Сибирскіе колонизаторы.
Сибирскіе колонизаторы.
IV.
Разночинцы.
IV.
Разночинцы.
——
——
Мишла.
‘Русская Мысль’, кн. XI, 1883
Разночинцы, Орфанов Михаил Иванович, Год: 1883
Время на прочтение: 14 минут(ы)
Въ средин или въ конц шестидесятыхъ годовъ, вся читающая Россія была поражена зврскимъ убійствомъ, совершоннымъ въ одномъ изъ городовъ средней Россіи. Причина исключительнаго вниманія общества, вызваннаго этимъ происшествіемъ, заключалась, во-первыхъ, въ количеств жертвъ преступленія и, вовторыхъ, въ самой личности преступника. Была убита, среди благо дня, цлая семья, состоявшая изъ шести человкъ, и двое изъ прислуги. Казалось бы, что, для совершенія такого страшнаго, по размрамъ, дла, требовалось участіе цлой шайки опытныхъ, закаленныхъ убійцъ, хорошо организованной, гд роли всхъ участниковъ были заране распредлены и вс случайности предусмотрны. На дл же ничего этого не было, и убилъ всхъ восемь человкъ одинъ, и этотъ одинъ былъ ученикъ шестаго класса гимназіи, по фамиліи Горскій, дававшій уроки въ этой семь, принадлежавшей къ среднему купечеству. Убійство было совершено съ такимъ хладнокровіемъ и обдуманностью, что ршительно ставило въ тупикъ самыхъ опытныхъ слдователей, не хотвшихъ допустить, чтобы возможно было обойтись, въ данномъ, случа, безъ сообщниковъ и пособниковъ. До чего хладнокровно исполнилъ свое ‘дло’ Горскій, можно судить изъ слдующей подробности этого ужаснаго преступленія: убивъ уже троихъ или четверыхъ, въ то время, когда остальныя жертвы были въ отлучк, именно въ церкви, если память мн не измняетъ {Процесса этого, печатавшагося въ свое время во всхъ газетахъ, мы подъ руками не имемъ, и просимъ извинить могущія быть ошибки въ подробностяхъ.}, и должны были придти домой, не боле какъ черезъ часъ, Горскій вдругъ замтилъ, что у него испортился револьверъ, а именно, барабанъ, куда вкладываются патроны, не вертится. Онъ тотчасъ же запираетъ кругомъ домъ и отправляется къ ближайшему кузнецу, съ просьбой поскоре его исправить, что тотъ, по незначительности порчи, исполнилъ сейчасъ же, и Горскій, вернувшись въ домъ, терпливо поджидаетъ остальныхъ, которыхъ исправленнымъ револьверомъ и кладетъ на мст. Онъ тотчасъ же былъ арестованъ и, по производств слдствія, когда подтвердилось маловроятное его показаніе, что все это дло рукъ его одного, былъ преданъ суду и, несмотря на несовершеннолтіе, приговоренъ въ каторжныя работы на пятнадцать лтъ. Такъ, съ тхъ поръ онъ исчезъ изъ глазъ общества, и что съ нимъ было впослдствіи — конечно, никто не знаетъ. Намъ удалось, однако, совершенно случайно узнать его дальнйшую судьбу отъ нкоторыхъ товарищей его по каторг. Во все время нахожденія его въ тюрьм, на Кар, онъ отличался своею угрюмостью и отчужденностью, никто не былъ для него человкомъ близкимъ, съ которымъ онъ могъ бы, въ дурныя минуты, перекинуться словомъ, облегчить свое тяжелое горе… Его также вс чуждались, и онъ такъ, одинокимъ, отсидлъ вс девять или десять лтъ, пока не перечислили его въ разрядъ исправляющихся, то-есть пока онъ не получилъ возможность жить на вол, близъ тюрьмы, отбывая извстное количество работы, носящей названіе ‘урка’ или, по-русски, урока.
Въ первую же весну его потянуло въ лсъ, въ горы, и онъ, запасшись кое-какимъ провіантомъ, врод краюшки хлба да горсточки соли, отправился, какъ и жилъ, одинъ, не зная ни дороги, ни условій бродяжнической жизни, которой и опытный бродяга-варнакъ или, по мстному, ‘чалдонъ’ боится до смерти и которую избираетъ какъ единственный путь къ завтному для всхъ заключенныхъ идеалу — золотой волюшк. Поговорка: ‘хошь день, да мой’ какъ нельзя боле подходитъ къ бродяг, ибо невозможно себ представить, сколько опасностей и лишеній въ жизни сибирскаго бродяги. За нсколько свободныхъ дней ему, зачастую, приходится платить такою дорогою цною, что, казалось бы, услыхавъ хоть одинъ разсказъ объ ихъ жить-быть въ бродяжничеств, никто и не рискнетъ промнять, хотя тяжкую и подневольную жизнь въ тюрьм, на жизнь бродяги, которая ежеминутно виситъ на волоск. На дл же другое: такіе именно разсказы, все содержаніе которыхъ — одно страданіе, за исключеніемъ небольшихъ эпизодовъ, гд судьба позволяла временно вздохнуть измученному человку, главнымъ образомъ, и вліяютъ на слушателей, возбуждая до крайности воображеніе ихъ и подстрекая и ихъ попробовать своей доли-счастья: ‘Вдь, вонъ Сизыхъ же ушелъ! Сказываютъ, теперь въ Одесс бариномъ живетъ и своихъ не чуждается!’ И идутъ они, бдняги, цлыми сотнями съ Кары и другихъ ‘каторжныхъ’ мстъ, идутъ каждый годъ, несмотря на то, что большая часть ихъ гибнетъ, не дойдя до Байкала.
Движимый такой, почти стихійной, силой, пошелъ и нашъ герой, на пятый или шестой день, онъ, обезсиленный труднымъ походомъ и голодомъ, уже готовился умирать, какъ и жилъ, въ одиночеств, въ глухой, непроглядной сибирской тайг, когда на него наткнулась партія, тоже бглыхъ съ Кары, человкъ шесть или семь. Бродяги никогда своихъ не бросаютъ и не выдаютъ, сдлали они тутъ привалъ, сварили въ котелк чай, пообогрли Горскаго и на утро, когда онъ поотдохнулъ, предложили ему продолжать путь вмст, хотя бы до первыхъ русскихъ поселковъ, тамъ гурьбой идти опасне, и они, до извстнаго пункта, заране намченнаго, идутъ всегда вразбродъ. Конечно, кром благодарности, съ его стороны и быть ничего не могло.
Шли они такъ вмст дней шесть, малымъ дломъ хватили съ горя, да что-жь? ‘На міру и смерть красна’, издавна говоритъ русскій народъ. На седьмой день просыпаются товарищи — глядь, а Горскаго съ ними нтъ. ‘Что за притча такая,— говоритъ старшій,— онъ вечеромъ жаловался, что дальше идти не можетъ, а сегодня поминай какъ звали? Не заблудился бы одинъ-то?’ Во время разговоровъ объ исчезновеніи Горскаго, стали чай налаживать, нужно дровъ нарубить, а топора сыскать не могутъ. Стали осматриваться, и еще кое-чего изъ ихъ скуднаго скарба не достаетъ. Горе и злость ихъ взяли страшныя: безъ единственнаго топора, они въ лсу теперь какъ безъ рукъ!
Поршили поторопиться, догнать Горскаго, несомннно укравшаго вещи, воротить ихъ, а съ нимъ расправиться по своему, но острожному. Не прошли и вторыя сутки, какъ его уже настигли, топоръ и другія вещи нашли при немъ, причемъ онъ сознался, что укралъ ихъ, съ цлью продать въ ближайшемъ селеніи для покупки хлба. Не дологъ былъ судъ суроваго ‘товариства’. Оно сразу согласилось на способъ наказанія, предложенный однимъ изъ членовъ суда: поршили повсить его на обычной бродяжьей троп, на видномъ мст, чтобы другіе, проходя, поучались, какъ ‘товариство’ наказываетъ за измну своимъ, но повсить особымъ способомъ: они нагнули два молодыхъ дерева, вершинками къ земл, къ нимъ привязали за ноги несчастнаго Горскаго и дали имъ распрямиться. Само собою разумется, тло его не могло долго противиться деревьямъ, стремившимся разогнуться, и его, живаго еще, буквально разорвало пополамъ. Исторію съ Горскимъ мн передавалъ одинъ бродяга, вновь попавшій изъ бговъ на Кару и который наткнулся на его изуродованный трупъ, на другой день посл казни, онъ слышалъ подробности отъ самихъ участниковъ этого самосуда. Такъ страшно покончилъ жизнь человкъ, проявившій почти въ дтств свою чисто зврскую натуру. Съ его смертью, человчество, пожалуй, избавилось отъ новыхъ страшныхъ преступленій, ибо, судя по его уединенному и мрачному образу жизни на каторг, можно съ большою вроятностью предположить, что онъ не остановился бы ни передъ чмъ для удовлетворенія своихъ хищническихъ инстинктовъ.
Лтъ пятнадцать тому назадъ, мн случилось быть, по дламъ службы, въ Усть-Кутскомъ солеваренномъ завод, боле извстномъ подъ именемъ ‘Усолья’. Тогда онъ принадлежалъ казн, и въ рабочіе назначались каторжные, какъ мужчины, такъ и женщины, число которыхъ доходило до двухъ тысячъ. Заводъ этотъ стоитъ на р. Ангар, ниже Иркутска на шестьдесятъ верстъ. Казалось бы, что подобная близость завода къ восточносибирской столиц должна была благотворно повліять на заводскіе порядки въ смысл ограниченія произвола мстной администраціи, которая на другихъ казенныхъ заводахъ, стоящихъ обыкновенно въ страшной глуши, доходила до невозможнаго самоуправства. Обиліе всякаго рода начальства въ Иркутск давало мн надежду, что, по крайней мр, здсь я не встрчу крупныхъ нарушеній закона относительно каторжанъ, по жалоб одного изъ которыхъ я и былъ командированъ. Проходя по улицамъ къ завдывающему заводомъ, я, при поворот изъ одного переулка, чуть не былъ сшибленъ съ ногъ какимъ-то щегольскимъ экипажемъ, мчавшимся во весь духъ на пар прекрасныхъ вороныхъ лошадей, въ экипаж сидлъ какой-то молодой господинъ, прекрасно одтый и весьма красивой наружности, онъ вжливо приподнялъ шляпу, какъ бы извиняясь, что заставилъ меня попятиться немного назадъ. Я отвчалъ на поклонъ и вскор добрался до дома завдывающаго. Дорогой я ломалъ голову, кому бы могъ принадлежать такой шикарный экипажъ, такъ какъ зналъ, что здсь богатыхъ купцовъ нтъ, а про служащихъ и подавно говорить нечего. Войдя въ гостиную, а увидлъ хозяина, завдывающаго Усольемъ, разговаривающимъ съ тмъ самымъ господиномъ, который такъ меня заинтересовалъ, поадоровавшись со мной и спросивъ, не знакомы ли мы, завдывающій поспшилъ познакомить насъ, ограничившись однми нашими фамиліями. Молодой человкъ скоро ушелъ, и мы остались вдвоемъ съ хозяиномъ.
— Кто это такой?— спрашиваю.
— Нкто Вавиловъ, бывшій студентъ московскаго университета, премилый человкъ, очень приличный,— отвчалъ завдывающій.
— Для чего же онъ проживаетъ въ Усоль? Что онъ тутъ длаетъ?— продолжаю спрашивать.
— Какъ что? Да разв вы не слыхали его исторіи? Онъ обвинялся въ Москв въ убійств одного ростовщика и его кухарки и судомъ приговоренъ въ каторжнымъ работамъ на 12 лтъ.
— Такъ, значитъ, онъ теперь каторжникъ?
— Конечно, онъ всего третій годъ какъ у меня. Васъ, кажется, удивляетъ, что я принимаю его къ себ? Но, повторяю вамъ, онъ очень неглупый, очень милый человкъ и иметъ хорошія средства, да за него многіе и просили меня и изъ Москвы, и изъ Иркутска, такъ что мн и не удачно иначе относиться къ нему, еще, пожалуй, бду наживешь.
— А не боитесь вы, что какъ-нибудь, случайно, дойдетъ до начальства, что вы его такимъ бариномъ держите?
— Вотъ теб разъ! Да меня начальство просило не стеснять его по возможности… Нтъ съ этой стороны я совершенно спокоенъ.
На томъ и покончилось пока мое знакомство съ Вавиловымъ. Года четыре спустя, служа въ одномъ изъ забайкальскихъ городковъ сряпчимъ, я пріхалъ изъ округа, куда здилъ на нсколько дней, и нашелъ и у себя изящную визитную картотку, съ короной на верху съ фамиліей ‘Вавиловъ’. Спрашиваю человка, какъ она попала — говоритъ, что это карточка зятя батарейнаго командира, что они оба были у меня съ визитомъ, мн и въ голову не пришло, что это тотъ самый Вавиловъ, котораго я зналъ въ Усоль. Въ первое же воскресенье, по провинціальному обычаю, я отправился отдавать визитъ и не мало былъ изумленъ, когда мой добрый знакомый, полковникъ К—ій, представилъ мн, какъ брата своей покойной жены, Вавилова, именно того, усольскаго. Тотъ, поспшно протянувъ мн руку, съ большой развязностью напомнилъ мн, что ‘мы уже встрчались’. Признаюсь, первая мысль моя была, что К—ій — жертва какой-нибудь мистификаціи, оказалось же, что онъ, дйствительно, его зять, и что отчасти ради его, по просьбамъ жены, полковникъ и перешелъ на службу въ Восточную Сибирь.
— Что же, васъ простили?— спрашиваю Вавилова посл нсколькихъ общихъ фразъ.
— Нтъ, мн еще нсколько лтъ нужно пробыть на каторг, да вотъ онъ,— указывая на К—аго, отвчалъ Вавиловъ,— выхлопоталъ, чтобы меня перевели изъ Кары поближе къ нему, въ Петровскій заводъ {Петровскій заводъ — верстъ сто отъ Верхнеудинска.}, ну, а чтобы не жить тамъ, въ глуши, я и предпочелъ поселиться здсь, здсь, знаете, хоть какое-нибудь, да есть общество, а, вдь, тамъ чортъ знаетъ что!
— Какъ же вамъ управляющій заводомъ разршилъ проживать здсь? Вдь, это большой рискъ съ его стороны, да и съ вашей: наврное, письменнаго разршенія онъ вамъ не выдалъ, и вы, при малйшей неосторожности, разъ привлечетесь въ какому-нибудь длу, должны будете судиться, какъ бглый каторжникъ…
— Нтъ, ничего такого страшнаго быть не можетъ,— засмялся онъ,— зять мой большой пріятель управляющаго областью, и тотъ написалъ управляющему заводомъ, конечно, частнымъ образомъ, чтобы тотъ отпустилъ меня сюда. На этотъ счетъ я совершенно спокоенъ, а вы вотъ, какъ настоящій прокуроръ, допытываетесь, какъ и что. Здсь все просто длается: попроситъ хорошій человкъ другаго хорошаго человка,— и баста!
Развязность, съ которой онъ объяснилъ мн здшнюю ‘простоту’, и какое-то панибратство, проглядывавшее у него во всемъ,— въ манер говорить, въ позахъ, правда картинныхъ, но крайне невжливыхъ для разговора каторжнаго съ должностнымъ лицомъ, презрительные отзывы о мстномъ обществ, въ которомъ было много людей весьма почтенныхъ, пользовавшихся всеобщимъ уваженіемъ,— сразу оттолкнули меня отъ него. Я не говорю уже о гнусномъ преступленіи, совершонномъ имъ въ Москв, мотивомъ котораго была только одна цль — нажива.
Наглость его, когда онъ желалъ съ кмъ-нибудь познакомиться, была изумительна, нкоторыя семейства изъ такъ-называемаго порядочнаго общества, памятуя его прошлое, не имли вовсе никакого желанія принимать его къ себ и потому не только не отдавали ему визитовъ, но даже, при встрчахъ на улиц, длали видъ, что его не знаютъ, старались пройти мимо и проч. Это его нисколько не шокировало, онъ смло подходилъ къ этимъ господамъ и прямо рекомендовался: ‘зять К—аго, студентъ московскаго университета Вавиловъ, тогда-то имлъ удовольствіе быть у васъ, но, къ сожалнію, не засталъ’… и проч. Онъ завязывалъ, такимъ образомъ, разговоръ, не обращая ни малйшаго вниманія на то, что отъ него стараются уйти, и когда случалось такой жертв дойти до своего дома или дома близкихъ знакомыхъ, чтобы, наконецъ, отвязаться отъ него, онъ не отставалъ, а старался пройти въ самый домъ, пользуясь тмъ, что вс въ город чрезвычайно любили его зятя К—аго и, ради него, не ршались вытолкать въ шею наглеца. Мало-по-малу, онъ проникъ всюду и, обладая чрезвычайно красивымъ лицомъ, пріобрлъ массу сторонниковъ между дамами и двицами, за которыми ревностно и, къ сожалнію, не безъ успха ухаживалъ. Подвиги его на этомъ, поприщ были таковы, что его едва не выслали изъ города, но его исторія какъ-то замялась. Будучи еще въ Петровскомъ завод, онъ началъ ухаживать за очень юной купеческой дочкой-сиротой, у которой все состояніе заключалось въ небольшой торговл на базар, гд у нея была маленькая лавка. Добившись ея полнаго расположенія, онъ уговорилъ ее продать эту лавочку, деньги отъ нея вс отобралъ и безжалостно прогналъ свою любовь. Двушка, съ горя, наложила на себя руки. Затмъ, въ город онъ познакомился тоже съ молодой, чрезвычайно симпатичной двушкой, сестрой одного извстнаго нашего писателя, общаясь на ней жениться, и, тоже опозоренную (она вскор забеременла), бросилъ. Всми этими приключеніями общество было возмущено, особенно когда на одномъ вечер онъ былъ уличенъ въ шулерств, и уже ршилось ходатайствовать о высылк его изъ города, какъ одинъ случай спасъ его отъ этого. Неожиданно пріхалъ временно-управляющій областью и остановился, по обыкновенію, у своего близкаго знакомаго К—аго. Посл оффиціальнаго пріема должностныхъ лицъ и купечества, въ частной бесд временно-управляющій областью выразилъ сожалніе, что ‘его молодаго друга (онъ сидлъ рядомъ съ Вавиловымъ) общество, повидимому, не долюбливаетъ, что ему это очень жаль и что онъ постарается какъ нибудь это уладить’. И, дйствительно, уладилъ. На другой день, въ коляск К—аго, управляющій областью, вмст съ Вавиловымъ, здилъ ко всмъ съ визитами и просилъ ‘любить и жаловать его друга’. Посл этого было ясно, что о просьб выслать Вавилова не могло быть и рчи. Прошло уже около года со времени его проживанія въ И—к, и К—ему пришлось не надолго създить въ Иркутскъ. Весь домъ, все хозяйство, онъ поручилъ Вавилову и тотъ воспользовался этимъ: укравъ, боле чмъ на дв тысячи, вещей К—аго, напримръ, шубы, серебро, ковры и проч., скрылся до прізда К—аго. Кража была вскор обнаружена прислугой, явилась полиція, начались розыски, и, какъ исключеніе, на этотъ разъ удачные: Вавиловъ неподалеку былъ пойманъ и привезенъ въ городъ. К—ій, желая избжать срама, обратился къ губернатору съ письмомъ, въ которомъ заклиналъ его не давать законнаго хода длу, давъ честное слово, что накажетъ его самъ и гораздо чувствительне закона. Тотъ согласился, и К—ій, взявъ изъ тюрьмы на поруки Вавилова, у себя на двор наказалъ его, давъ сто ударовъ розгами и нарядивъ спеціально для этого изъ своей баттареи самыхъ дюжихъ артиллеристовъ… Посл экзекуціи, Вавиловъ былъ отправленъ имъ въ Петровскій заводъ, до окончанія срока работъ (?).
Но и посл этого не угомонился Вавиловъ: случайно встртивъ какую-то дуру, золотопромышленницу, лтъ уже за сорокъ, онъ такъ ее обошелъ, что она предложила ему мсто главнаго управляющаго на пріискахъ. Онъ согласился, съ условіемъ, что сначала она заплатитъ за него долги, которыхъ, по его увренію, у него было до четырехъ тысячъ. Получивъ деньги, онъ немедленно скрылся и былъ пойманъ, по заявленію золотопромышленницы, уже въ областномъ город Чит. Тамъ его судили за кражу и за побгъ съ мста работъ и отправили уже на Кару. Спустя нсколько лтъ, я наводилъ на Кар о немъ справки, но узнать ничего не могъ, кром того, что онъ отбылъ вс года и вышелъ на поселеніе, а куда — неизвсто.
Такъ дальнйшей судьбы этого ‘сюжета’ я и не знаю.
Зиму 18.. года мн пришлось провести на Кар. Съ непривычки, это было чрезвычайно трудно, да и зима стояла очень суровая, такъ что обычные, по должности моей, разъзды по карійскимъ тюрьмамъ, разбросаннымъ почти на тридцати верстномъ разстояніи, составлявшія мое главное развлеченіе, уже не манили меня изъ маленькой, чрезвычайно низенькой, но теплой комнатки, носившей громкое названіе: ‘Квартира и канцелярія г. чиновника особыхъ порученій’. Разъ какъ-то, подъ вечеръ, сидлъ я совершенно одинъ дома и скучалъ страшно: хозяйки, съ которою обыкновенно я короталъ длинные зимніе вечера, и сына ея, мальчика лтъ 10, съ которымъ мы часто возились, не было, въ качеств акушерки, она ухала на практику верстъ за двадцать, взявъ и его съ собой. Никто изъ знакомыхъ не заходилъ, читать было нечего, ибо въ такой глуши, какъ Кара, и читается по особому, почта приходитъ разъ въ дв недли, а по плохой дорог, весной или осенью, и разъ въ мсяцъ, привезутъ теб, сразу кучу газетъ за мсяцъ и больше, журналы, письма. Набросишься на все это, читаешь до головной боли, до безсонницы, и кончишь все очень быстро, а тамъ опять настанетъ время, злишься на себя, зачмъ сразу прочелъ все и ждешь слдующей почты съ такимъ же нетерпніемъ, съ какимъ гимназисты ждутъ каникулъ, считаешь дни, и вдругъ телеграмма на имя завдывающаго каторжными: ‘По случаю розлива рки N, почта задержана’. Это при мн случалось нсколько разъ, и всякій разъ несказанно огорчало тхъ немногихъ обитателей Кары, которые интересовались узнать, что два мсяца назадъ произошло въ мір… Сидлъ я и скучалъ, поджидая, не зайдетъ ли кто, какъ вдругъ подъ окнами послышались звуки бубенцовъ, и кто-то на пар, въ большихъ саняхъ, подъхалъ въ крыльцу, конечно, накинувъ даху на плечи и нахлобучивъ шапку, я выскочилъ на крыльцо, предполагая встртить гостей, но долженъ былъ тотчасъ же разочароваться: пріхалъ какой-то странствующій торгашъ, съ самымъ обыкновеннымъ, будничнымъ, такъ сказать, товаромъ: простымъ мыломъ, сальными свчами, масломъ, мороженымъ молокомъ, яйцами, кедровыми орхами и проч. Въ глухую, скучную пору и это явилось развлеченіемъ, представлялась возможность провести полчаса въ разговор съ зазжимъ человкомъ, справиться о цнахъ на его товаръ, купить что-нибудь для хозяйства, узнать новости по сосдству, словомъ, убить полчаса. Такъ какъ на воздух было нестерпимо холодно, то я распорядился позвать прасола на кухню, чтобы тамъ, пока онъ обогрется, побесдовать съ нимъ. Входитъ, вижу: большаго роста, съ удивительно широкими плачами и грудью человкъ, съ окладистой, густой бородой, занесенный снгомъ, и съ огромнымъ кулемъ на плечахъ. Въ кул онъ притащилъ образчики своихъ товаровъ. По осмотр кухаркой или, по-сибирски, ‘стряпкой’ припасовъ, они оказались отличнаго качества. Въ цнахъ кухарка съ купцомъ нсколько расходилась, но онъ такъ убдительно доказывалъ невозможность продать ихъ дешевле, приводя чуть не всхъ святыхъ въ свидтели, что я, наконецъ, вмшался въ ихъ споръ и приказалъ принять отъ него все, что было нужно. Пока онъ отвшивалъ и откалывалъ, потому что все было мороженое, я не могъ достаточно надивиться ловкости его пріемовъ: видно было, что человкъ съ малыхъ лтъ состоялъ при этомъ дл. Когда дло дошло до расплаты, купецъ, принимая деньги обратился ко мн:
— Чайкомъ бы угостили, ваше, благородіе: страсть иззябъ, въ слдующій разъ (мы, вдь, часто сюда здимъ) ужь угодилъ бы вашей милости, и рыбки бы захватилъ мороженой, самой хорошей, съ Нерчинскаго завода.
— Сдлай милость, погрйся… А ты разв съ завода сюда пріхалъ?— спросилъ я.
— То-есть какъ вамъ доложить? По нашему, значитъ, длу мы по всей округ путешествуемъ, мы не токма продаемъ, и покупаемъ, что подходящее, въ завод рыбки прихватимъ, въ Аг {Агинская степная дума, резиденція тай ши бурятъ, ихъ считается въ вдомств до 12-ти тысячъ.}, у бурятъ, скотъ, кожи, сало и прочее, ихъ касающее, тутъ, по Шилк, больше пушнины ищемъ, такъ круглый годъ и разъзжаемъ. Доткнешься до города (Читы), продашь тамошнимъ оптовщикамъ, что понабралъ, взамнъ отъ нихъ возьмешь новаго товару, и опять въ путь.
— Да много ли же товару уложишь ты на возъ?
— Нешто возможно-съ, — прихлебывая съ блюдца горячій чай, отвтилъ прасолъ,— вдь, я сюда пріхалъ на одномъ возу, потому, извините, мсто здсь самое бдное, еще продать продашь, особенно господамъ чиновникамъ, а ужь купить чего подходящаго здсь не у кого, остальной обозъ у меня остался въ Шилк (селеніе въ 20-ти верстахъ)… А вы, ваше благородіе, должно, не изъ здшнихъ уроженцевъ,— прізжій изъ Россіи?
— Да, почему ты это угадалъ?
— Вдь, видно сейчасъ, у васъ и книгъ много, и музыку есть (у меня была небольшая гармони-флютъ), да и разговоръ не нашъ, не сибирскій.
— А ты самъ коренной сибирякъ?— спрашиваю.
— Нтъ-съ, а только давно ужь здсь, ‘осибирячился’ вполн.
— Откуда же родомъ? Не землякъ ли? Я изъ Питера.
— Мы изъ Казани,— почитай, та же Сибирь!
— Какъ же ты попалъ сюда? Съ отцомъ переселился или сосланъ?
— Сосланъ-съ. Давно, годовъ семнадцать назадъ присужденъ былъ въ каторг на восемь лтъ… Вашу Кару знаю во-какъ,— прибавилъ онъ съ улыбкою.
— За что же?— продолжаю его спрашивать.
— Сказать вамъ, такъ вы не поврите, пожалуй, молодъ былъ, горячъ, товарищи любили меня, возлагали на меня какія-то надежды, что вотъ-де изъ него человкъ выйдетъ, объ отступленіи и рчи не могло быть, я и ползъ на рожонъ, впереди всхъ, результатъ: сальными свчами и мыломъ торгую въ Забайкальской области!— прибавилъ онъ съ горечью.
При этомъ, рчь его настолько сразу измнилась, переставъ быть прежнею, чисто мелко-купеческою, что я невольно взглянулъ на него.
— Я, все-таки, не понимаю, за что васъ сослали,— перемнивъ ‘ты’ на ‘вы’, продолжалъ я.
— Можетъ быть, вы слыхали про Б—ую исторію?
— Какже, она надлала довольно шума въ свое время.
— Ну-съ, такъ я, будучи студентомъ третьяго курса, принималъ въ ней самое живое участіе, кончилась она очень скоро, не давъ намъ ничего въ результат, а пострадало народу много. Одного изъ пострадавшихъ вы и видите передъ собой. Моя фамилія Кочетовъ…
— Какъ же вы такъ изломали себ языкъ? Я былъ убжденъ, что вижу природнаго прасола. Вдь, вы только подъ конецъ заговорили по-человчески…
— Такимъ дломъ занялся, что безъ этого и вести его нельзя. Когда я окончилъ каторгу, меня приписали на поселеніе въ одну изъ самыхъ глухихъ волостей Забайкалья, съ запрещеніемъ вызда оттуда. Что мн было тамъ длать? Работы подходящей, наприм., мста учителя, конторщика, прикащика, наконецъ, получить ршительно невозможно, пахать, заниматься хозяйствомъ — неспособенъ, тоже потому, что незнакомъ съ самыми элементарными пріемами, да и нужно имть лошадь и всякія штуки, врод сохи, бороны и проч., чего я не имлъ. Денегъ у меня было, когда я прибылъ въ свою волость, около пятидесяти рублей. Ничего не длая, я прожилъ бы ихъ въ полгода, не боле, а затмъ что? Во время сиднья въ тюрьмахъ, меня часто выбирали въ артельные старосты, и тутъ-то я наметался въ искусств распознавать всякіе обыденные припасы: муку, крупу, сало, свчи, мыло, словомъ, все то, чмъ торгую теперь. Меня обмануть было трудно, и я задумалъ разъзжать по своей и сосднимъ волостямъ, заняться куплей-продажей всего этого. Такъ я и сдлалъ, нанялъ работника-бурята, вмст съ его лошадью, что-то за три рубля въ мсяцъ, на моихъ харчахъ, въ долгъ, съ разсрочкой, пріобрлъ телгу и тронулся въ путь. Разсчетъ оказался врнымъ, сначала я больше мнялъ товаръ на товаръ, скупалъ наиболе цнный и не портящійся, какъ, наприм., скотскія кожи, и продавалъ ихъ уже гуртомъ за деньги, съ хорошей выгодой, какому-нибудь зазжему купцу, а когда, черезъ два года, послдовало мн разршеніе разъзжать по всей области, не исключая и городовъ, то я и мануфактурнымъ товаромъ занялся, и пошло дло еще лучше… Теперь у меня три, хотя маленькихъ, лавочки есть въ хорошихъ, большихъ селеніяхъ, да занимаюсь скупкой скота, лошадей, такъ что самъ бы могъ и не здить, да ужь очень скучно сидть на одномъ мст, кром того, много денегъ распустилъ въ долгъ, такъ что зжу собирать ихъ. Женился на козачк, за нею взялъ полное хозяйство и живу хорошо… А, вдь, вы, какъ будто, удивляетесь, что бывшій студентъ ‘кулакомъ’ сталъ? Да?
— Немудрено удивиться, съ этимъ и вы согласитесь сами, но еще удивительне то, какъ вы рчь могли такъ измнить? Вы объяснили ране, что дло ваше такой рчи требуетъ: съ простымъ людомъ дло но преимуществу имете, а со мной для чего же вы такъ говорили?
— Да просто привычка, мн гораздо трудне говорить языкомъ ‘господскимъ’, такъ сказать. Однако, уже поздно, а мн на среднюю Кару нужно попасть… Прощенія просимъ, за хлбъ за соль!
— Постойте, еще вопросъ: читаете ли теперь?— остановилъ я его.
— Гд тутъ, помилуйте, не до того! Я уже лтъ шесть и книги въ руки не бралъ! По нашему длу этого не требовается,— добавилъ онъ шутя.
Нсколько разъ мы еще встрчались, и онъ всегда былъ торгашъ, и — только. Человкъ не старый, въ полномъ разцвт силъ, съ образованіемъ, онъ забылъ свою молодость, свои стремленія, поставилъ цлью жизни ‘рупь’, и считаетъ себя совершенно счастливымъ… Но правъ ли онъ?