Разговоръ Мармонтеля съ Шамфоромъ въ начал Революціи (*)
(*) Изъ сочиненій Мармотеля, изданныхъ посл его смерти.
‘Встникъ Европы’, No 18, 1805
Разговор Мармонтеля с Шамфором в начале Революции, Мармонтель Жан Франсуа, Год: 1805
Время на прочтение: 5 минут(ы)
Французская Академія въ числ своихъ Членовъ имла одного весьма жаркаго защитника Республиканской партія: это былъ Шаюфоръ, человкъ ума тонкаго к проницательнаго. Онъ остро и забавно осмивалъ пороки свтскихъ людей, но съ язвительною колкостію отзывался о тхъ, которые по званію или по богатству были знатне его въ обществ, и тмъ самымъ оскорбляли его высокомріе, Шамфоръ мене всхъ прочихъ: завистниковъ прощалъ вельможамъ и богачамъ то, что онъ вели роскошную жизнь и наслаждались удовольствіями свта, въ которыхъ онъ самъ хотлъ бы имть равное участіе. Правда, онъ обходился съ ними вжливо, казалось даже, любилъ ихъ, почиталъ нкоторымъ приписывалъ самыя пышныя похвалы: разумется однакожъ, что когда онъ соглашался жить у кого нибудь въ дом, и обдать за однимъ столомъ, то за сіе снизхожденіе хозяинъ обязанъ былъ изходатайствовать ему у Двора награжденіе, или нсколько тысячь экю пансіона, для Шамфора это ничего не значило. Люди сіи — сказалъ онъ Флоріану, должны мн доставить двадцать тысячь ливровъ годоваго дохода: мене никакъ не соглашусь принять.’ — Но вообще всхъ знатныхъ онъ ругалъ безъ милосердія, и когда увидлъ, что чинамъ ихъ и богатству угрожаетъ неминуемая погибель, когда увидлъ, что они ни въ чемъ уже полезными ему быть не могутъ, — въ то время явно разорвалъ съ ними связи и присталъ къ сторон народа.
Въ нашихъ бесдахъ мы иногда пріятно забавлялись колкими его шутками. Я не любилъ Шамфора, обходился съ нимъ осторожно, не желая его имть своимъ непріятелемъ.
Нкогда Шамфоръ и я остались одни въ Лувр посл Академическаго засданія. — ‘Вы не выбраны Депутатомъ?’ спросилъ онъ. — Нтъ — я отвчалъ — и утшаюсь подобно лисиц, которая не могла достать виноградныхъ ягодъ: — он еще не зрлы. — ‘Это правда — подхватилъ Шамфоръ — я и самъ думаю, что он для васъ еще зелены. Вы имете душу нжную, чувствительную, не способную для настоящаго опыта. Лучше поберечь васъ для другаго случая. Умя созидать, вы не способны длать противное, то есть — разрушать.
Я зналъ, что Шамфоръ былъ другъ и наперсникъ извстнаго Мирабо, начальника республиканской партіи, Мн хотлось давно развдать объ ихъ намреніяхъ. Чтобы завести его въ разговоръ, я притворился, будто не понимаю, и сказалъ: ‘Вы меня ужасаете, напоминая объ разрушеніи, мн кажется, что хотятъ только исправить.’
‘О! конечно! — отвчалъ Шамфоръ, однакожъ не рдко поправки бываютъ причиною разрушенія: можноли ручаться, что стна не повалится, когда бьютъ по ней молотомъ? Говоря искренно, зданіе, о которомъ теперь идетъ рчь, такъ обветшало, что ни мало не мудрено, если разломаютъ его до основанія.’ — До основанія! — вскричалъ я: — ‘пo чему же нтъ?’ — отвчалъ Шамфоръ — ‘потомъ опять построятъ по плану новйшему, не готическому. Какая бда, на примръ, если будетъ въ немъ мене закоулковъ, если оно построено будетъ объ одномъ только жиль? Какая бда, если перестанутъ говорить о сіятельствахъ, превосходительствахъ, титулахъ, гербахъ, дворянств, мщанств, высшемъ и низшемъ духовенстве?» Я далъ замтить, что равенство всегда было мечтою Республикъ, приманкою суетности, и что уравненіе состояній есть дло невозможное въ обширномъ Государств, что кто хочетъ. уничтожить все, тотъ переступаетъ за черту понятія народнаго, и длаетъ боле, нежели народъ требуетъ.’
‘Хорошо! — отвчалъ Шамфоръ — но знаетъ ли народъ, чего онъ хочетъ? Его заставятъ хотть, заставятъ говорить, то чемъ онъ совсмъ не помышлялъ. Народъ подобенъ большому стаду, которое думаетъ только о корм, и которое идетъ туда, куда ведетъ его пастухъ, съ помощію врныхъ собакъ своихъ. Сверхъ того, дло состоитъ въ его благополучіи, ибо, сказать правду, дорогой пріятель, ваше богослуженіе, ваше правленіе, обычаи, старинные предразсудки — все никуда не годится, все длаетъ стыдъ, нашему просвщенному вку. И такъ, для начертанія новаго плана надобно очистить мсто.’
Очистить мсто! a престолъ? a жертвенникъ?
‘ И престолъ и жертвенникъ — отвчалъ Шамфоръ — обрушатся въ одно время, это дв подпоры, которыя поддерживаются одна другою, слдственно и падаютъ об вмст.’
Я старался скрывать впечатлніе, которое сдлала во мн сія довренность и желая завести его еще дале, сказалъ: Вы говорите о такомъ предпріятіи, которое содержитъ въ себ боле неудобствъ, нежели способовъ.
‘Поврьте мн — отвчалъ онъ — что вс неудобства предусмотрны, все способы вычислены.’ — Тутъ я узналъ, что партія республиканская основываетъ свой виды на характер Короля, характер кроткомъ, не терпящемъ насильствъ — на ныншнемъ сословіи духовенства, въ которомъ, по словамъ Шамфора, осталось не много добродтелей безъ дарованій, и не много дарованій, обезображенныхъ пороками, — наконецъ на ныншнемъ сословіи первостепеннаго дворянства, въ которомъ весьма не много осталось людей, достойныхъ своего званія. A боле всего, среднее состояніе — мщанства и поселяне — полагается само на себя. И сіе сословіе, съ давняго времени угнетаемое самовластіемъ неограниченнымъ, иметъ передъ другими преимущество не только въ многолюдств, но и въ совокупности, въ ршимости, въ отважности. — ‘Всеобщая досада и негодованіе — продолжалъ Шамфоръ — составили тучу, которая готова грянуть, везд соединились скопища, везд умы въ напряженіи, по первому знаку, которой данъ будетъ изъ Дофинской провинціи, все Королевство объявитъ свои требованія на свободу, провинціи заключили союзъ, сношенія между ними производятся съ неусыпною дятельностію, духъ республиканскій изъ Парижа, какъ и изъ средоточія, разольетъ свтъ свой и теплоту на вс города окрестные: вотъ ныншнее положеніе длъ. Не ужели скажете, что мры сіи не прочны?’
Я признался, что вс сіи предположенія не маловажны, но прибавилъ къ тому, что большая часть народа французскаго, увидвъ, сколь далеко простираются вводимыя перемны, никакъ не захочетъ возстать противъ законовъ своего отечества, противъ коренныхъ постановленій Монархическаго правленія.
Шамфоръ согласился, что многіе граждане — лежебоки, которые неподвижно сидятъ въ домахъ своихъ и конторахъ,— почтутъ дерзкими, перемны, нарушающія покой ихъ и удовольствіе. ‘Люди сіи — продолжалъ онъ — робко и въ молчаніи, станутъ не одобрять реформу, но другіе отважнйшіе, которые при перемн не теряютъ ничего, а выигрываютъ много испугаютъ ихъ и преклонятъ на свою сторону. Есть сильныя средства для возпламененія мятежа въ народ: нужда, голодъ, деньги, страхъ, изступленіе, бшенство — вотъ чмъ можно вскружить головы. Вы до сихъ поръ считали нашихъ мщанъ пустомелями, знайте же, что вс Парламентскіе Ораторы ничего не значатъ въ сравненіи съ Демосенами, проповдующіми въ питейныхъ домахъ, на площадяхъ, на гульбищахъ и на улицахъ о грабительствахъ, о пожарахъ, о разореніи деревень, о пролитіи крови, о шайкахъ, которыя запрутъ Парижъ и произведутъ въ немъ голодъ. Вотъ прямо люди краснорчные! A особливо деньги и надежда обогатиться грабительствомъ суть самыя побудительнйшія причины для возмущенія черни. Мы видли примръ тому въ предмстіи Св. Антонія, вы не можете поврить, какъ мало стоило Дюку Орлеанскому склонить чернь къ разоренію фабрики добраго Ревельйона, которой доставлялъ пропитаніе цлой сотн семействъ той же самой черни. Мирабо говоритъ правду, что одною тысячью луидоровъ можно сдлать прекрасной мятежъ.’
И такъ — сказалъ я — ваши зати, суть не что иное, какъ злодйство, ваши воины — разбойники.
‘Конечно — отвчалъ Шамфоръ съ холодностію. Что же сдлали бы вы съ народомъ, твердя ему о чести и справедливости? Честные люди слабы, самолюбивы, одни бездльники отважны и ршительны. Народъ иметъ на своей сторон ту выгоду при революціяхъ, что не удерживается нравственностію Какъ устоять противъ людей, которые почитаютъ вс средства позволенными? Мирабо правъ, ни одна изъ старинныхъ добродтелей не можетъ быть для насъ полезною, он или не надобны народу, или надобны совсмъ другія. Все то есть честно, что нужно, что полезно для Революціи: вотъ главное правило!’
Можетъ быть, это главное правило Дюка Орлеанскаго — отвчалъ я. Впрочемъ, я не знаю, кром его, другаго начальника для мятежниковъ, хотя, сказать правду, имю не весьма выгодное мнніе объ его мужеств.
‘Ваше мнніе справедливо — отвчалъ Шамфоръ, Мирабо, которой очень хорошо знаетъ Дюка, увряетъ, что на него совсмъ не льзя положиться. Но Дюкъ объявилъ себя преданнымъ народу, носитъ знатное титло, обладаетъ милліонами ливровъ, ненавидитъ Короля, и еще боле Королеву, если бы и въ самомъ дл не доставало въ немъ мужества, то онъ поневол сдлается отважнымъ. Между народомъ найдутся неустрашимые предводители, a, особливо въ то время, когда узнаютъ, что сдлали дурное дло, не льзя уже будетъ отступать назадъ, когда увидятъ за собою эшафоты. Ужасъ и отчаяніе поселяютъ храбрость въ народ. Многочисленные сообщники, соединясь вмст, сдлаются страшными. Я вижу, что мои надежды смущаютъ васъ: вы не хотите вольности, которая стоить будетъ много крови и денегъ. Вы врно желаете, чтобы розовою водою длались революціи?’
Симъ кончился нашъ разговоръ, и мы разстались — онъ безъ сомннія оставилъ меня съ презрніемъ къ ничтожнымъ моимъ препятствамъ, a я весьма былъ недоволенъ высокомрнымъ его нечестіемъ.
Несчастный самъ себя наказалъ: онъ зарзался, узнавъ свои заблужденія.
Въ этомъ же вечеръ я увдомилъ о нашемъ разговор Аббата Мори, которой сказалъ мн: ‘Сущая истина, что они не обманулись въ своихъ разчетахъ, и что партія выбрала для дйствій своихъ самое удобнйшее время. Я наблюдалъ об стороны, и принялъ твердое намреніе погибнуть напроломъ, но знаю и не сомнваюсь, что крпость будетъ взята и предана на разхищеніе.