Различные взгляды на веротерпимость и свободу совести, Арсеньев Константин Константинович, Год: 1880

Критика и публицистика
Время на прочтение: 42 минут(ы)
Скачать в PDF

Библіотека ‘Общественной Пользы’

К. К. Арсеньевъ.

Свобода совсти и вротерпимость

Сборникъ статей

С.-ПЕТЕРБУРГЪ
Типографія Товарищества ‘Общественная Польза’. Б. Подъяческая 39, с. д.

Старости свойственно желаніе подводить итоги прошлой дятельности. Соединивъ въ одно цлое, годъ тому назадъ, большую часть написаннаго мною о свобод печати, я ршился издать теперь сборникъ статей о религіозной свобод, напечатанныхъ мною, съ 1880-го по 1904-й годъ, въ ‘Встник Европы’ (въ вид внутреннихъ обозрній и общественныхъ хроникъ). Съ одной стороной этого предмета мн пришлось ознакомиться еще въ конц пятидесятыхъ годовъ, во время службы въ департамент министерства юстиціи: черезъ мои руки прошло немало уголовныхъ длъ, вызванныхъ нарушеніями постановленій о раскол, и въ то же время на меня возложено было участіе въ подготовительныхъ работахъ по вопросу о способахъ доказательства раскольниками правъ по происхожденію и имуществу. Интересъ, однажды возбужденный, поддерживался во мн адвокатской дятельностью: я выступалъ защитникомъ и по длу объ открытіи въ Петербург (крестьяниномъ Дмитріевымъ) раскольнической моленной, и по длу о покушеніи раскольниковъ (крестьянъ Никифорова и Данилова) похитить изъ Александро-Невской лавры отобранныя у нихъ иконы и книги. Лицомъ къ лицу съ расколомъ я сталъ въ 1880—81 г., когда участвовалъ, въ качеств старшаго чиновника при сенатор И. И. Шамшин, ревизовавшемъ губерніи Саратовскую и Самарскую, въ собираніи свдній о положеніи раскольниковъ, выясненіе котораго было включено въ число задачъ тогдашнихъ сенаторскихъ ревизій. Узды (Хвалынскій и Вольскій), ближайшее изученіе которыхъ выпало на мою долю, принадлежатъ къ числу тхъ, гд широко распространены и твердо держатся различныя расколоученія. Отдавшись, по окончаніи ревизіонныхъ работъ, исключительно литературнымъ занятіямъ, я съ особымъ вниманіемъ слдилъ за развитіемъ законодательства и практики по дламъ раскола и сектантства. Не меньшее значеніе имло въ моихъ глазахъ и все другое, касавшееся пониманія и осуществленія вротерпимости. Шаговъ впередъ въ этомъ направленіи, посл изданія закона 3-го мая 1883-го года, не сдлано вовсе — а въ стсненіяхъ религіозной свободы, общихъ и частныхъ, не было и нтъ недостатка. Многое изъ сказаннаго мною десять двадцать лтъ тому назадъ остается, поэтому, примнимымъ и къ настоящему времени. За послднюю четверть вка государственная жизнь Россіи прогрессируетъ медленно — такъ медленно, что новые вопросы не приходятъ на смну старыхъ, а образуютъ вмст съ ними все боле и боле усложняющійся узелъ. Пока онъ не распутанъ и не развязанъ, нелишнимъ можетъ оказаться и повтореніе давнишнихъ пожеланій.

К. Арсеньевъ.

27 Сентября 1904 г.

РАЗЛИЧНЫЕ ВЗГЛЯДЫ НА ВРОТЕРПИМОСТЬ И СВОБОДУ СОВСТИ.

Къ числу немногихъ свтлыхъ точекъ, представляемыхъ исторіей, принадлежатъ единоличныя или коллективныя попытки замнить право силы — силою права, власть преданія и привычки — властью идеи. Ихъ встрчаютъ, большею частью, снисходительной или презрительной усмшкой, отъ нихъ отворачиваются, пожимая плечами, ‘практическіе люди’ спшатъ осудить мечтателей, идеологовъ — и приговоръ, ими произносимый, утверждается, повидимому, самою жизнью, потому что все остается по старому. Проектъ аббата Сенъ-Пьерра о вчномъ мир не предупредилъ ни одной войны, извстное обращеніе квакеровъ къ императору Николаю Павловичу не остановило разрыва между Англіей и Россіей. И все-таки въ этой безнадежной борьб съ господствующими теченіями есть нчто поразительное и трогательное, нчто боле привлекательное, чмъ многія громкія и блестящія побды. Она намчаетъ идеалы, возбуждаетъ и поддерживаетъ надежду на лучшее будущее, мшаетъ примиренію съ дйствительностью, какъ съ чмъ-то неизбжнымъ и непоправимымъ. Обычному преклоненію передъ ‘огнемъ и желзомъ’ противопоставляется преклоненіе передъ правдой, вра въ мирное торжество мысли. Какъ бы мало шансовъ успха ни имлъ, въ данную минуту, призывъ къ истин, важно уже и то, что онъ раздается во всеуслышаніе, совершенно безслдно онъ не пройдетъ, хотя осязательныхъ его результатовъ не дождется, быть можетъ, ни одинъ изъ свидтелей его… Все это пришло намъ на мысль при чтеніи адреса евангелическаго союза, обращеннаго, въ 1888 г., къ Государю Императору и напечатаннаго въ ‘Правительственномъ Встник’, вмст съ письмомъ оберъ-прокурора св. синода на имя Эдуарда Навплля (президента швейцарскаго центральнаго комитета евангелическаго союза). Съ какой стати — спросятъ, пожалуй, противники всего выходящаго изъ будничной колеи, — съ какой стати иностранцы берутся судить о чисто-русскомъ дл, иноврцы — о правахъ и преимуществахъ православной церкви? На что надются швейцарскіе, англійскіе, голландскіе, датскіе ревнители протестантизма, самозванно вступаясь во внутреннюю жизнь отдаленнаго, едва знакомаго имъ государства? Въ силу какого права разсчитываютъ они — люди невластные и большею частью мало извстные, по крайней мр за предлами своей страны — на вниманіе верховной власти, обремененной тяжкими заботами правленія? Не смшонъ ли, не страненъ ли весь этотъ евангелическій союзъ, вообразившій себя, какъ донъ-Кихотъ, рыцаремъ угнетенной принцессы — свободы совсти?..— Мы думаемъ, что онъ не смшонъ и вовсе не такъ страненъ. Невольно чувствуется глубокое уваженіе къ людямъ, принимающимъ къ сердцу чужое дло, какъ свое собственное — или, лучше сказать, сумвшимъ понять, что въ области идеи нтъ разницы между своимъ и чужимъ, что въ торжеств правды одинаково заинтересованы вс врующіе въ нее. Утшительно видть и то, что право евангелическаго союза говорить о свобод совсти признается съ высоты престола, и признается уже не въ первый разъ. Мы узнаемъ изъ адреса, что просьбы союза неоднократно были выслушиваемы императоромъ Александромъ И. Въ Швеціи въ Италіи, въ Германіи, въ Испаніи, въ Австріи, въ Турціи он приводили ‘къ распространенію великаго начала религіозной свободы’.
Непосредственнымъ поводомъ къ адресу послужило возстановленіе въ остзейскихъ губерніяхъ закона о смшанныхъ бракахъ, дйствіе котораго было для нихъ пріостановлено въ шестидесятыхъ годахъ, но ходатайство союза не пріурочивается исключительно къ этому отдльному вопросу. ‘Мы знаемъ.— говорятъ представители союза, — что въ Россіи существуютъ законы, воспрещающіе членамъ православной церкви переходить въ другія исповданія. Но, осмливаясь просить Ваше Величество объ отмн этихъ законовъ, мы этою самою просьбою думаемъ воздать высочайшую хвалу тому чувству справедливости, коимъ одушевленъ августйшій сынъ освободителя двадцати милліоновъ изъ рабства. сынъ монарха, дозволившаго свободное распространеніе слова Божія во всей имперіи. Ходатайствуя за религіозную свободу, мы нисколько не намрены нарушать начало церковнаго авторитета и никоимъ образомъ не выражаемъ той мысли, что вс мннія (въ дл вры) имютъ одинаковую цну. Наше завтное желаніе состоитъ въ томъ, чтобы всякій, имющій преимущество быть подданнымъ Вашего Величества, могъ свободно чтить Бога по своей совсти, свободно воспитывать своихъ дтей въ вр отцовъ, чтобы духовные пастыри христіанскихъ церквей могли безпрепятственно исполнять относительно своей паствы вс обязанности своего званія, наконецъ, чтобы вс т, кои, не давая себ отчета въ важности ршенія, записались въ списки православной церкви, могли, безъ опасенія, возвратиться въ лоно прежней своей церкви, если изъявятъ свободное къ тому желаніе’.
‘Россія хранитъ глубокое убжденіе, — читаемъ мы въ отвт данномъ на адресъ оберъ-прокуроромъ св. синода, — что нигд въ Европ инославныя и даже нехристіанскія исповданія не пользуются столь широкою свободою, какъ посреди русскаго народа. Увы, въ Европ не хотятъ признать этой истины. Почему? Потому единственно, что тамъ къ понятію о свобод исповданія примшалось безусловное право пропаганды его. И вотъ источникъ вашихъ стованій на наши законы о совращеніяхъ изъ православія и объ отпаденіяхъ отъ него! Въ этихъ законахъ, ограждающихъ господствующее въ Россіи исповданіе и устраняющихъ посягательство на спокойствіе его, Европа видитъ ограниченіе свободы для другихъ исповданій, даже преслдованіе ихъ!’ Не входя принципіально въ обсужденіе вопроса о связи между свободой вроисповданія и правомъ прозелитизма, авторъ отвта переходитъ на историческую почву и указываетъ на великія заслуги Россіи по охраненію Европы противъ мусульманскаго міра. Источникомъ силы, необходимой для исполненія этой задачи, послужила для Россіи ‘твердая устойчивость въ собственныхъ наймахъ’, независимыхъ ни отъ Азіи, ни отъ западной Европы. ‘Что было бы съ Россіей, если бы она, окруженная съ востока и запада многими десятками народностей и исповданій и постепенно давая имъ пріютъ у себя, колебалась въ недоумніи между одними и другими! Что было бы и съ Западной Европой если бы Россія стала ареной для соперничества народностей и исповданій, особенно въ тотъ періодъ, когда мусульманскій міръ сталъ твердою ногою на Босфор, имя крпкіе опорные пункты въ царствахъ казанскомъ, астраханскомъ и крымскомъ, а весь западъ Европы запылалъ продолжительными религіозными войнами, то озаряясь кострами инквизиціи, то омрачаясь кровавыми ночами и вечернями? Только полная духовная самобытность спасала Россію среди этого коловорота религіозныхъ и политическихъ порывовъ на восток и на запад’. Отсюда выводится заключеніе, что ‘охрана православной вры отъ колебаній и отъ покушеній на нее, съ какой бы то ни было стороны, составляетъ важнйшій историческій долгъ Россіи, потребность жизни ея’… Напомнивъ о нетерпимости, выказанной крестоносцами въ Византіи, о кровавыхъ войнахъ, ‘на знамени которыхъ была начертана свобода вры’, но настоящимъ содержаніемъ которыхъ служила ‘помсь религіозныхъ стремленій и мірскихъ вожделній’, авторъ отвта продолжаетъ: ‘въ этой-то смси западныя исповданія одновременно появились и въ Россіи. Католицизмъ избралъ для себя ареной западныя русскія области, проникся здсь полонизмомъ, открылъ непримиримую вражду противъ православія. Мы досел не знаемъ въ этихъ областяхъ и въ цлой Россіи католичества, чуждаго духа вражды къ ней и старанія оторвать отъ нея исконныя ея западныя области. Увы, въ томъ же дух мірскихъ стремленій Россія узнала и лютеранство, въ лиц бывшихъ ливонскихъ рыцарей, залегшихъ ей дорогу къ Балтійскому морю… Со стороны потомковъ рыцарей досел идетъ борьба за исключительное господство въ кра, и досел лютеранство, подобно прежнему католичеству, прикрываетъ эту мірскую борьбу знаменемъ религіи, подавляя всякія попытки со стороны туземцевъ къ единенію съ Россіей. Православіе здсь не нападаетъ, а себя защищаетъ въ этой тяжелой для него борьб съ лютеранствомъ. Да. къ прискорбію для христіанскаго чувства, еще не настало время для мирной встрчи христіанскихъ идей Востока и Запада, западныя исповданія у насъ еще несвободны отъ мірскихъ видовъ, отъ посягательства на могущество и даже цлость Россіи. Россія не можетъ дозволить имъ пропаганды отторженія единоврныхъ сыновъ своихъ въ религіозные станы, еще не сложившіе стараго своего оружія противъ нея’. На запад Европы, но словамъ оберъ-прокурора, полною свободой пользуется только переходъ отъ вры къ безврію. ‘Нтъ въ Европ законовъ о совращеніяхъ и отпаденіяхъ отъ господствующей вры, но есть силы, гораздо боле широкія и глубокія, насквозь пропитанныя нетерпимостью къ другимъ исповданіямъ, въ особенности же къ православной вр, при которыхъ ссылка на отсутствіе законовъ о совращеніяхъ и отпаденіяхъ — одни жалкія слова. Провозглашаютъ свободу для всхъ вроисповданій и для всякаго племени въ принцип, но когда коснется дло до примненія этого принципа, изъ него исключаются православные — илоты западной цивилизаціи’.
Въ ту отдаленную эпоху, которой касается первая часть отвта, о религіозной свобод не было еще и рчи. Представителямъ западно-европейскаго христіанства странно было бы обращаться къ восточной церкви съ ретроспективнымъ упрекомъ, основаннымъ на замкнутости православія въ XVI-мъ вк — странно потому, что въ это время совершенно чуждъ терпимости былъ не только католицизмъ, но и протестантизмъ, по крайней мр протестантизмъ, вылившійся въ опредленную церковную форму. Явленіе безусловно общее и повсемстно распространенное не нуждается въ спеціальныхъ оправданіяхъ. Если бы Россія и не играла выдающейся роли въ борьб съ мусульманскимъ міромъ, ея прошедшее было бы ограждено отъ всякихъ порицаній со стороны защитниковъ религіозной свободы — ограждено въ силу того простого факта, что никакой плодъ не созрваетъ зимою. Два-три вка тому назадъ область вротерпимости была вся покрыта снгомъ, изъ-подъ котораго ни на запад, ни на восток еще не показывались и не могли показаться молодые побги. Ключомъ къ разршенію вопроса, поднятаго евангелическимъ союзомъ, исторія давно закончившагося періода служить, поэтому, не можетъ — и объ этомъ едва ли слдуетъ сожалть, потому что особенно убдительными аргументы, основанные на историческихъ догадкахъ, никогда не бываютъ. Что случилось бы съ Россіей и западной Европой, если бы Россія стала колебаться въ недоумніи между окружающими ее народностями и исповданіями — на это столь же невозможно отвтить, какъ и на всякую другую гипотезу, допускающую иной ходъ или иной исходъ историческихъ событій. Позволительно, однако, указать на то, что моментъ наибольшаго отпора, даннаго Россіей натиску азіатскихъ народовъ, не совпадаетъ съ моментомъ наибольшаго разгара религіозныхъ войнъ на запад Европы. Торжество Россіи надъ татарами было совершившимся фактомъ еще въ XV-мъ столтіи за полвка до перваго вооруженнаго столкновенія между католиками и протестантами. Столкновеніе это не помшало западной Европ остановить наступательное движеніе турокъ, потомъ отбросить ихъ назадъ, распространенію господства оттоманской Порты былъ положенъ предлъ еще до начала эпохи русско-турецкихъ войнъ. Что касается до царствъ казанскаго, астраханскаго и крымскаго, то они, по самому положенію своему, едва ли могли бы сыграть роль ‘опорныхъ пунктовъ’ въ единоборств мусульманства съ западной Европой… ‘Костры инквизиціи’, ‘ночи’ и ‘вечерни’ (или по крайней мр ‘ночи’, потому что ‘вечерни’ — сицилійскія — относятся къ другой, боле ранней эпох европейской исторіи и не заключаютъ въ себ никакого религіознаго элемента) безспорно уменьшали силу сопротивленія, которую западная Европа могла противопоставить туркамъ, безспорно задерживали ршительную побду романо-германскаго міра надъ исламизмомъ, но вдь все это было не чмъ инымъ, какъ естественнымъ послдствіемъ религіозной нетерпимости — такимъ же естественнымъ послдствіемъ ея, какимъ является у насъ въ XVI-мъ вк кровавое преслдованіе еретиковъ, въ XVII-мъ — еще боле кровавое преслдованіе раскольниковъ. ‘Помсь религіозныхъ стремленій съ мірскими’ также не составляетъ специфической особенности западно-европейскихъ народовъ, она не чужда, напримръ, нашей вковой борьб съ Польшей. На знамени Хмельницкаго, какъ и на знамени Густава-Адольфа, было написано: ‘свобода вры’ — но на самомъ дл въ обоихъ случаяхъ имлось въ виду еще многое другое. Сложность мотивовъ — неизбжное условіе или неотъемлемая принадлежность всякаго историческаго движенія.
Переходя отъ прошедшаго къ настоящему, нельзя оспаривать того, что католицизмъ на русской почв до сихъ поръ расположенъ къ союзу съ полонизмомъ, лютеранизмъ — къ союзу съ остзейскимъ ‘рыцарствомъ’, какъ чмъ-то противоположнымъ туземному населенію. Весьма можетъ быть, что это зависитъ отчасти ‘отъ тхъ ограниченій, которыя тяготютъ у насъ надъ иноврными исповданіями, весьма можетъ быть, что нсколько большая религіозная полноправность положила бы конецъ сочетаніямъ элементовъ, въ сущности ненормальнымъ. Какъ бы то ни было, евангелическій союзъ ходатайствуетъ вовсе не о разршеніи пропаганды, послдствіемъ котораго могло бы быть усиленіе анти-государственныхъ тенденцій. Слова адреса о ненарушимости начала церковнаго авторитета и о неодинаковой цнности религіозныхъ мнній не могутъ быть понимаемы иначе, какъ въ смысл признанія неприкосновенности господствующей церкви. Свобода прозелитизма предполагаетъ право открытой борьбы каждаго исповданія противъ всхъ другихъ, право публичной — устной, письменной, печатной — проповди, не только защищающей извстное ученіе, но и опровергающей вс остальныя. Ни о чемъ подобномъ евангелическій союзъ не говорилъ, онъ просилъ только объ отмн законовъ, ‘воспрещающихъ членамъ православной церкви переходить въ другія исповданія’. Представимъ себ человка, рожденнаго въ ндрахъ господствующей церкви и начинающаго сомнваться въ истин ея ученія. Источникомъ сомнній служатъ для него не постороннія увщанія и убжденія, не проповдь иноврнаго священника или богослова, а собственная мысль и чтеніе — чтеніе книгъ не только не запрещенныхъ господствующею церковью, но высоко ею чтимыхъ. Пропаганды, прозелитизма, совращенія здсь нтъ и въ помин, къ такому лицу непримнимо ни одно слово изъ отвта на адресъ евангелическаго союза — а между тмъ оно не можетъ, по нашимъ законамъ, послдовать влеченію своего сердца и своей мысли, не можетъ выйти оффиціально изъ среды церкви, къ которой перестало принадлежать на самомъ дл. Вотъ къ устраненію чего направлено ходатайство евангелическаго союза. Возможны ли случаи въ род того, который мы только что допустили? Безъ сомннія, возможны. Справедливо ли! требовать вншняго единенія, когда нтъ больше на лицо внутренней связи? Очевидно, нтъ. Когда именно общество врующихъ несетъ дйствительную потерю — тогда ли, когда кто-либо изъ его членовъ отдлился отъ него духовно, или тогда, когда онъ открыто, присоединился къ другому вроученію? Конечно — въ первый изъ этихъ моментовъ. Отяготительное по отношенію къ отдльнымъ лицамъ, насильственное удержаніе въ церковныхъ спискахъ совершенно безполезно — чтобы не сказать боле — для самой церкви.
Подойдемъ еще ближе къ дйствительной жизни: спросимъ себя, въ какихъ случаяхъ наше законодательство по дламъ вры — насколько оно касается инославныхъ исповданій — оказывается особенно стснительнымъ для религіозной свободы? Случаевъ перехода коренныхъ православныхъ въ католицизмъ или лютеранттво у насъ теперь не бываетъ почти вовсе, да и прежде они встрчались только въ сред высшаго общества, не о нихъ, по всей вроятности, помышлялъ и евангелическій союзъ, когда приступалъ къ составленію своего адреса. Поразили его, повидимому, дв категоріи явленій: обязательства, возлагаемыя на супруговъ при вступленіи въ смшанный бракъ — и затрудненія, встрчаемыя вновь присоединенными православными въ случа возвращенія ихъ къ прежней вр. Очевидно, что и тамъ, и тутъ роль ‘прозелитизма’ совершенно ничтожна или до крайности незначительна. До-‘1 пустить воспитаніе дтей въ религіи одного изъ родителей, по взаимному соглашенію брачущихся, разршить новообращеннымъ взятіе назадъ сдланнаго ими шага — не значило бы еще открыть, просторъ пропаганд, снять запретъ съ совращенія. Близость родителей къ дтямъ такъ велика, что передача убжденій отъ однихъ къ другимъ весьма легко можетъ совершиться сама собою. Прежнія врованія такъ живучи, что легко могутъ воскреснуть вновь безъ всякихъ вншнихъ понужденій или побужденій. Это — факты, съ которыми необходимо считаться, которые нельзя зачеркнуть никакими предписаніями и запрещеніями. Леченіе представляется здсь боле опаснымъ, чмъ самая болзнь? Собраніе дтей отъ родителей возмущаетъ нравственное чувство, игнорированіе обратнаго перехода вновь присоединенныхъ создаетъ цлую массу замшательствъ и затрудняетъ дальнйшія завоеванія господствующей церкви. Чего стоитъ одно положеніе иноврнаго священнослужителя, когда онъ поставленъ между угрозой уголовнаго закона и просьбой бывшаго единоврца, умоляющаго принять его вновь въ среду оставленной имъ церкви! Объ этомъ именно положеніи и думалъ, вроятно, евангелическій союзъ, когда просилъ предоставить ‘духовнымъ пастырямъ христіанскихъ церквей возможность безпрепятственно исполнять относительно своей паствы вс обязанности своего званія’.
Свобода вроисповданія и свобода совсти — собственно говоря, одно и то же, но между ними часто проводится искусственное различіе, и подъ именемъ свободы вроисповданія разумется исключительно совокупность правъ, предоставленныхъ давнишнимъ, исконнымъ послдователямъ одного изъ признанныхъ государствомъ вроученій. Только въ этомъ смысл можно говорить о свобод вроисповданія, существующей въ Россіи — но даже и въ этомъ смысл трудно утверждать, что она у насъ шире, чмъ гд бы то ни было. Трудно сказать, въ какомъ именно отношеніи русскіе протестанты поставлены лучше французскихъ, русскіе католики — лучше англійскихъ? Прежде, лтъ тридцать тому назадъ, въ доказательство необычайной русской вротерпимости приводилось, сплошь и рядомъ, разршеніе спектаклей въ дни такъ-называемой нмецкой масляницы (т.-е. въ первые два дня Великаго поста), теперь и это доказательство потеряло свою силу. Правомъ строить церкви, имть свое духовенство, свои духовноучебныя заведенія, иноврцы въ Россіи безспорно пользуются уже около двухъ столтій, но все это, повторяемъ, составляетъ только ‘свободу вроисповданія’, въ тсномъ значеніи слова, а не ‘свободу совсти’, о которой говоритъ евангелическій союзъ. Свобода совсти, это — право исповдывать только то, чему дйствительно вришь, она немыслима, пока въ законахъ существуетъ понятіе объ отпаденіи отъ вры, пока принадлежность къ господствующей церкви опредляется разъ навсегда, безповоротно, рожденіемъ въ ея сред или актомъ присоединенія къ ней, хотя бы не вполн сознательнымъ и обдуманнымъ… Допустимъ, однако, что переходъ въ католичество или лютеранство равносиленъ у насъ переходу во враждебный станъ — враждебный народу и государству, допустимъ, что этимъ оправдывается запрещеніе такого перехода (хотя политическія соображенія едва ли могутъ быть смшиваемы съ религіозными). Что же остается, затмъ, для оправданія запрещеній, направленныхъ противъ перехода въ расколъ или въ одну изъ ересей, родившихся на русской же почв (за исключеніемъ, конечно, ученій безнравственныхъ или прямо противогосударственныхъ)? Двухсотлтій опытъ удостовряетъ, что принадлежность къ расколу вполн совмстна съ преданностью государю и отечеству, молокане, духоборцы, баптисты, пашковцы, штундисты, также не угрожаютъ никакою опасностью цлости и могуществу имперіи. Религіозная свобода — благо одинаково драгоцнное для всхъ, и если евангелическій союзъ заботится, быть можетъ, въ особенности о своихъ единоврцахъ-лютеранахъ, то для русскаго, сочувствующаго въ иде стремленіямъ союза, нтъ уже ршительно никакой разницы между членами ‘инославныхъ’ исповданій и приверженцами той или другой нашей, русской секты, того или другого раскольническаго толка.
Какого бы ни держаться мннія о западно европейской религіозной жизни, во всякомъ случа едва ли можно отрицать, что въ главныхъ государствахъ западной Европы имется на-лицо, и de jure, и de facto, не только свобода вроисповданія, какъ у насъ, но еще и свобода совсти. Во Франціи, въ Англіи, въ Германіи всякій можетъ принадлежать къ религіозному обществу, свободно имъ избранному, исповдывать ученіе, признаваемое имъ, наиболе правильнымъ. Можно, правда, и не принадлежать ни къ какой церкви, не исповдывать никакой вры — но ‘переходъ къ безврію’ отнюдь не боле свободенъ, чмъ переходъ отъ одного вроученія къ другому. Въ ‘глубокихъ и широкихъ силахъ, прочитанныхъ нетерпимостью къ другимъ исповданіямъ’, на запад, безспорно, нтъ недостатка — но он не имютъ точки опоры (въ положительномъ закон, существованіе или несуществованіе ихъ не зависитъ отъ государственной власти, она можетъ только сдерживать, умрять ихъ, что ею, большею частью, и исполняется. О спеціальныхъ стсненіяхъ по отношенію къ православію можетъ быть рчь разв въ Австріи, но вотъ что мы читаемъ по этому поводу въ отчет синодальнаго оберъ-прокурора за 1884-ой годъ. ‘Хотя, по законамъ государства (австро-венгерскаго), вс вроисповданія равноправны, однако въ дйствительности эта равноправность постоянно нарушается, и всего чаще относительно православной церкви. Православная церковь на самомъ дл является только какъ бы терпимою. Правда, открытыхъ нападеній нтъ, зато, тайныя, подъ видомъ какой-либо благовидной формы, помощи или благодянія, встрчаются нердко… Удивительне всего, то, что при данной свобод вроисповданій возможны переходы въ любую, не запрещенную законами государства, вру, но желающимъ перейти въ православіе ставятся неимоврныя препоны’. Мы выводимъ изъ этихъ словъ два заключенія, во-первыхъ, что въ Австріи переходъ изъ господствующей церкви въ православіе только до крайности затрудненъ, но все-таки возможенъ, какъ юридически, такъ и фактически, во-вторыхъ, что такое положеніе длъ считается, въ нашихъ оффиціальныхъ сферахъ, основаніемъ для справедливыхъ жалобъ, и православіе въ Австріи признается угнетеннымъ, хотя открытыхъ нападеній противъ него нтъ, а тайныя принимаютъ форму ‘помощи или благодянія’. Другими словами, свобода вроисповданія, существующая въ Австріи, разсматривается какъ нчто недостаточное и неполное, именно потому, что она не соединена съ дйствительной, ничмъ не ограниченной свободой совсти.
Отвтъ евангелическому союзу заканчивается ссылкой на слова извстнаго протестантскаго писателя Эрнеста Навилля: ‘Настоящія обстоятельства призываютъ христіанъ къ инымъ, боле важнымъ спорамъ, чмъ споры взаимные. Основанія Евангелія, допускаемыя всми христіанскими вроисповданіями, подвержены нын открытымъ нападеніямъ въ движеніи современной мысли. Первая обязанность христіанъ, кажется, есть обязанность соединиться для защиты ихъ общей вры противъ напора ученій атеизма и матеріализма. Великій духовный споръ нашего времени, есть борьба врующихъ въ вчную жизнь съ тми, которые отрицаютъ ее’. Это совершенно справедливо — но что же изъ этого слдуетъ? Именно то, о чемъ ходатайствуетъ евангелическій союзъ: паденіе оковъ, налагаемыхъ на свободу совсти и мшающихъ христіанамъ различныхъ вроисповданій сосредоточить вс свои силы на защит общаго имъ всмъ дла:

——

Вышеприведенный отвтъ оберъ-прокурора св. синода вызвалъ со стороны союза возраженіе, напечатанное, въ 1889 г., въ ‘Московскихъ Вдомостяхъ’. Съ точки зрнія формы оно несвободно отъ недостатковъ. Въ словахъ союза слышится, по временамъ, раздраженіе, меньше всего умстное въ документахъ этого рода, кое-что выражено, притомъ, не совсмъ точно и можетъ служить источникомъ недоразумній. ‘Напрасно,— говоритъ, напримръ, союзъ,— напрасно вы опираетесь на историческія, къ тому же и спорныя права, чтобы, подъ страхомъ ссылки и другихъ наказаній, навязывать всмъ подданнымъ Его Величества Царя опредленную религіозную форму… Отнын неправославный голосъ въ Россіи не можетъ раздаваться, не влеча за собою кары’. Эти слова даютъ у московской газет поводъ обвинить представителей союза въ нежеланіи знать, что католикамъ, протестантамъ, евреямъ, магометанамъ, язычникамъ принадлежитъ, въ Россіи, право молиться по обрядамъ своей вры, воспитывать въ ней своихъ дтей, воздвигать костелы, кирки, синагоги, мечети и кумирни. Трудно предположить, чтобы столь общеизвстные, несомннные факты сознательно и намренно игнорировались евангелическимъ союзомъ, гораздо вроятне, что онъ просто не взвсилъ своихъ выраженій, сказалъ больше, чмъ хотлъ. Его противники, впрочемъ, впадаютъ въ ту же самую ошибку. ‘Какое дло союзу,— восклицаетъ московская газета,— что у насъ каждый иметъ полную свободу исповдывать свою вру и сердцемъ, и устами, какое ему дло до того, что въ отношеніи вротерпимости Россія стоитъ впереди всхъ странъ міра?… Побдивъ своихъ враговъ, Россія не только не притсняла ихъ, но съ безпримрнымъ великодушіемъ всегда широко открывала имъ свое гостепріимство, предоставляя всмъ иноврцамъ полнйшую свободу исповданія ихъ религіи. Отъ этихъ пріютившихся у насъ иноврцевъ мы въ прав ожидать искренней благодарности, а не протестовъ и жалобъ. А между тмъ представители евангелическаго союза увряютъ, что къ нимъ изъ Россіи такія жалобы приходятъ въ безчисленномъ количеств! Для насъ русскихъ, если бы такія жалобы дйствительно существовали, он свидтельствовали бы лишь о томъ, что наше великодушіе служитъ только во вредъ, и что всякое попустительство было бы поощреніемъ не только неблагодарныхъ лицъ, но прямыхъ измнниковъ, подкапывающихся подъ самыя основы пріютившей и при. грвшей ихъ державы’.
Аналогичный рядъ мыслей высказанъ госпожою Новиковой въ полемической стать противъ книги Стада: ‘Правда о Россіи’ {Эта статья напечатана въ ‘Contemporary Review’, а сокращенный переводъ ея появился въ ‘Московскихъ Вдомостяхъ’.}. Въ Россіи — такъ начинается аргументація русской писательницы — ‘вротерпимость установилась ране, чмъ у многихъ цивилизованныхъ ей сосдей. Иновріе не препятствовало въ Россіи назначенію на высшія государственныя должности, хотя въ либеральной Англіи, до послдняго времени, оно считалось, препятствіемъ къ выбору въ члены парламента… Въ Англіи и въ Америк, гд христіанская вра расколота на сотни различныхъ сектъ, не только возможно, но необходимо допустить свободу религіозной конкурренціи или пропаганды. Иное дло у насъ. ЕдинI ство церкви составляло во вс времена существенную силу Россіи. Всякій расколъ представляется намъ зломъ, отъ коего нужно освободиться. Такое состояніе, въ которомъ множество разныхъ връ и толковъ размщено по значкамъ своимъ и знаменамъ, вовсе не представляется намъ идеальнымъ, мы любимъ величественное зданіе своей церкви и вовсе не расположены замнять его сборнымъ дворомъ раздирающихъ другъ друга сектъ. Расколъ можетъ считаться доблестью съ точки зрнія нонконформиста. А мы довольствуемся единою непреложною истиной, основанною на священномъ писаніи и истолкованною семью вселенскими соборами… Святая Русь — это государство, коего первое призваніе хранить и оберегать церковь, душу Россіи. Эта защита даже идетъ впереди защиты русскихъ предловъ отъ вражьяго нашествія’. Сопоставивъ пашковцевъ съ нигилистами, какъ иконоборцевъ религіозныхъ съ иконоборцами политическими, госпожа Новикова продолжаетъ: ‘мы оставляемъ всхъ и каждаго свободно исповдывать свою вру, но не можемъ дозволить попытки къ совращенію изъ православія. Въ Россіи вы можете быть протестантомъ, католикомъ, магометаниномъ, отправлять вполн свободно обряды своей вры и воспитывать въ нихъ дтей своихъ, но въ смшанныхъ бракахъ, когда одна сторона православная, законъ требуетъ, чтобы дти были православныя. И кром того требуетъ не касаться чужой вры ни у родителей, ни дтей ихъ. Руки прочь — таковъ нашъ девизъ въ дл вры, равно какъ и въ балканской политик. Оставьте насъ при нашемъ, и мы васъ при вашемъ оставляемъ. Помышляющіе о неб не нуждаются для перехода въ лучшій міръ въ англійскомъ паспорт — эта область, слава Богу, не присоединена къ британской имперіи’… ‘То, что называютъ преслдованіемъ — таковъ заключительный выводъ госпожи Новиковой — есть дло самозащиты’.
Въ стать госпожи Новиковой, какъ и въ замтк ‘Московскихъ Вдомостей’, прежде всего бросается въ глаза постоянное смшеніе двухъ понятій: свободы вроисповданія, предоставленной кореннымъ иноврцамъ, и свободы совсти, какъ общаго для всхъ блага. О вротерпимости, въ истинномъ смысл слова, можетъ быть рчь только тамъ, гд имется на-лицо и та, и другая свобода. Указывать на существованіе первой, когда оплакивается недостатокъ второй, значитъ переносить вопросъ на совершенно иную почву, предлагать камень вмсто хлба. Не подлежитъ никакому сомннію, что зазжіе католики и лютеране пользовались у насъ свободой богослуженія еще въ до-петровскія времена, несомннно и то, что иноврное населеніе областей, въ разное время присоединенныхъ къ Россіи, не было вынуждаемо къ принятію право: славія. Но разв усилія евангелическаго союза направлены къ тому, чтобы положить конецъ насильственнымъ обращеніямъ, чтобы отстоять за лютеранами отъ рожденія и по наслдству возможность жить и умереть въ религіи предковъ? Разв о чемъ-нибудь подобномъ говоритъ Стэдъ? Къ чему выдвигать на сцену такую сторону нашей государственной жизни, которую никто не отрицаетъ и не порицаетъ? Разв для того, чтобы похвалиться русскимъ великодушіемъ и превознести Россію надъ другими цивилизованными государствами? Но такая похвальба не только безцльна — она лишена правильнаго основанія. Въ самомъ дл, если въ Москв XVII-го вка допускалась постройка иноврческихъ церквей, то не объясняется ли это всего проще пользой, которую иностранцы приносили московскому государству? Ихъ услуги признавались необходимыми, а привлечь и удержать ихъ можно было только цною предоставленія имъ нкоторой религіозной свободы. Если лютеранство осталось неприкосновеннымъ въ остзейскомъ кра, католичество — въ губерніяхъ, возвращенныхъ отъ Польши, то этого требовала самая элементарная политическая мудрость. Десятки и сотни тысячъ иноврцевъ, вступая въ русское подданство, становились русскими гражданами, имющими право на защиту русскихъ законовъ, разсматривать ихъ какъ ‘гостей’, ‘пріютившихся’ въ Россіи и ею ‘пригртыхъ’, было бы боле чмъ странно. Скажемъ боле: терпимость по отношенію къ нимъ была тмъ естественне, тмъ легче, чмъ больше они до тхъ поръ были чужды Россіи. Религіозныя гоненія возникаютъ обыкновенно тогда, когда часть населенія отпадаетъ отъ вры, прежде господствовавшей нераздльно. Церковь не можетъ примириться съ понесенной ею потерей, не можетъ смотрть на отпадшихъ иначе, какъ на схизматиковъ или еретиковъ, заслуживающихъ строжайшей кары,— и если ей удается заручиться содйствіемъ свтской власти, то начинается, рано или поздно, систематическое преслдованіе, доходящее, при многочисленности отщепенцевъ — до междоусобной войны, при малочисленности ихъ — до поголовнаго истребленія. Такъ было во Франціи, въ южныхъ Нидерландахъ, въ Испаніи, въ Австріи. Ожесточенію борьбы часто способствуютъ примшивающіеся къ ней политическіе мотивы стремленіе гонимыхъ найти союзниковъ за предлами страны или измнить, въ свою пользу, ея государственное устройство. Бываетъ и такъ, что новая религія получаетъ перевсъ надъ прежней, отщепенцы образуютъ изъ себя господствующую церковь, тогда источникомъ гоненій является стремленіе поддержать вновь установившійся порядокъ, отразить реставраціонныя попытки приверженцевъ старины. Боевая политика продолжается, въ силу инерціи и рутины, и посл того какъ опасность давно миновала. Это мы видимъ въ Англіи, гд законы противъ католиковъ, вызванные покушеніями на жизнь Елизаветы, пороховымъ заговоромъ, тиранніей послдняго Стюарта и упорствомъ якобитовъ, потеряли всякую raison d’tre уже къ началу царствованія Георга III-го, но продержались, какъ анахронизмъ, до второй четверти ныншняго вка. Ничего подобнаго не было и не могло быть у насъ въ Россіи. Населеніе остзейскаго края обратилось въ лютеранство не изъ православія, а изъ католичества, между католиками западныхъ губерній хотя и были такіе, предки которыхъ исповдывали православіе, но съ тхъ поръ прошло нсколько вковъ, и самый переходъ совершился въ то время, когда Заднпровье не было подвластно Россіи. Въ предлахъ русскаго государства лютеране и католики не были отщепенцами православія и не угрожали опасностью православной церкви. Понятно, что русское правительство могло, безъ всякихъ опасеній, пользоваться, ихъ услугами. Иноврцы допускались или даже привлекались на русскую государственную службу вовсе не потому, чтобы вротер(пимость процвтала въ Россіи больше, чмъ въ другихъ государствахъ, а просто въ виду практической пригодности и совершен: ной вроисповдной безвредности служилаго иноврческаго элемента. Лучшимъ подтвержденіемъ нашей мысли служитъ исторія русскаго раскола. Здсь были на-лицо т самыя условія, при которыхъ возникли религіозныя гоненія на запад Европы — и сходство причинъ привело къ полнйшему сходству результатовъ. Раскольники, по отношенію къ православію, были именно тмъ, чмъ протестанты — по отношенію къ католицизму: отпадшими отъ церкви. Отсюда преслдованіе, продолжавшееся, съ большей или меньшей силой, слишкомъ два вка. То же самое можно сказать, и о нашихъ домашнихъ протестантахъ — духоборцахъ, молоканахъ, пашковцахъ, штундистахъ. Какъ только на нашей почв совершалось что-либо аналогичное съ западными религіозными движеніями, неминуемо наступали — конечно, mutatis mutandis — и послдствія, знакомыя намъ изъ западно-европейской исторіи. Вся разница въ томъ, что тамъ, за самыми немногими и незначительными исключеніями, эти послдствія всецло отошли въ прошедшее, а у насъ съ ними приходится считаться и въ настоящее время.
Второе смшеніе понятій, общее ‘Московскимъ Вдомостямъ’ и госпож Новиковой — да и почти всмъ тмъ, кто раздляетъ ихъ основную мысль,— заключается въ томъ, что свобода совсти признается синонимомъ свободы пропаганды. Полемика противъ первой ведется такъ, какъ будто бы ея защитники были непремнно приверженцами второй, и притомъ въ самой необузданной и крайней ея форм. Правда, въ этомъ смысл могутъ быть истолкованы нкоторыя мста въ послднемъ письм евангелическаго союза, но, какъ мы уже сказали, они объясняются волненіемъ и тревогой, подъ вліяніемъ которыхъ, очевидно, написано письмо, и не выражаютъ собою настоящей мысли союза. Мы основываемъ это заключеніе на первоначальномъ адрес союза, гораздо боле обдуманномъ и спокойномъ. ‘Ходатайствуя за религіозную свободу,— говорили тогда представители союза,— мы нисколько не думаемъ нарушать начало церковнаго авторитета. Наше завтное желаніе состоитъ въ томъ, чтобы всякій могъ свободно чтить Бога по своей совсти, свободно воспитывать дтей въ вр отцовъ, чтобы духовные пастыри христіанскихъ церквей могли безпрепятственно исполнять относительно своей паствы вс обязанности своего званія, наконецъ, чтобы вс т, кои, не давая себ отчета въ важности ршенія, записались въ списки православной церкви, могли безъ опасенія возвратиться въ лоно прежней своей церкви, если изъявятъ свободное къ тому желаніе’. Во всемъ этомъ нтъ ни малйшаго намека на устраненіе преградъ, противопоставленнымъ иноврческой пропаганд, ‘свободы совращенія русскаго народа въ протестанство’ евангелическій союзъ не домогается вовсе. Но, въ такомъ случа, не проситъ ли онъ о томъ, что существуетъ уже давно, независимо отъ всякихъ ходатайствъ? Если врить ‘Московскимъ Вдомостямъ’ и госпож Новиковой, евангелическій союзъ оказывается виновнымъ именно въ чемъ-то подобномъ. ‘У насъ,— восклицаетъ московская газета,— каждый иметъ полную свободу исповдывать свою религію и сердцемъ и устами’. ‘Мы оставляемъ всхъ и каждаго,— говоритъ госпожа Новикова,— свободно исповдывать свою вру’. Что это такое — игра словъ, или незнаніе общеизвстныхъ фактовъ? Безъ сомннія — первое, потому что нельзя же допустить, чтобы русскимъ публицистамъ были незнакомы русскіе уголовные законы, русской писательницъ славянофильскаго толка — отчеты оберъ-прокурора св. синода. Приведенныя нами фразы о свобод всхъ и каждаго исповдывать свою вру получаютъ настоящее значеніе лишь въ такомъ случа, если понимать подъ именемъ своей вры — вроученіе, къ которому каждый принадлежитъ оффиціально. Своей врой для эстонца или латыша, обратившагося въ православіе и затмъ опять перешедшаго въ лютеранизмъ, является, по этой терминологіи, православіе, хотя бы онъ всецло былъ преданъ своей прирожденной религіи, православіе — своя вра и для раскольника, крещеннаго и воспитаннаго въ раскол, но родившагося отъ родителей, почему-либо зачисленныхъ православными. Слова эластичны и послушны, имъ можно придавать какой угодно смыслъ — только не нужно думать, что отъ этого измняется сущность дла. Никакой способъ выраженій не можетъ заставить забыть, что своей религіей, своимъ неотъемлемымъ нравственнымъ достояніемъ каждый считаетъ только врованія, наполняющія его душу, отвчающія голосу совсти его и сердца. Во что обращаются, затмъ, увренія ‘Московскихъ Вдомостей’ и госпожи Новиковой — это не требуетъ разъясненій. Кто не хочетъ обманывать ни себя, ни другихъ, тотъ долженъ признать, что свобода исповданія ‘своей вры’ принадлежитъ у насъ далеко не всмъ и каждому. Ее ограничиваетъ начало, такъ ясно вы сказанное въ отчет синодальнаго оберъ-прокурора за 1886 г.: ‘вроисповдная принадлежность православныхъ опредляется посредствомъ выписокъ изъ православныхъ метрическихъ книгъ о рожденіи, крещеніи или присоединеніи извстнаго лица въ право славной церкви, такъ какъ законъ россійскаго государства не признаетъ отпаденій отъ православія’. Съ свободой совсти, съ правомъ ‘всхъ и каждаго’ свободно исповдывать ‘свою вру’ это начало представляется очевидно и безусловно несовмстнымъ.
На почв явнаго софизма никакая аргументація надолго удержаться не можетъ. Отъ попытки доказать, что въ Россіи свобода вроисповданія принадлежитъ ‘всмъ и каждому’, госпожа Новикова переходитъ весьма скоро къ другой тем, совершенно иного свойства. ‘Всякій расколъ,— такъ формулирована эта тема,— представляется намъ зломъ, отъ коего нужно освободиться’. Оставляя въ сторон вопросъ о томъ, что это за ‘мы’, отъ имени которыхъ считаетъ себя въ прав говорить госпожа Новикова, замтимъ, что къ освобожденію отъ зла можно стремиться различными путями. Путь, рекомендуемый, прямо или косвенно, противниками религіозной свободы, давно уже испытанъ и на Запад, и у насъ въ Россіи — и результатъ испытаній не говоритъ въ пользу его цлесообразности. Къ чему привела двухсотлтняя борьба съ расколомъ? Уменьшается ли число дйствительныхъ раскольниковъ отъ того, что большая ихъ часть значится, по спискамъ, принадлежащими къ православной церкви? Когда сформировались главныя англійскія секты — пресвитеріанцы, пуритане, квакеры, баптисты, — въ эпоху преслдованія нонконформистовъ или посл торжества вротерпимости? Много ли выиграла Франція вслдствіе отмны нантскаго эдикта?.. Рчь идетъ вовсе не о томъ, что лучше — единовріе или разновріе. Чтобы стоять за свободу совсти, вовсе не нужно считать расколъ — ‘доблестью’, безчисленное множество толковъ — ‘идеаломъ’, нужно только знать, что непрочно и обманчиво единство, достигаемое предписаніями и запрещеніями, нужно только помнить, что въ области религіи боле чмъ гд-либо драгоцнна искренность и непринужденность. Ршимость перейти — или, тмъ боле, возвратиться -въ другое исповданіе зарождается и созрваетъ, сплошь и рядомъ, помимо всякихъ постороннихъ увщаній, въ глубин души, посл продолжительной внутренней работы. Предупредить эту работу или уничтожить ея результаты государственная власть безсильна, какими бы оружіями или орудіями она ни располагала. Свобода мысли не нуждается въ санкціи со стороны закона, она неискоренима и неустранима. Отпадшихъ отъ церкви можно по прежнему числить въ ея спискахъ, но нельзя, помимо ихъ убжденія и воли, возстановить духовное общеніе ихъ съ нею — а существенно важной и желательной представляется, безъ сомннія, одна только дйствительная, не-номинальная принадлежность къ церкви. ‘Оставьте насъ при нашемъ’, восклицаетъ госпожа Новикова, но въ томъ-то и дло, что всякій, врующій не такъ, какъ мы — уже не нашъ, какъ бы упорно мы ни называли его ‘нашимъ’ Въ примненіи къ нему девизъ: ‘руки прочь’, получаетъ смыслъ прямо противоположный тому, въ какомъ понимаетъ эти слова госпожа Новикова… Нужно ли прибавлять, что опасность ‘пропаганды’, стремящейся къ совращенію ‘рускаго народа’ (!), принадлежитъ всецло къ области фантазіи? Какъ бы мало евангелическій союзъ ни былъ знакомъ съ положеніемъ длъ въ Россіи, не можетъ же онъ считать ее готовой броситься въ объятія протестантизма. Онъ не можетъ не знать, какою устойчивостью обладаютъ вковыя врованія народа, какъ тсно они связаны со всми сторонами народной жизни. Въ нихъ самихъ лучшая ихъ опора, въ сравненіи съ которой ничтожны вс вншнія оборонительныя средства. Меньше всего, конечно, предстоитъ надобность въ такой ‘самозащит’, которая принимаетъ форму ‘преслдованія’. Преслдованіе не измняетъ своего характера только потому, что ему дано благозвучное имя. Какъ бы ни называть мры строгости противъ отпадшихъ отъ православія, он не сдлаются отъ этого ни боле дйствительными, ни боле согласными съ принципомъ религіозной свободы.
Семь лтъ спустя, въ 1896 г., намъ опять пришлось напомнить, что слова эластичне, чмъ понятія — и никогда, кажется, эта эластичность не выражалась такъ ясно, какъ въ толкованіяхъ, которымъ подвергалось у насъ слово: вротерпимость. Въ ‘Московскихъ Вдомостяхъ’ появилась передовая статья, озаглавленная этимъ словомъ. ‘Нельзя — говоритъ газета,— нельзя человка силой заставить перемнить убжденіе, или врить тому, въ чемъ онъ сомнвается, самая попытка сдлать это станетъ для него аргументомъ не за, а противъ навязываемой ему вры. Поэтому совершенно понятно, что чмъ сильне религіозное чувство человка, тмъ сильне претитъ ему инквизиціонный способъ душеспасенія. Но было бы крайне неосторожно смшивать свободу совсти съ безконтрольною свободой пропаганды религіозныхъ, политическихъ или нравственныхъ ученій. Не только въ сфер религіи, но и во всякой другой, невозможно запретить человку думать именно такъ, какъ онъ думаетъ, но отсюда не слдуетъ, чтобы необходимо было предоставить ему право распространять свои мысли, хотя бы съ явнымъ вредомъ для государства или для общества’. Указавъ на то, что понятіе господствующей церкви вовсе не противорчитъ понятію свободы совсти, газета продолжаетъ: вра человка есть двсти и не подлежитъ никакому вншнему контролю, но вроисповданіе, какъ выраженіе этой вры, требуетъ вншнихъ проявленій, и проявленія эти могутъ быть вполн согласны съ законами и цлями страны, или же могутъ противорчить имъ. Никому не придетъ въ голову во имя вротерпимости требовать допущенія человческихъ жертвоприношеній или безпрепятственнаго распространенія члеповредительства. Ясно, что принципъ невмшательства и вротерпимости обязателенъ для государства лишь до тхъ поръ, пока дло идетъ о внутреннемъ мір человка, и становится совершенно непримнимъ, какъ только дйствительныя или мнимо-вроисповдныя требованія становятся въ противорчіе съ государственными законами. Государственная власть не можетъ предоставить ученіямъ, которыя она признаетъ не только ложными, но и вредными, одинаковыхъ правъ съ тми, которыя оно считаетъ истинными и-плодотворными. Еще мене можетъ оно допустить, чтобы подъ флагомъ религіозныхъ убжденій проводились соціальныя и политическія теоріи, имющія не только мало общаго съ религіей, но грозящія вншней безопасности или внутреннему порядку. Конечно, возможенъ вопросъ о коллизіи религіозныхъ врованій съ требованіями, предъявляемыми государствомъ, но въ такомъ случа для того, кто искренно и глубоко убжденъ въ правот своей вры, остается только безропотно нести послдствія такой коллизіи, тмъ боле, что, вообще говоря, послдствія эти далеко не такъ тяжки, какъ были въ первыя времена христіанства. Само собою разумется, что государственная власть должна возможно меньше и рже вмшиваться въ дла религіозныя, но она не можетъ не слдить за| тмъ, чтобы въ церквахъ и въ школахъ, особенно на окраинахъ, подъ видомъ религіозной проповди не проводились тенденціи сепаратизма. Конечно, всякое ограниченіе такой тенденціозной проповди будетъ выставляться проповдниками какъ стсненіе свободы совсти. Очень возможно, что администрація дйствительно проявляетъ иногда усердіе не по разуму. Конечно, желательно устраненіе подобныхъ ошибокъ и недоразумній, но необходимо относиться осторожно къ обвиненіямъ въ религіозной нетерпимости и еще осторожне длать изъ нихъ обобщенія, такъ какъ въ подобныхъ обобщеніяхъ обыкновенно гораздо боле заинтересована политика, чмъ свобода совсти’.
Таковы разсужденія московской газеты. Любопытно прослдить логическіе зигзаги, путемъ которыхъ ограничивается и обезсиливается основной, по видимому, тезисъ статьи. Несмотря, однако, на вс оговорки, изъ этого тезиса уцлло признаніе за каждымъ права врить по своему и отрицаніе принужденія въ длахъ вры. Если ‘нельзя заставить человка перемнить убжденіе или врить тому, въ чемъ онъ сомнвается’, то нельзя, очевидно, и считать его неразрывно связаннымъ съ вроисповданіемъ, въ которомъ онъ родился или, можетъ быть, съ самаго рожденія только оффиціально числился. Аргументація ‘Московскихъ Вдомостей’, въ этой своей части безупречная, несовмстима съ понятіемъ объ отпаденіи отъ православія, какъ о чемъ-то противозаконномъ, влекущемъ за собою уголовную отвтственность или, по меньшей мр, гражданскія правоограниченія. Объектомъ запрещеній и преслдованій остается, затмъ, только пропаганда, т.-е. намренное распространенъ. религіозныхъ врованій, несогласныхъ съ ученіемъ господствующей церкви. Ничего общаго съ пропагандой не иметъ совершеніе надъ лицомъ, по имени православнымъ, но на самомъ дл переставшимъ принадлежать или никогда не принадлежавшимъ къ православной церкви, таинства или другого религіознаго дйствія по правиламъ инославнаго исповданія. Утверждать противное — значило бы лишать множество врующихъ единственнаго религіознаго утшенія, доступнаго для нихъ въ силу ихъ вры, а въ нкоторыхъ случаяхъ (напр. когда отъ внчанія или крещенія по православному обряду зависитъ пріобртеніе или обезпеченіе тхъ или другихъ гражданскихъ правъ) — даже прямо побуждать ихъ къ отступленію отъ ихъ религіозныхъ убжденій или къ лицемрной съ ними сдлк. Итакъ, московская газета допускаетъ — mirabile dictu!— одинъ изъ главныхъ постулатовъ свободы совсти.
Мене опредленна и мене логична другая часть аргументаціи ‘Московскихъ Вдомостей’. Совершенно врно, что ‘никому не придетъ въ голову требовать, во имя вротерпимости, допущенія человческихъ жертвоприношеній или безпрепятственнаго распространенія членовредительства’, но почему? Не потому, что человческія жертвоприношенія и членовредительство запрещены ‘государственнымъ закономъ’, а потому, что они противорчатъ вчнымъ законамъ нравственности. Московская газета впадаетъ въ явную ошибку, утверждая, что ‘принципъ вротерпимости’ совершенно непримнимъ и но обязателенъ для государства, ‘какъ только вроисповдныя требованія становятся въ противорчіе съ государственными законами’. ‘Принципъ вротерпимости’, поставленный въ зависимость отъ измнчивыхъ ‘государственныхъ законовъ’, перестаетъ быть принципомъ, т.-е. критеріемъ, которымъ измряется достоинство положительнаго закона. Нельзя отдлять, какъ это пытается сдлать московская газета, вру отъ вроисповданія, нельзя допускать свободу совсти только до тхъ поръ, ‘пока дло идетъ о внутреннемъ мір человка’ — нельзя по той простой причин, что происходящее въ душ человка недоступно наблюденію и, слдовательно, ‘свободно’ даже при величайшемъ вншнемъ гнет. Не принципъ вротерпимости долженъ быть принесенъ. въ жертву государственнымъ законамъ, а государственные законы должны быть согласованы съ принципомъ вротерпимости. Пояснимъ нашу мысль примромъ. Положимъ, что государственнымъ закономъ запрещено ‘публичное оказательство’ вроисповданія, которое государственная власть признаетъ — наравн со всми другими исповданіями, кром господствующаго — неистиннымъ, но не считаетъ вреднымъ, положимъ, дале, что послдователи этого вроисповданія ходатайствуютъ, во имя вротерпимости, о разршеніи имъ устраивать крестные ходы, ставить, на перекресткахъ дорогъ, кресты или иконы, пть, во время похоронныхъ процессій, погребальные гимны. Можно ли будетъ отвтить имъ такъ: ‘вротерпимость, которою вы мотивируете свое ходатайство, тутъ ни при чемъ, запрещеніе, которое вы находите стснительнымъ, основано на государственномъ закон, и слдовательно принципъ вротерпимости къ нему непримнимъ’. Не ясно ли, что подобный отвтъ являлся бы, въ сущности, ничмъ инымъ, какъ уклоненіемъ отъ отвта? Что государственный законъ, пока онъ въ установленномъ порядк не отмненъ, иметъ обязательную силу — это безспорно, но вдь рчь идетъ не о его нарушеніи, а именно о его отмн, во имя принципа вротерпимости. Къ конфликту между ‘закономъ’ и ‘принципомъ’ можно относиться такъ или иначе, но нельзя отрицать его существованія… Еще мене убдительны дальнйшія соображенія московской газеты. Изъ того, что ‘подъ флагомъ религіозныхъ убжденій не должны быть проводимы соціальныя или политическія теоріи, грозящія вншней безопасности государства или его внутреннему порядку’,— вовсе не вытекаетъ необходимость стснять выраженіе религіозныхъ убжденій, какъ могущее служить покровомъ или проводникомъ для противозаконныхъ политическихъ тенденцій. Одной возможности здсь еще мало, нужно, по меньшей мр, то, что на юридическомъ язык называется началомъ доказательства. Чтобы запретить, напримръ, създъ ксендзовъ или поздку католическаго епископа, недостаточно предположенія, что они могутъ быть обращены въ орудіе политической пропаганды, нужно имть въ рукахъ положительныя данныя, указывающія на существованіе и осуществленіе злого умысла. Ксендзъ, пользующійся преподаваніемъ, какъ средствомъ ‘проводить тенденціи сепаратизма’, можетъ навлечь на себя т или другія полицейскія или карательныя мры — но ксендзы вообще не должны же быть изъ-за этого отстраняемы отъ преподаванія. ‘Московскія Вдомости’ возражаютъ противъ обобщенія отдльныхъ случаевъ религіозной нетерпимости — и въ то же время возводятъ въ систему другое, гораздо боле смлое обобщеніе: признаніе цлаго сословія отвтственнымъ за дйствія нкоторыхъ отдльныхъ его членовъ. Да и что это за особая осторожность, съ которою, по мннію московской газеты, слдуетъ относиться къ обвиненіямъ въ религіозной нетерпимости? Безспорно, всякое обвиненіе требуетъ осторожности — но всего мене опасно отступленіе отъ этого правила со стороны обвинителей безсильныхъ и почти беззащитныхъ, на каждомъ шагу рискующихъ оказаться обвиняемыми. Отсутствіе обвиненій очень удобно для тхъ, противъ кого они могли бы быть заявлены — но невыгодно для государства. Государственной власти должны быть извстны ‘коллизіи’, происходящія между ея требованіями и религіозными врованіями — должны быть извстны уже потому, что иначе ей невозможно судить о справедливости или несправедливости, о цлесообразности или нецлесообразности самыхъ требованій. Совтъ ‘безропотно нести послдствія коллизіи’ не только не великодушенъ — онъ прямо неисполнимъ: вдь ‘послдствія коллизіи’ заключаются слишкомъ часто не въ потер или ограниченіи какихъ-либо мірскихъ благъ, а въ невозможности удовлетворенія религіозныхъ потребностей, съ которою никакъ не можетъ примириться врующій. Тотъ самый католикъ, который, ради своей вры, безмолвно пошелъ бы въ тюрьму, не можетъ молчать, когда ему не позволяютъ исполнять требованія этой вры… Плохимъ утшеніемъ для жертвъ ‘коллизіи’ служитъ, наконецъ, сравненіе ея послдствій съ гораздо боле тяжкими страданіями, выпадавшими на долю первыхъ христіанъ. Изъ того, что теперь никого не казнятъ и не пытаютъ за вру, еще не слдуетъ, чтобы легко было переносить тюрьму, ссылку, потерю гражданскихъ правъ, невозможность открыто принадлежать къ той церкви, ученіе которой исповдуешь на самомъ дл. Теперь стоятъ лицомъ къ лицу не христіанство и язычество, а, въ большинств случаевъ, различные виды того же христіанства.
Мсяцъ спустя, въ новой стать о вротерпимости, ‘Московскія Вдомости’ продолжали настаивать на громадномъ различіи между ‘запрещеніемъ высказывать все, что думаешь’ и ‘требованіемъ высказывать то, чего не думаешь’. Не отрицая этого различія, мы указывали на необходимость боле точнаго опредленія его практическихъ послдствій. Представимъ себ, что человкъ, числящійся православнымъ, на самомъ дл пересталъ принадлежать или даже никогда не принадлежалъ къ православію (это встрчается довольно часто въ сред ‘новообращенныхъ’: родители, по той или другой причин перешедшіе въ православіе, но вслдъ затмъ возвратившіеся къ своей прежней вр — которой, въ глубин души, никогда и не измняли,— воспитываютъ въ ней дтей своихъ, оффиціально считающихся православными). Открыто признать себя не-православнымъ, жить и воспитывать своихъ дтей по правиламъ своего вроисповданія онъ не можетъ. Что это такое съ точки зрнія ‘Московскихъ Вдомостей’ — законное (въ нравственномъ смысл) ‘запрещеніе высказывать все, что думаешь’, или незаконное (въ томъ же смысл) ‘вторженіе во внутренній міръ человка’? Для насъ отвтъ на этотъ вопросъ не подлежитъ никакому сомннію уже потому, что ‘запрещеніе’, въ подобныхъ случаяхъ, почти неминуемо влечетъ за собою вынужденное ‘лицемріе’ (напримръ совершеніе брака или крещенія по православному обряду, съ единственною цлью обезпеченія гражданскихъ правъ жены и дтей)… Московская газета признаетъ, вмст съ нами, что ‘положительное законодательство должно стремиться къ согласованію съ вчнымъ закономъ нравственности’ — но, продолжаетъ она, ‘тотъ вчный законъ не иметъ во времени такого объективнаго выраженія и мрила, чтобы основанныя на немъ положенія не вызывали споровъ’. Конечно, но что же отсюда слдуетъ? Именно то, что объектомъ государственныхъ мропріятій могутъ быть только вроученія, явно и несомннно противныя вчному закону нравственности — узаконяющія, напримръ, убійство, изувченіе, развратъ. Самимъ послдователямъ подобныхъ вроученій все это можетъ казаться нравственнымъ и даже обязательнымъ, въ силу религіозныхъ предписаній — но важно здсь не то, что думаетъ горсть изувровъ, а то, что установлено consensu omnium, голосомъ вковъ и народовъ. Другое дло — требованія измнчивыя, мстныя, временныя, не вытекающія изъ непреложныхъ, везд и всегда одинаковыхъ началъ нравственности, отъ такихъ требованій допустимость или недопустимость вроученія зависть не должна. Стоитъ только назвать, напримръ, съ одной стороны скопцовъ, съ другой — штундистовъ, пашковцевъ, баптистовъ, духоборцевъ, чтобы понять значеніе критерія, коренящагося въ вчномъ нравственномъ идеал.

——

Въ конц 1901г. мы отмтили въ ‘Встник Европы’ тяжелое впечатлніе травли, которою извстнаго сорта печать отозвалась на рчь . А. Стаховича, произнесенную въ Орл на миссіонерскомъ създ и напечатанную сначала въ ‘Орловскомъ Встник’, потомъ въ ‘С.-Петербургскихъ Вдомостяхъ’. Высказавшись открыто и прямо за свободу совсти, . А. Стаховичъ собственно вступилъ только на путь, давно уже проложенный такими врными сынами православной церкви, какъ Хомяковъ, Ю. Самаринъ, Ив. Аксаковъ, Владиміръ Соловьевъ, онъ выразилъ пожеланія, цлые полвка повторяющіяся въ нашей печати. Чмъ же объяснить вызванную имъ злобу, доходившую до самозабвенія, до бшенства {Что эти эпитеты не слишкомъ сильны — доказательствомъ тому можетъ служить слдующая небольшая цитата: ‘г. Стаховичъ — или рехнувшійся человкъ, или человкъ, одаренный проницательностью, предчувствующій, что близокъ конецъ старой православной и царской Россіи, на смну которой надвигается гроза второго изданія, въ русскомъ перевод, французской революціи 93-го года. О, тогда, съ вашей точки зрнія, вы дальновидны, г. Стаховичъ, и мсто россійскаго Дантона или Робеспьера — за вами!’ (‘Моск. Вд.’ No 269).}? Тмъ ли, что онъ говорилъ передъ миссіонерскимъ създомъ, т. е. передъ слушателями, мене всего близкими къ его взглядамъ? Но вдь именно здсь онъ могъ встртить — и дйствительно встртилъ — наиболе дружный отпоръ, именно здсь немедленно могла быть выставлена на видъ другая сторона вопроса. Тмъ ли, что г. Стаховичъ — орловскій губернскій предводитель дворянства, и раньше уже обращавшій на себя ‘благосклонное’ вниманіе газетныхъ реакціонеровъ? Отчасти — да: въ томъ, что губернскій предводитель дворянства выступилъ защитникомъ свободы совсти, усматривается ‘печально-знаменательный образчикъ постепенной дезорганизаціи, овладвающей Россіей’. Что общаго, однако, между званіемъ предводителя и взглядами на вопросъ, чуждый какого бы то ни было сословнаго значенія? Было бы странно, если-бы предводитель дворянства заявилъ себя систематическимъ противникомъ дворянскаго сословія: тогда можно было бы недоумвать, зачмъ онъ согласился стать во глав корпораціи, признаваемой имъ не нужною. Во всемъ остальномъ предводитель дворянства въ такой же мр воленъ держаться того или иного взгляда, какъ и всякій другой русскій гражданинъ. Едва ли, притомъ, г. Стаховичъ произнесъ свою рчь именно въ качеств предводителя дворянства: на миссіонерскомъ създ для этого должностного лица не можетъ быть оффиціальнаго мста. Главную причину ‘благороднаго негодованія’, объектомъ котораго сдлался г. Стаховичъ, слдуетъ искать въ общемъ настроеніи реакціонной печати. Убжденная въ томъ, что на ея улиц праздникъ, она исполнена нетерпимости ко всему напоминающему о гуманности, о свобод, проникнутая рабскими чувствами, она не въ состояніи спокойно слышать сколько-нибудь независимое слово. Полемическіе ея пріемы всегда одни и т же: повтореніе главной темы въ безчисленныхъ варіаціяхъ — въ передовыхъ статьяхъ, статьяхъне-редакціонныхъ, письмахъ въ редакцію и т. п.,— и вмст съ тмъ чтеніе въ мысляхъ противника, чтеніе черезъ особые очки, извращающіе то, что есть, и показывающіе то, чего нтъ вовсе. Въ данномъ случа результатомъ такого чтенія явилось обвиненіе г. Стаховича въ намреніи отдлить церковь отъ государства и поколебать основы православной вры! Сначала брошенное вскользь, оно разраба-^ тывается, затмъ, настойчиво и подробно, съ цлымъ арсеналомъ ссылокъ на авторитеты. Нетрудно замтить, однако, что почва выбрана обвинителями совершенно произвольно, и на мсто вопроса, возбужденнаго г. Стаховичемъ, подставленъ другой, существенно отъ него отличный. Присмотримся поближе къ этому фокусу.
. А. Стаховичъ предложилъ миссіонерскому създу ходатайствовать объ отмн ‘всякой уголовной кары за отпаденіе отъ православія и за принятіе и исповданіе иной вры’. Приведя эти слова, ‘Московскія Вдомости’ восклицаютъ: ‘если русскій предводитель дворянства, и даже все русское дворянство, и даже само русское государство отршится отъ принциповъ православной вры, отъ этого, конечно, ни правосдавная вра, ни православная церковь ничего бы не потеряли’, потому что ‘избавились бы отъ союза съ десятками милліоновъ людей мало нравственныхъ, мало религіозныхъ’, но что было бы при этомъ ‘съ остальнымъ народомъ, съ огромнымъ большинствомъ?’ Въ интересахъ этого большинства государство установило ‘рамки твердаго соціально-политическаго строя на союз съ церковью’, а церковь согласилась на такой союзъ, жертвуя собою для блага міра. ‘И пока этотъ союзъ былъ! Фактомъ, Россія была духовно здорова и могуча, когда же законъ сталъ мертвть, у насъ пошло духовное разложеніе, все боле охватывающее Россію… Союзъ съ государствомъ нуженъ церкви для ея вншней жизни, и для того чтобы ея слово, ученіе, вліяніе могли проникать повсюду и чтобы, по мр человческой возможности, ничья совсть ничьимъ насиліемъ не была. отгорожена отъ возможности видть и слышать христіанскую истину’. Между тмъ, вн-христіанскія или анти-христіанскія вліянія ‘и силою, и хитростью укрыли бы отъ всякаго доступа церкви огромныя массы населенія, если-бы у насъ порвался союзъ государства и церкви’. Съ другой стороны, для государства важно, ‘чтобы церковь совершала свое оздоровляющее воспитаніе человческаго духа какъ можно успшне и шире’, и чтобы эта ея работа ‘не становилась какъ-нибудь въ случайное противорчіе съ собственными планами государства’. Въ виду всего этого, ‘какой русскій человкъ, любящій родину, преданный Государю и не лишенный разсужденія, можетъ пожелать такой страшной по своимъ послдствіямъ революціи (курсивъ въ подлинник), какъ прекращеніе у насъ союза государства съ церковью’?
Гд же, однако, связь между этимъ громкимъ финаломъ и скромной интродукціей, т. е. воспроизведеніемъ подлинныхъ словъ г. Стаховича? Разв уголовныя кары имютъ что-либо общее съ церковными догматами, съ ‘принципами православной вры’? Разв принужденіе — необходимое условіе союза между церковью и государствомъ? Разв союзъ этотъ станетъ мене проченъ, если въ сред церкви не будутъ насильно удерживаемы принадлежащіе къ ней только по имени? Союзъ между церковью и государствомъ существуетъ везд, гд есть такъ называемая ‘господствующая’ церковь — а гд же мы видимъ, что на страж правоврія стоятъ полиція и судъ? Со стороны государства союзныя отношенія къ церкви выражаются въ охран ея ученія отъ рзкаго, открытаго порицанія ея обрядовъ, отъ нарушенія ихъ торжественности и благолпія, въ обезпеченіи за ея служителями почетнаго положенія въ обществ и средствъ къ безбдной жизни, въ содйствіи, нравственномъ и матеріальномъ, ея миссіонерской дятельности, въ содержаніи на государственный счетъ духовно-учебныхъ заведеній, въ принятіи мръ къ религіозному обученію подростающаго поколнія и т. п. Ко всмъ этимъ прямымъ результатамъ союза присоединяются, обыкновенно, и косвенные: члены господствующей церкви пользуются — de facto, а иногда de jure — различными привилегіями (напр. на поприщ государственной службы), въ которыхъ отказываютъ иноврцамъ. Не ясно ли, затмъ, что свобода совсти — отнюдь не синонимъ отдленія церкви отъ государства., и что тяжелые артиллерійскіе снаряды, выпущенные ‘Московскими Вдомостями’, потрачены ими совершенно напрасно? Не ясно ли, что пересмотръ нашего уголовнаго законодательства въ направленіи, указанномъ . А. Стаховичемъ, нимало не помшалъ бы ученію православной церкви ‘проникать повсюду’, не ‘отгородилъ’ бы ничью совсть отъ возможности слышать истину? Какимъ образомъ вн-христіанскія и анти-христіанскія вліянія могли бы ‘укрыть отъ доступа церкви огромныя массы населенія’, разъ что церковь пользовалась бы по прежнему не только защитой, но и покровительствомъ государства? Какимъ образомъ провозглашеніе свободы совсти могло бы парализовать воспитывающее воздйствіе церкви на ея врующихъ членовъ — или. усилить вроятность противорчія между планами церкви и государства?…
Исторически сложившееся законодательство наше о преступлеленіяхъ противъ вры существуетъ не только на бумаг: оно постоянно примняется на самомъ дл и назвать его ‘омертвлымъ’, въ томъ смысл, въ какомъ это слово употребляется ‘Московскими Вдомостями’, никакъ нельзя. Предупреждаетъ ли оно, однако, нарожденіе новыхъ сектъ и распространеніе прежнихъ? Очевидно — нтъ. Если въ Россіи, какъ утверждаетъ московская газета, прогрессируетъ ‘духовное разложеніе’, то причина тому, очевидно — не излишняя терпимость въ длахъ вры. Были, правда, эпохи еще большей строгости — но не съ этими ли эпохами совпадаетъ и усиленный ростъ раскола? Да и самое могущество Россіи, именно къ нимъ пріурочиваемое реакціонной печатью, не было ли тогда скоре кажущимся, чмъ реальнымъ, точно такъ же какъ ея ‘духовное здововье’? Отвтить на этотъ вопросъ нетрудно, если вспомнить, какой періодъ предшествовалъ восточной войн 1853—56 гг.

——

Въ Высочайшемъ манифест 26 Февраля 1903 г. Государь Императоръ призналъ за благо ‘укрпить неуклонное соблюденіе властями, съ длами вры соприкасающимися, завтовъ вротерпимости, начертанныхъ въ основныхъ законахъ имперіи россійской, которые, благоговйно почитая православную церковь первенствующей и господствующей, предоставляютъ всмъ подданнымъ нашимъ инославныхъ и иноврныхъ исповданій свободное отправленіе ихъ вры и богослуженія по обрядамъ оной’.
Пока не осуществлены преобразованія, намченныя въ Высочайшемъ манифест, подробности ихъ содержанія могутъ служить только предметомъ догадокъ, неизбжно разнорчивыхъ. Въ догадкахъ всегда отражаются, въ большей или меньшей мр, настроенія догадывающихся — а такъ какъ настроенія далеко не одинаковы, то не могутъ не быть различны и порождаемыя ими ожиданія. Такъ напримръ, въ словахъ манифеста, касающихся вротерпимости, ‘Московскія Вдомости’ видятъ только осужденіе стремленій, направленныхъ къ боле широкому пониманію свободы совсти, и напоминаніе о правахъ и преимуществахъ, присвоенныхъ одной лишь православной церкви. Иначе толкуетъ эти слова даже петербургскій союзникъ московской реакціонной газеты, по мннію ‘Гражданина’, они возстановляютъ въ полной сил принципъ, примненіе котораго суживалось — не столько въ центральномъ управленіи, сколько на мстахъ — административною практикою. Не подлежитъ никакому сомннію, что съ принципомъ вротерпимости не всегда согласуется примненіе закона 3-го мая 1883-го года, имвшаго въ виду даровать раскольникамъ и сектантамъ свободное отправленіе ихъ вры и богослуженія, но на самомъ дл далеко не вполн обезпечивающаго за ними пользованіе этими благами. Неустраненнымъ остается противорчіе между закономъ 1883-го г. и положеніемъ комитета министровъ 1894-го года, воспретившимъ молитвенныя собранія штундистовъ. Ничмъ не облегчено положеніе тхъ, кто, числясь православнымъ, на самомъ дл никогда къ православной церкви не принадлежалъ. Много хорошаго могло бы принести даже простое смягченіе административной практики, но для прочнаго обезпеченія вротерпимости необходимъ пересмотръ дйствующихъ законовъ. Этому вопросу посвящена прекрасная статья Ю. Н. Милютина (‘С.-Петербургскія Вдомости’, No 57), вызванная именно Высочайшимъ манифестомъ 26-го февраля. Автора не смущаетъ предвидимое имъ указаніе на возможность отпаденія отъ православной церкви множества людей, числящихся православными. ‘Разв они’ — восклицаетъ онъ,— ‘разв они теперь православные, а не облыжно именуются таковыми? Разв, когда войско готовится къ бою и въ рядахъ его есть тайные измнники, не лучше дать имъ открыто перебжать во вражескій станъ, чмъ, насильно удерживая ихъ въ своемъ, обманываться насчетъ своихъ истинныхъ силъ? Разв православная церковь не пріобрла бы въ качеств своихъ сыновъ то, что она потеряла бы въ ихъ видимомъ количеств? Нтъ, число православныхъ не измнилось бы отъ этого, но только узналась бы правда о немъ. Наконецъ, со снятіемъ запрета на самоопредленіе въ области вры, неизбжно станетъ ослабляться столь распространенный нын индифферентизмъ, церковная жизнь забьется съ новой силой. Церковь окрпнетъ, засіяетъ новымъ свтомъ и вновь будетъ привлекать къ себ заблудшихся по недоразумнію, не стсняемая боле гнилою тягостью латъ земныхъ въ своемъ божественномъ призваніи’.

——

Въ конц зимы 1901—2 г. въ Петербург возникли, по иниціатив небольшого кружка духовныхъ и свтскихъ лицъ, религіозно-философскія собранія, къ участію въ которыхъ допускались сравнительно немногіе, по приглашенію или съ согласія устроителей. Свднія о происходившемъ въ. собраніяхъ проникали въ печать въ отрывочномъ и неполномъ вид, не давая яснаго понятія о ихъ характер и цли. Чувствовалось, однако, что задумано и предпринято нчто живое и оригинальное — оригинальное уже въ виду совмстной работы элементовъ, рдко соприкасающихся между собою. Весьма кстати, поэтому, журналъ ‘Новый Путь’ открылъ у себя особый отдлъ, въ которомъ печатались ‘Записки религіозно-философскихъ собраній’.
На первый планъ между темами, обсужденію которыхъ были посвящены собранія, выступаетъ, по своей важности, вопросъ о свобод совсти, возбужденный докладомъ кн. С. М. Волконскаго (‘Новый Путь’, 1903 г., NoNo 3 и 4). Непосредственнымъ поводомъ къ составленію доклада послужилъ извстный эпизодъ съ рчью . А. Стаховича, произнесенною на орловскомъ миссіонерскомъ създ. Примыкая всецло къ мннію . А. Стаховича, кн. Волконскій (выставилъ, между прочимъ, слдующія основныя положенія: ‘Введеніе начала государственности въ церковь противно смыслу церкви: принципъ государства — обособленіе, принципъ церкви — объединеніе. Насиліе и принужденіе въ длахъ вры противны духу христіанства. Церковь, въ лоно которой можно войти, но выйти изъ состава которой воспрещается, атрофируетъ свою внутреннюю органическую силу. Обязательность исповданія господствующей религіи вліяетъ разслабляющимъ и развращающимъ образомъ на общественную совсть. Свобода совсти нужна для оздоровленія совсти на всхъ общественныхъ ступеняхъ’. Пренія, вызванныя этими положеніями, заняли цлыхъ три засданія и обнаружили существованіе въ сред собранія — а, слдовательно, и въ сред общества, изъ котораго выходятъ его члены — трехъ главныхъ теченій. Одно изъ нихъ, оспаривая наличность стсненій, указанныхъ докладчикомъ, признаетъ, въ то же самое время, ихъ законность и необходимость, другое колеблется между осужденіемъ ихъ въ теоріи и отстаиваньемъ ихъ въ дйствительной жизни, третье возстаетъ противъ нихъ ршительно и безусловно. Наиболе типичнымъ представителемъ перваго теченія явился г. Скворцовъ, редакторъ ‘Миссіонерскаго Обозрнія’, обычный экспертъ въ уголовныхъ процессахъ противъ раскольниковъ и сектантовъ. Онъ началъ съ отрицанія принудительной принадлежности къ православію, подчеркивая отсутствіе закона, который налагалъ бы уголовную кару за отпаденіе отъ церкви,— но очень скоро провозгласилъ нормальность огражденія правительственною властью неприкосновенности господствующей церкви. Еще ярче окрашена была его рчь въ другомъ засданіи. Начавъ съ ссылки на Льва Толстого, признающаго, будто бы, что церковь не можетъ быть вротерпима {Одинъ изъ членовъ собранія, возражая г. Скворцову, наглядно показалъ всю неосновательность этой ссылки, напомнивъ, что Л. Толстой говоритъ о нетерпимости не какъ о прав, принадлежащемъ церкви, а какъ о признак укловенія ея отъ началъ истинно-христіанскихъ.}, онъ привелъ изъ св. Писанія цлый рядъ текстовъ въ доказательство права и обязанности церкви ‘переходить изъ области убжденія въ область дйствія’. Окончательнаго вывода изъ нихъ онъ, однако, не сдлалъ, ограничившись нсколькими общими, довольно неопредленными положеніями: ‘будучи религіей свободы, церковь никогда не можетъ одинаково относиться ко всякой свобод, т. е. къ свобод, которая руководится совстью не истинною, не чистою… Свобода безусловно существуетъ въ церкви, но что касается до свободы отпаденія, то здсь является вопросъ терпимости въ отношеніи лжеученій, по которому мы должны выразиться ограничительно. Нельзя государство трактовать какъ чуждое церкви. Въ христіанскомъ государств власти и подданные — члены церкви, сыны ея, для которыхъ обязательны завты и заповди церкви… Есть ли у насъ въ Россіи свобода совсти? Я не могу опредленно сказать. У насъ свобода совсти есть, но не безусловная’. Не слышится ли здсь въ каждомъ слов нежеланіе поставить точку надъ і, нершительность не во взгляд — явно склоняющемся на сторону стсненій и запрещеній,— а только въ его формулировк? Ясне высказался профессоръ Лебедевъ, предложившій различать образованное общество отъ необразованной народной массы, ‘находящейся въ дтскомъ состояніи, нуждающейся въ опек’, и подавшій голосъ за ‘огражденіе малыхъ сихъ’ мрами государственной власти въ которыхъ онъ видитъ не насиліе, а ‘педагогическое вмшательство’. Еще дальше пошелъ г. Тернавцевъ, прямо допуская насиліе. ‘Есть условія’ — воскликнулъ онъ, — ‘которыя длаютъ насиліе необходимымъ. Оно тогда меньшее изъ золъ… Вмшательство власти въ дла вры представляется народу нравственно-самопонятнымъ. Охраненіе — это минимумъ. Власть должна взять на себя роль творческую: дло религіозно-общественнаго созиданія… Наше противосектантское законодательство, смшивающее законъ съ административнымъ распоряженіемъ, интересы церкви съ интересами государства, ждетъ реформъ, но во всякомъ случа не въ дух той свободы, о которой здсь говорятъ… Государственная власть не была въ рукахъ первыхъ христіанъ, но еслибы была, то я убжденъ, что они употребляли бы понуждающую силу для обереганія общинъ отъ соблазнителей. Лжеучительство намъ не представляется зломъ только въ силу нашего индифферентизма’. Дальше г. Тернавцевъ перестаетъ быть вразумительнымъ: Говоря о ‘религіозномъ перерожденіи должностного самочувствія власти’, объ обращеніи ‘совсти власти въ арену внутреннихъ переживаній, могущихъ имть глубочайшій религіозно-жертвенный смыслъ’, онъ доходитъ до открытія какой то ‘священной магіи вовласиги’, какой-то ‘тайны нравственно побдимаго пространства’, Устремляться за нимъ въ область прорицаній и видній не нашелъ нужнымъ ни одинъ изъ членовъ собранія, не находимъ нужнымъ и мы: для насъ г. Тернавцевъ интересенъ только какъ откровенный защитникъ ‘понужденія’ въ длахъ вры.
Представителями второго, средняго теченія явились въ собраніи преимущественно лица духовнаго сана. Всего меньше касался спорнаго вопроса архимандритъ Антонинъ, въ своей первой рчи картинно изобразившій безконечное превосходство христіанства надъ другими религіями, горячо протестовавшій противъ мысли о равенств всхъ връ передъ Богомъ, но не сдлавшій отсюда никакого опредленнаго вывода относительно терпимости или нетерпимости къ иноврцамъ и инославнымъ, къ раскольникамъ и сектантамъ. Онъ говоритъ, что христіанство ‘налегаетъ на чужую совсть не кулакомъ исправника, не тесакомъ городового, а только своею внутреннею абсолютною мощью’, — но вмст съ тмъ не признаетъ за религіозными состояніями совсти, кром одного, права на существованіе. Отвчая, во время дальнйшихъ преній, на предложенные ему вопросы, онъ воскликнулъ: ‘принципъ свободы въ колорит произвола лежитъ въ демоническомъ начал’ — но это не помшало ему заявить, что ‘съ точки зрніи истиннаго христіанства насиліе не можетъ быть оправдано’ и что ‘церковь теряетъ внутреннюю силу, когда священники приглашаютъ къ содйствію полицейскихъ или посылаютъ на домъ повстки: иди и причащайся’. Нкоторая неясность или недосказанность чувствуется и въ аргументаціи другихъ духовныхъ ораторовъ, ближе подходившихъ къ данной тем. Преосвященный Сергій началъ свою рчь словами: ‘принципіальныхъ разсужденій о томъ, допускаетъ ли христіанство свободу совсти, быть не можетъ’ — не можетъ потому, что несомннно утвердительное ршеніе вопроса. Возражая г. Скворцову, преосвященный объяснилъ, что приведенные послднимъ тексты о ‘загражденіи устъ’ не слдуетъ понимать въ смысл обращенія къ вншнимъ государственнымъ мрамъ: ‘заграждать уста’ церковь должна только своимъ авторитетомъ. ‘Апостолъ Павелъ не сказалъ Тимоею, чтобы всякій, кто хочетъ оставить церковь, въ ней задерживался, чтобы ему не давали права выходить изъ нея’. Что христіанство ‘допускаетъ абсолютную свободу совсти’, что съ нимъ согласно только ‘побужденіе, исходящее изъ духа и обращенное къ нему’ — это признаетъ и протоіерей Соллертинскій. Священникъ Левашовъ, защищая духовенство противъ упрека въ пристрастіи къ насилію, заявилъ, что священники больше чмъ кто либо-другой страдаютъ ‘отъ несообразности вншнихъ порядковъ съ чистымъ ученіемъ Христовымъ, каждая мра, которую государство принимаетъ якобы въ защиту церкви, должна ложиться тяжелымъ бременемъ на совсть церкви и духовенства’. Казалось бы, что заключеніе изъ такихъ предпосылокъ можетъ быть выведено только одно: принадлежность къ господствующей церкви ни для кого не должна быть обязательною, вынужденною. Къ этому заключенію духовные ораторы, однако, не приходятъ. Сравнивая распространеніе ложныхъ ученій съ продажей опіума, преосвященный Сергій говоритъ: ‘нельзя отъ насъ требовать, чтобы мы своими же руками разрушали то, что ограждаетъ нашу паству. Конечно, мы признаемъ, что идеальное состояніе было бы такое, когда всякій членъ русской церкви могъ бы отнооиться къ этой области сознательно. Но есть ли это отношеніе? Если нтъ, то нельзя требовать отъ насъ, чтобы мы уничтожали хотя бы искусственную преграду, которая поставлена законодателемъ’. Протоіерей Соллертинскій, проводя демаркаціонную черту между свободой внутренней и вншней, юридической, хотя и признаетъ, что послдняя вытекаетъ изъ ‘справедливаго положенія’ (‘каждый иметъ право имть свои воззрнія и считать ихъ врными’), но отождествляетъ ее съ свободой отрицанія и указываетъ на нежелательныя послдствія, къ которымъ она привела и приводитъ въ Германіи. ‘Свобода должна быть, она есть’,— восклицаетъ онъ въ своемъ послднемъ слов,— ‘но зачмъ ратовать за свободу, которая мн ничего положительнаго не даетъ, не общаетъ’? Священникъ Левашовъ спрашиваетъ себя: ‘иметъ ли церковь нравственное право отказаться отъ помощи, которую даетъ ей государство мрами насилія’ — и отвчаетъ: ‘не иметъ права, а должна воздйствовать на государство такъ, чтобы мры насилія сдлались ненужными’. Нкоторый свтъ на причины двойственности, замченной уже участниками собранія (Д. В. Философовымъ и П. И. Фурнье), бросаютъ слдующія слова преосвященнаго Сергія: ‘намъ неестественно желать провозглашенія свободы, которою мы сами не пользуемся. Церкви ставятся задачи не-церковнаго характера, за церковнымъ идеаломъ не признается безусловнаго значенія. Церковь оказывается на служб государства, если бы теперь объявить свободу совсти для всхъ, это значило бы всмъ развязать руки, I а дятелей церкви оставить связанными’.
Что возражали представителямъ первыхъ двухъ теченій послдовательные сторонники вротерпимости — это угадать нетрудно: посл всего сказаннаго на эту тему въ нашей литератур, въ особенности посл столь же блестящихъ, сколько и убдительныхъ статей Влад. Серг. Соловьева, повторенія почти неизбжны — но вмст съ тмъ они необходимы, пока остается неизмннымъ юридическое положеніе вопроса. Само собою разумется, что увреніямъ г. Скворцова были противопоставлены указанія на безспорные факты — на отобраніе дтей отъ родителей, на запрещеніе молитвенныхъ собраній штундистовъ, на административныя воздйствія по отношенію къ сектантамъ, на ограниченія имущественныхъ правъ отпадшихъ отъ православія, на неудобства, съ которыми сопряжено обязательное ‘увщаніе’. Какъ велся споръ со стороны г. Скворцова — объ этомъ можно судить по слдующему діалогу между нимъ и Ю. Н. Милютинымъ, напомнившимъ ему о разнообразныхъ и во всякомъ случа тягостныхъ послдствіяхъ отпаденія. Ю. И. Милютинъ: ‘Допустимъ, что я сталъ католикъ’? В. . Скворцовъ. ‘Вы благополучно и останетесь католикомъ. Никакихъ послдствій отъ этого не будетъ’. Ю. И. Милютинъ. ‘Значитъ, я оффиціально буду считаться католикомъ’? В. . Скворцовъ: ‘Сколько угодно, только спроситесь у начальства’. Чтобы оцнить по достоинству этотъ послдній отвтъ, достаточно вспомнить хотя бы о такъ называемыхъ ‘упорствующихъ’ въ холмско-варшавской епархіи. Они желаютъ только одного — права ‘оффиціально считаться католиками’, но до сихъ поръ, несмотря на почти тридцатилтнео ‘упорство’, не могутъ получить его и, числясь православными, остаются на самомъ дл вн церкви, лишенными всякаго религіознаго утшенія… А вотъ еще отрывокъ изъ рчи г. Скворцова: ‘вс процессы, о которыхъ упоминали (упомянуто было о процессахъ противъ штундистовъ, производимыхъ на основаніи правилъ 4-го іюля 1894 года), были возбуждены на почв открытыхъ молитвенныхъ собраній, которыя служатъ главнымъ средствомъ пропаганды лжеученія среди православнаго населенія’. Это совершенно неврно: для привлеченія штундистовъ къ уголовной отвтственности за участіе въ общественномъ молитвенномъ собраніи вовсе не требуется, чтобы собраніе это было открытымъ, т.-е. доступнымъ для всхъ и каждаго. Поводомъ къ преслдованію нердко служили и служатъ такія собранія, въ которыхъ участвовали одни только сектанты… По мннію г. Скворцова, ‘копечный, а иногда рублевый’ штрафъ, къ которому только и могутъ быть присуждены участники штундистскихъ молитвенныхъ собраній, не составляетъ уголовной кары. Что же онъ такое, какая юридическая квалификація къ нему подходитъ? Какимъ образомъ можно отрицать уголовный характеръ взысканія, налагаемаго уголовнымъ судомъ, въ порядк уголовнаго судопроизводства, и подлежащаго замн арестомъ, т.-е. лишеніемъ свободы? Какимъ образомъ можно называть копечнымъ или рублевымъ денежный штрафъ, максимальная норма котораго доходитъ до пятидесяти рублей?.. Во всхъ многочисленныхъ и длинныхъ рчахъ г. Скворцова сочувствія заслуживаютъ только два слова: къ сожалнію, примненныя имъ къ ‘исключительному’, будто бы, факту отобранія дтей у родителей-сектантовъ.
Теоретическая сторона вопроса о свобод совсти съ достаточною яркостью была освщена въ рчахъ Д. С. Мережковскаго, В. В. Успенскаго, Е. А. Егорова, А. В. Карташева. Особенною силой отличается отвтъ Д. С. Мережковскаго проф. Лебедеву, доказывавшему необходимость неодинаковаго образа дйствій по отношенію къ образованному меньшинству и къ народной масс. ‘Можно ли’ — замтилъ г. Мережковскій — ‘можно ли исповдывать теорію угнетенія людей темныхъ людьми свтлыми, будучи христіаниномъ или даже просто вря въ Бога? Кто создалъ христіанство, какъ не темный народъ — галилейскіе рыбаки’? Тотъ же ораторъ словамъ о ‘принцип свободы, лежащемъ въ демоническомъ начал’, противопоставилъ утвержденіе, что въ демоническомъ начал лежитъ принципъ насилія. ‘Какъ будто стоимъ за Христа, когда угождаемъ насилію, а въ сущности мы разрушаемъ все дло Его. Признать, что насиліе во имя Христа желательно, можно лишь оставаясь въ историческихъ христіанскихъ отклоненіяхъ. Смшеніе силы съ насиліемъ есть смшеніе Христа съ антихристомъ. Насиліе порабощаетъ — сила побждаетъ, сохраняя свободу побждаемаго’. Очень хорошо А. В. Карташевъ показалъ несостоятельность ссылки г. Скворцова на т мста св. Писанія, гд говорится о кар Божіей надъ гршниками (Ананіей и Сапфирой, волхвомъ Елимой и др.). Онъ напомнилъ слова, съ которыми блозерскіе старцы, въ аналогичномъ случа, обратились къ Іосифу Волоцкому: ‘поразумй, господине, яко много розни промежъ Моисея и Иліи, Петра и Павла апостоловъ, да и тебя отъ нихъ’. ‘Нельзя’—воскликнулъ г. Карташевъ — ‘ставить знакъ равенства между человческимъ насиліемъ и силою Божіей’.
Какъ ни симпатичны только-что приведенныя нами рчи, центръ тяжести преній мы все-таки видимъ въ словахъ духовныхъ ораторовъ. Твердость ихъ исходной точки перевшиваетъ, въ нашихъ глазахъ, неопредленность ихъ окончательныхъ выводовъ. Важно то, что никто изъ нихъ не сталъ принципіально на сторону принужденія въ длахъ вры, никто не высказался за внутреннюю законность мръ, ‘заграждающихъ уста’ и закрывающихъ выходъ изъ господствующей церкви. Рано или поздно признаніе начала должно повлечь за собою признаніе всего того, что естественно изъ него вытекаетъ. Характернымъ кажется намъ и то, что даже прямолинейный защитникъ насилія — г. Скворцовъ — прибгалъ къ оговоркамъ, смягчающимъ, по крайней мр наружно, рзкость его основныхъ тезисовъ. Наиболе авторитетный изъ духовныхъ ораторовъ склонялся къ мысли, что разршеніе спорнаго вопроса принадлежитъ всецло государству {Да вопросъ H. . Минскаго: ‘признаете ли вы за сектантами право пропаганды’? епископъ Сергій отвтилъ: ‘Это вопросъ государственный. Церковь иметъ право отлучить всхъ, кто не вритъ. Когда церковь отлучила, дло ея окончено. Индифферентизма мы не можемъ допустить, а отношеніе къ пропаганд — вопросъ государственный’.}. Если эта мысль восторжествуетъ, главная опора принудительной системы падетъ сама собою, такъ какъ въ основ системы лежитъ предположеніе, что она нужна и желательна именно для церкви. Во время преній, какъ мы видли выше, было указано, что церковь состоитъ на служб государства, ставящаго ей задачи не-церковнаго характера. Смыслъ этого указанія заключается въ томъ, что сначала должна быть возвращена свобода церкви, а потомъ уже провозглашена свобода совсти. Мы думаемъ, наоборотъ, что свобода совсти — необходимая предпосылка свободы церковной. Мене зависимой отъ государства церковь станетъ именно тогда, когда не будетъ боле нуждаться въ ‘свтской рук’ для удержанія въ своей сред колеблющихся и для борьбы съ отпадающими и отпадшими.
Въ связи съ преніями о свобод совсти, происходившими въ религіозно-философскихъ собраніяхъ, особый интересъ пріобртаютъ дв небольшія статьи H. . Минскаго на ту же тему, помщенныя въ ‘Новомъ Пути’. Авторъ этихъ статей старается доказать, что въ его устахъ — и въ устахъ его единомышленниковъ — свобода совсти означаетъ нчто совсмъ иное, чмъ въ устахъ ‘либераловъ’, да и самая ея защита ведется въ обоихъ лагеряхъ совершенно различно. ‘Тамъ, гд наши либералы до сихъ поръ только иронизировали’, — говоритъ г. Минскій,— ‘мы хотимъ познавать и творить. Мы мечтаемъ о безусловной свобод религіознаго познанія, между тмъ какъ наши либералы мечтаютъ о безусловной свобод отъ религіознаго познанія’. Отношеніе интеллигенціи къ вопросу о свобод совсти кажется г. Минскому ‘неврнымъ и неглубокимъ’. Наши свтскіе писатели, по его словамъ, ‘говорятъ о религіозной реформ съ такимъ же легкимъ сердцемъ, какъ, напримръ, объ отмн паспортной системы. По ихъ словамъ выходитъ какъ-то, что слдуетъ предоставить каждому гражданину право свободнаго передвиженія съ мста на мсто и, между прочимъ, право передвиженія изъ религіи въ религію, изъ секты въ секту’… Чтобы придти къ подобному выводу, нужно было совершенно забыть прошедшее, и боле отдаленное, и ближайшее: боле отдаленное — потому что оно полно такихъ ‘либеральныхъ’ рчей за свободу совсти, въ которыхъ и съ сильнымъ увеличительнымъ стекломъ нельзя отыскать признаковъ ‘иронизированія’, но очень легко и простымъ глазомъ усмотрть самое серьезное отношеніе къ вопросу, ближайшее — потому что старымъ ‘либеральнымъ’ оружіемъ г. Минскій и его товарищи сражались не дальше какъ за годъ передъ тмъ, въ религіозно-философскомъ собраніи. И это не могло быть иначе, по двумъ причинамъ: во-первыхъ, въ сред ‘интеллигенціи’, въ сред ‘либераловъ’ рядомъ съ индифферентизмомъ всегда существовало и теперь существуетъ искреннее религіозное настроеніе, во-вторыхъ, даже личное равнодушіе къ вр не мшало и не мшаетъ понимать, что для многихъ, весьма многихъ право безпрепятственнаго исповданія своихъ врованій — высшее благо, несоизмримое и несравнимое съ удобствами обыденной жизни (въ род свободы передвиженія). Чтобы вступиться за этихъ ‘многихъ’, не было надобности раздлять ихъ точку зрнія, достаточно было сочувствовать ихъ душевной мук — и чмъ сильне было сочувствіе, тмъ меньше выраженіе его могло ограничиться холодной ироніей или чисто разсудочной полемикой. Нельзя говорить ‘съ легкимъ сердцемъ’ о томъ, что для милліоновъ людей представляетъ собою вопросъ жизни или смерти, иногда въ буквальномъ смысл слова.
Чтобы убдить читателей въ новизн избраннаго имъ пути, H. . Минскій жертвуетъ доводомъ, сослужившимъ въ религіозно-философскомъ собраніи большую службу сторонникамъ свободы совсти, т. е. друзьямъ г. Минскаго, да и ему самому. По его собственнымъ словамъ, указаніе на несовмстимость христіанства и насилія вызвало въ собраніи ‘вздохъ облегченія, какъ неожиданный (?) и, главное, легкій исходъ изъ труднаго положенія’. Между тмъ, ‘если бы аудиторія поглубже вдумалась въ эту теорію, она бы отъ нея отвернулась. Разршать вопросъ о свобод совсти вопросомъ о насиліи — все равно, что тушить огонь масломъ. Если первый вопросъ представляетъ, повидимому, неразршимое противорчіе, то второй несомннно неразршимъ: существуютъ государства, гд свобода совсти — общепризнанный фактъ, но нтъ въ мір ни одной страны, ни одного союза людей (?), гд вс (?) отношенія не покоились бы на санкціи принужденія, на насиліи… Вмсто того, чтобы убдить церковь, что свобода совсти — благо, интеллигенція возраженіемъ о насиліи какъ бы хочетъ принудить церковь принять противъ воли свободу совсти, подъ страхомъ быть обвиненной въ служеніи антихристу {Изъ приведенныхъ выше преній религіозно-философскаго собранія видно, что г. Минскій возражаетъ здсь своему товарищу по ‘Новому Пути’, г. Мережковскому.}. Церковь въ прав отвтить, что никакихъ насильственныхъ мръ она не принимаетъ, но на вопросъ государства о томъ, что такое сектантство, она, въ качеств эксперта, по чистой совсти отвчаетъ: сектантство — абсолютное зло. А уже затмъ само государство поступаетъ относительно этого зла такъ, какъ вообще оно поступаетъ со всмъ, что считаетъ противнымъ общему благу. Церковь опредляетъ сектантство, какъ врачъ опредляетъ свойства чумы, и такъ же мало, какъ этотъ врачъ, достойна упрека въ служеніи насилію. До тхъ поръ, пока церковь будетъ убждена въ томъ, что сектантство — духовная чума, а свобода совсти — абсолютное зло, вс побочные разговоры о государственномъ насиліи и о власти антихриста не измнятъ настоящаго весьма грустнаго положенія длъ’. Нетрудно замтить самый слабый пунктъ этой аргументаціи: онъ заключается въ признаніи, что свобода совсти не только осуществима, но кое-гд и осуществлена — тогда какъ безъ насилія и принужденія не обходится ни одно государство. Отсюда ясно, что въ области врованій насиліе нельзя считать чмъ-то необходимымъ или неизбжнымъ. И совершенно понятно, почему. Оправдано, при наличности извстныхъ условій, можетъ быть только насиліе цлесообразное. Если допустимы и даже благотворны принудительныя мры, принимаемыя во время чумной эпидеміи, то только потому, что безъ нихъ, какъ показалъ опытъ, зараза держалась бы дольше и распространялась бы дальше и сильне. И наоборотъ, почему не учреждаются теперь внутренніе карантины при появленіи холеры? Потому что сопряженныя съ ними неудобства не уравновшивались приносимой ими пользой. Нчто подобное можно сказать о принудительныхъ мрахъ въ области религіозной. Въ продолженіе многихъ вковъ он принимались у насъ противъ раскола, въ продолженіе многихъ десятилтій — противъ сектантства, принимаются, въ смягченномъ вид, и теперь, но расколъ существуетъ по прежнему, сектантство скоре усиливается, чмъ ослабваетъ. Такой результатъ нельзя назвать случайнымъ. Въ другихъ сферахъ объектомъ насилія служатъ вншніе факты, поддающіеся вншнимъ мрамъ. Въ борьб противъ чумной заразы, напримръ, запираются и дезинфецируются дома, сжигаются вещи, удерживаются въ данной черт люди, и каждое подобное дйствіе непосредственно ведетъ къ цли, ради которой его предпринимаютъ. То же самое можно сказать и о войн, на которую, какъ на одинъ изъ видовъ насилія, указываетъ г. Минскій. Законность цли здсь можетъ считаться спорной, но дйствительность средствъ не подлежитъ никакому сомннію. Ничего аналогичнаго не представляетъ собою борьба противъ врованій и убжденій. Они ускользаютъ отъ давленія или даже растутъ подъ его гнетомъ. Нельзя, въ большинств случаевъ, добиться даже того, чтобы они не пробивались наружу, не выражались въ слов — нельзя уже потому, что они управляютъ, владютъ душою, однажды очутившеюся въ ихъ власти… Совершенно неврно, дале, что признанное зломъ со стороны церкви становится, этимъ самымъ, предметомъ репрессіи со стороны государства. Абсолютнымъ зломъ церковь считаетъ всякій тяжкій грхъ — но государство преслдуетъ и караетъ только преступленіе. Неврно, наконецъ, и то, что въ длахъ о раскол и сектантств церковь ограничивается ролью эксперта, ей нердко принадлежитъ и роль обвинителя. Не подлежитъ никакому сомннію, что съ измненіемъ взгляда церкви на принужденіе въ длахъ вры измнился бы и образъ дйствій государства.
Арсеньев Константин Константинович
Прочитали? Поделиться с друзьями:

Читайте также:

  1. Сектантство после закона 3-го мая 1883 года, Арсеньев Константин Константинович, Год: 1883
  2. Полемические заметки, Арсеньев Константин Константинович, Год: 1884
  3. Внутреннее обозрение, Арсеньев Константин Константинович, Год: 1906
  4. Язычество и магометанство, Арсеньев Константин Константинович, Год: 1884
  5. Раскол после закона 3-го мая 1883 года, Арсеньев Константин Константинович, Год: 1883
  6. Мексиканский вопрос, Арсеньев Константин Константинович, Год: 1863
  7. Новое уголовное уложение и религиозные преступления, Арсеньев Константин Константинович, Год: 1884
  8. Закон 3-го мая 1883 года, Арсеньев Константин Константинович, Год: 1883
Электронная библиотека