Протоплазма и витализм, Бородин Иван Парфеньевич, Год: 1893 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 31 минут(ы)

ПРОТОПЛАЗМА И ВИТАЛИЗМЪ.

И. П. Бородина.

(Рчь, произнесенная *) 28 декабря 1893 года на юбилейномъ собраніи по случаю 25-лтія Общества естествоиспытателей при Императорскомъ С.-Петербургскомъ университет).

*) Во избжаніе недоразумній, я долженъ замтить, что рчь была произнесена, не будучи написанной. Поэтому за буквальную точность выраженія я ручаться ни въ какомъ случа бы не могъ. Но. и помимо того, моя рчь является здсь въ печати въ нсколько измненномъ вид, отчасти потому, что я слышалъ много нареканій на ея краткость, отчасти же съ цлью сдлать ее еще боле понятною для большинства.

Мм. гг.!

Почти полвка тому назадъ въ естествознаніи родилось новое понятіе, а въ научномъ язык, соотвтственно тому, появилось новое слово, новый терминъ, которому суждено было играть огромную роль въ исторіи человческой мысли и произвести своего рода переворотъ въ нашихъ воззрніяхъ на природу живыхъ тлъ. Терминъ этотъ — протоплазма. Протоплазмою назвалъ въ 1846 году Моль {Гуго фонъ-Моль, одинъ изъ знаменитйшихъ микроскопистовъ, былъ профессоромъ въ Тюбинген съ 1835 г. и до самой смерти своей (1872). На русскомъ язык существуетъ (довольно безграмотный) переводъ его извстной книги ‘Основанія анатоміи и физіологіи растительной клточки’. Спб. 1865.} азотистую, подвижную, обыкновенно мелкозернистую слизь, находящуюся внутри такъ-называемыхъ клточекъ растенія. Что внутренность всхъ органовъ растенія разбита твердыми перегородочками на замкнутыя каморочки микроскопической величины, это было извстно почти за двсти лтъ до Моля. Какъ только, во второй половин XVII вка, устроенъ былъ крайне несовершенный микроскопъ и, любознательности ради, примненъ къ разсматриванію разрзовъ растительныхъ частей, такъ сразу же былъ открытъ капитальный фактъ клтчатаго строенія растеній. Вмст съ нимъ пытливому уму человка открылся для изслдованія новый міръ. Долгое время вниманіе ученыхъ, однако, всецло устремлялось на изученіе самыхъ перегородокъ, необычайнымъ разнообразіемъ своимъ дйствительно доставлявшихъ для этого богатйшій матеріалъ, въ свойствахъ и строеніи стнокъ растительныхъ клточекъ думали найти ключъ къ уразумнію жизненныхъ явленій растительныхъ организмовъ. Если придержаться сравненія, возникшаго въ ум первыхъ же наблюдателей, увидавшихъ клтчатое строеніе растенія, и ставшаго затмъ почти классическимъ,— сравненія съ медовыми сотами, то можно сказать, что вплоть до нашего столтія интересъ’ сосредоточивался на воск, а наполняющій восковыя ячейки медъ почти упускали изъ виду, изучали самую клтку, не обращая вниманія на сидящую въ ней птицу. Этимъ медомъ, этою птицею и оказалась впослдствіи наша протоплазма. Оба сравненія сильно хромаютъ, однако, въ одномъ существенномъ отношеніи. И медъ, и птица введены были въ клтки, предварительно для этой цли изготовленныя, введены насильно, тогда какъ плненіе протоплазмы добровольное и самая клтка, въ которой она закупорена, дло собственныхъ ея рукъ. Врне, слдовательно, будетъ сравненіе съ улиткою, заключенною въ раковин собственнаго издлія. Подобно тому, какъ жизненная суть, очевидно, кроется не въ причудливой раковин, а въ замкнутой въ ней слизистой улитк, также точно и въ растительныхъ клточкахъ интересъ долженъ былъ, съ открытіемъ протоплазмы, перейти отъ системы оболочекъ къ живой слизи, населяющей микроскопическія полости растенія. Съ этихъ поръ самое названіе ‘клточки’ въ примненіи къ живымъ кирпичикамъ, изъ которыхъ слагается зданіе растительнаго организма, становится, въ сущности, анахронизмомъ, хотя и продолжаетъ сохраняться частью по инерціи, частью сознательно, изъ уваженія къ первымъ бойцамъ въ этой новой области естествознанія. Во всякомъ случа, теперь подъ именемъ ‘клточки’ разумютъ не стнку и даже не полость, ею замыкаемую, а живое тльце, населяющее послднюю. Какъ не всякая улитка снабжена бываетъ раковиною, такъ и не всякая клточка непремнно закупорена въ оболочку,— попадаются ‘голыя клточки’,— названіе, въ буквальномъ смысл, конечно, нелпое.

Многимъ можетъ показаться страннымъ, почему ученые, изслдуя подъ микроскопомъ внутреннее строеніе растенія съ сознательною цлью изучить его жизнь, такъ долго упускали изъ виду важнйшее и, описывая мертвую раковину, не замчали заключенной въ ней живой улитки. Исторія науки изобилуетъ, однако, примрами такого кажущагося ослпленія людей, добросовстно, нердко жадно искавшихъ истины. Когда эта истина уже обнаружена, когда она усвоена нами, вошла въ плоть и кровь нашего сознанія, она часто представляется намъ простою до очевидности, и мы склонны удивляться той масс труда, повидимому, непроизводительно затраченнаго, тмъ многочисленнымъ ошибкамъ и окольнымъ путямъ, которые понадобились человчеству для того, чтобы ее обнаружить. Не будемъ же строги къ предкамъ, помня, что и насъ дожидаетъ судъ потомства, которое тоже, наврное, станетъ удивляться, какъ это мы не замчали вещей, о которыхъ вамъ теперь, быть можетъ, и не грезится. Къ тому же, въ разсматриваемомъ нами случа были дйствительно обстоятельства, извинявшія мнимую слпоту первыхъ микроскопистовъ. Въ настоящее время мы знаемъ, что только очень молодыя клточки, по особенной мелкости и нжности своей неудобныя для изслдованія, наполнены сплошь живымъ содержимымъ, согласно схем медовыхъ сотъ, въ готовыхъ, окончательно развитыхъ частяхъ растенія живая слизь — протоплазма — обыкновенно только выстилаетъ совнутри оболочку клточки въ вид тонкаго слоя, подкладки, который легко было просмотрть, въ водянистомъ же сок, наполняющемъ внутренность такой клточки, совершенно справедливо отказывались видть гнздилище жизни. Сверхъ того, въ готовой ткани растенія встрчаются цлыми группами клточки совершенно пустыя, составленныя дйствительно изъ одной оболочки, впослдствіи уже выяснилось, что это клточки мертвыя, добровольно покинутыя обитавшимъ въ нихъ жильцомъ.

Такимъ образомъ накрыть улитку было въ самомъ дл не легко, скорлупка же, приготовленная ею, сама давалась въ руки изслдователямъ, невольно приковывая ихъ вниманіе своимъ неистощимымъ разнообразіемъ. Различная форма, величина, толщина, составъ, скульптурные рисунки на внутренней, а иногда и вншней поверхности… мудрено ли, что разбжались глаза ученыхъ. Вдь и теперь въ зоологическихъ музеяхъ мы водимъ сотни и тысячи удобосохраняемыхъ пустыхъ раковинъ рядомъ съ рдкими, единичными экземплярами ихъ обитателей, въ спирт оплакивающихъ потерю жизни. Очень ужъ хороши и разнообразны самыя раковины!

А все же неправильно было бы думать, что до 1846 года такъ-таки и не подозрвали существованія улитки, Моль же взялъ да и открылъ ее. Въ дйствительности онъ только далъ ей названіе, а главное, указалъ на ея значеніе въ качеств гнздилища жизни. Намеки же на существованіе живой слизи внутри клточекъ имлись и раньше. Еще въ семидесятыхъ годахъ прошлаго столтія итальянецъ Корти утверждалъ, что у него подъ микроскопомъ въ клточкахъ что-то копошится. На его показаніе не обратили вниманія — попритчилось, врно, пылкому итальянцу! Въ начал нашего столтія, однако, и хладнокровный нмецъ Тревиранусъ объявилъ, что дйствительно копошится ‘жизненный сокъ’. Это двигалась въ клточкахъ протоплазма.

Какъ бы то ни было — улитку, наконецъ, обнаружили, окрестили именемъ протоплазмы и сдлали ее достояніемъ науки. Прослдимъ теперь, въ самыхъ общихъ чертахъ, дальнйшіе шаги этого новорожденнаго понятія на научномъ поприщ. Родилась протоплазма, очевидно, подъ счастливою звздою. Уже въ самомъ начал она вступаетъ въ борьбу съ старшею на пять лтъ сестрою своею — животною саркодою {Саркодою назвалъ въ 1841 году Дюжарденъ сократимую сливъ, изъ которой составлены простйшія животныя, напр., инфузоріи. Впослдствіи эта слизь оказалась тожественною съ протоплазмою растительныхъ клточекъ.} и вскор одерживаетъ надъ нею полную побду, даже щепетильные насчетъ всякаго пріоритета нмцы отправляютъ саркоду въ архивъ науки. Побда эта была равносильна завоеванію цлаго царства, съ этихъ поръ не только растительный, но и животный міръ признаютъ главенство протоплазмы и она становится общимъ жизненнымъ субстратомъ,— отнын всякая жизнь, растительная и животная, безразлично, становится неразрывно связанною съ протоплазмою. Въ своей микроскопической территоріи протоплазма пользуется неограниченною властью, да и неудивительно — такъ какъ все, что только есть въ клточк, создано протоплазмою. Это она изготовила покрывающую ее оболочку, она увеличиваетъ, по мр надобности, ея размры, придаетъ ей ту или другую форму, утолщаетъ ее и расписываетъ совнутри затйливыми узорами, которые такъ давно уже приковывали наше вниманіе и которыми мы до сихъ поръ невольно любуемся. Это она выдлила изъ своихъ ндръ мягкое округлое тльце, врод пузырька, тльце, замченное учеными лишь въ тридцатыхъ годахъ нашего столтія и получившее названіе клточнаго ядра. Это она породила такъ часто заключенныя въ ея ндрахъ зеленыя зернышки, названныя зернами хлорофилла, отъ которыхъ зависитъ столь распространенный въ растительномъ царств зеленый цвтъ всего организма или извстныхъ его частей и которыя играютъ такую громадную роль не только въ питаніи растенія, но и въ экономіи природы вообще, эти кормильцы всхъ живыхъ существъ, обладающіе секретомъ претворять, при содйствіи свта, воду и воздухъ въ питательное органическое вещество, ничто иное, какъ обособившіеся и позеленвшіе комочки той же протоплазмы. Она же, наконецъ, обладаетъ способностью въ любой своей точк выдлять воду, образовать такъ-называемыя вакуоли, и тотъ водянистый сокъ, который наполняетъ почти всю взрослую клточку, также одинъ изъ продуктовъ протоплазмы. Но все это уже усложненія, не связанныя существенно съ самымъ понятіемъ о жизни. Въ ‘голыхъ’ клточкахъ нтъ оболочки, въ очень молодыхъ нтъ вовсе водянистаго сока, хлорофильныя зерна свойственны только извстнымъ клточкамъ не всхъ даже растеній и совершенно неизвстны животному міру, ядро, правда, чрезвычайно распространено, однако, попадаются отдльные примры безъядерныхъ клточекъ. Только безъ протоплазмы немыслимо никакое живое существо. И вотъ, какъ нельзя боле кстати, въ шестидесятыхъ годахъ, извстный зоологъ Геккель показываетъ намъ своихъ монеръ, это наипростйшія изъ живыхъ существъ, почти безформенные, лишенные всякой видимой организаціи, простые слизистые комочки, составленные изъ наичистйшей протоплазмы. А въ довершеніе тріумфа, на дн Атлантическаго океана откапываютъ знаменитаго ‘батибія’ (Bathybius Haeckelii) въ вид безформеннаго, мстами сплошнаго, мстами стевиднаго слоя протоплазмы, покрывающаго это дно на необозримомъ протяженіи. Такимъ образомъ обнаруженъ не только жизненный субстратъ, открыта, наконецъ, колыбель, быть можетъ, даже самое зачатіе жизни. Торжество протоплазмы полное! Она царица, царица всми признанная! И какого еще царства?.. Царица жизни!

Да, если протоплазма обладаетъ памятью, она, конечно, никогда не забудетъ эпохи шестидесятыхъ годовъ, не забудетъ блестящей своей молодости, когда она находилась въ апоге своей славы, когда весь сонмъ біологовъ видлъ въ ней альфу и омегу жизни.

Но… видно, нтъ на земл прочнаго счастья! За шестидесятыми годами послдовали семидесятые, за ними восьмидесятые… царица постарла и… обаяніе ея стало падать. Періодъ могущества смняется періодомъ упадка — царицу постепенно развнчиваютъ.

Уже въ семидесятыхъ годахъ въ микроскопической территоріи клточки начинается неурядица. Одна за другою различныя части клточки пытаются освободиться изъ подъ власти протоплазмы. Сигналъ подаетъ клточное ядро. Отнын оно не намрено боле происходить изъ протоплазмы, а объявляетъ себя образованіемъ отъ нея независимымъ. Какъ протоплазма получается не иначе, какъ изъ другой протоплазмы, какъ и клточное ядро возникаетъ не иначе, какъ изъ другаго ядра. Протоплазма пробуетъ возражать, ссылается на безъядерныя клточки, но въ конц концовъ ей приходиться сдаться. Дйствительно, при переизслдованіи всюду оказывается ядро, а въ нкоторыхъ клточкахъ, считавшихся безъядерными, даже не одно, а десятки, сотни ядеръ. Оставалась еще нкоторая надежда на мельчайшія изъ живыхъ существъ — на бактеріи. Но тутъ произошло нчто невроятное. Ничтожныя бактеріи страшно обидлись, узнавъ, что ихъ подозрваютъ въ безъядерности, когда вс прочіе порядочные организмы уже обзавелись ядрами. ‘Мы-то безъядерны! Да, коли на то пошло, мы, какъ есть, сплошныя ядра, а до протоплазмы намъ и дла нтъ!’ Ну, а знаменитый ‘батибій’, этотъ первообразъ жизни, зарождающійся въ пучин морской? Неужели же и въ немъ оказались ядра? Нтъ, не оказались, но судьба его была поистин трагическою,— онъ самъ не оказался! Монеръ Геккеля хоть въ степени повысили, превративъ ихъ изъ мнимо-безъядерныхъ въ организмы, снабженные ядрами, но съ батибіемъ не поцеремонились, его просто похоронили. Въ 1876 году на създ нмецкихъ естествоиспытателей въ Гамбург сдлали, на глазахъ многочисленной публики, батибія, сдлали изъ морской воды при помощи спирта! Мнимая протоплазма оказалась въ дйствительности невиннйшимъ, но и безжизненнйшимъ осадкомъ гипса. Родной отецъ батибія — знаменитый англійскій зоологъ Гбксли — уже раньше махнулъ рукою на мертворожденное свое дтище и только крестный, Геккель, долго еще носился съ трупомъ крестника, какъ новый Пигмаліонъ, ожидая, не загорится ли искорка жизни въ этомъ мертвомъ гипс.

Освобожденіе ядра изъ подъ зависимости протоплазмы нанесло послдней тяжкій ударъ, отъ котораго она и до сихъ поръ не можетъ оправиться. Интересъ сталъ все боле и боле сосредоточиваться на ядр, а на протоплазму начали смотрть уже съ нкоторымъ пренебреженіемъ. Многіе изъ современныхъ ученыхъ готовы искать всю жизненную суть въ ядрахъ, видть въ нихъ однихъ носителей всхъ наслдственныхъ свойствъ организма, протоплазму же они низводятъ на степень питающей массы, кормилицы ядеръ.

Однако, и ядро, столь внезапно возвеличившееся изъ ничтожества, ожидалъ, въ свою очередь, сюрпризъ. Неизвстно, наврное, откуда, повидимому, однако, изъ ндръ протоплазмы внезапно явилось въ клточк крошечное, едва уловимое при сильнйшихъ увеличеніяхъ зернышко, назвалось центрозомою, одлось сіяніемъ, расположилось на ядр и объявило, что ядро отнын должно ему повиноваться. И вотъ въ настоящее время изумительныя перегруппировки, совершающіяся внутри ядра каждый разъ, какъ оно длится, т.-е. распадается на, два новыхъ ядра, перегруппировки, которыя мы въ послднія двадцать лтъ внимательнйшимъ образомъ изучаемъ, слдя за ними съ благоговйнымъ трепетомъ и полнйшимъ недоумніемъ, оказываются не самостоятельными. Ядро не осмливается приступить къ нимъ, пока не будетъ поданъ къ тому сигналъ осдлавшею его центрозомою. На этомъ исторія взаимныхъ отношеній ядра и протоплазмы пока обрывается. Удастся ли ядру стряхнуть съ себя новый гнетъ ничтожнаго зернышка, подобно тому, какъ удалось ему освободиться изъ подъ гнета протоплазмы, покажетъ будущее. Надвигающееся двадцатое столтіе, безъ сомннія, сдлается свидтелемъ многихъ новыхъ переворотовъ въ микроскопической территоріи клточки.

Отложеніемъ ядра, однако, не окончились злоключенія протоплазмы. За ядромъ послдовали зеленыя хлорофильныя зернышки, до тхъ поръ мирно покоившіяся въ протоплазм и не отрицавшія своей зависимости отъ нея. И они не намрены больше образоваться изъ протоплазмы. Однимъ бы имъ, вроятно, съ послднею не справиться, но они соединяются съ оранжевыми зернышками, обусловливающими своимъ присутствіемъ окраску многихъ цвтовъ и плодовъ, а, главное, находятъ себ могущественныхъ союзниковъ въ лиц нжныхъ безцвтныхъ зернышекъ, которыя давно сидли, притаившись, въ протоплазм даже самыхъ молодыхъ клточекъ. Вс эти зернышки принимаютъ общее имя пластидъ, признаютъ взаимное свое родство, согласны превращаться другъ въ друга, размножаться дленіемъ, но возникать изъ протоплазмы они считаютъ для себя унизительнымъ,— они сами по себ и протоплазма сама по себ. Словомъ, повторяется исторія возмутившагося ядра и съ тмъ же успхомъ,— протоплазм приходится сдаться, власть ея еще боле ограничена. А между тмъ отпаденіе пластидъ естественно повлекло за собою для протоплазмы новый чувствительный ударъ,— она потеряла также власть надъ крахмаломъ, веществомъ, чрезвычайно распространеннымъ въ растительныхъ клточкахъ, внутри которыхъ онъ лежитъ въ вид твердыхъ слоистыхъ зеренъ. А вещество-то какое! Крахмалъ съ легкостью превращается въ сахаръ, сахаръ же затмъ можетъ утилизироваться организмомъ для самыхъ разнообразныхъ цлей. Въ былые дни могущества своего протоплазма безъ труда строила крахмальныя крупинки сама, но теперь, посл возстанія пластидъ, дло измнилось, отвоевавъ себ свободу, они захватили и привиллегію на изготовленіе крахмала.

Видя все происходящее, даже вода въ клточк, и та заразилась общимъ духомъ непокорности и также стала заявлять претензію на самостоятельность. Но она, какъ говорится, хватила черезъ край. Только въ Голландіи возмущеніе воды встрчено было съ сочувствіемъ, остальныя же государства Европы нашли ея доводы неудовлетворительными и строптивую воду снова отдали въ распоряженіе протоплазмы.

Среди всхъ этихъ треволненій бдная протоплазма едва не лишилась даже своего добраго имени. Нашелся ученый (Страсбургеръ), объявившій, что, коль скоро протоплазма не уметъ порождать ядеръ, она недостойна и называться протоплазмою, цитоплазма — вотъ подходящая ей отнын кличка! Невеликодушный поступокъ этотъ вызвалъ было одобреніе и подражаніе, но теперь начинаетъ просыпаться совсть ученыхъ, и есть надежда, что хоть къ предстоящему вскор пятидесятилтнему юбилею протоплазм возвратятъ ея прежнее славное имя.

Преслдуемая неудачами внутри своей территоріи, протоплазма ршается на отчаянную вншнюю экспедицію, она, до сихъ поръ наглухо закупоренная въ ею же изготовленной оболочк, пробиваетъ послднюю и пытается завоевать себ, такъ-называемыя, межклточныя пространства, занять вншнюю поверхность собственной оболочки везд, гд такая поверхность имется, вслдствіе неполнаго смыканія или, врне, позднйшаго разобщенія отдльныхъ клточекъ. Экспедиція эта оканчивается въ общемъ неудачно — межклтная протоплазма вынуждена вскор къ отступленію и снова скрывается внутрь клточекъ. Тмъ не мене, крупный успхъ оказывается для нея въ другомъ отношеніи: пробитыя протоплазмою въ оболочк бреши не закрываются боле и съ этого момента общая картина клтчатаго строенія еще разъ радикально мняется. Вмсто наглухо замкнутыхъ каморочекъ, обитаемыхъ каждая своимъ жильцомъ, которому предоставлено только смотрть на сосдей сквозь закрытыя окошечки (утонченныя мста оболочки, названныя порами), теперь передъ нами микроскопическія комнатки съ настежь растворенными дверьми, пользуясь которыми вс жильцы въ полномъ согласіи подали другъ другу руки. Вмсто совершенно разрозненныхъ участковъ живой слизи, копошащихся каждый въ своей клтушк, передъ нами отнын во всемъ организм одна общая, связная, составляющая его масса протоплазмы, несмотря на кажущееся разъединеніе системою перегородокъ. Отнын всякое впечатлніе, которое коснется одного изъ жильцовъ, можетъ быть передано сосдямъ, можетъ распространиться по всей территоріи живаго тла, а потому удары судьбы, угрожающіе существованію послдняго, могутъ быть отражаемы совокупными усиліями всего населенія.

Мы изложили пока лишь вншнюю исторію протоплазмы. Бросимъ взглядъ на внутреннюю.

Что за вещество эта живая слизь въ химическомъ отношеніи? Уже при рожденіи на свтъ протоплазмы было извстно, что она содержитъ азотъ и притомъ въ вид такъ-называемаго блковаго вещества, врод блка куринаго яйца. А химія утверждаетъ, что блковыя вещества представляютъ собою самыя сложныя изъ всхъ химическихъ соединеній, существующихъ въ природ. Едва ли нужно прибавлять, что они встрчаются исключительно въ живыхъ тлахъ, въ растеніяхъ и животныхъ, такъ какъ вообще весь сонмъ даже неизмримо боле простыхъ, въ большинств случаевъ, безазотистыхъ веществъ, называемыхъ органическими, мертвой природ совершенно неизвстенъ, — она знаетъ только элементы, изъ которыхъ они слагаются, да самыя простыя, наиболе устойчивыя комбинаціи ихъ. Постоянное содержаніе блковыхъ веществъ въ протоплазм, необычайная сложность этихъ веществъ, въ связи съ естественно, повидимому, вытекавшею отсюда неустойчивостью ихъ, прекрасно гармонировавшею съ впечатлительностью, отзывчивостью живыхъ существъ, все это не могло не соблазнять ученыхъ и должно было неизбжно направить ихъ мысли въ извстную сторону. И вотъ, вмст съ культомъ протоплазмы создается культъ блка. Протоплазма — субстратъ жизни, а блокъ — химическій ключъ къ уразумнію жизненныхъ явленій, разъигрывающихся въ этомъ субстрат. Протоплазма и блокъ почти отожествляются, становятся чуть не синонимами. Только бы удалось получить искусственно въ лабораторной колбочк блокъ, мечтается ученымъ, и попытка Вагнера кристаллизовать Гомункула въ реторт была бы осуществлена хоть съ другаго конца,— вмст съ блкомъ мы получили бы протоплазму, а съ появленіемъ протоплазмы въ нашей колбочк загорлась бы жизнь!

Въ настоящее время задача искусственнаго полученія блка, какъ выражаются химики, синтетическимъ путемъ почти осуществлена, во всякомъ случа мы наканун ея ршенія и возможно, что надвигающемуся двадцатому вку мы поднесемъ, какъ цнное наслдство, созданное нами въ лабораторіи блковое вещество. Но что сталось съ розовыми надеждами на искусственное полученіе этимъ путемъ жизни? Немного найдется теперь людей, продолжающихъ врить въ эту химеру. То послдніе могикане, не желающіе сдаваться и закрывающіе глаза на современное движеніе науки, чтобы не видть крушенія дорогихъ иллюзій. И все еще мерещится имъ, что хоть гд-то тамъ, на рубеж живой и мертвой природы, существо и вещество оказываются синонимами.

Въ дйствительности, однако, по мр того, какъ росла вра въ возможность искусственнаго полученія блковаго вещества, не увеличивалась, а, напротивъ, слабла надежда на полученіе вмст съ нимъ хоть искорки жизни. Параллельно съ развнчаніемъ нкогда могущественной протоплазмы блднлъ и ореолъ, которымъ, нсколько поспшно окружили было блокъ. Какъ не оказалось въ дйствительности монеръ, т.-е. организмовъ, составленныхъ изъ одной протоплазмы, такъ не оказалось нигд и протоплазмы, составленной только изъ блковыхъ веществъ. Химическій анализъ одного изъ слизевиковъ (миксомицетовъ), организмовъ, стоящихъ на низшихъ ступеняхъ жизни и до сихъ поръ представляющихъ на извстной стадіи своего развитія одинъ изъ лучшихъ примровъ голой протоплазмы (правда, съ многочисленными ядрами), обнаружилъ необычайную сложность состава живой слизи, предъ нами открылась пестрая смсь самыхъ разнообразныхъ веществъ, между которыми блковое собственно въ количественномъ отношеніи отступало на задній планъ. Въ числ этихъ веществъ не мало такихъ, которыя, насколько мы до сихъ поръ знаемъ, столь же неизбжные спутники жизни, столь же постоянныя составныя части жизненнаго субстрата, какъ и самъ блокъ, всюду передъ нами не одно вещество, хотя бы и необычайно сложное, а нчто еще сложнйшее — комбинація многихъ разнообразныхъ веществъ. Естественно должно было возникнуть сомнніе, имемъ ли мы право произвольно выхватить въ этой комбинаціи одно вещество, хотя бы и сложнйшее изъ всхъ, и приписать ему исключительно роль фактотума жизни.

Была, однако, еще другая причина, не мало содйствовавшая ослабленію неумреннаго и односторонняго культа блка. Долгое время даже ученые, поддаваясь непосредственному впечатлнію опыта, думали, что какъ только угаснетъ въ живомъ тл жизнь, такъ вещество его само собою неизбжно подвергнется разложенію, произойдетъ гніеніе, представляющее, въ сущности, распаденіе именно блковыхъ веществъ. Крайняя неустойчивость этихъ сложнйшихъ соединеній такимъ образомъ казалась стоящею вн всякихъ сомнній. Но съ тхъ поръ, какъ геній Пастора открылъ новыя сферы жизни, населивъ землю, воду и воздухъ миріадами мельчайшихъ живыхъ существъ, называемыхъ бактеріями, положеніе дла существенно измнилось. Мы знаемъ теперь, что никакого стремленія къ саморазложенію посл смерти даже блковыя вещества организма не обнаруживаютъ, гніете же есть явленіе, вызываемое исключительно жизненною дятельностью бактерій, то, что казалось намъ неизбжнымъ послдствіемъ, врнйшимъ признакомъ смерти, въ дйствительности свидтельствуетъ о жизни,— жизни, какъ бы размнявшейся на мелкую монету. При обыкновенныхъ условіяхъ, только жизнь въ состояніи разрушить созданное жизнью {Конечно, это справедливо только для обыкновенныхъ, такъ сказать, нормальныхъ природныхъ условій. Само собою разумется, что, прибгнувъ, напр., къ дйствію высокой температуры, мы можемъ съ легкостью и безъ всякаго участія жизни разрушить созданное жизнью, чему лучшимъ доказательствомъ служить горніе дровъ въ печи.}. Если прежде мы недоумвали, какимъ образомъ жизнь удерживаетъ отъ распаденія крайне неустойчивыя, по общему мннію, вещества организма, постоянно готовыя отвчать саморазложеніемъ на сигналъ, даваемый смертью, то теперь мы, наоборотъ, вынуждены искать объясненія тому, отчего эти вещества, сами по себ столь устойчивыя, въ организм такъ легко подвергаются характерному для жизненнаго процесса распаденію. Одна изъ гипотезъ, пользующаяся въ настоящее время значительнымъ кредитомъ въ наук, пытается выйти изъ этого затрудненія, допуская въ живыхъ тлахъ, сверхъ извстныхъ намъ, устойчивыхъ, пассивныхъ блковъ, еще особый, неустойчивый активный блокъ, въ которомъ, будто бы, кроется суть жизненныхъ явленій. Къ сожалнію и величайшей досад ученыхъ, однако, этотъ самый интересный блокъ ршительно не поддается изслдованію по той причин, что обладаетъ, будто бы, изумительнымъ свойствомъ отъ малйшаго къ нему прикосновенія пытливаго ума моментально превращаться въ малоинтересный пассивный блокъ, только тронулъ,— а изъ него и духъ вонъ! Понятно, что гипотеза активнаго блка такого свойства, что ее одинаково нельзя ни доказать, ни опровергнуть. Разъ это таинственное вещество не можетъ быть ни извлечено, ни даже констатировано въ живомъ тл, въ него остается только… врить! Удивительно ли посл всего этого, что близкая перспектива искусственнаго полученія блковаго вещества въ лабораторіи и связаннаго съ нимъ ршенія сложнйшей химической задачи далеко не возбуждаетъ въ сердцахъ современныхъ біологовъ прежняго восторженнаго трепета, они отлично понимаютъ или, по крайней мр, смутно предчувствуютъ, что имъ на этомъ величайшемъ торжеств химіи будетъ лишь — въ чужомъ пиру похмелье, такъ какъ съ искусственнымъ полученіемъ блка вопросъ о возможности полученія живаго изъ мертваго не подвинется ни на іоту.

Отъ химическаго состава протоплазмы перейдемъ теперь къ ея внутреннему строенію, къ ея организаціи. Почти вс ученые согласны между собою въ томъ, что протоплазма, несмотря на полужидкую свою консистенцію, должна имть опредленную структуру. Совершенно невроятно, чтобы гнздилище жизни имло характеръ аморфнаго киселя или клея, хотя бы и очень сложнаго химическаго состава. И вотъ, во всхъ государствахъ Европы, участвующихъ въ прогрессивномъ движеніи науки, десятки, если не сотни микроскоповъ, снабженныхъ всми новйшими ухищреніями современной оптики, сильнйшими увеличеніями, разными иммерзіями, анохроматами и т. п., направлены на протоплазму, Смотрятъ въ нихъ пристально и старъ, и младъ, смотрятъ самые опытные микроскописты, посдвшіе за рабочимъ столомъ, сроднившіеся съ инструментомъ и изощрившіе до нельзя глазъ, десятки, если не сотни самыхъ разнообразныхъ реактивовъ, нейтральныхъ, кислыхъ и щелочныхъ, безцвтныхъ и окрашенныхъ во всевозможные цвта, полощутъ ндра несчастной протоплазмы, а въ результат — невроятный хаосъ другъ друга исключающихъ мнній. ‘Я вижу въ слизи ниточки’, говоритъ одинъ. ‘А я — не отдльныя нити, а цлую связную сточку’, поправляетъ другой. ‘Это не ниточки, а пластинки! Мыльная пна — вотъ съ чмъ можно сравнить строеніе протоплазмы’, утверждаетъ третій’. ‘Вся живая слизь разлагается на отдльныя зернышки’, учитъ четвертый. ‘Никакого строенія,— заявляетъ пятый,— а мнимыя ниточки, стки или пна не боле, какъ искусственные продукты’. Въ довершеніе же хаоса является физикъ и возглашаетъ: ‘Господа, будьте осторожны! Вы на рубеж видимаго даже въ микроскопъ міра, на томъ рубеж, гд дйствительность и иллюзія сливаются, гд нельзя довряться даже собственнымъ глазамъ’.

Остается еще поговорить о любопытной способности протоплазмы къ движенію. Наиболе авторитетные ученые открыто сознаются, что, несмотря на массу труда, потраченнаго на изученіе этого явленія, несмотря на цлый рядъ нердко крайне остроумныхъ попытокъ подойти къ ршенію вопроса, причина движенія протоплазмы остается по прежнему загадочною. Правда, нкоторые съ торжествомъ указываютъ на искусственныхъ амёбъ, которыхъ удалось получить, растирая масло съ погашенъ, и т. п. Дйствительно, даже опытные микроскописты, глядя на эти маслянистыя тла, безпрерывно мняющія свои очертанія, не въ состояніи сразу отличить ихъ отъ простйшихъ организмовъ и, поддаваясь первому впечатлнію, готовы признать ихъ живыми. Рискуя, однако, возбудить негодованіе многихъ, я позволю себ касательно этихъ искусственныхъ амёбъ остаться при особомъ мнніи. Мн сдается, что будущій безпристрастный историкъ науки поставитъ ихъ на одну доску… съ знаменитыми автоматами Вокансона и Дрозовъ {Вокансонъ построилъ утку, принимавшую пищу и переваривавшую ее, а затмъ мальчика, игравшаго на флейт и совершенно правильно передвигавшаго при этомъ пальцами. Автоматъ Дроза старшаго былъ пишущій мальчикъ, а Дроза младшаго — двушка, игравшая на фортепьяно, слдившая глазами за движеніемъ своихъ рукъ, а по окончаніи пьесы встававшая и вжливо кланявшаяся публик.}. Самонадянный восемнадцатый вкъ ршалъ задачу прямо съ сложнйшаго конца, пытался воспроизвести механически царя созданія, мы — въ девятнадцатомъ — начинаемъ скромно съ простйшаго и, вмсто искусственнаго человка, создаемъ искусственную амёбу. Средства, конечно, совершенно различны: тамъ — сложнйшая система колесъ, ставящая въ тупикъ даже опытнаго механика, здсь — простое растираніе масла съ погашенъ. Суть, однако, въ обоихъ случаяхъ та же: искусственное воспроизведеніе вншнихъ проявленій жизни при помощи веществъ, ничего общаго съ жизненнымъ субстратомъ неимющихъ, созданіе подобія жизни изъ завдомо мертваго матеріала. Пускай не говорятъ мн, что сравненіе искусственныхъ амёбъ съ автоматами восемнадцатаго столтія неумстно или даже… обидно для науки и ученыхъ {Я уже слышалъ подобныя нареканія.}, въ одномъ-де случа преслдуется строго научная цль, въ другомъ — мы имемъ дло съ какими-то игрушками, лишенными всякаго серьезнаго значенія. Теперь, дйствительно, эта искусственная утка, эти музыканты-автоматы кажутся намъ пустыми игрушками и мы готовы недоумвать, какъ могли серьезные, высокоталантливые, быть можетъ, даже прямо геніальные люди потратить жизнь на ихъ изготовленіе, но нужно заглянуть въ исторію, чтобы узнать, такъ ли смотрли на нихъ въ былое время. Нтъ, на современниковъ эти игрушки производили глубочайшее впечатлніе, ‘homme-machine’ Ляметтри, Одно изъ характернйшихъ грубо-матеріалистическихъ произведеній XVIII-го вка, въ значительной степени былъ навянъ автоматами Вокансона, на которыхъ авторъ ссылался съ особенною любовью, а Дрозъ старшій вмст съ своею ‘игрушкою’ (пишущимъ мальчикомъ), угодилъ въ тюрьму по обвиненію въ волшебств, и съ трудомъ выкарабкался изъ когтей испанской инквизиціи, которая, какъ извстно, шутить не любила. Хороши же ‘игрушки’!

Подводя итоги всему сказанному, окидывая еще разъ бглымъ взглядомъ любопытную полувковую исторію протоплазмы, мы вынуждены, хотя, быть можетъ, и съ тяжелымъ сердцемъ, сознаться, что жизненный субстратъ представляетъ для насъ по прежнему одинъ сплошной иксъ. ‘Obscura textura, functiones obscurissimae’ {‘Темно строеніе, наитемны отправленія’.} сказалъ древній анатомъ о человческомъ мозг, выраженіе это всецло примнимо и къ протоплазм. Много мы о ней за это время написали, но весьма мало узнали… достоврнаго. По прежнему, какъ и во времена Моля, протоплазма для насъ — азотистая, подвижная, обыкновенно мелкозернистая слизь, скрывающая въ своихъ ндрахъ тайну жизни. Дйствительные, несомннные успхи касаются исключительно взаимныхъ соотношеній различныхъ частей клточки, въ особенности же познанія клточнаго ядра. Однако, и эти успхи такого свойства, что сулятъ намъ нчто, быть можетъ и очень важное, въ будущемъ, но въ настоящемъ представляются скоре неутшительными, такъ какъ разрушаютъ красивую, простую, построенную было нами схему. Если прежде мы недоумвали только на счетъ того, какъ произошла протоплазма, то теперь вынуждены спрашивать себя также, откуда взялись клточное ядро, пластиды, центрозомы, вмсто одного оборваннаго, теряющагося въ неизвстности конца, таковыхъ оказывается уже нсколько, а выяснившаяся самостоятельность этихъ различныхъ органовъ клточки заставляетъ насъ метаться отъ одного къ другому, отъ протоплазмы къ ядру, отъ ядра къ центрозом, и спрашивать себя: да гд же, наконецъ, кроется самая суть и что же является дйствительно носителемъ наслдственныхъ свойствъ организма?

И такъ, повторяю, жизненный субстратъ остается для насъ сплошнымъ иксомъ, дальше слабаго лепета о свойствахъ блковыхъ веществъ, которыми, будто бы, объясняются жизненныя явленія, мы не пошли. Нужно ли говорить, что ничего обиднаго или постыднаго для науки въ этомъ нтъ. Вопросъ, очевидно, необычайно сложенъ, гораздо сложне, чмъ намъ, быть можетъ, казалось въ начал. Нтъ также ни малйшаго повода приходить въ отчаяніе или складывать руки. Достаточно вспомнить, что мы приступили къ изслдованію чуть не вчера, что между нами не мало ровесниковъ протоплазмы или даже людей, на памяти которыхъ она родилась въ качеств научнаго понятія. Что значить какихъ-нибудь несчастныхъ полвка, когда впереди не только двадцатое, но двухсотое, двухтысячное… столтія. Если въ чемъ можно упрекнуть большинство представителей современнаго естествознанія, то разв въ томъ, что на столь шаткой почв они, не задумываясь, ршаются строить выводы, вполн опредленные, выводы необычайной важности касательно сущности жизненныхъ явленій. Чтобы понять этотъ упрекъ, мы должны отъ жизненнаго субстрата перейти къ дйствующимъ въ немъ силамъ.

——

Почти параллельно съ развитіемъ ученія о протоплазм какъ гнздилищ жизни, происходило рзкое, коренное измненіе въ нашихъ воззрніяхъ на природу силъ, дйствующихъ въ организмахъ.

Извстно, какую огромную роль въ ученіи о живыхъ существахъ играла вплоть до тридцатыхъ, даже сороковыхъ годов нашего столтія такъ-называемая ‘жизненная сила’. Она безгранично властвовала въ растеніяхъ и животныхъ. Физика и химія, подчинившія своему господству всю мертвую природу, безусловно пассовали въ живыхъ тлахъ. Жизненная сила могла, наперекоръ имъ, творить даже изъ ничего, превращать одни элементы въ другіе. Характернымъ образчикомъ сумбура, господствовавшаго такъ долго въ умахъ по отношенію къ силамъ, дйствующимъ въ организмахъ, можетъ служить серьезно предложенный Геттингенскимъ университетомъ въ 1838 году вопросъ, заимствуются ли растеніемъ вещества его золы изъ окружающей среды или приготовляются имъ самимъ изъ воды? И это посл того, какъ еще въ конц прошлаго столтія былъ установленъ великій законъ вчности вещества и непревращаемости элементовъ!

Однимъ изъ важнйшихъ оплотовъ витализма издавна служилъ оригинальный химическій составъ живыхъ тлъ, нахожденіе въ нихъ множества веществъ, въ мертвой природ совершенно не встрчающихся. Способность образовать такія ‘органическія’ вещества считалась прерогативою жизненной силы. Понятенъ переполохъ, который должно было произвести искусственное полученіе одного изъ подобныхъ веществъ въ лабораторіи, безъ всякаго участія жизни, то была мочевина, созданная въ 1828 году химикомъ Вёлеромъ. За этимъ первымъ успхомъ быстро слдуютъ новые, химія побдоносно вторгается въ живыя тла, на каждомъ шагу тсня жизненную силу и, какъ мы уже видли, въ настоящее время она не останавливается даже предъ наисложнйшею задачею — искусственнаго образованія блковаго вещества. Съ своей стороны, физика въ сороковыхъ годахъ празднуетъ одну изъ величайшихъ своихъ побдъ — устанавливается законъ сохраненія энергіи, составляющій такую же гордость XIX вка, какую законъ вчности вещества составлялъ для XVIII. Подобно тому, какъ вещество не можетъ возникнуть или исчезнуть, не можетъ возникать и исчезать въ природ также сила, она только преобразуется изъ одной формы энергіи въ другую. Организмы не составляютъ никакого исключенія въ этомъ отношеніи: вс силы, въ нихъ дйствующія, въ конц концовъ сводятся къ солнечному свту, поглощаемому и преобразуемому въ зеленыхъ органахъ растеній, жизненной сил и здсь нтъ мста. И такъ, и вещество, и силы въ живыхъ тлахъ подчинены общимъ законамъ физики и химіи. Ну, а формы, эти безконечно разнообразныя, причудливыя формы растительныхъ и животныхъ организмовъ, а эта поразительная цлесообразность во вншнемъ и внутреннемъ строеніи, и даже въ физіологическихъ отправленіяхъ, эта удивительная находчивость, умнье подлаживаться къ обстоятельствамъ, приспособляться къ вншнимъ условіямъ, неужели и это все не боле, какъ ‘хитрая’ механика? Да, ршительно отвчаетъ дарвинизмъ, выдвигая свои принципы борьбы за существованіе и естественнаго подбора,— это разнообразіе, эта цлесообразность выработались сами собою, роковымъ образомъ, путемъ суммированія безконечно малыхъ отклоненій въ теченіи безконечно длинной вереницы вковъ. Рухнулъ, казалось, послдній оплотъ витализма. И дйствительно, жизненная сила изгоняется изъ науки, какъ понятіе, не только безполезное, но положительно вредное, убаюкивавшее, будто бы, мысль физіолога и тмъ тормазившее долгое время правильный ходъ естествознанія. На развалинахъ погибшаго витализма водворяется строго механическій взглядъ на живыя тла, жизнь отнын ничто иное, какъ необычайно сложная игра физическихъ и химическихъ силъ въ необычайно сложномъ субстрат, называемомъ протоплазмою, а организмъ не боле, какъ крайне сложный самодйствующій механизмъ.

Пораженіе витализма казалось полнымъ, крушеніе его окончательнымъ. Но это именно только казалось. И вотъ, въ настоящее время мы присутствуемъ при зрлищ, столь же любопытномъ, сколько неожиданномъ для многихъ,— витализмъ начинаетъ возрождаться, хотя и въ иной, обновленной форм. Къ этому явленію можно относиться, конечно, различно. Одни съ досадою увидятъ въ немъ понятное движеніе къ туманнымъ безплоднымъ дебрямъ блаженной памяти натуръ-философіи, признакъ регрессивнаго метаморфоза научной мысли, другіе, напротивъ, станутъ привтствовать его, какъ шагъ впередъ, какъ признакъ оздоровленія и окрпленія научнаго мышленія, умющаго скептически относиться къ собственнымъ увлеченіямъ. Повторяю, относиться къ возрожденію витализма можно различно, но нельзя отрицать самаго факта. Не какіе-нибудь диллетанты, а серьезные ученые ршаются, наперекоръ господствовавшему теченію, заговаривать снова о жизненной сил {У насъ въ Россія сигналъ былъ поданъ интересною вступительною рчью профессора Коржинскаго въ Томскомъ университет подъ заглавіемъ: ‘Что такое жизнь?’ (Томскъ, 1888.}, а тамъ, гд это ненавистное механикамъ слово не произносится прямо, въ самомъ тон нердко чувствуется нершительность, какъ бы допускающая возможность противоположнаго. Всякій, кто внимательно слдилъ за спеціальною литературою въ какой-либо области біологическаго знанія, въ теченіи послднихъ 25 лтъ, не могъ не замтить этой перемны общаго тона, нтъ прежней увренности, безапелляціонности, нтъ юношескаго задора шестидесятыхъ годовъ. Да и не въ одной наук замтна эта перемна.

И такъ, старушка жизненная сила, которую мы съ такимъ тріумфомъ хоронили, надъ которой всячески глумились, только притворилась мертвою и теперь ршается предъявлять какія-то права на жизнь, собираясь воспрянуть въ обновленномъ вид. Вмсто того, чтобы негодовать или ликовать по этому поводу, гораздо полезне отнестись къ длу возможно хладнокровне, разсмотрть ея претензіи и постараться выяснить причины такого возрожденія витализма.

Я уже сказалъ, что возрождается онъ въ иномъ, обновленномъ вид. Въ чемъ же выражается это обновленіе? Въ томъ, что неовитализмъ, какъ его уже называютъ, безусловно признаетъ господство физики и химіи въ живыхъ тлахъ, подчиненіе послднихъ силамъ мертвой природы. Только подъ этимъ условіемъ, конечно, мыслимо какое бы то ни было возрожденіе,— прежній витализмъ, ршавшійся творить изъ ничего, разумется, погибъ безповоротно. Благодаря этой капитальной уступк, неовитализмъ совершенно освобождается отъ постоянно повторявшагося упрека въ томъ, что признаніе какой-то особенной жизненной силы служитъ лишь тормазомъ для успховъ физіологіи. Въ подтвержденіе я позволю себ сослаться на слова одного изъ наиболе видныхъ представителей современной растительной физіологіи — Сакса. Въ своей извстной исторіи ботаники, появившейся въ 1875 году, Саксъ длаетъ сначала обычный упрекъ прежнему виталистическому ученію: ‘Какъ только встрчались затрудненія для физико-химическаго объясненія какого-либо процесса, такъ тотчасъ же предоставлялось жизненной сил непонятнымъ образомъ производить соотвтствующее явленіе’. Но вслдъ затмъ авторъ прибавляетъ: ‘При этомъ рчь шла отнюдь не о неоднократно обсуждавшемся впослдствіи боле глубокими мыслителями вопрос, не дйствуетъ ли въ организмахъ, сверхъ общихъ силъ, которымъ подчинена нерганическая природа, еще какое-либо особое начало. Ибо тщательное изслдованіе именно этого вопроса должно было бы привести въ серьезнйшимъ попыткамъ полнаго физико-химическаго объясненія жизненныхъ явленій, а вмсто того, одного удобства ради, жизненную силу, считавшуюся чмъ-то доказаннымъ, заставляли продлывать разнороднйшія вещи, не давая себ труда объяснять, какими способами она ихъ производитъ, допущеніе жизненной силы разсматривалось не какъ подшпоривающая изслдованіе гипотеза, а какъ привидніе, устраняющее всякую работу мысли’.

И такъ, гипотеза особой жизненной силы не создаетъ ни малйшей опасности для поступательнаго движенія науки и даже, наоборотъ, можетъ играть роль возбуждающаго стимула. Интересъ несравненно жгуче, когда идетъ борьба двухъ противоположныхъ принциповъ, чмъ когда все сводится къ дальнйшему развитію одного окончательно восторжествовавшаго, всми безусловно признаваемаго принципа. Не могу не замтить при этомъ въ скобкахъ, что едва ли общепринятый, повторяемый и Саксомъ упрекъ старому витализму, будто онъ служилъ тормазомъ для научнаго изслдованія, безусловно вренъ, мн кажется, что въ несомннномъ засто растительной физіологіи въ первой половин нашего столтія витализмъ былъ виновенъ лишь въ такой же мр, какъ Аристотель въ безплодіи средневковой науки, занимавшейся его комментированіемъ. Замчательные опыты Гельса, Ингенгуза и Соссюра, относящіеся къ XVII и XVIII столтіямъ, достаточно ясно указывали на полнйшую возможность физико-химическаго изслдованія жизненныхъ явленій, если же эти примры затмъ оставались долго безъ подражанія, то обвинять въ этомъ витализмъ едва ли справедливо,— умы были направлены въ другую сторону. Часто говорятъ дале, въ вид упрека, что жизненная сила всегда являлась лишь убжищемъ нашего незнанія. Это, разумется, справедливо, но не мене справедливо и то, что подобное убжище имется и у современнаго естествознанія. Въ самомъ дл, что такое въ настоящее время протоплазма, какъ не — складочное мсто нашего незнанія! Прежде, чуть что непонятное, говорили,— это объясняется жизненною силою, теперь же въ подобныхъ случаяхъ принято говорить: это объясняется свойствами протоплазмы. Нужды нтъ, что эта протоплазма, какъ мы видли, иксъ, тмъ лучше даже, тмъ легче мысленно надлять ее такими или иными свойствами, смотря по требованіямъ механической теоріи. Могутъ сказать — разница огромная: тамъ какая-то, быть можетъ, даже не существующая жизненная сила, понятіе совершенно отвлеченное, здсь же нчто, хотя и мало извстное, но вполн реальное — протоплазма. Протоплазма-то, конечно, реальна, да дло не въ ней, а въ ея свойствахъ, которыя столь же проблематичны, какъ и жизненная сила. Гипербола и тамъ, и здсь. Вотъ почему въ замн прежней жизненной силы гипотетическими свойствами протоплазмы едва ли можно видть существенный успхъ науки. Недаромъ ореолъ жизненной силы сталъ быстро блекнуть именно съ развитіемъ ученія о протоплазм, какъ жизненномъ субстрат, это ученіе дало возможность замнить прежній способъ выраженія другимъ quasi боле научнымъ.

Механическое воззрніе на организмы, отрицающее существованіе въ нихъ какой-либо особой жизненной силы, выставляется обыкновенно какъ продуктъ современнаго естествознанія. Въ дйствительности, однако, это столь же несправедливо, какъ и другое, еще чаще высказываемое положеніе, будто естествознаніе дало намъ атомистическую теорію. На самомъ дл мы въ обоихъ случаяхъ имемъ предъ собою дары философіи, той самой философіи, къ которой съ такимъ нескрываемымъ и незаслуженнымъ пренебреженіемъ относится, къ величайшему сожалнію, большинство современныхъ естествоиспытателей. Достаточно заглянуть въ исторію философіи, чтобы видть, какъ слабо механическое воззрніе на живыя тла связано съ фактическими о нихъ свдніями. Не говоря даже о грубомъ произведеніи XVIII вка — homme-machine Ляметтри, мы уже въ XVII столтіи встрчаемъ этотъ взглядъ высказаннымъ совершенно опредленно Декартомъ, и это въ то время, когда не только не было и помину ни о какой протоплазм, но даже ничего не знали о клтчатомъ строеніи организмовъ, когда еще не существовали въ сознаніи человка, или, по крайней мр, не были прочно установлены основные законы вчности вещества и сохраненія энергіи.

Но, можетъ быть, то, что высказывалось нкогда философами въ вид простой догадки, современному естествознанію удалось превратить въ прочно установленный, незыблемый фактъ? Изложенная выше исторія протоплазмы можетъ отчасти служить отвтомъ на этотъ вопросъ и отвтомъ, конечно, не въ положительномъ смысл, основа жизни для насъ по прежнему — terra incognita.

Ни одинъ естествоиспытатель не сомнвается, конечно, въ томъ, что человкъ, хотя бы это былъ самъ геніальный Ньютонъ, сброшенный съ колокольни, полетитъ внизъ совершенно на подобіе бездушной гири Атвудовой машины. Никто не сомнвается въ томъ, что благородная кровь Ньютона текла въ его жилахъ совершенно согласно съ законами гидродинамики, какъ въ каучуковыхъ трубкахъ. Вс мы убждены, что фосфоръ въ мозгу геніальнаго человка, тотъ самый фосфоръ, безъ котораго (по знаменитому изреченію Молешотта, приводившему въ трепетъ восторга столько незрлыхъ россійскихъ мозговъ {Сознаюсь откровенно, что и мой не составлялъ въ этомъ отношеніи исключенія.}) нтъ мысли, ршительно ничмъ не отличается отъ фосфора любой спичечной головки. Если мы, на основаніи подобныхъ данныхъ, выводимъ заключеніе: слдовательно, даже геніальный Ньютонъ подчиненъ дйствію физическихъ и химическихъ, или вообще механическихъ силъ мертвой природы, мы, разумется, абсолютно правы, сбить насъ съ этой позиціи невозможно, а она открываетъ намъ обширнйшее, необозримое поле для опытнаго изслдованія, но если мы, совершая логическій скачокъ, длаемъ выводъ: значитъ все, происходящее въ Ньютон, вплоть до блестящихъ проявленій его генія, не боле, какъ сложная игра физики и химіи, а самъ Ньютонъ не боле, какъ сложнйшій автоматъ, то не рискуемъ ли мы очутиться на узкой точк зрнія того лакея, для котораго, согласно французской поговорк, не существуетъ великаго человка, не существуетъ потому, что онъ видитъ ежедневно лишь простйшія будничныя отправленія его жизни.

Представители чисто механическаго воззрнія на жизнь обыкновенно отвчаютъ на подобный упрекъ такимъ образомъ. Конечно, мы не доказали и не можемъ доказать неопровержимо, что ршительно все въ организмахъ, вплоть до сложнйшихъ явленій психической жизни, объясняется, исходя изъ законовъ физики и химіи, но мы ни минуты не сомнваемся въ томъ, что это удастся въ будущемъ. Порукою служить намъ вся исторія нашей біологической науки, которая до сихъ поръ представляла лишь сплошной рядъ пораженій витализма, чмъ боле развивалась физіологія, тмъ боле удавалось сводить къ физик и химіи такія явленія, которыя приписывались прежде вмшательству таинственной жизненной силы. Мн кажется, однако, вполн возможнымъ, вмст съ Бунге {Bunge, G. Vitalismus und Mechanismus. Leipzig. Авторъ былъ одно время профессоромъ физіологической химіи въ Дерпт, а потомъ въ Базел.}, защищать то положеніе, что исторія физіологіи учить насъ прямо противоположному. ‘Чмъ обстоятельне, разностороннее, основательне мы изучаемъ жизненныя явленія,— говорить Бунге,— тмъ боле мы убждаемся, что процессы, которые мы уже полагали возможнымъ объяснять физически и химически, въ дйствительности несравненно сложне и пока еще ршительно не поддаются механическому объясненію’. Не останавливаясь на примрахъ, приводимыхъ авторомъ изъ области животной физіологіи, я ограничусь таковыми изъ боле знакомой мн — растительной. Когда открыты были явленія діосмоза, казалось, что вопросъ о поглощеніи веществъ организмомъ становится достояніемъ физики. Но съ дальнйшимъ движеніемъ науки все боле выяснялось, насколько мало пищи доставляютъ физіологіи опытныя данныя въ этой области, добытыя физиками. Едва успло вещество пройти сквозь оболочку клточки, какъ его встрчаетъ живая протоплазма и говоритъ: стой, вещество, ты двигалось согласно простымъ физическимъ законамъ, теперь подчинись моей власти, теперь я, жизнь, буду ршать, пустить ли тебя въ свои ндра. Выдвигается такимъ образомъ на сцену неизвстная намъ организація живой протоплазмы и вопросъ запутывается до того, что мы меньше прежняго понимаемъ, какъ въ самомъ дл проникаютъ различныя вещества въ живое тло растенія. Другой примръ — поднятіе сока по стеблю. Ужъ это ли не чисто физическій процессъ? И что же! Несмотря на то, что онъ изучается уже съ XVII-го столтія, что занимались имъ не только физіологи, но и присяжные физики, мы въ конц-концовъ увидали себя вынужденными и здсь прибгнуть къ помощи живыхъ клточекъ, т.-е. обратиться за содйствіемъ все къ той же протоплазм. Если уже въ этихъ и сходныхъ съ ними вопросахъ такъ-называемой физической физіологіи, гд по всмъ даннымъ скоре всего можно было ожидать полнаго господства физики, послднее слово тмъ не мене остается за таинственною протоплазмою, то что же сказать о той наиболе типичной области жизненныхъ явленій, которыя принято теперь называть явленіями раздражимости? Здсь эта протоплазма съ ея непонятными намъ свойствами царствуетъ безраздльно, физика же въ настоящее время играетъ самую жалкую роль. Правда, мы изслдуемъ эту область обычными физическими пріемами, но отвты, даваемые намъ организмомъ, до того странны, что кажутся какимъ-то издвательствомъ, насмшкою надъ физикою. ‘Я поступаю такъ, какъ нужно, какъ лучше для организма при данныхъ условіяхъ, я сообразуюсь съ обстоятельствами, преслдую цль, не стсняясь въ выбор средствъ’, вотъ что какъ бы говоритъ намъ организмъ въ отвть на физическія пытки, которымъ мы его подвергаемъ. Механики, правда, не унываютъ и здсь. Создавъ понятіе о раздражимости, они какъ бы разршили протоплазм длать все, что ей угодно, не прегршая противъ физики. Тамъ, гд нельзя представить строгихъ доказательствъ, тамъ нердко вывозитъ сравненіе. И вотъ, организмы сравниваются съ нашими паровозами и другими механизмами. Какъ въ паровоз достаточно ничтожнаго усилія руки, чтобы привести въ движеніе цлый поздъ, такъ и въ живыхъ тлахъ ничтожная причина можетъ вызывать огромныя послдствія, какъ бы противорча закону сохраненія энергіи. Какъ одно и то же легкое давленіе руки то останавливаетъ паровозъ, то сообщаетъ ему задній ходъ, такъ и въ организмахъ одна и та же вншняя сила можетъ въ данномъ орган вызывать, смотря по обстоятельствамъ, прямо противоположное дйствіе или же не производивъ никакого впечатлнія. На этихъ и подобныхъ сравненіяхъ построено все ученіе о такъ-называемой раздражимости. Очевидно, что при такой постановк вопроса онъ уже заране предршенъ въ желательномъ смысл: что бы ни произошло въ организм, какъ бы неожиданно, своеобразно ни отвтилъ онъ на нашъ экспериментальный запросъ, мы все будемъ повторять свое: ну да, такъ и есть машина! Клапанъ закрыть, клапанъ открылся, рукоятка повернута въ противоположную сторону! Я невольно спрашиваю себя иногда, какими способами жизненная сила, допустивъ на минуту реальное ея существованіе, могла бы обнаружить свое присутствіе въ живомъ тл, открыться намъ, еслибъ даже страстно этого пожелала. Положительно, ей отрзаны всякіе для этого пути, кажется, начни она даже кричать намъ изъ душныхъ клточекъ — я здсь! мы только вспомнимъ фонографъ и увидимъ въ этомъ лишь новый любопытный случай раздражимости протоплазмы. Сравненіе съ искусственными механизмами, избавляя механика отъ необходимости доказывать, иметъ, однако, и свою невыгодную сторону. Убжденный виталистъ можетъ не только упорно повторять: comparaison n’est pas raison (сравненіе не доказательство), но онъ можетъ ухватиться за предложенное сравненіе и сказать: я съ удовольствіемъ принимаю его. Всякій механизмъ, помимо вещества и сложнаго строенія, помимо физической силы, приводящей его въ дйствіе, является воплощеніемъ мысли создавшаго его человка, требуетъ руководства, исправленія. То, что строить механизмъ организма, что управляетъ его дйствіемъ, открывая или закрывая, смотря но надобности, т или другіе изъ его клапановъ, то, что безпрерывно исправляетъ неизбжныя поврежденія его, это и есть жизненная сила. Какъ механикъ, строя свою машину, не въ состояніи создать ни единаго атома, ни малйшей крупицы силы, не можетъ нарушить ни единаго изъ законовъ природы и тмъ не мене достигаетъ сознательно намченной имъ цли, также точно и организмы оказываются безусловно подчиненными законамъ вчности вещества и сохраненія энергіи, что не исключаетъ, однако, существованія въ нихъ особаго зиждительнаго начала, сознательно или безсознательно, но разумно пользующагося веществомъ и силами мертвой природы, направляя ихъ дйствіе къ извстной цли — построенію и сохраненію организма.

Разсмотрніе отвта механиковъ завело бы насъ слишкомъ далеко, повлекло бы за собою критику дарвинизма, такъ какъ именно принципы послдняго и выдвигаются какъ нчто, исключающее всякую необходимость въ особомъ зиждительномъ начал въ живыхъ тлахъ. Покинемъ лучше эту крайне интересную, но еще мало разработанную область явленій раздражимости, и посмотримъ, не доставилъ ли самый ходъ естествознанія въ текущемъ столтіи какого-либо оружія виталистамъ. Да, такое оружіе, такой козырь въ рукахъ ихъ несомннно имется. Я разумю вопросъ о происхожденіи жизни. Если бы наук удалось неопровержимымъ образомъ доказать возможность зарожденія хотя бы наипростйшаго живаго существа изъ бездушныхъ веществъ мертвой природы, еслибъ ей удалось уничтожить грань, отдляющую въ природ живое отъ мертваго, подобно тому, какъ она блестяще стерла границы, раздлявшія нкогда растительное и животное царства, то пошатнулся бы одинъ изъ важнйшихъ оплотовъ витализма. А между тмъ представители механическаго воззрнія вынуждены сами сознаться, что ‘вся исторія попытокъ открыть самозарожденіе организмовъ была только рядомъ боле и боле ршительныхъ пораженій’ {Тимирязевъ. Историческій методъ въ біологіи. ‘Русская Мысль’, 1892, кн. 10, стр. 148.}. Древніе, какъ извстно, въ этомъ отношеніи не стснялись, допуская самозарожденіе даже такихъ сложно построенныхъ живыхъ существъ, какъ угри, зми или мыши. Мало-по-малу, однако, сфера дйствія самозарожденія все съуживалась, а организмы, способные, будто бы, слагаться изъ веществъ мертвой природы, все боле и боле упрощались, становились все мельче и мельче. Въ XVII столтіи, посл опытовъ итальянскаго ученаго Реди, перестали зарождаться сами собою мухи изъ гніющаго мяса, въ XVIII столтіи та же участь постигла микроскопическихъ инфузорій въ настояхъ, и он, благодаря другому итальянцу — Спаланцани, получили родителей, наконецъ, уже въ нашемъ вк, посл блестящихъ опытовъ Пастёра, угасла всякая надежда на возможность самозарожденія даже мельчайшихъ живыхъ существъ — бактерій. Такимъ образомъ наука все ршительне и громче возглашала: живое порождается только живымъ. Я не стану останавливаться подробне на поучительной исторіи ученія о самозарожденіи организмовъ, она достаточно извстна и неоднократно излагалась и въ русской литератур {См., напр., недавнюю рчь профессора Вл. Бляева ‘О первичномъ зарожденіи’. Варшава. 1893.}, но не могу не отмтить любопытнаго недоразумнія, которымъ сопровождался заключительный актъ этой научной драмы. Когда велся знаменитый споръ Пастёра съ гетерогенистами, т.-е. сторонниками самозарожденія, симпатіи всего нашего либеральнаго лагеря, съ покойнымъ Писаревымъ во глав, были ршительно на сторон Пастёра, а Пуше, Жоли и вообще компанію гетерогенистевъ громили ретроградами, обскурантами и т. п. Вотъ уже истинно ‘своя своихъ не познаша!’ Спохватились тогда, когда уже было поздно, когда яма подъ ногами механиковъ была вырыта и неумолимый скальпель точной науки создалъ зіяющую пропасть между живою и мертвою природою. ‘Живое изъ мертваго не выводится’, — этими роковыми словами встртило опытное знаніе геніальную механическую гипотезу Дарвина при самомъ рожденіи ея на свтъ. Грандіозное зданіе дарвинизма пришлось строить на фантастическомъ фундамент. Въ фантазіяхъ недостатка не было. Одни высказывали и продолжаютъ высказывать убжденіе, что самозарожденіе происходитъ и теперь, но намъ не удалось пока уловить условія, при которыхъ оно осуществляется, или мы еще не знаемъ организмовъ, обладающихъ этою способностью. Что же изъ того, что бактеріи не могутъ возникать самопроизвольно? Бактеріи только мельчайшія изъ извстныхъ намъ микроскопическихъ существъ, но кто же поручится, что нтъ въ природ существъ, сравнительно съ которыми ничтожная бактерія является слономъ, существъ, неуловимыхъ никакими микроскопами? Быть можетъ, эти-то незримыя существа и возникаютъ безпрерывно сами собою? Вопросъ переносится такимъ образомъ въ невидимый міръ. Другіе находятъ, что мелкость, наоборотъ, указываетъ уже на извстную высоту организаціи, несовмстимую съ понятіемъ о самозарожденіи, ужъ если возникнетъ что-либо живое изъ мертваго, то скоре нчто массивное, но безформенное, врод, напр., Геккелевскаго батибія. Большинство ученыхъ, однако, признаетъ, что въ настоящую эпоху самозарожденія боле нтъ, но допускаютъ его въ отдаленномъ прошломъ,— тогда условія на земл были совершенно иныя и невозможное теперь могло нкогда происходить съ легкостью. Есть и такіе, которые считаютъ возможнымъ не зарожденіе жизни на нашей земл, но случайное занесеніе ея съ другой планеты вмст съ метеорными камнями {На мой взглядъ гипотеза возникновенія жизни тмъ или другимъ путемъ лишь въ отдаленнйшую эпоху создаетъ теоріи эволюціи непреодолимыя затрудненія, вслдствіе одновременнаго существованія на земл организмовъ, съ одной стороны крайне простыхъ, врод бактерій, съ другой — необычайно сложныхъ, врод позвоночныхъ животныхъ.}, а такъ какъ этимъ путемъ вопросъ по существу не ршается, а только переносится съ одной точки вселенной на другую, то допускаютъ, наравн съ вчностью вещества, и вчность жизни, кочующей по мірозданію, нигд не зажигающейся вновь, но распускающейся изъ случайно занесенныхъ зачатковъ всюду, гд встрчаются благопріятныя для жизни условія. Наконецъ, есть даже смлые мечтатели, своего рода огнепоклонники, полагающіе, что живая природа предшествовала мертвой и что прототипомъ живаго существа можетъ считаться огонь, тотъ самый огонь, который, какъ всякій знаетъ, врнйшимъ образомъ разрушаетъ все живое. Цлый рядъ фантазій, взаимно другъ друга исключающихъ.

Наиболе рзкимъ выраженіемъ глубокой розни между живыми и мертвыми тлами природы, создаваемой положеніемъ ‘живое получается лишь изъ живаго’, можетъ, служить новйшая теорія элементарнаго строенія организмовъ, предложенная внскимъ физіологомъ Визнеромъ. Я далекъ отъ того, чтобы придавать ей какое-либо абсолютное значеніе, готовъ даже согласиться съ ея критиками, находящими, что она ничего, въ сущности, не объясняетъ, но я считаю теорію Визнера весьма замчательною но послдовательности и… безнадежности, если можно такъ выразиться. Авторъ, конечно, пришелъ бы въ ужасъ, еслибъ кто-либо причислилъ его къ виталистамъ. Боже сохрани! Въ своей ‘Біологія растеній’ онъ достаточно ясно подчеркнулъ, что ни въ какую жизненную силу не вритъ. И тмъ не мене ни одинъ виталистъ не могъ бы ярче освтить бездну, отдляющую живое отъ мертваго. Между тмъ какъ мертвыя тла сложены изъ атомовъ, связанныхъ въ химическія частицы, протоплазма живыхъ тлъ слагается изъ элементарныхъ частицъ, называемыхъ Визнеромъ плазомами, и каждая изъ нихъ уже надлена всми основными свойствами организмовъ: преемственностью, способностью ассимилировать, расти и размножаться. Другими словами: это значитъ, что не только живое тло не можетъ быть получено иначе, какъ изъ живаго же, но и вс основныя жизненныя свойства, не выводятся изъ элементарныхъ свойствъ мертвыхъ тлъ. И дйствительно, даже механикъ долженъ сознаться, что ни одно изъ основныхъ понятій, съ которыми мы работаемъ, изучая организмы, ни ассимиляція, ни ростъ, ни размноженіе, не говоря уже о наслдственности, не только незнакомы физику и химику, но и не могутъ быть сведены въ настоящее время къ механическимъ явленіямъ, наблюдаемымъ въ мертвой природ.

Безъ сомннія, ни одно изъ явленій органической жизни не представляетъ механику такихъ необычайныхъ трудностей, какъ индивидуальное развитіе организма и связанная съ нимъ наслдственность. Изъ яйца съ его, повидимому, совершенно однородною протоплазмою, при совершенно постоянныхъ вншнихъ условіяхъ, въ силу какихъ-то неуловимыхъ внутреннихъ причинъ, шагъ за шагомъ возводится сложнйшее зданіе организма. Если я могу понять готовый глазъ въ качеств сложнаго физическаго прибора, если я могу прослдить постепенное усложненіе его въ цпи животныхъ организмовъ, начиная съ простаго пигментнаго пятнышка, то я ршительно безсиленъ даже представить себ механизмъ развитія этого изумительнаго инструмента. Тутъ никакое воззваніе къ исторіи, никакія тысячелтія или милліарды лтъ не приносятъ длу механики существенной пользы. Тутъ остается только врить, врить и врить, что и это тоже механика, механика до того ‘хитрая’, что прямо граничитъ съ чудомъ. А между тмъ грандіозная попытка механическаго объясненія цлесообразности въ органическомъ мір, извстная подъ именемъ дарвинизма, зиждется на явленій наслдственности, явленіи хотя и несомннномъ, реальномъ, но не поддающемся, до сихъ поръ по крайней мр, механическому объясненію. Въ сущности, положеніе вещей въ органической природ таково. Передъ нами дв исторіи. Одна изъ нихъ, вопреки общему положенію, будто ‘исторія никогда не повторяется’, разъигрывается предъ нами ежедневно, ежечасно, а потому, казалось бы, вполн доступна экспериментальному, а не только описательному изслдованію, которое даетъ намъ современная эмбріологія, это — индивидуальное развитіе организма изъ яйпа или вообще отдльной клточки. Другая исторія, растянувшаяся на необозримую вереницу вковъ, оставившая намъ лишь косвенныя улики своего теченія, а потому доступная лишь гипотетическому объясненію, это — исторія развитія жизни на земл. Казалось бы, что для объясненія гипотетическаго, неподдающагося экспериментальному изученію, слдовало бы обратиться къ реальному, доступному, мы же поступаемъ какъ разъ наоборотъ и несомннную, ежедневно протекающую у насъ на глазахъ исторію, подъ предлогомъ, что она плодъ прошедшаго, пытаемся объяснять, исходя изъ туманной и невоскресимой исторіи земли. Для сравнительной морфологіи, для опредленія взаимнаго родства формъ такой пріемъ еще можетъ быть полезенъ, но для механики онъ не даетъ ничего и равносиленъ отказу отъ механическаго объясненія, сознанію въ полномъ безсиліи. Кто же усомнится въ томъ, что дйствительная механическая причина послдовательныхъ измненій, сопровождающихъ развитіе цыпленка изъ яйца, должна заключаться въ реальномъ яйц, а не въ миической до-Адамовой исторіи курицы.

Разумется, я далекъ отъ мысли считать, на основаніи всего вышеизложеннаго, хоть сколько-нибудь доказаннымъ существованіе въ живыхъ тлахъ особаго жизненнаго начала, не выводимаго изъ извстныхъ намъ въ мертвой природ формъ энергіи, такъ сказать, несоизмримаго съ ея механическими силами, но я желалъ бы вынудить, въ свою очередь, и у механика сознаніе, что онъ не въ состояніи опровергнуть существованіе жизненной силы, что его воззрніе на организмъ какъ на очень сложный механизмъ, его утвержденіе, будто жизнь не боле, какъ игра физико-химическихъ силъ въ протоплазм, не оправдывается современнымъ состояніемъ фактическихъ нашихъ свдній о живыхъ тлахъ, не есть, другими словами, строгій выводъ точнаго знанія, а лишь догматъ вры большинства современныхъ естествоиспытателей. Матеріальная основа жизни — протоплазма — до сихъ поръ нчто совершенно загадочное, живое изъ мертваго получено быть не можетъ, ни одно изъ основныхъ свойствъ живыхъ тлъ, какъ ассимиляція, ростъ, раздражимость, размноженіе, механически пока не объяснены, а предъ исторіею развитія организма пассуеть не только механика, но и самое воображеніе. Неужели все это матеріалъ, способный вселить увренность въ окончательномъ торжеств механическаго принципа? И неужели механизмъ, самъ собою управляющій, самъ себя исправляющій, а, главное, самъ себя строющій, есть нчто само собою разумющееся?

Въ дйствительности прочно установленнымъ въ настоящее время является только законъ подчиненія живыхъ тлъ физическимъ и химическимъ силамъ мертвой природы и, въ сущности, для дальнйшаго прогресса науки ничего другаго и не требуется. Еслиже мы, не довольствуясь этимъ, начинаемъ утверждать, будто въ организмахъ дйствуютъ только эти силы, или, наоборотъ, признаемъ въ нихъ существованіе особой жизненной силы, мы въ обоихъ случаяхъ изъ области знанія переходимъ въ область вры. Доводы за и противъ каждаго изъ этихъ двухъ воззрній могутъ казаться однимъ боле, другимъ мене убдительными, смотря по личному настроенію и въ зависимости отъ настроенія эпохи. Возможно, что въ будущемъ механическій принципъ восторжествуетъ окончательно, что живое будетъ выведено изъ мертваго и даже исторія развитія организма станетъ намъ механически вполн понятною. Роли пророка я на себя брать не хочу. Во всякомъ случа это торжество механики, если ему вообще суждено осуществиться, въ чемъ я глубоко сомнваюсь, наступитъ еще не скоро, а до тхъ поръ механики и виталисты будутъ еще долго гулять по великому саду природы, повторяя одни: ‘я нигд не вижу жизненной силы’, другіе — ‘я вижу ее везд’. Будутъ, вроятно, смняться и эпохи, то боле, то мене благопріятныя каждой изъ этихъ доктринъ. Въ современномъ возрожденіи витализма я склоненъ видть здоровый протестъ противъ крайностей матеріализма шестидесятыхъ годовъ, матеріализма, который, въ свою очередь, можно разсматривать какъ реакцію противъ необузданнаго своеволія натуръ-философіи.

Будемъ же врить, сообразно съ личными склонностями, одни — въ химико-физическія свойства протоплазмы, которыми объясняются вс жизненныя явленія вплоть до генія Ньютона, другіе — въ существованіе въ живыхъ тлахъ особаго начала, не выводимаго изъ силъ мертвой природы, но не будемъ, какъ т, такъ и другіе, смшивать областей точнаго знанія и вры, не будемъ упрекать другъ друга въ невольномъ, а тмъ боле въ сознательномъ ослпленіи, а, главное, не станемъ смущать юные умы, въ большинств случаевъ приходящіе лишь въ кратковременное соприкосновеніе съ естествознаніемъ въ нашихъ аудиторіяхъ, выдавая за незыблемо установленный, будто-бы, наукою фактъ то, что въ дйствительности составляетъ лишь догматъ вры современныхъ естествоиспытателей, вмсто того, чтобы утверждать съ увренностью, что организмъ есть механизмъ, а жизнь — физико-химическое явленіе, разъигрывающееся въ протоплазм, скажемъ скромно, что живыя тла подчинены дйствію механическихъ силъ мертвой природы, но жизнь, по прежнему, остается для насъ величайшею изъ тайнъ. Удастся ли наук когда-нибудь сломать вс печати, скрывающія эту тайну отъ пытливаго ума человка, покажетъ лишь отдаленное будущее, нашъ же догорающій ХІХ-й вкъ оскся, вскрывая одну изъ этихъ печатей, оскся на вопрос о происхожденіи жизни.

‘Міръ Божій’, No 5, 1894

ПРОТОПЛАЗМА И ВИТАЛИЗМЪ.

И. П. Бородина.

Читайте также: