ.

Баронъ нарочно старался продлить пытку почтеннаго чиновника, медленно и съ разстановками прочиталъ онъ актъ, не пропустивъ ни одного слова, начиная отъ обычнаго вступленія: Нижеподписавшійся адвокатъ, разсмотр&#1123,въ все дло, до имени перваго маконскаго адвоката, подписаннаго въ конц акта.

Во время этого чтенія, нервическія судороги г-на Бобилье мало-по-малу унимались, и онъ впалъ наконецъ въ совершенное разслабленіе органовъ. Когда баронъ кончилъ, онъ всталъ, какъ человкъ, освободившійся наконецъ отъ тягостнаго бремени, но въ ту самую минуту, какъ онъ открылъ ротъ, баронъ вынулъ изъ кармана другую бумагу, столь же добросовстно исписанную, какъ и первая.

— Посл мннія г-на Мишале, заслужившаго европейскую извстность, сказалъ неумолимый сутяга: — г. мирный судья, вроятно, позволитъ мн прочитать другую консультацію, составленную г-мъ Менестріе, однимъ изъ знаменитейшихъ профессоровъ правъ Дижонской Коллегіи.

— Вермо, сказалъ старый чиновникъ, снова и со стономъ опустившись въ кресла при видъ второй неиспитой еще чаши горечи: — Вермо, пожалуйста, отворите окно… здсь душно… Мн дурно.

Секретарь Вермо повиновался, ворча сквозь зубы.

Г-нъ де-Водре прочиталъ консультацію ученаго профессора, ударяя на каждомъ слов и съ такими же разстановками, какъ и актъ адвоката, заслужившаго европейскую извстность, но такъ-какъ и длиннйшая рчь должна же имть конецъ, то и баронъ, объяснивъ, истолковавъ, разсмотрвъ со всехъ сторонъ свой предметъ, нашелъ, вроятно, что получилъ достаточное моральное удовлетвореніе, въ нсколькихъ словахъ изложилъ заключенія и, поклонившись мирному судь, замолчалъ.

— Теперь защищающійся можетъ говорить, поспшно вскричалъ г-нъ Бобилье, вздохнувъ такъ глубоко и продолжительно, какъ-будто-бы только-что вышелъ изъ-подъ колпака пневматической машины.

Адвокатъ никогда не упуститъ случая поспорить, какъ бы неправо ни было его дло, а потому Жоржъ Фруадво не оставилъ ни одного изъ аргументовъ своего противника безъ возраженія, но, по озабоченности ли, или по небрежности, или, наконецъ, изъ состраданія къ постоянно-возраставшимъ мученіямъ стараго судьи, говорилъ недолго. Эта неожиданная умренность въ словахъ повредила любимому адвокату во мнніи его слушателей и въ то же время увеличила изумительное дйствіе, произведенное на нихъ безконечною многорчивостью г-на де-Водре.

Защищающійся быль умренъ въ словахъ, а мирный судья ужь просто скупъ. Не входя въ краснорчивыя разсужденія, которыми онъ обыкновенно тшилъ боле себя, нежели слушателей, онъ рзкимъ голосомъ и въ необходимйшихъ выраженіяхъ произнесъ приговоръ, по которому осудилъ Жоржа Фруадво на пять франковъ штрафа, maximum пени за совершенное имъ преступленіе, на уплату двадцати франковъ за поврежденіе изгороди и, наконецъ, на уплату проторей-убытковъ по случаю процесса.

— Слдующихъ! сказалъ онъ секретарю, когда тотъ написалъ этотъ скорый приговоръ.

Сказавь эти слова, г-нъ Бобилье величественно опустился въ свое кресло и окинулъ все собраніе взоромъ кошки, едва спасшейся изъ лапъ грознаго бульдога и уже показывающей въ свою очередь зубы попавшимся ей мышамъ, готовясь выместить на нихъ испытанный ею страхъ.

— Г-нъ Фруадво, сказалъ баронъ своему побжденному противнику:— принимаете ли вы участіе въ слдующемъ длъ?

— Нтъ, г-нъ баронъ, холодно отвчалъ адвокатъ.

— Мн нужно бы переговорить съ вами.

— Я къ вашимъ услугамъ.

— Такъ пожалуйте за мною, потому-что въ этой толп невозможно говорить спокойно.

Баронъ пошелъ къ дверямъ и, не смотря на страшную давку, прочистилъ себе широкою грудью дорогу, по которой послдовалъ за нимъ и Фруадво.

— Смотрите, пожалуйста! полковникъ и адвокатъ выходятъ вмст! говорили въ толп: — ужь не хотятъ ли они драться?

— Не совтовалъ бы я г-ну Фруадво тягаться съ полковникомъ, сказалъ одинъ изъ пожарныхъ, въ качеств военнаго отдававшій преимущество г-ну де-Водре,— преимущество, доведенное послднею сценою до энтузіазма: — полковникъ однимъ ударомъ кулака побдитъ его такъ же, какъ побдилъ теперь словами.

Сошедъ съ крыльца, баронъ остановился, за нимъ остановился и молодой адвокатъ.

— Послушайте, Фруадво, сказалъ первый съ фамильярностью, рзко противоречившею враждебной вжливости, съ которою онъ досел обращался къ нему.— Что это вамъ такъ полюбились мои куропатки?

— Мн кажется, г-нъ баронъ, что теперь я имю право любить ихъ, отвчалъ молодой адвокатъ, сжавъ губы съ самой иронической улыбкой, ибо думалъ, что противникъ его хотлъ употребить во зло свою побду, насмхаясь надъ нимъ.

— Какъ! вы имете теперь право любить, то-есть, бить моихъ куропатокъ?

— Разумется, если я плачу за нихъ.

— Правда, возразилъ баронъ смясь:— двадцать франковъ за маленькое поврежденіе изгороди дорогонько, и мн кажется, что этимъ штрафомъ нашъ почтенный мирный судья хотлъ вознаградить меня за дичь, которую вы стрляете у меня каждый день.

— Въ такомъ случа, онъ назначилъ мало, сказалъ Фруадво съ сардонической усмшкой: — потому-что тутъ не прійдется и одного су за куропатку.

— Послушайте, Фруадво, возразилъ г-нъ де-Водре, принявъ опять серьзный видъ:— я понимаю шутку, но не люблю чванства.

— Я не шучу, не чванюсь и не хочу обращать вниманія на то, чего вы не любите или что любите, г-нъ баронъ.

— Нашъ разговоръ принимаетъ дурной оборотъ, сказалъ баронъ съ отеческою строгостью: — я хочу говорить съ вами серьзно, и потому прошу выслушать меня внимательно.

Не смотря на твердую ршимость не отступать ни на шагъ отъ человка, котораго онъ считалъ своимъ соперникомъ, и отвчать вызовомъ на насмшки, Фруадво невольно пересталъ иронически улыбаться и, взглянувъ на величественную наружность отставнаго военнаго, самъ принялъ серьзный, почтительный видъ.

— Я очень-коротко зналъ и любилъ вашего отца, Фруадво, онъ былъ храбрый, достойный офицеръ, весь нашъ полкъ плакалъ, когда онъ умеръ. Мы вмст вступили въ службу и не одинъ разъ имли случай подавать другъ другу доказательства самоотверженія, связывающего узы военнаго братства. Вы знаете, что онъ сдлалъ для меня при Лейпциг?

— Знаю, г-нъ баронъ, что отцу моему посчастливилось оказать вамъ при Лейпциг незначительную услугу.

— Незначительную услугу! Я былъ раненъ въ правую руку, лвая нога моя была придавлена убитымъ конемъ, и около полудюжины австрійскихъ гусаровъ напали на меня и осыпали сабельными ударами, они изрубили бы меня, еслибъ я не былъ защищенъ каской и кирасой. Вотъ въ какомъ пріятномъ положеніи находился я, когда вашъ отецъ подосплъ ко мн на помощь… одинъ — одинъ противъ шести, то-есть, онъ былъ вдвое храбре Горація, и заметьте, что хитростью Римлянина въ этомъ случа нельзя было воспользоваться. Еще нисколько минутъ, и меня изрубили бы въ куски, слдовательно, не о раздленіи непріятелей надобно было думать, а о пораженіи ихъ: это-то и сдлалъ вашъ отецъ, Фруадво. Пока я проклиналъ бднаго коня, прижавшаго меня къ земли, вашъ отецъ въ одно мгновеніе убилъ двухъ гусаровъ, а остальныхъ обратилъ въ бгство. Минуту спустя, онъ высвободилъ меня и посадилъ на коня одного изъ убитыхъ Австрійцевъ. Это, по-вашему, незначительная услуга?.. А я говорю, что вашъ отецъ спасъ мн жизнь, и пока онъ былъ живъ, онъ могъ располагать всмъ, мн принадлежащимъ, не выключая и моей жизни!

Вопреки своей ревности, Фруадво не могъ слышать равнодушно похвалъ, отдаваемыхъ памяти его отца такимъ опытнымъ судьею въ военномъ дл.

— И такъ, я былъ другомъ вашего отца, продолжалъ баронъ: — и не имею никакой серьзной причины быть врагомъ его сына. Я тягался съ вами сегодня только потому, что не могъ же не поддержать жалобы, поданной полевымъ стражемъ, впрочемъ, я имю привычку не уступать никому въ свт оспориваемыхъ у меня законныхъ правь. Но такъ-какъ теперь дело кончено, то выслушайте меня: раздайте бднымъ двадцать франковъ штрафа и стрляйте у меня въ лсу, сколько вамъ заблагоразсудится. Чортъ возьми! хоть вы и отчаянный истребитель дичи, но все-таки, изъ состраданія ко мн, оставите и на мою долю несколько куропатокъ!

Это неожиданное предложеніе и, въ-особенности, веселый и добродушный тонъ, увеличивавшій его цену, превратили въ видимое смущеніе волненіе, произведенное въ душ молодаго адвоката разсказомъ о геройскомъ подвиг отца его.

— Г. баронъ, сказалъ онъ, заикаясь на каждомъ слов:— я вполн умю цнить все великодушіе вашего предложенія… Но посл того, что произошло сегодня между нами… я мене всякаго другаго имю права на подобную милость… о которой я, впрочемъ, не просилъ, а потому позвольте мн… не принимать вашего предложенія.

— Какъ! вы отвергаете мое предложеніе? вскричалъ г. де-Водре съ изумленіемъ.

— Да, г. баронъ.

— Вы, страстный охотникъ, отказываетесь отъ позволенія охотиться въ моихъ лсахъ, самыхъ изобильныхъ дичью во всемъ округ!

— Отказываюсь, г. баронъ.

— Вотъ новость! сказалъ смясь помщикъ:— мы некогда называли вашего отца чудакомъ, оригиналомъ, но теперь вижу, что вы не уступили бы ему. Вы до-сихъ-поръ не хотли просить у меня позволенія изъ гордости — это я понимаю, но ужь воля ваша, не понимаю, съ какой стати вы отказываетесь отъ позволенія, когда я самъ предлагаю вамъ его, а вамъ, вроятно, извстно, что я не слишкомъ-щедръ въ этомъ отношеніи. Это ужь не оригинальность, а странность!

— Положимъ такъ, я человк странный… сказалъ Фруадво, принужденно улыбаясь.

— Не-уже-ли мои куропатки будутъ хуже отъ-того, что вы можете стрлять ихъ съ моего разршенія?

— Можетъ-быть.

— Слдовательно, охота нравится вамъ только какъ запрещенный плодъ?

— Именно, г. баронъ, отвчалъ молодой адвокатъ съ непринужденною веселостью: — меня притягиваетъ только прелесть запрещеннаго плода, съ вашимъ позволеніемъ въ карман, я далеко не буду имть того удовольствія, какое испытывалъ прежде.

— Въ этомъ отношеніи вы похожи на иныхъ женщинъ, которыхъ я знавалъ никогда: въ любовник своемъ онъ мене любили его-самого, нежели мысль объ опасности, которую нужно было преодолвать, чтобъ видться съ нимъ.

— Этимъ самымъ объясняется и моя преступная страсть къ вашимъ куропаткамъ, — страсть, впрочемъ, навсегда угасшая посл вашего благосклоннаго предложенія. Съ этого дня г. баронъ даю вамъ честное слово: ваши лса будутъ для меня священны.

Г. де-Водре устремилъ на молодаго адвоката испытующій взоръ.

— Итакъ, вы серьзно отказываете мн?

— Очень-серьзно.

— Я никогда не краснлъ отъ того, что былъ обязанъ жизнію вашему отцу: не-уже-ли вы стыдитесь принять отъ меня бездлицу?

— Ни мало, г. баронъ, но вы напрасно отъискиваете новыя причины моему отказу, остановимся на вашемъ первомъ предположеніи. Я человкъ странный, и этого достаточно для объясненія моего поведенія.

Баронъ снова посмотрлъ на молодаго человка съ проницательнымъ вниманіемъ, но ни одинъ мускулъ на лиц адвоката не измнилъ его тайной мысли.

— Довольно, г. Фруадво, сказалъ минуту спустя отставной полковникъ, на лиц котораго выразилась съ трудомъ удерживаемая иронія.

Они вжливо раскланялись, и г. де-Водре, перешедъ площадь, направился къ мосту, это была дорога къ кузнечному заводу, гд ожидала его госпожа Гранперренъ.

Нсколько минутъ спустя, въ группахъ, покрывавшихъ площадь, произошло внезапное волненіе, причиною котораго былъ курьеръ, показавшійся изъ-за угла, близь гостинницы Коня-Патріота. Этотъ предшественникъ маркиза де-Шатожирона былъ красивый парень съ черными бакенбардами, въ голубой куртк, украшенной золотымъ шитьемь и стянутой въ талье кушакомъ, къ которому былъ прицпленъ охотничій ножъ. Мелкой рысью проскакалъ онъ по площади черезь толпу любопытныхъ, которые, рискуя быть раздавленными, стремились впередъ, чтобъ только поближе посмотрть на встника, остановившееся наконецъ у тріумфальной арки.

— Скоро ли будетъ г. маркизъ? спросилъ его скоро-подоспвшій лейтенантъ Филиипъ Амудрю.

— Я перегналъ г. маркиза пятью минутами, не боле, отвчалъ курьеръ: — онъ сейчасъ будетъ.

— Пожарные, по мстамъ! закричалъ лейтенантъ громкимъ голосомъ.

Барабанщикъ Туано такъ отчаянно сталъ колотить по своему бaрaбaну, что вс пожарные въ суматох высыпали изъ залы засданія и однимъ скачкомъ спрыгнули съ крыльца.

Услышавъ барабанный бой, г. Бобилье вскочилъ съ кресла.

— До будущаго четвертка! закричалъ онъ еще боле громкимъ и рзкимъ голосомъ, нежели лейтенантъ пожарной команды.

— Но, г. мирный-судья… сказалъ дядя-Кокаръ, оправдывавшій въ это время своихъ барановъ отъ обвиненія въ незаконной пастьб по чужимъ лугамъ.

— Засданіе кончено, старый болтунъ! прервалъ его мирный судья, поспшно сходя съ ступеней возвышенія.

— Но, г. мирный-судья, я живу въ трехъ ль отсюда, три ль сюда, да три назадъ, вдь это шесть ль! Подумайте: не-уже-ли мн опять терять понапрасну цлый день за клочокъ травы, съденной моими баранами, вдь это…

Старый, близорукій крестьянинъ могъ проговорить до другаго дня, не опасаясь быть прерваннымъ. Съ первыхъ словъ его, г. Бобилье, забывъ, вроятно, о томъ, что онъ сказалъ за нсколько минутъ предъ тмъ о драгоцнномъ для его подсудимыхъ времени, исчезъ въ маленькую дверь, находившуюся за его кресломъ и ведшую изъ залы засданія въ гардеробную.

IX.
Пріздъ въ замокъ.

На площади былъ шумъ, суматоха, волненіе, но вскор во всемъ возстановился порядокъ.

Пожарные, поспшно выстроившись въ два ряда, образовали линію передъ тріумфальной аркой, такимъ-образомъ, любопытные были удалены, и вокругъ арки образовалась открытая площадка.

Въ то же время, около двадцати молодыхъ людей, ожидавшихъ до-тхъ-поръ на парадномъ двор, вышли передъ ршетку подъ предводительствомъ одного изъ своихъ, ведшаго за тесемку толстаго барана, обвшаннаго лентами.

Съ другой стороны, отворилась дверь въ церковь, и изъ нея вышла толпа молодыхъ двушекъ одинаково-одтыхъ, въ блыхъ платьицахъ и украшенныхъ голубыми, красными, желтыми лентами, наподобіе барана и столбовъ арки. Излишнимъ считаемъ прибавлять, что это были цвта Шатожироновъ. Благодаря близости города Шалона-на-Саон, распорядитель праздника могъ раздать ленты, съ которыми было связаны рыцарскія воспоминанія, въ такомъ же изобиліи, въ какомъ это длаютъ въ Англіи кандидаты на выборы.

Нз представляя поэтическаго зрлища аинскихъ теорій, этотъ отрядъ Бургиньйонокъ, съ живыми глазками, съ персиковымъ цвтомъ и веселымъ выраженіемъ лица, еще боле оживленнаго маленькими круглыми чепчиками, имлъ свою прелесть. Дв изъ нихъ, не самыя хорошенькія, но самыя почетныя, несли большую корзину, наполненную цвтами. Одна изъ этихъ избранныхъ была дочь мэра, другая — сестра сборщика податей, и какъ на досадовали прочія на это предпочтеніе, однакожь ни одна изъ нихъ не осмлилась оспоривать у такихъ грозныхъ двицъ высокой чести представить новой владтельниц замка корзину съ цвтами.

Сельскія пвицы въ порядк прошли черезъ площадь и собрались подъ самой аркой, почетнымъ постомъ, назначеннымъ для нихъ семидесятилтнимъ дамскимъ угодникомъ, г. Бобилье.

За этой милой паствой шелъ священник Доммартенъ, блдный и желчный молодой человкъ, въ чертахъ котораго Лафатеръ наврное открылъ бы характеристическіе признаки честолюбія.

Размстивъ своихъ хористокъ, священникъ подошелъ къ мэру Амудрю, въ первый разъ въ жизнь свою подвязавшему трехцвтный шарфъ по собственному побужденію.

Между-тмъ, и прочія лица, о которыхъ мы уже упоминали, не оставались безъ дла посреди общаго волненія.

Съ помощію кремня и огнива, которыми запасся полевой сторожъ, онъ зажегъ фитиль и, готовясь палить по первому знаку, стоялъ вытянувшись передъ своимъ снарядомъ.

Адвокатъ Фруадво занялъ мсто на крыльц мирнаго суда, подобно любопытнымъ высшаго круга, непрезирающимъ народныхъ праздниковъ, но непринимающимъ въ нихъ участія и любующимся ими издали.

И виконтъ де-Ланжеракъ, окончивъ, вероятно, свое трудное посланіе, сошелъ на площадь съ огромнымъ букетомъ въ рукахъ. Поплатившись несколькими толчками,— ибо шатожиронскіе граждане были не совсмъ вжливы и уступчивы,— онъ наконецъ пробился черезъ толпу и добрался до тріумфальной арки.

Наконецъ, на порог гостинницы Коня-Патріота появился Туссенъ-Жиль, опустившій обе руки въ карманы своей карманьйолки и нахлобучившій красную шапку на глаза. И безъ того уже неласковая физіономія капитана-демократа выражала въ эту минуту сильную досаду, которую онъ старался скрыть подъ видомъ презрительнаго состраданія, но неумеренные клубы дыма, извлекаемые имъ изъ трубки, изобличали его тайное бешенство, точно такъ, какъ усиливающійся дымъ кратера изобличаетъ внутреннюю ярость вулкана.

Священникъ Доммартенъ и мэръ Амудрю стояли одни передъ тріумфальной аркой, это было место, отведенное распорядителемъ праздника начальству селенія.

— Господинъ пасторъ, сказалъ Амудрю, нисколько минутъ уже осматривавшійся съ безпокойствомъ: — не-уже-ли г-нъ Бобилье не явится въ эту критическую минуту?

— Если не явится, такъ мы обойдемся и безъ него, отвчалъ отрывисто молодой священникъ, по-видимому, радовавшійся отсутствію судьи, потому-что въ Шатожироне господствовала тайная вражда между судебною и духовною властями.

— А какъ же намъ быть, возразилъ Амудрю:— если онъ не прійдетъ во-время, чтобъ произнести рчь?

— Тогда достаточно будетъ и моей, также лаконически возразилъ пасторъ.

Въ это время, вдали послышалось громкое щелканье бича.

Священникъ обратился къ церкви и поднялъ руку. По этому знаку, два юные обитателя Шатожирона, шалуны въ будни, звонари по Воскресеньямъ, ловко уцпились за дв толстыя веревки, пропущенныя сквозь потолокъ портика и недостигавшія до земли футовъ на шесть, колокола зашевелились, и вскор весело раздался звонъ ихъ.

Господинъ Бобилье скоро переодлся въ маленькомъ кабинет, служившемъ ему гардеробной, но какъ ни спшилъ почтенный мирный судья, онъ не могъ, однакожь, воспротивиться желанію посмотрть въ зеркало, въ порядк ли были локоны парика его. При первомъ звукъ колоколовъ, зеркало выпало у него изъ рукъ, и онъ пустился бжать изъ гардеробной съ живостію, изумительной въ его лта. Въ нсколько секундъ пробжалъ онъ залу засданія, корридоръ, соскочилъ съ лстницы и добжалъ до тріумфальной арки. Тамъ онъ нсколько успокоился и, осмотрвшись внимательно, нашелъ, что вс было въ порядк и вс по своимъ мстамъ. Строгая точность, съ которою были исполнены его приказанія и чудный эффектъ его распоряженій вызвали на лицо его выраженіе гордаго самодовольствія, раскрывъ табакерку, онъ подошелъ съ улыбающимся видомъ къ сановникамъ, тріумвиратъ которыхъ дополнилъ своей особой.

— Ну, что, господа? сказалъ онъ, подчуя ихъ табакомъ:— какъ вы думаете? Мн кажется, что пойдетъ?

— Карета подъзжаетъ, станемте же по своимъ мстамъ, господа! возразилъ священникъ, сдлавъ знакъ мэру стать съ лвой стороны его, а мирному-судвъ съ правой.

Тогда возобновилась сцена, бывшая въ тюльерійскомъ дворц при утвержденіи консульства. Съ такою же ловкостью и быстротою, съ какою Бонапарте разстроилъ намреніе аббата де-Сійя, г-нъ Бобилье взялъ мэра за руку, быстро оттолкнулъ его въ сторону, и самъ, выступивъ шагомъ впередъ, очутился между своими товарищами.

— Г-нъ мирный судья, сказалъ священникъ, на блдномъ лицъ котораго выступила легкая краска:— вы занимаете мое мсто?

— Ни мало, г-нъ пасторъ, это мое мсто, сухо отвчалъ старый чиновникъ.

— Однакожь, духовенству всегда принадлежало первое мсто въ народныхъ празднествахъ.

— Принадлежало, можетъ-быть.

— И принадлежитъ понын. Удивляюсь, что человкъ вашихъ лтъ, человкъ, которому приписываютъ религіозныя чувства, можетъ оспоривать…

— Г-нъ пасторъ, оставьте въ поко мои лта и мои религіозныя чувства, и поврьте, что въ эту минуту каждый изъ насъ на своемъ мст.

Священникъ Доммартенъ укусилъ себ губу до крови.

— Поврьте и вы, продолжалъ онъ съ притворнымъ спокойствіемъ:— что не по чувству личнаго тщеславія требую я перваго мста: Господу извстно, что еслибъ это зависло отъ меня, я запалъ бы послднее мсто, но я долженъ поддержать честь своего званія.

— И у меня есть свое званіе, г-нъ пасторъ, и постарше вашего.

— Г-нъ мирный судья! продолжалъ священникъ, лицо котораго, покраснвъ на секунду, покрылось синеватою блдностью:

— Берегитесь, г-нъ мирный судья!

— Чего, г-нъ пасторъ?

— Объявляю вамъ, что если вы будете еще спорить, я почту вашъ поступокъ оскорбительной выходкой противъ моихъ правъ.

— Вашихъ правъ, г-нъ пасторъ?

— Да, моихъ правъ.

— Знаете ли вы, г-нъ пасторъ, императорскій декретъ отъ 24 мессидора, XII года? иронически спросилъ старый чиновникъ.

— Какое мн дло до этого декрета?

— Весьма-важное, ибо онъ ршаетъ нашъ споръ. Совтую вамъ, г-нъ пасторъ, прочесть его, вы узнаете, что первые президенты судовъ имютъ первенство надъ архіепископами, въ Шатожирон вы архіепископъ, а я первый президентъ. Слдовательно, имю первенство надъ вами и — не уступлю его!

Съ этими словами, г-нъ Бобилье топнулъ ногою, какъ-бы желая вкорениться въ земли.

— Ложное примненіе! вскричалъ молодой священникъ, невольно разгорячаясь: — между священникомъ и архіепископомъ есть только одна степень, а между мирнымъ судьею и первымъ президентомъ десять!

— Прочтите декретъ 24 мессидора, возразилъ чиновникъ съ насмшливой улыбкой: — правда, въ немъ и не упоминается о простыхъ священникахъ, но за то въ немъ опредляются мста мирныхъ-судей въ народныхъ торжествахъ, повторяю вамъ, г-нъ пасторъ, прочитайте декретъ 24 мессидора.

— Г-нъ Бобилье, я не хочу заводить здсь шума, сказалъ молодой священникъ, даже губы котораго поблднли отъ гнва:— но предувдомляю васъ, буду жаловаться.

— Кому?

— Нашему епископу.

— А я доложу объ этомъ дл дижонскому генеральному прокурору, и такъ-какъ нтъ никакого сомннія, что его преосвященство читалъ декретъ 24 мессидора, который и вамъ не худо бы прочесть, г-нъ пасторъ, то жалоба ваша будетъ недйствительна.

Во время этого разговора, происходившаго очень-быстро, мэръ Амудрю, настоящій Рож Дюко шатожиронскаго консульства, не произнесъ ни одного слова, ибо робкій администраторъ, которому и третье мсто было уже въ тягость, не думалъ ни у кого оспаривать страшнаго перваго мста.

Въ то самое время, когда священникъ, блднвшій боле и боле, хотлъ возражать, страшная пальба и трескотня, заставивъ его замолчать, прекратили споръ.

Полевой стражъ, о высокомъ рост котораго мы уже упоминали, поднявшись на ципочки, могъ видть все, что происходило на другомъ конц плошади. Не спуская глазъ съ угла, изъ-за котораго выхалъ курьеръ, онъ первый замтилъ экипажъ. Немедля ни минуты, приложилъ онъ фитиль къ первой пушке и, воинственно пройдя весь фронтъ своей баттареи, продолжалъ салютовать съ точностію, которою могъ бы похвастать искуснейшій артиллеристъ.

Дикимъ крикомъ приветствовали ребятишки канонаду, ожидаемую съ такимъ нетерпніемъ, колокола загудли съ удвоенною силою, наконецъ, посреди этого шума, барабанщикъ Туано, поддаваясь внезапному влеченію, принялся бить походъ точно для короля, между-тмъ, какъ начальникъ приказалъ ему бить сборъ, почесть, отдаваемая обыкновенно принцамъ крови, казалась достаточною для маркиза.

Въ нсколько мгновеній, все селеніе огласилось великолпнымъ шумомъ, отъ котораго даже глухой могъ бы прослышать. Мдь гудла, порохъ палилъ и трещалъ, тысячи неясныхъ криковъ дополняли гармонію, и солнце, вполн освщавшее тріумфальную арку и фасадъ замка, какъ-бы снисходительно спустилось ниже, чтобъ вблизи слышать концертъ.

Экипажъ, при появленіи котораго разразился этотъ общій взрывъ шума, была дорожная коляска съ гербами и опущенной крышкой, вроятно для того, чтобъ особы, сидвшія въ ней, могли видть, не будучи сами видимы, почтальйоны, въ праздничныхъ платьяхъ, изо всей мочи размахивали и хлопали кнутами. На козлахъ сидли два лакея въ парадной шатожиронской ливре, состоявшей изъ синяго фрака, обшитаго галунами, съ желтыми и красными шерстяными треугольничками. Дв горничныя сидли сзади, подобно всемъ особамъ этого званія, он нарядились въ большія соломенныя шляпки, чтобъ защитить лицо отъ загара, и въ плащи съ длинными воротниками, чтобъ защититься отъ холода, сверхъ того, онъ запаслись зонтиками большими и малыми, теплыми ботинками, туалетными принадлежностями, съестными припасами,— словомъ, всми вещами, которыми обыкновенно запасаются въ дорогу горничныя знатныхъ господъ.

Внутренность коляски требуетъ подробнйшаго описанія.

Въ коляск, направо, небрежно лежала на подушкахъ женщина летъ пятидесяти, лицо и вообще вся осанка ея находились, повидимому, въ безпрестанной борьб съ непоколебимою дйствительностью ея лтъ. Слишкомъ-черныя брови, розовыя щечки, отставшія по-крайней-мр двадцатью годами отъ остальной части лица, густые волосы на вискахъ и весьма-рдкіе сзади, скрытые, однакожь, искусно-придуманными чепцами, — все въ этой женщин было искусство, притязаніе на молодость и кокетство. Костюмъ ея состоялъ изъ розовой шляпки, украшенной кружевами и цвтами, изъ кашмирской шали, блое поле которой исчезало подь самыми уродливыми рисунками самыхъ рзкихъ цвтовъ, и изъ зеленаго атласнаго платья, прикрпленнаго спереди огромной брильянтовой брошкой. Этотъ простенькій сельскій нарядъ былъ дополненъ серьгами, браслетами, часами, флакончиками, лорнетами, — словомъ, цлой лавкой галантерейныхъ вещей.

Г-жа Бонвало, или, какъ стояло на ея визитныхъ карточкахъ, вдовствующая г-жа де-Бонвало, была тща г-на маркиза де-Шатожирона, мы будемъ еще имть случай говорить объ этой зрлой и жеманной красот.

По лвую ея сторону сидла молодая женщина, лтъ двадцати-трехъ, лицо, манеры и нарядъ которой составляли рзкій контрастъ съ устарлымъ кокетствомъ и яркимъ туалетомъ -я матери. Простенькая соломенная шляпка, подвязанная свжими ленточками зеленаго цвта, сренькая мантилья, а подъ нею шелковое двуличневое платье, составляли весь туалетъ ея, но самое утончнное кокетство не придумало бы ничего изящне:— съ такою граціозною гармоніею этотъ скромный нарядъ шелъ къ кроткому и веселому личику, къ шелковистымъ русымъ волосамъ и гибкой, благородной, стройной таліи героини празднества.

Спереди, противъ г-жи Бонвало, сидлъ маркизъ Ираклій де-Шатожиронъ. Онъ былъ красивый молодой человкъ, съ аристократическою и даже нсколько-высокомрною физіономіею. Исключая цвтъ волосъ, почти столь же русыхъ, какъ и у жены его, онъ походилъ на своего дядю, хотя былъ нъсколько-ниже его ростомъ, подобно дяд своему, онъ не брилъ бороды, съ тою только разницею, что съ его стороны это было подчиненіе мод, между-тмъ, какъ помщикъ небрилъ бороды только во избжаніе лишней траты времени.

Возл маркиза находилась молодая, свженькая и полная крестьянка въ высокомъ чепц, наподобіе нормандскихъ. На рукахъ у нея былъ ребенокъ, закутанный въ длинную блую кашмировую шубу и преважно сосавшій игрушку съ золотыми побрякушками, украшенную кораллами, цветъ которыхъ сливался съ цвтомъ нжныхъ губокъ малютки.

Подъзжая къ площади, почтальйоны, скакавшіе до-сихъ-поръ въ галопъ, не думали удерживать ретивыхъ коней, не смотря на толпившійся народъ, но маркизъ, опасаясь несчастія или считая подобный въздъ неприличнымъ для такого торжественнаго случая, приказалъ имъ хать шагомъ.

— Да это премило! вскричала г-жа Бонвало, когда, при поворот на площадь, взору ея представился замокъ, тріумфальная арка съ живописнымъ гербомъ, блестящія каски пожарныхъ, стоявшихъ подъ ружьемъ, тысячи головъ любопытныхъ зрителей,— словомъ, вся площадь, облитая солнцемъ, усыпанная движущимся народомъ и оглашаемая радостными восклицаніями.

Салютованіе изъ пушекъ или, лучше сказать, пороховыхъ ящиковъ, раздававшееся въ эту минуту, а черезъ-чуръ почетный бой барабанщика Туано превратили удовольствіе, доставленное жеманной вдове колокольнымъ звономъ, въ восторгъ.

— Да это прелестно! Это очаровательно! повторяла она, осматриваясь во вся стороны.— Колокола! барабаны! пушки! Это королевскій пріемъ! Маркизъ, поздравляю васъ! Все, что я вижу и слышу,— прелестно, очаровательно!.. Посмотри, посмотри, Матильда, какъ вс эти крестьяне почтительны! Все сняли шляпы, вс до одного!

Въ это мгновеніе, г-жа де-Бонвало, граціозно раскланиваясь во вс стороны, замтила Туссена-Жиля, продолжавшего курить, посмиваться и бситься на порог своей гостинницы. Вмсто того, чтобъ отвесть взоръ отъ этой непріятной физіономіи, тща маркиза сжала губы и съ пленительной улыбкой кивнула капитану пожарной команды, вероятно для того, чтобъ заставить его снять красную шааку, разстроивавшую гармонію массы обнаженныхъ головъ. Съ искреннимъ прискорбіемъ мы должны сказать, что на это не совсмъ-безкорыстное приветствіе трактирщикъ-республиканецъ презрительно выпустилъ изо рта густой клубъ дыма.

— Фи! неучъ! вскричала старая кокетка, невыразимо оскорбленная дерзостью трактирнаго я.

— Сударыня, сказалъ маркизъ, презрительно улыбаясь: — не удивляйтесь дерзости человка въ красной шапке: онъ удостоиваетъ меня своею непріязнію.

Маркиза де-Шатожиронъ, казалось, мало обращала вниманія на оживленную сцену, зрлище которой представлялось глазамъ ея. Все вниманіе ея сосредоточивалось на ребенк, развеселенный оглушительнымъ шумомъ, онъ бился въ рукахъ кормилицы и съ изумленіемъ смотрлъ на толпу своими большими, свтлыми глазами.

Когда коляска подъехала къ пожарнымъ, маркизъ Ираклій, подносившій до-сихъ-поръ нсколько разъ руку къ шляпе, совершенно снялъ ее и началъ раскланиваться въ об стороны, тща подражала ему съ пріятною улыбкою и махая платкомъ.

— Добрые люди! добрые люди! повторяла она съ выраженіемъ благосклоннаго покровительства: — исключая этого гадкаго человка въ красной шапке, все это очень-добрые люди, не правда ли, маркиза?

— Конечно, маменька, но посмотрите, какъ весело Полин.

Съ этими словами, глаза молодой женщины опять обратились съ любовію на милое личико ея маленькой дочки, которая веселилась больше прежняго, смотря на блестящія каски пожарныхъ,

Коляска, описавъ четверть круга, остановилась правымъ бокомъ противъ тріумфальной арки, передъ которою, какъ мы уже сказали, стояли рядомъ три главные сановника селенія.

Г-нъ Бобилье, еще более обрадованный побдою, одержанною надъ священникомъ, ступилъ три шага впередъ прежде, нежели лакеи успхи открыть дверцы. Сначала онть поклонился съ важнымъ и вмст почтительнымъ видомъ г-ж Бонвало, пестрота которой невольно привлекла взоръ его, потомъ съ признательностію пожалъ протянутую къ нему руку маркиза и заговорилъ торжественнымъ голосомъ:

— Г-нъ маркизъ, г-жа маркиза! какой прекрасный день…

— Постойте, любезный г-нъ Бобилье, прервалъ его маркизъ, удерживаясь отъ улыбки: — уваженіе къ вамъ не позволяетъ мн выслушать вашей рчи сидя, позвольте намъ выйдти изъ коляски.

Лакеи, настоящіе Парижане, успли уже помняться насмшливыми замчаніями касательно забавной фигуры мирнаго судьи и другихъ, не мене потшныхъ Шатожиронцевъ.

Маркизъ первый выскочилъ изъ коляски и намревался высадить свою тещу, но старый чиновникъ ршительно тому воспротивился.

— Г-нъ маркизъ, сказалъ онъ съ почтительною живостію и снимая съ правой руки перчатку, какъ человкъ, знающій вс правила этикета: — позвольте мн требовать привилегіи, которою пользовались вс мои предки. Въ такой прекрасный день, когда г-жа маркиза де-Шaтижиронъ впервые ступаетъ на шатожиронскую землю, мн принадлежитъ честь помочь ей выйдти изъ экипажа.

— Любезный Бобилье, я нимало не намренъ оспоривать вашихъ привилегій, отвчалъ маркизъ улыбаясь: — но позвольте мн сперва высадить г-жу Бонвало.

Слова эти были сопровождаемы значительнымъ взглядомъ, и старый чиновникъ покраснлъ до ушей, узнавъ свою ошибку, которая, впрочемъ, ни мало не повредила ему во мнніи любезной вдовы.

— Этотъ старичокъ очень-безобразенъ, сказала она вполголоса, опираясь на руку маркиза:— но очень-любезенъ.

За тмъ г-нъ Бобилье могъ воспользоваться тмъ, что называлъ привилегіею своихъ предковъ: сообразуясь съ старинными законами церемоніала, онъ подалъ не руку, а обшлагъ своего рукава г-ж де-Шатожиронъ. Поблагодаривъ его граціозной улыбкой, маркиза коснулась руки его и легко соскочила на земь.

За нею вышла изъ коляски кормилица, съ которой не сходилъ бдительный взоръ молодой матери.

— Теперь, г. мирный судья, и вы, господа, прибавилъ маркизъ, поклонившись мэру и пастору:— можете совершенно располагать нами.

X.
Торжественный пріемъ.

— Г. маркизъ, г-жа маркиза! началъ декламировать г. Бобилье, еще разъ поклонившись:— какъ прекрасенъ этотъ день для всего, нашего края вообще и для меня въ-особенности! Какъ прекрасенъ день возвращенія въ жилище своихъ предковъ потомка славнаго и знаменитаго рода, день, давно-желанный и нетерпеливо-ожиданный, день, заря котораго преисполнила наши сердца радостно, день, воспоминаніе о которомъ сохранится въ нашей памяти долго… что я говорю? не долго, а вечно сохранится онъ въ сердцахъ нашихъ…

Тутъ старый чиновникъ остановился, отъ-того ли, что сильное волненіе прервало слова его, или отъ-того, что онъ чуть не задохся, безъ остановки и не переводя дыханіе проговоривъ вступленіе къ своей речи.

— Много ли еще будетъ этихъ дней? сардонически спросилъ сяященникъ мэра

Но робкій администраторъ до того былъ занятъ двумя или тремя словами, которыя ему самому надобно было произнесть и которыхъ онъ не переставалъ повторять про себя, что даже улыбкой не отвтилъ на насмшливый вопросъ.

— …День, наконецъ, замчательнйшій и драгоцннйшій изъ всхъ дней, ибо приносить намъ счастіе во образ ангела, да, хотя мы сегодня въ первый разъ имемъ счастіе зреть очаровательныя черты вашего лица, г-жа маркиза, за то ваши добродтели давно уже намъ известны, теперь же, когда намъ даровано счастіе соединить восторгъ зрнія съ признательностію сердца, блаженство наше совершенно, и намъ остается только благодарить небо за этотъ вдвойне-счастливый день.

— Еще день, проговорилъ пасторъ насмешливо:— конецъ стоить начала.

— Прекрасно, прекрасно! произнесла вслухъ г-жа де-Бонвало, ибо, надеясь, что ораторъ скажетъ и ей привтствіе, она сочла за нужное поощрить его.

Но, вместо того, чтобъ приблизиться къ вдов, принимавшей уже величественно-граціозную позу, г. Бобилье подошелъ къ кормилице и своими сухими, костлявыми пальцами взялъ руку маленькой Полины, съ изумленіемъ глядвшей на старую, странную фигуру мирнаго судьи.

— Графъ, сказалъ онъ, улыбаясь съ нежностью: — я сказалъ вдвойне-счастливый день, между-темъ, какъ следовало сказать втройн-счастливый, но я не надялся привтствовать и ваше сіятельство въ стран, ознаменованной столькими славными подвигами вашихъ предковъ.

— О какомъ граф толкуетъ этотъ странный старикъ? сказала своей дочери вдова, видимо-обиженная темъ, что не была включена въ оффиціальное привтствіе.

— Ахъ, Боже мой! онъ принимаетъ Полину за мальчика, отвчала г-жа де-Шатожиронъ, съ трудомъ удерживаясь отъ смха.

— Любезнйшій Бобилье, сказалъ маркизъ, находившійся въ такомъ же положеніи, какъ и жена его: — графъ де-Шатожиронъ, которому вы сказали такое милое привтствіе, былъ бы графиней въ Германіи, но во Франціи — это бдная двочка, незаслуживающая вашихъ краснорчивыхъ комплиментовъ.

— Отъ-чего же незаслуживающая? съ живостію вскричала маркиза, съ упрекомъ взглянувъ на мужа: — мн кажется, дочь моя стоитъ всхъ мальчиковъ въ мір. Полина не можетъ еще отвчать вамъ, г. мирный судья, но я благодарю васъ за нее, ибо надюсь, что хотя она и бдная двочка, какъ сейчасъ сказалъ мужъ мой, вы однакожь не откажетесь пожелать и ей счастія.

Пока г-жа де-Шатожиронъ говорила, старый чиновникъ поправился отъ замшательства, въ которое ввергла его вторая ошибка.

— Г-жа маркиза, отвчалъ онъ съ выраженіемъ любезника прошедшаго вка: — не удивительно, что счастіе видть васъ сбило съ толку старика, нсколько мсяцевъ тому, г. маркизъ писалъ мн, что вы подарили ему прелестную дочку, память измнила мн, но я надюсь, что вы будете снисходительны къ моей ошибк, притомъ же, ошибка не такъ велика: я привтствовалъ будущее въ настоящемъ.

— Такъ точно, какъ сейчасъ вы привтствовали прошедшее въ настоящемъ, сказалъ маркизъ улыбаясь и наклонившись къ уху старика.

Г. Бобилье искоса посмотрлъ на г-жу де-Бонвало и не могъ понять, какой оптическій обманъ заставилъ его принять эту осень за весну.

— Считаю излишнимъ повторять вамъ, почтеннйшій г. мирный судья, произнесъ вслухъ де-Шатожиронъ:— какъ мы вамъ благодарны за ваше милое привтствіе, жена моя знаетъ уже, что вы самый старый и лучшій другъ нашей фамиліи, слдовательно, можете полагаться на ея привязанность точно такъ же, какъ и на мою.

— Съ удовольствіемъ подтверждаю слова моего мужа, прибавила маркиза, благосклонно улыбнувшись семидесяти-лтнему любезнику.

Честный представитель древней феодальной преданности былъ вполн вознагражденъ этими немногими словами за вс мученія, которымъ подвергался въ послднія дв недли, и молча, со слезами на глазахъ, поклонился.

Священникъ Доммартенъ, еще взволнованный тмъ, что старый мирный-судья отнялъ у него первое мсто, подошелъ и въ свою очередь произнесъ рчь, которой мы не станемъ повторять, потому-что привтствія такого рода вс похожи одни на другія.

Кто честолюбивъ, тотъ уметъ льстить: молодой священникъ не забылъ обратиться съ привтствіями и къ г-жи де-Бонвало, и этимъ пріобрлъ особенную благосклонность старой вдовы.

Наконецъ, дошла очередь до мэра Амудрю, опустивъ глаза, онъ съ видомъ школьника, плохо знающаго свой урокъ, проговорилъ дв коротенькія фразы, сочиненныя для него распорядителемъ праздника.

По окончаніи оффиціальныхъ привтствій, пвицы въ блыхъ платьицахъ гурьбой выступили изъ-подъ тріумфальной арки, точно такъ, какъ въ старинныхъ трагедіяхъ выходитъ хоръ, когда главныя дйствующія лица произнесутъ свои тирады.

Дв избранницы, которымъ поручено было представить корзину съ цвтами, приблизились мрными шагами къ г-жи де-Шагожиронъ, и знатнйшая изъ нихъ, дочь мэра Амудрю, смутившись не мене отца, произнесла неявственнымъ голосомъ привтствіе, маркиза выслушала ее съ обыкновенною своею граціею.

Потомъ, по знаку священника, бившаго тактъ съ увренностью капельмейстера, вс прочія двушки взвизгнули такъ отчаянно, что вс окрестности огласились ихъ крикомъ.

До-тхъ-поръ, маленькая Полина съ рдкимъ терпніемъ смотрла на почести, отдаваемыя ея родителямъ, она не испугалась ни колокольнаго звона, ни пальбы, ни барабаннаго боя, ни даже физіономіи и всклоченнаго парика г. Бобилье, но при этомъ отчаянномъ крики, твердость покинула ее, и она присоединила къ рзкой мелопе хористокъ не мене рзкій крикъ, превратившій въ дуэтъ партію, написанную для одного хора.

— Ахъ, Боже мой! какая какофонія! сказала г-жа Бонвало своей дочери и хотла уже заткнуть уши, по счастію, молодая женщина успла остановить руку матери и предупредить такимъ образомъ оскорбительный жестъ.

— Вспомните, что мы здсь не въ итальянской опер, сказала она въ то же время съ снисходительной улыбкой.

— Ахъ, зачмъ ты напоминаешь мн объ итальянской опер посреди этой страшной разноголосицы! отвчала вдова томнымъ голосомъ: — это значитъ говорить о розовой постели несчастному, горящему на угольяхъ. Ахъ! мой безцнный Рубини, гд ты?.. У меня такой нжный слухъ, такіе чувствительные нервы, такая воспріимчивая организація!.. Не могу сказать теб, до какой степени это дикое пніе раздражаетъ, мучитъ, терзаетъ меня… Право, еслибъ можно было, я принялась бы кричать.

— О, нтъ, ради Бога, пощадите насъ! сказала г-жа де-Шатожиронъ смясь:— довольно и того, что Полина аккомпанируетъ этому пнію!

Маркиза подошла къ дочери, чтобъ успокоить ее, но Бургиньйонка предупредила ее, закрывъ ребенку ротъ средствомъ, самою природою даннымъ кормилицамъ.

Между слушателями былъ одинъ, взволнованный не мене г-жи де-Бонвало и испуганный боле маленькой Полины, но другимъ образомъ и по другой причин: этотъ слушатель былъ г. Бобилье.

Съ первыхъ тактовъ куплета, на лицъ мирнаго судьи выразилось глубокое изумленіе, уступившее мсто досад, за которою послдовало, наконецъ, сильное негодованіе.

— О! коварный іезуитъ! проговорилъ онъ сквозь зубы, бросивъ бшеный взглядъ на пастора Доммартена, преспокойно продолжавшего бить тактъ:— о! чудовище!.. Онъ замнилъ мои стихи плоскостями своего издлія!

По обычаю старинныхъ судей, Бобилье слдовалъ галиканскому ученію вры, и слдовательно находился въ открытомъ несогласіи съ молодымъ священникомъ, врнымъ приверженцомъ правилъ римскаго двора, но споры ихъ по этому предмету были до-сихъ-поръ незначительныя стычки въ сравненіи съ борьбой, готовившейся завязаться между ними, ибо молодой священникъ не могъ снести униженія, претерпннаго назначеніемъ ему втораго мста, а старый чиновникъ былъ пораженъ въ самый чувствительный пунктъ человческаго тщеславія отмненіемъ его стиховъ.

Въ первую минуту, г. Бобилье хотлъ броситься на молодыхъ двушекъ и заставить ихъ замолчать, хотлъ сорвать маску съ коварнаго пастора и требовать у него передъ всми удовлетворенія въ непозволительномъ поступки, но не обидлъ ли бы онъ маркизы де-Шатожиронъ, давъ волю своему справедливому негодованію? Могъ ли онъ самъ нарушить порядокъ праздника, имъ устроеннаго?.. Мирный судья ршился скрыть свое негодованіе, въ чемъ и усплъ, ежеминутно прибгая къ помощи своей табакерки, но сренькіе глаза его, устремленные на молодаго священника съ выраженіемъ непримиримой вражды, сверкали какъ раскаленный уголь, готовый вспыхнуть и разгорться яркимъ пламенемъ.

— Коварный молинистъ! ворчалъ онъ, съ яростію набивая себ носъ табакомъ:— ученикъ Санхеца! Новый Эскобаръ! Я отомщу теб, Тартюфъ! Рано ли, поздно ли, не миновать теб моихъ рукъ!

Когда молодыя хористки пропили три обычные куплета, маркизъ и маркиза де-Шатожиронъ поблагодарили ихъ, выхваляя голоса и прекрасное исполненіе.

— Кажется, сказалъ наконецъ маркизъ съ свтскою любезностію:— у моей жены есть нкоторыя бездлушки, отъ которыхъ вы не откажетесь, кром того, прошу васъ на балъ на террасу замка и надюсь, что вы будете лучшимъ украшеніемъ этого маленькаго праздника.

При слов ‘балъ’, молодыя двушки почувствовали, какъ нервическое раздраженіе ихъ голосовъ внезапно спустилось въ йоги, но эта минута совершеннаго счастія была очень-коротка, а взоры всхъ обратились на пастора съ выраженіемъ безпокойства, смшаннаго съ мольбой.

Пасторы вообще, и молодые въ особенности, не берутъ примра съ добраго пастора Беранже: они не любятъ, чтобъ ихъ прихожанки плясали подъ старымъ дубомъ, а потому, вмсто разршенія, котораго просили у Доммартена съ нмымъ краснорчіемъ взоры всхъ двушекъ, священникъ опустилъ голову съ недовольнымъ видомъ, сжавъ губы. Онъ попался между двухъ огней: съ одной стороны, оскорблялъ владльца замка, противясь его желанію, съ другой — ослаблялъ свою духовную власть первой уступкой, которая могла повлечь за собой и другія.

— Г. пасторъ, сказалъ маркизъ, замтивъ его смущеніе:— сжальтесь надъ просьбами, съ которыми не смютъ обратиться къ вамъ, но которыя понятны и безъ словъ!

— Г. маркизъ… отвчалъ священникъ, поклонившись съ замшательствомъ.

— Если это грхъ, такъ отвтственность падетъ ни на васъ, ни на этихъ двицъ: я беру ее на себя или, лучше сказать, на совсть моего дяди.

— Отнскаго епископа?.. съ изумленіемъ спросилъ пасторъ.

— Именно, г. пасторъ. Прозжая сегодня утромъ черезъ Отнъ, я сказалъ дяд, что намренъ дать здсь небольшой балъ, чтобъ отпраздновать первый пріздъ жены моей въ Шатожиронъ и — даю вамъ честное слово,— онъ отвтилъ, что не находить въ этомъ ничего дурнаго.

— Когда епископъ приказываетъ, пасторъ долженъ молчать, сказалъ Доммартенъ, обрадовавшись случаю свалить всю отвтственность на своего начальника.

— Стало-быть, вы позволяете намъ танцевать, г. пасторъ? вскричали вмст молодыя двушки, опустивъ глаза и раскраснвшись отъ удовольствія.

— Я ничего не позволяю, отвчалъ молодой священникъ сухо, ибо страсть къ запрещенному плоду, такъ наивно высказанная блыми овечками его стада, причиняла суровому пастырю боле досады, нежели изумленія.

Радость, сверкнувшая въ глазахъ молодыхъ двушекъ, внезапно угасла и уныніе выразилось на всхъ лицахъ.

— Я ничего не позволяю, повторилъ священникъ, смягчивъ выраженіе голоса:— начальникъ мой позволилъ, слдовательно, я могу только повиноваться его вол.

— Итакъ, мы будемъ танцовать? вскричала молоденькая Бургиньйонка, пухленькія щеки которой уже плясали.

— Не знаю, и не хочу знать, только объявляю вамъ, что я не выйду на террасу замка.

При этомъ косвенномъ позволеніи, хоръ молодыхъ двушекъ запрыгалъ отъ радости.

— Экая іезуитская увертливость! проворчалъ мирный судья.

— Вы еще должны поблагодарить нашего стараго друга, сказалъ маркизъ женъ:— онъ не только все придумалъ, устроилъ, всмъ распоряжался, но малйшія подробности исполнены имъ. Вотъ, напримръ, онъ самъ написалъ эту картину, изображающую нашъ гербъ.

— Какая гадость! сказала въ-полголоса г-жа де-Бонвало, не простившая мирному судь его невнимательности:— я уверена, что эти отвратительные львы не дадутъ мне уснуть.

— Какъ, г. Бобилье, сказала молодая маркиза съ лестнымъ выраженіемъ:— вы судья и художникъ!

— И поэтъ! прибавилъ де-Шатожиронъ, смотря на жену такими глазами, что ей трудне прежняго было сохранить серьзный видъ.

— Не-уже-ли! И поэтъ?

— Какъ же, мы сейчасъ слышали образчикъ его поэзіи, куплеты, сптые этими девицами, сочинены имъ.

— Поздравляю, отвчала г-жа де-Шатожиронъ: — они прелестны!

Слова эти вызвали выраженіе удовольствія на блдное лицо священника, въ то же время, они подобно кинжалу поразили сердце чиновника.

— Сударыня, отвчалъ онъ, принужденно улыбнувшись:— пріятно заслужить похвалу изъ такихъ прелестныхъ устъ, но справедливость заставляетъ меня сказать, что я не имю никакого права на эту похвалу.

Пасторъ Доммартенъ сталъ въ скромную позицію автора, имя котораго сейчасъ будетъ объявлено публике.

— Я точно сочинилъ слабые стихи, продолжалъ г. Бобилье, бросивъ на своего врага грозный взглядъ: — надеялся, что они будутъ пропты сегодня передъ вами, сударыня, гбмъ боле, что они были уже заучены, но г. пасторъ, считая ихъ, вероятно, недостойными такой высокой награды, разсудилъ… самовластно… не уведомивъ даже меня… заменить мои куплеты другими — гораздо-лучшими, не спорю… но мне кажется, что изъ вежливости… изъ приличія… онъ долженъ бы увдомить меня объ этой перемене…

Физіономія обиженнаго поэта выражала такой забавно-патетическій гнвъ, прерывавшійся голосъ его принималъ такія странныя выраженія, и самый парикъ, то подымаясь, то опускаясь, такъ краснорчиво разделялъ его негодованіе, что маркиза поспшила отвернуться и поднести платокъ ко рту, Шатожиронъ кусалъ усы, чтобъ не захохотать, что же касается до г-жи Бонвало, такъ она не только не сжалилась надъ оскорбленіемъ, нанесеннымъ старому чиновнику, но обратилась къ молодому священнику и ласково улыбнулась ему.

— А! сказала она:— такъ это ваши стихи, г. пасторъ? Позвольте и мне похвалить ихъ, они прелестны, вы можете положиться на мое сужденіе, потому-что я знаю толкъ въ стихахъ, да, повторяю, они прелестны.

Священникъ поклонился съ выраженіемъ признательности и возразила съ достоинствомъ, обратившись къ Шатожирону:

— Г. маркизъ, я долженъ объясниться насчетъ жалобы г. мирнаго судьи, сознаюсь, я долженъ былъ замнить его стихи другими, и если г. мирному судь угодно, такъ я сейчасъ объясню причины, заставившія меня принять эту, быть-можетъ, странную, но необходимую мру.

— Да, милостивый государь, мн угодно! вскричалъ господинъ Бобилье съ необыкновеннымъ жаромъ:— угодно, потому-что въ послднихъ вашихъ словахъ заключается недоброжелательный намкъ.

— Если господину мирному судь угодно, сказалъ священникъ, продолжая обращаться къ маркизу: — то я долженъ сказать, что стихи, отмненные мною къ крайнему моему сожалнію, показались мн не совсмъ приличными, скажу даже — неблагопристойными…

— Неблагопристойными! вскричалъ пылкій старикъ.

— Да, неблагопристойными, повторилъ молодой священникъ строгимъ голосомъ:— можно ли заставлять молодыхъ христіанскихъ двицъ пть молодой дам, христіанк же, стихи, очень-хорошо написанные въ поэтическомъ отношеніи, но предосудительные, вредные въ нравственномъ отношеніи, ибо они напитаны духомъ язычества…

— Духомъ язычества! вскричалъ боле и боле раздражавшійся мирный судья:— узнайте, господинъ пасторъ, что я такой же язычникъ, какъ и вы, слышите ли? И еслибъ здсь не было госпожи маркизы…

— Ради Бога, любезнйшій господинъ Бобилье, прервалъ старика Ираклій:— дайте господину пастору объясниться, онъ, можетъ-быть, безъ намренія выразился не такъ, какъ хотлъ.

— Господинъ маркизъ, серьзно возразилъ молодой священникъ: — я знаю важность выраженій, употребляемыхъ мною, я говорю ‘духъ язычества’, потому-что не нахожу боле-врнаго и умреннаго выраженія относительно стиховъ, въ которыхъ, по случаю прізда госпожи маркизы, упоминается о Венер и Геб, которая, если не ошибаюсь…

— Въ нихъ упоминается и о Минерв, вспыльчиво закричалъ старый поэтъ:— объ этомъ вы умалчиваете!

— Извольте, и о Минерв, все-таки странно прибгать къ этимъ ложнымъ божествамъ паганизма по случаю празднества, характеръ котораго долженъ быть прежде всего религіозный и христіанскій, и я, пасторъ этого прихода, имю полное право…

— А я вамъ говорю, вскричалъ Бобилье, боле и боле горячившійся: — что славнйшія особы вашего званія, особы, которымъ вы поклонились бы въ ноги, господинъ пасторъ, какъ, напримръ, кардиналъ де-Берни, аббатъ де-Шоль и многіе другіе, о которыхъ считаю излишнимъ упоминать, включали въ свои стихотворенія въ тысячу разъ боле паганизма и ложныхъ божествъ, нежели…

— Господа, сказалъ Шатожиронъ примирительнымъ тономъ: — позвольте мн разршить вашъ споръ, вы, господинъ пасторъ, можетъ-быть, справедливы по своему взгляду на вещи, вы, почтеннйшій господинъ Бобилье, также правы. Все дло состоитъ въ недоразумніи, которое, впрочемъ, удвоиваетъ наше удовольствіе, ибо, выслушавъ стихи господина Доммартена, мы, надюсь, будемъ имть удовольствіе выслушать и ваши, господинъ мирный судья. Итакъ ршено: вы продекламируете намъ ваши стихи за обдомъ, а господинъ пасторъ, оказавшій намъ уже милость разршеніемъ танцевъ, снисходительно выслушаетъ свои маленькія поэтическія вольности, не смотря на преобладающіе въ нихъ духъ язычества.

— Если госпожа маркиза позволитъ, сказалъ мирный судья, утшенный этимъ милостивымъ ршеніем спора: — я не продекламирую, а пропою свои стихи за обдомъ.

— Такъ вы и поете, господинъ Бобилье? спросила г-жа де-Шатожиронъ засмеявшись.

— Еще бы! вскричалъ маркизъ: — я говорилъ, что онъ на все мастеръ.

— Если онъ такъ же хорошо поетъ, какъ рисуетъ, сказала вдова своей дочери:— я убгу изъ-за стола.

По счастливомъ окончаніи спора, молодые люди предстали съ своимъ приношеніемъ, они исполнили свое дло со всею неловкостью молодыхъ деревенщинъ отъ пятнадцати до двадцати лт, но такъ-какъ баранъ, обвшенный лентами, опять вызвалъ веселую улыбку на лицо Полины, то мать ея обрадовалась и искренно благодарила за подарокъ.

Маркизъ же выразилъ свое удовольствіе выразительно и лаконически, вручивъ начальнику и оратору этого отряда кошелекъ, въ которомъ заключалась не только плата за барана, но еще столько золотыхъ монетъ, сколько было подносителей.

— Виватъ господину маркизу! виватъ госпож маркиз! вскричали молодые люди хоромъ при вид этого барскаго вознагражденія.

— Виватъ господину маркизу! виватъ госпож маркиз! повторилъ какъ эхо звучный голосъ, какъ-бы выходившій изъ одного изъ столбовъ тріумфальной арки.

Въ то же время, виконтъ де-Ланжеракъ, держа шляпу въ одной, а букетъ въ другой рукъ, вышелъ изъ-за столба, за которымъ былъ спрятанъ.

— Какъ ты туда попалъ, и что ты тамъ длалъ? спросилъ его владлецъ замка, не слишкомъ удивившись, однакожь, его появленію.

— Какъ видишь, сказалъ виконтъ, развязно выходя впередъ: — я пою хвалы тебе и маркизъ.

Блокурый молодой человкъ поклонился г-ж де-Шатожиронъ, на лиц которой, при вид его, выразилось непріятное изумленіе, она холодно приняла его. Виконтъ поклонился потомъ г-жъ де-Бонвало и получилъ въ отвтъ самую ласковую улыбку, еслибъ румяна не покрывали щекъ вдовы, то можно бы замтить, что она покраснла.

— Любезнейшій господинъ Бобилье, сказалъ маркизъ, пожавъ руку вновь-прибывшему:— кажется, мы теперь можемъ войдти въ замокъ?

— Не угодно ли вамъ будетъ прежде сказать нисколько привтливыхъ словъ пожарнымъ? отвчалъ мирный судья: — они только того и ждутъ… и будутъ чрезвычайно-довольны…

— Староста правъ, сказалъ Ланжеракъ насмешливо: — ты, братецъ, забылъ важнйшее! Ну-ка, маленькіи спичъ пожарнымъ,— это необходимо.

Узнавъ молодаго человка, который поступилъ съ нимъ уже довольно-грубо смотря изъ окна гостинницы Коня-Патріота, старикъ насупилъ брови.

— Ошибаетесь, государь мой, сказалъ онъ сухо:— я не имю чести быть старостой, я не что иное, какъ бдный мирный судья.

— Если вы, почтеннйшій, не староста, такъ по-крайней-мре заслуживаете быть имъ.

— Я думаю, отвчалъ господинъ Бобилье, гордо поднявъ голову:— но, къ-сожалнію, это званіе вмст со многими другими уничтожено революціонными смутами, а я бы умелъ исполнить обязанности, связанный съ этимъ званіемъ, съ такимъ же достоинствомъ, съ какимъ исполняли ихъ мои предки!

— Не даромъ же я назвалъ васъ старостой! Я съ разу узналъ васъ по одному парику.

Глаза старика заблистали, онъ уже придумывалъ резкій, язвительный отвть, когда маркизъ, поблагодаривъ пожарныхъ и пригласивъ ихъ къ обду въ замокъ, воротился къ нему и сказалъ улыбаясь:

— Любезнейшій мирный судья, предоставляю вамъ ваши привилегіи, благоволите подать руку моей жене и указать намъ дорогу.

Какая непріятность, какая досада могла устоять противъ такого лестнаго приглашенія! Г. Бобилье подошелъ къ маркиз со всеми ужимками стариннаго этикета и вскоре удостоился неоцененной милости, какъ онъ самъ въ-послдствіи говаривалъ, ощутить на своей старой рук пожатіе свжей, полненькой ручки молодой женщины.

— Г. мэръ, потрудитесь проводить г-жу де-Бонвало, продолжалъ маркизъ, невольно смясь торжествующему виду мирнаго судьи.

Пока Амудрю, пораженный неожиданною честью, доставшеюся на его долю, смотрлъ то на вдову, то на кормилицу, виконтъ де-Ланжеракъ скоро подскочилъ къ г-ж де-Бонвало, которая также поспшно схватила его руку.

— Какое безразсудство! сказала она тихимъ голосомъ и жеманно:— разв я позволила вамъ пріхать сюда?

— Не позволили, отвчалъ блокурый молодой человкъ съ смлою фамильярностью, столько нравящеюся женщинамъ извстныхъ лтъ: — вы мн ршительно ничего не позволяете, и я по-невол долженъ обойдтись безъ позволенія.

— Что скажете маркизъ?

— Вы видли, какъ онъ принялъ меня, впрочемъ, я ему нуженъ.

— Но что подумаетъ Матильда?

— То же, что подумала.

— А что она подумала? спросила вдова съ нкоторымъ безпокойствомъ.

— Что я пріхалъ для нея.

— А если это правда?

— Вы ревнивы? сказалъ виконтъ съ нжной улыбкой.

— Ревнива! Я этого не говорила, отвчала вдова съ жеманной ужимкой молодой двушки.

— Ахъ! какъ бы я быілъ счастливъ, еслибъ вы ревновали! вскричалъ Ланжеракъ съ жаромъ:— тогда бы я могъ думать…

— Перемнимъ разговоръ, вы знаете, что я запретила вамъ увлекаться съ такою пылкостью… Да, перемнимъ разговоръ. Вы назначаете эти цвты Матильд?

— Вы знаете очень-хорошо, что я нарвалъ ихъ для васъ.

Виконтъ подалъ свой букетъ г-ж де-Бонвало, которая охотно приняла его и стала нюхать съ задумчивымъ, мечтательнымъ видомъ.

— Только не отдавайте его своей горничной, продолжалъ Ланжеракъ съ значительной улыбкой.

— Отъ-чего? спросила вдова, придавъ своему лицу самое наивное выраженіе.

— Отъ-того, что служанки вообще любопытне своихъ госпожъ.

— Любопытство большой недостатокъ!

— Не всегда.

— Не-уже-ли вы бы желали, чтобъ я была любопытна?

— Это мое пламеннйшее желаніе въ настоящую минуту.

Мадамъ де-Бонвало снова поднесла букетъ къ носу и если не замтила маленькой записки, плохо скрытой между цвтами, то, вроятно, потому, что была очень-близорука.

Разговоръ кончился, вдова и виконтъ вошли въ залу нижняго этажа вслдъ за г-жею де-Шатожиронъ и мирнымъ судьею, за ними вошли маркизъ, пасторъ и мэръ, сопровождаемые другими чиновными лицами общины.

Посл нсколькихъ минутъ разговора, г. де-Шатожиронъ повелъ свою жену и тщу въ покои, для нихъ приготовленные, и простился съ своими гостями до обда.

— Теперь, сказалъ онъ, удержавъ г-на Бобилье, готовившагося удалиться съ прочими: — поговоримте о нашихъ длахъ.

Маркизъ и мирный судья, сопровождаемые виконтомъ де-Ланжеракомъ, пошли къ библіотек, служившей вмст и кабинетомъ, и находившейся въ одной изъ угольныхъ комнатъ замка.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

I.
Совщаніе.

Мы уже сказали, что вскор посл прізда своего въ замокъ, маркизъ де-Шатожиронъ, въ сопровожденіи г. Бобилье и виконта де-Ланжерака, пошелъ къ своей библіотек. Когда они трое вошли туда, хозяинъ подалъ кресла мирному судь и самъ слъ противъ него, между-тмъ, какъ виконтъ небрежно разлегся на маленькомъ кожаномъ диван, стоявшемъ между двумя окнами.

— Любезный господинъ Бобилье! сказалъ маркизъ:— пока дамы одваются, пожарные садятся за столъ, а шатожиронскія нимфы рзвятся по саду въ ожиданіи бала, поговоримъ серьзно. Какъ наши дла?

Значительно мигнувъ глазомъ, старикъ указалъ на блокураго молодаго человка, закуривавшаго въ это время сигару.

— Вы смло можете говорить при Ланжерак, сказалъ Ираклій:— онъ мн другъ, и я не имею отъ него никакихъ тайнъ, онъ давно уже знаетъ наше дело.

Мирный судья покачалъ головой, какъ-бы недовольный выборомъ такого повреuнаго.

— Извольте говорить, господинъ-староста, мы слушаемъ, сказалъ виконтъ, подложивъ подушку подъ голову и безъ церемоніи растянувшись на диванъ.

— Я уже замтилъ вамъ, милостивый государь, сухо возразилъ старый чиновникъ:— что я не староста, а мирный судья.

— Не обращайте вниманія на слова Ланжерака, прервалъ его маркизъ:— онъ шутникъ…

— И шутнику вы повряете свои дла? сказалъ Бобилье, слегка пожавъ плечами, не смотря на глубокое уваженіе его ко всему роду Шатожироновъ.

— Потому-что иногда совты его весьма-благоразумны, вы сами это увидите.

— Если господинъ мирный судья обижается титуломъ старосты, весьма-приличнымъ его наружности, то спшу извиниться въ этомъ обидномъ выраженіи, сказалъ Ланжеракъ, окружившись облакомъ дыма.

— Знайте, милостивый государь, что титулъ старосты не заключаетъ въ себ ничего обиднаго, отвтилъ Бобилье, гнвъ котораго не смягчился извиненіемъ виконта.— Конечно, я гордился бы званіемъ, которое носили мои предки въ-продолженіе десяти поколній, но ныньче нтъ боле старостъ, точно такъ же, какъ нтъ и молодыхъ дворянчиковъ, надъ которыми такъ остроумно насмхался Мольеръ, пусть господинъ де-Ланжеракъ подражаетъ послднимъ, если это ему нравится, но пусть же онъ позволить и мн не принимать непринадлежащаго мн титула.

— Замолчи, Ланжеракъ! сказалъ маркизъ виконту, вынимавшему сигару изо рта, чтобъ отвчать:— господинъ Бобилье правъ и теб его не переспорить. Впрочемъ, намъ теперь не до шутокъ и не до колкостей, боле или мене остроумныхъ, у насъ есть дло поважне.

— Правда, сказалъ виконтъ, продолжая курить:— молчу!

— Господинъ маркизъ, началъ старый чиновникъ съ торжественностью, къ которой онъ обыкновенно прилгалъ въ важныхъ случаяхъ:— Когда, мсяцъ тому назадъ, вы изволили известить меня о своемъ намреніи стать въ ряды претендентовъ на вакантное мсто въ главномъ совтъ Департамента Саоны-и-Лоары, тогда, не скрываю, я ощутилъ непріятное ощущеніе.

— Отъ-чего же? съ изумленіемъ спросилъ Ираклій.

— Ахъ, господинъ маркизъ! не-уже-ли вы не понимаете, какъ грустно слуг или, какъ вы изволите говорить, старому другу вашей фамилій видть васъ, маркиза де-Шатожирона, главу имени и герба этого древняго рода, испрашивающаго покровительства у людей, которые были бы покорными вассалами и подданными вашихъ предковъ?

— Что длать, любезный господинъ Бобилье! Такъ все на свт ведется. Три столтія тому, рушился древній замокъ, новый также старется и, можетъ-быть, черезъ сто лтъ, мои потомки, если они у меня будутъ, выстроятъ новый замокъ. Все въ міръ подвержено паденію, преобразованію, возобновленію, повинуясь этому общему закону и совтамъ друзей, я ршился предупредить совершенное затмніе, грозящее уже нсколько лтъ звзд Шатожироновъ. Итакъ, вместо того, чтобъ, до примеру нкоторыхъ, плакать и жаловаться на развалинахъ прошедшаго, которое не можетъ вернуться, я решился энергически воспользоваться средствами, представляющимися мн въ настоящемъ. Іюльская революція лишила отца моего званія пэра, мн надлежитъ снова пріобрсти это званіе. Вотъ моя цль, я не скрываю ея отъ васъ.

— Что значитъ потерянное пэрство потомку Шатожироновъ?.. спросилъ старикъ, поднявъ голову.

— Наслдственность пэрства будетъ возстановлена, рано ли, поздно ли, продолжалъ маркизъ: — и тогда аристократія будетъ только въ верхней палат. Поврьте, любезнйшій господинъ Бобилье, я хорошо обдумалъ свой поступокъ. Честолюбіе похоже на антипаросскій гротъ, въ который надобно входить ползкомъ, но внутренность котораго подобна великолпному дворцу. Я готовъ кланяться теперь избирателямъ вашего округа, но успокойтесь, пріидетъ время, и я подыму голову.

— Выключая сравненія съ антипаросскимъ гротомъ, твоя рчь очень-хороша, вскричалъ Ланжеракъ:— при нкоторомъ навык ты скоро постигнешь тонкости конституціоннаго спича.

— Не могу и не хочу спорить съ вами, господинъ маркизъ, сказалъ мирный судья съ покорностью: — вы лучше меня знаете, что вамъ должно длать, и такъ-какъ вы твердо ршились, то мн остается только отдать вамъ отчетъ въ томъ, какимъ образомъ я исполнилъ ваши порученія.

— Очень-хорошо. Но скажите прежде всего: есть ли у меня противники?

— Двое, господинъ маркизъ.

— Кто же это?

— Докторъ Буассла, кандидатъ лвой стороны, и господинъ Гранперренъ, кузнечный заводчикъ, поддерживаемый правительствомъ.

— Этого не можетъ быть! съ живостію возразилъ маркизъ.— Господинъ Гранперренъ не можетъ быть поддерживаемъ правительствомъ, потому-что въ министерств внутреннихъ длъ мн формально общали поддержать меня.

— Господинъ маркизъ, я увренъ въ томъ, что говорю.

— Не можетъ быть… посл формальнаго общанія…

— А ты еще вришь въ общанія? сказалъ Ланжеракъ:— молоднекъ же ты!

— Увряю васъ, почтеннйшій г. Бобилье, продолжалъ маркизъ: — вы ошибаетесь!

— Въ доказательство того, что я не ошибаюсь, отвчалъ мирный судья: — скажу вамъ, что въ послднія дв недли вс лица, опасающіяся гнва правительства или нуждающіяся въ правительств, были всячески убждаемы дйствовать въ пользу кандидатетва господина Гранперрена.

— Какъ! и васъ убждали?

— Меня? нтъ, мои правила и преданность вашей фамиліи такъ извстны, что никто не ршился ко мн обратиться, но убждали мэра, его помощника, сборщика податей, словомъ, всхъ лицъ, боле или мене зависящихъ отъ правительства, и я долженъ доложить вамъ, господинъ маркизъ, что кром Амудрю, котораго я уговорилъ по извстнымъ вамъ причинамъ, вс прочіе подадутъ голосъ въ пользу господина Гранперрена.

— Вы въ томъ уврены? спросилъ Шатожиронъ съ нкоторымъ безпокойствомъ.

— Совершенно увренъ, доказательствомъ тому, что дло серьзно завязалось, служитъ пріздъ г. Буажоли, совтника маконской префектуры, главнаго распорядителя выборовъ въ нашемъ департамент, онъ пріхалъ вчера вечеромъ въ Шатожиронъ, и сегодня обдаетъ у г. Гранперрена, куда соберутся многіе избиратели и куда, къ крайнему моему изумленію, приглашенъ и адвокатъ Фруадво. Тутъ кроется какая-нибудь тайна.

— Что за человкъ этотъ Гранперренъ? спросилъ Ланжеракъ, быстро вскочивъ съ дивана.

— Честный человкъ, отвчалъ мирный судья.

— Я не о томъ спрашиваю. Честолюбивъ онъ?

— Не столько честолюбивъ, сколько корыстолюбивъ, хотя у него прекрасное состояніе.

— Тщеславенъ?

— Чрезвычайно.

— Есть у него крестъ?

— Нтъ, но, кажется, онъ очень его домогается.

— Такъ получитъ, будьте въ томъ уврены. Я вижу, вашъ Гранперренъ одинъ изъ тхъ людей, которые всегда готовы служить правительству, линь бы оно чмъ-нибудь польстило ихъ самолюбію. Шатожиронъ! г. Бобилье правъ: тебя обманули.

— Они не осмлятся! вскричалъ маркизъ, покраснвъ съ досады.

— Ужь осмлились! Помнишь ли ты обдъ, который ты задалъ намъ въ прошломъ мсяц, когда маркиза де-Шатожиронъ здила въ Руанъ къ ттушк?

— Что же?

— У тебя отличныя вина и, какъ хозяинъ, знающій свои обязанности, ты подавалъ намъ примръ, часто опорожнивая свой стаканъ, въ-слдствіе этого ты проговорился.

— Что же я говорилъ?

— Вотъ твои слова: ‘черезъ мсяцъ я буду членомъ главнаго совта Департамента Саоны-и-Луары, черезъ три мсяца буду депутатомъ Шарольскаго-Округа, ибо теперешній депутатъ такъ боленъ, что не доживетъ до того времени, наконецъ, исполнивъ обязанности, предписанныя закономъ 1831 года, я получу пэрство, потерянное моимъ отцомъ, и тогда разсчитаюсь съ правительствомъ.’

— Не-уже-ли я это сказалъ?

— Слово-въ-слово. Ты видишь, правительство предупредило тебя и само съ тобою разсчитывается.

— Положимъ, что я это и говорилъ, но кто могъ пересказать мои слова?

— Ты, право, забавенъ, а Блассиньи, невыходящій изъ министерства внутреннихъ длъ?

— Правда, онъ былъ приглашенъ.

— Онъ-то все и пересказалъ. Очень-натурально, что наши министерскіе господа, узнавъ твои намренія, покинули тебя и пристали къ Гранперрену. Съ одной стороны, пэрство и непріятные разсчеты, а съ другой нсколько сантиметровъ красной ленточки: въ такомъ выборъ затруднится только глупецъ, а эти господа далеко не глупы.

Маркизъ закусилъ губы и промолчалъ нсколько минутъ.

— Хорошо, сказалъ онъ наконецъ съ принужденнымъ равнодушіемъ:— вы, можетъ-быть, оба правы, и я охотно вступаю въ новое положеніе, приготовленное для меня правительствомъ, которому посл найду случай доказать свою признательность.

— Слдовательно, продолжалъ онъ:— насъ трое кандидатовъ: г. Буассла, г. Гранперренъ и я. Перваго я не знаю.

— Онъ врачъ, какъ я имлъ уже честь говорить вамъ, продолжалъ г. Бобилье:— человкъ совершенно-пустой и ничтожный, словомъ, настоящая кукла, пружины которой въ рукахъ у адвоката Фруадво.

— Адвоката я знаю, отвчалъ маркизъ.

— И я, сказалъ Ланжеракъ.

— Мы съ нимъ вмст учились правамъ въ Дижон, но такъ-какъ разстояніе между нами слишкомъ-велико, то мы не были коротко знакомы. Я, кажется, говорилъ теб о немъ, когда г. Бобилье писалъ мн, что онъ иметъ большое вліяніе въ этомъ кантонъ, и что его расположеніемъ пренебрегать не должно.

— Точно, ты говорилъ мн о немъ, и я записалъ его имя, но сегодня я имлъ случай лично съ нимъ познакомиться.

— Гд?

— Въ гостинниц, выходящей окнами на площадь, противъ твоего замка.

— У Туссена-Жиля, сказалъ мирный судья: — Фруадво всегда тамъ останавливается, когда приходитъ въ Шатожиронъ.

— Туссенъ-Жиль! повторилъ маркизъ:— вы, кажется, говорили мн, что у него собираются члены лвой стороны?

— Именно, г. маркизъ.

— Разстроимъ планы Буассла, сказалъ виконтъ, имвшій, не смотря на свою безпечность, главный голосъ въ этомъ совщаніи.

— Г. Буассла точно не что иное, какъ представитель, котораго Фруадво хочетъ возвести въ главный совтъ, въ ожиданіи того, чтобъ, по уплат 200 положенныхъ франковъ, самому вступить туда.

— Такъ оставимъ представителя и будемъ говорить о самомъ Фруадво.

— Онъ даровитый малый, сказалъ Бобилье.

— Да, я замтилъ, что онъ за словомъ въ карманъ не ползетъ.

— Онъ не только искусный адвокатъ, но и человкъ благородный, съ характеромъ, словомъ, онъ опасный соперникъ.

— Слдовательно, вы думаете, что ему удастся заставить избрать своего представителя? спросилъ Шатожиронъ, смясь.

— Думаю, точно какъ и вы, г. маркизъ, и г. Гранперренъ думаете то же.

— Чортъ возьми! сказалъ Ланжеракъ: — стало-быть, битва будетъ отчаянная.

— Кажется, отвчалъ мирный судья:— въ послднія дв недли идетъ такая суматоха, что Боже упаси!.. Должно полагать, что на выборахъ будутъ жаркія пренія.

— Тмъ лучше! вскричалъ виконтъ:— пренія, борьба, вотъ моя стихія, въ побд безъ побжденныхъ опасностей и препятствій нтъ славы!

— Я твоего же мннія, сказалъ маркизъ съ нсколько-принужденною улыбкою: — какъ ни страшны такіе соперники, какъ г. железнозаводчикъ Гранперренъ, г. врачъ Буассла и даже г. адвокатъ Фруадво, я готовъ вступить съ ними въ борьбу.

— Г. Бобилье, сказалъ Ланжеракъ, проученный старымъ судьею и потерявшій охоту избирать его мишенью своихъ шутокъ, называя его старостой:— г. Бобилье, будьте такъ добры, назовите мн особъ, имвющихъ теперь большее вліяніе на избирателей нашего кантона, предъ вступленіемъ въ борьбу не худо знать, съ кмъ имешь дло.

— Особы, имющія теперь вліяніе въ кантон, отвчалъ мирный судья, обращаясь къ маркизу:— суть: во-первыхъ, г. баронъ де-Водре, вашъ дядюшка…

— Я надялся имть сегодня удовольствіе видться съ нимъ, прервалъ слова старика маркизъ.

— Пасторъ Доммартенъ, продолжалъ мирный судья, какъ-бы не разслышавъ словъ маркиза.

— Онъ, должно быть, изъ нашихъ? небрежно сказалъ Ланжеракъ.

— Господинъ-пасторъ, продолжалъ старикъ насмшливо:— такъ уменъ и хитеръ, что не ршится въ чемъ бы то ни было поперечить племяннику отенскаго епископа.

— Я самъ то же думаю.

— Прежде, онъ весьма-часто бывалъ у г. Гранперрена, но с-тхъ-поръ, какъ узналъ, что и г. маркизъ сталъ въ ряды избираемыхъ, онъ вдругъ пересталъ ходить къ нему.

— Хорошо, онъ нашъ, а другіе?

— Фруадво, г. Гранперренъ, якобинецъ Туссенъ-Жиль и, наконецъ, я самъ.

— Мы начинаемъ разбирать дело, сказалъ Ланжеракъ съ увренностью: — очень-натурально,— что г. Гранперренъ подастъ голосъ въ пользу, себя, не говоря уже о голосахъ, которые доставитъ ему правительство, адвокатъ Фруадво подастъ голосъ въ пользу своего доктора, въ пользу послдняго будетъ дйствовать и трактирщикъ Туссенъ-Жиль. Но, кстати, какимъ случаемъ адвокатъ Фруадво обдаетъ сегодня у г-на Гранперрена, одного изъ противниковъ покровительствуемаго имъ претендента?

— Не знаю, и повторяю, что въ этомъ кроется какая-нибудь тайна…

— Которую я берусь открыть, ибо сегодня же вечеромъ или завтра утромъ увижусь съ г. Фруадво и ужь съумею заставить его проговориться. Итакъ, вотъ голоса нашихъ противниковъ, что же касается до нашихъ, то мы можемъ полагаться на священника, г. де-Водре и на васъ, г. Бобилье. Не такъ ли?

— Г. маркизъ, сказалъ мирный судья, поклонившись Шатожирону: — вы знаете, что съ самаго дня вашего рожденія я столько же преданъ вамъ, какъ былъ преданъ вашему батюшк и деду.

— Прекрасно, следовательно, мы можемъ полагаться, продолжалъ виконтъ, говоря во множественномъ числ, какъ-будто избраніе касалось вмст и до него и до маркиза: — на васъ, пастора и г-на де-Водре?

— На меня — несомненно, отвчалъ старый чиновникъ: — на пастора — боле чмъ вроятно, что же касается до г. барона, прибавилъ онъ, покачавъ головой: — такъ это сомнительно…

— Какъ! не-уже-ли вы думаете, что онъ покинетъ своего племянника въ такихъ обстоятельствахъ?

— Не сказалъ ли вамъ мой дядя, прибавилъ Шатожиронъ съ безпокойствомъ: — чего-нибудь, что могло бы подать вамъ поводъ думать, что онъ не захочетъ поддержать меня?

Г. Бобилье повертывалъ между пальцами табакерку, совершенно-пустую въ-слдствіе различныхъ волненій того утра, заставлявшихъ его прибгать къ ней, и посл минутной нерешительности отвчалъ:

— Г. маркизъ, можетъ-быть, я огорчу васъ, но не могу скрыть истины: г. баронъ не одобряетъ вашихъ намереній и еще сегодня высказалъ мне свое мнніе. Вы не можете полагаться на его помощь.

— Да это нелепо! вскричалъ Ланжеракъ, пожавъ плечами:— дядя забываетъ свои обязанности! Не хочетъ помогать племяннику! Въ какой это комедіи видано?

— Г. баронъ де-Водре не похожъ на дядей, представляемыхъ въ комедіяхъ, отвчалъ старый чиновникъ, обидевшись.

— Г. Бобилье правъ, сказалъ маркизъ серьзнымъ тономъ, подъ которымъ скрывалась тайная боязнь:— дло весьма-важно, и шутки теперь некстати. Такъ вы видили сегодня утромъ моего дядю, г. Бобилье?

— Онъ тягался сегодня цлые полтора часа въ моемъ суд.

— Славно говорить! вскричалъ неисправимый виконтъ:— я слышалъ конецъ его рчи. Что за голосъ! что за краснорчіе! И какъ онъ уничтожилъ почтеннаго г-на Фруадво, не смотря на то, что тотъ самъ адвокатъ!

— Стало-быть, дядя мой былъ цлое утро въ Шатожирон, сказалъ маркизъ съ горькой усмшкой: — и не дождался насъ, хотя и не знакомъ еще съ моею женою!

— Я самъ имлъ честь сдлать ему это замчаніе.

— Что же онъ отвчалъ?

— Г. баронъ отвчалъ, что ему весьма-пріятно познакомиться съ госпожей маркизой… только онъ будетъ ждать ее къ себ.

— Что же ты толковалъ мн о рыцарскихъ привычкахъ твоего дяди? Да онъ настоящій дунайскій мужикъ!

— Прошу тебя, Ланжеракъ, говори почтительне о моемъ дяд, онъ человкъ, къ которому я питаю глубочайшее уваженіе, хотя мы и живемъ съ нкоторыхъ поръ въ разлад, я не люблю, чтобъ надъ, нимъ подшучивали.

— Г. баронъ де-Водре иметъ свои недостатки, сказалъ старый чиновникъ:— на-примръ, если онъ заговоритъ, такъ его не скоро остановишь, и ужь если заберетъ что въ голову, такъ самъ чортъ не собьетъ его! Впрочемъ, у него сердце предоброе и преблагородное, умъ справедливый, врный, характеръ прямой, твердый, словомъ, онъ дворянинъ старыхъ временъ, настоящій Шатожиронъ.

— Вы не преувеличиваете, г. Бобилье, дядя мой самый благородный человкъ, и мн будетъ чрезвычайно-прискорбно, если не удастся стать съ нимъ на прежнюю ногу.

— Я полагаю, вамъ легко будетъ помириться съ нимъ, отвчалъ мирный-судья съ замшательствомъ: — важныхъ причинъ ссоры между г. барономъ и вами быть не можетъ.

Ираклій де-Шатожиронъ задумчиво опустилъ глаза.

— Знаете ли вы, куда пошелъ мой дядя отъ васъ? спросилъ онъ посл минутнаго молчанія.

Г. Бобилье машинально и по привычки запустилъ пальцы въ пустую табакерку.

— Лучше разомъ выпить чашу горечи до дна! вскричалъ онъ съ видомъ человка, принимающаго ршительную, но необходимую мру: — г. баронъ обдаетъ на желзномъ завод.

— У г. Гранперрена? вскричалъ маркизъ.

— Въ непріятельскомъ лагерь? прибавилъ Ланжеракъ.

— Да, г. маркизъ, и ужь если я началъ, такъ надобно все высказать.

— Конечно, конечно, продолжайте, почтеннйшій г. Бобилье.

— Мы слушаемъ васъ съ сердечнымъ трепетомъ и участіемъ.

— Г. баронъ, продолжалъ мирный судья: — не только обдаетъ сегодня на завод съ г. де-Буажоли и главнйшими избирателями, зависящими отъ министерства, но я имю причины думать, что на предстоящихъ выборахъ онъ хотя и не подастъ своего голоса, однакожь будетъ имть сильное вліяніе на всхъ избирателей…

— Въ пользу Гранперрена? съ живостію спросилъ маркизъ.

— Да, въ пользу г. Гранперрена.

— Пусть дядя не поддерживаетъ меня, если это несогласно съ его мнніями, — это еще понятно, но за что же ему дйствовать противъ меня и въ пользу моего противника?

Старый чиновникъ, смущеніе котораго возрастало съ каждымъ вопросомъ маркиза, сталъ перекидывать табакерку изъ одной руки въ другую, на подобіе индійскихъ жонглровъ.

— Шатожиронъ правъ, сказалъ виконтъ, замтивъ смущеніе старика:— чмъ г. Гранперренъ заслужилъ покровительство, въ которомъ г. де-Водре отказываетъ своему племяннику?

— Чмъ?

— Да, чмъ?

— Именемъ будущаго тестя… Вотъ въ чемъ все дло!

— Будущаго тестя! повторили молодые люди съ изумленіемъ.

Г. Бобилье, у котораго занялось дыханіе отъ послднихъ словъ, нсколько разъ утвердительно покачалъ головой.

— Какъ? спросилъ Ираклій съ видимымъ волненіемъ:— вы полагаете, что дядя мой женится на дочери Гранперрена?

— Разв у Гранперрена есть дочь? вскричалъ Ланжеракъ.

— Молоденькая, умненькая и хорошенькая, отвчалъ Бобилье.

— Въ такомъ случа, мы погибли, если человкъ такихъ лтъ, какъ г. де-Водре, влюбится, такъ онъ способенъ будетъ на величайшія глупости. А! у г. Гранперрена есть дочь… молоденькая, умненькая и хорошенькая!… Вотъ нашъ опаснйшій противникъ!

Посл минутнаго молчанія, Ираклій, погрузившійся-было въ глубокія размышленія, поднялъ голову и устремилъ на старика вопросительный взглядъ.

— Бракъ этотъ устроенъ г-жею Гранперренъ, не такъ ли? спросилъ онъ съ притворнымъ равнодушіемъ, дурно скрывавшимъ сильное волненіе.

— Вс такъ думаютъ, отвчалъ чиновникъ.

— Хорошо, я теперь знаю все, что мн нужно было знать.

Маркизъ всталъ.

— Однакожь, сказалъ Ланжеракъ:— надобно же на что-нибудь ршиться.

— Я ршился.

— Позвольте узнать?…

— Завтра я пойду къ дяд.

— Я пойду съ тобою, поспшно сказалъ виконтъ.— Чтобъ напасть на такого дикаго кабана, двухъ охотниковъ немного.

— Какъ хочешь. Пока я не переговорю ршительно съ дядей, вс наши совщанія не поведутъ ни къ чему. Итакъ, засданіе кончено.

Мирный судья и виконтъ встали.

— Не угодно ли вамъ, г. маркизъ, сказалъ старикъ:— почтить своимъ присутствіемъ обдъ пожарныхъ. Они будутъ въ восторг.

— Вы знаете, любезный Бобилье, сказалъ Шатожиронъ, принужденно улыбаясь, что до сегодняшняго вечера я весь въ полномъ вашемъ распоряженіи.

Старикъ и молодые вышли изъ библіотеки и направили шаги къ палатк, раскинутой въ саду гд обдали пожарные, угощаемые хозяиномъ замка.

Въ это же время, другія сцены, тсно связанныя съ нашимъ разсказомъ, происходили на завод г. Гранперрена, куда отправился баронъ де-Водре изъ суда и куда мы поведемъ теперь читателей.

II.
Секретъ.

Разставшись съ адвокатомъ Фруадво, баронъ де-Водре пошелъ къ мосту. Пройдя черезъ мостъ, онъ повернулъ влво, по узкой улицъ, въ род набережной, гд, вмсто перилъ, на берегу былъ посаженъ рядъ деревьевъ, вскор баронъ подошелъ къ большимъ воротамъ близь шлюза, эти ворота вели на дворъ, окруженный со всхъ сторонъ строеніями желзнаго завода г. Гранперрена.

Баронъ пробрался между кучами каменнаго угля, опилокъ, желза, покрывавшими одну часть обширнаго двора, прошелъ подъ низкимъ, мрачнымъ сводомъ и очутился въ большомъ саду, расположенномъ на англійскій манеръ и въ конц котораго находился павильйонъ новйшей постройки, служившій жилищемъ хозяину завода.

Вмсто того, чтобъ перейдти лужокъ, находившійся прямо передъ домомъ, г. де-Водре поворотилъ на извилистую тропинку, по которой дошелъ до длинной аллеи изъ дикихъ каштановъ, огражденной съ одной стороны густымъ кустарникомъ, а съ другой лвымъ берегомъ рки. Быстрымъ взглядомъ окинулъ баронъ аллею, одинъ видъ которой располагалъ къ мечтательности и замтилъ на противоположномъ конц женщину, назначившее ему здсь свиданіе.

Г-жа Гранперренъ была въ тхъ интересныхъ лтахъ, которыя казались совершенною зрлостью стариннымъ писателямъ романовъ, влюбленнымъ въ пансіонскихъ героинь, но которымъ въ новйшее время писатели мене-исключительные или боле-безпристрастные отдали заслуженую справедливость,— то-есть, ей было съ небольшимъ тридцать лтъ. Она была высока ростомъ и хорошо сложена, походка граціозная, ловкая, гордое и вмст привлекательное благородство проявлялось во всхъ ея движеніяхъ. Черные какъ смоль волосы, съ синеватымъ отливомъ, блдный, нсколько смуглый цвтъ лица, большіе глаза, блиставшіе какъ два черные алмаза,— все, все въ ней изобличало организацію пламенную, страстную… огненный поясъ, которымъ природа иногда окружаетъ добродетель женщинъ, какъ-бы для того, чтобъ возвысить ея цну.

На г-ж Гранперренъ было черное шелковое платье строжайшаго покроя, вполн согласовавшееся съ мрачнымъ, грознымъ выраженіемъ лица ея. Въ одной рук она держала платокъ, омоченный слезами а въ другой стклянку со спиртомъ, который: безпрестанно нюхала, какъ-будто ежеминутно готовилась лишиться чувствъ.— Наконецъ-то вы пришли! сказала она, судорожно сжавъ руку г. де-Водре.

— Не упадайте духомъ, дитя мое! отвчалъ баронъ съ выраженіемъ нжнаго участія:— не унывайте! вчера еще вы общали мн быть твердою.

— Разв я не сдержала слова? спросила молодая женщина съ горькой усмшкой.

— По глазамъ вашимъ я вижу, что вы опять плакали.

— Такъ что же?

— Какъ!

— Да, много вы обращаете внимашя на женскіе слезы, отъискивая слды ихъ. Что такое слеза? что такое женщина?… Я призвала васъ не для того, чтобъ вы были свидтелемъ одного изъ припадковъ безумной горести, заставляющихъ меня краснть даже тогда, когда я одна! Я хочу просить васъ…

Молодая женщина замолчала.

— То, о чемъ вы хотите просить меня, будетъ исполнено, сказалъ г. де-Водре съ отеческимъ добродушіемъ:— какая бы перемна ни произошла въ вашей жизни, я не забылъ прошлаго. Г-жа Гранперренъ въ моихъ глазахъ прежняя Кларисса де-ла-Жантьеръ, дочь моего лучшаго друга… слишкомъ-рано похищеннаго смертію… увы! особенно для васъ, дитя мое.

— О, да! особенно для меня, энергически повторила г-жа Гранперренъ: — еслибъ отецъ мой былъ живъ, я не была бы поручена надзору родственницы на двадцатомъ году жизни… Я не обвиняю своей родственницы, но ея слабость, ея жалкая снисходительность, однимъ словомъ, ея ослпленіе сдлали мн много зла… Богъ ее проститъ!

— Зачм вспоминать грустное прошедшее? О чемъ же вы хотли просить меня?

Молодая женщина опустила голову и молча устремила внизъ въ землю.

— Онъ сегодня прідетъ, сказала она наконецъ, поднявъ на барона мрачный взоръ.

— Сегодня, но раньше ли, позже ли, пріздъ его неизбженъ.

— Конечно, и имю ли я право жаловаться? Въ два года разлуки я имла время приготовиться къ свиданію съ нимъ.

— Кто же вамъ велитъ съ нимъ видться?

— О! научите меня, какъ избгнуть этого свиданія и — хоть бы мн пришлось навки отказаться отъ свта, живой заключиться въ могилу… я на все согласна, на все!

— Къ-чему эти преувеличенія? Пусть дла идутъ своимъ порядкомъ, и свиданіе, котораго вы страшитесь, само-собою устранится. Мужъ вашъ никогда не былъ въ короткихъ сношеніяхъ съ моимъ племянникомъ, въ последнее время, между ними возникло даже соперничество… Можно ли предположить посл этого, чтобъ кто-нибудь изъ нихъ сталъ искать или желать сближенія.

— Онъ не будетъ, по-крайней-мр я такъ думаю, если онъ не столько жестокъ, какъ неблагодаренъ, то станетъ ли искать случая видться со мною, чтобъ имть жестокое удовольствіе насладиться моими страданіями?.. Но вы не знаете, до какихъ безумныхъ, смшныхъ, низкихъ поступковъ можетъ довести г. Гранперрена его неизлечимое тщеславіе?… Ради чести быть принятымъ по-пріятельски въ замк г. маркиза де-Шатожирона, онъ готовъ пожертвовать своими выгодами, а вдь выгоды ему дороже всего въ мір!

— Но теперь между имъ и Иракліемъ не пустая тяжба, а политическое соперничество.— Не-уже-ли обстоятельства, ссорящія даже лучшихъ друзей, не отдалятъ г. Гранперрена отъ моего племянника?

— Вы не знаете г. Гранперрена: пусть ему окажутъ малйшую вжливость, пусть ему пришлютъ только самое обыкновенное приглашеніе въ замокъ, — эта драгоцнная для него почесть заставить его отказаться отъ всего, отъ кандидатства и отъ всхъ выгодъ!

— Знаю, дворянскій титулъ можетъ ослпить вашего мужа, хоть это ужь и не въ мод, знаю, что къ этому примшивается еще частица зависти…

— Вы очертили его двумя словами: ослпленный завистникъ.

Поощряемый презрительною ироніею, съ которою г-жа Гранперренъ говорила о своемъ мужъ, баронъ продолжалъ улыбаясь:

— Его еще врне можно очертить однимъ словомъ.

— Выскочка! отвчала не колеблясь и съ гордымъ презрніемъ молодая женщина, вышедшая за плебея, но незабывшая, что она сама аристократка.

— Впрочемъ, онъ прекрасный человкъ, сказалъ г. де-Водре какъ-бы для того, чтобъ смягчить прежде-сказанное, прямъ, честенъ и уважаемъ по заслугамъ.

— Знаете ли вы, что онъ мн сказалъ сегодня утромъ? спросила г-жа Гранперренъ, ни малйшимъ знакомъ неподтвердивъ послднихъ словъ барона.

— Не знаю.

— Г. Гранперренъ объявилъ мн, что за-городомъ и въ провинціи необходимо жить мирно съ сосдями, и что, слдовательно, хотя онъ и иметъ причины быть недовольну г. де-Шатожирономъ, однакожь готовъ съ нимъ видться.— ‘Мн кажется’ прибавилъ онъ: ‘что пріздъ маркизы представляетъ намъ прекрасный случай къ сближенію.’ — На мои возраженія онъ отвчалъ: — ‘Не должно смшивать политическихъ сношеній съ свтскими, вжливость первое дло, и я нахожу приличнымъ идти въ замокъ, если г-жа де-Шатожиронъ сама не предупредитъ насъ.’ Вотъ что сказалъ мн сегодня же утромъ г. Гранперренъ.

— О ослпленіе! не-уже-ли ты одно изъ основныхъ началъ темперамента мужей?.. сказалъ г. де-Водре про себя, поднявъ глаза къ вершинамъ каштановыхъ деревьевъ.

— Вотъ въ какомъ положеніи нахожусь я, продолжала г-жа Гранперренъ съ сосредоточеннымъ волненіемъ: — человкъ, обязанный защищать меня, самъ подвергаетъ — не говорю мое сердце, оно умерло,— но мое спокойствіе, мою репутацію, мою честь опасности, противъ которой я беззащитна!

— Беззащитны! повторилъ баронъ, пристально смотря на молодую женщину: — беззащитны! а вы еще говорите, что сердце ваше умерло!

— Умерло, повторяю вамъ, сказала Кларисса глухимъ голосомъ:— и потому говорю не о недостойномъ сердц… я теперь уврена въ его безчувственности и холодности, какъ въ безчувственности и холодности трупа! Нтъ, не будущность пугаетъ меня, а прошлое.

— Прошлое? Но ни мужъ вашъ, никто, кром меня, не знаетъ, что Ираклій любилъ васъ, что вы сами…

— Ради Бога, ни слова боле, не напоминайте мн моего стыда.

— Чего же вы боитесь?

— Чего боюсь? Въ-продолженіе двухъ лтъ, невыразимый страхъ не покидаетъ меня. Чего боюсь?.. Того, чтобъ этотъ человкъ не кончилъ начатаго, чтобъ изъ жестокаго онъ не сдлался подлымъ, чтобъ, не довольствуясь убіеніемъ души, онъ не вздумалъ убить и честь… Онъ можетъ это сдлать.

— Можетъ?

— У него мой портретъ, письма… все, что можетъ дать безразсудная женщина!

Долго колебалась г-жа Гранперренъ, но наконецъ произнесла эти слова скоро, ршительно, потомъ, гордо поднявъ голову, устремила на барона пламенный взоръ, какъ-бы желая прочесть, что происходило въ глубин души его.

Увидвъ, что страданія, которымъ онъ до-сихъ-поръ искренно сочувствовалъ, разршались такимъ пустымъ, ежедневнымъ опасеніемъ, г. де-Водре ощутилъ непріятное чувство. Блескъ поэтическаго сіянія несчастной страсти, до-сихъ-поръ озарявшій голову г-жи де-Гранперренъ, значительно угасъ въ глазахъ барона. Въ-продолженіе нсколькихъ мгновеній, ему представлялась не горюющая Аріадна, не отчаянная Дидона, а одна изъ тхъ предусмотрительныхъ героинь, которыя, слдуя въ любви правилу, предписанному для дружбы однимъ жестокимъ моралистомъ, думаютъ объ измни, могущей случиться посреди обольщеній настоящаго, мене страшатся преступленія, нежели открытія его, и скупе на записочки, нежели на поцалуи, потому-что первыя остаются, вторые же не оставляютъ слдовъ.

— Она раскаявается, думалъ онъ, не въ своемъ проступк, а въ неосторожности. Она горюетъ не о томъ, что боле не любима, а о томъ, что связь ея можетъ быть узнана.

Вроятно, это невольное впечатлніе выразилось на лиц барона, ибо молодая женщина, видя, что онъ не отвчаетъ, продолжала съ сардоническою насмшкою:

— Вы смущены, не правда ли? Я сознаюсь въ своемъ преступленіи, страшусь одной мысли, что репутація моя, то-есть, честь мужа, имя котораго ношу, находится въ рукахъ человка, лишившаго меня спокойствія, счастія… Не правда ли, это низко?

Г. де-Водре опять воротился къ боле-снисходительнымъ чувствованіямъ, развиваемымъ опытностію жизни въ сердцахъ истинно-великодушныхъ.

— За что порицать ее? думалъ онъ:— она такъ много думала о немъ, что иметъ право подумать и о себ. И по какому праву мужчина, это эгоистическое животное, сметъ требовать отъ женщины высокаго самоотверженія, котораго самъ не зцаетъ?

— Вы молчите, продолжала г-жа Гранперрбнъ съ выраженіемъ сарказма, смшаннаго съ безпокойствомъ:— вы возмущены и гнвъ оковалъ вашъ языкъ?..

— Дитя мое, сказалъ баронъ съ легкой улыбкой:— солдата возмутить трудно и, къ-несчастію, я вышелъ изъ тхъ лтъ, когда мужчина иметъ право гнваться на женщину.

— Зачмъ же вы не отвчаете?

— Я обдумывалъ то, что вы мн разсказали.

— Не правда ли, это ужасно?

— Не ужасно, а непріятно, но и этого довольно, чтобъ заставить меня помочь вамъ… Я полагаю, что въ этомъ-то разсказ и заключается ваша просьба?.. Вы желаете, чтобъ я переговорилъ съ Иракліемъ?

— Согласитесь ли вы на это? съ живостію спросила госпожа Гранперренъ.

— Завтра же исполню. Я было-хотлъ ждать, чтобъ племянникъ самъ явился ко мн, по теперь поступлю иначе. Я самъ пойду къ нему.

— Какъ я хорошо сдлала, что не усомнилась въ вашей дружб!

— Усомниться въ моей дружб значило бы оскорбить меня.

— О, еслибъ вамъ удалось!

— Одно изъ двухъ: либо онъ сжегъ ваши письма,— въ такомъ случа опасность, которой вы страшитесь, уже не существуетъ, либо онъ сохранилъ ихъ,— въ такомъ случа, онъ отдастъ ихъ мн, я за это ручаюсь.

— Онъ не сжигалъ ихъ! вскричала съ жаромъ молодая женщина.

— Я понимаю, что подобная жертва не легка, сказалъ г. де-Водре съ любезностью: — но мы вс почти, наканун свадьбы, производимъ такіе ауто-да-ф.

— Говорю вамъ, онъ не сжегъ ни одного письма, не врьте, если онъ станетъ уврять васъ въ этомъ!

— Я никогда не защищалъ Ираклія, слдовательно, вы можете мн поврить: онъ честенъ.

— Честенъ!

— По-крайней-мр съ мужчинами. Если онъ поклянется, что истребилъ вс залоги вашей любви, я ему поврю, надюсь, что, при моемъ ручательств, и вы поврите.

Кларисса не отвчала, но по озабоченному лицу ея можно было видть, какой неизлечимый ударъ опытность любви нанесла ея природному расположенію къ доврчивости.

Въ эту минуту раздался звонъ колоколовъ.

— Это онъ! вскричала обманутая женщина съ нервическою дрожью.

Баронъ взялъ об руки ея и нсколько минутъ продержалъ ихъ въ своихъ рукахъ.

— Минута испытанія наступила, сказалъ онъ съ искреннимъ сочувствіемъ:— не старайтесь преодолвать своей горести, дайте ей волю, пока мы одни. Черезъ нсколько минутъ вы будете окружены посторонними лицами: вы должны тогда наблюдать за каждымъ своимъ движеніемъ и закрыть лицо непроницаемою маскою. Теперь вы еще свободны и можете страдать. Плачьте же, дитя мое, не скрывайте отъ меня своихъ слезъ: правда, я давно раззнакомился съ горестями сердца, но все-таки зналъ и не разучился уважать ихъ.

Пока г. де-Водре говорилъ съ задумчивостью, внушаемою самымъ твердымъ характерамъ приближеніемъ старости и подобною блдному солнечному лучу на осеннемъ ландшафт, лицо г-жи Гранперренъ постепенно переходило отъ самаго мрачнаго унынія къ выраженію гордости.

— Плакать! вскричала она съ сердцемъ: — еще и вчно плакать! И вы мн это совтуете!.. О, я знаю, въ глазахъ женщины много слезъ, но вдь наступаетъ же минута, когда он высыхаютъ и мн кажется, что — благодаря Бога, — эта минута для меня наступила. Много дорогъ ведутъ къ горести, отъ нея же идетъ только одна… все равно — была бы и эта дорога!.. Она есть, я въ томъ убждена, ибо уже вижу ее передъ собою: эта дорога — презрніе…

— Презрніе?

— Или, лучше сказать, отвращеніе. Кром васъ, мой старый другъ, сердце котораго столько же благородно, сколько великодушно, все окружающее меня такъ мелочно, такъ низко, такъ презрнно, что, вмсто безразсуднаго негодованія или безумнаго отчаянія, сердце мое исполнится холоднымъ презрніемъ ко въмъ низостямъ…

— Но какая причина…

— Слышите ли вы звонъ?

— Слышу.

— Доммартенъ!.. Съ-тхъ-поръ, какъ онъ здсь, онъ принять у насъ въ дом за-свой, съ хитростью и коварствомъ Тартюфа вкрался онъ къ намъ, сблизился съ нами, почти поселился у насъ, а теперь присоединился къ моимъ врагамъ.

— Пасторъ Доммартенъ?

— Вотъ уже три недли, какъ я не видала его, между-тмъ, какъ въ-теченіе цлаго года онъ бывалъ у насъ ежедневно. Правда, тогда замокъ былъ необитаемъ, теперь же, когда пріхали его владтели, г. Доммартенъ, надясь, вроятно, найдти въ замк боле-могущественныхъ покровителей, нежели на завод, удаляется отъ насъ безъ причины, съ грубостью, не стараясь даже придумать предлога…

— Что длать, милая Кларисса! Доммартенъ не что иное, какъ простой крестьянинъ. Блуза его превратилась въ рясу, перемнивъ синій цвтъ на черный, вотъ весь результатъ его семинарскаго воспитанія. Можно ли посл этого требовать отъ него поведенія человека образованнаго, или, по-крайней-мр, поступковъ, которыми люди порядочные приступаютъ къ ссор и разрыву?

— Сколько услугъ оказывалъ ему г. Гранперренъ!

— Онъ честолюбивъ, а честолюбцы вообще неблагодарны.

— Неблагодарность не должна бы удивлять меня, а между-тмъ, я все еще не могу къ ней привыкнуть. Не боле какъ мсяцъ назадъ, Доммартенъ употреблялъ вс средства, чтобъ вкрасться въ мою доверенность.

— Надюсь, что ему не удалось?

— По счастію, нтъ, хотя въ то время и я не могла предвидеть его измны… Вы, можетъ-быть, обвините меня въ малодушной слабости… но этотъ звонъ непріятно дйствуетъ на мои нервы.

— Доммартенъ приказалъ трезвонить въ честь прибытія моего племянника, въ надежд, что эхо звона дойдетъ до слуха моего двоюроднаго брата, отнскаго епископа, отъ котораго онъ зависитъ. Почтенному пастору очень хочется сдлаться викаріемъ, вотъ въ двухъ словахъ исторія и объясненье того, что вы называете его измной.

Въ это время колокольный звонъ былъ заглушенъ трескомъ пороховыхъ ящиковъ.

— Да это формальное торжество! вскричала г-жа Гранперренъ съ судорожнымъ смхомъ:— право, я не знаю, зачмъ мы остаемся въ этой мрачной аллеи, мняясь печальными словами, а не присоединяемся къ общему веселію. Посмотрите, прибавила она, указавъ рукою на часть селенія по ту сторону реки: — тамъ свтитъ солнце и шумитъ радость, почему же намъ не идти туда?

— Успокойтесь! сказалъ г. де-Водре съ выразительнымъ взглядомъ: — мы не одни.

Г-жа Гранперренъ обратила взоръ въ ту сторону, куда указывалъ баронъ глазами.

— Викторина! сказала она съ неудовольствіемъ: — что ей здесь надо?

Падчерица г-жи Гранперренъ показалась на одной изъ тропинокъ, ведшихъ къ каштановой аллее.

III.
Подъ каштанами.

Викторине Гранперренъ недавно минуло двадцать лтъ, она была хороша собою, блондинка, невысока ростомъ и одарена привлекательнымъ развитіемъ формъ, редко-встричаемымъ у двушекъ въ эти лета. Хотя время было осеннее, половина сентября, однакожь нарядъ ея столько же напоминалъ весну, какъ и ея наружность, онъ состоялъ изъ белаго кисейнаго платья, стянутаго въ таль розовой шелковой лентой. Зеленыя атласныя ботинки граціозно обтягивали узкія, высокія ея ножки. На голове у нея ничего не было, но находя, вероятно, что какъ бы ни были изобильны волосы, они все-таки недостаточно защищаютъ отъ солнечныхъ лучей, она закрылась зонтикомъ, который немедленно закрыла, вступивъ подъ тень, бросаемую густыми массами каштановой аллеи.

Увидевъ мачиху и барона де-Водре, Викторина, шедшая до-сихъ-поръ скорымъ и твердымъ шагомъ, невольно умерила шаги и легкое замешательство появилось на лиц ея. Подобно г-же де-Монтескье, которая, какъ увернете мужъ ея, всегда хромала, когда кто-нибудь смотрлъ на нее, молодая девушка ощущала обыкновенно некоторую робость, проявлявшуюся въ поступи и во всхъ ея движеніяхъ, когда на нее устремлялись чьи-нибудь взоры, хотя въ нихъ всегда выражалась благосклонность. Обыкновенная, природная живость ея превращалась тогда въ некоторую неловкость, имвшую свою прелесть, потому-что даже то, что въпослдствіи становится недостаткомъ, въ двадцать лтъ кажется прелестію. Но въ эту минуту смущеніе дочери Гранперрена имло другую причину, независящую отъ пансіонской робости, которую она, не смотря на живой, веселый характеръ, не могла преодолть въ подобныхъ случаяхъ. Она не думала встртить кого-нибудь въ каштановой алле, и причина, привлекавшая ее въ это уединенное мсто, была — читатель, вроятно, уже угадалъ, — одна изъ тхъ нжныхъ тайнъ, открытія которыхъ всегда страшится юное сердце.

Посл минутной нершительности, Викторина отважилась и, принужденно улыбаясь, пошла къ разговаривавшимъ, которые, увидвъ ее, перестали говорить.

— Завтра желаніе ваше будетъ исполнено, сказалъ г-нъ де-Водре г-ж Гранперренъ, пока молодая двушка не подошла еще къ нимъ: — итакъ, будьте спокойны, разсудительны… старайтесь особенно, чтобъ это дитя ничего не замтило.

Совтъ барона былъ благоразуменъ, но излишенъ. Жертва любви придала уже своему лицу спокойное выраженіе, и даже самый проницательный взоръ не открылъ бы на немъ слдовъ сильныхъ, горестныхъ ощущеній, волновавшихъ ее за минуту.

— Я просила тебя остаться въ гостиной, сказала молодой двушк г-жа Гранперренъ съ холодностью, которою большею частію отличаются мачихи.

— Я теперь оттуда, лаконически возразила Викторина, привыкнувшая, по-видимому, къ подобной встрч и ни мало не обидвшись.

— Совтую вернуться, продолжала тмъ же сухимъ, рзкимъ тономъ Кларисса: — гости скоро станутъ собираться и будетъ невжливо, если никто не встртитъ ихъ.

— Папенька у себя въ кабинет, сказала молодая двушка, дружески кивнувъ головою барону, поклонившемуся ей съ улыбкой.

— Кабинетъ твоего папеньки не гостиная, и ты очень-хорошо знаешь, что онъ не принимаетъ гостей въ кабинет.

— Извините, папенька сейчасъ же ввелъ къ себ въ кабинет г-на де-Буажоли.

— Г-нъ де-Буажоли уже пріхалъ? спросила мачиха Викторины, внезапно перемнивъ тонъ.

— Пріхалъ.

— Любезнйшій г-нъ де-Водре, продолжала г-жа Гранперренъ съ неожиданною живостью: — мы старые друзья, и потому я не церемонюсь съ вами. Вы позволите мн идти принять г-на де-Буажоли? Онъ обдаете у насъ въ первый разъ и, говорятъ, онъ очень щекотливъ и формалистъ.

— Признаюсь, сударыня, отвчалъ баронъ улыбаясь:— мн грустно, что вы жертвуете мною для г-на де-Буажоли, но это несчастіе, неизбжное въ мои лта, и — я покоряюсь.

— Несчасті это не такъ велико, потому-что моя падчерица займетъ мое мсто, возразила г-жа Гранперрен, улыбнувшись съ усиліемъ.

— Я только-что хотлъ просить о томъ мадмуазель Викторину.

— Мадмуазель Викторина сама предлагаетъ вамъ свое общество, отвчала молодая девушка съ улыбкой боле-искренней, нежели улыбка ея мачихи.

— Но позвольте вамъ замтить, сударыня, сказалъ г-нъ де-Водре, продолжая шутить:— что вы допускаете настоящее свиданіе наедин. Не думаю, чтобъ оно могло быть опаснымъ для мадмуазель Викторины, но не-уже-ли вы не опасаетесь за меня?

Г-жа Гранперренъ устремила на барона проницательный взоръ, какъ-бы отъискивая въ этой мнимой шутк серьзное значеніе.

— Напротивъ, отвчала она съ значительнымъ удареніемъ на этомъ слов:— я не только не опасаюсь, но желала бы, чтобъ это свиданіе на васъ подйствовало.

Викторина насупила брови и покраснла, между-тмъ, какъ одной ножкой нетерпливо постукивала по песку.

Что же касается до барона, то, не смотря на его лта и свтскость, слова г-жи Грапперрнъ произвела на него такое впечатленіе, что видимое смущеніе появилось на обыкновенно-спокойномъ лиц его.

Замтивъ различное дйствіе слов своихъ, жена желзнозаводчика не сочла нужнымъ продолжать въ эту минуту разговора и, подобно парянскимъ стрлкамъ, пускавшимъ отравленныя стрлы и обращавшимся въ бгство, быстро удалилась.

Пока мачиха не скрылась, Викторина молчала и стояла неподвижно, опустивъ глаза, но лишь-только г-жа Гранперренъ повернула на одну изъ тропинокъ, ведшихъ изъ каштановой аллеи къ дому, молодая двушка подняла голову и устремила на барона живой, твердый взглядъ, въ которомъ блистала, какъ солнечный лучъ въ чистой вод, та наивная смлость, какою отличается иногда невинность въ двадцать лтъ.

— Г-нъ де-Водре, сказала она твердымъ, хотя и тихимъ голосомъ: — благодарю случай, доставившій мн свиданіе съ вами, съ нкоторыхъ поръ я сама ищу повода поговорить съ вами безъ свидтелей, потому-что хочу вврить вамъ секретъ.

— И того два! сказалъ про себя сельскій дворянинъ съ меланхолическою ироніею.— Видно я старе и почтенне, нежели полагалъ, и видно пришлось мн покориться роли повреннаго. Грустно!

— Поняли ли вы, что сказала моя мачиха?

— Кажется… впрочемъ, я могъ и ошибиться.

— Но какъ поняли вы ея слова?

— Вроятно, такъ же, какъ и вы.

— Это не отвтъ, нетерпливо сказала Викторина.

— Извольте, я буду говорить ясне, коли вамъ это угодно, продолжалъ баронъ, пристально смотря на нее:— г-жа Гранперренъ пожелала мн, сама того не подозрвая, величайшее несчастіе, какое только можетъ случиться съ человкомъ моихъ лтъ.

— Несчастіе, говорите вы?

— Тмъ горестнйшее, что оно принадлежитъ къ роду такихъ несчастій, о которыхъ никто не сожалетъ: несчастіе влюбиться въ прелестную двушку, которой я могу быть ддомъ.

— Не правда ли, это безразсудно? съ живостію сказала Викторина.

— Правда, отвчалъ г. де-Водре, принужденно улыбаясь:— но положимъ, что это можетъ случиться…

Лицо молодой двушки, на минуту прояснившееся, опять приняло озабоченное выраженіе.

— Сидые волосы не всегда защищаютъ отъ безразсудства, продолжалъ баронъ слегка-взволнованнымъ голосомъ: — предположите же, что я могу забыть свои седины, и что желаніе вашей мачихи исполнится, скажите, не буду ли я несчастливъ?

— А я-то! вскричала Викторина съ невольною откровенностью, въ которой она тотчасъ же раскаялась, ибо съ замшательствомъ опустила глаза.,

Еслибъ г-нъ де-Водре сохранилъ нкоторыя изъ обольщеній самолюбія, которыми иногда бываютъ ослплены люди его лтъ, то жестокая наивность молодой двушки нанесла бы ему сильный ударъ, но баронъ обладалъ прямымъ, врнымъ умомъ, опытность послужила ему въ пользу, и онъ зналъ, что при постепенныхъ испытаніяхъ жизни мудрость состоитъ въ умніи приноравливать чувствованія къ лтамъ. Съ-тхъ-поръ, какъ волосы и борода его опушились снгомъ, онъ понялъ, что долженъ былъ отказаться отъ благоухающихъ весеннихъ розъ. Чувство собственнаго достоинства, здравый смыслъ, совтовали ему отказаться отъ любви прежде, нежели она отъ него откажется, послушный этому благоразумному голосу, онъ уже въ зрлыхъ лтахъ старался отвыкнуть отъ опасныхъ напитковъ, которыми безъ стыда можетъ упиваться молодость, почерпающая изъ нихъ грацію, мужество, все благородные порывы, иногда даже геній, но отъ которыхъ должны отказаться старики, чтобъ на старости лтъ не впасть въ жалкое, унизительное упоеніе.

Философическая умренность сельскаго дворянина относительно самой обворожительной страсти не доходила, однакожь, до стоицизма, ибо въ воздержности его было гораздо-боле благоразумія, нежели нечувствительности. Онъ покорился, не безъ сожалнія, однакожь, и самая покорность его часто подвергалась тягостнымъ испытаніямъ. Такимъ-образомъ, баронъ не могъ видть каждый день въ-продолженіе нсколькихъ мсяцевъ наивныхъ прелестей молодой Викторины, не ощутивъ волненія въ сердц, живомъ еще подъ холодной оболочкой, которою онъ счелъ нужнымъ прикрыть его. Но разсудокъ его восторжествовалъ надъ невольнымъ возвращеніемъ къ ощущеніямъ молодости, и живое участіе, внушенное ему сначала молодою двушкой, мало-по-малу превратилось въ боле-спокойную, хотя все еще нжную привязанность, которой нельзя было назвать отеческою.

— Вы правы, сказалъ г-нъ де-Водре, стараясь скрыть довольнонепріятное ваечатлніе, произведенное на него необдуманнымъ восклицаніемъ дочери г-на Гранперрена:— мы были бы оба несчастливы, а я, въ добавокъ, сдлался бъ жалокъ, смшонъ.

— Итакъ, съ живостію продолжала Викторина: — вы общаете…

Молодая двушка замолчала, не зная какъ кончить начатую фразу.

— Я общаю… не влюбляться въ васъ? Это ли вы хотли сказать? спросилъ баронъ, вооружившись всею своею философіею.

— То-есть, я не запрещаю вамъ любить меня… Я даже желаю этого, потому-что сама искренно расположена къ вамъ.

— Въ-самомъ-дл? спросилъ г-нъ де-Водре.

— Я никогда не лгу, отвчала Викторина, положивъ блые, пухленькіе пальчики свои въ мощную протянутую къ ней руку стараго дворянина: — я питаю къ вамъ глубокое уваженіе, потому-что вы благородны, мужественны и великодушны, люблю васъ, потому-что вы добры, простодушны, умны, словомъ, чувствую къ вамъ живую, почтительную, дочернюю привязанность, но…

— Я ожидалъ этого ‘но’, сказалъ баронъ съ задумчивой улыбкой:— и не имю никакого права имъ обижаться. То, что сказано предъ этимъ ‘но’, извиняетъ всю его жестокость.

— Но, если намреніе моей мачихи, къ которому въ послдніе дни, кажется, присоединился и папенька, осуществится, то я буду несчастлива, я въ томъ уврена, и вотъ что внушаетъ мн теперь смлость говорить съ откровенностью, быть-можетъ, не совсмъ приличною…

— Нтъ, дитя мое. Откровенность никогда не можетъ быть неприлична, и чтобъ доказать вамъ, что я нимало не обидлся, послдую вашему примру. Точно, и отъ меня не ускользнуло намреніе вашей мачихи.

— Такъ и есть! вскричала Викторина, покраснвъ съ досады.— Какое униженіе! Вы замтили, что меня вамъ навязываютъ?

— Я замтилъ также, отвчалъ баронъ съ кроткой шутливостью:— что васъ трудно вести подъ внецъ насильно, и я буду крайне удивленъ, если кому-нибудь удастся довести васъ до состоянія покорной жертвы.

— Этого-то и добивается моя мачиха.

— Вы напрасно на нее сердитесь, намреніе ея прекрасно въ сущности.

— О! я не сомнваюсь въ томъ, сказала молодая двушка иронически:— вдь она такъ нжно любитъ меня!

— Вы дурно судите объ ней, сказалъ г. де-Водре серьзно.

— Очень-естественно, что вы ее защищаете, съ живостію возразила Викторина:— вы другъ ея!

— Я и вашъ другъ, и потому желаю, чтобъ вы жили въ мир и согласіи.

— Какъ! да мы согласуемся какъ-нельзя-более: я покорнйшая изъ падчерицъ, она нжнйшая изъ мачихъ, вы сейчасъ видли образчикъ нашего обоюднаго согласія! Мы очень-дружны, повторяю вамъ, и только клеветникъ можетъ сказать, что въ нашемъ семейств не существуетъ самое трогательное согласіе и единодушіе!

Насмшливое, исполненное горечи выраженіе голоса дочери г. Гранперрена ршительно опровергало буквальный смыслъ словъ ея.

— Сказать ли вамъ главную причину вашего нерасположенія къ г-же Гранперренъ? сказалъ баронъ принужденно-шутливымъ тономъ, намреваясь придать другое направленіе непріятнымъ мыслямъ, выражавшимся на лиц молодой двушки.

— Она вышла за моего отца, вотъ главная причина! отвчала Викторина съ энергіей — она занимаетъ въ нашемъ дом мсто моей матери… моей бдной матери, прибавила молодая двушка со слезами на глазахъ, умершей такъ рано, и такъ скоро заманенной другою женщиной!

— Милое дитя мое, возразилъ г. де-Водре съ участіемъ:— я понимаю вашу горесть, но она не должна длать васъ несправедливою. Батюшка вашъ, по своему положенію, какъ начальникъ огромнаго, значительнаго заведенія, долженъ былъ вступить во вторичный бракъ!

— Я была не ребенокъ и сама могла управлять его хозяйствомъ.

— Въ подобныхъ случаяхъ молодая двушка рдко пріобртаетъ власть, которую не смютъ оспоривать у замужней женщины.

— Такъ что же мшало отцу моему отдать меня замужъ?

— Справедливо, сказалъ баронъ улыбаясь: — но признаюсь, отвращеніе къ замужству, сейчасъ вами высказанное, не позволило мн смотрть на предметъ нашего разговора съ этой точки зрнія.

— Но скажите сами, г. де-Водре, поспшно сказала молодая двушка, нсколько смутившись:— могу ли я любить женщину, занявшую мсто моей матери?

— Я понимаю вашъ предубжденіе и извиняю его, но увренъ, что если вы захотите немножко подумать, то предубжденіе это скоро разсется. Зачмъ гнваетесь вы на неизбжное, если батюшка вашъ женился по собственной вол? Впрочемъ, поврьте моей опытности, онъ могъ бы выбрать гораздо-хуже.

— Хуже г-жи де-ла-Жантьеръ? сказала Викторина, съ нескрываемымъ презрніемъ.

Лицо г. де-Водре приняло серьзное, почти-строгое выраженіе.

— Вы сами говорили сейчасъ, отвчалъ онъ: — что я другъ, искренній другъ вашей мачихи, точно такъ же, какъ и вашъ, позвольте жь вамъ замтить, что я не люблю, когда при мн дурно говорятъ о людяхъ, которыхъ я считаю своими друзьями.

— Я молчу, г. баронъ, возразила молодая дивушка, съ замшательствомъ опустивъ глаза:— я слишкомъ-легкомысленна и пряма, простите мн, если слова мои обидли васъ.

— Я самъ долженъ просить у васъ извиненія въ своей грубости, сказалъ сельскій дворянинъ, обезоруженный наивною покорностью Викторины:— но вы знаете: что у солдата на сердц, то и на язык. Во всемъ этомъ я вижу одно изъ недоразумній, разстроивающихъ иногда гармонію самыхъ согласныхъ семействъ и исчезающихъ при первомъ откровенномъ объясненіи. Повторяю: у васъ только одна серьзная причина нерасположенія къ г-жи Гранперренъ.

— Какая? спросила Викторина разсянно.

— Намреніе ея выдать васъ за меня, отвчалъ г. де-Водре, стараясь говорить о касавшемся до него такъ спокойно, какъ-будто-бы дло шло о чемъ-нибудь другомъ.

Вмсто отвта, молодая двушка бросала безпокойные взгляды къ рк, но молчаніе и самое смущеніе ея могли послужить утвердительнымъ отвтомъ.

— Вы понимаете, продолжалъ баронъ, шутливость котораго въ эту минуту казалась нсколько-вынужденною: — что я не могу раздлять вашего нерасположенія къ г-ж Гранперренъ за намреніе, исполненіе котораго могло бы меня осчастливить, еслибъ благоразуміе позволяло мн желать этого исполненія, впрочемъ, вы сами мене бы сердились на это намреніе, еслибъ предлагаемому вамъ жениху было не пятьдесятъ лтъ, а тридцать, и еслибъ онъ назывался не барономъ де-Водре, а…

— А какъ? спросила Викторина раскраснвшись и съ сильнымъ біеніемъ сердца.

— Какъ зовутъ этого господина въ черномъ фрак, старающагося спрятаться за дерево, по ту сторону рки, насупротивъ насъ.

Съ этими словами, произнесенными съ притворнымъ спокойствіемъ, въ которомъ проявлялось, однакожь, чувство ревнивой горечи, часто ощущаемой людьми зрлыхъ лтъ при вид юношей, безжалостно занимающихъ мста ихъ въ удовольствіяхъ и радостяхъ жизни, — г. де-Водре указалъ Викторин, замтившей, вроятно, прежде его, адвоката Жоржа Фруадво, спрятавшагося за ивой, въ тни которой онъ, съ блаженною увренностью, свойственною влюбленнымъ, воображалъ себя совершенно-защищеннымъ отъ нескромныхъ взоровъ.

IV.
Сельскія сплетни.

Противъ жилища г. Гранперрена, по другую сторону рки, узкая дорога, обсаженная ивами, отдляла сады нкоторыхъ сельскихъ домовъ отъ берега. Эта тропинка, съ которой видна была вся опушка заводскаго парка, сделалась съ нкоторыхъ поръ любимою прогулкой Жоржа Фруадво. Каждый день сосдніе жители видли, какъ онъ въ задумчивости прогуливается тихими шагами, или сидитъ подъ деревомъ, съ удочкой въ рукахъ. Подобное поведеніе неутомимаго истребителя дичи не могло не показаться страннымъ, ибо мужественная страсть къ охот такъ же мало согласуется съ расположеніемъ къ мечтательности, какъ и съ спокойнымъ. препровожденіемъ времени на рыбной ловли.

Некоторые наблюдатели, или, лучше сказать, нкоторыя наблюдательницы усомнились въ искренности внезапной страсти сельскаго адвоката къ форелямъ и карпамъ, но г. Бобилье, хотя и раздлялъ внутренно общее сомнніе, не замедлилъ защитить своего молодаго пріятеля: столько сочувствія сохранилось въ сердц живаго еще старика ко всему, что ему напоминало ощущенія его юности.

Это требуетъ объясненія, и потому мы должны сдлать небольшой отступъ.

Въ Шатожирони, около полудюжины женщинъ, между которыми первое мсто занимали г-жа Эстевени, конторщица почтамта, и двица Урсула Шавле, сестра сборщика податей, были приняты у желзнозаводчика и по этой причин, хотя, впрочемъ, хозяйка дома держала ихъ въ почтительномъ отъ себя разстояніи, они съ презрніемъ смотрли на остальную часть шатожиронскаго прелестнаго пола. Эти женщины составляли аристократію селенія, это было маленькое Шосс-д’Антэнъ, ибо чисто-мщанскіе элементы ея не дозволяли ей представить даже въ миньятюр благородное Сенжерменское-Предмстье.

Завидуя до нельзя богатству и красот г-жи Гранперренъ и ея падчерице, шатожиронское общество (такъ называлъ себя съ гордостью и предпочтительно передъ всми другими этотъ маленькій женскій кругъ) всячески старалось и, большею частію неудачно, брать съ нихъ примръ во всемъ, но, исключая этой невольной подчиненности, оно было силою, которой вс должны были отдавать почетъ. Оно задавало тонъ, вводило моды, решало все споры и, въ-особенности, съ усердіемъ занималось воздлываніемъ злословія, этого живучаго молочайника, о которомъ тотъ, кто изучалъ его только въ Париж, не можетъ имть врнаго понятія, ибо только въ провинціи совершенно развивается роскошь его цвта я дкость его яда.

Долгое время г. Бобилье и Жоржъ Фруадво составляли наслажденіе этого клуба въ юбкахъ. Не имвя соперниковъ во всей общин по образованію, вжливому обхожденію и свтскимъ талантамъ,— ибо баронъ де-Водре небывалъ ни въ какомъ низкомъ обществъ, кром дома заводчика, а послдній сосредоточивалъ вс свои способности на промышленыхъ спекуляціяхъ, — за мирнымъ судьею и адвокатомъ одинаково ухаживали, ихъ везд ласково принимали, всюду приглашали. Трудно ршить, кто изъ нихъ пользовался большею милостію этихъ дамъ и двицъ, потому-что если молодой человкъ былъ разговорчивъ, веселъ и иногда остроуменъ, если онъ порядочно зналъ музыку и могъ аккомпанировать своимъ звучнымъ басомъ рзкій сопрано г-жи Шавле, обладавшей разстроенными клавикордами, пожалованными ею въ рояль Эрара, — то старикъ былъ поощряемъ рукоплесканіями дамъ, когда, порхая по гостиной г-жи Эстевени, онъ сыпалъ нжнйшіе цвты своей аристократической свтскости, разсказывалъ славные подвиги кастелановъ и старостъ, своихъ предковъ, или съ эмфазомъ поэта декламировалъ какое-нибудь стихотвореніе, которому,— прибавлялъ онъ всегда, — пятьдесятъ лтъ тому, Французскій Меркурій не отказалъ въ гостепріимств…

Когда достоинства двухъ соперниковъ такъ равны, что нельзя отдать преимущество одному, не обидвъ другаго, тогда обыкновенно длятъ внецъ пополамъ. Въ такомъ затрудненіи находилось шатожиронское общество, когда надобно было окончательно ршить, кто любезне и миле — старый ли мирный судья или молодой адвокатъ, и оно прибгнуло къ примирительному способу, о которомъ мы сейчасъ упоминали.

— Г. Фруадво Алкивіадъ, но г. Бобилье Анакреонъ, сказала, жеманно съузивъ ротикъ, г-жа Эстевени, заслуженый синій-чулокъ, которому дружба, вроятно безкорыстная, почтеннаго члена института доставила мсто управляющей шатожиронскою почтовою конторою. Извстно, что писательницы въ юпкахъ очень любятъ подобныя мста, вроятно потому-что воображаютъ, будто разбирать письма все-таки значитъ заниматься письменами.

Но хотя большая часть дамъ шатожиронскаго Шосс-д’Антенъ, по примру г-жи Эстевени, не отдавала никоторому изъ двухъ соперниковъ преимущества, между ними была одна, которая, отдавая полную справедливость любезности Анакреона, съ трудомъ скрывала свою склонность къ Алкивіаду. То была мамзель Урсула Шавле, двица совершеннолтняя съ давнихъ поръ, и угрожаемая почестью старшинства въ звучномъ хор пвицъ, которыхъ мы слышали въ первой части. Вообще, старшинство по лтамъ мало нравится прелестному полу. Нтъ никакого сомннія, что сестра сборщика податей охотно отказалась бы отъ почестей, готовившихся ея зрлому двичеству, еслибъ представилась какая-нибудь выгодная партія, особенно же Жоржъ Фруадво, и случай сдлаться изъ старой двы молодой женщиной: превращеніе, совершающееся каждый день на нашихъ глазахъ, о которомъ эта интересная двица, не смотря на свою скромность, вздыхала боле, нежели сама признавалась въ томъ.

Нужно ли прибавлять, что Урсула Шавле первая замтила уменьшеніе любезности молодаго адвоката въ Шатожиронскомъ обществ и частыя, уединенныя прогулки его по берегу рки? Такъ-какъ домъ, въ которомъ она жила у своего брата, сборщика податей, находился на берегу рки, противъ желзнаго завода, то совершеннолтняя два наивно вообразила, что удочка, постоянно находившаяся въ рукахъ молодаго человка, имла цлію изловленіе ея сердца, но при первой попытк это пріятное заблужденіе было жестоко уничтожено.

Однажды Урусла сла въ бесдку, бывшую въ конц сада, принадлежавшаго къ дому ея брата, и въ нсколькихъ шагахъ отъ ивы, подъ которою съ нкоторыхъ поръ садился каждое утро Жоржъ Фруадво подъ тмъ предлогомъ, что будто-бы ловилъ тутъ рыбу, тамъ она замтила, къ величайшей досад своей, что любезный рыболовъ ни разу, не обращалъ къ ней взора, постоянно устремленнаго въ противоположную сторону на паркъ. Блое платьице и блокурая головка, нсколько разъ проглядывавшія изъ-за зелени каштановой аллеи, о которой мы упоминали, совершенно сняли покровъ, ослплявшій нсколько дней глаза слишкомъ-сантиментальной двы, пламя этого ужаснаго открытія внезапно зажгло въ ея сердц мстительную ненависть къ Жоржу Фруадво,— ненависть, равную сил нжнаго чувства, невольно владвшаго до-сихъ-поръ ея сердцемъ.

Въ тотъ же вечеръ, въ аристократическомъ кругу прекрасного шатожиронскаго пола, разнеслось странное, непостижимое, скандалзное извстіе: г. Фруадво влюбленъ въ Викторину Гранперренъ и каждое утро въ одиннадцать часовъ они сходятся на свиданіе.

Правда, Урсула Шавле должна была признаться, что при этихъ свиданіяхъ рка отдляла влюбленную чету, и это служило довольно-яснымъ доказательствомъ безопасности такихъ бесдъ въ-отношеніи нравственности. Но г-жа Эстевени, мнъніе которой всегда служило закономъ въ этомъ миломъ кругу, ршила, что въ интриг подобнаго рода рка ничего не значитъ, и что, слдовательно, это обстоятельство не можетъ быть принято въ соображеніе.

— Разв вы не знаете исторіи Геро и Леандра? сказала она съ жеманной улыбкой, которою обыкновенно приправляла свои классическіе цитаты.

Поселившись въ Шатожирон, любимица почтеннаго академика съ большею противъ прежняго страстно занялась литературой и науками.

— Нтъ никакого сомннія, замтила другая дама, славившаяся суровостью своихъ нравовъ:— что рка шестидесяти футовъ въ ширину не можетъ служить препятствіемъ такому предпріимчивому человку, какъ г. Фруадво. Еслибъ онъ имлъ виды на меня, такъ хоть бы между нами текла самая Луара, а не ничтожный ручеекъ, я все-таки не спала бы покойно.

— Однакожь, мадамъ Перронъ, Луара очень широка! замтила кузина г. Бобилье, самая снисходительная изъ дамъ этого круга.

— Не такъ широка, какъ Геллеспонтъ, сказала г-жа Эстевени, съ напыщенностію произнеся послднее слово.

— Я этой рки не знаю, возразила простодушно родственница стараго мирнаго судьи.

— Геллеспонтъ не рка, мадамъ Жиро, отвчала снисходительно ученая конторщица:— это проливъ, рукавъ моря, черезъ который каждую ночь переплывалъ Леандръ, молодой Грекъ, на свиданіе со своей возлюбленной, прелестной Геро.

— Господи Іисусе! вскричала старая мамзель Бержре, поднявъ глаза къ небу: — и христіане пускаются на такія мерзости!.. Не ужь-то есть женщины, ршающіяся на подобныя вещи?

— Позвольте вамъ замтить, мамзель Бержре, что Леандръ былъ не христіанинъ, а язычникъ, сказала г-жа Эстевени съ насмшливой улыбкой.

— Тмъ хуже для него, если у вашего Леандра не было никакой вры! возразила, разгорячаясь, мамзель Бержре.

— Я не говорила, что у Леандра не было вры, я сказала, что онъ былъ язычникъ.

— Будто это не все равно!

— Не совсмъ, мамзель Бержре, у язычниковъ была своя вра, какъ и у насъ.

— Хороша вра! Всякія мерзости! возразила старая два, боле и боле раздражаясь.— Впрочемъ, не въ томъ дло, господинъ Фруадво христіанинъ, или, по-крайней-мрм, долженъ бы быть христіаниномъ, и если онъ въ-самомъ-дл переплываетъ, каждую ночь черезъ рку, чтобъ видться съ легкомысленной двчонкой…

— Да никто не говорилъ этого, прервала г-жа Жиро.

— Правда, сказала Урсула Шавле съ горькой усмшкой: — но никто не говорилъ и противнаго.

— Стало-быть, это возможное дло, прибавила суровая нравственность.

— Даже весьма-вроятное, вскричала Бержре, преувеличивая, какъ обыкновенно бываетъ въ подобныхъ случаяхъ:— и вы не находите этого возмутительнымъ? вы не видите, что пора прекратить такую гадость! И никто не считаетъ нужнымъ увдомить бднаго пастора, чтобъ въ воскресной проповди онъ уничтожилъ распутника и развратницу?

— Мамзель Бержре, вы слишкомъ горячитесь! вскричала конторщица съ нкоторымъ безпокойствомъ, ибо, мало полагаясь на скромность своихъ подругъ, она начинала опасаться, чтобъ подробности этого доброжелательнаго разговора не дошли до слуха владтелей завода.

— Какъ! я горячусь? вскричала мамзель Бержре съ гнвомъ: — я горячусь потому-что высказала свое негодованіе противъ распутства?

— Да, вы слишкомъ горячитесь. Я согласна, что поведеніе господина Фруадво двусмысленно, но не вижу причинъ сомнваться въ добродтели дочери господина Гранперрена, эта молодая двица столько же добродтельна, какъ и благовоспитана.

— Прямая кокетка, проворчала Бержре: — нечестивица, безпрестанно оглядывающаяся въ церкви, вмсто того, чтобъ сидть скромно, опустивъ глаза въ молитвенникъ.

— Но, мамзель Бержре, сказала съ нкоторою колкостью кузина господина Бобилье: — если вы это видите, стало-быть, сами оглядываетесь, потому-что вы сидите передъ Викториной.

— Мадамъ Жиро, сухо отвчала Бержре: — знайте, что если я оглядываюсь иногда въ храм божіемъ, такъ съ благочестивою и похвальною цлію, а не такъ, какъ ваша мамзель Викторина, за которую вы такъ горячо вступаетесь, она оглядывается съ нечестивымъ любопытствомъ!

— То-есть, она ищетъ господина Фруадво, сказала Урсула Шавле съ усмшкой ненависти.— Съ никоторыхъ поръ онъ не пропускаетъ ни одной обдни, между-тмъ, какъ прежде нога его не бывала въ церкви.

— И въ храм Господнемъ происходятъ такія предосудительныя дла! вскричала Бержре, всплеснувъ руками.

— Все-таки я остаюсь одного мннія съ госпожею Эстевени, сказала г-жа Жиро.— Господинъ Фруадво влюбленъ въ Викторину, это очень-возможно: она такъ мила, что ее полюбить не трудно. Но…

— Скажите, лучше, что она богата, прервала Урсула съ презрительной усмшкой, дурно скрывавшей тайную зависть, пожиравшую ея сердце:— ныньче мужчины не заботятся ни о красот, ни о безобразіи: они женятся единственно для денегъ!

— Но, продолжала мадамъ Жиро:— до-сихъ-поръ ничто не доказываетъ, поощряетъ ли Викторина любовь господина Фруадво и знаетъ ли она объ ней, а что онъ переплываетъ каждую ночь рку, чтобъ видться съ нею — это нелпое предположеніе.

— Отъ-чего же нелпое? И что тутъ невозможнаго? коварно возразила г-жа Перронъ: — господинъ Фруадво плаваетъ какъ выдра.,

— Разв вы видли его плавающаго? спросила кузина мирнаго судьи безъ злаго умысла.

— Боже сохрани! вскричала суровая нравственность, опустивъ глаза:— но вдь прошлаго года онъ спасъ двухъ утопавшихъ дтей.

— Правда, онъ искусенъ во всхъ тлесныхъ упражненіяхъ, сказала г-жа Эстевени: — впрочемъ, нужно ли умть плавать подобно лорду Байрону, чтобъ переплыть рчку, въ которой часто нтъ почти воды?

— Теперь на шлюзахъ нтъ двухъ дюймовъ глубины, сказала совершеннолтняя два.

— А для человка ловкаго они могутъ замнить хорошій мостъ, прибавила г-жа Перронъ.

— Нтъ никакого сомнніи, вскричала какъ-бы въ заключеніе старая Бержер:— негодный проходитъ по шлюзамъ на гнусныя свиданія.

— Но наконецъ, сказала кузина мирнаго судьи: — чтобъ обвинять бднаго господина Фруадво въ весьма-важномъ преступленіи, именно въ вторженіи ночью въ домъ господина Гранперрена, надобно имть какія-нибудь доказательства. Есть ли они у васъ?

— Главное доказательство, сударыня, съ достоинствомъ отвчала мамзель Бержре:— заключается въ моемъ убжденіи.

Отвтъ былъ ршительный, снисходительная г-жа Жиро хотла возражать, но тщетно старалась доказывать, что утреннія прогулки молодаго адвоката на берегу рки не только не служили обвиненіемъ, но, напротивъ, доказывали самымъ очевиднымъ образомъ невинность Викторины Гранперренъ, ибо счастливый любовникъ не сталь бы поступать такъ неосторожно. На вс эти разсужденія, основанныя на справедливости и здравомъ смысл, упрямая старая два Бержре отвчала покачивая головою:

— Все это прекрасно, мадамъ Жиро, вижу только, что вы искренно привязаны къ мамзель Викторинъ, но никто не разуврить меня въ томъ, въ чемъ я убждена твердо.

Кром г-жи Эстевени, опасавшейся нескромности своихъ подругъ, и потому невысказавшей открыто своего мннія, все прочія дамы шатожиронскаго общества присоединились къ мамзель Бержре и объявили, по ея примру, что он твердо убждены. Потомъ, наперерывъ одна передъ другою, стали он объяснять по-своему невроятности романа, героемъ котораго невольно сдлался молодой адвокатъ, — и, благодаря самымъ замысловатымъ комментаріямъ, все стало вскор явно, очевидно, неоспоримо.

Господинъ Фруадво пересталъ быть любезнымъ, потому-что былъ влюбленъ, онъ былъ разсянъ, задумчивъ, даже печаленъ, потому-что былъ влюбленъ, онъ избгалъ общества, которое такъ долго украшалъ и увеселялъ своимъ присутствіемъ, потому-что, опять-таки, былъ влюбленъ. Все это было очень-логически, но проницательность полудюжины любопытныхъ, праздныхъ и злыхъ провинціалокъ не могла удовольствоваться такими прямыми, благоразумными выводами: едва узнали онъ о любовной интриг, какъ съ исключительнымъ жаднымъ любопытствомъ стали заниматься ея развязкой, а такъ-какъ въ сущности эта развязка была совершенно-неизвстна, то он сами придумали ее, благодаря плодовитости воображенія, которою отличаются почти все женщины въ подобныхъ случаяхъ.

И вотъ послдняя глава романа Жоржа Фруадво и Викторины Гранперренъ, составленная совокупными трудами г-жъ Шавле, Перронъ и Берькр, не смотря на повторяемыя возраженія г-жи Жиро и на осторожную нейтральность, которой г-жа Эстевени сочла нужнымъ придержаться:

Всякую ночь молодой адвокатъ, прозванный Алкивіадомъ ученой конторщицей, оправдывалъ это знаменитое въ лтописяхъ волокитства имя, пробираясь въ жилище предмета своей страсти. Домъ г. Грапперрена былъ окруженъ оградой со всхъ сторонъ, исключая рки: оттуда пробирался адвокатъ или переплывая рку, въ подражаніе прекрасному Леандру, или боле прозаически, пробираясь по шлюзамъ, или же, что всего вроятне, въ одной изъ лодокъ, привязанныхъ у праваго берега. Такимъ-образомъ, дерзкій соблазнитель не оставлялъ по себ никакого слда и, сверхъ-того, избгалъ встрчи съ сторожевыми собаками, отъ бдительности которыхъ не могъ бы скрыться, еслибъ вздумалъ войдти въ жилище г. Грапперрена другимъ путемъ. Иначе быть не могло: таково было единодушное мнніе проницательныхъ сотрудницъ.

Придумавъ, прикрасивъ и дополнивъ эту маленькую развязку, каждая изъ трехъ добрыхъ сотрудницъ, дйствовавшихъ общими усиліями, выразила свое добродтельное негодованіе пантомимой, согласной съ ея характеромъ и привычками: старая Бержре подняла глаза къ небу съ горестнымъ соболзнованіемъ, суровая нравственность стыдливо опустила глаза, Урсула Шавле испустила вздохъ, исполненный ненависти къ мужескому полу: такъ весьма-часто вздыхаютъ слишкомъ совершеннолтнія двы!

Въ такомъ положеніи были дла, когда явился г. Бобилье, имвшій доступъ на большія и малыя собранія въ гостиной г-жи Эстевени, гд происходила описанная нами сцена.

Узнавъ предметъ общаго разговора, мирный судья, любившій Фруадво, тотчасъ понялъ, какихъ непріятностей можетъ ему надлать злонамренная болтовня, несправедливость которой была, впрочемъ, очевидна. Изъ участія къ своему молодому другу, онъ старался пресчь въ самомъ начал злословіе или, лучше сказать, клевету, родившуюся въ небольшомъ кругу, но могущую, если не будутъ приняты мры, распространиться повсюду.

— Сударыни, сказалъ старикъ съ выраженіемъ любезности и врожденною ему насмшливостью: — не могу довольно надивиться чудной плодовитости воображенія, съ помощію которой вы превращаете въ драму самое ничтожное обстоятельство. Изъ одного камня вы умете выстроить цлый домъ: если дать вамъ маленькое деревцо, я увренъ, въ пять минутъ вы съумете составить изъ него цлый лсъ. Какъ? изъ того, что съ нкотораго времени Фруадво изъ охотника сталъ рыболовомъ, вы заключаете, что онъ Ловласъ и соблазнилъ г-жу Гранперренъ?

— Рыбная ловля одинъ предлогъ, сказала съ сардоническимъ смхомъ Урсула Шавле:— я уврена, что въ цлую недлю онъ не поймалъ ни одного пискаря.

— Извините, сударыня, возразилъ чиновникъ: — я имю полное право сказать, что вы ошибаетесь. Фруадво, по любезности своей снабжавшій меня весьма-часто дичью, сталъ доставлять мн рыбу съ-тхъ-поръ, какъ занялся ея ловлей, и не дале, какъ вчера принесъ мн славную форель.

— Которую ваша ключница купила у рыбака Лавернье, сказала съ злобной усмшкой мамзель Бержре: — я была при томъ и замтила это темъ съ большимъ удовольствіемъ, что злые люди увряли меня, будто вы скоромничаете по субботамъ.

Увидвъ неудачу своей услужливой лжи, г. Бобилье ни мало не смутился отъ ироническаго смха, послдовавшего за объясненіемъ старой двы.

— Нечего длать! сказалъ онъ, притворно смясь:— если нельзя обмануть вашей проницательности, я скажу вамъ всю правду.

— А! говорите, говорите! вскричали въ одно время три или четыре голоса съ выраженіемъ живаго любопытства.

— Вы угадали, продолжалъ старикъ таинственно:— рыбы смело могутъ играть вокругъ удочки Фруадво, потому-что рыбная ловля не что иное, какъ предлогъ для оправданія долгихъ пребываніи его близь шлюза… Вы, вроятно, замтили, что онъ всегда садится возл шлюза.

— Потому-что оттуда, съ живостію замтила сестра сборщика податей:— лучше всего видна аллея, по которой теперь, каждое утро ровно въ одиннадцать часовъ, прогуливается мамзель Гранперренъ.

— Сударыня, возразилъ мирный судья съ насмшливой улыбкой:— въ этомъ отношеніи ваша проницательность ошибается. Поведеніе Фруадво иметъ причину важне и серьзне романической интриги, слишкомъ-скоро и необдуманно родившейся въ вашемъ пылкомъ воображеніи.

Вс взоры съ любопытствомъ обратились на лицо хитраго старика.

— Сказать ли вамъ, что онъ длаетъ каждое утро у шлюза? лукаво спросилъ онъ, замтивъ, что возбудилъ общее любопытство.

— Не повторяйте только исторіи съ форелью, отвчала старая мамзель Бержре, угрюмое лицо которой ясно доказывало, что она напередъ ршилась не врить тому, что скажетъ услужливый защитникъ молодаго адвоката.

— Если вы сомнваетесь въ моей правдивости, небрежно возразилъ г. Бобилье:— такъ г-жа Эстевени сама объяснитъ такъ дурно-понятую вами причину поведенія нашего пріятеля Фруадво.

— Я? сказала конторщица съ изумленіемъ.

— Именно вы, сударыня: изучивъ въ совершенств древнюю исторію, вы не можете не знать Демосена.

— Конечно, я знаю его, отвчала г-жа Ботевено, весьма-довольная комплиментомъ мирнаго судьи: — но не понимаю, что можетъ быть общаго…

— Вы, вроятно, помните, какъ поступалъ этотъ знаменитый ораторъ въ молодости, чтобъ избавиться отъ недостатка въ произношеніи, вредившаго его ораторскимъ успхамъ.

Посл минутнаго размышленія, ученая конторщица отвчала съ радостною поспшностью:

— Демосенъ клалъ камешки въ ротъ!

— Что я говорилъ, сударыни! вскричалъ мирный судья, почтительно поклонившись торжествующей конторщицъ:— я былъ увренъ, что найду помощницу въ г-же Эстевени и въ ея учености.

— Да что вы? сметесь надъ нами что-ли? вскричала Бержье, у которой, кром многихъ другихъ добродтелей, не доставало и терпнія:— если вашъ Демосенъ клалъ камешки въ ротъ, такъ это доказываетъ только, что онъ былъ какой-нибудь фокусникъ, въ род того Леандра, о которомъ сейчасъ говорили. Скажите жь мн, что можетъ бытъ общаго между этими языческими сказками и мерзостями г. Фруадво?

— Я совершенно-согласна съ вами, жеманно сказала г-жа Перронъ:— хоть бы г. Бобилье и доказалъ, что г. Фруадво глотаетъ камешки за завтракомъ, я все-таки не пойму, какимъ образомъ это новое безчинство можетъ оправдать постыдное преступленіе, ему приписываемое?

— Позвольте, сударыни, сказалъ г. Бобилье съ движеніемъ, приглашавшимъ всхъ къ молчанію и вниманію: — позвольте мн прибавить одно слово къ тому, что такъ кстати сказала г-жа Эстевени, и вы увидите, что я ни мало не уклонился отъ своего предмета!

Остроумный мирный судья очень-хорошо зналъ, какое могущественное вліяніе имла ученая конторщица на милую женскую аристократію, и потому, какъ замтили читатели, онъ всячески старался пріобрсть ея благорасположеніе, возстановивъ между собою и ею, съ самаго начала этого спора, нкотораго рода взаимность.

— Независимо отъ камешковъ, которые греческій ораторъ бралъ въ ротъ, продолжалъ Бобилье спокойнымъ тономъ:— онъ прибгалъ еще къ другому упражненію, чтобъ избавиться отъ заиканія, которому былъ подверженъ: онъ прогуливался по морскому берегу и обработывалъ свой органъ, стараясь перекричать, декламируя, шумъ разъяренныхъ морскихъ волнъ.

— Что это за галиматья? спросила старая дева.

— Эта галиматья значитъ, сударыня, что съ нкоторыхъ поръ Фруадво длаетъ на берегу нашей рчки то же, что Демосенъ длалъ на берегу морскомъ. Убдившись въ важности обязанностей, возложенныхъ на него его званіемъ, и побуждаемый желаніемъ сдлаться отличнымъ ораторомъ, онъ обработываетъ свой органъ близь шумнаго шлюза… Сказать ли вамъ вс? прибавилъ старикъ таинственно: — я самъ подалъ ему этотъ совтъ.

— Какой вздоръ! сказала мамзель Бержре, пожавъ плечами съ видомъ совершенной недоврчивости.

— Я не замтила, прибавила г-жа Перронъ:— чтобъ г. Фруадво заикался, напротивъ, у него очень-чистое, явственное произношеніе.

— Упражненіе, о которомъ я говорю, отвчалъ, не теряя присутствія духа, г. Бобилье:— превосходно не только отъ заиканія, но оно удивительно усиливаетъ звучность голоса.

— Какъ-будто-бы г-ну Фруадво нужно усиливать звучность его голоса, сказала Урсула Шавле съ кисло-сладкой усмшкой:— всемъ извстно, что у него чудесный басъ.

— Прибавьте, что это извстно вамъ лучше, нежели кому-либо, возразилъ старикъ съ насмшливой улыбкой:— но какъ бы то ни было, хотя Фруадво не заика и не страдаетъ одышкой, однакожь онъ понялъ, что собственная польза его требуетъ постоянными упражненіемъ стараться усовершенствовать дары, которыми снабдила его природа. Слдовательно, хотя мн и прискорбно разстроить романъ, созданный вашимъ пылкимъ воображеніемъ, однакожь я долженъ повторить, что ежеднвныя прогулки нашего молодаго пріятеля близь шлюзъ имютъ только одну цль, о которой я вамъ сейчасъ говорилъ. Сверхъ того, я долженъ прибавить, что онъ длаетъ значительные успхи, которые всякій могъ замтить въ два послднія засданія суда.

Боле или мене правдоподобное объясненіе добраго мирнаго судьи было безпрекословно принято тремя: г-жею Жиро, которая, по врожденной снисходительности, рада была случаю оправдать обвиненнаго, г-жею Эстевени, снисходительность которой мирный судья снискалъ, польстивъ ея литературному самолюбію, и, наконецъ, г-жею Перронъ, всегда и во всемъ согласовавшейся съ мнніемъ ученой конторщицы.

Что жь касается до двухъ почтенныхъ двъ этого женскаго общества, то онъ упорствовали въ томъ, что называли своимъ убжденіемъ: Урсула Шавле не уступала потому-что ревность не видитъ и не слышитъ ничего, несогласующегося съ ея призраками, а мамзель Бержре потому-что злословіе неохотно вынимаетъ когти изъ добычи, въ которую вцпилось.

Не подозрвая, что прогулки его были цлію самыхъ безжалостныхъ разсужденій, какихъ только можетъ страшиться поведеніе молодаго человка,— разсужденій и догадокъ пяти зрлыхъ провинціалокъ, Жоржъ Фруадво продолжалъ прогуливаться каждое утро по берегу рчки, но вскор замтилъ, что за нимъ присматриваютъ.

Бсдка въ конц сада сборщика податей сдлалась наблюдательнымъ постомъ, сторожевой башней, съ которой совершеннолтняя два, Урсула Шавле, и перезрлая два, г-жа Бержре, какъ-бы созданныя одна для другой, не сходили, лишь только на горизонт показывалась безобидная удочка — предлогъ прогулокъ чувствительнаго провинціала.

Изъ глубины души Фруадво вырвалось искреннее желаніе, чтобъ коварная парочка, неусыпно за нимъ присматривавшая, провалилась въ преисподнюю, но не отказался, однакожь, отъ своихъ уединенныхъ прогулокъ.

Молодой адвокатъ безъ имени и состоянія былъ такъ холодно принятъ въ дом мщански-гордаго г. Гранперрена и его аристократически-надменной жены, свиданія его съ Викториной были такъ рдки, онъ былъ такъ связанъ въ ея присутствіи, что видть ее издали, за ркою, казалось ему неоцненнымъ счастіемъ. Надобно знать провинцію, чтобъ понять, съ какимъ упрямствомъ или, лучше, съ какимъ ожесточеніемъ страсть, подверженная самому неутомимому шпіонству, ежедневнымъ непріятностямъ, преслдуемая множествомъ препятствій, неизвстныхъ на боле-обширной сцен, цпляется за малйшія милости, ей оказываемыя: взглядъ въ церкви, улыбка на гулянь, ленточка какого нибудь символическаго цвта, надтая и снятая перчатка, — все это составляетъ нжный, таинственный языкъ, съ помощію котораго влюбленные стараются обмануть неумолимую бдительность, избирающую ихъ своими жертвами.

Итакъ, каждое утро Фруадво, вооруженный приборомъ рыболова, занималъ самую выгодную для него позицію на берегу рки, и даже въ этотъ день, посл прізда маркиза де-Шатожиронъ, онъ, хотя и приглашенный на заводъ къ обду, не могъ воспротивиться желанію пройдтись по драгоцнной для него тропинки, съ которой онъ такъ часто видлъ молодую и прелестную Викторину, прогуливавшуюся, быть-можетъ, не совсмъ безъ цли, по каштановой алле.

V.
Скользкій путь.

Замчаніе и жестъ барона де-Водре превратили нжное замшательство Викторины въ довольно-тяжелое смущеніе.

До-сихъ-поръ, Викторина находила совершенно-сантиментальную, почти-поэтическую физіономію въ Жорж Фруадво, уединенно сидвшемъ подъ ивой, подобно виргиліеву пастушку, но въ эту минуту она не могла не сознаться, что онъ весьма-дурно выбралъ минуту романическаго созерцанія и, по обычаю всхъ дочерей Евы, она втайн упрекала его въ этой несмышлености такъ же строго, какъ бы упрекала, еслибъ онъ не явился на это невинное свиданіе.

— Какое безразсудство! подумала она съ досадой: — онъ обдаетъ сегодня у насъ и могъ бы имть такой удобный случай поговорить со мною передъ обдомъ.

— Г. Фруадво напрасно играетъ въ прятки, продолжалъ баронъ саркастически:— другіе, кром насъ, могутъ увидть его и растолковать въ дурную сторону причину, заставляющую его скрываться за деревомъ… Да вотъ, посмотрите, прибавилъ онъ, указавъ пальцемъ на маленькій садикъ, отдленный отъ тропинки изгородью изъ жимолости:— видите ли двухъ сострадательныхъ женщинъ, которыя, я въ томъ увренъ, стараются теперь растолковать себе таинственное поведеніе нашего любезнаго земляка.

Сквозь желтющую зелень бесдки, украшавшей уголъ сада сборщика податей, выглядывали угрюмыя, недоброжелательный лица Урсулы Шавле и г-жи Бержре. Старая Бержре, по обыкновенію, была въ темпомъ платье, но младшая ея подруга по двичеству, ханжеству и злословію нарядилась въ блое платье, неумренно-накрахмаленное и украшенное разноцвтными лентами, розданными распорядителемъ празднества, согласно этикету этого торжественнаго дня, читатели, вроятно, помнятъ, что на сестру сборщика податей вмст съ дочерью мэра была возложена честь представленія маркиз де-Шатожиронъ корзины съ цвтами.

При вид двухъ почтенныхъ жертвъ равнодушія мужескаго пола, Викторина принужденно улыбнулась.

— Не правда ли, что мамзель Урсула Шавле въ своемъ бломъ плать и съ трехцвтными ленточками очень-похожа на вывску Коня-Патріота! сказала она, употребивъ одинъ изъ искусныхъ оборотовъ, къ которымъ обыкновенно прибгаютъ женщины въ замшательств.

— Мамзель Урсула Шавле сегодня смшне обыкновенного, отвчалъ баронъ: — но поговоримте лучше о г. Фруадво. Право, положеніе его достойно сожалнія.

— Почему? спросила Викторина съ принуждннымъ равнодушіемъ.

— Какъ? вы не замчаете, какой катастроф онъ подвергается? Никогда соловей не былъ въ такой опасности близь зми… а тутъ цлая пара!

— Чего? Соловьевъ, или змй?

— Пара старыхъ двъ.

— То-есть?..

— То-есть, пара змй, хоть мн совсмъ-справедливо причислять ихъ къ позвоночнымъ хладнокровнымъ животнымъ.

— Какъ вы строги къ намъ, бднымъ двушкамъ! сказала Викторина Гранперренъ, надувъ губки и стараясь удалить разговоръ отъ предмета, котораго она страшилась.

— Не смотря на ваше отвращеніе отъ замужства, продолжалъ баронъ насмшливо: — я не думаю, чтобъ вы когда-нибудь пріобрли право принять сказанное мною за личность, но возвратимся къ нашему соловью… кажется, я могу такъ назвать г. Фруадво, ибо, говорятъ, у него прекрасный голосъ?

— Я то же слышала, отвчала нсколько-лицемрно Викторина.

— Итакъ, возвратимся къ нашему любезному виртуозу, если онъ оглянется, такъ погибнетъ, и я вижу, какъ онъ уже подчиняется непреодолимому влеченію и добровольно предается жаламъ этой ядовитой четы.

— Ахъ, Боже мой! вы меня пугаете.

— Вы должны не пугаться, а сострадать.

— Сострадать?

— Разве вамъ это трудно?

— Совсмъ нтъ.

— Прекрасно, потому-что состраданіе есть добродетель, которая находитъ награду въ самой-себе.

— Въ самой-себ! машинально повторила молодая девушка, не понимая еще, къ чему клонились слова барона.

— Конечно, не находите ли вы, напримръ, что теперь вамъ было бы очень-пріятно изъ состраданія спасти нашего шатожиронскаго Цицерона изъ опаснаго положенія, въ которое онъ такъ неосторожно попался?

Не понимая еще, продолжаетъ ли баронъ де-Водре шутить, или говоритъ серьзно, Викторина подняла на него взоръ, выраженіе котораго колебалось между признательностью и неудовольствіемъ.

— Я говорю серьзно, отвчалъ на этотъ выразительный взоръ сельскій дворянинъ, разсудившій, что въ-отношеніи къ молодому человку, котораго общее мнніе называло его соперникомъ, онъ долженъ былъ выказать добродушіе, безкорыстное по наружности, покорное въ сущности. Единственное утшеніе его въ этомъ случа была нисколько насмешливая форма, въ которую онъ позволялъ себе облекать это невольное добродушіе.

Не совсмъ-разсявшаяся недоверчивость заставила молодую девушку продолжить молчаніе.

— Видъ г-нъ Фруадво обдаетъ у васъ сегодня? спросилъ онъ равнодушно.

— Кажется, отвчала Викторина вполголоса.

— Стало-быть, онъ иметъ право явиться сюда?

— Разумеется.

— Можетъ-быть, вамъ неугодно, чтобъ онъ воспользовался этимъ правомъ?

— Отъ-чего же?.. ведь онъ приглашенъ.

— Прекрасно, такъ мы окажемъ ему услугу, вырвавъ его изъ острыхъ зубовъ этихъ двухъ ядовитыхъ змей!

— Какимъ образомъ? спросила Викторина, взоръ которой обратился теперь на барона съ выраженіемъ признательности, безъ примеси другаго чувства.

— Забросимъ ему удочку: онъ скоре клюнетъ, нежели рыбы, къ которымъ онъ съ нкотораго времени питаетъ такую отчаянную и несчастную страсть.

Викторина опустила глаза еще скоре, нежели подняла ихъ.

— Дайте мн вашу руку, продолжалъ г-нъ де-Водре, подставивъ свой геркулесовскій локоть маленькой ручки молодой двушк.

— Къ-чему это? сказала она, сдлавъ тщетное усиліе воспротивиться приглашенію барона.

— Теперь не смотрите на ту сторону рки.

— Боже мой! Какъ вы сегодня злы, а я считала васъ такимъ добрымъ! Съ чего вы взяли, что я смотрю на ту сторону рки?

— Положимъ, что вы смотрли, не смотрите боле впредь до разршенія.

— О, будьте покойны! сказала молодая двушка, потерявшая охоту подвергаться дале сатирическимъ замчаніямъ такого проницательнаго наблюдателя.

— Прекрасно! продолжалъ баронъ:— но вы не такъ поняли мое запрещеніе. Съ опущенными глазами и суровымъ выраженіемъ лица вы похожи на монастырку, между-тмъ, какъ для успшнаго исполненія моего намренія вы должны минутъ пять, по-крайней-мр, играть роль кокетки.

— Роль кокетки! Съумю ли я? наивно сказала Викторина.

— Начало сдлано, возразилъ улыбаясь г-нъ де-Водре: — выраженіе, съ которымъ вы произнесли эти три слова: ‘съумюли я?’ и взглядъ, ихъ сопровождавшій, сдлали бы честь г-ж Марсъ въ самую блистательную ея эпоху.

— Вы сегодня нестерпимо-злы, и если не перестанете, я возненавижу васъ.

— Теперь же прошу представить чувство совершенно-противоположное ненависти.

— Какое чувство? съ сердцемъ вскричала молодая дивушка.

— О! успокойтесь! я многаго требовать не стану, прошу васъ только притвориться внимающею любезностямъ, которыя я будто-бы расточаю вамъ здсь, наедин, въ тни этихъ ромaничecкихъ каштановъ.

— Я даже позволяю вамъ дйствительно говорить мн любезности, это будетъ гораздо-пріятне вашихъ насмшекъ.

Во время этого разговора, Викторина и г. де-Водре опять стали прогyливаться, и баронъ нарочно старался быть замченнымъ влюбленнымъ Фруадво.

— Знаете ли, спросилъ баронъ по прошествіи нсколькихъ секундъ,— что мы теперь длаемъ?

— Мн кажется, прогyливаемся, отвчала Виктоpииa голосомъ, въ которомъ проявлялась досада, съ трудомъ скрываемая подъ видомъ притворной веселости.

— Совсмъ нтъ: мы не прогуливаемся, — мы закидываемъ удочку.

— Закидываемъ удочку?

— И знаете ли, какъ называется этотъ родъ ловли?

— Вы опять насмхаетесь надо мною?

— Онъ называется ловлею ревнивцевъ, сказалъ г. де-Водре съ непоколебимою важностью: — и, кажется, ловля будетъ успшна, потому-что, если я не ошибаюсь, рыбка уже клюнула.

Невольнымъ движеніемъ Викторина, вопреки запрещенію барона, бросила быстрый взглядъ въ ту сторону, гд за минуту находился Фруадво, но онъ уже вышелъ изъ неудачной засады и молодая двушка увидла его идущаго большими шагами и въ сильномъ волненіи.

Продолжая метафору сельскаго дворянина, мы скажемъ, что молодой адвокатъ усплъ уже проглотить отравленный крючокъ ревности.

Не смотря на распространившійся слухъ касательно скораго бракосочетанія барона де-Водре съ дочерью г-на Гранперреня, не смотря на то, что слова, сказанныя г. Бобилье въ то же утро, придавали этому слуху серьзное значеніе, Фруадво, имвшій, вроятно, нкоторыя причины надяться, что былъ втайн предпочтенъ молодою двушкой, не впадалъ въ совершенное уныніе, надежда — такой цвтокъ, который надобно нсколько разъ вырывать изъ сердца влюбленныхъ, чтобъ вырвать его съ корнемъ. Но, увидвъ молодую двушку наедин съ мужчиной, мнимымъ своимъ соперникомъ, замтивъ въ-особенности согласіе, по-видимому, господствовавшее въ этой уединенной прогулк, устроенной, вроятно, стараніями г-жи Гранпеаренъ, — Жоржъ почувствовалъ, какъ въ жилахъ его закипла кровь, подогртая уже страстію и пылкимъ характеромъ, самая грозная, необузданная пантомима выразила вскор жестокое волненіе, имъ овладвшее.

Хотя баронъ былъ столько же добръ, сколько великодушенъ, однакожь онъ не могъ защититься отъ маленькой слабости, свойственной людямъ зрлыхъ лтъ и состоящей въ страсти поперечить на каждомъ шагу молодымъ соперникамъ, надъ которыми они не имютъ надежды восторжествовать дйствительно. Неровная походка слишкомъ-чувствительнаго адвоката, глухое бшенство, выражавшееся во всхъ его движеніяхъ, пробудили въ старомъ дворянин чувство, гораздо-боле походившее на удовлетворенную досаду, нежели на снисходительное состраданіе.

— Рыбка клюнула, сказалъ онъ, лукаво улыбаясь: — теперь, кажется, можно выдернуть удочку.

Съ этими словами, баронъ, крпче сжавъ руку молодой двушк, какъ-бы опасаясь, чтобъ она не ушла отъ него, удалился отъ берега рки и пошелъ наискось чрезъ каштановую аллею, по направленію къ центру сада.

Баронъ не ошибся: послднее обстоятельство довело раздраженіе молодаго адвоката до крайности.

— Они видли меня оба, сказалъ онъ про себя, внезапно остановившись и задыхаясь отъ бшенства: — и такъ-какъ я мшаю имъ, то они удалились въ надежд отъискать другое мсто, гд бы они были защищены отъ моихъ докучливыхъ взглядовъ. О, женщины! Тщеславіе и коварство — вотъ ихъ девизъ… А я еще считалъ ее такою наивною, такою искреннею! Вс ея поступки были обманъ и измна!

Во время этого монолога, значительно сокращеннаго нами, — ибо жалобы влюбленныхъ вообще не отличаются лаконизмомъ,— изъ бесдки, зелень которой только вполовину скрывала Урсулу Шавле и достойную ея подругу, послышался сардоническій шопотъ и оскорбительный смхъ, но Фруадво былъ такъ разстроенъ и взволнованъ, что не обратилъ вниманія на добродтельныхъ ехиднъ, шипвшихъ въ трав въ ожиданіи удобнаго случая ужалить.

— Какъ я былъ смшонъ, жалокъ! продолжалъ Фруадво: — я такъ неловокъ въ этомъ проклятомъ новомъ фрак, какъ-будто сжатъ въ тискахъ, только въ своихъ старыхъ охотничьихъ курткахъ я свободенъ, ловокъ! Они смялись, — вроятно, надо мной. Надо мной! О! еслибъ я былъ въ этомъ увренъ, — этотъ Голіаъ, баронъ де-Водре, поплатился бы своею кровью!

Въ эту самую минуту, г. де-Водре и Викторина скрылись за деревьями парка.

— Нтъ, не принимаю роли глупца, которую они сговорились заставить меня играть! сказалъ Фруадво, топнувъ ногою съ удвоенною яростью.— Вдь и я приглашенъ къ обду такъ же, какъ и этотъ дерзкій, бородатый баронъ, зачмъ же мн бситься здсь, какъ дураку, если я имю право явиться къ г-ну Гранперрену и предстать какъ живое, мстительное угрызеніе совсти предъ глазами коварной?

Въ тридцать лтъ, исполненіе обыкновенно немедленно слдуетъ за намреніемъ, особенно, когда любовь вмшается въ дло. Въ нсколько секундъ Фруадво ршился, оставалось только исполнить. Дорога къ заводу шла черезъ мостъ, но до моста далеко! Двсти шаговъ, по-крайней-мр, до него, и столько же по другому берегу, притомъ же, надобно было проходить по многолюднйшей части селенія и еще въ праздничный день. Какъ это долго! скучно! тмъ боле, что въ нсколькихъ шагахъ представлялось легкое, короткое средство сообщенія!

Засуха, продолжавшаяся нсколько недль, до того убавила воду въ маленькой рчк, что она просачивалась только маленькими, незначительными струйками черезъ шлюзы и едва-едва наполняла каналъ завода. Плотина, въ обыкновенное время направлявшая теченіе діагональнымъ откосомъ, была теперь совершенно-открыта, и зеленоватые, широкіе камни ея, покрытые местами слоемъ водянаго моха, какъ ковромъ, образованнымъ природою и временемъ приглашали прогуляться по нимъ, хотя наклонность ихъ поверхности и стоячая вода, подмывавшая ихъ основаніе, показывали, что подобная прогулка была не безъ опасности. Со стороны завода, плотина примыкала къ двери, служившей для закрытія канала въ случа надобности, черезъ нее очень-удобно было перелезть съ помощію двухъ поперечныхъ выступовъ, образованныхъ брусками, изъ которыхъ она была сколочена.

Часто уже Фруадво, посреди своихъ сантиментальныхъ созерцаній, поглядывалъ на этотъ путь, по которому менее чемъ въ минуту могъ онъ достигнуть до той, сношенія съ которой долженъ былъ пока ограничивать однимъ созерцаніемъ, но, не смотря на вс клеветы шатожиронскаго высшаго круга, никогда ему не приходила мысль воспользоваться этой дорогой, днемъ или ночью, и только тысячи жалъ цлаго роя осъ, называемаго ревностью, могли заставить пылкаго, но робкаго обожателя воспользоваться этимъ искусительнымъ проходомъ.

Въ две секунды Фруадво очутился у шлюзовъ и соскочилъ съ возвышенія, на которое выходила въ этомъ мстъ тропинка, ибо правый берегъ былъ несколько-выше и обрывисте.

Этотъ неожиданно-дерзкій поступокъ заставилъ лицемрныхъ сплетницъ громко вскрикнуть, и въ то же мгновеніе лица ихъ съ выраженіемъ свирепаго любопытства высунулись изъ зелени беседки точно такъ, какъ при приближеніи добычи высовываются мордочки ласточекъ изъ-подъ соломы, въ которую он засели.

— Не говорила ли я, что онъ пробирается каждую ночь къ безстыдниц этимъ путемъ? вскричала торжествующимъ голосомъ мамзель Бержре.

— Днемъ! Какой срамъ! вскричала Урсула Шавле, стараясь скрыть свое бешенство подъ видомъ двственнаго негодованія.

— Не-уже-ли и теперь мне не поврятъ? Не-уже-ли и теперь старый развратникъ Бобилье осмлится уврять, что достойный подражатель его ходитъ къ шлюзамъ жевать камешки? Теперь мы сами видели, сами, своими глазами. Мы поймали его на дл.

— Какой срамъ! Боже мой, какой срамъ! повторяла Урсула, такъ судорожно всплеснувъ руками, что сама себя оцарапала.

— По всему видно, что эта дорога ему знакома! прибавила мамзель Бержре, столько же радовавшаяся открыто, какъ подруга ея бсилась втайн: — ему что день, что ночь, все равно, смотрите, какъ онъ бжитъ… гнусный развратникъ! онъ прыгаетъ не хуже любой гончей собаки.

Точно, въ эту минуту Фруадво, достигнувъ середины шлюзовъ, перепрыгнулъ черезъ довольно-широкую лужу, образовавшуюся отъ просачивавшейся воды. Счастливо преодолвъ это препятствіе, онъ остановился при видъ еще большей опасности, ибо мохъ, покрывавшій откосъ, былъ смоченъ тоненькими струйками воды, пробиравшейся въ нсколькихъ мстахъ между каменьями. Къ почти-неизбежной непріятности замочить тщательно-вычищенные сапоги, присоединялась еще для молодаго влюбленнаго человека опасность упасть, если онъ потеряетъ равновсіе, ибо путь, какъ сказано въ заглавіи, былъ чрезвычайно-скользкій. Паденіе же могло имть весьма-важныя послдствія, ибо откосъ былъ довольно-крутъ, и подъ нимъ струилась синеватая вода рки, готовой поглотить неосторожнаго.

Громкій, ироническій смхъ, раздавшійся въ парк завода, внезапно увеличилъ опасность этого положенія.

Господинъ де-Водре, неопускавшій блой, атласистой ручки Викторины Гранперренъ, отошелъ лишь на нисколько шаговъ и тотчасъ же воротился въ каштановую аллею, чтобъ удостовриться, произвела ли хитрость его желаемое дйствіе. Увидвъ Фруадво, стоявшаго посреди шлюзовъ съ одною поднятою ногою и тщетно-искавшаго сухое мсто, куда бы поставить ее, баронъ захохоталъ отъ души, потому-что въ эту минуту адвокатъ, къ которому онъ ощущалъ невольную ревность, показался ему чрезвычайно-смшнымъ, а человкъ, приближающимся къ старости, всегда радъ случаю посмяться надъ молодымъ соперникомъ.

Не смотря на тайное расположеніе къ Жоржу Фруадво, молодая двушка, отъ природы веселая и нисколько-насмшливая, не могла не захохотать вмст съ барономъ.

— Право, сказалъ баронъ: — надобно признаться, что ныншніе молодые люди изумительно-осторожны и бережливы. Въ наше время, мы не были такъ степенны, даже и теперь я, на мстъ г-на Фруадво, ощупывающаго мстность, подобно кошк, опасающейся замочить лапку, смло рискнулъ бы своими сапогами.

Вроятно, г. де-Водре не сказалъ бы этой насмшки, еслибъ зналъ, какая грустно-существенная причина заставляла бднаго сельскаго адвоката беречь обувь, которую, въ случа бды, ему нечмъ было замнить.

Ироническій смхъ, въ которомъ, къ крайнему своему огорченію, онъ явственно слышалъ свжій, звонкій голосокъ Викторины, превратилъ довольно-комическую нершительность Фруадво въ отчаянную ршимость.

— Здсь я долженъ победить или умереть, сказалъ онъ про себя съ серьзнымъ убжденіемъ, рдко покидающимъ влюбленныхъ даже въ наимене-трагическихъ обстоятельствахъ: — о, я увренъ, что свистъ пуль не производитъ такого впечатлнія на тхъ, которые слышатъ его въ первый разъ, какое производитъ на меня смхъ этой двчонки! Да, я бы желалъ, чтобъ эти шлюзы было аркольскимъ мостомъ: въ одну минуту я водрузилъ бы знамя на противоположномъ конц его, или палъ бы славною смертью! Но гораздо-трудне идти на встрчу картечи, метаемой глазами этой коварной кокетки!.. Право, ноги у меня подгибаются, сердце замираетъ. Полно, Жоржъ, не будь трусомъ: она смотритъ на тебя!

Въ то самое время, когда адвокатъ отчаянно пустился впередъ, за нимъ, на правомъ берегу рки, послышался другой, рзкій и непріятный смхъ.

Дв старыя двы вышли изъ бесдки, чтобъ лучше удовлетворить свое ненавистное любопытство и, выглядывая изъ-за ограды сада, преслдовали безжалостными насмшками несчастнаго юношу, ставшаго такимъ образомъ между двухъ огней въ то самое мгновеніе, когда старался вооружиться всемъ своимъ мужествомъ. Извстно, что въ подобныхъ несчастныхъ случаяхъ храбрйшіе солдаты теряются: то же случилось и съ бднымъ адвокатомъ. Невольнымъ и столь же неудачнымъ движеніемъ онъ, какъ Орфей, оглянулся, любопытство это имло самыя злополучныя послдствія, ибо въ то самое время, когда онъ, поразилъ грознымъ взглядомъ злокачественную пару старыхъ двъ, нога его поскользнулась на мокромъ мх, и онъ упалъ въ самую середину лужи, черезъ которую перескочилъ такъ счастливо. Фруадво бился еще минуту на откос, почти столь же скользкомъ, какъ поверхность зеркала, но усилія его только увеличили опасность положенія. Тщетно цпляясь за камни, онъ покатился головою внизъ по коварному гласису и исчезъ въ вод… гд мы его и оставимъ.

VI.
Посредникъ.

Сцена другаго рода происходила въ то же время въ кабинет г. Гранперрена.

Кабинетъ его состоялъ изъ довольно-обширной комнаты, освщенной двумя окнами, выходившими въ садъ, блыя, лакированныя деревянныя стны тя были почти-совершенно закрыты шкафами краснаго дерева. На полкахъ, вмсто книгъ, которыхъ нигд не было видно, лежали въ методическомъ порядк красивые образчики разныхъ минераловъ. Кром этой коллекціи, весьма-приличной въ кабинет желзнозаводчика, украшеніе комнаты состояло изъ часовъ, довольно-дурнаго вкуса, поставленныхъ на камин, между двумя подсвчниками такого же вкуса и двухъ старыхъ портретовъ, поврежденныхъ временемъ и висвшихъ по сторонамъ главной двери.

Одна изъ этихъ фамильныхъ картинъ представляла бородатаго воина въ латахъ съ наручниками, какіе носили еще въ конц шестнадцатаго столтія, другая изображала не столь воинственно-вооруженнаго и не столь бородатаго воина, искупавшего, однакожь, эти два недостатка блистательнымъ мундиромъ мушкетеровъ временъ Лудовика XIV и однимъ изъ тхъ необъятныхъ париковъ, кудри которыхъ, въ царствованіе великаго короля, разсыпались подобно львиной грив по плечамъ всхъ порядочныхъ людей.

Эти два портрета, съ полудюжиною другихъ, имъ подобныхъ, составляли наличность приданаго Клариссы де-ла-Жантьръ. Г-нъ Гранперренъ, питавшій необыкновенную склонность къ дворянству, не смотря на свое плебейское происхожденіе, а, быть-можетъ, и по причин такого происхожденія, размстилъ эти почтенные портреты по главнымъ покоямъ своего жилища такимъ образомъ, чтобъ который-нибудь изъ нихъ былъ у него непремнно передъ глазами, работалъ ли онъ въ своемъ кабинет, сидлъ ли въ гостиной, обдалъ ли въ столовой, — словомъ, всегда.

Къ-сожалнію, это не были предки желзнозаводчикв, который, не смотря на свою страсть къ деньгамъ, купилъ бы ихъ частію своего состоянія, еслибъ это былъ товаръ продажный. Почтенный промышленикъ изъ всхъ своихъ предковъ зналъ только отца, въ-продолженіе тридцати лтъ управлявшего заводомъ, который посл самъ купилъ, и дда, о которомъ онъ умалчивалъ, и не безъ причины, какъ говорили добрые люди мелкаго общества, потому-что упомянутый ддъ вышелъ изъ Сен-Флура, своей родины, съ мшкомъ на спин, въ которомъ хранились элементы будущаго богатства — необходимыя орудія нсколько-шумнаго ремесла, которымъ, съ незапамятныхъ временъ, славится часть жителей этого пріятнаго города. За этимъ ддомъ, происхожденіе котораго, какъ читатели видли, было очень-недвусмысленно, родъ Граннерреновъ терялся во мракъ неизвстности.

Не имя права говорить: ‘мои предки’, кузнечный заводчикъ утшалъ себя тмъ, что говорилъ: ‘предки моей жены’… Онъ такъ часто повторялъ эти слова, что можно было предположить въ немъ желаніе отразить на себ часть аристократическаго блеска, которымъ сіяли эти почтенные предки. Можетъ-быть, г. Гранперренъ воображалъ, что, по примру привилегіи, которого пользовался, по словамъ Мольера, домъ де-ла-Прюдотри, гд большій или меньшій объемъ живота облагороживалъ, что бракъ его съ послдней отраслью древней фамиліи де-ла-Жантьеръ уничтожилъ недостатокъ плебейства, которому онъ былъ подверженъ, и не замедлитъ превратить его въ настоящаго дворянина.

Въ ту минуту, съ которой начинается эта сцена, два человка, сидившіе по сторонамъ бюро, перпендикулярно поставленнаго въ простнк между окнами, разговаривали съ возраставшимъ жаромъ собесдниковъ, несовсмъ-согласующихся въ спор чрезвычйно-занимтельномъ.

Одинъ изъ нихъ былъ самъ г. Гранперренъ, человкъ лтъ пятидесяти, одаренный довольно-величественною дородностью и наружностію, которую можно бы назвать почтенною, еслибъ выраженіе неуместной гордости не портило патріархальнаго характера, придаваемаго лицу его красивыми кудрями сдыхъ волосъ.

Другой, годами десятью моложе, былъ г. де-Буажоли, тотъ самый, который, не показываясь, съ любопытствомъ слдилъ изъ окна гостинницы Коня-Патріота за шумными сценами, происходившими утромъ того дня на площади.

Совтникъ маконской префектуры былъ человкъ тощій, худощавый, черноволосый, съ узкимъ лбомъ, желчнымъ цвтомъ лица, живыми глазами и съ физіономіей, походившей вмст на сороку и лисицу, онъ былъ церемоніально одтъ въ черномъ, какъ и хозяинъ завода, но кром того у него было украшеніе, недостававшее еще послднему, именно въ петличк фрака его красовалась ленточка почетнаго-легіона.

— Любезнйшій кандидатъ, говорилъ г. Буажоли, машинально чертя карандашомъ безобразныя арабески на бумажк, которую положилъ на бюро, внимательно осмотрвъ ее сперва: — чтобъ разсять заблужденіе, могущее обратиться намъ во вредъ, я долженъ повторить вамъ: вы ршительно ошибаетесь на-счетъ силы вашей партіи.

— А я, любезнйшій совтникъ, отвчалъ хозяин завода съ убжденіемъ человка, понимающаго свой всъ и свое значеніе: — повторяю вамъ, что нимало не ошибаюсь и увренъ въ томъ, что говорю. Вы сами ошиблись въ разсчет.

— Я два раза пересчиталъ, и результатъ выходитъ одинъ и тотъ же.

— Просмотримъ вмст этотъ результатъ, сказалъ господинъ Гранперренъ, вставъ съ кресла, чтобъ изъ-за плеча господина де-Буажоли слдить за знаками избирательной задачи, которую послдній чертилъ на лежавшей передъ нимъ бумажк.

— Общее число департаментскихъ избирателей шатожиронскаго кантона, сказалъ совтникъ префектуры: — достигаетъ только минимума числа, предписаннаго закономъ, и даже для дополненія этого числа, надобно было прибавить къ тридцати-тремъ именамъ двсти-франковыхъ избирателей, внесеннымъ въ списокъ, семнадцать именъ самыхъ значительныхъ лицъ кантона. Слдовательно, всего пятьдесятъ голосовъ, крайнее большинство двадцать-шесть голосовъ. Такъ ли вы считаете?

— До-сихъ-поръ мы согласны, отвчалъ хозяинъ кузницы: — крайнее большинство двадцать-шесть голосовъ, а у меня ихъ двадцать-восемь.

— Сейчасъ я вамъ докажу вашу ошибку.

— А я повторяю вамъ, что убжденъ въ томъ, что говорю.

— Сейчасъ увидимъ, позвольте мн сперва кончить свой разсчетъ. Изъ пятидесяти человкъ, имющихъ голосъ, двое больны, одинъ въ Париж, другой въ Швейцаріи, исключитъ еще людей, нелюбящихъ безпокоиться, и увидите, что окончательное число сократится до сорока, быть-можетъ, до тридцати-пяти голосовъ, но положимъ сорокъ, слдовательно, крайнее большинство — двадцать-одинъ голосъ.

— Да я же вамъ говорю, что у меня ихъ двадцать-восемь, повторилъ упрямый г. Гранперренъ.

— Двадцать-восемь, извольте, очень-радъ, продолжалъ избирательный посредникъ съ иронической улыбкой:— но сдлайте одолженіе, скажите, гд вы возьмете эти двадцать-восемь голосовъ.

— Разсчетъ легкій и врный.

— Извольте говорить, я слушаю.

— Одиннадцать голосовъ даетъ мне правительство, вы сами ручались въ томъ.

— И теперь еще ручаюсь, никто изъ моихъ не измнитъ вамъ.

— И такъ, за одиннадцать голосовъ вы ручаетесь?…

— Ручаюсь за врнйшую и сильнйшую часть вашихъ голосовъ.

— Въ семи голосахъ я самъ увренъ, потому-что это голоса людей, съ которыми я нахожусь въ ежедневныхъ сношеніяхъ и на которыхъ имю прямое вліяніе, одиннадцать и семь — восьмнадцать.

— Извольте, принимаю и эти семь голосовъ, хоть и имю право опасаться, что одинъ изъ нихъ вамъ измнитъ, но не буду прекословить. И такъ восьмнадцать голосовъ, найдите мне еще четыре или пять голосовъ, и я ручаюсь, что вы будете избраны.

— Какъ! Четыре или пять? А семь голосовъ, которыми располагаетъ совершенно-преданный мн пасторъ Доммартенъ? а три голоса Амудрю, отца, сына и дяди, кому вы ихъ назначаете?

— Кому я ихъ назначаю?

— Да.

— Не вамъ.

— Вотъ еще!

— Или, лучше-сказать, вашимъ противникамъ.

— Вы шутите!

— Въ подобныхъ длахъ я никогда не шучу, точно такъ же, какъ весьма-рдко ошибаюсь. Поврьте моей избирательной опытности, пасторъ Доммартенъ, то-есть, семь голосовъ, которыхъ онъ представитель, и тріумвиратъ Амудрю перешелъ на сторону непріятеля.

— Они честные люди, любезнйшій совтникъ, и вы ихъ обижаете.

— Между нами будь сказано, возразилъ г. де-Буажоли съ сардоническою улыбкой, къ которой привыкли его узкія, блдныя губы:— они не перестанутъ быть честными людьми, если и подадутъ голосъ въ пользу маркиза де-Шатожирона.

— Разумется, но если они общались, дали слово…

— Вы еще врите общаніямъ? прервалъ его совтникъ префектуры, слегка пожавъ плечами: — по всему видно, любезнйшій кандидатъ, что вы только-что выступаете на поприще. Знайте, что никакія общанія тутъ ничего не значатъ. Одинъ фактъ ршаетъ весь вопросъ, именно: чрезвычайно-многозначительный пріемъ, сдланный вашему противнику добродтельнымъ пасторомъ Доммартеномъ и добрымъ Амудрю, столько преданными вамъ, по вашему мннію.

— Вы придаете слишкомъ-много вса простой вжливости.

— А! вы называете это простою вжливостью?

— Почтеніемъ, если хотите. Какъ бы то ни было, но г. де-Шатожиронъ принадлежитъ къ одной изъ первыхъ фамилій этого края, къ фамиліи, находившейся нкогда въ родств съ предками моей жены, у него огромныя имнія, и съ нкоторыхъ поръ онъ оказалъ большія услуги общин, слдовательно, весьма-естественно, что его принимаютъ съ почетомъ. Не смотря на то, что между нами существуетъ небольшое несогласіе касательно лса, проданнаго имъ мн для срубки, я самъ, можетъ-быть, пойду отдать ему визитъ.

— Я бы на вашемъ мст, сказалъ г. де-Буажоли съ прежней сардонической усмшкой: — поступилъ еще вжливе и вышелъ бы на площадь, чтобъ принять его прямо изъ кареты, какъ сдлали ваши мнимые приверженцы. Это было бы великодушно и невидано со стороны соперника.

— Любезнйшій совтникъ, отвчалъ хозяинъ злвода, нсколько обидвшись: — какъ такой холодно-положительный человкъ, какъ вы, можетъ выходить изъ себя за пустой колокольный звонъ и трескотню вздорныхъ пороховыхъ ящиковъ?

— Любезнйшій кандидатъ, если я выхожу изъ себя, какъ вы говорите, такъ не безъ причины. Тамъ, гд вы видите пустую, ничтожную церемонно, я вижу обстоятельство высшей важности. Я опытне васъ въ подобныхъ длахъ, слдовательно, вы можете мн поврить. Въ настоящемъ нашемъ положеніи, ничто не можетъ быть ничтожнымъ, и старый хитрецъ Бобилье нанесъ намъ сильный ударъ.

— Полноте! презрительно возразилъ г. Гранперренъ:— теперь вы трусите парика стараго Бобилье!

— Презирать своихъ враговъ не значитъ еще побеждать ихъ. Мирный судья хитеръ, и онъ одинъ отнялъ у насъ голоса трехъ Амудрю, общавъ мэру аренду въ имніи маркиза. Я имю объ этомъ достоврныя свднія.

— Положимъ, что все это правда, отвчалъ г. Гранперренъ, подумавъ съ минуту (и, признаться сказать, что посл общанія, даннаго мн тремя Амудрю, поведеніе ихъ не совсмъ-чисто): — такъ все же я теряю только три голоса, и голосовъ одного пастора достаточно…

— На голоса пастора вы такъ же мало можете надяться, какъ и на голоса мэра.

— А! ужь это слишкомъ.

— Слишкомъ, можетъ-быть, но все-таки справедливо, и этимъ новымъ ударомъ вы обязаны старому хитрецу Бобилье, которымъ вы столько пренебрегаете!

— Какъ! вы хотите уврить меня, что Бобилье иметъ прямое вліяніе на пастора Доммартена, съ которымъ онъ уже цлый годъ въ открытой ссор?

— Не прямое, а косвенное вліяніе, а это все равно.

— Объяснитесь.

— Вотъ въ чемъ дло: вы увидите, что семидесяти-двухлтній патріархъ въ парик не такъ дурно распорядился, какъ вамъ кажется. Бобилье, фактотумъ маркиза де-Шатожиронъ, знающій весь кантонъ, какъ свои пять пальцевъ, разсчиталъ, что, для удержанія большинства за своимъ кандидатомъ, необходимо привлечь на его сторону семь голосовъ пастора. Что жь онъ сдлалъ? Онъ написалъ маркизу, маркизъ, настроенный какъ слдуете, написалъ къ своему дяде, отнскому епископу, особеннымъ расположеніемъ котораго пользуется, отнскій же епископъ написалъ къ пастору, который, разумется, не можетъ отказать своему начальнику. Вотъ какіе рикошеты описало ядро, грозящее разбить ноги и руки вашему избранію. Понимаете ли теперь политическое значеніе колоколовъ, такъ громко звонившихъ за минуту предъ этимъ и казавшихся вамъ такими безобидными?

— Да, если это правда, такъ это низко! вскричалъ хозяинъ завода, впервые нсколько-обезпокоенный:— можетъ ли священникъ входить въ подобныя интриги!

— Какъ-будто-бы у священника нтъ своихъ маленькихъ интересовъ! Вы еще довольно простоваты, любезнйшій кандидатъ!

— Священникъ, принятый въ моемъ дом и въ-продолженіе цлаго года почти каждый день обдавшій за моимъ столомъ!

— Все это ничего не значитъ, но главная бда, что мы не имемъ никакихъ средствъ отклонить этотъ ударъ или наказать измнника. Пасторъ неприкосновенная особа! пасторъ! повторилъ г. де-Буажоли саркастическимъ тономъ, въ которомъ проявлялась злобная зависть, ощущаемая нкоторыми опытными и дловыми людьми при одной мысли о томъ, что другіе могутъ быть такъ же искусны, какъ и они.— Троньте только его, такъ вс духовенство возстанетъ противъ насъ, и мы же будемъ неправы.

— Но уврены ли вы въ справедливости того, что говорите? Напримръ, какимъ образомъ узнали вы, что отнскій епископъ писалъ къ Доммартену?

— Въ нашемъ положеніи, мы должны все знать, отвчалъ совтникъ префектуры, не распространяясь боле.

— Вижу, что положеніе наше въ самомъ-дл затруднительне, нежели я думалъ, сказалъ хозяинъ завода, покачавъ головой съ озабочемымъ видомъ.

— Такъ затруднительно, что только чудо можетъ спасти насъ, и вы сами въ томъ виноваты.

— Я виноватъ?

— Да, вы. Вы, господа кандидаты, вс таковы, убдившись въ пособіи правительства, вы засыпаете въ совершенной безпечности, не дождавшись даже, чтобъ постель была постлана, хоть и очень-хорошо знаете, что сами должны заботиться.

— Мн кажется, я совсмъ не засыпалъ, отвчалъ г. Гранперренъ, нсколько обидвшись этимъ маленькимъ урокомъ: — вс могутъ сказать вамъ, что я сдлалъ все, что могъ.

— Что могли? Важное дло! возразилъ посредникъ съ нкоторою грубостью, которую часто позволяютъ себ люди, знающіе, что въ нихъ нуждаются:— вы постили своихъ избирателей, пожали имъ руки, поврили ихъ общаніямъ, все это вздоръ! Посмотрите лучше, какъ поступаетъ одинъ изъ вашихъ соперниковъ и опаснйшій, именно маркизъ де-Шатожиронъ. Онъ понялъ, или, лучше сказать, старая лисица Бобилье, отставшая только въ правилахъ, а не умомъ, поняла духъ вка. Что жь сдлалъ вашъ соперникъ? Онъ нашелъ слабую струну шатожиронскихъ жителей: подарилъ каски пожарнымъ, общалъ образа въ церковь, завелъ аптеку для бдныхъ, открылъ общин дорогу, въ которой отецъ его всегда ей отказывалъ. Вотъ какъ долженъ дйствовать искусный кандидатъ. А вы что сделали?

— Я не такъ богатъ, какъ г. де-Шатожиронъ, отвчалъ корыстолюбивый промышленикъ, которому очень не правилась распорядительная теорія советника префектуры.

— Большее или меньшее богатство тутъ ничего не значитъ, Впрочемъ, еслибъ у васъ не было порядочнаго состоянія, вы и не попали бы въ кандидаты, правительство хочетъ поддерживать только людей, имющихъ важныя причины уважать правительственныя мры… Вотъ, прибавилъ совтникъ префектуры, вынувъ изъ кармана бумагу: — вотъ записка, которую я сейчасъ составилъ въ гостинниц, когда убедился, что надобно прибегнуть къ ршительнымъ мрамъ.

Г. де-Буажоли развернулъ записку и сталъ читать ее, не обращая вниманія на безпокойство, внезапно выразившееся на лиц его слушателя.

— Примчаніе: ‘Противодйствовать всемъ щедростямъ Х (иксъ)…

— Иксъ? повторилъ хозяинъ завода, изумленный этой алгебраической формулой.

— Говоря слогомъ дипломатическихъ записокъ, возразилъ совтникъ улыбаясь, Иксъ значитъ маркизъ де-Шатожиронъ.

— А! понимаю.

— ‘Противодйствовать всемъ щедростямъ X такимъ образомъ, чтобы въ самомъ основаніи поколебать ихъ дйствіе.’ Это, какъ вы видите, одно общее указаніе: слдуютъ подробности.

— Посмотримъ подробности, сказалъ г. Грапперренъ съ нкоторою боязнію.

— ‘1-е. Для перевеса касокъ пожарныхъ…’ Я начинаю съ касокъ, сказалъ г. де-Буажоли, потому-что замтилъ, какое чудесное дйствіе он произвели на вашихъ согражданъ. Народъ везд одинъ и тотъ же: ему надо пускать пыль въ глаза, и римская пословица: Panem et circenses, всегда будетъ кстати.

— Прибавьте еще, что г. маркизъ де-Шатожиронъ ревностный приверженецъ этого правила, возразилъ заводчикъ насмешливо, сперва онъ позаботился о circenses, а сегодня о panem, мн сказали, что вся пожарная команда обдаетъ въ замк.

— Это доказываетъ, что Бобилье не забываетъ ничего, и что мы имемъ въ немъ въ-самомъ-дл опаснаго противника. Возвратимся кг нашей записк. ‘1-е. Для перевса пожарныхъ касокъ, Y (игрекъ) долженъ…’

— Игрекъ, это вроятно я?

— Точно.— ‘Y долженъ предложить общин, имющей только одну пожарную трубу, другую со всемъ приборомъ…’

— Да вдь при завод есть труба, съ живостію прервалъ г. Гранперренъ: — само-собою разумется, что, въ случай несчастія, пожарные могутъ пользоваться ею.

— Не смотря на то, община съ искреннею, живою признательностію пріиметъ трубу, которую вы ей подарите. Поврьте мн, я знаю мелкихъ провинціаловъ: они чрезвычайно гордятся своей пожарной трубой.

— Но если въ Шатожирон есть уже одна…

— Такъ другая составитъ пару, и вы можете извлечь большую пользу изъ признательности Шатожиронцевъ.

— Пусть будетъ по вашему, сказалъ г. Гранперренъ со вздохомъ.

— Со всемъ приборомъ: баграми, бочками, лстницами и пр.?

— Со всмъ приборомъ…

— Вы увидите, какую пользу извлечемъ мы изъ этой трубы.— ‘Своими касками, весьма-красивыми на парад’, будутъ твердить наши союзники, ‘маркизъ де-Шатожиронъ хотлъ только ослпить насъ, между-темъ, какъ г. Гранперренъ оказалъ существенную пользу общине, подаривъ ей трубу. Различіе этихъ двухъ подарковъ достаточно характеризуетъ кандидатовъ. Можемъ ли мы колебаться въ выбор между тмъ, кто бросаетъ намъ пыль въ глаза, и тмъ, кто, не употребляя никакого шарлатанства, хочетъ не подкупить насъ, а оказываетъ намъ истинную услугу? Такого-то человка, какъ г. Гранперренъ, намъ и нужно!’ — Итакъ, первый пунктъ ршенъ, перейдемъ ко второму: — ‘Чтобъ уменьшить невыгодное для насъ дйствіе картинъ, общанныхъ X церкви, Y можетъ предупредить его, пожертвовавъ въ церковь что-нибудь другое.’

— Чтобъ измнникъ Доммартенъ пользовался имъ! съ гнвомъ вскричалъ хозяинъ завода: — ни за что! Я лучше откажусь отъ кандидатства.

— Если вы приняли это дло такъ близко къ сердцу, то я не буду настаивать. Предлагая вамъ сдлать подарокъ церкви, я имю въ виду не склоненіе пастора на вашу сторону, что было бы безполезно, но желаніе угодить богомоламъ, голосами которыхъ онъ располагаетъ, но мы можемъ привлечь ихъ на свою сторону другимъ средствомъ, слдовательно, оставимъ это.

— Прекрасно!

— ‘Въ-третьихъ…’

— Еще!

— Что длать? Надо отразить каждый ударъ. ‘Въ третьихъ: чтобъ отвлечь N (мэра Амудрю) отъ X, Y долженъ предложить ему какую-нибудь существенную выгоду, ибо N любитъ положительное, надобно, на-примръ, поручить ему надзоръ за частію его заводской промышлености и даже обезпечить его небольшими процентами…’

— Процентами отъ моихъ доходовъ! Лицемру Амудрю! съ сердцемъ прервалъ г. Гранперренъ:— что вы? смеетесь надо мной? Если я долженъ разориться, чтобъ сдлаться членомъ главнаго совета Департамента Саоны-и-Луары, такъ отказываюсь отъ кандидатства, да, отказываюсь, продолжалъ почтенный промышленикъ, более и боле разгорячаясь: — все эти происки, интриги надодаютъ мне наконецъ! До-сихъ-поръ я обходился безъ почетнаго званія, обойдусь и теперь. Решено! пусть жена моя говоритъ что хочетъ, я отступаюсь, это дло ршеное, конченное.

Въ то самое время, когда хозяинъ завода, выведенный изъ терпнія политикой слагалъ съ себя званіе избирательнаго кандидата, дверь въ кабинетъ его тихо отворилась.

На порогъ явилась г-жа Гранперренъ, спокойная, граціозная и улыбающаяся, вопреки слезами пролитымъ ею за нсколько минутъ.

VII.
Женщина съ характеромъ.

При вид хозяйки дома, остановившейся у двери кабинета и съ нсколько-изумленныміъ, но чрезвычайно-проницательнымъ взоромъ смотрвшей на оживленныя физіономіи двухъ собесдниковъ, г. де-Буажоли поспшно всталъ, между-тмъ, какъ хозяинъ кузницы старался воротить спокойствіе, потерянное имъ на минуту.

— Что съ вами, господа? спросила г-жа Гранперренъ, граціозно кивнувъ головою въ отвть на поклоны совтника префектуры: — изъ столовой и гостиной слышно какъ вы разговариваете, или, лучше сказать, спорите, мне кажется, люди, занимающіеся политическими делами, должны бы быть поосторожне.

— Браните насъ, сударыня, отвчалъ г. де-Буажоли съ несколько-тугою любезностью: — что касается до меня, я вполн покоряюсь выговорамъ произносимымъ такими прелестными устами.

— Мы говоримъ о своемъ дл, сказалъ г. Гранперренъ съ почтительностью, достаточно доказывавшею, что богатый промышленикъ признавалъ надъ собою неоспоримое превосходство жены.

— Не слдуете говорить такъ громко, что слуги могутъ все слышать, отвчала Kларисса, обращаясь къ мужу:— я узнаю вашу обыкновенную неосмотрительность, но удивляюсь, что такой осторожный человкъ, какъ г. де-Буажоли…

— Сударыня, возразилъ совтникъ сладкимъ голоскомъ: — не столько я, какъ г. Гранперрбнъ, виноватъ въ томъ, что мы разгорячились. Въ ту самую минуту, какъ вы вошли, я хотлъ пожурить его за неблагоразуміе.

— Журите! сказала г-жа Гранперренъ съ тонкой улыбкой: — не хочу, чтобъ мое присутствіе помшало вамъ побранить моего мужа, если онъ провинился, въ случа надобности, я сама готова помочь вамъ.

— Она говоритъ, точно будто привыкла журить меня! сказалъ хозяинъ завода съ добродушнымъ самодовольствіемъ, которымъ обыкновенно отличаются мужья, подчиненные воли жены.

— Будемъ продолжать разговоръ, продолжала г-жа Гранперренъ садясь въ кресло и знакомъ приглашая г. де-Буажоли занять свое прежнее мсто:— надюсь, что въ моемъ присутствіи господинъ кандидатъ умритъ порывы своего голоса.

— Разв я очень-громко говорилъ? съ покорнымъ видомъ спросилъ г. Гранперренъ.

— Такъ громко, что я слышала васъ изъ передней.

— Въ-самомъ-дл, сказалъ совтник префектуры, принужденно улыбаясь: — г. Гранперренъ уничтожилъ меня, слабогрудаго, своимъ грознымъ голосомъ, точно будто бы онъ ораторствовалъ уже противъ оппозиціи въ палат.

Кларисса улыбнулась изъ вжливости, а хозяинъ завода, какъ искусно-дрессированный мужъ, послдовалъ ея примру.

— Господа, сказала г-жа Гранперренъ:— если вы позволите мн, бдной, несвдущей женщин, вмшаться въ серьзный разговоръ, и такъ мы можемъ продолжать его съ той точки, на которой вы остановились.

— Какъ же, сударыня! съ любезностью вскричалъ г. де-Буажоли: — вы будете наша Эгерія, мы ни въ какомъ случа не можемъ желать боле-умной и прелестной Эгеріи.

Совтникъ префектуры очень-хорошо зналъ, что въ дом хозяина завода г-жа Гранперренъ играла почти такую же важную роль, какую мудрый государь назначилъ нимф, родившейся въ его воображеніи.

— Пусть я буду Эгерія, весело возразила молодая женщина: — хотя, правду сказать, я не вижу еще между вами Нумы.

Вс засмялись, потомъ г. де-Буажоли, обратившись къ серьзной сторон вопроса, снова началъ объяснять свои разсчеты и доказывать жен обезкураженнаго кандидата недочетъ, произведенный въ избирательной сумм внезапною измной пастора Доммартена и Амудрю.

— Я все это знаю, сказала г-жа Гранперенъ, прервавъ совтника съ первыхъ словъ:— мэръ и пасторъ, то-есть, десять голосовъ потеряны для васъ безвозвратно.

— Господинъ де-Буажоли увряетъ, что я виноватъ въ этомъ, правда ли? вскричалъ желзнозаводчикъ тономъ человка, поспшно пользующагося случаемъ протестовать противъ несправедливаго обвиненія.

— Вы ли, я ли, или кто другой, это все равно, отвчала Кларисса холодно: — зло сдлано и неисправимо, десять голосовъ потеряны безвозвратно, слдовательно, заботиться должно не о томъ, чтобъ воротить, но чтобъ замнить ихъ.

— Да, а какъ ихъ замнить? сказалъ г. де-Буажоли:— съ этимъ-то вопросомъ я и хотлъ обратиться къ господину Гранперрену, когда вы, сударыня, изволили войдти.

— Въ-самомъ-дл, какъ замнить эти несчастные голоса? спросилъ въ свою очередь хозяинъ завода, смотря то на жену, то на совтника префектуры.

— Мн кажется, если вы позволяете мн сказать свое мнніе, продолжала г-жа Гранперренъ съ боле или мене искреннею скромностью:— что въ подобномъ случа должно дйствовать очень-просто.

— Просвтите насъ своимъ умомъ, сударыня, сказалъ г. де-Буажоли съ прежнею любезностью: — мы готовы повиноваться нашей прелестной Эгеріи.

— Умъ мой весьма-слабъ, но, говорятъ, у женщинъ есть нкотораго рода тактъ, указывающій имъ иногда путь, на которомъ вы, мужчины, съ своимъ величественнымъ превосходствомъ, видите только препятствія и опасности.

— Укажите намъ этотъ путь, сударыня, мы готовы слдовать за вами хоть на край свта.

— Я не поведу васъ такъ далеко, сказала молодая женщина, которой начинали надодать пошлыя любезности совтника префектуры:— мы и кажется, что, не выходя изъ Шатожирона, мы можемъ достигнуть своей цли.

— А! посмотримъ, сказалъ желзнозаводчикъ, по-видимому совершенно забывшій, что онъ отступился отъ своего кандидатства

— Нашъ противникъ отнялъ у насъ десять голосовъ, продолжала г-жа Гранперренъ спокойно:— если жь мы, въ свою очередь, отнимемъ у него дюжину голосовъ, такъ зло будетъ, кажется, исправлено.

— Разумется, съ живостію возразилъ кандидатъ:— двнадцать и восьмнадцать голосовъ, въ которыхъ я увренъ, составятъ тридцать, а мн ни въ какомъ случа столько не нужно, но мн кажется невозможнымъ…

— Нтъ ничего невозможнаго, сухо отвчала Кларисса.

— Я вполн постигаю планъ вашъ, сударыня: это въ маленькомъ вид планъ похода Сципіона противъ Аннибала, сказалъ г. де-Буажоли, любившій выказать свои историческія познанія:— Карагенянинъ отнялъ у насъ часть Италіи, возьмемъ у него Африку. Это весьма, даже весьма-умно придумано, но, къ-сожалнію, я долженъ отвтить нашей очаровательной Эгеріи, что въ этомъ случа завоевать Африку очень-трудно.

— Я полагала, что при вашемъ ум трудности должны еще боле поощрять, а не ввергать васъ въ уныніе, отвчала г-жа Гранперренъ съ едва-замтной ироніей.

— Я нимало не унываю, сударыня, особенно съ-тхъ-поръ, какъ вы приняли надъ нами начальство, и если вамъ будетъ угодно объяснить мн планъ свой, вы увидите…

— Планъ мой весьма-простъ, прервала его молодая женщина: — у господина Гранперрена два соперника: господинъ де-Шатожиронъ и господинъ Буассла. Часть голосовъ, на которые полагается первый, находится въ распоряженіи барона де-Водре, дяди его, вс голоса, принадлежащіе второму, находятся подъ прямымъ вліяніемъ адвоката Фруадво. Если жь мы склонимъ на свою сторону господина де-Водре и господина Фруадво, то успхъ будетъ врный.

— Все это неоспоримо, я самъ понялъ уже, что ключъ къ позиціи, которою мы должны завладеть, находится въ рукахъ господъ де-Водре и Фруадво…

— Да они не выпустятъ этого ключа, сказалъ господинъ Гранперренъ.

— Я съ самаго утра ломаю себя голову, продолжалъ г. де-Буажоли:— чтобъ найдти какое-нибудь средство привлечь на свою сторону того или другаго.

— Что жь вы нашли? спросила Кларисса.

— Ничего, сударыня, ничего! Признаюсь къ стыду своему.

— Съ вашимъ умомъ, съ вашею опытностью!..

— Первый шагъ затрудняетъ меня. Хотя господинъ де-Водре слыветъ за дикаго кабана, къ берлог котораго опасно подойдти, и хотя, съ другой стороны, господинъ Фруадво пользуется славой человка безкорыстнаго и безпристрастнаго, славою весьма-похвальною въ бдномъ сельскомъ адвокат, я, однакожь, надюсь склонить ихъ, еслибъ представилась возможность войдти съ ними въ сношенія такимъ образомъ, чтобъ это не было неловко подготовлено, ибо неловкость въ подобныхъ случаяхъ убійственна…

— Вы желаете имть непосредственное свиданіе съ господиномъ де-Водре и господиномъ Фруадво? прервала его съ живостію г-жа Гранперренъ.

— Точно такъ, сударыня, какъ бы запутанъ ни былъ мотокъ, его можно размотать, отъискавъ конецъ нитки, и я размоталъ уже не одну пряжу, казавшуюся запутанною до нельзя. Но это свиданіе…

— Устроено, лаконически отвчала молодая женщина.

— Не-уже-ли? вскричалъ г. де-Буажоли съ изумленіемъ:— но какимъ образомъ?

— Самымъ простымъ, естественнымъ и, следовательно, приличнымъ образомъ.

— Только поскоре, потому-что завтра я долженъ хать далее.

— Свиданіе будетъ сегодня:

— Сегодня?

— Сейчасъ.

— Сейчасъ?

— Конечно, сказала г-жа Грапперренъ улыбаясь: — господинъ де-Водре и господинъ Фруадво ныньче у насъ обдаютъ.

Г. де-Буажоли невольно вскочилъ.

— Какъ, сударыня? вскричалъ онъ съ живостію:— господинъ де-Водре и господинъ Фруадвб обдаютъ сегодня у васъ?

— Стало-быть, ты пригласила ихъ безъ моего вдома? спросилъ хозяинъ завода столько же изумленный, какъ и совтникъ.

— Да, я осмлилась это сдлать, отвчала Кларисса съ довольно-презрительной улыбкой:— разв я поступила дурно?

— Сударыня, сказалъ г. де-Буажоли, почтительно поклонившись: — никто боле васъ не заслуживаетъ названія великой женщины. Какъ! двое изъ нашихъ противниковъ, самые сильные, сядутъ за вашъ столъ, будутъ сть вашу хлбъ-соль! Это изумительно!

— И замтьте, прибавилъ г. Гранперренъ, стараясь придать еще боле цны поступку жены:— что въ настоящихъ обстоятельствахъ и по другимъ гостямъ, обдъ нашъ будетъ имть совершенно-политическое значеніе, слдовательно, эти господа, однимъ своимъ присутствіемъ на моемъ обд, лишаютъ себя права дйствовать противъ меня. Вотъ что поняла моя жена съ перваго взгляда и отъ-чего поступокъ ея кажется мн весьма-умнымъ.

— Изумительнымъ! Да, повторяю, это черта женщины великой и смиренно признаю превосходство вашего ума, сударыня.

Г-жа Гранперренъ выслушивала вс эти похвалы съ насмшливой улыбкой и гордымъ взглядомъ, доказывавшими, что она и безъ этихъ овацій была внутренно убждена въ своемъ превосходств.

— Посмотрите, любезнйшій совтникъ, вскричалъ внезапно хозяинъ завода съ одушевленіемъ: — какое изумительное сходство въ эту минуту между моею женою и этимъ фамильнымъ портретомъ по правую сторону двери?

При этомъ неожиданномъ вопрос, г-нъ де-Буажоли обратилъ глаза къ картин, на которую указывалъ г-нъ Гранперренъ.

— Какъ! на этого стараго бородача? вскричалъ онъ съ изумленіемъ, смшаннымъ съ негодованіемъ:— подобныя идеи приходятъ только мужьямъ! Можете ли этотъ старый бородачъ походить на вашу супругу?..

— А я вамъ говорю, что если отнять бороду и сообразить разность лтъ, пола и костюма, такъ окажется поразительное сходство между этимъ портретомъ и лицомъ мосй жены, когда она такъ гордо-величественно улыбается, какъ въ эту минуту.

— Отъ-чего вамъ кажется, что я улыбаюсь гордо-величественно? спросила Кларисса, не смягчивъ, однакожь, иронической гордости своего лица.

— Вы имете на то полное право, возразилъ желзнозаводчикъ, поклонившись съ любезностію: — такъ точно, какъ вы, не смотря на возгласы г-на де-Буажоли, имете право походить на своихъ предковъ.

— Такъ это портретъ одного изъ предковъ вашей супруги? спросилъ совтникъ префектуры, внимательне всматриваясь въ изображеніе бородатаго воина.

— Филиберта де-ла-Жантьера, капитана королевской придворной команды, кавалера ордена св. Михаила, храбрйшаго изъ храбрыхъ, убитаго при осад Амьена, въ царствованіе Генриха IV.

Г-нъ Гранперренъ проговорилъ эту сокращенную біографію съ такою же напыщенностью, съ какою хозяинъ звринца объясняетъ зрителямъ рдкія и любопытныя качества своихъ животныхъ.

Совтникъ префектуры, которому тщеславный промышленикъ усплъ уже представить оффиціально предковъ, красовавшихся въ гостиной, поклонился изображенію кавалера ордена св. Михаила съ притворною почтительностью и съ трудомъ скрывая насмшливую улыбку.

— А этотъ, продолжалъ хозяинъ завода, указавъ на другой портретъ: — изображаетъ Кристофа-Гонтрана де-ла-Жантьера, начальника срыхъ мушкетеровъ…

— Ради Бога, прервала его г-жа Гранперренъ съ выраженіемъ неудовольствія:— оставьте моихъ предковъ въ поко и займемтесь лучше своими длами. Пригласивъ сегодня къ обду г-на де-Водре и г-на Фруадво, я хотла доставить г-ну де-Буажоли, умъ котораго такъ безконечно-изобртателенъ, средство изучить мстность и, если она выгодна, приступить къ маленькой аттак.

— Я приступлю къ аттак, какова бы ни была мстность, отвчалъ г-нъ де-Буажоли: — въ подобныхъ обстоятельствахъ никакъ не должно упускать случая, и какъ пришелся кстати этотъ случаи! Представьте себ, сударыня, на удачу и никакъ не предвидя какую могущественную помощницу я найду въ васъ, я запасся, узжая изъ Макона, маленькой запиской, которая заставитъ г-на де-Водре, этого свирпаго кабана, благосклонно выслушать мои предложенія. Что же касается до г-на Фруадво, то, можетъ-быть, ему прійдетъ охота поступить на службу: тогда…

— Говорятъ, что г-нъ Фруадво очень-безкорыстенъ, замтила хозяйка дома.

— Сударыня, можно быть безкорыстнымъ и вмст честолюбивымъ…

— Честолюбивымъ для полученія мста судьи или помощника его въ маленькомъ сельскомъ суд? довольно-презрительно возразила молодая женщина.

— Да для адвоката, обязаннаго разбирать дла въ мирномъ суд, мсто судьи или помощника перваго разряда — великолпно!

— Можетъ-быть, но если вамъ не удастся, сказала Кларисса съ легкой ріыбкой: — тогда я сама приступлю къ аттак.

— Вы подстрекаете мо самолюбіе, сударыня, весело возразилъ г. де-Буажоли:— вамъ принадлежитъ заслуга изобртенія, позвольте же мн пріобрсти заслугу исполненія.

Слуга вошелъ въ кабинетъ и доложилъ хозяйк, что многіе гости уже собрались въ зал.

— Итакъ, господа, сказала Кларисса, вставъ и взявъ руку, которую съ поспшной любезностью предлагалъ ей совтникъ префектуры: — мы можемъ остановиться на этомъ пункт. Мы приготовились, и теперь намъ остается только съ твердостію ожидать барона де-Водре и г. Фруадво.

Г-жа Гранперренъ, мужъ ея и совтникъ префектуры не подозрвали, въ какомъ критическомъ положеніи находился теперь Жоржъ Фруадво,— тмъ боле непріятномъ, что онъ подвергался вмст насмшкамъ и опасности, почему и считаемъ нужнымъ вывести его изъ этого положенія.

VIII.
Важная новость.

Когда молодой адвокатъ упалъ со шлюзъ въ воду, на обоихъ берегахъ раздались восклицанія, весьма-различныя по своему выраженію.

— Это наказаніе Божіе! злобно вскричала старая Бержре.

— Да, Богъ наказываетъ его, и по-дломъ, сказала Урсула, которой казалось, что гршникъ, отвергавшій руку и сердце ея, заслуживалъ жесточайшую смерть.

На другомъ берегу раздался одинъ только крикъ, исполненный непритворной боязни и невыразимаго ужаса: Викторина вскрикнула, поблднла и оперлась на руку г. де-Водре, который, замтивъ, что она готовилась упасть, почти донесъ ее до ближайшей скамьи.

— Не уходите отсюда до моего возвращенія, сказалъ онъ ей: — и успокойтесь, нтъ ни надвйшей опасности, я ручаюсь за него.

Съ этими словами, сельскій дворянинъ побжалъ со всхъ ногъ, (чего не случалось съ нимъ уже лтъ двадцать, по причин его дородности) къ лодк, находившейся по близости. Такъ-какъ цпь была замкнута, то онъ вырвалъ изъ земли сваю, къ которой было прибито кольцо, потомъ вскочилъ въ лодку, которая погрузилась въ воду почти до самыхъ краевъ, за неимніемъ веселъ схватилъ багоръ, случайно въ ней оставленный, и, рискуя попасть подъ колеса канала, но ловко и поспшно правя лодкой, направился къ тому мсту, гд исчезъ Фруадво.

Въ то самое мгновеніе, когда лодка подъхала къ шлюзамъ, голова молодаго адвоката показалась изъ воды.

— Не бойтесь, Фруадво, я здсь! закричалъ ему громкимъ голосомъ г. де-Водре.

И въ то же время, баронъ, нахавъ на вершину шлюза, сталъ такимъ образомъ на-мель и осмотрклся быстрымъ взглядомъ, при вид скользкаго откоса, отдлявшаго его отъ человка, котораго онъ хотлъ спасти, баронъ колебался съ минуту, несмотря на свое мужество.

— Если я поставлю ногу на это зеркало, подумалъ онъ:— то неминуемо слечу въ воду, точно такъ же, какъ сейчасъ слетлъ Фруадво. Тогда мы оба будемъ тонуть, а кто спасетъ насъ?.. Ба! продолжалъ оставной военный: — еслибъ отецъ его разсуждалъ такъ глупо при Лейпциг, я не былъ бы теперь живъ.

Не думая доле и самъ рискуя скоре упасть въ воду, нежели спасти сына своего бывшаго сослуживца, г. да-Водре выскочилъ изъ лодки на шлюзы.

Фруадво упалъ случайно на самомъ глубокомъ мст, единственномъ, быть-можетъ, на сто шаговъ въ окружности, на которомъ можно было утонуть. Сперва онъ пошелъ ко дну, но, опомнившись, употребилъ энергическое усиліе, и такъ-какъ г-жа Перронъ не преувеличила его искусства въ плаваніи, то вскор онъ, несмотря на тяжесть платья, промоченнаго водою, всплылъ на поверхность. Минуту спустя, онъ уцпился за одну изъ свай, поддерживавшихъ основаніе шлюзъ.

— Славно! закричалъ баронъ, протягивая къ нему багоръ:— ухватитесь за этотъ крючокъ, и я вытащу васъ какъ рыбку.

Адвокатъ перевелъ дыханіе и, ухватившись одною рукою за сваю, другою протиралъ глаза, ослплепные водою, струившеюся съ волосъ его.

— Не сердитесь на меня за то, что я остаюсь въ почтительномъ разстояніи, продолжалъ баронъ: — эти проклятые шлюзы чертовски-скользки, и если я упаду въ воду, такъ мн будетъ трудне всплыть, нежели вамъ, впрочемъ, багоръ довольно-длиненъ, и вы можете за него ухватиться.

Вмсто того, чтобъ послушаться г. де-Водре, Фруадво опустилъ сваю и поплылъ за шляпой, качавшейся на вод въ нсколькихъ шагахъ отъ него, не смотря на ничтожность этого обстоятельства, оно какъ-нельзя-боле характеризируетъ человка: въ какой степени надо испытать нужду, чтобъ въ подобную минуту думать о своей шляп?

Поймавъ на коварныхъ струяхъ необходимое дополненіе своего туалета, столь блистательнаго, увы! за нсколько минутъ передъ тмъ, а теперь ни на что на похожаго, бдный адвокатъ обими руками ухватился за край плотины и мощнымъ усиліемъ взобрался на нее, минуту спустя, онъ уже стоялъ на скользкомъ откос, бывшемъ для него столь пагубнымъ.

— Ступайте сюда, вскричалъ ему дворянинъ:— лодка выдержитъ насъ обоихъ, хотя и теперешній грузъ, по-видимому, для нея тяжеленекъ.

Фруадво не отвчалъ, онъ, вроятно, даже не слышалъ словъ барона. Когда онъ упалъ въ воду, инстинктъ самосохраненія, весьма-понятный въ подобныхъ случаяхъ, заставилъ это бороться съ смертію, слдовательно, онъ машинально силился всплыть, не будучи побуждаемъ къ тому размышленіемъ. Но теперь, когда онъ былъ спасенъ, смшная сторона этого приключенія произвела на него самое непріятное, самое тягостное впечатлніе.

Въ-продолженіе нсколькихъ минутъ, несчастный любовникъ съ трудомъ противился искушенію вторично и уже произвольно броситься въ воду, это удержала только мысль, что онъ слишкомъ-хорошо плавалъ и что подлый инстинктъ самосохраненія преодолетъ даже волю это и снова спасетъ это отъ смерти.

— Хоть бы у меня былъ подъ рукою камень фунтовъ пятидесяти, который бы я мотъ привязать себ на шею, чтобъ пойдти ко дну, иначе, я опять всплыву, не говоря уже о томъ, что этотъ извергъ можетъ вытащить меня своимъ крючкомъ…

— Ступайте же! вскричалъ баронъ, непонимавшій причины неподвижности адвоката:— сегодня не слишкомъ-жарко, и вы можете простудиться въ мокромъ плать. На завод вы переоднетесь.

Впечатлніе, произведенное на Фруадво одною мыслію о томъ, что онъ долженъ былъ явиться передъ Викториной и родными ея въ этомъ жалкомъ вид, внезапно вывело это изъ мрачной неподвижности. Не отвчая ни слова г-ну де-Водре, не бросивъ даже взгляда въ ту сторону, гд онъ могъ увидть молодую двушку, онъ съ отчаяніемъ ударилъ себя въ лобъ и побжалъ по шлюзамъ назадъ, въ ту сторону, съ которой пришелъ.

— Съ ума вы сошли? вскричалъ т. де-Водре, похавшій водою вслдъ за бглецомъ съ самымъ доброжелательнымъ намреніемъ, но это обстоятельство заставило адвоката, подгоняемаго уже желаніемъ скрыть свое униженіе отъ всхъ взоровъ, ускорить шаги, и лодка не успла еще догнать его, какъ онъ добжалъ до конца шлюзъ и поспшно выскочилъ на беретъ.

Тамъ ожидало это новое испытаніе.

Въ саду сборщика подателей, г-жа Бержре и Урсула Шавле, злобныя лица которыхъ выглядывали изъ-за кустовъ жимолости, клохтали, какъ дв озлобленныя индйки. Когда несчастный адвокатъ проходилъ мимо этого сада, гармоническое дуо усилилось и оживилось.

— Господинъ Фруадво! вскричала Урсула съ торжествующею ироніею:— что это вы идете мимо, и не поклонитесь?.. Ахъ, Боже мой! да что это съ вами? Вы промокли съ толовы до ногъ! Ужь не изъ воды ли вы? Что за идея купаться въ такой холодъ и еще въ плать!.. въ совершенно-новомъ плать! Вы страннымъ образомъ спрыснули новинку!

Мамзель Бержре пришла, при вид грешника, наказаннаго, по словамъ ея, перстомъ Божіимъ, въ восторгъ…

Преслдуемый дикими криками, Фруадво побжалъ по тропинк, самъ не зная куда идетъ, и вскор исчезъ.

Господинъ де-Водре, преслдовавшій его, доплылъ въ лодк до самаго противоположнаго берега. Видя безполезность преслдованія, онъ причалилъ къ берегу и обратился къ двумъ старымъ двамъ, продолжавшимъ воспвать побдную пснь въ нсколькихъ шагахъ отъ него.

— Мамзель Бержре и мамзель Шавле! закричалъ онъ имъ громонымъ голосомъ: — если вы не перестанете сейчасъ же визжать, такъ я зацплю васъ обихъ багромъ и потащу за собою въ воду.

При этомъ грозномъ восклицаніи и, особенно, при видъ остраго крючка на конц длинной палки, которымъ угрожалъ имъ баронъ, об ханжи, пораженныя паническимъ страхомъ, невольно присли за кустами, какъ-бы для того, чтобъ уклониться отъ перваго удара, потомъ, не отвчая ни слова,— такъ испугалъ ихъ колоссальный дворянинъ, готовый закинуть на нихъ крючокъ,— он пустились бежать со всхъ ногъ и вскоре исчезли за кустами, какъ исчезаютъ въ туманъ вдьмы Макбета.

Г-нъ де-Водре съ легкой улыбкой посмотрлъ вслдъ злокачественной парочк и потомъ поспшно сталъ пробираться на другую сторону. Однимъ ударомъ вколотилъ онъ опять сваю, вырванную изъ земли и, соскочивъ на берегъ, скоро пошелъ къ скамь, на которой оставилъ Викторину, но ея тамъ уже не было. Тщетно осматривался баронъ съ нкоторымъ безпокойствомъ во вс стороны — никого не было видно. Молодая двушка исчезла.

— Нечего длать, сказалъ онъ про-себя, уврившись, что причиной удаленія молодой двушки не могло быть несчастіе: — теперь я убжденъ, что она дйствительно любитъ его. Она, вроятно, опасалась, чтобъ я не сталъ опять подшучивать надъ бднымъ Фруадво и, чтобъ не слышать моихъ насмшекъ, убжала. Удаленіе ея весьма-многозначительно. Притомъ же, отъ чего жь ей и не любить его? продолжалъ баронъ, стараясь преодолтъ невольную досаду, причиняемую ему этою мыслію.— Если я не хочу играть роль какого-нибудь Кассандра, то долженъ отказаться отъ желанія нравиться, а потому пусть она лучше любитъ Фруадво, нежели кого-нибудь другаго, онъ малый умный и честный.

Г-нъ де-Водре впалъ въ невольную задумчивость, прошелъ по каштановой аллеи и поворотилъ на одну изъ дорожекъ, ведшихъ къ дому заводчика, подходя къ нему, онъ замтилъ на лужку, въ тни густаго явора, лсничаго Рабюссона, разговаривавшаго съ хорошенькой горничной г-жи Гранперренъ.

— Не безпокойтесь, дети, я вамъ не помшаю, сказалъ добродушно баронъ, невольно улыбнувшись и замтивъ движеніе испуга въ молодой двушк при его приближеніи.

— Полковникъ, скоро сказалъ Рабюссонъ, мене робкій, нежели горничная: — почтальйонъ пріхалъ и привезъ письмо изъ Макона, которое я принесъ сюда по вашему приказанію. Я искалъ васъ…

— Ты смешь говорить, что искалъ меня? возразилъ баронъ, взявъ письмо, подаваемое ему охотникомъ.

— Увряю васъ, полковникъ, я искалъ васъ.

— Стоя на одномъ мст, не такъ ли? Мамзель Виржини, продолжалъ баронъ, съ насмшливымъ видомъ обратившись къ горничной: — вы видите, съ какою смлостію этотъ негодяй лжетъ, пусть это послужитъ вамъ урокомъ: совтую вамъ не врить его клятвамъ.

— Увряю васъ, господинъ баронъ, я не врю никакимъ клятвамъ, съ живостію отвчала хорошенькая субретка.

— Это ваше дло, дитя мое, я только предупредилъ васъ. Ахъ, кстати, не видали ли вы Викторины?

— Она сейчасъ вошла въ домъ, отвчала Виржини, на щечкахъ которой разъигрался яркій румянецъ.

Г-нъ де-Водре кивнулъ головою и распечаталъ письмо, врученное ему охотникомъ. Съ первыхъ словъ, на лицъ его выразилось живое удовольствіе, и онъ продолжалъ читать съ возраставшимъ участіемъ.

Мамзель Виржини воспользовалась этой минутой и тихонько ускользнула, помнявшись, однакожь, сперва, вопреки запрещенію барона, нжнымъ взглядомъ съ отставнымъ кирасирскимъ унтер-офицеромъ.

— Рабюссонъ! сказалъ г. де-Водре, дочитавъ письмо и спрятавъ его въ карманъ:— ступай ко мн домой и сбрей усы.

— Сбрить усы! вскричалъ охотникъ съ изумленіемъ.

— Кажется, я ясно говорю, продолжалъ отставной полковникъ тономъ человка, съ-давнихъ-поръ привыкшаго къ тому, чтобъ его приказанія исполнялись немедленно и безпрекословно: — ты сбрешь усы.

— Конечно, я сбрю ихъ, если прикажете, полковникъ, отвчалъ Рабюссонъ съ покорностью:— только это странно…

— Странно! что странно?

— Что одна и та же мысль пришла въ одно и то же время вамъ, полковникъ, и мамзель Виржини.

— Такъ она тоже хочетъ, чтобъ ты сбрилъ усы?

— Сейчасъ она просила меня…

— Негодяй, сказалъ баронъ смясь: — какое ей дло до твоихъ усовъ? Ужь не дерзнулъ ли ты поцаловать ее?

— Гм, полковникъ! только за нею дло стало, а я готовъ, уклончиво возразилъ Рабюссонъ со всею скромностью, какую только можно требовать отъ благороднаго любовника.

— Я думаю, чортъ возьми! Мамзель Виржини славная дивушка! Но возвратимся къ нашему длу: сбрй усы и скинь съ себя эту перевязь лсничаго.

— Скипуть перевязь, полковникъ! А позвольте узнать, зачмъ?

— За тмъ, что съ этой минуты ты уже не лсничій у меня, слдовательно, тебе не приходится носить перевязь съ моимъ гербомъ.

— Вы меня прогоняете! вскричалъ честный Рабюссонъ, изумленіе котораго внезапно уступило мсто горестному ощущенію, энергически выразившемуся на воинственномъ лиц его.

— Тебя прогнать! сказалъ г. де-Водре, дружески потрепавъ его по плечу:— разве такого молодца можно прогнать? Я бы съ ума сошелъ! Напротивъ, я не только не намерепъ разстаться съ тобою, но хочу повысить тебя чиномъ: изъ простаго охотничьяго стража я возвожу тебя въ достоинство смотрителя за лесами.

— То-есть, радостно отвчалъ Рабюссонъ: — изъ простаго квартирмистра вы жалуете меня въ главные квартирмистры? Соглашаюсь, полковникъ.

— Я произвожу тебя въ офицеры, чортъ возьми! прошу замтить. Между смотрителемъ за лесами и охотничьимъ стражемъ такая же разница, какъ между эполетомъ и галуномъ.

— Еще охотне соглашаюсь, полковникъ*

— И это только первый шагъ къ почестямъ, тебя ожидающимъ, прибавилъ смясь г. де-Водре.

— Я и этимъ доволенъ, сказалъ Рабюссонъ, съ радостнымъ видомъ потирая руки:— и еслибъ вамъ только угодно было объяснить мн, зачмъ я долженъ сбрить усы…

— За темъ же, зачмъ долженъ снять перевязь.

— Все-таки не понимаю.

— Ни усовъ, ни перевязи не носятъ въ томъ полку, куда ты вступилъ.

— Въ полку! Разве мы опять на службу? И то ладно.

— Нтъ, Рабюссонъ, мы выслужили свои лета.

— Такъ я ршительно ничего не понимаю.

— Черезъ два мсяца ты, Грегуаръ Рабюссонъ, сказалъ полковникъ съ напыщенностью:— будешь имть честь, принадлежать къ муниципальной администраціи Франціи:— ты будешь мэромъ.

— Мэромъ! повторилъ новый смотритель за лесами, вытаращивъ глаза.

— Мэромъ знаменитой общины Шатожиронъ-ле-Вьель, прибавилъ г. де-Водре съ большею торжественностью.

— Стало-быть, у насъ своя община? вскричалъ Рабюссонъ, готовый плясать отъ радости.

— Да, у насъ своя община, мой добрый Грегуаръ, сказалъ баронъ, удовольствіе котораго равнялось радости отставнаго охотничьяго-стража, теперь дело ршено, мы отдлили свою бдную и старую общину. Посл долгихъ хлопотъ и тщетныхъ усилій, я одержалъ, наконецъ, побду, на зло всмъ кознямъ почтенныхъ гражданъ, нашихъ сосдей. Я восторжествовалъ на зло муниципальному совту, на зло подпрефекту, на зло префекту и даже, кажется, на зло министру! Хе, хе, хе! продолжалъ сельскій дворянинъ, потирая руки:— лучинка еще не погасла! Хоть я и принадлежу къ числу побжденныхъ въ 1830 году, однакожъ въ Париж есть еще люди, помнящіе услуги, оказанныя имъ Генрихомъ де-Водре при другомъ правленіи. Я вижу, что человческій родъ совсмъ не такъ неблагодаренъ и черенъ, какъ говорятъ о немъ.

— Не-уже-ли письмо, только-что прочитанное вами, заключаетъ въ себ эту важную новость?

— Вотъ ужь десять дней, какъ я жду этого письма, наконецъ, оно пришло и дло наше решено. Повелніе короля прибыло уже въ Маконъ, и, вероятно, мэръ Амудрю получилъ уже отъ префектуры приказаніе составить избирательные списки новой общины.

— Это не будетъ стоить ему большего труда, полковникъ, потому-что вы сами составили уже эти списки и даже напечатали ихъ въ Маконъ. Остается только прибить объявленія.

— Завтра мы это и сдлаемъ.

— Какъ у васъ все идетъ живо, полковникъ! Это напоминаетъ мн былое время, въ полку, какъ, бывало, мы живо маневрировали, не смотря на тяжелыя каски и кирассы!

— Въ-самомъ-дл? сказалъ баронъ улыбаясь.

— Да, ужь коли вы что задумаете, такъ живо будетъ сдлано.

— Ну, въ этомъ случа большой живости не было, но все же лучше поздно, нежели никогда.

— А теперь все пойдетъ само-собой, потому-что вы заране приготовились и приняли вс нужные мры.. Объявленія и списки напечатаны, остается только обнародовать ихъ! Вы, полковникъ, удивительно-предусмотрительны.

— Да, меня трудно застать въ-расплохъ, отвчалъ г. де-Водре, остававшійся не совсмъ-равнодушнымъ къ похваламъ, расточаемымъ ему его повреннымъ.

— А ужь господа граждане наши никакъ не ожидаютъ того, что предстоитъ имъ, вотъ взбсятся!

— Думаю и, между нами будь сказано, желаю.

— А я-то, полковникъ! Торжество наше потеряетъ половицу своей цны, если они не будутъ озлоблены.

— Будутъ, будутъ.

— И по-дломъ имъ, мало они, разбойники, причиняли непріятностей нашей бдной деревни?.. Полковникъ, у меня есть до васъ просьба.

— Какая?

— Позвольте мн объявить важную новость во всемъ селеніи. Пусть только кто-нибудь изъ гражданъ сдлаетъ гримасу или скажетъ мн непріятное слово — перевязью такъ и хлесну по лицу, тмъ боле, что мн нечего беречь ее.

— Запрещаю, отвчалъ баронъ: — говорить кому бы то ни было о томъ, что я сообщилъ теб. Сегодня вс заняты пріздомъ моего племянника, и наша новость не произведетъ желаемаго дйствія, но завтра мы предложимъ нашимъ любезнымъ сосдямъ маленькій завтракъ пушечной пальбой, отъ котораго имъ достанетъ веселья на цлый день. Много ли у насъ пороха?

— Фунта два, не боле.

— Этого мало, купи еще нисколько фунтовъ. Я хочу, чтобъ Жанъ Фракассъ и Ревель-Матенъ перещеголяли трескотню глупыхъ пороховыхъ ящиковъ. Община, свергнувшая съ себя долговременное иго, стоитъ прізда какого-нибудь маркиза въ замокъ, и я не вижу лучшаго средства употребить въ дло мои пушки.

— Я по дорог зайду купить пороху, но позвольте спросить, полковникъ, вы не шутя говорили мн сейчасъ о мст мэра?

— Какъ? очень-серьзно! Я самъ не могу быть мэромъ, потому-что мн неприлично занимать какую-нибудь должность при настоящемъ правительств, но мн необходимо нужно, чтобъ на этомъ мст былъ человкъ, на котораго я могъ бы вполн положиться, словомъ, другой я, и этотъ другой ‘я’ найденъ: это ты, Рабюссонъ.

— Это для меня чертовски-лестно, полковникъ, сказалъ будущій администраторъ, покраснвъ отъ удовольствія и гордости: — и хотя весь я не могу сравниться съ вашимъ мизницемъ, за то преданъ вамъ тломъ и душою, и если этого достаточно, чтобъ я могъ быть порядочнымъ мэромъ…

— Больше, нежели достаточно! это главное, прочее же бездлица, и мене, чмъ въ полгода, я научу тебя дйствовать какъ-нельзя-лучше, вдь ты знаешь, что я порядочно понимаю администрацію?

— Порядочно! вскричалъ Рабюссонъ восторженно:— чортъ возьми! про то, какъ вы понимаете администрацію, знаютъ муниципальный совтъ нашихъ господъ гражданъ, шарольскій подпрефектъ и самъ маконскій префектъ. Вы не упускали ни одного случая побсить ихъ! Да вамъ, полковникъ, стоитъ только захотть, такъ вы проднете всхъ, сколько ихъ тамъ есть, въ игольное ушко.

— Не думаю, возразилъ г. де-Водре смясь, — но я-таки знаю муниципальный кодексъ и Бюллетень-Законовъ, и берусь сдлать изъ тебя весьма-порядочнаго мэра, впрочемъ, ты уже самъ нсколько приготовленъ къ тому.

— Конечно, возразилъ бывшій охотничій стражъ, усвоившись уже съ своимъ будущимъ саномъ: — когда я былъ квартирмистромъ, такъ самъ велъ вс книги и писалъ рапорты.

— Санчо-Панса, продолжалъ баронъ, снова засмявшись: — не зналъ и половины того, что ты знаешь, вступивъ на административное поприще, не смотря на то, островъ Баратарія и понын сохранилъ воспоминаніе о его правленіи. Итакъ, я имю еще боле причинъ думать, что ты будешь славнымъ мэромъ.— Но уже второй часъ, продолжалъ сельскій дворянинъ, посмотрвъ на часы: — меня, можетъ-быть, ждутъ. Исполни же все, что я теб приказалъ, и — никому ни слова!

— Будьте спокойны, полковникъ, сегодня — молчокъ, а завтра пальба на-смерть.

— Завтра ты можешь вознаградить себя за сегодняшнее молчаніе, заставивъ Жана Фракасса и Ревиль-Матена ревть сколько теб заблагоразсудится.

Почти столько же радуясь пріятному случаю побсить шатожиронскихъ гражданъ, сколько блистательной перспектив открывавшейся предъ нимъ карьеры, будущій мэръ почтительно поклонился своему будущему подсудимому и пошелъ къ выходу изъ сада, между-тмъ, какъ г. де-Водре, нисколько опоздавшій къ назначенному часу, скорыми шагами направился къ дому желзнозаводчика.

IX.
Обдъ избирателей.

Когда г. де-Водре вошелъ въ гостиную заводчика, въ ней собрались уже ней, приглашенные къ обду, исключая Жоржа Фруадво.

Поклонившись хозяйк дома, какъ-будто бы не видался еще съ нею, баронъ подошелъ къ Викторин, блдной, видимо озабоченной и сидвшей въ сторон,.

— Маленькое приключеніе нашего молодаго пріятеля не будетъ имть пагубныхъ послдствій, сказалъ онъ ей шопотомъ: — все ограничится тмъ, что онъ долженъ будетъ переодться, итакъ не наказывайте насъ своимъ печальнымъ и сердитымъ видомъ, будьте любезны какъ всегда.

— Съ чего вы взяли, что я печальна? отвчала молодая двушка съ нервическою нетерпимостью:— у меня голова болитъ.

— Мы знаемъ, что значитъ въ подобномъ случа головная боль.— Вы сердитесь, повторяю вамъ, и, по несчастію, я виноватъ въ этомъ.

— Вы! Не хотите ли вы этимъ сказать, что подали мн причину сердиться?

— Можетъ-быть, но позвольте предложить вамъ уговоръ.

— Какой?

— Перестаньте сердиться, — я перестану шутить.

— Въ-самомъ-дл? спросила Викторина, поднявъ на барона хорошенькіе глаза, отуманенные тайною грустью.

— Честное слово дворянина! отвчалъ г. де-Водре съ такимъ же достоинствомъ, съ какимъ произносилъ эти слова Францискъ I.

— Въ такомъ случа, я вамъ врю, сказала молодая двушка и лицо ея внезапно прояснилось.

— Мы теперь друзья?

— Да, потому-что хотя вы бьыи сперва нестерпимо-злы, за то потомъ поправили свою ошибку, рискуя жизнію.

— Хорошо, хорошо, оставимте это, сказалъ сельскій дворянинъ, которому не очень нравилась благодарность Викторины за пособіе, оказанное имъ влюбленному адвокату.

— Г-нъ адвокатъ Фруадво заставляетъ нсколько ждать себя, сказалъ г. Гранперренъ громко и тономъ, показывавшимъ, что онъ высоко цнилъ уваженіе къ своей особ.

— Мн кажется, его нечего ждать, сказалъ г-нъ де-Водре, отвчая на несколько-колкое замечаніе хозяина дома: — сейчасъ съ нимъ приключилось небольшое несчастіе… по моей вин.

— Несчастіе? спросила г-жа Гранперренъ, между-тмъ, какъ Викторина, воображая, что старый дворянинъ готовится уже измнить заключенному между ними условно, бросила на него гнвный взглядъ.

— Да, сударыня, несчастіе, отвчалъ баронъ очень-спокойно: — я сейчасъ прогуливался въ вашемъ парк по каштановой аллее и увидлъ по ту сторону рки г. Фруадво, имея надобность переговорить съ нимъ, я позвалъ его, но вмсто того, чтобъ обойдти черезъ мостъ, мой ветренникъ, — это не преступленіе въ его лта,— вздумалъ избрать кратчайшій путь и пройдти по шлюзамъ, которыя, какъ вамъ известно, не покрыты теперь водой, но несчастію, онъ поскользнулся на полдорог и упалъ въ рку.

— Ахъ, Боже мой! вскричала г-жа Гранперренъ, бросивъ въ то же время испытующій взглядъ на свою падчерицу, но послдняя въ смущеніи опустила глаза, и потому не заметила этого взгляда.

— Успокойтесь, продолжалъ г-нъ дс-Водре.— Нашъ остроумный адвокатъ, искусный пловецъ, вышелъ изъ воды почти такъ же скоро, какъ упалъ въ нее, и все несчастіе его ограничилось тмъ, что онъ замочилъ платье. Но такъ-какъ онъ живетъ далеко отсюда, то ему нужно по-крайней-мире часъ времени, чтобъ дойдти домой, переодться и вернуться сюда. Я полагаю, что онъ не будетъ и что мы напрасно ждемъ… а не помню какой-то поэтъ сказалъ: ‘подогртый ободъ никуда не годится!’

Г-жа Гранперренъ подошла къ камину и дернула за шнурокъ колокольчика.

Явился слуга.

— Подавать, сказала хозяйка.

— Какой непріятный случай! сказалъ ей вполголоса г. де-Буажоли:— я лишаюсь возможности переговорить съ г. Фруадво.

— Займитесь только барономъ де-Водре, это главное, отвечала Кларисса тмъ же голосомъ.— Что же касается до г. Фруадво, такъ, можетъ-быть, я одна съ нимъ слажу. Аттакуйте только барона.

— Положитесь на меня, сударыня, возразилъ политическій макдеръ съ хитрой усмшкой:— я поджидаю кабана и, хоть бы онъ былъ еще вдесятеро-свирпе, надюсь, не уйдетъ отъ меня.

Нсколько минутъ спустя, гости, между которыми, кром знакомыхъ намъ лицъ, было человкъ около пятнадцати департаментскихъ избирателей, услись вокругъ стола, отличавшагося пышнымъ изобиліемъ, составляющимъ главный характеръ обдовъ желзнозаводчиковъ.

По правую сторону г-жи Гранперренъ сидлъ баронъ де-Водре, а по лвую г. де-Буажоли.— Викторина сидла возл отца, по другую сторону котораго, на мст, сначала назначенномъ адвокату Фруадво, находился Шавле. Другіе гости, фермеры и промышленики, мелкіе владельцы или чиновники, но почти все шатожиронскіе граждане, услись какъ попало.

Это гастрономическое и политическое собраніе, въ которомъ-были вс избиратели того кантона, сколько-нибудь зависвшіе отъ правительства, отличалось отсутствіемъ мирпаго судьи Бобилье и мэра Амудрю, такъ точно, какъ, во время римскаго тріумвирата, публичныя церемоніи отличались отсутствіемъ избирателей Кассія и Брута. Но въ глазахъ гостей, отсутствіе двухъ важныхъ чиновниковъ съ избыткомъ вознаграждалось неожиданнымъ и, повидимому, весьма-многозначительнымъ присутствіемъ барона де-Водре, этого наиболе-уважаемаго въ кантон. лица, сверхъ-того, вс знали, что и адвокатъ Фруадво, другое важное лицо, имевшее значительное вліяніе, также присутствовалъ бы на этомъ обд, еслибъ не сдлался жертвой неожиданнаго приключенія.

Хотя избиратели министерской партіи должны были надеяться, что кандидатъ ихъ восторжествуетъ, однакожь начало обеда было холодно и молчаливо. Вс ли и пили очень-много, но говорили весьма-мало. Кром хозяевъ дома и гостей, сидвшихъ возл нихъ, вс говорили тихимъ голосомъ, отрывисто и иногда съ таинственнымъ видомъ, некоторые изъ гостей были не въ дух, другіе озабочены.

Какъ человкъ умный и опытный, г. де-Буажоли тотчасъ понялъ, что причиной холодности или, лучше сказать, общей озабоченности, былъ пріездъ маркиза де-Шатожирона. По неожиданному и пагубному случаю, торжественный пріездъ подавлялъ тяжестію всей своей публичной пышности тихій, уединенный обдъ правительственнаго кандидата. Очевидно было, что, благодаря нкоторымъ щедротамъ, искусно расточеннымъ, маркизъ пріобрлъ расположеніе большинства шатожиронскаго народонаселенія, и, какъ обыкновенно бываетъ въ подобныхъ случаяхъ, торжество маркиза навело на приверженцевъ его политическаго соперника нкотораго рода упыніе, готовое обратиться даже въ отчаяніе.

Г. де-Буажоли, поддерживая довольно-незначительный разговоръ, не пропускалъ мимо ушей ни одного чужаго слова и услышалъ, какъ одинъ изъ чиновниковъ при кадастре таинственно шепнулъ своему сосду:

— Я узналъ отъ достоврныхъ людей, что если министръ падетъ, то маркизъ де-Шатожиронъ будетъ тотчасъ же произведенъ въ пэры Франціи, или, по-крайней-мр, въ префекты.

— Стало-быть, т, отвчалъ сосдъ, другой чиновникъ: — которые подадутъ голосъ противъ него, могутъ раскаяться въ-послдствіи…

— Непремнно.

— Гм! надобно подумать.

Считаемъ излишнимъ напоминать, что въ 1836 году тогдашнему министру, въ-самомъ-длъ, грозило паденіе, какъ это обыкновенно случается, по-крайней-мрм, разъ въ годъ, но въ тотъ годъ министръ точно былъ смненъ. Слдовательно, кто хоть нисколько изучалъ породу чиновниковъ, тотъ легко можетъ представить себя, какое впечатлніе на нихъ производитъ простое предположеніе: если министерство падетъ?

Что касается до того, что маркизъ де-Шатожиронъ могъ тотчасъ сдлаться пэромъ или даже префектомъ, то это нелпость, которую вс, однакожь, повторяли открыто и даже, какъ мы сейчасъ видли, повторяли за столомъ его политическаго соперника, поддерживаемаго самимъ правительствомъ. Г. д-Буажоли понялъ, какъ опасно было дать распространиться подобному слуху, и тотчасъ же ршился разогнать охлажденіе, которому подверглась большая часть избирателей.

Въ-слдствіе этого онъ прямо и смело заговорилъ о великомъ событіи того дня, пріезде маркиза и торжественномъ пріем, сдланномъ ему частію жителей селенія. Зная, что вернейшее орудіе для уничтоженія очарованія, которымъ окружаетъ себя противникъ, есть насмшка, онъ сталъ безжалостно подшучивать надъ главными лицами, принимавшими участіе въ торжеств. Ни тога мирнаго судьи, ни шарфъ мэра, не защитили этихъ важныхъ сановниковъ отъ его насмшекъ, и только присутствіе барона де-Водре заставляло его нисколько щадить самого маркиза де-Шатожирона.

Въ этой сатирической выходк, г. де-Буажоли нашелъ себе помощника, хотя и не очень-остроумнаго, но за то чрезвычайно-ревностнаго, въ сборщик податей, показывавшемъ во всхъ случаяхъ неограниченную преданность министру, которому былъ обязанъ своимъ мстомъ. Но съ нимъ случилось то же, что обыкновенно случается съ подчиненными, подражающими высшимъ: на то, чего г. де-Буажоли коснулся слегка, Просперъ Шавле опустилъ тяжелую лапу, когти которой казались ему чрезвычайно-острыми, и — провалился.

Г. де-Водре слушалъ молча и совершенно-равнодушно довольно-острыя шутки совтника префектуры, но при первой, весьма-грубой шутке сборщика податей, относившейся прямо къ его племяннику, маркизу де-Шатожирону, онъ наклонился къ г-ж Гранперренъ и шепнулъ ей на ухо:

— Позвольте мн, сударыня, напомнить г-ну Шавле, что онъ здсь за вашимъ столомъ, а не въ трактир.

Хотя это было очень-непріятно Кларисс, она, однакожь, не могла отказать сельскому дворяннну въ позволеніи, безъ котораго онъ, вроятно, обошелся бы, въ случаи отказа.

— Любезный баронъ, сказала она ему вполголоса:— вы знаете, что у меня вы имете право говорить, что вамъ угодно, только, пожалуйста, не слишкомъ обижайте бднаго сборщика, остроты его такъ не остры, что не заслуживаютъ, чтобъ вы, баронъ, возражали на нихъ.

Баронъ поклонился хозяйки, какъ-бы благодаря ее за позволеніе, неохотно и непроизвольно данное, и тотчасъ же напалъ на слишкомъ-ревностнаго чиновника.

— Господинъ Просперъ Шавле, сказалъ онъ громкимъ голосомъ, обращаясь черезъ столъ къ сборщику податей, сидвшему по другую сторону:— ваши шутки кажутся мн тмъ боле неумстными, что, кром моего племянника, необращающаго на нихъ большаго вниманія, они падаютъ прямо на вашу сестрицу: она сама принимала участіе въ церемоніи, надъ которою вы такъ мило остритесь, и подносила корзинку съ цвтами маркиз де-Шатожиронъ, моей племянниц.

— Господинъ баронъ, проговорилъ сборщикъ податей, сильно-оторопввъ:— право, я не знаю… дйствительно ли сестра моя принимала участіе…

— Перестаньте запираться, господинъ Просперъ Шавле, прервалъ его сельскій дворянинъ, смвясь иронически:— никто не повритъ вамъ.

— Однакожь, г. баронъ…

— Перестаньте! вы такой глубокій политикъ, что не позволите своей сестриц дйствовать по собственному произволу и вы ничмъ не разуврите меня, что сегодняшній поступокъ вашей сестрицы не былъ предварительно условленъ между вами.

— Поврьте… господа…

— Кто осмлится сказать посл этого, что мы живемъ не въ вк прогресса! продолжалъ баронъ, снова перебивъ рчь смутившагося сборщика податей и осмотрвшись взглядомъ, исполненнымъ сарказма:— встарину одни только знатные вельможи употребляли утонченную политику, состоявшую въ томъ, что одинъ братъ сражался въ одной, а другой въ другой арміи, чтобъ въ случа нужды и тотъ и другой могли имть защитниковъ, а ныньче г. Просперъ, мадмуазель Урсула Шавле, не пользyющіася ни герцогскимъ, ни графскимъ титломъ, сама постигла эту великую науку, потому — что пока братъ, здсь присутствующій, служитъ королю, сестра его служитъ лиг за столомъ г. де-Шатожирона, и все это съ обоюднаго согласія. Я, съ своей стороны, нахожу это прекраснымъ и готовъ, если хозяйка позволитъ, провозгласить за десертомъ тостъ въ честь умной четы, напоминающей намъ обычаи и нравы старинныхъ вельможъ.

У Проспера Шавле были между гостями враги, да и у какого сборщика податей нтъ ихъ? За иронической выходкой барона послдовалъ общій, громкій смхъ, мало умряемый даже уваженіемъ къ хозяевамъ дома. Что же касается до бдняка, навлекшаго себ своею неосторожностью такой рзкій урокъ, то, раскраснвшись, сконфузившись и молча перенося обиду, потому-что г. Гранперренъ знакомъ заставилъ его не возражать, онъ съузился, съжился и готовъ былъ совершенно сплюснуться на стул, какъ мшокъ, изъ котораго высыпаны смена.

— Каковъ нашъ кабанъ? шопотомъ спросила г-жа Гранперренъ у своего сосда съ лвой стороны.

— У него зубъ остръ, отвчалъ г. де-Буажоли съ саркастическимъ спокойствіемъ, которымъ отличались мткія остроты князя Талейрана.

— Вы не унываете?

— Я никогда не унываю, сударыня, вы сейчасъ убдитесь въ этомъ…

— Стало-быть, вы не отказались отъ своего намренія?

— Посл обда я нападу на дикаго звря, хотя бы мн пришлось подвергнуться одинакой участи съ бднымъ сборщикомъ податей.

Обдъ продолжался еще доле часа, потому-что въ провинціи нескоро встаютъ изъ-за стола, но наконецъ наступила минута, когда хозяйка дома могла, не измняя законамъ никакого гостепріимства, подняться съ своего мста. Вслдъ за нею вс гости перешли изъ столовой на террасу, находившуюся между садомъ и домомъ, куда тотчасъ же былъ поданъ кофе.

Г. де-Буажоли не хотлъ дале отлагать своей аттаки. Воспользовавшись минутой, когда гости раздлились на нсколько группъ, онъ, съ чашкой кофе въ одной и золотой ложечкой въ другой рук, пошелъ къ г. де-Водре, никогда непившему кофе и направлявшемуся къ г-ж Гранперренъ, свшей на скамь на одномъ конц террасы.

X.
Ловля голосовъ.

Сельскій двоpянинъ, увидвъ приближавшагося къ нему г. де-Буажоли, на котораго онъ до-сихъ-поръ не обращалъ, повидимомy, никакого вниманія, принялъ серьзный видъ, не сдлавъ, однакожь, ни малйшаго покушенія избгнуть аттаки, видимо ему угрожавшей.

— Господинъ баронъ, сказалъ ему совтникъ префектуры съ сладкою, свойственною ему вжливостью, увеличенною еще затруднительными обстоятельствами, въ которыхъ онъ находился:— я бы желалъ быть представленнымъ вамъ г. Гранперреномъ, но такъ-какъ нашъ почтенный хозяинъ забылъ исполнить это, то позвольте мн исправить его ошибку и самому рекомендовать себя.

Г. де-Водре не отвчалъ ни слова и только холодно кивнулъ головою.

— Хоть я уже и имлъ честь встречаться съ вами, продолжалъ г. де-Буажоли, не обращая вниманія на холодность барона:— однакожь сомнваюсь, чтобъ вы помнили мою фамилію.

— Помню, отвчалъ баронъ сухо.

— Арманъ де-Буажоли…

— Совтникъ маконской префектуры. Вы видите, милостивый государь, что я очень-хорошо васъ знаю, и вы напрасно повторяете мн свою фамилію.

— Если у васъ такая прекрасная память, возразилъ избирательный маклеръ, продолжая улыбаться:— то вы, вероятно, не забыли также, по какому случаю мы встретились въ прошломъ году?

— Признаться сказать, отвчалъ сельскій дворянинъ, ни мало нерасположенный къ сближенію: — я такъ мало обратилъ вниманія на эту встрчу, что причина ея не могла остаться у меня въ памяти.

— Это было въ Шаролл, г. баронъ, въ последнее собраніе сельскихъ хозяевъ.

— Можетъ-быть.

— Я заступалъ тогда место моего префекта, находившагося въ то время въ отпуску, въ Париже.

— Можетъ-быть, но я не обратилъ на это вниманія.

— Очень-хорошо понимаю, что вы и не могли сохранить воспоминанія о нашей встрче, что же касается до меня, то одно обстоятельство запечатлело его въ моей памяти.

— Какое обстоятельство?

— Весьма-лестное для васъ, г. баронъ: я говорю о трехъ преміяхъ, полученныхъ вами въ это собраніе.

— Я получилъ только дв.

— Только две? Все равно, эти две стоютъ трехъ, потому-что одну изъ нихъ вамъ поднесли за новый плугъ вашего изобртенія, а другую за ваши столь же умные, какъ и удачные труды касательно улучшенія породы быковъ: образцы, представленные вами въ конкурс, были въ-самомъ-дл изумительны.

— Вы опять ошибаетесь и вдвойн, г. де-Буажоли, отвечалъ г. де-Водре, не обращавшій вниманія на пристрастную лесть совтника префектуры и ненуждавшійся для того въ воск, которымъ Улиссъ приказалъ своимъ матросамъ заткнуть уши, прозжая мимо Острова-Сиренъ: — во-первыхъ, я не имю ни малйшаго намренія подражать Триптолему изобретеніемъ плуговъ: вся моя заслуга состоитъ въ томъ, что для возделыванія своей земли я выбралъ по моему мннію лучшіе изъ существующихъ уже плуговъ — плугъ Гранже для глубокой запашки и плужокъ Артура Юнга для легкой запашки, следовательно, премію дали моему здравому смыслу, избравшему два орудія, о которыхъ я вамъ сейчасъ говорилъ, и получившему съ помощію изъ прекрасные результаты, а не воображенію, которое, признаюсь, никогда у меня не отличалось особымъ творчествомъ. Что же касается до образцовъ, представленныхъ мною на конкурсъ, то быки, показавшіеся вамъ столь изумительными, были не что иное, какъ скромные бараны, улучшеніемъ породы которыхъ я точно занимался.

— Быки, бараны, сказалъ г. де-Буажоли, принужденно смясь:— это все равно, что Borgia и orgia въ драме Виктора Гюго, разница не такъ велика. Да, да, теперь помню, прибавилъ онъ серьзно:— что ваши превосходные мериносы доставили вамъ вторую премію.

— Въ третій разъ ошибаетесь. Имніе мое не такъ обширно, чтобъ я могъ доставить баранамъ испанской породы разнообразный подножный кормъ, безъ котораго редко благоденствуютъ эти животныя, отъ природы непостоянныя, следовательно, мои превосходные мериносы просто дижонскіе и шевіотскіе бараны, которыхъ мн удалось пріучить къ климату, и порода которыхъ улучшилась съ-техъ-поръ, какъ мне пришла мысль случить ихъ съ саксонской породой.

— Долго ли это будетъ продолжаться? думалъ совтникъ префектуры:— до-сихъ-поръ аттака моя такъ же неудачна, какъ толста шкура у этого носорога. Первый мой приступъ оказался негоднымъ, попробую другой.

Г. де-Водре опять поклонился, какъ-бы намереваясь прекратить разговоръ.

— Господинъ баронъ, поспшно сказалъ г. де-Буажоли: — кстати о собраніи сельскихъ хозяевъ… Вы, вероятно, помните, какую жалкую роль игралъ на этомъ собраніи вашъ подпрефектъ?

— Я считалъ васъ другомъ г-на Дериво? сказалъ сельскій дворянинъ ледянистымъ тономъ.

— Другомъ? никогда! Онъ только мой сослуживецъ, презрительно возразилъ совтникъ префектуры.— Еслибъ я былъ другомъ г. Дериво, то не хохоталъ бы такъ отъ души посл маленькаго урока, который вы дали ему въ полномъ собраніи. Славный, меткій былъ урокъ… ха, ха, ха! и теперь смшно, какъ вспомню.

— Я не знаю, сударь, о какомъ урок вы говоpите, сказалъ баронъ, котораго холодное и серьзное лицо оставалось неумолимымъ и ни однимъ движеніемъ не разделяло принужденной веселости г. де-Буажоли.

— Какъ! вы не помните? Это было въ полномъ собраніи членовъ комитета, разговаривали, разумеется, о сельскомъ хозяйств вообще и о лучшихъ средствахъ откармливанія скота въ-особенности. Вы заговорили, г. баронъ, и въ рчи, исполненной благоразумія и опытности, разобрали различныя системы кормленія, преимущественно выхваляя овощную систему. Да вы помните!..

— Очень-неясно.

— Вы нсколько разъ произнесли слово ‘морковь’: это было весьма-естественно, не смотря на то, повтореніе этого слова заставило улыбнуться г. Дериво, имющаго притязаніе на остроту, и онъ позволилъ себ сдлать одному изъ своихъ сосдей замчаніе, иронически относившееся къ употребленному вами слову. Тогда вы выпрямились и приняли гордый видъ (съ вами шутить плохо, когда вы пріймете этотъ видъ: бдный сборщикъ податей Шавле сейчасъ въ томъ убдился), и такъ, принявъ величественый видъ и придавъ лицу своему выраженіе презрительной ироніи, вы обратились къ господину Дериво и, смотря ему прямо въ глаза, сказали (вотъ какъ теперь помню!): ‘Господинъ подпрефектъ, бдный поселянинъ не обязанъ быть краснорчивымъ, лишь бы онъ не оскорблялъ никого и говорилъ ясно, удобопонятно, ему можно позволить называть вещи настоящимъ ихъ именемъ, не прибгая къ поэтическимъ перифразамъ, нсколько устаревшимъ со временъ аббата Делиля. Предоставляя вамъ краснорчіе безъ дла, прошу позволенія говорить о дл безъ краснорчія.’ — Ха, ха, ха! вс разразились громкимъ смхомъ.

— Если я и сказалъ что-нибудь подобное г-ну Дериво, то теперь нахожу эту шутку весьма неостроумною, отвчалъ баронъ съ прежнею непоколебимою холодностью:— и незаслуживающею чести, которую вы ей длаете, вспоминая о ней.

— Неостроумною! вскричалъ г. де-Буажоли, проворно возмутившись противъ неумренной скромности сельскаго дворянина:— позвольте вамъ замтить, что это была не только колкая острота, сказанная кстати, но настоящій ударъ палицей бдному подпрефекту, который, какъ всмъ извстно, такъ же мало отличается краснорчіемъ, какъ и знаніемъ дла. Ха, ха, ха! Бдный г. Дериво!.. И это вы называете неостроумной шуткой! Я же утверждаю, что она удивительно-колка и приправлена настоящею аттическою солью! Ха, ха, ха!

Совтникъ префектуры опять захохоталъ, въ надежд, что заставитъ, наконецъ, и барона принять участіе въ свой веселости, но ошибся въ разсчетъ, за неимніемъ отголоска, и его притворный смхъ вскор унялся.

Г. де-Водре преспокойно дождался окончанія смха, потомъ пристально посмотрлъ на г. де-Буажоли, и въ то же время тонкая, насмшливая улыбка оживила холодное, серьзное выраженіе лица его.

— Г. де-Буажоли, сказалъ онъ спокойно:— долго ли вы намрены продержать меня здсь на одномъ мст?

— Продержать васъ, г. баронъ? вскричалъ совтникъ префектуры, на лице котораго не было уже ни слда прежней веселости.

— Послушайте: поставьте чашку, потому-что кофе вашъ, вроятно, давно простылъ, и пойдемте въ паркъ, тамъ удобне разговаривать, нежели на этой террасс, гд взоры всхъ обращены на насъ.

Въ-самомъ-дл, не только г-жа Гранперренъ и мужъ ея, но и большая часть гостей съ любопытствомъ слдили за двумя главными лицами этого собранія, съ нетерпніемъ ожидая результата разговора ихъ.

Г. де-Буажоли поспшилъ отдать слуг почти-полную чашку коф и пошелъ за барономъ, направившимъ шаги къ каштановой алле. Далеко не доходя до нея, они уже на столько отдлились отъ гостей, что могли продолжать разговоръ не опасаясь нескромныхъ ушей.

— Теперь поговоримъ, сказалъ баронъ, прервавъ молчаніе, длившееся съ-тхъ-поръ, какъ они сошли съ террассы:— но, во-первыхъ, позвольте мн сдлать вамъ небольшой вопросъ.

— Извольте говорить, г. баронъ.

— Онъ можетъ показаться вамъ довольно-неумстнымъ, потомучто школьникъ можетъ отвчать на него, между-тмъ, какъ вы человкъ весьма-образованный, но прошу васъ взять въ соображеніе, что я самъ бдный поселянинъ, съ-давнихъ-поръ отъвыкшій отъ свтскаго обхожденія…

— Господинъ баронъ, прервалъ его совтникъ, принужденно улыбаясь:— если вы начинаете съ того, что называете себя бднымъ поссляинномъ, такъ вроятно намрены сказать мн какую-нибудь колкость, я вдь очень-хорошо помню, что такимъ же вступленіемъ вы начали, когда отдлали бднаго Дериво.

— Оставимте г-на Дериво въ поко и возвратимтесь къ моему вопросу. Вы, вроятно, читали басню о ворон и лисиц?

— Читалъ, отвчалъ г. де-Буажоли, стараясь удержать на своемъ лиц веселое выраженіе.

— По вашей улыбк вижу, что вы уже угадали примененіе, которое я хочу сдлать. Но на всякій случай я объясню вамъ свою мысль: у васъ, безспорно, столько же ума, хитрости и краснорчія, какъ у кумушки-лисы, но скажите мн, ради Бога, что могло васъ заставить думать, что я съ своей стороны такъ же глупъ и тщеславенъ, какъ ворона?

— Э, Боже мои! сказалъ совтникъ префектуры съ принужденной улыбкой: — поврьте, г. баронъ, у меня нтъ ни малйшей охоты състь вашъ сыръ.

— Напротивъ, напротивъ, по-крайней-мр, если вы сами не хотите състь его, такъ вамъ было бы очень-пріятно подарить его нашему достойному хозяину, г. Гранперрену, потому-что мой сыръ, для поясненія аллегоріи, есть не что иное, какъ голоса избирателей этого кантона, на которыхъ я, по вашему боле или мене основательному мннію, имю нкоторое вліяніе.

— Вотъ такъ-то гораздо-лучше! вскричалъ г. де-Буажоли съ выраженіемъ прямой откровенности:— я очень-неловко кружился около главнаго вопроса и чрезвычайно вамъ благодаренъ, г. баронъ, что вы положили конецъ моимъ неудачнымъ эволюціямъ, сами приступивъ прямо къ длу, о которомъ я желалъ переговорить съ вами. Да, признаюсь откровенно, живйшее мое желаніе, не смю говорить надежда — упрочить за г. Гранперреномъ пособіе вашего значительнаго и вполн-заслуженнаго вліянія.

— Подумали ли вы о томъ, г. де-Буажоли, что одинъ изъ противниковъ г. Гранперрена, маркизъ де-Шатожиронъ, мой племянникъ?

— Смшно было бы, еслибъ я не подумалъ объ этомъ.

— И, не смотря на то, вы стараетесь склонить меня на свою сторону?

— Я уже имлъ честь говорить вамъ, что въ настоящую минуту это мое живйшее желаніе.

— Однако вы должны же понимать, что еслибъ я захотлъ вмшаться въ дло, такъ скоре всего сталъ бы дйствовать въ пользу моего племянника.

— Признаюсь, я подумалъ бы это о всякомъ другомъ, а не о г. барон де-Водре.

— Отъ-чего же такое исключеніе въ мою пользу?

— Отъ-того, что баронъ де-Водре самъ человкъ исключительный, преданный, благородный, постоянный въ своихъ чувствахъ, неизмняющій своихъ правилъ, врный своей партіи, не смотря на паденіе ея,— словомъ, человкъ…

— Вы опять принялись за басню, сухо прервалъ его сельскій дворянинъ.

Не смотря на увренность въ себ, г. де-Буажоли нсколько смутился.

— Г. баронъ, продолжалъ онъ посл минутнаго молчанія: — съ вами въ-самомъ-дл очень-трудно разговаривать. При первомъ слов, похожемъ на похвалу, вы отскакиваете, какъ пугливый конь. Разв я виноватъ въ томъ, что въ-отношеніи къ вамъ истина похожа на лесть?

— Еще! сказалъ г. де-Водре съ сардонической улыбкой:— сдлайте одолженіе, кумушка-лиса, оставьте въ поко мои перышки и объясните мн причину, подавшую вамъ поводъ думать, что я покину своего племянника въ пользу г. Гранперрена?

— Я объяснюсь ясно и категорически, отвчалъ г. де-Буажоли съ отчаянною ршимостью несчастнаго игрока, ставящего весь остатокъ своего состоянія на одну карту.— Вы, г. баронъ, легитимистъ, въ 1830 году вы вышли въ отставку, чтобъ не присягать въ врности ныншиму правительству, и по той же причин вы никогда не появлялись на выборахъ. Итакъ, не можетъ быть, чтобъ вы смотрли безъ величайшаго неудовольствія на поступокъ г. маркиза де-Шатожирона, готоваго сойдти съ пути, по которому онъ шелъ до-сихъ-поръ по вашимъ слдамъ, и присоединиться къ новому порядку вещей. Вотъ что заставляетъ меня думать, что вы не только не будете помогать ему въ поступк, который мн не приходится порицать, но который въ вашихъ глазахъ долженъ равняться измн, но, напротивъ, употребите вс средства помшать ему, и вотъ, изъ этого-то весьма-логическаго разсужденія вывожу я заключеніе, что вы не откажетесь содйствовать выбору нашего кандидата. Откровенно признаюсь, — впрочемъ, вы сами знаете, — что въ эту минуту все зависитъ отъ васъ однихъ. Если вы поддержите своего племянника, или даже если останетесь нейтральнымъ, мы будемъ побждены, если жь вы дадите намъ свои голоса, то маркизъ будетъ побжденъ и, слдовательно, по невол останется на пути, на которомъ вы удерживали его шесть лтъ. Итакъ, вотъ въ чемъ разршается весь вопросъ для васъ: или вы сохраните блескъ непорочной врности имени Шатожирона, или запятнаете прошедшее его, позволивъ ему явиться въ тюильрискихъ спискахъ. Отъ васъ зависитъ избрать то или другое… Ну, что, г. баронъ? прибавилъ совтникъ, вперивъ въ стараго дворянина тонкій, проницательный взглядъ:— довольны ли вы теперь? Назовете ли вы меня еще льстецомъ? Обвините ли въ неискренности? Все ли я кумушка-лиса?

— Боле, нежели прежде, чортъ возьми! вскричалъ г. де-Водре сердито: — потому-что теперь вы нашли настоящее средство выманить у меня сыръ.

— Въ-самомъ-дл? сказалъ г. де-Буажоли, не будучи въ состояніи скрыть радости.

— Не торжествуйте еще! отвчалъ баронъ, замтивъ невольное его движеніе: — я ничего не общаю, не беру на себя никакихъ обязательствъ. Скажу вамъ только, что я самъ разсматривалъ уже вопросъ съ той точки зрнія, съ которой вы сейчасъ представили мн его съ свойственною вамъ ловкостью, и что я еще серьзно подумаю. Однимъ словомъ — я увижу!

— Но вдь я долженъ хать завтра, замтилъ г. де-Буажоли вкрадчивымъ голосомъ:— и если бъ вы подали мн малйшую надежду…

— Вы удете, но г. Гранперренъ останется, мн кажется, это главное, отрывисто перебилъ его сельскій дворянинъ.

— Разумется! но еслибъ передъ отъздомъ я былъ увренъ, то…

— Повторяю вамъ: я подумаю.

Господинъ де-Буажоли увидлъ по лицу барона, внезапно принявшему холодное и серьзное выраженіе, что неосторожно было бы доле настаивать, и что, домогаясь совершеннаго успха, онъ могъ лишиться выгодъ одержанной имъ полупобды.

— Дло ладится, подумалъ онъ:— и я могу теперь предоставить г-ж Гранперренъ, женщин, по-видимому, весьма-хитрой, заботу о счастливомъ его окончаніи.

Баронъ и совтникъ поворотили къ дому и прошли нсколько шаговъ молча.

— Господинъ баронъ, сказалъ минуту спустя совтникъ префектуры, улыбаясь: — такъ-какъ мы теперь почти условились, то меня нельзя будетъ обвинить въ томъ, что я хотлъ подкупить васъ (что, впрочемъ, считаю невозможнымъ), и мн очень хочется сдлать вамъ маленькій подарокъ.

— Подарокъ! повторилъ г. де-Водре, серьзно посмотрвъ на совтника.

— О! успокойтесь, подарокъ мой ни въ какомъ отношеніи не можетъ оскорбить васъ, и я даже надюсь, что вы пріймете его съ удовольствіемъ.

Совтникъ префектуры вынулъ изъ кармана довольно-большой запечатанный пакетъ и подалъ его г-ну де-Водре со всею граціозностью, къ которой онъ былъ способенъ.

— Этотъ пакетъ адресованъ на имя мэра Амудрю, сказалъ баронъ, прочитавъ на конверта имя почтеннаго администратора.

— Все равно, вы можете его распечатать.

— Распечатать чужое письмо?

— Отъ-чего же нтъ, если на немъ печать префектуры, и если во мн вы видите представителя этой префектуры?

— Правда, отвчалъ г. де-Водре и, не колеблясь боле, разломалъ печать и вынулъ дв бумаги въ четверо сложенныя: одна изъ нихъ была копія съ указа короля, даровавшаго, или, лучше-сказать, возвратившаго деревн Шатожиронъ-ле-Вьель названіе общины, другая была приказъ маконскаго префекта мэру Амудрю немедленно приступить къ исполненію помянутаго указа составленіемъ списка новыхъ общинныхъ избирателей.

Пробжавъ эти дв бумаги, г. де-Водре въ свою очередь вынулъ изъ кармана письмо, принесенное Рабюссономъ, и съ насмшливой улыбкой показалъ его совтнику.

— Ваша новость немножко устарла, сказалъ онъ: — я знаю ее съ утра.

— Если мн не удалось предупредить вашего услужливаго корреспондента, возразилъ г. де-Буажоли съ замтной досадой:— такъ позвольте мн, по-крайней-мръ, искренно васъ поздравить…

— Искренно? можетъ-быть, но ужь наверное неожиданно, сказалъ баронъ насмшливо.

— Отъ-чего же?

— Отъ-того, что цлые два года ваша префектура употребляла вс усилія, чтобъ помшать мн’

— Увряю васъ, г. баронъ, вы въ совершенномъ заблужденіи: подпрефектъ Дериво одинъ мшалъ вамъ, но въ Макон…

— Въ Макон, какъ и въ Шаролл, администрація всегда была противъ меня, что, впрочемъ, ни мало не помшало мн, какъ вы сами изволите видть. Разумется, вы поступаете очень-искусно, стараясь теперь приписать себ заслугу весьма-важной для меня побды, одержанной мною надъ вами, но, къ-сожалнію, я имю слишкомъ-врныя, положительныя свднія, избавляющія меня отъ всякой признательности. Итакъ, прошу покорно замтить, г. совтникъ, что мы остаемся ршительно въ тхъ же отношеніяхъ другъ къ другу, въ какихъ находились до этого разговора, я вамъ ничмъ не обязанъ и не хочу быть обязаннымъ, также и вы не должны считать себя обязаннымъ мн, если, по причинамъ, совершенно лично до меня касающимся, я ршусь поддержать кандидатство г. Гранперрена.

— Ворчи, кабанъ, ворчи! проговорилъ про-себя г. де-Буажоли: — чтобъ получить твои голоса, я позволю теб даже укусить меня.

Минуту спустя, баронъ и совтникъ воротились на террасу, гд появленіе ихъ произвело общее движеніе любопытства, неполучившаго, однакожь, удовлетворенія, ибо они тотчасъ же разошлись. Господинъ де-Водре слъ на скамью возль Викторины, а г. де-Буажоли подошелъ къ г-ж Гранперренъ.

— Ну, что? спросила она тихо, съ боязненнымъ ожиданіемъ.

— Сударыня, отвчалъ улыбаясь избирательный маклеръ: — я ранилъ звря, но онъ еще живъ, вамъ остается добить его.

— Я беру это на себя, сказала Кларисса, когда г. де-Буажоли вкратц разсказалъ ей положеніе дла.

XI.
Клубъ Коня-Патріота.

Въ замк, празднество по случаю прізда маркизы де-Шатожиронъ не было ничмъ трушено, и малйшія подробности его имли такой успхъ, какого могъ только ожидать мирный судья, главныя его распорядитель.

Обдъ, данный за столомъ самихъ владтелей замка сановникамъ и главнымъ лицамъ селенія, обдъ мене утонченный, но все-таки роскошный и изобильный, данный пожарной команд подъ палаткой, нарочно для этой цли поставленной и украшенной лентами шатожиронскихъ цвтовъ, сельскій балъ на террас, разныя игры въ садахъ, довольно-красивый фейерверкъ, пущенный вечеромъ на конц луга, за которымъ начинается паркъ — все удалось лучше, нежели даже надялся распорядитель празднества.

Осыпаемый со всхъ сторонъ комплиментами за отличный успхъ всхъ его распоряженій, г. Бобилье одержалъ за дессертомъ еще боле-лестную побду, относившуюся уже лично къ нему. На зло недовольной мин пастора Доммартена и не смотря на насмшки, произносимыя вполголоса г-жею де-Бонвало и виконтомъ Ланжеракомъ, сидвшими рядомъ, куплеты, которые проплъ мирный судья съ дребезжащимъ отъ энтузіазма голосомъ, удостоились повторенія, и молодая маркиза, сравниваемая то съ Гебой, то съ Венерой или Минервой, въ отплату за эту миологическую любезность провозгласила тостъ за здоровье семидесятилтняго поэта, выразивъ притомъ надежду, что онъ проживетъ еще столько, что будетъ крестнымъ отцомъ перваго ребенка Полины, которой въ то время не было еще шести мсяцевъ.

— Посл настоящего дня, который я не сравню ни съ однимъ днемъ въ моей жизни, отвчалъ г. Бобилье, тронутый до слезъ:— это будетъ лучшій день, и если я доживу до него, то воскликну подобно старцу Симеону: Nunc dimittis servum tuum, Domine!

Нтъ счастія безъ облачка, къ ночи, неожиданный и сильный дождь загасилъ иллюминацію, послдовавшую за фейерверкомъ, но все въ тотъ день удалось такъ хорошо, что на эту непріятность не обратили большаго вниманія.

Въ девять часовъ вечера на площади замка, шумной во весь день, наступила тишина и спокойствіе, дождь гасилъ послднія плошки, поставленныя вокругъ тріумфальной арки, вдоль фасада мирнаго-суда, передъ портикомъ церкви и на окнахъ нкоторыхъ домовъ частныхъ лицъ, содйствовавшихъ торжественности празднества. Насупротивъ замка, черта домовъ, посреди которыхъ находилась и гостинница Коня-Патріота, была погружена въ глубокій мракъ, перерзанный только передъ гостинницей большимъ фонаремъ, висвшимъ возл вывски и скрипвшимъ на заржавленной петл.

Изрдка какой-нибудь шатожиронскій гражданинъ, осторожно пробиравшійся во мракъ, подходилъ къ двери гостинницы Туссена-Жиля и стучался, но хотя, по обыкновенному назначенію своему, входъ въ этотъ домъ былъ общій, въ настоящій вечеръ туда впускались постители только посл военной рекогносцировки въ полурастворенную дверь.

Корридоръ, примыкавшій къ лстниц перваго этажа гостинницы, раздлялъ нижній на дв почти-равныя части. Съ одной стороны находилась кухня и каморка, гд спала мариторна, управлявшая кухней, съ другой стороны былъ входъ въ довольно-обширную столовую, за которой находилась другая, гораздо-меньшая комната, единственное окно которой выходило на задній дворъ.

Въ этой комнат, удаленной отъ улицы на столько, что оттуда нельзя было ни слышать, ни видть, что въ ней происходило, собралось около полудюжины шатожиронскихъ гражданъ, между которыми мы уже знаемъ двухъ или трехъ, они сидли около круглаго стола, покрытаго старымъ ковромъ, дв свчи въ мдныхъ подсвчникахъ горли тускло, потому-что давно уже никому не приходило на умъ снять съ нихъ. Впрочемъ, на стол не было ни стакановъ, ни картъ, ни косточекъ, ни бутылокъ, это многозначительное уединеніе и таинственный жаръ, съ которымъ бесидовали граждане, служили доказательствомъ, что они собрались совсмъ не съ тою цлію, съ какою обыкновенно собираются постители гостинницъ.

— Повторяю вамъ, что это врно, говорилъ вполголоса полный, краснощекій юноша, въ которомъ читатель узнатъ секретаря Вермо, адьютанта, но ужь никакъ не друга мирнаго судьи.

— А я повторяю, что мои свднія еще врне, отвчалъ тмъ же голосомъ другой собесдникъ, мясникъ Готро, которому въ то же утро ученый трактирщикъ далъ такой поучительный урокъ въ геральдик.

— Я узналъ это отъ кухарки старой Бержре, возразилъ писарь настойчиво:— ей сказала хозяйка ея, сама видвшая все собственными глазами.

— А я, возразилъ мясникъ съ такою же настойчивостью: — встртилъ сегодня вечеромъ рыбака Лавернье, который быль на берегу, когда происходило все дло.

— Пусть говоритъ сперва Вермо, сказалъ толстякъ въ выдровой шапк, занимавшій, по-видимому, должность президента въ отсутствіе Туссена-Жиля.

— Да, пусть говоритъ Вермо, прибавили вмст двое или трое изъ присутствующихъ.

Секретарь, или лучше, писарь Вермо, ничто въ род непатентованнаго судебнаго маклера, принимавшаго сложный титулъ чиновника-законовдца и дерзавшаго ршать трудные вопросы, пользовался въ клуб Коня-Патріота гораздо-большимъ уваженіемъ, нежели мясникъ Готро, котораго главное достоинство состояло въ довольно-ловкомъ умерщвленіи барановъ, хотя иногда этого таланта достаточно, чтобъ доставить человку значительный всъ: примромъ тому можетъ служить 1793 годъ, но въ 1836 году, положеніе длъ было волнисто только на поверхности, на дн же оно было совершенно тихо, и писаки смло боролись съ рубаками, какъ это длается и нын.

— Во-первыхъ, сказалъ Вермо, опершись обоими локтями на столъ и размахивая руками, чтобъ придать боле выразительности своей рчи: — вотъ неоспоримый фактъ: сегодня утромъ Водре и Фруадво вмст вышли изъ суда, сильно-взбшенные другъ на друга.

Писарь былъ демократъ чистой крови, онъ никогда не употреблялъ никакихъ титуловъ, ни даже безобиднаго названія господинъ.

— Я видлъ, какъ они вышли, сказалъ вице-президентъ въ выдровой шапк:— и, кажется, разговаривали очень-спокойно.

— Это была только штука, по-крайней-мр со стороны Водре, ибо не думаю, чтобъ Фруадво захотлъ дойдти до такой крайности. Потомъ они какъ-будто разстались, но, вроятно, напередъ условились, гд имъ опять сойдтись, и точно, полчаса спустя, они опять были вмст…

— Это по-вашему значитъ вмст? перебилъ его мясникъ, обиженный темъ, что противнику его позволили говорить прежде: — рыбакъ сказалъ мн, что одинъ былъ на правомъ, другой на лвомъ берегу, значитъ ли это, что они были вмст?

— Повторяю вамъ, Готро, что все это только штука! возразилъ писарь: — еслибъ они пошли но одной дорог, такъ могли бы подать подозрніе, между-тмъ, какъ, отправившись одинъ направо, другой налво, они обманули любопытныхъ. Притомъ же, они совсмъ не были такъ отдлены, какъ вы говорите, потому-что теперь по шлюзамъ можно пройдти такъ же свободно, какъ по мосту, и точно, Фруадво пошелъ по шлюзамъ, въ чемъ они, вроятно, условились. Очень-вроятно, что у нихъ были пистолеты въ карманахъ, и что они уговорились стрляться гл-нибудь въ парк г. Гранперрена.

— Это очень-вроятно, сказали нкоторые изъ слушателей.

— Но что сдлалъ старый карлистъ Водре? продолжалъ писарь:— увидвъ Фруадво на шлюзахъ, онъ вскочилъ въ лодку, мигомъ подплылъ къ нему и однимъ ударомъ багра сбросилъ его въ воду.

— Это неблагородно! сказалъ мясникъ, съ неодобрительнымъ видомъ покачавъ головой.

— То-есть, продолжалъ съ негодованіемъ чиновникъ-законовдецъ: — это просто разбой, преступленіе, обозначенное въ стать 298 уголовнаго кодекса.

— Этого я не ожидалъ отъ г-на де-Водре, замтилъ одинъ изъ присутствующихъ: — вс считаютъ его благороднымъ и храбрымъ человкомъ!

— Отъ аристократа всего ожидать можно, докторально замтилъ толстякъ въ выдровой шапкъ, честный мелочной торговецъ.

— Вотъ нашъ Фруадво въ водъ, продолжалъ Вермо: — но онъ мастеръ плавать, кое-какъ выбился и опять влзъ на шлюзъ. Поверите ли, прибавилъ разскащшкь, придавъ рукамъ патетическую дрожь: — поврите ли, что тогда злодй Водре, взбшенный тмъ, что противникъ его спасся, пустился за нимъ въ погоню до самаго берега, надясь еще разъ столкнуть его въ воду? Старая Бержре и другая ханжа, Шавле, находились случайно въ саду сборщика податей, почти примыкающемъ къ шлюзамъ, и вскрикнули отъ негодованія, знаете ли вы, что тогда сдлалъ мой Водре? Подъхалъ къ нимъ и, какъ бшеный размахивая багромъ, закричалъ своимъ бычьимъ голосомъ, что если он не замолчатъ, такъ онъ броситъ ихъ обихъ въ воду, какъ бросилъ адвоката, онъ только-только-что успли убжать. Вотъ слово-въ-слово что разсказывала мн служанка старой Шавле, слышавшая это отъ самой хозяйки.

Этотъ несовсмъ-врный какъ въ подробностяхъ, такъ и въ доказательствахъ разсказъ встртилъ опроверженіе только со стороны Готро, настоятельно повторявшего боле-врный разсказъ рыбака Лавернье, но шатожиронскій мясникъ былъ одинъ изъ тхъ несчастныхъ ораторовъ, которые проигрываютъ самыя справедливыя, врныя дла, если случайно заставятъ слушать себя.

Слдовательно, граждане, собравшіеся въ гостинницу Коня-Патріота, остались въ томъ убжденіи, что паденіе адвоката Фруадво въ воду было слдствіемъ не случая, но низкаго, коварнаго замысла.

— Ну, а потомъ? спросилъ писаря мелочной торговецъ-вице-президентъ: — говорятъ, что г. Фруадво пришелъ сюда посл этого приключенія, а потомъ уже вернулся домой?

— Отсюда до его квартиры полль, отвчалъ Вермо: — а полль не легко пройдти, выкупавшись въ плать. Онъ пришелъ сюда, для него развели огонь въ камин, въ его комнатъ, какъ говоритъ Туссенъ-Жиль, но ужь посл онъ и не показывался: не, знаю даже, веллъ ли онъ подать себ обдать!

— Только бы Туссенъ-Жиль уговорилъ его сойдти къ намъ! сказалъ Готро.

— А не сойдетъ, такъ обойдемся и безъ него, сухо отвчалъ писарь.

— Вы можете обойдтись, если хотите, возразилъ мясникъ: — но такъ-какъ предлагаемое намъ дло можетъ имть важныя послдствія, такъ я желалъ бы сперва услышать мнніе г. Фруадво.

— Я нахожу, что въ этомъ случа Готро правъ, сказалъ вице-президентъ, приподнявъ выдровую шапку и почесываясь: — дло, по которому созвалъ насъ Туссенъ-Жиль, весьма-важно, насъ за него какъ-разъ по пальцамъ щелкнутъ. Адвокатъ знаетъ законы, и только онъ въ-силахъ сказать, до какихъ поръ мы можемъ идти, не подвергаясь опасности навлечь на себя скверную исторію.

— Кажется, и я такой же законовдецъ, какъ адвокатъ Фруадво, я даже больше его, потому-что чиновникъ, возразилъ писарь съ досадой и завистью: — стало-быть, если я говорю вамъ, что наше дло правое и что мы не подвергаемся никакой опасности…

Вермо не кончилъ своей фразы, когда дверь отворилась и въ комнату вошелъ хозяинъ гостинницы, мрачный, со свчою въ рукахъ.

— Ну, что? Сойдетъ ли къ намъ господинъ Фруадво? съ живостію спросили трактирщика нкоторые изъ присутствующихъ.

— Нтъ, отвчалъ Туссенъ-Жиль угрюмо и погасилъ свчу, хотя она была совсмъ-нелишняя.

— Не хочетъ сойдти? спросилъ мясникъ.

— Не хочетъ, съ прежнимъ лаконизмомъ возразилъ трактирщикъ.

— Но, прибавилъ вице-президентъ:— сказали ль вы ему…

— Я все сказалъ, что было нужно.

— Что же онъ отвчалъ?

— ‘Убирайтесь къ чорту! Оставьте меня въ поко!’ вотъ что онъ отвчалъ.

— Это что-то не согласно съ обыкновенною вжливостью господина Фруадво, недоврчиво сказалъ толстый мелочной торговецъ.

— Хороша его вжливость сегодня! отвчалъ Туссенъ-Жиль садясь: — посл его приключенія и подступиться къ нему нельзя, а я-то чмъ виноватъ? Впрочемъ, если вы мн не врите, такъ сходите къ нему сами, увидите, какъ онъ васъ прійметъ.

— Готро, пойдемте вмст, сказалъ мелочной торговецъ вставая:— можетъ-быть, мы будемъ счастливе нашего президента. Мы явимся къ нему депутатами отъ клуба.

Мясникъ всталъ не возражая. Засвтивъ опять свчу, загашенную трактирщикомъ, два депутата вышли изъ комнаты, служившей святилищемъ шатожиронскому клубу, и пошли по лстниц въ первый этажъ. Минуту спустя, они остановились передъ дверью, на которой крупно былъ выставленъ нумеръ четвертый.

Мелочной торговецъ осторожно постучался, въ отвтъ послышался громкій лай.

— Свои! сказалъ Готро въ отвтъ на вопросъ врнаго Пирама.

— Господинъ Фруадво, сказалъ вице-президентъ, стараясь смягчить свой не слишкомъ-мелодическій отъ природы голосъ:— Пьеръ Готро и я, Лаверднъ, желали бы поговорить съ вами.

Адвокатъ не отвчалъ, но собака глухо ворчала изъ-подъ двери.

— Мы не задержимъ васъ, сказалъ въ свою очередь мясникъ:— только на одно словечко.

Фруадво не трогался, но Пирамъ заворчалъ громче.

— Отоприте же, господинъ Фруадво! продолжали вмст посланники, сливъ свои голоса, какъ теноръ и басъ въ дуэт, когда и тотъ и другой спли свое соло:— мы посланы гражданами, собравшимися въ нижнемъ этаж.

— Если вы не оставите меня въ поко, вскричалъ вдругъ въ комнат громовой голосъ: — и если не уберетесь къ чорту, такъ я возьму ружье и пущу въ васъ дробью!

Въ то же время, Пирамъ энергическимъ лаемъ подтвердилъ угрозу своего господина.

— Нечего длать! сказалъ мяснику мелочной торговецъ Лаверднъ, поспшно отступая.

— Паденіе въ воду озлобило его, отвчалъ мясникъ, поспшно сходя съ лстницы вслдъ за своимъ товарищемъ.

Депутаты воротились въ залу клуба въ такомъ же непріятномъ расположеніи духа, въ какомъ передъ Троей великій Аяксъ, божественный Улиссъ и Фениксъ, другъ боговъ, вернулись въ станъ Грековъ посл неудачнаго посольства къ непреклонному Ахиллесу.

— Конечно, жаль, что адвокатъ Фруадво отказывается сойдти внизъ, сказалъ тогда капитанъ Туссенъ-Жиль, за неимніемъ колокольчика ударивъ кулакомъ по столу, чтобъ возстановить молчаніе:— но вдь онъ не членъ нашего клуба, мы допустили бы его только какъ просвщеннаго и скромнаго совтника, слдовательно, отсутствіе его не должно мшать нашему совщанію.

— Замчаніе президента совершенно-справедливо, замтилъ краснощекій писарь, питавшій тайную зависть къ молодому адвокату и, стало-быть, нимало не огорченный его отсутствіемъ: — въ старину говаривали: ‘семеро одного не ждутъ’, итакъ, за дло, господа!

— Я пришелъ послдній, сказалъ кузнецъ Пикарде, противникъ мясника Готро въ геральдическомъ спор, происходившемъ утромъ на площади:— и не знаю, въ чемъ дло.

— Слушайте вс! отвчалъ Туссенъ-Жиль, величественно выпрямившись на стул.— Граждане! надобно знать, снесутъ ли терпеливо настоящіе Шатожиронцы оскорбленіе, нанесенное имъ сегодня утромъ въ моей особь, дадутъ ли они восторжествовать аристократіи, карлизму и духовенству, молва глядя на такія постыдныя сцены, какихъ мы были сегодня свидтелями, подставятъ ли они головы, какъ презрнные волы, подъ безчестное иго, на нихъ возлагаемое, словомъ, надобно узнать, остались ли шатожиронскіе граждане, храбрые и ревностные патріоты, гордые и великодушные французы, остались ли они — да или нтъ — шатожиронскими гражданами!

— Да, остались и останутся! вскричали въ одинъ голосъ члены клуба, воодушевленные краснорчивымъ вступленіемъ.

— Если, какъ вы увряете, продолжалъ ораторъ съ жаромъ: — шатожиронскіе граждане еще достойны этого прекраснаго названія, такъ завтра же сегодняшній позоръ будетъ вознагражденъ, завтра же памятникъ раболпства будетъ низверженъ въ прахъ, завтра же аристократы, шуаны и вся компанія ихъ съ позоромъ возвратятся въ свои берлоги и уже не выйдутъ изъ нихъ, завтра же мы будемъ отомщены!

— Да, отомстимъ за себя! вскричалъ съ такимъ же жаромъ писарь Вермо: — давно уже эти люди, подъ предводительствомъ Бобилье, обижаютъ насъ!

— Пожалуй, отомстимъ, сказалъ боле-спокойнымъ голосомъ вице-президентъ Лаверднъ:— хотя, откровенно сказать, я и не вижу, какое зло сдлала намъ тріумфальная арка, которую они поставили на площади.

— Правда, она не переломила намъ ни рукъ, ни ногъ, возразилъ Туссенъ-Жиль, презрительно засмявшись:— но не-уже-ли вы, гражданинъ Лаверднъ, не ставите ни во что нашей чести?

— Чести? повторилъ мелочной торговецъ, вытарищивъ глаза.

— Да, чести! Положимъ, что вамъ дадутъ пощечину. Вдь вы не умрете отъ этого? Но если вы не отомстите за себя, такъ будете обезчещены, и никто не захочетъ выпить съ вами стаканъ вина.

— Кстати, сказалъ кузнецъ, снявшій куртку въ этомъ патріотическомъ засданіи: — здсь чертовски-жарко, не худо бы выпить стаканъ вина.

— Намъ дали пощечину, продолжалъ президентъ, не отвчая кузнецу:— и теперь весь вопросъ состоитъ въ томъ, промолчимъ ли мы, какъ подлые рабы, или отомстимъ за себя, какъ настоящіе граждане?

— Вотъ мое мнніе, сказалъ мясникъ, который, не смотря на свое неумніе ораторствовать, всегда первый заговаривалъ:— меня ударятъ — я назадъ! Слдовательно, если, какъ говоритъ капитанъ, намъ дали пощечину, такъ отдадимъ дв, вотъ мое мнніе.

— Давай колотить! сказалъ Пикарде, засучивая рукава рубахи и какъ-бы намреваясь уже приступить къ делу: — капитанъ сказалъ сейчасъ очень-справедливо: остались ли мы — да или нетъ — шатояшронскими гражданами? Если остались, въ чемъ нетъ никакого сомннія, такъ надобно перетузить всехъ, неотдающихъ намъ должнаго почета!

Впередъ, друзья,

На пушки маршъ!

Огнемъ и….

— Гражданинъ Пикарде, умрь свои порывы, перебилъ его президентъ строгимъ голосомъ: — постановленія нашего клуба воспрещаютъ пть во время засданій. Впрочемъ, патріотизмъ псни, которую ты затянулъ, подлежитъ сильному сомннію.

— Такъ затянемъ Марсельезу, отвчалъ кузнецъ:— да вина, вина! Здсь душно, а пить можно и разговаривая.

— Да точно, посл дождя посвжло, сказалъ мясникъ, въ замчая, что онъ противоречилъ кузнецу, требованіе котораго хотлъ подтвердить: — стаканчикъ-другой вина поразогрлъ бы насъ.

— Гражданъ, возразилъ президентъ Туссенъ-Жиль съ большимъ величіемъ:— обязанность моя поддерживать постановленія. При основаніи нашего общества, мы вс обязались хранить порядокъ, согласіе, величіе…

— Я не нарушаю порядка, а величія у меня столько жъ, какъ и у другаго, перебилъ его кузнецъ, продолжая засучивать рукава рубахи: — все-таки жь это не мшаетъ выпить.

— Гражданинъ Шкард, если ты будешь еще пррывать совщаніе, я вторично долженъ буду просить тъбя умрить свои порывы, а ты знаешь, что за это заплатишь двадцать су штрафа.

— На, возьми! возразилъ кузнецъ, вынувъ изъ кармана франковую монету и важно бросивъ ъе на столъ: — я согласенъ платить штрафъ, только съ темъ условіемъ, чтобъ ты принесъ намъ за то дв бутылки старенькаго…

— Гражданъ! повторяю вамъ, сказалъ Туссенъ-Жиль съ непоколебимою твердостью:— обязанность моя, какъ президента, состоитъ въ повиновеніи постановленіямъ, и я не измню ей.— Пока продолжается засданіе, я не позволю ни нить, ни пть, посл совщанія — извольте! Если жь кому угодно пить, милости прошу въ сосднюю комнату: тамъ имъ подадутъ все, что они потребуютъ, я трактирщикъ, слдовательно, не имю права отказывать своимъ постителямъ.

— Пока у нихъ есть деньги, проворчалъ Пикард съ досадой.

— Туссенъ-Жиль правъ! вскричало нсколько человкъ въ одинъ голосъ: — поли засданія пейте, сколько душ угодно, теперь же займемтесь дломъ.

— Президентъ прекрасно изложилъ дло, сказалъ писарь Вермо:— но справедливое и благородное негодованіе заставило его заботиться только о чести и выпустить изъ виду наши выгоды. И точно, продолжаль ораторъ:— пріздъ Шатожирона долженъ бы доставить законныя выгоды всему селенію вообще и нкоторымъ изъ насъ въ-особенности. Гд же эти выгоды? Старый Бобилье сыпалъ золотомъ: упала ли хоть одна монета на насъ? Вотъ, на-примръ, хоть бы нашъ президентъ: у него въ погребъ отличныя вина, купили ли у него хоть бутылку? Въ вашей овощной лавки, гражданинъ Лаверднъ, такой же славный запасъ, какъ въ любомъ парижскомъ магазинъ: купили ли у васъ хоть одну голову сахара? Готро, взяли ли у васъ хоть одного теленка? Какой прекрасный былъ случай поручить вамъ, Пикарде, слесарную работу, а все-таки вы и теперь еще ждете заказовъ. Не говорю о себ, продолжалъ Вермо съ выраженіемъ самаго стоическаго безкорыстія:— но повторяю, что съ нами поступили какъ съ людьми, которыхъ можно обижать и унижать безнаказанно. Повторяю еще, что подобные поступки требуютъ мщенія!

— Соглашаюсь, что въ этомъ отношеніи вы правы, отвчалъ вице-президентъ Лаверднъ, уже прежде думавшій о томъ, что въ этомъ торжественномъ случай оказали неуваженіе къ его товару:— правда, изъ моей лавки не взяли ничего, ни даже фунта свчей, кажется, этимъ они хотли сказать, что я человкъ, нестоющій никаково вниманія. И такъ, я согласенъ мстить за себя, но какимъ образомъ?

— Нтъ ничего проще и легче, сказалъ капитанъ Туссенъ-Жиль съ самоувренностью человка, обдумавшаго свой планъ:— завтра воскресенье, во время обдни мы соберемся здсь потому-что, надюсь, между нами нтъ ни одной ханжи.

Единодушный смхъ послдовалъ за этой философической шуткой.

— И такъ, мы соберемся здсь съ добрыми патріотами, которыхъ намъ удастся собрать, и когда кончится обедня, мы церемоніальнымъ маршемъ выйдемъ изъ моей гостинницы и направимся къ древу свободы, чтобъ привязать къ нему новый флагъ, потомучто флагъ, прившенный къ древу въ 1830 году, давно уже проситъ себ наслдника.

— Славная выдумка! вскричалъ кузнецъ-слесарь Пикарде, ударивъ. изо всей силы кулакомъ по столу: — и если позволите, я приведу ее въ исполненіе. Я лазю какъ кошка, итакъ, прошу поручить мн трудъ привязать новый флагъ.

Президентъ осмотрлся, какъ-бы испрашивая разршенія у присутствующихъ.

— Гражданина Пикарде, продолжала онъ торжественнымъ голосомъ: — общество, убежденное въ твоемъ патріотизма, радуясь случаю вознаградить тебя достойнымъ образомъ, поручаетъ тебя честь, о которой ты просишь, ты привяжешь завтра къ древу-свободы нашъ славный флагъ.

— А у меня, кстати, есть и матерія для него, сказалъ вице-президентъ Лаверднъ, который, по обычаю торгашей мелкихъ городишекъ, торговалъ и сукномъ, и сахаромъ, и окороками,— словомъ, чмъ прійдется.

— Флагъ долженъ быть непремнно готовъ завтра къ десяти часамъ, сказалъ президентъ.

— Раньше будетъ готовъ, отвчалъ мелочной торговецъ: — хоть бы женъ и дочери пришлось просидть за нимъ всю ночь.

— Доброе дло! вскричалъ Готро:— завтра мы привяжемъ флагъ къ древу-свободы, но достаточно ли мы будемъ отомщены?

— Вотъ чмъ мы отомстимъ за себя, сказалъ Туссенъ-Жиль съ торжествующей и грозной улыбкой: — чтобъ достойнымъ образомъ почтить безсмертный символъ нашей рсволюціи, мы зажжемъ яркій огонь, — и драматически повысивъ голосъ, капитанъ пожарной команды прибавилъ:— и этотъ огонь мы разведемъ раболпнымъ памятникомъ, дерзновенно воздвигнутымъ передъ нашими глазами и на зло намъ!

— Тріумфальной аркой? спросили нсколько человкъ.

— Да, то-есть тмъ, что они называютъ тріумфальной аркой, продолжалъ трактирщикъ съ гнвомъ, смшаннымъ съ презрніемъ: — будь я не Туссенъ-Жиль, если завтра самъ не подложу подъ нее огня, и горе тому, кто дерзнетъ тушить его!

— Славно сказано, президентъ!— Долой тріумфальнуіо арку!— Зажечь ее!

Эти пылкія восклицанія, въ-продолженіе нсколькихъ секундъ прерывавшія тишину, доказывали, что патріотическое и ршительное предложеніе Туссена-Жиля, ревностнаго республиканца, заслужило общее одобреніе, и восторженными восклицаніями заключилось заданіе.

Условившись на счетъ всхъ подробностей предпринимаемаго дла, котораго исполненіе должно было произойдти во время выхода изъ церкви, клубъ опорожнилъ нисколько бутылокъ, ибо таковъ былъ эпилогъ всхъ его совищашй, потомъ члены стали расходиться, мрачнымъ и трагическимъ голосомъ произнося при прощаніи два слова:

— До завтра!

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ.

I.
Подарки Артаксеркса.

На другой день утромъ, до обдни, Жоржъ Фруадво, въ блуз и тиковыхъ панталонахъ, возбудившихъ въ такой степени негодованіе стараго мирнаго судьи, сидлъ одинъ въ комнатъ съ двумя кроватями, которой онъ остался единственнымъ владтелемъ посл переселенія виконта де-Ланжерака въ замокъ.

Передъ каминомъ, въ которомъ съ вечера потухъ огонь, лежало на стульяхъ платье, нашедшее такое коварное гостепріимство въ рк, оно давно уже высохло, но владтель его не могъ еще ршиться осмотрть поврежденія и придумать средства къ исправленію ихъ. Мрачный и задумчивый, онъ по-временамъ бросалъ на совершенно-новое, но плачевнымъ образомъ испорченное платье взоръ бабочки, превращенной въ червяка злою шалостью школьника, и грустно смотрящей на свои валяющіяся въ пыли крылышки.

Столъ, на которомъ завтракалъ виконтъ де-Ланжеракъ, былъ заставленъ остатками уединенной, но изобильной трапезы, изъ чего можно было заключить, что и хозяйство гостинницы Коня-Патріота, подобно большей части сельскихъ гостинницъ, отличалось сельскою простотою и философскою безпечностью. На другомъ стол, стоявшемъ въ углубленіи другаго окна, также видны были слды гораздо-боле скромнаго обда, потребованнаго влюбленнымъ адвокатомъ вопреки его горести и досад и изъ невольнаго повиновенія настойчивымъ требованіямъ молодаго, здороваго аппетита, еще боле возбужденнаго утренней охотой.

Посреди комнаты, полусонный Пирамъ, вытянувъ хвостъ и положивъ морду между передними лапами, смотрлъ на своего хозяина умными глазами и, казалось, раздлялъ печаль его, какъ никогда раздляли печаль кони Ипполита.

— Несбыточныя надежды, безразсудныя намренія и вчная, безполезная борьба,— вотъ жизнь моя! говорилъ про-себя Фруадво, въ двадцатый, быть-можетъ, разъ повторяя этотъ горькій монологъ унынія людей, недостигшихъ еще тридцатилтняго возраста.— Еслибъ я послдовалъ своему призванію и посвятилъ себя званію моего отца, такъ составилъ бы себ карьеру, я въ томъ увренъ, ибо въ жилахъ моихъ течетъ солдатская кровь. Я ухалъ бы въ Африку, и еслибъ климатъ и сталь Арабовъ пощадили меня, то воротился бы съ чиномъ. Но могъ ли я воспротивиться желанію матери, и въ какое время? когда смерть мужа оставляла меня одного ей въ опору? Изъ угожденія ей, я учился правамъ, съ ними, говорятъ, можно до всего доидти. Бдная матушка! ей такъ часто повторили эту нелиность, что она твердо ей врила. Въ своемъ заблужденіи, съ которымъ она по счастію сошла въ могилу, она придумывала для меня самую блестательную будущность. Она уже возвысила меня до совтника королевскаго суда въ Дижон, до генеральнаго прокурора, до перваго президента, почемъ знать, быть-можетъ, до министра! По дорог къ воздушнымъ замкамъ мы останавливаемся не ране, какъ дошедъ до нельзя. И гд же пресклась для меня эта обманчивая дорога? У запущеннаго захолустья, называемаго Шатожиронъ, и безвозвратно пожирающаго ежедневно вс способности ума моего!

Молодой адвокатъ опустилъ голову на грудь и пробылъ нсколько минутъ въ мрачной неподвижности.

— Не имя ни протекціи, ни друзей, я однакожь боролся, продолжалъ онъ свой печальный монологъ: — могу отдать себ справедливость въ томъ, что хотя вс покинули меня, я самъ не покидалъ себя, но могъ ли я поднять двойную тяжесть неизвстности и бдности, когда везд обрушивалась вокругъ меня земля подъ рычагомъ моимъ? Гд мн было найдти ту точку опоры, которую требовалъ Архимедъ, чтобъ сдвинуть весь шарь земной? Еслибъ курсъ правъ, пройденный мною, не истощилъ моихъ послднихъ средствъ, еслибъ я могъ нанять себ квартиру, приличнымъ образомъ меблировать ее и купить себ библіотеку, — я остался бы въ Дижон и, быть-можетъ, имлъ бы такой же успхъ, какъ и многіе другіе, въ которыхъ я признаю одно только преимущество, именно: удачу,— въ жизни вдь все основано на удач! Но могъ ли я принимать кліентовъ на чердак? Нужда заставила меня воротиться въ прежнюю мою нору, гд и умру какъ заяцъ, изнуренный тщетными усиліями. Правда, въ ожиданіи развязки, я старался пріобрсти всю славу, какую только можно пріобрсти въ этомъ захолусть. Я первый адвокатъ этого кантона, цвтъ трибунала мирнаго суда, Демосенъ трибунала, Миносомъ котораго г. Бобилье! Кліенты мои платятъ очень-дурно или совсмъ не платятъ, но за то божатся много и везд воспваютъ мн хвалу. На тридцать лье на поверхности земнаго шара, я имю нкоторое вліяніе, и еслибъ только могъ заплатить избирательную подать, такъ отъ меня зависло бъ сдлаться дйствователемъ на политическомъ поприщ. Наконецъ, величайшая слава и высочайшее торжество мое, вопреки свирпымъ крикамъ и насмшкамъ, которыми она осыпала меня вчера, мамзель Урсула Шавле, не отказалась бы принять мою руку и сдлаться г-жею Фруадво!

Съ этой послдней мыслію Жоржъ захохоталъ съ такою горечью и ироніею, что Пирамъ всталъ съ безпокойствомъ, приблизился и положилъ морду на колни своего господина, какъ-бы спрашивая его о причин такой неискренней веселости.

— Мало мн было страданій самолюбія и бдности, продолжалъ молодой адвокатъ, машинально поласкавъ врную собаку:— къ нимъ примшалась, къ довершенію моихъ несчастій, безразсудная страсть! Я, ничтожный сельскій адвокатъ, безъ имени и состоянія, влюбился въ кокетку, у которой теперь уже 15,000 ливровъ дохода отъ наслдства, оставшагося ей посл матери, не считая того, что достанется ей посл Гранперрена! Какая дерзость! какое безуміе! Но и какое наказаніе!! Я сдлался вчера посмшищемъ! Хоть бы утонулъ я! Можетъ-быть, она не отказала бы мн въ слезинк, но я упалъ въ воду, какъ пьяница, барахтался въ ней съ граціею подстрленной утки, и, наконецъ, къ довершенію позора, всплылъ, вмсто того, чтобъ обими руками ухватиться за дно, что я и сдлалъ бы, еслибъ не растерялся! Вотъ позоръ, который будетъ меня преслдовать до послдняго дня моей жизни! При одной мысли объ немъ, краска стыда бросается мн въ лицо, и мн приходитъ охота выскочить въ окно!

Фруадво всталъ и скорыми шагами началъ прохаживаться по комнат.

— И такъ, вотъ жизнь моя, продолжалъ онъ печально, садясь на прежнее мсто:— справа нищета, слва безуміе, везд униженіе, уныніе, стыдъ, позоръ! Тщетно испрашиваю я себ мстечка на солнц, моя судьба жить въ тни, въ сырой, холодной тни! Куда ни обернусь, везд окружаетъ меня неумолимое несчастіе. Когда простираю руки, чтобъ схватить какую-нибудь мечту, она улетаетъ отъ меня съ ироническимъ смхомъ, ршусь ли идти впередъ, мдная стна преграждаетъ мн нуть съ первыхъ шаговъ, захочу ли ссть, вс мисга заняты! Жалкое существованіе, въ которомъ можетъ зачерствть, огрубть пошлое сердце, но въ которомъ для души энергической одна возможная развязка — самоубійство! Зачмъ я на свт? Кому я полезенъ? Кто вздумаетъ просить моей помощи? Кто нуждается во мн? Для чего, наконецъ, въ этомъ проклятомъ свт нуль, пылинка, называющаяся Жоржемъ Фруадво?

Въ эту минуту, бдительный Пирамъ глухо заворчалъ, и почти въ то же мгновеніе кто-то постучался въ дверь.

Полагая, что это вроятно опять кто-нибудь изъ нескромныхъ пріятелей, надодавшихъ ему наканун, огорченный любовникъ съ сердцемъ отворилъ дверь, но гнвъ, выразившійся на лиц его, внезапно превратился въ холодную вжливость при вид незнакомаго лица.

— Почтенный сосдушка, сказалъ незнакомецъ для Фруадво, но знакомый намъ г. де-Буажоли:— я узналъ о маленькомъ несчастіи, случившемся съ вами вчера, и хотя не имлъ еще удовольствія познакомиться съ вами, осмлился прійдти освдомиться о вашемъ здоровьи.

— Покорно васъ благодарю, милостивый государь, сухо отвчалъ Фруадво:— но вы, вроятно, ошиблись, потому-что я, кажется, не имю чести быть вашимъ сосдомъ.

— Напротивъ, мы теперь ближайшіе сосди, потому-что я занимаю курятникъ подъ нумеромъ I, находящійся прямо противъ вашего. Насъ раздляетъ только корридоръ, я вижу, однакожь, прибавилъ совтникъ префектуры, продолжая шутить:— что вс клтки нашего почтеннаго хозяина одинаковы, и что везд господствуетъ та же пышность.

Г. де-Буажоли, подшучивая такимъ-образомъ надъ убранствомъ гостинницы, не изъявилъ ни малйшаго изумленія при вид блузы, почти негодной къ употребленію и служившей шлафрокомъ шатожиронскому Демосену.

— А! такъ я имю честь говорить съ г. де-Буажоли? сказалъ адвокатъ, разсматривая его со вниманіемъ, походившимъ на мнительность.

— Точно такъ, отвчалъ совтникъ, продолжая улыбаться.— Вчера я надялся имть удовольствіе обдать съ вами на завод, но непріятное приключеніе лишило насъ вашего общества, поврьте, я не мене другихъ сожаллъ объ этомъ.

Говоря такимъ-образомъ, г. де-Буажоли не вошелъ, а такъ-сказать вкрался въ комнату, не обращая вниманія на холодность, выражавшуюся на лиц молодаго адвоката.

— Господинъ Фруадво! продолжалъ совтникъ, садясь безъ приглашенія:— не смотря на то, что меня называютъ дипломатомъ, что, можетъ-быть, извстно и вамъ, я человкъ прямой и въ серьзныхъ длахъ стараюсь какъ-можно-боле удаляться отъ проселочныхъ дорогъ, и сейчасъ докажу вамъ это. Вы, вроятно, уже угадали, что я пришелъ сюда не только для того, чтобъ освдомиться о здоровь человка, весьма-любезнаго и умнаго, въ этомъ нтъ никакого сомннія, но съ которымъ я никогда еще не имлъ случая встрчаться.

Фруадво заперъ дверь, приказалъ Пираму лечь въ уголъ и слъ противъ совтника.

— Если у васъ есть какое-нибудь дло до меня, сказалъ онъ: — говорите, я слушаю.

— Государь мой, продолжалъ г. де-Буажоли съ видомъ нсколько-грубоватои откровенности: — вы человкъ молодой, бдный и съ большими способностями, соединеніе этихъ трехъ качествъ заставило васъ присоединиться къ оппозиціи — это весьма-естественно. Стало-быть, вы республиканецъ. Но республика вышла изъ моды, и нтъ никакого вроятія, чтобъ до истеченія столтія намъ пришлось опять надть карманьйолку и фригійскую шапку. Слдовательно, ваша оппозиція несвоевременна, безразсудна и безплодна, съ нею вы кром раскаянія ничего не наживете. Когда вы достигнете тхъ лтъ, когда вс мечты и иллюзіи разомъ улетаютъ отъ насъ, достигнете, то-есть, моихъ лтъ, тогда поймете пустоту и ничтожество теперешнихъ вашихъ самообольщеніи и раскаетесь въ томъ, что истратили лучшіе годы своей жизни, гоняясь за ними, но тогда будетъ поздно, ибо молодость такой капиталъ, который, будучи истраченъ, уже не возвращается. Словомъ, ослпленные химерами, ни безкорыстія, ни поэзіи которыхъ я не намренъ отвергать, вы попались въ безвыходный колодезь, въ которомъ ежеминутно подвергаетесь опасности утонуть, изъ этого-то колодезя я желалъ бы вытащить васъ, и вытащу, если только вы захотите взяться за руку, которую я вамъ протягиваю.

— Милостивый государь, отвчалъ Фруадво, лицо котораго во время этой тирады мало-по-малу теряло всякое выраженіе:— все сказанное вами, вроятно, не что иное, какъ вступленіе, составленное по всмъ правиламъ риторики, потрудитесь же приступить теперь къ главному предмету и скажите, что воспослдуетъ за моимъ выходомъ изъ колодца оппозиціи, предположивъ, что я буду такъ благоразуменъ, что не отвергну руку помощи, которую вамъ благоугодно протянуть мн?

Не замчая или, лучше сказать, не обращая вниманія на иронію, заключавшуюся въ этихъ словахъ, г. де-Буажоли продолжалъ:

— Я слышалъ, что вы, г. Фруадво, человкъ весьма-умный, и теперь вижу, что меня не обманули. Вы идете прямо къ цли, впрочемъ, это мн нравится, потому-что я, какъ уже говорилъ вамъ, человкъ прямой. Итакъ, вотъ въ чемъ дло: у насъ теперь есть три вакантныя мста: мсто судьи въ Лангр, намстника въ Шаролл и, наконецъ, третье, мсто слдственнаго судьи въ Семюр. Если вы поймете свои выгоды, въ чемъ я почти не сомнваюсь, то я охотно возьму на себя трудъ доставить вамъ одно изъ этихъ мстъ. Вы можете выбирать любое, вотъ хоть, на-примръ, должность намстника въ Шаролл? Это недалеко отсюда и, по способностямъ своимъ, вы вполн заслуживаете мста въ административной служб.

— Такъ вотъ что вы мн предлагаете! сказалъ Фруадво поклонившись, между-тмъ, какъ на лиц его нимало не выразилось волненіе, произведенное въ немъ этимъ предложеніемъ:— позвольте же мн спросить теперь, чего вы требуете отъ меня въ замнъ, потому-что это, вроятно, не подарокъ, а взаимная услуга?

— Я требую отъ васъ самой простой и благородной услуги.

— Въ чемъ она состоитъ?..

— Вотъ въ чемъ: — впрочемъ вы, вроятно, уже угадали, какая это услуга.— Г. Буассла, защитникомъ котораго вы себя объявили, не-можетъ имть никакой надежды на успхъ, въ этомъ вы сами внутренно убждены. Единственное слдствіе его кандидатства будетъ то, что г. Гранперренъ или г. де-Шатожиронъ не будутъ избраны по первой балотировк, слдственно, непремнно будетъ вторая балотировка. Это обстоятельство совершенно оправдаетъ вашъ поступокъ. Сдержите слово, данное г-ну Буассла, подайте голосъ въ его пользу при первой балотировк, но при второй покиньте кандидата, неимющаго никакихъ правъ, и подайте голосъ въ пользу г. Гранперрена, вотъ все, чего я отъ васъ требую.

— Не боле! сказалъ молодой адвокатъ съ сардонической улыбкой: — въ-самомъ-дл, вы слишкомъ-умренны въ вашихъ требованіяхъ.

— Впрочемъ, продолжалъ г. де-Буажоли, нимало не смущаясь:— путь, который я намренъ открыть вамъ, совершенно согласенъ съ вашими идеями и характеромъ. Потерявъ возможность дать восторжествовать вашему кандидату, вы невольно должны будете обратиться къ тому изъ двухъ остающихся, мннія котораго боле согласны съ вашими. Можете ли вы колебаться между маркизомъ де-Шатожирономъ, представителемъ прежнихъ идей, правъ и несправедливостей, и г. Гранперреномъ, такимъ же гражданиномъ, какъ вы, человкомъ ныншняго вка, обязаннымъ своимъ положеніемъ въ свт себ одному, точно такъ же, какъ и вы нкогда самому-себ будете обязаны своею извстностью?

Жоржъ Фруадво всталъ.

— Милостивый государь, сказалъ онъ, устремивъ на искусителя твердый и гордый взглядъ: — еслибъ вы удовольствовались только просьбой дйствовать въ пользу вашего кандидата, я увидлъ бы въ вашемъ поступк неудачную и неумстную попытку, но вы предлагаете мн плату за мой голосъ — это не только неловко и неумстно, но еще и оскорбительно!

— Поврьте, я не имлъ ни малйшаго намренія оскорблять васъ, поспшно сказалъ г. де-Буажоли, нсколько смутившись и вставъ.

— Можетъ-быть, возразилъ Фруадво презрительно:— вы, можетъ-быть, думали даже оказать мн услугу по вашимъ понятіямъ.

— Точно, думалъ… и еслибъ вы позволили мн объясниться…

— Довольно, сударь, довольно! Вы думали, что меня можно подкупить, потому-что я бденъ, вы крпко ошиблись: меня можно было уговорить, но не купить.

Фруадво пошелъ къ двери и отворилъ ее.

При этомъ поступк, въ значеніи котораго не было ничего двусмысленнаго, г. де-Буажоли, сжавъ узкія и блдныя губы съ улыбкой, полной желчи, слегка поклонился молодому адвокату и вышелъ изъ комнаты, не возражая ни слова.

— Не-уже-ли я во мнніи другихъ стою еще ниже, нежели въ своемъ собственномъ? вскричалъ тогда Фруадво, съ сердцемъ захлопнувъ дверь.— До-сихъ-поръ уважали, по-крайней-мр, мою бдность… Мн очень хотлось выбросить этого господина въ окно, счастливъ онъ, что такъ тщедушенъ! Еслибъ ко мн пришелъ человкъ, способный защититься, такъ я ужь не отказалъ бы себ въ этомъ удовольствіи. Только такой отчаянный поступокъ, такое сильное потрясеніе можетъ вывести меня изъ маразма, въ который я впалъ посл этого глупаго приключенія. Да, я желалъ бы встртить дерзкаго, котораго могъ бы проучить парой пощечинъ, прибить, я чувствую, что это было бы весьма для меня полезно!.. Хоть бы мой вчерашній виконтъ явился сюда, вотъ двуногій левъ, которому я съ особеннымъ удовольствіемъ общипалъ бы гриву и усы!

Въ ту самую минуту, когда молодой адвокатъ произнесъ это весьма-нефилантропическое желаніе, дверь отворилась, и виконтъ де-Лаижеракъ, не постучавшись, безъ церемоніи вошелъ въ комнату.

II.
Два приглашенія.

Узнавъ своего вчерашняго противника, Пирамъ грозно заворчалъ, Фруадво же, одержимый желаніемъ выместить на комъ-нибудь свою досаду и полагая, что само провидніе послало ему Парижанина, дерзость котораго уже значительно ему надола, Фруадво насупилъ брови и гордо посмотрлъ на вошедшаго.

— Мировая! закричалъ виконтъ де-Ланжеракъ шутливо:— мировая съ господиномъ и врнымъ псомъ его! Пирамъ, вотъ гостинецъ, которымъ я для тебя запасся, поврь мн, это вкусне жилета, и самъ Церберъ, отъ котораго ты, по-видимому, происходишь но прямой линіи, не устоялъ бы противъ такой вкусной приманки!

Виконтъ бросилъ собак пирожокъ, не смотря на свой гнвъ, врное животное стало его обнюхивать, а потомъ принялось сть съ большимъ аппетитомъ.

— Любезнйшій адвокатъ, продолжалъ Ланжеракъ тмъ же шутливымъ тономъ: — для васъ у меня нтъ пирожка, но за то вотъ настоящіе puros: надюсь, вы не откажетесь выкурить со мою мирную сигару.

Не принимая сигары изъ затйливо-украшенной сигарочницы виконта, Фруадво гордо поднялъ голову.

— Я не курю, отвчалъ онъ тихо: — и прежде, нежели вы сами закурите сигару, осмлюсь спросить васъ, что доставляетъ мн удовольствіе видть васъ у себя.

— Разв я не говорилъ вамъ, что сегодня утромъ увижусь съ вами?

— Я ожидалъ увидть у себя г. де-Шатожирона.

— Почему? спросилъ виконтъ съ удивленіемъ.

— Потому-что въ подобныхъ случаяхъ, какъ вы сами изволили замтить, обыкновенно употребляютъ посредниковъ.

— Вотъ еще! Не уже-ли вы не забыли еще нашей вчерашней глупой ссоры? Что касается до меня, я давно забылъ о ней.

— Однакожь вчера вы считали себя обиженнымъ, сказалъ адвокатъ съ иронической улыбкой.

— Э, Боже мой! вчера я опорожнилъ почти три бутылки, а посл такого изобильнаго утоленія жажды все кажется намъ обиднымъ.

— Вы говорили, что я дерзко вырвалъ у васъ изъ рукъ стикъ…

— Вы были правы, потому-что защищались, такъ точно вы имли полное право завладть половиной этого великолпнаго покоя, потому-что поступокъ вашъ вполн согласовался съ нравами и обычаями славнаго шатожиронскаго селенія. Словомъ, вчера вся вина была на моей сторон, въ чемъ охотно и сознаюсь. Надюсь, что этого объясненія вамъ достаточно отъ человка, бывавшаго уже на пол чести, и что теперь вы позволите мн закурить сигару.

— Нечего длать! подумалъ Фруадво съ досадой: — кажется, онъ не намренъ подать мн ни малйшаго повода сбросить его съ лстницы внизъ головою.

— Я не только не поручалъ Шатожирону идти къ вамъ, продолжалъ виконтъ, закуривъ сигару:— а напротивъ онъ самъ отправилъ меня къ вамъ посломъ.

— Посломъ? повторилъ адвокатъ, съ невольнымъ любопытствомъ устремивъ глаза на блокураго молодаго человка.

— Я употребилъ, можетъ-быть, слишкомъ-пышное выраженіе, особенно въ-отношеніи къ столь простому, какъ и понятному длу, а именно къ возобновленію старинной дружбы между двумя школьными товарищами, вдь вы были въ университет вмст съ Шатожирономъ? Онъ тотчасъ вспомнилъ о васъ, когда я сталъ разсказывать ему про нашу маленькую ссору.

— Точно, я проходилъ въ Дижон въ-продолженіи трехъ лтъ одинъ курсъ съ г. де-Шатожирономъ, холодно и сухо отвчалъ молодой адвокатъ.

— Въ Дижон, такъ и есть! Стало-быть, вы школьные товарищи и въ этомъ качеств не откажетесь отобдать сегодня въ замк безъ церемоніи. Шатожиронъ пришелъ бы самъ, по вы понимаете, что молодой мужъ, особенно мужъ очаровательной жены, не всегда свободенъ, вотъ почему онъ не могъ исполнить своего желанія лично пригласить васъ, а поручилъ это мн.

— Г. маркизъ де-Шатожиронъ удостоиваетъ меня приглашенія къ своему столу, сказалъ Фруадво съ сардоническою покорностью: — по истин, я не ожидалъ такой чести!

— Между старыми товарищами дло идетъ не объ чести, а объ удовольствіи. Нашъ другъ Шатожиронъ нетерпливо желаетъ представить васъ жен своей. Маркиза уже знаетъ, что у васъ прекрасный голосъ, она сама отличная музыкантша, Ираклій тоже поетъ, въ случа нужды, и я подтяну, даже г-жа де-Бонвало не совсмъ еще спала съ голоса. Мы будемъ пть квинтеты на славу! Неправда ли, будетъ весело?

— Очаровательно! восхитительно! вскричалъ молодой адвокатъ съ восторгомъ, походившимъ нсколько на насмшку.

— Кром того, вы охотникъ, и Шатожиронъ, узнавъ о непріятности, нанесенной вамъ его дядей — я былъ вчера въ суд и все разсказалъ Ираклію, — отдаетъ вс свои лса въ ваше полное распоряженіе, а вы знаете, что въ его лсахъ дичи много!

— Безчисленное множество! хотя, сказать правду, лса г. де-Водре еще богаче дичью. Итакъ, я буду обдать, пть и охотиться, это очень-пріятно, безъ сомннія, но не предлагаетъ ли мн г. маркизъ де-Шатожиронъ чего-нибудь посущественне?

Виконтъ де-Ланжеракъ посмотрлъ на молодаго адвоката съ изумленіемъ, смшаннымъ съ нкоторымъ безпокойствомъ.

— Не говорю вамъ, сказалъ онъ посл минутнаго молчанія:— о вліяніи нашего друга Ираклія…

— Напротивъ, говорите, говорите! Это главное, перебилъ его Фруадво очень-спокойно.

— Кажется, адвокатъ ищетъ только существеннаго, солиднаго, подумалъ Ланжеракъ, съ трудомъ скрывая свое изумленіе:— впрочемъ, онъ правъ, глупъ тотъ, кто питается мечтами.

— Вы говорите, что г. маркизъ де-Шатожиронъ иметъ вліяніе? повторилъ Жоржъ съ видомъ человка, ршившагося разомъ покончить важное дло.

— Огромное! Не считаю нужнымъ прибавлять, что онъ готовъ употребить это вліяніе въ пользу друзей своихъ.

— Прибавляйте, прибавляйте, все это можно принять къ свднію, дале?

— Дале! повторилъ виконтъ съ возрастающимъ изумленіемъ:— я сказалъ вамъ все, что было нужно.

— Какъ! не-уже-ли этимъ ограничивается порученіе, возложенное на васъ г. маркизомъ де-Шатожирономъ?

— Почти…

— Обды, квинтеты, охота, и больше ничего?

— Не угодно ли вамъ будетъ объясниться положительне, тогда я лучше пойму васъ и, можетъ-быть, мы сговоримъ.

— Извольте, объяснюсь, сказалъ Фруадво съ неизмнной флегмой:— не скрою отъ васъ, что предложенія г. маркиза де-Шатожирона кажутся мн довольно скудными, особенно въ сравненіи съ гораздо-большею щедростію его соперника.

— Такъ г. Гранперренъ уже длалъ вамъ предложенія? вскричалъ Ланжеракъ съ безпокойною живостію.

— И довольно-выгодныя предложенія, посудите сами. Въ вознагражденіе за голоса, которыми я буду располагать во время выборовъ, мн предлагаютъ должность намстника. Признайтесь, это предложеніе существенное, положительное, съ которымъ никакъ не могутъ сравниться пустыя, ни къ чему неведушія любезности г. маркиза де-Шатожирона.

— Не стану оспоривать существенности предложеніи г. Гранперренъ, и сожалю, что мы сами не вникнули въ предметъ съ этой точки зрнія, но вдь дло еще не ршено и, если вы мн позволите сходить въ замокъ, даю вамъ врное слово, что возвращусь съ условіемъ, которое, достаточно обезпечивъ собственныя ваши выгоды, дастъ вамъ возможность…

— Выбросить васъ въ окно, договорилъ Фруадво, спокойно скрестивъ руки на груди.

— Милостивый государь! вскричалъ Ланжеракъ съ изумленіемъ и гнвомъ:— за эти слова…

— Я готовъ разсчитаться съ вами, но позвольте мн сперва объясниться: за минуту до васъ, тщедушное существо, называющееся г. де-Буажоли, приходило ко мн съ благородными предложеніями, о которыхъ я упомянулъ. Еслибъ онъ не былъ такъ тщедушенъ, и еслибъ я ненадялся однимъ щелчкомъ свалить его, то безъ всякаго сомннія я отправилъ бы г. де-Буажоли по воздушной дорог, которую сейчасъ предлагалъ вамъ, но опытъ in anima vili, который мн совстно было произвесть надъ такимъ слабымъ существомъ, я сейчасъ же предпрійму надъ молодымъ человкомъ моихъ лтъ, ловкимъ и сильнымъ, если открою въ его словахъ намреніе оскорбить мою совсть или честь.

Пирамъ, проглотившій уже пирожокъ, замтивъ, съ какимъ жаромъ говорилъ господинъ его, сталъ ворчать на викоита съ безсовстною неблагодарностью.

— Гд, къ чорту, видите вы, что я хочу оскорбить васъ? вскричалъ Ланжеракъ растерявшись,— вы сами затащили меня въ западню…

— Изъ которой вы на первый разъ выйдете, возразилъ Фруадво, идя къ двери:— но впередъ не попадайтесь.

— Однако объяснимтесь. Г. Гранперренъ хочетъ подкупить васъ, это его дло, вы неподкупны, это ваше дло, а я-то что вамъ сдлалъ? Я пришелъ пригласить васъ къ обду, по порученію общаго нашсго пріятеля Шатожирона. Вы должно быть чертовски-щекотливы и мнительны, если въ такомъ простомъ поступк видите попытку подкупить васъ. А потому, позвольте мн исполнить возложенное на меня порученіе. Хотите ли вы сдлать удовольствіе школьному товарищу? Пріидете ли вы къ нему обдать?

— Мой школьный товарищъ, отвчалъ Фруадво съ ироническимъ удареніемъ на каждомъ слов:— провелъ вмст со мною три года въ Дижон, не обращая на меня ни малйшаго вниманія, посл того мы оставались въ такомъ же отдаленіи другъ отъ друга, и г. маркизъ де-Шатожиронъ, богатый владлецъ, потомокъ крестовыхъ рыцарей, всегда старался держать скромнаго сельскаго адвоката въ почтительномъ разстояніи, между-тмъ, какъ адвокатъ самъ никогда не думалъ о сближеніи. Могу ли я посл этого поврить искренности внезапной школьной пріязни, никогда несуществовавшей между нами? Это столь же неожиданное, какъ и мало-желаемое приглашеніе, по моему мннію, не что иное, какъ избирательная продлка.

— Увряю васъ, что, стараясь сблизиться съ вами, Шатожиронъ иметъ въ виду только…

— Пріобртеніе лишняго голоса, я знаю.

— Скажите лучше — друга.

— Друзей такимъ образомъ не пріобртаютъ, впрочемъ, онъ опоздалъ. Десять лтъ тому, я бы съ удовольствіемъ воспользовался случаемъ, представляющимся мн сегодня, по теперь поздно.

— Стало-быть, вы отказываете?

— Ршительно.

— Я думалъ, что вы довольствовались ролью здшняго Цицерона, сказалъ Ланжеракъ съ прежнимъ свойственнымъ ему насмшливымъ тономъ, отъ котораго онъ удерживался во все время предшествовавшаго разговора: — но теперь вижу, что вы разъигрываете и роль Катона, посл этого, мн остается только раскланяться съ вашею стоическою добродтелью. Итакъ, поклонъ господину и собак.

Виконтъ сдлалъ пируэтъ и вышелъ, не обративъ вниманія на презрительное пожатіе плечъ, которымъ адвокатъ отвтствовалъ на его дерзкую выходку.

Оставшись одинъ, Фруадво опять сталъ прохаживаться взадъ и впередъ по комнат.

— Приглашеніе къ обду! сказалъ онъ про себя: — точно, въ этомъ нтъ еще достаточнаго повода выбросить его изъ окна. Жаль! потому-что въ апатическомъ состояніи, въ которомъ я нахожусь, это маленькое гимнастическое упражненіе расшевелило бы меня…

Минуту спустя, кто-то опять постучался въ дверь.

— Не удастся ли теперь? подумалъ молодой адвокатъ, поспшно отворяя дверь.

Узнавъ одного изъ слугъ желзнозаводчика, Фруадво почувствовалъ, какъ волненіе его внезапно измнилось, кровь, наполнившая жилы въ вискахъ его, внезапно и съ быстротою молніи бросилась къ сердцу.

— Господинъ адвокатъ, сказалъ лакей:— барыня приказала отдать вамъ это письмо.

Не смотря на всь усилія преодолть нервическую дрожь, пробгавшую по всмъ членамъ, Фруадво долго не могъ распечатать письма, принесеннаго слугою, наконецъ, распечатавъ, онъ сталъ читать съ жадностію, превратившеюся вскор въ восторгъ, слдующія слова:

‘Г-жа Гранперренъ надется, что приключеніе, о которомъ она столько вчера сожалла, не имло непріятныхъ послдствій, но если г. Фруадво желаетъ совершенно уничтожить все безпокойство, произведенное у насъ опасностью, которой онъ подвергался, то не откажется отобдать сегодня съ нами, безъ церемоніи, въ семейномъ кругу. Мы получили партитуру Гугенотовъ, въ ней есть басовая партія, которая какъ-будто нарочно написана для голоса г. Фруадво, кром того, фортепьяно недавно настроено, слдовательно, все способствуетъ намъ заняться музыкой, въ вознагражденіе за плохой обдъ.’

— Доложи г-ж Гранперренъ, что я буду имть честь явиться на ея приглашеніе, сказалъ влюбленный адвокатъ, стараясь скрыть подъ видомъ равнодушія сильную радость, замнившую прежнее его уныніе.

Лишь-только слуга вышелъ, Фруадво однимъ скачкомъ очутился возл своего платья, все еще разложеннаго на стульяхъ предъ каминомъ. Посл тщательнаго осмотра, онъ удостоврился, что кром жилета, атласная матерія котораго значительно пострадала, вредъ былъ не такъ великъ, какъ ему прежде казалось, и что щеткой можно было привести все въ прежній порядокъ.

— Стало-быть, вся бда ограничивается тмъ, подумалъ онъ: — что я долженъ застегивать свой фракъ до-тхъ-поръ, пока финансы не позволятъ мн купить новаго жилета. Человку полному и нсколько-широкоплечему довольно присталъ фракъ, застегнутый до верху, притомъ же, это придаетъ видъ оратора: Беррье, на-примръ, всегда застегнутъ. Кром того, вторая дегатировка моего платья послужила ему даже въ пользу, ибо ни по чему такъ нельзя узнать нарядившагося по праздничному провинціала, какъ по лоску новаго платья.

Утшая себя такимъ-образомъ, адвокатъ вынулъ изъ ягдташа щетку, которою онъ не забылъ запастись наканун, ибо ни за что въ мір не поручилъ бы неуклюжему прислужнику гостинницы Коня-Патріота возстановленіе порядка въ костюм, тмъ боле драгоцнномъ, что, кром его, другаго не было.

— Обдать съ нею! вскричалъ онъ, принимаясь за дло съ героическимъ жаромъ: — какъ я былъ глупъ, предаваясь мрачнымъ мыслямъ! Никогда еще я не былъ такъ счастливъ. Видть, слышать ее! Говорить съ нею! даже, можетъ-быть, пть съ нею!..

Эти восторженныя восклицанія, прерываемыя ровными ударами щетки, превратились въ напвы, сначала неявственные, но принимавшіе мало-по-малу боле-опредлительный характеръ и слившіеся, наконецъ, въ громкую басовую арію дона-Маньифико изъ Ченеренціолы. Это была любимая арія шатожиронскаго виртуоза, который началъ ее пть въ-полголоса, а кончилъ во все горло съ силою, замнявшею никоторымъ образомъ недостатокъ искусства.

— Я въ голос, сказалъ онъ, съ самодовольствомъ прислушиваясь къ дребезжанію оконъ: — вчера я немножко охрипъ, но сегодня у меня голосъ звучне и звонче обыкновеннаго.

Между-тмъ, какъ молодой адвокатъ, одушевленный надеждой пропть дуэтъ съ предметомъ своей страсти, что, какъ всмъ извстно, составляетъ одно изъ сладостнйшихъ наслажденій земнаго рая, пока молодой адвокатъ проходилъ вс высокія и низкія ноты своего голоса и находилъ, что вс он были въ удовлетворительномъ состояніи, эта столь же шумная, какъ и неожиданная вокализація сдлалась предметомъ изумленія всхъ постителей, находившихся въ это время въ гостинниц Коня-Патріота.

— Ничего, ничего, сказалъ Туссенъ-Жиль гостямъ, собравшимся въ столовой и спрашивавшимъ о причин такого музыкальнаго шума:— это адвокатъ Фруадво. Не знаю, какой воды онъ хлебнулъ вчера въ рк, только съ-тхъ-поръ у него голова не на мст, и я думаю, онъ совсмъ съ ума сойдетъ.

Трактирщикъ ошибался, но немногимъ, а именно — разстояніемъ, отдляющимъ сумасшедшаго отъ влюбленнаго.

III.
Неожиданная встрча.

Въ то самое время, когда виконтъ де-Ланжеракъ сходилъ съ лстницы, г. де-Буажоли всходилъ наверхъ, около половины лстницы, два посредника столкнулись.

— Миронъ! вскричалъ Ланжеракъ съ изумленіемъ.

— Пишо! возразилъ г. де-Буажоли не мене изумленный.

Это двойное восклицаніе было столь же невольно, какъ внезапно, не прибавивъ ни слова, знакомцы стали осматривать другъ друга съ ногъ до головы съ недоврчивымъ любопытствомъ людей, случайно встрчающихся посл долгой разлуки и колеблющихся признать другъ друга, пока не убдились, что прежній другъ не превратился какимъ-нибудь неизвстнымъ случаемъ въ нуждающагося бдняка.

Но взаимный осмотръ оказался совершенно-благопріятнымъ въ пользу обоихъ.

Виконтъ де-Ланжеракъ былъ одтъ съ щеголеватостью, доведенной до изъисканности, нарядъ его цлымъ мсяцемъ предупреждалъ моду: желтыя перчатки были новы и чисты до невроятности, лакированные сапоги лоснились какъ зеркало, большая жемчужная булавка украшала галстухъ,— словомъ все, даже красивый золотой набалдашникъ его стика, изобличало человка, платящаго наличными деньгами или пользующагося неограниченнымъ кредитомъ, что почти одно и то же.

Г. де-Буажоли, одтый, впрочемъ, очень-прилично, не могъ, однакожъ, вступить въ этомъ отношеніи въ соперничество съ виконтомъ, но въ глазахъ многихъ, красная ленточка, украшавшая одну изъ петличекъ его сюртука, вознаграждала съ избыткомъ недостатокъ щеголеватости и изящества наряда.

Замтивъ, что они оба могли признать другъ друга безъ опасности компрометировать себя, старинные пріятели заговорили.

— За какимъ чортомъ вы въ-этой харчевн? спросилъ г. де-Ланжеракъ.

— Какая буря занесла васъ на эту негостепріимную землю? сказалъ г. де-Буажоли.

— Я не столько бъ удивился, еслибъ мы встртились въ Кохинхин?

— И я тоже. Давно ли вы здсь?

— Со вчерашняго дня, а вы, любезнйшій Миронъ?

Услышавъ во второй разъ это не слишкомъ-аристократическое имя, совтникъ префектуры не могъ скрыть легкой гримасы.

— Любезный Пишо, отвчалъ онъ: — полусгнившая лстница, на которой мы теперь бесдуемъ, весьма-неудобоая конверсаціонная зала, какъ говорятъ въ Баден. На разстояніи шести футовъ отсюда у меня есть временная конура, великолпіе которой ни мало не уступаетъ великолпію помянутой лстницы, но въ ней есть, по-крайней-мр, пара соломенныхъ стульевъ, на которыхъ мы можемъ приссть.

При повтореніи имени Пишо, виконтъ закусилъ свои блокурые усы, но удержался отъ возраженія.

Минуту спустя, старые знакомцы сидли въ комнат, занятой старшимъ изъ нихъ со вчерашняго дня.

— Теперь потолкуемъ, сказалъ послдній съ свойственною ему сладкой улыбкой:— но позвольте мн прежде поздравить васъ.

— Съ чмъ? спросилъ Ланжеракъ, веселость и безпечность котораго была такъ же неискренна, какъ откровенность совтника префектуры.

— Въ послдній раз, когда мы видлись, года четыре назадъ, если не ошибаюсь, Фортуна не слишкомъ улыбалась вамъ, теперь же вы, кажется, съ нею въ ладу! Никогда еще вы не были такимъ блистательнымъ щеголемъ. Вы теперь сдлались львомъ, настоящимъ львомъ!

— Хорошо ваше поздравленіе, если красненькая ленточка, которая у васъ въ петличк, не гвоздика, какъ мн сначала показалось, то вы сами, съ-тхъ-поръ, какъ мы не видались, сдлались не львомъ, а чмъ-то поважне.

— Вы хотите сказать кавалеромъ Почетнаго-Легіона? возразилъ г. де-Буажоли съ притворною небрежностью.

— Ужь не кавалеромъ ли Золотой-Шпоры?

— Фи!

— Такъ это въ-самомъ-дл ленточка Почетнаго-Легіона?

— Въ-самомъ-дл.

— Почетнаго-Легіона, учрежденнаго Наполеономъ-Великимъ, императоромъ Французовъ, королемъ Италіи, протекторомъ реннской конфедераціи, медіаторомъ…

— Именно.

— Такъ позвольте же мн узнать, любезнйшій, на какомъ сраженіи…

— Это анахронизмъ, другъ мой, перебилъ его довольно-сухо кавалеръ:— вы знаете, что мы живемъ въ мирный вкъ, въ который для полученія креста не нужно быть рубакой.

— Справедливо! возразилъ виконтъ насмшливо: — такъ позвольте же мн, любезнйшій Миронъ, узнать ваши мирныя заслуги, ибо я не предполагаю, что вамъ дали крестъ единственно за то, что въ-продолженіе семи или восьми лтъ своей жизни вы заставляли дтей герцога де-Шеризака склонять musa?

— Смйтесь надъ моей бдной красной ленточкой, смйтесь! отвчалъ совтникъ префектуры, невольно закусивъ губы: — и если это вамъ пріятно, такъ я сознаюсь, какъ донъ-Діэго, что ‘милость далеко превзошла мои заслуги’.

— Милое самое лучшее качество, любезный Миронъ: она замняетъ вс заслуги.

— Такъ-какъ вы расположены сегодня смяться, то я желалъ бы кстати обратиться къ вамъ съ просьбой…

— Которая еще боле разсмшитъ меня?

— Можетъ-быть.

— Говорите, случаи посмяться становятся теперь такъ рдки, что ими надобно пользоваться.

— Не называйте меня боле Мирономъ.

— Отъ-чего?

— Отъ-того, что съ-тхъ-поръ, какъ мы не видались, я перемнилъ фамилію.

— Ба!

— Да. Изъ прихоти, надъ которою позволяю вамъ столько же смяться, какъ надъ моею ленточкой.

— Изъ прихоти?

— Или по маленькому разсчету, если хотите. Съ-тхъ-поръ, какъ началось владычество мщанства, дворянство, по странному противорчію, вошло въ большую еще моду. Что длать! и я послдовалъ общему примру и мод.

— Не-уже-ли?

— Хотя при Генрих IV Миронъ былъ старшиною купечества это имя, однакожь, довольно-простонародно и неблагозвучно…

— Притомъ же, прибавилъ Ланжеракъ: — оно тмъ невыгодно, что папоминаетъ прновъ псни Мальбруга: Миронтонъ, тонъ, тонъ…

— Словомъ, я замнилъ, это имя фамиліею моей матушки.

— Жолибуй, кажется?

— То-есть, Буажоли, отвчалъ совтникъ префектуры, сладко улыбаясь.

— Буажоли! вскричалъ виконтъ, съ изумленіемъ вскочивъ со стула:— такъ это вы г. де-Буажоли?

— Я самъ.

— Совтникъ маконской префектуры?

— Именно.

— Главный управитель выборовъ департамента Саоны-и-Луары?

— Этого титула я на себя не принимаю, сказалъ г. де-Буажоли улыбаясь:— но, можетъ-быть, злые люди называютъ меня такъ.

— Поздравляю, любезный Миронъ… то-есть, любезный г. де-Буажоли… вотъ встрча! Но прежде всего скажите мн, какъ вы сдлались… тмъ, чмъ сдлались?

— Исторія моя весьма-проста. Герцогъ де-Шеризакъ, пользующійся большимъ вліяніемъ, доставилъ мн теперешнее мсто, когда я кончилъ воспитаніе его послдняго сына. Дятельность моя, которую правительство умло оцнить, доставила мн крестъ, и я надюсь сдлаться вскор подпрефектомъ, словомъ, я плыву на всхъ парусахъ по административному океану! Теперь объясните вы мн, любезный Пишо…

— Позвольте, позвольте! перебилъ его виконтъ:— я не буду боле звать васъ Мирономъ, съ тмъ, однакожь, условіемъ, чтобъ и вы не звали меня Пишо.

— А! такъ и вы перемнили фамилію? спросилъ г. де-Буажоли, въ свою очередь иронически смясь.

— Можно ли достигнуть до чего-нибудь въ свт, когда судьба наградитъ васъ глупымъ прозвищемъ какого-нибудь Пишо!

— Кажется, для писца четвертой степени это имя сносно.

— Писецъ, возразилъ Ланжеракъ сухо: — стоитъ учителя. Впрочемъ, вотъ уже скоро четыре года, какъ я отправилъ къ чорту переписыванье бумагъ!

— Не горячитесь любезный землякъ, я не имлъ намренія оскорбить васъ: въ нашей судьб столько сходства, что мы не можемъ не ощущать другъ къ другу истинной симпатіи. Хотя, сказать между нами, мы начали съ малаго, но тмъ боле намъ чести!

— Еще бы! Мы всмъ обязаны самимъ-себ, сказалъ виконтъ, величественно поднявъ голову.

— Слдовательно, вы отказались отъ переписыванья и имени Пишо?

— И то и другое долго препятствовало моему счастію.

— Какъ же васъ зовутъ теперь?

— Ланжеракъ.

— Ланжеракъ? Знакомое имя!

— Это названіе края, въ которомъ я узрлъ свтъ, отвчалъ виконтъ.

— Точно! Ланжеракъ — селеніе близь Гурдона, въ четверти лье отъ Рокамадура, моей родины.

— Именно.

— И въ-самомъ-дл, кто запрещаетъ вамъ носить имя вашей родины? Мало ли депутатовъ, называющихся по имени своего департамента!

— Разумется, я могъ бы послдовать ихъ примру и назвать себя Пишо-дю-Ло, но я поступилъ съ большею скромностью.

— Впрочемъ, Ланжеракъ гораздо-благозвучне.

— Да, и притомъ я почти имю право носить это названіе.

— О, почти!.. Это безподобно!

— Вы думаете, что я шучу? Нимало! Имя Пишо очень-грубо и смшно, согласенъ, но зато оно ведетъ свое начало изъ глубокой древности: мн достались старые документы, ясно доказывающіе о родств Ланжераковъ съ родомъ Пишо.

— Родство, заключенное, вроятно, на берегахъ Гаронны, сказалъ де-Буажоли, иронически улыбаясь.

— Слдовательно, мн нетрудно доказать свое дворянское происхожденіе, возразилъ Ланжеракъ, не отвчая на насмшку совтника: — и требовать отъ канцлера разршенія возстановить имя и гербъ древняго, нын угасшаго рода виконтовъ Ланжераковъ, отъ котораго я происхожу съ матерней стороны, но это повлечетъ за собою большіе расходы, и я ршился…

— Обойдтись безъ позволенія канцлера?

— Точно такъ, какъ и вы обошлись безъ позволенія, принявъ фамилію вашей матушки.

— Но если ваши предки, Ланжераки, были виконты, сказалъ совтникъ префектуры насмшливо: — зачмъ же вы сами не присоединили этого титула къ своему новому имени?

— Только глупецъ упустилъ бы это, отвчалъ бывшій писецъ Пишо съ величественнымъ хладнокровіемъ.

— Стало-быть, я теперь имю честь говорить съ г. виконтомъ де-Ланжеракомъ? сказалъ совтникъ съ насмшливою почтительностью.

— Точно такъ, какъ я имю честь говорить съ г. кавалеромъ де-Буажоли, отвчалъ также иронически Ланжеракъ.

— Впрочемъ, вы правы, ужь если брать, такъ брать!.. Надюсь, что и состояніе ваше не отстало отъ почестей?

— Не отстало, порядочное наслдство и довольно-счастливые обороты не позволяютъ мн жаловаться на судьбу.

— Наслдство пахнетъ близостью Гаронны, подумалъ г. де-Буажоли, имвшій полное право не доврять Гасконцамъ, потому-что самъ принадлежалъ къ этой націи, славящейся боле своимъ умомъ, нежели правдивостью.

Въ это самое время, каватина Miei Rampollx feminini, птая до-сихъ-поръ адвокатомъ Фруадво въ-полголоса, разразилась точно громкое соло на тромбон.

— Чортъ бы его побралъ! сказалъ совтникъ префектуры, зажавъ уши руками.

— Узнате ли вы этотъ голосъ? спросилъ Ланжеракъ.

— Я не пасъ быковъ, какъ же вы хотите, чтобъ я узналъ этого, употребляющаго во зло ревъ свой?

— Однакожь вы хотли загнать этого быка на свои пастбища, сказалъ виконтъ смясь: — но онъ заартачился и погнушался вашей травой.

— Что это значитъ?

— Это значитъ, что отчаянный пвецъ, таланта котораго вы не хотите признать, не кто иной, какъ почтенный г. Фруадво, принявшій васъ такъ хорошо нсколько минутъ тому назадъ.

— Почему вы знаете, что г. Фруадво принялъ меня хорошо? спросилъ г. де-Буажоли, устремивъ на своего земляка недоврчивый взглядъ.

— Позвольте вамъ замтить, что я употребилъ антифразисъ.

— Антифразисъ?

— Разумется, потому-что этотъ древній философъ Фруадво не только не принялъ вашихъ предложеній, но покушался произвести надъ вами опытъ in anima via, по весьма-невжливому выраженію его.

— Какой опытъ?

— Полета изъ окна на улицу.

— Кто вамъ сказалъ эту нелпость? вскричалъ г. де-Буажоли, блдное лицо котораго пожелтло съ досады.

— Достоврная особа.

— Но кто, кто?

— Самъ мэтръ Фруадво.

— Разв вы его знаете?

— Я только-что отъ него.

— А позвольте узнать, за чмъ вы къ нему ходили?

— Зачмъ мн скрываться? Черезъ часъ вы узнаете причину моего посщенія, слдовательно, лучше сейчасъ вскрыть игру. Мое посщеніе было совершенной дружкой вашему, съ тою только разницей, что я старался придать приличныя формы предложенію, которое вы объявили на отрзъ, съ нсколько-грубою откровенностью.

— Стало-быть, вы знаете г. де-Шатожирона? вскричалъ совтникъ съ видимымъ неудовольствіемъ.

— Еще бы! Мы съ нимъ Орестъ и Пиладъ.

— И вы поддерживаете его кандидатство?

— Такъ же точно, какъ вы поддерживаете кандидатство г. Гранперрена.

— Нечего длать, возразилъ г-нъ де-Буажоли, стараясь скрыть свою досаду подъ небрежной улыбкой: — я надялся обрести въ васъ друга, а между-тмъ злая судьба навязала мн еще одною врага… неудачный день!

— Отъ-чего жь неудачный?

— Вдь вы мой противникъ въ этомъ длъ?

— Буду противникомъ, если вы вынудите меня быть имъ.

— Я ищу только мира.

— Я тоже.

— Такъ заключимъ его.

— Извольте, но условія?

— Вамъ ршительно все равно, будетъ ли или не будетъ г. де-Шатожиронъ избранъ членовъ генеральнаго совта, между-тмъ, какъ мои личныя выгоды требуютъ избранія г. Гранперрена, бросьте же своего кандидата и даю вамъ слово, что при первомъ случа я вдесятеро вознагражу васъ за эту жертву.

— Какъ жаль, что ваши условія ршительно противоположны моимъ!

— А какія же ваши условія?

— Чтобы вы сами бросили вашего кандидата, какъ вы говорите, потому-что ваша выгоды врно не такъ велики, какъ-т, которыя заставляютъ меня желать избранія моего друга Шатожирона.

— Мы играемъ въ открытую игру, не такъ ли?

— Совершенно-такъ.

— Такъ я вамъ скажу, что отъ этого обстоятельства зависитъ мое повышеніе.

— Вся моя будущность зависитъ отъ избранія Шатожирона!

— Мсто под-префекта!

— Удивительная свадьба!

— Какую связь свадьба можетъ имть съ выборами?

— Не могу сказать ни слова боле, потому-что въ подобныхъ длахъ скромность необходима, но вы можете поврить мн на слово. Итакъ, любезный Буажоли, не откажите мн въ услуг…

— Невозможно, любезный Пишо… то-есть, любезный г. Ланжеракъ, я самъ, напротивъ, полагаюсь ни вашу дружбу.

— Не-уже-ли вы захотите разстроить мое счастіе?

— Не-уже-ли вы захотите лишить меня важнаго административнаго мста?

— Полно! пересильте себя!

— Поймите мои причины…

— Я буду вамъ несказанно обязанъ за эту услугу…

— Я докажу вамъ свою признательность…

— Мн кажется, что споръ нашъ нимало не ршается, сказалъ виконтъ вставая, и мы можемъ продолжать его цлый мсяцъ… Ршимъ дло однимъ словомъ.

— Да, ршимъ, повторилъ г. де-Буажоли, также вставая.

— Соглашаетесь ли вы на мою просьбу?

— Нтъ. А пріимете ли вы въ соображеніе то, что я вамъ сказалъ?

— Нтъ.

— Слдовательно, мы враги?

— Какъ вамъ угодно.

— Берегитесь, продолжалъ совтникъ префектуры, блдныя губы котораго полу раскрылись судорожной улыбкой.— Почти всмъ извстно, что я умю быть преданнымъ другомъ, но многіе знаютъ и испытали на себ, что я могу быть и опаснымъ врагомъ.

— Какъ другъ, вы не доказываете мн своей преданности, а какъ врага, я нимало не страшусь васъ.

— Есть вещи, которыя вы стараетесь тщательно скрывать и которыя могутъ повредить вамъ въ общественномъ мнніи, будучи обнаружены.

— У всякаго свои гршки, отвчалъ Ланжеракъ смло, хотя сначала покраснлъ: — итакъ, забудьте мои гршки, если не хотите, чтобъ я въ свою очередь не помогъ вамъ допросить вашу совсть.

— Моя совсть чиста, возразилъ г. де-Буажоли съ напыщенностію:— не такъ-какъ у бывшаго четвертаго писца мэтра Югнена!

— Бывшій учитель дтей герцога де-Шеризака ни въ чемъ не можетъ упрекнуть бывшаго четвертаго писца мэтра Югнена.

— Вы забываете, что у стнъ конторы, въ которой вы служили три года, могли быть уши и глаза!

— Вы сами забываете, что и роскошныя обои жилища герцога де Шеризака не были ни глухи, ни слпы!

— Припомните процессъ Дюфэльи! сказалъ совтникъ тихимъ, грознымъ голосомъ.

Кровь бросилась въ лицо бывшему писцу, однакожь, онъ не замедлилъ возразить.

— А вы, сказалъ онъ, обративъ на своего земляка взглядъ, исполненный мстительности и ненависти: — припомните голубой бумажникъ, остававшійся иногда на бюро герцога де-Шеризака!

Зеленоватая блдность покрыла внезапно и безъ того уже блдное лицо г. де-Буажоли, и онъ быстро осмотрлся, какъ-бы ища выхода, чтобъ бвжать, или оружія, чтобъ отмстить за оскорбленіе.

— Вы видите, что если вы меня знаете, такъ и я знаю васъ, продолжалъ Ланжеракъ, смущеніе котораго уменьшалось по мр усиленія замшательства его противника: — итакъ, мы оба одинаково вооружены и не имемъ надобности продолжать разговора. Выбирайте же теперь: миръ или война?

И, не ожидая отвта отъ г. де-Буажоли, по своей неподвижности и блдности походившаго на человка только-что пораженнаго громомъ, виконтъ де-Ланжеракъ вышелъ изъ комнаты.

Въ то самое время, когда онъ сходилъ съ лстницы, не встртивъ въ этотъ разъ никого, сильный шумъ, причину котораго мы разскажемъ въ слдующей глав, огласилъ внезапно гостинницу Коня-Патріота.

IV.
Сельскій заговоръ.

Большая обдня началась.

Въ то самое мгновеніе, когда раздался послдній ударъ колокола, собравшіеся передъ церковью увидли вышедшую изъ замка группу, на которую и обратилось общее вниманіе.

Впереди шла маркиза де-Шатожиронъ, какъ наканун, ее велъ подъ руку г. Бобилье, который помолодлъ бы четырьмя десятками лтъ, еслибъ лучезарная радость, сіявшая на лиц его, могла стереть съ него морщины.

За этой весьма-неровной парой шла, только опираясь на руку своего зятя, г-жа де-Бонвало въ яркомъ наряда, неуступавшемъ разнообразіемъ центовъ самыхъ пестрыхъ красокъ наряду расфрантившихся шатожиронскихъ гражданокъ.

Шествіе заключалось двумя ливрейными лакеями, несшими бархатныя подушки.

Прошедъ черезъ площадь и встрчая большею частію изъявленія искренняго, почтительнаго любопытства, и только изрдка недоброжелательныя лица со шляпами, надвинутыми на глаза, владтели замка вступили на паперть, а оттуда въ церковь.

Кром нкоторыхъ запоздалыхъ богомольцевъ, скорыми шагами спшившихъ къ обдн, на площади не было ни души.

Дверь гостинницы Коня-Патріота и ставни у оконъ нижняго этажа были плотно закрыты, ибо постановленіе муниципальной полиціи воспрещало открытіе гостинницъ и трактировъ во время церковнаго служенія, но, по обыкновенію, это повиновеніе законамъ было боле наружное, нежели дйствительное. Вмсто того, чтобъ входить въ главную дверь, постители Туссена-Жиля, жаждавшіе винограднаго сока, проходили обыкновенно во дворъ, гд были конюшни, и оттуда задними дверьми вступали въ вакхическое святилище, наружность котораго, благодаря этой предосторожности, сохраняла видъ самаго благочестиваго спокойствія.

Но въ этотъ день, лишь-только замолкъ послдній ударъ колокола, Туссенъ-Жиль, противъ своего обыкновенія, не захотлъ боле держать у себя постителей, сидвшихъ въ столовой и удалившихся только посл продолжительнаго спора и сопротивленія.

— Я не хочу платить штрафа за васъ, сказалъ трактирщикъ самымъ упрямымъ:— полевой стражъ уже грозилъ мн доносомъ, а злоди Бобилье и Амудрю рады будутъ случаю содрать съ меня штрафъ. Пожалуйста, убирайтесь вонъ, посл обдни — милости просимъ! Я попотчую васъ винцомъ, какого вы съ роду не пивали, и угощаю!

Это общаніе, сопровождаемое таинственнымъ миганьемъ, развеселило сердитыхъ постителей, ршившихся наконецъ удалиться и уврявшихъ хозяина, что не замедлятъ явиться посл обдни.

Лишь-только они ушли, трактирщикъ заперъ за ними дверь, чтобъ никто не могъ пойдти безъ его позволенія, потомъ пошелъ къ комнат, смежной со столовой, въ которую дверь была тщательно заперта.

Тамъ, по обимъ сторонамъ стола, за которымъ наканун было засданіе демократическаго шатожиронскаго клуба, сидли два знаменитые члена этого почтеннаго общества — передъ бутылкой, служившей какъ-бы символомъ согласія, а именно, мясникъ Готро и кузнецъ Пикарде.

Въ одномъ углу стоялъ огромный трехцвтный флагъ, сдланный въ ночь стараніями мелочнаго торговца, вице-президента клуба, и тайкомъ принесенный рано утромъ на назначенное мсто свиданія заговорщиковъ.

— Вс ушли, сказалъ Туссенъ-Жиль своимъ политическимъ пріятелямъ:— и теперь никто чужой не войдетъ.

Въ ту же минуту, кто-то постучался со двора нсколькими ударами, съ условленными неправильными разстановками.

— Кто тамъ? спросилъ президентъ клуба въ замочную скважину.

— Эвандръ и Сцевола! отвчалъ чей-то голосъ съ напыщенностію.

— Это писарь, сказалъ Пикарде мяснику, когда хозяинъ сталъ отпирать дверь.

— Писарь человкъ ученый, въ томъ спору нтъ, отвчалъ Готро съ ироническою улыбкой:— но все-таки, онъ выдумалъ вчера странный пароль.

— Что же въ немъ страннаго? спросилъ кузнецъ.

— Какъ? разв вы не слыхали, что онъ сказалъ?

— Слышалъ, но признаться, не совсмъ понялъ, возразилъ наивно Пикарде.

— Онъ сказалъ, ‘распорите брюхо этимъ телятамъ’ {Непереводимая игра словъ: Evandre et Scvola, и Eventrez ces veaux-l.}.

Мясникъ, боле-знакомый со сказками, чмъ съ древними великими людьми, по-своему понялъ пароль, придуманный ученымъ писаремъ.

— Точно, пароль довольно-страненъ! сказалъ кузнецъ, наливая себ вина, какъ-бы для того, чтобъ лучше переварить эту странность.

— Не страненъ, а безтолковъ, возразилъ Готро съ самоувренностью:— телятамъ брюха не порятъ, ихъ бьютъ по башк! Кому это знать лучше меня!

Точно, авторитетъ мясника въ этомъ длъ былъ неоспоримъ, а потому Пикарде не позволилъ себ ни малйшаго возраженія и разомъ опорожнилъ свой стаканъ.

Во время этого разговора, Туссенъ-Жиль осторожно и безъ шума отворилъ дверь, и писарь Вермо столь же осторожно вступилъ въ республиканскую трапезу.

— Граждане! сказалъ онъ съ трагическою важностью, когда трактирщикъ заперъ дверь:— теперь не время пить: аристократія не пьетъ и не спитъ, въ эту самую минуту она замышляетъ противъ насъ что-то недоброе.

— Противъ насъ? спросилъ трактирщикъ, смотря на писаря.

— Недоброе? повторили въ одинъ голосъ Готро и Пикарде.

— Слушайте, продолжалъ Вермо съ таинственною важностью: — я сейчасъ былъ въ мирномъ суд и сочинялъ прошеніе бдному дяд Кокару, которому вчера дерзкій Бобилье не далъ сказать слова, торопясь на встрчу своему маркизу и своей маркиз. Вы знаете, что зала мирнаго суда отдлена отъ конторы мэра однимъ корридоромъ. Вдругъ слышу, кто-то ходитъ по корридору и разговариваетъ, я навострилъ ухо и узналъ голоса Амудрю-отца и Рабюссона, лсничаго Водре.

— Это такой же дюжій молодецъ, какъ и господинъ его! сказалъ мясникъ Готро съ нкоторою завистью:— я увренъ, что онъ однимъ ударомъ кулака убьетъ быка, причемъ считаю долгомъ замтить, что ни быкамъ, ни телятамъ не порятъ брюха: ихъ бьютъ.

— Рабюссонъ намъ такъ же мало страшенъ, какъ и вс другіе, сказалъ хозяинъ презрительно улыбаясь:— и я знаю человка, который шутя съ нимъ справится.

— И я знаю такого человка, прибавилъ кузнецъ, задорно сжавъ свои огромные, жесткіе кулаки.

— Дайте же мн досказать! вскричалъ Вермо съ неудовольствіемъ.

— Справедливо, сказалъ президентъ: — извольте говорить, мы слушаемъ.

— Итакъ, узнавъ голоса Амудрю и Рабюссона, шедшихъ въ контору мэра, я всталъ, на ципочкахъ прошелъ въ корридоръ и приложилъ ухо къ двери, которую они, по счастію, не совсмъ-плотно заперли, такъ-что я могъ не только слышать, но и видть ихъ. Надобно вамъ прежде всего сказать, что Рабюссонъ сбрилъ усы и, вмсто мундира лсничаго, носитъ теперь черный сюртукъ, шляпу,— словомъ, одть какъ простой гражданинъ. Кажется, это довольно-подозрительно?

— Подозрительно? Отъ-чего? спросилъ мясникъ:— вотъ хоть бы и мы съ Пикарде: по буднямъ ходимъ съ засученными рукавами, а въ воскресенье расфрантимся такъ, что не уступимъ любому маркизу. И Рабюссонъ иметъ такое же право.

— Положимъ, что онъ иметъ право надть сюртукъ, хоть и это, признаться сказать, довольно-подозрительно, возразилъ писарь: — ну, а усы-то зачмъ онъ сбрилъ?

— Кого судьба обидла такими жалкими усиками, какіе были у долговязаго Рабюссона, тотъ очень-умно длаетъ, бря ихъ, замтилъ Туссенъ-Жиль, гордо погладивъ густую щетину, украшавшую верхнюю губу его.

— А я вамъ говорю, возразилъ Вермо съ жаромъ: — что подъ этимъ скрываются мрачныя, недоброжелательныя козни. Перемнивъ костюмъ и сбривъ усы, Рабюссонъ надется, что его не узнаютъ, когда онъ будетъ исполнять какое-нибудь злодйское порученіе своего достойнаго господина.

— Вотъ выдумали! сказалъ Готро, пожавъ плечами.

— Думайте, что хотите, а я знаю, что говорю.

— Но наконецъ, спросилъ Туссенъ-Жиль:— что же они еще придумываютъ, эти проклятые аристократы?

— Рабюссонъ вручилъ мэру письмо, Амудрю прочиталъ его и почесалъ за ухомъ, по своему обыкновенію, потомъ спросилъ: ‘А гд бумаги, о которыхъ упоминаетъ господинъ баронъ?’ Низкій, подлый мэръ такъ и сказалъ: ‘господинъ баронъ’! Тогда Рабюссонъ вынулъ изъ кармана большой запечатанный пакетъ. Амудрю распечаталъ его.

— Вишь-какой! сказалъ кузнецъ, украдкой наливая себ стаканъ вина.

— Прочитавъ дв или три бумаги, находившіяся въ пакет, Амудрю смутился, опять почесалъ за ухомъ, сталъ вздыхать и озираться съ безпокойствомъ, какъ онъ длаетъ всегда, когда не знаетъ, на что ршиться. Когда, наконецъ, Рабюссонъ сказалъ, что ему некогда, мэръ отвчалъ: ‘Я нахожусь въ крайнемъ затрудненіи, это дло не понравится весьма-многимъ… а у меня и безъ того уже много враговъ, но если это непремнно угодно господину барону, я исполню его требованіе’.— Сегодня же? спросилъ Рабюссонъ. ‘Сегодня же!’ отвчалъ мэръ такимъ плачевнымъ голосомъ, какъ-будто-бы узналъ о смерти всхъ своихъ родныхъ.

— А что сегодня? спросили въ одинъ голосъ Туссенъ-Жиль и Готро.

— Въ этомъ-то и заключается мрачная тайна, отвчалъ писарь съ удвоенною важностью: — такъ-какъ Рабюссонъ раскланялся, то я поспшилъ убраться, и, слдовательно, не слышалъ конца разговора, но не нужно большой догадливости, чтобъ понять, что противъ насъ замышляютъ недоброе.

— Отъ-чего же именно противъ насъ? спросилъ мясникъ Готро, который, подобно всмъ несчастнымъ ораторамъ, очень любилъ возражать и спорить.

— Разв Амудрю не сказалъ, что это дло не понравится его непріятелямъ? А кто у насъ въ общин его враги, какъ не мы? Если то, чего отъ него требуютъ и что онъ общалъ исполнить сегодня, не понравится намъ, — стало-быть, это дло недоброе, служащее намъ во вредъ. Ясно ли?

— Совершенно-ясно, сказалъ Пикарде и, воспользовавшись удобной минутой, вылилъ все, что оставалось въ бутылк, въ свой стаканъ.

— Впрочемъ, замтьте, граждане, продолжалъ писарь, размахивая руками какъ адвокатъ на каедр: — замтьте, что главный двигатель замышляемыхъ противъ насъ козней Водре, разв этого не довольно? Чего добраго ожидать отъ закоренлаго карлиста, человка, ищущаго только случаевъ досаждать намъ, гражданамъ Шатожирона! Послушали бы вы, какъ вчера отдлывалъ онъ насъ въ суд! Я дрожалъ отъ негодованія, и самъ Бобилье, не смотря на свой гнусный аристократизмъ, съ трудомъ воздерживался. Чего добраго ждать намъ отъ человка, дерзнувшаго посл іюльской революціи поставить двь пушки на своей террас и объявившаго во всеуслышаніе, что если мы только пикнемъ, такъ онъ взорветъ нашъ Шатожиронъ и превратитъ его въ сковороду, на которой изжаритъ насъ какъ каштаны, — и все потому, что нсколько добрыхъ патріотовъ, къ которымъ я съ гордостію причисляю себя и гражданина-президента, изъявили желаніе водрузить древо свободы предъ домомъ подлаго зажигателя? Наконецъ, чего ждать отъ человка, который, не далве какъ вчера, изъ гнуснаго мщенія столкнулъ въ воду съ злоумышленнымъ намреніемъ гражданина, хотя и не вполн раздляющаго наши благородныя мннія, но все-таки уважаемаго нами…

— Смирно! прервалъ слова пылкаго оратора Туссенъ-Жиль, зажавъ ему ротъ рукою.

Четыре члена клуба присмирли.

Минуту спустя, кто-то нетерпливо сталъ вторично стучаться въ дверь.

— Кто тамъ? спросилъ президентъ, опять приложивъ усы къ замочной скважна.

— Продавай побольше, и будетъ ладно! {Опять та же непереводимая игра словъ: Evandre et Scvola, Vendre assez, voil qui est bien!} отвчалъ кто-то запыхавшись.

— Пароль сказанъ не совсмъ-врно, но я узнаю по голосу брата и друга: это Лаверднъ, сказалъ Туссенъ-Жиль.

Трактирщикъ отворилъ дверь безъ дальнйшихъ разспросовъ, и запыхавшійся, вспотвшій мелочной лавочникъ ворвался въ комнату.

— Гражданинъ вице-президентъ, сказалъ ему писарь Бермо со строгостью:— вы забыли пароль.

— Совсмъ не забылъ, отвчалъ Лаверднъ, тяжело опустившись на стулъ: — я только прибавилъ къ нему три слова для большей ясности, а то, что значитъ вашъ пароль: Vendre assez, voil?

— Мой пароль Evandre et Scvola, сказалъ писарь, ударяя на каждомъ слогъ.

— Evenlrez ces veaux-l! сказалъ мясникъ ухмыляясь:— я согласенъ съ гражданиномъ Лавердномъ,— пароль странный!

— Онъ страненъ только тогда, когда вы его произносите! вскричалъ писарь, и зеленоватые глаза его засверкали.

— Смирно, гражданинъ Вермо! повелительно вскричалъ Туссенъ-Жиль:— не вамъ говорить, а гражданину вице-президенту, который, судя по волненію, изображенному на лицъ его, иметъ сообщить намъ нчто важное.

— Ужь точно важное! отвчалъ мелочной торговецъ, ладонью утирая потъ, струившійся по лбу его.

— Такъ извольте говорить, мы слушаемъ, съ достоинствомъ произнесъ президентъ клуба.

— Знаете ли, откуда я?

— Мы не колдуны, какъ же намъ знать? возразилъ писарь сухо.

— Я изъ церкви, отвчалъ мелочной торговецъ.

— Не-ужь-то? вскричалъ Туссенъ-Жиль съ презрительною недоврчивостью.

— Да, я былъ у обдни.

— Вы, человкъ умный, просвщенный, были у обдни! Ужь не хотите ли вы записаться въ іезуиты?

— Нимало, но я предчувствовалъ, что сегодня въ церкви будутъ происходить непозволительныя вещи, и пожелалъ видть ихъ собственными глазами.

— Что же происходило?

— Страсть подумать, отвчалъ мелочной торговецъ, утирая лицо носовымъ платкомъ: — во-первыхъ, представьте себ, что перестали звонить только тогда, когда узнала, что г-жа маркиза де-Шатожиронъ одлась, слдовательно, вс наши гражданки, съ ними и жена, и дочери мои, должны были ждать, пока г-жъ маркиз угодно будетъ пожаловать въ церковь.

— Со стороны пастора Доммаргена меня не удивляетъ никакое раболпство, язвительно замтилъ писарь.

— Но это еще не все. Знаете ли, что сдлалъ пасторъ, когда наконецъ маркизу и маркизъ де-Шатожиронъ угодно было пожаловать?

— Что? спросилъ Туссенъ-Жиль.

— Онъ встртилъ ихъ у дверей, и сказавъ лицемрное привтствіе, подалъ имъ святую воду.

— Святую воду! вскричалъ трактирщикъ-демократъ съ гнвомъ.

— Лучше бы онъ попотчивалъ ихъ стаканомъ вина, сказалъ вполголоса кузнецъ.

— Ужь это ршительно возобновленіе прошедшихъ временъ! сказалъ писарь съ сардоническимъ смхомъ: — вы увидите, что въ будущее воскресенье онъ будетъ кадить на нихъ.

— Но и это еще не все, продолжалъ вице-президентъ: — вы знаете, или не знаете, что во время первой революціи такъ-называемая барская скамья была сожжена…

— Отецъ мой собственными руками поджегъ ее, сказалъ Туссенъ-Жиль съ гордостію.

— Правда, вашъ отецъ поджегъ ее, но мой отецъ первый ударилъ по ней топоромъ, возразилъ мелочной торговецъ съ видомъ человка, непозволяющаго уменьшать заслуги своихъ предковъ: — итакъ, скамья эта была уничтожена, и никто до-сихъ-поръ не думалъ о возобновленіи ея. Что же сдлалъ пасторъ?

— Веллъ поставить новую скамью? спросилъ Вермо.

— Нтъ еще, но онъ веллъ поставить три кресла передъ клиросомъ, возл самаго алтаря.

— Три кресла?

— Одно маркизу, другое маркиз, а третье старой кукл, которую они называютъ вдовою.

— Это противно законамъ равенства, которое должно быть сохраняемо въ церкви, какъ и везд, докторальнымъ тономъ замтилъ писарь.

— Тмъ боле противно, что моя скамья, стоящая впереди и примыкающая къ придлу, теперь загорожена этими тремя креслами, такъ-что во всю обдню я, жена моя и дочери просто задыхались отъ духовъ, которыми напрыскалась вдова, такая вонь, я вамъ скажу, что жена моя, одаренная весьма-слабыми нервами, чуть ни упала въ обморокъ.

— Вс эти аристократы, какъ мужчины, такъ и женщины, сказалъ Готро съ недовольнымъ видомъ: — всячески умютъ досаждать гражданамъ.

— Я промолчалъ, продолжалъ Лаверднъ: — но жена моя не такъ терплива, она не выдержала и сказала довольно-громко, такъ, чтобъ старая кукла могла слышать ее: ‘Въ будущее воскресенье я принесу съ собою мшокъ корицы и гвоздики, запахъ ихъ перебьетъ, можетъ-быть, эту заразу’.

— Метко сказано! вскричалъ кузнецъ: — знаете ли, гражданинъ, что ваша супруга женщина остроумная?

— Чрезвычайно-остроумная. Но выслушайте самое ужасное: обыкновенно, когда разносятъ священный хлбъ, начинаютъ съ моей скамьи, потому-что она первая. Но что сдлали сегодня? Негодяй Жиконне, подлый наушникъ пастора, вышелъ изъ ризницы съ корзинкой, и, вмсто того, чтобъ, какъ водится, подойдти ко мн, онъ прямо къ маркизу… началъ глупо кланяться, подличать и наконецъ вытащилъ изъ-подъ салфетки, закрывавшей корзину, золоченую фарфоровую тарелку, на которой лежали хлбы!

— И онъ подалъ ихъ аристократамъ? вскричалъ Туссенъ-Жиль съ негодованіемъ.

— Да, низкій пономарь подалъ ихъ! А надмнные аристократы взяли! продолжалъ мелочной торговецъ съ горькой усмшкой:— о, тогда я не вытерплъ! Кровь закипла въ моихъ жилахъ!..

— Еще бы! вскричалъ кузнецъ, ударивъ кулакомъ по столу.

— Подавать хлбъ людямъ, неимющимъ другихъ заслугъ, кром богатства и дворянства, это невыносимое злоупотребленіе, и я понимаю и раздляю справедливое негодованіе гражданина вице-президента! Но о чемъ все я вамъ толкую каждый день? Везд возникаютъ древнія-права и злоупотребленія, мы возвращаемся прямо къ феодализму, и если не пріймемъ заблаговременно мръ предосторожности, лишимся всхъ выгодъ, доставленныхъ намъ революціею.

— Этому не бывать! по-крайней-мр въ Шатожирон, сказалъ капитанъ пожарной команды съ величественной энергіей.

— Итакъ, кровь закипла въ моихъ жилахъ, продолжалъ мелочной торговецъ: — я не счелъ нужнымъ доле воздерживаться, ибо чаша переполнилась, всталъ, предувдомивъ сперва жену о томъ, что хотлъ сдлать, всталъ, открылъ скамью и съ гордымъ величіемъ вышелъ изъ церкви, что обыкновенно длаетъ старый карлистъ де-Водре, когда запоютъ Domine salvum fac Regem.

— Вы прекрасно поступили, гражданинъ вице-президентъ, сказалъ Вермо:— презрніемъ, холоднымъ презрніемъ должно отвчать на подобныя вещи.

— Презрніемъ и мщеніемъ! вскричалъ Туссенъ-Жиль, ставь въ грозную позицію, въ которой на знаменитой картин Давида стоитъ Мирабо:— и сегодня же, черезъ нисколько минутъ, свершится мщеніе! Вс мры приняты, граждане, на которыхъ мы наиболе можемъ положиться, будутъ здсь въ условленный часъ, сначала надо будетъ человкъ сорокъ, не мене, но потомъ къ намъ пристанутъ и другіе…

Нсколько осторожныхъ ударовъ въ дверь прервали слова трактирщика, и онъ опять отправился на военную рекогносцировку сквозь замочную скважину.

Въ этотъ разъ, вмсто боле или мене искаженнаго пароля, голосъ, смягчаемый по возможности, отвчалъ:

— Пріятель.

Туссенъ-Жиль поспшно отступилъ два шага, знакомъ приказалъ своимъ товарищамъ утихнуть и, наклонившись къ нимъ, произнесъ топотомъ:

— Амудрю!

Заговорщики обыкновенно храбры, но только тогда, когда они, а не на нихъ нападаютъ въ расплохъ, въ послднемъ случа, ихъ часто пугаетъ мышь. Хотя добродушіе и кротость перваго шатожиронскаго чиновника были всмъ извстны, однакожь имя его произвело паническій страхъ въ неустрашимыхъ сердцахъ членовъ клуба Коня-Патріота, въ вид ли мирнаго сельскаго мэра или отряда суровыхъ жандармовъ представляется законъ, дйствіе его одинаково непріятно на людей, готовящихся преступить его.

— Отпирайте же, Туссенъ-Жиль, продолжалъ мэръ посл минутнаго ожиданія:— это я, Амудрю!.. Я пришелъ сообщить вамъ весьма-любопытную новость.

— Я не могу не впустить его, сказалъ трактирщикъ шопотомъ: — ступайте вс въ столовую, да не шумите!

Заговорщики поспшно встали и на ципочкахъ перебрались въ сосднюю комнату.

— Флагъ забыли! сказалъ Туссенъ-Жиль, еще боле понизивъ голосъ.

Пикарде, находившійся позади всхъ, вернулся, взялъ флагъ и поспшно послдовалъ за своими товарищами. Когда они ушли, трактирщикъ заперъ дверь въ столовую и потомъ уже впустилъ мэра.

Амудрю вошелъ въ комнату, онъ былъ блденъ и видимо разстроенъ.

V.
Почетная сабля.

Вошедъ въ залу засданій грознаго республиканскаго клуба, кроткій Амудрю осмотрлся съ безпокойствомъ зайца, нечаянно попавшагося въ волчью яму.

— Мн послышалось, что вы были не одни? сказалъ онъ трактирщику мнительно.

— Я разговаривалъ съ своими постояльцами, грубо отвчалъ Туссенъ-Жиль:— они ушли къ себ на верхъ, и если вы желаете переговорить со мною наедин, такъ можете говорить смло.

— Я не помшалъ вамъ?

— Вы мн не помшали, но весьма удивили меня.

— Удивилъ? васъ, Туссенъ-Жиль?

— Да, меня! отвчалъ капитанъ пожарной команды, почувствовавъ прежнюю ненависть къ почтенному чиновнику, когда первое волненіе, произведенное въ немъ неожиданностью его прихода, миновалось.— Посл вчерашняго оскорбленія, я не ожидалъ видть васъ у себя.

— А я именно пришелъ объясниться съ вами по вчерашнему длу, сказалъ мэръ голосомъ столько же кроткимъ, сколько голосъ трактирщика былъ грубъ и рзокъ.

— Объясниться! Еслибъ у васъ были сабля и умнье владть ею, я сказалъ бы вамъ: принесите свою саблю! заперъ бы ворота, чтобъ никто не помшалъ намъ, и тогда бы мы объяснились.

— Полноте, Туссенъ-Жиль, полноте! возразилъ Амудрю, поблднвъ боле прежняго:— разв такія глупости длаются между старыми друзьями?

— Друзьями! Я вамъ больше не другъ, слышите ли?

— Не слышу и слышать не хочу. Отъ-того-то я и пришелъ къ вамъ. Я бы пришелъ еще и вчера, но мн хотлось дать остыть вашему гнву. Послушайте, Туссенъ-Жиль, вы имли время успокоиться, а потому будьте разсудительны, сходите-ка въ погребъ, да принесите бутылочку завтнаго винца, мы разопьемъ ее и потолкуемъ о длахъ, какъ старые пріятели.

— Вы забываете, г. мэръ, что ваши же постановленія запрещаютъ пить во время обдни, сказалъ трактирщикъ сардонически.

— И вотъ какъ вы ихъ исполняете! отвчалъ Ачулрю, съ неподражаемымъ добродушіемъ указавъ на пустую бутылку и стаканы, стоявшіе еще на столъ:— впрочемъ, такъ-какъ я самъ издаю постановленія, то имю право отмнять ихъ на время и по какимъ-либо особымъ обстоятельствамъ.

— Отмните вс постановленія, такъ дла общины пойдутъ лучше! А между-тмъ знайте, что для васъ въ моемъ погреб нтъ ни одной капли вина.

— Какъ хотите! Я попросилъ вина для васъ же, ибо знаю, что вы не прочь отъ стаканчика, другаго, а не хотите, такъ мы потолкуемъ безъ вина.

— Мн некогда долго толковать съ вами: если у васъ есть какое-нибудь дло до меня, говорите сейчасъ.

— Туессъ-Жиль! возразилъ мэръ, боле и боле смягчая голосъ, по мр увеличенія грубости трактирщика: — вы должны отдать мн справедливость, что я никогда не длалъ вамъ непріятностей, хотя въ случаяхъ недостатка не было. На-примръ, гостинницы должны быть закрыты въ десять часовъ, а между-темъ у васъ почти каждый день пьютъ и играютъ въ карты до одиннадцати часовъ, иногда и до полуночи.

— Неправда, грубо отвчалъ трактирщикъ.

— Нтъ, ужь извините, сказалъ Амудрю, не обращая вниманія на грубое опроверженіе словъ его:— не дале, какъ вчера, въ двнадцатомъ часу, у васъ пили и шумли: полевой стражъ все видлъ въ щели ставень.

— А кто виноватъ? Вы сами поставили вчера все вверхъ дномъ въ общин, отъ-чего же у меня нельзя было повеселиться, коли везд веселились?

— Все-таки вы преступили законъ, а я смотрлъ сквозь пальцы, какъ и всегда, чтобъ только не сдлать вамъ непріятности. Дале: еслибъ я захотлъ произвести строгій осмотръ бъ вашемъ погреб, въ немъ врно нашлось бы столько же подкрашенной водицы, какъ и вина, а вы знаете, что въ подобномъ случа я имлъ бы право вылить вс ваши бочки на середину улицы… сдлалъ ли я это?

— Говорите тише, сказалъ трактирщикъ съ безпокойствомъ, ему очень не хотлось, чтобъ обычные постители, находившіеся въ сосдней комнат, слышали довольно-явственно произнесенное обвиненіе въ подлог.

— Чего вы боитесь?

— Кто-нибудь изъ моихъ постояльцевъ можетъ услышать эту коварную клевету…

— Не сами ли вы говорили, что они ушли къ себ на верхъ?

— Все равно, на подобныя клеветы и у стнъ есть уши.

— Стало-быть, вы видите, что я всячески избгалъ сдлать вамъ непріятности, напротивъ, я даже всегда готовъ служить вамъ, вчера, на-примръ, представился тому случай, и я не замедлилъ имъ воспользоваться.

— Какую услугу оказали вы мн вчера? спросилъ капитанъ пожарной команды, снова возвысивъ голосъ:— ужь не называете ли вы услугой вашего подлаго униженія предъ негодяемъ Бобилье?

— Позвольте, не о томъ рчь!

— О чемъ же?

— О пяти или шести бочкахъ, требующихся въ замокъ и доставку которыхъ мн удалось поручить вамъ.

— Говорите тише! сказалъ трактирщикъ, съ безпокойствомъ взглянувъ на дверь въ столовую.

— Г. Бобилье, гнвающійся на васъ, сначала и слушать не хотлъ, но я такъ долго и убдительно его уговаривалъ, что онъ наконецъ согласился. Шесть бочекъ, а можетъ-быть и больше, не шутка! Порядочный можно получить барышъ, тмъ боле, что г. маркизъ очень-щедръ и торговаться не станетъ.

— А у меня кстати есть въ погреб нсколько бочекъ стараго маконскаго вина, отвчалъ Туссенъ-Жиль, въ которомъ въ эту минуту интересы торгаша заглушили республиканскою страсть.

— Такъ отвдаемъ же сейчасъ этого вница, сказалъ мэръ, спша воспользоваться благопріятной-минутой, произведенной въ сердц трактирщика его предложеніемъ, я вамъ скажу откровенно, хорошо ли оно.

Въ провинціи ни споры, ни примиренія не происходятъ безъ вина.

Трактирщикъ, тронутый за слабую струну, задумался.

— Шесть бочекъ, сказалъ онъ наконецъ: — каждая въ двсти восемьдесятъ-восемь бутылокъ, а каждая бутылка по двадцати су, составятъ…

Туссенъ-Жиль не усплъ еще кончить своего умноженія, какъ дверь изъ столовой съ шумомъ растворилась, и четыре члена клуба, предводительствуемые писаремъ Вермо, ворвались въ комнату.

При этомъ неожиданномъ появленіи, миролюбивый Амудрю, вообразивъ, что попалъ въ ужасную западню, отскочилъ къ двери и схватился за ручку, готовясь обратиться въ бгство при первомъ изъявленіи недоброжелательства.

— Туссенъ-Жиль! мы все слышали, сказалъ писарь голосомъ, дрожавшимъ отъ внутренняго волненія:— и не смотря на все наше убжденіе въ вашемъ патріотическомъ безкорыстіи, не могли слушать доле коварныхъ предложеній этого посла разврата и обольщеній! Плоть слаба, вы, можетъ-быть, поддались бы обольщенію, оставшись одни, но теперь васъ окружаютъ братья, и змй-искуситель со стыдомъ изъидетъ отсюда!

— Да, вонъ змя и виватъ харт! съ жаромъ вскричалъ Пикарде.

— Амудрю, продолжалъ писарь, протянувъ къ мэру руку, дрожавшую отъ негодованія: — скажите пославшимъ васъ, что гражданинъ Туссенъ-Жиль презираетъ злато аристократовъ, и что скоре откажется отъ врнаго, законнаго барыша, нежели согласится поить аристократовъ виномъ своимъ!

— Они не стоютъ его! прибавилъ кузнецъ съ такимъ же жаромъ: — мы лучше сами разопьемъ его!

— Перестаньте, господа, перестаньте! сказалъ Амудрю, стараясь придать себ твердости:— вдь мы вс друзья…

— Здсь господъ нтъ, произнесъ напыщенно вице-президентъ: — здсь только люди, гордящіеся званіемъ гражданъ.

— Мы не хотимъ быть друзьями раба аристократіи, прибавилъ Вермо:— не хотимъ быть друзьями человка, даже теперь дйствующаго противъ насъ.

— Противъ васъ! вскричалъ мэръ, поднявъ руки къ верху, какъ бы призывая небо въ свидтели своей невинности.

— Да, противъ насъ, заревлъ Пикарде, подставивъ подъ самый носъ испуганнаго чиновника кулакъ, величиною съ кокосъ и такой же крпкій и жосткій:— только смотри! если мы разсердимся,— а ужь мы разсердимся когда-нибудь, непремнно-такъ я перекину тебя черезъ наковальню и до-тхъ-поръ буду колотить молотомъ, пока не сплюсну тебя какъ листовое желзо!

Вмсто отвта на эту страшную угрозу, Амудрю повернулъ ручку, толкнулъ дверь, выскочилъ на дворъ и пустился бжать, не скрывая даже своего постыднаго бгства подъ видомъ достоинства, соотвтственнаго его административному званію.

За этимъ поспшнымъ бгствомъ раздался единодушный кликъ торжествующихъ членовъ демократическаго клуба,— кликъ, поразившій слухъ викоига де-Ланжерака, когда онъ сходилъ съ лстницы.

Читатели уже замтили, что съ той минуты, какъ услужливые демократы подоспли на помощь поколебленному патріотизму, Туссенъ-Жиль не произнесъ ни слова. Внутренно проклиная непрошеную помощь, помшавшую ему заключить торгъ, выгоды котораго онъ могъ разсчитать на передъ по своему произволу,— а всмъ извстно, какъ умренъ произволъ трактирщика, — онъ не смлъ сказать ни слова противъ безкорыстія, насильно предписаннаго ему политическими друзьями, но лицо, омрачившееся еще боле обыкновеннаго, измнило тайной его досад.

— Шесть бочекъ, повторялъ онъ про себя: — каждая въ двести восемьдесятъ-восемь бутылокъ, а каждая бутылка по двадцати… нтъ, по двадцати-пяти су… я увренъ, что дерзкій маркизъ далъ бы по двадцати-пяти… Итакъ, сперва помножу 288 на 6…

Избавляемъ читателя отъ помноженій хозяина гостинницы, и скажемъ только, что, по его разсчегу, продавъ вино, купленное имъ по десяти су за бутылку, по двадцати-пяти су дерзкому, презренному аристократу, онъ получитъ чистаго, врнаго барыша восемьсотъ-шестьдесятъ-четыре франка.

— Я теряю восемьсотъ-шестьдесятъ-четыре франка, сказалъ онъ про себя съ яростію: — по милости злодя Амудрю, не умвшаго выбрать лучшее время для такихъ важныхъ переговоровъ! Отплачу же я ему, разбойнику!

— О чемъ вы задумались, президентъ? спросилъ его писарь, когда насмшливыя восклицанія, сопровождавшія мэра, утихли: — ужь не раскаяваетесь ли вы въ жертв, принесенной свобод и отчизн?

— Если ты раскаяваешься, Туссенъ-Жиль, я задушу тебя собственными моими руками! вскричалъ кузнецъ, одинъ опорожнившій почти всю бутылку и постепенно дошедшій до той степени жара, когда пьяницы начинаютъ всмъ говорить ты, и когда въ иныхъ проявляется желаніе задушить кого-нибудь.

Дло было испорчено, а потому Туссенъ-Жиль долженъ былъ покориться необходимости.

— Нтъ, граждане, сказалъ онъ, стараясь скрыть досаду и гнва.:— я не раскаяваюсь, конечно, я теряю около тысячи франковъ, потому-что мн стоило только сказать слово, и деньги были бы у меня въ карман, а тысяча франковъ не бездлица — на большой дорог ихъ не найдешь, но Туссенъ-Жиль никогда не колебался и не будетъ колебаться между своимъ мнніемъ и личными выгодами. Вермо сказалъ правду: я приношу жертву свобод и отчизн и надюсь, что сограждане мои оцнятъ ее но достоинству.

— Да, президентъ, надйтесь! сказалъ мелочной торговецъ съ чувствомъ и достоинствомъ:— сограждане оцнятъ ваше патріотическое безкорыстіе и, чтобъ доказать вамъ, какъ я самъ высоко цню его, я прошу позволенія сдлать предложеніе.

Въ политическихъ клубахъ предложенія обыкновенно возбуждаютъ живйшій интересъ.

— Извольте говорить, сказалъ президентъ.

— Предлагаю, сказалъ Лаверднъ, повысивъ голосъ:— открыть подписку на поднесеніе гражданину Туссену-Жилю, президенту патріотическаго общества и капитану шатожиронскихъ пожарныхъ, почетную саблю для увковченія его патріотическаго самоотверженія!

— Право! Принято! закричалъ весь клубъ въ одинъ голосъ.

— И я первый подписываюсь на два франка, съ важностью и самодовольствіемъ произнесъ мелочной торговецъ.

— Я тоже, сказалъ Готро: — сорокъ су, куда не шло!

— Пишу и я сорокъ су, а кто не подпишется, убью! закричалъ кузнецъ, разгоряченный виномъ и расположенный душить и колотить всхъ безъ пощады.

— А я подписываюсь на три франка, сказалъ Вермо, втайн завидовавшій вице-президенту и добивавшійся его мста, а потому неупустившій случая перещеголять его щедростью: — и требую, чтобъ на лезвіи сабли было вырзано: Неподкупному Туссену-Жилю, за презрніе отравленныхъ милостей аристократіи!

— Принято! закричали съ одинакимъ воодушевленіемъ Пикарде и Готро.

Вице-президентъ не сказалъ ни слова, но можно предположить, что онъ не безъ досады смотрлъ на своего соперника, отнявшаго у него честь предложенія дополненіемъ его.

— Чтобъ ихъ чортъ побралъ съ ихъ гражданскимъ награжденіемъ! думалъ капитанъ пожарной команды:— 864-мя франками я поплачусь за ихъ глупую саблю!

— Гражданинъ-президентъ, сказалъ мелочной торговецъ: — вы опять замолкли, не намрены ли вы отказаться отъ знака уваженія, предлагаемаго вамъ согражданами?

Туссенъ-Жиль понялъ, что, подавъ малйшее сомнніе на-счетъ своей признательности, онъ можетъ окомпрометтировать свою популярность, которою дорожилъ почти столько же, какъ деньгами.

— Ньтъ, граждане, отвчалъ онъ съ принужденнымъ выраженіемъ признательности:— я не намренъ отказаться, но сердце мое такъ полно, что не нахожу словъ благодарить васъ. Съ гордостію принимаю оружіе, предлагаемое мн вами свыше заслугъ моихъ… да, я принимаю почетную саблю и клянусь заслужить право носить ее!

— Мы въ этомъ не-сомнваемся, отвчали патріоты.

— Клянусь, повторилъ капитанъ, возвысивъ голосъ:— обнажать эту саблю только на защиту отчизны и свободы. Да, если когда-нибудь чужестранцы переступятъ за наши границы, или если коварная аристократія вздумаетъ поднять голову, я облажу славный мечъ, поднесенный мн вами, граждане, отброшу отъ себя ножны и хоть бы мн пришлось идти одному противъ цлой баттареи пушекъ, заряженныхъ картечью…

Сильный выстрлъ прервалъ рчь воинственнаго президента, изумивъ и смутивъ весь татожиронскій клубъ.

VI.
Жанъ-Фракассъ и Ревель-Матенъ.

Посл неожиданнаго выстрла, прервавшаго благодарственную рчь президента Туссена-Жиля первымъ подписчикамъ на поднесеніе ему почетной сабли, члены клуба съ изумленіемъ посмотрли другъ на друга.

— Стоитъ только заговорить о волк… проговорилъ мелочной торговецъ, поблднвъ.

— Это не волкъ и не пушка, сказалъ спорщикъ Готро:— это просто взрывъ на сосдней каменоломн.

Второй выстрлъ раздался громче прежняго.

— Нтъ, это не со стороны каменоломни, а скоре со стороны Шатожирона-ле-Вьеля, сказалъ Пикарде.

— Такъ и есть! Что я вамъ говорилъ? вскричалъ писарь, ударивъ себя по лбу, какъ-бы пораженный внезапной мыслію:— это извергъ Водре приводитъ въ исполненіе свои угрозы, бомбардируя Шатожиронъ!

Не смотря на всю нелпость этого мннія, никто не возражалъ, потому-что въ то же время раздался третій и такой громкій выстрлъ, что стекла задрожали, какъ-бы готовясь разлетться въ дребезги.

Вице-президентъ невольно, инстинктивно прислъ, писарь, стоявшій у окна, поспшно отошелъ, отъ него, какъ-бы опасаясь, чтобъ выстрлы не попали въ него, Готро вытаращилъ глаза и осматривался, какъ-бы отъискивая мсто, куда попало ядро, даже самъ капитанъ Туссенъ-Жиль видимо смутился и поблднлъ.

Что жь касается до кузнеца Пикарде, то либо стукъ молота по наковальн притупилъ его нервы, либо выпитое вино внушало ему неограниченное мужество, только онъ бросился въ столовую, тотчасъ же воротился оттуда, размахивая трехцвтнымъ флагомъ, и заплъ Паризьенну голосомъ, способнымъ заглушить цлую баттарею.

Раздался третій выстрлъ, какъ-бы въ отвтъ на отчаянную выходку кузнеца.

— На площадь! сказалъ Готро, боле всхъ посл кузнеца сохранившій присутствіе духа:— тамъ мы узнаемъ, что это значитъ, потому-что оттуда виднъ Шатожиронъ-ле-Вьель.

Предложеніе мясника было принято и пять членовъ главнаго демократическаго комитета вмст вышли изъ гостинницы.

Площадь была покрыта любопытными обоихъ половъ и всхъ возрастовъ, потому-что первый выстрлъ раздался въ ту самую минуту, когда народъ стадъ выходить изъ церкви. Взоры всхъ обратились на площадку, на которой видна была отчасти деревня Шатожиронъ-ле-Вьель и развалины древняго замка.

По обоимъ концамъ террассы, находившейся, какъ читатели, вроятно, помнятъ, передъ домомъ барона де-Водре, тихо подымался срый дымокъ, сгущаемый ежеминутно новыми выстрлами и нагоняемый втромъ на Шатожиронъ-ле-Вуръ, куда вмст достигали и звуки и дымъ. Вокругъ Жана-Фракасса и Ревеля-Матена (имена пушекъ) суетились нсколько человкъ, между которыми по гигантскому росту можно было узнать самого барона и врнаго его Грегуара Рабюссона.

Выстрлы слдовали безпрерывно одинъ за другимъ съ такою аккуратностью, какъ-будто-бы за пушками ухаживали настоящіе артиллеристы.

— Что я вамъ говорилъ? Вотъ объясненіе злодйскаго заговора! сказалъ своимъ пріятелямъ Вермо, совершенно успокоившись и ободрившись, когда увидлъ, что грозная пальба не причинила ни малйшаго вреда пяти или шестистамъ зрителямъ, собравшимся въ это время на площади.

— Я вижу, что г. де-Водре забавляется, отвчалъ мясникъ, любившій противорчить: — а не замчаю тутъ никакого злодйскаго заговора!

Вмсто отвта, Вермо поспшно направилъ шаги къ дому мэра.

Возл двери этого зданія висла одна изъ клтокъ, характеристически называемыхъ простымъ народомъ чуланомъ для състныхъ припасовъ и служащихъ для выставки разныхъ объявленій, списковъ избирателей,— словомъ, главнйшихъ документовъ муниципальной администраціи.

За минуту до внезапнаго и скораго удаленія писаря Вермо отъ товарищей, Амудрю, не совсмъ еще опомнившійся отъ страха, заданнаго ему демократами, вышелъ изъ дома, открылъ дверцы оффиціальной клтки, всунулъ туда большой листъ бумаги и воротился въ свое жилище съ поспшностью, исполненною безпокойства, даже боязни.

Писарь скорыми шагами подошелъ къ клтк, на которую никто не обращалъ вниманія, потому-что всхъ занимала канонада въ Шатожирон-ле-Вьел, съ изумленіемъ посмотрлъ на бумагу, выставленную въ ней мэромъ, и бгомъ воротился къ своимъ политическимъ друзьямъ.

— Что! вскричалъ онъ съ негодованіемъ и вмст съ торжествующимъ видомъ:— будете ли вы еще говорить, что нтъ заговора?

— А что такое? спросилъ Туссенъ-Жиль.

— Знаете ли, зачмъ карлисгъ Водре палитъ изъ пушекъ?

— Вроятно въ честь прибытія дерзкихъ аристократовъ, заставившихъ меня сегодня выйдти изъ церкви, сказалъ мелочцой торговецъ.

— Нтъ, возразилъ писарь: — Водре не хочетъ знать ни племянника, ни племянницы, а палитъ въ ознаменованіе побды, одержанной надъ нами, шатожиронскими гражданами!

— Побды! вскричалъ трактирщикъ съ негодованіемъ: — вы дерзаете говорить, что кто-вцбудь въ мір одержалъ побду надъ шатожиронскими гражданами!

— Да, говорю и повторяю, мы побждены, потому-что грубые шатожирон-ле-вьельскіе мужики достигли своей цли, благодаря недостойнымъ проискамъ стараго проныры Водре!

— Достигли своей цли? повторилъ мелочной торговецъ.

— Деревня ихъ опять сдлана общиной, указъ короля объявленъ, и списокъ общинныхъ избирателей составленъ, напечатанъ и обнародованъ, я сейчасъ своими глазами видлъ его въ чулан, куда сунулъ его старый дуракъ Амудрю!

Узнавъ объ эманципаціи деревни, на обитателей которой они привыкли смотрть какъ на подчиненныхъ имъ крестьянъ, между-тмъ, какъ сами гордились названіемъ гражданъ, пять членовъ клуба и дюжина собравшихся уже вокругъ нихъ пріятелей вскрикнули съ изумленіемъ, гнвомъ, негодованіемъ. Никогда возмущеніе илотовъ въ Спарт, пенестовъ въ ессаліи, не возбуждало боле жаркаго и глубокаго негодованія въ высшихъ кастахъ.

— Это низость!— Это мерзость!— Это нарушеніе священныхъ нравъ!— Вс Шатожиронскіе граждане оскорблены этимъ указомъ!— По всему видно, что правительство покровительствуетъ только карлистамъ и іезуитамъ.— Теперь наша община теряетъ половину своихъ доходовъ.— Если этимъ мужикамъ отдадутъ ихъ прежніе лса, гд жь мы достанемъ дровъ на зиму?— А всему Водре виноватъ…— Карлистъ!— Шуазъ!— Аристократъ!— Шатожиронъ съ нимъ за одно, касками, подаренными имъ пожарнымъ, онъ хотлъ только пустить намъ пыль въ глаза, а въ сущности онъ таковъ же, какъ и почтенный его дядя.— Разумется, они уговорились досадить намъ.— Они содйствовали торжеству этихъ мужиковъ!— Это требуетъ мщенія!— Да, мщенія, мщенія!…

Подобные крики или, лучше сказать, вопли оглашали воздухъ и съ возрастающею энергіею раздавались въ толп, собравшейся передъ гостинницей.

Въ порыв внезапнаго одушевленія и поощряемый единодушіемъ мннія, заключавшагося въ шумныхъ восклицаніяхъ, капитанъ Туссенъ-Жиль вскочилъ на каменную скамью возл двери и заревлъ голосомъ, покрывшимъ весь шумъ, какъ свистокъ шкипера покрываетъ шумъ бури:

— Граждане! вотъ уже цлыя сутки, какъ намъ причиняютъ оскорбленіе за оскорбленіемъ: вчера памятникъ раболпства, воздвигнутый на нашей земл и какъ-бы на зло намъ, сегодня извстіе о томъ, что священнйшія права шатожиронскихъ гражданъ попраны, и подлая пальба, придуманная нарочно для большаго оскорбленія насъ! Долго ли мы будемъ терпть? Подлецъ позволяетъ колотить себя по щекамъ, но человкъ мужественный, гражданинъ, достойный этого названія, и въ-особенности гражданинъ шатожиронскій не позволяетъ безнаказанно бить себя, насъ оскорбили — отмстимъ же за себя!

— Да, отмстимъ за себя! заревли вмст голосовъ пятьдесятъ.

— Вчера былъ праздникъ аристократовъ — пусть же сегодня будетъ праздникъ патріотовъ. Смотрите, прибавилъ Туссенъ-Жиль, протянувъ руку къ замку:— знамя, привязанное нами въ 1830 году къ вершин древа свободы, такъ изорвалось, что почти ничего отъ него не осталось, но символъ нашей революціи безсмертенъ и… вотъ доказательство!

Съ этими словами, ораторъ, замтившій за минуту, что Пикарде поспшно вошелъ въ домъ, обернулся очень-кстати и опустилъ руку на новое знамя въ ту самую минуту, когда кузнецъ только-что появился съ трехцвтнымъ флагомъ.

Громкія, одобрительныя восклицанія послдовали за этимъ театральнымъ эффектомъ.

— Я уже сказалъ, что сегодня будетъ праздникъ патріотовъ, продолжалъ Туссенъ-Жиль, когда восторгъ, произведенный видомъ флага, нсколько утихъ,— начнемъ же этотъ праздникъ возвращеніемъ древу свободы лучшаго его украшенія, и пусть презрнная арка, оскорбляющая его своимъ сосдствомъ, сама собою падетъ въ прахъ, когда надъ нею разовьется наше трехцвтное знамя!

— А если она не захочетъ сама пасть въ прахъ, такъ мы поможемъ ей! вскричалъ Пикарде, размахивая флагомъ, древко котораго онъ сжалъ въ рук, превратившейся въ желзо отъ постояннаго обращенія съ молотомъ и наковальней.

— Впередъ же! вскричалъ капитанъ пожарной команды громовымъ голосомъ.

— Впередъ! повторила толпа въ одинъ голосъ.

— Да, впередъ! заревлъ Пикарде, какъ-бы желая показать, что грудь его была такъ же крпка, какъ и кулакъ,

En avant, marchons,

Contre leurs canons…

— Не надо Паризьенны! прервалъ его повелительнымъ голосомъ начальникъ этого народнаго движенія: — Паризьенна хороша для тепленькихъ, а мы горячіе республиканцы, Марсельезу!

— Да, Марсельезу! Марсельезу! заревла толпа.

Туссенъ-Жиль соскочилъ со скамьи, на которой ораторствовалъ, знаменщикъ Пикарде смло сталъ по лвую его сторону, а за ними около сотни отчаянныхъ демократовъ, непринадлежавшихъ, однакожь, къ самому честному народонаселенію Шатожирона, бросились къ замку, ревя во все горло знаменитый гимнъ, воспламенявшій уже своимъ припвомъ столько дивныхъ, кровавыхъ и глупо-смшныхъ сценъ.

VII.
Завтракъ.

Въ маленькой столовой, находившейся въ первомъ этажъ замка, завтракали пять человкъ, а именно маркизъ и жена его, г-жа де-Бонвало, виконтъ де-Ланжеракъ и г. Бобилье.

Изъ оконъ, выходившихъ на дворъ, почти противъ самой ршетки, видна была площадка, усянная домиками Шатожирона-ле-Вьеля, надъ которыми господствовали развалины древняго замка.

Жанъ Фракассъ и Ревель-Матенъ весело продолжали грохотать, и отъ стола завтракающіе могли видть дымъ, выходившій за каждымъ выстрломъ изъ бронзовыхъ орудій.

— Маркизъ! эта салютація примирила меня съ г. де-Водре, сказала г-жа де-Бонвало, завтракая съ большимъ аппетитомъ, не смотря на всю свою сантиментальность и томность.

— Сомнваюсь, чтобъ дядюшка палилъ въ честь нашего прізда, отвчала г-жа де-Шатожиронъ:— это несогласно съ равнодушіемъ, оказываемымъ имъ до-сихъ-поръ къ намъ.

— Онъ, вроятно, почувствовалъ всю невжливость своего вчерашняго поведенія, сказала вдова: — и хочетъ поправить ее канонадой, которая, признаюсь, очень-умно придумана, я даже замчаю, что онъ поступилъ съ особеннымъ тактомъ и умньемъ жить. Другой на его мст сталъ бы палить съ утра, но г. де-Водре понялъ, что посл путешествія дамамъ нуженъ покой, и началъ пальбу только посл обдни. Вы, вроятно, сами замтили, что первый выстрлъ раздался въ ту самую минуту, когда мы вышли изъ церкви, повторяю вамъ, онъ поступилъ съ тактомъ и приличіемъ, какъ настоящій дворянинъ.

— Какъ вы думаете, г. мирный-судья? спросила маркиза старика, сидвшаго по правую ея сторону.

— Я бы желалъ согласиться съ мнніемъ г-жи де-Бонвало, отвчалъ г. Бобилье, поклонившись вдов: — ибо никто боле меня не желаетъ, чтобъ совершенное примиреніе соединило опять дв главныя втви шатожиронскаго рода, но посл того, что сказалъ мн самъ г. баронъ, я не могу еще предаться пріятной надежд, и по невол долженъ присоединиться къ мннію г-жи маркизы.

Проговоривъ эти слова, старый чиновникъ поклонился г-ж де-Шатожиронъ еще почтительне, нежели кланялся вдов.

— А вы, виконтъ, вроятно тоже присоединитесь къ мннію г-жи маркизы? спросила г-жа Бонвало насмшливо, потому-что сохранила досаду на стараго шатожиронскаго судью со вчерашняго дня.

Ланжеракъ, воротившійся въ замокъ въ то только время, когда садились уже за столъ, былъ разсянъ и озабоченъ, онъ не отвчалъ на вопросъ вдовы, потому-что, вроятно, и не разслышалъ его.

— Ланжеракъ! г-жа де-Бонвало говоритъ съ тобою, сказалъ ему Ираклій.

— Извините, сударыня, сказалъ виконтъ, поднявъ глаза, которые съ самаго начала завтрака не спускалъ съ своей тарелки: — я не разслышалъ, что вы изволили сказать.

— Въ-самомъ-дл, вы что-то очень-задумчивы, возразила вдова съ дурно-скрываемой досадой.

Съ женщинами задумчивость можетъ быть полезна или вредна, смотря потому, какъ онъ объясняютъ ее себ. Вспомнивъ о принятой на себя роли вздыхателя, Ланжеракъ выразительнымъ взглядомъ придалъ своей задумчивости самое нжное, слдовательно, самое благопріятное значеніе.

— А я все-тако стою на своемъ, сказала г-жа де-Бонвало, досада которой была внезапно разсяна краснорчивымъ взглядомъ: — я утверждаю, что баронъ салютуетъ намъ, вопреки всмъ возраженіямъ г-жи маркизы и врнаго кавалера ея, г-на мирнаго-судьи.

— Ахъ, сударыня, отвчалъ г. Бобилье со вздохомъ:— изъ лестнаго титула, которымъ вы меня удостоиваете, я принимаю только половину, именно врность, только принцъ достоинъ носить цвта г-жи маркизы де-Шатожиронъ и быть ея кавалеромъ.

— Позвольте, позвольте, любезнйшій Бобилье, весело прервалъ его Шатожиронъ: — вы очень дорожите своими правами, такъ позвольте же и мн не уступать никому своихъ правъ. Я хочу быть единственнымъ кавалеромъ моей жены, и еслибъ какой-нибудь принцъ дерзнулъ носить цвта ея, я очень бы обидлся и непремнно воспротивился бы этому.

Маркиза поблагодарила мужа улыбкой за эту выходку, въ которой подъ шуткой скрывалась любовь.

— Какъ бы то ни было, сказала вдова, которой весьма не нравились комплименты, относившіеся къ ея дочери и которая обыкновенно въ подобныхъ случаяхъ старалась перемнить разговоръ: — но вы вскор сами убдитесь, что я права, и что сегодня же къ намъ пожалуетъ г. де-Водре.

— Дай-то Богъ! отвчала г-жа де-Шатожиронъ:— вс съ такою похвалою отзываются о дядюшк, что мн грустно было бы не познакомиться съ нимъ по какимъ-то политическимъ несогласіямъ.

— Если онъ не прійдеть, я самъ пойду къ нему, сказалъ маркизъ.

— А я хотла просить тебя объ этомъ, сказала молодая жена его.

— Вотъ съ этимъ-то я не согласна, возразила г-жа де-Бонвало:— не смотря на продолжительное невниманіе барона къ своему племяннику, его можно хорошо принять, если онъ прійдеть сюда, но предупреждать его не слдуетъ, это будетъ ужь не учтивость, а нчто въ род покорности, излишней и даже неприличной, поврьте, я опытна въ подобныхъ длахъ, и какъ бы то ни было, вы, маркизъ, все-таки глава дома шатожиронскаго.

— Замчаніе г-жи де-Бонвало, сказалъ мирный судья: — основано на истинныхъ началахъ феодальнаго права, но судя по тому, что сказалъ мн вчера г. баронъ, онъ совсмъ не расположенъ согласоваться съ этими началами.

— Одно обстоятельство ршаетъ весь споръ, замтилъ маркизъ: — дяд моему пятьдесятъ-пять лтъ, а мн только тридцать, слдовательно, я долженъ сдлать первый шагъ къ примиренію и сдлаю его сегодня же.— А что? прибавилъ Ираклій, обращаясь къ виконту, чтобъ перемнить разговоръ:— пожалуетъ ли къ намъ мэтръ Фруадво?

Ланжеракъ сдлалъ новое усиліе, чтобъ преодолть свою озабоченность.

— Мэтръ Фруадво, отвчалъ онъ: — суровый республиканецъ, предпочитающій спартанскую черную похлбку твоимъ куропаткамъ и трюфелямъ. Съ перваго слова онъ закричалъ, что я хочу подкупить его, и я чуть не нашелся вынужденнымъ проучить его. Но медвдя учить — только время терять.

— Оно же и опасно, прибавилъ Бобилье сардонически.

— Для медвдя? презрительно спросилъ Ланжеракъ.

— Нтъ, г. виконтъ, для учителя, у помянутаго медвдя есть острые зубы и когти, и вы очень-благоразумно поступили, отказавшись отъ намренія проучить его.

— Пусть этотъ неучъ наслаждается своей спартанской похлбкой, сказала вдова: — по моему мннію, маркизъ сдлалъ ему слишкомъ-много чести, пригласивъ его къ обду. Поговоримъ лучше о боле-пріятныхъ вещахъ, о томъ, напримръ, какъ насъ здсь приняли, въ-самомъ-дл, пріемъ былъ очаровательный!

— Правда, мы не знаемъ, какъ благодарить васъ, прибавила г-жа де-Шатожиронъ, обратившись къ старому чиновнику, какъ-бы желая еще разъ поблагодарить его за вс его труды.

— Ахъ, маркиза, сказалъ г. Бобилье, поклонившись съ почтительною любезностью, проявлявшейся во всхъ его движеніяхъ, когда онъ говорилъ съ маркизой: — мы сами не знаемъ, какъ благодарить васъ за неподражаемую ласку и прелесть, съ которою вы удостоили принять наши посильные труды, мы сами…

— А знаете ли, продолжала г-жа Бонвало, безъ церемоніи перебивъ мирнаго судью: — что въ 1836 году, въ такое время, когда, подъ предлогомъ равенства предъ закономъ, везд преобладаетъ дерзкая грубость низшихъ классовъ, трудно встртить народъ, отдающій высшимъ должное уваженіе? Между-тмъ, пріемъ, сдланный намъ здсь, напоминаетъ прежнія времена, и я не могу не сознаться, что шатожиронскіе жители добрый народъ, прекрасный народъ! Я готова биться объ закладъ, что во время революціи этотъ мирный уголокъ и не зналъ объ ужасахъ, происходившихъ въ другихъ мстахъ.

— Напрасно бьетесь объ закладъ,— сказалъ маркизъ.

— Отъ-чего?

— Отъ-того, что потеряете.

— Странно, маркизъ, какъ вы любите противорчить! Только потому, что я хвалю этихъ добрыхъ крестьянъ, вы хотите порочить ихъ.

— Во-первыхъ, сказалъ Шатожиронъ, улыбаясь: — позвольте вамъ замтить, что Шатожиронцы не добрые крестьяне, а почтенные граждане, и еслибъ они знали, что вы называете ихъ крестьянами, то никогда не простили бы вамъ этой обиды, что же касается до доброты ихъ…

— Они добрые люди! Поврьте, маркизъ, я въ этихъ длахъ опытна и умю распознавать людей.

— Пусть будетъ по вашему, но въ такомъ случа они вдвойн заслуживаютъ названія добрыхъ людей, потому-что ужь никакъ не отъ отцовъ своихъ переняли кротость и доброту.

— Отцы ихъ, сказалъ г. Бобилье: — были отчаянные якобинцы, и дайте только волю сыновьямъ, такъ и они будутъ не лучше отцовъ.

— Якобинцы! вскричала вдова:— такіе учтивые, вжливые, почтительные люди якобинцы! О, г-нъ судья, это клевета!

— Сударыня, холодно возразилъ мирный судья: — есть старая пословица: ‘Каковъ отецъ, таковъ и сынъ’, и не будучи клеветникомъ, я могу примнить эту пословицу къ людямъ, о которыхъ мы говоримъ.

— А что сдлали отцы почтенныхъ туземцевъ? спросилъ Ланжеракъ.

— Спросите г. маркиза, сказалъ старый чиновникъ.

— Вы знаете это лучше меня, любезный Бобилье, отвчалъ Ираклій:— вы были свидтелемъ всего.

— Да, былъ, г. маркизъ, и могу воскликнуть съ поэтомъ:

Quaeque ipse miserrima vidi,

Et quorum pars magna fui.

— Г-нъ мирный судья забываетъ, что дамы, вроятно, не знаютъ по-латин, насмшливо сказалъ Ланжеракъ.

— Такъ я буду говорить на язык боле-понятномъ для дамъ, а можетъ-быть, и для г-на виконта, возразилъ старикъ, который въ маленькой войн, завязавшейся со вчерашняго дня между имъ и виконтомъ, не давалъ послднему спуска:— я былъ свидтелемъ страшныхъ сценъ, театромъ которыхъ во время первой революціи было это по-видимому столь мирное селеніе, и вспоминая о прошедшемъ, не могу не опасаться за будущее, по пословиц, которую уже имлъ честь привести въ примръ: ‘Каковы отцы, таковы и сыновья’.

— Но все это, сказала г-жа Бонвало:— не объясняетъ намъ еще преступленій отцовъ этихъ добрыхъ людей.

— Сударыня, за столомъ подобныя вещи не хорошо разсказывать, впрочемъ, если вамъ угодно и если г-жа маркиза позволитъ…

— Говорите, г. мирный судья, сказала г-жа де-Шатожиронъ: — маменька очень любитъ слушать страшныя исторіи, а я вообще люблю слушать ваши разсказы.

Г-нъ Бобилье поклонился съ признательностью.

— Это было въ восемдесятъ-девятомъ году, сказалъ онъ: — мн было двадцать-пять лтъ, и я, только-что кончивъ курсъ въ Дижон, пріхалъ сюда, чтобъ занять посл отца должность старосты во владніяхъ маркиза де-Шатожирона, считаю долгомъ замтить, что десять поколній моихъ предковъ изъ рода въ родъ занимали эту должность.

— Древнее дворянство! замтилъ Ланжеракъ, съ усиліемъ стараясь принять прежній насмшливо-шуточный тонъ.

— Г-нъ виконтъ, я не имю никакихъ притязаній на дворянство, сухо отвчалъ мирный судья: — но родъ Бобилье гордится своею трехсотлтнею врностью, на которую иметъ неоспоримые документы и свидтельства, есть дворяне, происхожденіе которыхъ гораздо-нове…

— Это, однакожь, не можетъ относиться къ Ланжераку, любезный Бобилье, сказалъ маркизъ, желая предупредить новую стычку между двумя противниками: — вы знаете наизусть генеалогію первыхъ дворянскихъ фамилій Франціи, слдовательно, вамъ должно быть извстно, что Ланжераки ведутъ свое начало отъ крестовыхъ походовъ.

— Они извстны гораздо-прежде, прибавила напыщенно г-жа Бонвало, принимавшая, по-видимому, особенное участіе во всемъ, что касалось до любезнаго виконта.

— Да, настоящіе Ланжераки, гасконскіе Ланжеркки происходили отъ весьма древней фамиліи, сказалъ мирный судья, сжавъ губы.

— Происходили?.. съ гордостью повторилъ виконтъ.

— Да, происходили, потому-что родъ ихъ угасъ при Лудовик XIV.

— Старшая отрасль угасла, по младшая, къ которой я принадлежу…

— Также угасла сто лтъ спустя, спокойно отвчалъ г. Бобилье.

— Младшихъ отраслей было нсколько, возразилъ бывшій писецъ, невольно покраснвъ.

— Этотъ споръ удалилъ насъ отъ главнаго предмета нашего разговора, сказалъ маркизъ.— Вы сказали, любезный Бобилье, что это было въ восемьдесятъ-девятомъ году…

— Бастилью взяли, и ударъ парижскаго возмущенія отразился во всей Франціи. По милости адской тактики злодя Мирабо, малйшія селенія были вооружены подъ предлогомъ появленія разбойниковъ, о которыхъ вс говорили, но которыхъ никто не видалъ. Что же воспослдовало изъ этого? Крестьяне, вооруженные противъ мнимой опасности, стали сами свирпее разбойниковъ, которыми ихъ пугали. Все замки подверглись участи Бастильи, огнемъ и мечомъ прочищали себ крестьяне путь во внутренность ихъ, здсь, на-примръ…

— Позвольте, г. мирный судья, сказалъ Ираклій:— мн кажется, что почтенные татожиронскіе братья и друзья пытались поджечь замокъ только въ 1793 году?

— Поджечь замокъ! вскричала вдова, опустивъ обратно на тарелку кусокъ, который подносила уже ко рту.

— Ваше замчаніе справедливо, г. маркизъ, продолжалъ г. Бобилье:— но въ восемьдесятъ-девятомъ году уже была сдлана первая попытка, въ то время сгорла часть мебели и около половины документовъ, заключавшихся въ замк, другую половину мы cъ отцомъ успли спасти. Но какія сцены освтило пламя, зажженное этими разбойниками! Сорокъ-семь лтъ прошло съ-тхъ-поръ, но и понын волосы становятся у меня дыбомъ, когда только вспомню объ этихъ ужасахъ!

Виконтъ наклонился къ г-ж Бонвало, возл которой сидлъ.

— Какъ вамъ кажется самолюбіе почтеннаго старосты, шепнулъ онъ ей на ухо:— воображающаго, что у него есть еще на голов волосы?

— Не говорите мн объ этомъ гадкомъ старичишк, отвчала вдова шопотомъ же: — онъ столько же несносенъ, какъ смшонъ, и дерзость его относительно вашей фамиліи только увеличила мою антипатію…

— Что же это были за ужасы? спросила г-жа де-Шатожиронъ.

— Отвратительные ужасы, отвчалъ мирный судья:— еслибъ вы, маркиза, успли осмотрть вашъ замокъ, и еслибъ я дерзнулъ подумать, что вамъ благоугодно будетъ войдти въ кухню…

— О, дерзайте! сказала улыбаясь молодая свтская женщина: — я, напротивъ, хлопочу изъ того, чтобъ сдлаться хорошей хозяйкой.

— Не знаю, отъ кого ты наслдовала это качество, сказала презрительно г-жа Бонвало:— только ужь врно не отъ меня.

— Маркизы де-Шатожиронъ никогда не считали семейныхъ добродтелей ниже своего достоинства и высокаго званія, съ важностью отвчалъ г. Бобилье: — на-примръ, бабка г. маркиза, Маркиза де-Бенгардъ, изъ рода Монбуассье, не гнушалась надзоромъ за своимъ столомъ, иногда даже, ради забавы, она собственноручно изволила стряпать маленькіе пирожки, которые подавались за десертомъ, и которые, разумется, были превосходны. Я самъ, Бобилье, нсколько разъ удостоивался чести отвдывать пирожки la royale и аладья, собственноручно сдланные г-жею маркизою де-Бенгардъ, а между-тмъ, какъ я уже имлъ честь докладывать, она была изъ рода Монбуассье и супруга Шатожирона!

Раздраженная этимъ урокомъ, г-жа Бонвало придумывала какой-нибудь рзкій, колкій отвтъ на дерзость стараго чиновника, но маркиза, замтивъ досаду своей матери, поспшила замять это дло.

— Я не умю длать ни пирожковъ la royale, ни аладій, сказала она весело, — и въ этомъ отношеніи отдаю преимущество маркиз Бенгардъ, но за то я мастерица длать варенье изъ персиковъ, и завтра же пріимусь за него, единственно для васъ, г. мирный судья, съ тмъ только условіемъ, чтобъ вы сейчасъ же сказали мн, что есть особеннаго въ кухн.

— Вещь, о которой я говорю, маркиза, не иметъ въ себ ничего особеннаго, это печь, правда, огромная, какой и слдуетъ быть въ такомъ замк, но впрочемъ весьма-обыкновенная.

— Я угадываю конецъ всей исторіи, прервалъ его Ланжеракъ: — во время революціи, почтенные туземцы испекли въ этой печи пирогъ, начиненный аристократами.

— Ахъ, Боже мой, виконтъ! вскричала г-жа Бонвало, снова опустивъ вилку на тарелку: — какъ вы можете позволять своему воображенію изобртать такія чудовищныя вещи! Вы отбили у меня аппетитъ по-крайней-мф недли на дв. Теперь я буду видть во всемъ, что мн подадутъ, кушанье людодовъ!

— Ланжеракъ думалъ сказать шутку, а вышла правда, сказалъ маркизъ: — точно, въ 1789 году добрые и учтивые Шатожиронцы бросили въ упомянутую печь…

— Старосту? прервалъ его виконтъ, принужденно смясь: — я слышалъ, что въ то время это было любимое бліодо крестьянъ.

— Ошибаешься, возразилъ Ираклій:— не старосту, а самого владтеля замка.

— Вашего дда, маркизъ? спросила вдова, переставъ сть,— оттого ли, что разсказъ о революціонныхъ подвигахъ добрыхъ шатожиронскихъ жителей въ-самомъ-дл отбилъ у ней аппетитъ, какъ она говорила, или, что гораздо вроятне, отъ-того, что она съ самаго начала такъ ревностно принялась за завтракъ, что не могла уже боле принимать въ немъ дятельное участіе.

— Да, моего дда, отвчалъ Шатожиронъ серьезно:— и въ то же время мой отецъ и дядя подвергались другимъ пыткамъ. Но я не хочу доле перебивать разсказъ г. Бобилье, очевидца этихъ варварскихъ сценъ.

— Говорите, г. мирный судья, мы слушаемъ, сказала маркиза.

Въ ту самую минуту, когда Бобилье готовился продолжать свой разсказъ, послышался на площади шумъ возстанія, главнымъ зачинщикомъ котораго былъ патріотъ Туссенъ-Жиль, но гостинница была такъ удалена отъ замка, что собесдники не могли еще различить восклицаній членовъ клуба и ихъ партизаномъ, слдовательно, никто изъ нихъ не обратилъ особеннаго вниманія на отдаленный и неявственный шумъ.

VI.
Эпизодъ революціи.

— И такъ, продолжалъ г. Бобилье:— въ одинъ прекрасный день, какъ сегодня, на-примръ, въ августъ мсяцъ, шатожиронскіе патріоты (въ восемьдесять-девятомъ году не было еще якобинцевъ) ворвались въ замокъ, подъ предводительствомъ отца трактирщика Туссена-Жиля, отчаяннаго мошенника, — простите мн, маркиза, это выраженіе, сынъ этого Туссенъ-Жиля достойный наслдникъ своего отца. Г. маркизъ и г. графъ были тогда на охот, г. кавалеръ игралъ въ саду съ невинною беззаботностью, свойственною его лтамъ, ибо тогда ему было лтъ восемь, не боле.

— Кавалеръ? спросила г-жа де-Шатожиронъ.

— Нашъ дядюшка, баронъ де-Водре, сказалъ Ираклій:— г. Бобилье называетъ его тогдашнимъ его титуломъ…

— Который онъ вполн заслуживалъ, продолжалъ мирный судья:— ибо, не смотря на свое малолтство, онъ показалъ въ этихъ обстоятельствахъ мужество и гордость героя! Но извольте прислушать: разбивъ ршотку и изувчивъ слугъ, оказывавшихъ нкоторое сопротивленіе, разбойники направились къ зал архивовъ, потому-что, кром страсти къ опустошенію и злу, у большей части этихъ бродягъ была опредленная, положительная цль: они вознамрились овладть логовищемъ.

— Мн кажется, что логовищами называются только убжища лисицъ или зайцевъ? сказала г-жа Бонвало.

— Сударыня, возразилъ старикъ, улыбнувшись невднію вдовы:— въ старинныя времена у насъ во Франціи логовищемъ (terrier) называли поземельную книгу, содержавшую въ себ вс условія крестьянъ съ владльцами, росписки, заемныя письма первыхъ и вообще вс документы оброчныхъ, арендаторовъ и подвдомственныхъ васалловъ.

— Ахъ, Боже мой! какая галиматья! вскричала вдова:— смиренно признаюсь, что она выше моихъ понятій.

— А между-тмъ, сударыня, изверги, о которыхъ я имю честь говорить, вс очень-хорошо понимали эту галиматью, потому-что у каждаго изъ нихъ была какая-нибудь росписочка въ поземельной книг. Итакъ, главною цлью вторженія ихъ въ замокъ было — овладть поземельной книгой и сжечь ее, ибо они воображали, что, истребивъ документы, не будутъ уже ни чмъ обязаны владльцу.

— Это весьма-удобный способъ платить долги, сказалъ Шатожиронъ:— отъ котораго и ныньче не откажутся многіе должники.

— По счастію, продолжалъ г. Бобилье:— благодаря присутствію духа моего отца, поземельная книга была спрятана въ врное мсто съ другими важнйшими документами. Перерывъ весь архивъ, буйная орда, раздраженная безполезностью своихъ поисковъ, побросала въ окна вс попадавшіяся ей бумаги и зажгла ихъ на дворъ, вотъ, именно противъ этого окна. Отецъ Туссена-Жиля поджегъ ихъ. Вотъ какъ теперь вижу этого (съ позволенія сказать) разбойника, въ драгетовой куртк, со всклоченными волосами, свирпымъ видомъ и съ косой, которою онъ размахивалъ какъ саблей! Сколько драгоцнныхъ документовъ, сколько рдкихъ бумагъ, весьма-важныхъ для будущаго историка феодальныхъ временъ нашей провинціи, погибло въ святотатственномъ пламени! Между этими бумагами была одна въ-особенности, о которой я не могу вспомнить безъ грустнаго сожалнія. Чтобъ воскресить эту неоцненную рукопись, продолжалъ старый чиновникъ съ чувствомъ: — я бы отказался отъ мста мирнаго судьи, отдалъ бы половину немногихъ дней, остающихся мн прожить, отдалъ бы правую руку на отсченіе!

— Вашу правую руку, господинъ Бобилье! сказала маркиза улыбаясь: — помилуйте, имете ли вы, искусный живописецъ, право отдать вашу правую руку?

— Ну, такъ лвую, если мой слабый талантъ удостоился вашего лестнаго отзыва, маркиза, но клянусь, я охотно отдалъ бы свою лвую руку, еслибъ этою цною могъ возвратить рукопись, потерю которой оплакиваю каждый день.

— Что же это за драгоцнность? спросилъ Ираклій.— Я въ первый разъ слышу объ ней.

— Эта драгоцнность, вполн заслуживающая данное вами названіе, была генеалогическая исторія вашего дома, написанная моимъ праддомъ, Фрюктюе Бобилье, старостой вашихъ владній, наслдовавшаго эту должность отъ своихъ предковъ и передавшаго ее своимъ потомкамъ до меня включительно.

— Если онъ опять напалъ на родословную старостъ, такъ не скоро выйдетъ изъ нея, сказала г-жа Бонвало Ланжераку.

— Въ этой книг, плод тридцатилтнихъ изученій и изъисканій, праддъ мой неоспоримо доказывалъ, что первобытное имя вашихъ предковъ, господинъ-маркизъ, было Жиронъ, и что вашъ родъ былъ отраслью, — и отраслью старшею по всмъ вроятіямъ,— дома испанскихъ Жироновъ, разсужденіями и догадками, неотличавшимися, впрочемъ, математическою точностью, но чрезвычайно-остроумными и возможными, онъ производилъ вашъ родъ отъ Жирона-Ласковаго.

— О-го! сказалъ маркизъ: — вашъ праддъ, любезный Бобилье, былъ, кажется, человкъ ршительный. Вдь Жиронъ-Ласковый современникъ царя Артура?

— Такъ что же? Назывались же Монтескіу потомками Карла-Великаго, почему же предокъ Шатожирона не могъ сидть за круглымъ-столомъ?

— Правда, возразилъ Ираклій смясь:— невозможнаго тутъ нтъ ничего, и не мн опровергать это мнніе!

— Слишкомъ-долго было бы исчислять вс любопытныя и оригинальныя вещи, заключавшіяся въ труд моего прадда, продолжалъ старикъ съ выраженіемъ энтузіазма, смшавшаго съ сожалніемъ:— но въ немъ было все: и самая разнообразная ученость, и глубокое знаніе Феодальнаго права, и новые взгляды на геральдику, эту науку наукъ, соединяющую въ себ почти вс прочія науки, и которою теперь пренебрегаютъ, потому-что изученіе ея не всякому дается,— словомъ все! Это была такая книга, какой ныньче никто не напишетъ… трудъ, который могъ увковчить имя своего творца… драгоцнность! Съ пятнадцати-лтняго возраста я наслаждался чтеніемъ этой книги, а въ двадцать-пять лтъ мечталъ уже о слав быть ея продолжателемъ и издателемъ, но, увы! коварная революція разрушила вс мои надежды!

— Послдствія этихъ гадкихъ революцій всегда таковы! сказалъ Ланжеракъ съ притворнымъ участіемъ.— Слдовательно, мастерское произведеніе господина вашего прадда погибло въ смуты восьмдесятъ-девятаго года?

— Я видлъ своими глазами, какъ отецъ Туссена-Жиля, новый Омаръ, бросилъ его въ огонь! отвчалъ г. Бобилье, парикъ котораго взъерошился при одномъ воспоминаніи объ ужасномъ преступленіи.

— И вы не кинулись въ огонь за нимъ? вскричалъ виконтъ съ неодобрительнымъ изумленіемъ.

— Я хотлъ кинуться, отвчалъ старикъ съ жаромъ:— да, Богъ свидтель, хотлъ кинуться, но, къ-сожалнію, двое изъ этихъ (съ позволенія сказать) мошенниковъ схватили меня за горло, въ то самое мгновеніе, когда я готовился броситься въ пламя!

— Не къ-сожалнію, а къ-счастію, любезный Бобилье, сказалъ маркизъ:— потому-что еслибъ эти добрые люди, къ которымъ вы не питаете должной признательности, не помшали вашему черезъ-чуръ героическому, самоотверженію, вы, вроятно, изжарились бы сами, и все-таки не спасли бы драгоцнной рукописи.

— И въ эту минуту мы не имли бъ удовольствія слушать ваши разсказы, прибавила г-жа де-Шатожиронъ съ полуулыбкой: — но позвольте мн спросить васъ объ одномъ: вы говорили, что господинъ де-Водре оказалъ мужество, превышавшее его лта, что же онъ сдлалъ?

— Господинъ-кавалеръ первый изъ всей фамиліи попался въ руки разбойниковъ, ибо, какъ я уже имлъ честь вамъ докладывать, господинъ-маркизъ и господинъ-графъ были на охот. Такъ-какъ онъ былъ еще очень-молодъ и хорошъ собою… Надобно вамъ сказать, что въ род Шатожироновъ красота наслдственна…

— Кланяйся, Ираклій! весело вскричала молодая жена его.

Маркизъ, наружность котораго въ-самомъ-дл подтверждала слова мирнаго судьи, поклонился.

— Слова мои не лесть, продолжалъ г. Бобилье:— а истина, доказанная съ цезанамятныхъ временъ. Всмъ, въ Бургондіи извстна старинная поговорка: Богатъ какъ Шалонъ, красивъ какъ Шатожиронъ, старъ какъ баронъ де-Бофремонъ. При двор Роберта II, въ 1285 году, эта поговорка послужила поводомъ къ весьма-жаркому спору. Старались ршить, которому изъ трехъ качествъ — богатству, красотъ, или древности происхожденія должно отдать преимущество.

— И ршили? спросила г-жа Бонвало, въ качеств завядшей кокетки особенно любившая сладкія приторности, которыми во времена рыцарства отличались остряки и любезники.

— Вы сами поймете ршеніе, когда, я вамъ скажу, что споръ завязался между однми дамами, отвчалъ тоненькимъ голоскомъ г. Бобилье.

— Шалонъ одержалъ верхъ? спросилъ Ираклій, лукаво улыбнувшись.

— Ахъ, маркизъ! сказала вдова съ упрекомъ: — этой насмшки я вамъ не прощу. Думать, что женскій ареопагъ можетъ отдать преимущество богатству, значитъ не понимать великодушія чувствованій, тонкости инстинкта, безкорыстія, составляющаго природный удлъ нашего пола!

— Сударыня, отвчалъ Шатожиронъ, придавъ своему лицу серьзное выраженіе и съ трудомъ удерживаясь отъ улыбки:— позвольте замтить, что я не высказывалъ своего мннія, а только обратился къ господину Бобилье съ простымъ вопросомъ, впрочемъ, дло идетъ о прекрасномъ пол временъ давно-минувшихъ и, хотя бы тогдашнія женщины въ-самомъ-дл были уличены въ нкоторой симпатіи къ богатству, то все-таки изъ этого не слдуетъ, чтобъ ныншнія походили на нихъ, напротивъ, всмъ извстно, что ныньче дамы глубоко презираютъ богатство и вс, безъ исключенія, отличаются примрнымъ безкорыстіемъ.

— Матильда, сказала г-жа Бонвало, обращаясь къ дочери: — не понимаю, какъ ты можешь такъ хладнокровно слушать колкости маркиза на-счетъ нашего пола!

Г-жа де-Шатожиронь взглянула на мужа и улыбнулась.

— Признаюсь, сказала она: въ этомъ отношеніи я эгоистка, лишь бы Ираклій не думалъ дурно обо мн, я ему позволяю говорить все, что онъ хочетъ, о другихъ женщинахъ.

— Милостивыя государыни, сказалъ съ любезностью старый мирный судьи: — на поврку выходитъ, что я всему виноватъ, г. маркизъ не сдлалъ бы мн вопроса, обидвшаго г-жу де-Бонвало, еслибъ я прямо объявилъ ршеніе дамскаго ареопага.

— Будто всякій самъ не можетъ угадать этого ршенія! сказала г-жа Бонвало, пожавъ плечами.

— Преимущество было единодушно отдано качеству Шатожироновъ! отвчалъ Бобилье торжественнымъ голосомъ.

— Да, разумется, потому-что, какое бы ни было на этотъ счетъ мнніе г-на маркиза, женское сердце неизмнно: оно всегда предпочитаетъ красоту и изящество грубымъ выгодамъ богатства.

— Однако, со всми этими отступленіями и спорами, сказала маркиза:— мы никогда не узнаемъ конца разсказа г-на Бобилье.

— Сударыня, отвчалъ мирный судья:— я уже имлъ честь докладывать вамъ, что г. де-Водре, игравшій тогда въ саду подъ надзоромъ аббата, своего наставника, первый попался въ руки изверговъ, ворвавшихся въ замокъ. Какъ-бы изъ уваженія къ его молодости, они сначала не причинили ему зла, а только подвели его къ огню, разведенному посреди двора и вокругъ котораго нкоторые изъ разбойниковъ составили кружокъ и плясали, оглашая воздухъ дикими воплями. При вид г. кавалера, отецъ Туссена-Жиля, которому повиновалась вся шайка, заревлъ какъ свирпый зврь: ‘Пока старый волкъ не воротился, потшимся хоть надъ однимъ изъ его волчонковъ! Посмемся.’

— Avec quelle irrvrence

Parlait des dieux ce maraud!*

{* Какъ непочтительно говорилъ о богахъ этотъ неучъ!}

продекламировалъ виконтъ де-Ланжеракъ.

— Въ томъ, что я разсказываю, нтъ ничего смшнаго, милостивый государь, съ строгостію замтилъ ему г. Бобилье.

— Да какъ же вы сами сейчасъ сказали, что почтенный гражданинъ, о которомъ разсказываете, хотлъ потшиться и посмяться?

— Туссенъ-Жиль былъ страшный (съ позволенія сказать) мошенникъ, онъ не посовстился бы смяться на могил своего отца. Въ одной рук онъ держалъ косу, а въ другой бутылку, пока одни разоряли архивъ, другіе напали на погреба. Туссенъ-Жиль подалъ бутылку г. кавалеру и сказалъ… Не знаю, могу ли я повторить слово-въ-слово передъ дамами изрченіе этого разбойника…

— Точность — главное условіе историческаго разсказа, вскричалъ маркизъ улыбаясь: — мы требуемъ исторической точности.

— Однакожь, жеманно сказала г-жа Бонвало:— если въ этихъ словахъ заключается что-нибудь двусмысленное или даже просто не благопристойное, то надюсь, г. мирный судья вспомнитъ, что разсказываетъ дамамъ и избавитъ насъ отъ этой части своего историческаго разсказа.

— Сударыня, отвчалъ Бобилье, слегка покраснвъ: — смшно было бы, еслибъ я, на семьдесятъ-второмъ году жизни, не зналъ, какъ должно говорить съ дамами. Г-жа маркиза Бенгардъ де-Шатожиронъ, урожденная Монбуассье, моя крестная матушка, не разъ давала мн наставленія, которыя, осмлюсь доложить, упали не на неблагодарную почву, и я такъ хорошо помню ихъ, что новыя наставленія мн ужь некстати и излишни.

— Позвольте и мн прибавить, что вы напрасно испугались, сказалъ Шатожиронъ съ легкой насмшкой: — г. Бобилье ршительно неспособенъ оскорбить вашей скромности или, вообще, приличій, какимъ-либо непристойнымъ или неблагозвучнымъ словомъ. Онъ обладаетъ въ высшей степени искусствомъ разскащика, и никто лучше его не уметъ замаскировать нсколько-рзкаго слова или выйдти изъ затруднительнаго положенія. Но въ настоящемъ случа не думаю, чтобъ онъ имлъ надобность прибгать къ замысловатымъ перифразамъ, тайну которыхъ постигъ вполн, вроятно, рчь отца Туссена-Жиля заключала въ себ дерзкія грубости, которыхъ не стоитъ даже замаскировывать.

— Г. маркизъ вполн понялъ причину моей минутной нершительности, продолжалъ обидчивый старикъ: — но такъ-какъ ей былъ данъ превратный смыслъ, то считаю долгомъ повторить слово-въ-слово возмутительную фразу, произнесенную при этомъ случа разбойникомъ, о которомъ говорю я. Подавая г. кавалеру бутылку, бывшую у него въ одной рук, между-тмъ, какъ другою онъ замахнулся своимъ страшнымъ оружіемъ, онъ вскричалъ:— пей за здоровье націи, дрянной аристократнокъ, или я скошу теб голову!

— Какой ужасъ! вскричала г-жа Бонвало.

— Бдный ребенокъ! сказала Матильда.— Что жь онъ?

— Ребенокъ, сударыня, сдлалъ то, чего многіе взрослые не сдлали бы на его мст: не колеблясь ни минуты, онъ взялъ бутылку, и, пристально смотря Туссену-Жилю въ лицо, сказалъ громкимъ голосомъ: ‘пью за здоровье короля!’ и въ-самомъ-дл выпилъ такъ спокойно, какъ бы сидлъ за столомъ своего отца.

— Нашъ добрый дядюшка! живо вскричала молодая женщина: — не-уже-ли я не буду имть счастія пожать ему руку?

— Въ восьмилтнемъ ребенк, прибавила вдова: — это въ-самомъ-дл геройская черта, поврьте мн, я въ этихъ длахъ опытна.

— Замтьте еще, сказалъ маркизъ:— что вся жизнь моего дяди наполнена чертами, подобными той, о которой сейчасъ разсказалъ г. Бобилье.

— Я со вниманіемъ слушалъ интересный разсказъ г. мирнаго-судьи, сказалъ Ланжеракъ:— а потому желалъ бы знать развязку, когда ребенокъ-герой пилъ за здравіе короля, страшный людодъ или пугало, Туссенъ-Жиль, замахнулся косой и хотлъ снести ему голову. Что жь, снесъ онъ ему голову, или нтъ?

— Ахъ, какой вы! вскричала г-жа Бонвало жеманно: — будто вы не знаете, что г. де-Водре живъ?

— Это ничего не доказываетъ, можно жить и съ поврежденной шеей, ибо я не спрашиваю, совершенно ли онъ отрубилъ ему голову. Я желаю только знать, исполнилъ ли Туссенъ-Жиль боле или мене свою угрозу.

— Разбойникъ, продолжалъ г. Бобилье: — точно замахнулся на г. кавалера, но тотъ даже не мигнулъ. Не смотря на свою дикую свирпость, извергъ былъ пораженъ такимъ мужествомъ въ восьми лтнемъ ребенк. ‘Коли ты такой бравый’, сказалъ онъ ему, ‘такъ мы не обидимъ тебя, но пей за здравіе націи, потому-что съ этого дня не царствуетъ уже боле Лудовикъ XVI, теперь царствуетъ одна нація!’ — Вотъ, продолжалъ мирный судья съ выраженіемъ горестнаго негодованія:— какъ непочтительно говорилъ тогда народъ, въ-слдствіе коварно-распущенной клеветы о несчастномъ государ, сдлавшемся, четыре года спустя, королемъ-мученикомъ!

Старикъ замолчалъ, голосъ его дрожалъ, на глазахъ навернулись слезы.

IX.
Прерванный разсказъ.

Преодолвъ тягостное, грустное ощущеніе, пробужденное воспоминаніемъ о злополучной судьб Лудовика XVI, г-нъ Бобилье продолжалъ:

— Въ эту критическую минуту, мужество г. кавалера не только не измнило ему, но проявилось еще съ большимъ блескомъ.— ‘Вы велите мн пить за здоровье націи’ вскричалъ онъ: ‘а что такое нація?’ — Это значитъ вс, исключая такихъ аристократовъ, какъ твой отецъ и твой братъ, отвчалъ Туссенъ-Жиль.— ‘Стало-быть, вы и ваши товарищи нація?’ — Разумется.— ‘Ну, такъ изрубите меня въ куски, а за здоровье націи пить не буду, потому-что не хочу пить за ваше здоровье!’ — А отъ-чего ты, аристократнокъ, не хочешь пить за наше здоровье?— ‘Отъ-того, что вы вс бродяги и разбойники, по которымъ я сталъ бы стрлять, какъ по бшенымъ собакамъ, еслибъ у меня было ружье моего брата’. Сказавъ эти слова смло и громко, г. кавалеръ швырнулъ бутылку въ огонь.

— Герой, герой! вскричала вдова, охотно предававшаяся восторгу, представлявшему ей возможность придавать лицу своему особое выраженіе, заученное для подобныхъ случаевъ передъ зеркаломъ.

— Отецъ Туссена-Жиля, взбшенный этимъ смлымъ отвтомъ, схватилъ г. кавалера за горло, приподнялъ его и готовился уже бросить въ огонь, но вдругъ остановился.— Не надобно расточать блага, сказалъ онъ свирпо смясь: — на жаркое мы возьмемъ твоего отца. И такъ, избавляю тебя сегодня отъ пламени, но за то выпьешь по невол, ужь не вина, а водицы.— Съ этими словами разбойникъ веллъ подать себ веревку, перевязалъ ею г. кавалера подъ мышками и потащилъ къ большому колодцу, находившемуся, какъ вы, вроятно, изволили замтить, въ конц двора, на углу праваго флигеля замка.

— Ахъ, Боже мой! онъ хотлъ утопить его? спросила г-жа де-Шатожиронъ.

— Не совсмъ, по-крайней-мр, посл того отецъ Туссена-Жиля всегда клялся и божился, что не имлъ намренія утопить г. кавалера, онъ говорилъ, что хотлъ только побдить упрямство г-на кавалера и заставить его выпить за здравіе націи.

— И для этого онъ бросилъ его въ колодезь? спросилъ Ланжеракъ:— хитро придумано, надо отдать ему справедливость.

— Въ-продолженіе нсколькихъ часовъ, мужество ни на минуту не покидало г. кавалера, и онъ терпливо сносилъ страшную пытку, надъ которою теперь такъ мило подшучиваетъ г. виконтъ де-Ланжеракъ. Его то опускали, то подымали, то вислъ онъ надъ пропастью, то погружался по самый подбородокъ въ воду, палачи, отвратительныя лица которыхъ онъ видлъ футовъ на пятьдесятъ надъ собою, добровольно смняли другъ друга, чтобъ только позабавиться надъ его страданіями, по-временамъ въ колодезь заглядывалъ и Туссенъ-Жиль.— Эй, ты! кричалъ онъ: — не хорошо теб? Будетъ, что ли? Закричишь теперь: Да здравствуетъ нація?— Да здравствуетъ король! отвчалъ каждый разъ г. кавалеръ.— Какъ его ни мучили, а не заставили закричать виватъ націи, но наконецъ силы измнили ему, и онъ пересталъ отвчать.— Будетъ съ него, сказали тогда нкоторые крестьяне: — несправедливо мучить ребенка, непричинившаго намъ никакого зла.— Воспользовавшись минутой отсутствія Туссена-Жиля, они вытащили г. кавалера изъ колодезя, пора было, потому-что онъ обмеръ, и долго его не могли привести въ чувство.

— Бдный ребенокъ! повторила маркиза съ состраданіемъ.

— Можетъ ли быть, чтобъ люди могли до идти до такого зврства? сказала вдова съ видомъ недоврчивости.— Я скоре предполагаю, что въ этомъ случа память г. мирнаго-судьи дурно служитъ ему, или что его поэтическое воображеніе преувеличиваетъ факты…

— Сударыня, сухо перебилъ ее старый чиновникъ:— мн семьдесятъ-два года, но я еще въ своемъ ум, и если воображеніе мое лишилось своей пылкости, то память уцлла, я ничего не выдумываю, а разсказываю, что видлъ.

— Ручаюсь за точность разсказа г. Бобилье, сказалъ Ираклій: — но не могу не упомянуть о пропуск, сдланномъ, вроятно, съ намреніемъ, но вредящемъ цлости происшествія, о которомъ мн нсколько разъ разсказывалъ дядюшка.

— О пропуск, г. маркизъ?

— Который вы позволите мн пополнить. Злоди не по собственному побужденію, какъ вы сказали, освободили моего дядю: увщаніями, убжденіями, просьбами вы, г. Бобилье, подвергаясь опасности сдлаться жертвой своей преданности, пробудили нкоторыя человческія чувства въ этихъ жестокихъ и огрублыхъ сердцахъ, кром васъ, вс бывшіе свидтелями разсказанной вами сцены, говорятъ, что вы рисковали собственною жизнію, чтобъ спасти моего дядю.

— Помилуйте, г. маркизъ… сказалъ старикъ стыдливо.

— Нтъ, любезный г. Бобилье, нтъ ни милости, ни пощады вашей скромности! Дядя мой, помнящій малйшія подробности этого происшествія, самъ нсколько разъ говорилъ мн, что безъ вашего мужественнаго заступничества его непремнно утопили бы.

— Г-нъ баронъ слишкомъ-милостивъ, вспоминая о…

— О томъ, что вы ему спасли жизнь? Кажется, этого забыть нельзя! сказала г-жа де-Шатожиронъ, подаривъ старика улыбкой, исполненной благосклонности.

— Положимъ даже, что мн удалось представить г. барону слабое доказательство моей преданности, такъ все-таки въ этомъ нтъ ничего удивительнаго: я исполнилъ свой долгъ, сказалъ г-нъ Бобилье самымъ натуральнымъ тономъ, но съ выраженіемъ глубокаго убжденія.

— Любезный мирный судья! сказалъ Ираклій:— не старайтесь, по излишней скромности, уменьшать важность заслуги, которою вы пріобрли право на нашу вчную признательность. Какъ-бы ни велика была дружба, съ давнихъ временъ существующая между нашими фамиліями, однакожь ваши обязанности не простирались до пожертвованія собственною жизнію для спасенія моего дяди. Въ томъ, что вы называете своимъ долгомъ, мы вс видимъ черту самой высокой и великодушной преданности.

— Г-нъ маркизъ, отвчалъ старый чиновникъ, кланяясь съ почтительною признательностью:— душевно благодарю васъ за лестное истолкованіе моего простаго поступка, по вмст съ тмъ осмлюсь повторить, безъ всякой ложной скромности, что я исполнилъ только долгъ свой. Въ род Бобилье, отцы всегда внушали дтямъ исполненіе трехъ главныхъ обязанностей, а именно: любви къ Богу, врности королю, и преданности Шатожиронамъ.

— Не въ обиду будь сказано іезуитамъ и университету, замтилъ Ланжеракъ:— эта программа воспитанія совершенна, по моему мннію, удивляюсь только, что въ ней нтъ четвертаго правила. Судя по г. мирному судь, родъ Бобилье, должно быть, всегда отличался особенною любезностью, тмъ боле я удивляюсь, что забыто четвертое правило.

— Какое четвертое правило? спросилъ старикъ, пристально смотря на виконта.

— Любовь къ прелестному полу, отвчалъ Ланжеракъ съ ироническою напыщенностью:— я ныньче только убдился, что этотъ девизъ трубадуровъ можно примнить и къ старостамъ.

Г. Бобилье пріосанился и, презрительнымъ взглядомъ отвтивъ на улыбку насмшника, сказалъ:

— Очень можетъ быть, что ныншніе молодые люди, которыхъ надобно учить и проучивать, не знаютъ, что должно любить прелестный полъ и служить ему, но въ мое время нжное обожаніе само-собою рождалось въ благородныхъ сердцахъ, молодые люди всасывали вмст съ молокомъ понятіе о любви, и это же самое понятіе согрвало послдній капли крови стариковъ!

— Э! г-нъ мирмнй судья, весело сказала г-жа де-Шатожиронъ: — вы съ такимъ жаромъ говорите о любви, что можно подумать…

— Что такое, сударыня? спросилъ старикъ, замтивъ, что молодая женщина не договаривала своей фразы.

— Можно подумать, что и теперь еще раны, нанесенныя вамъ лукавымъ божкомъ, не совсмъ зажили.

— Клянусь вамъ, маркиза, что не дале, какъ вчера утромъ не было и слдовъ этихъ ранъ.

— Ужь не раскрылись ли он со вчерашняго утра? спросилъ Иракліи смясь.

— Вс за-разъ, и теперь уже нтъ надежды, чтобъ он когда-нибудь зажили, отвчалъ мирный судья, съ любезностью поклонившись г-ж де-Шатожиронъ.

— Любезный Бобилье, сказалъ маркизъ, продолжая смяться: — вы забываете, что я ревнивъ, и что подобное изъясненіе въ моемъ присутствіи…

— Длайте что хотите, г. маркизъ, съ живостію и весело отвчалъ старикъ: — длайте что хотите! Но я проговорился и не отопрусь отъ сказаннаго.

— Все это очень-мило, сказала вдова, насильно звая:— но мн кажется, что г. мирный судья не кончилъ своего разсказа.

— И я, вмст съ г-жею де-Бонвало, молю объ окончаніи разсказа, сказалъ Ланжеракъ:— эпизодъ колодезя чрезвычайно-занимателенъ, но я увренъ, что эпизодъ печи еще интересне.

— Если вамъ, маркиза, угодно, чтобъ я досказалъ исторію, такъ извольте приказать, отвчалъ Бобилье такимъ тономъ, какъ-бы хотлъ сказать вдов и виконту: какое мн дло до вашихъ похвалъ и насмшекъ! Я дорожу только мнніемъ г-жи де-Шатожиронъ.

— Я сама хотла просить васъ о томъ, сказала Матильда съ большею еще благосклонностью, постоянно открывая въ старомъ мирномъ судь благородныя и великодушныя чувствованія, съ избыткомъ вознаграждавшія нкоторыя смшныя слабости его.

— Пока г. кавалеръ сидлъ въ колодез, въ замк происходили другія, не мене-жеетокія сцены. Будучи схвачены, по возвращеніи съ охоты, взбунтовавшимися крестьянами, г. маркизъ и г. графъ также подверглись самымъ злодйскимъ оскорбленіямъ. Разбойники требовали, чтобъ первый выдалъ имъ поземельную книгу, спрятанную моимъ отцомъ, и написалъ формальное отреченіе отъ всхъ своихъ феодальныхъ правъ, но г. маркизъ показалъ въ этомъ случа то же мужество, которымъ прославился въ молодости своей на войн.— Вы можете убить меня, но не заставите унизиться, отвчалъ онъ съ презрительнымъ хладнокровіемъ на вс требованія и угрозы своихъ васалловъ, упоенныхъ виномъ и жаждавшихъ крови.

— Гвардія умираетъ, но не сдается, небрежно сказалъ виконтъ.

— Вс герои братья, серьзно возразилъ старый чиновникъ! нтъ ничего удивительнаго, что г. маркизъ, одинъ изъ лауфельтскохъ и фонтенуаскихъ героевъ, въ опаснйшую минуту своей жизни поступилъ точно такъ, какъ поступилъ генералъ Камброннъ на пол ватерлооской битвы.

— Г. Бобилье совершенно-правъ, сказалъ маркизъ съ серьзнымъ видомъ, обратившись къ своему пріятелю:— замть это и постарайся исправиться, если можешь, отъ дурной привычки подшучивать надъ всмъ и всми.

— О, если такъ, отвчалъ Ланжеракъ: — то я буду впередъ серьзенъ и нмъ, какъ рыба.

— Увидвъ героическую твердость своего господина, продолжалъ мирный судья:— крестьяне пришли въ ярость.— Если онъ сопротивляется, сказалъ Туссенъ-Жиль:— такъ пріймемъ ршительныя мры, сунемъ его въ печь и какъ онъ ни упрямится теперь, а въ жару-то опомнится и согласится на вс наши требованія.— Прочіе разбойники одобрили это свирпое предложеніе дикимъ воплемъ, произведшимъ на меня такое сильное впечатлніе, что воспоминаніе о немъ долгое время нарушало сонъ мой и даже теперь мн кажется, что я слышу его отголоски.

— Г. мирный-судья разсказываетъ такъ краснорчиво и съ такимъ жаромъ, сказалъ виконтъ, забывая свое общаніе:— что передаетъ слушателямъ свои собственныя ощущенія.— Не знаю, ошибаюсь ли я, но и мн слышится дикій вопль, о которомъ упомянулъ г. Бобилье.

Точно, крики сельскихъ бунтовщиковъ слышались ближе-и-ближе.

— Въ-самомъ-дл, сказалъ маркизъ:— на площади кричатъ. Вроятно какіе-нибудь пьяницы дерутся, въ деревняхъ воскресныя удовольствія ограничиваются большею частію двумя занятіями: пьянствомъ и дракой.

Г-жа Бонвало покачала головой.

— Опять-таки вы несправедливо обвиняете добрыхъ Шатожиронцевъ, сказала она:— какъ ни предосудительны прежніе поступки ихъ отцовъ, ныншніе Шатожиронцы все-таки добрые, прекрасные люди, то, что вамъ кажется шумомъ драки, не что иное, какъ невинныя псни.

— Маменька правду говоритъ, сказала маркиза: — на площади поютъ, и очень-громко, хоть не совсмъ-согласно.

— Будь снисходительна, дочь моя, будь снисходительна, сказала вдова: — вспомни, что ты сама вчера говорила: ‘мы здсь не въ Итальянской-Опер’, Это, вроятно, опять какой-нибудь концертъ въ честь нашего прізда, мы должны быть снисходительны и цнить не искусство исполненія, но намреніе. Что касается до меня, такъ я чрезвычайно-признательна добрымъ поселянамъ за ихъ внимательность и предлагаю выйдти на балконъ, чтобъ лучше слышать ихъ, веселыя и наивныя псни добряковъ разгонятъ непріятное впечатлніе, произведенное на насъ мрачнымъ разсказомъ г. мирнаго судьи.

Припвъ патріотическаго гимна, громко повторенный шестьюдесятью голосами вдругъ, довольно-явственно достигъ до слуха собесдниковъ.

— Что они, кричатъ или поютъ? спросилъ Ланжеракъ: — вотъ вопросъ, какъ говоритъ Гамлетъ.

— Мн бы очень хотлось услышать слова, сказала вдова вставая, потому-что ей крайне хотлось выйдти на балконъ и показаться доброму шатожиронскому народу.

— По напву не трудно угадать слова, сказалъ мирный судья, прислушивавшійся съ изумленіемъ, смшаннымъ съ безпокойствомъ.— Во время революціи боле ста тысячъ человкъ были зарзаны подъ звуки этой псни, которая показалась вамъ веселой и наивной.

— Въ-самомъ-дл, они поютъ Марсельезу, вскричалъ Шатожиронъ, раздлявшій изумленіе, но не безпокойство старика.

— Марсельезу! повторила г-жа Бонвало, внезапно разочарованная.

— Пьерръ, что тамъ такое? спросилъ маркизъ лакея, съ любопытствомъ смотрвшаго въ окно.

— Г-нъ маркизъ, отвчалъ слуга, обративъ къ своему господину испуганное лицо: — человкъ двсти идутъ къ замку, впереди несутъ трехцвтное знамя, и, кажется, они намрены разбить ршотку.

Шатожиронъ всталъ поспшно и подошелъ къ окну.

Прочіе собесдники послдовали его примру.

Вс, мужчины и женщины, были поражены крайнимъ изумленіемъ при вид неожиданнаго зрлища, представившагося глазамъ ихъ.

X.
Древо свободы.

Прошедъ черезъ площадь, распвая съ гораздо-большей энергіей, нежели согласіемъ Марсельезу, шатожирон-ле-бурскіе патріоты остановились на насыпи, раздлявшей на двое ровъ передъ замкомъ.

На этомъ необширномъ пространств, съуженномъ еще тріумфальной аркой, присужденной къ разрушенію, не могла помститься вся шумная толпа. Первые ряды, напираемые послдними, были вскор до того прижаты къ ршотк, что нкоторые изъ наиболе-сплюснутыхъ гражданъ ршились выйдти изъ этого непріятнаго положенія, стараясь ворваться во дворъ замка, но желзная ршотка, случайно запертая, противилась всмъ усиліямъ отворить ее. Это неожиданное сопротивленіе еще боле раздражило и безъ того уже разгоряченныхъ бунтовщиковъ.

— Ломай ршотку! закричалъ одинъ изъ тхъ людей съ мрачными физіономіями, которые при малйшемъ безпорядк какъ-бы выходятъ изъ земли, подобно нкоторымъ гадамъ во время грозы.

— Да, ломай ршотку! заревлъ бычьимъ голосомъ Пикарде: — намъ нуженъ просторъ!

— Ломай ршотку! повторили хоромъ почти вс бунтовщики.

Трое или четверо изъ нихъ, присовокупляя дйствіе къ словамъ, сорвали нсколько камней съ парапета рва и принялись ломать замокъ, между-тмъ, какъ другіе, карабкаясь по ршотк, намревались перелзть черезъ нее, что было сопряжено съ большою опасностью по причин острыхъ копій, которыми оканчивались вверху желзные прутья.

— Остановитесь, граждане! вскричалъ писарь Вермо, которому двое изъ сосдей позволили взобраться къ себ на плечи, чтобъ онъ оттуда, какъ съ каедры, могъ держать рчь:— остановитесь! именемъ вашихъ же собственныхъ выгодъ приказываю вамъ остановиться! Неосторожностью и опрометчивостью вы испортите самое святое и справедливое дло! Здсь мы на земл общины, тоесть у себя, но по ту сторону ршотки начинается собственность Шатожирона, и мы не должны вступать въ нее.

— Отъ-чего? сердито отвчалъ Готро, изъ умренныхъ сдлавшійся самымъ отчаяннымъ съ-тхъ-поръ, какъ завязалось дло:— зачмъ мы будемъ толпиться здсь, какъ стадо барановъ, когда на двор есть мсто?

— Но двумъ причинамъ, отвчалъ писарь, опять поднявшись при помощи своихъ сосдей, чтобъ быть на виду:— во-первыхъ, вступивъ на почву, упитанную аристократизмомъ, мы запачкаемъ сапоги свои…

— Ничего! посл вычистимъ, возразилъ мясникъ, готовясь уже разбить замокъ огромнымъ камнемъ.

— А у многихъ изъ насъ и нтъ совсмъ сапоговъ, прибавилъ босой шутникъ.

— Во-вторыхъ, продолжалъ Вермо, возвысивъ голосъ такимъ образомъ, чтобъ вс могли слышать его: — перелзаніе черезъ ршотку или разбитіе замка называется насильственнымъ вторженіемъ, и совершившій оное присуждается къ трехмсячному заключенію въ тюрьму и къ уплат двухъ-сотъ франковъ пени.

— — Вотъ это такъ дло! проворчалъ Готро, бросивъ камень.

— Слушайтесь писаря, вскричали нсколько голосовъ:— онъ ученый и знаетъ законы!

— Да, гражданинъ Вермо правъ, сказалъ Туссенъ-Жиль, не имвшій надобности прибгать къ способу, придуманному писаремъ, благодаря своему росту и могуществу своихъ легкихъ:— здсь мы у себя, такъ останемся же здсь. Впрочемъ, намъ и не зачмъ ходить на дворъ аристократа, чтобъ дать ему заслуженный урокъ. Полно, гражданинъ Пикарде, лзть на ршотку, ползайка лучше на дерево и исполни почетное порученіе, данное твоему патріотизму.

Послушный голосу своего начальника, кузнецъ опустилъ прутья ршотки, за которые было-ухватился, и съ важностью пошелъ къ древу свободы, немилосердыми толчками прочищая себ дорогу. Пробравшись до тополя, онъ далъ мелочному торговцу Лавердну подержать знамя, мшавшее ему, и тотчасъ же принялся за дло.

Хотя совершенно-высохшее дерево не имло уже сучьевъ, что значительно затрудняло дло, однакожь, Пикарде, пользуясь естественными средствами, силою и гибкостью мышцъ своихъ, въ нсколько секундъ добрался до вершины тополя при громкихъ одобрительныхъ восклицаніяхъ своихъ товарищей. Отвязавъ флагъ, превратившійся отъ дождя и втра въ лохмотья, онъ опустилъ его на веревк, которую взялъ съ собою, и такимъ же способомъ втащилъ наверхъ новый флагъ.

Когда послдній, крпко-привязанный къ стволу тополя, развилъ по воздуху свои цвта, вся республиканская шайка страшно, дико заревла, и Марсельеза раздалась опять съ такою яростью, что заглушила бы и Жана-Фракасса и Ревель-Матена, еслибъ пальба ихъ не прекратилась.

Въ это самое время, хозяева замка и гости ихъ, пораженные неожиданнымъ шумомъ, встали отъ стола и подошли къ окнамъ съ любопытствомъ, къ которому начинало уже примшиваться нкоторое безпокойство.

— Что это значитъ? спросилъ маркизъ мирнаго судью, внимательно и молча посмотрвъ на буйную толпу, собравшуюся передъ ршоткой.

— Это опять какая-нибудь новая штука проклятаго якобинца Туссена-Жиля, отвчалъ старикъ, одаренный весьма-хорошимъ зрніемъ, не смотря на свои лта, и узнавшій посреди толпы капитана пожарной команды, размахивавшаго руками и говорившаго съ жаромъ.

— Чего же, они хотятъ? спросилъ опять Шатожиронъ: — и зачмъ человкъ, взобравшійся на древо свободы, коверкается на немъ какъ обезьяна?

— Это Пикарде, другой якобинецъ, а внизу мелочной торговецъ Лаверднъ, достойный товарищъ двухъ первыхъ, вотъ тамъ и Вермо, мой писарь, величайшій негодяй, словомъ, тутъ вся республиканская синагога!

— Но что имъ нужно и зачмъ они шумятъ передъ замкомъ?

— Ахъ, Боже мой, какая отвратительная шапка! вскричала г-жа Бонвало со страхомъ:— голыя руки! всклоченные волосы! движенія бснующихся! лохмотья! вой! крикъ! палки! Ради Бога, что это за люди?

— Это, сударыня, отвчалъ Бобилье иронически:— добрые, прекрасные Шатожиронцы.

— Да они похожи на настоящихъ разбойниковъ! продолжала вдова съ ужасомъ, опустивъ свой лорнетъ: — не-уже-ли это тотъ самый народъ, который вчера и сегодня утромъ былъ такъ вжливъ, приличенъ, почтителенъ!

— Въ-самомъ-дл, костюмъ этихъ добрыхъ людей довольно-неопрятенъ, а веселость ихъ черезъ-чуръ шумна, сказалъ Ланжеракъ, вставивъ въ лвый глазъ маленькій лорнетъ въ черепаховой оправъ.— Во что же это они играютъ? Кажется, на мачту лазятъ?

— А всему виноватъ Амудрю! Экая мокрая курица! проворчалъ сквозь зубы мирный судья.

Испугавшись мене матери, или умя лучше скрывать свое безпокойство, г-жа де-Шатожиронъ обратила на старика вопросительный взоръ.

— Г. Бобилье, сказала она: — что это значитъ? Всегда ли Шагожиронцы такъ шумно проводятъ воскресенье, или эта сцена иметъ какую-нибудь особенную причину?

— Во всякомъ случа вамъ безпокоиться нечего, сударыня, сказалъ старый чиновникъ, озабоченное лицо котораго противорчило успокоительнымъ словамъ.

— Мн кажется, продолжала молодая женщина:— что прежде, когда мы выходили отъ обдни, на вершинъ дерева не было этого флага?

— Ваше замчаніе, сударыня, совершенно-справедливо. Флагъ только-что привязали, и вотъ причина этого сборища, о которомъ вамъ ршительно нечего безпокоиться. Возобновленіе флага привлекло трехъ или четырехъ буяновъ, столькихъ же пьяницъ, дтей, любопытныхъ… пустяки! Имъ скоро надостъ кричать, и черезъ полчаса не будетъ на площади ни души.

— Любезный Бобилье, сказалъ маркизъ съ принужденной улыбкой:— мы, однакожь, вамъ обязаны не слишкомъ-гармонической серенадой, которою насъ теперь угощаютъ.

— Мн, г. маркизъ? спросилъ старикъ.

— Вамъ. Великолпный, можно сказать королевскій пріемъ, сдланный намъ вчера вами, вроятно, не понравился нкоторымъ изъ вашихъ согражданъ, удостоивающихь меня политическимъ недоброжелательствомъ, а сегодня они хотятъ отплатить мн. Посл оваціи, суматоха, они совершенно-правы.

— Я готовъ держать пари, что ты угадалъ, сказалъ Ланжеракъ:— это именно продлка твоихъ соперниковъ, это интрига Гранперрена!

— Г. Гранперренъ честный человкъ, возразилъ мирный судья:— не способный прибгать къ такимъ средствамъ. Нтъ, эта интрига составлена не на завод, а въ гостинниц.

— Точно, сказалъ маркизъ: — почтенный гражданинъ Туссенъ-Жиль, кажется, начальникъ этого сборища, я узнаю его по усищамъ и красной шапк.

— Это тотъ самый неучъ, который не снялъ вчера передъ нами шапки? спросила г-жа Бонвало, стараясь выраженіемъ презрнія скрыть боязнь свою.

— Сынъ достойнаго отца, отвчалъ старый чиновникъ.

— Какъ! вскричала вдова: — не-уже-ли это сынъ того изверга, о революціонныхъ подвигахъ котораго вы намъ сейчасъ разсказывали?

— Именно, сударыня, и чтобъ сравняться съ своимъ отцомъ, е.му не достаетъ только одного, именно: случая.

— Случая! но, кажется, теперь онъ нашелъ случай, возразила зрлая кокетка съ возраставшею боязнію:— почему знать! Можетъ-быгь, эти страшилища имютъ намреніе ворваться въ замокъ? Крпко ли заперта ршетка?

— Въ восемьдесятъ-девятомъ она была тоже крпко заперта, проговорилъ вполголоса мирный судья.

— А не смотря на то, возмущенные вторгнулись тогда въ замокъ, замтила г-жа де-Шатожиронъ, стараясь подъ спокойнымъ улыбающимся видомъ скрыть невольно овладвавшее ею безпокойство: — вы, кажется, хотите путать насъ, г. Бобилье.

— О, сударыня! какъ можно… Эти слова вырвались у меня невольно… Я крайне огорченъ… Что можетъ быть общаго между прошедшимъ и настоящимъ…

— Господинъ Бобилье правъ, сказалъ Ираклій, взявъ жену подъ руку и какъ-бы желая успокоить ее:— теперь 1836, а не 1789 годъ, теперь только можетъ быть пародія на тогдашнюю мелодраму, вмсто осады замка, господа шатожиронскіе патріоты удовольствуются глупымъ, безобиднымъ шумомъ, незаслуживающимъ ни нашего вниманія, ни даже того, чтобъ полевой стражъ надлъ свою перевязь для прекращенія его. Пускай почтенные граждане кричатъ-себ, сколько имъ угодно, а мы опять преспокойно сядемъ за столъ.

Никто не былъ расположенъ послдовать этому приглашенію, и даже самъ маркизъ, слегка удерживаемый женою, остался у окна.

Наступила минута молчанія въ столовой, вс взоры были неподвижно устремлены на шайку бунтовщиковъ, продолжавшихъ праздновать возобновленіе флага патріотическими проклятіями и взаимно поджигавшихъ другъ друга на новые подвиги.

Маркизъ де-Шатожиронъ былъ озабоченъ, хотя и старался взглядомъ и улыбкой успокоить жену, опиравшуюся на его руку, Ланжеракъ, искривившій лицо еще боле дерзкомъ выраженіемъ для поддержанія вставленнаго въ лвомъ глазу лорнета, смотрлъ на происходившее, какъ на театральное представленіе и, казалось, былъ боле расположенъ свистать, нежели апплодировать, г-жа Бонвало, забывъ жеманство, нюхала флакончикъ со спиртомъ и поблднла вопреки румянамъ, покрывавшимъ ея щеки, наконецъ старый мирный судья, сжавъ губы такъ плотно, что носъ его ршительно сходился съ подбородкомъ, едва могъ скрывать свою досаду или, лучше сказать, злобу.

— Еслибъ Амудрю веллъ срубить это гадкое помело, о чемъ я просилъ его еще вчера, этого бы не случилось, сказалъ онъ наконецъ какъ-бы про-себя.

— Какое помело? спросилъ маркизъ.

— А вотъ это древо свободы.

— Но мн кажется, любезный Бобилье, продолжалъ Шатожиронъ:— что вы, какъ уполномоченный въ моихъ длахъ, которому дана неограниченная власть, не нуждались въ позволеніи господина-мэра общины для того, чтобъ срубить дерево, посаженное на моей земл.

— Правда, господинъ маркизъ, сказалъ старикъ съ замшательствомъ: — совершенная правда. Проклятый тополь посаженъ на вашей земл, хотя муниципальный совтъ и утверждаетъ противное…

— Какъ! Не-уже-ли они утверждаютъ, что насыпь передъ моей ршоткой принадлежитъ къ площади?

— Утверждаютъ, господинъ маркизъ.

— Это нелпо!

— Архи-нелпо! Если ровъ принадлежитъ замку, то нтъ никакого сомннія, что и насыпь, сдланная въ этомъ рв, принадлежитъ замку же, я твердилъ имъ это тысячу разъ! Да что вы прикажете длать? Прошу покорно убдить толпу мужиковъ, упрямыхъ подобно Британцамъ, здоровыхъ подобно Нормандцамъ, — словомъ, шатожиронскихъ гражданъ! Прошу ихъ убдить!

— Слдовательно, муниципальный совтъ, употребляя во зло снисходительность, скажу боле, слабость моего отца, позволившаго посадить во время іюльской революціи это дерево передъ ршоткой своего замка, утверждаетъ теперь, что уже вся насыпь принадлежитъ общин? Это столько же дерзко, какъ и смшно, и я сейчасъ велю срубить это помело, какъ вы очень-врно его называете.

— Что вы хотите длать, маркизъ! вскричала вдова со страхомъ: — не-уже-ли вы хотите, чтобъ эта изверги, эти зври разорвали въ клочки сперва людей, на которыхъ вы возложите это порученіе, а потомъ, можетъ-быть, и насъ-самихъ?

— Мн кажется, что замчаніе г-жи Бонвало справедливо, сказалъ Ланжеракъ: — не потому, чтобъ эти добрые люди были въ-самомъ-дл такъ опасны и свирпы, какъ ей кажется, я даже увренъ, что хлыстикомъ можно зажать ротъ главнымъ крикунамъ, но подумай о томъ, что, срубивъ дерево, ты низвергнешь и знамя, а что станется съ твоею популярностью посл такого непочтительнаго поступка?

— Справедливо, отвчалъ маркизъ, принужденно улыбаясь: — я кандидатъ, потому долженъ выказывать… по-крайней-мр до моего избранія, качества своего званія: скромность, снисходительность, кротость…

— И въ-особенности терпливость, прибавилъ Ланжеракъ.

— Хорошо, я потерплю! сказалъ маркизъ.— Но за то, когда я буду депутатомъ, господа шатожиронскіе граждане запоютъ у меня не ту псню, которою теперь оглушаютъ насъ.

— Ахъ, Боже мой! вскричала г-жа Бонвало, въ возраставшемъ страхъ неспускавшая взора съ толпы: — они разбиваютъ тріумфальную арку.

Невольнымъ движеніемъ, несогласовавшимся съ его обыкновенною вжливостію, г. Бобилье поспшно просунулъ голову между маркизой и ея матерью, за которыми стоялъ.

Вдова первая замтила начало втораго дйствія возмущенія.

— Мы возстановили древо свободы, граждане! вскричалъ капитанъ Туссенъ-Жиль, воспользовавшись минутой молчанія: — но намъ предстоитъ еще другой гражданственный долгъ. Можемъ ли мы оставить въ цлости памятникъ, воздвигнутый гордости раболпствомъ? Нтъ, граждане, мы не потерпимъ, чтобъ гербъ аристократа оскорблялъ доле наше славное знамя! Ломайте зданіе аристократизма!

Приказаніе Тамерлана о разореніи Смирны или Багдада не было исполнено съ такою поспшностью, какъ приказаніе главы шатожиронскаго демократическаго клуба, въ нсколько секундъ на тріумфальную арку вскарабкались человкъ шесть разрушителей, столь же ловкихъ, сильныхъ и пылкихъ, какъ кузнецъ Пикарде, и патріотическая ярость наложила прежде всего святотатственную руку на щитъ, на которомъ былъ изображенъ гербъ Шатожирона.

Увидвъ, что двухнедльный трудъ его былъ разорванъ въ клочки и что части его разлетались по сторонамъ, сопровождаемыя насмшками и ругательствами, какъ встарину разлетался пепелъ сожигаемыхъ преступниковъ, Бобилье не выдержалъ: гнвъ и злоба, съ трудомъ скрываемые имъ до-сихъ-поръ, превратились въ бшенство. Скоро открывъ окно, рискуя ударить оконницами маркизу и мать ея, едва-успвшихъ отскочить въ сторону, онъ высунулся въ окно и рзкимъ, задыхающимся отъ негодованія голосомъ, закричалъ:

— Мошенники! разбойники! злоди! Якобинцы проклятые! Постойте! я васъ!

Посл этихъ словъ и прежде, нежели окружавшіе старика успли сдлать движеніе, чтобъ удержать его, г. Бобилье выбжалъ изъ столовой и одинъ, безъ другаго оружія, кром своей неустрашимости и ярости, побжалъ прямо на бунтовщиковъ.

XI.
Возмущеніе.

До-сихъ-поръ партизаны Туссена-Жиля безъ всякой помхи исполняли его приказанія и служили его мести.

Множество любопытныхъ, между которыми, по обыкновенію, было много женщинъ и дтей, вытаращивъ глаза и разинувъ рты, смотрли на разрушеніе тріумфальной арки и, казалось, были боле расположены помочь разрушителямъ, нежели остановить ихъ, народъ везд одинаковъ: онъ быстро воспламеняется, но непостояненъ до крайности и вечеромъ готовъ бросить въ огонь идола, которому поклонялся утромъ.

Итакъ, не должно удивляться непостоянству жителей шатожиронскаго селенія, наканун еще съ такимъ восторгомъ принимавшихъ маркиза де-Шатожирона, хотя у нихъ это непостоянство дошло до неблагодарности, такъ, напримръ, въ числ зрителей были нкоторые пожарные, наканун единодушно поклявшіеся въ вчной преданности благородному амфитріону, угостившему ихъ такимъ славнымъ обдомъ, теперь же ни одинъ изъ нихъ не только дломъ, но даже словами не противился безпорядкамъ демократическаго клуба,— безпорядкамъ, которые могли кончиться разореніемъ замка, впрочемъ, должно сказать, что желудки почтенныхъ гражданъ уже совершенно переварили вчерашній обдъ.

Объяснивъ нейтральное или, лучше сказать, одобрительное положеніе шатожиронскихъ гражданъ къ нарушителямъ общественнаго спокойствія весьма-извстнымъ народнымъ непостоянствомъ, мы должны еще объяснить читателю, по какой причин должностныя лица, исключительно обязанныя наблюдать за сохраненіемъ порядка, до-сихъ-поръ не противились возмущенію.

Такъ-какъ Шатожиронъ-ле-Буръ не пользовался правомъ охраненія жандармскимъ отрядомъ, то вся стража его, въ обыкновенное время, сосредоточивалась въ особ полеваго стража, но, не смотря на всю ревность, Жеромъ Шамборъ не могъ поспть всюду, и въ это время находился на одномъ изъ самыхъ отдаленныхъ концовъ общины.

Правда, одной пожарной команды было бы достаточно, чтобъ разогнать толпу, но хотя наканун пожарные, тронутые до слезъ частыми тостами, объявили маркизу де-Шатожирону, что будутъ служить ему по смерть, однакожь немногіе помнили священный обтъ, воля же тхъ, которые не забыли его, была пересилена стеченіемъ обстоятельствъ, поощрявшихъ бунтовщиковъ и ввергавшихъ въ уныніе миролюбивыхъ. Во-первыхъ, Туссенъ-Жиль, начальникъ команды, былъ главой возмущенія, во-вторыхъ, лейтенантъ Амудрю, который одинъ могъ поколебать вліяніе своего начальника, съ утра ухалъ по какому-то длу въ Шароль, а въ его отсутствіе ни одинъ изъ другихъ офицеровъ не дерзалъ подвергнуться гнву суроваго капитана и не приказывалъ бить сборъ.

И такъ, пожарные, стоявшіе на площади, сложа руки глядли на разрушеніе тріумфальной арки, и если случайно кто-нибудь изъ зрителей выражалъ свое изумленіе на-счетъ ихъ бездйствія, они отвчали:

— Намъ не велно сбираться.

Что жь касается до властей селенія, наиболе подлежавшихъ отвтственности за нарушеніе общественнаго спокойствія, то вотъ въ какомъ положеніи они находились въ это время.

Съ перваго куплета Марсельезы, Амудрю заперся на ключъ у себя въ зал, приготовившись бжать задними дверьми, если опасность увеличится, честный шатожиронскій мэръ принадлежалъ къ тому разряду администраторовъ твердость которыхъ уступаетъ благоразумію и которые, если сдлается возмущеніе на улиц, сами спускаются въ погребъ.

Помощникъ его также оставался въ бездйствіи, но по другой причин: будучи съ родни Туссену-Жилю и такимъ же отчаяннымъ демократомъ, онъ втайн покровительствовалъ республиканской партіи.

Пасторъ Доммартенъ не имлъ законнаго права приказать возмутителямъ разойдтись, но санъ его давалъ ему нравственное вліяніе, которое могло бы имть нкоторую силу, еслибъ онъ захотлъ употребить его въ пользу общественнаго спокойствія, по несчастію въ это самое время пасторъ Доммартенъ обдалъ, и онъ ршился бъ оторваться отъ такого серьзнаго занятія разв только въ такомъ случа, еслибъ селеніе было подожжено съ четырехъ концовъ.

Слдовательно, г-ну Бобилье оставались, какъ мы уже говорили, единственными вспомогательными средствами его природная неустрашимость и гнвъ, они были велики, но могли ли подйствовать на бунтовщиковъ? Владлецъ замка усомнился въ этомъ, и лишь-только онъ пришелъ въ себя отъ изумленія, которымъ поразила его смлая выходка мирнаго судьи, какъ бросился вслдъ за нимъ, чтобъ удержать его, опасаясь, что въ гнв старикъ сдлаетъ какую-нибудь неосторожность, которая не только не остановитъ безпорядка, но еще увеличитъ его.

Опасеніе маркиза было тмъ основательне, что уже самое появленіе пылкаго старика у окна произвело на бунтующую толпу дйствіе, подобное волненію моря отъ внезапнаго втра, хотя по отдаленію и задыхающемуся голосу почтеннаго чиновника, бранныя слова его не достигали до слуха толпы, за то жесты его были чрезвычайно выразительны, однакожь, бунтовщики не только не испугались отчаянныхъ жестовъ перваго чиновника кантона, но отвчали на нихъ шиканьемъ, свистомъ, воемъ и ревомъ, нкоторые даже прибгали къ каменьямъ, послднему средству черни.

Въ то самое время, когда Шатожиронъ подходилъ уже къ двери столовой, шумъ разбитаго стекла и вслдъ за тмъ крикъ ужаса заставили его оглянуться. Камень величиною съ пулю катился по полу, г-жа де-Шатожиронъ, поблднвъ отъ страха, смотрла на мать, во сто разъ боле испуганную и почти безъ чувствъ упавшую на руки виконта.

Ираклій скоро подошелъ къ окну и, помогая Ланжераку поддерживать вдову, которой въ тотъ разъ угрожалъ непритворный нервическій припадокъ, онъ ласковыми словами старался успокоить жену.

— Только не уходите, сказала Матильда! схвативъ его за руку.

— Не-уже-ли ты боишься этой подлой черни? спросилъ маркизъ, на лиц котораго выразилась смсь презрнія, безпокойства и гнва.

— Ужасно боюсь! возразила молодая женщина, невольнымъ движеніемъ прижавшись къ мужу:— а я еще обвиняла маменьку въ малодушіи и трусости!

— Г-жа де-Бонвало лишилась чувствъ, не худо бы снести ее въ ея комнату, сказалъ Ланжеракъ, съ безпокойствомъ ощупывая свою лвую щеку, по которой струилась кровь.

— Ты раненъ, спросилъ его Шатожиронъ.

— Оцарапанъ, отвчалъ виконтъ съ притворною небрежностью, которой противорчила блдность, покрывавшая лицо его.

— Не-уже-ли въ тебя попали этимъ? спросилъ Ираклій, указывая на камень, поднятый однимъ изъ лакеевъ.

— По-счастію, въ меня, потому-что еслибъ я не кинулся впередъ, такъ камень, пробившій стекло, могъ бы ранить г-жу Бонвало.

Не смотря на невольный страхъ, овладвшій имъ, Ланжеракъ значительно гршилъ противъ истины, во-первыхъ, онъ бросился не впередъ, а назадъ, во-вторыхъ, щека его была ранена не самымъ камнемъ, а осколкомъ разбитаго стекла. Но, слдуя плану обольщенія, составленному имъ противъ сердца богатой и чувствительной вдовы, бывшій писарь четвертаго разряда счелъ полезнымъ увеличить опасность, которой онъ подвергался, и извлечь изъ нечаянной царапины пользу значительной раны, какъ-бы полученной въ-слдствіе избытка самоотверженія.

Ловкая ложь виконта произвела желаемое дйствіе. Нервическій припадокъ г-жи Бонвало прекратился, она открыла глаза и устремила на мнимаго спасителя своего томный взоръ, исполненный нжнйшей признательности.

— Раненъ… за меня!.. проговорила она замирающимъ голосомъ.

— Маменька, вамъ здсь не хорошо, пойдемте въ вашу комнату, сказала г-жа де-Шатожиронъ, замтившая хитрую уловку виконта и досадовавшая на сантиментальную доврчивость, съ которою мать ея поврила обману.

— Да… унесите меня… отвчала вдова, спустившись опять на руки, ее поддерживавшія: — сжальтесь… унесите меня… я умираю.

Другой камень, больше перваго, влетлъ въ комнату, коснулся волосъ виконта, ударился въ потолокъ, упалъ на столъ и разбилъ нсколько тарелокъ и стакановъ.

— Въ-самомъ-дл, дамамъ здсь оставаться нельзя, проговорилъ Ланжеракъ, мимо уха котораго просвистлъ камень.

Не говоря ни слова, маркизъ оставилъ г-жу Бонвало на рукахъ своего пріятеля и поспшно увелъ жену изъ столовой.

Минуту спустя, мать и дочь были въ безопасности въ комнат г-жи де-Шатожиронъ, выходившей окнами въ садъ, а съ этой стороны опасность могла быть только въ такомъ случа, еслибъ возмущенные ворвались въ замокъ.

Когда уложили на кушетку г-жу Бонвало, продолжавшую вздыхать, вертть глазами и кидаться изъ стороны въ сторону, что, впрочемъ, не очень безпокоило маркизу, привыкшую къ подобнымъ сценамъ, Шатожиронъ, разгорвшееся лицо и сверкавшіе глаза котораго изобличали съ трудомъ удерживаемый гнвъ, отвелъ виконта въ сторону и сказалъ ему тихимъ голосомъ:

— Я останусь еще нсколько минутъ здсь, чтобъ совершенно успокоить дамъ, ты же между-тмъ прикажи слугамъ закрыть все въ нижнемъ этаж, двери, окна, ставни, прикажи даже заставить ихъ чмъ-нибудь, потому-что нельзя знать, чмъ это кончится, но чтобъ никто не смлъ выходить на дворъ.

— Ты можешь быть спокоенъ, отвчалъ Ланжеракъ:— по испуганнымъ лицамъ лакеевъ, прислуживавшихъ намъ за завтракомъ, можно предположить, что они скоре спрячутся на чердак или въ подвалахъ, а ужь на дворъ не выйдутъ.

— Вс они подлы, какъ настоящіе лакеи! возразилъ маркизъ съ презрительной улыбкой: — исключая, однакожь, Жермена и Бургиньйона, на нихъ можно положиться, въ случа нужды, мы четверо можемъ усмирить и даже проучить господъ патріотовъ.

— Въ своемъ ли ты ум? вскричалъ виконтъ съ безпокойствомъ, досел скрываемымъ подъ видомъ героической безпечности: — четверо противъ двухъ-сотъ!

— Полно! Это только трусъ Пьеръ увидалъ двсти человкъ тамъ, гд ихъ не боле шестидесяти, я не думалъ, чтобъ твой лорнетъ такъ значительно увеличивалъ предметы.

— Да хоть бы и шестьдесятъ, такъ все-таки прійдется пятнадцать человкъ противъ одного, коли ты самъ говоришь, что изъ всхъ своихъ слугъ можешь положиться только на кучера и егеря.

— Разумется, бой былъ бы неравный, еслибъ мы должны были отвчать имъ камнями же, но у меня есть отличныя охотничьи ружья…

— Какъ! стрлять въ людей!

— Да, если они вынудятъ меня къ тому.

— Подумай, что этимъ ты только превратитъ глупыхъ мужиковъ-буяновъ въ разъяренныхъ волковъ.

— Мн кажется, напротивъ, что это единственное средство превратить ихъ въ смирныхъ овечекъ.

— Однакожь…

— Еслибъ моей жены не было здсь, я ужь и теперь показалъ бы этимъ негодяямъ, какъ презираю ихъ угрозы.

— Разумется, поспшно отвчалъ Лаижеракъ: — еслибъ въ замк не было дамъ, я первый бы предложилъ теб выйдти и увренъ, что не боле какъ въ пять минутъ мы бы очистили площадь. Но можемъ ли мы предпринять что-либо ршительное въ присутствіи уже и безъ того испуганныхъ г-жи де-Шатожиронъ и г-жи де-Бонвало? Да он умрутъ со страха.

— Я охотно бы далъ десять тысячь франковъ, еслибъ он были теперь съ моей маленькой Полиной въ Париж или въ Отн, у моего дяди.

— Поврю! Тогда бы мы доказали дружбу этимъ мужикамъ!.. Шатожиронъ впередъ! Ланжеракъ на подмогу! Проучили бы мы этихъ негодяевъ.

— Представь себ, что однимъ изъ брошенныхъ камней они могли ранить Матильду!..

— Я понимаю и раздляю твой гнвъ, но если присутствіе дамъ связываетъ намъ руки, то мы должны воздержаться. Я докажу на дл, что не трусъ, и потому имю право совтовать теб быть осторожнымъ, принимая въ соображеніе послдствія, я нахожу, что охотничьи ружья могутъ сильно повредить намъ.

— Мы употребимъ ихъ въ дло только при послдней крайности, но ты, вроятно, не станешь требовать, чтобъ мы не защищались, а сидли сложа руки, если разбойники не шутя аттакуютъ замокъ?

— Въ такомъ случа… разумется… но тогда…

— Слдовательно, намъ надобно приготовиться на всякій случай. Возьми съ собою Жермена и Бургиньйона, ступайте въ мой охотничій арсеналъ, что возл библіотеки, и зарядите тамъ вс мои ружья, вполовину мелкой и вполовину крупной дробью. Торопись, черезъ пять минутъ я самъ буду къ вамъ.

Этотъ разговоръ происходилъ на порог комнаты г-жи де-Шатожиронъ, маркизъ прекратилъ его, заперевъ дверь, и воротился къ жен, между-тмъ, какъ Ланжеракъ, порядочно струсивъ, сталъ осторожно пробираться къ той части замка, гд находились службы.

Въ то самое время, когда виконтъ проходилъ по корридору, выходившему окнами на дворъ и примыкавшему къ парадной лстниц, яркій свтъ, какъ-бы отъ начинавшагося пожара, поразилъ взоръ его, и въ то же время рзкій крикъ, послышавшійся въ передней, подвергнулъ новому испытанію уже и безъ того сильно-поколебленное мужество виконта.

XII.
Трехцвтный шарфъ.

Выбжавъ изъ столовой, г. Бобилье направилъ шаги къ парадной лстниц и сбжалъ внизъ съ невроятною въ его лта скоростью, ршившись броситься прямо въ середину бунтовавшей толпы, но съ то самое время, когда онъ готовился уже отворить дверь изъ сней на парадное крыльцо, старикъ остановился.

— Надобно дйствовать по правиламъ, сказалъ онъ про-себя.

И тотчасъ же поворотилъ влво, не умряя шаговъ, прошелъ корридоръ, другой, и посл множества переходовъ и поворотовъ, съ которыми былъ знакомъ какъ визирь Акоматъ съ своимъ сералемъ, онъ вошелъ въ обширную комнату, обставленную шкафами: это была прачешная.

Три или четыре служанки съ самаго начала безпорядковъ сбжались въ эту комнату и предавались самому шумному страху: такъ клохчутъ курицы, когда къ нимъ пробирается хищный зврь.

Одно только существо мужескаго пола присоединилось къ робкой групп, но въ немъ ни мало не проявлялось воинственное самопожертвованіе, заставляющее султана курятника защищать своихъ подругъ съ опасностью собственной жизни. Только-что прибывъ въ замокъ, для занятія должности, доставленной ему по протекціи мирнаго судьи, Туано (это былъ онъ) заблудился въ корридорахъ, образовавшихъ въ этой части замка настоящій лабиринтъ, услышавъ грозныя восклицанія, раздававшіяся на площади, онъ бросился въ первую попавшуюся ему комнату.

Внезапное появленіе г. Бобилье, вошедшаго въ прачешую съ живостью, которою отличались вс его движенія, заставило вскрикнуть испуганныхъ субретокъ такъ громко и пронзительно, какъ-будто бы орда Башкировъ или Калмыковъ проникла въ ихъ гинекей, овладвъ замкомъ, но второй взглядъ, брошенный на живаго старика, совершенно разогналъ преждевременный паническій страхъ ихъ.

Не обращая никакого вниманія на группу трещотокъ, г. Бобилье пошелъ прямо къ одному изъ шкафовъ и отворилъ его, потомъ подставилъ къ нему стулъ, взобрался на него, и снялъ съ верхней полки два куска матеріи, синей и красной, и бросилъ ихъ на полъ.

— Катерина, сказалъ онъ потомъ, обратившись къ старшей изъ служанокъ: — отржь, пожалуйста, два аршина отъ каждаго куска и сшей ихъ въ длину, только поскоре.

— Легко сказать поскоре! Дайте срокъ, отвчала старая субретка съ неудовольствіемъ:— пріятно работать во время такого страшнаго бунта!..

— Завтра можешь разсуждать! нетерпливо перебилъ ее мирный судья: — теперь длай то, что теб приказываютъ. Не надо сшивать плотно, но чтобъ черезъ дв минуты было готово.

— Черезъ дв минуты! Посмотрла бы я, какъ это вы такъ скоро шьете, возразила служанка и, продолжая ворчать, вооружилась-таки ножницами и иглой.

Г. Бобилье опять сталъ рыться въ шкафу и вытащилъ кусокъ желтой матеріи, на которую посмотрлъ съ видомъ нершимости.

— Это очень-хорошо составило бы трехцвтный шарфъ, сказалъ онъ про-себя: — а шатожиронскіе цвта не хуже другихъ, но въ такихъ важныхъ обстоятельствахъ необходимо соблюсти законъ въ точности.

Мирный судья бросилъ обратно въ шкафъ кусокъ, которымъ по могъ воспользоваться законнымъ образомъ, сошелъ со стула и, подойдя къ большому столу, находившемуся посреди комнаты, взялъ на удачу кусокъ блой матеріи и началъ рвать ее на одинакія полотнища съ ловкостью самаго опытнаго прикащика моднаго магазина.

— Ахъ, Боже мой! вскричала одна изъ служанокъ, бросившись на старика, чтобъ вырвать у него матерію, которую онъ намревался употребить для трехцвтнаго шарфа:— что скажетъ барыня? Вы разорвали лучшій пеньюаръ ея, — пеньюаръ, котораго одна обшивка стоитъ боле двухъ-сотъ франковъ!

— Не-уже-ли я разорвалъ пеньюаръ маркизы? спросилъ г. Бобилье, покраснвъ.

— Это бы еще не бда! отвчала угрюмо старая Катерина: — а то это пеньюаръ г-жи де-Бонвало, съ нею сдлается истерика, когда она увидитъ, что вы изъ него сдлали! Ахъ, ты Боже мой! Да какъ же это можно? отличнйшій жаконетъ! валансьенскія кружева по двадцати франковъ мэтръ!

— Какія тутъ жаконетъ и кружева! вскричалъ старикъ, преспокойно принявшись за прежнее, то есть, продолжая рвать пеньюаръ, драгоцннйшіе наряды вдовы не казались ему столь неприкосновенными, какъ малйшая вещица г-жи де-Шатожиронъ, лучше разорвать пеньюаръ, хоть бы онъ стоилъ дв тысячи, а не двсти франковъ, нежели дать время злодямъ поджечь замокъ!

— Поджечь замокъ! повторили два или три голоса съ выраженіемъ ужаса.

— Да, поджечь замокъ! Потому-что разбойники, вой которыхъ слышенъ отсюда, способны на все, и мн нужно, наконецъ, показаться. Итакъ, чтобъ дло шло скоре, примитесь за него въ четыре руки.

— И вы думаете, что уймете ихъ своимъ шарфомъ? спросила старшая субретка съ видомъ дерзкаго сомннія.

— Еслибъ надобно было унять тебя, Катерина, такъ я самъ, усомнился бы въ могуществ своего шарфа, но ихъ тамъ не боле сотни крикуновъ: слдовательно, мн легче будетъ унять ихъ, нежели заставить тебя промолчать четверть часа.

Катерин очень хотлось швырнуть на полъ сшитый уже вполовину шарфъ, но она удержалась, скрыла свою досаду и продолжала шить, потому-что старый мирный судья пользовался такимъ уваженіемъ владтелей замка, что никто изъ слугъ не смлъ его ослушаться.

Пока старая служанка, къ которой подошла на помощь одна изъ горничныхъ, дошивала импровизованный шарфъ, въ которомъ мирный судья хотлъ выйдти къ нарушителямъ спокойствія во всемъ величіи человка, представляющаго законъ, садовникъ Туано вышелъ изъ угла, въ которомъ онъ прятался до-сихъ-поръ.

— Г-нъ мирный судья, сказалъ онъ, шаркнувъ правой погой: — я не имлъ еще чести благодарить васъ…

— А! это ты? прервалъ его г. Бобилье:— кстати, очень-кстати! Съ тобой ли барабанъ?

— Со мной, г. мирный судья, я перехалъ жить въ замокъ со всмъ своимъ имуществомъ… Разв не слдовало?

— Напротивъ, очень слдовало, отвчалъ старикъ, взглянувъ на барабанъ и узелъ садовника, это очень-кстати! Надвай мундиръ.

— Слушаю, г. судья, сказалъ Туано, оторопвъ.

— Какъ! вы хотите, чтобъ этотъ молодой человкъ раздвался передъ нами? вскричала обидвшись старая Катерина.

— Онъ не будетъ раздваться, а сниметъ только куртку и наднетъ мундиръ.

— А позвольте узнать, зачмъ мн надвать мундиръ?

— Ты пойдешь за мною на площадь.

— На площадь! повторилъ садовникъ, вытаращивъ испуганные глаза: — о, вотъ ужь этого не будетъ! Я только-что съ площади и — будетъ съ меня.

— Отъ-чего ты не хочешь идти на площадь? спросилъ старикъ строгимъ голосомъ.

— По весьма-простой причин: ихъ тамъ собралась цлая толпа негодяевъ, намревающихся все избить и переломать, а я не имю ни малйшаго желанія быть избитымъ.

— Онъ правъ, бдняжка, сказала старая служанка, положивъ на столъ конченный шарфъ.

— Молчать, Катерина! вскричалъ повелительно старый чиновникъ:— а ты, Туано, повинуйся безъ возраженій.

— Но, г. судья, отвчалъ барабанщикъ съ видимою боязнью: — разв вы не знаете, что капитанъ начальствуетъ буянами?

— Знаю, такъ что же?

— А знаете ли вы, что онъ мн посулилъ?

— Прибить тебя?

— Это бы еще ничего, хоть онъ бьетъ и больно, когда пріймется, но онъ общалъ обрзать мн уши, если я попадусь ему опять на глаза, а я знаю, что онъ сдержитъ слово, г. судья.

Пока Туано говорилъ, г. Бобилье надлъ шарфъ, и одна изъ служанокъ завязала концы его красивымъ бантомъ.

— Именемъ закона приказываю туб, барабанщикъ Туано, сказалъ онъ, устремивъ на оторопвшаго барабанщика повелительный взглядъ:— надть сейчасъ мундиръ и вс прочіе знаки твоего званія и безпрекословно повиноваться всмъ моимъ приказаніямъ, знай, что за малйшее возраженіе я обвиню тебя въ неповиновеніи и возмущеніи.

Не зная, какое наказаніе могло повлечь за собою его неповиновеніе, Туано, вроятно, вообразилъ, что оно, по-крайней-мр, равнялось лишенію ушей, ибо снялъ куртку и надлъ мундиръ не возражая боле ни слова.

— Саблю… каску… барабанъ, говорилъ старикъ, усмиренный повиновеніемъ садовника, но досадуя на его медлительность.

Туано исполнялъ вс приказанія боле механически, нежели сознательно, онъ былъ чрезвычайно-блденъ, и крупныя капли выступали на лбу его.

— Бдняжка! сказала опять старая Катерина съ состраданіемъ: — онъ такъ боится, что жаль его!

— Точно баранъ, котораго ведутъ на бойню, прибавила другая служанка съ такимъ же состраданіемъ.

— Мужчина, вооруженный саблей, боится! презрительно вскричала молоденькая, хорошенькая, а потому и боле взъискательная горничная: — хоть бы его принесли всего въ крови и избитаго до полусмерти, такъ я не пожалю объ немъ!

— Хорошо вамъ говорить! проговорилъ Tyau задыхающимся голосомъ.

— Г. мирный судья подвергается не меньшей опасности, а онъ гораздо-старе васъ! съ живостью возразила хорошенькая субретка.

— Ему за это платятъ, проворчала Катерина:— между-тмъ, какъ если ранятъ этого бдняка, ему никто и спасибо не скажетъ.

— Молчать, старая трещотка! вскричалъ г. Бобилье съ гнвомъ: — а ты, трусишка, маршъ впередъ!

Послдняя предосторожность мирнаго судьи была очень-кстати, потому-что по лицу несчастнаго садовника видно было, что онъ только искалъ удобнаго случая ускользнуть, но мра, принятая бдительнымъ и предусмотрительнымъ чиновникомъ, уничтожала всякую возможность къ покушенію на бгство.

Г. Бобилье и Туано, первый идя по слдамъ послдняго и не выпуская его изъ вида, вступили въ лабиринтъ корридоровъ, отдлявшихъ прачешную отъ сней. Нкоторыя изъ мене-испуганныхъ или боле-любопытнымъ служанокъ послдовали за ними, но не замедлили раскаяться въ этой смлости. Вступивъ въ сни, освщенныя нсколькими окнами, выходившими на дворъ, он были поражены такимъ яркимъ не дневнымъ свтомъ, что вообразили, будто весь замокъ горитъ, и поспшно обратились въ бгство, оглашая воздухъ пронзительнымъ крикомъ.

Мы уже сказали, что въ это самое время виконтъ де-Ланжеракъ сходилъ съ парадной лстницы, испугавшись не мене субретокъ, онъ удвоилъ шаги и вскор встртился съ г. Бобилье, который, для удержанія барабанщика въ должномъ повиновеніи, при вид этой новой опасности, энергически схватилъ его за воротникъ.

— Пожаръ, г. Бобилье, пожаръ! вскричалъ виконтъ, забывъ, повидимому, роль неустрашимаго льва.

— Ну, коли пожаръ, такъ и потушимъ его! отвчалъ мирный судья, не выпуская изъ рукъ воротника барабанщика.

— Коли пожаръ! да разв вы не видите? продолжалъ Ланжеракъ, указывая на окна.

— Я вижу, что якобинецъ Туссенъ-Жиль сдержалъ свое слово, и моя бдная тріумфальная арка черезъ десять минутъ превратится въ кучу пепла, но я отплачу ему, мошеннику!

— Вы думаете, что только арка?..

— Кажется и этого довольно, впрочемъ, вы сами можете удостовриться въ этомъ.

Съ этими словами г. Бобилье отворилъ одной рукой дверь на крыльцо, а другою втолкнулъ Туано, потомъ величественно пріосанился, поправилъ шляпу, гордо поднялъ голову и твердымъ шагомъ вышелъ на крыльцо.

— Что вы намрены длать? вскричалъ Ланжеркъ, спрятавшись за затворенную половинку двери, потому-что свистъ камней, два раза пролетавшихъ мимо его, все еще раздавался въ его ушахъ.

— Я намренъ исполнять долгъ свой! отвчалъ г. Бобилье съ неустрашимостію, которую мы осмлимся сравнить съ героизмомъ Регула, возвращающагося въ Карагенъ.

Воспоминаніе о пытк, ожидавшей римскаго полководца у враговъ его отчизны, не было ужасне зрлища, поразившаго взоръ почтеннаго мирнаго судьи въ ту минуту, когда онъ вышелъ на крыльцо.

XIII.
Повиновеніе закону!

Программа возмущенія, составленная капитаномъ Туссеномъ-Жилемъ и одобренная его политическими друзьями, была до-сихъ-поръ исполняема съ строгою точностью, до которой не всегда достигаютъ зачинщики смутъ. Безпорядокъ былъ произведенъ согласно вол начальника, каждое дйствіе этой драмы было съиграно по порядку, съ послдовательностію, безъ остановки: во-первыхъ, возстановленіе новаго флага, потомъ разрушеніе тріумфальной арки, наконецъ, сожженіе ея остатковъ.

Нтъ никакого сомннія, что для массы бунтовщиковъ эта послдовательность была незамтна, въ возмущеніи, на которое ихъ собрали, они видли только шумъ, суматоху и пр., но капитанъ Туссенъ-Жиль, ученый писарь Вермо, мелочной торговецъ Лаверднъ, увряли, что каждое дйствіе народнаго движенія, направляемаго ими, имло особенную цль и высокое значеніе.

Такъ, на-примръ, флагъ, въ которомъ чернь видла только три куска матеріи разныхъ цвтовъ, сшитые вмст, прикрпленные къ концу палки, и предлогъ распвать во все горло Марсельезу, былъ въ ихъ глазахъ представителемъ общественнаго мннія, торжественная прокламація, которою шатожироискій клубъ, слишкомъ-долго дремавшій на одр народнаго равнодушія, объявлялъ свое пробужденіе всему міру вообще и селенію въ-особенности, urbi et orbi, пробужденіе льва, долженствовавшее произвести сильнйшее волненіе на два ль въ окружности и о которомъ ‘L’Indpendant de Sane-et-Loire’ не замедлитъ извстить своихъ читателей.

Если таковъ былъ мистическій смыслъ флага, прицпленнаго къ верхушк древа свободы, то какое грозное значеніе имла тріумфальная арка, низвергнутая въ прахъ! Это былъ самый громоносный отвтъ на вызовъ, это была революція, еще разъ торжествующая надъ старымъ порядкомъ вещей, какъ во дни единственной и нераздльной республики!

Страшный урокъ! Но могъ ли онъ быть вполн понятенъ, еслибъ низвергнутая тріумфальная арка оставила хоть малйшій слдъ своего эфемернаго существованія? Чтобъ довершить вполн дло, необходимо было истребить малйшіе слды памятника и даже очистить землю, на которой онъ былъ поставленъ! Изъ этого явствуетъ смыслъ сожженія, придуманнаго капитаномъ Туссеномъ-Жилемъ.

Слдовательно, три главныя цли шатожиронскаго возмущенія были: обнаруженіе мнній, народное мщеніе и республиканское очищеніе, едва ли какая-нибудь программа могла быть боле систематически придумана.

Церемонія приближалась къ концу. Уже тріумфальная арка обратилась въ безобразную кучу, изъ которой постоянно стремились вверхъ пламя и дымъ, трещавшее дерево быстро превращалось въ пепелъ и уголья.

Изъ лентъ трехъ шатожиронскихъ цвтовъ, обвивавшихъ столбы, одн длались жертвою пламени, а другія служили игрушкой бунтовщикамъ, оспоривавшимъ другъ у друга клочки ихъ, которыми одни повязывали себ шляпы, другіе шеи, третьи опоясывались.

Вокругъ пламени составился веселый кружокъ, ибо нтъ совершеннаго праздника безъ пляски. Рискуя опалиться пламенемъ или задохнуться отъ дыма, человкъ тридцать взялись за руки и съ аккомпаньеманомъ криковъ и кривляній, стали исполнять самую простую и, вроятно, самую древнюю хореграфическую фигуру, состоящую въ круженіи до упаду.

Съ вершины древа свободы, Пикарде, приложивъ руку ко рту, наигрывалъ губами фанфару, которую было бы весьма-трудно переложить на ноты, но которая, какъ по намренію, такъ и по исполненію, весьма походила на побдную пснь подравшагося птуха. Хотя постъ, имъ выбранный, былъ весьма-неудобенъ, однакожъ кузнецъ съ особеннымъ удовольствіемъ оставался на дерев, чтобъ сохранить такимъ-образомъ неоспоримое преимущество надъ товарищами, находившимися метровъ на десять подъ нимъ.

У подножія завтнаго тополя, Туссенъ-Жиль, окруженный своимъ штабомъ, скрестивъ руки на груди, смотрлъ съ торжествующей улыбкой на пожарище, главнымъ виновникомъ котораго былъ онъ. При свт горвшей тріумфальной арки и посреди бшеной круговой пляски, объявшей въ своемъ дикомъ вращеніи и древо свободы, свирпый республиканецъ представлялъ пародію на царя падшихъ ангеловъ, присутствующаго на какомъ-нибудь адскомъ торжеств.

— Ну, что, граждане? сказалъ онъ, обратившись къ главнымъ членамъ клуба, толпившимся вокругъ него: — что скажете? Хорошо ли я велъ дло? Довольны ли вы этимъ днемъ?

— Чрезвычайно-довольны! Надо отдать вамъ справедливость, отвчалъ мясникъ Готро безпрекословно, потому-что очарованіе, неразлучное съ успхомъ, значительно возвысило Туссена-Жиля въ глазахъ его.

— Да, конечно, мы довольны этимъ днемъ! дерзкіе аристократы получили порядочный урокъ, но пора кончить, сказалъ вице-президентъ Лаверднъ, на торжествующемъ до-сихъ-поръ лиц котораго выразилось нкоторое безпокойство.

— Когда послдніе остатки этого памятника будутъ истреблены, я прикажу расходиться по домамъ, отвчалъ капитанъ.

— Не лучше ли разойдтись сейчасъ?

— Отъ-чего?

Выразительнымъ взглядомъ Лаверднъ указалъ на десятокъ людей безобразныхъ и оборванныхъ, собравшихся у самой ршетки и совщавшихся о чемъ-то тихимъ голосомъ.

— Что же? спросилъ Tycc&egrave,m.-Жиль мелочнаго торговца.

— Разв вы не видите Банкроша и его шайки?

— Вижу.

— Стало-быть, вы должны понять меня.

— Я знаю, что вся эта шайка пользуется весьма-дурного репутаціею…

— Скажите лучше, что въ ней нтъ ни одного человка, незаслуживающаго быть посланнымъ на галеры, и еслибъ я былъ въ числ присяжныхъ, когда въ послдній разъ судили Банкроша и маленькаго Ламур, я не вышелъ бы изъ суда, еслибъ ихъ не приговорили. Это мародры, грабители, воры, разбойники. Я увренъ, что никто, какъ Ламур укралъ у меня въ прошломъ мсяцъ голову сахара, а что касается до Банкроша, такъ я готовъ отдать руку на отсченіе, что это онъ укралъ у меня въ прошедшее воскресенье славнаго жирнаго гуся, котораго жена моя готовилась сжарить къ обду.

— Вотъ какъ! Вы жарите гусей, не удляя частицы сосду! вскричалъ Готро, лавка котораго была смежна съ лавкой мелочнаго торговца: — это не деликатно.

— Но вдь присяжные оправдали ихъ, сказалъ Туссенъ-Жиль: — слдовательно, они имютъ такое же право, какъ и мы, пользоваться преимуществами гражданъ.

— Конечно, но вдь надо умть пользоваться ими, возразилъ Лаверднъ.— Мы, на-примръ, возобновили древо свободы, это очень-хорошо, мы очистили землю общины отъ зданія, воздвигнутаго на зло нашимъ правамъ, это тоже очень-хорошо, мы сожигаемъ арку, а наша молоджь пустилась въ веселыя и невинныя пляски вокругъ костра,— все это очень-хорошо и ни мало не предосудительно, но у этихъ бродягъ другія намренія.

— Какія намренія? спросилъ писарь Вермо.

— Я сейчасъ тихонько подкрался къ нимъ, продолжалъ мелочной торговецъ, понизивъ голосъ:— знаете ли, что они говорятъ?

— Что?

Лаверднъ осмотрлся, чтобъ удостовриться, можно ли говорить безъ опасенія, и увидалъ, что былъ окруженъ одними друзьями.

— Они говорятъ, продолжалъ онъ боле-смлымъ голосомъ: — что теперь чертовски-жарко, что они мрутъ отъ жажды и что въ погребахъ замка должно быть отличное вино.

— Все это сущая правда, сказалъ Готро съ убжденіемъ:— неоспоримы, что возл этого костра жарко, что кому жарко, тотъ хочетъ пить, и что если въ замк нтъ хорошаго вина, токъ гд же ему и быть!

— Конечно, но знаете ли вы, какое они выводятъ изъ этого заключеніе?

— Какъ это трудно угадать! Они выводятъ то же заключеніе, какое вывожу или пріятель Пикарде,— то заключеніе, что надобно пить: не такъ ли, Пикарде? прибавилъ мясникъ, поднявъ носъ къ верхушк тополя.

— Что? отвчалъ кузнецъ, опустивъ голову и приложивъ къ уху руку въ вид слуховой трубы.

— Вдь не худо бы выпить стаканъ вина? спросилъ Готро, повысивъ голосъ.

— Десять стакановъ, двадцать стакановъ! вашимъ проклятымъ огнемъ вы закоптили меня, какъ окорокъ! Дымъ такъ и стъ глаза, я плачу какъ теленокъ, а въ горл точно сто иголокъ.

— Такъ сходи!

— Нтъ, я служу отчизн! Пока церемонія не кончится, я не оставлю своего поста, за то ужь потомъ — только подливай!

— Вы видите, что Пикарде одного мннія со мною, сказалъ мясникъ мелочному торговцу:— слдовательно, если доказано, что намъ хочется пить, такъ отъ-чего же т, что у ршотки, не могучъ имть той же потребности? Какая разница между ихъ глотками и нашими?

— Разница не въ глоткахъ, но въ намреніяхъ, отвчалъ Лаверднъ съ важностью: — мы будемъ пить, ибо это необходимо при этой жар, и я не отстану отъ другихъ въ этомъ отношеніи, прибавилъ онъ, утирая потъ со лба: — мы будемъ пить, говорю за свои денежки, между-тмъ, какъ эти негодяи хотятъ пить на даровщинку, вотъ въ чемъ разница!

— Дамъ я имъ на даровщинку! сказалъ Туссенъ-Жиль съ грубостью трактирщика, не имющаго привычки поить своихъ постителей даромъ

— Они у васъ и не хотятъ пить, а въ другомъ мст.

— Гд же въ другомъ?

— Въ замк, они все еще думаютъ ломать ршотку, а коли они ворвутся туда, такъ не удовольствуются посщеніемъ однихъ погребовъ.

— А! Это дло другое, сказалъ Готро, покачавъ головой: — пой, пляши, пей, шуми, досаждай аристократамъ, разбивай ихъ тріумфальныя арки, жги ихъ, пожалуй, и закуривай трубку у огня,— все это позволительно! Но ломать ршотки и грабить — слуга покорный! Это не мое дло.

— Я то же говорю, продолжалъ мелочной торговецъ:— грабить не наше дло, а такъ-какъ я имю причины думать, что таково желаніе и даже намреніе нкоторыхъ людей, то повторяю предложеніе разойдтись какъ-можно-скоре.

— А я подтверждаю предложеніе, сказалъ Бермо, искоса посматривая на людей, на которыхъ указывалъ Лаверднъ: — тутъ есть люди, непринадлежащіе къ нашей общин и похожіе на настоящихъ разбойниковъ. Я не хочу принимать на себя отвтственность за ихъ поступки.

— И я не хочу, отвчалъ мелочной торговецъ.

— И я не хочу, прибавилъ Готро.

— Мы вс согласны въ этомъ, сказалъ Туссенъ-Жиль.

Надобно отдать справедливость шатожиронскому клубу, что въ этомъ случа точно вс члены его были согласны между собою, можетъ-быть, подвигъ ихъ зашелъ нсколько за законныя границы, но ни одному изъ нихъ не пришла мысль измнить его совершенно народный характеръ малйшимъ присвоеніемъ собственности маркиза. По несчастію, въ числ бунтовщиковъ были люди мене безкорыстные, для которыхъ возмущеніе казалось столько же случаемъ грабежа, какъ и обнаруженіемъ мнній. Впрочемъ, это исторія всхъ народныхъ смутъ, возл человка, засучивающаго рукава своей блузы, чтобъ лучше подраться, непремнно находится человкъ, обращающій свою блузу въ карманъ: воръ возл героя. Въ первый день, герой разстрливаетъ вора, пойманнаго на длъ, во второй онъ уже не обращаетъ на него вниманія, въ третій самъ покушается послдовать его примру, что и исполняетъ въ четвертый…

Такъ-какъ главный комитетъ единогласно призналъ, что лучшимъ средствомъ разстроить намренія любителей грабежа было объявить, что правосудіе удовлетворено и церемонія кончена, то президентъ Туссенъ-Жиль приказалъ возстановить тишину и произнесъ громкимъ голосомъ нчто въ родъ ite missel est, весьма-похожаго на рчь, произнесенную въ Тюильри Песіономъ 20 іюня 1792 года:

— Народъ! Кляня, оскорбляя, ломая и разоряя, ты пользовался своимъ правомъ и исполнилъ свой долгъ, по теперь поздно, убирайся, пожалуйста, прочь.

Рчь Туссена-Жиля, которой мы здсь представили только смыслъ, а не точный текстъ, далеко не произвела ожидаемаго дйствія, правда, приверженцы капитана отвчали на эту рчь громкими рукоплесканіями и стали кричать, что капитанъ правъ, что въ-самомъ-длъ пора расходиться, но ободранная толпа, признававшая начальниками Банкроша и Ламур, удвоенными ругательствами возстала противъ этого приглашенія.

— Что они, насмхаются надъ нами? вскричалъ, употребивъ гораздо-боле энергическое выраженіе, Банкрошъ, маленькій, черный человкъ, оправдывавшій данное ему прозвище {Кривоногій — Bancrocho.} уродливо-искривленными ногами:— не-ужь-то мы для того ревли во все горло, работали руками и ногами, потли и кряхтли для того только, чтобъ вернуться домой, не промочивъ даже горла?

— Это было бы глупо, прибавилъ Ламур: — нелпо!

— Коли Туссенъ-Жиль, у котораго бочекъ двадцать въ погребу, не хочетъ даже предложить намъ одного стакана, продолжалъ Кривоногій:— такъ войдемъ въ замокъ.

— Да, войдемъ въ замокъ, тамъ должно быть чудное винцо!

— Въ замокъ! А такъ-какъ ршотка заперта, ломать ее!

— Въ замокъ! повторилъ Банкрошъ дребезжащимъ голосомъ: — я васъ приглашаю, а Шатожиронъ будетъ угощать.

Дикій смхъ, превратившійся вскор въ ревъ и вой, послдовалъ за этой шуткой, и оборванная толпа бросилась на ршотку, какъ бросается на добычу стадо проголодавшихся шакаловъ.

Въ эту-то критическую и ршительную минуту, г. Бобилье, украшенный на-скоро импровизованнымъ шарфомъ и провожая Туано, явился на площадк крыльца.

Нимало-несмущенный страшнымъ представившимся ему зрлищемъ пылающихъ остатковъ тріумфальной арки, лзущихъ на ршотку разбойниковъ и бшеною круговою пляскою отвратительной толпы, готовой, по-видимому, бросить въ огонь перваго, кто дерзнетъ помшать ей, мирный судья твердымъ шагомъ прошелъ черезъ дворъ, смло смотря однимъ глазомъ на бунтовщиковъ, а другимъ наблюдая за несчастнымъ, блднымъ барабанщикомъ, шедшимъ возл него такъ же охотно, какъ идетъ человкъ, котораго ведутъ на вислицу.

До-сихъ-поръ, кром минутнаго появленія старика у окна и испуганныхъ, тамъ-и-сямъ выглядывавшихъ изъ-за угловъ и тотчасъ же исчезавшихъ лицъ, бунтовщики не замчали ничего особеннаго въ замк. Двери и окна были заперты въ нижнемъ этаж: но ничто не показывало, чтобъ обитатели замка готовились къ серьзной оборон. Молчаніе, пустота обширнаго двора, угаданный страхъ, покорность дерзостямъ, — все поощряло бунтовщиковъ и воспламеняло ихъ природную смлость до слпой отважности.

Не смотря на все это и на то, что возмущеніе, достигнувъ своего пароксизма, походило въ это время на разлившуюся рку, для удержанія которой безсильны уже плотины, появленіе г. Бобилье произвело электрическое дйствіе. При вид маленькаго старика, столь же мало величественнаго, какъ и страшнаго, вооруженнаго только трехцвтнымъ шарфомъ, надтымъ поверхъ чернаго фрака, наступила внезапно тишина, тмъ боле поразительная, что послдовала за оглушительнымъ шумомъ.

Банкрошъ и шайка его повисли, такъ-сказать, на ршотк, до верха которой нкоторые бродяги уже достигли, другіе поспшно соскочили внизъ. Плясуны внезапно остановились, пніе прекратилось. По машинальному движенію, главнйшіе члены клуба приблизились къ своему президенту, точно какъ при видъ коршуна цыплята жмутся къ матк, наконецъ, даже Пикарде пересталъ трубить въ кулакъ и хотлъ-было спуститься внизъ, но тщеславіе преодолло минутную слабость и онъ остался, хоть не совсмъ-спокойный, на избранномъ имъ пост.

Г. Бобилье прямо пошелъ черезъ дворъ съ такимъ смлымъ и ршительнымъ видомъ, какъ-будто бы не полумертвый со страха мальчишка, а цлый эскадронъ парижской муниципальной гвардіи находился въ его распоряженіи. Не доходя шести шаговъ до ршотки, онъ остановился, пріосанился, выпрямился, бросилъ на буйную толпу взглядъ Нептуна, поражающаго сыновъ Эола, возставшихъ противъ троянскаго флота, и приказалъ барабанщику бить провозглашеніе.

Туано повиновался, но страхъ до того овладлъ имъ, что, вмсто обыкновенной дроби, которою онъ гордился, ему удалось пробить какіе-то неясные, неопредленные удары.

По прошествіи нсколькихъ секундъ, г. Бобилье величественнымъ жестомъ приказалъ ему остановиться и голосомъ, твердость котораго вполн вознаграждала трусливый бой барабанщика, онъ произнесъ ршительный возгласъ, установленный закономъ 1791 года:

— Повиновеніе закону! Будутъ приняты строгія мры, пусть мирные граждане удалятся.

XIV.
Клубисты и грабители.

Изъ оконъ гостинницы Коня-Патріота два человка смотрли на разсказываемыя нами происшествія, одинъ изъ нихъ былъ г. де-Буажоли, другой адвокатъ Фруадво.

Приложивъ лобъ къ стеклу, совтникъ префектуры, по-видимому внимательно слдилъ за развитіемъ возмущенія, но мысли его были обращены на другой предметъ. Страшная угроза бывшаго друга его, Пишо, ныншняго виконта де-Ланжерака, все-еще раздавалась въ ушахъ его:

‘Вспомните зеленый бумажникъ, забываемый иногда на бюро герцогомъ де-Шеризакомъ.’

Увидвъ, что тайна, открытіе которой могло погубить его, была извстна человку, котораго онъ самъ вызвалъ на ссору, г. де-Буажоли, вопреки всей своей самоувренности, чувствовалъ, какъ холодный потъ выступала, на вискахъ его, и глаза, неподвижно-устремленные на пламя, объявшее тріумфальную арку, имли дикое выраженіе, какъ-будто-бы предъ нимъ въ пламени предсталъ мстительный призракъ.

Между-тмъ, какъ совтникъ префектуры предавался такимъ образомъ мрачнымъ размышленіямъ, порождаемымъ нечистою совстью, сосда его укачивали радостныя мечты, наполняющія сердца влюбленныхъ.

Въ ожиданіи часа, когда можно было явиться въ дом г. Гранперрена, Фруадво подошелъ совершенно одтый къ окну и смотрлъ на возмущеніе, думая о Викторин. Мало-по-малу, однакоже, дерзкіе поступки, происходившіе передъ его глазами, вполн завладли его вниманіемъ.

Читатели ужь замтили, что Фруадво такъ же мало любилъ Шатожирона, какъ и барона де-Водре, ревнуя дяд, онъ ощущалъ къ племяннику злопамятную вражду, отъ которой не могутъ избавиться даже самые великодушные люди, когда оскорблено ихъ самолюбіе. Бывшій студентъ дижонскаго факультета правъ не могъ забыть высокомрнаго равнодушія, которое показывалъ ему аристократъ-товарищъ во все время курса, пройденнаго ими вмст и, не желая ему серьзной бды, онъ радовался униженію презрительной вжливости, казавшейся ему, неизвстному бдняку, нестерпимою гордостью.

При вид возмущенія шатожиронскаго клуба, Фруадво, воображая, что все дло ограничится безобидной суматохой, внутренно поощрялъ буяновъ.

— Дло! говорилъ онъ про себя: — вчерашней глупой оваціи нуженъ маленькій урокъ.

Но когда онъ увидлъ, что суматоха обращалась въ настоящій бунтъ, что за возобновленіемъ знамени послдовало разрушеніе тріумфальной арки, что камни полетли въ замокъ и пламя освтило эту становившуюся боле-и-боле безпорядочною сцену, тогда молодой адвокатъ не могъ не согласиться внутренно, что этому уроку нуженъ былъ другой урокъ построже, однакожь онъ не трогался.

— Это дло, думалъ онъ: — касается до маркиза де-Шатожиронъ-ле-Буръ и Туссена-Жиля. Зачмъ мн мшаться въ него? Пусть аристократія и демократія дерутся или обнимаются, мн до этого нтъ дла!

Итакъ, Фруадво стоялъ у окна, ршившись не выходить изъ роли простого зрителя и, вроятно, онъ не измнилъ бы этой ршимости, еслибъ внезапный, неожиданный подвигъ г. Бобилье не принудилъ его къ тому. Опасаясь за раздражительнаго, неустрашимаго старика посреди разъярившейся черни, онъ поспшно отошелъ отъ окна, въ четыре прыжка сбжалъ съ лстницы и побжалъ къ замку.

Опасеніе молодаго адвоката было не безъ основательности.

Г. Бобилье своею твердою, скорою и гордою поступью и особенно оффиціальнымъ шарфомъ произвелъ на бунтовщиковъ то же впечатлніе, какое производить на шалуновъ-школьниковъ видъ ихъ наставника, вооруженнаго розгой, но едва произнесъ онъ грозный возгласъ, какъ очарованіе разсялось! Угрожая толп строгими мрами, старый чиновникъ въ точности слдовалъ предписанію закона, не думая о томъ, что одни и т же слова, смотря по обстоятельствамъ, могутъ быть повелительны или смшны, и что приказаніе, котораго никто не дерзнетъ ослушаться, если оно подкрплено баттареей пушекъ или кавалерійскимъ эскадрономъ, необходимо теряетъ всю свою силу безъ этого подкрпленія.

Вся же сила для приведенія въ исполненіе строгихъ мръ, которыми грозилъ пылкій мирный судья, состояла изъ одного барабанщика Туано.

Между громкой угрозой и ничтожными средствами для приведенія ея въ исполненіе, былъ разительный контрастъ, который не могъ не повредить успху смлой выходки стараго мирнаго судьи.

— Слышите ли, будутъ приняты строгія мры? закричалъ Банкрошъ, перекинувъ ногу за ршотку и садясь на нее верхомъ.— Посмотримъ! Пожалуйте, господа, пожалуйте! Берите билеты! Кому угодно мсто за пять су?

— Эй, Туано! закричалъ Ламур: — не ты ли приведешь въ исполненіе строгую мру? Должно быть, ты недавно сдлался силачомъ, потому-что въ послдній разъ, когда я билъ тревогу на твоей спин, на рашоненскомъ гулянь, у тебя вовсе не было силишки!

При этихъ словахъ, напоминавшихъ ему весьма-непріятныя ощущенія, барабанщикъ бросилъ на мирнаго судью испуганный взоръ, на который старикъ отвчалъ отрывисто:

— Барабань еще!

Не смотря на свой страхъ, Туано хотлъ, исполнить это приказаніе, но неявственныя восклицанія, посреди которыхъ слышался грозный голосъ Туссена-Жиля, заглушили барабанный бой.

— Прочь барабанщика! ревлъ капитанъ: — прочь приверженцевъ аристократіи! Мы вс мирные и добрые граждане… Никто изъ насъ не уйдетъ… Намренія наши чисты… мы стоимъ на земл, принадлежащей общин… никто не сметъ намъ приказывать… прочь барабанщика!

— Прочь барабанщика! повторила хоромъ толпа.

— Прочь мирнаго судью! закричалъ писарь Вермо, столько же боявшійся, какъ и ненавидвшій своего начальника, а потому спрятавшійся за плечи Туссена-Жиля, какъ сынъ Теламона скрывался подъ обширнымъ щитомъ своего брата Аякса, откуда пускалъ въ Троянъ убійственныя стрлы, не подвергаясь самъ опасности быть раненнымъ.

— Прочь мирнаго судью! повторили т же голоса:— прочь мирнаго судью и барабанщика!

— Если они не уберутся сейчасъ же во-свояси, такъ я разобью имъ рожу, сказалъ Ламур, показавъ писарю, возл котораго находился въ эту минуту, камень, имъ поднятый.

— Ты разобьешь? Какъ бы не такъ! Не смешь, отвчалъ Вермо, нарочно подстрекая бродягу.

— А! не смю!.. А вотъ увидите. Котораго прикажете?

— Еслибъ теб пришлось выбирать между зайцомъ и воробьемъ, въ кого бы ты прицлился?.. злобно спросилъ писарь.

— Разумется, въ зайца!

— Да, но мирный судья не заяцъ.

— То-есть, еслибъ его изжарить, такъ онъ не будетъ такъ вкусенъ, какъ заяцъ, а кром этого, но мн все-равно, что онъ, что заяцъ! Ты это сейчасъ увидишь.

Отчасти изъ фанфаронства, отчасти изъ страсти длать зло, Ламур прицлился въ г. Бобилье и пустилъ въ него камнемъ, но какое-то божество, покровительствовавшее чиновнику и недоброжелательное барабанщику, измнило направленіе камня, и, вмсто того, чтобъ, попасть въ старика, онъ ударилъ прямо въ грудь Туано.

— Г-нъ Бобилье… меня убили! вскричалъ Несчастный садовникъ, упавъ навзничь.

— Ничего, трусишка! отвчалъ чиновникъ и громкимъ, твердымъ голосомъ повторилъ законное требованіе:

— Повиновеніе закону! Будутъ приняты строгія мры, пусть мирные граждане удалятся!

Первый ударъ былъ нанесенъ, а извстно, что въ подобныхъ случаяхъ онъ обыкновенно ршаетъ дло, три или четыре камня, брошенные товарищами Банкроша, послужили отвтомъ на вторичный возгласъ мирнаго судьи, въ котораго, однакожь, не попали и въ этотъ разъ, по одинъ изъ камней съ шумомъ ударился о каску Туано, лежавшаго на земл. Страхъ, опрокинувшій барабанщика, такъ же скоро поставилъ его опять на ноги: не поднимая сбитой у него съ головы каски, онъ постыдно обратился спиною къ непріятелю и пустился бжать со всхъ ногъ къ замку. Секунду спустя, онъ снялъ съ себя мшавшій ему барабанъ и бросилъ его посреди двора, relicta non bene рarmula, какъ Горацій бросилъ свой щитъ Филиппу.

Концертъ насмшекъ и гугуканія привтствовалъ бгство барабанщика, въ то же время замокъ ршотки уступилъ удвоеннымъ, усиліямъ разбивавшихъ его, и бунтовщики ворвались на дворъ съ быстротою потока, прорвавшаго плотину.

Но вмсто того, что бы могъ сдлать и мужественный человкъ, не боясь обвиненія въ малодушіи, г. Бобилье смло бросился къ бунтовщикамъ и схватилъ перваго, попавшагося ему подъ руку за воротникъ, случайно ему попался Кривоногій, который, не желая никому уступить славы перваго вторженія во дворъ, смло и рискуя сломить себ шею соскочилъ съ ршотки.

— Арестую тебя именемъ закона! сказалъ ему мирный судья: — вызываю всхъ добрыхъ гражданъ помочь мн связать его.

Никому изъ присутствующихъ не показалось, чтобъ подобный вызовъ могъ относиться къ нему лично: нкоторые сочли даже нужнымъ помочь плнному высвободиться изъ рукъ старика.

— Нечего звать, пріятели, вскричалъ Банкрошъ освободившись: — кто хочетъ пить, за мной!

Съ этими словами онъ поднялъ каску Туано и преважно надлъ ее.

Воинственный призывъ Кривоногаго соединилъ опять разсявшуюся толпу оборвышей, которые съ воплемъ бросились въ-слдъ за нимъ къ замку. Будучи живе своихъ товарищей, Ламур завладлъ брошеннымъ посреди двора барабаномъ и удвоилъ общее рвеніе, барабаня на приступъ.

Пока эти блудныя дти возмущенія бросились искать добычи,— между гражданами, имвшими только цлію обнаружить свои патріотическія чувствованія, проявилось нкоторое волненіе.

— Капитанъ! повторяю вамъ, что дло портится, сказалъ Лаверднъ, покачавъ головой.

— Ба! отвчалъ Туссенъ-Жиль: — пускай позабавятся.

— Велика бда! Если они и заставятъ маркиза поподчивать ихъ нсколькими бутылками вина, такъ не разорятъ его! прибавилъ мясникъ.

— Конечно, бда была бы не велика, еслибъ они этимъ удовольствовались, но смотрите, чтобъ, выпивъ вина у маркиза, они не вздумали приняться за наше.

— Моего не выпьютъ, возразилъ Готро:— я беру вино бутылками у нашего президента и какъ куплю, такъ и выпью. Пусть-ка они попробуютъ…

— Вотъ вы каковы! перебилъ его Лаверднъ:— лишь бы васъ не трогали, а тамъ пускай грабятъ другихъ.

— Вы такъ бы и сказали, что боитесь за свою водку и за сахаръ, сказалъ мясникъ ухмыляясь.

— Кажется, я не имю на то права, торжественно отвчалъ мелкій торговецъ.

— А надо сказать правду, изъ вашего товара можно сдлать славный пуншъ!

— Мой магазинъ не шинокъ, впрочемъ, отдавайте-себ, если хотите, Банкрошу и его шайк ваши телячьи ножки и бараньи ножки, что же касается до меня, я не чувствую ни малйшаго желанія, чтобъ они разграбили мои колоніальные товары. А потому повторяю: если мы позволимъ имъ начать, такъ ихъ не скоро и остановишь.

— Ваше замчаніе довольно-справедливо, гражданинъ Лаверднъ, сказалъ Туссенъ-Жиль: — тмъ боле, что мн было бы весьма-прискорбно, еслибъ такой день былъ оскверненъ буйствомъ нкоторыхъ негодяевъ.

— Скажите лучше — воровъ!

— Это можетъ придать другой смыслъ нашему политическому обнаруженію…

— И навлечь на насъ непріятности, ибо что ни говори, а все-таки мы затяли это дло, и насъ, пожалуй, потащутъ къ отвту…

— Правда, гражданинъ Лаверднъ, прервалъ капитанъ: — надобно удержать ихъ прежде, нежели они успютъ надлать глупостей. Ступайте за мною.

Этотъ разговоръ происходилъ возл древа свободы, отъ котораго не отходили клубисты, между-тмъ, какъ большая часть низшихъ бунтовщиковъ ворвалась на дворъ. Увидвъ, что Туссенъ-Жиль пошелъ къ ршотк, осторожный мелочной торговецъ остановилъ его.

— Замтьте, сказалъ онъ ему: — что они разбили замокъ и насильственно отворили ршотку, слдовательно, каждый, кто войдетъ на дворъ, будетъ обвиненъ въ сообщничеств съ ними и попадется въ скверную исторію.

— Въ-самомъ-дл? спросилъ Готро съ безпокойствомъ:— я готовъ колотить встрчнаго и поперечнаго, и самъ, пожалуй, дамъ прибить себя, а подъ судъ не хочу!

— Я убжденъ въ томъ, что говорю, возразилъ Лаверднъ: — гражданинъ Вермо скажетъ вамъ, что называется насильственнымъ вторженіемъ въ жилище.

— Писарь объяснитъ дло, сказалъ капитанъ.— Вермо!

Никто не отвчалъ.

— Вермо! повторили вмст Готро и Лаверднъ.

Но они звали тщетно, тщетно осматривались на вс стороны: писарь исчезъ.

— Онъ самъ раздулъ огонь, сказалъ Лаверднъ съ горечью:— а теперь, когда огонь вспыхнулъ, онъ побоялся обжечь пальцы и ушелъ, какъ настоящій іезуитъ!

Исключая названія іезуита, врность котораго можно было еще оспорить, почтенный мелочной торговецъ говорилъ правду.

Если во всхъ революціяхъ непремнно встрчаются люди, которыхъ весьма-характеристически прозвали завтрашними, то между ними есть и такіе, которымъ такъ же пристало названіе вчерашнихъ, они совтуютъ, поджигаютъ, подстрекаютъ, но оставляютъ другимъ трудъ исполненія. Вермо принадлежалъ къ этому разряду людей. Въ ту самую минуту, когда ршотка растворилась, онъ проскользнулъ въ толп съ ловкостью зми, ползущей подъ травою, и исчезъ такъ скоро, что никто и не замтилъ, куда онъ двался.

— Писарь неспособенъ съиграть съ нами такую скверную штуку, сказалъ спорщикъ Готро: — если его здсь нтъ, значитъ онъ прошелъ съ другими за ршотку.

— Надобно удостовриться въ этомъ, отвчалъ Туссенъ-Жиль и опять пошелъ къ ршотк.

Прочіе клубисты пошли за нимъ и даже осторожный вице-президентъ Лаверднъ послдовалъ ихъ примру.

Въ нсколькихъ шагахъ за ршоткой стоялъ г. Бобилье, растрепанный парикъ его съхалъ назадъ, платье было въ безпорядк, шарфъ разодранъ, онъ стоялъ неподвижно, держа въ одной рук карандашъ, а въ другой маленькій бумажникъ, на которомъ писалъ съ молчаливою яростью.

— Смотрите, мирный судья угоститъ насъ! сказалъ Лаверднъ капитану пожарной команды:— не худо бы переговорить съ нимъ.

— Стану я говорить съ старымъ шуаномъ! отвчалъ Туссенъ-Жиль съ грубостію, въ которой была, однакожь, замтна нкоторая нершительность.

Вс клубисты остановились и начали совщаться.

— Милости просимъ, господа, милости просимъ! кричалъ имъ г. Бобилье съ сардоническимъ смхомъ: — на полпути останавливаться не стоитъ, вы перешагнули за Рубиконъ, идите ужь дальше, разсчетъ будетъ одинъ!

— Какимъ чортомъ называетъ онъ ршотку? спросилъ одного изъ своихъ сосдей мясникъ Готро, который, какъ мы уже знаемъ, не отличался особеннымъ знаніемъ римской исторіи.

— Здраствуйте, мось Туссенъ-Жиль… Вашъ слуга, мось Лаверднъ… Мое почтеніе, мось Готро… говорилъ мирный судья, продолжая записывать имена начальниковъ возмущенія.— А куда двался мой почтенный писарь, мось Вермо? я, кажется, видлъ его. Не ошибся ли я? желаю для него, чтобъ я ошибся.

— Г. мирный судья, что вы за чепуху записываете? спросилъ Готро, съ безпокойнымъ видомъ подошедъ къ старику:— надюсь, что все уладится между нами безъ помощи гербовой бумаги.

— А! вы надетесь, мось Готро! отвчалъ старый чиновникъ, не переставая записывать имена знакомыхъ ему людей, которыхъ замчалъ въ групп, вокругъ него образовавшейся:— а! вы шумите, поджигаете, бросаете каменья, разбиваете замки, насильственнымъ образомъ вторгаетесь въ чужое жилище, открыто возстаете противъ правительственныхъ властей, и надетесь, что дло уладится безъ помощи гербовой бумаги! Ошибаетесь, господа! Безъ гербовой бумаги дло не обойдется, — за это я ручаюсь, да, не обойдется!

Послднія слова мирный судья произнесъ съ такимъ жаромъ, что сломалъ кончикъ карандаша.

Замтивъ буйства шайки Кривоногаго, начальники возмущенія, по-видимому, лишились прежней бодрости духа, за то г. Бобилье становился боле и боле твердымъ по мр увеличенія безпорядковъ.

— Извольте идти дальше, господа, продолжалъ онъ голосомъ, исполненнымъ грозной ироніи:— я васъ не держу, вы знаете, что я два раза произнесъ законную формулу, и что теперь вы вс подлежите годовому заключенію въ тюрьму, это бездлица, я знаю, но такъ-какъ многіе изъ васъ смло могутъ назваться начальниками и зачинщиками безпорядковъ, то мы постараемся исходатайствовать для нихъ маленькое отличіе.

— Отличіе, г. мирный судья? спросилъ Лаверднъ съ безпокойствомъ.

— Ихъ упрячутъ не на одинъ годъ, а на два года въ тюрьму!

— Г. мирный судья, продолжалъ мелочной торговецъ съ возраставшимъ безпокойствомъ:— прошу васъ замтить, что не мы разбили ршотку, и что мы не виноваты, если толпа негодяевъ…

— Это не мое дло! вы объяснитесь передъ судомъ, сухо возразилъ старый чиновникъ.— Какъ! вскричалъ онъ, быстро обратившись къ новому лицу, прорзавшему толпу и приближавшемуся къ нему: — врить ли глазамъ? Вы, Фруадво, между нарушителями общественнаго порядка? Tu quoque, Brute?

— Г. мирный судья, отвчалъ молодой адвокатъ:— я не только не думаю нарушать общественнаго спокойствія, но, напротивъ, пришелъ помочь вамъ возстановить его. Располагайте мною.

Прежде, нежели Бобилье усплъ отвчать на это предложеніе, изъ сней, куда дерзко вошелъ за минуту Банкрошъ съ своей шайкой, послышались неявственные крики, почти въ то же мгновеніе оборванная толпа поспшно сбжала съ крыльца и разбжалась въ разныя стороны.

Причина этого бгства тотчасъ же объяснилась.

Маркизъ, Ланжеракъ, Жерменъ и Бургиньйонь, вооруженные ружьями, пистолетами и охотничьими ножами, внезапно вышло изъ сней и стали на платформ, готовясь выстрлить при первомъ приступ.

XV.
Миролюбивый посредникъ.

Воинственный поступокъ маркиза и его товарищей, разогнавшій шайку Банкроша, взволновалъ и прочихъ бунтовщиковъ, г. Бобилье громко и радостно вскрикнулъ при видъ этого неожиданнаго подкрпленія.

— Сюда, г. маркизъ! сюда! вскричалъ онъ, подымаясь на ципочки и размахивая обими руками.

Съ этими словами, мирный судья окинулъ взоромъ окружавшую его группу съ яростью тигра, выбирающаго, какъ разсказываютъ, самую жирную добычу изъ толпы Индійцевъ, на которую случайно нападетъ онъ. Увидвъ, что значительнйшее лицо изъ всей шайки былъ капитанъ Туссенъ-Жиль, къ которому онъ давно уже питалъ вражду но разнымъ другимъ причинамъ, онъ смло схватилъ его за воротникъ.

— Ты виновникъ возмущенія и предводитель бунтовщиковъ, закричалъ онъ ему громкимъ голосомъ: — именемъ закона арестую тебя!

Президентъ патріотическаго клуба такъ мало ожидалъ этой выходки, что минуту простоялъ неподвижно, точно окаменлый, но вскор оправился и, сжавъ въ своихъ ручищахъ костлявые пальцы мирнаго судьи, отвчалъ:

— Г. Бобилье, еслибъ вы не были такъ стары, я переломилъ бы васъ на колн какъ щепку!

— Именемъ закона! возразилъ чиновникъ, не отпуская воротника куртки трактирщика:— Фруадво, именемъ закона требую, чтобъ вы помогли мн.

— Оставьте меня, говорю вамъ, или худо будетъ! возразилъ трактирщикъ, грубо тряхнувъ мирнаго судью.

— Туссенъ-Жиль, не стыдно ли вамъ? вскричалъ Фруадво, однимъ движеніемъ мощной руки высвободивъ старика.

Многіе изъ приверженцевъ Туссена-Жиля увидли въ поступк молодаго адвоката ршительное объявленіе вражды и вмшались въ дло, возставъ противъ него. Наступила суматоха, во время которой Фруадво, не уступая бунтовщикамъ, убждалъ мирнаго судью отступить, прикрывая его своимъ тломъ.

— Пожалуйста, г. Бобилье, говорилъ онъ ему нсколько разъ: — уйдите въ замокъ и дайте мн усмирить ихъ.

— Не отступлю ни на шагъ передъ этими мошенниками, отвчалъ мирный судья, остроугольное лицо котораго пылало гнвомъ: — они могутъ убить меня, а я не тронусь съ мста, пока живъ!

Увидвъ критическое положеніе старика, Шатожиронъ. поспшно сошелъ съ крыльца, приказавъ своимъ товарищамъ идти за нимъ.

— Помилуй, что ты длаешь? вскричалъ Ланжеракъ взволнованнымъ голосомъ:— оставивъ это мсто, мы лишаемся всхъ своихъ преимуществъ.

— Впередъ! сказалъ Ираклій, не обращая вниманія на это замчаніе:— я не позволю обижать въ моемъ присутствіи старика, носившаго на рукахъ отца моего.

Въ то самое время, когда маркизъ, сопровождаемый Жерменомъ и Бургиньйономъ, смло шедъ къ толп бунтовщиковъ, Фруадво, отчаявшись убдить столько же упрямаго, какъ и неустрашимаго мирнаго судью, схватилъ его за руку и насильно потащилъ къ замку.

На полдорог встртили они Шатожирона, опередившаго нсколькими шагами своихъ слугъ.

— Маркизъ, сказалъ ему Фруадво:— не полагаю, чтобъ вы имли намреніе стрлять въ безоружныхъ и отвчать на безумные крики пулямй.

— Милостивый государь, отвчалъ маркизъ:— у этихъ безоружныхъ людей въ карманахъ весьма-острые ножи, вотъ тому доказательство, прибавилъ онъ, показывая свою лвую руку, обвернутую окровавленнымъ платкомъ.

— Эти разбойники ранили васъ? вскричалъ г. Бобилье едва-слышнымъ голосомъ, потому-что чуть не задохся отъ скорости, съ которою тащилъ его за собою адвокатъ.

— Это только царапина, отвчалъ Шатожиронъ: — сейчасъ… Въ сняхъ… маленькій черный человкъ… съ кривыми ногами, ранилъ меня за то, что я не совсмъ-вжливо сбросилъ его съ лстницы.

— Это злодй Кривоногій! возразилъ мирный судья.

— Его не трудно будетъ узнать, потому-что хоть онъ и надлъ каску, однакожь, не можетъ быть, чтобъ на лиц его не остались слды удара прикладомъ.

— Надобно было застрлить, какъ бшеную собаку, этого разбойника, а не бить его прикладомъ, вскричалъ старикъ съ негодованіемъ.

— Г-нъ Бобилье, сказалъ Фруадво: — убіеніемъ человка, хоть бы этотъ человкъ былъ хуже мошенника Банкроша, порядка не возстановимъ.

— Нтъ пощады этимъ разбойникамъ! вскричалъ наимене мирный изъ всхъ мирныхъ судей королевства:— маркизъ, соблаговолите забыть на минуту ваше званіе и повинуйтесь мн, какъ представителю закона, встаньте за мною вмст съ вашими людьми. Я еще разъ провозглашу законную формулу, и если мошенники не уберутся сейчасъ же, если въ насъ пустятъ малйшимъ камешкомъ… чмъ заряжены ружья?

— Мелкою и крупною дробью пополамъ, отвчалъ егерь.

— Прекрасно! Еслибъ они были заряжены пулями, я самъ посовтовалъ бы, можетъ-быть, стрлять вверхъ, по нсколько дробинокъ не убьютъ, а только проучатъ, какъ слдуетъ, этихъ разбойниковъ. Итакъ, при первомъ камн и по первому моему приказанію, стрляйте смло, какъ на стадо волковъ!

Между-тмъ, какъ г. Бобилье выступилъ впередъ, чтобъ возмутители лучше могли разслышать его возгласъ, Фруадво сказалъ маркизу:

— Нашъ почтенный мирный судья былъ бы славнымъ солдатомъ, но мн не случалось видть человка, характеръ котораго противорчилъ бы столько его званію, по милости его воинственнаго духа, сцена, которая была только смшна и глупа, можетъ сдлаться кровопролитною.

— Вы, я надюсь, сами видите, что меня вынуждаютъ къ тому обстоятельства, отвчалъ Ираклій.

— Есть еще время поправить дло. Если старики слишкомъ-пылки., такъ молодымъ людямъ надлежитъ быть спокойными и разсудительными. Позвольте мн дать вамъ совтъ?

— Извольте говорить, сильныя мры мн-самому весьма не нравятся, и если вы знаете какое-нибудь средство возстановить спокойствіе безъ содйствія…

— Спустите курки, прервалъ слова его молодой адвокатъ:— воротитесь въ замокъ и непремнно уведите съ собою г. Бобилье, который, вопреки своимъ добрымъ намреніямъ, подливаетъ только масло въ огонь, между-тмъ, какъ слдовало бы залить его водой, онъ слишкомъ воинственъ, продолжалъ Жоржъ улыбаясь: — и не знаетъ, какъ надо обращаться съ нашими Шатожиронскими гражданами, я знаю ихъ языкъ, и если вы позволите мн взять это дло на себя, ручаюсь, что ране нежели черезъ четверть часа порядокъ будетъ возстановленъ.

Увидавъ, что бунтовщики стояли въ почтительномъ разстояніи при вид ружей, которыми маркизъ и его слуги были вооружены, и прекратили вс враждебныя дйствія, виконтъ де-Ланжеракъ ршился сойдти съ крыльца.

— Г. Фруадво правъ, сказалъ онъ маркизу:— стрльба была бы весьма полезна, еслибъ въ замк не было дамъ, но только одинъ отчаянный мирный судья не понимаетъ и не хочетъ понять, что присутствіе дамъ въ замк заставляетъ насъ поступать какъ-можно-осторожне. Не въ томъ бда, что мы рискуемъ собою, но въ томъ, что мы подвергаемъ опасности дамъ!.. Кто знаетъ, до какихъ злодяній можетъ дойдти разъяренная чернь? Ужь г-жа де-Шатожиронъ и безъ того будетъ въ отчаяніи, когда увидитъ, что ты раненъ… Не-уже-ли ты хочешь убить ее?.. а дочь твоя… маленькая Полина… Подумай хорошенько…

Это миролюбивое увщаніе было прервано воинственнымъ голосомъ г. Бобилье.

— Впередъ! кричалъ онъ:— и если начнутъ опять бросать каменья, готовьтесь стрлять, ждите только моей команды.

Съ этими словами, послдней вспышкой потухающаго огня, старикъ, которому измнили мене-непобдимыя, нежели мужество его, силы, покачнулся и упалъ бы навзничь, еслибъ адвокатъ и маркизъ не подоспли въ одно время, чтобъ поддержать его!

— Надобно унести его въ замокъ, сказалъ Ланжеронъ съ заботливостью, выказываемою нкоторыми солдатами на пол битвы, когда надобно снести въ походный лазаретъ товарища, пораженнаго непріятельскою пулею:— г. Фруадво, позвольте мн занять ваше мсто, пока мы будемъ ухаживать за почтеннымъ г. Бобилье, употребите все свое вліяніе для возстановленія мира и тишины. Еслибъ въ замк не было дамъ, я не просилъ бы вашего посредничества, но вамъ извстно, что здсь маркиза и ея матушка, слдовательно…

— Хорошо, хорошо, отрывисто отвчалъ Фруадво: — займитесь г. Бобилье, я самъ знаю, что мн длать.

Между-тмъ, какъ виконтъ съ помощію Ираклія, нежелавшаго поручать этой заботы слугамъ, уносилъ въ замокъ стараго чиновника, лишившагося чувствъ, Фруадво подошелъ къ бунтовщикамъ, которымъ Туссенъ-Жиль опять говорилъ что-то съ жаромъ.

— Скажите мн, пожалуйста, спросилъ молодой адвокатъ, безъ церемоніи перебивъ рчь президента патріотическаго клуба: — разойдетесь ли вы спокойно по домамъ, или хотите непремнно попасться въ исправительный, а, быть-можетъ, и въ уголовный судъ?

— Г. Фруадво! отвчалъ трактирщикъ-республиканецъ съ напыщенностью:— Французскіе граждане, Шатожиронцы, съ чистою совстью и чистыми намреніями исполнившіе гражданскій долгъ…

— Туссенъ-Жиль, перебилъ его снова молодой адвокатъ: — я знаю, что вы забіяка, и потому обращаюсь не къ вамъ однимъ: я говорю всмъ вообще. Пусть т, которые намрены выслушать меня спокойно, подымутъ руку.

Кром капитана и двухъ или трехъ ревностнйшихъ приверженцевъ его, вс подняли руку,— такъ сильно было вліяніе сельскаго адвоката даже на тхъ, которые обвиняли его въ положительной холодности.

— Вы знаете, что я не карлистъ, не іезуитъ, и не аристократъ, продолжалъ Фруадво, нарочно стараясь польстить предразсудкамъ своихъ слушателей: — никто не можетъ обвинить меня въ дружб съ маркизомъ де-Шатожирономъ. Я такой же гражданинъ, такой же патріотъ, какъ и вы, не имю никакой причины обманывать васъ и не только, не сдлалъ вамъ никогда малйшаго зла, но даже имлъ случаи защищать многихъ изъ васъ, правда ли?

— Правда, г. Фруадво, совершенная правда, отвчали въ одинъ голосъ многіе изъ присутствующихъ:— вы прекрасный молодой человкъ и славный адвокатъ, это вс знаютъ.

— Итакъ, если вы сами сознаетесь, что я вамъ другъ и что моимъ совтамъ можно послдовать, выслушайте же меня.

— Слушаемъ, г. Фруадво, слушаемъ.

— Вы довольно подурачились сегодня, пора и честь знать, ибо, повторяю вамъ, преступленіе ваше гораздо-важне, нежели вы думаете, и вы подверглись строгому наказанію.

— Г. адвокатъ, сказалъ Готро, почесывая за ухомъ:— вы знаете, что я не сутяга и что мн непріятне видть у себя въ дом малйшій лоскутокъ гербовой бумаги, нежели попасться на рога свирпйшему изъ быковъ моихъ, скажите жь намъ откровенно, чмъ это можетъ кончиться?

— Я уже сказалъ вамъ, что это можетъ кончиться исправительнымъ, а, быть-можетъ, и уголовнымъ судомъ.

— Однакожь писарь говорилъ намъ, что мы поступаемъ по законамъ.

— Вермо не осмлится повторить при мн такой нелпости. Онъ здсь?

— Нтъ, г. Фруадво, отвчалъ мелочной торговецъ съ горечью: — писарю показалось здсь слишкомъ-жарко, онъ счелъ за лучшее убраться.

— Онъ поступилъ благоразумно, совтую вамъ послдовать его примру.

— Слдовательно, продолжалъ Лаверднъ, безпокоившійся еще боле мясника:— если г. де-Шатожиронъ подастъ жалобу, что мы разбили его ршотку немножко-невжливо, такъ это можетъ навлечь на насъ непріятности?

— Боле, нежели непріятности, ручаюсь въ этомъ.

— Боле! А что же?

— Такъ, отъ трехъ мсяцевъ до двухъ лтъ заключенія въ тюрьму, смотря по обстоятельствамъ.

Начальники возмущенія съ безпокойствомъ посмотрли другъ на друга.

— Мирный судья то же говорилъ, сказалъ Лаверднъ на ухо Туссену-Жилю: — а такъ-какъ г. Фруадво, знающій законы какъ свои пять пальцевъ, говоритъ то же, такъ должно быть правда.

— Что же касается до того, кто ударилъ ножомъ г. де-Шатожирона, продолжалъ Жоржъ:— тотъ такъ дешево не раздлается.

— Ударилъ ножомъ! повторили нсколько человкъ съ неодобрительнымъ изумленіемъ.

— Да, друзья мои, ножомъ. Я знаю, что вы большею частію честные люди, но вы видите, что между вами нашлись способные на все, на грабежъ и на убійство.

— Еслибъ я зналъ мошенника, сдлавшаго эту штуку, вскричалъ мясникъ съ жаромъ: — я убилъ бы его какъ теленка.

— Я первый сожалю объ этомъ несчастій, сказалъ Туссенъ-Жиль: — но проступокъ одного не можетъ пасть на всхъ.

— Правда, отвчалъ Фруадво: — но если вы не хотите быть обвиненными въ сообществ съ преступникомъ, прекратите безпорядки и немедленно разойдитесь по домамъ.

— Слушаемъ, отвчалъ Готро: — я не хуже другаго убью быка, но не оцарапаю и ребенка, а потому не хочу быть за одно съ разбойниками. Вы со мной, Лаверднъ?

— Непремнно, отвчалъ мелкій торговецъ,— не говорилъ ли я вамъ, что мошенники изъ шайки Кривоногаго поставятъ насъ въ затруднительное положеніе?

— Въ личномъ преступленіи другихъ обвинять нельзя, сказалъ трактирщикъ, стараясь скрыть подъ видомъ гордости невольное безпокойство, имъ овладвшее.

— Говорите, что хотите, возразилъ Лаверднъ:— а между-тмъ невиннымъ не въ первый разъ приходится отвчать за виновныхъ, и я раскаиваюсь въ томъ, что не убрался отсюда раньше, по примру іезуита Вермо. Капитанъ, г. Фруадво правъ, уйдемте-ка лучше домой. Не хотите? Такъ счастливо оставаться.

— Подлецы! проворчалъ сквозь зубы Туссенъ-Жиль.

Не обративъ вниманія на это оскорбленіе, Лаверднъ и Готро подали знакъ къ удаленію, и за ними послдовала большая часть ихъ товарищей. Кром нсколькихъ врныхъ друзей, ршившихся, по-видимому, не покидать своего президента, и полудюжины бродягъ изъ шайки Банкроша, продолжавшихъ бродить по двору, капитанъ пожарной команды остался одинъ съ адвокатомъ.

— Г. Фруадво, сказалъ онъ ему: — я считалъ васъ до-сихъ-поръ патріотомъ.

— Я никогда не переставалъ быть имъ, холодно отвчалъ адвокатъ:— но не въ томъ дло теперь. Это глупое возмущеніе устроено вами, и вы его зачинщикъ, въ этомъ нтъ никакого сомннія, слдовательно, вы должны ожидать приглашенія въ судъ…

— Жду, мрачно перебилъ его Туссенъ-Жиль: — долгъ всякаго гражданина страдать за отчизну!

— Мы здсь не въ вашемъ клуб, а потому оставьте эти пустыя фразы, Хотите ли вы послдовать доброму совту? Попросите добрыхъ людей, оставшихся съ вами, уйдти отсюда и пойдемте со мною въ замокъ.

— Въ замокъ? Зачмъ?

— Чтобъ просить у маркиза и г. Бобилье извиненія въ происшедшемъ. Можетъ-быть, не отлагая этого…

— Извиненія! Я лучше отрублю себ голову!

— Такъ ждите донесенія мирпаго судьи.

— Пусть онъ пишетъ донесенія и доносы сколько ему вздумается… И смюсь надъ ними, какъ надъ его желтымъ парикомъ… Я не такой трусъ, какъ Лаверднъ или Готро… я французъ и шатожиронскій гражданинъ… Если со мной затютъ процессъ, я употреблю на него три тысячи франковъ, и больше, если нужно… но ужь никому не удастся похвастать тмъ, что Туссенъ-Жиль кланялся кому-нибудь!

Внезапный крикъ прервалъ слова капитана, онъ оглянулся и сталъ какъ громомъ пораженный, при вид древа свободы, охваченнаго пламенемъ. Когда бунтовщики ворвались на дворъ, пламя, истреблявшее остатки тріумфальной арки, мало-по-малу добралось и до завтнаго тополя, сухое дерево котораго вспыхнуло такъ быстро и внезапно, что Пикарде, все еще несходившій съ верхушки, обжогся прежде, нежели кто-нибудь замтилъ, что дерево горло. Онъ первый закричалъ, и крикъ его повторился на разные голоса всми людьми, возвращавшимися въ это время къ насыпи.

— Г. Фруадво, сказалъ Туссенъ-Жиль съ дерзостію:— я ухожу не изъ трусости, а потому, что долгъ зоветъ меня.

И не медля ни минуты, капитанъ побжалъ со двора, крича громовымъ голосомъ:

— За трубой, товарищи! за пожарной трубой! Спасемте древо свободы!

XVI.
Окончаніе грозы.

Вс присутствовавшіе, и пожарные и непожарные, бросились наперерывъ другъ передъ другомъ по слдамъ капитана къ навсу, примыкавшему къ дому мэра, нкоторые изъ нихъ тотчасъ же вышли оттуда, таща за собою пожарную трубу, которую бгомъ довезли до насыпи, другіе же между-тмъ схватили ведра и черпали ими воду изъ колодезя возл дома мэра: вскор составилась цпь.

Быстры были мры, принятыя противъ пожара, но успхи пламени были быстре. Вскор Пикарде не могъ вытерпть. Гонимый пламенемъ, кузнецъ влзъ какъ кошка на самую крайнюю вершину тополя, которая значительно погнулась отъ тяжести его тла, но это было весьма-неудовлетворительное убжище, потомучто, по мр того, какъ онъ подымался, подымалось и пламя, а чтобъ подняться еще выше, нужны были крылья. Три средства представлялись Пикарде, но вс они были сопряжены съ одинакою опасностью. Соскочить внизъ — значило почти наврное сломить себ шею. Спуститься внизъ по стволу?— но прежде, нежели онъ достигнетъ земли, онъ будетъ изжаренъ. Ждать помощи?— но поспетъ ли она во-время, потому-что пламя быстро обхватывало дерево.

Человкъ наиболе-неустрашимый задумался бы въ подобномъ положеніи, и точно, Пикарде, не смотря на свое природное мужество, колебался, но увидвъ, что пламя внезапно обхватило находившійся подъ нимъ флагъ, онъ понялъ, что малйшее замедленіе влекло за собою смертельную опасность. Онъ смло ршился. Въ нсколько секундъ съ быстротою молніи или паденія аэролита, Пикарде спустился внизъ по стволу тополя.

Въ то самое время, какъ кузнецъ, ослпленный и задушенный дымомъ, съ волосами, горвшими какъ хвостъ кометы, окровавленными руками, съ сожженнымъ во многихъ мстахъ платьемъ, валялся по земл, ревя отъ боли,— струя воды, пущенная изъ пожарной трубы и направленная Туссеномъ-жилемъ, облила его съ головы до ногъ и спасла такимъ-образомъ часть его волосъ отъ совершеннаго ержженія.

— Мы потушили Пикарде, закричалъ капитанъ:— такъ спасемъ теперь древо свободы, живо! ровне и смле!

Съ этими словами, Туссенъ-Жиль паправилъ на тополь подвижную кишку, управленіе которой взялъ на себя, а помощники его принялись ревностно качать воду, но прежде, нежели малйшая струйка воды достигла своего назначенія, работники увидли съ изумленіенъ, смшаннымъ со страхомъ, что труба выскочила у нихъ изъ рукъ и повалилась на бокъ, проливъ на ногу тушителей всю содержавшуюся въ ней воду.

Вс взоры съ изумленіемъ обратились на неожиданно-появившагося г. де-Водре, своимъ геркулесовскимъ кулакомъ исполнившаго этотъ подвигъ.

Сельскій дворянинъ былъ, по-видимому, совершенно спокоенъ, но лицо его было красно и покрыто потомъ, изъ чего можно было заключить, что онъ шелъ очень-скоро.

Въ нсколькихъ шагахъ за нимъ стоялъ неподвижно, въ военной вьнгяжк, врный Рабюссонъ, въ одной рук онъ сжимая, дубину, боле похожую на палицу, нежели на трость, а другою велъ на свор Султана, чудовищную сторожевую собаку барона.

Наступило глубокое молчаніе, наконецъ Туеснъ-Жиль заговорилъ.

— Что это значить? спросилъ онъ голосомъ, дрожавшимъ отъ гнва.

— Кажется, не трудно понять, что это значитъ, холодно отвчалъ г. де-Водре.

— Зачмъ опрокинули вы нашу трубу?

— Чтобъ вы перестали качать.

— А зачмъ?

— Затмъ, что не зажигателямъ тушить огонь. Вы любовались, какъ горли эти деревянные столбы, а я хочу полюбоваться, какъ горитъ тополь.

— Поднимите трубу! закричалъ капитанъ своимъ товарищамъ повелительнымъ голосомъ, — посмотримъ, осмлится ли кто-нибудь еще разъ опрокинуть ее.

— Посмотримъ, осмлится ли кто-нибудь поднять трубу, когда я опрокинулъ ее! отвчалъ баронъ, спокойно скрестивъ свои мускулистыя руки на широкой груди.

Раздался продолжительный ропотъ, но никто изъ присутствующихъ не тронулся.

— Подлецы! вскричалъ Туссенъ-Жиль, бросивъ на своихъ пріятелей яростный взглядъ:— вы струсили одного!

— По-первыхъ, ихъ двое, сказалъ одному изъ своихъ сосдей осторожный Лаверднъ:— и эти двое стоютъ десятерыхъ, не упоминая уже о чудовищной собак, которая, говорятъ, однимъ разомъ душитъ волка.

— Г. Туссенъ-Жиль, сказалъ баронъ съ насмшливой улыбкой:— знаете ли, что остается длать начальнику, приказаній котораго не исполняютъ?

— И не прошу у васъ совтовъ! грубо вскричалъ капитанъ.

— Онъ долженъ самъ взяться за дло, продолжалъ г. де-Водре такъ же спокойно.

— Я такъ и сдлаю, сказалъ Туссенъ-Жиль, и скорыми шагами пошелъ къ труб.

Въ то самое время, когда трактирщикъ наклонился къ труб, баронъ схватилъ его за воротникъ и заставилъ подняться.

— Г. Туссенъ-Жиль, сказалъ онъ ему тогда:— выслушайте меня: вы страшный забіяка, васъ надобно хорошенько проучить, и я беру это на себя.

— Проучить меня! вскричалъ капитанъ, стараясь высвободиться изъ мощныхъ рукъ, его схватившихъ, но онъ бился такъ же тщетно, какъ бьется заяцъ въ когтяхъ орла.

— Капитана душатъ! защитимъ капитана! вскричали многіе изъ зрителей, но этими восклицаніями ограничилась вся помощь, ему оказанная, колоссальная наружность стараго военнаго, всмъ извстныя сила и мужество его устрашали самыхъ бойкихъ патріотовъ.

Одинъ Готро, храбрый и задорный по темпераменту, пошелъ на помощь къ своему другу, но въ то самое время, какъ онъ бросился на г. де-Водре, Рабюссонъ преградилъ ему дорогу.

— Одинъ противъ одного! сказалъ бывшій квартирмейстеръ: — если теб хочется, чтобъ тебя поколотили, такъ попроси меня.

— У тебя дубина и собака, отвчалъ мясникъ:— у меня, кром моихъ кулаковъ, ничего нтъ.

— Справедливо.

Съ великодушіемъ, почти-неосторожнымъ, Рабюссонъ сунулъ свою узловатую палку въ зубы собак и сказалъ повелительно:

— Держи, Султанъ, и ни съ мста!

Потомъ выпрямился и, смло посмотрвъ на мясника, сказалъ:

— Хочешь теперь?

— Сейчасъ, отвчалъ Готро, становясь въ оборонительное положеніе съ видомъ опытнаго кулачнаго бойца.

Кругъ, образовавшійся около барона и капитана расширился, чтобъ дать мсто двумъ бойцамъ.

Посл нсколькихъ предварительныхъ эволюцій, Готро сталъ нападать.

— Не хочешь ли этого? сказалъ онъ, направивъ на своего противника ударъ, которымъ можно бы сразу убить теленка.

Рабюссонъ отразилъ ударъ лвой рукой и отвтилъ такимъ меткимъ и ловкимъ ударомъ, что мясникъ повалился навзничъ съ носомъ, разбитымъ до-крови.

Не смотря на то, что у Готро было много друзей между бунтовщиками и что въ эту минуту онъ нкоторымъ образомъ сражался за честь ихъ,— за паденіемъ его раздался громкій хохотъ, и взоры всхъ обратились съ почтительнымъ восторгомъ на побдителя, народное расположеніе всегда готово покинуть падающаго героя и обращается на торжествующаго.

Неожиданное приключеніе увеличило въ эту минуту суматоху шуми ой сцены.

Подстрекаемый криками толпы и борьбой, которой былъ свидтелемъ, Султанъ забылъ приказаніе своего хозяина, выпустилъ изъ зубовъ палку, отданную ему на сохраненіе, и безъ предварительнаго увдомленія, безъ лая, съ бшенствомъ кинулся на перваго, попавшагося ему въ лапы и зубы: жертвой его сдлался мелочной торговецъ Лаверднъ.

Во всякомъ другомъ случа, почтенный вице-президентъ шатожиронскаго клуба былъ бы совершенно-неспособенъ бороться съ собакой, величиною съ льва и почти такой же сильной, но въ настоящую минуту, пораженный ужасомъ отъ внезапнаго нападенія, онъ даже не старался защититься, и вскор, блдный какъ смерть и почти-задушенный, онъ занялъ на земл мсто возл своего пріятеля Готро, который, оглушенный сильнымъ ударомъ и паденіемъ, не думалъ еще вставать.

Между-тмъ, г. де-Водре длалъ слдующія наставленія капитану Туссену-Жилю, тщетно старавшемуся высвободиться изъ рук его:

— Я давно знаю, какъ вы отзываетесь обо мн и о моемъ племянник, г. трактирщикъ, и до-сихъ-поръ презиралъ ваши слова, но теперь, не довольствуясь лаемъ, вы вздумали кусаться, вотъ этого я вамъ ужь не позволю. Запомните же хорошенько, что я вамъ скажу: сегодня прощаю я вамъ, но впередъ не начинайте, если не хотите разстаться съ вашими усами и ушами.

Сказавъ эти слова, г. де-Водре такъ сильно тряхнулъ Туссена-Жиля, что тотъ потерялъ равновсіе и повалился на земь возл Готро и Лавердна.

Изъ пяти главныхъ клубистовъ, трое рядкомъ лежали на земл, четвертому, опаленному какъ курица, которую хотятъ жарить, было не до драки, наконецъ, писарь Вермо, дополнявшій этотъ политическій квинтетъ, давно уже оставилъ поле битвы.

Увидвъ пораженіе своихъ начальниковъ, бунтовщики не только не вздумали мстить за нихъ, но стали смотрть другъ на друга съ видимымъ безпокойствомъ.

— Господа шатожиронскіе граждане! сказалъ г. де-Водре, окинувъ толпу взоромъ, исполненнымъ иронической и презрительной самоувренности: — благодарю васъ именемъ моего племянника за то, что вы сожгли это глупое дерево, стоявшее посреди дороги въ его замокъ, вы посадили его, — вамъ же принадлежала и честь его сожженія.

— Да мы не нарочно сожгли его, наивно замтилъ одинъ изъ присутствующихъ.

— Мы посадимъ другое, прибавилъ чей-то голосъ изъ послднихъ рядовъ.

— На этомъ же мст? спросилъ баронъ.

— Да, на этомъ же мст, отвчалъ тотъ же голосъ.

— Въ такомъ случа прошу васъ пригласить меня на церемонію, возразилъ г. де-Водре съ неизмннымъ хладнокровіемъ: — многіе изъ васъ имютъ, какъ мн кажется, весьма-неврныя понятія объ уваженіи чужой собственности, я берусь дополнить недостатокъ ихъ познаній въ этомъ отношеніи.

Въ это время тополь, пожранный пламенемъ до сердцевины, громко затрещалъ, покачнулся на испуганную толпу и вдругъ переломился въ самой серединъ, основаніе ствола осталось цло, между-тмъ, какъ верхняя горящая часть его упала на пепелище тріумфальной арки, какъ въ дуэли, посл ршительнаго удара, одинъ изъ противниковъ упадаетъ на умершаго уже врага своего.

Неожиданная катастрофа, жертвой котораго сдлалось древо свободы въ то самое время, какъ праздновали его возобновленіе, произвела на зрителей, большею частію людей суеврныхъ, не смотря на республиканскія мннія, непріятное впечатлніе, выразившееся въ слдующихъ словахъ, произнесенныхъ вполголоса:

— Дурной признакъ!— Нкоторымъ прійдется плохо!— Я бы не желалъ быть на мст Туссена-Жиля!— Вы увидите., что все это кончится плохо!— Съ меня будетъ!— И съ меня!— Я не хочу попасться въ донесеніе мирнаго судьи.— И я не хочу!— Послушайте, лучше разойдтись по домамъ.— Справедливо, пойдемте!— Давно бы намъ слдовало уйдти.— И приходить-то сюда не слдовало.

Подобныя этимъ слова доказывали, что шатожиронское возмущеніе значительно смягчило умы.

Туссенъ-Жиль, Готро и Лаверднъ встали, но ни одинъ изъ нихъ не былъ намренъ требовать удовлетворенія. Мясникъ утиралъ окровавленнымъ бумажнымъ платкомъ окровавленное лицо и, казалось, считалъ языкомъ сколько у него осталось зубовъ, мелочной торговецъ, блдный какъ сало его свчей, дрожащею рукою ощупывалъ шею, какъ-бы желая удостовриться, не проткнули ли когти грознаго Султана его галстуха, капитанъ грызъ усы, не смя явственне выразить своего бшенства.

Осмотрвшись твердымъ и спокойнымъ взглядомъ, невстртившимъ ни одного дерзкаго, грубаго лица, г. де-Водре тихо пошелъ къ замку, сопровождаемый Рабюссономъ, поднявшимъ свою палицу и готовымъ употребить ее въ дло, въ случа надобности, и грознымъ Султаномъ, котораго налившіеся кровію глаза грозно взирали на поспшно-разступавшіяся группы, какъ-бы ища другаго мелочнаго торговца, котораго можно бы подушить.

У воротъ ршотки, баронъ встртилъ Фруадво, сохранившаго во всю эту сцену совершенную нейтральность.

— Г-нъ адвокатъ, сказалъ онъ ему, скрывъ улыбку, вызванную воспоминаніями о вчерашнемъ дн:— я видлъ издали, какъ вы уговаривали этихъ буяновъ разойдтись, отъ имени племянника благодарю васъ за это.

Не смотря на свою ревность, Жоржъ Фруадво съ восторгомъ смотрлъ на спокойствіе, съ которымъ сельскій дворянинъ унялъ начальниковъ возмущенія.

— Ваше вмшательство, баронъ, отвчалъ онъ: — было гораздо-дйствительне моего, я нахожу, что теперь боле нежели когда-либо можно примнить стихъ Цицерона: Cedat arrius toga.

— Намъ необходимо нужно переговорить, сказалъ г. де-Водре, перемнивъ тонъ:— но теперь мн надобно видться съ племянникомъ. Если вамъ угодно, мы переговоримъ завтра.

— Я весь къ вашимъ услугамъ, возразилъ Жоржъ.

Баронъ распростился съ молодымъ адвокатомъ, отвсивъ ему благосклонный и вмст насмшливый поклонъ и, обратившись къ бывшему лсничему, сказалъ:

— Останься здсь съ Султаномъ.

— Слушаю, полковникъ, отвчалъ Рабюссонъ, притянувъ къ себ собаку.

— Не отходи отъ ршотки, пока я не смню тебя.

— Слушаю, полковникъ.

— Эти разбойники разбили замокъ, по ты съ Султаномъ надежне всхъ замковъ.

— Будьте уврены, полковникъ, никто не войдетъ.

— А если кто-нибудь захочетъ войдти насильно…

— Такъ познакомится съ моей дубинкой и съ зубами Султана, не говоря уже о томъ, что у меня въ карман пара маленькихъ крикуновъ, которымъ ни одинъ изъ этихъ негодяевъ не осмлится взглянуть въ глаза.

— Пистолетовъ не тронь! сказалъ баронъ серьзно:— если кто-нибудь захочетъ насильно ворваться во дворъ, поподчуй его дубинкой, большаго наказанія эти негодяи не стоютъ.

— Слушаю, полковникъ:— вы смло можете идти на лво-кругомъ, какъ говорятъ пхотинцы.

Г. де-Водре посмотрлъ назадъ и увидлъ, что нельзя было предположить новаго нападенія на замокъ, огонь начиналъ угасать, только дерево свободы пылало еще какъ гигантскій факелъ, и бунтовщики, видимо усмиренные, расходились въ разныя стороны, многіе изъ нихъ давно уже убрались.

Рабюссонъ подошелъ къ костру и взявъ изъ него уголь такъ же спокойно, какъ-будто-бы пальцы его были желзныя щипцы, закурилъ трубку, потомъ, прислонившись къ ршотк и приказавъ грозному Султану улечься у его ногъ, спокойно смотрлъ на непріятеля.

Г. де-Водре медленно и задумчиво перешелъ черезъ дворъ, въ то самое время, когда онъ ступилъ на первую ступень крыльца, дверь изъ сней отворилась, и маркизъ де-Шатожиронъ поспшно вышелъ къ нему на встрчу.

Будучи цлые два года разлучены недоразумніями, разстроивающими иногда наиболе-согласныя семейства, дядя и племянникъ нсколько секундъ смотрли другъ на друга въ нершимости, потомъ, будучи оба увлечены непреодолимымъ ощущеніемъ, бросились другъ другу въ объятія.

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ.

I.
Бумажникъ.

Не видавшись другъ съ другомъ цлые два года, баронъ де-Водре и маркизъ де-Шатожиронъ ощущали почти въ равной степени потребность переговорить безъ свидтелей и объясниться окончательно на-счетъ непріятностей, которыя разъединили ихъ.

Въ замк все было спокойно, и возмущеніе достигло того періода, когда благоразуміе требуетъ оставить бунтовщиковъ въ поко, давъ имъ разойдтись добровольно, безъ понужденія. Впрочемъ, Ираклій принялъ энергическія мры, чтобъ въ случа опасности отразить новое нападеніе, по его приказанію, большая часть нсколько-успокоенныхъ и вооруженныхъ съ головы до ногъ слугъ помстилась въ сняхъ — главномъ пункт, откуда легко было отразить бунтовщиковъ, еслибъ имъ вздумалось вторично напасть на замокъ.

Успокоенный съ этой стороны, маркизъ повелъ г-на де-Водре къ себ въ кабинетъ.

— Любезный дядюшка, сказалъ онъ, пожимая ему руку съ почтительною любовью:— позвольте мн еще разъ поблагодарить васъ, вы не поврите, какъ я вамъ признателенъ за вашъ поступокъ. Я давно уже желаю сдлаться для васъ тмъ же, чмъ былъ прежде. А жена моя! Какъ она будетъ счастлива вашимъ посщеніемъ!

Баронъ, лицо котораго сдлалось опять серьзнымъ, взялъ кресло и сдлалъ знакъ племяннику, чтобъ онъ слъ.

— Слушай, сказалъ онъ ему:— сейчасъ съ своей террассы я увидлъ, что здсь происходило, дерзость негодяевъ, намревавшихся, кажется, осадить твой замокъ, взволновала въ моихъ жилахъ старую шатожиронскую кровь, и я пришелъ…

— Одни? прервалъ его Иракліи: — какъ я узнаю васъ въ этомъ смломъ поступк!

— Ма стоило сказать одно слово — и вс жители Шатожиронъ-ле-Вьеля сошли бы внизъ, чтобъ унять твоихъ гражданъ, но мн не хотлось усиливать ненависть, существующую уже между жителями двухъ селеній, итакъ, я не веллъ своимъ крестьянамъ трогаться, впрочемъ, я и не нуждался въ ихъ помощи.

— Кажется, съ вами былъ вашъ охотникъ?

— О! у Рабюссона свои права, я не смлъ приказать ему остаться дома, тмъ боле, что онъ бы меня и не послушался.

— Онъ усердный малой.

— У него золотое сердце и желзная рука. Какъ можно! Пустилъ бы онъ своего полковника одного на непріятеля! Да онъ скоре бросился бы съ одной изъ нашихъ скалъ головою внизъ… Итакъ, я пришелъ и, увидвъ тебя, по первому, невольному влеченію протянулъ теб руку…

— И вы раскаяваетесь въ этомъ? съ боязнію спросилъ маркизъ.

— Не говорю этого. Первое влеченіе всегда самое лучшее, и я нимало не раскаиваюсь, что послдовалъ ему, но не думай, чтобъ я уже забылъ, что имю много причинъ быть тобой недовольнымъ. Чтобъ наше примиреніе было совершенно, ты долженъ объяснить мн свое поведеніе и оправдаться, если можешь.

Шатожиронъ слегка улыбнулся, какъ-будто-бы ожидалъ этихъ словъ.

— Оправдаться? сказалъ онъ:— разв меня обвиняютъ?

— Да.

— Кто?

— Твои поступки.

— Я готовъ подвергнуть ихъ вашему суду, и не смотря на строгость, выражающуюся на лиц вашемъ, не хочу другаго судьи, кром васъ.

Г. де-Водре помолчалъ съ минуту и, казалось, колебался продолжать объясненіе, на которое самъ вызвалъ племянника.

— Спрашивайте, дядюшка, сказалъ Ираклій твердымъ голосомъ: — вы говорите, что меня обвиняютъ, мн же кажется, что меня оклеветали.

— Оклеветали?

— Да, дядюшка, и такъ-какъ клевета дошла до васъ, такъ-какъ она обратилась преимущественно къ вамъ, такъ-какъ ей удалось поссорить насъ, то я нахожу нужнымъ вызвать ее на очную ставку съ истиной. Отвчайте: въ чемъ вы меня упрекаете?

— Въ трехъ поступкахъ, серьзно отвчалъ старый дворянинъ: — въ обольщеніи, въ неравномъ брак… третьяго не назову, потомучто онъ еще не свершился и, надюсь, никогда не свершится.

— Позвольте же мн отвчать сперва на первое обвиненіе, сказалъ Шатожировъ, придавъ голосу своему выраженіе тонкой ироніи.— Я обольститель? Это нсколько возвышаетъ меня въ моихъ собственныхъ глазахъ, ибо до-сихъ-поръ мн казалось, что въ роман, на который вы намекнули, я игралъ роль гораздо-мене лестную для моего самолюбія.

— Я говорю серьзно, шутки твои неумстны.

— Я шучу на свой же счетъ, могу ли серьзно опровергнуть обвиненіе въ обольщеніи и смиренно признаться, что имю право только на названіе обманутаго простяга?

— Повторяю: этотъ саркастическій тонъ чрезвычайно-неприличенъ, хотя онъ, можетъ-быть, и въ мод у подражателей Ловласа.

Шатожиронъ улыбался, но на этотъ разъ въ улыбк его было столько же горечи, сколько и ироніи.

— Теперь, сказалъ онъ:— я не стану оспоривать справедливости прозвища, врно то, что въ одномъ отношеніи я очень-похожъ на героя Ричардсона.

— Въ какомъ отношеніи?

— Конечно, вдь мамзель де-ла-Жентьеръ или, врне, г-жу Гранперренъ зовутъ Клариссой.

Баронъ насупилъ брови и устремилъ на племянника строгій взглядъ.

— Я самъ былъ молодъ, я самъ дурачился, какъ и другіе, сказалъ онъ: — больше даже, нежели другіе, у меня были любовницы, долги, словомъ, я не имю права проповдывать теб чистую нравственность, но, по-крайней-мр, не могу упрекнуть себя ни въ чьемъ несчастіи, вотъ почему и не могу понять теперь твоей ироніи, вотъ почему насмшливая небрежность, съ которою ты сейчасъ произнесъ имя женщины, тобою погубленной, кажется мн жестокою и недостойною благороднаго, честнаго человка.

— Стало-быть, г-жа Гранперренъ обвиняетъ меня въ томъ, что я погубилъ ее?

— Осмлишься ли ты сказать, что это неправда?

— Да, дядюшка, осмлюсь, и если позволите мн изложить подробно факты, противъ точности которыхъ значительно погршили…

— Вотъ факты, съ сердцемъ перебилъ его г. де-Водре: — ты обольстилъ и покинулъ молодую, невинную двушку, факты эти очень-обыкновенны и вседневны, но чужою виною ты не оправдаешь своей вины. Не-уже-ли мало на свт женщинъ, надъ которыми ты могъ испытать свое искусство въ обольщеніи? Не-уже-ли не могъ ты уважить этой двушки, дочери моего лучшаго друга, что ты очень-хорошо зналъ? И, однакожь, ничто не удержало тебя, ни почтенное имя фамиліи, находившейся съ нами въ родств, ни увренность въ томъ, что ты огорчишь меня, ни трауръ по отц, который она еще не сняла, ни мысль о слезахъ, на которыя ты обрекъ ее, ты обольстилъ, быть-можетъ, даже не любя ея…

— Не любя! вскричалъ Ираклій съ такимъ глубокимъ чувствомъ, что г. де-Водре внезапно убдился въ несправедливости своего послдняго обвиненія.

— Зачмъ же ты покинулъ ее, если любилъ? спросилъ онъ.

— Зачмъ? Лучше не спрашивайте, дядюшка!

— Конечно, на что мн твои признанія? Я знаю, ты съумешь оправдаться и въ томъ, что обманулъ, и въ томъ, что покинулъ ее! Она была прекрасна и бдна.

— Итакъ, вы приписываете мой поступокъ низкимъ, корыстолюбивымъ видамъ?

— Какая же другая причина могла заставить тебя…

— Повторяю вамъ, дядюшка, не спрашивайте!

— Я и безъ всякихъ разспросовъ угадываю, что происходитъ въ твоемъ сердц. Еслибъ мамзель де-ла-Жентьеръ была богата, ты врно не отказалъ бы ей въ чести сдлаться твоею женой, но у нея не было никакого состоянія…

— Хоть бы у нея были вс сокровища міра, энергически перебилъ его Ираклій: — я и тогда бы не женился на ней!

— Не-уже-ли ты принадлежишь къ числу тхъ людей, сказалъ г. де-Водре съ презрительной улыбкой: — которые изъ суровой нравственности сваливаютъ на бдную женщину всю тяжесть проступка, виновникомъ котораго они сами?

— Еслибъ я считалъ себя обязаннымъ поправить свой проступокъ, будьте уврены, ничто въ мір не помшало бы мн исполнить это, но если я не принадлежу къ числу людей суровой нравственности, о которыхъ вы упоминаете, то не принадлежу и къ тмъ простякамъ, которые принимаютъ на себя отвтственность за чужіе грхи.

— Что это значитъ?

— Выслушайте меня, дядюшка, отвчалъ маркизъ твердымъ голосомъ.— Бываютъ такіе щекотливые случаи, когда первый долгъ благороднаго человка молчать, хотя бы это вело къ дурному истолкованію его поступковъ, въ-продолженіе двухъ лтъ, я повиновался этому долгу, молчалъ, и не смотря на то, что молчаніе мое было причиной ложныхъ и оскорбительныхъ предположеній на мои счетъ, я промолчалъ бы и сегодня, еслибъ говорилъ не съ вами, но я столько же дорожу вашимъ мнніемъ, сколько презираю мнніе свта. Ваше уваженіе мн такъ дорого, что я не могу добровольно отъ него отказаться, а не лишусь ли я навсегда вашего уваженія, если, посл теперешняго нашего разговора, въ ум вашемъ останется малйшее сомнніе на счетъ того, что я имлъ полное право поступить такъ, какъ поступилъ? Въ-слдствіе обвиненія, которое мн больно, грустно опровергать, но противъ котораго не могу боле молчать, вы сомнваетесь въ моемъ безкорыстіи, благородств,— словомъ, въ моей чести! Итакъ, я открою все, если меня къ тому вынудили.

— Говори, я буду радъ, если ты хоть сколько-нибудь смягчишь свой проступокъ.

— Я не смягчу, а опровергну его и надюсь вполн оправдаться.

— Не думаю, но говори.

— Я вижу, что г-жа Гранперренъ призналась вамъ…

— Я самъ догадался прежде ея признанія, но по дружб, связывавшей меня съ ея отцомъ и которую питаю къ ней самой съ самаго дтства ея, я заслужилъ довренность г-жи Гранперренъ, и, въ одну изъ тхъ минутъ, когда страдающее сердце ищетъ повреннаго, она открыла мн все.

— Нтъ, не все…

— Разумется, не все, возразилъ сельскій дворянинъ съ невольной улыбкой:— есть вещи, о которыхъ она не могла не умолчать, вдь я мужчина, а она женщина!

— Вы не такъ поняли меня, дядюшка.

— Такъ объяснись.

— Г-жа Гранперренъ не могла сказать вамъ всего, потому-что сама не все знаетъ.

— Какъ! она сама не все знаетъ!

— Нтъ, еслибъ она знала, что ея неосторожныя обвиненія заставятъ меня открыть вамъ, то не избрала бы васъ въ свои повренные.

— Чмъ же я хуже другаго?

— Ни васъ, ни кого другаго. Она продолжала бы страдать и плакать на-един, еслибъ можно было предположить, что она точно страдала и плакала.

— Ираклій, сказалъ баронъ нетерпливо: — не думаешь ли ты оправдаться своими холодными сарказмами? Если ты хочешь, чтобъ я выслушалъ тебя, такъ не мшкай, говори.

— Извольте, я объяснюсь, потому-что вы того требуете. Четыре года назадъ, во время вашего путешествія на Востокъ, я увидлъ мадмуазель де-ла-Жентьеръ въ первый разъ. Медленная болзнь, сведшая отца моего въ могилу, заставила меня пріхать въ Шатожиронъ, мы вели здсь грустную, уединенную жизнь. Отецъ мой не могъ утшиться въ томъ, что іюльская революція лишила его пэрства, которое онъ намревался передать мн, я самъ, по вашему примру, отказался отъ должности аудитора въ государственномъ совт и не безъ сожалнія представлялъ себ предстоящую мн жалкую будущность, мн казалось, что я осужденъ провесть остатокъ дней своихъ въ уединенномъ уголк Шароле, между-тмъ, какъ прежде, казалось, судьба назначила мн роль на политической сцен и долю въ парижскихъ удовольствіяхъ. Мечтая о фрак пэра Франціи, я возненавидлъ куртку сельскаго дворянина.

— Напрасно, сказалъ г. де-Водре: — это весьма-удобный костюмъ въ физическомъ и весьма-здоровый въ нравственномъ отвоівеніи, съ-тхъ-поръ, какъ я ршительно облекся въ него, не жалю боле своего мундира, еслибъ братъ мой поступилъ также благоразумно, и вмсто того, чтобъ мучить себя безплодными сожалніями, сдлался бъ философически пэромъ-хлбопашцемъ, какъ я сдлался солдатомъ-хлбопашцемъ, то онъ выздоровлъ бы и тлесно и душевно, и жилъ бы, можетъ-быть, еще до-сихъ-поръ!

— У отца моего не было ни вашей покорности судьб, ни вашей энергіи и, признаюсь, я самъ лишенъ этихъ двухъ качествъ… Итакъ, я велъ чрезвычайно-однообразную жизнь, единственнымъ развлеченіемъ моимъ была охота, потому-что болзнь отца и, особенно, мизантропія, измнившая его природную доброту, лишили насъ послднихъ средствъ развлеченія, которыя могло доставить намъ общество нкоторыхъ сосднихъ семействъ. Въ такомъ положеніи находился я, когда мадмуазель де-ла-Жентьеръ и ттушка ея, проживавшія въ Париж нсколько лтъ, пріхали сюда и поселились въ своемъ загородномъ дом, въ четверти ль отсюда.

— Лучше было бъ, еслибъ она никогда не прізжала сюда!

— Да, именно, лучше!

— Продолжай.

— Въ блистательнйшихъ парижскихъ салонахъ, посреди прелестнйшихъ и наряднйшихъ женщинъ, я отличилъ бы мадмуазель де-ла-Жентьеръ, вы сами знаете, что она не можетъ остаться незамченною, представьте же себ, какъ глубоко было впечатлніе, произведенное ею на меня въ трамблэской пустын, гд я встртился съ нею въ первый разъ! При вид очаровательницы, прелестное лицо которой было омрачено таинственною задумчивостью, скука, овладвшая мною, внезапно разсялась, воздухъ показался мн боле-свжимъ, горизонтъ расширился, уединеніе…

— Короче, ты влюбился, прервалъ его г. де-Водре, чтобъ остановить исчисленіе поэтическихъ фигуръ, внушаемыхъ племяннику его силою воспоминаній.

— Да, влюбился, съ жаромъ отвчалъ Ираклій: — пламенно, искренно, безумно влюбился! Вотъ почему я такъ разгорячился, когда вы сейчасъ обвинили меня въ томъ, будто-бы я холодно обдумалъ, по примру Ловласа, подлое обольщеніе! Дк, конечно, обольщеніе было, только я первый подвергся ему.

— Хорошо, я врю, что ты любилъ ее, зачмъ же ты не женился?

— Это было мое пламеннйшее желаніе, но батюшка никогда бы не согласился. Ему казалось, что только богатый бракъ можетъ вознаградить меня за потерю пэрства, въ послдніе дни жизни своей, онъ только и мечталъ о томъ, какъ бы женить меня на мадмуазель де-Моранжъ.

— То-есть, на двух-стахъ тысячахъ ливрахъ годоваго дохода, я согласенъ, что бдная Кларисса должна была уступить такой богатой наслдниц. Но вдь отецъ твой умеръ три года назадъ, а ты ухалъ изъ Шатожирона годомъ позже, стало-быть, ты прожилъ здсь цлый годъ на свобод, никто уже не могъ запретить теб поступать, какъ велитъ сердце, ты такъ твердо ршился тогда жениться на Кларисс, что, когда я вернулся изъ путешествія, ты сообщилъ мн о своемъ намреніи, и я вполн одобрилъ его, ибо мн пріятно было назвать племянницей дочь стараго моего друга де-ла-Жентьера. Какая же внезапная и до-сихъ-поръ необъясненная еще причина могла заставить тебя измнить своему общанію и покинуть благородную, благовоспитанную двицу съ жестокою и неприличною грубостью, которой устыдился бы простой писецъ въ разрыв эфемерной связи съ послднею изъ гризетокъ?

— Писецъ! повторилъ маркизъ, сардонически сжавъ губы: — какъ кстати случай внушилъ вамъ это сравненіе!

— Кстати?

— Вы сами отвтили на свой вопросъ.

— Я тебя не понимаю.

— Вы спрашиваете о причин внезапнаго и, по вашему мннію, грубаго и жестокаго разрыва, къ величайшему своему униженію и стыду, я долженъ признаться, что этой причиной былъ — писецъ!

Съ этими словами, произнесенными съ принужденной насмшливостью, не совсмъ скрывавшей досаду, Ираклій всталъ и отворилъ бюро, стоявшее противъ камина, выдвинувъ одинъ изъ ящиковъ, онъ пожалъ секретную пружину и изъ-подъ двойнаго дна вынулъ бумажникъ, на который сталъ смотрть нсколько мгновеній молча.

Движеніемъ, въ которомъ проявлялась осторожность отставнаго военнаго, привыкнувшаго по обязанности принимать свои мры противу внезапнаго, неожиданнаго нападенія, г. де-Водре всталъ и заперъ двери въ кабинетъ на задвижки.

— Тутъ ея письма? сказалъ онъ потомъ вполголоса и приблизившись къ своему племяннику.

— Письма, локонъ волосъ и портретъ, словомъ все, что она мн подарила.

— Какъ! ты ничего не сжегъ?

— Правда, давно бы слдовало сжечь ихъ.

— Разумется, женатый человкъ, сохраняющій залогъ прежней любви, разомъ оскорбляетъ двухъ женщинъ.

— И между этими двумя женщинами есть одна, которую неблагородно было бы оскорбить, потому-что она любитъ меня и не обманула меня: итакъ, я не правъ, но что же прикажете длать? продолжалъ Шатожоронъ съ выраженіемъ грустной ироніи: — не смотря на свое желзное сердце и утонченное злодйство Ловласъ не могъ еще ршиться на эту жертву.

— Однакожь, онъ должецъ будетъ ршиться на нее сегодня же, сказалъ баронъ твердымъ голосомъ:— отдай мн этотъ бумажникъ.

— Стало-быть, г-жа Гранперренъ поручила вамъ вытребовать его у меня? отвчалъ Ираклій, устремивъ на дядю проницательный взглядъ.

— Да.

— И это единственная причина вашего посщенія?

— Одна изъ причинъ, но не единственная.

Маркизъ задумчиво опустилъ голову.

— Кажется, я все понимаю теперь, сказалъ онъ посл минутнаго молчанія съ дкой ироніей:— въ замужств своемъ, г-жа Гранперренъ пріобрла опытность и осторожность, и мысль о томъ, что у меня остались ея портретъ и около тридцати писемъ, причиняетъ ей одно изъ тхъ безпокойствъ, которымъ опытныя женщины уже не подвергаются.

— Разв прежній поступокъ не даетъ ей права всего отъ тебя бояться?

— Чего же она можетъ бояться? вспыльчиво вскричалъ Шатожиронъ: — что я поступлю, какъ подлецъ и негодяй? что я употреблю во зло, по недостойному, низкому чувству мести, залогъ, ввренный нкогда моей любви и чести? Этого ли она боится?

— Она знаетъ, что ты ея больше не любишь, и довренность ея…

— Положимъ такъ! любовь моя прошла по ея же вин… замтьте это, дядюшка! Но честь осталась при мн, кажется, этого довольно для нея.

— Я ей то же говорилъ.

— И она вамъ не поврила?

— Недоврчивость въ обманутой женщин очень-понятна.

— Она не поврила вамъ, когда вы увряли ее въ моей чести! Впрочемъ, чему тутъ удивляться!.. Вдь я самъ не поврилъ бы вамъ, еслибъ вы стали говорить мн о ея добродтели…

— Ираклій!..

— Итакъ, вотъ твоя развязка, поэтическая и непорочная страсть! продолжалъ Шатожиронъ съ горькимъ смхомъ: — вотъ грустно-пошлый камень, о который разбилось столько мечтаній, столько надеждъ, столько клятвъ! Недоврчивость, ненависть, презрніе… потому-что я сужу о томъ, что она чувствуетъ ко мн, по чувстваніямъ, которыя мн сама внушаетъ, и чтобъ читать въ ея сердц, мн стоитъ только заглянуть въ свое собственное. Прежде мы называли это симпатіей, сочувствіемъ, какъ теперь назвать это взаимное отвращеніе? Конечно, любовь прелестный цвтокъ, запахъ его чрезвычайно пріятенъ, но вырвите его, и вы увидите, какъ отвратительны его корни!

— Я вырывалъ нсколько такихъ цвтковъ въ своей жизни, добродушно сказалъ г. де-Водре:— но никогда не замчалъ отвратительныхъ корней, о которыхъ говоришь ты. Я не только не ненавидлъ женщины за то, что переставалъ быть ея любовникомъ, но всегда старался остаться ея другомъ.

— Стало-быть, вы никогда не любили.

— Какъ! я никогда не любилъ отъ-того, что никогда не ненавидлъ? Что ты за вздоръ мелешь?… Впрочемъ, мн некогда оспоривать твои парадоксы. Письма и портретъ не могутъ боле оставаться въ твоихъ рукахъ, ты долженъ отдать ихъ мн.

Шатожиронъ раскрылъ бумажникъ, вынулъ изъ него одно письмо, лежавшее отдльно отъ другихъ, опять закрылъ его и молча вручилъ дяд.

— Зачмъ ты вынулъ это письмо? спросилъ послдній:— разв оно не отъ Клариссы?

— Отъ нея, она писала его, отвчалъ Ираклій глухимъ голосомъ.

— Такъ отдай мн его, я общалъ ей доставить вс письма до одного.

— Это письмо не принадлежитъ къ числу тхъ, которыя вы общались доставить.

— Однакожь, ты самъ говоришь, что оно отъ Клариссы?

— Да, но адресовано не ко мн.

— Тмъ боле ты долженъ отдать его.

— Это было бы слишкомъ-жестокое мщеніе.

— Мщеніе?

— Вы сейчасъ сами увидите.

Баронъ посмотрлъ на бумажникъ, врученный ему племянникомъ.

— Ты клянешься, сказалъ онъ, что вс письма ея къ теб здсь?

— Вс безъ исключенія, даю вамъ честное слово.

Г. де-Водре взялъ съ бюро листъ бумаги и, завернувъ въ него бумажникъ, зажегъ свчу.

— Гд твоя печать? спросилъ онъ тогда маркиза.

— Я узнаю вашу рыцарскую деликатность, но она напрасна, я не могу исполнить вашего желанія, не оскорбивъ васъ.

— Пустяки! Не въ твоей довренности ко мн дло…

— А, понимаю! вы не ожидаете, можетъ-быть, такой же довренности отъ особы, ко горой взялись доставить этотъ бумажникъ?

— Вс женщины любопытны и никакъ не могутъ поврить, чтобъ у насъ, мужчинъ, не было этого маленькаго недостатка. Если я подамъ Кларисс поводъ думать, что читалъ эти письма, то она будетъ краснть встрчаясь со мною, вотъ чему я не хочу подвергать ее, потому-что люблю ее.

Не возражая ни слова, маркизъ запечаталъ пакетъ.

— Теперь, сказалъ г. де-Водре, спрятавъ бумажникъ въ карманъ:— поговоримъ о письм, которое ты оставляешь у себя, если я не ошибаюсь, такъ это-то письмо и имло сильное вліяніе на твое поведеніе.

— Прочитавъ его въ первый разъ, я чуть не застрлился, но теперь я благословляю это письмо: оно избавило меня отъ неисправимаго несчастія.

— Какого несчастія?

— Сдлаться мужемъ этой женщины.

— Ираклій, эти выраженія…

— Выслушайте до конца, дядюшка, и когда узнаете все, будьте судьею между ею и мною.

II.
Объясненіе.

— Нсколько мсяцевъ прошло посл смерти моего отца, продолжалъ маркизъ де-Шатожиронъ.— Я могъ, какъ вы сказали, вполн располагать собою и тмъ тверже ршился жениться на Кларисс де-ла-Жентьеръ, что по возвращеніи своемъ вы вполн одобрили мое намреніе. Одно изъ тхъ пошлыхъ, ничтожныхъ обстоятельствъ, которыя играютъ иногда важную роль въ драм семейной жизни, а именно отсылка горничной, внезапно измнило мое намреніе, мою будущность, жизнь мою. Однажды я получилъ это письмо въ запечатанномъ пакет, грубый комментарій, которымъ объяснялись темныя для меня мста этого письма, былъ къ нему приложенъ. Это былъ гнусный поступокъ, подлое и отвратительное мщеніе прогнанной служанки, но вы знаете, дядюшка, какъ бы ни былъ грязенъ камень, но, будучи брошенъ въ васъ, онъ можетъ больно ушибить, итакъ, я былъ пораженъ въ самое сердце, и въ первое время одна жажда мщенія спасла меня отъ самоубійства.

— Что же было въ этомъ письм? спросилъ г. де-Водре, невольно закусивъ губы.

— Нжныя увренія въ любви, подобныя тмъ, отъ которыхъ я такъ часто приходилъ въ восторгъ, но въ этомъ письм она расточала ихъ не мн.

— Измнила?

— Не въ настоящемъ, а въ прошедшемъ, а какое искренно-любящее сердце не ревнуетъ прошедшему?

— Стало-быть, Кларисса…

— Любила другаго, не смотря на вс ея клятвы, что никого не любила прежде меня.

— Увренъ ли ты въ томъ, что говоришь?

— Я отдалъ бы половину жизни, еслибъ это была неправда, но могъ ли я сомнваться, имя въ рукахъ неопровержимыя доказательства?

— А знаешь ли ты… того… перваго?

— Только по имени, по тривіальному имени, онъ былъ писарь… кажется, у нотаріуса, словомъ, у меня былъ самый гнусный и низкій соперникъ, какого только можетъ имть благородный человкъ.

— О, женщины! проворчалъ г. де-Водре, съ неудовольствіемъ покачавъ головой: — ни Эврипидъ, ни Аріостъ, ни Шекспиръ, ни Мольеръ не высказали еще всего, что о нихъ сказать можно. Этотъ писецъ жилъ въ Шатожирон? продолжалъ онъ, внезапно измнипъ голосъ.

— Нтъ. Романъ, котораго я былъ только недостойнымъ продолжателемъ, начался еще въ то время, когда мамзель де-ла-Жентьеръ жила съ своей ттушкой въ Париж. Теперь, дядюшка, поставьте себя на моемъ мст. Могъ ли я еще считать себя обязаннымъ женщин, которой малйшіе поступки имли цлію доказать мн, что я былъ первый мужчина, котораго она любила, женщин, все поведеніе которой со мною могло быть выражено однимъ словомъ, ‘обманъ’?

— Ты судишъ о ней слишкомъ-строго, но, признаюсь, я на твоемъ мст счелъ бы себя совершенно-свободнымъ?

— Дурно ли я поступилъ, что ухалъ?

— Не могу сказать, чтобъ ты поступилъ дурно. Лану, въ Исправленной Кокетк, подаетъ очень-хорошій совтъ на счетъ того, какъ должно поступать въ подобныхъ случаяхъ:

Le bruit est pour le fat, la plainte est pour le sot,

L’honnte homme tromp s’loigne et ne dit mot.

— Я такъ и поступилъ: удалился, не говоря ни слова. Еслибъ я послдовалъ первому внушенію своего негодованія, то оставилъ бы ей на прощаньи это письмо, но честь и, быть-можетъ, не совсмъ еще угаснувшая любовь, заставили меня отказаться отъ этого мщенія.

— И прекрасно! заставлять краснть женщину, которую мы нкогда любили, жалкое и недостойное благороднаго человка мщеніе.

— Однакожь, молчаніе мое подало поводъ къ оскорбительнымъ предположеніямъ на счетъ моего поведенія, почти цлые два года слылъ я въ вашихъ глазахъ бездушнымъ, безжалостнымъ обольстителемъ, а на мамзель де-ла-Жентьеръ вы смотрли какъ на невинную жертву подлаго, низкаго, корыстолюбиваго разсчета…

— Оставимъ это, перебилъ его г. де-Водре:— я принимаю твое оправданіе… все остальное до тебя не касается.

— Остальное, повторилъ Ираклій съ сардонической усмшкой: — касается теперь до г. Гранперрена, если онъ доволенъ своей судьбой, въ чемъ я ни мало не сомнваюсь, потому-что жена его очаровательна, то никто, а я мене всякаго другаго, не сметъ сказать ни слова!..

— Бдный Грапперренъ! сказалъ баронъ съ выраженіемъ состраданія, опровергаемымъ едва замтною улыбкою: — на шестомъ десятк онъ взялъ на себя тяжкую работу: жена его молода, прекрасна, умна, пламенна… Бдный Гранперренъ! но, ты правду сказалъ, это его дло.

Свча, которую зажегъ г. де-Водре, чтобъ запечатать пакетъ, все еще горла, маркизъ поднесъ къ ней письмо, которое онъ сохранилъ до-сихъ-сихъ единственно для того, чтобъ извиниться передъ своимъ дядей.

— Постой! сказалъ сельскій дворянинъ, схвативъ руку его:— это письмо должно быть сожжено, по напередъ я желаю знать имя того, къ кому оно адресовано.

— Зачмъ? спросилъ Шатожиронъ съ изумленіемъ.

— Вотъ зачмъ. Пускай у Клариссы былъ передъ замужствомъ любовникъ, пускай у нея ихъ было два, это, какъ мы сейчасъ говорили, дло бднаго Грапперрена и ни на волосъ не уменьшаетъ дружбы моей къ ней. Чортъ возьми! Мы слишкомъ-строги къ бднымъ женщинамъ, которымъ природа дала сердце почувствительне нашего! Что касается до меня, я первый готовъ оправдать, или по-крайней-мир извинить ихъ, если причиной проступка не развращенное сердце, а пылкость характера. Итакъ, сегодня я люблю Клариссу столько же, сколько любилъ ее вчера, и я былъ бы искренно огорченъ, еслибъ прошедшее разстроило ея настоящее семейное спокойствіе и еслибъ доброе имя ея было замарано.

— Чего вамъ теперь опасаться? Вс слды нашей связи, клянусь вамъ еще разъ, въ вашихъ рукахъ! И, когда она сожжетъ ихъ…

— Ахъ, я говорю не о теб, ты человкъ честный, благородный,— я никогда не сомнвался въ этомъ, но не вс такъ благородны. Я говорю о первомъ.

— О первомъ? повторилъ Ираклій съ легкой гримасой.

— Да, о первомъ.

— Кто знаетъ, былъ ли онъ первый, отвчалъ бывшій любовникъ Клариссы съ горькой усмшкой разочарованія.

— Не въ первенств его дло, возразилъ снисходительный старикъ: — я опасаюсь только, чтобъ этому молодцу не вздумалось нарушить, покоя Клариссы, если случай сведетъ ихъ, вотъ почему мн хочется знать имя его, чтобъ, въ случа нужды, я могъ стать между ею и имъ.

— Посредникомъ? спросилъ маркизъ съ прежней сардонической усмшкой.

— Исправителемъ, еслибъ ему вздумалось сдлать какую-нибудь дерзость. Разв на этомъ письм нтъ адреса?

— Есть, отвчалъ Ираклій, подавая дяд конвертъ, на которомъ печать сохранилась почти въ цлости.

— Такъ, это точно гербъ де-ла-Жентьера, сказалъ баронъ, разсматривая печать:— какъ она неосторожна! Можно ли запечатывать своею печатью подобныя письма! Но я не вижу почтовой печати.

— Я думаю, что честная горничная, приславшая мн это письмо, не отправила его на почту, а оставила у себя, чтобъ въ случа надобности воспользоваться имъ какъ орудіемъ мести.

— Посмотримъ адресъ, продолжалъ г. де-Водре, перевернувъ конвертъ:— господину Адріену Пишо… Имя, въ-самомъ-дл, неблагозвучное, нумеръ 18-й, въ Улиц-Комартенъ… Постой, постой!.. нумеръ 18-й?.. въ Улиц-Комартенъ?.. Ты, кажется, говорилъ мн, что этотъ господинъ Пишо былъ писцомъ у нотаріуса или стряпчаго?

— Именно, у нотаріуса или стряпчаго.

— Такъ и есть, подъ нумеромъ 18-мъ, въ Улиц-Комартенъ жилъ нсколько лтъ назадъ, и, вроятно, еще теперь живетъ стряпчій Югннъ, хлопотавшій по нашимъ дламъ во время нашего процесса съ герцогомъ де-Шеризакомъ, вроятно, этотъ мось Пишо служилъ у этого стряпчаго и даже, можетъ-быть, жилъ въ одномъ съ нимъ дом.

— Точно.

— Ты почему знаешь?

— Два года назадъ, мн пришла эта же самая мысль и, пріхавъ въ Парижъ, я тотчасъ же принялся отъискивать этого Пишо.

— Не-уже-ли! зачмъ же?

— Я былъ еще такъ безразсуденъ, что хотлъ заставить его драться со мною, хоть бы мн пришлось для этого прибить его по щекамъ въ самой конторъ стряпчаго.

— Если, ты самъ сознаешься въ безразсудств своего намренія, то я считаю излишнимъ журить тебя за него. Нашелъ ли ты писаря?

— Нтъ. Два года уже какъ онъ оставилъ контору г. Югнна, и никто изъ товарищей его не зналъ, куда онъ двался.

— Однакожь, какъ отзывались объ немъ…

— Самымъ невыгоднымъ для него образомъ. Онъ былъ игрокъ, развратникъ, фанфаронъ, негодяй, — даже боле нежели негодяй, если врить слухамъ, добродушно распускаемымъ о немъ товарищами.

— Что жь это за слухи?

— Меня увряли, что онъ былъ со стыдомъ выгнанъ изъ конторы Югнна, и чуть не вмшалась въ это дло полиція. Разсказывали о весьма-важномъ преступленіи, говорили, что онъ получилъ порядочную сумму денегъ отъ какого-то Дюфильи за то, что общалъ доставить ему важные документы, находившіеся въ контор стряпчаго и утрата которыхъ могла дать этому Дюфильи выиграть значительный процессъ, словомъ, эта продлка довела бы почтеннаго мось Пишо прямо до исправительной полиціи, еслибъ хозяинъ не послалъ его, какъ говорится, къ чорту! Вотъ человкъ, которому прежде меня принадлежало сердце Клариссы де-ла-Жентьеръ, и вы, дядюшка, не хотите понять, отъ-чего я ее теперь ненавижу столько же, какъ прежде любилъ!

— Конечно, самолюбіе твое было оскорблена, я это понимаю, а по настоящему ты все-таки не правъ!

— Не правъ?

— Разумется, въ подобныхъ случаяхъ обижаться долженъ не преемникъ, а предшественникъ. Что бы ты, на-примръ, сказалъ, еслибъ теб предпочли юнаго аптекарскаго ученика, какъ это случилось однажды со мною? Но оставимъ это. Я запомню имя Пишо, который, судя по тому, что ты мн разсказалъ, долженъ быть порядочный негодяй, и если ему когда-нибудь вздумается сблизиться съ Клариссой, я берусь спровадить его. А теперь сожги письмо.

Маркизъ молча повиновался.

— Теперь, продолжалъ г. де-Водре серьзно:— все должно быть кончено между ею и тобою,— какъ ненависть, такъ и любовь. Если ты встртишься съ нею, чего избгнуть почти-невозможно, то будь съ нею вжливъ, почтителенъ, мужъ, какъ водится, ничего не знаетъ, слдственно, уважь его невдніе.

— Будьте спокойны, я знаю, какъ должно уважать слпыхъ мужей и наврное не открою ему глазъ. Кстати! если рчь зашла объ уваженіяхъ, такъ нтъ ли еще кого-нибудь, кого я долженъ уважать?

— Прежде всего и всхъ ты долженъ уважать свою жену. Очень можетъ быть, что по невинной доврчивости своей души и вопреки вашему маленькому соперничеству, бдный Гранперренъ первый захочетъ сблизиться съ тобою, старайся уклоняться отъ его вжливостей. Говорятъ, ему ужасно хочется быть приглашеннымъ къ теб: уклонись безъ грубости отъ связи, могущей имть пагубныя послдствія. Намъ иногда кажется, что старая любовь совершенно угасла въ нашемъ сердц, вдругъ малйшій втерокъ снова раздуваетъ ее, и тогда какъ-разъ обожжешься! Предупреждаю тебя: Кларисса прелестне, очаровательне прежняго, и хоть ты женатъ…

— Успокойтесь, дядюшка:— опасность, которой вы страшитесь, для меня не существуетъ. Я влюбленъ въ свою жену.

— Ты влюбленъ въ свою жену, это очень-хорошо, но Кларисса, сколько мн извстно, весьма-умренно обожаетъ своего мужа и, совтуя теб уклоняться отъ сближенія съ Гранперреномъ, я въ-особенности имю въ виду ея спокойствіе.

— Будьте уврены, дядюшка, я въ точности исполню ваши желанія, я такъ счастливъ, что снова пріобрлъ вашу дружбу, что для сохраненія ея готовъ на всякую жертву, а это даже и не жертва.

— Полагаюсь на твое общаніе. И такъ, первый пунктъ конченъ. Приступимъ ко второму.

— Вы намрены говорить о моемъ неравномъ брак? сказалъ Ираклій съ ироническимъ удареніемъ на послднемъ слов.

— Ужь не хочешь ли ты уврить меня, что женился на двушк изъ рода Монморанси или Роанъ?

— Ни мало, жена моя происходитъ не отъ древней дворянской фамиліи…

— И не отъ новой. Я знаю, что это не порокъ, но…

— Увряю васъ, дядюшка, что васъ обманули.

— Чмъ?

— Бонвало древняя фамилія арматоровъ, а вы знаете, что встарину морская торговля…

— Давала дворянство? Полно вздоръ молоть!

— Однакожь указы нашихъ королей…

— Не толкуй мн объ арматорахъ и указахъ: какъ-будто я не знаю отца твоей жены, Лорана Бонвало, очень-почтеннаго виноторговца въ Бордо.

— Очень можетъ быть, что г. де-Бонвало продавалъ свое вино, сказалъ маркизъ, слегка покраснвъ: — но позвольте вамъ замтить, что и вы продаете свое вино.

— Да, только тутъ есть небольшая разница, отвчалъ г. де-Водре съ насмшливымъ хладнокровіемъ: — я точно продаю свое вино, между-тмъ, какъ мось Бонвало, къ имени котораго ты напрасно прибавляешь дворянскую частицу де, продавалъ чужое. Впрочемъ, дло сдлано, не стоитъ и говорить объ немъ.

— Такъ мой бракъ очень огорчилъ васъ?

— Признаюсь, хоть я и не слишкомъ горжусь нашимъ дворянствомъ, но мн бы пріятне было, еслибъ ты женился на двушк дворянскаго происхожденія, еслибъ даже приданое ея было и поскромне.

— Какъ! вы можете думать, что я женился по корыстолюбивому разсчету?

— Какая же другая причина, кром приманки большаго приданаго, могла заставить тебя обонвалониться?

— Я уже сказалъ вамъ, отвчалъ Ираклій, стараясь скрыть свою досаду: — что люблю свою жену.

— Изъ одной пламенной страсти ты прямо вдался въ другую! Какой Амилькаръ!

— Не сравнивайте двухъ вещей, неимющихъ ни малйшаго сходства. Лихорадочная страсть, которую внушала мн мамзель де-ла-Жентьеръ, не иметъ ничего общаго съ нжностью, уваженіемъ, любовію, которую я питаю къ жен своей. Ея приданое… ахъ, дядюшка! какъ могли вы произнести это слово?

— Ну, полно, не сердись, я не хотлъ тебя обидть.

— Когда вы познакомитесь съ нею, тогда вы поймете мой выборъ, вы увидите, могло ли богатство ея побудить меня предложить ей руку.

— Я самъ очень желаю, чтобъ ты доказалъ мн мою неправость, а въ ожиданіи этого, извиняюсь во мнніи, тебя обидвшемъ. И такъ, я мирюсь съ твоимъ мщанскимъ бракомъ только потому, что ты женился по склонности. Право, потомки твои, если у тебя будутъ сыновья, не будутъ уже приняты ни въ Мальту, ни въ Сен-Жоржъ, но въ наше время равенства это еще не большая бда, и легко можно утшиться. Если жена твоя оправдаетъ своими качествами твою къ ней привязанность, то даю теб слово — она будетъ довольна мною.

— Она, вроятно, знаетъ, что вы здсь, сказалъ Шатожиронъ, тайную досаду котораго внезапно разсяли послднія слова дяди: — я увренъ, что она нетерпливо ждетъ васъ, не угодно ли вамъ пройдти къ ней?

— Сейчасъ, сейчасъ. Кончимъ твою исповдь, пока мы одни, чтобъ уже не возвращаться къ этому предмету и чтобъ я могъ дать полное и совершенное отпущеніе въ грхахъ твоихъ. Я говорилъ теб о третьей причин…

— Вроятно, о моемъ кандидатств? сказалъ маркизъ, принужденно улыбаясь.

— Такъ это правда? вскричалъ г. де-Водре, лицо котораго внезапно омрачилось.

— Правда, дядюшка.

— Ты стараешься попасть въ генеральный совтъ?

— Признаюсь.

— И если старый шаролльскій депутатъ умретъ, что весьма-вроятно, то будешь искать его мста?

— Буду.

— Стало-быть, въ томъ и другомъ случа, ты намренъ присягнуть правительству!?

— По невол.

— По невол! съ сердцемъ повторилъ баронъ:— а кто принуждаетъ тебя?

— Во-первыхъ, чувство, въ которомъ я могу признаться не красня: честолюбіе.

— А объ обязанности ты забываешь?

— Я ничмъ не обязанъ старшей линіи.

— Да отецъ твой былъ обязанъ ей своимъ пэрствомъ, ты забылъ это? Въ 1830 году, у тебя были идеи боле-врныя и боле-достойныя имени, которое ты носишь. Ты неколеблясь подалъ въ отставку. А теперь открыто измняешь своимъ правиламъ! Гд же тутъ благородство? гд уваженіе своей личности? гд постоянство? гд причина, гд оправданіе подобнаго поведенія?

— Вы должны понимать, что я могъ бы дать вамъ множество отвтовъ на вс эти вопросы, потому-что не ршился же я на такой поступокъ, не обдумавъ его предварительно, но, кром моего личнаго убжденія, кром весьма-позволительнаго честолюбія, я имю другую причину: честное слово заставляетъ меня идти не останавливаясь по пути, на который я вступилъ съ недавняго времени.

— Честное слово? Данное кому, mordieu!

— Моей тещ, отвчалъ маркизъ съ нкоторымъ замшательствомъ.

— Твоей… тещ! повторилъ г. де-Водре съ изумленіемъ: — ты, кажется, шутишь?

— Нисколько.

— Да на кой чортъ твоя теша замшалась въ это дло?

— Я это вамъ сейчасъ объясню, отвчалъ Шатожиронъ, стараясь скрыть невольное замшательство: — надобно вамъ сказать, что хотя г-жа де-Бонвало женщина уже не молодая, но сохранила вс привычки молодости, она любитъ балы, удовольствія, почести…

— Почести! вдова виноторговца! сказалъ сельскій дворянинъ, пожавъ плечами.

— Словомъ, она вполн осталась свтскою женщиною, продолжалъ Ираклій, притворившись, будто не слышалъ сатирической замтки дяди: — нкоторыя изъ ея прежнихъ подругъ, удостоившіяся входа въ Тюильрискій-Дворецъ посл іюльской революціи, столько наговорили ей о придворныхъ балахъ, что она теперь только о нихъ и мечтаетъ.

— Ну, пускай мечтаетъ.

— По несчастію, она не изъ тхъ женщинъ, которыя довольствуются мечтами: ей нужна дйствительность. Она согласилась отдать мн свою дочь только съ тмъ непремннымъ условіемъ sine qua non, чтобъ я употребилъ вс усилія снова пріобрсти пэрство, котораго лишила меня революція, стало-быть, мн необходимо сойдтись съ правительствомъ, и я начинаю съ присяги, ибо кто желаетъ достигнуть цли, тотъ не долженъ гнушаться…

— И ты согласился на это условіе.

— Я любилъ.

— Этимъ словомъ вы, господа, ршаете вс затруднительные вопросы! Я бы желалъ знать, не включили ли этого забавнаго условія въ твой свадебный контрактъ?

— Разумется, нтъ, но я тмъ не мене обязанъ исполнить его, ибо далъ г-ж де-Бонвало честное слово.

— А слово дворянина дйствительне всякаго акта. Я понимаю уловку твоей почтенной теши: она надется, что, сдлавшись пэромъ или находясь на дорог къ этому званію, ты представишься въ Тюильрискій-Дворецъ, двери котораго, впрочемъ, для Шатожирона никогда не закрыты, и что она проберется за тобою.

— Кажется, это ея желаніе.

— А знаетъ ли твоя жена объ этомъ?

— Разумется.

— И она одобряетъ намреніе своей матери?

— Напротивъ. Матильда столько же любитъ уединеніе, сколько мать ея привязана къ свтскимъ удовольствіямъ, и еще сегодня утромъ она говорила мн, что желала бы навсегда поселиться въ Шатожирон.

— Это располагаетъ меня въ ея пользу. Веди же меня къ ней.

— Дядюшка, сказалъ Ираклій съ нкоторымъ замшательствомъ: — я долженъ представить васъ и тещ.

— Представь.

— Я бы просилъ васъ… Ваши шутки иногда слишкомъ-откровенны… г-жа де-Бонвало иметъ свои недостатки… Но изъ уваженія къ жен моей…

— Хорошо! хорошо! перебилъ его баронъ: — мадамъ Бонвало съиграла съ тобой штуку, которой я не прощу ей и, клянусь честію, она заплатитъ мн за нее.

Будучи вынужденъ удовольствоваться этимъ мало-успокоительнымъ отвтомъ, Шатожиронъ отворилъ дверь кабинета и, пройдя черезъ нсколько залъ, ввелъ дядю въ маленькую гостиную, гд надялся встртить маркизу.

III.
Представленія.

Г-жа де-Шатожиронъ была не одна въ гостиной, куда мужъ ея ввелъ г. де-Водре.

Томно лежа на кушетк и держа въ одной рукъ флакончикъ съ спиртомъ, который часто подносила къ носу, какъ-бы желая предупредить вторичный обморокъ, г-жа Бонвало снисходительно внимала словамъ своего неизмннаго чичисбея.

Ланжеракъ, ршившись извлечь всевозможную пользу изъ своей царапины, обвязалъ себ щеку шелковымъ шейнымъ платкомъ, черный цвтъ котораго очень шелъ къ его блокурымъ волосамъ. Благодаря этой хитрой уловк, чувствительная вдова не могла взглянуть на него безъ нжнаго сочувствія и безпрестанно повторяла про себя:

— Защищая меня, онъ получилъ эту рану!

Оправившись совершенно посл несовсмъ-мужественныхъ ощущеній, испытанныхъ имъ за нсколько минутъ передъ тмъ, виконтъ храбрился, какъ Панюржъ посл грозы, и весьма-мило подшучивалъ надъ возмущеніемъ и различными лицами, принимавшими въ немъ участіе. Страшные усы капитана Туссена-Жиля, выдровая фуражка вице-президента Лавердна, бгство барабанщика пожарной команды, и въ-особенности героическій парикъ стараго мирнаго судьи служили ему неистощимымъ источникомъ шутокъ, на которыя г-жа Бонвало, не смотря на свою слабость, отвчала по-временамъ томной улыбкой.

Въ углубленіи одного окна, совершенно-оправившійся и боле, прежняго живой, пылкій, проворный г. Бобилье прижалъ мэра Амудрю въ уголъ, въ полномъ смысл этого слова. Одной рукой, юный старецъ схватилъ почтеннаго администратора за пуговицу. чтобъ отнять у него всякое средство къ бгству, другою размахивалъ съ жаромъ, сопровождая эту выразительную пантомиму выговоромъ, образчикъ котораго мы представимъ читателямъ.

— Ваше поведеніе, Амудрю, непростительно, говорилъ мирный судья тихимъ отъ гнва голосомъ:— въ смутное время мсто мэра на площади, а не въ подвал.

— Да я жь вамъ говорю, г. Бобилье, отвчалъ Амудрю жалобно:— что ходилъ на каменоломню смотрть, въ какомъ положеніи работы, увидавъ пламя, поднимавшееся выше башенъ замка, я прибжалъ сюда со всхъ ногъ, но когда я посплъ сюда, все уже кончилось.

— Сказки! Вы были дома. Выходя изъ церкви, я видлъ васъ у окна, а безпорядокъ начался въ это самое время. Вы не заслуживаете никакой пощады, говорю я вамъ, и въ своемъ донесеніи я долженъ буду прямо упомянуть о вашемъ преступномъ и малодушномъ бездйствіи. Что же касается до полученія на аренду земли маркиза, такъ и не думайте объ этомъ, или, по-крайней-мр, не надйтесь на мою помощь.

Между-тмъ, какъ мирный судья съ негодованіемъ отдлывалъ такимъ образомъ безхарактернаго администратора, слушавшаго его повся носъ, пасторъ Доммартенъ, подсвъ къ г-ж де-Шатожиронъ, изъявлялъ свое сожалніе на-счетъ причиненнаго ей безпокойства.

Узнавъ о безпорядкахъ, происходившихъ передъ замкомъ, въ то самое время, когда собирался ссть за столъ, священникъ прежде всего пообдалъ, онъ рдко пренебрегалъ этою гигіеническою предосторожностью, а въ настоящемъ случа, она имла совершенно-законную причину, ибо обдня продлилась, по случаю торжественной проповди, до двнадцати часовъ, и пасторъ до-тхъ-поръ ничего не лъ.

Отъ-того ли, что, садясь за довольно-сытный и вкусный столъ, достопочтенный Доммартенъ ощущалъ восторгъ, замедляющій жеваніе, или отъ-того, что онъ былъ весьма-мало расположенъ компрометировать свой высокій санъ въ буйной толп, — словомъ, по привычк или по разсчету, г. Доммартенъ старался продлить свой обдъ до самаго прекращенія бунта, но лишь-только возмутители разсялись по разнымъ сторонамъ, лишь-только замолкли звуки патріотическихъ псень, онъ вышелъ изъ дома, точно какъ радуга, рисующаяся на облакахъ посл грозы, и направилъ шаги къ замку, придумывая въ ум своемъ рчь, приспособленную къ обстоятельствамъ.

Выразивъ маркиз тягостное впечатлніе, глубокое огорченіе и сердечное соболзнованіе, причиненное ему безпорядочными сценами, происходившими на площади, пасторъ, обратившись къ самому-себ ораторскимъ оборотомъ, свойственнымъ проповдникамъ, сталъ спрашивать себя, какая могла быть причина этихъ отвратительныхъ сатурналій, — и надобно отдать ему справедливость: отвтъ немедленно послдовалъ за вопросомъ. Что другое могло довести часть шатожиронскихъ гражданъ до подобныхъ крайностей, какъ не философія, или, лучше сказать, философизмъ восьмнадцатаго столтія, развратившій Францію, поколебавшій основаніе наиболе-достойныхъ уваженія врованій, истребившій всякую моральную идею и распространившій безвріе до послднихъ крестьянъ? Какой удобный случай отбросить въ головы Руссо и Вольтера камни, пущенные бунтовщиками въ окна замка!— и краснорчивый священникъ не упустилъ его, но мы должны прибавить, что онъ не забылъ приберечь самые тяжелые камни для университета, этого центра разврата, этой школы мерзостей, этого разсадника безбожниковъ!

Изъ вжливости г-жа де-Шатожиронъ притворялась внимательною къ словамъ молодого священника, но въ сущности была вдвойн разсяна: во-первыхъ, маленькой Полиной, сидвшей у нея на колняхъ, во-вторыхъ, невольнымъ смущеніемъ при мысли о томъ, что она скоро увидится съ г-мъ де-Водре, дядей, съ которымъ давно желала познакомиться и о прибытіи котораго ее уже извстили.

При вид сельскаго дворянина, котораго Ираклій, отворивъ двери, пустилъ впередъ, въ зал произошло общее волненіе. Г. Бобилье отпустилъ пуговицу Амудрю и приблизился къ камину, между-тмъ, какъ мэръ, получившій такой строгій выговоръ, ускользнулъ въ углубленіе другаго окна, какъ-бы надясь защититься тамъ отъ новаго приступа. Вдова и виконтъ прекратили мну нжныхъ взглядовъ и съ любопытствомъ устремили взоры на вошедшаго. Пасторъ скоро всталъ, но не такъ скоро, какъ маркиза, которая, не дождавшись, чтобъ мужъ представилъ ей дядю, сама прямо пошла къ нему съ улыбкой на раскраснвшемся лиц и съ искреннею радостью въ глазахъ.

— Наконецъ-то! сказала она, протянувъ къ нему руку съ движеніемъ, котораго граціозная живость выражала истинное уваженіе.

Движеніе маркизы было такъ внезапно, такъ радушно и привтливо, она сама, съ малюткой на рукахъ и нжнымъ румянцемъ на щекахъ, была такъ хороша, что, вопреки своимъ предубжденіямъ, г. де-Водре ощутилъ пріятное изумленіе, выразительно отразившееся на мужественномъ лиц его. Около минуты онъ съ боле и боле одобрительнымъ вниманіемъ глядлъ на племянницу, которой до-сихъ-поръ не прощалъ пятна, сдланнаго мщанскимъ происхожденіемъ ея на родословномъ древ Шатожироновъ, и, наконецъ, поднесъ къ своимъ губамъ блую, атласистую ручку молодой женщины.

— Такъ разв долженъ цаловать дядя? съ живостью сказала Матильда, отдернувъ руку и подставивъ свою свженькую щеку.

— И васъ не пугаетъ борода моя? спросилъ ее баронъ улыбаясь.

— Вдь и у Ираклія борода.

— Да, но у него она не жестка, и не сда, впрочемъ, дяди имютъ полное право быть стариками.

— Они имютъ также право цаловать своихъ племянницъ, но, кажется, не любятъ пользоваться этимъ правомъ.

Г. де-Водре взялъ въ об руки голову маркизы и напечатллъ на лбу ея звучный поцалуй.

— Теперь Полину, продолжала г-жа де-Шатожиронъ, представляя барону свою дочку.

— Ее зовутъ Полиной?

— Вдь васъ зовутъ Полемъ, отвчала Матильда съ граціозно-тонкой улыбкой: — хоть сердитесь, а дло сдлано, вы ея крестный отецъ.

Боле и болъе подчиняясь вліянію невиннаго кокетства, внушаемаго маркиз желаніемъ пріобрсть дружбу человка, котораго она заочно полюбила, баронъ поцаловалъ свою крестницу, но она приняла эту ласку не такъ, какъ бы желала мать ея, когда огромная борода, на которую Полина во все время смотрла съ изумленіемъ и страхомъ, коснулась нжнаго ея личика, она закричала такъ же громко и пронзительно, какъ наканун, когда аккомпанировала кудахтанью Шатожиронскихъ пвицъ.

— Жена твоя твердо выучила свой урокъ, шопотомъ сказалъ баронъ племяннику, пока Матильда старалась унять дочь.

— Свой урокъ, дядюшка?

— Да, ты научилъ ее, какъ поступить, чтобъ сдлать ручнымъ шатожирон-ле-вьельскаго медвдя, и я долженъ признаться, она очень-мило исполнила свое дло.

— Нравится ли она вамъ?

— Еще бы! она не только хороша, даже прелестна.

— А главное, очень-добра, я увренъ, что вы полюбите ее.

— Parbleu! Она такъ меня опутала, что я и теперь уже люблю ее. Но ты забываешь представить меня своей тещ.

Маркизъ, нсколько обезпокоенный ироническимъ тономъ послднихъ словъ, взялъ дядю за руку и подвелъ его къ г-ж Бонвало, которая хотла приподняться, но тотчасъ же опять опустилась назадъ, какъ-будто такое усиліе было свыше силъ ея. Въ сущности вдова была совсмъ не такъ слаба, какъ казалась, но не забывъ, что баронъ отказался пріхать на свадьбу Ираклія, она сочла ненужнымъ измнять для него изъисканное положеніе, принятое ею на кушетк и казавшееся ей исполненнымъ аристократической небрежности.

— Сударыня, сказалъ ей Шатожиронъ: — позвольте представить вамъ г. де-Водре, моего дядю, о которомъ я уже имлъ честь нсколько разъ говорить вамъ.

Баронъ низко поклонился, окинувъ напередъ проницательнымъ и свтлымъ взглядомъ кокетку на-возраст, ни морщины, замазанныя блилами, ни фальшивая коса, ни вставные зубы, ни странный нарядъ,— словомъ, ни одна изъ смшныхъ странностей ея не ускользнула отъ строгаго взора наблюдателя.

Г-жа Бонвало довольно-легко кивнула головой на почтительный, по-видимому, поклонъ сельскаго дворянина, потомъ, сжавъ губы аристократической, по ея мннію, улыбкой, она произнесла медленно, протяжно и ударяя, для большей выразительности, на каждомъ слов, слдующій маленькій урокъ:

— Точно, маркизъ, въ-продолженіе восьмнадцати мсяцевъ вашей женитьбы, то-есть, во все то время, въ которое мы тщетно ожидали посщенія господина-барона, вы имли время нсколько разъ исчислить намъ вс достоинства вашего дядюшки.

Г. де-Водре быстро выпрямился и посмотрлъ на зачинщицу съ изумленіемъ, которое можно сравнить разв только съ удивленіемъ лисицы, на которую нападаетъ курица въ ту минуту, когда она сама готовится задавить ее.

— Сударыня, отвчалъ онъ, придавъ своему лицу приличное выраженіе:— косвенный, весьма-милый упрекъ, которымъ вы меня удостоили, пристыдилъ бы меня несказанно, еслибъ у меня не было отговорки.

— Отговорки!.. а! господинъ баронъ! возразила г-жа Бонвало, снова сжавъ губы и придавъ лицу своему величественное выраженіе.

— Да, сударыня, отговорки, и надюсь, вы пріймете ее. Благоволите сообразить, что бракъ моего племянника съ вашею дочерью былъ заключенъ въ Париж, въ восьмидесяти ль отсюда, присутствіе бднаго сельскаго дворянина нимало не увеличило бы блеска этого брака, а, главное, отъ моего отсутствія могли пострадать дла мои, я владлецъ виноградниковъ, сударыня, то-есть, почти такой же виноторговецъ, какъ и вашъ покойрый супругъ, а вы, сударыня, по опыту должны знать, что въ подобной торговл отсутствіе хозяина всегда вредитъ сбыту товара.

Между предметами, пользовавшимися привилегіей раздражать нервы г-жи Бонвало, — а число такихъ предметовъ было велико,— находился одинъ особенно для нея непріятный, именно: малйшій намекъ на ремесло ея покойнаго мужа, въ неудовольствіи, ощущаемомъ ею въ подобныхъ случаяхъ, было много неблагодарности, ибо пересылкой въ Америку и Англію произведеній бордоскихъ виноградниковъ покойникъ честнымъ образомъ нажилъ нсколько мильйоновъ, половина которыхъ, во время раздла посл его смерти, доставила уже зрлой вдов его порядочное состояніе. Услышавъ, что баронъ назвалъ покойнаго г. Бонвало виноторговцемъ, лукаво придавъ и себ-самому это названіе, вдова забыла роль больной, слабонервной женщины и быстро вскочила, задыхаясь отъ досады, но пока она придумывала рзкій отвтъ, взоръ сельскаго дворянина опустился на нее съ такою гордою ироніею, что она смшалась, не нашлась что сказать и разсудила, что лучше всего опять упасть въ обморокъ.

— Боже мой, госпож Бонвало дурно! вскричалъ съ притворнымъ участіемъ баронъ, нимало-необманутый уловкою вдовы: — вс эти спирты только раздражаютъ нервы, лучше всего прыснуть ей въ лицо водою.

Опасаясь за свои румяна и блила, которымъ такъ измннически угрожалъ коварный совтъ человка, сдлавшагося съ этой минуты смертельнымъ врагомъ ея, г-жа Бонвало полураскрыла глаза и слабымъ голосомъ объявила, что ей легче, и что, стало-быть, средство, присовтанное барономъ, было ненужно.

Во время этой краткой сцены, маркиза смотрла на стараго дворянина краснорчивымъ, умоляющимъ взглядомъ, но онъ притворялся, будто не понимаетъ его. Шатожиронъ ощущалъ почти такое же непріятное впечатлніе, какъ и жена его, и потому старался перемнить разговоръ.

— Дядюшка, сказалъ онъ, коснувшись руки барона:— представленія наши еще не кончились.

Г. де-Водре оглянулся.

— Виконтъ де-Ланжеракъ, одинъ изъ лучшихъ друзей моихъ, продолжалъ Ираклій.

— Такой же Ланжеракъ, какъ и я, проворчалъ Бобилье сквозь зубы, однакожь такъ явственно, что баронъ, близь котораго онъ стоялъ, могъ слышать его слова.

Нсколько изумившись, г. де-Водре обратилъ взоръ на блокураго молодаго человка, кланявшагося ему съ особенною вжливостью, и, вмсто того, чтобъ отвчать на его поклонъ, посмотрлъ на него такъ пристально, что Ланжеракъ, обидясь или смшавшись отъ этого упорнаго наблюденія, внезапно пересталъ кланяться.

— Государь мой, сказалъ ему баронъ, продолжая пристально на него смотрть:— лицо ваше мн знакомо, но я тщетно стараюсь припомнить, гд я васъ видлъ.

— И не удивительно, что вы его не узнате, сказалъ Ираклій: — благодаря любезлости господъ шатожиронскихъ патріотовъ, бдный Ланжеракъ не похожъ на самого-себя.

— Вы ранены? спросилъ старый дворянинъ.

— Бездлица, отвчалъ виконтъ небрежно: — въ меня попали камнемъ… порядочной, однакожь, величины.

— Ударъ камнемъ въ скулу не бездлица, не вышибли ли вамъ зубовъ?

— Кажется, нтъ, отвчалъ Ланжеракъ, улыбнувшись для того, чтобъ показать смотрвшей на него въ это время вдов два ряда блыхъ, неповрежденныхъ зубовъ.

— Позвольте, продолжалъ баронъ:— вы, можетъ-быть, гораздо-опасне ранены, нежели сами полагаете. Я старый солдатъ и умю разбирать раны. Позвольте!

Не ожидая испрашиваемаго позволенія, г. де-Водре скоро и ловко снялъ повязку съ лица виконта.

— О, ничего! Кажется, рана не смертельна, сказалъ онъ, насмшливо улыбаясь при вид едва замтной царапины на щек Ланжерака.

— Что этотъ долговязый жандармъ такъ пристально смотритъ на меня? спрашивалъ себя смутившійся виконтъ:— онъ какъ-будто-бы хочетъ описать мои примты.

Снявъ съ лица виконта повязку, баронъ точно имлъ цлію открыть лицо его, чтобъ лучше разсмотрть его самого, а не удостовриться въ большей или меньшей важности его раны.

— Да, я видлъ гд-то это лицо, продолжалъ г. де-Водре про себя: — но когда? гд? никакъ не могу вспомнить. Ничего, посл вспомню.

— Онъ увряетъ, что мое лицо ему знакомо, думалъ съ своей стороны виконтъ: — и я, чмъ больше гляжу на него, тмъ больше удостовряюсь, что вижу его сегодня не въ первый разъ.

Вдругъ Ланжеракъ покраснлъ до ушей: онъ вспомнилъ мсто, гд, нсколько лтъ назадъ, встрчался съ г. де-Водре…

IV.
Злопамятство пастора.

Разговоръ сдлался общимъ, и весьма-понятно, что предметомъ его были бурныя сцены, происходившія за нсколько минутъ предъ тмъ.

— Вы очень испугались? спросилъ г. де-Водре племянницу.

— Сначала ужасно испугалась, отвчала улыбаясь маркиза: — но ко всему можно привыкнуть. Мало-по-малу я ободрилась и наконецъ дошла до такой смлости, что даже смотрла на возмущеніе, отъ котораго сперва бжала.

— Это было довольно-непріятное зрлище, сказалъ баронъ.

— Отвратительное, прибавилъ г. Бобилье.

— Но боле всего жалко-смшное, дополнилъ Шатожиронъ.

— Кром костюмовъ, которые были гораздо-мене живописны, продолжала маркиза: — оно напомнило мн сцену возмущенія въ ‘Фенелл’.

— Точно, было сходство, сказалъ г. де-Водре:— движеніе, крикъ, пламя, только наши шатожиронскіе лаззорони не прерывали своего шума, чтобъ прибгнуть съ молитвой къ святому Януарію.

— Они не только святому Януарію, да и Богу не молятся, съ досадою замтилъ пасторъ Доммартенъ.

— Какіе дикари! какіе каннибалы! вскричала г-жа Бонвало, всплеснувъ руками: — еслибъ я не была такъ разстроена этимъ происшествіемъ и могла перенести путешествіе, сейчасъ послала бы за почтовыми лошадьми.

— Какъ, сударыня! вскричалъ баронъ: — не-уже-ли вы уже хотите оставить насъ?

— Да, хочу, сухо отвчала вдова: — насъ здсь такъ приняли, что я сожалю о томъ, что пріхала сюда.

— Изъ окна, у котораго я стояла, спрятавшись однакожь за занавсъ, сказала г-жа де-Шатожиронъ, не обращая большаго вниманія на послднія слова матери:— я видла, любезный дядюшка, вашъ смлый поступокъ. Ты не видалъ, Ираклій, что сдлалъ дядюшка?

— Я приводилъ въ сняхъ свою армію въ порядокъ, сказалъ маркизъ смясь.— Что же онъ сдлалъ?

Г-жа де-Шатожиронъ весело разсказала, какъ скоро и ршительно баронъ усмирилъ начальниковъ бунта.

— Вы напрасно приписываете мн всю честь побды, также весело отвчалъ г. де-Водре:— справедливость требуетъ упомянуть о моемъ охотник и о моей собак.

— Каковы бы ни были подвиги моего дяди и двухъ его помощниковъ, сказалъ Ираклій тмъ же шутливымъ тономъ:— но героемъ этого дня я не назову ни кого, кром г. Бобилье!

— А, маркизъ! вскричалъ старикъ, поклонившись со скромностью.

— Тотъ, кто не былъ свидтелемъ этого подвига, не можетъ вообразить себ энергію, смлость, неустрашимость, оказанную нашимъ почтеннымъ мирнымъ судьею въ обстоятельств, которое въ-самомъ-дл могло сдлаться критическимъ, онъ одинъ выдержалъ первый натискъ безъ всякаго другаго оружія, кром своего шарфа, и я бы желалъ, чтобъ вы слышали, какъ онъ произнесъ три провозглашенія! Никогда полководецъ, вызывающій своихъ солдатъ на штурмъ, не командовалъ боле-твердымъ и величественнымъ голосомъ.

— А, маркизъ! возразилъ старый чиновникъ съ изумленіемъ: — зачмъ, вмсто труса Туано, обратившагося въ постыдное бгство, не было за мною жандармскаго отряда! Негодяи недолго оскверняли бы дворъ вашъ своимъ присутствіемъ: я бы тотчасъ усмирилъ ихъ, и ни вамъ, ни г-ну барону не нужно было бы безпокоиться.

— Любезный Бобилье, сказалъ г. де-Водре:— я очень сожалю, что не пришелъ раньше. Маршалъ Вильяръ говаривалъ, что у него было одно пламенное желаніе, именно увидть великаго Конде съ мечомъ въ рукахъ, признаюсь, я самъ былъ бы чрезвычайно-радъ, еслибъ мн удалось видть васъ въ шарф.

— Къ-сожалнію, г-нъ баронъ, шарфъ мой, украшенный главными цвтами радуги, не предвщаетъ, подобно ей, возвращеніе хорошей погоды, онъ, напротивъ, предсказываетъ грозу… Дай Богъ, чтобъ мн не пришлось опять надть его!

— Не-уже-ли вы думаете, что они начнутъ опять? спросилъ Шатожиронъ.

— Пускай начинаютъ, если хотятъ, но теперь я прійму свои мры. Лишь-только я пришелъ въ себя — къ стыду своему признаюсь, г-нъ баронъ, что я упалъ въ обморокъ точно женщина (это очень-глупо, но вдь на восьмомъ десятк силы по невол ослабютъ), — и такъ, лишь-только я пришелъ въ себя, какъ немедленно написалъ шарольскому королевскому прокурору просьбу выслать сюда немедленно рансенейскихъ жандармовъ, надюсь, что черезъ нсколько часовъ они будутъ здсь. Я осмлился распорядиться безъ васъ, маркизъ, пославъ съ письмомъ одного изъ вашихъ слугъ верхомъ, чтобъ онъ скоре посплъ въ Шароль. И такъ, въ моемъ распоряженіи сегодня же будетъ военная сила, и если эти негодяи осмлятся еще тронуться, я буду имть удовольствіе взять и арестовать ихъ на дл.

— Надюсь, вы не дойдете до этой крайности, сказала г-жа де-Шатожиронъ.

— Рано ли, поздно ли, маркиза, но они попадутся, сегодня же вечеромъ я сочиню и перепишу на-бло такое донесеніе, какого мн не случалось еще писать во всю жизнь мою, и если бунтовщики не будутъ немедленно арестованы, такъ я подамъ въ отставку.

— Въ отставку, любезный мирный судья? сказалъ Ираклій.

— Да, маркизъ, въ отставку. Въ этомъ дл меня тронули за живое: либо Туссенъ-Жиль и шайка его будутъ строго наказаны, либо я самъ откажусь отъ своей должности: — тутъ середины нтъ.

— Итакъ, вы думаете, спросилъ г. де-Водре: — что этотъ бунтъ затянъ клубомъ Туссенъ-Жиля?

— Можно ли сомнваться въ этомъ?

— Можно, отрывисто отвчалъ пасторъ Доммартенъ.

— Можно? повторилъ мирный судья, искоса посмотрвъ на молодаго священника.

— Да, можно.

— Я очень бы желалъ знать, государь мой, на чемъ вы основываете свое мнніе?

— Я не обязанъ отдавать вамъ отчета въ своихъ мнніяхъ, знайте только то, что я съ вами не согласенъ.

Замтивъ, что вчерашняя ссора между старымъ чиновникомъ и молодымъ священникомъ готова была снова возгорться, маркизъ счелъ за нужное вмшаться въ дло.

— Господа, сказалъ онъ: — все равно, Туссенъ-Жиль ли или кто другой былъ зачинщикомъ этого глупаго бунта, но неоспоримо, что въ мой домъ ворвалась шайка, въ которой были замчены многіе негодяи, находившіеся уже подъ судомъ, этого достаточно для опредленія намреній ихъ, неоспоримо еще, что толпа съ угрозами ворвалась насильственнымъ образомъ въ мое жилище, что она разбила замокъ у ршетки, разбила окна и сожгла арку, выстроенную на моей земл, наконецъ, что другъ мой Ланжеракъ и барабанщикъ пожарной команды ранены каменьями, и что г. Бобилье только какимъ-то чудомъ спасся отъ нихъ: вотъ факты. Начало и зачинщиковъ бунта мы узнаемъ изъ слдствія, ибо я совершенно согласенъ съ вами, любезный Бобилье, дло это надо подвергнуть слдствію.

— Непремнно надо, маркизъ. Если мы не подадимъ имъ примра строгости законовъ, то эти негодяи будутъ насмхаться надъ нами и при первомъ случа пріймутся за то же. Нтъ пощады, нтъ снисхожденія подлымъ зажигателямъ! прибавилъ съ сердцемъ старый чиновникъ, который особенно не могъ забыть сожженія тріумфальной арки и истребленія удивительной картины, стоившей ему такого труда.

— Господинъ маркизъ въ прав требовать, чтобъ по этому длу было наряжено слдствіе, сладкимъ голосомъ сказалъ пасторъ: — никто не желаетъ боле меня, чтобъ зачинщики безпорядка были строго наказаны.

— Зачинщики этого безпорядка, продолжалъ г. Бобилье рзкимъ голосомъ:— какъ я уже имлъ честь говорить вамъ, Туссенъ-Жиль и его пріятели. Вчера вечеромъ, въ гостинниц Коня-Патріота было совщаніе, во время котораго они, вроятно, условились насчетъ сегодняшней мерзкой исторіи!

— Было ли совщаніе? спросилъ пасторъ съ недоврчивой улыбкой.

— Разумется, было! Я не имю привычки говорить о томъ, чего не знаю достоврно!— Амудрю, продолжалъ мирный судья, обратившись къ мэру, почтительно сидвшему на краю стула, какъ можно подальше отъ хозяйки дома:— вдь вы сказали мн, что вчера вечеромъ полевой стражъ, обходя дозоромъ, видлъ сквозь щели ставень гостинницы Коня-Патріота весь клубъ, разсуждавшій о чемъ-то съ большимъ жаромъ, какъ-будто бы о какомъ-нибудь важномъ обстоятельств?

— Правда, господинъ мирный судья, отвчалъ нетвердымъ голосомъ Амудрю, посл этого слова впавшій въ прежнее почтительное молчаніе.

— Что же это доказываетъ? спросилъ молодой священникъ довольно-презрительно.

— Спросите лучше, насмшливо возразилъ г. Бобилье:— что доказываетъ присутствіе Туссена-Жиля и другихъ клубистовъ на площади во время безпорядка?

— Уврены ли вы въ томъ, что они были на площади?

— Увренъ ли! вскричалъ мирный судья, привскочивъ на своемъ стулъ:— я самъ говорилъ съ ними, я записалъ имена ихъ въ своемъ бумажник, я собственноручно схватилъ за воротникъ Туссена-Жиля, а вы еще спрашиваете, увренъ ли я въ томъ, что они были на площади! Еслибъ вы, господинъ пасторъ, повинуясь своему долгу, вышли на площадь, такъ увидли бъ ихъ сами!

Нсколько-смущенный этимъ неожиданнымъ отвтомъ, пасторъ Доммартенъ захотлъ оправдаться, тмъ боле, что обвиненіе мирнаго судьи было довольно-ясно высказано.

— Я немедленно вышелъ на площадь, лишь-только узналъ о происходившихъ на ней безпорядкахъ, сказалъ пасторъ съ принужденнымъ достоинствомъ:— и искренно сожалю, что пришелъ не прежде, потому-что присутствіе мое не было бы совсмъ безполезно: можетъ-быть, мои христіанскія увщеванія подйствовали бы лучше неосторожныхъ возглашеній, можетъ-быть, услышавъ голосъ своего пастыря, заблудшіяся овцы спокойно воротились бы домой, между-тмъ, какъ ничто не могло столько ожесточить ихъ, какъ объявленіе, что будутъ приняты насильственныя мры, то-есть, что будетъ пролита ихъ кровь. Къ-несчастію, мн дали знать слишкомъ-поздно, но надюсь, что г-нъ маркизъ и г-жа маркиза такъ убждены въ моей преданности, что не поврятъ коварнымъ намекамъ…

— Я не длаю никакихъ намековъ, съ грубостію перебилъ его г. Бобилье: — я разсказываю факты. Признаюсь, ваше отсутствіе крайне меня удивило, потому-что вашъ домъ въ нсколькихъ шагахъ отъ замка, а безпорядки продолжались почти цлый часъ.

— Вы забываете, почтеннйшій г. Бобилье, что въ это время г. пасторъ всегда обдаетъ, сказалъ г. де-Водре, никогда не любившій молодаго священника за его лицемрное обращеніе и непрощавшій ему неблагодарнаго поступка съ семействомъ Гранперрена.

— А! г. баронъ! вскричалъ пасторъ, стараясь улыбнуться сквозь свою досаду: — подобная шутка… потому-что я принимаю это за шутку…

— И совсмъ не шучу, холодно возразилъ баронъ: — я увренъ, что вы обдали въ это время, и нахожу весьма-естественнымъ, что вамъ не угодно было побезпокоиться. Ни сколько не упрекаю васъ въ этомъ, но нахожу, что вы поступили согласно съ правиломъ вашего братства:

Обду своему простыть ты не давай…

Г-нъ Доммартенъ посинлъ отъ злости и до крови укусилъ себ нижнюю губу, но не отвчалъ ни слова, ибо по опыту зналъ, что баронъ былъ слишкомъ сильный противникъ. Не въ первый разъ приходилось честолюбивому пастору терпть отъ своего благороднаго прихожанина, и, не смотря на тайную злобу, онъ привыкъ переносить вс непріятности съ притворнымъ смиреніемъ, да и какъ ршиться вступить въ борьбу съ двоюроднымъ братомъ епископа отнскаго?

Г-жа Бонвало, которой наканун весьма понравилось вкрадчивое куртизапство молодаго священника и которая, впрочемъ, съ перваго взгляда отъ души возненавидла насмшливаго дворянина, сочла нужнымъ вмшаться въ эту маленькую ссору.

— Г-нъ пасторъ, сказала она тономъ покровительства: — вы не должны обижаться шуткой, на которую никто здсь и не обратилъ вниманія, вашъ характеръ и ваши правила такъ хорошо извстны, что никто не повритъ, чтобъ вы промедлили одну минуту, когда ваша помощь была нужна намъ.

— Смю сказать, что вы отдаете мн справедливость, отвчалъ пасторъ, поклонившись съ видомъ почтительной признательности: — удивляюсь и не понимаю, почему г. мирный судья оспориваетъ у меня право имть свое мнніе.

— Позвольте вамъ замтить, государь мой, отвчалъ съ обыкновенною своею живостью г. Бобилье:— что опроверженіе факта, факта доказаннаго, называется не мнніемъ, а опроверженіемъ.

— Скажите же мн, пожалуйста, какой фактъ опровергъ я?

— Господа! сказала маркиза, граціозное лицо которой приняло выраженіе холоднаго достоинства:— мн кажется, этотъ споръ боле, нежели неумстенъ.

— Сударыня, вскричалъ старикъ съ чувствомъ:— вамъ извстно, какое глубокое уваженіе питаю я къ дому Шатожироновъ и къ вамъ въ особенности, я скоре согласился бы умереть, нежели поступить противъ законовъ приличія, будьте же уврены, что не я, преданнйшій изъ вашихъ слугъ, захочу продлить разговоръ, который вамъ не нравится, но умоляю васъ, позвольте мн прибавить еще одно и послднее слово.— Отопретесь ли вы, государь мой, продолжалъ мирный судья, внезапно измнивъ голосъ: отопретесь ли вы въ томъ, что сію минуту вы изъявили сомнніе, когда я вамъ сказалъ, что. видлъ на площади Туссена-Жиля и его шайку?

— Вы не поняли меня, отвчалъ съ іезуитскимъ смиреніемъ г. Доммартенъ:— я никогда не утверждалъ, что люди, которыхъ вы называете, не участвовали въ отвратительныхъ сатурналіяхъ, происходившихъ на площади, скажу боле, судя по ихъ извстному безбожію, я самъ думаю, что они принимали весьма-дятельное участіе въ возмущеніи, но никогда не соглашусь, чтобъ люди такого низкаго званія были настоящими зачинщиками безпорядковъ, въ которыхъ они участвовали. Они были актрами въ возмущеніи — это такъ, но они не были зачинщиками его, вотъ въ двухъ словахъ мое мнніе, и никакъ не понимаю, почему оно могло обидть г. мирнаго судью.

— Кажется, лучшаго возраженія и врнйшаго объясненія нельзя требовать, сказала г-жа Бонвало съ одобрительнымъ видомъ.— Что касается до меня, я вполн согласна съ мнніемъ Г. пастора. Отвратительный Туссенъ-Жиль, въ красной шапк, нахлобученной до ушей, и съ гадкой трубкой, не что иное, какъ второстепенный разбойникъ, подкупленный, по всмъ вроятіямъ, врагами маркиза, и только испуганное, трусливое воображеніе можетъ видть въ немъ начальника шайки и возвысить его до степени какого-нибудь Фра-Діаволо или Ринальдо-Ринальдини.

— Я счастливъ, что мое мнніе согласуется съ вашимъ мнніемъ, сударыня, возразилъ пасторъ: — и думаю, что для открытія настоящихъ виновниковъ безпорядка, нужно подняться выше трактирщика Туссена-Жиля и подобныхъ ему людей.

— Что вы хотите этимъ сказать, г. пасторъ? спросилъ Шатожиронъ.

— Маркизъ, старая пословица гласитъ: ‘если хочешь открыть виновника преступленія, узнай сперва, кому это преступленіе можетъ доставить выгоду’.

— Я не вижу, чтобъ разореніе моего замка могло доставить выгоду кому-нибудь, кром самихъ разбойниковъ.

— Г-нъ маркизъ, возразилъ молодой священникъ боле и боле язвительнымъ тономъ: — выгоды бываютъ разнаго рода: негодяи, пущенные впередъ тайными, скрытыми двигателями, думаютъ только о похищеніи и о грабеж, но настоящіе виновники безпорядковъ…

— Что же? спросилъ маркизъ, замтивъ, что пасторъ колебался.

— Какъ вамъ это сказать, г. маркизъ? У всякаго есть свои враги или соперники, нкоторые люди, не слишкомъ-разборчивой совсти, не гнушаются никакими средствами для того, чтобъ удалить опаснаго соперника, можетъ-быть, — не говорю утвердительно, — можетъ-быть, нкоторые люди думали, что эта непріятная исторія заставитъ васъ возненавидть здшній край и отказаться отъ намреній, могущихъ вредить ихъ собственнымъ видамъ.

— Какіе обиняки! проворчалъ г. Вобилье, пожавъ плечами.

— Правда, сказалъ громкимъ голосомъ баронъ, сидвшій возл старика и слышавшій его восклицаніе.— Потрудитесь, г. пасторъ, оставить загадочный слогъ оракуловъ и сказать прямо свое мнніе.

— Мое мнніе, г. баронъ? Право, я не знаю, что сказать. Я только думаю, соображаю, взвшиваю вс обстоятельства, утвердительнаго же ничего…

— Вы сейчасъ сказали, что настоящихъ виновниковъ нашего маленькаго бунта надобно искать выше трактирщикаТуссена-Жиля и его шайки?

— Сказалъ, г. баронъ, и готовъ повторить.

— Гд же ихъ искать? Вн нашей общины?

— Я этого не говорю, г. баронъ.

— Такъ, стало-быть, въ общин? Въ такомъ случа, извольте объяснить, какъ высоко ихъ надо искать?

— Какъ-можно-выше, сказалъ въ-полголоса священникъ.

— Мн кажется, возразилъ г. де-Водре съ сардонической улыбкой: — что высшая особа въ общин мой племянникъ, не его ли вы обвиняете въ намреніи ограбить свой собственный замокъ?

— Господинъ баронъ, отвчалъ молодой священникъ, нсколько смущенный настойчивымъ допросомъ:— очень-натурально, что я не подразумваю ни господина маркиза, ни васъ, говоря, что надобно идти какъ-можно-выше.

— Стало-быть, вы обвиняете господина Гранперрена? вскричалъ сельскій дворянинъ, вскочивъ съ такимъ сильнымъ негодованіемъ, что священникъ невольно отодвинулъ отъ него свой стулъ.

Въ ту же минуту слуга отворилъ дверь въ гостиную и, къ общему изумленію и смущенію, доложилъ:

— Господинъ Гранперренъ!

V.
Пытка.

Появленіе желзнозаводчика было такъ неожиданно, такъ невроятно, словомъ, такъ странно, что маркизу показалось сначала, что онъ ошибся и не такъ разслышалъ имя, произнесенное лакеемъ, но почти въ то же время сомнніе его разсялось, и съ видомъ холодной вжливости онъ пошелъ на встрчу къ своему политическому противнику.

Г. Гранперренъ вошелъ въ гостиную съ заученною важностью человка, понимающаго, или, врне, преувеличивающаго важность малйшихъ своихъ поступковъ, церемонно поклонившись г-ж де-Шатожиронъ и ея матери, онъ нсколько-ниже поклонился маркизу и сказалъ ему громкимъ, внятнымъ голосомъ, какъ-бы желая, чтобъ вс его слышали:

— Только-что прибывъ изъ Рансене, спшу изъявить вамъ, господинъ маркизъ, глубокое мое негодованіе противъ виновниковъ непристойныхъ безпорядковъ, происходившихъ предъ вашимъ замкомъ. Прошу васъ врить, что еслибъ я былъ дома, когда начались эти безпорядки, то я первый поспшилъ бы предложить вамъ мои услуги, и хотя надюсь, что эти непозволительныя сцены не возобновятся, однакожь спшу предложить вамъ слабое вліяніе, которое имю въ общин.

Не смотря на нкоторую напыщенность словъ желзнозаводчика, они были внушены ему такимъ честнымъ и прямымъ чувствомъ, что въ ум Шатожирона внезапно разсялись невольныя подозрнія, пробужденныя въ немъ коварными намеками пастора Доммартена.

— Благодарю васъ, отвчалъ онъ съ искреннею признательностью: — за участіе, за которое я тмъ боле признателенъ, что наши взаимныя отношенія…

— Маркизъ! перебилъ его г. Гранперренъ:— можно находиться въ политическомъ соперничеств, можно даже имть тяжбу, не измняя, однакожь, тому, что мн кажется одною изъ первыхъ обязанностей общественной жизни. По-моему, каковы бы ни были временныя несогласія между честными и благородными людьми, въ случа опасности, они обязаны помогать другъ другу.

— Я совершенно одного мннія съ вами, и будьте уврены, что еслибъ представился случай, я употребилъ бы въ-отношеніи къ вамъ правила, изложенныя вами.

— Мн кажется, что я смло могу поручиться за всхъ своихъ работниковъ, еслижь откроется, что кто-нибудь изъ нихъ принималъ участіе въ безпорядк, то прошу извстить меня о томъ, я ему тотчасъ откажу.

Маркизъ молча поклонился.

Какъ ни непріятно было г-ну де-Водре видть у своего племянника желзнозаводчика, онъ, однакожь, не могъ не согласиться внутренно, что поступокъ послдняго былъ приличенъ и великодушенъ, но досада его снова пробудилась, когда мужъ Клариссы сказалъ Ираклію съ улыбкой, имвшей притязанія на тонкость:

— Кажется, вы знакомы съ госпожею Гранперренъ?

— Pardieu! вотъ мужъ! проворчалъ баронъ, кусая концы своихъ усовъ.

— Точно, отвчалъ Шатожиронъ, съ трудомъ скрывая свое смущеніе:— я имлъ честь… встрчаться съ госпожею Гранперренъ… до замужства ея.

— Въ такомъ случа, продолжалъ доврчивый мужъ съ прежней улыбкой: — осмлюсь замтить вамъ, что вы съ моей женой въ гораздо-боле близкихъ сношеніяхъ, нежели я съ маркизой.

— Morbleu! надюсь, мы никогда не поквитаемся! подумалъ Ираклій.

— Трижды-слпой мужъ, ты самъ не знаешь, какую сказалъ истину! проворчалъ баронъ съ возраставшей досадой:— продолжай, продолжай, надлаешь ты глупостей, если я не остановлю тебя!

— Такъ-какъ я имю честь быть въ присутствіи госпожи маркизы, продолжалъ Гранперренъ, съ нкоторою фамильярностью наклонившись къ Шатожирону: — и такъ-какъ я не ожидалъ этой чести, ибо еслибъ зналъ, что супруга ваша здсь, то не вошелъ бы такъ нецеремонно… то мн кажется, что не худо бы рекомендовать меня…

— Рекомендую теб, другъ мой, сказалъ маркизъ, скоро обратившись къ жен: — господина Гранперрена, одного изъ нашихъ почтеннйшихъ и по справедливости достойныхъ почтенія сосдей.

Ршительно не зная обстоятельствъ, бывшихъ до ея замужства, г-жа де-Шатожиронъ отвчала граціозной улыбкой на низкій поклонъ желзнозаводчика, благородный поступокъ и предложеніе услугъ котораго показались ей заслуживающими особенно-благосклоннаго пріема, не смотря на подозрніе, внушенное ей сначала злопамятнымъ священникомъ.

Въ лучшихъ поступкахъ своихъ человкъ почти-всегда и часто безсознательно повинуется тайной мысли личной выгоды. Мы уже сказали, что любимйшею мечтою богатаго промышленика было вступить въ сосдственныя и, если можно, короткія сношенія съ владтелями замка, особенно съ-тхъ-поръ, какъ онъ вступилъ во вторичный бракъ съ женщиною, которая, по роду, воспитанію и свтскому обращенію своему, должна была сдлать ему честь (по его мннію). Для осуществленія этой мечты, онъ готовъ былъ помириться съ маркизомъ по случаю ихъ тяжбы, и даже отказаться отъ кандидатства. По-этому, онъ чувствовалъ истинное удовольствіе, найдя, по случаю бунта, возмутившаго обыкновенное спокойствіе селенія, благовидный и даже великодушный предлогъ явиться въ замокъ. Теперь, когда первый шагъ былъ сдланъ, слдовало идти дале, что онъ немедленно и исполнилъ.

— Маркиза, сказалъ онъ усвшись:— я точно имю честь быть однимъ изъ вашихъ самыхъ близкихъ сосдей и надюсь, вы позволите г-ж Гранперренъ и мн иногда…

Внезапное, сердитое движете сельскаго дворянина помшало г. Гранперрену договорить фразу.

Г. де-Водре имлъ дв причины бситься: первая произошла отъ лицемрныхъ, коварныхъ намековъ пастора Дрммартена, а вторая отъ визита заводчика. Не имя возможности сказать послднему, какъ глупа и смшна была его супружеская слпота, онъ выместилъ весь свои гнвъ на молодомъ священник, котораго ему нечего было беречь.

— Вы пришли очень-кстати, сказалъ онъ Гранперрену, перебивъ его на самой середин его фразы:— въ то самое время, какъ вы вошли, мы приступили къ маленькому, частному слдствію, ожиданіи судебнаго, мы старались угадать зачинщиковъ бунта…

— Кто бы они ни были, отвчалъ желзнозаводчикъ, весьма-недовольный тмъ, что его прервали: — они заслуживаютъ строгаго наказанія.

— Я то же думаю, но чтобъ наказать, должно прежде открыть ихъ.

— Надюсь, что ихъ откроютъ, вы, вроятно, уже подозрваете кого-нибудь?

— Да, но мннія различны.

— Скажите мн ваши мннія, я знаю нашъ край почти такъ же хорошо, какъ г. мирный судья и г. мэръ, а потому, если мы соединимъ свои свднія, то врне достигнемъ желаемаго результата.

— Г. Бобилье, продолжалъ баронъ:— полагаетъ, что зачинщики Туссенъ-Жиль и его шайка.

— Я думаю, отвчалъ заводчикъ: — что г. мирный судья угадалъ дло съ разу. Вотъ уже нсколько лтъ, какъ вс безпорядки въ общин затваются клубомъ гостинницы Коня-Патріота. Туссенъ-Жиль демократъ, радикалъ, Коммунистъ, словомъ буянъ, слдовательно, весьма-возможно, что, завидуя дворянству и богатству г. маркиза, — потому-что люди этого покроя завидуютъ всему, что выше ихъ,— онъ придумалъ эту сцену, какъ-бы заимствованную изъ временъ паденія революціи.

— Мы вс того же мннія… исключая, однакожь, г-на пастора, возразилъ сельскій дворянинъ рзкимъ голосомъ.

— А-га! сказалъ г. Гранперренъ, косо посмотрвъ на молодаго священника:— г. пасторъ не согласенъ съ этимъ мнніемъ?

— Нтъ, возразилъ г. де-Водре, устремивъ на г-на Доммартена прямой, проницательный взглядъ: — подозрнія г-на пастора падаютъ на другую особу… онъ самъ скажетъ намъ, на кого именно.

Увидавъ, какой оборотъ принималъ разговоръ, г-нъ Доммартенъ почувствовалъ странное, непріятное ощущеніе, какъ-будто бы узоры, вышитые на обивк его кресла, превратились въ раскаленные уголья.

— Не дурно ли вамъ, г-нъ Доммартенъ? съ притворнымъ, лукавымъ безпокойствомъ спросилъ г. Бобилье:— вы были красны, потомъ поблднли, а теперь позеленли.

— Виконтъ, сказала г-жа Бонвало, подавая свой флакончикъ Ланжераку:— потрудитесь передать это г-ну пастору. Ему, кажется, въ-самомъ-дл дурно, отвратительное возмущеніе, можетъ-быть, причиной тому, что онъ еще ничего не лъ, а посл такого патетическаго объясненія… Не прикажете ли чего, г-нъ пасторъ?

— Вы слишкомъ-добры, сударыня, проговорилъ молодой священникъ, машинально взявъ флакончикъ, поданный ему Ланжеракомъ:— благодарю васъ… мн точно дурно… Не знаю, чему приписать… кажется, здсь душно… надюсь, что на чистомъ воздух пройдетъ…

Съ послдними словами, священникъ Доммартенъ хотлъ встать, но г. де-Водре, поспшно вскочивъ со стула, предупредилъ его.

— Вамъ нуженъ чистый воздухъ? За этимъ дло не станетъ, сказалъ баронъ, и въ одно мгновеніе открылъ оба окна въ гостиной.

Пасторъ опустился въ кресло и, чтобъ скрыть свое смущеніе, поднесъ къ носу флакончикъ г-жи Бонвало.

Г. де-Водре слъ на свое прежнее мсто.

— Пока г-нъ пасторъ, сказалъ онъ съ коварною кротостью: — поправляется отъ дурноты, причиненной, по мннію г-жи Бонвало, тмъ, что онъ сегодня ничего еще не лъ, я вамъ скажу, любезный Гранперренъ, на кого пали его подозрнія.

— Позвольте, г-нъ баронъ, перебилъ его священникъ, блдныя губы котораго судорожно дрожали: — мн кажется, вы не такъ меня поняли, позвольте мн самому объясниться.

— Я самъ прошу васъ, чтобъ вы объяснились, но позвольте мн сперва разсказать все дло г. Гранперрену.

На лиц молодаго священника выражалось столько досады, униженія, боязни и глухой ярости, что маркиза, которой съ самаго начала не понравилось его льстивое обращеніе, ощутила, однакожь, сожалніе, внушаемое намъ зрлищемъ пытки, какъ бы мало ни заслуживалъ участія страдалецъ.

— Ираклій, сказала она шопотомъ, наклонившись къ мужу: — бдный пасторъ страдаетъ, нельзя ли перемнить разговоръ?

— Ты хочешь, чтобъ я остановилъ дядюшку, когда онъ пытаетъ человка, котораго не любитъ или которымъ иметъ причину быть недовольнымъ! Да я скоре ршусь вырвать лань изъ когтей льва, отвчалъ маркизъ: — пускай пасторъ выпутывается, какъ знаетъ! Этотъ Тартюфъ въ миньятюр весьма мн не нравится своею низкою лестью, и я попрошу своего дядю, отнскаго епископа, чтобъ онъ какъ-можно-скоре насъ отъ него избавилъ.

— За минуту до вашего прихода, любезный Гранперренъ, говорилъ между-тмъ баронъ съ удивительнымъ хладнокровіемъ: — г-нъ пасторъ говорилъ намъ, что настоящихъ виновниковъ драматическаго эпизода, оживившаго сегодня утромъ Шатожиромъ, надобно искать выше Туссена-Шиля, даже какъ-можно-выше, не выходя однакожь изъ общины.

— Г-нъ баронъ, проговорилъ г-нъ Доммартенъ:— умоляю васъ, позвольте мн…

— Позвольте мн кончить, г-нъ пасторъ, еще два слова, а потомъ вы можете говорить, сколько угодно.

— Попался іезуитъ! сказалъ про себя старый мирный судья, которому затруднительное положеніе его противника причиняло свирпое удовольствіе.

— Услышавъ, что г-нъ пасторъ говоритъ, будто виновника нашего маленькаго буита надобно искать какъ-можно-выше, не выходя, однакожь, изъ общины, я замтилъ ему, что тогда подозрніе должно непремнно пасть на моего племянника. На это г-нъ пасторъ отвтилъ, что слова его не могутъ относиться ни къ моему племяннику, ни ко мн. Вдь я врно передаю нашъ разговоръ? прибавилъ баронъ, обратившись къ старому чиновнику, въ которомъ онъ надялся найдти ревностнаго союзника, когда дло шло о томъ, чтобъ помучить пастора.

— Слово-въ-слово, г-нъ баронъ, отвчалъ г. Бобилье, съ трудомъ скрывая свое удовольствіе:— не возможно врне и ясне…

— Г-нъ баронъ, сказалъ пасторъ, бросивъ на стараго мирнаго судью взглядъ, исполненный мести, на который тотъ отвчалъ презрительной улыбкой:— позволите ли вы мн, наконецъ…

— Еще одно слово, г-нъ пасторъ. Такъ-какъ нельзя подозрвать ни г-на мирнаго судью, ни г-на мэра, то въ общин остаются только три особы, на которыхъ можетъ пасть подозрніе по обвиненію г-на пастора: г-нъ Гранперренъ…

— Я! вскричалъ желзнозаводчикъ, остолбенвъ.

— Дайте мн кончить, любезный Гранперренъ. Остаются, сказалъ я:— три особы, на которыхъ можетъ пасть подозрніе: г-нъ Гранперренъ, мой племянникъ и я. Но такъ-какъ г-нъ пасторъ изволилъ объявить, что вритъ въ невинность моего племянника, равно какъ и въ мою, то остается одинъ только обвиненный — г. Гранперренъ, которому предоставляю теперь выпутаться изъ этого обвиненія, какъ онъ самъ знаетъ.

— Нашъ Эскобаръ будетъ чертовски хитеръ, если выпутается съ своими уловками! подумалъ мирный судья, съ видомъ злобнаго удовольствія потирая руки, между-тмъ, какъ г-нъ Гранперренъ вскочилъ съ кресла, блдный отъ негодованія.

— Государь мой, сказалъ заводчикъ пастору съ гнвомъ, умряемымъ только изъ уваженія къ г-ж де-Шатожиронъ: — не смотря на все мое довріе къ малйшимъ словамъ г. барона де-Водре, я не могу поврить, чтобъ онъ говорилъ серьзно.

— И не врьте! поспшно отвчалъ пасторъ Доммартенъ, съ необыкновеннымъ усиліемъ придать боле твердости своему голосу.

— Можетъ ли быть, чтобъ вы обвинили меня въ томъ, будтобы эти безпорядки происходили по моему наущенію?

— Увряю васъ, господинъ Гранперренъ, у меня этого и въ ум не было…

— Это была бы такая безчестная, неблагодарная, низкая, подлая клевета, продолжалъ заводчикъ, возвыся голосъ, не смотря на вс свои усилія воздержаться: — что я немедленно подалъ бы жалобу въ судъ съ требованіемъ публичнаго удовлетворенія.

— Я первый предложилъ бы вамъ это удовлетвореніе, еслибъ чувствовалъ себя виновнымъ, лицемрнымъ тономъ отвчалъ молодой человкъ: — но повторяю, мн никогда и въ умъ не приходило приписывать такому почтенному во всхъ отношеніяхъ человку, какъ господинъ Гранперренъ, малйшее участіе въ поступкахъ, возмутившихъ насъ всхъ. Можетъ ли человку въ здравомъ ум прійдти такая мысль? Къ крайнему сожалнію моему, господинъ баронъ дурно понялъ меня, и еслибъ онъ далъ мн объясниться…

— Полноте, господинъ пасторъ, прервалъ его г. де-Водре съ сардонической усмшкой: — если вы хотите имть свое мнніе, такъ имйте же твердость и поддержать его, вы почитаете господина Гранперрена возмутителемъ, начальникомъ бунта — прекрасно! скажите же ему это въ лицо, какъ сейчасъ говорили за глаза.

— Именемъ Бога, которому служу, сказалъ молодой человкъ, протянувъ руку жестомъ, торжественности котораго вредила замтная дрожь:— увряю, что вы даете совсмъ иной смыслъ словамъ моимъ, беру въ свидтели госпожу де-Бонвало, госпожу маркизу,— словомъ всхъ, что я не произносилъ даже имени господина Гранперрена.

— Это совершенно-справедливо, вы не произносили его имени, но вы такъ ясно указали на него, что невозможно было не угадать, на кого вы намекали, продолжалъ баронъ, съ особеннымъ удовольствіемъ старавшійся продлить пытку страдальца: — зачмъ же, вмсто того, чтобъ поддерживать свое мнніе, какъ слдуетъ человку честному и прямодушному, вы стараетесь укрыться за двусмысленностью? Зачмъ призываете вы имя Бога, которому не только вы, но и мы вс служимъ, — зачмъ призываете вы это имя по случаю такой двусмысленности? Вспомните, милостивый государь, что это имя велико и свято не только для людей вашего сана!

— ..Pontife, il est des dieux! сказалъ на ухо жен маркизъ, которому слова г. де-Bодpе и взглядъ его, строго устремленный на смущеннаго священника, напоминали послднюю сцену Паріи.

— Призываю въ свидтели госпожу де-Бонвало… госпожу маркизу… господина маркиза… вскричалъ пасторъ Доммартенъ, обращая испуганное лицо свое къ особамъ, которыхъ призывалъ въ свидтели, но нмая мольба его не произвела ожиданнаго имъ дйствія. Маркизъ отвчалъ на нее холоднымъ молчаніемъ, г-жа де-Шатожиронъ занялась исключительно маленькой Полиной и притворилась, будто не разслышала словъ священника, наконецъ, даже вдова, не смотря на всю свою готовность поддержать молодаго человка, не смла вступиться за него, увидвъ, что общее молчаніе было противъ него. Исключая Ланжерака, углубившагося въ собственныя размышленія, вс прочіе свидтели этой сцены недоброжелательствовали честолюбивому священнику: г. Бобилье, открывъ свою табакерку, безпрестанно погружалъ въ нее пальцы и съ наслажденіемъ вдыхалъ въ себя табакъ, хотя радость Амудрю мене проявлялась наружу, но была такъ же велика, какъ радость мирнаго судьи, ибо у какого сельскаго мэра нтъ маленькихъ раздоровъ съ священникомъ? Что касается до барона и желзнозаводчика, то они держали г-на Доммартена между двумя огнями, такъ-что, уклоняясь отъ одного, онъ непремнно попадалъ подъ удары другаго.

— Господинъ Доммартенъ, сказалъ г. Гранперренъ тономъ, въ которомъ негодованіе было замнено презрительнымъ сожалніемъ: — не сомнваюсь боле въ дйствительности поступка, приписываемаго вамъ господиномъ де-Водре, но не обращаю никакого вниманія на ваши клеветы, потому-что, къ вашему же счастію, вижу, что никто здсь имъ не поврилъ. Бываютъ поступки, на которые честный человкъ долженъ отвчать презрніемъ — къ такимъ поступкамъ принадлежитъ и вашъ.

— Государь мой! вскричалъ молодой священникъ, глаза котораго метали не молніи, но ядъ: — еслибъ я не долженъ былъ уважать платье, которое ношу…

— Еслибъ я самъ не уважалъ этого платья, перебилъ его заводчикъ: — и въ особенности, еслибъ не уважалъ мста, гд теперь нахожусь, то не одними словами отвчалъ бы я на ваши клеветы.

— Угрозы… угрозы! проговорилъ г. Доммартенъ, вставая.

— Понимайте, какъ хотите, съ гордостію отвчалъ заводчикъ.

— Господинъ Гранперренъ, сказалъ Ираклій, разсудивъ, что пора кончить этотъ споръ:— изъ уваженія къ дамамъ, если не ко мн, прекратите непріятную сцену, продолжающуюся слишкомъ-долго.

— Простите мн, маркизъ, вспыльчивость, съ какою я принялъ обвиненіе…

— Которое не можетъ обидть васъ и которому я самъ не врилъ.

— Какъ, господинъ маркизъ! сказалъ пасторъ Доммартенъ измнившимся голосомъ: — не-уже-ли и вы такъ дурно поняли слова, вырвавшіяся у меня изъ усердія и ни въ какомъ случа неимвшія приписываемаго имъ смысла?

— Господинъ пасторъ, отвчалъ Шатожиронъ со всевозможною холодностью: — признаюсь, я понялъ ваши слова точно такъ же, какъ и дядюшка.

— Въ такомъ случа, возразилъ молодой священникъ, котораго этотъ отвтъ совершенно разстроилъ:— если моему поведенію придаютъ такое неблаговидное значеніе… если слова мои перетолковываются въ дурную сторону… коли никто не хочетъ выслушать моего оправданія… мн кажется… мн не остается ничего боле, какъ покориться Богу, читающему въ глубин нашихъ сердецъ и ниспославшему на меня наказаніе… жестокое униженіе… Я удаляюсь… продолжалъ священникъ съ притворнымъ смиреніемъ и покорностью, дурно скрывавшими злобу.

— Счастливый путь! проворчалъ сквозь зубы мирный судья.

Увидавъ, что маркизъ, къ которому онъ преимущественно обращался съ послдними словами, оставался такъ же холоденъ и не сдлалъ ни малйшаго движенія, чтобъ удержать его, пасторъ Доммартенъ совершенно растерялся, крупныя капли пота выступили на лбу его, глаза его были неподвижны, ротъ полураскрытъ, онъ сталъ машинально раскланиваться на вс стороны и по странному, забавному случаю, поклонился г. Бобилье ниже другихъ, потомъ нетвердыми шагами прошелъ черезъ гостиную, задвая за столы и стулья, попадавшіеся ему на дорог, и наконецъ вышелъ не въ ту дверь, какъ Маанъ въ Аталіи, посл грозной выходки Іоада.

VI.
Мужъ.

За уходомъ или, лучше сказать, за отступленіемъ г. Доммартена, послдовало довольно-продолжительное молчаніе.

— Я весьма-доволенъ ныншнимъ днемъ, сказалъ наконецъ г. де-Водре съ удовольствіемъ: — потому-что мн удалось избавиться отъ этого ханжи. Я давно ужь подстерегаю его и весьма радъ, что поймалъ его, наконецъ, на дл.

— Не принимаю стороны господина Доммартена, сказала г-жа де-Шатожиронъ: — съ перваго взгляда онъ показался мн человкомъ фальшивымъ, а вкрадчивое и льстивое обращеніе показалось мн недостойнымъ его сана, однакожъ, продолжала она, обратившись къ барону съ кроткимъ упрекомъ: — мн бы пріятне было, еслибъ вы казнили его, какъ говоритъ мой мужъ, не здсь, а гд-нибудь въ другомъ мст.

— Вы водите, какъ непріятно имть бородатаго и грубаго дядю, отвчалъ г. де-Водре, смясь: — онъ настоящій дунайскій мужикъ, или, лучше сказать, хищный волкъ, всегда готовый кусаться. Вы сейчасъ видли, милая племянница, образецъ моей любезности, и я долженъ предупредить васъ, что часто бываю такъ любезенъ.

— Это общаетъ намъ много удовольствій! проворчала сквозь зубы г-жа Бонвало.

— Дядюшка совсмъ не такъ сердитъ, какъ кажется, сказалъ маркизъ жен: — впрочемъ, я нахожу, что онъ прекрасно поступилъ, проучивъ господина Доммартена, мн самому такъ не понравилось его льстивое обращеніе, что я не вытерплъ бы, и самъ высказалъ бы ему всю правду.

— Сдлай одолженіе, напиши немедленно епископу отнскому, чтобъ онъ избавилъ насъ отъ него, сказалъ баронъ.

— Я самъ хотлъ это сдлать.

— Прекрасно! Еслибъ я пользовался малйшимъ довріемъ своего любезнаго двоюроднаго брата, это было бы давно сдлано, но въ качеств отставнаго кирасирскаго полковника я, въ его глазахъ, безбожникъ, и мн стоитъ только попросить его о чемъ-нибудь, чтобъ онъ непремнно сдлалъ противное, а ты его любимецъ, и онъ ни въ чемъ теб не откажетъ, напиши къ нему…

— Завтра же.

— Пусть онъ пришлетъ намъ, вмсто этого молодчика, добраго стараго пастора.

— Разумется, сказалъ мирный судья съ живостію.

— Въ-особенности галликанскаго, не правда ли, Бобилье? сказалъ баронъ смясь.

— Ихъ ужь нтъ теперь, отвчалъ старый чиновникъ съ сожалніемъ: — вс ныншніе священники выходятъ изъ семинаріи настоящими Итальянцами.

— Такъ все равно, галликанца или Итальянца, но человка честнаго и прямодушнаго, а не такого лицемра, какъ этотъ Доммартенъ. Попроси также нашего почтеннаго родственника, продолжалъ баронъ:— прислать намъ такого священника, который умлъ бы играть въ шахматы, я буду ему вдвойн признателенъ.

— Дядюшка, сказала г-жа де-Шатожиронъ улыбаясь: — вдь и я умю играть въ шахматы.

— Не-уже-ли? радостно вскричалъ г. де-Водре, но, внезапно измнивъ выраженіе лица и голоса, онъ продолжалъ:— мн жаль васъ, милая племянница, потому-что я пренесносный игрокъ и если проиграю партію, такъ сержусь по-крайней-мр два часа.

— Спросите меня объ этомъ, сказалъ заводчикъ съ усмшкой.

— Да что! вы, Гранперренъ, слабый игрокъ!

— А все-таки послднюю партію я выигралъ.

— Я изъ вжливости далъ вамъ выиграть, и если хотите, сто разъ объиграю васъ. Но объясните намъ сперва, что вы сдлали этому Тартюфу Доммартену? Не можетъ же быть, чтобъ онъ клеветалъ безъ причины, вы, должно быть, обидли его чмъ-нибудь, если онъ вздумалъ измнническимъ образомъ обвинить васъ въ томъ, что будто-бы вы главный зачинщикъ бунта.

— Вотъ чмъ я его обидлъ, отвчалъ г. Гранперренъ съ горькой усмшкой:— съ-тхъ-поръ, какъ онъ пріхалъ въ Шатожиронъ, я всячески старался угождать ему, каждый день для него былъ накрытъ приборъ за моимъ столомъ, онъ пользовался моимъ кошелькомъ для своихъ бдныхъ, г-жа Гранперренъ и дочь возобновили, безпрестанными подарками, вс церковныя украшенія, не знаю, чмъ я еще могъ обидть его… разв только письмомъ, написаннымъ ему вчера моею женою…

— Г-жа Гранперренъ писала къ нему! съ живостію прервалъ его сельскій дворянинъ:— теперь я все понимаю.

— Въ такомъ случа, вы знаете больше моего.

— А вы не читали письма?

— Нтъ.

— И я не читалъ, но угадываю его содержаніе. Я замтилъ, что г-жа Грапперренъ была сильно оскорблена неблагодарностію священника и готовъ биться объ закладъ, что она просила его въ своемъ письм не приходить боле къ вамъ.

Точно, г. де-Водре угадалъ.

Гордая и оскорбленная Кларисса не хотла предоставить Доммартену выгодъ разрыва, которымъ онъ, вроятно, хотлъ воспользоваться для своихъ честолюбивыхъ видовъ, сдлавъ себ въ глазахъ маркиза заслугу изъ этого разрыва, а потому въ письм, исполненномъ мстительной ироніи, она объявляла ему, что его не будутъ боле принимать на завод. Вотъ причина злобы и клеветы желчнаго пастора.

— Да, г-жа Гранперренъ очень-способна на это, возразилъ заводчикъ съ улыбкой гордаго самодовольствія: — она сама чрезвычайно-вжлива со всми, а потому никому не проститъ неучтивости. Въ этомъ отношеніи, она чрезвычайно взъискательна, и, смю сказать, иметъ на то полное право: какъ урожденная ла-Жентьеръ…

— Ла-Жентьеръ! невольно повторилъ Лансеракъ, неотворявшій рта съ-тхъ-поръ, какъ узналъ сельскаго дворянина.

— Да, государь мой, отвчалъ г. Гранперренъ, обратившись къ виконту:— жена моя урожденная ла-Жентьеръ, вы, можетъ-быть, знаете ее, потому-что она долго жила въ Париж, а вы, кажется, оттуда.

— Я не изъ Парижа, отвчалъ Ланжеракъ, съ новымъ смущеніемъ осмотрвъ заводчика съ ногъ до головы: — не думаю, чтобъ мн когда-либо случалось встрчаться съ г-жою Гранперренъ… Но фамилія де-ла-Жентьеръ мн извстна по слуху.

— Да, это весьма-извстная фамилія, особенно въ Бургундіи. Г. маркизъ, продолжалъ тщеславный промышленикъ, обращаясь къ Ираклію:— вамъ, можетъ-быть, неизвстно, что г-жа Гранперренъ иметъ честь быть съ вами въ родств?

При этомъ неожиданномъ вопрос, г. де-Водре и Шатожиронъ невольно помнялись выразительными взглядами.

— Упрямъ! проворчалъ баронъ съ сердцемъ: — онъ прежде не успокоится, пока не заставитъ моего племянника цаловаться съ го женою подъ предлогомъ родства!

— Я точно не зналъ, проговорилъ маркизъ, смущенный не мене Ланжерака: — что между фамиліею г-жи Гранперренъ и моею есть родственныя связи.

— Какъ же! возразилъ заводчикъ съ самодовольной улыбкой: — вы весьма-врно сказали, именно между вами не одна, а нсколько связей, спросите хоть г. де-Водре.

— Есть одна въ-особенности, которой ты, бдный слпецъ, и не подозрваешь! проворчалъ баронъ сквозь зубы.

— Филибертъ де-ла-Жентьеръ, портретъ котораго виситъ у меня въ кабинет, продолжалъ г. Гранперренъ съ напыщенностью:— мужественный Филибертъ де-ла-Жентьеръ, капитанъ дворцовой команды, кавалеръ ордена Святаго-Михаила, убитый въ 1597 году при осад Амьена, былъ женатъ на родной сестр барона де-Шатожирона, который командовалъ французской артиллеріей при помянутой осад и которому Генрихъ IV, въ вознагражденіе за мужество, подарилъ дв пушки, и понын стоящія на террас г. де-Водре.

— Какъ, дядюшка? съ живостію вскричала маркиза: — пушки, изъ которыхъ палили сегодня утромъ, подарены одному изъ вашихъ предковъ Генрихомъ IV?

— Да, къ нимъ былъ присоединенъ еще боле драгоцнный подарокъ.

— Что жь такое?

— Письмо великаго короля, составляющее лучшее, даже единственное украшеніе моей скромной гостиной.

— О, да я ужасно завидую вамъ! весело возразила Матильда: — мн кажется, что въ этомъ случа младшая отрасль шатожироновъ обидла старшую.

— Не совсмъ, потому-что братъ мой, видя, какъ я дорожилъ этими вещами, уступилъ мн охотно автографъ и пушки.

— Я такъ же охотно уступаю вамъ пушки, он слишкомъ страшны, но я бы отдала всю мебель замка за письмо Генриха IV.

— Что жь? мы можемъ смняться, сказалъ г. де-Водре, и, наклонившись къ молодой женщин, прибавилъ вполголоса:— дайте черезъ годъ братца этой миленькой двочк, я буду его крестнымъ отцомъ, и — даю слово подарить вамъ при крещеніи автографъ Генриха IV, согласны?

Маркиза покраснла и, вмсто отвта, потупила глаза, но улыбка, выступившая на устахъ ея, какъ-бы свидтельствовала о ея согласіи.

Разговоръ продолжался еще нсколько времени, г. Гранперренъ и не думалъ удаляться. Боле и боле досадуя на непріятное ему начало сношеній, послдствія которыхъ представляли много опасностей, г. де-Водре подошелъ къ кузнечному заводчику и шепнулъ ему на ухо:

— Разв вы не намрены сегодня обдать?

— Какъ же! Да вдь еще рано?

— Какъ рано? Сдлайте одолженіе, взгляните на часы.

— Тридцать-пять минутъ втораго! вскричалъ г. Граинеррнъ, взглянувъ на часы:— ахъ, чоргъ возьми! А у меня еще гости! Удивительно, какъ летитъ время въ хорошемъ обществ!

Заводчикъ всталъ, почтительно поклонился г-ж де-Шатожиронъ и, переиначиная фразу, нарочно прерванную за насколько минутъ старымъ дворяниномъ, сказалъ:

— Сударыня, надюсь, что вы позволите г-ж Гранперренъ и моей дочери пользоваться счастіемъ, доставляемымъ имъ такимъ пріятнымъ сосдствомъ.

— Очень-рада, вжливо отвчала маркиза:— я буду имть честь предупредить г-жу Гранперренъ: я уже собиралась навстить ее.

— Ну, и она! проворчалъ баронъ, между-тмъ, какъ Ираклій съ недовольнымъ видомъ кусалъ губы: — кажется, намъ не суждено избгнуть бды!

— Вы осчастливите насъ, маркиза, истинно осчастливите! возразилъ г. Граинеррнъ и удалился, весьма-довольнымъ тмъ, что достигъ своей цли. Нсколько минутъ спустя, онъ вернулся на заводъ, гд въ это самое время происходила другая сцена, долженствовавшая имть большое вліяніе на послдующія происшествія нашего разсказа.

VII.
Слабая сторона.

Когда бунтовщики разсялись, Жоржъ Фруадво счелъ ненужнымъ оставаться доле на площади передъ замкомъ и направилъ шаги къ заводу, ибо обденный часъ приближался.

Г-жа Гранперренъ, желая наедин переговорить съ молодымъ адвокатомъ, приняла его въ маленькой гостиной, гд обыкновенно сидла, подъ однимъ изъ тхъ предлоговъ, которые всегда умютъ пріискать женщины, она удалила свою падчерицу.

— Вы пришли очень-кстати, сказала она Жоржу, встртивъ его граціозной улыбкой, несогласовавшеся съ холодною гордостью, съ которою она обыкновенно принимала его:— г. Гранперренъ еще не вернулся изъ Рансене, куда похалъ сегодня утромъ и, признаюсь вамъ, мн стало страшно одной, потому-что на слугъ полагаться нельзя. Говорятъ, на площади шумъ?

Фруадво разсказалъ всю сцену, которой былъ свидтелемъ.

— Какъ это непріятно! сказала Кларисса, когда онъ кончилъ разсказъ, который она выслушала съ дурно-скрываемымъ удовольствіемъ:— г. Гранперренъ находится въ политической борьбъ съ г. де-Шатожирономъ, и я боюсь, чтобъ наши враги,— у кого ихъ нтъ!— не назвали его виновникомъ этихъ безпорядковъ.

— Подобная клевета не можетъ имть никакого вса, отвчалъ молодой адвокатъ: — вс столько уважаютъ г. Гранперрена, что тотъ, кому бы вздумалось вмшать его малйшимъ образомъ въ этотъ смшной бунтъ, подвергнется порицанію всего кантона.

— Стало-быть, вы сознаетесь, что г. Гранперренъ пользуется общимъ уваженіемъ.

— Конечно, сударыня.

— И что своимъ характеромъ онъ заслуживаетъ этого уваженія?

— Я всегда говорилъ это открыто.

— Наконецъ, что онъ человкъ честный, прямодушный, знающій свое дло, — словомъ, человкъ почтенный во всхъ отношеніяхъ?

— Я всегда былъ такого мннія о г. Гранперренъ.

— Если это правда, продолжала Кларисса съ тонкой улыбкой: — то какимъ образомъ согласовать ваше доброе мнніе о г. Гранперрен съ вашей оппозиціей его избранію? Не-уже-ли вы лучшаго мннія о противномъ доктор Буассла?

— Ни мало, но у насъ одинакія политическія мннія.

— У г. Буассла политическія мннія! насмшливо вскричала г-жа Гранперренъ, — будто-бы онъ, бдный, въ состояніи связать дв мысли! Скажите лучше, что вы не любите г. Гранперрена, что вы сердитесь на него за что-нибудь, что вы ршились поперечить ему во всемъ, но, ради Бога, не говорите мн о политическихъ мнніяхъ какого-нибудь Буасла!

— Клянусь вамъ, сударыня, что во всякомъ другомъ случа я почелъ бы за счастіе доказать г. Грапперрену, какъ я его уважаю, но, къ-несчастію, здсь дло касается политическихъ партій, и мы различныхъ мнній.

— Мннія ваши не такъ различны, какъ вы думаете.

— Г. Гранперренъ консерваторъ, а я принадлежу къ оппозиціи.

— Но прежде всего вы оба принадлежите къ партіи людей честныхъ и благоразумныхъ, могутъ ли ничтожныя несогласія во второстепенныхъ пунктахъ мшать вашей дружб, когда въ сущности, въ главномъ вы совершенно согласны? Послушайте, прибавила Кларисса съ веселымъ кокетствомъ:— я ршилась обольстить васъ, и надюсь успть въ своемъ намреніи, если у васъ не каменное сердце.

— А такъ-какъ у меня сердце далеко не каменное, возразилъ Фруадво смясь: — то считаю благоразумнымъ ретироваться.

— Садитесь сюда и выслушайте меня, сказала г-жа Гранперренъ, указавъ молодому адвокату, скромно сидвшему на стул, мсто на кушетк, на которой сама сидла.

Фруадво молча повиновался.

— Я буду говорить съ вами, какъ съ своимъ духовникомъ, еслибъ я могла говорить съ духовникомъ о такихъ мірскихъ длахъ, сказала Кларисса, продолжая улыбаться:— мн чрезвычайно хочется, чтобъ г. Гранперренъ былъ принятъ членомъ въ генеральный совтъ, и я буду безутшна, если ему не удастся.

— Мн кажется, сударыня, что подобная неудача не иметъ въ себ ршительно ничего серьзнаго.

— Говорите, что хотите, называйте это капризомъ, если хотите, я отвчу вамъ вопросомъ: у какой женщины въ мір нтъ своихъ маленькихъ капризовъ, прихотей?

— Вы можете еще прибавить, сударыня, что никто боле васъ не иметъ права имть прихоти, отвчалъ Жоржъ, который смотрлъ на тещу Викторины какъ на главное препятствіе къ осуществленію его мечтаній, и потому всячески старался заслужить ея доброе расположеніе.

— Признаться ли вамъ во всемъ? продолжала Кларисса, доврчиво наклонившись къ молодому адвокату:— слушайте же: это не только прихоть… тутъ замшано мое самолюбіе.

— Ваше самолюбіе?

— Да, во чтобъ вполн понять меня, надо быть женщиной.

— Если это условіе необходимо, сказалъ Фруадво смясь: — то вы напрасно избрали меня своимъ повреннымъ.

— Все равно, я уже начала каяться, а потому буду продолжать. Выслушайте же мои мелочныя причины съ должною важностью и — не смйтесь! А не то я подумаю, что вы насмхаетесь надо мною. Надобно вамъ сказать, продолжала Кларисса, съ дтскимъ неудовольствіемъ надувъ губы:— что я ненавижу этой красавицы маркизы, пріхавшей сюда вчера.

— Разв вы знаете ее, сударыня?

— Я никогда ея не видала.

— Какъ же вы можете не любить ея?

— Я ненавижу ее.

— Не зная?

— Это такія вещи, сказала Кларисса съ кокетствомъ: — которыхъ никогда не пойметъ мужчина, какъ бы онъ ни гордился своимъ тупымъ умишкомъ! Какъ же вы такъ недогадливы, не хотите понять, что съ самаго своего замужства я занимаю первое мсто между здшними женщинами, словомъ, что я здсь первое лицо, и что, стало-быть, не могу не ненавидть этой маркизы, которая съ своимъ звучнымъ именемъ, съ своимъ замкомъ, съ своими ливрейными лакеями и со всмъ своимъ великолпіемъ неумолимо свергнетъ меня съ престола! Кажется, это не трудно понять.

Несмотря на всю свою проницательность, Фруадво былъ совершенно обманутъ вымышленнымъ признаніемъ, послужившимъ г-жъ Гранперренъ благовиднымъ и понятнымъ предлогомъ ненависти къ г-жъ де-Шагожиронъ, ненависти, которую она въ сущности питала къ Ираклію.

— Положимъ, такъ, отвчалъ онъ: — вы ненавидите красавицу маркизу…

— Надобно сперва знать, красавица ли она.

— Красавица.

— Разв вы ее видли?

— Видлъ, вчера, когда она пріхала.

— И вы находите, что она красавица? спросила Кларисса съ досадой уже непритворной, — ибо какая женщина, покинутая мужчиной, не ощутитъ тайнаго удовольствія, узнавъ, что соперница, на которой женился вроломный, дурна и смшна!

— Она не столько красавица, какъ мила, отвчалъ Фруадво:— въ ней нтъ ничего особеннаго, но общее выраженіе лица ея прелестно.

— Высока она ростомъ?

— Съ васъ.

— Брюнетка? блондинка? рыжая?

— Блондинка.

— Приторный цвтъ… Ахъ, извините! прибавила г-жа Гранперревъ, остановивъ на обожател Викторины пылавшій взглядъ:— я и забыла, что вы отъявленный поклонникъ блондинокъ.

— Сударыня, отвчалъ Жоржъ, слегка покраснвъ:— вкусъ мой не иметъ ничего исключительнаго, я признаю красоту въ полномъ смысл этого слова.

— Стало-быть, вы восхищались красотой этой маркизы?

— Я видлъ ее только мелькомъ и издали.

— А… маркизъ? спросила Кларисса нсколько измнившимся голосомъ:— ухаживалъ за своей женой?

— Кажется, сколько я могъ замтить, и, сказать правду, продолжалъ Фруадво съ полу-улыбкой: — онъ поступилъ бы весьма-неосторожно, еслибъ не ухаживалъ за нею, потому-что у него есть соперникъ, который, по-видимому, также очень занимается маркизой…

— Какъ!.. соперникъ?.. Что вы говорите? вскричала Кларисса съ живостью.

— Я шучу, сударыня, отвчалъ молодой адвокатъ, какъ-бы раскаявшись въ послднихъ словахъ:— я говорю о внезапной, пламенной страсти, которую ощутилъ при вид г-жи де-Шатожиронъ нашъ почтенный мирный судья.

— Вы меня обманываете… вы говорили не о г. Бобилье… Вы узнали что-нибудь…

— Увряю васъ, сударыня…

— Не лгите, я читаю въ вашихъ глазахъ цлый романъ, и вы мн его разскажете.

— Клянусь вамъ…

— А я клянусь вамъ, что мы разссоримся на смерть, если вы не удовлетворите моего любопытства… Вы знаете, прибавила Кларисса, остановивъ на молодомъ адвокат многозначительный взглядъ, — что у васъ есть причины не ссориться со мною…

— Въ-самомъ-дл, подумалъ Фруадво, вступивъ въ капитуляцію съ своею совстью: — не-уже-ли я изъ преувеличенной скромности буду ссориться съ нею и въ такую минуту, когда она, повидимому, очень расположена ко мн? Мой бракъ съ Викториной зависитъ отъ нея одной, потому-что г. Гранперренъ слпо ей повинуется: не безумно ли поступлю я, если разсорюсь съ нею отказомъ удовлетворить пустому любопытству?..

— Говорите же, я слушаю, нетерпливо сказала г-жа Гранперренъ.

— Точно, я замтилъ довольно-странную вещь, сказалъ Жоржъ нершительно, — но такъ-какъ это не моя тайна, то я опасаюсь открыть ее…

— Вврить мн тайну не значитъ открыть ее, потому-что я даю вамъ слово хранить ее свято.

— Но я самъ поступлю нескромно…

— Зачмъ вамъ молчать о томъ, чего никто не вврялъ вамъ? Вы можете смло разсказывать то, что открыли случайно.

— Вы, можетъ-быть, правы, однакожь…

— Да говорите же, не-уже-ли вы не знаете, что такое любопытство женщины?

— Если вы непремнно этого требуете, или если я не могу ничего скрывать отъ васъ, то узнайте же, что мн удалось открыть…

На лиц и въ положеніи г-жи Гранперренъ выразилось гакъсказать жадное вниманіе.

— Вчера утромъ, продолжалъ Фруадво:— у меня былъ нсколько минутъ комнатный товарищъ въ гостинниц Коня-Патріота, гд я обыкновенно останавливаюсь, когда прихожу сюда, товарищъ этотъ былъ приторный франтъ, впрочемъ, довольно-пріятной наружности, называющій себя короткимъ пріятелемъ маркиза де-Шатожирона.

— А!.. молодой человкъ?.. какъ его зовутъ?

— Виконтъ де-Ланжеракъ.

— Не слыхала этого имени, продолжайте.

— Онъ ожидалъ въ гостинниц прибытія маркиза.

— Не маркизы ли? вскричала Кларисса, глаза которой внезапно засверкали.

— Сударыня, сказалъ Фруадво, улыбаясь:— непріятно разсказывать вамъ какую-нибудь исторію, стараешься, по примру нашихъ романистовъ, расположить эффекты такимъ-образомъ, чтобъ они поражали, а вы, безъ малйшаго состраданія къ разскащику, перескакиваете съ первой страницы на послднюю.

— Такъ я угадала?

— Сейчасъ узнаете, позвольте мн продолжать…

— Продолжайте, я молчу.

— Тотчасъ по прізд маркиза, г. де-Ланжеракъ переселился въ замокъ, но по неосторожности, которую можно приписать только двумъ или тремъ бутылкамъ вина, выпитаго имъ за завтракомъ, онъ оставилъ въ комнат, которую я занимаю теперь одинъ, черновое письмо…

— Къ красавиц-маркиз? снова перебила его Кларисса, врожденная проницательность которой, усиленная чувствомъ мести, предупреждала слова разсказчика.

— Не могу сказать утвердительно, потому-что адреса не было.

— Да и можетъ ли быть адресъ на черновомъ письм! Такъ-какъ этотъ г. Ланжеракъ принятъ въ замк, то весьма-вроятно, что онъ даже и на чистомъ письм не выставилъ адреса.

— Справедливо, потому-что, вроятно, онъ самъ вручилъ его.

— Притомъ же, адресъ отнимаетъ лишнее мсто, которымъ влюбленные обыкновенно дорожатъ. Стало-быть, вы нашли любовное письмо?

— Нашелъ.

— Вы мн покажете его, не правда ли? Любовное письмо должно быть очень-забавно!

Хотя г-жа Гранперренъ давно знала, забавны ли любовныя письма, однакожь она произнесла послднія слова съ наивнымъ любопытствомъ, точно самая невинная пансіонерка.

— Не могу исполнить вашего желанія, отвчалъ Фруадво.

— Отъ-чего же?

— Я сжегъ письмо.

— Какое несчастіе! вскричала Кларисса съ досадой:— но вы сами внимательно прочитали письмо прежде, нежели сожгли его?

— Сознаюсь въ своей нескромности.

— Стало-быть, продолжала молодая женщина, придумывая слова, какъ-будто-бы боясь слишкомъ-ясно выразить свою мысль: — стало-быть, вы знаете, на какой точк остановился романъ?

— Почти на половин, сколько мн кажется, онъ уже благодаритъ, но все еще проситъ.

— Понимаю… и вы говорите, что этотъ молодой человкъ не дуренъ собою?

— Онъ далеко не такъ хорошъ, какъ г. де-Шатожиронъ, но говорятъ, что это ничего не значитъ.

— Прекрасно! сказала Кларисса, странно засмявшись: — благодаря красавиц-маркиз и ея любезному виконту, однообразіе нашей уединенной сельской жизни будетъ пріятнымъ образомъ разсяно маленькой романтической драмой, подробности которой будутъ чрезвычайно-занимательны, надюсь, мось Фруадво, вы не замедлите сообщить мн, если откроете еще что-нибудь новенькое?

— Для этого мн долженъ опять помочь случай, или, врне сказать, шампанское, а это довольно-невроятно.

Предположеніе, что письмо, найденное Жоржемъ Фруадво, назначалось г-ж Бонвало, а не дочери ея, было однимъ изъ невроятныхъ до безразсудства предположеній, которыя никому не могутъ серьзно прійдти въ голову, и ни Жоржъ, ни г-жа Гранперренъ не подумали даже о г-ж Бонвало.

Съ сверхъестественнымъ усиліемъ скрыла Кларисса въ глубин души мстительную радость, возбужденную въ ней этимъ извстіемъ, и снова приступила къ ршительной аттак, которою надялась одержать побду надъ молодымъ адвокатомъ.

— Я объяснила вамъ, сказала она:— что тріумфальный въздъ этой чувствительной маркизы равняется для меня настоящему отрченію, и признаюсь, что хотя мн трудно совершенно избгнуть пораженія, однакожь я желала бы смягчить его и отсрочить какъ-можно-дале, еслижь маркизъ де-Шатожиронъ одержитъ верхъ надъ г. Гранперреномъ въ выборахъ, то мы будемъ побждены съ разу, безъ боя и безъ надежды когда-либо подняться! Эта будущность, скажу откровенно, невыразимо терзаетъ мое самолюбіе. Сжальтесь же надъ моею слабостью, добрый г. Фруадво, и подарите мн голоса, которыми вы располагаете. Я не хочу назначать цны за эту услугу, не общаю вамъ ничего, но клянусь, что буду признательна. Какъ женщина, давно уже знакомая съ вами, я уже имю право требовать отъ васъ услугъ, не-уже-ли жь вы не сдлаете ничего для мачихи Викторины?

Взглядъ г-жи Гранперрнъ былъ такъ краснорчивъ, голосъ ея такъ убдителенъ, имя, которымъ она такъ искусно заключила свою рчь, было такъ могущественно, что молодой адвокатъ, досел неподкупный, невольно поддался искушенію, онъ съ гордостью отвергъ вс предложенія, касавшіяся его честолюбія., но могъ ли онъ устоять противъ аттаки, направленной прямо на его сердце? Могъ ли онъ отказать, когда его просили именемъ Викторины?

— Притомъ же, сказалъ онъ про себя, стараясь въ собственномъ мнніи оправдать свою слабость:— вс знаютъ очень-хорошо, что бдный Буассла не что иное, какъ кукла, которую я выставляю впередъ, чтобъ мн-самому легче было выступить на сцену, кто же можетъ упрекнуть меня въ томъ, что я, настоящій кандидатъ оппозиціи, добровольно уступаю свое мсто г. Грапперрену?

Согласивъ сколько можно было требованія своихъ политическихъ мнній съ требованіями сердца, Фруадво сказалъ г-ж Гранперренъ:

— Вамъ невозможно ни въ чемъ отказать, сударыня, располагайте мною.

— Я не благодарю васъ, отвчала Кларисса съ очаровательной улыбкой: — предоставляю другой особ благодарность, которая вамъ, вроятно, пріятне моей, и, кажется, она сама идетъ сюда!

Точно: въ сосдней комнат послышались шаги, вслдъ за тмъ дверь въ маленькую гостиную отворилась, но вошла не Викторина, а г. Гранперренъ.

VIII.
Мстительные замыслы.

На лиц г. Гранперрена выражалась смсь торжества и смущенія, ибо съ одной стороны онъ былъ весьма-доволенъ результатомъ своего посщенія, а съ другой опасался, что жена не вполн одобритъ его поступокъ.

— Кажется, я немножко опоздалъ, сказалъ онъ входя: — но я не виноватъ.

— Я уже извинялась предъ г. Фруадво, отвчала Кларисса: — онъ знаетъ, что вы были въ Рансене.

— Во время вашего отсутствія, въ Шатожирон было маленькое возмущеніе, сказалъ молодой адвокатъ.

— Да, я это замтилъ, проходя по площади.

— Посл обда вамъ надобно будетъ сходить къ г. де-Шатожирону, сказала Кларисса мужу повелительнымъ тономъ женщины, привыкшей, чтобъ ей повиновались.

— Такъ ты теперь другаго мннія? спросилъ заводчикъ, нсколько изумившись.

— Не мнніе мое, а обстоятельства другія. Безпорядочныя сцены заставляютъ васъ постить маркиза. Благородные противники не должны измнять правиламъ приличій и вжливости.

— Я очень-доволенъ вашимъ мнніемъ, радостно отвчалъ господинъ Гранперрбнъ: — тмъ-боле доволенъ, что уже предупредилъ ваше желаніе.

— Какъ-такъ?

— Я сейчасъ изъ замка.

— Не посовтовавшись со мною? сухо возразила Кларисса, ибо хотя мужъ поступилъ совершенно-согласно съ ея видами, однакожъ она была весьма-недовольна тмъ, что онъ осмлился предупредить ея приказаніе.

— Полно, полно, не сердись. Что жь худаго въ томъ, что я былъ въ замк, если ты сама сейчасъ говорила, что мн надобно сходить туда?

— Никогда не должно ничего длать безъ позволенія жены, отвчала госпожа Гранперренъ, понявшая всю мелочность своего неудовольствія и старавшаяся обратить его въ шутку.

— Вотъ правило, которое слдовало бы вписать въ гражданскій кодексъ подъ рубрикой: ‘Бракъ’, сказалъ молодой адвокатъ смясь,

— Если вы хотите, чтобъ я простила вамъ, продолжала молодая женщина:— разскажите намъ вс подробности этого достопамятнаго визита.

Господинъ Гранперренъ былъ радъ разсказывать, съ особеннымъ удовольствіемъ разсказалъ онъ пораженіе пастора Доммартена, уваженіе, оказанное ему-самому, вжливость, съ которою принялъ его г. де-Шатожиронъ, описалъ прелести и красоту маркизы, въ упоеніи выскочки онъ приходилъ даже въ восторгъ отъ румянъ г-жи Бонвало.

— Такъ маркиза въ-самомъ-дл хороша собою? спросила Кларисса съ тайною досадою.

— Посл тебя, съ любезностью возразилъ кузнечный заводчикъ,— она будетъ въ здшнемъ кра первою красавицей.

— А Викторина! Она получше ихъ всхъ, подумалъ Фруадво.— Какъ слпы отцы!

— Маркиза сама хочетъ навстить насъ, продолжалъ промышленикъ съ напыщенностью: — она непремнно хочетъ сдлать первый визитъ, а потому приготовься принять ее. Мн кажется, не худо бы поставить цвты на этажеркахъ въ гостиной и снять чахлы съ мебели, надо бы также приказать лакеямъ надть ливрею и не снимать ея.

— Это мое дло, отвчала Кларисса, презрительно улыбнувшись надъ тщеславною озабоченностью своего мужа: — не безпокойтесь: маркиза де-Шатожиронъ будетъ принята со всми почестями, приличными званію ея.

Ни г. Гранперренъ, ни Фруадво не замтили горечи и, такъ-сказать, угрозы, съ которою были произнесены послднія слова.

Прозвонилъ обденный колоколъ, въ маленькую гостиную собрались Викторина, г-жа Эстевеви и еще нсколько гостей, прогуливавшихся до-сихъ-поръ въ саду и ожидавшихъ съ нкоторымъ нетерпніемъ обда.

Кром быстрыхъ взглядовъ, которыми мнялись молодая двица и ея обожатель, за обдомъ не произошло ничего особеннаго, достойнаго замчанія. Буйныя сцены, театромъ которыхъ за нсколько времени была площадь передъ замкомъ, служили предметомъ разговора, и вс, по примру хозяина, порицали виновниковъ возмущенія.

Посл обда пришелъ г. де-Водре. Выразительнымъ взглядомъ извстилъ онъ Клариссу объ успх возложеннаго на него порученія, и молодая женщина, воспользовавшись минутой, когда вс гости собрались въ бильярдной, удалилась, будучи уврена, что баронъ не замедлитъ послдовать за нею, и точно, минуту спустя, онъ вышелъ за нею въ маленькую гостиную.

— Дитя мое, сказалъ онъ, подавая ей бумажникъ, отданный ему маркизомъ:— сожгите и забудьте.

Г-жа Гранперренъ разорвала конвертъ съ жадною поспшностью, открыла бумажникъ, быстро перебрала вс заключавшіяся въ немъ вещи и сосчитала письма, чтобъ удостовриться, что ни одно изъ нихъ не осталось въ рукахъ прежняго ея поклонника. Когда она удостоврилась, что все было возвращено, молнія удовольствія блеснула на задумчивомъ и мрачномъ лицъ ея.

— Вы оказали мн услугу, которой я никогда не забуду, сказала она барону, спрятавъ бумажникъ въ ящикъ стола, который заперла на ключъ.

— Можетъ-быть, я потребую у васъ платы за нее, отвчалъ г. де-Водре съ выразительной улыбкой: — но время еще не пришло, поговоримъ о длахъ боле-нужныхъ. Вы, вроятно, знаете, что вашъ мужъ былъ сегодня въ замк?

— Знаю.

— Но знаете ли вы, что моя племянница намревается быть у васъ?

— Знаю.

— Мы хотли избгнуть этого, но вашъ мужъ дйствуетъ такъ прямо и ршительно, что разстроитъ хоть какой планъ! Скажите, что вы придумаете, чтобъ уклониться отъ свиданія съ моей племянницей? Вы будете нездоровы?

— Я совершенно-здорова, отвчала Кларисса съ притворнымъ изумленіемъ.

— Я не спрашиваю, какъ вы теперь себя чувствуете, я хочу знать, будете ли вы нездоровы, когда моя племянница прідетъ къ вамъ?

— Зачмъ мн притворяться больной, если маркиза де-Шатожиронъ хочетъ удостоить меня чести?..

— Какъ! перебилъ ее баронъ:— воля ваша, вы меня ршительно сбиваете съ толку, правду говорятъ, что женщинъ трудно понять и разгадать.

— Что жь загадочнаго и непонятнаго въ словахъ моихъ?

— Не сами ли вы говорили мн вчера, что лишь бы не видться съ Иракліемъ, вы готовы навки заключиться въ монастырь, живою лечь въ могилу? Кажется, это ваши собственныя слова?

— Что длать, любезный баронъ? Теперь же мн кажется, что я никакъ не могу уклониться отъ посщенія, которымъ хочетъ удостоить меня г-жа де-Шатожиронъ. Скажите сами, какой мн найдти предлогъ?

— Скажитесь больною, это принято въ подобныхъ случаяхъ.

— Конечно, но что подумаетъ г. Гранперренъ, котораго я не могу обмануть этимъ предлогомъ?

— Итакъ, милая Кларисса, возразилъ г. де-Водре, устремивъ на молодую женщину проницательный взглядъ: — итакъ, вы ршительно перемнили свое намреніе со вчерашняго дня?

— Признаюсь, утро вечера мудрене.

— И вамъ не непріятно увидться съ моей племянницей?

— Виновата ли она въ прошедшемъ?

— Но подумали ли вы о томъ, что она не прійдетъ безъ мужа?

— Разумется, отвчала Кларисса съ странной улыбкой: — могутъ ли молодые разлучаться!

— Итакъ, не смотря на ваши вчерашнія слезы, вы ршились встртиться съ Иракліемъ?

— Рано ли, поздно ли, но это неизбжно.

— Это не совсмъ натуральный поворотъ, подумалъ баронъ недоврчиво: — у Клариссы не такой характеръ, чтобъ посл бури въ сердц ея могла сдлаться совершенная тишь, боюсь, чтобъ тутъ не скрывалось какого-нибудь женскаго коварства… надо присматривать за нею.

— Вы находите, что я чрезвычайно-легкомысленна, не правда ли? продолжала г-жа Гранперренъ съ задумчивой улыбкой: — и называете мою покорность судьб втренностью? Скажите жь сами, могу ли я, живя въ этой стран, уклониться отъ необходимостей своего положенія? Не становились ли римскіе гладіаторы въ граціозную позицію, умирая? Я хочу подражать имъ, пока силы не измнятъ мн. Я составила-было другой планъ, чтобъ избавиться отъ ожидающихъ меня мученій, но вчера должна была признаться, что этотъ планъ не что иное, какъ мечта.

— Какой планъ? спросилъ баронъ.

— Въ моихъ глазахъ, избраніе моего мужа въ члены генеральнаго совта было первымъ значительнымъ шагомъ къ депутатству, потомъ, сдлавшись депутатомъ, г. Гранперренъ, вроятно, согласился бъ поручить управляющему главный надзоръ за заводомъ, и мы, хоть бы на время, поселились въ Париж. Такимъ-образомъ, я весьма-натуральнымъ и простымъ средствомъ избавилась бы отъ устрашающаго меня сосдства и знакомства, отъ котораго не имю другихъ средствъ уклониться. Отсутствіе и время, эти два всемірные, какъ говорятъ, утшителя, возвратили бы мн, наконецъ, необходимое для меня спокойствіе, а въ-послдствіи, совершенно успокоившись,— словомъ, сдлавшись старухой, — я безъ опасенія могла бы встртиться съ человкомъ, съ которымъ злополучная судьба сведетъ меня, быть-можетъ, завтра же! Страшно подумать!.. Вотъ какой планъ я составила.

— Я нахожу его весьма-благоразумнымъ, но для исполненія его необходимо, чтобъ мсто шарольскаго депутата сдлалось вакантнымъ.

— Ваканція есть.

— Разв г. Рикь умеръ? съ изумленіемъ спросилъ баронъ.

— Да, отвчала Кларисса лаконически.

— Уврены ли вы въ этомъ?

— Совершенно. Г. Рикь умеръ, два дня тому, въ своемъ загородномъ серизскомъ дом, сегодня утромъ, во время отсутствія г. Гранперрена, я получила о томъ извстіе.

— Знаетъ ли объ этомъ вашъ мужъ?

— Нтъ еще, я была уврена, что вы прійдете сегодня и хотла сперва посовтоваться съ вами. Что вы мн присовтуете?

— Я уже сказалъ вамъ, что планъ вашъ весьма-благоразуменъ, а потому надобно дйствовать ршительно и безъ отлагательства.

— Но, сказала г-жа Гранперренъ голосомъ, исполненнымъ тонкости: — можетъ ли мужъ мой искать званія депутата, не имя даже надежды попасть въ члены генеральнаго совта?

— Отъ-чего же ему не имть этой надежды?

— Какъ несчастная героиня, радующаяся малйшему развлеченію, возразила г-жа Гранперренъ съ притворно-грустной улыбкой: — я разсчитала вс наши шансы и увидла, что они съ каждымъ днемъ уменьшаются: во-первыхъ, измнникъ Доммартенъ, общавшій намъ свои голоса, отдастъ ихъ г. де-Шатожирону.

— Доммартенъ не отдастъ своихъ голосовъ ни моему племяннику, ни вашему мужу, я это устроилъ.

— Какимъ образомъ? спросила Кларисса съ любопытствомъ.

— Разв вашъ мужъ не разсказалъ вамъ маленькой сцены, происшедшей при немъ въ замк?

— Сцены, въ которой г. Доммартенъ сьигралъ такую жалкую роль?

— Именно. Стало-быть, вы знаете уже результаты, хотя не знаете еще причинъ.

— Я знаю и причину, коварный намекъ его на г-на Гранперрена.

— Такъ, но есть еще другая.

— Какая же?

— Я отдлалъ помянутаго Доммартена по тремъ причинамъ, во-первыхъ, его фальшивый взглядъ, сладкія рчи и лицемрные поступки мн никогда не нравились, а я имю привычку рано или поздно разсчитываться съ людьми, мн ненравящимися, во-вторыхъ, поступокъ его, относящійся до вашего мужа, былъ подлъ и заслуживалъ примрнаго наказанія, въ-третьихъ, я обрадовался случаю поссорить его съ племянникомъ.

— Это зачмъ?

— Какъ! вы не угадываете?

— Нтъ.

— Разссорившись съ племянникомъ, пасторъ не дастъ ему голосовъ, которыми располагаетъ, понимаете ли теперь?

— Стало-быть, вы не за г. де-Шатожирона? съ живостію вскричала Кларисса.

— Я не только не за него, отвчалъ баронъ съ спокойной улыбкой:— но, какъ видите, всячески стараюсь вредить ему.

— Но если вы хотите ему повредить, такъ врнйшее для этого средство — помочь г-ну Гранперрену.

— Именно.

— Стало-быть, вы ему поможете?

— Отъ-чего же нтъ?

— Такъ вы за насъ? Вы подадите голосъ въ пользу моего мужа? вскричала Кларисса съ радостію.

— Голоса не подамъ, отвчалъ г. де-Водре улыбаясь: этого я общать не могу, я старый, упрямый и неисправимый карлистъ, вс громкія разсужденія нкоторыхъ изъ нашихъ журналовъ, старающихся уговорить насъ принимать участіе въ выборахъ посл того, какъ недавно они говорили противное, не заставятъ меня на волосъ уклониться отъ пути, который я самъ предначерталъ себ. Чтобъ подать свой голосъ, я долженъ присягнуть настоящему правительству, а присягнувъ, я долженъ остаться ему вренъ, но такъ-какъ послдній долгъ ни мало не согласуется съ моими устарлыми, если хотите, правилами, то онъ мн будетъ весьма-непріятенъ: почему я считаю боле благоразумнымъ не присягать. Слдственно, милая Кларисса, я самъ не подамъ голоса въ пользу вашего мужа, но общаю доставить ему голоса всхъ честныхъ избирателей, на которыхъ имю нкоторое вліяніе.

— Ахъ, добрый г. де-Водре! Какъ много мы вамъ обязаны! вскричала г-жа Гранперренъ, схвативъ руку сельскаго дворянина.

— Вы мн ничмъ не обязаны, дитя мое, я длаю все это совсмъ не для того, чтобъ г. Гранперренъ былъ избранъ, а для того, чтобъ племянникъ мой не былъ избранъ. Итакъ, избраніе вашего мужа несомннно, если только пасторъ, по коварной мести, на которую онъ весьма-способенъ, не отдастъ своихъ голосовъ доктору Буассла, въ такомъ случа, кандидатство послдняго, поддерживаемое уже адвокатомъ Фруадво, можетъ повредить вамъ.

— Г. Фруадво за насъ, вскричала Кларисса съ торжествующимъ видомъ:— это ршеное дло.

— О! въ такомъ случа, возразилъ баронъ:— дло наше врно, посл завтра г. Гранперренъ пройдетъ первую балотироику, вы правду сказали,— это будетъ первый, значительный шагъ къ депутатству, я имю нкоторый всъ вн нашего кантона и, будьте уврены, милая Кларисса, употреблю вс усилія, чтобъ до конца поддержать вашего мужа.

— Итакъ, я восторжествую надъ противнымъ мн человкомъ и унижу его гордость, подумала г-жа Гранперренъ, торжествуя уже въ глубин души своей:— но мщеніе мое будетъ совершенно, если мн удастся узнать вс подробности интриги, о которой говорилъ Фруадво!

— А! вдовствующая г-жа де-Бонвало! думалъ въ то же время баронъ: — вмсто того, чтобъ продолжать торговлю почтеннаго винопродавца, вашего покойнаго мужа, вы хотите попасть въ тюильрійскій дворецъ, и вы потребовали отъ Шатожирона, чтобъ онъ сдлался пэромъ при настоящемъ правительств! Вы составили ваши планы безъ меня, о нарумяненнйшая изъ вдовъ!

Г-жа Гранперренъ и де-Водре воротились къ прочимъ гостямъ, потомъ, нсколько минутъ спустя, сельскій дворянинъ, неоставшійся обдать въ замк, вернулся въ Шатожиронъ-ле-Вьель, гд его нетерпливо ожидали.

IX.
Освобожденная община.

Главный подъздъ къ дому барона де-Водре былъ обращенъ на востокъ, къ развалинамъ древняго замка. Большія ворота, выкрашенныя срой краской и съ калиткой для пшеходовъ, вели на довольно-обширный дворъ, окруженный тремя главными частями дома, имвшими различныя назначенія. Прямо было жилье барона, на право голубятня, конюшни и хлва, на лво сараи, сновалы и нкоторыя другія зданія, необходимыя, въ нсколько-значительномъ хозяйственномъ заведеніи.

Въ то самое время, когда баронъ всходилъ по довольно-крутому возвышенію, отдлявшему маленькую долину, посреди которой находился Шатожиронъ-ле-Буръ, отъ возвышенной площадки, на которой были разбросаны домы стараго селенія, самый обширный изъ сноваловъ, о которыхъ мы сейчасъ упоминали, былъ превращенъ въ удобную, хоть и не великолпную банкетную залу. На гумн, чистенько выметенномъ, были поставлены параллельно два длинные, узкіе стола, между которыми свободно могли проходить прислужники.

Нсколько дубовыхъ и сосновыхъ досокъ, расположенныхъ на пустыхъ бочкахъ, образовывали скромное основаніе, по которому были разставлены напитки и кушанья, но весьма-чистыя скатерти скрывало отчасти грубую подставку. Фарфоръ былъ замненъ довольно-грубымъ фаянсомъ, молодое вино окрашивало не хрустальные графины и бокалы, а самыя простыя бутылки и стаканы, но за то старинные, массивные приборы свидтельствовали, что амфитріонъ имлъ боле довренности къ своимъ гостямъ, нежели нкоторые распорядители обдовъ по подписк, гд во всемъ своемъ экономическомъ блеск являются желзные или оловянные приборы (которыхъ потомки будутъ стыдиться за насъ), посеребренные или даже позолоченные по замысловатому гальванопластическому способу.

Эти несообразности въ приборахъ обда, которымъ г. де-Водре угощалъ часть жителей Шатожирона-ле-Вьеля, изобличали въ старомъ дворянин глубокое знаніе характера и обычаевъ своихъ гостей.

— Они ничего не унесутъ, но къ концу обда непремнно перебьютъ нсколько тарелокъ и бутылокъ, сказалъ онъ наканун вечеромъ своему врному Рабюссону, который, въ ожиданіи административныхъ почестей, назначаемыхъ ему бывшимъ его полковникомъ, исполнялъ при немъ боле различныхъ должностей, нежели Жакъ у Гарпагона: — а потому не давай имъ ни фарфора, ни хрусталя, серебра же бери сколько нужно будетъ, оно неломко.

Въ-слдствіе этого щедраго и вмст экономическаго распоряженія, скромные гости обдали на прекрасныхъ серебряныхъ приборахъ, что случалось только въ торжественные случаи и что чрезвычайно льстило ихъ самолюбію.

Считаемъ излишнимъ пояснять, что этимъ сельскимъ обдомъ баронъ праздновалъ событіе, отпразднованное уже громкой пальбой Жана-Фракасса и Ревеля-Матена.

Съ однимъ только исключеніемъ все общество состояло изъ новыхъ обширныхъ избирателей, списокъ которыхъ баронъ, вполн соображаясь съ законами, составилъ уже прежде. Такъ-какъ въ Шатожирон-ле-Вьел было до четырехъ-сотъ душъ жителей, то было около сорока человкъ представителей всхъ возрастовъ, начиная отъ двадцати-двухъ-лтнихъ молодыхъ людей до сдыхъ стариковъ. Будучи большею частію арендаторами барона, они обязаны были трети доходовъ, собираемыхъ ими съ обработываемой части земли, привилегіей быть включенными въ число значительнйшихъ особъ общины, ясно, что, посл этого, они находились подъ прямымъ управленіемъ или, лучше сказать, въ совершенной зависимости отъ владльца, котораго виноградники или поля обработывали.

Вліяніе барона на прочихъ общинныхъ избирателей было не такъ прямо, но не мене велико, потому-что между ними не было на одного, кому бы не оказалъ онъ услуги. Особенно съ-тхъ-поръ, какъ онъ совершенно поселился на своей родин, сельскій дворянинъ сдлался для шатожирон-ле-вьелскихъ крестьянъ геніемъ, часто сердитымъ и вспыльчивымъ, но всегда великодушнымъ и благосклоннымъ. Маленькою аптекою, которую онъ завелъ въ своемъ дом, вс могли пользоваться, и въ то же время ежедневно, по приказанію барона, разносили выздоравливавшимъ здоровую и питательную, но не обременительную пищу. Къ крайнему сожалнію г. Бобилье, тайкомъ обвинявшаго его въ присвоеніи не принадлежащихъ ему правъ, г. де-Водре ршалъ вс споры и несогласія между крестьянами стараго селенія. Но хотя онъ былъ весьма-строгъ къ провинившимся, за то съ усердіемъ и энергіей защищалъ права ихъ въ ссорахъ съ чванными сосдями, жителями Шатожирона-ле-Бура.

По этимъ причинамъ и по многимъ другимъ, исчисленіе которыхъ заняло бы слишкомъ-много мста, г. де-Водре былъ любимъ и уважаемъ во всемъ селеніи, къ этимъ двумъ чувствамъ присоединялась, правда, еще нкоторая боязнь, въ-слдствіе собственноручной расправы его съ двумя или тремя негодяями, привыкнувшими играть первую роль въ селеніи и дерзнувшими, въ первое время его водворенія въ имніи, поступить съ нимъ грубо изъ ненависти къ его богатству и дворянству. Будучи исправлены немедленно и безъ отлагательства жестокими палочными побоями, нанесенными дюжею, сильною рукою, эти деревенскіе птухи опустили гребешки, и непріятность, приключившаяся съ ними, внушила всмъ, намревавшимся послдовать ихъ дерзкому примру, благодтельный страхъ, неповредившій ни въ какомъ отношеніи уваженію и привязанности крестьянъ къ помщику.

— Это порохъ! говорили про него жители Шатожирона-ле-Вьеля: — держись прямо, коли онъ косо посмотритъ, но все равно, мы вс любимъ его, потому-что онъ не гордъ и справедливъ.

Въ то время, о которомъ мы говоримъ, обдъ уже начался.

Грегуаръ Рабюссонъ сидлъ на одномъ конц стола. Когда бунтовщики совершенно разсялись, баронъ приказалъ будущему мэру воротиться въ Шатожиронъ-ле-Вьель и, не дожидаясь его, велть подавать обдъ, котораго съ великимъ нетерпніемъ ожидали приглашенные.

За вторымъ столомъ предсдательствовалъ одинъ изъ главныхъ фермеровъ барона, то былъ сдой старикъ патріархальной наружности, занимавшій почетное мсто между стариками села и почти такъ же часто, какъ г. Бобилье, съ которымъ былъ однихъ лтъ, произносившій имя великой маркизы Ренгарды де-Шатожиронъ, урожденной Монбуассь.

Насупротивъ Рабюссона сидлъ дядя Кокаръ, одинъ только непринадлежавшій къ общин, онъ удостоился почетнаго и лестнаго приглашенія по родству своему съ отставнымъ охотникомъ, которому приходился дядей съ матерней стороны.

Не смотря на то, что вс очень-много ли и пили, потому-что блюда, покрытыя половинами жареныхъ барановъ и цлыми откормленными поросятами, обыкновенными кушаньями героевъ Гомера, возбуждали здоровые аппетиты, а огромная бочка, изъ которой безпрестанно наполняли бутылки, по мр того, какъ он опоражнивались, возбуждала жажду, а удовлетвореніе жажды возбуждало веселье,— не смотря на то, говорю, разговоръ былъ шумный и оживленный. Блистательная побда, одержанная старымъ селеніемъ надъ дерзкомъ сосдомъ своимъ, служила поводомъ ко множеству шутокъ, радость торжества сіяла во всхъ глазахъ, везд слышались веселыя восклицанія, шутки, мишенью которыхъ были подгорные граждане, тысячу безобидныхъ фанфаронадъ, невольно вырывающихся въ минуту освобожденія у людей, долго находившихся подъ гнетомъ, оглашало воздухъ.

Одно обстоятельство довело до восторга насмшливую радость гостей, именно — разсказъ Рабюссона о сцен, происшедшей за нсколько минутъ до того на площади передъ замкомъ,— сцен, въ которой баронъ, самъ Рабюссонъ и грозный Султанъ принимали такое блистательное и дятельное участіе. Для удовлетворенія любопытства своихъ слушателей, отставной охотникъ долженъ былъ нсколько разъ повторить свой разсказъ, и каждый разъ съ большею силою раздавались рукоплесканія и громкій смхъ.

— Спасибо нашему полковнику за то, что онъ поколотилъ чваннаго Туссена-Жиля! вскричалъ толстый крестьянинъ, имвшій процессъ съ трактирщикомъ.

Кром стариковъ, жившихъ во времена прежняго правленія и потому называвшихъ г. де-Водре барономъ, вс другіе шатожирон-ле-вьельскіе крестьяне называли его, по примру Рабюссона, полковникомъ, и даже нашимъ полковникомъ.

— Какъ жаль, что полковникъ не взялъ насъ съ собою! сказалъ дюжій виноградарь, съ воинственнымъ видомъ размахивая вилкой: — съ какимъ удовольствіемъ и наслажденіемъ поколотилъ бы я своего шатожиронскаго гражданина!

— А я своего! прибавилъ другой.

— А я бы взялъ по гражданину въ каждую руку, сказалъ нсколько-хвастливый крестьянинъ.

— Скажи намъ, по-крайней-мр, Рабюссонъ, спросилъ опять дюжій крестьянинъ:— задалъ ли ты козырнаго туза мошеннику Готро, осмливающемуся говорить, что котлеты его слишкомъ-хороши для жителей Шатожирона-ле-Вьеля?

— Я знаю только то, отвчалъ Рабюссонъ, съ удовольствіемъ разсказывавшій о собственныхъ подвигахъ: — я знаю только то, что когда мясникъ всталъ, у него изъ носа и изъ рта текла кровь, точно вино изъ этой бутылки.

Съ этими словами побдоносный Грегуаръ наполнилъ стаканъ своего сосда съ правой стороны.

— Онъ сдачи не просилъ? спросилъ виноградарь.

— Онъ, вроятно, почувствовалъ, что я вышибъ уже ему достаточное количество зубовъ, отвчалъ Рабюссонъ, наполняя до краевъ стаканъ сосда съ лвой стороны.

— Смшне всего была, вроятно, сказалъ дядя Кокаръ, также вооружаясь бутылкой: — физіономія Лавердена, когда на него наскочилъ Султанъ, я бы далъ двадцать су, чтобъ видть эту сцену! Сюда, Султанъ! продолжалъ старый крестьянинъ, обращаясь къ страшной собак, гордо прохаживавшейся вокругъ столовъ и какъ-бы съ удовольствіемъ внимавшей разсказамъ о ея подвигахъ: — поди сюда, голубчикъ, поди сюда, щеночикъ, вотъ теб награда.

Дядя Кокаръ бросилъ на земь большую кость, отъ которой не могла отказаться и комнатная собачка: столько было на ней еще мяса, но вмсто того, чтобъ съ поспшностью и признательностью принять дружескій подарокъ, Султанъ, обратившись ко входу въ сновалъ, поднялъ носъ, понюхалъ и, радостно залаявъ, кинулся вонъ.

— Полковникъ идетъ, сказалъ Рабюссонъ звучнымъ голосомъ.

— Полковникъ! нашъ полковникъ идетъ! повторили хоромъ гости.

Вс вскочили какъ-бы отъ электрической искры.

Почти въ ту же минуту, г. де-Водре вошелъ въ сарай.

Воротившись домой посл дятельнаго участія въ происшествіяхъ того дня, г. де-Водре ощутилъ истинное удовольствіе, ибо на примиреніе съ Иракліемъ, ни снисходительная привязанность къ г-жъ Гранперренъ, ни рождающееся расположеніе къ маркизъ, не заставили его упустить совершенно изъ вида побду, одержанную имъ надъ шатожиронскими гражданами, и онъ нетерпливо желалъ воротиться къ членамъ новой общины, чтобъ отпраздновать съ ними такъ долго колебавшуюся и наконецъ одержанную побду.

При видъ его, общее восклицаніе раздалось подъ сводами банкетной залы.

— Да здравствуетъ г-нъ баронъ! вскричали старики.

Молодые отвтствовали еще боле громкимъ восклицаніемъ:

— Да здравствуетъ нашъ полковникъ!

Сельскій дворянинъ отвчалъ веселой улыбкой на шумныя привтствія, но такъ-какъ онъ не предвидлъ имъ конца, то махнулъ одной рукой, чтобъ возстановить тишину.

Наступило внезапное молчаніе.

— Обдъ вашъ простынетъ, сказалъ баронъ громкимъ голосомъ: — за дессертомъ кричите, сколько угодно, но теперь шьте и пейте.

Совтъ этотъ, повидимому, согласовался съ общимъ мнніемъ, вс челюсти пришли опять въ движеніе съ примрнымъ соревнованіемъ.

Вопреки нкоторымъ искателямъ популярности, которые садятся за одинъ столъ съ избирателями-блузниками въ сельскихъ шинкахъ, хотя внутренно стыдятся этого, г. де-Водре всегда старался удерживать разстояніе, поставленное случаемъ между имъ и обитателями Шатожирона-ле-Вьеля. Онъ обходился съ крестьянами этого селенія точно такъ, какъ нкогда обходился съ солдатами своего полка, не отталкивая ихъ отъ себя высокомріемъ, но и не позволяя имъ ни малйшей фамильярности, ибо зналъ, что это два подводные камня, о которые обыкновенно разбиваются люди высшаго званія въ сношеніяхъ съ подчиненными.

Вмсто того, чтобъ ссть за столъ, какъ сдлалъ бы это не одинъ помщикъ, баронъ закурилъ сигару и сталъ обходить вокругъ столовъ, останавливаясь по временамъ, чтобъ поговорить съ нкоторыми изъ гостей. Онъ преимущественно оказывалъ это отличіе старикамъ, которые принимали его съ признательностью и удовольствіемъ.

Когда г. де-Водре показалось, что здоровый аппетитъ его гостей совершенно удовлетворенъ, онъ веллъ принести себ стаканъ и взялъ со стола бутылку.

— Господа общинные избиратели! сказалъ онъ, повысивъ свой звучный голосъ, какъ длывалъ нкогда, командуя своими кирасирами.

Услышавъ въ первый разъ титулъ, на который они только нсколько часовъ тому пріобрли право, крестьяне посмотрли другъ на друга съ удивленіемъ, какъ-будто бы имъ сказали несовсмъ-понятную шутку, но спокойное и открытое лицо барона доказало имъ, что онъ говорилъ серьзно и не имлъ ни малйшаго намренія смяться надъ ними: успокоившись такимъ образомъ, они скоро привыкли къ своему новому званію и съ важностію привстали со скамей.

— Наполните стаканы до краевъ, прибавилъ баронъ, наливая себ въ стаканъ вина.

Приказаніе его было исполнено въ точности.

При всхъ торжественныхъ обдахъ, увковчивающихъ обычай провозглашать тосты, пьютъ прежде всего за здравіе короля, ab Jove principium! Но старый закоренлый карлистъ не захотлъ послдовать этому обыкновенію.

— Выпьемъ, сказалъ онъ, за благоденствіе шатожирон-ле-вьельской общины.

Оглушительное ура послужило отвтомъ на этотъ тостъ, соотвтствовавшій ожиданіямъ гостей.

— Въ начал революціи, продолжалъ баронъ, когда тишина возстановилась: — васъ крайне обидли, прошло нсколько лтъ, мы потребовали и получили удовлетвореніе за обиду: лучше поздно, чмъ никогда. Впредь вы ни съ кмъ не будете длить права рубить вашъ дровяной лсъ, и господа-сосди перестанутъ грться нашими дровами, какъ длаютъ это въ-продолженіе сорока уже лтъ, и могутъ запасаться дровами, гд имъ заблагоразсудится.

— Вотъ, я думаю, взбсятся-то! произнесъ чей-то голосъ.

— Вмсто того, чтобъ поправлять чужія дороги, вы займетесь своими, продолжалъ сельскій дворянинъ.

— Не въ обиду будь сказано, сказалъ дядя Кокаръ одному изъ своихъ сосдей:— но ваши дороги куда не хороши! Не дале какъ сегодня утромъ я себ два раза чуть шеи не сломилъ, взбираясь къ вамъ.

— Не дороги наши, а ваши глаза никуда не годятся, отвчалъ сосдъ съ обидчивостью гражданина, нетерпящаго, чтобъ напрасно или за дло хулили при немъ его отчизну.

— Дале, продолжалъ баронъ: — вмсто того, чтобъ суммы, собираемыя отъ продажи вашей запасной четверти, были израсходываемы безъ всякой для васъ выгоды или пріятности, вы теперь сами будете располагать ими, а за тмъ, чтобъ употребить ихъ съ пользою, дло не станетъ, ибо у насъ все надобно исправить или, врне сказать, передлать.

— Что правда, то правда, сказалъ вполголоса дядя Кокаръ: — ужь о дорогахъ и говорить нечего! Это настоящія головоломки, посреди бла-дня какъ-разъ слетишь въ рытвину.

— Наконецъ, прибавилъ г. де-Водре:— вмсто того, чтобъ зависть отъ господъ подгорныхъ гражданъ,— а вы знаете, какъ кротко и справедливо владычество ихъ, — вы сами будете хозяева, сами будете править своими длами.

— Какъ это лестно и пріятно! замтилъ Рабюссонъ своимъ сосдямъ.

— Со вчерашняго дня въ вашемъ состояніи произошла столько же выгодная, какъ и неожиданная перемна, кому вы этимъ обязаны?

— Вамъ, г. баронъ, вамъ, нашъ полковникъ! въ одинъ голосъ отвчали крестьяне.

— Точно, мн, спокойно отвчалъ сельскій дворянинъ:— моимъ постояннымъ и неутомимымъ хлопотамъ обязаны вы тмъ, что освободились отъ ига, подъ которымъ такъ долго находились у своихъ сосдей. Посл двухлтней борьбы, я наконецъ достигъ своей цли — вашего освобожденія. Теперь, когда побда одержана, я исполнилъ возложенный на меня долгъ, и мн остается только желать вашей общин умныхъ и добросовстныхъ администраторовъ, которые умли бы воспользоваться элементами благоденствія, заключающимися въ вашей общин.

Неявственный ропотъ послдовалъ за этими словами. Пока баронъ отдавалъ слуг опорожненный имъ стаканъ и снова подносилъ сигару ко рту, гости мнялись взглядами, въ которыхъ можно было прочесть смущеніе и безпокойство. Наконецъ, поговоривъ шопотомъ съ своими сосдями, старый фермеръ, предсдательствовавшій за однимъ столомъ, всталъ и почтительно поклонился сельскому дворянину.

— Извините, г-нъ баронъ, сказалъ онъ:— мн бы хотлось спросить васъ кое-о-чемъ.

— Говори, дядя Фурнье, отвчалъ г. де-Водре съ особенною благосклонностью:— ты знаешь, что я всегда готовъ тебя слушать.

— Покорно васъ благодарю, г. баронъ: — впрочемъ, вы всегда такъ добры, что не удивительно, если послднія слова ваши поставили насъ въ тупикъ.

— Отъ-чего же, дядя Фурпь?

— Извольте видть, г. баронъ, продолжалъ крестьянинъ, почесываясь за ухомъ:— намъ показалось, что, возвративъ намъ общину, вы покидаете и не хотите больше знать насъ.

— Покинуть васъ! Нтъ, отвчалъ баронъ, невольно улыбаясь: — я люблю наше старое селеніе и боле нежели когда-либо намренъ не разставаться съ нимъ.

— Въ этомъ-то и заключается величайшее счастіе обитателей Шатожирона-ле-Вьеля, съ важностію сказалъ дядя Рабюссона.

— Да я не то хотлъ сказать, возразилъ дядя Фурнье, покачавъ головой.

— Можетъ-быть, возразилъ г. де-Водре, продолжая улыбаться: — такъ объяснись.

— Къ-чему терять по пустому слова? сказалъ вставая виноградарь, о которомъ мы уже упоминали:— я объясню вамъ дло въ двухъ словахъ, полковникъ. Намъ показалось, что вы не хотите боле мшаться въ наши дла.

— Я такъ давно занимаюсь ими, что теперь мн пора заняться и своими собственными.

— Въ такомъ случа, возразилъ виноградарь:— вы разстроиваете все наше удовольствіе.

— Я то же хотлъ сказать, прибавилъ дядя Фурнь.— Если г. баронъ выпуститъ изъ рукъ поводья, такъ мы побредемъ въ сторону, точно кривыя лошади, и при первомъ ухаб повозка опрокинется.

— Правда, сказалъ другой крестьянинъ: — одинъ потянетъ на право, другой на лво, и все пойдетъ къ чорту!

— Между-тмъ, какъ если кнутъ останется въ рукахъ нашего полковника, прибавилъ третій, продолжая сравненіе:— такъ нечего опасаться, чтобъ лошади напроказили.

— Общину, управляемую нашимъ полковникомъ, можно сравнить съ благодатнымъ виноградникомъ, докторальнымъ тономъ сказалъ виноградарь:— между-тмъ, какъ подъ управленіемъ другаго это будетъ безплодная почва, за сборъ съ которой я не дамъ и пяти су.

Начало было сдлано, и со всхъ сторонъ послышались почтительныя, но энергическія возраженія противъ намренія, высказаннаго сельскимъ дворяниномъ.

Спокойнымъ жестомъ г. де-Водре усмирилъ возраставшій шумъ.

— Объяснимтесь! сказалъ онъ, когда наступила тишина:— стало-быть, вамъ очень хочется, чтобъ я занимался еще вашими длами?

— Да, г. баронъ! да, полковникъ! единодушно закричали вс крестьяне: — только вы одни можете какъ слдуетъ управлять нашей общиной.

— Хочется ли намъ, чтобъ вы мшались въ наши дла, полковникъ! вскричалъ одинъ изъ самыхъ восторженныхъ: — да если вы не будете заниматься ими, такъ у насъ все пойдетъ вверхъ дномъ, къ величайшему удовольствію подгорныхъ гражданъ!

— Если нашъ полковникъ оставитъ насъ, сказалъ другой съ нкоторою напыщенностью:— такъ я отказываюсь отъ званія избирателя, пускай распоряжаются безъ меня!

— На васъ вся наша надежда, полковникъ!

— Вы не захотите, г. баронъ, поставить насъ въ затруднительное положеніе!

— Не нужно намъ и своей общины безъ васъ!

— Безъ васъ, полковникъ, мы станемъ въ тупикъ!

— Довольно, довольно! успокойтесь, сказалъ баронъ, польщенный этими настоятельными просьбами, въ искренности которыхъ нельзя было усомниться: — если вы требуете, такъ при случа я охотно подамъ вамъ добрый совтъ.

— Вотъ это дло! радостно вскричалъ виноградарь:— безплодная почва опять стала благодатною!

— Смирно, Жаконе! вскричалъ сельскій дворянинъ, и, обращаясь ко всмъ гостямъ, прибавилъ:— Итакъ, я не откажу вамъ при случа въ совт, но съ однимъ условіемъ.

— Требуйте, чего хотите, господинъ баронъ! вскричало въ одинъ голосъ нсколько крестьянъ.

— Мое условіе состоитъ въ томъ, сказалъ г. де-Водре, повысивъ голосъ:— чтобъ вы безпрекословно и въ точности слдовали моимъ совтамъ.

— Это совершенно-справедливое условіе, господинъ баронъ, отвчалъ дядя Фурнье, почтительно поклонившись.

— Посмотрлъ бы я, сказалъ виноградарь Жаконе:— кто осмлится не послушаться васъ!

— Принимаете ли вы мое условіе?

— Принимаемъ, принимаемъ! отвчали почти вс крестьяне.

— Вы, кажется, почти вс согласны, но, можетъ-быть, между вами найдутся и такіе, которые не пріймутъ моего условія?

— Посмотрлъ бы я! повторилъ еще разъ дюжій виноградарь, окинувъ всхъ присутствующихъ грознымъ взглядомъ.

— Смирно, Жаконе! строго вскричалъ баронъ: — если кто-нибудь изъ васъ не питаетъ ко мн полной, неограниченной довренности, если кто-нибудь знаетъ другаго, лучшаго совтника, тотъ пусть скажетъ открыто.

Никто не прерывалъ глубокаго молчанія.

Г. де-Водре не имлъ ни малйшаго желанія отказаться отъ власти, которую имлъ до-сихъ-поръ надъ жителями стараго селенія. Угрожая имъ отступленіемъ отъ ихъ длъ, онъ имлъ въ виду показать имъ ясне, сколько они нуждались въ немъ, и, говоря конституціоннымъ слогомъ, подновить свою власть изъявленіемъ народной преданности.

— Итакъ, вы вс согласны, продолжалъ онъ, видя, что никто изъ присутствующихъ не прерывалъ молчанія:— въ такомъ случа, соглашаюсь продолжать помогать вамъ совтами, и такъ-какъ мы теперь сошлись, то не худо поговорить о будущихъ выборахъ.

Крестьяне стали слушать съ живымъ участіемъ.

— Черезъ мсяцъ, васъ соберутъ для того, чтобъ вы назначили себ десятерыхъ муниципальныхъ совтниковъ. Чтобъ не терять напрасно драгоцннаго времени и предупредить споры и интриги, которые не замедлили бы завязаться между вами, потому-что вы вс боле или мене упрямы, тщеславны и задорны…

За этими словами барона послдовалъ веселый смхъ слушателей.

— Итакъ, продолжалъ баронъ: — чтобъ предупредить вс эти хлопоты, я составилъ списокъ десятерыхъ изъ васъ, наиболе-способныхъ занять мста муниципальныхъ совтниковъ. Если этотъ списокъ вамъ понравится, такъ вамъ остается только утвердить избранныхъ мною, впрочемъ, повторяю, я подаю вамъ только совтъ, вы имете полное право ему не послдовать.

— Что мы, дураки, что ли? сказалъ хитрый крестьянинъ, знавшій напередъ, что находился въ числ избранныхъ: — вы насъ бросите, и тогда все пойдетъ вверхъ дномъ.

— Рабюссонъ, продолжалъ г. де-Водре: — прочитай списокъ муниципальныхъ совтниковъ, которыхъ имъ должно избрать въ будущіе выборы.

Будущій мэръ вынулъ изъ кармана бумагу, на которой было написано десять именъ, его — первое.

Одобрительный ропотъ раздался по прочтеніи списка, ибо хотя сельскій дворянинъ не имлъ ни малйшаго расположенія къ теоріи раздленія власти, за то онъ былъ столько же дальновиденъ, какъ справедливъ, и членами муниципальнаго совта новой общины избралъ людей самыхъ честныхъ и способныхъ. Самые строгіе выборы не могли бы дать лучшихъ результатовъ.

— Такъ!

— Это-то намъ и нужно!

— Нашъ полковникъ выбралъ самыхъ лучшихъ!

— Славный будетъ муниципальный праздникъ! кричали одинъ за другимъ избиратели, весьма-довольные тмъ, что ихъ избавила отъ труда выбирать и думать.

— Т изъ васъ, которые не умютъ писать, продолжалъ баронъ:— могутъ диктовать свои рапорты Рабюссону, дяд Фурнье или мн.

— Слушаемъ, г. баронъ! вы увидите, что все пойдетъ какъ по маслу.

— Довольны ли вы составленнымъ мною спискомъ?

— Довольны, довольны!

— Недовольныхъ нтъ?

— Ни одного!

— Посмотрлъ бы я!

— Стало-быть, вс единодушно согласны?

— Да, да! единодушно!

— Въ такомъ случа, выборы наши кончены, сказалъ г. де-Водре и прибавилъ про-себя:— я бы желалъ, чтобъ Платонъ, Фенелонъ и другіе составители утопій видли этотъ маленькій примръ практическаго правленія, я думаю, простой, ясный и быстрый способъ моего длопроизводства въ Шатожирон-ле-Вьел заставилъ бы ихъ согласиться, что ихъ республика и городъ Салентъ не что иное, какъ пустыя мечты.

X.
Нормандское примиреніе.

Въ-продолженіе шести мсяцевъ, Адріенъ де-Ланжеракъ, или, лучше сказать, Пишо, съ постоянствомъ, достойнымъ лучшаго дла, домогался исполненія плана, успхъ котораго долженъ былъ значительно улучшить столько же умренное, какъ и двусмысленное его состояніе. Цлію его было — жениться законнымъ, неразрывнымъ бракомъ на двухъ или трехъ мильйонахъ, составлявшихъ личное имніе г-жи Бонвало. Для человка, привыкшаго жить продлками, добыча эта была приманчива, а потому псевдо-виконтъ творилъ чудеса хитрости и ловкости, чтобъ упрочить ее за собою, и вдругъ, въ то самое время, когда онъ почти уврился въ успх, два неожиданныя обстоятельства готовились лишить его полуодержанной побды: одно изъ нихъ называлось г-номъ де-Буажоли, другое барономъ де-Водре.

— Я между двумя подводными камнями, думалъ онъ, когда порядокъ возстановился въ замк: съ правой стороны пройдоха Миронъ, хорошо знающій меня, съ лвой деревенскій колоссъ, который рано или поздно узнаетъ меня, если не узналъ уже, онъ что-то смотрлъ на меня съ страннымъ вниманіемъ. Если мн не удастся проскользнуть между ними, они непремнно потопятъ меня, не буду терять времени, прежде всего помирюсь съ Мирономъ, потому-что онъ человкъ желчный и мстительный, самый опасный изъ двухъ враговъ моихъ. Я поступилъ сегодня утромъ какъ настоящій писецъ, продолжалъ Ланжеракъ, не думая шутить:— нужно мн было вспомнить о старой исторіи! Какое мн дло до того, что бумажникъ герцога де-Шеризака облегчился нсколькими банковыми билетами, пройдя черезъ руки лицемрнаго плута? Удастся ли мн поправить эту глупость!

Заключеніе этихъ разсужденій была маленькая записка, въ которой Ланжеракъ писалъ г. Буажоли, что желаетъ еще разъ переговорить съ нимъ. Едва поручилъ онъ слуг отнести это посланіе, какъ ему принесли письмо отъ совтника префектуры.

— Еще глупость! сказалъ онъ, прочитавъ письмо:— негодяй Миронъ боится меня еще боле, нежели я его, и еслибъ я не торопился, такъ выгоды были бы на моей сторон.

Минуту спустя, виконтъ де-Ланжеракъ и г. де-Буажоли опять сошлись въ комнат, занимаемой послднимъ въ гостинниц Коня-Патріота.

— Надобно признаться, другъ мой, что хотя мы и умные Гасконцы, но поступили сегодня утромъ очень-глупо! сказалъ совтникъ префектуры, весело и со смхомъ идя на встрчу своему земляку.

— Я самъ того же мннія, отвчалъ Ланжеракъ, стараясь подражать притворной веселости г. де-Буажоли.

— Мы поступили какъ мальчишки!

— Скажемъ прямо: какъ дураки!

— Я очень-радъ, что вы обратились такъ же скоро, какъ я.

— Я не усплъ еще выйдти на улицу, какъ уже раскаялся въ своей горячности.

— Мы оба были безразсудны, не правда ли?

— Безтолковы!

— Гд это видано, чтобъ старые друзья ссорились за такую бездлицу!

— Ужь не говорите! Нелпо! Не-уже-ли мы, старые друзья, должны драться, какъ боевые птухи, за то, что друга ли моего Шатожирона, или г. Гранперрена выберутъ въ члены генеральнаго совта?

— Именно, сказалъ совтникъ префектуры съ принужденной улыбкой: — мы чуть-чуть не подрались какъ боевые птухи. Но мы, южные уроженцы, вс таковы, въ нашихъ жилахъ боле селитры, нежели крови, за косой взглядъ, за слово, не такъ сказанное, мы воспламеняемся, а тамъ и пойдемъ, и пойдемъ, такъчто нтъ никакой возможности остановить насъ.

— А если въ жару спора попадется намъ подъ руку тяжелый камень, такъ мы бросаемъ его въ голову противника, хотя посл и признамся, что были не правы.

— Кстати о тяжелыхъ каменьяхъ! Надюсь, мы извинимся другъ передъ другомъ въ нсколько-жесткихъ выраженіяхъ, невольно вырвавшихся у насъ сегодня утромъ?

— Разумется! Да не-уже-ли вы обратили какое-нибудь вниманіе на эти выраженія? Я ужь давно забылъ объ нихъ.

— И хорошо сдлали. Въ-сердцахъ мы хватаемся за всякое оружіе, случится ли какая нелпая клевета, человкъ въ-сердцахъ схватываетъ ее и безъ зазрнія совсти пускаетъ въ своего противника. Напримръ, хоть бы этотъ глупый процессъ Дюфальи, которымъ я воспользовался, чтобъ ударить васъ въ самое сердце: не-уже-ли вы думаете, что я поврилъ клеветамъ вашихъ бывшихъ товарищей въ контор г. Югнна?

— А!.. что же эти язвительные господа сказали вамъ? спросилъ Ланжеракъ, невольно покраснвъ.

— Да вы сами знаете… будто бы Дюфэльи далъ какія-то деньги… Потомъ какія-то бумаги тамъ похитили… словомъ, самая нелпая исторія, которой я никогда не врилъ.

— Вы отдали мн должную справедливость, за то и я никогда не врилъ оскорбительнымъ слухамъ, носившимся на вашъ счетъ, и если въ минуту вспыльчивости я намекнулъ вамъ о бумажник герцога де-Шеризака…

— Ахъ, да! Кстати, перебилъ Ланжерака де-Буажоли, вчная улыбка котораго приняла въ эту минуту судорожное выраженіе — что это за исторія съ бумажникомъ? Я давича совсмъ не понялъ, что вы хотите этимъ сказать.

— Ахъ, Боже мой! вы сами сейчасъ говорили, что въ-сердцахъ мы рады какому бы то ни было оружію, и лишь бы имть удовольствіе уязвить своего противника, мы повторяемъ самыя безсмысленныя клеветы.

— Однако… въ чемъ же дло?

— Будто вы никогда не слыхали?

— Никогда, клянусь.

— Говорятъ о какихъ-то десяти тысячахъ франкахъ банковыми билетами, которые однажды пропали изъ бумажника герцога де-Шеризака, оставляемаго имъ обыкновенно на своемъ бюро, когда онъ возвращался домой.

— Ахъ, да… помню, помню… да я-то чмъ тутъ виноватъ?

— Я самъ то же спросилъ у людей, разсказывавшихъ мн объ этомъ, сказалъ Ланжеракъ съ простодушнымъ видомъ, составлявшимъ рзкій контрастъ съ судорожно-стянутою физіономіею совтника префектуры.

— Что же они вамъ отвчали?

— Вздорную ложь!

— Ложь?

— Гнусную! Они увряли, будто-бы знаютъ изъ достоврнаго источника, что помянутые банковые билеты изъ бумажника герцога де-Шеризака перешли къ вамъ.

— Какая низкая, гнусная клевета! съ негодованіемъ вскричалъ г. де-Буажоли.

— Что длать, другъ мой! У всякаго свои враги: мои выдумали исторію процесса Дюфальи, ваши…

— Я вспоминаю теперь обстоятельство, подавшее поводъ къ этому подлому обвиненію. Точно, изъ бумажника герцога пропали десять банковыхъ билетовъ, но воръ, второй каммердинеръ герцога, былъ прогнанъ на другой же день, изъ состраданія, г. де-Шеризакъ не захотлъ предать его суду.

— Все это такъ, каммердинера прогнали, но клеветники говорятъ, что онъ былъ невиненъ.

— И они дерзнули обвинить меня!

— На что подлецы не способны?.. Тмъ боле, что, по непріятному для васъ стеченію обстоятельствъ, вы, нсколько дней спустя посл покражи, проиграли въ карты до десяти тысячъ франковъ, а такъ-какъ въ то время у васъ другихъ доходовъ, кром жалованья, не было, то нкоторые люди, знавшіе, вроятно, положеніе вашихъ длъ, стали допытываться откуда вы достали десять тысячъ франковъ, которые проиграли въ карты?

— И эти благородные люди ршили въ своей премудрости, что я укралъ у отца своихъ учениковъ! сказалъ г. де-Буажоли съ выраженіемъ горечи, которою иногда отличается оскорбленная невинность:— по счастію моя жизнь такова, что я могу презрть эти подлыя клеветы.

— Мы можемъ быть спокойны, если совсть наша чиста, сказалъ докторальнымъ тономъ Ланжеракъ.

— Не только у меня совсть чиста, но уваженіе, смю сказать, дружба, которую мн всегда оказывалъ герцогъ де-Шеризакъ, достаточно вознаграждаютъ меня за злобу моихъ враговъ, одно обстоятельство должно бы, кажется, зажать имъ рты, а именно то, что я обязанъ герцогу мстомъ, которое теперь занимаю. Доставилъ ли бы онъ мн это мсто, еслибъ сколько-нибудь сомнвался въ моей чести и честности? Могутъ ли подлые клеветники объяснить неизмнившуюся милость герцога ко мн?

— Они говорятъ, что вы съ рдкимъ искусствомъ умли ослпить его. О! у нихъ на все готовъ отвтъ.

— Вотъ наша жизнь! сказалъ г. де-Буажоли съ видомъ философической покорности: — имй только удачу, и тотчасъ зашипятъ около тебя зми зависти, по-счастію, уязвленіе ихъ не опасно, мы съ вами, любезный Ланжеракъ, служимъ тому живымъ доказательствомъ. Вопреки злобъ нашихъ враговъ, мы, слава-Богу, здоровы и находимся на пути къ счастію. А потому откровенно признаюсь вамъ, что ставлю себя выше всхъ этихъ гнусныхъ клеветъ.

— А я не обращаю на нихъ ни малйшаго вниманія.

— Презрніемъ должно отвчать на подобные нападки.

— Стараться мстить значило бы длать слишкомъ-много чести клеветникамъ.

— Благородный человкъ долженъ заботиться только объ уваженіи немногихъ честныхъ и искреннихъ друзей.

— Я совершенно-согласенъ съ вами, и вотъ почему мн было бы грустно лишиться вашего уваженія.

— Лишиться моего уваженія! Помилуйте, любезный Ланжеракъ! Въ жару спора, превращавшагося въ ссору, я могъ повторить оскорбительные слухи на вашъ счетъ, не смотря на то, я всегда считалъ и теперь считаю васъ честнйшимъ человкомъ въ мір.

— Я совершенно такого же мннія о васъ, хотя и я въ минуту вспыльчивости…

— Оставимъ это, забудемъ глупую ссору.

Совтникъ префектуры приблизился къ своему земляку, и честные Гасконцы пожали другъ другу руки съ весьма-искреннимъ, по-видимому, радушіемъ.

— Теперь, посл нашего примиренія, я могу спокойно хать, сказалъ г. де-Буажоли:— вы не поврите, какъ мн грустно было ухать изъ Шатожирона, не пожавъ вамъ руки.

— Такъ вы дете? спросилъ виконтъ.

— Сейчасъ, разв вы не видали экипажа у подъзда?

— Такъ эта коляска съ гербами на дверцахъ принадлежитъ вамъ?

— Это такъ, мною самимъ придуманныя украшенія, отвчалъ совтникъ префектуры смясь:— потому-что я, любезный виконтъ, не могу располагать древнимъ гербомъ Ланжераковъ… Но вотъ, кажется, ведутъ лошадей, прибавилъ онъ, открывъ окно.

Почтальйонъ подводилъ двухъ почтовыхъ лошадей къ коляск.

— Вы дете обратно въ Маконъ? спросилъ Ланжеракъ.

— Нтъ, я продолжаю свой объздъ.

— Такъ вы не дождетесь результата выборовъ, которые будутъ посл-завтра?

— Не могу. У меня есть боле-важныя дла.

— Сегодня утромъ вы принимали большое участіе въ выборахъ.

— Слишкомъ-большое, ибо если и г. де-Шатожиронъ будетъ избранъ, такъ я все-таки ничего не потеряю: вдь онъ консерваторъ. И такъ, я отступаюсь, другъ мой, и желаю вамъ всевозможнаго успха. Надюсь, что я поступаю какъ великодушный противникъ?

— Вы поступаете какъ другъ… вдь мы друзья, не правда ли?

— Еще бы! вскричалъ г. де-Буажоли, съ чувствомъ пожавъ руку, протянутую ему виконтомъ:— мы друзья на жизнь и на смерть!

Ланжеракъ проводилъ своего земляка до дорожной коляски и не уходилъ, пока онъ не увхалъ. Когда кучеръ вскочилъ на козлы, Гасконцы въ третій и послдній разъ пожали другъ другу руки съ такою же искренностью, какъ и прежде.

— А! Фальшивый виконтъ, думалъ г. де-Буажоли, усвшись въ коляску: — счастливъ ты, что нкоторыя обстоятельства не позволяютъ мн теперь проучить тебя, какъ слдуетъ, но погоди! рано или поздно, я докажу теб, что я не позволю оскорблять себя безнаказанно! Радуйся теперь, что я отступился отъ г. Гранперрена. Бдный глупецъ! не-уже-ли ты думаешь, что я ухалъ бы такъ спокойно, еслибъ г-жа Гранперренъ не увдомила меня о томъ, что и г. де-Водре и адвокатъ Фруадво на нашей сторон, и что, слдовательно, наше торжество несомннно!

— Этотъ мн теперь ужь не страшенъ, думалъ въ то же время Ланжеракъ: — пріймусь за другаго. Какъ бы мн отдлаться отъ него прежде, нежели онъ узнаетъ меня? Я удивляюсь только одному: какъ онъ до-сихъ-поръ не узналъ меня, потому-что у него взглядъ, проникающій до глубины души. Правда, я самъ не съразу узналъ его, но это не удивительно: когда, пять или шесть лтъ тому, онъ пришелъ къ Югнну по случаю процесса съ герцогомъ де-Шеризакомъ и обратился прямо ко мн, тогда у него не было ни бороды, ни сдыхъ волосъ. Это весьма измняетъ наружность человка, между-тмъ, какъ я остался ршительно тотъ же. Да, нтъ никакого сомннія, что онъ узнаетъ меня, и тогда — прощайте мильйоны вдовушки! Ей не нравится уже имя Бонвало, не смотря на прибавленную къ ней дворянскую частичку, а потому она никогда не согласится сдлаться мадамъ Пишо! Виконтесса де-Ланжеракъ! Это благозвучно! но мадамъ Пишо! Не должно терять ни минуты, но какъ быть? что длать?— Удалить несноснаго великана?— невозможно: онъ вкоренился въ своемъ логовищ, и легче вырвать дубъ изъ земли, по примру Бшенаго-Роланда.— Удалиться самому? это умне всего, но пословица говоритъ: кто уходитъ отъ игры, тотъ проигрываетъ.— Уговорить чувствительную старуху къ какой-нибудь безразсудной, романической выходк, въ род прогулокъ въ Гретна-Гринъ, было бы прекрасно, потому-что если она согласится бжать, такъ мн не трудно будетъ уговорить ее сочетаться со мною законными узами. Да, какъ умный человкъ, я долженъ избрать это средство, и сегодня же приступлю къ ршительной аттак сердца почтенной мильйонерши.

Случаи, котораго искалъ Ланжеракъ, представился въ тотъ же вечеръ, когда фейерверкъ, пущенный на терасс барона де-Водре, вызвалъ всхъ обитателей замка въ ту часть сада, откуда это неожиданное зрлище было видне. Виконту, поспшившему предложить руку г-ж Бонвало, удалось отвести вдову, притворившуюся, будто-бы не замчаетъ намренія волокиты, далеко отъ луннаго свта и сіянія ракетъ, въ одну изъ мрачныхъ аллеи, таинственное уединеніе которыхъ располагаетъ поэтовъ къ мечтательности, а чувствительныя сердца къ любви.

За минуту передъ тмъ, какъ корыстолюбивый волокита и сантиментальная старуха вступили въ опасную аллею, другая, совершенно-противоположная имъ парочка, прошла туда же, только съ другой стороны, то были: Ламур и Банкрошъ.

XI.
Шкатулка изъ чернаго дерева.

Посл того, какъ воинственная вылазка маркиза и лучшихъ слугъ его разогнала авангардъ бунтовщиковъ, Банкрошъ и Ламур также пустились бжать, но, будучи слишкомъ удалены отъ ршетки, они наудачу повернули подъ сводъ, ведшій къ одному изъ заднихъ дворовъ, оттуда, проходами, знакомыми Ламур, работавшему нкогда въ замк каменьщикомъ, они пробрались въ садъ и потомъ въ паркъ, откуда надялись убжать, перебравшись чрезъ заборъ, когда наступитъ ночь.

Бродяги, сбросившіе съ себя, одинъ каску, другой барабанъ Туано, просидли цлый день въ куст, подобно хищнымъ зврямъ, ожидающимъ солнечнаго заката, чтобъ пуститься за добычей. Не смотря на голодъ, жажду и досаду, слдующую обыкновенно за неудающимися предпріятіями, Ламур философически переносилъ непріятность своего положенія, но Банкрошъ, раненный до крови ударомъ приклада, нанесеннымъ ему Шатожирономъ, думалъ только о мести и кровопролитіи.

— Нтъ, говори, что хочешь, повторялъ онъ нсколько разъ своему товарищу въ т минуты, когда боль отъ раны его становилась чувствительне: — я не уйду отсюда, пока не подожгу замка этого разбойника маркиза!

— Да вдь онъ поподчивалъ тебя прикладомъ за то, что ты пырнулъ его ножомъ? Кажется, вы квиты! отвчалъ каждый разъ Ламур, устрашась угрозъ своего товарища.

— Зачмъ онъ сбросилъ меня съ лстницы?

— А зачмъ ты не шелъ добромъ?

— Не хотлъ.

— Да вдь ты былъ въ его дом!

— А ты ужь и струсилъ?

— Я, братъ, не трусъ, только обстоятельства наши и безъ того уже такъ дурны, что не зачмъ поджигать еще замка.

— А я теб говорю, что не выйду отсюда, пока не подожгу его, онъ вышибъ мн зубъ, да подшибъ еще пару, а потому я буду подлецъ, если не отомщу за себя.

За неимніемъ боле-питательныхъ яствъ, Банкрошъ насыщался своимъ бшенствомъ, а Ламур своею боязнію, до наступленія сумерекъ, тогда они приблизились къ замку, продолжая спорить, потому-что одинъ думалъ только о бгств, между-тмъ, какъ другой непремнно хотлъ привести въ исполненіе свои угрозы. Только-что они прошли по открытой лужайк, какъ, первые выстрлы фейерверка навели на нихъ такой паническій страхъ, что они безъ оглядки бросились искать убжища въ густой алле, куда почти въ то же время вступили г-жа Бонвало и Ланжеракъ.

— Стой! сказалъ вдругъ Банкрошъ шопотомъ:— мы здсь не одни.

Бродяги остановилось и начали прислушиваться.

— Идутъ, сказалъ Банкрошъ, протянувъ руку въ ту сторону, откуда слышались приближавшіеся шаги.

Ламур вытаращилъ глаза, которыми ночью различалъ предметы почти такъ же хорошо, какъ днемъ, и замтилъ, наконецъ, въ темнот парочку, медленно шедшую къ нимъ.

— Жандармы! сказалъ онъ задыхающимся голосомъ, схвативъ своего товарища за руку.

— У тебя везд жандармы, отвчалъ Банкрошъ, невольно вздрогнувъ, однакожь, когда Ламурь произнесъ страшное слово.

— Говорятъ теб, что я вижу блое, синее, красное, всевозможные жандармскіе цвта!

Цвта, которые испуганный бандитъ принималъ за жандармскій мундиръ, принадлежали шляпк, шали и платью, составлявшимъ пестрый нарядъ г-жи Бонвало.

— Это баба, трусишка! сказалъ Банкрошъ, когда лунный лучъ, прорзывавшій древесную чащу, освтилъ вдову.

— Баба ли это, или жандармъ, а намъ все-таки надо спрятаться! возразилъ Ламур.— Разв ты не видишь, что съ нею мужчина?

— Въ-самомъ-дл, правда, спрячемся.

Бродяги бросились въ кусты.

Минуту спустя, Ланжеракъ и г-жа Бонвало сли на скамью, находившуюся въ нсколькихъ шагахъ отъ того мста, гд спрятались бродяги.

— Какое безразсудство! сказала любезная вдовушка, продолжая начатый разговоръ: — зачмъ хать? Вдь мы только вчера еще пріхали! хать въ Швейцарію или Италію, и позволить вамъ слдовать за мною! Право, я не понимаю, какъ подобное безразсудство могло пріидти вамъ въ голову!

— Не въ голов, сударыня, возразилъ съ жаромъ Ланжеракъ, а въ сердц моемъ развилась эта мысль, и не покидаетъ меня ни днемъ, ни ночью!

— Да это мономанія!

— Мономанія, безразсудство, безуміе, все, что вамъ угодно, но прежде всего — это страсть!

— Страсть! повторила г-жа Бонвало, сантиментально поднявъ глаза къ небу, — но было такъ темно, что эта игра физіономіи пропала даромъ.

— Да, сударыня, страсть! Страсть пламенная, глубокая, безуммная, если хотите… Скажите сами, можетъ ли тотъ истинно любить, кто любитъ благоразумно?

— Пожалуй, отвчала вдова жеманясь: — будьте немножко безразсудны, безумны, я не имю ни права, ни власти удерживать васъ отъ этого, но по-крайней-мр не заставляйте же и меня раздлять ваше безуміе. Я была до-сихъ-поръ слишкомъ-снисходительна къ вамъ, я слишкомъ-терпливо сносила ваши шалости, и это-то дало вамъ право обратиться ко мн съ такимъ страннымъ и неприличнымъ предложеніемъ.

— Чмъ же страннымъ, сударыня? Почему неприличнымъ?

— А, виконтъ! какъ вы можете спрашивать!

— Разв вы не властны въ своихъ поступкахъ?

— Совершенно властна.

— Разв кто-нибудь иметъ право запретить вамъ поступать, какъ вамъ заблагоразсудится?

— Никто.

— Разв вы не можете хать въ Швейцарію или Италію, если вамъ вздумается?

— Могу.

— Разв вы не изъявляли сами тысячу разъ желаніе постить эти страны, столь живописныя и поэтическія, — страны, гд любовь должна быть еще очаровательне и упоительне, нежели гд-либо? О! продолжалъ виконтъ восторженно: — какое блаженство наслаждаться очарованіемъ дивной ночи, гуляя въ гондол, слегка покачиваемой волнами моря, омывающаго берега прекрасной Венеціи!.. Или, рука-объ-руку, предавшись восхитительнымъ мечтамъ, прогуливаться въ тибурскихъ рощахъ, въ Кампо-Санто, или въ развалинахъ Колизея!

— А Флоренція! вскричала вдова, невольно зараженная нжнымъ восторгомъ искусителя.— А Неаполь! Veder Napoli et poi morir! А Везувій!

— Пламя котораго не можетъ сравниться съ пламенемъ моего сердца! сказалъ Ланжеракъ, приложивъ ладонь правой руки на лвый карманъ жилета.

— Что они тамъ толкуютъ? шопотомъ спросилъ Ламур своего товарища.

— Чортъ ихъ знаетъ, по-каковски они говорятъ, отвчалъ Банкрошъ.

— Да, эти мечты сладостны, продолжала г-жа Бонвало посл задумчиваго молчанія: — но это одн пріятныя химеры!

— Кто вамъ мшаетъ осуществить ихъ? умоляющимъ голосомъ спросилъ виконтъ: — скажите одно слово и эта сладостная мечта превратится въ упоительную дйствительность!

— Помилуйте, возразила вдова тономъ женщины, начинающей поддаваться искушенію: — вамъ кажется, что это такъ легко! По-вашему, остается послать за лошадьми, да и въ путь!

— Оно такъ и есть, отвчалъ Ланжеракъ, перейдя отъ поэтической и восторженной декламаціи къ своему обыкновенному тону.

— Какъ! безъ паспорта?

— Кто спроситъ паспортъ у дамы, путешествующей въ собственной дорожной коляскъ?

— Безъ денегъ?

— О! безъ денегъ,— это другое дло, сказалъ виконтъ съ нжно-шутливой улыбкой.— Не сами ли вы говорили мн, что всегда берете съ собою свою шкатулку изъ чернаго дерева съ двадцатью тысячами франками золотомъ?

Услышавъ эти слова, Банкрошъ сильно толкнулъ своего товарища локтемъ въ бокъ, и оба удвоили вниманіе.

— У васъ на все готовъ отвтъ, возразила г-жа Бонвало, также улыбаясь: — но почему вы знаете, что моя шкатулка здсь?

— Я видлъ, какъ Жоржина пронесла ее вчера въ вашу комнату.

— Отъ вашего бдительнаго взора ничто не ускользаетъ.

— Отъ моего любящаго, почтительнаго взора.

— Точно, вы не ошиблись, шкатулка моя съ двадцатью тысячами франками здсь, на этажерк, въ моей спальн…

Ламур отвчалъ на толчокъ Банкроша такимъ выразительнымъ толчкомъ, что Кривоногій потерялъ равновсіе и упалъ.

— Что это за шумъ? сказала вдова, невольно приблизившись къ виконту.

— Ничего, отвчалъ Ланжеракъ, воспользовавшись этимъ случаемъ, чтобъ схватить руку, которую вдова и не думала отнимать.

— За нами послышался шорохъ.

— Вроятно, упалъ сухой сучокъ, или птица вспорхнула.

— Но если тамъ кто-нибудь есть? Если насъ подслушиваютъ? возразила г-жа Бонвало, съ безпокойствомъ смотря на кусты.

Хотя ночь была такъ темна и кусты такъ часты, что Банкрошъ и Ламур не могли быть замчены, не смотря на то, они невольно присли.

— Вс заняты теперь фейерверкомъ, отвчалъ Ланжеракъ: — и никто не думаетъ нарушать давно-желаннаго мною свиданія. Отвчайте же, сударыня, не откажите мн въ милости, о которой молю васъ!..

— Положимъ, что я и захотла бы ршиться на безразсудство или безуміе, о которомъ вы меня просите, возразила вдова, продолжая жеманиться: — но по какой причин, подъ какимъ предлогомъ оставлю я замокъ, объявивъ уже, что намрена провести здсь всю осень?

— Разв трудно найдти предлогъ? Скажите, что здшній климатъ вамъ вреденъ, что онъ даже опасенъ для вашей слабой груди, или объявите, что вамъ необходимо предпринять небольшое путешествіе, чтобъ разсять тягостное впечатлніе, произведенное на ваши раздражительные нервы сегодняшней сценой.

— Въ-самомъ-дл, нервы мои въ ужасномъ состояніи, сказала г-жа Бонвало, пожавъ, вроятно невольнымъ, судорожнымъ движеніемъ руку виконта.

— А итальянскій климатъ такъ полезенъ для нервическихъ болзней!

— Вы думаете?

— Я въ томъ увренъ. Притомъ же, подумайте, очаровательная Элеонора, если вы мн откажете, то я не ручаюсь за себя… вы не знаете, какъ я несчастливъ!

— Вы несчастливы?

— Не-уже-ли вы до-сихъ-поръ не замтили моей задумчивости, или, врне, моей грусти?

— Въ-самомъ-дл, сегодня вы что-то необыкновенно-задумчивы, озабочены съ самаго утра.

— И вы не угадываете страданій моего сердца! вы не хотите понять причины моей озабоченности!.. Неблагодарная! Пріхавъ сюда безъ вашего позволенія, или, лучше сказать, вопреки вашему запрещенію, я надялся найдти на свобод, въ такъ-называемой сельской жизни, тысячу средствъ открыть вамъ свое сердце, а между-тмъ, со вчерашняго утра я теперь въ первый разъ говорю съ вами наедин, безъ свидтелей. О! еслибъ вы могли понять, какъ это терзаетъ меня, продолжалъ виконтъ, патетически ударивъ себя ладонью по лбу:— о! вы не знаете, какъ часто мною овладваетъ непреоборимое желаніе убить всхъ окружающихъ васъ, подсматривающихъ за вами, отравляющихъ жизнь мою!

— Успокойтесь, другъ мой, успокойтесь, сказала вдова голосомъ нжнаго участія:— одна мысль должна утшить васъ: вы не одой страдаете, вы не одни терзаетесь!

— А! если это правда, продолжалъ Ланжеракъ съ большимъ жаромъ:— такъ зачмъ же вы противитесь доле мольбамъ моимъ? Маркиза уже подозрваетъ насъ, тщетно старался я обмануть ее сосредоточенною, молчаливою любовію, которою сама суровая добродтель не можетъ обидться — мн не удалось! и въ особенности съ той минуты, когда я подставилъ собственную голову подъ камень, направленный на васъ, съ той минуты она убдилась, что я пріхалъ сюда только для васъ!

— Какъ! вы думаете, что Матильда…

— Она все угадала, увряю васъ, и если откроетъ Шатожирону, то я долженъ буду ухать… навсегда лишиться васъ! прибавилъ виконтъ задыхающимся голосомъ.

— Скоро ли они перестанутъ! сказалъ Банкрошъ своему товарищу шопотомъ.

Ламур отвчалъ нетерпливымъ жестомъ.

— Я вамъ говорю, что тамъ кто-то есть! сказала г-жа Бонвало, услышавъ легкій трескъ, и, не дожидаясь отвта виконта, вскочила съ испугомъ.

Ланжерккъ оглянулся на кусты, но ничего не увидалъ.

— Это, вроятно, птица, сказалъ онъ: — вы напрасно безпокоитесь.

— Все равно, но все-таки мн страшно.

— Со мною?

— Ахъ! ваше присутствіе только увеличиваетъ опасность, возразила вдова томнымъ голосомъ.— Вернемтесь въ замокъ, фейерверкъ кончился и, можетъ-быть, тамъ уже замтили наше отсутствіе.

— Итакъ, вы отказываете мн! Вы отнимаете у меня всякую надежду!

— Завтра я дамъ отвтъ, сказала г-жа Бонвало тономъ, въ которомъ не было ничего безнадежнаго:— но теперь вернемтесь.

Вдова съ нжностью оперлась на руку виконта, и милая парочка медленно направилась къ замку.

Минуту спустя, бродяги вышли безъ шума изъ своей засады.

— Ну, что скажешь? спросилъ Ламур товарища.

— А ты? отвчалъ Банкрошъ.

— Я скажу, что лучше стянуть шкатулку съ двадцатью тысячами франками золотомъ, нежели поджигать замокъ.

— Ты, я вижу, не дуракъ! Впрочемъ, одно другому не мшаетъ. Но какъ же ее стянуть, шкатулку-то?

— Разв ты не слыхалъ: старуха, которую я принялъ за жандарма, сказала, что шкатулка теперь у нея въ спальн?

— Что жь изъ этого?

— Что?

— Да, что? Нечто мы знаемъ, гд эта проклятая спальня?

— А теб бы хотлось знать, гд она? Вишь, лакомка!

— Кусочекъ-то жирный!

— А хочешь, я теб скажу, гд она?

— Ты?

— Какъ честный человкъ!

— Такъ ты знаешь, гд спальня старухи? спросилъ Банкрошъ съ видомъ живйшаго участія.

— Знаю, дружище, и зажмуря глаза найду ее.

— Какъ же это?

— А вотъ какъ: я цлыя дв недли работалъ въ замк, былъ во всхъ покояхъ, гд чинили потолки и камины, а между-прочимъ и въ спальн старухи.

— А почему ты знаешь, что это была ея спальня?

— Экой какой! Старый чортъ Бобилье съ утра до ночи не давалъ намъ покоя…

— Но что жь общаго…

— Да выслушай, эта старая обезьяна почти не отходила отъ насъ. ‘Послать работниковъ въ комнату г-на маркиза!’ говорилъ онъ, или: ‘какъ, лнтяи! потолокъ въ комнат г-жи маркизы еще не готовъ?’ или: ‘затопите каминъ въ комнат вдовы, чтобъ посмотрть, не дымитъ ли онъ’. Вотъ какимъ образомъ узналъ я гд спальня старухи.

— Такъ это ее-то и называютъ вдовой?

— Не-уже-ли жь ты не узналъ ея? Она сидла вчера въ карет возл маркизы, и сегодня была съ нею у обдни.

— Такъ гд же эта шельмовская спальня?

— Пойдемъ, я покажу теб ея окна.

Бродяги осторожно пошли по дорог, гд нсколько минутъ тому прошли вдова и виконгъ, и хоть аллея доходила вплоть до самаго замка, однакожь они остановились у опушки парка. Цвтникъ, расположенный по французскому манеру, отдлялъ ихъ отъ замка, фасадъ котораго былъ въ настоящую минуту ярко освщенъ лупой.

— Видишь ты два окна возл башенки, направо? сказалъ тогда Ламур:— тамъ спитъ старуха, тамъ и мошна ея.

— Точно ли?

— Я теб говорю.

— А дальше?

— Гостиная.

— Въ башенк?

— Туалетная.

— Тамъ, врно, спитъ горничная?

— Горничная, вроятно, спитъ на антресоли, гд мы складывали свои инструменты.

— Но антресоль иметъ сообщеніе съ спальней? Богачи любятъ, чтобъ ихъ стерегли, когда они спятъ!

— Съ антресоли идетъ маленькая лсенка, но не прямо въ спальню, а въ корридоръ. Я теб говорю, что старух можно свернуть шею, а горничная ничего и не услышитъ.

— Заманчиво! сказалъ Банкрошъ, облизываясь какъ кошка, чующая вкусный кусокъ: — какъ жаль, что окна высоки!

— Подъ сводомъ, гд мы прошли, лежатъ лстницы, отвчалъ Ламур, которому шкатулка съ золотомъ продала смлости и находчивости.

— Довольно ли он длинны?

— Возл нихъ лежатъ веревки, мы можемъ связать дв лстницы…

— Правда… Но какъ войдти въ комнату, не продавивъ стекла? А какъ продавить стекло безъ шума?

— Сама судьба помогаетъ намъ, сказалъ Ламур съ убжденіемъ:— когда мы убжали, у меня въ рук осгался булыжникъ, пробравшись въ садъ, я съ досады швырнулъ его въ замокъ и попалъ именно въ среднее стекло башенки, такъ-что намъ легко будетъ просунуть руку въ эту дыру и отворить окно.

— А если стекло вставлено?

— Я готовъ голову прозакладовать, что никто не подумалъ объ этомъ во время суматохи.

— Можетъ-быть,

— Нтъ, это врно! Подумай только, Банкрошъ: на каждаго изъ насъ достанется по десяти тысячь франковъ.

— И золотомъ еще! Вотъ славно-то!

— Ну, идетъ, что ли?

— Какъ ты сегодня смлъ!

— Еще бы! двадцать тысячь…

— Справедливо, и коли ужь ты ршился попытать счастья, такъ я, братъ, не отступлюсь.

— Такъ идетъ?

— Идемъ, сказалъ Банкрошъ, хлопнувъ по рук Ламур:— мсяцъ скоро спрячется, а когда вс уснутъ, мы пріймемся за дло.

Отважные ребята изъ осторожности вернулись въ паркъ и преспокойно растянулись подъ густымъ букомъ, въ ожиданіи удобнаго часа.

Почти вс жители замка уже спали, когда г-жа Бонвало, причесавшись на ночь и надвъ блый пеньюаръ, открыла одно изъ оконъ своей комнаты и, опершись на подоконникъ, принялась любоваться природой.

Луна не серебрила боле вершинъ деревъ парка, но блестящія звзды ярко отдлялись отъ мрачной лазури неба.

— Какая романическая ночь! сказала сантиментальная вдова съ выраженіемъ тихой меланхоліи:— о Шекспиръ! ты былъ великій поэтъ! Какъ прекрасно умлъ ты читать въ глубин нашихъ женскихъ сердецъ!

Въ эту минуту, пятидесятилгняя восторженная вдова сравнивала себя съ Жюльеттой, мечтавшей вслухъ на своемъ балкон, и увлеченной очарованіемъ чудной итальянской ночи, нсколько мгновеній спустя, она такъ забылась, что, услышавъ внизу, въ саду, легкій шумъ, проговорила машинально:— Ромео! мой Ромео!

Шумъ внезапно прекратился, и въ то же мгновеніе черная фигура, которую г-жа Бонвало замтила, исчезла, какъ-бы провалившись сквозь землю.

Таинственное существо, заставившее сильне забиться сердце вдовы, былъ не Ромео, ни даже Ланжеракъ: то былъ Банкрошъ, доползшій до самаго фасада замка.

— Ляжетъ ли наконецъ эта старая дура спать! проворчалъ воръ весьма-непочтительно.

Онасаясь ночной свжести, или находя, что она посвятила шекспировской мечтательности столько времени, сколько слдуетъ всякой героин романа, твердо знающей роль свою, г-жа Бонвало закрыла окно, полчаса спустя, въ окнахъ ея угасъ свтъ, къ величайшему удовольствію бродягъ, все еще невыходившихъ изъ своей засады.

XII.
Пожаръ.

Около третьяго часа утра, Грегуаръ Рабюссовъ поспшно вошелъ въ комнату г. де-Водре.

— Что случилось? спросилъ баронъ проспувшись.

— Полковникъ, въ замк пожаръ, отвчалъ бывшій охотничій стражъ, подойдя къ окну и отдернувъ занавсъ.

И отраженіе сильнаго пожара внезапно освтило комнату красноватымъ свтомъ.

Г. де-Водре уже соскочилъ съ постели.

— Разбудить все селеніе, сказалъ онъ:— вывезти трубу, о чтобъ черезъ пять минутъ все было готово!

Пока баронъ поспшно одвался, Рабгоссонъ отправился бгомъ исполнять его-приказанія.

Нсколько минутъ спустя, т изъ шатожирон-ле-вьельскихъ крестьянъ, которые первые одлись, бжали по прямому, слдовательно, самому крутому пути къ нижнему селенію, между-тмъ, какъ дв здоровыя, дюжія лошади несли въ галопъ трубу по другой, дальней, но за то боле-прозжей дорог.

Тревога, которую звонили въ шатожирон-ле-бурской церкви и которой начинали уже вторить колокола двухъ сосднихъ селеній, барабанный бой Туано, вступившаго опять во владніе своимъ барабаномъ и каской, колеса, трубы, копыта лошадей, ударявшія о камни, крики жителей селенія, пламя, пылавшее длинными струями изъ оконъ замка и подобно разрушительному маяку указывавшее путь крестьянамъ, сбгавшимся со всхъ сторонъ къ мсту несчастія,— все придавало этой сцен мрачный, грозный видъ.

— Полковникъ, это пожаръ необыкновенный, сказалъ Рабюссонъ, идя возл г. де-Водре.

— Отъ-чего? сбросилъ баронъ.

— Не знаю отъ-чего, но я увренъ, что это новая штука вчерашнихъ негодяевъ.

— Это штука плохая, за которую они могутъ дорого поплатиться.

— Разбойники! еслибъ одинъ изъ нихъ попался мн подъ руки…

Не договоривъ начатой фразы, Рабюссонъ внезапно остановился, какъ лягавая собака, нападающая на слдъ дичи, потомъ, не сказавъ ни слова, онъ бросился по тропинк, прямымъ угломъ перерзывавшей ту, по которой онъ спускался.

— Рабюссонъ! закричалъ ему господинъ де-Водре:— куда ты бжишь?

Бывшій охотничій стражъ не отвчалъ, а баронъ, спша къ замку, не захотлъ останавливаться и вмст съ крестьянами, сопровождавшими его, пошелъ дале.

Вс жители селенія были на ногахъ. Дв трубы, сельская и кузнечная, дйствовали неутомимо, отъ нихъ къ рк образовалась двойная цпь крестьянъ, гражданъ и мастеровыхъ. Жандармы, прибывшіе съ вечера изъ Рансене, наблюдали за порядкомъ и со вниманіемъ слдили за оборванною частію зрителей, изъ чего можно было заключить, что почтенные блюстители общественнаго порядка раздляли подозрніе Рабюссона.

Проводивъ жену и дочь въ самую отдаленную отъ пожара часть замка, маркизъ самъ присоединился къ трудившимся и управлялъ работами ихъ съ умомъ и хладнокровіемъ.

Господинъ Гранперренъ лично командовалъ заводской трубой, высланной имъ съ мастеровыми при первомъ удар тревоги.

Вскочивъ съ просонокъ, старый мирный судья на-скоро надлъ панталоны, туфли, халатъ и, не замнивъ даже шерстянаго ночнаго колпака величественнымъ парикомъ, прибжалъ на мсто пожара. Важность опасности удвоила природную живость старика, который, раздробляясь или, такъ сказать, размножаясь, являлся везд и на первомъ мст, гд только пожаръ усиливался.

Пасторъ Доммартенъ, не смотря на свою тайную злобу, счелъ нужнымъ явиться, онъ тоже очень суетился и въ-особенности старался, чтобъ хозяинъ замка замтилъ его.

Наконецъ, — странное дло!— ревностнйшими и неутомимйшими тушителями были Туссенъ-Жиль, Лаверднъ, Готро, Пикарде, — словомъ, вс члены патріотическаго клуба, зачинщики вчерашнихъ безпорядковъ. Правда и то, что это неожиданное поведеніе было не совсмъ-безкорыстно, тутъ былъ маленькій разсчетъ. Зная уже, что мирный судья писалъ на нихъ самое страшное донесеніе, какое когда-либо выливалось изъ-подъ пера разгнваннаго чиновника, они смутились еще боле, когда въ сумерки прибылъ изъ Рансене жандармскій отрядъ. Слухъ о томъ, что главные бунтовщики будутъ арестованы, не замедлилъ распространиться въ селеніи, поэтому не удивительно, что начальники республиканской партіи безъ всякаго уговора вздумали обезоружить своимъ усердіемъ грозный гнвъ стараго судьи.

Никогда еще капитанъ пожарной команды не управлялъ съ такой энергіей дйствіями своихъ солдатъ. Готро и Пикарде трудились наперерывъ другъ передъ другомъ, наконецъ, даже вице-президентъ Лаверднъ кряхтлъ и пыхтлъ качая трубу или таская воду.

— Я непремнно слягу, ворчалъ по временамъ толстый мелочной торговецъ, утирая съ лица потъ холодною рукою: — но все равно, лучше слечь въ постелю, чмъ идти въ исправительный, а пожалуй и съ уголовный судъ!

Когда мирный судья, драпируясь въ халат съ узорами, или сбрасывая съ глазъ острый конецъ колпака, проходилъ мимо клубистовъ, они всегда старались обратить на себя его вниманіе.

— Господинъ мирный судья, хорошо ли стоитъ моя труба? спрашивалъ Туссенъ-Жиль, смиряя свою гордость и вмст жажду мщенія.

— Господинъ мирный судья, говорилъ Готро: — вы напрасно изволите здсь стоять, ваша жизнь такъ для насъ драгоцнна, что вы не имете права подвергать ее опасности, намъ, далеко нестогощимъ васъ, можно рисковать собою для спасенія замка.

— Господинъ мирный судья, кричалъ Пикарде, показывая старому чиновнику обожженныя руки и опаленные волосы: — я ужь вполовину изжаренъ, но все равно, не уйду отсюда, пока огонь не будетъ потушенъ! Меня унесутъ отсюда разв только совершенно-изжареннаго!

Читатели замчаютъ, что почтенный слсарь очень-искусно старался поставить на счетъ пожара обиды, причиненныя его особ, когда онъ спустился съ древа свободы, и превратить такимъ образомъ совершенно-невольное поврежденіе въ слдствіе героическаго поступка.

— Я весь вспотлъ, г-нъ мирный судья, говорилъ трогательнымъ голосомъ мелочной торговецъ Лаверднъ:— дай Богъ, чтобъ у меня не сдлалось колотье въ боку!.. Но все равно, у кого есть сердце въ груди, тотъ не покидаетъ ближняго въ бд.

На вс эти фразы, основанныя на разсчет, г. Бобилье отвчалъ одними глухими звуками и неумолимо проходилъ мимо, ворча сквозь зубы:

— Знаю я васъ, пріятели, мое донесеніе придаетъ вамъ усердія и подстрекаетъ къ работ. Вы надетесь обезоружить мое справедливое мщеніе, притворяясь теперь добрыми малыми, да нтъ, поздно! Что написано, того не воротишь.

Поставивъ свою трубу въ такомъ мст, гд, по его мннію, она могла дйствовать съ большимъ успхомъ, и приказавъ лишнимъ шатожирон-ле-вьельскимъ крестьянамъ составить третью цпь, параллельную двумъ первымъ, г. де-Водре подошелъ къ своему племяннику, находившемуся въ первыхъ рядахъ тушителей пожара.

— Жена и дочь твоя въ безопасности? спросилъ онъ его.

— Да, дядюшка, отвчалъ Ираклій, пожавъ руку дяди, какъ-бы благодаря его за то, что онъ пришелъ къ нему на помощь: — я увелъ ихъ въ противоположный конецъ замка, и теща моя, вроятно, съ ними.

— Никто не погибъ?

— Никто, сколько мн извстно. Надюсь, что вся бда ограничится потерей меблировки нсколькихъ комнатъ.

— По середин замка, между этими двуми окнами, проходитъ во всю ширину его капитальная стна, сказалъ баронъ, указывая Ираклію на окна, о которыхъ говорилъ: — надобно сосредоточить огонь между этой стной и угломъ зданія.

— Мы этого-то и домогаемся, но трудно, кажется, пожаръ начался или огонь подложенъ въ одной изъ комнатъ нижняго этажа…

— Такъ ты думаешь, что этотъ пожаръ слдствіе злаго умысла?

— Вс такъ думаютъ, но мы посл разберемъ это дло. Пламя вспыхнуло въ одной изъ комнатъ нижняго этажа, гд лежали старые обои, оставшіеся посл перестройки замка, эти обои, писанные, большею частію, масляными красками, доставили зажигателю самое лучшее средство привести въ исполненіе злой умыселъ.

— Нечего длать, денежныя раны не смертельны, стны замка тверды, и весь убытокъ, какъ ты говоришь, ограничится потерей части мебели, которая, по милости господъ-якобинцевъ, была въ довольно-плохомъ состояніи. Останься здсь, я пойду посмотрю, какъ дйствуютъ мои крестьяне.

Въ то самое время, когда г. де-Водре возвращался къ своей труб, энергически дйствовавшей въ мощныхъ рукахъ пожарныхъ стараго селенія, къ нему подошелъ мирный судья.

— Г-нъ баронъ, вскричалъ онъ съ неюдованіемъ:— что скажете о разбойникахъ, неудовольствовавшихся сожженіемъ моей тріумфальной арки и подложившихъ огонь подъ замокъ? Можно ли придумать довольно-жестокое наказаніе для такихъ злодевъ? Какъ жаль, что теперь не колесуютъ!

— Любезный Бобилье, не слишкомъ ли вы опрометчивы? отвчалъ г. де-Водре спокойнымъ голосомъ, составлявшимъ разительный контрастъ съ раздражительностью старика: — я замтилъ между ревностнйшими работниками Туссена-Жиля и другихъ членовъ его клуба, разв вы не видали ихъ?

— Я очень-хорошо знаю, что они вс здсь, но это только уловка!

— Какъ! сказалъ баронъ, понизивъ голосъ:— не-уже-ли вы подозрваете ихъ?..

— Я этого не говорю, г. баронъ, но убжденъ, что замокъ подожгли нкоторые изъ негодяевъ, собранныхъ вчера этимъ якобинцемъ Туссеномъ-Жилемъ, и если отвтственность за бунтъ, котораго онъ былъ отъявленнымъ начальникомъ, должна упасть на него, то почему же не взвалить на его шею пожара, имющаго, по моему мннію, неразрывную связь съ бунтомъ? какъ не согласиться, что этотъ пожаръ есть логическое слдствіе бунта?

Господинъ де-Водре не усплъ еще сдлать возраженіе противъ этого мннія, какъ къ нему подбжалъ Ланжеракъ, блдный и разстроенный.

— Г-жа де-Бонвало! вскричалъ онъ задыхающимся голосомъ: — скажите мн, гд г-жа Бонвало?

— Почему мн знать, гд г-жа Бонвало, если я самъ только-что пришелъ сюда? отвчалъ баронъ.

— А вы, г. Бобилье? продолжалъ виконтъ, обративъ къ старому чиновнику взоръ, исполненный боязни.

— Разв г-жа Бонвало не съ маркизой? сказалъ мирный судья, отвчая вопросомъ на вопросъ.

— Нтъ, г-жа де-Шатожиронъ въ смертельномъ страх, горничная г-жи де-Бонвало ничего не знаетъ о госпож своей, никто не видалъ ея, хотя ее везд искали, а теперь уже нтъ никакой возможности войдти къ ней въ спальню.

— Отъ-чего же? спросилъ г. де-Водре.

— Пламя… отвчалъ виконтъ прерывающимся голосомъ: — пламя перерзало сообщеніе.

— Ахъ, Боже мой! вскричалъ г. Бобилье съ испугомъ: — вдь это очень возможно!

— А гд спальня госпожи Бонвало? съ живостію спросилъ баронъ.

— Тамъ, гд была спальня покойнаго маркиза, возл западной башенки, отвчалъ мирный судья съ безпокойствомъ.

— Чортъ возьми! вскричалъ г. де-Водре также съ безпокойствомъ: — и вы говорите, г. де-Ланжеракъ, что со стороны зеленой залы нтъ сообщенія?

— Зеленая зала горитъ, вотъ тому доказательство, отвчалъ Ланжеракъ, показывая на свои блокурые, нсколько-опаленные волосы.

— Если зеленая зала горитъ, такъ, должно быть, лстница изъ комнаты моего покойнаго отца въ нижній этажъ совершенно сгорла и осталось только одно средство пробраться въ эту комнату, именно изъ оконъ, выходящихъ въ садъ. Дай Богъ, чтобъ было еще не поздно!

Съ этими словами, баронъ побжалъ къ проходу, отдлявшему замокъ отъ праваго Флигеля его и ведшему со двора въ садъ.

Г. Бобилье, многіе изъ присутствующихъ и впереди всхъ Ланжеракъ бросились за нимъ.

Вскор они подошли къ основанію башенки, во второмъ этаж которой, какъ читатели уже знаютъ, была туалетная г-жи Бонвало.

Съ этой стороны, кром краснаго отраженія, просвчивавшаго сквозь окна, не было еще ни малйшаго признака пожара. Вся сила пламени сосредоточилась исключительно въ комнатахъ, выходившихъ на дворъ, а потому вс пособія были обращены въ ту сторону.

Окна спальни госпожи Бонвало были закрыты, какъ и вс прочія, и глубокая тишина господствовала въ занимаемыхъ ею комнатахъ.

— Слава Богу, мы подоспли во-время! сказалъ г. де-Водре: — пламя не достигло еще до ея комнаты. Эй, вы! прибавилъ онъ, обращаясь къ крестьянамъ, послдовавшимъ за нимъ: — лстницу сюда! живе, лстницу!

— Ради самого неба, скоре лстницу! повторилъ Ланжеракъ, выходившій изъ себя:— десять луидоровъ тому, кто принесетъ лстницу!

— Либо она упала въ обморокъ со страха, продолжалъ баронъ, пока крестьяне, подстрекаемые общанной наградой, разбжались во вс стороны искать лстницу: — либо спитъ, не смотря на всю эту адскую суматоху и пожаръ. Если же послднее справедливо, то самъ Наполеонъ, который могъ спать въ самый разгаръ битвы, долженъ уступить милой вдовушк!

— Вотъ, сударь, лстница, сказалъ виконту крестьянинъ, несшій на плечахъ дв лстницы, крпко связанныя веревкой.

Въ одну секунду, г. де-Водре приставилъ лстницы къ окну.

— Еслибъ я не былъ такъ тяжелъ, сказалъ онъ: — такъ самъ ползъ бы впередъ, но подо мной треснутъ ступени. Эй! есть ли между вами смльчакъ? Рабюссонъ! Рабюссонъ, гд ты?

Никто не отвчалъ, но виконтъ бросился къ лстниц и патетическимъ жестомъ показалъ, что никого не пуститъ.

— Я самъ спасу г-жу де-Бонвало! вскричалъ онъ, смло взбираясь по ступенямъ.

Съ самаго начала пожара, Ланжеракъ обдумывалъ слдующій плапъ: ‘Еслибъ мн удалось спасти почтенную вдовушку, или хоть только помочь ей, такъ она сама и мильйоны ея будутъ въ моихъ рукахъ!’

Сколько самопожертвованій основаны на подобныхъ разсчетахъ!

— Вотъ это миритъ меня съ нашимъ молодчикомъ, сказалъ г. де-Водре мирному судь, видя, что виконтъ не колеблясь дошелъ до верху:— онъ приторенъ, но не трусъ.

— Да, отвчалъ г. Бобилье: — теперь онъ смле былъ, нежели во время бунта, но посмотримъ, чмъ это кончится.

Такъ-какъ внутренніе ставни у окна, къ которому приставили лстницу, не были закрыты, то виконту стоило только пробить стекло и просунуть руку, чтобъ открыть окно. Онъ могъ войдти въ комнату и уже готовился перешагнуть черезъ подоконникъ, какъ пламя, ходившее уже въ сосднихъ комнатахъ, внезапно вспыхнуло и въ этой отъ сквознаго втра.

При вид пламени, пахнувшаго на него изъ зеленой залы, Ланжеракъ отдернулъ ногу, которую перекинулъ-было черезъ подоконникъ. Дымъ, начинавшій наполнять комнату, и синеватый огонекъ, вспыхивавшій между связями паркета, окончательно охолодили мужество, воодушевлявшее виконта, который не упускалъ изъ вида мильйоновъ вдовушки. Въ эту критическую минуту любезный молодой человкъ разсудилъ, что мильйоны были за горами, а огонь передъ глазами, и въ-слдствіе этого благоразумнаго размышленія спустился внизъ скоре, нежели взобрался наверхъ.

Увидавъ, что виконтъ отказывался отъ роли спасителя, г. де-Водре слегка пожалъ плечами и, обратившись къ крестьянамъ, окружавшимъ его, спросилъ:

— Кто изъ васъ хочетъ составить себ состояніе?

Крестьяне посмотрли на барона, потомъ на окно, но ни одинъ не трогался. Дымъ, валившій изъ окна, пламя, освщавшее уже потолокъ, и страхъ, напечатлнный на лиц Ланжерака, боле самой опасности побждали жадность самыхъ корыстолюбивыхъ и мужество храбрйшихъ изъ крестьянъ.

— Еслибъ надобно было спасти маркизу, проворчалъ г. Бобилье сквозь зубы:— такъ я давно бы уже былъ наверху.

— Гд же Рабюссонъ? продолжалъ баронъ.

То же молчаніе.

— Негодяй покинулъ меня въ такую минуту, когда онъ нуженъ мн боле, нежели когда-нибудь, проговорилъ сельскій дворянинъ, потомъ прибавилъ вслухъ: — Итакъ, никто изъ васъ, трусовъ, не хочетъ идти спасать эту женщину?

Никто не отвчалъ.

— Повторяю вамъ, что тотъ, кто вынесетъ ее живую, будетъ обогащенъ.

— Г. баронъ, замтилъ одинъ изъ крестьянъ:— богатство хорошая вещь, но жизнь еще лучше.

Одобрительный ропотъ доказалъ, что эта философская сентенція выражала общее мнніе.

— Подлецы! проворчалъ мирный судья, наскоро сбросилъ свой шлафрокъ и побжалъ къ лстниц.

— Бобилье, что вы длаете? вскричалъ г. де-Водре.

— Я не дамъ сгорть женщин, не попытавшись спасти ее! отвчалъ неустрашимый старикъ.

— Вы съ ума сошли! возразилъ баронъ:— въ ваши лта!

— Потому-то самому, что мн семьдесятъ-два года, я и не долженъ бояться смерти. Еслибъ въ опасности находилась г-жа маркиза, я давно бы былъ, на верху, но все равно — тамъ женщина, и я ршаюсь!

И, не говоря боле ни слова, мирный судья началъ опасное восхожденіе, но въ ту самую минуту, когда онъ вступилъ на четвертую ступень, г. де-Водре схватилъ его обими руками за бантъ панталонъ, приподнялъ какъ ребенка и опустилъ на земь въ десяти шагахъ отъ лстницы.

— Вы заставляете меня краснть, сказалъ онъ ему: — скоре, надвайте шлафрокъ, теперь свжо, я самъ взберусь наверхъ.

— Г. баронъ, вскричалъ мирный судья, нсколько ошеломленный тою параболой, которую описалъ въ воздух:— я не потерплю…

Старикъ не договорилъ еще своей фразы, какъ г. де-Водре прошелъ треть лстницы, тамъ онъ остановился и закричалъ зрителямъ:

— Бгите за тюфяками, лстница треснетъ, на верхъ-то я взберусь, а ужь внизъ прійдется слетть.

И въ-самомъ-дл, ступени, трещавшія подъ колоссальнымъ дворяниномъ, хотли, по-видимому, оправдать его предсказаніе: по мр того, какъ онъ подымался, опасность увеличивалась. Такъ-какъ лстница съуживалась къ верху, то точка опоры все мене и мене соотвтствовала упиравшейся на нее тяжести. Дошелъ до окна, баронъ почувствовалъ, какъ деревянная перекладина треснула подъ нимъ, съ неимоврнымъ усиліемъ уцпился онъ за подоконникъ и съ эластическою силою, изумительною въ его лта и при его дородности, поднялся, на рукахъ и наконецъ влзъ въ окно.

Не заботясь о переломленной лстниц, повалившейся внизъ, не обращая вниманія на дымъ и пламя, наполнявшіе уже комнату, г. де-Водреч побжалъ къ постели, на которой увидлъ что-то круглое. Это что-то была сама г-жа Бонвало, закутанная въ одяло почти такъ же плотно, какъ египетская мумія въ пеленки.

Не стараясь искать объясненія этому странному обстоятельству, баронъ схватилъ женщину или, лучше сказать, свертокъ, лежавшій на постели и вернулся съ нимъ къ окну, тогда онъ замтилъ, что, кром одяла, окутывавшаго вс члены ея, голова вдовы была обвязана краснымъ платкомъ, вроятно для того, чтобъ заглушить крикъ ея. Г. де-Водре развязалъ платокъ, служившій яснымъ доказательствомъ таинственнаго вторженія и, обративъ г-жу Бонвало лицомъ къ свжему воздуху, скоро вернулся къ кровати. Въ одно мгновеніе, онъ крпко связалъ дв простыни, потомъ, привязавъ одинъ конецъ ихъ къ одялу, окутывавшему безчувственную вдову, онъ перекинулъ этотъ пакетъ мрачнаго, погребальнаго вида черезъ подоконникъ и осторожно сталъ спускать его вдоль стны.

Второй этажъ былъ очень-высокъ, и простыни далеко не доставали до земли. Около минуты г-жа Бонвало оставалась такимъобразомъ на воздух, въ десяти футахъ разстоянія отъ земли, спаситель не ршался опустить ее.

— Опустите! сказалъ минуту спустя звучный голосъ.

— Это вы, Фруадво? отвчалъ г. де-Водре, узнавъ молодаго адвоката.

— Я, г. баронъ, опускайте, не бойтесь.

Пламя, обхватывавшее спальню, подвергало барона смертельной опасности. Онъ ршился выпустить изъ рукъ простыни, и почти въ то же мгновеніе радостный ропотъ далъ ему знать, что спасенная имъ женщина счастливо упала на руки Фруадво.

— Теперь мн нужно самому выбраться отсюда, сказалъ сельскій дворянинъ, задыхаясь отъ дыма, хотя находился возл окаа.

Лстница, по которой онъ взобрался, сломалась, а простыни, съ помощію которыхъ г-жа Бонвало была счастливо спущена, были внизу. Въ одну секунду баронъ понялъ, что ему оставалось только одно средство спасенія, потому-что никто не подавалъ ему помощи, а вс выходы изъ спальни были объяты пламенемъ. Не теряя по минуты, онъ оторвалъ занавсы у кровати, до которой добиралось уже пламя, и связалъ ихъ, ршившись спуститься такимъ же образомъ, какимъ спустилъ вдову, но въ ту самую минуту, когда онъ стягивалъ двойной узелъ, чтобъ придать ему крпость, согласную съ тяжестью, которую хотлъ ей вврить, дымъ, занимавшій его дыханіе и ослплявшій глаза, совершенно задушилъ его. Онъ сталъ искать, окна, но глаза его ничего не видли, и сдлавъ нсколько шаговъ на удачу, онъ упалъ на паркетъ, въ половину истребленный пламенемъ и готовый обрушиться внизъ.

Въ это время Фруадво, отдавъ г-жу Бонвало на руки Ланжераку, побжалъ на встрчу крестьянамъ, несшимъ другую лстницу.

— Сюда! закричалъ онъ имъ: — пламя обхватило уже всю комнату, а г-на де-Водре не видать.

Приставивъ лстницу къ окну, Жоржъ сталъ взбираться по ней съ такимъ же мужествомъ, какъ за нсколько минутъ предъ тмъ взбирался г. де-Водре.

— Made amrao, generose puer, кричалъ ему мирный судья, который въ первый разъ жаловался на свои семьдесятъ-два года, отнимавшіе у него возможность дйствовать.

Фруадво ловко перескочилъ черезъ подоконникъ и бросился къ г. де-Водре, лежавшему безъ чувствъ на полу. Хотя дымъ захватывалъ духъ молодаго адвоката, онъ дотащилъ барона до окна и, схвативъ со стола графинъ съ водой, залилъ сперва огонь, обхватившій уже нкоторыя части платья сельскаго дворянина. Приподнявъ его потомъ, онъ обвязалъ его крпкой веревкой, которую взялъ съ собою, и привязалъ другой конецъ ея къ балюстрад окна. Оставалось перекинуть черезъ подоконникъ колосса, лишившагося чувствъ. Это было чрезвычайно-грудно, но, благодаря своей сил и ловкостя, Фруадво усплъ и въ этомъ.

Минуту спустя, г. де-Водре тихонько спускался на веревк по наклонной поверхности лстницы, посл нсколькихъ секундъ такого труднаго и опаснаго путешестія, онъ счастливо достигъ до земли, на которую упалъ какъ безчувственная масса.

Тогда только Фруадво позаботился о собственной безопасности, и было пора позаботиться. Ужь пламя объяло комнату г-жи Бонвало со всхъ сторонъ, и занавсы у оконъ вспыхнули. Въ ту самую минуту, когда молодой адвокатъ ступилъ обратно на лстницу, пламя пахнуло изъ окна и обхватило голову его огненнымъ ореоломъ: казалось, пожаръ, преслдуя его, хотлъ вознаградить себя за отнятую у него добычу.

Пока Фруадво, вполовину задушенный и съ прожженнымъ во многихъ мстахъ платьемъ, спшилъ оставить мсто, гд не могъ оставаться доле, не подвергая напрасно жизни своей опасности, г. Бобилье развязалъ платокъ барона и перерзалъ веревку, съ помощію которой онъ спустился.

Будучи освобожденъ отъ этихъ двухъ повязокъ, отъ которыхъ минутный угаръ его могъ сдлаться смертельнымъ, г. де-Водре потянулся и глубоко вздохнулъ.

Увидвъ, что баронъ такимъ образомъ возвращался къ жизни, старый мирный судья бросился на шею Жоржу, сошедшему наконецъ внизъ.

— Любезный Фруадво, сказалъ онъ ему съ чувствомъ: — да вознаградитъ васъ Господь, потому-что только Онъ можетъ вознаградить за спасеніе жизни одному изъ Шатожироновъ!

Молодой адвокатъ съ почтительнымъ радушіемъ отвчалъ на объятія старика, и, посмотрвъ около минуты на барона, быстро возвращавшагося къ жизни, скоро удалился.

— Гд я? чортъ возьми! сказалъ въ эту минуту г. де-Водре приподнявшись.

— Ахъ, господинъ баронъ! какъ я счастливъ, что слышу вашъ голосъ! вскричалъ старый мирный судья со слезама на глазахъ.

— Это вы, что ли, Бобилье?

— Я самъ, господинъ баронъ, разв вы не видите меня?

— Не совсмъ-ясно, сто тысячь искръ сыплются изъ глазъ моихъ такъ, что они готовы лопнуть.

— Не удивительно, сказалъ одинъ изъ крестьянъ: — онъ былъ въ самомъ пылу!

— Что это мн за глупый сонъ приснился? продолжалъ г. де-Водре: — мн кажется, будто я возвратился изъ глубины ада, на подобіе стараго Энея, и что во время своего странствія я ртомъ, носомъ и глазами проглотилъ весь адскій дымъ!

Баронъ закашлялся, потомъ скоро вскочилъ.

— А! помню теперь, вскричалъ онъ:— въ замк пожаръ, и г-жа Бонвало въ опасности… Что, спасли ли ее?

— Да вы же и спасли, г. баронъ, отвчалъ мирный судья: — безъ васъ ея не было бы теперь въ живыхъ.

— Точно, теперь я помню, что спустилъ ее изъ окна точно мшокъ съ мукой, она немножко-чванна, а потому я опасаюсь, что она не проститъ мн моего безцеремоннаго обхожденія.

— Чего добраго! сказалъ г. Бобилье смясь.

— Ахъ, да! А я-то какъ? Вдь не самъ же я спустился? Теперь я помню, что сейчасъ игралъ наверху въ жмурки въ такомъ густомъ дыму, какого мн въ жизнь не случалось глотать. То ли дло пушечный дымъ! Онъ оживляетъ, а не душитъ, а отъ этого сквернаго дыма у меня и теперь еще, какъ только вспомню объ немъ, духъ занимаетъ. Мн даже кажется, что онъ не шутя начиналъ душить меня, и что я растянулся ужь на полу, когда кто-то подосплъ ко мн на помощь. Скажите, кто спасъ меня?

— Храбрый и благородный молодой человкъ, который въ-отношеніи къ вамъ поступилъ съ такимъ же самоотверженіемъ, съ какимъ вы поступили, спасая жизнь г-жи Бонвало.

— Мой племянникъ?

— Еслибъ г-нъ маркизъ зналъ, въ какой опасности вы находились, такъ, вроятно, не уступилъ бы никому счастія спасти васъ, но онъ и теперь еще не знаетъ…

— Рабюссонъ?

— Нтъ, г. баронъ, не Рабюссонъ.

— Такъ кто же, наконецъ?

— Храбрый и благородный молодой человкъ, вашъ противникъ.

— Фруадво?

— Именно, г. баронъ.

— А! такъ это Фруадво, сказалъ г. де-Водре съ страннымъ выраженіемъ. Помолчавъ около секунды, онъ прибавилъ: — я вижу, что пословица говоритъ правду: каковъ отецъ, таковъ и сынъ. Отецъ его спасъ мн жизнь подъ Лейпцигомъ, а онъ вытащилъ меня изъ печи, въ которой я жарился бы теперь весьма-непріятнымъ для меня образомъ. Это тмъ похвальне съ его стороны, что онъ меня не любитъ.

— За то, что вамъ удалось присудить его къ уплат штрафа? Э, г-нъ баронъ! какъ можно, чтобъ за такой вздоръ… притомъ же, онъ доказалъ вамъ…

— Вы очень-хорошо знаете, г-нъ Бобилье, что я говорю не о томъ, что происходило третьяго-дня у васъ въ мирномъ суд, но о другомъ маленькомъ процесс передъ трибуналомъ Купидона.

— Ахъ, да! мамзель Викторина Гранперренъ! сказалъ старикъ съ лукавой улыбкой.

— Хорошо, хорошо, только мн кажется, что это маленькое приключеніе можетъ ршить процессъ въ пользу вашего любимца.

— Какъ, г-нъ баронъ! Не-уже-ли вы?..

— Довольно объ этомъ на первый разъ,, пойдемте къ племяннику. Пламя, продолжалъ баронъ, указывая на окна: — зашло за зеленую залу, а потому необходимо приняться тушить его изнутри.

Г. де-Водре, мирный судья и крестьяне, послдовавшіе за ними, воротились на дворъ замка.

XIII.
Двойное слдствіе.

Нсколько часовъ спустя посл разсказанныхъ нами происшествій, удалось, наконецъ, совершенно потушить пожаръ. Никто не погибъ, никто не былъ раненъ, и матеріальный убытокъ ограничился полами, дверьми, оконничными переплетами восточной части замка и меблировкой десяти комнатъ. Убытокъ этотъ, конечно, весьма-значителенъ, но, взявъ въ соображеніе гораздо-большій вредъ, который могъ произойдти отъ пожара, вс должны были радоваться, что отдлались такъ дешево.

Пробило одиннадцать часовъ утра.

Въ столовой, гд обыкновенно завтракали, когда не было чужихъ, собрались три человка, въ различныхъ положеніяхъ ожидавшіе завтрака.

Въ углубленіи одного окна, Ланжеракъ сидлъ съ ‘Живописнымъ Обозрніемъ’, иллюстраціи котораго, по-видимому, разсматривалъ събольшимъ вниманіемъ, но озабоченное лицо виконта свидтельствовало о томъ, что только глаза его, а не умъ принимали участіе въ избранномъ имъ препровожденіи времени.

Г. Бобилье, замнившій шлафрокъ съ цвтными узорами и прочія части своего ночнаго костюма торжественнымъ чернымъ фракомъ, сидлъ за маленькимъ столикомъ, покрытомъ бумагами, и сочинялъ вступленіе къ слдствію по случаю пожара, которое онъ намревался присовокупить къ своему грозному донесенію.

Г. де-Водре прохаживался взадъ и впередъ съ нетерпніемъ, происходившимъ, по-видимому, отъ голода, потому-что всякій разъ, проходя мимо стола, на которомъ была уже поставлена часть завтрака, онъ захватывалъ что-нибудь изъ легкихъ закусокъ, нимало, однакожь, неудовлетворявшихъ его здороваго аппетита, возбужденнаго еще въ это утро раннимъ пробужденіемъ. Пользуясь правами дяди, сельскій дворянинъ не счелъ за нужное воротиться домой, чтобъ переодться, и преважно прохаживался въ сюртук, почти вышедшемъ изъ употребленія, и которому огонь, оставившій на немъ замтные слды, нанесъ послдній, ршительный ударъ.

— Знаете что, Бобилье, сядемте-ка за столъ, сказалъ вдругъ баронъ, остановившись передъ мирнымъ судьей.

— Ссть за столъ, господинъ баронъ! отвчалъ старикъ и, не оставляя пера, съ изумленіемъ посмотрлъ на отставнаго военнаго:— ссть за столъ, когда госпожа маркиза подала намъ пріятную надежду, что пожалуетъ къ завтраку! А, господинъ барокъ! вы только хотите испытать меня.

— Morbleu! меня-самого теперь пытаютъ! возразилъ г. де-Водре, невольно улыбнувшись, не смотря на свою досаду: — я обыкновенно завтракаю въ девять часовъ, а теперь двнадцать!.. И всю ночь на ногахъ въ добавокъ!

— Потрудитесь взглянуть на часы, господинъ баронъ, и увидите, что теперь только одиннадцать часовъ.

— Чортъ возьми часы! Я вамъ говорю, что въ моемъ желудк давно уже пробило двнадцать, и мы, право, хорошо сдлаемъ…

— Нтъ, господинъ баронъ, вскричалъ мирный судья, выразительнымъ жестомъ отказываясь отъ предлагаемаго ему преступленія: — да я лучше проголодаю до вечера.

— Вамъ хорошо говорить, вы дите какъ жаворонокъ, между-тмъ, какъ я чувствую въ себ довольно силы въ десять минутъ уничтожить вотъ это блюдо.

Съ этими словами г. де-Водре бросилъ голодный взоръ на огромный пастетъ съ дичью, на который давно уже поглядывалъ.

— Увряю васъ, господинъ баронъ, я самъ теперь голоденъ, даже очень-голоденъ, но уваженіе жъ госпож маркиз…

— Конечно, вы правы, вы, съ своею деликатностью и учтивостью, настоящій французскій рыцарь, между-тмъ, какъ я чувствую, что еслибъ вашъ примръ не удерживалъ меня въ границахъ приличія, такъ мой зврскій аппетитъ сдлалъ бы изъ меня настоящаго невжу. Нечего длать! Коли мн не удалось ввести васъ въ искушеніе, такъ потерплю еще.

Съ этими словами баронъ взялъ съ тарелки пару ломтиковъ хлба съ масломъ и разомъ проглотилъ ихъ, потомъ продолжалъ прохаживаться. Минуту спустя, вроятно для того, чтобъ дать другое направленіе своимъ мыслямъ, онъ обратилъ взоръ на Ланжерака, казавшагося углубленнымъ въ разсматриваніе картинокъ книги, бывшей у него въ рукахъ, посмотрвъ на него съ особеннымъ вниманіемъ, г. де-Водре опять подошелъ къ мирному судь и сказалъ ему тихимъ голосомъ:

— Объясните мн одну вещь. Вчера, когда Ираклій представлялъ мн этого юнаго красавчика, вы проворчали довольно-странное замчаніе.

— Какое замчаніе, господинъ баронъ? спросилъ старикъ топотомъ же.

— Вы сказали въ сторону слдующія слова: такой же Ланжеракъ, какъ и я.

— Сказалъ и повторю вслухъ, если прикажете,— съ живостію, однакожъ не повышая голоса, возразилъ г. Бобилье.

— Такъ вы думаете, что нашъ виконтъ не настоящій Ланжеракъ?

— Разв есть еще Ланжераки? Родъ ихъ прескся при Лудовик XIV. Нашъ виконтъ, если онъ только иметъ право на это званіе, такой же Ланжеракъ, какъ и герой! Мы видли его въ дл въ прошлую ночь, я увренъ, что дворянскій дипломъ его такъ же мало устоитъ противъ внимательнаго допроса человка, свдущаго въ геральдик, какъ мужество его устояло противъ огня.

— То, что вы мн говорите, любезный Бобилье, и нкоторыя воспоминанія, бродящія со вчерашняго дня въ ум моемъ и наконецъ прояснившіяся, подаютъ мн охоту подвергнуть этого господина маленькому допросу по форм и, право, я не вижу причины отказать себ въ этомъ удовольствіи.

Привыкнувъ немедленно приводить въ исполненіе свои намренія, г. де-Водре подошелъ къ виконту, между-тмъ, какъ мирный судья пересталъ писать, чтобъ послушать, что они будутъ говорить.

— Мось де-Ланжаракъ, вжливо сказалъ сельскій дворянинъ: — позвольте мн прервать на минуту чтеніе, которое должно быть весьма-занимательно, судя по вашему вниманію.

Виконтъ положилъ книгу на столъ и молча посмотрлъ на барона, ожидая, чтобъ онъ объяснился.

— Вы, можетъ-быть, замтили, продолжалъ послдній: — что вчера я внимательно разсматривалъ васъ, стараюсь припомнить, гд я васъ видлъ?

— Я не замтилъ, господинъ баронъ, чтобъ вы удостоивали меня особеннаго вниманія, отвчалъ Ланжеракъ, нсколько-смущенный вступленіемъ полковника.

— Воспоминанія мои, долго колебавшіяся, наконецъ прояснились, и теперь я могу, кажется, безошибочно назвать мсто, гд я васъ встртилъ, семь или восемь лтъ тому назадъ.

Хотя Лaнжeракъ ожидалъ этой развязки, однакожь невольно покраснлъ.

— Что касается до меня, господинъ баронъ, возразилъ онъ: — я тщетно стараюсь припомнить…

— Это было у господина Югнна, стряпчаго въ Парижъ, въ Улицъ-Коммартенъ, перебилъ его г. де-Водре.— Если только меня не обманываетъ одно изъ тхъ сходствъ, которыя, впрочемъ, до-сихъ-поръ я встрчалъ только въ театральныхъ пьесахъ, то вы именно блокурый молодой человкъ, сидвшій у первой конторки, направо отъ входа въ контору почтеннаго стряпчаго, я даже, кажется, подошелъ къ вамъ.

Такія положительныя воспоминанія убдили Ланжерака, что неосторожно было бы отпираться, и онъ ршился искуснымъ полупризнаніемъ отвратить угрожавшую ему опасность.

— Господинъ баронъ, отвчалъ онъ, стараясь придать своему голосу боле твердости: — не помню обстоятельства, о которомъ вы упоминаете, но оно весьма-возможно или, лучше сказать, нтъ никакого сомннія, что вы видли меня у господина Югнна.

— Такъ я не ошибся?

— Нтъ, потому-что въ то время, о которомъ вы упоминаете, я точно занимался у этого почтеннаго стряпчаго.

— А-га! произнесъ г. де-Водре, бросивъ мирному судь выразительный взглядъ.

— Какъ! можетъ ли быть, чтобъ вы, господинъ виконтъ де-Ланжеракъ, сказалъ г. Бобилье, медленно и съ разстановкой нюхая табакъ и устремивъ на дворянина-самозванца проницательный и насмшливый взглядъ:— съ вашимъ знатнымъ именемъ занимали должность писца у стряпчаго?

— Я не вижу въ этомъ ничего удивительнаго, отвчалъ Ланжеракъ, мало-по-малу поправляясь:— я боле удивляюсь тому, что такой ученый чиновникъ, какъ господинъ мирный судья, не можетъ понять, какъ человкъ свтскій и богатый посвятилъ нсколько свободныхъ часовъ своей молодости на изученіе законовъ и даже судебной процедуры.

— Говорите, что угодно, господинъ виконтъ, иронически возразилъ старикъ:— но, воля ваша, Ланжеракъ и писарь какъ-то не клеится.

— Во-первыхъ, прошу васъ замтить, что я былъ не совсмъ писарь, возразилъ бывшій Пишо съ принужденнымъ смхомъ.— Вотъ въ чемъ дло: вмсто того, чтобъ позволить мн, согласно моему желанію, вступить въ военную службу, отецъ мой приказалъ мн изучать права…

— Вашъ батюшка поступилъ въ этомъ случа чрезвычайно-похвально, прервалъ его баронъ съ холодной ироніей: — солдатомъ надобно быть по призванію, потому-что это тяжкая должность, вамъ бы не разъ приходилось встрчаться съ огнемъ, а въ эту ночь я имлъ случай замтить, что вы не имете особеннаго расположенія къ этой стихіи.

— Не вс такіе герои, какъ вы, господинъ баронъ! отвчалъ Ланжерккъ, поклонившись и до крови укусивъ губу.

— Итакъ, вашъ батюшка приказалъ вамъ изучать права? продолжалъ г. де-Водре, не обращая вниманія на комплиментъ виконта.

— Онъ требовалъ, чтобъ я, во-первыхъ, кончилъ курсъ въ Парижскомъ-Университет, а потомъ занялся практически у одного изъ лучшихъ столичныхъ стряпчихъ. Имвъ много процессовъ въ свою жизнь и предвидя, что оставитъ мн нкоторые изъ нихъ, онъ желалъ вооружить меня съ ногъ до головы противъ сутягъ, какъ онъ говорилъ. Вотъ, господа, чмъ объясняется мое случайное пребываніе въ контор Югнна.

— Батюшка вашъ жилъ за городомъ? спросилъ баронъ, удовольствовавшись, по-видимому, этимъ объясненіемъ.

— Да, онъ жилъ въ своемъ имніи и почти не вызжалъ изъ него, потому-что, подобно вамъ, г. баронъ, полюбилъ жизнь и занятія сельскаго дворянина.

— Если такъ, возразилъ г. де-Водре, совершенно уврившись въ истин словъ молодаго человка:— то я очень-хорошо понимаю, что у него были процессы и что онъ хотлъ дать вамъ средства защищать свою собственность отъ придирокъ сельскихъ сутягъ — самаго отвратительнаго племени! Я имлъ съ ними случай познакомиться, прибавилъ отставной военный, покачавъ головою.

— Другія времена, другіе нравы! сказалъ г. Бобилье, на лиц котораго, по-видимому, утвердилась насмшливая улыбка: — въ-старину дворяне старались усовершенствовать воспитаніе своихъ сыновей, отдавая ихъ на службу къ какому-нибудь вельмож, ныньче мода измнилась, и наше юное дворянство научается жить въ конторахъ стряпчихъ. Вмсто пажей, у насъ дворяне-писцы, это весьма-лестно для тяжущихся.

— Господинъ мирный судья сказалъ великую истину, самъ того не подозрвая, возразилъ Ланжеракъ саркастически:— пока я собиралъ цвты судопроизводства въ довольно-неароматномъ саду г-на Югнена, мн не разъ случалось встрчаться съ товарищами, которые могли доказать до шестнадцати степеней дворянства.

— Чортъ возьми! сказалъ баронъ:— я не зналъ, что между парижскими писарями есть такіе древніе дворяне, но, вроятно, у мэтра Югнена не вс были дворяне?

— Разумется, нтъ! отвчалъ виконтъ смясь: — тутъ были и благородные и чернорабочіе.

— Въ одно время съ вами, между недворянами въ контор Югнна былъ одинъ молодой человкъ, о которомъ я попрошу васъ сообщить мн нкоторыя свднія.

— Извольте, г. баронъ. Какъ его зовутъ?

— Пишо, Адріенъ Пишо.

Ударъ этотъ былъ такъ неожиданъ, что виконтъ невольно подался назадъ, какъ-бы будучи дйствительно раненъ въ грудь.

— Пишо, проговорилъ онъ, стараясь оправиться:— не помню… не помню… этого имени.

— Человкъ, о которомъ я говорю, продолжалъ г. де-Водре, не подозрвая, что онъ говоритъ съ этимъ самымъ человкомъ: — былъ негодяй, съ которымъ я желалъ бы познакомиться поближе.

— Онъ не знаетъ меня, подумалъ Ланжеракъ, нсколько успокоившись.

— И котораго, продолжалъ баронъ: — я намренъ попотчивать при случа самымъ чувствительнымъ урокомъ, какой только можно извлечь изъ крпкой палки, управляемой мощною рукою… Но что съ вами, г. де-Ланжерккъ? вы сейчасъ были красны, а теперь поблднли, не дурно ли вамъ?

— Это съ голоду… кажется, отвчалъ виконтъ едва-слышнымъ голосомъ:— мы такъ давно встали…

— А! такъ вы по-моему! вскричалъ сельскій дворянинъ: — проголодались, тмъ лучше! Насъ теперь двое противъ одного: такъ мы сядемъ за столъ вопреки безчеловчнымъ возраженіямъ нашего мирнаго судьи. Я беру все на себя.

Въ ту минуту, когда г. де-Водре пошелъ ршительно къ столу, одна изъ дверей отворилась, и вошелъ маркизъ.

— Morbleu! сказалъ ему дядя съ сердцемъ: — мы, кажется, не Турки, зачмъ же ты заставилъ насъ пропоститься цлый рамазанъ? Мало того, что въ твоемъ замк можно сгорть, ты еще хочешь морить насъ голодомъ! Вотъ ужь цлый часъ, я ставлю себя на мсто Уголино и начинаю уже понимать, отъ-чего онъ скушалъ дтей своихъ.

— Извините, дядюшка, я никакъ не могъ прійдти раньше.

— Изволь, изволь, прощаю, а теперь можно завтракать?

— Разумется, сядемте.

— Но можемъ ли мы… замтилъ г. Бобилье: — прилично ли, не дожидаясь г-жи маркизы…

— Жена, перебилъ его Ираклій, садясь: — поручила мн просить у васъ извиненія. Она не будетъ завтракать съ нами, потому-что не можетъ отойдти отъ своей матери.

— А какъ теперь здоровье г-жи Бонвало? спросилъ Ланжеракъ съ боязнію, которую старался скрыть.

— Не совсмъ-хорошо, она безпрестанно падаетъ въ обморокъ, а въ промежуткахъ ей еще хуже.

— Конечно, посл страшнаго происшествіи прошедшей ночи, сказалъ г. Бобилье: — не удивительно, что г-жа Бонвало нездорова.

— По-несчастію, это важне простой болзни, бываютъ минуты, когда это походитъ…

Маркизъ внезапно остановился и, оборотившись къ слугамъ, сказалъ:

— Оставьте насъ, когда нужно будетъ, я позвоню.

— Что же случилось? спросилъ г. де-Водре племянника, когда слуги удалились.

— Случилось… я могу вамъ открыть это, потому-что здсь нтъ чужихъ, отвчалъ Ираклій, изъ большей предосторожности понизивъ голосъ:— опасность, которой г-жа Бонвало подвергалась, произвела на нее такое впечатлніе, что у нея сдлался бредъ, и я опасаюсь, чтобъ безпорядокъ, въ которомъ находятся мысли ея, не превратился въ настоящее сумасшествіе.

— Безумная! вскричалъ Ланжеракъ, находившій до-тхъ-поръ, что вдова была слишкомъ-благоразумна въ извстныхъ случаяхъ.

— А, чортъ возьми! сказалъ г. де-Водре:— впрочемъ, у твоей тещи, можетъ-быть, теперь временное помшательство, это очень-понятно, но изъ этого не слдуетъ же, чтобъ она сошла съ ума.

— О! еслибъ вы слышали, что она сейчасъ разсказывала, такъ вы раздлили бы мои опасенія.

— Что же она говорила?

— Во-первыхъ, всякій вздоръ — о лунномъ сіяніи, о прогулкахъ въ Лидо, о развалинахъ Колизея, призывала Ромео, какъ-будто бы сама была Жюльеттой, — словомъ, безъ всякаго толку и связи, потомъ какъ-бы стала приходить въ себя, но только на одно мгновеніе, ибо, повторяя безпрестанно, что она теперь въ полномъ разум и что совершенно помнитъ все, съ нею случившееся въ прошлую ночь, она разсказала намъ, мн и Матильд, самую невроятную, самую безумную исторію…

— Какую исторію? спросилъ г. де-Водре.

— Я повторю вамъ ее, и вы увидите сами, имю ли я причину безпокоиться.

Собесдники маркиза де-Шатожирона стали внимательно слушать, а онъ началъ свой разсказъ.

— Вотъ, сказалъ онъ:— почему мн кажется, что разсудокъ г-жи де-Бонвало значительно поврежденъ. Она весьма-серьзно разсказала намъ, будто-бы въ прошлую ночь, въ то самое время, когда она начинала засыпать, страшные разбойники, числа которыхъ она опредлить не можетъ, вошли къ ней въ комнату, она не знаетъ, какимъ-образомъ они пробрались туда. Потомъ, говоритъ она, эти разбойники, замтивъ, что она проснулась, бросились на нее, крпко запеленали ее въ одяло и обвязали ей голову платкомъ, такъ-что будто-бы она не могла ни пошевельнуться, ни крикнуть, потомъ она слышала, какъ они схватили шкатулку съ значительной суммой, стоявшую на этажерк противъ камина, и ушли въ туалетную. Умирая со страха и задыхаясь отъ платка, которымъ ей заткнули ротъ, чтобъ она не кричала, г-жа де-Бонвало упала въ обморокъ, продолжавшійся такъ долго, что она ршительно не помнитъ пожара. Вотъ сказка, которую она выдаетъ за истинный разсказъ о происшествіяхъ прошлой ночи. Что вы объ этомъ думаете?

— Увренъ ли ты, что это сказка? спросилъ г. де-Водре, устремивъ на своего племянника странно-выразительный взглядъ.

— Это бредъ разстроеннаго воображенія.

— Ни то, ни другое.

— Какъ, дядюшка! не-уже-ли вы врите этой исторіи о разбойникахъ?

— Отъ-чего жь не врить?

— И похищенію шкатулки?

— Скажи мн сперва, была ли шкатулка?

— Была, это я знаю наврное, шкатулка эта мн давно знакома, она изъ чернаго дерева, и въ ней г-жа де-Бонвало всегда возитъ съ собою тысячъ двадцать франковъ золотомъ дорожныхъ денегъ, на всякій случай, какъ она говоритъ.

— Нашлась ли эта шкатулка?

— Какъ ей найдтись! Кром васъ и г. Фруадво, никто не осмлился войдти въ комнату моей тещи. Шкатулка, вроятно, сгорла вмст съ мебелью, но, вроятно, золото найдется въ слитк.

— Сомнваюсь, отрывисто сказалъ г. де-Водре.

— Я не зналъ, дядюшка, сказалъ Ираклій смясь:— что вы такъ любите все чудесное, фантастическое, не-уже-ли вы врите и тому, что ей зажали ротъ?

— Врю, и вотъ доказательство.

Съ этими словами, возбудившими общее любопытство, баронъ вынулъ изъ кармана красный платокъ, которымъ было обвязано лицо вдовы, когда онъ спасъ ее отъ смерти.

— Это кусокъ гирлянды съ моей бдной тріумфальной арки, вскричалъ г. Бобилье, съ живостью протянувъ руку, чтобъ схватить важное доказательство, которое онъ намревался присоединить къ своему донесенію.

— Сомнваюсь, чтобъ этотъ лоскутовъ пособилъ вамъ открыть преступниковъ, сказалъ г. де-Водре, отдавая кусокъ матеріи мирному судь:— человкъ сорокъ, можетъ-быть, растаскали вчера гирлянды, о которыхъ вы говорите, какъ же найдти между ними виновныхъ?

— Дайте мн только одну ниточку, отвчалъ старый чиновникъ съ увренностью:— и я размотаю весь мотокъ.

— Вы не шутите, дядюшка? спросилъ наконецъ Шатожиронъ, который сначала такъ удивился, что не могъ произнести ни слова.

Г. де-Водре разсказалъ, въ какомъ положеніи нашелъ онъ г-жу Бонвало: закутанную въ одяло и обвязанную кускомъ красной матеріи. По окончаніи его разсказа, вс слушатели убдились, что таинственное ночное нападеніе, о которомъ говорила вдова, было дйствительный фактъ, а не химерическое видніе воображенія, разстроеннаго страхомъ.

— Вотъ, я думаю, какъ было дло, сказалъ старый мирный судья съ увренностью человка опытнаго:— хотя огонь не достигъ до восточной башенки, оставшейся неприкосновенною, вы, однакожь, вроятно, замтили, что окно въ этой башенк было отворено и одно изъ стеколъ разбито.

— Я этого не замтилъ, отвчалъ Ираклій.

— А я замтилъ, возразилъ г. Бобилье:— потому-что мое дло все видть, и хоть я кажусь иногда совершенно равнодушнымъ, однакожь не упускаю изъ вида своего слдствія. Итакъ, окно въ башенк отворено, спрашивается, кто могъ открыть его, какъ не разбойникъ или разбойники, ршившіеся на отчаянный подвигъ? И какъ открыть окно, не разбивъ стекла? Изъ башенки идетъ прямо въ спальню г-жи де-Бонвало дверь, которая, вроятно, не была даже заперта, стало-быть, имъ не трудно было войдти туда.

— Очень-хорошо, сказалъ Шатожиронъ:— но до окна башенки очень-высоко, и туда можно добраться только съ помощью длинной лстницы…

— Позвольте, г. маркизъ, позвольте! перебилъ его мирный-судья: — изъ двухъ маленькихъ лстницъ не трудно составить одну большую, связавъ ихъ веревками, злоди такъ и сдлали: дв связанныя лстницы, сломавшіяся подъ г. барономъ и найденныя приставленными къ забору, вроятно, послужили разбойникамъ сперва средствомъ къ исполненію злодйскаго умысла, а потомъ къ бгству. Г. маркизъ, прибавилъ старикъ съ живостью:— надобно немедленно послать за ними въ погоню, прикажите, пожалуйста, одному изъ вашихъ слугъ сходить за вахмистромъ жандармовъ, не воротившихся еще, вроятно, въ Рансене.

Шатожиронъ позвонилъ.

— Г-нъ маркизъ! сказалъ слуга, выслушавъ приказаніе своего господина: — какой-то человкъ желаетъ немедленно видть г-на барона.

— Посл завтрака, теперь мн некогда, сказалъ г. де-Водре, нелюбившій, чтобъ его безпокоили, когда онъ сидлъ за столомъ.

— Васъ спрашиваетъ, г. баронъ, молодой человкъ видной, красивой наружности, онъ говоритъ, что служитъ у васъ.

— А! это врно Рабюссонъ, возразилъ баронъ: — позови его сюда.

— Fidus Achates, сказалъ г. Бобилье улыбаясь.

— Врному Ахату достанется порядочно, сказалъ сельскій дворянинъ сердито.

Минуту спустя, Рабюссонъ явился на порог столовой, въ одной рук у него была фуражка, а въ другой узелъ, форму котораго нельзя было угадать, потому-что онъ былъ обвернутъ блузой.

— А, дезертеръ! сказалъ г. де-Водре, стараясь придать своему взгляду строгое выраженіе: — гд ты былъ?

— Полковникъ…

— Ты поступилъ скверно и уже наказанъ!

— Наказанъ, полковникъ?

— Теб слдовало вытащить меня изъ огня, между-тмъ, какъ это сдлалъ г. Фруадво.

— Охъ, ужь не говорите, полковникъ! отвчалъ бывшій охотникъ съ досадой: — когда я узналъ, что вамъ вздумалось ползть въ огонь, и что негодный адвокатъ вытащилъ васъ оттуда, мн пришла охота разбить себ голову объ стну. Счастливъ этотъ проклятый браконьеръ! Ну, да ужь я ему отплачу.

— Какъ! ты отплатишь ему за то, что онъ спасъ мн жизнь?

— Виноватъ, полковникъ, хотя онъ и взялся за мое дло, я все-таки долженъ быть ему благодаренъ.

— Я думаю!

— Пускай онъ стрляетъ теперь нашихъ куропатокъ: я ему мшать не буду.

— И очень-хорошо сдлаешь, но двумъ причинамъ: — во-первыхъ, потому-что ты уже не охотничій стражъ…

— Ахъ, да! я и забылъ.

— А во-вторыхъ, потому-что я позволилъ г. Фруадво охотиться въ моихъ лсахъ сколько ему будетъ угодно.

— Не говорилъ ли я, что онъ счастливъ!

— Надюсь, ты пришелъ сюда не для того, чтобъ говорить о Фруадво: — что теб нужно?

— Полковникъ, отвчалъ Рабюссонъ, лицо котораго внезапно прояснилось самодовольной улыбкой: — я пришелъ доложить вамъ что сдлалъ съ-тхъ-поръ, какъ ушелъ отъ васъ.

— Ты позволяешь, Ираклій? сказалъ г. де-Водре.

— Пожалуйста, дядюшка, вы здсь у себя.

— Говори, сказалъ баронъ бывшему охотнику.

— Вы изволите помнить, полковникъ, сказалъ Рабюссонъ, вытянувшись въ струнку:— что, дойдя съ вами до можжевельника, растущаго на углу трамблэской тропинки, я безъ спросу убжалъ отъ васъ. У меня была на то своя причина. Не доходя до можжевельника, я увидлъ, не смотря на то, что было темно какъ въ печи, двухъ человкъ, шедшихъ къ намъ на встрчу изъ Шатожирона-ле-Бура. Это показалось мн подозрительнымъ.

— Точно, это было очень-подозрительно, съ живостью прервалъ его г. Бобилье:— два человка, выходившіе ночью изъ селенія и въ такое время, когда вс, напротивъ, бжали туда тушить пожаръ!.. Это было чрезвычайно-подозрительно.

— Вотъ, подумалъ я, два молодца, которымъ дла нтъ до пожара, потому-что они идутъ отъ него, ужь не они ли подожгли замокъ?

— Весьма-логическое предположеніе, вскричалъ мирный судья, принимавшій боле и боле участія въ разсказ Рабюссона.— Продолжай, любезный, продолжай.

— Пока я разсуждалъ такимъ образомъ про-себя, подозрительные молодцы, завидвъ насъ, бросились въ сторону на трамблэскую дорогу и пустились бжать со всхъ ногъ, нтъ, подумалъ я тогда: ужь это не подозрительно, а ясно.

— Точно, ясно! снова перебилъ его г. Бобилье, нетерпливо двигаясь со стуломъ: — я готовъ прозакладывать голову, что это были зажигатели.

— Я не сталъ долго думать, продолжалъ Рабюссонъ:— перескочилъ черезъ изгородь и пустился со всхъ ногъ за мошенниками.

— Браво! молодецъ! вскричалъ старый чиновникъ съ удовольствіемъ:— ты, любезный, не хуже любаго жандарма!

— Г-нъ мирный судья, возразилъ Рабюссопъ, выпрямившись съ видомъ обиженнаго достоинства:— мн кажется, что отставной кирасирскій квартирмистръ лучше всхъ воролововъ въ мір.

— Оставь кирасировъ въ поко и продолжай, сказалъ г. де-Водре.

— Вы изволите знать, полковникъ, что по обимъ сторонамъ трамблэской тропинки на цлую четверть ль идетъ довольно-высокая изгородь, слдовательно, бглецы, отъ которыхъ я не отставалъ, не могли улизнуть ни вправо, ни влво, а бжали прямешенько, не считая камешковъ по дорог, а я все за ними. Хотя не видно было ни зги, мы однакожь вс трое бжали точно лошади, закусившія удила. Наконецъ мн удалось догнать одного изъ мошенниковъ и схватить его за воротникъ блузы.

‘— Сюда, на помощь! закричалъ онъ тогда своему товарищу: — насъ двое, а онъ одинъ.

‘Въ ту же минуту разбойникъ вытащилъ изъ кармана открытый ножъ. Но, не прогнвайтесь! не давъ ему времени замахнуться, я такъ хватилъ его по башк, что онъ растянулся замертво не пикнувъ. Увидвъ это, другой мошенникъ, возвращавшійся-было ко мн, пустился бжать шибче прежняго.

‘— Подлецъ! закричалъ лежачій очнувшись: — ты измняешь мн!

‘Въ то же время, онъ хотлъ вскочить, но, толкнувъ его ногой въ поясницу, я опять заставилъ его встать въ позицію собаки, которую скутъ.

‘Знаете ли, что онъ, мошенникъ, сказалъ мн тогда?

‘— Вмсто того, чтобъ бить меня, бги лучше за Ламур, у него сокровище!’

‘— Ламур!.. сокровище! повторилъ мирный судья: — такъ они ограбили?..

‘— Я то же подумалъ, и, узнавъ лежачаго мошенника, кривоногаго Банкроша…

— Банкрошъ! Ламур! снова вскричалъ г. Бобилье: — опаснйшіе мошенники въ цломъ кантон, находившіеся уже подъ судомъ! Дло проясняется, дло проясняется! Но продолжайте, любезный Рабюссонъ.

— Извольте видть, узнавъ Банкроша, я отнялъ у него ножъ и оставилъ его, а самъ побжалъ за Ламур.— Вотъ бгаетъ-то, мошенникъ! чортъ бы его взялъ! Сколько разъ охотился я съ гончими, но ни Миро, ни Раважо не перегонятъ Ламур. Поврите ли, полковникъ, этотъ злодй дотащилъ меня такимъ образомъ до самыхъ ‘Трехъ-Дубовъ’, на цлый полль за Трамблэ? По счастію, онъ такъ растерялся, что побжалъ не въ лсъ, а налво по лугамъ, въ лсу онъ непремнно ушелъ бы отъ меня.

— Но, наконецъ, поймалъ ли ты его? спросилъ баронъ.

— Хорошъ бы я былъ, еслибъ не поймалъ! Я схватилъ его за воротникъ и, во-первыхъ, поколотилъ его какъ слдуетъ, чтобъ впередъ не бгалъ такъ шибко, потомъ подумалъ:— Отсюда до Шатожирона слишкомъ ль, веревокъ у меня нтъ, чтобъ связать проклятаго воришку, отпустить его, такъ опять прійдется бгать въ перегонку, а съ меня и этого довольно, вести его цлый часъ за воротникъ тоже несовсмъ-пріятно, какъ же быть?

— Что же ты сдлалъ?

— Я вспомнилъ хижину стараго Пажери, отъ которой уцлли одн стны, вы знаете, она возл самыхъ ‘Трехъ-Дубовъ’, я повелъ туда своего разбойника, которому тоже нуженъ былъ отдыхъ, и простоялъ на часахъ у двери до самаго утра. Какъ разсвло, я вывелъ своего плнника и заставилъ его идти передъ собою до самаго Трамблэ, гд мы закусили…

— Какъ! прервалъ его г. де-Водре:— ты завтракалъ съ мошенникомъ?

— Что длать, полковникъ! онъ говорилъ, что цлыя сутки ничего не лъ и съ такимъ проголодавшимся видомъ смотрлъ, какъ я завтракалъ, что мн стало жаль его, и я не могъ отказать ему въ ломт хлба и куск ветчины.

— Ты хорошо сдлалъ, голодъ такое страданіе, которое должно уважить и въ преступник.

— Впрочемъ, онъ поплатился за завтракъ.

— Какимъ образомъ?

— По близости Шатожирона, неблагодарный мошенникъ вздумалъ опять бжать: — шутишь, любезный! сказалъ я ему, поймалъ, да такъ избилъ, что онъ сдлался смиренъ, какъ дрессированная собака.

— Такъ вы привели его сюда? спросилъ Ираклій.

— Точно такъ, г. маркизъ:— я отдалъ его жандармамъ, а самъ пришелъ доложить обо всемъ полковнику.

— Ну, а сокровище, о которомъ говорилъ Банкрошъ? спросилъ г. Бобилье: — ты объ немъ умалчиваешь, а вдь это главный пунктъ.

— Сокровище, г. мирный-судья, отвчалъ Рабюссонъ, улыбнувшись съ торжествующимъ видомъ и развернувъ блузу: — сокровище — вотъ оно!

Съ этими словами врный Ахатъ барона де-Водре поставилъ на столъ шкатулку чернаго дерева, украшенную богатой рзьбой.

— Шкатулка г-жи де-Бонвало! вскричали вмст Шатожиронь и Ланжеракъ.

XIV.
Сватъ.

Разсказъ Рабюссона и въ-особенности шкатулка, найденная имъ прежде, нежели воры успли открыть ее, служили ясными доказательствами виновности Банкроша и Ламур. Не было никакого сомннія, что эти два разбойника, сдлавъ покражу въ комнатъ г-жи Бонвало, подожгли замокъ, намреваясь вторымъ преступленіемъ скрыть слды перваго.

Между-тмъ, какъ г. Бобилье, подстрекаемый неожиданнымъ событіемъ, съ новымъ жаромъ принялся за донесеніе, жандармы поспшно садились на лошадей, чтобъ отправиться въ погоню за Банкрошемъ, который не счелъ за нужное ожидать возвращенія Рабюссона по трамблэской тропинк,— г. де-Водре отвелъ своего племянника въ сторону и сказалъ ему:

— Если жена твоя можетъ оставить на минуту свою мать, такъ попроси ее сюда, мн нужно переговорить съ нею.

— Съ-глазу-на-глазъ, дядюшка? сказалъ маркизъ улыбаясь.

— Нтъ, въ твоемъ присутствіи, и ты мн нуженъ.

Минуту спустя, Ираклій и Матильда вышли къ барону въ маленькую гостиную, принадлежавшую къ покоямъ маркизы, гд онъ ждалъ ихъ.

— Любезныя дти, сказалъ г. де-Водре, пригласивъ ихъ садиться и самъ опустившись въ кресло:— мы составимъ маленькій семейный комитетъ. Представьте себ, во-первыхъ, что вы почтенные и разсудительные старики, а я хоть-бы негодяй племянникъ, которому пришла въ голову какая-нибудь глупая фантазія и который хочетъ посовтоваться съ вами и просить вашего мннія, что, сказать мимоходомъ, негодяи-племянники не всегда длаютъ.

Съ послдними словами, сельскій дворянинъ, лукаво усмхаясь, посмотрлъ на маркиза.

— Говорите, любезный дядюшка, или, лучше сказать, любезный племянничекъ, весело возразила г-жа Шатожиронъ: — теперь мн шестьдесятъ лтъ, и вы увидите, какіе благоразумные совты я подамъ вамъ.

— Знайте же, продолжалъ г. де-Водре:— что на бломъ свт, въ здшнемъ краю, есть молодой человкъ, благородный и даровитый, чтобъ идти на ряду съ значительнйшими лицами, у него не достаетъ только одного, именно: состоянія.

— Вы говорите о г. Фруадво? сказалъ маркизъ.

— Угадалъ. Отецъ его спасъ мн жизнь, двадцать-три года назадъ, на пол битвы, подъ Лейпцигомъ, — вы знаете, что сынъ сдлалъ въ прошлую ночь.

— Спасши жизнь спасителю нашей матери, онъ заслужилъ нашу вчную благодарность, сказала Матильда съ чувствомъ.

— Но прежде всего мою признательность, возразилъ баронъ смясь: — ибо, признаюсь вамъ, моя бренная оболочка мн еще очень-дорога, а еслибъ не Фруадво, такъ она годилась бы теперь разв только на трутъ.

— Ахъ, дядюшка! Какъ вы можете шутить на-счетъ героическаго подвига, за который вы чуть не поплатились жизнію! Маменька не благодарила васъ еще, но будьте уврены…

— Позвольте, милая племянница! мы говоримъ не обо мн, а о Фруадво, мн кажется, что я у него въ такомъ долгу…

— Котораго ничмъ нельзя заплатить.

— Конечно, не думаю, чтобъ мн когда-нибудь удалось сдлать для него то, что онъ для меня сдлалъ, наконецъ, хоть я и долженъ отказаться отъ удовольствія совершенно разсчитаться съ нимъ, нельзя ли придумать какое-нибудь средство доказать ему, что я умю цнить его услугу и быть ему благодарнымъ? Вотъ на-счетъ чего я желаю знать ваше мнніе.

Говоря эти слова, г. де-Водре устремилъ на Ираклія и маркизу взглядъ, которымъ какъ-бы хотлъ угадать сокровеннйшія ихъ мысли.

Госпожа де-Шатожиронъ улыбаясь смотрла на мужа, колебалась около секунды, и наконецъ отвчала:

— Я готова высказать вамъ свое мнніе, но позвольте мн сперва сдлать вамъ вопросъ.

— Говорите!

— Можетъ-быть, вопросъ мой слишкомъ-смлъ, даже нескроменъ…

— Все равно.

— Впрочемъ, если онъ черезъ-чуръ нескроменъ, такъ побраните меня хорошенько, я нопрошу прощенія, вы простите и — дло съ концомъ: согласны?

— Совершенно. Побранить — мое дло, простить, то-есть поцаловать — тоже мое дло.

— Потрудитесь же сказать, любезный дядюшка, справедливы ли нкоторые, впрочемъ, весьма-интересные слухи? Я должна вамъ сказать, что шатожиронская хроника мн уже очень-хорошо извстна.

— Какіе слухи?

— О вашемъ брак съ дочерью г. Гранперрена? отвчала маркиза нершительно.

— А-га! вскричалъ сельскій дворянинъ смясь:— я готовъ биться объ закладъ, что это продлка Бобилье! Онъ сообщилъ вамъ эту исторію?

— Да, онъ… но вы не отвчаете на мой вопросъ?

— Сейчасъ, милая Матильда, сперва я желалъ бы знать, что можетъ быть общаго между справедливостью или несправедливостью слуха о моемъ брак и совтомъ, котораго я прошу у васъ?

— Весьма-много общаго, если вы точно намрены жениться, такъ просите совта не у насъ, а у вашей невсты.

— Не-уже-ли?

— Разумется, мужъ долженъ во всемъ совтоваться съ женою, не правда ли, Ираклій?

— Совершенная правда, отвчалъ маркизъ смясь.

— Хорошо, возразилъ г. де-Водре, также засмявшись:— если это одно изъ условій вашей брачной хартіи, такъ я не стану оспоривать его справедливости. Но — еще одинъ вопросъ, продолжалъ онъ, устремивъ опять на племянницу проницательный взглядъ: — если я оправдаю болтовню стараго Бобилье и женюсь на молодой двушк, о которой онъ говорилъ вамъ, — это очень огорчитъ васъ?

— Напротивъ, я буду душевно этому рада! вскричала маркиза съ выраженіемъ, въ искренности котораго невозможно было усомниться: — Ттушка, которая будетъ моложе меня! Ттушка, которая, какъ вс говорятъ, добра и мила, и съ которою я буду обходиться, какъ съ другомъ, какъ съ сестрой! Одна эта мысль меня радуетъ. О, пожалуйста, дядюшка, если вы намрены жениться, такъ женитесь на мамзель Гранперренъ!

— А ты, Ираклій, что скажешь?

— Признаюсь откровенно, дядюшка, отвчалъ маркизъ: — я совершенно противоположнаго мннія. Женитесь на комъ хотите…

— Только не на мамзель Гранперренъ? перебилъ его баронъ:— успокойся! Я не женюсь ни на ней, ни на другой.

— Такъ г-нъ Бобилье ошибся? спросила Матильда.

— Бобилье старый чудакъ, который, не смотря на свои семьдесятъ-два года, готовъ жениться въ четвертый разъ, онъ думаетъ, что вс такъ же безразсудны, какъ онъ, по-счастію, я не раздляю его самоувренности. Жениться въ мои лта! И на комъ? На ребенк! За это меня слдовало бы посадить въ домъ съумасшедшихъ.

— Помилуйте, дядюшка, сказала г-жа де-Шатожиронъ: — вы съ виду еще такъ молоды, и съ вашимъ здоровьемъ…

— Маркиза, перебилъ ее сельскій дворянинъ съ комическою важностью:— позвольте вамъ замтить, что вы не оказываете должнаго почтенія моей сдой бород, предполагая, что я могу сдлать глупость, о которой говорилъ вамъ Бобилье!

— Позвольте и мн замтить вамъ, что у васъ борода не сдая, а только съ просдью, отвчала молодая женщина съ лукавой усмшкой.

— Ахъ, дитя мое! Когда снгъ начинаетъ падать, значитъ зима близка. Нтъ, я никогда не женюсь, прозвалъ — и теперь ужь поздно. Оставимъ же эту шутку и вернемся къ главному предмету нашего разговора.

— Если вы твердо ршились не жениться, сказала маркиза твердымъ, ршительнымъ голосомъ:— такъ вотъ что вы должны сдлать: попросите г. Фруадво принять теперь же такую долю изъ вашего имущества, какую вы дали бы своему сыну, еслибъ у васъ былъ сынъ, скажите ему, чтобъ онъ нашелъ себ поскоре миленькую жену, достойную его и васъ, и упрочьте ихъ благосостояніе. Такимъ-образомъ, вы осчастливите не одного, а двоихъ, и заплатите, сколько возможно, свой долгъ господину Фруадво.

Г-нъ де-Водре нсколько секундъ смотрлъ на племянницу съ выраженіемъ пріятнаго изумленія, но не отвчая еще, обратился къ маркизу:

— А ты что скажешь? спросилъ- онъ его.

— Матильда угадала мою мысль, отвчалъ Шатожиронъ съ выраженіемъ искренности:— и я вполн одобряю совтъ, данный ею вамъ. Вы обязаны Фруадво жизнію, пускай онъ будетъ обязанъ вамъ своимъ счастіемъ… если только счастіе есть на свт!

— Какъ, есть ли счастіе на свт! вскричала маркиза, съ выраженіемъ нжнаго упрека посмотрвъ на мужа: — разв вы сомнваетесь въ этомъ?

— Но, дти мои, сказалъ старый дворянинъ, не будучи въ состояніи совершенно скрыть своего волненія: — вы забываете, что, обогативъ Фруадво, я лишу васъ наслдства?

— Разв намъ нужно ваше наслдство? съ живостью возразила молодая женщина.— Разв мы не довольно-богаты? даже разв не слишкомъ-богаты? Хоть бы для того только, чтобъ уничтожить между нами всякіе денежные разсчеты, я умоляю васъ послдовать моему совту. Говорятъ, что люди бездтные не довряютъ своимъ родственникамъ и приписываютъ изъявленія ихъ искренней привязанности низкимъ разсчетамъ, итакъ, когда вы утвердите все свое имніе за г. Фруадво, вамъ никогда не пріидутъ въ голову такія нехорошія мысли въ-отношеніи къ намъ, мы уже будемъ не наслдниками вашими, а друзьями, и мн, отъ природы доврчивой и откровенной съ людьми, которыхъ люблю, можно будетъ тогда сказать вамъ, какъ я васъ уважаю, люблю, и какъ я вамъ признательна за то, что вы спасли жизнь моей матери, я скажу вамъ все это прямо, не опасаясь подозрнія съ вашей стороны… Наслдство, наслдники… какія гадкія слова!

Г. де-Водре вскочилъ, обнялъ племянницу и отеческими поцалуями осушилъ слезы, которыя она тщетно старалась удержать.

— Ираклій! сказалъ онъ:— у твоей жены прекрасное, благородное сердце, старайся осчастливить ее.

— Начало сдлано, сказала Матильда, улыбаясь сквозь слезы, и съ жестомъ, исполненнымъ чистой нжности, протянула руку мужу.

— Итакъ ршено, дядюшка! сказалъ Шатожиронъ, поцаловавъ руку молодой женщины:— вы послдуете совту Матильды?

— Съ небольшимъ отступленіемъ. Съ вашего позволенія, я намренъ уступить Фруадво половину моего имущества…

— Зачмъ же только половину? спросилъ г. де-Шатожиронъ.

— Потому-что другую половину я уже назначилъ своему крестнику, будущему графу де-Шатожиронъ, вы помните, милая племянница, прибавилъ сельскій дворянинъ улыбаясь: — что вы общались ровно черезъ годъ дать мн поцаловать моего крестника.

— Я этого не общала, отвчала молодая женщина, опустивъ глаза и тотчасъ же опять поднявъ ихъ:— потому-что такъ-какъ вы намрены вполн осчастливить г. Фруадво, то необходимо, чтобъ онъ немедленно пріискалъ себ добрую, милую и хорошенькую — это не мшаетъ — жену…

— Будьте спокойны, прервалъ ее баронъ съ нсколько-грустной, задумчивой улыбкой:— хорошенькая жена, о которой вы заботитесь, уже найдена.

— Не-уже-ли? вскричала маркиза съ любопытствомъ.

— Какъ! старый болтунъ Бобилье, насказавшій вамъ столько обо мн, не говорилъ ни слова о романической любви Фруадво?

— Ни слова, но вы разскажете, не правда ли?

— Въ другой разъ.

Одна изъ служанокъ маркизы вошла въ гостиную и доложила г-ж де-Шатожиронъ, что ее спрашивала г-жа де-Бонвало.

— Вы сейчасъ идете къ г. Фруадво? спросила Матильда барона.

— Положитесь на меня, отвчалъ онъ: — къ обду я принесу вамъ новости.

Часъ спустя, г. де-Водре, сходивъ сперва домой и переодвшись, вошелъ въ гостиную желзнозаводчика.

— Какого принца ожидаете вы къ себ въ гости? спросилъ онъ г-жу Гранперренъ, вмст съ мужемъ находившуюся въ гостиной.— Ваши невольники въ ливре! Везд цвты! Съ креселъ сняты почтенные чехлы! Позвольте же узнать, для какой внчанной главы распорядились вы такимъ-образомъ?

— Смйтесь надъ г. Гранперреномъ, а не надо мной, отвчала Кларисса съ кисло-сладкой улыбкой:— не знаю, почему-то онъ вообразилъ, что г-жа маркиза де-Шатожиронъ намрена постить меня и приказалъ приготовить все къ ея пріему.

— Я знаю, отвчалъ баронъ: — что племянница моя точно намрена навстить васъ, но не сегодня. Посл безпокойствъ прошедшей ночи…

— Я то же толковалъ сейчасъ жен, перебилъ его заводчикъ: — нельзя полагать, чтобъ маркиза, едва оправившись отъ испуга, причиненнаго ей происшествіями прошлой ночи, захотла идти въ гости, а потому намъ слдуетъ предупредить ее.

— Да я разв противъ этого? спокойно и хладнокровно отвчала г-жа Гранперренъ.

— Это, кажется, мадмоазель Викторина прогуливается въ саду? спросилъ г. де-Водре, съ намреніемъ перемнивъ разговоръ.

— Она, отвчалъ г. Гранперренъ, посмотрвъ въ окно.

— А съ нею, кажется, нашъ пріятель Фруадво?

— Благородный и достойный молодой человкъ! Вы не знаете: онъ нашъ! жена моя вчера уговорила его, онъ далъ формальное общаніе уступить мн вс голоса, которыми располагаетъ, и цлое утро набиралъ мн партизановъ. О! если жена моя возьмется за какое-нибудь дло, такъ…

— Говорилъ ли вамъ Фруадво о маленькой услуг, которую оказалъ мн?

— Фруадво? Ни слова! Нкоторые изъ моихъ работниковъ говорили мн, что онъ такъ же какъ и вы, много помогалъ во время пожара.

— Мужественъ и скроменъ! подумалъ баронъ: — честенъ, уменъ, великодушенъ! Это лучшія поруки за будущность молодой двушки. Да, я увренъ, она будетъ счастлива съ нимъ.

— Что вы задумались? спросила г-жа Гранперренъ: — вы, кажется, озабочены?

— Точно, отвчалъ г. де-Водре, поднявъ голову.

— А можно ли безъ нескромности узнать причину вашей озабоченности?

— Можно, тмъ боле, что я пришелъ сюда съ намреніемъ объясниться съ вами.

— А-га! посмотримъ, сказалъ заводчикъ: — стало-быть, дло серьзное?

— Чрезвычайно-серьзное.

— Ужь не свадьба ли? спросила Кларисса, слегка улыбнувшись и устремивъ на барона проницательный взглядъ.

— Вс женщины боле или мене колдуньи, подумалъ баронъ, и посл этого философскаго размышленія сказалъ вслухъ:

— Точно, сударыня, свадьба.

— Говорите, мы готовы слушать, сказала г-жа Гранперренъ очень-ласково, бросивъ значительный взглядъ мужу.

— Такъ-какъ г-жа Гранперренъ, съ свойственною ей проницательностью, догадалась, что я пришелъ говорить о свадьб, то считаю всякое предисловіе излишнимъ, возразилъ г. де-Водре съ улыбкой: — а потому иду прямо къ цли и прошу у васъ руки мадмоазель Викторины.

Молнія торжества блеснула въ глазахъ г-жи Гранперренъ, между-тмъ, какъ улыбка гордаго удовольствія выступила на лиц ея мужа.

— Слдственно, сказала Кларисса съ пріятнымъ, почти-ласкательнымъ видомъ: — я не ошиблась, вы любите Викторину и хотите на ней жениться? Не знаю, что скажетъ господинъ Гранперренъ…

— Позвольте, съ живостію перебилъ баронъ: — я очень люблю мамзель Викторину, это правда, но не такъ безразсуденъ, чтобъ сталъ просить руки ея.

Молнія торжества угасла во взглядъ г-жи Гранперренъ, и гордая улыбка исчезла съ лица ея мужа.

— Какъ же мн послышалось, сказалъ послдній съ неудовольствіемъ, которое тщетно желалъ скрыть:— что вы положительно и прямо просили у меня руки моей дочери?

— Просилъ, и еще прошу, но не для себя.

— Для кого же?

— Для честнаго и достойнаго молодаго человка, о которомъ вы сейчасъ говорили, для Жоржа Фруадво.

— Фруадво! вскричалъ заводчикъ съ изумленіемъ: — да вдь у него ничего нтъ!

— Извините, спокойно возразилъ г. де-Водре:— не говоря о его способностяхъ, которыя на другой сцен дйствій могутъ обогатить его, Фруадво теперь уже иметъ десять тысячь ливровъ ежегоднаго дохода, а въ-послдствіи получитъ еще столько же.

— Такъ онъ получилъ наслдство?

— Нтъ еще, къ величайшему удовольствію человка, весьма-близкаго мн, отвчалъ баронъ съ веселой улыбкой.

— Во сн, что ли, пришла ему эта благодать?

— Не совсмъ, хотя онъ, точно, пріобрлъ ее въ такое время, когда слдовало бы спать.

— Объяснитесь, любезный баронъ, я ршительно не понимаю вашихъ загадокъ.

— Вотъ въ чемъ дло. Маленькая услуга, оказанная мн Фруадво, и о которой онъ даже не счелъ нужнымъ разсказать вамъ, состоитъ въ томъ, что онъ вытащилъ меня изъ пламени въ такое время, когда я начиналъ уже жариться, или другими словами: онъ спасъ мн жизнь.

— А! вотъ какъ!.. Я этого не зналъ… Ну, а десять-то тысячь ливровъ дохода откуда?

— Не-уже-ли вы не понимаете? сказалъ сельскій дворянинъ, слегка пожавъ плечами:— десять тысячь ливровъ составляютъ четверть моихъ доходовъ, которыми Фруадво начнетъ пользоваться съ этого дня, въ ожиданіи другой четверти, которую получитъ посл моей смерти. Половина моего имущества ему, а другая половина первому ребенку мужескаго пола Шатожирона: это ршеное дло.

Богатый промышленикъ смотрлъ на отставнаго военнаго, какъ-бы не вря, чтобъ онъ говорилъ серьзно.

— Какъ! сказалъ онъ наконецъ:— двадцать тысячь ливровъ дохода Фруадво за то, что случай…

— Тутъ нтъ случая, отрывисто возразилъ баронъ:— одинъ человкъ рисковалъ своею жизнію для того, чтобъ спасти жизнь другаго.

— Конечно, это очень-похвально, но двадцать тысячь дохода!

— Вы имете полное право думать, что моя жизнь не стоитъ этого, позвольте же и мн имть право думать противное.

— А знаетъ ли маркизъ де-Шатожиронъ… продолжалъ господинъ Гранперренъ, посл короткаго молчанія: — о вашемъ намреніи?

— Еще бы! кому же и знать, какъ не ему?

— И… онъ… не сдлалъ… ни малйшаго возраженія?

— Нтъ, онъ возразилъ.

— А-га! сказалъ желзнозаводчикъ, бросивъ жен выразительный взглядъ:— а-га! г. де-Шатожиронъ возразилъ!?

— Да, отвчалъ спокойно г. де-Водре:— мой племянникъ и жена его хотли, чтобъ я уступилъ Фруадво все свое имніе, но я не соглашался. Теперь мы вс трое согласны, и дло ршительно кончено, какъ я уже говорилъ вамъ.

Г. Гранперренъ снова посмотрлъ на барона съ изумленіемъ человка, которому говорятъ непонятнымъ для него языкомъ.

— Что же удивительнаго въ томъ, что я говорю? спросилъ г. де-Водре:— судя по вашему лицу, можно подумать, что я разсказываю вамъ сказку изъ Тысяча-Одной-Ночи.

— Г. Гранперренъ восхищается, подобно мн, сказала Кларисса, прервавъ наконецъ продолжительное молчаніе.

Не обращая вниманія на улыбку, исполненную горечи, съ которою были произнесены эти слова, баронъ продолжалъ свое сватанье.

— Итакъ, вы видите, сказалъ онъ:— что Фруадво весьма-выгодная партія, и что въ-послдствіи онъ не замедлитъ еще боле выиграть въ общемъ мнніи. Онъ человкъ молодой, прямой, честный, благородный, способный и умный, наружность его не дурна, здоровье желзное, характеръ испытанъ. Чего же вамъ боле? Мн кажется, съ такими качествами можно быть прекраснымъ мужемъ, а вы не скоро найдете другаго человка, который соединялъ бы въ себ въ такой степени качества, которыхъ вы имете право требовать отъ своего зятя!

По-мр-того, какъ баронъ исчислялъ качества молодаго адвоката, г. Гранперренъ утвердительно покачивалъ головою, но, по знаку жены, онъ внезапно прекратилъ эту пантомиму и съ видимымъ смущеніемъ отвчалъ:

— Любезный баронъ, я согласенъ со всмъ, что вы мн говорите, и не отнимаю у г. Фруадво ни одного изъ его достоинствъ, но…

— Но что?

— Но кром исчисленныхъ вами качествъ, есть еще другія, которыя я желаю видть въ человк, имющемъ претензіи на руку моей дочери.

— Качества, которыхъ у Фруадво нтъ! А позвольте узнать, какія эту качества?

— Напримръ, его происхожденіе…

— Какъ! происхожденіе? Да что предосудительнаго въ происхожденіи Фруадво? Отецъ его, одинъ изъ храбрйшихъ офицеровъ, скончался эскадроннымъ командиромъ, ддъ его былъ всми уважаемый врачъ, фамилія его съ незапамятныхъ временъ существуетъ въ этомъ краю и всегда пользовалась общимъ уваженіемъ, чего жь вамъ больше?

— Все это такъ, но я иначе понимаю слово ‘происхожденіе’…

— А какъ вы его понимаете?

— Вы сами знаете… Словомъ, г. Фруадво не знатнаго происхожденія…

— Не знатнаго происхожденія!.. Послушайте, Гранперренъ, извините, что я говорю это передъ вашей женой, но, право, мн кажется, вы съ ума сошли.

— Благодарю за комплиментъ, отвчалъ заводчикъ съ принужденной улыбкой.

— Да, съ ума сошли, повторяю вамъ. Какъ! вы, человкъ мщанскаго происхожденія, хотите, чтобъ будущій зять вашъ быль дворянинъ?

— Что длать, любезный баронъ! это слабость, смшная претензія,— все, что вамъ угодно, но вотъ мое мнніе: я не приверженецъ правилъ равенства, хотя и принадлежу къ мщанскому сословію: я чрезвычайно уважаю дворянъ, словомъ, хоть у меня въ жилахъ мщанская кровь, за то самыя жилы аристократическія, и я твердо намренъ отдать свою дочь за человка съ именемъ или титуломъ.

— Напримръ, за барона де-Водре? сказалъ сельскій дворянинъ, пристально смотря на тщеславнаго мщанина.

— Разумется, отвчалъ послдній: — еслибъ вы для себя просили руки моей дочери, я совсмъ бы иначе отвчалъ вамъ.

— И вы говорите серьзно?

— Очень-серьзно, и увренъ, что-жена моя одного мннія со мною.

— Послушайте, Гранперренъ, я назвалъ васъ сумасшедшимъ, но этого мало: вы архи-сумасшедшій, васъ околдовали, обошли! Какъ! продолжалъ баронъ, боле и боле разгорячаясь: — еслибъ я вздумалъ сдлать глупость и сталъ бы просить руки вашей дочери Викторины для себя, вы отдали бы ее мн, человку, который старе васъ тремя годами? человку съ сдой головой? человку израненному и подверженному ревматизмамъ? Вы принудили бы бднаго ребенка выйдти за стараго ворчуна потому только, что его зовутъ Водре и что передъ его именемъ стоитъ частица de! Вы не побоялось бы сдлать несчастною единственную дочь свою, добрую, прелестную двушку, только для того, чтобъ называть ее баронессой! А вы еще добрый отецъ, Гранперренъ!

— Я даже смю назвать себя прекраснымъ отцомъ, отвчалъ заводчикъ, принужденно улыбаясь, потому-что энергическая выходка барона растрогала его, не смотря на все его тщеславіе.

— Если вы любите дочь столько, сколько она того заслуживаетъ, такъ позаботьтесь о ея счастіи, и не думайте о жалкомъ удовлетвореніи своего самолюбія. Поврьте мн, человку, котораго баронство простирается до крестовыхъ походовъ, а дворянство и дале, что такой человкъ, какъ Фруадво, молодой, честный и даровитый, для вашей дочери лучше всхъ дворянъ въ мір! При томъ же, прибавилъ г. де-Водре, внезапно перемнивъ тонъ:— надюсь, вы ни въ чемъ боле не можете упрекнуть этого молодаго человка.

— Ни въ чемъ, еслибъ онъ былъ дворянинъ, я не колебался бъ ни минуты…

— И такъ, еслибъ у Фруадво было аристократическое имя, вы отдали бы за него дочь?

Выразительный взглядъ г-жи Гранперренъ приказалъ заводчику отвчать утвердительно, потому-что подобный отвтъ, по причин простаго происхожденія адвоката, ни къ чему не обязывалъ.

— Я тмъ охотне сдлалъ бы это, отвчалъ отецъ Викторины: — что отдаю полную справедливость его качествамъ, и притомъ вы желаете этого.

— Хорошо, я запомню ваше общаніе, съ живостію возразилъ баронъ:— потрудитесь же принести сводъ законовъ.

— Сводъ законовъ! повторилъ кузнечный заводчика, съ изумленіемъ.

— Да, онъ, вроятно, есть у васъ въ библіотек.

— Не думаете ли вы найдти въ этой книг рецептъ, какъ превратить мщанина въ дворянина? насмшливо спросила Кларисса.

— Можетъ-быть, сударыня. Гранперренъ, сходите же за сводомъ, пожалуйста.

Заводчикъ всталъ и вышелъ изъ гостиной.

XV.
Статья изъ свода законовъ.

— Два слова, милая Кларисса, пока мы одни, сказалъ тогда г. де-Водре, приблизившись къ хозяйк дома:— заключеніе этого брака зависитъ отъ васъ, потому-что вы имете полную власть надъ г. Гранперреномъ. Вмсто того, чтобъ заставлять его отказывать, какъ вы это сейчасъ длали, потрудитесь кивнуть ему, чтобъ онъ согласился, и черезъ пять минутъ все будетъ кончено.

— Мы черезъ-чуръ преувеличиваете мою власть надъ г. Гранперреномъ, отвчала молодая женщина съ притворною скромностью.

— Полноте! будто и не знаю, что онъ дйствуетъ только но вашему приказанію.

— Въ такомъ случа, вы должны были бы обратиться сперва ко мн.

— Я такъ и хотлъ сдлать, но засталъ васъ вмст, — а вы знаете, что я всегда избираю кратчайшій путь. Кларисса! продолжалъ старый дворянинъ съ выраженіемъ привязанности и твердости: будьте разсудительны и откажитесь отъ мечты, осуществленіе которой невозможно. Въ то время, когда вы питали къ моему племяннику ненависть и когда васъ мучила жажда мщенія, вы задумали женить меня на своей падчериц, не примчая того, что этимъ вы наказали бы бдную Викторину и меня-самого боле, нежели Ираклія, теперь же, когда миръ и забвеніе заступили наконецъ мсто ненависти и жажды мщенія, вы не должны боле думать о безразсудномъ бракъ, на который ни Викторина, ни я никогда не согласимся. Я очень люблю этого милаго ребенка, вы это, вроятно, замтили, цо именно потому-что люблю ее искренно и безъ эгоизма, хочу, чтобъ она вышла за Фруадво, потому-что считаю его ея достойнымъ.

— Такъ вамъ очень хочется женить ихъ? сказала г-жа Гранперренъ колеблясь.

— Мн хочется заплатить свой долгъ Фруадво и упрочить счастіе Викторины, потому-что они любятъ другъ друга, это вы знаете лучше меня. Согласитесь же на мою просьбу, милая Кларисса, вашъ старый другъ проситъ объ этомъ.

Г-жа Гранперренъ протянула руку барону съ движеніемъ, исполненнымъ грусти.

— Я была бы неблагодарна, отвчала она слегка-измнившимся голосомъ: — еслибъ сопротивлялась еще посл всего того, что вы для меня сдлали. Моя власть надъ г. Гранперреномъ не такъ велика, какъ вы воображаете, но все равно, располагайте ею.

— Вотъ сводъ законовъ, сказалъ заводчикъ, воротившись въ гостиную.

Г. де-Водре взялъ книгу, сталъ перебирать листки ея и потомъ радостно поднялъ голову.

— Я зналъ наврное, сказалъ онъ съ удовольствіемъ: — что эта статья существуетъ, вотъ она!

— Какая статья? спросиль заводчикъ.

Сельскій дворянинъ торжественнымъ и вмст шутливымъ голосомъ произнесъ:

— Честь имю просить у васъ, сударыня, и у васъ, любезный Гранперренъ, руку вашей дочери не для адвоката Фруадво, а для Жоржа де-Нодре-Фруадво, моего пріемнаго сына.

— Вашего пріемнаго сына! повторить г. Гранперренъ, вытаращивъ глаза.

— Точно такъ. Хоть я и не проходилъ курса правъ, но, благодаря порядочному количеству процессовъ, которыми судьба наградила меня, довольно-хорошо знаю законы. Сейчасъ я вспомнилъ, что есть статья, которую я нашелъ и которая можетъ развязать гордіевъ узелъ, поставившій-было меня въ затруднительное положеніе. Извольте прислушать:

‘Статья 345’ продолжалъ баронъ, приблизивъ къ глазамъ книгу, которую онъ не закрывалъ: ‘Усыновленіе можетъ быть произведено только въ такомъ случа, если усыновляющій въ-продолженіи, по-крайней-мр, шести лтъ постоянно пекся о ребенк во время его малолтства, или же если усыновляемый спасъ ему жизнь въ битв или во время пожара.’

— Во время пожара, слышите ли, Гранперренъ? А что сдлалъ Фруадво въ прошедшую ночь? Слдственно, этотъ случай законный, я имю право усыновить его — и усыновляю.

— Вы не шутите? спросилъ заводчикъ, на лиц котораго выразилось живое участіе.

— Не шучу ли я? Да вы, кажется, принимаете меня за Гасконца! Говорятъ вамъ, что я усыновляю Фруадво и даю ему право присоединить мое имя къ своему.

— Ваше напередъ? съ живостью сказалъ тщеславный мщанинъ.

— На-счетъ этого сдлайтесь сами съ нимъ, возразилъ сельскій дворянинъ, смясь.

— И вы передаете ему свой гербъ?

— Разумется, и даже титулъ, если вамъ угодно.

— Какъ! вашъ титулъ? сказалъ г. Гранперренъ, лицо котораго видимо прояснилось.

— Да, если вамъ угодно, чтобъ Викторина тотчасъ же сдлалась баронессой, такъ я готовъ уступить свой титулъ ея мужу и называться просто Водре.

— Вы отказываетесь отъ баронскаго титула! вскричалъ отецъ Викторины, остолбенвъ, изъ чего можно было смло заключить, что богатый промышленикъ былъ ршительно неспособенъ на такую жертву.

— Позвольте вамъ замтить, что если я и откажусь отъ своего титула, такъ за мной останется мое имя, отвчалъ старый дворянинъ съ безпечностью, смшанной съ ироніею.

— А имя Водре выше всхъ титуловъ въ мір, сказала Кларисса, замтивъ, что изумленіе мужа ея походило на глупость.

— Правда, возразилъ г. Гранперренъ, весело захохотавъ: — эта рыба такъ хороша, что можетъ обойдтись и безъ соуса… Баронесса де-Водре-Фруадво! смотрите, пожалуйста, какая важная особа будетъ паша Викторина! Де-Водре-Фруадво… что значитъ знатное имя! Оно совершенно измнило фамилію нашего молодаго адвоката!

— Да, она теперь стала очень-благозвучна, сказалъ баронъ смясь:— но что же вы скажете на мое предложеніе?

— Что я скажу?.. Позвольте сперва спросить мою жену, что она скажетъ, отвчалъ заводчикъ, обративъ къ жен лицо, на которомъ къ выраженію восторга примшалось невольное безпокойство.

— Посл благороднаго и великодушнаго поступка г. де-Водре, отказъ былъ бы для него оскорбителенъ, сказала Кларисса, не безъ усилія произнося эти ршительныя слова.

— Итакъ, вы совтуете мн согласиться? спросилъ г. Гранперренъ съ живостью.

— Совтую тмъ охотне, что Викторин нора уже замужъ и что, по моему мннію, г. Фруадво во всхъ отношеніяхъ заслуживаетъ двойное счастіе, устроенное для него его благодтелемъ.

— Такъ-какъ жена моя согласна, то это конченное дло! сказалъ заводчикъ, лицо котораго просіяло радостью: — вашу руку, любезный баронъ!

— Ршено! отвчала, г. де-Водре, сжавъ въ своей мощной рук пальцы будущаго тестя Фруадво: — прежде всего надобно покончить дло усыновленія, а дв недли спустя посл того съиграемъ и свадьбу.

— Согласенъ, впрочемъ, я далъ слово… Однако постойте, прибавилъ г. Гранперренъ съ видомъ человка, внезапно вспомнившаго о неприходившемъ ему еще на умъ: — надобно сперва узнать, согласится ли Викторина, я не тиранъ, и не захочу принуждать ее.

— Будьте спокойны, отвчалъ сельскій дворянинъ съ грустной улыбкой:— увряю васъ, тутъ не нужно будетъ ни малйшаго принужденія.

— Однако все-таки не худо спросить ее. Не возьмете ли вы этого на себя?

— Я самъ хотлъ предложить вамъ это. Вы знаете, что мы съ мамзель Викториной давнишніе друзья, и что она охотно слдуетъ моимъ совтамъ.

— Идите же, любезный баронъ, идите. Вы такъ искусно ведете дла, что съ вами нельзя сомнваться въ успх. Вы застанете дочь мою въ саду съ прекраснымъ Леандромъ. Мы уполномочиваемъ васъ дйствовать но вашему произволу, не такъ ли, Кларисса?

— Г-ну де-Водре принадлежитъ по праву удовольствіе окончанія такъ прекрасно-начатаго имъ дла.

Сельскій дворянинъ еще разъ пожалъ руку заводчику, выразительнымъ взглядомъ поблагодарилъ г-жу Гранперренъ и, вышедъ изъ гостиной, скоро направилъ шаги къ той части сада, гд за нсколько минутъ передъ тмъ прогуливались молодые люди.

При вид барона, внезапно явившагося передъ ними при поворот аллеи, Жоржъ и Викторина остановились, какъ пара робкихъ ланей при встрч съ хищнымъ звремъ.

— Я васъ ищу, сказалъ имъ г. де-Водре весьма-неуспокоительнымъ голосомъ.

Фруадво холодно поклонился, между-тмъ, какъ молодая двушка, щеки которой покрылись яркимъ румянцемъ, старалась улыбнуться.

— Боже мой! сказала она: — какъ вы меня испугали! Г. Фруадво разсказывалъ мн подробности пожара прошедшей ночи, воображеніе мое было такъ странно настроено, что когда вы внезапно появились…

— Вы приняли меня за пожаръ? отвчалъ баронъ, безжалостно смясь надъ ея смущеніемъ.

— Вы вчно насмхаетесь надо мною, возразила Викторина, надувъ губки.

— Зачмъ же вы толкуете мн о пожар, принадлежащемъ ужь къ древней исторіи, когда я прихожу къ вамъ съ совершенно-свжею и интересною новостью?

— Новостью?

— Важною новостью.

— Интересною?

— Чрезвычайно, и особенно для васъ.

— Что же это такое? сказала молодая двица, сердце которой невольно забилось сильне

— Это не что иное, какъ извстіе о предстоящемъ брак мадмоазель Викторины Гранперренъ.

— О моемъ брак! вскричала Викторина, съ лица которой внезапно исчезъ румянецъ.

— О ея бракъ? произнесъ въ то же время Фруадво глухимъ, дрожащимъ голосомъ.

— Что жь въ этомъ удивительнаго и чего вы оба испугались? продолжалъ г. де-Водре со смхомъ, показавшимся молодымъ влюбленнымъ совершенно-безчеловчнымъ: — мадмоазель Викторин двадцать лтъ, если я не ошибаюсь, значитъ, она ужь совершенная невста, и ршительное намреніе родителей ея кажется мн столь же справедливымъ, какъ и благоразумнымъ.

— Ршительное намреніе. безъ моего согласія? проговорила молодая двица, глаза которой метали молніи, предвстники возмущенія: — они располагаютъ мною не посовтовавшись даже со мною… Не-уже-ли оно думаютъ, что я соглашусь?

— Позвольте, сказалъ Фруадво, лицо котораго было блдно, а губы дрожали отъ внутренняго волненія: — позвольте… узнать… кто тотъ счастливый смертный… кому назначили руку мадмоазель Викторины?

— Извольте, отвчалъ баронъ спокойно:— этотъ счастливый смертный не кто иной, какъ господинъ де-Водре.

— Вы? вскричала Викторина, давъ волю слезамъ:— а я считала васъ своимъ другомъ! Такъ-то вы держите данное вами общаніе?

— О, Боже мой! сказалъ Жоржъ съ выраженіемъ мрачнаго отчаянія:— я не думалъ, что мн прійдется когда-нибудь, раскаяться въ томъ, что спасъ жизнь человку!

— Постоите, постойте, надобно объясниться, возразилъ сельскій дворянинъ, тронутый глубокою и искреннею горестію молодыхъ людей: — кажется, вы меня не поняли. Назвавъ господина де-Водре, я говорилъ не о старомъ Водре, отставномъ солдатъ, сдой бород, словомъ, не о себ…

— Такъ о комъ же? спросила Викторина, внезапно переставъ плакать.

— О молодомъ Водре, morbleu! о наслдник моего имени, словомъ, о моемъ пріемномъ сын.

— Какъ? у васъ есть сынъ? вскричала Викторина, снова заплакавъ.

— А-га! вотъ это лучше, проворчалъ сквозь зубы молодой адвокатъ!— сдые волосы этого стараго солдата связывали мн руки, но между молодыми людьми однихъ лтъ дуэль вещь весьма-естественная, если этотъ молодой дворянчикъ хочетъ жениться на Викторин, такъ пускай сперва убьетъ меня!

— Да, милое дитя мое, сказалъ г. де-Водре, устремивъ на молодую двушку взглядъ, исполненный доброты:— у меня есть теперь сынъ, котораго я очень люблю и который, надюсь, понравится и вамъ, когда я вамъ представлю его.

Съ этими словами, баронъ взялъ Фруадво за руку и, показывая ему Викторону, неподвижно и съ изумленіемъ смотрвшую на него, сказалъ растроганнымъ голосомъ, тщетно стараясь сохранить шутливый тонъ:

— Жоржъ, вотъ вамъ жена, смотрите, чтобъ она была счастлива, или вы не раздлаетесь со мною!

— Какъ!… Что выговорите?.. Не-уже-ли вы не шутите? вскричали влюбленные, не довряя ушамъ своимъ.

— Выслушайте меня, дти, сказалъ г. де-Водре, не выпуская руки Жоржа и ласково схвативъ руку Викторины: — я не люблю долговъ, а потому поспшилъ расплатиться съ вами, любезный Фруадво, за то, что вы сдлало для меня въ прошлую ночь.

— А! г. баронъ! вскричалъ молодой адвокатъ дрожащимъ голосомъ:— счастіе, которое вы мн, общаете, такъ велико, что я не смю ему врить.

— Врьте, другъ мой, потому-что оно дйствительно какъ-нельзя-боле. Усыновить васъ, если вы на то согласны, передать вамъ мое имя и часть моего имущества, значило бы расплатиться съ вами только вполовину, а потому я надюсь, что Викторина, которая давно васъ любитъ, — я это знаю,— не откажется выплатить остальную часть моего долга.

— Другъ мой! отецъ мой! вскричала молодая двушка, бросившись въ объятія барона.

— А-га, плакса! сказалъ г. де-Водре съ нжной насмшкой: — теперь, когда вы убдились, что я не хочу быть вашимъ мужемъ, вы первыя цалуете и обнимаете меня.

— Но согласится ли папенька… согласится ли моя мачиха? спросила Викторина, на радостномъ лиц которой выразилось внезапное безпокойство.

— Они ужь согласились, все кончено, и вы можете идти благодарить ихъ. Такъ-какъ вы нсколько оправились отъ причиненнаго мною вамъ страха, продолжалъ баронъ, улыбаясь съ видомъ добродушной шутки: — я сдлаю то же, что сдлалъ Фруадво въ прошлую ночь, когда спасъ мн жизнь.

— Что онъ сдлалъ? спросила Викторина, смотря то на стараго дворянина, то на будущаго своего мужа милыми голубыми глазами, которымъ счастіе прибавило еще боле прелести.

— Онъ убжалъ, чтобъ избавить меня отъ благодарности! отвчалъ г. де-Водре скоро удаляясь, и, секунду спустя, онъ исчезъ за густымъ кустарникомъ, оставивъ влюбленную чету въ восторгъ, который мы не беремся описывать.

XVI.
Ошибка.

На слдующій день были выборы.

По особеному стеченію обстоятельствъ, разсказанныхъ нами, г. де-Водре, врный приверженецъ низвергнутой династіи, и Жоржъ Фруадво, мужъ прогресса, соединили свои усилія для поддержанія кандидата правительства, и по первой балотировк онъ былъ избранъ довольно-значительнымъ большинствомъ.

По окончаніи выборовъ, баронъ, не только непринимавшій въ нихъ участія, но даже неприсутствовавшій на нихъ въ качествъ простаго зрителя, пошелъ на заводъ, куда проводили господина Гранперрена его партизаны, не мене его гордившіеся одержанной побдой.

Во время этой оваціи, которая, по обычаю, введенному во Франціи конституціоннымъ правленіемъ, должна была окончиться обдомъ, г. де-Водре отвелъ въ сторону новаго члена генеральнаго совта и сказалъ ему:

— Ваши дла идутъ хорошо, надюсь, вы еще не уснете на своихъ лаврахъ, совтую вамъ приказать своимъ дамамъ готовиться къ отъзду, завтра утромъ или даже сегодня вечеромъ, мы вс четверо удемъ въ Шаролль. Я говорю и о себ, потому-что у моей старой колымаги одно колесо сломано, и я нахожусь вынужденнымъ просить у васъ мста въ вашей карет.

— Разв у васъ есть дла въ Шаролл? спросилъ заводчикъ.

— Все наше общее дло. Чтобъ оно шло скоре, я лично представлю въ судъ первой инстанціи сегодня утромъ составленный мною и Фруадво актъ усыновленія, въ присутствіи господина Бобилье.

— Какъ! не-уже-ли вы ужь составили актъ?

— Еще бы! Я не люблю мшкать. Когда все будетъ улажено въ Шаролл, я поду въ Дижонъ, чтобъ снова начать ту же церемонію въ королевскомъ суд, и тогда мы запоемъ: ‘о гименъ! о гименеи!’

— Вы ведете дла по-военному… Но зачмъ же я поду въ Шаролль?

— Какъ! Разв вы забыли, что мсто депутата нашего округа сдлалось вакантнымъ? Вдь вы имли виды на это мсто?

— Имлъ, по желанію жены.

— Такъ поторопитесь! Надо ковать желзо, пока горячо, вы говорили мн, что у васъ въ Шаролл есть домъ, лучшая квартира котораго теперь свободна, займите эту квартиру, принимайте гостей, давайте обды, балы, — словомъ, играйте роль кандидата, между-тмъ, Фруадво подетъ ко всмъ своимъ пріятелямъ, а у него ихъ много въ округ, я съ своей стороны также распушу циркуляры, и вы увидите, что мы такъ же овладемъ депутатствомъ, какъ овладли членствомъ въ главномъ совт.

— Это очень-заманчиво, любезный баронъ, но положимъ, что меня выберутъ и въ депутаты, вдь мн надобно будетъ большую часть года отлучаться изъ дома: кто же будетъ тогда управлять моимъ заводомъ?

— Фруадво, разумется! Вдь онъ вашъ зять, гд вы найдете боле умнаго и врнаго управителя?

— Справедливо, Фруадво можетъ замнить меня, съ другой стороны, я увренъ, что г-жа Гранперренъ будетъ рада пожить въ Париж. Поговорите-ка съ нею о поздк въ Шаролль. Я знаю, что она васъ слушается.

— Сейчасъ переговорю.

Господинъ де-Водре разстался съ заводчикомъ и приказалъ доложить о себ г-ж Гранперренъ, которая была одна, успвъ наконецъ отдлаться отъ докучливыхъ поздравленій восторжествовавшихъ избирателей.

— Милая Кларисса, сказалъ онъ ей ласково:— хорошо понимая, какъ тягостна для васъ мысль идти къ моей племянниц или принять ее у себя, я долго ломалъ голову, чтобъ найдти средство избавить васъ отъ этой непріятности. Вотъ что я придумалъ.

Баронъ сообщилъ ей свой планъ и прибавилъ:

— Итакъ, ухавъ сегодня вечеромъ или завтра утромъ и поселившись въ Шаролл до самыхъ выборовъ, вы избавитесь отъ сближенія съ моею племянницею. Я знаю здшній округъ и почти увренъ, что мужъ вашъ будетъ избранъ, перехавъ же въ Парижъ, вы удержите его тамъ или выпросите у него позволеніе остаться въ столиц до-тхъ-поръ, пока время, разсудокъ . словомъ, пока вы не вылечитесь совершенно.

— Я ужь совсмъ-здорова! сказала г-жа Гранперренъ съ гордой улыбкой.

— Вы такъ думаете, но въ глубин сердца…

— Въ глубин сердца я совершенно излечилась, я это чувствую, я въ этомъ уврена и не хочу бжать отъ несуществующей опасности. Какъ! не-уже-ли я должна осудить себя на изгнаніе, потому-что г. маркизу де-Шатожиронъ вздумалось поселиться въ своемъ замк? Подобное малодушіе польститъ его гордости! Быть-можетъ, онъ вообразилъ себ, что и еще люблю его, а я скоре соглашусь умереть, нежели подать поводъ къ подобному подозрнію! Нтъ, я не уду! Г-жа маркиза де-Шатожиронъ можетъ извстить меня, когда ей будетъ угодно, я готова принять ее и отдать ей визитъ. Быть-можетъ, я даже первая навщу ее, это доставить большое удовольствіе г-ну Гранперрену!

Съ послдними словами, Кларисса засмялась такъ презрительно, что сельскій дворянинъ невольно подумалъ:

— Бдный Гранперренъ! жена твоя очень-хороша собою, но все равно, я не желалъ бы быть на твоемъ мст!

— Притомъ же, продолжала г-жа Гранперренъ боле-спокойнымъ голосомъ:— свадьба моей падчерицы и г. Фруадво будетъ здсь, могу ли я не быть на ней? Можемъ ли мы не пригласить маркиза и маркизы де-Шатожиронъ? Итакъ, вы видите, нтъ никакой возможности избавиться этой встрчи, а такъ-какъ это необходимое зло, то лучше подвергнуться ему скоре.

— Послушайте, Кларисса, сказалъ г. де-Водре, наблюдавшій за молодою женщиною со вниманіемъ, смшаннымъ съ безпокойствомъ: — я давно васъ знаю и привыкъ читать на лиц вашемъ. Вы слишкомъ-скоро перемнили свое намреніе, стало-быть, у васъ должна быть важная причина,— причина, которой вы не смете открыть мн?

— А зачмъ мн скрывать ее отъ васъ! вскричала г-жа Гранперренъ вспыльчиво: — вы были свидтелемъ моей низкой горести, вы слышали мои малодушныя жалобы, я плакала и рыдала передъ вами… могу ли я посл этого скрывать отъ васъ такія мысли, которыхъ женщин нечего стыдиться?

— Успокойтесь и объяснитесь, дитя мое, сказалъ баронъ съ кротостію и добродушіемъ.

— Вы хотите знать, отъ-чего я перемнила свое намреніе: выслушайте же меня. Я не только готова принять г-жу де-Шатожиронъ, но желаю, съ нетерпніемъ жду свиданія съ нею. Вамъ это удивительно, не правда ли?

— Призизюсь…

— Не-уже-ли вы не понимаете, что, вроятно, посл втораго или третьяго визита, мн представятъ г. виконта Ланжерака, съ которымъ я нетерпливо желаю познакомиться?

— А позвольте узнать, что заставляетъ васъ желать познакомиться съ нимъ?

— Что? Роль, которую онъ занимаетъ въ замк.

— Онъ занимаетъ роль?

— Говорятъ.

— Какую?

— Да хоть-бы домашняго… друга.

— Что вы хотите этимъ сказать? спросилъ г. де-Водре, устремивъ на Клариссу строгій взглядъ,

— Мн кажется, любезный баронъ, отвчала молодая женщина съ холодной усмшкой: — что, не смотря на вашъ проницательный взглядъ, вы такъ же слпы, какъ и другіе.

— Слпъ! Это что значитъ, mordieu?

— А! если вы будете сердиться, такъ я ничего не скажу.

— Я не сержусь, отвчалъ баронъ, стараясь воздерживаться:— я, напротивъ, очень-спокоепъ, но вы говорите, что я слпъ?

— Потому-что еслибъ вы были столько же проницательны, какъ обыкновенно бываете, такъ угадали бы въ эти три дня…

— Что? ventrebleu!

— Опять!

— Извините… по старой привычк… я совершенно-спокоенъ… что бы я угадалъ?

— Боже мой! весьма-натуральную вещь, потому-что, говорятъ, г-жа де Шатожиронъ хороша собою!

— Что же это, наконецъ, за вещь?..

— Бездлица! сказала Кларисса съ притворною небрежностью: — говорятъ, что господинъ виконтъ де-Ланжеракъ волочится за маркизой де-Шатожиронъ.

— Кто выдумалъ эту подлую клевету? вскричалъ г. де-Водре, поблднвъ отъ негодованія:— скажите, кто?

— Не скажу ни за что, вы теперь въ такомъ положеніи, что можете сдлать безразсудство, въ которомъ посл раскаетесь.

— Назовите мн клеветника!

— Нтъ. Все, что я вамъ могу сказать, и то изъ участія къ г-ж де-Шатожиронъ…

— Послушайте, Кларисса, прервалъ слова ея баронъ, глаза котораго метали молніи: — вы можете ненавидть моего племянника сколько вамъ угодно, это мн все равно, но я не потерплю, чтобъ однимъ взглядомъ, одной улыбкой, малйшимъ жестомъ вы изъявили сомнніе на-счеть чести молодой женщины, къ которой я, съ перваго знакомства, ощутилъ столько же привязанности, сколько и уваженія!

— Да разв я сомнваюсь въ добродтели этой молодой женщины? отвчала г-жа Гранперренъ съ высокомрной ироніей: — я говорю не о ней, а о г. де-Ланжеракь, обожател довольно-нескромномъ, довольно-неосторожномъ.

— Ради Бога, не мучьте меня, скажите прямо, что знаете!

— На-примръ, чтобъ дать вамъ понятіе о неосторожности г. де-Ланжерака, я должна вамъ сказать, что если онъ хорошо позавтракаетъ, такъ теряетъ свои любовныя записочки въ сельскихъ корчмахъ.

Г. де-Водре вскочилъ такъ скоро, что кресло, на которомъ онъ сидлъ, упало навзничъ.

— Я пойду къ Ланжеаку, сказалъ онъ глухимъ голосомъ: — и если онъ не оправдается въ этой гнусной клевет, при васъ же обрублю ему уши.

— Что мн длать съ его ушами? возразила г-жа Гранперренъ, пожавъ плечами.— Впрочемъ, успокойтесь, онъ оправдается во всемъ, отречется отъ всего, это всегда длается въ подобныхъ случаяхъ.

— Я давно уже друженъ съ вами, Кларисса, сказалъ баронъ съ сосредоточеннымъ негодованіемъ: — а потому, если вы хоть немного дорожите моею привязанностью, воздержитесь отъ такой сардонической, язвительной, ненавистной улыбки. Не забудьте, что здсь дло идетъ о моей племянниц или, лучше сказать, о моей дочери, потому-что я уже люблю ее какъ отецъ.

— Какое мн дло до г-жи де-Шатожиронъ! возразила Кларисса съ видомъ презрительнаго состраданія: — я ея не знаю, не говорю о ней, не занимаюсь ею, въ этомъ обстоятельств я вижу только одно: справедливое и заслуженное наказаніе человка, оскорбившаго меня и мн ненавистнаго,— человка, котораго супружескія несчастія наполняютъ сердце мое радостію… Я говорю откровенно, потому-что слишкомъ страдала изъ-за него, но, благодаря ему, знаю теперь, что и въ лишеніи есть наслажденіе, блаженство!

Съ гнвомъ и вмст состраданіемъ глядлъ г. де-Водре на страстную женщину, на лиц которой выражалось въ эту минуту торжество удовлетворенной ненависти, и, не говоря ни слова, поспшно удалился.

Нсколько минутъ спустя, баронъ входилъ въ замокъ. Въ одномъ углу двора, нсколько слугъ суетились вокругъ дорожнаго экипажа и укладывали въ него разныя вещи. Не обращая вниманія на это обстоятельство, г. де-Водре взошелъ на крыльцо, въ сняхъ онъ встртилъ племянника.

Хотя маркизъ и ожидалъ неудачи въ выборахъ, однакожь она произвела на него непріятное впечатлніе, онъ встртилъ стараго дворянина съ принужденной улыбкой.

— Надюсь, сказалъ онъ: — вы не ждете отъ меня благодареній. Сатурнъ лъ своихъ дтей, дядюшка, а вы политически убиваете своего племянника, право, не знаю, кому отдать преимущество въ жестокости.

— Разв я посгупилъ измннически? спросилъ г. де-Водре.

— Нтъ, вы предувдомили меня, но, признаюсь вамъ, я не ожидалъ такого строгаго исполненія даннаго слова, оставимъ въ сторон мою особу и будемъ говорить только о главномъ предмет, не-уже-ли потому, что одинъ родъ свергнутъ съ престола, вся аристократія Франціи должна отказаться отъ участія въ длахъ отечества?

— Я знаю только то, что человкъ боле одного раза въ жизнь свою присягать не долженъ, ты разъ присягнулъ — и держись своей присяги.

— Помилуйте, дядюшка, по вашей систем дворянство, и безъ того уже упавшее, должно совершенно.уничтожиться!

— Каждый долженъ заботиться о собственной, личной чести, длай, что слдуетъ и будетъ, что будетъ!

— Однакожь, многіе здравомыслящіе люди говорятъ, что не должно терять надежды на будущее, а лучше стараться возстановить во Франціи сильную, могущественную аристократію, въ родъ англійскаго торизма.

— Пустыя мечты! сказалъ г. де-Водре, пожавъ плечами: — торизмъ значитъ не только дворянство, но и умъ, и богатство. Когда я увижу въ главъ нашей мнимой аристократіи такихъ людей, каковы Нортумберлендъ, Девонширъ, Ртлендъ, Бедфордъ и другіе имъ подобные, имющіе отъ трехъ до четырехъ милліоновъ дохода и умьюшіе пользоваться ими, тогда я поврю возможности французскаго торизма, до-тхъ-поръ, онъ, по-моему, столько же невозможенъ, какъ сравненіе шантильискихъ скачокъ съ эпсонскими или нью-меркетскими. Но съ какой стати толкуемъ мы о торизмъ и трф! У меня совсмъ-другое въ голов.

— И у меня тоже, знаете ли новость? Тща моя узжаетъ.

— А! г-жа Бонвало оставляетъ насъ?

— По вашей милости.

— Какъ! по моей милости?

— Конечно. До-сихъ-порь, она героически переносила вс непріятности, которымъ подвергалась со дня своего прізда: возмущеніе, пожаръ, нападеніе разбойниковъ, но, узнавъ о моей неудачъ на выборахъ, неудачъ, влекущей за собою разрушеніе ея надеждъ, такъ разгнвалась, что не слушая ни дочери, ни меня, приказала немедленно готовить все къ отъзду. Вы видли ея экипажъ на двор.

— Счастливый путь! сказалъ г. де-Водре очень-спокойно.

— Ахъ, Боже мой! и я бы пожелалъ ей отъ души счастливаго пути, сказалъ Ираклій, понизивъ голосъ: — но жена моя нжно привязана къ своей матери, не смотря на вс ея безразсудства, Матильда чрезвычайно огорчена отъздомъ своей матери, а потому я намренъ еще разъ попытаться удержать г-жу де-Бонвало, помогите мн, дядюшка.

— Спасибо, мн некогда теперь, я ищу г. де-Ланжерака.

— Вотъ онъ идетъ, сказалъ маркизъ, поднявъ голову.

— Оставь насъ однихъ, мн нужно переговорить съ нимъ.

Не возражая ни слова, маркизъ поворотилъ въ корридоръ, направо отъ сней, и направилъ шаги къ покою, занятому вдовою посл пожара.

Сельскій дворянинъ спокойно ждалъ Ланжерака, сходившаго съ парадной льстницы и съ торжествующимъ видомъ напвавшаго итальянскую каватину.

Совершенное самодовольствіе, выражавшееся на лиц виконта и въ малйшихъ жестахъ его, было слдствіемъ микроскопической записки, врученной ему посл завтрака г-жею Бонвало и содержавшей въ себ только слдующія слова: ‘Ты знаешь ли тотъ край, гд цвтутъ лимоны?’ первый стихъ изъ романса Миньйоны, обожатель приданаго перезрлой вдовы перевелъ этотъ стихъ по-своему, слдующимъ образомъ:

— Соглашаюсь на свиданіе въ Италіи, о которомъ вы просили меня третьяго-дня.

Мечтая о положительныхъ выгодахъ, которыя онъ надялся извлечь изъ этой романической поздки, Ланжеракь съ трудомъ удерживалъ порывы своей радости.

— Теперь мильйоны мои! думала, онъ: — я человкъ весьма-нравственный, и, похитивъ такую интересную красавицу, считаю долгомъ предложить ей свою руку. Тогда ни дочь, ни зять ея не могутъ сказать ни слова!.. Я заглажу свой проступокъ.

Величественный и строгій видъ барона, неподвижно ожидавшаго его посреди сней, нсколько смутилъ виконта и разсялъ его золотыя мечты, однакожь, онъ продолжалъ спускаться внизъ, не переставая напвать свою каватину.

— Мось де-Ланжеракъ, сказалъ ему сельскій дворянинъ, повелительнымъ знакомъ заставивъ его замолчать:— сдлайте одолженіе, пожалуйте за мною на заводъ.

— На заводъ, господинъ баронъ! отвчалъ виконтъ съ удивленіемъ:— зачмъ?

— Это я объясню вамъ дорогой.

— Но позвольте замтить, что я ее знаю господина Гранперрена.

— Да я веду васъ не къ нему.

— А жену его я знаю еще мене, потому-что никогда даже не видалъ ея.

— Ничего, я представлю васъ. Пожалуйте.

Баронъ говорилъ такимъ повелительнымъ голосомъ, что о возраженіи или оговоркахъ нечего было и думать, а потому, втайн досадуя и браня грубаго сельскаго дворянина, Ланжеракъ повиновался ему.

Когда они вышли изъ замка, г. де-Водре опять заговорилъ.

— Гнусная клевета, дошедшая до слуха госпожи Гранперрень, разнеслась, но всему кажется, въ нашемъ краю, сказалъ онъ грознымъ голосомъ: — говорятъ, что мнимая дружба ваша къ моему племяннику не что иное, какъ личина, которою вы стараетесь закрыть преступные и безчестные замыслы.

— Все открыто! подумалъ виконтъ, крайне-смущенный этимъ безцеремоннымъ вступленіемъ: — старуха не ошиблась, насъ подслушали третьяго-дня.

— Говорятъ, продолжалъ г. де-Водре съ большею еще строгостію:— что, употребляя во зло гостепріимство, оказываемое вамъ моимъ племянникомъ, вы стараетесь… горе вамъ, если это правда!.. вы стараетесь обольстить жену его, или, лучше сказать, запятнать честное ея имя, потому-что я убжденъ въ чести и добродтели госпожи де-Шатожиронъ.

— Ухъ, отлегло! подумалъ Ланжеракь, оправившись отъ своего смущенія.

— Что вы скажете объ этомъ слухъ, господинъ виконтъ де-Ланжеракъ? продолжалъ дядя Ираклія, внезапно остановившись и устремивъ на молодаго человка грозный взглядъ.

— Господинъ баронъ, отвчалъ Ланжеракъ, протянувъ руку съ торжественнымъ видомъ напрасно-обвиняемой невинности: — даю вамъ честное слово, честное слово дворянина, что это гнусная ложь, подлая клевета, поставьте меня на очную ставку съ тмъ, кто выдумалъ это, и если онъ не сознается, что солгалъ какъ подлецъ, я буду съ нимъ драться!

— Хорошо, сказалъ баронъ успокоившись:— повторите эти слова передъ госпожею Гранперренъ, большаго я отъ васъ не требую.

Минуту спустя, они были на завод.

Узнавъ, что госпожа Гранперренъ еще въ той комнатъ, гд онъ оставилъ ее, г. де-Водре сказалъ лакею:

— Доложи барынь, что пришли господинъ виконтъ де-Ланжеракъ и я.

XVII.
Два отъзда.

Г-жа Гранперренъ, услышавъ имя человка, котораго она считала орудіемъ своей мести, встала по побужденію непреодолимаго любопытства, но почти въ то же мгновеніе она обратно опустилась въ кресло, пораженная ужасомъ.

Ланжеракъ, вошедшій въ залу съ развязнымъ видомъ счастливаго волокиты, остановился на второмъ шагу, какъ-будто увидлъ передъ собою не прелестную женщину, а страшное чудовище.

— Сударыня, сказалъ г. де-Водре: — честь имю представить вамъ…

Баронъ не договорилъ, замтивъ необыкновенное волненіе Клариссы.

— Что съ вами? сказалъ онъ, подбжавъ къ ней: — вы блднете… что съ вами?..

— Этотъ человкъ… здсь! проговорила г-жа Гранперренъ едва-внятнымъ голосомъ:— и вы привели его!

Г. де-Водре взглянулъ на виконта, который, смутившись не мене хозяйки дома, казалось, приросъ къ тому мсту, гд остановился.

— Такъ вы знакомы съ господиномъ де-Ланжеракомь? спросилъ баронъ вполголоса съ выраженіемъ изумленія, показавшимся Кларисс жестокою ироніею.

— А! за жестокостью оскорбленіе! сказала она, бросивъ на стараго дворянина взглядъ раненной львицы: — но, ради Бога, изъ уваженія къ господину Гранперрену, если не ко мн, удалите этого человка. Я врю всему, соглашаюсь на все, сдлаю все, что вамъ угодно, только сжальтесь, удалите его!

Молнія сверкнула въ умъ барона, и, сердито кусая усы, онъ проворчалъ:

— Mordieu, какой промахъ! А я еще стараюсь отклонять драматическія встрчи!

— Такъ это мось Пишо? прибавилъ онъ шопотомъ, наклонившись къ г-жъ Гранперренъ.

— А! вы все знаете! отвчала она, закрывъ лицо руками:— какое униженіе!

— Успокойтесь, дитя мое, я сдлалъ большую глупость, но тотчасъ же поправлю ее.

Г. де-Водре подошелъ къ виконту, переступавшему съ ноги на ногу, и сказалъ eiy холодно:

— Пойдемте, визитъ нашъ конченъ.

Не возражая ни слова, Ланжеракъ машинально поклонился г-ж Гранперренъ, незамтившей его поклона, или несчитавшей нужнымъ отвчать на него, и пошелъ къ двери, которую указывалъ ему баронъ.

Оба прошли вс комнаты и вышли изъ завода не говоря ни слова.

— Чортъ бы побралъ эту встрчу! говорилъ про себя виконтъ.— Могъ ли я ожидать, что увижу здсь свою прежнюю возлюбленную, Клариссу де-ла-Жентьеръ? По ея разстроенному виду и испугу замтно, что она очень боится, чтобъ я не окоморометтировалъ ея… Будто я могу это сдлать, не компрометтируя себя? Если отъ меня зависитъ уменьшить, съ помощію нкоторыхъ воспоминаній, чистоту репутаціи, которою она, вроятно, здсь пользуется, такъ вдь и она однимъ словомъ можетъ нанести мн еще боле-чувствительный ударъ!.. Ей стоить только произнести мое имя, и вс надежды мои пойдутъ къ чорту. Никогда достопочтенная мильйонерка, съ которою я поду въ Италію любоваться цвтущими лимонами, не согласится путешествовать съ какимъ-нибудь Адріеномъ Пишо! Виконтъ де-Ланжеракъ — очень-благозвучно, но Пишо!… Я бы радъ закопать въ землю это отвратительное имя. По счастію, свирпый дворянинъ, сопровождающій меня, не знаетъ, гд мн жметъ сапогъ, потому-что еслибъ онъ подозрвалъ…

— Мось Адріенъ Пишо, сказалъ въ эту самую минуту сельскій дворянинъ рзкимъ, отрывистымъ голосомъ: — мы теперь на улиц, и потому позвольте сказать вамъ два слова.

— Ахъ, чортъ возьми! подумалъ псевдо-Ланжеракъ: — онъ не подозрваетъ, а все знаетъ!

Баронъ вынулъ часы.

— Половина перваго, продолжалъ онъ также отрывисто: — даю вамъ полчаса времени на сборы, и чтобъ черезъ часъ васъ не было на шатожиронской земл.

— Что вы говорите, сударь? пробормоталъ бывшій писецъ, поблднвъ, какъ полотно.

— Я говорю, что если въ два часа ваша физіономія появится еще гд-нибудь на горизонтъ, я буду вынужденъ раздвоить ее этимъ маленькимъ орудіемъ.

Съ этими словами баронъ поднялъ толстую палку, которая была у него въ рукахъ.

— Раздвоить мою физіономію…

— Вдь у васъ два имени? Какъ-разъ будетъ по физіономіи на имя.

— Государь мой, сказалъ Ланжеракъ измнившимся голосомъ: — ваши лта и родство съ, однимъ изъ лучшихъ друзей моихъ извиняютъ дерзость вашихъ словъ, въ которыхъ вы, впрочемъ, раскаетесь, если хладнокровно обдумаете все происшедшее между нами. Я никакъ не надялся встртить въ г-жъ Гранперренъ особу, съ которою нкогда былъ знакомъ, я не только не искалъ встрчи съ нею, но еслибъ зналъ, что она здсь, такъ употребилъ бы вс средства избгнуть ея. Я человкъ благородный, дворянинъ и никогда не позволю себ обидть женщины. Итакъ, если вы полагаете, что мое присутствіе въ Шатожирон можетъ вредить спокойствію г-жи Гранперренъ, то я готовъ удалиться, но добровольно и честнымъ образомъ, вы понимаете, что я не долженъ и не могу повиноваться нсколько-невжливому приказанію вашему.

Не смотря на свое смущеніе, Ланжеракъ усплъ обдумать, что изгнаніе его изъ Шатожирона не только не вредило pro намреніямъ, но даже способствовало имъ. И точно, съ-тхъ-поръ, какъ г-жа Бонвало объявила о своемъ намреніи хать въ Италію, ничто боле не удерживало его въ замк, онъ уже прежде пріискивалъ благовидный предлогъ, подъ которымъ могъ бы ухать.

— Не честнымъ образомъ, грубо отвчалъ сельскій дворянинъ: — а палками выгоняютъ плутовъ… а вы плутъ, слышите ли, г. виконтъ де-Ланжеракъ! Я многое узналъ о вашемъ поведеніи у стряпчаго Югнна!

— Баронъ! вскричалъ Пишо, блдня боле и боле: — еслибъ я не уважалъ вашихъ сдыхъ волосъ…

Г де-Водре внезапно остановился, скрестивъ руки на широкой груди и бросивъ на самозванца такой грозно-презрительный взглядъ, что Пишо не договорилъ начатой фразы, пробормоталъ нсколько невнятныхъ словъ и сталъ поспшно удаляться.

— Въ два часа я буду въ замк, сказалъ ему вслдъ баронъ: — постарайтесь убраться къ тому времени, а не то…

Онъ тоже недоговорилъ фразы, но выразительный жестъ досказалъ мысль его.

Между-тмъ, какъ лже-виконтъ, задыхаясь отъ безсильной злобы, скоро шелъ къ замку, г. де-Водре повернулъ въ улицу, ведшую къ дому г. Бобилье, гд онъ назначилъ свиданіе Фруадво для подписанія акта усыновленія, написаннаго поутру старымъ мирным судью.

Ровно въ два часа, баронъ, соблюдавшій во всхъ длахъ воинскую точность, вернулся въ замокъ.

— Нечего длать! сказалъ ему Ираклій, котораго онъ засталъ съ маркизой въ одной изъ залъ нижняго этажа:— г-жа де-Бонвало осталась непреклонною.

— Она ухала? спросилъ г. де-Водре.

— Часъ тому назадъ.

— Сожалю, что я не могъ проститься съ него.

— Я сожалю объ этомъ боле васъ, сказала г-жа де-Шатожиронъ, искренно огорченная внезапнымъ отъздомъ матери.

— Жена моя уврена, сказалъ маркизъ:— что еслибъ вы присоединили свои просьбы къ нашимъ, то г-жа де-Бонвало согласилась бы остаться, и она очень-сердита на васъ за то, что вы не пришли.

— Мн кажется, возразилъ баронъ:— что если ваша матушка ее уступила ни вашимъ просьбамъ, ни просьбамъ Ираклія, то ужь врно не послушалась бы меня, впрочемъ, она ухала, вроятно, не на долго.

— Не знаю, возразилъ Шатожиронъ:— г-жа де-Бонвало сказала нсколько словъ, по которымъ я заключаю, что она намрена остаться довольно-долго за границей.

— Такъ она не въ Парижъ похала?

— Совсмъ нтъ, она объявила намъ, что намрена хать въ Италію.

— Въ Италію?

— И, можетъ-быть, еще дальше, потому-что, если на пятидесяти-лтнемъ возраст человкомъ овладваетъ страсть къ путешествіямъ, такъ онъ готовъ объздить весь свтъ.

— Ираклій, ты говоришь о моей матери, сказала маркиза съ легкимъ упрекомъ: — мысль о долгой, быть-можетъ, разлук съ нею сильно огорчаетъ меня, я надялась, что она навсегда останется съ нами!

— Не печальтесь, дитя мое: Италія не на краю свта. Если матушка ваша пробудетъ тамъ слишкомъ-долго, такъ мы сами подемъ за нею.

— Я то же говорилъ Матильд.

— Но, продолжалъ баронъ, обращаясь къ племяннику:— не ухалъ ли еще кто-нибудь?

— Такъ вы ужь знаете, что Ланжеракъ насъ оставилъ? спросилъ маркизъ.

— А-га! онъ ухалъ?

— Съ полчаса тому.

— А что заставило его такъ поспшно бжать отъ васъ?

— Письмо, полученное изъ Парижа.

— Не-уже-ли? Такъ онъ получилъ письмо изъ Парижа?

— Которымъ его извщали, что одинъ изъ его родственниковъ, назначившій его своимъ наслдникомъ, при смерти, а въ такомъ случа…

— Разумется! Родственникъ, назначившій его своимъ наслдникомъ, заслуживаетъ всякаго уваженія, особенно, когда онъ при смерти. Такъ г. де-Ланжеракъ ухалъ въ Парижъ?

— Да, дядюшка.

— Увренъ ли ты въ этомъ? спросила г-жа де-Шатожиронъ, устремивъ на мужа взглядъ, въ которомъ выражалась безпокойная недоврчивость.

— Какъ! увренъ ли я? Вдь я своими глазами видлъ, какъ онъ слъ въ дилижансъ, дущій изъ Шалона-на-Саон въ Мулэнъ и останавливающійся каждый день на площади!

— Въ Мулэн онъ, вроятно, намренъ ссть въ дилижансъ, отправляющійся изъ Ліона въ Парижъ? спросилъ баронъ.

— Точно.

— Такъ-какъ мы заговорили уже о г. де-Ланжерак, продолжалъ сельскій дворянинъ съ скрытою ароніею: — то сдлай одолженіе, скажи мн, гд, когда и какимъ образомъ вы сдлались друзьями.

— Гд? Въ Париж. Когда? За нсколько времени до моей женитьбы. Какимъ-образомъ? Какъ обыкновенно дружатся въ Париж.

— То-есть, на-скорую-руку, съ первой встрчи.

— Боже мой, жизнь такъ коротка! Еслибъ мы должны были доискиваться до всего…

— Такъ ни до чего бы и не дошли, однакожь, мн кажется, дружба заслуживаетъ исключенія…

— Врьте, дядюшка, моя дружба къ Ланжераку искрення, я увренъ, что и онъ съ своей стороны…

— Прежде скажи мн, увренъ ли ты, что онъ точно Ланжеракъ?

— Мн никогда не приходило на умъ требовать отъ него метрическаго свидтельства, но никто, сколько я знаю, не оспоривалъ ни имени, ни званія его.

— Стало-быть, ты совершенно убжденъ, что онъ иметъ право и на то, и на другое?

— Убжденъ какъ-нельзя-боле. Но къ-чему вс эти разспросы?

— Къ тому, что я удивляюсь, какъ этому негодяю удалось ослпить тебя.

— Что вы говорите?

— Хочешь знать настоящее имя твоего друга Ланжерака?

— Какъ! разв онъ присвоилъ себ чужое имя? спросила маркиза съ необыкновенною живостью.

— Твоего друга Ланжерака, продолжалъ сельскій дворянинъ, пристально смотря на своего племянника: — зовутъ Адріеномъ Пишо.

— Адріеномъ Пишо! повторилъ Ираклій, вскочивъ съ кресла.

— Именно.

— Это невозможно, дядюшка! Вы ошибаетесь.

— Такъ онъ дйствительно не дворянинъ и не виконтъ? сказала Матильда, которая была столько же обрадована этимъ извстіемъ, какъ мужъ изумленъ.

— Адріенъ Пишо, говорятъ теб, бывшій писарь у г. Югнна, стряпчаго въ Парижъ, а теперь промышленикъ, обманщикъ, какъ теб это кажется, Ираклій?

— Дядюшка, я велю осдлать лошадь и догоню мулэнскій дилижансъ.

— Вотъ еще! сказалъ баронъ, пожавъ плечами:— стоитъ ли безпокоиться о такомъ негодя?

— Однакожь, мн необходимо съ нимъ объясниться.

— Объясненіе уже было.

— Между вами?

— Именно.

— И онъ признался?

— Я не нуждался въ его признаніи, потому-что узналъ все дло обстоятельно. Особа, видавшая его прежде въ Париж, узнала его въ моемъ присутствіи.

Слова эти, сопровожденныя выразительнымъ взглядомъ, вызвали краску на щеки маркиза.

— Такъ письмо изъ Парижа и умирающій родственникъ одн выдумки? спросила маркиза, на лиц которой ясно выражалось удовольствіе:— онъ ршился ухать только потому, что его узнали, уличили въ обман?

— И то онъ нескоро ршился, я долженъ былъ для этого употребить нкоторые аргументы, очень-хорошо на него подйствовавшіе.

— Итакъ мы вамъ, дядюшка, обязаны избавленіемъ отъ этого несноснаго человка?

— Такъ вы довольны тмъ, что избавились отъ него?

— Рада, душевно рада, признаюсь откровенно. Я давно уже подозрваю, что онъ совсмъ не то, за что выдавалъ себя, и что вкрался въ нашъ домъ съ самыми коварными намреніями.

— Надобно вамъ сказать, дядюшка, сказалъ маркизъ:— что Матильда всегда чувствовала къ этому… какъ его назвать?

— Къ этому плуту, mordieu! Не-уже-ли ты еще сомнваешься?

— Извольте, къ этому плуту, жена моя всегда питала къ нему необъяснимую антипатію.

— Вотъ женскій инстинктъ! сказалъ баронъ:— онъ поврне нашей наблюдательности и мнимой проницательности.

— Еслибъ ты послушался меня, сказала Матильда мужу: — то давно бы прекратилъ сношенія съ этимъ опаснымъ человкомъ.

— Вы сейчасъ сказали, сказалъ г. де-Водре, внимательно смотря на молодую женщину: — что этотъ негодяй вкрался въ вашъ домъ съ самыми коварными намреніями. Позвольте спросить, что вы разумете подъ этими словами?

Маркиза смшалась и не отвчала.

— Отъ-чего не повторить дядюшк того, что ты мн сказала? спросилъ Ираклій жену.

— Если это негосударственная, или, что еще важне, не супружеская тайна, сказалъ баронъ улыбаясь: — такъ вы смло можете вврить мн ее, я очень скроменъ.

Шатожиронъ принялъ за согласіе молчаніе маркизы, и сказалъ:

— Вотъ мысль, по-моему, довольно-безразсудная, которую Матильда вбила себ въ голову съ нкоторыхъ уже поръ и которую она открыла мн только теперь. По ея мннію, любезности Ланжерака имли только цлію состояніе г-жи де-Бонвало.

— Чортъ возьми! сказалъ г. де-Водре: — въ-самомъ-дл, такая добыча очень-заманчива для подобнаго корсера. У ней, кажется, два или три мильйона?

— Три, по-крайней-мр! Если жена моя не ошибается, такъ Ланжеракъ просто имлъ цлію заставить г-жу де-Бонвало сдлать въ его пользу одну изъ тхъ маленькихъ глупостей, отъ которыхъ не всегда защищены даже женщины зрлыхъ лтъ… однимъ-словомъ, выйдти за него.

— Вотъ это гораздо-вроятне глупой исторіи, которую разсказывала Кларисса, сказалъ сельскій дворянинъ про-себя, считая излишнимъ сообщить это разсужденіе своимъ слушателямъ:— въ-отношеніи къ любви, такой негодяй, каковъ Пишо, долженъ скоре всего воспламеняться деньгами.

— Эта безразсудная мысль такъ глубоко вкоренилась въ ум Матильды, что вс мои возраженія не заставили ея перемнить этого мннія. Самыя случайныя вещи безпокоятъ теперь мою жену. На-примръ, она вообразила, что отъздъ матери ея и Ланжеража былъ условленъ напередъ,— словомъ, что это нчто въ род прогулки въ Гретна-Гринъ!

— Ты преувеличиваетъ, или, лучше сказать, перетолковываешь мои опасенія, сказала Матильда съ замшательствомъ: — въ нихъ нтъ ничего оскорбительнаго для моей матери, только г. де-Ланжepакa, или г-на Пишо я считаю способнымъ на самые коварные постуики, а потому подозрнія мои падаютъ на него одного.

— Однакожь, сказалъ баронъ племяннику: — ты самъ сейчасъ говорилъ, что видлъ, какъ онъ слъ въ мулэнскій дилижансъ.

— Видлъ, дядюшка.

— Если г-жа Бонвало детъ въ Италію, то она, вроятно, въ Шалон-на-Саони сядетъ на пароходъ?

— Точно, она ухала въ Шалонъ.

— Въ такомъ случа, успокойтесь, дитя мое, сказалъ старый дворянинъ, обращаясь къ молодой женщинъ: — по діаметрально противоположнымъ дорогамъ, избраннымъ ими, они могутъ встртиться только въ такомъ случа, если захотятъ дохать до Тихаго-Океана, что весьма-невроятно.

Внезапный шумъ, послышавшійся на двор, прервалъ разговоръ.

Разговаривавшіе съ одинакимъ любопытствомъ подошли къ одному изъ оконъ.

XVIII.
Заблудшаяся овца.

Два жандарма въхали на дворъ замка, и за ними тотчасъ затворили ршетку, потому-что многочисленная толпа народа, неимвшая, впрочемъ, никакихъ намреній, кром удовлетворенія любопытства, слдовала за ними. Любопытство толпы было возбуждено не всадниками, а человкомъ, съ жалкимъ видомъ шедшимъ между ними пшкомъ, съ руками, связанными веревкой, конецъ которой одинъ изъ жандармовъ привязалъ къ своему сдлу. Плнникъ этотъ былъ Банкрошъ.

Г. де-Водре, какъ вс люди живаго, дятельнаго характера, былъ довольно-любопытенъ отъ природы, и потому поспшно сошелъ на дворъ и знакомъ подозвалъ къ себ Рабюссона, вошедшаго вслдъ за жандармами.

— Гд его поймали? спросилъ онъ.

— Въ Красной-Корчм, полковникъ, отвчалъ бывшій охотникъ.

— При теб?

— Разумется, полковникъ, я догадался, что разбойникъ спрячется въ этой корчм, настоящемъ разбойничьемъ притон со множествомъ лазеекъ, но какъ онъ ни хитрилъ, мы все-таки перехитрили его.

— Хорошо, Рабюссонъ, поймавъ этого негодяя, ты оказалъ всему здшнему краю истинную услугу.

— Возвращаясь, я замтилъ довольно-подозрительное обстоятельство.

— Что такое?

— Надобно вамъ сказать, полковникъ, что съ-тхъ-поръ, какъ эти два мошенника подожгли замокъ, въ чемъ я уже ни мало не сомнваюсь, я подозрваю всхъ и во всякомъ сижу зажигателя. Итакъ, я увидалъ на дорог, въ полуль отсюда, мулэнскій и шалонскій дилижансы, остановившіеся носомъ-къ-носу.

— Какъ, носомъ-къ-носу?

— То-есть рядомъ.

— И это показалось теб подозрительнымъ? спросилъ полковникъ улыбаясь.

— Выслушайте все, полковникъ. Съ перваго вгляда я подумалъ, что кондукторы хотятъ помняться лошадьми, какъ это часто случается, но ни чуть не бывало: знаете ли кто вышелъ изъ мулэнскаго дилижанса? Блокурый молодой человкъ, гостившій въ заикъ!

— Г. де-Ланжеракъ? спросилъ сельскій дворянинъ тономъ, въ которомъ выражалось внезапно-пробужденное любопытство.

— Да, полковникъ, онъ вышелъ изъ мулэнскаго дилижанса и переслъ въ шалонскій.

— А! не ошибся ли ты?

— Я видлъ это своими глазами, какъ васъ теперь вижу, полковникъ, потому-что былъ отъ дилижанса не боле, какъ шагахъ въ трехстахъ.

— Видлъ ли онъ тебя?

— Не видалъ, полковникъ.

— Продолжай.

— Тогда изъ одного дилижанса перетащили въ другой всю его поклажу. Не правда ли, полковникъ, это очень-подозрительно?

— Отъ-чего же? сказалъ г. де-Водре съ притворною небрежностью:— не-уже-ли отъ-того, что г. де-Ланжераку вздумалось перессть изъ одного дилижанса въ другой, ты принимаешь и его за одного изъ зажигателей, которые теб везд чудятся?

— Нтъ, я этого не говорю, полковникъ. Но г. де-Ланжеракъ сказалъ г-ну маркизу, что детъ въ Мулэнъ, а между-тмъ отправился въ Шалопъ, и я повторяю, что это подозрительно, потомучто человкъ, незамышляющій ничего дурнаго, идетъ прямымъ путемъ, а не бросается изъ стороны въ сторону.

— Матильда говорила правду, подумалъ г. де-Водре, насупивъ брови:— мось Пишо серьзно добирается до мильйоновъ вдовушки и теперь преслдуетъ ихъ. Самое смшное въ этомъ дл то, что я самъ доставилъ ему предлогъ къ скорому отъзду. Нечего длать! Я сегодня несчастливъ, дай Богъ, чтобъ я имлъ еще время исправить свой промахъ!

— Не правда ли, полковникъ, вы сами находите, что это чертовски-подозрительно? спросилъ Рабюссонъ, который обыкновенно только тогда удостоврялся въ своемъ мнніи, когда оно было подтверждено его начальникомъ.

— Не говори никому объ этомъ, отвчалъ баронъ.

— Слушаю, полковникъ.

— Ступай ко мн.

— Слушаю, полковникъ.

— Скажи Клодин, чтобъ она сейчасъ приготовила мн обдать и задай овса Валентину.

— Валентину, нашему великану? Вы, видно, намрены хать далеко?

— Да. Ни одна изъ моихъ лошадей, кром Валентина, не выдержитъ такого далекаго пути.

— Прикажете мн хать съ вами, полковникъ?

— Нтъ. Я буду домой черезъ полчаса, смотри, чтобъ все было готово, и обдъ и лошадь.

— Все будетъ готово, полковникъ, сказалъ Рабюссонъ, по знаку барона, онъ тотчасъ же скорыми шагами пошелъ по направленію къ Шатожирону-ле-Вьелю.

Вотъ что г. де-Водре придумалъ съ быстротою, которою отличались вс его соображенія:

— Г-жа Бонвало будетъ сегодня вечеромъ въ Шалонъ, подумалъ онъ: — Пишо прибудетъ туда нъсколькими часами позже, лишь-бы мн поспть туда до отправленія парохода, отъъзжаюшаго въ шесть или семь часовъ утра, такъ дло мое будетъ выиграно. Коляска моя въ починк, у Ираклія же я не хочу занимать экипажа, ибо намренъ покончить дло безъ посторонняго содйствія. Съ моей дородностью нтъ никакой возможности хать на почтовыхъ, притомъ же, ночью не добудишься ямщиковъ. Слдственно, лучше всего осдлать Валентина, онъ силенъ и не разъ уже возилъ меня въ Шалонъ. Я поду патріархальною мелкою рысью, ибо не намренъ загонять своей лошади ради старой кокетки, пріхавъ въ Шалонъ, я буду еще имть время отдохнуть до отправленія парохода.

Эта программа, въ которой были, по возможности, соединены необходимость дйствія съ спокойствіемъ и удобствомъ дйствующей особы, была исполнена въ точности.

На другое утро, г. де-Водре первый явился въ Шалон на пароходъ, готовившійся къ отплытію въ Ліонъ. Осмотрвъ палубу, каюты и вс закоулки и удостоврившись, что ни г-жи Бонвало, ни Адріена Пишо не было на пароход, онъ вышелъ на набережную, закурилъ сигару, закутался на испанскій манеръ въ широкій плащъ, которымъ запасся на всякій случай, и, прохаживаясь взадъ и впередъ, сталъ терпливо ждать дйствующихъ лицъ маленькой драмы, въ которой онъ избралъ себ главную роль.

По прошествіи нсколькихъ минутъ, баронъ увидлъ ловца мильйоновъ, за которымъ шелъ человкъ съ его вещами, онъ отошелъ въ сторону и далъ ему пройдти, когда Пишо прошелъ на пароходъ, баронъ опять сталъ прохаживаться, уже не скрываясь.

— Теперь онъ можетъ меня видть. Сообщеніе между нашими голубками прекращено, и я ужь ни за что не дамъ имъ соидтись.

Адріенъ Пишо, прибывшій въ Шалонъ наканун вечеромъ, нсколько часовъ спустя посл вдовы, то-есть очень-поздно, не имлъ возможности свидться съ нею.

— Надобно быть осторожнымъ, сказалъ онъ про-себя:— школьническою поспшностью я могу вспугнуть пятидесятилтнюю невинность, благоразуміе требуетъ, чтобъ я представился ей не ране, какъ на пароход, тамъ ей ужь некуда будетъ бжать, и она должна будетъ по-невол доплыть со мною до гавани гименея.

Лже-виконтъ былъ такъ занятъ мыслями о брак или, лучше сказать, о милліонахъ, что не обратилъ никакого вниманія на великана въ синемъ плащ, какъ-бы стоявшаго на часахъ на набережной, противъ самаго того мста, гд былъ пароходъ еще на якор.

Прождавъ довольно-долго, баронъ увидлъ наконецъ героиню романа, къ которому онъ ршился прибавить неожиданную главу. Г-жа Бонвало вышла изъ гостинницы, находившейся на площади, за нею слдовали только горничная и лакей, къ которымъ она имла полную довренность. Прочая прислуга ея осталась въ Шатожирон, куда должна была воротиться и карета, въ которой она пріхала. Нсколько носильщиковъ были нагружены чемоданами, сундуками и картонами, безъ которыхъ она, какъ и вс кокетки зрлыхъ лтъ, не пускалась въ дорогу.

При вид интересной вдовушки, г. де-Водре прямо пошелъ къ ней на встрчу, бросивъ, однакожъ, свою сигару и пригладивъ усы. Въ наружности его произошелъ совершенный переворотъ, казалось, нсколько-грубая кора сельскаго дворянина треснула и выставила наружу ловкость и свтскую любезность отставнаго офицера королевской гвардіи.

— Сударыня, сказалъ онъ, ловко поклонившись: — позвольте преданнйшему слуг предложить вамъ свою руку и проводить васъ до парохода.

— Какъ! вы здсь, мось де-Водре! вскричала г-жа Бонвало съ крайнимъ изумленіемъ: — по какому случаю вы здсь, въ Шалонь?

— Позвольте васъ уврить, сударыня, что я пріхалъ сюда совсмъ-неслучайно, отвчалъ баронъ, вжливо взявъ вдову подъ руку.— Такъ у васъ здсь есть дла?

— Никакихъ длъ нтъ.

— Вы возбуждаете мое любопытство, сказала вдова, замтивъ перемну, происшедшую въ обращеніи сельскаго дворянина, она сочла долгомъ быть любезной, или, лучше сказать, пожеманиться: — вы пріхали въ Шалонъ не случайно и не по дламъ, такъ зачмъ же?

— Чтобъ проститься съ вами, сударыня.

— Не-уже-ли? вскричала вдова, глаза которой, внезапно остановившись на барон, выразили довольно-пріятное изумленіе.

— Вчера, когда вы изволили ухать, меня не было въ замк. Мн было чрезвычайно-прискорбно, что это непріятное обстоятельство лишило меня возможности пожелать вамъ счастливаго пути, не говоря никому ни слова о своемъ намреніи, я приказалъ осдлать лошадь и прискакалъ сюда.

— Вы прискакали? Вы пріхали сюда верхомъ?

— Точно такъ, сударыня.

— Помилуйте! вдь отсюда до Шатожирона около двнадцати ль?

— Слишкомъ двнадцать, сударыня, признайтесь, что въ мои лта проскакать въ галопъ…

— Въ галопъ! повторила вдова съ изумленіемъ: — да это подвигъ!

— Нтъ, небрежно возразилъ баронъ: — то ли я длывалъ въ старину! Но и теперь, чтобъ имть удовольствіе поговорить съ вами нсколько минутъ до вашего отъзда, я готовъ проскакать вдвое боле.

— А, баронъ! это чрезвычайно-любезно съ вашей стороны, повторяю вамъ, это рыцарскій подвигъ!

Между кокеткой-вдовой и сельскимъ дворяниномъ не было теперь, какъ читатели видятъ, и тни антипатіи, и съ одной стороны эта перемна была совершенно-искренна. По чувству совершенно-женскаго тщеславія, г-жа Бонвало была признательне барону за то, что онъ проскакалъ двнадцать ль, чтобъ проститься съ нею, нежели за то, что онъ бросился въ огонь, чтобъ спасти ей жизнь.

— Какъ человкъ храбрый по природ и привыкшій къ опасностямъ, думала она: — онъ, безъ всякаго сомннія, рисковалъ бы жизнью и для другой женщины, между-тмъ, какъ онъ проскакалъ двнадцать ль собственно для меня. Онъ, въ-самомъ-дл, человкъ чрезвычайно-любезный, и предубжденіе мое противъ него было несправедливо.

Г. де-Бодро и г-жа Бонвало продолжали приближаться къ пароходу, разговаривая, и дошли до набережной. Баронъ не показывалъ ни малйшаго намренія воспротивиться отъзду вдовы.

— Хотя я оставилъ Шатожиронъ немногими часами посл васъ, однакожь могу сообщить вамъ довольно-любопытныя свднія о томъ, что случилось посл вашего отъзда.

— Какъ! не-уже-ли еще что-нибудь случилось? весело отвчала вдова — право, Шатожиронъ чрезвычайно-романическая страна, въ ней происходятъ бунты, покражи, поджигаютъ замки, что же еще новаго?

— Вы помните молодаго человка, пріхавшаго въ замокъ почти въ одно время съ вами, и съ которымъ Ираклій обходился какъ съ другомъ? спросилъ баронъ съ видомъ совершеннаго равнодушія.

— Виконта де-Ланжерака? отвчала г-жа Бонвало съ живостію, которую тщетно старалась скрыть.

— Именно, сударыня.

— Помню… разв съ нимъ что-нибудь случилось?

— Весьма-непріятное происшествіе, непріятное для него.

— Непріятное происшествіе… Какое же?

— Онъ самымъ неожиданнымъ, образомъ лишился имени, титула, словомъ, всхъ павлиньихъ перьевъ, въ которыя нарядился.

— Что вы говорите? вскричала вдова, устремивъ на барона испуганный взоръ.

— Словомъ, продолжалъ г. де-Водре съ непоколебимымъ хладнокровіемъ: — дознано и доказано, что этотъ мнимый виконтъ не что иное, какъ пройдоха…

— Пройдоха!

— Знакомый съ парижской полиціей и принадлежащій къ разряду мошенниковъ, гораздо-боле опасныхъ, нежели т, которые пытались украсть вашу шкатулку и подожгли замокъ.

— Ахъ, Боже мой! вы меня пугаете! вскричала г-жа Бонвало, невольно вздрогнувъ: — виконтъ де-Ланжеракъ плутъ!.. И вы говорите, что онъ не виконтъ?

— И не Ланжеракъ, его зовутъ Пишо.

— Пишо! вскричала вдова съ отвращеніемъ: — ахъ, Боже мой! какое имя! Пишо!

— Родня его стоитъ этого имени, продолжалъ сельскій дворянинъ, не считая грхомъ прибгнуть къ воображенію, чтобъ уничтожить Адріена Пишо обвиненіями, наиболе-способными разочаровать тщеславную женщину:— отецъ его бдный сапожникъ, мать кухарка, одинъ изъ его братьевъ…

— А, Боже мой! какая семья! съ отвращеніемъ вскричала г-жа Бонвало:— но что сказалъ несчастный, когда его узнали? Не старался ли онъ оправдаться?

— Помилуйте, сударыня, кто станетъ слушать такого негодяя! Убдившись въ подлог, мы должны были выгнать его, и я взялъ этотъ трудъ на себя.

— И онъ ухалъ?

— Немедленно.

— Куда?

— Вроятно въ Парижъ. Тамъ подобнымъ плутамъ всегда есть пожива… Ахъ, Боже мой! вскричалъ г. де-Водре съ притворнымъ изумленіемъ:— онъ здсь!

— Здсь! повторила вдова измнившимся голосомъ:— здсь? Гд же вы его видите?

— Вотъ онъ, отвчалъ баронъ, указывая на пароходъ:— кажется, это онъ, на палуб? Да, точно, онъ… Я не ошибаюсь… Онъ смотритъ на насъ.

И точно, въ эту минуту Адріенъ Пишо смотрлъ съ невыразимымъ страхомъ и изумленіемъ на группу, остановившуюся у пристани.

— Этотъ человкъ мой злой демонъ! сказалъ онъ про-себя, узнавъ въ великан, стоявшемъ возл г-жи Бонвало, г. Водре: — какую адскую штуку съиграетъ онъ еще со мною?

— Какая дерзость! подумала вдова, когда взглядомъ, въ которомъ слились страхъ и негодованіе, она узнала на палуб мнимаго Ланжерака, по-видимому ее поджидавшаго: — онъ, вроятно, полагаетъ, что я ничего не знаю, и надется… О, какой ужасъ!

— Признаюсь, сударыня, сказалъ баронъ съ выраженіемъ участія: — я не совсмъ доволенъ тмъ, что вамъ приходится хать вмст съ этимъ Пишо. Я опасаюсь, чтобъ, взбшенный тмъ, что его плутни открыты, онъ не вздумалъ мстить и не сдлалъ бы вамъ какой-нибудь непріятности! Если вы позволите, я пойду съ вами на пароходъ и попрошу капитана, съ которымъ я давно знакомъ, чтобъ онъ веллъ строго за нимъ присматривать, нельзя знать, на что можетъ ршиться такой негодяй…

— Нтъ, не нужно, отвчала г-жа Бонвало, крпко ухватившись за руку стараго дворянина: — я не поду.

— Какъ? Вы не подете?

— Ни за что не поду съ этимъ человкомъ! Жоржина, продолжала вдова, обратившись къ своей горничной: — вели отнести вс вещи назадъ въ гостинницу — мы не подемъ.

— Вы не шутите, сударыня? спросилъ г. де-Водре.

— При одной мысли о встрч съ этимъ Пишо мн становится страшно. Баронъ, я становлюсь подъ вашу защиту, слышите ли? Еслибъ этотъ противный человкъ осмлился сойдти съ парохода и подойдти ко мн…

— Будьте спокойны, прервалъ слова ея старый дворянинъ, насмшливо улыбаясь:— онъ не осмлится, впрочемъ, смотрите, пароходъ отъзжаетъ.

Увидвъ, что носильщики съ вещами вдовы поворотили назадъ, капитанъ, и безъ того уже досадовавшій на ея медлительность, подалъ сигналъ къ отплытію.

— А! теперь я дышу свободне! проговорила г-жа Бонвало, смотря вслдъ удалявшемуся пароходу.

— Добрый путь, мось Пишо! закричалъ г. де-Водре своимъ громкимъ голосомъ и въ то же время иронически махнулъ рукой бывшему писцу, который, стоя на палуб, съ бшенствомъ ломалъ руки, думая о мильйонахъ, которые оставались на берегу и съ которыми онъ не имлъ уже никакой надежды увидться.

XIX.
Возвращеніе.

Вечеромъ того же дня, г. Бобилье и Фруадво обдали въ замк. Маркизъ и жена его приняли молодаго адвоката такъ радушно, какъ-будто-бы онъ былъ въ-самомъ-дл сынъ барона де-Водре. Вжливость и ласки человка, котораго онъ прежде обвинялъ въ гордости, помирили Жоржа съ аристократіей. И можно ли было сохранить малйшее непріятное воспоминаніе о прошедшемъ въ присутствіи очаровательной маркизы де-Шатожиронъ, весело называвшей его кузеномъ и безпрестанно самымъ прелестнымъ образомъ изъявлявшей желаніе подружиться съ Викториной?

Неистощимымъ предметомъ разговора служили поимка предполагаемыхъ виновниковъ пожара, странное приключеніе съ виконтомъ де-Ланжеракомъ, отъздъ г. Гранперрена и семейства его въ Шаролль, и боле всего, таинственное поведеніе барона де-Водре.

— Я начинаю серьзно безпокоиться о дядюшк, повторяла г-жа де-Шатожиронъ: — онъ никому не сказалъ куда похалъ и цлыя сутки о немъ нтъ никакихъ извстіи.

— Маркиза, сказалъ старый мирный судья: — вамъ ршительно не о чемъ безпокоиться, г. баронъ узжаетъ такимъ-образомъ не въ первый разъ. Впрочемъ, онъ вчера объявилъ своему врному Рабюссону, что воротится не ране, какъ дня черезъ два.

— И онъ похалъ одинъ, въ сумерки, какая неосторожность! возразила молодая женщина.— Вы напрасно стараетесь успокоить меня, г. Бобилье…

— Надо вамъ сказать, господа, прибавилъ Ираклій улыбаясь:— что продлка господъ Банкроша и Ламур подала моей жен самое дурное мнніе о здшнемъ кра, въ ея глазахъ мирный департаментъ Саоны-и-Луары настоящая Калабрія, гд за каждымъ кустомъ сидитъ бандитъ, и она воображаетъ, что дядюшка попался уже въ руки какого-нибудь бургиньйонскаго Фра-Діаволо.

— Сударыня, сказалъ Фруадво, также улыбаясь:— ваше безпокойство доказываетъ, что вы нехорошо еще знаете г. де-Водре, еслибъ онъ случайно и попался въ руки разбойниковъ, я пожаллъ бы о нихъ, а не о немъ.

Въ это время послышались на двор хлопанье бича и стукъ подъзжавшей: кареты.

— Это кто детъ? спросилъ маркизъ.

— Это карета г-жи Бонвало, сказалъ одинъ изъ слугъ, посмотрвъ въ окно.

— Этотъ почтарь не знаетъ своего дла, продолжалъ Ираклій:— онъ не долженъ хлопать бичомъ и гнать, когда везетъ пустую карету.

— Да она не пуста, сказалъ лакей:— Жоржина сидитъ на козлахъ… а вотъ Жакъ отпираетъ дверцы.

— Не-уже-ли маменька воротилась? съ живостью вскричала Матильда, вставая со стула.

Маркизъ всталъ такъ же поспшно, и черезъ минуту они очутились у окна.

— Да это дядюшка! вскричалъ онъ, увидвъ сельскаго дворянина, вылзавшаго изъ кареты.

— А вотъ и маменька! какое счастіе! вскричала г-жа де-Шатожировъ, увидвъ вдову, которая также выходила изъ кареты, опираясь на руку, ловко и съ любезностью подставленную ей барономъ

— Вотъ неожиданные, но милые гости, сказалъ маркизъ, почти столько же обрадованный, какъ и жена его.

Обдъ былъ прерванъ, и вс пошли на встрчу двумъ путешественникамъ. Г-жа Бонвало объяснила причину своего возвращенія въ двухъ словахъ, приписавъ ее одной изъ женскихъ прихотей, которымъ никто не иметъ права удивляться, потомъ, не садясь еще за столъ, она ушла въ свои покои, чтобъ переодться: это, какъ извстно, главнйшее занятіе пожилыхъ кокетокъ.

— Моя милая, сказала она, оставшись одна съ дочерью, послдовавшею за нею: — откровеино признаю вину свою: предубжденіе мое противъ барона было совершенно-несправедливо, онъ человкъ прелюбезный… поврь мн, я знаю толкъ въ подобныхъ вещахъ.

— Въ-самомъ-дл? спросила маркиза, нсколько изумившись.

— Повришь ли ты, продолжала вдова съ сіяющимъ лицомъ: — единственно для того, чтобъ пожелать мн счастливаго пути, онъ въ прошлую ночь,— ночью, слышишь ли?— проскакалъ въ галопъ двнадцать ль… двнадцать ль въ галопъ! повторила она напыщенно.

— Не-уже-ли? вскричала Матильда, не понимая причины тагого поступка стараго дворянина.

— Такъ длывали только въ средніе вка, а нын — къ сожалнію, рдко встртишь такую любезность въ мужчинахъ. Проскакать въ галопъ двадцать ль! И для чего? Чтобъ проститься съ дамой и поцаловать ей руку! Повторяю, и сто разъ готова повторить, что это любезный, совершенно-рыцарскій подвигъ!

— Дядюшка всегда казался мн настоящимъ представителемъ старинныхъ рыцарей, отвчала маркиза, улыбнувшись жару, съ которымъ говорила мать ея:— но, признаюсь, послдній поступокъ его подаетъ мн о немъ еще боле-высокое понятіе.

— Притомъ же, какъ онъ хорошъ во всхъ отношеніяхъ! продолжала вдова съ возраставшимъ восторгомъ:— какія у него отличныя манеры, какіе прекрасные зубы, сколько свтскости и такта! Словомъ, онъ какъ-будто бы никогда и не разставался съ фешнебльнымъ Сен-Жерменскимъ-Предмстьемъ. Ты, можетъ-быть, не замтила, что у него очень-маленькія руки и ноги, что весьма-рдко бываетъ у людей такого колоссальнаго роста, говоритъ онъ мило, умно, и весело, шутитъ, но шутки его никогда не выходятъ изъ предловъ приличія, словомъ, баронъ, по моему мннію, человкъ совершенно-свтскій, по каждому движенію его видно, что онъ дворянинъ, и еслибъ только не борода… впрочемъ, можетъ-быть, онъ ее сбретъ…

— Какъ! вскричала молодая женщина смясь: — не-уже-ли вы просили его, чтобъ онъ принесъ вамъ въ жертву свою бороду?

— Признаюсь, отвчала г-жа Бонвало съ дтской ужимочкои: — я ршилась преслвовать его до-тхъ-поръ, пока онъ не сбретъ ея. Гадкая, полусдая борода придаетъ весьма-правильному и пріятному лицу его грубое, свирпое выраженіе, и я уврена, что, сбривъ бороду, онъ будетъ казаться десятью годами моложе.

— Я вижу, сказала Матильда весело:— что г. де-Водре употребилъ вс усилія, чтобъ вамъ понравиться.

— А я должна теб признаться, что усилія его не были напрасны, возразила вдова, продолжая жеманиться.— Я нашла, что онъ очень-любезенъ, надюсь, что и онъ не соскучился со мною. Мы оба кокетничали во всю дорогу и время пролетло незамтно.

— Боже мой! подумала молодая женщина, невольно улыбнувшись:— маменька, кажется, влюблена въ г. де-Водре!

— Баронъ не только любезенъ, продолжала г-жа Бонвало мене-игривымъ тономъ:— онъ человкъ весьма-образованный и разсудительный. Въ промежуткахъ между любезничаньемъ, мы говорили о вещахъ серьзныхъ, о политик, о длахъ, объ образ жизни, о я должна признаться, что во многихъ отношеніяхъ онъ измнилъ мои мннія, исправилъ мои мысли, словомъ, я не могу теб разсказать, какъ довольна нашимъ разговоромъ, надюсь, что и ты, узнавъ результаты его…

— Вы возбуждаете мое любопытство, маменька…

— Не спрашивай, я готовлю теб и твоему мужу сюрпризъ. Скажу теб только то, что, пока вы останетесь въ Шатожирон, и я не уду отсюда.

— Ахъ, маменька! лучшаго сюрприза мы и желать не можемъ. Вы знаете, какъ я всегда желала, чтобъ вы не разлучались съ нами!

— Баронъ убдилъ меня, что здшній край совсмъ не такъ дикъ и скученъ, какъ мн казалось, у насъ есть очень-хорошіе сосди, дворяне, владющіе замками, мы придумали чудесную вещь: можетъ-быть, къ зим намъ удастся устроить театръ и поставить на сцен нсколько оперъ, въ ожиданіи этого наслажденія, мы можемъ здить верхомъ, гулять, охотиться… Какъ я хорошо сдлала, что взяла съ собой свое амазонское платье! Ахъ, Боже мой! есть ли здсь порядочныя дамскія сдла? Впрочемъ, можно выписать ихъ изъ Парижа, хоть это и будетъ немного-долго.

Говоря съ втренностью, которая была бы только-что сносна въ устахъ двадцатилтней женщины, г-жа Бонвало примтила передъ зеркаломъ нсколько чепчиковъ, боле или мене украшенныхъ лентами и кружевами, но ни одинъ не удовлетворялъ ея кокетства.

— Увряю васъ, маменька, что чепчикъ, который вы теперь сняли, вамъ очень къ-лицу, сказала маркиза, съ трудомъ скрывая свое нетерпніе.

— Ты думаешь? Ну, такъ я оставлю его, отвчала вдова.— Посмотрвшись еще нсколько времени въ зеркало съ чрезвычайно-довольнымъ видомъ, она вдругъ обратилась къ дочери и сказала ей небрежно: Ахъ, да! я и забыла сказать теб, что мы видли въ Шалон мось Пишо!

— Такъ вы ужь знаете исторію г. де-Ланжерака? спросила Матильда, внимательно наблюдая выраженіе лица матери.

— Знаю. Баронъ мн все разсказалъ. Вообрази себ: въ то самое время, какъ я намревалась уже ступить на пароходъ, мы увидли на палуб этого гадкаго человка. Видъ зми не внушилъ бы вн большаго отвращенія, и желаніе мое хать въ Италію разсялось въ одинъ мигъ. Я трепещу при одной мысли о непріятностяхъ, которымъ эта встрча могла бы меня подвергнуть. Не зная этого обманщика, я хала бы съ нимъ на одномъ пароход — съ человкомъ, котораго зовутъ Пишо и родные котораго… А! прочь мысли, пятнающія мое воображеніе! Я готова, пойдемъ обдать. У барона желзная натура, и онъ, вроятно, проголодался, а мн не хотлось бы заставить его ждать.

Въ это же время у г. де-Водре былъ не-мене откровенный разговоръ съ племянникомъ.

— Любезный Ираклій, сказалъ онъ ему, усаживаясь въ широкое кресло, какъ человкъ, совершившій тяжкій трудъ: — провидніе даровало теб такого драгоцннаго дядю, какого едва-ли можно найдти у другаго смертнаго, и если, посл моей смерти, ты не воздвигнешь мн какой-нибудь статуи въ своемъ замк, такъ я напередъ обвиняю тебя въ неблагодарности.

— Я совершенно согласенъ, что вы заслуживаете статую, отвчалъ маркизъ, весело улыбаясь:— но надюсь, что мн не удастся поставить ее вамъ, потому-что вы переживете насъ всхъ.

— Не въ томъ дло. Знаешь ли ты, что я совершилъ?

— Не знаю, но по лицу вашему угадываю, что вы довольны собою.

— Еще бы! Какъ человкъ совершенно-справедливый, я признаю заслуги и въ себ. Выслушай же меня и скажи потомъ по совсти, имю ли я право гордиться услугами, которыя оказалъ теб со вчерашняго дня.

— Мн, дядюшка?

— Разумется, кто поправилъ вс твои глупости, какъ не я? Слушай: во-первыхъ, если Пишо продолжаетъ свой путь по Рон такъ же быстро, какъ началъ его сегодня утромъ, то долженъ быть очень-близокъ къ Авиньйону…

— Къ Авиньйону! перебилъ его Ираклій съ изумленіемъ:— да вдь онъ похалъ въ Парижъ?

Баронъ пожалъ плечами и въ нсколькихъ словахъ разсказалъ, какъ лже-виконтъ переслъ изъ одного дилижанса въ другой.

— А! измнникъ! вскричалъ маркизъ, пристыженный и раздосадованный тмъ, что дался въ обманъ негодяю.

— Онъ намъ уже не опасенъ, и потому оставимъ его въ сторон: займемся лучше твоей любезной тещей. Ей надобно накинуть на шею цвточную цпь, другъ мой, иначе, она уйдетъ отъ насъ со всми своими мильйонами, что уже чуть не случилось вчера.

— Признаюсь, дядюшка, я никогда не думалъ о состояніи моей тещи, вдь мы съ Матильдой довольно-богаты и безъ нея.

— Пустая фраза! Конечно, вы довольно богаты, но у васъ будутъ дти, я даже надюсь, что у васъ будетъ много дтей, а тогда ты не скажешь, что теб не нужно состоянія г-жи Бонвало. Впрочемъ, не въ твоемъ безкорыстіи дло, я смотрю на предметъ съ своей, а не съ твоей точки зрнія, а вотъ моя точка зрнія: усыновивъ Фруадво, я лишаю твоихъ дтей двадцати тысячь ливровъ дохода, стало-быть, обязанъ вознаградить ихъ за это, и вознагражу съ избыткомъ, если мн удастся упрочить за ними мильйоны твоей тещи, что я и сдлаю, mordieu! Я самъ берусь сплести и накинуть цвточную цпь, о которой сейчасъ говорилъ.

— Вы, дядюшка?

— Я, племянникъ! я даже осмлюсь прибавить, что вышеупомянутая цпь сидитъ уже на ше твоей тещи, хоть она сама того не примчаетъ, и что оба конца ея вотъ въ этой рук!

Говоря это, баронъ протянулъ одну изъ рукъ, аристократической формой которыхъ вдова восхищалась во всю дорогу.

— Я знаю, дядюшка, что для насъ нтъ ничего невозможнаго, сказалъ маркизъ смясь: — однакожъ, мн кажется, что оковать прихотливое непостоянство, романическія фантазіи и капризы моей тещи, такое предпріятіе…

— Слушай и суди, перебилъ его г. де-Водре: — вотъ слово въ слово подробности побды, которую я одержалъ надъ твоею тещею по дорог отъ Шалона сюда, мн кажется, что еслибъ мы дохали до Парижа, я получилъ бы еще многое. Но, сказать по правд, прибавилъ онъ съ насмшливою улыбкой:— я весьма доволенъ, что путешествіе кончилось здсь. Итакъ, во-первыхъ, теща твоя избавляетъ тебя отъ обязательства сдлаться человкомъ политическимъ и, слдовательно, присягать настоящему правительству, это пунктъ, о которомъ я позаботился прежде всего.

— Какъ, дядюшка, вы уговорили г-жу Бонвало…

— Она сама избавитъ тебя отъ неосторожно-даннаго слова.

— Я былъ влюбленъ. Но какимъ образомъ удалось вамъ?

— Я обратился къ тщеславію, которымъ наша милая вдовушка надлена щедро. Я далъ ей понять, что для полученія вліянія Шатожирону не нужно имть въздъ въ бурбонскій или люксанбурскій дворецъ, и, слдовательно, нтъ никакой надобности пускаться въ путь, когда цль уже достигнута. Но я одержалъ еще боле-ршителшую побду, заключающуюся именно во второмъ пункт. Во вторыхъ, г-жа Бонвало отказалась отъ чести имть доступъ въ тюильрійскій дворецъ.

— Не-уже-ли?.. Она только и бредила о дворц! какъ же вы?..

— Очень-просто: я заставилъ ее бредить о другомъ. Съ женщинами всегда надобно поступать такимъ образомъ, потому-что он ужасно боятся пустоты и ихъ можно заставить отказаться отъ безразсудной мысли только въ такомъ случа, когда замнишь ее другою.

— А позвольте узнать, любезный дядюшка, что вбили вы въ голову г-ж де-Бонвало на мсто безумной страсти къ тюильрійскому великолпію?

— Поклоненіе несчастію, mordieu! привязанность къ законному праву, съ важностію отвчалъ г. де-Водре.

— Ба! произнесъ Ираклій съ изумленіемъ.

— Тебя это удивляетъ? возразилъ сельскій дворянинъ, пожавъ плечами:— ты, я вижу, еще очень-молодъ, другъ мой!

— Какъ! г-жа де-Бонвало теперь легитимистка? сказалъ Шатожиронъ, громко засмъявщись.

— Боле меня, а это много значитъ.

— Это непостижимо!

— Напротивъ, это весьма-просто. Политическія мннія женщинъ боле дло нервической чувствительности, нежели разсудительности или убжденія. Нервы же такіе клавиши, изъ которыхъ можно извлечь любую мелодію: умй только ударять въ нихъ, въ молодости я умлъ очень-искусно играть на этихъ клавишахъ, продолжалъ баронъ улыбаясь:— и сегодня убдился на опыт, что и теперь еще не совсмъ заржавлъ. Итакъ, я доказалъ г-ж Бонвало, какъ A + B, что женщина съ ея состояніемъ, съ ея званіемъ (польстилъ ея званію, нечего длать!), словомъ, что такая молодая и прелестная вдова непремнно должна принадлежать къ нашей партіи, я заставилъ ее сознаться, что званіе легитимиста весьма-прилично, даже въ мод, потомъ, поколебавъ ея убжденіе, я заигралъ на сантиментальныхъ и меланхолическихъ клавишахъ — заговорилъ о прошедшемъ, о рыцарской врности, о святости несчастія, словомъ, убдилъ ее, и такъ убдилъ, что она спросила меня: присталъ ли блый и зеленый цвтъ къ свжему лицу? Разумется, я отвчалъ утвердительно: и вотъ какъ твоя теща сдлалась легитимисткой.

— Да вы колдунъ! сказалъ маркизъ, продолжая хохотать.

— Въ-третьихъ, продолжалъ баронъ: — такъ-какъ я знаю, что большая часть имущества ея положена въ государственный банкъ, что весьма-опасно по случаю прихотливой перемнчивости характера твоей тещи, то убдилъ ее купить марьянкурское имніе.

— Марьянкурское имніе! вскричалъ маркизъ, не вря своему слуху.

— Да, другъ мой, марьянкурское имніе, приносящее восемьдесятъ тысячь ливровъ ежегоднаго дохода, имніе, смежное съ твоимъ, такъ-что, соединивъ об земли посл смерти твоей тещи, ты будешь богатйшимъ помщикомъ во всемъ департамент, тогда, можетъ-быть, я позволю теб заняться торизмомъ.

— Марьянкурское имніе! повторилъ Ираклій, не приходя въ себя отъ изумленія.

— Такъ-какъ марьянкурскій-замокъ въ дурномъ состояніи, то мы ршили, что твоя теща будетъ жить въ Шатожирон, такимъ-образомъ она будетъ у васъ подъ опекой, и ужь ваше дло будетъ отклонять обожателей въ род Пишо, потому-что, будьте въ томъ уврены, обожатели явятся еще: мало ли хищныхъ птицъ на свт, которыя издали чуютъ мильйоны!

— Все это прекрасно, любезный дядюшка, и жена моя будетъ чрезвычайно-рада, но скажите, пожалуйста, какимъ образомъ взяли вы такую власть надъ женщиной… между нами будь сказано, довольно-упрямой, безразсудной и прихотливой?

— Я старался припомнить старые годы и, кажется, сказалъ баронъ, закручивая усы:— порядочно усплъ въ томъ, я былъ оченьлюбезенъ и — понравился. Словомъ, между нами будь сказано, я имю право думать, что еслибъ я захотлъ продолжать роль любезника и еслибъ сложилъ къ стопамъ твоей любезной тщи свое имя, руку и графскую корону, она не отказалась бы принять ихъ.

— Сдлайте это, любезный дядюшка, и вы увнчаете свои подвиги.

— Что? съ живостію вскричалъ г. де-Водре:— чтобъ я женился на твоей тщ?

— Тогда намъ нечего будетъ опасаться ея прихотливой перемнчивости, тогда ей нельзя уже будетъ вступить въ какой-нибудь смшной бракъ.

— Разумется, она не вступитъ въ смшной бракъ, а я-то что?.. Слуга покорный! Ради вашихъ будущихъ дтей я буду беречь вмст съ вами мильйоны вдовушки, но не женюсь ни за что на нарумяненной старух! Не забудь, что мн стоило сказать только одно слово, чтобъ жениться на маленькой Викторин!..

Слуга доложилъ маркизу, что жена его и тша пришли въ столовую.

— Добрая всть! сказалъ г. де-Водре:— мои усилія придали мн чертовскій аппетитъ, пойдемъ обдать!

XX.
Заключеніе.

Прошло около года посл разсказанныхъ нами происшествій.

Г. Гранперренъ, членъ генеральнаго совта Департамента Саоны-и-Луары, депутатъ шарольскаго округа и кавалеръ почетнаго легіона, проживалъ съ своею женою въ Париж, хотя въ это время засданія въ палатахъ не были еще открыты. Со времени своего избранія, желзно-заводчикъ прізжалъ въ Шагожиронъ только одинъ разъ, на свадьбу своей дочери съ Фруадво, онъ такъ возгордился новою ролью человка политическаго, красная ленточка, украсившая наконецъ его петличку, до того расположила его къ почестямъ и отличіямъ, что Кларисс не трудно было уговорить его поселиться возл самаго источника министерскихъ милостей. Словомъ, депутатъ-консерваторъ метилъ втайн достигнуть пэрства!.. Обольстительная, но большею частію химерическая, несбыточная мечта, которую питаютъ столько почтенныхъ, но пустыхъ головъ!

Между-тмъ, какъ мужъ длался человкомъ политическимъ, г-жа Гранперренъ гордо и смло принималась за роль, для которой создала ее сама природа, и которой не могла играть она до-сихъ-поръ, по случаю слишкомъ-продолжительнаго пребыванія въ провинціи, — то-есть, за роль модной женщины. Болзнь ея ттки, жившей въ Париж, послужила ей удовлетворительнымъ предлогомъ не быть на свадьб падчерицы. Слдственно, благодаря умному распоряженію г. де-Bодpе, честолюбивымъ видамъ своего мужа и здравымъ совтамъ собственной опытности, Кларисса не видалась съ Иракліемъ, и, признаемся съ сожалніемъ, въ вихр парижской жизни начинало изглаживаться чувство мщенія, замнившее прежнюю любовь ея.

Злополучныя ощущенія давно уже замнили привязанность ея къ Адріену Пишо. Что бы ни говорили о прочности первыхъ впечатлніий, но нжныя воспоминанія подобны звздамъ, блескъ которыхъ затмвается по мр ихъ удаленія. Въ памяти нкоторыхъ женщинъ съ пламенною, но непостоянною душою, самыя сильныя ощущенія занимаютъ въ-послдствіи не боле мста, какъ и звзды триста-сорокъ-второи величины, замченныя Гершелемъ, вблизи они подобны солнцу, издали туманны…

Первый обожатель Клариссы, будучи принужденъ отказаться отъ мечтаній, которыми до-тхь-порь убаюкивалъ себя, продолжалъ вести въ Париж жизнь, которой обыкновенная цль — позоръ, нищета, а иногда и наказаніе.

Товарищъ и искренній недругъ его, Армавъ де-Буажоли, получилъ мсто подпрефекта въ одномъ изъ западныхъ департаментовъ.

Банкрошъ и Ламур, осужденные на всю жизнь въ каторгу, какъ зажигатели и воры, были сосланы въ Тулонъ.

Вс прочія дйствующія лица нашего разсказа находилось въ Шатожорон въ то время, съ котораго мы намрены продолжать разсказъ.

Въ первомъ этаж дома, находившагося на углу площади и главной улицы селенія, почти напротивъ гостинницы Коня-Патріота, въ комнат, довольно-плохо меблированной, не смотря на пышное названіе гостинницы, около полудюжины женщинъ, съ которыми читатель уже знакомъ, собрались въ прекрасный осенній вечеръ, около четырехъ часовъ по-полудни. Он собрались праздновать возвращеніе хозяйки дома, г-жи Эстевени, пріхавшей наканун изъ Парижа. Пирожное, плоды, молочное служили закуской, и, къ общему удовольствію, чай былъ замненъ легкимъ, молодымъ винцомъ, которое, благодаря сахару, служило шампанскимъ, потому-что пнилось и играло.

Между гостями первое мсто занимали мадмуазель Бержре, злоязычіе которой было чрезвычайно, г-жа Перронь, по-прежнему жеманная, и Урсула Шавле, боле прежняго огорченная невольнымъ двичествомъ. Изъ этого можно заключить, что бесда по своей горечи составляла рзкій контрастъ съ сладкими лакомствами закуски, и что каждая изъ этихъ любезныхъ особь кусала ближняго съ такимъ же наслажденіемъ, какъ и сладенькіе пирожки.

— Итакъ, мадамъ Эстевени, сказала г-жа Перронъ, продолжая разговоръ:— вы видли въ Париж г-жу Гранперренъ и не были довольны ея пріемомъ?

Ученая почтмейстерша здила въ Парижъ, чтобъ испросить административную милость, которой не могъ исходатайствовать ей ея почтенный пріятель, членъ Французской-Академіи, и такъ-какъ жена новаго депутата не оказала ей пособія, то она сохранила противъ нея злобу, проявлявшуюся въ каждомъ ея слов.

— Вы дурно поняли меня, отвчала она:— я не говорила, что г-жа Грапперренъ дурно приняла меня, напротивъ, въ этомъ отношеніи я никакъ не могу на нее пожаловаться, я только сказала, что нкоторыя обстоятельства заставили меня ходить къ ней какъ-можно-рже.

— Нкоторыя обстоятельства! повторила мадмуазель Шавле съ жаднымъ любопытствомъ:— какія же?

— Я замтила, возразила г-жа Эстевени, сжавъ губы:— что за мадамъ Гранперренъ слишкомъ ухаживали, она была окружена такимъ множествомъ мужчинъ, что я сочла неприличнымъ часто видться съ нею.

— Стало быть, съ живостію сказала г-жа Перрон:— я не ошибалась, когда говорила, что, не смотря на свои меланхолическіе сеансы, она страшная кокетка, и что здсь ей не доставало только случая?

— Случая! сказала Урсула Шавле съ злобной усмшкой: — кажется, и здсь, до замужства, она нашла случай, очень-хорошо извстный г. Шатожирону.

— Да, были когда-то сплетни, сказала снисходительная кузина г. Бобилье:— но мало ли клеветниковъ!..

— Мадамъ Жиро, сказала почтмейстерша: — мы говоримъ не о прошедшемъ, а о настоящемъ. Еслибъ вы видли г-жу Грапперрбнъ, какъ я ее видла, въ Опер, осыпанную драгоцнными каменьями, съ огромнымъ букетомъ въ рукахъ, съ обнаженной шеей, еслибъ вы видли, какъ въ лож ея смнялись мужчины, то вы пожалли бы о бдномъ г. Гранперрен.

— Жалйте о немъ сколько хотите, а я нахожу, что онъ заслуживаетъ наказанія, сказала мадмуазель Бержре съ горечью: — много-много, что онъ три раза въ годъ сходитъ въ церковь!

— Позвольте вамъ замтить, мадмуазель Бержре, сказала г-жаПеррозъ: — что извстное безбожіе г. Гранперрена не оправдываетъ, однакожь, поведенія этой кокетки.

— Да я и не говорю этого! съ сердцемъ отвчала старая ханжа:— мужъ и жена стоютъ другъ друга, и я знаю въ этомъ семейств только двухъ, которые еще хуже ихъ…

— Кажется, и я ихъ знаю, сказала Урсула Шавле съ ненавистной улыбкой.

— Это дочь и зять ихъ, продолжала мадмуазель Бержре.

— А! ужь это черезъ-чуръ! вскричала родственница мирнаго судьи, природная доброта которой была возмущена послдними словами:— что сдлали вамъ г. де-Водре и милая жена его?

— Ха, ха, ха! принужденно засмялась мадмуазель Шабвле: — такъ и вы изъ числа тхъ, которые не принимаютъ въ шутку новаго имени г. Фруадво?

— Я изъ числа тхъ, которые называютъ г. Фруадво именемъ, которое онъ иметъ право носить, отрывисто отвчала г-жа Жиро:— и если хотите, я назову его даже барономъ.

— Барономъ! Какъ это смшно!

— Да, барономъ, въ этомъ нтъ ничего смшнаго. Г. Фруадво, баронъ де-Водре, по милости его пріемнаго отца, а милая и добрая жена его столько же баронесса, какъ кузина ея, г-жа де-Шатожиронъ, маркиза!

— Г. Фруадво кузенъ маркиза де-Шатожиронъ! Перестаньте шутить! сказала Урсула Шавле, съ принужденнымъ презрніемъ пожавъ плечами.

— Надобно сказать, что если онъ и обжегся немножко во время пожара въ замк, сказала г-жа Эстевени: — такъ щедро вознагражденъ за это, и я знаю многихъ, которые за такую цну охотно бросились бы въ огонь.

— Это легче сказать, чмъ сдлать, возразила г-жа Жиро: — что касается до меня, я первая говорю, что г. Фруадво заслужилъ эту награду, и что вс, какъ маркизъ де-Шатожиронъ, такъ и дядя его, поступили прекрасно! Что же касается до маркизы, то на ея счетъ вс прекраснаго мннія, и…

— Не говорите мн, пожалуйста, объ этихъ людяхъ! перебила почтенная ханжа злобнымъ голосомъ: — они вс, безъ исключенія, позорятъ и унижаютъ край нашъ!

— Позорятъ и унижаютъ нашъ край! повторила кузина мирнаго-судьи съ изумленіемъ:— вы сами не знаете, что говорите, мадмуазель Бержре. Какъ! маркиза и кузина ея, два ангела кротости и добродтели, покровительницы бдныхъ и больныхъ, позорятъ машъ край! Какъ! маркизъ, баронъ и г. Фруадво унижаютъ нашъ край, потому-что даютъ работу сотнямъ людей, которые были бы безъ хлба! Это ужь, позвольте вамъ замтить, просто клевета.

— А! клевета! возразила г-жа Бержре, маленькіе срые глаза которой заблистали гнвомъ:— а! клевета! Извольте же, я переберу ихъ всхъ поодиночк, и когда обсужу каждаго, пускай разсудятъ клевещу ли я! Я, напротивъ, еще слишкомъ-снисходительна…

Наступило глубокое молчаніе: обстоятельство весьма-рдкое въ женскомъ собраніи, но повторявшееся каждый разъ, когда язвительная ханжа объявляла, что намрена обсудить кого-нибудь. Вс знали, что злословіе будетъ обильно и разнообразно, и вс со вниманіемъ приготовлялись слушать.

— Начнемъ съ безбожника Иліодора, продолжала мадмоазель Бержре, обозначавшая обыкновенно этимъ именемъ барона де-Водре: — не-уже-ли всякій порядочный человкъ не видитъ, что чаша его преступленій переполнилась? Я говорю это не по личной ненависти и не потому, что онъ прошлаго года хотлъ насъ, меня и мадмоазель Шавле, утопить, но изъ любви къ истин. Своими интригами и происками этотъ человкъ раздлилъ нашу мирную общину пополамъ, чтобъ имть возможность мучить бдныхъ шатожирон-ле-вьельскихъ крестьянъ какъ ему вздумается, съ помощію своего достойнаго сообщника Рабюссона, котораго онъ нарочно для этого возвелъ въ званіе мэра!

— Какъ! вы сердитесь и на Рабюссона? спросила г-жа Жиро.

— Я сержусь на всхъ преступниковъ, а кто боле преступникъ, какъ не Рабюссонъ, волочившійся за кокеткой Виржини, ухавшей въ Парижъ, вмст съ своей почтенной барыней, а теперь ухаживающій за негодной Жоржиной, горничной г-жи Бонвало? Ну, скажите сами, не позоръ ли это, что такого развратника произвели въ мэры новой общины? Боже мой, Боже мой! какія времена!

— Позвольте вамъ замтить, сказала г-жа Эствени съ снисходительной улыбкой:— что любезность ни мало не мшаетъ мужчин быть хорошимъ администраторомъ. Говорятъ, что жители Шатожирона-ле-Вьеля весьма-довольны своимъ мэромъ.

— Конечно! Потому-что они сами не лучше его, сердито возразила старая ханжа:— и не удивительно! единственный глава и начальникъ общины не кто иной, какъ безбожникъ Иліодоръ! Они клянутся только имъ и считаютъ каждое слово его закономъ,— слово безбожника безъ вры и чести, неупускающаго случая оскорблять насъ!

— Скажите же, наконецъ, въ чемъ вы упрекаете г. барона де-Водре? спросила кузина мирнаго судьи.

— Какъ! въ чемъ я его обвиняю? А зачмъ онъ выстроилъ у себя прекрасный фонтанъ, между-тмъ, какъ мы должны черпать воду изъ колодцевъ или рки? А зачмъ онъ повсилъ новый колоколъ въ старой церкви — такой постыдно-большой колоколъ, что когда онъ звонитъ вмст съ нашимъ, такъ нашего и не слышно! А зачмъ онъ отнялъ у насъ разныя святыни, подъ тмъ предлогомъ, что он находились прежде въ шатожирон-ле-вьельской церкви? И вы еще спрашиваете, въ чемъ я его обвиняю? Вс низкіе поступки его очевидны, и надо быть слпымъ, чтобъ не видать ихъ!

— Ну, положимъ, что г. де-Водре виноватъ, сказала хозяйка дома: — но мн кажется, что про маркиза нельзя сказать ничего дурнаго.

— А по-моему, такъ дядя святой человкъ въ сравненіи съ племянникомъ! Кто виноватъ въ томъ, что у насъ отняли достойнаго пастора Доммартена? Бдный молодой человкъ! прибавила ханжа, утирая глаза костлявыми пальцами: — у меня навертываются слезы на глазахъ, когда я только вспомыю о немъ! Его не скоро замнятъ намъ.

— Мн кажется, его уже замнили, сказала г-жа Жиро, никогда нераздлявшая привязапности старой двы къ г. Доммартену: — нашъ новый пасторъ человкъ весьма-почтенный и о немъ ничего нельзя сказать, кром хорошаго.

— Онъ приверженецъ галликанской церкви! съ горечью возразила хаижа: — старый хлопотунъ, не дающій вамъ высказать слова и тотчасъ разршающій все по-своему.

— Разв вамъ было бы пріятне, еслибъ онъ ничего не разршалъ?

— Мн было бы пріятне, чтобъ онъ выслушалъ меня, какъ длывалъ нашъ почтенный священникъ Доммартенъ, ему можно было высказать все, что есть на душ, и я уврена, что хоть бы осталась цлый часъ бесдовать съ нимъ, онъ никогда бы не сказалъ мн: ‘скоре!’ какъ-будто можно говорить о важныхъ длахъ на почтовыхъ!

— Ахъ, Боже мой! у всякаго свой обычай, возразила г-жа Жиро, раздлявшая мннія своего двоюроднаго брата Бобилье, и потому придерживавшаяся стараго священника: — изъ того, что вы сказали, видно только, что г. Малешаръ не уметъ узнавать сплетни селенія.

— Что вы хотите этимъ сказать, сударыня? вскричала мадмоазель Бержре дрожащимъ отъ гнва голосомъ: — о какихъ сплетняхъ вы говорите? Не на меня ли вы намекаете этимъ выраженіемъ? Если такъ, то…

— Скоре, скоре, сюда! съ живостію перебила Урсулу г-жа Перронъ, подошедшая за нсколько минутъ передъ тмъ къ окну, откуда видны были площадь, замокъ, гостинница Коня-Патріота и часть главной улицы:— ступай сюда! кажется, что-то новое затвается.

— Что такое? спросила г-жа Эстевени, скоро вскочивъ, чтобъ перемной разговора отвратить ссору, завязывавшуюся между старой ханжой и кузиной мирнаго судьи.

— Сейчасъ, отвчала г-жа Перронъ:— нсколько слугъ выбжали изъ замка и отправились ао разнымъ направленіямъ: — а вотъ теперь одинъ изъ нихъ возвращается съ г. Фруадво и женой его, которая почти бжитъ, не смотря на свою беременность.

— Вроятно, маркиза разршается отъ бремени, сказала г-жа Жиро съ участіемъ: — мой братецъ Бобилье говорилъ мн еще сегодня утромъ, что ждутъ съ часу на часъ…

— Такъ что же? возразила злобно старая ханжа: — не-уже-ли надобно всполошить весь міръ, потому-что эта маркиза беременна? На-дняхъ прискакалъ изъ Парижа знаменитый акушеръ, онъ летлъ во весь опоръ, такъ-что я едва-только успла вскочить въ лавку Лавердна, а моей бдной Фидельк чуть лапу не отдавили колсами, она, бдняжечка, два дня была нездорова! Скажите, можно ли равнодушно смотрть на такія мерзости!

Вмсто того, чтобъ слушать жалобы хозяйки Фидельки, вс прочія женщины подошли къ окнамъ и слдили за чегой, о приближеніи которой извстила ихъ г-жа Перронъ.

Фруадво и жена его подошли къ углу площади, противъ гостинницы Коня-Патріота, передъ которою находились въ это время Туссенъ-Жиль и Вермо. Бывшій капитанъ пожарной команды и бывшій писарь мирнаго судьи (мы сейчасъ разскажемъ объ отставк ихъ) мрачно поклонились имъ, зять г. Гранперрена холодно кивнулъ имъ головою. Хотя Викторина сама была близка къ сроку, котораго достигла уже г-жа де-Шатожиронъ, однакожъ, слегка опираясь объ руку мужа, шла съ граціозною легкостью.

— Смотрите, какъ беременность ей къ-лицу! сказала г-жа Жиро.

— Какъ-будто-бы беременность можетъ быть къ-лицу! отвчала Урсула Шавле съ горькою завистью, возбуждаемою въ старющихся двахъ видомъ молодой и прелестной матери:— по-моему, она ужасно безобразитъ женщину.

— Однакожь она нимало не безобразитъ нашей милой баронессы, она никогда не была такъ хороша!

— Баронессы! сказала совершеннолтняя два съ усмшкой, походившей на гримасу.

— Да, баронессы! повторила г-жа Жиро, ударяя на этомъ слов: — ужъ что вы ни говорите, а она баронесса, настоящая баронесса!

— Разв я говорю что-нибудь противъ этого? Ужь не думаете ли вы, что я завидую вашей г-ж Фруадво? сказала Урсула съ видомъ презрнія, дурно-скрывавшимъ горькую досаду.

— Завидуете ли вы баронесс де-Водре-Фруадво! отвчала родственница мирнаго судьи съ ироніею, несвойственною ея характеру и употребляемою ею только въ такомъ случа, когда она защищала людей, которыхъ любила, противъ несправедливыхъ и ненавистныхъ нападокъ:— да вдь это написано въ вашихъ глазахъ, на вашемъ лиц, въ малйшихъ вашихъ движеніяхъ, вы завидуете ей во всемъ, слышите ли? во всемъ безъ исключенія: вы завидуете ея званію, имени, богатству, состоянію, молодости, красот, ребенку, который у нея скоро будетъ, и боле всего ея мужу!

Пораженная этой неожиданной, энергической выходкой, Урсула Шавле не нашлась, что отвчать, но въ глубин сердца, пожираемаго уже завистію и жаждой мщенія, поклялась вчной ненавистью къ женщин, такъ хорошо угадавшей тайну ея сердца.

Между-тмъ, Туссенъ-Жиль и Вермо, не сходившіе съ порога гостинницы, вели между собою разговоръ, значеніе котораго будетъ понятне читателямъ, когда они узнаютъ о перемн, происшедшей въ-теченіе года въ положеніи двухъ ревностнйшихъ членовъ шатожиронскаго патріотическаго клуба.

Въ тотъ самый день, когда, благодаря ловкости г. де-Водре, г-жа Бонвало воротилась въ замокъ, г-жа де-Шатожиронъ, радуясь неожиданному возвращенію матери, ршилась ознаменовать его милостію. По ея просьб, г. Бобилье долженъ былъ бросить въ огонь донесеніе, составленное имъ противъ зачинщиковъ бунта. Вспыльчивый мирный судья не безъ сожалнія ршился на жертву, лишавшую его удовольствія отмстить, но такъ-какъ ему оставалось одно утшеніе, а именно судъ, производившійся уже надъ мнимыми зажигагелями, то онъ согласился быть снисходительнымъ, съ особеннымъ, однакожь, условіемъ:

— Хорошо, сказалъ онъ про себя: — я имъ прощу, но Туссенъ-Жиль и Вермо поплатятся за всхъ, потому-что другіе вс дураки, нестоющіе того, чтобъ на нихъ сердиться.

Нсколько дней спустя, по основательному и ршительному требованію своего начальника, Вермо былъ отставленъ отъ должности, а потомъ, при новыхъ выборахъ начальниковъ пожарной команды, и Туссенъ-Жиль не устоялъ противъ сильной оппозиціи, составленной старымъ мирнымъ судьею, и уступилъ свои эполеты Филиппу Амудрю.

Гордясь этими побдами, г. Бобилье героически ршился одержать еще третью, самую блистательную, именно, перессорить всхъ членовъ патріотическаго клуба, вмсто того, чтобъ стараться переломить весь пучокъ, старикъ, сообразуясь съ басней Эзопа, сталъ ломать прутъ за прутомъ. Значительная покупка сахара и свчей, и общаніе не закупать ни у кого другаго, скоро убдили Лавердна отказаться отъ условныхъ почестей вице-президентскаго званія. Мясникъ Готро также не устоялъ противъ предложенія сдлаться главнымъ поставщикомъ замка, наконецъ, Пикарде, человкъ боле-тщеславный, нежели корыстолюбивый, сдлался однимъ изъ ревностнйшихъ приверженцевъ маркиза, когда вліяніе мирнаго судьи доставило ему мсто лейтенанта пожарной команды посл Филиппа Амудрю.

Итакъ, въ то время, съ котораго мы продолжаемъ свой разсказъ, патріотическій клубъ совершенно разстроился, и единственные члены его, оставшіеся вроятно только потому, что имъ ничего не предлагали, были Туссенъ-Жиль и Вермо, два великіе столба, уцлвшіе посреди развалинъ и старавшіеся утшать другъ друга.

— Мы послдніе шатожиронскіе Римляне, говорилъ съ горестью отставной писарь, отличавшійся своею ученостью.

— Разбойники восторжествовали! отвчалъ отставной капитанъ съ скрытою яростью: — но потерпимъ! авось будетъ опять республика!

Въ эту минуту, холодный поклонъ, которымъ Фруадво отвчалъ имъ, придалъ новую пищу злоб и ярости двухъ послднихъ членовъ клуба.

— Онъ не былъ такъ гордъ, когда тягался у меня въ судъ, сказалъ Вермо, злобно усмхаясь.

— Баронство и богатство вскружили ему голову, отвчалъ трактирщикъ тмъ же злобнымъ тономъ.

— Я всегда говорилъ, что онъ не настоящій патріотъ, насколько су и немного дворянскаго дыма заставили его забыть прежнихъ политическихъ друзей.

— Настоящіе патріоты! сказалъ Туссенъ-Жиль, горько улыбнувшись:— а много ли ихъ, кром насъ двухъ?

— Правда, ихъ уже нтъ, и я очень-врно назвалъ насъ послдними Римлянами.

— Когда я посмотрю на подлость этихъ негодяевъ, которые, бывало, кричали громче насъ, мн приходитъ охота взять саблю (потому-что у меня отняли эполеты, но сабля осталась при мн) и изрубить все и всхъ! Лаверднъ,бывшій вице-президеитъ нашего патріотическаго клуба, теперь унижается до того, что самъ таскаетъ во дворецъ сахаръ! Готро еще подле, потому-что когда покупаешь у него мясо, то онъ дерзко откладываетъ лучшіе куски въ сторону и говоритъ: ‘это надо снести въ замокъ!..’ Пикарде, котораго я считалъ благороднымъ и неподкупнымъ, согласился воспользоваться происками стараго негодяя Бобилье, принялъ званіе лейтенанта пожарной команды и теперь грезитъ только замкомъ! Замокъ! у нихъ, у подлыхъ рабовъ, это слово не сходитъ теперь съ языка! О, Вермо! еслибъ я не воздерживался, такъ одинъ повторилъ бы Вароломеевскую Ночь!

— Правда, подобныя подлости впутаютъ отвращеніе къ жизни, такъ, дружище, такъ! отчизны уже нтъ!

— Что это тамъ? сказалъ вдругъ трактирщикъ:— мундиры?

— Это офицеры пожарной команды, отвчалъ Вермо.

Капитанъ Амудрю, лейтенантъ Пикарде и два унтер-офицера, Лаверднъ и Готро, показались въ конц улицы, они были въ полномъ мундир и шли попарно важною, воинственною поступью. Проходя мимо гостинницы Коня-Патріота, Амудрю бросилъ довольно-презрительный взглядъ на двухъ демократовъ, но угрызеніе ли совсти, или гордость благоденствія заставили прежнихъ товарищей ихъ отвернуться въ сторону.

— Эй, Лаверднъ! сказалъ Тусснь-Жиль, обращаясь къ тому изъ четырехъ офицеровъ, который, по мннію его, мене другихъ былъ способенъ на серьзную ссору:— что вы чванитесь? не хотите и поздороваться съ старыми пріятелями!

— Я не видалъ васъ, отвчалъ мелочной торговецъ, по-невол обернувшись.

— Куда это вы такъ важно идете?

— Въ замокъ, отвчалъ Лаверднъ съ нкоторою напыщенностью.

— Разв тамъ маскарадъ? насмшливо спросилъ отставной писарь.

— Почему вы это думаете?

— Потому-что вы нарядились.

— Теперь не святки, возразилъ мелочной торговецъ съ видомъ обиженной гордости:— г. Бобилье извстилъ насъ, что маркиза готова разршиться отъ бремени, и мы спшимъ въ замокъ, чтобъ поздравить маркиза.

— До чего доходитъ человческая подлость! вскричалъ Туссенъ-Жиль, съ свирпымъ движеніемъ скрестивъ руки на груди.

— Мн кажется, вы произнесли слово подлость? сказалъ Филиппъ Амудрю, вернувшись съ своими товарищами и смло смотря въ глаза своему бывшему капитану.

— Такъ что же? грубо спросилъ трактирщикъ.

— Еслибъ я зналъ, что это слово обращается ко мн, такъ попросилъ бы васъ сходить за вашей саблей, — моя при мн, — и мы прогулялись бы до каменоломни, слышите ли вы, мось Туссенъ-Жиль?

— Я не про васъ говорю, прошу оставить меня въ поко.

— Ужь не про меня ли? спросилъ Готро, ставъ въ грозную позицію.

— И не про васъ.

— Такъ, можетъ-быть, про меня? сказалъ въ свою очередь лейтенантъ Пикарде, гордо опершись на саблю.

— Я говорилъ про Лавердна, сказалъ Туссенъ-Жиль, зная, что мелочной торговецъ былъ самый кроткій изъ нихъ: — и если онъ недоволенъ этимъ, такъ пусть скажетъ.

— Слышите ли вы, Лаверднъ? сказалъ Филиппъ Амудрю, замтивъ, что подчиненный его молчалъ.

— Слышу.

— И не отвчаете?

— Что мн отвчать? Туссенъ-Жиль не въ дух, а кто не въ дух, тотъ…

— Въ такомъ случа, сказалъ капитанъ съ презрительной улыбкой:— я буду отвчать за васъ. Мось Туссенъ-Жиль, продолжалъ онъ, прямо смотря на трактирщика: — вы были начальникомъ команды, но васъ отставили, и потому вы бситесь. Это весьма-натурально, но это не даетъ, однакожь, вамъ права говорить дурно обо мн и другихъ офицерахъ, итакъ предупреждаю васъ, что если это случится въ другой разъ…

— Господа! господа! съ живостью перебилъ Лаверднъ: — г. Бобилье вышелъ изъ замка, и, судя по воодушевленному виду его, можно думать, что дло кончилось, теперь некогда ссориться, пойдемте скоре къ нему на встрчу.

Мирный судья перешелъ уже черезъ насыпь, соединявшую площадь съ дворомъ, онъ шелъ скоро, размахивая шляпой, съ озабоченнымъ видомъ человка, получившаго важное извстіе.

— Мальчикъ! вскричалъ онъ задыхающимся голосомъ, выйдя на площадь.

— Что онъ кричитъ? спросилъ Пикарде капитана.

— Мальчикъ, сударыни, мальчикъ! продолжалъ старикъ, обращаясь къ женщинамъ, съ жаднымъ любопытствомъ смотрвшимъ на него изъ оконъ г-жи Эстевени:— мн теперь некогда перецаловать васъ всхъ, но сегодня вечеромъ вы не уйдете отъ меня.

— Судя по словамъ г. мирнаго судьи, сказалъ Лаверднъ съ напыщенностью:— я готовъ побиться объ закладъ, что маркиза родила сына,

Старый чиновникъ продолжалъ бжать вн себя отъ радости, и подбжалъ, наконецъ, къ групп, остановившейся передъ гостинницей.

— Господа, вскричалъ онъ съ торжествующимъ видомъ:— nuntio vobis gaudhim magnum: у насъ родился графъ де-Шатожиронъ! Понимаете ли вы, господа, всю важность этого событія? Надюсь, что теперь роду Шатожироновъ предстоитъ долгая будущность! Наслдникъ мужескаго пола! Мальчикъ! О, я съ ума сойду отъ радости.

— Г. мирный судья, сказалъ Филиппъ Амудрю, говоря отъ имени своихъ товарищей:— мы раздляемъ вашу радость и просимъ позволенія пожать вашу руку…

— Жать руку, когда у насъ родился графъ де-Шатожиронъ! Обниматься надо, ventrebiche! наливаться!

Г. Бобилье бросился въ объятія капитана, потомъ въ объятія лейтенанта, потомъ унтер-офицеровъ, наконецъ, дойдя до Туссена-Жиля, онъ машинально готовился обнять и его, но трактирщикъ-республиканецъ съ сердитымъ видомъ отступилъ назадъ.

— Ахъ, Боже мой! вскричалъ старикъ, весело смясь, потомучто былъ такъ счастливъ, что ничмъ не обижался:— мн кажется, что еслибъ онъ не отступилъ, я обнялъ бы и его. Право, я съ ума сойду отъ радости!

— Г. мирный судья, продолжалъ молодой капитанъ пожарной команды: — вы видите, что мы спшили. Едва намъ дали знать, какъ мы явились. Можемъ ли мы поздравить маркиза?

— Разумется, можете, онъ будетъ вамъ очень-радъ, пойдемте, я представлю васъ. Но что это г. де-Водре не идетъ? За нимъ давно послали. Чтобъ объявить ему важную новость, я самъ вышелъ сюда, а потому прошу васъ подождать…

— Господинъ де-Водре? перебилъ его Готро:— да вотъ и онъ!

И точно: въ эту минуту сельскій дворянинъ почти бгомъ показался на конц ближайшей тропинки изъ Шатожирона-ле-Вьеля къ замку. Врный Султанъ шелъ за нимъ, что же касается до слуги, за нимъ посланнаго, то, не будучи въ состояніи бжать за барономъ, онъ философически ршился отстать.

— Собака г. де-Водре съ нимъ, сказалъ Пикарде, съ улыбкой посмотрвъ на Лавердна.

При вид колоссальной собаки, такъ невжливо его обнявшей, почтенный мелочной торговецъ, не слишкомъ полагаясь на свою саблю, почувствовалъ холодную дрожь по всему тлу, но слдующее размышленіе успокоило его:

— Я теперь въ мундир: она не узнаетъ меня.

Между-тмъ, какъ г. Бобилье, восторгъ котораго усилился при вид барона де-Водре, бжалъ къ нему на встрчу, Туссенъ-Жиль толкнулъ Вермо локтемъ и шепнулъ ему:

— Уйдемъ, дерзкая радость этихъ аристократовъ даетъ мн охоту уничтожить ихъ, лучше уйдемъ, а не то я не отвчаю за себя.

— Да, уйдемъ, потому-что я самъ съ трудомъ пересиливаю себя, отвчалъ отставной писарь съ бшенствомъ:— разопьемъ лучше бутылку вина вдвоемъ.

— Они торжествуютъ, какъ будто-бы дрянной мальчишка стоитъ, чтобъ имъ столько занимались!

— Пускай торжествуютъ! Пріидетъ и нашъ чередъ!

— Вермо! надюсь, что это сбудется, да, пусть только будетъ республика, и тогда…

Туссенъ-Жиль не договорилъ, по кулакъ, поднятый къ замку, угрожалъ и ему и обитателямъ его неумолимымъ истребленіемъ.

Два клубиста, составлявшіе весь клубъ, торжественнымъ, трагическимъ шагомъ вошли въ гостинницу и съ шумомъ захлопнули за собою дверь.

— Лаютъ, но не кусаются, сказалъ Филиппъ Амудрю, громко и иронически захохотавъ имъ вслдъ.

Увидвъ разстроенную физіономію мирнаго-судьи, шляпа котораго продолжала играть роль телеграфа, г. де-Водре ускорилъ шаги.

— Повсься, Крильйонъ! закричалъ Бобилье, когда баронъ могъ его слышать.

— Зачмъ мн вшаться? спросилъ баронъ, на лиц котораго выражалось любопытство, смшанное съ безпокойствомъ.

— Потому-что у насъ родился сынъ, а васъ тутъ не было, продолжалъ старикъ, крича изо всей силы: — здоровый мальчикъ! славный мальчикъ!! чудесный мальчикъ!!!

— Мальчикъ!.. Да здравствуетъ король!.. Что это я говорю? продолжалъ неисправимый карлистъ:— кто-нибудь услышитъ и подумаетъ, что я присоединяюсь къ правительству. Я хотлъ сказать: да здравствуетъ графъ де-Шатожиронъ!

— Именно, да здравствуетъ графъ де-Шатожиронъ! вскричалъ господинъ Бобилье, размахивая шляпой съ удвоеннымъ восторгомъ.

— Да здравствуетъ графъ де-Шатожиронъ! повторили хоромъ офицеры пожарной команды.

— Да здравствуетъ графъ де-Шатожиронъ! вскричала г-жа Жиро у окна.

Въ гостиной г-жи Эстевени, мамзель Бержре и Урсула Шавле злобнымъ ропотомъ сопровождали громкія восклицанія, и въ то же время, въ гостинниц, Туссенъ-Жиль и Вермо на зло радовавшимся заняли припвъ Марсельезы.

— Господинъ баронъ, сказалъ старый мирный судья, растроганный до слезъ тмъ, что его желаніе здравія новорожденному нашло не одинъ отголосокъ: — у меня есть до васъ просьба.

— Просите все, что вамъ угодно, любезный Бобилье, сегодня я ни въ чемъ не откажу вамъ, не такъ — какъ въ день прізда Ираклія.

— Позвольте мн обнять васъ.

— Отъ души, mordieu! сказалъ баронъ, поспшно наклонившись, чтобъ дать возможность старику обнять его.— Полноте, что за слезы, другъ мой! Теперь надо веселиться!

— Да вдь это слезы веселія, слезы радости! отвчалъ господинъ Бобилье, тщетно стараясь преодолть свое волненіе:— еще недавно мн казалось, что я старюсь, но теперь чувствую, что вновь ожилъ…

— И, надюсь, надолго… Итакъ, все кончилось благополучно?

— Какъ-нельзи-благополучне!

— Племянница моя здорова?

— Такъ здорова, какъ только возможно въ ея положеніи, и какъ она рада, какъ счастлива, что у ней сынъ! А маркизъ чуть-ли еще не счастливе!

— Пойдемте скоре въ замокъ, мн хочется поцаловать ихъ обоихъ.

Принявъ поздравленія офицеровъ пожарной команды и пригласивъ ихъ съ собою, г. де-Водре, отъ котораго не отставалъ мирный судья, пошелъ къ замку, но, подойдя къ тому мсту, откуда былъ виднъ Шатожиронъ-ле-Вьель, онъ остановился. Вс слдовавшіе за нимъ также остановились и, обративъ взоры къ террас дома барона, увидли на ней группу, посреди которой легко узнали, по гигантскому росту, Рабюссона, вооруженнаго зрительной трубой и слдившаго за всми движеніями барона.

Г. де-Водре надлъ шляпу на конецъ трости и поднялъ ее къ верху.

Группа, къ которой былъ обращенъ этотъ телеграфическій зпакъ, внезапно раздлилась на дв части, поспшно бросившіяся къ двумъ угламъ террассы, гд почти въ ту же минуту показались два клуба дыма. Секунду спустя, раздались два громкіе выстрла, которымъ далеко вторило эхо долинъ, то были Жань-Фракассъ и Ревель-Матенъ, по-своему праздновавшіе рожденіе графа де-Шатожирона.

— Я боюсь, чтобъ эти выстрлы не испугали маркизы! сказалъ г. Бобилье съ нкоторымъ безпокойствомъ.

— Какъ можно! маркизы де-Шатожиронъ всегда были неустрашимы, это давно извстно.

— Правда, возразилъ мирный судья:— я помню, что въ 83 году, когда покойный принцъ Конде ужиналъ и ночевалъ въ Шатожирон, во время своего путешествія по Бургундіи, маркиза Бенгарда подала сигналъ пальб, собственноручно приложивъ фитиль къ Жану-Фракассу.

— Итакъ вы видите, нтъ никакой опасности. Притомъ же, я уже прежде говорилъ племянницъ: двнадцать выстрловъ для дочери, сто-одинъ для сына.

— Сто-одинъ?

— Конечно, вдь это нашъ дофинъ.

— Справедливо, г. баронъ, но какъ они узнаютъ, сколько выстрловъ должны сдлать: сто-одинъ или только двнадцать?

— А шляпа, которую я поднялъ на палк?

— Это значило — сынъ?

— Именно. Палка безъ шляпы — дочь, палка со шляпой — сынъ.

Г-нъ де-Водре и товарищи его продолжали идти къ замку, когда они вошли во дворъ, мирный судья сказалъ барону, лукаво улыбаясь:

— У насъ будутъ чудесныя крестины, а я знаю одну особу, которой очень хотлось бы присоединить къ крестинамъ свадьбу.

— Кто же эта особа, сплетникъ? спросилъ сельскій дворянинъ, также улыбнувшись.

— Ваша будущая кума.

— Г-жа Бонвало?

— Вс видятъ, что ей ужасно хочется сдлаться баронессой де-Водре, и вамъ стоитъ только сказать слово…

— Можетъ-быть, но она никогда не дождется этого слова! Вамъ я это могу сказать, любезный Бобилье, потому-что вы нашъ врнйшій другъ, я волочусь немножко за вдовой не потому, чтобъ она мн нравилась, а потому-что мн хочется, чтобъ имніе ея досталось Ираклію. Почтенная бабушка наша настоящая голубка, чувствительна и пуглива, а такъ-какъ мн не хочется, чтобъ она улетла отъ насъ и вмст съ своими мильйонами попалась въ когти коршуну, въ род мось Пишо, то я и привязалъ ей къ лапк тесемку, которой она не перерветъ. Нравиться ей — я готовъ, но жениться, слуга покорный!

Г-нъ де-Водре и мирный судья, въ сопровожденіи четырехъ офицеровъ пожарной команды, вступили, весело смясь, въ замокъ, но мы не послдуемъ за ними, ибо что осталось намъ описать? Сцену чистаго, неподдльнаго счастія. Быть счастливымъ весьма-пріятно, но описывать счастіе — скучно. Кто-то сказалъ: ‘блаженны народы, исторія которыхъ скучна!’ желаемъ, чтобъ читатели не измнили этой аксіомы слдующимъ образомъ: ‘скучны романы съ счастливой развязкой!’

‘Отечественныя Записки’, NoNo 9—12, 1846

СЕЛЬСКІЙ ДВОРЯНИНЪ.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ.

I.Шатожиронъ-ле-Буръ и Шатожиронъ-ле-Вьель.

II.Праздничный день.

III.Сельское начальство.

IV.Буря въ стакан воды.

V.Сельскій адвокатъ.

VII.Комната съ двумя кроватями.

VII.Тога и шпага.

VIII.Засданіе мирнаго-суда.

IX.Пріздъ въ замокъ.

X.Торжественный пріемъ.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

I.Совщаніе.

II.Секретъ.

III.Подъ каштанами.

IV.Сельскія сплетни.

V.Скользкій путь.

VI.Посредникъ.

VII.Женщина съ характеромъ.

VIII.Важная новость.

IX.Обдъ избирателей.

X.Ловля голосовъ.

XI.Клубъ Коня-Патріота.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ.

I.Подарки Артаксеркса.

II.Два приглашенія.

III.Неожиданная встрча.

IV.Сельскій заговоръ.

V.Почетная сабля.

VI.Жанъ-Фракассъ и Ревель-Матенъ.

VII.Завтракъ.

VI.Эпизодъ революціи.

IX.Прерванный разсказъ.

X.Древо свободы.

XI.Возмущеніе.

XII.Трехцвтный шарфъ.

XIII.Повиновеніе закону!

XIV.Клубисты и грабители.

XV.Миролюбивый посредникъ.

XVI.Окончаніе грозы.

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ.

I.Бумажникъ.

II.Объясненіе.

III.Представленія.

IV.Злопамятство пастора.

V.Пытка.

VI.Мужъ.

VII.Слабая сторона.

VIII.Мстительные замыслы.

IX.Освобожденная община.

X.Нормандское примиреніе.

XI.Шкатулка изъ чернаго дерева.

XII.Пожаръ.

XIII.Двойное слдствіе.

XIV.Сватъ.

XV.Статья изъ свода законовъ.

XVI.Ошибка.

XVII.Два отъзда.

XVIII.Заблудшаяся овца.

XIX.Возвращеніе.

XX.Заключеніе.

Читайте также:

I.
Шатожиронъ-ле-Буръ и Шатожиронъ-ле-Вьель.

II.
Праздничный день.

III.
Сельское начальство.

IV.
Буря въ стакан воды.

V.
Сельскій адвокатъ.

VII.
Комната съ двумя кроватями.

VII.
Тога и шпага.

VIII.
Засданіе мирнаго-суда.

IX.
Пріздъ въ замокъ.

X.
Торжественный пріемъ.

I.
Совщаніе.

II.
Секретъ.

III.
Подъ каштанами.

IV.
Сельскія сплетни.

V.
Скользкій путь.

VI.
Посредникъ.

VII.
Женщина съ характеромъ.

VIII.
Важная новость.

IX.
Обдъ избирателей.

X.
Ловля голосовъ.

XI.
Клубъ Коня-Патріота.

I.
Подарки Артаксеркса.

II.
Два приглашенія.

III.
Неожиданная встрча.

IV.
Сельскій заговоръ.

V.
Почетная сабля.

VI.
Жанъ-Фракассъ и Ревель-Матенъ.

VII.
Завтракъ.

VI.
Эпизодъ революціи.

IX.
Прерванный разсказъ.

X.
Древо свободы.

XI.
Возмущеніе.

XII.
Трехцвтный шарфъ.

XIII.
Повиновеніе закону!

XIV.
Клубисты и грабители.

XV.
Миролюбивый посредникъ.

XVI.
Окончаніе грозы.

I.
Бумажникъ.

II.
Объясненіе.

III.
Представленія.

IV.
Злопамятство пастора.

V.
Пытка.

VI.
Мужъ.

VII.
Слабая сторона.

VIII.
Мстительные замыслы.

IX.
Освобожденная община.

X.
Нормандское примиреніе.

XI.
Шкатулка изъ чернаго дерева.

XII.
Пожаръ.

XIII.
Двойное слдствіе.

XIV.
Сватъ.

XV.
Статья изъ свода законовъ.

XVI.
Ошибка.

XVII.
Два отъзда.

XVIII.
Заблудшаяся овца.

XIX.
Возвращеніе.

XX.
Заключеніе.