Проклятый дом, Диккенс Чарльз, Год: 1859 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 89 минут(ы)

ПРОКЛЯТЫЙ ДОМЪ.
(изъ святочныхъ разсказовъ Диккенса).

Обыкновенныя смертные водворяются въ дом.

Когда я впервые познакомился съ домомъ, составляющимъ предметъ настоящаго разсказа, то при этомъ не произошло ничего такого, что, по общепринятому поврью, неизбжно происходитъ тамъ, гд въ дло бываетъ замшана чертовщина. Я увидлъ этотъ домъ днемъ при солнечномъ освщеніи. Не было ни втра, ни дождя, ни молніи, ни грома,— ни одно ужасающее или необычайное обстоятельство посодйствовало возвышенію произведеннаго имъ эффекта. Мало того, я пришелъ къ нему прямо со станціи желзной дороги, отъ которой онъ отстоялъ не боле какъ на милю, такъ что, готовясь войти въ него и оглянувшись на пройденный мною путь, я могъ видть товарный поздъ, плавно катившій вдоль насыпи среди долины. Я не хочу этимъ сказать, чтобы все было буднично до пошлости, потому что не думаю, чтобы на свт что либо могло быть такимъ — разв только для пошлыхъ людей — но я осмливаюсь утверждать, что домъ этотъ могъ и всякому другому въ любое ясное осеннее утро представиться такимъ же, какимъ онъ представился мн.

Попалъ же я въ него вотъ какими судьбами.

Я халъ изъ сверныхъ графствъ, по направленію къ Лондону, намреваясь остановиться на пути и осмотрть вышеупомянутый домъ. Здоровье мое требовало, чтобы я пожилъ нсколько времени въ деревн, одинъ изъ моихъ пріятелей, знавшій объ этомъ и случайно прозжавшій мимо этого дома, подалъ мн мысль, что не худо бы избрать его своею резиденціею. Я слъ въ вагонъ ровно въ полночь, заснулъ, потомъ проснулся, просидлъ нсколько времени, любуясь изъ окна на яркое сверное сіяніе, опять заснулъ и проснулся уже на разсвт, какъ водится въ пасмурномъ расположеніи духа и съ такимъ ощущеніемъ, какъ будто я всю ночь не смыкалъ глазъ. Я такъ твердо былъ увренъ въ послднемъ факт что, стыжусь сказать, въ первыя глупыя минуты своего пробужденія, кажется готовъ былъ цо этому поводу побиться объ закладъ съ своимъ vis—vis и при этомъ былъ вовсе не прочь отъ рукопашной схватки. У этого vis—vis — таковъ уже обычай всхъ подобныхъ ему людей — оказалось въ теченіе ночи что-то ужъ очень много лишнихъ ногъ и вс эти ноги оказались не въ мру длинными.

Въ довершеніе этихъ непохвальныхъ выходокъ (впрочемъ, чего же иного и было ожидать отъ него?) онъ имлъ при себ карандашъ и записную книжку, и то и дло къ чему-то прислушивался и что-то записывалъ. Мн показалось, что это докучливое записыванье имло своимъ предметомъ толчки, получаемые вагономъ и я, такъ и быть, помирился бы съ нимъ въ предположеніи, что господинъ этотъ состоитъ на служб по путейской части, если бы онъ, прислушиваясь, не глядлъ мн каждый разъ пристально черезъ голову. Господинъ этотъ отличался пучеглазою и какъ будто недоумвающею физіономіею и поведеніе его стало наконецъ невыносимымъ.

Утро было холодное и унылое, (солнце еще не вставало), я поглядлъ какъ блднли огни по чугунымъ заводамъ и какъ разступилась завса тяжелаго дыма, застилавшая мн разомъ и звздное сіяніе и сіяніе дня, и обратился къ моему сосду съ вопросомъ:

— Позвольте узнать, милостивый государь, что вы особеннаго находите въ моей наружности?

И точно, онъ, повидимому, срисовывалъ или мой дорожный колпакъ, или мои волосы, при чемъ вглядывался въ оригиналъ съ внимательностью, которая показалась мн черезъ чуръ уже безцеремонной.

Пучеглазый господинъ оторвалъ свои взгляды отъ той точки, на которую они были устремлены и произнесъ съ видомъ гордаго соболзнованья о моей ничтожности:

— Въ вашей наружности, сэръ? К.

— К. сэръ? переспросилъ я, начиная горячиться.

— Мн до васъ нтъ ршительно никакого дла, сэръ, возразилъ джентльменъ. Прошу васъ, не мшайте мн слушать. И.

Онъ произнесъ эту букву немного помолчавъ и занесъ ее въ записную книжку.

Сначала я перепугался, потому что сосдство мономана — плохая шутка тамъ, гд нельзя тотчасъ же позвать кондуктора, но вскор, къ своему успокоенію, я напалъ на мысль, что господинъ этотъ, быть можетъ, охотникъ до бесды съ постукивающими духами и приверженецъ секты, къ представителямъ которой (по крайней мр къ нкоторымъ) я питаю глубокое уваженіе, но вровать въ которую я отказываюсь: я уже готовился спросить его объ этомъ, но онъ предупредилъ мой вопросъ:

— Вы меня извините, проговорилъ онъ презрительно, но я такъ далеко опередилъ обыкновенныхъ смертныхъ, что мн, право, до нихъ дла нтъ. Всю эту ночь я провелъ,— какъ и вообше провожу теперь всю свою жизнь,— въ общеніи съ духами.

— А! воскликнулъ я, съ нкоторымъ оттнкомъ неудовольствія.

— Бесда ныншней ночи, продолжалъ джентльменъ, перелистывая свою записную книжку,— началась слдующимъ изрченіемъ: ‘дурные совты развращаютъ хорошіе нравы’.

— Весьма справедливое изрченіе, намтилъ я: — но ужъ будто оно такъ ново?

— Ново, когда слышишь его отъ духовъ, возразилъ джентльменъ.

Мн оставалось только повторить свое недовольное: ‘А!’ и освдомиться, не удостоюсь ли я чести услышать заключительное изрченіе бесды.

— Не сули журавля въ неб, съ великою торжественностью прочиталъ джентльменъ свою послднюю замтку: — дай синицу въ руки.

Потомъ джентльменъ сообщилъ мн, что духъ Сократа сказалъ ему въ эту ночь слдующее:— ‘Другъ мой, надюсь, что вы хорошо себя чувствуете. Какъ поживаете? Вблизи васъ находятся семь тысячъ четыреста семьдесятъ девять духовъ, но вы не можете ихъ видть. Между прочими тутъ находится Пиагоръ: онъ не иметъ возможности заявить свое присутствіе, но надется, что вы довольны своей поздкой.’ Затмъ Галилей заявилъ себя слдующей замткой научнаго свойства: ‘Очень радъ васъ видть, amico. Come sta?— Вода, при достаточной степени холода, неизбжно замерзаетъ. Аддіо!’ Та же ночь была свидтельницей слдующаго необычайнаго явленія: Епископъ Ботлеръ упорно называлъ себя Боблеромъ {Боблеръ (bobbler) значить обманщикъ.} и за эту провинность противъ орографіи и свтскихъ приличій ему было объявлено, что онъ нынче не въ удар, и потому можетъ убираться. Джонъ Мильтонъ (заподозрнный въ желаніи подшутить шутку) отрекся отъ чести быть творцомъ ‘Потеряннаго Рая’ и объявилъ, что авторами этой поэмы были дв темныя личности, по имени Гроджерсъ и Скаджингтонъ. Наконецъ, принцъ Артуръ, племянникъ короля Іоанна англійскаго, объявилъ, что онъ совсмъ недурно проводитъ время на седьмомъ неб, изучая искусство рисовать по бархату подъ руководствомъ мистриссъ Триммеръ и Маріи королевы шотландской.

Если строки эти попадутся на глаза джентльмену, угостившему меня этими сообщеніями, тогда проститъ онъ мн сознаніе, что видъ восходящаго солнца и созерцаніе стройнаго порядка, управляющаго необъятной вселенной, заставили меня желать наискорйшаго окончанія этого разговора. Нетерпніе мое было такъ велико, что я отъ души обрадовался возможности сойти на слдующей станціи и промнять вс эти облака и туманы на вольный воздухъ, гулявшій въ поднебесьи.

Утро между тмъ разгулялось чудесное, я шелъ по пути, устланному листвою, уже успвшею поосыпаться съ золотыхъ, темно-бурыхъ и красноватыхъ деревьевъ, въ виду этихъ чудесъ творенія, въ виду прочныхъ, неизмнныхъ, гармоническихъ законовъ, управляющихъ ими, какимъ жалкимъ, пошлымъ ухищреніемъ показалось мн общеніе моего сосда съ духами! Въ такомъ языческомъ настроеніи духа я приблизился къ дому и остановился, чтобы осмотрть его повнимательне.

Домъ стоялъ одиноко среди сада, являвшаго признаки унылаго запустнія, и тотъ и другой занимали приблизительно пространство въ два квадратныхъ акра. Строеніе можно было отнести къ эпох царствованія Георга втораго: сухость, холодность, безвкусіе и чопорность стиля могли удовлетворить самаго рьяно-врноподданнаго поклонника всего квартета Георговъ. Въ дом никто не жилъ, но годъ или два тому назадъ въ немъ были произведены дешевыя починки съ цлью сдлать его обитаемымъ, я говорю дешевыя, потому что вся работа была исполнена на живую руку и штукатурка уже начинала осыпаться, хотя краски еще сохраняли свою свжесть. Кривобокая доска, нависшая надъ садовымъ заборомъ, извщала, что домъ ‘отдается въ наймы по сходной цн, съ мебелью.’ Деревья стояли подл него слишкомъ близко и слишкомъ густо, въ особенности вовсе не у мста были посажены шесть высокихъ тополей, уныло красовавшихся передъ фасадными окнами.

Легко было замтить, что всякій старался по возможности обходить этотъ домъ, что онъ пользовался зловщей славой въ селеніи, на близость котораго указывала мн колокольня, находившаяся отъ меня въ разстояніи какой нибудь полумили, что наконецъ немного найдется охотниковъ нанять это жилище. Все это вело къ неизбжному заключенію, что про него идетъ молва, будто въ немъ пошаливаетъ вражья сила.

Раздумывая о томъ, что бы могло значить запустніе этого дома, я направилъ шаги свои къ деревушк. На дорог маленькой гостинницы я засталъ самого трактирщика и, заказавъ себ завтракъ, навелъ разговоръ на домъ.

— Въ немъ, кажется, нечисто? спросилъ я.

Трактирщикъ взглянулъ на меня, покачалъ головою и отвчалъ:

— Я ничего такого не говорилъ.

— Такъ стало быть въ немъ все таки не совсмъ ладно?

— Ужъ коли сказать правду, воскликнулъ трактирщикъ въ припадк откровенности, имвшей характеръ какой-то отчаянности:— я бы въ немъ ни за что не остался ночевать.

— Почему же такъ?

— А потому, что если кому любо, чтобы вс колокольчики въ дом звенли сами собою и вс двери хлопали тоже сами собою и повсюду слышались чьи-то шаги,— а чьи, про то Господь вдаетъ,— ну, тотъ пускай себ ночуетъ тамъ на здоровье.

— Ну, а видали въ немъ что нибудь?

Трактирщикъ снова поглядлъ на меня и за тмъ, съ своимъ прежнимъ отчаяннымъ видомъ крикнулъ, оборотившись къ конюшн: ‘Айки!’

На этотъ зовъ явился плечистый молодой парень съ круглымъ краснымъ лицомъ, плотно остриженными волосами песочнаго цвта, широкимъ улыбающимся ртомъ и вздернутымъ носомъ, одтъ онъ былъ въ куртку съ красными полосками и перламутровыми пуговицами, которая, казалось, росла на немъ, такъ что если бы ее не подрзывали, то она грозила бы накрыть ему голову и нависнуть поверхъ сапогъ.

— Джентльменъ этотъ желаетъ знать, началъ трактирщикъ, не показываются ли какія привиднія въ дом, что подъ тополями?

— Видывали тамъ женщину подъ покрываломъ, и съ нею сову, отвчалъ Айки съ самымъ бравымъ видомъ.

— Женщину подъ покрываломъ и съ нею сову. Каково!— И ты самъ видлъ?

— Я видлъ сову.

— Но не женщину?

— Эту-то я не такъ ясно видлъ,— только он съ совою всегда другъ подл дружки разгуливаютъ.

— Ну, и другому кому случалось видть женщину такъ же ясно какъ и сову?

— Эка, сударь, да мало ли кто ихъ видлъ!

— А ты не знаешь, кто эта женщина подъ покрываломъ неразлучная съ совою — или кмъ она была при жизни?

— Да слыхалъ я, продолжалъ Айки, комкая въ одной рук свою шапку, а другою почесывая въ голов:— народъ болтаетъ, что она померла не своей смертью, а сова тмъ временемъ кричала.

Таковъ былъ крайне бдный запасъ фактовъ, которые мн удалось открыть, впрочемъ до свднія моего дошло что одинъ молодой человкъ,— такой бравый парень, краше какого мн вкъ не видать,— увидавъ женщину подъ покрываломъ, обмеръ, да такъ съ той поры испорченнымъ и остался. Узналъ я также, что женщина эта разъ пять или шесть показывалась одной довольно загадочной личности, которую мн обозначали подъ именемъ ‘чуднаго малаго,’ одноглазаго бродяги, прозывавшагося Джоби, а впрочемъ отвчавшаго на кличку: Лсовикъ, въ послднемъ случа онъ обыкновенно приговаривалъ: ‘Лсовикъ такъ лсовикъ, знайте себ свои дла, а въ чужія носъ не суйте.’ Но что пользы было мн отъ этихъ свидтелей? Первый изъ нихъ находился въ Калифорніи, второй же, какъ заврялъ меня Айки, и въ этомъ ему поддакивалъ трактирщикъ, который находился везд гд угодно.

Хотя я и взираю съ благоговйнымъ и смиреннымъ ужасомъ на тайны, недоступныя намъ въ настоящемъ, еще неизмненномъ состав нашего существа, и хотя я вовсе не питаю дерзкаго притязанія что либо смыслить въ нихъ, тмъ не мене я не вижу возможности согласить такія явленія, какъ хлопанье дверей, звонъ колокольчиковъ, скрыпъ половъ и тому подобные вздоры съ тмъ величавымъ и строго гармоническимъ порядкомъ мірозданія, законы котораго доступны моему разумнію, такъ, не задолго передъ тмъ, непостижимою аномаліею казалось мн въ виду восходящаго солнца ясновиднье моего сосда въ вагон. Къ тому же мн уже два раза приходилось жить въ проклятыхъ домахъ, оба раза за границей. Въ одномъ изъ нихъ, итальянскомъ палаццо, пользовавшемся самою худою славою и не задолго передъ тмъ по этой самой причин дважды утратившемъ своихъ жильцовъ, я провелъ какъ нельзя пріятне и спокойне цлыхъ восемь мсяцевъ, а между тмъ этотъ домъ обладалъ десятками двумя таинственныхъ спаленъ, въ которыхъ никто не спалъ, кром того въ нихъ была, рядомъ съ моей спальней, просторная комната, въ которой я читывалъ безчисленное множество разъ во вс часы дня и ночи — и эта то комната слыла за любимйшую резиденцію домовыхъ. Я скромно намекнулъ трактирщику на вс эти соображенія. Что же касалось до дурныхъ слуховъ, ходившихъ о дом, предмет настоящаго нашего разговора, я пустился съ нимъ въ такого рода разсужденія:— Что жъ! мало ли про что на свт ходятъ незаслуженно худые слухи? Да и мудрено ли пустить по свту худую молву? Представьте напримръ себ, что мы съ вами станемъ неутомимо разглашать по деревн шопотомъ, что какой нибудь пьяный мдникъ неблагообразной наружности продалъ свою душу чорту, — вдь кончится дло тмъ, что вс начнутъ подозрвать его въ совершеніи подобнаго рода торговой сдлки.— Но вс эти благоразумныя рчи не возымли никакого дйствія на трактирщика, и я долженъ сознаться, что ни разу въ жизни не потерплъ еще боле полнаго пораженія. Чтобы покончить съ этою частью моего разсказа, скажу вамъ, что проклятый домъ задлъ меня за живое и я уже на половину ршился нанять его. И такъ посл завтрака я досталъ отъ него ключи и направился къ нему въ сопровожденіи Айки и трактирщика.

Внутренность зданія, какъ я и ожидалъ, оказалась страшно унылою. Медленно измнявшіяся тни, падавшія на него съ густыхъ деревьевъ, наввали невыносимую тоску, мсто для дома было неудачно выбрано, да и самъ онъ былъ дурно построенъ, дурно планированъ, дурно отдланъ, въ немъ было сыро и не было недостатка въ плсени, всюду пахло крысами, словомъ, домъ представлялъ вс мрачные признаки того распаденія, которому подпадаетъ дло рукъ человческихъ каждый разъ, какъ оно перестаетъ служить на пользу самому человку. Кухни и службы были слишкомъ велики и отстояли другъ отъ друга слишкомъ далеко. На верху и внизу безполезныя проходныя пространства раздляли комнаты, оазисами лежавшія между ними, у подошвы черной лстницы пріютился, подобно предательской западн, ветхій чуланъ, заросшій зеленою плсенью, а надъ нимъ красовался двойной рядъ колокольчиковъ. Надъ однимъ изъ этихъ колокольчиковъ было надписано блыми, полустертыми буквами по черному фону, ‘Барчукъ Б.’ Какъ мн сказали, этотъ колокольчикъ звонилъ всхъ усердне.

— Что это былъ за барчукъ Б? спросилъ я,— не знаете ли вы, что онъ длалъ въ то время, когда кричала сова?

— Звонилъ въ колокольчикъ, отвчалъ Айки.

Быстрота, съ которою этотъ молодой человкъ набросилъ на колокольчикъ свою мховую шапку и позвонилъ въ него, нсколько поразила меня, звукъ этого колокольчика былъ громкій, непріятный и производилъ тяжелое впечатлніе. Остальные колокольчики обозначались названіями тхъ комнатъ, въ которыя была проведены отъ нихъ проволоки, напр. картинная комната, двойная комната, комната со стнными часами и т. д. Прослдивъ колокольчикъ барчука Б. до самаго его источника, я нашелъ, что юноша этотъ имлъ въ своемъ распоряженіи очень и очень незавидное помщеніе въ вид трехугольной конурки, подъ самымъ чердакомъ, въ углу этой каморки помщался каминъ, у котораго барчукъ Б. могъ грться только въ томъ случа, если онъ былъ необычайно малаго роста, отъ камина же шелъ вплоть до потолка наличникъ въ форм пирамидальной лстницы, по которой могъ карабкаться разв Томъ Пусъ. На одномъ конц комнаты обои упали цликомъ вмст съ обломками приставшей къ нимъ штукатурки и почти загромоздили входъ. По видимому, барчукъ Б. въ одухотворенномъ своемъ состояніи считалъ своимъ непремннымъ долгомъ сдирать обои. Ни трактирщикъ, ни Айки не могли объяснить мн, съ какой стати онъ разыгрывалъ изъ себя такого шута.

Оказалось еще, что домъ обладаетъ огромнымъ чердакомъ, и за тмъ никакихъ дальнйшихъ открытій я не сдлалъ. Онъ былъ изрядно, но скупо меблированъ, часть мебели — приблизительно третья доля — была ровесница дому, остальная принадлежала различнымъ періодамъ текущаго столтія. Мн указали на одного хлбнаго торговца, проживавшаго на рынк въ главномъ город графства, какъ на лице, съ которымъ мн предстояло заключить условіе по найму дома. Я отправился къ нему немедленно и снялъ домъ на шесть мсяцевъ.

Въ половин октября перехалъ я на новую квартеру вмст съ моей незамужней сестрою (она такъ красива, умна и очаровательна, что я не ршаюсь дать ей боле тридцати восьми лтъ). Съ нами были глухой конюхъ, моя охотничья собака Турокъ, дв служанки и въ придачу къ нимъ молодая двушка по прозванію: ‘чудная двка’. Я не безъ причины упоминаю объ этой послдней прислужниц отдльно — она была взята изъ пріюта св. Лавренціи для сиротъ женскаго пола, оказалось, что мы сдлали въ выбор ея роковую ошибку и навязали себ на шею порядочную обузу.

Осень въ тотъ годъ наступила рано, листья быстро осыпались, въ день нашего перезда погода была ненастная и холодная, и угрюмый домъ смотрлъ еще угрюме. Кухарка, (женщина добродушная, но съ весьма слабыми мыслительными способностями) осмотрвъ кухню, залилась слезами и стала просить, чтобы въ случа, если съ ней что приключится отъ сырости, серебрянные часы ея были доставлены ея сестр, (проживающей въ Топпингтонъ-Гарденсъ квартира N 2). Стрикеръ, горничная, прикидывалась веселой, но тмъ сильне страдала въ тайн. Одна ‘чудная двка,’ отъ роду не бывавшая еще въ деревн, была въ дух и длала вс нужныя приготовленія, чтобы посять жолудь въ томъ мст сада, куда выходило окно черной кухни,— ога, видите ли, собиралась растить дубъ.

Еще за свтло мы успли переиспытать вс естественные бдствія, сопряженныя съ нашимъ водвореніемъ,— я говорю естественныя, противупоставляя имъ сверхъествественныя. Дурныя всти поднимались клубами (подобно дыму) съ нижняго этажа и спускались съ верхнихъ комнатъ. Оказался недостатокъ въ скалк, недостатокъ въ саламандр (послднее, впрочемъ, не огорчило меня, такъ какъ я не зналъ, что это за штука), словомъ въ дом ничего не было, а что и было, то было переломано — видимо послдніе жильцы жили, какъ свиньи. Среди всхъ этихъ напастей одна ‘чудная двка’ являла примръ веселости. Но, часа четыре посл того какъ стемнло, мы попали въ колею сверхъестественности: ‘чудной двк’ привидлись ‘глаза’ и она по этому случаю разразилась истерикой. Мы съ сестрою условились никому не говорить ни слова о томъ, что въ дом пошаливаютъ домовые. Мн сдавалось и по сю пору сдается, что я ни на минуту не оставлялъ Айки, помогавшаго таскать поклажу съ возовъ, наедин съ женщинами. Тмъ не мене, какъ я уже сказалъ, чудной двк привидлись ‘глаза’ (никакого другаго объясненія отъ нея не было возможности добиться). Это случилось въ девятомъ часу, къ десяти же часамъ на нее было вылито такое количество уксусу, какого достаточно было бы для мариновки изрядной величины семги.

Предоставляю догадливому читателю судить о томъ, каковы были мои чувства, когда, среди этихъ критическихъ обстоятельствъ, часу въ одинадцатомъ, колокольчикъ барчука Б. началъ звонить самымъ неистовымъ образомъ, а Турокъ завылъ за весь домъ.

Надюсь, что мн никогда боле не придется испытать того нехристіанскаго состоянія духа, въ которомъ я пребывалъ нсколько недль, проклиная память барчука Б. Не знаю, что приводило въ сотрясеніе его колокольчикъ: были ли то крысы, мыши, летучія мыши или втеръ, было ли то какое случайное сотрясеніе, участвовала ли тутъ то та, то другая причина поперемнно или сочетаніе нсколькихъ причинъ, знаю только фактъ, что онъ звенлъ изъ трехъ ночей по дв, пока я не напалъ на счастливую мысль свернуть барчуку Б. шею, другими словами, снять его колокольчикъ, этимъ способомъ я заставилъ замолчать вышеупомянутаго юношу, сколько мн извстно, и какъ я твердо врю — на вки.

Но къ этому времени ‘чудная двка’ оказала такіе успхи въ каталепсіи, что успла сдлаться замчательнымъ явленіемъ въ ряду страдальцевъ, одержимыхъ этой весьма непріятною болзнью. По самому незначительному поводу она коченла — ни дать ни взять какъ новый Гай-Фауксъ, одаренный отсутствіемъ здраваго разсудка. Пробовалъ я образумить прислугу помощью самыхъ ясныхъ доводовъ: я представлялъ имъ, что стоило мн выкрасить комнату барчука Б.— и проказы съ обоями прекратились сами собою, стоило мн снять колокольчикъ — и звонъ унялся, потомъ я выставлялъ имъ на видъ, что если бы этотъ проклятый барчукъ дйствительно жилъ и умеръ въ свое время, и могъ заявлять о себ такого рода поведеніемъ, неизбжнымъ слдствіемъ котораго, если бы онъ еще сохранялъ бренный составъ своего тла, было бы короткое ознакомленье его съ самыми колючими составными частями березоваго вника — можно ли было допустить въ такомъ случа, чтобы я, слабый смертный, могъ такими ничтожными средствами противодйствовать могуществу духовъ усопшихъ, или вообще какихъ бы то ни было духовъ?— Въ своихъ увщаніяхъ я доходилъ до убдительнаго, увлекательнаго краснорчія, къ которому примшивалась малая толика самодовольства, но вс труды мои обращались въ ничто, благодаря ‘чудной двк’, которая вдругъ падала въ судорогахъ, начинавшихся съ ногъ и восходившихъ все выше и выше, пока он не превращали ее въ подобіе окаменлости.

Стрикеръ, горничная, въ свою очередь обладала особенностью самаго неутшительнаго свойства. Не умю, право, ршить — была ли то вина необычайно лимфатическаго темперамента или другой какой немощи, только молодая эта особа превратилась въ настоящій аппаратъ для дистиллировки самыхъ крупныхъ и прозрачныхъ слезъ, когда либо виднныхъ мною. Впрочемъ, не одними этими качествами отличались ея слезы, а также и необыкновенною силою цпкости: он не падали, а оставались нависшими у нея на лиц и на носу. Видя ее въ такомъ положеніи, грустно покачивавшею головою и хранившею глубокое молчаніе, я больше терялся, чмъ если бы какой удалецъ вступилъ со мною въ словопреніе по поводу моего денежнаго кошелька. Кухарка тоже покрывала меня смущеніемъ, якобы ризою, ловко вставляя въ конц бесды жалобу, что ей мочи нтъ, и кротко повторяя свои предсмертныя распоряженія касательно серебряныхъ часовъ.

О нашемъ ночномъ существованіи и говорить нечего, въ среду нашу проникла зараза недоврія и страха,— а нтъ во всей поднебесной боле опасной заразы. Послушать разсказовъ — такъ мы были въ сосдств не одной женщины подъ покрываломъ, а цлаго монастыря такихъ женщинъ. Что же касается различныхъ шумовъ, то зараза эта успла проникнуть въ нижній этажъ и самъ я, сидя въ мрачной гостинной, прислушивался до тхъ поръ, пока мн не начинали мерещиться самые разнообразные и странные звуки, отъ нихъ кровь застывала въ жилахъ, и, чтобы согрть ее, я кидался какъ угорлый узнать въ чемъ дло. Начните прислушиваться лежа въ постели въ предутренніе часы, или же сидя у своего уютнаго очага при наступленіи ночи, и, ручаюсь, любой домъ наполнится по вашему желанію разными звуками, такъ что на каждый нервъ въ вашей нервной систем придется по звуку.

Повторяю, зараза страха и напряженнаго ожиданія проникла къ намъ, а нтъ боле страшной заразы во всей поднебесной. Женщины, (носы которыхъ украсились, вслдствіе нюханія спиртовъ, хроническими ссадинами) походили въ нкоторомъ род на огнестрльныя оружія, постоянно заряженныя и готовыя для выстрла: стоило, когда угодно, чуть чуь нажать курокъ, чтобы воспослдовалъ залпъ, другими словами — обморокъ. Дв старшія служанки постоянно командировали ‘чудную двку’ въ такія экспедиціи, которыя, почему либо, считались сопряженными съ особенными опасностями, и чудная двка ни разу не преминула подтвердить основательность этихъ предубжденій, возвращаясь каждый разъ въ нервномъ припадк. Если по наступленіи ночи мы слышали надъ головами своими шаги кухарки или горничной, то мы уже знали, что вскор вслдъ за ними раздастся стукъ о потолокъ, что неминуемо и случалось, можно было подумать, что какой нибудь господинъ съ воинственными наклонностями подрядился расхаживать по дому и награждать каждаго встрчнаго домочадца извстнаго рода ударомъ, пріемъ котораго, если не ошибаюсь, обозначается на фехтовальномъ язык особымъ терминомъ.

Пособить бд не было никакой возможности.

Наконецъ мы смнили слугъ, но отъ этого намъ стало не легче. Новая прислуга разбжалась, явилась третья смна, но и съ той случилось тоже самое. Наконецъ наше хозяйство, которое шло бывало такъ хорошо, впало въ такое плачевное разстройство, что я однажды вечеромъ съ грустью сказалъ сестр:

— Патти, я отчаяваюсь найти слугъ, которые бы ужились у насъ въ этомъ дом, я думаю, что намъ надо будетъ въхать.

Сестра моя, которая у меня, молодецъ во всхъ отношеніяхъ, отвчала:

— Нтъ, Джонъ, не съзжай. Съумй поставить за своемъ, для этого существуетъ еще одинъ способъ.

— Какой же это способъ? спросятъ я.

— Джонъ, продолжала моя сестра, если уже мы съ тобой положили себ разъ навсегда, что ни за что на свт не выдемъ изъ этого дома, то мы должны обходиться сами собою и все хозяйство взять на свое попеченіе.

— Но слуги… возразилъ я.

— Мы не будемъ держать слугъ, отвчала она съ неустрашимостью.

Подобно многимъ другимъ представителямъ моего сословія, я ни разу не подумалъ о возможности обойтись безъ этихъ стснительныхъ сожителей. Мысль, поданная мн, была такъ нова, что я могъ только выразить на лиц своемъ крайнее недоумніе.

— Вдь мы очень хорошо знаемъ, продолжала сестра, что поступая къ намъ, они настроены ко всевозможнымъ ужасамъ, и готовы заразить ими другъ друга. И точно, они пугаются и передаютъ свой испугъ другимъ…

— За исключеніемъ Ботльса, замтилъ я въ раздумьи (такъ звали глухаго конюха. Я держалъ, его у себя въ услуженія у по сю пору держу за его феноменальную угрюмость, равную которой вы не найдете въ цлой Англіи.)

— Твоя правда, Джонъ, подтвердила моя сестра: — за исключеніемъ Ботльса. И что же этимъ доказывается? Ботльсъ ни съ кмъ не говоритъ и слышитъ только то, что ему кричатъ надъ самимъ ухомъ, за то бывали ли примры, чтобы Ботльсъ поддался чужому испугу или самъ поднималъ тревогу? Ни разу.

Это была сущая правда. Индивидуумъ, о которомъ шелъ разговоръ, каждый вечеръ въ десять часовъ удалялся въ каретный сарай, гд помщалось его логовище, и при этомъ ничего не бралъ съ собою кром вилъ и ведра воды. Ни на одну изъ тревогъ, то и дло поднимавшихся у насъ, Ботльсъ не обращалъ ни малйшаго вниманія. Сидитъ бывало за ужиномъ, рядомъ Стрикеръ лежитъ въ обморок и ‘чудная двка’ являетъ изъ себя подобіе каменной статуи, а онъ какъ ни въ чемъ не бывало — набираетъ полонъ рогъ картофелю или же, обращая въ свою пользу общее бдствіе, лакомится пирогомъ съ говяжьей начинкой.

— И такъ, продолжала сестра, Ботльса я исключаю. Но, Джонъ, такъ какъ домъ слишкомъ великъ и, отчасти, стоитъ слишкомъ уединенно, чтобы мы могли съ нимъ управиться втроемъ,— то я вотъ что предлагаю: поищемъ между нашими добрыми знакомыми, выберемъ нсколько человкъ надежныхъ и сговорчивыхъ и пригласимъ ихъ съхаться къ намъ мсяца на три и составить общество взаимнаго услуженія. Намъ всмъ вмст будетъ весело, а тамъ увидимъ, что изъ этого выйдетъ.

Предложеніе сестры привело меня въ такое восхищеніе, что я тутъ же расцловалъ ее и принялся дятельно хлопотать объ осуществленіи ея плана.

Въ то время шла третья недля ноября, но мы приняли такія энергичныя мры и встртили въ друзьяхъ, за которыхъ мы положились, такое усердное содйствіе, что до истеченія того же мсяца оставалась еще цлая недля, какъ уже все наше общество съхалось въ самомъ веселомъ настроеніи духа и расположилось въ проклятомъ дом.

Тутъ я долженъ упомянуть о двухъ маленькихъ распоряженіяхъ, сдланныхъ мною, пока мы съ сестрою оставались еще одни. Пришло мн на мысль, что Турокъ, очень можетъ статься, отчасти и потому воетъ по ночамъ, что не хочетъ оставаться въ дом въ заперти, и такъ я перевелъ его въ конуру, находившуюся на двор, спустилъ съ цпи и предупредилъ по деревн, что всякій, кто подойдетъ къ нему слишкомъ близко, наврняка вернется съ прокушеннымъ горломъ. Потомъ и какъ будто невзначай спросилъ Айки, знаетъ ли онъ толкъ въ ружьяхъ? На увреніе его, что онъ ‘хорошее ружье суметъ отличить отъ дурного’, я пригласилъ его войти въ домъ и осмотрть мое. Это, сударь, скажу вамъ, настоящее ружьецо, замтилъ Айки, осмотрвъ двустволку, купленную мною нсколько лтъ тому назадъ въ Нью-Іорк. Это не дастъ промаху.

— Айки, заговорилъ я: — открою теб по секрету: мн въ этомъ дом являлось привидніе.

— Неужто, сэръ? спросилъ онъ шопотомъ, жадно раскрывая глаза: — ужъ не женщина ли въ покрывал?

— Не пугайся только, продолжалъ я:— привидніе было какъ будто твой двойникъ.

— Съ нами сила крестная!

— Айки, сказалъ я, крпко, даже дружески пожимая ему руку:— если только вс эти росказни про домовыхъ не бабьи выдумки, то величайшая услуга, которую я только могу оказать теб, будетъ всадить добрый зарядецъ въ твоего двойника, и я это сдлаю,— ручаюсь теб,— изъ этого самаго ружья, какъ только онъ опять попадется мн на глаза.

Молодой человкъ поблагодарилъ меня и распростился нсколько поспшно, отказавшись даже выпить стаканъ ликера. У меня были свои причины, по которымъ я открылъ ему свою тайну: у меня никакъ не хотло изгладиться изъ памяти то обстоятельство, что онъ набросилъ шапку на колокольчикъ, надо же было случиться впослдствіи, что однажды ночью, когда этому колокольчику припала охота звонить, я замтилъ неподалеку отъ него предметъ, очень похожій на мховую шапку, замтилъ я также, что самый разгулъ шабаша совпадаетъ съ вечерами, которые онъ приходилъ посидть съ прислугою, чтобы придать ей бодрости.

Впрочемъ, я не хочу быть несправедливымъ въ отношеніи Айки.— Онъ искренно боялся этого дома и врилъ, что въ немъ шалитъ нечистая сила, а между тмъ онъ выжидалъ только случая, чтооы сплутовать въ пользу укоренившагося поврія. Тоже самое было и съ ‘чудною двкой’: она въ неподдльномъ ужас ходила по дому, а между тмъ безобразно и сознательно лгала, не разъ поднимала преднамренно фальшивую тревогу и сама гремла, чтобы напутать насъ. Я наблюдалъ за обоими и положительно зналъ, что это было такъ. Не мсто здсь изслдовать причины этого страннаго, психическаго явленія, я удовольствуюсь тмъ, что сошлюсь на медиковъ, юристовъ и другихъ, каждому смышленому человку, занятія котораго изощряли способность наблюдательности, это явленіе, должно быть хорошо знакомо. Подобное состояніе духа такой же несомннный и обыденный фактъ, какъ и любое другое настроеніе, подмченное наблюдателями, его-то, во всхъ вопросахъ подобнаго рода, и слдовало бы прежде всего принимать въ соображеніе.

Но возвратимся къ нашему обществу. Первымъ нашимъ дломъ посл того какъ мы вс оказались на лиц, было — распредлить между собою спальни по жеребью. Исполнивъ это и осмотрвъ всей компаніей не только каждую спальню, но и весь домъ, мы приступили къ распредленію между собою различныхъ хозяйственныхъ обязанностей, поступая точь въ точь, какъ если бы мы вели кочевой образъ жизни, или были на охот, или потерпли кораблекрушеніе. Потомъ я сообщилъ разные слухи, ходившіе о женщин подъ покрываломъ, о сов, о барчук Б., а такъ же и другіе, еще боле туманные, какъ то о какомъ-то смшномъ призрак старухи, бродившемъ взадъ и впередъ по лстницамъ и таскавшемъ съ собою призрачный же круглый столъ, а такъ же о какомъ-то безплотномъ шут, котораго никому еще не удавалось поймать. Многія изъ этихъ врованій,— я твердо убжденъ въ этомъ,— наши слуги сообщали другъ другу подобно тому какъ сообщается зараза,— безъ посредства слова. Потомъ мы торжественно засвидтельствовали другъ передъ другомъ, что собрались сюда не за тмъ, чтобы морочить, или быть обмороченными, что въ нашихъ глазахъ было почти одно и тоже. Сознавая лежащую на насъ отвтственность, мы обязывались оставаться врными самимъ себ и строго изслдовать истину. Мы сговорились, чтобы каждый, кому послышится ночью какой нибудь необыкновенный шумъ, причину котораго онъ пожелаетъ узнать, постучался ко мн въ дверь, наконецъ было ршено, чтобы въ крещенье, въ послдній день святокъ, каждый изъ насъ довелъ до всеобщаго свднья, для общаго назиданья, результатъ своихъ личныхъ опытовъ за послднее время, считая со дня нашего общаго водворенія въ проклятомъ дом, до тхъ поръ положено было молчать, если только не представится какого нибудь особеннаго уважительнаго повода нарушить этотъ уговоръ.

Вотъ вамъ перечень и характеристика членовъ нашего общества:

Во первыхъ — мы съ сестрою, при киданьи жеребій, сестр досталась ея комната, мн же комната барчука Б. За ними слдовалъ нашъ двоюродный братъ, Джонъ Гершель, названный такъ въ честь великаго астронома: я убжденъ, что лучшаго человка еще не видывали у телескопа. Съ нимъ была его жена,— очаровательное созданіе,— на которой онъ женился весною того же года. Я былъ того мннія (принимая въ соображеніе нкоторыя обстоятельства), что не совсмъ благоразумно было брать ее съ собою, потому что нельзя ручаться за послдствія фальшивой тревоги въ такое время, но полагаю, что онъ лучше меня зналъ что длать и я долженъ сознаться, что, будь она моей женою, я ни за что бы не могъ оторваться отъ этого яснаго личика, дышавшаго любовью. Имъ досталась комната съ часами. Альфредъ Стерлингъ, милйшій, двадцати восьмилтній юноша, къ которому у меня почему-то особенно лежитъ сердце, занялъ ‘двойную комнату,’ которая прежде была моею, комната эта получила свое названіе оттого, что въ ней вмщалась уборная, съ двумя огромными окнами, рамы которыхъ, сколько я ни подпиралъ ихъ клиньями, не переставали дребезжать во всякую погоду, какъ при втр, такъ и въ безвтріе. Альфредъ выдаетъ себя за порядочнаго развратника, но онъ слишкомъ умный и хорошій малый, чтобы быть имъ на дл, вроятно онъ давно уже заявилъ бы себя чмъ нибудь путнымъ, но вся бда въ томъ, что отецъ оставилъ ему небольшое независимое состояніе, фунтовъ въ двсти годового дохода, вслдствіе чего единственнымъ его занятіемъ до сихъ поръ было — проживать по шести сотъ фунтовъ. Впрочемъ, я утшаю себя надеждою, что банкиръ его обанкрутится или онъ соблазнится принять участіе въ спекуляціи, гарантирующей двадцати процентный доходъ, потому что, я убжденъ,— стоить ему раззориться и его карьера сдлана. Белинд Бетсъ, лучшей пріятельниц моей сестры, даровитой, восхитительной молодой двушк, выпала на долю ‘картинная комната.’ Белинда соединяетъ замчательный поэтическій талантъ съ дльностью и положительностью и ‘стоитъ’ по выраженію Альфреда, за назначеніе женщины, за права женщины, за реабилитацію женщины, словомъ, принимаетъ участіе во всемъ, въ чемъ попадается слово ‘женщина’, во всемъ, что должно бы было быть, но чего еще нтъ, или же что существуетъ, хотя и не должно бы существовать.

Итакъ, Белинда заняла картинную комнату. Оставалось еще три комнаты въ запас: угольная, шкапная, и садовая. Старый мой другъ, Джекъ Гаверноръ, ‘развсилъ, говоря его словами, свою койку’ въ угловой комнат. Я всегда зналъ Джека красивйшимъ морякомъ въ цломъ флот. Онъ привезъ съ собою въ нашъ проклятый домъ небольшой боченокъ солонины и нкоего ‘Ната Бивера’, стариннаго своего товарища и капитана торговаго судна. Лицо и сложеніе мистера Бивера изъ тхъ, про которыя говорится: плохо скроенъ, да крпко сшить, онъ, казалось, былъ сдланъ изъ цльнаго куска твердаго дерева, но оказался впослдствіи очень неглупымъ человкомъ, видавшимъ всякіе виды и обладавшимъ замчательными практическими познаніями. Порою въ немъ была замтна какая-то странная нервность, видимо остатокъ давнишней болзни, но она обыкновенно продолжалась недолго. Онъ поселился въ шкапной комнат, по сосдству съ моимъ другомъ и кліентомъ, мистеромъ Ондери, который пріхалъ въ качеств любителя раздлить съ ними предстоящія приключенія.

Джекъ Гаверноръ, отличавшійся везд изумительной находчивостью, былъ у насъ главнымъ поваромъ и угощалъ насъ такими блюдами, вкусне которыхъ я ничего въ жизни не далъ. Сестра моя занималась пекарнымъ и кандитерскимъ дломъ. Мы съ Альфредомъ Старлингомъ исполняли должность поваренковъ, въ случаяхъ же особенной важности главный поваръ завербовывалъ мистера Бивера. Мы предавались разнымъ забавамъ и упражненіямъ на открытомъ воздух, но домашнее дло шло своимъ чередомъ, вс мы жили дружно и весело, и вечера наши проходили такъ пріятно, что не мудрено, что мы не охотно расходились по своимъ комнатамъ.

Въ самомъ начал у насъ нсколько разъ по ночамъ поднималась тревога. Въ первую ночь ко мн постучался Джекъ, державшій въ рукахъ корабельный фонарь какого-то необыкновеннаго устройства, напоминавшій жабры какого нибудь морского чудовища, Джекъ объявилъ мн, что собирается вскарабкаться на ‘гротъ-марсъ’ съ тмъ, чтобы снять флюгеръ. Ночь была ненастная, и я попробовалъ возразить. Но Джекъ выставилъ мн на видъ то обстоятельство, что флюгеръ этотъ надаетъ звукъ, похожій на вопль отчаянья, и заключилъ, что если не унять его, то кто нибудь непремнно приметъ этотъ звукъ за вой домового. И такъ мы отправились на крышу въ сопровожденіи мистера Бивера, между тмъ какъ я едва могъ устоять на ногахъ противъ втра, Джекъ съ фонаремъ въ рукахъ, а за нимъ и мистеръ Биверъ вскарабкались на самую маковку купола, возвышавшагося футовъ на двнадцать надъ трубами. Тамъ, ужъ богъ ихъ знаетъ на чемъ они держались, только они продолжали съ величайшимъ хладнокровіемъ сшибать флюгеръ, втеръ и высота поста такъ пришлись имъ по сердцу, что я готовъ былъ думать, что они такъ тамъ и останутся. На другую ночь они тоже ходили походомъ, на этотъ разъ противъ печной трубы. Потомъ они поршили водосточную трубу, которая завывала слишкомъ громко, а тамъ напали еще на какое-то открытіе. Случалось не разъ, что оба они съ величайшимъ хладнокровіемъ одновременно открывали по окну каждый въ своей спальн съ тмъ, чтобы ‘перекричать’ какого нибудь таинственнаго постителя, затаившагося въ саду…

Мы свято хранили наше взаимное условіе и никто не заикался о виднномъ и слышанномъ имъ. Одно не подлежало для насъ никакому сомннію: если къ кому изъ насъ и навдывались въ комнату домовые, то это нисколько не вліяло на его хорошее расположеніе духа. Настало Рождество и мы отпраздновали его роскошнымъ ужиномъ (вс поголовно участвовали въ изготовленіи пуддинга). Настало крещенье — и мы наготовили всякихъ лакомствъ въ такомъ запас, что ихъ достало на все время нашего сожительства, пирогъ нашъ удался на славу. И тутъ-то, между тмъ какъ вс сидли вокругъ стола у камелька, я напомнилъ о заключенномъ между нами условіи: — первый призракъ, вызванный мною былъ:

Призракъ комнаты со стнными часами.

Двоюродный мой братъ Джонъ Гершель слегка покраснлъ, затмъ слегка поблднлъ и объявилъ, что не хочетъ отпираться — въ комнат его дйствительно показывался призракъ. То былъ призракъ женщины. На вопросъ, предложенный нсколькими голосами, имлъ ли этотъ призракъ страшный видъ, кузенъ мой притянулъ къ себ руку жены и отвчалъ ршительнымъ тономъ: нтъ. На вопросъ — знала ли его жена о появленіи призрака, онъ отвчалъ утвердительно.— Говорилъ ли онъ что нибудь?— О да, еще бы!— Что же онъ сказалъ? На этотъ послдній вопросъ онъ отвчалъ, какъ бы желая выгородить себя, что охотне предоставилъ бы отвчать своей жен, потому что она исполнила бы это лучше его, но что она взяла съ него общаніе служить посредникомъ призраку и особенно, настаивала на томъ, чтобы онъ ничего не утаивалъ, и такъ, онъ сдлаетъ свое дло по возможности хорошо, предоставляя ей поправлять его ошибки.

— Предположимъ, что призракъ этотъ, добавилъ мой двоюродный братъ, окончательно приступая къ повствованію: — никто иной, какъ моя жена, сидящая тутъ между нами. Вотъ ея разсказъ:

‘Я еще въ раннемъ дтств осталась сиротою на рукахъ шестерыхъ сводныхъ сестеръ, которыя вс были старше меня. Посл долгой и неослабной дрессировки, я волей неволей подчинилась вліянію чужой, во всё несродственной съ моей, воли, росла я настолько же дтищемъ старшей моей сестры, Барбары, насколько я была дочерью моихъ покойныхъ родителей.

Вс частные замыслы, вс домашнія деспотическія распоряженія Барбары клонились къ тому, чтобы сестры ея вышли замужъ и, таково было могущество ея одинокой, но непреклонной воли, что каждая изъ нихъ сдлала выгодную партію, за исключеніемъ меня, а между тмъ на меня возлагала она свои лучшія надежды.

Всмъ конечно знакомъ тотъ типъ, въ который я сложилась съ годами, типъ втреной, кокетливой двчонки, исключительное призванье которой состоитъ въ пріискиваньи и заманиваньи выгодныхъ жениховъ. Не было въ сосдств почти ни одного молодого человка, съ которымъ бы я не пококетничала. Посл семилтяяго упражненія въ этомъ ремесл, я отпраздновала двадцать пятую годовщину своего рожденія, а цль моя между темъ, все-таки не была достигнута. Наконецъ, терпніе Барбары лопнуло.

— Стелла, сказала она торжественно:— теб уже минуло двадцать пять лтъ, вс твои сестры въ эти годы были давно уже пристроены, а между тмъ ни одна изъ нихъ не обладала твоими талантами и красотою. Но я должна откровенно теб сказать, что эти условія успха начинаютъ измнять теб и что если ты не приложишь должныхъ стараній, то останешься не при чемъ. Сколько я замтила, ты сдлала одинъ важный промахъ, о которомъ я до сихъ поръ не говорила теб ни слова: во-первыхъ, ты кокетничаешь черезчуръ умъ открыто и безъ разбору, а во-вторыхъ ты какъ-то умешь поднять на смхъ человка въ ту самую минуту, какъ онъ начинаетъ о теб думать серьезно, а именно въ умньи воспользоваться этою серьезностью и лежитъ весь секретъ удачи. Я бы могла насчитать теб съ полдюжины отличныхъ партій, которыя ты упустила, разсмявшись не во время. Уязви только самолюбіе мужчины, Стелла, и теб вкъ не залечить этой раны.

— Барбара, отвчала я застнчиво:— между тми людьми, съ которыми я сходилась, мн не случалось встртить человка, на котораго я могла бы смотрть съ уваженіемъ, и,— мн почти стыдно выговаривать это слово,— съ любовью.

— Я нисколько не удивляюсь, что теб стыдно его выговорить, строго замтила Барбара.— Не можешь же ты въ твои годы влюбиться, какъ семнадцатилтняя двочка. Но я теб говорю ясно и положительно: ты должна выдти замужъ во что бы то ни стало, итакъ намъ лучше теперь же начать дйствовать заодно. Если ты только выберешь человка. я готова помогать теб всмъ, чмъ только могу, теб же стоитъ только захотть не на шутку и, при твоей ловкости, я и врить не хочу, чтобы ты потерпла неудачу.

— Я никого не знаю, кто бы мн нравился, отвчала я капризно:— изъ тхъ же, которые знали меня прежде, ни одинъ не дастъ себя спутать. Итакъ я поведу аттаку противъ Мартина Фрезера.

Барбара отвчала на это ршеніе усмшкой презрительнаго негодованія.

Будучи послдними представителями сельской аристократіи округа, мистеръ Фрезеръ и его сынъ вели строго отшельническую жизнь, избгая всякихъ сношеній съ сосдями, на гостепріимство которыхъ они не могли отвчать. Никто, кром дловыхъ постителей, не тревожилъ ихъ уединенія. Старикъ почти не вставалъ съ постели, сынъ же его, какъ говорили, былъ исключительно преданъ научнымъ занятіямъ.

Итакъ не удивительно, что Барбара разсмялась, но ея насмшка. только усилила мою ршимость, и самая трудность предпріятія придавала ему занимательность, которой не доставало всмъ моимъ прежнимъ похожденіямъ. Я до тхъ поръ не отставала отъ Барбары, пока не добилась ея согласія.

— Ты должна написать записку старику мистеру Фрезеру, сказала я ей.— Не упоминай ни слова про его сына, скажи только, что твоя младшая сестра занимается изученіемъ астрономіи, и такъ какъ онъ обладаетъ единственнымъ телескопомъ въ цломъ околодк, то онъ премного обязалъ бы тебя, позволивъ мн осмотрть его.

Наконецъ Барбара согласилась, и въ одинъ февральскій вечеръ я впервые переступила черезъ порогъ дома Мартина Фрезера, сопровождаемая одною старою служанкою.

Все въ этомъ дом дышало какимъ-то глубокимъ спокойствіемъ. Я вошла въ него съ какимъ-то смутнымъ, тревожнымъ чувствомъ неловкости и неправоты. Моя спутница осталась въ прихожей, а меня привели въ библіотеку, и тутъ мною овладла такая застнчивость, что я готова была обратиться въ бгство. Но я вспомнила, что одта къ лицу, при этомъ ко мн возвратилась вся моя самоувренность, и я улыбаясь пошла впередъ. Комната, въ которой я очутилась, была низкая, мрачная, съ дубовыми панелями и старинною массивною мебелью, которая, при мерцаніи огня, пылавшаго въ камин, бросала отъ себя густыя, причудливыя тни, у камина стоялъ не Мартинъ Фрезеръ, котораго я готовилась встртить, а маленькій, странный на видъ ребенокъ, одтый какъ взрослая женщина, и являвшій во всхъ пріемахъ своихъ не дтское самообладаніе и развязность.

— Очень рада васъ видть, милости просимъ, проговорила двочка, выступая ко мн на встрчу и, взявъ за руку, повела меня къ стулу. Въ прикосновеніи руки ея, охватившей мою, была какая-то особенная твердость, прикосновеніе это выражало какъ бы готовность поддержать меня, руководить мною, тутъ не было и слдовъ застнчивости и пассивности, столь обыкновенныхъ въ ребенк. Усадивъ меня къ камину, она сама помстилась напротивъ меня.

Я проговорила въ замшательств нсколько словъ, на которыя она отвчала. Потомъ я принялась молча и украдкой ее разглядывать. У ногъ ея, скрывавшихся въ длинныхъ складкахъ ея платья, неподвижно лежала большая черная собака, замнявшая ей скамейку.

Тонкія черты двочки носили на себ выраженіе слегка задумчиваго спокойствія, и это выраженіе еще усиливаюсь странною привычкою закрывать глаза, привычкою, рдко встрчаемою у дтей.

Это безмолвное нечеловчески странное существо, сидвшее неподвижно и, съ виду, бездыханно, передъ мерцающимъ огнемъ, навело на меня страхъ, и я рада была, когда дверь отворилась и вошелъ предметъ моего искательства.

Я поглядла на него вопросительно, потому что успла оправиться отъ сознанія своей неправоты и потшалась мыслью, что онъ ничего не подозрваетъ о нашихъ видахъ на него. Поднявъ на него глаза, я только думала о томъ, что каштановые мои волоса кудрями оттняютъ мое лицо, и что многіе находятъ мои темноголубые глаза выразительными, но когда онъ заговорилъ со мною съ видомъ серьезной озабоченности и вжливаго равнодушія, изъ котораго явствовало, что вс мои прелести оставались имъ незамченными, тогда я съ ужасомъ вспомнила, что ничего не знаю изъ астрономіи, кром того, чему научилась еще въ школ изъ учебника.

Серьезный, строгій человкъ началъ такъ:

— Отецъ мой, мистеръ Фрезеръ, совсмъ не выходитъ изъ своихъ комнатъ, но онъ проситъ васъ оказать ему честь вашимъ посщеніемъ. Я буду имть удовольствіе показать вамъ все, что вы желаете видть въ телескопъ, а пока я устанавливаю его, не угодно ли вамъ будетъ поговорить съ батюшкой нсколько минутъ, что доставитъ ему большое удовольствіе. Льюси Фрезеръ проводитъ васъ.

Двочка встала и, крпко сжавъ мою руку въ своей, повела меня въ кабинетъ старика.

Онъ долго въ меня всматривался и наконецъ сказалъ: — Вы похожи на вашу мать, дитя мое, у васъ ея лицо и глава, въ васъ нтъ ни капли сходства съ вашею сестрою Барбарою. По какому случаю назвали васъ такимъ страннымъ именемъ — Стеллою?

— Отецъ мой назвалъ меня такъ въ честь своего любимаго скакуна, отвчала я, въ первый разъ еще давая простое объясненіе этимологіи моего имени.

— Я узнаю въ этомъ вашего отца, разсмялся старикъ:— я и лошадь-то какъ теперь вижу передъ собой. Я знавалъ вашего отца такъ же хорошо, какъ знаю моего сына, Мартина. Вдь вы видли моего сына, сударыня? А вотъ это моя внучка, Льюси Фрезеръ, послдній отпрыскъ стараго дерева, потому что сынъ мой врядъ ли когда женится, и мы ршились сдлать ее своей наслдницей. Она навсегда сохранитъ свое имя и сдлается родоначальницей новаго поколнія Фрезеровъ.

Двочка стояла въ задумчивости, съ смущенными глазами какъ будто уже теперь надъ ней тяготли великія заботы и великая отвтственность. Старикъ продолжалъ свою болтовню, пока не раздались по всему дому густые звуки органа.

— У дяди все готово, онъ ждетъ насъ, сказала она мн.

Мы остановились у входа въ библіотеку, я придержала Льюси Фрезеръ за плечо и стала вслушиваться въ чудные звуки, лившіеся изъ органа. Никогда еще не слыхала я ничего подобнаго, они гудли и росли, подобно неумолкающему плеску морскихъ волнъ, мстами же въ нихъ врывалась одинокая, плачущая нота, которая отзывалась во мн несказанною болью. Умолкъ органъ, и я стояла молчаливая и покорная передъ Мартиномъ Фрезеромъ.

Телескопъ былъ вынесенъ на конецъ террасы, гд домъ не могъ перескать нашъ уголъ зрнія, туда-то мы съ Льюси послдовали за астрономомъ. Мы стояли на самой возвышенной точк незамтно повышавшагося нагорья, передъ вами открывался горизонтъ отъ двадцати до сорока миль въ окружности. Надъ нашими головами высился необъятный небесный шатеръ, цлое море лазурнаго пространства, о которомъ не имютъ и понятія люди, живущіе въ тсныхъ улицахъ или между горъ. Миріады мерцающихъ звздъ, темная, непроглядная ночь, непривычные для меня голоса моихъ собесдниковъ, все это усиливало давившее меня чувство благоговйнаго ужаса и, стоя между ними, я стала мало помалу такою же стсненною и дльно озабоченною, какъ и они сами. Для меня въ эту минуту ничего боле не существовало, кром подавляющаго величія природы, открывавшагося передо мною, и величаваго теченія планетъ, наблюдаемыхъ мною въ фокус телескопа. Какою свжестью благоговнія и восторга повяло на меня! Какимъ потокомъ, волна за волною, нахлынули мысли въ мою голову! И какою ничтожною я почувствовала себя въ присутствіи этихъ неизвданныхъ міровъ! Подъ этимъ обаяніемъ куда двалась вся моя неестественность! Съ дтскимъ смиреніемъ я спросила — могу ли побывать опять въ скоромъ времени?

На взглядъ мой, обращенный къ Мартину Фрезеру, онъ отвчалъ пристальнымъ проницательнымъ взглядомъ. Я встртила глаза его спокойно, потому что въ эту минуту думала только о звздахъ. Тутъ выраженіе губъ его смягчилось въ ласковую улыбку удовольствія и онъ отвчалъ:

— Мы всегда будемъ рады васъ видть.

Когда я возвратилась домой, Барбара еще не ложилась спать, дожидаясь меня. Она было хотла обратиться ко мн съ какомъ-то житейски-мудрымъ замчаніемъ, но я тотчасъ же перебила ее: — ни слова, Барбара! не распрашивай меня ни о чемъ, или нога моя не будетъ больше въ Гольмс.

Я не буду останавливаться на подробностяхъ. Я стала часто бывать въ этомъ дом, мн кажется, что присутствіе мое озаряло подобно солнечному лучу уныло однообразную жизнь мистера Фрезера и Льюси, и разгоняло мракъ, сгущавшійся надъ ними. Я вносила въ ихъ существованіе благодтельный элементъ веселья и движенія, и такъ, они привязались ко мн, и я сдлалась для нихъ необходимостью. Но и во мн самой совершилась великая, почти невроятная перемна: я была до сихъ поръ легкомысленна, себялюбива, бездушна, но наука, къ изученію которой я приступила и которая повлекла за собою изученіе другихъ наукъ, пробудила меня отъ всей этой суеты къ умственно дятельной жизни. Я совершенно позабыла свою предварительную цль, я съ перваго же взгляда увидла, что Мартинъ Фрезеръ стоитъ такъ же недостижимо, далеко и самостоятельно, какъ полярная звзда. И такъ я стала въ отношеніи его просто прилежною ученицею, а онъ оставался степеннымъ и требовательнымъ наставникомъ, къ которому я не могла иначе относиться, какъ бы самымъ глубокимъ уваженіемъ. Каждый разъ какъ я переступала черезъ порогъ его тихаго дома, вся моя свтскость, все мое кокетство спадали съ меня, будто чужая одежда, и я входила какъ будто въ храмъ, простою, естественною и благоговйно-настроенною.

Такъ прошло счастливое лто и настала осень: было уже восемь мсяцевъ, какъ я посщала Фрезеровъ и во все это время я ни разу намренно не обманула ихъ ни словомъ, ни взглядомъ, ни удареніемъ голоса.

Льюси Фрезеръ и я давно съ нетерпніемъ ожидали луннаго затмнія, которое предстояло въ первыхъ числахъ октября. Вечеромъ назначеннаго дня въ сумерки я вышла изъ дому одна, раздумывая о предстоявшемъ мн удовольствіи, но въ ту самую минуту, какъ я стала подходить къ Гольмсу, меня нагналъ одинъ молодой человкъ, съ которымъ я кокетничала въ былыя времена.

— Добраго вечера, Стелла, прокричалъ онъ мн фамильярно: я васъ сто лтъ не видалъ. Э, да вы, кажется, теперь гоняетесь за другою дичью? Только не слишкомъ ли высоко вы цлитесь? А впрочемъ вамъ теперь какъ разъ повезетъ счастье, потому что если вы промахнетесь по части Мартина Фрезера, то у васъ останется въ запас Джорджъ Іоркъ, только что вернувшійся изъ Австраліи, съ громаднымъ состояніемъ, а онъ горитъ желаніемъ напомнить вамъ кое-какія нжности, которыми вы обмнялись съ нимъ передъ его отъздомъ. Еще вчера за обдомъ въ гостинниц онъ показывалъ намъ прядь вашихъ волосъ.

Я выслушала эти слова, не выражая моихъ чувствъ никакимъ вншнимъ знакомъ. Но внутренно меня терзало сознаніе моего унизительнаго положенія, я поспшила укрыться въ мое святилище, и тамъ искала облегченія подл малютки Льюси Фрезеръ.

— Я нынче поступила дурно, начала она:— я была неискренна. Мн кажется, что я должна признаться вамъ въ этомъ, чтобы вы не слишкомъ хорошо обо мн думали, во все же я хочу, чтобы вы меня любили по прежнему. Я солгала,— не словами, а дломъ.

И Льюси Фрезеръ прижала ко лбу свои тонкіе пальчики и закрыла глаза, погруженная въ бесду съ самой собою.— Дядя говоритъ, продолжала она, отрываясь на минуту отъ этой позы и красня какъ взрослая:— что женщины быть можетъ мене чистосердечны, чмъ мужчины. Потому что, чего он не могутъ достигнуть силою, того достигаютъ хитростью. Он живутъ не по правд, он сами себя обманываютъ. Иногда женщины обманываютъ для забавы. Онъ заставилъ меня выучить слова, которыя я, можетъ быть, со временемъ лучше пойму:

‘Будь вренъ самому себ, и неизбжнымъ слдствіемъ этого будетъ то, что ты не сможешь обмануть вру другаго человка’.

Смущенная и безмолвная я стояла передъ двочкой и выслушивала ее съ пылающими щеками.

— Ддушка показалъ мн въ Библіи ужасное для меня мсто. Слушайте. ‘Горче смерти для меня та женщина, сердце которой подобно стямъ, и руки которой походятъ на узы: мужъ, боящійся Господа, избгаетъ ея, гршникъ же подпадетъ ей’.

Я закрыла лице руками, хотя и некому было глядть на меня, потому что глаза Льюси Фрезеръ скрылись подъ трепещущими вками. И такъ я стояла уличенная и готовая къ самообвиненію, когда чья-то рука коснулась моей руки и голосъ Мартина Фрезера проговорилъ:

— Затмніе, Стелла!

Я вздрогнула, когда онъ назвалъ меня по имени, чего до сихъ поръ ни разу не длалъ. Я окончательно растерялась, узнавъ, что Льюси Фрезеръ не пойдетъ съ нами на террасу. Когда Мартинъ Фрезеръ наклонился, чтобы посмотрть, ловко ли для меня приложенъ телескопъ, я отшатнулась отъ него и залилась слезами.

— Что это значить, Стелла, воскликнулъ онъ. Высказаться ли мн передъ вами теперь же, Стелла?— продолжалъ онъ — пока еще время, пока вы не ушли отъ насъ! Скажите, такъ ли лежитъ къ намъ ваше сердце, какъ наше къ вамъ,— такъ что намъ страшно подумать о той пустот, которую вы оставите по себ, удалившись изъ нашего дома? Мы не жили, пока не знали васъ, вы наше здоровье, наша жизнь. Я слдилъ за вами, какъ не слдилъ еще до сихъ поръ ни за одной женщиной, и я не замтилъ въ васъ ни одного порока, моя жемчужина, сокровище мое, звзда моя. До сихъ поръ, женщина и обманъ были два понятія неразрывно связанныя въ ум моемъ, но въ вашемъ чистомъ сердц живетъ правда. Я знаю, вы этого не ожидали и моя страстность пугаетъ васъ. Но скажите мн прямо: можете ли вы любить меня?

Онъ охватилъ меня руками и голова моя покоилась на груди его, въ которой сердце билось тревожно. Его суровость и мрачность исчезли,— онъ предлагалъ мн все непочатое богатство любви, котораго онъ не расходовалъ на мимолетные капризы. Успхъ мой былъ полный, и какъ охотно осталась бы я въ его объятіяхъ! Но тутъ мн вспомнилась Барбара и слова Льюси Фрезеръ зазвенла у меня въ ушахъ. Я отступила печальная и подавленная стыдомъ.

— Мартинъ Фрезеръ, сказала я,— ваши слова заставляютъ меня быть откровенной. Я самая лживая женщина изо всхъ встрченныхъ вами. Я проложила себя дорогу сюда съ единственнымъ, опредленнымъ намреньемъ влюбить васъ въ себя, если бы вы хоть разъ побывали въ нашемъ кружк, то услыхали бы обо мн какъ о втреной, бездушной кокетк. У меня не достаетъ духу осквернить обманомъ вашъ домашній очагъ и наполнить горечью ваше сердце. Не говорите со мною теперь, потерпите, и я напишу вамъ.

На слдующее утро я написала Мартину Фрезеру, соблюдая во всемъ до послдняго слова, самую строгую правдивость, въ одномъ только отступила я отъ истины, обманывая самую себя и сохраняя даже среди крайняго моего униженія ложную гордость, я сказала ему, что не люблю и никогда не любила его.

Джорджъ Іоркъ возобновилъ свое ухаживанье за мною: богатство, которое онъ предлагалъ мн, превосходило даже наши ожиданія. Искушеніе было сильное: передо мною лежала однообразная, полная мелочныхъ непріятностей жизнь въ обществ Барбары и одинокая никмъ непризрнная старость. Отчего же было мн не жить такъ, какъ живутъ тысячи другихъ женщинъ, которыя не несчастливы въ замужеств? Но мн вспомнились слова, прочитанныя мною въ одной изъ книгъ Мартина: ‘Бракъ не всегда обязателенъ для насъ, но мы всегда обязаны держаться того, что справедливо, не покупать счастье цною безчестія, и не поступать противъ совсти изъ страха прожить вкъ въ безбрачіи’. И приготовившись мужественно перенести свою безрадостную, одинокую долю, я отвергла предложеніе.

Барбара была вн себя, и об мы были очень несчастны, пока она не приняла приглашенія провести святки у одной изъ своихъ сестеръ, я же, въ обществ старой своей няни, осталась присмотрть за перевозкой мебели. Наканун праздника я пошла бродить по опустлымъ комнатамъ, такимъ же опустлымъ какъ и собственное мое сердце, въ которомъ не оставалось ни прежнихъ его воспоминаній, на недавнихъ, боле глубокихъ привязанностей. Наконецъ я безсознательно остановилась передъ окномъ, изъ котораго такъ часто глядла по направленію къ Гольмсу.

Пока я стояла, такимъ образомъ, зажавъ глаза руками, сквозь которыя медленно лились мои слезы, вошла няня закрыть ставни. Увидвъ меня, она нервически вздрогнула.

— Я было приняла васъ за вашу матушку, воскликнула она. Точь въ точъ такою видала я ее сто разъ на этомъ мст.

— Сусанна, какъ это такъ случилось, что мать моя не вышла замужъ за мистера Фрезера?

— А также, что не они первые, не они послдніе — любить-то крпко любили другъ друга, а ладить не умли. Въ первый разъ мистеръ Фрезеръ женился на деньгахъ, и не былъ счастливъ этой женитьбою, отъ этого онъ нравомъ сдлался крутенекъ. Они повздорили и матушка ваша съ досады вышла замужъ за мистера Греттона, вашего батюшку. Это такъ потрясло мистера Фрезера, что онъ сдлался вдругъ старикомъ и совсмъ пересталъ выходить изъ дому, такъ она больше и не видала его, хотя они и жили по сосдству, когда вашъ батюшка отлучался на балы, на скачки или на митинги, я часто заставала ее на томъ самомъ мст гд вы теперь стоите. Только въ послдній разъ, какъ вы побывали у нея на рукахъ, я приносила васъ проститься съ нею на ночь, она стояла прислонившись къ окну и тихо проговорила взглянувъ на небо: Я силилась исполнить свой долгъ въ отношеніи моего мужа и ребенка!

— Няня, сказала я ей, оставь меня одну, не закрывай ставни.

Волненіе, овладвшее мною теперь, не было уже боле себялюбивымъ волненіемъ. Я роптала на печаль свою, которой, думала я, нтъ другой равной печали, но ошибка моей матери была важне моей, ея страданія глубже моихъ. Крестъ, который она несла, свелъ ее въ безвременную могилу, но этимъ еще не все кончилось: тотъ же крестъ, всею своею тяжестью, удвоенною ея смертью, давилъ теперь дряхлаго старика. Во мн шевельнулось неодолимое желаніе снова увидть того, который всхъ искренне и неутшне оплакивалъ смерть моей матери, я ршилась тихонько пробраться до аллеи полями и, если стора на окн его не была спущена, что можно было предположить по яркости выходившаго изъ него свта, взглянуть на него еще разъ въ воспоминаніе о моей матери.

Почти не помня себя, я бгомъ бросилась впередъ и остановилась только у самаго окна.

Комната не походила боле на комнату больнаго. Изъ нея вынесли кровать, экранъ для глазъ и маленькое кресло Льюси. Но въ ней не кидалось въ глаза никакихъ предметовъ современной роскоши, не было замтно ни яркости цвтовъ, ни мягкости очертаній. То была просто библіотека, или рабочій кабинетъ ученаго труженика, пренебрегавшаго всми ухищреніями комфорта. Но въ настоящемъ своемъ вид комната эта чмъ-то роднымъ сказалась моему сердцу. Въ ней сидлъ Мартинъ, глубоко погруженный по своему обыкновенію въ сложныя вычисленія, отъ которыхъ то и дло отрывался только за тмъ, чтобы заглянуть въ разбросанныя вокругъ него книги.

Неужели этотъ сосредоточенный человкъ тотъ самый, который когда-то такъ страстно говорилъ мн о своей любви? И вотъ онъ, равнодушный, сидитъ въ тепл и свт, такъ близко отъ меня, что я почти могу достать его рукою, между тмъ, какъ я стою тутъ, точно бездомная скиталица, среди холода, мрака и отчаянья!

Раздался звонокъ и Мартинъ всталъ и вышелъ изъ комнаты. Мн пришло въ голову прокрасться въ комнату и завладть хотя бы клочкомъ бумаги, небрежно брошеннымъ въ сторону: я разсчитывала — хватитъ ли у меня на это времени, и уже дрожащею рукою нажала ручку стеклянной двери, какъ онъ возвратился, неся на рукахъ маленькую, страшно исхудавшую Льюси Фрезеръ. Онъ заботливо окуталъ ее въ широкій плащъ и, придвинувъ кресло къ камину, усадилъ въ него, при этомъ строгія черты его лица смягчились до выраженія нжности. Я протянула къ нему руки, меня влекло къ нему, мн снова хотлось прижаться къ его благородному сердцу и избавиться отъ этого ощущенія холода и мрака. Запечатлвъ въ своей памяти его образъ такимъ, какимъ я его видла въ эти послднія мгновенія, нжнымъ и любящимъ, я отвернулась и пошла назадъ къ своему опустлому дому.

Въ втвяхъ надъ моею головою вдругъ раздалось чириканье и маленькая птичка, свалившаяся изъ гнзда, трепеща отъ ночнаго холода, ударилась объ освщенныя стекла окна. Въ туже минуту собака Фрезера, которая и прежде была неспокойна, чуя мое присутствіе, съ лаемъ остановилась у стеклянной двери. Я едва успла отскочить и спрятаться въ кусты, какъ онъ отворилъ дверь и вышелъ на террасу. Собака съ радостнымъ лаемъ бросилась отыскивать по дорог мой слдъ, Мартинъ поглядлъ кругомъ, но я еще глубже запряталась въ кусты. Я знала, что онъ меня непремнно найдетъ, отпечатокъ моихъ ногъ былъ слишкомъ ясно виднъ на только что выпавшемъ снг и мною овладло какое-то дико смшанное ощущеніе радости и стыда. Раза два я видла, что онъ сбился въ своихъ поискахъ, но наконецъ онъ напалъ на настоящій слдъ, и, приподнявъ сучки, подъ которыми я спряталась, увидлъ меня, прижавшуюся между лаврами. Я почти приникла къ земл и онъ съ любопытствомъ нагнулся ко мн.

— Это я, Стелла, проговорила я чуть слышно.

— Стелла? повторилъ онъ.

Онъ поднялъ меня съ земли точно провинившагося ребенка, возвращенія котораго онъ ждалъ съ часу на часъ, понесъ меня черезъ террасу въ библіотеку и тамъ только спустилъ меня съ рукъ. Тепло и свтло стало мн при немъ, я мелькомъ поцловала двочку, глаза которой какъ-то странно свтились, глядя на насъ, потомъ онъ об мои руки взялъ въ свои и, наклонившись, сталъ всматриваться мн въ лицо. Глаза мои смло встртились съ его глазами, въ этомъ долгомъ, пристальномъ взгляд каждый изъ насъ извдалъ сердечную глубь другаго. Исчезла въ будущемъ всякая возможность сомннія и недоврія, между нами не могло уже быть ни обмана, ни ошибочнаго пониманія.

Встала наконецъ наша звзда, и проливала свой кроткій ясный свтъ на лежавшее передъ нами будущее. Изъ смежной долины донесся до насъ звонъ колоколовъ, и этотъ веселый трезвонъ, казалось, раздавался въ честь брачнаго торжества, сочетавшаго въ эту минуту наши души. Онъ то и заставилъ насъ очнуться отъ нашего блаженнаго оцпеннія.— А я былъ увренъ, что ты для меня потеряна только на время, сказалъ мн Мартинъ,— я зналъ, что ты рано или поздно, такъ или иначе во мн вернешься, но сегодня вечеромъ мн сказали, что ты совсмъ ухала и я еще не задолго разсказалъ объ этомъ Льюси Фрезеръ. Она совсмъ стосковалась по теб.

Тутъ онъ позволилъ мн посадить ребенка къ себ на колни, и она плотно прижалась ко мн съ усталымъ вздохомъ, припавъ головкой ко мн на грудь.

Всю эту ночь я просидла, не спуская съ рукъ маленькую двочку, голова которой покоилась у меня на груди.— Она тихо спала въ моихъ объятіяхъ и начинала принимать участіе въ свтлой радостной жизни, занимавшейся для меня. Глубокое молчаніе и тишина, окружавшіе насъ, отлучили меня, и Мартина отъ всего остальнаго міра, только разъ тишина эта была нарушена моею нянею, которую Мартинъ нашелъ до нельзя перепуганною и растерянною и привелъ ее съ собой.

Разсвло веселое рождественское утро. Я попросила няню причесать мои волосы такъ, какъ чесалась моя мать. Посл долгаго разговора съ Сусанною, старикъ Фрезеръ, взволнованный и разстроенный, принялъ меня какъ свою дочь и чаще называлъ меня Маріею, нежели Стеллою, и я была рада что мать моя и я слились для него въ одну личность. Вечеромъ я пла имъ старинныя псни, въ которыхъ только и было хорошаго что мелодія, мистеръ Фрезеръ разговорился о прошломъ, толковалъ и о будущемъ, и Льюси улыбалась глазами.

Потомъ Мартинъ проводилъ меня домой знакомой тропинкой, по которой я часто безъ страха хаживала одна, но чрезмрное мое счастье сдлало меня робкой и при каждомъ необычайномъ звук я прижималась къ нему плотне, отрадно сознавая, что у меня есть покровитель.

Солнечнымъ, весеннимъ днемъ проводили меня въ церковь. Повеселвшая Льюси и торжествующая диктаторша Барбара, тамъ я смиренно и радостно заявила свое согласіе быть женою Мартина Фрезера. И съ тхъ поръ, не покидая тхъ мстъ, которыя были свидтелями моего безумнаго, втренаго двичества, я старалась исправиться и исполнить долгъ благодарности, любви и преданности. Только Мартинъ сначала ни за что не хотлъ врить, что я въ ту ночь пришла взглянуть въ послдній разъ не на него, а на его отца, какъ будто я могла знать о перемщеніи его кабинета въ бывшую комнату мистера Фрезера.

Призракъ въ двойной комнат.

Таковъ былъ слдующій призракъ въ моемъ списк. Я записалъ названія комнатъ въ томъ порядк, въ какомъ вынимались жеребьи и этого то порядка мы теперь придерживались. Я повеллъ этому призраку явиться со всевозможною поспшностью, потому что вс мы замтили, что Джонъ Гершель у жена его были очень взволнованы и, будто сговорившись, избгали глядть другъ на друга. Альфредъ Старлингъ съ тмъ добродушіемъ и тактомъ, которые никогда не измняютъ ему, тотчасъ же откликнулся на мой вызовъ и объявилъ что въ двойной комнат поселился призракъ лихорадки.

— Что это такое за призракъ лихорадки? На кого онъ похожъ? воскликнули вс мы, насмявшись до сыта.

— На кого онъ похожъ? отвчалъ Альфредъ.— Да на лихорадку.

— А какова на видъ лихорадка?

— Разв вы не знаете? спросилъ Альфредъ. Ну такъ я разскажу вамъ.

— Оба мы съ Тилли ршили — я мою обожаемую Матильду называлъ этимъ ласковымъ полуименемъ,— и такъ мы съ нею оба ршили, что дальнйшія проволочки не только непріятны для насъ, но и несообразны съ обязанностями, лежащими на насъ передъ обществомъ. У меня открылся неисчерпаемый запасъ доводовъ противъ откладыванья браковъ на долгіе сроки, Тилли же начинала декламировать стихи самаго мрачнаго содержанія. Наши родители и опекуны долго придерживались иного мннія, но наконецъ согласилась. Было ршено, что двадцать седьмаго декабря, Альфредъ Старлингъ, дворянинъ, сочетается священными узами брака съ Матильдою, единственною дочерью капитана королевской морской службы, Роклея Стандфаста изъ Снаргетстонской виллы, изъ Дувр.

Я остался сиротою съ самаго ранняго дтства и дядя Бонсоръ былъ опекуномъ надъ моимъ небольшимъ состояніемъ (состоявшимъ изъ акцій Карлэйонской компаніи), а также и надъ моею личностью. Онъ отдалъ меня въ одну изъ лучшихъ отечественныхъ школъ, потомъ отправилъ года на два въ Бонъ, на Рейн, наконецъ, для того чтобы, полагаю, не дать мн избаловаться, внесъ за меня значительную премію, открывшую мн доступъ въ торговую контору господъ Баума, Брёма и компаніи нмецкихъ негоціантовъ въ Финсбери — Цирк, у коихъ патроновъ я билъ сколько мн было угодно баклуши и возбуждалъ великую зависть между моими товарищами,— писцами, служившими за жалованье. Дядя мой Бансоръ жилъ преимущественно въ Дувр, гд онъ наживалъ большія деньги казенными подрядами, предметомъ которыхъ было повидимому сверленье дыръ въ известняк и задлыванье ихъ сызнова. Дядя мой былъ чуть не самымъ почтеннымъ человкомъ въ цлой Европ и пользовался въ торговой части Лондона большою извстностью, подъ именемъ ‘благонадежнаго Бансора’. Онъ принималъ участіе въ безчисленномъ множеств товариществъ, и то предпріятіе считалось окончательно удавшимся, которому благонадежный Бансоръ не отказывалъ въ поддержк своего имени.

Мы условились, что я пріду въ Дуврь на канун Рождества, остановлюсь у дяди, а въ самый день Рождества мы вс вмст будемъ обдать у капитана Стандфаста, второй день праздника долженъ былъ пройти для моей возлюбленной въ заботахъ о шляпкахъ, а для меня, моего дяди и будущаго моего тестя — въ приложеніи рукъ и печатей къ разнымъ актамъ, отступнымъ, соглашеніямъ и другимъ документамъ, относившимся къ деньгамъ а разнымъ судебнымъ формальностямъ. Двадцать седьмаго же была назначена наша свадьба.

Само собою разумется, что мои сношенія съ господами Баумъ, Брёмъ и комп. были самымъ дружественнымъ образомъ прекращены. Я на славу угостилъ всхъ писцовъ въ ресторан, въ Ньюгетской улиц и до поздняго вечера имлъ удовольствіе выслушать добрыхъ восемьдесятъ семь разъ единодушное увреніе, сопровождавшееся припадками икоты — въ томъ, что я ‘отличный малый’, волей неволей я принужденъ былъ отложить свой отъздъ въ Дувръ до девяти-часоваго почтоваго позда, такъ какъ въ сочельникъ же въ четыре часа я былъ званъ въ Финсбери-Циркъ на обдъ къ младшему члену нашей фирмы, къ тому самому, на которомъ лежала обязанность давать обды. Обдъ былъ великолпный и превеселый, мужская половина гостей еще не вставала изъ за стола, уставленнаго бутылками, какъ я поспшилъ распроститься и едва усплъ кинуться въ наемный экипажъ и нагнать поздъ у Лондонъ-Бриджа.

Вы знаете, какъ скоро проходитъ время въ вагон для того, кто передъ отъздомъ подкрпился хорошимъ обдомъ. Казалось, что я былъ доставленъ въ Дувръ по телеграфу: такъ быстро промелькнули для меня эти восемьдесять миль. Но тутъ я нахожусь вынужденнымъ разсказать вамъ объ ужасномъ постигшемъ меня бдствіи. Еще въ ранней молодости, во время пребыванія моего въ приготовительной школ близь Эшфорда, я имлъ припадокъ страшнаго недуга, порождаемаго кентскими болотами. Не знаю, право, долго ли оставалась эта болзнь скрытою въ моемъ организм и вслдствіе какихъ вншнихъ или во мн самомъ лежавшихъ случайныхъ условій она снова проявилась во мн, только въ то время, когда я халъ въ Дувръ, у меня была жестокая лихорадка.

То было страшное, упорное ощущеніе дрожи и озноба, мучительной истомы и сильнаго волненія, ко всему этому, я убжденъ, примшивалась горячка, потому что въ вискахъ у меня стучало и въ голов раздавался оглушительный, докучливый, дребезжащій шумъ. Кровь во мн клокотала и тревожно переливалась въ моихъ жилахъ, раскачивая изъ стороны въ сторону мое несчастное тло подъ напоромъ своего взбунтовавшагося потока. На платформ я то и дло спотыкался, и сторожъ, котораго я схватилъ за руку, чтобы удержаться отъ одного сотрясенія, тоже, казалось, зашатался вмст съ своимъ фонаремъ не хуже меня самаго.

Перездъ къ моему дяд, продолжавшійся не боле пяти минутъ, былъ ужасный. Припадокъ быль такъ силенъ, что голова моя и вс мои члены колотились о стнки кареты и разъ даже пришли въ соприкосновеніе съ оконнымъ стекломъ. Шумъ въ голов не умолкалъ, ни на минуту. Когда экипажъ остановился, я кое-какъ выбрался изъ него и, ухватившись за молотокъ дядиной двери, пробарабанилъ имъ такую дробь (передъ этимъ я усплъ разсыпать по мостовой плату извощика, пытаясь ее отдать ему въ руки), что Джексъ, довренный слуга моего дяди, отворившій мн дверь, уставилъ на меня съ изумленіемъ глаза.

— Я очень боленъ, Джексъ, пробормоталъ я, спотыкаясь при вход въ пріемную. Меня опять схватила эта проклятая лихорадка.

— Да, сэръ, отвчалъ Джексъ — и при этомъ на его лиц мелькнуло что-то похожее на усмшку.— Это отъ погоды, сэръ. Не лучше ли вамъ, сэръ, лечь въ постель?

А надо вамъ сказать, что весь домъ былъ освщенъ, готовились цлымъ обществомъ длать жжонку и я зналъ, что моя Тилли и вс Стандфасты находятся на верху въ обществ моего дяди и что они ждутъ моего прізда, чтобы зажечь спиртъ. Какъ я ни былъ боленъ, я горлъ желаніемъ видть мою милую.

— Нтъ, Джексъ, отвчалъ я,— попробую себя пересилить. А вотъ ты лучше принеси мн въ столовую немножко коньяку и горячей воды — можетъ статься, мн отъ этого и полегчитъ.

Но что же вы думаете, отвчалъ мн на это зазнавшійся слуга?

— Нтъ, ужъ лучше безъ этого постарайтесь обойтись, сэръ. Дло теперь праздничное, не вы одни такіе. А лучше извольте-ка ложиться въ постель, а то по утру голова будетъ тяжела.

— Да ты, любезный… накинулся было я на него, но въ эту минуту на верху лстницы показался дядя Бансоръ, позади его виднлась группа дамъ и мужчинъ и, среди этой группы я разглядлъ, на сколько мн позволялъ бившій меня ознобъ, золотыя кудри моей Тилли. Но на лиц ея выражалось столько смущенія и ужаса!

— Альфредъ! строго проговорилъ дядя,— какъ теб не стыдно?

— Дядюшка! воскликнулъ я, длая отчаянное усиліе удержаться твердо на ногахъ,— неужели вы думаете, что я… Здсь я попробовалъ взойти на лстницу, но нога моя запуталась въ ковр, либо я запнулся о проклятые металлическіе прутья, и,— врите ли?— я кубаремъ полетлъ въ пріемную. Но пока я лежалъ на полу, дрожь одолвала меня сильне прежняго. Я слышалъ голосъ моего дяди, отдававшій слугамъ приказаніе отнести меня въ постель, и приказаніе это было исполнено: Джексъ и какой-то долгоногій молодой лакей препроводили мое дрожащее тло въ спальню.

Ночь показалась мн не долга, но ужасна, какъ въ горячечномъ бреду.— Я провелъ ее трясясь и стуча зубами въ постели, которая меня жгла. По утру дядя прислалъ сказать, что мой припадокъ лихорадки чистый вздоръ,— и чтобы я изволилъ явиться внизъ къ завтраку.

Я сошелъ внизъ, ршившись протестовать, а самъ между тмъ держался за перила и дрожалъ всмъ тломъ. О какія невзгоды пережилъ я въ этотъ злополучный праздникъ Рождества! Меня встртили усмшками, и совтовали мн напиться чаю покрпче, подбавивъ къ нему немного коньяку. Вскор за тмъ, впрочемъ, дядя пожалъ мн руку и замтилъ, что праздникъ этотъ бываетъ всего разъ въ годъ и что онъ того мннія, что надо же мальчику перебситься. Вс поздравили меня съ праздникомъ, но я могъ только отвчать, какимъ-то спазматическимъ бормотаньемъ. Тотчасъ же посл завтрака я пошелъ прогуляться по набережной, но чуть не упалъ въ море и столько разъ спотыкался о столбы, что домой меня отвелъ какой-то матросъ въ желтой шляп, потребовавшій отъ меня пять шиллинговъ, чтобы выпить за мое здоровье. Затмъ настало для меня еще боле грозное испытаніе: мн предстояло отправиться въ Снаргетстонскую виллу и сопровождать мою Тилли и все ея семейство въ церковь. Къ великому моему успокоенію, хотя я дрожалъ всми суставами, никто однако не обратилъ вниманія на мой страшный недугъ. Я уже начиналъ надяться, что это не боле какъ перемежающаяся лихорадка и что скоро пройдётъ, но вмсто того, чтобы проходить, она усиливалась. Моя возлюбленная погладила меня по голов я выразила надежду, что ныньче ‘я сдлался умницей’ — но когда я, стуча зубами, началъ распространяться передъ ней о своемъ припадк, она только разсмялась.

Мы отправились въ церковь и тутъ, по милости лихорадки, я снова попался въ бду. Во первыхъ я произвелъ ужасный скандалъ, наткнувшись на нищихъ старухъ, помщавшихся на безплатныхъ скамьяхъ, и чуть не сбивъ съ ногъ церковнаго старосту. Потомъ я посбросалъ молитвенники съ закраины стоявшей передо мною скамьи, потомъ я сдвинулъ съ мста мягкую подножку, на которую только-что успла преклонить колна моя теща, потомъ наступилъ невзначай,— въ этомъ я могу дать вамъ честное слово,— на ногу Маріи Ситонъ, хорошенькой кузины моей Тилли,— вслдствіе чего она вскрикнула слегка, а моя возлюбленная бросила на меня убійственный взглядъ. Я наконецъ увидлъ, что напрасно было бы бороться противъ моего недуга, и вышелъ вонъ.

За обдомъ начался для меня новый рядъ несчастій. Началось съ того, что ведя подъ руку мистрисъ Ванъ-Планкъ изъ Сондуича въ столовую (кавалеромъ Тилли былъ мой дядя Бонсоръ), я запутался въ стеклярусныхъ украшеніяхъ, которыми эта богатая, но нсколько тучная дама, постоянно отдлывала свои платья, и мы оба полетли на полъ, что имло самыя печальныя послдствія: я подвернулся подъ нее и продолжалъ трястись самымъ плачевнымъ образомъ, между тмъ какъ громоздкая особа мистрисъ Вамъ-Планкъ надавливала пуговицы моей рубашки. Когда насъ подняли на ноги, она и слышать не хотла никакихъ извиненій. Отказавшись ссть съ нами за столъ, она потребовала свою карету и ухала къ себ въ Сондуичъ.

За обдомъ я попался изъ огня да въ полымя: а именно во первыхъ, я пролилъ цлыхъ дв ложки супа такъ называемаго la tortue, на новую камчатную скатерть, во-вторыхъ, я опрокинулъ стаканъ мадеры на голубое муаровое платье Мери Ситонъ, въ припадк трясучки, я едва не закололъ серебрянною вилкою лейтенанта пятьдесятъ четвертаго полка, Лемба, квартирующаго въ Гейтс, наконецъ, при безумной попытк разрзать индюшку, я цликомъ запустилъ это праздничное жаркое, увнчанное цлою гирляндою прицпившихся къ нему сосисекъ, въ жилетъ моего дяди Бонсора.

Холодное декабрьское солнце, вставъ на слдующее утро, было свидтелемъ великихъ бдствій и переворотовъ. Насколько я могу положиться на свои отрывочныя воспоминанія объ этихъ злополучныхъ дняхъ, оскорбленія, нанесенныя мною приличіямъ, еще разъ сошли мн съ рукъ — не въ уваженіе къ моей болзни, которой друзья мои и родственники упорно отказывались врить, а въ уваженіе къ тому, что ‘вдь это бываетъ всего навсего разъ въ годъ.’ Впродолженіе утра адвокаты сновали взадъ и впередъ по дорог къ Снаргетстонской вилл, было употреблено въ дло множество краснаго сургучу, печатей, простой и гербовой бумаги, и дядя Бонсоръ смотрлъ благонадежне, чмъ когда либо. Наконецъ, мн дали подписать какую-то бумагу, и при этомъ много перешептывались между собою, я же положительно заявляю, что ничего не видалъ передъ собою, кром большого благо пятна, двигавшагося взадъ и впередъ по зеленому полу, на бумаг же множество каракуль, какъ шальныя, гонялись другъ за другомъ. Я старался собрать вс свои силы, чтобы подписать свое имя: я закусилъ губы, сжалъ въ кулакъ лвую руку, пробовалъ привинтить къ ше дрожащую голову, даже пальцы на ногахъ судорожно скорчились въ моихъ сапогахъ, и я притаилъ дыханіе, но виноватъ ли я былъ, что какъ скоро пальцы мои сжали перо и я приступилъ къ подписанію своего имени, какъ это проклятое гусиное перо заскакало, запрыгало, и вонзилось въ бумагу своимъ расщепомъ? виноватъ ли я былъ, что, взявъ въ руки чернильницу, чтобы ближе поднести ее къ перу, я пролилъ ея черное содержимое большими, отвратительными лепешками на документъ? Я завершилъ свой подвигъ, плеснувъ чернилами на жилетъ моего дяди и запустивъ перо капитану Стандфасту какъ разъ подъ третье ребро.

— Однако, пора и честь знать, закричалъ мой тесть, хватая меня за горло:— вонъ изъ моего дома, негодяй!

Но я вырвался отъ него и искалъ убжища въ гостиной, гд, какъ я зналъ, находилась моя Тилли въ обществ своихъ шляпокъ и подругъ.

— Тилли, обожаемая Матильда! воскликнулъ я…

— Дальнйшія объясненія безполезны, сэръ, неумолимо перебила меня моя возлюбленная:— съ меня достаточно того, что я наслушалась и насмотрлась. Альфредъ Старлингъ! Я скоре соглашусь выдти замужъ за послдняго бдняка, собирающаго укропъ на прибрежныхъ утесахъ, чмъ быть женою такого безпутнаго пьяницы. Ступайте, сэръ! раскайтесь, если можете. Рабъ невоздержанія! Прощай навсегда. И она гордо удалилась изъ гостиной, и я могъ слышать, какъ она рыдала въ сосднемъ будуар, такъ что сердце ея, казалось, разрывалось на части.

Мн указали на дверь и на вки запретили доступъ въ Санргетстонскую виллу, дядя мой Бонсоръ отрекся отъ меня и отршилъ меня отъ всего своего наслдства. Я бросился со станціи на первый поздъ, отъзжавшій въ Лондонъ, и не переставалъ трястись всю. дорогу. Въ сумерки этого злополучнаго 20-го декабря, я очутился дрожащимъ скитальцемъ въ окрестностяхъ Сого-сквера.

Всторону отъ Сого-сквера,— если не ошибаюсь на югозападъ,— лежитъ грязное строеніе, называющееся Бетмоновымъ подворьемъ. Я стоялъ, дрожа, на углу этого мрачнаго зданія, какъ вдругъ наткнулся на джентльмена, принадлежавшаго съ виду на семь восьмыхъ къ военному, и только на одну восьмую къ гражданскому сословію.

То былъ низенькій, живой, аккуратный, моложавый старичокъ, съ желтымъ лицомъ, сдыми волосами и баками (въ то время солдаты носили усы только въ кавалеріи). На немъ былъ голубой мундиръ, слегка поблвшій на швахъ, и серебряная медаль на полинялой лент висла на его груди, на полуформенной фуражк его красовался цлый пучокъ пестрыхъ значковъ, подъ мышкой у него была бамбуковая трость, на обоихъ рукавахъ его были нашиты потускнвшіе золотые шевроны, а шитье на красномъ воротник изображало золотого льва, на плечахъ у него тряслись небольшія, легкія золотыя эполеты, походившія на двойной подборъ зубовъ изъ коробочки дантиста.

— Какъ поживаешь, молодецъ? ободрительно обратился ко мн господинъ военной наружности.

Я отвчалъ ему, что я несчастнйшій въ мір смертный, на что господинъ военной наружности, потрепавъ меня по спин и назвавъ своимъ удалымъ комрадомъ, предложилъ мн выпить съ нимъ для праздника.

— Ты, какъ вижу, весельчакъ,— проживаешь гд день, гд ночь, я и самъ такой, замтилъ мой новый пріятель.— Скажи пожалуйста, не бывало у тебя брата-близнеца, по имени Сифа?

— Нтъ, отвчалъ я угрюмо.

— Онъ походилъ на тебя, какъ дв капли воды, продолжалъ господинъ военной наружности, взявшій меня между тмъ подъ руку, дрожа и стуча зубами, я далъ ему увести себя въ маленькую, грязную таверну, на косякахъ которой красовались въ рамкахъ и за стекломъ, запачканномъ мухами, два разрисованныхъ картона: на одномъ изъ нихъ былъ изображенъ офицеръ въ мундир небесно-голубого цвта, щедро облпленномъ серебрянными галунами, на другомъ — артиллеристъ, забивающій въ пушку зарядъ, поверхъ красовалось объявленіе, гласившее, что требуются молодые люди благообразной наружности для пополненія инфантеріи, кавалеріи и артиллеріи достопочтенной остъ-индской компаніи, и убдительно просившее всхъ молодыхъ людей благообразной наружности обращаться къ сержантъ-маіору Чотни, котораго всегда можно застать или въ контор таверны ‘Гайландъ-Ладди,’ или же въ контор Бетманова подворья.

Безполезно было бы передавать весь разговоръ мой съ господиномъ военной наружности, достаточно будетъ сказать, что не прошло и часа, какъ я принялъ роковой задатокъ и былъ завербованъ въ службу достопочтенной осгь-индской компаніи. Я не былъ нищимъ, я обладалъ состояніемъ, совершенно независимымъ отъ моего дяди Бонсара. На совсти моей не лежало никакого преступленія, но я чувствовалъ себя потеряннымъ, безвозвратно погибшимъ человкомъ, а потому и завербовался. Какимъ-то чудомъ, пока я являлся къ судь для засвидтельствованія и къ доктору для осмотра, моя лихорадка какъ будто совершенно оставила меня, я твердо и прямо стоялъ въ лож свидтелей, твердо и прямо подошелъ подъ мрку, только стыдъ и горечь противъ тхъ, которые такъ ложно истолковали мое поведеніе въ Дувр, помшали мн выписаться изъ службы.

Но едва я добрался до Брентвудскаго депо для остъ-индскихъ рекрутъ, какъ моя лихорадка возобновилась съ удвоенною силою. Сначала, вслдствіе моего показанія, что слухъ у меня музыкальный, меня опредлили въ хоръ военныхъ музыкантовъ, но я никакъ не могъ удержать духовой инструментъ въ рукахъ и вышибалъ у моихъ товарищей инструменты изъ рукъ. Тогда меня перевели во взводъ неспособныхъ рекрутъ, гд сержанты угощали меня палочными ударами, но дале первыхъ пріемовъ артикула я не пошелъ,— и тутъ не попадалъ въ тактъ съ моими товарищами, а придерживался своего собственнаго такта. Лекари, состоявшіе при депо, отказывались врить въ мою болзнь, мой ротный начальникъ отзывался обо мн, какъ о трус и обманщик, прикидывающемся только хворымъ. Товарищи презирали меня, ничуть не жалли и дали прозваніе: ‘трясучки’. И что всего удивительне, это то, что въ мою одурвшую, дрожащую голову ни разу не пришла мысль откупиться огъ своего обязательства, хотя это и было возможно мн во всякое время.

Не умю вамъ сказать, вслдствіе какихъ соображеній ршили отправить такого убогаго, дрожащаго человка солдатомъ въ Ость-Индію, знаю только, что меня отправили долгимъ, долгимъ морскимъ путемъ на военно-транспортномъ судн вмст, съ семью или восемью стами другихъ рекрутъ. Моя военная служба на восток пришла къ быстрому и безславному окончанію. Не успли мы прибыть въ Бомбей, какъ батальонъ Европейскаго полка, въ которомъ я числился, былъ посланъ въ экспедицію на берега Сутлея, гд въ то время пылала война. Мн не довелось быть свидтелемъ той славы, которою покрыли себя наши знамена въ эту экспедицію, презрительно принимая въ соображеніе мое нервное разстройство, меня помстили въ обозную стражу, однажды ночью, посл десятидневнаго похода, въ теченіе котораго лихорадка не переставала трепать меня самымъ жестокимъ образомъ, нашъ арьеръ-гардъ подвергся нападенію со стороны небольшой горсти воровъ, неимвшихъ другой цли, кром грабежа. Ни мальчикомъ, ни юношей я не былъ изъ трусливаго десятка. Я торжественно заявляю, что въ настоящемъ случа не обратился бы въ бгство, но моя злополучная немощь взяла свое. Она вырвала у меня мушкетъ изъ рукъ, сорвала каску съ головы, ранецъ со спины, и дрожащія ноги, спотыкаясь, разбжались на нсколько миль степного пространства. Поговаривали о томъ, чтобы разстрлять меня, другіе предлагали выпороть,— но тлесныя наказанія въ то время не существовали въ остъ-индской компаніи. Итакъ, я былъ подвергнуть заключенію въ отвратительной тюрьм, гд меня преимущественно кормили рисовой водой, потомъ я былъ препровожденъ въ Бомбей, гд меня судили военнымъ судомъ и приговорили быть торжественно, съ барабаннымъ боемъ, изгнаннымъ изъ своего полка, за трусость. Итакъ вотъ до чего я дошелъ, я, сынъ джентльмена и обладатель изрядной собственности, мн спороли галуны съ моего мундира и подъ звуки ‘марша негодяевъ’ со стыдомъ и позоромъ исключили изъ службы достопочтенной остъ-индской компаніи.

Я уже не помню, какимъ способомъ возвратился я въ Англію: дали ли мн мсто на корабл, заплатилъ ли я за него деньгами, или же работою. Помню только, что корабль, на которомъ я халъ, разбился въ бухт Альгоа, недалеко отъ мыса Доброй Надежды, и сдлался окончательно негоднымъ для дальнйшаго плаванія. Опасности не было ни малйшей, мы были окружены большими и малыми судами, и ни одного пассажира не погибло, но пока шлюпки отчаливали отъ корабля, я такъ страшно дрожалъ, что весь экипажъ встртилъ меня гикомъ и насмшками, когда меня приволокли на берегъ. Меня даже не допустили на баркасъ, а потащили сзади на буксир.

Я взялъ мсто на другомъ корабл, который только и зналъ, что трясся во весь перездъ отъ мыса Доброй-Надежды до Плимута, наконецъ-то я прибылъ въ Англію. Я написалъ безчисленное множество писемъ ко всмъ моимъ друзьямъ и родственникамъ, къ Тилли и къ дяд моему Бонсору, но единственный отвтъ, воспослдовавшій на нихъ, пришелъ отъ адвоката моего дяди и извщалъ меня въ краткихъ, офиціальныхъ выраженіяхъ, что мои непонятныя каракули доставлены по назначенію, но что содержаніе ихъ не можетъ быть принято къ свденью. Я былъ введенъ во владніе своею собственностью до послдняго пенни, но какъ видно я вытрясъ свои денежки или за бильярдомъ, или за кеглями, я помню, что каждый разъ, какъ я принимался за эту послднюю игру,— или попадалъ моему противнику кіемъ въ грудь, или сшибалъ съ ногъ маркера, или запускалъ шарами въ окна, или же длалъ дыры въ сукн, за что переплатилъ безчисленное множество гиней содержателямъ игорныхъ домовъ. Помню, однажды зашелъ я въ лавку золотыхъ длъ мастера въ Реджентъ-Стрит купить себ ключикъ къ часамъ. Не задолго передъ тмъ, я какимъ-то непонятнымъ образомъ вытряхнулъ свои золотые часы съ репетиціей, а потому долженъ былъ замнить ихъ серебряными. Стояла зима и на мн было пальто съ широкими рукавами. Пока хозяинъ магазина пріискивалъ ключъ къ моимъ часамъ, мой припадокъ напалъ на меня съ адскою силою, вообразите себ мое смятеніе и отчаяніе, когда, ухватившись за прилавокъ, чтобы удержаться, я опрокинулъ на себя цлый подносъ бриліанговыхъ колецъ! Одни разсыпались по полу, другія же,— о ужасъ! попали ко мн въ пальто, я дрожалъ такъ неистово, что по видимому натрясъ себ бриліантовыхъ колецъ — въ рукава, въ карманы, даже въ сапоги

Меня отвели къ судь и препроводили въ тюрьму. Нсколько времени я трясся въ коморк съ выбленными стнами, потомъ я, дрожа, отправился въ уголовную палату и дрожа же предсталъ передъ судомъ за покушеніе въ воровств на сумму тысячю пятьсотъ фунтовъ стерлинговъ. Вс улики противъ меня были налицо. Мой адвокатъ попробовалъ было въ своей защитительной рчи упомянуть о ‘клептоманіи’, но это ни къ чему не повело, дядя мой Бонсоръ, нарочно пріхавшій изъ Дувра, далъ очень дурной отзывъ о моемъ прежнемъ поведеніи. Меня нашли виновнымъ, меня — невиннйшаго и несчастнйшаго изъ смертныхъ, и приговорили къ семилтней каторжной работ. Страшная сцена живо рисуется въ моей памяти: присяжные всмъ синклитомъ потрясали на меня головами, тоже длали и судья, и дядюшка Бонсоръ, и публика на галлере, и самъ я трясся, какъ десять тысячъ милліоновъ осиновыхъ листьевъ, какъ вдругъ….

Я проснулся:

Я лежалъ въ очень неудобной поз въ первокласномъ вагон дуврскаго почтового позда, все въ вагон дрожало: масло плескалось въ ламп, мои сосди раскачивались изъ стороны въ сторону, поздъ шелъ на всхъ парахъ, и мой страшный сонъ былъ просто вызванъ сильною тряскою. Я вскочилъ, протирая глаза и чувствуя великое облегченіе, но продолжая придерживаться за ближайшія перегородки. Тутъ мн вспомнилось все слышанное и испытанное мною по части сновидній и соотвтственности между вншними впечатлніями и явленіями нашей духовной жизни. Вспомнился мн также одинъ изъ эпизодовъ моего кошмара,— именно тотъ, когда я былъ приведенъ для осмотра моей годности въ рекруты, причемъ спокойно и твердо выстоялъ на ногахъ. Послднее обстоятельство было въ связи съ обычною двухминутною остановкою позда у Торнбриджъ-Уэльсъ.— Но, слава богу, что все это было во сн!

— Да этакъ просто всю душу вытрясетъ, воскликнула моя сосдка, но въ эту самую минуту кондукторъ показался у окна и прокричалъ:— Дувръ.

— Точно, сударыня, славненько-таки трясло всю дорогу, замтилъ этотъ чиновникъ:— право еще не знаю, какъ съ рельсовъ не соскочили, завтра надо будетъ осмотрть винты.— Добраго вечера, сэръ!— Это относилось ко мн, кондукторъ былъ со мною коротко знакомъ.— Съ праздникомъ Рождества Христова честь имю поздравить, сэръ. Прикажите что ли нанять карету въ Сноргетстонскую виллу? Эй, сторожъ!

Мн точно нужна была карета, и я нанялъ ее. Я щедро наградилъ извощика и не разсыпалъ деньги по мостовой. Мистеръ Джексъ, какъ только я пріхалъ, предложилъ мн напиться чего нибудь теплаго въ столовой, такъ какъ на двор было очень холодно. Я присоединился къ обществу, собравшемуся наверху, моя Тилли встртила меня съ распростертыми объятіями, а дядюшка Бонсоръ съ разстегнутымъ жилетомъ. Я принялъ веселое, но умренное участіе въ праздничной жжонк. Въ самый день Рождества мы вс обдали вмст, и я передавалъ супъ и разрзалъ индюшку на-славу, на слдующій день я выслушалъ отъ адвоката моего дяди похвалу моему красивому почерку, который я имлъ случай выказать при подписаніи необходимыхъ документовъ. Двадцать седьмого декабря, тысяча восемьсотъ сорокъ шестого года я женился на моей безцнной Тилли, и мы собирались съ ней жить да поживать, да добро наживать, какъ вдругъ…

Я опять проснулся:

На этотъ разъ я проснулся не на шутку въ своей постели въ этомъ самомъ проклятомъ дом. Я чувствовалъ усталость, пріхавъ сюда по желзной дорог, ни свадьбы, ни Тилли, ни Мери Ситонъ, ни мистрисъ Ванъ-Планкъ не оказалось въ дйствительности, дйствительнаго оказалось только я, да призракъ лихорадки, да рамы, безпощадно дребезжавшія въ обоихъ окнахъ двойной комнаты.

Призракъ въ комнат барчука Б.

Затмъ насталъ мой чередъ говорить и я началъ такъ:

Когда я поселился въ трехъугольномъ чуланчик, пользовавшемся такою громкою извстностью, мысли мои, какъ и слдовало ожидать, стали постоянно обращаться къ барчуку Б.

Вскор я замтилъ, что ни разу не преслдовалъ меня барчукъ Б. во сн. Но какъ только я просыпался, мысли мои обращались къ нему и силились связать его имя съ какимъ нибудь представленіемъ.

Такъ томился я въ комнат барчука Б. въ продолженіе шести ночей, тутъ я сталъ замчать, что дло что-то не совсмъ ладно.

Первое видніе привидлось мн раннимъ утромъ, когда еще только начинало брезжить, я стоялъ и брился передъ зеркаломъ, какъ вдругъ, къ величайшему моему ужасу я изумленію, замтилъ, что брю не себя самого, мн уже пятьдесятъ лтъ,— а мальчика.— Ужъ не это ли барчукъ Б.?

Я задрожалъ и поглядлъ себ черезъ плечо, но тамъ ничего не оказалось. Я снова взглянулъ въ зеркало и ясно увидлъ передъ собою черты мальчика, который брился не для того, чтобы избавиться отъ бороды, а для того чтобы вызвать ея еще небывалое появленіе. Въ смятеніи я прошелся нсколько разъ по комнат и снова возвратился къ зеркалу въ твердой ршимости не поддаваться страху и покончить прерванную операцію. Собираясь съ духомъ, я зажмурилъ глаза, когда я раскрылъ ихъ, я встртился въ зеркал съ пристально устремленнымъ на меня взглядомъ молодого человка двадцати четырехъ или двадцати пяти лтъ. Испугавшись этого новаго призрака, я закрылъ глаза, раскрывъ ихъ снова, я увидлъ брющимся въ зеркал моего отца, котораго давнымъ давно не было на свт. Мало того, я увидлъ своего дда, котораго отъ роду не видалъ.

Разстроенный всми этими навожденіями, что было весьма понятно, я тмъ не мене ршился не говорить про нихъ ни слова до настоящаго условленнаго между нами срока поголовныхъ признаній. Волнуемый разными странными мыслями, я удалился въ ту ночь въ свою комнату, приготовившись къ новымъ столкновеніямъ съ міромъ духовъ. И я не напрасно готовился: очнувшись часа въ два по полуночи отъ тревожнаго сна, я увидлъ,— предоставляю вамъ судить, каковы были мои чувства,— что со мною на постели лежитъ скелетъ барчука Б.!

Я вскочилъ, а за мною вскочилъ и скелетъ. Тутъ я услышалъ жалобный голосъ, говорившій: — гд я? что со мною сталось?— И оглянувшись въ томъ направленіи, откуда слышался голосъ, я увидлъ призракъ барчука Б.

Юный призракъ былъ одтъ нсколько старомодно, или врне, онъ не столько былъ одтъ, сколько втиснутъ въ футляръ низшаго сорта сукна, цвтомъ перца съ солью, и обезображеннаго еще боле свтлыми пуговицами. Я замтилъ, что пуговицы эти двойнымъ рядомъ перегибались черезъ каждое плечо юнаго призрака и повидимому спускались вдоль его спины. Вокругъ шеи у него было жабо, правая рука его (которая, какъ я хорошо разглядлъ, была запачкана въ чернилахъ) покоилась на его желудк, обстоятельство это, въ связи съ легкими угрями, покрывавшими его лицо, и съ проглядывавшимъ за немъ неопредленнымъ выраженіемъ тошноты, повело меня къ тому заключенію, что передо мною былъ призракъ мальчика, глотавшаго не въ мру при жизни всякихъ аптекарскихъ снадобій.

— Гд я? патетическимъ голосомъ проговорилъ маленькій призракъ.— И зачмъ родился я въ т дни, когда каломель былъ въ такомъ употребленіи, и зачмъ пичкали меня имъ въ такомъ страшномъ количеств?

Я чистосердечно отвчалъ ему, что и самъ, по чести, этого не знаю.

Гд моя миленькая сестра, продолжалъ призракъ:— ‘гд моя божественная, миленькая жена, и гд тотъ мальчикъ, съ которымъ я вмст ходилъ въ школу?’

Я умолялъ привидніе успокоиться и, пуще всего, не слишкомъ горевать о потер того мальчика, съ которымъ оно вмст хаживало въ школу. Я выставлялъ ему на видъ то соображеніе, что, по всмъ вроятіямъ, если бы этотъ мальчикъ и отыскался, то изъ этого по обыкновенію не вышло бы ничего путнаго. Я привелъ ему, что и самъ отыскивалъ въ зрломъ возраст не одного мальчика, съ которымъ хаживалъ вмст въ школу, и что ни въ одномъ-то изъ нихъ не оказалось проку. Я выразилъ скромную увренность, что въ этихъ мальчикахъ никогда не оказывается проку, я настаивалъ на томъ, что они не боле какъ мифъ, обманъ чувствъ, западня. Я разсказалъ, какъ въ послдній разъ мн случилось отыскать одного изъ этихъ мальчиковъ на званномъ обд, онъ укрывался за блымъ галстухомъ, какъ за стною, на какой угодно вопросъ у него было припасено по нелпому мннію, и онъ обладалъ по истин титаническою силою надодливости. Я разсказалъ, какъ, въ силу нашего одновременнаго пребыванія въ школ, онъ напросился ко мн на завтракъ: какъ я, раздувъ хранившіеся подъ пепломъ послдніе остатки моей вры въ своихъ школьныхъ товарищей, пригласилъ его, и какъ онъ оказался проповдникомъ страшной дичи, и злоумышлялъ противъ всего адамова потомства, предъявляя непостижимыя финансовыя воззрнія и требуя, чтобы англійскій банкъ выпускалъ, не помню сколько-то, тысячъ милліоновъ дебета и шестипенсовыхъ билетовъ.

‘Призракъ выслушалъ меня въ молчаніи, и когда я кончалъ, обратился ко мн съ воззваніемъ: — цырюльникъ!

— Цырюльникъ? повторялъ я, потому что не имлъ чести принадлежать жъ этому сословію.

Призракъ продолжалъ: — цырюльникъ! Осужденный брить цлый рядъ постоянно смняющихся лицъ — то молодого человка, то себя самого, то своего отца, то своего дда, осужденный каждую ночь спать самъ другъ со скелетомъ и каждое утро просыпаться мъ обществ скелета… я затрепеталь, услышавъ итогъ ужасный приговоръ.

— Цырюльникъ! Догони ка меня!

Я чувствовалъ, еще прежде нежели слова мои были выговорены, что таинственная сила толкаетъ меня кинуться въ погоню за этимъ призракомъ, я не замедлилъ это сдлать и выбжалъ изъ комнаты барчука Б.

Всякому, конечно извстно, какія долгія и утомительныя ночныя прогулки волей неволей длали колдуньи, это извстно изъ признаній самихъ колдуній и не подлежитъ никакому сомннію. Призракъ барчука Б. заставилъ меня сдлать не мене долгую и утомительную прогулку.

Я послдовалъ за нимъ сначала на помел, потомъ на дтской игрушечной лошадк, что я говорю сущую правду, въ этомъ удостовряетъ меня самый запахъ краски, который, посл того какъ конекъ согрлся, сдлался весьма осязательнымъ, потомъ я преслдовалъ привидніе на безголовомъ осл и наконецъ на осл, который до того былъ озабоченъ состояніемъ собственнаго желудка, что такъ и оставался, уткнувшись въ него головою. Еще поздне, подо мною смнялись кони, которые, казалось, только за тмъ и на свтъ родились, чтобъ лягаться ногами,— карусели, качели и наконецъ наемные кабріолеты.

Чтобы не утомлять васъ разсказомъ о моихъ похожденіяхъ,я приведу вамъ для образца одно изъ нихъ.

Со мной произошла чудесная перемна. Я быль самъ собою и въ то же время не быль самимъ собою, сознавалъ въ себ присутствіе чего-то такого, что оставалось неизмннымъ во все теченіе моей жизни,— а между тмъ, то не было мое я, легшее спать въ комнат барчука Б. У меня было гладкое-прегладкое личико, и короткія-прекороткія ножки, но я зазвалъ за дверь другое подобное мн существо, съ такимъ же гладкимъ личикомъ и такими же короткими ножками, которому сообщилъ предложеніе самого страннаго свойства.

Я предлагалъ ему устроить вмст сераль. Другое существо приняло живое участіе въ этомъ план. Оба мы съ нимъ мало смыслили въ законахъ приличія, знали мы только, что подобный обычай былъ въ ходу на восток и что его придерживался добрый калифъ Гарунъ-аль-Рашидъ, что обычай этотъ въ высшей степени похвальный и вполн достойный подражанія.— О, да, воскликнуло, припрыгнувъ, другое существо:— заведемъ сераль.

Мы поняли, что замыселъ этотъ надо хранить въ глубокой тайн отъ миссъ Гриффинъ, хотя, что до насъ касается, не питали ни малйшаго сомннія насчетъ похвальности этого восточнаго учрежденія. Но мы знали, что миссъ Гриффинъ лишена всякихъ человческихъ симпатій и неспособна оцнить величіе великаго Гаруна. За то мы ршили открыть нашу завтную тайну миссъ Бьюль.

Насъ было десятеро въ гампстедскомъ учебномъ заведеніи миссъ Гриффинъ: восемь двицъ и двое молодыхъ людей. Миссъ Бьюль, которая, по моимъ расчетамъ, успла уже въ то время достигнуть зрлаго восьмилтняго возраста, была царицею общества. Я въ тотъ же день открылся ей въ нашемъ замысл и предложилъ ей сдлаться фавориткой.

Миссъ Бьюль, преодолвъ стыдливость, столь естественную и столь обаятельную въ ея миломъ пол, объявила, что предложеніе это очень лестно для нея, но тутъ же пожелала знать, какое назначеніе припасено нами для миссъ Пипсонъ. Миссъ Бьюль, видите ли, поклялась надъ большимъ молитвенникомъ въ футляр оставаться до послдняго издыханія другомъ этой молодой особы, не имть отъ нея никакихъ тайнъ и всмъ съ ней длиться, миссъ Бьюль объявила, что она, въ качеств друга миссъ Пипсонъ, не можетъ утаить ни отъ себя, ни отъ меня, то обстоятельство, что миссъ Пипсонъ тоже не изъ какихъ нибудь.

Такъ какъ у миссъ Пипсонъ были свтлые, вьющіеся волосы и голубые глаза (что для меня было идеаломъ женственной прелести), то я не задумываясь отвчалъ, что смотрю на миссъ Пипсонъ, какъ на прелестную черкешенку.

— Такъ что же изъ этого? задумчиво спросила миссъ Бьюль.

Я отвчалъ, что она должна быть похищена купцомъ, приведена ко мн подъ покрываломъ и куплена какъ невольница.

(Другое существо уже было отодвинуто въ государственной мужской іерархіи на второй планъ и прочилось въ должность великаго визиря. Въ послдствіи оно, было, вздумало противиться этому распоряженію, но, бывъ оттаскано за волосы, смирилось).

— Не буду ли я ревновать? спросила миссъ Бьюль, опуская глаза.

— Нтъ, Зобеида, отвчалъ я:— ты всегда будешь любимою султаньшею, первое мсто въ моемъ сердц и на моемъ престол всегда останется за тобою.

Посл этого увренія миссъ Бьюль согласилась предложить нашъ проэктъ на обсужденіе своимъ семерымъ подругамъ. Въ тотъ же день я напалъ на слдующую мысль: мы могли вполн довриться доброй, вчно осклабляющейся душ по имени Табби, исполнявшей въ дом должность двки-чернавки, у особы этой столько, же было человческаго въ фигур, сколько у любой изъ кроватей, лицо же постоянно, боле или мене было запачкано сажей. Посл ужина я украдкою сунулъ въ руку миссъ Бьюль маленькую записку, въ которой говорилось, что сажа, представлявшая въ нкоторомъ род печать, наложенную перстомъ самаго провиднія, указывала намъ на Табби, какъ на достойную преемницу Мезрура, знаменитаго начальника черныхъ гаремныхъ стражей.

При введеніи новаго учрежденія дла какъ и везд не обошлось безъ трудностей. Другое существо отличалось не совсмъ похвальными выходками: претерпвъ неудачу въ своихъ честолюбивыхъ замыслахъ, оно возымло притворныя сомннія на счетъ того, не предосудительно ли преклонять колна передъ калифомъ, отказывалось величать его повелителемъ правоврныхъ, оскорбительно отзывалось о немъ, какъ о ‘взросломъ мальчишк’, объявляло, что не хочетъ играть въ эту игру,— слышите ли, игру!— и позволяло себ многія другія грубыя и оскорбительныя выходки. Впрочемъ эта низость встртила успшный отпоръ въ общемъ негодованіи всего сераля и я былъ осчастливленъ улыбками восьми наипрекраснйшихъ между человческими дщерями.

— Я могъ быть награждаемъ этими улыбками, только въ т минуты, когда Миссъ Гриффинъ глядла въ другую сторону,— и то съ соблюденіемъ всевозможной осторожности, такъ какъ между послдователями пророка существовало преданіе, что миссъ Гриффинъ видитъ маленькимъ круглымъ очкомъ, находившимся въ самой середин узора на спин ея шали. За то каждое посл обда мы проводили цлый часъ вмст,— и тутъ-то фаворитка и остальныя красавицы гарема наперерывъ другъ передъ другомъ старались развеселить свтлйшаго Гаруна, отдыхавшаго отъ заботъ правленія,— заботъ, отличившихся подобно заботамъ всякаго другаго правителя, преимущественно арифметическимъ свойствомъ, такъ какъ повелитель правоврныхъ былъ страшно тупъ по части сложенія.

Миссъ Гриффинъ была образцомъ приличія и я ршительно не могу вообразить, каковы были бы чувства этой добродтельной женщины, если бы она знала, что, водя насъ попарно гулять по Гампстедскому шоссе, она такъ величаво выступала во глав многоженства и исламизма. Я убжденъ, что не мало способствовало сохраненію нашей тайны какое-то необъяснимое чувство злой радости, что вотъ миссъ Гриффинъ ничего не подозрваетъ, а такъ же злобное сознаніе того превосходства, которое давало намъ наше знаніе того, чего не знала миссъ Гриффинъ (а миссъ Гриффинъ знала все, что только можно было знать изъ книгъ). Дйствительно, тайна наша хранилась на славу и только разъ мы чуть-чуть сами себя не выдали. Это случилось въ воскресенье. Вс мы, миссъ Гриффинъ во глав нашей, были выстроены въ самой видной части церковной галлереи, свидтельствуя такимъ образомъ всенародно о несвтскомъ направленіи, даваемомъ въ нашемъ заведеніи, читалось въ этотъ день описаніе Соломонова великолпія въ его домашней жизни. Едва заслышалъ я имя этого царя, какъ совсть шепнула мн: и ты то же, Гарунъ! У священника, совершавшаго въ тотъ день богослуженіе, глазъ былъ какъ-то особенно устроенъ такъ что казалось онъ глядитъ прямо на меня. Лицо мое покрылось багровымъ румянцемъ и каплями крупнаго пота. Великій визирь сидлъ ни живъ, ни мертвъ, и вс султанши зардлись, какъ будто заходящее багдадское солнце кинуло свой отблескъ на ихъ прелестныя личики.

Въ эту-то критическую минуту грозная миссъ Гриффинъ встала и окинула взглядомъ дтей Ислама. Мн показалось что церковь и государство вошли въ заговоръ съ миссъ Гриффинъ, чтобы изобличить насъ, и что вотъ-вотъ насъ выведутъ на позоръ на самую средину церкви, но такъ западны — позвольте мн употребить это слово въ противоположность восточному міросозерцанію,— такъ, западны была понятія миссъ Гриффинъ, что она заподозрла насъ просто въ контрабандномъ пользованьи яблоками, и мы были спасены.

Но тяжелый ударъ постигнулъ меня на самой вершин моего благополучія. Я сталъ задумываться о своей матери и о томъ, что она скажетъ, если я привезу ей во время лтнихъ вакацій восемь постительницъ,— прекраснйшихъ между дщерями человческими, но совершенно неожиданныхъ. Я сообразилъ количество пистолей въ нашемъ дом, средства моего отца, плату булочнику — и мое уныніе увеличилось. Сераль и лукавый визирь, угадывая причину тайной печали своего повелителя, длали все, чтобы усилить эту печаль. Они пустились въ увренія безграничной преданности и объявили что и въ жизни и въ смерти останутся съ нимъ неразлучны. Эти увренія длали меня несчастнйшимъ человкомъ въ мір, я много безсонныхъ часовъ проводилъ въ постели, размышляя о своей ужасной участи. Отчаянье мое доходило до того, что я подъ часъ готовъ былъ броситься на колни передъ миссъ Гриффинъ, открыться ей въ моемъ сходств съ Соломономъ и просить чтобы меня наказали сообразно съ поруганными мною законами моего отечества, но неожиданный случай выручилъ меня изъ затрудненія.

Однажды мы прогуливались попарно,— при этомъ случа визирь получилъ приказаніе,— въ случа если заставный сторожъ кинетъ свой оскверняющій взглядъ на красавицъ гарема (а этого онъ ни разу не преминулъ еще сдлать) — удавить его въ ту же ночь. Въ этотъ день облако печали тяготло надъ нашими сердцами, необъяснимая выходка Антилопы (одной изъ султаншъ) была причиною великаго бдствія, постигнувшаго все государство: красавица эта подъ тмъ предлогомъ, что предшествующій день былъ днемъ ея рожденія и что по этому случаю была прислана большая корзина, наполненная всякими сокровищами (а ни въ томъ, ни въ другомъ увреніи не было и тни правды), пригласила тайнымъ, но весьма убдительнымъ образомъ до тридцати шести сосднихъ принцевъ и принцессъ на балъ и на ужинъ, при этомъ было выговорено, что за ними не пришлютъ изъ дому раньше двнадцати часовъ. Слдствіемъ этой причуды Антилопы было то, что къ подъзду миссъ Гриффинъ нежданно-негаданно стало прибывать въ различныхъ экипажахъ цлое общество, разодтое въ пухъ и прахъ, члены этого общества, волнуемые пріятнымъ ожиданіемъ, достигали подъ прикрытіемъ своихъ разнородныхъ конвойныхъ верхней площадки лстницы, откуда были выпроваживаемы въ слезахъ. Едва послышались учащенные удары молотка, извщавшіе объ этихъ событіяхъ, Антилопа поспшила запереться въ чулан близь чердака, при каждомъ новомъ удар молотка миссъ Гриффинъ волновалась все сильне и сильне, дошло наконецъ до того, что она во всеузрніе сорвала съ головы накладку. Дло кончилось тмъ, что преступница сдалась на капитуляцію и была засажена на хлбъ и на воду въ чуланъ, гд хранилось блье, а мы вс выслушали длинное нравоученіе.

Вслдствіе всего этого мы уныло совершили свою прогулку, въ особенности я, чувствуя всю тяжесть лежавшихъ на мн мусульманскихъ обязательствъ, былъ въ печальномъ настроеніи духа. Вдругъ незнакомый человкъ подошелъ къ миссъ Гриффинъ, и, пройдя съ ней рядомъ нсколько шаговъ и переговоривъ съ ней о чемъ-то, взглянулъ на меня. Въ полной увренности, что это одинъ изъ слугъ правосудія и что часъ мой насталъ, я тугъ же пустился въ бгство, наскоро ршивъ пробраться въ Египетъ.

Весь сераль испустилъ вопль, видя, что я улепетываю со всхъ ногъ (я взялъ при первомъ поворот на лво, за уголъ кабака, почему то предполагая, что это-то и есть кратчайшій путь къ пирамидамъ). Миссъ Гриффинъ закричала мн вслдъ, вроломный визирь бросился за мною въ погоню, заставный сторожъ прижалъ меня къ углу, отрзавъ мн вс пути къ бгству. Но, когда меня, пойманнаго, привели назадъ, никто и не подумалъ бранить меня, только миссъ Гриффинъ проговорила съ непостижимою кротостью: ‘Странное дло! отчего ты пустился бжать, когда этотъ господинъ поглядлъ на тебя?’

Миссъ Гриффинъ и незнакомый господинъ обступили меня и торжественно повели домой, но къ удивленію моему я замтилъ, что меня ведутъ не какъ преступника.

Прійдя домой мы удалились въ особую комнату и миссъ Гриффинъ призвала къ себ на помощь Мезрура, начальника темноцвтныхъ стражей гарема. Мезруру что-то передали, и я не знаю, вслдствіе чего онъ залился слезами.

— Господь съ тобою, голубчикъ! проговорилъ этотъ сановникъ, обращаясь ко мн:— съ твоимъ папашей случилось несчастье.

Я спросилъ съ замирающимъ сердцемъ:

— Разв онъ очень боленъ?

— Утшь тебя Господь, моя овечка! продолжалъ добрый Мезруръ, становясь на колни, чтобы я могъ опустить голову на его плечо — твой папаша умеръ!

Куда двался при этихъ словахъ Гарунъ аль-Рашидъ! Сераль тоже исчезъ, съ тхъ поръ я не видалъ боле ни одной изъ восьми прекраснйшихъ между дщерями человческими.

Меня взяли домой — а дома были смерть и нужда! Все наше имущество продали съ аукціона, въ томъ числ и моя маленькая кроватка пошла за грошъ. Потомъ меня отдали въ большую, скучную школу для мальчиковъ старшаго возраста, гд все, и одежда и пища было грубо и въ недостаточномъ количеств, гд вс, и взрослые и дти были безжалостны, моя товарищи знали о бывшемъ у насъ аукціон и разспрашивали меня, за сколько я пошелъ и кто меня купилъ и кричали мн вслдъ: ‘идетъ, идетъ,— ушелъ съ молотка!’ Я никому не ршался открыть въ этомъ непривтномъ дом, что былъ когда-то Гаруномъ и имлъ сераль, потому что я зналъ, что стоило мн упомянуть о превратностяхъ моей судьбы, и мн не дали бы проходу, такъ что мн ничего боле не осталось бы, какъ угоняться въ тинистомъ пруду, находящемся недалеко отъ рекреаціоннаго двора и вода въ которомъ доходила на пиво.

Увы! друзья мои! Съ той поры, какъ я поселился въ комнат мальчика, никакого другаго призрака не видалъ я въ ней, кром призрака моего собственнаго дтства, моей невинности и моихъ наивныхъ врованій. Часто гонялся я за этикъ призракомъ, не нагнать мн его видно моею возмужалою походкой, не поймать мн его моими возмужалыми руками, не воскресить мн его въ первобытной чистот въ глубин моего возмужалаго сердца. И вотъ я, какъ видите, силюсь по возможности бодро и весело исполнить свое предопредленіе и брю въ зеркал длинную вереницу безпрестанно являющихся лицъ, и ложусь и встаю съ постели самъ другъ со скелетомъ — моимъ неразлучнымъ земнымъ спутникомъ.

Призракъ въ садовой комнатъ.

Мой другъ и довритель потеръ рукою свой плшивый лобъ, который иметъ въ себ что-то Шекспировское, и, понюхавъ щепотку табаку, приговорилъ: Въ комнату мою повадился ходить призракъ судьи.

— Призракъ судьи? воскликнуло все общество.

— Да, судьи. Я никогда не забуду того, что слышалъ отъ него, то былъ случай изъ его судебной практики.

Вс мы полюбопытствовали услышать про этотъ случай, чтобы онъ и у насъ врзался въ памяти, и мой другъ и довритель началъ такъ:

Въ первые годы текущаго столтія почтенная чета, по имени Гонтройдъ, нанимала небольшую ферму въ сверномъ округ Іоркшайра. Стали они мужемъ и женою уже не въ молодыхъ годахъ, хотя и были молоды въ то время, когда свели первое знакомство. Натанъ Гонтройдъ быль работникомъ на ферм отца Эсфири Розъ и искалъ ея руки еще къ то время, когда родители прочили ей лучшихъ жениховъ, а потому, не освдомляясь о ея чувствахъ, нсколько круто выпроводили Натана. Посл того много воды утекло. Натану уже перевалило за сорокъ, когда у него умеръ какой-то дядя и оставилъ ему изрядное наслдство, такъ что онъ могъ снять небольшую ферму, да еще отложить малую толику въ банкъ на черный день. Однимъ изъ послдствій этой перемны въ судьб Натана было то, что онъ сталъ спокойно и не торопясь пріискивать себ хозяйку, вдругъ до него однажды дошло, что старинная любовь его Эсфирь Розъ не замужемъ и не живетъ припваючи, какъ онъ былъ вполн убжденъ, — а живетъ чернорабочей служанкой въ город Райпон. Отецъ ея, потерпвъ цлый рядъ неудачъ, былъ доведенъ до нищеты, мать умерла, братъ выбивался изъ силъ, чтобы прокормить многочисленную семью, сама же Эсфирь была въ тридцать семь лтъ смиренною, невзрачною, но лихою работницей. На минуту — но не боле какъ на минуту.— Натанъ испыталъ какое то злое удовольствіе, услышавъ объ этихъ поворотахъ колеса Фортуны. Ни слова не сказалъ онъ никому по этому поводу, но нсколько дней спустя, явился, разодтый по праздничному, въ Райпонъ и постучался къ мистрисъ Томпсонъ съ чернаго крыльца.

Ему вышла отворить Эсфирь, свтъ прямо падалъ на нее, между тмъ какъ онъ остался въ тни. Съ минуту длилось молчаніе, онъ разсматривалъ ту, которую онъ любилъ когда-то и которую не видалъ въ послднія двадцать лтъ. Отъ миловидности и молодости не уцлло и слда, какъ мы уже сказали, наружность Эсфири была скромная, невзрачная, но цвтъ лица у нея былъ чистый и глаза глядли открыто и привтливо. Одта она была скромно, но опрятно и изъ подъ короткой юбки ея виднлась стройная нога. Бывшій любовникъ ея не предавался восторгу, онъ просто сказалъ про себя: ничего, годится! и прямо приступилъ къ длу:

— Эсфирь, ты не узнаешь меня. Я тотъ самый Натанъ, котораго двадцать лтъ тому назадъ отецъ твой согналъ со двора, за то, что я было вздумалъ просить тебя въ жены. Съ той поры я и изъ головы выкинулъ было женитьбу, но вотъ, дядя Бенъ померъ и оставить мн малую толику въ банк, я снялъ ферму Набсъ-Эндъ, обзавелся скотинкой, теперь ищу себ хозяюшку, чтобы могла за всмъ приглядть. Хочешь, что-ли, быть хозяйкой въ моемъ дом? Небось, худаго ничего не увидишь. Такъ если теб не супротивно, а приду за тобою, какъ только уберемся съ сномъ.

Эсфирь только отвчала: Да что ты не войдешь въ горницу и не присядешь?

Онъ вошелъ и прислъ. Прошло нсколько времени и она обращала на него столько же вниманія, сколько и на его палку: она суетилась, отпуская обдъ своимъ господамъ. А онъ между тмъ слдилъ за ея проворными, угловатыми движеніями и еще разъ сказалъ про себя: ничего, годится! Минутъ двадцать спустя онъ всталъ и проговорилъ:

— Ну, Эсфирь, я ухожу. Такъ когда же мн опять приходить?

— Когда теб будетъ угодно, этакъ ты и мн угодишь, отвчала Эсфирь, стараясь казаться спокойною, но онъ видлъ, что она то и дло мнялась въ лиц и вся дрожала. Минуту спустя Эсфирь получила крпкій поцлуй, но когда она оглянулась на пожилаго фермера, чтобы побранить его, то увидла его такимъ степеннымъ и спокойнымъ, что раздумала.

— Вотъ я и угодилъ себ — и теб тоже надюсь угодить, проговорилъ онъ. Будетъ съ тебя что-ли мсяца на сборы? Нынче восьмое число, восьмаго іюля будетъ наша свадьба. А до тхъ поръ мн недосугъ сюда ходить, да и свадьбу незачмъ долго праздновать. Въ наши годы за глаза довольно и двухъ дней на прогулъ.

Все это походило на сонъ. Но Эсфирь ршила не думать объ этомъ больше, пока не справитъ всю свою работу. Вечеромъ, убравшись совсмъ, она пошла и предупредила свою госпожу о томъ, что отходитъ и разсказала ей въ немногихъ словахъ повсть всей своей жизни. Ровно мсяцъ спустя она вышла замужъ

Отъ этого брака родился одинъ только сынъ, котораго назвали Веньяминомъ. Немного лтъ спустя посл его рожденія умеръ въ Лидс братъ Эсфири, оставивъ посл себя человкъ десять или двнадцать дтей. Эсфирь горько оплакивала его и Натанъ оказалъ ей много тихаго участія, хотя и не могъ позабыть, что Джакъ Розъ растравилъ оскорбленіями рану его молодости. Онъ снарядилъ жену свою въ Лидсъ, успокоилъ ее на счетъ разныхъ хозяйственныхъ заботъ, которыя не выходили у нея изъ головы передъ отъздомъ, набилъ кошелекъ ея деньгами, чтобы было ей чмъ выручить изъ немедленныхъ затрудненій семейство ея брата, наконецъ, когда повозка тронулась, онъ побжалъ за ней въ догонку.— Стой, стой, прокричалъ онъ:— Гетти, коли ты хочешь, и теб не будетъ въ тягость, привези съ собою одну изъ дочерей Джака. Достаткомъ насъ богъ не обидлъ, а съ двкой въ дом славно повеселетъ.

Повозка тронулась и сердце Эсфири переполнилось чувствомъ благоговйной благодарности. Итакъ маленькая Бетси Розъ перехала на жительство въ Нобсъ-Эндскую ферму.

Доброе дло на этотъ разъ нашло въ себ самомъ свою награду, что впрочемъ не должно вводить людей въ заблужденіе, будто добрыя дла обыкновенно награждаются. Изъ Бетси вышла веселая, любящая, дятельная двушка, дядя и тетка бывало на нее не нарадуются. Они такъ полюбили ее, что даже сочли достойною своего единственнаго сына Веньямина, который въ ихъ глазахъ былъ совершенствомъ. И дйствительно, Веньяминъ Гонтройдъ по красот и изяществу могъ бы быть графскимъ сыномъ. Даже сосдніе сквайры, прозжая мимо, осаживали своихъ лошадей, чтобы полюбоваться на него. Въ немъ не было и тни застнчивости, онъ съ раннихъ лтъ привыкъ чтобы посторонніе восхищались имъ, а родители молились за него Богу. Что же касается до Бетси Розъ, то онъ сдлался съ первой же минуты ихъ встрчи полновластнымъ властелиномъ ея сердца. Любовь ея росла съ годами, и она старалась заврить себя, что долгъ велитъ ей любить выше всего то, что всего дороже ея дяд и тетк. Старики переглядывались и улыбались каждый разъ, какъ молодая двушка, сама того не подозрвая, выдавала свою любовь къ двоюродному брату, дло шло именно такъ, какъ они желали, незачмъ было отправляться въ дальше поиски за женою для Веньямина.

Но Веньяминъ смотрлъ на это дло безъ особеннаго увлеченія. Въ дтств онъ посщалъ въ качеств экстерна школу къ сосднемъ город, одну изъ тхъ гимназій, которыя находились въ такомъ плачевномъ состояніи лтъ тридцать тому назадъ. Школа была такъ устроена, что ученики не только не научались въ ней добру, но еще научались притворству, впрочемъ съ виду Веньяминъ поумнлъ и пріобрлъ въ ней джентльменское изящество. Родители гордились имъ, когда онъ прізжалъ, домой на вакаціи, хотя все его джентльменское изящество выражалось относительно нихъ явнымъ презрніемъ. Восемьнадцати лтъ онъ поступилъ ученикомъ въ контору гайминстермкаго адвоката — (передъ этимъ онъ объявилъ наотрзъ, что не хочетъ оставаться неотесаннымъ мужикомъ, т. е. честнымъ работящимъ фермеромъ, подобно своему отцу), одна Бетси Розъ была въ эту пору недовольна имъ, четырнадцатилтняя двочка смутно чувствовала, что въ немъ что-то все не такъ, какъ бы должно бывъ. Но увы! прошло два года и шестнадцатилтняя двушка боготворила даже тнь его и врить не хотла, чтобы что было не такъ въ красивомъ, добромъ, привтливомъ братц Веньямин. Отъ Веньямина не укрылось, что лучшимъ способомъ подольститься къ родителямъ и выманить у нихъ побольше денегъ, было — ухаживать за хорошенькой кузиной Бетси Розъ. Она ровно настолько ему нравилась, что онъ не тяготился этимъ обязательнымъ ухаживаньемъ, пока она была у него на глазахъ. Но какъ скоро они были врозь, онъ находилъ очень скучнымъ помнить о ней, исполнять ея маленькія порученія и писать ей общанныя письма. Когда кончалось его ученичество, онъ сталъ неотступно требовать, чтобы его отправили на годъ или на два въ Лондонъ. Бдный Гонтройдъ началъ жалть, что задумалъ сдлать своего сына джентльменомъ. Но теперь уже было поздно раскаяваться, старики поняли и, скрпя сердце, промолчали на его требованье въ тотъ вечеръ, когда оно было впервые предъявлено. Бетси разглядла сквозь слезы, что дядя и тетка казались боле обыкновеннаго утомленными въ этотъ вечеръ, проводивъ Веньямина и убирая все со стола посл ужина, они старались какъ можно больше шумть, какъ будто шумъ и суета могли удержать ея слезы, готовыя хлынуть. На дядю же съ теткой она вовсе избгала глядть.

— Присядь-ка, двка, придвинь скамеечку къ камину и потолкуемъ о нашемъ парн, проговорилъ Натанъ, длая надъ собой усиліе. Бетси повиновалась и, подсвъ къ камину, накинула себ фартукъ на лице, прижавъ его обими руками.

— Слыхала-ли ты когда прежде объ этой сумазбродной зат, Бетси?

— Нтъ никогда! отвчала она изъ-подъ фартука глухимъ, измнившимся голосомъ. Эсфири вообразилось, что вопросъ равно какъ и отвтъ выражали неодобреніе, этого она не могла стерпть.

— Это наше дло было смотрть въ оба, когда мы его отдавали въ ученье, вмшалась она: — дло и съ самаго начала къ тому шло. Не его вина, что ему надо держать въ Лондон какіе-то тамъ экзаменты.

— Да кто же изъ насъ ставить ему это въ вину? спросилъ Натанъ. Оно, точно, что для этихъ экзаментовъ съ него двухъ-трехъ недль было бы за глаза довольно — это мн самъ стряпчій, Лоусонъ, оказывалъ. А что его тянетъ въ Лондонъ на годъ, на два, такъ на то его добрая воля.

Натанъ покачалъ головою.

— А хотя бы и впрямь на то была его добрая воля, вмшалась Бетси, отнимая фартукъ отъ своего раскраснвшагося лица и заплаканныхъ глазъ, еще я тутъ не вижу большой бды. Парень не то что двка,— его на привязи не удержишь. Молодому человку и слдуетъ на людей посмотрть и себя показать, прежде чмъ зажить своимъ домикомъ.

Рука Эсфири сочувственно потянулась къ рук Бетси и об женщины съ вызывающимъ выраженіемъ приготовились встртить всякія нападки на своего отсутствующаго любимца.

— Полно, двка, не горячись, отвчалъ Натанъ, что сдлано, того не передлаешь, всего тошне то, что самъ я всему причиной: нужно очень мн было своего сына длать джентльменомъ! Вотъ теперь и платись за это. Но длать нечего, пускай детъ,— такъ что ли Бетси?— Можетъ статься черезъ годокъ, другой, онъ и вернется къ намъ, совьетъ свое гнздышко въ ближнемъ город и женится,— а за женой ему не далеко ходить. Мы же, старики, сдадимъ ферму и передемъ поближе къ стряпчему Веньямину.

И добрый Натанъ, тая про себя свое горе, старался ободрить обихъ женщинъ. А между тмъ, онъ всхъ дольше не засыпалъ въ эту ночь.

На слдующее утро Натанъ отправился въ Гайминстеръ повидаться съ мистеромъ Лаусономъ. Всякій, кто видлъ его передъ отъздомъ, не узналъ бы его по возвращеніи,— такой крутой перемны не могла произвести одна усталость: возжи почти выпадали у него изъ рукъ, голова его наклонилась впередъ и глаза были неподвижно устремлены на одну какую-то незримую точку. Но, подъзжая къ дому, онъ сдлалъ надъ собою усиліе, чтобы казаться какъ ни въ чемъ не бывало.

— Съ какой стати печалить ихъ, проговорилъ онъ. Надо же молодцу перебситься. Только не ожидалъ я, чтобъ онъ до этого дошелъ,— молоденекъ онъ для этого. Ну, да авось поумнетъ въ Лондон. Первымъ долгомъ надо его спровадить подальше отъ такихъ негодяевъ-товарищей, какъ Уиль Гаукъ и ему подобные. Они-то и сбили моего парнишку съ пути. Пока онъ съ ними не знался, онъ былъ добрымъ малымъ.

На другой день Веньяминъ пріхалъ домой погостить недли на дв передъ отъздомъ въ Лондонъ. Отецъ держался отъ него какъ то въ сторон и въ обращеніи своемъ съ молодымъ человкомъ соблюдалъ какое-то торжественное спокойствіе. Бетси, у которой сначала приглядывала досада и срывалось не одно рзкое слово, мало по малу смягчилась и даже пеняла въ душ на своего дядю за его холодный сдержанный тонъ съ Веньяминомъ. Тетка ея, какъ-то трепетно суетилась около комодовъ и шкаповъ съ платьями, какъ будто боясь и думать о прошедшемъ или о будущемъ, разъ только или два случилось ей подойти сзади къ своему сыну и, наклонившись къ нему, поцловать его и погладить по голов. Долго посл того Бетси не могла забыть, съ какимъ нетерпливымъ движеніемъ онъ встряхивалъ на это головою и ворчалъ, такъ что Бетси ясно могла разслышать, хотя ея тетка и не слыхала:

— Да оставите-ли вы меня въ поко?

Съ самой Бетси онъ былъ довольно милостивъ,— да, именно, милостивъ,— иначе и нельзя опредлить той любезности дурнаго тона, которую онъ оказывалъ молодой красивой двушк, раза два онъ удостоилъ сказать комплиментъ ея наружности. Она поглядла на него съ изумленіемъ и сказала:

— Разв мои глаза перемнились съ тхъ поръ, какъ ты намедни ихъ видлъ? спросила она. Чмъ расхваливать мн ихъ, лучше бы ты поднялъ матери спицу, которую она обронила и не найдетъ въ потьмахъ.

А между тмъ этотъ сынъ, надежда и любимецъ цлой семьи, обладалъ какою-то непостижимою, обаятельною силою. Наканун отъзда онъ сидлъ между своими родителями, Бетси, положивъ голову къ тетк на колни, устремляла на него отъ времени до времени долгій взглядъ, какъ бы стараясь запомнить наизусть каждую черту его лица, когда же взгляды ихъ встрчались, то она опускала глаза и только молча вздыхала.

Пусто стало безъ него въ дом, хотя вс домашніе и старались не замчать этой пустоты, они принимались за работу съ удвоеннымъ рвеніемъ, но работа почему-то не спорилась. Настала зима, а съ нею и нескончаемо длинные, скучные вечера. Онъ писалъ не то чтобъ очень часто,— всякій думалъ про себя, что можно бы было и чаще писать, но каждый готовъ былъ стоять за него горою, если кто другой высказывалъ туже мысль вслухъ, Натанъ и Гетти Гонтройдъ круто измнились въ этотъ годъ. Еще весною они смотрли пожилою, но еще крпкою, бодрою четою, теперь же они стали дряхлыми стариками. До Натана доходили дурные слухи о единственномъ его дтищ и, передавая ихъ жен, онъ отказывался принимать ихъ за сущую правду, а впрочемъ, заключалъ онъ, ‘пошли намъ Господи терпнья, коли онъ точно сталъ такимъ’.

Прошелъ еще годъ, настала опять зима, еще безрадостне первой! Весною этого года вернулся Веньяминъ, вернулся онъ испорченнымъ, нахальнымъ молодымъ человкомъ, впрочемъ на тхъ, которые отъ роду не видывали лондонскаго кутилы самого низшаго разряда, его красивая наружность и развязные пріемы могли произвести довольно сильное впечатлніе. Въ первыя минуты, когда онъ, разваливаясь на ходу и съ видомъ полунапускнаго, полуискренняго равнодушія, вошелъ въ домъ, родители почувствовали къ нему нкотораго рода благоговніе, имъ казалось, что передъ ними не сынъ ихъ, а настоящій джентльменъ. Но въ ихъ простой природ слишкомъ врно было инстинктивное пониманіе истиннаго изящества, чтобы нсколько минутъ спустя не сказалась имъ мишурность того, что было у нихъ передъ глазами.

— И что это такое съ нимъ сталось? замтила Эсфирь своей племянниц, какъ только он остались одн. Къ чему это онъ цдитъ слова, точно языкъ у него расколотъ на двое, какъ у сороки? Эхъ! ужь этотъ мн Лондонъ! онъ не хуже жаркаго лтняго дня портитъ хорошее мясо. Похалъ онъ туда молодецъ молодцомъ, а теперь, посмотри, на кого онъ похожъ? Все лице въ угряхъ и морщинахъ.

— А я такъ нахожу, что ему очень пристали новомодныя баки, замтила Бетси, красня при воспоминаніи о поцлу, полученномъ отъ него при свиданьи — поцлуй этотъ,— такъ думала бдная двушка,— служилъ ей ручательствомъ, что, несмотря на свои рдкія письма, онъ все-таки не пересталъ смотрть на нее, какъ на свою будущую жену.

Многое не нравилось въ немъ домашнимъ, но они не могли не нарадоваться, видя что онъ уже теперь не искалъ развлеченій, не отлучался то и дло то туда, то сюда, какъ это бывало прежде, а смирнехонько оставался дома. По утру, когда Натанъ вышелъ въ поле, Веньямянъ пошелъ вмст съ нимъ, и соразмрялъ свои шаги съ торопливой, но уже нетвердой походкой старика: старикъ и самъ повеселлъ, видя, что сынъ принимаетъ участіе въ длахъ фермы и терпливо выслушиваетъ его хозяйственныя замчанія.

— Мн подъ часъ сдается, заключилъ старикъ, что женившись на Бетси ты раздумаешь идти по адвокатской части и займешься нашимъ дломъ.

Это было ловкое вступленіе, чтобы развдать, можно ли было съ надеждою на успхъ повести рчь о томъ, что составляло завтную мечту старика,— именно, чтобы Веньяминъ возвратился къ отцовскимъ занятіямъ.

— Видишь ли, батюшка, адвокатскимъ дломъ трудно прожить, молодому человку въ этомъ дл нельзя обойтись безъ связей, а между тмъ ни у тебя, ни у матушки нтъ такихъ знакомыхъ, которые могли бы вывести меня въ люди. Къ счастью я встртилъ человка,— можно сказать друга, отличнйшаго малаго, который со всми знакомъ, начиная съ лорда канцлера. Онъ-то мн и предложилъ сдлаться его компаньономъ… Тутъ Веньяминъ пріостановился.

— Это, какъ я вижу, добрйшій долженъ быть джентльменъ, сказалъ Натанъ:— если бы я могъ, я, кажется, пошелъ бы благодарить его. Вытащить новичка, такъ сказать, изъ грязи и подлиться съ нимъ половиною своего счастія,— пользуйтесь-молъ имъ себ на здоровье, сэръ,— на это не много найдется людей. Люди все больше норовятъ, коли имъ выпадетъ какая удача, покрпче прибрать ее къ рукамъ, чтобъ неравно другіе не отбили ее у нихъ. Желательно мн было бы знать, какъ зовутъ этого джентльмена?

— Ты не совсмъ такъ меня понялъ, батюшка. Въ томъ что ты говоришь, конечно, есть большая доля правды, люди вообще не любятъ длиться своимъ счастьемъ, какъ ты сказалъ.

— Тмъ больше чести тому, кто не прочь имъ подлиться, перебилъ Натанъ.

— Такъ, такъ, но видишь ли, даже такой отличный малый, какъ мой пріятель Ковендишь, не уступитъ половины своихъ кліентовъ даромъ. Онъ ожидаетъ за это вознагражденія.

— Вознагражденія, повторилъ Натанъ и голосъ его палъ на цлую октаву.— Чтобы это такое значило? Хоть я и плохъ по части грамоты, а все-же такъ смекаю, что каждое этакое мудреное слово что нибудь да значитъ.

— Къ настоящемъ случа вотъ что оно значитъ: въ вознагражденіе за то, что онъ возметъ меня въ долю, а впослдствіи и все дло передастъ въ мои руки, онъ требуетъ триста фунтовъ стерлинговъ.

Веньяминъ взглянулъ изъ подлобья, чтобы узнать, какъ приметъ отецъ его это предложеніе. Старикъ глубоко воткнулъ въ землю свою палку и, опершись на нее одною рукою, повернулся къ нему прямо лицомъ.

— Коли такъ, пусть твой пріятель убирается къ чорту. Шутка ли, триста фунтовъ стерлинговъ! Да, положимъ, я и радъ бы дать и себя и тебя одурачить,— хотлъ бы я знать, откуда мн взять такія деньги?

Онъ остановился, чтобы перевести духъ, сынъ выслушалъ слова его въ угрюмомъ молчаніи: онъ заране усплъ приготовиться къ этому первому взрыву.

— Мн кажется, сэръ… началъ онъ, немного погодя.

— Сэръ? Что я теб за сэръ? Это у васъ тамъ, можетъ, водится. Я просто на просто Натанъ Гантрайдъ, я отъ роду не лзъ въ джентльмены, но до сихъ поръ я сводилъ концы съ концами, не знаю только, долго ли это и впредь будетъ такъ, родной сынъ требуетъ у меня триста фунтовъ стерлинговъ, точно я дойная корова ему дался.

— Ну что жъ, батюшка, заговорилъ Веньяминъ съ притворною откровенностью: — коли такъ, мн ничего боле не остается, какъ эмигрировать.

— Что-о? Переспросилъ отецъ, глядя на него упорнымъ, проницательнымъ взглядомъ.

— Эмигрировать. Отправиться въ Америку, въ Индію или другую какую колонію, гд способному молодому человку легче составить себ карьеру. Веньяминъ разсчитывалъ на неотразимое дйствіе этого послдняго ршительнаго средства. Но къ его удивленію, отецъ только выдернулъ изъ земли глубоко засаженный конецъ своей палки и сдлалъ нсколько шаговъ впередъ. Тутъ онъ снова остановился и мертвое молчаніе длилось нсколько минутъ.

— Это пожалуй будетъ для тебя всего лучше, началъ онъ наконецъ: (хорошо было для бднаго Натана, что онъ не замтилъ взгляда, которымъ отвтилъ ему сынъ.) Только намъ-то съ Эсфирью каково будетъ? Тамъ, какой бы ты ни былъ, все-же ты наша плоть и кровь, наше единственное дтище. Да узнай только жена, что онъ собирается въ Америку — она, кажись, этого и не переживетъ, и Бетси тоже, бдняжка, души въ немъ не чаетъ. Рчь старика перешла безъ его вдома въ монологъ, къ которому между тмъ жадно прислушивался Веньяминъ. Немного помолчавъ, отецъ снова обратился къ нему.— Не поврю же я, чтобы кром того человка, никто не могъ тебя поставить на ноги. Можетъ статься, другіе не стали бы такъ дорожиться.

— Боле выгодныхъ условій мн нигд не найти, отвчалъ Веньяминъ, которому показалось, что отецъ начинаетъ поддаваться.

— А коли такъ, ты можешь сказать ему, что не видать вамъ съ нимъ этихъ трехсотъ фунтовъ, какъ своихъ ушей. Я не таюсь, у меня отложена малая толика на черный день, но до трехсотъ фунтовъ далеко не хватаетъ, и часть ихъ я берегу для Бетси, которая была намъ замсто дочери.

— Но, придетъ время и Бетси сдлается и въ самомъ дл вашею дочерью, дайте мн только обзавестись своимъ домомъ, куда бы я могъ взять ее. Въ сущности Веньяминъ очень легко смотрлъ на свои отношенія къ Бетси, но въ настоящую минуту, нельзя сказать, чтобы онъ лгалъ, потому что и въ самомъ дл не прочь былъ сдлать ее своей женою, хотя и намекалъ на это съ тмъ только, чтобы поддлаться къ отцу.

— До тхъ поръ, авось богъ приберетъ насъ съ женою, отвчалъ старикъ.— Но опять-таки я говорю теб — нтъ у меня трехсотъ фунтовъ. Ты знаешь, я вс свои лишнія деньги складываю въ чулокъ и берегу ихъ въ немъ, пока накопится пятьдесятъ фунтовъ, тогда я отдаю ихъ въ райпонскій банкъ. Теперь у меня лежитъ въ банк двсти фунтовъ, да въ чулк пятнадцать, изъ этихъ денегъ я сто фунтовъ откладывалъ для Бетси.

Веньяминъ недоврчиво поглядлъ на отца. Уже одно то, что онъ могъ старика отца заподозрить во лжи, достаточно обрисовываетъ его характеръ.

— Я радъ бы теб пособить и ускорить вашу свадьбу да, видишь, не могу. Еще много уйдетъ денегъ на покупку смянъ,— послдній урожай былъ больно плохъ. А вотъ что я теб скажу, сынокъ: я теб Бетсину сотню дамъ взаймы, а ты ей дашь собственной руки росписку. Мы вынемъ деньги изъ райпонскаго банка я поторгуемся съ адвокатомъ: можетъ статься, онъ тебя и за двсти фунтовъ согласится взять въ долю.

Посл нкотораго колебанія, Веньяминъ помирился на двухстахъ фунтахъ. Тмъ не мене т пятнадцать фунтовъ, которые копились въ чулк, не давали ему покоя. Онъ находилъ, что они принадлежатъ ему по праву, какъ единственному наслднику отца, и никакъ не могъ простить Бетси того обстоятельства, что часть сбереженныхъ денегъ предназначалась ей. Между тмъ Натанъ былъ въ этотъ вечеръ необычайно веселъ. Его великодушному, любящему сердцу было отрадно сознаніе, что онъ, цною чуть ли не всего своего состоянія, способствовалъ счастью двухъ молодыхъ людей. Самое величіе доврія, оказаннаго имъ своему сыну, казалось длало Веньямина достойнымъ этого доврія. Въ этотъ вечеръ Бетси выслушала отъ дяди много непонятныхъ шутливыхъ намековъ,— старикъ былъ вполн увренъ, что Веньяминъ разсказалъ ей обо всемъ случившемся, тогда какъ на дл Веньяминъ не говорилъ ей ни слова.

Когда престарлая чета улеглась въ постель, Натанъ передалъ жен свой утренній разговоръ съ сыномъ. Бдная Эсфирь была нсколько поражена перемною въ назначеніи запасного капитала. Но деньги эти были нужны Веньямину, и она не жалла съ ними разстаться. Страннымъ только казалось ей, какъ могла потребоваться такая большая сумма. Но и это недоумніе вскор было отодвинуто на второй планъ потрясающею мыслью, что вотъ Бенъ передетъ на житье въ Лондонъ, а за нимъ послдуетъ Бетси, сдлавшись его женою. Утромъ, пока Бетси мсила тсто, тетка ея сидла, противъ обыкновенія ничего не длая, передъ огнемъ.

— Вотъ скоро намъ придется хлбъ брать въ лавк, сказала она.— А этого мы съ поконъ-вку не длали.

Бетси съ удивленнымъ видомъ оторвалась отъ своей работы.

— Ну ужъ, благодарю покорно — сть такую мерзость. Да на что вамъ, тетушка, понадобилось брать хлбъ у булочника? Посмотрите, какъ хорошо взойдетъ это тсто.

— Мн самой теперь не подъ силу мсить, а ты скоро уходишь въ Лондонъ, такъ и придется намъ сть покупной хлбъ, какого отъ роду не дали.

— Я и не думаю хать въ Лондонъ, отвчала Бетси, вся вспыхнувъ и принимаясь мсить съ удвоеннымъ рвеніемъ.

— Но вдь нашъ Бенъ вступаетъ въ долю съ однимъ богатымъ лондонскимъ стряпчимъ, а ты знаешь, что онъ только того и выжидаетъ, чтобы жениться на теб.

— И, тетушка, отвчала Бетси, очищая тсто съ рукъ и все еще не поднимая глазъ:— если только за этимъ дло стало — не безпокойтесь: Бенъ двадцать разъ передумаетъ, прежде чмъ начнетъ дло и женится. Меня за одно досада разбираетъ, продолжала она съ возрастающимъ раздраженіемъ: — за то, что я сохну по немъ, когда онъ обо мн и не думаетъ. Нтъ, право, какъ только онъ удетъ, и изъ головы выброшу объ немъ думать.

— И это теб, двка, не стыдно? А онъ-то только хлопочетъ, какъ бы все лучше для тебя же устроить. Еще вчера онъ говорилъ объ этомъ съ твоимъ дядей и такъ-то все хорошо расписывалъ. Одно горе только, двка, крпко стоскуемся мы безъ васъ.

И старуха заплакала тмъ безслезнымъ всхлипываньемъ, которымъ плачетъ старость.

Вечеромъ Натанъ и его сынъ возвратились изъ Гайминстера, покончивъ вс дла къ великому удовольствію старика. Бетси, пріятно взволнованная всмъ, что слышала по утру отъ своей тетки и чему такъ охотно врила,— Бетси, краснющая и привтливая, казалась почти хорошенькой, пока она бгала изъ кухни въ кладовую, Веньяминъ далъ ей украдкою не одинъ поцлуй, на что старики добровольно закрывали глаза. Поздне къ ночи вс притихли и пріуныли при мысли о предстоящей разлук, Бетси пустила въ ходъ невинную хитрость, чтобы усадить Веньямина возл его матери и исполнить такимъ образомъ видимое желаніе старушки. Пока мать гладила его руку и называла его разными нжными именами, Веньяминъ сталъ звать. Бетси готова была бы надавать ему пощечинъ за неумнье подавить или скрыть эту звоту, но мать оказалась сострадательне.

— Ты усталъ, мое дитятко, проговорила она, ласково опуская ему руку на плечо,— но рука ея упала, сброшенная его рзкимъ движеніемъ при вставаньи.

— Да, я чертовски усталъ, отвчалъ онъ и, перецловавъ всхъ съ грубою небрежностью, въ томъ числ и Бетси, удалился.

На другой день онъ почти досадовалъ на домашнихъ за то, что они поднялись раньше обыкновеннаго, чтобы проводитъ его. На прощаньи онъ держалъ имъ слдующую рчь:— Ну, добрые люди, надюсь, что когда я пріду опять, у васъ будутъ не такія вытянутыя лица, право, точно вы собираетесь на похороны! Этимъ вы хоть кого выживете изъ дому. Ты, Бетси, стала сегодня просто дурнушкой.

Онъ ухалъ, а они, не говоря между собою ни слова о своей потер, принялись за свои будничныя дла.

Сначала, хотя Веньяминъ писалъ и не часто, за то письма его были наполнены общими мстами о томъ, какое ему везетъ необыкновенное счастье. Потомъ письма стали приходить все рже и рже, тонъ ихъ тоже совсмъ измнился. Годъ спустя посл его отъзда, пришло письмо, которое чрезвычайно раздражило и удивило Натана: Веньяминъ писалъ о какихъ-то неудачахъ,— какихъ именно, онъ не объяснялъ,— и взаключеніе требовалъ, чтобы отецъ прислалъ ему вс свои остальныя сбереженныя деньги. Этотъ годъ былъ тяжелъ для Натана: онъ потерплъ вмст съ своими сосдями отъ скотскаго падежа, цны на скотъ, котораго онъ долженъ былъ прикупить для пополненія своей убыли, окаались неслыханно высокими, изъ пятнадцати фунтовъ, хранившихся въ чулк, уцлло не боле трехъ. Итакъ Натанъ, не успвъ еще никому разсказать о полученномъ имъ письм, (Бетси и ея тетка здили въ тотъ день въ городъ на базаръ), отвчалъ на него рзкимъ отказомъ, онъ выставилъ Веньямину навидъ, что онъ уже получилъ свою долю, и что если онъ не умлъ справиться съ нею, то тмъ хуже для него, а у отца про него нтъ больше денегъ.

Эсфирь и Бетси, по возвращеніи изъ города, замтили, что старикъ что-то не въ своей тарелк, и пристали къ нему съ распросами. Гнвъ его между тмъ не только не остылъ, но еще усилился вслдствіе размышленія, онъ въ рзкихъ выраженіяхъ разсказалъ имъ въ чемъ дло. Не усплъ онъ еще кончить своего разсказа, какъ об женщины столько же огорчились, если не столько разсердились, какъ и онъ самъ. Скоре всхъ успокоилась Бетси, потому что скоре всхъ нашлась, что длать: она собрала вс свои деньги, накопленныя ею съ самого дтства, капиталъ, образовавшійся изъ полученныхъ ею въ разное время подарковъ въ шесть пенсовъ или въ шиллингъ, а также изъ продажи яицъ отъ двухъ курицъ, считавшихся ея собственными,— составилъ около двухъ фунтовъ. Эту-то сумму она вложила въ конвертъ и отправила Веньямину при слдующей записк:

‘Милый Веньяминъ. У дяди пали дв коровы и онъ потерплъ большіе убытки. Онъ на тебя въ большомъ гнв, а главное, онъ въ большомъ гор. Итакъ потерпи покамстъ. Надюсь, что это письмо застанетъ тебя въ добромъ здоровья, чего теб желаетъ

твоя по гробъ жизни
Елизавета Дозъ.’

Отправивъ это письмо, Бетси снова начала распвать за работой. Она не ожидала собственно увдомленія о полученіи письма: она была твердо уврена, что письма на почт никогда не пропадаютъ. А между тмъ въ ней жила тайная сердечная потребность услышать отъ Веньямина слово благодарности, одно изъ тхъ знакомыхъ словъ любви, которыхъ она такъ давно не слыхала. Мало того, когда недля проходила за недлей, а отвта все не было, она утшала себя мыслью, что, можетъ быть, въ это самое время онъ спшитъ покончить вс дла свои въ Лондон и прідетъ въ Нобъ-Эндъ поблагодарить ее лично.

Разъ, когда тетка ея хлопотала за сырами, а дядя былъ въ пол, почтальонъ принесъ письмо прямо въ кухню и отдалъ его Бетси. У деревенскаго почтальона много досуга, а потому, прислонившись къ кухонному столу, онъ, не торопясь, началъ рыться въ своей сумк.— Диковинное у меня есть письмецо къ Натану, проговорилъ онъ:— боюсь, какъ бы не было въ немъ худыхъ встей — на конверт выставленъ штемпель конторы мертвыхъ писемъ.

— Господи помилуй! воскликнула Бетси, и блая какъ полотно опустилась на ближайшій стулъ. Но въ ту же минуту она вскочила на ноги и, вырвавъ зловщее письмо изъ рукъ почтальона, вытолкала его изъ дому, проговоривъ:— убирайся скоре, пока тетушка тебя не видала. И сама со всхъ ногъ побжала къ дяд въ поле.

— Дядюшка, проговорила она, едва переводя духъ.— Что это значитъ? О, дяіюшка! неужели онъ умеръ?

Рука Натана задрожала и въ глазахъ у него помутилось.

— Погляди сама, проговорилъ онъ:— и скажи мн, что тамъ такое написано.

— Это письмо — ваше собственное письмо къ Веньямину,— а. тутъ напечатаны слова: ‘по означенному адресу не оказалось’,— вотъ они и препроводили его обратно къ подателю, т. е. къ вамъ. Ахъ, какъ меня перепугали эти ужасныя слова, выставленныя на штемпел!

Между тмъ Натанъ взялъ въ руки письмо и въ недоумніи переворачивалъ его во вс стороны.

— Онъ умеръ? заговорилъ онъ. Такъ — и умеръ мои сынокъ, не узнавъ, какъ я жаллъ, что тогда крутенько отвчалъ ему? Сынокъ мой, сынокъ! И онъ прислъ на землю на томъ самомъ мст, гд стоялъ, и закрылъ лицо руками. Письмо, возвращенное ему обратно, было сочинено имъ въ нсколько пріемовъ посл неимоврныхъ усилій, онъ старался въ боле мягкихъ выраженіяхъ объяснить своему дтищу, почему именно онъ не могъ выслать ему требуемыхъ денегъ. И вотъ Веньяминъ умеръ, умеръ, быть можетъ съ голоду, на чужой сторон.

— Тяжко мн, тяжко, Бетси, повторялъ старикъ, хватаясь за сердце.

— Полноте, дядюшка, утшала его Бетси, обнимая и цлуя его:— онъ не умеръ, этого не сказано въ письм. Онъ просто перемнилъ квартиру, а почтальонъ полнился отыскать его, вотъ письмо и пришло назадъ. Я всегда слыхала, что народъ тамъ на юг прелнивый.

Между тмъ Бетси сама плакала отъ волненія, хотя и твердо была уврена въ томъ, что говорила. Она уговаривала дядю встать съ сырой земли и поразмять на ходу окоченвшіе члены. Уводя его домой, она повторяла ему все то же утшеніе, что ‘Веньяминъ не умеръ, а только перехалъ на другую квартиру’, но старикъ неутшно качалъ головою. Когда онъ возвратился домой, жена только взглянула на его больное лицо и тотчасъ же пришла къ заключенію, что онъ простудился. Усталый и равнодушный къ жизни, онъ далъ уложить себя въ постель и радъ былъ физической болзни, которая избавила его отъ всякой необходимости напрягать свои силы. Между имъ и Бетси ни слова не было сказано по поводу письма, и Бетси съумла остановить болтливость почтальона.

Черезъ недлю Натанъ всталъ съ постели, постарвъ десятью годами. Жена побранила его за то, что онъ не бережетъ себя и отдыхаетъ на мокрой трав, между тмъ она и съ своей стороны начинала безпокоиться, что отъ Веньямина такъ долго нтъ извстій. Сама она не умла писать, но не давала мужу покоя, пока онъ посл долгаго отмалчиванья, не объявилъ ей наконецъ, что непремнно напишетъ въ воскресенье. Въ это воскресенье онъ въ первый разъ посл своей болзни собирался въ церковь. Наканун, не обращая вниманія на увщанія жены и Бетси, онъ побывалъ въ Гайминстер, откуда возвратился усталый и соблюдая какую-то таинственность во всхъ своихъ пріемахъ. Вечеромъ, отправляясь по обыкновенію провдать скотину, онъ позвалъ съ собою Бетси, и какъ только они отошли подальше отъ дома, вынулъ какой-то маленькій свертокъ и, подавая его Бетси, сказалъ:

— Нашей-ка ты мн это на праздничную шляпу, двка, я знаю, что дтища моего нтъ въ живыхъ, хоть и помалчиваю, чтобы не сокрушить васъ со старухой.

— Нашить то я нашью, дядюшка,— только онъ не умеръ, отвчала Бетси, рыдая.

— Такъ, такъ, двка, другіе вольны думать, что хотятъ, а я все-же хотлъ бы носить лоскутокъ крепа на память о моемъ парнищк. Старуха моя со дня на день слпнетъ, она и не замтитъ его.

Итакъ Натанъ отправился въ церковь съ узенькою нашивкою изъ крепа на своей шляп. Такова непослдовательность человческой природы, что не смотря на все свое желаніе скрыть отъ жены свою увренность въ погибели сына, ему показалось почти обиднымъ, что никто изъ сосдей не обратилъ вниманія на его трауръ и не спросилъ, по комъ онъ его носитъ.

Но прошло нсколько времени и безпокойство всего семейства, по поводу Веньяминоваго молчанія, сдлалось до такой степени томительнымъ, что Натанъ не счелъ боле нужнымъ таить отъ другихъ свои догадки. Но сердце бдной Эсфири отказывалась врить, чтобы единственный ея сынъ умеръ, не приславъ ей даже прощальнаго слова, она была убждена, что еслибы даже смерть постигла его неожиданно, то эта смерть сказалась бы ея материнскому сердцу черезъ какое нибудь сверхъественное откровеніе. Что же касается до Бетси, то она поочередно склонялась то на сторону дяди, то на сторону тетки, и потому могла чистосердечно сочувствовать обоимъ. Но прошло немного мсяцевъ и она постарла, рдко улыбалась и никогда уже не распвала.

Ударъ, такъ страшно потрясшій вс жизненныя силы обитателей Нобсъ-Эндской фермы, отозвался разными перемнами въ хозяйств. Натанъ и Эсфиръ стали слишкомъ дряхлы, чтобы надзирать каждый за своею частью фермерскаго хозяйства. На Бетси лежалъ надзоръ и за полевыми работами, и за скотомъ, и за сырнымъ производствомъ. Она длала свое дло хорошо, хотя и не попрежнему весело, но безъ особаго сожалнія узнала, что одинъ сосдній фермеръ, Джибъ Киркби, снимаетъ у ея дяди всю пахотную и почти всю луговую землю, оставляя ему ровно столько, сколько нужно было для прокормленія двухъ коровъ. Что же касается до строеній, то фермеръ Киркби нанялъ одни сарай для помщенія откармливаемаго скота.

Эсфиръ, оставшись наедин съ Бетси, слдующимъ образомъ высказалась ей по поводу всхъ этихъ перемнъ:

— Я рада-радешенька, что дло такъ устроилось. Я все боялась, что Натанъ совсмъ оставитъ домъ и ферму, а тогда, какъ же бы отыскалъ насъ сынокъ, воротившись изъ Америки. Не тужи, двка! Я знаю, что онъ отправился въ Америку и когда нибудь оттуда да вернется. Какая это такая хорошая есть притча въ Евангеліи про блуднаго сына? Вотъ и онъ также придетъ къ намъ и Натанъ проститъ его: вдь онъ словно изъ мертвыхъ для него воскреснетъ.

Киркби оказались хорошими сосдями. Въ этомъ семейств былъ сынъ, степенный, работящій старый холостякъ. Но Натану съ чего-то вообразилось, что Джону Киркби приглянулась Бетси, и это стало для него поводомъ къ немалому безпокойству. Тутъ-то въ первый разъ оказалось, что увренность его въ Веньяминовой смерти, далеко не была такъ непоколебима, какъ ему самому казалось, онъ ревновалъ Бетси за своего сына. Лта и безвыходная печаль длаютъ человка раздражительнымъ и Бетси много приходилось подъ часъ выносить отъ своего дяди. Но ея привязанность помогала ей сдерживать въ отношеніи его свою природную вспыльчивость.

Однажды вечеромъ,— дло было въ конц ноября, Бетси пришлось вынести боле обыкновеннаго отъ своего дяди. Случилось такъ, что у Керкби захворала корова, и Джонъ Керкби почти неотлучно находился на скотномъ двор, Бетси ходила за животнымъ и хлопотала на кухн о варк какого-то пойла для коровы. Не будь Джонъ замшанъ тутъ въ дло, Натанъ первый-же принялъ бы во всемъ горячее участіе, потому что былъ отъ природы услужливъ и добродушенъ. Но такъ какъ Джонъ торчалъ у него передъ глазами и Бетси помогала чмъ умла, то Натанъ сталъ утверждать, что ‘корова здоровешенька, и что надо же парнямъ и молодымъ двкамъ изъ-за чего нибудь суетиться,’ — хотя Джону было за сорокъ, а Бетси двадцать восемь лтъ, а цотому названіе парня и молодой двки не совсмъ имъ пристало. Когда Натанъ передъ вечеромъ вышелъ по своему обыкновенію посмотрть — ‘какая-то на двор стоитъ погода’, Эсфиръ положила руку на плечо племянницы и сказала:

— Это его ревматизмъ одолваетъ, вотъ онъ и ворчитъ. Скажи-ка мн,— я при немъ не хотла спрашивать,— какъ у нихъ тамъ съ коровой?

— Шибко плохо, Джонъ Киркби похалъ за ветеринаромъ. Чего добраго, имъ придется здсь просидть всю ночь напролетъ.

Къ послднее тяжелое время у Натана вошло въ привычку передъ отходомъ ко сну прочитывать вслухъ главу изъ библіи. Эти короткія минуты затишья были минутами отдыха для всего семейства: Натанъ читалъ небгло, часто затруднялся надъ однимъ какимъ нибудь словомъ и кончалъ-таки тмъ, что выговаривалъ его ошибочно, Эсфирь слушала его съ наклоненною головою, тихо вздыхала и благоговйно проговаривала ‘аминь’ въ тхъ мстахъ чтенія, гд слышалось ей утшительное обтованіе. Бетси сидла обыкновенно возл тетки, слегка развлекаемая хозяйственными заботами или быть можетъ, мыслями объ отсутствующемъ.

Въ этотъ вечеръ Бетси, сидвшая прямо противъ окна и двери, находившейся рядомъ съ этимъ окнамъ, вдругъ увидла, что деревянная щеколда тихо приподнялась и опустилась, точно кто пробовалъ ее снаружи. Она вздрогнула и стала опять всматриваться, но ничего больше не увидала. Она подумала, что дядя ея, недавно передъ тмъ вышедшій въ эту дверь, промахнулся и щеколда не попала въ свое мсто. Она даже готова была заврить себя, что ей такъ только показалось, и что она перепугалась попустому.

Домъ, въ которомъ они жили, былъ немногимъ лучше коттеджа. Уютная прихожая, въ которой обыкновенно собиралось все семейство и надъ которой помщалась спальня стариковъ, раздляла домъ на дв половины: справа находилась парадная гостиная, въ которой почти никогда не сидли, а надъ нею бывшая комната Веньямина, въ которой и теперь все было готово на случай его возвращенія,— объ этомъ заботилась его старуха мать. Налво отъ прихожей была кухня, выходившая дверью на дворъ фермы, а надъ кухней спальня Бетси, окно этой маленькой спальни какъ-разъ отворялось надъ отлогимъ навсомъ, спускавшимся почти до земли. Окна въ обоихъ этажахъ были безъ ставень и защищались единственно крпкими рамами.

Въ тотъ вечеръ, о которомъ идетъ рчь, все семейство разошлось рано, часовъ въ девять. Въ этотъ вечеръ Бетси противъ обыкновенія долго не могла заснуть. Она безпокойно металась на постели и уже думала было, что не сомкнутъ ей глазъ во всю ночь, какъ вдругъ на нее напалъ страшно крпко сонъ.

Также внезапно было ея пробужденіе. Ей послышался въ дядиной комнат какой-то шумъ. Она присла на постели и стала вслушиваться, но съ минуту или дв все было тихо. Потомъ она услышала по лстниц торопливые нетвердые шаги своего дяди. ‘Врно тетка занемогла’, подумала она, и вскочивъ съ постели стала дрожащими руками надвать, свою юбку, но въ эту самую минуту до нея дошелъ шумъ черезъ отворившуюся парадную двери, она услышала какую-то возню, топотъ нсколькихъ ногъ, ругательныя слова, вырывавшіяся сиплымъ шопотомъ. Она сообразила все съ быстротою молніи, дядя ея слылъ за человка зажиточнаго,— воры выдали себя за запоздалыхъ путниковъ и подъ тмъ или другимъ предлогомъ добились, чтобы имъ отперли дверь. Какое счастье, что корова у Джона Киркби больна, онъ наврно не спитъ, а съ нимъ не спитъ и еще нсколько человкъ! Она отворила окно, спустилась по отлогому навсу и пустилась бгомъ къ сараю.

— Джонъ, Джонъ, ради Бога, выдь скоре: къ намъ въ домъ забрались разбойники и того и гляди убьютъ дядю съ теткой, прошептала она сквозь запертую дверь сарая. Въ одно мгновеніе запоръ съ двери упалъ и Джонъ съ ветеринаромъ выскочили, готовые дйствовать.

— Ты говоришь, парадная дверь отворена? переспросить ее Джонъ, вооружаясь вилою, между тмъ какъ ветеринаръ запасался другимъ какимъ-то оружіемъ. Въ такомъ случа вамъ всего лучше броситься въ нее и переловить ихъ въ западню.

Они втроемъ бросились къ дому и, обогнувъ уголъ, вошли парадною дверью. Мужчины захватили съ собою изъ сарая фонарь, и при свт его Бетси увидала дядю, лежавшаго бетъ памяти на кухонномъ полу.

Первою заботою ея былъ онъ: ей какъ-то въ голову не приходило, что и тетка подвергается опасности, хотя она и могла разслышать наверху шумъ шаговъ и шопотъ свирпыхъ голосовъ.

— Запри за нами дверь, двка, мы ихъ не выпустимъ, проговорилъ честный Джонъ Киркби, неустрашимый въ защит праваго дла, хотя онъ и не могъ знать, сколько ихъ числомъ. Ветеринаръ заперъ дверь на замокъ, а ключъ положилъ въ себ въ карманъ, Бетси опустилась на колни подл своего дяди, который все еще приходилъ въ себя. Она подложила ему подъ голову подушку, снятую съ одного изъ креселъ, ей очень хотлось принести ему воды, но страхъ удерживалъ ее въ темнот возл дядя: наверху происходила ожесточенная борьба, слышались тяжелые удары и страшныя проклятія.— Въ одинъ изъ промежутковъ затишья, когда ея собственное сердце перестало, казалось, биться, на нее напалъ внезапный ужасъ. Она почувствовала, что въ комнат, недалеко отъ нея, находится кто-то другой. Ей слышалось чье-то дыханье,— то не было дыханье старика,— по всмъ вроятіямъ подл нея въ темнот находился разбойникъ — и, кто знаетъ, какія страшныя мысли таило сердце этого разбойника, хранившаго гробовое молчаніе. Сердце захолонуло у Бетси, хотя она и знала, что разбойникъ этотъ изъ чувства самосохраненія долженъ оставаться спокойнымъ, такъ какъ дверь была заперта на замокъ и вс пути къ бгству были ему отрзаны. А борьба на верху между тмъ продолжалась съ рдкими перерывами, во время которыхъ борющіеся переводили духъ, въ одинъ изъ этихъ перерывовъ, Бетси почувствовала, что кто-то возл нея крадется: движеніе это сказалось ей скоре какимъ-то неуловимымъ сотрясеніемъ воздуха, нежели настоящимъ звукомъ или прикосновеніемъ, тмъ не мене она положительно была уврена, что недавній сосдъ ея прокрался къ двери, выходившей на лстницу. Она подумала, что онъ пробирается на помощь къ своимъ товарищамъ и съ громкимъ крикомъ бросилась за нимъ: но въ ту минуту, какъ она достигла двери, она увидла, при слабомъ отсвт фонаря, падавшемъ сверху, что какой-то человкъ стремглавъ скатился по лстниц и упалъ почти къ самымъ ея ногамъ, въ то же время темная фигура крадущагося человка бросилась налво и скрылась въ чулан подъ лстницей. Бетси, не теряя времени въ соображеніяхъ, быстро захлопнула дверь чулана и заперла ее на замокъ снаружи. Потомъ она прижалась въ уголъ, дрожа и замирая при мысли, что человкъ, лежавшій у ногъ ея, быть можетъ Киркби или ветеринаръ. Но черезъ нсколько минутъ недоумніе ея разршилось, потому что оба ея защитники медленно и тяжело спустились съ лстницы, таща за собою изступленнаго противника, обезображеннаго страшными побоями, превратившими лицо то въ одну кровавую, распухшую массу. Впрочемъ въ этомъ отношеніи Джонъ и ветеринаръ были не лучше.

— Берегитесь, сказала имъ Бетси изъ угла:— у васъ подъ ногами человкъ, не знаю — живъ ли онъ или умеръ, а тамъ подальше дядя лежитъ на полу.

Они пріостановились на лстниц. Въ эту самую минуту разбойникъ, котораго они сбросили съ лстницы, сдлалъ движенье и простоналъ:

— Бетси, сказалъ Джонъ:— бги въ стойло и принеси оттуда веревокъ, мы свяжемъ ихъ и поуберемъ изъ дома, а ужъ ты походишь за стариками, которымъ плохо приходится.

Бетси воротилась въ одну минуту.

— Сдается мн, что у этого пріятеля нога переломана, проговорилъ Джонъ, указывая на человка, лежавшаго на полу. Бетси почти стало жаль этого человка, съ которымъ они обращались не слишкомъ-то бережно: они связали его такъ же крпко, какъ и его свирпаго товарища, она поспшила принесть ему воды, промочить горло.

Право не знаю, какъ тебя оставить съ нимъ вдвоемъ, проговорилъ Джонъ.— Впрочемъ нога у него наврное сломана, и онъ теб ничего не можетъ сдлать, а вамъ надо прежде вотъ этого молодца прибрать къ мсту, тогда кто нибудь изъ насъ вернется къ теб. Глаза Бетси упали на разбойника, стоявшаго передъ ней съ выраженіемъ ненависти на окровавленномъ, почернвшемъ лиц. Онъ поймалъ ея взглядъ, исполненный ужаса, и отвчалъ на него усмшкою. Слово, бывшее у Бетси на язык, замерло подъ этою улыбкою: она не несмла сказать при этомъ человк, что въ дом находится еще третій злоумышленникъ, боясь чтобы его товарищъ какъ нибудь не ухитрился выломать дверь, за которою былъ запертъ этотъ третій и возобновить борьбу. Она только сказала Джону:— Ты скоро вернешься? А то я боюсь оставаться одна съ этимъ человкомъ.

— Онъ теб ничего не сдлаетъ. Ну да небойсь, я не замшкаюсь.

Оставшись одна, Бетси поспшила взглянуть на дядю, дыханіе котораго стало теперь спокойне. При свт огня, разведеннаго Джономъ въ камин, она разглядла, что причиною его обморока былъ, по всмъ вроятіямъ, ударъ, полученный имъ въ голову. Бетси примочила рану холодной водою и, зажегши свчу, собиралась идти наверхъ, къ тетк, какъ вдругъ она услышала чей-то тихій, умоляющій голосъ, звавшій ее по имени.

— Бетси, Бетси! Голосъ слышался такъ близко, что сначала она приняла его за голосъ раненнаго разбойника, валявшагося у ея ногъ.

— Бетси, ради Бога, выпусти меня, снова послышался голосъ и трепетомъ отозвался по всему ея тлу.

Она подошла къ чуланной двери, хотла что-то сказать, но не смогла, такъ страшно билось у нея сердце. И снова раздалось надъ самымъ ея ухомъ:

— Бетси, Бетси! они того и гляди вернутся, выпусти меня, говорю я теб, ради бога выпусти меня! И онъ началъ сильно стучаться въ дверь.

— Тише, проговорила она, и сердце въ ней захолонуло отъ ужаснаго подозрнія, которому она между тмъ сопротивлялось всмъ упорствомъ своей воли.— Кто вы такой? Но она знала, какъ нельзя лучше знала, кто это былъ.

— Веньяминъ.— Говорятъ теб выпусти меня, и я уберусь отсюда, завтра же меня не будетъ въ Англіи, я никогда больше не вернусь и вс деньги моего отца достанутся теб.

— Ты думаешь, я покорыствуюсь ими! съ жаромъ отвчала Бетси, ощупывая дрожащими руками замокъ.— Да прахомъ бы он пошли, проклятыя, что довели тебя до этого. Ну, ступай на вс четыре стороны и оборони тебя Боже опятъ вернуться, я бы ни за что тебя не выпустила, кабы не боялась ихъ уморить: улъ ты и то, ножалуй, свелъ ихъ въ могилу.

Не успла она кончить, какъ Веньямина и слдъ простылъ. Оставшись одна, Бетси опустилась на первый попавшійся стулъ и дала волю горькимъ, горькимъ слезамъ. Но она знала, что теперь не время разнживаться и, съ трудомъ приподнявшись, пришла въ кухню глотнуть холодной воды. Къ удивленію своему она услышала голосъ дяди, слабо говорившій:

— Снесите меня наверхъ и положите возл нея.

Нести его Бетси не могла, но съ помощью ея онъ самъ кое-какъ всползъ на лстницу, и когда онъ задыхаясь опустился на подставленный стулъ, Джонъ Киркби вернулся вмст съ Аткинсономъ. Джонъ поспшилъ ей на помощь: тетка ея лежала безъ чувствъ поперегъ кровати, дядя сидлъ, но былъ такъ слабъ, что Бетси опасалась за жизнь обоихъ. Но Джонъ ободрилъ ее, помогъ уложить стариковъ поспокойне на постели, потомъ сошелъ внизъ и досталъ изъ шкапа немного джину.

— Они шибко перепугались, замтилъ онъ, качая головою, и поя ихъ съ ложечки, между тмъ какъ Бетси согрвала ихъ похолодвшія ноги.— Да и стужею проняло бдныхъ стариковъ.

Онъ поглядлъ на нихъ съ нжностью и Бетси сказала ему въ душ горячее спасибо за этотъ взглядъ.

— А теперь мн надо хать. Я послалъ Аткинсона на ферму за Бобомъ и Джакомъ и они вс вмст будутъ сторожить вора, что въ сара.

— Только не слушайте, что онъ будетъ вамъ говорить, воскликнула Бетси, одолваемая новымъ опасеніемъ: — эти люди всегда наровятъ кого нибудь притянуть къ длу.

— Ладно, ладно, что бишь я хотлъ сказать? Такъ Аткинсонъ возметъ и другого молодца, который, кажется, довольно смиренъ, и за одно присмотритъ и за ними и за коровой. Я же осдлаю гндую кобылу и поскачу въ Гайминстеръ за констаблемъ и за докторомъ, и привезу съ собою доктора Престона, чтобъ онъ взглянулъ прежде всего на Натана съ Эсфирью, а тамъ, надо же будетъ и тому изувченному человку помочь, что валяется внизу,— хоть онъ и за дурное дло поплатился.

Бетси сошла внизъ и посвтила обоимъ мужчинамъ, пока они уносили свою ношу изъ дому, дале у нея не достало духу ихъ проводить, такъ боялась она Веньямина, который,— она была въ томъ уврена,— гд нибудь притаился и выжидалъ только случая, чтобы снова пробраться въ домъ. Она бросилась назадъ, въ кухню, заперла дверь болтомъ и загромоздила ее кухоннымъ столомъ. Старики лежали по прежнему неподвижно и безмолвно. Весь остатокъ этой страшной ночи Бетси провела, заботливо ухаживая за ними: сама она была такъ потрясена, что длала все будто во сн. Поздно занялось ноябрьское утро, и не принесло съ собой никакой перемны, пока наконецъ, часовъ въ восемь, пріхалъ докторъ. Съ намъ вмст пріхалъ и Джонъ Киркби, въ сильно-возбужденномъ состоянія духа, по случаю поимки двухъ разбойниковъ. Насколько Бетси могла замтить, никто не подозрвалъ участія третьяго, страшнаго сообщника, это уже было для нея утшеніемъ. Она почти не сомнвалась, что дядя ея, а можетъ быть и тетка, узнали Веньямина, но все-таки у нея оставалась слабая надежда, что они ничего не подозрваютъ. Она ршала, что никакія пытки не вырвутъ у нея эту тайну.

Докторъ внимательно осмотрлъ ихъ обоихъ, наслдовалъ рану на голов Натана и предложилъ нсколько вопросовъ, на которые Эсодрь отвчала неохотно, а Натанъ вовсе не отвчалъ, казалось самый видъ посторонняго человка былъ ему въ тягость. Бетси отвчала за обояхъ и съ замирающимъ сердцемъ послдовала за докторомъ внизъ. Внизу Джонъ усплъ все привести въ порядокъ и развести огонь въ камин. Онъ слегка покраснлъ, когда взглядъ Бетси упалъ на его распухшее лице, но тотчасъ же постарался скрыть свое смущеніе подъ улыбкой:

— Ведите ли, я старый холостякъ, а все же, дай-ка, думалъ, приберу маленько. Ну что, докторъ, какъ вы ихъ находите.

Изъ отвтовъ доктора Бетси поняла, что старики далеко не такъ опасны, какъ она думала. Она почти жалла объ этомъ, она почти желала имъ, да и себ тоже, успокоиться на кладбищ, такъ тяжела ей казалась жизнь.

Между тмъ Джонъ, почти съ женскою ловкостью готовилъ завтракъ. Бетси и не подозрвала, что во всемъ этомъ имъ двигала привязанность къ ней, желаніе дать ей оправиться.

— Я подоилъ коровъ, въ томъ числ и вашихъ, заговорилъ онъ. Экое счастье, что ваша корова какъ разъ захворала въ эту ночь. Не подоспй мы на помощь, эти молодцы живо бы управились со всми вами. Ну, да одинъ изъ нихъ вкъ не забудетъ эту ночь, такъ что ли, докторъ?

— Онъ врядъ ли оправится къ времени суда: ассизы начинаются чрезъ дв недли.

— Да, кстати, Бетси, ты должна будешь явиться передъ, судьей въ качеств свидтельницы. Впрочемъ ты не пугайся: оно, что говорить, радость небольшая, но все дло скоро кончатся. Сестра моя Дженъ побудетъ тмъ временемъ съ стариками, а я тебя самъ отвезу.

Бетси поблднла и взглядъ ея затуманился при мысли, что ей можетъ быть предстоитъ объявить о соучастничаств Веньямина, но Джонъ предупредилъ ее, чтобы она отвчала только на т вопросы, которые будутъ ей предлагаться, изъ опасенія запутаться въ подробностяхъ. Такъ какъ они были извстны судь и секретарю его съ хорошей стороны, то они заботились какъ можно мене смущать ее при допрос.

Когда все кончилось, Джонъ выразилъ ей свое удовольствіе, что уликъ и безъ того достаточно и что не понадобится вызывать Натана и Эсфирь въ качеств свидтелей. Бетси была до того утомлена, что не сообразила важность этого обстоятельства,— важность, которой и не подозрвалъ ея собесдникъ.

Дженъ Киркби прогостила у нея слишкомъ недлю и присутствіе ея было для Бетси большимъ утшеніемъ. Не будь Дженъ, она подъ часъ боялась съума сойти, имя вчно передъ глазами лицо своего дяди, съ окостенвшимъ на немъ выраженіемъ смертной муки. Горесть ея тетки была мягче, но немудрено было отгадать, что сердце ея тайно исходило кровью. Ея выздоровленіе шло скоре мужнинаго, но вскор стало замтно приближеніе совершенной слпоты. Бетси при каждомъ удобномъ случа, не подавая и виду, что сама что-либо знаетъ, повторяла старикамъ, что въ дл воровства замшано только двое совершенно постороннихъ людей. Дядя никогда не разспрашивалъ ее самъ объ этомъ дл, но каждый разъ какъ она возвращалась домой изъ такого мста, гд могла слышать о поимк Веньямина, онъ глядлъ за нее выжидающимъ, тревожнымъ взглядомъ, и она спшила успокоить его, разсказывая все, что слышала. Бетси съ каждымъ днемъ боле и боле убждалась, что тетка ея тоже о многомъ догадывается. Съ какимъ-то трогательнымъ смиреніемъ искала она ощупью своего мужа, и силилась выразить ему свое нмое сочувствіе, сама она съ каждымъ днемъ становилась все грустне и грустне.

Дня за четыре до открытія ассизъ, старики получили изъ Іорка вызовъ явиться въ судъ. Ни Джонъ, ни Бетси не могли понять, что бы это значило. Сами они давно уже получили предписаніе явиться въ судъ и ихъ заврили, что ихъ свидтельство будетъ совершенно достаточно для уличенія подсудимыхъ.

Но увы! Дло было въ томъ, что адвокатъ подсудимыхъ узналъ отъ послднихъ о соучастничеств третьяго лица, и узналъ, кто былъ этимъ третьимъ соучастникомъ, задача же адвоката, состояла въ томъ, чтобы уменьшить по возможности виновность своихъ кліентовъ, доказавъ, что они были только орудіями въ рукахъ другого, который и былъ зачинщикомъ всего дла. Для этого потребовалось свидтельство родителей, которые, по увренію подсудимыхъ, не могли не узнать голосъ своего сына.

Недоумвающая, ошеломленная и усталая, престарлая чета прибыла въ Іоркъ, въ сопровожденіи Джона и Бетси, наканун самого суда.

— Ну, да авось ихъ не станутъ мучить допросами, когда увидятъ, какіе они старые, дряхлые! утшала себя Бетси, отгоняя смутное, томившее ее опасеніе.— У кого же бы стало на это духу!

Но нашлись люди, у которыхъ ‘стало духу’. Когда, на вызовъ Натана Гонтрайда, въ лож свидтелей появился сдой, убитый горемъ старикъ,— адвокатъ кинулъ взглядъ на судью, казалось, умолявшій о прощеніи. Допросъ начался.

— Ваше имя, если не ошибаюсь, Натанъ Гонтрайдъ?

— Да.

— Вы живете въ Нодъ-Эндской ферм?

— Такъ точно.

— Помните ли вы ночь на 12-е ноября?

— Помню.

— Если не ошибаюсь, вы были разбужены въ эту ночь какимъ-то шумомъ. Что это былъ за шумъ?

Старикъ уставилъ на вопрошающаго полный томленія взглядъ: никогда не забыть адвокату этого взгляда — онъ будетъ преслдовать его и на смертномъ одр.

— То былъ шумъ каменьевъ, бросаемыхъ въ окно.

— Вы слышали его съ самого начала?

— Нтъ.

— Кто же разбудилъ васъ?

— Жена.

— И тогда вы оба услышали стукъ каменьевъ. Кром того вы еще что нибудь слышали?

Тутъ послдовала длинная пауза, потомъ послышалось тихое, внятное:

— Да.

— Что же именно?

— Голосъ нашего Веньямина, просившійся, чтобы его впустили. Жена, по крайней мр, увряла, что это его голосъ.

— И вамъ тоже показалось, что это его голосъ, не такъ ли?

— Я отвчалъ ей, чтобы она знала себ спала и не принимала каждаго пьянаго прохожаго за нашего Веньямина, котораго давно нтъ въ живыхъ.

— Что же она?

— Она увряла, что слышала еще въ просонкахъ, какъ нашъ Веньяминъ просился въ домъ. Но я сказалъ ей, что это ей только во сн приснилось, и веллъ перевернуться на другой бокъ и спать.

— И она послушалась?

Снова длинная пауза, во время которой судья, присяжные и вс присутствующіе притаили дыханіе. Наконецъ Натанъ проговорилъ:

— Нтъ!

— Что же вы тогда сдлали?

— Тутъ я увидлъ, что съ ней не сладишь: она съ самого начала ждала, что онъ къ намъ вернется, какъ блудный сынъ въ евангеліи (здсь голосъ его оборвался, но онъ сдлалъ надъ собою усиліе и продолжалъ боле твердымъ голосомъ):

Она сказала мн, что встанетъ сама, если я не встану. Тутъ я услышалъ голосъ… Я еще не совсмъ оправился отъ болзни, джентльмены, я долго пролежалъ въ постели, оттого я и дрожу.

— Тать я услышалъ, какъ кто-то говорилъ: ‘Батюшка, матушка! я иззябъ, умираю съ голоду, неужели вы меня не впустите?’

— И голосъ этотъ былъ?..

— Похожъ на голосъ нашего Веньямина. Вижу я, къ чему вы ведете, сэръ, я отвчу вамъ всю правду, хотя въ этомъ, быть можетъ, моя смерть. Замтьте, сэръ, я не говорю, чтобы это въ самомъ дл былъ Веньяминъ, только голосъ былъ похожъ на его голосъ.

— Мн больше ничего и ненужно, любезный другъ. Итакъ, посл этой просьбы, выговоренной голосомъ вашего сына, вы сошли внизъ и впустили вотъ этихъ двухъ подсудимыхъ у еще третьяго человка?

Натанъ утвердительно кивнулъ головою. У адвоката не достало жестокости потребовать отъ него словеснаго подтвержденія.

— Позвать Эсфирь Гонтрайдъ.

Въ ложу свидтелей вошла старая, слпая женщина, съ кроткимъ страдальческимъ лицомъ, и почтительно наклонилась къ незримымъ для нея присутствующимъ.

Было что-то невыразимо трогательное во всей ея смиренной фигур. Адвокатъ обратился къ ней:

— Вамъ показалось, что вы слышите голосъ вашего сына, просящаго, чтобы его впустили въ домъ?

— Да, нашъ Веньяминъ приходилъ домой,— я это наврно знаю. Не придумаю только, куда онъ могъ дваться…

И она повела кругомъ головою, какъ будто прислушиваясь, не раздастся-ли среди притихнувшаго собранія голосъ ея сына.

— Такъ, онъ приходилъ домой въ эту ночь,— и вашъ мужъ сходилъ внизъ, чтобы отпереть ему дверь?

— Кажись, что такъ. Внизу, слышно было, возилось того народу.

— И вы между прочими голосами слышали голосъ вашего сына?

— Не во вредъ-ли это ему будетъ, сэръ? спросила она, и лица, ея приняло боле разумное и внимательное выраженіе.

— Я вовсе не съ этою цлью допрашиваю васъ. По всмъ вроятіямъ, онъ оставилъ Англію, а потому, что бы вы ни сказали, не можетъ повредить ему. Итакъ, вы слышали внизу его голосъ?

— Да, сэръ.

— И какіе-то люди пришли наверхъ въ вашу комнату? Что они вамъ сказали?ъ

— Они спросили, куда Натанъ прячетъ чулокъ съ деньгами.

— Что же, вы имъ указали?

— Нтъ, сэръ, потому что я знала, что это не понравится Натану.

— Что же вы сдлали?

По лицу ея пробжала какая-то тнь, какъ будто нежеланіе отвчать. Ей видимо начинала уясняться связь между причинами и слдствіями.

— Я громко позвала Бетси — мою племянницу, сэръ.

— И вы услышали, что кто-то крикнулъ снизу?

Она жалобно поглядла на него, но не отвчала.

— Господа присяжные! Прошу васъ обратить особенное вниманіе на этотъ фактъ! Она сознается, что слышала чей-то голосъ,— голосъ третьяго лица, дававшій указанія темъ двумъ, которые были наверху. Что онъ сказалъ? Это послдній вопросъ, которымъ я утруждаю васъ. Что сказалъ этотъ третій, остававшійся внизу?

Лицо ея исказилось, два или три раза раскрылись ея губы, какъ будто, собираясь что-то сказать, но слова такъ и замерли на нихъ и она безъ чувствъ упала навзничь. Наталь выступилъ впередъ:

— Милордъ, судья, началъ онъ:— думается мн такъ, что и васъ тоже родила женщина, и грхъ вамъ и срамъ не пощадить матери. Такъ, то былъ нашъ сынъ, наше единственное дтище: онъ самый просилъ насъ впустить его въ домъ, онъ же крикнулъ своимъ товарищамъ зажать старух глотку, если она не уймется. Вотъ вамъ правда, вся правда, безъ утайки. Богъ вамъ судья за то, какъ вы до нея допытались.

Къ вечеру старуху разбилъ параличъ, и она лежала при послднемъ издыханіи.

Призракъ въ угловой комнат.

Между тмъя замтилъ, что мистеру Говернору не сидлось спокойно, когда подошла его очередь разсказывать. Къ общему удивленію онъ приподнялся съ торжественнымъ видомъ и попросилъ меня послдовать за нимъ въ сосднюю комнату, гд ему нужно было сказать со мною нсколько словъ наедин.

— Старый товарищъ, такъ приступилъ мистеръ Говерноръ:— съ той самой поры, какъ я здсь поселился, меня преслдовалъ и денно и нощно призракъ.

— Какой же это былъ призракъ, Джекъ?

— То былъ призракъ женщины.

— Э! старая псня. Ты сто лтъ проживешь, а отъ этого не избавишься, Джекъ.

— Нтъ, ты не смйся, я вовсе не шучу. Хочешь, я покажу теб этотъ призракъ!

— Даже очень хочу.

— Такъ вотъ онъ! воскликнулъ Джекъ, подводя ко мн мою сестру, которая успла незамтно прокрасться за нами.

— Въ какомъ дл? отвчалъ я.— Въ такомъ случа, милая Патти, мн и спрашивать нечего, преслдовали ли тебя призраки?

— Они меня постоянно преслдовали, Джонъ.

Прежде нежели мы разошлись въ этотъ вечеръ, было ршено, что наше трехмсячное пребыванье въ проклятомъ дом совершится свадьбой моей сестры и мистера Говернора. Мы весело дожили до этого срока и единственные призраки, преслдовавшіе насъ, были ваши собственныя мечты и воспоминанія.

‘Русское Слово’, No 10, 1863

OCR Бычков М. Н.