Марк Твен
Марк Твен
‘Ржьте, братцы, ржьте!’.
‘Ржьте, братцы, ржьте!’.
Хоръ:
—————————————————————————
‘Режьте, братцы, режьте!’, Твен Марк, Год: 1876
Время на прочтение: 6 минут(ы)
Будьте такъ добры, читатель, взгляните на эти стихи и скажите, не находите ли вы въ нихъ чего-нибудь зловреднаго?
‘Кондукторъ, отправляясь въ путь,
Не ржь билеты какъ-нибудь,
Ржь ихъ заботливой рукой:
Здсь пассажиръ, здсь спутникъ твой!
Пачка синихъ — восемь центовъ,
Пачка желтыхъ за шесть центовъ,
Пачка розовыхъ — лишь три!
Осторожнй ржь, смотри!’
‘Ржьте, братцы, ржьте, ржьте осторожнй!
Ржьте — передъ вами пассажиръ дорожный!’
Недавно я въ какой-то газет наткнулся на эти звучные стихи и прочелъ ихъ раза два. Они моментально и всецло завладли мной. За завтракомъ они все время носились въ моей голов, и когда я, наконецъ, кончилъ и свернулъ салфетку, то положительно не могъ сказать, лъ я что-нибудь или нтъ. За день передъ тмъ я старательно распланировалъ бурную трагедію въ разсказ, который пишу въ настоящее время, и теперь отправился въ свою берлогу, чтобы приступить къ кровавому описанію. Я взялъ въ руки перо, но не тутъ-то было. Оказалось, что я могъ написать только: ‘Здсь пассажиръ, здсь спутникъ твой!’ Я настойчиво продумалъ цлый часъ, но совершенно безполезно. Въ голов моей неотвязно жужжало: ‘Пачка синихъ — восемь центовъ, пачка желтыхъ — за шесть центовъ’… и т. д. и т. д., не давая мн ни отдыха, ни срока. День пропалъ для меня, это было ясно. Я вышелъ изъ дому и началъ бродить по городу, причемъ замтилъ, что ноги мои двигаются въ тактъ этой чепух. Это было невыносимо и я измнилъ походку, но ничто не помогало: стихи приноравливались къ новой походк и терзали меня попрежнему. Я возвратился домой и страдалъ цлый день, страдалъ за безсознательно съденнымъ и не подкрпившимъ меня обдомъ, страдалъ и плакалъ и бормоталъ эту чушь весь вечеръ, легъ спать и все время метался и ворочался и бормоталъ попрежнему, въ полночь вскочилъ взбшенный и попробовалъ читать, но въ прыгающихъ строчкахъ ничего нельзя было разобрать, кром: ‘Ржьте — передъ вами пассажиръ дорожный!’ Къ разсвту я совершенно обезумль и вс домашніе удивлялись и тревожились, слушая мою идіотскую болтовню: ‘Ржьте, братцы, ржьте… О, ржьте! Передъ вами пассажиръ дорожный!’
Два дня спустя, въ субботу утромъ, я, весь разбитый и расшатанный, вышелъ изъ дому, получивъ приглашеніе моего достойнаго друга, его преподобія м-ра ***, прогуляться вмст съ нимъ за десять миль отъ города въ Тальпотъ Тоуэръ. Онъ посмотрлъ на меня, но ничего не сказалъ. Мы отправились. М-ръ *** говорилъ, говорилъ, говорилъ, по своей всегдашней привычк, я ничего не сказалъ, ничего не слышалъ. Въ конц первой мили м-ръ *** сказалъ:
— Маркъ, вамъ нездоровится? Я никогда не видлъ человка боле измученнаго на видъ и боле разсяннаго. Скажите, что-нибудь! Ну-же!
Сухо, безъ одушевленія, я сказалъ:
‘Ржьте, братцы, ръжьте, ржьте осторожнй!
Ржьте, передъ вами пассажиръ дорожный!’
Мой другъ посмотрлъ на меня со смущеніемъ и сказалъ:
— Я не понимаю вашего намренія, Маркъ. Повидимому, нтъ ничего дурного въ томъ, что вы говорите, никакой предвзятой цли, однако, можетъ быть, это зависитъ отъ тона, съ которымъ вы говорите, я еще никогда не слышалъ ничего боле потрясающаго. Что это…
Но я уже не слушалъ, я уже заладилъ свои безжалостные изводящіе душу: ‘Пачка синихъ — восемь центовъ, пачка желтыхъ — за шесть центовъ, пачка розовыхъ — лишь три! Осторожнй ржь, смотри…’
Не знаю, что было въ то время, какъ мы прошли остальныя девять миль, только мистеръ *** вдругъ положилъ руку на мое плечо и крикнулъ:
— О, очнитесь же, очнитесь! Перестаньте бредить. Мы ужь пришли въ Тоуэръ. Я все время говорилъ, говорилъ до онмнія, до глухоты, до слпоты, — и ни разу не получилъ отвта. — Посмотрите же на этотъ чудный, осенній ландшафтъ. Посмотрите же, посмотрите. Устремите на него вашъ взоръ! Вы много путешествовали, видли много прославленныхъ странъ. Скажите же ваше мнніе, честное безпристрастное, какъ вы находите эту мстность.
Я тяжело вздохнулъ и пробормоталъ:
‘Пачка желтыхъ за шесть центовъ,
Пачка розовыхъ лишь три!
Осторожнй ржь, смотри!’
Его преподобіе былъ очень серьезенъ, полонъ участія… Онъ долго смотрль на меня.
— Маркъ,—сказалъ онъ, наконецъ, — тутъ что-то такое для меня непонятное. Это почти ть же слова, которыя вы говорили раньше, въ нихъ какъ будто нтъ ничего особеннаго, а между тьмъ они чуть не разбиваютъ мн сердце, когда вы говорите ихъ. ‘Ржьте, передъ вами’… какъ это вы говорите?
Я началъ сначала и повторилъ вс стихи. Лицо моего друга выражало живой интересъ. Онъ сказалъ:
— Что это за плнительные звуки! Это почти музыка. Какъ они плавно льются! Я почти выучилъ стихи. Скажите-ка ихъ еще разъ. Тогда я наврное запомню ихъ.
Я сказалъ. Мистеръ ***, повторилъ ихъ. Онъ сдлалъ одну маленькую ошибку, которую я поправилъ, въ слдующіе два раза онъ уже сказалъ врно. Тогда съ моихъ плечъ свалилось огромное бремя. Эта мучительная трескотня отлегла отъ моего мозга и пріятное ощущеніе мира и покоя снизошло на меня. Я чувствовалъ себя такъ легко, что началъ пть, и проплъ на возвратномъ пути цлые полчаса. Мой освобожденный языкъ опять овладлъ благословенною рчью и долго сдерживаемыя слова брызнули и полились съ него. Весело и радостно лились они до тхъ поръ, пока не высохъ и не изсякъ источникъ.
— Разв не по-царски провели мы время, — сказалъ я, обращаясь къ моему другу и пожимая ему руку. — Но теперь я припоминаю, что вы не произнесли ни слова въ теченіе двухъ часовъ. Скажите-ка, скажите, что-нибудь?
Его преподобіе мистеръ *** повелъ на меня помутившимися глазами, глубоко вздохнулъ и сказалъ безъ одушевленія, безъ видимаго сознанія:
— Ржьте, братцы, ржьте, ржьте осторожнй, ржьте — передъ вами пассажиръ дорожный.
Я почувствовалъ угрызеніе совсти и проговорилъ про себя: ‘Бдняга, теперь къ нму перешло’.
Посл этого я дня три, четыре не видлъ мистера ***. Во вторникъ вечеромъ онъ явился ко мн и въ изнеможеніи упалъ въ кресло. Онъ былъ блденъ, измученъ, разбитъ. Устремивъ свои безжизненные глаза на мое лицо, онъ сказалъ:
— Ахъ, Маркъ, невыгодную я сдлалъ аферу съ этими безсердечными стихами. Они преслдуютъ меня, какъ кошмаръ, денно и нощно, часъ за часомъ, до самой этой минуты. Со времени нашей прогулки я терплю муки отверженнаго. Въ субботу вечеромъ меня внезапно по телеграфу вызвали въ Бостонъ и я отправился туда съ ночнымъ поздомъ. Причиной вызова была смерть моего стараго друга, который пожелалъ, чтобы я произнесъ надъ нимъ надгробное слово. Я слъ въ вагонъ и началъ составлять рчь, но дальше вступленія она не пошла, такъ какъ поздъ тронулся и колеса завели свою монотонную псню: ‘клякъ-клякъ-клякъ-клякъ-клякъ-клякъ-клякъ-клякъ-клякъ-клякъ’, и моментально къ этому аккомпанименту присоединились ненавистные стихи. Цлый часъ я сидлъ и пригонялъ отдльные слоги и слова стиховъ къ каждому кляку вагонныхъ колесъ. Я такъ измучился, какъ будто цлый день рубилъ дрова. Черепъ мой готовъ былъ треснуть отъ головной боли. Мн казалось, что я сойду съ ума, если это будетъ такъ продолжаться. Поэтому я раздлся и легъ спать. Я растянулся на диван, и вы, конечно, понимаете, каковъ былъ результатъ: то же самое продолжалось и тутъ: ‘Клякъ-клякъ — пачка синихъ, клякъ-клякъ — восемь центовъ, клякъ клякъ — пачка желтыхъ, клякъ-клякъ — за шесть центовъ и т. д. и т. д. осторожнй ржь, смотри!’ Спать? Ни одной секунды. Я пріхалъ въ Бостонъ какимъ-то лунатикомъ. Не спрашивайте меня о похоронахъ. Я сдлалъ все, что могъ, но каждая отдльная торжественная фраза была перемшана, перевита словами: ‘Ржьте, братцы, ржьте, ржьте осторожнй. Ржьте, передъ вами пассажиръ дорожный!’ И самое ужасное было то, что слова богослуженія совершенно терялись въ волнующихся ріsмахъ этихъ стиховъ, и я замтилъ даже, какъ люди въ разсянности кивали имъ въ тактъ своими глупыми головами и, врьте или не врьте, Маркъ, но не усплъ я кончить, какъ вся толпа тихо кивала головами въ торжественномъ единств: гробовщики, провожающіе, вс, вс. Окончивъ, я выбжалъ въ переднюю въ состояніи, близкомъ къ помшательству. Тамъ я имлъ счастье столкнуться со старой горюющей тетушкой покойника, старой двицей, пріхавшей изъ Спрингфельда и опоздавшей въ церковь. Она принялась рыдать и сказала: — О, о, онъ умеръ, онъ умеръ, и я не видла его передъ смертью!
— Да, — сказалъ я, — онъ умеръ, онъ умеръ, онъ ум… о, неужели это мученіе никогда не прекратится!
— Значитъ и вы любили его? О, вы тоже любили его!
— Любилъ его! Любилъ кого?
— Но моего бднаго Джорджа, моего бднаго племянника.
— О, его! О, да, да! О, да, да! Конечно, конечно. Ржьте, ржьт… Охъ, эти муки убьютъ меня!
— Благословляю васъ, благословляю васъ за эти свтлыя слова! Я тоже страдаю отъ этой дорогой потери. Вы присутствовали при его послднихъ минутахъ?
— Да, я… чьи послднія минуты?
— Его, дорогого покойника.
— Да, о, да, да, да. Я предполагаю, я думаю, я не знаю! О, да, конечно. Я былъ тамъ, я быль тамъ.
— О, какое преимущество! Какое драгоцнное преимущество предо мной! А его послднія слова? Скажите мн его последнія слова. Что онъ говорилъ?
— Онъ сказалъ, онъ сказалъ… о, голова моя, голова! Онъ сказалъ… онъ сказалъ только: ‘Ржьте, братцы, ржьте… ржьте — передъ вами пассажиръ дорожный’!.. О, оставьте меня, сударыня, во имя всего святаго, оставьте меня моему безумію, моему несчастію, моему отчаянію!.. Пачка желтыхъ за шесть центовъ, пачка розовыхъ лишь три… я не могу больше терпть… ржьте, передъ вами пассажиръ дорожный!
Безнадежные глаза моего друга съ минуту поглядли на меня, затмъ онъ сказалъ прочувствованнымъ голосомъ:
— Маркъ, вы ничего не говорите, вы не даете мн никакой надежды? Но, увы, это все равно, это все равно. Вы не можете мн помочь. Давно прошло то время, когда меня можно было утшить словами. Что-то говоритъ мн, что языкъ мой осужденъ вчно повторять эти неотвязные стихи. Вотъ, вотъ… опять, опять… Пачка синихъ восемь центовъ, пачка желт… — бормотанье его становилось все тише и тише. Мой другъ впалъ въ мирную дремоту и забылъ свои страданія въ благословенномъ сн.
Какимъ образомъ я спасъ его отъ сумасшедшаго дома? Я повелъ его въ ближайшій университетъ и заставилъ разрядить зарядъ этихъ неотвязныхъ стиховъ въ жадно воспринимающія уши бдныхъ, доврчивыхъ студентовъ. Что-то теперь съ ними? Результата слишкомъ грустно описывать. Зачмъ я написалъ эту статью? Это я сдлалъ съ благородной цлью: это для того, чтобы предупредить васъ, читатель, избгать этихъ стиховъ, если они случайно попадутся вамъ, избгать ихъ, какъ чумы!
Источник текста: Собрание сочинений Марка Твэна — Санкт-Петербург: Типография бр. Пантелеевых, 1898. — Том 8, с. 79.
Оригинал здесь: Викитека.