САМА СЕБ ВРАГЪ
САМА СЕБ ВРАГЪ
Психологическій очеркъ изъ романа Роды Броутонъ: ‘Good-bye Sweetheart’.
Зретъ и крпнетъ душа подъ грозой!
I.
‘Ah! que j’aime les militaires’, и пр.
II.
Сам себе враг, Броутон Рода, Год: 1872
Время на прочтение: 54 минут(ы)
Англійская литература пользуется у насъ давно большою симпатіей, англійскіе романы занимаютъ значительное мсто на страницахъ русскихъ періодическихъ изданій, англійскіе поэты очень часто встрчаются въ перевод на русскій языкъ, словомъ, Англія вноситъ значительный вкладъ въ нашу умственную сокровищницу. При такихъ условіяхъ, повидимому, трудно себ представить, чтобы въ числ извстныхъ англійскихъ писательницъ могла находиться одна, весьма даровитая, съ которой наша публика почти вовсе незнакома, а между тмъ оно такъ: имя Роды Броутонъ ничего не говоритъ большинству русскихъ образованныхъ читателей, хотя въ Англіи оно пользуется значительной и весьма лестной популярностью. Причину такого явленія надобно искать въ общемъ стремленіи къ такъ-называемымъ ‘sensation novels’, гд вся суть заключается въ благодарномъ и искусно-разработанномъ сюжет, а развитіе характеровъ, анализъ душевныхъ движеній — отодвигается на задній планъ. Тутъ все дло въ умньи разсказывать, и надо отдать справедливость англійскимъ романистамъ этой категоріи,— они на это великіе мастера. Раскройте на удачу любой изъ романовъ миссиссъ Вудъ, Уильки Коллинза, миссъ Браддонъ, первыя строки вы пробгаете разсянно, собираясь, можетъ быть, сейчасъ же закрыта книгу, но мало-по-малу увлекаетесь желаніемъ узнать: что изъ всего этого выйдетъ? Незамтнымъ для самого себя образомъ переворачиваете страницу за страницей, невольно усаживаетесь попокойне и дочитываете романъ до конца, нердко за одинъ присестъ. На ряду съ романистами сенсаціонными, почетное мсто въ нашихъ симпатіяхъ занимаютъ т изъ англійскихъ писателей и писательницъ, которыхъ мы зовемъ романистами нравоописательными, таковы: Джорджъ Элліотъ, миссиссъ Гаскель, Троллопъ и пр.: яркими и смлыми штрихами рисуютъ они намъ нравы различныхъ классовъ англійскаго общества, ихъ романы вы уже не пробгаете разсяннымъ взглядомъ, вы въ нихъ вчитываетесь, наслаждаетесь ими сознательно, вы ихъ изучаете. Рода Броутонъ, по самому характеру своего таланта, не можетъ быть отнесена ни въ той, ни въ другой изъ вышеупомянутыхъ категорій, она принадлежитъ къ числу романистовъ-психологовъ, въ ея произведеніяхъ, отличающихся крайней простотой фабулы, главное мсто занимаетъ обрисовка характеровъ, анализъ душевныхъ движеній, знакомство ея съ человческимъ сердцемъ вообще, и съ женскимъ въ особенности — поистин изумительно. Характеры ея героинь отличаются большимъ разнообразіемъ, но вс он — живыя женщины, съ ихъ достоинствами, недостатками, слабостями, пороками, стремленіями въ добру, радостями и страданіями, он на вашихъ глазахъ живутъ и дйствуютъ, вы слдите за ними съ напряженнымъ вниманіемъ, единственно потому, что чувствуете, что это такіе же люди, какихъ вы безпрестанно встрчаете въ жизни, а не блдные призраки, порожденные иногда болзненной фантазіей романиста. Рода Броутонъ не придерживается исключительно, въ своихъ романахъ, любви въ тсномъ смысл слова, т.-е. любви женщины въ мужчин, хоть этому чувству отводится въ ея произведеніяхъ главное мсто, у нея вы встртите и сестру, беззавтно любящую брата, и дочь, страстно привязанную къ отцу, готовую пожертвовать ему всмъ, даже своимъ личнымъ счастіемъ, съ теплымъ участіемъ рисуетъ миссъ Броутонъ простыя картины обыденной семейной жизни, съ согрвающей душу любовью изображаетъ вс человческія чувства, какія попадаются ей на пути ея творческой дятельности. При всемъ этомъ, сентиментальность совершенно чужда таланту Броутонъ, лучшія страницы ея романовъ дышатъ подчасъ неподдльнымъ юморомъ, она рисуетъ жизнь такъ, какъ она есть, безъ прикрасъ, а потому нердко, рядомъ съ патетической сценой, набрасываетъ двумя-тремя штрихами комическій эпизодъ. Миссъ Броутонъ — авторъ субъективный, ея взгляды, ея мысли выражаются совершенно опредленно на страницахъ ея произведеній, къ своимъ дйствующимъ лицамъ она относится крайне пристрастно, и, съ любовью изображая однихъ, чуть не враждебно смотритъ на другихъ. Языкъ миссъ Броутонъ — отработанный, картинный, природу она любилъ превыше всего, ея сжатыя, сочныя, яркія описанія дышатъ поэзіей и правдой.
Субъективность таланта Броутонъ такова, что, не имя никакихъ опредленныхъ свдній о ея личности, никакого ключа къ разршенію вопроса: почему ея талантъ принялъ такое, а не иное направленіе?— мы можемъ, однакоже, такъ сказать, заглянуть ей въ душу, и смло ршитъ, какъ она смотритъ на тотъ или иной вопросъ. Такъ, напримръ, можемъ сказать, не боясь ошибиться, что религіозныя понятія миссъ Броутонъ не установились, у нея встрчаются страницы, дышащія горячей и вполн осмысленной религіозностью, а рядомъ съ ними другія, гд сомнніе сквозитъ въ каждомъ слов, особенно ярко обнаруживаются эти колебанія тамъ, гд рчь идетъ о смерти,— роковые вопросы, служившіе камнемъ преткновенія для многихъ свтлыхх умовъ, повидимому, смущаютъ и миссъ Броутонъ, она не можетъ обойти ихъ, но не въ силахъ и разршить, и такъ какъ полная искренность одна изъ отличительныхъ и наиболе статичныхъ чертъ ея таланта, то сомннія и колебанія свободно выливаются у нея на бумагу, звучатъ въ устахъ ея героевъ. Понятно, что при такомъ направленіи миссъ Броутонъ должна всми силами души ненавидть всякое лицемріе, и точно: ненависть, какую она питаетъ къ тому, что по-англійски называется непереводимымъ словомъ ‘cant’, безгранична, вс стрлы своего юмора направляетъ она на англійскихъ книжниковъ и фарисеевъ, съ безпощаднымъ остроуміемъ выставляя на видъ разладъ, существующій между ихъ благочестивыми рчами и весьма некрасивыми дйствіями. Если мы, ко всему сказанному, прибавимъ, что Рода Броутонъ отличается рдкимъ умньемъ выражать самыя грандіозныя мысли самымъ простымъ языкомъ, и этого будетъ достаточно для общей характеристики ея таланта.
Вотъ лучшія изъ ея произведеній.
Первый романъ миссъ Броутонъ: ‘Cometh up us а flower’ {Взросла какъ полевой цвтъ.} появился въ свтъ въ 1867 г. Въ немъ сразу сказался ея яркій, своеобразный талантъ. Сюжетъ самый незамысловатый: въ полуразрушенномъ замк доживаетъ свой вкъ въ своемъ разоренномъ имніи старый баронетъ, сэръ Адріанъ Лестранжъ, потомокъ древняго, нкогда славнаго и богатаго, но теперь захирвшаго рода. Дла его плохи до крайности, должники отравляютъ ему жизнь, положеніе, въ матеріальномъ отношеніи, самое бдственное. Съ нимъ живутъ его дв дочери: старшая, Доротея или Долли, красавица во всей сил слова, стройная, тонкая, съ роскошными черными волосами и дивными, большими, томными, выразительными глазами. Миссъ Додли, хотя и отличается поэтической наружностью, обладаетъ однако же значительной долей практическаго смысла и совершенно лишена того, по ея мннію, лишняго балласта, который люди называютъ сердцемъ. Тяготясь однообразной домашней жизнью, она безпрестанно гоститъ у многочисленныхъ знакомыхъ, оставляя отца на рукахъ младшей сестры, Нелли, Элеоноры, представляющей во всемъ живой контрастъ со старшей сестрой. Нелли — маленькая дикарка, она-то и ‘взросла какъ цвтокъ полевой’, на полной свобод, подъ вліяніемъ добраго, умнаго, любящаго и страстнолюбимаго отца, головка ея работаетъ, красота расцвтаетъ, но Долли (изъ собственныхъ видовъ, конечно) такъ съумла убдить ее въ томъ, что она дурнушка, что бдная рыженькая Нелли совершенно примирилась со своимъ воображаемымъ безобразіемъ. Изъ этого заблужденія ее однакоже скоро выводятъ обстоятельства: во время одной изъ отлучекъ Долли сэръ Адріанъ съ младшей дочерью получаютъ приглашеніе на обдъ къ сосдямъ, мистеръ и миссисъ Коксъ — разжирвшимъ выскочкамъ, мщанамъ во дворянств. Все это семейство мастерски описано. Въ числ многочисленныхъ гостей Нелли встрчаетъ на этомъ обд двухъ людей, имющихъ играть значительную роль въ ея жизни: молодого красавца драгуна, Ричарда Макъ-Грегора, и пожилого, но очень богатаго баронета, сэра Гуго Ланкастера, оба плняются хорошенькой двочкой, причемъ Макъ-Грегоръ сначала шутя ухаживаетъ за нею, а потомъ, незамтно увлекаясь все больше и больше, кончаетъ тмъ, что беззавтно привязывается къ двочк, съ которой думалъ только позабавиться. Сэръ Гуго сразу относится къ своему чувству серьёзно, онъ начинаетъ посщать старика Лесгранжа, но Нелли столько же думаетъ о своемъ пожиломъ поклонник, сколько о китайскомъ император: она совершенно поглощена новымъ, свтлымъ чувствомъ — любовью въ Ричарду. Таково положеніе длъ, когда Долли возвращается, наконецъ, изъ своей поздки. Всми силами старается она отвлечь Макъ-Грегора отъ сестры, не потому, чтобы сама имъ увлеклась, а единственно изъ желанія выдать Нелли за богатаго Ланкастера, всевозможныя пружины пускаетъ она въ ходъ, старается возбудить ревность молодого человка, выставляетъ Нелли двочкой, ребенкомъ, который самъ не понимаетъ, чего хочетъ. Ничто не помогаетъ: любовь разрушаетъ вс ея козни, и влюбленные разстаются, обмнявшись клятвами въ врности, съ общаніемъ писать другъ другу. Ричардъ узжаетъ въ полкъ, Нелли намревается во время его отсутствія все разсказать отцу, который съ своей стороны сильно покровительствуетъ кандидатур сэра Гуго. Тмъ временемъ отецъ заболваетъ, и Нелли ни о немъ уже не помышляетъ какъ о грозящей ему опасности, къ тому же, бдняжка сама не знаетъ что и думать о своемъ друг, со времени отъзда Ричарда, она не получила отъ него ни строки, вс ея письма остались безъ отвта. Тмъ временемъ дла отца все запутываются и запутываются, Долли не перестаетъ твердить сестр, что она одна можетъ спасти семью отъ разоренія и позора — отдавъ свою руку Ланкастеру. Бдная двочка, отуманенная ея софизмами, измученная физически и нравственно, соглашается наконецъ, и съ ужасомъ и отвращеніемъ въ сердц, любя Ричарда, выходитъ за Ланкастера, къ великой радости старика-отца. Жертва, принесенная Нелли, оказывается безплодной: отецъ умираетъ черезъ день посл свадьбы, и молодая женщина переселяется въ богатый домъ любящаго ее и вовсе ею нелюбимаго человка. Грустно, однообразно тянется день за днемъ, однажды сэръ Гуго съ матерью (чопорной старой лэди, мастерски очерченной) узжаетъ въ гости къ сосдямъ, Нелли остается одна дома, къ ней является Макъ-Грегоръ. Сцена изъ свиданія — лучшая сцена романа. Оказывается, что они оба жертвы хитро задуманнаго Долли плана, черезъ нсколько дней посл разлуки, Макъ-Грегоръ получилъ отъ Нелли письмо, въ которомъ она сообщала ему, что отецъ требуетъ, чтобы они въ теченіи года не видались и не переписывались, больше онъ отъ нея строки не получалъ. Понятно, что письмо — произведеніе Долли. Жизнь обоихъ разбита, средствъ пособить горю никакихъ. Съ тяжкой грустью на сердц разстаются бдняки. Черезъ нсколько времени Долли извщаетъ сестру о своемъ скоромъ прізд, Нелли собирается все открыть мужу и показать ему письмо, она жаждетъ отмстить сестр, но потомъ, пораздумавъ, и не желая заплатить тяжкимъ горемъ мужу за его любовь, отказывается отъ своей мести, и, сидя съ глазу ни глазъ съ сестрою-врагомъ, бросаетъ злополучное письмо въ каминъ. Долли выходитъ замужъ за богатаго, глуповатаго лорда Стоклорта, Макъ-Грегоръ умираетъ въ Индіи отъ лихорадки, Нелли, узнавъ объ его смерти, сама начинаетъ чахнуть и тоже умираетъ въ чахотк. Вотъ и все, но мы дали читателяхъ только остовъ романа, вся же прелесть заключается въ мастерскомъ описаніи характеровъ сестеръ: практической, сухой, разсчетливой Долли, и пылкой, любящей, искренней и сумасбродной Нелли, въ описаніи любви Нели къ отцу, въ отдльныхъ сценахъ, эпизодахъ, въ живости разсказа, въ глубокомъ, потрясающемъ драматизм послдней сцены, словомъ — во всемъ томъ, на что въ бгломъ очерк можно только указать.
Если Нелли — живое лицо, то героиня слдующаго за этимъ, въ хронологическомъ порядк, романа миссъ Броутонъ — очерчена, пожалуй, еще удачне, хотя по глубин и страстности своей натуры должна быть признана личностью, далеко не дюжинной. Бэтъ Честеръ {Not wisely but too will.} на первыхъ страницахъ романа просто веселая, милая, радостными глазами на божій міръ смотрящая, двадцати-лтаяя двушка. Она сирота, отецъ ея умеръ, когда она была ребенкомъ, мать — два года тому назадъ, потеря эта камнемъ легла на впечатлительную натуру двушки, но ко времени начала разсказа тяжелое впечатлніе уже успло сгладиться и при воспоминаніи о нжно-любимой матери Бэтъ, кром сладкой грусти, ничего боле не ощущаетъ. У Бэтъ братъ и сестра, живутъ они, со дня смерти матери, подъ крылышкомъ у дяди, мистера Пигота, благочестиваго англиканскаго пастора, вчно жалующагося на свои многочисленные недуги, существующіе лишь въ его собственномъ воображеніи, и вмст съ нимъ и теткой, женой многострадальнаго м-ра Пигота, проводятъ часть лта въ Пенъ-Диллас, приморскомъ мстечк свернаго Валлиса. Бэтъ — далеко не красавица, но почему-то эта маленькая, бленькая, стройная двушка, съ глазами цвта морской волны, нравится гораздо больше, чмъ ея старшая, безукоризненно красивая, сестра Мэгги. Въ Пенъ-Диллас суждено было Бэтъ впервые узнать ей совершенно дотол невдомое чувство: здсь встртила она чуть не безобразнаго, но умнаго и опытнаго полковника Стамерса, и полюбила его той роковой любовью, какую, по счастью, дано узнать весьма немногимъ. Такія чувства, разомъ охватывающія сердце, и никогда боле его изъ своихъ когтей не выпускающія, почти всегда искажаютъ жизнь. Такъ случилось и съ Бэтъ. Сначала любовь дала ей одн радости: избранный ея былъ человкъ съ горячимъ сердцемъ, и тоже беззавтно привязался къ ней, ихъ свиданія, шутки, ласки, разговоры составляютъ, благодаря таланту Броутонъ, прелестный поэтическій прологъ романа. Вскор, однако, ихъ счастью конецъ, Бетъ замчаетъ, что другъ ея сталъ мраченъ и задумчивъ, пристаетъ къ нему съ разспросами, тогда онъ, въ свою очередь, задаетъ ей вопросъ: настолько ли она его любитъ, чтобы пожертвовать для него мнніемъ свта? Отвть, конечно, получается утвердительныя, тогда Стамерсъ предлагаетъ ей бжать съ нимъ, такъ какъ жениться на ней онъ не можетъ: онъ уже нсколько лтъ какъ женатъ. Извстіе это поражаетъ Кэтъ словно ударь грома, вс ея понятія, взгляды, воспитаніе не допускаютъ ее до мысли внять его мольбамъ, мало того, она оскорблена, возмущена до глубины души. Они разстаются навсегда. Бэтъ съ братомъ и сестрой переселяются въ одинъ изъ лондонскихъ пригородовъ. Посл разлуки съ Стамерсомъ, Бэтъ вынесла серьёзную болзнь, и встала съ постели съ измнившейся нравственной физіономіей. Тоска, глубокая, мрачная, безвыходная, свила гнздо въ ея сердц, тмъ не мене, жить надо, а жить безъ всякихъ интересовъ невозможно, бдная двушка жаждетъ чмъ-нибудь наполнить свою жизнь, и подъ вліяніемъ друга своего дтству молодого пастора Джемса Стелли, предается благотворительности. Джемсъ — человкъ, всецло отдавшійся своему служенію, молитва и заботы о бдныхъ — вотъ его жизнь, онъ нсколько фанатикъ: все, что хотя мало-мальски отвлекаетъ его отъ отъ заботъ, всякое удовольствіе, всякое удобство, всякое эстетическое наслажденіе онъ почитаетъ чуть не грхомъ. Съ Бэтъ его сблизило ея сердечное горе, но врачуя ея раны, онъ самъ полюбилъ ее, съ этой любовью онъ борется съ ожесточеніемъ, и ему удается если не побдить ее, то скрыть отъ глазъ всхъ, не исключая самой Бэтъ. Въ Джемс нашла Бэтъ врнаго друга, твердую опору, вліяніе его на нее велико и благотворно, но прежніе инстинкты еще продолжаютъ говорить въ сердц двушки. Превосходно описано ея настроеніе, очевидно, благотворительность для нея не боле, какъ средство забыться, она иногда, въ порыв увлеченія, по цлымъ днямъ навщаегь бдныхъ, забирается въ несовсмъ безопасные кварталы, утомляется страшно, и потомъ внезапно охладваетъ къ своимъ затямъ, ищетъ развлеченія въ обществ, кокетничаетъ по старому, словомъ, борется и страдаетъ. При всемъ желаніи забыть Стамерса, Кэтъ его любитъ и помнитъ по прежнему, въ чемъ и убждается при встрч съ нимъ въ Хрустальномъ дворц. Они не видались года два, онъ тоже сильно измнился, жизнь ему въ тягость, онъ начинаетъ убждать Бэтъ бросить всхъ и все и сойтись съ нимъ, она колеблется, но, наконецъ, даетъ ему слово, что на другой же день передетъ къ нему. И точно, она выходитъ изъ дому, чтобы боле туда не возвращаться, но по дорог встрчаетъ Джемса, и онъ, угадавъ по ея взволнованному лицу, что съ ней происходитъ что-то необыкновенное, допытывается въ чемъ дло, убждаетъ ее возвратиться, не ршаться на этотъ роковой шагъ. Вся эта сцена, но нашему мннію, крайне неудачна, она вовсе не вытекаетъ изъ характера героини, а очевидно навязана ей авторомъ, такія женщины, какъ Бэтъ, разъ принявъ какое-нибудь ршеніе, приводятъ его въ исполненіе, а не возвращаются съ полъ-дороги. Въ моментъ встрчи съ Стамерсомъ, въ Хрустальномъ дворц, Бэтъ уже не двочка, а женщина, выстрадавшая очень много, смотрящая на жизнь серьёзно и печально, на свой роковой шагъ она ршается сознательно, трудно думать, чтобы самыя убдительныя, самыя благочестивыя рчи могли ее поколебать, отказавшись бжать съ своимъ другомъ изъ Пенъ-Дилласа, она поступала логично, она могла быть возмущена его поступкомъ съ нею, теперь же она знала, на что шла, и, разъ ршившись, не могла отступить изъ-за встрчи съ Джемсомъ. Какъ же объяснить эту злополучную сцену? неужели миссъ Броутонъ своимъ художническимъ инстинктомъ не угадала того, что ясно всякому простому читателю? О, нтъ, она просто испугалась тхъ же книжниковъ и фарисеевъ, надъ которыми смется, заставивъ свою героиню уступить мольбамъ любимаго человка, она бы навлекла на себя негодованіе высоко-нравственнаго англійскаго общества, а потому, во избжаніе нареканій, поспшила возвратить Бэтъ на стезю добродтели, дозволивъ ей только мысленно свернуть съ нея. Тутъ наступаетъ новый фазисъ въ жизни Бэтъ, въ ней совершается переломъ, она отказывается отъ мысли когда-либо принадлежать любимому человку, отдаетъ себя всецло на служеніе ближнему, отказывается отъ всякихъ надеждъ, сурово подавляетъ въ душ своей воспоминанія, отворачивается отъ всего, что хотя слабо напоминаетъ удовольствіе, замыкается въ своихъ обязанностяхъ. Въ этотъ моментъ въ Лондон разражается эпидемія, она царитъ по преимуществу въ той мстности, гд живетъ Бэтъ, она выпроваживаетъ сестру въ знакомымъ, въ деревню, а сама превращается въ сидлку. День и ночь ходитъ она за больными, и въ числ ихъ за Джемсомъ, который умираетъ на ея рукахъ. Бэтъ чувствуетъ себя въ своей сфер посреди страданія и нищеты, въ ней зарождается намреніе всецло посвятить себя на служеніе страждущему человчеству, еще немногія нити привязываютъ ее къ прошлому, но вскор и имъ суждено порваться, сестра ея выходитъ замужъ, и во время ея свадебнаго бала Бэтъ встрчается съ Стамерсомъ, уже умирающимъ. Онъ халъ на балъ совершенно здоровымъ, но у самыхъ дверей лошади взбсились, выбросили его на мостовую, онъ разбился страшно, его перенесли въ наскоро приготовленную комнату, гд онъ и доживаетъ свои послднія минуты въ присутствіи Кэтъ. Несчастная знаетъ, что вся его жизнь была цпью дурныхъ длъ и легкомысленныхъ поступковъ, она упрашиваетъ его помолиться передъ смертью, онъ ей отвчаетъ: ‘поздно!’ Посл смерти Стамерса, Кэтъ поступаетъ въ общину сестеръ милосердія. Эпиграфомъ къ этому роману могъ бы служить Некрасовскій стихъ:
О ‘Рождественскихъ Разсказахъ’ (Tales for Christmas Eve), появившихся въ 1872, мы говорить не будемъ, такъ какъ они серьёзнаго интереса не представляютъ, и отличаются къ тому же чудеснымъ, или врне, сказочнымъ характеромъ.
Въ томъ же году появился еще одинъ романъ миссъ Броутонъ: ‘Red as а roseis she’, о немъ или, точне, о сюжет его мы не станемъ распространяться, но за то остановимся на нкоторыхъ подробностяхъ. Героиня — Эсирь, семнадцатилтняя красавица, живущая съ своимъ старшимъ братомъ, Джэкомъ, котораго любитъ всми силами души. Эсирь — натура мягкая, слабая, она хочетъ всмъ угодить, боится огорчить кого-либо, и вслдствіе этихъ, въ сущности, похвальныхъ качествъ, часто попадаетъ въ весьма неловкія положенія, такъ, напримръ, въ нее влюбленъ молодой сосдъ, Робертъ Брандонъ, честный и хорошій человкъ, она его совсмъ не любитъ, но соглашается отдать ему свою руку изъ жалости. Сдлавшись его невстой, она детъ гостить къ сосдямъ, стариннымъ знакомымъ ея покойнаго отца,— и при встрч съ сыномъ ихъ — Сентъ-Джономъ Джерардомъ, впервые замчаетъ, что и ея сердце можетъ ощущать любовь. Посл объясненія съ Сенть-Джономъ она не ршается говорить съ нимъ о Брандон, онъ узнаетъ стороной, что его невста до встрчи съ нимъ дала слово другому, естественно, что въ сердце недоврчиваго и гордаго Сентъ-Джона закрадывается подозрніе, что Эсси любитъ не его, а его положеніе, его состояніе. Онъ разстается съ ней, она въ отчаяніи, ей кажется, что нельзя бытъ несчастне, какъ вдругъ она получаетъ извстіе объ опасной болзни Джека, ея дорогого и милаго брата, вс помышленія о Сентъ-Джон мгновенно вылетаютъ изъ ея головки, она тотчасъ снаряжается, прізжаетъ домой, застаетъ брата уже мертвымъ. Эсирь осталась безъ всякихъ средствъ, образованія она не получила никакого, а потому ршается идти въ компаньонки, такъ какъ это — профессія, не требующая особыхъ познаній. При содйствіи матери сестеръ своего перваго жениха поступаетъ она въ чтецы и компаньонки къ двумъ старикамъ, м-ру и м-съ Блессингтонъ. Въ ихъ дом судьба снова сводить ее съ Сентъ-Джономъ, за котораго она, посл многихъ перипетій, и выходитъ замужъ.
Живость и увлекательность разсказа, яркость описаній въ этомъ произведеніи миссъ Броутонъ — замчательны. Но мы не останавливаемся на подробностяхъ, такъ какъ желаемъ обратить вниманіе читателей на дв особенности, въ этомъ роман заключающіяся. Выше мы говорили объ умньи миссъ Броутонъ выражать самыя грандіозныя мысли — самымъ простымъ языкомъ. Въ подтвержденіе этого нашего положенія, позволимъ себ привести небольшой отрывокъ изъ ‘Red as а rose is she’.
Эсирь, по возвращеніи домой, узнаетъ отъ встртившаго ее Брандона о смерти брата. Въ первую минуту она ничего не чувствуетъ, кром изумленія.
Она входитъ въ комнату, гд стоитъ тло.
— Неужели это Джэкъ? Неужели онъ лежитъ такъ тихо, неподвижно въ яркій полдень? Джэкъ, которому пребываніе въ четырехъ стнахъ всегда бывало въ тягость, который вставалъ съ птухами, не обращалъ ни малйшаго вниманія ни на нажую погоду, съ наслажденіемъ вдыхалъ въ себя рзкій горный воздухъ? Она подходитъ къ постели, откидываетъ простыню съ лица, и сомнніе замняется въ душ ея ужасомъ. Лжецы вс т, кто утверждаетъ, что смерть и сонъ — родные братья, что общаго между легкой дремотой, нарушаемой всякимъ ничтожнымъ звукомъ, жужжаніемъ комара или громкимъ окликомъ, и этимъ глубокимъ покоемъ, котораго не нарушить ни грохоту пушекъ, ни землятресенію, ни громовому удару.
Она смотритъ на него въ упоръ, и изумленіе, смшанное со страхомъ, отражается въ ея расширенныхъ глазахъ.
Неужели это онъ? Ея дорогой мальчикъ, такъ весело напвавшій псенки, курившій у окна въ кабинет, причемъ ея голова покоилась на его плеч, волновавшійся при мысли о неурожа, смявшійся такимъ искреннимъ смхомъ? Неужели это онъ — эта блдная, страшная, прекрасная статуя? Ни одинъ царь въ корон не можетъ быть величаве его,— лежащаго на узкой постел, въ бдной комнат, съ ясной и суровой улыбкой на торжественномъ измнившемся лиц, той улыбкой, которую можно видть лишь на мертвыхъ лицахъ, и которая какъ-бы говоритъ: я побдилъ, я знаю!
Любовь Эсири къ живому Джэку велика, эта блдная, распростертая фигура прекрасна и величава до крайности, но связать эти два понятія она не можетъ. Что между ними общаго? Сознаеть ли она по крайней мр, что если эта фигура не ея братъ, то и его она не найдетъ на поверхности земной, съ какими бы горькими слезами ни стала искать его. Одну минуту она это сознаетъ, въ душу ея врывается свтъ, она падаетъ на колни у постели, изъ сердца ея вырывается вопль:
— Господи! Господи! возврати мн его, или пусти меня къ нему!— Она разражается слезами, не будь этихъ слезъ, она, можетъ быть, умерла бы, впрочемъ, нтъ, горе — наша стихія, почему же оно убьетъ насъ скорй, чмъ вода убьетъ рыбу, или воздухъ птицу?
Что можетъ быть прекрасне этихъ глубокихъ мыслей, вылившихся въ столь простую форму?
Въ заключеніе замтимъ, что именно на страницахъ этого романа слдуетъ искать художественно-яркихъ портретовъ англійскихъ ханжей, мать и сестры Роберта Брандона — великолпные образцы этого типа: все въ нихъ, начиная съ скромнаго туалета, и кончая холоднымъ обдомъ по воскреснымъ днямъ (въ воскресенье гршно готовить кушанье), говоритъ о безконечномъ лицемріи. Съ безпощадныхъ юморомъ относится къ нимъ миссъ Броутонъ. За подробностями отсылаемъ читателей къ самому роману, нашъ же очеркъ и такъ слишкомъ затянулся.
Послдній романъ Броутонъ: ‘Nancy’, вышедшій года два тому назадъ, можетъ быть охарактеризованъ въ нсколькихъ словахъ. Это исторія молоденькой женщины, вышедшей замужъ за школьнаго товарища своего отца, человка, который старе ее тридцатью годами, женщины, ничего не питавшей къ нему, кром дружескаго чувства и искренно-глубоко полюбившей его впослдствіи.
Характеры мужа и жены превосходно очерчены, и врны себ отъ начала до конца. Этотъ романъ боле всхъ остальныхъ произведеній миссъ Броутонъ изобилуетъ интересными подробностями и живыми картинами семейной жизни.
Лучшій, по нашему мннію, романъ Броутонъ ‘Good-bye Sweetheart’, онъ даетъ ясное понятіе о характер и размрахъ ея авторскаго таланта. Ленора,— героиня романа, занимаетъ центръ въ роман, а потому и мы постараемся очерчить ея фигуру какъ можно точне и ближе въ подлиннику.
Время — прелестный іюньскій день, мсто — пансіонъ m-lle Леру въ Dinon, маленькомъ бретонскомъ городк, дйствующія лица — дв сестры миссъ Геррикъ, старшая — Джемима, двадцативосьми лтъ, некрасивая и добродушная, прилежно работаетъ, младшая — Ленора, девятнадцатилтняя красавица, глазетъ въ окно.
— Господи! какая тоска,— восклицаетъ Ленора, обращаясь къ сестр.— Чмъ только мстные жители утоляютъ свой голодъ? шутка сказать: въ 10 часовъ утра чай, въ 6 вечера обдъ, въ антракт ничего! Мими! неужели твое сердце не бьется при воспоминаніи о тортахъ съ земляникой, что красуются въ окн у кандитера? Эхъ, не попросила я Фридриха Уэстъ принести мн такой тортъ!
— Этого еще не доставало,— съ неудовольствіемъ отвчаетъ ей сестра,— чтобы онъ бгалъ по городу съ тортами для тебя въ карман.
— Мима! Мима — Quand on parle dn soleil и пр.— вотъ онъ, Фридрихъ, да не одинъ, съ нимъ еще кто-то, высокій, да погляди же, ахъ — онъ уходитъ! (съ оттнкомъ досады).
Спустя минуту, въ комнат появляется Фридрихъ, злополучный обожатель миссъ Леноры, молодой, блокурый пасторъ, въ очкахъ и съ робкой улыбкой на губахъ.
— Кто это былъ съ вами?— безъ дальнйшихъ околичностей вопрошаетъ предметъ его страсти.
— Это! ахъ, это одинъ мой пріятель, даже собственно говоря не пріятель, а просто школьный товарищъ — фамилія его Le-Meenrier.
— Отчего же вы его сюда не привели?
— Его-то! помилуйте, да онъ бы ни за что не пошелъ, я его звалъ, а онъ мн отвтилъ: нтъ, спасибо, и въ Англіи не знаешь куда дваться отъ женщинъ.
— Интересный жено-ненавистникъ!— вотъ была бы высокая задача привести его къ боле здравому образу мыслей.
— Наврядъ-ли бы онъ вамъ понравился, миссъ Ленора, я думаю, нтъ другого человка на свт, который бы умлъ говорить такія непріятныя вещи такимъ равнодушнымъ тономъ,
— Часъ отъ часу не легче, да вы меня просто ршились съ ума свести. Я только и слышу, съ утра до вечера, отъ васъ и вамъ подобныхъ, что я очаровательна, прелестна, и пр., а тутъ красивый мужчина, я уврена, что онъ хорошъ собой, говорящій непріятныя вещи, да еще равнодушнымъ тономъ вдобавокъ, нтъ, надо мн на него взглянуть.
— Гд-жъ вы его увидите?
— А гд онъ остановился?
— Въ Htel de la Poste. Но какими судьбами…
— Не ваше дло. Хотите пари держать, что сегодня же я его увижу и буду говорить съ нимъ?
— Вы знаете, миссъ Ленора, что я пари не держу никогда.
— Ахъ да, я и забыла. Священное призваніе, вредный примръ для паствы,— смясь и длая видъ, что застегиваетъ двубортный сюртукъ, проговорила молодая двушка, и тотчасъ выбжала изъ комнаты.
— Stphanie! Stphanie!— раздался на лстниц ея звучный голосокъ.
Stphanie — служанка-бретонка. Ленора затяла нарядиться въ платье Stphanie, и черезъ нсколько минутъ,— облеченная въ полный костюмъ бретонской крестьянки, въ юбку съ широкими складками, въ высокій блый чепецъ, изъ-подъ котораго едва виднются ея роскошные волосы, въ пунцовую косыночку, неузнаваемая и прелестная — она заглядываетъ въ дверь салона.
— Мима, узнаешь меня?— кричитъ она сестр, и поспшно сбгаетъ съ лстницы во избжаніе замчаній, наставленій и прочихъ непріятностей.
Htel de la Poste переполненъ постителями, появленіе Леноры поражаетъ удивленіемъ прислугу, по выговору ее тотчасъ признаютъ за англичанку, по манерамъ за лэди. На вопросъ ея: здсь ли m-r Le-Mesurier? ей отвчаютъ, что этотъ господинъ въ буфет, куда ему приказано подать коньяку. Она проситъ позволенія отнести ему требуемое, и, вооружившись подносомъ, вся красная, съ бьющимся сердцемъ, отворяетъ дверь.
Огромная комната, съ покрытымъ столомъ но средин, у окна,— спиной къ дверямъ, Фридрихъ, за столомъ, закрывшись газетой, изъ-за которой виднется только большая борода, другой господинъ. Ленора подходитъ къ нему, ставитъ подносъ на столь, но руки ея дрожать, она задваетъ лежащую на стол лежку, которая со звономъ надаетъ на полъ. Разсерженный Le-Mesurier поднимаетъ голову, и тотчасъ же замчаетъ хорошенькое лично служанки.
— Marie, Julie, Manon,— кричитъ онъ вслдъ убгающей двушки.
— Уэстъ, да помоги же, надо съ ней заговорить, если он вс здсь такія, не мшаетъ нсколько штукъ отвезти въ Англію.
Бормоча эти несвязныя слова, Поль Le-Megurier отворяетъ дверь изъ буфета, и видать передъ собой молоденькую служанку.
— Comment rons appelez vous, ma chre?— спрашиваетъ онъ, беря ее за руку.
— Я англичанка,— отвчаетъ она на своемъ родномъ язык, съ негодованіемъ вырывая руку изъ рукъ дерзкаго.
— Миссъ Ленора! да въ ум ли вы?— слышится испуганный шопотъ Уэста.
— Ну, что, выиграла пари?
— Уэстъ, въ чемъ тугъ дло, объясни, сдлай милость?— съ искреннимъ недоумніемъ вопрошаетъ Le-Mesurier.
— Объяснять тутъ нечего,— смло глядя ему въ глаза, заявляетъ Ленора:— я просто хотла васъ видть, не потому чтобы вы меня интересовали, а просто потому, что если я разъ что заберу въ голову, такъ непремнно поставлю на своемъ.
— Прекрасное житейское правило,— серьезно замчаетъ Le-Mesurier, церемонно растворяя передъ ней дверь и отвшивая низкій поклонъ, но Ленора всмъ существомъ своимъ? чувствуетъ что онъ сдерживаетъ улыбку. Ей стыдно и страшно за свою выходку.
Во всю дорогу она не разжимаетъ губъ, къ довершенію бды, красивый женоненавистникъ вовсе не красивъ, у него большой носъ, маленькіе глазки, непріятное выраженіе лица (такъ, по крайней мр, кажется раздосадованной Ленор), и она, со всегдашней своей откровенностью, длится своими впечатлніями съ Уэстомъ, забжавшимъ къ ней вечеромъ того же дня.
— Ну, въ такомъ случа приходится сознаться, что вы не питаете другъ къ другу особой симпатіи,— замчаетъ молодой пасторъ.
— А разв онъ говорилъ обо мн?
— Да, онъ сказалъ, что… да лучше не спрашивайте.
— Это что за новости, начали, такъ кончайте, мн какое дло до его мннія!
— Если вы непремнно настаиваете, только смотрите — не разсердитесь: онъ сказалъ, что никогда бы не поврилъ, чтобы англійская лэди могла унизиться до такой выходки.
— Вотъ какъ — негодяй!
— Онъ прибавилъ, что съ вами можно, пожалуй, позабавиться, если кому охота, но что вы не въ его вкус.
— Скажите, пожалуйста, какой же у него вкусъ посл этого! Да мн все равно, ахъ, уродъ! Въ чемъ тутъ дло, Уэстъ? убила бы я его съ радостью. И Ленора, вся въ слезахъ, вылетла изъ комнаты, хлопнувъ за собой дверью.
На слдующій день Уэстъ приглашаетъ обихъ сестеръ и своего пріятеля прокатиться на лодк и напиться чаю подъ открытымъ небомъ. Лодка оказывается мала, всмъ помститься невозможно, Ленора уговариваетъ Фридриха идти пшкомъ, Le-Mesurier предлагаетъ ему свое мсто, прибавляя для большей убдительности, что его эта поздка вовсе не занимаетъ. Конечно, Ленора настаиваетъ на своемъ, Фридрихъ выходитъ изъ лодки, Ленора помщается на рул, Le-Mesurier гребетъ, Джемима наслаждается природой. Сначала вс молчатъ, вс не въ дух, Ленора опустила правую руку въ воду и любуется близной своихъ пальцевъ, отъ ея рзкаго движенія лодка наклоняется на бокъ.
— Сидите смирно, миссъ Ленора,— сурово замчаетъ ея спутникъ.
Она въ отвтъ начинаетъ раскачивать лодку.
— Сидите смирно, а не то опрокинете эту скорлупку, и одна изъ васъ непремнно утонетъ, такъ какъ обихъ мн не вытащить.
— Одна изъ насъ, которая?— При этомъ вопрос зловщій огонёкъ загорается въ ея чудныхъ глазахъ.
— Ленора, дитя, перестань,— въ ужас вопіетъ Джемима.
Но Ленора ничему не внемлетъ, и продолжаетъ раскачивать лодку. Le-Mesurier, не говоря ни слова, причаливаетъ къ берегу и обращаясь къ Джемим говоритъ:
— Такъ какъ, пока ваша сестрица въ лодк, я за жизнь вашу не ручаюсь, то потрудитесь выдти. А теперь, миссъ Ленора, и въ вашимъ услугамъ, топите меня, даю вамъ carte blanche.
— Да мн ужъ не хочется,— наивно замчаетъ она,— стоитъ мн что-нибудь позволить, чтобы я тотчасъ утратила всякое желаніе воспользоваться даннымъ позволеніемъ.
Посл довольно продолжительнаго разговора, изъ котораго читатель усматриваетъ, что у этихъ людей нтъ двухъ одинаковыхъ мыслей, Поль и Ленора присоединяются къ своимъ спутникамъ. На берегу стараніями Уэста разложенъ огонь, но костеръ все гаснетъ.
— Мика, душа моя,— говоритъ Ленора сестр,— ты бы набрала сучьевъ, а то ему ввкъ не развести огня.
— Позвольте вамъ сдлать одинъ вопросъ?— обращается къ ней Поль.
— Пожалуйста.
— Почему вы сами не идете за сучьями, а посылаете старшую сестру?
— Очень просто: я поставила себ за правило никогда не длать сама для себя того, что могутъ сдлать для меня другіе.
— А!
— Я не придаю никакого значенія мелкимъ услугамъ, бготн по чужимъ порученіямъ, собиранью сучьевъ, сиднью спиной къ лошадямъ въ экипаж, все это я предоставляю другимъ. Я способна была бы на крупные подвиги, особенно еслибъ на меня смотрло нсколько тысячъ глазъ, я бы съумла, подобно m-me Roland, спокойно стоять на роковой телг, въ бломъ плать, съ распущенными по плечамъ волосами, и улыбаться въ отвтъ на завыванія толпы санкюлотовъ.
— Вримъ, вримъ, да бда въ томъ, что въ наше время невозможно добиться чести умереть на гильотин.
Въ подобныхъ разговорахъ проходить цлое утро, при возвращеніи, Ленора только-что хотла-было поставить ногу на перекладину лодки, какъ Поль удерживаетъ ее за руку и говоритъ:
— Прежде чмъ вы сядете, общайте, что не будете качать лодку.
— Я никогда ничего не общаю, я и ребенкомъ никогда не общала быть умницей, знала, что не сдержу слова.
— Въ такомъ случа вамъ хать нельзя, я не хочу, чтобы вы пугали сестру вашу, я не шучу, миссъ Ленора, общайте!
— И я не шучу, мистеръ Le-Mesurier, не могу я общать, я не позволю постороннему человку командовать мной, я пойду пшкомъ!
— Полно упрямиться, Ленора,— восклицаетъ Джемима,— возмите ее, m-r Le-Mesurier, ей съ дтства никогда не противорчили.
— Миссъ Ленора, сжальтесь надъ нами!
Но негодованіе Леноры такъ сильно, что вс ихъ возгласы остаются безъ отвта, и она по жар идетъ въ Dinon пшкомъ.
Спустя нсколько дней посл вышеописанной стычки, сестры Геррикъ, въ одно прекрасное посл-обда,— одн дома, вс остальные жильцы m-me Леру разбрелись кто-куда, а потому Джемима и Ленора могутъ совершенно свободно располагать салономъ. За фортепіано помщается Фридрихъ, распвающій какую-то воинственную пснь,— онъ, какъ вс щедушные мужчины, охотникъ до бравурныхъ арій, у окна за своей всегдашней работой возсдаетъ Джемима, подл нея Поль, Леноры нтъ въ комнат, она сидитъ на лстниц, ведущей на крыльцо, и глядитъ на луну.
— Ленора,— кричитъ ей, спустя нсколько времени, сестра, взойди въ комнату, дитя, становится сыро, роса падаетъ.
— Миссъ Леноры на крыльц не обртается,— спокойно замчаетъ Le-Mesurier.
— Куда-жъ она двалась?
— Не знаю, встала и пошла.
— Боже, она такъ легко одта, долго ли простудиться. M-r Le-Mesurier, васъ она еще сколько-нибудь слушается, ради Бога, сходите за ней, верните ее.
— Съ величайшей готовностью.
Спокойно и медленно шагаетъ Le-Mesurier, съ сигарой въ зубахъ, по освщенной луной дорог, добравшись до Place Du-Guesclin, онъ усматриваетъ на довольно значительномъ отъ себя разстояніи мелькающее блое платье.
— Сестра ваша прислала меня просить васъ вернуться домой, роса вамъ вредна,— говоритъ онъ сухо, передавая свое порученіе съ точностью гонца временъ Гомера. Онъ подошелъ и ней сзади, она не замтила его приближенія.
— Пусть сестра заботится о томъ, что до нея касается.
— Она вроятно считаетъ, что вы и ваше здоровье до нея касаетесь,— холодно отвчаетъ онъ.
— Во всякомъ случа, вамъ-то до меня дла нтъ ровно никакого,— грубо возражаетъ она.
Онъ поворачивается и уходить, не говоря ни слова.
‘Пусть ее простудится до смерти, бда не велика’, бормочетъ онъ про себя, закуривая вторую сигару. Не прошелъ онъ и нсколькихъ ярдовъ, какъ слышитъ за собой шаги. Прелестное, озаренное луной, личико съ улыбкой глядитъ на лего.
— Зачмъ вы уходите?— спрашиваетъ она тихимъ голосокъ, какъ-бы стыдясь своихъ словъ.
— Я не собаченка и не Фридрихъ Уэстъ.
— Я была невжлива. Да?
Отвта нтъ.
— Я вдь, кажется, часто бываю невжлива.
— Очень часто!— (съ удареніемъ).
— Ужъ это у меня такая манера.
— Очень дурная манера.
— Я не думаю,— почти смиренно замчаетъ она,— чтобы я одна была въ этомъ виновата. Отчасти и ихъ можно винити: Миму, Фридриха, мою другую сестру. Въ раннемъ дтств я была очень больна, докторъ запретилъ мн въ чемъ-либо противорчить, съ тхъ поръ я и набаловалась. Все мн сходило съ рукъ, надъ моими грубостями только смялись, теперь я объ этомъ сожалю.
— И я также.
— Ну, довольно объ этомъ. Скажите: Фридрихъ все еще распваетъ?
— Я его оставилъ поющимъ.
— Такъ мы не подемъ домой, а сядемъ здсь на скамеечк и потолкуемъ.
Они услись на скамь со спинкой, помщавшейся въ густой тни, падавшей отъ двойного ряда молодыхъ липъ, въ полномъ цвту. Огни, мелькающіе въ окнахъ Htel de la Poste, отражаются на ихъ плать, на ихъ лицахъ.
— О чемъ вы думаете, миссъ Ленора?— спрашиваетъ Поль, съ любопытствомъ заглядывая ей въ лицо.
— Я думаю,— задумчиво отвчаетъ она,— о томъ: какой видъ представляетъ теперь, въ эту самую минуту, рка, по которой мы намедни катались съ вами?
— Не свести-ли васъ посмотрть на нее?— шутя спрашиваетъ онъ.
Она уже на ногахъ.
— Право? вы серьёзно говорите?— съ живостью спрашиваетъ она.— Ахъ, нтъ! я по глазамъ вижу, что вы только дразните меня.
— Я и не думалъ дразнить васъ,— просто отвчаетъ онъ.— Я сведу васъ съ удовольствіемъ, если вы этого желаете, но только — что скажетъ ваша сестра?
— Она скажетъ: Ленора, ты съ ума сошла. Она часто это говоритъ. Можетъ быть, я и точно сумасшедшая, мн это иногда приходить въ голову.
— Но который-то часъ теперь, какъ вы думаете? Пожалуй, скоро пора спать ложиться?— спрашиваетъ онъ, вынимая часы и стараясь, но тщетно, разглядть что-либо въ темнот.
— Спать!— нетерпливо восклицаетъ она.— Да мн въ эту минуту кажется, что я никогда во всю свою жизнь не захочу спать.
— Ладно, идемъ.
Четверть часа спустя, блое платье не отливаетъ боле своимъ серебристымъ блескомъ на скамь подъ липами, оно сверкаетъ въ маленькой лодочк на широкой, озаренной луною рк. Лодочка еле-движется. Ленора сидитъ на рул. Красный плащъ, принесенный ей Полемъ, скатился у нея съ плечъ, лунный свтъ играетъ на ея волосахъ, на ея серьезномъ и прекрасномъ лиц, на ея дивныхъ глазахъ.
‘А вдь человкъ, которому бы она нравилась, поди, находился бы теперь на седьмомъ неб’,— не безъ цинизма размышляетъ Поль. Но хотя она ему и не нравится, хотя она и не въ его вкус — однако плоть немощна и въ зрлые годы, также какъ и въ юности, кровь кипитъ подъ вліяніемъ ночи, близости и красоты.
— Спть вамъ что-нибудь?— почти шопотомъ спрашиваетъ молодая двушка.
— Сдлайте милость!
‘Но что спть?’ Она въ задумчивости склоняетъ голову на руки, но вскор поднимаетъ ее, задорная улыбка озаряетъ ея прелестное личико.
— Вы вдь статскій?— неожиданно вопрошаетъ она.
— Да, теперь. А что?
— Ничего, только вы не имете права принимать мою псенку на свой счетъ. Слушайте, я начинаю.
Весело разносится надъ водой псенка Леноры:
поетъ она, но, спвши первый куплетъ, вдругъ останавливается.
— Нравится вамъ моя псенка?
— Чрезвычайно.
— Значитъ, не нравится вовсе.
— Напротивъ, я всегда ею увлекался. Особенно мн нравится строфа, въ которой вы выражаете намреніе споить всхъ вашихъ друзей,— иронически отвчаетъ онъ.
Она опускаетъ голову, пристыженная.
— Вашъ идеалъ, женщина, которая могла бы вамъ нравиться, не спла бы такой псенки?
— Не думаю.
— Скажите мн, вашь идеалъ — живая женщина?
— Что вы хотите этимъ сказать?
— Когда вы говорите о своемъ идеал, вы имете кого-нибудь въ виду, изъ вашихъ знакомыхъ?
Онъ слегка колеблется, даже какъ будто краснетъ.
— Ужъ если вы меня спрашиваете напрямикъ: да!
Двушка теперь слегка отворачиваетъ отъ него свою красивую головку.
— Опишите мн ее, хочется знать, какая она.
Молчаніе, продолжающееся нсколько минутъ. Потомъ Поль начинаетъ:
— Она вовсе не умна, скорй, пожалуй, простовата. Говорить мало, но прежде чмъ сказать что-нибудь — подумаетъ.
— Какая она должна быть несносная педантка!
— Она очень любящая…
— Ахъ,— презрительно прерываетъ его Ленора,— какая женщина не любящая? Это нашъ преобладающій недостатокъ. Но, скажите мн, хороша она? Такъ-ли же хороша какъ… какъ я?— доканчиваетъ она со смхомъ и яркимъ румянцемъ.
Лнивыми каплями струится вода съ длинныхъ веселъ.
— А вы хороши собой?— спрашиваетъ онъ, безъ тни дерзости, но какъ-бы желая уяснить себ этотъ вопросъ, останавливая на ней долгій, пристальный взглядъ.— Да,— и тяжело переводя дыханіе,— пожалуй, что такъ.
Она смется, не безъ смущенія.
— Оставимъ въ сторон вопросъ о моей красот,— она-то хороша?
— Не знаю.
— Опишите мн ее, я мигомъ скажу вамъ: хороша она или нтъ.
— Она маленькаго роста, худенькая, можетъ быть, слишкомъ худенькая,— при послднихъ словахъ глаза его, съ невольнымъ восхищеніемъ останавливаются на роскошной фигур его vis—vis.— Глаза ея…
— Блестятъ?
— О, нтъ, я ненавижу блестящіе глаза, у нихъ всегда какой-то металлическій взглядъ. Ея глаза смотрятъ на васъ словно сквозь туманъ, она блдна, блдна какъ лилія,— заканчиваетъ онъ, не пріискавъ другого, мене избитаго сравненія.
— Не знаю, извстно ли это вамъ,— закраснвшись замчаетъ молодая двушка,— но вы описали особу, составляющую полнйшій контрастъ со мной.
— Неужели? Извините меня, я, право, въ ум не имлъ ничего подобнаго, я только исполнилъ ваше желаніе.
Нсколько времени ничего слышно кром плеска веселъ. Водяныя феи, должно быть, ужинали ныньче на рк, и позабыли блыя чаши водяныхъ лилій съ ихъ широкими зелеными листьями, служившими, быть можетъ, предками прекраснымъ волшебницамъ.
— Перестаньте грести!— повелительно восклицаетъ Ленора.— Я хочу нарвать этихъ цвтовъ.
Онъ повинуется. Неподвижно стоитъ они посреди большихъ круглыхъ листьевъ и блыхъ цвтовъ. Она своими сильными руками выдергиваетъ стебель за стеблемъ.
— На что вамъ они?— спрашиваетъ Le-Mesurier, невольно любуясь лнивой граціей ея откинувшейся назадъ фигуры.— Они совсмъ не хорошо пахнутъ въ вод. Что вы съ ними станете длать?
— А вотъ увидите,— лаконически отвчаетъ она.
Она вытираетъ одинъ мокрый бутонъ платкомъ, и затмъ быстро и ловко продваетъ его стебелекъ въ свои роскошные волосы.
— Хорошо?— спрашиваетъ она полу-шопотомъ, глядя ему въ глаза съ сіяющей улыбкой.
Какъ все тихо кругомъ, ни единаго звука, все спитъ. Одна луна видитъ, какъ сверкаютъ его всегда холодные глаза. Не дале какъ сегодня утромъ онъ бы расхохотался, еслибъ ему сказали, что Ленора Геррикъ заставитъ сердце его биться такъ, какъ оно бьется въ эту минуту.
— А если я нахожу, что не хорошо, такъ и сказать?
— Такъ и скажите.
— Конечно, хорошо,— съ досадой говоритъ онъ,— и вы это знали прежде, чмъ спросили.
— Ну, такъ возьмите его,— продолжаетъ она съ тихимъ смхомъ, протягивая ему цвтокъ,— возьмите и сохраните на память о двушк, заставившей васъ, вопреки вашему желанію, покататься съ ней на лодк въ десять часовъ вечера, о двушк, съ которой можно подурачиться благо кому охота, но которая не въ вашемъ вкус.
— Что вы хотите этимъ сказать?— спрашиваетъ онъ, красня.
— Не хотите, ну, такъ смотрите…
Съ этими словами она бросаетъ цвтокъ въ воду.
— Боже, какъ вы нетерпливы. Я хотлъ взять вашъ цвтокъ, я протянулъ за нимъ руку, я и теперь хочу его получить…
Поль схватываетъ одно изъ веселъ, и начинаетъ ловить уплывающій цвтовъ, руки его длинны, а самъ онъ упрямъ. Все дальше и дальше перегибается онъ черезъ бортъ лодки.
— Осторожне, осторожне!— кричитъ Ленора, но уже поздно, лодка плыветъ дномъ вверху вслдъ за цвткомъ, а они оба барахтаются въ освщенной луною рк.
‘А вдь хорошо, что мы опрокинулись’, думалъ Поль, полчаса спустя сидя въ Htel de la Poste, посл того, какъ сдалъ вытащенную онъ изъ воды Ленору сестр и Уэсту, явившимся ее отыскивать. ‘Она все на свт длала, чтобы меня одурачить, и ей чуть-было это не удалось!’
Со дня катастрофы прошла цлая недля. Ленора сохранила трогательное воспоминаніе о своемъ tte—tte съ Полемъ въ вид легкаго кашля, и купила себ новую шляпку еще боле кокетливую, чмъ та, которая погибла въ волнахъ. Поль,— сидя въ своемъ отел, только-что окончилъ письмо къ сестр и собирается надписывать конвертъ, какъ дверь отворяется и Уэстъ входитъ въ комнату.
— Поль, я къ теб съ просьбой.
— Все, что хочешь, душа моя, только денегъ у меня не проси, самому круто приходится.
— Кто говоритъ теб о деньгахъ.
— Такъ въ чемъ же дло?— да знаешь-ли что, душно здсь, пойдемъ-ка на воздухъ, тамъ и потолкуемъ.
Пріятели почти молча добрались до Place Du-Guesclin и сли на ту самую скамейку подъ липами, на которой помщались Поль и Ленора въ тотъ достопамятный вечеръ.
— Я скоро собираюсь хать въ Англію.— Ты поймешь, что теперь мн особенно тяжело узжать отсюда,— съ удареніемъ на слов теперь, началъ Уэстъ, какъ только они услись.
— Ршительно не понимаю, ничего.
— Мн казалось, что всякому поверхностному наблюдателю ясно, что между мной и Ленорой…
— Ничего подобнаго не замчалъ.
— Какъ, Поль, неужели мое расположеніе, моя преданность…
— Другъ ты мой сердечный, кто про тебя говоритъ, всякому ясно, что ты влюбленъ въ нее, но ты употребилъ слово между, и это слово намекаетъ на ея расположеніе къ теб, а это статья иная. Во всякомъ случа, я-то тутъ причемъ?
— Я хотлъ просить тебя,— видишь-ли, всякій видитъ, что ты на нее имешь большое вліяніе,— такъ я хотлъ просить тебя узнать, могу-ли я надяться?— словомъ, сдлать ей за меня предложеніе.
— Уэстъ! да ты никакъ совсмъ рехнулся? Она мн слова сказать не дастъ, она меня прогонитъ, да и ничего другого ожидать отъ нея нельзя, съ какой-стати я тутъ впутаюсь. Какъ я начну, чмъ кончу?— Нтъ, и не проси, это невозможно, поговори съ ней самъ, а меня оставь въ поко, прошу тебя.
Несмотря на столь благоразумное ршеніе, на другой же день, Поль, сжалившись надъ отчаяніемъ своего малодушнаго пріятеля, сдался на его мольбы. Тихо шелъ онъ самой дальней дорогой, брелъ понуря голову и желалъ одного: не застать Ленору дома. Но она дома. Еще издали завидлъ онъ, въ окн салона, женщину въ свтло-голубомъ плать, съ блестящими темными волосами. Это она. Она опирается своими блыми руками на подоконникъ и торгуетъ вишни у торговки-бретонки, въ высокимъ бломъ чепц.
— Combien?— кричитъ она, указывая пальцемъ на груду сочныхъ вишенъ.
— Quat’sous la livre,— раздается ей въ отвтъ.
Глаза двушки перебгаютъ отъ одной корзинки къ другой, и останавливаются на Пол.
Въ одинъ мигъ она забываетъ о существованіи вишенъ на бломъ свт.
— Можно къ вамъ?— спрашиваетъ Поль.
— Если вы уврены, что не заблудитесь,— смясь, отвчаетъ она.
— Сегодня долго сидть нельзя,— замчаетъ она, протягивая ему руку.— Сегодня среда, пріемный день m-me Леру. Фантазія же, право: принимать здсь, въ этомъ салон. А я рада, что вы пришли, одной такая скука, я ужъ, отъ нечего длать, возилась съ собаченкой нашей хозяйки. При этихъ словахъ она указала ему на бленькаго пуделя съ подвязанной правой лапкой:
— Служи! служи, Шарло! покажи свое искусство,— смясь, воскликнула молодая двушка, опускаясь на колни передъ собакой.— Давича,— продолжала она,— я его нарядила въ очки m-me Леру: вы не поврите до чего онъ походилъ на Фридриха.
— Кстати, Фридрихъ завтра узжаетъ домой, въ Англію.
— Что-жъ, онъ не придетъ проститься съ нами? или боится расчуствоваться?
— Онъ располагаетъ быть у васъ ныньче посл обда.
— Надюсь, что онъ не расплачется, мн въ такихъ случаяхъ всегда хочется смяться, а это не хорошо, какъ разъ сочтутъ безчувственной.
— Вы и такъ особой чувствительностью не отличаетесь.
Она вскидываетъ на него глазами, чтобы убдиться, не шутитъ-ли онъ, но замтя, что онъ говоритъ серьёзно, спокойно и сдержанно, отвчаетъ ему:
— Что васъ заставляетъ такъ думать обо мн?
— Ваши собственныя слова.
— Это насчетъ Фридриха-то? бдненькій! онъ очень услужливъ, но согласитесь, не падать же въ обморокъ изъ-за его отъзда.
— А для васъ было-бы очень полезно имть кого-нибудь, изъ-за кого-бы вы падали въ обморокъ.
Яркимъ румянцемъ загорлось лицо двушки.
— Неужели? лепечетъ она.
— Вы не прогнваетесь, если я заговорю съ вами по-просту?— спрашиваетъ Поль, ощущая нкоторое удовольствіе при мысли, что ему одному дано укрощать эту прекрасную гршницу, эту воплощенную бурю.— Вы одна изъ тхъ женщинъ, которыя гораздо счастливе замужемъ, чмъ въ двушкахъ.
— Право? (очень тихимъ голосомъ).
— Я надюсь,— продолжаетъ онъ, увлекаясь потокомъ собственнаго краснорчія,— что наружность не играетъ въ глазахъ вашихъ никакой роли, и что еслибъ васъ полюбилъ хорошій человкъ, хотя бы и не обладающій въ глазахъ свта особыми преимуществами, то вы не ршились-бы отнять у него всякую надежду, хотя подчасъ и подсмиваетесь надъ нимъ?
— Подсмиваюсь?— шепчетъ она, запинаясь:— что вы хотите сказать?
— Обь этомъ мы говорить не станемъ. Что-жъ, подали-бы вы ему надежду?
Губы ея дрожатъ, но не издаютъ никакого звука.
— Но вы, по крайней мр, выслушаете его, когда онъ явится сегодня? со вздохомъ настаиваетъ Le-Mesurier.
— Выслушаю его? Кого?— спрашивала она, вся блдная, съ полнйшимъ изумленіемъ глядя на него.
— Какъ кого? да о комъ же мы толкуемъ цлый часъ,— разумется, Фридриха.
Наступаетъ томительное молчаніе. Ленора первая прерываетъ его.
— Итакъ,— говорить она глухимъ голосомъ,— вы были такъ добры, что взяли на себя трудъ объясниться со мною въ любви за него?
Оба поднялись со своихъ мстъ и стоятъ другъ противъ друга. Трудно ршитъ, кто блдне, онъ или она.
— Скажите ему,— продолжаетъ она, страшнымъ усиліемъ воли совладавъ съ собою и произнося каждое слово съ особой отчетливостью,— что я ему совтую въ другой разъ самому говоритъ за себя!
Съ этими словами она указываетъ ему на дверь.
Полъ, уже сойдя съ лстницы, замчаетъ, что забылъ шляпу. Волей-неволей — вернуться надо. Быстро входить онъ въ салонъ, и останавливается въ изумленіи: Ленора лежитъ на диван, лицомъ въ подушки, и все ея тло подергивается отъ рыданій.
— Ленора! Ленора! что съ вами?— Я васъ разсердилъ — окажите: что случилось?
Она вскакиваетъ, ея дивные глаза полны слезъ, щеки разгорлись.
— Что вамъ еще нужно?— робко вскрикиваетъ она,— я васъ просила уйти.— Я васъ ненавижу, идите, идите, идите прочь!
Ему ничего боле не остается какъ повиноваться, и онъ уходитъ.
Посл вышеприведенной сцены, Ленора не въ силахъ выносить присутствія Le-Mesurier, она умоляетъ Джемиму какъ можно скорй покинуть Dinon, изъявляетъ желаніе хать въ Guingomp, на праздникъ, именуемый Le Pardon. Въ Бретани до нашихъ дней сохранился обычай, въ силу котораго жители этой провинціи стекаются ежегодно въ различныя мстности, гд имются какіе-либо священные предметы, мощи, образа и пр., на поклоненіе имъ, а также для полученія разршенія грховъ, отсюда и самое названіе: Le Pardon {Pardon — отпущеніе, разршеніе, прощеніе.}. Простой народъ въ Бретани, какъ извстно, невжественъ и суевренъ до крайности, а потому и немудрено, что даже въ наше время эти бдняки твердо вруютъ, что стоитъ имъ купить свчку побольше, да принять участіе въ религіозной процессіи, и вс грхи имъ отпустятся. На подобный праздникъ приглашаетъ Ленора сестру. Джемима, какъ и всегда, соглашается, хотя постичь не можетъ, что сталось съ ея баловницей.
Въ Gingomp наши путешественницы прибыли въ одинъ изъ тхъ знойныхъ дней, когда человку кажется, что самое тло его составляетъ невыносимое бремя. Htel de France, въ которомъ он пріютились, переполненъ постителями, появленіе двухъ женщинъ безъ прислуги и съ неособенно внушительнымъ багажомъ же произвело на содержателя отеля никакого впечатлнія, ихъ помстили въ маленькой комнатк, въ четвертомъ этаж, гд мы ихъ и застаемъ.
Ленора, въ небрежно накинутомъ на плечи пеньюар, лежитъ на полу, Джемима высунулась изъ окна и старается уврить себя, что дышеть воздухомъ.
Во дворъ отеля възжаетъ омнибусъ, изъ него, въ числ прочихъ пассажировъ, выходитъ Le-Mesurier, и съ нимъ еще какой-то господинъ.