О том, как у Максимки Малого изба сгорела, Розеккер П., Год: 1899

Время на прочтение: 5 минут(ы)

О томъ, какъ у Максимки Малаго изба сгорла.

Изъ жизни деревенскаго парня.

П. Розеккера. (Съ нмецкаго Я. Б—въ).

Я очень хорошо помню эту ночь. Глухой звукъ — казалось, что кто-то хлопнулъ дверью на лстниц — разбудилъ меня. Затмъ кто-то стукнулъ въ окошко и закричалъ: кто хочетъ видть, какъ у Максимки Малаго изба горитъ,— пусть поспшитъ!
Мой отецъ вскочилъ съ постели, я же принялся выть и прежде всего подумалъ, какъ спасти, моихъ кроликовъ.
Когда мы, бывало, при подобныхъ происшествіяхъ теряли голову, всегда появлялась на сцен слпая Юлія, старая служанка, чтобы успокоить насъ. Такъ и теперь она напомнила намъ, что не наша же изба стоитъ въ пламени и что Максимкина изба въ получасовомъ разстояніи отъ насъ, что, вообще, еще неизвстно, на самомъ-ли дл Максимка горитъ, можетъ, просто какой-нибудь шутъ гороховый, проходя мимо, подшутилъ надъ нами, а то, поди, и почудилось намъ что-нибудь во сн.
Говоря все это, она помогла мн одться, и я поспшилъ за отцомъ, чтобы посмотрть, что случилось.
— Бда,— вскрикнулъ онъ у воротъ,— все уже погибло!
Изъ-за лса, тянувшагося дугой повыше нашей деревеньки, величаво поднимались пламенные языки: это горла Максимкина изба, только нсколько недль тому назадъ достроенная. Въ воздух было сыро, звздъ не было видно, иногда слышался глухой громъ, но тучи проносились дальше къ горамъ, чтобы тамъ разразиться грозой.
Молнія,— такъ разсказывалъ человкъ, разбудившій насъ,— нсколько разъ освщала мстность, описывая на неб чародйскіе кресты,— и вдругъ спустилась на землю. Но она не потухла: свтлая точка на ея нижнемъ конц все ярче разгоралась, все больше разросталась, а онъ подумалъ про себя: ‘Глянь-ка, какъ есть зацпитъ она Максимку’.
— Нужно, однако, пойти посмотрть, нельзя-ли чмъ помочь,— молвилъ отецъ.
— Помочь?— переспросилъ разсказчикъ.— Чего коснулась громовая стрла, того не коснется моя рука. Человкъ не долженъ сопротивляться Господу Богу, и если Онъ метнулъ искру на крышу избы, то такова, знать, ужъ Его воля, чтобъ эта изба сгорла. Разв самъ не знаешь, что ежели ударила во что молнія, то ничмъ ужъ не затушишь огня.
— И твоей глупости тоже!— съ сердцемъ крикнулъ отецъ, повернулся къ нему спиной и увелъ меня за руку. Мы стали подниматься въ гору и шли вдоль горнаго потока, отсюда уже огня не было видно, а лишь его отблескъ въ облакахъ. Мой отецъ захватилъ съ собой ведро, и я посовтывалъ ему воспользоваться случаемъ и зачерпнуть въ поток воды. Но онъ какъ будто даже и не слышалъ моихъ словъ и только нсколько разъ прошепталъ:
— Максимка, за что это на тебя напасть такая?
Максимку Малаго я очень хорошо зналъ. Это былъ живой, веселый человкъ, лтъ сорока, съ лицомъ, изрытымъ оспой, и руками жесткими и черными, словно древесная кора. Сколько я его помню, онъ былъ дровоскомъ въ Вальденбах.
— Если бы съ кмъ-нибудь другимъ такое несчастье,— сказалъ вдругъ мой отецъ,— такъ у него бы только изба сгорла.
— А у Максимки не то?— спросилъ я.
— У этого все сгоритъ. И то, что онъ вчера имлъ, и то, что еще сегодня у него было, и то, что онъ могъ бы имть завтра.
— Можетъ, молнія и самого Максимку убила?
— Это было бы лучше всего, хлопецъ. Я желаю ему долгаго вка, но еслибъ онъ прежде могъ причаститься и не имлъ бы смертныхъ грховъ на душ, отъ чистаго сердца говорю: лучше быть бы ему убитымъ молніей.
— Онъ былъ бы тогда уже на неб — сказалъ я.
— Не топчись по мокрой трав! Иди слдомъ за мной и держись за сермягу. О Максимк, о немъ самомъ разскажу я теб кое-что сейчасъ.
Дорога вилась въ гору. Мой отецъ разсказывалъ:
— Теперь тому, поди, лтъ тридцать будетъ, какъ пришелъ Максимка на село, дитя бдныхъ родителей. Первое время онъ нанимался батракомъ у крестьянъ, потомъ пошелъ на рубку лса. Честнымъ рабочимъ онъ всегда былъ, скромнымъ и работящимъ. Когда назначили его въ главные рабочіе, пошелъ онъ въ контору и сталъ просить, чтобъ уступили ему заброшенную и запущенную Чортову Лужайку, очиститъ, молъ, и вскопаетъ онъ ее и проведетъ на ней остатокъ жизни, очень ужъ ему хочется имть собственный клочекъ земли. Ему охотно позволили, и вотъ Максимка наканун праздниковъ ходилъ на свою лужайку, вырывалъ тамъ пни, копалъ ямы, выжигалъ дикую поросль, и этакъ въ два года высушилъ, очистилъ и воздлалъ онъ всю лужайку, и стала расти на ней хорошая трава, а потомъ Максимка и хлбъ посялъ и даже капусту посадилъ, до которой лсные зайцы очень охочи были. И какъ увидалъ, что ладно идетъ его дло, пошелъ онъ въ контору попросить себ лса на избу. Но бревенъ не даютъ даромъ, какъ какую-нибудь Чортову Лужайку, ихъ нужно отработать. Вотъ онъ и не сталъ брать денегъ за работу, а вмсто этого рубилъ себ деревья въ лсу, распиливалъ и обстругивалъ ихъ,— все вечерами подъ праздники, когда другіе рабочіе уже давно на боку лежали или дымили своими трубками. Потомъ онъ началъ нанимать и другихъ дровосковъ на передпраздничные вечера, чтобъ помогли ему въ работ, которая была не подъ-стать одному человку,— и такъ онъ выстроилъ свою избу. Пять лтъ сряду онъ трудился надъ ней, за то и вышла изба на славу, просто любо было смотрть. Важное хозяйство завелось на Чортовой Лужайк, и не даромъ нашъ пасторъ ставилъ намъ въ примръ прилежаніе и трудолюбіе Максимки. Изъ сироты-нищаго онъ пробился честнымъ путемъ въ люди,— вотъ передъ кмъ, хлопецъ, шапку нужно снимать!— Черезъ мсяцъ онъ думалъ жениться, а теперь все прахомъ пошло! Напрасно потраченъ трудъ столькихъ лтъ, Максимка теперь тамъ же, гд былъ много лтъ назадъ!
Тутъ мн пришли на умъ слова, не то слышанныя мною отъ пастора, не то вычитанныя въ какой-то книг, и я сказалъ:
— Небесный царь, поди, наказалъ Максимку за то, что, какъ язычникъ какой, онъ только и думалъ о преходящемъ, и мало заботился о вчномъ. Посмотрите на птицъ поднебесныхъ,— он не сютъ и не жнутъ…
— И не болтаютъ, — прервалъ меня отецъ и продолжалъ: — Пусть-ка попробуетъ кто-нибудь изъ нашего десятка! Нтъ, это я говорю, пости меня такая бда, какъ Максимку,— опустятся у меня руки, и пропащимъ я буду человкомъ.
Онъ замолкъ. Мы стояли на холм, и передъ нашими глазами пылало Максимкино хозяйство, и одна за другой рушились послднія балки. Нсколько крестьянъ прибжали съ баграми и ведрами, но имъ ничего не оставалось, какъ смотрть, сложа руки, на догорающій срубъ.— Огонь не бушевалъ, не сыпалъ искрами, не рвался дико въ разныя стороны, весь домъ былъ объятъ пламенемъ, которое плавно и величаво поднималось дымомъ къ небу, откуда оно снизошло…
Въ нсколькихъ шагахъ отъ пылающаго сруба была набросана куча камней, снесенныхъ когда-то сюда Максимкой со всей Чортовой Лужайки. На нихъ-то сидлъ, маленькій, загорвшій, изрытый оспой Максимка и смотрлъ на уголья, бросавшія на него красный свтъ. Онъ былъ полуодтъ и кутался въ свою праздничную верхнюю одежду,— единственное, что онъ усплъ спасти изъ огня. Сбжавшіеся люди стояли поодаль, отецъ мой хотлъ бы сказать ему что-нибудь въ утшеніе, но не ршался. Смотря на него, намъ всмъ казалось, что вотъ-вотъ Максимка вскочитъ и, пославъ небу какое-нибудь страшное проклятіе, бросится въ огонь.
И наконецъ, когда послднія головешки догорали на земл, а надъ пепелищемъ одиноко высилась голая стна очага, Максимка поднялся. Онъ подошелъ къ очагу, поднялъ уголекъ и закурилъ имъ трубку.
Я тогда былъ еще малъ и не въ состояніи былъ многое понять. Но это я хорошо помню: когда я увидалъ Максимку передъ пепелищемъ его крова, сосавшимъ изъ своей трубки дымъ и пускавшимъ его кольцами въ воздухъ, мн что-то сдавило грудь. Какъ будто я почувствовалъ, какъ могучъ этотъ человкъ, насколько онъ выше своей судьбы… какъ будто я понялъ, что. нельзя зле надсмяться надъ рокомъ.
И когда трубка разгорлась, онъ снова опустился на камни и устремилъ свой взоръ вдаль. О чемъ онъ думалъ,— хотли бы вы знать?— Я тоже.
Позже Максимка разрылъ золу отъ своей избы и вытащилъ изъ нея топоръ. Онъ придлалъ къ нему новое топорище, отточилъ его на камн сосда и пошелъ на работу.
Съ тхъ поръ прошло много лтъ. Чортову Лужайку окружаютъ вспаханныя поля, на мст пепелища выросло но, все хозяйство. Юный народъ наполняетъ его жизнью, а хозяинъ, Максимка, учитъ свое потомство труду и твердости сердца.

‘Юный Читатель’, No 12, 1899

Прочитали? Поделиться с друзьями:
Электронная библиотека