Столетие 'Тайны природы', Бородин Иван Парфеньевич, Год: 1894 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 24 минут(ы)

СТОЛТІЕ ‘ТАЙНЫ ПРИРОДЫ’.

И. П. Бородина.

(Публичная лекція, читанная 27 марта 1894 г. въ пользу Общества вспомоществованія бывшимъ слушательницамъ высшихъ женскихъ курсовъ).

Мм. ГГ.

Не даромъ существуетъ поговорка: ‘русскій человкъ заднимъ умомъ крпокъ’. Какъ нельзя боле примнима она къ данному случаю. Тому столтію, о которомъ будетъ идти рчь, въ сущности, 101 годъ,— столтіе это минуло еще въ 1893 г. Нмцы отпраздновали его своевременно, мы же, русскіе, позволимъ себ вспомнить о немъ хотя теперь. Лучше поздно, чмъ никогда!

Это оригинальное столтіе — книги, книги, несомннно, геніальной, однако совершенно неоцненной, можно сказать, даже незамченной современниками, вроятно, потому что авторъ на цлыя десятилтія опередилъ наиболе выдающіеся умы своего времени. Но, вмст съ тмъ, это — столтіе цлой отрасли знанія, отрасли, установленіемъ и развитіемъ которой справедливо гордится современное естествовдніе, столтіе біологіи растеній. Геніальный творецъ ея, съ которымъ мы сегодня познакомимся ближе, вроятно, не колеблясь, назвалъ бы эту отрасль ученіемъ о цлесообразности въ живыхъ тлахъ, тогда какъ большинство современныхъ представителей естествознанія, въ которыхъ самое слово ‘цлесообразность’ вызываетъ ужасъ, или даже бурю негодованія, предпочитаетъ называть біологію ученіемъ о приспособленіи, или, врне, приспособленности организмовъ къ окружающимъ ихъ вншнимъ условіямъ.

Въ 1793 г. появилась въ Берлин книга подъ слдующимъ оригинальнымъ и, въ то же время, дышащимъ извстною гордостью заглавіемъ {Das entdeckte Geheimniss der Natur im Bau und in der Befrachtung der Blumen. Von Christian Conrad Sprenget Mit 25 Tafeln. Berlin. 1793.}: ‘Открытая тайна природы въ строеніи и оплодотвореніи цвтовъ’. Авторомъ ея былъ Конрадъ Шпренгель. Передаваемый здсь экземпляръ, напечатанный лишь въ прошломъ году, представляетъ, однако, точный, чрезвычайно удачный снимокъ, какъ съ рисунковъ, такъ и съ текста замчательнаго произведенія, о которомъ идетъ рчь.

Остановимся прежде всего на своеобразной личности автора. Къ сожалнію, о біографіи его мы имемъ лишь довольно скудныя свднія. Они принадлежать, съ одной стороны, отъявленному врагу Шпренгеля, непосредственному его начальнику, нкоему Шульце, съ которымъ онъ много лтъ, не безъ успха, воевалъ, испортивъ себ, вроятно, не мало крови, съ другой стороны — мы имемъ симпатичный очеркъ одного изъ не особенно, повидимому, многочисленныхъ учениковъ Шпренгеля, сохранившихъ теплую привязанность къ старому учителю и навщавшихъ его въ то время, когда онъ былъ уже не у длъ и почти всми забытъ. На основаніи этихъ данныхъ можно установить слдующее:

Родился Христіанъ Конрадъ Шпренгель въ 1750 году въ прусскомъ город Бранденбург, гд отецъ его былъ пасторомъ. Дтство и юность его протекли въ родительскомъ дом, но объ этой эпох его жизни мы не знаемъ почти ничего. Повидимому, лишь cкрпя сердце, по необходимости, занимался онъ богословіемъ и филологіею. Какъ бы то ни было, въ возраст 24 лтъ мы встрчаемъ его учителемъ въ Берлин, въ школ, при госпитал Фридриха Великаго. Эту должность занималъ онъ въ теченіи шести лтъ, преподавая вмст съ тмъ и въ королевской военной школ. Въ апрл 1780 года онъ, по рекомендаціи нкоего профессора Цирлейна, попадаетъ, въ качеств опытнаго педагога, въ Шпандау ректоромъ тамошней высшей школы (нын гимназій) и дебютируетъ вступительною рчью о польз изученія латинскаго и греческаго языковъ, рчью основательною и вызвавшею одобреніе, по свидтельству будущаго врага его. Въ Шпандау Шпренгель проводитъ цлыхъ 14 лтъ, вплоть до отставки своей въ 1794 году, преподавая самые разнообразные предметы: латинскій, нмецкій и французскій языки, Законъ Божій, ариметику и (одинъ часъ въ недлю) естествовдніе. Здсь вскор начинаются безпрерывные раздоры его съ инспекторомъ (врне — попечителемъ) школы, упомянутымъ выше Шульце, подробно описавшимъ эти пререканія въ оставленной имъ церковной хроник {См. брошюру Кирхнера и Потоніэ ‘Die Geheimnisse der Blumen’ (Berlin, 1893), изданную къ юбилею Шпренгеля, откуда заимствованы приведенныя въ текст біографическія данныя. Въ конц брошюры приложено извлеченіе изъ объемистой хроники Шульце, въ которомъ собрано все касающееся въ ней Шпренгеля.}. Неоднократно жалуются они другъ на друга высшему начальству въ Берлин, которое относится довольно благосклонно къ Шпренгелю и выставляетъ постоянно на видъ его педагогическую опытность, къ великому негодованію Шульце. Взводившіяся на Шпренгеля обвиненія касались, главнымъ образомъ, двухъ пунктовъ: его жестокаго, будто бы, обращенія съ учениками и его упорнаго нежеланія давать сверхъ оффиціальныхъ уроковъ еще частные (вроятно, нчто врод репетицій), какъ то длали его предшественники. Жестокость — черта, конечно, непривлекательная, хотя нкоторымъ извиненіемъ Шпренгелю можетъ служить эпоха, въ которой онъ жилъ, и суровая дисциплина, вообще, царившая въ родной его стран. Не подлежитъ сомннію, что онъ позволялъ себ не только крпко, очень крпко браниться, но и наказывать нердко лнтяевъ палкою. Однако, хуже всего въ практическомъ смысл, повидимому, было то, что онъ при этомъ не обращалъ никакого вниманія на общественное положеніе родителей и не давалъ ни малйшей потачки дтямъ вліятельныхъ въ город лицъ. Что касается лишнихъ уроковъ, то Шпренгель, дорожа каждымъ свободнымъ часомъ для наблюденія природы, упорно отъ нихъ отказывался, считая ихъ для себя необязательными, такъ какъ въ подписанномъ имъ при поступленіи регламент этихъ частныхъ уроковъ обозначено не было. Только за годъ до отставки высшее начальство обязало-таки его посвящать преподаванію, сверхъ прежнихъ 13 недльныхъ часовъ, еще шесть. Большаго рвенія на своемъ педагогическомъ и служебномъ поприщ Шпренгель, такимъ образомъ, не выказывалъ,— изъ душныхъ стнъ школы его тянуло въ поле, къ совершенно иной сфер дятельности, ибо ‘съ природой одною онъ жизнью дышалъ’. Тмъ не мене, совершенно несправедливо долгое время пользовалось кредитомъ мнніе, будто онъ даже былъ отршенъ отъ должности за небрежное отношеніе къ непосредственнымъ своимъ обязанностямъ. Въ дйствительности оказывается, что онъ, по выслуг двадцатилтняго срока, былъ уволенъ на покой съ пенсіею, правда, весьма скромною, всего полтораста талеровъ въ годъ, принимая, однако, во вниманіе дешевизну тогдашней жизни и бездтность Шпренгеля (повидимому, онъ даже никогда не былъ женатъ), эта сумма все же нсколько обезпечивала дальнйшее его существованіе.

Насколько тяготился Шпренгель безпрерывными пререканіями своими съ начальствомъ и вообще своею оффиціальною службою, видно изъ того, что онъ впослдствіи даже избгалъ говорить о времени своего пребыванія въ Шпандау, не смотря на то, что это была наиболе блестящая эпоха его дятельности на научномъ поприщ,— вс его открытія были сдланы именно въ это время. Если любовь къ природ вообще онъ, быть можетъ, почерпнулъ еще въ родительскомъ дом, то ботаникою собственно онъ сталъ заниматься, насколько извстно, лишь вскор по переселеніи въ Шпандау. Этимъ онъ обязанъ, главнымъ образомъ, знакомству съ замчательнымъ мстнымъ натуралистомъ — докторомъ Геймомъ, проживавшимъ въ Шпандау съ 1776 по 1783 г., нкоторую помощь должно было оказать ему и родство съ довольно извстнымъ въ свое время ботаникомъ Куртомъ Шпренгелемъ, которому онъ приходился дядею, не осталась безъ вліянія, вроятно, и близость такого научнаго центра, какъ Берлинъ. Съ какимъ необычайнымъ рвеніемъ предался Шпренгель новымъ для него занятіямъ растительнымъ міромъ, видно изъ того, что уже въ 1787 году, слдовательно, всего семь лтъ посл его переселенія въ Шпандау, знаменитый систематикъ Вильденоу, въ предисловіи къ своей берлинской флор, указываетъ на него, какъ на выдающагося знатока мстной растительности. Только въ злакахъ, групп и до настоящаго времени представляющей большія трудности для начинающаго, онъ не былъ твердъ, а въ темную, особенно въ то время, область низшихъ, такъ-называемыхъ, споровыхъ растеній, онъ и совсмъ вступать не дерзалъ.

Получивъ отставку, Шпренгель переселяется въ Берлинъ, гд, утомленный пережитыми въ Шпандау передрягами и огорченный ледянымъ равнодушіемъ, съ которымъ встрчена была его книга, онъ замыкается самъ въ себ и живетъ совершеннымъ отшельникомъ. Время свое онъ посвящаетъ филологическимъ розысканіямъ, не покидая, однако, и ботаническихъ изслдованій. Доказательствомъ послдняго служитъ появившаяся въ 1811 году небольшая статья его ‘о польз пчелъ и необходимости пчеловодства’, составляющая нын библіографическую рдкость, въ ней Шпренгель, излагая вкратц содержаніе капитальной книги своей, приводитъ цлый рядъ новыхъ данныхъ, основанныхъ, на, очевидно, позднйшихъ наблюденіяхъ надъ растеніями, не упомянутыми въ основномъ его труд. Для пополненія скромнаго своего бюджета Шпренгель даетъ въ Берлин уроки языковъ, а по воскресеньямъ предпринимаетъ публичныя ботаническія экскурсіи, въ которыхъ каждый желающій могъ участвовать съ платою 2—3 грошей (около 10 копекъ) за часъ.

Къ этой-то позднйшей эпох жизни Шпренгеля относится симпатичная характеристика его личности, сдланная однимъ изъ навщавшихъ его въ уединеніи бывшихъ учениковъ. Позволю себ привести ее дословно.

‘Я заставалъ его каждый разъ въ старомъ халат и ночномъ колпак, вооруженнаго длинною трубкою, въ комнат, переполненной густыми клубами табачнаго дыма. Онъ сидлъ обыкновенно у окна за книгою или за разложеннымъ передъ нимъ гербаріемъ. Книгохранилище, коллекція сушеныхъ растеній да кое-какая старая домашняя утварь,— вотъ все, что заключалось въ комнат, и, въ сущности, эта обстановка хорошо гармонировала съ вншностью обитателя комнаты. Шпренгель былъ хорошо сложенъ, скоре высокаго, чмъ низкаго роста, худощавъ и крпокъ въ костяхъ. Лицо его было выразительно, цвтъ лица свжій, взглядъ оживленный. Сдющихъ отъ старости волосъ своихъ онъ не стригъ, и они свободно падали ему на плеча. Обладая твердою и прямою поступью, онъ свободно могъ проводить въ ходьб хоть полдня безъ роздыха, несмотря на возрастъ, а ходилъ довольно быстро. Онъ былъ умренъ и простъ въ д, скоре изъ заботливости о своемъ здоровь, чмъ по дйствительному недостатку средствъ, тяготившему его, какъ оказалось посл его смерти, не столько въ настоящемъ, сколько по отношенію къ будущему. Пилъ онъ въ то время одну только воду. Насколько простъ былъ его образъ жизни, настолько же простъ былъ онъ и самъ въ обращеніи. Льстивость была ему совершенно неизвстна, и даже къ общепринятымъ выраженіямъ вжливости онъ почти никогда не прибгалъ. Быстро и откровенно высказывалъ онъ то, что думалъ, и, такъ какъ духъ его легко проникалъ въ каждое существо, а правда была ему дороже всего, то рчь его должна была часто производить отталкивающее впечатлніе на избалованный обманомъ міръ. Авторитетъ для него не существовалъ, и онъ ничего не принималъ просто, на вру, собственному сужденію онъ доврялъ боле, чмъ чужому, отъ кого бы оно ни исходило, а то, что представлялось ему истиннымъ, онъ высказывалъ съ упорствомъ, и даже страстностью. Неудивительно, если онъ стяжалъ себ упрекъ въ чрезмрномъ упрямств, вслдствіе котораго мало-по-малу его покинули вс его ученые друзья. Раздраженный безконечными пререканіями, быть можетъ и подъ вліяніемъ затаенной гордости, онъ и самъ сталъ тогда избгать всякаго общенія съ ученымъ міромъ, и въ своей темной конур предался покою философа. Съ этихъ поръ онъ жилъ незамчаемымъ, неупоминаемымъ и навщаемымъ лишь немногими учениками. Но эти немногіе вспоминаютъ о немъ съ любовью, такъ какъ обязаны ему многимъ. Разностороннія его познанія составляли для нихъ богатый источникъ, а оригинальный характеръ служилъ имъ во многихъ отношеніяхъ образцомъ и нердко вызывалъ въ нихъ чувство затаенной радости и высокаго нравственнаго удовлетворенія. Словно чужеземецъ стоялъ онъ между своими современниками, шокируя собою свтъ, возбуждая нетерпимость ученыхъ, не ища связей и презирая такъ называемыя житейскія блага. Онъ жилъ въ рдкой сердечной невинности, нравы его отзывались далекимъ прошлымъ, а мощный духъ, казалось, принадлежалъ грядущему столтію’.

Послднія слова оказались по истин пророческими. Вмст съ тмъ приведенная характеристика даетъ намъ ключъ къ разъясненію той враждебности, которую возбуждалъ Шпренгель въ оффиціальной своей дятельности. Чудаки, говорящіе правду въ глаза, естественно не могутъ разсчитывать на вншній успхъ въ жизни. Но Шпренгель за нимъ и не гонялся. Тсное общеніе съ природою и горделивое сознаніе своего превосходства служили ему источниками внутренняго его счастья. А что онъ ясно чувствовалъ необычайную важность своихъ открытій, не подлежитъ сомннію, это видно какъ изъ заглавія, даннаго имъ основному своему труду, такъ и изъ стиха Овидія, выбраннаго имъ въ качеств эпиграфа къ стать о польз пчелъ: ‘много такого таю я въ себ, что осталось сокрытымъ для прочихъ умовъ’.

Умеръ Шпренгель въ 1816 году въ полномъ забвеніи, даже могилы его не удалось разыскать впослдствіи. Но въ своей ‘Открытой тайн природы’ онъ на вчныя времена воздвигъ себ ‘памятникъ нерукотворный’.

Оригинальна была судьба этой книги, содержавшей въ себ сводъ многолтнихъ, замчательно точныхъ, какъ оказалось впослдствіи, наблюденій автора въ живой природ, освщенныхъ необыкновенно остроумными соображеніями. Какъ уже сказано, она была встрчена ледянымъ равнодушіемъ и не произвела на современниковъ ни малйшаго впечатлнія. Въ виду полнйшаго ея неуспха, издатель не только не далъ Шпренгелю ни одного дароваго экземпляра, но и наотрзъ отказался печатать имвшійся было въ виду второй томъ того же сочиненія. Вс послдующія, повидимому, весьма обширныя наблюденія Шпренгеля дошли до насъ лишь въ очень отрывочной форм, только благодаря упомянутой выше стать ‘о польз пчелъ’. Неуспхъ между современниками могъ отчасти зависть отъ суроваго, необщительнаго характера Шпренгеля, а еще боле отъ того, что авторъ не былъ присяжнымъ ученымъ, не занималъ каедры и даже не получилъ правильнаго естественно-историческаго образованія, цеховые ученые относились къ нему нсколько свысока, какъ къ простому любителю природы. А между тмъ весьма вроятно, что именно это обстоятельство, въ сущности, какъ нельзя боле благопріятствовало оригинальному направленію, которому слдовалъ Шпренгель въ своихъ изысканіяхъ, спасая его отъ ученой рутины. Но не современниками только онъ не былъ оцненъ по достоинству. Въ теченіи всей первой половины нашего столтія продолжается пренебрежительное отношеніе къ Шпренгелю. Это именно пренебреженіе, полнйшее равнодушіе, а не простое незнаніе. Знаменитый Декандоль, напримръ, упоминаетъ о теоріи цвтка, данной Шпренгелемъ, по относитъ ее въ область метафизики. Очевидно, слдовательно, что причина неуспха геніальнаго творенія лежала глубже, но объ этомъ удобне будетъ поговорить дале, познакомившись съ самою теоріею. Какъ бы то ни было, ‘Открытая тайна природы’ десятки лтъ влачила едва замтное существованіе на полкахъ антикварскихъ магазиновъ, за безцнокъ предлагаясь въ ихъ каталогахъ. Будучи студентомъ, я пріобрлъ ее такимъ путемъ за полтора или два рубля. Только съ появленіемъ безсмертнаго творенія Дарвина совершенно измняется отношеніе къ полузабытому Шпренгелю, слава его быстро растетъ и возбуждаетъ всеобщій интересъ къ его оригинальному произведенію. Къ 1892 году антикварская цна ‘Открытой тайны природы’ доходить до 60 и даже 80 марокъ, а въ слдующемъ году появляется новое изданіе, о которомъ уже была рчь.

Что же это за книга съ такимъ страннымъ заглавіемъ и такою оригинальною судьбою? Что собственно сдлалъ Шпренгель? Какую тайну природы онъ открылъ, и дйствительно ли онъ ее открылъ, или это ему только казалось?

Книга Шпренгеля даже въ настоящее время читается съ величайшимъ удовольствіемъ и необыкновенною легкостью. Написана она превосходнымъ языкомъ, что особенно бросается въ глаза при сопоставленіи ея съ церковною хроникою современника и врага Шпренгеля — Шульце. ‘Открытая тайна природы’ казалась бы написанною вчера, еслибъ не нкоторые странные обороты рчи, странные отнюдь не въ граматическомъ смысл, но совершенно непривычные для уха современнаго естествоиспытателя. Дло въ томъ, что Шпренгель, нисколько не стсняясь, говоритъ о великомъ Творц природы, ищетъ и на каждомъ шагу находитъ проявленіе мудрости этого Творца и именно съ этой, столь несвойственной современному естествознанію телеологической точки зрнія изучаетъ онъ природу. Въ самомъ же начал своей книги, во введеніи, авторъ разсказываетъ, какое ничтожное на первый взглядъ наблюденіе послужило ему исходнымъ пунктомъ и какъ оно, шагъ за шагомъ, привело его къ построенію законченной ‘теоріи цвтка’.

‘Лтомъ 1787 года,— пишетъ Шпренгель,— внимательно разсматривая цвтокъ лсной герани (Geranium sylvaticum), я замтилъ, что самая нижняя часть его лепестковъ {Едва ли нужно пояснить, что лепестки — окрашенные листочки, отъ которыхъ больше всего зависитъ красота цвтка.} на внутренней сторон и по обоимъ краямъ снабжена тонкими и мягкими волосками. Будучи убжденъ, что мудрый Творецъ природы ни единаго волоска не произвелъ безъ опредленной цли, я сталъ размышлять о томъ, для чего бы эти волоски могли служить. Вскор мн пришло въ голову слдующее: если допустить, что т пять капелекъ сока, которыя выдляются столькими же железками, предназначены служить пищею извстнымъ наскомымъ, то не покажется невроятнымъ существованіе мръ къ предохраненію этого сока отъ порчи его дождемъ, и что для достиженія этой именно цли и расположены здсь эти волоски… Каждая капля сока сидитъ на своей железк непосредственно подъ волосками, находящимися на краяхъ двухъ ближайшихъ лепестковъ. Такъ какъ цвтокъ расположенъ вертикально и довольно великъ, то при дожд въ него должны попадать водяныя капли. Но ни одна изъ упавшихъ дождевыхъ капель не можетъ проникнуть къ капл сока и смшаться съ нею, ибо она задерживается находящимися надъ сочною каплею волосками, подобно тому, какъ капля пота, скатившаяся со лба человка, задерживается бровями и рсницами и не можетъ попасть въ глазъ. Наскомому, напротивъ, эти волоски отнюдь не преграждаютъ доступа къ капелькамъ -сока. Я изслдовалъ затмъ другіе цвты и нашелъ, что многіе изъ нихъ имютъ въ своемъ строеніи нчто, служащее, повидимому, для той же конечной цли. Чмъ дольше я продолжалъ это изслдованіе, тмъ ясне становилось мн, что цвты, содержащіе сокъ, устроены такимъ образомъ, что наскомыя имютъ къ нему свободный доступъ, но дождь не можетъ его испортить. Изъ этого я заключилъ, что сокъ этихъ цвтовъ, по крайней мр преимущественно, выдляется ради наскомыхъ и, чтобы они могли поглощать его чистымъ и неиспорченнымъ, защищенъ отъ дождя’.

Я позволилъ себ привести цликомъ эту тираду Шпренгеля, чтобы дать хоть нкоторое понятіе о его стил, ясности и картинности его изложенія я, вмст съ тмъ, осторожности его умозаключеній. Прежде чмъ идти съ нимъ дале по этому пути, не безполезно будетъ сдіаать небольшое отступленіе съ цлью выяснить, въ какомъ положеніи находился вопросъ о роли цвтка въ то время, когда появилась ‘Открытая тайна природы’.

Ученіе о существованіи въ растительномъ царств органовъ, при посредств которыхъ совершается процессъ оплодотворенія, было развито гораздо раньше Шпренгеля. Въ настоящемъ году можно было бы праздновать двухсотлтіе этого ученія, такъ какъ основа ему положена была въ 1694 г. сочиненіемъ Камераріуса, озаглавленнымъ ‘De sexu plantarum epistola’ (Письмо о полахъ растеній). Цлое столтіе отдляло такимъ образомъ Шпренгеля отъ возникновенія половой теоріи въ примненіи къ растительнымъ организмамъ. Ото лтъ — громадный промежутокъ при современномъ ход естествознанія, но эта мрка непримнима къ предъидущимъ вкамъ. Десятилтіе проходило въ то время за десятилтіемъ, не принося ничего существенно новаго но отношенію къ занимающему насъ вопросу. Теперь, изучая литературные документы, мы выносимъ полное убжденіе въ томъ, что Камераріусъ былъ истиннымъ творцомъ половой теоріи, но насколько слабо обоснованною казалась она въ прошломъ столтіи, видно уже изъ того, что еще въ тридцатыхъ годахъ ХІХ-го вка раздавались голоса, ее оспаривавшіе.

Въ огромномъ большинств случаевъ мы находимъ въ одномъ и томъ же цвтк одновременно оба сорта половыхъ органовъ. Въ крупномъ цвтк лиліи, напримръ, тотчасъ бросаются въ глаза шесть нитей, заканчивающихся пылящими въ зрлости головками, это такъ называемыя тычинки или ‘мужскіе’ органы цвтка. Въ центр же цвтка помщается органъ инаго устройства, получающій названіе пестика, онъ слагается изъ нижней утолщенной части, уже во время цвтенія содержащей внутри зачатки будущихъ смянъ и называемой завязью, и сидящаго на завязи нитевиднаго столбика, заканчивающагося утолщеннымъ рыльцемъ. Этотъ пестикъ есть ‘женскій’ органъ цвтка. Для того, чтобы завязь его превратилась въ плодъ, а содержащіеся въ ней зачатки (яички) — въ настоящія смена, необходимо, чтобы на рыльце попала пыль, развившаяся въ головкахъ (пыльникахъ) тычинокъ. Такое значеніе тычинокъ въ качеств оплодотворяющихъ, а пестика какъ оплодотворяемаго органа, повторяю, было установлено еще задолго до Шпренгеля. Никому, однако, до него не приходило въ голову прослдить, какимъ путемъ совершается въ живой природ то, что мы называемъ теперь опыленіемъ, т.-е. перенесеніе плодотворной пыли изъ мужскихъ органовъ цвтка на рыльце. Въ виду непосредственнаго сосдства тхъ и другихъ, органовъ въ большинств цвтовъ самый вопросъ казался празднымъ,— стоитъ лишь лопнуть пыльникамъ и пыль изъ нихъ сама собою, повидимому, посыплется на рыльце. Никто вмст съ тмъ не спрашивалъ себя, какое значеніе могучъ имть для процесса оплодотворенія т часто ярко окрашенные лепестки цвтка, совокупность которыхъ составляетъ такъ называемый внчикъ. А между тмъ уже до Шпренгеля было замчено, что въ цвткахъ сплошь и рядомъ совершается отдленіе сладкаго сока, иначе нектара, и что такіе цвты охотно посщаются наскомыми. Этотъ-то нектаръ и послужилъ Шпренгелю исходною точкою для его наблюденій и связанныхъ съ нимъ умозаключеній, съ обращикомъ которыхъ мы уже познакомились выше. Наблюденія свои онъ распространилъ постепенно на 461 различныхъ растеній, большею частью дикихъ, рже садовыхъ.

Лтомъ слдующаго 1788 года, при наблюденіи цвтка незабудки, вниманіе Шпренгеля приковываетъ желтое колечко, опоясывающее входъ въ цвтокъ (звъ цвтка, какъ выражаются ботаники) и такъ рзко выдляющееся на общемъ лазуревомъ фон внчика. Не иметъ ли и оно, подобно волоскамъ въ цвтк герани, извстнаго отношенія къ наскомымъ, не указываетъ ли оно имъ путь къ тому мсту, гд находится въ цвтк излюбленный ими сладкій сокъ, спрашиваетъ себя Шпренгель. Начинаетъ онъ присматриваться съ этой точки зрнія къ цвткамъ другихъ растеній и въ большинств случаевъ находитъ подтвержденіе сдланнаго имъ предположенія. Какъ скоро на лепесткахъ встрчаются мста, отличающіяся по окраск отъ общаго цвта внчика, эти крапинки, черточки и тому подобные узоры оказываются расположенными надъ входомъ къ нектару. Тогда Шпренгель длаетъ заключеніе отъ части къ цлому. Если извстное мсто въ внчик окрашено особымъ образомъ ради наскомыхъ, то можно допустить, что и вся яркая окраска внчика вообще также разсчитана на наскомыхъ и что внчикъ иметъ значеніе замтной издали вывски, указывающей этимъ животнымъ, гд скрывается для нихъ пожива.

Эти первоначальныя изслдованія Шпренгеля, объясняя значеніе нектара и внчика для наскомыхъ, оставляли, однако, совершенно невыясненнымъ, какую же пользу извлекаетъ растеніе изъ ихъ посщенія, для чего оно выдляетъ столь цнное вещество, какъ сахаръ, на потребу совершенно чуждыхъ существъ, стараясь этимъ какъ бы приманить ихъ къ себ. Но вотъ, на третій годъ своихъ наблюденій, Шпренгель сталкивается съ такимъ цвткомъ (косатикъ — Iris), который построенъ по особому плану: несмотря на то, что и онъ заключаетъ въ себ одновременно какъ тычинки, такъ и пестикъ, органы эти расположены такимъ образомъ, что сама собою пыль на рыльце попасть не можетъ,— опыленіе возможно не иначе, какъ при содйствіи наскомыхъ, посщающихъ цвтокъ. Это наблюденіе наводитъ Шпренгеля на мысль, что тутъ-то и кроется ключъ къ разъясненію столь распространеннаго въ цвтахъ выдленія сладкаго сока. Безъ сомннія, наскомое посщаетъ цвтокъ ради своихъ собственныхъ цлей, чтобы поживиться его нектаромъ, но растеніе, выдляя нектаръ, также преслдуетъ извстную цль — достигнуть при помощи наскомаго опыленія своего рыльца. Ставъ на эту новую точку зрнія, Шпренгель длаетъ новыя открытія. Важнйшее изъ нихъ, безъ сомннія, открытіе такъ называемой дихогаміи. У цлаго ряда разнообразнйшихъ растеній, несмотря на одновременное присутствіе въ цвтк тычинокъ и пестика, взаимодйствіе этихъ органовъ въ одномъ и томъ же цвтк невозможно, вслдствіе неодновременнаго ихъ созрванія: либо тычинки созрваютъ и высыпаютъ свою пыль въ то время, когда рыльце пестика еще не сформировано, не обладаетъ достаточною липкостью, чтобы удержать на себ эту плодотворную пыль, либо, наоборотъ, рыльце опережаетъ въ своемъ развитіи мужскіе органы, выставляясь изъ цвтка въ то время, когда тычинки его еще не готовы. Само собою понятно, что въ этихъ случаяхъ процессъ оплодотворенія долженъ происходить между двумя различными цвтками того же или даже разныхъ недлимыхъ. Если тычинки созрваютъ раньше рыльца, что встрчается особенно часто, то каждый цвтокъ оплодотворяется пылью другого, боле молодого, т.-е. позже распустившагося цвтка, въ противномъ (гораздо боле рдкомъ) случа пыль доставляется съ цвтка боле стараго, раскрывшагося раньше. Перенесеніе пыли съ одного цвтка на другой производится безсознательно наскомыми, посщающими цвты ради ихъ сладкаго сока. При этомъ наскомое въ одномъ цвтк невольно задваетъ пылинки зрлыхъ тычинокъ, пыль которыхъ механически задерживается въ волоскахъ, покрывающихъ тло наскомаго, перелетая на другой цвтокъ, оно касается липкаго рыльца и пылинки пристаютъ къ нему. Принимая во вниманіе большое распространеніе въ природ описаннаго явленія дихогаміи, а также нердкіе случаи однополости цвтовъ {Однополыми называются цвты, содержащіе только тычинки или, наоборотъ, только пестикъ. Въ такомъ случа растеніе производитъ или на одномъ и томъ же (однодомныя растенія) или на двухъ равныхъ экземплярахъ (двудомныя растенія) два сорта цвтовъ — мужскіе съ тычинками и женскіе съ пестикомъ. Какъ тамъ, такъ и здсь перенесеніе пыли съ цвтка на цвтокъ, разумется, неизбжно.}, Шпренгель приходитъ къ заключенію, что ‘природа, повидимому, не желаетъ, чтобы какой-либо цвтокъ оплодотворялся своею собственною пылью’. Въ подтвержденіе этого чрезвычайно важнаго, какъ мы увидимъ, положенія, Шпренгель приводитъ даже произведенный имъ опытъ (правда, всего одинъ): онъ пробовалъ опылять нсколько цвтовъ огненной лиліи (Hemerocallis) искусственно собственною ихъ пылью, но безъ всякаго успха, — ни одинъ цвтокъ не завязалъ плода при самоопыленіи.

Построенная Шпренгелемъ на основаніи всхъ этихъ разнообразныхъ данныхъ ‘теорія цвтка’ разсматриваетъ эту часть растенія, какъ снарядъ, предназначенный для оплодотворенія при посредств наскомыхъ. Съ этой точки зрнія получаютъ неожиданное освщеніе и становятся понятными, со стороны ихъ цлесообразности, не только выдленіе сладкаго сока, защита его отъ дождя, окраска внчика, но и самая форма цвтка, взаимное расположеніе и относительное развитіе его частей. Въ двугубыхъ, напр., цвтахъ шалфея, глухой крапивы и т. п., верхняя губа внчика въ вид шлема покрываетъ тычинки, служа имъ прекрасною защитою отъ дождя, нижняя же губа играетъ роль площадки, на которой съ удобствомъ помщается наскомое, запускающее вслдъ затмъ свой хоботокъ во внутренность цвтка, чтобы добыть заключенный обыкновенно на самомъ дн его сладкій сокъ. Длина нижней сростной части внчика, называемой его трубкою, поразительно гармонируетъ съ размрами хоботка посщающихъ его наскомыхъ, такъ что длинная трубка внчика указываетъ на опыленіе бабочками, снабженными особенно длиннымъ хоботкомъ, а слабо развитая трубка внчика или полное отсутствіе таковой служитъ указаніемъ на посщеніе такого растенія наскомыми съ короткимъ хоботкомъ. Словомъ, цлый рядъ особенностей въ устройств цвтка получаетъ сразу опредленный смыслъ, если мы знаемъ, какими наскомыми производится въ немъ перенесеніе плодотворной пыли на рыльце.

Современныя наши воззрнія на цвтокъ, въ сущности, почти не отличаются отъ ‘теоріи цвтка’, столь блестяще и вмст съ тмъ столь безуспшно въ свое время развитой Шпренгелемъ. Нкоторыя ограниченія ея общности, отчасти указанныя самимъ творцомъ этой теоріи, нисколько не подрываютъ ея значенія, скоре даже служатъ подтвержденіемъ справедливости основной ея идеи. Такъ, уже Шпренгель, и въ основномъ своемъ сочиненіи, а еще боле въ стать ‘о польз пчелъ’, указывалъ на цлый рядъ растеній, цвты которыхъ опыляются не наскомыми, а просто втромъ, но въ такомъ случа обыкновенно нтъ и выдленія нектара, нтъ и ярко окрашеннаго внчика, цвты малозамтные, невзрачные — обстоятельства, очевидно, подтверждающія общее заключеніе о значеніи сладкаго сока и окрашеннаго внчика, какъ частей, разсчитанныхъ на привлеченіе наскомыхъ. Другое ограниченіе, установленное лишь впослдствіи, заключается въ томъ, что въ нкоторыхъ случаяхъ опыленіе рыльца производится не наскомыми, а мелкими птичками (колибри и т. п. въ жаркихъ странахъ) или улитками, но существеннаго значенія для самой теоріи эти факты, очевидно, не имютъ.

Въ одномъ только отношеніи воззрнія современныхъ біологовъ на цвтокъ замтно разнятся отъ ученія Шпренгеля. Въ настоящее время считается обязательнымъ выдвигать на первый планъ, рзко подчеркивать то, что Шпренгель хотя и замтилъ, но высказалъ какъ бы мимоходомъ, а именно необыкновенную важность перекрестнаго опыленія, перенесенія пыли съ одного цвтка на другой или даже съ одного экземпляра на другой экземпляръ того же вида. Цвтокъ не есть снарядъ, приспособленный просто къ опыленію наскомыми, какъ училъ Шпренгель, а снарядъ, разсчитанный на перекрестное опыленіе наскомыми, утверждаетъ современная біологія. Высказано даже было мнніе, что именно этимъ обстоятельствомъ объясняется, почему Шпренгель не имлъ никакого успха въ свое время: самую-то суть онъ, будто бы, проглядлъ. Едва ли нужно доказывать всю наивность и близорукость такого объясненія. Нтъ никакого сомннія въ томъ, что, напечатай Шпренгель приведенную выше фразу (‘природа, повидимому, не желаетъ, чтобы какой-либо цвтокъ оплодотворялся своею собственною пылью’) не обыкновеннымъ, а крупнымъ шрифтомъ и повтори онъ ее хоть десять разъ въ теченіи своего изложенія, книга его имла бы не боле успха. Доказательствомъ служитъ уже то, что еще въ начал нашего столтія извстный англійскій физіологъ Найтъ, на основаніи своихъ опытовъ, гораздо рзче и опредленне Шпренгеля выставилъ на видъ важность перекрестнаго опыленія: экспериментируя надъ горохомъ, онъ постоянно замчалъ, что при самоопыленіи получается гораздо меньше смянъ, чмъ при опыленіи перекрестномъ. Этотъ результатъ, однако, ни мало не повліялъ на отношеніе ученыхъ къ Шпренгелю: относясь свысока къ его теоріи, они даже категорически отрицали врность сообщенныхъ имъ фактовъ, считая ихъ просто фантастическими.

Я ршаюсь, однако, идти дале и утверждать, что осторожность, съ которою выразился Шпренгель по отношенію къ перекрестному опыленію, не только не можетъ быть поставлена ему въ укоръ, но, напротивъ, заслуживаетъ величайшей похвалы и… подражанія. Если уже у Шпренгеля чувствуются нкоторыя натяжки, и одностороннія увлеченія, то еще въ гораздо большей степени это справедливо по отношенію къ біологамъ нашего столтія. Посл того, какъ Дарвинъ воскресилъ изъ незаслуженнаго забвенія оригинальныя наблюденія Шпренгеля и выставилъ на видъ огромное значеніе перекрестнаго опыленія, почти вс изслдованія были направлены къ подтвержденію этой основной мысли и почти вс наблюдатели приступали къ длу съ предвзятою идеею. А между тмъ еще въ начал шестидесятыхъ годовъ, слдовательно вскор посл появленія первыхъ наблюденій Дарвина, извстный нмецкій ботаникъ Моль горячо предостерегалъ отъ односторонняго увлеченія перекрестнымъ опыленіемъ. Моль открылъ у цлаго ряда самыхъ обыкновенныхъ растеній, кром давно извстныхъ, доступныхъ наскомымъ цвтовъ, еще другіе, мелкіе, невзрачные, ускользнувшіе отъ вниманія всхъ прежнихъ наблюдателей цвтки. Эти послдніе, производящіе впечатлніе скоре бутоновъ, оказываются какъ бы разсчитанными на самоопыленіе: наскомыя не имютъ доступа внутрь такихъ цвтовъ, потому что внчикъ ихъ никогда не раскрывается, а такъ какъ тычинки и пестикъ въ нихъ вполн развиты, то въ тсномъ замкнутомъ пространств подобныхъ цвтковъ (называемыхъ клейстогамными) неизбжно совершается самоопыленіе и не смотря на это они завязываютъ плоды и даютъ смена нисколько не хуже, а иногда даже лучше обыкновенныхъ открытыхъ (хазмогамныхъ) цвтовъ того же растенія. И такъ, на ряду съ явленіями, врод описанной выше дихогаміи, какъ бы направленными къ устраненію возможности самоопыленія или по крайней мр благопріятствующими опыленію перекрестному, мы видимъ въ природ случай не мене рзко выраженнаго стремленія обезпечить, наоборотъ’ именно самоопыленіе, устранивъ возможность перенесенія на рыльце всякой посторонней пыли. Это серьезное предостереженіе Моля противъ слишкомъ поспшныхъ обобщеній въ столь важномъ вопрос, въ свое время не произвело надлежащаго дйствія. Рьяные послдователи Дарвина, если и не игнорировали открытую Молемъ клейстогамію, то мало обращали на нее вниманія и постоянно напирали на то обстоятельство, что у растеній, снабженныхъ замкнутыми цвтами, всегда существуютъ, сверхъ таковыхъ, еще обыкновенные открытые цвты, доступные наскомымъ, а потому и эти растенія могутъ пользоваться выгодами, сопряженными съ перекрестнымъ опыленіемъ.

Только въ самое послднее время начинаютъ обнаруживаться признаки здороваго скептицизма по отношенію къ скоросплой, быть можетъ, теоріи и возвращенія къ осторожности, обнаруженной нкогда Шпренгелемъ. Мало-по-малу накопляются въ наук факты, заставляющіе ученыхъ невольно относиться къ самоопыленію съ большимъ чмъ прежде уваженіемъ.

Весьма любопытныя явленія обнаружены, напр., недавно для цлаго ряда тропическихъ растеній Буркомъ на остров Яв. Оказывается, что цвты ихъ, не смотря на крупный, красивый, часто душистый внчикъ, совершенно недоступны для наскомыхъ, это цвты замкнутые, клейстогамные, въ которыхъ неизбжно совершается самоопыленіе, тмъ боле, что вмст съ внчикомъ сбрасываются и тычинки, вслдствіе чего на обнажающіяся тогда, но уже опыленныя рыльца пыль съ другаго цвтка попасть не въ состояніи. А между тмъ, кром такихъ самоопыляемыхъ цвтовъ, дающихъ, впрочемъ, обильные плоды у растеній, о которыхъ идетъ рчь, въ противность до сихъ поръ извстнымъ случаямъ клейстогаміи, никакихъ другихъ, доступныхъ наскомымъ или втру цвтовъ не оказывается.

Не мене любопытенъ другой фактъ, наглядно иллюстрирующій значеніе предвзятой мысли при наблюденіи природы. Въ числ оригинальнйшихъ приспособленій къ опыленію наскомыми, открытыхъ Шпренгелемъ, одно изъ первыхъ мстъ занимаютъ цвты такъ называемыхъ кирказоновъ (Aristolochia), представляющіе настоящія ловушки для привлекаемыхъ ими наскомыхъ. Въ трубк внчика здсь находятся волоски, расположенные такимъ образомъ, что наскомое можетъ свободно влзть на дно цвтка, выйти же изъ просторной, но почти замкнутой, котловидной полости, въ которой находятся тычинки и рыльце пестика, оно не въ состояніи. Съ необыкновенною любовью описываетъ Шпренгель на нсколькихъ страницахъ въ конц своей книги свои многолтнія наблюденія надъ этими цвтами, въ устройств которыхъ онъ видитъ чудо изъ чудесъ. Расположеніе тычинокъ и пестика таково, что иначе, какъ при участіи наскомыхъ пыль на рыльце попасть не можетъ. И вотъ, мелкая мушка, привлекаемая неизвстно чмъ (сладкаго сока въ этихъ цвтахъ нтъ), изъ любопытства ли или по глупости, лзетъ въ трубку, образуемую внчикомъ. ‘Вначал,— пишетъ Шпренгель,— она (т.-е. трубка) широкая и голая, но мало-по-малу она съуживается и покрыта волосками, первое, вроятно, для того чтобы мушк удобно было ползти и чтобы она не теряла сразу мужества, послдніе же, вроятно, для того, чтобы въ нижнюю расширенную часть трубки внчика не могли попадать дождевыя капли. Пробившись чрезъ узкую часть трубки внчика, мушка попадаетъ въ его расширенное основаніе, представляющее для нея какъ бы обширную комнату. И такимъ путемъ набираются туда все новыя и новыя мушки, ибо эта часть, безъ сомннія, такъ широка лишь для того, чтобы въ ней могло помститься много этихъ наскомыхъ. Вотъ это-то маленькое общество и должно произвести оплодотвореніе цвтка, т.-е. перенести пыль изъ тычинокъ на рыльце. Осуществиться это можетъ не иначе какъ случайно: ползая туда и сюда, мушки сначала попадаютъ на пыльники и стираютъ своимъ тломъ съ нихъ пыль, а потомъ попадаютъ на рыльце и тамъ оставляютъ пыль, приставшую къ ихъ тлу. Неврность, связанная съ такою случайностью, должна покрываться продолжительностью времени. Поэтому, цлесообразно, чтобы мушки оставались здсь возможно дольше. А это достигается наиврнйшимъ образомъ, если он отсюда совсмъ не въ состояніи выбраться. Что он дйствительно здсь замкнуты, это я заключаю отчасти изъ значительнаго числа, въ которомъ я находилъ ихъ въ различныхъ цвтахъ, отчасти изъ нетерпнія, которое он обнаруживали, вылетая изъ вскрытаго разрзомъ цвтка… Однако,— продолжаетъ дале нашъ авторъ,— чтобы намреніе природы могло быть достигнуто, мушки должны оставаться въ заключеніи лишь до тхъ поръ, пока он дйствительно не перенесутъ пыль изъ тычинокъ на рыльце, если же он оставались бы замкнутыми и посл этого и должны были, наконецъ, погибнуть голодною смертью, то невольно пришлось бы признать такую судьбу ихъ черезчуръ жестокою и упрекнуть природу въ нкоторомъ немилосердіи. Противъ такого заключенія природа оправдывается, заставляя цвты, державшіеся прямо, пока это было необходимо для ихъ оплодотворенія, склониться внизъ къ земл. Мушки, не имвшія возможности при первомъ положеніи цвтка добраться до внутренняго отверстія въ узкой части трубки внчика, при новомъ положеніи цвтка падаютъ на это отверстіе, выползаютъ въ узкую часть трубки и чрезъ вншнее отверстіе ея выбираются изъ цвтка на свободу. Наврное имъ не придетъ въ голову забираться въ другой цвтокъ посл того, какъ такъ дорого обошлась имъ первая попытка’.

Вышеприведенное было написано Шпренгелемъ зимою 1790 г. лишь въ вид догадки, основанной на изученіи строенія и положенія цвтка въ связи съ фактомъ нахожденія наскомыхъ, замкнутыхъ въ его котловидной полости. Послдуемъ теперь за нашимъ авторомъ дале. ‘Посл того, какъ я это написалъ, я съ томленіемъ сталъ ожидать времени новаго цвтенія моихъ растеній. Въ ма слдующаго года, найдя ихъ опять цвтущими, я съ жаромъ накинулся на эти цвты и, изслдовавъ ихъ, пришелъ въ радостное удивленіе, такъ какъ убдился во очію, что, согласно моимъ представленіямъ, великій Создатель природы сначала замыкаетъ мелкихъ мушею’ въ этотъ цвтокъ, чтобы он его оплодотворили, но потомъ, когда эта конечная цль достигнута, снова выпускаетъ ихъ изъ темницы, а слдовательно, въ удивительномъ устройств этого цвтка вмст съ мудростью обнаруживаетъ и свое милосердіе. Я вскрылъ сначала котловидное расширеніе нсколькихъ прямо стоящихъ цвтковъ и почти въ каждомъ изъ нихъ встртилъ извстное число мелкихъ мушекъ, которыя, казалось, необычайно обрадовались освобожденію своему изъ тюрьмы и весело улетли. Затмъ я вскрылъ котелъ нсколькихъ поникшихъ цвтовъ и не нашелъ въ нихъ ни единой мушки’. Желая ознакомиться со способомъ освобожденія пойманныхъ въ ловушк наскомыхъ, Шпренгель пытается нагнуть вертикальный цвтокъ, ожидая, что изъ него посыплются мушки, къ удивленію, однако, при этомъ выпадаетъ всего одинъ жучекъ, очевидно, застрявшій въ трубк и не успвшій еще забраться въ ‘котелъ’. Тогда нашъ авторъ тщательно сравниваетъ разрзы вертикальныхъ и естественно склонившихся цвтовъ, причемъ длаетъ открытіе, которое, по его собственнымъ словамъ, приводитъ его въ совершенное восхищеніе. Препятствіемъ къ выходу мушекъ изъ ‘котла’ служитъ не гладкость его внутреннихъ стнокъ, какъ онъ вначал было предположилъ, а т направленные во внутрь цвтка волоски, которыми усажена большая* часть трубки внчика, когда цвтокъ самъ собою наклоняется къ земл, эти волоски оказываются засохшими, препятствіе, слдовательно, устранено, двери тюрьмы раскрыты, чмъ и спшатъ воспользоваться попавшія въ ловушку наскомыя.

Если переданное здсь обстоятельное описаніе Шпренгеля врно, то мы, очевидно, имемъ въ цвтахъ кирказоновъ рзко выраженный примръ самоопыленія. Именно такъ и смотрлъ на дло самъ Шпренгель и едва ли можно сомнваться въ томъ, что эти наблюденія надъ кирказонами были одною изъ причинъ, заставившихъ его такъ осторожно выразиться, какъ мы видли это выше, относительно значенія перекрестнаго опыленія. Когда, подъ вліяніемъ трудовъ Дарвина, пробудился интересъ къ созданной Шпренгелемъ области изслдованія и въ то же время стало выдвигаться на первый планъ необычайно важное значеніе скрещиванія, то цвты кирказоновъ, такъ тонко разсчитанные на производство самоопыленія, должны были казаться какимъ-то бльмомъ на глазу для приверженцевъ новаго ученія. И вотъ, въ 1866 г. одинъ изъ таковыхъ, Гильдебрандъ, берется за проврку старинныхъ наблюденій Шпренгеля и, на основаніи своихъ изслдованій надъ кирказонами, утверждаетъ, что Шпренгель ошибся въ одномъ чрезвычайно важномъ пункт: онъ, открывшій явленіе дихогаміи, т. е. неодновременнаго созрванія мужскихъ и женскихъ органовъ во многихъ обоеполыхъ цвтахъ, не замтилъ, будто бы, что то же явленіе иметъ мсто и въ кирказонахъ, такъ какъ рыльце готово у нихъ къ воспріятію пыли въ то время, когда пыльники въ томъ же цвтк еще далеко не созрли, когда же они, наконецъ, лопаются, то уже поздно, — рыльце негодно для оплодотворенія. Такимъ образомъ, по мннію Гильдебранда, самоопыленіе внутри ‘котла’, хотя бы и при помощи забравшихся туда наскомыхъ, совершенно немыслимо. Въ такомъ случа приходится допустить, что неосновательно и предположеніе Шпренгеля, будто однажды попавшія въ ловушку наскомыя, получивъ свободу и наученныя горькимъ опытомъ, ни за что не ползутъ въ другой подобный же цвтокъ: мушки глупе, чмъ думалъ Шпренгель, благополучно выбравшись изъ тюрьмы, он летятъ, нагруженныя невольно тамъ захваченною пылью, въ другой цвтокъ кирказона, только что распустившійся, и оставляютъ на его липкомъ рыльц принесенную съ собою пыль. И такъ, происходитъ не самоопыленіе, какъ утверждалъ Шпренгель, а перенесеніе пыли съ цвтка на цвтокъ, и вмсто важнаго аргумента противъ общности новаго ученія цвты кирказоновъ доставляютъ, напротивъ, новое доказательство его справедливости. Къ объясненіямъ Гильдебранда поспшили примкнуть и другіе корифеи новорожденной біологіи, какъ Германъ Мюллеръ и Дельпино. Такъ и поршили, что Шпренгель хоть и очень точный наблюдатель, но въ кирказонахъ ошибся,— не доглядлъ.

И вдругъ, почти наканун своего столтняго юбилея, Шпренгель получаетъ самое блестящее нравственное удовлетвореніе. Тотъ же Буркъ, о которомъ уже была рчь выше, еще разъ изслдовалъ опыленіе кирказоновъ, пользуясь различными формами ихъ, обитающими на остров Яв. Эти наблюденія показали съ полнйшею очевидностью, что ошибся не Шпренгель, а, напротивъ, ошиблись новйшіе біологи, вздумавшіе исправлять мнимые его недосмотры. Строеніе цвтка кирказоновъ дйствительно таково, что перекрестное опыленіе здсь или совершенно невозможно, или чрезвычайно затруднено, тмъ боле, что показаніе Гильдебранда о неодновременномъ, будто бы, развитіи тычинокъ и рыльца оказывается фактически неврнымъ: то, что онъ считалъ за рыльце, на самомъ дл такой роли не играетъ. Желая проврить показаніе (врне, предположеніе) Гильдебранда, будто наскомыя забираются въ ‘котелъ’ цвтка, будучи уже покрытыми пылью, принесенною изъ другого такого же цвтка, Буркъ хлорофирмовалъ свжіе цвты кирказоновъ подъ-вечеръ того дня, когда они распустились, къ этому времени они успвали уже наловить значительное число мушекъ, пыльники же этихъ цвтовъ оставались еще замкнутыми, такъ какъ предварительное изслдованіе показало, что они раскрываются только на второй день цвтенія. Тщательный осмотръ наскомыхъ, извлеченныхъ изъ хлороформированныхъ цвтовъ, а равно и самыхъ цвтовъ (анализу подвергалось каждый разъ большое число таковыхъ) у одного вида не открылъ буквально ни единой пылинки, у другого же он оказались въ совершенно ничтожномъ числ и далеко не во всхъ цвткахъ. Наконецъ, третій видъ кирказона обнаружилъ какъ разъ ту ‘жестокость» въ которую не хотлъ врить Шпренгель: однажды, залучивъ въ свой ‘котелъ’ наскомыхъ, онъ ихъ оттуда не выпускаетъ вплоть до самой смерти и даже, повидимому, нарочно умерщвляетъ несчастныхъ мушекъ своимъ ядовитымъ нектаромъ. Какъ бы то ни было, о перекрестномъ опыленіи здсь, очевидно, не можетъ быть и рчи.. Такимъ образомъ, изложенныя вкратц наблюденія Бурка ясно показываютъ, что Шпренгель совершенно врно истолковалъ строеніе цвтка кирказона съ точки зрнія происходящаго въ немъ самоопыленія и только предвзятая мысль и стремленіе, во что бы то ни стало, всюду искать приспособленій, направленныхъ къ взаимному скрещиванію цвтовъ, могло вызвать оригинальное толкованіе Гильдебранда и почетъ, которымъ оно пользовалось.

Рядомъ съ этими новыми фактическими данными явились весьма важныя теоретическія соображенія, также заставляющія насъ гораздо осторожне прежняго относиться къ выводамъ изъ фактовъ, хотя бы и давно установленныхъ. Наиболе распространеннымъ въ природ приспособленіемъ, устраняющимъ самоопыленіе, по общему мннію, является открытая, какъ мы видли, Шпренгелемъ дихогамія. Однако, неоднократное развитіе мужскихъ и жен_ скихъ органовъ въ обоеполомъ цвтк, въ сущности, гарантируетъ только перенесеніе пыли съ одного цвтка на другой вообще, отнюдь не обезпечивая настоящаго скрещиванія разныхъ экземпляровъ между собою. Сплошь и рядомъ, какъ, напр., въ огромныхъ семействахъ зонтичныхъ или сложноцвтныхъ, цвты расположены въ большомъ числ и очень тсно въ такъ называемыхъ соцвтіяхъ, причемъ распускаются не вс сразу, а постепенно, другъ за другомъ. Въ этихъ случаяхъ наскомое, прилетвъ на такое соцвтіе и перебираясь въ немъ съ цвтка на цвтокъ, хотя и будетъ производить безсознательно перекрестное опыленіе, но почти исключительно въ предлахъ одного и того же соцвтія или разныхъ соцвтій того же экземпляра. А между тмъ вс наши теоретическія разсужденія о польз скрещиванія, вс опыты Дарвина и его послдователей, на которые мы постоянно ссылаемся въ подтвержденіе справедливости этихъ разсужденій, имютъ въ виду исключительно скрещиваніе разныхъ экземпляровъ, противополагаемое настоящему самоопыленію. Что же касается перенесенія пыли съ одного цвтка на другой цвтокъ того же экземпляра, то мы ршительно не знаемъ, представляетъ ли оно какія-либо выгоды сравнительно съ самоопыленіемъ, не знаемъ, потому что до сихъ поръ никто серьезно этимъ предметомъ и не задавался. На этотъ счетъ можно только гадать. Съ точки зрнія существующихъ теоретическихъ представленій слдовало бы ожидать скоре отрицательнаго отвта, то-есть, признать скрещеніе разныхъ цвтовъ одного экземпляра равносильнымъ самоопыленію, такъ какъ во всхъ нашихъ попыткахъ объясненія мы постоянно имемъ въ виду предполагаемую выгоду соединенія такихъ двухъ зачатковъ, которые подвергались неодинаковымъ жизненнымъ условіямъ. На этихъ теоріяхъ Спенсера, Нагели, Вейсманна я здсь останавливаться не стану. Мн сдается, что чрезъ сто лтъ, а можетъ быть, и гораздо раньше, вс он будутъ вызывать при чтеніи совершенно такую же невольную снисходительную улыбку, съ какою большинство современныхъ біологовъ читаетъ въ настоящее время наивныя, по ихъ мннію, разсужденія Шпренгеля о благости и мудрости Творца.

Во всякомъ случа, изъ всего сказаннаго съ достаточною ясностью вытекаетъ, что мы отнюдь не можемъ ставить Шпренгелю въ упрекъ ту осторожность, съ которою онъ выразился относительно значенія перекрестнаго опыленія. А если такъ, то и ходячее объясненіе неуспха Шпренгеля тмъ, что онъ не замтилъ, будто бы, самой сути дла, должно быть признано несостоятельнымъ. Эта суть и въ настоящее время не можетъ еще считаться достаточно прочно установленною.

Но гд-же кроется въ такомъ случа истинная причина столь продолжительнаго пренебреженія къ капитальнымъ изслдованіямъ Шпренгеля и вмст съ тмъ причина внезапнаго быстраго расцвта созданнаго имъ направленія въ цлую отрасль естествознанія — біологію? Я не могу не сопоставить этихъ двухъ фактовъ и, мн кажется, въ этомъ сопоставленіи и лежитъ ключъ къ искомому объясненію. Не простою случайностью представляется мн, что память Шпренгеля воскресилъ изъ забвенія именно Дарвинъ. Дло въ томъ, что вмст съ Дарвиномъ выступилъ на сцену ‘дарвинизмъ’, геніальнйшая изъ попытокъ механическаго объясненія такъ называемой ‘цлесообразности’ въ природ. Главною виновницею незаслуженнаго презрнія, съ какимъ относились къ Шпренгелю и современники, и потомки, была, на мой взглядъ, т_аточка зрнія, съ которой онъ разсматривалъ столь изумительно точно изслдованныя имъ явленія, та яркая телеологическая и даже теологическая окраска, которая такъ рзко выступаетъ во всемъ его труд, и которая, безъ сомннія, служила для него источникомъ высшаго личнаго счастья, доставивъ ему минуты глубочайшаго наслажденія и полнаго нравственнаго удовлетворенія. Эта точка зрнія, свойственная богословамъ и нердко философамъ, вообще говоря, несимпатична естествоиспытателямъ. А между тмъ область, въ которой вращались изслдованія Шпренгеля, одна изъ тхъ, гд ‘цлесообразность’ и ‘разумность’ выступаютъ съ особенною рельефностью. Безсильные подыскать какое бы то ни было иное объясненіе этимъ поразительнымъ фактамъ, ученые предпочитали просто игнорировать ихъ, закрывать ₍на нихъ глаза, даже прямо оспаривать реальное ихъ существованіе. Только съ появленіемъ ‘дарвинизма’ отношеніе къ этимъ фактамъ совершенно измняется. Въ дарвинизм данъ былъ призракъ (да простятъ мн это выраженіе) механическаго объясненія кажущейся ‘цлесообразности’ въ природ, и этого призрака было достаточно, чтобы плотину прорвало: ученые съ жаромъ накинулись на область, представлявшуюся имъ такъ долго запретною, теперь вс эти удивительныя явленія можно было изслдовать съ спокойнымъ сердцемъ, не возбуждая никакихъ подозрній, вдь ничего сознательнаго, разумнаго тутъ нтъ, все это только очень хитрая ‘механика’. И ужъ какъ досталось при этомъ бдной ‘цлесообразности’! Сорвется невольно съ языка біолога это слово и онъ спшитъ извиниться, считая долгомъ напомнить о непоколебимой твердости механическихъ своихъ убжденій.

Почтимъ же память великаго изслдователя, который, стоя на столь строго осуждаемой нами точк зрнія, страстно ища въ природ проявленій высшаго ‘разума’, тмъ не мене чуть не на цлое столтіе опередилъ современныхъ ему ученыхъ. Открытые имъ факты сохранятъ свое значеніе на вчныя времена, а что останется отъ нашихъ, пріуроченныхъ къ этимъ фактамъ теорій, покажетъ… будущее {Считаемъ нужнымъ замтить, что большинство современныхъ ученыхъ считаетъ ‘дарвинизмъ’ и ‘эволюціонизмъ’ единственными теоріями, объясняющими все наиболе существенное въ вопрос происхожденія и связи организмовъ, почему редакція въ будущемъ году посвятитъ одну или нсколько статей изложенію этихъ теорій — самыхъ блестящихъ и плодотворныхъ въ области біологіи. Редакція.}.

‘Міръ Божій’, No 12, 1894

СТОЛТІЕ ‘ТАЙНЫ ПРИРОДЫ’.

И. П. Бородина.

Читайте также: