Перейти к контенту
Время на прочтение: 6 минут(ы)
‘Библиотека поэта’. Большая серия. Второе издание
М.,—Л., ‘Советский писатель’, 1964
Каролина Павлова. Полное собрание стихотворений
О бедствии твоем, о Промефей,
Жалею я в сочувствии глубоком,
И слезы льются из очей
Мне вдоль ланит обильным током.
Безжалостно свершает над тобою
Свой произвол Зевес, который там
Вооруженною рукою
Грозит низвергнутым богам.
Несется стон во всех краях земных,
И плачет мир о старобытном праве
Твоем и родственных твоих,
О древней и высокой славе.
Все племена, живущие в пределе
Широкой Азии, земли святой,
Все вместе о твоем уделе
Скорбят с глубокою тоской.
И Колхиды люд мятежный,
Удалые девы брани,
Скифии народ прибрежный,
Обитатель мира грани,
Рать Аравии, великих
Стен Кавказских властелины,
Полные волнений диких
Копьеносные дружины.
Предстал доселе во вселенной
Один мне только из богов,
Терпевший, беспощадно-пленный,
Гнет адамантовых оков,—
Атласа зрела я титана,
Со стоном напрягая он
Всечасно силу великана,
Плечами держит небосклон.
Воет бездна волн могучих,
И Аида мгла ревет,
И в реках чисто текучих
Слышится рыданье вод.
Не думайте, что я молчу в упорной
Надменности, но мысль мне гложет сердце
О том, как я жестоко оскорблен.
А кто ж меж тем и почестью, и властью
Богов тех новых наделил, — не я ли?
Но я молчу об этом, вам известно,
Что б мог сказать я. Но узнайте немощь
Людей, и как я их неразуменью
Поставил грань и дух в них пробудил,
И не в упрек им говорю я это,
Но чтоб дать знать, что сделал я для них.
Они сперва и зрящие не зрели,
Не слышали и слушая, но вместе
Вс слепо путали, как сна виденья.
И ни домов каменносечных, светлых
Не ведали, ни плотника искусство,
Нет, под землей они, как муравьи,
Гнездилися в бессолнечных пещерах,
Не узнавали близости зимы,
Или весны цветистой, или лета
Жатвообильного, без смысла были
Их действия, доколь им указал
Я звезд восход и темный их закат.
И чисел им премудрое познанье
Я изобрел, и съединенье букв,
И даровал им память, мать искусств.
И я впервой в ярме зверей могучих
Покорствовать заставил управленью,
Трудам людским тяжелым в облегченье,
И я, коней впрягая в колесницу,
Их в красоту поводьев нарядил,
И морепробегающие создал
Пловцам я тканикрылые суда.
И я, увы! придумавший так много
Искусств другим, — теперь не знаю средства,
Как прекратить мучение свое.
Придет пора, когда и Зевс надменный
Унизится, в такой он вступит брак,
Который и державы, и престола
Его лишит. Исполнится над ним
Тогда вполне проклятие отца,
Властителя низвергнутого слово.
Ему помочь ту миновать беду
Из всех богов могу лишь я один.
И знаю я о всем. — Так пусть сидит он,
Надеяся на свой воздушный гром,
Грозя своей пылающей стрелою:
Он этим не спасется от беды,
От страшного, позорного паденья,
Могучего он сам себе готовит
Противника непобедимой силы,
Который огнь найдет грознее молний,
И гул сильнее грома, власть, от коей
Обрушится трезубец Посидона,
Морской, всепотрясающий бич мира,
И, поражен напастью, Зевс узнает.
Как властелин различен от раба.
Сказал ты то, чего желаешь Зевсу.
Что сбудется сказал, и что желаю.
Так Зевс найдет владыку над собою?
Он под бедой и худшей склонит выю.
Ты не страшишься ль дерзких слов своих?
Чего страшиться мне, кому нет смерти!
Мучительней тебя казнить он может.
Пусть будет так! Вс встретить я готов.
Мудрец покорен власти Адрастеи.
Чти, умоляй, хвали ты властелина,—
Но я его не ставлю ни во что.
Правь он еще короткий срок как хочет:
Повелевать не долго будет он.
Но там идет Зевеса скороход,
Недавнего властителя слуга,
Наверно, к нам спешит он с вестью новой.
Ты, преразумный, ты, ругатель дерзкий,
Обидевший богов в угоду смертным,
Ты, вор огня, внемли моим словам:
Отец Зевес велит тебе сказать мне
Про брак, о коем хвастал ты, и с трона
Его кто свергнет, не в загадках, прямо
Ты говори и ясно, чтоб не дважды
Пришлось ходить мне, Промефей: ты видишь,
Что к таковым Зевес не благосклонен.
Самонадеянно и важно молвил
Ты речь, как следует послу богов.
Вам власть нова, от бед твердыня ваша
Охранена вам кажется. Не зрел ли
Я двух оттоль низвергнутых владельцев?
И третьего, теперешнего, вскоре
Узрю постыдно падшего. Не мнишь ли,
Что новых я богов боюсь и им
Покорствую? Далек я от того.
Но ты назад иди своей дорогой,
Что хочешь знать, того я не скажу.
Ты на себя таким упорством, помнишь,
Уже навлек вс бедствие свое.
И бедствие свое не променял бы
На должность раболепную твою.
Мне лучше быть рабом моей скалы,
Чем быть слугой столь ревностным Зевеса:
Руганью будь ругательный ответ.
Ты, кажется, своей судьбой изнежен.
Изнежен! Всех своих врагов готов бы
Я нежить так, и в их числе тебя…
Ты и меня винишь в своем страдапьи?
Всех ненавижу я богов, плативших
Неправосудно злом мне за добро.
Не мал недуг безумный твой, я вижу.
Будь так, коль ненависть к врагам недуг.
Несносен был бы ты в счастливой доле.
Увы!
Звук этот чужд устам Зевеса.
Нас многому учить умеет время.
Оно тебя уму не научило.
Иначе б я с рабом не говорил.
Не скажешь, знать, что хочет ведать Зевс?
Ему плачу я этим за услугу.
Ты издеваешься как над ребенком.
И не глупее ли ребенка ты,
Коль от меня той вести ожидаешь?
Нет муки, нет искусства, коим Зевс
Меня сказать ему про это склонит,
Доколь с меня стыда оков не снимет.
Пусть он бросит свой бледно-синий огнь,
В ненастьи снежных вьюг, в раскатах грома
Пусть целое встревожит мирозданье! —
Ничем меня открыть он не заставит,
Через кого лишится царства он.
Избавишься ль ты тем? Обдумай это.
Обдумано и решено давно.
Принудь себя, безумный, наконец
Вс бедствие признать своей судьбины.
Меня вотще словами оглушаешь:
Не бредь, чтобы перед уставом Зевса
Унизился во страхе робком я,
Чтоб ненавистнейшего стал молить,
Как женщина, к нему подъемля руки,
Спасти меня от казни. — Никогда!
Бесплодны все мои, я вижу, речи,
Не тронут ты и просьбой не смягчен.
Как дикий конь закусит удила
И встанет на дыбы, неукротимый,—
Так борешься увертками, но тщетно.
Упорная отвага, не в союзе
С умом, — одна победы не одержит.
Обдумай же, когда не покоришься,
Какой грозе, какому току мук
Ты обречен. — Сперва скалу твою
Зевс молнией и громом разразит,
И глубоко твое во мраке тело
Схоронится, объятое горой.
Когда ж времен исполнится теченье
И выйдешь вновь на свет, — тогда Зевеса
Крылатый пес, орел свирепый, жадно
Слетит куски рвать мяса твоего
И печени твоей кровавой пищей,
Незваный гость, кормиться целый день.
И ты не жди конца таким страданьям,
Покуда бог, преемник мук твоих,
Не явится, готовый низойти
В Аида мрак, в глубь Тартара ночную.
Теперь решись, что я сказал — не звук
Пустых речей, вс это слишком верно.
Не знают лжи Зевесовы уста,
