При имени Рекамье вспоминается ‘божественная Жюльета’, звзда періода консульства и первой имперіи во Франціи. Знаменитой сдлали ее обворожительная красота вкуп съ недюжиннымъ умомъ и съ строгой нравственностью, которая казалась непонятной ея легкомысленнымъ современникамъ. Мене извстны боле поздніе годы ея жизни, когда, лишившись значительной части своего состоянія, она соотвтственно ограничила всю свою обстановку. Однако, чары ея личности остались столь же привлекательны, какъ и въ дни ея богатства и блеска. Довольствуясь двумя невзрачными комнатками, которыя она нанимала у монахинь Abbaye-aubois, она украсила ихъ книгами, картинами и арфой, всми дорогими воспоминаніями своей молодости, и въ теченіе послднихъ 30 лтъ эти комнатки служили сборнымъ пунктомъ для кружка, все еще вполн соблюдавшаго давнія традиціи французскихъ салоновъ.
Интересныя подробности объ этомъ салон г-жи Рекамье разсказаны покойной Моль, женой знаменитаго парижскаго оріенталиста въ ея книг ‘М-me Rcamier’, изданной въ Лондон. Г-жа Моль была долгое время ближайшей подругой ‘божественной Жюльеты’. Эта выдающаяся женщина, какъ очевидица, повствуетъ объ ежедневныхъ собраніяхъ въ помянутомъ салон. Собирались тамъ отъ 4 до 6 часовъ пополудни. Эти часы назначались ради знаменитаго поклонника и друга г-жи Рекамье, Шатобріана. Они для него были удобны. Шатобріанъ нкогда пылалъ бурной страстью въ Жюльет. Онъ былъ женатъ и потому страсть эта осталась безъ отвта со стороны Рекамье. Теперь же, подъ старость, страсть его превратилась въ тснйшую дружбу. Жюльета была для него ‘звздой, озарявшей его стезю’, онъ ежедневно, раньше, чмъ собирались гости, сообщалъ ей о своихъ работахъ. Когда умъ Шатобріана сталъ помрачаться, его, разбитаго параличемъ, приносили въ кресл къ ней, ослпшей, и она старалась скрыть отъ другихъ умственное помраченіе дорогого ей старца. Въ т часы, когда не было Шатобріана, въ знаменитый салонъ собиралось все, что въ Париж блистало умомъ и положеніемъ, хотя тутъ никто не могъ надяться получить даже чашку чаю. Указывая на упадокъ общественнаго тона въ позднйшія времена, г-жа Моль даетъ слдующее описаніе салона Рекамье:
‘Обыкновенно бывало вмст отъ 6 до 12 лицъ. M-me Рекамье сидла у топившагося камина, другіе занимали мста полукругомъ по об стороны. Двое или трое стояли передъ каминомъ и разговаривали настолько громко, что всмъ было слышно. Кто имлъ сдлать какое нибудь замчаніе, тотъ, конечно, длалъ его, внося свою лепту въ общую бесду. Разговоры tte—tte не одобрялись. Если какой нибудь изъ малознакомыхъ постителей салона позволялъ себ эту вольность, онъ получалъ любезную головомойку въ настоящемъ tte—tte, когда другіе расходились по домамъ. Сама М-me Рекамье говорила немного. Она только случайно вставляла свое слово. Если являлась какая-нибудь новая личность, знавшая нчто о только что обсуждавшемся предмет, то хозяйка салона спрашивала гостя такъ, что вс внимали ему. Если она предполагала въ комъ-нибудь особыя спеціальныя познанія по извстному длу, то она адресовалась въ его мннію почтительнымъ тономъ. Разные господа, которые до регулярнаго посщенія салона могли разговаривать лишь вдвоемъ или втроемъ, тутъ скоро научались придавать своимъ мыслямъ форму, пригодную для боле обширной аудиторіи. Возможно большій кругъ людей, привлекавшихся къ общей бесд, представлялъ ту выгоду, что разговоры о погод, о физическомъ состояніи или на иныя подобныя эгоистическія темы допускались не долго. Иногда бывало, что являлась какая нибудь случайная постительница, усаживалась около г-жи Рекамье и тихо разсказывала ей что-нибудь неважное, тогда какъ общая бесда продолжалась своимъ чередомъ и хозяйка не могла ее слушать. Въ подобномъ случа, когда дама уходила, хозяйка жаловалась на то, что совершенно потеряла нить бесды. Кто нибудь въ извиненіе шептуньи говорилъ:
‘— Наврное это вслдствіе застнчивости!
‘— Если люди слишкомъ застнчивы для разговоровъ, то они должны быть и скромны настолько, чтобы слушать!— обыкновенно отвчала на это г-жа Рекамье.
‘Если кто нибудь въ своемъ разсказ бралъ неврный тонъ или становился скучнымъ, то изъ кружка вылетало чье нибудь остроумное замчаніе, за которымъ, какъ ракета, быстро слдовало возраженіе другого, и кружокъ могъ вздохнуть свободно. Но разъ кто нибудь произносилъ мткое слово, хозяйка салона подхватывала его, показывала всему кружку, какъ знатокъ показываетъ хорошую картину. Сама она разсказывала превосходно, но охотне предоставляла это другимъ, такъ какъ она испытывала въ своемъ род эстетическое наслажденіе представлять каждаго съ его наилучшей стороны’.
Подобными качествами г-жи Рекамье объясняется то, что очаровательность своей личности она сохраняла до старости. Этому способствовалъ и живйшій интересъ, проявлявшійся ею во всмъ крупнымъ политическимъ и духовнымъ вопросамъ. Она скончалась въ 1849 г. отъ холеры, которой такъ страшилась всегда. Кружокъ ея потомъ собирался у г-жи Моль.
Г-жу Рекамье, какъ при жизни ея, такъ и по смерти, многіе считали въ сущности холодной натурой. Любопытно, что классическая красота ея, воспламенявшая страсть самихъ выдающихся людей, начиная отъ Люсьена Бонапарта и кончая Монморанси и Шатобріаномъ, не досталась никому, причемъ и бракъ ея съ банкиромъ Рекамье, который былъ значительно старше ея, заключенъ былъ только для виду. Мужъ ея считался любовникомъ ея матери и въ періодъ террора не нашелъ иного средства для обезпеченія за своей 13-ти-лтней дочерью Жюльетой своего огромнаго состоянія, какъ жениться на ней. Но подъ очаровательной вншностью Жюльеты скрывалась душа въ высокой степени разсудительная. Г-жа Рекамье, питавшая отвращеніе ко всякой преувеличенности и фраз, обыкновенно говаривала:
— Только разсудокъ не утомляетъ надолго.
И она находила вполн естественнымъ только улыбкой награждать своихъ обожателей и все-таки поклонники оставались ей врными.