SALVE REGINA!
SALVE REGINA!
РОЖДЕСТВЕНСКІЙ РАЗСКАЗЪ
О. Фонъ-Оверкампа
О. Фонъ-Оверкампа
Иллюстраціи Карла Цопфа
‘Всемірная Иллюстрація’, No 1196, 1891
Salve regina!, Оверкамп О. фон, Год: 1891
Время на прочтение: 14 минут(ы)
Тишина, глубокая тишина царила въ дтской. Бэби позировалъ. Четырнадцатилтняя художница Лизочка утащила краски, кисти и палитру изъ мастерской отца и вся отдалась трудной задач воспроизвести на толстой бумаг портретъ Бэби.
Да, трудная задача.
Бэби сидлъ чрезвычайно спокойно, устремивъ свои большіе свтлые, голубоватые глаза на круглый столъ Лизочки. Правда, что Бэби, по выраженію нкоторыхъ компетентныхъ судей, ‘прелесть что такое’, и это обстоятельство придаетъ художественную цну его портрету.
Но мели и подводные камни, на которые можно наткнуться, бываютъ въ каждомъ искусств, и Лизочка, какъ опытная художница, могла бы подтвердить это, печально вздохнувъ.
Прежде всего встртился подводный камень въ выраженіи лица Бэби, и этотъ камень, который нельзя было обойти, былъ его носъ.
Упомянутый носъ находился еще въ зачаточномъ, первобытномъ состояніи, крайне неудобномъ для живописи: тмъ не мене на его кончик возвышалось нчто столь геніально-энергическое, что Гальфъ, двнадцатилтній братишка Бэби, прозванный за вс его плутни и козни Рюльпсомъ. частенько доставлялъ себ удовольствіе прикрывать геніальный кончикъ носа Бэби наперсткомъ фрейлейнъ Регины.
Подъ этимъ роковымъ подводнымъ камнемъ цвлъ яркій ротикъ, наполнявшій сердце художницы небесной тоской идеала. Ротикъ былъ красенъ, какъ малина, маленькій, свженькій, и Лизочка или Зитта недаромъ вздыхала по этомъ цвтущемъ крошечномъ оазис, засматриваяась на него съ вершины носа Бэби, какъ на обтованную землю.
Но достигнетъ ли когда нибудь Лизочка обтованной земли?
Сомнительно!
— Можно опасаться, что твой портретъ не получитъ преміи ни на одной художественной выставк, насмшливо сказалъ мудрый Рюльпсъ, который, какъ вс современники, равно ничего не давшіе міру, обладалъ орлиной прозорливостью по части критики, и, обнаруживъ злорадство профана, однимъ прыжкомъ обратился въ бгство — подъ защиту стула фрейлейнъ Регины Феллертъ.
Но кто фрейлейнъ Регина?
Фрейлейнъ Регина это владычица дтской: ея власть неограничена, ея воля — законъ, ея нахмуренный лобъ — наказаніе, и слова ея — догматы. Гакъ должны были относиться къ ней дти художника Эрнста Вальтера, потому что у нихъ не было матери. Когда фрейлейнъ Регина говорила, не могло быть никакихъ возраженій.
Но вотъ уже пять дней къ тхъ поръ какъ фрейлейнъ Регина вернулась изъ шестинедльнаго отпуска, она не только не сказала десяти ‘словъ’ — необыкновенная рдкость!— она была задумчива, она что-то соображала, а теперь, сидя у письменнаго стола, перелистывала тетрадки, состоявшія изъ неплотно сложенныхъ листиковъ.
Это письма ‘покойной мамы’. Рюльпсъ хорошо зналъ тонкій почеркъ своей умершей матери, и его мальчишеское лицо вдругъ приняло другое, осмысленное выраженіе, когда онъ слъ на скамеечк у ногъ Регины. Между тмъ топкіе пальцы продолжали перелистывать пожелтвшія письма.
‘Salve Regina!’ стояло какъ разъ на первой страниц. ‘О, Регина, я думаю, что той, которая поклялась, когда я умру, быть матерью дтей моихъ, не можетъ быть другаго привта. Какъ къ мадонн, взываю я къ теб — salve Regina!’
И дале на той же страниц того же письма, только ниже, стояли строки, на половину стертыя слезами:
‘Мать, разлучаемая со своими дтьми! О, Господи… какъ больно! какъ больно, какъ мучительно больно! И хочется сказать: ‘блаженны нерожавшія и некормившія’. Регина, къ теб на сердце слагаю я все, что люблю… Защити дтей… спаси ихъ! Жизнь — это вчно движущееся море, оно поглощаетъ все, что можетъ’.
На другомъ листочк было написано съ выраженіемъ грустнаго сознанія:
‘Я совсмъ не годилась въ жены такому художнику, какъ мой мужъ, съ его необузданно геніальнымъ характеромъ. Онъ подобенъ бур. Стремительная и могучая, она опрокидывается на все, что встрчаетъ на своемъ пути. Но лишь на томъ, что крпко, буря можетъ испытать свою силу, а у маленькой бдной розы она… только ощиплетъ лепестки’.
И дале, въ слдующемъ письм:
‘Какъ рдко люди удачно вынимаютъ свой жребій! Ты, Регина, женщина съ твердымъ характеромъ и съ героической душой — это теб слдовало бы, съ твоимъ богатымъ сердцемъ и съ твоимъ установившимся умомъ, идти объ руку съ художникомъ’.
‘Но не мы управляемъ и движемъ судьбою, судьба гонитъ насъ, какъ втеръ-іонитъ сухіе листья’.
Лобъ Регины омрачился облачкомъ. Теперь она приступила къ послднему письму и прочла:
‘Если онъ дастъ моимъ дтямъ достойную мать, да будетъ онъ благословенъ. Но если онъ введётъ въ домъ такую женщину, которая въ невинную жизнь моихъ дтей внесетъ распущенность и привьетъ къ нимъ порокъ, то сопротивляйся этому, борись съ ней, какъ св. Михаилъ боролся съ Люциферомъ! Борись съ ней, и, если мертвые имютъ еще власть надъ этой жалкой жизнью — о, борись съ ней!— я приду къ теб сама на помощь и дамъ теб въ руки оружіе’.
Фрейлейнъ Регина спрятала это письмо въ карманъ своего платья. Серебристый женскій смхъ послышался изъ мастерской и, принесенный на золотыхъ лучахъ августовскаго солнца въ открытое окно, испугалъ двушку.
Регина бросила взглядъ на портретъ Эрнста Вальтера, висвшій противъ нея на стн. Портретъ смотрлъ на Регину, и она не сводила съ него глазъ, съ этого геніальнаго и дерзкаго лица. Серебристый смхъ опять зазвенлъ въ мастерской. Тогда въ душ Регины все затрепетало: ‘Борись съ нею!’ Прекрасное лицо Регины было исполнено гордости. Она напоминала героиню Нибелунговъ, Брунгильду, и готова была, какъ и та, выказать всю силу своей любви и ненависти.
Глубокая тишина не нарушалась въ дтской. Словно чья-то тнь пронеслась въ пространств. Рюльпсъ сложилъ руки. Зита уронила кисть. Бэбе сдлалъ большіе удивленные глаза. А серебряный смхъ, который звучалъ еще, какъ эхо, какъ будто коснувшись струнъ открытаго фортепіано, задрожалъ на каждомъ маленькомъ блдномъ личик: и Регина прочитала опять, взглянувъ на дтей, какъ бы ищущихъ у ней помощи, то, что стояло въ письм умершей женщины — ‘Борись съ ней!’
Но съ кмъ бороться?
Съ той женщиной, которая въ это самое мгновеніе покоится на пышныхъ подушкахъ въ мастерской Эрнста Вальтера и которая такъ сладко уметъ смяться?.
Опасная и, быть можетъ, неравная борьба, потому что эта женщина прекрасна, какъ т херувимы, которые стоятъ у подножій трона Всевышняго, а ея лицо, окруженное свтло-золотистыми, блокурыми локонами, напоминаетъ лицо мадонны Мурильо, и на ея чел, словно сіяетъ отраженіе неуемнаго, заоблачнаго міра.
Эрнстъ Вальтеръ писалъ портретъ этой женщины. Онъ восторгался ею, онъ былъ опьяненъ ея красотой.
— Ты моя Форнарина! сказалъ онъ. Онъ взялъ кисть и палитру и стоялъ передъ мольбертомъ, высоко поднявъ свою львиную голову. Но на его лиц, которое въ дтской смотрло изъ рамы такъ грозно и такъ дерзко, внимательный глазъ могъ бы разсмотрть т морщины, которыя порождаетъ только горе.
Эрнстъ Вальтеръ полтора годя тому назадъ дйствительно былъ опечаленъ потерею жены, умершей посл прибавленія семейства. Онъ даже испыталъ что-то въ род угрызенія совсти, когда очутился передъ ея гробомъ.
Какъ могучій дубъ своей тяжестью угнетаетъ маленькое, рядомъ стоящее съ нимъ, деревцо, отнимая отъ него свтъ и воздухъ, такъ Эрнстъ Вальтеръ помшалъ жить нжному женскому существу. Она изнемогла въ тни, отбрасываемой его геніемъ, не будучи въ состояніи подняться до его высоты. Эрнстъ Вальтеръ это зналъ и обвинялъ себя въ ея смерти. Но когда прошла скорбь по утрат жены, онъ на сороковомъ году стать мечтать о счасть, котораго не было въ его шестнадцати лтнемъ супружеств.
Подобно скаковой лошади, освободившейся отъ узды, ринулся онъ впередъ, наслаждаясь свободой и сознаніемъ своей силы. Душа художника жаждетъ прекраснаго. Но никогда Эрнстъ Вальтеръ не подпадалъ еще подъ иго красоты. Прекрасное существовало для него само по себ. Однако, чего не могли сдлать другія женщины, того достигла очаровательная графиня Марія Арека.
Графиня Марія Арека появилась на горизонт столицы вдругъ, словно комета. Откуда она взялась? Объ этомъ могли бы спросить обыкновенные люди, но Эрнстъ Вальте.ръ не могъ. Ему, художнику, цломудренно-идеальное, какъ у мадонны, лицо Маріи Ареки служило порукой, что жизнь ея была чиста и прошлое ея ничмъ не запятнано.— Правда, въ столицу пріхалъ, вмст съ графиней, какой-то маркизъ Де-ла-Феръ. Но Эрнстъ Вальтеръ, узнавъ объ этомъ, только улыбнулся. Мошки всегда летятъ на огонь и стараются его потушить!
Эрнстъ Вальтеръ былъ гораздо сильне своихъ соперниковъ. Маркиз Де-ла-Феръ сложилъ, оружіе, и графиня Марія Арека отдала свое будущее и свою жизнь Эрнсту Вальтеру, придя сегодня въ его домъ и въ его мастерскую въ первый разъ какъ невста.
— Хорошо. Довольно теперь! Съ этими словами художникъ вдругъ бросилъ кисти и палитру и слъ у ногъ красавицы, полулежавшей на chaise-longue.— Сегодня ты все молчишь. Отчего ты мн ничего не скажешь? спросилъ онъ.
Она пожала плечами, посмотрла на него и произнесла:
— Я сама могла, бы предложить теб вопросъ.
— Мн? Онъ засмялся.— Разв не лежитъ вся моя жизнь передъ тобою, какъ раскрытая книга, которую ты можешь прочитать страницу за страницей.
Она нахмурила брови.
— Кто знаетъ! Много написано на листахъ твоей души, и не все еще написанное стерто. Въ этомъ город должна быть женщина, которая, повидимому, вмшивается въ твою и мою жизнь.
— Почему ты такъ думаешь?
— А потому, что одна женщина вотъ уже шесть недль неотступно слдитъ за мною.
— Что за странность!
— Нтъ, просто даже непріятно и страшно! нервно продолжала графиня.— Когда я вечеромъ возвращаюсь изъ театра, она стоитъ у моей кареты, когда я вызжаю изъ дома, и она тутъ какъ тутъ — словно тнь.
— И ты не знаешь, кто же это тебя преслдуетъ?
— Не знаю. Одно только знаю, что она ненавидитъ меня и что она мой врагъ.
— Но есть же у тебя какое нибудь основаніе думать, что она тебя преслдуетъ?
— Еще бы. Кто такъ ненавидитъ, какъ эта незнакомка, тотъ, наврно, уметъ такъ же и любить.
— Ну? спросилъ онъ съ неудовольствіемъ.
— Мое заключеніе покажется теб совсмъ страннымъ, но я въ немъ уврена! вскричала Марія Арека, вскакивая съ chaise-longue.— Эта женщина меня ненавидитъ, потому что она любитъ тебя.
— Невозможно! возразилъ Эрнстъ Вальтеръ: — ни съ одной женщиной у меня не было связи. которая бы давала ей право такъ тревожить тебя.
Но Марія Арека громко разсмялась.
— Тревожить! тревожить! язвительно проговорила она.— Но гд же я ее найду? и затмъ прибавила еще язвительне: — ужъ не въ дтской ли? А ну-ка, пойдемъ!
Красавица потащила Эрнста Вальтера къ дверямъ. Она была похожа на разсерженную осу. Ея маленькія ножки скользили но полу съ такой быстротой, какъ будто она хотла улетть, преслдуемая злымъ рокомъ. Но этотъ рокъ не гнался за нею, онъ была, впереди ея, и, встртившись съ нимъ лицомъ къ лицу, она окаменла отъ ужаса, словно увидла Медузу: Марія Арека вскрикнула и обими руками схватилась за руку Вальтера.
Почему?
А потому, что на порог дтской Марія Арека увидла женскую фигуру, которая встала во весь ростъ и, казалось, не пуститъ ея дальше.
Графиня сжала губы, остановилась, по скоро оправилась и обратилась къ Эрнсту Вальтеру съ вопросомъ:
— Кто эта женщина?
Что-то зминое было во всемъ ея облик.
— Регина Феллертъ, воспитательница моихъ дтей, отвтилъ художникъ, удивленный странной сценой.
Но Марія Арека разсмялась.
— Твоя гувернантка, кажется, не прочь распространить и на меня свои обязанности воспитательницы и надзирательницы. язвительно проговорила она: — вдь та незнакомка, которая меня вс эти шесть недль преслдовала, и фрейлейнъ Регина Феллертъ — одно и то же лицо!
Наступило глубокое молчаніе.
Марія Арека, задыхаясь отъ гнва, ухала. А Эрнстъ Вальтеръ, мрачно нахмуривъ брови, сталъ противъ Регины Феллертъ.
— Я хотлъ бы съ вами поговорить, сказалъ онъ кратко и повелительно, и Регина пошла вслдъ за нимъ въ мастерскую.
Тамъ онъ началъ ходить изъ угла въ уголъ въ сильномъ возбужденіи и потомъ вдругъ остановился передъ Региной.
— Можете ли вы сказать, что обвиненіе графини Маріи Ареки справедливо?
— Вполн.
— Такимъ образомъ, я долженъ думать, что вы употребили свой шестинедльный отпускъ на пребываніе въ столиц?
— Если вы такъ думаете, то не ошибетесь.
— И вы слдили за графиней шагъ за шагомъ?
— Шагъ за шагомъ, повторила Регина.
Онъ поднялъ голову,
— Смю ли спросить, чмъ можно объяснить это преслдованіе?
— Тмъ, что я хотла предупредить Эрнста Вальтера, отца трехъ дтей, не прикрывать дурнаго прошлаго этой дамы добрымъ именемъ.
Онъ топнулъ ногой.
— Жизнь графини Маріи Арекй безупречна!
— Въ такомъ случа зачмъ же ей бояться какихъ бы то ни было розысковъ?
— То есть вы хотите сказать, что ваши розыски увнчались успхомъ?
— Да.
— Въ такомъ случа я попрошу васъ сейчасъ же оставить мой домъ и… вмсто васъ…
— Эрнстъ Вальтеръ! вскричала Регина съ смертельной тоской.
Она бросила, исполненный безконечной жалости и грусти, взглядъ на Вальтера и вышла изъ мастерской, чтобы черезъ часъ очутиться на улиц въ положеніи бездомной двушки. Въ дом Эрнста Вальтера наступила полная тишина. Зитта плакала горючими слезами, забравшись въ уголокъ. Бэби рвалъ новенькую книжку съ картинками, принадлежавшую Рюльпсу, и разбрасывалъ клочки по комнат. Но Рюльпсъ не обращалъ на это никакого вниманія и тупо смотрлъ въ окно на то мсто, съ котораго Регина въ послдній разъ кивнула дтямъ головой. Ужасъ! посл полудня вмсто Регины явилась графиня Марія Арека.
Бэби была, единственный изъ дтей, который остался равнодушенъ къ ласкамъ красивой дамы. Но не то было съ Зиттой и Рюльпсомъ. Зитта или Лизочка на вопросъ графиня: ‘Что-жъ, я теб не нравлюсь?’ зажала въ правой рук свой мокрый отъ слезъ носовой платокъ и сердито отвтила: ‘Фрейлейнъ Регина мн больше нравится’. А Рюльпсъ, когда будущая мама спросила его, сколько ему лтъ, далъ ей еще боле сердитый отпоръ, онъ перевернулся на каблукахъ и произнесъ: ‘Столько же, сколько моему мизинцу’.
Таковъ былъ дебютъ графини въ дтской. Эрнстъ Вальтеръ сдлалъ Лизочк выговоръ, а Рюльпса схватилъ за ухо, что мальчикъ перенесъ съ стоическимъ хладнокровіемъ древняго римлянина и съ забавной безпечностью сказалъ:
— Папа можетъ мн каждый день рвать оба уха, лишь бы только я зналъ, гд фрейлейнъ Регина и почему она къ намъ не приходитъ.
Да, гд фрейлецнъ Регина?
Проходили дни и недли, приближался срокъ свадьбы Эрнста Вальтера съ графиней Маріей Арека. О фрейлейнъ Регин не было ни слуху, ни духу.
Можетъ быть, она забыла завтъ, данный ей умирающею — ‘Борись съ нею!’ Можетъ быть, нтъ у ней оружія для борьбы, а можетъ быть и то, что жизнь Маріи Арека такъ же чиста и безупречна, какъ ея прелестное лицо.
Такъ только казалось. Графиня старалась всевозможными способами снискать любовь дтей и завоевать сердечко ‘милыхъ малютокъ’. За недлю до внца, въ одинъ прекрасный сентябрьскій день, ей захотлось взять съ собою дтей въ лсъ и покататься съ ними по озеру.
Рюльпсу и Витт понравилась прогулка: но свободой они воспользовались по своему, такъ что ихъ не могли ужъ найти, и Эрнстъ Вальтеръ, при вид приближающейся грозы, принужденъ былъ броситься ихъ искать.
Графиня Марія Арека, между тмъ, осталась одна на берегу озера. Она накинула платокъ на плечи и сла въ лодку. На поверхности воды она увидла отраженіе лица съ неопредленными чертами. Что за странный, блдный свтъ разлился на всемъ? Волны стали шумть: молнія дрогнула въ темныхъ небесахъ: загремлъ громъ, и челнокъ графини Маріи вдругъ подхватило и унесло далеко отъ берега. Это поднялась буря? Это волны? Нтъ, это сдлала сильная женская рука, схватившая весло, и, прежде чмъ графиня могла что нибудь предпринять, эта рука гнала по волнамъ утлое суденышко. А напротивъ графини, на томъ же самомъ зыбкомъ досчатомъ помост, стояла женская фигура.
— Регина Феллертъ! вырвался крикъ изъ груди Маріи Арека.
Дйствительно, это была Регина Феллертъ. Нсколько секундъ молчали об эти женщины, глядя другъ на друга. Потомъ Регина схватила весло и съ силой погнала лодку по взволнованному озеру, между тмъ какъ буря поднималась все сильне и сильне.
— Ради Бога! что вы длаете?! Мы погибнемъ! съ тоской вскричала Марія Арека.
Но Регина бросила на блдную, какъ смерть, красавицу ледяной взглядъ. Она холодно засмялась.
— Да мы ужъ погибли, сказала она.— Разв вы не погибшая? А моя жизнь несчастлива: и чмъ скоре будутъ уничтожены наши жизни, тмъ лучше.
— Вы страшны! вскричала дама.— Гребите къ берегу! Я приказываю!
— Не раньше, какъ скажу вамъ съ глазу на глазъ то, что я вамъ хочу сказать, произнесла Регина и положила весло. Озеро бушевало.
— Марія Арека, медленно произнесла она, устремивъ пылающій взглядъ на свою противницу: — сегодня вечеромъ вы должны покинуть городъ и никогда больше сюда не возвращаться.
Марія Арека, стуча зубами, пробормотала:
— Никогда этого я не сдлаю! И обими руками она схватилась за борта лодки.
— Такъ и васъ заставлю.
— Чмъ? вскричала графиня.
— Документами, которые покажутъ, чмъ вы занимались раньше въ Лондон и Париж.
— Вы ошибаетесь: я никогда не была ни въ Париж, ни въ Лондон, простонала Марія Арека.
— Простительная и понятная забывчивость! улыбнулась Регина.— Однако, вы не можете думать, что парижскіе и лондонскіе полисмены обладаютъ, къ вашему благополучію, такимъ же недостаткомъ. Я добуду тамъ вашу фотографію и постараюсь ее распространить: я это сьумю сдлать.
Графиня Марія Арека рзко разсмялась. Руки ея повисли, какъ будто внезапно сломанныя.
— Хорошая у васъ должность — бгать, какъ собака, но слдамъ дичи!
— Нтъ, madame. Если вы исполните мое требованіе, то ни парижскіе, ни лондонскіе полисмены, ни наши не узнаютъ, что подъ именемъ графини Маріи Ареки скрывается знаменитая воровка, прославившаяся своими подвигами въ Лондон и въ Париж, а у насъ… другими подвигами.
Водворилась глубокая, страшная тишина. Молнія сверкнула и освтила собою лицо Регины, которая въ это мгновеніе показалась грозной и непоколебимой, какъ заповди, данныя на Сина,
Больше ни слова не было сказано. Къ тому самому мсту, откуда отчалила, лодка пристала съ такой же быстротой, съ какой появилась Регина и съ какой она опять исчезла.
Когда Эрнстъ Вальтеръ вернулся за Маріей Ареной въ ресторанъ, стоявшій на берегу озера, она ничмъ не постаралась оправдать своего отсутствія. Возвратились въ городъ. Графиня говорила мало и жаловалась на головную боль. На другой день Эрнстъ Вальтеръ вошелъ къ Маріи Арек, и занимаемое ею помщеніе оказалось пустымъ.
Прелестная дама ухала. Но незачмъ было ее искать: маркизъ Де-ла-Феръ, какъ подтвердили вс, кто это видлъ, сопровождалъ графиню.— О, жизнь! какъ глубоки твои обиды! какъ горестны твои разочарованія!
Эрнстъ Вальтеръ съ разбитымъ сердцемъ пришелъ домой. День былъ туманный, моросилъ дождь, небо оплакивало землю, оплакивало ея грхи и ея скорби.
А скорби не уменьшались. Эрнстъ Вальтеръ, грустный, сидлъ въ своей мастерской по цлымъ днямъ и недлямъ. Снгъ лежалъ на кровляхъ домовъ, и снгъ лежалъ въ его сердц.
Иногда Рюльпсъ и Зитта на цыпочкахъ проникали къ нему. Но Вальтеръ не смотрлъ на нихъ. Однако, что не удалось Зитт и Рюльпсу, то удалось Бэби. Въ одинъ декабрьскій день, съ тою самою увренностью, какая была у Цезаря, когда онъ произнесъ: ‘пришелъ, увидлъ, побдилъ’, Бэби вползъ на четверенькахъ въ мастерскую отца. Бэби зналъ, куда надо направлять удары — вдь недаромъ отцы считаютъ малютокъ будущими геніями — и, когда Эрнстъ Вальтеръ взялъ его на руки, первое слово, которое произнесъ Бэби, желая показать отцу, что онъ уметъ говорить, и которое онъ ясно и отчетливо повторилъ два раза, было: ‘Регина! Регина!’
На лиц Эрнста Вальтера вспыхнулъ яркій румянецъ. Чудовищно, что онъ такъ немилосердо выгналъ на улицу преданную воспитательницу своихъ дтей ради какой-то искательницы приключеній. Въ его воображеніи вдругъ возникъ образъ этой величавой и смлой женщины, которая такъ мужественно выступила на защиту его, ни въ чемъ неповинныхъ, дтей.
Но неужели только на защиту его дтей? Эрнстъ Вальтеръ закрылъ руками лицо. Ему почудилось, что онъ eure слышитъ слова, сказанный тогда Маріей Арекой: ‘она ненавидитъ меня, потому что любитъ тебя’.
Справедливо-ли это? Невозможно! Регина Феллертъ ненавидитъ Марію Ареку, она ненавидла ее неотразимо, фатально, какъ мракъ ненавидитъ свтъ, какъ добродтель ненавидитъ порокъ.
Стонъ вырвался изъ груди Эрнста Вальтера. Онъ поспшилъ къ письменному столу. Въ торопливыхъ словахъ онъ просилъ Регину вернуться къ нему въ домъ. Но письмо было написано, а адресъ Регины неизвстенъ. Да, наконецъ, еслибы и былъ онъ извстенъ, по всей вроятности Регина ничего не отвтить. Регина Феллертъ гордая двушка, и для нея ужъ ничего не значить голосъ человка, который выгналъ ее изъ своего дома.
Неудача! во всемъ неудача!— Ничье заботливое женское сердце не забьется больше въ пустынномъ дом, ничья ласковая женская рука съ материнской нжностью не коснется головокъ сиротокъ, когда въ сочельникъ загорятся огни елки.
И дти это чувствуютъ. Въ дтской становится все тише и тише, по мр того какъ приближается праздникъ.
— Дти, будемъ билетики писать! сказалъ Эрнстъ Вальтеръ за нсколько дней до праздника, и, хотя это слово вызвало улыбку на маленькихъ блдныхъ личикахъ, но улыбка также скоро исчезла, какъ и явилась.
Зитта и Рюльпсъ поспшили, впрочемъ, нарзать длинныя полоски бумаги и, свши передъ чернильницей, взяли въ руки перья и отъ времени до времени подносили ихъ ко рту, какъ бы для того, чтобы скоре пришло имъ въ голову то, чего они желаютъ. Но полоски бумаги оставались совершенно пустыми. Зитта бросила свое перо и начала плакать, а Рюльпсъ сказалъ Бэби, пряча у него на груди лицо:
— Скажи же, чего намъ пожелать?
Этотъ маленькій мудрецъ не заставилъ себя долго ждать. Онъ сжалъ свои кругленькія рученки. энергично посмотрлъ вокругъ и промолвилъ:
— Регина.
Это было слово волшебное, слово, которое внесло свтъ въ дтскую. Зитта перестала плакать, а Рюльпсъ тосковать, и на ярлычкахъ, которые тотчасъ были вс переданы Эрнсту Вальтеру, ничего больше не стояло, кром одного слова. Это слово было ‘Регина’.
Вс три билетика (за Бэби расписалась Зитта) Эрнстъ Вальтеръ положилъ въ конвертъ и отослалъ Регин Феллертъ, справившись объ ея адрес въ почтовой контор.
Такому призыву могла ли она противиться?
Нтъ. Въ шесть часовъ вечери 24 декабря въ домъ Эрнста Вальтера вошла молодая женщина. Медленно поднялась она по ступенькамъ, при свт зажженныхъ лампъ, покрытыхъ матовыми шарами, и вдругъ остановилась. Что такое? что это? ‘Salve Regina!’ Тихо, необыкновенно тихо, но въ то же время отчетливо прозвучали эти два слова надъ самой головой Регины. Регина схватилась за перила. Голосъ былъ покойной жены Эрнста Вальтера: онъ прозвучалъ въ пространств, какъ привтъ изъ другаго міра, чудесный и таинственный. Регина приложила руку ко лбу. Что это. дйствительность? Или это галюцинація, которая затмила ея чувства? Она не знала, да и не было у ней времени поразмыслить объ этомъ, потому что, какъ только дверь отворилась, на встрчу вошедшей раздался радостный, торжествующій призывъ: ‘Регина! Регина!’ Дти бросились къ ней. Одного за другимъ обняла она — Зитту, Рюльпса, и прижала къ своей груди Бэби.
Но гд же четвертый, съ которымъ надо еще повидаться? Конечно, это онъ, Эрнстъ Вальтеръ, стоитъ въ глубин комнаты. Войдя, Регина обмлялась съ хозяиномъ дома только нмымъ поклономъ. Дти опять стали прижиматься къ ней, сладко оглушая ее своей болтовней. И взрослые должны были сегодня склониться предъ интересами дтской елки. Но наступило время спать для дтей, и Эрнстъ Вальтеръ очутился, наконецъ, одинъ на одинъ съ Региной передъ потухшей елкой.
— Простите меня! сказалъ Эрнстъ Вальтеръ, этотъ пожилой, серьезный человкъ, протягивая Регин руку.
Она печально склонила голову.
— Не только я должна, васъ простить, но и вы простите меня, отвтила она: — графиня Марія Арека оставила тогда городъ не но доброй вол: я принудила ее.
— Вы? вы?.. пробормоталъ Эрнстъ Вальтеръ, отступая.— Зачмъ вы это сдлали?
— Вотъ зачмъ, отвтила Регина съ блистающими глазами и подала Вальтеру два письма.
Онъ молча пробжалъ ихъ и съ силой бросилъ на полъ. Онъ хотлъ бы ихъ сжечь.
— Регина… Регина… Регина! вскричалъ онъ: — вы спасли моихъ дтей и меня отъ преступленія и позора!
Глубокая тишина прерывалась только тяжелыми шагами Вальтера, который ходилъ взадъ и впередъ по комнат. На конецъ онъ остановился передъ Региной.
— Такъ вотъ какова-то была Марія Арека! медленно проговорилъ онъ.— Она лгала… погибшая… демонъ, окруженный свтомъ. Разв она могла когда нибудь поврить въ чистоту вашего самоотверженія, Регина? Вдь я всегда думалъ, что вами движетъ только привязанность къ трёмъ бднымъ сироткамъ. Вчная ненависть добродтели къ пороку! А она говорила, что вы любите меня, и что только любовь даетъ вамъ силу для борьбы…
Эрнстъ Вальтеръ произнесъ это скоре для себя, чмъ для Регины. Но теперь онъ вдругъ оборвалъ рчь. Что такое? Регина зашаталась… Обвиненіе было неожиданно, и, словно сражённая молніей, съ печальнымъ стономъ упала гордая двушка на колни, съ измнившимся лицомъ, и ударилась головой о край стола.
Эрнстъ Вальтеръ оцпенлъ. Возможно ли? Ненамренно брошенное слово разоблачило тайну этой сильной, молчаливой женской души, тайну, которая оставалась скрытою отъ него въ теченіе столькихъ лтъ.
Онъ наклонился надъ Региной и, умоляя простить его за необдуманный поступокъ, шепталъ:
— Такъ это правда, Регина? Ты любишь меня? Можешь ли ты отдать свою прекрасную душу человку, котораго обманула жизнь, который только теперь узналъ, что матерью его дтей, ихъ единственной руководительницей можетъ быть только… Регина… Регина… только ты?
Регина сдлала рзкое движеніе. чтобъ убжать, чтобы скрыть огонь своей души отъ пытливыхъ глазъ этого человка. Но напрасно. Она опять склонилась, и, взявъ ея голову обими руками, Эрнстъ Вальтеръ поцловалъ ее. Гордая двушка отвтила на поцлуй. Это было безмолвное, но краснорчивое подтвержденіе ея чистаго чувства, ея первой любви.