Самоистребление, Пругавин Александр Степанович, Год: 1885 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 62 минут(ы)

Скачать в PDF

Скачать в FB2

Александр Степанович Пругавин

Самоистребление. Проявления аскетизма и фанатизма в расколе

Изд: ‘Русская мысль’, М., 1885, кн. I, с. 79-111, кн. II, с. 129-155.

Оригинал в формате PDF: http://relig-library.pstu.ru/modules.php?name=786

OCR: Адаменко Виталий (adamenko77@gmail.com)

REM: Последние очерки этого цикла в оригинале отсутствуют

САМОИСТРЕБЛЕНИЕ.

Проявления аскетизма и фанатизма в расколе.

(Очерки, аналогии, параллели).

——

I. Кровавая драма.

В 1847 году, в Пермской губернии, за рекой Камой, в глухом Висемском лесу произошла страшная, раздирающая сердце, кровавая драма. Главным действующим лицом в этой драме является крепостной крестьянин графини Строгоновой, Петр Холкин.

Холкин был грамотен, т. е. знал грамоту, умел и любил читать. Не трудно угадать, какие именно книги могли обращаться в то время в народной среде и, притом, в таком захолустье, как Пермская губерния. Это были книги ‘священного писания’, их-то и читал Холкин. И эти книги, по его собственным словам, зародили в нем желание — ‘идти на спасение’. В течение пяти лет, с 1842 по 1847 год Холкин хотя и занимался работами, и жил в людях, но постоянно думал о том, ‘как бы удалиться от мира’, ‘как бы спасти свою душу’.

Из бесед с разными людьми он узнал, что есть душеполезная книга Житие св. Ефрема Сирина, в которой описываются ‘последние времена’. Страстно захотелось ему приобрести эту книгу. Но тут он вскоре заболел и во время болезни ‘начал чувствовать в себе какой-то страх’. Желание

читать священные книги еще более усилилось. Наконец, в июне месяце 1847 года Холкину удалось приобрести Житие св. Ефрема Сирина за сто двадцать рублей ассигнациями.

С жадностью принялся он за чтение. Внимание его особенно приковали ‘слова’ 102-е и 405-е. В первом из них сказано: ‘Сей день на уме имущи всии святии оставите все житие благое, домы и богатство, рабы и други и братии, родители и чада, овцы и волы и кони, веселие, бани, лики, кличи, свары и суды и все оставляше бежаша в пустыни и в горы и в пропасти земные’. ‘Алчуще и жаждуще да не постыдится в той час не мужи убо едины, но и жены, иже тесный и скорбный путь возлюбльше, похотише царство небесное’.

В слове 105-м он читал: ‘Егда узришь весь мир смущен и когожде бежаща скрытная в горах и иных гладом умирающа, иных жаждою истощающа яко воск и не будет избавляющего, и егда узpишь лица слезно всем и любовно вопрошающа, есть ли где слово Божие, и не будет его слышати нигде же’.

Все эти изречения Холкин понял по-своему, превратно, и пришел к убеждению, что ‘настали последние времена’. В этой мысли еще более укрепляли его разные печальные времена тогдашней, современной ему жизни. Он давно уже задумывался над тем, что происходило пред его глазами. Его смущала нравственная распущенность, замечаемая им в народе, особенно же ‘бесчинные браки’. Еще более смущали его те меры, которые предпринимались в то время местными властями с целью удержать население в лоне господствующей церкви.

С этой стороны сороковые годы, как известно, получили весьма печальную известность. В Пермской губернии, например, местное начальство насильно понуждало население к исполнению христианских обязанностей. Так, по уверению Холкина, ильинское правление предписало штрафовать по два и по три рубля того, кто не будет бывать на исповеди.

Все это еще более укрепило Холкина в мысли, что для спасения души не остается ничего больше как удалиться в леса и там умереть так или иначе. Оставаться более в мире невозможно, так как очевидно, что весь этот мир подпал под власть антихриста и его слуг.

Холкин не скрывал своих взглядов и верований от родных и знакомых. Многие из этих последних вполне

179

разделяли его думы о наступлении последних времен, о том, что антихрист уже пришел на землю и покорил своей нечистой власти весь мир, все живое. Родная мать Холкина, Настасья, брат Андрей, сноха Афимья и дядя Николай Поспелов были первыми последователями его учения. Затем к ним примкнули: крестьянин Федор Алферов, Степан и Козьма Поспеловы, их сестра Александра и крестьянин Прокофий Алферов с женой.

Почти все они люди вполне согласились с Холкиным, что долее жить в мире невозможно, не рискуя навеки погубить свои души, и что единственное средство ‘спастись’ состоит в том, чтобы бежать в леса и там умереть, запостившись до смерти.

Днем побега ‘в леса’ было назначено 19 августа 1847 года. Но при этом встретилось одно обстоятельство, которое могло помешать удачному побегу. Дело в том, что у брата Холкина, Андрея, была шестимесячная дочь Дарья, которая своим плачем могла, на первых же порах, обнаружить их побег. Как тут быть? Петр Холкин доказывает необходимость убить малютку, отец несчастного ребенка ни мало не протестует против этого, тогда Холкин зарезывает малютку и тело его прячет в голбец. ‘Совершив это варварское убийство, по-видимому, совершенно хладнокровно, Петр с товарищами и со всеми детьми их, в числе 19 человек переплыли Каму в заранее приготовленной лодке и направились в Висемский лес’.

Первые два дня пребывания в лесу мужчины занялись отыскиванием удобного места для устройства шатра или ‘вертепа’, как говорил Холкин. Женщины же, по приказанию Холкина, шили из белого холста ‘смертные рубахи’. Козьма Поспелов делал крестики из елового, пихтового и рябинового дерева. Эти люди верили почему-то, что Христос был распят на кресте, сделанном из этих трех пород дерева. Сам же Петр Холкин читал Ефрема Сирина и поучал и наставлял своих последователей.

‘Ныне, — говорил он, — настали последние времена, народился антихрист и ходит по свету. Христианину для спасения души остается одно: бежать в леса и вертепы, засыпаться песком и пеплом, замирать гладом и жаждою’.

На третий день были окончены работы по устройству ‘вер-

тепа’, после чего Петр ввел в него Константина Баженина, всех детей Прокофья Алферова, а также своих, затем он одел всех в заранее приготовленные ‘смертные рубахи’, остриг головы и повесил каждому сделанные Козьмою деревянные крестики. В таком виде он выстроил их всех в ряд лицом в полуденную сторону и приказать им плюнуть три раза и произнести: ‘отрекаюсь всех сатанинских дел!’

По совершению этого обряда, Петр обратился к бывшим в верпе с следующими словами:

— Теперь вы отреклись всех сатанинских дел… осуждаетесь на голодную смерть… не просите ни хлеба, ни воды… пропостите двенадцать дней — и будете в царствии небесном.

Вслед за этим всем осужденным было приказано лечь на землю и творить Иисусову молитву. При этом им было строго запрещено умываться, на основании 106-го слова св. Ефрема Сирина: ‘Сего пути шествие суть сия: покаяние, пост, молитва смиренная, бдение, мудрость, нищета духовная, нерадение о плоти, прилежание о душе, на земле лежание, неизмовение‘.

Целые четыре дня Баженин прожил без всякой пищи и питья, детям же, по приказанию Петра, давали понемногу хлеба. Мучительный голод страшно ослабил силы Баженина: он пал духом, говорил, что отрекается от учения и просил отпустить его домой. Но Петр Холкин, его брат Андрей и Федор Алферов угрожали отсечь ему голову на плахе, если он попытается уйти.

Мучения голода, плач малолетних детей, просивших хлеба и питья у своих матерей, привела Баженина в отчаяние, и он решился бежать во что бы то ни стало. Ему удалось исполнить это с помощью одного из карауливших его. Прокофья Алферова, который сам также задумал бежать, так как считал себя обманутым Холкиным. Дело в том, что Холкин, убеждав Алферова уйти с ним в лес, в пещеры, для спасения души, уверял его, что пищу, как для них, так и для детей, будет посылать им сам Бог и что об этом будто бы прямо сказано в книге св. Ефрема. Теперь же, томимый голодом и жаждою, Алферов ясно видел, что Холкин жестоко обманул его.

Дети, обреченные на смерть вместе с Бажениным, пришли, наконец, в крайнее истощение. Несчастные плакали и просили матерей своих дать им хотя одну каплю воды. Жа-

лобные стоны их и крики раздирали душу даже тех, которые сами обрекли их на смерть. Прокофий Алферов, видя страшные страдания детей, несколько раз бросился в ноги тестю своему, Николаю Алферову, и умалял его пощадить и пожалеть детей.

Но Петр был неумолим, застывшее в фанатизме сердце его не трогалось ни просьбами, ни мольбами, ни страданиями. Сурово отказывал он в пище и питье всем, ‘поставленным на пост и смерть’. Дети, корчась на земле в судорогах от голода и истощения, сосали траву, ели папоротник, глотали песок.

Сам же Петр ел кашу и понемногу давал хлеба другим, еще не поставленным на пост, объясняя это тем, что ‘вдруг всех поставить нельзя’.

Первым бежал Баженин, а вслед за ним ушел и Прокофий Алферов вместе со своим семейством. Обстоятельство это не могло, конечно, не обеспокоить Петра Холкина. Опасаясь преследования, он решил скрыться глубже в лес вместе с приверженцами, оставшимися верными ему. Но тут помехою явились дети, ‘поставленные на пост’: они были так изнурены, что не могли уже двигаться.

Петр решил покончить с ними. Взяв книгу, он прочел: ‘Егда время приидет, тогда страждет кровию за Христа имени Его ради’. А затем обратился к умиравшим от голода детям с вопросом:

— Желаете ли смерти?

Измученный дети с плачем отвечали: ‘желаем’.

Тогда Петр Холкин, Козьма Поспелов и Николай Агеев взяли детей на руки, снесли их за вертеп и там одних зарубили топором, а других зарезали ножом.

При этом Козьме пришлись убивать своего родного брата Степана, рука его дрогнула, он весь задрожал и не решался нанести удара. Но тут подошел Петр и начал уверять его, что ‘по писанию предлежит именно ему, Козьме, пролить кровь брата его Степана’. Убеждения подействовали и Козьма зарезал брата… Тела были зарыты. Надо было скрыться от погони.

На новом месте построили новый вертеп. Здесь Петр назначил на пост и голодную смерть: свою мать Настасью, сноху Афимью и сестру Александру. Вновь наставленные про-

были без всякой пищи в течение четырех дней, Петр же и другие его сообщники, попрежнему, ели в это время хлеб и кашу.

На пятый день, совершенно неожиданно, вдруг послышались в лесу голоса понятых, разыскивавших беглецов. Петр, встревоженный этим и опасаясь, что их могут найти, предложил поставленным на пост женщинам ‘пролить кровь свою за Христа’, на что все они ‘добровольно согласились’.

Тогда все начали молиться Богу, плакать и прощаться друг с другом. Затем Петр и брат его Андрей взяли свою родную мать под руки, вывели из вертепа, положили на землю, на плаху, а Федор Алферов засек ее топором.

Такую же смерть приняли Афимья и Александра от руки самого Холкина. Таким образом, в живых остались четверо: два брата Холкиных, Петр и Андрей, Козьма Поспелов и Федор Алферов. Покончивши с женщинами, они отправились в глубь леса, с целью ‘выбрать поудобнее место’ и там ‘умереть за Христа’. Однако, им не пришлось привести это в исполнение: ‘из сожаления к людям, которые их без толку разыскивали, они решились возвратиться домой и отдаться в руки правосудия’. Дорогой они были пойманы понятыми и приведены в село Филатовское. Их судили и приговорили к каторжным работам в Сибири.

Розыски в лесу указали места вертепов и могилы убитых детей и женщин. Первый вертеп найден в Висемском лесу, в 9 верстах от реки Камы. Вертеп был устроен на земле, покрыт ‘оследничным’ лесом и засыпан песком, на правой стороне при входе, устроена земляная печь, на полу разбросан папоротник. В десяти саженях от вертепа вырыта могила, куда были опущены тела зарезанных детей. Каждый из них лежал в особом гробике.

Первым найден Степан Поспелов, шестилетний мальчик, на нем была надета длинная белая холщевая рубашка, опоясанная нитяным поясом, на шее деревянный крест, на ногах белые холщевые чулки, на шее с правой стороны имелась небольшая рана, на правой руке безъименный палец ‘частию отрезан, и на первою от кости суставе того же пальца подрезано мясо’. На Николае Агееве, десяти лет, надето было то же одеяние, а в горле оказалась рана, нанесенная ножом. У Степана Холкина, семи лет, горло пересечено совсем. На

Гавриле Андрееве четырех лет, была надета только одна рубашка с поясом, на шее висел деревянный крест, горло совсем пересечено, очевидно, топором, а на правом предплечье мясо несколько срезано. Прасковья Холкина, трех лет, найдена также в одной рубашке: на правом предплечьи у нее виднелись две раны, сделанные сквозь рубашку ножом ¹).

Как ни ужасен этот случай, тем не менее, он не представляет собою единичного исключительного явления, можно указать длинный ряд более или менее аналогичных явлений, имевших место в различные периоды исторической жизни нашего народа. В числе явлений этого рода первое место, бесспорно, выпадает на долю самосожиганий.

II. Самосожигатели.

Те, кому пришлось быть на передвижной выставке картин 1882 года, наверное, не забыли еще сильного и глубокого впечатления, какое производила картина известного русского художника г. Мясоедова: Самосожигатели. Среди моря огня, охватившего со всех сторон огромную избу, беспорядочно мечется обезумевшая толпа старых, дряхлых, молодых и совсем юных людей с лицами, искаженными ужасами, страданиями, отчаянием.

Среди этой потерявшейся толпы резко выделяется высокая, строго-покойная, почти величавая фигура главного учителя, руководителя всего дела, — сурового старца, с лицом, на котором написана непреклонная, железная решимость ‘пострадать’. Он что-то говорить толпе ‘маловеров’, и вы слышите его суровые упреки, он указывает на небо, заклинает забыть о земле, ‘юдоли греха и неправды’, проклинает эту землю, отдавшуюся антихристу и его слугам, проклинает эту жизнь, полную страданий и горя. Взамен он обещает рай, счастье и радость там, впереди, и зовет туда, где нет ‘ни печали, ни воздыхания’.

Коллективные самосожжения из-за религиозных и иных

1) Пермские Губерн. Ведомости 1880 г., N 82, статья г. Ев. Гасабова: Последователи секты морильщиков в Пермской губернии.

побуждений являются исключительною особенностью русского народа, в других странах, у других народов, насколько известно, нет и не было подобных проявлений религиозного фанатизма. Повесть о самосожжениях навсегда, конечно, останется одной из самых мрачных страниц в нашей истории. К сожалению, эта страшная нравственная эпидемия, пережитая нашей родиной, до сих пор остается невыясненной в должной степени ни с психической, ни даже с исторической стороны.

До сих пор не приведены даже в известность все случаи самосожжения, бывшие у нас на Руси. Как на попытку, имевшую целью пополнить этот пробел, следует указать на перечень самосожжений, составленный недавно профессором казанского университета г. Загоскиным ¹). К сожалению, перечень этот оказывается крайне неполным, автор, очевидно, не исчерпал даже печатной литературы, имеющейся у нас по этому вопросу.

Предлагаемый нами здесь перечень самосожжений также, конечно, далек от желательной полноты, но он вдвое более перечня г. Загоскина. Притом, нам удалось довести свой список самосожжений до самого последнего времени, до наших дней ²). Вот этот перечень в хронологическом порядке:

1) В 1679 году, в ночь на 6 января, в Тобольском уезде, по Тоболу реке, выше Ялуторовской слободы, на речке Березовке сожглись 1,700 человек ³) раскольников с наставником своим, иноком Даниилом (в миру — поп Дометиан).

Напрасно митрополит сибирский Павел, услыхав о намерении раскольников сжечься, писал им увещания и посылал к ним священников, которые также убеждали их не губить себя. На все эти убеждениями раскольники ‘отвечали только разными хулами против церкви, царя и архиреев’. Наконец, в Березовскую пустынь командированы были стрельцы и конные козаки, но, приехавши в пустынь, они увидели, что ‘та де пустынь с людьми до их приезду сгорела’.

¹) ‘Литературный сборник’ Волжского Вестника. Казань, 1881 г., выпуск I.

²) О других видах самоистребления из-за религиозных побуждений мы скажем в одной из следующих глав.

³) В Исторических актах число живших в скитах на р. Березовке определено в 300 челов. (См. ‘Дополнения’ к Актам историческим, том VIII, N 50, стр. 216). Показанная нами цифра сгоревших 1,700 челов. заимствована у Макария: История русского раскола. Спб., 1855., стр. 248. Та же цифра указана и в Синодике у А. Н. Пыпина, стр. 25.

2) В 1680 годах, в Пошехонском уезде, Белосельской волости, сожглось до 1,920 человек ¹). Большинство сгоревших были крепостные крестьяне князя Ивана Ивановича Голицына, который по этому случаю нарочно приезжал из Москвы в Белосельскую вотчину ‘для уговору крестьян своих, чтобы перестали жечься’.

3) В 1685 году, в Новгородских пределах, в деревне Острове, в монастырской вотчине, ‘собрався на овин, сгорело человек с тридцать ²).

4) В 1687 году, 4 марта, в Палеостровском монастыре Олонецкого уезда, сожглось 2,700 человек раскольников, имея во главе своего учителя, бывшего диакона Игнатия, выходца из Соловецкого монастыря. Раскольники сожглись на глазах явившихся за ними властей ³).

5) В том же 1687 году, в Тюменском уезде, на р. Печенке, сожглось в скиту 300 человек на глазах властей и ратных людей ⁴). При этом из окон ‘выметались’ два старца и две старицы, которые и были тут же арестованы ратными людьми.

6) В том же 1687 году, в августе месяце, в Олонецком уезде, на Березове, на волоке сгорел беглый инок, ревностный пропагандист раскола, Пимен, ‘и с ним к другой тысящи несколько народа’, т. е. тысяча человек с лишним. Сожжение это произошло при нападении на раскольников воинской команды, которая начала ‘приступати крепким приступом и изо всего оружия стреляти с великою яростию и гневом, хотяще всех живых взяти и на мучение повести’ ⁵).

7) В 1688 или 1689 году, в Устюжском уезде, в 120 верстах от города, в Череповской волости сожглись в лесу раскольники, в количестве 300 человек, при следующих обстоятельствах. Устюжский воевода, узнав о проживании раскольников в лесу, послал туда людей, чтобы забрать их. Но ‘раскольники учинилися силаны и не дались, и те свои храмины со многолюдством обволокли соломою и зажгли, и сами в них сгорели’ ⁶).

¹) Дм. Ростовский. ‘Розыск’. M., 1884 г., стр. 585 и 586.

²) А не триста, как значится у г. Загоскина. См. Акты исторические, т. V, N 127, стр. 220.

³) Макарий: ‘История русского раскола’, Спб., 1855 г., стр. 252-253. См. также А. Н. Пыпина ‘Сводный старообрядческий синодик’. Спб, 1883 г., стр. 24.

⁴) ‘Дополнение’ к Актам историческим, т. X, N 3.

⁵) История Выговской старообрядческой пустыни. Спб., 1862 г., стр. 31.

⁶) Дмитрий Ростовский. ‘Розыск’. M., 1824 г., стр. 584.

В 1689 году, 23 сентября, олонецкие раскольники, под предводительством соловецкого инока Германа, вторглась в Палеостровский монастырь с ружьями, пищалями и другим оружием, схватили игумена с десятью иноками и тремя прислужниками, заключили их в погреб и сами завладели монастырем. Из Олонца присланы были ‘протопоп и воины’, чтобы без кровопролития как-нибудь схватить предводителей бунта. Раскольники встретили воинов выстрелами и, после отчаянного сопротивления, зажгли монастырь и в нем сгорели сами, в числе 500 человек, и погубили игумена и сидевших вместе с ним в погребе иноков¹).

9) В 1693 году, 12 августа, толпа вооруженных раскольников, разгромив церковь Пудожского погоста, заперлась в четырех укрепленных избах деревни Строкиной. Когда явился сотник с стрельцами и с понятыми и начал уговаривать бушевавших староверов, то они, изрыгая хулы на св. церковь, стали стрелять в стрельцов и понятых. Стрельцы бросились было рубить избы, но раскольники сами зажглись в них и сгорели все, в числе 800 человек ²).

10) Около того же времени, в Томском уезде, в трех больших деревянных зданиях, нарочно выстроенных в глухом лесу, сгорел расколоучитель Василий Шапошников, вместе с своими учениками и последователями. Сожжение это происходило также на глазах властей, ‘священников и воинов, командированных тобольским воеводою, князем Путятиным ³).

11) В начале XVIII столетия, в деревне Терекове, на устье реки Туксы (в Олонецком воеводстве), ‘житель’ этой деревни Яков Иванов, по прозванию Соломянной, ‘имевший за собою церковный раскол’, ‘собрался с такими же раскольниками с немалыми людьми и с женою и с детями и с пасынком и с соседи, как по них для поимки посланы были из приказной избы служилые люди, запершися во дворе своем и не дождав поимки, тот двор зажгли и сами себя все безостатку сожгли’ ⁴).

¹) Макарий: ‘Акты исторические’, том V, N 151, стр. 253. В Старообрядческом сборнике, изданном г. Пыпиным, число сгоревших в этот раз определено в 1,500 человек.

²) Макарий: ‘История рус. раскола’, стр. 253-254.

³) Там же, стр. 248.

⁴) Памятная книжка Олонецкой губ. за 1868—69 г., стр. 196. Те же сведения

12) В 1722 году, в Тобольской епархии, в трех пустынях и в трех деревнях сожглись разные скопища раскольников ¹).

13) В 1723 году, в Устюжской епархии сожглось 25 человек ²).

14) В 1724 году, в одной пустыни Тюменского уезда, собралось для сожжения 190 человек с детьми, но из них сожглись 145 человек, а остальные 45 разбежались ³).

15) В 1726 году, в Важецком уезде, Двинской области, в 10 верстах от деревни Гаврилихи, сожглось в Никольской пустыни 70 человек ⁴) раскольников с своими наставниками Исакием Каргопольцем и Максимом Нечаевым на глазах явившейся взять их воинской команды ⁵).

16) В 1734 году, в Поремском скиту (Каргопольского уезда), населенном беспоповцами, сожглось до 200 человек раскольников, большею частью старых, дряхлых и малолетних. Сожжение происходило на глазах ‘рассыльщика’ Манькова, командированного властями с солдатами, чтобы забрать оставшихся в скиту раскольников, пред этим, властями получено было известие, что большинство живших в скиту раскольников ‘разбежались неизвестно куда’ ⁶).

17) В 1742 году, в Олонецком уезде сожглись в особом скиту основатель Филипповской секты, старец Филипп с 50 последователями ⁷) на глазах известной самаринской комиссии ⁸).

18) В 1743 году в Сибири, в Кузнецком ведомстве, сожглось 18 человек раскольников, жителей Белоярской крепости ⁹).

приводятся в книжке г. В. Майнова: ‘Поездка в Обонежье и Корелу’, 2 изд. Спб., 1877 г., стр. 69.

¹) Современная Летопись 1861 г., N 4.

²) и ³) Idem.

⁴) Есипов: ‘Самосожигатели’. Отечеств. Записки 1863 г., N 2, стр. 612.

⁵) У г. Загоскина ошибочно указано 75 человек сгоревших. Хотя всех жителей Никольской пустыни было действительно 75 человек, но трое из них были схвачены солдатами, на крыльце дома, в котором происходило сожжение, затем один раскольник сам выскочил из окна и, наконец, старуха Анна Герасимова была вытащена из окна солдатами.

⁶) Есипов: ‘Самосожигатели’. Отечеств. Записки 1863 г., N 2, стр. 617—618.

⁷) По сведениям епископа Макария, сгорело 38 человек. См. Историю русского раскола. Спб., 1855 г., стр. 275.

⁸) Ам. Иоаннов: ‘Полное историч. известие’… и пр. Спб., 1855 г., стр. 30.

⁹) Об этом случае самосожжения упоминается в сенатском указе 28 сентября 1743 года. См. Полное собрание законов, т. XI, N 8,786, стр. 899—900.

19) В том же 1743 году, в Мезенском уезде, в скиту на Великих Лугах сожглось 75 человек раскольников на глазах явившейся взять их воинской команды ¹).

20) В 1744 году, 5 января, в том же Мезенском уезде, в местечке Езевцы сожглось 17 человек раскольников на глазах воинской команды ²).

21) В 1745 году, ‘раскольник из крестьян Ефим Иванов, бежав из Олонецкого уезда в Каргопольский уезд, в Мошевский стан, в Лимскую волость, и подговоря, увел крестьян с женами и детьми за оную Лимскую волость в лес, в местечко Лебядяны, и тамо от расколу в избе июня 11 дня сгорели’. Из следствия, произведенного по этому делу, выяснилось, что Ефим Иванов, подговорив других к самосожжению, сам, однако, не сгорел и за несколько дней до катастрофы скрылся неизвестно куда ³).

22) В том же, 1745 году, ‘Каргопольского уезда раскольники из крестьян, Зайков и Климов, бежав, в лесу построили избы и, подговоря, увели мужеска и женска пола пятьдесят семь человек из крестьян же, которые, по раскольническому их обычаю, в одной избе сожглись‘ ⁴).

23) В 1746 году, в Повенецком уезде, ‘крестьянин деревни Лазаревичи Тихвина монастыря’ Герасим Иванов Васильев, ‘во время наезда посланных из олонецкой канцелярии от Выгорецких жилищ за 50 верст на пустом лесу сгорел. Трое сыновей его, ‘из того пожогу вышед, бежали за границу, в Дацкую землю, и жили там на морских берегах около Норд-Капо ⁵).

24) В 1747 году, на реке Умбе, близ Выговских скитов, ученик Филиппа, основателя филипповской секты, старец Терентий ‘огнем скончашася’ вместе со своим стадом, т. е. последователями ⁶).

25) В 1748 году, в декабре, в Устюжской провинции, в скиту сгорело около 70 человек черносошных крестьян разных деревень на глазах властей, воинской команды и священников, присланных для увещания ⁷).

¹) Есипов: ‘Самосожигатели’. Отечеств. Записки 1863 г., N 2, стр. 623.

²) Idem, стр. 625.

³) Олонецкие Губерн. Ведомости 1878 г., N 57, стр. 700.

⁴) Idem, стр. 699.

⁵) Олонецкие Губернские Ведомости 1878 г., N 57.

⁶) Памятная книжка Олонецкой губернии за 1868—69 года, стр. 195.

⁷) Полное собрание законов, т. XIII, N 9,579, стр. 15.

26) В 1750 году, на рек Умбе, близ Выговских скитов, сгорел ‘со своим стадом’ последователь Филиппа, старец Матвей ¹).

27) Около того же года, в Тюменском уезде, в деревне Зайковой ‘сожглось неизвестное число раскольников’ ²).

28) В 1751 году, в Сибири в селе Кармецком сожглись 25 человек ‘крайних фанатиков федосеевского толка, которые оказались в приходских книгах все записанными в православие’ ³).

29) В 1753 году, в ночь на 23 июля крестьяне и разночинцы деревни Лучинкиной и Гилевой, Тюменского уезда, в числе 200 человек, сожглись в доме разночинца Григория Серкова в присутствии местных выборных властей ⁴).

30) В том же 1753 году, в Устюжском уезде, Дивинской трети, сожглось неизвестное число раскольников ⁵).

31) В 1755 году, в Повенецком уезде, в Ворховье на Лайты, близ Ладожского погоста, ‘огнем скончашася старец Серапион’ ⁶).

32) В 1756 году, в Томском округе из разных деревень Чуевского острога собралось множество людей в деревню Мальцеву, расположенную среди топей, болот и озер. Собравшиеся засели в 9 крепких избах, окружив их, сажени на три, полисадом ‘с немалым укреплением’. На увещевание офицера, явившегося тогда с командой, раскольники отвечали, что собрались страдать за веру Христову и за крест двуперстного сложения. Кончилось тем, что сгорело за раз 172 человека ⁷).

33) В 1757 году, в Архангельской епархии сожглось 27 человек ⁸).

34) В 1761 году, 14 февраля, в деревне Кузьминой, Исетского острога, в доме одного крестьянина сгорело 150 человек ⁹).

¹) Памятн. книж. Олонец. губ. за 1868—69 г., стр. 195.

²) Статья г. Загоскина в ‘Литературном Сборн.’ Волжского Вестника. Казань, 1884 г., вып. I, стр. 192.

³) Максимов: ‘Сибирь и каторга’, ч. II, стр. 235.

⁴) Профес. Загоскин, см. его статью в ‘Литературном Сборн.’ Волжского Вестника. Вып. I. Казань, 1884 г., стр. 192. По другим сведениям, число сгоревших в доме Серкова не превышало цифры 36 — 12 мужчин и 24 женщин. См. Современ. Летопись 1861 г., N 4, и Полное собрание законов, т. XIII, N 10, 138.

⁵) Полное собрание законов, т. XIV, N 10, 585, стр. 599.

⁶) Памятная книж. Олонецкой губернии за 1868—69 г., стр. 195.

⁷) Полное собрание законов, т. XIV, N 10, 644, стр. 659.

⁸) ‘Современная Летопись’ Русского Вестника 1861 г., N 4 и Полное собр. законов, т. XV, N 11, 147.

⁹) Полное собрание законов, т. XV, N 11, 277, стр. 733.

35) В 1764 году, в Новгородской губернии, в помещичьей деревне Щибенце 18 раскольников заперлись в избе с 13 декабря, просидели до 21 и, не послушав священнического увещания, сгорели ¹).

36) В 1765 году, толпа филипповцев ворвалась в Зеленецкий монастырь, Новгородской губернии, выгнала из него монахов и сожглась в нем ²).

37) В 1772 году, в одном лесу, смежном с уездами Пошехонским и Вологодским, сожглось 17 человек ³).

38) В 1812 году, на юге России, большая часть жителей хутора Кастенки населенного казаками, сожглась в пещере горы Шахан, близ реки Крынки ⁴).

39) В 1860 году, в ночь на 12 мая, ‘крестьянская девка’ деревни Валуек, Волоколамского уезда, Анна Алексеева, сорока лет, сожглась в бане, вследствие убеждения, ‘что во спасение души пред Богом она должна очиститься огнем’ ⁵).

40) В 1860 году, весною, в Олонецкой губернии, ‘пятнадцать человек раскольников обоего пола, в том числе женщины с малолетними детьми, сожглись, из фанатизма, в лесу, в срубе’ ⁶).

41) В 1860 году, в ноябре месяце, ‘один из казанских мещан, тайно принадлежавший к какой-то старообрядческой секте, затопивши у себя в дому печь, голый бросился туда, вмиг был охвачен пламенем и, прежде чем кто-нибудь успел войти в комнату сгорел’ ⁷).

42) В 1860 году, 13 декабря, крестьянин деревни Бурковой, Можайского уезда, Московской губернии, Яков Григорьев ‘разложив костер дров в своем овине, поджог его и нанес себе несколько ран топором на ногах и на левой руке, лег животом на горевший костер, но, будучи не в силах вынести боли, стал кричать. На крик сбежались соседи и сняли Григорьева с костра. При допросе Григорьев показал, что он желал пострадать для спасения души и грешного тела’ ⁸).

¹) Полное собр. законов, т. XVII, N 12, 326, стр. 23.

²) Макарий: ‘История русского раскола’, Спб., 1855 г., стр. 276.

³) А. Н. Пыпин: ‘Сводный старообрядческий синодик’, стр. 58.

⁴) Воронежские Губернские Ведомости 1869 г., N 68.

⁵) Северная Пчела 1860 г., N 170.

⁶) Московские Губернские Ведомости 1860 г., N 26.

⁷) С.-Петербургские Ведомости 1861 г., N 14.

⁸) С.-Петербургские Ведомости 1861 г., N 11.

На этом случае кончаются наши сведения о самосожжениях. Хотя в самое последнее время в газетах и появлялись краткие известия об единичных самосожжениях но, судя по месту происшествия и фамилиям самосожигателей, следует думать, что действующими лицами в этих случаях являлись не чисто русские люди, а инородцы и иноверцы. Считаем, однако, не безинтересным указать на эти случаи.

В 1883 году, в деревне Велимче, Ковельского уезда, крестьянин Давид Жудрук, ‘вследствие религиозного изуверства, решился потерпеть за веру и принять венец мученичества’. Натаскавши в избу соломы, он лег на нее и зажег спичкой. В то время, как солома разгоралась все ярче и ярче, Жудрук распевал разные духовные песни. Но как только пламя охватило его, он не вытерпел и начал неистово кричать: ‘караул!’ Обгорелого, еле живого вынули его из огня, через три дня он умер в страшных мучениях ¹).

В том же 1883 году, в деревне Будзинцах, Келецкой губернии, брат одного из весьма зажиточных землевладельцев, начитавшись жизнеописаний святых, решил сжечь себя живым, ‘чтобы спастись и попасть в царство небесное’. Забравшись ночью в сарай, наполненный сеном и соломой, он поджег солому. Соседи увидали его в пламени в то время, когда спасти его не было уже никакой возможности ²).

III. Козаки-самосожигатели.

В предыдущей главе мы перечислили только те случаи самосожиганий, относительно которых мы встретили несомненные и вполне определенные указания, большею частью строго-оффициального характера. Но этот перечень далеко не полон: кроме указанных нами случаев самосожигания, была масса таких, которые не вошли в оффициальные документы, но память о которых до сих пор живет в народе.

Так, в Повенецком уезде, в глухой деревушке Линдозер Выгозерской волости, до сих пор существует могила

¹) Московские Ведомости 1883, N 224. Перепечатка из Киевлянина.

²) Елисаветградский Вестник 1883, N 129.

самосожигателей. Местные жители рассказывают, что здесь сгорело до 70 человек, и между ними богатое семейство Панфиловых. Сгоревшие считаются мучениками, и память их в пятидесятых годах благоговейно чествовалась ежегодно в особом пустом сарае, куда приносились по этому случаю крест и иконы.

В трех верстах от деревни Паэзера в пятидесятых годах существовала староверческая часовня, построенная в 1810 году на том месте, где сгорели инок Серапион и с ним несколько человек раскольников. Сюда ежегодно, в известный день, собирался на богомолье народ не только из окрестных селений, но также из Шунги, Толвуи и Пудожского уезда. Богомольцы служили молебны страдальцам, над прахом которых воздвигнута часовня. При этом вынимали из пола несколько досок, опускались под пол и там кадили на могилу самосожигателей, которых они вполне искренно почитают за мучеников.

При деревне Совдозере есть могила самосожигателей, которые, по преданию, сгорели здесь в числе 70 человек. В пятидесятых годах на этом месте стояло строение в виде обыкновенной избы, с одним окном. Местность эта пользовалась большим уважением не только среди старообрядцев, но и среди православных. Сюда часто приходили богомольцы и бросали через окно на могилу деньги, свечи, ладон и проч. В день Воздвижения на могилу приносили образа и совершали служение ¹).

И таких примеров можно указать длинный-длинный ряд в разных местах России, особенно же на севере, в Сибири, в Новгородских пределах и т. д. Среди старообрядческого населения до сих пор обращается множество ‘синодиков’ или ‘помянников’, в которых приводятся имена или просто цифры лиц, пострадавших и ‘сожженных благочестия ради’. Замечательно, что во всех этих помянниках сгоревшие старообрядцы всегда и неизменно называются сожженными и никогда — сожегшимися.

В помянниках, распространенных среди олоцецких старообрядцев, указываются, между прочим, следующие случаи самосожжения: ‘Василия и иже с ним 50, на Тудозери (при-

¹) Олонецкие Губернские Ведомости 1878 г., N 57.

ход Вытегорского уезда): Исака, Ксении, Феодоры, Ксении девицы, вкрай Выгозера (озеро и приход того же имени в Повенецком уезде), Иоанна и иже с ним, Никифора и иже с ним, Аверкия и иже с ним, в Янгорах (приход Пудожского уезда), Евдокии, Зиновии, Агафии и прочих под Каргополем, инока Филарета, Алексия, Леонтия и прочих 40, за Кенозером, Пудожского уезда ¹) и т. д., и т. д.

В изданном А. Н. Пыпиным Сводном старообрядческом синодике приводится 45 случаев самосожигания. К сожалению, в большей части этих случаев не указывается время, год.

0x01 graphic

¹) Памятная книжка Олонецкой губернии за 1868—69 г., стр. 195.

когда именно происходило то или другое самосожжение, поэтому нет возможности распределить их в строго-хронологическом порядке.

Сгруппировав цифровые данные ‘о сожженных благочестия ради’, — данные, заключающиеся в Синодике г. Пыпина, — в три графы, получим следующую не безынтересную статистическую табличку (см. стр. 93).

———-

Рассматривая эту табличку, прежде всего видим, что первые по времени 15 случаев самосожиганий унесли 8,416 человеческих жизней, следующие затем 15 случаев — 1,537 и, наконец, последние 15 случаев самосожжения унесли 149 человек. В первой графе встречаются тысячи сгоревших за раз, во второй графе — сотни и, наконец, в третьей находим лишь десятки и единицы. Так постепенно сходило с исторической сцены это страшное, до сих пор в значительной степени загадочное явление.

Выведенная нами общая цифра всех сгоревших 10,102 челов. — отнюдь, конечно, не может считаться точной, как, впрочем, и все вообще цифры в этой таблице, не может считаться точной эта цифра уже по одному тому, что из числа 45 указанных в таблице случаев самосожжений в 14 даже приблизительно не определено число сгоревших. ‘И прочих с ним’, или ‘и прочих с ними’, а сколько именно было этих ‘прочих’, — мы ничего не знаем. Наконец, в сведениях Синодика мы не находим никаких данных о случаях самосожжений, бывших в более близкое к нам время.

У нас в обществе обыкновенно смотрят на самосожжение, как на явление, давным давно пережитое, похороненное и сданное в архив. Подобное мнение, однако, оказывается справедливым только на половину. Конечно, в наше время уже немыслима та по истине чудовищная эпидемия самосожжений, которая свирепствовала у нас в XVII и в первой половине XVIII столетия, захватывая, как чума, целые области и унося с собою тысячи жертв. Но отдельные, так сказать, спорадические случаи самосожиганий, не только единичных, но и коллективных, вполне возможны и в ниши дни.

А. Н. Пыпин, сообщая в своем Синодике о самосожжении, бывшем в вологодской губернии в конце прошлого сто-

летия, а именно в 1772 году, замечает: ‘это было, кажется, последнее самосожигательство’ ¹).

Из приведенного нами выше перечня самосожжений можно, однако, видеть, что предположение почтенного ученого, к сожалению, не оправдывается. Оказывается, что и наш культурный просвещенный XIX век не свободен от подобных печальных явлений. Последний случай коллективного самосожжения раскольников был в самое недавнее время, можно оказать, на наших глазах, а именно в 1860 году в Олонецкой губернии. В этот раз сгорело 15 человек раскольников обоего пола, в том числе женщины с малолетними детьми.

Другой случай коллективного самосожжения раскольников, бывший в нынешнем столетии, относится к 1812 году, когда на юге России в пещере горы Шахан сожглась большая часть жителей хутора Кастенки. В виду того, что этот случай самосожжения прошел совершенно незамеченным в нашей печати, мы приведем здесь некоторые подробности, касающиеся этой катастрофы, тем более, что по своим размерам и другим особенностям случай этот заслуживает полного внимания.

В Воронежских Губернских Ведомостях за 1869 год помещен Рассказ о самосожигателях, в котором довольно подробно сообщается о самосожжении жителей хутора Кастенки. Сколько нам известно, это единственное известие, проникшее в печать об этом случае самосожжения. Автор статьи, г. И. Н. ведет рассказ от лица встреченного им старика-козака, уроженца хутора Кастенки ²).

Лет за 5, за 6 до 1812 года в хуторе Кастенки ³) явился какой-то ‘святой чернец’ — отец Филатий, вырыл пещеру в горе Шахан, по близости от хутора, и поселился в ней. Начал он частенько навещать хутор, причем каждый раз приносил с собою какие-то книги, которые читал и толковал козакам. Влияние отца Филатия вскоре сказалось, и, прежде всего, на отце расскащика-козака. Он вдруг перестал брить бороду, ‘начал ругать попов на чем свет стоит’, начал все чаще и чаще заговаривать о старой вере, об антихристе.

¹) Сводный старообрядческий синодик, стр. 58.

²) Воронежские Губерн. Ведомости 1869 г., N 68.

³) В Географическо—статистическом словаре г. Семенова мы не нашли хутора Кастенок, но там значится село Кастенок, Воронежской губернии, в 31 версте к югу от города Воронежа. В 1779 году в нем было 240 домов.

Вскоре к Филатию явился другой чернец и поселился вместе с ним в пещере. Они достали образа, книги и начали совершать ‘службу’. В пещеру к ним стали собираться ‘почесть все хуторяне, потому Филатий всех их увлек в свою веру’. Так прошло несколько лет. Расскащику исполнилось 18 лет, когда наступил знаменитый в летописях русской истории 1812 год. Но предоставим слово самому расскащику.

‘Настал 1812 год, — говорил он, — везде засуетились, и так страшно стало: начали набирать воинов поголовно, наши козаки должны были, окромя стариков и детей, все в поход идти. Не задолго перед тем меня, помню, взял родыч к себе погостить из дома, а я был малолеток, стало быть, миновать службы никак невозможно. Поэтому-то я из гостей с своим родычем и возвратился домой. Не доезжая верст 20 до дома, слушаем, говорят: наш хутор выгорел. Вот тебе и раз, думаю, гляди и лошади погорели, не на чем в поход идти, и так жалко стало! Мы с родычем поспешили домой, хоть родителей-то скорей утешить. Подъезжаем к хутору своему, а он стоит себе целехонек. Ну, думаю, нас обманули. Въезжаем в свой двор, все цело, в порядке, как нужно. Входим в избу, никого нет. Что за чудо? думаю, отправился по соседям, вхожу в одну избу, другую, третью, — все никого нет. Ну, думаю, все, надо быть, уехали молиться. Так обошел и я изб десять. Только подхожу к одной, слышу, точно по мертвому голосят. Я туда, гляжу: женщина так убивается, так причитывает, так плачет, просто ужасти!

‘ — Что ты? — спрашиваю, — или какое несчастие?

‘ — Все по-о-го-ре-е-ли, — заголосила она.

‘Я остановился, как вкопанный, и недоумению, каким это манером погорели, когда хутор цел. Я опять к ней.

‘ — Кто-ж погорел-то? — спрашиваю.

‘ — Все на-ши со-ко-о-ли-ки.

‘Я едва от ней допытался, что отец и мать мои и другие хуторяне сожглись в пещере.

А ты как же избавилась? — спрашиваю ее.

‘ — Да меня, — говорит, — в это время дома не было, я только ночью приехала и узнала.

‘ — Кто-ж тебе, об этом сообщил?

‘ — Да, — говорит, — Анютка Виляева, она не пошла в пещеру.

‘Я пошел отыскивать Анютку, был в их доме, там нет никого, спросить не у кого… зарыдал я и побрел домой. Вхожу в избу свою, а эта самая девка-то Виляева и родыч сидят и плачут, чуть не голосят. Ну, думаю, рассказала она всю притчу! Начал я ее расспрашивать, и она рассказала мне, что сгорели все.

‘ — Чернец, — говорит, — задумал делать какое-то освящение домов в хуторе. Только однажды он ночью приезжает с ризами и начал служение, наши хуторяне почесть все были. Глядим, отворяется дверь и входит заседатель (а тогда, в 12-м году, когда сделалась такая суматоха, заседатели сами ездили по своему округу с бумагами, переписывали всех годных к службе, осматривали их мундиры, лошадей и проч.). Так вот, по этой-то причине сюда и попал тогда заседатель, а он был такой строгий, бедовый. Как вошел он, как услышал их пение, как крикнет на них: ‘Что это значит? Что это у вас тут за люди скрываются?’ Потом как крикнет на Филатия: ‘Ты что за человек? Должно быть, беглец какой? Есть, говорит, документы у вас? Показывай, а то иначе свяжу, да к начальству представлю! А Филатий был в ризах и с кадилом, видит, что дело-то плохо, все к двери ближе, да ближе, да в чем был, так и убежал. Заседатель тут еще больше разгорячился и объявил козакам: ‘Если вы, говорит, не представите этих людей, то вам худо будет, а я наберу казаков из другой станицы и поеду сам, а их уж разыщу!’ Потом, когда заседатель уехал, Филатий начал убеждать их сжечься, все согласились и сожглись, кроме Виляевой, которая нам рассказала об этом. Конечно, из наших хуторян тогда в живых осталось человек 30, иных дома не было, а иные перешли из нашего хутора в другой, те только и остались’.

На другой день расскащик вместе с родичем ходили к пещере, страшная картина представилась их глазам. Двери, ведшие в пещеру, обгорели, своды обвалились, а изнутри несло такими ужасным, одуряющим смрадом, что невозможно было приблизиться к входу.

Из рассказа не видно, как велик был сгоревший хутор, и сколько приблизительно народу погибло в огне,

в пещере. Точно также в рассказе весьма мало выясняются побудительные внутренние мотивы, вызвавшие это страшное происшествие. Без сомнения, в местных архивах должны находиться документы, касающиеся этого печального события и так или иначе выясняющие его. Было бы весьма желательно, чтобы из среды местного общества нашлись лица, которые взяли бы на себя труд разыскать в архивах сведения по этому вопросу, и затем поделились бы своими изысканиями с читающей публикой.

IV. Догмат или паника?

До сих пор с точностью не определено время, в которое проявилось у нас самосожигательство. Во всяком случае, оно обнаружилось не ранее тех преследований, которые предприняты были против раскольников при патриархе Никоне. Первое по времени указание на самосожигательство встречается в одном из сочинений Аввакума (Книга на крестоборную ересь), написанном им в 1675 году, во время заточения в Пустозерском остроге. Аввакум упоминает о самосожигательстве ‘ревнителей закона’, т. е. раскольников, как о явлении, если и не обыкновенном, то, во всяком случае, не исключительном в его время.

Сидя в Пустозерском остроге, Аввакум, как известно, написал множество посланий к своим последователям, — посланий, в которых он обличал Никона, обвинял его ‘в искажении правоверия’ и с необыкновенною резкостью поносил патриарха за его крутые, суровые меры против ‘ревнителей закона’. В Книге на крестоборную ересь Аввакум так же больше всего распространяется о гонениях и страданиях, которые выносили проповедники и последователи раскола от Никона. За то, что он, Аввакум, вместе ‘со отцы и братиею, не умолчав, начали обличать еретика и предтечу антихриста’, т. е. Никона, последний ‘мучил их много и разослал в ссылки всех’.

Так, ‘Павла Коломенского в Новгородских пределах огнем сожег, Даниила протопопа костромского в Астрахани в тюрьме заморил, муромского протопопа Логина, расстригши, в Муром сослал и т. п.: самого Аввакума в Даурскую землю сослал,

тысяч с двадцать за Сибирь‘. Далее идет речь о страданиях, испытываемых в Пустозерском остроге как самим Аввакумом, так и его главными последователями: Епифанием, Лазарем, Феодором и Киприаном, затем указывается, что ‘Соловецкий монастырь в осаде семь лет сидит’, что ‘на Москве старца Авраамия, духовного сына Аввакумова, в костер сожгли и многих других пожгли, повешали’ и т. д., и т. д.

И вот, нарисовавши эту мрачную картину гонений, страданий и преследований, Аввакум тут же, вслед за этим, прибавляет: ‘А иные ревнители закона суть уразумеша лесть отступления, да не погибнут зле духом своим, собирающеся во дворы с женами и детками, и сожигахуся огнем своею волею. Блажен извол сей о Господе!’

В своих посланиях Аввакум то и дело убеждает последователей не бояться смерти, но не добровольной, — как утверждают некоторые исследователи ¹), — а насильственной мученической смерти от гонителей. В известных словах Аввакума: ‘Боишься пещи той? Дерзай, плюй на нее!’ и т. д. обыкновенно видят поощрение, призыв к добровольному самосожигательству, но это совершенно ошибочно, и, чтобы убедиться в этом, достаточно прочесть то место из послания Аввакума, из которого вырываются приведенные фразы, обыкновенно без всякой связи с предыдущим.

В послании к одному из своих последователей, какому-то ‘Симеону Богоприимцу, Аввакум, убеждая не бояться смерти, особенно сожжения в огне, пишет: ‘Хотя и бить станут или жечь: ино слава Господу Богу о сем. На что лучше сего? С мученики в чин, со апостолы в полк, со святители в лик… А в огне-то здесь не большое время потерпеть… Боишься пещи той? Дерзай, плюй на нее, не бось. До пещи страх-от, а егда в нее вошел, тогда и забыв вся’, и т. д. ²)

В прежнее время многие полагали, что самосожигатели составляли особую секту, но учению которой самосожжение ставилось в непременное условие душевного спасения. Протоиерей Андрей Иоаннов приписывает эту черту филипповщине, последователей которых он называет также сожигателями и мо-

¹) Например, г. Загоскин, см. его статью в ‘Литературном сборнике’, Волжского Вестника, стр. 166.

²) Александр Б.: ‘Описание некоторых сочинений, написанных русскими раскольниками’. Спб, 1861 г., ч. II, стр. 33.

100

рельщиками. Такого взгляда на самосожигательство, главным образом, придерживались духовные писатели, трактовавшие о расколе, как, например, Игнатий, митрополит тобольский и сибирский, Дмитрий, Ростовский, протоиерей Андрей Иоаннов, а также многие другие в более позднее время.

Андрей Иоаннов рассказывает про филипповцев, что они ‘к самоубийству столько склонны, что всегда наведываются: где, когда и сколько сожглось или запостилось самовольно. Старики и старухи, увидя какой-нибудь дом или покой, на их вкус устроенный, со слезами взывают: ‘О! если бы в таком Бог привел сгореть!’ На основании такого рода фактов, а также некоторых произведений раскольничьих вожаков, вроде Аввакума, духовные писатели смотрели на самосожжение, как на особый догмат раскольнического учения. Этот же самый взгляд еще недавно развивал А. А. Павлов в своем сообщении о самосожигателях, помещенном в Русской Старине ¹).

Впоследствии взгляд этот подвергся серьезной критике, причем доказывалось, что самосожжение вовсе не было делом подобного сектаторства и чисто произвольного самоубийства, а что, наоборот, оно обусловливалось, главным образом, беспощадными преследованиями и гонениями, направленными в то время против раскольников. ‘Самосожигательство, — говорит по этому поводу г. Есипов, — есть крайний исход борьбы за действительно усвоенные догматы, форма самоубийства, принятая во имя догматов для окончательного избежания от преследования, от истязаний, которым подвергались староверы, попадавшиеся в руки правительства. Если б это был догмат, то он проявлялся бы сам собою, между тем как все известные до сих пор случаи обнаруживают положительно, что староверы сожигались только тогда, когда приходили брать их силою, и всегда в глазах пришедшей воинской команды ²).

Еще более решительно высказывается в этом направлении автор известного предисловия к изданию Истории Выговской пустыни, он категорически отвергает существование догматического учения о самосожжении для спасения души или по приказу учителей и руководителей раскола. ‘Если бы это было

¹) Русская Старина 1879 г., N 10.

²) Есипов: ‘Самосожигатели’. Отеч. Записки 1863 г., N 2, стр. 606.

101

так, — говорить он, — то у нас были бы факты самосожжения добровольного, возбужденного этим учением, вне всяких других побуждающих к тому причин. Мы таких фактов не встретили. Напротив, мы находим факты, доказывающие положительно, что самосожжение было не догмат, не учение, a крайнее выражение борьбы с сильнейшею властью, следствие убеждения в своем бессилии, в невозможности избегнуть наказания, — средство уравнять свое бессилие пожертвованием личностей’.

‘Что предшествовало самосожжению? — спрашивает далее цитируемый нами автор. — Известие, что идут подьячие, начальники с солдатами и понятыми захватить укрывающихся раскольников, затем следовало соглашение раскольников не отдаваться в руки гонителей. Но чем противустать силе? Они собираются вместе в часовне, в церкви, в избе или в риге, загораживают себя бревнами, заборами, прокладывают везде смольем и соломою, запирают двери, окна, укрепляют их перекладинами, бревнами, крепкими задвижками и ожидают своих гонителей. Только при их появлении и только при нападении их, зажигался бесчеловечный огонь, в котором погибали они с своими отцами, женами и детьми. ‘Отойдите! — кричали они своим гонителям, — оставьте или мы сгорим!’ Были случаи, что гонители отходили — и самосожигатели не сожигались и оставляли свое намерение’ ¹).

В общем, справедливость этого взгляда может быть подтверждена целым рядом фактов и данных из истории раскола. Но в частностях, взгляд этот требует поправок и дополнений ²). Известно, что раскол, потерпев неудачу в открытой борьбе с властью, — борьбе, ареной которой служили, с одной стороны, Соловки, с другой — знаменитая кремлевская площадь в Москве, ушел и рассыпался по глухим и отдаленным концам России. Здесь, главным образом в северном поморье, на первых порах он также попытался было отстоять свою самостоятельность с оружием в руках. Но это снова, конечно, не удалось ему.

В числе попыток, предпринимавшихся поморскими расколь-

¹) История Выговской старообрядч. пустыни. Спб, 1862 г., стр. V-VI.

²) Далее мы укажем примеры, когда раскольники сожигались более или менее добровольно, так сказать, по собственному почину, не будучи вынуждены к этому никакими воинскими командами.

102

никами, с целью отстоять свою независимость, следует указать на их набеги на православные монастыри и церкви, — набеги, которые устраивались ими ‘великими скопами’, с ружьями, пищалями, копьями, даже с пушками, — словом, со всеми атрибутами настоящего, заправского бунта. С особенным упорством стремились они овладеть известным Палеостровским монастырем, находившимся в самом центре олонецкого поморья, где так широко и прочно развилась беспоповщина. Считаем необходимым напомнить здесь, хотя в самых общих чертах, об этих набегах, так как все они, потерпев неудачу, кончались обыкновенно самосожиганиями и, притом, в самых грандиозных размерах.

В январе 1687 года ‘воры и церковные разбойники’ пришли великим скопом (1,200 человек), вооруженные пушкою, ружьями, пищалями, копьями и бердышами, и овладели Палеостровским монастырем’. Прежде всего, они напали на монастырскую братию и служек, избили их, ограбили и выгнали из монастыря. Затем они ‘разместились по всем монастырским зданиям, церкви и даже самые алтари осквернили помещением непотребных женщин и, в довершение крайней своей осатанелости, в алтаре пробили стену для отправления испражнений’. Шесть недель владели раскольники монастырем. Когда же явились из Новгорода служилые люди, то раскольники, не допуская их поймать себя, заперлись в церкви и сожглись’ ¹).

Два года спустя, (в 1689 г.), раскольники делают новый набег на Палеостровский монастырь, снова берут его и на этот раз владеют им в течение 9-ти недель. За это время они не раз выезжали из монастыря по окрестностям ‘и людей правых, живших не в совете с ними, грабили и мучили, а своих советников и становщиков собирали к себе’. Между прочим, ими был избит до полусмерти один из окрестных православных священников с сыном… Наконец, явился отряд стрельцов.

Но ‘мятежники, приготовясь заранее к отпору (для чего предварительно выжгли все монастырские здания, находившиеся в устроенной ими крепости), начали стрелять в осаждающих, причем был убит ими солдатского строю прапорщик Портновский, ранены пулями: протопоп Лев, подьячий

¹) Чтения в Импер. общ. истории и древ рос. 1868 г., т. I, ст. Палеостров, стр. 50.

103

Семен Ананьин, посадской человек Прокопий Ростовцев, и частию убито, частию ранено стрельцов и понятых людей более 50 человек.

Но, несмотря на это отчаянное сопротивление, в конце-концов, роскольники, все-таки, должны были уступить правительственным войскам, которые значительно превосходили их численностью.

‘Видя же неустойку и не желая отдаться живыми в руки воинами‘, они решились сгореть вместе со всеми монастырскими строениями. И они действительно сгорели ¹).

Точно такой же характер носят и многие другие случаи самосожжений раскольников. Так, например, летом 1693 года (21 июля), вооруженная толпа раскольников, под предводительством бежавшего из Соловецкого монастыря инока-бродяги Иосифа, сделала нападение на церковь Пудожского погоста. При этом, прежде всего, они ударили в набат, чтобы собрать народ, потом вломились в самую церковь, выгнали из нее священников, ‘пересвятили ее по своему’ и затем привели друг друга к присяге, ‘чтобы всем им стоять за одно’. 12 августа, ограбив церковь, раскольники перешли в деревню Строкину и заперлись здесь в четырех больших заранее укрепленных избах и дворах. Явился сотник с стрельцами и понятыми людьми. На первых порах попытались было подействовать увещаниями, но раскольники, ‘изрыгая хулы на св. церковь, стали из избы стрелять в стрельцов и понятых’. Эти бросились было рубить избы, тогда раскольники ‘сами зажглись в них, имея наготове все горючие вещества, и погибли все, в числе 800 человек’ ²).

В тех случаях, когда, за недостатком сил или по другим причинам, раскольники не имели возможности оказать активного отпора осаждавшим их воинским командам, они ограничивались тем, что осыпали их всевозможными ругательствами и бранью, ‘изрыгали хулы против церкви и царя’, всячески поносили патриарха и духовенство, и вообще изливали на словах всю свою вражду к никонианам. Когда же войска готовились захватить их, они зажигали избы и гибли в пламени. Приведем пример из более поздней эпохи.

¹) Палеостров, его судьба и значение в Обонежском крае, стр. 51-52. Чтения в Импер. общ. истории и древ. рос.

²) Макарий: ‘История русского раскола’, Спб., 1855 г., стр. 254.

104

В сороковых годах прошлого столетия была наряжена к поморцам известная комиссия Самарина. Явившись в Выговские скиты, члены комиссии принудили поморцев принять молитву за царя. Затем, объезжая поморские скиты, комиссия случайно напала на Филиппов скит, известно, что старец Филипп резко нападал на выговцев за уступку, сделанную ими Самарину. Двор скита оказался обнесенным высоким, плотным забором, посреди двора стояла ‘превеликая хоромина с узенькими и продолговатыми окнами’. Филипповцы, увидя приезших и услыхав от них те же требования, которые были предъявлены комиссией поморцам, начали ‘осыпать их ругательствами и поношениями’.

Они ‘называли их еретиками и гонителями своими, говорили, что они охотнее за старую веру и за Христа умрут, не даваясь живыми в руки бусурманам, нежели примут то нововводство, какое приняли от них поморяне’. Сколько ни просили члены комиссии отворить им ворота, но, ‘кроме брани, ничего не получили’. Тогда Самарин приказал выломать калитку в заборе, но едва выломали, как увидали, что вся изба в пламени, а наверху ее до 38 мужиков, обрекших себя на смерть. Бросились к колодцу, чтобы тушить пожар, но колодец оказался заваленным дровами, отбили дверь в избу, но встретили другую стену, в которой двери извнутри забраны были бревнами. Словом, скитники все предусмотрели и все подготовили, чтобы не отдаться живыми в руки врагов, и действительно все, до одного человека, погибли в пламени ¹).

С течением времени случаи активного сопротивления при самосожжениях становятся все реже и ничтожнее.

Потеряв всякую надежду добиться улучшения своей участи, раскольники прибегают к искони излюбленному русским народом средству — бегству.

Леса, пустыни и дебри наполнились бежавшими раскольниками. Здесь они думали укрыться от гонений подьячих и ратных людей, здесь они думали зажить ‘тихим и безмятежным житием’. Но увы! следом за ними летели грозные приказы о сыске и поимке раскольников. Повсюду рассылались ‘ратные люди’, офицеры и подьячие с командами стрельцов, которым строго приказывалось: ‘воров и церков-

¹) Иоаннов, 5-е издание, часть II, стр. 30, Макарий, Спб, 1855 г., стр. 275.

105

ных раскольников, сыскав, имать и к распросу и розыску присылать, а пристанища их воровские разорять, жечь без остатку, чтоб они, воры, не множились и впредь пристанища им, ворам, не было ¹).

Раскольники хорошо знали, что ожидало тех из них, которые попадали в руки ратных людей и подьячих ‘под караулом’. Они знали, что за одни разговоры о кресте, о просфорах, — разговоры, в которых усматривались хотя малейшие признаки ‘раскола’, ‘чинилось жестокое наказание: били кнутом на козле, били батогами нещадно, при многих людях, чтоб, на то смотря, иным раскольщикам неповадно было воровать и церковный раскол и мятеж чинить’, оковав в железо, садили ‘в земляные тюрьмы’ и не допускали к ним никого, ‘покамест они обратятся на истинный путь’, держали в этих тюрьмах ‘неисходно’, пока смерть не освобождала несчастных, из заточения, резали языки, отрубали руки и т. д. Но этого мало. Раскольников, упорствовавших в своих религиозных убеждениях, ожидала страшная казнь: сожжение заживо в срубе или в костре, с развеянием по ветру пепла ²).

Все это отлично знали раскольники, и вот потому-то они, при ‘нашествии гонителей’, с такой готовностью кидались в огонь и предпочитали сгорать, не дожидаясь, пока их возьмут ратные люди под караул ‘на лютое мучительство’. ‘А елицы не могоша вышеписанных мук терпети, — пишет Иван Филиппов, — мнози же и число превосходящии народы вооружающеся верою собирахуся, кому где возможно бяше. При нашествии мучителей и от них сожигахуся, а овые от их наезду со оружием и с пушками боящеся их мучительства сами сожигахуся’ ²).

Правительство не могло, конечно, не обращать внимания на это печальное явление, и действительно, мы видим целый ряд распоряжений и приказов, направленных против самосожигателей. К сожалению, оно боролось чисто внешними средствами, т. е. путем рассылки команд, стрельцов и подьячих, которые должны были ловить, сажать в тюрьмы. Каков был результат от подобных ‘мер’, можно видеть из следующего примера.

¹) Акты исторические, том V, стр. 256.

²) История Выговской старообрядческой пустыни.

106

При самосожжении в деревне Кузиной, Исетского округа, в 1761 году, раскольники прямо заявляли, что ‘предают себя сгорению от грабительства и разорения присылаемых команд, для того, что многие между раскольниками безвинные взяты в Тобольск и в заключении претерпевают голод и мученье и никому-де свободы нет’.

Местные окружные жители, собравшись около горевшего дома, также говорили: ‘ежели-де из Тобольска еще такая же команда придет, то и мы, да и многие в наших местах ко сгорению себя приведем’. Сенат, рассмотрев донесения по этому делу, нашел, что сожжение и смятение народа произошло не отчего иного, как именно ‘от непорядочных поступков духовной консистории против исетских жителей и от разорений, чинимых посланными священником и командой’ ¹) .

Вообще, по тем заявлениям, какие делались раскольниками перед самосожжениями, лучше всего можно судить о мотивах, заставлявших их искать преждевременной смерти. При самосожжении 1756 года в Сибири, в деревне Мальцевой раскольники, в ответ на увещания властей, требовали: обязать священника не брать поборов, сменить начальство за то, что оно отрывало их от земли и мучило на работах, заставляя строить дощаники и возить хлеб в дальние места, говорили, что они разорены так, что им и жизнь не мила: далее они заявляли, что не верят словам чиновников и боятся расположиться на них ²).

В тех случаях, когда требования раскольников, обрекших себя на сожжение, более или менее удовлетворялись, когда правительство находило людей, которые умели возбудить в них доверие к себе и повлиять на них силою убеждения, раскольники обыкновенно отказывались от своего намерения ‘жечься’. Такой случай был, например, в 1764 году, в Новгородской губернии, Медведской волости, в деревне Любаче. Здесь 60 человек экономических крестьян, продав или раздав свое имущество и забрав с собою детей, собрались в избу к одному из своих односельцев ‘для присоединения к расколу’. Крестьянам своей деревни они говорили, что как скоро их наберется полное число, то немедленно сожгутся,

¹) Современная летопись 1861 г., N 4.

²) Максимов: ‘Сибирь и каторга’, ч. II, стр. 238.

107

но, видно, намерение сжечься еще не вполне в них созрело. Начались обычные меры: к дому приставили караул, прислали военную команду, из Новгорода приехал архимандрит с протопопом. Начались увещания, причем ‘поручик из инструкции пристойные для них пункты читал’. Уверяли собравшихся, что как скоро они запишутся в раскольничий оклад и подадут о том сказки, то их спокойно отпустят в домы.

На все эти убеждения собравшиеся отвечали так: ‘Мы в двойной оклад записываться не хотим, а ваша вера неправая, и крест ваш четвероконечный прелестный… Если вы станете нас разорять, то мы не дадимся и сделаем, что Господь прикажет. А не станете разорять, то и гореть не хотим’.

Но и при этом они требовали, чтобы им дана была ‘грамота за рукою государыни’, что их ‘никто трогать не должен, чтобы в двойном окладе им не быть и в церковь не ходить, и священников не слушать’.

Так как подобной ‘грамоты’ им не давали, то поэтому раскольники и сидели запершись в осаде весь август и сентябрь месяцы. На дворе у себя они вырыли колодец для воды и поддерживали в избе огонь днем и ночью. Однажды они выпросили у поручила Копылева, заправлявшего осадой, разрешение сходить на огород за овощами. Получив позволение, они отправились в огород, предварительно вооружившись ружьями, рогатинами, топорами и дубьем, набрав овощу, они воротились и снова заперлись по прежнему.

Поручик уговаривал их, чтобы они убрали свой хлеб, который оставался в поле не сжатым. Но раскольники отвечали, что хлеб собирать не будут, что Господь их и без того прокормит, в домы же свои они не пойдут до тех пор, пока не пришлют им указа из сената. ‘А губернских указов, хоть сколько присылай, они их не послушают’.

Обо всем этом новгородская губернская канцелярия донесла сенату, испрашивая разрешения, как ей быть в этом случае. Сенат рассудил так: забрать всех раскольников неприметною командою под караул и сослать их (кроме детей моложе 10-ти летнего возраста) в нерчинские рудники, в работу. При этом сенат и на будущее время предлагал поступать таким же точно образом со всеми скопищами, которые, несмотря на увещания, не откажутся от намерения сжечься.

108

Но государыня сделала поправку в сенатском докладе: она приказала выбрать из местных раскольников, ‘которые поумнее и поблагонравнее’, послать их уговаривать засевших в засаду, ‘а буде и сего не послушают, то учинить по сему докладу’. Мера эта была немедленно же испробована новгородским губернатором Сиверсом и действительно удалась: раскольники отказались от намерения жечься.

Выяснив то значение, какое имели в деле самосожигательства раскольников религиозные гонения, мы должны затем сделать оговорку. Дело в том, что ‘власти, преследуя раскольников, приняли древний способ казни — сожжение, но раскольники составили себе убеждение, что этого рода мученическая смерть ведет в царствие небесное, а потому не только не устрашались ее, но сами искали’ ¹). В священном писании они находили места, которые еще более убеждали их в этой мысли. Так, Иван Филиппов, рассказывая о самосожигательствах ‘от нашествия мучителей’, тут же приводит примеры из церковной истории, одобряемые Григорием Богословом, — примеры, в которых проявилась та же ревность — ‘не пождать, чтобы к чистому прикоснулось нечистое’.

В этот отношении большой интерес представляет прошение, написанное тобольскими раскольниками в 1679 году на имя государя. Прошение начинается просьбою дать царский указ, ‘чтобы приказные люди к нам нагло не приезжали, ради своея бездельныя корысти, и нас, бедных, не разоряли и к новой вере не приводили и не нудили закащики и попы, бывшего Никона патриарха ученики. За старую веру просители ‘на смертный час готовы, пострадать и во огне горети, яко же у Даниила священноинока пострадали’. Вслед за этим идут ссылки на ‘божественное писание’, на книгу Пролог, в которой сказано: ‘Филинид, священномученик, не изволил пострадать, но обязавши главу свою и верже себя с высока места, тако скончался’, затем ‘святые мученицы Домника да две дщери ея, Вириния и Проскудила, сами себя в реку вверже, тако скончашася’, ‘святая мученица Манефа сама ся вверже в пещь, тако скончашася, и иные мнози, государь, святые мученики тако скончашася, от своих рук пострадаша, во образ нам‘.

¹) Костомаров: ‘Русская история в жизнеописаниях ее главнейших деятелей’. Спб., 1874 г., том II, стр. 217.

109

Прошение оканчивается так: ‘А зело много ныне государь, болезнуют христиане о старом благочестии… Волен ты, великий государь, аще хотя единого из нас человека на истязание о старом благочестии на испытание возмешь, и мы все заединодушно пострадати хощем, аще плотию розно, а духом вместе: он станет в Тобольске страдать, а мы здеся гореть… за Христа пострадати изволим!’ ¹).

С течением времени среди раскольников-беспоповцев все чаще и чаще начинает высказываться мысль о том, что путем самосожжения человек может очиститься от своих грехов. Начинают появляться учители и пропагандисты самосожжения, как искупительной жертвы. Такие пропагандисты появлялись, например, в Сибири, во время управления сибирской епархиею митрополита Игнатия. В известных посланиях Игнатия встречаем обличения современных ему ‘еретиков: лжечернеца Иосифа Арменина и венгерского лжечернеца Авраама Жидовина’, которые ‘запрещали ходить в церковь, венчаться, причащаться’ и, в то же время, учили ‘сожигать самих себя, называя это новым крещением в огне’ ²).

Как г. Есипов, так и автор предисловия к Истории Выговской старообрядческой пустыни не правы, утверждая, как мы видели, столь категорически, что староверы сожигались только тогда, когда приходили брать их силою. В настоящее время стало известно не мало таких случаев, когда самосожжения происходили более или менее добровольно, когда никакого прямого давления на раскольников, обрекших себя на смерть, не было, когда ни команд, ни подьячих для ареста их не появлялось. Такой случай был, например, в деревне Лучинкиной, Тюменского уезда, в 1753 году, когда сразу сожглось около 200 человек раскольников. Случай этот весьма подробно рассказан в статье г. Загоскина.

Вообще не подлежит сомнению, что раскольники-беспоповцы ³) смотрели на самосожжение как на дело вполне богоугодное, спасительное для души. В известном стихе об антихристе даже прямой призыв к самосожжению, с целью

¹) ‘Дополнение’ к Актам историческим, т. VIII, N 50.

²) Православный Собеседник 1855 г., кн. 1. Три послания блаженного Игнатия, митрополита сибирского и тобольского.

³) Именно беспоповцы, так как огромное большинство самосожиганий происходило в их среде.

110

избежать сетей антихриста, и в награду обещается царство небесное и блаженство рая. Вот этот стих:

Народился дух нечистый,

Дух нечистый — злой антихрист,

И пустил он свою прелесть

По городам и по селам.

Людей моих изгоняет,

В свою веру принуждает,

В свою церковь ходить заставляет,

Своих попов поставляет,

Своих судей посылает…

И затем следует страстный, горячий призыв ‘не сдаваться этому врагу всего живого и чистого, а бежать от него, бежать в ‘горы и вертепы’, и там умереть, — умереть во имя вечной жизни, которая ждет нас там, на небе, ‘в райских светлицах’

Не сдавайтесь вы, мои светлы,

Тому змию седмиглаву.

Вы бегите в горы, вертепы,

Вы поставьте там костры большие,

Положите в них серы горючей,

Свои телеса вы сожгите.

Пострадайте за меня, мои светы.

За мою веру Христову,

Я за то вам, мои светлы,

Отворю райские светлицы,

И введу вас в царство небесно,

И сам буду с вами жить вековечно ¹).

Само собою понятно, что подобные призывы не могли бы иметь такого влияния и значения, если б не существовала для этого вполне благоприятно подготовленная почва в виде тяжелых в то время условий общественного положения староверов ²).

Таким образом, следует признать, что если первые самосожжения были делом отчаяния, панического страха пред всесильным врагом, то впоследствии, с течением времени, самосожжение превратилось в ужасающую эпидемию, беспримерную в истории человечества.

¹) Сборник русских духовных стихов, составленный В. Варенцовым, Спб, 1860 г., стр. 184 и 185.

²) Памятная книжка Олонецкой губернии за 1868-69 г., стр. 194.

111

С восшествием на престол Императора Петра III, как известно, правительство ослабило строгие меры к преследованию раскольников. Новый император велел прекратить преследования и поручил сенату записать особое учреждение о раскольниках в духе веротерпимости (указ 29 января 1762 года). Сенат предписал всем губернским канцеляриям, чтобы разведывали, нет ли где раскольничьих сборищ для сожжения, и посылали туда достойных людей для увещания.

При этом приказано было спрашивать, для чего они такое душепогибельное намерение чинят, и ежели показывать будут, что такое богомерзкое намерение восприяли они от причиняемых им по одному их расколу притеснений и забирания под караул, то их уверить, что производимые о них следствия уже уничтожить повелено, которые и действительно ныне оставить и содержащихся под караулом тотчас в домы отпустить и вновь никого не забирать ¹). И с этих пор самосожигания действительно утрачивают характер чудовищной эпидемии.

О других видах религиозного самоумерщвления и самоистребления мы поговорим в следующий раз.

А. Пругавин.

(Продолжение следует).

¹) ‘Современная летопись’ Русского Вестника 1861 г., N 4, стр. 24.

САМОИСТРЕБЛЕНИЕ *).

Проявления аскетизма и фанатизма в расколе.

(Очерки, аналогии, параллели).

——

V. Нетовщина. Проповедь самоубийства.

Всем, конечно, известно, как часто на почве разумной религии возникают крайне уродливые уклонения. Среди магометан до сих пор еще непоколебимо живет вера в дервишей, этих бродячих пророков, которые неистово скачут и кружатся до полного истощения сил и в этом состоянии предсказывают всем, кто пожелает узнать от них будущее. В Индии факиры сами изобретают для себя невероятные истязания, смотрят на солнце, пока не ослепнут, по нескольку месяцев не сходят с одного и того же места и т. д. ‘Даже и на светлом фоне христианства появляются тяжелые преувеличения вроде католического изуверства, изобретающего самовольные жестокие истязания и полное отрешение от жизни, проклинающего эту жизнь и посылающего на костер всякого, кто думает иначе’ **).

Но о разных видах и формах самобичевания и истязания плоти мы подробнее будем говорить несколько ниже, а теперь остановимся на случаях прямого убийства и самоубийства из-за религиозных побуждений. На дальнем Востоке, как, напри-

*) Русская Мысль, кн. I.

**) ‘Реальные основы мистических явлений’. Знание 1871 г., N 1, стр. 59.

130

мер, в Индии, и до сих пор можно встретить людей, с восторгом и наслаждением кидающихся под тяжелые колесницы, на которых везут изображения их богов. Фанатики, с целью умилостивить божество, бросают малолетних детей под ноги лошадям, которые везут священные колесницы.

У нас, в России, главным образом, среди последователей некоторых мистических сект раскола, также нередки случаи убийства из-за религиозных мотивов. Конечно, в наше время эти случаи повторяются гораздо реже и несравненно в более скромных размерах, чем прежде, в эпоху сильного подъема мистицизма, развитие которого в народе обусловливалось многими темными сторонами и недостатками общественного и культурного строя народной жизни того времени. Приведем здесь несколько примеров этого рода.

В 1781 году, на светлой неделе Пасхи, в слободе Злынке, Киевской губернии, раскольник филипповской секты ‘перекрестил жену свою беременную и троих детей, которых в ту же ночь сонных убил, для того, чтобы новокрещенных мучеников удобнее отправить в рай’. Утром он явился в местное правление и ‘дерзновенно’ объявил:

— Я мучитель был своим, а вы будете мне, и так, они от меня, а я от вас пострадаю, и будем вкупе за старую веру в царстве небесном мученики *).

В 1782 году, в мае месяце, в Сибири ‘по прельщению лжеучителя Суерского острога, крестьянина Михаила Мензелина, утопилось в озере Сазыкуле Песчаного зимовья мужского пола со вновь рожденными десять душ‘. Мензелин учил приносить себя в жертву ‘Тебя ради, Господи’. Соглашавшихся он топил в озере или запирал в избу и сжигал **).

В селе Баранчи Верхотурского уезда, среди местных крестьян сохранилось следующее предание. Рассказывают, что в одной деревне (это было давно) старик ‘для спасения’ все свое семейство в лесу уморил и сам тут же погиб. Дело было так. Всю свою семью старик завел в лес, в отдаленное, глухое, заранее им намеченное место. Здесь они увидели целый ряд особым образом срубленных деревьев, особенность рубки состояла в том, что от деревьев были

*) Андрей Иванов: ‘Полное историческое известие о древних стригольниках и новых раскольниках…’ Спб., 1855 г., стр. 33.

**) Русская Старина 1879 г., N 10, стр. 337—339.

131

оставлены высокие, в пояс человека и даже выше, — пни. Старик надколол эти пни и забил в них клинья. Затем, указывая на отверстие, образовавшееся ниже клиньев, он говорить своей жене: ‘вложи сюда руки’. Та повинуется, вкладывает руки, а старик тем временем выбивает клин. Дерево, конечно, со страшной силой стискивает руки несчастной. То же самое было сделано и со всеми детьми. Прикрепив таким образом всех к деревьям, старик и для себя приготовил такую же точно ловушку, затем свою левую руку он вложил в щель, а правой вытащил клин… Так тут все и погибли *).

По уверению протоиерея Иоаннова, ‘в прежние строгости, какие употребляемы были для прекращения заблуждения их (раскольников), многие по олонецким пустыням жившие филипаны (филипповцы) острый нож за голенищем с собою всегда нашивали, чтобы, в случае объезда командующих, не отдаться в руки их, но по горлу себя хватить и тем приобресть часть со страдальцами’ **). По словам того же автора, филипповцы ‘всякого новоприходящего уговаривали запоститься, т. е. уморить себя голодом, чтобы скорее получить венец мученический. Ежели кто соглашался на это, таковым заповедывали сорокадневный пост, по примеру Христа Спасителя, постившегося в пустыне’.

При этом о. Иоаннов описывает различные подробности, которыми обыкновенно сопровождалось подобное ‘запощевание’. По его словам, постников, которые решались подвергнуть себя сорокадневному посту, исповедовали по требнику и затем постригали в монашество, и, ‘посхимив, сажали в пустую избу’. А чтобы ‘они преждевременно не умертвили себя, с них снимали всю одежду, пояс и крест, и приставляли нарочно к тому определенных людей, которые должны были напоминать им их обет’ и вообще следить за ними.

‘Постники дотоле молчат, доколе силы их сносят, a как начнут ослабевать, то вообразить не можно того мучения, какое терпеть принуждены бывают. Они бедные, тоскуют, тысящекратно раскаиваются, проклинают день рождения своего и прельстивших их, сами себя кусают и терзают. Жела-

*) Рассказ этот записан нами со слов учительницы народной школы в селе Баранче в 1882 году.

**) ‘Полное историческое известие…’ и т. д., стр. 32.

132

ют скорой смерти, но не обретают, ибо все способы отняты. Молят о свободе, но не получают. Просят жаждущей гортани каплю воды, но в ответ от приставов слышат: ‘не дастся вам, не дастся, да не лишитеся светлых венцев мученических!’ Напоследок, истерзавши сами себя, в неописанном безобразии и отчаянии испускают бедную душу свою *).

В Пермской губернии в прежнее время были раскольники, которые нередко замаривали себя голодом до смерти. Такие раскольники в Пермском уезде назывались обыкновенно ‘морельщиками’, а в Красноуфимском уезде ‘запощеванцами’ (от слова пост, поститься).

В царствование Государя Николая Павловича, во время гонений на раскол, пятнадцать человек мужчин и женщин из числа жителей села Ачиты, Красноуфимского уезда, отправились в лес с целью уморить себя голодом. Зайдя в чащу леса, они прикрепили себя к деревьям посредством цепей и замков, а ключи забросили. В таком положении они пробыли несколько дней. Однако, мучения голода и нападения бесчисленных мириад комаров, оводов, ‘мошки’ и других насекомых оказались настолько невыносимыми, что некоторые из фанатиков не выдержали и громко стонали, рыдали, ревели. Их рев и крики услыхал проходивший по близости охотник. Не сразу понял он, в чем тут дело, но, наконец, разобрав суть, отыскал по их указаниям заброшенные ими ключи и, таким образом, освободил несчастных от цепей.

Когда их, обессиленных голодом, измученных и изъеденных комарами, оводами и мошкой, привезли в Ачиту, в ‘стан’, то жители сбежались со всего села и нанесли им хлеба, шанег, лепешек и т. п. Некоторые из запощеванцев, будучи не в силах сдержаться, накинулись на хлеб и с жадностью поглощали его. Они жестоко поплатились за это: не прошло и нескольких часов, как они умерли в страшных мучениях, остальные, которые сумели вовремя обуздать свой аппетит, остались живы **).

Одним из довольно распространенных видов религиозного

*) Idem., стр. 31.

**) Рассказ этот записан нами в г. Перми, в 1882 году, со слов пермского старожила М. М. Сыропитова.

133

самоубийства, как у нас в России, так и на Западе, является распятие на кресте. Немало подобных примеров представляет, между прочим, история аскетизма, в котором религиозно-мистическое начало перемешалось с чисто патологическим *). ‘Конвульсионеры’ совершали над собой страшные жестокости вроде того, что втыкали в себя ножи, прокалывали себе языки и т. п., но, не довольствуясь этим, они распинали себя на кресте, чтобы наказать себя за грехи и очиститься от них.

В Сибири, в городе Иркутске, если не ошибаемся, в начале семидесятых годов, был, например, следующий случай.

Один старообрядец, долгое время изучавший священное писание, пришел к убеждению, что все предписываемые в нем подвиги слишком легки и что необходимо подвергнуть себя всем мукам, которые, для искупления грехов человечества, претерпел Спаситель мира.

В виду этого, он решился пригвоздить себя ко кресту и умереть на нем крестною смертью Христа. Он положил исполнить свой подвиг без посторонней помощи и с этой целью, тайно от соседей и родственников, срубил и обтесал дерево, сделал из него крест и плотно прибил его к стене своей избы. В то же время, он сделал род копья с железным острием, приготовил гвозди, молот и все, что было нужно к исполнению задуманного намерения.

Приготовившись к этому подвигу 40 дневным постом, несчастный приступил к делу следующим образом.

Подмостившись к нижней части креста, он прибил к нему большими гвоздями обе ноги и потом к поперечной перекладине креста прибил ладонь левой руки. Так как правую руку, без посторонней помощи, прибить было невозможно, то, чтобы сохранить, по возможности, то самое положение, в котором был Иисус Христос на кресте, он между ребрами правого бока воткнул острие копья и таким образом подперся им, но копье, наставленное дрожащею и ослабевшею рукою, выскользнуло и упало. Страдалец, потеряв равновесие, повис на кресте всею тяжестью правой стороны тела.

*) О значении патологического элемента в истории аскетизма мы подробнее поговорим в одной из следующих глав.

134

Добровольного мученика застали так зашедшие к нему товарищи, жители одного с ним завода. Страдалец еще был жив. Тотчас вынули гвозди и полумертвого, облитого кровью отправили в больницу… Месяца через полтора он выздоровел и, разумеется, был отдан под присмотр. К сожалению, осталось неизвестно, имел ли этот случай влияние на его убеждения *).

Г. Максимов в своем сочинении Сибирь и каторга приводит рассказ о подобном же случае самораспятия, бывшем также в Сибири. Может быть даже, что приведенный нами рассказ и рассказ, сообщаемый г. Максимовым, лишь различные вариации об одном и том же случае, но в рассказе г. Максимова находим несколько штрихов, которые выясняют мотивы и побуждения, вызвавшие самораспятие.

Призванный к допросу, фанатик отвечал, что он ‘жертвовал собою за грехи людские’ и что он хотел умереть так, как умер Христос за людей… В этих ответах сквозь оболочку мистицизма звучат струны той мировой скорби, которою больны мыслящие люди нашей эпохи, той болезни, которую многие называют недовольством жизнью и действительностью и которой страдает современное нам поколение.

Пессимистическое отношение к жизни легло в основу многих учений в духе раскола, но с особенною силою и рельефностью выразилось оно в учении секты, известной под именем ‘глухой нетовщины’, выделившейся из ‘спасова согласия’. Здесь пессимизм доведен до самых крайних пределов, до абсурда, до прямого отрицания жизни. Это своего рода религиозный нигилизм — результат самого мрачного, самого безнадежного отчаяния.

Нетовцы учат, что на земле теперь нет ничего святого, вся жизнь осквернена антихристом, все люди подпали под его власть и забыли о правде, везде и всюду — одно сплошное царство зла и греха. Нет ни учителей, ни наставников, ни руководителей, нет ни средств, ни путей ко спасению. Мир утопает в грехе, мир гибнет. И среди этой общей, неизбежной гибели лишь один Спас может только даровать человеку спасение, и потому нужно стараться поскорее соединиться с ним, нужно бросить скорее эту жизнь, полную

*) Живописное обозрение 1874 г., N 52.

135

греха и неправды, покинуть эту землю, переполненную злом, — словом, нужно умереть. И вот они влагают в уста ‘Христа, царя небесного’ следующий совет всем, желающим избежать гибели:

Вы бегите в темны лесы,

Зарывайтеся песками,

Рудожелтыми хрящами,

Помирайте-ка все гладом.

Не умрете — оживете,

Моего царствия не минете.

Это воззвание к самоубийству не есть что-нибудь исключительное, напротив, в стихах, распеваемых нетовцами, подобные воззрения встречаются весьма часто и составляют довольно обычное явление. Так, в одном из этих стихов поется следующий призыв также от имени Христа:

Убирайтесь, мои светы,

Во леса, в дальние пустыни,

Засыпайтесь, мои светы,

Рудожелтыми песками,

Вы песками, пепелами!

Умирайте, мои светы,

За крест святой, за молитву и т. д.

В награду обещается избавление от вечной муки и блаженство райской жизни. Но особенною, страшною силою отличается следующая ‘песня’ нетовцев, записанная г. Майновым в северном поморье. Полное, мрачное отчаяние и слепой фанатизм, которыми всецело проникнута эта песня, производят невыносимо тяжелое, удручающее впечатление. Вот этот по истине ужасный гимн смерти.

Несть спасенья в мире, несть!

Лесть одна лишь правит, лесть!

Смерть одна спасти нас может, смерть!

Несть и Бога в мире, несть!

Счесть нельзя безумства, счесть!

Смерть одна спасти нас может, смерть!

Несть и жизни в мире, несть!

Месть одна лишь братьям, месть!

Смерть одна спасти нас может, смерть! *)

*) Исторический Вестник 1881 г., N 12, статья В. Майнова: ‘Живые покойники’.

136

‘За человека страшно!’ — невольно хочется воскликнуть, слушая эту ужасную ‘песню’. Но, всмотревшись внимательно в это явление, которое на первый взгляд кажется таким исключительным, таким чудовищным, мы, пожалуй, подметим в нем черты, знакомые нам из области других психических явлений, более близких, более известных и понятных нам. Мы, пожалуй, согласимся, что пессимизм нетовцев в своей основе напоминает нам то же самое чувство, которое заставило Лермонтова признать жизнь бесцельною, ‘пустою и глупою шуткою’, которое заставило Шопенгауера видеть в жизни лишь бессмысленность и зло, — то чувство, которое заставляет буддистов предпочитать небытие бытию и проповедывать нирванну и т. д., и т. д.

VI. Жизнь — зло, спасение — в смерти.

Не подлежит сомнению, что в массе русского народа, в большинстве всегда наклонного к реализму, мистическая проповедь смерти и самоубийства, — проповедь, которую вели учители и последователи нетовщины, не могла иметь сколько-нибудь значительного успеха. Однако, в некоторых местах, благодаря, конечно, особым условиям и причинам, эта проповедь увлекала не мало жертв. С целью показать, как иногда успешно воспринималось пессимистическое учение нетовцев, мы расскажем здесь историю развития этой секты среди помещичьих крестьян Саратовской губернии, где, как мы сейчас увидим, идеи нетовщины наследственно передавались из поколения в поколение.

Местом действия является село Копены, Аткарского уезда Саратовской губернии. В начале нынешнего столетия село это принадлежало богатому помещику Дмитрию Львовичу Нарышкину. По уверению автора статьи О самосожигательстве раскольников *), жители этого села ‘платили легкий оброк, имели над собой управителей из крестьян своего села и жили весьма свободно’. К сожалению, автор не приводит никаких данных в подтверждение этого мнения, которое, таким образом, остается совершенно голословным.

*) Православный Собеседник 1861 г., апрель, стр. 431.

137

Одно не подлежит сомнению, это именно то, что среди копенских жителей издавна существовала наклонность к расколу. Однако, до 1800 года жители села Копен придерживались только обычаев и общих верований раскола, но не принадлежали к какой-нибудь определенной секте: они молились двумя перстами, требовали от священников хождения посолонь, совершения обрядов и таинства по старопечатным книгам, но беглых раскольничьих попов к себе не принимали, особых часовен не имели, а некоторые даже отличились усердием к церкви.

В это время, — в начале настоящего столетия, — по Саратовской губернии, как и вообще по всему Поволжью, свободно расхаживали проповедники разных раскольничьих учений. Жители села Копен охотно принимали к себе этих странствующих пропагандистов, говоривших ‘от писания’, слушали их, поучались. В числе этих бродячих проповедников были последовали спасова согласия или нетовщины. Им, между прочим, удалось ‘совратить в свою секту’ одного из крестьян села Копен — Якова Ефимова Юшкина, который пользовался среди своих односельчан большим уважением за начитанность и строго-нравственный образ жизни.

Яков Юшкин большую часть времени проводил в лесу за рекой Медведицей, где он имел пчельник с разными постройками для жилья. Здесь он молился, читал книги священного писания, толковал и объяснял их приходившим к нему крестьянам, поучая их догматам нетовщины. Особенно много сходилось к нему по воскресным и праздничным дням. Некоторые из копенских жителей построили себе в лесу, около пчельника Юшкина, кельи, куда уходили в свободное время, чтобы на досуге послушать поучения Якова. Так как поучения эти не заключали в себе ничего особенно поразительного, ибо Юшкин проповедывал умеренную нетовщину, то они и не возбуждали подозрений в местном начальстве. Но вскоре условия изменились, так как в Копенах появился новый проповедник, какой-то бродяга Фалалей, приверженец глухой нетовщины, как мы видели, особенно наклонной к самоубийству.

Фалалей, прежде всего, постарался привлечь на свою сторону сына Якова, Алексея Юшкина, научил его читать и ‘распалил молодое его воображение вольным мученичеством’. За-

138

тем Фалалей, при помощи Алексея, начал читать собиравшимся у него крестьянам о ‘последнем времени’, о пришествии антихриста, стараясь внушить им, что в нынешнее антихристово время нет для человека никаких средств ко спасению, кроме добровольного самоубийства. Жить дольше в мире, погрязшем в грехе и неправде, невозможно, единственное спасение уйти от этой засасывающей массы зла и преступлений — это смерть. Итак, нужно умереть, — ‘умереть за Христа’.

Это дикое, мрачное учение нашло себе хорошую почву. Вскоре явилось много последователей, сгоравших нетерпением умереть за Христа. Тайно, тщательно скрывая свой план от Якова Юшкина, они начали приготовлять себе огромную пещеру в уединенном месте на речке Перевозинке, в 25 верстах от села Копен. Решено было собраться в эту пещеру и для спасения своих душ заморить себя в ней голодом. Но план этот был расстроен Яковом Юшкиным, который, узнав о нем, наказал своего сына Алексея чрез сельских десятников розгами, впрочем, не объявив вины сына, и строго запретил ему приводить в исполнение нечестивый замысел. Дело пока на этом остановилось.

Алексий покорился необходимости, но не отказался от своего плана и начал выжидать удобного случая, чтобы привести в исполнение свое намерение. Такой случай вскоре представился. В 1802 году отец его, Яков Ефимов, отправился в г. Пензу по мирскому делу. Воспользовавшись отсутствием отца, Алексей Юшкин снова еще с большею энергией начал проповедь о необходимости немедленно же умереть. Прежние его последователи не замедлили откликнуться на его призыв. Явилось ’84 человека разного пола и возраста’, все они были готовы умереть за Христа.

В глухую ночь все, обрекшие себя на добровольную смерть, собрались в заранее приготовленной пещере на речке Перевозинке. Алексей Юшкин читал перед ними священное писание и увещевал быть твердыми в своем намерении и мужественно встретить смерть, он уверял, что ‘для их душ отверзаются врата рая’.

В пещере сложено было много соломы и хворосту для того, чтобы, в случае розыска или, как говорил Алексий, погони от антихриста, не отдаться живыми в руки его слуг, но

139

тотчас зажечь солому и погибнуть в пламени. Сам Алексей, однако, не хотел умирать со своими последователями, говоря, что ‘некому будет поминать их, а Фалалей, дескать, молится за других’.

Одна из бывших в пещере женщин усумнилась в спасительности добровольного самоубийства и решилась бежать из пещеры. Она начала просить Алексея отпустить ее на речку под предлогом напоить умиравшего от жажды младенца. Алексей сначала отказывал, но затем согласился, взяв с нее клятву возвратиться в пещеру. Пользуясь темнотою ночи, женщина скрылась сначала в кустарник, потом вышла в поле и, нашедши ночевавших там людей, объявила им о замыслах Алексея Юшкина и его последователей.

Крестьяне сели на лошадей и поскакали в село Копены, где произвели тревогу и объявили обо всем бурмистру и священнику. Немедленно собран был народ и отправлен на речку Перевозинку, к пещере. При этом они были предупреждены, что сидевшие в пещере при появлении погони намерены зажечь солому и погибнуть в огне. Поэтому посланные постарались подойти к пещере перед утренней зарей сколько возможно тихо и незаметно. Подойдя к речке, они увидали, что по берегу ее ходит какой-то человек с веревкою в руках. Это был сам Алексей Юшкин, вероятно, он разыскивал ушедшую из пещеры женщину. Заметивши толпу, направившуюся к пещере, Юшкин опрометью бросился туда и начал кричать:

— Антихрист идет!… Спасайтесь! Не давайтесь живые в руки!

Но так как путь в пещеру ему был отрезан наступавшей толпой, то он пустился бежать обратно и бросился в воду и ‘старался захлебнуться’. Но его схватили и вытащили на берег.

Между тем, сидевшие в пещере зажгли солому и хворост, чтобы задохнуться в дыму. Сбежавшиеся крестьяне старались вызвать самосожигателей, но те не хотели слушать никаких увещаний. Тогда крестьяне начали заливать огонь через отверстие и силою вытаскивать сидевших в пещере. Но так как отверстие было очень узкое, то поэтому работа их подвигалась очень медленно.

Произошло страшное смятение. Спасовцы пришли в крайнее

140

исступление, начали вырываться из рук непрошенных спасителей, рубить себе пальцы, а один из них — Егор Афанасьев схватил девочку, ударил ее о камень и только каким-то чудом не убил до смерти. Видя, что девочка осталась жива, Афанасьев кинулся к своей жене, вырвал из рук ее малолетнего сына и ударом о камень убил его, со словами:

— За Христа убиваю!

Наконец, самоубийцы были обезоружены и спасены. Немедленно донесено было об этом начальнику губернии и земскому суду. Началось дело. Алексей Юшкин признан был виновным ‘в склонении простодушных к самоубийству’. Другой из руководителей этого дела, Фалалей, успел скрыться от властей. Юшкин сослан был на остров Эзель, Лифляндской губернии, а Егор Афанасьев, убивший ребенка, послан в монастырь на покаяние. Все остальные были прощены и отданы под присмотр вотчинного начальства.

Управлявший в это время вотчинами некий Александр Божков задался целью во что бы то ни стало искоренить нетовщину из среды подведомственных ему крестьян. Для этого он не придумал ничего лучшего, как наложить двойной оброк на всех ее последователей. В то же время, он сжег все те кельи, которые были выстроены спасовцами в лесу, a владельцам этих келий приказал переселиться в село и жить вместе со своими семействами.

Нетовцы просили Божкова освободить их от двойного налога, обещаясь ‘не слушать впредь никаких зловредных учений’. При этом, для прикрытия своих настоящих верований, большая часть спасовцев обратились в поповщину. Для исповеди копенские раскольники стали ездить в деревню Песковатку к беглым попам, приезжавшим туда из иргизских монастырей, прочие же требы исправлялись приходским священником с хождением посолонь, по желанию староверов.

Около этого времени в среде нетовцев явился новый учитель и проповедник, крестьянин Исай Алексеев. По обычаю того времени, он прикрывался юродством: зимой ходил в одной сорочке, босой, брал руками раскаленные угли и рассказывал, что слышит на небе звон. Звон этот был не простой: он возвещал догматы и учение нетовщины. Разумеется, явились последователи, которые уверовали в святость Исая Алексеева и начали подражать ему в юродстве. Одна

141

крестьянка, Анна Иванова, вздумала, по примеру учителя, щеголять зимой в одной сорочке, но несчастная жестоко поплатилась за свою отвагу: вскоре она найдена была замерзшей, без признаков жизни.

По этому поводу началось дело, и Исай Алексеев был привлечен к суду, как расколоучитель и совратитель. Это было в 1818 году. В течение четырех лет Алексеев находился под судом, но проживал в селе Копенах и не переставал проповедывать нетовщину. К этому времени освободился из монастырского заключения Егор Афанасьев и, возвратившись в родное село, вместе с Алексеевым начал распространять учение спасова согласия. Сельское начальство не только не препятствовало деятельности проповедников раскола, но даже укрывало их и на требование сведений о раскольниках отписывало земскому суду, что в селе Копенах совсем нет никаких раскольников.

Тем не менее, в 1822 году Алексеев и Афанасьев были сосланы в Сибирь за распространение раскола. Мера эта отнюдь, конечно, не могла помешать развитию нетовщины, а скорее, напротив, еще более способствовала ее усилению, пробудив фанатизм в последователях спасова согласия. Копенские нетовцы ждали только надежного руководителя, который бы дал толчок, чтобы перейти от слова к делу. За руководителем дело не остановилось.

На сцену появляется старый, испытанный проповедник нетовщины, страдалец Алексей Юшкин, проведший перед тем несколько лет в ссылке на острове Эзель. Будучи в ссылке, он имел тайные сношения с своими последователями, внимательно следил за успехами нетовщины и, между прочим, вел длительную переписку с саратовским купцом Ладонкиным, принадлежавшим к спасову согласию. Счастливый случай помог ему освободиться из заключения. На остров Эзель как-то приехал Император Александр Павлович, Юшкину, через посредство состоявшего при императоре графа Кочубея, удалось вымолить себе прощение. Государь приказал отпустить Юшкина на родину, с учреждением за ним, однако, строгого надзора со стороны вотчинного начальства.

Юшкин явился в Копены около 1826 года вместе с ‘женщиною из почтового ведомства’, Дарьею Кононовою, из секты спасова согласия. Эту Кононову Юшкин встретил на пути,

142

возвращаясь из ссылки домой, он сошелся с нею и прижил двоих детей, из которых одного, как показывала Кононова, по дороге удушил, а другого бросил в колодезь. Управляющий вотчинными имениями, Галицкий, приказал без огласки выслать Кононову вон из Копен. Приказание было исполнено, вслед за Кононовою скрылся из села и Алексий Юшкин, но место его, как проповедника нетовщины, не осталось вакантным: в Копенах явился новый пропагандист ‘спасового согласия’ — родной сын Алексея, Иван Юшкин.

О бегстве Алексея Юшкина началось дело: начались розыски, которые, однако, долгое время были безуспешны. Привлеченный к допросу саратовский купец Ладонкин показал, что ‘Юшкин умер, и мы-де поминаем его за упокой’. Только через два года разнеслись слухи, что Алексей Юшкин и Дарья Кононова засыпались, при помощи других, землей в лесу между селами Карамышем и Атаевкою в урочище, называемом Сокино. Здесь в так называемой морельной горе действительно отыскана была пещера и в ней два скелета, из которых один, по освидетельствовании врача, оказался мужским, а другой женским.

В 1827 году около 60 человек нетовцев из жителей села Копены решились добровольно умереть, чтобы уготоваться царства небесного. В числе решившихся умереть были целые семейства, — с отцами, матерями, детьми. И вот, в назначенный день, начинается резня. Крестьянин-нетовец, Александр Петров, является в избу своего соседа и единоверца, Игнатия Никитина, и убивает его жену и детей, затем с топором в руках он отправляется в овин, где его ждали лица, обрекшие себя на смерть: крестьяне Яков и Моисей Ивановы с детьми. Они ложатся на плаху, а Александр Петров рубит им головы топором. Покончивши с ними, Петров идет к крестьянке Настасье Васильевой: здесь на помощь ему является Игнатий Никитин, семью которого только что пред тем умертвил Петров. В то время, как Никитин убивал в овине Васильеву и ее товарок, Авдотью Ильину и Матрену Федорову, Александр Петров перерезал детей Васильевой.

Свершив тройное убийство, Никитин бросил топор, лег на плаху и просил Петрова отрубить ему голову. Петров не замедлил исполнить эту просьбу. Затем он отправился к снохе своей, Варваре Федоровой, и начал убеждать ее подверг-

143

нуться смерти, причем сообщил ей, что дети ее уже убиты им в овине. Варвара бросилась в овин, чтобы взглянуть на трупы своих детей, следом за ней отправился и Петров. Здесь, среди человеческих трупов, плавающих в крови, стояла толпа нетовцев, ожидая ‘смертного часа’.

Петров, очевидно, не вынесший потрясающих сцен убийства и смерти, бросил топор, не окончив своей страшной миссии, положил голову на плаху и умолял прикончить его. Иван Юшкин отточенным топором нанес ему смертельный удар… Несколько семейств сложили свои головы на плахе. Всего погибло, таким образом, тридцать пять человек. Проходившая мимо женщина случайно наткнулась на кровавое зрелище смерти, в ужасе бросилась она на колокольню и ударила в набат. Сбежался народ, и это обстоятельство положило конец чудовищной драме и спасло остальных участников от смерти.

Назначенное по этому поводу следствие открыло до 80 человек явных последователей нетовщины, из этого числа 50 человек ‘после сильных увещаний отказались от своего учения, можно думать, притворно, остальные не сделали даже и этого и остались упорными в своем заблуждении’. Иван Юшкин не хотел слушать никаких увещаний, по наказании, он сослан был в каторжную работу *). Так закончился ряд кровавых драм, вызванных учением нетовщины.

Память об этих драмах до сих пор живет в народе, в чем пишущему эти строки удалось убедиться лично, во время пребывания в Саратовской губернии в 1881 году. В Саратове нам пришлось, между прочим, встретить одного старика из г. Аткарска, который живо помнил эту историю, помнил действующих лиц и проч. Но особенно в его памяти врезалась заключительная сцена этой драмы, — сцена на площади, с позорной колесницей и эшафотом, на котором Иван Юшкин был подвергнут жестокому наказанию.

Прежде чем закончить настоящую главу, мы остановимся на одном явлении, которое по своему характеру имеет довольно много общего с учением глухой нетовщины. Явление это —

*) Материалом для этого рассказа послужила, главным образом, указанная выше статья Православного Собеседника, а также История министерства внутренних дел г. Варадинова.

144

красная смерть, — обычай, который приписывается последователям секты бегунов или странников.

В наших газетах не раз уже появлялись известия об этом обычае, но так как все эти известия отличались обыкновенно полною голословностью и крайнею отрывочностью, то поэтому и проходили незамеченными или же встречались с явным и вполне заслуженным, конечно, недоверием. Но в том же 1883 году в Неделе появилась анонимная статья под заглавием Голбечники, в которой приводился целый ряд фактов, подтверждавших действительное существование обычая ‘красной смерти’ у бегунов. При водим здесь эти факты, как они изложены в статье о Голбечниках *).

В июле месяце 1882 года в Иванове, Владимирской губернии, близ станции железной дороги, где обыкновенно брали песок для полотна ее, нашли труп человека, завернутого в рогожу. Началось следствие. Оказалось, что это труп бегуна Ивана Китова, имевшего в Иванове свою лавочку. Китов, человек лет 34-х, был женат на православной, она-то и была причиной возникновения дела. Китов несколько раз уходил ‘на богомолье’, в последний раз он долго не возвращался. Жена, беспокоясь за мужа, стала следить за его родней (тоже из секты странников) и заметила, что ночью понесли зарывать труп ее мужа. Она ‘доказала’, т. е. сделала известным место его погребения. Чем собственно окончилось это интересное дело, автору статьи не удалось узнать, но при следствии выяснилось, что в течение 9-ти лет из семьи Китовых пропали без вести или ‘ушли на богомолье’ восемь человек.

Подобным образом пропадают люди, по уверению автора цитируемой статьи, не в одном Иванове, но и в Кинешемском уезде, а также в самой Кинешме, и многие знают причину такого исчезновения: они ‘восприяли красную смерть‘, т. е. были задушены с их же согласия. Такой смертью умирают не одни голбечники, т. е. странствующие бегуны, но и ‘жиловые’, живущие в мире бегуны. ‘Последним, повидимому, такая смерть особенно необходима: если они при жизни пользовались всеми благами мира, если они не несли на себе ига ‘жития странного и врагом гонительного’, то хоть пред концом зем-

*) Голбечниками называются в Костромской губернии странствующие бегуны.

145

ного странствования должны претерпеть мучения насильственной смерти, чтобы обрести спасение души.

Воспринять ‘красную смерть’ решается обыкновенно человек старый или опасно заболевший, мало надеющийся на выздоровление. ‘Красной смерти’ могут сподобиться не только ‘совершенные’ или ‘жиловые’ бегуны, но и православные, вступающие в голбечники перед самым совершением над ними обряда задушения или ради него: ‘все равно как схиму принимают’, — рассказывал один крестьянин, повидимому, не видавший в добровольном задушении себя ‘ради спасения души’ ничего ужасного. Решившись умереть, ‘принять мученический венец’, православный или странник из ‘жиловых’ прощается со всеми родными, затем отдает себя в руки голбечников. ‘Совершенному’ бегуну прощаться не с кем: он уже давно порвал все земные связи и для него нужна только решимость прекратить земное существование.

Самый обряд совершения ‘красной смерти’ автор Голбечников описывает следующим образом:

В пустой избе кладут приготовившегося к смерти, с ним остается только бегунский наставник, читающий псалмы. Через некоторое время дверцы подполья распахиваются и появляется олицетворение ‘красной смерти’: — рослый, ‘корпусный’ мужчина в красной рубахе с красной же подушкой в руках… Он кладет на голову болящего подушку и садится на нее, надавливая до тех пор, пока не произойдет задушение. Иногда случается, что, несмотря на мощь исполнители задушения, несмотря на твердую решимость удушаемого умереть, ужасная казнь не сразу удается, вопреки молитвам ‘верующих’ о ‘принятии души мученика’: жизненные инстинкты преодолевают фанатизм, и силач не в силах сладить с отчаянными усилиями несчастного удушаемого. Тогда, попытка снова повторяется, а ‘верующие’ усиленно молятся о принятии души. Но обыкновенно удушение удается сразу, олицетворение ‘красной смерти’ скрывается в подполье, а вошедшие в избу озабочиваются похоронами.

Ответственность за справедливость всего изложенного здесь об этом обычае мы всецело возлагаем на автора указанной статьи, которого мы лично знаем за человека вполне серьезного и правдивого, и который известен в печати несколькими солидными статистическими работами в области экономических

146

вопросов. Но, вместе с этим, считаем своим долгом сделать следующую оговорку.

Когда статья о Голбечниках сделалась известна в Костромской губернии среди бегунов и лиц, близких к ним, то она вызвала среди их целую бурю негодования. Все эти лица, — как бегуны, так и люди, близкие к ним, хорошо знакомые со всеми порядками секты, — были глубоко возмущены статьей, которую они называли не иначе, как клеветой, ни на чем решительно не основанной, кроме сплетен досужих кумушек. В беседах с нами они выражали готовность фактически доказать полную несправедливость взведенных на них обвинений и горячо и категорически утверждали, что обычай ‘красной смерти’ есть не более, как нелепый вымысел… К сожалению, мы, за краткостью времени, проведенного нами в Костроме, не имели возможности проверить справедливость этих заявлений.

VII. Человеческие жертвы.

И так, ‘ради спасения’, ради ‘царства небесного’, фанатики-мистики убивали себя, убивали друг друга, убивали каждого, кто только выражал желание вместе с ними ‘восприять мученический венец’. Но этого мало. Они лишали жизни ‘во славу Христа’ (какое страшное извращение великого учения!) детей, малюток, которые не могли, конечно, ни выражать согласия, ни протестовать против их изуверских замыслов. Это называлось ‘принесением жертвы Богу’. И что всего печальнее в этом, так это то, что подобные ‘жертвоприношения’ происходят до сих пор и, притом, довольно часто.

В мае месяце 1870 года в Шадринском уезде Пермской губернии, крестьянка деревни Клюкиной, Ольховской волости, А—на М—ва, ‘принесла в жертву’ единственную и горячо любимую дочь свою Александру — малютку, которой только что пошел второй год от роду. В течение нескольких месяцев обдумывала она мысль о необходимости этой жертвы, которая, по ее убеждению, должна была спасти не только ее дочь-малютку, но и ее ‘саму великую грешницу’.

А—на М—ва знала, что за такую жертву ее покарают земные власти. Но ее ни мало не пугала ответственность, ко-

147

торая грозила ей со стороны закона здесь, на земле, за подобную жертву. Напротив, она искала, она горячо желала испытать и перенести здесь ‘все муки и страдания’, чтобы этим снискать себе мученический венец там, на небе, где, собственно и начинается настоящая-то жизнь.

Однажды в праздник, — в день памяти перенесения мощей святителя Николая, — дочь А—ны почему-то проснулась раньше обыкновенного и своим плачем разбудила спавшую подле нее мать. А—на встала, взяв дочь на руки, утешила ее и пошла вместе с нею умываться. Умывшись, она разбудила старшую сноху свою, заставила ее управляться по хозяйству, а сама пошла в клеть, ради праздника зажгла там свечи перед иконами и, держа на левой руке дочь свою, стала в таком положении молиться Богу. Во время молитвы ей снова приходит в голову давно мучившая ее мысль о принесении в жертву своего ребенка. Она подумала, что мысль эта пришла к ней от самого Бога, это сознание необыкновенно обрадовало ее, и она решилась немедленно же привести в исполнение свое давнишнее желание.

А—на оставила молитву и пошла вместе с ребенком в избу, где в это время топилась печь. Улучив минуту, когда сноха вышла из избы на двор, она подошла к печи и отодвинула стоявшую там чугунку с водой, очистив, таким образом, место в печи, А—на со всего размаху бросила туда своего ребенка. Малютка при падении встрепенулась и упала сначала не далеко. Тогда мать берет клюку и ‘свое дитятко сердешное’ подвигает в самое пламя.

Убедившись, что ребенок умер в пламени, А—на прославила Бога, вышла из избы и занялась обычными делами по хозяйству. Тем временем сноха возвращается в избу и, ничего не подозревая, берет клюку, чтобы, по обыкновению, помешать в печке, как вдруг с ужасом замечает в страшном пламени обгорелый, почерневший и обезображенный труп ребенка… Вскоре вся семья узнала ужасную истину. Поднялся плач, рыдания. Отец ребенка упал на лавку, вместе с вынутым из печи трупом дитяти. В эту минуту А—на, окончив свои занятия, входит в избу.

При виде семьи, убитой горем, А—на вдруг почувствовала страх, опустила бывший в руке ее подойник, присела у самых дверей на лавку и задумалась. Но она вскоре опра-

148

вилась, подошла к семейным и, отталкивая постепенно каждого из них от трупа, говорила:

— Полноте-ко вы, полноте! Молитесь-ко вы лучше Богу, Пресвятой-то Богородице, да матушке-то аллилуие!… Аллилуия, аллилуия, слава Тебе Боже! Аллилуия, аллилуия, слава Тебе Боже!

М—ва была, конечно, арестована и отдана под суд. К сожалению, в печати, сколько нам известно, не было известий о результатах следствия и суда по этому делу. Лишь в Пермских Епархиальных Ведомостях находим некоторые сведения, хотя отчасти разъясняющие мотивы этого чудовищного преступления.

А—на М—ва имела около тридцати лет в момент совершения преступления. В детстве она была воспитана своими родителями ‘в строгих правилах единоверия’. По свидетельству местного священника Иоанна Мизерова, она, до самой катастрофы, ‘никогда и ничем не обнаружила своего отпадения от св. церкви и хотя строго держалась правил единоверия, но была послушна православной церкви, ходила к богослужению и, как значится по исповедным росписям, бывала на исповеди и у Св. Таин причастия’. Замуж она вышла за вдовца, крестьянина деревни Клюкиной, М—ва, и, по отзыву его, в продолжение 4-х лет жила с ним в мире и согласии, была весьма хорошая хозяйка и очень внимательная и попечительная мачеха к своим пасынкам.

Отец Мизеров не раз беседовал с А—ной М—вой в то время, как она содержалась под арестом за свое преступление. ‘На все мои вопросы, — писал по этому поводу о. Мизеров, — сверх всякого моего ожидания, арестованная отвечала мне с большою охотою и отвечала ясно, раздельно и довольно обдуманно. Никаких признаков умоисступления я в ней не заметил. В преступлении своем она созналась с первого раза и хотя не принесла еще чистосердечного раскаяния, но, кажется, весьма близка к этому… По всему видно, что А—на М—ва довольно простодушная и весьма доверчивая женщина, по крайней мере, такой представилась она мне с первого раза, и, по моему, это-то простодушие и излишняя доверчивость А—ны и была причиною ее несчастия’.

Объясняя совершение М—вою преступления влиянием на нее расколоучителей, священник Мизеров приводит в своей статье

149

некоторые сведения о современном состоянии раскола в Шадринском уезде. По его словам, ‘в последние два-три года по всей северо-восточной части Шадринского уезда стало заметно какое-то особенное движение в расколе… Раскольники как-то особенно засуетились, стали ожидать себе чего-то необыкновенного и все ближе и ближе начали скучиваться около своих наставников’.

Причиною такого движения было, как оказалось, появление нового и небывалого в тех местах учения об антихристе. По этому учению, несколько лет тому назад в каких-то восточных странах Перские (уж не Пермские ли?) земли от одной нечестивой жидовки родился отрок, который и есть антихрист. Отрок этот скрывается в настоящее время где-то в горах, из которых нежданно, негаданно и явится в мир, как только достигнет 30-ти летного возраста.

Этого нового учения об антихристе придерживалась и А—на М—ва. В беседах своих с священником она высказывала ему, что в скором времени антихрист будет царствовать в мире, но не духовно или мысленно, как думали до сих пор раскольники, а чувственно, и что антихрист этот уже родился от одной нечестивой девицы-жидовки. Учение это, появившись в начале в Ольховском единоверческом приходе (где жила А—на М—ва), вскоре распространилось по всей северо-восточной части Шадринского уезда. В это время из среды раскольников особенно выделился по своему влиянию один еще довольно молодой, грамотный крестьянин. Он приходился ближайшим родственником А—ны М—вой, которая не задолго до убийства дочери довольно долго гостила у этого расколоучителя.

Родственник А—ны толковал и объяснял священное писание всем, кто только приходил к нему. А ходили к нему очень многие крестьяне послушать его рассказы о каких-то ‘страстях Христовых’. От него-то наслушалась А—на М—ва рассказов о какой-то мнимой рабе Божией ‘матушке аллилуие’, которая будто бы, спасая от жидов Христа, подобно А—не, бросила в раскаленную печь своего грудного ребенка и взяла к себе на руки самого истинного Христа и тем спасла Его от преследования со стороны жидов. Вот этой-то ‘матушке аллилуие’ и старалась подражать А—на М—ва *).

*) Пермские Епархиальные Ведомости 1870 г., N 24.

150

Здесь, очевидно речь идет об известной ‘Аллилуевой жене милосердой’, стих о которой распевается на разные лады среди последователей глухой нетовщины. В этом стихе рассказывается, что Христос-младенец, преследуемый ‘жидами, книжниками, архиереями и злыми фарисеями’, хотевшими предать его злой смерти, укрылся в келью к аллилуевой жене милосердой, которая в это время топила печку, держа на руках своего ребенка. Христос предложил аллилуевой жене бросить в печь ее ребенка и взять на руки его, Христа. Едва она успела выполнить это, как к ней в келью ворвались жиды и фарисеи и начали ее расспрашивать: куда она спрятала Христа? Аллилуева жена указала в печь, жиды и фарисеи, увидав в пламени аллилуева младенца, приняли его за Христа и возликовали от радости. Но вот запели петухи, и жиды-антихристы пропали. Тогда совесть начинает мучить аллилуеву жену милосердую, что она погубила своего ребенка, бросивши его в печь. Она слезно плачет, громко причитает:

Как возговорит ей Христос, Царь Небесный:

‘Ох, ты гой еси, аллилуева жена милосерда,

Загляни-ка ты в печь во пламя’.

Оказывается, что в печи, вместо огня появляется ‘вертоград прекрасный’.

В вертограде травонька муравая,

Во травоньке ее чадо гуляет,

С ангелами песни воспевает,

Золотую книгу евангельску читает,

За отца, за мать Бога молит.

Аллилуева жена поражена, а Христос, обращаясь к ней, говорит:

‘Ох ты гой еси, аллилуева жена милосерда,

Ты скажи мою волю всем моим людям,

Всем православным христианам,

Чтобы ради меня они в огонь кидались,

И кидали бы туда младенцев безгрешных,

Пострадали бы все за имя Христа-света,

Не давались бы в прелесть хищного волка,

Хищного волка, антихриста злого.

151

Что антихрист на земле взял силу большую,

Погубить во всем свете веру Христову,

Поставить свою злую церковь и т. д. *).

Несмотря, однако, на этот призыв, принесение детей в жертву чрез сожжение случается сравнительно довольно редко, гораздо чаще в таких случаях прибегают к помощи ножа. Но бывают и совершенно оригинальные способы и формы подобных жертвоприношений.

Так, в Суксунском заводе, Пермской губернии, один крестьянин, — это было в царствование Императора Николая Павловича, — принес в жертву Богу двух своих детей, которых он зарыл в лесу в муравейнике. Его судили за это и он был наказан на эшафоте в самом Суксуне. Местные жители до сих пор хорошо помнят это происшествие *).

Крестьянин Владимирской губернии, Никитин, сжег свой дом и в нем двух собственных малюток, которых перед тем он только что зарезал ножом на горе, за селением. На допросах он хладнокровно показывал, что поступил так, начитавшись библии, и совершил детоубийство, подражая Аврааму, принесшему в жертву Богу сына своего Исаака, что в то время, когда он колол детей ножом, жена его, мать малюток, говорила слова, молитвенно объяснявшие цель заклания. Никитин был, разумеется, наказан и сослан в Сибирь.

Действующими лицами в подобных случаях чаще всего являются последователи нетовщины или спасова согласия. Так, в той же Владимирской губернии, в деревне Слободищи, Вязниковского уезда ***), крестьянин Михаил Федоров Куртин (57 лет), принадлежавший к секте ‘спасово согласие’, зарезал родного сына своего, семилетнего мальчика Григория, или, как он выражался на суде, ‘заклал сына своего в жертву Спасу’.

Дело о Куртине производилось в 1867 году во владимирской уголовной палате. Куртин чистосердечно сознался в своем преступлении и подробно рассказал о мотивах, которые руководили его в этом деле.

*) Сборник русских духовных стихов Варенцова, Спб., 1860 г., стр. 175-76.

**) Записано со слов пермского старожила М. М. Сыропятова.

***) Удельная деревня Слободищи лежит при речках Кетиже и Вощиковке, в 19 верстах от уездного города, и состоит из 28 дворов.

152

— Я с издетства состою в спасовом согласии, — говорил Куртин на допросе, — эту веру исповедывали мой отец и мать, учение этой секты перешло к нам от деда. На исповеди и у св. причастия, по православному обряду, я никогда не бывал и жене своей не позволял, обратив ее в свою секту. Однажды, в праздник знамения Пресвятой Богородицы, я долго молился и плакал о том, что нет на земле людям спасения, и все должны погибнуть. Ночью печаль моя сделалась так велика, что я не мог уснуть ни на минуту, и несколько раз вставал с постели, затепливал свечи пред иконами и молился со слезами, на коленях, о своем спасении и спасении семейства своего от погибели вечной. Тут мне пришла на ум мысль спасти сына своего, и так как сын мой, Григорий, семилетний, был очень резв, весел и смышлен не по летам, то, опасаясь, что, после моей смерти, сын этот развратится в вере и погибнет на век в геенне вечной, я решился его зарезать, чтобы тем приготовить ему верный путь в Царствие Небесное. С мыслью зарезать сына, — продолжал Куртин, — я вышел на заре в задние ворота и стал молиться на восход, прося у Спаса знамения, что если после молитвы придет мне снова мысль эта в голову с правой стороны, то я принесу сына Богу в жертву, а если слева, то нет, так как, по мнению нашему (т. е. спасовцев), помысел с правой стороны есть мысль от ангела, а с левой — от диавола. По окончании молитвы помысел этот пришел ко мне с правой стороны, и я с веселием в душе возвратился в избу.

Здесь, на коннике (род широкой лавки) сын его, Григорий, мирно спал вместе с матерью своею, Аграфеной Михайловной, которая страстно любила его за смышленность и ум не по летам. Куртин, опасаясь препятствий со стороны жены, разбудил ее и послал за овчинами в деревню Перово, а сам, оставшись наедине с сыном, сказал ему: ‘Встань, Гришенька, надень белую рубашку, я на тебя полюбуюсь’.

— У меня, тятя, нет такой рубахи, — отвечал Гриша. — Мама еще не сшила.

По показанию жены Куртина, муж ее за несколько дней до этого приставал к ней, чтоб она сшила белую рубаху сыну, но почему именно ему хотелось этого, она догадаться не могла.

153

— Надень хоть мою белую рубаху, — сказал Куртин сыну, — все равно.

— Хорошо! — отвечал мальчик и надел отцовскую белую рубаху.

Куртин объяснил суду, что, по учению спасова согласия, умирать в пестрядинной и вообще цветной рубахе — грех.

— Вот так! — сказал Куртин, когда надел на сына белую рубаху. — Теперь ляжь, умница, на лавочку, я на тебя полюбуюсь.

Сын лег на лавку в передний угол. Отец заботливо подложил ему в голову полушубок и присел к нему. Затем поднял подол рубашки и, вынув спрятанный заранее в рукаве нож, он нанес им сыну несколько ударов в живот. Мальчик затрепетал и начал биться, причем постоянно натыкался на нож отца, вследствие чего на животе его оказалось множество ран. Тогда отец, желая прекратить страдания сына, разом распорол ему живот сверху до низу… Мальчик потерял силу сопротивляться, но не умер в тот же момент.

Заря, занимавшаяся на востоке, светила убийце в окно при совершении им преступления, но когда сын был зарезан, в окнах вдруг появились первые лучи восходящего солнца и багровым светом упали на лицо невинной жертвы. Куртин, по его словам, при этой случайности встрепенулся, руки его дрогнули, нож выпал из рук, и он упал на колени перед образами с молитвою, прося Бога принять милостиво новую жертву.

Сын, облитый кровью, еще дышал, когда отец обратился к нему с следующими словами:

— Прости меня, Гришенька, Христа ради, за то, что я нанес тебе такую скорбь.

Умиравший, но не потерявший еще сознания сын отвечал:

— Прощай, тятенька.

Но отец не удовлетворился этим ответом: он поправил сына на лавке и затем велел ему сказать слова: ‘Бог тебя простит, батюшка’.

Мальчик коснеющим языком повторил:

— Бог тебя простит, батюшка!

Тут я подумал, — объяснил Куртин на допросе, — что на том свете сын мой назовется отроком, а потому надобно

154

ему ‘уставить звезды’, для этого я затеплил тотчас свечу к образам и, молясь на исходе души сына, велел ему повторять за собою молитву: ‘Богородице дево, радуйся’, что он и исполнил, прошептавши ее за мною слабым голосом. Последние слова он, однако, не выговорил и вдруг замолк… Когда я стоял на коленях пред образами и сын мой плавал в крови, то вошла вдруг в избу возвратившаяся жена моя, и, с первого взгляда узнав все случившееся, упала от страха на землю пред мертвым сыном.

Куртин, поднявшись с пола, сказал жене: ‘Иди и объявляй обо всем старосте. Я сделал праздник святым!

Сбежавшиеся в избу соседи нашли Куртина стоящим пред образами и молящимся Богу.

Разумеется, он немедленно был арестован и заключен в острог. Здесь, не дождавшись решения суда, он умер, уморив себя голодом *).

Убивать себя, убивать своих близких, кровных, дорогих людей, — все это так дико, так противно человеческой природе, что невольно является вопрос о психической нормальности субъектов, прибегающих к подобным изуверствам. Психиатры давно уже считают подобного рода людей душевно-больными, субъектами ‘с расстроенной психической сферой’. Приводим случай, в котором патологический элемент проявился с особенной отчетливостью. Случай этот интересен еще в том отношении, что тут действующим лицом является не последователь какой-нибудь изуверской секты, а лицо протестантского вероисповедания, которое, как известно, считается рационалистическим.

21 июня 1883 года в Финляндии, в местечке Туусула, Нюландской губернии, молодая 18-ти летняя крестьянская девушка, Мария Бакман в припадке умопомешательства, под влиянием постоянных религиозных размышлений убила двух мальчиков, а потом и себя. Утром, в день убийства, она была на работе с родителями и ничем не обнаруживала душевного расстройства. После обеда, когда сестра Марии принялась мотать шерсть, а родители легли спать, она ушла в отдельную комнату. Войдя через несколько времени в общую избу с крайне

*) Голос 1867 г., N 253, корреспонденция из г. Владимира, и Новое Время 1868 г., N 137, статья Ф. Ливанова.

155

мрачным взглядом, она с силой отодвинула стол, схватила висевший на стене топор и, несмотря на сопротивление сестры, ударила им двух спавших в избе мальчиков. Проснувшиеся родители бросились к раненым и унесли их на двор, чтобы перевязать раны. Мария тем временем схватила бритву и нанесла себе глубокие раны в шею. Потом, шатаясь и истекая кровью, она подошла к своим жертвам, легла подле них и умерла.

А. Пругавин.

(Окончание следует).

САМОИСТРЕБЛЕНИЕ.

I.

Кровавая драма.

II.

Самосожигатели.

III.

Козаки-самосожигатели.

IV.

Догмат или паника?

САМОИСТРЕБЛЕНИЕ *).

V.

Нетовщина. Проповедь самоубийства.

VI.

Жизнь — зло, спасение — в смерти.

VII.

Человеческие жертвы.

Читайте также: