ОГЛАВЛЕНІЕ.
Двое изъ сумы.
Двое изъ сумы.
7 СМЕОНОВЪ.
7 СМЕОНОВЪ.
Первый Винокуръ.
Первый Винокуръ.
Емеля-дуракъ.
Емеля-дуракъ.
Русские народные сказки, Шелгунова Людмила Петровна, Год: 1901
Время на прочтение: 18 минут(ы)
Двое изъ сумы
Семь Симеоновъ
Первый винокуръ
Емеля дуракъ
Жилъ -былъ старикъ со старухой. Старикъ-то былъ хорошій, смирный мужикъ, а старуха была злая и драчливая и не только мужа ла подомъ, но чуть что не каждый день и била его. Пошелъ онъ разъ въ поле и поставилъ тенета, и въ эти тенета попался ему журавль.
— Журавль, журавль,— говоритъ ему старикъ,— будь мн сыномъ! Снесу я тебя къ своей старух, авось, она будетъ подобре и бить меня не станетъ.
— Нтъ,— отвчаетъ ему журавль,— пойдемъ, батюшка, сначала ко мн въ домъ!
Вотъ и пошли они въ лсъ, въ домъ журавля. Какъ пришли туда, журавль снялъ, со стны сумку и говоритъ:
— Двое изъ сумы!
Изъ сумы сейчасъ же выскочили два молодца и стали разставлять столы дубовые и разстилать скатерти шелковыя и поставили на столъ такую ду и питье, какой старикъ и отродясь не видалъ.
— Вотъ эту суму возьми себ, — говоритъ ему журавль,— и неси ее старух, а меня ужъ отпусти на волю.
Взялъ старикъ суму и пошелъ домой. Путь былъ не близкій, зашелъ старикъ переночевать къ своей кум. У этой кумы было три дочери. Стали двицы собирать ужинъ и поставили на столъ, что было въ печи. Старикъ посмотрлъ на ду, да и говоритъ: — Плохъ твой ужинъ!
— Ну, ужъ извини, чмъ богаты, тмъ и рады,— отвчаетъ кума.
— Убери-ка ты лучше его,— продолжалъ мужикъ,— ужъ лучше я васъ угощу.
Крикнулъ онъ своей сум: ‘двое изъ сумы’, и выскочили два молодца и стали разставлять столы дубовые и разстилать скатерти шелковыя и подавать всякую ду и питье. Какъ увидала это кума съ дочерьми, такъ сейчасъ же и задумали обобрать старика.
— Истопите-ка вы баньку куму, — сказала она дочерямъ,— пусть-ка онъ попарится!
Кумъ пошелъ въ баню париться, а кума приказала своимъ дочерямъ сшить точно такую же суму, какъ у старика, и подмнила стариковскую. Старикъ вышелъ изъ бани, наутро взялъ суму, ничего не подозрвая, и пошелъ домой. Придя на дворъ, крикнулъ онъ громкимъ голосомъ:
— Что же ты, старуха, не встрчаешь меня? Я съ гостинцемъ пришелъ!
— Какой у тебя тамъ гостинецъ, старый хрнъ,— закричала ему старуха.— Вотъ отваляю тебя кочергой, такъ будетъ у тебя гостинецъ.
Старикъ вошелъ въ избу, повсилъ на стну суму, преважно разслся и крикнулъ:
— Двое изъ сумы!
А изъ сумы-то никто нейдетъ! Онъ крикнулъ опять: ‘Двое изъ сумы’ и опять-таки никого нтъ. Старуха видитъ, что старикъ городитъ какой-то вздоръ, взяла мокрое помело, да и ну его катать.
Старикъ даже заплакалъ отъ стыда и досады и пошелъ опять въ поле. Вдругъ къ нему навстрчу журавль и спрашиваетъ, что съ нимъ. Старикъ все разсказалъ.
— Ну, ддка, идемъ ко мн,— говоритъ ему журавль и привелъ старика къ себ.
У журавля на стн виситъ такая же сума.
— Двое изъ сумы!— крикнулъ журавль и тотчасъ же выскочили два молодца и накрыли на столъ и поставили ду и питье.
— Суму эту возьми себ,— сказалъ журавль старику.
Старикъ очень довольный взялъ суму и пошелъ домой. Шелъ онъ, шелъ и захотлось ему пость.
Двое изъ сумы!— крикнулъ онъ, какъ научилъ его журавль.
Только что онъ крикнулъ, какъ изъ сумы выскочили два молодца съ палками. И начали эти молодцы его бить да приговаривать:
— А не заходи къ кум париться въ бан!
Били они его такъ, что онъ едва могъ проговорить: ‘Двое въ суму!’ Только что онъ это сказалъ, такъ молодцы и спрятались въ суму.
Взялъ старикъ опять суму и пошелъ дальше. Придя къ той же кум, онъ повсилъ суму на крючокъ, да и говоритъ:
— А ты бы, кума, мн баньку истопила.
Кума послала баню истопить. Старикъ пошелъ въ баню, париться онъ не парится, а только прохлаждается. А кум тмъ временемъ пость захотлось. Позвала она своихъ дочерей, сли он вс за столъ, кума-то и кричитъ: ‘Двое изъ сумы!’
Сейчасъ изъ сумы выскочили два молодца съ палками и ну куму бить да приговаривать:
— Вотъ теб! вотъ теб! Отдай старикову суму.
Куму бьютъ, а она кричитъ:
— Ой, доченьки! позовите кума изъ бани, чтобы унялъ своихъ молодцовъ!
— Еще я не попарился,— отвчаетъ изъ бани старикъ.
А молодцы-то продолжаютъ бить да приговаривать: ‘Отдай старикову суму!’
Кума кричитъ второй дочери:
— Ой, бги, зови кума! Скажи, что совсмъ меня избили.
— Еще я голову мало мылъ,— отвчаетъ старикъ.
А молодцы-то бьютъ куму да бьютъ. Посылаетъ она третью дочь.
— Скажи, что мочи моей нтъ!
— А вотъ я еще покупаюсь,— отвчаетъ кумъ.
Невмоготу стало кум и велла она принести украденную суму.
Старикъ вышелъ изъ бани, увидалъ свою прежнюю суму и говоритъ молодцамъ:
— Двое въ суму!
Молодцы съ палками тотчасъ же въ суму и ушли.
Старикъ захватилъ об сумы, и щедрую и сердитую, и пошелъ домой. Войдя во дворъ, кричитъ онъ старух:
— Ну, старуха, выходи встрчать! Гостинцевъ принесъ.
— Иди-ка въ избу!— кричитъ ему въ отвтъ старуха.— Я теб покажу гостинцы.
Старикъ вошелъ, слъ за столъ да и говоритъ:
— Ну, старуха, садись за столъ угощаться.
Старуха ужъ взялась за кочергу, а въ это время старикъ проговорилъ: ‘Двое изъ сумы!’ и старуха увидала, какъ выскочили два молодца и стали накрывать и уставлять столы. Старуха налась, напилась и такъ была довольна, что похвалила мужа.
— Ну, старикъ,— сказала она,— теперь я бить тебя больше не буду.
Старикъ же добрую суму вынесъ въ клть, а сердитую повсилъ въ изб на видномъ мст, а самъ пошелъ ходить по двору. Ходить онъ не ходилъ, а такъ только прохлаждался. Вотъ захотлось старух еще выпить, она и сказала, какъ говорилъ старикъ:
— Двое изъ сумы!
Изъ сумы тотчасъ же выскочили два молодца съ палками и начали бить старуху, приговаривая: ‘Не бей старика!’ Старуха ну кричать:
— Иди, старикъ, въ избу, уйми двоихъ: они меня прибили!
А старикъ ходитъ да посмивается и говоритъ:
— Ничего! Они еще зададутъ теб!
Наконецъ онъ сжалился надъ старухой, вошелъ въ избу и приказалъ молодцамъ убраться въ суму.
Съ тхъ поръ старуха стала шелковая, и старикъ ею нахвалиться не могъ.
Жилъ мужикъ съ женою. Былъ у нихъ во всемъ достатокъ, только одно горе,— дтей не было. Стали они Бога молить, чтобы послалъ имъ хоть одно дтище на утху. У слыхалъ Богъ ихъ молитву и послалъ имъ семь сыновей, вс они родились въ одинъ день и всхъ ихъ назвали Симеонами. Умерли старики, остались Симеоны одни. Пришла весна, вышли они поле пахать.
детъ мимо царь, удивился, что на одномъ пол столько народа работаетъ. Остановился, подозвалъ къ себ работниковъ и сталъ разспрашивать:
— Что вы за люди такіе, какого рода и званія, чью землю пашете?
Отвчаютъ Симеоны:
— Мы одного отца дти, родились вс въ одинъ день, а зовутъ насъ Симеонами, пашемъ землю мы ддовскую и отцовскую. Нашъ батюшка съ матушкой померли и остались мы сиротами.
— Коль вы сироты, то буду я вашимъ отцомъ. Скажите мн, что вы длать умете?
Старшій отвчалъ царю:
— Я могу сковать желзный столбъ почти до небесъ высотою.
— А я, — отвчалъ второй,— взлзу на тотъ столбъ, стану глядть во вс стороны и разсказывать, что длается на блом свт.
Государь похвалилъ.
Третій отвчалъ:
— Я умю строить корабли: только тяпъ-ляпъ — и готовъ корабль.
— Дло!— сказалъ царь.— Такіе работники мн нужны.
Вышелъ четвертый Симеонъ и говоритъ:
— А я буду кораблемъ править.
— Будетъ корабль, нуженъ и кормчій,— отвчалъ царь.
Пятый:
— А я, когда надо будетъ, возьму корабль за носъ и спрячу на дно морское.
Шестой:
— А я этотъ корабль, когда понадобится, со дна моря вытащу.
— Вижу я,— сказалъ царь,— вы вс молодцы дльные. А ты,— спросилъ онъ седьмого,— что длать умешь?
— Я, государь, добуду теб все, что пожелаешь.
Похвалилъ и его царь и взялъ всхъ Симеоновъ къ себ на службу.
Вотъ старшій Симеонъ выковалъ желзный столбъ, поставилъ его посреди площади, а второй Симеонъ живо на него взобрался, слъ вверху, во вс стороны поглядываетъ и что на бломъ свт длается разсказываетъ. Заслушался царь. А Симеонъ поглядлъ въ правую сторону и говоритъ царю:
— Вижу я теремъ стоитъ, а въ томъ терем подъ окномъ царевна сидитъ, такой красоты я не видывалъ: румяна, бла, коса ниже пояса, очи — звзды ясныя!
— Это, врно, Елена прекрасная!— сказалъ царь.— Я много слыхалъ про ея красоту. Живетъ она за тридевять земель, въ тридесятомъ государств. Отецъ ея, грозный царь, ни за кого ее замужъ выдавать не хочетъ.
— Я добуду ее и привезу къ теб,— вскричалъ седьмой Симеонъ.
Царь согласился.
Симеонъ-плотникъ живо сдлалъ корабль, спустилъ въ море) нагрузили его разной дой и питьемъ, сли братья и поплыли. Корабль на волнахъ покачивается, а царь вослдъ ему смотритъ да радуется.
Захватилъ седьмой Симеонъ съ собою на корабль хорошенькую кошечку. Корабль по морю плыветъ, а онъ кошечкой забавляется, обучаетъ ее разнымъ мудренымъ штукамъ.
Долго плыли братья, наконецъ, приплыли они къ тому царству, гд жила Елена прекрасная. Причалили корабль къ берегу. Старшій Симеонъ сковалъ высокій шестъ, поставилъ его на берегу, а второй Симеонъ взлзъ на верхушку шеста и сталъ наблюдать, что длаетъ царевна Елена прекрасная.
— Сидитъ ли царевна подъ окошечкомъ?— спрашиваетъ седьмой Симеонъ.
— Только что сейчасъ къ окошечку псідошла. Блой ручкой окно отворила, сла.,
Взялъ седьмой Симеонъ свою кошечку, привязалъ на цпочку и пошелъ съ нею къ царскому терему. Остановился передъ теремомъ и заставилъ свою кошечку разныя штуки выдлывать. Залюбовалась царевна на кошечку, выслала своихъ слугъ узнать, не продадутъ ли ей ее.
— Эта кошечка не продажная: я ее царевн такъ подарю,— отвчалъ седьмой Симеонъ.
Приказала царевна позвать его въ свои горницы. Пришелъ седьмой Симеонъ и принесъ ей кошечку. Кошка длала разныя штуки, а царевна на нее, какъ дитя, радовалась.
А ему только того и надо. Сталъ онъ разсказывать, что пріхалъ въ ихъ царство съ разными товарами да невиданными рдкостями.
— Много у меня сокровищъ,— говорилъ седьмой Симеонъ,— но одинъ камень самоцвтный дороже всхъ. Я везу его царю своему. Находится онъ у меня подъ великой охраной. Этому камню цны нтъ! Никому я не показывалъ, а теб, царевна, если хочешь, покажу.
На другой день царевна съ нянюшками, съ мамушками, съ красными двицами отправилась на корабль смотрть драгоцнный камень. Все было готово къ ея встрч. Вс семь Симеоновъ ожидали ее на берегу. Повели они Елену прекрасную съ почетомъ на корабль, а свита ея на берегу осталась, потому что чудный камень могла видть только одна царевна. Едва Елена ступила на корабль, какъ онъ сейчасъ же отчалилъ отъ берега и поплылъ въ море.
Со слезами, съ воплями прибжали мамушки, нянюшки и красныя двушки къ царю во дворецъ.
— Охъ, горюшко! Охъ, бда!— кричатъ на разные голоса.— Увезли нашу царевну, увезли наше солнышко красное!
Царь-отецъ разослалъ погоню во вс концы.
Увидали братья погоню, пятый братъ схватилъ корабль за носъ и опустилъ его на дно морское, только вода на томъ мст закружилась.
Возвратились посланцы къ царю-отцу безъ Елены прекрасной.
Шестой Симеонъ вывелъ корабль со дна моря и поплылъ онъ, какъ лебедь, покачиваясь на морскихъ волнахъ. Скоро пристали къ родному берегу.
Обрадовался царь. Щедро наградилъ Симеоновъ, а самъ женился на Елен прекрасной и задалъ пиръ на весь міръ.
Въ одномъ сел жилъ мужикъ съ женою. Былъ онъ бденъ, а дтей ему Богъ послалъ семь человкъ. Работаетъ мужикъ, рукъ не покладая, а все у него нтъ ничего. Собрался мужикъ пашню пахать, взялъ съ собою краюху хлба и похалъ въ поле. Пахалъ-пахалъ, усталъ, сть ему захотлось, взялъ онъ краюшку хлба, началъ сть, да и вспомнилъ, что краюшка-то послдняя. Състъ онъ ее,— дома дти будутъ сидть голодныя. Положилъ мужикъ хлбъ, а самъ опять принялся за работу.
Подглядлъ это бсенокъ, подкрался и унесъ у мужика краюшку.
Кончилъ мужикъ работу, хватился хлба, а хлба нтъ.
Поискалъ-поискалъ и говоритъ:
— Богъ съ нимъ! Кто унесъ, пусть стъ на здоровье,
А бсенокъ прибжалъ въ адъ и докладываетъ старшему чорту:
— Я сегодня у мужика послднюю краюшку хлба укралъ.
— Ладно. А что мужикъ сказалъ?
— Мужикъ сказалъ: Богъ съ нимъ!
— Ну, это нехорошо. Ступай же ты опять на землю,— говоритъ чортъ,— и до тхъ поръ не являйся назадъ, пока мужикъ не пошлетъ тебя къ чорту.
Явился бсенокъ къ мужику и проситъ:
— Дяденька! возьми меня къ себ въ работники.
— И радъ бы взять, да хлба нтъ, кормить тебя нечмъ,— отвчалъ мужикъ.
А бсенокъ опять проситъ:
— Возьми меня. Какъ-нибудь прокормимся.
— Ну, ладно,— согласился мужикъ,— живи у меня. А за работу много ли возьмешь?
— Сколько дашь, столько и ладно.
Сталъ бсенокъ жить у мужика.
Дастъ ему мужикъ работу, а бсенокъ возьметъ да испортитъ ее, думаетъ:
‘Вотъ мужикъ разсердится, выругается’.
А мужикъ посмотритъ, головой покачаетъ да скажетъ:
— Эхъ, братъ, не такъ сдлалъ! Ну, да
ничего, въ другой разъ, Богъ дастъ, лучше сдлаешь.
Противно бсенку, что мужикъ все Бога призываетъ, и задумалъ онъ новую штуку.
Настала весна, пошелъ бсенокъ пахать и такъ пахалъ, что вс луга, горы, поля, все перепахалъ. Посяли хлбъ и столько его уродилось, что двать некуда.
И говоритъ бсенокъ мужику:
— Я умю вино курить изъ хлба. Давай тебя научу.
— Научи!— согласился мужикъ.
Накурили они вина.
Налилъ бсенокъ полную чарку и говоритъ мужику:
— Попробуй, дядя, хорошо ли вино вышло?
Выпилъ мужикъ.
А бсенокъ около него вертится.
— Ну, что, — спрашиваетъ,— какъ вино понравилось?
— Хорошо!— отвчаетъ мужикъ.— Сразу на двадцать лтъ моложе сталъ.
Поднесъ ему бсенокъ еще чарочку и опять спрашиваетъ:
— Ну, а теперь какъ себя чувствуешь?
— Отлично! Еще будто лтъ двадцать убавилось.
Налилъ бсенокъ третью чарку вина.
Мужикъ и третью выпилъ. Опьянлъ совсмъ. Легъ и заснулъ.
Будитъ бсенокъ мужика, а тотъ говоритъ:
— Я спать хочу! Ступай къ чорту!
Обрадовался бсенокъ, наконецъ-то его мужикъ домой отпустилъ.
Пришелъ бсенокъ въ адъ, разсказалъ все старшему чорту, какъ научилъ мужика водку пить и ругаться.
Похвалилъ чортъ бсенка.
Проснулся мужикъ, опять выпить хочется. Созвалъ сосдей, угостилъ виномъ. Всмъ вино понравилось. Научились у него и другіе вино курить и пошло съ тхъ поръ пьянство.
Жилъ-былъ мужикъ, и было у него три сына: два были умныхъ, а третій — дуракъ, и звали его Емелей. Отецъ, состарившись, призвалъ къ себ сыновей и говоритъ имъ:
— Любезныя дти мои! Очень ужъ я старъ становлюсь и чувствую, что приходитъ смерть. Раздлите между собою поровну все мое имущество. Въ сундук найдете триста рублей. Ихъ тоже раздлите поровну.
Умеръ старикъ, сыновья похоронили его, какъ слдуетъ, и стали безъ него жить да поживать. Наконецъ двумъ умнымъ пришла въ голову мысль — похать въ городъ торговать. Они и говорятъ Емел, который вчно сидлъ на печи:
— Послушай, Емеля! Мы возьмемъ твои сто рублей и барыши съ нихъ привеземъ теб, да, кром того, привеземъ теб красный кафтанъ, красную шапку и красные сапоги. А ты оставайся дома и за насъ справляй всю домашнюю работу. Что бабы велятъ теб длать, то и длай.
Оба старшіе брата были женатые и семейные. Красная шапка да красный кафтанъ и сапоги такъ плнили дурака, что онъ общалъ во всемъ повиноваться невсткамъ и справлять всю домашнюю работу. Братья ухали спокойно.
На другой день одна изъ невстокъ велитъ дураку принести воды. День былъ холодный, морозный, и дуракъ, лежа на печк, отвчаетъ невстк:
— Была охота итти. Иди сама, коли теб хочется.
— Да какъ смешь ты, дуракъ, отвчать такъ?— крикнула другая невстка.— Разв не видишь, какой морозъ? Мужику только и впору итти.
— А я лнюсь!— отвчаетъ дуракъ.
— Такъ ты лнишься?— закричали невстки.— А сть ты не лнишься? А не будетъ воды, такъ не будетъ теб и ды. Да вотъ погоди, мы нажалуемся мужьямъ, такъ не будетъ теб ни кафтана, ни шапки, ни сапоговъ.
Послднее очень не понравилось дураку, слзъ онъ съ печи и сталъ обуваться и одваться. Взялъ дуракъ ведра и топоръ и пошелъ на рку. На рк началъ онъ рубить прорубь, прорубилъ большую-пребольшую. Зачерпнулъ онъ въ ведра воды, поставилъ ихъ на ледъ, а самъ сталъ надъ прорубью и началъ смотрть въ воду. И видитъ онъ, что плыветъ большая щука.
‘Вотъ будетъ славная-то уха!’ подумалъ Емеля да такъ изловчился, что сразу щукуто и ухватилъ, вытащилъ, да и засунулъ ее за пазуху. А щука изъ-за пазухи-то и кричитъ ему человческимъ голосомъ:
— Дуракъ, а дуракъ! Ну, на что ты меня поймалъ?
— Какъ на что?— отвчалъ дуракъ.— Извстно на что: отнесу домой и отдамъ сварить изъ тебя уху.
— Дуракъ, а дуракъ! Не носи меня домой, а отпусти въ воду, за это я сдлаю тебя богачомъ.
— Болтай больше!— проговорилъ дуракъ, не повривъ щук и собираясь итти въ деревню.
— Дуракъ, а дуракъ!— громче прежняго закричала щука.— Погоди! Постой! Не носи меня домой, а пусти въ воду, за это я сдлаю такъ, чтобы все, чего ты ни пожелаешь, исполнялось.
Емеля остановился и подумалъ, что если это правда, то ему не зачмъ будетъ работать, а такъ какъ онъ былъ лнивъ, то и обрадовался этому.
— Ну, хорошо, я отпущу тебя, щука, только исполни свое общаніе.
— Только пусти меня,— отвчаетъ щука,— а ужъ общаніе свое я исполню.
Но дуракъ все боялся отпустить ее, думая, что она обманетъ его. Щука, видя, что ничего съ нимъ не подлаешь, опять говоритъ:
— Эхъ, ты, дуракъ, дуракъ! Да ты скажи сперва, что теб надо, а потомъ и увидишь, что это исполнится.
— Да вотъ я хочу, чтобы эти самыя ведра сами пошли въ гору, въ деревню, да только бы воды не расплескали.
— Не бойся, не расплещутъ,— отвчаетъ ему щука,— а ты только запомни, что я теб говорить буду. Слушай: ‘По щучьему велнію да по моему прошенію, ступайте, ведра, въ гору’.
Какъ только повторилъ дуракъ эти слова, такъ ведра тотчасъ же тихонько снялись съ мста и пошли въ гору вмст съ коромысломъ. Емеля подивился-подивился, да и говоритъ:
— Да всегда ли такъ будетъ?
— Конечно, всегда, — отвчаетъ ему щука,— только словъ моихъ не забудь.
Отпустилъ Емеля щуку въ прорубь и пошелъ домой. Увидали сосди, что ведра сами идутъ, такъ и ахнули.
— Дуракъ-то, дуракъ!— кричали они.— Что длаетъ! Ведра идутъ сами, а онъ — за ними!
Емеля, не обращая ни на кого вниманія, шелъ домой. Ведра вошли въ избу и встали на лавку, а Емеля поскоре взлзъ на печку.
Немного погодя, невстки и говорятъ Емел:
— Да что ты лежишь все на печк! Пошелъ бы дровъ нарубилъ.
— Была нужда мн дрова рубить. А выто на что?— отвчаетъ имъ дуракъ.
— Какъ на что? Ахъ, ты, дуракъ! Да чмъ же мы топить-то будемъ? Разв не видишь, какъ холодно?
— Я лнюсь, — продолжаетъ дуракъ.
— Ты. лнишься, ну, такъ и будешь мерзнуть,— закричали на него невстки,— да, кром того, не получишь ни кафтана, ни шапки, ни сапоговъ.
Испугался Емеля, что не получитъ подарка, а встать-то ему лнь, отвернулся къ стн да потихоньку и шепчетъ:
— По щучьему велнію да по моему прошенію, поди-ка ты, топоръ, да наколи дровъ, а вы, дрова, сами въ избу придите.
Только что онъ это сказалъ, сорвался топоръ съ лавки, выскочилъ во дворъ и ну колоть дрова, а дрова не только пошли въ избу, но сами и въ печь улеглись. Невстки какъ увидали это, такъ и не могли надивиться искусству и умнью Емели. Съ этого дня топоръ каждый день, по приказанію Емели, ходилъ рубить дрова.
Прошла недля, другая. Невстка опять къ дураку,:— говоритъ, что дрова вс вышли, надо създить въ лсъ и нарубить новыхъ.
— Была нужда мн хать въ лсъ,— отвчаетъ дуракъ,— а вы-то на что?
— Какъ мы на что?— крикнули невстки.— Да бабье ли дло въ такой морозъ хать за дровами въ лсъ? Вотъ дуракъ, какъ есть дуракъ!
— А я лнюсь,— отвчаетъ Емеля.
— Лнишься, такъ не видать теб ни краснаго кафтана, ни шапки, ни сапоговъ.
Не поправилось это Емел, и онъ лниво сталъ слзать съ печи и лниво сталъ обуваться и. одваться. Выйдя во дворъ, вытащилъ онъ сани изъ-подъ навса, взялъ веревку да топоръ и, разсвшись въ сани, крикнулъ невсткамъ, чтобы отворили ворота. Невстки, видя, что онъ сидитъ въ саняхъ, а лошадь у него не впряжена, начали ему говорить:
— Да что ты, дуракъ, безъ лошади, что ли, подешь?
— Никакой мн лошади не надо,— отвчаетъ дуракъ,— отворите только ворота!
Невстки пошли отворять ворота, а Емеля, сидя въ саняхъ, прошепталъ:
— По щучьему велнію, по моему прошенію, позжайте, сани, въ лсъ!
Сани лихо выхали изъ воротъ и повернули къ городу, черезъ который надо было прозжать въ лсъ. Емеля сидлъ, развалившись, не кричалъ, чтобы народъ сторонился, и потому передавилъ не мало прохожихъ. Многіе за нимъ гнались, но догнать никто не могъ.
Пріхалъ Емеля въ лсъ, вылзъ изъ саней и говоритъ:
— По щучьему велнію, по моему прошенію, начни-ка ты, топоръ, рубить дрова, а вы, дрова, сами складывайтесь да перевязывайтесь!
Не усплъ Емеля этого выговорить, какъ топоръ пошелъ гулять по лсу и рубить дрова, а полнья сами на сани складывались и веревкой перевязывались. Когда возъ былъ готовъ, Емеля приказалъ топору вырубить себ дубинку и услся на возъ.
— По щучьему велнію, по моему прошенію,— крикнулъ онъ, — позжайте-ка, сани, домой!
Только что въхалъ онъ въ городъ, гд передавилъ такъ много народа, какъ его схватили, стащили съ саней и ну бить. Емеля, видя, что дло плохо, тихонько и проговорилъ:
— По щучьему велнію, по моему прошенію, начни-ка ты, дубинка, мять имъ бока.
Только что онъ прошепталъ это, лежа посреди улицы, какъ дубинка пошла гулять по спинамъ собравшагося народа и такъ всхъ избила, что народъ разбжался и попрятался. Емеля же слъ на возъ и поскакалъ домой, а дубинка покатилась вслдъ за нимъ. Дома Емеля сейчасъ же залзъ на печь.
Въ город стали вс говорить о человк, который прохалъ безъ лошади и передавилъ много народа. Слухъ о такомъ удивительномъ дл дошелъ и до царя. Царь самъ захотлъ посмотрть на это чудо и послалъ одного своего приближеннаго съ солдатами искать удивительнаго человка. Нашелъ царедворецъ Емелину деревню и призвалъ къ себ старосту.
— Я присланъ сюда отъ царя, — сказалъ онъ,— и мн приказано привезти человка, который уметъ здить безъ лошади.
Староста повелъ царедворца въ избу къ Емел.
— Гд тутъ дуракъ?— говоритъ царедворецъ.
— А на что его теб?— спросилъ съ печи Емеля.
— А вотъ на что, — крикнулъ царедворецъ:— одвайся скорй! Мн надо везти тебя къ царю.
— А что я у него забылъ?
— Ахъ, ты, грубіянъ!— крикнулъ царедворецъ и, размахнувшись, ударилъ его по щек.
Емеля, видя, что плохо ему приходится, отвернулся да прошепталъ:
— По щучьему велнію да по моему прошенію, откатай-ка ты, дубинка, этого обидчика!
Дубинка тотчасъ же выскочила и ну лупить царедворца, а потомъ расходилась такъ, что отлупила и солдатъ.
Нечего длать: перебитые похали обратно въ городъ и доложили царю обо всемъ томъ, что съ ними случилось. Царь не совсмъ поврилъ этимъ разсказамъ, но все-таки выбралъ изъ своихъ приближенныхъ умнаго человка и поручилъ ему привезти дурака, хотя бы обманомъ.
Умный царедворецъ пріхалъ прямо въ ту деревню, гд жилъ дуракъ, позвалъ къ себ старосту и говоритъ ему:
— Любитъ дуракъ, ваша милость, чтобы его неотступно просили. Разъ попросишь,— не согласится, другой попросишь,— не согласится, а третій попросишь,— ужъ непремнно сдлаетъ. Но не любитъ, чтобы на него кричали.
— Царь прислалъ меня за вашимъ дуракомъ, а ты скажи мн, съ кмъ дуракъ живетъ, и призови его домочадцевъ.
Староста послалъ за невстками. И когда т пришли, царедворецъ спросилъ у нихъ:
— А что дуракъ вашъ любитъ и чего не любитъ?
Отпустилъ царскій слуга невстокъ и не веллъ сказывать дураку, зачмъ ихъ призывали, потомъ накупилъ изюма, чернослива,
винныхъ ягодъ и пряниковъ и самъ пошелъ къ Емел въ избу.
— Здравствуй, Емеля,— сказалъ онъ.— Ну, что ты все лежишь на печи? Вотъ возьми-ка, угостись.
Онъ подалъ дураку угощеніе и продолжалъ:
— Подемъ, Емеля, къ царю. Я свезу тебя.
— Зачмъ я къ нему поду? Мн и тутъ тепло, — отвчалъ дуракъ, любившій тепло больше всего на свт.
— Пожалуйста, подемъ.
— Я лнюсь.
— Ну, подемъ. Царь купитъ теб красный кафтанъ, красную шапку и сапоги.
Общаніе это тотчасъ же соблазнило дурака.
— Ну, ужъ нечего длать! Пожалуй, поду,— проговорилъ онъ.— Позжай ты впередъ, а я пріду потомъ.
Посолъ спросилъ у невстокъ, можно ли поврить дураку, не обманетъ ли онъ.