С. Э. Нуралова. Теккерей и Л.Н.Толстой, Толстой Лев Николаевич, Год: 1989
Время на прочтение: 12 минут(ы)
С. Э. Нуралова
Теккерей и Л.Н.Толстой
—————————————————————————-
Уильям Мейкпис Теккерей. Творчество, Воспоминания, Библиографические разыскания
М., ‘Книжная палата’, 1989
Составитель Е.Ю. Гениева, кандидат филологических наук, при участии М.Н. Шишлиной
OCR Бычков М.Н.
—————————————————————————-
Творчество У. М. Теккерея оставило значительный след в русской
литературно-критической мысли второй половины XIX в. Об этом свидетельствуют
статьи, заметки, высказывания об английском реалисте Герцена, Некрасова,
Писемского, Тургенева, Дружинина, Писарева, Чернышевского и др. Но особо
следует выделить восприятие Теккерея Л. Н. Толстым. Оно примечательно тем,
что разносторонний интерес к английскому писателю проявлялся у Толстого на
протяжении всего его творческого пути. Первая запись о Теккерее датирована
1854 г., последняя — 1910 г.
В записи от 20 января 1854 г., своеобразно намечающей концепцию
‘обожания труда’, Толстой ссылался на творчество Теккерея как на образец
кропотливой повседневной писательской работы: ‘Вот факт, который надо
вспоминать почаще. Теккерей 30 лет собирался написать свой первый роман…
Никому не нужно показывать, до напечатания, своих сочинений’ (No 577а)
{Толстой неточно представлял себе историю написания ‘Ярмарки тщеславия’.}
{Номера в скобках отсылают к соответствующим номерам библиографического
указателя.}. Два последующих года — наиболее интенсивный период ‘освоения’
Теккерея. В мае 1855 г. Толстой знакомился с ‘Книгой снобов’. Весь июнь того
же года, судя по дневниковым записям от 4, 7, 10 и 20 июня, также посвящен
Теккерею: ‘Читал Esmond’s Life, читал Эсмонда, которого кончил’, ‘ничего не
делал, кроме неаккуратного читания Vanity Fair’, ‘все читал Пенденниса’ (No
5776). 17 июня 1856 г. Толстой приступил к чтению романа ‘Ньюкомы’. Вот
несколько характерных дневниковых записей: ‘урывками играл и читал Ньюкомов’
(22 июня), ‘читал Ньюкомы, записывал’ (25 июня), ‘читал Ньюкомы лежа и
молча’ (29 июня, No 577в). В письме к Н. А. Некрасову от 2 июля 1856 г.
Толстой подчеркивал, что читает романы по-английски (No 6026) 2.
19 ноября 1856 г. в письме к В. В. Арсеньевой Толстой рекомендует ей
прочесть из английских романов ‘Ярмарку тщеславия’. Не получив
своевременного отклика-мнения Арсеньевой, писатель напоминает 7 декабря 1856
г.: ‘Что это Вы молчите про Диккенса и Теккерея, неужели они Вам скучны’ (No
602а). {В Яснополянской библиотеке писателя сохранился 4-й том ‘Ньюкомов’
лейпцигского издания 1854-1855 гг. Значительно позже, 21 мая 1890 г.,
перечитывая роман, Толстой ограничился краткой оценкой ‘плохо’, но двумя
неделями позже сделал знаменательную пометку в дневнике: ‘В ‘Ньюкомах’
хороша теща Кляйва — мучающая обоих, только мучается больше она’ (No 598).}
В 1859 г. Толстой посетил Англию и, как свидетельствует Д. П.
Маковицкий в своих воспоминаниях (запись от 24 октября 1906 г.), говорил,
что видел Теккерея (No 920).
Молодому Толстому импонировали основные принципы английской
реалистической школы Диккенса и Теккерея. Впрочем, как явствует из
многочисленных воспоминаний современников, из дневников самого Толстого, его
предисловия к ‘Крестьянам’ Поленца, он и впоследствии, характеризуя
литературу Англии, всегда отводил Теккерею почетное место, отдавая пальму
первенства Диккенсу и высоко оценивая замечательного мастера психологической
прозы No. Троллопа. ‘Три лучших английских романиста — это (по нисходящей):
Диккенс, Теккерей, Троллоп, а после Троллопа, кто у вас есть еще?’ — делился
Толстой с английским журналистом У. Т. Стэдом, посетившим его в мае 1888 г.
(No 791, с. 108). Аналогичную градацию находим в записках Д. П. Маковицкого,
Г. А. Русанова и др. (No 626).
Высказывания русского писателя о Теккерее, относящиеся к 1850-м гг.,
своеобразно отражают идейно-художественное созревание толстовского реализма,
когда особую значимость приобретало стремление определить, что нужно в
данный период народу и что ему могут дать литература и искусство.
‘Тщеславие, тщеславие и тщеславие везде — даже на краю гроба и между людьми,
готовыми к смерти из-за высокого убеждения. Тщеславие! Должно быть, оно есть
характеристическая черта и болезнь нашего века… Отчего Гомеры и Шекспиры
говорили про любовь, про славу и про страдания, а литература нашего века
есть только бесконечная повесть ‘Снобсов’ и ‘Тщеславия»? — спрашивал
Толстой в одном из ‘Севастопольских рассказов’ (No 573а). Основной
критический пафос ‘Ярмарки тщеславия’ — изображение уродств буржуазной
цивилизации, которая разрушает гармоничную естественность человека, —
привлек внимание Толстого, мучительно ищущего в литературе пути
нравственного обновления и духовного возрождения личности и общества, а в
социальном плане — сближения с народом. Скепсис и критицизм автора
‘Севастополя в мае’ сближают раннего Толстого с Теккереем. Аристократическая
часть офицеров в лице князя Гальцина сомневается, что ‘люди в грязном белье,
во вшах и с неумытыми руками могли бы быть храбры’. Толстой, как и Теккерей,
беспощадно критикует нравы и этические сентенции чванливого
привилегированного общества. ‘Романом без героя’ назвал свое творение
Теккерей. ‘Где выражение зла, которого должно избегать? Где выражение добра,
которому должно подражать в этой повести? Кто злодей, кто герой ее? Все
хороши и все дурны…’ — заключает свой рассказ Толстой. Однако в отличие от
английского реалиста подлинного героя, так же как и истинные критерии ‘добра
и красоты’, смысла жизни, он нашел в народе. ‘Они все могут’, — приходит к
окончательному выводу Толстой в 1855 г., тогда как Теккерей постоянного и
глубокого интереса к народным массам не проявлял.
Толстой принимает ‘здоровый критицизм’ Теккерея, но с существенной
поправкой: ‘Первое условие популярности автора, — записывает он 26 мая 1856
г., — то есть средство заставить себя любить, есть любовь, с которой он
обращается со всеми своими лицами. От этого Диккенсовские лица общие друзья
всего мира, они служат связью между человеком Америки и Петербурга, а
Теккерей и Гоголь верны, злы, художественны, но не любезны’ (No 5776).
Сатирический пафос Теккерея и Гоголя не является, по мнению Толстого,
главным, обязательным условием художественного реалистического искусства.
‘Любовь к предмету изображения’ — лейтмотив эстетики Толстого 50-х гг. Об
этом же писал Некрасову в 1856 г.: ‘У нас не только в критике, но и в
литературе, даже просто в обществе, утвердилось мнение, что быть
возмущенным, желчным, злым очень мило. А я нахожу, что скверно, …только в
нормальном положении можно сделать добро и ясно видеть вещи’ (No 602а).
Выявляя реалистическую глубину Теккерея, русский писатель подчеркивает
своеобразие форм и способов типизации английского сатирика: ‘Теккерей до
того объективен, что его лица со страшно умной иронией защищают свои ложные,
друг другу противоположные взгляды’ (No 6026).
В ‘Ярмарке тщеславия’ — социальном романе-хронике — Теккерей проявил
свое отношение к действительности через наблюдения повествователя-кукловода.
Образ повествователя, человека пытливо изучающего, неустанно ищущего и
размышляющего, часто встречается и у раннего Толстого, в частности в
рассказе ‘Люцерн’, однако повествователь у Толстого не только созерцающий
наблюдатель. Некоторые детали типологического сходства, критика буржуазной
цивилизации с позиции умозрительных ‘вечных’ начал нравственности сближают
Толстого — автора ‘Люцерна’ с Теккереем, что, очевидно, дало основание
Тургеневу заметить в письме к В. П. Боткину от 23 июля 1857 г.: ‘Я прочел
небольшую его вещь (‘Люцерн’ — С. Я.), написанную в Швейцарии — не
понравилась она мне: смешение Руссо, Теккерея и краткого православного
катехизиса’ (No 719). Боткин разделяет это мнение и в письме к Панаеву от 29
января 1859 г., сожалеет, что Толстой не послушался совета Тургенева и
напечатал ‘Люцерн’ (No 914а).
В процессе работы над романом-эпопеей ‘Война и мир’ Толстой вновь
обращается к Теккерею. В одном из вариантов эпилога ‘Войны и мира’
встречаем: ‘Подите с этой прагматичностью к Дон Кихоту, Аяксу, Ньюкому,
Коперфильду, Фальстафу. Они вырастают из-за прагматичности’ (No 628а).
Писатель подчеркивает умение английского сатирика создавать многогранные
образы-типы. Толстой не мог не обратить внимания и на те страницы ‘Ярмарки
тщеславия’, где повествуется о войне с Наполеоном, хотя свидетельств самого
Толстого в обширнейшей мемуарной литературе об этом нет.
При всем различии творческих принципов и мировоззренческих основ
авторов ‘Войны и мира’ и ‘Ярмарки тщеславия’ у них наблюдается определенная
общность идей и способов художественного изображения. И Теккерей, и Толстой
немалую роль в раскрытии образа отводили художественной детали. Теккерей
стремился к тому, чтобы штрихи приобретали самостоятельное значение и деталь
становилась своеобразным знаком, определяющим характер английского общества,
человеческих отношений. Такова, например, деталь в романе ‘Виргинцы’, тонко
улавливающая нюансы великосветской жизни (гл. 38):
‘Может быть, госпожа Бернштейн и слышала, как люди осуждали ее за
бессердечие: выезжать в свет, играть в карты и развлекаться, когда у ее
племянницы такое несчастье…
— Ах, оставьте! — говорит леди Ярмут. — Бернштейн села бы играть в
карты и на гробе своей племянницы’ (No 21, с. 377) (выделено мною — С. Н.).
Тот же мотив ‘карт’ использован Толстым в драматической ситуации в повести
‘Смерть Ивана Ильича’ — в сцене панихиды. Накопление деталей не замедляет
трагического действия. Деталь у Толстого является концентрированным
выражением моральной деградации личности: ‘Петр Иванович подал руку, и они
направились во внутренние комнаты, мимо Шварца, который печально подмигнул
Петру Ивановичу. ‘Вот-те и винт! Уж не взыщите, другого партнера возьмем.
Нешто впятером, когда отделаетесь», — сказал его игривый взгляд.
Еще один пример использования сатирической детали, очерченной с
индивидуальной определенностью и психологической полнотой. В кабинете
старого Осборна хранятся все тетради, альбомы и письма сына из школы,
помеченные и перевязанные красной лентой (‘Ярмарка тщеславия’, гл.24). После
того, как Джордж бросил вызов отцу, женившись на Эмилии, Осборн входит в это
святилище, берет семейную Библию, на начальном листе которой записаны даты
рождения его детей, и, как будто выписывая счет, тщательно вычеркивает имя
Джорджа, а когда чернила высыхают, кладет Библию обратно на полку. Этот
штрих — ожидание, пока высохнут чернила, чтобы не испортилась первая
страница — вскрывает большее уважение Осборна к собственности, чем к людям.
Теккерей раскрывает основное в характере в единственном жесте, так же как и
Толстой в эпизоде из романа ‘Война и мир’ (т. 2, ч. 3), когда Берг осторожно
целует жену, боясь измять кружевную пелеринку, за которую он дорого
заплатил.
Много общего в трепетных заботах Наташи Ростовой и Эмилии о раненых
солдатах и юном прапорщике Томе Стабле. Чеканной выразительности достигает
Теккерей в финальных фразах описания битвы при Ватерлоо (‘Ярмарка
тщеславия’, гл. 32). К эпической простоте стремился Толстой в своем
изображении военных событий. Важную функцию выполняют в ‘Войне и мире’ и
‘Ярмарке тщеславия’ авторские отступления и ‘гнездовой’ принцип создания
образов. Как иногда трактуются содержание и формы проявления этой общности,
можно судить по статье Н. Д. Чечулина ‘Основа общего плана книги ‘Война и
мир» {Н. Д. Чечулин (1863-1927) — историк, профессор Петербургского
университета, позднее член-корр. АН СССР, автор книги ‘Русский социальный
роман XVIII в.’ и др.}. Автор приходит к выводу о связи великого русского
романа с произведением Теккерея. ‘Не только общей концепцией, — пишет
Чечулин, — но и многими подробностями и частностями в обрисовке характеров
напоминает ‘Война и мир’ названный английский роман, и пунктов совпадений
так много, а сходство столь значительно, что допустить просто случайное
совпадение — никоим образом невозможно, а необходимо заключить, что ‘Война и
мир’ написана под влиянием ‘Базара житейской суеты» (No 548). Делая ряд
оговорок, что влияние чисто внешнее, критик переходит к конкретному
детальному сходству в двух романах: семейство Ростовых соответствует
семейству Седли, семейство Болконских — Осборнам, Пьер Безухов — вариативный
тип Доббина, находятся в романе Теккерея лица, которым у Толстого
соответствуют Берг и Элен, взаимные отношения Ростовых, Болконских и Пьера
подобны тем, какими связаны у Теккерея Седли, Осборны и Доббин, а главные
члены этих семейств отмечены у обоих писателей сходными чертами характера.
Критик не ограничивается указанными произведениями. Чечулин подкрепляет свою
аргументацию примером одинакового фабульного хода в ‘Крейцеровой сонате’ и
‘Ярмарке тщеславия’ — это известная ‘сцена измены’, сопровождающаяся
музыкой, с внезапным возвращением обманутого мужа.
Подобные параллели, основанные на сопоставлении внешней канвы сюжета,
оставляют в тени сложные процессы формирования характеров. Не требуется
особых усилий для доказательства существенного и глубокого различия между
Осборном-сыном и Андреем Болконским, майором Доббином и Пьером Безуховым. По
справедливому замечанию В. А. Богданова, ‘духовной биографии Андрея
Болконского или Пьера… хватило бы на несколько романов… толстовского
героя отличает неисчерпаемость мотивов и даже в финале он открыт новым идеям
и стремлениям, новым началам’ {В мире Толстого: Сб. статей. М., 1978. С.
138-139.}. ‘Наташа Ростова — это я’, — сказал Л. Н. Толстой. Вряд ли мог бы
такое говорить об Эмилии Теккерей, который в конце романа назвал ее ‘нежной
повиликой’. В Наташе сконцентрировано главное для писателя-реалиста свойство
проявлять свое многогранное индивидуальное ‘я’ в различных жизненных
обстоятельствах, в стремлении к равновесию и гармоничности с природой.
Теккерей саркастически изображает жизнь и нравы английского буржуазного
общества, где ‘единственная цель — нажива, а ничем не прикрытый эгоизм —
движущая сила всех поступков’ (No 881, с. 222). У Толстого ‘мысль народная’,
положенная в основу ‘Войны и мира’, обнаружила необычайную широту
возможностей жанра романа-эпопеи, ‘романа-потока’. Фактор воздействия одного
писателя на другого должен изучаться не только с точки зрения ‘влияния’, а в
плане сложных ‘ответных реакций’ (No 928).
В одном из черновых вариантов статьи ‘О том, что называют искусством’
(1896 г.) Толстой, критикуя искусство декаданса, замечает: ‘Диккенсы,
Теккерей… кончились. Подражателям их имен легион, но они всем надоели’ (No
604а). И как бы подводя итог литературе и искусству реализма XIX в., Толстой
в одной из своих последних бесед (22 апреля 1910 г. состоялась его встреча с
Л. Андреевым) произнесет: ‘Я вспоминаю, в мое время были Гюго, Дюма-сын,
Диккенс, Теккерей. Эти были сразу (в одно время). А теперь…’ (No 920, с.
232). В связи с этим представляют интерес записи английского журналиста и
публициста Р. No. К. Лонга, неоднократно встречавшегося с Толстым в 1898-1903
гг. ‘Английская литература, — делился Толстой с Лонгом, — чересчур много
внимания уделяет интриге, приключениям, случайным обстоятельствам. Они
слишком озабочены поисками увлекательного сюжета и отдают дань случайным
запросам своего времени… Вы дали миру отличных, прекрасных юмористов,
вообще огромное количество законченных, образованных писателей’ (No 791, с.
114) 5. Нет сомнения, что последние слова Толстого относились и к Теккерею.
‘Яснополянские записки’ Д. П. Маковицкого проливают дополнительный свет на
отношение позднего Толстого к английской реалистической школе, в частности,
к Теккерею. Толстой всегда подчеркивал познавательное и воспитательное
значение английских романов: ‘Мне многое нравится в Англии, но то, что я
знаю о ее народе, почерпнуто мной, главным образом, из английской
литературы’ (No 791, с. 113).
В современном английском и американском литературоведении четко
обозначился интерес к теме ‘Теккерей и Л. Толстой’ {Отдельные высказывания
на эту тему находим уже у Б. Шоу, Г. Джеймса, Г. Уэллса (No 792).}. В
юбилейном 1978 г., когда мир отмечал 150-летие со дня рождения Л. Н.
Толстого, в США были опубликованы доклады, зачитанные на VIII съезде
славистов в Загребе {American Contribution to the VIII International
Congress of Slavists (3-9 Sept., 1978). Columbus (Ohio), 1978. Vol. 2.
(Literature).}. В докладе Дж. М. Холквиста ‘Писал ли Толстой романы’
ставилась задача: определить своеобразие толстовского романа в ряду
классического европейского романа Бальзака, Стендаля, Теккерея, Флобера.
Сопоставляя эстетические взгляды Толстого с концепциями ведущих романистов
XIX в., в частности с теорией Теккерея, Холквист приходит к выводу, что
великий русский писатель в своих романах ‘борется с классической формой
этого жанра XIX века и, таким образом, делает свой вклад в историю романа
как такового’ {Ibid. P. 279.}. Теккерей может быть признан примером того,
чего старался избегать Толстой: реалист Теккерей пытался ‘имитировать вещи,
в то время как Толстой искал путь передачи сути вещей’ {Ibid. P. 273.}.
В записках Д. П. Маковицкого зафиксировано следующее признание