С закрытыми глазами
С закрытыми глазами
Рассказ Катюля Мендеса
—————————————————-
С закрытыми глазами, Мендес Катюль, Год: 1908
Время на прочтение: 5 минут(ы)
— Пожалей меня, дорогая, утешь меня, я самая несчастная женщина в мире.
— Что с тобою случилось? — спросила мадам де Линеж.
— Со мной случилось нечто такое ужасное и странное, что даже трудно себе представить, — ответила баронесса Люси.
— Посмотри на меня, я, должно быть, опять покраснела? Уверяю тебя, что я не румянилась, я покраснела так — от стыда. Я чувствую себя такой униженной, такой несчастной после своей роковой ошибки, что даже не смею смотреть на себя в зеркало. Я потеряла всякое уважение к себе и совесть моя тяжко обременена. Но, все-таки, в конце концов, я ведь ни в чем не виновата, так как преступление свое совершила совершенно нечаянно. Я даже могу сказать, что все несчастье произошло из-за того, что я была слишком порядочна и, таким образом сделалась жертвой случайности. Забота о сохранении моего доброго имени повела к моему падению. Я была бы еще вполне добродетельна или, вернее, почти добродетельна, если бы я вообще не была так добродетельна. Но, несмотря на это внутреннее сознание моей правоты, вcе же не могу уменьшить моего стыда, я охотнее всего утопилась бы в пруду или речке, если бы среди цветов моей оранжереи нашелся бы какой-нибудь ядовитый цветок, я с удовольствием вдохнула бы в себя его яд.
— Я положительно в ужасе. Что же случилось с тобой? Расскажи мне все как было!
— Ах, выслушай меня и содрогнись. Ты, вероятно, заметила, что с тех пор как маркиз Аржелес и его приятель Людовик приехали к нам в замок, я потеряла свое внутреннее равновесие и утратила душевный мир. Ах, как мы слабы, бедные женщины! Что толку в том, что каждое утро мы просыпаемся с самыми благими намерениями и даем себе слово быть верными своим мужьям, ведь всегда настает потом минута, где, несмотря на лучшие намерения, несмотря на все благие наши решения, теряешь под собой почву и поддаешься нежному влечению к другому. Эта минута настала для меня в тот день, когда я…
— Когда ты встретилась с Аржелесом?..
— Нет, с Людовиком!
— Но, ведь, Аржелес красивый мужчина.
— Людовик лучше его. Впрочем, я сама не знаю, почему он мне понравился. Я люблю его не потому, что он прелестный человек, потому что я его люблю. Он тотчас же заметил произведенное им на меня впечатление, и я увидела, что он немедленно постарается воспользоваться моей слабостью к нему. Он приступил к делу с необыкновенным жаром. В его словах, во взглядах, в каждом жесте чувствовалась все та же одна мольба. Каждый раз, когда он подходил ко мне, а я чувствовала его приближение, еще не видя его, я невольно содрогалась от ощущения его близости, мне казалось, что я уже чувствую его, поцелуи. Напрасно я старалась избегать его, напрасно я отказывалась выслушать его, какая то непонятная, властная сила заставляла меня искать его общества, заставляла меня выслушивать его. Однажды, когда он поднес мне розу, я испытала такое чувство, будто сердце мое готово выпрыгнуть из груди, с тем, чтобы я могла ему вручить его вместо розы. Наконец, дело дошло до того, что он осмелился попросить меня принять его в нашей оранжерее, которая, как ты знаешь, находится рядом с моей спальней и напоминает, скорее, будуар, украшенные цветами и заставленный растениями. Я убежала от него, не сказав ему, однако ‘нет’.
— Ах, бедная Люси!
— Ты не поверишь, какие муки я испытала в ожидании часа его прихода. Главный ужас состоял в том, что я должна была встретиться с ним среди всех этих цветов, в этом теплом, влажном, разнеживающем воздухе, вдали от всех других гостей, в полном одиночестве, я знала, что должен был принести с собой этот час! Я знала, что он будет смел и предприимчив, а я буду робка и беззащитна. Да, я должна была сознаться, что вряд ли смогу оказать ему достаточно сопротивления. А мой муж еще настоял на том — как это было неосторожно с его стороны, — чтобы в оранжерею поставили мою кушетку из японского бамбука, возбуждавшую во мне невольный трепет и страх
— Но почему ты не велела ее вынести?
— Мне это и в голову не пришло… я была так смущена… Надо испытать это самой, чтобы понять те волнения, которые переживаются в подобные минуты.. Я целый день колебалась между радостью и горем: увидеть его — какое счастье! Но может быть, он вздумает меня заключить в свои объятия — какой ужас!.. Я думала о минуте, которая должна была неизбежно наступить вслед за тем и содрогалась при мысли о ней, хотя она должна была быть восхитительна. К мысли о первых поцелуях примешивался ужасный страх, даже в самые восхитительные минуты должно быть несколько моментов, которые всегда смущают женщину, одаренную известного рода стыдом. Какое лицо я должна была делать в эти минуты! Наконец, я не выдержала, страх пересилил во мне все остальное и я…
— Ты решила не впускать его к себе и запереть дверь?
— Нет, об этом последнем средстве я и не подумала.
— Но ведь оно одно могло бы спасти тебя!
— Ах, я вовсе не хотела спасаться, но я хотела избавить себя от необходимости. Ты не поверишь до чего я стыдлива, я хотела избавить себя от необходимости быть свидетельницей своего падения.
— Как? Что ты говоришь? Разве можно быть любимой на расстоянии?
— Нет, ты не так поняла меня. Я могла быть любимой… и во сне! И разве не может случиться, что человек заснет в своей собственной оранжерее в жаркий июльский день под тенью пальм и мимоз?
— Хорошо, хорошо, я понимаю, продолжай!
— Когда я услышала его шаги, я скорее легла на кушетку из японского бамбука…
— Которая причинила мне столько беспокойства?
— Да, которая причинила мне столько беспокойства.
— Он вошел. Я спала. Я видела его, и он в своем волнении показался мне еще лучше чем всегда…
— Кто. Аржелес?
— Ах, нет, ты все путаешь… Людовик!
— Но, как же ты могла видеть его с закрытыми глазами?
— Я на секунду открыла глаза, а потом опять поскорее закрыла их. Сон мой был так естественен, что Людовик из боязни разбудить меня…
— Да, он, вероятно, боялся…
— Он прикоснулся к моей руке поцелуем, легким, как дуновение ветра…
— По всей вероятности, он не ограничился этим, когда заметил, что сон твой так глубок, что ты не проснулась после этого?
— Ах, дорогая, какой чудный, какой блаженный сон мне снился.
— Как ты совсем не просыпалась?
— Нет.
— Как? Даже тогда, когда…
— Нет, нет, я, во что бы то ни стало, хотела избавиться от того смущения, которое должна была непременно испытать, если бы проснулась. Нет, несмотря на все блаженство этих минут, несмотря на все его усилия разбудить меня, я не проснулась… Несмотря на все счастье быть так сильно и страстно любимой, я не проснулась…
— И ты даже глазом не моргнула?
— Нет.
— Однако, у тебя сильная воля!
— Да, у меня сильная воля, — повторила баронесса Люси.— И я все еще продолжала спать, когда Людовик осторожно подошел опять к дверям и вышел из комнаты, не затворив их за собой из боязни разбудить меня, он ушел, а я все еще продолжала лежать на своей кушетке с закрытыми глазами.
Баронесса замолчала, мадам де Линеж сидела в глубокой задумчивости, вдруг она воскликнула:
— Но в чем же дело? На что, собственно говоря, ты жалуешься? Ты любишь, ты любима, благодаря твоей находчивости ты избежала самое неприятное, что ожидает нас в эти минуты. Всякая другая на твоем месте радовалась бы, а не горевала, как ты.
— Но ведь это еще не все! Ты сейчас узнаешь, как злополучная случайность может свести на нет самые остроумные меры предосторожности. Ах, ведь я говорила тебе — благодаря тому, что я так стыдлива, мне приходится теперь переживать такой стыд.
— Объяснись, пожалуйста!
— Я только что собиралась выйти из оранжереи в сад, чтобы своим долгим отсутствием не возбудить подозрения в других наших гостях, как вдруг я услышала, что Людовик возвращается.
— Прекрасно!..
— Я только успела снова броситься на кушетку и закрыть глаза, как можно крепче. Он не терял ни минуты. Он целовал мои руки, мои щеки, мои губы. Я спала. Он обнял меня, прижал к своей груди. Я судорожно зажала глаза и не открывала их.
— Но, ведь, это положительно удивительный человек!
— Ах!
— Как? Разве этот сон был хуже первого?
— Наоборот, я испытала такое блаженство, что не выдержала, наконец, и открыла глаза…
— Боже мой, но что же в этом худого?
— Я открыла глаза — говорю тебе — и узнала… Аржелеса, который нашел дверь открытой и, поэтому, вошел в оранжерею…
Текст издания: журнал ‘Пробуждение’, 1908, No 14.