САЛЮДАДОРЪ.
САЛЮДАДОРЪ.
Разсказъ Хозе Сельгаса.
*) El Saludador. Jos Selgas. De la real Academia Espanola.
I.
I.
II.
III.
IV.
IV.
V.
V.
VI.
VII.
Салюдадор, Сельгас Хосе, Год: 1893
Время на прочтение: 19 минут(ы)
Въ то время, какъ мы въ городахъ интересуемся медіумами, пишущими карандашами, духами, стучащими намъ съ того свта, въ деревн есть свои непосредственные медіумы, извстные подъ именемъ салюдадоровъ, т. е. людей, надленныхъ особой благодатью.
Салюдадоръ живетъ обыкновенно въ горахъ, въ лсахъ, въ убогой хижин. Одвается онъ точно такъ же какъ и остальные крестьяне, говоритъ просто и вовсе не похожъ на какого-нибудь оракула.
На видъ онъ нсколько грубоватъ, со спокойной улыбкой и равнодушнымъ взглядомъ. Вы напрасно будете искать въ его лиц какого-нибудь особеннаго, таинственнаго выраженія. Это просто человкъ, какъ и его сосди по деревн. Его лицо загорло отъ солнца, обвтрило отъ холода и руки загрубли отъ работы.
Онъ можетъ указать, гд скрывается дорогая жила въ горахъ, онъ предсказываетъ погоду, пасетъ стада у подножья горъ. Вотъ все, что онъ можетъ длать.
Имя подобнаго человка никогда не перейдетъ границъ его деревни, ученые никогда не узнаютъ о немъ, но тмъ не мене, это своего рода Каліостро безъ его всемогущества, Дю-Потэ безъ его волшебнаго зеркала, Юмъ — безъ медіума.
Здсь чудеса представляются намъ какъ бы во всей ихъ нагот, безъ театральныхъ декорацій, безъ таинственныхъ звуковъ и явленій. Онъ не длаетъ никакихъ выразительныхъ жестовъ, не сдвигаетъ бровей, его губы не дрожатъ и глаза не блестятъ сверхъестественнымъ свтомъ.
Достаточно одного его присутствія, кажется, будто, сила данная ему, никогда его не покидаетъ, она всюду съ нимъ. Если его спросятъ о тайн его могущества, онъ въ изумленіи вожметъ плечами, потому что онъ самъ ее не знаетъ. Онъ довольствуется тмъ, что онъ длаетъ и не пускается вы въ какія разсужденія.
На людей, среди которыхъ онъ живетъ, его присутствіе не производитъ никакого страха, его слова никого не пугаютъ.
— Кто этотъ человкъ?— спросите вы у нихъ.
И вамъ отвтятъ просто:
— Ба! Да это салюдадоръ.
— Салюдадоръ! Но что такое салюдадоръ?
Ваше незваніе вызоветъ удивленіе.
— Салюдадоръ значитъ надленный благодатью, — отвтятъ вамъ.
И, дйствительно, благодать этого человка, по ихъ словамъ, необыкновенна. Онъ удерживаетъ громъ, останавливаетъ быстрый потокъ и одного его присутствія достаточно для того, чтобы прекратить пожаръ. Онъ однимъ взглядомъ умерщвляетъ бшеное животное и останавливаетъ кровь раненаго. Онъ длаетъ больше: если человкъ, укушенный бшенной собакой, во время обратится къ нему, то онъ налечиваетъ отъ бшенства.
Таковъ салюдадоръ, такова его благодать.
Въ сіерр Испаніи, въ провинціи Мурсія, въ гористой мстности, поросшей густымъ сосновымъ лсомъ, водится масса дичи, составляющей предметъ стремленій охотниковъ.
Нсколько лтъ тому назадъ мы собрались компаніей поохотиться въ горахъ. Я взялъ съ собою ягдташъ и ружье, не помню какой системы, и отправился. Мы уже заране выбрали мста, гд разсчитывали на удачную охоту. Мы уже считали нашихъ жертвъ такъ, какъ бы он находились у насъ въ рукахъ.
Мы были уврены въ успх и шли на охоту съ не меньшей отвагой, чмъ Александръ Македонскій шелъ на Азію и Наполеонъ на Египетъ. Намъ стоило только спрятаться въ кустахъ, посвистть въ дудочку, подражая пнію птицъ, и жертва сама подлетитъ къ намъ.
Но… вроятно, пернатыя созданія имютъ тоже свое провиднье, потому что съ утра шелъ снгъ и дождь, небо заволокло тучами, туманъ стоялъ надъ лсомъ и было бы безуміемъ охотиться въ такую погоду.
Мои товарищи проклинали судьбу и безпрестанно посматривали на горизонтъ, въ надежд увидать тамъ свтлую полоску, но день такъ и прошелъ въ этихъ безплодныхъ надеждахъ.
Съ своей стороны я смотрлъ на вещи съ философской точки зрнія и ршилъ оставить въ живыхъ всхъ рябчиковъ, приговоренныхъ мною къ смерти. А бдныя птички такъ и заливались на разные голоса. Казалось, он своимъ пніемъ подсмивались надо мной и надъ моими пріятелями.
Мои товарищи съ горя залегли спать, а я весь вечеръ провелъ у очага той хижины, гд мы остановились. Вокругъ огня собралось нсколько человкъ съ сосднихъ хуторовъ. Они оживленно разговаривали между собою и предметъ ихъ разговора не напоминалъ разсказовъ въ кафе, въ казино, въ клубахъ, ни рчей въ парламент. Мн казалось, что я нахожусь въ какомъ-то иномъ мір или, по крайней мр, въ иной стран, и я чувствовалъ себя превосходно. Мн казалось, что я далеко, далеко отъ Испаніи и я съ сожалніемъ смотрлъ на нее изъ угла этой кухни.
Я хочу передать вамъ то, что я слышалъ въ этотъ вечеръ въ харчевн.
Говорили о хорошенькихъ двушкахъ и въ особенности о Лючіи, дочери дяди Блазъ изъ Каза-хонды. Конечно, красивыхъ много, но Лючія лучше всхъ. Ея веселое лицо съ черными, какъ ночь, глазами можетъ всякаго свести съ ума. Ей было 19 лтъ, и она совсмъ не была завистлива, никогда не говорила о недостаткахъ другихъ, и довольствовалась тмъ, что она первая и не осуждала послднюю. Она была прекрасная хозяйка, а когда она пла или танцовала, отъ нея нельзя было оторвать глазъ.
У ея отца, дяди Блаза, была мельница въ Каза-хонд и несмотря на то, что на этой мельниц былъ всего одинъ жерновъ, она работала превосходно. Понятно, что вс молодые люди деревни безпрестанно приходили туда молоть муку и взглянуть на красивую мельничиху, но Лючія даже не смотрла на нихъ.
Дядя Блазъ подсмивался надъ ихъ вздохами и постоянно говаривалъ имъ:
— Эхъ, молодцы! Не умете вы подступиться.
Но жена его, тетушка Мартина, всегда останавливала своего мужа:
— Блазъ, не мшайся не въ свое дло.
— Да я только хочу сказать, что когда камень не вертится, онъ не мелетъ, — ворчалъ дядя Блазъ.
— Это мука совсмъ другого рода, — говорила жена.— Подожди, когда снгъ растаетъ, тогда мельница начнетъ молоть, намъ нечего торопиться, двушка не лишняя въ своей семь.
Среди молодыхъ людей, ухаживавшихъ за Лючіей, одинъ отличался особеннымъ постоянствомъ.
Встртясь съ нею одинъ разъ въ виноградник, около мельницы, онъ подошелъ къ ней и спросилъ:
— Лючія, можно сть этотъ виноградъ?
— Нтъ, Христобаль, — отвтила она.
— Почему?
— Онъ еще зеленъ.
Христобаль сталъ машинально чертить своей палкой по земл, потомъ оперся на нее обими руками и, взглянувъ на двушку недобрымъ взглядомъ, произнесъ, удаляясь:
— Прощай, Лючія.
— Прощай, Христобаль, — отвтила ему дочь мельника. Онъ однимъ прыжкомъ перескочилъ черезъ ровъ, отдлявшій мельницу отъ виноградника и исчезъ въ горахъ. Она, сама не зная почему, слдила за нимъ глазами и увидала, какъ онъ, удаляясь, длался все меньше и меньше и, наконецъ, совсмъ пропалъ изъ виду. Она разсянно подняла глаза къ верху и увидла, что на верху скалы появилась какая-то гигантская тнь, освщенная послдними лучами находящаго солнца и, обернувшись въ ея сторону, длала ей угрожающіе жесты руками.
Это фантастическое виднье длилось одну минуту, потому что солнце спряталось за горы и сразу настали сумерки.
Лючія задумчиво вернулась домой.
Христобаль, однако, не оставлялъ въ поко Лючію, онъ упорно преслдовалъ ее своимъ ухаживаніемъ. Что за человкъ! Сотни разъ говорила она ему, что не пойдетъ за него. Вдь его товарищи поняли, что для нихъ нтъ надежды, оставили же ее и обратили вниманіе на другихъ двушекъ, которыя приняли ихъ съ распростертыми объятіями. Но Христобаль не давалъ ей шагу ступить спокойно, онъ сдлался тнью мельничихи. Лицо молодого человка было страшно, онъ смотрлъ на Лючію глазами василиска и у бдной двушки смхъ застывалъ на губахъ, когда она встрчалась съ нимъ. Въ присутствіи Христобаля исчезала вся веселость мельничихи, подобно тому, какъ вода гаситъ огонь и ночь гаситъ день.
Разв это было какое нибудь чудовище? Косой, кривой, горбатый? Совсмъ нтъ, вс считали его красивымъ молодымъ человкомъ и любая двушка охотно вышла бы за него замужъ. Почему же Лючія не обращала на него никакого вниманія. Потому что… онъ не нравился ей, какъ она увряла, а разъ женщина вобьетъ себ въ голову какую нибудь мысль, вы ее ничмъ не выбьете изъ нея.
Само собою разумется, что о Лючіи было много толковъ. Мужчины говорили:
— Теперь она ни на кого не смотритъ, а потомъ выйдетъ за самаго послдняго молодца.
— Нтъ, она врно ждетъ какого нибудь волшебнаго принца.
Двушки были сердиты на Христобаля и всячески вышучивали его,
— Онъ совсмъ дуракъ, нечего отъ него и ждать! Будто нтъ другихъ двушекъ на свт, кром Лючіи!
Всхъ изумляло поведеніе Лючіи. Да что она неживая, что ли? Какая женщина въ девятнадцать лтъ не найдетъ себ поклонника по вкусу?
На верху горы, въ лсу, жилъ одинъ молодой человкъ, искусный охотникъ на волковъ, опустошающихъ скотные дворы поселянъ. Онъ считался отличнымъ стрлкомъ. Онъ былъ молчаливъ, думалъ только о своемъ неизмнномъ другружь, о западняхъ и пуляхъ, изрдка онъ спускался въ Каза-хонду. Звали его Сальвадоръ изъ Каза-альты.
Иногда онъ приносилъ на мельницу куль зерна и, смоловъ его, немедленно уходилъ. Въ деревн вс его знали по его ружью и по его отцу: отецъ его былъ Салюдадоръ, длающій чудеса.
Молодой человкъ не любилъ стрлять холостыми зарядами и никогда не говорилъ Лючіи комплиментовъ. Онъ даже почти не глядлъ на нее. Но ей не нравилось, что этотъ красивый и стройный, какъ сосна, молодецъ слпъ, для того, чтобы ее видть, и нмъ для того, чтобы съ ней говорить. Поэтому каждый разъ какъ охотникъ спускался въ Каза-хонду мельничиха болтала безъ умолку и вертлась быстре мельничнаго жернова. Въ конц концовъ молодой человкъ сталъ все чаще и чаще подымать на нее глаза и они заблестли отвтнымъ огнемъ.
Никто изъ сосдей и не подозрвалъ этого. Сальвадоръ спускался съ своей горы не чаще обыкновеннаго. Никому и въ голову не могло придти, что красивая мельничиха обратила на него свое вниманіе. Только по ночамъ, когда вода съ шумомъ лилась черезъ мельничный рукавъ, слышенъ былъ сдержанный шопотъ и мелькали какія-то тни.
Разъ, поздно вечеромъ Лючія открыла свое окно. Вокругъ была непроницаемая темнота. Она долго не могла ничего разсмотрть, наконецъ увидла человческую фигуру у забора. Сальвадоръ подошелъ къ нему и произнесъ едва внятнымъ шопотомъ:
— Лючія!
— Что?— отвтила она.
— Ты меня ждала?— спросилъ онъ.
— Да, но уйди.
— Да?
— Да!
— Что съ тобой?
— Мн страшно…
— Чего?
— Я боюсь за тебя.
Тнь отошла отъ окна и вскор исчезла за угломъ мельницы.
Нсколько минутъ спустя, Лючія увидала, какъ другая тнь отдлилась отъ забора и молодая двушка зажала ротъ руками, чтобы не вскрикнуть отъ ужаса. Она почувствовала, что ноги у нея отымаются и она не въ силахъ двинуться съ мста. Тнь, пройдя въ трехъ шагахъ отъ окна, пошла по слдамъ Сальвадора. Передъ Лючіей блеснули знакомые, горящіе ненавистью глаза.
Все это произошло въ одно мгновеніе ока, но Лючія долго сидла, затаивъ дыханіе и не двигаясь съ мста.
Вдругъ вдали раздался крикъ, острый, какъ вой волка и въ то же время послышался выстрлъ.
Лючія скрестила руки и почти безъ чувствъ упала на колни передъ окномъ.
На площадк передъ мельницей, дядя Блазъ поставилъ сосновый столъ, а на немъ большую бутыль съ водкой. Около стола находился билліардъ, до игры въ который дядя Блазъ былъ большой охотникъ.
Скоро собрались гости и началась игра. Чмъ чаще прикладывались они въ большой бутыли, тмъ игра становилась оживленне.
Лючія ходила съ низко опущенной головой, передъ ея глазами все еще стояла вчерашняя тнь, какъ огромный, гигантскій паукъ и въ ушахъ раздавался даленій крикъ и выстрлъ.
Она рано легла спать, и утромъ, еще на зар услыхала чьи-то голоса у дверей мельницы. Она вся превратилась во вниманіе и испуганно прислушивалась, но вскор поняла, что это расходились по домамъ подкутившіе и засидвшіеся гости.
Она одлась, вышла на улицу, оглянулась по сторонамъ и побжала на гору. Солнце стояло уже высоко, когда она вернулась на мельницу.
— Откуда ты?— спросилъ ее отецъ.
— Оттуда, сверху, — отвтила она.
— Такъ ты помни, что здсь внизу, люди хотятъ сть, — сказалъ ей дядя Блазъ.
Она и забыла, что ея отецъ иметъ обыкновеніе завтракать по утрамъ.
Она молча стала приготавливать завтракъ.
— Ты забыла посолить, — проворчала тетка Мартина, садясь за столъ.
— Посолить!— воскликнулъ мельникъ.— Это такіе помои, что ихъ и съ солью нельзя сть. А мясо не угрызешь. Дай-ка мн водки.
Лючія наклонила мхъ и стала лить изъ него въ бутылку, но водка пролилась на полъ.
— Эй, смотри, что длаешь!— закричалъ отецъ.
Тогда молодая двушка приставила мхъ къ горлышку бутылки, но бутылка, стоявшая на краю стола, упала на полъ и разбилась.
— Что это ты сегодня, блены что-ли обълась?— сказалъ мельникъ.
— Блазъ, не суйся не въ свое дло, — возразила ему жена.
Лючія вся вспыхнула, встала изъ-за стола и пошла къ двери, утирая глаза передникомъ. На другой день Лючія увидала, что Христобаль идетъ къ мельниц и съ облегченіемъ вздохнула, но когда она всмотрлась въ лицо Христобаля, то чуть не вскрикнула отъ ужаса.
Молодой человкъ подошелъ въ ней и сказалъ:
— Лючія, что за странныя вещи видитъ тотъ, кто не спитъ по ночамъ?
— Что же онъ видитъ?— спросила Лючія, не поднимая глазъ.
— Видитъ, какъ спускаются изъ Каза-альты въ Каза-хонду.
— И что же?..
— Ничего… Только въ горахъ сильно воютъ волки… А когда они воютъ, это значитъ, что они очень голодны и готовы разорвать перваго встрчнаго…
Когда онъ это говорилъ, лицо его приняло такое страшное выраженіе, что Лючіи казалось, будто она видитъ передъ собою демона. Она даже перекрестилась.
— Что ты сдлалъ?— воскликнула она прерывающимся голосомъ.
— Я только узналъ тебя, — отвтилъ Христобаль, — и хочу отплатить теб тою же монетой, любовь за любовь, ты также скоро узнаешь меня.
— Что ты говоришь!— прошептала она.
— Я говорю, что ненавижу тебя и хочу, чтобъ и ты ненавидла меня.
Мельничиха поблднла какъ смерть, онъ не обратилъ на это никакого вниманія и, злобно сверкнувъ глазами, прибавилъ: — Выходи, я буду ждать тебя за мельницей.
Лючія, сама того не сознавая, машинально пошла за Христобалемъ.
Онъ спустилъ плащъ съ лваго плеча и, открывъ руку, вытянулъ ее впередъ, сказавъ:
— Смотри!
Рукавъ рубашки былъ весь въ крови.
— Ты убилъ его!— закричала Лючія.
— Нтъ еще, — отвтилъ Христобаль, — это не его кровь. И, засучивъ рукавъ рубашки, онъ показалъ ей руку, перевязанную на середин платкомъ.
— Это моя кровь, — сказалъ онъ.— Волкъ завылъ и, услышавъ это, онъ выстрлилъ и пуля попала мн въ руку. Я ждалъ этого. И прежде, чмъ онъ усплъ снова зарядить ружье, я могъ бы кинуться на него и воткнуть въ него кинжалъ по самую рукоятку. Но я не сдлалъ этого, потому что я хочу, чтобъ ты сама убила его.
— Я! —воскликнула Лючія.
— Ты, ты убьешь его, онъ умретъ отъ моей руки, но ты будешь причиною его смерти. Въ твоихъ словахъ, въ твоихъ взглядахъ, для него будетъ смерть. Можешь сказать ему, что я отравилъ твой языкъ, что я заговорилъ твои глаза. Пусть онъ придетъ помряться со мною и я разорву его, какъ волкъ разрываетъ свою добычу. Та никогда не будешь моею, но никогда и не будешь его. Бшеная собака кусаетъ, а кусающую собаку убиваютъ.
Лючія закрыла лицо руками. Теперь жизнь Сальвадора зависитъ отъ нея, такъ какъ Христобаль грозится убить его. Нельзя спастись отъ убійцы, который ежеминутно, изъ-за угла, готовъ напасть на свою жертву. Ей остался одинъ исходъ — исходъ всхъ женщинъ — слезы. Быть можетъ ей удастся смягчить сердце этого жестокаго человка. Рыданія сжимали ей горло, но слезы не шли на глаза… Тогда ей осталась одна надежда на Бога. Она подняла глаза въ ясному небу и, упавъ на колни, воскликнула:
— Матерь Божія! Сжалься надо мною!…
Христобаля уже не было.
Когда дядя Блазъ забиралъ себ что нибудь въ голову, то не было никакой возможности разубдить его. Онъ въ одно ухо впускалъ слышанное, а въ другое выпускалъ. И говорить съ нимъ было все равно, что ковать холодное желзо.
Съ женою жилъ онъ въ сущности довольно мирно, но они ни въ чемъ не сходились. Спорили, спорили безъ конца, и каждый оставался при своемъ мнніи и не сердился.
Разъ мужъ съ женою остались одни на мельниц и дядя Блазъ сказалъ своей старух:
— А у насъ, Мартина, съ дочерью-то что-то неладное творится.
— А я теб говорю, Блазъ, что все ладно. Двушка цвтетъ, какъ роза, и никто не можетъ на ея счетъ поточить своего язычка.
— Нтъ, жена, ты мелешь вздоръ. Лючія не похожа на самое себя, она бродитъ, какъ тнь. У меня глаза не застланы паутинкой и я вижу, что она ходитъ блдная, какъ покойница, и отъ нея слова не добьешься. Мартина, ее кто-нибудь сглазилъ.
— Блазъ, ты самъ не знаешь, что говоришь. Блдная, какъ покойница! Много ты понимаешь! Порже бы прикладывался къ мху съ виномъ, такъ у тебя бы не двоилось въ глазахъ.
— Оставь, пожалуйста, въ поко мхъ съ виномъ. Вдь онъ тебя не трогаетъ? Видишь ли, для того, чтобы мельница работала, необходимо, чтобы бжала вода.
— При чемъ тутъ вода, когда дло идетъ о вин?
— А ты скажи мн, при чемъ тутъ вино, когда дло идетъ о Лючіи? То, что я говорю, врно, — самъ король можетъ это подтвердить.
— Не только король, но и никто не подтвердитъ.
— Когда ты на чемъ-нибудь упрешься, то тебя не сдвинешь и парою воловъ.
— Нтъ, это не меня, а тебя не сдвинешь! Боровъ ты этакій — горячилась Мартина.
— А посмотри-ка, кто сюда идетъ, — сказалъ дядя Блазъ, выходя за дверь.
Тетка Мартина высунула голову и посмотрла на дорогу.
— Я никого не вижу, кром Сальвадора изъ Каза-альты.
— Вотъ онъ-то теб и покажетъ себя. Вотъ увидишь, какъ твоя дочка сейчасъ появится здсь, выростетъ, какъ изъ-подъ земли, и если у тебя есть глаза, то ты прикусишь себ язычекъ, потому что, ужь я не ошибаюсь, тутъ дло нечисто.
— Такъ это онъ-то сглазилъ ее? спросила тетка Мартина, всплеснувъ руками.
— Онъ, Мартина, онъ. Да чего ты испугалась, вдь онъ не кусается. Онъ полюбился Лючіи и ты должна крпко держать его, какъ меня держала твоя мать, царствіе ей небесное!
Довольно было, чтобы дядя Блазъ смотрлъ на Сальвадора, какъ на желаннаго зятя, чтобы тетушка Мартина была противъ него. Она закусила губы и проворчала что-то, такъ какъ хотла непремнно оставить за собою послднее слово. Дядя Блазъ ласково встртилъ Сальвадора, между тмъ, какъ жена смрила молодого человка презрительнымъ взглядомъ.
— А, здорово, молодецъ!— воскликнулъ мельникъ.— Помоги-ка мн стащить этотъ куль, мы будемъ его сейчасъ молоть. А теперь хлебни-ка глотокъ винца, да не стсняйся, будь, какъ дома.
Эта послдняя фраза какъ стрлою пронзила слухъ тетки Мартины и она ушла къ себ.
Дядя Блазъ поминутно поглядывалъ на дверь и Сальвадоръ также, но Лючія, какъ сквозь землю, провалилась. Прошелъ часъ и дядя Блазъ становился все нетерпливе. Жена выглянула изъ двери и сказала ему съ насмшкой:
— Блазъ, чего ты все смотришь на полъ, изъ-подъ земли вдь ничего не выростаетъ.
Теперь дядя Блазъ долженъ былъ прикусить себ язычекъ и, вмсто того, чтобы отвтить жен, онъ вышелъ на дворъ и пронзительно свиснулъ. Это была его привычка звать дочь.
Лючія тотчасъ же явилась на свистъ и супруги обмнялись жестами, онъ какъ бы говорилъ: ‘Вотъ видишь!’, а она ему отвтила: ‘Дуракъ!’
Молодая двушка пришла на мельницу и увидла Сальвадора, не глядя на него, а онъ не спускалъ съ нея глазъ.
— Куда ты запропастилась?— спросилъ ее отецъ.
— Я была въ своей комнат, — отвтила она.
Сальвадоръ стоялъ опершись на мшокъ съ зерномъ, онъ выпрямился и произнесъ:
— На неб собираются тучи.
Эти слова относились къ Лючіи, такъ какъ небо была совершенно чисто. Такъ понялъ дядя Блазъ и ждалъ отвта, но Лючія не размыкала губъ.
— Тучи, — сказалъ онъ:— когда небо чисто, какъ зеркало.
— Да, — отвтилъ Сальвадоръ:— но погода перемнчива, дядя Блазъ.
Вс попытки были безполезны, Лючія молчала и смотрла въ полъ. Сальвадоръ нахмурился, дядя Блазъ внутренно волновался, а тетушка Мартина торжествовала.
Сальвадоръ вернулся въ Каза-альты, не добившись отъ Лючіи ни одного слова, ни одного взгляда. Богда тетушка Мартина осталась вдвоемъ съ мужемъ, она подошла къ нему, и, положивъ ему на плечо руку, спросила:
— Ну, что, Блазъ, дло неладно?
— Да, Мартина, неладно, я сказалъ — такъ и выйдетъ по моему.
Сказавъ это, онъ взялъ мхъ съ виномъ, сдлалъ нсколько хорошихъ глотковъ и, повернувъ жен спину, вышелъ. Онъ былъ страшно обозленъ.
Недалеко отъ деревни, въ горахъ, находилась маленькая пустынь, неизвстно какимъ чудомъ уцлвшая посл всеобщаго упраздненія монастырей 1834 года. Быть можетъ, ее пощадили за ея бдность, такъ какъ вся пустынь состояла изъ маленькой часовни съ жалкимъ колоколомъ, домика, упиравшагося въ нее своей четвертой стной, и двухъ-трехъ десятинъ земли, составлявшихъ садъ и огородъ около домика.
Въ церкви не было никакой цнной утвари, образа были стараго письма, съ строгими ликами и безъ внчиковъ. Смотрлъ за церковью старый отшельникъ, отецъ Амброзіо — монахъ ордена San Francisco de Paul. Вс его очень уважали и любили.
Разъ Лючія вышла рано утромъ изъ дому, закрывъ лицо мантильей. Въ рукахъ у нея были кипарисовыя четки, привезенныя ей изъ Іерусалима.
Она шла, низко опустивъ голову, по гористой тропинк, по обимъ сторонамъ которой росли гигантскія сосны. Впереди уже виднлась группа деревьевъ, между которыми вислъ небольшой колоколъ. Лючія пошла по этому направленію. Она не видла, какъ сзади ея кралась какая-то тнь, слдившая за ней, то скрывавшаяся, то снова появлявшаяся между деревьями.
Мельничиха, погруженная въ свои невеселыя мысли, не замчала хищнаго взгляда, устремленнаго на нее шедшимъ за ней человкомъ. Наконецъ она дошла до пустыни. Ей не пришлось искать о. Амброзіо, такъ какъ онъ былъ въ церкви. Передъ алтаремъ горли дв мдныя лампадки, о. Амброзіо такъ усердно чистилъ ихъ, что он блестли какъ золотыя. Всю стну за алтаремъ занималъ большой образъ Скорбящей Божіей Матери, обнимающей у подножія креста тло своего Единороднаго Сына.
Образъ этотъ былъ старинный и хотя не принадлежатъ кисти великаго мастера, но мягкостью красокъ и выразительностью лицъ напоминалъ Микель Анжело. О. Амброзіо очень заботился о немъ, ежедневно чистилъ его и даже пробовалъ реставрировать потрескавшіяся отъ времени мста.
Лючія склонилась у подножія алтаря и глаза ея устремились на ликъ Пресвятой Двы. Что значило ея горе въ сравненіи съ этимъ горемъ. Она пришла сюда просить помощи и у нея сразу стало легко на душ. Свтъ утренняго солнца падалъ на образъ и какъ бы образовывалъ сіяніе надъ Богоматерью и распятымъ Христомъ. Лючія горячо молилась, ей казалось, что полотно образа раздвигается и она видитъ вдали стны Іерусалима, гд страдалъ и былъ распятъ Спаситель міра.
Лючія подошла къ маленькой исповдальн, гд ждалъ ее о. Амброзіо, и исповдалась ему во всемъ. Затмъ она вошла въ его келью, все убранство которой состояло изъ сосноваго стола, соломеннаго стула и досчатой кровати. Въ одну изъ стнъ былъ вбитъ гвоздь, на который старикъ вшалъ свою шляпу и плащъ, на стол лежали нсколько книгъ духовнаго содержанія и Распятіе.
Лючія присла на стулъ, а отецъ Амброзіо стоялъ передъ ней съ задумчиво опущенной головой. Наконецъ, онъ сказалъ:
— Да, демонъ является иногда въ образ красиваго человка. Надо много силъ для борьбы съ нимъ. Но, Богъ не безъ милости, надйся и не отчаявайся.
— Что же длать?— спросила Лючія.
— Что длать?— повторилъ отецъ Амброзіо.— Я самъ не знаю, а надо что нибудь сдлать. Надо постараться, чтобъ онъ выкинулъ изъ головы эту мысль.
— Но какъ?— снова спросила Лючія.
— Я попробую поговорить съ нимъ. Можетъ быть, съ Божьею помощью и удастся направить его на путь истинный,
— Ахъ, отецъ Амброзіо! — воскликнула молодая двушка.— Жизнь Сальвадора въ его рукахъ. Если Христобаль узнаетъ, что я вамъ обо всемъ разсказала, то онъ убьетъ его. Онъ повсюду слдуетъ за мной. Я его не видала, но я уврена, что когда я шла сюда, онъ слдилъ за мной. Мн стоитъ поднять глаза, чтобы увидать его.
И, понизивъ голосъ, она прибавила:
— Я боюсь, что онъ и сейчасъ подслушиваетъ.
Отецъ Амброзіо выглянулъ въ окно.
— Нтъ, насъ никто не слышитъ, — сказалъ онъ.— Дло это очень трудное, надо поступать осторожно. Ты по прежнему не разговаривай и не смотри на Сальвадора, пусть онъ думаетъ о теб, что хочетъ. Дло идетъ о спасеніе души и тла, — души одного, тла другого. А тамъ увидимъ. Вра двигаетъ горами, дитя мое. Богъ насъ не оставитъ. А теперь ступай домой, а то тебя хватятся.
Лучія почтительно поцловала руку у отца Амброзіо и успокоенная пошла домой. Онъ вышелъ проводить ее и, когда она скрылась за деревьями, онъ увидалъ вдалек фигуру Христобаля.
Отецъ Амброзіо задумчиво простоялъ нсколько минутъ, заслонивъ рукою глаза отъ яркаго солнечнаго свта, и вернулся въ свою келью. Онъ открылъ евангеліе и началъ читать. Скоро его чтеніе было прервано звучнымъ голосомъ, кричавшимъ ему:
— Отецъ Амброзіо!… Отецъ Амброзіо!
Старикъ закрылъ книгу и вышелъ навстрчу новому постителю. Это былъ человкъ лтъ пятидесяти, небольшаго роста и плотнаго сложенія. Онъ привязалъ мула въ ближайшему дереву, подошелъ къ отшельнику и, поцловавъ его руку, сказалъ:
— Добрый день, отецъ Амброзіо! Вы меня не узнаете? Вотъ оказія! Я Хуанъ изъ Каза-альты.
— Отецъ Сальвадора?— спросилъ старикъ.
— Да, да. Онъ самый. Я привезъ вамъ корзинку ежевики, говорятъ, вы ее любите.
Сказавъ это, онъ подалъ отцу Амброзіо корзинку съ ягодами. Тотъ взялъ ее и произнесъ:
— Да воздастъ теб Господь.
— Это первая ягода. Нынче ее много уродилось у насъ въ горахъ.
Отшельникъ спросилъ:
— Такъ, значитъ, ты Салюдадоръ?
— Именно, святой отецъ. Меня боятся даже бшеныя собаки. Я обладаю благодатью.
— Очень радъ тебя видть! — воскликнулъ старикъ.— Такъ ты только затмъ и пріхалъ, чтобы принести мн ежевику?
— Нтъ, синьоръ, у меня еще есть причина, дв причины… Я затмъ и пріхалъ на мул. Видите-ли, недалеко отсюда, вонъ за той высокой сосной, есть домикъ, тамъ умираетъ женщина. Я ничмъ не могъ ей помочь и ршилъ създить за вами. Если она должна выздоровть, то вы ее благословите, а если должна умереть, то вы поможете ей покаяніемъ очистить душу.
— Хорошо. Не будемъ же терять времени, — сказалъ отецъ Амброзіо.
Онъ вернулся въ келью, взялъ плащъ, шляпу и молитвенникъ, слъ на мула и шагомъ отправился въ путь.
— Ты, кажется, пришелъ еще и по другой причин?— спросилъ онъ Салюдадора.
— Да, синьоръ, — отвтилъ тотъ, — и по другой причин, она-то и есть самая непріятная. Мой сынъ, Сальвадоръ, силенъ какъ левъ, у него желзные кулаки и онъ не даетъ ни одного промаха изъ ружья. А теперь онъ ходитъ какъ въ воду опущенный, не стъ, не пьетъ: его сглазили.
— Полно, что ты говоришь! — перебилъ его отецъ Амброзіо.— Подобнымъ глупостямъ нельзя врить.
— Ай, отецъ Амброзіо! Демонъ всегда останется демономъ. У моего сына такое грустное лицо, что на него просто жалко смотрть, онъ такъ тяжело вздыхаетъ, что надрываетъ мн душу. А когда я его спрашиваю, что съ нимъ — отъ него слова не добьешься. Онъ стъ только для того, чтобъ не умереть, и бгаетъ отъ людей. Мы съ женой просто пришли въ отчаяніе, глядя на него.
— Это вовсе не съ глазу, — сказалъ отецъ Амброзіо.— Если бы ты былъ твердый человкъ, способный молчать, то съ Божіей помощью я пособилъ бы твоему горю.
— Скажите только чмъ, а ужь я буду нмъ, какъ рыба, — отвтилъ Салюдадоръ.
Они оба смолкли и скоро скрылись среди высокихъ сосенъ.
Вода медленно катилась по мельничному жернову. Мшки съ зерномъ и мукою стояли по угламъ сней. Внутри мельницы была полнйшая тишина. Жизнь и движеніе царили внизу, на площадк передъ домомъ.
Дядя Блазъ игралъ съ товарищами въ билліардъ, многіе стояли вокругъ стола и смотрли на игру, Бутыль съ водкой переходила изъ рукъ въ руки, развязывая всмъ языки.
Въ нкоторомъ отдаленіи отъ мельницы собралась молодежь. Звенли гитары, притопывали каблуки, начались танцы. Разодтая во вс цвта радуги Лючія красовалась среди подругъ.
Но что же такое случилось? Почему мельница молчитъ и вс такъ веселы? Ничего особеннаго, просто это былъ воскресный день.
Въ Мадрид, гд работа не есть насущная потребность, праздничные дни скучны. Въ самомъ дл, какъ убить цлыхъ двнадцать часовъ? Лнь, овладвшая чиновниками въ теченіе недли, въ воскресенье удвоивается. Праздники созданы для низшаго класса населенія. Тамъ, гд работа есть жизнь, отдыхъ есть веселье. Воскресенья ждутъ цлую недлю и дождавшись отъ души пользуются своимъ правомъ отдыха.
Въ самый разгаръ танцевъ, гитара вдругъ умолкла, какъ будто вс струны разомъ порвались… Звуки кастаньетъ также смолкли и танцующія пары остановились. Въ далек послышался шумный говоръ приближавшихся людей. Мальчишки, прибжавъ въ мельниц, закричали:
— Бшеная собака! Бшеная собака!
Женщины, въ испуг, попрятались за мужчинъ. Никто не усплъ опомниться, какъ на площадку вбжала огромная собака, съ налитыми кровью глазами и низко опущеннымъ хвостомъ, она вся дрожала и на рту ея выступила кровавая пна.
— Бшеная собака! — воскликнуло нсколько голосовъ и вс, какъ могли, приготовились защищаться отъ этого страшнаго врага.
— Дайте ружье!— закричалъ кто-то, но ружье ни откуда не появлялось.
Собака остановилась и горящими глазами стала выбирать жертву. Вдругъ она бросилась на Христобаля и четырьмя передними зубами впилась ему въ руку.
Страшный крикъ раздался между очевидцами этой неожиданной сцены, а собака отскочила, приготовившись защищаться.
Въ эту минуту кто-то закричалъ:
— Позовите Салюдадора! Гд Садюдадоръ!
А дядя Хуанъ изъ Каза-альты уже бжалъ съ горы къ мельниц. Присутствіе Салюдадора оживило всхъ присутствующихъ, какъ будто опасность уже миновала, страхъ замнился любопытствомъ и женщины выступили впередъ.
Салюдадоръ спокойно, скрестивъ руки, подошелъ въ собак, она зарычала, какъ бы собираясь броситься на него, но не двигалась съ мста. Устремивъ свой мутный взглядъ на человка, который могъ заговорить ея бшенство, она припала въ земл и тяжело дышала. Тогда Салюдадоръ сдлалъ еще шагъ въ ней и нагнулъ свою голову въ ея голов.
Это была ршительная минута, оставалось или умертвить животное, или умереть самому. Его лицо было такъ близко въ открытой пасти собаки, что казалось — еще секунда, и она его укуситъ, а у него въ рукахъ не было даже палки.
Это была неравная борьба, шансы которой были на сторон собаки. Англичанинъ готовъ былъ бы прозакладывать миліонъ стерлинговъ за собаку, но эти простые люди были вполн уврены въ побд человка и все ближе и ближе подходили къ этимъ двумъ борцамъ.
Вдругъ, ноги собаки подкосились, она хотла бжать, но не могла и еще больше разинула пасть. Казалось, что она ршилась защищаться до послдняго издыханія.
Салюдадоръ поближе нагнулся надъ ея головой и плюнулъ ей въ пасть. Собака задрожала, ея налитые кровью глаза помутились, она силилась привстать и какъ подкошенная упала на землю.
Салюдадоръ надвинулъ себ шляпу на глаза и отвернулся отъ побжденнаго врага.
Со смертью собаки кончается бшенство, говорятъ всегда, но въ данномъ случа было не такъ, потому что она укусила Христобаля и заразила его кровь своимъ ядомъ. Подвигъ Салюдадора еще не кончился, надо было еще вылечить укушеннаго.
Онъ подошелъ къ Христобалю и увидалъ на его рук четыре кровавыя ранки, сдланныя зубами бшенаго животнаго. Вокругъ ранокъ уже образовалась подозрительная опухоль. Хуанъ изъ Каза-альты сомнительно покачалъ головой, какъ будто теряя надежду на излеченіе.
Онъ повелъ Христобаля на мельницу и, внимательно посмотрвъ на него, сказалъ ему:
— Ну, парень, клянусь теб, что ты взбсишься не позже какъ часа черезъ три. Собака была въ самомъ разгар бшенства и у тебя оно пойдетъ очень быстро.
— Разв нельзя вылечить?— спросилъ кто-то.
— Вылечить!— воскликнулъ Салюдадоръ.— Для Бога все возможно. Пусть сію же минуту кто-нибудь сбгаетъ за отцомъ Амброзіо, да поживе. А вы вс уйдите отсюда.
Въ комнат остались только Христобаль съ дядей Хуаномъ, который тихимъ голосомъ сказалъ молодому человку:
— Парень, въ теб сидитъ демонъ и я не могу тебя вылечить, прежде чмъ онъ не выйдетъ изъ тебя. Отецъ Амброзіо святой человкъ, покайся ему въ своихъ грхахъ, помолись Богу и тогда посмотримъ.
Христобаль, блдный, какъ смерть, мутными глазами смотрлъ на Хуана изъ Каза-альты.
— Да, — продолжалъ тотъ.— Припомни вс твои грхи, ничего не утаивай, потому что, если ты что нибудь скроешь, на меня не сойдетъ благодать и ты умрешь какъ бшеная собака.
Сказавъ это, онъ еще разъ осмотрлъ руку и прибавилъ:
— Рука все пухнетъ, а отецъ Амброзіо запаздываетъ.
— Не запаздываетъ, — сказалъ входя отецъ Амброзіо. Бдный старикъ весь запыхался отъ быстрой ходьбы.
— А, какъ разъ во время!— встртилъ его дядя Хуанъ.— Ну, парень, теперь исповдуйся отъ чистаго сердца. Твоя жизнь въ твоихъ рукахъ.
Отецъ Амброзіо слъ на лавку рядомъ съ Христобалемъ, а дядя Хуанъ вышелъ, затворивъ за собою двери. Увидя его, собравшіеся у мельницы, воскликнули:
— Тише!.. тише… Онъ исповдуется.
— Умираетъ! — пожаллъ кто-то.
— Можетъ быть, еще и не умираетъ, — сказалъ дядя Хуанъ и, обратившись къ мельнику, спросилъ: дядя Блазъ, а гд тетушка Мартина?
— А вонъ она, болтаетъ, какъ сорока, — отвтилъ мельникъ.
— А вдь она когда-то была самая красивая двушка на деревн. Помнишь, дядя Блазъ, какъ ты за ней ухаживалъ? Мы оба съ тобой такъ и ходили по ея слдамъ. Ну и Лючія не уступитъ ей. А вдь двушку-то пора замужъ выдавать, дядя Блазъ.
— Да ужь я и самъ объ этомъ подумываю. Все жду, что женихъ свалится съ неба.