ПУШКИН
ПУШКИН
П. С. Коган.
‘Литературная Газета’, No 7, 1929
Пушкин, Коган Петр Семенович, Год: 1929
Время на прочтение: 3 минут(ы)
‘Я не понимаю, как можно не гордиться своими историческими предками. Я горжусь тем, что под выборной грамотой Михаила Федоровича есть пять подписей Пушкиных’.
Так говорил в 1829 году Пушкин, которому принадлежат известные строки скорби о том, что ‘в нашем тереме забытом растет пустынная трава, что геральдического льва демократическим копытом теперь лягает и осел’. Пушкин был ‘сын своего века и сын своего класса. Известен его спор о Рылеевым и письмо последнего: ‘Тебе ли чваниться пятисотлетним дворянством?..’
Мы не скорбим больше об исчезновении боярских родов и геральдических книг. И тем не менее, Пушкин остается великим учителем и любимым поэтом наших дней. Для того, чтобы об’яснить это явление, нет надобности возрождать сданные в архив идеи о ‘надклассовых поэтах’, о гениях, воплотивших в своих созданиях ‘народную сущность’ и т. п. ‘Капитанская дочка’ — гениальная вещь, по кто же станет спорить о том, что, читая эту повесть, мы видим только одну сторону крепостного права, что мы начинаем любить беззаветно преданных, безответных Савельичей, что мы не ощущаем трагизма крепостнического уклада, что в этом строе Пушкин усматривает, да и не мог не усмотреть но своей классовой природе, исключительно моменты патриархальной идиллической красоты.
Это не мешало ему видеть ‘везде невежества губительный позор’, переживать приливы возмущения при виде то-то, как ‘барство дикое без чувства, без закона, присвоило себе насильственной лозой и труд, и собственность, и время земледельца’, видеть ‘бичи, везде железы, законов гибельный позор, неволи немощные слезы’.
Это сочетание сословной гордости и свободолюбивых идей характерно не только для нашей дворянской поэзии первой половины девятнадцатого века. Умирание дворянства и торжество буржуазии — процесс, возникший в одних странах раньше, в других — позже, но это именно тот процесс, который обусловил поэзию и Байрона, и Шатобриана, и графа Леопарди, и ряда других аристократических поэтов к всю поэзию кающегося дворянства или ‘лишних людей’ у нас в России. Пушкин несомненно переживал эту драму. Он не гордился своим ‘мещанством’. В стихах ‘не якшаясь с новой знатью, я крови спесь угомонил’ не мало жгучей горести. Пушкин не принадлежал к богатому и чиновному дворянству. Определяя его социальное положение в современных терминах, следует признать, что он был близок к тому, что мы называем теперь разночинным интеллигентом.
Его своеобразное социальное положение в эпоху начинающегося процесса перерождения среднего и мелкого дворянства в буржуазию, обусловило то противоречии, которые мы находим в его поэзии. В ней переплетаются и презрение к большому свету, и воспитанное веками сродство с понятиями и чувствами этого света, и барская гордость своим родословным деревом, и независимость писателя-разночинца. От Пушкина ведут начало мотивы колебаний и метаний в последующей дворянской литературе. Он родоначальник ее стиля, вплоть до Толстого.
Но Пушкин жил в эпоху, когда дворянство еще слабо ощущало начинающийся кризис, когда оно жило еще созданием всей полноты своего политического и имущественного значения, когда писатель, дышавший атмосферой этого класса, без надрыва, смело и гармонически воспринимал явления действительности. Подобно Гете, Пушкин чаще ощущал соответствие дворянского господства со всей общественной структурой, чем возникающие общественные противоречия. Только в этом смысле его можно назвать национальным или народным поэтом, в том смысле, что класс, к которому он принадлежал, в целом формировал еще жизнь остальных слоев населения по образу и подобию своему.
Именно этот Пушкин, как мне уже приходилось указывать в своих работах, вошел в сознание читающих масс, стал величайшим из наших поэтов с ясным, светлым и гармонирующим миросозерцанием, с глубоким пониманием людей, поэтом мирового значения,
К этому Пушкин более всего применит слова, сказанные Баратынским о Гете: ‘Ничего но ославлено им под солнцем живых без привета, на все отозвался он сердцем своим, что просит у сердца ответа… Все дух в нем питало: труды мудрецов, искусств вдохновенных созданья, преданья, заветы минувших веков, цветущих времен упованья’… Это Пушкин ‘Евгения Онегина’, ‘Бориса Годунова’, ‘Скупого Рыцаря’, ‘Моцарта и Сальери’, ‘Русалки’, гордый и спокойный поэт ‘Памятника’ и ‘Пророка’. Он больше всего сын своего класса и своего времени, счастливый Пушкин, классик, в мироощущении которого гармония побеждает диссонансы, созерцание торжествует над трудом и действием. Об этом Пушкине сказал Блок: ‘Наша намять хранит с малолетства веселое имя — Пушкин… Пушкин так легко и весело умел нести свое творческое бремя, посмотри на то, что роль поэта — нелегкая и невеселая, она — трагическая, Пушкин вел свою роль широким, уверенным и вольным движением, как большой мастер…’
В этом смысле, Пушкин наш. если наше то будущее, которое явится в результате нашей напряженной борьбы. Если он не поэт борьбы, то он образ, идеал той будущей, полной интеллектуальной свободы, того периода, когда человеческое мышление, не искажаемое экономическим рабством, перестанет искажать мир, когда, по выражению Маркса, человечество выйдет из пролога истории. Таких, как он, имел в виду Жорес, когда писал: ‘И во мраке бессознательного периода высокие умы возвышались до свободы: ими подготовляется и в них возвещает о себе человечество’.