Прометей и Сизиф, Конопницкая Мария, Год: 1892 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 21 минут(ы)

ПРОМЕТЕЙ И СИЗИФЪ.
Маріи Конопницкой.

Abyssus abyssum vocat.

I.
До начала вковъ.

Звздная ночь.— Скалистая мстность.— Слышенъ грохотъ скатывающихся каменьевъ.— Въ теченіе разговора звзды гаснутъ.— Свтаетъ.— Прометей въ фригійской шапк и короткой хламид.

Прометей.

Проклятый грохотъ! Еще одна ночь потеряна. И человку при такомъ шум трудно было бы заснуть, а не то что богу. А мн сонъ такъ нуженъ… О, какъ нуженъ!… (Новый грохотъ въ пропасти). Еслибъ я хоть зналъ, что за житель бездны играетъ тамъ въ дискъ съ адомъ… (Кричитъ) Гей, гей!

Сизифъ (голосъ изъ глубины).

И этотъ скатился.

Прометей.

Какой-то человческій голосъ. Слышишь ты меня, человкъ?

Сизифъ.

И этотъ также скатился. Уфъ!

Прометей.

Силачъ какой-то. Можетъ быть, одинъ изъ тхъ свтло-волосыхъ гигантовъ, которымъ Зевсъ взвалилъ скалы на плечи и заковалъ въ цпи. Говорятъ, когда цпь черезъ-чуръ тснитъ и гигантъ пошевелится, то земля дрожитъ и горы рушатся. А, можетъ быть, это просто каменоломъ. (Кричитъ) Гей, гей!…

Сизифъ.

Зоветъ кто-то. Или это только скала гремитъ подъ ударами каменьевъ?

Прометей.

Гей!… Гей!…

Сизифъ.

Кто-то зоветъ. Но я не вижу, кто. Пыль отъ каменьевъ засыпаетъ мн глаза. Сдается мн, что я слышу трепетаніе какихъ-то огромныхъ крыльевъ… Или, можетъ быть, это только втеръ? Нтъ, это орелъ!

Прометей.

Гей!… Человкъ!…

Сизифъ.

Орелъ, который говоритъ. Ну, ну! И называетъ меня человкомъ. Должно быть, онъ стоитъ гд-нибудь очень высоко, не можетъ видть, что я титанъ. Сверху никогда хорошо не видно, что длается внизу. Рука титана кажется оттуда вткой ивы, голова — горчичнымъ зерномъ, туловище — не больше тыквы, а ноги, какъ дв тростины, которыя будутъ рости тамъ, куда ихъ посадишь. Не можетъ видть меня. (Кричитъ) Чего теб, орелъ?

Прометей.

Орломъ меня называетъ! Странное понятіе о насъ имютъ существа, живущія тамъ, внизу. Изъ глубины, куда ввергнулъ его Зевсъ, онъ не можетъ видть меня. Одежду мою, которую развваетъ втеръ, онъ принимаетъ за крылья. Крылья! Чего бы я не далъ за нихъ! Какъ бы то ни было, это хорошее пророчество. Орелъ — птица Зевса. (Кричитъ) Что ты тамъ длаешь, братъ?

Сизифъ.

Говоритъ: ‘братъ’. Хорошее это слово, но неврное. ‘Братъ’! Гм… Еслибъ ты, братецъ, былъ моимъ братомъ, то стоялъ бы со мной у работы и также подставлялъ спину подъ каменья, а не блуждалъ бы гд-то по вершинамъ. ‘Братъ’!… Коль скоро тамъ, вверху, потребуется наша помощь, такъ и говорятъ намъ: братъ. Не врю я теб, пріятель! Ну, а слушать тебя могу. (Кричитъ) Что теб нужно?

Прометей.

Чтобъ ты усмирилъ т голоса, что гремятъ въ пропастяхъ. Мн нужна тишина.

Сизифъ.

Не говорилъ ли я? Ему нужно что-то.

Прометей.

Зевсъ не можетъ заснуть.

Сизифъ.

Такъ это Зевсъ прислалъ тебя ко мн?

Прометей.

Вотъ простякъ! Но все это хорошо для меня складывается. Кто знаетъ, захотлъ ли бы онъ меня слушать, еслибъ я говорилъ отъ самого себя? А потомъ, если брать вещи, каковы он сами по себ, разв это не правда? Мсто, на которомъ я стою, во всякомъ случа, ближе къ трону Зевса, чмъ та дыра, въ которой сидитъ этотъ человкъ, и хотя Зевсъ не говоритъ ни со мною, ни съ нимъ,— несомннно, что еслибъ онъ говорилъ, то я услыхалъ бы его скоре и ясне. (Кричитъ) Да, Зевсъ прислалъ меня къ теб… Отчего такой грохотъ? Что ты длаешь?

Сизифъ.

Не знаетъ. Можетъ, онъ и не отъ Зевса? Во всякомъ случа, необходима осторожность. (Кричитъ) Каменья вскатываю въ гору. Каменья падаютъ и осколки летятъ внизъ.

Прометей.

Осколки? Я никогда не думалъ, чтобы осколки могли производить такой грохотъ, такой ужасный, оглушающій грохотъ!

Сизифъ.

Да, когда они летятъ въ пропасть. Обыкновенно они обиваютъ и самую скалу.

Прометей.

А скоро ты окончишь эту свою работу?

Сизифъ.

Окончу ли я ее? Ничего не знаю. Ни о какомъ конц я не слыхалъ. Что длать? Я вскатываю каменья, они падаютъ внизъ, а я снова вскатываю. Какой же можетъ быть конецъ этому? Скажи самъ, можетъ ли быть этому какой-нибудь конецъ? Я смялся бы надъ твоимъ вопросомъ, еслибъ пыль не засыпала мн глазъ до слезъ.

Прометей.

Въ наказаніе за что тебя принудили къ этой работ, бднякъ?

Сизифъ.

Какъ въ наказаніе? Я не понимаю тебя.

Прометей.

Я спрашиваю, не совершилъ ли ты чего-нибудь злаго, а Зевсъ приказалъ теб вскатывать каменья, дабы по ихъ тяжести ты чувствовалъ его тяжелую руку?

Сизифъ.

Я ничего не знаю объ этомъ. Съ тхъ поръ, какъ въ первый разъ я расправилъ свои руки и почувствовалъ въ нихъ силу, и стою здсь и камень за камнемъ вскатываю въ гору со дна пропасти. Но каменья снова падаютъ внизъ. По временамъ каменья тяжеле, по временамъ легче, но вс одинаково падаютъ на дно. Лобъ мой всегда покрытъ потомъ. И спина также покрыта потомъ. Еслибъ я только могъ… хотя бы разъ одинъ… на самую вершину… (Слышенъ новый грохотъ) Но я не могу. Это не наказаніе. Это — жизнь.

Прометей.

О слпая, вчно дятельная сила!

Сизифъ.

Что ты говоришь, орелъ?

Прометей.

Я воздаю теб честь, какъ богу, и ногою топчу тебя, какъ червяка. _t

Сизифъ.

Голоса наши летятъ другъ къ другу, но другъ друга не понимаютъ.

Прометей.

Стережетъ тебя кто-нибудь?

Сизифъ.

Я не хорошо слышу. Когда я въ первый разъ открылъ глаза, они увидали эти камни, лежащіе въ поко, а плечи мои сами собою напряглись для движенія. Ловцы дикихъ козъ сложили какую-та басню обо мн, но это не правда. Правда то, что каменья постоянно падаютъ.

Прометей.

Я спрашиваю, надсматриваетъ надъ тобой кто-нибудь за этою работой?

Сизифъ.

Нтъ. Кто бы сталъ надсматривать и зачмъ? Живущаго надо ли сторожить, чтобъ онъ жилъ? Это длается само собою.

Прометей.

Какая же цль твоей работы?

Сизифъ.

Я хорошенько не понимаю, о чемъ ты спрашиваешь.

Прометей.

Я спрашиваю: зачмъ ты вскатываешь эти каменья?

Сизифъ.

Какъ зачмъ? Они падаютъ, вотъ я ихъ и вскатываю. Это очень просто.

Прометей.

Не совсмъ. Точно также ты могъ бы сказать, что потому они, и падаютъ, что ты ихъ вскатываешь. Понимаешь?

Сизифъ.

Что-то непонятно…

Прометей.

Да, вдь, это похоже, какъ дв капли воды.

Сизифъ.

Такъ какъ я ихъ вскатываю… (Сильный грохотъ) значитъ… вскатываю ихъ. Уфъ!

Прометей.

Ты тупе, чмъ я думалъ. Скажи мн, ради чего ты взялся за такую тяжелую работу? Былъ же у тебя какой-нибудь поводъ?

Сизифъ.

Да… безъ сомннія.

Прометей.

Такъ какой же?

Сизифъ.

Сейчасъ, подожди… Когда-то я зналъ объ этомъ, но теперь позабылъ какъ-то… (Минута молчанія) Нтъ! Не могу припомнить. Грохотъ каменьевъ выбилъ это у меня изъ головы.

Прометей.

Но когда-нибудь, давно, зналъ? Нельзя же работать безъ сознанія цли работы.

Сизифъ.

Конечно, конечно, я долженъ былъ знать! Только это какъ-то вывтрилось у меня изъ головы. Что подлаешь? Въ такомъ труд! Сейчасъ… подожди… (Новая минута молчанія) Нтъ, не могу! Но, скажу я теб, это все равно. Даже, говорю я, такъ и лучше. Я помню, что и меня когда-то занимало: зачмъ? для чего? Но, кром ломоты въ костяхъ, у меня появилась тогда ломота и въ мозгу, и это совершенно разсивало мои мысли. Теперь я вскатываю каменья… Что ты говорилъ?

Прометей.

О, глупецъ!

Сизифъ.

… Потому что они падаютъ… (Новый грохотъ) Уфъ!

Прометей.

Могучимъ голосомъ наградилъ тебя Зевсъ-отецъ! Среди грома скалъ тебя слышно. Зевсъ-отецъ далъ теб голосъ!

Сизифъ.

Меня породила земля.

Прометей.

Конечно, земля. И меня также. Но она была моею матерью только по тлу. Мысль моя исходитъ отъ боговъ.

Сизифъ.

Но меня породила земля.

Прометей.

Твоя мысль научилась у твоихъ каменьевъ вчно падать внизъ. Такъ ты это называешь жизнью?

Сизифъ.

Потому что я живу. Но что ты-то тамъ длаешь вверху? Вообще, я не понимаю, что можно длать вверху? Здсь — дло иное. Здсь полны руки работы. А тамъ, вверху?

Прометей.

Вчное проклятіе разладу между пропастью и вершиной! И я живу, братъ.

Сизифъ.

Значить, и ты вскатываешь камни?

Прометей.

Ты вызываешь улыбку на уста, которыя отъ нея уже давно отвыкли. Жалю, что не могу видть тебя.

Сизифъ.

И скажи мн… твои камни очень тяжелы? Но стань поближе, чтобъ я могъ тебя лучше слышать.

Прометей.

Я живу, но жизнь моя — не вскатыванье каменьевъ. Это безсмертный ходъ впередъ и движеніе мысли. Это у меня отъ боговъ.

Сизифъ.

Но что же ты собственно длаешь?

Прометей.

Правды ищу.

Сизифъ.

Разв она пропала?

Прометей.

Она не была найдена никогда.

Эхо.

Никогда…

Дальней эхо.

Никогда…

Сизифъ.

Откуда же ты знаешь, что то, чего никогда не было найдено, существуетъ?

Прометей.

Я чувствую ее.

Сизифъ.

Значить, она причиняетъ теб боль?

Прометей.

Да, потому что я не знаю ее.

Сизифъ.

Не понимаю! Какъ это болитъ то, чего я не знаю. Когда у меня спина изранена, кожа въ ссадинахъ, это причиняетъ мн боль, но я знаю хорошо, что у меня болитъ, знаю мою боль, по имени могу назвать ее. И точно также хорошо я знаю, какъ называть камень, который причинилъ мн боль. Я выкапываю его и кричу: проклятый!

Эхо.

Проклятый!

Прометей.

Да. Но то, что я жажду узнать, причиняетъ сильнйшую боль, чмъ боль, хорошо сознаваемая.

Сизифъ.

Бдный орелъ!

Прометей.

Что ты говоришь?

Сизифъ.

Я говорю: бдный!

Эхо.

Бдный?

Прометей.

Кажется, эта пропасть сметъ сожалть обо мн.

Сизифъ.

Не обращай вниманія. Она, какъ ребенокъ, который повторяетъ только чужія слова, ибо не уметъ еще говорить сама. Въ моемъ роду есть поврье, что и это современемъ наступитъ. И пропасти будутъ перекликаться между собою сквозь землю, и бездны океановъ будутъ обмниваться шепотомъ… А?… Какъ это теб кажется?

Прометей.

Твои слова ближе къ истин, чмъ ты самъ думаешь. Когда я задумаюсь о скорби земли, я уже слышу такой кличъ, а шепотъ безднъ пробуждаетъ меня отъ сна.

Сизифъ.

Это теб такъ только кажется. Поврье говоритъ, что это наступитъ лишь тогда, когда отпадутъ мои руки. А он еще крпки. Міръ удержатъ, когда онъ будетъ валиться. Но скажи мн, какъ ты устроиваешься съ этими поисками?

Прометей.

Я иду за свтомъ. Я иду за свтомъ для людей и вещей, къ началу людей и вещей — къ Зевсу.

Сизифъ.

А откуда ты знаешь, что онъ именно тамъ?

Прометей.

О, богохульникъ! Не дивлюсь, что боги низвергли тебя на дно пропасти.

Сизифъ.

Врь мн, меня никто не низвергалъ. Я всегда былъ здсь. Что же касается свта, то, видишь ли, такая вещь или везд, или ея нтъ нигд.

Прометей.

Ты занимаешь меня. Пропасть, которая разуметъ… Это мн правится!

Сизифъ.

Видишь ли, идти куда-нибудь за свтомъ, это значитъ идти безъ свта, значитъ ощупью, значитъ заблудиться и совсмъ не попасть туда, куда хочешь. Свтъ самому себ выскать нужно, а не ходить за нимъ.

Прометей.

Не понимаю.

Сизифъ.

Я сейчасъ объясню теб. Когда здсь, въ моей пропасти, ударится скала о скалу, камень о камень, то вылетаетъ искра и длается ясно. На мгновеніе ока, но ясно. Вотъ и ты ударяй другъ о друга вещи, подобныя другъ другу, и добудешь свтъ. Только ударяй сильнй. Пусть тебя не смущаетъ, если что-нибудь разобьется, сломается. Человка о Зевса, напримръ, ударяй. Если человкъ, выдержитъ, то отъ него ты получишь такой свтъ, что просто ну!

Прометей.

Ты говоришь, какъ безумецъ. И о свт, и его причин ты, какъ видно, не имешь никакого понятія. Скажи мн, можешь ты, поднять голову?

Сизифъ.

Какъ, могу ли? Я поднимаю ее всегда такъ высоко, какъ высоко удается вскатить камень. Но это ни на что не нужно. Вчно падаетъ.

Прометей.

Камень или голова?

Сизифъ.

Камень падаетъ. Я тогда наклоняюсь, чтобы поднять его снова. Говорю теб, что чело мое всегда покрыто потомъ, и спина покрыта потомъ. О голов я забочусь не такъ. И голова также падаетъ.

Прометей.

Но когда ты камень катишь въ гору, а глаза поднимаешь вслдъ за нимъ, видишь ли ты золотой свтъ, тамъ, у вершины?

Сизифъ.

Я тогда закрываю глаза, потому что на меня осыпается каменная пыль. Наконецъ, еслибъ я увидалъ что-нибудь выше, то мн удалось бы и камень вскатить выше. Благодарю за это!

Прометей.

О, добровольная слпота бездны! Но, можетъ быть, стоя на колняхъ, гд-нибудь въ разщелин, не видишь ли ты узкаго просвта? Свтъ живой, золотистый, дрожащій? Это солнце.

Сизифъ.

Да? Быть можетъ. Но мое чело никогда не обсыхаетъ отъ пота. Камни вчно скатываются внизъ.

Прометей.

Что ни день, оно выходить изъ-за моря и съ золотыхъ своихъ волосъ стряхиваетъ розы на спящій міръ. Оно восходитъ выше, оплодотворяетъ колосья, придаетъ силу и сладость виноградникамъ, въ лугахъ множить стада, наливаетъ сокомъ ягоды въ лсахъ, а устъ двъ окрашиваетъ пурпуромъ. Оно восходитъ выше, выжимаетъ потъ изъ чела жнецовъ, разжигаетъ пылъ въ груди мужей, оленя гонитъ за ланью, извлекаетъ смолу изъ сикоморы. Оно восходить все выше. Земля дышетъ жаромъ, перси ея волнуются отъ нивъ и цвтовъ, изъ муравейниковъ струится благовоніе мирры, рки или плывутъ сафиромъ, воздухъ млетъ отъ сладострастія. Наконецъ, солнце останавливается на своей высот, огненное, божественное, благословенное, великое!

Сизифъ.

Очень хорошая басня! Уфъ!…

Прометей.

Но и ночью божественныя свтила горятъ на небесахъ. Горитъ сладкая Селена, сверкающей блой роз подобная, горитъ яснйшій Оріонъ, красный Аресъ, Венера, Гера жизнедательница и Аполлонъ и Лира. Горятъ звзды пятирогія, пріязненныя людямъ, дающія имъ сладкій сонъ, и звзды трехрогія, на которыя лучше не смотрть долго. Безконечность серебристыхъ свтилъ… Но все это ничто въ сравненіи съ вчнымъ огнемъ, за которымъ иду я. Этотъ огонь у Зевса. Зевсъ держитъ его въ мощной и безсмертной десниц. Но онъ завистливъ и не далъ человку ни одного луча. Онъ показалъ его только издали, начертавъ свое имя огнемъ на громоносыхъ тучахъ, а человкъ, какъ очарованный, началъ идти за нимъ, идти, идти… Зевсъ дрожитъ, Зевсъ боится… Хотлъ бы я знать хоть то, чего онъ боится?

Эхо.

Боится…

Прометей.

Если онъ далъ ему зрніе, такъ для того, чтобы онъ видлъ ясно. Кто ясно не видитъ, тотъ слпой. Долженъ ли былъ Зевсъ желать, чтобы человкъ былъ слпцомъ?

Эхо.

Слпцомъ…

Прометей.

Меня раздражаетъ этотъ голосъ, который подражаетъ прорицателю и отвчаетъ на то, о чемъ никто не спрашиваетъ.

Сизифъ.

Я теб говорилъ уже, чтобъ ты не обращалъ на эхо вниманія. Скала эта повторяетъ только услышанные ею звуки.

Прометей.

Но, вдь, я не говорилъ, что Зевсъ боится. Я не говорилъ, что Зевсъ хочетъ, чтобы человкъ былъ слпымъ. Я спрашивалъ только.

Сизифъ.

Увряю тебя: то, что повторяетъ этотъ голосъ, было сказано гд-то и когда-то. Все равно,— прежде или теперь, за тысячи лтъ. Но скажи мн, разв вы такъ счастливы, что на свое счастье и вглядться вдоволь не можете?

Прометей.

О, нтъ. Родъ мой несчастливъ. Онъ бденъ и униженъ.

Сизифъ.

Онъ также вскатываетъ камни?

Прометей.

Хуже, чмъ камни! Онъ вскатываетъ мысли свои, а мысли его скатываются на дно. Онъ вскатываетъ волю свою, а воля скатывается на дно. Онъ вскатываетъ духъ свой, а духъ скатывается на дно. Вершина — это Зевсъ, скала — жизнь, дно — ничто.

Сизифъ.

И не устаетъ? (Слышенъ долгій грохотъ катящихся каменьевъ).

Прометей.

Не устаетъ!

Сизифъ.

Значитъ, это не люди. Это — титаны!

Эхо.

Титаны… (Новый долгій грохотъ).

Прометей.

Зевсъ! Услышь это свидтельство пропасти!

II.
Черезъ вка.

Широкая долина, залитая блескомъ зари.— Въ глубин горы, окутанныя мглою.— Свтаетъ.— Прометей, окрыленный геній, озаренный свтомъ.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Прометей.

Наконецъ ты у меня, божественный огонь! Ты у меня, искра жизни и безсмертія! Ты у меня, громъ Зевса, одинъ изъ семи, которые лижутъ его стопы! Ты у меня, пламя всесуществованія, вседвиженія, вседянія и всемогущества! Я ношу тебя и своей груди! Я, питатель міра, на голой груди, сожженнной твоею божественнною мощью, ношу тебя и не ощущаю боли! И въ когтяхъ своихъ тебя несу я, орелъ земли, въ спаленныхъ когтяхъ несу тебя и не ощущаю боли!

Ибо моя боль — это жизнь милліоновъ. Ибо моя боль — это освобожденіе милліоновъ и тріумфъ рода человческаго зачатъ въ моей мук!

Я пролеталъ надъ моремъ, весь позлащенный твоимъ огнемъ о божественная искра, и море облилось свтомъ зари. И вышли изъ тяжелыхъ волнъ чудовища, и подняли свои испуганныя головы, и смотрли на меня. А увидвъ, что я несу день, они съ шумомъ взволновали воду и скрылись на самое дно Эгейское.

И пролеталъ я надъ дикимъ лсомъ, надъ дикимъ лсомъ, которымъ поросли Олинъ и Эта, и лсъ загорлся огнемъ утренней зари, и большія птицы предъутренней поры вздрогнули и пробудились въ гнздахъ своихъ, и съ громкимъ крикомъ кружились надъ вершинами старыхъ, святою омелой оплетенныхъ дубовъ.

И ощетинился барсукъ, и сгорбилъ свою пеструю спину, и прищурилъ узкія щели своихъ желтыхъ очей. И медвдь всталъ и зарычалъ, и встряхнулъ космами, и помчался къ своей скрытой берлог. но лишь сталъ я на земл, огненный дискъ окружилъ мои стопы и слдовалъ за мною, куда бы я ни пошелъ, какъ ходитъ невольникъ за господиномъ своимъ. И отъ свта этого диска раскрыли цвты лазурныя свои очи и смотрли на меня, и куда я ни ступалъ ногою, везд пробуждалась красота.

Повелвающій свтомъ — будетъ имя мое. И будетъ имя мое: Даятель силы и Указатель пути. Прозвищемъ моимъ будутъ отмчены вка и человчество будетъ носить призваніе мое, какъ звзду, на чел, и будетъ имя мое: Объяснитель и Искупляющій. И темное придетъ и окружитъ меня и я сдлаю, что оно прозретъ въ солнц. И хотя въ свт они ослпнутъ боле, чмъ были слпыми раньше, они будутъ благословлять меня. И будетъ имя мое: Вождь и Пророкъ. И пойдетъ за мною толпа, куда я ее ни поведу. И назоветъ она смерть побдой, а раны бальзамомъ. И хотя бы полчища эти пали и погибли, они будутъ воспвать мою славу и пснь эта будетъ ихъ воскресеніемъ.

И будетъ имя мое: Исправитель и Обновитель. И хлынутъ ко мн вещи еще не сродненныя и новый свтъ будетъ созидаться во имя мое. И хотя бы пало дло ихъ и сгинуло, и очи ихъ не узрятъ кровли зданія, они будутъ перекликаться между собой моимъ именемъ, какъ символомъ. И будетъ имя мое: Разршающій узы и Освобождающій. И всякая казнь передо мной открыта и сокращена будетъ, и потоптанный стопой Зевса подниметъ главу свою въ солнц.

Какъ жжетъ! До мяса, до самой кости проникаетъ сквозь кожу. Но я не выпущу. Я не выну изъ-за пазухи руки съ огнемъ. Увидитъ Зевсъ и вышлетъ погоню за мной.

Какъ жжетъ!

Я слышу чадъ своей горящей кожи, я слышу, какъ трещитъ мое тло! Скорй, скорй! Прежде, чмъ меня увидитъ Геліосъ и донесетъ богу, я буду уже далеко-далеко!

Огненнымъ столбомъ, горящимъ факеломъ я добгу до своей границы. Изъ дыханія моего я сотворю то, что согрваетъ и свтитъ. Духъ мой въ тл моемъ будетъ какъ пламя, заключенное въ алебастр. Алебастръ разрушается… разрушается тло мое… Огонь вковъ мощенъ и неугасимъ, благословляю тебя, моя мука! Трижды и трижды три благословляю тебя! Я такъ страдаю, что почти лишаюсь силъ отъ восторга страданія… Дальше, впередъ, все впередъ!

Я несу огонь! Я несу огонь, изъ котораго Зевсъ сотворилъ громъ своей власти! Я несу огонь, что сдлаетъ людей равными богамъ! Я огонь несу! Во мракъ и холодъ, и окаменніе смерти я несу огонь!

Въ города, въ жилища людей, на четыре стороны свта я раздлю его, по четыремъ втрамъ раздую, распалю его въ четыре солнца!

И будутъ люди идти, и сложатъ себ очаги, множество большихъ очаговъ: и убогій зажжетъ у нихъ свой трутъ и пойдетъ, неся передъ собой свою божественность, равную твоей божественности, безсмертный, вчный Зевесъ!

Я вижу людей и вка… Люди и вка идутъ, отмченные огнемъ… Арфа свта звучитъ повсюду и всегда, отъ ночи до разсвта, отъ утренней зари до вечерней, отъ восхода до захода солнца.

Свтле… все свтле… Уступаетъ ночная мгла и обманчивый туманъ. Какъ покровъ возлюбленной спадаетъ синяя пелена съ лона земли… Все ясне и ясне…

Что это тамъ виднется вдали?

Не синій ли это Кавказъ? Не его ли это вчные снга, озаренные разсвтомъ?

А на нихъ… Что это? Не мое ли тло бросаетъ на нихъ свою длинную, черную тнь?

Какъ странно ложится эта тнь! Человкъ, брошенный на скалу и прикованный къ ней, не могъ бы представляться иначе. Странное зрлище!

Коршунъ, который кружится надъ моею головой, бросается на грудь отраженнаго утреннею зарей виднія и ударяетъ въ нее голоднымъ клювомъ. Видно, въ эту ночь не было ему поживы.

Разв я сдлалъ движеніе? Да, я долженъ былъ сдлать движеніе. Вотъ видніе дрогнуло, корчится и извивается, какъ будто въ невыносимой мук… Смотри, смотри! Открыта израненная грудь… Смотри! Свтъ льется изъ нея, вытекаетъ, міръ, міръ цлый затопляетъ!…

Ахъ, это игра лучей восходящаго солнца! Странное видніе! А если бы и такъ… Что мн?… Дальше, дальше! впередъ!…

III.
Черезъ вка.

Та же самая мстность, что въ I части.— Лтній сумракъ.— Прометей въ сандаліяхъ и дорожномъ плащ.— На голов крылатая шапка Меркурія, лицо до половины закрыто.

Прометей.

Тишина. Прекратилъ онъ свою работу? Или, можетъ быть, его придавилъ какой-нибудь камень?… Каменоломъ! Каменоломъ!… Тишина. Если бы не стрекотаніе цикадъ, я слышалъ бы, какъ колесо времени катится по небу… Каменоломъ!… Не видно никого. На то ли мсто я пришелъ? Какъ я утомленъ! Со времени этой проклятой казни я не могу придти въ себя. Эта скала, эти вихри, эти оковы, а потомъ эти Океаниды! Въ особенности Океаниды! Что за мысль плакать надъ Прометеемъ? Ахъ, эти женскія существа, водянистыя, этотъ плачъ волнъ съ утра до ночи и снова съ ночи до утра… Какъ я скучалъ! Я погибъ бы отъ скуки, еслибъ не коршунъ. Коршунъ… Тотъ развлекалъ меня.

Но мн нужно говорить съ этою пропастью. Каменоломъ! Гей! Гей!

(Слышенъ стонъ.)

Это ты стонешь, мой другъ?

Сизифъ.

Я проклинаю тебя.

Прометей.

За что?

Сизифъ.

Подожди. Дай мн приподняться немного.

Прометей.

Тебя придавила скала?

Сизифъ.

Нтъ. Я самъ упалъ. Отъ отчаянія упалъ. Я бросился на самое дно пропасти, а голову скрылъ во прах. Ты причинилъ мн вредъ, орелъ.

Прометей.

Я? Теб? Чмъ я причинилъ теб вредъ?

Сизифъ.

Рчью своей. Изворотливымъ языкомъ своимъ. Съ того времени, какъ ты говорилъ мн объ этомъ свт, о милліонахъ свтилъ, я вовсе не имю покоя. Я ищу ихъ, жажду, хочу увидать, хочу смотрть на нихъ. Вка прошли, на моихъ рсницахъ воздушная пыль слилась плотною скорлупой, а я все смотрю кверху… Все смотрю. Но свтилъ этихъ не вижу. Погасли, можетъ быть?

Прометей.

Они все свтятъ.

Сизифъ.

Но я ихъ не вижу. Когда я вскатываю камень кверху, я смотрю, не увижу ли твоего золотаго свта… Какъ ты назвалъ его?

Прометей.

Солнце.

Сизифъ.

Да! Прекрасное названіе! Вотъ я и смотрю, не увижу ли солнца… Но его нтъ.

Прометей.

О вчная слпота пропасти! Оно горло цлый день надъ моею головой, какъ раскаленное ядро. Воздухъ еще до сихъ поръ дрожитъ его огнемъ.

Сизифъ.

И свтила ночи я также высматриваю, и также напрасно.

Прометей.

А они все свтятъ, какъ и прежде свтили. Серебряная Селена вела меня цлую ночь.

Сизифъ.

Здсь у меня ни одно не свтитъ. Не знаю я твоей Селены. Можетъ быть, она и серебряная, но я ее не знаю. Зачмъ же ты говорилъ мн о вещахъ прекрасныхъ и блестящихъ, которыхъ очи мои видть не могутъ?

Прометей,

Но, вдь, и прежде было такъ же!

Сизифъ.

Прежде было спокойнй… Мракъ былъ для меня, а я для мрака. Я зналъ его и онъ зналъ меня. Онъ наполнялъ вс углы, вс щели этой ямы. Все, что не было между мною и камнемъ, было мракомъ. Я самъ былъ его частью. Я чувствовалъ его вокругъ себя и, не смотря никуда, видлъ его. Теперь я вскатываю камень и смотрю. Не на камень смотрю, а глазами ищу тхъ свтилъ, о которыхъ слышалъ отъ тебя, а камень калчитъ меня. А потомъ каменья сдлались боле тяжелыми. Или, можетъ быть, пропасть стала глубже?… Лучше-бъ я не зналъ тебя!… Прежде, пока о существованіи этихъ свтилъ я ничего не вдалъ, я вскатывалъ камень за камнемъ и не тяготился этою работой… А теперь я думаю, взвшиваю. Теперь мои плечи нмютъ, теперь я ослабваю, и самъ не знаю жему…

Эхо.

Почему…

Сизифъ.

Лучше бы я не зналъ тебя! Въ эти тихія скалы ты водворилъ голосъ,— голосъ, который поселился въ нихъ и сдлалъ ихъ многорчивыми. Прежде он повторяли только грохотъ каменьевъ, или крикъ мой, или молчаніе. И въ этомъ была мощь. Мощь, говорю я теб, и жизнь была. А теперь они шепчутъ. Они научились шепоту, странному, дразнящему, мняющему свое лицо. Порою это лицо грозное, порою издвающееся, порою залитое слезами. Ихъ тревога раздираетъ мою душу. Ни одна изъ нихъ не спокойна. Порою эта тревога бьется во мрак крыльями нетопырей, порою высовывается изъ-за угла, какъ длинное, длинное жало и шипитъ: для чего?

Эхо.

Для чего…

Дальнее эхо.

Для чего…

Сизифъ.

Ты слышишь?… Скорпіоны ползаютъ по моему тлу, и медвдь ложится рядомъ со мной, и змя обвивается вокругъ моихъ ногъ — и не вредятъ мн. Но это одно слово убиваетъ меня… Порою оно такъ мало, какъ песчинка, забившаяся подъ рсницу, и мучительно ржетъ глазъ, порою такъ велико, что могло бы придавить эту пещеру… Порою — это клинъ, вбитый въ самый мозгъ, порою — рана на груди, изъ которой вытекаетъ жизнь. Я умираю, я измученъ… Я хотлъ бы не существовать.

(Минута молчанія).

Еще одно я скажу теб.

Прежде мн казалось, что я вскатываю каменья по своей вол, вскатываю потому, что вскатываю. Но теперь уже не такъ. Теперь я знаю, что въ работ моей есть принужденіе, приказъ’. Есть необходимость какая-то. Надъ моею волей есть другая, боле мощная воля. Подумай самъ. Чувствовать, какъ чья-то рука надавливаетъ твою грудь и принуждаетъ дышать, а? Что ты скажешь? Дыханіе это не причиняетъ теб боли, ты не сознаешь его, это часть тебя самого.

Но если бы тебя принуждалъ кто-нибудь къ каждому дыханію? Еслибъ чуждая теб рука… къ такому длу, какъ дыханіе… Что ты думаешь?

Ненавижу я эту руку.

А, можетъ быть, и нтъ ничего. Еслибъ я хотя могъ знать, что есть что-нибудь! Но, можетъ быть, ничего нтъ. Во мрак нельзя видть, есть что-нибудь или нтъ. Но если нтъ ничего, то, значитъ, есть ничто. Ничто, которому я служу. Ничто, господинъ чего-то. Но тогда и я хочу быть ничмъ. Это просто. Это такъ просто, какъ палица, которою разбойникъ размозжаетъ твой черепъ.

Прометей.

Ты кончилъ?

Сизифъ.

А ты думаешь, что такая вещь можетъ кончиться? Она можетъ только не начинаться!

Прометей.

Лучшій утшитель — это тотъ, который слушаетъ въ молчаніи, когда болящій повряетъ ему свои страданія. Боги обладаютъ этимъ молчаніемъ. Молчаніе ихъ — не безучастіе, а успокоеніе. Все, что молчитъ, успокоиваетъ и утишаетъ боль. Смерть и богъ. Смерть, еслибъ она говорила, была бы жизнью. Богъ, который говорилъ бы, былъ бы человкомъ. Но и надъ жизнью, и надъ человкомъ они возвышаются тмъ, что у нихъ нтъ голоса. Я хотлъ утшить тебя.

Сизифъ.

Погибнуть бы теб и съ утшеніемъ твоимъ! А чмъ же ты былъ, когда мн говорилъ объ иныхъ свтилахъ… объ этомъ божественномъ огн?

Прометей.

Путемъ къ смерти…

Эхо.

Смерти…

Дальнее эхо.

Смерти…

Прометей.

Пусть и такъ будетъ. Это все равно. А теперь приблизься и слушай. Изъ огня, который я вырвалъ у Зевса и отдалъ людямъ, осталась у меня одна искра. Она очень мала, очень ясна и очень горяча. Свтитъ она голубымъ свтомъ, какъ одна изъ большихъ звздъ, но порою разгорается до величины солнца. Я скрывалъ ее въ груди, когда лежалъ на Кавказ, прикованный къ скал за похищеніе огня. Только приковавъ меня, Зевсъ увидалъ, что и искру приковалъ вмст со мною, и тотчасъ же послалъ за нею своего коршуна.

Неправда, что коршунъ терзалъ только мою печень,— нтъ, онъ достигалъ до сердца. Онъ изъ моего сердца хотлъ вырвать искру, которая горла въ немъ. Но онъ не смогъ сдлать этого. Искра осталась и спасла меня.

Зевсъ сто разъ поразилъ бы меня своимъ громомъ, еслибъ не боялся, что вмст со мною угаснетъ и искра. Для нея онъ хранилъ меня въ оковахъ, чтобы она причиняла мн страданія. Но я не страдалъ. Она горла въ моей груди утромъ, какъ утренняя звзда, и ночною порой, какъ звзда полярная. Невиданной силы зарево падало отъ нея на старый Кавказъ, и вчные снга его горли въ ея блеск, какъ подъ лучами зари. И пробуждались люди, и поднимали головы, и, смотря на Кавказъ, говорили: ‘Прометей живъ! Тамъ Прометей терпитъ свою казнь! Прометей сіяетъ въ своей мук!’ И стало такъ, что понятія о жизни и м^къ, мук и блеск зари, казни и наивысшей славы соединились въ устахъ и чувств людей, и такъ и остались.

Къ четыремъ стихіямъ міра прибавилась новая, могучая стихія: боль. Эта стихія обладала силой и сущностью остальныхъ четырехъ: вихремъ стона, моремъ слезъ, огнемъ муки и землей могильнаго праха. Что построено на ней, то вчно. И что слезы напоятъ, то живо. И что огнемъ муки выжжено, то крпко. И, слушая, что стонъ воспваетъ на черной арф своей, милліоны людей укрпятся въ силахъ. И окрпли людскія сердца новою стихіей, и основались на ней новыя поколнія, какъ на грунт жизни, и преломляли другъ съ другомъ хлбъ страданія и пили во имя другъ друга чаши слезъ, и въ пламенніи духа выказывали новыя силы.

И, видя эти силы, Зевсъ приказалъ расковать меня и пустить на свободу. Ибо,— говорилъ онъ,— не будетъ больше та вершина слпить мои очи славой этого страдальца.

И я возсталъ. И изъ раны на груди моей вышла искра и шла передо мной, освщая мой путь. И простеръ я руки мои, и шелъ за ней, куда она вела меня. И зазвучала она на зар тысячью голосовъ жизни, и блеснула тысячью цвтовъ и образовъ жизни. И ожили руки мои, и мысль моя начала работать, и сердце забилось надеждой. Но тутъ я услыхалъ карканье коршуна, и тнь крылъ его, распростертыхъ съ восхода до заката солнца, пала на мою дорогу. Птица Зевса преслдовала искру мою, искру жизни. Я ороблъ и призвалъ ее дыханіемъ, горячимъ дыханіемъ устъ привлекъ ее въ свою грудь и прикрылъ грудь плащемъ и пошелъ впередъ.

Не къ надежд я шелъ теперь, а къ убжищу. И какъ сятель укрываетъ зерно своего посва въ земл, такъ и я хочу скрыть въ этой пещер искру моего духа. Ибо я говорилъ: буду искать чего-нибудь, что сильно и слпо, чего-нибудь, что трудится и существуетъ, чего-нибудь, что страждетъ и не сознаетъ страданія. Въ бездну муки и мрака, въ бездну голода и нужды, съ коими и сравниться ничто не можетъ, я ввергну искру мою. И ввергну ее туда, гд есть униженный и кроткій, дабы созрвалъ для жизни, какъ стебель плодоносный.

Въ твердую грудь я брошу ее и на жилистыя руки, и разъяснится затвердлый мозгъ, и дастъ плодъ, какъ нераспаханная досел нива. Я дамъ ее молчащему, я дамъ ее терпливому. И дамъ ее тому, который не помнитъ начала своей работы, не видитъ ея конца. И кто не обсыхаетъ отъ пота, того обогащу я. И такъ, я выбралъ тебя. Я раздираю свой плащъ и отдаю теб божественную искру. Иди и возьми!

(Кроткій свтъ).

Сизифъ.

А!…

IV.
Черезъ вка.

Та же самая мстность.— Знойный полдень.— На обломк скалы сидитъ Сизифъ.— Короткая одежда каменолома, руки и ноги обнаженныя, могучая фигура отбрасываетъ короткую черную тнь.— Шумъ со стороны города то усиливается, то смолкаетъ.

Дальніе голоса.

Поджигатель! поджигатель! Хватать поджигателя!

Близкіе голоса.

Онъ сюда шелъ!… Здсь скрылся!

Сизифъ.

Ищи втра въ пол! У, какой дымъ валитъ!

Голосъ глашатая.

Сто унцій золота за голову поджигателя! Сто унцій золота!

Сизифъ.

Сунь руку въ огонь, глупецъ! Лучше теб будетъ, чмъ тянуться за этою головой!

Голосъ глашатая удаляется.

Сто унцій золота за голову!… Сто унцій!…

Сизифъ.

У, какое зарево! Хорошо подпалилъ я ихъ!

(Приближается Прометей).

Прометей.

Опять голосъ горя и опустошенія? Неужели онъ вчно будетъ Звучать надъ землей?

Сизифъ.

Кто-то идетъ… Не изъ города… Прохожій какой-то. И какой странный! И этотъ разв созидаетъ что-нибудь и идетъ сюда за каменьями, какъ ходятъ циклопы? На силача онъ не похожъ и не много могъ бы поднять… Но въ немъ есть что-то такое, за чмъ сами каменья могли бы пойти вслдъ… У, сколько дыма!

Прометей.

Онъ…. сила! Освобожденная сила бездны! Онъ… великій, нетронутый, мощный… Онъ — глина всхъ памятниковъ, какіе только воздвигнутъ вка, фундаментъ всхъ зданій, связующее начало всхъ стнъ… Онъ, я узнаю его! Привть мой, титанъ!

Сизифъ.

Сизифъ — имя мое. Но я уже слыхалъ тебя.

Прометей.

Да. Я былъ увренъ.

Сизифъ.

Гд я тебя слышалъ?… Не видя слышалъ?

Дальніе голоса.

Поджигатель… поджигатель!… Сто унцій золота!… Хватай!… Лови!…

Прометей.

Я былъ увренъ, это онъ. Стопы, которые пойдутъ въ будущее. Руки, которыя схватятъ жизнь. Грудь, которая издастъ послдній крикъ тріумфа, прежде чмъ настанетъ вчная тишина земли. Онъ — созидатель завтрашняго дня… Но искра… гд моя искра?

Сизифъ.

А! это ты, раздаватель праздничныхъ свчекъ? Ты, котораго я считалъ за орла? Ха, ха! Не думалъ я, что ты такъ ничтоженъ! Я считалъ тебя боле высокимъ, крпкимъ и, въ особенности, сильнымъ. Гораздо больше сильнымъ! Смотри, смотри, какъ это забавно свтится! Ха, ха!… А я считалъ его за орла! За орла Зевса!… О, я глупецъ! Бднякъ! Вдь, это только кожа да кости! Откуда же ты идешь, несчастный? Можетъ быть, ты за пазухой несешь еще какой-нибудь фонарикъ? Я и отъ того чада еще не опамятовался. Видишь, сколько копоти распустилъ онъ? Посмотри-ка на городъ! Смотри, смотри! А я съ нимъ говорилъ, какъ съ богомъ… О, ничтожество!

Прометей.

Великій, могучій, сознающій свою силу! Такимъ я и хотлъ увидть его! Такимъ и представлялъ въ своихъ мечтахъ! Родоначальникъ племенъ и вковъ… Онъ!

Сизифъ.

Говоритъ, какъ безумецъ. Ошалвшій комаръ не такъ жужжалъ бы надъ моимъ ухомъ… Что ты въ горячк, что ли, любезный?

Прометей.

Скорй… скорй вдохнуть божественный огонь въ этотъ могучій прахъ! Скорй разжечь его грудь!… Искра… гд искра, которую я вврилъ теб?

Сизифъ.

Искра не нужна мн больше. Но, скажу я теб, зрлище у меня было чудесное.

Когда ты ее бросилъ, помнишь, въ ту расщелину, вдругъ сдлалось ясно, да такъ ясно, что я чуть не ослпъ совсмъ. Потомъ я привыкъ. И замтилъ я, что то, что я считалъ за камни, была нужда моя, то, что казалось мн вершиной, было моимъ неразуміемъ, а что казалось мн пропастью, была моя обида. Упалъ я тогда ницъ и горько плакалъ. Говорю теб, до конца не выпьетъ земля тхъ слезъ, которыя я пролилъ. А потомъ вдругъ слезы мои высохли, и я сказалъ: гнетъ нужды никогда не бываетъ тяжеле глупости и несправедливость не бываетъ глубже ея. И я всталъ. А когда я всталъ, то увидлъ, что пещера, которую я считалъ за цлый свтъ, ничто иное, какъ убогій хлвъ, и что хорошимъ пинкомъ можно разрушить ее сразу. Я разрушилъ ее и высунулъ голову наружу. Было ясно. Было поразительно ясно. То великое свтило, о которомъ ты говорилъ, что оно управляетъ днемъ, горло прямо передъ моими глазами, сначала поднимаясь кверху, а потомъ спускаясь внизъ. Я все смотрлъ. И вышло изъ сырыхъ низинъ блдное свтило, которое управляетъ ночью, и это шло кверху надъ головою моей, а потомъ скатилось внизъ. И я смотрлъ, все смотрлъ. И вышли надъ головою моей мелкія свтила и затллись дрожащимъ свтомъ. Но и т угасли. Я смотрлъ день, смотрлъ ночь, и снова день, и снова ночь, и еще… и еще…

Знаешь, что я скажу теб? Я удостоврился, что небо, Олимпъ, это такая же точно пропасть, какъ и моя, только обращенная вершиною внизъ, что Зевсъ въ этой пропасти такой же работникъ, какимъ и я былъ въ своей, и что вс эти свтила — попросту большіе и меньшіе камни, которые онъ вскатываетъ кверху и которые вчно сваливаются внизъ. Аа! когда такъ,— подумалъ я, — то это дло совсмъ иное. То-есть, собственно, можетъ быть, и не совсмъ иное, но, знаешь… такой овладлъ мною смхъ, такой смхъ, что сердце мое сжималось, какъ передъ кончиной. А потомъ напала на меня такая жалость, такая грусть, что я снова упалъ и плакалъ. На камни, говорю я теб, упалъ, а слезами моими можно было бы наполнить два моря, и такими горькими слезами, что всякая тварь подохла б въ нихъ. Такъ-то вотъ было со мною!

Чего я, глупецъ, плакалъ — хоть въ лобъ меня бей, я и я сихъ поръ не знаю. Что-то пропадало, гибло, раздиралось и мн… Но и это прошло. И боль — камень, который катится и груди и падаетъ. И все… все…

И вотъ, когда я взвсилъ все это, то удивился велико! убожеству міра. И увидлъ я много вещей, но эти вещи…Вдь и время тоже камень: оно катится и падаетъ, а прахъ, который летитъ отъ него, называется жизнью. Срый, дкій прахъ… (Беретъ горсть пыли и дуетъ на нее) Фуу!

Но мн уже ничего не было жаль. Только этотъ свтъ палилъ меня. Такъ палилъ, что глаза у меня были въ огн… мозгъ мой былъ въ огн. Ибо если жизнь — только пыль камня который вскатываютъ милліоны людей, и если эти милліоны падаютъ и гибнутъ, думая, что камень этотъ долетитъ куда-нибудь цлятъ въ небо, а камень не долетитъ и долетть не можетъ то не лучше ли весь этотъ хлвъ… понимаешь?… вотъ такъ..

(Длаетъ движеніе, какъ будто хочетъ дать кому-нибудь пинокъ).

Прометей.

Жалкій! И изъ этой грязи ты хотлъ сооружать міры?… Н искра… гд искра, которую я поручилъ теб?

(Взрывъ пламени надъ горящимъ городомъ. Слышенъ крикъ угрозы).

Дальше голоса.

Смерть! Смерть поджигателю!

Ближніе голоса.

Сто унцій за голову! Сто унцій!… Хватай! Держи!

Сизифъ.

У, горячо! у!

Прометей (схватываетъ его).

Гд искра моя, безумецъ?

Сизифъ (корчится, протягиваетъ впередъ руку и говоритъ шепотомъ).

Тамъ… тамъ искра твоя…

Удаляющіеся голоса.

Хватай!… Лови!…

Прометей (поднимаетъ руническую трость).

За то, что ты не воспринялъ въ свою грудь божественную искру, а зажегъ ею землю… за то, что ты не росъ кверху за цвтомъ, но возвышенныя вещи низводилъ до уровня своего ничтожества… на вкъ… на два… на дважды тысячу лтъ я облекаю тебя на неподвижность и сонъ камней! (Сизифъ, каменя, общается въ безформенную массу).

Прометей (окутывается мракомъ).

Ты отомщенъ, Зевсъ, богъ громовъ!

В. Л.

‘Русская Мысль’, кн. IX, 1892

ПРОМЕТЕЙ И СИЗИФЪ. Маріи Конопницкой.

I. До начала вковъ.

II.Черезъ вка.

III.Черезъ вка.

IV.Черезъ вка.

Читайте также:

ПРОМЕТЕЙ И СИЗИФЪ.
Маріи Конопницкой.

I.
До начала вковъ.

II.
Черезъ вка.

III.
Черезъ вка.

IV.
Черезъ вка.