В. Г. Короленко
Русскій взглядъ на дуэли и польское ‘коло’.
I.
II.
ІІІ.
ІV.
Русский взгляд на дуэли и польское ‘коло’., Короленко Владимир Галактионович, Год: 1913
Время на прочтение: 7 минут(ы)
Полное собраніе сочиненій В. Г. Короленко.
Томъ четвертый
Изданіе т-ва А. Ф. Марксъ въ С.-Петербург. 1914
Не знаю, можно ли считатъ законченнымъ инцидентъ деп. Керенскаго съ польскимъ коломъ. Во всякомъ случа онъ еще у всхъ свжъ въ памяти, и мн нтъ надобности возстановлять его въ подробностяхъ. Г. Керенскій въ одномъ случа назвалъ образъ дйствій думской польской фракціи ‘измной своему народу’. Группа коллективно обидлась и возложила на одного изъ своихъ членовъ, г. Рачковскаго, порученіе вызвать г. Керенскаго къ барьеру. Г. Керенскій вызовъ отклонилъ. Тогда польская группа торжественно объявила, что Керенскій, ‘видимо, предпочитаетъ не нести никакой (?) отвтственности за свои слова и поступки, исключая себя тмъ самымъ изъ категоріи людей, признающихъ такую отвтственность необходимымъ условіемъ уваженія къ своему достоинству’. Иначе сказать польское ‘коло’ отказывало своему противнику въ званіи ‘порядочнаго человка’…
На это, однако, нужно было бы обладать нсколько большимъ нравственнымъ авторитетомъ. Г-ну Керенскому выразили полное сочувствіе не только члены его фракціи, но и вся думская оппозиція и, кажется, можно сказать, все передовое русское общество. Польское коло удостоилось выраженія симпатіи и рукоплесканій со стороны крайнихъ правыхъ и примыкаюищхъ къ нимъ элементовъ. Такимъ образомъ, у кола произошелъ явный и шумный разрывъ съ русской оппозиціей во всемъ ея состав. ‘Была безъ радости любовь, разлука будетъ безъ печали’,— съ тонкой ироніей формулировалъ положеніе одинъ изъ членовъ кола. Я здсь не имю въ виду ни обсуждать политическія послдствія инцидента, ни гадать о томъ, какія радости сулятъ ‘колу’ его новыя ‘симпатіи’. Но мн хочется высказать нсколько мыслей о той глубокой разниц во взглядахъ на достоинство общественнаго поведенія, которая такъ рзко обозначилась въ данномъ эпизод между большинствомъ польскихъ депутатовъ и представителями демократической Россіи.
Формула ‘кола’ явно неточна: г. Керенскій если и ‘отказался отъ отвтственности’, то только въ той дуэльной форм, которую сочло для себя удобной коло. Но онъ въ свою очередь предлагалъ судъ чести, считая, что при отой форм состязанія моральная отвтственность обихъ сторонъ могла бы выясниться лучше и осуществиться полне. Коло отклонило эту форму. Такимъ образомъ, г. Керенскій и его группа могли бы тоже объявить своихъ противниковъ уклоняющимися отъ отвтственности за свои слова и дйствія…
Что собственно коло стремилось доказать посредствомъ своего рыцарскаго жеста?
Надо думать, что, уполномочивая г. Рачковскаго кинуть г. Керенскому вызовъ,— оно принимало въ соображеніе его ‘дуэлеспособность’, въ томъ числ и физическую. Мы охотно допускаемъ, что паладинъ ‘кола’ отлично владетъ всякаго рода оружіемъ — шпагой, рапирой, пистолетомъ. Готовы допустить дале, что членъ трудовой фракціи гораздо мене способенъ къ такого рода отвтственности arraata manu. Если я ошибаюсь,— прошу у г. Керенскаго прощенія. Но, вроятно, я не ошибаюсь. Въ сред русской интеллигенціи изъ всхъ видовъ спорта наимене въ ходу тотъ, который развиваетъ ржущія и колющія движенія. И въ этомъ мы, представители русской интеллигенціи (не военной, разумется), не видимъ никакого умаленія своего достоинства. Мы готовы впередъ признать, что члены польскаго кола вообще, а г. Рачковскій въ особенности гораздо отчетливе и съ большимъ блескомъ продлываютъ и moulіns, и выпады, и терціи, чмъ скромный представитель трудовой группы. И если бы этимъ способомъ можно было доказать, что тотъ или другой образъ дйствій въ Дум согласенъ съ интересами народа, то дло не одной трудовой фракціи и не въ одномъ этомъ случа можно бы считать впередъ проиграннымъ… По крайней мр впредь до успшнаго обученія русскихъ депутатовъ фехтованію.
Дло только въ томъ, что полемическая непригодность этой аргументаціи ясна до такой степени, что ее стыдно доказывать. Наврное, даже и члены кола не станутъ спорить, что въ этомъ случа аргументы лежатъ въ одной плоскости, а искомый выводъ въ другой. Польское коло могло бы самымъ очевиднымъ образомъ измнить своему народу,— чего я въ данномъ случа отнюдь, конечно, не предршаю,— и все же г. Рачковскій могъ бы проткнуть г. Керенскаго рапирой такъ же мастерски, какъ будто его группа никогда родин не измняла…
Что же доказала бы фехтовальная ловкость г. Рачковскаго?
Вообще въ наше время и въ нашемъ отечеств,— за исключеніемъ очень ограниченныхъ круговъ,— аргументація жестами не пользуется никакимъ почетомъ. Мы, простые штатскіе русскіе люди, въ послдніе годы слишкомъ часто видимъ иллюстраціи ‘хорошаго владнія оружіемъ’ со стороны нкоторыхъ своихъ вооруженныхъ соотечественниковъ, чтобы собственно въ этомъ умніи видть признаки достоинства или правильныя понятія о чести. У насъ нтъ поэтому причинъ переоцнивать моральное значеніе этого искусства и въ томъ случа, когда намъ хотятъ его иллюстрировать гг. члены ‘кола’…
Можетъ-быть, намъ скажутъ, что есть въ этомъ дл своего рода моральная сторона. Конечно, шпагой я не докажу прямо, что я не измнялъ родин. Но я могу доказать, что я — человкъ мужественный, а мой противникъ — трусъ. Мужественный человкъ едва ли способенъ измнить отечеству. Трусъ, вроятно, способенъ на клевету.
Но и эта аргументація чрезвычайно убогая. Во-первыхъ,— всегда ли мужество въ вызов и трусость въ отказ отъ дуэли? Въ старыя времена рыцари кидали другъ другу желзныя перчатки. И когда такая внушительная рукавица со звономъ и грохотомъ падала на полъ,— это производило внушительное впечатлніе. Въ этомъ уже слышался топотъ боевыхъ коней, тяжелый лязгъ оружія и чья-нибудь врная смерть. Теперь дуэли такія же лайковыя, какъ и перчатки. Красивыя описанія единоборства outrance у Вальтеръ-Скотта или Сенкевича — только археологія. Шаржъ Марка Твэна, описывавшаго уморительными чертами французскія парламентскія дуэли, гораздо правдиве рисуетъ современное положеніе этого дла. Мы, русскіе, вообще мало чувствуемъ эту бутафорскую ‘красоту’. Въ лучшихъ описаніяхъ нашихъ турнирныхъ единоборствъ пускаются въ ходъ кулаки (‘Купецъ Калашниковъ’ Лермонтова) или оглобля (‘Князь Серебряный’ А. К. Толстого). Но особенно ярко нашъ національный взглядъ на дуэли выраженъ въ словахъ. пушкинской капитанши Василисы Егоровны, которой дуэлянты представляются просто грховодниками: ‘Похали, изволишь видть, за городъ съ однимъ поручикомъ, да взяли съ собой шпаги, да и ну другъ друга пырять’… На ея взглядъ за это нужно просто сажать подъ замокъ, какъ провинившихся школьниковъ.
Такова ужъ наша національная черта. У насъ не было ‘рыцарства’ въ феодальномъ смысл этого слова. У поляковъ оно было. Можетъ быть, это хорошо, можетъ быть, плохо. А можетъ есть въ этомъ и хорошее, и плохое. И если историческое отсутствіе рыцарства сказалось какими-нибудь минусами на нашемъ національномъ характер, то есть и плюсы. Мы не любимъ въ серьезныхъ вопросахъ бутафоріи и эффектовъ. Наше отношеніе къ вопросамъ совсти и чести проще, пряме и демократичне.
Былъ въ исторіи нашей журналистики такой случай. Г-нъ Жеденевъ, дворянинъ и чиновникъ, котораго печать обвиняла въ злоупотребленіяхъ властью, стоялъ въ грозной поз противъ редактора, требуя отказа отъ обвиненій или же дуэли. Въ качеств аргумента онъ навелъ на журналиста заряженный револьверъ. Журналистъ отвтилъ, что опровергать обвиненія нужно фактами и логическими доказательствами, а не стрльбой, и даже не измнилъ подъ дуломъ револьвера своей простой и совсмъ не эффектной позы за редакціоннымъ столомъ… ‘Рыцарь’ выстрлилъ и ранилъ журналиста. Могъ бы убить, но, конечно, этимъ не доказалъ бы своей правоты. А впослдствіи прозаическое разслдованіе доказало, .что злоупотребленія властью несомннно были… И хотя этотъ журналистъ былъ г. Меньшиковъ, и хотя между этимъ эпизодомъ въ редакціи ‘Недли’ и настоящей дятельностью г-на Меньшикова легла цлая пропасть, но все же это не мшаетъ намъ признать въ его отказ отъ дуэли больше достоинства и даже просто физическаго мужества, чмъ въ запальчивомъ ‘рыцарств’ его противника.
Я не сомнваюсь, что такого мужества и теперь найдется достаточно въ сред русскихъ журналистовъ. И если мы дйствительно боимся чего-нибудь въ этихъ дуэльныхъ случаяхъ, то это боязнь совсмъ не физическая. Сказать правду, мы опасаемся только стать смшными въ глазахъ просвщенмой, части русскаго общества, мнніемъ которой привыкли дорожить. Мы просто боимся участвовать въ фарс. Вдь въ самомъ дл трудно представить себ что-нибудь комичне этихъ современныхъ дуэлей, какъ он происходятъ въ огромномъ большинств случаевъ. Узнаютъ репортеры. Потомъ полиція. Нанимаются автомобили и происходитъ довольно занимательная игра въ прятки. Дуэлянты прізжаютъ на мсто, а тамъ ихъ ждутъ репортеры съ аппаратами и полицейскіе съ протоколами. Представленіе отсрочивается, гонка продолжается. Газеты сообщаютъ ея подробности почти такъ, какъ лишутся отчеты о бгахъ. И, наконецъ, при нкоторой ловкости шофферовъ и изобртательности распорядителей находится укромное мстечко, гд можно безъ помхи выпалить въ воздухъ или промахнуться. Посл чего ‘смертельные враги’ эффектно протягиваютъ другъ другу руки, а секунданты радостно констатируютъ, что оба противника вели себя истинными рыцарями и теперь достоинство возстановлено. Какъ будто эта жалкая буффонада способна разршить существо спора или внушить участникамъ взаимное уваженіе, котораго до нея не было!.. А если при этомъ изрдка прольется кровь, угаснетъ та или другая жизнь, то и это въ нашихъ глазахъ не мняетъ дла. Кровь двухъ нашихъ величайшихъ поэтовъ, пролитая на дуэльной арен, еще боле укрпляетъ отвращеніе къ жалкому пережитку чуждыхъ намъ нравовъ.
Наконецъ, о какомъ мужеств идетъ рчь? То мужество, ареной котораго является трибуна парламента, не иметъ ничего общаго съ мужествомъ гг. дуэлянтовъ! Думаю, что не одни мы видимъ истинное достоинство народнаго представителя въ ясности взгляда, опредляющаго не прицлъ пистолета, а интересы народа — въ смлости мннія, въ прямот рчи и поступковъ, противнику должно быть страшно его идейное оружіе, союзникъ можетъ положиться на его слово какъ на каменную гору. Наконецъ, каждый шагъ онъ долженъ длать открыто, готовый дать отчетъ передъ избравшимъ его обществомъ и народомъ. Думаю, что по-польски слова ‘достоинство народнаго представителя’ имютъ совершенно то же значеніе, какъ и по-русски. Какой же видъ принимаетъ дуэльный инцидентъ ‘Керенскій — коло’ съ этой простой и ясной точки зрнія?
Вотъ факты.
На очереди вопросъ о городскомъ самоуправленіи въ Царств Польскомъ. Разсматривается весь пропитанный оффиціальнымъ націонализмомъ проектъ, противъ котораго солидарно высказались ране и польское коло, и русская оппозиція. Президіумъ назначаетъ къ концу сессіи два засданія для общихъ преній о проект, и оппозиція готовится къ нападенію на основы проекта.
Я очень радъ, что характерное письмо виднаго члена кола г-на Дымши, напечатанное въ ‘Газет Варшавской’, даетъ мн возможность изложить ходъ событій въ этомъ засданіи его собственными словами {Письмо напечатано въ перевод въ ‘Кіевской Мысли’ отъ 24 іюня.}.
‘Когда,— говоритъ этотъ депутатъ,— въ конц перваго засданія выяснилось, что лвыя партіи, потерпвъ неудачу въ вопросахъ о докладчик и спшности, приступили къ обструкціи, я нашелъ необходимымъ прибгнуть къ средству, допустимому въ парламентской борьб,— къ прекращенію преній’. Для осуществленія этого допустимаго пріема г. Дымша, ‘сдлавъ соотвтствующее предложеніе парламентской комиссіи своей фракціи и получивъ ея одобреніе’, обратился къ руководителямъ октябристовъ (т. е. принципіальныхъ противниковъ кола и оппозиціи) съ предложеніемъ о прекращеніи преній.
Предсдатель ставитъ этотъ вопросъ. Какъ же дйствуетъ при этомъ г. Дымша и его фракція? Коло сохраняетъ видъ союзниковъ русской оппозиціи. Оно вмст съ нею отражаетъ атаку на свободу парламентскаго слова и голосуетъ явно противъ тайнаго предложенія своего члена, секретно за кулисами одобреннаго фракціей. Г. Дымша съ похвальной, но едва ли не вынужденной откровенностью разъясняетъ намъ теперь мотивы этого нсколько ‘запутаннаго’ поведенія. Онъ говоритъ: ‘Видя, что и безъ его голосовъ предложеніе будетъ принято, и не желая раздражать оппозицію, все польское коло голосовало противъ моего предложенія’… Иначе сказать, польское коло, спровоцировавъ тайными ходами атаку противниковъ, продолжаетъ занимать положеніе союзниковъ оппозиціи…
Ну, а если бы побда націоналистовъ заколебалась и стала сомнительной? Выводъ ясенъ: коло сбросило бы маску и ударило бы своимъ союзникамъ въ тылъ.
Этотъ образъ дйствій коло считаетъ согласнымъ съ достоинствомъ народныхъ представителей и даже съ достоинствомъ цлой парламентской фракціи…
Прошу прощенія за маленькую экскурсію въ область исторіи, но мн невольно вспоминаются при этомъ нкоторые эпизоды изъ временъ рыцарской Польши, много разъ описанные и польскими, и русскими историками, и порой романистами. Были въ XVІІ столтіи дв воюющія стороны — поляки и украинцы. Не разъ они стояли другъ противъ друга враждебными лагерями, и счастье склонялосъ то къ тмъ, то къ другимъ. И была третья сторона: извстный татарскій политикъ Туганъ-мирза Барановскій. Любимый тактическій пріемъ этого крымскаго рыцаря состоялъ въ томъ, чтобы, явно дружа съ одними, при случа тайно пересылаться съ противниками. И случалось не разъ, что въ разгар битвы его таборы неожиданно кидались на тхъ, чьи палатки доврчиво стояли рядомъ съ его шатрами.
И поляки, и украинцы испытывали почередно неудобства такого союза. Очень можетъ быть, что эта тактика была выгодна для татарскихъ улусовъ, которымъ доставляла значительный ‘ясырь’. Едва ли, однако, хоть одинъ польскій воинъ того временя призналъ бы лукаваго мирзу истиннымъ рыцаремъ, ‘соблюдающимъ уваженіе къ своему достойнству’ и способнымъ къ роли арбитра въ вопросахъ о достоинств другихъ.
А между тмъ мы легко представляемъ себ, что если бы г. Керенскій того времени среди смятенія, вызваннаго неожиданной атакой, квалифицировалъ боле или мене рзко поведеніе почтеннаго мирзы, то послдній сумлъ бы ‘опровергнуть его аргументацію’, доказавъ свое искусство стрлять изъ лука или рубить саблей.
Въ т времена эта аргумептація могла бы, вроятно, произвести значительное впечатлніе. Она сохраняетъ, очевидно (по закону соціальнаго атавизма), свою силу надъ умами нкоторыхъ нашихъ современниковъ, въ томъ числ депутатовъ кола. Мы позволяемъ себ, однако, думать, что на польскомъ язык логическая и даже нравственная несостоятельность такого арбитража въ вопросахъ общественнаго поведенія доказывается такъ же легко и убдительно, какъ и на русскомъ.
Мы позволили себ эту небольшую экскурсію въ область парламентской тактики лишь затмъ, чтобы указать еще разъ старую истину: дуэльныя бравады слишкомъ часто подмняютъ истинныя требованія достойнаго поведенія — бутафоріей отжившаго обычая, потерявшаго всякое значеніе и всякую живую силу…
1913 г.