*) Вотъ полный титулъ сей оригинальной Драммы: ‘Любимъ, Драмма въ трехъ дйствіяхъ. Егора Ганина. 1819 года. Санктпетербургъ, печатано въ типографіи, состоящей при Особенной Канцеляріи Министерства Полиціи. ‘ въ 8 ку, 66 стран.
Въ С. П. бургскихъ Академическихъ Вдомостяхъ возвщено было поруски и пофранцузски, что вышла изъ печати, одобрена Цензурою и продается въ книжныхъ лавкахъ Свшникова Драмма: Любимъ, соч. Г. Ганина. Любопытствуя видть новое произведеніе, поспшилъ я купить сію книжку, и прочитавъ ее съ величайшимъ удовольствіемъ, тронутъ былъ до слезъ. Сія, можно сказать, единственная Драмма принадлежитъ къ небольшему числу тхъ неподражаемыхъ твореній, которыя передаютъ имена своихъ творцовъ позднйшему потомству. Я постараюсь начертать самый врнйшій абрисъ сей Драммы.— Пишутъ театральныя піэсы въ одномъ дйствіи, пишутъ въ пяти, но Г. Ганинъ весьма удачно разложилъ свою Драмму на три акта, желая доставить удовольствіе Публик, и съ тмъ вмст опасаясь утомить ее, или — можетъ быть послдуя благоразумному правилу мудрецовъ древности: держись средины.
Дйствіе, первое открывается въ загородномъ дом, въ саду, свиданіемъ двухъ любовниковъ. Вотъ какъ они разговариваютъ:
Милана…. ‘Солнце здсь безъ тебя не свтило, темнота ужасная и стужа несносная.
Любимъ. Я и самъ считалъ вками т часы, въ которые утренняя заря прелестей твоихъ не сыпала на меня розъ въ семъ убжищ…
Милана. Во всей вселенной одинъ изъ смертныхъ мн нуженъ. Сей смертный есть ты, одинъ другъ мой, ты одинъ составляешь всю для меня подсолнечную, ничего кром тебя я знать не хочу…
Любимъ. Я купилъ уже твое сердце моимъ, я его берегу и не продамъ за вс Перуанскія богатства…’ (стран. 5, 6 и 7.)
Безъ сомннія многіе хотятъ знать, кто этотъ молодой, краснорчивый человкъ? Это Любимъ, герой піэсы. Онъ заграницею, на бал у Коменданта, увидлъ вдову Милану, которой родитель происками пріятелей умеръ въ башн. Любимъ вывезъ ее изъ заграницы. представилъ ей въ услуги молодую двушку Безцнну и нанялъ загородомъ домъ, въ которомъ она живетъ и видится съ Любимомъ. Однако онъ съ нкотораго времени сталъ рже къ ней здить, и однажды обронилъ письмо, писанное къ нему какою-то, Лестою. Милана не хочетъ его подозрвать, она его любитъ.— При воззываніи Всевышняго, при нжномъ вздох Любима и предъ очами самой Природы втайн горящее мое пламя открылось. (стран. 12) — Притомъ же Любимъ клянется ей въ врности, говоря: ‘на семъ сердц, которое теперь бьется подъ моею рукою, свершаю я мою присягу’ (стран. 1) — и потому Милана не вритъ, чтобъ онъ захотлъ потопитъ въ слезахъ глаза, которые наполняетъ страстною любовію (стран. 17), чтобъ онъ былъ неблагодарнымъ и подлымъ измнникомъ.
‘Мн бытъ измнникомъ?’ — восклицаетъ Любимъ (вздыхая)—‘Нтъ, Милана, нтъ, не буду я такимъ — я скоре поступлю противъ человчества, нежели противъ чести. ‘ (стран. 18.)
Поговоривъ довольное время, любовники прощаются. Любимъ торопится хать на посщеніе очень скучное {‘къ старикамъ, которые будутъ читать свои морали и проповдывать свои баталіи, на которыхъ они, можетъ быть, и не были, или были, да издалека смотрли.’ (стран. 8.)}, но у влюбленныхъ прощанье долго, и потому онъ еще остается, толкуетъ о томъ, о смъ, и напослдокъ вторично прощается. ‘Прости…. прости, моя любовница, поврь мн, что я скоро буду.’ — ‘Прости, Любимъ, говоритъ Милана, я въ третій разъ читать буду Кларису.— О бдная! Какъ она жалка!’ (стран. 20.)
Проводя любезнаго, Милана призадумалась.— Но измнилъ ли онъ?— Нтъ, возражаетъ она самой себ, душа его чиста и непорочна (стран. 21) — садится за фортепьяны (поставленныя въ саду), играетъ и поетъ, а что неизвстно, но дло не въ псн, которую авторъ предоставилъ выбору актрисы между темъ ея наперсница Безцнна занимается шитьемъ.
Интрига мало помалу развертывается.— Нкто Развратъ, знатный человкъ, призжавшій къ Милан въ великолпномъ экипаж, влюбился въ нее, и желая отвлечь Любима, познакомилъ его съ прекрасною Лестною, которой мужъ преусердный чтитель Бахуса. Вотъ и причина, почему Любимъ не такъ часто навщаетъ Милану, какъ прежде, а Развратъ пользуясь тмъ, сбирается утащить ее изо загороднаго дома, и уже Криводушный, его повренный, посылалъ къ ней своихъ фураражировъ, изъ которыхъ одного, переодтаго въ трубочистово платье, злая скотина, собака, защищающая дворъ,такъ обезобразила, что и узнать его не можно. Впрочемъ Развратъ не унываетъ, онъ велитъ сыпать горстьми золото для подговору слугъ и служанокъ, незнающихъ французскаго языка (стран. 23) и подстрекаетъ Любима, превознося предъ нимъ достоинства Лесты. Разговоръ его съ Любимомъ во второмъ дйствіи очень интересенъ.
Надо знать, что Любимъ, котораго характеръ горящія мысли, честное сердце, блескъ самолюбія и совсть (стран. 27), призжалъ къ загородной своей (стран. 25.) Миланъ потому только, что Леста съ нимъ поссорилась, и вотъ по какому случаю: онъ на балу у ней танцовалъ съ Блистаною и простился съ Лестою, не показавъ виду, любовнаго жара (стран. 29.), а потомъ цлую недлю не былъ. Посл того вздумалъ прихать, но ему говорятъ, что Лесты нтъ дома, что она не здорова, не принимаетъ, и наконецъ вручаютъ ему письмо, въ которомъ она проситъ его къ ней не здить.
Любимъ хотя и отдаетъ справедливость красот ея, говоря: ‘пріятности Лесты разсмотрлъ я прилежно, о коль она прелестна! она не выговариваетъ ни одного слова, чтобъ недостойно оно было ко всегдашнему воспоминанію, не иметъ она ни одного движенія, которое бы не привело въ восхищеніе (стран. 27.)’ — но при всемъ томъ предпочитаешь ей Милану, что видно изъ слдующихъ словъ его къ Разврату: ‘вы знаете уставъ закона….. ваша Леста только хорошенькая, а моя Милана и хороша и чувствительна.’ — Воистинну, мой бдный Любимъ, говоритъ Развратъ,— ты столько жалокъ, сколько никто того не ожидалъ…. запрись лучше съ своею Миланою, ее одну видь, родня твоя не много закричитъ, но что нужды, ты уйдешь въ твой садъ.— ‘Отрицаяся отъ Лесты, я останусь добродтельнымъ’ возражаетъ Любимъ.— ‘Съ такими добродтелями останешься Полковникомъ, да и то, можетъ быть, гарнизоннымъ, да можетъ быть и окорнованнымъ, продолжаетъ Развратъ … а я въ васъ предвидлъ счастливыя расположенія летть къ верьху.’ (стран. 31, 32 и 33).
Хитрый Развратъ, зная вс уловки и раздражая самолюбіе Любима, сказываетъ ему, будто Леста надъ нимъ смялась, и проч.— Прекрасное сіе явленіе было бы очень длинно, еслибъ авторъ искусно его не прекратилъ. ‘Эй! говоритъ Развратъ Любиму, я позабылъ было вамъ сказать, что ду въ деревню, простите, я, можетъ быть, долго съ вами не увижусь.’ Желаю вамъ найти тамъ удовольствіе, говоритъ Любимъ и уходитъ, (стран. 34.)
Какое же намреніе Разврата? Онъ хочетъ, чтобъ Любимъ отъ одного берега отсталъ, а къ другому не присталъ (стран. 34) Вскор является на сцену новое лице, Г. Неуступаловъ, пріятель Разврата, который былъ у своего родителя въ деревн и пришелъ къ концу втораго дйствія.
‘Здравствуй, Господинъ Неуступаловъ! не повстрчался ли съ тобою вышедшій отъ меня Полковникъ Любимъ?’ спрашиваетъ онъ его. Тотъ отвчаетъ: да: я его видлъ… да онъ показался мн, что-то невеселъ и смутенъ, скажите не знаете ли вы тому причины?— ‘Какъ не знать?’ и за симъ Развратъ начинаетъ описывать все подробно, а всего подробне красоту Лесты.— ‘Представь себ, говоритъ онъ, раждающійся ротикъ и глаза, которымъ нтъ конца {Прекрасное выраженіе, которое въ трехъ словахъ заключаетъ весьма много, то есть: глаза, которые проницаютъ въ душу, въ сердце — то есть: глаза, отъ которыхъ ничего не укроется — то есть — но сколько разъ можно поставишь шутъ: то есть?— Прим. Рец.}, украшенныя длинными рсницами чермными, служащими какъ завсою вылетающимъ изъ подъ нихъ лучамъ, цвтъ лица блистающей близны, но натуральный, руки, обточенныя пріятностяліи, ножка маленькая, которой бы и Китай, я чаю, позавидовалъ, станъ, превосходящій описаніе, во всхъ движеніяхъ пріятность, нжность, живость, а въ случа нужды и величество, къ сему побдоносному естеству присовокупи душу лучшихъ качествъ, умъ все изъясняющій и все украшающій, веселость неразлучающаяся съ пріятностью, ей 23й годъ отъ роду {Нельзя было удачне, по моему мннію, окончить сего превосходнаго описанія. Прим. Изд.}!’ (стран. 36.)
Наконецъ Развратъ открываетъ Неуступалову, что построенныя имъ батареи, и сдланныя славныя диспозиціи къ атак Лесты ему не удались, что онъ надется раздразнить самолюбіе Любима такъ, что Леста влюбится въ него по уши, что онъ намренъ прибрать въ свои руки Милану, сдлать изъ Любима ни то, ни с, и спрашиваетъ Неуступалова, апробуетъ ли онъ такой планъ?
Неуступаловъ. Отмщеніе, которое вы исполняете надъ Лестою, есть новаго и знатнаго рода… Любимъ, мн кажется, неспособенъ наказать Лесту. О если бы я на его мст былъ, куда бы я строго ее наказалъ! По описанію, которое вы мн о ней длаете, она достойна наижесточайшихъ поступковъ.
Развратъ. Хорошо, хорошо, Г. Неуступаловъ, я посмотрю прощай до свиданія.
Неуступаловъ. Прощайте, Милостивый Государь! (стран. З7 и 38.)
Оба уходятъ и второе дйствіе оканчивается Какъ жаль, что сіе занимательное лице (Г. Неуступаловъ) уже не появится на сцену, впрочемъ онъ только былъ нуженъ для апробаціи.
Дйствіе третіе открывается въ дом Лесты. Красавица (съ глазами, которымъ нтъ конца) идетъ тихо по театру и не можетъ придумать, что за причина, что Любимъ бывъ у ней на бал, безъ устатку танцовалъ съ Блистаною, посл чего не призжалъ цлую недлю, а потомъ сдлалъ въ одинъ день два визита и прислалъ письмо, наполненное жаромъ любви и покорности. Ей хочется узнать о семъ мнніе Добронравы, ея наперсницы, живущей въ ея дом со времени своего вдовства, и которая, какъ думаетъ она, врно заспалась, пошедши отъ ней за полночь.
Добронрава легка на помин и тотчасъ приходитъ. Я никогда такъ долго не сыпала, какъ прошлую носъ, говоритъ она Лест, и удивляясь, что та не весела, спрашиваетъ: не вчерашніе ли два визита, сдланные ей Любимомъ, тому причиною?— Вы отгадали, отвчаетъ Леста, я васъ давно дожидаюсь и хочу спросить у васъ. Посл сего начинается разговоръ, въ которомъ Леста открываетъ, что запретила Любиліу къ себ здить для спокойствія Блистаны, хотя почти ненавидитъ бдную Блистану за то только, что Любимъ съ нею танцовалъ. Вотъ истинное познаніе человческаго сердца! Какъ живо, какъ сильно представлены страсти, и между тмъ какая завязка!
Опытная вдова Добронрава такъ утшаетъ Лесту: ‘я вамъ сказываю и угадываю на врно, что Любимъ Блистан на бал длалъ одну только маску и точно для того, чтобъ возродить въ васъ ревность, а сей ревности вы сами причиною, (стран. 41). Время дастъ вамъ увидть справедливость моихъ словъ и справедливость Любима, что онъ васъ любитъ, а Блистану никогда.’ (стран. 43.) Ревнивая Леста не подозрваетъ вовсе о страсти Любима къ Милан, и Разврата, который называлъ Милану загородною, называетъ проклятымъ и безчеловчнйшими изъ всхъ смертныхъ.
Можетъ быть, найдутся такіе люди, которые спросятъ, почему Леста иметъ, кром мужа, еще и любезнаго? На это у ней много причинъ. ‘Ты видла, говоритъ она Добронрав, съ какими людьми мужъ мой свелъ компанію: онъ по цлымъ ночамъ просиживалъ у нихъ, ето первое было удовольствіе играть въ карты, быть пьяну и веселиться съ такими, какъ онъ…. Ты знаешь тогда, когда мужъ меня оставилъ, сколько ясъ собою боролась, видя у ногъ многихъ молодыхъ людей, ищущихъ моей любви, и видла, что я оную всегда отвергала, но утрудясь въ мученіяхъ сердечныхъ, лишь увидла Любима, то и начала имть рану воспламененнаго сердца. Ищу везд его…’ (стран. 44.)
Тутъ является Любимъ, который давно уже ищетъ Лесту. Онъ подходитъ къ ней съ робостію и начинаетъ клясться въ любви своей, она изъ ревности, или изъ благопристойности, отвергаетъ сначала любовь его, наконецъ смягчается, кладетъ ему руку на плечо и говоритъ: пусть будетъ вся вселенная у ногъ Блистаны, но ты будь мой, а онъ въ отвтъ ей: ‘когда я теб измню, да будетъ меня преслдовать тартаръ!’ (стран. 49 и 50).
Леста посл того спрашиваетъ Любима: ‘всегда ли ты меня будешь любить и одна ли я буду достойна твоего почтенія?’
Лббимъ. (вздыхая) ‘Ты одна будешь въ моемъ сердц и одна будешь моею, только не слдуй за мною въ бездну. Сія бездна есть мое сердце, когда я въ него войду, тогда все померкнетъ для меня.’
Леста спрашиваетъ Любима: что за бездна въ его сердц?
Ты все узнаешь посл, отвчаетъ Любимъ.
Леспіа. Я хочу знать теперь, а не посл.
Любимъ. Съ чего вы взяли во мн сумнніе? Кто вамъ далъ обо мн имть худыя мысли? Какую тайну хотите вы извлечь отъ меня?
Леста. Полно, не притворяйся, разв ты позабылъ теперешній твой разговоръ?— (стран. 52 и 53.)
Длать нчего! Любимъ признается, что онъ любитъ Милану, но только не подетъ къ ней. Можетъ быть нкоторые вспомня клятвы его Милан въ первомъ дйствіи, удивятся какъ такъ скоро онъ перемнился. Но это случилось за сценою, посл {Не прежде ли? См. стран. 17. Прим. Изд.} перваго дйствія, и вотъ какъ: — онъ увидлъ Милану съ унылымь видомъ, съ печальнымъ взоромъ, безъ убранства въ окн ея комнаты, бросился къ ней и въ торопливости уронилъ письмо Лесты — искалъ его, не нашелъ, не сметъ показаться къ Милан и ее больше не увидитъ. (стран. 55.)
Леста разсердилась и не на шутку. Любимъ сколько ее ни уговаривалъ, она осталась неумолимою. Возвратись въ первыя твои объятія… Живи счастливо и меня не видъ боле… удались!’ (стран. 55.) Сказавъ сіе, она уходитъ — а Добронрава еще въ конц предыдущаго явленія, не сказавъ ни слова, тихонько удалилась.
Любимъ, говоря, что слезы собираются на сердц его, угнтаютъ его, но не исходятъ, и назвавъ Разврата гнуснымъ содтелемъ своихъ напастей — уходитъ.
Леста опять приходитъ съ Добронравою благодаря Бога, что не поверглась въ объятія Любима, которыя уже были отверзсты и въ которыя она сама броситься хотла! (стран. 56.)
Дйствіе быстро приближаясь къ концу, становится еще занимательне.
На сцену приходитъ нарочный, въ дорожномъ плать, съ писмомъ къ ней и къ ея матушк. Она спрашиваетъ: отъ кого?— ‘Вы сами, сударыня, увидите изъ онаго ‘ — отвчаетъ онъ — и уходитъ.
Леста читаетъ.— Это письмо отъ покойнаго ея мужа, который увдомляетъ ее о своей кончин.— Я иду предстать предъ Судію… я умираю преступникомъ, пишетъ онъ. (Надобно замтить, что мужъ Лесты наканун похалъ въ деревню и неизвстно отъ чего захворалъ и померъ.) Г. Ганинъ сею нечаянностію даетъ прекрасный нравственный урокъ. Я вся дрожу, говоритъ Леста Добронрав, поведи меня скорй въ спальню. Об уходятъ, занавсъ опускается, но дйствіе еще не кончится Это ново на нашемъ театр, впрочемъ сдлаетъ эффектъ. Въ слдующемъ явленіи занавсъ опять подымается. Леста и Добронрава выходятъ снова, но уже об въ траур. Слдовательно, между 7 и 8 явленіемъ, пока он переряжаются, авторъ сдлалъ промежутокъ для отдыха актеровъ и зрителей, а между темъ Леста выздоровла и переодлась.—
Отослала ли ты письмо моего мужа къ матушк въ деревню? спрашиваетъ она Добронраву. (Надобно знать, что и мать Лесты ухала на канун въ деревню) — Отослала, отвчаетъ Добронрава.
‘Я думаю, она позоветъ меня къ себ.’
— И вы согласитесь на то?— спрашиваетъ удивленная наперсница.
Леста. Конечно, тамъ я буду спокойне, чемъ здсь, тамъ на един въ рощахъ, въ лсахъ, въ поляхъ и при источникахъ водъ, буду видть ихъ природу буду, ими утшаться, тамъ буду безъ помшательства размышлять о моей жизни, о тхъ несчастіяхъ и печаляхъ, какія я въ такихъ молодыхъ моихъ лтахъ понести была должна.
Добронрава. Печали имютъ свое время, он никогда не останавливаются на однихъ мстахъ, он переходятъ отъ одного предмета къ другому для того, чтобъ облегчить первой. Такъ теперь и съ вами то случилось: вы были за мужемъ, но его не видали,онъ и живой для васъ былъ мертвымъ. (стран. 59 и 60.) Однакожь, сказать мимоходомъ, Леста иметъ отъ него двухъ дтей.—
А что же чувствительная Милана, которая столько восхищала въ первомъ дйствіи? Что съ ней сдлалось? И почему она какъ въ воду канула?— Но авторъ зналъ, что время удовлетворить любопытству зрителей и Добронрава увдомляетъ Лесту, что Милана ушла ночью въ неизвстный никому монастырь (безъ сомннія, въ женской? а вещи, которыя ей принадлежали, вс отказала любимиц своей Безцнной письменно, Любиму жъ прислала письмо, называя его противъ себя измнникомъ и варваромъ. Все это разсказала Добронрав двушка, раздвая ее вчера въ вечеру, а двушка узнала о томъ отъ лакея Любима, который, по словамъ того лакея, не вызжаетъ никуда, никого не принимаетъ и ходитъ по комнат, какъ помшанной (стран. 6о и 6й.)
Леста въ задумчивости проходитъ по театру нсколько разъ и сожалетъ, что безъ изслдованія настоящей причины осердясь, горячо съ Любимомъ поступила…Мн и самой теперь жалко слышать его положеніе. Я знаю, что онъ меня любитъ, и вижу, что для меня и Милану онъ оставилъ, но что длать? а особливо при теперешнемъ моемъ обстоятельств.— Ты знаешь, что я нын не то, что была прежде, теперь я вдова.’ (стран. 61 и 62.)
Любимъ тутъ какъ тутъ. Онъ пришелъ упросить Лесту выслушать его просьбу и содрогается, увидя ее облекшеюся въ ненавистную одежду, т. е. въ траур Она объявляетъ ему, что супругъ ея окончилъ дни свои на семъ свт.— ‘Вы запретили мн себя видть, говоритъ. Любимъ, и я тому повиновался, но сіе запрещеніе разстроило всю мою душу и съ тмъ вмст мое здоровье, связи онаго и мой разумъ. Не уже ли вы, сударыня, неумолимы? Неужели я Васъ столь много прогнвалъ моимъ откровеніемъ, что жестокой приговоръ вашъ долженъ исполниться непремнно. Я Васъ прошу, Бога ради, перемните оной и не дайте мн умереть. Смерть уже стоитъ за моими плесами и ежели вы еще разъ … тогда меня ничего уже не останется. Гробъ для меня отверзстъ и я сойду въ него, пусть сіе будетъ вашимъ веселіемъ.’ (стран. 62 и 63.)
Какъ не тронуться такимъ монологомъ!— Будь счастливъ, отвчаетъ Леста, я тебя прощаю — и соглашается, на бракъ съ нимъ, впрочемъ не тотчасъ, но беретъ съ него клятвенное общаніе: ты будешь ожидать соединенія нашего, покуда трауръ съ плечъ моихъ не свалится. (стран. 63 и 64.)
Тутъ прибгаютъ дти ея отъ покойнаго мужа, съ Добронравою, которая опять ушла тихомолкомъ, лишь только вошелъ Любимъ. Догадливая наперсница знала, что была бы лишней, когда прихалъ молодой гость къ молодой вдов.— Любимъ цлуетъ дтей Лесты и клянется Творцемъ вселенныя — что они будутъ дти его съ сего часа.
Леста спрашиваетъ дтей: будутъ ли они любитъ Любима и называть отцемъ?
Какъ вамъ угодно {Какое милое простодушіе! Какая трогательная сцена! Не возможно читать безъ слезъ! Это же на театр? Прим. Изд. Бл.}, говорятъ за одно благовоспитанные малютки, ежели вы прикажете. Потомъ — взглянувшись другъ на друга и взявшись за руки, подбгаютъ къ Любиму, упадаютъ на колни и кричатъ: ‘прими насъ въ твое покровительство и будь намъ милой Папинька!’
Любимъ въ восторг, прижимаетъ ихъ къ сердцу.— ‘О невиннъія души, уподобляющіяся ангеламъ! О младенцы! О чада добродтели!— восклицаетъ онъ — я клянусь Богомъ, что смерть одна разлучить меня съ вами можетъ.’ (стран. 65 и 66.) Наконецъ Леста соглашается съ нимъ вмст хать къ родительниц своей и просить благословенія на бракъ — чемъ и кончится Драмма Любимъ, а вмст третіе и послднее дйствіе .
Такова-то сія неподражаемая Драмма, которая можетъ смло стать на ряду со всми произведеніями всемірной словесности, и которую ни съ чемъ лучше нельзя сравнить, какъ съ садомъ ея автора, состоящимъ противъ большой Охты, съ садомъ, въ которомъ прохлада, тнь густыхъ деревъ, пріятное разнообразіе и счастливо придуманныя нечаянности на всякомъ шагу то увеселяютъ, то удивляютъ гуляющихъ {Прекрасный садъ! не великъ, но въ немъ все почти есть: деревья разныхъ родовъ, цвты, овощи, дорожки, скамечки? гроты, пещеры, бесдки и павильоны (особенно замчателенъ изъ сихъ послднихъ тотъ, на дверяхъ котораго находится слдующая замысловатая надпись: не за чемъ далеко и здсь хорошо, фонтаны, пруды, корабли, попугаи, кролики, мостики, горы, качели разнаго рода, кегли, памятники, крпость съ пушками и съ подземельями, бюсты и статуи алебастровыя, чугунныя и мраморныя, изображающіе разныхъ языческихъ боговъ и великихъ мужей, какъ то: Венеру — Медицисъ, Клоринду, Каракаллу,Сократа, Уликса и проч. и проч. Добрый хозяинъ позволяетъ всмъ гулятъ въ саду своемъ. Не знаю, существуетъ ли теперь надпись, которую года три назадъ видлъ я на заднихъ воротахъ сего сада: для добрыхъ, честныхъ и безъ собакъ.— По воскресеньямъ лтомъ всегда почти бываетъ тутъ музыка. Нигд, на открытомъ воздух, не проводилъ я съ такимъ удовольствіемъ время, какъ въ саду почтеннаго и гостепріимнаго Егора едоровича Ганина.
Одинъ молодой Поэтъ (И. Георгіевскій. С. М. А.), приведенный въ восторгъ красотами сего сада, сочинилъ слдующую къ оному надпись:
Армидины сады Поэтамъ лишь извстны,
И только видимъ мы у Тасса ихъ въ стихахъ,
Но садикъ Ганина, по истин чудесный,
У насъ не въ басняхъ онъ — у каждаго въ глазахъ.
Надпись сія напечатана будетъ въ третей части Дтской Музы, или первыхъ опытовъ въ стихахъ Ивана Георгіевскаго, посвященной Е. B. Е. . Танину. Тамъ же между прочими, весьма хорошими стихотвореніями, находится и другая, поистин чудесная) надпись къ моему портрету.
Измайловъ, нашъ пвецъ! чтобъ геній твой хвалить,
На это съ геніемъ потребенъ умъ родиться,
Но мой долгъ твоего даръ генія лишь чтить,
Внимать гармоніи и генію дивиться.
Сколько тутъ ума и генія!— Непремнно велю теперь списать съ себя портретъ и отдамъ оный выгравировать съ сею, весьма лестною, для меня надписью. Изд. Благ.}.