Время на прочтение: 9 минут(ы)
Спутники Чехова. Под ред. В. Б. Катаева. М., Изд-во Моск. ун-та, 1982.
Визиты
Слезы крокодила
(Из записок служащего человека)
…Назвался груздем — полезай в кузов. Приехал в новый город — делай визиты… Облачился во фрак и белый галстук и начал. Пошел к Фейзулину. Встретила растрепанная девчонка и повела в гостиную. Вышел тощий, как палка, господин с трясущейся головой и пригласил сесть.
— Милости прошу… очень рад… Служить приехали? Доброе дело, доброе дело… Колька, не шали, выпорю! Ну куда ты, дьяволенок, за лампою полез? Разобьешь… Устали, я думаю, за дорогу…
— Да, устал…
— Так отдыхайте… Хороший у нас городок… Клуб есть… Николай, ну что же ты за анафема! Перестань, идол… ей-же-ей, лупцовку задам… Наказание господне мне с этим мальчишкой: мать уехала к родным в гости, а он мне вот какую голову сделал! Ну, приедешь, Акулина Кондратьевна, я тебе скажу спасибо… Были у Попова?
— Нет, еще не был…
— Побывайте у него: хороший человек, пригодится. Только в разговоре не упомяните как-нибудь нечаянно, что у него рожки на лбу… У нас тут в прошлом году полк стоял, так это его супруга, знаете ли, согрешила… Страсть он этого не любит, когда напоминают. Колька, да перестанешь ли ты?! Нет, видно, надо тебя драть.
Фейзулин снял с живота ременной пояс, поймал мальчишку и, сказав мне: ‘Погодите одну минутку’, стал его сечь. Порка продолжалась добрых две минуты. Колька орал так, что душу выворачивало. Я пробовал раскланяться, но добрый хозяин ни за что не хотел подать мне руки прежде чем не кончит экзекуции. Наконец он, весь красный и запыхавшийся от труда, подал мне руку и сказал:
— Сами видите, с таким стервецом ничего не поделаешь… Голову ему снять мало. Будем знакомы… Почаще… Я тебя, живодер паршивый!.. У Попова будете, так не слушайте, когда он про мою жену говорить вам будет: все врет… Прощайте.
Пошел к Попову. Этот оказался толстеньким, лысеньким человечком с трубкой.
— Черт вас занес в наш городишко! — встретил он меня.— Народ все дрянь, общества — никакого… Жалко вас, ей-богу жалко, и даже, извините меня, скажу прямо: глупо вы сделали, что из Питера уехали… Право, глупо… И даже в дураки записать могу… Виданое ли дело, чтобы живого человека запихали в нашу трущобу?! А?! Нет, вы мне скажите!.. Свиньи и больше ничего… Были у Фейзулина?
— Был…
— Хороший он человек, но жена у него — лучше бы умерла… Такая баба, что ой-ой-ой!.. Полк у нас тут стоял, так ни одного офицера не было, чтобы она ему любовных записочек не писала… Скажите пожалуйста! Такого человека — и вдруг в нашу трущобу… И зачем вас черт принес?! Дурак вы, ей-богу дурак. Водку пьете?
— Пью перед обедом.
— А! Это — другое дело… Тогда я — дурак: не догадался. Лиза, дай-ка сюда четвертную… У нас водка местная — сивуха… Стакан залпом выпьете? Нет? Ну, значит, дрянь вы человек… Говорил что-нибудь Фейзулин про мою жену? По глазам вижу, что говорил… Семь незаконнорожденных каждый год плодит… Ну-ка водочки… Хороший человек, но свинья. Смотрел бы за супругою лучше… За ваше здоровье!.. Вы теперь куда? К Хомутову? Валяйте, только предупреждаю: он по должности вам вопросы задавать начнет, так вы отвечайте. Он любит этот порядок. А человек он добрый… Так для проформы… Вы ему наврите, он всему поверит. Закусите-ка, да еще по одной хватим… А вы дурак, ей-богу дурак… Слава богу, что хоть водку пьете… Свиньи поганые… Ну, до свидания… не задерживаю… А еще водочки на дорожку? Не хотите? Не надо… А все-таки — дурак…
От Попова я отправился к Хомутову. Он встретил меня в кителе и молча указал на стул.
— Благодарю за честь-с,— начал он.— Служить приехали? Из Питера?
— Да.
— Родители есть у вас?
— Есть: папаша и мамаша.
— Очень приятно-с… А как звать их?
— Папашу — Павел Егорович.
— А мамашу?
— Евгения Яковлевна.
— Так-с, так-с… Славные старички… Нда… гм… Братья есть у вас?…
— Как же… пятеро…
— А по именам?
— Антон Павлович, Николай Павлович, Иван Павлович…
— Трое-с. А еще?
— Михаил и сестра Марья…
— Приятно, очень приятно… И у всех паспорта есть?
— У всех, ей-ей…
— Ну, это хорошо-с… Да-с… гм… да… Так вот-с… Знакомых имеете?
— Конечно…
— А например?
— Дюковский Михаил Михайлович… Служит…
— Очень, очень хорошо. Благонамеренные?.. Да… гм…
— Могу поручиться… Позвольте пожелать вам всего хорошего и откланяться.
— Спасибо-с, с-с. Заходите вечером чайку попить… А, кстати, запишите мне ваших родных на бумажку… так, для сведения… Они люди прекрасные, но все же, знаете, по службе… Осторожность… Может быть, у вас брат беспаспортный есть?.. Нельзя-с… Будьте здоровы-с. Благодарю за честь-с…
Я вышел, обливаясь потом. Завтра еще десяток визитов! Что я буду делать? Что говорить? А тут еще сзади по стопам и солдат идет… Тьфу!..
Небо заволокло тучами. Дождь печально колотил в стекла и нагонял на душу тоску. В задумчивой позе, с расстегнутым жилетом, и заложив руки в карманы, стоял у окна н смотрел на улицу Поликарп Семенович Иудин.
‘Ну что такое наша жизнь? — рассуждал он в унисон с плачущим небом.— Что она такое? Книга какая-то с массой страниц, на которых написано больше страданий и горя, чем радостей… На что она нам дана? Для чего? Ведь не для печалей же бог создал мир! А выходит наоборот. Слез больше, чем смеха…
Иудин вынул правую руку из кармана и почесал затылок.
‘Н-да,— продолжал он задумчиво,— в плане мироздания не было нищеты, продажности и позора, а на деле они есть. Их создало само человечество. Оно само породило этот бич. А для чего, спрашивается, для чего?’
Он вынул левую руку и скорбно провел ею по лицу.
‘А ведь как легко можно было бы помочь людскому горю… стоило бы только захотеть. Вот, например, идет богатая похоронная процессия. Шестерня лошадей в черных попонах везет пышный гроб, а сзади едет чуть ли не на версту вереница карет. Факельщики важно выступают с фонарями. На лошадях болтаются картонные гербы: хоронят важное лицо, должно быть, сановник умер. А сделал ли он во всю жизнь хоть одно доброе дело? Пригрел ли бедняка? Конечно, нет… Мишура!..’
— Что вам, Семен Иваныч?
— Да вот затрудняюсь оценить костюм. По-моему, больше шести рублей под него дать нельзя, а она просит семь, говорит — детишки больны, лечить надо.
— И шесть много. Больше пяти не давайте. Только осмотрите хорошенько, нет лн дыр и пятен… ‘Нда-с, так вот она — жизнь. А за катафалком тянется сосновый гроб. Сзади плетется, шлепая по грязи, только одна старушонка. Она, быть может, укладывает в могилу и свое дневное пропитание… А спросить-ка, даст ли ей хоть копейку вот эта дама, которая сидит в карете? Конечно, нет…’ Что там еще?
— Шубку старуха принесла… Сколько дать?
— Мех заячий… Ничего, крепка, рублей пять стоит. Дайте три рубля, и проценты, разумеется, вперед… ‘Где же, в самом деле, люди, где их сердца? Бедняки гибнут, а богачам и дела нет…’
Иудин прижал лоб к холодному стеклу и задумался.
ГБЛ — Государственная библиотека СССР имени В. И. Ленина. Отдел рукописей (Москва).
ГПБ — Государственная публичная библиотека имени M. E. Салтыкова-Щедрина. Отдел рукописей (Ленинград).
ИРЛИ — Институт русской литературы (Пушкинский дом) Академии наук СССР. Рукописный отдел (Ленинград).
ЦГАЛИ — Центральный государственный архив литературы и искусства (Москва).
Вокруг Чехова — Чехов М. П. Вокруг Чехова. Встречи и впечатления, изд. 4-е. М., 1964.
Лейкин — Николай Александрович Лейкин в его воспоминаниях и переписке. Спб., 1907.
ЛН — Чехов. Литературное наследство, т. 68. М., 1960.
Письма Ал. Чехова — Письма А. П. Чехову его брата Александра Чехова. Подготовка текста писем к печати, вступит. статья и коммент. И. С. Ежова. М., 1939 (Всес. б-ка им. В. И. Ленина).
Чехов в воспоминаниях — А. П. Чехов в воспоминаниях современников. М., 1947.
Александр Чехов был первым критиком литературных опытов младшего брата Антона: ‘В безотцовщине две сцены обработаны гениально, если хочешь, но в целом она непростительная, хотя и невинная ложь. […] Что твоя драма ложь — ты это сам чувствовал, хотя и слабо и безотчетно, а между прочим ты на нее затратил столько сил, энергии, любви и муки, что другой больше не напишешь’ (Письма Ал. Чехова, с. 50—51). Он же, будучи студентом физико-математического факультета Московского университета и автором, печатавшимся в юмористических журналах и газетах, пытался пристроить в ‘Будильник’ анекдоты и остроты, присылавшиеся ему из Таганрога братом-гимназистом.
Однако к началу 80-х годов роли переменились. Чехов не только будет анализировать произведения старшего брата, давать оценки и советы, он в письмах к нему станет его литературным и духовным учителем.
Ал. П. Чехов, по характеристике младшего брата Михаила,— ‘интереснейший и высокообразованный человек, добрый, нежный, сострадательный, изумительный лингвист и своеобразный философ’ (Вокруг Чехова, с. 45). Таким он и предстает в своих письмах к брату Антону. ‘Твои письма […] — писал Чехов,— я причисляю к первостатейным произведениям и охраняю их’ (П 1. 43), ‘Ты прекрасный стилист, […] ты остроумен, ты реален, ты художник’ (П 1, 54), ‘Твое поздравительное письмо чертовски, анафемски, идольски художественно. Пойми, что если бы ты писал так рассказы, как пишешь письма, то ты давно бы уже был великим, большущим человеком’ (П 1, 194).
Однако судьба Ал. П. Чехова-литератора сложилась как судьба ‘писаки средней руки’ (П 1, 93). В студенческие годы, а затем, во время службы в таганрогской (1882—1884), петербургской (1885) и новороссийской (1885—1886) таможнях он пишет рассказы для юмористических журналов, с 1886 года и до конца жизни Ал. Чехов — штатный сотрудник газеты ‘Новое время’, он редактирует специальные издания ‘Слепец’, ‘Пожарный’, ‘Вестник Российского общества покровительства животным’, пишет ради дополнительного заработка и в другие газеты.
На свою работу в ‘Новом времени’ (с жалованьем 60 рублей в месяц, не считая построчной платы) он смотрит как на успех, награду после долгих жизненных мытарств. В письме к брату в 1888 году Ал. П. Чехов подводил первые жизненные итоги:
‘Возьми на себя труд проследить мою жизнь. Что она дала мне? До 20 лет порка, замки, […] лавка, прогулка в казенном саду, как именины, как благостыня, ниспосланная откуда-то свыше. Студенческие годы — запуганность, вечный страх III отделения, подавленность […] пивные экскурсии, братья Третьяковы и т.д. И, наконец,— естественник, основательно изучивший химию — никому не нужный… Далее — таможенная служба. Но перед ней еще попытка стать на литературную почву в ‘Зрителе’. […] Обманутые надежды Палогорычей (П. Е. Чехов — В. К.), беззаконно-живущие, Мося (дочь от первого брака — В. К.), мои радости, ее смерть, сумасшедшая поездка на Кавказ и слепота. Последнее ты знаешь. Вся жизнь была не для себя. Годы ушли. Теперь я, после долгих скитаний, нащупал наконец, как мошка усами, дорогу и не сойду с нее…’ (Письма Ал. Чехова, с. 214). Занять независимую позицию в ‘Новом времени’ (к чему призывал его А. П. Чехов) он так и не смог.
Временами могло казаться, что занять более видное место в литературе Ал. П. Чехову мешает слава его брата. Литератор А. М. Хирьяков вспоминал: ‘Меня обидели,— заявил он однажды мне, входя в редакцию (газеты ‘Сын отечества’ — В. К.) — Павленков обидел. Вот, как вам это нравится? — и он протянул только что вышедший тогда карманный энциклопедический словарь Павленкова. […] Полюбуйтесь. Сперва заметка об Антоне, а потом обо мне. И обо мне начинается так: ‘Чехов Александр Павлович — брат предыдущего’. А, что вы на это скажете? ‘Брат предыдущего’! Почему это брат предыдущего? Ведь я же старше Антона. Так что я предыдущий. И в литературе я выступил раньше Антона. Опять-таки я предыдущий. Да и, наконец, по алфавиту, по алфавиту-то, ведь Александр раньше Антона должен стоять, так что никак не Антон, а я предыдущий. Свиньи!..’
Все это было сказано очень добродушно, но можно было видеть, что рядом с этим добродушием сквозила и какая-то обида. […] Он прекрасно сознавал превосходство брата и нисколько не завидовал, а гордился им. Обида была глубже и заключалась в невнимании критики, в отсутствии сколь-нибудь серьезной оценки его, Александра Чехова, дарований. […] Столько лет работы и нет оценки. Вот что обидно. И ему хотелось хоть искусственным образом добиться этой оценки’ (Хирьяков А. Отрывки воспоминаний. Александр Павлович Чехов.— Таганрог, Литературный музей А. П. Чехова. Фонд И. В. Федорова).
Однако его произведения 80-х годов, оценку которым давал Чехов в своих письмах, во многом объясняют, почему творчество небесталанного литератора могло впоследствии заслужить обидное невнимание читателей и критики. Чехов отмечает как основные недостатки произведений брата небрежность, субъективность, отсутствие новизны в темах, стиле. Он советует брату-писателю избавиться от ‘этой слезоточивости, этой одышки от радости и горя […] выбрасывать себя за борт всюду, не совать себя в герои своего романа. […] Из твоего материала можно ковать железные вещи, а не манифесты’ (П 1, 54—55). ‘Не выдумывай страданий, к[ото]рых не испытал, и не рисуй картин, к[ото]рых не видел, ибо ложь в рассказе гораздо скучнее, чем в разговоре…’ (П 1, 230).
В письмах 80-х годов к брату Александру Чехов формулировал положения своей новаторской поэтики. Но речь шла не только о новизне, которой так не хватало произведениям Александра Чехова. Главное, убеждал Чехов брата, серьезное отношение к писательскому труду. Субъективности, узости должен быть противопоставлен ‘метод научный’ (П 1, 66). Малописание, лень, отсутствие обработки нетерпимы. ‘У нас задача общая и понятная: думать, иметь голову на плечах…’ (П 1, 58). ‘…бди, блюди и пыхти, по пяти раз переписывая, сокращая…’ (П 1, 177). ‘Отчего ты мало пишешь? […] Все те рассказы, которые ты прислал мне для передачи Лейкину, сильно пахнут ленью. […] Литература для тебя труда не составляла, а ведь это труд!’ (П 1, 230).
Чехов предъявлял другим требования, которым подчинил собственные жизнь и творчество. ‘Тут нужны беспрерывный дневной и ночной труд, вечное чтение, штудировка, воля… Тут дорог каждый час…’ (П 1, 225). Ал. Чехов так и не написал ни одной ‘железной вещи’. По словам его биографа И. С. Ежова, ‘Александру Чехову как литератору не удалось выбиться в передние ряды: добросовестный репортер, незначительный и неоригинальный публицист и скромный беллетрист — вот все, чего он успел достигнуть за свой 36-летний трудовой путь’ (Письма Ал. Чехова, с. 16).
Исторический очерк пожарного дела в России. Спб., 1892.
Химический словарь фотографа. Спб., 1892.
Птицы бездомные. Сборник рассказов. Спб., 1895, 2-е изд.— 1897.
Святочные рассказы. Спб., 1895, 2-е изд.— 1896.
Алкоголизм и возможная с ним борьба. Спб., 1897.
Хорошо жить на свете!.. Повесть. Спб., 1904.
А. П. Чехов — певчий.— ‘Вестник Европы’, 1907, кн. 10.
Антон Павлович Чехов — лавочник.— ‘Вестник Европы’, 1908, кн. 11.
Из детства Антона Павловича Чехова. Спб., 1912.
В гостях у дедушки и бабушки. Страничка из детства Антона Павловича Чехова. Спб., 1912.
Ежов И. С. Александр Павлович Чехов и его переписка с братом Антоном Павловичем.— Письма Ал. Чехова, с. 3—27.
Чехов М. П. Вокруг Чехова. Встречи и впечатления, изд. 4-е. М., 1964.
(Из записок служащего человека)
Впервые — ‘Осколки’, 1885, No 40, подпись: Алоэ. Печатается по тексту журнала.
Чехов писал Н. А. Лейкину в октябре 1885 года: ‘Читал я ‘Визиты’ Aloe. Для чего ему понадобилась длинная поминальница с перечислением родни и знакомых, не понимаю… На знакомых вообще неприятно действует, если они видят в печати свою фамилию, а читателям неинтересно’ (П 1, 164). Ал. П. Чехов, не раз называл героев своих произведений именами родных и знакомых, описывал в них быт семьи Чеховых. В рассказе ‘Визиты’ Ал. П. Чеховым упомянут, кроме родителей, братьев и сестры, также знакомый семьи Чеховых M. M. Дюковский. Чехов будет советовать брату: ‘… не употребляй в рассказах фамилии и имена своих знакомых’ (II 1, 177) и еще через несколько лет: ‘… твоя ‘Копилка’ безобразна и возбуждает чувство досады. К чему Наташа, Коля, Тося? Точно вне тебя нет жизни?! И кому интересно знать мою и твою жизнь, мои и твои мысли? Людям давай людей, а не самого себя’ (П 3, 210).
Приехал в новый город…— Начав в 1885 году служить в таможне Новороссийска, Ал. П. Чехов сообщал Лейкину, что новороссийский полицмейстер и жандармский офицер следят за его поведением и поэтому он остерегается открыто посылать свои произведения в редакции журналов и газет (см. П 1, 403).
Впервые — ‘Осколки’, 1886, No 12, подпись: Агафопод Единицин. Печатается по тексту журнала.
Получив в марте 1886 года от Ал. П. Чехова из Новороссийска несколько рассказов, Чехов писал брату: ‘Все те рассказы, которые ты прислал мне для передачи Лейкину, сильно пахнут ленью. Ты их в один день написал? Из всей массы я мог выбрать один отличный, талантливый рассказ…’ (П 1, 230). Последние слова можно отнести к ‘Слезам крокодила’, так как только этот рассказ Ал. П. Чехова был напечатан в ‘Осколках’ в марте 1886 года. В списке посланных Ал. П. Чеховым рассказов нет названия ‘Слезы крокодила’. Возможно, первоначально рассказ назывался ‘И волки сыты, и овцы целы’ (Письма Ал. Чехова, с. 133).
Прочитали? Поделиться с друзьями:
