Садовник маркизы Помпадур, Демольдер Эжен, Год: 1904

Историческая проза
Время на прочтение: 92 минут(ы)
Скачать в PDF

Евгеній Демольдеръ

САДОВНИКЪ МАРКИЗЫ ПОМПАДУРЪ

ИСТОРИЧЕСКІЙ РОМАНЪ

ПЕРЕВОДЪ СЪ ФРАНЦУЗСКАГО
А. Б. Михайлова.

ПЕТРОГРАДЪ
1915

Авторъ настоящаго романа является однимъ изъ лучшихъ историческихъ романистовъ современной Бельгіи. Страстный поклонникъ фламандской живописи, Демольдеръ переноситъ ея пріемы и въ литературу: оставаясь строгимъ реалистомъ, онъ пишетъ широкими яркими мазками, рзко распредляя свтъ и тни. Въ предлагаемомъ роман читатель сразу чувствуетъ разницу между утонченно-чувственной средой двора и грубо-матеріальными вкусами деревни и слышитъ отдаленный грохотъ приближающейся революціи.

I.

Въ сентярьбское утро семья Жасмена Бюге проснулась очень рано, съ первымъ пніемъ жаворонка.
Чья-то рука открыла ставни, выпустила голубей и повсила на обвитую виноградомъ стну три клтки.
Подъ крышей изъ рыжеватой черепицы маленькія окна весело поблескивали въ утреннемъ туман. Большое окно на чердак, выходившее на деревню, загорлось отраженіемъ утренней зари.
Скромное жилище Жасмена прилпилось къ деревушк Буасси-ле-Бертранъ, ютившейся на правомъ берегу Сены, въ одномъ лье выше Мелена. Оно первымъ бросалось въ глаза, если хать по дорог изъ Санъ-Поръ. Домикъ любовался собою въ зеркал рки, очень широкой въ этомъ, мст. Онъ былъ въ одинъ этажъ и примыкалъ съ склону холма, на которомъ былъ разбитъ садъ.
Это былъ одинъ изъ лучшихъ садовъ! Вс Бюге были садоводами, и это занятіе передавалось у нихъ наслдственно отъ отца къ сыну. Ихъ цвточныя клумбы смло могли поспорить съ цвтникомъ сосдицго замка, который былъ выкрашенъ въ желтый цвтъ и принадлежалъ маркизу д’Оранжи. Жасменъ гордился своимъ цвтникомъ. Съ ранней весны онъ устраивалъ у ршетки, тянувшейся вдоль фасада его домика, цлую цвточную выставку, располагая растенія по ступенямъ, такъ что и рука и глазъ могли достигать до нихъ безпрепятственно. Лтомъ вмсто этихъ растеній на выставк красовались всевозможные лтніе цвты, осенью ихъ мсто занимали гераніи и хризантемы.
Итакъ, въ это сентябрьское утро садовникъ Бюге проснулся очень рано. Наканун камеристка m-me д’Этіоль, Мартина Беко, прежде, чмъ возвращаться въ замокъ, сказала ему, сверкнувъ своими красивыми глазами:
— Не знаю, какъ и быть, Жасменъ! Завтра мн необходимы розы, чтобы украсить ими экипажъ моей барыни. Не знаю, гд бы мн ихъ найти.
Вюге улыбнулся угломъ губъ и хвастливо отвчалъ:
— Я предоставлю въ твое распоряженіе вс цвты моего сада, если ты хорошенько заберешь ее въ руки!
Мартина согласилась, и вотъ почему Жасменъ съ ранняго утра обрзалъ розы съ шести большихъ розовыхъ деревьевъ, которыя стояли въ рядъ передъ домомъ въ зеленыхъ кадкахъ.
Конечно, только изъ любви къ Мартин срзалъ онъ эти благоуханные цвты, колыхавшіеся отъ втра на своихъ стебляхъ. Онъ отдавалъ ихъ въ жертву: его домикъ, потерявъ такое украшеніе, глядлъ унылымъ, и Жасменъ не безъ грусти то и дло открывалъ корзину, въ которую онъ кидалъ розы.
Въ шесть часовъ передъ воротами домика остановилась какая-то повозка. То былъ крестный Мартины, Реми Госсе. Онъ захалъ за цвтами. Это не доставило ему особыхъ хлопотъ, ибо все равно онъ халъ въ Корбейль, куда везъ масло, сыръ и яйца.
Жасменъ принялъ вс мры, чтобы его драгоцнный грузъ не попалъ подъ какой-нибудь ящикъ съ сыромъ. Онъ водрузилъ его на корзину съ яйцами и уговорилъ хозяина повозки прежде всего захать въ замокъ m-me д’Этіоль.
— Я буду тамъ ровно въ девять,— уврялъ дядя Госсе.
Онъ поклялся передать корзину непремнно самой Мартин, чтобы солнце никакъ не могло попасть на эту легко портящуюся посылку.
Онъ хлыстнулъ бичомъ свою лошаденку, и скоро его зеленая повозка исчезла изъ виду за поворотомъ деревенской улички.
Жасменъ продолжалъ стоять на дорог и смотрть на Сену, изъ Бургона въ Парижъ шли баржи, тихо подвигаясь по вод въ утреннемъ туман.
Пока садовникъ смотрлъ на нихъ, въ дом открылось окно, въ которомъ показалась старуха въ ночномъ чепц.
— Жасменъ! Жасменъ! Да или же сюда!— закричала она.
— Я здсь, матушка!
Когда онъ вошелъ въ домъ, старуха уже спустилась внизъ.
— Что ты оглохъ, что ли?— весело обратилась она къ сыну.— Неужели ты поднялся такую рань, чтобы глазть на Сену? Яблоки уже можно собирать. Только съ кальвилями надо подождать немного. Ну, садись завтракать.
Она положила на столъ булку и кусокъ сала и поставила кружку съ виномъ. Жасменъ вынулъ ножъ, отрзалъ себ кусокъ и сталъ прихлебывать изъ кружки.
— На разсвт всегда хочется сть,— промолвилъ онъ.
Мать подошла къ большому камину и зажгла подъ треножникомъ пучокъ прутьевъ. Пошелъ дымъ, но старуха мало обращала на него вниманія. Наливъ въ глиняную миску молока, она поставила его на огонь. Потомъ она нарзала нсколько кусковъ чернаго хлба и, когда молоко стало кипть, бросила ихъ туда, посолила и стала слегка помшивать.
Отъ этихъ приготовленій Жасменъ закашлялъ.
— Я выйду на воздухъ,— сказалъ онъ.
— Неужели ты бжишь отъ дыма? Фу! Ступай, посмотри, откуда дуетъ втеръ, и потомъ скажи мн.
Жасменъ вышелъ. Небо становилось свтле. По рк носились хлопья тумана. Вдругъ подулъ легкій втерокъ, и Сена встревожилась. Подъ блдными лучами солнца словно серебро разлилось по ея поверхности. Ослпленный Жасменъ смотрлъ на опаловыя спирали, которыя втеръ гналъ къ прибрежнымъ кустарникамъ.
Онъ любилъ росу, любилъ собирать ея брильянты гд-нибудь возл зеленаго жука, притаившагося въ чашечк ненюфара. Въ это утро роса перенесла мысль къ прошлому. Въ эту весну погода сдлала чудеса съ розами: вс улицы были усяны ихъ лепестками, и въ праздники маленькая деревенская церковь, увшанная гирляндами, скоре напоминала храмъ Амура. Теперь приходится расплачиваться за такое излишество. Жасменъ посмотрлъ на розовыя деревья, истощенныя слишкомъ сильными побгами, цвтовъ на нихъ было маловато. При мысли о такомъ ущерб онъ почти жаллъ, что общалъ сдлать подарокъ Мартин. Хотя онъ и сильно любилъ ее, но не могъ не выбранить ее про себя.
Вздохнувъ, онъ повернулъ направо и сталъ тихонько взбираться по каменной лстниц, которая вела на террасу, гд былъ разбитъ чудный цвтникъ. Лучи солнца уже окрасили въ золотой цвтъ прятавшіяся въ глубин его розы. Жасменъ, взявъ лейку, погрузилъ ее въ бочку, вкопанную въ землю въ углу цвтника, и принялся поливать флоксы, предназначавшіеся на сегодняшній праздникъ въ честь св. Августа.
— Матушка!— закричалъ онъ, равномрно поливая свои гряды:— флоксы уже готовы. Ихъ можно продавать. По три су за штуку.
— Ну, этого, пожалуй, не дадутъ!
Жасменъ долженъ былъ итти къ своему дяд Жильо, чтобы разузнать, когда начнется сборъ винограда.
— Поцлуй брата отъ меня,— говорила старуха Бюге, отправляя сына.— Да отнеси ему нашу послднюю дыню!
Жасменъ вернулся домой, надлъ черныя панталоны съ серебряными пряжками, рубашку изъ сраго полотна съ отложнымъ воротникомъ, жилетъ съ карманами и темный камзолъ. Потомъ, завязавъ сзади волосы узломъ, онъ надлъ треугольную шляпу, которая употреблялась только по праздникамъ.
Снарядившись такимъ образомъ, онъ отправился въ путь, неся на плеч на большой палк большую желтую дыню, которую его мать нарочно заключила въ небольшую плетенку, чтобъ ‘возбудить любопытство’. Жасменъ шелъ по берегу Сены, наслаждаясь хорошимъ днемъ.
Проходя возл Сентъ-Ассиза, Жасменъ замтилъ въ парк небольшого замка стараго садовника, который чистилъ дорожки,
— Здравствуйте, Летюркъ!
— А, Жасменъ! Войди!
— Благодарю васъ.
Жасменъ снялъ шляпу и поставилъ корзиночку около ршетки.
— Иди, я хочу показать теб новое растеніе,— продолжалъ Летюркъ.— Оно привезено изъ Италіи и цвтетъ у насъ въ первый разъ.
Когда Жасменъ входилъ въ небольшую оранжерею, у него сдлалось сердцебіеніе. Самый набожный человкъ не сталъ бы такъ волноваться на паперти церкви…
— Вотъ!— сказалъ Летюркъ съ самодовольнымъ выраженіемъ лица.
Жасменъ, почтительно держа въ рукахъ шляпу, стоялъ передъ двумя туберозами. Блыя, на длинныхъ зеленыхъ стебляхъ, какъ будто красня отъ сладострастія, которое разливали ихъ чашечки, он пышно поднимались въ групп ананасиковъ, которые, казалось, были рады и довольны такимъ сосдствомъ.
— Потрогай, какъ он нжны,— сказалъ Летюркъ.
Жасменъ протянулъ дрожащую руку.
— А вотъ эта!— продолжалъ старый садовникъ.
То была аристократическая и элегантная гарденія.
— Какъ он красивы!— прошепталъ Бюге.— Вы должны гордиться ими, Летюркъ.
— Ну, еще бы! У каждаго свое честолюбіе! Къ сожалнію, знатоки встрчаются не часто!
Жасменъ снова пустился въ путь. Эти туберозы взволновали его. Онъ испытывалъ такое чувство, какъ будто ему случилось присутствовать при раздваніи какой-нибудь принцессы въ ея брачную ночь, и онъ самъ, какъ разсказывалось въ старинныхъ сказкахъ, сталъ ея супругомъ.
Онъ узналъ также, что ароматъ туберозъ напоминаетъ духи, которые ему однажды подарила Мартина, говоря: ‘Держи! это духи m-me д’Этіоль’.
И Жасменъ сталъ думать о m-me д’Этіоль. Она представлялась ему въ род дочери англійскаго лорда, которую онъ видлъ однажды, когда работалъ въ замк Вье-Праленъ. Эта англичанка была бла, какъ гарденія и такъ же, какъ этотъ цвтокъ, вся закутана въ блую кисею.
Жасменъ тихо шелъ вдоль рки. Вылетвшая изъ зарослей дикая утка вывела его изъ задумчивости. Жасменъ вынулъ изъ кармана тяжелые серебряные часы, которые достались ему отъ отца. Часы пробили восемь. Онъ успокоился и продолжалъ свой путь. Къ нему присоединилась нкая Николь Сансоне, удильщица угрей, разбитная баба, которая въ свое время не обнаруживала страха передъ солдатами легкой кавалеріи, да и теперь, несмотря на то, что ей было уже подъ сорокъ лтъ, посматривала на мужчинъ съ огонькомъ въ глазахъ. Лицо ея, прикрытое шляпой, было красно, передникъ едва скрывалъ ея ожирвшія формы. На спин она несла большую корзинку съ рыбой.
— Сегодня хорошій день,— сказала она Жасмену.— Слдуетъ имъ воспользоваться! Теперь такихъ дней будетъ не такъ-то много.
Они пошли рядомъ. Вдругъ бабенка взглянула прямо въ лицо своему спутнику.
— Ты еще не женатъ? А пора бы! О твоей свадьб уже говорили какъ-то. Думала, что это будетъ осенью И вдругъ, фунтъ! Мартина очутилась у m-me д’Этіоль. Дло, стало быть, откладывается до Рождества?
Жасменъ разсмялся.
— А вдь она преапетитная, право!— продолжала Николь.— На твоемъ мст я не сталъ бы допускать, чтобы вокругъ нея увивались эти прихлебатели д’Этіоль. Добродтель женщины можетъ выскочить изъ рукъ, какъ угорь, и когда дло сдлано, то сдлано. Не звай, Жасменъ. Это теб говоритъ Николь.
Жасменъ уже достигъ мста своего назначенія. Онъ поблагодарилъ торговку за совтъ и направился къ кожевенному заводу дяди Жильо.
Заводъ былъ расположенъ на самомъ берегу Сены. Запачканный дубильной кислотой и кровью, засиженный мухами, онъ зіялъ тремя отверстіями, въ которыхъ сушились кожи. Жилище хозяина находилось на небольшомъ грязномъ и зловонномъ дворик. По средин его стояла телга съ бычьими шкурами.
Жасменъ вошелъ. Онъ всегда встрчалъ хорошій пріемъ у родственниковъ. Тетка Жильо взяла дыню и понюхала ее около стебля. Жасменъ освдомился, когда предполагается собирать виноградъ.
— Если сентябрь будетъ теплымъ, а это весьма вроятно, такъ какъ съ новолунія стоитъ хорошая погода, то скоро можно будетъ и собирать.
— Хорошее дло,— отвчалъ Жасменъ.— А пока что, я хочу провести этотъ день у васъ. Посмотримъ, не найдется ли у васъ какой работы въ огород.
— Ну, у меня есть для тебя дло получше,— промолвила тетка Жильо.— Нашъ сосдъ Евстафій Шатуйяръ общалъ захать за мной и отвезти въ Сенаръ, гд будетъ охотиться король. Но сначала нужно помочь мужу промыть шкуры въ рк. Позжай въ Сенаръ вмсто меня.
Жасменъ колебался.
— Такія вещи можно видть разъ въ жизни,— настаивала Жильо.
Между тмъ пріхалъ Евстафій. Узнавъ, что тетка Жильо не подетъ, онъ заохалъ и заахалъ.
— Я увренъ, что король непремнно будетъ,— говорилъ онъ:— я это узналъ отъ конныхъ гренадеровъ, которые чинили дорогу.
Жасменъ очень удивился, услыша, что солдаты чинили дорогу только для одного прозда короля.
— А,— воскликнулъ Шатуйяръ:— вдь въ экипажахъ будутъ и дамы, и ухабы могутъ порядочно натереть имъ не одни бока. Чего ты смешься? Вдь не садишься же ты на свой салатъ, когда везешь его продавать въ Корбейль?
— Еще бы! Вдь я долженъ заботиться о своемъ товар.
— Каждый долженъ заботиться о своемъ, милый. Впередъ, Бурри!
Лошадь, отъ голоса Евстафія и удара хлыстомъ, двинулась впередъ крупной рысью. Скоро молодые люди достигли Нанди. На деревенской колокольн пробило десять часовъ. хать имъ приходилось мимо уже сжатыхъ полрй, на которыхъ въ солом шныряли куропатки. На фон темнозеленыхъ кустовъ сіяли своими золотыми верхушками стоги. Легкій втерокъ заставлялъ трепетать уже свертывавшіеся листья.
Деревенька Льесэнъ, куда они скоро пріхали, была биткомъ набита. Видъ ея былъ праздничный. Всюду ходили толпы крестьянъ съ фермершами въ соломенныхъ шляпахъ. Какая-то нищенка съ большой дороги, держа свой башмакъ въ рукахъ, глядла на нихъ съ удивленіемъ. По дорог изъ Корбейля шелъ оселъ, нагруженный разными разностями. Возл него шествовали молочницы съ большими жестяными кружками на голов, и мальчишки, продававшіе сласти.
Конные гренадеры, въ красныхъ каскахъ и съ медвжьими шкурами на плечахъ, лихо гарцовали на солнц съ обнаженными саблями. Карабины и штыки болтались у нихъ около сдла.
На самомъ конц длинной и широкой дороги, которая сначала была усяна по об стороны фермами и домиками, а потомъ входила въ лсъ, на перекрестк, Гд гренадеры стояли живою изгородью, виднлась большая разноцвтная толпа, отливавшая желтыми, блыми и красными пятнами. Сбоку на горизонт виднлись какія-то яркія фигуры. Он то появлялись, то исчезали. Надъ этой движущейся панорамой, освщенной косыми лучами солнца, носились стаи воронъ, испуганныхъ необычнымъ шумомъ и движеніемъ.
Молодые люди сошли съ телжки. Жасменъ вдругъ почувствовалъ какую-то робость. Онъ увидитъ короля! Эта мысль заставляла трепетать его сердце. Въ замкахъ, гд ему приходилось работать, онъ нердко слышалъ разговоръ о Людовик XV. Онъ зналъ, какъ могущественъ этотъ государь. Ему казалось, что звуки роговъ имютъ въ себ что-то страшное и что весь лсъ наполненъ этимъ могуществомъ.
Евстафій захватилъ съ собой хлба и сыра. Онъ повлекъ своего спутника къ лсу.
Кое-какъ они пробрались сквозь кусты. Королевская стража не давала никому приближаться къ перекрестку, гд, по ихъ словамъ, долженъ былъ остановиться, его величество.
Къ счастью, Евстафій встртилъ знакомаго егеря, благодаря которому они могли подойти поближе.
— Смотрите хорошенько,— сказалъ имъ егерь.
На краю дороги стояли лошади для свиты короля. Между ними была одна, совершенно блая.
— Это для короля,— прошепталъ егерь.
Другая была золотисто-рыжая.
— А эта для герцогини де-Шатору,— продолжалъ егерь.
Лошади загораживали имъ видъ. Они залзли на вязъ и услись поудобне на его развсистыхъ втвяхъ.
У подошвы дубовъ и березъ, на которыхъ висятъ охотничьи ножи и рога, виднются разнообразныя формы, ходятъ взадъ и впередъ егеря, держа на свор собакъ, суетливо движутся повара, разнося на большихъ блюдахъ жареныхъ зайцевъ и фрукты. За буками мирно отдыхаютъ мулы, украшенные султанами и мдными наушниками. Везд, гд только есть тнь, пируютъ на трав сеньоры, офицеры и дамы, сидя или лежа вокругъ скатертей, накрытыхъ на земл.
Жасменъ былъ ослпленъ. Этотъ пирующій на лон природы дворъ, красивыя лица, задоръ этихъ амазонокъ, которыя умютъ выставлять изъ-подъ платья свои маленькія ножки въ сафьяновымъ сапожкахъ, эти вельможи, украшенные лентами и безпрестанно прикладывающіе руку къ груди, вся эта блестящая аристократія, которую Жасменъ имлъ, уже случай видть въ Мелен, все это приводило его въ восторгъ.
— Какъ это красиво!— воскликнулъ онъ.
Евстафій зашиплъ на него,
— Король!
— Гд?
— Вотъ тамъ!
Людовикъ XV сидлъ на большомъ ковр. На немъ былъ костюмъ изъ краснаго бархата съ широкими галунами, а на голов напудренный парикъ, прикрытый шляпой съ блымъ перомъ. Лакеи летятъ къ нему стрлой. Они предлагаютъ ему жаркое, но его величество отказывается и зваетъ.
Жасменъ успваетъ разглядть, что лицо у короля розовое и круглое. Движеніе его медленны, онъ лниво подноситъ ко рту лапку цыпленка, потомъ бросаетъ ее собак, которая сидитъ около его тарелки. Звнувъ еще разъ, онъ наклоняется къ дам, которая сидитъ рядомъ съ нимъ.
— Герцогиня де-Шатору,— шепчетъ Евстафій.
Онъ былъ въ Париж и знаетъ придворную среду.
— Это не королева?
— Нтъ, это любовница короля.
Лицо герцогини блдно. Она въ желтомъ плать, видимо, она страдаетъ подъ своей треугольной охотничьей шляпой. При словахъ короля она встрепенулась, и Жасменъ, отъ котораго ничто не можетъ ускользнуть, замчаетъ, какъ ея лицо подергивается судорогой, а щеки длаются еще бле.
— Словно она умираетъ,— промолвилъ садовникъ.
Больше всего его безпокоитъ самъ король! Несмотря на скучающій видъ, который онъ напускаетъ на себя, въ глазахъ юноши его окружаетъ особый престижъ.
Жасмену давно твердили, что за короля надо умереть, что именно онъ управляетъ въ битвахъ и одерживаетъ побды. И садовникъ не могъ иначе вообразить себ Людовика, какъ сквозь эти иллюзіи. Ему все же хотлось, чтобы у его повелителя былъ боле повелительный видъ, чтобы онъ самъ былъ повнушительне и повеселе. Ему было какъ-то жалко, что на устахъ французскаго короля то и дло появляется горькая усмшка и онъ тяжело и съ презрніемъ кидаетъ свои взоры. Жасменъ вспоминаетъ, что на картинкахъ онъ видлъ Людовика XV веселымъ, цвтущимъ, съ открытымъ лицомъ. Видъ его былъ таковъ, что заставлялъ одновременно вспомнить о голуб и объ орл. Въ этомъ усталомъ и разсянномъ человк Жасменъ съ трудомъ узнавалъ короля, котораго онъ видалъ на картинкахъ.
Пока Бюге предавался своимъ размышленіямъ, на дорог отъ Монжерона показался разукрашенный экипажъ, блествшій, какъ неожиданная звзда. Нсколько сеньоровъ быстро поднялись съ земли и, приставивъ руку козырькомъ ко лбу, стали’смотрть вдаль.
Экипажъ становился видне. Придворные различали женщину, сидвшую въ голубомъ фаэтон, который былъ запряженъ двумя блыми лошадьми. Сзади нея стоялъ негритенокъ, держа надъ ней раскрытый зонтикъ.
Когда экипажъ началъ приближаться къ мсту королевской остановки, незнакомка стала задерживать лошадей, какъ бы желая дать придворнымъ наглядться на нее. Въ толп царедворцевъ произошло движеніе.
Широкія панье ея платья заполняли кружевами весь экипажъ. Въ лвой рук она держала вожжи, въ правой — большой веръ.
На ея осыпанныхъ пудрой волосахъ красовалась пастушья шляпа. На блдномъ лиц, чуждомъ всякихъ косметикъ, были приклеены три мушки и притомъ такъ ловко, что он блестли, какъ звздочки. Платье было съ очень низкимъ вырзомъ.
Все въ этой дам носило какой-то вызывающій характеръ: ея лицо носило отпечатокъ какой-то гордости, ямочки на щекахъ и въ ушахъ губъ манили и дразнили зрителя. Зубы, дьявольской близны, блестли, какъ жемчугъ, а глаза искали своей жертвы.
Дама прохала мимо егерей, гренадеровъ и слугъ, возбуждая въ нихъ всхъ изумленіе.
Прозжая мимо короля, она сдлала поклонъ.
Жасменъ наблюдалъ за нею съ высоты своего дерева. При вид этой дамы онъ испытывалъ странное смущеніе, отъ котораго онъ даже выпустилъ изъ рукъ втку, за которую держался. Онъ слышалъ, какъ билось его сердце. Ослпленный, какъ будто передъ нимъ предстала сама царица цвтовъ, садовникъ воскликнулъ:
— Чортъ возьми! Красивая женщина!
Рядомъ съ дамой въ экипаж лежалъ букетъ. Жасменъ узналъ его и какимъ-то сдавленнымъ голосомъ крикнулъ:
— Мои цвты! Это m-me д’Этіоль!
Голова у него закружилась. Онъ слзъ съ дерева и пошелъ прочь. Евстафій съ удивленіемъ слдовалъ за своимъ другомъ.
— М-me д’Этіоль!— повторилъ еще разъ Еюге.
Евстафій принялъ лукавый видъ.
— Я слышалъ о ней. Говорятъ, это королевскій кусочекъ.
Когда пріятели достигли Сентлье, Евстафій разстался съ Жасменомъ, пообщавъ зайти за нимъ черезъ часъ.
— Спасибо,— сказалъ садовникъ.— Я лучше пойду пшкомъ. Это будетъ не худо для меня.
— Какъ хочешь. Счастливаго пути!
Жасменъ пошелъ въ ту сторону. Онъ шелъ по дорог, на которой теперь не было ни души, останавливаясь время отъ времени, чтобы провести рукою по лбу.
Такъ вотъ эта удивительная женщина, къ которой Мартина всегда иметъ доступъ! Съ нкоторыхъ поръ Мартина стала красиве и пикантне: несомннно, это отблескъ m-me д’Этіоль!
Жасменъ совсмъ погрузился въ свои думы. Вдругъ онъ услышалъ легкій крикъ и фырканье взбсившихся лошадей и обернулся.
Передъ нимъ былъ голубой фаэтонъ.
Офицеры герцогини де-ла-Шатору оттснили ее, и съ досады она выпустила вожжи и пустила лошадей вскачь. Уже большой зонтикъ валяется на дорог, а негритенокъ даетъ ей нюхать флаконъ съ солью.
Жасменъ бросается впередъ и останавливаетъ лошадей. Онъ вскакиваетъ на подножку экипажа и схватываетъ упавшую въ обморокъ m-me д’Этіоль.
— Помогите!— кричитъ онъ, обезумвъ отъ ужаса.
Негритенокъ дрожитъ, какъ обезьяна въ лихорадк.
— Она умерла!— кричитъ Жасменъ.
Онъ бросается къ ручейку, который текъ въ лсу, и возвращается назадъ, неся воду въ шляп. Онъ обмакиваетъ пальцы въ воду и, подобно тому, какъ это онъ длалъ съ обмершими цвтами, онъ бросаетъ нсколько капель на это блдное лицо, накрашенный ротъ котораго кажется зіяющей раной.
Дама открываетъ глаза и тихо шепчетъ:
— Гд я? Что вы здсь длаете?
Жасменъ бросается на колни. Негритенокъ оправляетъ ей кружева. М-me Этіоль, блдная и взволнованная, хмуритъ брови, болзненно улыбается и наконецъ, какъ бы оправившись отъ сна, говоритъ:
— Теперь я вспоминаю.
Ея маленькія ручки крпко держатъ измятую траву.
— Дай мн мое зеркало — говоритъ она негритенку.— Какой безпорядокъ!— съ ужасомъ продолжаетъ она, бросивъ на него взглядъ.
Она приглаживаетъ букли, расправляетъ брови и съ улыбкой презрнія шепчетъ:
— Боже! я была настоящей женщиной.
Жасменъ не отрываясь смотрлъ въ глаза этого дивнаго созданія: они казались ему то черными, то синими.
Наглядвшись на себя въ зеркало, m-me д’Этіоль протягиваетъ одну руку негритенку, другую Жасмену.
— Поднимите меня!
Жасменъ трепещетъ, не смя прикоснуться къ этимъ тонкимъ, розовымъ пальцамъ.
— Ну, что же!— нервно протягиваетъ m-me д’Этіоль.
Садовникъ беретъ протянутую ему руку и отъ замиранія сердца закрываетъ глаза.
M-me д’Этіоль становится на ноги.
— Кто вы такой?— спрашиваетъ она Жасмена.
— Жасменъ Бюге,— отвчаетъ тотъ, чувствуя, какъ сжимается у него горло.
— Дай ему экю,— говоритъ m-me д’Этіоль негритенку.
Жасменъ длаетъ жестъ, означающій отказъ.
— Благодарю васъ! Но не надо! Не надо!
M-me д’Этіоль тутъ только общаетъ вниманіе на миловидную вншность молодого человка.
— Что вы такъ смотрите на мои цвты?— спрашиваетъ она съ любезнымъ видимъ.
Жасменъ опускаетъ глаза.
— Это изъ моего сада.
— Изъ вашего сада?
— Я садовникъ. Вчера у меня взяла ихъ Мартина Беко.
— Мартина? Я. этого и не знала. Теперь я всегда буду брать у васъ, Жасменъ,— прибавляетъ она съ улыбкой.
Она садится въ свой фаэтонъ, беретъ вожжи и отправляется.
Жасменъ долго провожаетъ ее взглядомъ. Экипажъ повертываетъ на боковую дорогу и разомъ скрывается изъ глазъ.
Садовникъ, вновь погрузившись въ свои мысли, пошелъ дальше.
Женщина, которую онъ держалъ въ своихъ объятіяхъ, ароматъ которой онъ чувствовалъ,— эта женщина была сама m-me д’Этіоль! Это слово какъ будто пло у него въ душ.Какое-то сладкое, но вмст съ тмъ печальное чувство охватило его. Ему казалось, что его душа испарилась изъ него. Лса и луга показались ему печальне, чмъ они обыкновенно бываютъ въ конц лта.
Движимый какой-то непреодолимой силой, Жасменъ вернулся къ дереву, подъ которымъ приходила въ себя m-me д’Этіоль. Ея духи еще носились въ воздух.
Садовникъ закрылъ глаза: передъ нимъ опять предстала эта важная дама, съ ея блествшими глазами и красными, какъ вишни, губами. Открывъ глаза, онъ увидалъ то самое мсто, гд m-me д’Этіоль держалась руками за траву. Наклонившись, онъ поцловалъ это мсто.
Вдругъ онъ выпрямился, какъ будто этотъ поцлуй обжегъ ему губы, и прошепталъ:
— Я съ ума схожу.
Издали со стороны де-Кинси неслись звуки охоты, лаяли собаки, раздавались металлическіе звуки роговъ. Поднявшійся втеръ занесъ пылью слды экипажа и колесъ на дорог.
Бюге шелъ одинъ въ безлюдномъ лсу и наблюдалъ, какъ заходило солнце и небо становилось мало-по-малу фіолетовымъ. Чтобы дойти поскоре до своей деревни, онъ пустился равниной, которая тянулась по направленію къ Сен. Скоро онъ шелъ среди осеннихъ цвтовъ уже при свт полной луны.

II.

Черезъ нсколько недль Жасменъ, взявъ свой календарь, увидалъ, что начинается уже осень..
Небо было печально. Каждый порывъ втра нагонялъ снжныя облака. Волновавшаяся Сена блестла стальнымъ цвтомъ.
Пока Жасменъ глядлъ на облака, снжная буря уже завыла кругомъ старыхъ яблонь.
— Разсматриваешь облака, сынокъ?— сказала вышедшая старуха Бюге.— По нимъ ничего не узнаешь. Хочу убрать фруктовый садъ,— продолжала она.— Если ты мн поможешь, то мы управимся съ нимъ сегодня. Солнышко не долго будетъ грть. Ренеты имютъ хорошій видъ, а кальвили стали совсмъ желтыми.
— Это врно,— проговорилъ Жасменъ.
— Я послала за Этьенной Лампалеръ. Она будетъ помогать намъ. Это не то, что какая-нибудь рохля!
Жасменъ пошелъ въ небольшой сарай и взялъ лстницу. Привсивъ къ поясу корзину, онъ прислонилъ лстницу къ большой яблон и влзъ на нее. Яблоня гнулась подъ тяжестью плодовъ. Жасменъ осторожно сталъ ихъ снимать и тихонько, чтобы яблоки не ударялись одно о другое, складывалъ ихъ въ корзину, повшенную на сукъ.
Когда корзина была полна, старуха Бюге осторожно брала ее руками и несла домой. Тамъ она укладывала ихъ на ршетку, стебельками кверху.
Старуха Бюге работала не покладая рукъ, не хуже мужа, у котораго дядя былъ учитель. Онъ умлъ читать и даже писать! Охъ, ужъ это чтеніе! Сколько времени оно беретъ и какъ развращаетъ человка! Вотъ почему покойный Бюре сидлъ большей частью уткнувши носъ въ книгу, и не разъ ей приходилось видть, какъ ихъ цвточные посвы зарастали дикими незабудками и бывали покрыты слдами ласточекъ. Но Бюге не хотлъ ничего предпринимать противъ этого, увряя, что незабудки похожи на ея глаза, а ласточки напоминаютъ ему ея собственную живость. Но весь этотъ вздоръ обходится въ жизни довольно дорого. Вотъ теперь и у ея сына какой-то мечтательный видъ. Впрочемъ, его вс любятъ, онъ славный малый, а главное, что теперь встрчается рдко, знаетъ свое дло.
— О, если у него будетъ протекція какого-нибудь герцога, онъ далеко пойдетъ,— говорили про него.
Но Жасменъ имлъ разсянный и печальный видъ, особенно послднія недли, и думалъ, Богъ его знаетъ о чемъ. Это произошло съ нимъ со времени послдней королевской охоты. Не забралъ ли онъ себ въ голову сдлаться королевскимъ конюхомъ или егеремъ? Какая глупость для человка, у котораго есть свое хорошее дло, дающее ему кусокъ хлба и кружку горячаго молока.
Пришла наконецъ Тьенетта. Все въ ней блеститъ: блестятъ ея черные, растрепанные втромъ волосы, блеститъ веселое загорлое лицо, сіяетъ радостная улыбка на вздернутыхъ кверху губахъ.
— Вы меня звали?— весело говоритъ она Бюге.
— Да, милочка. Ты должна помочь намъ.
— Съ удовольствіемъ.
Тьенетта направляется къ яблон, гд сидитъ Жасменъ, и подвязываетъ передникъ.
— А, это ты, Тьенетта.
Жасменъ слзаетъ съ дерева и придерживаетъ лстницу.
Но Тьенетта хочетъ вскарабкаться на дерево одна, безъ всякой лстницы. Жасменъ подставляетъ ей спину. Онъ едва чувствуетъ прикосновеніе къ ней босыхъ ногъ, Тьенетта уже на дерев.
— Брось мн корзину!
— Держи!
Тьенетта съ удобствомъ усаживается на втк. Солнце бросаетъ на нее свои золотые лучи и блеститъ на ея блыхъ зубахъ.
Жасменъ начинаетъ думать о божествахъ, которыя живутъ въ деревьяхъ и выходятъ изъ нихъ очень рдко. Объ этомъ онъ читалъ въ одной книжк. Можетъ быть, Тьенетта съ ея темной кожей, огненными глазами и распущенными волосами и есть дріада выскочившая изъ этой яблони, чтобы попробовать ея плодовъ. Изъ буковъ и дубовъ, должно быть, выходятъ боле могучія богини. И Жасмену представляется, какъ одна изъ нихъ, раздвигая втви, идетъ по Сенарскому лсу. Блестящая и живая, она движется впередъ. Въ ней есть что-то, напоминающее m-me д’Этіоль.
Крикъ Тьенетты выводитъ Жасмена изъ задумчивости.
— Вотъ такъ яблоко!
Тьенетта держитъ въ своихъ смуглыхъ ручкахъ какъ будто огненный шаръ и отъ удовольствія болтаетъ ногами.
— Не меньше поросячьяго сердца,— говоритъ она.— Да, оно похоже на сердце, на такое сердце, которое, какъ у тебя, чмъ-то переполнено. О комъ ты все вздыхаешь?
— Ужъ, конечно, не о теб.
— Держу пари, что о Мартин,— лукаво выспрашиваетъ плутовка.
— Вовсе нтъ.
‘Кто же это вскружилъ ему голову. Надо будетъ поразузнать хорошенько’, подумала про себя Тьенетта.
Когда наступилъ полдень, она отправилась къ своей подруг Мартин.
Погрузившись въ свои мысли, она и не замтила, что маркизъ д’Оранжи внимательно смотритъ на нее изъ углового окна своего замка. Сдлавъ съ миной старой обезьяны понюшку испанскаго табаку, онъ принялся длать ей какіе-то знаки рукой. Видя, что Тьенетта не замчаетъ его, маркизъ началъ кричать.
Тьенетта остановилась и взглянула на него. Глаза старика разгорлись. Улыбка на беззубомъ рт растянула складки его изсохшей кожи.
— Вы простудитесь, г. маркизъ,— крикнула ему Тьенетта:— это вамъ вредно.
Тьенетта пустилась бжать. Чтобы перейти черезъ ручеекъ, она нарочно подобрала повыше свою юбку, хотя она и безъ того была довольно коротка, а ручеекъ совсмъ не былъ глубокъ.
На другой день втеръ стихъ отъ дождя, который прошелъ ночью. Солнце взошло ясно.
Крестьяне радостно открывали свои окна. Какой прекрасный день для сбора винограда!
Молодыя двушки уже вышли на работу и наполняютъ корзины. Ихъ головные банты трепещутъ, словно какія-то крылья. Молодежь шумитъ и поетъ. Вотъ появились и парни съ голыми ногами и засученными рукавами. Кто-то затягиваетъ веселую псню. Она несется черезъ вс деревенскія изгороди до самой церкви и будитъ сонную Сену.
Жасменъ равнодушенъ ко всмъ этимъ звукамъ.
— Разв ты не пойдешь на сборъ винограда?— спросила его мать.
— Не хочется.
Вдругъ отворяется дверь: Мартина!
— Какъ, ты еще не готовъ?— кричитъ она Жасмену.
И, подперевъ бока руками, она подходитъ къ садовнику.
— Послушай, Жасменъ. Не очень-то ты вжливъ. Надо бы знать, что я приду. Ну, поцлуй меня.
Садовникъ цлуетъ ее въ об щеки. Мартина бросается на шею старух.
— О, какъ отъ тебя хорошо пахнетъ! А какая у тебя нжная кожа! Ужъ не купаешься ли ты въ молок, какъ твоя барыня?
Субретка покатилась со смху.
— М-me д’Этіоль купается только въ чистой вод.
Въ своемъ бломъ чепц и розовой юбк, изъ-подъ которой виднлись ея маленькія ножки, Мартина была восхитительна. Но прелестне всего были-ея глаза какого-то неопредленнаго цвта, какъ у кошки. Казалось, она могла придавать имъ какое угодно выраженіе и цвтъ. Носикъ былъ немного вздернутъ, какъ бы для того, чтобы показать ея смлость. Впрочемъ, это выраженіе смягчалось ея улыбкой. Въ это утро она, казалось, принесла въ ямочкахъ своихъ щекъ отблескъ самой зари.
— Жасменъ, идемъ. Проводи меня до виноградниковъ,— звонко сказала она.
Бюге немного пріодлся, надлъ башмаки съ желзпыми шипами, которые придлывались, чтобы карабкаться по виноградникамъ.
— Вотъ я и готовъ!
Скоро молодые люди были уже на берегу Сены.
— Итакъ, г. Жасменъ присутствовалъ при королевской охот?
— Какъ же!
— Васъ замтили. M-me д’Этіоль вчера посылала меня поблагодарить за цвты къ моей крестной матери, у которой я и ночевала сегодня.
— Не можетъ быть!
— Увряю тебя. Она всдомнила твое имя. Она мн все разсказала. Она страшно довольна: благодаря этому приключенію король прислалъ ей десять фазановъ, а это дичь очень рдкая.
Жасменъ затихъ. М-me д’Этіоль произносила его имя. И въ первый разъ это имя — Жасменъ Бюге — показалось ему красивымъ. Онъ весь растаялъ отъ внезапнаго счастья. Теперь и пейзажъ кажется ему роскошнымъ, и Бюге весело смотритъ на виноградники. Эти маленькія зеленыя феи, которыя по безсолнечнымъ зимамъ навваютъ сонъ на смертныхъ при помощи своего сока, теперь становятся пурпурными. Он лпятся по крутымъ, отвснымъ склонамъ, съ которыхъ катится оборвавшаяся глина.
Глаза молодого человка блестятъ, лицо проясняется. Онъ ршается заговорить:
— Итакъ, m-me д’Этіоль помнитъ мое имя?
— Вдь, я уже теб объ этомъ сказала.
— Съ того времени, какъ была эта охота?
— Да, съ этого вечера. Я помогала ей снять платья. ‘Мартина,— сказала она, бросая въ сундучокъ свои кольца,— я встртила садовника, который далъ теб цвты для моего фаэтона. Его зовутъ Жасменъ Бюге, не такъ ли? Я немного покраснла. ‘Почему ты сконфузилась?— Онъ красивый малый, велъ себя очень вжливо, когда случилось это несчастіе съ моимъ экипажемъ’,
Жасменъ задыхался отъ радости.
— Что ты такъ радуешься?— спросила Мартина:— это теб очень льститъ?
Ей было очень пріятно, что ея спутникъ, наконецъ, развеселился: она очень любила Жасмена. Они были друзьями дтства, вмст вытаскивали ласточекъ изъ гнздъ въ берегу Сены, играли въ жмурки, пускали волчокъ и мыльные пузыри изъ соломинокъ. Зимой они устраивали цлые замки изъ картъ или вырзали птуховъ изъ бумаги. Мартина была сиротка. Всякій разъ, какъ пріютившему ее крестному отцу нужно было куда-нибудь хать, онъ приводилъ ее къ Бюге, а т укладывали ее спать на одной кровати съ Жасменомъ.
— Можетъ быть, они когда-нибудь поженятся,— улыбаясь, говорилъ самъ Бюге.
Поздне Жасменъ, недолюбливавшій самъ танцы, долженъ былъ сопровождать Мартину на деревенскіе праздники и даже танцовать съ нею подъ звуки флейтъ гд-нибудь на берегу рки подъ развсистыми липами. Приходилось ему показывать ей и панорамы, и маріонетки, покупать пряники и слушать какого-нибудь виртуоза на рожк. Жасменъ угощалъ Мартину разными сластями, и иногда они выпивали по стаканчику легкаго вина.
Старуха Бюге считала ихъ женихомъ и невстой. Молодые люди бросали другъ на друга нжные взгляды и тайкомъ за дверью обмнивались поцлуями, когда Жасмену приходилось бывать у Госсе, и Мартина провожала его до калитки. Однажды, когда Мартина оставила свою прялку и вышла нарвать вишенъ, Жасменъ быстро увилъ розами ея веретено, и когда она вернулась, это веретено показалось ей настоящимъ скипетромъ царицы цвтовъ.
Мартина, впрочемъ, была благоразумна и держала себя осторожно, и ея пріемные родители не могли ее упрекнуть ни въ чемъ.
Между нею и Жасменомъ дло, однако, не было ршено окончательно. Садовнику шелъ уже двадцать третій годъ, а Мартин въ октябр должно было исполниться девятнадцать.
Мартина ршила, что время имъ подумать и о свадьб.
— Я поговорю.
Веселость, вернувшаяся къ Жасмену, придала ей смлости. Тотъ весело шагалъ вдоль берега Сены. Ему пришла охота сорвать ненюфаръ. Онъ подошелъ къ вод, и на его лиц заиграли рефлексы отъ золотистой воды. Мартин показалось, что онъ сталъ похожъ на тхъ сатировъ съ розовымъ тломъ, которыхъ она видала на картинахъ въ замк Этіоль.
Жасменъ досталъ запоздавшій цвтокъ и подарилъ его камеристк.
— Спасибо. Я поставлю его, на память о теб, въ моей комнат.
— Хорошій сборъ, Эвфемэнъ!— закричалъ Жасменъ мстному дьячку, тощая фигура котораго прохаживалась въ своемъ небольшомъ садик.
Къ великой досад Мартины, Жасменъ то и дло заговаривалъ то съ однимъ, то съ другимъ. Многіе подходили къ нему сами.
Она не смла и не могла сказать ему что-нибудь: она была робка, да и приставшіе по дорог болтуны мшали. Такъ незамтно они дошли до дубильнаго завода Жильо.
— А, Мартина,— закричала тетка, увидвъ ее:— какъ хорошо, что ты пришла насъ навстить. Иди вонъ туда, гд находятся двушки.
А вотъ и самъ дядя Жильо. Онъ несетъ корзины, полныя еще холоднаго отъ росы винограду. Онъ отираетъ лобъ и хлопаетъ Жасмена по плечу.
— Очень радъ, что ты пришелъ. Евстафій Шатуйяръ уже здсь.
Евстафій, засучивъ панталоны де колнъ, давитъ виноградъ въ бочк возл сарая.
— Здравствуй, Жасменъ,— кричитъ онъ:— что это тебя не было видно съ тхъ поръ, какъ охотился король?
— Ну, наговоритесь потомъ,— вмшался дядя Жильо:— идемъ, Жасменъ, я отведу тебя на верхушку холма.
Бюгеисчезаетъ съ дядей и, погрузившись въ цлое море виноградниковъ, начинаетъ собирать виноградъ. Онъ ловко и быстро срзаетъ гроздья у самаго ствола. Дядя Жильо продолжаетъ болтать, но Жасменъ слушаетъ его лишь краемъ уха. Легкій втерокъ, вющій съ холмовъ, бирюзовыя небеса, синяя рка, спящая, словно огромная змя,— все заставляетъ его отдаваться мечтамъ о томъ, что его такъ поразило. Передъ нимъ, какъ живая, стоитъ m-me д’Этіоль. Чувство, охватившее его, когда онъ шелъ въ Сантлье, только сильне охватываетъ его. Ему кажется, что m-me д’Этіоль вышла изъ самаго лучшаго угла оранжереи, изъ отдленія гарденій.
Въ одиннадцать часовъ Жасменъ и Жильо кончаютъ работу и спускаются съ холма. Имъ попадается навстрчу тетка Жильо, она несетъ пирогъ съ начинкой изъ дроздовъ. Они идутъ къ погребу дубильщика и возвращаются оттуда съ большими бутылками, запечатанными красными печатями. Дядя Жильо поднимаетъ одну изъ нихъ и начинаетъ разсматривать ее на свтъ: виноградный сокъ разгорается на солнц и, казалось, радуется своему возрожденію
Вс работавшіе надъ сборомъ винограда садятся въ тни небольшого шалаша. Тетка Жильо ржетъ пирогъ, а Мартина раздаетъ куски.
— Держите!— кричитъ она.
Къ ней подходятъ Тьенетта и еще дв какія-то двушки. Евстафій валяется на трав, поднявъ кверху свои ноги, красныя отъ винограднаго сока. Бутылки, которыя откупориваетъ Бюге, хлопаютъ, словно кто стрляетъ изъ пистолета. Шумъ привлекаетъ сюда и Евфемэна. Онъ уже усплъ выпить, и глаза у него блестли. Его длинное черное одяніе запачкано табакомъ. Дядя Жильо приглашаетъ и его, и онъ не заставляетъ себя долго ждать.
Завтракаютъ съ большимъ аппетитомъ.
— А дрозды-то отдаютъ зеленымъ виноградомъ,— замчаетъ Жильо.
— Ну, и пьете же вы, господинъ дьячокъ,— бросаетъ Тьенетта:— видно, что вы въ гостяхъ.
— Экая дерзкая двчонка. Небойсь, когда маркизъ д’Оранжи поилъ тебя сидромъ, то только ротъ развала.
Тьенетта прыснула со смху.
— Маркизъ д’Оранжи! Ну, нтъ, я не люблю стараго снадобья!— И она принимаетъ лукавый видъ.
— Я слишкомъ проста въ моихъ деревянныхъ башмакахъ. Г. д’Оранжи общалъ подарить мн пару настоящихъ башма ковъ съ условіемъ, что онъ самъ наднетъ мн и чулки…
— Ну, твое счастье началось бы съ ногъ.
— Невжа,— надулась Тьенетта.
Мартина между тмъ не спускала глазъ съ Жасмена. Солнце играло въ темныхъ волосахъ молодого человка. Онъ стоялъ подбоченившись. Его жилетъ съ цвточками былъ растегнутъ и открывалъ смуглую шею и грудь. Мартина стала разсматривать его лицо: розовыя щеки, безъ злыхъ складокъ въ углахъ рта, глаза срые, словно стальные, съ голубоватымъ отливомъ. Когда Жасменъ повернулся, Мартина нашла, что его профиль не уступаетъ любому маркизу.
— Что ты невеселъ?— спросилъ садовника дядя Жильо:— въ твои годы я волочился за каждой юбкой. Я и теперь не прочь, но боюсь отпора.
Жасменъ словно съ неба упалъ на этотъ завтракъ Жильо. Посл яркихъ картинъ, которыя рисовала ему его тонкая фантазія, дйствительность внушала ему отвращеніе. Онъ былъ положительно не въ состояніи ухаживать за мстными красавицами.
Онъ бросилъ взглядъ на красныя руки Мартины. Ему вспомнились другія, блыя, какъ снгъ, и предназначенныя, казалось, только для того, чтобы держать лиліи.
— Ну, что же длать,— сердито промолвила камеристка:— не могу заставить тебя быть галантнымъ кавалеромъ. Что ты все молчишь?
— Я не хотлъ тебя обидть, Мартина. Это солнце напекло мн голову.
— Напекло голову, когда уже стало морозить?— вмшался Евстафій.
— У меня голова болитъ,— отрывисто повторилъ Жасменъ.
— Оно и видно,— заговорила Тьенетта, вступаясь за Мартину:— должно быть, ему и въ самомъ дл не по себ, если онъ не можетъ даже отвчать, какъ слдуетъ.
— Да, мой милый,— заговорилъ опять Евстафій:— если ты будешь тереться около женщинъ, то это тебя до добра не доведетъ, и ты совсмъ потеряешь голову, какъ тогда, въ Сантльескомъ лсу, помнишь?
Жасменъ опустилъ голову. Тьенетта была заинтригована.
— А что такое произошло въ этомъ лсу?
— Одна прекрасная дама…
— Ага!
— М-me д’Этіоль…
— Онъ покраснлъ, покраснлъ!— закричала Тьенетта:— да, онъ влюбленъ въ эту даму!
— Молчи, язва!— закричалъ Жасменъ.
Дядя Жильо, уже клевавшій носомъ, встрепенулся.
— Идите браниться куда-нибудь подальше, а мн дайте вздремнуть.
— Напослдокъ полагается выпить,— промолвилъ дьячокъ, протягивая свой стаканъ.
Мужчины послдовали его примру. Опорожнивъ бутылку, они бросили ихъ на траву.
Пока тетка Жильо убирала тарелки, гости разбрелись по разнымъ дорожкамъ. Молодые люди и двицы, длая видъ, что ищутъ тни, удалились за холмы. Тамъ въ бломъ мловомъ пласт зіяли голубоватыми отверстіями небольшія пещеры. Эти пещеры, скрытыя отъ глазъ зеленью виноградниковъ, тянулись иногда подъ землей довольно далеко и освщались сверху черезъ естественныя окна, прорытыя каплями дождя.
Мартина съ удовольствіемъ увлекла бы Жасмена въ это обычное для прогулокъ влюбленныхъ мсто, но садовникъ, раздосадованный Тьенеттой, бросилъ своихъ друзей. Напрасно она искала его подъ большими оршниками, тнь которыхъ ложилась черными пятнами на виноградники, среди молодыхъ двушекъ, позлащенныхъ красноватыми лучами солнца. Его нигд не было.
— Что это съ твоимъ женихомъ?— спросила ее одна изъ сосдокъ.
Бдняжка едва сдерживала слезы.
Куда же двался Жасменъ? Что съ нимъ вдругъ сдлалось? Онъ обыкновенно не раздражался отъ какого-нибудь неосторожнаго слова и отличался кротостью и спокойствіемъ.
Мартина встревожилась. Она взобралась на скалы и встртила тамъ Винсента Леги, человка ни къ чему непригоднаго, служившаго пастухомъ. Онъ внушалъ ей страхъ своими безцвтными глазами и волосами, какъ солома, падавшими ему на плечи, словно мертвыя зми. Когда онъ смялся, на его лиц, заканчивавшемся всклокоченной бородой, бросались въ глаза два огромные зуба. Ноги у него были кривыя, и когда онъ шелъ, то казалось, что он вотъ-вотъ заплетутся одна за другую.
Мартина съ крикомъ спустилась съ возвышенности.
— Что съ тобой?— спросила ее одна крестьянка.
— Онъ принесетъ мн несчастіе!
— Кто?
— Винсёнтъ.
Молодые парни загикали на пастуха, который былъ козлищемъ отпущенія для всей деревни.
— Пошелъ прочь!
Полетли камни. Одинъ попалъ ему прямо въ лобъ. Показалась кровь. Леги закрылъ рукой пораненное мсто, вытеръ кровь подоломъ рубахи и исчезъ.
— Отдлалась Мартина.
Хриплый звукъ рога возвстилъ возобновленіе работъ. На колокольн деревенской церкви пробили часы.
— Леги, дйствительно, приноситъ несчастіе, ты права, Мартина,— сказала одна изъ сборщицъ, выходя изъ пещеры и на ходу поправляя косынку и чепецъ.
Мартина печально вернулась къ винограднику Жильо. Тамъ онъ замтила Тьенетту.
— Что съ тобой?
— Жасменъ исчезъ.
— Придетъ, не бойся!
— Нтъ, не придетъ.
— Это почему?
Мартина, вытеревъ слезы, пустилась разсказывать о томъ, какъ ея женихъ былъ холоденъ съ нею съ самаго утра, какъ онъ былъ угрюмъ и нелюбезенъ во время завтрака.
— Онъ меня не любитъ! Онъ влюбился въ другую!
— Въ какую ‘другую’? Я всхъ знаю въ деревн, и если бы Жасменъ ухаживалъ за какой изъ нихъ, я бы это знала.
— Но онъ цлый день былъ холодне льда! Развеселился только тогда, когда заговорили о m-me д’Этіоль.
— Ого!
— Тогда онъ даже затанцовалъ на берегу.
Тьенетта заволновалась.
— О, это врно! Помнишь, какъ онъ набросился на меня!
— Жасменъ влюбился въ мою госпожу! Перестань смшить меня,— сказала Мартина недоврчиво.
— Смйся, смйся, сколько хочешь. Я уже давно замтила, что у Жасмена голова пошла кругомъ, а его мать сказала мн, что все пошло съ того дня, какъ онъ побывалъ на этой королевской охот. Онъ тамъ видлъ m-me д’Этіоль?
— Она упала въ обморокъ прямо къ нему на руки?
— Къ нему на руки!
— Онъ долженъ былъ положить ее на землю.
— А помнишь, что Шатуйяръ говорилъ за завтракомъ? Что Жасменъ совершенно одурлъ, увидвъ m-me д’Этіоль.
Об двушки взглянули другъ другу въ глаза. Мартина нахмурила брови, ея лицо стало печально. Она схватилась рукою за сердце. Тьенетта лукаво радовалась, что ей удалось заронить у подруги подозрніе.
Посл вечеренъ Мартина отправилась домой. Въ замокъ ее должна была доставить повозка ея крестнаго отца.
Подъхавъ къ Буасси, Мартина зашла къ Бюге. Жасменъ тотчасъ же замтилъ, что она сердится на него.
— Ты хочешь проститься со мной?— забормоталъ онъ.
Онъ взялъ ее за талію и поцловалъ. Въ дверяхъ показалась старуха Бюге.
— Мартина,— забормоталъ сконфуженный Жасменъ:— я пойду за винными ягодами, которыя я теб общалъ.
Корзина была быстро набрана. Мартина, поправивъ на скорую руку свой чепецъ, повсила ее на обнаженную руку.
— До свиданья, до свиданья,— говорила она, усаживаясь въ повозку Реми Госсе.
Виноградари стали уже возвращаться домой. Впереди всхъ плелся дьячокъ, еле держась на ногахъ. Остальные шли усталые, но тоже веселые.
— Прощай, Мартина!— кричали двушки…
— Ты не возьмешь съ собой Бюге?— смялись парни:— не забудь пригласить насъ на свадьбу!
Мартина была въ восторг и неумолчно болтала подъ рысь лошаденки дяди Госсе. Ея крестный, успвшій осушить не одну кружку, теръ свои отяжелвшія вки.
Двушка вспоминала, какъ се цловалъ Бюге. Они дйствовали на нее, какъ легкій ожегъ, и она до сихъ поръ чувствовала ихъ на своихъ щекахъ. Ее бросало въ дрожь.
‘Нтъ, онъ любитъ меня!— говорила она про себя: — Тьенетта говорила вздоръ’.
Ей вспоминались слова Жасмена:’Отъ тебя пахнетъ, какъ въ раю’, и она принялась украдкой нюхать свою накидку. Боже мой! Да вдь отъ нея пахло тми самыми духами, которыми была надушена ея госпожу въ тотъ день въ Сенар! Мартина прежде, чмъ хать сюда, плеснула себ на грудь нсколько капель этихъ духовъ.
Она поблднла.
— Вдь это онъ цловалъ не меня!— прошептала она.
Грустно пріхала она въ Этіоль. Былъ уже одиннадцатый часъ.
Ей открылъ дверь полуодтый слуга.
— Вотъ какъ!— сказалъ онъ:— тебя привезъ крестный! А гд же твой женихъ-то?
Добравшись до своего уголка, Мартина почувствовала себя покинутой и одинокой. Слуга сказалъ врно. У нея нтъ больше жениха! А между тмъ Жасменъ любилъ ее давно! Разв онъ не дарилъ ей очень дорогихъ вещей. Разв онъ не подарилъ ей великолпный кораллъ въ форм зуба? Когда она была больна, онъ разъ двадцать отрывался отъ своей работы и прибгалъ навстить ее. Сколько разъ лтомъ онъ каталъ ее на лодк по Сен и собиралъ для нея въ устьяхъ ручейковъ блоснжныя лиліи. Разв, наконецъ, онъ не поклялся однажды Мартин, что не будетъ слушать никакихъ заигрываній.
— Да, да, онъ все-таки меня любитъ! Такая любовь не можетъ исчезнуть такъ скоро!
Тмъ не мене ей было тяжело среди ночной темноты. Полное безмолвіе давило ее. Ей пришла на мысль m-me д’Этіоль, спавшая, какъ фея, на раззолоченной кровати съ шелковымъ пологомъ.
‘Да, такія женщины мало ли что могутъ сдлать! Она способна вскружить голову самому королю!’
Надо, однако, что-нибудь предпринять. Но что именно? Надо прежде всего ухать изъ Этіоля, надо лишить Жасмена возможности тамъ бывать, надо вернуться въ деревню и жить возл него.
‘Я хочу быть его женою,— ршила Мартина: — Въ Буасси я скоро заставлю его заняться мною’.
Взявъ огниво, она зажгла свчку и принялась писать письмо своей тетк Ланд Мопно. Въ этомъ письм она сообщила, что ей надоло служить въ чужихъ людяхъ, что она скоро оставитъ свое мсто у m-me д’Этіоль и проситъ предупредить объ этомъ Бюге, чтобы они не упали въ обморокъ отъ изумленія при вид ея скораго возвращенія.
На другой день рано утромъ Мартина передала это письмо проходившему мимо разносчику. Принявъ опредленное ршеніе, она почувствовала себя легче.
Около десяти часовъ m-me д’Этіоль потребовала ее къ себ для совершенія туалета.
— Ну, какъ вчера, кажется, была хорошая погода для сбора винограда?
— Говорятъ, что вина совсмъ не будетъ: все выпилъ дьячокъ Гурбильонъ.
— Пьяница этотъ Гурбильонъ. А что же ты ничего не скажешь мн о жених?
Мартина едва не упала въ обморокъ. Однако нужно было что-нибудь говорить.
— Я думаю, что теперь самое удобное время для свадьбы.
— Что ты такъ торопишься? Боишься располнть, что ли?
— Вы не разсердитесь на меня, если я скажу, что случилось?
— Что такое?
— Жасменъ любитъ другую.
И Мартина залилась горькими слезами.
— Онъ самъ теб сказалъ объ этоМъ?
— Самъ-то онъ, можетъ быть, и не догадывается, но для меня въ этомъ нтъ никакого сомннія.
— Бдняжка! Но если ты его такъ любишь, то. надо постараться удалить соперницу. Пусть онъ поступитъ сюда садовникомъ. Тутъ ты его будешь имть всегда на глазахъ. Мы дадимъ ему тутъ дло. Положись на меня. Перестань же плакать. Ты знаешь, я не люблю печальныхъ лицъ.
Мартина смолкла. Цлый день она думала о доброт m-me д’Этіоль. Она сознавала, что была несправедлива къ ней вчера. Чмъ же она виновата, если Жасменъ взялъ себ такую дурь въ голову? Разв онъ виноватъ, что эта чародйка покорила его, если она покорила и самое Мартину, которая чувствовала бы себя несчастной, если бы ей пришлось разстаться съ ней.
Здсь все такъ хорошо, такъ красиво. Рчи такія деликатныя, бесды о музык…
Мартина уже жалла о томъ, что написала письмо. Но оно уже дошло до тетки Монно, и на другой день она явилась въ Этіоль самолично. Выказавъ глубочайшее уваженіе къ слуг, который открылъ ей ворота, она просила вызвать Мартину. Ланда была сплошь покрыта морщинами, и опредлить ея возрастъ, какъ это бываетъ у крестьянокъ, было трудно.
— Когда я прочла твое письмо,— начала она:— я подумала, не съ ума ли ты сошла? Ради памяти твоей покойной матери, которая поручила тебя мн, я ршила пріхать сюда и не дать теб сдлать этой глупости. Посл будешь кусать руки.
— Идемъ дальше, тетя. А какъ на это посмотрлъ Жасменъ?
— Неужели ты думаешь, что я показала ему твое письмо. Влюбленные везд одни и т же: все, что скажешь, все хорошо. Они на все смотрятъ твоими глазами. Но ужъ я-то не сдлаю по-твоему: не хочу прятать тебя въ своей хижин, которая теб покажется берлогой посл такихъ-то палатъ.
— Мн такъ хотлось вернуться въ деревню и выйти замужъ,— прошептала Мартина.
— Ты знаешь, я была штопальщицей въ Париж и если бъ вотъ такъ вдругъ ни съ того, ни съ сего захотла вернуться въ деревню и выйти замужъ, то моя мать такъ встртила бы меня, что у меня всякая охота къ этому пропала бы. Когда за душой гроша нтъ, а вкусы широкіе, то нужно сначала сумть набить, какъ сл дуетъ, мошну.
— Хорошо, я сдлаю по-вашему,— скромно сказала Мартина, опустивъ глаза.
Пока крестная мать читала ей нотацію, ей прищелъ въ голову одинъ планъ. Она понимала, конечно, что Бюге никогда не по, сметъ признаться въ своей любви къ m-ie д’Этіоль. Она знала, что ея барыня была не изъ такихъ, чтобы дарить.свою любовь какому-то садовнику.
— Прежнее ужъ не вернется,— вздохнула Мартина про себя:— и это всегда будетъ стоять между нами. Надо будетъ сдлать такъ, чтобы какъ можно больше походить, на m-me д’Этіоль. Это вполн возможно. Когда она гримируется, чтобы играть у г-жи Вплльмеръ какую-нибудь комедію, она придаетъ своему лицу такое выраженіе, что вс присутствующіе смются.
Мартина ршила даже воспользоваться своей барыней, чтобы привлечь къ себ Жасмена. Надо было постоянно говорить ему о ней, душиться ея духами, повторять ея слова. Это было жестоко для Мартины. Но борьба была неизбжна.

III.

Недли дв спустя, Жасменъ копалъ у себя гряды. Хотя стоялъ еще октябрь, по подмораживало сильно, и Жасменъ все думалъ о томъ, оставить ли пышные красные цвты попрежнему украшать его садъ. Они радовали глазъ, какъ бы говоря, что пока они не умерли, зима еще не наступила. Но увы! Предвстники зимы, горихвостки уже собирались стаями на деревьяхъ и издавали свой рдкій, пронзительный крикъ.
— Зима будетъ ранняя и жестокая,— разсуждалъ про себя Жасменъ:— огурцы покрылись тройной шкуркой, а это самый врный признакъ.
И трудолюбивый садовникъ торопливо перетряхивалъ землю, разворачивая ее киркой. Посл, когда наступятъ заморозки, ее уже ничмъ не возьмешь.
Чтобы заполнить пустое мсто, оставшееся посл георгинъ, Жасменъ пересадилъ сюда резеду и веронику. Вмст съ хризантемами и бенгальскими розами они образуютъ какъ бы аррьергардъ его цвтника.
Сказать по правд, эти цвты не пользуются его сочувствіемъ, и Жасменъ разводитъ ихъ только для покупателей. Съ самаго дня сбора винограда Жасменъ работаетъ съ ожесточеніемъ. Салатъ, уже разсянный на томъ мст, гд были дыни, взойдетъ у него раньше, чмъ у другихъ огородниковъ, а чеснокъ, прикрытый соломой, будетъ всю зиму для суповъ. Подъ конецъ Жасменъ засадилъ артишоки и салатъ.
Сегодня онъ ожидаетъ къ себ Винсента Леги, чтобы вмст съ нимъ очистить лсъ отъ валежника. Бродяга скоро показывается на забор и спрыгиваетъ въ садъ.
— Почему ты не входишь въ ворота?— спросилъ Жасменъ.
Леги предпочитаетъ вывихнуть ногу, чмъ подвергнуться ударамъ вилъ, которыми общали наградить его деревенскіе парни.
— Если ты лазаешь такъ хорошо, то ползай на эту грушу и стряхни плоды, которыя растутъ на самой верхушк.
Леги съ ужимками большой обезьяны отправляется къ дереву. За грушей скоро очередь дошла и до абрикосоваго дерева, которое онъ обчистилъ съ удивительной ловкостью.
Вечеромъ явилась посмотрть на работу сама Бюге. Садъ, казалось, помолодлъ.
Жасменъ хотлъ, чтобы Леги отобдалъ у нихъ, но хозяйка выслала ему ломоть говядины съ кускомъ хлба и отослала его назадъ, считая, что она расплатилась съ нимъ за его работу.
Леги ушелъ точно такъ же, какъ и пришелъ. Выбравшись въ поле, онъ заплъ. Жасменъ долго слушалъ эту псню.
Когда онъ вернулся домой, старуха облегченно вздохнула.
— Вотъ и ты наконецъ!— сказала она.— А я было боялась, что теб придетъ въ голову провожать этого разбойника по полямъ. Послушай, ты хорошо сдлаешь, если не будешь звать его сюда. Вдь по его слдамъ какъ разъ придетъ къ намъ и какая-нибудь бда. Злые языки и такъ ужъ много болтаютъ съ тхъ поръ, какъ ты сдружился съ нимъ.
— Ну, ты знаешь, я не обращаю вниманія на другихъ! Если ты будешь такъ же усердно заниматься своими кроликами и курами, что можетъ случиться съ нами худого?
— Когда же ты женишься?
— Вотъ подождите. Мой отецъ въ день своей свадьбы посадилъ для птицъ рябину. Я тоже посажу ее передъ домомъ, и она будетъ служить убжищемъ для тхъ, которые идутъ по дорог, безъ гроша въ карман.
— Опять эти нелпыя мысли? До чего же это тебя доведетъ.
— Мн не разъ приходилось слышать, что народъ очень несчастенъ. Не вс деревни такъ зажиточны, какъ наша. Насъ дворяне угнетаютъ. Нашъ уголокъ благословенный. А знаешь ли ты, что въ Бургундіи есть виноградари, которые принуждены просить милостыню? Люди изъ Лимузина и Оверни идутъ на заработки въ Испанію, чтобы принести семьямъ хоть немного денегъ. Нкоторые жители около Марны — я самъ знаю нсколько человкъ,— не зарабатываютъ и трехъ су въ день и спятъ на солом!
— Помоги имъ Богъ,— прошептала старуха.
— Да, мы среди нихъ богачи, въ род того, какъ золотыхъ длъ мастера въ Париж среди ремесленниковъ. Вдь многіе питаются хлбомъ съ водой, а мясо дятъ только въ Пасху.
Ужинъ прошелъ въ грустномъ настроеніи.
Проглотивъ гороховый супъ, Жасменъ зажегъ спичку, раздулъ огонь въ камин и вынулъ изъ стариннаго шкапа дв большія книги, переплетенныя въ кожу и съ краснымъ обрзомъ страницъ. То было наставленіе къ уходу за фруктовыми деревья, мы, изданное директоромъ всхъ королевскихъ садовъ Кэнтини. Перелистывая страницы, Жасменъ сталъ читать эти наставленія? Читалъ онъ довольно долго. Часамъ къ десяти старуха Бюге зажгла свчку и удалилась, недовольно ворча:
— Чего ты не ложишься спать, Жасменъ?
— Еще рано.
— Ты совсмъ зачитаешься!
Оставшись одинъ, Жасменъ захлопнулъ книги и положилъ ихъ обратно. Мысли его витали вокругъ. знаменитыхъ въ то время парковъ — Версаля, Сенъ-Клу, Медона, Со и другихъ, устройство которыхъ такъ поощряли Людовикъ XIV и его братъ, герцогъ Орлеанскій. Потомъ онъ просмотрлъ нсколько гравюръ, хранившихся въ шкапу: вс он изображали правильно и симметрично разбитыя дорожки и куртины. Жасмену пришло въ голову, выпадетъ ли на его счастье когда-нибудь разбить подобный паркъ и ухаживать за такимъ ковромъ изъ цвтовъ.
Онъ вздохнулъ и прежде, чмъ ложиться спать, вышелъ посмотрть на звздное небо. Онъ любилъ небо. Ему казалось, что сводъ небесный охраняетъ зимой заснувшія растенія и ихъ душу. На этотъ разъ безоблачное небо, усянное звздами, показалось ему особенно торжественнымъ.
Вернувшись домой, онъ прислъ къ столу и задумался. Его мысли невольно понеслись къ m-me д’Этіоль, и картины, одна другой заманчиве, предстали передъ нимъ.
Жасменъ ударилъ себя кулакомъ по лбу.
— Ты не смешь думать о m-me д’Этіоль! Вдь ты крестьянскій сынъ!
Ему стало казаться, какъ будто онъ осквернилъ что-то священное, что онъ умретъ, если ему не удастся еще разъ видть m-me д’Этіоль. Снова передъ его глазами предстала сцена, разыгравшаяся въ лсу. Онъ чувствуетъ на себ мняющійся взглядъ важной дамы, ощущаетъ пожатіе ея руки, когда онъ ее поднималъ. Приходитъ ему на память, какъ онъ однажды утромъ ршилъ дойти до самаго замка Этіоль. Онъ боролся съ этимъ желаніемъ, но борьба была такъ сильна, что онъ совершенно ослаблъ, какъ будто его заставили выворотить дубъ. Къ тому же въ Этіол онъ могъ встртить и Мартину.
— Мартина!
Его мысли повертываются къ субретк. Какъ она кротка и добра! Она будетъ доброй и надежной женой. Вдь когда она поднимаетъ слова на глаза Жасмена, сколько въ нихъ свтится любви и нжности!
— Нтъ, это ее убьетъ!— шепчетъ онъ.
И въ горячей молитв, прерываемой рыданіями, Жасменъ молится о томъ, чтобы Мартина, подруга его дтства, оттснила дерзкую пришелицу и снова заняла бы въ его сердц прежнее мсто.
И вдругъ ему стало ясно.
— Мартина тутъ ничего не можетъ сдлать!
Онъ старается почерпнуть изъ глубины своего существа т силы, которыя позволяютъ людямъ сдерживать ихъ страсти. Вдь любилъ же онъ розы, которыя не отвчали ему, или астры, до которыхъ не смлъ дотронуться. И нельзя ли питать такую же любовь къ той, образъ которой такъ запечатллся въ его сердц?

IV.

Тихо подошло по снгу Рождество. Если бы колокола не возвстили о его наступленіи, его, пожалуй, не замтили бы, какъ не замчаютъ какого-нибудь бродягу, выходящаго изъ лсу.
Цлую недлю Бюге, усердно работая метлою, отметалъ отъ дома снгъ, грозившій завалить вс выходы. Около крыльца образовался цлый снжный валъ, благодаря чему втеръ не могъ завывать подъ самой дверью.
Деревенька, казалось, гордилась своими разукрашенными морозомъ и причудливыми отъ снга трубами. Колоколъ звучалъ какъ-то особенно ясно, а красовавшійся на колокольн птухъ, засыпанный снгомъ, сталъ совсмъ блымъ, безъ малйшаго пятнышка.
Вдали поднимались поблескивавшіе отъ снга холмы. По рк уже плыли порядочныя льдины.
Въ канунъ Рождества часамъ къ десяти небо было усяно звздами.
Этьенеттъ Лампалеръ съ самаго утра помогала старух Бюге. Она быстро вычистила старую мдную грлку, которая блестла, какъ солнце, и сковороду, которая сіяла, какъ луна. Покончивъ съ уборкой, она повсила сковороду на большой гвоздь возл камина.
Вечеромъ общала прійти Мартина, чтобы провести канунъ праздника у Бюге.
Посл обда Этьенетта принялась щипать гуся. Она не зарзала его, а ощипывала его живымъ. Перья должны были итти въ ея пользу. Хотя было и не особенно пріятно слышать неистовые крики бдной птицы, но Тьенетта заглушала ихъ пснями и, быстро вырывая гусиный пухъ, складывала его себ въ передникъ.
Когда жирное брюхо бившей крыльями птицы стало голымъ, черные волосы Тьенетты были какъ будто напудрены, словно у какой-нибудь маркизы. Жасменъ сказалъ ей комплиментъ, но ей некогда было обращать на это вниманія: въ это время она зажала гуся между ногами и стала ощипывать ему шею
Показалась кровь.
Жасменъ съ отвращеніемъ вышелъ изъ комнаты.
— Ишь, какой нженка! Не бейсь, не отвернешься отъ него, когда я подамъ его на столъ!
Въ сумерки явилась Ланда Монно, неся подъ мышкой корзинку, закрытую тряпкой.
— А Мартина?
— Она передавала моему брату Реми, на рынк въ Корбейл, чтобы ее не ждали: въ замк какой-то празднество. Вотъ записочка, гд все сказано.
Жасменъ взялъ бумажку. Она была тщательно сложена и запечатана облаткой. Когда Бюге развернулъ ее, на него пахнуло духами.
‘Словно она капнула сюда нарочно!’
Онъ сталъ читать. Прежній неуклюжій почеркъ сталъ теперь боле разборчивымъ и легкимъ.
‘Она пишетъ не хуже своей барыни’,— подумалъ про себя садовникъ.
Письмо задрожало въ его рук.
Ланда Монно, старуха Бюге и Тьенетта жадно старались прочесть новости въ глазахъ Жасмена.
— Ну, мой милый,— смло начала Монно:— чего ты такъ смутился, словно двушка, которую подстерегъ въ овраг какой-нибудь гренадеръ.
— Нтъ, я просто обманулся въ ожиданіяхъ. Ну, что же длать. Мартина будетъ на праздникахъ. Матушка, она шлетъ теб поклонъ.
— А пока что,— промолвила тетка Монно, открывая корзину:— вотъ сосиски, отъ которыхъ вы пальцы проглотите. Свинья-то была какая! Сто фунтовъ всила! Три мсяца подъ рядъ, несмотря ни на какую погоду, я собирала сама для нея желуди. Только желуди она и ла. Зато и мясо у ней было твердое, какъ мраморъ.
— Жаль, что Мартина не придетъ,— сказала Тьенетта:— я бы спла рождественскія псни. На ферм я выучилась новымъ у Реньосіелэ.
— А ты спой ихъ и безъ нея. Ты будешь пть, а мы станемъ теб подпвать,— предложила Бюге.
Потомъ она открыла наружную дверь и посмотрла кругомъ.
— Только бы снгъ не задержалъ Жильо съ женой. Они должны были пріхать еще засвтло, а ихъ что-то нтъ. Зажги-ка свчи, Тьенетта, все будетъ веселй.
Тьенетта поставила на столъ два подсвчника и щипцы.
Свчи нсколько умрили яркій отблескъ камина, ихъ спокойный свтъ разлился до самыхъ темныхъ уголковъ комнаты и заигралъ на оловянныхъ солонкахъ.
Тьенетта опалила гуся и, распоровъ ему брюхо, положила передъ хозяйкой. Бюге вытащила изъ жара каштаны, очистила ихъ и набила ими гуся.
Въ эту минуту дверь отворилась, и вошли Жильо.
— О, какъ отъ васъ пахнуло холодомъ,— сказалъ Жасменъ, здороваясь.
Онъ вышелъ, чтобы поставить бричку въ сарай и отвести лошадь въ конюшню. Покончивъ съ этимъ, онъ вытеръ руки снгомъ, хорошенько вытеръ ихъ и, вытащивъ изъ кармана письмо
Мартины, поднесъ его къ своему лицу, съ наслажденіемъ вдыхая струившійся отъ него ароматъ.
Когда онъ вернулся домой, гусь уже жарился. Тьенетта повертывала его во вс стороны, напвая рождественскія псни. Отогрвъ руки и ноги, Жильо, отъ которыхъ шелъ паръ, принялись подпвать ей сиплыми голосами.
Въ этотъ моментъ какая-то головня упала прямо на сковороду и ярко вспыхнула отъ гусинаго жира.
— Жасменъ,— закричала Тьенетта:— я обожгла себ бокъ.— Ступай на мое мсто.
Жильо поправилъ щипцами злополучное полно, которое сильно трещало.
— Не верти такъ скоро,— сказала Бюге сыну.— Пусть подрумянится хорошенько. Держи его надъ самымъ огнемъ! Пусть хорошенько прожарятся крылья. Въ этомъ мст всегда плохо прожаривается. Отчего ты не поешь съ другими? Вотъ малый, который не уметъ длать двухъ длъ за разъ!
— Да, это не то, что мой покойный муженекъ,— заговорила тетка Монно.— Онъ и билъ меня, и стаканъ изъ рукъ не выпускалъ. Да и ноги у него были длинныя. Когда, бывало, удавалось избгнуть кулака, приходилось получать ударъ ногой.
— Ну, оставимъ мертвыхъ въ поко,— вмшалась Бюге.— Смотри, отъ гуся идетъ дымъ. Онъ уже готовъ.
Она сняла гуся съ огня. Стали готовить столъ, на которомъ красовались три бутылки вина, привезенныя съ собой Жильо.
— Столъ недуренъ!— восклицалъ Жильо.
Дв свчи бросали свтлыя пятна на срую скатерть, на которой стояли приборы. На оловянныхъ кружкахъ играло красноватое отраженіе камина. По средин стола на фаянсовомъ блюд съ желтымъ донышкомъ красовался аппетитный, подрумянившійся гусь.
— Не зажечь ли третью свчку?— спросилъ Жасменъ.
— Это нехорошая примта!— воскликнула Бюге.
— Ну, пора и садиться,— заявилъ Жильо.— За столъ садятся всегда съ удовольствіемъ,— продолжалъ онъ, подмигнувъ глазомъ.— Жаль, что Мартина не придетъ,— добавилъ онъ, обращаясь къ племяннику.
— Да,— заговорила тетка Монно:— Мартина привыкла къ сервировк и любитъ, чтобы все было да блоснжной скатерти. Теперь бы она показала, какъ нужно держать себя. Вдь, сказать по правд, съ тхъ поръ, какъ она живетъ въ замк, она сильно перемнилась.
— И къ лучшему, не правда ли, Жасменъ?— вставила свое слово Тьенетта.
Старуха Бюге кончила рзать гуся.
— Кто хочетъ?
— Если это никого не обидитъ, то дайте мн. Я обожаю жирное,— отозвалась тетка Монно.— Но все-таки у нашей Мартины теперь видъ настоящей маркизы.
Вс стали спорить.
— Именно, именно,— стояла на своемъ Монно.— Мн сдается, что Мартина подражаетъ своей барын, какъ обезьяна. А еще хотла отказаться отъ мста. А теперь вотъ все старается длать, какъ m-me д’Этіоль! То-то молодость-то!
— Такъ можно нарваться и на худой примръ,— замтила Тьенетта.
— Ну, матушка, выше лба уши не растутъ.
Тьенетта прыснула со смху.
— Впрочемъ,— продолжала Монно, похрустывая:— подражать своимъ барынямъ — это не такъ дурно для горничной. Я знала немало ихъ, когда работала въ Париж. Тамъ он словно настоящія барыни. Такъ и осыпаютъ себя пудрой и красятся такъ, что щеки у нихъ красне колеса. Юбки у нихъ съ фалбалами. Куда ужъ имъ вымыть какой-нибудь горшокъ. Въ пору только мушки лпить себ на лицо.
— Лпили бы лучше на…— начала было Тьенетта, но хозяйка поспшила зажать ей ротъ.
— Въ Этіол немало болтаютъ о новыхъ платьяхъ Мартины и о башмакахъ, которые она выписала себ изъ Парижа,— продолжала Монно, работая зубами надъ гусемъ,— Теперь башмаки изъ лавки Санъ-Крепена для нея ужъ не годятся.
— А вдь прежде и они, были хороши,— вставила свое слово Бюге.
— Говорятъ, что она даже красится. Но этого не можетъ быть въ нашей семь. Я во всю свою жизнь только и знала одну мазь,— которая мягчитъ нарывы. Нтъ, ужъ теперь Мартина не хочетъ, чтобы отъ нея пахло коровникомъ. Ну, еще бы! Одно дло ходить за свиньями, а другое — служить за маркизой. Не одно и то же!
Жасменъ нетерпливо постукивалъ ложкой по скатерти.
Въ полночь зазвонили колокола.
— Время итти въ церковь,— кричала тетка Жильо, стараясь разбудить своего мужа, заснувшаго около огонька.
— А,— промычалъ, тотъ, потирая себ глаза.— Вотъ и прошло самое хорошее время Рождества.
— Вотъ язычникъ-то!— набросилась на него жена.— Ужъ навлечешь ты на насъ гнвъ Господень. Слышишь? Ужъ второй звонъ!
Вс отправились въ церковь. Впереди всхъ оставляли свои отпечатки на чистомъ снгу маленькіе башмачки Тьенетты. За нею шла Монно, неся фонарь. На фон блоснжной пелены его свтъ казался мутнымъ и красноватымъ.
По тихой окрестности неслись съ колокольни серебряные звуки, сливавшіеся съ легкимъ завываніемъ втра въ старыхъ каштановыхъ деревьяхъ да шумомъ бурлившей Сены.
Тамъ и сямъ открывались двери, изъ которыхъ, словно золотая стрлка, вырывался лучъ свта, разсивавшійся на блой дорог. Изъ хижинъ выползали темные силуэты людей.
Мысли всхъ неслись къ Іисусу, лежащему на солом и окруженному магами. Эвфемэнъ уже зажегъ въ церкви десять свчей, разставленныхъ вокругъ воскового младенца, который поднималъ изъ яслей свои ручки. Въ ночной тишин заплъ, словно нищій на праздник, маленькій деревенскій органъ.
На другой день рано утромъ Тьенетта опять принялась за дло. Она сдлала изъ тста большой кругъ и, положивъ въ него отличный бобъ, тщательно раскатала тсто.
Между тмъ Жасменъ растопилъ печь при помощи сухого валежника, который трещалъ, словно кто-нибудь смялся во весь ротъ. Старуха Бюге желала запечь тсто непремнно сама.
Тьенетта, разгладивъ срую скатерть, поставила четыре прибора. Жасменъ принесъ букетъ какихъ-то цвтовъ.
— Подходитъ время,— замтила Тьенетта.— Изъ кухни хорошо пахнетъ. Мартина сейчасъ должна прійти.
— Я пойду ей навстрчу.
Не сдлалъ онъ и ста шаговъ, какъ показалась телжка, окрашенная въ ярко-зеленый цвтъ. Онъ призналъ въ ней телжку Сансонне и ускорилъ шагъ. Онъ видлъ, какъ лошаденка, осыпаемая ударами кнута, вдругъ понеслась вскачь. Изъ повозки вышла какая-то фигура, закутанная въ широкую накидку.
— Здравствуй, Жасменъ.
То была Мартина. Бюге подошелъ къ ней.
— Жасменъ, садись. Подвезу,— кричала тетка Сансонне.
— Нтъ, спасибо,— отвчала Мартина.— Лучше я разомну ноги.
— Ну, какъ хочешь. Видно, вдвоемъ-то быть лучше всего.
Она щелкнула кнутомъ, и телжка тронулась дальше.
— Фу!— воскликнула Мартина, отряхивая свою юбку съ такимъ кокетливымъ видомъ, какого Жасмену не приходилось раньше замчать у нея. Мн кажется,— что я отъ нея пропахла рыбой. Понюхай!
И съ лукавымъ видомъ она положила ему голову на плечо.
— Отъ тебя пахнетъ лучше, чмъ въ цвтник,— галантно отвчалъ онъ.— Дай-ка еще разъ понюхать твои волосы.
Мартина подняла съ головы свой капюшонъ.
— Ну! Такъ какъ ты не пользуешься случаемъ, какъ вс эти франты въ замк, взять меня за подбородокъ, то, когда мы поженимся, ты можешь быть спокоенъ.
— Идемъ, идемъ!
— Добжимъ,— сказала Мартина.— Я увренъ, что Тьенетта непремнно слдитъ за нами.
— Она тутъ.
— Ну, еще бы! Она никогда не пропуститъ случая повертться около влюбленныхъ.
— Это для того, чтобы поучиться самой.
Мартина бросилась бжать. Добжавъ до дому, она толкнула дверь и очутилась въ объятіяхъ старухи Бюге.
— Что за тобой черти, что ли, гонятся?
— Бабушка Бюге, твой сынъ хочетъ меня щекотать.
Жасменъ вошелъ сконфуженный. Тьенетта стояла, подперевъ бока руками.
— Какъ у васъ хорошо!— промолвила гостья.
И жестомъ, который она подсмотрла у своей барыни, горничная сняла съ себя накидку, стараясь не смять своего благо чепца.
— Каково! Рождественскія розы!
Она взяла изъ букета одну розу, она взяла ее кончиками пальцевъ и принялась ощипывать лепестки. Потомъ, словно вспомнивъ, что она крестьянка, она взяла ее въ ротъ.
— Берегись!— вскричалъ Жасменъ.— Это ядъ.
— Нтъ, это излечиваетъ отъ безумія.
— Много ты знаешь!
— М-me д’Этіоль рекомендовала пить настойку изъ этихъ цвтовъ герцогу Гонто, который объявилъ, что влюбленъ въ нее безъ памяти, и не отходитъ отъ нея.
Тьенетта поставила на столъ телятину, плававшую въ коричневомъ соус. Вс услись за столъ.
Мартина не переставала распространяться о прелестяхъ своей хозяйки. Она разсказывала, что у нея есть фонтанъ духовъ, который представляетъ собою огромное яйцо съ тюльпаномъ наверху.
— И ты, конечно, черпаешь сама изъ этого фонтана?— насмшливо спросила Бюге.
— Нтъ. У него есть серебряный кранъ, который запирается.
Мартина проговорила все это съ такой интонаціей, которая
чрезвычайно нравилась Жасмену.
— А сильно красится твоя m-me д’Этіоль?— спросила Тьенетта.
— Порядочно. Она уже не такъ свжа, какъ молодая двушка. У нея было двое дтей.
Потомъ горничная завела разговоръ о бль своей госпожи. Прачки портили себ глаза, разглаживая каждый рубчикъ на ея юбкахъ, а портнихи не могутъ найти достаточно тонкихъ иголокъ, чтобы пришивать ея кружевные фестоны. Рубашки у нея такъ тонки, что, закатавъ въ клубокъ, ихъ можно было бы спрятать въ перстень аббата Верни.
— Неужели аббатъ сталъ бы принимать участіе въ такихъ глупостяхъ?
— Вроятно.
— Знаете, дти мои,— вмшалась мать Бюге.— Когда человкъ уже не скрываетъ ничего, это значитъ, что ему и терять уже нечего. Между нами сказать, я бы не дала ни гроша за добродтель твоей барыни.
— Матушка!— вскричалъ Жасменъ.
— Ну, король на этотъ счетъ другого мннія,— продолжала Мартина:— и, вроятно, заложилъ бы всю свою добрую провинцію Ври, чтобы купить то, что у нея еще осталось.
У Тьенетты глаза разгорлись.
— Когда я вырасту совсмъ большая, ты поставишь меня на мсто къ m-me д’Этіоль, Мартина. Довольно ужъ мн горохъто собирать.
— Ну, вотъ!— заворчала старуха Бюге.— Какое честолюбіе, скажите, пожалуйста.
— Разв нельзя оставаться честной, служа въ замк, или для этого непремнно нужно держаться коров за хвостъ. Посмотрите-ка на дочь Реньосіеля! Вдь ей скоро родить! И она говоритъ, что это съ ней случилось въ чистомъ пол, когда она сгребала сно. А вотъ Мартина такъ и осталась, какой была!
Старуха Бюге вышла. Вернувшись, она внесла пирогъ, блествшій, словно экю, только что вышедшее съ монетнаго двора.
— Ну, Тьенетта, ползай подъ столъ и говори, кому давать.
Тьенетта наклонилась, закрыла голову угломъ скатерти и, какъ требуетъ обычай, стала выкликать:
— Tibi, domine!
— Для кого?— спрашивала Бюге.
— Для Мартины.
Это повторялось каждый разъ, пока вс не получили но куску.
— Теперь всмъ роздано,— заявила хозяйка.
Осмотрвъ внимательно свои куски, гости стали сть. Вдругъ Мартина вскрикнула. Бобъ оказался у нея, и она была королевой.
Величественно, какъ это длала m-me д’Этіоль, она бросила бобъ въ стаканъ Жасмена. Потомъ, играя глазами, она сказала:
— Ваше величество! Будьте самымъ счастливымъ изъ королей.
И, наклонившись, она поцловала его.
Жасмену показалось, что надъ нимъ наклонилась сама m-me д’Этіоль: тотъ же голосъ, т же жесты, быть можетъ, тотъ же взглядъ. Онъ вздрогнулъ и такъ неловко отвтилъ поцлуемъ своей рождественской королев, что теперь для нея не оставалось сомннія.
Старуха Бюге налила вина въ стаканы. Жасменъ долженъ былъ пить первымъ. Женщины трижды воскликнули:
— Король пьетъ!
Жасменъ поднялся и на этотъ разъ крпко поцловалъ королеву.
— Неугодно ли королю предложить мн руку, чтобы пройтись по саду?— спросила Мартина, продолжая играть комедію.
Жасменъ обнялъ ее за стянутую талію и поцловалъ ее въ ухо, красное, какъ птушій гребень.
— Если ты будешь такъ искусно притворяться маркизой, то дло пойдетъ живо, и мы скоро будемъ пировать на свадьб,— лукаво шептала Мартин Тьенетта.
Великолпный день догоралъ. Часовъ въ пять зажгли свчи. Мартина объявила, что теперь дни стали длинне.
— Это замтно только въ Крещенье,— промолвила Бюге.

V.

Въ апрл Жасменъ получилъ отъ Мартины письмо.
’25-го февраля,— писала она между прочимъ,— король давалъ большой балъ въ Версал. Моя барыня была тамъ, и я съ ней. Не болтай объ этомъ, это секретъ, но мн невмоготу держать его про себя.
‘Моя барыня была въ бломъ домино изъ лучшаго шелка съ розовыми лентами. Маску она достала себ изъ Венеціи. Въ такомъ наряд ее не узнала бы и родная мать. Я была въ домино изъ черной тафты и въ маск, отъ которой у меня разгорлись щеки.
‘Въ Версаль мы пріхали почти въ полночь. Какъ только показался дворецъ, освщенный сверху донизу, пришлось хать шагомъ. Мадамъ топала ногами отъ нетерпнія. Наконецъ мы пріхали. Въ подъзд насъ такъ стиснули, что мы не могли сдлать ни шагу. Толпа, ломившаяся черезъ всякія преграды, вынесла насъ въ первую залу. Мадамъ перепугалась и стала кричать, а я, сама не знаю какъ, попала въ Зеркальную залу. Много комнатъ мы еще прошли прежде, чмъ очутились въ той, которая, по-моему, красиве всхъ на свт. Въ ней гремла музыка и носилась цлая толпа танцующихъ. Тутъ были и китайцы въ шляпахъ колоколомъ, и турки съ огромными, какъ у стрекозъ, головами. На пастушкахъ были надты такія маленькія шляпы, что закрывали имъ только одно ухо. Зеркальная зала великолпна. Мы прибыли какъ разъ къ тому времени, когда былъ выходъ королевы. Она опиралась на плечо дофина, который былъ наряженъ садовникомъ, и это заставляло вспомнить о теб. За ними шли принцы и принцессы, блествшіе при свт восемнадцати люстръ, свшивавшихся съ потолка. Знаешь, сколько это свчей? Я было принялась подсчитывать ихъ, но такъ какъ каждая изъ нихъ отражалась въ безчисленныхъ зеркалахъ, то въ конц концовъ я сбилась.
‘Я наконецъ отыскала m-me д’Этіоль, которую потеряла было изъ виду. Она стояла въ конц зала подъ огненной гирляндой, изъ которой лилось цлое море свта. Около нея толпились сеньоры, наряженные тисами, какъ въ саду маркиза Оранжи. Теб было бы очень смшно видть мужчинъ, наряженныхъ деревьями. Ихъ глаза блестли изъ-подъ листьевъ. Передъ ними проходило много дамъ, длая имъ глазки. М-me д’Этіоль смотрла только на одного. Тотъ замтилъ это и подошелъ къ ней. Моя барыня воспользовалась этимъ и стала интриговать. Дерево сдлало ей нсколько комплиментовъ насчетъ ея ума. И въ самомъ дл, никто такъ красно не скажетъ, какъ она.
‘Она нарочно сняла свою маску, чтобы дерево могло видть ея чудную красоту. Если бы ты слышалъ, какой везд кругомъ пошелъ гулъ. Стараясь скрыться въ толп, она уронила свой платокъ. Тисъ быстро поднялъ его и бросилъ ей. Она ловко поймала его. Тогда вс придворные стали кричать:’Платокъ брошенъ! Платокъ брошенъ!’ Повидимому, это большая честь, когда король бросаетъ платокъ кому-нибудь, а этотъ тисъ и былъ король.
‘Когда въ слдующее воскресенье былъ балъ въ городской ратуш и король, и моя барыня были въ одинаковыхъ черныхъ шелковыхъ домино, они о чемъ-то говорили между собой, но кругомъ ихъ стояла такая толпа, что я успла пробраться къ ней гораздо поздне. Чтобы поправить прическу, мы удалились въ отдаленную комнату. Тутъ моя барыня едва не упала въ обморокъ: такъ ее сдавили въ зал. Я умирала съ голоду. Это не то, что въ Версал, гд гости располагались кушать по всмъ угламъ, какъ будто въ лсу на трав. Въ ратуш вс, кому удавалось добраться до буфета, забирали все себ. Уже по тому, какъ они на все набрасывались, видно было, что это чернь. Даже одинъ аббатъ, котораго я попросила достать мн бисквитъ, сказалъ мн: ‘Ты сначала согрши за него и поцлуй меня!’
‘Мы теперь часто здимъ изъ Парижа въ Версаль. Моя барыня недавно была въ театр, гд присутствовалъ король и самые могущественные вельможи. Изъ этого ты видишь, что она теперь въ чести, и все это надлалъ платокъ. Вотъ уже нсколько дней, какъ мы живемъ въ Версальскомъ дворц. Этотъ дворецъ въ сто разъ больше, чмъ Лувръ, и окруженъ такимъ паркомъ, что у тебя голова пошла бы кругомъ. Моя барыня почти каждый часъ мняетъ свое платье. Она привезла съ собой изъ Парижа парикмахера. Посмотрлъ бы ты, какъ сыплется пудра. Не жалютъ ни притираній, ни духовъ. Это необходимо при двор. Однажды король пригласилъ мадамъ обдать въ обществ одной герцогини, принца и министра.
‘Ты думаешь, что я очень горжусь всмъ, что видла, и нарочно теб объ этомъ пишу. Но письмо это стоитъ мн шесть ліаровъ — одна только бумага, а пришлю я теб его съ человкомъ маркиза Оранжи, который приходилъ повидаться со мной’.
Жасменъ разъ двадцать перечелъ это письмо. По своему простодушію, онъ и не замчалъ, какую роль играла m-me д’Этіоль во всей этой интриг. Для него, какъ и для большинства тогдашнихъ людей, все, что происходило вокругъ короля, было священно. Любовь къ королю, даже въ семьяхъ горожанъ, была высшимъ счастьемъ.
Черезъ нсколько дней отъ Мартины опять пришло письмо. Она кратко извщала, что король детъ во Фландрію, что въ Версал для m-me д’Этіоль подготовляютъ помщеніе, которое прежде занимала герцогиня Шатору, но что m-me д’Этіоль скромно удаляется къ себ въ деревню, на берегъ Сены. Мартина приглашала его захать къ нимъ повидаться съ нею и поднести первые майскіе цвты ея барын.

VI.

Миновавъ Корбейль, Жасменъ дошелъ до того мста, гд дорога начинаетъ спускаться къ деревн Этіоль. Деревенька въ этотъ прекрасный майскій день была какъ бы вставлена въ рамку изъ зелени. Изъ цлаго моря стоявшихъ въ цвту яблонь выглядывали крыши деревенскихъ домиковъ и колокольня цвта старинной слоновой кости.
Бюге отправился довольно поздно съ своей телжкой, заваленной цвтами въ корзинкахъ и горшкахъ. Упряжка совершенно была новая, и рессоры ярко поблескивали на майскомъ солнышк. Повозка, выкрашенная въ зеленый цвтъ, совершала первое свое путешествіе, а запряженная въ нее блая лошадь бжала прытко и весело.
Не безъ борьбы удалось Жасмену стать хозяиномъ такой телжки. Его мать сначала и слышать не хотла о такой дорогой покупк, и въ первый разъ въ домик садовника вспыхнула ссора.
— Послушай,— кричала старуха Бюге:— помни, что я теб скажу. Это будетъ началомъ всхъ твоихъ несчастій. Женись на Мартин: она будетъ хорошей женой для тебя. Но покупать повозку для того, чтобы хать провдать ее и ея барыню, которая васъ обоихъ околдовала, да еще везти ей самые лучшіе цвты,— это уже глупость, и Богъ тебя накажетъ за это.
— Могу же я распорядиться деньгами, которыя я зарабатываю,— сдавленнымъ голосомъ отвчалъ Жасменъ.— Могу же я тратить ихъ, какъ мн заблагоразсудится. Терпть не могу скрягъ, которые копятъ монету за монетой. Я молодъ, и мн хочется видть многое. Небойсь, моему отцу ты не ршалась перечить въ его затяхъ!
— Онъ былъ такой же упрямецъ и сумасбродъ, какъ и ты.
Сынъ настоялъ на своемъ и купилъ повозку у одного изъ лучшихъ каретниковъ Мелена.
При възд въ Этіоль Жасменъ замтилъ башни замка, поднимавшіяся изъ-за парка, гд, словно зеленая стна, стояли буки и вязы. Его броcило въ дрожь. Чувства, уже нсколько мсяцевъ тснившіяся въ его сердц, вдругъ пришли въ движеніе, какъ втви деревьевъ, когда на нихъ набгаетъ втерокъ.
Онъ совсмъ спустился въ деревню. Деревья, отбрасывавшія тнь на дорогу, покрыли садовника какъ бы сотканнымъ изъ свта и тни покрываломъ.
Онъ прохалъ вдоль ршетки парка и оказался передъ воротами, въ которыя и постучалъ желзнымъ молоткомъ. На голубыхъ часахъ фермы, которая находилась противъ воротъ, было одиннадцать часовъ.
Ворота открылъ молодой служитель.
— Меня зовутъ Бюге и я привезъ цвты для m-me д’Этіоль. Передайте ихъ Мартин Беко.
Малый исчезъ и скоро вернулся съ самой Мартиной. Она пришла въ восторгъ отъ лошади и повозки и весело, прыгая около нихъ, кричала:
— Не раскрывай цвты! Я должна предупредить мадамъ! Я хочу, чтобы она сама взглянула, какъ это красиво.
Жасменъ почувствовалъ, что у него по спин пошли мурашки. Цвты сразу какъ будто полиняли на его глазахъ. Онъ охотно отдалъ бы стучавшую въ его сердц кровь за то, чтобы тюльпаны сдлались такъ же красны, какъ и она, и пожертвовалъ бы все свое золото, чтобы придать его цвтъ астрамъ.
Мартина явилась обратно.
— Иди за мной!
И, взявъ лошадь подъ уздцы, она стала показывать ему дорогу.
Они вошли за ограду. Налво показался замокъ. Съ обихъ сторонъ треугольнаго зданія глядло по четыре окна въ каждомъ изъ четырехъ этажей: въ блой стн подъ красной черепичной кровлей они были размщены совершенно симметрически. Съ обихъ сторонъ главнаго зданія шли флигеля такой же высоты, заканчивавшіеся башенками съ синей аспидной крышей.
Эти строенія окружали большой дворъ, передъ которымъ разстилались дв прелестныя лужайки. Все это было огорожено желзной ршеткой, на которой кое-гд виднлись позолоченные гербы.
Мартина отворила ворота и подвела экипажъ къ крыльцу.
М-me д’Этіоль вышла въ домашнемъ туалет, сотканномъ изъ кружевъ и свтло-зеленыхъ лентъ. Она была похожа на букетъ фіалонъ.
— Какіе прелестные цвты,— сказала она, улыбаясь подъ своей напудренной куафюрой.— Они явились какъ разъ во время для того, чтобы мои клумбы не были опустошены. Жасменъ, вы попадаете всегда во время!
Садовникъ потупилъ глаза.
— Вы умете длать корзины съ цвтами?— спросила она.
— Это мое ремесло, сударыня.
— Въ такомъ случа несите цвты сюда и садитесь за дло. Мартина, ты будешь ему помогать!
Молодые люди быстро принялись за дло. Чувствуя, что m-me д’Этіоль стоитъ возл него, Жасменъ не смлъ поднять глазъ.
Когда въ телжк ничего не осталось, Бюге отвелъ свою повозку за ограду и далъ лошади корма. Покончивъ съ этимъ, онъ вернулся къ корзинамъ. Мартина разставила ихъ на столахъ въ большомъ зал. Это была огромная комната, вся блая съ золотомъ, украшенная множествомъ картинъ, на которыхъ Жасменъ усплъ разсмотрть какія-то празднества подъ рыжеватыми деревьями, у подножія которыхъ кавалеры развлекали дамъ игрою на мандолин.
Когда m-me д’Этіоль появилась въ зал, Жасмену показалось, что это сошла какъ разъ одна изъ этихъ дамъ съ картины. Она принесла съ собою великолпную вазу блдно-зеленаго цвта.
— Уберите ее фіалками.
Жасменъ тотчасъ наполнилъ вазу свжимъ мхомъ, который онъ собралъ утромъ въ лсу Санъ-Поръ. Потомъ, дрожа самъ, какъ былинка, онъ отошелъ на нсколько шаговъ и, видя, что m-me д’Этіоль уже удалилась, спросилъ:
— Какъ ты думаешь, Мартина, понравится это твоей барын?
— Я сейчасъ покажу ей это.
Жасменъ колебался.
— Подожди!
И, схвативъ втку плюща, онъ пропустилъ ее змею между блыми цвтами.
— Такъ будетъ красиве.
Мартина скоро вернулась.
— Ну, радуйся. Въ первый разъ удалось убрать эту вазу такъ, что мадамъ осталась довольна. Ей хотлось бы, чтобы король увидалъ ее во всей ея свжести.
— Король!..— забормоталъ Жасменъ.
— Да, король. Но ему не придется этого видть. Онъ теперь бомбардируетъ города во Фландріи. Онъ оттуда часто присылаетъ письма барын. На печати написано: скроменъ и вренъ.
— Скроменъ и вренъ?
— Да разв ты не догадываешься, чмъ стала у короля наша барыня.
Жасменъ уронилъ лилію, которую едва держалъ за тонкій стволъ.
— Неужели ты должна этимъ гордиться, Мартина?
— О, еще бы! Мой кошелекъ длается гораздо толще. Скажи объ этомъ моей крестной. Это доставитъ ей удовольствіе. Барыня пишетъ отвты на эти письма и цлыми часами сидитъ, запершись у себя въ будуар.
— Одна?
— Съ поэтомъ аббатомъ Берни,— пояснила со смхомъ Мартина.— Сегодня у нея будетъ еще г. Гонто.
— А? А какъ же самъ… г. д’Этіоль?
Мартина прыснула со смху.
— Ну, его прогнали. Онъ теперь путешествуетъ по Провансу съ какимъ-то порученіемъ. У него такая физіономія, что на него надо смотрть издали. Вотъ, полюбуйся!
Камеристка вытащила изъ-за клавесинъ портретъ, писанный масляными красками, вставленный въ золоченую раму. Оттуда глядлъ на Жасмена худощавый человкъ съ желтымъ и преждевременно покрытымъ морщинами лицомъ. Одтъ онъ былъ въ кружевное жабо, ниспадавшее на шелковый камзолъ абрикосоваго цвта, и свтло-зеленыя короткія панталоны.
— Какой уродъ!— воскликнула Мартина, убирая портретъ на прежнее мсто.
— Король — красивый мужчина,— продолжала она.— И безумно влюбленъ въ барыню. Онъ осыпаетъ ее подарками. У насъ теперь множество китайскихъ клтокъ съ птицами, и вс перекладинки и ршетки въ нихъ золотыя.
Жасменъ молча продолжалъ убирать жонкилями синія вазы, украшенныя маленькими фигурками. Мартина дятельно помогала ему. Тнь отъ ея вишневаго платья падала на клавесины, на лакированный экранъ и на маленькіе стоявшіе кругомъ столики. Камеристка то и дло не безъ удовольствія оглядывалась на себя въ огромныя трюмо.
Появилась опять m-me д’Этіоль. Ее смшило дйствіе, которое производило ея появленіе на обоихъ молодыхъ людей. Мартина сіяла радостью, Жасменъ же не смлъ поднять глазъ, какъ бы боясь, что мадамъ увидитъ въ нихъ свой собственный образъ.
— Бюге, ты великолпный садовникъ,— сказала она.— Ты заслуживаешь по своей работ и не такихъ покупателей, какъ мелкіе обитатели Мелена. Я подумаю о теб. А пока, если можно, нельзя ли вывести для меня розы къ апрлю.
М-mo д’Этіоль засмялась какимъ-то серебрянымъ смхомъ, который словно бисеръ разсыпался въ душ Жасмена.
— Пусть хорошенько накормятъ садовника,— сказала она Мартин.
Та повела Жасмена на кухню. Главный поваръ, наблюдая за жарившимися на вертел цыплятами, смотрлъ въ то же время, чтобы его помощникъ не испортилъ какъ-нибудь убранство павлина, красовавшагося на большомъ блюд, распустивъ свой пышный хвостъ.
— Жалко убивать такую птицу,— промолвилъ Жасменъ.
— Жалко то, что онъ будетъ жестокъ,— сказалъ въ отвтъ поваръ.— Мясо у него что-то твердовато.
Зазвонили къ завтраку прислуг. Мартина посадила Жасмена за столъ рядомъ съ собой. Кругомъ разслись лакеи и казачки. Противъ Мартины сидлъ худой слуга съ впалыми срыми глазами. Вки его были опущены, и, садясь за столъ, онъ широко перекрекрестился. Его блдное и гладко бритое лицо напоминало какого-то кюре.
— Влюбленъ въ меня безъ ума,— прошептала Мартина, подталкивая своего сосда.
Бритый слуга услыхалъ эти слова и какъ бы въ знакъ протеста молитвенно сложилъ руки.
— Эй, ты, разстрига! Нечего длать гримасы!— закричалъ одинъ изъ собесдниковъ:
— Разстрига?— спросилъ Жасменъ.
— Да, онъ разстрига,— отвчала Мартина.— Это Агатонъ Пьефэнъ. Онъ когда-то носилъ тонзуру, а теперь онъ — выздной лакей. Это онъ собралъ мн этотъ букетъ.
Передъ приборомъ Мартины въ стакан красовались маргаритки, жонкили и еще какое-то растеніе въ род пальмы.
— Очень хорошо сплетено,— замтилъ Жасменъ.
— О, помилуйте,— отозвался Агатонъ, придавая своему лицу выраженіе, которое бываетъ у снисходительныхъ исповдниковъ.
— Вы опасный для меня соперникъ,— продолжалъ садовникъ.
— У меня только одна любовь — любовь къ Святой Дв,— елейно замтилъ разстрига.
— Въ такомъ случа,— насмшливо замтилъ старшій лакей,— почему же ты однажды вложилъ въ букетъ, который поднесъ Мартин, записку съ нацарапанными стихами? И со стихами, которые сложилъ король въ честь m-me д’Этіоль. Или ты эти стихи взялъ изъ своего катехизиса?
Агатонъ уткнулъ въ тарелку свой острый носъ.
— Какіе же это стихи?— спросилъ Жасменъ.
Мартина, подражая своей барын, продекламировала любовное четверостишіе. Вся кухня встртила его одобреніемъ. Старый слуга предложилъ выпить за Мартину, за ея жениха и за неудачнаго ухаживателя изъ бывшихъ духовныхъ. Когда Агатонъ поднималъ свой стаканъ, руки его тряслись.
Посл завтрака Мартина жестомъ позвала Жасмена за ней.
— Мадамъ теперь кушаетъ съ герцогомъ Гонто, аббатомъ Берни, г. Желіоттомъ, который учитъ ее пнію, и съ г. Гибоде, учителемъ танцевъ.
Она провела Жасмена въ уборную своей барыни. Во всхъ уголкахъ были зеркала. На туалетномъ столик стоялъ большой флаконъ, лапка съ румянцемъ, духи, пудра.
— Сколько всякихъ вещей!— прошепталъ Жасменъ.
Вазы и фарфоровыя бездлушки были цвта утинаго яйца. Разбросанные всюду банты походили на какіе-то красные цвты. Около двери висла кукла въ костюм монахини съ тремя мушками на сильно накрашенныхъ щекахъ.
— Эта кукла, предназначается для Александрины, дочери m-me д’Этіоль,— пояснила Мартина.
Рядомъ съ уборной была гардеробная. Везд на крючкахъ висли платья. Они производили одновременно и богатое и вмст съ тмъ какое-то свжее-весеннее впечатлніе: это было счастливое соединеніе свтло-краснаго, оранжеваго, свтло-лиловаго и зеленоватаго тоновъ съ кружевами и прошивками. Нкоторыя изъ этихъ платьевъ висли отдльно, словно трофеи. Каждая складочка на нихъ была тщательно расправлена. Одно изъ нихъ заставило Жасмена вздрогнуть.
— Въ этомъ плать m-me д’Этіоль была тогда въ Сенарскомъ лсу,— безсознательно вскликнулъ онъ.
— Да, да!— отвчала, красня, Мартина, задтая за живое.— У тебя хорошая памтнь. Но чего ты дрожишь? Насъ никто не увидитъ.
Садовникъ зорко разсмотрлъ на нжной матеріи какъ бы слды слезъ.
— Это отъ воды, которой я прыснулъ на нее, чтобы привести ее въ чувство,— замтилъ онъ про себя.
Онъ слегка потрогалъ рукой платье.
— Мартина, чтобы носить такіе наряды, нужно быть красавицей, не правда ли?
— Ну, нтъ, въ такихъ платьяхъ и уродъ за красавицу сойдетъ. Вотъ если бы ты посмотрлъ на m-me д’Этіоль когда она встаетъ утромъ,— продолжала она ревниво.— Лицо у нея такое измятое! Ахъ, какъ я хотла бы быть когда-нибудь маркизой!
И она бросила на него взглядъ, какой бросила m-me д’Этіоль на Людовика, снявъ на балу маску. Жасменъ вздрогнулъ.
— Отвернись теперь и стой смирно,— продолжала Мартина.
Жасменъ сталъ смотрть въ окно на безлюдныя лужайки.
— Смотри теперь!— вдругъ воскликнула камеристка.
Съ быстротой какой-нибудь актрисы, привыкшей переодваться въ разныя платья, Мартина надла на себя платье своей барыни. Она подошла къ Жасмену, положила ему руку на плечо и, бросивъ на него взглядъ, который ему мерещился только во сн, томно сказала.
— Возлюбленный мой, мое сердце полно тоской. Я умру вдали отъ тебя!
О, этотъ голосъ и шелестъ шелковыхъ юбокъ, отъ которыхъ неслась волна аромата. Жасменъ совсмъ потерялъ разсудокъ. Онъ схватилъ Мартину, посадилъ ее къ себ на колни и дрожащими губами сталъ уврять ее въ своей любви. Въ глазахъ у него стояли слезы, а его слова были просты и нжны, какихъ не приходилось еще слышать камеристк, привыкшей къ ухаживаніямъ лакеевъ и сальностямъ важныхъ господъ.
Бюге покрылъ поцлуями руки Мартины и ласкалъ ея волосы.
— Ахъ, если бъ мн напудриться!— прошептала камеристка.
— Твои волосы такого же цвта, какъ земля, когда по вечерамъ я бросаю лопатку и гляжу на небо надъ Этіолемъ.
И онъ прижалъ ее къ своей груди.
— Жасменъ довольно! Я боюсь.
— Я обожаю тебя!
— Жасменъ! Насъ могутъ увидть. Слышишь, кто-то идетъ! Уходи скоре!
Жасменъ выпустилъ ея руки, схватилъ свою треуголку и, шатаясь, спустился по лстниц.
По просьб садовника онъ занялся цвтникомъ. Время отъ времени Мартина пробгала мимо него, красная и какъ будто сконфуженная всмъ тмъ, что произошло въ уборной. Впрочемъ, когда онъ оказался одинъ, она быстро поцловала его въ об щеки.
Однажды они замтили Агатона Пьефэна, который вышелъ прогуляться. Длинный фартукъ спускался у него до пятъ, словно сутана. Онъ кликнулъ голубя, который услся у него на плеч и сталъ мочить клювъ въ его слюн.
— Онъ приручилъ этого голубя,— сказала Мартина.— Говоритъ, что это напоминаетъ ему о Св. Дух.
Когда наступилъ вечеръ, Мартина отвела его на ужинъ. Въ кухн зажгли свчи. Чтобы позабавить своихъ сотоварищей, Пьефэнъ сталъ щекотать голубя подъ хвостомъ. Голубь заворковалъ и сталъ кружиться.
— Ну, теперь отправляйся, уже пора,— сказала Мартина садовнику посл ужина.
Они поцловались еще разъ.
Прозжая по парку, Жасменъ услыхалъ звуки скрипки и віолончели. На полян при свт луны и нсколькихъ фонарей на деревьяхъ на квадратномъ ковр гладко подстриженнаго газона m-xne д’Этіоль въ розовомъ плать танцовала менуэтъ. Она внимательно наблюдала за кончиками своихъ ногъ, учитель танцевъ, держа въ рук смычокъ, отбивалъ тактъ. Въ тни подъ деревьями играли два музыканта. Какой-то сеньоръ и аббатъ смотрли на танецъ.
M-me д’Этіоль была граціозна и очаровательна. При бгломъ отблеск свта видно было, что она улыбалась. Напудренные волосы блестли, словно какая-то легкая каска. Въ тотъ моментъ, когда Жасменъ ее увидлъ, она подняла руки вверхъ, къ темнот ночи.
— Начните еще разъ,— сказалъ учитель танцевъ…
Выбравшись съ своей повозкой на дорогу, ведущую черезъ СанъПоръ къ Вуасси-ли-Бертранъ, Жасменъ, подъ голубоватой тнью высокихъ деревьевъ, принялся пть. Передъ его глазами безпрестанно мелькали Мартина и m-me д’Этіоль — одна въ обаяніи молодости, другая — аристократической таинственности. Ихъ взгляды сливались въ одинъ свтлый лучъ, ихъ улыбка стала общей, ростъ одинаковъ, манеры такъ же изящны и легки.

VII.

За лто Жасменъ получилъ отъ Мартины нсколько писемъ. Она прежде всего сообщала ему, что m-me д’Этіоль, получила титулъ маркизы Помпадуръ, потомъ писала, что король вернулся въ Парижъ, куда детъ и новая маркиза. 14-го сентября она подробно описывала въздъ ея въ Версальскій дворецъ.
‘Въ передней короля,— писала она,— стояла цлая толпа. Мадамъ нужно было представить королев и дофину. Чтобы подбодрить себя, она принуждена была принять лекарства’. Въ конц сентября пришло новое письмо, гд Мартина сообщала, что король и маркиза Помпадуръ отправляются въ Фонтенбло, куда она просила пріхать и садовника.
Бюге заложилъ лошаденку и раннимъ утромъ отправился въ Фонтенбло. Листья едва начали краснть. Сена слабо отражала улыбку утра, но на вершинахъ холмовъ уже серебрился день.
Жасменъ халъ вдаль рки до Мелена.. Онъ прохалъ черезъ пробуждавшійся городокъ, миновалъ красивый, утопавшій въ зелени островокъ, брошенный между двумя рукавами рки и соединенный съ кварталомъ С.-Аспэ стариннымъ мостомъ съ тремя арками. Надъ черепичными кровлями квартала поднималась высоко, высоко, какъ остроконечная игла, стройная колокольня. Потомъ Жасменъ похалъ черезъ лсъ, по широкой покрытой тнями дорог, которая медленно поднималась къ Королевскому столу. Этотъ каменныіГ столъ былъ построенъ въ 1723 году на перекрестк для того, чтобы на него можно было класть дичь, вынутую изъ силковъ.
А вотъ и лсъ. Въ немъ проложены широкія безмолвныя аллеи, Высокія деревья, несмотря на яркій свтъ солнца, продолжаютъ сохранять подъ своими втвями ночной мракъ и бросаютъ темныя спокойныя тни на нижнюю зелень. Кое-гд втви и скалы покрыты мохомъ, и это длаетъ ихъ похожими на какихъ-то несчастныхъ прокаженныхъ. Торжественность всей этой дикой природы сильно дйствуетъ на Жасмена, и спин длается холодно. Онъ стегаетъ свою лошадку. Звонъ колокольчика въ этомъ глубокомъ, какъ море, лсу возвращаетъ ему самообладаніе.
Когда онъ прохалъ столъ егермейстера, такой же, какъ и столъ короля, вдругъ поднялся какой-то странный шумъ. Кто-то кричалъ, лаяли собаки. Подъ деревьями показался олень. Увидавъ Жасмена, онъ остановился и устремилъ на него свои большіе коричневые глаза, въ которыхъ стояли слезы. Потомъ онъ опустилъ голову и опять бросился бжать усталой и печальной рысцой.
Вслдъ за нимъ вылетла стая собакъ. Среди папоротниковъ подъ березами он ищутъ оленій слдъ. Вдали на дорог скачутъ охотники въ красныхъ камзолахъ. Жасменъ узнаетъ, что это охотники короля.
Чтобы не попасть въ эту свалку, онъ сворачиваетъ на боковую, такъ называемую королевскую дорогу, обставленную столбами съ изображеніями лилій, спускается къ Фонтенбло. Лсная дорога, окаймленная могучими дубами, открываетъ широкую полосу неба. Сквозь поперечныя дороги слышенъ еще шумъ охоты и мстами видно, какъ за охотниками дутъ на блыхъ лошадяхъ красиво разодтые люди.
Вотъ показались и домики Фонтенбло. Бюге зазжаетъ въ гостиницу ‘Зеленаго Осла’ и оставляетъ тамъ свою лошадь. Потомъ входитъ во дворъ ‘Блой Лошади’.
Въ это веселое утро солнце заливало своимъ свтомъ кирпичи и аспидъ королевскихъ построекъ. Крыши башенъ блестли подъ синимъ небомъ, на которомъ бродили кое-гд легкія облачка. Въ одномъ углу громаднаго двора была тнь. Если оттуда появлялся какой-нибудь лакей, то онъ блестлъ, словно цвтокъ, выставленный на воздухъ. Одинъ изъ нихъ бросился къ Жасмену съ распростертыми объятіями. На немъ было одяніе цвтовъ маркизы Помпадуръ — желтаго и зеленаго.
— Бюге! Бюге!— закричалъ онъ.— Какимъ образомъ вы попали сюда?
То былъ Агатонъ Пьефэнъ. Щеки его были напудрены, а въ рукахъ онъ держалъ молитвенникъ.
— Я пріхалъ повидаться съ Мартиной,— весело отвчалъ садовникъ.— Если только вы уже не похитили ея сердце!
— Я чистъ, какъ голубица.
— Кстати, какъ поживаетъ вашъ голубь?
— Ахъ, ему теперь приходится плохо, и я боюсь, что его вотъвотъ разорветъ какая-нибудь хищная птица изъ лса. Но зато я въ восторг отъ того, что я здсь, въ этомъ дворц. М-me де-Помпадуръ пристроила и меня къ здшней домовой церкви. Я кладу ладанъ, вливаю вино въ сосуды, чищу покровы и четырехъ бронзовыхъ ангеловъ. Пойдемте, я провожу васъ къ m-lle Веко.
Онъ повелъ Жасмена куда-то влво. Они прошли черезъ коридоръ безъ дверей и вышли на второй дворъ, который выходилъ на большой прудъ. Посреди двора билъ фонтанъ, украшенный мраморной фигурой воина, державшаго въ рук отсченную голову. Около фонтана стояли на часахъ два гусара, охраняя воду, которая предназначалась только для короля.
Агатонъ съ Жасменомъ вторично прошли черезъ какое-то зданіе и очутились въ сосновомъ саду, ослпившемъ садовника своимъ дивнымъ цвтникомъ.
— Сюда,— сказалъ Агатонъ.
Они вошли подъ круглый сводъ, украшенный фресками, на которыхъ были изображены какія-то обнаженныя богини.
— Подождите здсь.
Агатонъ исчезъ. Черезъ нсколько минутъ появилась Мартина. Жасменъ былъ очень удивленъ, увидя, что ея волосы напудрены, какъ и у ея госпожи.
— Не для того ли ты меня сюда и вызвала, чтобы показать, какъ идетъ къ себ пудра?— спросилъ онъ, здороваясь.
— И для этого и кое для чего другого. Ты нуженъ для маркизы Помпадуръ.
Они поднялись по лстниц, сдлали нсколько поворотовъ но коридорамъ и очутились въ большой зал, видъ которой ослпилъ садовника. Зала была украшена медальонами, въ которыхъ были изображены нагія женщины и воины въ героическихъ каскахъ. Эти фрески поддерживались стройными каріатидами съ длинными ногами и съ улыбкой ясной молодости. Они поддерживали карнизы, словно корзины цвтовъ. Въ зал тамъ и сямъ были раскиданы ширмочки. Въ углу была вдлана небольшая порфировая ванна. Слуга принесъ цлый сосудъ какой-то душистой воды, которую Мартина быстро влила въ ванну.
— Мы здсь только на время,— говорила она.— Маркиза хочетъ, чтобы для нея былъ построенъ особый павильонъ, подальше отъ этого дворца.
Жасменъ молча разсматривалъ нимфъ на фрескахъ.
— У настоящихъ женщинъ такихъ стройныхъ ножекъ не бываетъ,— замтилъ онъ.
— Ну, ты не видалъ женщинъ въ такомъ костюм,— возразила
Мартина.— Оттого ты такъ и говоришь. Я, по крайней мр, знаю двухъ, у которыхъ ноги будутъ не хуже.
— Вотъ какъ!
Мартин вдругъ пришла въ голову лукавая мысль показать Жасмену маркизу де-Помнадуръ въ совершенно обнаженномъ вид. Ослпленная своей любовью, она не боялась послдствій своей смлой зати и догадывалась, что ея молодость выдержитъ какое угодно сравненіе.
— Уходи скоре,— сказала она Жасмену.— Сейчасъ должна прійти сюда маркиза.
Садовникъ шмыгнулъ въ какой-то темный коридоръ и остановился какъ разъ надъ Золотыми воротами, которыя вели въпаркъ.
Вдругъ около него появилась Мартина. Она шла на цыпочкахъ и держала палецъ на губахъ.
— Иди сюда,— прошептала она.
Она взяла садовника за руку.
— Тихонько! Чтобъ тебя и не слышно было!
Жасменъ затаилъ дыханіе. Мартина ввела его въ какую-то комнату и поставила за трельяжъ.
— Взгляни въ щелку и уходи.
Жасменъ приникъ лицомъ къ просвту между двумя листьями и вздрогнулъ всмъ тломъ.
Посреди порфировой ванны стояла, совершенно обнаженная, маркиза де-Помпадуръ и, изогнувшись, обливала себя черезъ плечо духами. Она улыбалась своими ярко накрашенными губами и, выливъ на себя большой серебряный флаконъ, бросила его Мартин. Та бросилась вытирать ее, а это время другая служанка подала ей тонкую батистовую рубашку и легкое платье свтло-зеленаго цвта.
Жасменъ отшатнулся. Грудь его тяжело дышала, кровь хлестала въ виски. Онъ долженъ былъ прислониться къ стн.
— Что ты длаешь со мной, Мартина?
Камеристка въ своей короткой юбк, раскраснвшаяся отъ растиранія маркизы, была уже около него. По ея обнаженнымъ рукамъ еще струились благовонныя капли.
— Ну,— сказала она вызывающе: — это, пожалуй, будетъ но хуже твоихъ нимфъ.
— О, Мартина!— могъ только прошептать садовникъ.
— Здсь нельзя оставаться, насъ могутъ застать,— промолвила она какимъ-то страннымъ, дрожащимъ голосомъ.
Она повлекла Жасмена въ одну изъ комнатъ, которыя были прежде заняты маркизой, и заперла ее на ключъ.
— Оставайся здсь,— сказала черезъ полчаса Мартина:— я приду къ теб опять.
И дйствительно, она быстро вернулась. Бросивъ на Бюге лукавый взглядъ, она заговорила:
Маркиза бранила меня. Но я сказала, что я искала тебя во двор ‘Блой Лошади’. Иди скоре.
Жасменъ вздрогнулъ.
— Что ей надо отъ меня?
— Да или же, дикарь, дурного она теб ничего не сдлаетъ.
Жасменъ поправилъ галстукъ, пригладилъ волосы.
Мартина быстро почистила его камзолъ.
— Ну, вотъ! Ты теперь сіяешь, какъ звзда!
Она взяла его за руку и повела. Они очутились въ той самой комнат, гд стояла порфировая ванна. Отъ ароматовъ духовъ и влажной атмосферы Бюге сталъ красенъ, какъ піонъ. Мартина толкнула его въ полуотворенную дверь, и Жасменъ очутился передъ маркизой де-Помпадуръ.
Многочисленныя ширмы придавали очень уютный видъ этой большой зал съ чернымъ потолкомъ Маркиза сидла на легкомъ кресл возл окна. Ея свтло-зеленаго платья совсмъ не было видно изъ-подъ шелковаго пеньюара: около нея хлопотали нсколько горничныхъ, напудривая ей волосы. Одна изъ нихъ сильно нажимала пульверизаторъ, и пыль изъ пудры тучей летала вокругъ головы маркизы. Поодаль стоялъ столикъ съ парикмахерскими принадлежностями и ящичкомъ съ мушками. За нимъ возвышалось дивное зеркало, украшенное позолоченными голубками.
Жасменъ неловко мялъ въ рукахъ свою шляпу.
— А я узнаю васъ,— сказала маркиза, вскидывая на него глаза.— Я васъ видла въ Льесан, и вы оказали мн большую услугу. Я нахожу, что ваши цвты великолпны. Нечего краснть. У васъ есть такіе тюльпаны, которыхъ я’никогда раньше не видала. Они такъ же красивы, какъ и т, которые бываютъ на карнавал въ Венеціи. Цвта такъ подобраны, словно на картинахъ Буше.
Легкимъ жестомъ своей блой руки маркиза разогнала носившуюся передъ ней пудру.
— Наклей мн три мушки,— сказала она Мартин.
Повернувшись къ Жасмену, она указала ему на какой-то свертокъ, лежавшій на табурет.
— Разстелите это по полу. Вы увидите, что я велла сдлать по вашимъ цвтамъ.
Бюге развернулъ шелковую матерію. На бломъ и свтло-зеленомъ фон были сдланы тюльпаны и гіацинты, которые онъ тотчасъ призналъ за свои.
— Это тоже садъ.
— Такъ точно, сударыня.
Жасменъ былъ ошеломленъ.
— Это вы работали въ парк Во-Пралэнъ, Флери, анъ Біеръ и Курансъ?— спросила маркиза.
— Да, сударыня.
— Въ такомъ случа вы отличный садовникъ, и я дамъ вамъ мсто у себя.
Бюге казался удивленнымъ.
— Это васъ испугало?— смясь, спросила маркиза.— Не бойтесь. Я люблю цвты и садовниковъ.
Бюге бросился къ ея ногамъ.
— Это для меня настоящее счастье, сударыня, и я принимаю предложеніе. Это мечта всей моей жизни.
— Такъ какъ вы уже стоите на колняхъ,— продолжала, шутя маркиза:— то держите передо мной зеркало.
Бюге схватилъ зеркало и сталъ держать его передъ лицомъ маркизы, наклонившейся къ нему, чтобы лучше разсмотрть, какъ налплены мушки.
— Что вы такъ дрожите? Можно подумать, что вы стоите на колняхъ первый разъ въ жизни и притомъ передъ женщиной, въ которую вы влюблены?
Жасменъ едва не выронилъ зеркала.
Маркиза встала. Она была возбуждена, и сквозь косметики на ея блдномъ лиц пробивался естественный румянецъ. Въ какомъ-то артистическомъ самозабвеніи она говорила сама съ собой: ‘Цвты! Цвты! При помощи цвтовъ я достигну такой красоты, которая затмитъ саксонскій фарфоръ. Мои платья будутъ имть такой же блескъ и ароматъ, а мебель и мелкія вещи такое же изящество’.
Задыхаясь отъ волненія, она опять опустилась въ кресло.
— А докторъ Кене заставляетъ меня сохранять спокойствіе. Мн все запрещается.
Она вздохнула.
— Жасменъ, я сама назначу вамъ жалованье. А сколько я вамъ должна сейчасъ?
— Вы не должны мн, сударыня.
— Однако, вдь не богиня Флора доставляетъ вамъ хлбъ и вино?
Маркиза Помпадуръ пристально взглянула на садовника, который сіялъ счастьемъ и молодостью.
— Вы не изъ жадныхъ,— промолвила она.— Я тоже и такъ какъ хозяйка я, то я и приказываю вамъ получить съ меня что слдуетъ.
Она взяла со стола листокъ бумаги, обмакнула гусиное перо въ чернильницу и проставила цифру.
— Идите съ этимъ къ моему казначею.
Жасменъ взялъ листокъ бумаги, прижалъ его къ своему сердцу, поклонился и вышелъ.
Въ сосдней комнат его ждала Мартина.
— Когда же наша свадьба, Жасминъ?
— Когда хочешь, Мартина.

VIII.

На другой день Жасменъ проснулся поздно. Когда онъ открылъ окно, надъ Сеной носился золотистый туманъ, птицы громко пли на индійскомъ каштан, на крыш ворковали голуби. Виноградники были какъ бы окутаны паромъ. Рябина, посаженная у входа въ садъ, сверкала, какъ яркое пламя.
Старуха Бюге вышла изъ дому и открыла курятникъ. Птицы бросились изъ него толпой, хлопая крыльями и потрясая своими красными гребнями.
Появленіе матери навяло на Жасмена грустныя мысли.
‘Хватитъ ли у меня духу сказать ей, что я скоро ее оставлю?’ — думалъ онъ.
Онъ спустился внизъ и крпче обыкновеннаго поцловалъ мать.
— Ты что-то очень нженъ сегодня — замтила она.
Посл завтрака Жасменъ объявилъ о своей скорой свадьб и о мст, которое онъ получилъ у маркизы де-Помпадуръ. Сдлалъ онъ это, красня и уткнувъ носъ въ тарелку.
Старуха отъ изумленія всплеснула руками.
— Не ослышалась ли я?— вскричала она, блдня.— Да подумалъ ли ты о томъ, что хочешь сдлать? Оставить отчій домъ и садъ, который даетъ намъ кусокъ хлба, гд ты самъ себ господинъ, и все это для того, чтобы заработать деньги. Итти подметать дорожки, по которымъ ходитъ эта. колдунья. Вотъ и имйте посл этого дтей! Надрывайтесь, чтобы обезпечить имъ кровъ! Какая жалость, какая досада!
Жасменъ молчалъ.
— Что такое съ нами случилось? Старая Фугонъ — да упокоитъ Господь ея душу — давно предсказывала мн, гадая на картахъ посл того, какъ ты родился, что намъ принесетъ несчастіе какая-то важная дама. Ахъ, Жасменъ, Жасменъ.
Она съ плачемъ вышла изъ-за стола и ушла въ свою комнату, не желая, чтобы сынъ входилъ къ ней.
— Оставь меря. Я хочу помолиться.
Зима была дождливая. Въ рдкіе дни, когда позволяла погода, Жасменъ работалъ въ саду, раскладывалъ зерна въ маленькіе пакеты и исправлялъ силки.для сусликовъ.
Мартина не была ни на Рождеств, ни въ Крещенье. Она прислала письмо изъ Парижа, извщая, что 24-го декабря умерла мать маркизы и что она очень огорчена этой утратой.
Черезъ нсколько недль она писала, что маркиза купила имніе около Дре, гд она будетъ передлывать домъ и хочетъ разбить новый паркъ. ‘Мы возвращаемся въ Версаль,— добавляла она:— ибо черезъ три дня тамъ будетъ концертъ. Надюсь, что намъ найдется дло въ новомъ парк’.
Но мсто получили другіе. Мартина уже не писала боле объ этомъ, а вскор и совсмъ замолкла.
Это молчаніе приводило Жасмена въ уныніе. Онъ пошелъ къ кюре и исповдывался ему въ своемъ грх. Тотъ отпустилъ ему его грхъ, но посовтовалъ какъ можно скоре вступить съ Мартиной въ бракъ. Съ этого времени кюре сталъ иногда заходить къ садовнику. Изъ всхъ цвтовъ ему больше всего нравился страстоцвтъ.
— Это чудо Божіе,— говорилъ онъ.— Этотъ цвтокъ иметъ формы орудій страстей Христовыхъ. Листья представляютъ намъ одежду, въ которую іудеи облекли Христа, а ихъ острые концы — терніе, изъ котораго была сдлана для Него корона. А эти длинныя нити кроваваго цвта разв не похожи на бичи, которыми Его бичевали? А этотъ стебель напоминаетъ столбъ, къ которому Онъ былъ привязанъ.
Иной разъ достопочтенный отецъ, отвдавъ стаканчикъ вина, начиналъ убждать Жасмена, чтобы онъ былъ терпливъ.
— Другое дло высокопоставленные люди. Они не помнятъ своихъ словъ и общаній. Но въ Мартин ты можешь быть увренъ. Я училъ ее закону Божію, и я знаю ея сердце. Кром того, терпніе есть добродтель христіанская. Сколько лтъ Іовъ жилъ въ своей лачуг и сколько лтъ простоялъ на своемъ столб Симеонъ Столиникъ?
Въ октябр Жасменъ не пошелъ на сборъ винограда. Однажды его мать вернулась домой съ тыквой въ рукахъ.
— Ты словно несешь колесо счастья,— замтилъ ей Жасменъ.
— Лучше держать это счастье въ рукахъ, чмъ бжать и ловить его по дорогамъ въ Парижъ и Версаль!
Старуха кончила тмъ, что стала отговаривать Жасмена жениться на Мартин.
— Говорятъ, что мало повсить эту д’Этіоль,— говорила она,— Люди, вполн достойные, которымъ случалось прозжать черезъ Меленъ, разсказываютъ, что эта интриганка, выскочившая изъ мелкаго рода, позоритъ Францію, что она дочь потаскушки и вора.
— Они лгутъ,— кричалъ Жасменъ, красный отъ гнва.— Жаль, что меня тамъ не было, я бы вырвалъ имъ языкъ! Разв король могъ бы допустить ко двору такую женщину?
— Какъ видишь!
Жизнь въ деревушк шла изо дня въ день своимъ чередомъ. Приходилъ Евстафій Шатуйяръ сказать, что онъ женится на дочери столяра изъ Корбейля, и приглашалъ Жасмена на свадьбу. Жасменъ здилъ на нее. Черезъ нсколько недль, въ одно ноябрьское утро, на улиц послышались шумные голоса:
Тьенетта Лампа леръ, вырвавшись изъ замка маркиза д’Оранжи, прибжала въ деревню въ розовыхъ чулкахъ и въ красивыхъ батимакахъ съ пряжками. Старый маркизъ, весь красный и въ сбившемся парик, стоялъ у ршетки своего замка и грозился кулакомъ.
— Паршивая двчонка,— кричалъ дьячокъ Гурбильонъ:— ты, кажется, связалась съ этимъ старикомъ!
— Вовсе нтъ,— отвчала бойкая Тьенетта.— Онъ мн только надлъ чулки и башмаки. А когда онъ сталъ было расточать мн свои любезности, меня и слдъ простылъ.
1-го января 1747 года (Жасменъ не видалъ Мартину уже цлый годъ) Бюге получилъ отъ нея письмо, въ которомъ она просила его отложить еще немного ихъ свадьбу! М-me де-Помпадуръ такъ занята! Она устраивала въ своихъ внутреннихъ аппартаментахъ театръ, въ которомъ могли подвизаться только три-четыре самыхъ большихъ вельможи. ‘Маркиза,— писала Мартина,— не забываетъ и устройство парка. Она закончила два рисунка, которые будутъ выгравированы.
На одномъ изображены твои трофеи: лейка, лопата, грабли, на другомъ нагіе амуры, ухаживающіе за лавровыми деревьями’.
Почеркъ этихъ писемъ длался все красиве и тоньше, а стиль — благородне и возвышенне.
‘Она становится гордой’, вздохнулъ про себя Бюге, грустно махнувъ рукой.
Дло шло къ Пасх. Погода была скверная: лилъ дождь и шелъ снгъ.
Время отъ времени Бюге посылалъ Мартин пламенныя посланія, въ которыхъ писалъ: ‘Все мн кажется мрачнымъ, и я уже не жду съ нетерпніемъ цвтовъ и плодовъ, а дожидаюсь только, когда ты прідешь. Это будетъ моя единственная радость. Я уже не читаю книги Кэнтини, хотя мн еще многому слдовало бы поучиться въ нихъ къ тому времени, когда я буду садовникомъ у маркизы Помпадуръ. Это время мн представляется земнымъ раемъ. Ты должна постараться, чтобы оно наступило поскоре’.
Мартина отвчала, что, къ сожалнію, она ничего не можетъ сдлать и что запрещено обращаться къ мастерамъ съ какими-либо вопросами.
‘Маркиза попрежнему къ намъ очень расположена,— писала она,— Она строитъ дворецъ подъ Парижемъ. Тамъ мы будемъ завдывать паркомъ, а Агатонъ Пьефэнъ — кухней. Онъ такой же ханжа и все ухаживаетъ за мной. Вс смются надъ нимъ. Въ день его именинъ ему подали каплуна съ горошкомъ, а онъ и не догадался, что сълъ своего знаменитаго голубя. Онъ очень плакалъ объ этомъ, и мн стало его жалко’.
Жасменъ почувствовалъ, что имъ овладваетъ какое-то тайное отчаяніе. Лицо его похудло, на лбу показались морщинки. Онъ забросилъ свои растенія, сталъ работать въ саду кое-какъ и читалъ только письма Мартины, которыя носилъ всегда съ собою.
Наконецъ въ конц года онъ получилъ важную всть.
‘Въ апрл мсяц я пріду въ Вуасси. Въ ма должна быть наша свадьба, а потомъ мы отправимся къ маркиз’.
Подъ письмомъ стояла крупная веселая подпись ‘Мартина’.
Свадьба состоялась въ первыхъ числахъ мая 1448 года.
Наканун, какъ разъ въ среду, передъ домомъ садовника остановился тяжелый рыдванъ. Оттуда выпрыгнулъ какой-то длинный человкъ и сдлалъ пируэтъ.
— Бюге!— закричалъ онъ.— Здсь ли Бюге?
Жасменъ вышелъ на дворъ.
— Агатонъ!
— Онъ самый! Маркиза Помпадуръ изволила поручить мн передать вамъ свадебные подарки и приготовить столъ, пока женихъ съ невстой будутъ въ церкви.
Жасменъ въ смущеніи не зналъ, что отвчать. Пришла старуха Бюге и пустилась въ разговоры по поводу предстоящаго отъзда сына. Великодушіе маркизы ее тронуло.
Агатонъ вытащилъ изъ рыдвана свертки, завернутые въ полотно.
— Не трогайте этого,— говорилъ онъ.
— Что это такое?— спросила Мартина.
— Увидите завтра.
Тетка Ланда была очень огорчена, что Агатонъ завтра не можетъ пойти въ церковь, и заявила, что останется съ нимъ.
— Нельзя же только смотрть, какъ будетъ все приготовлять этотъ молодой человкъ. Я съ удовольствіемъ пропущу мессу и стану чистить горошекъ и буду пробовать кушанья, чтобы они были по нашему вкусу. У насъ вдь не привыкли къ соусамъ, отъ которыхъ горло жжетъ.
Агатонъ, одтый не безъ щегольства, натянулъ на себя шелковые чулки. Ноги у него были короткія, но онъ старался сдлать ихъ маленькими.
Чтобы ощипывать каплуновъ, онъ потребовалъ себ передникъ. Мартина сняла съ себя свой и подвязала его Агатону. Дрожь пошла по его тлу, когда онъ почувствовалъ на себ этотъ фартукъ, еще теплый отъ тла камеристки.
Вся округа работала въ дом Бюге. Тьенетта усердно чистила золой какой-то мдный котелокъ.
— Вотъ какъ онъ блеститъ теперь!— говорила она.— Агатонъ можетъ разсматривать въ него свои острыя уши. Право, онъ похожъ на того мраморнаго человка у маркиза д’Оранжи, который совсмъ человкъ, только ноги козлиныя. Если бъ Агатонъ захотлъ жениться на мн, я непремнно потребовала бы, чтобы онъ показалъ мн, дйствительно ли у него ноги, какъ у всякаго христіанина.
На другой день вся деревенька пришла въ движеніе. Говорили, что маркиза Помпадуръ прислала лучшаго своего повара, чтобы изготовить свадебный обдъ.
Торговка угрями Николь Сансонне говорила, что это тотъ самый поваръ, который нсколько времени тому назадъ изобрлъ для короля сорокъ новыхъ блюдъ, не говоря уже о дессертахъ.
Вс старики вылзли изъ своихъ угловъ, чтобы посмотрть на торжественное шествіе мстныхъ сливокъ общества.
Былъ чудный майскій день. Съ колокольни деревенской церкви несся въ лса къ фіалкамъ и въ сады къ яблонямъ нжный чистый звонъ. Горлицы громко ворковали въ парк маркиза д’Оранжи.
Шествіе съ трудомъ выбралось изъ церкви. Всякій непремнно хотлъ принести свое поздравленіе Мартин, которая появилась на паперти при послднихъ звукахъ органа.
На новобрачной было розовое платье, которое такъ хорошо шло къ ея смуглому лицу. Жасменъ заставилъ ее заткнуть за корсажъ букетъ нарциссовъ. На голов у нея красовался небольшой блый чепецъ.
Дома Агатонъ ощипалъ нсколько піоновъ и усялъ ими дорогу новобрачныхъ, а по об стороны входныхъ дверей прикрпилъ по лиліи.
Когда шествіе подошло къ дому, раздались крики изумленія.
— Можно подумать, что все это сдлалъ какой-нибудь ангелъ,— закричала тетка Жильо.
Агатонъ опустилъ глаза. Когда онъ поднялъ ихъ на Мартину, въ его зрачкахъ сквозило смущеніе.
Николь Сансонне расширила ноздри и потянула воздухъ, несшійся изъ кухни.
— О, чуетъ мой носъ что-то хорошее.
Въ этотъ моментъ мимо дома прозжала старая маркиза д’Оранжи съ одной изъ своихъ родственницъ. Он возвращались съ внчанія. Он были бдны, какъ арбалетчики изъ Коньяка, и туги на деньги, но все-таки имъ пришлось раскошелиться на угощеніе. Придерживаясь старинной моды, он носили громоздкія прически, которыя длали ихъ похожими на какихъ-то пестрыхъ попугаевъ. На щекахъ, разрумяненныхъ португальскимъ румянцемъ, красовалось у каждой нсколько мушекъ.
— Обдъ готовъ! Къ столу!— кричалъ изъ дому дядя Жильо.
Новобрачныхъ посадили посредин. Они какъ-то неувренно сли посредин стола передъ приборами, которые были украшены цвтами.
Жильо нашелъ, что они держатъ себя слишкомъ вяло.
— Посмотрли бы на меня въ день моей свадьбы!— кричалъ онъ.— Помнишь, еодосія?— продолжалъ онъ, обернувшись къ жен.— А ты, Бюге?
Старуха Бюге дожала плечами съ видомъ полной покорности.
Быстрая улыбка скользнула по лицу Мартины. Съ самаго начала, какъ заигралъ органъ, ее охватила какая-то грусть. Ей вспомнилась охота въ Сенарскомъ лсу и все, что произошло потомъ въ сердц Жасмена. Ей казалось, что въ сущности это не она выходитъ замужъ. Она почти раскаивалась въ тхъ уловкахъ, которыя она пустила въ ходъ, чтобы женить на себ Жасмена. Ей представлялось, что на ея мст сидитъ другая и что Жасменъ, хоть и разукрашенный блыми цвтами, принадлежитъ не ей.
Гости сдлали нападеніе на угрей, которыхъ привезъ съ собой Агатонъ. Мартина сдлала честь оливкамъ, которыхъ никто въ деревеньк не видывалъ. Тьенетта тоже захотла попробовать, но он ей не понравились. Она сдлала гримасу и выплюнула ихъ на полъ.
— Нельзя и сравнить съ розовой редиской,— промолвила жена Евстафія Шатуйяра, беременная восьмымъ ребенкомъ.
— А вотъ и редиска,— сказала ей Николь Сансонне.— Съшьте тарелочку, да съ листьями. Это очень хорошо для женщины, когда въ ней зашевелится ребенокъ.
Съ своей стороны дьячокъ Гурбильонъ, чтобы повеселить общество, вытащилъ изъ кармана какую-то книжку и пустилъ ее по сосдямъ. То былъ ‘Альманахъ рогоносцевъ’.
Тетка Жильо, заглянувъ въ книжку, стыдливо захлопнула ее, но ея мужъ закричалъ:
— Ага! Это наводитъ на мысли!
Тьенетта бросилась было къ альманаху, но тетка Ланда завопила:
— Экая мерзость! Вдь на виду у всхъ это длаютъ только собаки!
Жильо вырвалъ книжку и сталъ вслухъ читать эпиграммы.
Мартина густо покраснла.
Агатонъ провозгласилъ, что сейчасъ будутъ поданы ‘египетскія пирамиды’. Он были сдланы изъ мелко нарубленной телятины и ветчины, сдобренной всякими пряностями. Пьефэнъ осторожно поставилъ ихъ на столъ.
— Египетскія пирамиды! Ихъ рецептъ идетъ, должно быть, отъ самыхъ грековъ,— докторально замтилъ Гурбильонъ.
Гости нашли ихъ великолпными, Жильо никогда не лъ ничего подобнаго.
— Ты, наврно, чувствуешь себя счастливой, что служишь у маркизы?— спросилъ онъ Мартину.
— Еще бы! А особенно, если она и мужа теперь пристроитъ туда же — замтилъ Канкри.
— Конечно, конечно!— со вздохомъ отвчала новобрачная.
Ей хотлось плакать.
— Ты счастлива?— спросилъ по Жасменъ.
Онъ поцловалъ жену въ шею.
— Отлично!— накричалъ Жилье.— Такъ и надо! Для этого вдь женятся.
Понемногу съли и золоченыхъ каплуновъ. Потомъ Агатонъ, растопыривъ руки, внесъ поросенка, который держалъ въ зубахъ лимонъ. Лапы его были перевязаны блыми лентами.
— Подвязки новобрачной!— закричалъ Евстафій!
Агатонъ поставилъ поросенка передъ новобрачными и елейнымъ голосомъ, какимъ когда-то произносилъ проповди, сказалъ:
— Мартина! Это теб подносятъ вс твои товарищи по служб! Прими же это отъ насъ!
И онъ самъ принялся разрзать поросенка. Вс подтянулись, желая попробовать блюдо, отъ котораго такъ вкусно пахло трюфелями.
— Можно подумать, что мы въ раю,— вскричала Тьенетта.
Поваръ исчезъ, чтобы приготовить дессертъ. Жильо веллъ принести бутылки.
— Послушай, малый,— сказалъ онъ Жасмену.— Что же ты словечка не скажешь и сіущшь такъ неподвижно? Въ день свадьбы надо хорошеньпо выпить, чтобы подкрпить свои силы! Дай-ка твой стаканъ! Расшевели его хорошенько, Мартина!
— Я и такъ стараюсь,— отвчала она.— Жасменъ!
Новобрачный снова поцловалъ жену.
— Можно перечесть, сколько разъ мы цловались и не собьешься,— замтила Мартина.
— Какъ бы мн хотлось попасть въ услуженіе въ Парижъ,— шептала про себя Тьенетта.
— Въ Парижъ?— спросила подслушавшая ее Моппо.— Ну, тамъ такихъ замарашекъ и безъ тебя довольно.
— Ну, ну, тетка Ланда! Нечего хвастаться!— вмшался Реми Госсе.— Мы вс знаемъ, что ты была тамъ вязальщицей.
— О, да,— воскликнула задтая за живоя Ланда.— Я знаю свое ремесло и могла бы связать такой чулокъ, который не обезобразитъ ногу самой красивой двушки. Доказательствомъ можетъ служить мой подарокъ Мартин. Развяжи-ка вотъ это!
И она передала Тьепетт свертокъ, который та принялась развязывать зубами.
— Фу! Вы, кажется, положили этотъ свертокъ вмст съ сыромъ!
— А куда же, по-твоему, его надо было положить. Это единственное мсто, которое запирается на ключъ и гд мыши не могутъ стащить. Но свертокъ не долженъ такъ сильно пахнуть, я положила его вмст съ моимъ бльемъ поверхъ сыра.
— Понюхайте-ка!— говорила Тьенетта, передавая ей пакетъ.
Подали дессертъ. Появился ‘кладезь любви’, наполненный вареньемъ. Надъ сладкимъ пирогомъ новобрачные должны были пожать другъ другу руку. Вслдъ за симъ Агатонъ Пьефэнъ подалъ пирожныя, названія которыхъ гости слышали въ первый разъ въ жизни.
Эти лакомства повысили настроеніе гостей. Тетка Монно тяжело вздыхала.
— Какъ хорошо пахнетъ!— промычала она.
Агатонъ откупорилъ тонкія вина, присланныя маркизой. Жена Евстафія стала глотать ихъ такими порціями, что ея снуругъ завопилъ.
— Что же, ты хочешь, чтобы нашъ ребенокъ явился на свтъ вплавь?
Дьячокъ Эвфемэнъ, пристроившись къ ликерамъ, которые онъ находилъ превосходными, кричалъ:
— Да здравствуетъ Мартина! Да здравствуетъ маркиза Помпадуръ!
— Здсь на пиршеств дв королевы — маркиза и Мартина,— добавилъ Госсе.
— Да здравствуетъ Мартина! Да здравствуетъ маркиза!— заорало все общество.
Мартина вся позеленла, словно ее укусила какая-нибудь змя.
Жасменъ всталъ изъ за стола, шатаясь. Тьенетта молча похлопывала по спин старуху Бюге, которая заливалась горючими слезами.
Кто-то сталъ стучать по стакану. Дьячокъ сталъ говорить рчь. Онъ распространился о святости брака.
— А въ карман-то у тебя ‘Альманахъ рогоносцевъ’!— крикнула Тьенетта.
— Чортова перечница!— выругался Гурбильонъ.
Не смущаясь, онъ закончилъ свою рчь, назвавъ Бюге счастливой матерью. Потомъ къ новобрачнымъ подошелъ скрипачъ, чтобы начать танцы.
Задумчивость Бюге сильно огорчала Мартину. Желая напомнить и о себ, она встала изъ-за стола и пошла танцовать, стараясь припомнить, какъ маркиза Помпадуръ танцовала менуэтъ.
Заслышавъ музыку, явились посмотрть на деревенскій балъ маркизы д’Оранжи и ихъ знакомые. На маркиз былъ парикъ la financire, тяжело падавшій ему на плечи. Маркиза высокомрно поднимала свой римскій носъ, около котораго красовалась черная мушка, означавшая: ‘все это меня оскорбляетъ’.
Балъ на берегу Сены открыли новобрачные. Маркиза должна была сознаться, что эта мужичка не лишена граціи, которая встрчалась въ добрыя старыя времена. Ланда подала руку старому
Жильо, а Тьенетта, къ величайшему неудовольствію маркиза, тандовала поочередно со всми парнями.
Пока гости танцевали подъ липами, новобрачные прогуливались но берегу.
Жасменъ глядлъ на воду, покраснвшую отъ вечерней зари.
Мартина приникла къ его плечу.
— Ты все думаешь о Париж и Этіол, куда мы подемъ?
— Да, Мартина,— отвчалъ Жасменъ, не зная, что ей уже извстна его сердечная тайна.
Слезы покатились по блднымъ щекамъ молодой женщины?
— Что съ тобой?
— Сейчасъ надъ ними пролетли два ворона. Я боюсь.
— Глупости,— пробормоталъ Жасменъ.

IX.

Маркиза Помпадуръ отпустила Мартину въ Вуасси-ла-Вертранъ на цлый мсяцъ. Затмъ ей было приказано явиться вмст съ мужемъ въ Парижъ.
Въ день отъзда вс поднялись до восхода солнца. У старухи Бюге глаза были красны. Она подарила Мартин четки, которыя принадлежали прадду ея сына, и сказала:
— Перебирая ихъ, вспоминай обо мн.
Она снабдила невстку на дорогу жареной курицей, короваемъ хлба и холодной лепешкой.
— Вамъ предстоитъ такое путешествіе! Вы такъ далеко дете! Богъ знаетъ, куда васъ загонитъ еще ваша проклятая маркиза!
Сыну она сочла долгомъ сдлать внушеніе.
— Будь добрымъ мужемъ и не забывай молиться!
Сборы къ отъзду производились при свчахъ. Хотя было еще темно, Тьенетта была уже тутъ какъ тутъ.
— Напиши мн, когда у тебя будетъ ребенокъ,— говорила она Мартин.— Смотри, не свернись у этой маркизы Помпадуръ,— продолжала она, обнимая свою подругу.
— Это я могу теб общать.
Жасменъ старался утшить мать.
— Мы часто будемъ видться. Кром того, каждый мсяцъ я буду писать теб длинныя письма. Жильо и Реми Госсе будутъ навщать тебя, а ухаживать за тобой будетъ Канкри. Смотри, чтобы Леги хорошенько работалъ въ саду. Онъ знаетъ мои деревья. Если теб будетъ страшно, то Тьенетта можетъ поселиться здсь. Когда же намъ удастся достичь счастья, тогда можно будетъ зажить и въ Буасси.
— Ваше счастье,— отвчала, качая головой, Бюге,— было въ этомъ дом.
Тьенетта и Мартина уложили въ телжку Жасмена ящики съ одеждой и склянки съ водой на винномъ спирту, которую удивительно длала старая Бюге.
— Эта вещь вамъ будетъ пріятна вечеромъ, когда вы останетесь одни,— говорила она.
Въ открытую дверь врывался холодный ночной воздухъ, и лишь бубенчикъ Жасменовой лошаденки нарушалъ полную тишину.
Старуха Бюге принесла теплаго молока. Выпивъ его, отъзжающіе поцловались съ нею въ послдній разъ, и оба супруга сли въ экипажъ.
— Да хранитъ васъ Господь Богъ,— прошептала Бюге.
Телжка тронулась. Не успла она отъхать нсколько шаговъ, какъ кто-то сильно застучалъ кулакомъ въ дверь.
— Они вернутся, вернутся,— слышался успокаивающій голосъ Тьенетты.
Раздалось рыданіе. Мартина въ темнот догадалась, что это плакалъ Жасменъ.
Телжка направилась къ Мелену. Лошаденка бжала по берегу Сены, бурлившей подъ ночнымъ втеркомъ.
Вскор на горизонт появился блесоватый свтъ, и протянулась длинная полоска зари, которая, перескаясь съ высокимъ шпицемъ колокольни Сентъ-Аспэ, образовывала съ нимъ на неб большой крестъ. Осняемый имъ, Меленъ крпко спалъ.
Торговецъ телжками охотно купилъ у Жасмена его экипажъ. Давъ ему нсколько звонкихъ монетъ, онъ помогъ супругамъ добыть себ мсто на буксирномъ судн, которое отправлялось въ Парижъ.
На палуб въ лучшемъ углу оказались два монаха, нсколько крестьянъ, какой-то офицеръ швейцарской гвардіи, торговцы живностью. Эти послдніе выгружали корзины съ курами, яйцами, утками, кричавшими въ своихъ ивовыхъ тюрьмахъ.
Тронулись дальше.
Тяжелый буксиръ тянули пять лошадей, привязанныхъ къ мачт длинной веревкой. Иногда веревка, ослабвая, хлестала по розоввшей отъ утренней зари вод, и тогда казалось, что по рк протягивалась огненная полоса. Матросы, столпившіеся на дек, готовили себ супъ въ котелк. Поверхность рки была какъ зеркало.
Вскор показался Буасси-ла-Бертранъ, гд предстояло пересаживаться. Бюге все еще стояла на берегу Сены, длая съ Тьенеттой прощальные знаки рукой. Жасменъ смотрлъ на мать, пока она совсмъ не скрылась изъ виду. Когда буксиръ присталъ къ Сенъ-Пору, онъ могъ различить только ея блый чепецъ. Видно было, что она поднималась въ гору. Тогда онъ сталъ искать глазами крышу своего дома, но изъ деревьевъ его уже не было видно. Только легкій дымокъ вился на томъ мст, гд онъ стоялъ. Жасменъ закрылъ лицо руками и заплакалъ.
Мартина старалась какъ-нибудь его утшить.
— Смотри, вотъ Жильо!— сказала она.
Дйствительно, Жильо вышли изъ ограды своего завода.
— Возвращайтесь къ сбору винограда!— кричалъ дядя Жильо.
Прибрежные утесы, тронутые утреннимъ солнышкомъ, казались янтарными. Виноградники блестли. Сена, сдлавъ поворотъ, входила въ лсъ.
На буксир монахи присосдились къ бутылк, которую тянули по очереди. Офицеръ швейцарской гвардіи, покручивая усъ, украдкой бросалъ на Мартину нжные взгляды.
Судно поравнялось съ Ле-Кудрэ, плоскимъ мстомъ, гд Сена расширяется. Небо стало совсмъ сине и ярко отражалось въ рк. Затмъ показался Корбейль съ своими бастіонами, башнями и большими зерновыми складами. Такъ какъ это былъ базарный день, то мостъ былъ загроможденъ повозками. Маленькая церковка, стоявшая на самой вершин холма, весело позванивала въ свои колокола. Съ буксира выгрузили нсколько корзинъ съ птицей.
Немного дальше справа показалась крыша замка въ Этіол. На Жасмена нахлынули воспоминанія. Вспомнилъ онъ, какъ онъ видлъ маркизу среди луннаго свта, какъ она была полна граціи и прелести. Ему представилась ея маленькая ножка, едва касавшаяся зелени. Въ ушахъ у него еще стоялъ звукъ віолончели, несшійся къ весеннимъ небесамъ. Онъ вспомнилъ этотъ менуэттъ, который онъ напрасно до сего времени старался возобновить въ памяти. Задумчиво глядлъ онъ на рыбака, который на длинной леск вытаскивалъ попавшуюся щуку, и на баржи, плывшія по теченію рки. Какой-то пастухъ утолялъ свою жажду, зачерпывая шапкой прямо изъ рки, прачки стояли, наклонившись, на плоту, отражавшемся въ вод, какъ въ зеркал. Тамъ и сямъ мелькали деревеньки, тонувшія въ зелени. Подходили къ Жювизи.
— Съдимъ что-нибудь,— говоритъ Мартина.— До полдня еще далеко.
Она вытащила курицу, взяла себ порцію и дала часть Бюге. Монахи попросили себ кости и прежде, чмъ начать ихъ глодать, забормотали свои молитвы.
Въ Шуази мстные обыватели принесли на паромъ сладкіе пирожки. Жасменъ одинъ отдалъ Мартин, а другой предложилъ офицеру швейцарской гвардіи.
Самого замка Шуази не было видно. Виднлись лишь высокія крыши, верхушка бывшаго фонтана и пристань, на конц которой среди цвтниковъ, спускавшихся до самаго берега рки, бесдка, похожая на ажурный кіоскъ.
— Мн иногда приходилось здсь бывать съ маркизой,— сказала Мартина.— Она устроила этотъ дворецъ, словно какой-нибудь феерическій театръ.
Жасменъ съ любопытствомъ глядлъ на крыши, которыя, казалось, скрывали подъ собой самыя соблазнительныя тайны.
Между тмъ буксиръ все плылъ впередъ.
— Скоро мы будемъ и въ Париж,— сказалъ одинъ изъ монаховъ.
Солнце покрывало Сену словно какой-то золотистой скатертью, и рка была какъ изъ расплавленной мди. Жасменъ мало-по-малу сталъ различать на горизонт крпостныя стны, безчисленныя1 крыши, налво возвышался старинный соборъ, направо — огромная крпость.
— Парижъ!— закричалъ матросъ.
Бюге пристально смотрлъ на залитый свтомъ городъ.
— Какой большой дворецъ,— сказалъ онъ Мартин.
— Это Лувръ,— отвчала она.
— А это?— спрашивалъ онъ, указывая на крпость.
— Это Бастилія. Боже тебя сохрани туда попасть!
Они позвали двухъ крючниковъ, которые помогли имъ перенести ихъ корзины. Обогнувъ Бастилію, они очутились на улиц Сентъ-Антуанъ. Жасменъ долго смотрлъ на закрытыя ршетками окна крпости, на ея тяжелыя башни и пушки, высовывавшіяся изъ амбразуръ. Со стороны улицы Сентъ-Антуанъ стны крпости были усяны лавками со сластями, токарными и аптекарскими товарами и разными бездлушками. Он лпились около срой стны крпости, словно клтки съ птицами.
Въ этотъ іюньскій вечеръ толпа народу двигалась вдоль дома де-ла-Помпонеттъ, отличавшагося террасой съ цвтами. Дале шелъ другой домъ, похожій на перечницу. Стны третьяго сходились подъ острымъ угломъ. Запахъ коровниковъ и парного молока доносился до самой гостиницы ‘Золотой Левъ’, гд стояла королевская гвардія, и до гостиницы ‘Майнцъ’, гд остановился какой-то экипажъ. Пронесли какія-то носилки. Торопливо прошли дв гризетки въ подоткпутыхъ. платьяхъ. На церкви св. Маріи, опиравшейся на контрфорсы крпости съ аспидной крышей, зазвонили къ вечерней молитв.
Жасменъ былъ въ восторг отъ такого веселаго прибытія въ городъ. Встрча показалась ему хорошимъ предзнаменованіемъ.
— Помоги, Бозке!— сказала Мартина.
Сдлавъ нсколько шаговъ, Бюге углубились въ узкіе переулки. Жасменъ былъ удивленъ высотой домовъ. Ему нравилось, какъ хлопали бичами извозчики, нравилось смотрть на суету экипажей и повозокъ, на навсы передъ шшиными лавками и на огопьки, блествшіе въ закусочныхъ.
Какая-то толстая женщина сидла на тумб, дерзка на колняхъ корзину съ бутылками. Въ одной рук она держала стаканъ, въ другой кружку и кричала:
— Вотъ жизнь! Жизнь!
Бюге предложилъ выпить у нея носильщикамъ, которые шли за ними. Т закашлялись, Мартина расхохоталась.
Какая-то маленькая двочка продавала посуду, крича:
— Вотъ фаянсъ! Кому фаянсъ!
— Не купить ли для начала нашего хозяйства?— спросила Мартина.
— Не стоитъ! Тутъ есть вещи получше!
И онъ показалъ Мартин пирожное, красовавшееся въ окн кондитерской.
Угостивъ жену, Бюге продолжалъ свой путь. Онъ останавливался передъ каждой лавкой, продавался ли тамъ табакъ, или вера, разные раритеты. Иногда его толкали франты, выходившіе изъ своихъ экипажей и бросавшіе дерзкіе взгляды на Мартину.
Подойдя къ Пале-Роялю, они увидли старуху, игравшую передъ трактиромъ на какомъ-то инструмент. Бюге остановился, какъ очарованный. Музыка папомнила ему т псни, которыя когда-то звучали въ его сердц, и онъ вспомнилъ о маркиз Помпадуръ.
— Иди, иди,— говорила Мартина.— Мы и такъ опаздаемъ.
Вскор они достигли огромнаго зданія изъ краснаго кирпича — то былъ дворецъ кардинала Мазарини — и, сдлавъ еще нсколько поворотовъ, оказались передъ большимъ домомъ. Ихъ встртилъ какой-то лакей, одтый въ желтую съ зеленымъ ливрею, и сказалъ:
— Васъ вс ищутъ..
Они поднялись на самый верхъ въ маленькую мансарду. Мартина очень устала. Довъ то, что осталось отъ ихъ запасовъ, она легла спать.
Жасменъ спустился впизъ и пошелъ поужинать съ прочей прислугой. Агатонъ Пьефэнъ, увидвъ его, бросился ему на шею. Отъ повара пахло чеснокомъ и мускатомъ. Онъ казался утомленнымъ.
— Городъ дйствуетъ на меня плохо.,— говорилъ онъ,— Я созданъ для того, чтобы жить въ загородныхъ замкахъ.
Въ девять часовъ онъ увлекъ Бюге съ собою въ одну изъ закусочныхъ лавокъ, гд онъ былъ обычнымъ постителемъ. На вывск ея было нарисовало золотое солнце, испускавшее тяжелые лучи и окруженное виноградомъ. Ужинъ только что кончился, пахло разлитымъ соусомъ и остатками вина. Агатовъ пожалъ руку хозяину-толстяку, поспшившему налить ему большую кружку вина. Поваръ маркизы Помпадуръ накинулся на индйку, красовавшуюся на блюд, и сталъ макать ее вдеревянный сапогъ съ солью, прившенный около камина. Онъ лъ съ жадностью.
— Не могу, знаете, сть свою собственную стряпню,— сказалъ онъ.— Предпочитаю чужую.
Онъ подслъ къ Жасмену и сталъ его разспрашивать.
— Вы въ самомъ дл любите вашу жену.
— Какой смшной вопросъ! Я никогда не женился бы на ней, если бъ я былъ къ ней равнодушенъ.
— Вотъ какъ! А на свадьб у васъ былъ такой разсянный видъ!
— Плохо вы наблюдали.
— Въ самомъ дл, я могъ и ошибиться,— вжливо отвчалъ поваръ.— Человку свойственно ошибаться. Къ тому же въ день свадьбы новобрачный находится совершенно въ иномъ положеніи, чмъ въ другое время. Его душа смущена. Онъ похожъ на христіанина, который долго не былъ у исповди.
Агатовъ молитвенно сложилъ руки.
— Что касается меня, то я бываю у исповди раза четыре въ годъ. Это даетъ облегченіе, хотя бы на совсти было всего два-три мелкихъ гршка. Посл отпущенія грховъ мн какъ-то легче гуляется. Еслибъ у меня было свободное время, я бы почаще ходилъ въ уголовный судъ.
Онъ подозвалъ хозяина и приказалъ налить имъ еще по стакану.
— Я не люблю женщинъ,— вдругъ сухимъ тономъ объявилъ онъ.— Это дти сатаны. Ева насъ всхъ погубила. И я не могу видть юбки, чтобы не вспомнить о первородномъ грх. А вы, Бюге, любите женщинъ, не правда ли? Я вижу это по вашимъ глазамъ. Если вы не очень пылки насчетъ Мартины,— можетъ быть, я и тутъ ошибаюсь,— то ваше сердце можетъ загорться и воспылать къдругой.
Бюге вздрогнулъ.
— О, эта дрожь выдаетъ васъ!— воскликнулъ разстрига.— Если мое ремесло заставляетъ меня смотрть подъ хвостъ пуляркамъ (я это длаю съ покорностью, которая завоюетъ мн милость Неба), то я умю также и заглядывать въ людскую Душу и спускаться въ глубину мрачнаго колодца, называемаго совстью. Я вдь былъ духовнымъ лицомъ и посщалъ самыхъ искусныхъ исповдниковъ, которые вчно сражались съ капуцинами и выходили побдителями во всхъ спорахъ. Я говорю о монахахъ-премонтранцахъ.
Агатонъ поднялъ глаза къ небу и какъ бы въ экстаз прошепталъ:
— О, дорогіе мои отцы! Какъ хорошо было жить среди нихъ, какъ они раздляютъ вс наши радости! Среди нихъ никогда не чувствуешь себя одинокимъ. Они даютъ вашей душ столько хорошихъ чувствъ. Еще стаканчикъ?
— Нтъ, спасибо,— отвчалъ Жасмепъ.
— Вдь угощаю я,— продолжалъ Пьефэнъ.— Выпить стаканчикъ бургонскаго не грхъ, увряю насъ. Самъ Іисусъ Христосъ
!!!!!!!!!!!Пропуск страниц 65-96
У Бюге закружилась голова, какъ будто у него подъ ногами вдругъ разверзлась пропасть.
— И ты не отвернулась отъ меня!
— Но вдь я же люблю тебя,— тихо промолвила Мартина.

XIV.

Отъздъ супруговъ, происшедшій черезъ два дня, былъ самый печальный. Маленькій замокъ, среди блестящаго снга, показался Жасмену блднымъ, какъ мертвецъ. Паркъ былъ въ траур, вороны улетли изъ лсовъ и, хлопая крыльями, тянулись къ Гренеллю.
Флиполтъ, стоя около Мартины, вытирала слезы. Валерій дважды поцловался съ супругами. Помощники садовника казались опечаленными. Но никто не смлъ говорить: никто въ сущности не зналъ хорошенько, за что удалили Бюге, и вс боялись, какъ бы не пострадать самимъ. Агатонъ Пьефэнъ явился на проводы однимъ изъ первыхъ и кричалъ:
— Я буду молиться за васъ!
Нагруженная скарбомъ лодка отчалила, и скоро Бельвиль исчезъ въ туман.
Жасмену казалось, что у него отняли кусокъ его самого и что солнцу уже не пробить больше толстыхъ облаковъ, которыя заволокли срое небо.
Вода сильно бурлила подъ носомъ судна. Около деревни Билланкуръ изъ тумана стали выдляться загорлые хлбопашцы. Налво показались мокрыя отъ дождя виллы Шалльо. Потомъ выглянулъ пустынно стоявшій на Гренелльской равнин домъ инвалидовъ съ величавымъ фасадомъ Мансара и соборомъ въ форм огромнаго фонаря, въ которомъ золото боролось съ лившимся съ неба мракомъ.
Барка остановилась около Королевскаго моста. Жасменъ и его жена сошли на берегъ и направились по улиц Желзнаго Горшка къ одному мастеру, выдлывавшему шпоры, съ которымъ у нихъ завязалась дружественныя отношенія еще въ Бельвил. Они попали какъ разъ на семейный праздникъ. Жена мастера только что родила, и ихъ сосди сошлись къ нимъ, чтобы поздравить и съ стаканомъ въ рук пожелать новорожденному всякихъ благъ. Крестнымъ отцомъ былъ оловянникъ, а въ кумы была приглашена жена парикмахера.
Бюге были встрчены съ радостью.
— Мы вамъ сейчасъ покажемъ новорожденнаго!— кричалъ счастливый отецъ.— Онъ вситъ цлыхъ десять фунтовъ.На крестильный обдъ наша поставщица предлагаетъ индюшку въ два раза больше его. Вы будете кушать ее вмст съ нами. А потомъ мы пойдемъ сть устрицы, хотя это бываетъ съ нами очень не часто.
Жасменъ вздохнулъ.
— Мы раздляемъ вполн ваше счастье, но я боюсь, что мы будемъ мшать вашему празднеству. Завтра рано утромъ намъ нужно хать въ Буасси-ле-Бертранъ.
— Въ Буасси? Не заболла ли ваша мать?
— Мы уже не служимъ у маркизы Помпадуръ,— сказалъ Бюге.
Мастеръ въ изумленіи поднялъ брови.
— Я не могу вамъ объяснить причину нашего увольненія,— сказалъ Жасменъ.— На меня взвели Богъ знаетъ какую небылицу, и меня уволили, даже не выслушавъ меня.
Эти слова согнали улыбку съ лица хозяина.
— Вамъ было хорошо тамъ,— промолвилъ онъ.— А нельзя ли какимъ-нибудь образомъ вернуться?
— О, нтъ!— плача отвчала Мартина.
— Ахъ, чортъ возьми!
Хозяинъ взялъ бутылку.
— Но это не помшаетъ намъ выпить за нашего новорожденнаго. За здоровье Николая-Дапіэля!
Парижане поспшили налить свои стаканы.
Выпили. Ремесленникъ, хранившій посл объясненія съ Жасменомъ какой-то смущенный видъ, отвелъ его въ сторону и тихо сказалъ:
— Какъ досадно, что вы пріхали именно сегодня. Въ комнат, которую можно было бы отвести вамъ, помстилась акушерка, и квартира полнешенька.
Бюге сконфузился.
— Намъ не хотлось бы быть въ тягость.
— При другихъ обстоятельствахъ мы приняли бы васъ, какъ родныхъ,— продолжалъ мастеръ.— Но сегодня! Вы видите, какъ я занятъ, а моя жена лежитъ въ постели.
— Мы уйдемъ.
— Но раньше взгляните на Николая-Даніэля,— говорилъ счастливый отецъ.
Онъ схватилъ новорожденнаго и поднесъ его къ Бюге.
— Онъ уже уметъ смяться!
Бюге увидли передъ собою крошечное, красное существо, все сморщенное, съ приплюснутымъ носомъ, перебиравшее ручонками въ кисе.
— Хорошій мальчикъ!— сказала Мартина.
— Говорятъ, что онъ очень похожъ на меня,— заявилъ отецъ.
Бюге помстились въ небольшой гостиниц, хозяинъ которой
былъ ихъ землякъ. Тамъ они уже не говорили, что ихъ выгнали изъ Бельвю. Но хозяинъ, воспламененный нсколькими стаканчиками вина, самъ пустился въ разговоръ о фаворитк.
— Здсь ее называютъ королевской мошенницей. Вы увидите, г. Бюге, что народъ учинитъ бунтъ. Маркиза разрушаетъ и истощаетъ страну, тратя деньги на свои зати. Посредствомъ своихъ красивыхъ лакеевъ она завлекаетъ честныхъ двушекъ для короля въ маленькій домикъ, выстроенный на мст охотничьяго поля въ Версал. Она всячески компрометируетъ короля, который уже не сметъ явиться въ Парижъ и задаетъ свои празднества въ Бельвю, въ Версал, въ Фонтенбло. Увидите, что все это кончится плохо. Вы живете среди сильныхъ міра сего, но въ такихъ длахъ важно мнніе и прачекъ, и угольщиковъ. Ахъ, Бюге, вы увидите, что вс эти люди выйдутъ въ одинъ прекрасный день изъ подваловъ и примутся за короля и его проклятыхъ прихвостней. Для меня это стало ясно посл мятежа въ ма. И съ тхъ поръ броженіе въ котл все усиливается и усиливается.
— Ну, вы слишкомъ много слушаете людей, которые говорятъ всякій вздоръ и внушаютъ вамъ мрачныя мысли.
— Да вы видли, какъ раздраженъ народъ? Нтъ? Ну, а я потолкался-таки въ толп, которая хотла уже возводить баррикады и открыто говорила, что слдуетъ вздернуть на пики придворныя головы.
— Неужели?
— О, да! Это были разные оборванцы, умирающіе отъ голода. Что вы хотите отъ людей, у которыхъ желудокъ пустъ, а изъ ногъ льетъ кровь!
— Неужели они когда-нибудь натворятъ такихъ длъ!
— Боюсь, что это непремнно случится!
Жасменъ поблднлъ. Ему уже мерещились головы мертвецовъ, перерзанныя горла, толпы народа съ сжатыми кулаками.
— Да не будетъ этого, да не будетъ!— прошепталъ онъ.— Я просто умеръ бы отъ всего этого.
На другой день утромъ Мартина и Жасменъ поплыли на буксир дальше по Жювизійскій равнин. Блдный утренній свтъ едва освщалъ бечевникъ, по которому шлепали въ грязи лошади
Семь лтъ тому назадъ въ іюльское утро Жасменъ халъ тою же дорогой, полный надеждъ. А теперь онъ поднимался по Сен съ сокрушенной душой. Мечта его была разбита, иллюзіи погибли, очарованіе разсялось. Въ душ зіяла глубокая рана, которая особенно давала знать о себ, когда буксиръ сталъ подходить къ Этіолю, Мартина забилась вглубь каюты и не ршалась даже взглянуть на мужа.
Жасменъ тяжело вздохнулъ.
— Кончено! Возврата нтъ!— прошепталъ онъ, стискивая себ руки.
Въ груди у себя онъ чувствовалъ странную тяжесть, какъ будто на нее навалили желзо. Въ этотъ моментъ ему казалось, что жизнь его оборвалась.
Въ Корбейль прибыли подъ проливнымъ дождемъ. Подъ арками моста не было ни души. Буксиръ сдлалъ поворотъ, и Бюге увидлъ въ сроватой мгл холмы Кудрэ. Показалось и мсто, которое прозвали ‘Полулуніемъ’, гд меннесійскіе аббаты выстроили огромную башню.
‘Мы подходимъ къ Буасси’, подумалъ Жасменъ.
Онъ спрашивалъ себя, что ждетъ его здсь посл столь долгаго отсутствія. На душ у него было тоскливо. Ему казалось, что буксиръ пересталъ двигаться впередъ. Уже съ Корбейля онъ сталъ спрашивать одного изъ своихъ знакомыхъ, хавшаго въ Меленъ, скоро ли будетъ Буасси.
Но вотъ буксиръ обогнулъ кожевенный заводъ Жильо. На немъ все было заперто. Потомъ пошли Санъ-Поръ, Сантъ-Ассизъ. Буксиръ остановился по средин рки, какъ разъ противъ Буасси.
Отъ берега отдлился на лодк какой-то молодой человкъ. Бюге сначала не узналъ его, но, разглядвъ хорошенько, закричалъ:
— Реньосіель!
— Здравствуй, Жасменъ. Здравствуй, Мартина!— заговорилъ тотъ, принимаясь выгружать съ буксира ихъ пожитки.
— Неужели это ты? Такой большой?— осыпала его вопросами Мартина.— Какъ ты выросъ!— прибавила она, сходя съ буксира.
— Моя мать здорова?— не безъ страха спросилъ Бюге, усаживаясь въ лодк, среди узловъ и корзинокъ.
— Здорова, но возрастъ беретъ свое. Вы едва узнаете ее. Я нарочно васъ объ этомъ предупреягдаю, чтобы вы не очень удивлялись ея перемн. Это ее огорчитъ, а горя ей было не мало съ тхъ поръ, какъ вы ухали.
— Дай-ка мн весла,— сказалъ Жасменъ.— У меня дло пойдетъ скоре.
Каждый разъ, какъ онъ наклонялся, лодка быстро выносилась впередъ и наконецъ подлетла къ берегу
Но оглядываясь, Жасменъ бросился вверхъ. За нимъ быстро шла Мартина, оставивъ пожитки на попеченіи перевозчика. Вотъ показался и родной домикъ. Его нельзя было и узнать теперь: ставни заколочены, каштановое дерево передъ домомъ, никмъ не подрзаемое, сильно разрослось.
На порог появилась Бюге. Одной рукой она опиралась на палку, а другой о косякъ двери. Даже издали видно было, что лицо ея все сморщилось, поблднло и позеленло, спипа согнулась. Жасменъ бросился впередъ, съ трудомъ отодвигая калиткой груды мертвыхъ листьевъ. Чтобы протянуть къ сыну руки, старушка должна была прислониться къ стн.
Она плакала.
— Не плачь! Не плачь!— бормоталъ Жасменъ.— Мы вернулись къ теб совсмъ! Навсегда!
— Ничего! Это мн полезно!
Припадокъ кашля перебилъ ее. Когда онъ прошелъ, старушка сла и принялась разспрашивать, какъ имъ жилось. Были ли они довольны? Каковы прекрасные цвтники, которые разбивалъ Жасменъ? А вотъ ихній садикъ пришелъ въ запустніе. Пока было силы, она поддерживала его, но вотъ уже года два, какъ силы ей измнили, а со времени отъзда Тьенетты жизнь совсмъ опостылла ей.
— Ну, это понятно, что она ухала,— говорила старушка.— Вдь она не видала ничего на свт. И чмъ больше я смотрю на тебя, тмъ больше я сомнваюсь, чтобы вы были счастливы. Вдь высокопоставленные люди такъ часто неблагодарны…
— Нтъ, маркиза всегда была добра къ намъ. Но, несмотря на это, нельзя же всю жизнь жить у чужихъ людей, къ тому же намъ стало скучно, что мы такъ далеко отъ васъ,— тепло прибавила Мартина.
— Такъ это теб пришла въ голову благая мысль вернуться домой! А я-то обвиняла тебя, что ты похитила у меня сына! Но какъ я счастлива, что вижу васъ опять здсь! Наконецъ-то.
Старушка задыхалась. Жасменъ перепугался. По совту Мартины, ее уложили въ постель.
Въ это время безъ всякихъ предупрежденій появилась тетка Монно.
— Вотъ такъ исторія!— заговорила она,— Вотъ какъ у насъ прізжаютъ, какъ снгъ на голову. Когда мн сказалъ Канкри о вашемъ прізд, я такъ подпрыгнула на стул, что моя грлка полетла кубаремъ. Черезь семь лтъ! Возвратиться такъ, безъ всякихъ предупрежденій. Вдь вы могли совсмъ уморить старушку! Но разъ уже вы здсь, то дацте мн расцловать васъ!
— Надюсь, что вы вернулись не съ пустыми руками? Вдь вамъ не мало приходилось хлопотать! Это видно по вашему лицу!
— Тетушка Ланда,— тихо сказала Мартина:— позволь намъ самимъ знать, что у насъ есть. Къ тому же надо дать покой и матушк.
Съ этими словами она вышла изъ комнаты, длая видъ, что идетъ на цыпочкахъ. Жасменъ и Ланда послдовали за нею.
Вдругъ вниманіе ихъ привлекъ какой-то шумъ: узнавъ объ ихъ прізд, явились односельчане. Сапожникъ Канкри несъ на своей кудрявой голов узелъ Мартины. За нимъ шелъ Гурбильонъ, согнувшись подъ тяжестью корзины, впрочемъ, очень легкой. Когда онъ положилъ ее на полъ, его спина такъ и не разгибалась боле. Онъ поздоровался съ Бюге какъ-то печально.
Явилась и Николь Сансоннэ. Въ одной рук, которыя стали гораздо короче, чмъ прежде, она держала круглую корзину, въ которой билась только что вынутая изъ садка рыба.
— Въ Париж не найдешь такой свжей,— говорила она.— Зато въ Бельвю рыба, должно быть, чудесная. Ея вдь тамъ нарочно откармливаютъ. Теперь вамъ трудно угодить здсь. Но если вы останетесь, то придется привыкать къ маленькой рыб и къ маленькимъ людямъ.
— Не теб бы говорить такъ,— возразила Мартина.— Твои товары славятся.
Николь жеманно поджала губы. Какая-то довольно сальная острота Гурбильона заставила ее прыснуть со смху. Ротъ ея сталъ похожъ на какую-то черную яму.
Мартина и Жасменъ съ грустью смотрли на одряхлніе своихъ старинныхъ друзей. Какъ вс постарли!
Въ это время лица всхъ еще свтились любопытствомъ. Женщины находили, что Мартина ‘сильно сдала’, что въ ней нтъ гордости, да, впрочемъ, и быть не отъ чего. Ея впалые глаза и озабоченное лицо внушало скоре состраданіе, чмъ зависть.
— У нихъ видъ побитыхъ собакъ.
— Видно, что у нихъ на душ что-то не ладно!
— Какъ кажется, они привезли немного богатства!
— Однако они упорно не говорятъ ничего о причин ихъ прізда,— замтимъ Реньосіель.
— И это лучшее средство замазать теб ротъ,— воскликнулъ Канкри:— если посмотрть, какъ ты болтаешь, то невольно спрашиваешь себя, что было бы, если бы ты хоть что-нибудь зналъ!
— Здорово влетло!— поддакнулъ Гурбильонъ:— пойдемте-ка лучше выпьемъ!
— Ты приглашаешь насъ, Эвфенимъ?— спросила Сапсоннэ.
— Посл всего того, что вы тутъ наболтали, вамъ надо цлое ведро воды, чтобы выполоскать, какъ слдуетъ, ротъ.
Вечеромъ старушк Бюге стало хуже.
Мартина, приводившая цлый день въ порядокъ домикъ, дремала около стола, положивъ голову на руки. У изголовья больной сидлъ Жасменъ.
Садовникъ съ испугомъ замчалъ, какъ лихорадочный румянецъ разыгрывался на осунувшихся щекахъ матери и сжигалъ ея исхудалыя руки съ вздутыми, толстыми жилами. У него у самого руки были холодны, какъ ледъ. Онъ тихонько положилъ ихъ на лобъ старушки. Та слабо улыбнулась отъ этой ласки. Жасменъ повторилъ это нсколько разъ, и всякій разъ старушка бросала на него нжный взглядъ, тихо шепча, словно очнувшись отъ какого-то кошмара:
— Ахъ, это ты! Какъ я счастлива! Я хочу еще немножко уснуть. Ты уже меня не покинешь больше?
Такъ прошла ночь. Мартина длала питье изъ травъ, подслащивая его медомъ, чтобы смягчить мучавшіе старушку припадки кашля.
На разсвт Жасменъ отправился въ Меленъ за докторомъ. Былъ уже яркій день, когда экипажъ стараго врача въхалъ въ деревню и остановился передъ домикомъ Бюге. Ланда Монно поспшила открыть дверь.
— Увы! Ей теперь было бы полезне священникъ, чмъ докторъ,— встртила она Жасмсна:— она уже не можетъ ничего проглотить.
Докторъ направился прямо къ постели, откуда слышалось хрипніе.
— Оставьте ее въ поко. Время длаетъ свое дло,— сказалъ онъ печально.
И съ философскимъ спокойствіемъ онъ надлъ перчатки, которыя снялъ было при вход.
— Ничего не подлаешь,— замтилъ онъ Жасмену.
— Неужели ничего нельзя Сдлать?
— Ничего.
Докторъ ухалъ.
Домикъ подвергся настоящему нашествію сосдей. Вс желали знать, что прописалъ докторъ.
— Не стоило и звать его, если онъ но прописалъ даже рецепта!
Каждый предлагалъ свое лскарство.
— Хорошенько бы ей кровь пустить,— говорилъ одинъ:— повивальная бабка изъ Корбейля понимаетъ въ этомъ толкъ. Рука у нея легкая. А отъ ея ланцета не такъ больно, какъ отъ укола комара. Благодаря ей, у моего мужа дло ограничилось только параличомъ, а не смертью.
— Когда я была беременна послднимъ ребенкомъ,— прибавила жена Евстафія Шатуйяра, которая жила теперь въ Буасси у своихъ родителей,— она излечила меня отъ кашля, заставивъ меня проглотить крапиву. О, отъ этого меня долго жгло, но зато ребенокъ явился въ срокъ. Безъ этого я наврно бы выкинула!
— Конечно! Еще бы!— прервала ее Ланда Монно:— но все-таки ваша бабка не спасетъ Бюге. Теперь самое время звать кюре, вдь, она можетъ умереть каждую минуту.
— Я побгу за нимъ!— сказалъ Сансоннэ.
Черезъ комнату прошла заплаканная Мартина. Передъ ея горемъ все смолкло. Она быстро поднялась по лстниц въ свою комнату. Тамъ она развязала корзину, стала въ ней рыться и наконецъ достала маленькій ящичекъ. Оттуда она вынула какую-то драгоцнную вещь, завернутую въ платокъ, и быстро спустилась съ нею внизъ.
— Не падай духомъ,— е казала, ей жена Евстафія:— напрасно мы тутъ вс толпимся около нея: это портитъ воздухъ.
Тетка Жильо, наклонившись надъ кроватью, внимательно слдила за умирающей.
— У нея уже носъ заострился, и она перестаетъ дышать. А кюре все нтъ и нтъ.
Мартина подошла къ Жасмену и передала предметъ, завернутый въ платокъ. То было маленькое зеркальце въ перламутровой оправ, которое маркиза Помпадуръ подарила Мартин посл того, какъ оно немного треснуло. Садовникъ печально взглянулъ на зеркало и, склонившись надъ матерью, поцловалъ ее въ лобъ и поднесъ зеркало къ ея губамъ.
— Она еще дышитъ. Зеркало потускнло.
Въ этотъ моментъ явился кюре. Мартина и Жасменъ подняли старушку на подушкахъ.
— Пить!— прошептала она.
При помощи ложки Мартин удалось заставить ее проглотить два большихъ глотка апельсинной воды. Старушка открыла глаза и взглянула на сына.
‘ — Какъ я долго спала! Дай-ка твои руки!
Своихъ она уже не могла поднять. Он лежали, какъ плети, на простын изъ грубаго полотна, хватали и комкали ее.
— Оставьте насъ однихъ!— сказалъ кюре.
— Нтъ, пусть остаются здсь! Вдь я такъ долго спала,— прошептала умирающая.
Но вки ея были сомкнуты, и по знаку кюре Мартина и Жасменъ тихо удалились.
Когда они снова вошли въ комнату, вс ввалились за ними.
Монно пристально слдила за церемоніей своими круглыми глазами старой курицы и помогала открывать ноги больной для миропомазанія.
Тетка Жильо была удручена. Ея толстая грудь колыхалась отъ вздоховъ, щеки блестли отъ слезъ. Но она больше плакала о самой себ и безпрестанно повторяла:
— Чья-то будетъ слдующая очередь?
Жена Евстафія съ какимъ-то отупвшимъ видомъ держала на рукахъ своегО послдняго младенца, который барабанилъ своими ножонками по животу матери, беременной и на этотъ разъ.
Пока читали отходную, Ланда, наблюдавшая за выраженіемъ лицъ, вдругъ вскрикнула:
— Скончалась!
Жасменъ лихорадочно поднесъ зеркало къ губамъ матери, но оно уже не потускнло. Садовникъ покачнулся, зеркало упало на полъ.
— На счастье я тутъ,— сказала Николь Сансоннэ, не давая Жасмену упасть:— плесните ему въ лицо водой!
Мартина была около мужа. Она цловала его печальное лицо, вытащила изъ кармана флаконъ съ солью, доставшійся ей отъ маркизы, и заставила его понюхать. Жасменъ пришелъ въ себя. Роза Саконнэ подала ему зеркало, выпавшее у него изъ рукъ. На немъ ввилась новая трещина, образуя съ прежней крестъ.
— Кто изъ васъ хочетъ закрыть глаза покойной?— спросила Ланда Монно.
Мартина слегка оттолкнула мужа, желая избавить его отъ этой жестокой необходимости. Она наклонилась надъ свекровью, поцловала пылающими губами ея неподвижный лобъ и, закрывая ей глаза, промолвила:
— Да, не увидишь ты больше злыхъ! Простись съ нею, Жасменъ, и оставимъ ее почивать,— прибавила она, обращаясь къ мужу.
Сынъ поцловалъ покойницу и послушно пошелъ за женой, которая увела его въ другую комнату.
— Со всми будетъ тоже!— вздохнула тетка Жильо.
Кюре подошелъ къ садовнику и сталъ его утшать:
— Вы увидитесь съ матерью вашей въ день всеобщаго воскресенія. Она предстанетъ такой, какой была въ расцвт силъ. Святой ома объяснилъ, что чудо это произойдетъ въ сумерки, въ то время, когда солнце и луна будутъ въ томъ самомъ мст, гд они были созданы. Архангелъ Михаилъ затрубитъ въ трубы съ такою силою, что его услышатъ и мертвые, и ангелы-хранители возстановятъ тла людей своихъ.

XV.

Вс эти событія совершенно пришибли Бюге. Цлую зиму смотрла Мартина, какъ ея мужъ сидлъ, склонившись надъ книгой Кэнтени, начиная по вечерамъ съ той страницы, на которой остановился утромъ. Что теперь значили для Бюге законы садоводства! Онъ насадилъ цлый рай и не могъ забыть, что былъ изгнанъ оттуда. Горестныя воспоминанія терзали его душу.
Супруги никогда не говорили между собой о прошломъ, чувствуя, что отъ этихъ разговоровъ имъ будетъ еще тяжеле и что тутъ всякія утшенія излишни.
Но чтобы хотя нсколько отвлечь Жасмена отъ мрачныхъ мыслей, Мартина стала склонять его усиленно заняться дломъ. Днемъ она ухаживала, по вечерамъ она чистила садовыя орудія.
Однажды, когда ей удалось ярко отчистить косу, она сказала мужу:
— Видишь ли, дорогой мой, и мы могли бы также освободиться отъ нашего горя. Наше житье-бытье не. хуже другихъ. Съ нашими сбереженіями и деньжонками, оставшимися посл твоей матери, у насъ наберется до тысячи экю. И, кром того, благодаря Господу Богу, у насъ хорошія руки!
Жасменъ не сказалъ ни слова.
— Вчера,— продолжала Мартина:— проходя передъ паркомъ маркиза д’Оранжщя замтила, что деревья въ немъ находятся въ такомъ же жалкомъ состояніи, какъ и въ нашемъ саду. Пойди и предложи ему свои услуги. Твой отецъ не гнушался работать у него.
— Хорошо, я пойду,— отвтилъ Жасменъ.
Между тмъ дни шли одинъ за другимъ. Надо было на что-нибудь ршиться.
— Скоро наступятъ заморозки, и тогда будетъ уже поздно,— говорила Мартина.
Наконецъ въ одно прекрасное утро Жасменъ подошелъ къ воротамъ парка.
Съ тхъ поръ, какъ не стало стараго маркиза, въ замк жилъ его внукъ. Высокомрный и жесткій, онъ длалъ видъ, что совершенно не замчаетъ жителей деревни. Онъ требовалъ отъ нихъ барщины и неоднократно билъ ихъ хлыстомъ.
Жасменъ, котораго велъ слуга, нашелъ маркиза въ самой глубин парка, гд онъ стрлялъ голубей, и предложилъ ему заняться стрижкой деревьевъ и приведеніемъ парка въ порядокъ.
— Многія изъ этихъ деревьевъ были посажены моимъ отцомъ. Этому клену уже восемьдесятъ лтъ. За нимъ ухаживалъ еще мой ддъ. На его ствол нтъ ни одной трещины, словно онъ весь изъ мрамора.
Бюге погладилъ рукою по гладкому стволу дерева.
— Къ сожалнію, онъ умираетъ съ верхушки. Это жаль. Его слдовало бы оправить.
Владлецъ замка, не говоря ни слова, схватилъ свой аркебузъ и выстрломъ сбилъ съ клена нсколько втокъ.
— Вотъ какъ я подстригаю свои деревья,— сказалъ онъ:— ты, мужланъ, думаешь, что ты смешь входить къ маркизу д’Оранжи. Я ужъ слишкомъ долго тебя слушалъ? Есть у тебя рекомендація?
— Я разбивалъ паркъ въ Бельвю подъ наблюденіемъ г. де-Лиля и девять лтъ служилъ садовникомъ у маркизы Помпадуръ.
— Почему же маркиза тебя прогнала?
— Этого я не знаю,— промблвилъ Бюге, потупивъ глаза.
— Такъ поди узнай и потомъ приди мн сказать.
Маркизъ снова выстрлилъ изъ ружья и сталъ смотрть вслдъ удалявшемуся садовнику. Онъ шелъ согнувшись, а руки у него висли, какъ тяжелыя плети.
Вернувшись домой, Бюге сказалъ жен тономъ, который онъ хотлъ сдлать равнодушнымъ.
— Маркизъ какой-то сумасшедшій. Онъ подрзываетъ свои деревья выстрлами изъ аркебуза, и мн тамъ длать нечего.
Мартина стала разспрашивать его подробно. Жасменъ вынужденъ былъ передать ей весь разговоръ съ маркизомъ, причемъ покраснлъ до корня волосъ.
Мартина была возмущена.
— Эти дворяне — эгоисты, люди безсердечные, которые оскорбляютъ насъ безъ всякихъ стсненій, мы для нихъ никто. Но подождемъ! Будетъ и на нашей улиц праздникъ.
Эти слова напомнили Жасмену объ угрозахъ, которыя онъ слышалъ отъ черни, наводнившей когда-то Бельвиль.
— Ну, и среди народа встрчается немало злыхъ людей,— возразилъ онъ.
Черезъ нсколько дней Бюге направился въ замокъ Курансъ, надясь получить тамъ мсто помощника садовника. Онъ переправился черезъ Сену и пошелъ по дорог на Сен. Было холодное утро, и роса отъ блдно-голубаго неба казалась молочнаго цвта. Дождливая зима мшала работамъ. На растеніяхъ преждевременно показались почки. На клумбахъ стали уже выходить зимніе цвты.
Привратникъ въ Куранс сначала совсмъ не узналъ Жасмена, такъ онъ перемнился. Но потомъ, узнавъ стараго знакомаго, принялъ его съ радостью. Но вскор улыбка исчезла съ его лица.
— Знаешь, другъ мой, здсь на людей маркизы Помпадуръ смотрятъ очень косо. Мн очень жаль, что я не могу впустить тебя.
И онъ- сдлалъ шагъ навстрчу, чтобы не пускать Жасмена дальше.
— Но, вдь, я уже но служу въ Бельвю. Я опять принялся за свое прежнее дло — огородничество и садоводство, которое веду съ помощью жены. Раньше я успшно разбивалъ цвтники и поэтому думалъ, что и теперь могу получить здсь работу.
— Въ такомъ случа, дло другое. Пойдемъ, переговори съ самимъ садовникомъ.
И ои.ъ повелъ Жасмена къ оранжереямъ. Около нихъ какой-то человкъ отдавалъ отрывочныя приказанія двумъ парнямъ, убиравшимъ со стеклянной крыши оранжереи затемнявшую ее солому.
Бюге изложилъ ему свою просьбу, которую поддержалъ и привратникъ.
— Онъ свое дло знаетъ.
— Откуда ты?— спросилъ главный садовникъ.
— Изъ Бельвю.
— У меня нтъ мста для людей, которые служили у этой королевской гадины. Если я тебя приму, графъ тотчасъ же меня прогонитъ.
Нсколько секундъ Бюге стоялъ, какъ вкопанный. Потомъ на глазахъ у него показались слезы, и онъ поспшилъ убраться, словно воръ, избгая даже привратника.
Эта попытка была послдней. Съ этого дня Бюге заперся у себя. Буйная растительность, заполонившая его садикъ, отнимала у него всякое мужество. Онъ совершенно пересталъ заниматься своими фруктовыми деревьями.
Въ август къ ному прізжалъ одинъ кондитеръ за сливами, которыя у него славились. Въ сентябр онъ отправилъ свои чудныя груши на рынокъ въ Корбейль. Путешествіе было довольно трудное, было втрено, и по Сен ходили мелкія волны. Изъ Корбейля Жасменъ съ горечью увидлъ тополя, поднимавшіеся надъ Этіолемъ, и сердце у него сжалось. Въ конц октября торговцы купили у него вс яблоки.
У нихъ была барка, стоявшая около берега рки. Когда барка была уже полна, они покрыли краснвшія яблоки большимъ зеленымъ покрываломъ и тронулись къ Парижу.
Жасменъ чувствовалъ, что онъ не въ силахъ разводить цвты, кром разв для Мартины.
Бюге жили очень уединенно. Бдняки смотрли на нихъ одинаково недоброжелательно, какъ и дворяне. Одинъ только Винсентъ Лиги навщалъ ихъ и иногда работалъ въ ихъ огород. Онъ плъ свои псни, которыя погружали Жасмена въ мечты. Когда этотъ полуидіотъ входилъ къ Бюге, въ его глазахъ свтилась нжность. Онъ часто хваталъ садовника за руку и цловалъ ее.
Сосди упрекали Бюге за смерть матери. Ланда Монно, ходившая съ растрепанной сдой головой, встрчаясь съ Мартиной, начинала всякій разъ причитать:
— Бдная старуха! Она была бы еще жива, если бы ее тогда не бросили одну-одинешеньку! Я ходила за ней, какъ родная дочь, и видла, какъ она таяла со дня на день.
Когда Жасменъ относилъ иногда на кладбище нсколько жалкихъ хризантемъ, встрчные смотрли на него недобрыми глазами
— Теперь ужъ поздно ухаживать за старухой!— говорилъ Реньосіель:— надо было позаботиться о ней получше при жизни!
Когда Жасменъ переставалъ работать, вс кричали:
— Дармодъ! Онъ пріучился у вельможъ спать до полудня, а его мать сама зарабатывала себ кусокъ хлба!
Благодаря похоронамъ матери и кой-какимъ закупкамъ, которыми необходимо было пополнить ихъ скромное хозяйство, Бюге уже во второй годъ посл своего возвращенія сильно растрясли свои сбереженія. Заказовъ не было, средства истощались. Садовнику пришлось продать даже книги Кэнтини. Рисунки и планы пошли къ монахинямъ сосдняго Августинскаго монастыря, которыя собирались развести садъ вокругъ церкви. Бюге работалъ у нихъ, но всего нсколько дней. Ему поручено было украсить цвтами алтарь, и Жасменъ постарался припомнить, какъ длалъ букеты въ этомъ случа Пьефэнъ. Онъ исполнилъ свое дло съ такимъ искусствомъ, что его потомъ пригласили убирать соборъ Богородицы и нкоторыя церкви въ Корбейл.
Но всхъ этихъ заработковъ было мало для того, чтобы создать Бюге хотя нкоторую зажиточность. А между тмъ налоги, сборы, барщина все увеличивались. Государство выпускало изъ народа всю кровь. Ремесленники и земледльцы громко роптали.
Одинъ кузнецъ, захаживавшій иногда къ Жасмену за каштановыми листьями, которыми онъ дсчидъ лошадей отъ запала, разсказывалъ имъ о несчастномъ положеніи бдняковъ и о всеобщемъ раздраженіи.
— Люди длаются настоящими зврьми,— говорилъ онъ.
Въ деревн обвиненія поднимались и противъ Бюге.
— Они тоже попировали съ королями, когда жили тамъ, въ Бельвю.
Вскор случились два событія, которыя еще боле обострили эту враждебность.
Черезъ дворню маркиза д’Оранжи дошелъ слухъ, что Агатонъ Пьефэнъ уличенъ въ безнравственныхъ поступкахъ. Сельчане стали вспоминать, какъ онъ прізжалъ къ нимъ въ деревню, на свадьбу Жасмена.
— Какъ вспомню, что я вмст съ нимъ щипала каплуна!— кричала Ланда Монно:— вотъ какъ опасно имть дло съ первымъ встрчнымъ-поперечнымъ! Щипать каплуна одному вмст съ женщиной,— вдь это можетъ Богъ знаетъ на что навести такихъ негодяевъ!
Около того же времени пришло извстіе, что Тьенетта Лампалеръ, отъ которой никто не получалъ никакихъ встей, служила у короля въ Версал.
— Она долго служила у короля,— говорилъ одинъ изъ лакеевъ маркиза д’Оранжи:— потомъ, соблазненная однимъ негодяемъ попала въ Парижъ и стала самой отчаянной танцовщицей. Потомъ я уже видлъ ее въ улиц Пьерръ-о-Ларъ, гд она по вечерамъ полуоткрывала свое окно и кричала прохожимъ: тсъ!
Деревня была возмущена.
— Боже мой! Возможно ли это!— кричала тетка Монно:— вотъ и проповдуйте тутъ добродтель! Вдь у нея не было недостатка въ хорошихъ совтахъ. Я, по крайней мр, сколько разъ предостерегала ее отъ опасностей, которыя подстерегаютъ молодыхъ двушекъ, когда он вступаютъ въ жизнь. А, вдь, недавно еще она приходила къ намъ и, ласкаясь, слушала рчи, которыя мы ей говорили съ Сансоннэ. Должно быть, она въ Бельвю успла наслушаться другихъ, если дошла до этого. Вашъ замокъ, должно быть, служилъ убжищемъ распутникамъ и потаскушкамъ, а?
— Впрочемъ,— замтила Сансоннэ:— ея судьба замчательна вдь она была любовницей короля.
— Ну, не стоило ей состязаться съ маркизой Помпадуръ.
Жасменъ былъ ошеломленъ этимъ злословіемъ.
— Какія сплетни!— воскликнулъ онъ.
Мартина, которая на этотъ счетъ была боле освдомлена, чмъ ея мужъ, сдлала рукой неопредленный жестъ.
Деревенскія кумушки не замедлили заподозрть ее въ сводничеств.
— Ага! Сколько же теб заплатили за Тьенетту?
Мартина бросилась бжать. Мальчишки стали бросать въ нее камнями.
Вслдствіе всхъ этихъ пересудовъ однажды вечеромъ Реньосіель съ товарищами напали на берегу Сены на Жасмена. Его, безъ сомннія, бросили бы въ воду, если бы на нападающихъ не посыпались совершенно неожиданно сильные удары палкой. То былъ Винсентъ Лиги. Онъ чувствовалъ, что Жасмену грозитъ опасность, и держался на сторож.
Однажды Въ конц апрля 1764 года Ланда Монно и Николь Сансоннэ проходили мимо домика Бюге. Вылъ чудный весенній денекъ. Жаворонки вились надъ полями. Сена блестла синевой. Об крестьянки сіяли отъ радости, какъ на Пасх.
— Она околла,— сказала Ланда Монно.
— Кто?
— Да эта королевская тварь.
Садовникъ поблднлъ.
— Да, да,— подтвердила Монно:— 15-го числа этого мсяца во внутреннихъ комнатахъ Версаля. Въ Мелен на рынк только и говорятъ объ этомъ. Говорятъ, ее похоронили въ монастыр капуциновъ. Наконецъ-то и она попала въ нору, не все же заточать туда только другихъ!
— Неизвстно, отчего она умерла,— прибавила ея спутница:— трудно сказать, отчего умираютъ такія женщины.
— Убирайтесь прочь!— закричалъ на нихъ Бюге.
Видъ у него былъ такой страшный, что об женщины поспшили исполнить его приказъ. Садовникъ тяжело опустился на скамейку.
Вся скорбь, давно уже накапливавшаяся въ его сердц, подступила вдругъ къ горлу, и онъ зарыдалъ.
Жасменъ все еще не терялъ надежды. Но теперь ясно стало, что все кончено. Каждое утро онъ все ждалъ записки отъ маркизы Помпадуръ.
Но теперь все кончено! Кровохарканіе убило маркизу! И Бюге видлъ се блдной, блдне, чмъ она была въ тотъ день, когда онъ смотрлъ, какъ она пила молоко ослицы.
Умерла! Эта новость придавила Жасмена. Тоска глодала его сердце.
Онъ быстро раскрылъ окна, въ которыя хлынулъ весенній, напоенный ароматомъ воздухъ.
— Цвты!— бормоталъ Бюге:— какъ она любила цвты!
Задыхаясь, онъ вышелъ изъ дому и машинально сталъ собирать анемоны и колокольчики. Онъ почти не чувствовалъ, какъ солнце грло его сдющую голову. Онъ держалъ цвты передъ собою, наполняя ихъ чашечки своими слезами.
Подошла Мартина.
— Это ты мн длаешь букетъ?
Садовникъ, едва удерживая рыданіе, старался скрыть свое заплаканное лицо.
— Ты плачешь, Жасменъ?
Жасменъ тяжело опустилъ голову на плечо жены.
— Она, умерла,— прошепталъ онъ.
Мартина поняла все.
— Иди домой,— сказала она, взявъ его за руку:— нехорошо, если кто-нибудь увидитъ, что ты плачешь.
Усадивъ Жасмена у стола, она не находила словъ для его утшенія.
— Какъ мы несчастны!— промолвилъ Бюге.
— Что длать! И у насъ были дни, когда мы были счастливы. Нтъ человка, съ которымъ бы чего-нибудь не случилось въ жизни!
Она обняла мужа.
— Но вдь я остаюсь съ тобой!
— Да, я плачу и надрываю теб сердце, моя хорошая. Я оскорбилъ тебя!
— Ну, нечего жалть о томъ, что было. Мн больно, что ты такъ опечаленъ. Жаль мн и ее,— тихо прибавила Мартина:— теперь она тамъ, и знаетъ, кто былъ ей вренъ.
— Да, да,— промолвилъ Жасменъ, рыдая:— она проститъ мн мое безуміе. Ты вдь ужъ простила меня. Сколько теб это стоило!
— А все для того, чтобы заставить тебя полюбить меня. Все, что годилось для этого, все я переносила съ радостью. И сказать по правд, она не омрачала нашу жизнь. Вотъ доказательство, что я тебя не ревновала.
Мартина, быстро исчезла изъ комнаты. Жасменъ слышалъ, какъ въ сосдней комнат она стучала о сундукъ. Скоро она явилась обратно, развертывая какую-то гравюру.
— Она!— вскрикнулъ Жасменъ.
— Да проститъ меня Господь Богъ. Вотъ единственная вещь, которую я у нея украла.
То былъ портретъ маркизы Помпадуръ въ костюм прекрасной садовницы. На голов у нея была соломенная шляпа, въ лвой рук корзина Цвтова., въ правой — втка гіацинта.
— Я теперь могу смло смотрть на нее въ твоемъ присутствіи. Теперь это уже не можетъ тебя оскорбить,
— Я хочу повсить этотъ портретъ на стну. Онъ будетъ у насъ каждый день передъ глазами.
— О, это будетъ непріятно для тебя!
— Нтъ! Мн пріятно все, что можетъ тебя утшить. Я также любила маркизу и никогда не поврю, что причиной нашихъ несчастій была она.
Черезъ нсколько дней портретъ маркизы украшалъ уже скромный домикъ Бюге.
Жасменъ и Мартина постоянно мняли вокругъ него цвты.
Фаворитка, у которой при жизни было такъ много и садовъ и парковъ, посл смерти, всми забытая, сохраняла только цвты, собранные бдными поселянами въ уголк ихъ маленькаго сада.

XVI.

Давно уже Бюге были козлищемъ отпущенія для всей деревни. Ихъ сдыя головы не отвратили отъ нихъ людской злобы, которая перешла изъ одного поколнія’въ другое.
Когда супруги шли по воскресеньямъ въ церковь, Жасменъ вчно слышалъ одно и то же злословіе. Его упрекали за смерть матери Бюге и гибель Тьсистты. Вс помнили, что садовникъ былъ изгнанъ изъ Бельвю посл того, какъ столько лтъ служилъ у этой ‘королевской твари’. Новорожденные въ Буасси, казалось, впитывали эту ненависть съ молокомъ матери. Многіе грозили супругамъ Бюге смертью.
Одинъ кюре подходилъ къ Жасмену съ доброй улыбкой. Онъ утшалъ его, говорилъ о покорности. Этотъ добрый старикъ былъ худъ, какъ щепка. Говорили, что ему было больше ста лтъ. Онъ находилъ для Бюге кое-какую работу въ церквахъ и монастыряхъ.
Съ своей стороны, Мартина ходила шить по обитателямъ Мелена и приносила нсколько су. Домой ей приходилось возвращаться по берегу Сены иной разъ при пронизывающемъ втр. Жасменъ тогда шелъ ей навстрчу.
Такъ жили они безъ всякой надежды на лучшіе дни.
Зимою они ложились нарочно пораньше, чтобы не тратить ни свчей, ни масла. Питались они нердко однимъ ячменнымъ хлбомъ и овсянкой. Жасменъ, уже согбенный, долженъ былъ, работая въ своемъ садик, подвязывать подошвы веревкой, а Мартина, отправляясь въ Меленъ, стала походить на старую нищенку, которая побирается по дорогамъ.
А портретъ маркизы Помпадуръ попрежнему вислъ у нихъ на стн. Жасменъ еще разводилъ кое-какіе цвты, изъ которыхъ длалъ букеты, и украшалъ ими портретъ.
Эта врность памяти маркизы еще боле ожесточала деревню. Люди стали обвинять садовника и его жену за все возраставшіе поборы, истощавшіе ихъ средства къ существованію.
— Ужъ мы заставимъ васъ вернуть все, что вы награбили у дворянчиковъ,— кричали односельчане, грозя кулаками.
Крестьяне возмущались противъ исключительныхъ привилегій дворянина, а сборъ десятины приводилъ ихъ въ ярость.
— Насъ заставляютъ раскошеливаться на вашихъ потаскушекъ изъ Бельвю, а мы должны сть траву!— кричали они Бюге.
Бюго слегка протестовали. Однажды Жасменъ вздумалъ было утверждать, что у маркизы были вкусы настоящей пастушки.
— Чепуха!— заревла толпа:— она здсь разводила чортовыхъ свиней и теперь пасетъ ихъ въ аду.
Послднія тридцать лтъ событія пошли усиленнымъ ходомъ. Людовикъ XV умеръ. Новая королева была австріячкой, и ее никто не любилъ.
Въ 1789 году распространился слухъ, что Людовикъ XVI совершенно разоренъ и собирается просить денегъ у народа.
— Увидишь,— говорили крестьяне Жасмену:— не кому другому, а именно намъ придется платить за вс протори и убытки,
Черезъ нсколько дней изъ Мелена прибжалъ, запыхавшись, Реньосіель.
— Парижскій народъ взялъ Бастилію приступомъ!— кричалъ онъ:— гарнизонъ весь вырзанъ.
Около церкви быстро собралась сходка. Реньосіель, жившій однажды въ столиц, пустился разъяснять значеніе завоеванной побды. Онъ изъявилъ желаніе сражаться съ швейцарцами и нмцами, находившимися на королевской служб.
При такомъ извстіи старикъ Жасменъ зашатался. Его лицо, все покрытое морщинами и обрамленное серебряной бородой, поблднло еще боле.
— Скоро, скоро!— бормоталъ онъ, поднимая трясущіяся руки.
Однажды Реньосіель зашелъ къ Бюге.
— Ты долженъ сжечь это,— сказалъ онъ Жасмену, показывая на портретъ маркизы.
— Нтъ,— крикнулъ хриплымъ голосомъ старикъ.
— Это не, доведетъ тебя до добра!
Въ слдующіе дни Реньосіель ходилъ по деревн уже въ сопровожденіи цлой толпы црлопаевъ. Они разсказывали всмъ подробности событій 14-го іюля. Подражая Камиллу Демулэну въ Пале-Роял, они украсили свои войлочныя шляпы зелеными листьями, которые, впрочемъ, скоро были замнены красно-синими кокардами. Реньосіель потрясалъ пикой, которую ему принесъ изъ Парижа какой-то отставной солдатъ.
Скоро разнеслась всть, что крестьяне жгутъ замки по всей Франціи. Жасменъ очень безпокоился за Бельвю. Онъ уже представлялся ему въ вид четырехъ черныхъ стнъ, съ провалившейся крышей, съ разрушенными теплицами, съ поваленными на землю апельсинными деревьями. По вечерамъ онъ внимательно смотрлъ на горизонтъ въ ту сторону, гд былъ Этіоль.
Однако событія замерли на нсколько мсяцевъ. Казалось, мирная эпоха возродилась опять. Въ Париж явились кое-какія слабыя надежды. На Марсовомъ пол было устроено празднество, на которомъ король лобызался съ представителями коммуны и департаментовъ. Патріотическія надписи, которыми была укралнена тріумфальная арка, стали извстны и въ Буасси. Когда учредительное собраніе уничтожило титулы, гербы, ливреи, Реньосіель демонстративно сталъ называть маркиза д’Оранжи ‘гражданиномъ Оранжи’.
Вскор обитатели деревни увидли, какъ передъ воротами замка остановилось шесть экипажей, запряженныхъ каждая шестеркой лошадей. Изъ одного экипажа вышелъ маркизъ, затянутый въ зеленый драгунскій мундиръ. Войдя въ паркъ, онъ съ гнвомъ нахлобучилъ на себя свою шляпу.
Слуги принялись укладывать въ экипажи большіе чемоданы. Собрались было крестьяне, но лакеи разогнали ихъ съ яростью.
Когда укладка была закончена, экипажи помчались рысью.
— Они эмигрируютъ!— кричалъ Реньосіель, бросаясь за экипажами съ пистолетомъ, въ которомъ не было, однако, затравки.
Запыхавшись, онъ остановился около церкви и закричалъ:
— Да здравствуетъ нація!
Жасменъ покачалъ головой.
Это бгство не сулитъ ничего хорошаго.
Предчувствіе не обмануло его. Извстно, что хотлъ бжать и Людовикъ XVI, но былъ схваченъ въ Варенн и отданъ подъ стражу націи.
Реньосіель, вернувшись изъ Мелена, нсколько разъ кричалъ:
— Да здравствуетъ республика!
Многіе изъ крестьянъ не понимали этого слова. Реньосіель объяснилъ имъ, что оно значитъ уничтоженіе королей.
Его слушатели содрогались.
— Но, по крайней мр, хлбъ-то насущный у насъ будетъ?
— Можно будетъ грабить!
Потомъ пошли слухи о войн. Вся Европа, возбуждаемая эмигрантами, готовилась наводнить Францію. Реньосіель разсказывалъ, что онъ самъ видлъ красные столбы, на которыхъ было написано: ‘Отечество въ опасности’. Онъ поступилъ въ армію, которая двигалась къ границ биться съ врагами. Съ пикой національнаго гвардейца онъ уже не разставался.
Жасмену мерещились страшныя вещи. Онъ видлъ во сн, какъ горли замки, какъ избивали жителей. Просыпаясь въ ужас, онъ шепталъ про себя:
— Боже милосердный, да не будетъ сего, да не будетъ!
Старая Мартина знала, за что боялся ея мужъ, но не ршалась ему напомнить, что маркиза Помпадуръ давно уже умерла. Но когда наступалъ день, онъ вспоминалъ объ этомъ самъ и, качая головой, говорилъ:
— Кончено! Все кончено!
Въ август 1792 года грохотъ пушекъ, стрлявшихъ у Тюльери, доносился и до Буасси. Бюге дрожалъ за прекрасныя деревья и статуи. Въ сентябр явился къ нему Реньосіель.
— Цлыя сотни убитыхъ!
— Сотни?— со страхомъ спросилъ Жасменъ.
— Да, аристократовъ.
Съ этими словами Реньосіель наклонился къ Бюге и, сверкая глазами, добавилъ:
— И подозрительныхъ!
Онъ показалъ рукой на портретъ маркизы и промолвилъ угрожающе:
— Будь она жива, ее бы теперь убили!
Онъ плюнулъ на портретъ прекрасной садовницы и вышелъ.
Бюге хотлъ было броситься вслдъ за Реньосіелемъ и задушить его своими руками. Но тотъ былъ уже далеко и шелъ, посвистывая и задравъ голову.
Старикъ, тяжело дыша, оперся на край стола. Потомъ онъ взялъ кружку съ водой, кое-какъ вскарабкался на стулъ и принялся мыть портретъ. Бюге былъ счастливъ, что онъ теперь такъ близко къ этому лицу съ яснымъ взглядомъ, съ шляпой, лихо надвинутой на лвое ухо. Обыкновенно его ослабвшіе глаза едва улавливали эти подробности.
Въ конц мсяца Жасменъ и Мартина видли въ окно, какъ явился Реньосіель въ красномъ колпак въ сопровожденіи цлой толпы бездльниковъ, кричавшихъ во весь голосъ.
Мартина бросилась къ двери и закрыла се.
— Объявлена республика!— кричалъ Реньосіель:— да здравствуетъ республика!
Они стучали стучать въ дверь.
— Кричите: да здравствуетъ республика!— оралъ онъ на Бюге.
Старый садовникъ молчалъ.
— Будешь ли ты слушаться, старый песъ!— кричалъ онъ, замахиваясь для того, чтобы уничТожить портретъ маркизы Помпадуръ.
Тогда, тряся головой, Бюге прерывающимся голосомъ прошепталъ,
— Да здравствуетъ республика!
— Громче!— оралъ Реньосіель.
И онъ замахнулся палкой на прекрасную садовницу.
— Да здравствуетъ республика!— закричалъ старикъ изо всхъ силъ своихъ легкихъ.
— Долой Людовика Капета!— кричалъ Реньосіель, уходя.
Казнь короля привела Жасмена въ ужасъ. Въ его понятіи король продолжалъ оставаться государемъ. Онъ представлялъ его себ розовымъ, съ элегантной походкой, скучающимъ, какъ онъ видлъ его въ Бельвю. Ему представлялось, какъ упалъ топоръ гильотины на эти кружева, украшавшія шею и, опустивъ свою безволосую голову на руки, онъ тяжело повторялъ:
— Боже мой! Боже мой!
Въ слдующіе мсяцы слухи о войн и эшафот продолжали доходить до Жасмена. Священники вс куда-то исчезли. Разсказывали, что ‘якобинцы’ погубили и королеву. ‘Сожженія’ имли мсто въ Корбейл и Медсн, гд жгли все, что напоминало ‘тиранію’ и ‘суевріе’: гербы, знамена, книги, реликвіи. Реньосіель разсказывалъ, что вс эти церемоніи происходили при звук музыки.
— Лучше было бы, если бы они сражались противъ пруссаковъ,— говорила ему Мартина.
— Плевать мн на твои совты!— отвчалъ санкюлотъ.
По городамъ ходили цлыя шайки, грабя церкви. Одна изъ нихъ явилась однажды утромъ въ Буасси. Ихъ было больше сотни. Неизвстно, откуда они взялись. Въ своемъ оборванномъ плать они имли такой видъ, какъ будто бы только что вышли изъ тюрьмы. На растрепанныхъ женщинахъ красовались красные колпаки. Вс были вооружены пиками, саблями, ружьями. Сельчане укрывались отъ нихъ въ лсу. Реньосіель присоединился къ шайк и повелъ ее къ церкви.
Бюге и Мартина не могли бжать и заперлись въ своемъ домик
По всей деревн слышны были крики. Мартина, сохранившая хорошее зрніе, замтила, что на кладбищ поднимается густой дымъ.
— Они жгутъ богослужебныя книги.
Она наблюдала за ними изъ чердачнаго окна. Послышались выстрлы.
— Они стрляютъ въ крестъ. Они отбили голову св. Антонію… Боже мой, святая чаша…
И она перекрестилась.
— Они выбрасываютъ Св. Дары, наносятъ удары Святой Дв.
Задыхаясь, она спустилась съ чердака и сла около своего мужа.
Мятежники затянули церковный гимнъ ‘Dies irae’ вперемежку съ Карманьолой. Бюге слышали, какъ звенли стекла въ церкви и звонъ упавшаго колокола. Они стали на молитву.
Вдругъ вся банда собралась на дорог, которая шла внизъ къ Сен. Жасменъ смотрлъ на нихъ изъ окна.
Оборванцы были одты въ ризы, размахивали кропилами, церковными свчами, кадилами. Посредин толпы на осл везли статую Св. Двы. Дале три человка несли на доск колоколъ.
Вся толпа орала и шумла. Среди ея Реньосіель въ красномъ колпак потрясалъ инкой, на которой была надта шапочка кюре.
— Вотъ здсь,— закричалъ онъ, показывая рукой на домикъ Бюге.
Четверо оборванцевъ стали выламывать дверь. Бюге спрятались въ глубин комнатъ.
Появился человкъ въ рваной рубах, съ голыми ногами. Увидвъ прекрасную садовницу, онъ засверкалъ глазами.
— А, Помпадуръ, которую я зналъ въ молодости. За памфлетъ противъ нея я довольно просидлъ въ Бастиліи. Теперь я ее нашелъ.
— Каналья, опозорившая Францію!— кричалъ онъ, размахивая саблей передъ портретомъ.
Онъ съ размаху ударилъ саблей по гравюр: рамка разлетлась вдребезги, и портретъ былъ прорванъ.
— Злодй! Что ты длаешь,— закричалъ Жасменъ.
И, схвативъ ножъ, онъ бросился на оборванца, но тотъ быстро ткнулъ его саблей.
— Такъ погибнутъ вс враги свободы!
Жасменъ упалъ на полъ и захриплъ. Кровь лилась изъ его груди.
— Я умираю,— прошепталъ онъ.
Мартина бросилась къ мужу, быстро разстегнула жилетку, отыскивая рану.
— Жасменъ! Очнись! Очнись!
Отвта не было.
— Очнись, очнись!
Быстро, какъ бывало въ Этіол, она бросилась по лстниц наверхъ и вынула изъ сундука смятое розовое платье.
То было платье ея госпожи, то самое, въ которомъ Жасменъ видлъ ее въ Сенарскомъ лсу, то самое, въ которомъ Жасменъ видлъ ее танцующей въ парк при свт звздъ. Мартина быстро надла его на себя. Платье смято, вырзъ на груди обвисъ, ходить въ немъ неловко. Но все равно! Мартина надла его нарочно, чтобы удержать Жасмена, чтобы заставить его прійти въ себя.
Спотыкаясь, она сбжала съ лстницы.
— Жасменъ, очнись!— промолвила она съ какой-то странной улыбкой. Останься, зачмъ уходишь!
Старушка старалась подранить голосу маркизы Помпадуръ. Бюге открылъ глаза. Его губы что-то шептали. Слабымъ движеніемъ онъ схватилъ платье.
Когда-то на немъ были пятна отъ воды. Теперь онъ обагрялъ его своею кровью. Его пальцы судорожно вцпились въ ленты платья, ноздри расширились: онъ, казалось, вдыхалъ въ себя слабый ароматъ матеріи.
Мартина падаетъ головой на тло мужа, но продолжаетъ улыбаться.
— Жасменъ, я знала, что ты очнешься!
Но садовникъ лежитъ съ открытымъ ртомъ. Глаза его становятся стеклянными.
Мартина поднимается, продолжая улыбаться беззубымъ ртомъ. Она берется за край юбки, и нарумяненная кровью мужа, напудренная собственной старостью, она плавно начинаетъ около умирающаго мужа менуэтъ, напвая разбитымъ голосомъ игривую арію Люлли, которую любила Помпадуръ.

‘Историческій Встникъ’, тт. 140—141, 1915

Демольдер Эжен
Прочитали? Поделиться с друзьями:

Читайте также:

  1. Константин, последний византийский император, Миятович Чедомил, Год: 1905
  2. Беатриче Ченчи, Гверрацци Франческо Доменико, Год: 1854
  3. Последние римляне, Еске-Хоинский Теодор, Год: 1897
  4. При дворе Медичи, Берков Карл, Год: 1891
  5. Последняя любовь Нельсона, Шумахер Генрих-Фольрат, Год: 1911
  6. За свободу, Патерсон Артур Генри, Год: 1896
  7. Шестая жена короля Генриха VIII, Мюльбах Луиза, Год: 1864
  8. Легенда об Уленшпигеле и Ламме Гудзаке,, Костер Шарль Де, Год: 1867
Электронная библиотека