Секта Пиагорейцевъ.
Двдв.
——
Секта пифагорейцев, Давыдов Иван Иванович, Год: 2000
Время на прочтение: 9 минут(ы)
Ни одна секта не имла столь счастливаго примненія правилъ своихъ къ образу жизни, какъ секта пиагорейцевъ. Ее можно назвать обществомъ друзей, врящихъ въ исполненіи обязанностей, страстно преданныхъ другъ другу. Ето было торжество Философіи Практической.
Наблюдая ученіе Пиагора, видишь въ немъ необыкновеннаго человка, обогатившаго согражданъ своихъ, знаніями другихъ народовъ, сдлавшаго многія открытія въ наукахъ точныхъ и основавшаго секту, которая произвела столько мужей знаменитыхъ. Иные въ послдователяхъ его замчаютъ духъ ентузіастической, упорное и постоянное исполненіе нкоторыхъ млочей и языкъ таинственный, отъ того ученіе его кажется непонятнымъ и правила неудобными для исполненія. Такъ часто обманываемся мы въ заключеніяхъ своихъ о дяніяхъ человческихъ незная ихъ цли.
У Пиагорейцевъ, какъ и во многихъ другихъ обществахъ, законы гражданскіе были законами священными. Святость, которою ихъ облекали, облегчала исполненіе. Надобно было бороться съ человческой небрежностью и страстями. Правила Воздержанія ежедневно нарушаются, если он имютъ одно достоинство — сохраненіе здоровья. Есть люди, которые для сохраненія здоровья не пожертвуютъ ни однимъ удовольствіемъ, напротивъ согласятся подвергнуться опасностямъ, чтобы только сохранить обрядъ, ими уважаемый по неизвстной причин.
Въ самомъ дл предписанія Египетскихъ жрецовъ вразсужденіи умренности и воздержанія были сначала правила врачей. Они употребляли лучшія средства, нежели мы въ ныншнія времена и они старались боле предупреждать всякой недугъ, нежели врачевать, отъ того и долго и спокойно жили. Пиагоръ сіе ученіе передалъ ученикамъ своимъ. Желая привести духъ ихъ въ совершенство, почиталъ онъ нужнымъ снять съ человка бренную оболочку, сообщающую душ свойства свои и потому запретилъ послдователямъ своимъ пищу и питье, которыя возмущаютъ тло и помрачаютъ умъ. Думаютъ, что Пиагоръ, запрещая употребленіе животныхъ въ пищу, врилъ переселенію душъ! Но Пиагоръ говорилъ, что страхъ человческихъ законовъ недовольно поражаетъ народъ, его надобно устрашать наказаніями воображаемыми: для того увряютъ, что души порочныхъ по смерти обращаются въ дикихъ зврей и претерпваютъ вс бдствія новаго своего состоянія. Кром сего, запрещалъ онъ убивать животныхъ по чувству нжности и состраданія. Пиагорейцы не принимали на себя права лишать жизни животныхъ, которые, какъ и мы, получаютъ сіе сокровище отъ небесъ. Первые люди, послушные гласу природы, приносили въ жертву одн растнія и плоды, они несмли закалать животныхъ, особливо полезныхъ для человка. Если, говорили Пиагорейцы, противна небесамъ жертва плодовъ, похищенныхъ съ чужой нивы: то по какому праву принесемъ имъ въ жертву жизнь и намъ непринадлежащую. Между послдователями сего Философа въ етомъ встрчается разность, иные совершенно отвергали употребленіе животныхъ, другіе по сношеніямъ общества позволяли себ ето.— Извстно также изъ опыта, что частое пролитіе крови приучаетъ человка къ жестокости. Пиагорейцы отказывали себ въ удовольствіяхъ, но они были человколюбиве другихъ, сострадательне, добре — и при всемъ етомъ они страдали, потому что злоба, зависть и клевета не щадили ничего для уничтоженія благочестиваго и мудраго общества, которое отказавшись отъ всхъ приятностей жизни жертвовало собою благу человчества.
Вотъ начало сего общества. Пиагоръ возвращается въ Италію. Многія семейства селятся вокругъ его, отдаютъ себя подъ власть его и вручаютъ ему имущества свои. Онъ становится ихъ судьею, научаетъ жить, въ мир съ самими собою и ближними — оба пола ршются на суровыя пожертвованія — со всхъ сторонъ Греціи, Италіи и Сициліи стекается безчисленное множество послдователей.— Пиагоръ является при двор тирановъ безъ всякой лести — и заставляетъ ихъ отказываться отъ троновъ своихъ безъ всякаго раскаянія. При сихъ перемнахъ удивительно ли, что народы восклицали: ‘Явился богъ на земл для освобожденія людей отъ бдствій, ихъ обременявшихъ!’
Не упоминая о чудесахъ, приписываемыхъ Пиагору, каковы усмиреніе моря, утишеніе бури, истребленіе заразы и другія, замтить должно, что сей великій мудрецъ врилъ предсказанію.— Это заблужденіе общее мудрецамъ его времени и временъ послдовавшихъ, заблужденіе и самаго Сократа, который говаривалъ, что его ученіе происходитъ отъ Аполлона. Но если это слабость то не должно ли обвинять и Миноса и Ликурга, которые увряли, что боги внушали имъ законы, дабы придать законамъ боле важности? Упрекаютъ Пиагора, что онъ, принявши скромное титло любителя мудрости, проповдывaлъ истину ея не открыто, а облекалъ ее въ таинственность. Но и не должно ли со всею осторожностью выбирать для истины людей испытанныхъ? Взоры простаго народа слишкомъ слабы и не могутъ выдержать свта истины. И даже въ ныншній просвщенный вкъ кто ршится говоритъ открыто и всякому истину? Есть мысли, которыя мудрецъ долженъ содержать втайн отъ людей для сего неприготовленныхъ.
Удивляются, почему Пиагоръ въ нравственныя истины облекалъ иносказаніемъ. Вмсто того, чтобъ совтовать не раздражать человка въ гнв и убгать праздности, онъ запрещаетъ воину ворошить огонь мечемъ и земледльцу сидть на сох. Кажется, къ трудности исполненія правилъ присоединяется трудность ихъ разумнія. Но Пиагоръ былъ Философъ, онъ зналъ, что сія самая трудность запечатлваетъ лучше правила въ ум нашемъ. Мы съ большимъ стараніемъ хранимъ то, что стоило намъ большаго труда. Символы возбуждаютъ любопытство, даютъ видъ новости извстнымъ правиламъ, и представляясь чаще чувствамъ нашимъ, нежели другіе знаки мыслей, еще боле удостовряютъ въ законахъ, ими изображаемыхъ. Воину не льзя сидть у огня и земледльцу смотрть на плугъ, не воспоминая защиты отечества и трудолюбія. Тогда уврены были, что науки, какъ и стыдливость, должны имть покровъ, который придаетъ боле прелестей сокровищамъ, подъ нихмъ находящимся, и боле важности тому, кто ими владетъ. Пиагоръ воспользовался етимъ, онъ, по примру другихъ законодателей, употреблялъ силу благочестія для обузданія простаго народа. Я съ своей стороны равно не довряю и чрезмрнымъ похваламъ, какія ему приписываются, какъ и порицанію, которымъ чернятъ его. Онъ великъ уже потому, что предпринялъ великое намреніе — составить общество, свято хранившее науки и нравственность, которое моглобы бытъ органомъ истины и добродтели, какъ скоро люди пришли бы въ состояніе одной внимать и исполнять другую.
И множество питомцевъ добродтели стеклось къ Пиагору. Вс они помщались въ одномъ обширномъ зданіи, гд вмст учились, бывши раздлены на разные классы. Одни занимались наблюденіемъ спшилъ небесныхъ, другіе совершенствовали себя въ Геометріи и Астрономіи, нкоторые же избирались для длъ домашнихъ. Приемъ въ ето общество соединенъ былъ съ нкоторыми трудностями. Пиагоръ испытывалъ характеръ принимаемаго, привычки, поступки, разговоръ, молчаливость, впечатлніе предметовъ на него, обращеніе съ родными и друзьями. Богатый, будучи принятъ, отдавалъ имущество свое въ общество.
Испытанія продолжались нсколько лтъ. Он бывали короче для тхъ, которые скоре достигали совершенства. Въ продолженіи трехъ лтъ вновь принятой членъ не пользовался ни особеннымъ уваженіемъ, ни вниманіемъ. Такимъ образомъ приучался онъ молчаніемъ умрять любопытство, удаляться отъ суетъ мірскихъ и заниматься однимъ небомъ. Иногда видалъ онъ Пиагора, котораго однако густое облако скрывало отъ его взоровъ. Мудрецъ судилъ о его расположеніи по его отвтамъ. Если находилъ въ немъ успхи въ совершенствованіи себя, то допускалъ до священной науки, если же не исполнены были ожиданія общества, тогда отсылалъ его, возвращая имущество, увеличенное въ продолженіи времени. Съ той поры почитался онъ какъ бы умершимъ, ему воздвигали памятникъ во внутренности дома, и члены, встрчаясь съ нимъ, не могли признавать его за прежняго знакомаго. То же самое опредлено было и для тхъ, которые передавали профанамъ святыя истины.
Члены могли, съ согласія главы своего, вступать въ свтъ и принимать на себя различныя обязанности, не оставляя перваго долга — своего общества. Посторонніе мущины и женщины собирались въ разныхъ домахъ, проводили тамъ по цлому дню я смотрли на различныя занятія членовъ общества. Мужи добродтельные изъ отдаленныхъ странъ принимались въ общество, заботились о его успхахъ, слдуя правиламъ его и одушевляясь его духомъ.
Пиагорейцы рано просыпались, обыкновенно длали для себя два испытанія — они возобновляли въ памяти то, что наканун сдлали или сказали, и потомъ обдумывали, что должны сдлать и сказать въ продолженіе дня: первое испытаніе для укрпленія памяти, другое для направленія поступковъ. Опрятно одвшись, брали лиры и пли священные гимны до восхожденія солнца, предъ которымъ повергались на землю и расходились по рощамъ предаваться уединенію. Покой и приятность прелестныхъ мстъ приводили души въ гармонію и располагали къ наблюденіямъ которыя ожидали ихъ по возвращенія.
Собирались всегда почти въ храмъ и занимались науками и нравственностью. Опытные объясняли теоріи собратамъ своимъ и возвышали умы къ созерцанію Природы, предлагая на разсужденіе вопросы. Пиагоръ, проницательный и глубокомысленный, выражавшій все однимъ словомъ, говорилъ однажды: Что есть вселенная? Порядокъ. Что дружба? Равенство. Сіи объясненія поражали умы. Греки посл первымъ словомъ замнили старое названіе вселенной. За сими занятіями умственными слдовали упражненія тлесныя: бгъ, борьба — еще происходило въ рощахъ и садахъ,
За столомъ подавали имъ хлбъ, медъ, рдко вино. Т, которые приближались къ совершенству, не употребляли ничего кром хлба и воды. Вставши изъ за стола, занимались длами, какія предлагали имъ посторонніе люди, потомъ расходились гулять и повторять то, что узнали поутру во храм. Въ ихъ бесдахъ не было ни злословія, ни клеветы, ни насмшекъ.
Возвращаясь домой, начинали умовеніе, и потомъ садились за обдъ, приготовленный на маленькихъ столикахъ, на каждомъ по десяти человкъ. Тутъ подавали вино, овощи, иногда части жертвенныхъ животныхъ, рдко рыбу. Обдъ, который долженъ былъ оканчиваться до захожденія солнечнаго, начинался воскуреніемъ благоуханій въ честь боговъ. Въ извстные дни года приготовляли великолпный столъ, но они, только посмотрвши на него, отсылали его служителямъ. Обдъ заключали чтеніемъ: — ето возлагали на младшаго по выбору старшихъ, которой распуская собратовъ своихъ, говорилъ: ‘Благоговйте предъ Богомъ, геніями, героями, почитайте родныхъ и благодтелей, и защищайте законы.’ Для внушенія кротости и справедливости, прибавляли: ‘Не вырывайте дерева и растнія, которое приноситъ человку пользу, и не убивайте животнаго, которое не длаетъ вреда.’
Разойдясь по своимъ мстамъ, приводили на память занятія цлаго дня. Посл сего постояннаго разсматриванія поступковъ своихъ, которое одно можетъ исправить наши слабости, они снова воспвали гимны на лирахъ въ честь боговъ: по утру гармонія разсвала мечты сна, по вечеру утишала смятеніе чувствъ. Смерть ихъ была спокойная. Гробницы ихъ увивались миртами, оливами и тополями, а похороны сопровождались извстными обрядами.
Въ продолженіе цлой жизни они одушевлены были двумя чувствами, или, можно сказать, одно ето чувство состояло въ любви къ богамъ и ближнимъ. главная ихъ обязанность была занятіе божествомъ, она всегда имъ были заняты и вс поступки свои располагали по его вол. По причин такого благоговнія, они страшились употреблять имя божества въ клятвахъ, отъ сего и чистота нравовъ, отъ сего и восторгъ, съ какимъ помышляли они о божеств, отъ сего и любовь братская ко всмъ ближнимъ. Никто не дорожилъ дружбою боле Пиагорейцевъ. ихъ мудрецъ первый произнесъ прекрасныя утшительныя слова: Мой Другъ есть другой я. Въ самомъ дл, когда я съ другомъ, я не одинъ, и мы съ нимъ не двое.
Въ ученіи физическомъ и моральномъ приводилъ Пиагоръ все къ единству: отъ того соученики имли одн мысли, одн желанія. Не имя никакой собственности, не зная честолюбія и суетной славы, удаленные отъ млочныхъ вещей, часто раздляющихъ насъ, они были соперниками только въ добродтели. Они относили все къ божеству, отъ того самое торжество ихъ добродтели не имло завистниковъ. Они учились въ общей польз забывать собственную, жертвовать взаимно мнніями, остерегались нарушить дружбу недовренности, ложью, или шуткою. Если въ бесдахъ ихъ вырывались жесткія выраженія, они до захожденія солнца примирялись, давая руку другъ другу въ знакъ согласія. Одинъ изъ нихъ въ подобномъ случа прибжалъ къ собрату своему, и подавая ему руку, сказалъ: Забудемъ гнвъ нашъ. ‘Согласенъ,’ отвчалъ другой: ‘но сожалю, что я, будучи старе тебя, не предупредилъ тебя въ этомъ.’ Они старались побдить самое неравенство расположенія душевнаго, которое часто разрываетъ связи дружбы. Бывалиль они когда-либо огорчены, или растроганы: оные удалялись, умряли волненіе души, или размышленіемъ, или пніемъ.
Симъ правиламъ, сему философическому образу жизни, обязаны они простотою нравовъ, которая ихъ сближала. Въ юности наставники исправляли великодушіемъ, боле напоминаніемъ, нежели упреками. Самъ Пиагоръ, управлявшій всмъ обществомъ съ нжностью отца и властью царской, жилъ съ собратьями какъ съ друзьями, заботился въ ихъ болзняхъ, утшалъ въ страданіяхъ и трудахъ. Симъ вниманіемъ и умомъ своимъ владлъ онъ ихъ сердцами, такъ что каждое слово его было для нихъ закономъ — и часто на противорчіе отвчали они: такъ самъ онъ сказалъ. Симъ самымъ связалъ онъ всхъ членовъ общества единственно мою дружбой. Братья сего обширнаго семейства, разсянные по разнымъ странамъ и въ разныхъ климатахъ, узнавали другъ друга по извстнымъ знакамъ и съ первой встрчи были какъ давнишніе знакомые. Выгоды для нихъ были общія — часто переплывали они моря для того чтобъ помочь одному изъ братьевъ своихъ, впавшему въ бдность. Слдующее происшествіе можетъ служить доказательствомъ. Одинъ Пиагореецъ, странствовавшій изъ страны въ страну, подходитъ утомленный въ страннопріимный домъ, и тутъ сильно занемогъ. Видя приближающуюся кончину свою и будучи не въ состояніи благодарить хозяина за гостепріимство и попеченія, написалъ нсколько символическихъ знаковъ, велвши ихъ выставить на большую дорогу. Долго спустя посл смерти его, приходитъ въ етотъ домъ другой Пиагореецъ. Прочитавъ символическіе знаки собрата своего, награждаетъ хозяина дома за вс заботы о немъ, и расплатясь съ нимъ за друга, продолжаетъ путь свой. Вотъ другой случай, Пиагореецъ Лизисъ, бывшій украшеніемъ ордена своего, по счастію въ молодости своей избжалъ тхъ страшныхъ гоненій, которыя преслдовали его собратство. Прибывши въ ивы, занимался воспитаніемъ Епаминонда. Тутъ онъ скончался. Товарищи его, боясь, чтобъ при погребеніи бренныхъ его остатковъ не были замчены обряды ихъ, послали въ ивы Теанора съ дарами тмъ, которые помогали Лизису въ старости, и для испрошенія его тла. Но Теаноръ узнавъ, что Епаминондъ, сдлавшійся самъ Пиагорейцемъ, похоронилъ Лизиса, принужденъ былъ отправишься въ обратный путъ съ дарами. Объ етомъ же Лизис разсказываютъ, что одинъ товарищъ Еврифемъ, встртясь съ нимъ, попросилъ его подождать себя, а самъ пошелъ въ храмъ помолиться. Посл молитвы вышелъ другими дверьми. Поутру уже пришедши въ общество и не нашедши Лизиса, вспомнилъ, что онъ его оставилъ у храма. Тотчасъ спшитъ туда и находить, что Лизисъ спокойно ожидаетъ его у храма, гд на канун его оставилъ. Чудное постоянство характера! —
При сихъ великихъ и священныхъ правилахъ жизни они имли у себя и маловажные обряды и обычаи. Таково правило не класть лвой ноги на правую, не обрзывать ногтей предъ жертвоприношеніемъ, не употреблять на гробницы кипариса. Но по симъ обыкновеніямъ нельзя судить о Пиагореидахъ: вс обряды предписаны были для упражненія въ терпніи и другихъ добродтеляхъ. Пиагорейца должно узнавать въ важнйшихъ длахъ: онъ не проливаетъ слезъ и не произноситъ жалобъ въ несчастіи, онъ не показываетъ ни страха, ни слабости въ опасностяхъ. Имя дло, онъ не проситъ, надясь на правосудіе, онъ не прибгаетъ къ лести, любя истину.
Такимъ образомъ общество практическихъ Философовъ охотно отвергало удовольствія чувствъ и житейскихъ приятностей, предаваясь уединенію, воздержанію, суровости — и сими добродтелями разливало свтъ истины между народами и въ чертогахъ царскихъ. Благодяніе почиталось у нихъ единственнымъ средствомъ уподобиться божеству: они хотли связать узами врности и дружбы небо и землю, города, семейства, все человчество. Пиагорейцы любили всхъ людей, потому что желали, чтобъ они были свободны и добродтельны.
Уже зданіе истины и добродтели начинало возвышаться на прочномъ основаніи. Сей свтъ разлился бы повсюду съ такимъ же успхомъ, какъ разливался онъ въ Италіи, но въ общество были приняты люди сильные и богатые, и которые, бывъ за порочность изгнаны, вооружили противъ него зависть, клевету, злобу. Пиагорейцы стали ненавистны для простаго народа, уча его добродтели — знатнымъ и богатымъ, отдавая честь истиннымъ достоинствамъ: и скоро ихъ правила сочтены были за возмутительныя, а все общество за крамольное скопище. Пиагоръ, изгнанный изъ Кротоны, не находилъ убжища у тхъ, которые отъ него получили счастіе свое. Посл смерти его иныхъ послдователей сожигали, другіе сами погибли на войн, вкусивъ славную смерть за согражданъ. Посл Пиагора избранъ былъ въ начальники Діодоръ, основатель секты боле строгой, нежели прежняя. Наконецъ разсянные въ небольшомъ числ, не возбуждая боле ни зависти, ни состраданія, Пиагорейцы въ тайн хранили свтъ свой. Въ семъ обществ образовались Законодатели, Астрономы, Натуралисты и знаменитые мужи во всхъ родахъ службы, они образовали Грецію и новйшіе почерпали многія мысли Пиагорейцевъ.
Не смотря на то, что зданіе секты Пиагоровой разрушено было, слава основателя возблистала въ большемъ свт. Въ нкоторыхъ городахъ Италіи ему воздавали божескія почести. О Философахъ и наставникахъ человчества говорятъ народы, какъ о богахъ, какъ о геніяхъ, коихъ души выше, совершенне, которыя, низойдя съ небесъ въ обитаемую нами подсолнечную, облекаютъ себя тломъ для того, чтобъ раздлить съ нами несчастія и возстановить между нами законы и Философію.
[Давыдов И.И.] Секта пифагорейцев: [Отр. из Курса истории философии] / Двдв // Вестн. Европы. — 1819. — Ч.105, N 9. — С.28-43.