Приключения доктора Бреди, Рассел Уильям Говард, Год: 1868 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 491 минут(ы)

Скачать в PDF

Скачать в FB2

ПРИЛОЖЕНЕ КЪ РУССКОМУ ВСТНИКУ

ПРИКЛЮЧЕНЯ ДОКТОРА БРЕДИ

РОМАНЪ.

СОЧИНЕНЕ
ВИЛЬЯМА-ГОВАРДА РОССЕЛЯ.

ВЪ ТРЕХЪ ЧАСТЯХЪ.

ПЕРЕВОДЪ СЪ АНГЛЙСКАГО.

МОСКВА.
Въ Университетской типографіи,
на Страстномъ бульвар.
1868.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ.

I. Я.

Говорятъ о ‘туман прошлаго’. Не густая ли оно скоре туча, сквозь которую неясно мерцаетъ пройденный, уже не повторимый путь? Мн, по крайней мр, когда я оглядываюсь назадъ, представляется темная завса, дозволяющая лишь изрдка, урывками, бросить взоръ на былое. Я еще въ томъ возраст, который люди среднихъ лтъ называютъ лучшею порой жизни, но тщетно пытаюсь я воспроизвести снова образы, нкогда наполнявшіе весь объемъ моего тснаго міра. Воспоминанія дтства подобны воспоминанію о вчерашнемъ закат солнца. Мы помнимъ роскошь разливавшагося въ воздух золотаго сіянія, помнимъ восторгъ, съ которымъ глядли мы на чудную игру свта въ лучезарномъ неб, но не можемъ заставить небо и воздухъ принять снова тотъ видъ, какой они имли. Мы удерживаемъ лишь общее впечатлніе, или, пожалуй, останавливаемся на какомъ-нибудь частномъ явленіи, продолжавшемся одну минуту, точно такъ же, какъ какая-нибудь развалина, куртина деревъ въ пейзаж, случай, встртившійся на дорог, остаются въ памяти, когда все остальное, что радовало насъ, забыто.

Прежде всего помню я доброе лицо съ большими глазами, которое я страстно любилъ, когда мн было года четыре. Помню хорошо срые глаза, низкій, широкій лобъ съ прядями черныхъ волосъ, увнчанныхъ блымъ чепцомъ, какъ черныя альпійскія сосны снговыми полянами. Мняющееся выраженіе этого лица было для меня источникомъ несказанныхъ радостей, или страданій. Но только и помню я о Гоннор Флиннъ, моей няньк, что руки у ней были сильныя и ноги проворныя, и что нсколько лтъ спустя я неистово отбивался отъ объятій женщины съ весноватымъ лицомъ, которая ласкала меня, между тмъ какъ слезы текли у ней по носу, и восклицала:

— Мистеръ Терри, да вдь я ваша Гоннора, ваша няня Гоннора, которую вы такъ любили!

Увы! Любовь эта исчезла безъ слда. Четыре года совершенно изгладили мою дтскую привязанность, и я былъ даже очень недоволенъ собой, что когда-нибудь позволялъ такому существу быть со мной въ очень близкихъ отношеніяхъ. Помню я также маленькое озеро, окруженное деревьями, лежащее посреди обширной лужайки, за которою я вижу ‘нашъ домъ’, и между мною и озеромъ быстрый ручей, полный водяныхъ растеній, журча сбгающій по песчаному склону къ рчк, которая впадала въ озеро. Вотъ сдой старикъ въ сромъ плать, макающемся въ воду, стоитъ онъ, какъ мн кажется, въ ужасныхъ глубинахъ и помахиваетъ надъ головой предлиннымъ прутомъ, на конц котораго вьется и падаетъ на воду тонкая леса. Что-то заплескалось и заныряло, и Макарти отступаетъ къ берегу.

— Вотъ вамъ, мастеръ Терри, важная форель. Подождите, я выну крючокъ, чтобъ она васъ не укусила. Возьмите ее пальчиками за жабры. Она не много поменьше васъ самихъ. Не хотите ли отнести ее домой и показать господамъ? Славная рыба, фунта два будетъ. Старый Данъ еще знаетъ свое дло.

Я какъ теперь вижу это водяное чудовище. Пестрые бока съ красными и желтоватыми отливами, страшные ряды зубовъ, острый носъ и темно-багровыя жабры. Помню какой крикъ ужаса испустилъ я и какъ поспшно бросился

Бжать, когда оно въ предсмертномъ усиліи ударило мн по ногамъ мокрымъ хвостомъ и завертлось въ трав.

Помню я также лицо темно-русаго мальчика, старающагося оттолкнуть твердую руку, умывающую его, отраженное въ зеркальц моей маленькой спальной, и какъ тайкомъ ходилъ я поглядть на отраженье этого лица, спрашивая себя, будетъ ли оно когда-нибудь такое, какъ у Дана Макарти, или стараго доктора Нобля, который однажды объявилъ при мн за обдомъ, что онъ въ дтств былъ какъ дв капли воды похожъ на меня. У меня есть фотографія, снятая для дочери, убждающая меня, что я сдлался ужасно похожъ на доктора Нобля, который въ то время казался мн величайшимъ лжецомъ изъ всхъ описанныхъ въ разказахъ и басняхъ, съ которыми я познакомился. Признаюсь, въ то время мн было великою отрадой думать, что никогда, ни въ какомъ случа не могу я такъ смшно состариться, какъ Данъ Макарти или докторъ Нобль, и если по временамъ закрадывались въ меня сомннія, я опять справлялся съ зеркаломъ, убгая поспшно, лишь только заслышу шаги, словно было во мн внутреннее убжденіе, что грхъ глядть на себя, какъ увряла Гоннора. Впрочемъ, я былъ исполненъ грха и срама, юная жизнь моя была запятнана ими, совсть укоряла меня во многихъ неузнанныхъ преступленіяхъ относительно сливокъ и сахара, преступленіяхъ, которыя никогда не были выведены на свтъ. Еслибъ я сталъ гоняться за всми воспоминаніями, проносящимися теперь предо мной какъ легкія облака, вамъ, вроятно, наскучило бы слдовать за мной. Перейду къ тому времени, когда жизнь сама начала чертить свою лтопись неизгладимыми знаками. И теперь еще ноги мои какъ будто путаются въ длинныхъ стебляхъ травы, когда я думаю объ одной прогулк раннимъ утромъ, съ румянымъ старикомъ и миловидною двочкой. Въ эту прогулку было открыто и наказано одно изъ моихъ тяжкихъ преступленій.

Такое свтлое, веселое было утро, что сердце билось сильне, полное невыразимой радости и благодарности. Маленькую Мери Бутлеръ прислали изъ ‘замка’ къ намъ погостить до прізда ‘новой гувернантки’. Гувернантки часто смнялись, пока Мери была молода и своевольна и сэръ-Ричардъ жилъ дома.

Мери, добрйшая и привлекательнйшая изъ двочекъ, сдержала общаніе, данное за нашимъ завтракомъ, о попросила ддушку взлть насъ съ собой посмотрть какъ будетъ онъ удить рыбу въ Карр.

— Это коварный Терри тебя подбилъ, Мери. Ты промочишь ноги.

— Нтъ, право же нтъ, докторъ. Даю вамъ честное слово, что не промочу, воскликнула она, принимая руку къ лифу благо кисейнаго платьица,— и не дамъ Терри упасть въ воду.

— О! Если даешь слово, промолвилъ ддушка серіозно,— такъ прикажи Дану приготовитъ удочки. Я сведу васъ къ Карр и убью вамъ форель.

— Убивать не хорошо, я не люблю, прошептала Мери.— Каинъ убилъ Авеля. Но я посмотрю какъ вы ловите рыбу.

— Вдь форели не Авели, душа моя, сказалъ ддушка съ улыбкой,— да и стоитъ убивать ихъ за то, что сами она убиваютъ множество невинныхъ существъ.

Карра было мсто заповдное. Меня всегда къ ней тянуло, но мн запрещено было подходить къ берегу, съ тхъ поръ какъ однажды Данъ Макарти вытащилъ меня изъ пнящейся глубины. Не разъ посл того прокрадывался я къ рк, прячась въ высокой трав, и глядлъ на страшныхъ жителей водъ, и вдругъ меня хватала еще боле страшная Гоннора, крпкая на руку и скорая на ногу, и грозныя слова звучали мн въ уши. ‘Мастеръ Терри! Теперь ужъ непремнно сказку ддушк.’ Но все же я полюбовался ркой, слышалъ ея журчанье, глядлъ на рыбокъ, плавающихъ, кружащихся, ныряющихъ, и видлъ поспшное ихъ бгство, когда большой окунь съ красною грудью, жабрами и блестящими глазами длалъ нападеніе на ихъ сборище изъ своей норы подъ тростникомъ, или грозная форель внезапно врывалась въ ряды ихъ.

Мн очень хотлось объяснить моей спутник вс чудеса изслдованной мною глубины. Ддушка шелъ впереди, напрасно закидывая удочку, ибо вода была мелка и свтла, и рыба уходила отъ него, а мы съ Мери шли рука объ руку и рвали цвты. Я нарочно медлилъ и отставалъ, стараясь отвязаться отъ стараго Дана, который, получивъ строгое приказаніе не дать намъ упасть въ воду, слдилъ за нами неотступно.

— Данъ, сказалъ я,— ддушка зоветъ. Разв вы не слышите?

Данъ былъ немного глухъ. Мери поглядла на меня съ недоумніемъ и также прислушалась.

— Я не слышу, чтобы сквайръ кричалъ, сказала она спокойно.

— А я слышу, Мери. Вонъ онъ опять кричитъ, Данъ.

Старикъ приложилъ руку къ уху, постоялъ минуту, и услышавъ шорохъ втра, пустился бжать. Я засмялся и шепнулъ Мери.

— Вотъ онъ и ушелъ. Ддушка далеко. Мы свободны минутъ на пять. Пойдемте сюда.

— А сквайръ не звалъ его? спросила Мери, выпрямившись, закинувъ голову назадъ и уставившись на меня.— Такъ значитъ, вы, Теренсъ, сказали…. неправду? проговорила она съ усиліемъ.

— Да вдь это я въ шутку, Мери, чтобы только спровадить стараго Дана и показать вамъ поближе что длается въ вод. Пойдемте со мной,— и я протянулъ ей руку.

Но она бросилась во всю прыть за Даномъ, восклицая плаксиво: ‘Ахъ! Какъ это дурно, Терри, говорить такую неправду!’

Я удивился и минуту стоялъ неподвижно. Но видя, что Данъ возвращается ко мн, я пошелъ дальше по тропинк, не обращая вниманія на его грозно поднятую руку и брань за мои ‘штуки’ и тщетно стараясь помириться съ Мери, которая не отходила отъ ддушки и, повидимому, была занята исключительно набранными въ подолъ цвтами. На лиц ея было выраженіе глубокой грусти, и когда, немного спустя, я сказалъ ей: ‘Пожалуста, помиритесь со мной, Мери,’ она отвчала: ‘Нтъ! Не помирюсь, пока не помолитесь сегодня вечеромъ и не обнаружите раскаянія въ томъ, что сказали неправду.’

Какой она была суровый моралистъ, и какъ жаллъ я, что у ней такія строгія понятія! Это разстроивало цлый рядъ прекрасныхъ штукъ, которыя я намревался выкинуть съ ея помощью. Очень горько было мн это. Ддушка остановился показать намъ пойманную рыбу и воскликнулъ:

— Однако васъ, дти, совсмъ не слышно. Что съ вами сдлалось?

Я почувствовалъ, что лицо мое все вспыхнуло, и съ трудомъ проговорилъ:

— Мери сердится на меня за что-то и не хочетъ со мной играть.

— Мери сердится? Да ты, кажется, самъ сердишься больше ея. Въ чемъ дло? спросилъ старый джентльменъ, пріостановившись въ насаживаньи мухи на крючокъ и оглядывая насъ въ очки.— Онъ приставалъ къ вамъ, Мери?

— О! нтъ, право нтъ, милый докторъ! сказала она, прижимая къ груди подолъ съ цвтами, такъ что только голова ея виднлась изъ-за нихъ.— Теренсъ нисколько не приставалъ ко мн, онъ очень добръ и милъ, онъ только пошутилъ, хотлъ доставить мн удовольствіе. О! воскликнула она вдругъ, всплеснувъ руками и роняя наземь вс цвты: — не сердитесь! Теренсъ сказалъ неправду. Онъ теперь жалетъ, я уврена, и общаетъ никогда больше этого не длать если вы его простите. Не правда ли, Терри? обратилась она ко мн съ молящимъ взглядомъ, который я вижу какъ теперь

— Неправду! Гм…. Неправду! проговорилъ ддушка, держа муху пальцами.— Это очень не хорошо. Въ чемъ же дло-то? Авось бда не такъ еще велика. Ну, ужь если начали, такъ договаривайте же, Мери, до конца. Можетъ-быть, дло уголовное, въ такомъ случа мы можемъ тотчасъ же принятъ мры относительно виновнаго. Вдь вы знаете, что я мировой судья.

Миссъ Мери Бутлеръ съ нкоторымъ колебаніемъ и со взглядами на меня, ясно говорившими, что ей очень жаль но что она должна исполнить свой долгъ, изложила вс подробности моего ужасающаго преступленія. Я чувствовалъ себя виноватымъ съ ногъ до головы, я глазъ не смлъ поднять.

— А я ему говорила, что не слышу вашего голоса, еще прежде чмъ Данъ побжалъ, заключила она.

— Фью, свистнулъ докторъ тихо.— Дло поистин ужасное! Гд этотъ мальчикъ набрался такого коварства? И гд вы, моя милая Мери, научились такой любви къ правд? Вдь не въ замк же? Ужь конечно нтъ! Конечно нтъ, повторилъ онъ, кладя руку на ея темнорусыя кудри.— Это природа дала вамъ, дитя мое. Вы вся въ мать, а въ ней сосредоточены были чуть ли не вс добродтели вашего семейства. Ну, продолжалъ онъ, обращаясь ко мн,— видишь, Терри, какъ ты провинился! Теб остается только общать, что не будешь боле говорить неправду, но если общаешь, такъ надо ужь одержатъ слово.

Я глубоко чувствовалъ свою вину и глубоко обрадовался, когда Мери взяла меня за руку и просила не сердиться на нее: ‘Она вдь не со зла меня выдала.’

Не разъ припоминалась мн эта сцена на Карр, и я улыбался всмъ ея обстоятельствамъ, кром серіознаго лица моей спутницы и великой радости, какую почувствовалъ я, когда все было кончено. Урокъ былъ такой легкій, и случай такой пустой, что не могъ оставить глубокаго впечатлнія, да и улыбка ддушки показывала мн, что въ сущности я совершилъ не очень тяжкое преступленіе.

Старый домъ, носившій громкое названіе Бредистоунъ-Гоусъ, да нсколько сотенъ акровъ земли, словно только что вышедшей изъ-подъ потопа, которую утка сочла бы землей, а курица водой, вотъ все, что оставалось семейству, котораго ддъ мой считалъ себя главою, отъ владній нкогда довольно обширныхъ. Домъ былъ массивный, краснаго кирпича, съ каменными карнизами и выбленными известкой колоннами. Ему придавалъ недодланный видъ небольшой флигель съ одной стороны, который послдній О’Бреди не усплъ, да и не могъ бы окончить за недостаткомъ денегъ. Домъ этотъ былъ построенъ въ начал прошлаго столтія, посл того какъ ‘замокъ’ былъ разрушенъ отрядомъ войскъ Де-Гинкеля, шедшимъ къ Шаннону, въ наказаніе владльцу, присоединившемуся къ королю Якову. Развалины замка находились неподалеку, он служили погребами и зимнимъ загономъ для скота, и камни изъ нихъ пошли на постройку стнъ сада.

Домъ стоялъ на отлогомъ холм, посреди старыхъ деревъ, на которыхъ нсколько врныхъ скворцовъ продолжали вить гнзда, не соблазняясь заманчивыми удобствами рощей, окружающихъ жилище сэръ-Ричарда Десмонда. Предъ окнами плохо содержанная лужайка, служившая пастбищемъ, примыкала къ болоту, простиравшемуся до залива Карры, съ одной стороны, а съ другой стороны переходившему въ рядъ мелкихъ озеръ, принимавшихъ воды съ возвышенностей, на отрог которыхъ архитекторъ воздвигъ жилище семейства. Изъ принадлежавшей намъ земли большую часть фермеръ вовсе не назвалъ бы землей. Вся хорошая пашня отошла по кускамъ, иногда очень значительнымъ. Дрепажъ освободилъ поля сэръ-Ричарда отъ воды, которая вся какъ будто излилась на нашу землю. Нсколько жалкихъ земледльцевъ держали участки болотистой почвы скоре въ вид дара со стороны владльца чмъ за опредленную плату. Ихъ хижины, разбросанныя по болоту посреди зелени, обозначавшей еще незатопленныя мста, похожи были на огромные муравейники: темные бугры безъ опредленной формы, не безъ содержанія, ибо у каждаго селянина было по нскольку дтей, которыми онъ пользовался какъ оружіемъ въ борьб съ владльцемъ, или агентомъ правительства за уплату какой-то воображаемой аренды.

Какъ же дошло до этого? Исторія длинная, обнимающая нсколько столтій. Вотъ вкратц послднія ея событія.

Морисъ О’Бреди, женившись на одной изъ Десмондовъ въ конц царствованія Елисаветы, воротилъ самое малое изъ помстій, которыхъ отецъ его лишился вслдствіе вынужденнаго участія въ заговор О’Нейля. Его послали за границу, чтобъ онъ сдлался хорошимъ католикомъ, но въ странствіяхъ своихъ, еще несовершеннолтнимъ, онъ провелъ нсколько времени въ Пражскомъ университет, и въ столкновеніяхъ, возникшихъ между строгими католиками и новыми свтилами времени, отличался своимъ усердіемъ на сторон послднихъ, такъ что отецъ, жившій въ уединеніи, заботившійся лишь о спасеніи души въ кругу ирландскихъ Бенедиктинцевъ въ Париж, радовался, что такой отъявленный гусситъ и еретикъ не наслдуетъ отъ него поземельной собственности. Но немного спустя, когда Морисъ, приставъ къ имперіалистамъ, заслужилъ себ имя храбраго солдата, къ которому чрезъ нсколько лтъ присоединилъ репутацію искуснаго офицера, старикъ радовался, что сынъ его оказался однако хорошимъ католикомъ, и горевалъ о превратности судьбы, давшей Эссексу такія легкія побды и не оставившей Лохъ-на-Каррскимъ О’Бреди ничего, кром горькихъ воспоминаній и разореннаго состоянія. По смерти отца Морисъ получилъ небольшую сумму денегъ и завщаніе вернуться на родину.

‘Не дай угасуть роду. Врагъ только и желаетъ, чтобы вс мы вымерли. Мы должны дйствовать дипломатически, Морисъ, дйствовать дипломатически: наблюдать и выжидать. Если левъ увидитъ охотника, онъ убьетъ его, но если охотникъ бдителенъ, остороженъ и терпливъ, онъ, наконецъ, одолетъ звряю’

Пріятель Сиднея, котораго Морисъ спасъ во внезапномъ пораженіи христіанъ на берегахъ Лейты, исходатайствовалъ ему прощеніе въ томъ, что онъ сынъ нераскаяннаго бунтовщика. Даже самъ лордъ-намстникъ выразилъ мнніе, что капитанъ Бреди можетъ быть полезнымъ слугой королевы, если она приметъ его въ милость, такъ какъ онъ джентльменъ храбрый и добропорядочный, съ подобающимъ сознаніемъ заблужденій своего отца, и никакъ не можетъ считаться враждебнымъ папистомъ. Дйствительно, Морисъ Бреди, отбросившій въ это время первый слогъ отъ своей фамиліи, получилъ позволеніе явиться ко двору королевы и черезъ два года посл своего возвращенія на родину имлъ счастіе жениться на младшей дочери одного изъ Десмондовъ, семейства, принадлежавшаго къ числу могущественнйшихъ въ этой части Ирландіи. Два года спустя, дарственною записью, возбудившею не мало ропота въ ирландскомъ парламент, ему была возвращена часть его родовыхъ имній. Мориса Бреди вс считали въ душ протестантомъ, ожидающимъ только случая открыто объявить свое обращеніе. Но случай этотъ никогда не представился, и въ глазахъ сосдей норманскаго и англійскаго происхожденія Морисъ все-таки былъ едва ли чмъ лучше обыкновеннаго измнника Ирландца. Живя посреди народа варварскаго, или по крайней мр посреди племени, котораго образованности онъ не понималъ, съ языкомъ котораго былъ не знакомъ, старый солдатъ сдлался жертвой скуки. Существовало сильное подозрніе, что онъ былъ замшанъ въ возстаніи Ирландцевъ въ царствованіе Якова. Когда жена его померла родами, Морисъ отправился изъ Гальве въ Испанію, оставивъ единственнаго сына и наслдника своего на рукахъ у брата покойной жены, вступилъ снова въ службу императора и былъ убитъ въ сраженіи при Блой Гор.

Теренсъ, сынъ его, выросъ въ преданіяхъ Десмондовъ и воспитывался въ Англіи. Посл разгульной молодости онъ женился на двушк изъ дома Варвикширскихъ Люси и палъ въ междуусобной войн, сражаясь съ свойственнымъ его роду упорствомъ за короля.

Изъ двухъ сыновей и трехъ дочерей его никто не видалъ страны его предковъ, кром младшаго, Джеральда, который, по ходатайству англійскихъ друзей, получилъ во владніе Лохъ-на-Карр и Кильмойль въ конц царствованія Карла II. Джеральдъ въ послдствіи доказалъ свою признательность присоединеніемъ къ роялистамъ по призыву Тирконнеля за нсколько дней до прибытія Якова въ Ирландію, и свое благоразуміе утратой имній. Онъ находился въ Лимрикскомъ гарнизон и умеръ въ изгнаніи, во Франціи. Только въ царствованіе Анны старшій братъ, приставшій къ побждающей сторон и торжествующей вр, былъ награжденъ возвращеніемъ ему небольшой части имнія Лохъ-на-Карр и развалинъ стараго замка. Мейльсъ Бреди женился на наслдниц и ршился построить богатый домъ посреди своего народа намреваясь просвтить его, съ тою врою въ возможность осаксонить Кельтовъ, которая въ былое время принесла такъ мало пользы и такъ много вреда. Онъ встртилъ упрямое племя, съ чуждыми ему нравами, съ незнакомыми обычаями, и посл нсколькихъ лтъ безплодныхъ усилій оставилъ поселянъ своихъ необращенными и домъ неоконченнымъ, вернулся въ Англію въ негодованіи, примкнулъ къ кружку дятельныхъ остряковъ изъ партіи виговъ, собиравшемуся въ кофейной подл Линкольнсъ-Иннъ-Фильдса, писалъ много забытыхъ статей, участвовалъ во многихъ столкновеніяхъ и передрягахъ, и умеръ отъ раны, полученной въ уличной драк при выход изъ Дрюри-Лена.

Несчастливый былъ родъ. Что одинъ добудетъ, то другой непремнно опять утратитъ. Ни одинъ Бреди, въ теченіи долгихъ лтъ, не воспитывался въ своей стран, не имлъ ни малйшаго сочувствія къ своему народу. Они тянули сколько могли денегъ, и тратили ихъ. Что же и длать другаго добропорядочному джентльмену, не склонному къ измн? А гд кончается врность, гд начинается измна, никто въ т дни хорошенько не зналъ, пока черта не была проведена мечомъ, или ршеніемъ большинства живущихъ по ту сторону канала.

Мой ддъ, докторъ Теренсъ Бреди, наслдовалъ все, что оставалось отъ постоянно уменьшающагося имнія Лохъ-на-Карр, и въ одно изъ тхъ страшныхъ посщеній тифа, которыя въ старые дни замняли теперешнюю эмиграцію, останавливая по-своему размноженію народонаселенія, былъ отозванъ отъ скромной практики въ Дублин дйствовать среди нищаго и озлобленнаго народа. Посл того какъ жена его сдлалась жертвой заразы, онъ лишь удвоилъ свою дятельность, находя утшеніе въ облегченіи страданій ближнихъ и въ забот о маленькомъ сын.

Когда мятежники въ 98 году разрушали дома дворянъ, они не тронули Лохъ-на-Карр, а въ Дублинскомъ замк сомнвались въ врности доктора Бреди, узнавъ, что бунтовщики не только не разорили его дома, но вынесли доктора на рукахъ изъ села, гд нашли его у постели умирающаго, и стояли на страж у его воротъ, пока не ушли на соединеніе съ главною шайкой. Не было однако недостатка въ доказательствахъ, что онъ со слезами на глазахъ просилъ ихъ оставить его, и безоружный посреди ихъ начальниковъ предсказывалъ имъ неудачу и ожидающую ихъ судьбу. Воображаю, какъ былъ онъ краснорчивъ. Я знаю, что его уговаривали занять мсто въ ирландскомъ парламент люди, думавшіе, что его дарованія доставятъ ему видное положеніе въ политическомъ мір. Но онъ любилъ свои книги и деревню, любилъ длать добро, плоды котораго могъ видть своими глазами. Главною цлью его жизни было привести въ порядокъ и устроить Лохъ-на-Карр для сына, поступившаго шестнадцати лтъ въ военную службу. Въ одинъ печальный день почталіонъ остановилъ кабріолетъ доктора на дорог и подалъ ему письмо съ большою черною печатью. Ддушка вернулся домой, и входя въ сни, спокойно сказалъ своей старой экономк:

— Онъ погибъ! Бдный мой сынъ! Вдова и ребенокъ прізжаютъ сюда, въ свое единственное убжище. Милый мой Джакъ! Умереть въ индйскомъ камыш! Тяжело! Но да будетъ воля Божія!

Мн говорили, что со дня полученія этой всти онъ сдлался другимъ человкомъ, но не могу себ представить, чтобъ онъ могъ быть когда-нибудь добре и ласкове чмъ я зналъ его.

II. Дома.

Спустя нсколько мсяцевъ дорожная карета подъхала къ гостиниц подъ Десмондовымъ Гербомъ въ город Кильмойд, событіе, возбудившее не мало любопытства въ этой далеко не цвтущей мстности. Не то чтобы карета была новостью, или лошади, или почталіонъ — вс знали ‘дворянскую карету’ мистрисъ Демисе, высокіе, худощавые, горбоносые кони пользовались громкою извстностью за необыкновенную способность брыкать, кусать и прыгать, и какъ полагаютъ, были устранены отъ почтовой службы вслдствіе непреодолимой склонности идти вскачь, а ‘старый Патъ’, почталіонъ, знакомъ былъ всему околотку не хуже любаго верстоваго столба на большой дорог, но пассажиры, находившіеся въ карет, возбудили въ населеніи города немалое удивленіе. Первый и наиболе замчательный изъ этихъ пассажировъ была женщина. По крайней мр мнніе большинства склонялось къ тому, что личность, о которой идетъ рчь, была женскаго пола. У ней было темнокоричневое лицо, блые зубы и небольшой носъ, на коник котораго проведена была полоса желтой краски. Сквозь черные кудри, выпадавшіе изъ-подъ складокъ громадной полосатой чалмы, виднлись массивныя серьги. Тонкій, блый кафтанъ, застегнутый около шеи, оставлялъ открытою темную кожу на груди, обхватывался толстою шалью, обмотанною вокругъ пояса, и ниспадалъ до колнъ. Когда личность, носившая кудри и серьги, вышла изъ кареты, толпа, къ которой успли уже присоединиться дв трети жителей Кильмойля, замтила съ изумленіемъ и радостью, что изъ короткихъ блыхъ панталонъ, довершавшихъ костюмъ незнакомой личности, высовывались большія, темныя, голыя ноги съ серебряными кольцами на мизинцахъ. Общее любопытство дошло до крайней степени, когда свертокъ бдой холстины, лежавшій на рукахъ этого страннаго существа, испустилъ пронзительный крикъ, совершенно схожій съ крикомъ обыкновеннаго младенца, какъ могли судить многія находившіяся тутъ женщины, хорошо знакомыя съ этимъ звукомъ. Крикъ этотъ испустилъ я, Теренсъ Бреди, будучи пробужденъ отъ сладкаго сна выходомъ Могунана землю изъ дородной кареты. Подъ вліяніемъ чувствъ, возбужденныхъ этихъ крикомъ, толпа готова была потребовать, чтобы меня тотчасъ же ей показали, но большая обезьяна съ серебрянымъ ошейникомъ и цпью на ше, спавшая въ углу кареты, появилась на ступенькахъ и, осклабляясь кругомъ и морща лицо украшенное бакенбардами и длинною сдою бородой, со впалыми желтыми глазами, испустила пронзительный пискъ, бросилась за темнымъ незнакомцемъ (то былъ дйствительно незнакомецъ, а не незнакомка), вскочила къ нему на спину, и обхвативъ ему шею рукой, начала дерзко кричать на жителей Кильмойля.

Диверсія была могущественная. Какъ только прізжіе скрылись въ гостиниц, въ толп поднялся треводный вопросъ о томъ кто эти личности. Почталіонъ уврялъ, что это вдова несчастнаго капитана Бреди съ нянькой и ребенкомъ, что ихъ сдалъ ему кондукторъ дилижанса изъ Корка, строго поручавъ имть особенное попеченіе о волосатой дам съ ошейникомъ, которая и есть нянька.

— Какъ бы то ни было, я видлъ лицо ребенка, оно также бло какъ мое (опредленіе близны, между прочимъ, довольно плохое). Не понимаю, какъ эта бдная индйская дама можетъ быть его матерью: она черна какъ сажа. Но какихъ не бываетъ диковинъ въ чужихъ краяхъ?

Ддъ мой, давно ожидавшій нашего прибытія, какъ всегда бываетъ въ подобныхъ случаяхъ, былъ застигнутъ врасплохъ извстіемъ, что ‘пріхалъ маленькій сынъ капитана съ двумя странными Индйцами’. Онъ грустно улыбнулся, надвая сапоги, и воскликнулъ:

— Вы принимаете бдную мистрисъ Бреди за мущину, Натъ?

— Помилуйте, ваша честь! Я видлъ ихъ всхъ, и если есть между ними дама, такъ у ней на лиц не меньше волосъ чмъ у сержанта Квина въ Атлон!

Когда докторъ Бреди, пропустивъ безъ вниманія это замчаніе, вошелъ въ комнату въ Десмондовой гостиниц, онъ остановился, не мене изумленный чмъ любой изъ жителей городка.

Могунъ, присвъ на полу и держа большой тазъ между колнъ, тщательно мылъ меня съ ногъ до головы. Онъ снялъ чалму для большаго удобства, курчавые черные волосы падали ему на лицо, почти совершенно закрывая его черты, но оставляя однако на виду большія серьги въ его ушахъ. Его широкая блая одежда была очень похожа на женское платье, и маленькій ростъ его подтвердилъ мысль овладвшую на минуту умомъ моего ддушки, когда онъ увидіъ на стул предъ зеркаломъ другую фигуру, еще меньше ростомъ, съ огромнымъ головнымъ уборомъ, съ роговыми очками на носу, закутанную въ блое.

‘Боже мой! подумалъ онъ, какъ потомъ самъ разказывалъ друзьямъ: — неужели мой бдный сынъ женился на туземк? Неужели это существо моя невстка?’

Дло въ томъ, что Джакко, отличавшійся степенностью, несвойственною обыкновенно его пород, надлъ Могунову чалму, закутался въ мое блье, не обращая особеннаго вниманія на настоящее назначеніе различныхъ предметовъ, надлъ очки, оставленныя на книг мистрисъ Демисе, и разсматривалъ въ зеркал свою наружность. Вслдствіе этого въ ум моего дда мелькнула ужасная мысль, что Могунъ моя мать, а обезьяна, которой лица онъ не могъ хорошенько разглядть, какой-нибудь любимый слуга,

— Гд капитанша? Гд моя невстка? спросилъ онъ, оглядывая комнату.

Могунъ, одвъ меня въ чистое платье, вынутое изъ провезеннаго въ карет чемодана, усплъ тмъ временемъ подобрать свои волосы и надть чалму. Онъ оглянулся осторожно, и подходя бокомъ къ моему дду, подалъ меня ему обими руками.

— Вотъ маленькій саибъ, другаго никакого у меня нтъ. Кром саиба Терри, да меня, да вонъ того чернаго никто не пріхалъ, саибъ, увряю.

— Гд ваша хозяйка? Гд мистрисъ Бреди? Что это все за безсмыслица?

Могунъ осторожно положилъ меня на стулъ. Затмъ, развязавъ поясъ, развернулъ его, вынулъ кожаный мшечекъ, разрзалъ связывавшую его тесемку и показалъ моему дду письмо.

— Вы, саибъ, отецъ саиба Бреди? спросилъ онъ.— Такъ это письмо къ вамъ.

— Конечно, отецъ! Конечно, ко мн! вскричалъ докторъ, схватилъ письмо и сломалъ черную печать. Прочитавъ лишь нсколько строкъ, онъ испустилъ восклицаніе изумленія а смялъ письмо въ рук.

— Боже мой! Возможно ли? Что за бездушное созданье! простоналъ онъ:— какая судьба!

Ддъ мой закрылъ лицо руками. Потомъ, спустя минуту, подошелъ къ креслу, на которомъ я лежалъ, взялъ меня на руки, поцловалъ и проговорилъ, между тмъ какъ слезы текли по его щекамъ:

— ‘Не оставьте моего ребенка!’ Нтъ, я не оставлю тебя, бдный малютка, выброшенный на этотъ суровый берегъ. Пока я живъ, сынъ моего сына будетъ моею единственною заботой. Это непонятно! Этому нельзя поврить. И однако онъ, должно-быть, любилъ ее!

Джакко овладлъ письмомъ, развернулъ его очень бережно и разсматривалъ съ большимъ любопытствомъ. Ддушка внезапно бросился на него, воскликнувъ:

— Отдай, мошенникъ, отдай!

Джакко, наврное не отдалъ бы, еслибы Могунъ, который до сихъ поръ стоялъ неподвижно, скрестивъ руки и внимательно всматриваясь въ лицо доктора, не присоединился къ нему и не отнялъ документа.

— Позжайте съ молодымъ хозяиномъ вашимъ въ карет. Вещи ваши кто-нибудь изъ прислуги привезетъ на телг вмст съ вашимъ волосатымъ спутникомъ. Я буду дома прежде васъ и приставлю няньку къ ребенку.

Ддушка ушелъ съ письмомъ въ заднюю комнату гостиницы. Онъ пробылъ тамъ около получаса, и когда вышелъ, на лиц его не было обычнаго бодраго, веселаго выраженія.

— Докторъ опять горюетъ о капитан. Пріздъ внука разстроилъ его,— замтила мистрисъ Демисе.— А можетъ-быть, и внезапное извстіе о томъ какъ бдняжка утонуда. Довольно ему бдному горя. Теперь у него на ше еще ребенокъ и этотъ черный Турокъ, да еще то чудовище,— есть отъ чего съ ума сойти. Дай Богъ ему силы!

Такимъ образомъ исторія моего сиротства сдлалась извстною, прежде чмъ отчетъ о томъ, какъ корабль Россшейрь едва избгнулъ гибели и страшная волна унесла съ его палубы двадцать три человка, попалъ въ газеты.

Я зналъ объ отц моемъ только то, что онъ былъ человкъ высокаго роста, съ темными глазами, слдившими за мной со стны, какъ проходилъ я по комнат, со свтлыми, коротко обстриженными волосами, съ небольшими бакенбардами, рзко оканчивающимися на одной линіи съ концомъ носа, что носилъ онъ красную одежду съ большими серебряными эполетами, панталоны лимоннаго цвта и весьма лоснящіеся сапоги. Онъ стоялъ предо мной, опираясь одною рукой на страшную кривую саблю. Въ другой рук держалъ онъ пару перчатокъ и киверъ съ перьями, а за его спиной происходило весьма жестокое сраженіе на склон очень синей горы, застланной отчасти дымомъ горящаго города, въ которомъ дрались слоны, верблюды, черные люди въ блыхъ одеждахъ и блые люди въ красныхъ одеждахъ, между тмъ какъ весьма спокойный туземный философъ держалъ неподалеку коня, на случай если бой кончится несчастно для отряда капитана Бреди, которому однако удалось разбить знаменитаго Ноллъ Синга и взять приступомъ его крпость.

Были предметы, напоминающіе о немъ, и кром произведенія калькутскаго артиста. Тигровыя кожи съ дырами, пробитыми пулями, въ которыя я просовывалъ пальцы, чучела птицъ, индйскія диковинки, модели крпостей, и драгоцвнйшіе всего отчеты, въ которыхъ имя его упоминалось похвалой, и дневной приказъ, повышающій его чиномъ за отличную службу и храбрость въ дл.

Ддъ мой уменьшилъ нсколько впечатлніе, производимое на меня этимъ портретомъ, сказавъ однажды, какъ я смотрлъ на него:

— Не думай, Терри, что этотъ портретъ очень похожъ на твоего отца. У него не было такого суроваго выраженія, по крайней мр какъ я его видлъ. Онъ не былъ такъ сердитъ У него были прекрасныя руки и ноги, глаза были мягче я свтлй. Однако есть нкоторое сходство, можно узнать его, но и только.

— А вотъ этотъ портретъ очень похожъ на маменьку, ддушка? спросилъ я съ полною увренностью что онъ скажетъ: да. Вра моя въ портретъ отца совершенно пропала.

— Этого не могу сказать теб, мой другъ. Ты вдь знаешь, что я никогда не видалъ ея. Отецъ твой женился въ Индіи. Но маіоръ Турнбулль, приходившій ко мн изъ замка побесдовать о моемъ бдномъ сын, съ которымъ былъ очень друженъ, говорилъ, что портретъ очень хорошъ, но что нтъ живописца въ Индіи, да пожалуй и на всемъ свт, способнаго передать вполн чудную красоту, возбуждавшую зависть во всхъ товарищахъ Джака и заставлявшую ихъ считать его сначала счастливйшимъ человкомъ.

— Почему же только сначала, ддушка? Разв они не всегда считали его счастливымъ?

Ддушка, нсколько запинаясь и глядя мн прямо въ лицо, отвчалъ:

— Мать твоя была не крпкаго здоровья. Хворать въ Индіи стоитъ дорого, вотъ и все.

Часто, глядя на прелестное лицо, которому живописецъ, какъ видно, боле искусный нежели артистъ пытавшійся списать отца моего, сумлъ придать необыкновенно привлекательную нжность и простоту, я радовался, что здсь, по крайней мр, имю предъ собой врное подобіе одного изъ тхъ лицъ, которыхъ никогда не увижу на земл.

Моя мать полулежала на кушетк, одна рука ея была спрятана въ поток золотистыхъ волосъ, а другою она ласкала пестрое животное, которое нянька называла мн молоідымъ тигромъ, но въ которомъ въ послдствіи я узналъ іоселота, одинъ изъ изящнйшихъ видовъ кошачьей пороіды. Прищуривъ глаза, зврь, играя, какъ будто кусалъ ея тонкіе пальцы, на темной кож его рзко выдлялась снжная близна ея руки. Широкое, блое платье ея, перехваченное на таліи золотымъ поясомъ, падало изящными складками, изъ-подъ которыхъ виднлся кончикъ прелестной ножки, обутой въ роскошную туфлю, а другая, удивительно маленькая, висла обнаженная на краю кушетки, будто въ порыв нетерпнія легкая обувь была сброшена на коверъ. Глаза, мечтательно задумчивые, глядли въ пространство,— синевато-голубые глаза, прикрытые длинными, темными рсницами, одного цвта съ красиво очерченными бровями. Верхняя, слегка приподнятая губа открывала рядъ блыхъ зубовъ, будто тихо вздыхая, или произнося какое нибудь ласковое слово, изъ-подъ густыхъ волосъ виднлся маленькій пальчикъ, приложенный къ углу рта.

Во всей поз выражалась лнивая нга. Подл кушетки, на полу, лежала открытая книга, упавшая на цвты, разсыпанные по богатому ковру. Лучи заходящаго солнца, прокрадываясь въ полузавшенное окно, освщали лицо этого прелестнаго существа, казавшагося мн ангеломъ, отдыхающимъ въ волшебномъ поко, посреди невыразимо пышной обстановки драгоцнныхъ матерій, золота и серебра. Я заглядывался ребенкомъ на эти глаза до тхъ поръ, пока мн казалось, что они отвчаютъ на мой взглядъ, я говорилъ съ ‘милою маменькой’ до тхъ поръ, пока мн чудилось, что нжное слово вылетаетъ изъ раскрытыхъ губъ., Часто, ставъ на стулъ, я старался разными уловками привлечь на себя вниманіе темноголубыхъ зрачковъ, и цловалъ, плоское, холодное полотно. Но къ молодому тигру я питалъ ненависть, побудившую меня однажды предпринять на него, нападеніе палкой, остановленное лишь вмшательствомъ бдительной Гонноры.

Словомъ, этотъ портретъ былъ для меня какъ бы жертвенникомъ, на которомъ я приносилъ дары любви и нжности памяти моей матери. Если снились мн ангелы, то они являлись мн въ образ моей матери, и часто въ дтскихъ молитвахъ я просилъ Бога взять меня отъ земли и соединить съ нею.

Когда постигало меня дтское горе, я прокрадывался старую, темную комнату, рдко посщаемую, съ тхъ по какъ миновали дни званыхъ обдовъ, и поврялъ ея обращенію мои печали, и со слезами принималъ губы къ безмятежному лицу, пока оно согрвалось подъ ихъ прикосновеніемъ.

Этотъ портретъ былъ для меня идеаломъ всякаго совершенства, всего добраго, чистаго и прекраснаго. Часто ночь я лежалъ безъ сна, глядя въ пустую темноту, до тхъ поръ, пока огненныя точки, прыгавшія у меня предъ глазами, изчезали, и въ воздух являлся прелестный образъ въ блой одежд, улыбающійся мн глазами и устами. Добрая Гоннора, озабоченная моимъ скорымъ, прерывистымъ дыханіемъ, пробуждала меня отъ забытья и объявляла, что портретъ околдовалъ мистера Терри, что если я не оставлю этого, такъ надо удалить его изъ дому.

Исторія, жадно собранная мною изъ отрывочныхъ намковъ, пока я не выпыталъ у няньки неотступными вопросами всхъ подробностей, была коротка и печальна. По смерти отца, случившейся внезапно, мать моя, не имвшая богатыхъ родственниковъ, отправилась въ Европу на индйскомъ корабл Россшейръ. Корабль ударился о подводные скалы на высот Цейлона. Это случилось ночью. Пассажировъ было много. Они бросились на верхъ, пробужденные трескомъ. Когда они толпились на палуб, страшная волна ударившая чрезъ корабль, унесла многихъ въ кипучую пучину. Въ томъ числ была и мать моя съ своею горничной

‘О! восклицалъ я: — зачмъ не унесло и меня? Зачмъ я остался? На что я нуженъ? Погибнуть въ ужасной бездн, гд крики заглушались воемъ втра и шумомъ воды, и ея прелестное тло ея билось о жесткія скалы!’

Ея и спутниковъ ея уже боле не видали. Крпкій корабль былъ отнесенъ другою волной на коралловую мель и лежалъ нсколько часовъ поврежденный, полуразбитый. Но буря, уже слабвшая, когда корабль ударился о скалы, утихла. Мор успокоилось, подняли запасный парусъ, и кое-какъ Россшейръ добрался до Галльской пристани. Перейдя на другой корабль, Могунъ, Джакко и я, посл многихъ приключеній, въ которыхъ первые играли видную роль, были доставлены въ цлости въ Десмондовскую гостиницу, какъ разказано выш.

Подростая, я сталъ замчать, что въ обращеніи со мной вс обнаруживаютъ какое-то состраданіе, какую-то нжность, начиная отъ добраго моего ддушки и до деревенскихъ двочекъ, преодолвшихъ страхъ предъ Могуномъ и обезьяной его на столько, что ршались подходить къ моей телжк, когда Патъ торжественно вывозилъ меня, въ сопровожденіи моихъ двухъ темныхъ спутниковъ.

Долгое время мн это казалось естественнымъ. Я былъ избалованъ постояннымъ ухаживаньемъ и сочувствіемъ, котораго не понималъ. Одинъ только Могунъ внушалъ мн заботу. Не хорошо жилось ему на новомъ мст, и съ каждымъ годомъ возрастали для него неудобства. Онъ называлъ себя христіаниномъ и католикомъ, но отецъ Дреннанъ, приходскій священникъ, объявлялъ, что онъ чуть ли не явный еретикъ. Отецъ Дрейверъ, викарій, утверждалъ, что онъ совершенный язычникъ. Дйствительно, религіозныя понятія Могуна были основаны на смшеніи индусской вры съ христіанскою, въ которомъ миссіонеры нердко полагаютъ обращеніе туземцевъ. Онъ упорно отказывался идти на исповдь, и посл нсколькихъ воскресеній лишилъ прихожанъ большаго удовольствія, переставъ ходить къ обдн, потому, какъ объяснялъ онъ, что ‘блые будмати’ на него глазютъ и стаскиваютъ его чалму. Этими объясненіями докторъ удовлетворился тмъ охотне, что въ отсутствіе Могуна Ддакко выкидывалъ въ дом нестерпимыя штуки.

‘Онъ и стъ не по-христіански,’ говорила прислуга. Могунъ садился поодаль, на полу, съ непокрытою головой, и лъ рисъ, сваренный имъ самимъ, давая горсточки обезьян, зорко слдившей за нимъ. Онъ носилъ четки, но не считалъ ихъ, какъ слдуетъ. Бидди Теннесси, скотница, была однажды вынуждена дать ему ‘настоящую таску’, за то что онъ пытался поцловать ее. Въ этомъ, да еще въ пристрастіи къ виски, онъ только и былъ сколько-нибудь похожъ на христіанина. По временамъ къ нему приходили письма. Тогда онъ сидлъ по цлымъ часамъ и писалъ странные знаки на тонкой бумаг, и самъ относилъ на почту толстыя письма, на куверт которыхъ почтмейстерша могла разобрать лишь одно слово Бомбей, и платилъ баснословныя деньги за пересылку. Денегъ онъ не тратилъ почти ни на что, кром благо и цвтнаго колинкора, изъ котораго самъ длалъ себ одежду. Когда получалъ жалованье, онъ мнялъ въ деревн свою небольшую пачку ассигнацій на серебро. Куда онъ его пряталъ, никто не зналъ. Иногда онъ давалъ деньги взаймы за тяжкіе проценты, и общее нерасположеніе къ нему увеличивалось стснительностью его условій и аккуратностью его счетовъ.

Однажды почталіонъ принесъ письмо къ Могуну. Мой ддъ мой старался разобрать адресъ, на которомъ нсколько англійскихъ словъ привлекли его вниманіе, Мадрасецъ подошелъ своимъ обычнымъ, неслышнымъ шагомъ и остановился подл ддушки, склонивъ голову и скрестивъ руки на груди. Ддушка подалъ ему письмо и сказалъ:

— Это письмо сейчасъ пришло вмст съ письмами мн. Мн кажется, что я гд-то видалъ этотъ почеркъ. Ужъ не получаете ли вы писемъ отъ нея, Могунъ?

Могунъ взялъ письмо и сунулъ за пазуху.

— Это отъ жены моей, Саибъ, сказалъ онъ.— Никакъ другая женщина не пишетъ Могуну писемъ.

— Я не врю вамъ, Могунъ, отвчалъ ддъ мой.— Я давно подозрваю васъ. Дайте, я отвезу это письмо въ замокъ къ маіору Турнбуллю и посмотрю, правду ли вы говорите.

Голосъ Могуна дрожалъ, когда онъ возразилъ.

— Могунъ проситъ доктора Саиба не настаивать. Жена не хочетъ, чтобы кто-нибудь читалъ ея письма, кром Могуна.

— Въ такомъ случа, сказалъ ддушка сердито,— чмъ скоре вы вернетесь къ своей настоящей хозяйк, тмъ лучше. Я не хочу имть въ дом людей, которымъ не довряю. Не хочу шпіоновъ, слышите ли? Мастеръ Теренсъ очень хорошо мжетъ обойтись безъ васъ. Такъ приготовляйтесь же хать на родину, чмъ скоре, тмъ лучше.

Могунъ кротко поклонился.

— Я поду, когда доктору будетъ угодно. Джакко не совсмъ здоровъ. Могунъ давно у же собирался просить доктора отпустить ихъ обоихъ домой. Очень жаль оставить мистера Терри, но онъ скоро забудетъ бднаго Могуна.

Такъ и случилось. Дтскія привязанности непрочны. Меду мной и Могуномъ была какая-то преграда, возраставшая съ теченіемъ времени. Онъ избгалъ прямыхъ отвтовъ на безконечные вопросы мои о матери. Онъ говорилъ, что знаетъ не больше другихъ, что не долго жилъ у капитана до его смерти и отъзда нашего въ Европу. Тмъ не мене я преслдовалъ Могуна разспросами и слышалъ отъ него все ту же исторію: про бурю, про ударъ о скалы, про давку на палуб, про громадную волну, про страшный вопль отчаянія и блыя фигуры, уносимыя въ свирпую пучину среди ночной темноты. ‘Мастеръ Терри, бдная маменька! О, много женщинъ и саибовъ, и маленькихъ дтей, вс погибли!’ Наконецъ Могунъ начиналъ сердиться. Я никогда не видалъ моря. Я отыскивалъ изображенія кораблей во всхъ книгахъ, какія попадались мн подъ руку, и подарилъ Могуну гравюру Рафаэлевой ‘чудесной ловли’, римской галеры, Спасителя, идущаго по волнамъ, Ноева ковчега,— все напрасно. ‘Это все не то, что тотъ большой корабль, не похоже на него, мастеръ Терри.’

Однажды маіоръ Турнбулль пріхалъ изъ замка повидаться съ ддушкой по длу. Я выбжалъ посмотрть на его знаменитаго арабскаго коня. Пока маіоръ стоялъ въ сняхъ, Могунъ пришелъ за мной. Маіоръ заговорилъ съ нимъ на странномъ язык. Привыкнувъ ко всмъ выраженіямъ этого таинственнаго темнаго лица, я замтилъ, что Могунъ былъ встревоженъ. Онъ даже дрожалъ, отвчая маіору. Наконецъ маіоръ поднялъ хлыстъ какъ будто съ угрозой. Я бросился къ нему.

— Милый маіоръ Турнбулль! воскликнулъ я:— не сердитесь на бднаго Могуна. Я его очень люблю, и ддушка также.

Въ эту минуту докторъ вышелъ встрчая, своего друга. Они отправились въ кабинетъ, и я слышалъ слова маіора.

— Какъ же вы говорили мн, Бреди, что этотъ черный плутъ, пріхавшій съ ребенкомъ, Мадрасецъ?

— Да, кажется, такъ и есть. По крайней мр онъ такъ говоритъ.

— Онъ такой же Мадрасецъ какъ я. Это какой-нибудь бродяга сверху, изъ Дели или Агры, и кажется, отъявленный мошенникъ. Да и за какимъ чортомъ….

Больше я не могъ разслышать, дверь затворилась. Когда я сказалъ Могуну: ‘Маіоръ говорить, что вы не изъ Мадраса, а изъ Дели или Агры,’ онъ показался мн смущеннымъ и пробормоталъ:

— Мастеръ Терри, маіоръ Саибъ думаетъ, что мы все лжемъ. Онъ лучше меня знаетъ откуда я родомъ! О! о!

Это ничтожное обстоятельство почему-то произвело на меня впечатлніе. Я чувствовалъ, что Могунъ говорилъ неправду. Вслдствіе разказовь прислуги, я началъ испытывать предъ Могуномъ почти такой же страхъ, какой давно уже внушалъ мн Джакко. Это замчательное существо было съ нкотораго времена нездорово и буквально слегло въ постель. Могунъ предоставалъ ему свою комнату, а Джакко отъ природы зябкій, лежалъ по цлымъ часамъ подъ одялами, едва высовывая голову, свсивъ на подъ одну длинную волосатую руку, лниво доставая лакомства, подставляемыя ему Могуномъ, и поднося ихъ къ пересохшимъ губамъ. Прислуга утверждала, что ночью Могунъ вступаетъ съ обезьяной въ продолжительныя бесды ‘на какомъ-то язык, и род французскаго’. Одинъ смлый поваренокъ уврялъ даже, что видлъ однажды ночью, какъ Могунъ съ обезьяной сидли за столомъ, пили горячій пуншъ и курили табакъ точь-въ-точь какъ крещеные люди. Итакъ этотъ бднякъ, долго ходившій за мной, носившій меня на рукахъ, баюкавшій меня пснями, мотивы которыхъ и теперь еще носятся въ моемъ воспоминаніи, оставилъ Лохъ-на-Карр навсегда, и о немъ такъ де мало жалли, какъ о чужомъ прохожемъ.

День отъзда Могуна мн памятенъ. Я скоре былъ радъ чмъ огорченъ, и совсть укоряла меня въ равнодушія. Маленькій человчекъ собралъ въ сняхъ все свое имущество, два большіе мшка кострюли, и сковороды, блестящія какъ серебро. Джакко, тщательно одтый въ малиновую куртку, съ кускомъ фланели на груди, сидлъ посреди ихъ, жевалъ яблоко и кашлялъ ‘точь-въ-точь какъ человкъ’, слдя глазами за всми движеніями хозяина. Карета ждала у подъзда, чтобы доставить отъзжающихъ къ почтовому дилижансу, и прислуга собралась посмотрть на отъздъ. Могунъ сошелъ отъ ддушки, сидвшаго въ своей комнат вслдствіе простуды, поясъ его казался тяжеле обыкновеннаго. Онъ простился со всми слугами по-своему, и къ удивленію всхъ, далъ каждому на прощанье по золотой монет, что произвело благопріятное впечатлніе.

— Въ сущности, мистеръ Могунъ не такой дурной человкъ! воскликнула кухарка Бидди Флиннъ.

— Пожалуй, онъ взялъ бы тебя съ собой въ Индію, еслибы ты попросила. Онъ самъ на себя стряпаетъ, работа теб была бы легкая, смялась Гоннора.

— Да, пожалуй, тамъ у него найдешь цлый десятокъ черныхъ женъ. Спросите его сами, миссъ Гоннора.

Могунъ былъ очень серіозенъ.

— Мастеръ Терри, милый мастеръ Терри, говорилъ онъ,— когда-нибудь вы узнаете для кого Могунъ берегъ свои рупіи. У Могуна мало, очень мало рупій, но онъ ихъ не для себя бережетъ.

Индецъ привлекъ меня къ себ, обнялъ меня, поцловалъ, и слеза скатилась по его щек.

— Гоннора, вы берегите мастера Терри. Не дайте ему сгорть, Гоннора, не дайте ему упасть въ рку, Гоннора, и утонуть какъ его маменька. Мастеръ Терри, вы попросите когда-нибудь ддушку разказать вамъ, какъ утонула хозяйка Могуна. Онъ вамъ со временемъ скажетъ. Опять онъ поцловалъ меня, пробормоталъ нсколько словъ на непонятномъ мн язык, позвалъ Джакко, который моргалъ, чихалъ и кашлялъ, влзая въ карету, и ухалъ, не сводя съ меня глазъ, посреди хора голосовъ, повторявшихъ: ‘прощайте, мистеръ Могунъ! Прощай, Джакко! Дай вамъ Богъ благополучно дохать до Индіи!’ Кухарка, въ заключеніе, присоединила еще наставленіе почталіону, чтобъ онъ смотрлъ за этими двумя черными джентльменами и въ цлости доставилъ ихъ къ дилижансу.

Я позволилъ себ длинное отступленіе, но вообще нтъ правильности и порядка въ моей исторіи. Она бредетъ наудачу, спотыкается, останавливается, а иногда и пятится назадъ съ досаднымъ упрямствомъ. Я приближаюсь къ важной эпох въ этой части моей жизни. До этого времени я былъ такъ счастливъ, какъ только модетъ быть мальчикъ. У меня не было потребностей, которыхъ я не могъ бы удовлетворить, не было желаній, которыхъ я не могъ бы исполнить. Я не чувствовалъ недостатка въ товарищахъ, ибо вс въ моемъ тсномъ мір готовы были принять участіе въ моихъ мірахъ, и я пользовался важнымъ преимуществомъ распоряжаться по усмотрнію моимъ временемъ. Иногда, правда, находили на меня минуты раздумья, я вспоминалъ о той, которой лишился, свтъ меркнулъ, и мракъ охватывалъ меня. Но грусть не долго продолжалась, тучи проходили скоро. Заботливость дда замняла мн нжность отца и любовь матери, которой я никогда не звалъ. Правда, я былъ сирота, но я гордился тмъ что я сынъ храбраго офицера, и если слезы текли, когда я сидлъ скрестивъ руки предъ портретомъ матери, въ грусти моей было все-таки боле жалости чмъ страданія. Такъ могло бы продолжаться, пока время сдлало бы свое. Но суждено было иначе. Несравненно лучше прямо сказать ребенку все что его касается, нежели мучитъ его скрытностью и обманомъ въ то самое время, когда любопытство наиболе сильно и характеръ наиболе впечатлителенъ.

III. Сомннія и опасенія.

Былъ вечеръ, спустя долгое время посл отъзда Могуна изъ Лохъ-на-Карр.

— Странное дло, почтеннйшій докторъ, что вамъ не удалось добиться точныхъ свдній о гибели вашей невстки въ числ потонувшихъ пассажировъ.

Такъ говорилъ сэръ-Ричардъ Десмондъ. Я услышалъ эти слова въ ту самую минуту, какъ Гоннора вводила ила, лучше сказать, вталкивала меня въ столовую, разодтаго, причесаннаго у тщательно вымытаго. Собралось небольшое общество обдать посл охоты. Сэръ-Ричардъ и маіоръ Турнбулль изъ замка, ректоръ Лохъ-на-Карскій, который никогда не здилъ на охоту, но часто ‘подъзжалъ’, когда собаки пойдутъ на звря, такъ что, глядя со стороны, можно было подумать, что достопочтенный Франкъ Стеккъ охотится, тогда какъ онъ, въ сущности, по его словамъ, только прозжалъ свою знаменитую кобылу Дези по направленію къ охот. Тутъ были еще два офицера изъ Атлона, мистеръ Раккстро, повренный сэръ-Ричарда, и два сосдніе дворянина. Вс, очевидно, слушали со вниманіемъ что-то, касающееся меня, ибо при моемъ появленіи ддъ мой сказалъ:

— Тс…. вотъ онъ. Ну, Терри, поклонись хорошенько и садись сюда между мной и сэръ-Ричардомъ.

— Онъ становится очень похожъ на отца, проговорилъ маіоръ Турнбулль,— но только едвали будетъ лучше его. Бдный Джакъ былъ молодецъ собой. Чмъ намренъ ты быть, Терри?

— Мн бы хотлось бытъ военнымъ, какъ папенька, отвчалъ я въ промежутк между рюмкой хереса и сладкимъ бисквитомъ.

— Вотъ видите, сказалъ сэръ-Ричардъ,— военная лихорадка минуетъ, пожалуй, цлое поколніе, но непремнно проявится въ род Бреди.

— Да, вздохнулъ мой ддъ.— Это роковая для насъ болзнь. Надюсь, что мн удастся вылчить ее въ настоящемъ случа. У этого бднаго мальчика не будетъ ни денегъ, ни протекціи, а безъ нихъ военная служба ремесло плохое.

— Правда ваша! воскликнулъ одинъ изъ офицеровъ.— Вотъ я посл столькихъ лтъ службы все сижу въ низшихъ чинахъ, между тмъ какъ поминутно покупаются мста надо мной. Такъ какъ у меня нтъ связей, я, по всей вроятности, всю жизнь не двинусь впередъ, разв какая-нибудь эпидемія разразится между фруктовыми офицерами и капитанами.

— А все-таки военная карьера лучше духовной, вмшался ректоръ.— Вотъ я ужъ двадцать лтъ ректоромъ Лохъ-на-Карскаго прихода и не предвижу никакого повышенія.

— Такъ! воскликнулъ сэръ-Ричардъ: — но если земныя почести достаются какому-нибудь лейтенанту Дашвуду, то васъ, безъ сомннія, ожидаютъ духовныя награды на томъ свт.

— Да и кром того, сэръ Стеккъ, воскликнулъ мистеръ Раккстро,— восемьсотъ фунтовъ дохода, хорошій домъ и земля въ Кильмойл ставятъ васъ на одинъ уровень съ генералами по меньшей мр. А не многимъ удается дослужиться до генерала въ двадцать восемь лтъ.

— Все это нисколько не касается моего молодаго друга Терри, сказалъ маіоръ.— Вы поколеблете вру его въ то, что слышитъ онъ въ церкви, если внушите ему, что деньги должны составлять единственную цль жизни.

— Я его никакъ не учу этому, возразилъ ддушка, — а еслибъ училъ, онъ скоро самъ замтилъ бы, что въ жизни я поступаю совсмъ иначе. Онъ уже упрекалъ меня, будто я не довольно забочусь о томъ, чтобы сдлать его умнымъ мальчикомъ, потому что не ску его. Онъ знаетъ поговорку: беречь розгу, значитъ портить ребенка.

— Вы, разумется, объяснили ему, что это говорится лишь о мальчикахъ заслуживающихъ розги, замтилъ ректоръ,— а Терри ея не заслуживаетъ.

Признаюсь, у меня насчетъ этого были свои мысли. Я зналъ за собой кое-что, заслуживавшее нкотораго наказанія, но молчалъ. Разговоръ перешелъ къ предметамъ не интереснымъ и непонятнымъ для меня: къ церкви, государству, арміи, а мн до смерти хотлось высказать имъ вс причины, почему я желалъ быть военнымъ. Во первыхъ, я желалъ имть красный мундиръ съ золотымъ галуномъ и здить на великолпномъ кон, какъ полковникъ Бреди испанской службы, котораго портретъ вислъ въ зал, или носить серебряныя латы и шлемъ, какъ фельдмаршалъ графъ фонъ-Бреди, изображенный надъ каминомъ верхомъ, со шпагой въ рук, ведущимъ свои эскадроны въ атаку на толпу всадниковъ въ чалмахъ. Что деньги играютъ какую-нибудь роль во всхъ подвигахъ, мн никогда на умъ не приходило, теперь я могъ только предположить, что портные берутъ очень дорого за такія прекрасныя одежды. Удалившись въ свою комнату съ Гоннорой я потребовалъ объясненія, но добрая нянька не много могла сказать мн.

— Братъ мой служитъ въ арміи капраломъ. Хоть онъ и говоритъ, что ему слдовало бы получать больше шиллинга въ день, но я знаю, что онъ получаетъ только два пенса на весь прожитокъ.

— Гоннора, почему это ддушка не можетъ добиться, какъ сэръ-Ричардъ говоритъ, точныхъ свдній о гибели бдной маменьки? Вдь маменька была ддушк невстка?

— Конечно. Почемъ я знаю, мастеръ Терри, отчего они не получаютъ свдній? Да и какъ доктору получить отъ нея свднія, если она, бдняжка, лежитъ на дн морскомъ? Люди говорятъ, что у сэръ-Ричарда больше денегъ чмъ ума, хоть онъ и тратитъ ихъ порядкомъ. Ну, теперь помолитесь Богу,— хорошо еслибы вы молились какъ слдуетъ, по нашему,— да и ложитесь спать.

Но всякій разъ какъ я глядлъ на портретъ матери, мн приходилъ на умъ вопросъ сэръ-Ричарда и смущенный видъ ддушки. Въ слышанной мною исторіи было что-то, чего я не могъ разобрать. Очевидно, что она и другихъ также не вполн удовлетворяла.

Мн пришелъ на умъ совтъ Могуна при прощаньи. Дня два спустя ддушка сидлъ въ гостиной, а я на скамейк у ногъ его училъ уроки для учителя, мистера Нолана, который посщалъ меня аккуратно, кром разв когда Карра разливалась, и не было переправы. (О! Какъ я радовался дождливому дню!) Поговаривали однако, что подчасъ не чрезмрное разлитіе воды, а чрезмрное употребленіе виски задерживаетъ мистера Нолана. Старикъ глядлъ на меня, и голосъ его вывелъ меня изъ раздумья.

— О чемъ ты думаешь, Терри? Ты сегодня что-то очень вялъ. Кажется, ты не очень внимательно учишь грамматику. Если чувствуешь себя нездоровымъ, скажи, мы сдлаемъ праздникъ.

— Я думалъ о бдной маменьк. Могунъ говорилъ мн, чтобъ я васъ спросилъ, что вы когда-нибудь скажете мн какъ она погибла.

— Разв ты не слыхалъ, Терри, двадцать разъ, что маменька твоя утонула?

— Слышалъ, ддушка.

— Такъ зачмъ же ты меня спрашиваешь?

— Затмъ, что хочу знать больше, а Могунъ говорилъ, что вы можете разказать мн.

— Терри, Могунъ все разсказалъ теб о корабл, больше теб нечего знать, по крайней мр въ настоящее время.

— Такъ, слдовательно, есть что-нибудь такое что я узнаю со временемъ? Вдь такъ, милый ддушка? Почему же не сказать мн теперь? Я такъ люблю бдную маменьку! По цлымъ ночамъ не сплю и думаю о ней. Я такъ люблю ея портретъ! Мн такъ жаль, что Богъ далъ ей утонуть! Ддушка, скажите мн все что знаете!

— Милое дитя мое, отвчалъ ддушка съ такимъ выраженіемъ, какого я еще не видывалъ на лиц его,— довольствуйся тмъ что знаешь и не предлагай мн боле такихъ вопросовъ. Когда выростешь, услышишь все что я знаю, и тогда, тогда, продолжалъ онъ со вздохомъ,— милый мой Терри, ты не излчишься отъ грусти по несчастной матери. Не спрашивай же меня. Довольно теб знать, что она погибла для насъ съ тобой!

— Ддушка, я читалъ о людяхъ, ныряющихъ въ море. Какъ вы думаете, еслибъ я научился нырять когда-нибудь, когда вы мн все скажете, могъ бы я найдти тло бдной маменьки?

— Увы! Терри! Океанъ, отдляющій ее отъ тебя, бездоненъ. Не думай больше объ этомъ. Ты огорчаешь ддушку. Потерпи, когда узнаешь правду, ты самъ поймешь, что мн не слдовало открывать теб ее раньше.

— Разв ея смерть была такъ ужасна?

— Можетъ ли быть смерть ужасне той, которую теб столько разъ разказывали. Жалю, что ты очарованъ этимъ портретомъ, что теб его показали. Есть вещи, Терри, ужасне смерти. Общай мн, что не будешь боле заикаться объ этомъ, пока я самъ теб не позволю. Прощай. Я поду прокатиться. Надюсь, что мистеръ Ноланъ будетъ доволенъ тобой.

Съ ласковымъ взглядомъ и со вздохомъ, онъ всталъ со стула, погладилъ меня по голов, и поцловавъ въ лобъ, вышелъ изъ комнаты.

Но неотступная мысль овладла мной: отъ меня что-то скрываютъ. Я ни о чемъ другомъ не могъ думать. Когда пришелъ мистеръ Ноланъ, я лежалъ на полу предъ портретомъ моей матери и рыдалъ, словно сердце разорваться хотло. Педагогъ ничего не могъ отъ меня добиться, и даже угроза что пожалуется доктору не въ силахъ была привести меня къ сознанію преждесовершеннаго времени отъ глагола lego — читаю. Мистеръ Ноланъ чинилъ перо, когда ддушка вернулся.

— Музы, докторъ, воскликнулъ онъ,— покинули нашего юнаго питомца. Мнемозина удалилась на весь день. Ферула здсь запрещена, но едва ли не было бы умстно поощритъ къ исполненію обязанностей лишеніемъ нкоторыхъ сладостей жизни, какъ, напримръ, сахара, сливокъ и т. п.

Ддушка подошелъ ко мн и взявъ меня за кисть руки, поглядлъ на меня внимательно.

— Не чувствуешь ли ты головной боли, Терри?

— Чувствую, ддушка, вотъ здсь.

Мн стучало въ голову, глаза у меня горли.

— Мистеръ Ноланъ, завтра вамъ, кажется, не нужно будетъ безпокоиться. Я попрошу васъ не приходить до тхъ поръ, пока не пришлю за вами Пата. Терри не совсмъ здоровъ, ему надо принять лкарство и отдохнуть нсколько дней.

Долго не вставалъ я съ постели. У меня сдлалась горячка. Я помню свтъ предъ глазами и разныя лица, словно въ видніи: лицо ддушки, Гонноры, Мери Бутлеръ, другихъ я не узнавалъ. Помню липкія, влажныя примочки на лбу, и вкусъ лкарствъ, какимъ отзывались любимыя лакомства. Въ болзненныхъ грезахъ я постоянно видлъ чудный образъ, носящійся въ воздух, съ устремленными на меня глазами, съ роскошными волосами, падающими мн на плечи, съ нжными устами, отвчающими на мои горячіе поцлуи. Не надолъ ли я вамъ моими пустыми воспоминаніями? Я встрчалъ въ жизни людей, которые говорили, что никогда не бывали больны, и жалю ихъ, ибо если они говорили правду, то имъ не дано было испытать невыразимую радость выздоровленія, отрадное усердіе всхъ вкругъ постели, превращающейся въ тронъ, съ котораго больной видитъ всхъ домашнихъ, преклоняющихъ предъ нимъ колна.

Но лежа въ томномъ спокойствіи, глядя на ухаживающихъ за мной, замчая внимательность Гонноры и неослабную заботливость ддушки, который снималъ скрипящіе сапоги свои, чтобы войдти ко мн, потягиваясь и поглядывая по временамъ на свои исхудалыя руки, я все-таки думалъ лишь объ одномъ:

‘Скажетъ ли мн ддушка, когда выздоровлю? Надо выздоравливать и угождать ему, можетъ-быть, тогда онъ сдержитъ свое общаніе.’

Въ первое утро какъ я одлся, чтобы предпринять прогулку въ другую комнату, Гоннора очень обрадовалась.

— Вотъ какъ, мастеръ Терри, панталоны-то стали вамъ коротки! Вы выросли на цлые два вершка. Вамъ надо все платье длать новое. Вы совсмъ сдлались большимъ человкомъ. Взгляни-ка, Китти! крикнула она одной изъ горничныхъ, — мастеръ Терри чуть не съ меня ростомъ, и весь становится въ маменьку!

Китти подтвердила и то, и другое замчаніе Гонноры. Затмъ началось возвращеніе силы, какъ живительная влага постепенно разливающейся по членамъ. Наконецъ наступилъ и радостный день, когда мн можно было сойти внизъ.

Я сидлъ у воротъ на солнц, и утомленный ухаживаньемъ, просилъ, чтобы меня оставили одного. Ддушка отправился на свою обычную поздку верхомъ. Тутъ я началъ дремать, и образъ матери снова явился мн. Я всталъ съ креселъ и слабыми шагами побрелъ по корридору до двери старой гостиной, отворилъ ее, вошелъ и обратилъ жадный взглядъ на знакомое мсто. Боже мой! Ея нтъ! Мсто было пусто. Портретъ исчезъ. Не усплъ я придти въ себя, какъ вошла ищущая меня Гоннора и остановилась, испуганная выраженіемъ отчаянія на моемъ лиц.

— До смерти что ли хотите вы простудиться, мастеръ Терри, что идете съ солнца въ холодную комнату! Какъ вамъ не стыдно! Вы сведете въ могилу ддушку, если опять заболете. Онъ съ вами не зналъ покоя ни днемъ, ни ночью. Да о чемъ же вы такъ плачете? О чемъ?

— О! Гонни! Куда двали маменькинъ портретъ?

— Портретъ! Докторъ послалъ его въ Дублинъ покрыть лакомъ и сдлать новую рамку, индйская-то совсмъ развалилась. Его не нынче такъ завтра назадъ привезутъ. А лучше бы вовсе не бывать ему здсь, недоброму. Онъ околдовалъ васъ, мастеръ Терри, право!

Когда я сталъ оправляться, болзненныя грезы миновали, но мысль о матери все не покидала меня. Я такъ часто спрашивалъ о портрет, что ддушка вынужденъ былъ признаться что не скоро еще дублинскій артистъ исправитъ поврежденіе, случайно причиненное ему на дорог.

IV. Разочарованіе.

Когда я оправился, меня пригласили провести нсколько дней въ замк для перемны воздуха и обстановки. Тамъ были пони для зды и коляски для катанья, тамъ были цвтники и фруктовые сады, тамъ былъ большой прудъ, наполненный рыбой, а прежде всего тамъ была Мери Кутлеръ (она давно уже простила мн мою штучку, и мы были самыми лучшими друзьями), съ которою я могъ играть, когда позволяла ея гувернантка, M-lle Петито. Сэръ-Ричарда я рдко видалъ въ теченіи дня. Въ замк давались большіе обды. Возвращаясь съ утренней прогулки, мы съ Мери встрчали нарядныхъ дамъ и джентльменовъ, сходящихъ внизъ завтракать, и отправляясь спать, видали какъ они, еще боле нарядные, шли попарно обдать.

Однажды, когда мы сидли въ бесдк и вязали букеты изъ большой корзины съ цвтами, подъ надзоромъ M-lle Петито, насъ испугали голоса людей, идущихъ къ намъ по дорожк. Я узналъ голоса сэръ-Ричарда и маіора Турнбулля, сливавшіеся съ веселымъ смхомъ и болтовней дамъ. Я всталъ въ смущеніи и готовился бжать, но Мери, обращаясь къ M-lle Петито спросила:

— Уйдти намъ съ Терри, или можно остаться и встртить дядю?

— Mais pourquoi non, ma ch&egrave,re fille? Tu es bien propre — fraiohe comme une rose, et le petit Terry, pourquoi va-t-il же cacher, quand tout le monde aime le pauvre enfant? Resta donc, tous les deux chers enfante.

— Вотъ, сказалъ сэръ-Ричардъ,— одна изъ любимыхъ бесдокъ Макъ-Креккена. Онъ говоритъ, что лучше въ этомъ род ничего сдлать нельзя.

Тни загородили входъ, и кто-то сказалъ:

— Въ самомъ дл, очень не дурно. А вотъ и милая Мери, прекраснйшій цвтокъ во всемъ сад, и маленькій ея кавалеръ. Здравствуйте, mademoiselle. Мн завидны и ваша питомица, и вашъ пріютъ.

Сказала это леди Готонби, глядя на насъ въ бинокль, и я почувствовалъ что красню, когда она продолжала:

— Вдъ это, кажется, мастеръ О’Бреди или О’Греди? Онъ очень похожъ на ‘синяго мальчика’ Генсборо.

Я не зналъ кто или что такое синій мальчикъ, но непріятно мн было, что вниманіе всхъ этихъ людей, тснящихся вкругъ насъ, обращается спеціально на меня. Я отвернулся.

— Смотрите, продолжала она съ сухимъ смхомъ,— вотъ вамъ ‘стыдливый Ирландецъ’. Только въ такомъ возраст и встрчаются подобные экземпляры. Они умираютъ рано.

— Они, я думаю, не переносятъ непривычнаго климата, въ которомъ приходится жить имъ. Наше общество убиваетъ это интересное существо, замтилъ кто-то изъ мущинъ.

— Нтъ, другъ Долли, оно не убиваетъ, а какъ кислота, разлагающая соль, производитъ нчто индифферентное и безцвтное.

Они удалились, и я слышалъ слова сэръ-Ричарда.

— Замтили вы, какъ вы заставили покраснть внука нашего друга, доктора Бреди? Онъ чувствительный мальчикъ и недавно былъ очень боленъ, и я взялъ его сюда, чтобы поразвлечь Мери въ ея одиночеств.

— Доброе и неблагоразумное дло, какъ всегда, Дикъ! проскрипла старая мистрисъ Грегори, его кузина.— Между нимъ и миссъ Мери возникнетъ дтская привязанность, а вы, я думаю, не одобрили бы подобной партіи. Я отдала свое сердце семи лтъ, помните, Дикъ?

— Милая Летти! Для васъ романы начались такъ рано, со мною, напримръ, что вы считаете свои блестящія способности общимъ достояніемъ, а не исключеніемъ. Однако не слдуетъ говорить такой вздоръ, когда дти могутъ насъ слышать. Пойдемте, а то мы опоздаемъ къ кавалькад.

Мери, слышавшая каждое слово, также какъ и я, подала мн ручку свою и воскликнула смясь:

— Видите ли, mademoiselle, полагаютъ, что мы съ Терри влюбимся другъ въ друга. Я буду очень любить его, если онъ не станетъ больше говорить неправду.

Но гувернантка вовсе не была довольна такимъ заявленіемъ и сказала съ великою строгостью:

— Миссъ Мери, благовоспитанной двушк не слдуетъ говоритъ подобныя вещи. Мастеръ Бреди краснетъ отъ нескромности вашихъ словъ.

Мери громко захохотала.

— Милая наставница моя! Да вдь мн можетъ служитъ примромъ кузина Летти, а Терри — сэръ-Ричардъ. Вы слышали что они говорили.

Но гувернантка только поглядла на часы и вскрикнула, какъ бы испугавшись:

— Время придти мистеру Нолану! Бгите скоре въ класную, а то опоздаете, mon cher petit Terry!

Уходя, я видлъ по пріемамъ Петито, что она собирается прочесть миссъ Мери Бутлеръ мораль, которую та, откинувъ локоны съ лица и сложивъ руки на колняхъ среди груды цвтовъ и букетовъ, готовилась выслушать съ полнйшимъ спокойствіемъ и смиреніемъ.

Каждый день ддушка навщалъ меня въ замк. Иногда онъ здилъ верхомъ со мной и съ Мери, и наши пони скакали полнымъ галопомъ, чтобы не отстать отъ самой тихой рыси его лошади. Въ одно дождливое утро, заглянувъ въ классную, онъ сказалъ:

— Данъ завтра придетъ за твоими пожитками, Терри. Портретъ привезли, теб время вернуться въ Лохъ-на-Карр.

— О какомъ это портрет говорилъ вамъ ддушка, Teppи? спросила Мери Бутлеръ.— Изъ его словъ выходило, будто вамъ слдуетъ вернуться домой, потому что привезли какой-то портретъ.

— Это портретъ маменьки. Онъ былъ поврежденъ на дорог въ Дублинъ, гд заказали новую рамку. Я очень люблю его.

— Но вдь вы, кажется, никогда не видали своей бдной маменьки, Терри, какъ же можете вы любить ея портретъ?

— А все-таки люблю. Мн пріятно глядть на нее! Она такъ хороша. Бдная маменька, вы знаете, погибла на мор, когда я былъ груднымъ ребенкомъ, а папенька еще прежде умеръ въ Индіи, въ войск.

— Объ этомъ однажды говорили внизу за обдомъ, какъ меня позвали къ десерту, сказала Мери задумчиво.— Да, помню. Маіоръ Турнбулль хвалилъ вашего отца, разказывалъ какой онъ былъ красавецъ. Онъ говорилъ, что маменька ваша самая очаровательная женщина на свт, но….

Тутъ она замялась и потупилась.

— Но…. что же, Мери? Умоляю васъ, скажите мн…. что вы хотли сказать? Милая, милая Мери, скажите! Вдь вы не можете сказать, что не знаете, это была бы неправда.

— Однако, Терри, можетъ-быть, я не въ прав повторять вещи, сказанныя не для меня. Можетъ-быть, вы бы огорчились, да, пожалуй и маіоръ Трунбулль ошибся.

— Если вы мн не скажете, я сію же минуту спрошу маіора Туринулля, что онъ говорилъ про маменьку! воскликнулъ я вн себя.

— Я не могу помшать вамъ, Терри. Только передайте нашъ разговоръ, какъ онъ былъ. Можетъ-быть, мн не слдовало и заговаривать, но я тотчасъ же остановилась, Терри, ради васъ же самихъ, я больше не скажу ни слова.

Я слишкомъ хорошо зналъ свою подругу. Я бросилъ книгу и съ сильно бьющимся сердцемъ побжалъ внизъ въ билліардную, откуда раздавался стукъ шаровъ и голоса гостей, задерживаемыхъ въ комнат дождемъ. На минуту я остановился у двери въ нершимости, затмъ вдругъ очутился въ комнат, удивленный самъ своею смлостью, и сказалъ:

— Пожалуста, маіоръ Турнбулль, позвольте мн поговорить съ вами нсколько минутъ.

Маіоръ былъ высокій, худой человкъ съ лицомъ почти оранжеваго цвта, на сколько позволяли видть завитыя бакенбарды, которыя начинаясь двойною стной выше ушей, гд обнаруживали стремленіе сростись съ густыми бровями, сходились вмст, обходя узкія полосы морщинистыхъ щекъ и тонкій, горбатый носъ, и подкрпленныя на пути могучими, длинными усами, превращались въ окладистую бороду чернаго цвта. Глаза у него были темные, быстрые, проницательные. Что-то во всей наружности и пріемахъ его давало чувствовать, что лишь вслдствіе самообладанія и желанія быть учтивымъ онъ не отдаетъ приказаній всякому, съ кмъ говоритъ. Когда я вошелъ, онъ одною рукой держалъ кій, а другою постукивалъ по толстому концу его, обозрвая билліардъ и обдумывая ударъ. ‘Ого!’ произнесъ маіоръ, обращаясь ко мн, опустивъ на полъ кій, и вынимая изо рта сигару, причемъ испустилъ огромное облако дыма.

— А какого чорта нужно вамъ отъ меня, маленькій человкъ?

— Извините, маіоръ, мн бы хотлось поговорить съ вами наедин.

— Турнбулль, это дло принимаетъ серіозный оборотъ. Хотите, я кончу за васъ партію? воскликнулъ мистеръ Кези.— Терри принесъ вамъ картель, наврное. Я въ жизнь не видалъ такого серіознаго юноши.

— Что съ вами, другъ мой? сказалъ мн маіоръ ласково,— Говорите прямо, чего вамъ отъ меня нужно?

— Право, маіоръ, мн надо поговорить съ вами наедин съ глазу на глазъ.

Я глядлъ лишь на него одного и замтилъ выраженіе любопытства въ его глазахъ.

— Да въ чемъ же наконецъ дло? Впрочемъ, я никогда отказываю въ удовлетвореніи джентльмену, мы объяснимся, сказалъ онъ съ улыбкой,— какъ только кончу эту партію. Сядьте вотъ тамъ, подл леди Готонби, Терри, и подождите много.

— Нтъ, маіоръ, отвчалъ я, отъ нетерпнія и досады едва удерживая слезы,— если позволите, я лучше подожду васъ въ сняхъ. Уходя, я слышалъ смхъ и восклицанія леди Готонби:

— Какой грубый, нелюбезный мальчикъ! Я никогда не прощу вамъ, маіоръ Турнбулль, что вы подвергли меня такой неучтивости!

Мн было все равно. Стукъ шаровъ, раздающійся промежуткахъ голосъ маркера: ‘сорокъ два и тридцать девять!’рзалъ мн уши, казался нескончаемымъ. Наконецъ застучали кіями по полу, захлопали, и маіоръ Турнбулль, выигравшій партію, вышелъ въ самомъ лучшемъ настроеніи духа и сказалъ:

— Ну, маленькій человкъ, на что же я нуженъ вамъ?

— Пойдемте, пожалуста, въ зимній садъ, или въ корридоръ или куда-нибудь, гд можно поговорить, просилъ я.— О! вы не можете себ представить какъ я несчастенъ!

— Фью, свистнулъ маіоръ,— это поистин предивное дло. Представьте, этотъ мальчикъ ведетъ меня за рукавъ, какъ плнника, чтобы поврить мн свои секреты! Вы несчастны Терри? Стало-быть, вы влюблены, или, можетъ-бытъ, задолжали денегъ въ Кильмойл мистрисъ Макъ Нульти за пряники? Одному можно помочь, отъ другаго, особенно въ ваши года, я не знаю средствъ.

Я не обращалъ вниманія на его слова и велъ его за руку пока мы дошли до крытаго стекломъ хода въ зимній садъ. Тутъ никого не было. Я затворилъ дверь, и ставъ предъ маіоромъ, который глядлъ на меня съ удивленіемъ и даже съ нкоторою тревогой, сказалъ:

— Маіоръ Турнбулль, видали ли вы когда-нибудь мою маменьку?

— Какъ? Что? Вашу маменьку? Мери Биллингъ? Я думаю! Весьма часто! Зачмъ вы спрашиваете, Терри?

Въ его голос было что-то для меня оскорбительное.

— Я знаю, что она умерла, и что я никогда не увижу ея, маіоръ Турнбулдь. О, еслибы вы знали, какъ я люблю ее! Я могу только глядть на ея портретъ. Не могу я добиться всего, что хотлось бы знать о ней. Никто не хочетъ о ней говорить. Но вы ее видали, вы ее знали, миссъ Бутлеръ слышала, какъ вы о ней говорили. О! Ради Бога, маіоръ, разкажите мн о ней все, и я буду каждый день на колняхъ молиться за васъ!

Маіоръ былъ тронутъ. Онъ опустился на одну изъ скамеекъ и сказалъ ласково:

— Подойдите сюда, Терри, сядьте подл меня и скажите мн что вы желаете знать. Странно, продолжалъ онъ въ раздумьи,— очень, очень странно! Вотъ портретъ ея сводитъ ея бднаго сына съ ума точно такъ же какъ…. но не въ этомъ дло.— Помолчавъ немного, онъ началъ: — Мать ваша, Терри, была, конечно, самая красивая женщина, какую я видалъ. Этотъ портретъ, хотя и не дуренъ, столько же даетъ о ней понятія, сколько….

Маіоръ щелкнулъ пальцами, не находя приличнаго сравненія.

— Да, красивая, чортъ возми! Спросите Тоузера, который буквально сошелъ отъ нея съ ума. Спросите Джака Никольсона, который пошелъ отъ нея къ чорту. Спросите…. Но что я вамъ мелю? Я говорю вамъ, Терри, что вс мы до единаго, какъ стоялъ я въ Каунпор, бредили ея красотой, ея привлекательностью, ея образованіемъ. Нтъ, не то, постойте, Мери Биллингъ не была образована. Да и не могла быть. Она никогда не была въ Европ, а въ Индіи не получишь послдняго лоска. Сверхъ того, старый Биллингъ былъ страшный негодяй. То-есть, видите ли, Терри: такъ какъ онъ вамъ ддъ, мн бы не слдовало это говорить, но онъ дйствительно черезчуръ придерживался пива и игры. Объ этомъ спору нтъ. Когда выростете, спросите всякаго стараго индйскаго служаку, что такое былъ Бири Биллингъ. Онъ не состоялъ на служб Компаніи. Онъ выросъ при старик Скиннер. Садутъ Али любилъ и баловалъ его. Онъ командовалъ полкомъ царя Удскаго и дйствительно проучивалъ талукдаровъ. Я помню…

— О, добрый маіоръ Турнбулль, прервалъ я.— Вы мн о немъ посл разкажете, теперь скажите о моей бдной, милой маменьк!

— О бдной, милой маменьк! повторилъ маіоръ у слова, опять испуская облако дыма.— Знаете, что это пресмшно слышать. Этотъ большой человкъ твердитъ мн здсь въ середин Ирландіи, о Мери Биллингъ, какъ о своей ‘бдной, милой маменьк’! Изумительно! Постойте, дайте подумать…. да, я говорилъ, что отецъ вашей матери женился на какой-то двушк, пріхавшей наживать деньги. Помнится, ее звали миссъ Дейтонъ. Еще потомъ бдный Джемсъ Дейтонъ, приходившійся ей какъ-то сродни, поссорился Биллингомъ за дурное обращеніе съ ней и ранилъ его въ плечо, посл чего онъ сталъ вести себя еще хуже прежняго. Она ушла, то-есть…. гм…. они развелись, понимаете. Вслдъ за тмъ бабка ваша умерла, и старый Биллингъ остался одинъ съ маленькою дочерью, которая выросла посреди туземцевъ. Она-то и есть ваша мать. Она говорила по-персидски какъ переводчикъ, понимала вс нарчія и играла на ихъ проклятыхъ инструментахъ. Да, и даже изъ нихъ извлекала музыку, хотя это почти невозможно. У ней даже была дырочка въ носу, въ которой она въ молодости носила кольцо, которое потомъ ужь сняла. Ну, полковникъ Биллингъ запутался наконецъ въ Уд. Онъ сжегъ одну крпость вмст съ бывшимъ въ ней талукдаромъ, чтобы понудить его къ уплат податей, и поговаривали, что онъ не аккуратно вдетъ счеты. Онъ бжалъ въ Каунпоръ съ дочерью, той маленькою и необыкновенно милою двочкой, и сталъ жить въ разныхъ кружкахъ военныхъ. Когда былъ трезвъ, надодалъ правительству прошеніями и бумагами, велъ переговоры съ разною недовольною сволочью въ Лукнов, проказилъ вс больше и больше, словомъ, страшный былъ негодяй. Извините, что я такъ отзываюсь о вашемъ дд, Терри. Однажды возвращаясь ночью домой съ попойки, старый Джакъ Билингъ свернулся съ лошадью со скалы въ рку и избавивъ кого-нибудь отъ труда пришибить его. Мери горевала о немъ больше чмъ слдовало. Она подрастала и хорошла съ каждымъ днемъ. Вс дамы гарнизона охотно брали ее къ себ, пока она не сдлалась красавицей. Тогда плохо пришлось ей отъ молодыхъ. Стали говорить, что она кокетлива, заносчива, капризна и разныя разности. Но никто не могъ устоять противъ ея улыбки и веселости, когда она желала понравиться. Жена бригадира обращалась съ ней какъ съ дочерью, думали, что они примутъ ее въ свое семейство. Полкъ вашего отца пришелъ на нашу стоянку тотчасъ посл смерти ея отца. Не прошло двухъ мсяцевъ, какъ вс мы завидовали бдному Бреди, честнйшему, благороднйшему, простодушнйшему человку, какого видалъ я, что онъ собирается жениться на красавиц Индіи. То-есть, завидовала молодежь. Нкоторые старики и вс женщины качали головой. ‘Дай Богъ имъ счастія,’ говорила мн бригадирша,— я тогда состоялъ адъютантомъ,— ‘но боюсь, что этого не будетъ.’ Было это вечеромъ, мы глядли вслдъ паланкинамъ, удалявшимся въ горы, гд молодые намревались провести медовый мсяцъ. Я нсколько удивился, потому что мистрисъ Кросби была добрая женщина, терпть не могла сплетенъ и любила Мери Биллингъ какъ мать. ‘Разв можетъ быть въ этомъ сомнніе, почтеннйшая генеральша!’ воскликнулъ я. ‘За него я жизнью готовъ ручаться, а ее вы знаете.’ — ‘Да, къ несчастью, знаю,’ отвчала мистрисъ Кросби. ‘Признаюсь, я никогда не могла разгадать ее. Она уметъ овладть каждымъ въ одну минуту, но какъ только овладетъ, сейчасъ и броситъ, и не заботится боле о своей побд. Мн представляется, если только это возможно, что у ней нтъ души, какъ у Ундины Де-ла-Мотъ Фуке. Она такъ тщеславна, такъ суетна, такъ проникнута эгоизмомъ. Бдняжка, она еще такъ молода, и вспомните, какъ она была воспитана. Мн кажется, она одно время влюблена была въ Чарльса Фрезера. Посл бала во время бговъ, я говорила съ ней о немъ. Она слегка покраснла и отвчала: ‘О! да, Чарли милый, но у него нтъ рупій, такъ я ему и сказала, что дло не пойдетъ.’ Однако, возразила я, вдь капитанъ Бреди тоже не слишкомъ обремененъ рупіями. Такъ, но она слышала, что у него дома богатый старикъ отецъ, и хорошее имніе и знатные родственники въ Англіи, и что онъ наврное сдлаетъ карьеру въ арміи. ‘У него нтъ въ Англіи знатныхъ родственниковъ’, замтила я.— ‘Есть испанскій грандъ, который носитъ то же имя, и въ родств съ ними. Есть еще двоюродный, или троюродный братъ, имперскій фельдмаршалъ и графъ, а другой — первый гофмейстеръ неаполитанскаго короля.’ Она засмялась и сказала: ‘Не все ли мн равно? Что мн Англія? Я никогда не была тамъ. Я еще лучше понравлюсь этимъ испанскимъ и другимъ бурро саибамъ’ — словомъ, дорогой мистеръ Турнбуллъ, она, къ сожалнію, весьма необразована и большая эгоистка. Мн не пріятно было видть выраженіе ея лица, когда я вчера открыла при ней мою шкатулку, чтобы подарить ей что-нибудь. Вы видли изумрудную парюру, которая была на ней? Оти лежала въ этой шкатулк вмст съ моими придворными брилліантами, принадлежавшими тетк моей, леди Траффордъ. Когда я, дала ей эту парюру, глаза ея устремились на брилліанты съ такимъ выраженіемъ, что я похолодла, и за какъ будто было досадно, когда я закрыла шкатулку.’ Я передаю вамъ, Терри, остановился маіоръ, переставая курить,— слова мистрисъ Кросби. Не плачьте. Я не говорю, чтобъ я ей поврилъ.

— Да, проговорилъ я, рыдая,— вы вс ее браните, вс нападаете на мою бдную, умершую мать.

— Терри, сказалъ маіоръ серіозно,— если вы будете такъ плакать, я не скажу вамъ ничего больше. Да, въ сущности, я, кажется, и безъ того уже слишкомъ много наговорилъ вамъ.

Я пожалъ ему руку и глазами просилъ его простить меня.

— Ну, да къ чему же это поведетъ? уговаривалъ маіоръ.— Вы просите меня разказать вамъ что знаю и потомъ выходите изъ себя. Я передалъ вамъ только замчанія очень хорошаго друга вашей матери по поводу ея свадьбы. Затмъ, продолжалъ онъ тихо, я знаю только то, что вернувшись изъ горъ, гд жили открыто и давали блестящіе праздники, которыхъ Бреди терпть не могъ, отецъ вашъ съ матерью устроились очень роскошно. Я принужденъ, видите ли, говорить съ вами, будто вы все это понимаете. Ддушка вашъ можетъ, я думаю, засвидтельствовать, что они проживали не мало денегъ. Такъ жить было нельзя, не имя большаго состоянія. Но кто видлъ эту… да, бишь, мистрисъ Бреди, во всемъ блеск, какъ, правя сама парой маленькихъ пони, она хала въ коляск на полковой парадъ, окруженная веселою толпой, жадно ее привтствовавшею, со множествомъ грумовъ, верховыхъ слугъ и скороходовъ, тотъ счелъ бы разореніе дешевою цной за счастье быть мужемъ такого блестящаго существа, какъ мемъ саибъ Бреди. Больше я, повторяю, почти ничего не могу сказать вамъ. Срокъ службы бригадира кончался, а вскор посл возвращенія ихъ изъ горъ, я отправился къ своему полку.

Маіоръ помолчалъ минуту, подумалъ и потомъ продолжалъ:

— Вы знаете, Терри, что отецъ вашъ былъ тяжело раненъ предъ свадьбой. Ну, онъ очень ослабъ, сталъ сильно хворать. Ему дали отпускъ на родину по болзни, но случается подчасъ, что человку нельзя уже хать, когда доктора его посылаютъ. Охотясь за медвдями въ Кашмир, я узналъ, что онъ, бдный, умеръ вслдъ за вашимъ рожденіемъ. А за тмъ я услышалъ о крушеніи, гд вы уцлли, а столько народу погибло.

— Да! воскликнулъ я.— Я уцллъ! Зачмъ и я не погибъ съ моею милою маменькой! Мн больно подумать объ этомъ. Ддушка очень добръ, но лучше было бы мн утонуть съ нею чмъ жить съ одною, постоянною, неотвязною мыслью, да однимъ неотступнымъ желаніемъ ее увидть, желаніемъ, увы, неисполнимымъ!

— Этотъ мальчикъ совсмъ сумашедшій! вскричалъ маіоръ бросая сигару.— Да еслибы матъ ваша могла пожертвованіемъ одного своего волоса спасти…. ну, хоть себя самое…. Видите ли, она была такая женщина, которую понять не легко. И ей Богу, Терри — продолжалъ онъ,— я и теперь не знаю наврное что съ ней сдлалось. Если она не хотла утонуть, такъ весь Индійскій океанъ не утопилъ бы ея!

— Я не понимаю васъ. Вы не уврены что она погибла?

— О, да, конечно! Но…. впрочемъ, да, разумется, погибла, сказалъ маіоръ, закуривая другую сигару.— Погибла, безъ всякаго сомннія. Видите ли, Терри, на корабл была страшная суматоха, толпа туземныхъ женщинъ, и т. п. Имя вашей матери было помщено въ списокъ погибшихъ. Я спрашиваю, между прочимъ, что стали бы длать въ Лохъ-на-Карр, если бы мать ваша прибыла туда со всею своею свитой. Вдь она взяла съ собой изъ Калькутты семнадцать человкъ прислуги, мущинъ и женщинъ. Нкоторыя изъ этихъ женщинъ, безъ сомннія, потонули. Словомъ, Терри, я навлекъ на себя вс ваши разспросы, сказавъ какъ-то, что нкоторые изъ пассажировъ увряли меня, будто видли вашу мать въ Галльской пристани, когда корабль пришелъ туда. Судите сами, какъ дурно я сдлалъ, что повторялъ такія сплетни и вызвалъ васъ на такую длинную бесду.

— Но если она была жива посл крушенія, когда корабль пришелъ въ эту пристань, гд же она умерла? Что же сталось съ моею маменькой?

— Честное слово, Терри, не знаю. Я сказалъ, что пассажиры мн говорили, собственно, говорила объ этомъ только одна мистрисъ Триммеръ, выхавшая вмст съ вашею матерью изъ Лукнова, куда она отправилась посл смерти мужа.

— Что же она говорила?

— Мистрисъ Триммеръ была старая болтунья, весьма склонная къ сплетнямъ, Терри. Она увряла насъ въ Лемингтон, что положительно видла вашу мать въ Галл, какъ она шла на пристань и ухала въ лодк на иностранный корабль, отправлявшійся во французскую колонію, ниже Мадраса, которую называютъ Пондишери.

— Зачмъ же ей было туда хать?

— Этого ужь я не знаю.

— А что же сталось съ прислугой?

— Съ прислугой? Они вс остались въ Галл, кром этого стараго плута, который служилъ вамъ нянькой. Капитанъ Фрезеръ, сопутствовавшій вашей маменьк въ Англію, устроилъ все это. Онъ могъ бы разказать вамъ больше чмъ я. Но онъ занемогъ въ Галл, а потомъ, оправившись, вернулся опять въ Индію, и съ тхъ поръ оттуда не показывался. Однако, замтилъ маіоръ, взглянувъ на часы — скоро время завтракать. Я сказалъ вамъ все, что нужно вамъ знать, и не будь вы сынъ моего стараго друга, вы бы порядочно мн надоли. До свиданія. Мы, я думаю, будемъ часто встрчаться.

Онъ отворилъ дверь, но вдругъ, какъ бы пораженный какою-то мыслію, опять затворилъ ее и сказалъ ласково:

— Мн кажется весьма безразсуднымъ съ вашей стороны тревожить себя заботой о вашей матери, которая, по всей вроятности, умерла и погибла давнымъ-давно. Гораздо лучше вамъ объ этомъ не думать. Храните всегда и почитайте память отца, онъ былъ молодецъ. И помните, Терри, средства мои небольшія, но если вамъ понадобится что-нибудь, кром совта и денегъ,— совтъ мой, вроятно, былъ бы дуренъ, а денегъ у меня самого очень мало,— обратитесь ко мн ради памяти отца, и я сдлаю что могу. Прощайте еще разъ.

Я сидлъ какъ потерянный. Слова маіора слышались мн словно во сн. Я читывалъ о людяхъ, чудесно спасшихся отъ кораблекрушенія: какъ доска, или бревно донесло какоени будь полуживое существо до тихаго залива, или волна выбросила на берегъ, и какъ посл долгихъ годовъ считавшійся утраченнымъ возвращался къ родин и друзьямъ. Я часто воображалъ себ уютный уголокъ на одинокомъ остров, гд, окруженная странными растеніями, цвтами и животными, укрощенными ея красотой, жила моя мать, можетъ-быть, съ врнымъ слугой своимъ, можетъ-быть, въ легкомъ плну у добродушныхъ дикарей. Индія была для меня страной чудесъ и диковинъ, обителью духовъ и волшебниковъ. Отчего красавиц съ помощью какихъ-нибудь могучихъ чаръ не проплыть невредимо по морю и не при стать къ одному изъ счастливыхъ острововъ? Телемакъ, Сказка о духахъ, Опасныя приключенія, Тысяча и одна ночь поддерживали своимъ авторитетомъ самыя разнообразныя догадки и предположенія. Я сто разъ давалъ себ клятву, что какъ только достигну зрлаго возраста, прежде всего воспользуюсь своею независимостью для подробнаго изслдованія всхъ утесовъ, пещеръ, острововъ далекихъ и близкихъ, вокругъ которыхъ бушевало жестокое морю. Много счастливыхъ часовъ проводилъ я въ воображаемыхъ поискахъ, увнчиваемыхъ. наконецъ радостнымъ успхомъ. Эти тайны души моей я не открывалъ никому, я хранилъ и лелялъ ихъ для себя одного. Я боялся подвергнуть мои замыслы и намренія суровой критик, способной разрушить отрадныя мечты. Но вотъ, разказъ, только что слышанный мною, какъ будто затронулъ ихъ, грубо поколебалъ святыню, которую я хранилъ въ своемъ сердц. Легкія, непочтительныя слова маіора, отзывы объ отц ея, тонъ, которымъ онъ говорилъ о ней, какъ о легкомысленной, безчувственной женщин, которая не доставила счастія отцу моему, кокетничала со всми и думала лишь о себ одной! Возможно ли это? Нтъ! Не врь ему, Терри! Голосъ самой природы возстаетъ въ груди твоей противъ этихъ мыслей. Одно лишь ясно: исполненный сплетенъ разказъ маіора не только не подтверждаетъ слуховъ о ея смерти, а скоре заставляетъ думать, что она дйствительно жива.

Звукъ колесъ подъ окнами прервалъ мои размышленія. Это старая карета изъ Лохъ-на-Карр пріхала за мной. Я поспшилъ въ свою комнату приготовиться къ возвращенію домой.

— А маменькинъ портретъ привезли назадъ, ддушка? спросилъ я весело на возвратномъ пути.— Я такъ радъ буду увидть ее.

— Да, онъ опятъ виситъ на старомъ мст. Надо теб знать, что я ршился отправить тебя въ школу въ Дублинъ. Видя, что ты такъ любишь этотъ портретъ, я поручилъ одному художнику сдлать съ него копію, которую ты можешь взять съ собой и повсить въ своей комнат въ заведеніи доктора Болля, когда поселишься тамъ въ будущемъ мсяц.

Ударъ былъ нсколько смягченъ, но все-таки неожиданное извстіе, что я долженъ оставить Лохъ-на-Карр, до такой степени поразило меня, что я не въ состояніи былъ слова сказать.

— Докторъ Болль отличный человкъ, продолжалъ ддушка.— Онъ всячески будетъ о теб заботиться, и ты не будешь одинъ. Морисъ Прендергастъ также туда отправляется. Вы подете вмст чрезъ нсколько недль. А на лтнія вакаціи ты вернешься домой.

Морисъ Прендергастъ былъ сынъ сельскаго дворянина, владвшаго небольшимъ помстьемъ недалеко отъ Лохъна-Карр. Онъ былъ красивый мальчикъ однихъ почти лтъ со мной, но мене крпкаго сложенія. Мистеръ Боланъ, которому было вврено его воспитаніе, утверждалъ, что онъ: ‘impiger, iracundut, inexorabilis, нравомъ похожъ скоре на Ахиллеса чмъ на Гектора, словомъ, подчасъ совершенный чертенокъ, какъ вс Прендергасты’. Все-таки пріятно мн было имть въ немъ товарища, и грусть отъзда сильно уменьшилась, когда, войдя въ старую комнату, я увидлъ на полу, подъ портретомъ моей матери, холстъ одинаковой съ нимъ величины, представлявшій почти безукоризненную копію. Правда, голубой цвтъ глазъ былъ опредлительне, краска на щекахъ ярче, зубы бле, волосы свтле, но выраженіе на первый взглядъ было то же самое, только вглядвшись внимательно, я замтилъ, что недостаетъ чего-то, что есть въ оригинал, но чего именно, я сказать не могъ. Подъ новыми рамками была надпись: ‘Мери, жена капитана Бреди, 16-ти лтъ. Ум. 27-го мая, 18-ти лтъ.’

V. Поздка.

Въ свтлое, морозное утро, въ конц января, почтовая карета изъ Слиго подъхала къ Десмондовой гостиниц въ город Кильмойл, чтобы перемнитъ лошадей и взять двухъ молодыхъ пассажировъ, которые давно уже сидли въ общей комнат и то и дло выбгали поглядть не детъ ли почта. Мистеръ Прендергасть разсуждалъ съ докторомъ у камина о политик, о реформ. Мы съ Морисомъ, гордясь позволеніемъ хать въ наружныхъ мстахъ, свалили пожитки свои въ дв кучи у дверей и сообщали другъ другу свои соображенія и догадки о характер доктора Белля.

— Онъ бдовый, говорилъ Морисъ,— у него палка первое дло. Отца моего онъ бивалъ до синяковъ, а Дана Кези отъ него взяли, потому что онъ слишкомъ его колотилъ. Но это было давно. Теперь онъ, небось, поослабъ. Пускай попробуетъ побить меня, продолжалъ Морисъ, стиснувъ зубы,— я самого его изобью.

— Кого это? воскликнулъ я.— Дана Кези?

— Нтъ, отвчалъ Морисъ сердито — доктора Белля, да и всякаго кто осмлится меня тронуть.

— А если ты самъ провинишься?

— Все равно! Я буду стараться вести себя хорошо, а если чего не могу, такъ не моя вина, и не за что меня бить. Но скажи-ка, что это у тебя такое?

Слуга только что внесъ плоскій, четвероугольный ящикъ и поставилъ къ стн подл моихъ пожитковъ.

— Это портретъ моей матери, отвчалъ я.— Я везу его съ собой въ Дублинъ.

— Да вдь не возьмешь же ты его съ собой въ школу, сказалъ Морисъ.— Вс товарищи будутъ надъ тобой смяться.

— Возьму непремнно. Пусть ихъ смются. А вотъ и карета.

Выпряженныя лошади, вытянувъ шеи, раздувъ ноздри и тяжело дыша, уже отправлялись въ конюшню, а мистеръ Тунксь, кучеръ, осматривалъ насъ изъ-за стакана водки. Красное лицо его высовывалось изъ цлой тучи теплыхъ одеждъ, въ которыя онъ былъ закутанъ. Изъ-подъ толстаго плаща со множествомъ капюшоновъ едва виднлся красный съ золотомъ воротникъ, которымъ вс любовались въ хорошую погоду. Единственный знакъ его достоинства, какъ состоящаго на королевской служб, былъ теперь золотой галунъ на шляп съ широкими полями.

Ддушка съ мистеромъ Прендергастомъ вышли изъ гостиницы, разговаривая съ Макъ Клуски, кондукторомъ, невысокимъ, широкоплечимъ человкомъ, съ карими глазами, выдающимися скулами и широкимъ лицомъ.

— Я съ глазъ не спущу ихъ, пока не передамъ съ рукъ на руки человку доктора на станціи, говорилъ онъ, и затмъ прибавилъ, обращаясь къ кучеру:— это два наружные пассажира, мистеръ Тунксъ, записанные изъ Бойля.

Мистеръ Тунксъ крякнулъ. Въ этомъ обыкновенно заключался весь его разговоръ, и удивительно сколько выразительности умлъ онъ придать одному гортанному звуку. Существовало преданіе, что онъ когда-то былъ разговорчивый, живой человкъ, но однажды опрокинулъ карету и убилъ одного пассажира по неосторожности, развлекшись разговоромъ. Съ тхъ поръ онъ поклялся не предавался никогда праздной болтовн, и сдержалъ свою клятву.

— Гляди же тамъ, Натъ! Подавайте сюда вещи! Это что такое? воскликнулъ кондукторъ, когда ему подали мой деревянный ящикъ.— На что это, скажите пожалуста?

— Это багажъ молодаго джентльмена изъ Лохъ-на-Карр, мистеръ Макъ Клуски.

— Да вдь вы видите, что его некуда двать! Въ карету не лзетъ, а нельзя же поставить его на верхъ, словно обденный столъ изъ Дублинскаго замка.

— Все равно, Терри, сказалъ ддушка.— Я пришлю теб этотъ ящикъ съ тяжелою почтой. Разницы всего одинъ день. Это почта легкая, они не принимаютъ такихъ громоздкихъ вещей. Ну, садись же, другъ мой. Ваши мста позади кучера.

Докторъ нжно обнялъ и поцловалъ меня, старикъ Прендергастъ пожалъ руку своему сыну, мистеръ Тунксъ взлзъ на козлы, обнаруживъ при этомъ пару громадныхъ сапогъ. Кондукторъ легко прыгнулъ на свое мсто, слуги собирались уже пуститъ лошадей, которыхъ держали подъ устцы, кнутъ мистера Тункса описывалъ въ воздух длинную дугу, когда послышался крикъ: ‘Постойте! Постойте минуту!’ и грумъ въ голубой съ блымъ Десмондовской ливре подскакалъ на дымящейся лошади, держа въ рукахъ свертокъ и письмо.

— Это вамъ, мистеръ Терри! Молодая миссъ посылаетъ со вложеніемъ отъ сэръ-Ричарда. Едва я не опоздалъ.

Чрезъ минуту раздался крикъ кондуктора: ‘Трогай!’ Лошадей пустили, рожокъ заигралъ національный мотивъ, ддушка проговорилъ: ‘Съ Богомъ!’, толпа звакъ, всегда собирающаяся при подобныхъ случаяхъ, крикнула ‘ур-ра!’, и почтовая карета покатилась съ установленною скоростью девяти ирландскихъ миль въ часъ.

Свертокъ лежалъ у моихъ ногъ. Письмо съ большою печатью принадлежало къ разряду пятиугольныхъ, много разъ сложенныхъ писемъ безъ куверта, хорошо извстныхъ молодымъ двушкамъ. Адресъ былъ написанъ крупнымъ, угловатымъ почеркомъ: ‘Мистеру Бреди, на пути въ Дублинъ.’ Я распечаталъ и нашелъ кусокъ бумаги, довольно измятый и грязный, который въ послдствіи, по осмотр, оказался ирландскимъ банковымъ билетомъ. Я прочелъ слдующее:

‘Января 27-го, среда, вечеромъ.

‘Милый Терри! Дядя и mademoiselle позволили мн писать вамъ, вотъ я и пишу: какъ мн жаль, что вы отъ насъ узжаете. Mademoiselle говорить, что мн слдовало бы выразить это по-французски, но я думаю, что вамъ на родномъ язык будетъ пріятне. Смотрите, не забывайте насъ, и всякій день творите свои молитвы. Посылаю вамъ пирогъ, который мы для васъ испекли. Надюсь, что онъ вамъ понравится. Дядя также жалетъ, что вы узжаете. Онъ надется, что вы примете подарокъ, который онъ вамъ посылаетъ,и употребите его какъ слдуетъ. Не надо вамъ вступаться въ драки, но маіоръ Турнбулль говоритъ, что если какой-нибудь мальчикъ станетъ васъ обижать, вы не должны ему поддаваться, а это можетъ повести къ драк. Пирогъ сладкій. Прощайте.

‘Остаюсь искренно любящая васъ

‘Мери Бутлеръ.’

‘Р. S. Мистрисъ Бургессъ, mademoiselle и вс здшніе вамъ кланяются.’

‘NB. Мы увидимся въ лтнія вакаціи.’

Я дважды перечелъ письмо, сложилъ его и положилъ въ карманъ куртки подъ плащомъ. Когда я поднялъ глаза, Морисъ глядлъ на меня изъ-подъ темныхъ бровей съ страннымъ выраженіемъ. Однако, онъ ничего не сказалъ. Меня веселило быстрое движеніе, рзкій втеръ, обширный видъ чрезъ равнину, окаймленную синими горами вдоль теченія Шаннона. Я выхалъ изъ знакомой страны, все мн было ново. По временамъ мистеръ Макъ Клуски громкимъ голосомъ давалъ отрывочныя объясненія изъ-за кучи багажа.

— Вотъ имніе мистера Джойса Бопаркъ, а тамъ, вдали, Персъ Блеккестль. Видите круглую башню? Она построена Датчанами, хотя докторъ утверждаетъ, что постройка не христіанская. Вотъ мы възжаемъ въ Белидуффъ. Нигд во всей Ирландіи нтъ столько свиней. Никакъ отъ нихъ не отдлаешься.

Соло на рожк предупредило свиней и ихъ владльцевъ о приближающейся опасности, и мы прохали Бэлидуффъ безъ серіозныхъ случаевъ, хотя сильно ворчалъ мистеръ Тунксъ, и сильно ворчали и хрюкали свиньи, когда кнутъ и палки понуждали ихъ оставить пріятныя имъ мста. Мы выхала изъ Белидуффа, когда Морисъ, сидвшій молча, сказалъ:

— Вы часто бываете въ замк?

— Бываю. А вы? Я никогда васъ тамъ не встрчалъ.

— Мы рдко туда показываемся. Папенька не ладитъ съ сэръ-Ричардомъ. У нихъ были тяжбы и политическіе споры. Знаете ли, что вся земля, которою владютъ Десмонды, нкогда принадлежала намъ?

— Неужели? Какъ же она имъ досталась?

— Да. И вся земля Лохъ-на-Карр, на сколько видитъ глазъ, вплоть до приморскихъ горъ. У папеньки это все за план начерчено.

— Но какъ же лишились вы всего этого? Я думалъ, что Бреди искони владли Лохъ-на-Карр, и еще другими весьма обширными помстьями.

— Можетъ-быть. Я пересказываю вамъ что говорилъ папенька, а какъ онъ ни бденъ, никто еще не осмливался укорять его во лжи. Предокъ мой пришелъ со Стронгбо и занялъ большую часть западной Ирландіи, но все это у насъ украли.

— Но вдь предокъ вашъ, Морисъ, опять-таки отнялъ землю у кого-нибудь другаго, у какихъ-нибудь бдныхъ ирландскихъ вождей. Мы, кажется, ирландскаго племени. Можетъ-быть, вы взяли нашу землю.

— А почему и не такъ? Мы дрались за нее и завоевали ее. Это, по-моему, лучшій способъ. Но законы и религія отняли у насъ нашу собственность, и единственное средство ее воротить — опять драться за нее. Знаете ли, вскричалъ онъ сердито,— что насъ наказывали за преданность законному королю нашему, за врность нашей религіи, и счастливые предатели и отступники бранили насъ бунтовщиками и папистами!

— Однако, Морисъ, подумайте, еслибы мы все дрались, никогда бы вдъ не было мира. Если вы силой отнимете землю у сэръ-Ричарда, онъ опять будетъ стараться отнять ее у васъ.

— Мира! Не надо мн мира! Не надо мн ничего, чего не могу удержать собственною силой. Мы вс, говоритъ отецъ, Бутлеры, Джеральдейны, Десмонды, Борки, Прендергасты, Коганы, Лоренсы и другіе, завоевали при Огронгбо Ирландію для себя, а не для короля. Нкоторымъ удалось удержать свое и еще завладть достояніемъ тхъ, которые не. хотли унижаться и подличать предъ Англичанами. А Англичане сяли между нами раздоры и давили насъ своими законами, пока не сдлали такими же жалкими, какъ вонъ тотъ человкъ.

Онъ указалъ на поселянина, который гналъ свинью и посторонился, чтобы дать прохать карет. На голов его было что-то въ род разбитой кастрюли безъ ручки, верхнее платье состояло изъ множества кусковъ, никакимъ искусствомъ несоединимыхъ въ цльную одежду, въ дыры виднлся изодранный жилетъ и худая рубашка. Нижняя часть тла, оканчивавшаяся синевато-красными босыми ногами, была скудно прикрыта изношенными панталонами. Онъ казался въ самомъ веселомъ настроеніи духа, бросалъ и ловилъ палку одною рукой, а другою сильно подергивалъ свинью за веревку, и улыбнулся весьма пріятно въ отвтъ на поклонъ кондуктора.

— Кто этотъ бднякъ, мистеръ Макъ Клуски? спросилъ я черезъ багажъ.

— Бднякъ? Онъ-то? Тимъ Дуланъ? Увряю васъ, что онъ далеко не бденъ. Я отвчаю, что у Тима въ эту минуту сотни полторы золотыхъ гиней запрятаны гд-нибудь въ старомъ горшк. Онъ по здшнему мсту человкъ зажиточный: платитъ маіору Гоффу двадцать пять фунтовъ поземельной ренты въ годъ и владетъ землей не уступающею ничьей въ околотк. Хорошо бы, еслибы вс были такіе бдняки. Вотъ эта свинья, которую онъ гонитъ домой, стоитъ наврное пятьдесятъ шиллинговъ.

— Этотъ человкъ, Морисъ, продолжалъ я,— по всей вроятности, ненавидитъ насъ, полагая, что мы присвоили себ его землю. Я ничего не понимаю въ этихъ вещахъ, но какъ ни войдешь въ столовую, только объ этомъ и говорятъ. Терпть я не могу этихъ разговоровъ.

— Вы знаете въ замк миссъ Бутлеръ, Терри?

— Конечно, знаю. Письмо и свертокъ, которыя я получилъ, были отъ нея, со вложеніемъ билета отъ сэръ-Ричарда.

— Она кажется мн очень хорошенькою. Говорятъ, если умретъ братъ сэръ-Ричарда въ Индіи, вс имнія достанутся ей, а если умретъ еще какой-то старый Бутлеръ, такъ она и съ отцовской стороны будетъ богатою наслдницей.

Не знаю почему, но непріятно мн было говорить съ Морисомъ Прендергастомъ о Мери Бутлеръ. По мр того какъ новизна впечатлнія притуплялась, двнадцатимильная поздка до города, являвшагося моему воображенію чмъ-то чудеснымъ, становилась довольно однообразна. На каждой станціи мистеръ Макъ Клуски обнаруживалъ свою ловкость, спрыгивая съ своего мста чрезъ колеса прямо на землю, и на каждой станціи онъ почтительно подходилъ къ дверц кареты, неся стаканъ виски съ водой какому-то внутреннему пассажиру.

— Полковникова колика очень сильна сегодня, мистеръ Тунксъ, сказалъ онъ, подмигивая кучеру.— Вотъ ужъ онъ, бдный, седьмой стаканчикъ пьетъ съ отъзда.

Подъ вечеръ мы замтили, что пассажиръ внутри поетъ весьма разбитымъ голосомъ, а когда остановились обдать, я увидлъ высокаго, худаго старика, съ весьма краснымъ лицомъ, тщательно выбритымъ, очень важно покачивающагося, вылзая изъ кареты. У него были очень сердитые глаза, какъ бы плавающіе въ какой-то влаг, будто сохраняемые въ спирт.

— Что не держишь лошадей, негодяй! воскликнулъ онъ сердито.— Править не умешь. Пусть меня повсятъ, если я не велю прогнать тебя, чтобы ты не ломалъ шеи порядочнымъ людямъ!

Мистеръ Тунксъ только крякнулъ, а полковникъ, ковыляя къ двери трактира, поглядлъ на него весьма строго, погрозилъ кулакомъ, повторилъ еще разъ: ‘Я велю прогнать тебя, не будь я Финукенъ!’ выпрямился и пошелъ впередъ, словно по доск.

— Совтую вамъ не обращать на него вниманія, сказалъ намъ кондукторъ.— Онъ не въ дух. И счастье, что нтъ внутри другаго пассажира, а то бда была бы. Этотъ старой забіяка не одного человка подстрлилъ въ свою жизнь. Слава Богу, что законъ унялъ хоть немного этихъ господъ дуэлистовъ. Вамъ дается на обдъ двадцать минутъ, не теряйте же времени и старайтесь выручить заплаченныя деньги.

Въ конц столовой топился каминъ, предъ которымъ помстился полковникъ, заложивъ руки подъ фалды темнозеленаго фрака съ мдными пуговицами. Онъ закинулъ назадъ голову, увнчанную высокою банданой, взглядъ его былъ грозенъ.

— Затворяйте дверь, вы, мальчики! Слышите! Затворите дверь. Мальчикамъ вовсе не слдуетъ здить по дорогамъ. Какъ васъ зовутъ? Кто вы такіе? Бреди? Родственникъ Мика Бреди изъ Пунчстоунъ? Какъ? Прендергастъ? Сынъ Прендергаста, который служилъ въ гвардіи? Нтъ? Тмъ лучше. Онъ былъ негодяй! Будь онъ здсь, я бы такъ и сказалъ ему въ лицо сію же минуту!

И онъ ударилъ по столу такъ, что посуда зазвенла. Это, повидимому, значительно смягчило его. Онъ лъ какъ обжора и пилъ какъ рыба. Мы съ Морисомъ почти глазъ не сводили съ него. Наконецъ онъ заревлъ:

— Что вы на меня такъ уставились? Попадитесь мн еще, я васъ выучу какъ держать себя, не будь я Финукенъ!

Мы рады были взлзть опять въ потемкахъ на верхъ кареты, когда Макъ Клуски, протрубивъ на двор въ рожокъ, вошелъ и объявилъ: ‘Время, полковникъ, пожалуйте.’

— Не правда ли, какой ужасный старикъ? Кондукторь говоритъ, онъ застрлилъ нсколько человкъ.

— Жаль, что я не большой, Терри. Я бы чмъ-либудь пустилъ въ него за его грубость. Какъ бы онъ удивился, еслибъ я хлопнулъ ему тарелкой по носу.

Удовольствіе, вызванное въ насъ этою воображаемою картиной, уменьшилось при появленіи полковника въ дверяхъ. Хозяинъ свтилъ ему, слуга шелъ впереди съ фонаремъ.

— Тише тамъ! Что виляешь огнемъ, бездльникъ! Кучеръ, еще не время! Не время по моимъ часамъ. Не будь я Финукенъ, если не прогоню тебя! И покачиваясь и ковыляя, страшный пассажиръ добрался до дверцы кареты, въ которую Макъ Клуски ловко впихнулъ его. Закутавшись въ плащи, мы заснули на мстахъ своихъ, къ которымъ Макъ Клуски привязалъ насъ ремнемъ. Вдругъ огни заблестли передо мной, чья-то рука меня толкала.

— Мы въ Дублин. Человкъ доктора Болля ждетъ васъ.

VI. Школа.

Мы забываемъ слезы и страданія, чрезъ которыя прошли, или, какъ ни мучительны были они въ свое время, припоминаемъ ихъ съ улыбкой, говоря о нашей школьной жизни. Съ чмъ-то въ род ужаса глядлъ я на мрачное кирпичное зданіе, освщенное одинокою лампой въ сняхъ, на которое слуга доктора указалъ намъ какъ на школьный домъ. Это чувство не уменьшилось, когда, вслдъ за скрипомъ затворовъ и звономъ замковъ, дверь пріотворилась, сердитое лицо показалось въ ней, освщенное высоко поднятою свчкой, и рзкій голосъ спросилъ:

— Что вы такъ запоздали.

— Почта опоздала, мистеръ Куффъ, вотъ въ чемъ дло. Да и множество багажа у этихъ господчиковъ.

Мн мерещились въ конц пути моего горячій ужинъ, веселые огни, ярко освщенныя комнаты, а вотъ мы стоимъ съ товарищемъ, голодные и прозябшіе, предъ зіяющимъ отверстіемъ пустаго камина, въ мрачной пріемной, убранной четырьмя стульями съ высокими спинками и хриплыми, но громко стучащими часами. Слуга сложилъ наши пожитки, мистеръ Куффъ, поглядывавшій поперемнно то на нихъ, то на насъ, заперъ дверь и сказалъ:

— Ну, кто изъ васъ Бреди, кто Прендергастъ? Очень хорошо. Возьмите каждый свои вещи, что вамъ нужно на ночь. Я проведу васъ въ спальню. Только не шумите, слышите?

И не дожидаясь ни минуты, пятки мистера Куффа, высовывавшіяся изъ стоптанныхъ туфель, начали быстро двигаться по направленію къ отдаленной лстниц. По удаляющемуся свту его свчки мы увидали, что нечего медлить, если, не хотимъ остаться въ потьмахъ. Мы съ Морисомъ схватили каждый по ящику и принялись было сдирать клеенку, когда мистеръ Куффъ, обернувшись на лстниц, зашиплъ на насъ,

— Тсс…. что вы тамъ шумите? Снимите сапоги, не то подымете весь домъ. Мы пройдемъ по парадной лстниц.

Мы съ Морисомъ повиновались. Мы были утомлены, сонны и послушны. Мистеръ Куффъ продолжалъ свой путь. Лстница…. площадка со сводомъ…. корридоръ съ лоснящимися дверями, отбрасывающими свтъ на мрачные портреты, висящіе на стнахъ…. впереди темнота…. коверъ на полу.

— Не шумите здсь, шепнулъ мистеръ Куффъ.— Это докторова половина.

Лстница, устланная ковромъ…. опять корридоръ. Мистеръ Куффъ повернулъ налво и наконецъ остановился предъ дверью, обитою зеленымъ сукномъ, отперъ ее, сдлалъ знакъ чтобы мы вошли, и заперъ опять изнутри. Мы очутились въ низкой, выбленной зал, со всхъ сторонъ были двери, и предъ каждою дверью кучки сапоговъ и башмаковъ всякаго рода. Звукъ, подобный дальнему приливу, поразилъ наши уши, и Морисъ, кивнувъ въ отвтъ на мой удивленный взглядъ, сказалъ, идя дале:

— Слышишь какъ они храпятъ? Ихъ, должно-быть, множество.

Идя дале, мистеръ Куффъ по временамъ останавливался и прислушивался у дверей. Мн послышался позади легкій скрипъ, будто одну изъ нихъ тихонько отворяли.

— Вотъ, сказалъ мистеръ Куффъ,— ваша комната, No 7. Это лучшая изо всхъ. Бойдъ въ отпуску, Путландь въ больниц, остались только Грирсонъ, да….

Тутъ что-то тяжелое пролетло сзади по воздуху, надъ моею головой. Внезапно мы очутились въ темнот, въ ту самую минуту какъ мистеръ Куффъ, держась за ручку замка, вводилъ насъ въ спальню.

— Я отплачу вамъ за это, я знаю васъ, пріятель, простоналъ туторъ, отброшенный къ двери ударомъ жесткой подушки.— Вы войдите, я сейчасъ приду со свчкой. Смотрите, О`Бринъ, вамъ за это достанется.

Пока мистеръ Куффъ пробирался впотемкахъ по корридору, мы слышали, что въ конц его дверь отворилась и затворилась снова. Вдругъ послышалось топотанье множества ногъ, и шумъ, подобный бур въ воздух, окружилъ насъ. Кто-то схватилъ меня за волосы, и въ ту же минуту я услышалъ восклицаніе Мориса:

— Это что еще? Если тронетъ меня опятъ, я тебя съ ногъ сшибу!

Опрометчива была угроза, и я за нее поплатился такъ же, какъ и онъ. Окружавшіе насъ шалуны не знали пощады и хорошо знали комнату. Къ нимъ присоединились оба спавшіе тутъ мальчика, взбшенные тмъ что ихъ разбудили. Насъ съ Морисомъ, отбивавшихся наугадъ, били, щипали, толкали, душили невидимыя руки, пока свистъ не раздался въ конц корридора. Тутъ снова послышалось топотанье, шмыганье, шелестъ, потомъ скрипъ дверей, и все затихло, когда появился мистеръ Куффь, съ фонаремъ въ одной рук и тростью въ другой.

— Ого! Такъ они били васъ? Приложите себ мдную монету къ глазу, Бреди. А вы, Грирсонъ, и вы, Коль, полно притворяться. Вамъ придется утромъ отвчать доктору кто это затялъ.

Грирсонъ и Коль спали крпчайшимъ сномъ. Храпніе Коля было такъ необыкновенно густо и громко, что могло счесться указаніемъ на апоплексическое расположеніе, а лицо Грирсона, лежавшаго на другой постел, рядомъ, представляло выраженіе кроткой невинности, не очень, впрочемъ, идущее къ его сжатому рту и закрытымъ глазамъ.

— Вотъ ваша постель, Бреди, а вотъ ваша, Прендергастъ. Вы можете запереться на сегодняшнюю ночь. Вотъ вамъ свчка. Первый звонокъ въ половин седьмаго, молитва въ семь.

Мистеръ Куффъ затворилъ дверь и удалился, предоставляя насъ съ Морисомъ нашимъ размышленіямъ.

— Теб эти разбойники подбили глазъ, Терри, будетъ синякъ, сказалъ онъ.

— А у тебя губа разрзана, Морисъ, отвчалъ я.— Ляжемъ спать, я очень усталъ.

Обернувшись къ моему дорожному сундуку, я увидлъ, что Грирсонъ сидитъ на своей постели, а Коль глядитъ во вс глаза.

— Ты, кажется, назвалъ меня разбойникомъ? спросилъ Грирсонъ.

— Да, отвчалъ Морисъ сердито.— Тебя, и всякаго, кто такъ ни за что нападаетъ на двухъ чужихъ въ темнот.

— Хочешь быть битымъ завтра, или теперь? спросилъ

Грирсонъ очень серіозно, слзая съ постели и подходя къ Морису.

Я увидлъ, что онъ полный, высокій, блокурый малый, съ плоскимъ, одутловатымъ лицомъ, по крайней мр на вершокъ выше Мориса, и бросился разнимать ихъ.

— Нтъ, воскликнулъ я,— ты его не тронешь! Ты негодяй! Если хочешь драться, такъ дерись со мной.

Грирсонъ, вроятно, сообразилъ, что я ему больше подстать, хоть и моложе его годомъ, и увертливе его.

— Ты, видно, смлая собачонка. Ну, Коль, убери же того, а я справлюсь съ этимъ,— и согнувъ руки, онъ сталъ готовиться къ бою. Пока мы рыцарственно вели предварительные переговоры, Морисъ пошелъ къ двери, заперъ ее, положилъ ключъ въ карманъ и подойдя ко мн, сказалъ:

— Терри, я буду стоять заодно съ тобой до конца, и мы дадимъ имъ таску въ честь Кильмойля. Ну, подходи!

Лицо его потемнло отъ волненія. Кровь, медленно текущая по губ, придавала ему свирпое выраженіе. Коль, какъ видно, не сознавшій ясно необходимости нарушить свое спокойствіе, предложилъ основаніе для мирныхъ переговоровъ.

— Если у васъ есть что-нибудь въ сундукахъ, мы васъ оставимъ, сказалъ онъ.— Не правда ли, Дикъ?

— Надо сначала посмотрть что у нихъ есть. Если стоитъ взять, такъ, пожалуй, можно и не бить ихъ.

И Грирсонъ бросился къ сундуку, стоявшему подл моей постели, который я началъ было раскрывать, когда онъ счелъ за нужное подняться. Однимъ прыжкомь я очутился подл него, и закричалъ:

— Не трогай моихъ вещей.

Въ отвтъ я получилъ ударъ въ лицо, отъ котораго отлетлъ, шатаясь, на средину комнаты. Но только на минуту. Я понятія не имлъ о правилахъ бокса, но былъ силенъ и ловокъ, и во мгновеніе ока кулакъ мой затрещалъ отъ удара по кости, и кровь потекла изъ губы Грирсона.

Не могу пересказать что послдовало. Я видлъ, что Коль съ Морисомъ также вступили въ борьбу, между тмъ какъ мы съ Грирсономъ толкали и били другъ друга, и схватывались, и боролись, вертясь по комнат.

Стулья опрокидывались, рукомойники, тазы, лоханки, гремя, летли на полъ. Какъ большая часть ирландскихъ мальчиковъ, мы не умли по правиламъ ставить синяки подъ глазами и разбивать носы, но глаза припухали и кровь текла изъ носу съ обихъ сторонъ.

Мой противникъ былъ привычне меня къ такимъ стычкамъ, но я научился дома нкоторымъ грубымъ пріемамъ борьбы. Сверхъ того, на моей сторон была та выгода, что я былъ одтъ, а онъ въ рубашк. Почти всякій разъ какъ мы схватывались, мн удавалось его повалить. Одинъ разъ онъ сильно ударился головой о край моего ящика. ‘Что сдаешься?’ прохриплъ я, и получилъ въ отвтъ слабый ударъ въ бокъ. Однако онъ ослабвалъ и съ каакдымъ паденіемъ укрощался боле и боле. Морисъ и Коль, можетъ-быть, боле равные силами, все еще кружились въ борьб среди кроватей и опрокинутыхъ стульевъ.

— Впустите насъ посмотрть, чтобы никого не обидли!

Тихій стукъ въ дверь и убдительныя просьбы свидтельствовали о желаніи разбуженныхъ мальчиковъ принять участіе въ драк. Но мы не располоакены были внять ихъ мольбамъ. Лишь тяжелое дыханіе наше, удары и трескъ мебели слышались въ комнат, съ раздутыми ноздрями, отекшими глазами, растрепанными волосами, опухшими лицами и руками, въ изодранной одеакд, мы бились упорно. Вдругъ противникъ мой громко вскрикнулъ.? ‘Ай, ногу! ногу!’ онъ наступилъ на кусокъ стекла. Я испугался. Коль бросился къ другу, свшему въ изнеможеніи на постель, потомъ побжалъ къ двери и закричалъ:

— Позвоните въ докторовъ звонокъ. Дикъ Грирсонъ разрзалъ себ ногу.

Я видалъ у ддушки привозимыхъ къ нему людей съ разными поврежденіями. Подражая его пріемамъ, я налилъ въ тазъ воды, оторвалъ лоскутъ отъ одной изъ моихъ рубашекъ и сталъ омывать рану. Но стекло вошло въ тло и я не могъ унять кровь.

Морисъ отперъ дверь и стоялъ рядомъ съ Колемъ, глядя съ ужасомъ и состраданіемъ на изнемогающаго мальчика, какъ вдругъ высокій мущина появился между нами. Сдые волосы падали ему на плечи изъ-подъ черной бархатной шапочки, лицо его, полное, цвтущее и гладкое, дышало свжестью и спокойствіемъ. Онъ былъ закутанъ въ темный бархатный халатъ. Хотя доктора Болла только что разбудили, съ него можно было хоть сію же минуту писать портретъ. Онъ держался того правила, что какъ бы ни спшилъ человкъ, онъ никогда не долженъ показываться иначе, какъ въ безукоризненно приличномъ вид. Онъ поглядлъ на представившуюся ему картину, если не съ удивленіемъ, то по крайней мр съ нкоторымъ любопытствомъ, не спша поставилъ свчку, которую держалъ въ рук, слъ на постель подл Грирсона, постлалъ себ на колни платокъ, взялъ ногу мальчика и молча осмотрлъ рапу. Затмъ онъ вынулъ изъ-подъ халата небольшой футляръ, взялъ въ немъ маленькій, блестящій стальной инструментъ, твердо ухватилъ имъ стекло и однимъ движеніемъ, отъ котораго мальчикъ болзненно вскрикнулъ, вытащилъ его изъ раны. Въ дверяхъ мелькали лица какъ тни, слабый ропотъ послышался въ корридор, когда докторъ, выбравъ другой инструментъ, сталъ водить имъ по обрзу. Затмъ, изъ тряпки, взятой изъ того же неистощимаго футляра, онъ сдлалъ бандажъ, положилъ больную ногу на постель, взялъ свою свчку и медленно оглянулъ насъ, одного за другимъ.

— Вотъ плоды непослушанія, слдствіе раздора и буйства, сказалъ онъ наконецъ.— Еслибы вы были дикія животныя, вы не могли бы ожесточенне терзать другъ друга. Но у животныхъ нтъ руководителей, а у васъ есть. Животныя не подвергаются наказанію, вы ему подвергнетесь. Мистеръ Куффъ, прибавилъ онъ,— проведите сегодняшнюю ночь въ этой спальн, на одной изъ свободныхъ постелей. Надо чтобы лкарь рано утромъ осмотрлъ Грирсона. И высокая фигура исчезла.

Я почувствовалъ облегченіе, когда онъ ушелъ, и однако мн было непріятно, что онъ мн ничего не сказалъ. Когда онъ поглядлъ на меня, во взгляд его было холодное неудовольствіе, боле тяжелое чмъ слова. Больно становилось отъ его гордо-презрительнаго взгляда. Поглядвъ на себя въ зеркало, и потомъ на Мориса, который легъ въ постель, молча пожавъ мн руку, я понялъ, что первая встрча съ нами не могла расположить доктора Болля въ нашу пользу. Глаза у меня отекли, щеки лоснились и опухли отъ ударовъ, губы напоминали негра. Наружность Мориса была не лучше. И на Кол и на Грирсон замтны были подобные же слды драки. Мистеръ Куффъ, прохаживаясь между нами со свчой, имлъ основаніе сказать: ‘родныя матери не узнали бы васъ,’ хотя онъ, конечно, и не подозрвалъ, какое значеніе имло для меня его замчаніе.

Докторъ Болль началъ свое ученое поприще лнивымъ и разгульнымъ студентомъ. Красивый собой, онъ примкнулъ къ кружку самыхъ необузданныхъ кутилъ, въ то время какъ были еще въ Тринити-Колледжъ дйствительно необузданные кутилы, пилъ, охотился, игралъ съ безумною молодежью Ирландскаго университета, когда Оксфордъ и Кембриджъ не вошли еще въ моду для молодыхъ Ирландцевъ и не уничтожили возможности такихъ явленій, какъ Свифтъ, Гольдсмитъ, Стернъ и Боркъ. Полагали, что старый Микъ Болль, полотняный торговецъ, оставитъ вс свои деньги единственному сыну. Сынъ основывалъ свое поведеніе на этомъ предположеніи. Однажды старый Микъ зашелъ къ нему въ Ботани-Бе-Сквейръ и засталъ молодаго джентльмена за роскошно накрытымъ столомъ. Былъ полдень. Старый Микъ Болль поглядлъ на серебро, на кувшинъ съ краснымъ виномъ, на чайный приборъ, удивленнымъ и сумрачнымъ взглядомъ.

— Что это ты, завтракаешь, или обдаешь, Динни?

— Видите ли, это нчто среднее… Въ старину сказали бы, что я полдничаю…. Ну, положимъ, закуска. Какой у васъ однако сегодня бодрый и здоровый видъ.

— Въ самомъ дл? Не чувствую особенной бодрости. Былъ я у твоего тутора (лицо Динни слегка измнилось). Не очень-то радуетъ меня то что онъ говоритъ.

— Что же такое? Слухи о войн? Опасенія насчетъ льна, или политическія комбинаціи, угрожающія полотну?

— Нтъ, Динни, слухи о теб самомъ, комбинаціи угрожающія моему карману, смущаютъ меня. Выслушай. Съ тхъ поръ какъ вступилъ, ты не получилъ еще ни одной награды. Туторъ твой говоритъ, что теб слдовало бы въ этомъ году кончить экзаменъ. Вонъ молодой Брофи выдержалъ, и постоянно отличается, и будетъ членомъ университета, и пожалуй, кончитъ епископомъ. Тебя съ каждымъ годомъ щиплютъ все боле и боле. Я съ утра до ночи работалъ и мучился въ лавк, не думалъ ни о чемъ кром пряжи и льна, все для того чтобы ты принесъ честь и мн, и бдной покойной матери. Я гордился тмъ, что ты водился съ франтами, хотя, между прочимъ, вы съ молодымъ Тимбльстономъ, чуть не задавили меня на прошлой недл, когда я переходилъ чрезъ Графтонъ-Стрить. Я заплатилъ вс твои долги, назначилъ теб хорошее содержаніе, доставлялъ самыхъ лучшихъ лошадей. Только одного и просилъ я, чтобы ты заслужилъ награду и сдлалъ что-нибудь для семейства, какъ молодой Плункетъ и пропасть другихъ. Мистеръ Негль говоритъ, что ты умомъ никому изъ нихъ не уступишь, что у тебя хорошія способности и къ математик, и ко всякому ученію. Что же ты, однако, сдлалъ? Отвчай мн! Я теб скажу. Ты давалъ т ужины, которые приводили въ отчаяніе и декана, и весь факультетъ. Ты не ходилъ на лекціи и въ церковь. Ты являлся везд гд шелъ кутежъ и игра, обращалъ ночь въ день. Ты давалъ расписки и обязательства, разчитывая на смерть отца. Ты задолжалъ пропасть всмъ ростовщикамъ въ Юстасъ-Стрит. Зачмъ же я теперь пришелъ къ теб? Затмъ, чтобы просить тебя остановиться во-время. Будь ко мн хорошъ, и я буду хорошъ къ теб.

— Добрый батюшка, поврьте….

— Нтъ, не поврю ничему кром дла. Живи какъ знаешь, длай что хочешь, но если ты не отплатишь мн чмъ-нибудь за мои деньги, такъ обманешься въ надеждахъ своихъ посл смерти моей, Динни. Чтобы ты видлъ, что я говорю серіозно, вотъ, я принесъ теб.

Старикъ вынулъ толстый бумажникъ.

— Вотъ твоя росписка въ 200 фунтовъ — заплачена. Вотъ счетъ за лошадей 427 ф. 16 шил.— заплаченъ. Вотъ счетъ въ 180 ф.— заплаченъ. Вотъ другое обязательство, вотъ еще три, кучка порядочная, нечего сказать! Всего на 903 фунта заплачено. Это вдь ужъ безъ малаго 2.000 фунтовъ, Динни. А вотъ чекъ въ 300 ф. на уплату долговъ, о которыхъ ничего знать не хочу. Кажется, ты не можешь на меня пожаловаться. Не говори мн ничего. Сожги эти проклятыя лоскутья. Три мсяца осталось теб до слдующаго экзамена, надюсь тогда услышать о теб. Прощай. Будь здоровъ. Продолжай свой завтракъ, Динни. Да помни, что если съшь пирогъ, такъ ничего отъ него не останется.

Старикъ сдержалъ свое слово. Въ одно прекрасное утро въ дублинскихъ газетахъ явилось слдующее объявленіе:

‘Симъ предупреждаю всхъ, что не принимаю отвтственности за долги сына моего Діонизія Болля, студента въ Тринити-Колдеджъ, такъ какъ означенный Діонизій Болль достигъ совершеннолтняго возраста. (Подписано) М. Болль, Линденъ-Голь, Дублинъ.’

Другое объявленіе возвстило, что ‘М. Болль, полотняный фабрикантъ, оставивъ дла, передалъ всю принадлежащую ему часть въ Балливогскихъ и Баллименскихъ заводахъ и въ Бельфастскихъ и Дублинскихъ складахъ племяннику своему Джемсу Граббу, для котораго и проситъ доврія своихъ старыхъ знакомыхъ’.

Когда Діонизій Болль приближался къ концу своего университетскаго поприща, отецъ его умеръ. Вскрыли завщаніе. Оказалось, что выплативъ сыну своему и въ его счетъ 11.703 ф., Михаилъ Болль завщалъ ему 3.966 ф. 9 ш. для окончанія университетскаго курса, а все остальное состояніе свое отказалъ родственникамъ жены.

Діонизій Болль принялся за работу, но было уже поздно. Однажды въ экзаминаціонную залу ввели слабаго человка, почти ослпшаго отъ занятій, съ зонтикомъ на глазахъ, и присутствующіе заинтересовались боле обыкновеннаго, корда сдлалось извстнымъ, что ‘денди Болль ищетъ ученой степени.’

Было три соискателя на высшую награду. Денди Болль, по испытанію, оказался вторымъ. Опятъ онъ попробовалъ, и опятъ боле блестящій или боле ученый соперникъ отбилъ у него первое мсто. Экзаминаторы, тронутые его настойчивостью, охотно присудили бы ему награду, но суждено было иначе. Посл четырехъ тщетныхъ попытокъ, онъ покорился своей участи и сдлался школьнымъ учителемъ, получивъ званіе доктора правъ. Онъ отличался меланхолическою серіозностью, важными манерами и изяществомъ одежды, которое казалось неумстнымъ въ дублинскомъ педагог. Единственное удовольствіе находилъ онъ, странно сказать, въ усердныхъ заботахъ о своихъ воспитанникахъ, въ разршеніи математическихъ задачъ, въ приготовленіи изданій классиковъ, замчательныхъ боле изяществомъ печати, красотой бумаги и переплета, нежели ученостью или остроумною критикой. Онъ занималъ духовную должность, дававшую ему небольшой доходъ, и произносилъ по воскресеньямъ весьма витіеватыя проповди, содержаніемъ коихъ служили, преимущественно, теоріи языческихъ философовъ и превосходство надъ ними христіанства въ разршеніи жизненныхъ вопросовъ.

— Такъ вы уже успли подраться и побили Грирсона и Коля 2-го, сказалъ Лирри, когда принесъ намъ башмаки и разбудилъ насъ поутру.— Отличные, право, синяки: Лучше я и въ Доннибрук не видывалъ! Славно начали, Бреди и Прендергастъ! Ну, теперь одвайтесь скоре! Докторъ Болль хочетъ видть васъ до молитвы, а потомъ вамъ придется сидть здсь, пока глаза ваши выйдутъ изъ траура. Мистеръ Грирсонъ, васъ приказано отправить въ больницу, а Коль переводится въ No 8, рядомъ.

— Дйствительно, скверное начало, Морисъ, пробормоталъ я, когда мы стояли, боясь постучаться, предъ дверью доктора, къ которой насъ привели.— Какъ ты думаешь, высчетъ онъ насъ?

— Если онъ справедливъ, такъ не высчетъ. Если кто-нибудь заслуживаетъ наказанія, такъ ужь, конечно, т два большіе забіяки. Я не намренъ дать тронуть себя, во всякомъ случа.

Пока мы говорили, дверь отворилась изнутри, и доктора стоялъ предъ нами. Та же, какъ и прежде, черная бархатная шапочка на голов и длинная черная шелковая одежда въ род рясы, со стоячимъ воротникомъ, весьма узкая, перетянутая вокругъ стана поясомъ и падающая почти до полу,придавала ему видъ какого-то средневковаго духовнаго лица, сходство это еще увеличивалось длинными сдыми локонами и блоснжными воротничками и рукавами рубашки, рзко выдлявшимися на темномъ плать.

— Войдите, Теренсъ Бреди и Морисъ Прендергастъ.

Мы очутились въ святилищ, бывшемъ также и адомъ, въ мст наградъ и наказаній, въ кабинет доктора. Куча книгъ,— изящество его наружности вовсе не доказывало привычки къ порядку,— книги на полкахъ, книги на стульяхъ, на столахъ, на полу, на камин. Онъ сталъ у камина, подбоченясь одною рукой и протянувъ другую по направленію ко мн.

— Теренсъ Бреди, вы, какъ старшій, дайте мн отчетъ, какъ начались вчерашніе безпорядки. Не стану предупреждать васъ, что вы должны говорить правду въ вашихъ собственныхъ интересахъ, ибо не хочу ссылаться на недостойныя побужденія.

Я сказалъ ему правду. Пока я говорилъ, онъ слушалъ внимательно, поглядывалъ то на меня, то на Мориса, и не длалъ ни одного вопроса, пока я не кончилъ. Тогда онъ сказалъ:

— Бреди, прощаете ли вы мальчику, который завелъ эту драку, искренно и отъ всего сердца?

— Прощаю.

— Прендергастъ, я предлагаю вамъ тотъ же вопросъ.

Морисъ колебался. Онъ опустилъ глаза и молчалъ.

— Вамъ не нужно отвчать мн. Жалю, что вы еще чувствуете враждебность къ Колю. Поврьте, вы были бы счастливе, еслибы могли сказать то же, что сказалъ вашъ товарищъ. Вы можете идти.

Если какой-нибудь мечтатель ласкаетъ въ ум своемъ утопіи какъ могущія осуществиться мысли, пусть онъ вспомнитъ школьную жизнь свою и перестанетъ надяться. Кто можетъ устоять противъ тиранства олигархіи, возникающей въ этой малой общин и въ свою очередь всегда подчиняющейся одному какому-нибудь деспоту? Два года жизнь моя была настолько сносна, вслдствіе подвига въ день моего прізда, насколько могла быть при суровости присмотра и принудительности ученья. Посл двухъ-трехъ упорныхъ стычекъ, я былъ избранъ въ число руководителей играми. Дикъ Грирсонъ, въ первый разъ какъ вышелъ на лужайку, гд мы играли, блдный и хромающій, пожалъ мн руку coram publico и объявилъ,

— Бреди изъ настоящихъ. Докторъ сказалъ мн, что онъ всю вину взялъ на себя.

Репутація моя была упрочена распространившимися по школ разказами, ибо Грирсонъ былъ одинъ изъ главныхъ героевъ. Дла Мориса Прендергаста пошли не такъ хорошо. Онъ отказался помириться съ Колемъ. Это повело къ открытому сраженію, въ которомъ Морисъ былъ побжденъ, и къ несчастію своему, онъ не сумлъ добродушно подчиниться общему ршенію. Докторъ Болль узналъ объ этой стычк, и опредливъ наказаніе Морису и его противнику, публично выразилъ сожалніе, что одинъ изъ его питомцевъ обнаружилъ такое злопамятство.

Морисъ имлъ несчастную склонность полагать, что вс непріятности, встрчающіяся въ жизни, направлены именно на него, что вс сговариваются противъ него, вс только о томъ и думаютъ какъ бы надодать, досаждать, пожалуй и вредить ему. Нравъ его былъ мрачный и суровый. Онъ такъ много наслушался дома о величіи семейства Прендергастовъ, во времена Стронгбо, что сталъ считать теперешнюю бдность ихъ слдствіемъ громаднаго заговора между королемъ, верхнею и нижнею палатой. Онъ постоянно носился съ замыслами касательно возстановленія власти своего семейства надъ разными баронствами и графствами, давно раздробившимися и вошедшими въ составъ другихъ помстій. Весь умъ мальчика былъ поглощенъ одною мыслію, что онъ жертва произвола и несправедливости. Такъ какъ онъ, притомъ, былъ прилеженъ, читалъ больше другихъ мальчиковъ и обращалъ преимущественно вниманіе на баснословную исторію Ирландіи, поглощая безъ разбора все изобртенное національными историками для подкрпленія ихъ теорій, то сдлался свирпымъ политикомъ.

Тогда существовали сепаратисты и преобразователи. Училище доктора Болля было чисто протестантское, но Морисъ Прендергастъ заблагоразсудилъ объявить себя сепаратистомъ и преобразователемъ и стать особнякомъ это всхъ. Извстно, какова терпимость школы. Въ ней-то философъ можетъ прослдить какъ воля большинства, ничмъ не сдерживаемая, становится жестокимъ деспотизмомъ. Морисъ стоялъ за свои убжденія и съ мрачною радостью переносилъ преслдованія, боле нравственныя чмъ матеріальныя. Нтъ больше несчастья, какъ горть любовью къ отечеству, считающеюся измной, чувствовать привязанность къ разбитой національности, которая поддерживается мечтами и химерами и все живетъ въ ожиданіи конца: гибели и забвенія, или возрожденія. Морисъ врилъ, что прошенія и публичныя сходки и процессіи дурно одтыхъ гражданъ съ плохою музыкой и еще боле плохими знаменами побудятъ англійское правительство даровать Ирландіи національное управленіе. Онъ носилъ зеленую ленту на шляп и золоченыя пуговицы съ изображеніемъ арфы и короны и съ девизомъ сепаратизма. Онъ читалъ громадное количество рчей, училъ наизусть цлыя иліады народной поэзіи и сдлался дюжиннымъ недовольнымъ, считавшимся мятежникомъ, папистомъ въ душ. Онъ исключался изъ нашихъ игръ и подвергался изгнанію, за которое мстилъ нападеніями, какъ только представлялся случай. Съ трудомъ удавалось мн сохранить съ нимъ дружественныя отношенія, такъ какъ я не соглашался съ нимъ произнести приговоръ надъ всею школой. Однако вечеромъ, засыпая, мы обыкновенно были опять друзьями. Мн было очень жаль его, потому что я часто слышалъ его сдержанныя рыданія и крики во сн и зналъ какъ глубоко онъ страдаетъ.

И у меня были свои печали. Какъ только я оставался одинъ, меня не покидала мысль, сдлавшаяся центромъ, вокругъ котораго вращались вс мои планы относительно будущаго. Я былъ убжденъ, что мать моя жива. Чмъ боле разсуждалъ я самъ съ собой, чмъ невроятне оно казалось, тмъ тверже становилось мое убжденіе. Я, разумется, отказался отъ намренія взять портретъ матери къ себ въ Дублинъ, какъ только увидалъ свою комнату и узналъ характеръ школьниковъ. Но каждая черта сохранилась въ моей памяти, и я неотступно старался переложить эти черты на бумагу, уничтожая очерки, какъ только нарисую ихъ. Я выросъ и окрпъ, сталъ знаменитъ во всхъ играхъ. Въ полупраздничные дни я отправлялся вверхъ по рчк, протекающей у воротъ школы, на пути своемъ изъ горъ къ Дублинскому заливу. Врный ранней своей наклонности, я удилъ до сумерекъ и возвращался довольный, несмотря на боль въ ногахъ, съ корзинкой, наполненною форелями, часть которыхъ, какъ дань, подавалась доктору къ завтраку въ воскресенье, прежде чмъ онъ отправлялся въ церковь, получасомъ раньше нашей колонны, ведомой мистеромъ Куффомъ и замыкаемой мистеромъ Лебефъ. Иногда Морисъ ходилъ со мной, но онъ былъ слишкомъ погруженъ въ свои нелпыя книги, чтобы быть хорошимъ спутникомъ. Сверхъ того, ему представлялось, что вс встрчные мальчики имли намреніе оскорбить его, и онъ вступалъ въ безпрерывныя драки, оканчивавшіяся синяками на глазахъ и разбитыми носами. Если онъ и удилъ, такъ съ такою странностью, которая вовсе нейдетъ къ этому кроткому и мирному развлеченію. Когда рыба клевала, онъ приходилъ въ восторгъ: вытаскивалъ маленькую съ такою силой, что она, перелетвъ чрезъ его голову, падала на камни далеко позади и тотчасъ же умирала, а большая у него большею частію уходила, обрывала крючки и лесы. Въ такихъ случаяхъ Морисъ начиналъ прыгать и метаться отъ досады. Когда восточный втеръ, или общее нерасположеніе, или какая-нибудь другая невдомая причина держала рыбу въ глубин, Морисъ, закинувъ раза два, и закинувъ, надо сказать, очень хорошо и ловко, вынималъ удочку, уврялъ, что ничего нельзя сдлать, и потомъ очень удивлялся, когда, подъ вечеръ, моя корзинка оказывалась порядочно наполненною. Часто также отправлялся я одинъ въ горную долину, гд рчка превращалась въ рядъ небольшихъ, темныхъ омутовъ, наполненныхъ голодною форелью. Съ нкоторыхъ поръ я часто сталъ встрчать тамъ плотнаго человка, лтъ тридцати, или тридцати пяти, который удилъ настойчиво, но не очень успшно. У него было смуглое, загорлое лицо, черные бакенбарды и глаза, блестящіе блые зубы и пріятная улыбка, такая открытая и добрая, что я, наконецъ, осмлился удить подл него, а потомъ и заходить выше по теченію, видя что онъ не обращаетъ на это вниманіе. Мало-по-малу мы стали другъ другу кланяться.

Мн пріятно было слышать его веселый голосъ.

— Здравствуйте, молодой человкъ! Вы опять пришли. Мы съ вами ни одной форели въ рк не оставимъ, и знаю я, кому большая часть ихъ достанется.

Меня забавлялъ его смхъ, когда онъ сравнивалъ свою корзинку съ моею.

— Хорошо, молодой человкъ. Дв дюжины съ тремя! А у меня, посмотрите, только семь. Но подождите, я еще перегоню васъ!

Я показывалъ ему своихъ мухъ и объяснялъ, въ чемъ заключался, по моему мннію, недостатокъ его пріемовъ. Онъ все стоялъ около самого берега и только прыгалъ съ камня на камень. Сильно обрадовался онъ, когда, однажды, ему удалось поймать двухъ-фунтовую форель.

— Вы правы, чортъ возьми! Я мтилъ на эту штуку съ тхъ поръ какъ началъ удить, и еслибы не вы, никогда не поймалъ бы ея! Какова красота? Толкуютъ о дельфинахъ,— пустяки! Вотъ вамъ краски! Вотъ пестрота! Я бы не взялъ за нее десяти золотыхъ ‘мосуровъ’.

Слово мосуръ тотчасъ же поразило меня. Я часто слыхалъ его отъ Могуеа.

— Разв вы были въ Индіи? спросилъ я.

— Былъ, мой юный другъ! То-есть, я крейсировалъ въ Индійскомъ океан, я служилъ одно время на тамошней станціи. Но кром двухъ-трехъ дней въ Мадрас да въ Галл, да поздки въ Калькутту, я нигд почти не бывалъ.

— Не знавали ли вы тамъ капитана Бреди?

— Бреди? Бреди? Что онъ былъ, солдатъ, или морякъ?

— Отецъ мой былъ джентльменъ, онъ служилъ въ собственномъ полку короля, отвчалъ я, оскорбленный предположеніемъ, что мой отецъ могъ быть морякомъ.

— Да, извините, я и забылъ, что наше ремесло здсь не очень-то уважаютъ. Такъ ваше имя Бреди? И вы въ школ здсь гд-нибудь неподалеку, учите ‘propria quae maribue’, ‘предметы, свойственные морямъ’, какъ я разъ перевелъ, за что и получилъ, таску. Гд же ваша школа?

— Я у доктора Болля, въ Гюмъ-Гров.

— И вы намреваетесь пойти въ военную службу, какъ отецъ?

— Не знаю еще. Мн бы хотлось быть военнымъ, но ддушка и слышать объ этомъ не хочетъ.

— Ддушка слышать не хочетъ? Богатый старикъ холостякъ…. надо угождать. А что же отецъ-то говоритъ?

— Отецъ мой умеръ въ Индіи нсколько лтъ тому назадъ, когда я былъ еще младенцемъ.

— А маменька, конечно, держитъ сторону ддушки, не такъ ли?

— Не знаю. Я не видалъ моей матери. Полагаютъ, что она умерла, но я этого не думаю.

Мы шли, разговаривая. Когда я произнесъ эти слова, мой собесдникъ вдругъ обернулся, съ выраженіемъ удивленія на честномъ, смугломъ лиц.

— Повторите-ка это еще разъ, чтобъ я понялъ. Вы не видали своей матери, и полагаютъ, что она умерла, но вы этого не думаете. Знаете ли, мой юный другъ, что это какъ-то странно.

— Не спорю. Вс полагаютъ, что маменька утонула, возвращаясь изъ Индіи, но я чувствую здсь, повторилъ я, кладя руку на сердце,— что я увижу ее, что она жива.

— Чортъ возьми, мистеръ Бреди, вы меня озадачиваете. Такъ вамъ не хочется врить, продолжалъ онъ съ мягкимъ выраженіемъ въ большихъ, круглыхъ глазахъ,— что ваша маменька тамъ внизу, между…. гм…. то-есть утонула? Почему же, однако, если вс это говорятъ?

— Потому что никто не знаетъ наврное. Когда корабль ударился о скалы, ее унесло волной со множествомъ другихъ. Но это случилось не далеко отъ острова, на высот Цейлона.

— А корабль этотъ звали?

— Россшейръ.

Спутникъ мой ударилъ удилищемъ о землю, и испустилъ продолжительный свистъ.

— Россшейръ, на высот Цейлона, повторилъ онъ.— Ну, да, конечно! Помню хорошо! Я стоялъ въ то время въ Галл на Калипсо и видлъ какъ Россшейръ пришелъ, когда лоцманъ свелъ его съ мели. Еще кричали о томъ какъ онъ свелъ его. По-моему, ему слдовало бы сдлать формальный выговоръ за то, что онъ навелъ корабль на мель. Такъ, мистеръ Бреди, прекрасная мистрисъ Бреди ваша мать? Какъ это странно, что мы здсь встртились!

Мое сердце билось такъ сильно, что я слышалъ его удары, какъ колеса ближней мельницы.

— О, скажите мн! Вы видли мою маменьку?

— Нтъ, отвчалъ онъ коротко,— никогда. Часто слыхалъ о ней. Но если этотъ Бреди былъ вашъ отецъ, такъ я хорошо помню его, когда онъ былъ еще унтеръ-офицеромъ, а я мидшипменомъ въ Мальт. Не было лучше его человка…. изъ военныхъ, ни одного. Я слышалъ о его женитьб, о его смерти и о гибели жены его на Россшейр, и помню какъ разказывали, что съ ней былъ ребенокъ ихъ, бдный малютка, на пути въ Ирландію. Господи! Какъ подумаешь, что вотъ я встртилъ васъ на берегу Доддера, въ этой проклятой стран!

Онъ поглядлъ на меня очень добрымъ взглядомъ. Я взялъ его руку и пожалъ, и онъ отвчалъ мн нестерпимо сильнымъ пожатіемъ.

— Постойте! воскликнулъ онъ.— Сядемте вотъ здсь на пригорокъ и поговоримъ. Странно право, какъ вещи случаются. Хотлось бы мн припомнить все что слыхалъ я о Бреди и его жен. Разказывали много. Впрочемъ, все равно. Странность-то въ томъ, что вы все думаете что она жива. Какъ будто вамъ была бы отъ этого выгода, еслибъ оно и было такъ. По-моему, она мертва, продолжалъ онъ, поднимая камушекъ и бросая его въ омутъ у нашихъ ногъ,— какъ этотъ камень.

Я ничего не сказалъ, а только глядлъ на свтлую рку.

— Вотъ что я вамъ скажу, другъ мой, заговорилъ онъ опять:— вы слишкомъ много раздумываете. Я попрошу вашего наставника отпустить васъ прохаться по морю. Вотъ такъ весело будетъ! Меня зовутъ Виндо. Я командую, за грхи мои, куттеромъ Мерлинъ, изъ таможенной стражи, если только вы знаете что это такое. Вотъ, отнесите эту карточку къ своему наставнику и скажите ему, что я прошу его отпускать васъ иногда ко мн, отъ субботы до понедльника. У насъ по воскресеньямъ на корабл служба, священникъ отличный, я самъ произношу молитвы. Если хотите, мы сбгаемъ въ Виккло и вернемся назадъ.

На карточк стояло: Лейтенантъ Виндо.

Я вовое не зналъ моря, только изъ окна спальни моей я видлъ воды залива и блые паруса кораблей, когда скользили они отъ одного мыса къ другому. Часто замчалъ я столбы дыма, испускаемые пароходами, и мачты, мелькавшія за деревьями, но самое море внушало мн втайн непреодолимый страхъ. Я мало помнилъ о первомъ путешествіи своемъ по морю, но представленія о грозной сил моря, о его жестокости и разрушительной свирпости какъ-то вкоренились во мн съ самаго начала моего существованія, и къ нимъ примшивалось какое-то отвращеніе отъ стихіи, нанесшей мн непоправимый вредъ. Однако склонность къ приключеніямъ и желаніе вырваться изъ школы сильно побуждали меня оказать ‘да’, и я выразилъ лейтенанту Виндо благодарность мою за его любезность.

— А теперь, сказалъ онъ,— мн пора отправляться. Мой путь лежитъ къ берегу около Брэ, и хочется дойти за-свтло. Я скоро зайду къ старому Боллю и выпрошу вамъ отпускъ. Прощайте, юноша, вамъ бы тоже слдовало поднять паруса.

И съ улыбкой, обнаружившею его блые зубы, морякъ повернулъ вверхъ по рк, свертывая удочку на ходу, и сталъ подниматься легкимъ, скорымъ шагомъ по направленію къ гор Трехъ Утесовъ. Мн дорога лежала къ Дублину, въ предмсть котораго находилась школа, идя туда не спша, я обдумывалъ вопросы, какіе предложу новому моему знакомому при первой нашей встрч.

VII. Поздка моремъ.

Недолго пришлось мн ждать. На слдующей недл началась короткая весенняя вакація. Ддушка написалъ, что совтуетъ мн остаться, у доктора Болля, такъ какъ старый домъ нашъ поправляется, и тифъ очень силенъ въ околотк. Въ замк нтъ никого, продолжалъ онъ, а съ тобой во всякомъ случа останется на праздники товарищъ твой Морисъ.

Я приготовлялъ мухъ для рыбной ловли, которая должна была продолжаться два дня, а Морисъ укладывалъ въ дорожный мшокъ крутыя яйца, ветчину и другіе роскошные припасы, когда вошелъ слуга и сказалъ: ‘Докторъ васъ спрашиваетъ, мастеръ Бреди.’ Насъ рдко звали къ доктору, я понялъ въ чемъ дло, еслибы слуга и не прибавилъ: ‘кажетса вы куда-то узжаете, надо уложитъ ваши вещи. Тамъ внизу пріхалъ къ вамъ какой-то джентльменъ.’

Когда я вошелъ въ кабинетъ, меня встртило пріятное лицо лейтенанта. Но вмсто рыбачьяго платья, на немъ былъ вицмундиръ, онъ держалъ въ рукахъ фуражку съ золотымъ галуномъ и глядлъ весьма молодцевато. Они съ докторомъ Боллемъ разсматривали большой глобусъ, на которомъ лейтенантъ указывалъ направленіе одного путешествія своего по далекимъ морямъ, докторъ былъ въ самомъ веселомъ настроеніи духа, ибо имлъ случай удивить своего собесдника точностью и обширностью своихъ познаній.

— Итакъ, Бреди, вы встртили стараго знакомаго вашего отца. Я всегда радъ содйствовать развитію ввренныхъ мн молодыхъ людей, доставляя имъ случай сходиться съ лицами, способными обогатить ихъ умъ и имть на нихъ вообще благотворное вліяніе, въ особенности съ такими просвщенными мореплавателями, какъ мистеръ Виндо, принадлежащій къ славному сословію, которому Англія въ значительной степени обязана своимъ величіемъ.— Тутъ докторъ поклонился съ такимъ видомъ, какъ будто сказалъ что-то новое и поразительное.— Поэтому, продолжалъ онъ съ большимъ достоинствомъ,— я изъявилъ согласіе на желаніе капитана….

— Извините, докторъ Болль, вы ошиблись, я только лейтенантъ, прервалъ Виндо со смхомъ.

— Нтъ, я не ошибся. По моему мннію, вамъ бы слдовало быть капитаномъ. Я понимаю, впрочемъ, что вы не желаете присвоивать себ званіе, которое уже принадлежало бы вамъ, еслибы заслуги, подобныя вашимъ, цнились по достоинству. Простите мое замчаніе. Итакъ, Бреди, я согласился отпустить васъ на время изъ-подъ моего надзора къ лейтенанту Виндо, чтобъ онъ свозилъ васъ въ море и сообщилъ вамъ начальныя понятія объ искусств мореплаванія.

— Видите ли, докторъ, я не смю общать вамъ слишкомъ много въ этомъ отношеніи. Я въ мор бываю очень занятъ, хотя общества у меня нтъ. Свжій воздухъ, простая, здоровая пища, новая обстановка, вотъ все, что могу я общать нашему юному другу. Впрочемъ, онъ можетъ, пожалуй, если желаетъ, прочесть книгу Нора. Однако намъ надо спшить, прибавилъ онъ, глядя на часы,— лодка ждетъ насъ у Пиджонъ-Гауса, куттеръ въ пристани. Отливъ силенъ, пожалуй, ему придется выйти, тогда намъ предстоитъ хать далеко на лодк, и мы можемъ промокнуть, потому что былъ довольно сильный южный втеръ, и море не совсмъ еще улеглось.

Докторъ изъявилъ согласіе движеніемъ руки, и чрезъ нсколько минутъ мы съ Виндо скакали по дорог въ Рингсендъ съ такою быстротой, какую дублинскіе возницы считаютъ для себя обязательною, когда везутъ офицера.

Въ чашу нашихъ удовольствій всегда примшивается капля горечи. Такою каплей были для меня слезы Мориса. Когда я поспшно сообщилъ ему о предстоящемъ мн маленькомъ путешествіи, онъ поднялъ глаза отъ дорожнаго мшка съ выраженіемъ досады на лиц и сказалъ:

— Я такъ и думалъ. Могъ бы ты оказать мн объ этомъ прежде. Только что я приготовился къ единственному удовольствію, которое выпало мн на долю съ тхъ поръ какъ я пріхалъ въ это ужасное мсто, собрался было посмотрть на Роундъ-Тоуерь и все прочее,— ты меня бросаешь. Мн не съ кмъ больше идти. На вотъ!

Онъ схватилъ мшокъ, швырнулъ его объ стну и заплакалъ, а темно-красныя пятна, проступившія на мшк отъ вишневой наливки, обнаружили причиненное имъ разрушеніе.

Я отправился, спрашивая себя: ‘въ самомъ дл, не эгоистично ли я поступилъ, обманувъ надежду Мориса,’ и сожаля искренно о наливк, ветчин и прочихъ хорошихъ припасахъ.

— Да, юный другъ мой, море будетъ бурливо, когда мы прідемъ къ заливу. Но втеръ легокъ, мы сбгаемъ къ Аркдо-Банксь и, можетъ-быть, покажемъ вамъ вашу любимую охоту въ большихъ размрахъ.

— Разв здсь есть киты? спросилъ я жадно.

— Киты? Нтъ, китовъ не водится. Но есть акулы, то-естъ контрабандныя суда. Все говорятъ объ одной проклятой шкун, которая выгрузила недавно цлый грузъ табаку и французской водки здсь, въ окрестностяхъ Аркдо. Стуббсъ, что командовалъ Мерлиномъ до меня, лишился изъ-за нея мста. Меня сюда для того и назначили, чтобъ я не далъ повториться опять тому же. Надюсь, что сумю, а не ручаюсь.

Телга наша застучала вдоль пристани, мы перехали чрезъ мостъ, и я вдругъ пробужденъ былъ отъ созерцанія рки, по которой быстро плыли разныя суда, крикомъ: ‘Смотрите, вотъ мы пріхали. Возьмите поклажу, Робертъ’. Съ помощью лейтенанта Виндо я сошелъ по скользкому склону и слъ, гд мн указали, на носу лодки, показавшейся мн чудомъ близны, чистоты и блеска. Ей соотвтствовалъ экипажъ въ чистыхъ рубашкахъ и блоснжныхъ штанахъ. Лейтенантъ сказалъ: ‘отчаливай’ голосомъ далеко не такимъ мягкимъ и пріятнымъ, какимъ говаривалъ со мной прежде.

— Смотрите, Бреди, продолжалъ онъ,— или лучше Терри, если позволите мн такъ называть васъ, вотъ Мерлинъ. Какъ онъ вамъ нравится?

Увы! какъ полна жизнь наша разочарованій! Мн досталось ихъ чрезъмру много въ одну недлю. Изъ всхъ созданій, думалось мн, слонъ и левъ должны быть самыя величественныя. Ростъ и умъ перваго, осанка и смлость втораго возбуждали мое удивленіе. Я читалъ Охоты на Запад и путешествія, и естественную исторію, и съ помощью картинъ и рисунковъ составилъ себ идеалы, которые оказались чистыми мечтами, какъ только я, заплативъ шесть пенсовъ, вошелъ въ странствующій звринецъ Вомбвеля. Это карявое, морщинистое, безобразное животное безъ клыковъ, съ висячимъ хоботомъ, ростомъ немного больше нашего быка, эта рослая, сухопарая кошка со всклоченными космами на плечахъ, которая жмется при вид желзнаго прута хозяина,— это слонъ! это левъ! Тяжело было это видть и слышать. А вотъ теперь опять новый ударъ! Ддъ мой халъ однажды моремъ съ эскадрой транспортныхъ судовъ подъ военнымъ конвоемъ, которую Французы атаковали близь Ушанта. Я часто слыхалъ разказы его объ этомъ дл, въ которомъ не только военные корабли, но и транспорты такъ отличились, что отбили непріятеля и взяли у него семидесяти-двухъ-пушечный корабль Le Grand Cond. Гравюра, изображающая этотъ подвигъ, висла у насъ въ столовой, и по цлымъ часамъ любовался я громадой корабля, уставленнаго войскомъ, стноподобными бортами, извергающими огонь на непріятеля. Военный корабль представлялся мн пловучимъ замкомъ съ флагами и знаменами, съ украшеніями и галлереями, какія видалъ я на гравюр и на картинахъ морскихъ сраженій, высоко поднимающимъ надъ водой свои стны, унизанныя рядами грозныхъ пушекъ. Взглянувъ въ томъ направленіи, куда указывалъ Виндо, я глазамъ не поврилъ. Предъ нами, въ какой-нибудь мили разстоянія, судно, какъ мн казалось, немного больше рыбачьей барки, съ однимъ распущеннымъ парусомъ, качалось на вод, показывая по временамъ свою мдную обивку.

— Какъ же онъ вамъ нравится, юноша?

— Онъ кажется мн очень малъ, простоналъ я.

— Малъ? Да больше его у насъ нтъ. Сто девяносто тоннъ, и отличной постройки. Подождите, пока войдете на него. Не дурно ли вамъ?

Выраженіе моего лица, вызвавшее этотъ вопросъ, было слдствіемъ не дурноты, а разочарованія моего при вид Мерлина. Очутившись на широкой, блой палуб, посреди которой поднималась огромная мачта, я нсколько утшился, и уныніе мое прошло совершенно, когда, осмотрвъ свою каюту, удивительно удобную и опрятную, я сталъ ощупывать восьмнадцати-фунтовую пушку, стоявшую на носу, и гладить каронады, расположенныя по бокамъ корабля. Чрезъ нсколько минутъ головокруженіе, произведенное качкой и заставлявшее меня хвататься то за канатъ, то за смуглую руку Виндо, смнилось веселымъ, радостнымъ чувствомъ, когда Мерлинъ, весь одтый блоснжными парусами, быстро пошелъ мимо маяка, съ легкимъ попутнымъ втромъ. Чудное зрлище! Берегъ уходилъ дальше и дальше, горы, въ ущельяхъ которыхъ текла моя рчка съ форелями, становились все меньше. Маякъ и длинный молъ, выдающійся въ море, бжали мимо насъ, дымъ надъ Дублиномъ блднлъ, по сторонамъ мелькали рыбачьи лодки, и наконецъ, когда мы миновали гору Гоутъ и повернули къ югу, предъ нами раскрылось широкое, невдомое мн море. Чудное зрлище! Зеленыя волны съ блыми гребнями бжали намъ навстрчу какъ войско съ мелькающими значками, мы врзывались въ изъ средину и разбивали ихъ въ мелкія брызги при побдномъ пніи втра въ парусахъ. О, грозное море! Подъ конецъ ты все-таки остаешься побдителемъ: разбитое въ легкой стычк, ты ужасно и неумолимо въ тяжеломъ бою!

— Право, Терри, изъ васъ выйдетъ отличный морякъ. Какъ вамъ все это нравится?

— Прекрасно! Я вамъ такъ благодаренъ: Еслибы не вы, я всегда ненавидлъ бы море и боялся бы его.

— Ну, вы его видите еще только въ хорошую погоду. Желаю для васъ, чтобъ она не испортилась. Пойдемте внизъ. Обдъ готовъ, и вы должны быть къ нему готовы. Не стукнитесь головой. Мастеръ Тиллеръ, молодой другъ мой, мистеръ Бреди, пожелалъ прокатиться съ нами. Позаботьтесь, чтобъ угостить его хорошею погодой. Мы намрены произвести большую рыбную ловлю.

Мы съ мистеромъ Тиллеромъ и его начальникомъ чрезвычайно пріятно провели день. Супъ за обдомъ былъ превосходный, вовсе непохожій на стряпню бабки Мурфи у доктора Болля, но мн доставляло удовольствіе не столько достоинство супа, сколько затрудненіе донести его до рта. Былъ еще вареный цыпленокъ, ветчина, солонина и пуддингъ. Все это приправлялось разказами о хитрыхъ контрабандистахъ и еще боле хитрой таможенной страж, о стычкахъ, вовсе не кровопролитныхъ, но весьма славныхъ, которыя Тиллеръ излагалъ языкомъ, очевидно, очищеннымъ отъ обычныхъ выразительныхъ прикрасъ изъ уваженія къ присутствію ‘капитана Виндо’. Потомъ на палуб я съ нескончаемымъ удовольствіемъ глядлъ въ телескопъ, какъ только выучился употреблять его, на берегъ, на Виккловскія горы, слдилъ за людьми на взморь, разсматривалъ города и селенія, наблюдалъ сигналы, подаваемые куттеру съ постовъ береговой стражи, въ отвтъ которымъ быстро поднимались и опускались значки на нашей мачт. Ложась спать, я долго стоялъ, на колняхъ, качаясь съ боку на бокъ, у моей койки, молился за оставшихся дома и отъ глубины души просилъ Бога продлить мн жизнь до тхъ поръ, пока мн удастся разгадать тайну моего существованія и утолить томительное желаніе сердца.

Я заснулъ страннымъ, тревожнымъ сномъ. Мн казалось, что я пробудился, что корабль растетъ въ высоту и ширину, разская море, которое вздымается все выше и выше, доходитъ до палубы, и наконецъ волны бьютъ черезъ насъ какъ горы, но все-таки не могутъ осилить Мерлина. Въ шум моря, проносящагося у моего изголовья, огражденнаго лишь нсколькими досками отъ гибели, мн слышались голоса, плачъ и стенаніе. Я взглянулъ въ зеленую глубину и увидлъ миріады людей, носимыхъ волнами, съ мольбою простирающихъ къ намъ руки. Рои блыхъ призраковъ кружились въ пучинахъ, между ними вилась морская трава, и страшныя чудовища двигались взадъ и впередъ. Нкоторые изъ этихъ людей хватались за корабль, взлзали на палубу и, съжившись, сидли тмъ кучками. Другіе сошли въ каюту и помстились у огня. Я не могъ разглядть ихъ лица, такъ они были блы и туманны, словно мнялись каждую минуту. Наконецъ, сошелъ внизъ Могунъ, дрожащій и мокрый, а рядомъ съ нимъ шла высокая женщина, закутанная въ блоснжную одежду. Онъ указалъ на меня. Мое сердце стукнуло, замерло и потомъ опять сильно забилось о стны своей тюрьмы. Закутанная женщина подошла ко мн, пока я пытался встать, подняла покрывало, протянула руки…. О, чудное лицо! ‘Матушка! Милая матушка!’ воскликнулъ я и соскочилъ съ койки. Въ эту минуту судно потряслось, словно разбивалось на части, я упалъ ничкомъ, и потокъ воды вторгнулся въ каюту.

— Закройте глухіе ставни! крикнулъ Виндо сверху.

Пока я поднимался на ноги, онъ вошелъ ко мн въ каюту въ клеенчатой шляп и толстой кожаной куртк, капли воды блестли на ней какъ алмазы, вода капала съ его бакенбардъ.

— Не пугайтесь, Терри, сказалъ онъ, видя меня въ рубашк.— Ползайте подъ одяло и спите, если можете. Только держитесь покрпче. Насъ немного покачаетъ. Барометръ упалъ какъ пуля. Пока мы убирали паруса, къ намъ заплеснуло воды. Но теперь все въ порядк. Если желаете видть что значитъ внезапный югозападный втеръ въ Ирландскомъ канал, мы можемъ служить вамъ. Покойной ночи, юный другъ. Осторожнй! Ну, ползайте. До свиданія.

Вмсто того чтобы слегка окунаться въ воду, какъ прежде, Мерлинъ теперь опускался глубоко и высоко взвивался. Я видлъ съ своей койки, какъ зеркальце надъ каминомъ въ кают поднималось выше и выше, словно хотло стать у меня надъ головой, потомъ оставалось неподвижнымъ подсекунды, какъ бы соображая что теперь длать, и начинало опять опускаться, быстре и быстре, пока оказывалось у меня подъ ногами, а затмъ опять начинало двигаться къ верху, вмст съ отражающеюся въ немъ лампой.

Я слышалъ глухой ревъ воды, завываніе втра и топотанье ногъ, и заснулъ среди бури. Меня разбудило прикосновеніе къ моему плечу. Джакь Виндо стоялъ предо мной и глядлъ на меня своими свтлыми глазами, съ доброю улыбкой. Съ его непромокаемаго платья, бакенбардъ и бороды попрежнему текла вода, а покачиваніе его съ боку на бокъ доказывало, что Мерлинъ все еще глубоко ныряетъ въ море за своею невдомою добычей.

— Ай да Терри! воскликнулъ онъ.— Вы молодецъ. Я очень радъ, что вы такъ хорошо все перенесли. Бурлило порядочно, и теперь еще не утихло, но барометръ поднимается, втеръ перешелъ на западъ, значитъ, теперь дуетъ отъ земли, и вреда намъ сдлать не можетъ. Нечего спрашивать какъ вы спали. Я заглядывалъ къ вамъ раза два. Вами могло бы похвастаться сонное царство. А теперь пора вставать и идти завтракать. Вамъ приготовили самое старое платье ваше, а если хотите взглянуть что длается на свт, я могу дать вамъ кожанку.

— Такъ вы вставали поглядть на меня? Какъ вы добры, мистеръ Виндо! Мн совстно, что я доставляю вамъ столько хлопотъ.

— Разв можно мн было лечь въ такую ночь! Въ томъ-то и бда на этихъ маленькихъ судахъ. Мн отдыха нтъ. Здсь капитанъ самъ и помощникъ свой, и мичманъ, и за всхъ долженъ быть на-стороак. Здсь покою мало. Безпрестанно снуютъ тутъ грузные янки по попутному втру къ Ливернулю и не думаютъ остерегаться, чтобы не потопить васъ, не говоря уже объ ирландскихъ баркахъ и проклятыхъ пароходахъ изо всхъ частей свта! Того и гляди на кого-нибудь наткнешься. Я сейчасъ вздремну, а какъ вы будете готовы, мы позавтракаемъ.

Когда я выглянулъ на палубу, первое побужденіе мое было броситься тотчасъ же назадъ въ каюту. Заслоняя все море и рзко выдляясь на сромъ неб коймой блой пны, къ намъ приближалась водяная гора, готовая, повидимому, обрушиться на куттеръ и задавить его. Но наша добрая морская птица, лишь слегка клюнувъ носомъ въ ея основаніе, расправила парусныя крылышки, взлетла на вершину, остановилась минуту среди кипящей пны, и слегка покачнувшись и дрогнувъ, и наклонившись впередъ,— словно хотла улетть съ моря,— скользнула внизъ по противоположному склону волны, готовая встртить другую, быстро слдующую за первою. Трудно было поврить, что я на томъ же самомъ судн какъ вчера. Мерлинъ подобралъ свои блоснжныя перья, мачты торчали голыя, лишь два маленькіе, мокрые, грязные паруса остались отъ вчерашней блестящей одежды. Щеголеватые матросы, которыхъ видлъ я вчера въ отложныхъ воротничкахъ, широкихъ шароварахъ и красивыхъ курткахъ, сидли теперь, прижавшись подъ перилами, въ кожанкахъ и толстыхъ дачныхъ сапогахъ, заботливо слдя за движеніями рулеваго. Съ верхушки каждой волны представлялось одно и то же зрлище: кружокъ бушующей, пнистой воды, а надъ нимъ холодное, срое небо, по которому, какъ призраки, несутся тучи фантастическихъ очертаній, словно въ перегонку съ волнами.

— Что это, ураганъ, мистеръ Виндо? спросилъ я.— Это ужасно.

— Помилуйте, это ровно ничего. Сильный юго-западный втеръ, вотъ и все. Поднялся онъ очень внезапно, а такъ какъ море и прежде было непокойно, то и произошло порядочное волненіе. Тутъ нтъ еще и половины бури. На старомъ Рамили, или даже на моемъ миломъ Фаетон, намъ было бы чувствительне. Просторный куттерь лучше всего въ такую погоду. А лучше Мерлина я судна не желаю. То-есть, на случай погоды, понимаете, а чтобы выслужитъся, онъ никуда не годится. Ну, пойдемте завтракать. Придется довольствоваться тмъ что дадутъ, потому что повару неудобно стряпать при такой качк.

Завтракъ былъ необыкновенный. Столъ похожъ былъ на окно безъ стеколъ. На немъ лежала рама съ отдленіями, въ которыя вставлялась посуда. Нужно было постоянное усиліе, чтобы сидть на стул, подбрасываемомъ подъ потолокъ. Какъ забавно было видть лейтенанта, держащагося за столъ, то наклоняющагося всмъ тломъ впередъ, то чуть не ударяющагося головой объ стну. Какъ необыкновенно искусно пользовался слуга минутными остановками въ качк, бжалъ впередъ маленькими шажками, неся по блюду въ каждой рук, выпрямлялся, разставивъ ноги, не спуская глазъ съ блюдъ своихъ и слегка покачиваясь, чтобы сохранить равновсіе, потомъ обращался въ другую сторону и благополучно достигалъ наконецъ до мста назначенія. Все это весьма веселило меня, не говоря уже о невдомыхъ кушаньяхъ, извлекаемыхъ изъ жестянокъ и соусниковъ, и кастрюль, и горшковъ всевозможной формы и величины.

Мистеръ Тиллеръ заглянулъ въ каюту, весь черный и лоснящійся.

— Барометръ все не нравится мн, сказалъ онъ.— Кажется, насъ еще покачаетъ,

— Еслибы только не юный другъ мой, который похалъ прокатиться со мной для удовольствія, намъ съ вами, полагаю, все равно.

— Для удовольствія, повторилъ мистеръ Тиллеръ, глядя на меня съ видимымъ сожалніемъ.— Такъ онъ, слдовательно, не слыхивалъ, что говоритъ пословица о тхъ, кто отправляется въ море для удовольствія? Впрочемъ, онъ, кажется, держитъ себя недурно для новичка. Дло въ томъ, что трудно опредлить гд мы теперь, а сегодня едва ли удастся увидть солнце.

— Можетъ-быть, мы увидимъ землю, сказалъ я невинно.

— Не дай Богъ! воскликнулъ мистеръ Тиллеръ.— Хуже съ нами ничего не могло бы случиться, разв если ударимся о землю, не видавъ ея.

Мистеръ Тиллеръ былъ правъ’ъ. Погода стала хуже. Втеръ къ вечеру перескочилъ, и Мерлинъ сталъ страшно кружиться среди взбаламученнаго моря. Я видлъ по лицу лейтенанта, что дло было не шуточное, когда волны съ тяжелымъ ударомъ и плескомъ, дробясь, били чрезъ нашу палубу. Отъ крыльевъ куттера осталось одно перо, и то, мокрое и измятое, какъ будто силилось улетть и отчаянно напрягало канатъ. Всего больше удивляло меня наше одиночество. Я зналъ, что съ одной какой-нибудь стороны земля должна быть недалеко. Слдовательно, мы находились на самой большой дорог кораблей, и однако ни одинъ не показывался на бурливой поверхности. Когда настала ночь, буря разразилась сильне прежняго. Я началъ понимать, какъ тяжела должна быть жизнь моряковъ. Въ темнот моей каморки я лежалъ безъ сна, слдилъ за колебаніями лампы въ гостиной, слушалъ вой втра и неумолкаемый шумъ волнъ, а мысли мои уносились все къ тмъ же берегамъ Индіи, гд все для меня сокрыто. Наступило утро. Утомленный, немытый, съ отекшими глазами, мой бдный лейтенантъ привтствовалъ меня своею обычною, доброю улыбкой.

— Хорошо, что вы такъ крпко спали, Терри. Втеръ былъ порядочный, чуть не буря. Но теперь вдругъ утихло, и море скоро уляжется. Вы и не тронулись во все время суматохи на палуб, когда большой пароходъ едва не нахалъ на насъ и прошелъ отъ насъ въ трехъ саженяхъ.

Море, какъ мн казалось, долго не утихало. Къ вечеру, однако, мы увидли землю. Огонь загорлся въ сумеркахъ предъ нами, то вспыхивая, то пропадая, то вспыхивая снова, мы направились къ нему, и входя со мной въ каюту лейтенантъ объявилъ, что поутру мы будемъ стоять спокойно и тихо въ Карнсорской бухт.

— Ужасная досада, Терри! Не знаю право что длать, что скажетъ докторъ Болль, говорилъ Джакъ за завтракомъ.— Мн телеграфировали съ поста береговой стражи, чтобъ я отправлялся въ Ковъ за приказаніями. Видно, что-нибудь затваютъ. Не могу же я высадить васъ на берегъ здсь, на конц свта, и отправить въ Дублинъ одного. Объ этомъ и думать нечего.

Мистеръ Тиллеръ показался у двери каюты.

— Тамъ опять задвигались. Сейчасъ телеграфируютъ, чтобы мы подошли къ берегу, они хотятъ что-то сообщить и вышлютъ лодку.

— Другими словами, старый Груббъ желаетъ поглядть на насъ и поболтать. Подходите, сколько можно, и скажите мн, когда онъ подъдетъ. Хоть полчасика заснуть посл такой возни, все освжишься сколько-нибудь.

Мы стали подходить къ берегу, обозначенному полосой пны, гд волны дробились объ утесы. Надъ ней возвышались зеленые холмы, постепенно переходящіе въ горы, синющія на заднемъ план. Въ промежутк ограды утесовъ, которую земля противопоставляла напору моря, блла стоянка береговой стражи съ телеграфнымъ столбомъ, на которомъ разввалось множество значковъ. Въ зрительную трубку видно было на вод пятно, то поднимающееся на верхушк волны, то погружающееся и исчезающее. Куттеръ, распуская парусъ за парусомъ, чтобъ устоять при слабомъ втр противъ отлива, качался, и нырялъ, и кружился. Скрипъ канатовъ, трещанье досокъ, какая-то общая напряженность, все наводило меня на мысль, что эта тишина опасне бури, что Мерлинъ окончательно разстроился въ послднія сутки и никогда уже не придетъ снова въ спокойное состояніе, приличное благоустроенному куттеру.

— Что, нашли теперь, Грумметъ? спросилъ Тиллеръ стараго моряка, который, держась одною рукой за перилы, а другою опираясь на свернутый парусъ, слдилъ въ трубку за движеніями лодки.

— Нтъ, мистеръ Тиллеръ. Я видлъ явственно мистера Грубба, а другаго не могу разглядть.

— Стойте. Вотъ она появилась. А! мн кажется, что это самъ коммадоръ къ намъ детъ.

Скоро разсялись вс сомннія относительно личности знатнаго постителя. Лейтенантъ поднялся и вышелъ на палубу принять капитана Думбльтона, начальника всхъ таможенныхъ судовъ и береговыхъ стражъ со всми къ нимъ принадлежностями. Дло это было нелегкое: куттеръ качался ужасно, а капитанъ Думбльтонъ, по сложенію своему, не отличался легкостью и проворствомъ. Долго причаливали и отчаливали, и хватались, и отпускали, наконецъ удалось прикрпить къ лодк канатъ, и благодушный начальникъ появился на палуб Мерлина въ сопровожденіи того джентльмена, котораго называли старымъ Груббомъ, тоже плотнаго моряка, съ широкимъ, краснымъ лицомъ, слезистыми глазами и постоянною одышкой.

— Никогда въ жизни я такъ не радовался, Виндо, какъ сегодня утромъ, когда мы разглядли вашъ нумеръ. Сарра Сейксъ опять появилась. Прежде чмъ поднялся втеръ, я разослалъ распоряженія по всмъ постамъ, чтобы васъ тотчасъ же прислали сюда. Но никакъ не ожидалъ я васъ такъ скоро. Соколъ вышелъ въ четвергъ вечеромъ въ Ковъ, Барнвелю приказано увдомить его, вы подоспли въ самое время. Право, слдовало бы поймать эту Сарру.

— Вотъ какъ! Она опять показалась?

— Да. Ее видли въ среду близь Черной отмели. Слышно, что она вышла изъ Трепорта, вернувшись изъ Америки, съ полнымъ грузомъ. Ею командуетъ этотъ мошенникъ Дрисколлъ. Онъ клянется, что выгрузитъ товаръ свой на берегъ во что бы то ни стало, уловкой, или силой. Такъ вотъ, я привезъ вамъ нсколько лишнихъ человкъ на подмогу. Право, надо бы постараться поймать ее.

И капитанъ Думбльтонъ, отведя лейтенанта въ сторону, шепотомъ сталъ бесдовать съ нимъ, а мистеръ Груббъ вступилъ съ мистеромъ Тиллеромъ въ разговоръ, вращавшійся преимущественно около таможенныхъ сплетенъ, который, по незнанію моему, мало интересовалъ меня.

— Какъ? Бреди? произнесъ вдругъ старый Груббъ.— Не сынъ ли онъ маіора Бреди изъ Бредивиль, представителя Слито? Я люблю быть учтивымъ съ сыновьями членовъ парламента. Когда дло мое будетъ разбираться въ палат, не дурно имть ихъ на своей сторон, хоть я и знаю, что стоитъ только разказать это дло, и правота моя сама собой обнаружится. Итакъ, мистеръ Бреди, вы выхали взглянуть на море. Ну, молкете сказать вашему батюшк, маіору Бреди, когда увидитесь съ нимъ, что вы сдлали весьма пріятную протулку. Пожадуста, напомните ему обо мн. Мое имя Груббъ, капитанъ береговой стралки. Онъ, наврное, уже знаетъ мое дло.

— Отецъ мой, сказалъ я, умеръ, онъ былъ не маіоръ, а капитанъ Бреди.

— Капитанъ Бреди? Я зналъ и его. Онъ былъ членомъ парламента за Кашель, не такъ ли? Прекрасный былъ человкъ.

— Нтъ. Отецъ мой вовсе не былъ членомъ парламента. Онъ служилъ въ полку короля и умеръ въ Индіи.

— Такъ и есть! Онъ самый! Вдъ отецъ его былъ депутатомъ Лейтрима? Я зналъ ихъ обоихъ, и былъ, долдно-быть, очень хорошо знакомъ съ вашею маменькой. Если не ошибаюсь, она сестра Сэръ-Таддеуса Стандиша, депутата изъ Клера и….

— Мистеръ Груббъ, прервалъ капитанъ Думбльтонъ, слышавшій послднія слова,— разговоръ, кажется, опять сводите ея на ваше дло въ парламент. Я все еще не могъ сообщить въ точности всхъ подробностей представителю нашего графства, такъ ужь подождите, пожалуста, пока мы вернемся на берегъ.

— Во всякомъ случа мою мать звали не Стандишъ, а Биллингъ, замтилъ я.— Она утонула, когда остъ-индскій корабль Россшейръ слъ на мель около Цейлона.

— Такъ, такъ! подхватилъ капитанъ Думбльтонъ.— Мы съ вами хорошо это помнимъ. Вы были тогда въ Галл, Виндо, на Калипсо, а я въ Пенанг на Сирен. Еще посл ходили странные слухи, будто матушка ваша осталась жива, и ее видли гд-то.

— О, ради Бога! воскликнулъ я, протягивая къ нему руки:— скажите мн….

Въ эту минуту внезапное движеніе куттера сбило меня съ ногъ, и не успвъ ни за что ухватиться, я полетлъ черезъ низкія перила. Мн слышались смутные голоса, странный шумъ, будто жизнь изъ груди вырывалась. Я плавалъ хорошо. Оправившись отъ перваго потрясенія, я сталъ подниматься всми силами къ мерцавшему сверху зеленому свту. Но что же это падаетъ на меня, какъ стна, закрываетъ свтъ и давитъ меня внизъ подъ воду?…

— Ну, не далеко было до бды. Я не видалъ васъ, когда нырнулъ. Въ жизнь мою я, кажется, не радовался такъ, какъ. услышавъ крикъ съ куттера, что васъ вытащили. Бдный мальчикъ! Что бъ я сталъ длать? Да обо мн ли рчь? Что сталъ бы длать вашъ ддушка, вс друзья ваши, еслибы вы утонули на моихъ глазахъ? Слава Богу, другъ мой, слава Богу! Я общаюсь впередъ никогда не брать съ собой въ море, для удовольствія, никого: ни мущины, ни женщины, ни ребенка.

Такъ говорилъ добрый Джакъ, сидя подл моей койки.

Я вынырнулъ подъ бортомъ, на другой сторон куттера. Качнувшись въ мою сторону, Мерлинъ потопилъ меня, обратное движеніе снова высвободило меня, почти уже безжизненнаго. Одинъ изъ матросовъ на лодк увидалъ меня во-время, и ловко зацпивъ крюкомъ за мою одежду, вытащилъ на поверхность. Тутъ меня ухватили, втащили на палубу, растирали и грли, пока я, съ ужасными мученіями, не пришелъ, наконецъ, въ сознаніе.

— Надо намъ съ вами покориться необходимости. Коммандоръ, какъ мы его называемъ, не сталъ ждать, какъ только увидалъ что вы живы, а то я отправилъ бы васъ съ нимъ на берегъ и поручилъ бы ему возвратить васъ въ руки доктора Болля. Мы теперь спускаемся внизъ по берегу и сторожимъ одного проклятаго контрабандиста. Это настоящій, какихъ уже много лтъ не появлялось здсь, подъ начальствомъ одного Дрисколля, американскаго Ирландца. Если этотъ джентльменъ попадется мн на глаза, ему не легко будетъ уйти. Дло это не славное, Терри, но можетъ принести мн пользу, а очень нужно бы мн поустроить какъ-нибудь мои длишки.

Вечеромъ, когда я вышелъ на палубу, солнце садилось за Ватерфордскія горы и бросало послдніе лучи на колыхающееся море, все еще носившее слды недавней тревоги. Смуглые моряки, опять въ нарядныхъ синихъ курткахъ, чуть не встртили меня привтственнымъ крикомъ, когда кудрявая голова моя высунулась изъ каютнаго хода, а мистеръ Тиллеръ, усердно навщавшій меня весь день, пожаль мн руку такъ, что едва не сломалъ пальцы. Настала ночь. Мерлинъ все держался около берега въ тихой вод, при попутномъ втр. Я уснулъ крпкимъ, невозмущаемымъ грезами сномъ.

Боже! Что это? Куттерь ударился объ утесъ! Мы погибли! Въ одно мгновеніе я выскочилъ на палубу. Съ перваго взгляда я увидлъ, что Мерлинъ на всхъ парусахъ несется въ открытомъ мор, далеко отъ берега. Очевидно, какой-нибудь необыкновенный случай привлекъ весь экипажъ на передъ корабля, кром Тиллера и кормчаго.

Джакъ, съ зрительною трубкой въ рук, стоялъ подл стараго моряка, который, на колняхъ, приложивъ глазъ къ большому телескопу, глядлъ въ темноту. Вс остальные смотрли въ томъ же направленіи. На палуб чувствовался какой-то странный, срный запахъ, два матроса устанавливали на мсто одно изъ боковыхъ орудій.

Мистеръ Тиллеръ потиралъ руки въ великомъ удовольствіи.

— Хорошо, однако, будетъ, если мы захватимъ его съ цлымъ грузомъ водки, табаку, да, пожалуй, и шелку. Я, право, начинаю думать, что вы принесли намъ счастье. Держи тверже, Перксъ, я теперь угощу его настоящимъ, чтобы показать, что мы не шутимъ.

Вслдъ за словами мистера Тиллера, ослпительный блескъ освтилъ на минуту палубу, и пушка отскочила, бросивъ въ темноту гнвное посланіе Мерлина.

— Все идетъ! крикнулъ голосъ съ реи, гд стоялъ сторожевой матросъ:— и поднимаетъ задній парусъ.

— Ну, такъ надо поговорить съ нимъ серіозно. Гримотонъ, приготовь передовую пушку и пошли ядро къ самому его носу..

Посл долгихъ усилій, при помощи многихъ указательныхъ пальцевъ, я, наконецъ, разглядлъ шкуну, которая казалась мн побольше Мерлина. Она шла въ одномъ направленіи съ нами, только подъ втромъ.

— Я никого не вижу на палуб, прошепталъ Виндо,— кром одного человка около рулеваго. Но, я думаю, тамъ довольно разныхъ бродягъ. Онъ уходитъ отъ насъ, чортъ возьми! Надо остановить его. Готово тамъ, Гримстонъ?

— Готово! Надо только немножко взять въ сторону, чтобы хорошенько щелкнуть его.

Мерлинъ слегка повернулъ, Гримстонъ еще разъ взглянулъ на цль, опять яркая вспышка освтила тревожныя лица, судно задрожало, и вмст съ оглушительнымъ ревомъ восьмнадцати-фунтоваго орудія, въ воздух пронесся свистъ ядра и замеръ въ глухомъ, далекомъ звук.

— Славно, Гримстонъ, славно! Аршинъ двадцать не больше отъ носа, на второмъ рикошет, крикнулъ Виндо.— Однако этотъ мошенникъ и вниманія на насъ не обращаетъ! Ну, дымъ! Посторонись тамъ! Да что же онъ длаетъ?

— Поднимаетъ послдніе паруса и все идетъ въ томъ же направленіи.

— Мы только потеряли время съ этимъ вздоромъ. Теперь мы поподчуемъ тебя не на шутку! Бей ему въ носъ. Если полетятъ щепки, такъ самъ виноватъ.

Опять взревла длинная пушка. Сдержанное восклицаніе матросовъ показало мн, что ядро не попало въ цль. Шкуна все шла впередъ и все дальше уходила отъ Мерлина, который замедлялъ свой ходъ для выстрловъ.

— У него, кажется, не осталось въ запас ни одного паруса, сказалъ мистеръ Тиллеръ.— Не поднять ли и намъ вс свои? Втеръ усиливается.

— Попытайся еще разъ, Гримстонъ. Я самъ наведу орудіе.

И Виндо, въ великомъ волненіи, сталъ цлить на невозмутимую шкуну, которая теперь была уже несомннно признана за Сарру-Сейксъ изъ Бальтимора. Въ ту минуту какъ прикладывали фитиль, куттеръ вдругъ качнулся впередъ, и ядро, далеко не долетвъ до шкуны, ударило въ море, поднимая тучу брызгъ.

— Она все дальше уходитъ! Я готовъ потопить ее, если можно. Нагнать ее нтъ надежды, проговорилъ лейтенантъ Джакъ, стиснувъ зубы и прибавилъ къ рчи своей что-то весьма похожее на сильное ругательство.— Ну, мистеръ Гримстонъ, постарайтесь, бейте прямо!

Обмануло ли разстояніе стараго пушкаря, только ядро опять не долетло. Виндо снова самъ навелъ и нацдилъ пушку, и въ ту минуту когда Мерлинъ стоялъ тихо, крикнулъ: ‘пали!’ и снова ядро ударило въ море между нами и шкуною и пролетло, отскакивая, позади кормы ея, какъ видлъ я въ телескопъ по всплескамъ воды.

Шкуна, приснастившись по усиливающемуся втру, преспокойно опустила одинъ парусъ, какъ бы въ насмшку намъ. Мы, очевидно, упускали ее, тратя время на выстрлы. Все меньше оставалось надежды попасть въ нее, догнать ее не было уже почти никакой. Виндо прибавилъ ходу, надясь, что кто-нибудь изъ товарищей пересчетъ дорогу смлому контрабандисту, и что стрльба на мор привлечетъ вниманіе таможенной стражи.

— Она, кажется, идетъ къ французскому берегу, сказалъ мистеръ Тиллеръ.— Только я не понимаю, въ такомъ случа, зачмъ она держится такъ къ западу. Вдь не можетъ же Дрисколлъ надяться выгрузить товаръ свой на берегъ, когда мы за нимъ гонимся, и вс посты на сторож. Можетъ-быть, это лучшій ходъ его.

— Какъ бы то ни было, Тиллеръ, а намъ его не догнать, сказалъ Виндо.— Смотри какъ онъ идетъ! Молодецъ, что ни говори!

Приходилось, слдовательно, отказаться отъ надежды захватить ‘непріятеля’, какъ выражался старый Тиллеръ. Но Виндо, однако, несмотря на невроятность успха, ршился продолжатъ погоню и, по крайней мр, не терять шкуны изъ виду. Мн все это казалось весьма забавнымъ. Я не думалъ о бдствіи, которое бы случилось, еслибъ одно изъ нашихъ ядеръ ударило въ это одинокое судно, дробя дерево и желзо, и несчастныхъ бродягъ, прижавшихся за бортами и продолжающихъ, однако, путь свой. Я не видлъ блднаго, непреклоннаго человка, который, стиснувъ зубы и нахмуривъ брови, поглядывалъ то на свои паруса, то на темные бока враждебнаго куттера, откуда каждая вспышка могла возвстить гибель ему и всмъ его спутникамъ.

На разсвт я вышелъ опять посмотрть на Сарру-Сейксъ.

— Гд она теперь, мистеръ Виндо?

Съ неподдльною досадой на лиц, лейтенантъ указалъ на блое пятно, мелькавшее далеко на темномъ горизонт.

— Убгаетъ отъ насъ во всю прыть и, что хуже всего, идетъ прямо внизъ по Каналу, какъ будто къ Бресту, а можетъ-быть, и въ Бискайскій заливъ. Она теперь удаляется отъ ирландскаго берега, и если будетъ держать это направленіе, то должна пройти недалеко отъ Ландс-Энда. Мн нельзя упустить ее изъ виду. Мистеръ Дрисколлъ знаетъ свое дло. Если мы бросимъ его, онъ способенъ повернуть назадъ и попытаться еще разъ выгрузить свой товаръ, зная хорошо, что вс куттеры вышли сюда. Чортъ бы тебя взялъ, продолжалъ онъ, грозя кулакомъ,— я буду гнаться за тобой, пока ты не войдешь въ свои воды. Ну, праздники продолжатся для васъ дольше чмъ мы предполагали. Кажется, втеръ опять поднимается, если онъ будетъ довольно силенъ, такъ мы, пожалуй, еще нагонимъ его.

Цлый день въ мор, въ центр круга, на краю котораго, мелькая какъ крыло чайка, виднлся предметъ нашей погони! Корабли, по временамъ, появлялись и тонули опять за горизонтомъ, но вс глаза были обращены на одну лишь точку. Настала ночь, втеръ поднимался сильнй и сильнй, Мерлинъ несся на всхъ парусахъ, весь его остовъ стоналъ, какъ отъ боли, и пна кипла у кормы. Джакъ Виндо, встревоженный, боле обыкновеннаго рзкій и строгій, вступилъ въ совщаніе со своимъ надежнымъ помощникомъ: они ршили продожать преслдованіе, чтобъ ужь не ихъ была вина, если Сарра Сейксъ уйдетъ.

— Положимъ однако, она и остановилась бы теперь: не вижу что могли бы мы съ ней сдлать, если только у Дрисколля есть хоть какія-нибудь бумаги. Онъ можетъ сказать, что идетъ изъ Бальтимора въ Брестъ, и что ему просто вздумалось пройти Свернымъ проливомъ. Онъ способенъ на всякую штуку. Остается только предположить, что у него вовсе нтъ никакихъ бумагъ, которыми могъ бы очистить себя. Онъ несомннно былъ за нашею чертой, когда мы увидали его, и несмотря на наши выстрлы, не хотлъ остановиться. Нтъ, будьте уврены, онъ затялъ какое-нибудь темное, отчаянное дло, что-нибудь посеріозне табаку и водки.

Такъ разсуждалъ Джакъ, сидя за своимъ грогомъ, по временамъ онъ поглядывалъ на барометръ, и видя, что ртуть опятъ опускается, потиралъ отъ удовольствія руки, и съ вопросительнымъ взглядомъ на мистера Тиллера, бормоталъ:

— Можетъ-быть, еще и поймаемъ его. Да будетъ вамъ извстно, Тиллеръ, что я не убавлю ходу, пока мачты не будутъ въ опасности.

Такъ онъ и сдлалъ. Ночь эта была ужасна. Волны, колышащія Мерлинъ, были крупне тхъ, которыя прежде такъ пугали меня. По мр того какъ втеръ усиливался, надежда лейтенанта начинала оправдываться: разстояніе между нами и скутеромъ видимо уменьшалось. Къ вечеру слдующаго дня Сарра Сейксъ перемнила свое направленіе.

— Будь я проклятъ, если онъ нейдетъ назадъ въ Америку, проворчалъ старый морякъ у руля.— Мы прогуляемся по океану, молодой джентльменъ.

Пуще прежняго нахмурилось ли до лейтенанта, когда тучи, опустившись на море, стали изливать потоки дождя, и втеръ, срывая пну съ волнъ, разносилъ ее по воздуху тонкими брызгами. Однако вечеромъ шкуна все-таки была въ виду. На разсвт она оказалась все въ томъ же разстояніи. Матросы качали головой. Мистеръ Тиллеръ признался мн, сидя со мной внизу, что онъ былъ бы радъ, еслибы мы потеряли эту шкуну изъ виду.

— Пока она будетъ идти въ этомъ направленіи, говорилъ онъ, намъ нтъ надежды догнать ее. Какъ только втеръ утихнетъ, она совсмъ уйдетъ отъ насъ. Да еслибы мы и догнали ее въ такую погоду, нельзя будетъ подъхать къ ней въ лодк, а потопить ее мистеръ Виндо, я думаю, не ршится.

Появленіе Виндо прервало его соображеніе.

— Тиллеръ! воскликнулъ онъ:— этотъ негодяй смется надъ нами, онъ поднялъ американскій флагъ въ открытомъ мор. Видны отсюда полосы и звзды. Но во что бы то ни стало, я заставлю его показать его бумаги.

— Очень хорошо. Но имемъ ли мы право? Намъ нельзя остановить его здсь силой, вдь мы только таможенная стража.

— Такъ, или иначе, я потребую отчета у мистера Дрисколля.

Но гнвъ и воля человка смирились предъ голосомъ бури. Втеръ перешелъ въ ураганъ. Страшно бушевало взрываемое имъ море. Поминутно били волны чрезъ наше судно, словно хотли поглотить его. Подобравъ паруса, спустивъ верхнюю мачту, оно билось какъ утопающая птица. Наконецъ стало очевидно, что продолжать борьбу съ океаномъ было бы безуміе. Виндо приказалъ повернуть въ другую сторону. Три дня Мерлинъ качался подъ бурей, и миляхъ въ четырехъ отъ насъ, поднимаясь и опускаясь на громадныхъ волнахъ, все виднлся скутеръ. Все время я поневол сидлъ въ своей каморк и въ кают, которая стала всмъ моимъ міромъ, при свт лампы, за закрытыми ставнями. Я слышалъ плескъ воды о палубу, и тяжелые шаги, и стукъ канатовъ, лампа качалась взадъ и впередъ, стуча какъ маятникъ, вчно покрытая влагой, проникавшею всюду, остовъ корабля громко трещалъ, и ручейки, текущіе по стнамъ, доказывали, какую тяжелую борьбу выдерживалъ Мерлинъ. Находиться постоянно подъ угломъ сорока пяти градусовъ начинало представляться мн нормальнымъ условіемъ морской жизни. Пища наша становилась хуже съ каждымъ днемъ, и сть ее можно было лишь при уловкахъ и усиліяхъ, невообразимыхъ для непосвященнаго. Я видлъ что мы въ опасности, и хотя и не могъ опредлить въ чемъ она заключалась, видлъ уже изъ того, что Мерри, каютный слуга, постоянно плакалъ и пилъ огромное количество грогу. Послднее было довольно естественно, но первое вовсе не входило въ его привычки: не разъ случалось мн слышать, какъ рчи свои Дану, капитанову мальчику, приправлялъ онъ такими словами, отъ которыхъ у меня волосы становились дыбомъ. Виндо сознавался, что никогда еще не видалъ въ этихъ мстахъ такой непогоды, и что вынести ее могло лишь такое судно, какъ наше, ‘да вонъ тотъ проклятый янки’.

— А гд онъ теперь?

— Поврите ли? Онъ рядомъ съ нами. Мы не теряли его изъ виду ни днемъ, ни ночью все это время. Ни души не видно на немъ, кром одного человка на палуб, и стоитъ себ преспокойно. Нкоторые изъ нашихъ стариковъ просто начинаютъ бояться его и готовы счесть его за летающаго Голландца. Нтъ, продолжалъ онъ,— вамъ еще нельзя выходить на палубу, вс, кто не работаетъ, сидятъ внизу. Останьтесь здсь, другъ мой, и положите надежду на Того, Кто властвуетъ надъ землей и моремъ. У васъ сердце твердое, Богъ дастъ, мы еще будемъ когда-нибудь бесдовать о томъ какъ Джакъ Виндо зашелъ съ вами въ средину Атлантическаго океана въ безумной погон за соблазномъ дьявола.

— Да обратится въ ничто соблазнъ и ухищреніе дьявола, Господи Боже, спаси насъ, произнесъ съ иканіемъ голосъ изъ чулана. Виндо, знавшій чей голосъ, стиснулъ зубы и сжалъ кулакъ.

— Вамъ достанется за это, мистеръ Мерри!

— Достанется! Разв уже не довольно досталось намъ? О! мистеръ Виндо! Внемлите моимъ увщаніямъ! Избгайте пьянства и дурнаго общества! Пошли намъ миръ, о Господи!

Молитва была прервана ударомъ ремня по плечу, который лейтенантъ нанесъ изо всей силы, и мистеръ Мерри, сидвшій на полу въ своемъ чулан, ухватившись одною рукой за ножку стола, а въ другой держа стаканъ грогу, впалъ въ нервный припадокъ: молился и плакалъ, пока голосъ его, боле и боле невнятный, не перешелъ наконецъ въ храпніе.

Втеръ стихъ подъ конецъ третьяго дня. Шкуна расправила перья. Опять началась погоня, все также безуспшно. Дни однообразно шли за днями: плескъ воды о бока корабля, крикъ команды, стукъ канатовъ, вой втра, кругомъ бурливое море, а надъ нимъ срое небо, по которому несутся тяжелыя тучи, будто гонясь, какъ и мы, за какою-то недостижимою добычей. Мн пришла надежда, что, можетъ-бытъ, мы какъ-нибудь попадемъ въ Индію, ибо понятія мои о географіи были смутны, и одна постоянная мечта еще боле сбивала ихъ. Но надежда эта тотчасъ же была разрушена Джакомъ, которому я привыкъ уже поврять вс мои мысли. Мерлинъ быстро приблизкался къ берегамъ Новаго Свта.

— Мы у Ньюфаундленда, Терри, и дивимъ собою здшнихъ рыболововъ. Я боюсь, что не добьюсь ничего, буду осмянъ и, что еще хуже, получу выговоръ за то, что оставилъ свой постъ.

Кругомъ, куда ни взглянешь, суда разныхъ величинъ и видовъ стояли на якор, качаясь на волнахъ. Проходя мимо одного брика, я видлъ, какъ съ палубы его закидывали крючки и быстро вытаскивали рыбу изъ морской глубины. Впереди насъ шкуна скользила среди роя судовъ, на которыхъ ночью огни мерцали какъ красноватыя звзды въ морскомъ туман.

— Кончено! сказалъ мн Джакъ, когда я высунулся въ одно утро изъ своей каморки узнать что новаго.— Онъ уходитъ отъ насъ. Земля въ виду.

— Какая земля?

— Да американскій берегъ, должно-быть, окрестности мыса Кодъ. Была еще надежда, что какой-нибудь изъ нашихъ крейсеровъ изъ Галифакса, завернувшій сюда взглянуть на рыбаковъ, или такъ шныряющій зачмъ-нибудь, поможетъ мн захватить этого увертливаго мошенника. Да нтъ! Видно, не везетъ мн. Я только ужь изъ упрямства иду впередъ. Скоро намъ придется повернуть и идти чрезъ Атлантическій океанъ назадъ, къ доктору Боллю и его питомцамъ. Будетъ вамъ о чемъ поразказать дома, Терри. Надюсь только, что докторъ и вашъ ддушка не предадутъ меня суду за то, что я васъ похитилъ.

Лейтенантъ Виндо говорилъ правду. Туча, которую видлъ я поутру на горизонтъ, росла, и ширилась, и очерчивалась ясне. Повсюду встрчались намъ рыбачьи лодки, береговыя суда съ блоснжными парусами, вс признаки дятельной, процвтающей морской жизни. Наконецъ показались селенія, блые дома и церкви на берегу.

— Шкуна поворачиваетъ! крикнулъ сторожевой матросъ. И въ самомъ дл Сарра Сейксъ медленно обращалась къ намъ бокомъ. Вдругъ съ борта ея взлетлъ клубъ дыма, и когда онъ разсялся, мы увидла на ея бугшприт огромное знамя съ американскими звздами и полосами, разввающееся надъ зеленымъ флагомъ. Она длала знаки военному судну, стоявшему у берега, и оно тотчасъ же подняло паруса и пошло къ контрабандисту.

Джакъ и мистеръ Тиллеръ смотрли на все это въ зрительныя трубки, съ весьма недовольнымъ видомъ.

— Я хотлъ бы выразить ему мое мнніе, но намъ съ нимъ не сладить. Вонъ, онъ подаетъ знаки этому надутому янки, чтобъ онъ помогъ ему придраться къ намъ. Онъ способенъ еще считать себя обиженнымъ. Это можетъ взбсить человка! Задать такую сумашедшую гонку, чуть не потонуть на полпути, чтобъ быть осмяннымъ у береговъ Америки и наврное подвергнуться непріятностямъ, когда вернемся домой! Но длать нечего. Повернемъ назадъ, мистеръ Тиллеръ. Я не намренъ дожидаться ихъ придирокъ, а пожалуй, еще чего и похуже. Нтъ! Нтъ! воскликнулъ онъ сердито, когда стали поднимать флагъ на мачт:— спускайте! спускайте сейчасъ же!

Между тмъ военное судно и шкуна подошли другъ къ другу, поворачивая на востокъ, мы видли, какъ отъ послдней отчалила лодка и усердно стала подвигаться къ первому. У берега втеръ стихъ, но въ мор еще дуло порядочно, и куттеръ нашъ, на лучшемъ ходу своемъ, разскалъ волны съ быстротой двнадцати узловъ въ часъ.

— Не хлопочи понапрасну, мой другъ! Теперь наша очередь! проговорилъ Виндо, глядя въ трубку съ кормы.— Если желаешь поймать насъ, такъ пошли за нами шкуну. Какъ бы я радъ былъ, еслибы ты на это осмлился. Я бы, кажется, отдалъ годовое жалованье.

Дйствительно, военное судно, распустивъ вс паруса и поднявъ на мачтахъ множество значковъ, къ которымъ привлекало вниманіе частыми выстрлами, шло за Мерлиномъ, очевидно желая догнать его. Но это ему не удалось. Когда взошелъ мсяцъ, оно уже едва виднлось вдали, а къ утру пропало совсмъ.

Шестнадцать сутокъ въ мор! Какъ ненавистны стали мн сухари, и солонина, и бобы, и черный кофе, хотя киты и разныя птицы, и даже чортова-рыба и настоящая акула могли служить нкоторымъ развлеченіемъ. Прошло возбужденное, напряженное состояніе. Джакъ Виндо сидлъ за измреніями, журналами и отчетами. Но отчеты эти, сколько ни писалъ онъ ихъ, никогда не приходили къ концу, постоянно начинались сызнова и всегда почти въ клочкахъ летли со стола.

— Я бы скоре написалъ депешу о генеральномъ сраженіи, стоналъ онъ.— О! какой мн нагоняй будетъ! Я сидлъ подл него и глядлъ на него, сожаля искренно, что не могу помочь ему. Библіотека куттера была невелика. Главное мсто въ ней занимали: Морской календарь, Правила береговой стражи, Ршенія адмиралтейства, Нори, Искусство мореплаванія, Собраніе торговыхъ уставовъ, Жизнь Нельсона и Британскія знаменитости. Но уже на половин путешествія я прочелъ большую часть этихъ книгъ. Мн иногда приходило въ голову, что докторъ Болль, можетъ-быть, недоволенъ, а ддушка, пожалуй, безпокоится обо мн, но я никакъ не предполагалъ, чтобы наша участь могла внушать кому-нибудь серіозныя опасенія. Прошло уже около мсяца со времени моего отъзда. Тогда я не могъ вообразить себ, ибо самъ не испытывалъ еще, какъ безпрерывное, тщетное ожиданіе наполняетъ уныніемъ душу и убиваетъ наконецъ надежду.

VIII. Возвращеніе.

— Мы вс такъ рады вамъ, старый товарищъ! Никто ужь не надялся васъ видть въ живыхъ! Это отлично!

И капитанъ Буддикомбъ, стоя на нашей палуб, пока Мерлинъ бросалъ якорь въ Ковской бухт за сторожевымъ кораблемъ, все сызнова съ жаромъ пожималъ руку своему однокашнику.

— Да какъ же намъ было не считать васъ погибшими, мой милый Виндо? Сегодня 4-е мая. Васъ видли въ послдній разъ на высот Балликоштона, вечеромъ 5-го апрля. Тутъ поднялась такая буря, какой давно ужъ не бывало у насъ. Береговые жители говорятъ, что не запомнятъ такой непогоды. Въ самомъ ея разгар, поврежденный корабль, съ виду похожій на вашъ куттеръ, пошелъ ко дну близь Семи Мысовъ. На слдующій день другое судно, побольше, которое видли тамъ же, было прибито къ берегу у Горсъ-Эйланда. Его, конечно, сломали на дрова. Оно было, очевидно, американской постройки, нагружено ромомъ, водкой, табакомъ и французскимъ шелкомъ. На одной доск его, выброшенной на берегъ, стояли золотыя буквы: р, а, С, е, и, к, а на обломк лодки ея было написано: альтиморъ. Найденныхъ на этомъ судн тлъ никто не призналъ, но Раттрэ говоритъ, что судя по одежд и разнымъ признакамъ, это были французы и иностранцы. Мы знали, что вы гнались за Саррой Сейксь. Сопоставляя вс эти обстоятельства, какъ ни полагались мы на достоинство вашего куттера, однако, когда проходили дни за днями, недля за недлей, а о васъ все не было ни слуху ни духу, самые смлые пришли, наконецъ, къ одному заключенію. Во всхъ газетахъ только и рчи было, что о гибели куттера Мерлина, подъ начальствомъ лейтенанта Виндо, со всмъ экипажемъ. Мы привтствуемъ васъ, какъ вставшаго изъ могилы.

Джакъ Виндо слушалъ капитана, вытаращивъ глаза, потомъ положилъ себ на колни газету, которую держалъ въ рукахъ, и испустилъ продолжительный свистъ.

— р, а,— это окончаніе слова Сарра, проговорилъ онъ,— а С, е, и, к,— начало слова Сейксъ. Къ аьтиморъ, стоитъ только прибавить Б, чтобы вышло Бальтиморъ, такъ скажите же на милость, за кмъ же я гнался-то?

Онъ продолжалъ, словно читая бумагу:

— Скунеръ, тоннъ въ двсти восемдесятъ, длинный, глубоко сидящій въ вод, съ высокими, наклоненными мачтами, съ позолоченнымъ изображеніемъ женской головы, носъ тонкій, корма квадратная, обитъ мдью до оконъ. Если только это описаніе врно, такъ янки, за которымъ я гнался, какъ сумашедшій, по всмъ примтамъ, долженъ быть Сарра Сейксъ, изъ Бальтимора. Дальше. Командуетъ Михаилъ Дрисколлъ, дезертиръ королевскаго флота, уроженецъ Кинселя, а теперь гражданинъ Соединенныхъ Штатовъ. Ходитъ обыкновенно по свидтельству изъ Бостона въ Гавръ. Ну, объ этомъ, положимъ, я ничего не знаю: бумагъ ихъ мн видть не удалось. Гм…. Такъ вы думали, что мы погибли. Вотъ оно,— и Джакъ Виндо началъ читать газету въ томъ мст, на которое капитанъ Буддикомбъ указывалъ пальцемъ.— ‘Гибель куттера ея величества Мерлина со всмъ экипажемъ’, начало не дурно. ‘Къ сожалнію’, гм..’ ‘дальнйшія извстія’…. гм… ‘подтверждаютъ печальный слухъ’, гм… ‘о совершенной гибели…. Славный корабль,’ гм…. ‘достойный, но чрезмрно усердный офицеръ’, что такое значитъ: чрезмрно усердный? ‘Экипажъ изъ сорока пати человкъ, вдовы, сироты оплакиваютъ….’ гм….

Лицо его приняло грустное выраженіе, онъ продолжалъ читать про себя, всплеснулъ руками, уронилъ газету, слезы выступили на глазахъ его, онъ взглянулъ на меня, взялъ меня за руку и сказалъ:

— Терри, другъ мой, есть новости, касающіяся васъ. Пойдемте въ каюту. Буддикомбъ, вы, конечно, извините меня, если я оставлю васъ на нсколько минутъ. Это тотъ мальчикъ отъ Болля, о которомъ говорится въ газет, котораго ддъ, помните, докторъ Бреди. Такъ! Такъ! Благодарю васъ. Пойдемте, Терри. У всякаго свои испытанія. Наши съ вами начались рано.

Что-то въ его словахъ и пріемахъ встревожило меня. Я спросилъ его:

— Разв въ газет говорится что-нибудь о ддушк? Здоровъ ли онъ?

— Здоровъ, Терри…. здоровъ. Ему лучше теперь.— Джакъ Виндо плохо умлъ притворяться: онъ какъ-то странно покашливалъ, и слезы крались по его щекамъ.— Не спрашивайте меня. Надо еще узнать, правда ли это. Вдь вотъ, были же они уврены, что мы вс пошли ко дну, тому назадъ мсяцъ, а мы не потеряли ни одного человка. Какъ бы то ни было, я возьму отпускъ, и мы отправимся сегодня же вечеромъ съ коркскою почтой.

— Но что же такое неправда-то? Если ддушка здоровъ, значитъ, дурнаго нтъ ничего. Что говорится въ газет, капитанъ Джакъ?

— Я скажу вамъ, Терри. Только вы не врьте ни одному слову ихъ проклятыхъ росказней.

Я встревожился пуще прежняго. Онъ продолжалъ:

— Видите ли, газеты распустили слухъ, что мы погибли. Докторъ Болль написалъ вашему ддушк, что онъ отпустилъ васъ со мной. Ддушка вашъ, говорятъ, испугался, какъ и вс, этой глупой сказки, появившейся въ газетахъ. Вотъ, прізжаетъ онъ въ Дублинъ повидаться съ докторомъ Боллемъ, а отъ него отправляется къ береговымъ постамъ и покоя себ не даетъ…. Да что толковать объ этомъ, другъ мой? Мы въ нсколькихъ часахъ отъ Дублина. Мальчикъ укладываетъ ваше платье. Я послалъ взять мста, завтра я возвращу васъ къ доктору Боллю и безропотно снесу заслуженное наказаніе.

— Но что же пишутъ о ддушк? Да и зачмъ объ немъ пишутъ? Меня это ужасно тревожить. Скажите мн! Вдь надо же мн знать.

Джакъ Виндо поглядлъ мн прямо въ лицо своими большими глазами и заговорилъ голосомъ, исполненнымъ нжности, которая хватала меня за срдце.

— Пишутъ, что ддушка вашъ, Терри, былъ очень боленъ. У насъ никого бы не заинтересовало, боленъ, или здоровъ какой-нибудь сельскій докторъ. Но здсь лица, принадлежащія къ такъ-называемымъ ‘старымъ родамъ’, пользуются не малымъ значеніемъ. Цлые длинные столбцы посвящаютъ разсужденіямъ о вашемъ семейств, которыя вс вертятся на томъ предположеніи, что вы потонули на тринадцатомъ году возраста на злополучномъ Мерлин. Поднимаютъ вс старыя кости генераловъ, бароновъ и графовъ Бреди и О’Бреди, и для приличнаго заключенія статьи, поражаютъ стараго джентльмена апоплексическимъ ударомъ. Будьте уврены, что все это вздоръ. Что бы, однако, ни случилось, Терри, помните, что я вамъ другъ. У меня мало родства и связей, никакой нтъ надежды, кром себя самого, а вы еще мальчикъ, только вступающій въ жизнь, въ которой я, какъ видите, терплю неудачи, но что-нибудь да значитъ, даже много значитъ имть друга. Когда вы сдлаетесь львомъ и попадете какъ-нибудь въ сти, позовите Джака Виндо, и можете разчитывать на его зубы и на усердіе, съ какимъ готовъ онъ употреблять ихъ для васъ.

Одно изъ великихъ преимуществъ молодости, что горе ея не глубоко и не продолжительно. Оно горячо и порывисто, но солнце скоро разгоняетъ тучи. Должно-быть, о молодости сказано: ‘горе длится ночь, но радость приходитъ утромъ’.

Пока скакали мы въ почтовой карет съ Джакомъ Виндо, погруженнымъ въ соображенія и заботы, я почти вовсе забылъ свои опасенія и пришелъ къ убжденію, что вс эти дурные слухи такъ же безосновательны, какъ мои ночныя грезы.

Около девяти часовъ слдующаго утра, мы съ Джакомъ хали въ открытой телг къ Дублинскому предмстью, въ которомъ помщалось заведеніе доктора Болля. Джакъ Виндо былъ очень серіозенъ. Я замтилъ, что онъ съ кмъ-то говорилъ на почтовой станціи, и что лицо его вдругъ измнилось. Свъ подл меня, онъ взялъ меня за руку и сказалъ:

— Мы поспемъ во-время, Богъ дастъ, все еще уладится.

Когда мы подъхали къ старому дому, докторъ Болль встртилъ насъ въ дверяхъ. Во всхъ окнахъ виднлись головы. Всть о нашемъ спасеніи и прізд уже успла пройти по школ. Въ наружности доктора было мене величавости и боле доброты чмъ обыкновенно. Онъ протянулъ мн об руки.

— Ахъ, мистеръ Виндо! Какое тяжелое было намъ время! Мы выслушаемъ немного погодя повсть нашего юнаго Одиссея, пусть онъ прежде повидается съ ддомъ своимъ.

— Ддушка здсь? воскликнулъ я.— О! гд онъ? Пустите меня къ нему!

Докторъ съ Виндо переглянулись, и послдній шепнулъ:

— Я не сказалъ ему всего.

— Дло въ томъ, Бреди, началъ докторъ Болль, обращаясь ко мн и стряхивая соринки табаку съ своей рубашки,— дло въ томъ, что вашъ почтенный ддушка былъ боленъ, и теперь еще боленъ такъ серіозно, что доктора предписываютъ ему полнйшее спокойствіе. Ничмъ не слдуетъ волновать его, и всть о вашемъ прізд надо сообщить ему весьма осторожно, понемногу, въ теченіи дня. До нкоторой степени онъ уже подготовленъ къ добрымъ встямъ. Не безъ опасеній со стороны медиковъ, ему было сообщено, что возникаютъ сомннія, точно ли потонувшее судно было Мерлинъ. Ничто не можетъ сравниться со внимательностью семейства сэръ-Ричарда. Родная дочь не могла бы лучше ухаживать за больнымъ чмъ миссъ Бутлеръ. Столько въ ней заботливости, столько обдуманности въ ея года! Потерпите, мой юный другъ, сегодня едва ли не кризисъ его болзни.

Мало-по-малу я услышалъ всю исторію. Докторъ Болль писалъ въ Лохъ-на-Карр, что отпустилъ меня прокатиться по морю вдоль берега съ морскимъ офицеромъ, знавшимъ отца моего въ Индіи, и весьма опасается, не случилось ли чего, ибо прошли дв недли, а о куттер нтъ и слуху, были страшныя бури, съ тхъ поръ какъ видли его близь Ваккловскаго мыса, и носятся слухи о кораблекрушеніи на южномъ берегу. Ддушка мой тотчасъ же поскакалъ въ городъ. Оттуда онъ отправился вдоль берега, отъ одного поста къ другому, освдомляясь и сличая разказы моряковъ и поселянъ, пока не добрался до всста кораблекрушенія и той точки, съ которой видли, какъ Мерлинъ пошелъ ко дну. Онъ слишкомъ понадялся на свои силы: безпрерывные перезды, ходьба пшкомъ по утесамъ чрезмрно изнурили его. Какъ поглядлъ онъ на безмолвный океанъ, подъ которымъ спитъ на вки его возлюбленный мальчик, искра надежды угасла, и природа изнемогла. Моряки, сопровождавшіе его, отошли въ сторону, слыша его сдержанное рыданіе. Оглянувшись нсколько времени спустя, они не увидали его. Къ ужасу ихъ, оказалось, что онъ упалъ съ утеса и лежитъ внизу на взморь безъ чувствъ, и кровь течетъ по сдымъ волосамъ. Четыре дня находился онъ между жизнью и смертью, но онъ былъ крпкаго сложенія, натура взяла свое: сломанная рука срослась, и мало-по-малу онъ опять сталъ владть языкомъ. Онъ желалъ только одного: чтобъ его перевезли назадъ въ Лохъ-на-Карр. Слышали, какъ онъ во сн говорилъ о какой-то злой женщин, которой не достанется ни копйки, метаясь въ тревожныхъ грезахъ, онъ просилъ пощады своему внуку. Его донесли въ носилкахъ до берега, и онъ хорошо перенесъ перездъ до Дублина, поддерживаемый желаніемъ вернуться домой. Сэръ-Ричардъ Десмондъ взялъ старика въ свой домъ въ Меріонъ-Сквер, на время, пока онъ не оправится на столько, чтобы продолжать путь въ Лохъ-на-Карр. Какъ старикъ ни уврялъ всхъ друзей своихъ, что онъ жить не желаетъ, однако, съ другой стороны, онъ твердилъ, что не хочетъ умереть, пока не воротится въ свой домъ. За два дня до появленія Мерлина въ Ков, онъ, сидя въ покойныхъ креслахъ, читалъ газету. Вдругъ онъ вскрикнулъ: ‘Боже мой! опять появляется!’ и попытался встать. Слуга бросился къ нему, но старикъ лишился силъ и языка. Что такъ сильно потрясло его, никто не зналъ. Рука его крпко сжимала газету, и вс старанія взять ее долго были тщетны.

Вотъ что услышалъ я съ грустію. Внутренно я обвинялъ себя во всхъ страданіяхъ, которыя онъ перенесъ.

Я тотчасъ же отправился въ Меріонъ-Скверъ съ Джакомъ Виндо, который захалъ опять проститься со мной.

— Тутъ, говорилъ онъ, какъ я и ожидалъ, поднялась возня страшная. По всей вроятности, старые колпаки отставятъ меня отъ должности. Что жъ? бда не большая! Я и самъ вступилъ въ таможенную службу лишь отъ нечего длать, за неимніемъ лучшаго. Я поселюсь гд-нибудь подл васъ, Терри, когда старикъ оправится, а вы прідете домой на вакацію, гд-нибудь неподалеку отъ рчки съ форелями и въ виду моря. А пока, пишите мн аккуратно, и я буду увдомлять васъ, какъ идутъ мои дла. Вдь мы останемся друзьями, Терри, хоть я и причинилъ вамъ много горя, не такъ ли?

Въ отвтъ я молча пожалъ ему руку.

Мы только что повернули въ Скверъ, близь угла котораго находился домъ сэръ-Ричарда, какъ увидли Мориса Прендергаста, сходящаго съ его крыльца При первой встрч нашей онъ обнялъ меня, и потомъ, сидя со мной въ моей комнат, выслушалъ вс мои приключенія, но ни слова не сказалъ о томъ, что бываетъ у сэръ-Ричарда. Теперь онъ покраснлъ, смутился и потупилъ глаза, когда я воскликнулъ:

— Такъ вы навщаете ддушку! Вы очень добры, Морисъ! Надюсь, что всти добрыя?

— Я зашелъ къ сэръ-Ричарду по длу, отвчалъ онъ.— То-есть, мн нужно было видть его, или миссъ Десмондъ, по одному порученію, которое дала мн сестра…. попроситъ объ одной школ. Я не засталъ ихъ. Они оба ухали изъ города сегодня утромъ, и миссъ Бутлеръ тоже ухала. Доктору Бреди лучше, но онъ все еще очень боленъ.

— Останьтесь, мы пойдемъ домой вмст.

— Нтъ, благодарю васъ. Мн еще нужно зайти въ одно мсто, а докторъ отпустилъ меня только на два часа.

И онъ ушелъ скорыми шагами, засунувъ руки въ карманы, въ которыхъ, вроятно, ничего кром рукъ и не было, и наклонивъ голову, по своему обыкновенію. Джакъ Виндо поглядывалъ ему вслдъ, шагая взадъ и впередъ, пока я освдомлялся. Викентій, старый привратникъ, хоть рдко бывалъ въ замк, однако зналъ меня хорошо. Отворивъ намъ дверь, онъ вернулся, покачиваясь, къ камину, въ которомъ, несмотря на прекрасную майскую погоду, разведенъ былъ огонь, и постукивая по углямъ, началъ разказывать, пришепетывая:

— Видите ли, мистеръ Бреди, сэръ-Филиппъ говоритъ: ‘состояніе опасное, однако немного лучше, такъ онъ и сказалъ, Сэръ-Генри утверждалъ, что онъ очень поправился, то же говорилъ и Гревсъ. И долго разсуждали они, ученымъ манеромъ, тутъ на лстниц. Но по-моему сэръ-Филиппъ одинъ смыслитъ больше ихъ всхъ. Словомъ, у насъ въ дом точь-въ-точь какъ у мистрисъ Стефенсъ: то и дло ходятъ доктора въ черномъ плать съ большими золотыми цпочками, въ блестящихъ сапогахъ безъ скрипу. Да пусть ихъ ходятъ, лишь бы только поправили добраго старичка.

— А сэръ-Ричардъ съ семействомъ ухалъ, Викентій?

— Да, нежданно, негаданно, какъ всегда они узжаютъ. Еще вчера вечеромъ мусью Питти ни слова не слыхалъ объ отъзд. А сегодня сэръ-Ричардъ поднимаетъ его на зар и приказываетъ укладывать вещи, впрочемъ, что жалть этого хвасгуна-Француза. Мамзель, говорятъ, собирается отойти. Здоровье ея будто бы не выноситъ этихъ безпрерывныхъ перездовъ. Бдной миссъ Десмондъ и молодой хозяйк пришлось похлопотать. Он оставили при больномъ экономку, мистрисъ Випль. Она и сейчасъ у него въ комнат.

— Такъ скажите, что я зайду опять вечеромъ. Докторъ Болль будетъ пускать меня, когда я захочу.

— Слышалъ я, они говорили, что вы остановитесь здсь у насъ, какъ только ддушка вашъ станетъ оправляться. Имъ это миссъ Мери втолковала. Да сэръ-Ричардъ такъ спшно ухалъ, что не усплъ ничмъ распорядиться.

Идя домой съ Джакомъ Виндо, безпокоившимся, повидимому, не мене меня о человк, котораго никогда не видалъ, я сообщилъ ему вс подробности о семейств Десмондовъ.

— А кто былъ этотъ юноша, Терри, съ которымъ вы встртились на крыльц? спросилъ онъ.

— Школьный товарищъ, Морисъ Прендергастъ. Сынъ одного деревенскаго сосда.

— Не знаю почему, только онъ мн что-то не нравится, Терри. Не люблю я въ молодомъ человк такой задумчивости и осмотрительности. Онъ красивъ собой. Но есть что-то недоброе въ этихъ глубокихъ, черныхъ глазахъ и тонкихъ губахъ. Я сужу о людяхъ не лучше всякаго другаго, рано начавшаго жить своими силами, но мн кажется, что его физіономія какъ будто грозитъ какою-то опасностью. Пора мн, однако, проститься съ вами. Наша поздка, начавшаяся такъ скромно, сдлалась важнымъ событіемъ, надюсь, что она не будетъ имть послдствій, которыя могли бы заставить васъ пожалть о томъ, что познакомились со мной на рыбной ловл. Скажу напослдокъ, что я всегда буду интересоваться вашимъ будущимъ, и надюсь, что вы составите себ имя. Не обращайте вниманія, продолжалъ онъ, помолчавъ минуту,— на то, что я сказалъ о вашемъ товарищ Прендергаст. Очень можетъ быть, я и ошибся. Еще успете сдлаться подозрительнымъ и недоврчивымъ.

Онъ еще разъ пожалъ мн руку и пошелъ, но тотчасъ же вернулся напомнить мн убдительно, чтобъ я писалъ ему, не стсняясь почтовою платой, и сообщалъ бы всти о здоровьи доктора Бреди.

— Я пришлю вамъ мой адресъ, какъ только узнаю куда меня днутъ. Прощайте, Теренсъ. Дай вамъ Богъ счастья! Помните, что Джакъ Виндо будетъ вамъ всегда, если не сильнымъ, то врнымъ другомъ.

Онъ пошелъ отъ меня легкимъ, упругимъ шагомъ и скрылся за угломъ.

Нсколько дней произвели большую перемну въ моихъ мысляхъ. Пришла забота. Теперь была дйствительная причина къ безпокойству, вовсе не похожему, какъ я сознавалъ, на мечтательную тревогу, такъ долго владвшую моимъ умомъ. Добрый старикъ, который такъ любилъ меня, который выходилъ меня съ такою нжностью…. можетъ-быть, никогда уже я не увижу его. Я не спрашивалъ что будетъ со мною, но мысль, что я, хоть и невинно, былъ причиной его болзни, вызывала во мн неотступныя угрызенія совсти. Я начиналъ чувствовать бремя, отъ котораго даже молодость не избавлена. Утромъ и вечеромъ я аккуратно ходилъ справляться о больномъ въ теченіи не помню сколькихъ дней. Я слышалъ отзывы докторовъ или отъ Викентія, или отъ самой мистрисъ Випль, которой шелковое платье, блый чепецъ и воротничокъ были столько же жестки и угловаты, сколько сама она была кругла и мягка. Ддушка медленно, очень медленно выходилъ изъ забытья, столь близкаго къ смерти, сознаніе возвращалось, и, по мннію мистрисъ Випль, онъ скоро бы оправился, еслибы только умъ его былъ спокоенъ. Но онъ вчно тревожился о какихъ-то людяхъ, которыхъ мистрисъ Випль считала порожденіями его фантазіи. Ему казалось, что какая-то женщина приходитъ смущать его, отнимать у него сына, или внука, разрушить весь Лохъ-на-Карр. Точно какая-то вдьма. Тогда онъ, бдный, начиналъ такъ бредить и метаться, что ему опять становилось хуже.

Однажды Викентій отворилъ мн дверь съ веселымъ видомъ, который приготовилъ меня къ добрымъ встямъ.

— Сэръ-Филиппъ и вс они согласились, что вашему ддушк сегодня гораздо лучше. Онъ даже хотлъ встать и хать въ деревню съ вечернею почтой. Сэръ-Филиппъ говоритъ, что посмотритъ сегодня вечеромъ, нужно ли продолжать ему прежнее лкарство. Капли такія даютъ. А лучше-то ему стало все оттого, что начинаетъ думать, не уцлли ли вы какъ-нибудь. Его понемногу приготовляютъ къ всти, что вы живы и здоровы. Да, право, я думаю, еслибы показать васъ ему сію же минуту, онъ бы совсмъ оправился. Вдь, что вы здоровы и живы, въ этомъ, какъ увидишь васъ, нельзя сомнваться.

Первая комната больнаго, какую доводится видть, оставляетъ въ памяти глубокое впечатлніе. Стклянки на камин, пузырьки и бутылки на стол, полусвтъ, осторожныя движенія, сдержанные звуки, нарушающіе по временамъ тишину. Я словно теперь вижу ддушку, какъ увидлъ его въ растворенную дверь, сидящимъ въ покойныхъ креслахъ, въ знакомомъ мн халат синяго бархата съ потускнвшимъ поясомъ изъ серебряной тесьмы. Сдые волосы выпадали изъ-подъ маленькой шапочки, одна нога лежала на подушк, лицо было худо и воспалено, взглядъ тревоженъ и жаденъ.

— Такъ говорили, что онъ сегодня же прідетъ сюда, мой милый мальчикъ? Благодареніе Богу за такую великую милость!

Онъ замолчалъ, сложилъ исхудалыя руки и поднялъ глаза къ небу.

— Да, докторъ, говорили, это врно. И сэръ-Филиппъ еще прибавилъ, ‘если молодой джентльменъ прідетъ сегодня же вечеромъ, такъ впустите его пожелать доброй ночи. Но только скажите моему старому другу, говорилъ сэръ-Филиппъ, что я очень разсержусь, если онъ будетъ его удерживать. Это было бы вредно для нихъ обоихъ.’

— Когда же ждутъ его? Если онъ выхалъ днемъ, такъ долженъ бы, кажется, уже быть здсь.— Онъ взглянулъ на старые золотые часы, лежавшіе на стол подл него.— О, я тотчасъ же оправлюсь, какъ только увижу его!

Я слышалъ его тревожные разспросы, видлъ его лицо, между чмъ какъ мистрисъ Випль, обращаясь къ двери, будто прислушиваясь, удерживала меня знакомъ, выражавшимъ необходимость осторожности.

Вскор затмъ я сидлъ у его ногъ, и онъ обнималъ руками мою голову, лежавшую у него на колнахъ. Увы! Одна изъ рукъ его была согнута и холодна и едва способна двигаться. Лицо его перекосилось на одну сторону, углы рта опустились внизъ, говорилъ онъ съ трудомъ. Но для меня довольно было сидть подл него, видть его, отвчать на пожатіе его руки, слушать прерывистыя слова, въ которыхъ высказывалъ онъ всю свою нжность.

Лтняя вакація была такъ близка, когда, по ршенію докторовъ, ддушка мой оказался въ силахъ хать въ Лохъ-на-Карр, что предложили отправить меня съ нимъ. Случалось ли когда-нибудь, чтобы школьникъ изъявилъ несогласіе на продленіе праздниковъ дольше положеннаго времени?

— Докторъ Болль не видитъ никакой причины не отпустить его, говорилъ сэръ-Филиппъ,— а вамъ онъ, кажется, приноситъ больше пользы чмъ вс мы.

Каждый день я посщалъ знакомую комнату. Наконецъ старикъ на столько оправился, что могъ сойти внизъ при нкоторой помощи, а потомъ сталъ выходить и на скверъ погулять, опираясь на мою руку, слабымъ, медленнымъ шагомъ. Въ немъ произошла большая перемна. Мы сдлались больше чмъ друзьями. Со времени моего злополучнаго мореплаванія, онъ начиналъ тревожиться, какъ только не видлъ меня подл себя, а если я опаздывалъ нсколькими минутами, онъ, по выраженію мистрисъ Випль, совершенно изъ себя выходилъ. Лучше всего было намъ, когда онъ сидлъ въ своихъ покойныхъ креслахъ, а я, на скамейк у ногъ его, читалъ ему какую-нибудь книгу, сознавая, что глаза его обращены на меня, и чувствуя на плеч своемъ его руку.

День возвращенія нашего въ Лохъ-на-Карр также памятенъ мн. Мы похали изъ Дублина съ почтой. На послдней станціи почталіонъ, выводя лошадей, снялъ шапку передъ ддушкой и воскликнулъ:

— Дай Богъ здоровья вашей чести и молодому джентльмену. Вс ждутъ васъ въ город. Богу извстно, какъ плохо приходилось безъ васъ бднымъ.

Когда мы остановились у Десмондовой гостиницы, предъ ней на улиц толпились и старые и малые, ректоръ, священникъ и викаріи вышли привтствовать доктора и подняли радостный крикъ, увидвъ въ карет лицо его. Но когда онъ вышелъ и пошелъ, хромая, сквозь толпу къ лохъ-на-каррскому экипажу, водворилась тишина, прерываемая лишь пощелкиваніемъ языкомъ и короткими вздохами, которыми Ирландцы обыкновенно выражаютъ удивленіе и жалость. Дйствительно, онъ очень измнился. Ослабвшіе нервы его не вынесли этихъ изъявленій сочувствія и уваженіл: пока сосди и знакомые пожимали ему руку, я почувствовалъ, что другая, больная рука его дрожала, и слезы потекли по его лицу.

— Благодарю васъ, юноши и двицы, и васъ, добрые друзья мои. Видите, я привезъ его съ собой. Можетъ-быть, мы еще опять повеселимся въ Лохъ-на-Карр, когда я немного окрпну.

Среди привтствій и благословеній народа, старая кобыла, возбужденная къ необычайной живости ударами кнута, которые старый Данъ наносилъ ей безсознательно въ своемъ волненіи, побжала по большой улиц. Вскор затмъ Данъ торжественно пронесся мимо свиней и ребятъ и подъхалъ къ двери стараго дома, гд собралась вся прислуга встрчать хозяина.

Я не могъ отдлаться отъ угрызеній совсти, будто я всему причиной, и они еще усилились отъ нмыхъ упрековъ, которые, какъ мн представлялось, читалъ я на лицахъ нашихъ сосдей.

IX. Правда наконецъ.

Нкоторое время казалось, что докторъ оправится, но силы, какъ будто возвращавшіяся, пропали снова, и онъ остался хворымъ старикомъ, не жалующимся на свое состояніе. Лицо его приняло прежній видъ, онъ могъ ходить и владть рукой, но походка его была слаба и медленна, и въ наружности замчалась какая-то неопредленная, грустная задумчивость. Иногда, по полученіи почты, онъ казался боле обыкновеннаго унылымъ, сидлъ въ своей комнат, рылся въ бумагахъ и что-то писалъ. Странные постители являлись въ домъ, видлись съ нимъ наедин, и уходили. Повренный нашего семейства, мистеръ Бетсъ, жилъ у насъ по нскольку дней и имлъ продолжительныя свиданія съ кильмойльскимъ адвокатомъ. Въ воздух носилось что-то таинственное, что-то недоброе, давившее всхъ насъ. Часто я улавливалъ взглядъ ддушки, остановившійся на мн съ такою заботой, съ такимъ состраданіемъ, что на меня находилъ страхъ, словно грозило мн какое-то несчастіе, тмъ боле ужасное, что я и не догадывался въ чемъ могло оно состоять. Я уходилъ тайкомъ въ свою комнатку, и спрашивалъ себя что все это значитъ, и глядлъ на копію съ портрета матери, висвшую у меня въ изголовьи, а потомъ, подъ вліяніемъ господствовавшаго во мн чувства, пробирался внизъ, въ большую, пустую комнату, и смотрлъ на первоначальный портретъ той, которую, никогда не видавъ, я такъ сильно любилъ.

Разъ, въ лтній вечеръ, ддушка сидлъ посл обда съ мистеромъ Бетсь. Я вернулся съ прогулки по берегу рки и проходилъ чрезъ переднюю, какъ вдругъ услышалъ голосъ Бетса.

— Я на вашемъ мст все сказалъ бы ему. Онъ въ такихъ лтахъ, что можетъ выслушать правду. Позовите его и скажите. Если хотите, я выйду и оставлю васъ однихъ.

Я стоялъ у дверей, сердце мое билось сильно, губы раскрылись, грудь колыхалась.

Послышался голосъ ддушки, встревоженный и тихій.

— Да, Бетсъ. Ему слдуетъ узнать все, пока я еще живъ. Но зачмъ же такъ скоро? Зачмъ такъ рано омрачать жизнь его? Бдный мальчикъ! Довольно у него горя впереди!

Я вошелъ въ комнату и сказалъ такъ спокойно, какъ только могъ:

— Право, ддушка, мн легче было бы выслушать что хотите чмъ видть васъ больнымъ и испытывать какой-то неопредленный страхъ, какъ теперь. Испытайте меня, вы увидите, какъ я все перенесу. Я крпокъ и здоровъ. Если есть что-нибудь такое, что нужно мн знать, такъ лучше скажите мн прямо, теперь же.

Лицо ддушки приняло озадаченное, нершительное выраженіе. Мистеръ Бетсъ сидлъ, держа въ рукахъ стаканъ и глядя на заходящее солнце сквозь красное вино, наполнявшее его до половины.

— Конечно такъ, старый другъ мой, сказалъ онъ.— Теренсу четырнадцатый годъ на исход, онъ великъ и крпокъ для своихъ лтъ. Рано или поздно все выйдетъ наружу, а мальчикъ уже подозрваетъ что что-то не ладно.

— Ну, вздохнулъ старикъ,— пойди въ кабинетъ, Терри и принеси сюда мою шкатулку.

Въ одну минуту старая, обитая мдью шкатулка, розоваго дерева, надъ которою онъ такъ часто и подолгу сиживалъ, очутилась предъ нимъ. Ддушка выбралъ ключъ изъ связки, висвшей у него на черной лент, отперъ шкатулку, поднялъ крышку, и подавивъ пружину, открывавшую секретное отдленіе, вынулъ пачку писемъ. Дрожащею рукой и странно хмурясь, взялъ онъ изъ этой пачки пакетъ, завернутый въ клеенку, и сталъ его осматривать, словно хотлъ удостовриться, не ошибся ли. въ этомъ пакет были два письма, пожелтвшія отъ времени, на которыхъ еще виднлись остатки чернаго сургуча! Я тотчасъ же почувствовалъ, что въ этихъ письмахъ заключается разгадка тайны, такъ долго тревожившей меня. Онъ подалъ мн одно изъ нихъ.

— Прежде чмъ ты прочтешь это письмо, я долженъ сказать теб нсколько словъ. Нтъ, Бетсъ, останьтесь, пожалуста. Вы знаете все, а этому бдному мальчику понадобится вашъ совтъ, когда меня не станетъ. Я серіозно желаю, чтобы вы остались здсь. Возьми это письмо, Терри, и попробуй разобрать почеркъ, которымъ написанъ адресъ.

Я взялъ письмо, на немъ снаружи было написано четкимъ, прямымъ почеркомъ: ‘Доктору Бреди, Бредистоунъ Гоусъ, Лохъ-на-Карр, Ирландія.’ Внизу въ углу: ‘М. Б.’ А сверху: ‘Для подачи Могуномъ по прізд.’ Я прочелъ этотъ адресъ, и ддушка продолжалъ:

— Письмо это отъ твоей матери, дитя мое, отъ вдовы моего сына, а твоего несчастнаго отца. Ты слышалъ, какъ онъ умеръ въ Индіи, когда ты былъ еще младенцемъ. Ты слышалъ также, что мать твоя утонула на берегу Цейлона когда корабль, на которомъ она хала въ Европу по смерти мужа, ударился объ утесы. Я вернусь немного назадъ. Отецъ твой былъ мой единственный сынъ. Я надялся, что онъ современемъ поселится на мое мсто здсь, въ этомъ старомъ дом, женится на двушк изъ своего народа и отойдетъ къ покою на рукахъ своихъ дтей, когда мои кости давно уже будутъ лежать въ земл съ останками нашего несчастнаго рода. А вотъ я сижу здсь, больной, разбитый, одинокій старикъ, ни отъ кого мн нтъ утшенія, кром тебя, и вс мои надежды погребены въ его далекой могил. Посл обычной службы дома, онъ отправился съ полкомъ своимъ въ Индію за отличіе на войн, которую мы тамъ вели, получилъ чинъ капитана и шелъ такъ хорошо, что я началъ думать — помните, Бетсъ,— не придетъ ли и для насъ лучшее время, и принялся за работу, чтобъ очистить для него Лохъ-на-Карр отъ долговъ, лежавшихъ на немъ. Объ этомъ нечего еще говорить съ тобой, Терри. Со всхъ сторонъ я слышалъ хорошіе отзывы о моемъ сын: какой онъ храбрый, добрый, простодушный и благородный. Вс говорили о немъ съ похвалой, и сердце мое исполнено было благодарности ко Всевышнему, который далъ мн его. Каждое письмо, получаемое мной, отправлялось въ замокъ, и глаза Мери Десмондъ сіяли, читая писанныя имъ строки, каждой газет, гд упоминалось его имя, каждому отзыву, который я слышалъ о немъ, искренно радовались въ замк. Хотя Десмонды теперь люди знатные въ сравненіи съ нами, однако было извстно, что съ ихъ стороны не будетъ препятствія къ браку его съ милою двушкой, которую, какъ вс мы думали, онъ любилъ столько же, сколько и она его. Отецъ ея слышатъ не хотлъ о помолвк и не позволялъ имъ писать другъ другу, однако онъ изъявилъ свое согласіе на этотъ бракъ. Сынъ его, занимающій важную гражданскую должность въ Индіи, писалъ домой, что нтъ на свт человка лучше Джака Бреди, и что онъ будетъ отъ души радъ, если сестра выйдетъ за него замужъ. Слово не было еще дано ни съ той, ни съ другой стороны, но мы вс считали это дло ршенымъ. Гд могъ онъ найти такую добрую, такую прекрасную двушку, такъ пригодную для него во всхъ отношеніяхъ, какъ миссъ Десмондъ, которая сидла съ отцомъ въ скучномъ старомъ дом, вмсто того чтобы веселиться, вызжать на балы и вечера, искать общества, которому она была бы украшеніемъ, и все изъ любви къ нему? Я тогда былъ совершенно счастливъ. Даже докучливость Дика Бутлера, и открыто высказываемое имъ намреніе жениться на своей кузин Мери, и безумныя пари, и выходки его, ни на минуту меня не заботили. О! какъ считалъ я дни до его возвращенія! Однажды, года за два до твоего рожденія, Терри, пришло ко мн письмо, писанное его знакомымъ почеркомъ. Въ немъ были всти, которыя удивили и огорчили меня. Ни слова не слыхали мы до тхъ поръ о томъ, что отецъ твой собирался жениться, а вдругъ самъ онъ пишетъ, что встртилъ недавно одну двушку на балу въ Каунпор, и что они теперь отправляются въ горы провести тамъ медовый мсяцъ, что словами нельзя описать ея красоты, что она прелестнйшее существо во всей Индіи, а его считаютъ счастливйшимъ изъ людей, что у ней, правда, нтъ состоянія, но что отецъ ея старый, заслуженный офицеръ. Затмъ началось описаніе всхъ прелестей этой шестнадцатилтней двочки, которой, какъ онъ уврялъ, всякій далъ бы двадцать лтъ, такъ какъ она родилась и выросла въ Индіи. Объявленіе въ газет подтвердило ужасную новость. Я не ршался подходить къ замку: мысль о встрч съ Мери Десмондъ была мн невыносима. Но бдная двушка знала не хуже меня когда письма изъ Индіи получались въ селеніи, и въ тотъ же вечеръ, пока я раздумывалъ какъ сообщить ей это извстіе, послышались у подъзда колеса ея коляски. Не усплъ я уйти, какъ она уже стояла предо мной съ улыбкой и краской на честномъ лиц, отражавшемъ вс движенія души, въ которой не было тни притворства и хитрости. Зоркій взглядъ ея тотчасъ же замтилъ мое смущеніе. Прижавъ одну руку къ сердцу, а другою обнимая меня, она склонила голову ко мн на плечо и прошептала: ‘Боленъ онъ? Скажите мн, не то я умру.’ — Не стану пересказывать нашего разговора. Отъ нея нельзя было отдлаться. Меня такъ испугало ея возрастающее волненіе, необыкновенное въ характер, отъ природы спокойномъ, что я понемногу разказалъ ей все. Она выслушала, прильнувъ головой ко мн на грудь и обнимая меня руками, не проронивъ ни одного слова. Все время слышался лишь мой голосъ, да біеніе ея бднаго сердца. Когда я кончилъ, она попросила меня показать ей письмо. Я далъ ей его. Она взяла и отошла къ окну, потому что уже смеркалось. Въ конц несчастный сынъ мой писалъ: ‘Сообщите миссъ Десмондъ о моемъ счастьи и скажите ей, что я искренно порадуюсь, когда какой-нибудь счастливецъ завладетъ ея прекрасною рукой, хотя и не думаю, чтобы могъ найтись человкъ, достойный ея. Я всегда буду питать сердечную привязанность и уваженіе къ подруг моего дтства, которой надюсь когда-нибудь представить мою милую Мери.’ Я видлъ, что она глубоко взволнована. Письмо выпало изъ рукъ ея на полъ. Отворотившись, она протянула мн руку, сказала: ‘Дорогой докторъ, ужъ поздно, мн пора домой, прощайте!’ и вышла въ переднюю. Вслдъ за тмъ я услышалъ тяжелое паденіе. Бдная двушка упала въ обморокъ. Но зачмъ останавливаюсь я на этомъ? Она теперь въ лик ангеловъ небесныхъ, далеко отъ всхъ заботъ и волненій. Дикъ Бутлеръ былъ ей хорошимъ мужемъ, на сколько могъ, но когда она умерла посл рожденія маленькой Мери,— мы съ вами, Бетсъ, знаемъ, какъ онъ опрометью бросился въ омутъ. Скоро начали доходить до меня извстія изъ Индіи, которыя мн вовсе не нравились. Прежде отецъ твой никогда почти не бралъ у меня денегъ, теперь начали являться требованія, оправдываемыя расходами на обзаведеніе и хозяйство. Приходится, говорилъ онъ, держать домъ, жена привыкла къ жизни роскошной и т. под. Писали въ газетахъ о его великолпныхъ праздникахъ, о балахъ и вечерахъ, которые давала жена его, о ея брилліантахъ, лошадяхъ и серебр. Все это отзывалось на бдномъ Лохъ-на-Карр. Счеты росли, являлись все чаще, такъ что наконецъ, о Господи! я сталъ бояться почты. Въ письмахъ его произошла перемна, которая мн не правилась. Онъ писалъ то легкомысленно безпечно, то уныло. Мало-по-малу онъ начиналъ сознаваться, что въ солнц его есть пятна, что жена его дйствительно неблагоразумна и расточительна и слишкомъ любитъ увеселенія. ‘Но вдь она ребенокъ’, говорилъ онъ. Еслибъ я могъ отвезти ее въ Англію, я бы завтра же отдалъ ее въ школу. Но теперь она въ такомъ положеніи, что я безпокоюсь за нее и ни въ чемъ не могу ей перечить. Двушки, воспитанныя въ Индіи, обыкновенно бываютъ избалованы туземными няньками. Такой замчательной красавиц, какъ Мери, очень естественно доставляетъ удовольствіе чтобы за ней ухаживали, а это иногда можетъ нагнать хандру на такого ревнивца и гордеца, какъ я.’ Я вижу, ты блднешь, Терри. Но если я началъ, такъ скажу теб все, какъ есть. Бетсъ, дайте ему стаканъ вина, это подкрпитъ его и дастъ силы дослушать мой разказъ. ‘Наконецъ, переписка наша сдлалась не такою, какая должна быть между сыномъ и отцомъ. Вс надежды и планы мои на будущее, при которыхъ я, разумется, лишь его имлъ въ виду, рушились, я былъ принужденъ написать ему, что не имю средствъ удовлетворять его требованіямъ, что могу дать ему 300 фунтовъ въ годъ да деньги, накопившіяся въ его малолтство, если пожелаеть ихъ, но что затмъ ничего не останется на улучшенія въ хозяйств и весьма немного мн самому.

— Это такъ дйствительно, прервалъ мистеръ Бетсъ,— да капитанъ и самъ не могъ не знать этого.

— Ахъ, Бетсъ, не будемъ къ нему слишкомъ строги. Вспомните, съ кмъ имлъ онъ дло, и какъ она вполн завладла имъ. Признаюсь, когда онъ въ одномъ письм спросилъ меня, не могу ли я прислать ему разомъ окладъ его за десять лтъ, посл того какъ я уже переплатилъ за него безъ малаго 4.000 фунтовъ, я потерялъ терпніе. Я отказалъ ему наотрзъ. Послдовало нсколько укоризненныхъ писемъ, въ нкоторыхъ изъ нихъ и смысла не было, затмъ молчаніе, которое разршилось слезами при всти о его смерти.

Старикъ замолчалъ на минуту, и потомъ продолжалъ:

— Ты только-что родился тогда. Въ то время письма изъ Индіи шли сюда по нскольку мсяцевъ. Когда я узналъ о твоемъ рожденіи, сердце мое смягчилось: добрый другъ мой Бетсъ досталъ нсколько денегъ, и я послалъ ихъ твоему отцу. Но он опоздали и пропали даромъ, какъ уже столько пропадало прежде. Единственнымъ утшеніемъ было мн, что за нсколько дней до извстія о его смерти я получилъ отъ него нсколько строкъ, въ которыхъ онъ просилъ у меня прощенія. Я и не думалъ тогда, что эти строки писалъ онъ со смертнаго одра своего. Онъ говорилъ, что желалъ бы вернуться домой, но что его едва ли выпустятъ изъ Индіи, что здоровье его нсколько разстроилось. ‘Если меня не станетъ, продолжалъ онъ, вы, я знаю, не оставите вдовы моей и бднаго мальчика. Мери нуженъ человкъ съ очень энергическимъ характеромъ, чтобы могъ сладить съ ней. Она не можетъ понять, что не вс мы такъ богаты, какъ нкоторые изъ здшнихъ набобовъ, или какъ думаютъ здсь о нкоторыхъ молодыхъ офицерахъ, губящихъ себя въ нсколько лтъ. Ей полезно будетъ посмотрть, какъ порядочныя женщины въ Англіи воспитываютъ своихъ дтей.’ Ахъ! другъ мой, это грустная исторія и все грустне становится.

Онъ опять остановился и взглянулъ на мистера Бетса, который сидлъ молча въ густвшемъ лтнемъ сумрак, облокотившись на столъ.

— Ты понимаешь, Терри, я ничего не зналъ о твоей матери, исключая того, что можно было видть изъ портрета, который онъ прислалъ къ намъ вмст съ своимъ. Достаточно было взглянуть на этотъ портретъ, чтобы понять, какъ подобное лицо могло заставить бднаго сына моего все забыть. Затмъ пришло извстіе о его смерти.

Опять замолкъ ддушка, слезы текли по исхудалой щек его. Нкоторое время длилось молчаніе. Онъ снова заговорилъ:

— Агентъ твоего отца написалъ мн, что онъ взялъ мста на корабл для твоей матери, съ ребенкомъ ея и прислугой, и выдалъ ассигновку на меня въ 300 фунтовъ на уплату расходовъ перезда. Что имущество, какое оказалось у отца твоего, будетъ продано, но что у него много долговъ, на покрытіе которыхъ потребуется значительная сумма, о чемъ вс подробности будутъ мн сообщены въ свое время. Нечего смущать тебя этими подробностями: и безъ того уже тяжело. Богу извстно, какъ считалъ я дни до прізда твоей матери съ ея ребенкомъ, съ тхъ поръ прошло теперь ужь двнадцать лтъ. Наконецъ ты пріхать, но безъ матери.

— Да, я знаю, что она утонула, моя милая, несчастная мать! прервалъ я.

— Терри, не огорчай меня. Мн и безъ того тяжело. Бетсъ, какъ мн продолжать? Ну, длать нечего. Возьми это письмо, Терри, прочти его, и да утшитъ тебя Богъ.

Старикъ закрылъ лицо руками, облокотившись на столъ.

Письмо, какъ я уже сказалъ, пожелтло отъ времени, чернила поблднли, но почеркъ былъ такъ четокъ и рзокъ, что подойдя къ окну, я могъ прочесть его безъ труда. Вотъ что я прочелъ:

Россшейръ, въ мор 18-го мая.

‘Любезный свекоръ, вы были уже приготовлены къ всти о смерти бднаго Джака и о томъ, что я, по его желанію, прізжаю съ ребенкомъ моимъ къ вамъ на житье. Съ тхъ поръ какъ сла на корабль, я чувствовала себя очень дурно, но теперь мн лучше. У насъ на корабл очень хорошее общество. Джакъ оставилъ меня въ очень плохомъ положеніи, и я была принуждена занять Богъ знаетъ сколько рупій. Но не въ этомъ дло. Я теперь думаю о томъ, что мн вовсе не слдовало узжать изъ Индіи. Вы понимаете, что бракъ мой былъ для меня весьма невыгоденъ. Я могла сдлать самую блестящую партію. Но я такъ любила вашего сына, что забыла все остальное, и будучи молода и неопытна, никакъ не думала, что онъ ршился бы сдлать мн предложеніе, не имя средствъ жить какъ слдуетъ. Оказалось потомъ, что онъ совсмъ бденъ. О! вы не можете себ представить какъ я страдала. А въ послднее время, какъ началъ онъ слишкомъ много пить водки, я была самая несчастная женщина: я боялась заговорить съ мущиной, чтобъ онъ не подрался съ нимъ. Видите, я говорю вамъ все прямо, хотя знаю, какія сердитыя письма вы писали ему, когда онъ просилъ у васъ денегъ, которыя дйствительно были нужны. Сынъ мой, Теренсъ, очень хорошенькій мальчикъ, но у него несносный характеръ. Какъ я ни часто ску его, онъ все капризнй становится, я ужь держусь отъ него подальше, чтобы не раздражаться самой. Такъ я хотла сказать вамъ, дорогой докторъ Бреди,— я уврена, что ни Англія, ни Ирландія не понравятся мн. Здоровье мое теперь уже страдаетъ. Я ужасно нжна и чувствительна. Такъ почему бы вамъ не назначить мн, ну хоть рупій 600 въ мсяцъ, не взять моего сына и не воспитать его, пока онъ подростетъ? Я бы поселилась гд-нибудь въ Индіи. У меня множество друзей. Капитанъ Фрезеръ, который детъ въ Мадрасъ, предлагаетъ познакомить меня съ нкоторыми очень милыми людьми въ Гейдерабад. Я думаю сойти съ корабля въ Галл, на Цейлон, гд мы остановимся, и послать къ вамъ моего маленькаго Терри съ его прислугой. А вы мн потомъ напишете свое мнніе. Я странное существо и поставила бы домъ вашъ вверхъ дномъ. Однако, если вы хотите чтобъ я пріхала къ вамъ на время, я, конечно, пріду. Да, можетъ-быть, и нужно будетъ, чтобы подписать нкоторыя бумаги и опредлить мой годовой доходъ. Говорятъ, у васъ есть ходатаи по дламъ, которые могутъ сдлать условія, которыя я предлагаю, обязательными для васъ, хотя капитанъ Фрезеръ увряетъ, что самое лучшее — сразу внести всю сумму въ банкъ. Мн черезъ два мсяца будетъ восьмнадцать лтъ. Любая страховая контора, говорилъ онъ, разчитаетъ, какую сумму составятъ 700 фунтовъ дохода въ эти года. Во всякомъ случа, я думаю, мн лучше потерять деньги за перездъ и высадиться въ Галл, или Мадрас, пока не получу встей отъ васъ. Адресъ мой будетъ: Кольвилю и Арбутноту, въ Мадрас, такъ какъ я не хочу, чтобы мужнинъ агентъ Макнейтъ продолжалъ заниматься моими длами. Онъ человкъ очень скучный. Извините, что рука моя такъ дрожитъ: корабль иногда качаетъ довольно сильно. Мн бы хотлось, кажется, чтобы Терри поступилъ въ военную службу, когда подростетъ. Его знатные родственники заграницей выдвинули бы его.

‘Надясь, что еще буду когда-нибудь имть удовольствіе васъ видть, прошу васъ считать меня

‘вашею искренно-любящею дочерью Мери Бреди.

‘Р. S. Джакь постоянно общалъ мн придворную парюру изъ брилліантовъ и жемчугу, которая принадлежала его матушк и теперь у васъ. Если отправите посылку на имя Арбутнота и Кольвиля, въ Мадрас, чрезъ ихъ агентовъ, того же имени, въ Лондон, то она дойдетъ до меня въ цлости. Съ этою же почтой вы получите много векселей и счетовъ, которыхъ мой бдный мужъ не могъ уплатить. Мн придется также, если останусь въ Галл или Мадрас, написать на васъ ордеръ въ нсколько тысячъ рупій, для мелкихъ расходовъ. Могунъ везетъ кое-что для васъ и мою любимую обезьяну. Пожалуста, не давайте Терри забывать, что онъ джентльменъ. Тамъ у васъ, въ Ирландіи, говорятъ, странный народъ. Бдный Джакъ составлялъ исключеніе, но и у него были свои недостатки.’

Я прочелъ письмо это съ напряженнымъ вниманіемъ, не замчая, какъ посвистывалъ Бетсъ, и какъ ддушка барабанилъ пальцами по столу. Кончивъ, я поднялъ глаза и сказалъ.

— Бдная маменька утонула посл этого письма. Видите, ддушка, какъ она меня любила. Обо мн, да о папеньк ея послднее слово.

Ддушка поднялъ голову и уставился на меня съ страннымъ выраженіемъ. Потомъ взглянулъ черезъ столъ на Бетса, а тотъ налилъ себ стаканъ вина и сказалъ только:

— Добрый мальчикъ, добрый мальчикъ! Почему же ему и не говорить такъ?

Ддушка протянулъ руку, взялъ у меня письмо и вложилъ его опять въ пакетъ. Выбравъ другое изъ лежавшихъ предъ нимъ, онъ сказалъ все съ тмъ же страннымъ выраженіемъ на лиц:

— Ну, прочти теперь вотъ это, Терри.

На немъ было написано:

‘Мадрасъ. 23-го мая.

‘Любезнйшій свекоръ, съ тхъ поръ какъ писала вамъ, я все обдумала и ршилась не хать въ Европу. Я уврена, что вы одобрите это ршеніе и примете предлагаемыя мной мры для обезпеченія вдовы вашего несчастнаго сына. Здсь я могу жить, какъ привыкла, на такія деньги, которыя, какъ говоритъ капитанъ Фрезеръ, въ Европ едва доставили бы мн средства существованія. Мальчику я не нужна. Когда онъ подростетъ, онъ, конечно, прідетъ сюда. Еслибы вы доставили ему мсто въ Джаковомъ полку, я могла бы присмотрть за нимъ. Такъ какъ у насъ на корабл много дамъ, я не скажу никому, что высаживаюсь на берегъ сегодня вечеромъ. Онъ завистливыя старухи, сплетницы страшныя. Я сыграю съ ними забавную штуку. Есть здсь одна жена сержанта, мы уговорились, что она перейдетъ въ мою каюту и займетъ мое мсто, когда я уду. Меня на палуб видли всего раза два, съ этими людьми все можно сдлать деньгами. Ни слова не будетъ сказано. Не скрою отъ васъ, что капитанъ Фрезеръ намренъ, спустя извстное время, жениться на мн, если только вы исполните мои предложенія, въ чемъ я не сомнваюсь. Это для меня самый лучшій исходъ. Онъ уже давалъ мн взаймы деньги, въ которыхъ я нуждалась. Въ предупрежденіе разныхъ толковъ между сплетницами, завидующими моей красот, капитанъ Фрезеръ подетъ дальше до Галли и будетъ посщать мистрисъ Линнетъ, жену сержанта, точно такъ же, какъ посщалъ меня. Но онъ долженъ вернуться въ Мадрасъ какъ можно скоре. Если мн тамъ будетъ не совсмъ удобно, я отправлюсь въ Гейдерабадъ, гд у него замужняя сестра. Жаль мн только разстаться съ сыномъ и не видть васъ. Но когда-нибудь мы встртимся вс трое. Корабль на высот Мадраса. Надо готовиться къ моей продлк. Вся прислуга очень рада, я всхъ ихъ перевезу на берегъ въ лодкахъ. Только Митумъ и Могунъ подутъ съ Терри. Могунъ останется у васъ ходить за нимъ. Высылайте деньги разомъ, или сколько можете. Цлую васъ тысячу разъ.

‘Ваша любящая дочь Мери Бреди.

‘Р. S. Жду съ нетерпніемъ всти отъ васъ. Напишите мн непремнно, благополучно ли Терри додетъ. Брилліанты и жемчугъ я могу носить въ траур, такъ не замедлите высылкой ихъ.’

Я взвшивалъ вс слова, но понять ихъ не было возможности. Тысячи мыслей кружились у меня въ голов. Глаза мои не могли оторваться отъ письма, и какъ-то невольно возникалъ предо мной образъ пустой, корыстолюбивой женщины, готовой бросить сына и собирающейся, когда мужъ не остылъ еще въ могил, выйти замужъ за другаго. Это ли мать, которую я чтилъ какъ святую — я не могъ остановиться на этой мысли. Въ комнат была тишина, два старика сидли въ тни за столомъ, а я стоялъ у окна, стараясь уловить послдніе лучи свта.

— Ддушка, такъ гд же утонула маменька? Что все это значитъ? Я сто разъ разсматривалъ карту, и ничего не понимаю. Кораблекрушеніе произошло посл этого письма, не такъ ли?

Ддушка всталъ, подошелъ ко мн, положилъ мн руку на плечо и сказалъ тихимъ голосомъ:

— Я хотлъ скрыть отъ тебя истину, которая извстна здсь весьма немногимъ. Неудивительно, что ты не въ силахъ понять это темное дло. Мать твоя, мой милый, говорю съ сожалніемъ, не стоила отца твоего, и не стоитъ любви твоей. Не вздрагивай, не отворачивайся отъ истины. Говорятъ, она отъ природы очень умна, но въ этихъ письмахъ столько же глупости, сколько бездушія. Она погубила отца твоего, а вмст съ нимъ погубила и меня, и тебя, мой бдный мальчикъ. Разв ты не видишь, что не мать твою унесли волны съ палубы Россшейра?

— О! Такъ гд же мать моя? воскликнулъ я.— Что съ нею сталось? Зачмъ не пріхала она къ намъ.

— Слезы твои огорчаютъ меня, Терри. Зачмъ постоянно думать о женщин, которая никогда не думала о теб, не обнаружила искры привязанности? Мать твоя ухала изъ Калькутты съ твердымъ намреніемъ бросить тебя навсегда. Она бжала отъ кредиторовъ и бжала, кажется,— ты понимаешь какъ тяжело мн это говорить,— къ человку, съ которымъ была въ связи еще при жизни отца твоего. Ей удалось выйти на берегъ въ Мадрас незамченною. Она могла, говорятъ, выдать себя за туземку гд угодно и умла переряжаться необыкновенно искусно. Она вообще имла большой сценическій талантъ, и на домашнихъ театрахъ производила поразительное впечатлніе. Какъ бы то ни было, она высадилась въ Мадрас, а потомъ поднялась та буря, которая бросила корабль на утесы и чуть не разбила его. Бдная женщина, занявшая ея мсто, погибла съ другими, выбжавъ изъ каюты. На корабл была большая суматоха, когда онъ пришелъ, чуть не тонущій, въ Галльскую пристань, пассажиры сошли съ него, и никто не заинтересовался судьбой бдной жены сержанта, между тмъ какъ вс говорили о трагической смерти твоей матери. Я счелъ за лучшее не опровергать этихъ слуховъ. Дивны пути Провиднія. Не могу не видть вознагражденія за все наше горе въ томъ, что ты такъ рано избавился отъ вліянія такой женщины. Не удерживай слезъ своихъ. Знаю, какъ жестоко разказъ мой порвалъ нжныя струны твоего сердца, какъ горячо любилъ ты эту несчастную женщину. Но теперь ты перестанешь думать и горевать о ней, ты долженъ изгнать изъ ума своего мысль о такой матери или вспоминать о ней лишь какъ о погибшей въ мор стыда. Тысячу разъ лучше было бы для нея и для тебя, и для всхъ насъ, еслибъ она въ самомъ дл нашла могилу подъ водой, а не уцлла на позоръ и преступленія. Это слова сильныя, сынъ мой. Но они далеко еще не выражають, какъ виновата она предо мной и моими, предъ именемъ, которое носила. Повторяю, Терри, выбрось ее изъ ума своего. Довольно бдъ надлала она нашему дому. Теперь она какъ будто исчезла, или погрузилась въ бездну, гд лучше не слдить за ней.

— Такъ она жива? спросилъ я. Слово мать какъ-то ужь не выговаривалось. Холодно и тяжело было у меня на сердц — Она живетъ гд-нибудь на свт? Вы не можете не сказать мн. Гд, о! гд же она?

— По послднимъ извстіямъ, какія я получилъ объ этой женщин, она живетъ при двор одного изъ туземныхъ индйскихъ князей, по-прежнему прекрасна и по-прежнему предается интригамъ и кознямъ. Несчастное созданіе! Богъ знаетъ чрезъ какія приключенія прошла она, ее прослдили подъ многоразличными именами, но въ письмахъ ко мн она упорно называетъ себя нашимъ именемъ.

— Но если она вышла за капитана Фрезера, почему же она не носитъ его имени?

— Ахъ! Терри, не допытывайся слишкомъ, ради собственнаго спокойствія. Капитанъ Фрезеръ былъ бденъ и развратенъ. У него были хорошія связи. Онъ былъ въ родств съ Десмондами и съ нкоторыми изъ важныхъ шотландскихъ семействъ, управляющихъ Индіей. Видя, что я не соглашаюсь на требованіе моей невстки, онъ разсудилъ, вроятно, что безполезно и опасно жениться на такой вздорной женщин. Какъ бы то ни было, онъ женился на очень простой, кроткой, но, говорятъ, очень милой двушк, пріхавшей въ Индію къ отцу, который занималъ тамъ важное мсто по гражданской служб и имлъ большое состояніе.

— Кстати, я слышалъ, что мистеръ Десмондъ взялъ ихъ дочь къ себ, прервалъ Бетсъ.— Гд теперь полковникъ Фрезеръ?

— Гд-то въ Декан. Когда Малькольмъ умеръ, вс его деньги достались жен Фрезера, а посл ея смерти оказалось, что Фрезеръ не можетъ тронуть ни одной копйки изъ этихъ денегъ, потому что вс он закрплены весьма строго за дочерью, или отказаны дальнимъ родственникамъ, да еще значительная сумма другу Малькольма, Десмонду.

— У миссъ Фрезеръ будетъ хорошее состояніе, докторъ, замтилъ мистеръ Бетсъ.— Еслибы не Мери Бутлеръ, Десмондъ принялъ бы ее вмсто дочери. Если сэръ-Ричардъ не женится, здшнія имнія съ Кильмойлемъ могутъ достаться ей, а не Мери. А тогда, докторъ, кто знаетъ? Можетъ-быть, Терри полюбится ей, и земля вернется къ старымъ владльцамъ.

— Прекрасный воздушный замокъ, Бетсъ. Вы годны боле въ поэты чмъ въ адвокаты. Меня слишкомъ тяготить печальная дйствительность, я потерялъ уже способность предаваться отраднымъ мечтамъ о будущемъ.

— О, еслибы вы знали, какъ мрачно представляется и мн моя будущность! проговорилъ я, рыдая.— Но скажу вамъ одно, ддушка, я не буду покоенъ, пока не увижу ея лицомъ къ лицу и не потребую у нея объясненія всего что случилось.

— Ты хочешь видть ее! воскликнулъ старикъ почти сердито.— Видть ее посл всего что ты слышалъ! Да еслибъ я не считалъ это лишнимъ, я бы взялъ съ тебя общаніе, въ случа если судьба сведетъ тебя когда-нибудь съ этою женщиной, избгать ея, какъ духа зла!

— Она мн мать! прервалъ я.

— Но я говорю теб, Теренсъ, что она безсовстна и опасна. Знаешь ли ты, что какъ ни далеко она отъ насъ, она цлые годы не переставала преслдовать тебя разными умыслами: по крайней мр, я такъ думалъ. Въ сущности, цлью ея было пугать меня, чтобы выманить у меня денегъ. Она объявляла, что прідетъ сюда и вытребуетъ своего сына, что у ней есть свидтели, которые докажутъ несправедливость всхъ дошедшихъ до меня слуховъ, что мужъ послднею волей и послдними словами ей поручилъ сына. Она взводила на покойника всевозможныя обвиненія и готова была очернить память его предъ судомъ. Могунъ былъ ея шпіономъ въ моемъ дом и сообщалъ ей подробные отчеты о всемъ что здсь длалось, пока я не отослалъ его. Я знаю наврное, продолжалъ онъ сердито, что нкоторыя изъ значительныхъ обязательствъ, уплаченныхъ мною, были фальшивыя, ибо она, между прочимъ, обладаетъ искусствомъ поддлывать чью-угодно подпись, такъ что лишь внимательнымъ изслдованіемъ можно открыть подлогъ. Теренсъ! воскликнулъ онъ съ жаромъ:— если ты будешь говорить съ ней, въ случа что вы когда-нибудь встртитесь, ты нарушишь мою послднюю волю и опозоришь память своего отца!

Слуга, вошедшій со свчками, заставилъ меня сдержать порывъ негодованія, вызванный во мн этими послдними словами. Я рыдалъ молча. Мы сидли за столомъ. Чрезъ нсколько минутъ ддушка опять заговорилъ:

— Ты знаешь самъ, что я не посовтовалъ бы теб того, что неприлично сыну. Когда подростешь и будешь въ состояніи понять ясно какъ она вела себя, ты убдишься, что совтъ мой справедливъ. Но едва ли ты когда-нибудь увидишься съ нею. Всю жизнь, однако, теб придется нести послдствія ея поступковъ. Вс усилія мои очистить мое бдное имніе для сына, а потомъ для тебя, пропали даромъ, мы больше прежняго въ долгу. Она, между прочимъ, постоянно угрожала взять тебя отъ меня и принимала даже мры, заставлявшія меня врить этой угроз. Помните, Бетсь, какъ я писалъ вамъ о двухъ неизвстныхъ, остановившихся въ Десмондовой гостиниц и наводившихъ такъ много справокъ о Терри, которые пріхали изъ Гальве и туда же потомъ ухали?

— Помню, докторъ. Но я вамъ тогда же говорилъ, что это лишь попытка выманить у васъ еще денегъ. Имъ не такъ-то легко было бы увезти Терри, да и за жизнь ихъ я не сталъ бы отвчать, еслибы вы подняли на нихъ околотокъ. Вдь вы стали бы защищаться, Терри, если не кулаками, такъ голосомъ?

— Можетъ-быть, вы правы, Бетсъ. Но, признаюсь, я боюсь этой женщины, съ которою такъ долго втайн боролся. Она способна была нанести ему вредъ, чтобъ отомстить мн. Я и въ школу отправилъ его изъ этихъ опасеній, зная, что тамъ онъ будетъ не такъ доступенъ и постоянно окруженъ мальчиками. Ахъ, Бетсъ! Сердце мое замерло, когда я получилъ письмо доктора Болля, извщавшее объ этой ужасной поздк моремъ. Я и теперь неспокоенъ, какъ только онъ не на глазахъ у меня. Я мучусь какими-то неопредленными, нервными опасеніями. Только и прошу я у Бога — продлить мн жизни, пока онъ будетъ въ состояніи самъ защищать себя.

— Да этого ужъ, кажется, не долго ждать, докторъ. А теперь я прощусь съ вами. Вы, очевидно, поступили какъ слдовало. Держите, что слышали, про себя, мой юный другъ, не зачмъ разказывать это всмъ и каждому. Впрочемъ, я думаю, что многіе не совсмъ-то врятъ исторіи о Россшейр, въ Индіи во всякомъ случа извстна значительная часть истины. Но кому до этого дло? Мальчикъ въ этомъ не виноватъ, и вещи такого рода скоро забываются. Доброй ночи! Завтра мы еще поразсмотримъ эти серіозныя дла и увидимъ что можно сдлать. Мн надо хать завтра съ вечернею почтой въ Дублинъ, но надюсь, что мы найдемъ средства уладить все это для васъ, мой добрый, старый другъ.

X. Бенши.

Когда мистеръ Бетсъ ушелъ, ддушка оставался минуту погруженный въ раздумье, а потомъ подозвалъ меня къ себ.

— Видишь, Терри, въ этой шкатулк вс письма, касающіяся до тебя, твоего отца и той, о которой мы сейчасъ говорили, словомъ, все, что относится къ твоей печальной исторіи, къ вымысламъ и подлогамъ, посредствомъ которыхъ эта женщина выжимала у меня деньги. Вс эти бумаги лежатъ въ этомъ потаенномъ ящик: вотъ какъ онъ запирается. Положи сюда палецъ и подави, видишь — онъ отворяется. Вотъ здсь документы относящіеся до имнія. Остальные у Бетса. Вотъ другой ключъ. Возьми и береги его. Не выпускай его никогда изъ рукъ. Когда подростешь, можешь разсмотрть эти бумаги и обдумать все по-своему. А теперь отнеси шкатулку въ кабинетъ и позвони, чтобы собралась прислуга. Сегодня теб придется прочесть молитвы, я усталъ и хочу лечь. Потомъ приди проститься со мной, какъ всегда.

Было десять часовъ, колокольчикъ зазвонилъ къ молитв. Только двое изъ прислуги были протестанты, но дряхлая старуха, давно уже неспособная ни на какую работу, проводившая дни у печки въ кухн, а ночи въ дом садовника, по имени Бидди Далли, имла привычку приходить съ ними въ гостиную, чтобы постонать вволю, взглянуть на ‘молодаго хозяина’, какъ называла она ддушку, и дать ему торжественный отчетъ о состояніи ея ревматизма. Этимъ Бидди еще не довольствовалась: она подстерегала доктора повсюду, и никакія угрозы не могли укротить смлости, съ которою она сообщала послднія извстія о состояніи своего здоровья при всякихъ обстоятельствахъ и во всякое время. Даже вмшательство священника, вызванное просьбой ддушки, не могло удержать ее отъ посщенія домашнихъ молитвъ для протестантовъ, какъ она выражалась.

— Не молитвы ихъ слушать,— Пресвятая Богородица, помилуй насъ,— говорила она,— хожу я туда. Но если я мучусь болзнью, которую нажила въ служб этому семейству, такъ можетъ, по крайней мр, молодой хозяинъ прописать мн, старух, какое-нибудь лкарство. Я всегда беру съ собой святой водицы, чтобъ оберечься отъ дьявола, и читаю Отче нашъ и Аве, какъ отхожу ко сну, право такъ, ваше священство.

Увидавъ, что я сижу съ молитвенникомъ, а ддушка ушелъ, она выразила свое неудовольствіе весьма внятно: ‘ни какъ не могу я поймать молодаго хозяина, ворчала она съ разными вздохами,— а мн хуже прежняго, и лкарство мое все вышло. Отъ молитвъ вашихъ немного будетъ мн пользы!’ И уплелась изъ комнаты.

Я прочелъ вечернюю службу моей маленькой паств, потомъ взялъ свчу, и пока слуги запирали двери и окна, пошелъ въ ту комнату гд вислъ портретъ, на который до сихъ поръ глядлъ я съ такою невыразимою любовью. Въ комнат было темно, поднявъ свчу надъ головой, я освтилъ лицо, тогда какъ большая часть картины едва виднлась. Какъ мило, какъ невинно, какъ чисто всегда казалось мн прежде это лицо! Но теперь глаза, въ холодной мечтательности своей, свтились какъ будто такимъ же блескомъ, какъ глаза тигра, съ которымъ она играла, въ губахъ было что-то горькое и жестокое, самая поза, одежда, вся роскошная обстановка принадлежала, казалось мн, тщеславной, расточительной женщин, бездушной какъ стна, на которой вислъ портретъ ея. Въ упорной, томной улыбк этихъ глазъ было что-то манящее, одуряющее, я опустилъ, содрогнувшись, свчу и пошелъ на верхъ, въ спальню ддушки. Онъ лежалъ въ постели, повидимому, читая при свт лампы, занавсы были опущены со стороны двери, такъ что онъ не видалъ меня и не слыхалъ моихъ шаговъ. Большая Библія была развернута предъ нимъ, но я замтилъ, что глаза его были полузакрыты, словно въ раздумьи, и губы шевелились, будто онъ говорилъ самъ съ собой. Наконецъ онъ открылъ глаза, и увидавъ меня, сказалъ съ своею обычною улыбкой:

— А, это ты, Терри, пришелъ проститься со мной. Пора, не то потеряешь лучшій сонъ. Ну, какъ же ты исполнилъ свою должность? жаль что ты не прописалъ чего-нибудь старой Бидди за меня. Представь, она вползла сюда! только я пригрозилъ ей ящикомъ отъ часовъ, а то бы несносная старуха начала причитывать, какъ всегда.

— Бидди приходила въ гостиную, но исчезла, какъ увидла что васъ нтъ, и мн показалось, что она сошла по лстниц въ кухню.

— Надо однако образумить ее, если только возможно. Знаешь ли, Терри, что меня здсь наяву преслдовали самыя странныя грезы. Разговоръ объ одномъ предмет наполнилъ, какъ видно, бдный старый мозгъ мой разными бреднями. Когда я прогналъ Бидди, на ея мсто явились другія.

— Другія? Что вы хотите сказать, ддушка?

— Да я самъ хорошенько не знаю. Я былъ въ полудремот. Мн показалось, что занавсъ раскрывается, и лицо, похожее на то,— знаешь, внизу,— глядитъ сюда на меня. Конечно, когда я приподнялся, оно пропало. Видніе это было непріятное, ибо постительница глядла вовсе не любезно. Все это, Терри, означаетъ возбужденіе нервной системы и весьма разстроенное пищевареніе. Достань-ка мн мою аптеку и дай одно изъ моихъ знаменитыхъ успокоительныхъ.

Я шелъ къ бюро, въ которомъ стоялъ ящикъ съ лкарствами, какъ вдругъ вниманіе мое было привлечено восклицаніемъ ддушки и сдержаннымъ крикомъ его:

— Терри! гляди! гляди! вотъ оно опять!

Когда я обернулся къ постели, занавсъ закрывался, словно кто-то сзади только что пустилъ его. Но я усплъ увидать что-то въ род лица и дв руки протянутыя надъ постелью. Не сомнваясь что это Бидди, которая въ послднее время сдлалась особенно докучна и смотрла на болзнь ‘хозяина’ какъ на личную обиду ей, я схватилъ свчу и бросился за занавсъ. Въ комнат никого не было. Дверь была немного растворена, я вышелъ на площадку лстницы, поглядлъ чрезъ перила, никого не было видно. Голосъ ддушки отозвалъ меня назадъ.

— Ну, что? Поймалъ ты виновную? спросилъ онъ.— Потряси ее хорошенько и вели запереть ее въ ея комнат на ныншнюю ночь.

— Бидди здсь нтъ. Я нигд не видалъ ея.

— Но вдь ты видлъ старуху, не правда ли?

— Я видлъ что-то, дйствительно. Словно кто-нибудь сзади раздвинулъ занавсъ и тотчасъ же пустилъ. Должно-быть, это Бидди.

Ддушка казался слегка встревоженнымъ.

— Пойди внизъ, сказалъ онъ,— посмотри, вс ли люди легли. Вели кухарк поглядть, въ своей ли комнат Бидди.

Я сдлалъ, какъ приказывалъ ддушка, и чрезъ нсколько минутъ вернулся съ блднымъ лицомъ объявить, что старая Бидди, говорятъ, уже цлый часъ спитъ крпкимъ сномъ въ постели, и никто изъ прислуги не ходилъ наверхъ.

— Въ такомъ случа, Терри, сказалъ ддушка со слабою улыбкой, остается только предположить, что мы съ тобой видли Бенши. Есть, говорятъ, такая особа, которая настолько внимательна къ нашей отрасли семейства Бреди, что является, когда кто-нибудь близокъ къ смерти. Какъ бы то ни было, я приму успокоительное, а ты, мой милый мальчикъ, забудешь, надюсь, вс тревоги и заботы въ спокойномъ сн подъ защитой Того, Кто оградитъ тебя отъ всякой опасности, пока будешь искать у Него помощи.

Я досталъ ящикъ съ лкарствами изъ бюро и шелъ съ нимъ назадъ, къ ночному столику, ддушка повернулся на другой бокъ, лампа бросала свтъ свой прямо на тяжелыя складки сраго занавса, висвшаго между мной и дверью, я точно также владлъ своими чувствами, какъ въ эту минуту, когда, среди благо дня, съ перомъ въ рукахъ, въ полномъ сознаніи, пересказываю что случилось.

Занавсъ слегка распахнулся, дв блыя, худыя руки, сжатыя вмст, протянулись надъ постелью, я увидлъ блдное лидо со свтлыми, или сдыми волосами до плечъ, склонившееся надъ старикомъ, будто устремивъ на него глаза. Руки разнялись трижды и трижды сжались опять, медленнымъ, вющимъ движеніемъ, будто въ печали и гор, затмъ видніе исчезло. Ддушка не промолвилъ ни слова. Я стоялъ какъ вкопаный. Явленіе это было такъ мгновенно, что едва я усплъ испустить сдержанный крикъ ужаса, какъ оно уже исчезло. Крикъ мой привлекъ вниманіе ддушки, лежавшаго съ закрытыми глазами, онъ обернулся и спросилъ:

— Что съ тобой, Терри?

Съ такимъ присутствіемъ духа, какого я и не ожидалъ отъ себя, я отвчалъ: ‘ничего, ддушка, я чуть не уронилъ ящикъ.’ И дйствительно, руки мои тряслись какъ въ лихорадк.

Поставивъ ящикъ на столъ, я побжалъ къ двери со свчкой, поглядлъ опять чрезъ перила, въ переднюю, въ корридоръ, заглянулъ за большіе часы, осмотрлъ вс двери и вернулся, когда еще занавсъ не пересталъ колебаться.

Видніе не явилось никому кром меня, если ддушка замтилъ его, такъ держалъ про себя, онъ только сказалъ очень спокойно:

— Пора теб, однако, идти спать. Ну, посмотримъ, что сдлаетъ мое успокоительное. Въ голов у меня бродятъ странныя бредни, мн не даетъ покоя это несносная старуха Бидди, она, какъ видно, натравила на меня одну изъ вдьмъ, своихъ родственницъ.

Я поцловалъ старика въ лобъ, погасилъ его лампу, бросился бгомъ по корридору въ свою комнату, заперъ дверь, и упавъ на колни, просилъ милости и защиты у Бога. Пульсъ мой бился тревожно, и я чуть не вскрикнулъ отъ ужаса, вставая съ колнъ, ибо копія портрета надъ моею кроватью какъ будто двигалась, лицо, казалось мн, оживало, и насмшливая улыбка скользила по раскрывающимся губамъ. Я поглядлъ на полотно пристально и убдился, что смущаюсь мнимыми ужасами. Но почему-то мн было непріятно думать, что эти глаза будутъ глядть на меня ночью тмъ неотступнымъ, свинцовымъ взглядомъ, который придалъ имъ списывавшій портретъ. Я всталъ, съ большимъ трудомъ отцпилъ рамку и обернулъ ее лицомъ къ стн. Я былъ большой, сильный мальчикъ, не было у меня суеврныхъ страховъ, болзненныхъ грезъ, кром тхъ, которыя связывались съ постоянною мыслью о далекой матери, теперь дйствительно потерянной для меня, но въ эту ночь мной овладлъ какой-то ужасъ, невыразимый, глубокій, вызванный тмъ что я видлъ. На яву ли это было? Могъ ли я сомнваться въ свидтельств моихъ чувствъ? Не видлъ ли ддушка того же? Но онъ слабъ, нервенъ разстроенъ. Не вызвало ли одно живое воображеніе мое повтореніе грезъ больнаго? Я не ршался задуть свчу, пламя ея колебалось въ сквозномъ втр, производимомъ поднимавшеюся на двор бурей, и тни на стнахъ принимали страшные образы. У меня стучало въ голов. Я слышалъ біеніе моего сердца, будто кто-то колотилъ по подушк, на которой я лежалъ. Гулъ грома и блескъ молніи, мелькавшей сквозь ставни, были мн отраднымъ развлеченіемъ. По мр того какъ гроза приближалась и дождь начиналъ стучать въ окна, я чувствовалъ себя спокойне. Однако, сонъ не приходилъ. Какое-то забытье нашло на меня: я грезилъ на яву. Мн казалось, что я вижу за корридоромъ, сквозь стны и двери, постель, на которой спитъ мой ддушка. Сонъ его былъ тревоженъ, руки подергивали одяло, и по временамъ онъ поднималъ ихъ къ верху, вертясь безпокойно. Вдругъ изъ темноты двери, растворенной невидимою рукой, сталъ возникать какой-то неясный образъ, вющій какъ туманъ въ свт лампы. Онъ мало-по-малу очерчивался опредленне и, наконецъ, явилось женское лицо, мертвенной блдности, глядящее въ слезахъ сквозь тучу блыхъ волосъ, поднявъ руки, какъ будто отъ страданія. Оглушительный ударъ грома потрясъ домъ. Мучительный крикъ, пересилившій ревъ грозы, раздался изъ корридора. Въ одно мгновеніе я проснулся. Я сбросилъ съ себя кошмаръ, отперъ дверь и выскочилъ въ корридоръ, со свчой въ рукахъ. Мистеръ Бетсъ стоялъ у двери своей комнаты въ одной рубашк, также со свчой.

— Слышали вы крикъ, Терри? Или вы сами вскрикнули при послднемъ удар?

— Ахъ! Какъ я радъ что вы проснулись! Пойдемте къ ддушк. Я боюсь, не случилось ли чего-нибудь!

При всемъ волненіи моемъ, я, однако, замтилъ, что дверь, которую я затворилъ уходя, была отворена на половину.

Въ одну минуту мы узнали все. Ддушка лежалъ, словно пытавшись приподняться и упавъ назадъ на подушку. Я еще не видывалъ смерти, но взглянувъ на лицо предо мной, я понялъ, что рука ея побывала здсь. Глаза старика были открыты и глядли неподвижно въ пространство, нижняя челюсть повисла, и струйка крови тихо текла съ губы на подушку, одна рука, словно во гнв, прижималась къ сердцу, а другая еще держала складки занавса.

XI. Въ людяхъ.

О! какъ привтствовалъ я день, когда первые лучи заиграли на вод озера. Эта ночь слишкомъ полна была ужасами. Мистеръ Бетсъ сидлъ подл меня въ гостиной, стараясь меня утшить. Все въ дом было тихо, только въ комнат покойника, которую прислуга убирала, слышался стукъ и скрипъ шаговъ. Докторъ Брофи уже побывалъ. Не могло быть сомннія относительно причины смерти. Со старикомъ сдлался ударъ, причиненный, вроятно, говорилъ докторъ, чрезмрнымъ утомленіемъ посл недавней, тяжкой болзни. Прислуга, созванная Бетсомъ и мной, вся единогласно заявила, что вслдъ за послднимъ сильнымъ раскатомъ грома послышался громкій крикъ, или вопль, какъ выразилась экономка. Вс почти въ это время проснулись, горничныя столпились въ кучку въ своей комнат. Старуха Бидди, къ которой я послалъ одну изъ нихъ, спала, какъ оказалось, крпкимъ сномъ, несмотря на свои недуги, и храпла, по выраженію садовника, словно хотла громъ заглушить.

Я сообщилъ мистеру Бетсу что видлъ. Онъ покачалъ головой и сказалъ:

— Вы слишкомъ разстроились, надо показать васъ доктору. Послушайте, Терри, старый и надежный слуга вашего дда присмотритъ за домомъ и распорядится, чтобы все было сдлано какъ слдуетъ. Я дамъ надлежащія приказанія, но мн надо хать въ Дублинъ сегодня вечеромъ. Что вамъ здсь сидть? Я одинъ изъ вашихъ опекуновъ и намренъ воспользоваться ввренною мн властью надъ вами. Нтъ…. погодите…. если вы непремнно хотите остаться здсь, я неволить васъ не буду. Но мой совтъ вамъ — хать со мной. Мы вернемся, когда будетъ нужно.

Посл нкотораго сопротивленія, я согласился оставить Лохъ-на-Карр. Я поцловалъ въ послдній разъ того, котораго такъ любилъ. Тысяча воспоминаній поднялись во мн: о его нжной заботливости, о его ласкахъ, о его страданіяхъ и разбитыхъ надеждахъ. Съ судорожнымъ рыданіемъ прижалъ я губы къ холодной щек и шепталъ страстныя мольбы о прощеніи за все, въ чемъ виноватъ я, на ухо, которое не могло уже меня слышать до того дня, когда мертвые возстанутъ къ суду.

Все кончилось. Какъ ближайшій родственникъ, я проводилъ до могилы останки моего единственнаго друга. По ирландскому обычаю, похороны были торжественныя. Вс сосдніе дворяне съхались, или прислали свои экипажи, сквайры, фермеры, земледльцы толпились къ церкви, римскокатолическій епископъ проводилъ тло до воротъ со всми окольными священниками. Когда кончилась церемонія, и я остался въ своей комнат, надрываясь слезами, какъ говорила Гоннора, стукъ посуды и звонъ стакановъ, вс звуки, долетавшіе снизу, гд приготовленъ былъ завтракъ для желающихъ, казались насмшкой надъ тмъ, что мы сейчасъ слышали отъ достопочтеннаго ректора, голосъ котораго весьма внятно произносилъ теперь похвальное слово покойнику.

Тяжелые были дни, каждый знакомый предметъ вызывалъ новое горе. Мистеръ Бетсъ оставался со мной, просматривалъ бумаги, жегъ письма, проврялъ отчеты, платилъ по счетамъ, видался съ кредиторами, нотаріусами и адвокатами. Все въ дом какъ будто пахло свжимъ крепомъ, и даже лтнее солнце не въ силахъ было разсять мракъ, охватившій вс комнаты. Мистеръ Бетсъ становился все задумчиве и тревожне.

— Ужасная путаница! говорилъ онъ.— Вижу только одно, что вамъ немного останется, едва ли даже удастся намъ спасти Лохъ-на-Карр. Вы единственный наслдникъ. Кром небольшихъ суммъ двумъ-тремъ слугамъ, да нсколькихъ подарковъ пріятелямъ, ддушка отказалъ вамъ все свое имніе. Но оно ужасно обременено и разстроено, съ арендаторами сладу нтъ. Онъ всегда былъ съ ними слишкомъ добръ. Сэръ-Филиппъ отказался отъ званія душеприкащика, потому что слишкомъ занятъ, сэръ-Ричардъ, по безпечности своей, не много окажетъ помощи, я даже удивляюсь, зачмъ мой старый другъ его назначилъ, должно-быть, мн одному придется сдлать для васъ что могу. Вотъ, посмотрите, какія бываютъ дла, разумется, я не обращаю ни малйшаго вниманія на подобныя выходки.

Я взялъ письмо, которое подалъ мн опекунъ. Оно было адресовано: ‘Душеприкащикамъ эсквайра Мейльса Бреди, въ Лохъ-на-Карр, Бильмойль, Ирландія’. Содержаніе было слдующее:

20 то іюня 18. Чекера Ленъ, Лондонъ.

‘Милостивые государи!

‘Въ виду кончины эсквайра Мейльса Бреди, мы, какъ повренные Мери Бреди, вдовы покойнаго капитана Бреди и матери малолтняго Теренса Бреди, считаемъ долгомъ увдомить васъ, что доврительница наша намрена немедленно сдлать надлежащія распоряженія для принятія опеки надъ сыномъ, которая принадлежитъ ей по закону, и также потребовать отъ душеприкащиковъ доктора Бреди, сверхъ тхъ суммъ, какія судъ назначитъ для воспитанія и содержанія ея сына, уплаты различныхъ обязательствъ покойнаго ея мужа, всего на сумму 78.607 рупій, съ процентами. Пока докторъ Бреди былъ живъ, доврительница наша, вслдствіе весьма почтенныхъ побужденій, ограничилась лишь установленіемъ безспорности своего иска, и теперь мы считаемъ себя въ прав заявить, что въ случа немедленной единовременной уплаты, она согласилась бы сдлать уступки и оставить сына своего подъ надзоромъ тхъ лицъ, которымъ докторъ Бреди поручилъ его.

‘Готовые къ услугамъ Макъ-Туркъ и Скиннеръ’.

— Мошенники! воскликнулъ мистеръ Бетсъ.— Они не знаютъ съ кмъ имютъ дло. Это спекуляторы, находящіеся въ сношеніяхъ съ еще большими негодяями въ Бомбе. Они по всмъ концамъ свта отыскиваютъ всевозможныя дла, чтобы поддержать свое грязное ремесло. Да разв, они полагаютъ, мы не знаемъ, что бдный Джакъ Бреди былъ объявленъ несостоятельнымъ? Или намъ неизвстно, что за особа ихъ доврительница? Къ чорту ихъ! Пусть попробуютъ!

Было ршено — отдать въ наймы Лохъ-на-Карр, продать часть имнія, и потомъ обсудить что длать со мной. Природная склонность влекла меня къ военной служб, но мистеръ Бетсъ не чувствовалъ такого пристрастія къ этой карьер, какъ большая часть Ирландцевъ, даже его званія. Онъ начиналъ приходить къ убжденію, что отъ аренды Лохъ-на-Карр и отъ продажи лучшей части имнія, за уплатой нкоторыхъ долговъ и процентовъ по закладнымъ, останется лишь весьма немного на мое воспитаніе.

— Если еще, разсуждалъ онъ, доставать денегъ на покупку чина и другіе побочные расходы, такъ маленькое состояньице въ конецъ разорится, и вамъ придется жить однимъ жалованьемъ, а это, такъ заключалъ онъ свои соображенія, легче сказать чмъ сдлать.

Вступился было сэръ-Ричардъ Десмондъ:

— Вдь мальчикъ этотъ все-таки джентльменъ. Что же и длать ему какъ не носить шпагу? Ходить по судамъ ремесло невысокое…. извините, Бетсъ, вы принадлежите къ тому разряду людей, которые никогда не длаются перами и постоянно наживаютъ деньги. Къ духовному званію мальчикъ этотъ не иметъ призванія, да и нтъ мста для него въ виду. Докторомъ быть хорошо и выгодно въ Ирландіи, гд доктора длаются и баронами, да едва ли можно надяться, что изъ него выйдетъ свтило медицины.

Но сэръ-Ричардъ былъ лнивый, безпечный человкъ, высказавъ свое мнніе, онъ не давалъ себ труда его отстаивать. Что касается до меня, мн было все равно, какую бы карьеру для меня ни выбрали. Но я твердо ршился, въ какомъ бы то ни было званіи, направить путь свой къ Индіи.

Куда ни обращался я, таинственная рука указывала мн на эту сказочную страну, внутреннее стремленіе влекло меня къ ней, невдомый голосъ шепталъ, что тамъ ждетъ меня какая-то цлъ, къ которой слдуетъ идти какъ можно скоре. Много было хлопотъ съ разными дловыми людьми, предложили опять отправить меня къ доктору Боллю. Но мн не хотлось возвращаться на прежнее мсто, я чувствовалъ потребность новой обстановки. Сэръ-Ричардъ предложилъ Итонъ или Гарро.

— Нельзя, отвчалъ Бетсъ,— у насъ нтъ денегъ.

Однако на этотъ разъ сэръ-Ричардъ не уступилъ.

— Я стою за англійскую школу, говорилъ онъ.— Для двочки, положимъ, все равно, женщины по природ космополитки. Но на мальчика не слдуетъ накладывать отпечатокъ, который въ послдствіи постоянно будетъ ему помхой. Мы должны отказаться отъ національности, если не хотимъ оставаться всю жизнь провинціалами.

XII. Приготовительная школа.

Посл долгихъ переговоровъ, было ршено помститъ меня въ большую приготовительную школу въ Свитенгам, и мы съ мистеромъ Бетсомъ отправились въ этотъ красивый городъ, избранный основателями училища для ихъ педагогическаго гнзда.

Когда пароходъ нашъ причалилъ къ ливерпульской пристани, меня поразила шумная, оборванная толпа, бросившаяся на палубу за поклажей пассажировъ, точь-въ-точь такая же, какія видалъ я дома, съ тою только разницей, что вмсто ирландскаго добродушія здсь проявлялась грубая суровость. Я привыкъ считать бдность и грязь исключительными принадлежностями Ирландцевъ.

Дымъ мрачнаго города, неопрятность и нищенство его, желтая Мерси, стонущая подъ бременемъ судовъ, лсъ мачтъ, поднимающійся за оградой пристани, толкотня на улицахъ, груды мшковъ съ хлопчатою бумагой, наваленныя подъ обширными навсами, громадныя кладовыя, принимающія и выгружающія изъ себя товары машинами, словно руками,— все это не правилось мн, а только удивляло меня.

Изъ пристани, медленно подвигаясь къ рк, шелъ большой корабль. Блые паруса висли красивыми фестонами, высокія мачты блестли словно кованый металлъ, на корм разввался широкій флагъ свтлоголубаго цвта съ блдными звздами и красными полосами. Экипажъ толпился на палуб и громко подхватывалъ припвъ псни, которую коноводъ плъ подъ звукъ скрыпки. Но сквозь крики и шумъ раздавалось то горькое рыданіе, т звуки скорби и отчаянія, вырывающіеся изъ сердца, которые слышитъ лишь тотъ, кто присутствуетъ при отъзд ирландскихъ эмигрантовъ.

Скучившись на переди корабля, словно испуганный скотъ, тснился со стономъ и воплемъ этотъ живой грузъ: старые и малые, отцы и дти, оторванные члены одного племени, стремящіеся къ обтованной земл за моремъ, исполненной для нихъ невыразимаго ужаеа, уходящіе изъ страны, къ которой привязывала ихъ невыразимая любовь.

— Хорошо длаютъ эти бдняки, сказалъ Бетсъ.— Имъ будетъ лучше тамъ, куда они дутъ. Дло въ томъ, Терри, что во всемъ надо знать мру. Падди ужъ слишкомъ усердно исполнялъ первобытное повелніе: плодитесь и множитесь, и населяйте землю. Вдь земля эта не Ирландія.

— Но я слышалъ, маіоръ Турнбулль говориллъ однажды въ замк, что очень трудно доставать рекрутовъ, а вотъ здсь узжаетъ человкъ двсти отличныхъ солдатъ.

— Такъ, Терри, но все-таки, покуда платятъ, предложеніе будетъ равняться спросу. На этомъ корабл, пожалуй, цлый полкъ, если считать дтей, которые подростутъ, и женатыхъ. Вотъ мы, однако, и на берегу.

Видъ Свитенгамской школы на первый взглядъ былъ великолпный. Готическій фасадъ и готическая часовня, башенки и колокольня, обширная лужайка, обсаженная деревьями, чисто выметенныя дорожки, все это придавало, въ моихъ глазахъ, заведенію характеръ важности, если не величественности, и впечатлніе это нисколько не ослабло, когда я увидлъ двухъ-трехъ учителей, гуляющихъ за ршеткой въ своемъ торжественномъ облаченіи, въ шапкахъ и мантіяхъ, и отворившій намъ ворота привратникъ предсталъ предо мной во всей роскоши школьной ливреи. Было время рекреаціи: изъ-за дома доносились къ намъ голоса и крики мальчиковъ, между которыми, по временамъ, рзко выдлялся дискантъ какого-нибудь новичка.

Мистеръ Бетсъ вернулся ко мн посл свиданія съ начальникомъ, которое показалось мн нескончаемымъ, ибо я ожидалъ каждую минуту, что меня позовутъ въ его ужасное присутствіе, и выдерживалъ разныя критическія замчанія отъ нсколькихъ блднолицыхъ юношей, которые гуляли въ школьныхъ шапочкахъ съ книгами въ рукахъ и бесдовали вслухъ, не стсняясь.

— Слушай-ка, Грубби, это, должно-бытъ, Ирландецъ. На томъ старомъ сундук написано: Т. Бреди, пассажиръ изъ Кильмойля въ Дублинъ. Вдь Дублинъ, ты знаешь, въ Ирландіи.

— Никогда я не видывалъ такой дрянной поклажи. Ну да, можетъ-бытъ, франтовскія-то вещи его прідутъ съ слдующимъ поздомъ.

Появленіе мистера Бетса избавило меня отъ испытанія, которое становилось мн уже невыносимымъ. Мистеръ Бетсъ далъ кучеру адресъ мистера Снелля въ Вилл-Сабин, и пока мы хали по улицамъ Свитенгама, похожаго на приморскій городъ, только безъ моря, объяснилъ мн, что я поступаю въ домъ къ этому достопочтенному джентльмену.

— Начальникъ заведенія считаетъ счастьемъ для васъ, что вы будете жить у мистера Снелля, прибавилъ Бетсъ,— и должно-быть, оно дйствительно такъ, ибо каждое словцо исходящее изъ устъ доктора Моди кажется исполненнымъ особаго значенія и вса.

Вилла-Сабина состояла изъ большаго дома ярко-краснаго кирпича, огражденнаго отъ улицы стной съ желзными зубцами. Спереди находилось пустое пространство, покрытое частію травой, а частію мусоромъ. На одной сторон былъ флигель съ большимъ стрльчатымъ окномъ, дорожка, огражденная ршеткой, вела отъ двери этого флигеля къ калитк, выходившей въ переулокъ. Пока мы дожидались у воротъ, по этой дорожк то и дло сновали мальчики въ шапкахъ, неся во флигель свертки, пироги, яйца и какіе-то подозрительные бумажные мшечки и корзинки, а въ растворенное окно доносился къ намъ стукъ посуды, ножей и вилокъ, и гудъ голосовъ обдающихъ.

Подслповатый, слабоногій юноша, съ грязнымъ лицомъ и весьма раздраженнымъ видомъ, будто его безпрерывно все выводило изъ терпнія, увдомилъ насъ, что мистрисъ Снелль дома, а мистеръ Снелль вернется только посл обда молодыхъ джентльменовъ, потому что онъ терпть не можетъ обденнаго запаха, и затмъ ввелъ насъ въ мрачную пріемную съ жесткими, высокими стульями, круглымъ столикомъ, на которомъ лежали разныя книги, старые журналы, богословскія сочиненія, въ томъ числ и второй томъ проповдей Снелля, и маленькимъ шкапчикомъ съ книгами, украшеннымъ бюстомъ Сократа. На одной стн вислъ портретъ духовнаго лица въ церковной одежд, а на другой необыкновенно большая фотографія худой женщины со впалыми щеками, маленькимъ острымъ носомъ и круглымъ лбомъ, съ котораго волосы были зачесаны назадъ подъ большой гребень, возвышающійся надъ затылкомъ.

Мистеръ Бетсъ послалъ свою карточку съ запиской отъ доктора Moди, и немного времени спустя мы были приглашены въ гостиную, гд мистрисъ Снелль ожидала насъ.

Дама, въ которой я узналъ оригиналъ только что виднной мною фотографіи, сидла въ креслахъ у пылающаго камина, хотя былъ жаркій лтній день. Гребня теперь не было, а волосы были завиты крупными локонами, падавшими на щеки какъ будто для того, чтобы скрыть несходящій съ нихъ яркій румянецъ. На мистрисъ Снелль были тяжелыя золотыя цпи и множество колецъ, она оглядла насъ въ золотой лорнетъ, съ трудомъ державшійся на ея тонкомъ носу. Благосклоннымъ движеніемъ руки она пригласила опекуна моего ссть подл нея, но мистеръ Бетсъ, ссылаясь на теплую погоду, попросилъ позволенія не подходить такъ близко къ огню, и мистрисъ Снелль принуждена была возвысить тоненькій голосокъ свой, покашливая за рукой и распространяя по комнат запахъ эира.

— Снелля въ эту минуту нтъ дома, но я распоряжусь, чтобы Бреди былъ принятъ…. и все…. Его имя Бреди, и все…. а ваше Бетсъ? Такъ Бреди Ирландецъ. У насъ ихъ много, и все…. Какія болзни были у Бреди?

По требованію опекуна я сдлалъ краткій перечень моихъ недуговъ.

— Отлично, и все…. У него была корь и скарлатина, и все…. Это очень хорошо. Книги и все…. Снелль устроитъ. Мистрисъ Принсъ, моя экономка, будетъ содержать въ порядк его платье, и все…. А вещи его приберутъ. Я сама смотрю за діетой и гигіеной. Бреди, вы бы теперь пошли и отыскали свою комнату. Всякій вамъ скажетъ гд мистрисъ Принсъ….

Выходя изъ комнаты, я замтилъ странное выраженіе на лиц мистера Бетса. Я вышелъ въ сни, и не имя ни малйшаго понятія о мст пребыванія мистрисъ Принсъ, собирался отворить дверь въ пріемную, какъ предо мной предсталъ въ корридор блднолицый служитель и воскликнулъ:

— Стой, это не водится! Еслибы Снелль увидалъ, что вы идете въ пріемную, когда уже поступили, тутъ поднялась бы исторія. Запрещено правилами, понимаете, а правила здсь, доложу вамъ, соблюдаются строго.

Мн серіозно пришло на умъ дать пощечину этому человку въ оливковой ливре и желтомъ жилет, но исполненію этого намренія помшало появленіе женщины среднихъ лтъ. Шорохъ ея шелковаго платья, повидимому, до крайности раздосадовалъ служителя.

— Мистрисъ Принсъ…. этотъ молодой джентльменъ’… это новичокъ… я его засталъ… Онъ хотлъ войти въ пріемную….

— Хорошо, Джемсь, ступайте.

Въ голос мистрисъ Принсъ было что-то очень кроткое, но вмст съ тмъ и очень ршительное, и Джемсъ удалился, не окончивъ своего отчета. Я усплъ оглядть говорившую. Это была полная, еще не старая женщина, во вдовьемъ чепц, съ выраженіемъ спокойствія и довольства на лиц, какъ будто говорившемъ, что все для нея обстоитъ благополучно. Глаза у нея были добрые, встртивъ ея взглядъ, я внутренно поблагодарилъ Бога, что нашелъ въ Вилл-Сабин такое пріятное существо.

— Вещи ваши отнесены въ вашу комнату и прибраны, оказала она.— Блье было нехорошо уложено и все почти немченое. Вы обдали? Да? Ну, такъ пойдемте, я покажу вамъ вашу комнату. Счастье ваше, что у васъ въ этомъ полугодіи хорошіе товарищи: Сетонъ Синклеръ, Шотландецъ, добрый, славный мальчикъ, Лангли, усердно трудящійся изъ желанія наградъ, Мобре, правда, лнится и тратитъ слишкомъ много денегъ, ну да и дурнаго ничего не длаетъ, сколько я знаю. Вамъ будетъ хорошо, если вы съ ними подружитесь. Помните правило: ‘спши сойтись съ врагомъ своимъ’, вс школьники враги новичку.

Забуду ли я когда-нибудь первое утро? Колоколъ звонилъ словно къ казни преступника, предстоящій день былъ для меня исполненъ ужасовъ. До меня дошли слухи о разныхъ испытаніяхъ, которымъ собирались меня подвергнуть до захожденія солнца. Я долженъ былъ драться съ Массингбердомъ. Онъ недавно поступалъ въ пансіонъ Виккенса. По установившемуся правилу, послдній пансіонеръ Снелля обязанъ былъ выйти на поединокъ съ послднимъ пансіонеромъ Виккенса, если только не было слишкомъ большой разницы въ рост и лтахъ, а мы съ Массингбердомъ были почти подъ пару другъ другу, только онъ былъ постарше, а я побольше ростомъ. Затмъ, вечеромъ, мн предстояло дать ужинъ. Это было запрещено, но обычай требовалъ, чтобы новичокъ угостилъ товарищей, а я признался, что обладаю пятью золотыми соверенами, которые Бетсъ, узжая, сунулъ мн въ руку. Мн было предписано закупить разныхъ припасовъ у конлитера Фиджи, онъ находился ‘за границей’, но Тальботъ младшій вызвался за соверенъ сдлать вылазку и доставить припасы. Мн предстояло бросать шиллинги въ прудъ и нырять въ глубину, предстояло сдлаться членомъ клуба игроковъ въ мячъ, состязаться съ Бурлеемъ третьимъ въ плаваніи на рк и наконецъ быть проэкзаминованнымъ докторомъ Моди для опредленія въ классъ.

Все это было сообщено мн наканун вечеромъ, за чаемъ, когда я воротился, проводивъ домой моего добраго опекуна.

— Терри, другъ мой, сказалъ мн мистеръ Бетсъ на прощанье,— вы въ такихъ лтахъ, что можете уже сами о себ заботиться. Нечего говорить вамъ, чтобы вы работали прилежно, вдь вамъ не на кого надяться, кром себя самого. Вы увидите здсь множество шалуновъ, ничего не длающихъ и увидите также, я увренъ, не мало дльныхъ мальчиковъ, твердо ршившихся проложить себ дорогу въ жизни. Вы сами должны ршить къ которому изъ этихъ двухъ разрядовъ хотите пристать. Я не сомнваюсь въ вашею выбор. Старайтесь жить въ ладу со всми, но не позволяйте никому,— этого, впрочемъ, и говорить вамъ не нужно,— обижать и притснять васъ. Если вы будете дйствовать честно и смло, всегда найдутся многіе, которые заступятся за васъ. Играйте изо всей силы, а когда игра кончится, работайте также изо всей силы, и нечего вамъ опасаться за будущее.

XIII. Испытанія мои начинаются.

Подъ вліяніемъ этихъ мудрыхъ совтовъ, я возвратился въ Виллу-Сабину въ то самое время, когда звонили къ чаю. На узкой дорожк встртила меня бгущая толпа мальчиковъ и едва не сшибла съ ногъ. Теченіе внесло меня во флигель, въ просторную комнату, уставленную лавками и накрытыми столами. На одномъ конц было возвышенное кресло и конторка, на другомъ что-то въ род каедры. На стн висла большая черная доска, испачканная мломъ. У средняго стола сидлъ молодой человкъ сердитой наружности, съ краснымъ одутловатымъ лицомъ, свтлыми волосами и подслповатыми глазами, до такой степени похожій на знакомаго уже мн лакея Доули, что школьники называли послдняго непризнаннымъ братомъ Снелля и говорили, что онъ взятъ въ услуженіе ради экономіи. Снелль былъ въ черной одежд, бломъ галстук и школьной мантіи, что придавало ему духовный, но не почтенный видъ. Онъ глядлъ на столы, за которыми сидли мальчики лицомъ къ лицу, спина со спиной, взглядомъ выражавшимъ глубокую враждебность къ юнымъ питомцамъ. На конц каждаго стола стояли огромныя миски съ отваромъ изъ какого-то невдомаго растенія, который можно бы назвать безвкуснымъ, еслибъ онъ не былъ слишкомъ противенъ. На извстныхъ промежуткахъ навалены были кучками ломти жесткаго хлба, вымазанные составомъ, извстнымъ у потребителей подъ именемъ снеллевой мази. Доули, подъ надзоромъ мистера Снелля, наблюдалъ за порядкомъ съ помощью маленькаго мальчика, котораго невидимыя руки то и дло толкали, щипали, таскали за волосы.

— Молитву! крикнулъ Снелль пронзительнымъ голосомъ.— Бреди, читайте молитву!

По правилу, молитву долженъ былъ читать послдній поступившій, но такъ какъ я этого не зналъ и пробрался тихонько къ своему мсту подъ No 39, гд стояла моя чашка съ тарелкой, но это внезапное обращеніе поразило и смутило меня. Доули положилъ предо мной грязный ярлычокъ, на которомъ была напечатана употреблявшаяся формула, и я собирался начать, когда сосдъ зажалъ мн ротъ рукой и сказалъ:

— Что ты! Снелль сейчасъ на тебя напустится. Ступай къ конторк.

Сознавая, что вс глаза обращены на меня, и подстрекаемый стукомъ учительской линейки по столу, я поспшно направился къ конторк и началъ читать молитву. Сначала водворилось молчаніе, но не усплъ я произнести двухъ-трехъ словъ, какъ началось шушуканье, потомъ скамейки затряслись, и наконецъ ревъ хохота прервалъ меня. Напрасно Снелль стучалъ по столу и призывалъ къ тишин, хохотъ продолжался, наконецъ я сошелъ съ возвышенія и, повинуясь знаку учителя, возвратился на свое мсто.

— Чему это? шепнулъ я моему сосду.— Отчего вы вс сметесь?

— О! Это прелестно! Это лучше комедіи!

— Что? Что такое?

— Что? Да выговоръ твой. Я никогда не слыхалъ ничего подобнаго съ тхъ поръ, какъ меня однажды возили въ театръ посмотрть Поуера.

Я зналъ, что, дйствительно, говорю нсколько нараспвъ, въ той мстности, гд я выросъ, произношеніе отличалось многими провинціализмами, но мн казалось, что въ этомъ нтъ ничего особенно смтнаго. У доктора Болля мы не смялись надъ Макъ Крекеномъ, сыномъ мера, хотя онъ говорилъ на глазговскомь нарчіи, или надъ Буллемъ, который отличался чисто-соммерсетскимъ выговоромъ. Съдая хлбъ и прихлебывая снеллевскій отваръ, я думалъ о томъ, каково мн будетъ, если я осужденъ каждымъ словомъ своимъ вызывать неудержимый смхъ. Чай кончился, и ученіе началось. Меня уволили, такъ какъ у меня не было книгъ. Я наблюдалъ за моими будущими товарищами такъ внимательно, какъ мальчики всегда слдятъ другъ за другомъ. Хорошо, что человкъ въ зрлыхъ лтахъ не остается такимъ же, какимъ былъ въ первой молодости. Столько эгоизма, столько лукавства, какъ въ этомъ маленькомъ мір, въ который вступилъ я, было бы возмутительно видть въ большихъ. Глядя на эти юныя лица, дурныя, красивыя, ничтожныя, повидимому, внимательно склоненныя надъ книгой, трудно было бы вообразить, что эти столь прилежные юноши заняты въ сущности чмъ вамъ угодно, только не своими уроками. Конечно, были тутъ и трудолюбивые мальчики, старавшіеся учиться какъ можно лучше, подъ градомъ бумажныхъ шариковъ и разными направленными на нихъ мелкими нападеніями, не замчаемыми Снеллемъ, за исправленіемъ корректуръ новой грамматики, которую скоро всмъ свитенгамскимъ мальчикамъ придется покупать за двойную цну. И сколько трудящихся отцовъ, подвергающихъ себя всевозможнымъ лишеніямъ чтобы содержать сыновей въ школ, утшались въ это время надеждой на успхи своихъ мальчиковъ! Сколько нжныхъ матерей денно и нощно думали и молились объ этихъ мальчикахъ, которые помышляли лишь о томъ, какъ бы утратить даромъ возможность образованія, доставленную имъ цной столькихъ жертвъ!

Наконецъ настало время вечерней молитвы. Тому, Кто видитъ сердца наши, извстно, многіе ли тутъ преклоняли колна съ искреннею просьбой о прощеніи и милости, и о чемъ думалъ Снелль, произнося священныя слова рзкимъ, раздражительнымъ голосомъ. Затмъ мы отправились въ спальни и притворились, что ложимся спать. Но чрезъ полчаса посл того какъ свчи погласли, я услышалъ шорохъ спички, и Рундль, ближайшій сосдъ мой, пригласилъ меня на пиръ, который я давалъ.

— Мы все устроили въ кухн, чтобы Снелль не услышалъ. Доули и кухарку подкупили на твои деньги. Надвай куртку. Иди за мной. Какъ можно тише.

И поставивъ огарокъ въ глухой фонарикъ, который вынулъ изъ своего сундука, Рундль повелъ меня по корридору. Во всемъ этомъ было что-то таинственное, разбойническое, что сильно забавляло моего спутника, извстнаго знакомствомъ съ подвигами ‘трехпалаго Джака’, ‘Дика Турпина’ и другихъ героевъ Ньюгетскаго Календаря. Я зналъ, что все это не хорошо. Ужинать мн не хотлось, но я былъ слишкомъ слабъ чтобы противиться. Многіе изъ насъ сбиваются съ пути истиннаго не потому, что ложный имъ нравится боле, а потому что не хватаетъ силы высвободиться отъ влекущей руки.

Пиръ былъ настоящій. Газъ горлъ въ кухн, длинный столъ покрытъ былъ скатертью, уже послужившею на верху, на немъ стояли ряды тарелокъ и кружекъ и самыя разнообразныя яства, между которыми паштетъ, кучи пирожковъ, горячіе соусы и жареная курица особенно привлекали вниманіе. Бутылки наливки и столоваго вина мшались съ банками мармелада и варенья. Гости вс собрались, преимущественно большіе мальчики, которыхъ видлъ я въ первыхъ рядахъ, и не обращали на меня ни малйшаго вниманія. Дверь кухни была тщательно затворена. Рундль, садясь, оглянулъ столъ и указалъ мн мсто на лавк.

— Что это, Винтеръ? спросилъ онъ тихимъ голосомъ, въ которомъ слышалось неудовольствіе.— Нтъ устрицъ? По-моему, ужинъ безъ устрицъ гроша не стоить.

— Такъ ршено большинствомъ голосовъ. Вдь денегъ, знаешь, было мало, а теперь ходитъ славная холера, такъ омары чрезвычайно дешевы. Вотъ какихъ я пять штукъ купилъ за шесть шиллинговъ и шесть пенсовъ, совсмъ приготовленныхъ и разрзанныхъ.

Рундль былъ доступенъ убжденію. Посл наставленія не стучать тарелками и говорить тихо, пиръ начался. Надо сознаться, что удовольствія стола не зависятъ для мальчика отъ пріятнаго общества и блестящаго разговора. Онъ стъ и пьетъ, думая лишь о себ, а не о другихъ, и молчаніе для него пріятне бесды. Важные какъ дикари, мы сидли и услаждались цлыми тарелками несообразныхъ кушаній и кружками ужасныхъ напитковъ, не думая о завтрашнемъ дн и не сожаля объ отсутствіи обмна мыслей. Если что говорилось, такъ шепотомъ. Какъ только раздавался звукъ погромче, Доули, поставленный на страж въ корридор въ ночной рубашк,— чтобы могъ сказать, что идетъ посмотрть что тутъ происходитъ, еслибы Снелль накрылъ насъ,— появлялся въ дверяхъ съ блднымъ лицомъ и поднятымъ перстомъ и шиплъ: ‘тише! онъ ворочается въ постели. Я совершенно явственно слышалъ за дверью вашъ смхъ.’

Эти перерывы и предостереженія не уменьшали удовольствія, которое, впрочемъ, длилось не долго. Въ изумительно-короткое время бутылки были осушены, банки пусты, отъ омаровъ осталась лишь кожа, отъ жаркого лишь кости, отъ сыра лишь корка. Собраніе сибаритовъ поднялось, одинъ за другимъ скользилъ въ дверь и крался въ свою спальню на ужасы кошмара или мирный сонъ, смотря по свойствамъ желудка. Идя за Рундлемъ позади, я видлъ какъ Доули шарилъ между блюдами, тщетно отыскивая какихъ-нибудь остатковъ пиршества.

XIV. Бгство.

Скоро наступили для меня невзгоды, которыхъ я опасался. Выговоръ мой продолжалъ возбуждать общія насмшки. Другой мальчикъ перенесъ бы ихъ кротко, но я былъ горячъ и задоренъ и безпрерывно ввязывался въ ссоры и драки. Болзненную раздражительность мою еще увеличивало отсутствіе друга, на котораго я могъ бы положиться. Мистеръ Бетсъ былъ далеко. Я чувствовалъ себя одинокимъ, предоставленнымъ судьб своей, среди безжалостной, насмшливой и чужой мн толпы, не упускавшей случая бранить и мучить меня. Въ это тяжелое время у одной мистрисъ Принсъ находилъ я сочувствіе и утшеніе.

— Какъ? Опять глазъ подбитъ! восклицала добрая женщина.— А еще съ другаго синякъ не сошелъ. Вотъ ужъ два фунта сырой говядины купила я на свои деньги. Да вдь такимъ образомъ у васъ скоро и совсмъ глазъ не будетъ, ужасный вы Бреди!

У ней у самой были воинственныя наклонности, не доходившія только до подбитія глазъ, и стычки ея съ мистрисъ Снелль, съ кухаркой и съ главною горничной, были часты и жарки.

Въ одинъ вечеръ я сидлъ за работой. Доули принесъ Снеллю кучу писемъ на поднос. Снелль прежде осматривалъ каждое, а потомъ вызывалъ мальчика, къ которому оно адресовано. Мы вс знали звонокъ почталіона, и вс глаза устремились на конторку учителя.

— Ужъ не получитъ ли Джонсъ денегъ? Вотъ черная печать къ Киммису, его отецъ хворалъ. Посмотрите на маленькаго Мака! Онъ получилъ почтовую повстку!

— Бреди! воскликнулъ Снелль.— Два письма. Одно изъ Индіи. Шиллингъ за пересылку.

Я подошелъ къ конторк. Одно письмо, съ большою черною печатью, было отъ Бетса, на другомъ адресъ былъ написанъ четкимъ, прямымъ почеркомъ, при вид котораго я содрогнулся. Я воротился къ своему мсту, я вертлъ и перевертывалъ второе письмо, наконецъ дрожащею рукой распечаталъ его, и прочелъ слдующее:

‘Аурипоръ, іюня 10-го 18.. г.

‘Милый сынъ мой, пишу теб въ надежд, что ты не совсмъ еще забылъ что у тебя есть мать. Когда-нибудь, когда мы встртимся, я сказку теб, милый сынъ, почему я сочла за лучшее удалить тебя отъ участія въ моей печальной судьб. Тебя, конечно, научили меня ненавидть, уврили, что я и не думаю о теб. Не хочу говорить ни слова противъ твоего ддушки. Онъ отецъ твоего дорогаго отца и возсталъ противъ меня за то, что величайшую жертву, какую женщина можетъ принести, я принесла его сыну и теб. Какъ бы то ни было, я никогда не переставала думать о теб и любить тебя, я, хотя издали, заботилась о теб какъ могла. Мой слуга сообщалъ мн всти о теб, когда его услали, у меня остались друзья, которые увдомляли меня обо всемъ что съ тобой длается. Не могу сказать теб какъ я страдала, когда пришло извстіе что ты потонулъ, но оно скоро оказалось ложнымъ. Пожалла я также и о смерти моего свекра, хотя онъ не былъ добръ ко мн. Говорятъ, ты становишься великъ и силенъ, и очень похожъ на отца. Меня это радуетъ, я безпокоилась о теб. Я не могу ухать отсюда, потому что у меня нтъ денегъ, и живу я помощью друзей, но я надюсь, что ты современемъ будешь въ состояніи поддерживать меня. Ты поступишь въ военную службу, прізжай сюда, въ Индію. Потомъ ты увезешь меня съ собой, и мы будемъ жить вмст. Ты современемъ будешь очень богатъ. Смотри за своимъ имніемъ и не врь никому, кто будетъ говорить, что у дда твоего не было большаго состоянія. Въ особенности предостерегаю тебя отъ Десмондовъ. Бдный отецъ твой давно уже говорилъ мн, что Десмонды завладли всми землями семейства Бреди. Братъ мистера Дениса Десмонда, кажется, весьма знатный человкъ въ Ирландіи и твой опекунъ, вмст съ какимъ-то ничтожнымъ адвокатомъ. Я бы пріхала и защитила бы тебя отъ нихъ, еслибы могла. Во всякомъ случа, общай мн, что ты не подпишешь ни одной бумаги и не сдлаешь никакого распоряженія относительно твоего состоянія, не увдомивъ прежде меня. Десмонды знаютъ, что неправильно владютъ твоими имніями. Они хитры какъ зми. Есть, говорятъ, у мистера Десмонда племянница, миссъ Бутлеръ, которой все должно достаться. Ты съ нею близокъ, будутъ стараться женить тебя на ней. Въ такомъ случа земли останутся за Десмондами. Конечно, ты еще слишкомъ молодъ, но эти злые люди дальновидны. До-смерти хочется мн всти отъ тебя. Когда-нибудь скажу теб, почему я до сихъ поръ теб не писала. Поврь, я поступала такъ для твоей же пользы. Когда будешь писать мн, адресуй: ‘Мистрисъ Бреди’,— можетъ-быть, тебя уврили, что я не въ прав носить это имя,— чрезъ гг. Больвиль и Арбутнотъ въ Мадрас. Со слезами на глазахъ я подписываюсь

‘Твоя любящая мать
‘Мери Бреди.’

Я нсколько разъ перечелъ это длинное письмо. Звонокъ къ молитв заставилъ меня отъ него оторваться. Зачмъ она пишетъ теперь? Почему молчала столько лтъ? Неужели вс предостереженія противъ тайныхъ происковъ имли цлью лишить меня какихъ-то, мн самому неизвстныхъ, правъ? Читая имя миссъ Бутлеръ и слова: ‘будутъ стараться женить тебя на ней,’ я покраснлъ, и сердце невольно забилось.

‘Какъ мало извстна ей истина!’ вздохнулъ я. ‘Жениться на Мери Бутлеръ! Правду, должно-быть, говорили мн о несчастной моей матери. Вотъ она возбуждаетъ во мн подозрнія относительно друзей моихъ. Разв уже и теперь я не страдаю и не подозрваю? Нтъ, Теренсъ, помни послднія наставленія ддушки: какъ ни строги, какъ ни жестоки они, очевидно, они справедливы. Закали сердце свое! Придетъ время, я увижусь съ ней лицомъ къ лицу. Тогда я самъ все выслушаю и буду судить. Еслибъ она дйствительно любила меня, не оставила бы она меня здсь, въ гор и уединеніи.’

Эти размышленія были моею молитвой. ‘Богъ да помилуетъ ее и сжалится надо мной,’ такъ заключилъ я ихъ, вставая съ колнъ.

Мы разошлись по спальнямъ. Письмо матери было у меня на сердц. Другаго я еще не прочелъ. Я поставилъ огарокъ на чемоданъ у моего изголовья и распечаталъ это письмо. Оно было слдующаго содержанія:

‘Дублинъ.

‘Къ сожалнію, не могу сообщить ничего радостнаго о Лохъ-на-Карр. Въ здшней мстности положеніе длъ ужасное, денегъ добиться невозможно. Макъ-Туркъ и Скиннеръ, которые, помните, были повренными извстной особы въ Индіи, оказались вдругъ, довольно странно, адвокатами одного нашего кредитора, Англичанина, который желаетъ получить свои деньги. Кажется, Свитенгамская школа будетъ слишкомъ дорога для насъ, и вамъ придется оставить ее къ Рождеству.

‘Особа, о которой я говорилъ, опять начала выкидывать разныя штучки. Она въ рукахъ ловкихъ людей. Душеприкащики получили отъ нея увдомленіе, что она признаетъ за собой права, какъ личныя, такъ и отъ имени сына, на Лохъ-на-Карр, которыя намрена осуществить. Она собирается даже предъявить искъ на сэръ-Ричарда за неправильное владніе Кильмойлемь. Прошу васъ не входить съ ней ни въ какія сношенія. Я слышалъ, что она хочетъ употребить васъ какъ орудіе для своихъ цлей. Помните совтъ вашего ддушки и послднее наставленіе его въ тотъ вечеръ. Я думаю, онъ былъ правъ.

‘Вашъ А. Бетсь.’

— Ну, ты, картофель, проворчалъ съ сосдней постели большой мальчикъ съ жидовскою наружностью.— Гаси свой огарокъ, слышать! Стоитъ ли читать письма отъ людей, которые писать не умютъ!

Завтра мн предстояло переписать въ вид наказанія тысячу строкъ изъ Одиссеи. Въ этотъ вечеръ я ршился. На другой день, пока мальчики играли на двор, сидя за безконечными греческими стихами, я приготовилъ письмо къ мистеру Бетсу. Я разказалъ ему исторію моихъ страданій, предоставилъ право продать все въ Лохъ-на-Карр, кром портретовъ и нкоторыхъ любимыхъ ддушкиныхъ вещей, общался писать, какъ только найду себ какое-нибудь дло, и со слезами, Богъ всть почему навернувшимися на глаза, запечаталъ письмо и положилъ его въ карманъ.

Кром меня были наказаны еще три мальчика. Они писали усердно, кусая перья, поглядывая въ растворенныя окна и завидуя, вроятно, воробьямъ, которые чирикали на втвистой лип.

— Если меня спросятъ, обратился я къ нимъ,— скажите, что я вышелъ погулять.

— Смотри, Бреди, теб достанется, если опять не сдлаешь заданнаго, пропищалъ маленькій Тирвить второй.— Ты черезчуръ ужъ смлъ.

— Да, полагаю, что мн достанется, если меня достанутъ. Прощайте.

Я прошелъ по корридору, отворилъ дверь въ садъ и чрезъ минуту очутился въ переулк, выходящемъ на улицу. Надо было остерегаться тайной полиціи школы, но я уже хорошо зналъ Свитенгамъ, и повернувъ въ другой переулокъ, вышелъ на большую дорогу къ Лондону. Я бросилъ за заборъ мою школьную шапку, досталъ изъ-подъ полы другую и направился скорымъ шагомъ къ Тодлейской станціи. Я зналъ, что чрезъ полчаса продетъ тамъ лондонскій поздъ, надо было захватить его. Господи! Вотъ ‘сладкій Вильямъ’, нашъ кондитеръ, идетъ мн навстрчу. Я долженъ ему три шиллинга.

— Вы, должно-быть, вышли прогуляться, мистеръ Бреди? Очень вамъ благодаренъ!… Сдачи не надо? Вотъ это такъ щедро. Скажите, пожалуста, мастеру Рундлю, что мн нужно бы получить полусоверенъ, который онъ взялъ у меня. Разореніе имть дло съ нкоторыми изъ васъ. Не безпокойтесь! Не скажу никому что видлъ васъ. Добраго вечера!

Желзная дорога была у меня справа. Я слышалъ вдали свистъ локомотива, выходящаго изъ Свитенгама, скоро сталъ доноситься по втру шумъ позда. Я пустился въ перегонки. Какъ быстро догоняла меня черная масса, обвитая тучей дыма. Ухъ! ухъ! ухъ! раздавалось въ ушахъ моимъ пыхтніе машины. Станція близко…. звонятъ… деревенскій экипажъ, нагруженный поклажей, со старухой и тремя дтьми, жадно устремившими взоры на поздъ, подъзжаетъ, кучеръ хлещетъ дымящуюся лошадь.

— Да вдь это мистеръ Бреди отъ Снелля!

То было ужасное отродье мистера Матера, школьнаго привратника.

Я собрался съ духомъ, бросился въ дверь станціи. Въ ту минуту какъ ее затворяли, крикъ отчаянія мистрисъ Мастеръ съ дтьми раздался за мной.

— Мсто втораго класса до Лондона!

— Втораго класса нтъ въ этомъ позд. Первый классъ отъ Тодли до Лондона. Торопитесь.

Раздался звонокъ, однимъ прыжкомъ я очутился на платформ и бросился въ вагонъ, слыша уже свистокъ кондуктора… И вотъ я сижу и отираю потъ съ лица…. Жребій брошенъ. Курьерскій поздъ полетлъ къ Лондону. Съ изумленіемъ глядли на меня мои спутники: старая дама, книги которой я сдвинулъ, юноша, сынъ ея, которому я наступилъ на ногу, хорошенькая двочка, дремавшая въ углу. Она, конечно, не увидала во мн идеала своихъ грезъ, ибо тотчасъ же опять закрыла глаза. Старая дама была очень безпокойна. Въ поспшности моей я помстился подл двери, противъ нея. Чрезъ минуту, она заговорила:

— Альфредъ, не попросишь ли ты этого молодаго джентльмена отодвинуть немножко свои ноги. Эти вагоны ужасно тсны.

Альфредъ строго поглядлъ на меня. Не усплъ онъ слова сказать, какъ бдныя ноги мои подползли какъ мыши подъ сиднье и уже не выползали оттуда.

— Альфредъ, посмотри, пожалуста, не осталась ли одна изъ моихъ книгъ на томъ мст.

Я вскочилъ, прежде чмъ она договорила. Но старая дама, которая оказалась не матерью, а женой Альфреда (почему онъ сидлъ въ противоположномъ углу, противъ спящей двочки, я понять не могъ), не могла успокоиться. Мн было очень жарко, въ вагон духота была страшная. Она обратилась къ Альфреду, чтобъ онъ пригласилъ меня закрыть окошко. Затмъ Альфредъ началъ доставать разные ящики и узлы съ стки надъ моей годовой и пуговицами своего жилета чуть не задвалъ меня за носъ. Она безпрерывно охорашивалась, безпрерывно вертла ногами, роняла на меня всевозможные мелкіе предметы и сердито взглядывала, будто я причина ихъ паденія. Поздъ летлъ, покачиваясь на поворотахъ, подпрыгивая на станціяхъ, гд мелькали фантастически лица и одежды, словно виднія тревожнаго сна, и при каждомъ толчк старая дама вскрикивала и всплескивала руками, словно моля о пощад. Это было невыносимо. Черезъ часъ поздъ остановился въ Динсвик. Кудрявыя молодыя дамы толпились кучками у стойки, покрытой пирожками, сандвичами и вареньями, слуги хлопотали около круглыхъ столовъ, разнося разные супы и т питательныя яства, которыя любить находить Британецъ на дорог въ своей земл. Я ускользнулъ отъ непокойной старухи. Замтивъ свободное мсто въ отдаленномъ вагон, я забился туда въ уголокъ. Никто не потревожилъ меня какъ поздъ двинулся: единственный спутникъ мой спалъ въ противоположномъ углу.

Я старался обдумать какой-нибудь планъ для будущаго, но мысли мои уносились въ облака. Я счелъ свои деньги: два фунта, одна крона, три шиллинга и полпенни. Что стану я длать? Я не зналъ. Разв не читалъ я о многихъ, которые были бдне меня и нашли счастье, какъ только ршились искать его въ обширномъ свт? Неужели не осталось ужъ ничего на долю юноши съ врой и энергіей и съ желаніемъ трудиться для честнаго существованія? Лондонъ предо мной. Тамъ можно добыть и пропитаніе, и имя. Я не стану обременять друзей. Я предоставлю Лохъ-на-Карр тмъ, кто будетъ заботиться о немъ въ мое отсутствіе. А потомъ я вернусь изъ далекой страны съ несчетнымъ золотомъ и славой и возстановлю снова мой родъ изъ упадка. Я отправлюсь въ Индію, найду тамъ кающуюся женщину, она бросится въ мои объятія, потопитъ въ слезахъ мои упреки. Мы вс будемъ счастливы. Вдали, какъ альпійское селеніе виднется утомленному страннику полусокрытою въ туман цлью его пути, такъ мн среди грезъ мерещилось что-то, чему я не могъ дать опредленнаго образа и имени. Обрадуется ли она мн, когда я вернусь положить къ ея ногамъ плоды моихъ трудовъ и страданій?…

Бглый школьникъ, мальчикъ, брошенный и забытый, я не помнялся бы съ сидвшимъ противъ меня молодымъ человкомъ, въ которомъ я узналъ лорда по вопросу лакея, подходившаго къ дверц вагона узнать, не угодно ли ему чего-нибудь. Я не помнялся бы ни съ кмъ на свт.

Мы летли въ темнот. Визгъ пара пугалъ ночныхъ совъ, Вдругъ раздался крикъ. Вагонъ затрясся и затрещалъ. Спутникъ мой высунулъ голову въ окно.

— Кажется, что-то случилось, сказалъ онъ. Что-нибудь сломалось въ конц позда.

При многихъ стонахъ и крикахъ и свист машины, поздъ, трясясь какъ живое существо въ агоніи, остановился наконецъ.

Слышались шаги, мелькали огни, голоса кричали:

— Кондукторъ! Что такое? Нтъ ли опасности?

— Въ самомъ дл случай, повторилъ лордъ, и выскочилъ изъ вагона. Я послдовалъ за нимъ.

Внизу, въ темнот, мелькали огни, и вдругъ поднялся шумъ, какъ отъ волнующейся толпы. Обитатели движущагося міра пробуждены были внезапнымъ ударомъ. Поспшно выбирались они изъ вагоновъ и толпились на узкомъ пути. Надъ криками смятенія и ужаса поднимался въ ночномъ воздух стонъ локомотива и свирпый свистъ пара. Потрясающее было зрлище! Вагонъ, изъ котораго я ушелъ, былъ предпослдній. На крутомъ поворот цпь, связывавшая его съ передними, оборвалась. Груда сломаннаго желза и дерева лежала на боковомъ откос. Тутъ же валялись мертвые и умирающіе. Я тупо глядлъ на эту картину разрушенія. Не злой ли я геній? Не ношу ли я съ собой гибель и бдствія? Сильныя руки оттолкнули меня.

— Не сбгаетъ ли кто-нибудь въ Лангли увдомить о несчастіи? воскликнулъ кондукторъ.— Прямо по линіи, всего мили четыре.

Я бросился бжать какъ олень и перегналъ всхъ другихъ. Я радъ былъ уйти отъ ужаснаго зрлища. Я видлъ, какъ вытащили хорошенькую двочку. О! зачмъ вспоминать объ этомъ? Я бжалъ въ темнот по насыпи, съ которой видлъ огни въ далекихъ жилищахъ, по глубокимъ рвамъ, въ которые одн звзды свтили сверху, по темному, сырому туннелю, наполненному ночными парами, въ которомъ шаги моа глухо отдавались отъ сводовъ. Раза два пробгалъ я мимо людей на перекресткахъ и пугалъ ихъ, крича прерывающимся голосомъ: ‘Ужасное несчастье! Внизъ по линіи!’ И бжалъ дальше. Я спотыкался о бревна, о желзныя брусья, о спящихъ, о груды клажи, и тотчасъ же вскакивалъ, не замчая крови на рукахъ и ногахъ. Дальше…. дальше…. все не видно города…. нтъ фонарей…. нтъ признаковъ помощи. Вдругъ, на поворот, я увидлъ рядъ зеленыхъ и красныхъ огней и рожки газа, весело горящаго у платформы станціи. Собравъ послднія силы, я бросился къ ней. На платформ никого не было. ‘Помогите! Помогите!’ кричалъ я, пробгая дверь за дверью, послдняя отворилась, и я очутился среди яркаго освщенія, въ комнат перваго класса, гд скучающіе полусонные путешественники ждали лондонскаго позда. Я едва могъ говорить, все кружилось въ глазахъ моихъ. ‘Помогите! Бога ради помогите! Ужасное несчастье! Бишопсгопъ за четыре мили отсюда.’ Я былъ изнуренъ, покрытъ кровью. Я видлъ вокругъ себя испуганныя лица, слышалъ голоса, предлагающіе сто разныхъ вопросовъ, крики: ‘Дайте ему вина, пошлите за докторомъ.’ Дальше ничего не помню.

Незнакомый человкъ сидлъ у моей постели, когда я пришелъ въ себя. Я былъ въ незнакомой комнат, маленькой, чистой и уютной. Молоденькая двушка съ блымъ чепчикомъ на голов стояла подл меня, держа въ одной рук чашку, а въ другой свчу. Незнакомецъ держалъ мою руку и выпустилъ ее.

— Ничего, серіознаго поврежденія нтъ. Мн надо отправляться немедля. Дайте ему бульйону чрезъ часъ. Завтра утромъ я приду взглянуть на него.

Я былъ въ полномъ сознаніи. Одна рука у меня была перевязана, на колнк также была повязка, но я ничего не чувствовалъ, кром сильнаго голода.

— Скажите, пожалуста, много ли раненыхъ?

— Къ сожалнію, кажется, много. По телеграфу увдомили о нсколькихъ смертныхъ случаяхъ. Благодарите Бога, что вы уцлли. Прощайте пока, лежите смирно и выспитесь хорошенько.

Двушка стояла неподвижно.

— Что это у васъ, Мери?

— Лкарство. Меня зовутъ Анна, а не Мери.

— Ну, Анна, такъ бросьте же, пожалуста, это лкарство, или оставьте его для доктора. Я умираю съ голода. Скажите мн гд я, кто вы, что можно достать пость, который часъ и вс подробности этого несчастія.

— Да не больше десяти минутъ прошло съ тхъ поръ какъ вы перепугали первый классъ. Мистрисъ Питчеръ, что за буфетомъ, и до сихъ поръ еще не пришла въ себя. Вс отправились въ Бишопсгопъ. Лондонскій поздъ пришелъ тотчасъ же вслдъ за докторомъ, мистеромъ Стоккомъ, вс и похали на мсто происшествія.

— Да здсь-то что же?

— Станціонная гостиница. Я вторая горничная. Мистрисъ Джолли, первая, готовитъ постели и горячую воду, и все что нужно. Намъ сегодня будетъ трудная ночь. Я боюсь подумать о томъ какъ этотъ поздъ прідетъ. Все ваше платье испорчено, да другаго взять негд, пока не привезутъ багажъ.

— Анна, я ужасно голоденъ.

— Докторъ веллъ дать вамъ куринаго бульйону черезъ часъ.

— Говорю вамъ, что я умру. Мн и дурно сдлалось, кажется, оттого что я ничего не лъ. Нельзя ли достать чего-нибудь? Пожалуста, пожалуста поскорй.

Двушка кивнула головой и засмялась.

— Благодарю васъ, Анна.

Скоро она вернулась, неся на поднос половину жареной курицы и кувшинчикъ съ хересомъ, и поставила на постель. Тутъ только я замтилъ, что не могу владть рукой. Анна тотчасъ же доняла въ чемъ дло. Она разрзала мн жаркое, и кивала, и улыбалась при всякомъ куск, который клалъ я въ ротъ, налила мн вина, подняла въ изумленіи полныя руки, когда я попросилъ еще, съ восклицаніемъ и пріятнымъ смхомъ отправилась за новыми припасами, и опять повторила то же.

Послышалось мрное пыхтніе машины, колоколъ на станціи зазвонилъ, ему отвчали вс колокольчики гостиницы. Анна сильно поблднла.

— Пріхали, сказала она.— Это ужь третій разъ у насъ. Боюсь я этого ужасно. Надо однако идти. Слуги воротились. Если вамъ что-нибудь понадобится ночью, къ вамъ придетъ кто-нибудь изъ нихъ.

Я не могъ лежать, я всталъ и прислушался. Тяжелые шаги двигались медленно, словно съ тяжелыми ношами, слышались крики и стоны страданія, двери отворялись и затворялись. Ночь была ужасная. Какъ могъ я заснуть, зная, что возл меня лежатъ люди въ агоніи, ожидая смерти утшителя. Однако я прокрался назадъ въ мою комнату и закрылъ глаза.

Мистеръ Стоккъ нашелъ меня поутру совершенно здоровымъ, исключая ссадинъ на рук и колнкахъ. Двое было убитыхъ: хорошенькая двочка, сидвшая въ углу вагона, которая хала встрчать отца, офицера, вернувшагося изъ Индіи, и старый пасторъ, хавшій въ Лондонъ благодаритъ пріятеля за доставленное мсто. Четыре пассажира потерпли такія поврежденія, что жизнь ихъ была въ большой опасности, десятеро были контужены, или ранены легко. Ожидали слдствія. Меня намревались допроситъ, ибо о мн говорили и предполагали, что я могъ сообщить свднія о томъ, были ли кондукторъ, машинистъ и сторожъ пьяны или трезвы, разсяны или внимательны, находился ли сигналистъ въ Бишопсгет на своемъ мст, и еще многія подробности, о которыхъ я не имлъ ни малйшаго понятія.

На слдующій день Лангли наполнился огорченными, встревоженными родственниками и друзьями. Доктора хлопотали, мстные жители сновали взадъ и впередъ, великіе лондонскіе директоры торжественно прізжали на нарочныхъ поздахъ и улетали снова. Предварительное слдствіе кончилось. Я сказалъ все что зналъ. Когда я назвалъ себя и свое мстопребываніе: Свитенгамскую школу, коронеръ нахмурился.

— Прошу замтить, джентльмены, что свидтель отлучился изъ школы,— какъ мн извстно, потому что у меня тамъ сынъ,— въ учебное время безъ отпуска. Сверхъ того, онъ Ирландецъ. Надо быть осмотрительнымъ.

Коронеръ какъ будто намекалъ, что я какимъ-то образомъ виновенъ въ случившемся несчастіи. Меня разспрашивали такъ подробно, что мн наконецъ пришло въ голову, ужь не сомнваются ли въ дйствительности гибели и увчій несчастныхъ пассажировъ. Я вышелъ изъ комнаты, гд производилось слдствіе, не заботясь объ его исход, мн было все равно кого найдутъ виновнымъ. Незнакомый голосъ произнесъ мое имя. Оглянувшись, я увидалъ молодаго человка, который, какъ я замтилъ, все время что-то очень усердно записывалъ, и съ которымъ очень много говорилъ коронеръ и адвокатъ Компаніи, мистеръ Мосъ, старавшійся доказать, что это несчастіе не боле какъ случай, весьма обыкновенный и неизбжный на желзныхъ дорогахъ.

Это былъ красивый молодой человкъ, пріятной наружности, чтъ двадцати трехъ, крпкаго сложенія, средняго роста, съ курчавою головой и русыми бакенбардами, одежда его была нсколько фантастическихъ цвтовъ: свтло-оливковый фракъ, голубой галстукъ съ брилліантовою булавкой, срые панталоны и сапоги патентованной кожи.

— Извините мою нескромность, сказалъ онъ мн.— Позвольте спросить васъ, когда вы думаете хать въ Лондонъ? Мое имя Стендишъ, я здсь составляю отчетъ объ этомъ случа для газеты Геркулесъ. Я ду съ слдующимъ поздомъ. Еслибы вамъ было угодно,— онъ на минуту замялся,— мы могли бы хать вмст. Мн хотлось бы предложить вамъ нсколько вопросовъ. Машиниста и кондуктора обвинили въ ‘убійств’. Но никто не обращаетъ большаго вниманія на приговоры коронерскихъ присяжныхъ.

Я только что думалъ о томъ какъ мн быть относительно денегъ. Надо было платить счетъ гостиницы, надо было платить за билетъ: мн ничего не оставалось, какъ только вернуться въ Свитенгамъ, или писать мистеру Бетсу.

— Я право не знаю, когда я поду, и куда поду.

Мистеръ Стендишъ остановился.

— Это странно, согласитесь сами. Вы очень молоды. Конечно, я не имю ни малйшаго права выражать какое бы то ни было мнніе, но все-таки мн кажется это нсколько страннымъ.

Такъ мн и самому казалось. Я самъ не зналъ что со мной будетъ, что намренъ я длать.

— Компанія, разумется, заплатитъ счетъ вашъ въ гостиниц и путевыя издержки, и если потребуется, вознаградитъ вполн вашихъ родителей за вс поврежденія, какія вы, можетъ-быть, потерпли, сказалъ мистеръ Мосъ, отыскавшій меня на платформ, когда я ходилъ со Стендишемъ.

— Намъ можетъ понадобиться ваше свидтельство, такъ вы потрудитесь сообщить мн вашъ адресъ въ Лондон.

— У меня нтъ въ Лондон адреса…. Я никого не знаю…. Разв сэръ-Ричарда Десмонда, или еще флотскаго капитана Виндо, онъ тоже гд-то тамъ живетъ.

— Дайте, если хотите, мой адресъ, на случай, что вашихъ друзей нтъ въ город, сказалъ Стендишъ. Вы знаете мой адресъ, Мосъ: No 1-й, Ольдъ-Кортъ, Темпль. Что заплатитъ ему Общество за понесенныя поврежденія, а? Взгляните на его руки и колни…. Ссадины, обрзы, ушибы, неспособность къ дятельности…. вотъ родителямъ или опекуну случай нажить денегъ! Я бы не взялъ на ихъ мст 500 фунтовъ!

Мистеръ Мосъ засмялся и потеръ руки.

— Вы, господа журналисты, необыкновенно бойки! Въ случа надобности, я напишу сэръ-Ричарду Десмонду, котораго знаю. Прощайте. Прощайте, мистеръ Стендишъ. Еслибы вы сказали (sotto voce), что вамъ знакомъ адвокатъ по этому длу со стороны Компаніи, и что онъ съ обычнымъ своимъ тактомъ и пр., и пр…. Вы меня понимаете. Я былъ бы вамъ очень обязанъ. Добраго вечера и счастливаго пути.

И мистеръ Мосъ поспшно возвратился къ коронеру и присяжнымъ.

— Да, продолжалъ Стендишъ,— я бы заставилъ ихъ поплатиться.

— Да вдь я получилъ раны не во время несчастія, а когда бжалъ за помощью….

— Все равно. Еслибы несчастія не случилось, не понадобилась бы и помощь, еслибы помощь не понадобилась, вы бы за ней не побжали. Дло ясное. Искъ прямой. Нтъ? Ну, вы молоды и великодушны. Вы не хотите взять кучу денегъ, когда представляется случай, и дете въ Лондонъ отыскивать людей, которыхъ адреса не знаете, не имя ничего. Встртиться съ вами истинное приключеніе.

Я отвернулся.

— Полагаю, что я свободенъ въ своихъ поступкахъ, по крайней мр желаю быть.

— Честное слово, вы несправедливы ко мн, если думаете, что я хотлъ критиковать ваши поступки или что-нибудь у васъ вывдывать. Не считайте меня, пожалуста, навязчивымъ. Я самъ на половину Ирландецъ. Услышавъ вашу исторію, я невольно вспомнилъ о бдномъ юнош, который, точно такъ же какъ вы, халъ въ Лондонъ нсколько лтъ тому назадъ отыскивать друзей, которыхъ не могъ найти, и мн очень захотлось чмъ-нибудь помочь вамъ…. Я знаю, какъ одинокъ былъ тотъ юноша, и какъ обрадовался бы онъ каждому доброму слову, даже взгляду.

Онъ говорилъ серіозно, протянувъ мн руку, не было въ его голос прежняго жесткаго, металлическаго звука.

Я взялъ его руку.

— Ну, что же? сказалъ онъ.— демъ мы вмст? Я не намренъ ничего у васъ выпытывать, а зная городъ, могу быть вамъ полезенъ.

Я только усплъ проститься съ Анной и написать дв строчки въ благодарность доктору, когда поздъ пришелъ.

Мистеръ Стендишъ, пользовавшійся, повидимому, большимъ вліяніемъ и знавшій всхъ, ухватилъ за пуговицу какого-то служащаго, котораго называлъ Тунксомъ,— что возбудило въ ум моемъ вопросъ, ужъ не родня ли онъ кильмойльскому кучеру,— и досталъ намъ двоимъ особое отдленіе. Затмъ онъ вынулъ огромную трубку, и мигнувъ кондуктору, который счелъ обязанностью увдомить его, что это ‘противъ правилъ’, испустилъ тучу дыма.

— Да, слышалъ! Вы теперь предупредили меня, и если застанете меня курящимъ на слдующей станціи, будетъ сорокъ шиллинговъ штрафу. Знаю! Вы опоздали дв минуты, кондукторъ. Если не обратите вниманія, такъ опять случится несчастіе.

Я содрогнулся. Я подумалъ о бдныхъ страдальцахъ, остававшихся въ тхъ маленькихъ комнатахъ. Поздъ двинулся. Выглянувъ въ окно, я увидалъ мистера Бетса, бжавшаго изъ станціонной гостиницы къ вагонамъ. Но было поздно. Онъ даже не видалъ меня.

— Что вы видите? Директора и всю полицію свитенгамскую? Вы въ безопасности, по крайней мр въ настоящую минуту.

— Нтъ. Это мой опекунъ. Онъ, безъ сомннія, пріхалъ за мной. Онъ получилъ извстіе изъ Свитенгама, а можетъ-быть, и прочелъ мое имя въ газетахъ.

— Ну, теперь нечего. Вамъ нельзя будетъ телеграфировать, пока не прідемъ въ Лондонъ, да и то, пожалуй, не тотчасъ, потому что станція Лангли можетъ быть заперта. Примемся теперь за дло. Вы, надюсь, позволите мн обратиться къ вамъ иногда съ вопросомъ?

Онъ вынулъ изъ дорожнаго мшка фонарь, прикрпилъ его къ суконной обивк вагона, зажегъ, и открывъ карманную книжку, началъ писать, покачиваясь по толчкамъ вагона.

— Да, замтилъ онъ,— все это вамъ ново, это ново почти всмъ незнакомымъ съ дломъ. Изъ всхъ тысячъ людей, которые завтра прочтутъ за завтракомъ подробный отчетъ объ этомъ слдствіи за многія мили отсюда, ни одинъ, вроятно, не подумаетъ о томъ, какъ отчетъ этотъ составленъ. Имъ представляется, что это все длается само собой, какъ листья растутъ на деревьяхъ. Я лягу, сегодня не раньше четырехъ часовъ. Одно только мн утшеніе: редакторъ будетъ сидть дольше меня.

— Лондонъ наконецъ! Вотъ мы и пріхали, мой юный другъ. Мн кажется, вамъ лучше всего двинуться на мою квартиру. Вдь ужь поздно. Въ гостиниц не охотно примутъ такого юношу, какъ вы, безъ всякаго багажа. Право, такъ лучше будетъ. Ну, идемъ. Сторожъ! Чемоданъ, отмченный буквой С. изъ Лангли! Достаньте извощика, поживе.

Я стоялъ среди потока народа. Поздъ излилъ его, словно лопнувшая бомба. Что было мн длать, какъ не согласиться на предложеніе Стендиша?

— Я очень вамъ благодаренъ, но….

— Никакихъ ‘но’! демъ.

Вс магазины были заперты. Длинные ряды фонарей стояли на страж вдоль улицъ. Я глядлъ въ ночной сумракъ и спрашивалъ себя: есть ли между людьми, которые ходили тутъ взадъ и впередъ, такіе же одинокіе и несчастные, какъ я? Какъ неопытенъ былъ я! Било на колокольняхъ двнадцать часовъ.

— Слышали? Не говоритъ ли вамъ этотъ звонъ: вернись, бглецъ, вернись въ Свитенгамъ? Ну, какъ бы то ни было, надо вамъ хоть одинъ день прожить въ Лондон.

Мн казалось, что улицы и сторожевые фонари бгутъ вслдъ за нами. Спутникъ мой глядлъ на меня.

— Да, тутъ есть чмъ полюбоваться. Вотъ зрлище, которое образованный христіанскій народъ, внушающій зависть сосдямъ, можетъ показать міру. Это конецъ Гаймаркета, исходная точка и послдній предлъ многихъ свтскихъ джентльменовъ. Слышны возгласы: убійство! полиція! женщины кричатъ, мущины дерутся, ругательство и хохотъ! Еще теперь рано, не дошло еще до полнаго разгара.

Блескъ огней, шумъ голосовъ, толкотня, волнующаяся толпа мущинъ и женщинъ — исчезли. Мы прохали мимо ряда громадныхъ возовъ, нагруженныхъ плодами земными, потомъ узкимъ переулкомъ, мимо церкви, подъ мрачнымъ сводомъ, и остановились наконецъ у темныхъ, обитыхъ желзомъ воротъ. Спутникъ мой слзъ и постучалъ. Ворота медленно отворились, и пока я спрашивалъ себя, ужъ не знатный ли онъ вельможа, разыгрывающій роль бдняка, какъ въ баллад Мура, онъ сказалъ:

— Вотъ мы въ Темпл. Идите за мной. Извощикъ, внесите чемоданъ: верхній этfжъ, Ольдъ-Кортъ, No 1.

Строеніе было огромное, квадратное, окруженное мрачными стнами, со множествомъ дверей и оконъ.

— Это наше отдленіе, сказалъ Стендишъ.— Здсь, прошу замтить, все люди почтенные. Видите имя на этой двери? Мистеръ Твистеръ. Это адвокатъ Твистеръ. У него большая практика. Онъ получаетъ тысячъ десять фунтовъ въ годъ, по крайней мр. А вотъ Скительсъ, что служитъ при парламент, зарабатываетъ не меньше. Тутъ еще на верхъ, а вотъ и моя квартира.

Онъ отперъ массивную черную дверь, на которой было написано: Торрингтонъ Груббъ, Г. Смитъ, В. Г. Смитъ, Тредгольдъ, Стендишъ.

— Кучка порядочная, не правда ли? спросилъ онъ, улыбаясь.— Но не вс мы дома въ настоящее время. Они только платятъ намъ и оставляютъ имена свои на двери. Все что здсь доступно оку мн подвластно. Ни съ кмъ не длю я власти своей, кром казначея достопочтеннаго Общества Внутренняго Темпля. Ну, извощикъ, поставьте здсь чемоданъ. Мн надо идти въ редакцію Геркулеса. Я вернусь мгновенно. Не стукнитесь объ эту дверь. Здсь ступенька…. Такъ. Вотъ мы и дома.

Пройдя небольшой корридоръ, я очутился въ просторной, низкой комнат съ полками и старыми гравюрами на стнахъ. Посредин стоялъ круглый столъ, покрытый бумагами, книгами и письмами. Три покойныя кресла, старый диванъ и конторка дополняли убранство. Надъ каминомъ висло очень темное зеркало и стояли трубки, глиняныя и пнковыя, а выше на стн красовались пара рапиръ и боевыя перчатки.

Стендишъ отворилъ дверь въ маленькую спальню и вынесъ оттуда кучу одялъ и подушку.

— Вотъ, сказалъ онъ, кладя ихъ на диванъ,— я ввожу васъ въ полное владніе на какое угодно вамъ время. Постель вамъ готова въ той комнат. Вы найдете все, что роскошь можетъ придумать и богатство доставить, въ этомъ шкапу. Можете пользоваться благами, какія даруютъ вамъ боги съ помощью мистрисъ Чандлеръ. Вотъ ключъ отъ вина. Это единственное, чего не ршаюсь я вврить моей богин, потому что она немного оставила бы мн. Книгъ, какъ видите, вдоволь. Если услышите шумъ подъ утро, не тревожьтесь: я выхожу и прихожу во всякіе часы. Завтра мы достанемъ кого-нибудь взглянуть на ваши раны. Спите покойно. Доброй ночи.

И съ веселымъ смхомъ, онъ затворилъ дверь. Я слышалъ, какъ онъ легкимъ шагомъ сходилъ по лстниц, мимо квартиры Твистера, затмъ все замолкло.

Напрасно я сидлъ и думалъ: мысли мои уносились въ прошедшее, потомъ я останавливался на невозможномъ предпріятіи, котораго самъ я не могъ ясно себ представитъ. Среди этого глубокаго уединенія, мн не врилось что я въ Лондон. Я подошелъ къ окну. На неб мерцала слабая полоса свта. Безчисленныя башни, лсъ острыхъ кровель и трубъ, громадный куполъ, поднимающійся къ небу, на немъ шаръ и крестъ, начинающіе свтлть, срая, холодная рка, по которой темныя барки плыли за уголъ стнъ, ограждавшихъ мой горизонтъ. Вотъ все что видлъ я на туманномъ фон. Словно грезился мн городъ былыхъ, дивныхъ временъ среди невдомой пустыни. Вотъ наконецъ какой-то звукъ. Это псня, грубая, странная псня, очень веселая. Она все громче раздается, приближаясь ближе и ближе. ‘Не пойдемъ домой до утра!’ Такъ ступайте же домой: ужъ утро. Воробьи чирикаютъ подъ кровлей и на деревьяхъ, поднимающихъ старыя вершины вокругъ кирпичныхъ стнъ. Возрастающій свтъ борется съ дымными руками, протягивающимися изъ трубъ, чтобы задушить его. Ложась на постель чужаго мн человка, я понималъ, что оставилъ ему лишь старый диванъ, и благодаря Бога за Его милости, я радовался, что въ этой многолюдной пустын нашелъ сочувствіе хоть въ одномъ человк.

КОНЕЦЪ ПЕРВОЙ ЧАСТИ.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ.

I. Какъ я началъ думать, что ошибаюсь.

— Такъ вы спокойно провели ночь? спросилъ Стендишъ, когда мы сидли съ нимъ за завтракомъ.— Очень радъ это слышать, а я былъ вашимъ товарищемъ. Мн ужасно хотлось разбудить васъ, чтобы наказать за непослушаніе, когда увидалъ, что вы заняли мой диванъ, а не легли въ постель, какъ я вамъ совтовалъ. Однако, ужь двнадцать часовъ! Мы оба были ужасно утомлены. Еще одинъ ломтикъ языка? Нтъ? Мистрисъ Чандлеръ, вы можете снимать со стола, а потомъ потрудитесь попросить къ намъ мистера Чика. Я теперь выкурю трубочку, а вы мн разкажете свои планы. Я свободенъ до пяти часовъ, когда мн нужно будетъ идти обдать въ Голль. Сегодня нтъ засданія, и мн бы хотлось пойти съ вами куда-нибудь провести вечеръ, если намъ удастся достать вамъ приличное платье.

— Мн довольно трудно разказать вамъ свои планы, мистеръ Стендишъ, потому что у меня ихъ нтъ.

— Ну, такъ мы должны придумать что-нибудь. Человкъ, или мальчикъ, не имющій никакихъ плановъ на предстоящій годъ, или даже день, подобенъ кораблю безъ руля, чудо будетъ, если онъ когда-нибудь достигнетъ пристани. Онъ кружится въ океан жизни, испытываетъ бурю и пристаетъ, наконецъ, къ безплодному берегу. Для чего вы пріхали въ Лондонъ? У васъ были же какія-нибудь намренія.

— Для чего? Ма, признаюсь, надолъ Свитенгамъ. Я былъ въ постоянной борьб съ воспитанниками, они смялись надо мной. Я не хотлъ докучать своему опекуну жалобами и подумалъ, что мн слдуетъ попробовать, не могу ли я самъ сдлать для себя чего-нибудь.

— Да, сдлать для себя что-нибудь! Это фраза роковая, когда она не означаетъ ничего опредленнаго. Вотъ, посмотрите на меня. Я самый одинокій человкъ въ мір. Отецъ мой разорился, когда я еще былъ мальчикомъ, и вскор посл того послдовалъ въ могилу за моею матерью, которая умерла отъ того что не могла видть его бдности. Меня отвезли въ Шотландію къ дду. Это былъ добрйшій человкъ, но онъ ненавидлъ моего отца. Несмотря на то что мать его была Ирландка, онъ никогда не могъ простить своей дочери того что она вышла замужъ за Ирландца. Когда ддъ мой умеръ, мы узнали, что онъ съ шотландскою аккуратностью жилъ процентами большаго капитала, который считалъ пристроеннымъ въ честныя руки, между тмъ какъ мошенникъ его секретарь растратилъ этотъ капиталъ въ различныхъ спекуляціяхъ, а дду моему платилъ воображаемые дивиденды. И вотъ въ семнадцать лтъ остался я на попеченіи небогатой старой леди, съ аристократическими тенденціями, и трехъ тетокъ, употребившихъ вс силы чтобъ избаловать меня. Состоянія у нихъ было ровно на столько чтобы голодать благопристойно, а мн, конечно, нужно было самому заботиться о себ. Я совсмъ было ршилъ поступить въ военную службу, но потомъ, увидавъ однажды въ лагер, за городомъ, какъ наказывали одного солдата, я сталъ съ отвращеніемъ раздумывать о жизни съ людьми, которыхъ я видалъ въ грязныхъ трактирахъ грязнйшихъ улицъ города, и, наконецъ, получилъ отвращеніе къ военной служб. Я уже слишкомъ выросъ, чтобы поступить въ морскую службу, еслибъ и имлъ для этого нужную протекцію, къ тому же матросы торговыхъ судовъ не общали быть пріятными сопутниками въ жизни. Не надолъ ли я вамъ?

— О, право, нтъ, мистеръ Стендишъ. Пожалуста, продолжайте.

Я дйствительно съ большимъ интересомъ слушалъ этого человка, изъ разказа котораго могъ дочерпнуть руководство для себя.

— Хорошо! Я былъ силенъ въ наукахъ математическихъ, классическихъ и тому подобномъ, я взялъ мсто учителя въ одномъ семейств. Вы удивляетесь? Это было бы очень пріятное мсто, но вдругъ, къ несчастью, воротилась домой изъ пансіона молоденькая миссъ…. впрочемъ, нтъ надобности называть именъ, сумасбродная молодая особа, съ нжными глазками, длинными кудрями и грустною улыбкой. Боже мой, какъ эта двчонка мучила меня своими взглядами, вздохами и различными хитростями, какъ, напримръ, перебганіемъ мимо меня изъ комнаты въ комнату. Чтобы покончить съ этимъ, я долженъ былъ бросить хорошее мсто и добрыхъ людей, потому что двчонка задумала бжать со мной. Вообразите только: ей шестнадцать, а мн семнадцать лтъ! Говорила, что не можетъ жить безъ меня. Теперь она замужемъ, и у ней уже двое дтей. Я взялъ мсто въ школ.

— Учителя, мистеръ Стендишъ?

— Да, конечно.

— Не скучная ли это была жизнь, мистеръ Стендишъ?

— Да, существованіе незавидное, но я ршился съ Божьею помощью твердо исполнять свою обязанность. Я задумалъ сдлаться адвокатомъ, потому что у меня было какое-то предчувствіе, что тутъ (онъ ударилъ рукой по своему энергичному лбу) заключается нчто, что можетъ образовать славнаго адвоката. Но вообразите, и тутъ опять та же исторія: дочь директора школы начала преслдовать меня. Она надола мн букетами и дурацкими стихами. Одною изъ фантазій моего отца было придавать себ давно забытый титулъ ирландскаго пера, Стендиша Турвейскаго. Ддъ мой приходилъ въ бшенство, когда при немъ упоминали объ этомъ. Миссъ забрала себ въ голову что я переодтый принцъ, умирающій отъ любви къ ней, но слишкомъ скромный чтобы признаться въ этомъ. Я опять принужденъ былъ бжать. Не правда ли, все это ужасно смшно? Вы, можетъ-быть, подумаете, что я изъ хвастовства разказываю вамъ это. Я пріхалъ въ Лондонъ, давалъ уроки всего что только зналъ, а самъ занимался стенографіей и учился тому, что, полагалъ, можетъ мн со временемъ пригодиться. Я работалъ дни и ночи, писалъ въ журналахъ, до тхъ поръ пока не сколотилъ достаточно денегъ чтобы записаться въ Темпль. Въ ныншнемъ году я получу мсто, сверхъ того у меня занятія въ Геркулес, которыя обезпечиваютъ мн насущный хлбъ и избавляютъ отъ учительства. Я постоянно помогалъ бднымъ старушкамъ-теткамъ. Он, ради экономіи, живутъ въ маленькой деревушк во Франціи и въ благодарность награждаютъ меня необыкновенными ночными колпаками, туфлями и кисетами для табаку, въ такомъ количеств, что я могъ бы снабдить ими цлую школу. Вотъ мое настоящее положеніе. Единственную тнь на него бросаетъ то обстоятельство, что я страстно влюбленъ, и любовь моя доведетъ меня до того громаднаго, восхитительнаго безумія, что я женюсь на прелестнйшей, добрйшей и не имющей ни гроша двушк. Но я и тутъ не прихожу въ отчаяніе. Ну, что же вы обо всемъ этомъ думаете?

Въ откровенности молодато человка была какая-то неотразимая привлекательность. Я только-что хотлъ открыть ему свое сердце, какъ вдругъ таинственная особа, именовавшаяся мистрисъ Чандлеръ и походившая на наклоненный шестъ, одтый въ старыя платья, съ чепцомъ на макушк, доложила мистера Чика. Появился невзрачный молодой человкъ, отъ котораго, даже сквозь клубы дыма Стеидишевой трубки, разило табакомъ. Докторъ Чикъ съ необычайною важностью выслушалъ мои объясненія, осмотрлъ мою руку и колно и перевязалъ разрзы и раны, быстро подживавшія. Потомъ онъ слъ, уперся руками на колни, и внимательно посмотрвъ мн въ лицо, спросилъ:

— А сколько намрены вы потребовать? Какую опредляете цифру?

— Я васъ не понимаю.

— Какъ вы полагаете? Я могу засвидтельствовать большія поврежденія, если батюшка вашъ принужденъ будетъ идти въ судъ. Я бы теперь на вашемъ мст не выходилъ со двора до самаго процесса. Я пошелъ бы къ присяг, что вы все время сидли въ комнат. И какъ знать, при надлежащемъ лченіи могла бы образоваться рожа. Васъ можно по истин назвать счастливымъ. Никогда еще не встрчался мн подобный случай, хотя я разъзжаю по желзнымъ дорогамъ взадъ и впередъ. Многіе бдняки позавидовали бы вамъ.

Докторъ Чикъ, пошептавшись съ моимъ хозяиномъ, удалился.

— Ну-съ, началъ опять Стендишъ, и трубка его пришла въ полное дйствіе,— ну-съ, вы хотли разказывать мн.

Я разказалъ ему все что былъ въ состояніи разказать. О смерти ддушки, о бдности дома, о моихъ непріятностяхъ и раздорахъ въ школ, о моемъ желаніи начать поскоре жить и поправить наше состояніе.

— Ну, предположимъ, что мы отыщемъ вамъ сэръ-Ричарда Десмонда: чего вы отъ него потребуете? спросилъ онъ почти строго.— Вы убжали изъ школы, потому что не хотли снести мелкихъ непріятностей, вы оставили человка, который былъ добръ къ вамъ, чтобъ отыскать другаго человка, который о васъ не заботится. Къ тому же вы не только не имете права быть недовольнымъ, но должны считать себя счастливйшимъ человкомъ въ мір. У васъ есть друзья. Вы имете достаточно состоянія чтобы не умереть съ голоду, вы ни отъ кого не зависите и можете избрать себ занятіе по душ. А вы что длаете? Вы продаете свое платье, убгаете изъ школы и приводите въ отчаяніе этого достойнаго человка, мистера Бетса. Онъ будетъ искать васъ въ Лондон. Онъ, безъ сомннія, прідетъ съ слдующимъ поздомъ и отправится къ сэръ-Ричарду Десмонду, если Мосъ не сообщитъ ему моего адреса.

— Вы не поняли меня, мистеръ Стендишъ. Я совсмъ не хотлъ огорчать мистера Бетса, онъ такъ добръ! А сэръ-Ричардъ не будетъ смущенъ ничмъ, что бы я ни сдлалъ. Но вы все-таки правы. Мн не слдовало длать ничего что могло огорчить мистера Бетса, и я постараюсь не длать ничего такого.

Стендишъ взялъ адресную книгу.

— ‘Десмондъ, Еніусъ, Клержъ-Стритъ. 10. Восточный клубъ.’ — Индійскій, вроятно.— ‘Десмондъ, Джонъ, Джерминъ-Стритъ, Десмондъ, Ральфъ, Албанія, Десмондъ, сэръ-Ричардъ, миссъ Десмондъ — 207. Гросвеноръ-Стритъ’. Вотъ это онъ. Я никогда не подозрвалъ, что Десмондовъ такъ много въ Лондон. Ничего не знаешь, пока не прочтешь. Мы можемъ отправиться къ нему. Вы должны написать въ Ланглей и въ Дублинъ. Вы можете сами написать нсколько строкъ къ Моди, въ Свитенгамъ, онъ, какъ вы говорите, порядочный малый, да и со всми товарищами, съ которыми вы перессорились, не дурно бы примириться письмомъ. Пишите, пока мы дома, а я между тмъ посмотрю, не могу ли я одть васъ поприличне, потому что въ такомъ костюм вамъ не подобаетъ показываться въ Лондон.

Онъ ушелъ съ своею милою улыбкой. Я слъ и попробовалъ писать, но мысли мои блуждали далеко. Стендишъ сказалъ, что я долженъ считать себя счастливымъ. Онъ не зналъ — какъ могъ онъ знать?— отчего разрывалось мое сердце. Далеко, во французской деревушк, его любятъ добрыя сердца и охраняютъ своими молитвами, а обо мн кто заботится? Мистеръ Бетсъ мн не родственникъ и не другъ. Онъ очень добръ, но я не могу любить его. Нтъ! За морями, въ далекой стран….

Стендишъ очутился за моею спиной. Съ нимъ пришелъ человкъ, державшій въ рукахъ большой свертокъ.

— Вотъ тутъ есть все, что потребовали бы самые щепетильные люди. Готовы ли ваши письма? Ну, мы ихъ кончимъ посл. Смотрите! вотъ сорочки, возьмемъ полдюжины. Вотъ славная жилетка! Браво! Все сдлано какъ по вашей мрк, шляпа, сапоги и все. А старое мы все сложимъ. Вотъ теперь мы выйдемъ со славой и удивимъ собой Лондонъ.

Но Лондонъ самъ меня поразилъ. Еслибы песчинка, уносимая теченіемъ, могла осмыслить свое положеніе, она едва ли бы почувствовала какое-нибудь безпокойство. Что ей за дло куда ее несетъ, съ какою скоростью, съ какими товарищами? Чмъ могла бы она надяться быть какъ не песчинкой? Но человкъ, уносимый теченіемъ жизни, размышляетъ о себ и о товарищахъ своихъ. Онъ хочетъ знать откуда идутъ вс эти люди, гд и какъ они живутъ, куда они такъ спшатъ. Онъ родился среди живой массы, составляющей предметъ изслдованія каждаго изъ ея безконечныхъ атомовъ.

— Сэръ-Ричарда Десмонда нтъ въ Лондон, сказалъ намъ швейцаръ.— Мы ожидаемъ его на завтра въ ночь. Но миссъ Десмондъ дома, и ея племянница тоже.

— Не былъ ли здсь въ послднее время нкто мистеръ Бетсъ?

— Бетсъ? Мистеръ Бетсъ, изъ Дублина? Былъ! Вотъ карточка, которую онъ оставилъ здсь сегодня утромъ. (Онъ взялъ карточку съ подноса и прочелъ: Мистеръ Бетсъ, No 23, Доминикъ-Стритъ.) Онъ остановился въ Фентон. Видлся здсь съ барынями и ужасно спшилъ, спрашивалъ о молодомъ мальчик сбжавшемъ изъ школы, мистер Бреди, воспитанник сэръ-Ричарда. Можетъ-быть, вы о немъ что-нибудь знаете.

Я чувствовалъ что покраснлъ. Все это время я думалъ, что подумаетъ Мери Бутлеръ, когда узнаетъ что я бжалъ изъ школы. Чего бы я не далъ, чтобъ имть возможность разказать ей самому свою исторію!

— Если мистеръ Бетсъ придетъ сюда опять, отдайте ему, пожалуста, вотъ эту карточку. Ну, теперь въ Фентонъ.

Мистеръ Бетсъ, позавтракавъ, рано вышелъ изъ дому и не оставилъ никакихъ приказаній, а сказалъ только что узжаетъ сегодня вечеромъ.

Мы отправились въ Темпль. Въ ящик для писемъ мы нашли карточку мистера Бетса, на которой внизу было написано карандашомъ: не видали ли вы мистера Бреди?

Я какъ во сн слдовалъ изъ одного мста въ другое за мистеромъ Стендишемъ, который неустанно писалъ везд записки, оставлялъ порученія, но опекунъ мой, несмотря на вс старанія наши, нигд не находился. Наконецъ мистеръ Стендишъ предложилъ мн идти обдать въ какой-то литературный клубъ Аддисонъ и послалъ въ Фентонъ приглашеніе мистеру Бетсу.

— Вы встртите тамъ странныхъ людей, предупреждаю васъ. Но я увренъ, что мистеръ Бетсъ, если онъ такой человкъ за какого я его считаю, будетъ радъ случаю видть людей, у которыхъ въ голов больше мозгу чмъ денегъ въ карман.

Клубъ помщался въ длинной, узкой зал, плохо освщенной, въ которую нужно было подниматься по винтообразной лстниц. Стны залы обиты были панелями, разрисованными произведеніями фантазіи одного изъ членовъ. Одна изъ этихъ панелей привлекла мое вниманіе. На ней нарисована была, масляными красками, женщина въ широкой восточной одежд, полулежащая на диван и пускающая клубы дыма изъ длинной трубки. Она окружена была вазами съ фруктами, золотою и серебряною посудой и грудами шалей.

— Вамъ это нравится? спросилъ меня Стендишъ.— Это панель Джолиффа. Онъ американскій живописецъ и отличный малый.

— Мн кажется, эта картина очень похожа на что-то что я знаю, это, кажется, портретъ одной моей знакомой. Пожалуста, узнайте кто это такая.

— Джолиффъ, мой юный другъ желаетъ знать имя вашей восточной красавицы. Онъ находитъ въ ней сходство съ особой, которую воображаетъ что знаетъ. Я ему сказалъ, что она тутъ только-что повшена.

— Да, она кой-чего стоила, моя магометанская красавица. Это только копія съ моей картины, которую я сдлалъ для одного изъ моихъ лучшихъ друзей, въ Индіи, и за которую онъ заплатилъ мн ‘лаку’ рупій, она иметъ сходство, хотя ей недостаетъ огня оригинала. Бдная Моти!

— Разв леди умерла, сэръ?

— Нтъ, по крайней мр я объ этомъ ничего не слыхалъ. Но бездльникъ набобъ былъ ужасно ревнивъ и билъ ее такъ же много, какъ и любовался ей. Жизнь ея, по временамъ, была не выносима, хотя она сама управляла всею страной за него.

— А кто она была, позвольте спросить.

— Должно-быть, Черкешенка, но наврное не знаю. Когда набобъ однажды замтилъ что она мн улыбнулась, онъ едва позволилъ взять мн нсколько сеансовъ чтобъ окончить портретъ.

— А гд вы видли ее, сэръ, и какъ давно?

— Гд? да гд же я могъ ее видть какъ не во дворц набоба, въ Нергунапор, прошлый годъ, нтъ, два года тому назадъ.

— Вы положительно ничего не дите, сказалъ мн Стевдишъ.— Вы отдали сердце этой толстой женщин, которой Джолиффъ платилъ по нскольку рупій за сеансъ, и которую окружилъ всмъ великолпіемъ, какое могла представить ему его фантазія.

Должно полагать что за столомъ было много остроумныхъ людей, потому что было много смху, но я ничего не слыхалъ и не могъ оторвать глазъ отъ панели, я удивлялся сходству, и мн казалось, что глаза со стны отвчали мн насмшливымъ, жестокимъ взглядомъ. Одинъ изъ членовъ клуба, маленькій, слабый человкъ, котораго голова была такъ прикрплена къ плечамъ, что, казалось, она готовится прыгнуть на васъ, по временамъ смущалъ меня своими взглядами и роковыми чертами лица. Это было странное лице: густые волосы, откинутые со лба, мужественно падали назадъ, брови, густыя и широкія, казались тучами, прорзываемыми молніей, а когда онъ говорилъ, они слегка приподнимались, такъ же какъ и вки, зрачки казались заряженными огнемъ, взглядъ его былъ быстръ какъ электрическая искра.

Слуга принесъ письмо мистеру Стендишу, который, распечатавъ его, передалъ мн записку отъ мистера Бетса.

Фентонъ, 7 часовъ пополудни.

‘Дорогой мой Теренсъ, я долженъ сейчасъ же ухать изъ города, чтобы повидаться съ сэръ-Ричардомъ по весьма важному длу. Посылаю вамъ немного денегъ до моего возвращенія черезъ день или два, а тогда мы увидимъ что намъ предпринять, если вамъ не нравится Свитенгамъ. Зачмъ вы сдлали это, не сказавъ мн ни слова? Я радъ что вы спаслись и дйствовали такъ хорошо въ этомъ страшномъ происшествіи. Мистеръ Стендишъ, вроятно, будетъ такъ добръ, что пріищетъ вамъ какое-нибудь помщеніе, а я уже распорядился чтобы вамъ выслали ваше платье и тому подобное. Если вамъ что-нибудь понадобится, обратитесь къ гг. Протеро и Клеркъ, 15, Бедфортъ, и спросите мистера Клерка, который уже знаетъ о васъ. У меня нтъ теперь ни одной свободной минуты, весь день я васъ отыскивалъ, а теперь заваленъ длами. Но позвольте сказать вамъ, что я не одобряю того что вы оставили школу, не сказавъ ни одного слова любящему опекуну вашему

Дж. Бетсъ.

— Итакъ, теперь я долженъ заботиться о васъ, сказалъ Стендишъ,— ну, такъ посмотримъ что намъ длать. Не пойти ли намъ въ оперу? Только нужно будетъ идти въ галлерею, потому что у васъ нтъ фрака.

Я съ удовольствіемъ ушелъ отъ дурныхъ глазъ. Когда мы прозжали по одной очень узкой улиц, гд была страшная тснота отъ множества экипажей, кебъ нашъ зацпился за карету, въ которой сидла старая леди, съ брюзгливымъ лицомъ, закрывавшая другую даму своимъ широкимъ платьемъ.

— Смотри, куда ты дешь, извощикъ! закричалъ кучеръ кареты.

— Самъ смотри, капустный парикъ, и держись своей дороги, проревлъ нашъ возница.

Произошло столкновеніе, колеса нашего кеба зацпились за массивныя колеса фамильной кареты, и такъ какъ старая леди повернулась къ намъ, я узналъ, что это миссъ Десмондъ, а спутница ея не кто иная какъ Мери Бутлеръ, но въ слдующую минуту кучеръ уже ударилъ по лошадямъ и былъ въ ряду каретъ, а нашъ возница погрузился въ перебранку съ полисменомъ.

— Что за прелестное личико, воскликнулъ Стендишъ.— Видли вы ее?

— О, конечно! Я ее даже знаю, это племянница сэръ-Ричарда Десмонда.

— Она восхитительна! Какъ она была спокойна, когда эта старая ворона подняла свои перья. Он, вроятно, отправляются въ оперу.

Мы долго поднимались и наконецъ очутились на своихъ мстахъ, высоко надъ благовонною областью ложъ, блиставшихъ новымъ шелкомъ и атласомъ, въ ту самую минуту какъ занавсъ поднимался предъ началомъ оперы новаго тогда композитора Верди. Когда глаза мои привыкли къ свту, низко подъ нами разсмотрлъ я Мери Бутлеръ, полузакрытую занавсами ложи, съ устремленными на сцену глазами.

Можете ли вы вообразить ощущенія ирландскаго мальчика, въ первый разъ попавшаго въ оперу? Я былъ въ какомъ-то восторженномъ состояніи, прерывавшемся только паденіемъ занавса и шумомъ толпы въ антрактахъ. Мери Бутлеръ какимъ-то страннымъ образомъ примшивалась къ моему восторгу. Что бы мн было за дло до оперы, еслибъ ея тутъ не было! Но вотъ она исчезла, ложа уже пуста.

— Я видлъ какъ ее сейчасъ схватила старая ворона и унесла съ собой, замтилъ мн Стендишъ.— Мн даже кажется, что я слышалъ въ бинокль ея вздохъ, когда она оторвала глаза отъ сцены. Ворона была въ чрезвычайномъ волненіи, и я замтилъ какъ измнилась въ лиц ваша прекрасная знакомая, когда она заговорила съ ней. Он чрезвычайно поспшно вышли.

Я былъ радъ когда кончилась опера. Мы очутились въ круговорот толпы, между шумящими шелковыми платьями, брилліантами, жемчугами, блыми галстуками и черными фраками. Среди толпы собрался кружокъ разговаривавшихъ мущинъ.

— Какъ вамъ нравится опера, мистеръ Скюеръ, обратился Стендишъ къ одному изъ нихъ.

— Опера! Да можно ли назвать это оперой! Что за раздирающіе звуки. Такая музыка можетъ погубить всякаго пвца, никакой голосъ не выдержитъ, визжалъ мистеръ Кеттль.

— Сбродъ мелодій и ничего цлаго, проревлъ мистеръ Риччіо.— Вс хоры идутъ въ унисонъ.

— Вотъ опера и не пойдетъ, сказалъ Стендишъ, когда мы вышли на подъздъ.— Это наши великіе критики, отъ ршенія которыхъ зависитъ судьба композиторовъ, на время, по крайней мр.

— А мн такъ понравилась опера! Что это у васъ тамъ, мистеръ Стендишъ?

— Но вы не должны думать что она хороша, если мистеръ Скюеръ, Кеттль и Риччіо сказали что она дурна. Что это? Это букетъ, который забыла молодая леди. Возьмите, если хотите. Теперь мы поужинаемъ и возвратимся въ Темпль.

Я испугался, что онъ опять пойдетъ въ Аддисонъ, я боялся страшныхъ глазъ, но Стендишъ вошелъ въ скромную таверну. Когда мы поднимались по высокой лстниц въ нашу квартиру, я нсколько разъ поцловалъ букетъ, и блдные газовые рожки были единственными свидтелями этихъ поцлуевъ.

II. Дв попытки начать жизнь.

Рано на другой день я былъ въ Гросвеноръ-Стрит. Лакей не могъ сказать мн что именно случилось, но получены были дурныя извстія изъ-за границы, отъ сэръ-Ричарда Десмонда. Съ нимъ случилось какое-то несчастіе. Миссъ Десмондъ и миссъ Бутлеръ съ первымъ же поздомъ отправились на континентъ.

Когда я возвратился въ Темпль, Стендиша не было дома. Онъ оставилъ мн записку, что возвратится только вечеромъ, но что онъ сказалъ Вилькинсу, привратнику, чтобъ онъ нашелъ надежнаго человка, который бы могъ сопровождать меня, если я захочу осмотрть что-нибудь.

Мн не нужно было никакихъ зрлищъ. Удивительно, какъ эти зрлища утомляютъ молодыхъ людей. Только тогда, когда ближе узнаешь міръ и созданія его, начинаешь отдавать себ отчетъ въ мелкихъ подробностяхъ. Но я послдовалъ совту, вышелъ изъ дому и ходилъ за толпой, водимою болтливыми сторожами. Я чувствовалъ, что самые священные памятники могутъ сдлаться общими мстами, что на Вестминстерское аббатство можно привыкнуть смотрть безъ благоговнія, и что соборъ Св. Павла превращается чуть ли не въ ярмарочный балаганъ. Въ три дня я осмотрлъ вс достопримчательности.

Я впалъ опять въ грустное настроеніе. Мистеръ Бетсъ, кажется, не знаетъ что длать со мной, а онъ мой лучшій другъ. Морисъ Прендергастъ мн тоже другъ, но онъ совсмъ не знаетъ жизни. Маіоръ Турнбулль? Я даже не знаю гд найти его. Джакъ Виндо? Я безуспшно отыскивалъ его въ адресъ-календар. Не лучше ли мн ршиться на что-нибудь до возвращенія мистера Бетса. Я схватилъ шляпу и выскочилъ изъ дому.

Когда я очутился въ толп Флитъ-Стрита, вс планы, которые я составлялъ въ Темпл, превратились вдругъ въ одно намреніе.

— Извощикъ, везите меня туда гд записываются въ армію.

Кебъ остановился на углу узкаго переулка, не далеко отъ котораго возвышались башни Вестминстера. Тутъ толпились люди одтые въ различные мундиры, съ тросточками въ рукахъ, съ кокардами и сіяніями на фуражкахъ, люди съ рзкими взглядами и воспаленными глазами, съ хлыстами въ рукахъ и лентами и медалями на груди.

Я видлъ рекрутскихъ наборщиковъ въ Кильмойл, когда увезли молодаго Демисея и Мата, и я зналъ теперь кто эти люди въ красивыхъ лентахъ.

— Вотъ вамъ и барышъ, сержантъ, сказалъ кебменъ,— это я его привезъ, и надюсь, вы не забудете меня.

Люди съ тросточками окружили меня тотчасъ же.

— Онъ мой! сказалъ одинъ.— Не правда ли, вы взглянули на меня на перваго, сэръ?

— Вретъ онъ! Не правда ли, вдь это вы тотъ молодой джентльменъ, который говорилъ и порядился со мной вчера въ Горзъ-Гард?

Я посмотрлъ на нихъ и обратился къ самому толстому:

— Мн нужно поговорить съ вами, если позволите.

— Какъ, да вдь онъ служитъ только въ Индйской Компаніи, онъ совсмъ не регулярный, воскликнулъ одинъ флотскій сержантъ.

— Авось теб не удастся обольстить этого джентльмена, Маттоксъ, чтобъ ему выжгли печенку, проревлъ лошадинымъ голосомъ кавалеріецъ.

— Да вдь Компанія никогда никому не платитъ, замтилъ другой.

— Попадете къ чернымъ да къ дикимъ, если запишетесь къ нему.

— Да на что лучше, тутъ есть гусарскіе и драгунскіе полки, артиллерія….

Въ моихъ ушахъ звучало множество голосовъ, но сержантъ Маттоксъ взялъ меня за руку и повелъ по узкому переулку, гд солдаты тснились у темныхъ пивныхъ, при вход которыхъ стояли грязныя женщины. Солдаты провожали насъ завистливыми взглядами.

— Вотъ опять Маттоксъ, у него ужъ, кажется, третій.

Дородный сержантъ съ достоинствомъ привелъ меня въ Веллеслей Армсъ, въ свое собственное отдленіе. Блестящія изображенія молодыхъ офицеровъ, наклоненныхъ надъ осыпанными драгоцнными камнями и поверженными въ прахъ врагами, приглашали ‘всхъ благоразумныхъ молодыхъ людей записаться въ благородную службу уважаемой Восточной Компаніи. Жалованья пять ф. стерл. Проздъ даровой. Быстрое производство. Блестящая карьера. Полная пенсія.’

Вс вышеупомянутыя привилегіи предлагались желающимъ записаться въ кавалерію, артиллерію и инфантерію, и служить въ веселой, теплой стран, покрытой дворцами и изобилующей жемчужными и брилліантовыми пріисками, въ стран, гд незнакомы со снгомъ и холодомъ. Въ настоящее время служба эта можетъ доставить еще большія выгоды, такъ какъ предполагается война.

— Не хотите ли вы выпить чего-нибудь? спросилъ меня сержантъ Маттоксъ, показывая мн пригоршню золотыхъ и серебряныхъ монетъ.— Скажите только.

— Нтъ, пожалуста, не нужно ничего.

— Въ такомъ случа, Мери, пришлите полпинты хорошаго хересу въ мою комнату, и мы выпьемъ за здоровье этого блестящаго, любезнаго молодаго человка. Помяните мое слово, Мери, не пройдетъ двухъ лтъ, какъ этотъ молодой человкъ воротится къ намъ офицеромъ.

На лиц двушки выражалось состраданіе, когда она принесла хересъ въ ‘канцелярію’ сержанта. Комната эта пропитана была запахомъ табаку, горячихъ напитковъ и сыру. Старая свинцовая чернильница, заржавленныя перья и нсколько листовъ печатной бумаги лежали на тяжеломъ стол, испятнанномъ кругами отъ пивныхъ кружекъ. Сержантъ принялся меня внимательно разсматривать.

— Такъ вы хотите записаться, мистеръ Бреди? Славное имя. Да, многіе приходятъ къ намъ искать славы въ военное время. Въ васъ будетъ пять футовъ, кажется, а что за грудь! И зубы вс цлы? Вы лучшій матеріалъ, какой мн когда-либо удавалось доставлять, вотъ все что я могу вамъ сказать. Вы не ученикъ? Отлично! Родители живы? Нтъ? Еще лучше! Никакихъ опекуновъ или гувернеровъ, чтобы запретить вамъ или выкупить васъ? Ну, рискнемъ. Сколько вамъ лтъ? Лицо сержанта осунулось посл моего отвта. Не можетъ быть! Ни за что не поврю. Вы оговорились. Я, слава Богу, умю отличить мущину отъ мальчика, и ручаюсь, вамъ у же минуло семнадцать лтъ. Такъ? скажите, вдь вы мущина?

— Я вамъ сказалъ правду.

Сержантъ кусалъ перо.

— Я могу записать васъ въ регулярные, тамъ не такъ требовательны какъ въ моей Компаніи. А можетъ-быть, вамъ будетъ семнадцать, если вы придете завтра. Запишитесь теперь, а тамъ мы посмотримъ что длать.

Мн всегда казалось, что стоитъ мн только захотть, и я сейчасъ же могу записаться, надть мундиръ, отправиться въ свой полкъ и начать служить. А теперь я вдругъ узнаю, что долженъ пойти къ начальству, что меня будутъ разсматривать какъ скотину на бойн, что различныя формальности, присяга и аттестаціи должны предшествовать карьер, которая, по моему мннію, могла быть освящена одною рыцарскою клятвой, какъ, напримръ, клялся Дювуа рукоятью своей шпаги. Нтъ! Если я не имю права записаться, я и не запишусь, не хочу начинать свою жизнь обманомъ. Сержантъ глубоко вздыхалъ, но вс его аргументы пропали даромъ.

— Вы, должно-быть, были въ страшныхъ сраженіяхъ, замтилъ я Маттоксу, заплативъ ему полсоверена ‘за хересъ и хлопоты’, какое у васъ множество медалей и лентъ!

— Я въ жизнь свою не нюхалъ пороху, разв только на парадахъ, а главное, не имю ни малйшаго желанія нюхать его,— сказалъ сержантъ со смхомъ.— Это одно изъ преимуществъ нашей службы. У васъ не хотятъ вознаграждать человка, которому выдается случай быть въ дл, и наказывать того, кому не представилось такого случая. Вотъ это я называю справедливостью, и вамъ не мшаетъ принять это въ соображеніе, если вы надумаетесь и придете завтра.

Солдаты съ любопытствомъ смотрли на меня, когда я садился въ кебъ, и съ нетерпніемъ ожидали Маттокса, чтобы разспросить его обо мн.

У меня оставался еще одинъ исходъ. Извощикъ засмялся, когда я сказалъ ему чтобъ онъ везъ меня туда гд записываются въ моряки.

— Это, кажется, у Радклиффъ Гайве, впрочемъ, наврное не знаю, мы спросимъ.

Опять магазины и улицы, улицы и магазины, церкви, тсныя площади, высокія зданія, народъ толпящійся на тротуарахъ, и вчный шумъ экипажей, подобный вчному шуму моря.

Наконецъ мы остановились у какого-то дома, на стнахъ котораго развшены были объявленія, съ нарисованными на нихъ красивыми кораблями, плавно идущими на всхъ парусахъ въ различныя части свта: въ Нью-Йоркъ, Бостонъ, Буеносъ-Айресъ, Китай, Бомбей и Калькутту. Выборъ немалый.

Рядомъ съ домомъ возвышалось какое-то зданіе, съ виду походившее на конюшню, съ вывской надъ дверью: ‘Корабельная контора. Съ разршенія правительства.’ Въ этомъ зданіи нашелъ я человкъ шесть матросовъ. Они были въ курткахъ и соломенныхъ шляпахъ и сторонились предо мной, наружность ихъ носила отпечатокъ какой-то угнетенности.

— Были вы когда-нибудь въ мор? спросилъ меня грязный Еврей, стоявшій предъ чмъ-то похожимъ на конторку, когда извощикъ представилъ ему меня какъ молодаго джентльмена, желающаго записаться въ матросы.

— Никогда.

— Ну, вы, конечно, понимаете, что должны заплатить мн что-нибудь. Я могу помстить васъ на славный корабль. Капитанъ совершенный джентльменъ — капитанъ Морисъ. Онъ отправляется въ Бенинъ,— хорошее мсто, славныя женщины. Не такъ ли, Шейкъ. Разкажите джентльмену что вы знаете о капитан Морис.

Смуглый Круменъ, босой, въ оборванной набойчатой рубашк и съ головой повязанною цвтнымъ платкомъ, ударилъ рукой по конторк.

— Капитанъ Морисъ? О, господинъ, съ нимъ, пойдешь куда угодно. А какой корабль, точно утка!

— Капитанъ Морисъ принимаетъ только первостатейныхъ джентльменовъ. Онъ беретъ сто фунтовъ за два путешествія. Но онъ мн другъ, дайте пятьдесятъ, и мы посмотримъ что можно сдлать.

— Говорю, Айкей, прорычалъ какой-то смуглый человкъ,— ты это оставь, знаешь. Морисъ только-что выбрался изъ бды за послднее дло, это равнялось убійству, Айкей. Слушайте, молодой джентльменъ, если хотите записаться, записывайтесь, только не у злодя Мориса.

Жидъ съ угрозой поднялъ кулакъ.

— Вонъ изъ моей конторы, разбойникъ. Тигръ Билль, ты мн за это отвтишь. Смотри, если я не разкажу капитану Морису что ты сказалъ. Вонъ изъ моей конторы, мошенникъ!

Круменъ, слдившій за глазами жида, бросился между мной и матросомъ, воскликнувъ:

— Да, Тигръ Билль, ты убирайся отсюда.

Только-что усплъ онъ произнесть эти слова, какъ Билль страшнымъ ударомъ повалилъ его подъ конторку. Раздались проклятія, на различныхъ языкахъ. Круменъ поднялся на ноги, блествули ножи, и вся шайка корабельной конторы вступила въ страшный бой. Я выскочилъ на улицу и побжалъ къ кебу, какъ вдругъ сильная рука остановила меня. Я обернулся съ злобнымъ ужасомъ, и увидалъ Джака Виндо.

— Терри Бреди! Это непостижимо! Скажите, Бога ради, что вы тутъ длали?

Я схватилъ его руку и воскликнулъ:

— О мистеръ Виндо! О мой дорогой Джакъ Виндо! Какъ я радъ васъ видть! Уйдемте скорй отъ этого страшнаго мста. Я вамъ все разкажу.

— О, такая суматоха здсь день и ночь. Пойдемте, милый мальчикъ, и объясните мн эту непостижимую тайну.

Мы сли въ кебъ, и во время обратной дороги въ Темпль я разказалъ Джаку Виндо вс свои приключенія.

Когда я кончилъ, его глаза, расширявшіеся по мр того какъ подвигался разказъ, сдлались необычайны по своей величин и круглости.

— Вы не должны длать это, мой другъ. Положитесь на друзей своихъ. Вы уже слишкомъ выросли чтобы начать морскую службу. Вы не можете въ ваши годы быть юнгой. При самыхъ благопріятныхъ обстоятельствахъ, вы не сдлаетесь ничмъ боле какъ простымъ матросомъ и всю жизнь будете таскать блоки и другіе снаряды, за исключеніемъ того времени, когда будете валяться пьянымъ или въ госпитал. Нтъ, лучше прямо броситься въ воду. Чего вы ищете? Мн всегда казалось, что вы, Ирландцы, страдаете нкоторымъ разстройствомъ мозговъ. А что форель? Съ какимъ бы я удовольствіемъ провелъ еще денекъ на Доддер. Я вамъ писалъ два раза, но у меня странная привычка — не посылать на почту моихъ писемъ. А на мою долю разъ въ жизни выпало счастье, я назначенъ капитаномъ Барнакля и чрезъ недлю отправляюсь въ Вестъ-Индію. Я набираю теперь людей, и еслибы вы прошли дале по той улиц, вы увидали бы мой разввающійся флагъ.

Въ Темпл, на верху лстницы, ожидалъ насъ Стендишъ.

— Мистеръ Стендишъ, сказалъ я,— вотъ мой другъ, лейтенантъ Виндо, съ которымъ я встртился совершенно случайно.

— Вообразите, сэръ, воскликнулъ Виндо,— я его нашелъ у Радклиффъ Гайве, когда онъ только что выскочилъ изъ дома вербовщиковъ.

— А я такъ безпокоился о васъ, сказалъ Стендишъ.— У меня есть новость для васъ: мистеръ Бетсъ возвратился сегодня.

Стукъ въ дверь перебилъ его. Пришелъ извощикъ.

— Далекая была зда, сэръ, сказалъ онъ.— Въ Вестминстеръ, оттуда къ Радклиффъ Гайве, остановка въ двухъ мстахъ и проздъ обратно. Добрыхъ пять часовъ. Надюсь, что молодой джентльменъ дастъ мн не мене пятнадцати шиллинговъ.

Я ползъ въ карманъ, но увы! моего стараго ддовскаго кошелька тамъ уже не было, а съ нимъ исчезли вс мои деньги, билетъ, соверены, серебро и старая семишиллинговая монета, которую я сохранялъ до сихъ поръ среди всхъ превратностей жизни.

Я ощупалъ боковой карманъ, часы улетучились также.

— Да чего же, чортъ возьми, ждали вы отъ общества, въ которомъ проводили время? воскликнулъ Джакъ Виндо.— Хорошо еще что хоть платье-то осталось на васъ.

— И вы не могли сказать мн, что задумали отправиться въ море! А что вамъ надобилось въ Вестминстер, позвольте узнать? укоризненно говорилъ Стендишъ, когда удалился извощикъ.— Хотли, можетъ-быть, записаться?

— Да, хотлъ зашясаться, сказалъ я ворчливо,— но вы мн говорили, что и сами собирались когда-то одлать то же самое.

— Да, но поймите же, у меня на всемъ свт не было ни одного друга чтобы помочь мн.

— На него нашла дурная полоса, сэръ, произнесъ Джакъ Виндо.

Кто-то постучалъ въ дверь, и я услыхалъ голосъ мистера Бетса. Я выбжалъ изъ комнаты, схватилъ его руку, и растроганный его добрымъ взглядомъ, бросился ему на шею и спряталъ лицо на груди его.

Въ продолженіе этого утра все представлялось мн въ мрачномъ свт, теперь же все казалось радостнымъ, меня окружали друзья. Стендишъ настоялъ, чтобы мы вс остались обдать въ его маленькой комнат. Мистрисъ Чандлеръ принуждена была призвать къ себ на помощь какого-то карапузика, который, если это только возможно, былъ еще растерянне ея самой. Двое слугъ изъ ‘Птуха и Митры’, сновали по лстниц, принося блюда подъ металлическими крышками, напоминавшими древніе доспхи. Наконецъ явилась бутылка портера, которую ‘мистеръ Твистеръ посылаетъ мистеру Стендишу въ знакъ глубокаго уваженія своего къ нему’. За этою бутылкой произошелъ семейный совтъ. Мистеръ Бетсъ изложилъ положеніе дла.

— Я очень радъ, что молодой человкъ встртилъ джентльмена, объ ум и талантахъ котораго я такъ много наслышанъ, мистеръ Стендишъ. Я считаю также большимъ счастіемъ пріобртеніе дружбы такого славнаго офицера, какъ мистеръ Виндо. Мы вс знаемъ, сэръ, какъ вы спасли несчастныхъ эмигрантовъ на Мерабу. Итакъ, какъ я уже изложилъ выше, вотъ мистеръ Стендишъ, молодой джентльменъ, тяжелымъ трудомъ проложившій себ дорогу, душа славнаго общества литераторовъ и уже человкъ извстный.

Мистеръ Бетсъ любилъ изрдка предаваться словоизліяніямъ (къ тому же прибыла вторая бутылка портера изъ погреба Твистера и произвела свое дйствіе). Онъ продолжалъ.

— Вотъ капитанъ Виндо, проложившій себ дорогу, какъ я слышалъ, строгимъ исполненіемъ своихъ обязанностей и личными достоинствами. И съ такими примрами предъ глазами, съ обязанностью поддерживать славу древняго имени, неужели вы, Теренсъ, бросите все во имя какой-то химеры и забудете обязанности свои въ отношеніи къ самому себ? Вы разказали намъ что видли въ рекрутской контор и въ контор корабельной. Только по счастливому стеченію обстоятельствъ, потомокъ Лохъ-на-Каррскихъ Бреди избгнулъ того, чтобы не сдлаться рядовымъ индйскаго полка, или мачтовымъ матросомъ. Сэръ-Ричардъ Десмондъ, изъ Кильмойля, вмст со мною опекунъ этого юноши. Мн нужно было създить къ нему по дламъ, хотя ничего изъ этого не вышло. Онъ былъ въ послднее время въ Висбаден чтобы пользоваться водами, но онъ кром водъ употреблялъ еще нчто, что не принесло пользы ни тлу его, ни карману. Съ той минуты какъ онъ разстался со своею племянницей, онъ запутался по уши, и когда я увидалъ его въ Булони, куда онъ пріхалъ встртить меня, предполагая что я путешествую всегда съ нсколькими тысячами въ шкатулк и могу уладить какія угодно дла, у него былъ такой видъ, Терри, какъ будто ему уже пришло время длать свое завщаніе, и славно бы было, еслибъ онъ сдлалъ его пока не спустилъ всего Кильмойля. Носятся слухи о дуэли, которую онъ имлъ вслдствіе ссоры за какою-то азартною игрой въ Висбаден, да мало ли какіе еще слухи носятся, хотя я не могу поврить имъ! Однимъ словомъ, изъ всего что я сказалъ, я вывожу слдующій результатъ: небольшая сумма денегъ (надюсь, что это останется между нами), отданная сэръ-Ричарду взаймы старикомъ докторомъ, не можетъ быть возвращена, если я не наложу запрещенія на его имніе и не поставлю этимъ его въ ужасное положеніе.

— Дорогой мистеръ Бетсъ, прервалъ я,— скорй я дамъ отрубить себ пальцы чмъ позволю обезпокоить собой сэръ-Ричарда. Право, я до настоящей минуты и не зналъ о существованіи этой суммы.

— Браво! воскликнулъ Джакъ Виндо, всегда ободрявшій все непрактичное въ денежныхъ длахъ.— Я всегда говорилъ, что онъ славный мальчикъ.

— Хорошо-съ, продолжалъ мистеръ Бетсъ,— я очень радъ, что вы такъ относитесь къ бдному сэръ-Ричарду. Не думаю чтобы мы много выиграли, прижавъ его, потому что скачками, широкою жизнью и поздками на воды онъ спустилъ все свое состояніе и теперь сидитъ на мели. Мы говорили съ нимъ о васъ. Онъ настаивалъ чтобы вы избрали какую-нибудь профессію. Я разказалъ ему о происшествіи на желзной дорог и о вашемъ бгств въ Лондонъ. Я доказалъ ему, что вы не можете поступить въ военную службу съ вашими настоящими средствами, и онъ горько сожаллъ, что не въ состояніи помочь внуку своего друга. ‘Не будь одной только ночи, я бы могъ поступить теперь въ отношеніи мальчика какъ бы желалъ.’ Я знаю наврное, что у него теперь нтъ денегъ. Еслибъ онъ былъ въ хорошихъ отношеніяхъ съ Денисомъ, онъ бы попросилъ у него. Но я знаю, что мистеръ Десмондъ былъ очень сердитъ на вашего отца, когда тотъ женился, а говорятъ, онъ человкъ непреклонный. Теперь мы должны взглянуть прямо на свое положеніе. Подемте завтра со мной въ Ирландію. Мы ршимъ что нужно длать, и видитъ Богъ, я постараюсь устроить все къ лучшему.

III. Какъ я сдлался докторомъ Бреди.

На слдующій день я ухалъ изъ Лондона. Укладывая свой небольшой чемоданъ, я взялъ нсколько листковъ изъ букета и спряталъ ихъ на дно шкатулки, въ которой хранилъ свои драгоцнности, и при этомъ, несмотря на то что я былъ одинъ, я страшно покраснлъ. Прощаясь съ Джакомъ Виндо и со Стендишемъ, я уврялъ ихъ въ вчной дружб. Они проводили меня до позда желзной дороги.

— Слдите за мной по газетамъ, запомните Барнакль, Терри. Присылайте мн хоть изрдка по нскольку строкъ, мой дорогой мальчикъ. Я увренъ, что буду въ состояніи отвчать вамъ, и общаю не оставлять моихъ писемъ въ карман. Когда на васъ найдетъ охота роптать на свое положеніе, взгляните на нищаго или калку и вы утшитесь. Благослови васъ Богъ.

— Помните, говорилъ Стендишъ — что когда бы вы ни пріхали въ Лондонъ, вы всегда будете имть у насъ столько, сколько мы будемъ въ состояніи удлить третьему, потому что, надюсь, я скоро буду не одинъ. О, пожалуста, не благодарите, ни слова боле. Какъ вы думаете, что сдлалъ мистеръ Бетсъ? Онъ общалъ мн тяжебное дло, которое обезпечитъ меня на первое время и дастъ возможность ничего не длать.

И сказавъ другъ другу до свиданія, мы разстались. За какого страннаго и упрямаго мальчика должны они были считать меня тогда, да и самъ я считаю себя такимъ! Дйствія мои опредлялись случаемъ, и на жизнь мою имли вліяніе пустяки. Кто-нибудь говорилъ: длай такъ, и я длалъ, не подумавъ, заслуживаетъ ли этотъ человкъ доврія, а иногда, напротивъ, я не слушалъ людей, которыхъ обязанъ былъ слушаться. Но все это время одно опредленное намреніе, въ которомъ я не смлъ признаться самому себ, руководило мной, какъ невидимая рука руководитъ слпаго, и онъ знаетъ чья это рука, хоть и не видитъ ея.

— Я серіозно думалъ, Терри, и ршилъ, что вамъ нтъ другаго исхода какъ сдлаться медикомъ, сказалъ мн мистеръ Бетсъ, однажды вечеромъ посл нашего возвращенія, когда мы сидли въ столовой отеля на Доминикъ-стрит.— Что вы думаете объ этомъ. Хотите заниматься профессіей вашего ддушки?

— Если сказать вамъ правду, не очень, сэръ. У меня, кажется, нтъ никакого призванія къ этому длу. Къ тому же, у меня давно уже есть намреніе поступить въ военную службу.

— Но обстоятельства-то измнились, мой дорогой Терри, ужасно измнились съ тхъ поръ какъ это было задумано. Мы съ сэръ-Ричардомъ говорили объ этомъ и ршили, что военная служба не мыслима безъ денегъ. Поймите, что вы буквально не получите ничего отъ Лохъ-на-Карр, рента едва окупаетъ проценты по закладной. Еслибы не завщаніе вашего дда, выгодне бы продать все. Но намъ самимъ очень хотлось бы сохранить вамъ это имніе, въ ожиданіи измненія къ лучшему вашей судьбы.

— Но чтобы сдлаться докторомъ, нужны тоже деньги, не такъ ли, сэръ?

— Нужны, Терри, то-есть были бы нужны, но другъ вашего ддушки, сэръ-Филиппъ Гамптонъ, будетъ очень радъ взять васъ въ ученики, изъ расположенія къ вамъ, какъ онъ самъ говорилъ. Вы сдлаетесь не докторомъ, но операторомъ, то-есть почти солдатомъ, понимаете? Будете рзать ноги и руки и т. п.

— Мн это не нравится, сэръ, хоть я и очень благодаренъ сэръ-Филиппу.

— Вамъ это не нравится, сказалъ мистеръ Бетсъ, смотря на меня и какъ бы желая сказать что меня объ этомъ и не спрашиваютъ.— Еслибы мы купили вамъ офицерскій патентъ, это бы окончательно разорило ваше имніе, а вы не можете жить однимъ жалованьемъ. Еслибы сэръ-Ричардъ или я были богаты, о, тогда не было бы и толку объ этомъ. Если же вы примете, продолжалъ онъ, предложеніе сэръ-Филиппа, вы прямо вступите на настоящую дорогу. Какой выборъ остается вамъ еще? Церковь? На наши приношенія жить трудно, къ тому же у васъ, какъ мн кажется, нтъ къ этому никакого призванія, а я твердо убжденъ, сказалъ онъ съ грустною увренностью,— что безчестно вступать въ духовную службу, не имя къ тому твердаго призванія. Не понимаю, какъ многіе обходятся безъ него, Богъ имъ судья.

Я не выразилъ никакого притязанія на духовную службу и только кивнулъ головой въ знакъ согласія, когда мистеръ Бетсъ замолчалъ.

— Остается законовдніе. Начнемъ со стряпчихъ, возьмите меня въ примръ. Терри, вы знаете какъ я работаю, я сижу часъ за часомъ, день за днемъ въ этой скучной комнат, я обязанъ бжать туда куда меня потребуютъ, или куда пошлютъ. У меня однако есть друзья, и я уже пріобрлъ хорошую репутацію. Но признаюсь вамъ откровенно, что за вычетомъ жалованья старику Моди, моему главному клерку, и всмъ служащимъ у меня въ контор, ренты и расходовъ, я едва свожу концы съ концами.

Мистеръ Бетсъ не упомянулъ, что онъ держалъ отличный столъ и полный погребъ, и пополнялъ ихъ такъ часто, какъ только хотлъ.

— Потомъ, не знаю почему, у васъ стряпчій совсмъ не такой важный человкъ какъ въ Англіи, тамъ зовутъ насъ повренными, это гораздо красиве. Человкъ, который приходитъ къ вамъ, отнимаетъ у васъ цлые часы вашего времени и называетъ ‘Бетсъ, мой дорогой другъ’, этотъ человкъ не узнаетъ васъ на улиц, среди своихъ великосвтскихъ знакомыхъ. Да! вотъ этотъ негодяй лордъ Бельмиръ! Я посвятилъ ему и его дламъ многіе мсяцы, поставилъ его на ноги, и что же? Когда я послалъ ему счетъ судебныхъ издержекъ, онъ сказалъ что провритъ ихъ, и что онъ въ жизнь свою не былъ такъ удивленъ, какъ когда получилъ счетъ отъ меня. Онъ полагалъ, должно-быть, что я дйствую изъ дружбы къ нему?

— Какъ же вы поступили, сэръ?

— Я написалъ ему, что хотя довольно уже непріятно быть съ нимъ знакомымъ, я радъ однако, что никогда не имлъ несчастія быть его другомъ. Я подарилъ ему судебныя издержки. Ей Богу, Терри, я бы съ удовольствіемъ поколотилъ его.

— А быть адвокатомъ, сэръ?

— О, если бы вы знали какое это несчастіе! Неисполнившіяся надежды, испорченная жизнь, жесткая бдность прячется подъ парикомъ и мантіей. О, согласитесь лучше разбивать камни на дорог чмъ вступить на это поприще. Извстно, что скачку выигрываетъ не быстрйшій, а битву не сильнйшій. Вы не изъ того матеріала, изъ котораго образуются шелковыя судейскія мантіи, мой мальчикъ. Я знаю многихъ лучшихъ законовдовъ и ученйшихъ людей, которые ходятъ съ пустыми кошельками и прикрываютъ наготу свою изодранными мантіями.

— Почему же имъ не даютъ работы, сэръ?

— Не умютъ они уладить дла свои съ судьями и присяжными, вотъ и умираютъ съ голоду. Нтъ, право, Терри, что я ни придумывалъ для васъ, ничто столько не общаетъ, какъ карьера медика. И этимъ, Терри, прибавилъ онъ торжественно, открывается вамъ военное поприще, потому что вы можете сдлаться военнымъ докторомъ, будете носить мундиръ, путешествовать, и удовлетворите свое желаніе видть свтъ. Это лучше чмъ сидть здсь за конторкой.

Мн стало ясно, что опекуны мои приняли уже ршеніе, и я не могъ тутъ ничего сдлать. Во время рчи мистера Бетса мн припомнились мрачныя лачуги, куда проникалъ я за ддушкой, сцены, при которыхъ я присутствовалъ въ жилищахъ бдности, страданія больныхъ и горькія слезы. Я вспомнилъ, что жизнь старика проходила среди благословеній бдныхъ, и понялъ, что въ своей спокойной и счастливой жизни, счастливой въ главномъ, потому что и на его долю досталось немало слезъ и страданій, онъ принесъ боле пользы чмъ всякій солдатъ, когда-либо владвшій мечомъ. Но разсужденіе это было отвлеченное, оно нисколько не укрпило меня въ намреніи быть докторомъ, и признаюсь откровенно, меня гораздо боле утшили мундиръ и шпага, которые мистеръ Бетсъ очень разчетливо поставилъ въ конц своихъ аргументовъ. Какъ бы то ни было, я былъ побжденъ, и мечты моего дтства, что я когда-нибудь буду графомъ Бреди, фельдмаршаломъ его императорскаго величества, буду одваться въ стальныя латы и съ жезломъ въ рукахъ здить по полю усянному распростертыми врагами, вс эти мечты разлетлись въ прахъ. Во всякомъ случа, я буду носить мундиръ и шпагу, и если мн не суждено предводительствовать войсками, я буду лчить ихъ и исправлять вредъ причиненный врагами. Но чего мн стоила такая жертва, никто не могъ знать. Въ т дни, въ моемъ сердц былъ одинъ образъ, одна цль, я не анализировалъ своего сердца, но я зналъ, что этотъ образъ тамъ. О, какіе воздушные замки строилъ я тогда, и въ дверяхъ этихъ замковъ стояла всегда извстная мн маленькая особа, со свтлыми глазами, милою улыбкой, полная самой неотразимой откровенности и простоты. Какъ я торжествовалъ въ душ, когда мысленно халъ сложить трофеи битвы къ ея ногамъ! Какіе турниры представляло мн мое воображеніе, турниры, гд я, подъ ея взглядомъ, всегда одерживалъ побду и шелъ получить изъ рукъ ея награду! жаль было разстаться съ этими мечтами. Я самъ не врилъ имъ и зналъ что рыцарскіе обычаи уже вывелись, но не могъ примириться съ мыслью быть рыцаремъ ланцета. Могу ли я когда-нибудь сдлаться достойнымъ ея, если буду докторомъ? Мои самыя романическія мечты разлетались при воспоминаніи о ланцет.

Грубая проза дйствительности стояла предо мной.

Я отправился къ сэръ-Филиппу Гамптону, по совту моего опекуна, рано утромъ, но онъ былъ уже занятъ. Гладенькій, чистенькій слуга знаменитаго доктора проводилъ меня въ пріемную, полную народа. Здсь вс были такъ серіозны, что можно было счесть себя среди конгрегаціи въ церкви. Вотъ мать гладитъ блдный лобъ своего сына, который разсматриваетъ книжку съ картинками, лежащую у ней на колнахъ, вотъ человкъ, пришедшій къ сэръ-Филиппу искать здоровья, утраченнаго на вки въ жизни полной наслажденій, вотъ, въ терпливомъ страданіи, томится блдная двушка, которую смерть отмтила чахоточнымъ румянцемъ и рзкимъ кашлемъ, вотъ иппохондрикъ, съ безконечнымъ разказомъ о своихъ страданіяхъ, страшныхъ по своей фантастичности, здоровая юность, остановленная въ своемъ теченіи ожиданіемъ какого-то несчастія, вотъ изувченный, ожидающій страшной, но желанной минуты своей очереди. При каждомъ слабомъ вздрагиваніи колокольчика, Стронгъ, слуга, вставалъ съ бумагой въ рукахъ, и по его вызову, одинъ изъ членовъ конгрегаціи удалялся, провожаемый завистливыми взорами остальныхъ.

Стукъ въ дверь возвщалъ новыхъ постителей, дополнявшихъ толпу новыми типами страдающей части рода человческаго. Кашель, тихіе стопы, подавленные вздохи, шелестъ шелковыхъ платьевъ, передвиганье стульевъ, шарканье сапогъ, шелестъ газетъ, не умолкали ни на минуту, но разговаривали мало и то шепотомъ. Вс поднимали глаза и оживлялись, когда въ полуотворенную дверь раздавался веселый смхъ и добродушный голосъ сэръ-Филиппа, провожавшаго паціента.

— Поправитесь ли? Еще бы. Длайте какъ я вамъ говорилъ. Надюсь, что когда вы возвратитесь, я одинъ изъ первыхъ получу приглашеніе на вашу свадьбу.

Утшительный голосъ умолкалъ, и звукъ колесъ возвщалъ объ отъзд утшеннаго страдальца.

Казалось, утро никогда не кончится. Меня утомилъ видъ усталой матери и блднаго ребенка. Одинъ старый джентльменъ положилъ ногу на ногу и перекладывалъ ихъ, въ продолженіе послдняго часа, чрезъ каждыя дв минуты, и чуть не довелъ меня этимъ до истерики. Блдная двушка съ чахоточнымъ румянцемъ и рзкимъ кашлемъ, за которою я слдилъ съ сострадательнымъ вниманіемъ, ушла. Только одинъ Богъ знаетъ, какое утшеніе могъ придумать для нея сэръ-Филиппъ.

Новые постители походили на первыхъ. Но вотъ отворилась дверь, и вошла особа, сразу поглотившая мое вниманіе. Опираясь на палку, со сгорбленною высокою фигурой и съ лицомъ до того измнившимся, что я сразу не узналъ его, вошелъ сэръ-Ричардъ Десмондъ, опираясь на руку Мери Бутлеръ. Сердце мое сильно забилось, я чувствовалъ какъ краска бросилась мн въ лицо, когда платье ея задло мои ноги. Возл меня стоялъ порожній стулъ, только что оставленный ушедшимъ паціентомъ, и когда старикъ медленно опускался на него съ помощью Мери, она взглянула на меня и узнала.

— Дядя, поглядите кто возл васъ! Это Теренсъ, Теренсъ Бреди, помните?

Сэръ-Ричардъ устремилъ на меня свои тусклые глаза и взялъ мою руку, когда я всталъ чтобъ уступить мсто его племянниц. Руки его были холодны, влажны и худы, он напомнили мн, въ далекомъ прошедшемъ, прикосновеніе руки Жоко.

— Что вы тутъ длаете, Теренсъ? спросилъ онъ глухимъ, задыхающимся голосомъ.— Не за помощью же сэръ-Филиппа пришли вы сюда, надюсь, мой мальчикъ.

— За помощью, сэръ, только за помощью въ другомъ род. Я поступаю къ нему въ ученики, какъ вы и мистеръ Бетсъ ршили, сэръ, прибавилъ я, чтобы показать Мери, что эту профессію избралъ я не по собственному желанію.— Онъ назначилъ мн быть здсь сегодня.

— О, чего бы я не отдалъ чтобъ быть на вашемъ мст, Терри! вздохнулъ сэръ-Ричардъ.— Взгляните на меня, я несчастный обломокъ, готовый опуститься на дно, между тмъ какъ вы всплываете на поверхность. Вы молоды, здоровы, полны надеждъ и свтлаго будущаго, я, до времени состарившійся, живу безъ надеждъ, безъ счастія, безъ будущаго. Нтъ, Мери, я не ропщу. Я хочу показать этому мальчику, до чего могутъ довести нсколько лтъ безпечной жизни. Этотъ ужасный колокольчикъ! Онъ разстроилъ мои нервы!

Старикъ облокотился подбородкомъ на палку, а мы съ Мери обмнялись взглядами. Не знаю что выражалъ мой, но ея взглядъ былъ полонъ состраданія. Эти краснорчивые глаза говорили: посмотрите какъ онъ страдаетъ. Она взяла его за руку, но онъ отдернулъ ее нетерпливо, взглянулъ на часы и заворчалъ. Сэръ-Филиппъ занимался около пяти минутъ съ каждымъ паціентомъ, но до сэръ-Ричарда оставалось еще десять человкъ. Я сказалъ:

— Миссъ Бутлеръ, боюсь, что сэръ-Ричарду придется ждать еще съ часъ.

— Какъ вы думаете, не приметъ ли его сэръ-Филиппъ раньше другихъ?

Его чуткія уши разслышали вашъ шепотъ.

— Еще часъ, заворчалъ онъ,— этотъ часъ убьетъ меня. Я и теперь-то едва дышу, я ужасно разбитъ, мы хали всю ночь. Меня замучили въ Лондон, мы ухали вчера. Еслибъ я могъ увидать Стронга, я бы все устроилъ. Или, вотъ что, Терри, пойдите и скажите ему, что мн необходимо видть сэръ-Филиппа по весьма важному длу, да возьмите вотъ этотъ кошелекъ и дайте ему. Съ нимъ, говорятъ, такъ нужно дйствовать.

Я вышелъ. Чрезъ нсколько минутъ Стронгъ показался въ дверяхъ и поклонился сэръ-Ричарду. Одинъ старый джентльменъ, чья была очередь, всталъ было, но Стронгъ сказалъ ему:

— Не сейчасъ, мистеръ Тенди. Сэръ-Филиппъ проситъ вашего извиненія, леди и джентльмены, что прерываетъ очередь, но этотъ джентльменъ нуждается въ немедленной помощи, и первый былъ бы здсь, еслибы не дурной перездъ изъ Англіи.

И провожаемый сердитыми взглядами и полными негодованія словами, сэръ-Ричардъ ушелъ, опираясь на руки Мери и Стронга.

Она возвратилась, и я слъ рядомъ съ ней, но не осмливался заговорить.

— Бдный дядя очень боленъ, мистеръ Бреди. Поразилъ онъ васъ? (Удивляюсь, почему я превратился въ мистера Бреди изъ Теренса.)

— Онъ дйствительно очень боленъ, миссъ Бутлеръ, я этимъ очень огорченъ.

— Въ Лондон говорятъ, что нтъ надежды чтобъ онъ могъ когда-нибудь выздоровть совершенно, но можетъ прожить долго. Мы изъздили почти всю Европу. Въ послднее время были въ По и въ Пиренеяхъ, испробовавъ уже вс воды Европы. Тетушку совсмъ изнурили наши быстрые перезды, и хорошо что я такая здоровая и меня ничто не утомляетъ, а то дядюшка былъ бы несчастливъ, еслибъ ему пришлось путешествовать одному. Мы возвратились въ Лондонъ только три дня тому назадъ, изъ Ахена, и я нисколько не буду удивлена, если мы не дольше останемся въ Дублин.

— И вы не утомились, миссъ Бутлеръ?

— Какъ же можно устать, если моя обязанность не уставать! Въ глубин сердца дядюшка меня такъ любитъ, что я не смю жаловаться, если онъ иногда бываетъ придирчивъ. Не онъ, а болзнь его заставляетъ насъ страдать. Такъ вы хотите быть докторомъ, мистеръ Бреди?

— Да, миссъ Бутлеръ, отвчалъ я дрожащимъ голосомъ.

О, тни Айвенго, Квентинъ Дорварда, Ланселота, до чего я дожилъ! Въ чемъ я долженъ признаться дам моего сердца!

— Мои опекуны думаютъ, что это лучшее для меня, такъ какъ я никогда не буду настолько богатъ, чтобы служить въ военной служб.

— Дйствительно, это гораздо лучше, сказала Мери Бутлеръ.— Вы тоже, какъ ддушка вашъ, будете другомъ бдныхъ. Это благороднйшая обязанность посл обязанности служителей Бога. О, я такъ рада, чтобы не будете проводить жизнь влача за собой шпагу и безъ дла перезжать изъ одного мста въ другое, или въ военное время убивать людей, о которыхъ будутъ плакать отцы, матери и сестры, и которыхъ вы не имете никакого права убивать. Я такъ рада за васъ и всхъ вашихъ друзей.

— Друзей! Да, у меня есть друзья, но если я паду, то-есть, я хочу сказать, если я умру, у меня нтъ отца, матери или сестры, которые поплакали бы обо мн. А друзья мои: мистеръ Бетсъ, Морисъ Прендергастъ, да нсколько старыхъ слугъ дома, то-есть тамъ, гд прежде былъ мой домъ.

— Да вдь вы не теперь же умираете. Во всякомъ случа, вы дурно длаете, что исключаете насъ всхъ изъ числа вашихъ друзей. Я разв не другъ вашъ, мистеръ Бреди, и даже старинный другъ? потомъ мой дядя, вашъ опекунъ, и маіоръ Турнбулль, который часто спрашиваетъ о васъ.

Мое сердце замерло. Я глядлъ на ея лицо, это доброе, красивое, непорочное лицо, съ вопрошающими глазками, когда она повторила:

— Какъ вы можете говорить, что у васъ нтъ друзей, кром мистера Бетса, этого мрачнаго Мориса и старыхъ слугъ, когда я сижу предъ вами! Или вы хотите считать меня только вашею знакомой?

— О, еслибы вы знали все! Быть вашимъ другомъ, какъ въ старину, моя первая мечта. О, вы дйствительно хотите быть моимъ другомъ?

Въ эту минуту отворилась дверь, и появился сэръ-Ричардъ, въ сопровожденіи Стронга.

— Я очень сожалю, сказалъ онъ, кланяясь всмъ присутствовавшимъ въ комнат, что прервалъ очередь пріема сэръ-Филиппа, но, право, я думалъ что я умираю. Я, конечно, никогда боле не сдлаю такой несправедливости относительно кого-либо изъ присутствующихъ здсь джентльменовъ и леди. Пойдемъ, Мери. Мы должны, если ты чувствуешь себя въ силахъ, отправиться сегодня же вечеромъ, то-есть, если я доживу до того времени. Прощай, Терри, я буду узнавать о теб отъ Бетса, и ты можешь писать мн. Или вотъ какъ: ты будешь писать по нскольку строкъ о себ къ миссъ Бутлеръ, а если будетъ что-нибудь важное, пиши ко мн. Она дастъ теб адресъ, по которому можешь всегда найти насъ, если мы даже не будемъ въ Ирландіи или въ Лондон.

Я послдовалъ за ними и проводилъ ихъ до кареты. Мери Бутлеръ вынула карандашъ и маленькую карточку, написала на ней: ‘Латушъ и К. Банкиры, Дублинъ,’ и подала мн руку съ улыбкой, говоря:

— Прощайте, Теренсъ (почему я опять Теренсъ, а не мистеръ Бреди?). Я очень рада, что вы подъ старость не будете походить на маіора Турнбулля, хотя мы его очень любимъ, не будете постоянно играть на билліард и рдоказывать сказки объ осажденныхъ замкахъ и охот на тигровъ. Прощайте и, смотрите, занимайтесь хорошенько, и давайте о себ знать дяд Ричарду.

— Это отвтъ на мой послдній вопросъ?

— Вопросъ! Что за вопросы такіе? Не продержите насъ тутъ все утро, Терри, нетерпливо сказалъ сэръ-Ричардъ.

Мери Бутлеръ, съ глазами обращенными ко мн, сказала очень просто:

— Мистеръ Бреди вообразилъ что у него нтъ друзей въ Кильмойл и спрашиваетъ другъ ли я ему. Слыхали ли вы когда-нибудь такую нелпость? Чмъ же мы можемъ быть ему какъ не друзьями, и я уврена, что мы останемся друзьями навсегда. Не правда ли, дядюшка?

Сэръ-Ричардъ только кивнулъ головой и далъ рукой знакъ лакею затворить дверцу.

— Итакъ, сказала Мери, улыбаясь,— отвтъ на послдній вопросъ: да, конечно. Прощайте.

Я воротился въ пріемную, гд ожидалъ меня Стронгъ.

— Такъ вы одинъ изъ Лохъ-на-Каррскихъ Бреди? Почему вы не сказали мн кто вы, когда пришли? Сэръ-Филиппъ спрашивалъ о васъ, онъ скоро освободится. Вы, какъ я вижу, знакомы съ сэръ-Ричардомъ и его племянницей. Славный конецъ приготовилъ себ сэръ-Ричардъ. Мн кажется, что и пріхалъ-то онъ сюда самъ, а не пригласилъ къ себ сэръ-Филиппа, для сокращенія расходовъ. Десмонды никогда такъ не поступали. Теперь они бдны какъ церковныя крысы. Пойдемте, и вы скоро увидите хозяина.

Онъ привелъ меня въ комнату, полную ужасовъ. Интересные случаи въ банкахъ и бутылкахъ были разставлены по полкамъ вокругъ комнаты, страшныя ненормальности въ устройств человческаго организма, произведенныя болзнью или причудами природы, были воспроизведены изъ воску и разставлены вокругъ стнъ. Въ конц комнаты, полуприкрытый занавсомъ, стоялъ на пьедестал, сверкая близной костей, человческій скелетъ, производившій на меня, не привыкшаго къ такого рода зрлищамъ, ужасное впечатлніе. Черепа различныхъ формъ, съ ярлыками, на которыхъ написаны были не имена обладателей ихъ, а расъ, которыхъ они служили краніологическими образцами, были разложены на стол. Я оглядывался съ ужасомъ и отвращеніемъ.

Мистеръ Стронгъ, осторожно смахивая пыль со скелета своимъ носовымъ платкомъ, говорилъ:— Это Матъ Костиганъ, угольщикъ. Сэръ-Филиппъ обдлалъ его, когда еще былъ студентомъ, и не правда ли, какая красивая вещица? Когда увидите сэръ-Филиппа, вы замтите у него надъ глазомъ рубецъ, это сдлали ему мальчишки, когда молодые доктора уносили тло Костигана. Матъ былъ шести футовъ ростомъ и ужасный драчунъ, продолжалъ мистеръ Стронгъ.— Взгляните на выпуклости его черепа. Онъ былъ очень красивъ, и сэръ-Филиппъ ршился пріобрсть его, а мальчишки не хотли отдать, и у нихъ произошло генеральное сраженіе на церковномъ двор. Доктора одержали верхъ, хоть и сильно имъ досталось. Лизонъ, тотъ который иметъ такую большую практику въ Лимерик, лишился при этомъ глаза, а у доктора Литла была сломана рука. Сэръ-Филиппъ звонитъ.

И Стронгъ исчезъ, предоставивъ мн изучать остатки Костигана. ‘Какъ много,’ подумалъ я, задвигая занавсъ, чтобы не видть улыбающагося ужаса, ‘какъ много въ будущемъ предстоитъ мн видть страшныхъ результатовъ смерти!’ Я слъ и раздумывалъ о предстоящемъ мн дл, и сомнвался, будетъ ли мн когда-нибудь это дло по душ. Мери Бутлеръ одобряла его, но что жь изъ этого? Что мн до Мери Бутлеръ? Я юноша безъ положенія въ свт и состоянія, она, такая красивая и богатая, по общему приговору, наслдница извстнаго индйскаго богача и любимица сэръ-Ричарда Десмонда. А что если я когда-нибудь буду извстенъ какъ сэръ-Филиппъ Гамптонъ, снизойдетъ ли до меня Мери? Боже мой! Что за чепуха у меня въ голов! Трудись, Теренсъ, трудись!

Наконецъ меня позвали въ ту комнату, въ которую, въ продолженіе этого утра, входило столько человкъ съ тяжестью на сердц. Когда я вошелъ, сэръ-Филиппъ поднялъ глаза (взглядъ его былъ добръ и проницателенъ), кивнулъ мн головой, показалъ на стулъ и нсколько времени продолжалъ писать, между тмъ какъ я изучалъ его наружность. Въ немъ не было совсмъ аффектированной важности, одтъ онъ былъ строго, но модно, въ синій фракъ, съ высокимъ бархатнымъ воротникомъ, узкими рукавами и золотыми пуговицами, на ше платокъ, голубой съ блыми крапинками, свтлосрые панталоны туго обтягивали лакированные сапоги. Онъ отмахивался отъ мухъ надушеннымъ шелковымъ платкомъ. Въ комнат распространялось благоуханіе цвтовъ, стоявшихъ на стойкахъ по стнамъ. Въ ней была библіотека съ богато-переплетенными книгами, картины, хорошія гравюры и въ нишахъ статуи Кановы. Все было свтло и весело въ этомъ человк и вокругъ него. Я молча слушалъ, когда онъ длалъ мн очеркъ моей будущей жизни, и когда онъ окончилъ, вс мои сомннія разлетлись, и я исполнился надежды и ршимости.

— Теперь, мой юный другъ, сказалъ сэръ-Филиппъ, положивъ руку на мое плечо,— я сказалъ все, что могу сказать въ настоящую минуту. Завтра вы начнете слушать лекціи въ Паркъ-Лен.

Онъ вынулъ золотые часы, взялъ свертокъ бумагъ, и напвая арію изъ новой оперы, вышелъ изъ комнаты.

Я долженъ былъ поступить въ Trinity-College, заниматься греческимъ и латинскимъ языками, и въ то же время слушать лекціи по своему предмету. Къ моему большому облегченію, я на нкоторое время былъ освобожденъ отъ страшной комнаты.

IV. Жизнь въ коллегіи.

Спустя нсколько дней посл моего перваго свиданія съ сэръ-Филиппомъ, я сидлъ въ комнат достопочтеннаго доктора Тайлера, за завтракомъ. Тогда былъ обычай, что каждый изъ членовъ коллегіи давалъ вступающимъ въ коллегію ученикамъ завтракъ въ своей квартир. Морисъ Прендергастъ былъ однимъ изъ присутствовавшихъ за столомъ. Онъ былъ блденъ и худъ, но ужасно выросъ, и одтъ былъ въ глубокій трауръ.

‘Милый Морисъ!’ — ‘Теренсъ Бреди!’ Я бросился чтобы схватитъ его руку, и въ своемъ энтузіазм чуть не стащилъ скатерти со всмъ стоявшимъ на стол. Морисъ, какъ мн показалось, не выразилъ никакой радости при встрч со мной, но мистеръ Гайлеръ заставилъ меня ссть рядомъ съ нимъ, и мы начали шепотомъ разговаривать, между тмъ какъ другіе дятельно занимались обычнымъ завтракомъ, каждый съ тмъ аппетитомъ, какой оставили ему ожиданіе экзаменовъ и неспокойствіе духа. Мы вс — полный молодой человкъ, студентъ Оксфорда, съ преждевременными очками на глазахъ, задумчивый математикъ, со страхомъ помышляющій объ ужасахъ греческихъ хоровъ, увнчанный классическимъ призомъ ученикъ изъ Дунганона, думающій о предстоящемъ pons asinorum и таинственномъ уравненіи, и пара неучей, съ сожалніемъ вспоминающихъ о прошедшихъ, счастливыхъ часахъ игры въ мячъ и охоты,— мы вс были въ полномъ блеск новой университетской одежды.

— Насъ двое, говорилъ мн Морисъ,— я и Роза, и я долженъ работать для нея, потому что отецъ оставилъ насъ въ плохомъ состояніи.

— А чмъ хочешь ты быть, Морисъ?

— Я теперь еще не могу сказать ничего опредленнаго. А ты хочешь быть медикомъ, говорилъ ты? Мн это не совсмъ нравится.

— Ты, можетъ-быть, будешь добиваться ученой степени, Морисъ, ты такой умный.

Онъ посмотрлъ на меня, и лицо его омрачилось, когда онъ отвтилъ:

— Да разв ты не знаешь, что мн ея не дадутъ? Я католикъ, какъ и вс мои предки. Я бы могъ отправиться въ Мейнутъ, но во мн нтъ тхъ задатковъ, которые необходимы нашимъ священникамъ. Я пріхалъ сюда чтобы попробовать, на сколько либераленъ и милостивъ великій университетъ къ намъ католикамъ, въ вашей католической стран, и проложить себ какую-нибудь дорогу. Я попробую адвокатуру. Я знаю, что если я измню своей партіи,— потому что у меня есть партія, Терри, партія народа,— я буду вознагражденъ за это доходнымъ мстомъ.

Въ тон Мориса всегда слышалась какая-то горечь, теперь же, когда мы шли парами чрезъ дворъ въ экзаминаціовную залу, подъ предводительствомъ доктора Гайлера, голосъ его раздавался въ ушахъ моихъ какъ какое-то шипніе.

Экзаменъ былъ чрезвычайно многолюденъ. Въ большой зал длинными рядами сидли студенты, юноши и мальчики, и нсколько человкъ провинціальныхъ школьныхъ учителей и туторовъ, дурно одтыхъ и съ рзкими чертами лица, которымъ удалось наконецъ скопить кое-что чтобы начать поприще о которомъ они давно мечтали, поприще студента, съ викарствомъ въ перспектив.

Я сидлъ рядомъ съ Морисомъ и съ чувствомъ доходившимъ до ужаса смотрлъ на группу членовъ коллегіи, такъ весело разговаривавшихъ между собою, какъ будто полторы сотни паръ глазъ не были съ безпокойствомъ устремлены на нихъ. Морисъ смотрлъ мрачно.

Черезъ два дня насъ собрали въ комнату мистера Гайлера для выслушанія нашей судьбы.

— Мои ученики отвчали очень хорошо. Морисъ Прендергастъ — второй, читалъ онъ по списку.— Второй изъ ста пятидесяти двухъ. Отлично, мой другъ, докторъ Болль будетъ въ восторг отъ вашего успха.

Морисъ, стоявшій скрестивъ руки, сказалъ:

— Я надялся на большее, сэръ.

— На большее? Почему это? Ноксъ, первый, двумя годами старше васъ. Онъ, къ тому же, учился въ Рогби и былъ любимцемъ Арнольда. Не могли же вы надяться стать выше Нокса, а вы все таки еще отмчены proxime accessit.

— Я не хотлъ стать выше Нокса, сэръ, или кого бы то ни было, я просто надялся быть первымъ и, можетъ-быть, еслибъ я не былъ католикомъ, экзаминаторы нашли бы меня не мене достойнымъ чмъ даже фаворита Арнольда, какъ вы его называете.

Мххстеръ Гайлеръ взглянулъ на Мориса, твердо встртившаго взглядъ его.

— Вы приписываете недостойное пристрастіе, сэръ, честнымъ людямъ. Пожалуста, избавьте меня впередъ отъ такихъ выраженій.

— Сэръ, возразилъ Морисъ,— мн было бы очень жаль потерять вашу благосклонность, но я увренъ что вы не осудите меня за то что я говорю прямо то въ чемъ я увренъ. Если учрежденія коллегіи проводятъ такую рзкую черту между протестантами и католиками, то не мудрено что католику приходитъ въ голову что экзаменаторы дйствуютъ въ дух заведенія.

— Я не хочу разсуждать объ этомъ при воспитанникахъ моихъ, Прендергастъ, воскликнулъ Гайлеръ.— Взгляните на лица окружающихъ и увидите какое вы вызвали негодованіе.

Губы Мориса сложились въ горькую улыбку. Онъ съ вызовомъ взглянулъ на насъ. Многіе отодвинулись отъ него, чтобы выразить свое неудовольствіе.

Я по списку былъ двадцатымъ, ‘мсто очень хорошее’, удостоилъ замтить мистеръ Гайлеръ. Я отправился въ старый мрачный домъ, называвшійся ‘Госпиталемъ Дрепера’, и записался на курсъ лекцій. Заплативъ за себя въ Анатомическую школу коллегіи, я наконецъ поселился въ No 17. Ботанибей, Trinity College. Избитая дверь, выкрашенная черною краской, на которой блыми буквами написано было ‘Теренсъ Бреди’, вела въ мою квартиру состоявшую изъ большой чисто вымытой комнаты, на стнахъ которой остались слды смлыхъ рисунковъ прежняго жильца, изъ маленькой спальни и какого-то склепа для Финни Кодда, включившаго меня въ число молодыхъ джентльменовъ которымъ онъ служилъ общимъ слугой. Мистеръ Бетсъ пожертвовалъ мн часть мебели загромождавшей его квартиру. Стны предполагалось обить новыми обоями, и капитальныя улучшенія должны были, современемъ, быть произведены въ моей квартир.

Однажды, возвращаясь изъ госпиталя, я зашелъ въ домъ сэръ-Ричарда. Окна были закрыты, краска слзла съ дверей, и даже мистеръ Винцентъ носилъ на себ отпечатокъ общаго разрушенія.

— Сэръ-Ричардъ, кажется, не возвратится сюда въ ныншнемъ году и не будетъ поправлять домъ. Миссъ Мери, бдняжка, катается съ нимъ по этимъ нмецкимъ водамъ. Миссъ Десмондъ, тетка, тоже не прідетъ сюда. Она гоститъ у друзей въ Бат, помоги имъ Богъ! Сэръ-Ричардъ поссорился съ ней въ Лондон, и она грозилась ухать въ Индію и нажаловаться на него мистеру Денису, но вотъ осталась-таки въ Англіи. А знаете ли вы, мистеръ Терри, мистеръ Денисъ вызываетъ къ себ въ Индію миссъ Мери, право, въ Индію, не ближе. Мистеръ Денисъ всегда очень любилъ свою сестру, мать миссъ Мери. Мн никогда не случалось видать сэръ-Ричарда въ такой ярости какъ когда пришло это письмо. И миссъ Мери, очень можетъ быть, лишится теперь наслдства, а вдь сэръ-Ричардъ ей ничего не оставитъ.

Мн почему-то была пріятна мысль что Мери Бутлеръ, можетъ-быть, не будетъ богата.

— Говорятъ, у миссъ Мери тамъ былъ бы славный выборъ жениховъ. Мистеръ Денисъ тамъ царь надъ царями и могъ бы выдать ее за царя Персидскаго, или Турецкаго, или котораго-нибудь изъ такихъ, стоило бы только захотть. Но ея не пустили, и сама она не хотла хать. Кто тутъ-то достоинъ ея, вотъ что бы мн хотлось знать.

Я долго боролся съ своимъ отвращеніемъ и предразсудками, и съ ужасомъ входилъ въ анатомическое отдленіе, пока не изучилъ подробно темницы въ которой держится душа наша и откуда освобождаетъ ее смерть. Я посщалъ лекціи, читалъ по цлымъ часамъ, ходилъ на рыбную ловлю и въ горы, а въ втряную и бурную погоду на морской берегъ стрлять морскихъ птицъ. Я подружился съ умнымъ, разговорчивымъ малымъ, Больтономъ, который занималъ квартиру рядомъ съ моей. Онъ готовился къ экзамену на товарищескую стипендію, хотя еще не сдалъ экзамена на стипендію ученическую, и я зналъ что когда онъ сказывался больнымъ отъ усиленныхъ занятій и, какъ врили вс, сидлъ съ мокрымъ полотенцемъ на голов, онъ въ это время отправлялся на скачку, игралъ на бильярд, или проводилъ время за кулисами. Онъ былъ безпечный и добрый малый, всегда готовый дать въ займы, самъ занять, драться и дружиться, безконечно веселъ въ одну минуту, и въ полномъ отчаяніи въ другую.

Морисъ Превдергастъ, который жилъ въ меблированныхъ комнатахъ, потому что это было дешевле и также для того, какъ говорилъ онъ, чтобъ освободиться отъ назойливаго надзора школьной прислуги, изрдка приходилъ ко мн. Онъ становился мрачне день это дня, носилъ фризовую куртку и пуговицу раздла и посщалъ вс митинги въ Conciliation Hall. Тревожное настроеніе достигло тогда высочайшей степени. Газеты наполнены были отчетами о митингахъ, которые считало долгомъ посщать все взрослое населеніе Ирландіи. Католики, составлявшіе въ нашей коллегіи слабое меньшинство, становились смле по мр того какъ возрастало волненіе, и споры въ нашихъ комнатахъ не всегда кончались одними словами.

— Да подите же, наконецъ, Терри, посмотрть на него. Право, это феноменъ достойный вниманія. Сегодня О’Коннель будетъ въ Conciliation Hall, и, право, вы ничего не потеряете если пойдете со мной.

— Но вдь я, Морисъ, не интересуюсь политикой. Я не могу считать честнымъ человка который употребляетъ свой даръ слова, ловкость и безпредльное вліяніе на народъ чтобъ обольстить этотъ народъ призракомъ.

— Призракомъ, Теренсъ? Вы думаете что отдленіе — призракъ?

— О, самый туманный и опасный, отвчалъ я.— Если народу говорятъ что къ нему несправедливы, но указываютъ такое средство избавиться отъ этой несправедливости какимъ онъ никогда ни до чего не достигнетъ, не мудрено что онъ зайдетъ за предлы этого средства. Все это волненіе готовитъ бунтъ. Еслибы вамъ возвратили вашъ парламентъ, не думаю чтобъ отъ этого вамъ было лучше.

— Бунтъ! мрачно произнесъ Морисъ.—Это какое-то магическое слово, и странно почему его такъ боятся протестанты. Во всякомъ случа, вы выказываете мало самообладанія, если отказываетесь даже взглянуть въ лицо чародю.

— Хорошо, чтобы доказать что мои убжденія совсмъ не такъ слабы какъ вы думаете, я пойду съ вами.

Былъ чудный майскій день. Мы повернули въ улицу Оливье, по которой толпы народа стремились по направленію къ Conciliation Hall (палата согласія). Благопристойные граждане, бдные ремесленники, крестьяне въ байковыхъ курткахъ, угольщики, извощики, и нсколько человкъ, по одежд которыхъ можно было видть что они принадлежатъ къ высшимъ классамъ общества, вс стремились слушать своего идола и пророка.

Палата Согласія не могла похвастаться красотой. Простой оштукатуренный фасадъ узкаго и высокаго дома, окруженнаго жалкими лачугами, выходилъ на набережную безжизненнаго Лиффея, оживляющагося только судами углекоповъ привозящихъ въ Ирландію уголь и увозящихъ холстъ въ Англію. Не былъ ли бы для Ирландіи хорошій пріискъ каменнаго угля полезне нсколькихъ парламентовъ? Внутри зданія, въ низкой зал, тсными рядами наставлены были лавки, возвышалась платформа, съ высокимъ стуломъ и столами для стенографовъ, и галлерея для дамъ. Зала была полна, хотя мы пришли рано, а когда мы пробирались на мста, ужасный крикъ, рукоплесканія и топотъ дали мн понять что высокій, широкоплечій человкъ, входившій въ это время въ сопровожденіи нсколькихъ джентльменовъ казавшихся чрезвычайно возбужденными, былъ самъ О’Коннель.

Народъ кричалъ, но когда ‘освободитель’, снявъ свою квакерскую шляпу, надлъ на голову зеленую бархатную шапочку съ золотыми листьями трилистника и взошелъ на платформу, раздался сильнйшій взрывъ рукоплесканій и крика, тотчасъ же окончившійся продолжительнымъ шшт… какъ только онъ поднялъ руку въ знакъ молчанія.

Онъ заговорилъ. Богатый, звучный, плавный голосъ былъ полонъ разнообразныхъ оттнковъ, глаза, необыкновенно острые, оттнялись опущенными вками, необыкновенно пластичный ротъ, большой, но красивый, съ тонкими страстными губами, движенія свободныя, естественныя, но драматичныя, рчь не всегда изящная и правильная, но никогда не доходившая до прозаичности и безсодержательности, онъ былъ великій трибунъ для толпы которою управлялъ.

Онъ разказывалъ ей, можетъ-быть уже въ сотый разъ, повсть давно извстную, но день ото дня все боле воспламенявшую сердца, повсть о томъ какъ хороша ихъ родина и какъ жалки ея дти, какъ богаты они силами и какъ безпримрна ихъ нищета, какъ они ограблены и унижены. Онъ говорилъ имъ что они должны соединиться, показать крпость своихъ загорлыхъ рукъ и возвратить себ свои попранныя права ‘нравственною силой, помните это! Величайшія политическія права не стоятъ одной капли пролитой крови человческой.’

Онъ слъ среди взрыва такого энтузіазма какого, можетъ-быть, не встрчалъ ни одинъ ораторъ со временъ Демосфена. Началось чтеніе отчета пожертвованій, свободно приходившихъ изъ Америки и Австраліи, съ острововъ морскихъ, гд трудились и дйствовали ссыльные новой удеи, полные надеждъ и единодушія всегда оживлявшихъ сыновъ земли обтованной.

Морисъ сидлъ рядомъ со мной, губы его дрожали.

— Теперь, прошепталъ я,— я не удивляюсь вліянію которое онъ иметъ на невжественную толпу, но я сомнваюсь въ его честности. Изъ всего что онъ говорилъ можно заключитъ что онъ допускаетъ незаконныя средства, въ случа неудачи законныхъ.

— Да, слава Богу, это такъ! Сознаетъ ли онъ это или нтъ, все равно, но я знаю что онъ возбуждаетъ въ народ чувства которыя могутъ бытъ удовлетворены только кровью.

— Да проститъ вамъ Богъ, Морисъ. Неужели вы думаете что эта большая, безоружная, безпомощная толпа, можетъ пересилить народъ у котораго есть войско, уже твердо поставленное въ этой стран и способное раздавить васъ,— народъ къ которому я принадлежу и присоединюсь въ случа надобности.

— Я и не сомнваюсь въ этомъ, сказалъ горько Морисъ.— Бреди давно уже на сторон враговъ. Что же касается до нашихъ силъ, мы вримъ въ Бога правды. Помощь придетъ, мы будемъ ждать.

Подписка продолжалась. Списки были поданы ‘освободителю’, который съ различными комментаріями прочелъ имена жертвователей и сумму.

— Послдняя сумма, о которой я долженъ упомянуть, говорилъ онъ,— собрана извстнымъ патріотомъ, моимъ славнымъ и уважаемымъ другомъ, преподобнымъ, преподоб… (почеркъ былъ неразборчивъ, онъ не могъ прочесть, и спросилъ шепотомъ, длая видъ что откашливается: какъ имя-то, Рей. ‘Отецъ Патъ Ланганъ’, также шепотомъ отвчалъ Рей.) Преподобнымъ Патрикомъ Ланганомъ, продолжалъ онъ.— Ура, товарищи, отцу Лангану.

Я хотлъ выйти, какъ вдругъ громкій крикъ огласилъ толпу, и ‘освободитель’, читавшій адресъ, вдругъ воскликнулъ

‘Я читалъ этотъ адресъ, господа, чтобы замтить что я чувствую отвращеніе къ убжденіямъ автора. Воллонъ, полковникъ милиціи Соединенныхъ Штатовъ не Ирландецъ. (Ура!) Онъ беретъ на себя дерзость совтовать намъ поднять оружіе и сражаться за свободу, какъ сдлали американскіе колонисты. Господа, я не дозволю выраженіе такихъ кровопролитныхъ и антихристіанскихъ доктринъ въ этой зал. Я прошу, господа, уполномочить секретаря возвратить полковнику Воллону, изъ города Томагоукъ, Арканзасъ, его приношеніе восьми долларовъ и объяснить ему что народъ Ирландіи не намренъ выходить изъ границъ закона и употребляетъ только христіанскія и конституціонныя средства.

Рядомъ со мной раздался голосъ: ‘вздоръ!’ Морисъ Прендергастъ вскочилъ съ мста и воскликнулъ.

— Позвольте мн сказать нсколько словъ, сэръ, прежде чмъ будетъ принято это предложеніе.

Великій агитаторъ повернулся и встртилъ спокойный, ршительный взглядъ говорившаго.

— Вы не можете говорить, если только не намрены подтвердить или опровергнуть мое послднее предложеніе.

— Да, сэръ! Я всталъ чтобы предложить уполномочить секретаря передать полковнику Воллону что мы принимаемъ его приношеніе, но съ сожалніемъ должны сказать что не пришло еще время когда мы будемъ въ состояніи послдовать примру его соотечественниковъ, что мы честью клянемся не отступать ни предъ какою опасностью или жертвой, которая нужна будетъ для достиженія цли какой мы стараемся теперь достигнуть не выступая изъ предловъ закона Англіи.

Свистки и крики: ‘браво! Да здравствуетъ молодая Ирландія!’ огласили залу. ‘Освободитель’, привыкшій къ такого рода столкновеніямъ, всталъ и сказалъ голосомъ въ которомъ слышалась насмшка.

— Я не согласенъ, господинъ предсдатель, чтобы вы повторили подобное предложеніе съ каедры. Если присутствующіе, служащіе теперь представителями всего народа Ирландіи, мн довряютъ, я прошу ихъ теперь доказать это довріе, отвергнувъ съ презрніемъ предложеніе этого господина, который, какъ мн извстно наврное, шпіонъ изъ Замка (о, сэръ, можете бранить меня сколько вамъ угодно) и который довелъ бы васъ до погибели, еслибы былъ на столько уменъ, на сколько онъ хитеръ и дерзокъ.

Голосъ Мориса заглушенъ былъ криками ‘садитесь’. Предложеніе О’Коннеля было принято громкими одобреніями, и Морисъ Прендергастъ, провожаемый злобными эпитетами, поспшно вышелъ изъ залы. За нимъ послдовали десять или двнадцать молодыхъ людей, наружность и одежда которыхъ показывали что они принадлежатъ къ боле высокимъ классамъ общества чмъ большинство присутствовавшихъ.

V. Поститель и тайна.

Однажды утромъ, когда я сидлъ за завтракомъ, продолжительный стукъ въ дверь показалъ мн что кто-то, по явному признаку что дверь заперта, не хотлъ признать отсутствія хозяина комнаты. Щель въ стн моей спальни, выходившая на площадку, позволяла видть постителей, ничего не подозрвавшихъ о наблюденіи. Благодаря этой-то щели, Финіасъ передавалъ мн теперь свои замчанія, казавшіяся ему достойными вниманія.

— Это высокій, косматый джентльменъ, съ очень смуглымъ лицомъ, крючковатымъ носомъ, говорилъ онъ, приложившись глазомъ къ щелк.— Чортъ возьми, онъ ршился достучаться во что бы то ни стало.

— Дайте, я самъ посмотрю, Финни.

И подобравъ полы халата, я пошелъ въ спальню, оттолкнулъ мистера Кодда съ его наблюдательнаго поста и сталъ разглядывать постителя.

Онъ, настучавшись вдоволь по панелямъ и по мдной дощечк замка, вынулъ карточку и началъ писать. Онъ былъ, какъ уже замтилъ Финни, высокъ, смуглъ, съ крючковатымъ носомъ, съ очень густыми бровями и спускавшимися внизъ усами, и съ бородой въ которой слегка пробивалась сдина. Онъ былъ въ глубокомъ траур, но несмотря на это, наружность его обращала на себя вниманіе. Въ то время вс брились, исключая кавалерійскихъ офицеровъ, да и тмъ борода была воспрещена, такъ что наружность моего постителя показалась бы необыкновенною не только у насъ въ Коллегіи, или въ Дублин, но и вообще въ Ирландіи.

— Удивляюсь что ему нужно, Финни.

— Не лучше ли ужь намъ впустить его, сэръ?

— Это, вроятно, какое-нибудь недоразумніе. Ему, можетъ-быть, нужно сэръ-Бреди, моего однофамильца, или это, можетъ-быть, посланный отъ сэръ-Ричарда. Онъ, кажется, иностранецъ.

— Онъ, однако, слупилъ довольно краски съ нашей двери. Вотъ онъ уходитъ, сунувъ свое писанье подъ дверь.

Я отворилъ дверь. Поститель спускавшійся съ лстницы обернулся, воротился, и спросилъ мягкимъ, смущеннымъ голосомъ:

— Я, кажется, такъ счастливъ, что застаю дома мистера Теренса Бреди?

— Я Теренсъ Бреди, сэръ, мн очень жаль что я заставилъ васъ ждать такъ долго, сэръ, но я не былъ готовъ принять постителя въ такой часъ, прошу васъ извинить меня.

Поститель поклонился, и снявъ шляпу, обнажилъ лысую голову съ глубокимъ шрамомъ на макушк. Онъ слъ въ мое кресло и оглянулъ комнату, включивъ въ свой обзоръ и Нодда, который, въ необычайно грязномъ передник, длалъ видъ что убираетъ остатки завтрака. Поститель, помолчавъ нсколько минутъ и ломая въ рукахъ карточку, началъ нершительно:

— Я серіозно прошу васъ, мистеръ Бреди, извинить меня что причиняю вамъ столько безпокойства. У меня нтъ никакого предлога который бы могъ оправдать мое посщеніе. Я случайно узналъ что вы здсь, и мн захотлось увидать васъ.

Въ словахъ его было что-то загадочное. Я поклонился и молчалъ.

— Вы, полагаю, интересуетесь знать кто я такой. Я забылъ сказать вамъ, мистеръ Бреди, что я старый другъ вашего отца.

— Дорогой мой сэръ! Хоть я не помню своего отца, но радъ видть каждаго кто былъ ему другомъ. Позвольте узнать ваше имя?

— Да, конечно, я объ этомъ совсмъ забылъ. Не мудрено, что память нсколько ослабла у человка у котораго былъ солнечный ударъ. Мое имя,— не думаю чтобы вы слышали обо мн когда-нибудь какъ о друг вашего отца,— мое имя Аланъ Фрезеръ.

Онъ подалъ мн свернутую карточку, и развернувъ ее, я прочелъ: ‘Полковникъ Чарлъсъ Аланъ Фрезеръ. Фрезеръ-Горсъ.’ Внизу было написано карандашомъ: ‘Отель Морисонъ, другъ вашего отца’.

Поднявъ глаза отъ карточки, я увидалъ что поститель смотрлъ на меня проницательнымъ взглядомъ.

— Да, полковникъ Фрезеръ, заговорилъ я медленно,— я слышалъ о васъ, по крайней мр, если вы тотъ самый капитанъ

Фрезеръ который былъ на корабл Россшейр, когда моя мать возвращалась въ Европу.

— О, да, бдная леди! Страшное происшествіе! Но время, знаете, утоляетъ всякое горе.

Полковникъ смотрлъ безпокойно, взглядъ его перебгалъ съ меня на стну, потомъ на потолокъ, потомъ опять устремлялся на меня.

— Вы знали мою мать, полковникъ Фрезеръ, не правда ли?

— О, очень коротко, то-есть, я служилъ въ одномъ полку съ ея отцомъ, я помню ее совсмъ маленькою двочкой, еще до свадьбы ея съ Джакомъ Бреди.

— Не слыхали ли вы чего-нибудь о моей матери посл того страшнаго происшествія?

Полковникъ Фрезеръ сдлалъ нервное движеніе.

— Я? Господи! Какъ же могъ я знать гд она? воскликнулъ онъ съ безпокойствомъ.

— Я спрашиваю васъ объ этомъ, сэръ, потому что слыхалъ что васъ видли съ ней посл ея исчезновенія съ корабля, и что вы дали ей убжище, когда она меня покинула. Скажите, прошу васъ, полковникъ Фрезеръ, правда ли это?

— Странно, мистеръ Бреди, заставлять меня отвчать на сказки которыя вы слышали.

Онъ на минуту остановился, потомъ началъ:

— Я разкажу вамъ, мистеръ Бреди, всю правду какъ это случилось. Я былъ сотоварищемъ путешествія мистрисъ Бреди, когда Россшейръ разбился о скалы. Тогда говорили что ее унесло волной и она утонула. Вы были тогда еще крошкой, на рукахъ кормилицы, мы совтовались что длать съ вами, и я, какъ другъ вашей матери, ршился дйствовать. Я продалъ вс вещи вашей матери въ Балл и послалъ васъ къ вашему ддушк.

— Но вдь она не утонула, закричалъ я,— она…

— Прошу васъ, позвольте мн продолжать мой разказъ, прервалъ меня полковникъ Фрезеръ.— Нсколько времени тому назадъ, газеты распространили слухъ что вы утонули, и объ этомъ много горевали.

— Горевали? Кто могъ горевать обо мн?

— Вс кто зналъ вашего отца, отвчалъ онъ.— Теперь позвольте мн возвратиться къ тому что вы сказали. Имя смлость называть себя другомъ Джака Бреди и Мери Биллингъ, я очень интересуюсь знать что вы слышали обо мн и о вашей матери.

— Полковникъ Фрезеръ, если вы дйствительно были другомъ моего отца, вы не удивитесь что сынъ его не хочетъ разказывать какъ обезчещено имя его паденіемъ моей недостойной матери. Я лелялъ память ея въ глубин моего сердца, и нсколько лтъ думалъ что мн предназначено судьбой проникнуть тайну которою въ моихъ глазахъ была окружена ея судьба. Полковникъ Фрезеръ, я знаю все. Я знаю что она бросила меня чрезъ нсколько недль посл смерти моего отца. О, лучше бъ ей умереть чмъ дожить до такого позора! А вы смотрите мн въ лицо и насмхаетесь надо мной такими вопросами!

Онъ всталъ и положилъ свою смуглую руку на мое плечо.

— Не вздрагивайте отъ моего прикосновенія. Вы говорили о позор и грх вашей матери, но вы обвиняете ее напрасно. Я давно уже любилъ вашу мать, предъ тмъ какъ отецъ вашъ увидалъ ее. Посл смерти вашего отца, я по вол судьбы лишился также своей бдной жены. Я взялъ отпускъ, первый посл того какъ былъ еще мальчикомъ, и случайно отправился на томъ самомъ корабл на которомъ хала ваша мать. Не стану разказывать какъ все случилось, клянусь вамъ, я ни въ чемъ невиноватъ, но признаюсь, я никогда не былъ такъ удивленъ, скажу боле: обрадованъ, какъ въ ту минуту когда узналъ что она меня не забыла: я серіозно любилъ вашу мать. Такова ужъ судьба моя, я бросилъ все и женился на вашей матери. Ей, по многимъ причинамъ, не хотлось чтобы бракъ нашъ былъ извстенъ, и я покорился ея вол. Вотъ вамъ все какъ было, мой дорогой сэръ, вы были несправедливы къ вашей матери и ко мн. Я знаю вашу исторію, я уже видлъ мистера Бетса. Мн очень хотлось познакомиться съ вами, тмъ боле что мы съ вашею матерью уже не то чмъ были когда-то.

Въ эту минуту раздался сильный стукъ въ наружную дверь. Полковникъ взялъ шляпу.

— Приходите ко мн. Я жду васъ въ семь часовъ къ обду у Морисона. Приходите, прошу васъ. Мн нужно много говорить съ вами.

Я былъ взволнованъ разнообразными чувствами и не слыхалъ возгласовъ Больтона за дверью: ‘Отворите, Бреди, отворите скорй!’

Полковникъ взялся за ручку двери. Я воскликнулъ:

— Остановитесь на минуту. Гд моя мать? Увижу я ее когда-нибудь?

Полковникъ началъ разглаживать шляпу рукавомъ, внимательно разсматривалъ ворсъ и крепъ, и не поднимая головы, сказалъ:

— Нтъ, не думаю. Я разкажу вамъ все, когда вы придете. Прощайте.

Когда вбжалъ Больтонъ, полковникъ слегка вздрогнулъ, поклонился и быстрыми шагами сошелъ съ лстницы.

— Какъ это, чортъ возьми, знакомъ ты съ этимъ чернымъ господиномъ, Бреди? Его прозвали набобомъ у Морисона. Какъ ты блденъ, пріятель!

— А гд это Морисонъ, и почему ты его знаешь, Больтонъ?

— Морисонъ? Такое славное мсто! Ты долженъ придти туда какъ-нибудь поужинать и попытать счастья. Я хотлъ разказать теб какъ мн везло, а тутъ этотъ набобъ, мн чуть дурно не сдлалось отъ испуга. Я думалъ это пришелъ самъ чортъ взять у меня все и меня самого вдобавокъ.

— А ты опять сидлъ всю ночь, Дикъ! Ты, наконецъ, совсмъ разоришься.

— Пустяки! Ты прежде посмотри, а потомъ и говори. Пойдемъ.

Онъ потащилъ меня черезъ площадку, въ свою комнату. На стол, гд стоялъ еще нетронутый завтракъ, лежали кучками банковые билеты, нкоторые чистенькіе и хруствшіе, другіе засаленные и изорванные.

— Вотъ, смотри! Дотронься и увруй, восклицалъ Больтонъ.— Вотъ пятерки, вотъ десятки, а вотъ маленькія штучки. Всего на стол четыре сотни. Такъ-то, пріятель.

— И все это ты пріобрлъ за игорнымъ Столомъ, Дикъ? спросилъ я укоризненно.— Ты общалъ никогда не ходить туда.

— Я и не ходилъ. Меня свелъ туда Патъ Консидинъ. Хочешь сотенку? Можетъ-быть, теб нужно дв? можетъ-быть, три? Возьми четыре. Это все твое, если хочешь. Отдашь, когда будутъ.

— Ни фартинга не возьму, Дикъ, хотя бы жизнь моя зависла отъ этого. Ты говоришь что черный господинъ, котораго, ты сейчасъ видлъ, былъ тоже тамъ?

— Да, я видлъ его тамъ не разъ. Онъ недавно изъ Индіи, а сюда пріхалъ на время изъ Лондона. Онъ знакомъ съ лордомъ Бигглемъ и съ Финукеномъ, и со многими такими тузами. Онъ, должно-быть, страшно много проигралъ.

— Больше чмъ ты выигралъ?

— Можетъ-быть, въ пять разъ больше.

На лстниц раздались шаги. Дикъ побжалъ къ двери. Онъ поблднлъ когда растворилъ ее. Заглянувъ ему черезъ плечо, я увидалъ классическую прическу одного изъ слугъ коллегіи.

— Отъ декана, мистеръ Болтонъ. Онъ приглашаетъ васъ явиться къ нему немедленно.

— О, Господи! деканъ! Не можете ли вы сказать ему, Барретъ, что я боленъ и лежу въ постели?

— Могъ бы, конечно, еслибы захотлъ солгать и быть выгнаннымъ, мистеръ Больтонъ.— Деканъ самъ поститъ васъ, если вы будете въ постели.

— Разв на меня нажаловались?

— Нажаловались! Это бы еще ничего. Тамъ былъ кто-то у Морисона, кто слдилъ за вами. Деканъ ужасно сердитъ.

— Хорошо, сказалъ Больтонъ.— Кланяйтесь декану и скажите ему что я явлюсь какъ только приготовлю свои греческіе ямбы для тутора. А все-таки у меня будутъ деньжонки, Бреди, чтобъ усладить мое изгнаніе, если деканъ дйствительно задумалъ что-нибудь дурное.

VI. Открытія полковника.

Часы безостановочно показывали теченіе времени. Чего хочетъ отъ меня этотъ человкъ, за котораго вышла моя мать нсколько недль спустя по смерти моего отца, этотъ игрокъ, этотъ кутила? Для чего онъ постилъ меня? Правда, я обязанъ ему тмъ что онъ освободилъ меня отъ постоянной мысли о позор. Она была женой этого Фрезера, но что онъ говорилъ о ней? Гд она теперь? Неужели я никогда не увижу ея, никогда? О, неужели я никогда не скажу ей что прощаю ей все!

Я пошелъ къ мистеру Бетсу, но не засталъ его дома. На лекціи я опоздалъ, и сэръ-Филиппъ, прохавъ мимо меня на пар срыхъ, погрозилъ мн пальцемъ, съ добродушною угрозой на первый разъ, но въ отел Морисона я былъ пунктуально въ назначенную минуту.

— Полковника еще нтъ дома, сэръ, но обдъ заказанъ къ семи часамъ и онъ, вроятно, скоро воротится. Молодая леди въ гостиной. Патъ, проводите этого джентльмена въ No 10-й.

‘Что за молодая леди’, думалъ я. ‘Полковникъ Фрезеръ не говорилъ мн ничего о молодой леди.’

Двушка, одтая въ блое, стояла предъ зеркаломъ, задомъ къ двери, и поправляла розу въ волосахъ. Она обернулась. Я провелъ рукой по глазамъ. Что это? Призракъ среди благо дня!

— Я должна рекомендоваться вамъ, мистеръ Бреди, сказала она тихимъ, нжнымъ голосомъ.— Папа говорилъ мн что вы придете, и я ожидаю его съ минуты на минуту. А покуда познакомьтесь съ дочерью его, Мабель Фрезеръ. Мы почти родственники, не правда ли?

То же лицо что на ‘портрет’ стояло предо мной: т же чудные волосы, голубые глаза, вздернутая губка, блоснжные зубы, блдный, чистый цвтъ кожи. Въ эту минуту въ комнату вошелъ полковникъ Фрезеръ.

— А вотъ и папа. Видите, папа, мистеръ Бреди уже здсь. Теперь, если вы начнете одваться, папа, мы будемъ обдать очень поздно.

— Я только что хотлъ просить вашего позволенія, Бреди, и твоего, Мабель, обдать въ этомъ костюм. Позвони чтобы подавали обдъ, Мабель, больше никого не будетъ.

Онъ на минуту вышелъ изъ комнаты.

Я не смлъ поднять глазъ, но чувствовалъ предъ собой облако блой кисеи, чудные волосы, легкую фигуру, и зналъ что Мабель взглядываетъ на меня, перевертывая страницы книги.

Полковникъ возвратился, и доложили обдъ.

— Что это за странное мсто этотъ Дублинъ! Я едва могъ добраться до дому, пробиваясь сквозь толпу провожавшую какого-то толстаго господина въ широкополой шляп, а когда я спрашивалъ кто это, меня тоже спрашивали, неужели я имю претензію не знать короля Дана? Это былъ О’Коннель съ своею свитой. Что ты длала пока меня не было, Мабелъ?

— Я каталась съ мистрисъ Кетли, папа. Я въ восторг отъ зданій. Мы встртили капитана Гаркуръ. Онъ спрашивалъ можетъ ли придти, и я сказала ему чтобъ онъ обратился съ этимъ вопросомъ къ вамъ.

— Отлично сдлала, Мебъ. Бреди, вамъ, кажется, не нравится кухня Морисона? Право, она не очень плоха. Во всякомъ случа, я общаю вознаградить васъ блюдомъ которое приготовитъ мой собственный поваръ.

— Я забыла сказать вамъ, папа, что незадолго до васъ приходилъ сюда старый Могунъ чтобы увдомить что стряпня идетъ очень плохо и принесть формальную жалобу на всхъ людей кухни.

— Могунъ! Разв онъ здсь? воскликнулъ я.— Моя старая нянька!

— Не думаю чтобъ это былъ тотъ же. Могунъ — очень обыкновенное имя въ Индіи. Этотъ живетъ у меня уже очень давно.

Я не могъ сть, но выпилъ вина боле чмъ привыкъ пить. Если я изрдка поднималъ глаза, я видлъ предъ собой Мабель Фрезеръ, кушавшую съ аппетитомъ. Она, вроятно, сочла меня за глуповатаго, неловкаго юношу и говорила преимущественно со своимъ отцомъ, который тоже скоро отказался отъ попытокъ заставить меня разговориться. Она была, какъ казалось, однихъ лтъ со мной или немного постарше. Я не замчалъ ничего и думалъ только о сходств. Я погрузился въ догадки, и иногда у меня являлось предчувствіе какой-то опасности. Для чего отыскалъ меня полковникъ Фрезеръ? Мн хотлось предложить ему тысячу вопросовъ и ловко вывдать всю правду о той, о комъ я могъ говорить теперь безъ краски стыда, до сихъ поръ всегда покрывавшей мое лицо, когда ея имя произносили мои губы.

— Такъ вы готовитесь въ медики, какъ сказалъ мн мистеръ Бетсъ.— Потрудитесь налить моей дочери вина, мистеръ Бреди, прежде чмъ она улетитъ и оставитъ насъ однихъ. Я думалъ что вы, по слдамъ вашего отца, поступите въ армію.

— Я бы такъ и сдлалъ, еслибъ была возможность, но мистеру Бетсу это казалось неосмотрительнымъ, и сэръ-Ричардъ былъ того же мннія.

— Какой сэръ-Ричардъ? Я не зналъ что у васъ есть такой родственникъ.

— Сэръ-Ричардъ Десмондъ, изъ Кильмойля. (Полковникъ Фрезеръ зазвенлъ стаканомъ.) Онъ мн не родственникъ, по крайней мр очень дальній. Наши семейства породнились браками очень давно тому назадъ. Онъ былъ другомъ моего ддушки, а теперь мой опекунъ.

Мн показалось что мрачное лицо полковника омрачилось еще боле, но въ комнат было довольно темно.

— Сэръ-Ричардъ Десмондъ, повторилъ онъ.— Возможно ли что онъ вашъ опекунъ? Онъ старшій братъ одного изъ нашихъ тузовъ, Дениса Десмонда, который теперь губернаторъ Аврипора. Да, Мебъ! вдь у насъ есть письма къ сэръ-Ричарду, но, къ несчастію, онъ за границей и, кажется, намъ придется возвратиться въ Индію не познакомившись съ нимъ.

— Я сегодня слышалъ, сэръ, что его и миссъ Бутлеръ ожидаютъ въ Ирландію. Здоровье его очень плохо.

— Миссъ Бутлеръ его племянница, не такъ ли? спросила миссъ Фрезеръ.— Мистеръ Десмондъ часто говоритъ о ней, хотя, кажется, ни разу не видалъ ея, но онъ говоритъ что она очень хороша. Правда?

— Хороша ли она, миссъ Фрезеръ! О, миссъ Бутлеръ самое прелестное существо…. я, по крайней мр….

Я остановился.

— Вы по крайней мр такъ думаете, и я увренъ что вы хорошій судья. У нихъ это въ семейств, продолжалъ полковникъ.— Опишите намъ ее.

— О, да, пожалуста, опишите ее!

Миссъ Фрезеръ дотронулась до моей руки, но отдернула свою такъ быстро, что, вроятно, не замтила какъ я вздрогнулъ.

— Я не мастеръ на такого рода описанія, но я увренъ, что еслибы вы увидали ее, вы бы согласились со мной.

Я опять замолчалъ.

— Видишь, Мебъ, мы не можемъ заставить мистера Бреди быть откровеннымъ съ нами. Мн это даже нравится, что молодой человкъ, начинающій жить, осторожно говоритъ даже о такихъ предметахъ какъ красота женщины.

Миссъ Фрезеръ улыбнулась.

— Я понимаю намекъ, сказала она, и ушла въ другую комнату, откуда тотчасъ же послышался пріятный голосъ, съ акомпаниментомъ стараго ворчливаго фортепіано гостиницы.

Вошелъ слуга чтобы спросить не нужно ли свчъ.

— Нтъ! Не входите пока не позвонятъ. Можетъ-быть, вы желаете свчъ, мистеръ Бреди?

Мы остались въ темнот. Мистеръ Фрезеръ зажегъ сигару, и я не видалъ во мрак ничего кром этой огненной точки. Дверь опять отворилась.

— Кто еще? За какимъ чортомъ лзете вы сюда! воскликнулъ полковникъ.

Отвтъ послдовалъ на неизвстномъ язык, но голосъ показался мн знакомымъ. Полковникъ поспшно что-то отвчалъ, и дверь опять затворилась.

— Это одинъ изъ моихъ черныхъ негодяевъ, сказалъ мн полковникъ.— Все жалобы на слугъ кухни. Будете вы пить еще, или уйти намъ въ другую комнату? Что касается до меня, я охотно посидлъ бы здсь еще.

Опять молчаніе. Я наконецъ не выдержалъ.

— Миссъ Фрезеръ ужасно похожа на мою мать, сэръ.

Сигара сильно разгорлась, огонь заблисталъ, потомъ покрылся пепломъ, потомъ разгорлся еще сильне, пока я дожидался отвта.

— Это многихъ поражаетъ. Мабель — дочь моя отъ первой жены, а между ними не было никакого родства. А вы какъ узнали о сходств?

— Я сужу по портрету моей матери который есть у насъ въ Лохъ-на-Карр.

— О, это мазанье! Я очень хорошо помню какъ его рисовалъ какой-то италіянскій бродяга въ Лукноу. Онъ, конечно, похожъ, но не совсмъ, живописецъ не умлъ схватить лучшаго выраженія лица вашей матери. Его было трудно схватить.

— Я былъ бы вамъ очень обязанъ, сэръ, еслибы вы разказали мн что-нибудь объ этой бдной женщин, къ которой, вы говорите, я былъ несправедливъ. Я бы просилъ у нея прощенія, еслибы могъ, хотя она не заботилась обо мн.

— Если хотите послушать моего совта, оставьте ее въ поко. Такъ какъ вы ее никогда не видали, я могу сказать вамъ что у нея въ характер много дурныхъ сторонъ, которыя съ годами усиливаются. Поврьте моему слову, что иногда, вспоминая о ней, я пугаюсь. Кто тамъ еще?

Дверь отворилась, и блая фигура, освщенная сзади, показалась въ дверяхъ. Голосъ полковника заставилъ меня вздрогнуть. Произошелъ разговоръ въ томъ же тон какъ и въ первый разъ, и дверь опять затворилась.

— Повторяю вамъ то что говорилъ предъ тмъ какъ вошелъ Могунъ, я думаю что едвали кто-нибудь былъ въ состояніи понять вашу мать. Въ послднее время всми дйствіями ея управлялъ умъ, сердце же никогда, въ обыденныхъ вещахъ, по крайней мр.

Онъ на минуту остановился, я слышалъ что онъ наполнилъ стаканъ.

— Скажи я вамъ теперь что она умерла, продолжалъ онъ,— я бы нисколько не удивился еслибъ это не поразило васъ, потому что знаю какъ васъ воспитывали и какія сказки вамъ разказывали.

Я былъ въ страшномъ волненіи. Я воскликнулъ:

— О, сэръ, я знаю что она жива! Гд она?

— За тысячу миль отсюда. Только мое вліяніе могло остановить ее,— это было давно,— когда она хотла пріхать сюда чтобы потребовать васъ и свое законное имущество, какъ она выражается. Необыкновенная сила воли! женщина одна изъ тысячи.

— Полковникъ Фрезеръ, я васъ не понимаю. Сейчасъ вы говорили что не думаете что я буду пораженъ, услыхавъ о смерти моей матери. Хотя она никогда не поступала въ отношеніи меня какъ мать, я пробовалъ ожесточить свое сердце противъ нея, но не могъ. Надюсь, что вы пригласили меня сюда не для того чтобы поврять мои чувства, если же такъ, то я знаю какъ кончить это испытаніе.

Я хотлъ было встать, но полковникъ Фрезеръ сказалъ:

— Я совсмъ не хочу испытывать ваше сердце и терпніе. Какъ старый другъ вашего отца, я желаю вамъ всего хорошаго. Насъ связываетъ боле нитей чмъ вы полагаете. Вы знаете что я женился на вашей матери, но это не должно лишать меня вашего уваженія, пока вы не узнаете всхъ обстоятельствъ. На радость или на горе, есть обстоятельства которыя васъ связываютъ.

Онъ остановился и замолчалъ.

— Я жажду слышать, а вы молчите. Видитъ Богъ, какъ я буду благодаренъ за все что доставитъ мн друга.

— Вы, вроятно, не знаете что между мной и Десмондами есть родство?

— И не подозрвалъ, сэръ. Я слыхалъ ваше имя только въ связи съ тмъ страшнымъ происшествіемъ которое лишило меня матери и никогда не ожидалъ васъ встртить.

— Быть сиротой въ восьмнадцать лтъ совсмъ не такъ дурно. Птица должна опериться и улетть, лишиться матери и вырости безъ ней иногда вовсе не худо. Какъ я вамъ уже говорилъ, моя первая жена была кузиной Десмондовъ, и говорятъ, что Денисъ ее ужасно любилъ. Поэтому онъ теперь благоволитъ къ Мебъ, и еслибы не мелкія непріятности, которыя никогда не должны бы были разлучать такихъ старинныхъ друзей, Мебъ была бы его наслдницей, какъ онъ говорилъ прежде. Теперь его любимица эта хорошенькая Мери Бутлеръ, которой вы такъ преданы.

— Преданъ? Я право не понимаю васъ, сэръ.

— Такъ же какъ себя самого. Однако, я не хочу выпытывать вашихъ секретовъ, а буду разказывать вамъ свои. Я могъ бы сказать что ваша мать умерла, потому что она умерла для меня. Но я знаю наврное что она жива и здорова. Наши наклонности и характеры совсмъ не сходились. Только разъ мы были согласны другъ съ другомъ, а именно въ томъ что мы не можемъ быть счастливы вмст. Я жилъ тогда въ такомъ мст гд не было туземнаго общества, а Европейцы не безпокоили насъ своими сплетнями, и потому разлука наша обошлась безъ того clat и скандала, которыми сопровождаются здсь разводы. Я навсегда сохраню къ ней любовь и уваженіе, а если вы захотите по временамъ слышать о ней или передать ей что-нибудь, то я могу служить вамъ посредникомъ, но ея адреса я не могу дать никому безъ ея согласія, это одно изъ условій нашего договора. А теперь не пойти ли намъ въ другую комнату? Я долженъ сегодня отправиться по одному приглашенію, и пойду сейчасъ, если вы позволите.

И мы вошли въ освщенную комнату, гд дочь его сидла за чайнымъ столомъ.

VII. Оргія и ея послдствія.

Я съ грустью возвратился въ коллегію. Индйское происшествіе приняло другую форму, но стало еще ужасне въ моихъ глазахъ. Когда я сидлъ противъ Мабель Фрезеръ, я такъ упорно, молча глядлъ на нее, что она опускала глаза и слабый румянецъ покрывалъ ея щеки. Ея красивый, граціозный образъ все еще стоялъ предо мной когда я вошелъ въ свою мрачную комнату, и въ ушахъ моихъ звучали слова которыя она сказала мн при прощаніи:

— Надюсь, вы скоро придете къ намъ опять, мы должны быть хорошими друзьями. Мн хотлось бы называть васъ просто Терри. Я не виновата въ сходств, и еслибы было это въ моей власти, поврьте, я уничтожила бы его. Прощайте, мистеръ Бреди.

Когда я зажегъ лампу, я увидалъ на стол письмо, и распечатавъ его, прочелъ слдующее:

‘Дорогой мой Теренсъ! Приходи сегодня вечеромъ ко мн ужинать, если не имешь въ виду ничего боле интереснаго, и докажи этимъ что прощаешь мн мою грубость. У меня будетъ небольшое общество, и между прочими два интересные иностранца, и мы поговоримъ.

‘Твой навсегда
‘М. Прендергастъ.’

Не было еще десяти часовъ. Я, вслдствіе выпитаго вина, былъ въ возбужденномъ состояніи, а предлогъ отложить на время Анатомію Гаррисона и Демосена былъ неотразимо заманчивъ. Я вышелъ изъ Коллегіи, кликнулъ прозжавшаго извощика и веллъ ему хать въ охотно посщавшееся тогда студентами предмстье или неправильно разбросанную на берегу моря деревушку, близь Клонтарфа, гд когда-то Бріанъ Байроме разбилъ Датчанъ и совершилъ единственное національное дло всей исторіи Ирландіи.

— Нумеръ шестнадцатый, Шарлемонтская терраса, и чмъ скоре тмъ лучше.

Извощикъ нагнулся ко мн, повторяя адресъ, и прибавилъ шепотомъ:

— Ночь хороша!

Въ тон его было что-то фамильярное и вмст пытливое, показавшееся мн подозрительнымъ. Вдали слышались раскаты грома, и я сказалъ довольно рзко:

— Вовсе не хороша! Глядите на лошадь, и поспшите чтобы намъ дохать до грозы.

— Нумеръ шестнадцатый? настаивалъ онъ.— Тамъ вдь живетъ мистеръ Превдергастъ, одинъ изъ ‘шпажниковъ’, я и думалъ что вы тоже ихній. Ночь хороша! Ну!

— Что такое за шпажники? О комъ вы говорите?

— А почемъ я знаю, сэръ! Такъ, должно-быть, почему-нибудь прозвали.

Терраса не представляетъ ничего великолпнаго. Рядъ небольшихъ домовъ, съ садиками предъ фасадами, стоялъ противъ высокой стны служившей границею какого-то помстья. Нумеръ шестнадцатый отличался отъ другихъ ярко освщенными окнами и экипажами предъ дверью, вся же остальная часть предмстья была мертвенно пустынна, какъ и всякое дублинское предмстье ночью.

Куча фуражекъ въ передней, облака дыма въ корридор, сильный запахъ виски и лимоновъ, слуга накрываетъ столъ для ужина, служанка бгаетъ съ кувшинами горячей воды, много шуму и говору. Я нсколько разъ былъ у Мориса, но никогда не встрчалъ у него такого шумнаго сборища.

— Они не могли устоять противъ вашихъ славныхъ молодцовъ, сэръ. Что вы толкуете о вашемъ Бонапарт, о вашемъ Цезар, или объ этой дряни Артур Веллингтон! Создатель мой! Говорю вамъ, джентльмены, и ручаюсь честью полковника Слаттери, никогда не было, да никогда и не будетъ такого полководца какъ генералъ Скоттъ. На всемъ свт не найдете вы войска которое могло бы устоять противъ напора горячихъ сыновъ ‘звздъ и полосъ’.

Говорившій былъ сухощавый, маленькій человкъ, напоминавшій скелетъ. Въ одной рук онъ держалъ стаканъ, а въ другой трубку, которою описывалъ круги въ воздух, для большей наглядности какого-нибудь аргумента который онъ излагалъ групп окружавшихъ его молодыхъ людей.

— Все это такъ, полковникъ Слаттери, все это, можетъ-быть, и правда, загремлъ Больтонъ,— но это не мшаетъ вамъ оставаться величайшими тиранами въ свт. Что вы налегли на этихъ несчастныхъ Мексиканцевъ, а отъ насъ требуете рукоплесканій себ за то, за что сами же осуждаете Европейцевъ?

— Если вы потрудитесь вникнуть въ принципы нашихъ законовъ, мистеръ Больтонъ, вы убдитесь что для блага человчества мы обязаны уничтожить Мексиканцевъ. Мы обязаны сдлать это въ интересахъ цивилизаціи, человчества (кругообразное движеніе трубкой) и, смю прибавить, въ интересахъ Конгресса, наконецъ, для блага самихъ же несчастныхъ Мексиканцевъ.

— Вотъ въ томъ-то и дло! Придавая своимъ побужденіямъ громкія названія, вы не можете скрасить ими фактовъ Вы сейчасъ поносили англійское правительство и народъ, да и вс правительства Европы, за тиранію ихъ и насилія, а сами вытснили Индйцевъ изъ ихъ собственныхъ владній и готовы сдлать то же самое со всякимъ народомъ до котораго вамъ удастся добраться.

— Что такое добраться? Понимаю васъ, сэръ. Поль Джонсъ, и Декаторъ, и Мекъ-Донафъ зашли далеко, а мы попробуемъ не удастся ли намъ современемъ пойти еще дальше.

— Въ этомъ нельзя и сомнваться. Вы добрались покуда только до Мексиканцевъ и задавили ихъ. Вашъ орелъ, помоему, выродокъ европейскихъ птицъ угнетающихъ людей по сю сторону Атлантики, а вашъ левъ — американское изданіе льва Стараго Свта.

— Сэръ, воскликнулъ полковникъ Слаттери, разбивая въ волненіи свою трубку о столъ,— вы употребляете такія выраженія, которыя окончательно лишаютъ меня….

Тутъ Морисъ Прендергастъ прервалъ рчь полковника, представивъ ему меня и еще новаго гостя, полнаго, приглаженнаго господина, съ очень смуглымъ лицомъ. Полковникъ поклонился и горячо пожалъ мн руку, но лицо его омрачилось когда онъ оглянулъ смуглаго господина, и онъ ршительно заложилъ руки за спину.

— Нтъ, мистеръ Прендергастъ, нтъ, избавьте. Полковникъ Слаттери не подастъ своей руки негру, хотя бы онъ былъ лордомъ-меромъ Лондона.

— Увряю васъ, полковникъ Слаттери, это знатный индйскій джентльменъ, приверженецъ свободы, гражданинъ міра — принцъ Рустумъ Сингъ. Онъ принадлежитъ къ одной изъ древнйшихъ фамилій Индостана. Надюсь, вы возьмете назадъ свои слова.

При слов ‘принцъ’ полковникъ протянулъ об руки маленькому человку, старавшемуся скрыть улыбками и поклонами овладвшій имъ гнвъ, и сжалъ его руки говоря:

— Принцъ Рустумъ, какъ я радъ познакомиться съ вами. Я люблю тхъ кто любитъ свободу, и уважаю принцевъ дйствующихъ во имя ея. Я самъ джентльменъ и полковникъ, и если вы когда-нибудь постите мое отечество, я сочту счастіемъ представить васъ нашему президенту и сенаторамъ.

Комплименты полковника были прерваны приглашеніемъ къ ужину. Принцъ, которому, казалось, было очень неловко, слъ рядомъ съ Морисомъ, по другую сторону котораго сидлъ полковникъ Слаттери, а я помстился на конц стола, между студентами, которыхъ я зналъ какъ горячихъ членовъ одного клуба сходившагося вн стнъ Коллегіи, въ который меня водилъ однажды Препдергастъ. На двор свирпствовала буря. Былъ одинъ изъ тхъ вечеровъ когда въ самомъ воздух какъ будто чувствуется что-то тревожное, вызывающее, и вино мутитъ голову и воспаляетъ сердце. Хозяинъ нашъ много пилъ, и скоро между нимъ, Больтономъ и американскимъ полковникомъ завязался оживленный споръ. На моемъ конц стола разговоръ вертлся на политик, мало меня интересовавшей.

— Откуда набралъ сегодня Прендергастъ такихъ странныхъ людей, спросилъ я у своего сосда, оказавшагося скромнымъ молодымъ человкомъ котораго я зналъ какъ студента готовящагося въ духовную службу.

— Это все патріоты различныхъ національностей, которыхъ привлекаютъ сюда слухи о борьб за свободу. Они пріхали изучать наши мысли объ ‘Отдленіи’. Но они видятъ еще только начало того волненія, которое….

— …Псню! раздался взрывъ голосовъ.

Мой другъ прочистилъ горло и заплъ. Мягкій, звучный голосъ произносилъ пламенныя слова поэтическаго обоготворенія ‘людей 98 года’. Хоръ подхваченъ былъ всми, исключая меня. Принцъ ушелъ домой. Полковникъ свирпо уставилъ глаза на свчу и по временамъ издавалъ воинственные возгласы. Наконецъ, какой-то молодой человкъ робко всталъ и прерывающимся голосомъ предложилъ тостъ ‘въ память славнаго ирландскаго возстанія’.

Я не выдержалъ.

— Я не могу оставаться здсь съ измнниками, воскликнулъ я, и провожаемый свистками и ругательствами вышелъ въ переднюю, и собирался было уйти, какъ вдругъ вышелъ Морисъ съ пылающимъ лицомъ.

— Вы назвали друзей моихъ измнниками, Теренсъ Бреди. Я считаю это имя почетнымъ, но вы назвали ихъ такъ съ намреніемъ оскорбить ихъ въ моемъ дом., и я требую удовлетворенія.

— Гд и когда вамъ угодно. Вы меня оскорбили, призвавъ въ общество такихъ людей, и я требую удовлетворенія за безчестіе которое наложило на меня ихъ общество.

Мы стояли въ дверяхъ. Блескъ молніи озарилъ пылавшее лицо Мориса, загремлъ громъ. Я выбжалъ во мракъ ночи, шелъ дождь, но я его не замчалъ и бжалъ по узкому переулку. Вдругъ я замтилъ что подъ деревьями, возл стны, прятались какіе-то три человка, какъ бы стараясь укрыться отъ дождя.

— Ночь хороша, сказалъ одинъ, когда я проходилъ мимо него.

Я не обратилъ вниманія на его слова и шелъ дальше, за мной послышались шаги. Я не испугался, я былъ молодъ, крпокъ, и мн захотлось испробовать быстроту своихъ ногъ.

— Стой! раздался за мной голосъ:— намъ надо поговорить съ вами.

Я сохранилъ присутствіе духа, надвинулъ фуражку на лобъ, и со всхъ ногъ бросился бжать къ Дублину. Сквозь шумъ дождя и бури я слышалъ за собой шаги и тяжелое дыханіе моихъ преслдователей. Я ускорилъ шаги и крпко сжималъ въ рук трость. Чрезъ нсколько минутъ я взглянулъ назадъ, двое исчезли въ темнот ночи, но одинъ не отставалъ и былъ отъ меня не дале какъ на сорокъ или пятьдесятъ ярдовъ.

Кто это, воры? Не можетъ быть, потому что воры не напали бы на человка близь дома полнаго народомъ, до котораго я могъ бы добжать въ нсколько минутъ, еслибы воротился назадъ. Ночь хороша! Что это, не пароль ли какой? Во всякомъ случа, пріятель, я еще тебя помучаю прежде чмъ ты меня догонишь, ужь за это ручаюсь.

Подъ дождемъ и молніей продолжался нашъ бгъ. Мы приближались къ мосту. Въ такой часъ и въ такую погоду мы не встртили ни души. Скоро начнутся улицы города, и я начиналъ уже досадовать на себя что бжалъ, но разбжавшись, не былъ уже въ силахъ остановиться и ршился бжать до конца. Я достигъ пустынной улицы, за мной слышались шаги моего преслдователя. Изъ какой-то двери вышелъ человкъ и загородилъ мн дорогу. Не понимая что я длаю, я оттолкнулъ его и побжалъ дальше, хотя сердце мое сильно билось, и я задыхался. Я услыхалъ за собой тяжелые шаги полисмена. Поворотивъ въ другую улицу, я увидалъ извощичій экипажъ стоявшій у двери одного изъ игорныхъ домовъ, какими тогда изобиловалъ Дублинъ. Извощикъ прятался подъ навсомъ двери. Я прыгнулъ въ экипажъ.

— Въ Коллегію, и какъ можно скорй, проговорилъ я задыхаясь.

— Не могу, ваша честь. Я удержанъ джентльменомъ который сидитъ въ этомъ дом.

— Онъ можетъ прогуляться, ночь хороша.

Тонъ извощика мгновенно измнился.

— День будетъ лучше, сказалъ онъ съ многозначительнымъ жестомъ, вспрыгнулъ на козлы, и погналъ своихъ сонныхъ лошадей.

Когда мы тронулись, я увидалъ что изъ дома вышелъ джентльменъ, въ которомъ я узналъ Фрезера.

— Вонъ онъ, мой джентльменъ-то, сказалъ извощикъ.— Ваша честь должны бы отдать мн пять шиллинговъ, еслибы взяли на себя мой убытокъ, но вы изъ нашихъ, и ни одинъ полисменъ не тронетъ васъ сегодня.

Мы мчались подъ дождемъ, по грязнымъ улицамъ. Когда мы поворачивали въ другую улицу, вдали послышался слабый стукъ.

— Стучи, пока не переломаешь рукъ, крикнулъ извощикъ.

Фонари мелькали мимо насъ, и чрезъ нсколько минутъ запыхавшіяся лошади остановились у воротъ Коллегіи.

— Долгая жизнь ваше чести! сказалъ мн на прощаніе извощикъ.

Я застучалъ въ ворота. Привратникъ, записавъ мое имя, оглянулъ мое мокрое, грязное платье и разгорвшееся лицо.

— Если кто спроситъ сейчасъ мое имя, М’Кормаркъ, не говорите ничего.

Былъ одинъ способъ упрочить молчаніе М’Кормарка.

— Разв полиція? спросилъ онъ, выглянувъ на улицу.

— Не знаю, очень можетъ быть.

— Будьте спокойны, сэръ.

И съ многозначительною улыбкой, успокоившею меня, М’Кормаркъ удалился въ свою конуру.

Я скоро заснулъ. Безпокойные сны, въ которыхъ убійцы, заговорщики, Фрезеръ, моя мать и Морисъ перепутались какимъ-то страннымъ образомъ, безпокоили меня всю ночь, хотя я не могъ проснуться до поздняго утра.

VIII. Ночное дло.

— Странное дло описано нынче въ газет, сказалъ мн Финни Коддъ, приготовляя завтракъ. Одного джентльмена да еще полицейскаго чуть не убили до смерти. Славная была погодка для такого дла. А вы тоже были, должно-быть, на двор въ самую бурю, не знаю, возьмутся ли отчистить ваше платье, ужь такъ вы его отдлали вчера.

Я схватилъ газету и прочелъ:

‘Возмутительное, насиліе. Сегодня, въ два часа пополуночи, сержантъ Веккъ, обходя свой округъ, нашелъ на тротуар, близъ Борнетъ-Стрита, безчувственное тло джентльмена исходившаго кровью отъ раны въ голов, причиненной повидимому палкой или большимъ камнемъ. Отправившись за помощью, сержантъ чрезъ нсколько шаговъ наткнулся на тло констебля Дуди лежавгааго безъ чувствъ, также отъ страшной раны въ голов. Съ помощью полиціи, призванной на мсто страшнаго происшествія, джентльменъ и констебль были снесены въ больницу, гд докторъ перевязалъ имъ раны. Джентльменъ, оказавшійся заслуженнымъ офицеромъ Восточной Индйской Компаніи, по имени Фрезеръ, гость въ нашемъ город, и остановился со своею дочерью въ отел Моррисона, куда онъ отнесенъ на носилкахъ. При немъ была большая сумма денегъ, которая осталась цла. Джентльменъ и констебль оба въ ненадежномъ состояніи. До сихъ поръ не найдено ни малйшаго слда къ открытію этого возмутительнаго преступленія, нарушившаго спокойствіе нашего мирнаго города.’

Что за страшный разказъ! Ужасно подумать что я нкоторымъ образомъ замшанъ въ этой страшной трагедіи. Боже милостивый! Что если на меня падетъ подозрніе? Я бжалъ тогда, какъ будто спасался. А извощикъ! а привратникъ…. Я не могъ безъ ужаса думать объ этомъ дл, и чрезъ нсколько минутъ былъ уже у Моррисонова отеля. Входя, я встртилъ спускавшагося съ лстницы сэръ-Филиппа.

— Каковъ полковникъ, сэръ?

— Опасная рана. Боюсь, нтъ ли поврежденія мозга, но черепъ цлъ. А вы какъ знаете полковника Фрезера?

— Я обдалъ съ нимъ вчера, сэръ, и разстался когда онъ отправился ужинать въ Клонтарфъ. Полковникъ Фрезеръ былъ другомъ моего отца, а посл его смерти женился на моей матери, и поэтому онъ самъ отыскалъ меня.

— Я никогда не слыхалъ до сихъ поръ объ этомъ брак, сказалъ сэръ-Филиппъ.— Во всякомъ случа, вы не можете его теперь видть. Я успокоилъ бдную двушку, какое милое, чувствительное созданіе…. Да и дйствительно положительной опасности нтъ. Онъ теперь пришелъ въ чувство, и я надюсь найти его въ лучшемъ состояніи когда возвращусь. Лекціи въ три часа, не забудьте.

Онъ ухалъ. Что мн теперь длать? Лучше всего мн пойти къ мистеру Бетсу. Когда я вошелъ, онъ былъ погруженъ въ бумаги и не замтилъ моей блдности и волненія.

— Ну что, Терри, какія новости? Какъ идутъ занятія!! Препарируешь! Анатомируешь! Ну, что жь длать! Это все лучше чмъ вотъ сидть всю жизнь обнаруживая скрытую низость, обманы и слабость рода человческаго.

Онъ вытаращилъ на меня глаза, когда я ему сообщилъ что случилось.

— Боже мой! Какъ вы хорошо сдлали что пришли ко мн. Какъ же! Они могутъ взвести на васъ страшное обвиненіе. Пойдемте со мной сейчасъ же въ полицію.

Когда мы вошли, мистеръ Блюдъ, гроза драчливыхъ развощиковъ и буйныхъ студентовъ, сидлъ въ своей комнат, собирая малйшія подробности о ночномъ происшествіи. Но подробностей онъ не могъ узнать никакихъ, исключая того что могли сообщить сержантъ и констебли, призванные имъ на мсто происшествія, и потому когда мистеръ Бетсъ представилъ меня, какъ человка могущаго бросить нкоторый свтъ на происшествіе, мистеръ Блюдъ весь обратился во вниманіе. Я разказалъ ему все. Онъ молча меня выслушалъ.

— Вы разказали странныя вещи, мистеръ Бреди. Можете ли вы узнать извощика?

— Конечно.

— Гд вы ужинали?

— У мистера Мориса Прендергаста, No 16, Шарлемонтъ Террасъ.

— Въ какое время вы ушли оттуда? Не послдовалъ ли за вами кто-нибудъ?

— Въ четверть втораго, или немного позже. Я ушелъ одинъ изъ первыхъ.

— Вы сказали что замтили что три человка прячутся возл стны, когда вы проходили, они крикнули вамъ, стой! а вы пустились бжать. Почему вы не воротились въ тотъ домъ, откуда вышли, если вы боялись воровства или какого-нибудь насилія?

— Этого я вамъ самъ не могу сказать. Я разстался въ дурныхъ отношеніяхъ съ тмъ человкомъ у котораго былъ, и не помню почему я пустился бжать отъ этихъ людей.

— Не зная кто они? Они могли быть полицейскимъ патрулемъ.

— Я уже сказалъ что не знаю почему я побжалъ. Я оставилъ далеко за собой двоихъ, но одинъ не отставалъ отъ меня, и я замтилъ что онъ держалъ что-то въ рук.

— Было ли при васъ какое-нибудь оружіе?

— У меня была толстая трость, вотъ она. Я не всегда хожу съ ней, но такъ какъ я зналъ что мн придется возвращаться ночью, я и взялъ ее съ собой.

— И вы обдали съ несчастнымъ джентльменомъ, жертвой этого страшнаго насилія.

— Да, обдалъ.

— Не было ли у васъ условлено встртиться гд-нибудь въ продолженіе остальнаго вечера?

— Нтъ, не было.

— Почему вы не остановились и не пригласили его съ собой, когда увидали что онъ вышелъ въ такой дождь?

— Я самъ не понимаю, и глубоко сожалю теперь что не сдлалъ этого. Я захватилъ его извощика и былъ въ какомъ-то чаду.

— Полицейскій, который пробовалъ остановить васъ, вышелъ, говорите вы, изъ какого-то дома, близь моста? А гд тогда былъ тотъ человкъ? Почему вы не остановились когда увидали что это констебль? Вы тогда были бы въ совершенной безопасности отъ всякаго насилія.

— Я не боялся никакого насилія, мн даже ни разу не пришло объ этомъ въ голову, и вроятно такъ же какъ я побжалъ тогда отъ тхъ людей просто изъ удальства, подъ вліяніемъ вина, я убжалъ и отъ полицейскаго.

— Вы слышали что за вами бжалъ полицейскій. Не можете ли вы сказать гд тогда былъ тотъ человкъ?

— Не знаю, сэръ.

— Сержантъ Веккъ, какъ далеко отъ моста то мсто, гд нашли констебля Дуди?

— Шестьсотъ ярдовъ, или даже боле, ваша честь. Въ половин втораго констебль Дуди долженъ былъ быть на мосту чтобы видть дежурнаго сторожа на рк.

— А какъ далеко нашли его отъ полковника Фрезера?

— Около ста ярдовъ, сэръ.

— Необыкновенно странное происшествіе, сказалъ наконецъ мистеръ Блюдъ.— Вы дадите присягу въ томъ что разказали, и мистеръ Бетсъ возьметъ васъ на поруки. Очевидно что, хотя безъ намренія, вы были причиной или, лучше сказать, вы могли отстранить это ужасное преступленіе. Нтъ сомннія, что тотъ человкъ, можетъ-быть и съ товарищами, совершилъ это кровавое дло, но причины его мы еще не знаемъ. Въ какомъ положеніи констебль Веккъ?

— Докторъ Тузонъ боится не поврежденъ ли черепъ, но онъ теперь пришелъ въ чувство.

— И вы не отыскали ни малйшихъ слдовъ того человка?

— Ни малйшихъ, сэръ.

— Вы не оставите ни одного камня въ поко. Отыщите извощика, и чтобъ онъ и привратникъ Коллегіи были здсь на слдующемъ допрос. Я пойду въ замокъ, Бетсъ, и посовтую правительству назначить большую награду за отысканіе разбойниковъ. Мистеръ Бреди, надюсь, поможетъ полиціи отыскать извощика и тхъ прятавшихся людей. Странно, почему о ни такъ упорно преслдовали его, и почему онъ бжалъ когда уже миновала всякая опасность. Любопытный случай, Бетсъ, необыкновенно любопытный. Еслибы не извстная благонадежность вашего питомца, такъ на него пало бы подозрніе. О, не вздрагивайте, сэръ, подозрніе это не слишкомъ важное, но все-таки такое которое требуетъ надежнаго поручителя за васъ.

Мы пошли въ Коллегію.

— Какъ это все странно, замтилъ мистеръ Бетсъ.— Еслибъ у него украли деньги, мы могли бы подозрвать какого-нибудь мошенника изъ игорнаго дома.

— Не помшалъ ли имъ полицейскій, сэръ?

— И мн это приходило въ голову, но вдь полицейскій лежитъ безъ чувствъ, а деньги все-таки не украдены. Я ничего не понимаю. Будемъ надяться на лучшее: Богъ дастъ, они оба выздоровютъ, и мы тогда узнаемъ кто были разбойники.

Когда мы вошли въ ворота, дежурный привратникъ сказалъ мн что меня спрашивалъ мистеръ Больтонъ, и что слуга мой проводилъ его ко мн, гд онъ меня и ждетъ.

— Ему не хотлось чтобъ его видли на двор, прибавилъ онъ,— и очень понятно.

Дикъ Больтонъ меня дйствительно ждалъ. Лицо его было красно и распухло, и возл посинвшаго глаза большой рубецъ былъ залпленъ чернымъ пластыремъ, волосы не чесаны, платье въ грязи и изорвано.

— Взгляните на это, Теренсъ, воскликнулъ онъ, указывая на глазъ.— Взгляните-ка какую разбойничью пощечину закатилъ мн Морисъ Прендергастъ вчера. Останетесь вы моимъ другомъ? Я буду требовать удовлетворенія, и только однимъ способомъ можно смыть эту кровь.

Въ краткихъ, безпорядочныхъ выраженіяхъ разказалъ онъ мн какъ посл меня продолжалась попойка, что Морисъ Прендергастъ, сильно пьяный, назвалъ его и меня безчестными Ирландцами или какъ-то въ такомъ род, теперь онъ не помнитъ, а знаетъ только что началась ссора, что Морисъ Прендергастъ ударилъ его, и что боле трезвые студенты, для прекращенія драки, вытолкали его, задыхающагося отъ злости, за двери.

— Время терять нечего, никакіе переговоры тутъ не помогутъ.

Онъ былъ въ бшенств и наконецъ расплакался. Я сказалъ ему что у меня съ Прендергастомъ была тоже ссора, и что мн неловко идти къ нему повреннымъ другаго, когда у самого съ нимъ такое же дло.

— Вотъ такъ отговорка! Да разв вы не можете посчитаться съ нимъ посл. Онъ мн не откажетъ въ первенств. Теренсъ, эта пощечина меня съ ума сведетъ.

Послышался стукъ въ дверь и, къ моему удивленію, вошелъ полковникъ Слаттери, величественнымъ движеніемъ отстранивъ Финни Кодда, пытавшагося остановить его. Клинообразная борода его покрывала подбородокъ и шею, а щеки были такъ чисто выбриты и вымыты, что можно было слдить за комочкомъ табаку, который онъ вертлъ за щекой, напоминая глотающаго кролика. Большой брилліантъ блестлъ на груди его рубашки. Онъ былъ въ черномъ плать, въ бломъ галстук и перчаткахъ, въ лакированныхъ сапогахъ и напоминалъ собою офиціанта, en grande tenue, или распорядителя какого-нибудь праздника.

— Я пришелъ отъ моего друга, мистера Прендергаста, чтобы передать вамъ эту записку и подождать вашего отвта. Слуга покорный, мистеръ Больтонъ. Ахъ, какая ужасная рана у васъ около глаза. Вы бы приложили льду. Я по опыту знаю какъ это помогаетъ.

Письмо было слдующаго содержанія:

‘Дорогой Бреди! Я старался припомнить все что произошло между нами вчера, и надюсь, вы поврите что я искренно раскаиваюсь, если въ минуту вспыльчивости оскорбилъ васъ. Посл такого признанія, отъ васъ будетъ зависть, продолжится ли наше знакомство, которое съ моей стороны давно уже обратилось въ дружбу. Вы знаете сами что я былъ не въ полномъ разсудк вчера вечеромъ. Наша пирушка плохо кончилась. Я имлъ серіозную ссору съ Больтономъ, въ которой я, кажется, кругомъ виноватъ, хотя ему я въ этомъ не признаюсь. Вы единственный человкъ въ Коллегіи передъ которымъ я могу извиниться. Я даже публично попрошу у васъ прощенія, если вы того желаете. Я, впрочемъ, узналъ, разспрашивая другихъ, что никто не знаетъ что произошло между нами въ дверяхъ.

‘Вашъ другъ навки
‘М. П.’

— Я самъ пошлю отвтъ на это письмо, полковникъ Слаттери. Желаю вамъ добраго утра.

Но полковникъ, казалось, не расположенъ былъ уходить.

— Я бы совтовалъ мистеру Больтону заняться своимъ глазомъ для предотвращенія опасности. Ледъ….

— Полковникъ Слаттери, мы оба теперь очень заняты, и я не желаю задерживать васъ отвтомъ на письмо мистера Прендергаста, а пошлю его со своимъ слугой. Добраго утра, сэръ.

Я стоялъ у двери, и полковникъ, пробормотавъ еще что-то о томъ что ледъ есть самая существенная вещь противъ воспаленія, вышелъ, какъ-то неловко съежившись.

IX. Дуэль.

Когда я былъ въ университет, дуэли случались рдко, но живы были преданія о нихъ, освжаемыя по временамъ разказами о тайныхъ поединкахъ между раздраженными соперниками или политическими противниками. Иногда происходило дло серіозное, несомннное, но тяжкія раны стали рдки, и когда, проведя нсколько времени въ уединеніи, капитанъ О’Дези являлся съ костылемъ, или Томъ Френчъ съ подвязанною рукой, такъ это считали шагомъ назадъ, къ доброму, старому времени, хотя никто не поручился бы что О’Дези не продалъ пари, за которое былъ битъ хлыстомъ, или что Томъ Френчъ не поступилъ безчестно съ молодою двушкой, братъ которой подстрлилъ его. Вообще считалось отличіемъ если человкъ имлъ поединокъ, и ужь конечно никто не осмлился бы отказаться отъ прогулки по лугу съ пистолетомъ, если дорожилъ хорошимъ мнніемъ знакомыхъ.

— Гроза собирается въ воздух вокругъ васъ, мистеръ Теренсъ, сказалъ я самъ себ, отправляясь по назначенію.— Вотъ еще новыя обстоятельства въ исторіи той которая и въ жизни, и въ смерти, и въ чести, и въ безчестіи неразрывно связана со мною. Является этотъ Фрезеръ, и какимъ-то непонятнымъ образомъ я самъ становлюсь почти дйствующимъ лицомъ въ ужасахъ той ночи. У меня на рукахъ дло съ полиціей, я ввязался въ дуэль, собираюсь принять участіе въ убійств одного изъ двухъ друзей моихъ, опять дло съ полиціей. Затмъ послдуетъ исключеніе изъ университета. Что я за чума для всхъ меня окружающихъ! Не могу я прохаться по морю чтобы не навлечь на всхъ заботы и горя, въ школ не выхожу изъ непріятностей. Чмъ боле старюсь, тмъ хуже, кажется, я становлюсь. Теперь я затялъ дло недоброе. Что сказала бы Мери Бутлеръ?

(Тутъ я почувствовалъ легкое сжатіе въ горл и остановился взвсить этотъ вопросъ.)

— Ну, да, разумется, они сказала бы: Теренсъ не могъ отказать другу. Полно, такъ ли? Сказала ли бы она это, еслибы знала въ особенности какъ возникла ссора? Что мн длать? Разказать мистеру Бетсу? Нтъ. Онъ дрался когда-то со старикомъ Танди, и они часто припоминаютъ исходъ этого дла за виномъ, но теперь онъ увдомилъ бы полицію, поднялъ бы университетъ и погубилъ бы мою репутацію. Чортъ бы побралъ Дика Больтона! Зачмъ онъ меня выбралъ? У него множество друзей, которые были бы очень рады.

Такъ я размышлялъ, обсуждая каждый шагъ свой, и все-таки длая этотъ шагъ и идя впередъ, потому что не видлъ другаго пути, а указать мн его было некому.

— Такъ вы пришли, сказалъ Морисъ Прендергастъ,— передать мн вызовъ отъ имени Дика Больтона? Вы знаете, продолжалъ онъ съ горькою усмшкой,— что это вовсе не по правиламъ. Но я не буду стоять на формальностяхъ. Я искренно жалю о случившемся, но не могу высказать этого, а вотъ онъ хочетъ чтобъ я застрлилъ его подъ предлогомъ удовлетворенія, или меня застрлить за обиду которую я нанесъ ему. Я велъ себя какъ дикій, но теперь мн ничего не остается какъ только драться. Еслибъ однимъ движеніемъ пальца я могъ избгнуть этого поединка, я не ршился бы пошевелить пальцемъ. Я дамъ ему удовлетвореніе. Уговоритесь съ Консидиномъ насчетъ времени и мста.

Мистеръ Патъ Консидинъ былъ старше всхъ насъ. На основаніи репутаціи пріобртенной имъ двухгодовою службой въ австрійскихъ кирасирахъ, прежде чмъ для какой-то непостижимой цли онъ поступилъ въ университетъ, къ нему часто обращались за совтомъ въ щекотливыхъ длахъ молодые люди его партіи. Онъ отличался умніемъ, кланяясь, бряцать шпорами и такою учтивостію при встрч съ малознакомыми, отъ которой кровь бросалась имъ въ лицо.

Мистеръ Консидинъ съ необыкновенною любезностію и привтливостію выслушалъ меня.

— Я уже думалъ объ этомъ, такъ какъ есть одно только средство покончить это дло, то я уже сдлалъ нкоторыя распоряженія, которыми вы, вроятно, останетесь довольны. Въ Феникс опасно, а около Булля постоянно бродятъ сторожа, тамъ намъ могутъ помшать. Не отправиться ли намъ за Кильбаракское кладбище? Я увелъ бы моего друга изъ его квартиры, мы вышли бы туда часовъ въ пять, и никто бы ничего не замтилъ, а вы съ товарищемъ могли бы переночевать въ гостиниц и встать рано, будто вамъ нужно куда-нибудь хать въ дорогу. Доктора, я полагаю, не нужно. Впрочемъ, если вамъ угодно, можно, пожалуй, поговорить съ вашимъ общимъ другомъ Рингбономъ. Какъ вы объ этомъ думаете?

Я поспшилъ заявить что присутствіе Рингбона кажется мн не лишнимъ.

— Вы правы. Удивительно какъ пули иногда безтолково попадаютъ. Вы привезете свои пистолеты. До свиданія, мистеръ Бреди. Въ пять часовъ у Кильбаракской церкви.

Не сонъ ли все это? Нтъ. Вотъ Патъ Консидинъ бряцаетъ шпорами у своей двери. Какъ бросало меня въ жаръ и въ холодъ когда встртилъ я на сквер моего тутора, и пришлось разказать ему какъ спасся я отъ злодевъ напавшихъ на полковника Фрезера и полицейскаго!

— Не удивляюсь вашему волненію при одномъ воспоминаніи объ этихъ странныхъ событіяхъ, сказалъ мой туторъ.— Вы должны благодарить Бога. Безъ сомннія, виновные будутъ привлечены къ суду. Видите до чего доводитъ неправильная жизнь и дурное общество. Избгайте же ихъ впередъ. До свиданія.

А что теперь у тебя на ум, Теренсъ Бреди? Одно слово этому высокому, ничего не подозрвающему, доброму старику измнило бы судьбу твою, направило бы твою жизнь на иной путь. Вымолви это слово! Говори! Я не могъ, потому что не хотлъ.

Болтонъ отворилъ мн дверь. Я замтилъ у него на стол ящикъ съ парою такихъ длинныхъ пистолетовъ, какихъ никогда еще не видывалъ.

— Я здилъ домой за ними, сказалъ онъ,— и безсовстно налгалъ чего-то матери, чтобы добыть ключъ отцовскаго кабинета. Пистолеты эти принадлежали моему дяд. Замтка, которую вы видите на ручк у одного изъ нихъ, была сдлана когда онъ застрлилъ мистера Феллоса. Постараюсь, если возможно, чтобы не пришлось накладывать другую замтку. Не можете представить себ какъ бдный дядя подъ конецъ жизни мучился угрызеніями совсти за то что застрлилъ человка. Онъ по ночамъ ревлъ какъ сумашедшій, и въ глазахъ у него появлялось иногда такое выраженіе что, становилось страшно.

Бдный Дикъ при этихъ словахъ слегка содрогнулся. Онъ выслушалъ мой отчтъ о приготовленіяхъ къ дуэли.

— Слдуетъ, конечно, приготовиться къ худшему, сказалъ онъ.— Я велъ себя очень дурно. Если меня застрлятъ, такъ бдной матери моей будетъ одно большое горе, которое поглотитъ вс мелкія огорченія какія я ей причинялъ. Теренсъ, я теперь останусь одинъ, не для того чтобы бесдовать съ самимъ собой, а чтобы написать нсколько словъ и привести въ порядокъ мой уголъ. Такъ до свиданія же. Въ семь часовъ у Лакена.

Я казался себ человкомъ весьма важнымъ, когда снявъ форменную шапку и плащъ, вышелъ изъ воротъ Коллегіи на пути въ гостиницу Морисона. Не испытываютъ ли великіе преступники обдумывающіе ужасное дло, которое все опредленне очерчивается въ ихъ ум, чувство радости при мысли, что они выйдутъ изъ темноты и сдлаются людьми извстными, выдающимися? Я знаю, что глядя въ лица встрчныхъ я слышалъ внутренній голосъ, говорившій мн: ‘Эти люди и не подозрваютъ что у тебя на ум! Какъ бы вытаращили они глаза еслибы сказать имъ что завтра ты готовишься быть секундантомъ на дуэли!’

У двери Морисоновой гостиницы была толпа. Подойдя ближе, я увидалъ Рустума, ‘Индійскаго принца’, сидящаго въ старой дорожной карет, нагруженной багажемъ. Увидвъ меня, онъ отвернулся. Зачмъ? Я не понялъ, да и не интересовался узнать, ибо вовсе не дорожилъ его знакомствомъ.

— Полковнику Фрезеру настолько лучше, сказалъ мн швейцаръ,— что онъ былъ въ состояніи принять индійскаго принца, который, слава Богу, узжаетъ отъ насъ. Миссъ Фрезеръ приказала сказать вамъ, если вы зайдете, чтобы вы ни подъ какимъ видомъ не уходили, не увдомивъ ея.

Крикъ поднятый толпой, когда тронулась карета и за нею телга наполненная индійскою прислугой, заглушилъ мои извиненія, и не усплъ я объяснить что мн некогда ждать, какъ швейцаръ побжалъ наверхъ доложить обо мн.

— Пожалуйте! крикнулъ сверху лакей чрезъ перила.— Миссъ Фрезеръ будетъ очень рада васъ видть.

— Очень рада, дйствительно, повторилъ нжный голосъ.— Папеньк, слава Богу, гораздо лучше. У него все еще боль въ голов и шумъ, и словно огонь въ глазахъ, но доктора говорятъ что опасности нтъ, и что черезъ нсколько дней онъ совсмъ оправится. Онъ спрашивалъ о васъ нсколько разъ, надо сказать ему что вы здсь.

Она шла уже къ двери, какъ я воскликнулъ:

— Нтъ, прошу васъ! Не теперь, пожалуста, миссъ Фрезеръ. Лучше не теперь, лучше для насъ обоихъ. Подождите до завтра. Я теперь не въ состояніи видть его.

— О! На него смотрть не такъ страшно какъ вы думаете, мистеръ Бреди. Еслибы вы знали какъ ему хочется васъ видть, я уврена, вы не стали бы отговариваться.

— Право, лучше не надо. Это можетъ взволновать его. Позвольте мн прежде переговорить съ вами, умоляю васъ.

Мабель Фрезеръ поглядла на меня съ удивленіемъ, затворила дверь, подошла къ стулу, на которомъ я сидлъ, взяла меня за руку, и глядя мн въ лицо своими ясными, кроткими глазами, сказала тихо:

— Конечно, вы не станете говорить мн ничего такого чего не слдовало бы мн слушать. Я сяду и выслушаю васъ безпрекословно. Ну, что же такое.

Послдовало молчаніе, весьма неловкое.

— Ну, повторила она,— вотъ я сижу и слушаю васъ со всею внимательностью.

— Миссъ Фрезеръ, заговорилъ я не безъ труда,— не хотлось бы мн теперь видться съ вашимъ батюшкой, съ тхъ поръ какъ я обдалъ у васъ, случились такія вещи….

— Ахъ! прошептала она:— какая ужасная ночь! Буря не давала мн заснуть…. Тутъ принесли отца…. страшно было взглянуть на него…. я чуть въ обморокъ не упала. Слава Богу, что еще такъ кончилось. Бдный папа! Мистеръ Бреди, онъ благороднйшій человкъ на земл, я люблю его больше всего на свт!

Миссъ Фрезеръ закрыла глаза платкомъ и отвернулась.

— Знаете ли вы, спросилъ я,— куда отправился полковникъ Фрезеръ, когда оставилъ насъ?

— Онъ отправился на вечеръ. Я чувствовала себя утомленною и не похала съ нимъ. О! Еслибъ я знала, я, разумется, не отпустила бы его одного. Онъ только и думаетъ что обо мн. Мы долго были разлучены. Папенька одно время былъ очень несчастливъ. Да, и очень неблагоразуменъ. Но съ тхъ поръ какъ я пріхала къ нему въ Индію, кром одной тучи, прошедшей весьма скоро, я была счастлива, о! очень счастлива съ нимъ всегда.

— А эта туча была….

— Туча, и больше ничего. Она прошла, и съ нею тнь, которую она на насъ бросала. Однако жь я говорю, а вы слушаете. Помняемтесь ролями, пожалуста.

— Такъ дайте же мн говорить. Уйдя отъ васъ, я встртилъ вашего отца.

Мабель Фрезеръ повернула голову и взглянула мн въ лицо быстрымъ, твердымъ взглядомъ.

— Встртили отца? Чтоже? На балу мистрисъ Латушъ?

— Нтъ, не на балу мистрисъ Латушъ. Я выходилъ изъ дома одного университетскаго товарища посл полуночи, какъ вдругъ выскочили три человка и бросились за мной. Долго они за мной гнались. Только одинъ не отставалъ. Полицейскій попытался остановить меня, но я ускользнулъ отъ него и вдругъ наткнулся на экипажъ, стоявшій у одного подъзда. Я вскочилъ въ него, въ ту же самую минуту дверь отворилась, и полковникъ Фрезеръ, какъ видлъ я несомннно, вышелъ изъ дому. Самъ не знаю почему, я ухалъ и оставилъ его одного. Мы слышали что полицейскій далъ свистокъ, и ничего больше. Я вернулся въ Коллегію и поутру услыхалъ о случившемся злодяніи.

— Такъ еслибъ вы не взяли экипажа, папенька остался бы невредимъ! воскликнула миссъ Фрезеръ.— Какое несчастное для всхъ насъ обстоятельство, мистеръ Бреди!

— Вы не спрашиваете меня, миссъ Фрезеръ, гд это случилось?

— Признаюсь, мистеръ Бреди, этотъ вопросъ нисколько не интересуетъ меня. Я не знаю ни одной улицы въ Дублин. Но у полковника Фрезера, прибавила она холодно,— есть здсь разные знакомые, и я не имю привычки спрашивать гд онъ бываетъ. Онъ, кажется, одваясь, собирался въ два-три различныя мста.

Набобъ не повряетъ тайнъ своихъ дочери, или она хорошо хранитъ ихъ. Послдовало небольшое молчаніе.

— Я встртилъ въ тотъ же вечеръ и индійскаго принца, который только что ухалъ отсюда.

— Индійскаго принца? повторила она.— Кто же это, мистеръ Бреди?

— Рустумъ Сингъ, пріятель полковника Фрезера.

— Рустумъ Сингъ индійскій принцъ! воскликнула она со смхомъ.— Да онъ былъ одно время у насъ въ услуженіи буфетчикомъ и никогда не имлъ ни малйшаго притязанія на титулъ Синга, или льва какого бы то ни было. Онъ сдлался подрядчикомъ по арміи и пріхалъ сюда по тяжб съ правительствомъ. Рустумъ принцъ! Дйствительно смшно.

— Онъ увезъ нкоторые чемоданы вашего отца. Я видлъ ихъ нсколько, съ мткой А. Ч. Фрезеръ, на верху кареты.

— Вроятно старые, которые мы ему дали, или которые онъ укралъ когда служилъ у насъ, замтила миссъ Фрезеръ.— Но вотъ, папенька звонитъ. Позвольте мн сказать ему что вы здсь.

И она вышла изъ комнаты тихимъ, неслышнымъ шагомъ. Чрезъ нсколько минутъ, она вернулась.

— Папенька дремлетъ, сказала она.— Я ничего не говорила о васъ, мы отложимъ ваше посщеніе до завтра. Только общайте что придете. Я пойду сидть съ нимъ. Онъ говоритъ что ему лучше когда я подл него. Знаете ли, мистеръ Бреди, что меня нисколько не занимаютъ эти неудачные убійцы! Не все ли равно кто они? Я только одного желаю, чтобъ отецъ поскорй поправился, и чтобъ мы ухали изъ Ирландіи. До свиданія.

Съ аккуратностью свойственною людямъ не располагающимъ вполн своимъ временемъ, Дикъ Больтонъ подъхалъ къ Лакеновой гостиниц въ семь часовъ съ дороднымъ мшкомъ, который положили въ ужасное порожденіе цивилизаціи, называемое двуспальною комнатой, туда же отправили и мой чемоданъ, принесенный Финни Поддонъ, чтобы показать видъ будто я собираюсь въ деревню дня на два.

— Вдругъ хать въ учебное время, ворчалъ мистеръ Коддъ, укладывая чемоданъ.— Разсердятся же мистеръ Бетсъ и туторъ, какъ узнаютъ что вы ухали.

Обдъ былъ заказанъ въ общей комнат. Входя въ нее, мы замтили въ отдаленномъ углу немолодаго уже джентльмена. Онъ очевидно уже пообдалъ и громко грызъ орхи. Высокая, худая фигура, въ синемъ сюртук съ мдными пуговицами и желтомъ жилет, надъ которымъ возвышалось какъ будто знакомое мн красное лицо увнчанное сдыми волосами.

— Смотрите же чтобъ пирожки были горячіе, сказалъ Дикъ, когда Матъ, слуга, изящнымъ движеніемъ руки поднялъ крышку съ суповой миски, какъ будто снималъ покровъ со статуи.

— Молчать! крикнулъ голосъ, сопровождаемый стукомъ щипцовъ по столу:— молчать тамъ, слышите?

— Слышу, полковникъ! Это я разговариваю, сказалъ Матъ поспшно, мигая намъ очень усердно и убдительно — Больше не буду.— Затмъ, длая видъ что подаетъ тарелки, онъ шепнулъ намъ:— Бога ради, оставьте его въ поко, господа. Онъ скоро кончитъ. Онъ уже выпилъ бутылку хересу, да бутылку краснаго, да кружку портера, а теперь пьетъ третій стаканъ посл обда.

— Что же онъ пьетъ?

— Что онъ пьетъ? Водку. Онъ ее разбавляетъ на половину водой. Можетъ-быть, осилитъ еще стаканъ, а пожалуй и два. Это старикъ Финукенъ изъ графства Слиго. Завтра утромъ въ пять часовъ онъ будетъ гулять по Стефенсъ-Гриву, а чего добраго, и въ мор выкупается чтобъ освжиться. Бога ради, оставьте его въ поко что бы онъ ни длалъ.

Не легко было послдовать совту Мата. Немного спустя, когда слуги не было въ комнат, мы съ Дикомъ, разговаривая между собой, замтили что полковникъ поднялся на ноги и приближался къ вамъ не безъ труда, но очевидно съ опредленнымъ намреніемъ. Мы продолжали разговаривать. Вдругъ костлявая рука и синій обшлагъ съ мдными пуговицами тяжело опустились на нашъ столъ. Обернувшись, мы увидли наклонившееся надъ нами лицо потребителя многихъ стакановъ водки.

— Мнніе мое объ васъ обоихъ такое, сказалъ онъ разомъ съ какою-то порывистою прямотой,— что бить васъ не стоитъ. Я просилъ васъ молчать, потому что нервы мои не выносятъ ни малйшаго шума, а вы ревете и кричите нарочно. Вотъ моя карточка. Не то чтобы требовать удовлетворенія: разв я оттаскаю васъ за носъ. Но….

Вошедшій въ эту минуту Матъ бросился къ намъ.

— Такъ точно, полковникъ! Я говорилъ имъ не шумть. Это настоящіе джентльмены, они охотно дадутъ вамъ удовлетвореніе, когда вы вернетесь. Вотъ сейчасъ пришло извстіе мистеру Лакену, васъ нужно въ Кильдер чтобъ уладить ссору возникшую тамъ между мистеромъ О’Шэ и капитаномъ Поуеромъ. Они не хотятъ слушать ни одного человка во всей Ирландіи, кром васъ.

Полковникъ, не замчавшій знаковъ и гримасъ Мата, очевидно значительно смягчился. Лицо его приняло мене свирпое выраженіе.

— Вы не нарочно? И вы въ самомъ дл джентльмены? Въ такомъ случа, если вы извинитесь, я все возьму назадъ, когда приду. (Онъ постарался принять выраженіе достоинства.) Въ настоящую минуту меня отзываютъ устроить маленькое дльце. Постараюсь сдлать чтобъ они подрались, кровь, по крайней мр, не портится. Боюсь я, однако, этого Поуера: его не легко будетъ настроить.

Ворча про себя, онъ дошелъ съ помощью слуги до передней, гд получилъ другое извстіе, что дло улажено, посл чего выпилъ еще стаканъ водки съ водой и затмъ препровожденъ въ постель дружнымъ усиліемъ многихъ рукъ и ногъ.

— Не нужно, Дикъ, спартанскаго раба посл этого полковника изъ Слиго. Какъ подумаешь что дло которое мы теперь затяли происходитъ въ сущности изъ такого же источника!

Къ сожалнію, однако, я долженъ сознаться что мы чувствовали внутренно нкоторую гордость, будто весьма похвальное дло съ нашей стороны что мы встали такъ рано.

— Я не буду въ него цлиться, сказалъ Дикъ,— хоть онъ меня и оскорбилъ. Я вообще плохой стрлокъ: стрлялъ однажды въ ворону, и промахнулся.

Кильбаракская церковь въ развалинахъ. Она стоитъ близь морскаго берега, въ немногихъ миляхъ отъ Дублина. Стна, нкогда окружавшая кладбище, обрушилась, скотина свободно заходитъ на него щипать сочную траву, растущую надъ могилами покойниковъ. Памятники и надгробные камни съ надписями обломаны, стерты, поросли травой.

Когда мы въ нкоторомъ разстояніи отъ группы деревъ окружавшей развалину, стали отпускать извощика, нанятаго наканун, онъ сказалъ съ замысловатымъ взглядомъ:

— Вамъ, должно-быть, нужно отслужить раннюю обдню въ той церкви? Я, пожалуй, привязалъ бы здсь лошадь и очень охотно донесъ бы вамъ молитвенники которые вы привезли въ томъ ящик.

Тихая прелесть ранняго утра, щебетанье птицъ въ кустахъ, свистъ каравайки, поднимавшейся съ луговины у взморья, блеянье стадъ, полусокрытыхъ въ высокой трав, все это вовсе не гармонировало съ нашимъ ‘дломъ’. Подходя къ кладбищу, я разглядлъ трехъ человкъ стоявшихъ въ полуразрушенныхъ воротахъ. Ршительный часъ наступалъ.

— Я вижу Прендергаста, Консидина и доктора, по крайней мр, я полагаю что третій не кто иной какъ врачъ. Нтъ, это американскій полковникъ. Зачмъ онъ здсь?

Съ натянутою учтивостью поклонились мы другъ другу. Ловкость съ какою Консидинъ расшаркался и щелкнулъ шпорами на могильномъ камн, встрчая насъ у входа въ кладбище, обратила бы на себя вниманіе при любомъ германскомъ двор.

— Полковникъ Слаттери здсь, господа, потому что избранный нами общій другъ медикъ отозванъ къ больной дам, а такъ какъ этотъ доблестный офицеръ изучалъ медицину въ знаменитйшихъ школахъ (полковникъ Слаттери кивнулъ головой) и былъ такъ добръ что самъ вызвался хать съ нами, то я и счелъ себя въ прав причислить его къ нашему обществу въ настоящемъ интересномъ случа.

— Опытны ли вы въ этомъ дл? спросилъ мистеръ Консидинъ вполголоса, когда мы отмрили пятнадцать шаговъ.— Нтъ? Такъ, можетъ-быть, вы не сочтете навязчивостью съ моей стороны, если я посовтую вамъ положить дв драхмы пороха въ мои пистолеты. Мрка отмчена на пороховниц. Если положить больше, такъ они бьютъ вверхъ, и меньше также не годится. А насчетъ этихъ угодно вамъ сдлать какія-нибудь замчанія? Благодарю васъ. Кажется, мы поставили ихъ хорошо. Кто же дастъ знакъ, вы, или я? Я? Очень вамъ благодаренъ.

Мы вс размстились, кром полковника, который таинственно исчезъ.

Я поставилъ Больтона, по принятымъ правиламъ, бокомъ къ противнику, но мн никогда не казался онъ такъ толстымъ, какъ въ это утро: такъ и хотлось какъ-нибудь сдавить его. Позади его было мсто свободное отъ могильныхъ камней и обломокъ старой стны.

Морисъ Прендергастъ, скрестивъ руки, стоялъ спиной къ развалин. Мы подали пистолеты молодымъ людямъ, и Дикъ весело кивнулъ мн головой. Учтивость мистера Консидина дошла теперь до невыносимой приторности балетнаго танцовщика. Онъ сталъ подл стараго дерева такъ торжественно, какъ будто онъ тутъ единственное дйствующее лицо, и вся дуэль происходитъ ради его одного.

— Разъ! воскликнулъ онъ громкимъ голосомъ, глухо отозвавшимся въ развалинахъ.— Два! еще громче. Сердце у меня замерло.— Стрляй! произнесъ онъ рзко посл промежутка который показался мн вкомъ. Я видлъ какъ поднялись пистолеты, и Морисъ Прендергастъ и Дикъ Больтонъ минуту поглядли другъ-на-друга. Оба выстрла раздались разомъ. Я видлъ, что Прендергастъ дрогнулъ, уронилъ пистолетъ, и струя крови потекла ему сквозь пальцы когда онъ приложилъ руку къ лицу, я бросился къ нему. Въ ту же минуту полковникъ Слаттери съ ужаснымъ крикомъ выскочилъ изъ-за дерева, проговорилъ: ‘я убитъ!’ и упалъ на траву.

— Клянусь вамъ какъ предъ престоломъ вчнаго милосердія, бормоталъ Больтонъ на колняхъ предъ Морисомъ, взглядывая съ ужасомъ то на него, на меня,— я не цлился въ васъ, я не хотлъ, о! право не хотлъ попасть въ васъ!

— Такъ-то большею частью и подстрливаютъ людей. Это пріемъ опасный, мистеръ Больтонъ, проговорилъ Консидинъ.— Не могу только понять какъ зацпило полковника.

Пуля Дика Больтона ударилась о надгробный камень, сплюснулась, отскочила и нанесла страшную съ виду рану Морису въ щеку, а Морисова пуля отыскала доблестнаго Слаттери за старинною могилой, гд онъ прятался подъ листьями и ранила его слегка въ верхнюю часть ноги.

Я усердно принялся перевязывать раны. Патъ Консидинъ побжалъ за экипажами. Вдругъ нсколько человкъ бросилось къ намъ, и я услышалъ голосъ мистера Бетса, воскликнувшій: ‘О, Господи! Тутъ кровь!! мы опоздали. Убійство уже совершилось! О, Терри, Терри, какъ могли вы вмшаться въ такое дло?’

X. Осужденный.

Дуэль надлала въ Дублин много шума, но предержащія власти довольствовались надежными за насъ поруками и вялымъ слдствіемъ, на которомъ не оказалось у правительства свидтелей кром одного полковника Слаттери, да и тотъ былъ окончательно сбитъ безпощадными вопросами нашего адвоката, мистера Брюзера, и мы были оправданы среди шумныхъ изъявленій сочувствія. Полковникъ Фрезеръ съ дочерью выхалъ изъ города на другой день посл нашего ареста, мы увидли изъ мстной газеты, что онъ останавливался дня два въ Десмондовой гостиниц въ Кильмойл. Потомъ онъ опять прохалъ чрезъ Дублинъ вечеромъ, наканун судоговоренья по нашему длу, и прислалъ мн записку, въ которой выражалъ надежду что мы когда-нибудь встртимся въ Индіи.

‘Вы понимаете, добавлялъ онъ,— что я не могу не принимать участія въ вашей судьб, такъ какъ теперь, слава Богу, устранены недоразумнія возникшія вслдствіе ошибочныхъ свдній которыя вамъ передавали.’

Я не жаллъ объ его отъзд. Мн человкъ этотъ очень не нравился. Хотя пережито было время порывистаго горя, я все-таки не могъ вспоминать печали моего дтства безъ боли въ сердц. Его полное равнодушіе ко мн и то какъ отзывался онъ ‘о ней’ — такъ я привыкъ называть свою мать — возбудило во мн отвращеніе къ нему, и я надялся никогда боле не видать его.

Полиція не могла найти никакого слда къ объясненію ночнаго происшествія. Какой-то констебль показалъ, что онъ видлъ какъ три человка, одинъ очень смуглый, похожій на иностранца, а два другіе, повидимому, моряки, бродили у игорнаго дома, но въ одиннадцать часовъ они скрылись. Констебль Дуди говорилъ что часа два позже этого, находясь на дежурств, онъ услыхалъ шаги бгущихъ людей и остановился сторожить въ воротахъ. Передній изъ бжавшихъ, когда онъ пытался его остановить, отскочилъ въ сторону и побжалъ дальше, а вслдъ за нимъ пробжалъ другой человкъ, поменьше ростомъ и потоньше. Констебль погнался за ними. Онъ слышалъ какъ отъ двери отеля Мортона отъхалъ экипажъ, и въ то же время изъ дома вышелъ джентльменъ, который, кажется, пытался остановить втораго бжавшаго человка, но тотчасъ же былъ поваленъ имъ на землю. Когда констебль началъ стучать трещоткой, его ударили сзади въ голову, и посл этого онъ ничего не помнитъ.

Все это происшествіе занимало публику въ продолженіе девяти дней, потомъ о немъ совсмъ забыли, такъ какъ страна тогда сильно волновалась, и прошли многіе годы прежде чмъ я узналъ всю истину о происшествіи этой страшной ночи.

Мой добрый опекунъ, мистеръ Бетсъ, принужденъ былъ бросить дла и отправиться за границу для поправленія здоровья. Онъ продолжалъ ободрять меня письмами.

‘Сэръ-Ричардъ здсь, писалъ онъ изъ Висбадена, и быстро приближается къ концу, какъ мн кажется. Вашъ другъ Мери превратилась въ красивую двушку, и кто получитъ ея сердце, получитъ сокровище, если даже она не принесетъ съ собой Кильмойля, что очень вроятно, судя по расточительности сэръ-Ричарда и по тому состоянію до котораго онъ довелъ это имніе. Джеральдъ Десмондъ, молодой человкъ, который служитъ въ гвардіи, тоже здсь и останется до тхъ поръ пока не истратитъ всего своего запаса денегъ, что будетъ очень скоро. Онъ красивый малый, хотя далеко не такъ красивъ какъ мошенникъ его отецъ, котораго вы не знали, потому что онъ давно уже умеръ. Съ сожалніемъ долженъ сказать вамъ, что положеніе Лохъ-на-Карр нисколько не лучше положенія Кильмойля. Кончайте свой экзаменъ поскорй, милый Терри, вы будете скоро совершеннолтнимъ, и ваше родовое имніе ждетъ васъ. Миссъ Бутлеръ кланяется доктору Бреди, какъ она васъ называетъ. Она защищаетъ васъ противъ маіора Турнбулля, который говоритъ что онъ лучше согласился бы служить рядовымъ нежели докторомъ. ‘Въ такомъ случа, говоритъ она, я скажу вашему другу и доктору, г-ну профессору Вагерману, что ему лучше поступить въ драгуны чмъ таскаться по Висбадену, и что впередъ вы больше не будете нуждаться въ докторахъ.’ Она ужасно горячится по этому поводу, милый мой мальчикъ.’

Я былъ совершенно одинокъ и потому работалъ усиленно. Какъ я удержался въ сторон отъ политическихъ длъ, я самъ не понимаю. Я не сходился въ убжденіяхъ ни съ одною партіей, но почва моей золотой средины была такъ шатка, что я самъ едва удерживался на ней.

‘Джакъ Виндо отличился, аттаковавъ на своемъ маленькомъ суднышк флотилію вооруженныхъ пиратовъ и разбивъ ихъ артистическимъ образомъ. Я былъ радъ, вроятно, не мене его самого, когда узналъ о его производств въ командиры и о назначеніи на Термагантъ‘, писалъ мн Стендишъ, изрдка присылавшій мн газеты и короткія письма. Стендишъ женился, не получилъ еще никакихъ тяжебныхъ длъ, но все ожидалъ ихъ, и сдлался издателемъ газеты, большую часть которой, говорилъ онъ, онъ писалъ самъ, включая сюда и объявленія.

Морисъ Прендергастъ неожиданно оставилъ Коллегію, и я потерялъ его изъ виду, но носились слухи что онъ поселился съ сестрой въ своемъ старомъ дом, близь Кильмойля. Отъ полученной раны у него остался глубокій красный рубецъ. Однажды мн случилось прочесть въ газет одну изъ его страстныхъ рчей, которая выдавалась газетой за обращикъ краснорчія и ума.

Благоразуміе рдко уживается съ несчастіемъ, и какъ бдность длаетъ иногда человка поэтомъ, такъ несчастіе часто длаетъ его ораторомъ. Краснорчіе Мориса было желчно, горячо, какъ краснорчіе человка переживающаго незаслуженное оскорбленіе, раздражающее своей неопредленностію и побуждающее осыпать язвительною бранью и полными негодованія упреками воображаемаго виновника униженія и страданій. Разсужденія его и выводы были удивительно хороши, хотя они и исходили изъ ложвыхъ положеній. Онъ былъ однимъ изъ передовыхъ въ партіи Молодой Ирландіи. Собаченка лаяла на слова, и слонъ готовился отбросить ее, какъ только она дерзнетъ приблизиться къ его всемогущему хоботу. Ирландію постигъ голодъ, который внезапно и страшно увеличилъ ея бдствія и обнаружилъ предъ свтомъ положеніе до котораго она дошла постепенно.

Голодъ прошелъ, но онъ оставилъ неизгладимый слдъ въ народ. Когда толпа, избгнувшая смерти, дивилась еще своему спасенію, до нея достигли торжествующіе клики демократіи опрокидывавшей троны на материк, и внимая этимъ кликамъ, она присоединила свой голосъ къ хору возмущенныхъ. Удивительно ли что она поврила тмъ которые говорили ей, что если она возстанетъ и присоединится къ бунту, то встртитъ симпатію всего свта, и ей помогутъ сбросить иго на которое она давно привыкла смотрть какъ на причину своихъ страданій. Т которые говорили ей обманывали ее, или сами заблуждались. Они воображали что одна нація подобна другой, и что можетъ длать одна, на то же способна и другая, при совершенно различныхъ условіяхъ. Сельскіе джентльмены, нисколько не воинственные и непрактичные, юристы безъ дла, упоенные лестью своей партіи, горячіе журналисты, считавшіе свои громкія фразы и огненныя рчи равносильными залпамъ ружей и картечи, безсильные энтузіасты, полагавшіе что достаточно умереть за идею чтобы доставить ей побду, самоотверженные, во жестокіе и совершенно безсильные заговорщики, утромъ интриговавшіе въ газетахъ, а ночью устраивавшіе митинги, чтобы достичь своихъ затаенныхъ цлей,— подобные-то люди, подкрпленные отчаянными молодцами всегда готовыми играть опасностью смерти во всякомъ опасномъ предпріятіи, принялись за освобожденіе Ирландіи изъ-подъ власти которой она была подчинена за сотни лтъ до того какъ Шотландія подчинилась этой власти, и почти также давно какъ сама Англія.

Весь замыселъ взлетлъ на воздухъ при первомъ залп картечи, но подобно тому какъ малйшее изверженіе изъ кратера вулкана свидтельствуетъ о страшномъ подземномъ огн, такъ и возмущеніе это показало что стихіи страшнаго изверженія таились подъ поверхностью едва согрвшеюся отъ потухшаго уже изверженія. Вулканъ не потухъ до сихъ поръ, хотя съ того времени многіе благоразумные люди снабдили склоны его водоемами, изливающими воды въ кратеръ чтобы погасить страшный внутренній огонь.

— Что за времена такія пришли! говорилъ Финни Коддъ.— Взяли меня нынче утромъ за то что я будто бы храню тайное оружіе, а это былъ просто клинокъ стараго ножа, которымъ я отскабливаю сапоги. Полиція божится что это клинокъ копья.

— А ты видалъ когда-нибудь копья, Финни?

— Настоящихъ никогда не видалъ, сэръ. Видалъ на картинкахъ. Въ старину, говорятъ, Римляне (я не принадлежу къ римскимъ католикамъ, вы знаете) употребляли копья.

— Да, въ старину Римляне не возились съ ружьями и штыками, Финни.

— Ужь конечно не возились, сэръ. Оно и лучше, копье не проситъ заряда, да и дешевле.

Я подозрвалъ что мистеръ Коддъ имлъ боле точное понятіе о копьяхъ чмъ ему угодно было показывать. Онъ съ большимъ интересомъ относился къ ‘бдному мистеру Прендергасту’ и ко всему касавшемуся политики.

Однажды вечеромъ, посл того какъ утихло возмущеніе сорокъ восьмаго года, я сидлъ за занятіями, приготовляясь къ своему послднему экзамену, какъ вдругъ раздался стукъ въ дверь. Я отворилъ и увидалъ Мориса Прендергаста. Онъ стоялъ угрюмый, глубокія морщины избороздили его блдное, худое лицо. Широкій красный рубецъ усиливалъ выраженіе отчаянія и ршимости его лица. Онъ глядлъ на меня налитыми кровью глазами.

— Теренсъ Бреди, сказалъ онъ,— я пришелъ къ вамъ искать убжища. Часъ проведенный здсь спасетъ меня.

Я молча взялъ его за руку, и ввелъ въ комнату.

— Я полагаю что вы знаете все, сказалъ онъ.— За мою голову назначена награда. Нашъ бунтъ прекращенъ на время, намъ измнили. Негодяевъ затоптали ногами такъ, что на нихъ не осталось образа человческаго. Еслибы дло шло только о спасеніи моей жизни, я не отступилъ бы ни шагу. Но я остался жить, потому что я все еще надюсь. Долго ли, Боже мой, долго ли!

— Вы больны, Морисъ, вамъ нуженъ покой. Я сдлаю все что могу чтобы спасти васъ. Ради Бога, отдохните теперь, а завтра мы подумаемъ что намъ длать.

— Боленъ, повторилъ онъ,— покой! Да, одному Богу извстно какъ у меня болитъ сердце. А покоя я не буду знать, пока не окончу своего дла, или не раздлю судьбы тхъ которые проложили мн дорогу. Или вы думаете что даже въ могил можетъ успокоиться тотъ кто любитъ свою родину и слышитъ хладными ушами смерти ея предсмертные вздохи и вопли отчаянія?

— Я знаю, Морисъ, что вы навлекли на себя тяжкія обвиненія, но я увренъ что правительство, свергнуть которое вы употребили вс силы, охотно проститъ васъ, если вы будете просить о помилованіи.

Морисъ ударилъ кулакомъ по столу и съ проклятіемъ воскликнулъ:

— Еслибъ оно могло спасти всхъ кто мн дорогъ отъ всякаго горя и душу мою отъ вчныхъ мукъ ада, я бы и тогда ничего не попросилъ у него.

Вдругъ я разслышалъ шаги на лстниц и приложилъ палецъ къ губамъ въ знакъ молчанія. Раздался стукъ въ дверь. Лицо Мориса омрачилось, и прислушиваясь къ шагамъ, онъ досталъ съ груди пистолетъ и быстро надлъ пистонъ, прошептавъ:

— Это они! Не бойтесь, я не сдлаю имъ никакаго зла. Я это приготовилъ для себя, я не отдамся живымъ.

Я взялъ его за руку и отвелъ въ свою спальню.

Толкнувъ Мориса въ кресло, я схватилъ свой плащъ, накрылъ его имъ, потомъ бросилъ на него одяло, какъ будто оно попало туда нечаянно, когда я вскочилъ съ постели. Стукъ усиливался. Я былъ въ халат и туфляхъ. Стукнувъ дверью спальни, какъ будто я только что отворилъ ее, я поспшно пошелъ къ двери.

— Кто тамъ, спросилъ я.

— Будьте такъ добры, мистеръ Бреди, отворите дверь, къ вамъ есть очень важное порученіе.

Я отперъ, и два человка въ полицейскихъ мундирахъ вошли въ мою комнату.

— Извините, сэръ. Всмъ извстно что вы честный джентльменъ, мистеръ Бреди, но обязанность моя, сэръ, принуждаетъ меня обезпокоить васъ. Вы знаете мистера Мориса Прендергаста?

— Знаю.

— Не видали ли вы его въ послднее время?

— Прежде чмъ отвчу на вашъ вопросъ, позвольте спросить васъ кто вы и по какому праву предлагаете мн такіе вопросы.

— Мы полицейскіе констебли, и у меня въ рукахъ повелніе арестовать мистера Мориса Прендергаста, по обвиненію въ заговор, и я спрашиваю васъ, сэръ, видли ли вы его, и если видли, то когда?

— Вы не имете права спрашивать меня объ этомъ, но предположимъ что я сказалъ бы вамъ что видлъ его сегодня вечеромъ и въ этой комнат, что жь изъ этого?

Одинъ изъ полицейскихъ взялъ свчу, которую я забылъ на стол, обошелъ комнату, заглянулъ въ шкафы и наконецъ отправился въ спальню. Шляпа Мориса лежала на стул возл стола, полицейскій остановилъ на ней глаза, и бросивъ на меня быстрый, проницательный взглядъ, посмотрлъ на своего начальника, восклицавшаго:

— Сегодня въ этой комнат! видишь, я не ошибся, Корриганъ, онъ въ Коллегіи.

— Да, онъ былъ здсь, и насколько я знаю, онъ даже теперь въ Коллегіи, но больше я вамъ ничего не скажу. Вы сами можете видть у меня онъ, или нтъ. Смю замтить вамъ что здсь много комнатъ, а не одна моя, и что есть такія гд онъ остановится охотне чмъ у меня.

Корриганъ опять пристально посмотрлъ на меня, и потомъ, обратясь къ товарищу, сказалъ:

— Я здсь не вахожу его слдовъ, сержантъ Брантъ. Онъ, можетъ-быть, прокрался въ паркъ и перелзъ черезъ стну. Сержантъ Брантъ пошелъ въ спальню. Онъ заглянулъ подъ кровать, облокотившись на то самое кресло, гд сидлъ Морисъ, осмотрлъ шкафы, и никого не нашелъ.,

— Я полагаю, не стоитъ спрашивать васъ куда отправился мистеръ Прендергастъ, потому что вы не знаете?

Я отрицательно покачалъ головой.

Сержантъ опять осмотрлъ комнату. Констебль Корриганъ взялъ свчу съ камина, и заглянувъ въ чуланъ, покачалъ головой. Потомъ они взглянули другъ на друга и удалились, но мн казалось, что одинъ изъ нихъ зналъ боле того что счелъ нужнымъ сообщить своему начальнику.

Морисъ прислушивался пока не умолкли шаги ихъ внизу на двор.

— Спрячьте свчу, Бреди, сказалъ онъ,— голосъ одного изъ нихъ мн знакомъ.

Онъ подкрался къ окну, и мы разглядли на освщенномъ лампой двор фигуры уходившихъ полицейскихъ. На поворот ихъ поджидалъ какой-то человкъ.

— Видите этого хромоногаго подлеца съ которымъ они говорятъ? Разв вы его не узнаете? спрашивалъ Прендергастъ.— Смотрите, они идутъ вс вмст. Хорошо, мистеръ Слаттери, судьба можетъ свести насъ опять, а ужь если мы встртимся…

— Можно-ли довряться такимъ подлецамъ, Морисъ! о, какая это старая исторія!

— А еслибы не было риску, для чего же нужны были бы жертвы? Не ими ли должны мы доказать величіе нашего дла? Но не время спорить. Мы должны проститься. Если я спасусь, мы больше не увидимся, потому что я не могу оставаться въ этой несчастной, униженной стран. Сестра моя послдуетъ за мной въ Новый Свтъ, гд Ирландцы составятъ обновленную націю. Прощайте, Терри, благослови васъ Богъ.

Онъ на минуту остановился. Лампа освщала его взволнованное лицо.

— Теренсъ, началъ онъ опять,— одно лежитъ у меня на сердц. Я не могу не сказать вамъ этого прежде чмъ уйду. Насъ связываетъ общее несчастіе: я люблю Мери Бутлеръ, люблю безумно, потому что безнадежно. Я говорю вамъ это, потому что ваша любовь къ ней также безнадежна какъ и моя. Молчите, не спорьте! Любовь свтлый источникъ, онъ не выноситъ никакой тни. Да, помоги вамъ Господи обоимъ вынести это. Я удаляюсь, но оставляю здсь свою душу. Я завидую вамъ что вы будете ходить по несчастной, но носящей слдъ ея ноги, земл. Но куда бы меня ни кинула судьба, я никогда не потеряю ея изъ виду. Не правда ли, я счастливый малый, Теренсъ Бреди? Двадцати двухъ лтъ я нищій, осужденный на изгнаніе преступникъ! Въ любви два недостижимые предмета: свобода Ирландіи и племянница сэръ-Ричарда Десмонда!

Онъ горько засмялся.

— Да, необыкновенное счастіе! Можетъ-быть, лучше бы было, еслибъ эти господа сейчасъ наложили на меня свои лапы. Я прежде думалъ,— мы были тогда еще мальчиками,— что вы можете быть моимъ соперникомъ, и я васъ ненавидлъ. Теперь же, когда у васъ такъ же мало надежды какъ и у меня, я васъ жалю, такъ же какъ и вы меня жалете за мою преданность родин. А теперь я погружусь въ бездну!

Онъ отворилъ дверь и выглянулъ.

— Васъ наврное поймаютъ, воскликнулъ я.— Побудьте у меня до утра, и мы придумаемъ какой-нибудь планъ дальнйшихъ дйствій.

— Меня поймаютъ! Никогда! Планы же мои давно поршены. Нтъ, я долженъ идти. Они могутъ воротиться чтобы сдлать боле тщательный обыскъ. Да сжалится небо надо мной и надъ вами, Теренсъ! Прощайте.

Онъ тяжело сталъ спускаться съ лстницы, я слышалъ какъ онъ громко плъ, пробираясь по двору, и повернулъ къ парку Коллегіи. Я прислушивался, пока не наступила совершенная тишина.

— Да, онъ правъ, я люблю Мери Бутлеръ! Я безумецъ, безнадежный безумецъ! Но чмъ же я тутъ могу помочь? Нтъ, поздно, любезнйшій Теренсъ Бреди! Не поможетъ тутъ то что ты уже шести футовъ ростомъ, или что у тебя мягкій, женственный, нершительный характеръ, наклонный мечтать и бредить на яву. Такъ ложись лучше въ постель, господинъ безумецъ, помолись чтобы тотъ несчастный избавленъ былъ отъ суда, а ты отъ узъ которыя, увы, связали тебя, кажется, на вки!

XI. Дебютъ доктора.

Чудный, осенній вечеръ. Втерокъ играющій соломою, сухими листьями и перышками на площади Тильбюри, едва имлъ силу расправить складки флага поднятаго въ честь командира корабля ея величества — Термаганта, Джака Виндо, эсквайра, возвратившагося изъ Вестъ-Индіи и остановившагося на якор въ Темз, близъ Фальконъ-Отеля, къ великому удовольствію гостей этой старой гостиницы и къ радости кораблей Мери Броунъ и Анны Маріи Джонсъ, на которыхъ помщается отрядъ ‘Бенгальскихъ Тигровъ’. Я сижу, въ полномъ блеск новаго мундира младшаго доктора, среди группы молодыхъ джентльменовъ изъ Фортъ-Питта, большею частью медиковъ. Мы наблюдаемъ за старымъ командиромъ, быстро прохаживающимся взадъ и впередъ съ полковникомъ Гримшо и маіоромъ Багшо, и до насъ отрывками долетаетъ ихъ разговоръ.

— Это гнусная обида посылать насъ въ Ирландію, я вотъ что скажу. Вдь есть здсь восемьдесятъ второй полкъ, который…

Голосъ полковника теряется вдали, и мы ничего боле не слышимъ, до тхъ поръ пока при новомъ поворот голосъ Багшо продолжаетъ то же самое.

— Я старшій маіоръ, пятью годами по служб старше Пипера! Гнусная обида, вотъ что я скажу. Еслибъ я могъ, я сейчасъ же вышелъ бы въ отставку, и бросилъ бы всякую службу!

Неясныя слова и опять молчаніе, и намъ всмъ, медикамъ, прапорщикамъ и лейтенантамъ начинаетъ казаться что все что насъ ожидаетъ впереди, все это гнусная обида, и мы начинаемъ ворчать.

Я былъ назначенъ въ полкъ ея величества, носившій названіе ‘Бенгальскихъ Тигровъ’, младшимъ докторомъ, и получилъ наканун приказаніе въ Чатам, отъ моего начальника, отправиться къ моей должности съ отрядомъ выходившимъ изъ Тильбюри-Форта.

Экзаменъ я сдалъ блистательно. Я терпливо вынесъ вс насмшки и прозванія, какъ напр. ‘пилюля’, приготовившись къ нимъ заране. Мое предварительное воспитаніе въ Свитенгам оказало свою пользу въ Чатам. Я заслужилъ расположеніе начальства, которое удостоивало замчать мое существованіе и даже интересовалось моею работой.

Сэръ-Филиппъ былъ очень доволенъ отзывами экзаминаторовъ обо мн. Еслибъ изъ Лохъ-на-Карр были боле утшительныя всти, и еслибы,— увы, я долженъ признаться въ этомъ, хотя эта мысль заставляетъ биться мое сердце,— еслибъ я могъ еще разъ увидать Мери Бутлеръ и попросить ее не забывать меня, нтъ, забывать слишкомъ холодное слово, еслибъ я, однимъ словомъ, могъ видть ее не стсняясь тмъ что мн говорить съ ней, я былъ бы очень доволенъ, если не вполн счастливъ, я укрпился бы въ своемъ намреніи исполнять честно свои обязанности и не измнилъ бы себ до конца.

Неужели кто-нибудь повритъ мн, если я буду уврять что нарядившись въ новый красный мундиръ, съ изящными зелеными отворотами, я не оглянулъ себя лишній разъ въ зеркало съ ногъ до головы? что я не вынималъ шпаги и не любовался блестящимъ клинкомъ? что я не рисовался красивыми позами, и что я не былъ красенъ какъ ракъ, отправляясь обдать, въ первый день моего вступленія въ должность, къ начальнику своему, генералъ-инспектору госпиталей? Не думаю чтобы кто-нибудь поврилъ этому, и не стану лгать. Я знаю только что въ т дни я былъ очень доволенъ своимъ положеніемъ. О чинахъ я не заботился, мн было ршительно все равно, выше или ниже меня прапорщикъ Стокъ, или лейтенантъ Троттеръ, и никакое различіе въ мундирахъ не безпокоило меня.

Мармадукъ Блоссомъ, докторъ медицины, генералъ-инспекторъ госпиталей, былъ чрезвычайно представительный, наклонный къ полнот джентльменъ, надменный съ младшими докторами, съ паціентами, съ ординарцами, смотрителями и вообще со всмъ госпитальнымъ штатомъ, считавшимъ его Наполеономъ медицины. Онъ былъ уже украшенъ множествомъ орденовъ. У него были медали за Кафрскую кампанію, но онъ также мало разчитывалъ на орденъ Бани, какъ и на орденъ Подвязки. Онъ занимался ботаникой и энтомологіей, написалъ монографію о ‘Hocus Gigus южной Африки’, о ‘Pocus Minor Лудіана’, ‘о польз возбудительныхъ въ случаяхъ истощенія’, и сочиненіе его о желчи весьма уважалось между медиками въ Индіи. Вообще онъ считался образцовымъ офицеромъ и свтиломъ округа.

Мистрисъ Блоссомъ была маленькая, худая женщина, съ тонкими, непріятными чертами лица, которая говорила о себ всегда во множественномъ числ и очень рдко допускала маленькія исключенія изъ этого правила, какъ напримръ: ‘генералъ-инспекторъ и я’. Была еще куча маленькихъ Блоссомовъ, коихъ гувернантки, няньки и кормилицы составляли предметъ ужаса молодыхъ медиковъ и офицеровъ, такъ какъ носились слухи о нкоторыхъ молодцахъ сосланныхъ въ Вестъ-Индію за дерзкіе взгляды на этихъ особъ.

На слдующее утро я отправился въ Тильбюри и представился своему военному начальнику, капитану Десмонду. Я зналъ что у третьяго брата сэръ-Ричарда былъ сынъ въ арміи, но между дядей и племянникомъ никогда не было дружественныхъ отношеній, и теперь судьба сводила меня съ нимъ. Онъ былъ красивый молодой человкъ, очень напоминавшій дядю: т же свободныя, небрежныя манеры, быстрый, проницательный взглядъ, губы его часто слагались въ насмшливую улыбку, а голосъ принималъ холодный тонъ, чмъ онъ и заслужилъ себ прозвище циника.

— Такъ вы сынъ того Джака Бреди о которомъ я такъ много слышалъ, когда былъ мальчикомъ, толковали много и о тетушк Мери, не правда ли? А этотъ старый повса, мой дядюшка, вашъ опекунъ? Надюсь, онъ немного занимался вашимъ обученіемъ.

Онъ слушалъ меня съ полузакрытыми глазами, когда я разказывалъ ему какъ мало имлъ я дла съ его дядей.

— Мн, впрочемъ, это все равно. Когда онъ умретъ, а говорятъ онъ продержится недолго, дядя Денисъ займетъ его мсто, и посмотримъ что онъ сдлаетъ съ тмъ что его братецъ оставитъ ему отъ Кильмойля. Кстати, мистеръ Бреди, знаете вы мою хорошенькую кузину, Мери Бутлеръ? Она произвела фуроръ въ Лондон въ короткое время своего появленія въ свт. Я не имлъ счастія видть ее тогда, потому что былъ въ отпуску, но мн помнится, она общала быть хорошенькою, хоть она была немного неповоротлива и глупа.

— Глупа, капитанъ Десмондъ? Значитъ, она сильно измнилась. Я не видалъ ее уже давно, но я увренъ что она не глупа. Еще двочкой она была очень добра и умна.

— А знаете вы что добрыя двушки съ годами длаются дурами, а умныя двочки чертовски скучными? Впрочемъ, надюсь, что я самъ когда-нибудь буду въ состояніи судить о ней. Я очень радъ что у меня въ полку будетъ человкъ изъ Кильмойля. Прощайте, мы встртимся за обдомъ.

Я бродилъ по двору казармъ, дивясь энергіи британскихъ прачекъ и невольно слушая горячія разсужденія этихъ достойныхъ матронъ и увщанія съ которыми он обращались къ своимъ юнымъ питомцамъ, игравшимъ возл нихъ.

— На караулъ! раздался вдругъ голосъ, и вс обитатели караульни выстроились въ линію, и въ воротахъ показался морской офицеръ въ мундир, эполетахъ и треугольной шляп. Неужели это онъ? Онъ! ни одинъ человкъ такъ не улыбается и не оглядывается такими большими, изумленными, добрыми глазами. Это былъ Джакъ Виндо. Онъ на минуту остановился, провелъ рукой по лбу, какъ бы не вря своимъ глазамъ, и чрезъ минуту мы такъ горячо жали руки другъ другу, что это произвело волненіе между празднымъ людомъ двора. Въ слдующую минуту старая стна форта задрожала отъ выстрла, салютовавшаго съ Термаганта. Генералъ округа и фортъ-адмиралъ возвратились изъ поздки для осмотра, и капитану Виндо приказано было стоять на якор близь транспортовъ прибывшихъ съ отрядомъ ‘моего полка’.

— Говорятъ, у васъ тамъ, въ вашей ужасной стран, опять бунтуютъ, Терри, говорилъ капитанъ Джакъ.— Ей Богу, правъ тотъ кто сказалъ что самое лучшее потопить весь островъ.

— Кто будетъ жить въ Ирландіи, тотъ превратится въ Ирландца, когда она всплыветъ со дна. Если вы населите островъ Англичанами или Шотландцами, то изъ исторіи можете видть что съ ними будетъ трудне ладить чмъ съ Ирландцами.

— Замолчите съ своею исторіей, Терри. Не будемъ разсуждать о политик. Я хотлъ только спросить почему у васъ тамъ постоянно волнуются?

— А разв вамъ случалось видть океанъ спокойнымъ, когда втеръ бушуетъ? Однако втра никто не видитъ, хотя всякій его чувствуетъ.

— Я молю небо чтобъ оно навки утвердило тамъ спокойствіе, проворчалъ капитанъ Джакъ.— Прошу васъ, оставьте политику.

Я разказалъ ему все что произошло со мной съ тхъ поръ какъ мы разстались. Потомъ онъ разказывалъ мн отрывочные эпизоды своего скитальчества.

— Кстати, Терри, воскликнулъ онъ неожиданно,— что сдлалось съ этимъ чернымъ, красивымъ малымъ, вашимъ товарищемъ, который мн тогда такъ не поправился, Пендеграсъ, Прендергасъ, какъ-то такъ?

— Онъ вышелъ изъ Коллегіи, былъ замшанъ въ бунт 1848 года, и ухалъ за границу. Я ужь больше года ничего не знаю о немъ. Говорятъ, онъ ухалъ въ Америку, а сестра его хочетъ хать къ нему. Она производила чудеса во время голода.

— Такъ, ей Богу же, это онъ! воскликнулъ капитанъ Джакъ, ударивъ себя по ног.— Я рдко ошибаюсь въ лицахъ. Я отправлялся въ Пенсаколу изъ Кей-Веста, это портъ Янки, знаете Терри, и тамъ насъ абордировалъ какой-то капитанъ О’Дрисколь, и съ нимъ былъ человкъ который, я готовъ побожиться, былъ вашъ товарищъ. А какъ вы думаете, кто былъ капитанъ О’Дрисколь? Повсьте меня, если это не старый нашъ знакомецъ! Каково мн было выдержать когда онъ спросилъ меня: ‘Скажите, капитанъ, не случилось ли вамъ, въ то время какъ вы стояли въ Ирландіи, сдлать маленькую прогулку въ нашу сторону, въ погон за балтиморскимъ судномъ Сарой-Сейксъ?’ Я такъ и окаменлъ на мст!

— Былъ у того человка, котораго вы сочли за Мориса Прендергаста, какой-нибудь знакъ на лиц.

— Да, красный рубецъ на щек, я поэтому только и сомнвался онъ ли это.

— Что жь вы сдлали?

— А что жь я могъ сдлать. Я долженъ былъ быть вжливымъ, держалъ мистера О’Дрисколя на разстояніи выстрла и при первой возможности постарался выбраться изъ Пенсаколы.

Возвращаясь назадъ, посл свиданія съ фортъ-адмираломъ, капитанъ Джакъ усплъ шепнуть мн:

— Будь готовъ, мой мальчикъ, завтра мы отправляемся отсюда съ утреннимъ приливомъ.

Въ военной служб есть обыкновеніе вовремя войны дйствовать съ полною гласностью, въ мирное же время хранить вс дйствія въ глубокой тайн, и поэтому Гримшо и Багшо, получившіе нкоторые намеки о нашемъ назначеніи, хранили тайну въ сердц своемъ и не подавали никакихъ знаковъ приготовленія до тхъ поръ пока не получено было формальное предписаніе, а тогда, конечно, раздалось опять — ‘гнусная обида!’

Капитанъ Десмондъ принялъ извстіе съ философскимъ хладнокровіемъ. ‘Теперь плохое время отправляться туда, если хорошее существуетъ. Рки высохли, травить поздно, стрлять рано. Меня однако разбираетъ непонятное любопытство увидать эту страну, къ которой я принадлежу, хотя мн тамъ ничего не принадлежитъ.’ Лейтенантъ Твидль, только что пригласившій знаменитаго профессора приходить каждый день давать ему уроки на флейт, пришелъ въ ярость. ‘Паукъ’ Лейтонъ, прапорщикъ только что влюбившійся наканун, былъ въ отчаяніи. Однако, первая обязанность солдата повиноваться, да и плохо пришлось бы ему еслибъ онъ вздумалъ не повиноваться. На слдующій вечеръ мы уже сидли на палуб Анны Маріи Джонсъ и глядли въ стекло на берегъ, скользя при слабомъ втр мимо Доверъ-Кестла и направляясь къ Ландсенду.

XII. Постои въ провинціи.

Книга полковыхъ приказовъ переходила изъ рукъ въ руки небольшаго общества офицеровъ, ожидавшихъ обда въ темной столовой казармъ города Турльса:

— Десмондъ опять въ отпуску на цлый мсяцъ. Онъ всегда въ отпуску, ворчалъ Вильмотъ.

— Разв вы не слыхали, его дядя умеръ? сказалъ Нашъ.— Я встртилъ его въ Корк, и онъ говорилъ что отправляется въ Ниццу. Онъ ждетъ другаго дядю, который возвращается изъ Индіи и прибудетъ въ Англію на слдующей недл.

— Счастливый человкъ! Баронетъ, и славное помстье!

— Помстье-то, говорятъ, совсмъ не хорошо. Покойникъ промоталъ большія деньги, и времена-то теперь плохія пришли для землевладльцевъ, хотя едва ли были для нихъ когда-нибудь хорошія времена.

Это было первое извстіе которое я получилъ о давно ожидаемомъ событіи. Въ тотъ же вечеръ я получилъ письмо съ почтовою маркой изъ Ниццы, отъ мистера Бетса, объявлявшаго мн о потер звена въ цпи связывавшей меня съ прошлымъ. ‘Миссъ Бутлеръ удивительная двушка, писалъ онъ. Нигд не найти такой сидлки какою она была для сэръ-Ричарда, и онъ имлъ полное право говорить что вокругъ него витаетъ ангелъ. Джеральдъ Десмондъ, который постоянно держался въ отдаленіи отъ дяди, въ послднее время писалъ ему, прося позволенія пріхать, но сэръ-Ричардъ, кажется, не имлъ особаго желанія его видть, хотя не поручилъ Мери прямо отказаться отъ его посщенія. Я съ удовольствіемъ услыхалъ что онъ дружелюбно относится къ вамъ. Мистеръ Денисъ возвращается на родину, и его ожидаетъ сюрпризъ что онъ уже сэръ-Денисъ. Онъ найдетъ помстье въ несовсмъ желанномъ положеніи. Бдный сэръ-Ричардъ былъ слишкомъ снисходителенъ съ арендаторами, но и самъ не могъ жить безъ денегъ, и если дла шли худо когда онъ былъ за границей, они шли еще хуже когда онъ прізжалъ въ Кильмойль. Рента все уменьшалась, а проценты по закладнымъ все увеличивались. Все бы однако поправилось съ поступленіемъ арендъ и съ поднятіемъ цнъ, еслибы не голодъ. Кильмойль былъ обложенъ большими податями въ пользу бдныхъ, и теперь нтъ никакой надежды собрать долги по рентамъ, такъ какъ арендаторы или умерли, или разбжались. До чего простирается долгъ, я теперь не могу сказать, прежде чмъ мы не приведемъ въ порядокъ всхъ счетовъ. Все будетъ зависть отъ сэръ-Дениса, и если онъ такъ богатъ какъ говорятъ, и будетъ управлять Кильмойлемъ такъ же хорошо какъ онъ управлялъ Аврипоромъ и другими индійскими мстечками, не помню названій, онъ можетъ еще все поправить. Миссъ Мери, конечно, будетъ жить съ новымъ баронетомъ, онъ всегда настаивалъ чтобъ она пріхала къ нему. Онъ до безумія любилъ ея мать, и если теперь не оцнитъ племянницы, то онъ хуже Турка.’

Все дальше и дальше отодвигалась цль моей жизни, мечты разлетались. Я повязалъ крепомъ рукавъ, въ память о покойномъ опекун, и съ горемъ на сердц, день за днемъ бродилъ по своему маленькому госпиталю. Новый баронетъ не можетъ принимать во мн участія, напротивъ, онъ съ неудовольствіемъ встртитъ меня, потому что онъ никогда не могъ простить моему отцу поступка съ его сестрой. Онъ, говорятъ, суровый, холодный, деспотичный человкъ, и по письмамъ мистера Бетса я могъ судить о противоположности его характера съ добродушнымъ сэръ-Ричардомъ.

‘Сэръ-Денисъ одобрилъ все что мы длали, писалъ мистеръ Бетсъ, но настоялъ чтобы гробница была отворена и останки перевезены въ Кильмойль. Каррарскій мраморъ немного удивитъ ихъ, и воображаю какъ сэръ-Денисъ откроетъ глаза, когда увидитъ сельскую церковь. Онъ очень нженъ и добръ съ Мери, очень постояненъ въ своихъ намреніяхъ и памятливъ, и таетъ какъ снгъ на солнц, когда она появляется въ комнат. Ему, кажется, понравился племянникъ Джеральдъ, и уже устроено такъ что онъ получитъ отпускъ еще на мсяцъ, и они вс вмст отправятся въ Ирландію. Мистеръ Джеральдъ, повидимому, пораженъ своею прелестною кузиной, да иначе и быть не можетъ. Она будетъ полною хозяйкой въ дом, хотя есть еще другая молодая двушка, которую сэръ-Денисъ привезъ съ собой изъ Индіи и которая будетъ жить съ ними. Она, кажется, дочь стараго друга, впрочемъ, я ничего не знаю, и такъ какъ меня не удостоиваютъ довренностью, я самъ ничего не распрашиваю. Онъ поразилъ лондонскихъ стряпчихъ, они писали ему, что такъ какъ онъ, вроятно, не.поселится въ Кильмойл, посл долгаго пребыванія за границей, то они готовы принять попеченіе объ имніи. Онъ сразу напустился на нихъ. Въ отвтъ Феггу и Груббу, онъ далъ имъ столько указаній и порученій что у нихъ врно духъ захватило. Они должны ‘немедленно’ составить отчетъ о положеніи всего имнія, сдлать планы, составить счетъ доходовъ съ рентъ, доходовъ со всхъ производствъ, и вообще всхъ доходовъ, означить точно все касающееся до каждаго арендатора и вообще всхъ живущихъ въ помсть, и все должно быть готово къ его прізду, то-есть ровно черезъ три недли отъ числа его письма. Онъ намренъ, писалъ онъ имъ, жить постоянно въ Кильмойл. Охотничьи дома въ горахъ и въ Лемингтон должны быть проданы немедленно, но фамильную резиденцію въ Гросвеноръ-Стрит онъ оставляетъ, и жильцы изъ нея должны быть выпровожены какъ можно скорй. Къ письму онъ приложилъ таблицы въ индійскомъ вкус, которыя должны быть наполнены статистическими отчетами о тюрьмахъ, о сельскихъ податяхъ, о налогахъ въ пользу бдныхъ, церквей и школъ, о рыбныхъ ловляхъ, о рудникахъ, о лсахъ, ркахъ и озерахъ, о пастбищахъ, о пахотной земл, о торфяныхъ болотахъ, о протестантахъ, католикахъ, методистахъ, квакерахъ и т. д. и т. д. Феггъ пишетъ мн: ‘теперь Груббу и мн хватитъ работы на весь остатокъ нашей жизни. Это извлеченіе изъ голубыхъ книгъ, законовъ о бдныхъ и парламентскихъ бумагъ изданныхъ со временъ Союза. Да, теперь не то что было при сэръ-Гичард. Но, если я не ошибаюсь, онъ скоро убдится, что то что хорошо при управленіи Индусами и Индійцами, то не идетъ въ управленіи Ирландцами.’ Миссъ Мери кланяется вамъ и говоритъ что надется видть васъ опять въ Кильмойл, когда они возвратятся, она говорила много хорошаго о васъ сэръ-Денису, который, какъ вы знаете, иметъ какое-то предубжденіе противъ вашей фамиліи. Она хочетъ видть васъ въ мундир чтобы судить, говоритъ она, измняетъ ли человка въ глазахъ женщины мундиръ или одежда эскулапа. Бдный маіоръ Турнбулль сильно пораженъ потерей стараго друга и говоритъ что не въ силахъ теперь хать въ замокъ, хотя сэръ-Денисъ, знавшій его еще въ Индіи, настаиваетъ чтобъ онъ оставался на своей старой квартир. Что касается до меня, то я, раздлавшись съ длами сэръ-Ричарда, далъ себ маленькій отдыхъ,— боюсь что это будетъ грустный отдыхъ,— занявшись ддами Лохъ-на-Карр, насколько это будетъ возможно изъ какого-нибудь теплаго мстечка за границей, оказывая услуги тмъ кому я могу быть полезенъ, если я еще могу быть полезенъ кому-нибудь.’

Въ продолженіи длиннаго года я получалъ подобныя извстія о сэръ-Денис и о Мери Бутлеръ. Полкъ нашъ раздленъ былъ на отряды, и сначала я оставленъ былъ въ Турльс съ больными, которыхъ, отъ свирпствовавшаго тифа и отъ дйствія водки, было не мало. Потомъ меня перевели въ Клонмель, и такимъ образомъ переводили изъ одного мста въ другое, и наконецъ я очутился въ тихомъ городк Атлон. Тамъ я былъ недалеко отъ Кильмойля и Килькарры, и въ самый день моего прізда узналъ что сэръ-Дениса ожидаютъ скоро въ Кильмойль. Новость что новый владлецъ будетъ жить въ родовомъ помсть вызвала не мало толковъ въ публик. Арендаторы хотли бы знать будетъ ли онъ такъ же добръ какъ его братъ или окажется ‘тираномъ’. Немногіе сосдніе помщики были не совсмъ довольны что ихъ затмитъ такой извстный и богатый человкъ.

Отрядъ ‘Бенгальскихъ тигровъ’ соединился въ Атлон, какъ бы готовясь опять перелетть куда-нибудь, и по этому случаю маіоръ Багшо и офицеры, приглашая окружное дворянство, ‘просили оказать имъ честь’, пожаловать на обдъ.

Признаюсь откровенно, я любилъ такіе обды, несмотря на то что кухня наша трудно переваривалась, и вино было ‘лучшее какое можно было достать’, и блескъ посуды нашей давно уже не служилъ украшеніемъ переваренныхъ суповъ, недоваренной рыбы, невоображаемыхъ entres и ужасныхъ entre-mets.

Между гостями въ этотъ вечеръ были жители дальнихъ областей Кильмойля, которые знали меня и помнили моего бднаго старика-ддушку.

— Что сдлалось съ Морисомъ Прендергастомъ, спросилъ я у молодаго Кези, изъ Барнвелля.

— Говорятъ, онъ въ Соединенныхъ Штатахъ, но носятся слухи что онъ недавно былъ здсь, люди хорошо его знающіе видли его близь Кильмойля. Его бы простили, еслибъ онъ самъ захотлъ, но онъ самый упрямый бунтовщикъ. Бдная сестрица его Роза пробовала продать свой старый домъ и немногіе акры земли, но не нашлось охотниковъ купить. Говорятъ, теперь не будутъ покупать земли пока не измнятся времена, и тогда дадутъ хорошую цну.

— Слышите, Кессиди, закричалъ съ другаго конца стола лордъ Бельбрукъ,— сэръ-Денисъ пріхалъ, наконецъ, вчера въ Кильмойль. Замокъ исправили, и теперь красота миссъ Бутлеръ будетъ господствовать надъ графствомъ. Говорятъ, съ ними есть еще чертовски-хорошенькая двушка. Сэръ-Денисъ не будетъ давать баловъ, но только дружескіе обды.

— Я бы желалъ знать любитъ ли онъ травлю, сказалъ Кассиди.

— Летаетъ верхомъ какъ птица, отвчалъ лордъ Бельбрукъ.— Мой племянникъ, Джакъ, говоритъ что онъ страстный любитель всхъ забавъ и готовъ также подраться, если кому угодно.

— Если онъ будетъ держать старый кильмойльскій кларетъ и будетъ такъ же гостепріименъ какъ его братъ, бдный Дикъ, мн больше ничего и не нужно. Но говорятъ, у нихъ тамъ, въ Индіи, не пьютъ ничего кром пива.

— Ему едва ли придется пить что-нибудь кром воды, если онъ будетъ жить тмъ что ему будутъ платить его арендаторы, замтилъ Пейтонъ.

— Что вы говорите, Пейтонъ, вдь онъ набобъ. У него, говорятъ, счету нтъ рупіямъ и могурамъ, ихъ везутъ въ такихъ мшкахъ въ какіе мы кладемъ овощи и везутъ не на ослахъ, а на верблюдахъ и слонахъ, замтилъ кто-то.

— Боюсь, однако, что онъ найдетъ что Кильмойль трудне привести въ порядокъ чмъ завладть Аврипоромъ. Славное то было дло, и онъ едва самъ тогда не поплатился жизнью, сказалъ мой сосдъ, смуглый офицеръ, принадлежавшій къ полку стоявшему близь нашего.

— Разкажите намъ, пожалуста, объ аврипорскомъ дл, вдъ вы знаете, просилъ мистеръ Тренчъ.— О немъ много говорятъ въ послднее время, и какъ-то неловко встртиться съ сосдомъ совершившимъ великое дло и не знать всхъ подробностей.

— Я хорошо знаю эту исторію, только боюсь, не будетъ ли она слишкомъ длинна.

— Непремвнно разкажите, воскликнулъ лордъ Белъбрукъ.— Я не разъяснилъ себ всхъ pro и contra, хотя вдоволь наслушался объ этомъ въ парламент.

Мы сидли за виномъ, и маіоръ началъ свой разказъ, который онъ передалъ въ необыкновенно торжественномъ, поучительномъ тон. При конц разказа я едва могъ переводить духъ, безотчетный ужасъ овладлъ мной, опять какія-то сомннія выступили изъ мрака прошлаго, неопредленная, но ужасная тревога оледенила кровь.

XIII. Королева Аврипорская.

‘Раджа Аврипорскій, началъ маіоръ Гарнессъ,— былъ послднимъ въ своемъ род,— въ род который былъ уже древнимъ въ т дни когда Вильгельмъ и Гарольдъ клялись въ дружб въ Нормандіи, и былъ извстенъ въ Индіи еще въ то время когда Александръ увелъ изъ этой страны своихъ желзныхъ воиновъ на родину, которой ему никогда не суждено было видть. Раджа былъ человкъ изнженный, любившій удовольствія, поэзію, музыку, духи, цвты. Ни одинъ джентльменъ вашего времени не могъ бы равняться съ нимъ по беззаботности, ни одинъ такъ безумно не расточалъ своего состоянія и не заботился такъ мало о благосостояніи своихъ подданныхъ, какъ раджа Аврипорскій, а если таковой существуетъ, то счастіе что близь него нтъ мистера Десмонда чтобы судить и наказать его за распущенность. Дальше, джентльмены! Когда юный раджа былъ вызванъ изъ гарема на тронъ, въ стран возникли волненія: буйные вельможи поднялись войной противъ раджи и другъ на друга, и производили буйства которыя, мы вс были согласны въ этомъ, угрожали опасностью нарушить миръ смежной англійской территоріи. Аврипоръ былъ богатый штатъ давно уже привлекавшій вниманіе Компаніи.

‘Въ Аврипоръ посланъ былъ офицеръ чтобы предупредить раджу что видъ такихъ безпорядковъ огорчаетъ Компанію. Раджа, скрываясь отъ вражескихъ выстрловъ, покинулъ свои охотничьи дачи и заперся въ стнахъ города. Онъ спрашивалъ всхъ что ему длать. Нашлись люди которые уврили его что враги его поддерживаются общаніями помощи, а можетъ быть и дйствительною помощью деньгами и людьми, со стороны державы которая теперь предлагаетъ ему безопасность, если онъ согласится подписать трактатъ. Трактатъ былъ подписанъ, и отрядъ британскихъ солдатъ и сипаевъ перешелъ границу и съ огнемъ и мечомъ прошелъ по стран. Губернаторомъ въ Аврипоръ назначенъ былъ мистеръ Десмондъ, и страна скоро почувствовала тяжесть его власти. Но интриги во дворц и возмущенія не прекращались. Доходовъ не могли собрать, буйные владльцы не хотли платить податей. За Аврипоромъ накоплялись недоимки, и каждый годъ увеличивался долгъ. Раджа пробовалъ избавиться отъ увщаній губернатора, запершись въ своемъ гарем, но, какъ вы можете догадаться, это не помогло ему.

‘Считаю долгомъ увдомить ваше высочество (писалъ мистеръ Десмондъ), что если тяжкіе проступки нарушающіе миръ не прекратятся, и если неисполненіе обязательствъ вашего высочества будетъ продолжаться, то правительство мое принуждено будетъ силой требовать исполненія условій трактата который ваше высочество торжественно заключили съ нами.’

‘Прокламаціи, объявлявшія о прекращеніи власти раджи, были уже напечатаны, способъ вступить во владніе ршенъ, планы, по которымъ новое правительство размежуетъ землю, были уже готовы, корпуса инфантеріи, кавалеріи и артиллеріи стояли на границахъ.

‘Но вдругъ неожиданно войску велно было удалиться. Длинный конвой нагруженный золотомъ и серебромъ отправленъ былъ изъ резиденціи въ сокровищницу Компаніи, въ Агру. Раджа распустилъ свое министерство, музыкантовъ и танцовщицъ, и наполовину сократилъ свиту. Заслуженные слуги его отца посланы были въ самыя неспокойныя области смнить его собственныхъ фаворитовъ. Десмондъ только улыбался, слушая вс эти новости.

‘— А кто, скажите, причиной всего этого? спрашивалъ онъ нашего встовщика.— Долго ли это продлится?

‘— Говорятъ, милордъ, что женщина. Если это правда, то власть ея будетъ недолговчне распустившагося цвтка.

‘Но мы ошиблись, это продолжалось доле чмъ мы ожидали, и Десмондъ почувствовалъ что ударъ нанесенъ его репутаціи какъ въ Калькутт, такъ и въ Леденгаль-Стрит. Онъ скоро получилъ конфиденціальное посланіе слдующаго содержанія:

‘Мры, которыя вы считали необходимыми для подкрпленія трактата съ его высочествомъ раджей Аврипора, повлекли за собой издержку 270.000 рупій. Совтъ не можетъ не выразить своего сожалнія что ошибка, происшедшая отъ необдуманной поспшности, повела за собой такія тяжелыя, незаконныя издержки.’

‘Десмондъ молчалъ, а Аврипоръ продолжалъ барахтаться и увертываться отъ него, какъ раненая птичка спасающаяся отъ боа. Пронесся слухъ что раджа хочетъ короновать одну изъ своихъ фаворитокъ. Кто она? спрашивали мы.

‘— Чудо свта, богиня, а не женщина, прекрасная какъ снга Девангири, у ней золотые волосы, голубые глаза, а кожа ея бла какъ алебастръ.

‘Чрезъ нсколько времени объявлено было что у его высочества родился ребенокъ, потомъ вдругъ пронесся слухъ что раджа боленъ, и наконецъ объявили что онъ умеръ.

‘На другой день, съ восходомъ солнца народъ читалъ на стнахъ краткія, но суровыя прокламаціи: ‘Такъ какъ раджа Аврипора скончался не оставивъ посл себя завщанія, наслдника или преемника, то владнія его, въ силу трактата, переходятъ къ Остъ-Индской Компаніи.’

‘Пламя погребальныхъ факеловъ озаряло еще краснымъ пламенемъ небеса, когда мистеръ Десмондъ отправился во дворецъ, окруженный свитою и конвоемъ. Горожане пришли въ волненіе, и поспшивъ къ воротамъ города, поражены были блескомъ артиллеріи и штыковъ. Фрезеръ, командовавшій Аврипорскимъ участкомъ, выстроилъ войско предъ фасадомъ дворца. Кавалерія составляла флангъ и прикрывала артиллерію. Внутри дворца, походившаго скорй на маленькое предмстіе чмъ на дворецъ, все пришло въ смятеніе, обитатели волновались какъ муравейникъ.

‘— Что же будетъ съ королевой? Что будетъ съ младенцемъ его высочества? спросилъ старый слуга, принесшій губернатору письмо изъ дворца, которое тотъ прочелъ молча.

‘Его превосходительство посмотрлъ на посланнаго, выпустилъ облако дыма отъ сигары и потомъ сказалъ:

‘— Нтъ никакой королевы, и вы это знаете, у раджи не было никакого ребенка, и это вы тоже знаете.

‘Старикъ попробовалъ сказать еще что-то, но не могъ, молча поклонился и ушелъ.

‘— Теперь, Фрезеръ, сказалъ его превосходительство,— приступите къ исполненію вашихъ обязанностей.

‘Мистеръ Десмондъ въхалъ на дворъ, гд въ ужас толпились приближенные раджи, и сошелъ съ лошади. Онъ слъ на тронъ раджи, и къ нему приведены были музыканты, танцовщицы и толпа королевскаго семейства. Когда они поочередно преклонялись предъ нимъ, онъ только махалъ рукой и говорилъ: ‘ступай!’ Глаза его обращены были на высокую лстницу. Наконецъ явился Фрезеръ, большими шагами прошелъ залъ и доложилъ:

‘— Королева въ гарем, сэръ, и отказывается придти сюда. Я боюсь заставить выломать дверь, потому что не ручаюсь за своихъ людей: они ужасно озлоблены.

‘— Идите назадъ къ королев, какъ вы ее называете, Фрезеръ, и скажите ей, что если у ней есть доказательства что она жена покойнаго раджи и что ея ребенокъ его сынъ, то мы откажемся отъ всего и постараемся исправить то что сдлали. А если она не выйдетъ, я поручу лейтенанту Гарнессу выломать дверь.

‘Фрезеръ хотлъ что-то сказать, но Десмондъ такъ взглянулъ на него что онъ молча удалился. Не прошло нсколькихъ минутъ какъ онъ уже возвратился съ своими людьми, сопровождая паланкинъ съ занавсками изъ золотой парчи. Паланкинъ былъ богато украшенъ драгоцнными камнями, и изъ конусообразной вершины, осыпанной изумрудами и жемчугомъ, торчалъ пучокъ павлиньихъ перьевъ. Его несли четверо слугъ въ ливреяхъ покойнаго раджи, по сторонамъ шла толпа женщинъ подъ покрывалами, нарушая мертвую тишину звономъ своихъ украшеній. Старикъ въ зеленомъ съ золотомъ мундир, съ жезломъ въ рукахъ, сопровождалъ паланкинъ. Когда носильщики приблизились къ трону на которомъ сидлъ губернаторъ, они поставили паланкинъ на полъ, поклонились въ землю и удалились.

‘— Королева прибыла, ваше превосходительство, сказалъ Фрезеръ.— Ея высочество со своимъ младенцемъ сидитъ въ паланкин.

‘— Пусть покажется женщина называющая себя королевой и покажетъ своего ребенка, сказалъ губернаторъ на индостанскомъ нарчіи.

‘Съ минуту длилось молчаніе, потомъ за занавской послышался тихій шелестъ и, наконецъ, полный, звучный голосъ пронесся по залу.

‘— Королева Аврипорская слышитъ слова саиба губернатора. Она знаетъ что онъ не оскорбитъ женщину и королеву, не заставитъ ее открыть лицо свое предъ народомъ. Во имя всего святаго она протестуетъ противъ его дйствій. Она прибгнетъ къ его начальству, въ полной увренности что оно исправитъ несправедливость причиненную его врнйшимъ друзьямъ и союзникамъ.

‘— Я по повелнію моего начальства, Компаніи, требую ея законной территоріи. Повторяю вамъ, женщина, вы не королева, и ребенокъ вашъ не наслдникъ раджи.

‘Молчаніе, и потомъ голосъ изъ паланкина заговорилъ опять.

‘— Доказательства правды того что я говорю ясны какъ день. Пусть губернаторъ посмотритъ и судитъ.

‘Старикъ вынулъ свитокъ бумагъ и понесъ его къ трону, но остановился при словахъ губернатора.

‘— Не нужно! Я знаю какія приготовлены бумаги и какія свидтели подкуплены. У меня есть доказательства, слышите, женщина, доказательства неопровержимыя, что покойный раджа уже два года былъ какъ мертвый, безъ чувствъ и разсудка и не могъ жениться. Что же касается до ребенка, то доказательства что это не его ребенокъ у васъ въ паланкин и въ вашихъ рукахъ. Покажите ребенка, и вс увидятъ что это правда.

‘Губернаторъ наклонился впередъ и ждалъ. Подавленный вздохъ послышался за занавской, потомъ жалобный крикъ пробужденпаго ребенка, и голосъ произнесъ:

‘— Возьми и суди!

‘При этихъ словахъ одна изъ женщинъ приблизилась къ паланкину и приняла ребенка. Онъ былъ одтъ въ тоненькую рубашечку, и смуглыя ручки и ножки его оставались обнаженными. Губернаторъ оглянулъ ребенка который, испугавшись окружавшихъ его незнакомыхъ людей, плакалъ и барахтался на рукахъ кормилицы: губернаторъ улыбался

‘— Отлично устроено, необыкновенно хорошо. Теперь посмотримъ мать!

‘И, сказавъ это, онъ соскочилъ съ трона, бросился къ паланкину, отдернулъ занавсъ, и обратясь къ толп, сказалъ:

‘— Смотрите. Вотъ кто называетъ себя матерью наслдника раджи.

‘Тщетно стараясь одною рукой задернуть занавсъ, другою удержать покрывало на лиц и груди, предстала намъ женщина удивительной красоты. Намъ всмъ она показалась Европейкой. Золотые волосы тяжело спускались по плечамъ, щеки пылали гнвомъ и стыдомъ, а глаза, полные ярости, оживляли ее лицо. Руки покрытыя браслетами и шея отягченная изумрудами и брилліантами были круглы и красивы, а движенія ея, когда она старалась удержать занавсъ, и страстные крики напоминали раненую тигрицу.

‘— Стыдись, безчестный, оскорблять меня такъ! воскликнула она.— Неужели между всми вами нтъ ни одного мущины чтобы пришибить его? О, еслибъ я взглядомъ могла сжечь тебя на этомъ мст!

‘Занавсъ былъ задернутъ, и мы услышали отчаянный крикъ и рыданія королевы.

‘Обернувшись къ женщин, державшей плакавшаго ребенка, губернаторъ сказалъ:

‘— Отдай ребенка той кому онъ принадлежитъ. Вы же, подданные ея, удалите эту женщину. Пусть она возьметъ съ собой свое неправильно нажитое золото, но я не позволю ей обманывать васъ. Знайте вс вы, слышащіе меня, эта женщина, называющая себя королевой Аврипорской, три года тому назадъ пришла въ гаремъ раджи и своими чарами, какъ вы бы сказали, околдовала его. Она, потакая его презрнному разврату, разстроила его умственныя способности и тло, чтобъ этимъ достигнуть своихъ преступныхъ цлей которыя я сейчасъ обнаружилъ предъ вами.

‘Аврипорское дло послужило темой рчей въ верхней палат лорда Слаттерстона, въ нижней мистера Страдльса, и вс юристы долго толковали о немъ. Мистера Десмонда укоряли пародіями на рчи Бурке и Шеридана проливъ Варренъ-Бастингса, но какъ бы то ни было, Аврипоръ былъ окончательно присоединенъ, и Десмондъ честно и мудро правилъ имъ изъ дворца раджи, а чаще изъ своей, боле уютной резиденціи. Онъ усмирялъ возмущенія, воевалъ и побждалъ, и присоединилъ еще нсколько участковъ. Были у него враги и соперники, но онъ твердо сидлъ на своемъ мст, какъ одинъ изъ боговъ народа, дрожавшаго при его имени.

‘Теперь я приступаю ко второй части моего повствованія и разкажу вамъ странный случай.

‘Это случилось въ іюньскую ночь, ночь послдовавшую за нестерпимо жаркимъ днемъ. Порывы втра, удушливые и горячіе, казалось, вырывались изъ какого-нибудь горнила. Спальня губернатора выходила на веранду. Часовой ходилъ внизу взадъ и впередъ по дорожк сада, а другой стоялъ на веранд возл самаго окна. Вдругъ, Богъ знаетъ отчего, губернаторъ проснулся, и во-время проснулся: возл его постели стоялъ человкъ укутанный въ черное. Онъ не усплъ произнесть слова, какъ пистолетный выстрлъ почти въ упоръ опалилъ ему лицо. Но онъ, сильный, ловкій и безстрашный, мгновенно вскочилъ на ноги, схватилъ убійцу, и вырвалъ у него изъ рукъ кинжалъ. Въ слдующую минуту онъ сильнымъ ударомъ поваленъ былъ на землю, но выстрлъ разбудилъ домъ, и убійцы скрылись. Ихъ тотчасъ же пустились догонять, губернаторъ самъ предводительствовалъ поисками, но никого не поймали. Слды двухъ человкъ, изъ которыхъ у одного были очень маленькія ноги, остались на дорожк сада, но потомъ терялись въ трав. Страшная буря остановила поиски, и мы возвратились ни съ чмъ.

‘— Хотя это покажется странно, Фрезеръ, сказалъ губернаторъ, когда мы собрались въ его комнат,— но я готовъ поклясться что я держалъ въ рукахъ женщину, когда меня ударили. Однако не говорите объ этомъ до времени. Кстати, разсмотримъ кинжалъ который я отнялъ.

‘Кинжалъ лежалъ на стол: острый клинокъ и рукоятка изъ моржовой кости, отдланная въ золото. Фрезеръ взялъ его, и мы вс съ любопытствомъ его разсматривали.

‘— Это кашмирскій кинжалъ, сказалъ онъ:— ваше превосходительство, дйствительно, спаслись непонятнымъ образомъ. Смотрите, желобокъ наполненъ свжимъ, зеленымъ ядомъ, царапина могла бы убить васъ.

‘— Жизнь моя въ рукахъ Создателя, Фрезеръ, и еслибъ Ему угодно было чтобъ я сегодня умеръ отъ руки убійцы, я бы сказалъ: да исполнится Его святая воля.

‘Можете вообразивъ какое волненіе произвело это происшествіе во всемъ округ, хотя самъ губернаторъ оставался совершенно покоенъ. По повелнію правительства произведено было строгое слдствіе. Вс находившіеся близко отъ мста происшествія были опрошены, но ничего не было открыто къ объясненію этого страшнаго дла. Сторожъ показалъ что когда онъ ходилъ, прислушиваясь къ отдаленному грому, онъ вдругъ услыхалъ выстрлъ въ комнат губернатора. Заглянувъ туда, онъ увидлъ что какой-то медвдь боролся съ губернаторомъ. Въ слдующую минуту, когда онъ побжалъ къ нему на помощь, какой-то зврь, похожій на тигра, съ крыльями и огненными глазами, пролетлъ мимо него, чуть его не убилъ и скрылся въ саду. Боле этого онъ ничего не могъ разказать. Другой сторожъ говорилъ, что находясь на часахъ подъ верандой, онъ услыхалъ выстрлъ въ дом и громкіе крики. Онъ побжалъ туда, вдругъ изъ дому въ садъ выбжало нсколько человкъ. Въ одного изъ нихъ онъ выстрлилъ, другаго ударилъ ружьемъ, но все напрасно, они убжали. Онъ преслдовалъ ихъ, но они скрылись среди зданій.

‘Боле этого никто ничего не зналъ, и для всхъ осталось загадкой, какъ убійцы могли войти въ домъ окруженный высокими стнами и охраняемый часовыми. Конечно, вс подозрвали что королева знаетъ кое-что объ этомъ дл, такъ какъ она поклялась отмстить Десмонду. Тогда по городу ходили странные слухи. Говорили что Фрезеръ, офицеръ Компаніи, о которомъ я упоминалъ, командовавшій въ то время полками туземцевъ, былъ за нсколько времени до смерти раджи въ короткихъ отношеніяхъ съ этою женщиной, и все зналъ о ней, что слуги его долго скрывали ее и посл присоединенія Аврипора. Какъ бы то ни было, только дружба существовавшая прежде между Фрезеромъ и Десмондомъ остыла, и наконецъ Фрезеръ переведенъ былъ въ другой участокъ, но тамъ онъ, какъ и везд, запутался въ долгахъ. Когда жена его была еще жива, въ дом у него много зла творила какая-то туземка, и утверждали что это была та самая женщина которая потомъ сдлалась королевой Аврипорской, другіе же, какъ и мистеръ Десмондъ, были того мннія что королева — европейская искательница приключеній, но истины мы никогда не могли узнать.

‘Десмондъ не хотлъ изслдовать дло до конца, и было замчено, что посл удаленія Фрезера онъ ослабилъ многія предосторожности, которыя повело за собой ночное происшествіе. Но явной ссоры между ними никогда не было, и наконецъ мистеръ Десмондъ принялъ горячее участіе въ маленькой дочери мистера Фрезера, удивительно красивомъ ребенк, что всхъ удивляло, потому что жена Фрезера была некрасива. Общій интересъ къ двочк, который возбужденъ былъ ея красотой, увеличивался еще тмъ обстоятельствомъ, что мистрисъ Фрезеръ не могла видть ребенка и говорила что это не ея ребенокъ, а что онъ подмненъ кормилицей, и въ этомъ убжденіи несчастная женщина умерла.’

— А гд теперь этотъ Фрезеръ, спросилъ лордъ Бельбрукъ.

— Все еще на служб Компаніи. Не помните ли вы происшествія въ Дублин съ полковникомъ Фрезеромъ, котораго едва не убили при выход изъ игорнаго дома? Это тотъ самый. Онъ потомъ возвратился въ Индію, говорятъ, совсмъ проигравшись, и моя сестра, которая хорошо знала бдную мистрисъ Фрезеръ, пишетъ мн что сэръ-Денисъ взялъ молодую двушку, дочь его, съ собой въ Англію, хотя онъ и не долюбливаетъ отца ея.

— И никогда не могли обличить эту женщину? Это очень странно въ такой стран какъ Индія, гд деньги длаютъ все. Боже мой, мистеръ Бреди, вы совсмъ больны. Что съ вами?

Пробормотавъ что-то о духот комнатъ, я всталъ изъ-за стола, извинился предъ президентомъ обда головокруженіемъ и нездоровьемъ, и шатаясь вышелъ изъ комнаты.

— Бдный, прошепталъ мистеръ Коссей маіору, когда я выходилъ. Онъ лишился отца въ Индіи, а мать его утонула, возвращаясь съ нимъ изъ Калькутты. Не мудрено что его разстраиваютъ разказы о тхъ мстахъ.

Ночной воздухъ освжилъ мои пылавшія щеки, но я чувствовалъ какъ кровь раскаленнымъ свинцомъ текла по жиламъ. Куда бы я ни пошелъ, что бы ни длалъ, днемъ и ночью, эта женщина стояла предо мной. И эта женщина моя мать! Неужели у меня въ жилахъ есть хоть капля ея крови? Нтъ, лучше умереть чмъ жить и сдлаться такимъ, какимъ по природ долженъ быть ея сынъ. Когда, о Боже мой, когда же конецъ такому мученію! Каждый годъ прибавляетъ новую причину къ ужасу и отвращенію которые я чувствую къ этой женщин. Ненависть или такой страхъ который равняется ненависти, замнили въ сердц моемъ нжность и безпредльную любовь которыя я чувствовалъ къ ней когда-то. Чего недостаетъ еще чтобъ обезобразить образъ который я боготворилъ въ дтств. Тщетно я старался отогнать незваныя мысли. Разказъ маіора я слушалъ съ затаеннымъ ужасомъ, одно слово казалось мн страшнй другаго. Что для всхъ было интереснымъ разказомъ о человк возбуждавшемъ ихъ любопытство, то мн казалось страшнымъ откровеніемъ, бездной отчаянія. Слезы текли изъ горячихъ глазъ моихъ, но не облегчали меня. Мной овладла увренность что женщина, сообщница Фрезера, была та самая которая испортила жизнь моего отца, омрачила послдніе годы жизни моего ддушки, которая такъ искусно и съ такимъ кошачьимъ проворствомъ воспользовалась внезапнымъ несчастнымъ случаемъ чтобъ избавиться отъ сына и предаться своей преступной страсти или капризу, и которую теперь сынъ ея въ судилищ своего сердца обвиняетъ въ страшныхъ преступленіяхъ. Потому что посл страшной борьбы очевидной истины съ моимъ природнымъ отвращеніемъ поврить ей, я наконецъ убдился что королева Аврипорская, погубившая жалкаго раджу и ускорившая его смерть, женщина приложившая пистолетъ къ голов спящаго Десмонда, злой геній моей жизни, была не кто иная какъ блестящая, безсердечная двушка, обольстившая моего отца, доведшая до сумашествія своего мужа, покинувшая своего ребенка, женщина, которая наконецъ добровольно пошла искать счастія въ низкихъ интригахъ гарема. Дальнйшій разказъ покажетъ на сколько мои догадки справедливы.

XIV. Ласковый пріемъ въ Кильмойл.

Въ чудный майскій день, боле чмъ годъ спустя посл нашего прибытія въ Ирландію, приближающійся трескъ нашихъ барабановъ возбудилъ въ город Кильмойл необыкновенную дятельность.

— Армія идетъ! Солдаты! Побжимъ, ребята! Ура!

И все населеніе, бросивъ занятія, побжало къ мосту полюбоваться зрлищемъ, которое для низшихъ классовъ всякаго народа иметъ какую-то привлекательность, а для ирландской толпы ршительно неодолимую. День былъ ярморочный. Толпы народа бжали по длинной улиц, оканчивавшейся грязными лачугами, едва возвышавшимися надъ обширнымъ пространствомъ грязи, съ дерзкою претензіей на крыши и двери. Сквозь шумъ толпы торговцевъ и покупателей, и надорванныхъ голосовъ уличныхъ пвцовъ, слышалось хрюканье свиней, пронзительные крики гусей, мычаніе телятъ и пискливыя заклинанія нищихъ и калкъ. Телги крестьянъ, нагруженныя мукой и масломъ, женщины и дти составлявшія группы или выстраивавшіяся по сторонамъ каменистаго прохода, называвшагося мостовой, тснили бжавшую толпу въ узкой улиц. Общій видъ картины производилъ впечатлніе, будто кочующее племя, отправляясь въ невдомую страну, случайно проходитъ городомъ. И дйствительно, многіе изъ этихъ людей могли бы отправиться какъ были хоть на край свта, не оставивъ за собою никакого имущества. Среди площади стояли балаганы и лотки кочующихъ пирожниковъ, продавцевъ миткаля, плохихъ лубочныхъ картинокъ, всякаго мелочнаго товара, платья и дешевыхъ украшеній, осадка мелочной торговли всего свта, находящаго сбытъ въ Ирландіи. Солнце, отражаясь отъ оконныхъ стеколъ, озаряло гордую громаду гранита — зданіе подобное замку, окруженное высокими стнами. Это былъ дйствительно ‘замокъ безпечности’, въ которомъ сотни ропщущихъ и лнивыхъ пролетаріевъ, отдлившись отъ тысячей жалкихъ бдняковъ, искали убжища отъ голодной смерти и нищеты. Ниже, на берегу рки, окружевная еще боле высокими стнами, и съ башнями, стояла въ своемъ прочномъ великолпіи тюрьма графства. Ближе къ мосту, на дорог, помщался высокій, блый полицейскій домъ, представляя своею правильною, удобною постройкой рзкій контрастъ съ лачугами окружавшаго его грязнаго предмстья. Надъ вершинами деревъ, оснявшихъ берега Карры, виднлись трубы Кильмойльскаго замка. Два или три загородные дома, съ меньшими претензіями, прятались каждый въ своей рощ, по склонамъ холмовъ опоясывавшихъ топкое торфяное болото. Сердце мое забилось, когда я разглядлъ рощу скрывавшую Лохъ-на-Карр отъ моихъ жадныхъ глазъ.

Въ облакахъ пыли подвигалась по дорог наша колонна пхоты, подъ предводительствомъ верховыхъ офицеровъ, однимъ изъ которыхъ былъ я, Теренсъ Бреди, въ сопровожденіи барабанщиковъ и трубачей, барабанившихъ и трубившихъ самымъ неистовымъ образомъ. Штыки сверкавшіе на солнц, красные мундиры колыхавшіеся среди облаковъ пыли, блескъ оружія, все это очень правилось зрителямъ, по не доставляло никакого удовольствія намъ, бднымъ, замученнымъ жаромъ и жаждой воинамъ, рано утромъ вышедшимъ изъ Атлона. Старые солдаты, побывавшіе въ Индіи, и молодые, только-что поступившіе въ полкъ, были не въ веселомъ расположеніи духа, когда переходили мостъ, куда сбжалось все населеніе Кильмойля поглазть на нихъ.

— Право, это хуже Фуцципора, гд только и было что пыль, мечети да обезьяны, сказалъ одинъ.

— Ужь на что хуже нашего послдняго постоя въ Балтинапог, а теперь сейчасъ же съ радостью возвратился бы туда.

— Мурфи, что же ты не покажешь мызы своего отца!

— Вонъ она, Джакъ, тамъ, за церковью, въ рощ. Говорятъ, сэръ-Денисъ хочетъ насъ выгнать оттуда.

— Только одну порядочную двушку видлъ я во всей толп, такого множества толстоногихъ вдьмъ я не видалъ съ тхъ поръ какъ мы разстались съ готтентотскими Венерами.

Трескъ барабановъ и толпа провожали насъ до воротъ полуразрушенныхъ казармъ, подновленныхъ для пріема новыхъ постителей. Тутъ маіоръ Багшо, остановивъ свою лошадь, далъ приказаніе удалить толпу, которая охотно проводила бы солдатъ на новыя квартиры, и сразу лишился своей популярности. Солдаты выстроились на площади, и маіоръ Багшо и я слзли съ лошадей. Маіоръ Багшо началъ обходить ряды съ видомъ человка на которомъ лежитъ тяжелая обязанность найти въ чемъ-нибудь упущеніе и который не находитъ къ чему придраться. Нельзя сказать чтобы маіоръ былъ вздорный или злой человкъ, онъ былъ одинъ изъ тхъ ретивыхъ офицеровъ которые не понимаютъ что они могутъ исполнить свою обязанность не выказывая своей власти на каждомъ шагу. Они твердо знаютъ уставъ, но не хотятъ знать натуры человческой, въ глазахъ ихъ составляетъ преступленіе уже то если человкъ сдлаетъ шагъ не получивъ на то особаго разршенія, или сдлаетъ боле или мене того что ему приказано.

— Капитанъ Севеджъ, сказалъ наконецъ маіоръ,— въ рот было слишкомъ много разговоровъ при вход въ городъ.

Капитанъ Севеджъ былъ центуріонъ, выслужившійся изъ простыхъ солдатъ и терпливо переносившій вс тягости своего труднаго повышенія, живя надеждой что если кому изъ полка суждено скоро умереть, то жребій падетъ на какого-нибудь маіора, не потому чтобъ онъ особенно не любилъ маіоровъ, а потому что самъ мтилъ въ маіоры, чтобы потомъ отправиться на покой. Онъ выслушалъ выговоръ вытянувъ руки по швамъ, какъ бы опять превратясь въ рядоваго, потомъ закричалъ на своего сержанта который въ свою очередь грозно взглянулъ на солдатъ, направляя стрлы своихъ взглядовъ прямо въ задніе ряды. Офицеры Вильмотъ и Нашъ переглянулись, какъ бы желая сказать другъ другу: вдь это просто отъ нечего длать старый Багшо накинулся на стараго Севеджа. Маіоръ подошелъ ко второму ряду, и поровнявшись со вторымъ солдатомъ, вдругъ замтно вздрогнулъ, остановился, и грозно указывая на него пальцемъ, воскликнулъ:

— Капитанъ Десмондъ, что такое съ этимъ человкомъ?

Офицеръ, къ которому маіоръ обратился, съ любопытствомъ поднялъ глаза и началъ внимательно разсматривать солдата. Это былъ худой, мускулистый, загорлый солдатъ, съ жесткими черными волосами и густыми баками. Онъ стоялъ прямо, и не только руки его, но даже пальцы были на указанныхъ мстахъ, онъ глядлъ на устремленный палецъ маіора, представляя собой образецъ исправнаго солдата, такъ что, казалось, невозможно было въ чемъ-нибудь укорить его.

— Что вы видите въ этомъ человк, маіоръ Вагшо, говорилъ капитанъ Десмондъ:— право, я въ немъ ничего особеннаго не замчаю.

— Ничего особеннаго, сэръ! Боже мой! съ упрекомъ и волненіемъ восклицалъ маіоръ.— Прошу васъ, капитанъ, взгляните на это!

Сдлавъ шагъ къ обвиненному, маіоръ указалъ пальцемъ на его шею, прямо на то мсто гд находился крючокъ воротника, который дйствительно былъ разстегнутъ, и привычный глазъ могъ сейчасъ замтить что галстукъ былъ нсколько распущенъ, такъ что часть загорлой шеи солдата оставалась обнаженною. Медленно повернувшись, со взглядомъ ясно выражавшимъ мнніе его о поступк солдата, маіоръ торжественно повторилъ:

— Прошу васъ обратить вниманіе вотъ на это, капитанъ Десмондъ, сюда взгляните.

— Да, сэръ, теперь я вижу. У него былъ солнечный ударъ въ Индіи, его, вроятно, стсняетъ галстухъ. Впрочемъ, утромъ, когда я осматривалъ роту, все было въ порядк. Я разслдую это дло.

Маіоръ пошелъ дальше. Онъ былъ такъ счастливъ, обличивъ преступное нерадніе, что не обратилъ вниманія на боле серіозные безпорядки. Наконецъ окончилась торжественная церемонія, и солдаты отправились на новыя квартиры. Несмотря на то что за вс поврежденія было строго взыскано съ прежнихъ постояльцевъ, и каждый гвоздь былъ оплаченъ, квартиры назначенныя офицерамъ, капитанамъ и рядовымъ были далеко не великолпны и не удобны. Голыя стны, грязныя двери, полы безъ половиковъ и ржавыя ршетки производили впечатлніе такой пустоты, которая знакома только степному Арабу и британскому офицеру.

Мы занимались уборкой своихъ комнатъ, разстановкой кроватей, стульевъ и чемодановъ и развшиваньемъ любимыхъ портретовъ, какъ вдругъ стукъ экипажа привлекъ многія головы къ окнамъ. Солдаты, въ комнат надъ моею, въ рубашкахъ и съ трубками въ зубахъ, разглядывали экппажъ остановившійся у моего окна.

— Не правда ли какая красавица, та высокая, черноволосая?!

— Молчите, вдь они могутъ слышать. Это сэръ-Денисъ съ ними, я знаю его, онъ дядя капитана. Я вамъ показывалъ его замокъ возл церкви, а это его племянница, миссъ Бутлеръ, другой же я прежде никогда не видывалъ.

— А ей Богу, и другая недурна, какіе чудные волосы, и какая она веселая. Глядите, он смотрятъ! Отойдите! Вонъ капитанъ идетъ.

Мое сердце сильно билось. Что мн длать? Выбжать встртить желанныхъ гостей? Я не могу. Подойти къ окну? Не могу. Украдкой взглянуть на моего милаго друга? Тоже не могу, не смю. Въ самомъ дл, я былъ въ ложномъ, въ неестественномъ положеніи. Комната моя была въ нижнемъ этаж, а на окнахъ не было сторъ, такъ что всякій, немного приподнявшись, могъ видть всю комнату, за исключеніемъ маленькаго угла за окномъ. По несчастію, я предъ тмъ веллъ принесть себ ушатъ воды и въ углу, гд слуга мой подстелилъ клеенку, наслаждался купаньемъ въ холодной вод Карры, посл жаркаго и пыльнаго путешествія. Услыхавъ стукъ колесъ, я хотлъ перебжать въ другой уголъ комнаты, къ двери, гд лежала моя одежда, но вдругъ, къ моему ужасу, предъ окномъ показались дв женскія шляпки, кучеръ сидящій на высокихъ козлахъ, и лошади, которыя могли бы достать меня мордамгя, еслибы просунули шею въ окно. Пока я сидлъ въ углу за ушатомъ, я былъ въ безопасности, но сдлай я шагъ, я очутился бы предъ глазами сидвшихъ въ экипаж. Ужасно непріятное, комическое положеніе! Мн приходило въ голову бросить мокрымъ полотенцемъ въ голову кучеру, или брызнуть водой въ глаза лошадямъ, но ни одной изъ этихъ мыслей я не привелъ въ исполненіе, да и теперь не могу придумать какимъ способомъ могъ я выйти изъ подобнаго положенія. Я видлъ шляпу сэръ-Дениса и перья и ленты женскихъ шляпокъ, я слышалъ разговоръ ихъ отъ слова до слова, и слышалъ какъ капитанъ Десмондъ подошелъ къ экипажу.

— Когда вы убдите Мери въ сил вашей руки, восклицаетъ сэр-Десмондъ,— надюсь, вы и мн позволите засвидтельствовать вамъ мое почтеніе.

— Дорогой дядюшка, вы — preux-chevalier, не осудите меня что я поспшилъ засвидтельствовать почтеніе моей прекрасной кузин.

(Джеральдъ Десмондъ, однако, ужасный втренникъ.)

Они подали другъ другу руки, я могъ видть какъ головы ихъ наклонились. Опять голосъ капитана Десмонда.

— Да и вы, дядюшка, честное слово, вы моложе чмъ когда-нибудь.

— Право? Впрочемъ это неудивительно, если вы меня видите отраженнымъ въ лиц на которое смотрите.— Мери, душа моя, вы забыли представить вашего родственника, Джеральда, своей подруг.

— Капитанъ Десмондъ такъ взволнованъ, дядюшка, я жду чтобъ онъ успокоился, возразила Мери.— Cousin, позвольте рекомендовать васъ миссъ Мабели Фрезеръ, которую мы по дружб зовемъ Мебъ. До этого вамъ еще далеко.

Капитанъ Десмондъ, я увренъ, поклонился и затмъ сказалъ:

— Я въ восхищеніи что имю счастіе говорить съ миссъ Фрезеръ.

— А теперь, Джеральдъ, я желаю познакомиться съ вашимъ начальникомъ и со всми офицерами, и вы должны привесть ихъ сегодня къ намъ обдать. А вы, Джеральдъ, прідете къ намъ погостить, если вамъ будетъ можно. Мы попробуемъ какъ-нибудь составить танцы. Что за человкъ вашъ маіоръ? Хорошо ли уживаетесь вы съ товарищами?

— Не дурно, дядюшка, у насъ вообще кружокъ офицеровъ порядочный. Багшо, маіоръ, старый надутый медвдь, но добрый солдатъ, Севеджъ, старшій капитанъ, замтьте что я говорю, кузина, и не пренебрегайте молодыми привязанностями, кончаетъ уже пятый десятокъ, и мистрисъ Севеджъ приближается сюда съ багажнымъ поздомъ. Гаркуръ, сынъ Бранди Гаркура, котораго вы знали въ Индіи — славный малый. То же самое скажу о Потс. Что касается до остальныхъ, то одни изъ нихъ веселые малые, другіе умны, а нкоторые ни то, ни другое. Есть брюнеты, блондины, высокіе и низкіе, толстые и тонкіе. Они вс явятся на смотръ къ кузин Мери, миссъ Фрезеръ и двицамъ изъ Лейтрима, и тогда вы можете судить сами.

— А гд Теренсъ? Гд мой старый другъ, товарищъ моего дтства,— Теренсъ Бреди? спросилъ ангельскій голосокъ. (О, Терри, Терри, не брызгай водой.) — Я такъ жду увидать его опять-между нами! (Благослови тебя Богъ, Мери, дорогая моя, за такія слова.) Странно, почему онъ не выходитъ къ намъ. (Боже мой! какъ же могу я выйти когда вы не даете мн одться.) А я разчитывала что онъ первый встртитъ насъ.

— А! Бреди? Нашъ докторъ! Я и самъ не понимаю какъ онъ не придетъ раскланяться, когда ему теперь нечего длать. А я совсмъ забылъ что вы съ нимъ старые друзья. Я далъ слово за стараго Багшо, но докторъ пусть самъ отвчаетъ за себя. Извините меня на минуту, я пойду отыщу маіора.

— Стойте, Джакъ! Я пойду съ вами. Двицы не будутъ сердиться что имъ придется немного подождать, когда столько глазъ любуются ими съ верху, сказалъ онъ, взглянувъ на окна, откуда выглядывало множество головъ офицеровъ. Долгъ требуетъ чтобъ я самъ представился маіору Багшо, а не вызывалъ его къ себ.

— Вы всегда и во всемъ правы, сэръ-Денисъ, отвчалъ капитанъ Десмондъ.— Пустъ дамы полюбуются теперь Нашемъ, Вильмотомъ, Эверастомъ и Бойлемъ, которые уже сами довольно наглядлись на нихъ въ послднія десять минутъ.

Сэръ-Денисъ съ племянникомъ пошли къ квартирамъ старшихъ офицеровъ. Дамы съ минуту сидли молча.

— Мебъ, почему вы такъ сжали сейчасъ мою руку? спросила Мери Бутлеръ.

— Я, Мери? Я сжала вашу руку? Когда? возражала миссъ Фрезеръ съ дрожью въ голос.— Можетъ-быть, нечаянно.

— Ваша рука дрожитъ до сихъ поръ. Что же касается до пожатія, то мн показалось тогда что это большая лапа Джеральда.

Я подслушивалъ, но что же мн было длать!

— Еслибъ это случилось когда показался Джеральдъ, я бы вообразила что онъ васъ поразилъ однимъ взглядомъ. Здоровы ли вы, Мебъ, милая моя, вы дрожите до сихъ поръ.

— Я просто взволнована, можетъ-быть оттого что эти люди все смотрятъ на насъ. Это скоро пройдетъ.

— Надюсь, что до обда пройдетъ, милая моя, ласково говорила миссъ Бутлеръ.— А теперь скажите, что вы думаете о немъ.

— О комъ, Мери?

— Какъ о комъ, Мебъ? Какая вы скучная! Точно вы не понимаете. О комъ же я могу говорить, какъ не о моемъ beau cousin?

— Да, Мери, онъ дйствительно bel et beau, блестящіе глаза, чудные волосы, удивительные зубы. Какой у него носъ, римскій или греческій?

Я не разслышалъ отвта миссъ Бутлеръ. Не знаю, знала ли миссъ Фрезеръ что я былъ близко, за нсколько шаговъ отъ нея, жась какъ прибитая собака, уткнувъ лицо въ стну и дрожащими руками отодвигая волосы отъ ушей, чтобы не проронить ни одного слова, но когда говорили обо мн и я невольно выдвинулъ голову, такъ что могъ глядть за косякъ окна, мн показалось что на мгновеніе глаза наши встртились, она вздрогнула, въ этомъ я увренъ, и изъ ихъ разговора я могъ судить какое впечатлніе произвело на нее мое внезапное появленіе. Однако, она должна же была ожидать что я приду. Я зналъ что она была въ замк, и не могъ надивиться зачмъ миссъ Фрезеръ тамъ? Гд ея отецъ? Какія роли играютъ они? Какими стями опутываютъ мою голубку? Правъ я былъ или нтъ, но я былъ сильно предубжденъ противъ миссъ Фрезеръ и подозрвалъ ее въ дурныхъ намреніяхъ. О, Боже мой, пошли мн терпнія и крпости! Мое дло наблюдать и молчать. У меня нтъ надеждъ, во я могу жить чтобы служить ей. Что он говорятъ теперь? Я ничего не слышу, потому что голосъ Мери опустился до шепота. Но вотъ она заговорила опять:

— Вотъ они идутъ, Мебъ. Вотъ страшный Багшо со свитой и подъ прикрытіемъ дядюшки, а вотъ и великій Джеральдъ, побдитель женщинъ. А Теренса Бреди я все-таки не вижу. Мебъ, готовьтесь принять инфантерію!

Экипажъ отъхалъ на нсколько шаговъ дальше, за окно. Въ эту минуту въ дверь постучались, и я поползъ чрезъ комнату чтобы достать сюртукъ и остальныя принадлежности туалета необходимыя человку находящемуся въ одной простын и туфляхъ.

Въ дверяхъ показалась голова мистера Стубса, слуги маіора.

— Маіоръ проситъ васъ, сэръ, явиться какъ можно скорй, онъ хочетъ представить всхъ офицеровъ сэръ-Девису Десмонду и его семейству, потому что офицеры отправятся сегодня обдать въ замокъ.

— Знаю, знаю! Скажите что сейчасъ приду.

Не помню какъ я влзъ въ свой мундиръ, дворъ кружился въ моихъ глазахъ когда я бжалъ къ экипажу, составлявшему теперь центръ кружка офицеровъ и предметъ наблюденія множества глазъ. Когда я приблизился, вс болтали и смялись.

— А вотъ, прервалъ маіоръ Багшо, увидавъ меня и сдлавъ одно изъ своихъ величественныхъ движеній,— вотъ, сэръ-Денисъ, еще одинъ изъ моихъ офицеровъ. Миссъ Бутлеръ, позвольте мн представить вамъ….

Къ великому изумленію маіора, миссъ Бутлеръ прервала его интродукцію, она протянула мн об руки и воскликнула:

— Вотъ вы, наконецъ, Теренсъ! О, какъ я рада васъ видть опять въ нашихъ краяхъ. Дядюшка, вотъ мой старый другъ, мистеръ Бреди, у котораго я должна просить извиненія что сейчасъ назвала его Теренсъ. (Еслибъ она знала какъ это слово обрадовало меня!) Вы много слышали о немъ и объ его семейств. Будьте опять дорогимъ гостемъ въ Кильмойл, мистеръ Бреди.

Сэръ-Денисъ ласково взялъ мою руку и смотрлъ мн въ лицо своими проницательными срыми глазами.

— Мистеръ Бреди, я зналъ вашего отца и много слышалъ о васъ. Самымъ яснымъ воспоминаніемъ въ прошломъ остался у меня мой прощальный визитъ въ Лохъ-на-Карр къ вашему ддушк. Онъ сказалъ мн тогда что я долженъ возвратиться набобомъ. Однако моя племянница забыла представить васъ миссъ Фрезеръ. Мабель, позвольте рекомендовать вамъ мистера Теренса Бреди.

Миссъ Фрезеръ поклонилась, не поднимая глазъ, она что-то пробормотала, а я сказалъ:

— Я имлъ уже удовольствіе встрчать миссъ Фрезеръ.

— Какъ? Да разв вы были въ Индіи? О, я и забылъ, Мабель, что вы были съ вашимъ…. съ вашимъ отцомъ, когда случилось то происшествіе, сказалъ сэръ-Денисъ.— Вы, вроятно, встрчались въ Дублин?

— Да, въ Дублин, сэръ.

— А Мебъ все это держала про себя, воскликнула Мери.— Не хотла сказать мн что видла моего стараго друга Теренса, изъ Лохъ-на-Карр. Мебъ, это, право, не хорошо!

Миссъ Фрезеръ, повидимому, было очень неловко. Она сказала кротко:

— Я видла мистера Бреди только разъ или два. Онъ обдалъ съ нами въ тотъ вечеръ когда случилось то несчастное происшествіе съ моимъ папа. Онъ пойметъ какое это непріятное воспоминаніе, для меня, по крайней мр.

Глаза сэръ-Дениса все еще были устремлены на меня. У него была манера надолго останавливать взглядъ свой на человк. Багшо и офицеры были поражены, узнавъ что ‘пилюля’ такой важный господинъ. Джеральдъ, котораго тутъ не было когда я присоединился къ групп, подошелъ опять.

— Такъ вотъ наконецъ вашъ другъ. Я уговорился съ капитаномъ Севеджемъ, сэръ, если вы будете не противъ этого. Онъ беретъ на себя мои обязанности.

Маіоръ разсыпался въ любезностяхъ. Онъ ожидалъ въ будущемъ частыхъ приглашеній въ замокъ, гд былъ отличный поваръ и погребъ, а въ лсахъ водилось много куликовъ.

— Я вамъ совтую, мистеръ Бреди, проскользнуть къ намъ какъ можно незамтне, потому что до меня дошли слухи что арендаторы, которые помнятъ вашего ддушку и старыя времена въ Лохъ-на-Карр, готовятся съ тріумфомъ донести васъ по алле къ замку.

— О, докторъ, позвольте пронести себя съ тріумфомъ! Вотъ будетъ весело-то, дядюшка, смялся Джеральдъ.— А мыто какъ ничтожны будемъ предъ нимъ, мы можемъ вознаградитъ себя только тмъ, если заставимъ толпу пронести себя отсюда въ замокъ.

— Народъ очень любитъ семейство мистера Бреди, сказала миссъ Бутлеръ очень серіозно,— и, я уврена, сдлаетъ только то что ему будетъ пріятно.

Вс замолчали. Джеральдъ, опершись рукой на экипажъ, молча смотрлъ на дамъ. Маіоръ стучалъ шпорами. Офицеры переминались изъ одной неловкой позы въ другую, и наконецъ сэръ-Денисъ подалъ знакъ прощанія, вынувъ часы.

— Я совсмъ не ожидалъ что такъ поздно. Мери, теперь позжайте къ Кареямъ и пригласите двицъ, потомъ попробуйте убдить Лаулерсовъ, только не двухъ двствующихъ тетушекъ, пріхать къ намъ. Томасъ, изъ Кильмойля прізжай за мной въ судейскую контору.

Маіоръ Багшо съ большимъ достоинствомъ сдлалъ военный салютъ, офицеры раскланялись каждый по своему обыкновенію, неугомонный Джеральдъ поцловалъ ручки, и экипажъ скрылся за воротами. Сэръ-Денисъ, его племянникъ и я, остались одни.

— Дядюшка! воскликнулъ Джеральдъ:— а вдь она, право, очень красивая двушка.

— Я искренно радъ, что вы это ршили въ ум своемъ. Это очень польститъ Мери.

— Ахъ! Да. Мери! Конечно. Но я разумлъ ту, другую…. то-есть, продолжалъ капитанъ Десмондъ, нсколько смутившись,— мн эта миссъ Фрезеръ кажется очень мила. Разкажите-ка мн о ней.

— Успете еще узнать, отвчалъ сэръ-Денисъ сухо.— Увидимся въ семь часовъ. Я пришлю за вами лошадей, какія останутся. Полагаю, что все общество усядется.

Джеральдъ поглядлъ вслдъ дяди.

— Весьма крпкій старикъ, замтилъ онъ.— Говорятъ, Индія изнуряетъ человка. Посмотрите на него. Да я готовъ объ закладъ побиться что онъ насъ переживетъ. Я пріючусь къ вамъ подъ крылышко, докторъ, и мы вмст подемъ въ этотъ нелпый старый замокъ, который мн во всякомъ случа хочется видть, пока онъ не перешелъ еще во владніе какого-нибудь ирландскаго вождя. Помню большую лстницу, старую портретную галлерею, разбитое окно въ моей спальн…. все это я, по всей вроятности, и теперь нашелъ бы in statu quo, еслибы дозволили мн побродить по дому.

XV. Обдъ въ замк.

Какую перемну немногіе года произвели въ Кильмойл! Никогда особенно не процвтавшій, городокъ этотъ дошелъ, повидимому, до крайняго упадка и нищеты. Ярмарка кончилась. Кое-гд деревенская телга у двери трактира, запоздалая свинья возвращающаяся домой съ новымъ хозяиномъ, да, можетъ-быть, нсколько лишнихъ противъ обыкновеннаго постителей въ полпивныхъ — вотъ все что осталось отъ нея. Я надлъ охотничью куртку и вышелъ изъ казармъ незамченный. Я глядлъ на свидтельства упадка и припоминалъ былое время, когда Кильмойль казался мн средоточіемъ образованной жизни. Великое заведеніе Рафферти, гд я бывало покупалъ потрясающія картины сраженій и картонныхъ солдатъ, которыхъ раскрашивалъ карминомъ въ свое удовольствіе, исчезло. Это былъ ударъ для моего чувствительнаго сердца. Домъ былъ перестроенъ, большое окно заложено, и на томъ мст гд нкогда красовались въ несчетномъ изобиліи всевозможныя драгоцнности: игрушки, картины, рисовальные ящики, удилища, ружья, манчестерскія издлія, наряды, шапки, косы, шляпы, книги, лакомства — словомъ, такая выставка, что складъ Рафферти можно было счесть за музей образцовъ всхъ ремеслъ и мануфактуръ, теперь виднлись объявленія отъ разныхъ присутственныхъ мстъ, отъ обществъ переселенцевъ, ‘прокламаціи’ изъ Дублинскаго замка и т. п. Десмондова гостинница превратилась въ ‘нумера для прізжающихъ съ помщеніемъ для лошадей’. Миновали старые дни почтовыхъ каретъ, втвь желзной дороги въ Нокдоунъ оставила Кильмойль въ сторон, и еще построили другую дорогу, которая унесла остальную торговлю.

Еслибы не гальваническая искра отъ ярмарки да не прибытіе отъ времени до времени какого-нибудь инспектора, Кильмойль умеръ бы отъ летаргіи. Я не могъ удержаться чтобъ не войти въ старый домъ. Знакомая мн хозяйка переселилась за Океанъ. Она ухала къ сыновьямъ своимъ въ Америку, когда начался голодъ. Но буфетъ былъ на старомъ мст, большая часть окна была заклеена срою бумагой, однако мн виднлась старая гравюра ‘достопочтеннаго графа Белбрукъ, владльца Кильмойльскаго парка’, висвшая противъ портрета ‘сэръ-Джона Десмонда, члена парламента, произносящаго знаменитую рчь свою въ ирландской нижней палат въ 1782 году’, и лисица подъ стекляннымъ колпакомъ надъ каминомъ, казавшаяся весьма способною повторить безсмертную угонку, сбившую съ ногъ полграфства и доставившую ей честь быть хранимой въ вид чучела. Вотъ на противоположной стн чудовищная форель, ‘пойманная эсквайромъ Ричардомъ Бутлеромъ ниже моста на Лохъ-на-Карр 10-го іюня 1819 года’, старающаяся, какъ-будто, вырваться, вотъ коллекціи разныхъ птицъ, собранныя хозяиномъ, лсничимъ въ имніи Десмондовъ: филинъ, выпь, нырокъ, одинокій куликъ, пестрый тетеревъ, на которыхъ я такъ охотно приходилъ любоваться во дни моего дтства. За столомъ пили нсколько человкъ. Они встали, когда я вошелъ, потому что я былъ одтъ лучше ихъ и могъ быть, пожалуй, одинъ изъ сильныхъ земли. Они сли опять по моему приглашенію и глядли на меня молча, тмъ дикимъ, любопытнымъ, пытливымъ, полуиспуганнымъ взглядомъ, котораго нельзя описать тому кто самъ не видалъ его. Хозяйка — какъ не похожа была она на мою милую, живую мистрисъ Демиси, съ блымъ чепцомъ ея, красивымъ лицомъ и бодрою, опрятною наружностью!— спросила ‘чего угодно моей чести?’ и очень, повидимому, обрадовалась, узнавъ что я ничего больше не требую какъ рюмку водки.

— Можетъ-быть, ваша честь, сказалъ одинъ изъ мущинъ, сидвшихъ за столомъ, поглядвъ на меня довольно долго,— вы здсь чужой?

— Не совсмъ, отвчалъ я,— я бывалъ здсь прежде.

— Ну, такъ я, право, удивляюсь, что вамъ пришла охота сюда вернуться. Кто только можетъ выбраться изъ Кильмойля, тотъ уже рдко возвращается.

— Э! Да ты говоришь съ джентльменомъ будто онъ нашъ братъ, замтилъ рябой, услужливый старикъ, сидвшій рядомъ.— Разв ты не видишь, Магвайръ, что онъ изъ знатныхъ?

— Ничуть не бывало, сказалъ я.— Я длаю что прикажутъ, иду куда пошлютъ, и добываю хлбъ исполненіемъ моихъ обязанностей.

— Да, можетъ, вы состоите при комъ-нибудь тамъ въ замк? спросилъ первый говорившій уже боле фамиліарнымъ тономъ.

— Нтъ, я ни при комъ не состою. Я здсь не боле какъ гость, хотя, вроятно, проживу нсколько времени. Ну, позвольте же и мн сдлать вамъ два-три вопроса.

Опять молчаніе, подозрительность и тревожность.

— Не бойтесь, продолжалъ я.— Я не инспекторъ, не сборщикъ податей, не таксаторъ. Я бдный дворянинъ изъ семейства которое нкогда жило въ этой стран, и мн хотлось бы, если вы здшніе, узнать отъ васъ кое-что о нкоторыхъ старыхъ друзьяхъ нашихъ.

— Не угодно ли будетъ вашей чести сказать намъ свое имя, чтобы мы звали съ кмъ говоримъ. Вотъ старикъ Петръ Феланъ знаетъ, почитай, вс здшніе коренные роды.

— Погодите, друзья, на все — время. Не можетъ ли кто-нибудь изъ васъ сказать мн что сталось съ однимъ моимъ старымъ школьнымъ товарищемъ, Морисомъ Превдергастомъ?

Они переглянулись многозначительно, почти испуганно.

— Мистеръ Морисъ Прендергастъ! воскликнулъ Феланъ, какъ бы недоумвая.— Да, кажется, я прежде слыхалъ это имя. Вы это не про Мориса ли изъ Карра-Линнъ говорите, что пошелъ къ чорту съ братьями молодой Ирландіи (туда имъ и дорога)?

— Онъ самый.

— Кажется, Магвайръ, сказалъ Петръ Феланъ, помолчавъ,— я читалъ въ газетахъ что онъ улизнулъ въ Соединенные Штаты съ нкоторыми изъ товарищей.

— А гд его сестра?

— Го! го! воскликнулъ Магвайръ: — вашей чести извстно что у мистера Мориса есть сестра…. Да благословитъ ее Богъ! Ахъ! Еслибы только мы могли удержать ее, такъ не отпустили бы отъ себя, поврьте! Но она узжаетъ въ Америку къ брату. Она теперь еще въ старомъ своемъ дом, но имніе продается, скоро какой-нибудь пришлецъ будетъ сгонять народъ съ земли, а Прендергасты, не уступавшіе прежде ни Десмондамъ, ни Бутлерамъ, ни Кареямъ, будутъ зарабатывать себ хлбъ на чужбин. Удивительно, какъ это все попускаетъ Господь Всемогущій!

— А все-таки имъ не такъ плохо какъ Бреди въ Лохъ-на Карр, замтилъ Петръ.

— Говорятъ, старый домъ будетъ скоро продаваться, а докторовъ внукъ — да хранитъ его Богъ — узжаетъ въ Индію бднымъ полковымъ костоправомъ, такъ по крайней мр я слышалъ.

— Но Прендергасты всегда стояли за права народа.

— И Бреди точно также, прервалъ Феланъ.— Укажите мн человка который былъ бы добре къ бднымъ чмъ старый докторъ и лучше его исполнялъ бы должность мироваго судьи.

— Да, это правда. Но они не держались старой вры. Я самъ слышалъ что молодой Бреди былъ одинъ изъ донощиковъ на мистера Мориса.

— Бреди никогда не бывали донощиками, Матъ, сказалъ третій сидвшій у стола,— я знаю что это неправда. Я слышалъ отъ людей которые должны знать какъ было дло, что мистеръ Морисъ разказалъ сестр какъ молодой Бреди спасъ ему жизнь.

— Да разв неизвстно всему графству, закричалъ Магвейръ,— что молодой Бреди былъ секундантомъ того иностранца который на дуэли ранилъ мистера Мориса въ щеку.

— Что жъ, если онъ ему былъ другъ, и поединокъ былъ правильный?

— Чтобъ избавить васъ отъ напраснаго спора, вмшался я,— могу сказать вамъ что мистеръ Прендергастъ и мистеръ Бреди, хотя не согласны были въ нкоторыхъ политическихъ вопросахъ, разстались друзьями, и мистеръ Бреди укрылъ его, когда полиція его преслдовала. Я это знаю, такъ какъ я былъ въ то время въ Дублин.

— Ну, можетъ-быть, и такъ. А все же нельзя сравнивать Прендергастовъ съ Бреди, или хоть съ Десмондами. Это еще увидятъ когда-нибудь тамъ въ замк!

— Да разв сэръ-Дениса Десмонда не любятъ? спросилъ я.

Взглядъ моего собесдника былъ достаточнымъ отвтомъ.

— Любятъ! повторилъ онъ.— Конечно любятъ его т для кого онъ здсь старается. Его здсь любятъ такъ же, какъ любили въ Индіи.

— Сэръ-Денисъ пользуется репутаціей справедливаго и добраго человка. Имъ слдовало бы гордиться Ирландіи. Отчего же его не любятъ?

— Ну, извольте, я скажу вамъ. Оттого что у него нтъ сердца. Онъ знаетъ свои права да законы, да агентовъ, да адвокатовъ, только и длаетъ что затваетъ съ нами процессы. И кто сметъ слово сказать противъ него? Право, скоро и говорить-то ужь некому будетъ, разв бараны начнутъ блеять на него. Ему бы не сдобровать отъ нкоторыхъ отчаянныхъ молодцовъ, да мистеръ Морисъ написалъ что никогда ногою сюда не ступитъ, если тронутъ хоть волосъ на его голов, а во всемъ околотк нтъ мущины, женщины или ребенка, которые не были бы готовы умереть за миссъ Мери, да благословитъ ее Богъ.

— Такъ вы ожидаете Прендергаста назадъ?

— Въ указанное время, ваша честь, и, надемся, скоро.

Человкъ, до сихъ поръ только разъ говорившій, быстро поднялъ руку, поднесъ стаканъ къ губамъ, пристально взглянулъ на меля, вставая, и сказалъ:

— Я думаю, ночь будетъ хороша.

Оба остальные, сидвшіе за столомъ, внимательно смотрли на меня пока онъ говорилъ.

— Я прощусь съ вами, друзья, продолжалъ онъ.— Я иду домой, дорога мн дальняя.

И взявъ шляпу и палку, онъ вышелъ изъ дому, сказавъ мн:

— Добраго вечера вашей чести.

Я прошелъ чрезъ тсную переднюю, въ которой когда-то мы съ Морисомъ дожидались почтовой кареты изъ Слиго. Наверху была комната, гд бдный ддъ мой впервые увидлъ Могуна, Джакко и меня, когда мы только что пріхали въ Кильмойль. Я вышелъ на улицу и быстрымъ шагомъ пошелъ по знакомой дорог къ Лохъ-на-Карр.

Увы! Даже сама природа почувствовала руку времени. Напрасно искалъ я привычныхъ куртинъ деревъ, деревья были срублены, пригорки срыты, хижины снесены, стны разрушены. Гд въ молодости моей была узкая тропа, усыпанная какъ ложе потока камнями и щебнемъ, теперь тянулась широкая дорога, на которой трава росла пучками. Я дошелъ наконецъ до будки сторожа. Чугунныя ворота были отворены, да и безполезно было бы затворять ихъ, такъ какъ ршетка большею частію обвалилась, и замокъ былъ сломанъ. Въ будк никого не было, окна были заложены поросшими мхомъ досками, крыша поросла травой. Старые дубы, составлявшіе аллею къ дому, исчезли, лужайка превратилась въ пашню, кром одного клочка оставленнаго для пастбища коровамъ и овцамъ и глубоко изрытаго свиньями. Коровъ и овецъ однако не было, лугъ былъ истоптанъ и грязенъ около озера, трава была скошена везд гд только годилась въ пищу.

Ни души не было видно. Я прошелъ къ дому, къ дорогому мн старому дому, который, думалъ я, встртитъ меня, какъ добрый другъ, привтствіемъ посл долгаго странствія. Увы! Не было привтствія въ этой унылой, мертвенной наружности. Все находилось въ упадк. На самыхъ стнахъ видлась нищета и запущенность: деревянная обшивка требовала краски, которая предохранила бы ее отъ непогоды, между камнями росла зеленая трава, питаемая сыростію, сочившеюся изъ щелей, карнизъ былъ сломанъ, птицы пріютились подъ нимъ, изъ гнздъ ихъ торчали солома и перья, окна подернуты были срою пылью, свидтельствовавшею о необитаемости дома, или о лни прислуги. Дверь была отворена. Остановившись минуту на порог,— какъ человкъ собирающійся нырнуть въ рку, гд купался онъ въ старое время и которой глубина ему знакома, обдумываетъ однако на сколько дно могло измниться съ теченіемъ времени,— я вошелъ въ сни. Едва усплъ я окинуть взглядомъ хорошо знакомыя стны, какъ дверь изъ гостиной отворилась, Мери Бутлеръ, съ корзинкой на рук, въ сопровожденіи двушки однихъ съ нею лтъ, стояла предо мной. Не могу сказать что произошло въ моей голов и почему я чуть не бросился бжать. Мери Бутлеръ какъ-то ничмъ не поражалась и принимала вс случайности самымъ простымъ, естественнымъ образомъ.

— Такъ вы вернулись къ старому, милому дому? сказала она, протягивая руку.— Ахъ! сколько перемнъ найдете вы въ немъ! Вы знакомы съ миссъ Прендергастъ? Нтъ? Незнакомы съ сестрой вашего товарища Мориса Прендергаста? Позвольте же познакомить васъ. Миссъ Прендергастъ, мистеръ Теренсъ Бреди.

Она была темноволосая, серіозная двушка съ срыми глазами, длинными рсницами и тонкими, нжными чертами лица, высокая, стройная, повидимому слабая, что-то въ ней напоминало Мориса. Она была одта въ глубокій трауръ съ блымъ воротникомъ и широкими блыми отворотами на рукавахъ, которые придавали ей видъ сестры милосердія. Она низко присла мн, какъ я никогда еще и не видывалъ, въ послдствіи я узналъ что такой обычай у воспитанницъ монастыря Sacr Coeur въ Анжер. Когда глаза наши встртились, легкая краска проступила на ея щекахъ, и я понялъ что она все знаетъ обо мн.

— Мы навщали бдную мистрисъ Консидинъ, продолжала миссъ Бутлеръ,— вашу жилицу. Миссъ Прендергастъ позволяетъ мн иногда участвовать въ ея длахъ милосердія.

Миссъ Прендергастъ сдлала легкое, протестующее движете и сказала мягко:

— Милая миссъ Бутлеръ! Все ваши дла.

— Хотите видть мистрисъ Консидинъ? Она очень слаба, надо сказать вамъ, во исполнена энергіи. Еслибъ я дозволила вамъ уйти не представивъ васъ ей въ вашемъ же дом, она бы разсердилась на насъ. Не правда ли, Роза?

— Нтъ! воскликнулъ я.— Не заставляйте меня видть еще страданія въ этомъ несчастномъ дом, прошу васъ! Я пришелъ сюда единственно изъ любопытства. Шелъ по алле, подходилъ ближе и ближе, видлъ что дверь отворена, вошелъ, вотъ я и здсь. Я уже наглядлся довольно и отложу знакомство съ моею жилицей, какъ вы ее называете, до другаго времени.

Мы вышли изъ сней на старый дворъ, и вотъ мы съ Мери Бутлеръ идемъ по старой, поросшей травой дорог, какъ въ былое время, а рядомъ со мной сестра Мориса Прендергаста Мы шли молча, пока не дошли до будки, телжка стояла у воротъ, пажъ держалъ лошадь.

— Итакъ, Роза, если ужь вы такъ упрямы, я завезу васъ домой, а мистеру Бреди придется возвращаться пшкомъ, чему онъ, впрочемъ, по всей вроятности, очень радъ, такъ какъ не обнаружилъ намъ ни малйшаго желанія прервать свои размышленія. Вы, должно-быть, думали о старомъ времени, такъ же какъ и я. Вы скажете мн, когда увидимся за обдомъ. Прощайте, вамъ остается только два часа.

Она укатила въ телжк съ миссъ Прендергастъ и маленькимъ пажемъ, взгромоздившимся сзади.

Я глядлъ вслдъ молодымъ двушкамъ и обращалъ къ нимъ безконечное множество прекрасныхъ рчей, про себя, ибо я ходячій сборникъ отличныхъ ‘mots d’escalier’, какъ вдругъ я замтилъ человка, вышедшаго, повидимому, изъ-за забора и подходящаго ко мн. Я узналъ третьяго собесдника за столомъ въ Десмондовой гостиниц, и въ отвтъ на его поклонъ сказалъ: ‘добраго вечера’, такъ какъ часа чрезъ два дол но уже было смеркнуться.

— Извините меня, мистеръ Бреди, я былъ увренъ что не ошибся, когда увидлъ васъ сегодня въ трактир, а теперь и наврное знаю что узналъ васъ. Я сынъ стараго Дана, лохъ-на-каррскаго рыбака, помните? Большая радость ему будетъ увидаться еще разъ съ вашею честью.

— Ахъ! Данъ! Добрый старый Данъ! скажите ему чтобъ онъ пришелъ ко мн завтра. Я буду очень радъ видть вашего отца.

— Такъ, отвчалъ онъ,— легко сказать: приходи, да бдный старикъ не можетъ двинуться, разв святые угодники излчатъ его ревматизмъ. Холодъ и сырость совсмъ изломали его. Да, можетъ, ваша честь найдетъ время какъ-нибудь зайти къ намъ въ Кольбонъ, вы больше ему поможете чмъ вс доктора на свт.

Я общалъ какъ-нибудь зайти и собирался продолжать свой путь къ Кильмойлю, но онъ, приподнявъ шляпу, остановилъ меня и сказалъ многозначительно:

— Вы желали слышать о мистер Морис? Миссъ Роза сейчасъ тутъ прохала съ доброю миссъ Бутлеръ. Не правда ли что она добрая? Можетъ-быть, когда вы придете навстить старика, такъ узнаете что-нибудь о мистер Морис. О! Богу извстно, что плохо ему теперь приходится. Добраго вечера и всякаго благополучія, вдь вы собираетесь обдать въ замк. Старикъ обрадуется моимъ встямъ. Да хранитъ васъ Богъ.

И онъ пошелъ своею дорогой.

Хотя самъ природный Ирландецъ, я въ сущности очень мало зналъ моихъ соотечественниковъ, племя боле всякаго другаго требующее тщательнаго изученія и точнаго примненія искусства познавать народъ, искусства столь полезнаго въ вопросахъ правительственныхъ и политико-экономическихъ, и вовсе не похожаго на ‘знаніе свта’ или ‘людей вообще’. Меня изумило, какъ этотъ человкъ знаетъ что я Теренсъ Бреди, что я обдаю въ замк, какъ проникъ онъ въ мою тайну, судя по тону какимъ говорилъ о миссъ Бутлеръ. Дло въ томъ что мистеръ Макарти погулялъ около казармъ и усплъ ознакомиться съ исторіей каждаго офицера, на сколько можно было узнать ее изъ имени и свдній слугъ о семейныхъ отношеніяхъ и обстоятельствахъ господъ. Когда дошелъ я до казармъ, пора было одваться къ обду, но не легко мн было отдлаться отъ толпы лохъ-на-каррскихъ жителей, пришедшихъ поздравить внука добраго доктора съ пріздомъ въ Кильмойль. Нкоторые слуги, которыхъ я помнилъ мальчиками и двочками, выползли изъ своихъ хижинъ показать мн дтей своихъ, посмотрть какъ я выросъ и потолковать съ ‘молодымъ хозяиномъ’, которому, правду сказать, не надъ чмъ почти было хозяйничать. Когда я высвободился отъ рукожатій и поклоновъ толпы и вошелъ на дворъ казармъ при громкихъ восклицаніяхъ: ‘благослови васъ Богъ, мистеръ Теренсъ!’ товарищи мои встртили меня шутками и насмшками надъ обширнымъ и избраннымъ кругомъ моего знакомства. дучи съ Джеральдомъ Десмондомъ въ замокъ, я все ждалъ не скажетъ ли онъ чего-нибудь о Мери Бутлеръ, но онъ только разъ упомянулъ о ней и то вскользь, такъ что я на минуту разсердился, хотя самъ не зналъ хорошенько за что. Гораздо боле распространялся онъ о миссъ Фрезеръ и съ видимою внимательностью слушалъ мои разказы о полковник Фрезер. Я указалъ ему вс красоты мстности, а онъ въ отвтъ длалъ свои замчанія. Онъ не обинуясь высказывалъ намреніе произвести весьма большія перемны, если будетъ имть возможность. Но онъ не ожидалъ такого величественнаго замка и не могъ подавить восклицаніе удивленія, когда на поворот дороги открылся взгляду весь фасадъ съ длиннымъ рядомъ оконъ, освщенныхъ заходящимъ солнцемъ.

Я едва узналъ старую залу замка. Великолпныя панопліи смнили лисьи головы и древніе охотничьи снаряды, развшанные прежде по стнамъ. Клинки дамасской стали, длинныя ружья, выложенныя золотомъ и слоновою костью, кольчуги и брови, щиты, пучки стрлъ и длинныхъ копій блестли кругомъ искусными узорами, а полъ былъ устланъ тигровыми и леопардовыми кожами. Все въ дом измнилось, и несомннно къ лучшему. Войдя въ гостиную, трудно было поврить что это та же самая, суровая, обширная, неуютная комната, которую въ былое время мы съ Мери иногда осмливались превращать въ мсто для игръ. Сэръ-Денисъ и его племянница были уже окружены толпой гостей, приглашенныхъ напередъ праздновать прибытіе Бенгальскихъ Тигровъ въ Кильмойль. Сэръ-Денисъ въ первый разъ давалъ большой обдъ. Тутъ былъ, конечно, лордъ Белбрукъ и сэръ-Аймерикъ Бойль, тутъ было сборище Кези и Крафтоновъ, и О’Бриновъ, и Лаудеровъ, и Несбитовъ, ожидали графа Муллинагона, а также и баронессу О’Туль, но къ великому огорченію молодыхъ дамъ, нашъ маіоръ предписалъ черные фраки и блые галстуки вмсто плнительныхъ малиновыхъ куртокъ съ золотыми галунами. Нелегко было тремъ цвтущимъ дочерямъ лорда Белбрука скрыть свое горе, когда одинъ Бенгальскій Тигръ за другимъ входилъ съ болтающимися позади черными фалдами. Когда пробило семь часовъ, смуглый дворецкій доложилъ что обдъ поданъ, и сэръ-Денисъ къ общему ужасу, смшанному, впрочемъ, съ нкоторымъ удовольствіемъ, повелъ въ столовую мистрисъ Кези, не дожидаясь графа Муллинагона и не обращая ни малйшаго! ниманія на замчаніе сэръ-Аймерика Бойля, который, стоя у отдаленнаго окна, объявилъ что баронессины гндые показались на поворот. Такого банкета не давалось въ этомъ дом со свадьбы Дика Бутлера, и только на обд графства разъ въ три года собиралось такое множество гостей, но сэръ-Денисъ привыкъ жить открыто и любилъ пышность. Десмондовскія ливреи, новыя, съ иголочки, боле обыкновеннаго бросались въ глаза на ряду съ блоснжными одеждами Индусовъ, которые, скрестивъ руки на груди, съ серебрянымъ гербомъ хозяина на чалмахъ и широкихъ рукавахъ, стояли вокругъ стола. Достопочтенная Летти Клоштуръ двица романтическаго настроенія, утверждала что это плнные принцы, содержимые въ невол грознымъ присоединителемъ Аврипора, но тетушка ея, мистрисъ Кези, смотрвшая на вещи и людей съ боле практической точки, доказывала, что они ни на что не нужны и только мшаютъ обдать, глядя на гостей своими темными, странно-вращающимися глазами. Графиня О’Туль, вдова стараго графа священной Римской имперіи, осужденная духовной мужа жить въ стран которой самъ онъ всегда тщательно избгалъ, была на этотъ разъ въ дух, такъ какъ ей не пришлось унизить свое достоинство, уступивъ кому-либо первое мсто на пути въ столовую. Она помстилась очень добродушно подл Джеральда Десмонда, ровно на столько говорившаго по-нмецки чтобы поддержать спокойный разговоръ. Графъ Муллинагонъ, на лиц котораго замтенъ былъ оттнокъ досады, когда вошелъ онъ въ комнату въ начал обда, смягчился привтствіемъ Мери, подл которой сдъ, на свободное мсто вдали отъ меня, и превосходнымъ восточнымъ блюдомъ, которое подали въ эту минуту. Вообще обдъ удался какъ нельзя боле, хотя одинъ легкомысленный прапорщикъ черезъ-чуръ оживился и выпилъ лишнее, какъ ни хмурился на него Багшо ради предостереженія.

Но гд же все это время была миссъ Фрезеръ? Она не являлась въ гостиную, не показывалась и тогда, когда мы шумною толпой вышли изъ-за стола. Я удивлялся ея отсутствію, но не ршался спросить о его причин. Слуга отозвалъ миссъ Бутлеръ, прежде чмъ усплъ я сказать ей слово. Она вернулась поспшно, подошла къ сэръ-Денису, разсуждавшему о поземельномъ вопрос съ мстными магнатами, и стала что-то тревожно говорить ему. Онъ выслушалъ ее внимательно, потомъ обвелъ глазами комнату, подошелъ къ отдаленному углу, гд я укрпился противъ миссъ Жозефины Кези, и сказалъ тихо:

— Вы бы обязали меня, еслибы вышли въ большой корридоръ. Вдь вы хорошо знаете домъ. Я сію минуту приду къ вамъ.

Скоро, дйствительно, онъ вышелъ въ старинный корридоръ, по которому шагалъ я взадъ и впередъ, и взявъ меня подъ руку, сказалъ:

— Мистеръ Бреди, я послалъ за докторомъ Дюкомъ, но пока вы бы очень одолжили меня, еслибы взглянули на миссъ Фрезеръ. Посл того какъ вы видли ее въ казармахъ, съ ней стали длаться сильные припадки дурноты. Жалю, что въ первый же разъ какъ вошли вы въ замокъ со времени своего дтства, вамъ приходится посщать больную. Это, вроятно, не боле какъ временная слабость. Но все-таки оно странно и безпокоитъ насъ.

Вслдъ за тмъ я стоялъ у постели Мабели Фрезеръ. Мери Бутлеръ поддерживала ей голову своими прекрасными, полными руками и заботливо глядла мн въ лицо, пока я щупалъ пульсъ. Комната была въ безпорядк. Разбитое зеркало лежало на полу. Туалетный столъ былъ опрокинутъ.

— О, миссъ Мери! Ей бдняжк сдлалось очень дурно, какъ вы ушли! воскликнула горничная.— Я ужъ боялась какъ бы она не сдлала чего надъ собой, не выпрыгнула бы изъ окна.

Мабель Фрезеръ лежала на рукахъ подруги, спокойная какъ спящій ребенокъ, но глаза ея были открыты и глядли въ пространство съ выраженіемъ ужаса. Она одвалась къ обду, когда сдлался съ ней припадокъ, горничная вышла на минуту, и возвращаясь, услышала крики, какъ будто страха и отчаянія, долетали голоса…. кром голоса миссъ Фрезеръ, еще чей-то другой. Вбжавъ въ комнату, она увидала что окно отворено, а миссъ Фрезеръ прижалась въ углу и глядла ‘точь въ точь какъ теперь глядитъ’. Пульсъ былъ очень слабъ и неровенъ. Я едва чувствовалъ біеніе сердца двушки. Признаки указывали на дурноту, на совершенное истощеніе нервной системы, произведенное какимъ-нибудь сильнымъ потрясеніемъ. Миссъ Бутлеръ, призванная горничной, нашла подругу свою стоящею у окна, увидвъ ее, она громко вскрикнула и упала къ ней на руки. Она не могла объяснить причину своей тревоги. Она испугалась какого-то внезапнаго шума, чего-то…. сама не знала чего, представившагося ей въ комнат, она уже прежде чувствовала себя нездоровою въ этотъ день, и бросившись къ колокольчику, упала въ обморокъ. Почему окно отворено, она не знала, но впрочемъ, тутъ не было ничего удивительнаго, такъ какъ вечеръ ясный и теплый. Потомъ немного спустя она совершенно оправилась, смялась надъ собой и своею боязливостью, и общала поспшить, чтобы поспть къ обду. Однако послала сказать сэръ-Денису что она извиняется, что не можетъ придти, потому что у ней очень болитъ голова. Часа два спустя, слуга, проходя корридоромъ, услышалъ громкій звонокъ и крикъ призывающій на помощь. Онъ бросился въ комнату и увидлъ Мабель Фрезеръ забившуюся въ ужас въ уголъ за диванъ, и вс вещи въ комнат опрокинутыми, какъ мы ихъ нашли.

Что понималъ лкарь Бенгальскихъ Тигровъ въ такихъ случаяхъ? Съ отчаянія, я потребовалъ всю имвшуюся въ дом, аптеку. Миссъ Бутлеръ побжала за sal volatile, Сюзанна бросилась за каплями экономки, а я тмъ временемъ принялся вытаскивать перья изъ тюфяковъ и накурилъ ими такъ, что въ комнат едва можно было дышать.

— Мы одни? воскликнула Мабель Фрезеръ такъ внезапно, что я уронилъ цлый пукъ перьевъ. Скоре! Бога ради скоре!

— Гд? Что? Что мн длать?

— Что длать? продолжала она.— Ничего не длать, ничего не говорить, молчать, какъ я принуждена молчать, хоть умираю. О, еслибъ я умерла! О! Боже, какъ бы я благодарила Тебя!

И она подняла глаза кверху съ такимъ отчаяннымъ, жалобнымъ выраженіемъ, что я замеръ на мст со свчой, въ одной рук, съ перьями въ другой, и глядлъ на нее неподвижно, съ глубокимъ состраданіемъ.

Мабель Фрезеръ опустила глаза, взглядъ ея встртился съ моимъ.

— Бдный мальчикъ! сказала она нжно.— Много еще горя предстоитъ намъ обоимъ. О! что мн длать? Что мн длать?

Она била себя руками по колнямъ, въ глазахъ ея опять появился неопредленный и смутный взглядъ.

— Вы и я! Горе намъ обоимъ! И мн тоже! вскричалъ я.— О чемъ говорите вы? Умоляю васъ, скажите мн! Дайте мн….

— Тише! прошептала она.— Идутъ. О! милая моя, продолжала она, когда вошла миссъ Бутлеръ въ сопровожденіи экономки и горничной, несшей огромный ящикъ съ лкарствами:— я такъ рада васъ видть. Я уже оправилась. Ужасное состояніе прошло, благодаря мистеру Бреди. Надюсь, что на сегодняшній день довольно сожжено перьевъ. Я чувствую себя хорошо. Теперь оставьте меня, пожалуста. Благодарю васъ. Прощайте, доброй ночи!

Она протянула руку, и когда я взялъ ее, на лиц ея мелькнуло выраженіе глубокаго состраданія.

— Благодарю васъ за вашу доброту, докторъ Бреди. Теперь, милая Мери, ступайте назадъ въ столовую и оставьте меня съ Сюзанной, если не хотите огорчить меня. Мн надо проспаться отъ этого кошмара, или дурноты, которая разстроиваетъ весь домъ. Пожелайте отъ меня доброй ночи сэръ-Денису.

Я подождалъ немного у двери, но миссъ Бутлеръ не выходила. Когда я вошелъ въ гостиную, гости быстро разъзжались. Сэръ-Денисъ былъ встревоженъ.

— Нельзя ли вамъ переночевать здсь? спросилъ онъ меня.— Докторъ Дюкъ ухалъ къ какому-то интересному больному и, можетъ-быть, не вернется до утра. Полковникъ, я полагаю, дастъ вамъ отпускъ на сегодняшнюю ночь.

Ршено было что я ночую въ замк, и что мой слуга придетъ ко мн утромъ съ моими вещами. Какое счастье быть подъ одною крышей…. ну, подъ крышей стараго, давно знакомаго мн замка. Я сидлъ въ отведенной мн комнат, выходившей въ длинный корридоръ, на другомъ конц котораго находилась комната Мабели Фрезеръ, и старался читать книгу, но мысли мои невольно обращались къ Мабели Фрезеръ и ея странной болзни. Какое необыкновенное тупоуміе обнаружилъ я, оставшись наедин съ нею!

Постучались въ мою дверь. Я сказалъ: ‘войдите’, и былъ пораженъ появленіемъ вежданнаго постителя. Сэръ-Денисъ, въ индйскомъ халат, вошелъ въ комнату и слъ къ столу.

— Я пришелъ спросить васъ что вы думаете объ этомъ случа, сказалъ онъ.— Это для меня необъяснимо.

— Не могу опредлить причины, сэръ-Денисъ. Я полагалъ нтъ ли какого-нибудь разстройства въ сердц…. Тсная снуровка весьма вредна…. Но я убдился, что сердце у миссъ Фрезеръ въ порядк. Можетъ-быть, докторъ Дюкъ откроетъ причину вызвавшую это нервное разстройство, но я ршительно не въ состояніи. Я обдумывалъ вопросъ этотъ со всхъ сторонъ, но я еще недавно практикую и не удивительно, что подобные случаи для меня новы.

— Дйствительно, не удивительно, замтилъ сэръ-Денисъ.— Я былъ у миссъ Фрезеръ, но мои вопросы какъ будто только волновали ее, я и зашелъ переговорить съ вами. Читали ли вы когда-нибудь въ своихъ книгахъ, продолжалъ онъ,— что больная двушка можетъ опрокидывать столы и кресла, говорить двумя голосами, находиться въ забытьи и въ то же время въ сильномъ волненіи? Объ этомъ, конечно, и говорить нечего. Въ этой болзни есть что-то такое чего ни вы, ни я не понимаемъ. Онъ сталъ стучать пальцами по столу и задумался на нсколько минутъ. Я слдилъ за измняющимся выраженіемъ его красиваго, строгаго, энергическаго лица такъ внимательно, что покраснлъ, а когда онъ встртилъ мой взглядъ и спросилъ меня отрывисто:

— Знаете ли вы кто такое миссъ Фрезеръ? То-есть имете ли вы понятіе о томъ какъ она попала сюда?

— Ни малйшаго, сэръ-Денисъ. Я знаю что она дочь полковника Фрезера, который былъ другъ моего отца и вашего также, и съ которымъ я встртился въ Дублин года два тому назадъ.

— Другъ вашего отца? повторилъ сэръ-Денисъ съ страннымъ выраженіемъ.— Будемте откровенны. Вы ничего больше объ немъ не знаете? Вы никогда не слыхали….

Я сдлалъ молящее движеніе, онъ остановился и потомъ продолжалъ:

— Я не желаю чмъ бы то ни было оскорблять васъ, мистеръ Бреди. Напротивъ, я желалъ бы и готовъ сдлать все что могу для вашей пользы. Еслибы случай самъ не представился такъ скоро, я искалъ бы случая объясниться съ вами относительно нкоторыхъ обстоятельствъ касающихся насъ обоихъ. Да, васъ обоихъ. Вы современемъ узнаете, на какомъ основаніи я такъ говорю. Между вами не должно быть недоразумній. Вы только вступаете на поприще жизни. Судя по словамъ вашего стараго и прекраснаго друга, мистера Бетса, вы весьма дорожите своими семейными тайнами. Никто, можетъ-быть, не знаетъ ихъ лучше меня. Васъ это какъ будто удивляетъ, но это такъ. Поврьте, еслибъ я не считалъ себя обязаннымъ позаботиться сколько могу о васъ, я не сталъ бы принимать участіе въ судьб сына вашего отца.

— Боже мой! Да чмъ же отецъ мой заслужилъ вашъ гнвъ, сэръ-Девисъ?

— Не гнвъ мой, а…. но не въ томъ дло. Довольно того что я когда-то смотрлъ на него такъ, какъ смотритъ человкъ на другаго человка, сдлавшаго ему двоякое великое зло. Въ чемъ бы ни былъ онъ виноватъ предо мной, вина эта теперь искуплена и, Богу извстно, прощена. Въ сущности, можетъ-быть, я въ одномъ случа многимъ обязанъ вашему отцу, хотя онъ и не зналъ этого. Но въ другомъ случа не то. Посл любви моей къ двушк, на которой отецъ вашъ женился, самымъ сильнымъ чувствомъ моимъ была привязанность къ сестр. Нужно ли говорить дальше? Вы знаете что случилось. Десмонды, говорятъ, не прощаютъ сдланное имъ зло. Но это не правда. Я отправился въ Индію мальчикомъ. Я отправился туда съ намреніемъ сдлать себ имя, достигнуть высшаго мста, привести въ исполненіе грезы, которыя во времена Гайлибури наполняли вс порядочныя молодыя головы, но теперь унеслись въ область химеръ. Вы знаете какъ удалось мн исполнить мои намренія.

— Да, сэръ-Девисъ, воскликнулъ я,— мы вс вами гордимся.

Глаза сэръ-Дениса засверкали, и брови его сдвинулись.

— Говорю вамъ, молодой человкъ, что я потерплъ полную неудачу, отвчалъ онъ.— Люди которыхъ я презиралъ, надъ которыми смялся, жалкія ничтожности, перегнали меня. Я удалился сюда побжденный и опозоренный. Да, вы не знаете о чемъ я говорю. Когда отецъ вашъ, молодой человкъ, женился на двушк которую я любилъ, для которой трудился, какъ, можетъ-быть, никогда еще не трудился человкъ, я почувствовалъ что солнце мое закатилось, что все вокругъ меня стало темно, пусто, безцвтно. Правда, она надувала и другихъ, прежде меня. Но каждый день приходили ко мн отъ нея письма? за сотни миль, до полученія этой всти. И какія письма! О, Боже мой!

— Въ чемъ же виноватъ отецъ мой, сэръ-Денисъ? спросилъ я.— Осуждать его было бы, очевидно, весьма несправедливо.

— Нтъ, не несправедливо. Онъ былъ связанъ честнымъ словомъ съ лучшею женщиной въ свт, моею возлюбленною сестрой, и его измна убила ее такъ-же врно, какъ еслибъ онъ ударилъ ее кинжаломъ въ сердце, хотя она вышла замужъ за Ричарда Бутлера, чтобъ угодить своему брату. Но Богу извстно какъ онъ былъ наказанъ.

— Да, Богу извстно! повторилъ я.— Онъ былъ тяжко наказанъ.

Сэръ-Денисъ сидлъ мрачно, безмолвно, скрестивъ руки, нахмуривъ брови, и нкоторое время какъ будто не замчалъ меня. Наконецъ онъ продолжалъ.

— Вы, можетъ-быть, не знаете, почему отецъ вашъ былъ предпочтенъ мн. Я вамъ скажу и вмст съ тмъ познакомлю васъ съ нкоторыми обстоятельствами, которыя, по разнымъ причинамъ, отъ васъ скрывали. Вы знаете, хотя, какъ мистеръ Бетсъ говорилъ мн, и не понимаете вполн значенія этого обстоятельства, что вашъ праддъ женился на родственниц тогдашняго Десмонда, принадлежавшей къ бдной младшей линіи дома. По странной судьб, преслдовавшей насъ, эта младшая линія сдлалась старшею. Много лтъ уже не было прямыхъ наслдниковъ въ нашемъ дом, ни мужскаго, ни женскаго пола, когда бдная сестра моя вышла замужъ за Дика Бутлера, а братъ мой Джеральдъ женился на Роз де-Ласи. Отецъ мой наслдовалъ дяд, который также вступилъ во владніе имніемъ посл своего дяди. Онъ оставилъ трехъ сыновей и одну дочь, и полагали что миновало проклятіе тяготвшее, какъ полагалъ народъ, надъ нашимъ домомъ за врность нашу корон. Оно дйствительно миновало. Братъ мой Джеральдъ женился, какъ вы знаете. Я не женюсь, но мой племянникъ Джеральдъ наслдуетъ мн, и миссъ Бутлеръ также получитъ часть немногаго, оставшагося намъ. Вы хотите спросить къ чему все это клонится. Неужели вы не видите?

— Ршительно не вижу, сэръ-Денисъ.

— А къ тому, что посл меня, Джеральда Десмонда и племянницы моей Мери Бутлеръ, вы несомннно ближайшій наслдникъ Кильмойльскихъ Десмондовъ, если они не оставятъ потомства и вы ихъ переживете. Вы удивлены, молодой человкъ, но увряю васъ, что это такъ. Законники разсматривали это дло, тутъ нтъ ни малйшаго сомннія. Не глядите какъ будто свтъ готовъ рухнуть.

— Я не желаю этого слышать, сэръ-Денисъ. Я не могу врить этому…. Я не могу….

— Да это еще не такое благополучіе, мой юный другъ. Кильмойль разстроенъ, да и кром того вамъ мало шансовъ вступить во владніе имъ.

— Слава Богу! вырвалось у меня.

— Не благодарите Бога, еще сами не зная за что. Признаюсь, я не на столько добродушенъ чтобы платить благодарностію за зло, да этого, я думаю, никто и не ожидаетъ. Но теперь, когда мы договорились до этого, вы меня, вроятно, поймете. Теперь, зная сколько-нибудь характеръ вашей матери, догадываетесь ли вы съ какою цлью она прельщала меня и другихъ?

— Нисколько, сэръ. Боюсь, она не любила моего бднаго отца.

— Не любила!

Сэръ-Денисъ взглянулъ на меня, какъ бы готовясь сказать что-то непріятное, но выраженіе лица его измнилось, когда онъ продолжалъ:

— Конечно не любила, потому что она не любила ни одного живаго существа. Она неспособна была даже къ такому чувству привязанности, какое часто самые лживые и жестокіе люди чувствуютъ къ слабымъ. Нтъ, она совсмъ не любила вашего отца, но ей запала въ голову мысль,— теперь слушайте меня внимательно,— что если я сойду съ дороги, напримръ, погибну какимъ-нибудь образомъ въ Индіи, отецъ вашъ будетъ имть много шансовъ сдлаться наслдникомъ состоянія. Не забудьте что тогда братъ мой Джеральдъ былъ еще бездтенъ, а братъ Дикъ неженатъ и намревался никогда не жениться, сестра Мери была тоже не замужемъ. Богъ знаетъ какими разметами руководствовалась эта женщина, но она считала это очень возможнымъ. Можетъ-быть, отецъ вашъ, замчая какой всъ это придаетъ ему въ ея глазахъ, нсколько прикрасилъ положеніе длъ, но нтъ сомннія, потому что я имю доказательства, что она ршила сдлаться обладательницей Кильмойля.

— Возможно ли чтобъ она могла на это разчитывать, сэръ? Тогда, какъ вы сами сказали, было еще такъ много наслдниковъ: сэръ-Ричардъ, вы, братъ вашъ Джеральдъ и сестра ваша Мери. Одинъ былъ уже женатъ, и вс могли жениться. Слишкомъ неестественно, извините пожалуста, чтобы подобными разметами могла руководствоваться шестнадцатилтняя двушка. Право, дорогой мой сэръ-Денисъ, все это такъ невроятно.

— Да, тогда, какъ вы сказали, мы вс четверо были живы, и еще вашъ ддушка, а она все-таки разчитывала на наслдство, могу васъ уврить.

— Но еслибъ она, настаивалъ я,— вышла замужъ за васъ, она разомъ перешагнула бы чрезъ множество препятствій. Зачмъ ей было выходить за моего отца?

— Это очень естественный вопросъ, но трудно объяснить причины побудившія ее на это тому кто ея не знаетъ. Дло въ томъ что я невольно оскорбилъ ея самолюбіе и возбудилъ дьявольскую вражду, и она ненавидла меня, ненавидла даже въ то время когда ежедневно присылала мн письма полныя любви, хотя, надо сказать, часто безграмотныя. Я сказалъ ей что не женюсь до тхъ поръ пока не пріобрту такого положенія въ обществ какого желаю, а что если я когда-нибудь сдлаюсь обладателемъ Кильмойля, то я все раздлю съ сестрой своею Мери. Что же касается до невроятности ея разчетовъ, то сестра моя могла легко не выйти замужъ, а братъ мой не жениться. Я не знаю каковы были ея планы на будущее, но я убжденъ что она ршила про себя, что мужъ ея получитъ Кильмойль. У ней, какъ говорятъ, было много силы воли, и она врила въ свое счастье.

Признаюсь, разказъ сэръ-Дениса до того перепуталъ мои мысли, что я началъ сомнваться въ здравости его разсудка и въ моемъ собственномъ существованіи.

— Я долженъ дойти до конца, продолжалъ онъ,— потому что вамъ нужно знать все. Права она была, или нтъ, въ своихъ разчетахъ, но она знала что длала. Ея единственною страстью была страсть къ интриг. Еслибъ она вышла за меня, она потеряла бы возможность интриговать, а она, какъ тигръ, не могла дйствовать открыто. Судьб однако угодно было чтобы вс ея предпріятія оканчивались неудачей. Когда интрига доходила до извстной степени развитія, являлось всегда какое-нибудь непредвиднное препятствіе, или грубый ударъ разрывалъ тонкую паутину. За три мсяца до ея брака съ вашимъ отцомъ, у моего брата Джеральда родился сынъ и наслдникъ, а въ Калькутт ее встртило извстіе о рожденіи моей племянницы Мери и о смерти бдной сестры моей. Тогда она ршилась на новый образъ дйствія. Вамъ извстна ея знаменитая стратагема. Когда же она узнала что Фрезеръ, одинъ изъ ея многочисленныхъ поклонниковъ, былъ между пассажирами корабля, ея непрестанно работавшій умъ заставилъ ее впасть въ непріятную ошибку. Она слыхала что Фрезеръ ожидаетъ большаго богатства, но прежде чмъ ршиться выйти за него, она хотла опять попробовать нельзя ли извлечь какую-нибудь пользу изъ меня, и потому, высадившись на берегъ, она что-то сочинила Фрезеру чтобъ отложить свадьбу, а сама между тмъ послала мн письмо. Я ей отвчалъ, но увренъ что письмо мое не произвело на нее никакого впечатлнія, хотя я постарался излить въ немъ всю горечь которою она наполнила мое существованіе. Она вышла замужъ, вполн увренная что одурачила Фрезера, но на самомъ дл сама поддавшись его обману. Аланъ Фрезеръ былъ такой человкъ какого она стоила, онъ перехитрилъ ее. Онъ, кажется, любилъ ее и удивлялся ей, и чтобы поймать ее, распустилъ черезъ своихъ слугъ ложный слухъ о богатств которое его ожидаетъ. Онъ прежде былъ женатъ на несчастной двушк, заслуживавшей лучшей участи. Она умерла незадолго передъ тмъ какъ онъ отправился въ Европу.

— Миссъ Фрезеръ дочь его отъ перваго брака, прервалъ я.

— Жена полковника Фрезера не хотла этому врить, отвчалъ сэръ-Денисъ.— Вскор посл рожденія своего ребенка, во время отсутствія Фрезера по дламъ службы, мистрисъ Фрезеръ внезапно захворала и умерла, утверждая что ребенокъ, котораго такъ нжно любилъ Фрезеръ,— единственное хорошее чувство которое я за нимъ знаю,— не ея ребенокъ. Вскор посл смерти мистрисъ Фрезеръ, полковникъ, тогда еще маіоръ, Фрезеръ былъ командированъ на сверо-западъ, и онъ явился туда съ красивою женщиной, которую рекомендовалъ своею женой. Хотя въ Индіи понятія о нравственности не слишкомъ строги, но общество было шокировано ихъ дерзкою непристойностью, и новыхъ прізжихъ никуда не принимали. Носились слухи объ ужасныхъ сценахъ между мужемъ и женой, и наконецъ однажды ночью она его покинула и никогда боле не возвращалась къ нему. Трудно однако предположить чтобы дв подобныя личности не поддерживали сношеній между собой, когда эти сношенія могли имъ быть полезны. Васъ теперь не удивитъ, когда я скажу вамъ что Мабель Фрезеръ не дочь первой жены Алана Фрезера. Она была передана кормилиц какою-то женщиной, унесшей съ собою невиннаго младенца, дальнйшая судьба котораго покрыта съ тхъ поръ непроницаемою тайной.

Я не врилъ своимъ ушамъ, слушая подобный разказъ отъ умнаго, уважаемаго ирландскаго джентльмена, въ половин девятнадцатаго столтія.

— Не удивительно, Теренсъ Бреди, что то что я вамъ разказываю, такъ поражаетъ васъ. У меня нтъ доказательствъ, но я убжденъ что Мабель Фрезеръ, для какой-то непонятной цли, замнила бднаго ребенка мистрисъ Фрезеръ.

— Такъ почему же, сэръ-Денисъ, вы ее держите въ своемъ дом и позволяете ей называться миссъ Фрезеръ. Извините, сэръ-Деннсъ, но мн кажется, вы не правы.

— Еслибъ она осталась въ Индіи, она попала бы въ руки той женщины. Съ большою радостью, съ чувствомъ напомнившимъ мн чувство къ этой женщин,— которое когда-то пробжало по душ, какъ молнія пробгаетъ по дубу, оставляя свой слдъ на вки,— взялъ я двочку, сдлалъ ее подругой моей племянницы и моею второю дочерью, и охранилъ ее отъ страшной будущности. Теперь вы знаете объ этой странной исторіи боле чмъ кто-либо, за исключеніемъ трехъ особъ. О многомъ я умолчалъ, но разказалъ вамъ столько что вы, надюсь, поняли почему я принимаю въ васъ участіе. Теперь еще нсколько словъ, прошу васъ обратить на нихъ вниманіе и не перетолковывать ихъ въ дурную сторону. Десмонды и Бреди никогда не длали добра другъ другу, и я считаю своимъ долгомъ воспрепятствовать возобновленію несчастныхъ связей. Я вижу, вы меня поняли. Довольно. Спокойной ночи, да благословитъ васъ Богъ!

XVI. Лицо въ окн.

Совсмъ разсвло уже когда сэръ-Денисъ ушелъ изъ моей комнаты, оставивъ въ моей душ такой мракъ, который не могло разсять никакое солнечное сіянье.

Докторъ Дукъ прізжалъ и опять ухалъ рано утромъ, когда я еще не вставалъ, оставивъ посл себя во всхъ мысль о желудочномъ разстройств. ‘Это все печень’, сказалъ онъ.

Сэръ-Денисъ не пришелъ къ завтраку. Миссъ Бутлеръ, Джеральдъ и я, прочитавъ молитву, услись за маленькій столъ, въ кабинет.

— Что же такое случилось съ прекраснымъ созданьемъ, спросилъ Джеральдъ, держа на вилк ломоть языка.— Мой слуга говорилъ что она выдержала битву со злымъ духомъ, или съ разбойникомъ, и что въ комнат остались слды кулачнаго боя. Что это такое, позвольте васъ спросить? Докторъ Дукъ говоритъ что у ней былъ сильный нервный припадокъ, вслдствіе разстройства желудка, а докторъ Бреди не можетъ опредлить что съ ней такое. Да и вы оба какъ будто выдержали бой съ вдьмами! Вы, милая кузина, блдны какъ снгъ, а докторъ Бреди, посмотрите, на кого онъ похожъ! А знаете ли, продолжалъ онъ боле серіознымъ тономъ,— со мной было тоже приключенье сегодня ночью. Какъ пріятно въ наши дни найти заколдованный замокъ!

— Что же такое, кузенъ? спросила Мери.— Вы, вроятно, не могли найти дороги въ свою комнату изъ того склепа который дядюшка назначилъ вамъ для куренія?

— Не совсмъ такъ, кузина, но все-таки причиной ужасная курильня, мы съ вами должны похлопотать о реформ. Долой Бастилію! Я тамъ вчера едва не задохся, и попросилъ старую мумію выпустить меня. Ночь была чудная, и я ходилъ взадъ и впередъ по алле, счастливый, какъ только можетъ быть счастливъ человкъ со спокойною совстью и хорошею сигарой. Докуривъ, я пошелъ домой. Когда я дошелъ до двери, которая была оставлена полуотворенною, на наружномъ двор раздался лай собакъ, и я подумалъ что пріхалъ докторъ. Такъ какъ я сказалъ старику не ждать меня, то началъ самъ запирать замки и задвигать засовы, какъ вдругъ увидалъ за ршеткой окна, которое возл двери, большіе глаза, наблюдавшіе за мной.

— Глаза, кузенъ Джеральдъ! Чьи глаза?

— А въ этомъ-то и вопросъ чьи глаза. Не ваши, кузина Мери, и не миссъ Фрезеръ, хотя, честное слово, они были очень похожи на ея глаза. Я сейчасъ же отперъ дверь и выбжалъ. Я слышалъ какъ заскрипли ворота и разглядлъ въ темнот выбгавшаго человка: привидніе мое исчезло.

— Неужели вы не шутите, Джеральдъ? со страхомъ спросила Мери.— Вы должны разказать объ этомъ дяд. Нашъ край такъ неспокоенъ, что на это надо обратить вниманіе.

— А лицо было очень красивое и то же похоже на лицо миссъ Фрезеръ. Черный старикъ, котораго я тотчасъ же позвалъ, равнодушно сказалъ что это, врно, была дворная собака, которая, по его словамъ, любитъ совать морду въ окна. Если это такъ, то у вашей собаки чудные глаза и волосы, и очень блый цвтъ лица.

— Вы не шутите, кузенъ Джеральдъ? серіозно спрашивала Мери.

— Нисколько, дорогая кузина, все это истинная правда, отвчалъ онъ, разбивая яйцо.— Но, честное слово, необыкновенно пріятно встртить въ жизни что-нибудь сверхъестественное, и я теперь влюбленъ въ это мсто. Что вы объ этомъ думаете, докторъ? Встрчали ли вы…

— Боже мой, докторъ, что съ вами опять? Вы какъ будто дв ночи сряду боролись съ привидньями. Не видите ли вы какого-нибудь призрака въ настоящую минуту?

— Въ самомъ дл, Теренсъ, сказала Мери,— у васъ сегодня жалкая физіономія. Мы вс достойны состраданія сегодня. Дядя Денисъ не совсмъ здоровъ, Мабель Фрезеръ только что пришла въ чувство, Джеральда напугала какая-то сова, а Теренсъ,— докторъ Бреди, хотла я сказать,— смотритъ такъ уныло, какъ въ тотъ день когда я разбранила его за ложь. Что все это значитъ?

— Все это очень забавно, и мн, съ тхъ поръ какъ я воротился на родину, еще ни разу не было такъ весело какъ сегодня. Привиднія, тайны, мятежники, контрабандисты, вдьмы, падающія въ обморокъ двушки. Кстати о мятежникахъ, какая красивая двушка сестра мятежника, съ которою вы катались! Будь она Флорой Макъ Айваръ, она не могла бы съ большимъ величіемъ взглянуть на меня. Мн просто было досадно что вамъ пришла охота дать ей знать о моемъ существованіи.

— Еслибы вы знали, кузенъ Джеральдъ, какъ много Роза Прендергастъ выстрадала, вы бы пожалли ее всмъ сердцемъ. Она скоро покидаетъ насъ и отправляется въ Америку, и если великодушіе и ангельскій характеръ вознаграждаются въ этой жизни, она заслужила себ счастіе.

— Отъ всей души, кузина, желаю вашему другу всего лучшаго въ Америк. Если презрительная красота заслуживаетъ добраго мужа, и если миссъ Прендергастъ угодно будетъ осчастливить какого-нибудь смертнаго, надюсь, она найдетъ достойнаго себя человка въ Новомъ Свт. Докторъ, намъ пора отправляться, если вы сколько-нибудь заботитесь о благосостояніи Бенгальскихъ Тигровъ.

Всю прошлую ночь я не могъ сомкнуть глазъ, и много ужасныхъ часовъ провелъ въ мученіи. Я прежде догадывался что я чмъ-то связанъ съ семействомъ Десмондовъ, но то что мн открылъ въ эту ночь сэръ-Денисъ было просто невроятно. А его зловщія слова при прощаніи! Какъ могъ онъ проникнуть въ мою тайну, отгадать мои мечты, которыя являлись ко мн помимо моей воли, какъ сны, и которыя я всегда старался отгонять отъ себя. А если онъ знаетъ это, очень можетъ быть что и Мери отгадала что я виновенъ въ любви къ ней. Если она знаетъ это, какъ жестоко она наказываетъ меня своимъ спокойнымъ равнодушіемъ. Я злился что сэръ-Денисъ осмлился предупреждать меня, точно я какой-нибудь интриганъ и злоумышленникъ. Какъ будто всякій человкъ не сметъ любить кого ему угодно! Я обязанъ отказаться отъ малйшей доли въ этомъ проклятомъ наслдств. Сэръ-Денисъ можетъ пытать меня сколько ему угодно, онъ не увидитъ раны которою убилъ меня. Я отниму у него возможность подозрвать меня въ. дурныхъ умыслахъ, и если можно сдлать это, я форменнымъ образомъ лишу себя права участвовать въ этомъ жалкомъ наслдств, еслибы даже завтра же перемерли вс Десмонды. Я скажу Мери Бутлеръ объ оскорбительныхъ подозрніяхъ ея дяди, и если увижу что она пожалла меня, я общаю ей никогда боле не видть ея. Я признаюсь ей въ своей несчастной любви, умолю ее простить меня, и навсегда удалюсь отъ нея. О, какой я несчастный! Но когда пришло утро, я былъ слишкомъ слабъ чтобы предпринять что-нибудь, я былъ способенъ только любить молча и хранить это въ тайн. Все время завтрака я былъ какъ во сн. Странная болзнь миссъ Фрезеръ, голоса и шумъ въ ея комнат, отворенное окно, ея ужасъ, то что она мн сказала, и т ужасныя глаза, ‘похожіе на ея глаза’, какъ онъ сказалъ, все это было полно неопредленнаго для меня ужаса. Я не старался боле отдавать себ отчета въ томъ что происходило со мной и съ окружающими меня. Открытіе сэръ-Дениса было крайнею степенью откровенности, какой можно было ожидать отъ такого человка, и хотя разказъ его былъ невроятенъ какъ сказка, я не задавалъ себ вопросовъ, потому что не надялся получить отвта. Мн, должно-быть, предопредлено судьбой вчно оставаться игрушкой чужихъ капризовъ, симпатій и антипатій, и мн доставляла удовольствіе мысль о борьб со злою судьбой. Я былъ силенъ духомъ и тломъ, но не увренъ въ своемъ ум, молодъ и энергиченъ, и надялся что буду въ состояніи всю жизнь содержать себя своимъ трудомъ. У меня необыкновенная мать, думалъ я, но она давно не пишетъ мн, потому что видитъ что это ни къ чему не ведетъ, а когда она узнаетъ о встрч моей съ полковникомъ Фрезеромъ, она окончательно потеряетъ надежду употребить меня орудіемъ къ достиженію своихъ цлей. Намекъ сэръ-Дениса что я могу имть надежду, хотя слабую, на наслдство Кильмойля, пересталъ наконецъ безпокоить меня, потому что я не могъ понять какъ это возможно и остановиться на мысли объ этомъ. Наконецъ я совершенно убдился что Мери Бутлеръ не любитъ меня и не подозрваетъ о моей любви къ ней. Ея откровенность и непринужденность со мной, тогда какъ я былъ такъ неловокъ и застнчивъ съ ней, спокойный взглядъ и откровенная улыбка, которыми она меня встрчала, вполн убдили меня что она чувствуетъ ко мн не боле какъ братскую привязанность, которая въ давно минувшія времена побуждала ее бранить меня за мои дтскіе проступки. Я старался оттолкнуть отъ себя господствовавшее надо мной чувство и убждалъ себя что его никогда не было. Минуты дв или три я былъ совершенно равнодушенъ къ миссъ Мери Бутлеръ. Старшая миссъ Клочетуръ гораздо красиве! Разв я не чувствовалъ какъ миссъ Казей пожала мою руку, когда я провожалъ ее въ карету? Цвтъ лица и волосы у миссъ Фрезеръ лучше чмъ у миссъ Бутлеръ. Наконецъ, какое мн дло до этой молодой леди, которая, повидимому, ршилась сдлаться мистрисъ Джеральдъ Десмондъ! Что мн до того кто такая миссъ Фрезеръ! Она подруга миссъ Бутлеръ и дочь того человка который былъ въ связи съ моею матерью, и если даже она не дочь его, мн это ршительно все равно. Ея болзнь? Вдь докторъ Дукъ сказалъ что у ней разстройство желудка. Не то же ли самое было съ сэръ-Денисомъ, когда онъ пришелъ въ мою комнату и всю ночь протомилъ меня своимъ нелпымъ разказомъ. Жители Индіи часто этому подвергаются.

Такъ размышлялъ я, возвращаясь по знакомой дорог въ городъ съ Джеральдомъ Десмондомъ. Онъ курилъ сигару и болталъ о себ и о мір, которому онъ благосклонно разршалъ волноваться вокругъ себя, между тмъ какъ я старался убдить себя что я способенъ управлять своею ладьей и не теряя свободной воли проплыть бурное море, куда брошенъ судьбой.

Маіоръ Багшо былъ въ сильномъ припадк офицеризма, когда мы явились въ казармы. Онъ только что получилъ предписаніе о перевод несчастныхъ ‘Тигровъ’ въ Баллиботль и въ Друмнагласъ, за исключеніемъ одной роты, конечно роты капитана Десмонда, которая была оставлена въ Кильмойл. Багшо былъ убжденъ что въ какомъ-нибудь склеп, въ Горсъ-Гард, сидитъ его тайный, во могущественный врагъ, который проводитъ свое время придумывая способы мучить и погубить его, и онъ не могъ читать ни одного предписанія, какого бы безобиднаго свойства оно ни было, безъ того чтобы не видть въ немъ козней своего враіи.

— Вотъ изволите видть, Десмондъ, какъ со мной опять поступаютъ! Необыкновенно сошелся съ вашимъ дядюшкой, лордъ Бельбрукъ такъ любезенъ, лордъ Муллиногосъ тоже, однимъ словомъ, лучшее мсто изъ тхъ гд мн случалось стоять съ тхъ поръ какъ я покинулъ Корфу, и вотъ этотъ проклятый мошенникъ опять напустился на меня. Ну, хорошо же! Ужь когда-нибудь мы съ нимъ сочтемся! Сочтемся, или я не буду Емиліусъ Багшо.

Злой духъ однако требовалъ немедленнаго повиновенія, и мн приходилось проститься съ Кильмойлемъ, но я тогда былъ въ такомъ настроеніи, что совершенно равнодушно принялъ бы извстіе что насъ посылаютъ на сверный полюсъ, на Фалкландскіе острова, или на Огненную Землю.

XVII. Тишина передъ бурей.

Дня черезъ два посл нашего прибытія, когда я обошелъ своихъ больныхъ, ощупалъ пульсы, осмотрлъ языки, и установилъ должное равновсіе между своими чувствами и требованіями службы, воплощенными въ маіор Багшо и въ ‘утреннемъ донесеніи’, я написалъ мистеру Бетсу обо всемъ что случилось посл моего послдняго письма къ нему.

Я только что кончилъ письмо, когда вошелъ мой слуга и сказалъ что сэръ-Девисъ Десмондъ желаетъ меня видть. Я вышелъ на дворъ, по которому онъ ходилъ съ разсяннымъ видомъ и курилъ сигару. Онъ съ необыкновеннымъ жаромъ пожалъ мою руку, и освдомившись свободенъ ли я, сказалъ что желаетъ поговорить со мной на свобод, и что это будетъ продолженіемъ нашего разговора въ замк.

— Вы еще очень молоды, но старость иногда ищетъ поддержки въ бодрой юности, готовящейся къ жизни и борьб, Вы знаете почему я принимаю въ васъ участіе, и, можетъ-быть, есть основаніе къ полной откровенности между нами.

Что хотлъ этимъ сказать сэръ-Девисъ, думалъ я, слдуя за нимъ, между тмъ какъ онъ не переставалъ говорить, но не сообщалъ мн ничего важнаго. ‘Миссъ Фрезеръ совсмъ успокоилась, онъ надется что она выйдетъ сегодня къ обду, потому что будутъ только свои: Джеральдъ и миссъ Бутлеръ, миссъ Фрезеръ и вы.’

— Племянница моя убдила съ большимъ трудомъ свою любимую подругу, миссъ Прендергастъ, пріхать сегодня къ намъ. Она отправляется въ Америку, и такъ какъ мы очень скоро перезжаемъ въ Дублинъ, она согласилась пріхать. Это все капризъ Мери, потому что я совсмъ бы не желалъ видть въ своемъ дом сестру осужденнаго мятежника.

— Миссъ Прендергастъ происходитъ отъ очень древняго и почтеннаго рода, сказалъ я.— Она сестра несчастнаго Мориса, моего школьнаго товарища, но вспомните, сэръ-Денисъ, какъ онъ еще молодъ, и поврьте мн, что при всхъ своихъ заблужденіяхъ, онъ всегда оставался джентльменомъ и честнымъ человкомъ. А сестра его вполн заслуживаетъ состраданія.

Сэръ-Денисъ нсколько минутъ молчалъ, и я видлъ какъ не понравились ему мои слова. Онъ отошелъ въ сторону и остановился.

— Позвольте мн дать вамъ совтъ, прежде чмъ я попрошу его у васъ. Сочувствіе къ измнникамъ очень опасно, потому что сквозь сочувствіе и состраданіе проникаетъ ядъ измны. Вы говорили о чести и о почтенномъ род, а я скажу вамъ что измна кладетъ такое пятно, которое лишаетъ чести. Вотъ эта-то сантиментальная чувствительность въ обращеніи съ бунтовщиками ослабляетъ власть закона, нарушаетъ порядокъ и поддерживаетъ смертную агонію хроническаго сопротивленія. Предупреждаю васъ, не поддавайтесь этому. Вс подобныя псни, баллады и сказки, дйствующія на наши чувства и вызывающія на состраданіе, вредныя во всякой стран нуждающейся въ энергіи чтобы не умереть съ голоду, дйствуютъ особенно гибельно на наше низшее сословіе въ настоящее время.

— Но вспомните, сэръ-Денисъ, псни роялистовъ и гимны круглоголовыхъ! Вспомните ‘Лиллибулеро’ и баллады якобинцевъ. Они не длаютъ никакого зла теперь, хотя когда-то имли большое вліяніе на народъ.

— Не длаютъ никакого зла! Ну, это еще неизвстно, возразилъ онъ.— Еслибы нашелся поводъ пропть его, ‘Лиллибулеро’ оказалъ бы вредъ завтра же. Я запретилъ бы закономъ вс подобныя псни, до тхъ поръ пока въ народ не умеръ бы злой духъ, и они не сдлались бы достояніемъ антикваріевъ. Однако я хотлъ переговорить съ вами совсмъ о другомъ до обда. Мн нужно звать какъ вы познакомились съ полковникомъ Фрезеромъ и его дочерью.

Баронетъ замедлилъ шаги. Я разказалъ ему о посщеніи полковника Фрезера, объ обд, о послдовавшемъ за тмъ происшествіи, и какъ полковникъ Фрезеръ ухалъ не повидавшись со мной.

— Онъ не говорилъ вамъ для чего онъ прізжалъ въ Ирландію?

— Не говорилъ, сэръ-Денисъ. Онъ, повидимому, прізжалъ затмъ чтобы посмотрть страну, повидаться съ друзьями, но безо всякой особенной цли.

— Но на самомъ дл это не такъ. Аланъ Фрезеръ такой человкъ который не пройдетъ полмили чтобы посмотрть на красивйшій въ мір ландшафтъ, и не сдлаетъ шагу чтобы постить друга, не имя къ тому особаго повода. Ну, какъ онъ вамъ понравился?

— Могъ ли я полюбить его? Когда онъ себя назвалъ, я уже зналъ кто онъ, потому что его имя упоминалось въ письмахъ изъ Индіи, которыя когда-то получалъ мой ддушка. Я ни за что не пошелъ бы къ нему, еслибы мн не хотлось узнать что-нибудь о…. вы понимаете о комъ, сэръ-Денисъ. Онъ пробовалъ обмануть меня, но я сказалъ ему что знаю все….

— Не врьте ничему что онъ вамъ разказывалъ. Благодарите Бога что онъ оставилъ васъ въ поко, и молитесь чтобы вамъ никогда боле не встрчаться съ нимъ. Лучшаго ничего вы не можете себ пожелать. Итакъ вы тогда ужинали у Прендергаста и встртили тамъ Индійца, который слдилъ за Фрезеромъ, васъ подстерегали когда вы возвращались, вы видли Фрезера выходившаго изъ игорнаго дома, это очень на него похоже, а на слдующее утро вы узнали что на него напали мошенники, преслдовавшіе васъ. Тутъ есть что-то чего я не могу понять. А миссъ Фрезеръ? Разкажите что-нибудь о ней.

— Я ее видлъ когда обдалъ съ ними, и былъ пораженъ ея сходствомъ съ портретомъ, который есть у насъ въ старомъ дом: сходство необыкновенное. Въ другой разъ я ее видлъ, когда ходилъ навстить больваго полковника, а потомъ случилась эта безумная дуэль, и во время слдствія они ухали изъ Дублина.

— Съ тхъ поръ вы ни разу не видали миссъ Фрезеръ?

— Нтъ. Въ первый разъ посл того я увидалъ ее въ экипаж, когда вы прізжали въ Кильмойль.

— Не упоминала ли она когда-нибудь въ своихъ письмахъ о миссъ Фрезеръ.

— Ни разу, сэръ-Денисъ.

— Вы сказали что у васъ есть портретъ вашей матери, и что миссъ Фрезеръ очень похожа на него.

— Удивительно похожа. Портретъ виситъ въ старомъ дом, отъ котораго мы теперь очень близко. Не хотите ли вы сами взглянуть на него? Мистрисъ Консидинъ, жилица, не помшаетъ намъ. Пойдемте!

— Славная мысль! Непремнно пойдемъ и посмотримъ.

Нсколько минутъ спустя мы были въ Лохъ-на-Карр.

Сэръ-Денисъ съ любопытствомъ разсматривалъ старый домъ.

— Четверть столтія много измняетъ. Еслибы стны могли видть, он замтили бы такую же перемну и во мн.

Босая двушка, ходившая сказать отъ меня мистрисъ Консидинъ что я пришелъ повидаться съ ней и осмотрть старый домъ, возвратилась съ отвтомъ что я могу распоряжаться въ Лохъ-на-Карр какъ хозяинъ, но что мистрисъ Консидинъ извиняется что сама не можетъ принять меня, потому что больна и лежитъ въ постел.

— Плоха она, бдняжка, только миссъ Бутлеръ и миссъ Роза, благослови ихъ Богъ, поддерживаютъ въ ней жизнь.

Я пошелъ въ давно знакомую мн комнату, отворилъ дверь и ‘Боже мой, портрета нтъ!’ воскликнулъ я въ изумленіи ‘Она пропала, моя картина пропала!’ На стн висла полинявшая, изъденная червями и пустая рама.

— Тутъ никогда ничего не было кром того что вы видите, сэръ, съ тхъ поръ какъ я здсь живу, а тому около Сртенія будетъ два года, сказала двушка.

— Но у насъ была другая такая же картина. На ней нарисована леди съ чудными волосами, и возл нея леопардъ. Она висла въ спальн, которая выходитъ на верхнюю площадку лстницы.

— Теперь тамъ спальня мистрисъ Консидинъ, сэръ. Тамъ, дйствительно, есть такая же рама, немного больше этой, и тоже пустая. Я ихъ всегда видла пустыми.

— Сходите пожалуста къ мистрисъ Консидинъ и спросите куда длись картины которыя были въ этихъ рамахъ, когда она поселилась въ Лохъ-на-Карр.

Прошло довольно времени прежде чмъ двушка возвратилась.

— Я ждала пока барыня отыскивала эту записку. Она сказала чтобы вы прочли ее, и тогда все узнаете.

— Я развернулъ письмо, адресованное ‘Мистрисъ Консидинъ, въ Лохъ-на-Карр’ и прочелъ слдующее:

‘Дублинъ, 1-го марта 18…. г., Доминикъ-Стритъ.

‘Милостивая государыня! Такъ какъ я желаю взять портретъ мистрисъ Бреди и копію съ него для ввреннаго моему попеченію молодаго человка, то прошу васъ отдать ихъ подателю этого письма, которое вы сохраните съ копіей съ описи имнія. Надюсь получить отъ васъ хорошія всти объ имніи и услыхать что сынъ вашъ охотно помогаетъ вамъ извлекать выгоду изъ аренды. Я скоро напишу подробно о длахъ и прошу васъ, милостивая государыня, считать меня вашимъ покорнымъ слугой.

‘Дж. Бетсъ.’

— Какъ странно что я не слыхалъ до сихъ поръ, что портреты взяты отсюда.

— Мистрисъ Консидинъ приказала сказать вамъ, сэръ, что приходилъ какой-то джентльменъ, взялъ ихъ, свернулъ и быстро скрылся изъ дому, и что по этому письму вы можете видть когда это было, потому что онъ приходилъ черезъ три дня посл числа выставленнаго на этомъ письм. Она надется что бды никакой не случилось.

— Разглядите хорошенько мистера ли Бетса это почеркъ?

— По крайней мр очень похожъ на его почеркъ, но теперь я замчаю маленькую разницу. Это странно, потому что въ то время когда было написано это письмо, я былъ въ постоянныхъ сношеніяхъ съ мистеромъ Бетсомъ по поводу слдствія, и онъ ничего не сказалъ мн объ этомъ.

— Стало-быть, это случилось въ то время когда полковникъ Фрезеръ совершалъ свое путешествіе, замтилъ сэръ-Денисъ. Тутъ нтъ ничего страннаго, и мн кажется, я все понимаю. Я готовъ держать пари, что когда мистеръ Бетсъ услышитъ объ этомъ письм, онъ скажетъ что никогда не писалъ его. Пойдемте отсюда.

Мы пошли обратно по длинной алле и молчали, то-есть не говорили другъ съ другомъ, но онъ бормоталъ что-то про себя, и по временамъ у него вырывались восклицанія на незнакомомъ мн язык. Ни слова не сказали мы между собой, пока не дошли до стараго моста, и тогда я сказалъ ему что мн нужно до обда окончить кое-какія дла въ казармахъ, и что я долженъ свернуть направо.

— Я забылъ о главной цли моего посщенія, но объ этомъ мы успемъ переговорить посл обда, я выхлопоталъ Джеральду и вамъ позволеніе ночевать въ замк. Это касается того о чемъ я уже упоминалъ, но такъ какъ вы скоро узжаете, то я долженъ выразиться ясне. Вы видали моего племянника и могли составить о немъ мнніе, которое я скоро спрошу у васъ. Я надюсь что могу положиться на васъ. Прощайте, Теренсъ, вы мн позволите васъ такъ называть?

Я такъ погрузился въ свои мысли что не замтилъ шедшаго за мной человка, пока онъ не заговорилъ.

— Благослови васъ Богъ, сэръ. Не пойдете ли вы въ Кульбаунъ навстить моего стараго отца, который говоритъ что только тогда спокойно закроетъ глаза, когда взглянетъ на васъ.

— Здравствуйте, Макарти! А далеко отсюда до Кульбауна? Я съ удовольствіемъ навщу старика, если успю.

— Туда не боле часа ходьбы, сэръ.

— Часъ туда, да часъ оттуда. Мн очень жаль, но сегодня я не могу идти съ вами, слишкомъ поздно.

Мой отвтъ, казалось, озадачилъ его.

— А полкъ вашъ, говорятъ, уходитъ? Тамъ васъ ждетъ не одинъ старикъ. Пойдемте, мистеръ Теренсъ, пожалуста пойдемте.

— Не одинъ старикъ? Что вы хотите этимъ сказать? я васъ не понимаю.

— Разв я не говорилъ, сэръ, что могу сообщить вамъ кое-что о мистер Морис, о Морис Прендергаст, вашемъ истинномъ друг?

— Такъ скажите мн это здсь, Макарти. Теперь поздно идти въ Кольбонъ, я отложу до другаго дня.

— Не желаете ли вы, сэръ, поговорить съ человкомъ который видлъ мистера Мориса очень недавно?

— Я бы очень желалъ, въ память нашей старой дружбы, услышать о немъ хорошія всти отъ кого бы то ни было.

— Слушайте, сэръ, я знаю человка который нсколько дней тому назадъ видлъ его, и могу показать вамъ этого человка.

— Гд же онъ?

Онъ оглянулся, приложилъ руку къ сердцу и сказалъ:

— Вотъ онъ, мистеръ Теренсъ.

— Вы! Гд же могли вы его видть? Неужели въ Ирландіи? Онъ рискуетъ жизнью, вдь онъ осужденный.

— Вотъ-те на! Осужденный! Какъ многіе изъ насъ были бы тмъ же самымъ, еслибы вся истина вышла наружу, мистеръ Теренсъ. Тотъ кто пошелъ противъ закона не заботится уже о томъ какъ его зовутъ т кто издалъ этотъ законъ, только бы не пострадать отъ него. Впрочемъ, я не сказалъ вамъ гд я видлъ его, и если хотите, я скажу вамъ что въ Америк. Прощайте, сэръ. Я скажу мистеру Морису, когда увижу его, какъ вамъ было досадно что вы не могли удлить нсколькихъ минутъ чтобы сходить въ Кольбонъ,

Въ голос этого человка слышалась сдержанная дерзость, которая удивила меня, но когда я пришелъ въ себя и хотлъ распросить о несчастномъ изгнанник, его уже не было.

Когда я пришелъ въ казармы, вс офицеры, подъ предводительствомъ маіора Багшо, готовились въ экспедицію къ лорду Бельбруку. Только я и Десмондъ должны были обдать въ замк. Я едва усплъ прибавить нсколько строкъ въ письм къ мистеру Бетсу чтобы спросить о портретахъ, какъ меня позвалъ Десмондъ отправляться въ замокъ. Онъ былъ чмъ-то ужасно разстроенъ, и я замтилъ какъ руки его дрожали, когда онъ передавалъ мн возжи, попросивъ чтобъ я правилъ. Онъ былъ молчаливъ и раздражителенъ, на меня смотрлъ вопросительно, и я скоро отказался отъ надежды вызвать его на разговоръ.

Въ гостиной мы нашли сэръ-Дениса, Мери и миссъ Фрезеръ. Послдняя была немного блдна, старалась казаться спокойною, но не могла скрыть дрожанія губъ и рсницъ, когда я вошелъ. Мери была серіозне обыкновеннаго, но серіозность шла къ ней столько же какъ веселость, и въ какомъ бы расположеніи она ни была, она всегда правилась мн больше другихъ.

— Читали вы газеты, Джеральдъ? Новости предвщаютъ войну, замтилъ сэръ-Денисъ за обдомъ. Если Россія не уступитъ, Турція скоро будетъ раздроблена. Если мы не остановимъ Россію, мы потеряемъ свое вліяніе на Восток.

— При всемъ моемъ уваженіи къ вамъ, дядюшка, я объявляю что не вижу въ томъ никакой потери для насъ, но признаюсь, я съ удовольствіемъ попробую дйствительной службы.

— Я тоже, воскликнулъ я:— дйствительная служба лучше всего!

— Ваша дйствительная служба, мой милый докторъ! съ насмшкой воскликнулъ Джеральдъ.— Ну, въ вашей служб я не вижу большаго развлеченія. Что можетъ доктору нравиться въ войн? У него, конечно, будетъ тоже много дла, но какое дло! Впрочемъ, у всякаго свой вкусъ.

— А знаете ли, Джеральдъ, сказалъ сэръ-Денисъ,— я бывалъ въ Индіи въ сраженіяхъ, и видлъ людей въ большой опасности, и въ серіозныхъ испытаніяхъ, и два или три истинно храбрые человка, которыхъ мн привелось видть, были доктора.

Я сгоралъ отъ негодованія, потому что въ словахъ Джеральда видлъ желаніе обидть меня. Мери, отгадывая что происходитъ въ моей душ, сказала своимъ кроткимъ голосомъ:

— Намъ, женщинамъ, кажется, что вы иногда несправедливы къ себ, дядюшка. Вы называете одинъ разрядъ мущинъ храбрыми, другой не храбрыми, а если спросить почему, то окажется потому только, что одни носятъ извстное одяніе, а другіе не носятъ его. Мы любимъ думать что храбрость качество общее всмъ мущинамъ, и непріятно слышать, когда вы говорите что оно принадлежитъ людямъ одной профессіи. Почему мистеру Бреди не можетъ нравиться война точно такъ же, какъ капитану Дермонду?

— Милая Мери, прервалъ сэръ-Денисъ,— ты на опасной почв. Храбрость есть свойство мущинъ, какъ разсудительность — свойство женщинъ, но существуетъ много родовъ храбрости. Бываетъ храбрость физическая, которая въ свою очередь раздляется на множество родовъ. Напримръ, храбрость заигрывающая со смертью, мужественно сопротивляющаяся ей, презирающая опасность и не дорожащая жизнью. Къ счастію, такая храбрость встрчается очень рдко,— къ счастію потому, что иначе людскія страсти сдлали бы жизнь невыносимою. Если человкъ захочетъ убить другаго и при этомъ самъ не дорожитъ своею жизнью, что помшаетъ ему исполнить свое намреніе? Всякій человкъ завислъ бы отъ милости своего врага. Потомъ есть другаго рода физическая храбрость,— храбрость тщеславная, почерпнутая извн и не заключающаяся въ самомъ человк. Любовь къ рукоплесканіямъ и удивленію, къ наградамъ и почестямъ, производитъ наибольшее число героевъ во всякой войн и вообще во всякое время когда нужна отвага. Но человкъ отличающійся въ сраженіяхъ можетъ оказаться нравственнымъ трусомъ въ жизни. Есть еще пассивная храбрость, упорная, но не нападающая, а защищающаяся непоколебимо. Такая храбрость возвышается до героизма, когда она основана на чувств долга и поддерживается сознательнымъ самоотверженіемъ, и тогда она иногда переходитъ въ наступательную храбрость. Но выше всхъ, какъ самое естественное чувство разумнаго существа, стоитъ храбрость порожденная страхомъ, храбрость нервныхъ, робкихъ людей, вызванная единственно силой воли, когда человкъ, насилуя свою природу и животное чувство самосохраненія, заставляетъ тло повиноваться душ. Эта истинная побда духа надъ матеріей. Такая храбрость, мн кажется, встрчается чаще чмъ думаютъ.

— Я не могу понять какъ можно бояться смерти, замтила миссъ Фрезеръ, не поднимая глазъ.— жизнь иногда бываетъ страшне смерти.

— Такъ думали нкоторые древніе философы, Мебъ, сказалъ сэръ-Денисъ,— и такъ думаютъ теперь жалкіе трусы, которые сами лишаютъ себя жизни.

— Какъ можно назвать трусомъ того кто лишаетъ себя жизни? спросила миссъ Бутлеръ.— Почему въ одномъ случа тотъ кто пренебрегаетъ жизнью и бросаетъ ее — трусъ, когда въ другомъ случа вы называете храбростью презрніе къ жизни? Замтьте, я не оправдываю самоубійства, я только спрашиваю за Мебъ.

— Плохая логика, Мери. Онъ трусъ, потому что онъ избираетъ только меньшее изъ двухъ золъ, убгая отъ убійцы, онъ бросается въ ревущій потокъ.

— Но еслибъ онъ совсмъ не дорожилъ жизнью, онъ не побжалъ бы отъ убійцы.

— Вы меня поймали, засмялся сэръ-Денисъ. Я закрываю книгу и оканчиваю мою лекцію о храбрости. Къ тому же я говорилъ уже о всевозможныхъ видоизмненіяхъ этого качества.

Когда мы вошли въ гостиную, миссъ Фрезеръ сидла у окна и задумчиво глядла на облака, озаренныя лучами солнца скрывшагося за отдаленными горами. Джеральдъ услся къ тому же окну. Мери указала мн мсто возл себя на диван. Сэръ-Денисъ опять занялся изученіемъ кипы газетъ.

— Я такъ рада, Теренсъ, что нашла нсколько минутъ поболтать съ вами. Мы не видались столько лтъ и посл того не успли сказать другъ другу десятка словъ.

Я сказалъ что-то, не помню что именно, о блаженномъ старомъ времени, и сильно покраснлъ.

— Вы опять постили Лохъ-на-Карр съ моимъ дядей? Мистрисъ Консидинъ въ отчаяніи что не могла принять васъ. Я сегодня здила туда съ нимъ,— она кивнула на Джеральда,— и съ Розой Прендергастъ, которой хотлось проститься со старушкой. Роза узжаетъ очень скоро, мистеръ Макъ-Туркъ, наконецъ, купилъ ея имніе. Роза прідетъ сюда къ чаю, потому что она, кажется, сегодня послдній день въ Кильмойл. Бдная Роза! такъ молода и такъ одинока, и ея ждетъ обширный океанъ и обширная жизнь!

— Но у ней есть друзья, а когда она переплыветъ океанъ, ее встртитъ братъ.

— Она о немъ очень безпокоится. При всей своей откровенности со мной, она избгаетъ говорить о брат, однако призналась что онъ очень измнился, даже въ отношеніи къ ней. Онъ помшался на политик, ужасно ненавидитъ Англію и всхъ насъ, и это очень огорчаетъ Розу. Онъ отлично пошелъ въ Америк какъ адвокатъ, потомъ опять бросилъ все это, затялъ какой-то бунтъ и ходитъ теперь, проповдуя, изъ одного мста въ другое. Грустно за него, потому что онъ честенъ и искрененъ. Онъ все принесъ въ жертву своимъ убжденіямъ, а это лучшее доказательство его искренности…. А вотъ она сама. Здравствуйте, милая Роза!

Миссъ Прендергастъ поцловала Мери, застнчиво поклонилась сэръ-Денису, который, услыхавъ ея имя, поспшилъ ей навстрчу и довелъ ее до дивана, церемонно раскланялась со мной и съ капитаномъ Десмондомъ, а съ миссъ Фрезеръ поздоровались такъ холодно, какъ только это возможно между двушками такихъ лтъ. Я замтилъ тнь неудовольствія, пробжавшую по лицу миссъ Фрезеръ, когда Джеральдъ остался возл Розы и присоединилъ свои старанія къ стараніямъ сэръ-Дениса ‘заставить хорошенькую нмую открыть ротъ’, какъ онъ шепнулъ Мери. ‘Я, впрочемъ, не надюсь, вы одн имете ключъ къ нему.’

Роза была боле чмъ хорошенькая въ этотъ вечеръ. Крайняя простотой чистота ея одежды шла къ ней лучше богатыхъ платьевъ. Сэръ-Денисъ едва скрывалъ свое восхищеніе подъ видомъ усиленной вжливости, отъ которой не отучила его Индія. Джеральдъ не отходилъ отъ Розы, и глаза Мабели не скрывали досады на нее за впечатлніе, которое она произвела на красиваго капитана. Трудно найти вмст три такія хорошенькія лица, какія соединились въ этотъ вечеръ въ гостиной замка. Но какъ не похожи были эти лица чертами и выраженіемъ! Простота и миловидность Розы носили отпечатокъ какой-то усталости и самоотверженія. Она рдко улыбалась, но улыбка ея озаряла лицо такою ясностью, которая поражала своимъ контрастомъ съ привычнымъ ему выраженіемъ усталости и скуки. Манеры ея были сдержаны, но сквозь эту сдержанность по временамъ прорывались такія движенія, которыя доказывали что за тучей скрывается солнце. Она была добра, кротка и невинна какъ ребенокъ, но ничто не могло поколебать ея твердой воли, качества, которое они съ братомъ наслдовали отъ матери. Что касается до миссъ Фрезеръ, я не въ состояніи описать безконечныхъ измненій въ выраженіи ея лица, отражавшаго впечатлнія какъ море отражаетъ пробгающія надъ нимъ облака. По временамъ лицо ея становилось совершенно безстрастно, она устремляла на васъ глаза, но какъ будто не видала васъ, а смотрла на что-то въ пространств. Вс ея движенія полны были граціи и лукавой прелести, но она постоянно имла выраженіе какой-то безпомощности, зависимости: она какъ бы безмолвно просила о помощи и защит, и умоляла міръ простить ей ея существованіе.

Но долженъ ли я прибавить, что какъ ни были хороши дв первыя, он никогда не могли равняться съ моею безцнною Мери. Въ ней не было ничего искусственнаго, никакой скрытности или притворства. Правдивая душа ея неспособна была видть ложь въ словахъ, дйствіяхъ и характерахъ людей, а потому она часто подвергалась обманамъ, несмотря на то что одарена была свтлымъ, блестящимъ умомъ. Она думала и дйствовала прямо, не допуская увертокъ и хитростей, и открыто шла къ своей цли.

Когда миссъ Прендергастъ вошла, я, повинуясь знаку Мабели Фрезеръ, подошелъ къ ея окну. Въ углу гд она сидла было темно, но слуги внесли лампы и чай, и свтъ освтилъ ея руку покрытую кольцами (она любила драгоцнности), которою она манила меня къ себ. Она обернулась лицомъ къ окну, такъ что я не могъ видть ея глазъ, когда она въ нсколько минутъ выпытала у меня все что я зналъ о миссъ Прендергастъ. Когда я сказалъ ей что Роза скоро покидаетъ родину навсегда, она вздохнула какъ бы почувствовавъ облегченіе. ‘Она очень хорошенькая, но такая неловкая и, кажется, недалекая.’

Я едва не потерялъ случая поговорить съ миссъ Фрезеръ, котораго такъ долго ждалъ. Мери позвала насъ:

— Мн жаль разстраивать вашъ tte—tte у окна, но чай васъ ждетъ. Пошлите мистера Бреди за вашею чашкой или приходите къ намъ.

Мабель встала.

— Подождите еще одну минуту, попросилъ я,— мн нужно поговорить съ вами. Прошу васъ, миссъ Фрезеръ.

Она сла.

— Съ той ночи какъ я васъ видлъ, я не имлъ минуты покоя. Объясните что вы хотли тогда сказать, скажите что намъ обоимъ угрожаетъ? Ради Бога, доврьтесь мн, и можетъ-быть, можно будетъ все поправить. Это что-нибудь о вашемъ отц или объ его жен?

— Я васъ не понимаю, мистеръ Бреди. Мн нечего доврять вамъ, и я не знаю что между нами общаго, что можетъ угрожать намъ общею опасностью.

— Но вдь вы сами сказали это,— вы забыли?— когда я остался на нсколько минутъ съ вами вдвоемъ въ тотъ вечеръ.

— Прошу васъ врить, мистеръ Бреди, что я тогда была такъ разстроена и испугана страшными снами, что ршительно не помню что я тогда говорила. Я до сихъ поръ дрожу при воспоминаніи о той ночи.

— Какіе же это сны?

— Да, все это было сонъ, не боле какъ сонъ. У меня болла голова, я легла и хотла заснуть. Я, должно-быть, была очень больна, потому что вдругъ мн пригрезилось что мое окно само собой отворяется, и человкъ, не знаю женщина или мущина, вошелъ въ мою комнату и приблизился къ моей кровати. Я слышала во сн ваше имя, и призракъ поднялъ распятіе, приложилъ его къ моимъ губамъ и требовалъ отъ меня клятвы что я никогда не прощу вамъ страшной обиды которую вы мн нанесли. Я во сн старалась притворяться спящею, но призракъ разбудилъ меня, и приложивъ кинжалъ къ моей груди, заставилъ меня произнесть страшную клятву. Я стараюсь припомнить въ чемъ я клялась, но помню только что вамъ готовилась смерть, а я должна была молчать объ этомъ. Но можно ли передать ночной бредъ? Я вдругъ очутилась на полу и боролась съ призракомъ, который хотлъ взять шкатулку, а мн казалось что я обязана хранить ее. Я проснулась, но долго находилась подъ впечатлніемъ страшнаго сна. Я совсмъ не помню видла ли я васъ въ ту ночь. Если вы находите какую-нибудь пользу разспрашивать меня…. Идемъ, идемъ, милая Мери! Мистеръ Бреди былъ такъ занимателенъ.

У меня осталось подозрніе что прекрасная сновидица обманываетъ меня, но я не былъ увренъ въ этомъ. Я употребилъ вс силы чтобы дйствительно показаться миссъ Фрезеръ и миссъ Бутлеръ ‘занимательнымъ’, между тмъ какъ сэръ-Денисъ разрывалъ конвертъ за конвертомъ, пробгая газеты, а Джеральдъ энергично добивался благосклонности миссъ Прендергастъ. Онъ вызывалъ ее на разказы о Sacr Coeur въ Анжер, и съ видомъ большаго любопытства слушалъ невинные анекдоты о сестр Агнес, о сестр Маріи, объ отц Огюст и о школ. Сэръ-Денисъ, который былъ строгимъ анти-католикомъ, по временамъ поднималъ глаза и смотрлъ съ изумленіемъ, какъ бы дивясь чего добивается Джеральдъ. Мери была въ восторг отъ впечатлнія произведеннаго ея подругой, а миссъ Фрезеръ смотрла въ пространство и, повидимому, не обращала никакого вниманія на окружающее. Миссъ Прендергастъ разказывала капитану Десмонду о чудесахъ сотворенныхъ сестрой Урсулой близь Анжера, которыя она видла собственными глазами. Сестра нсколько лтъ лежала безъ движенія и ла и пила только разъ въ годъ, въ свой именины. Кто приближался къ ея комнат, того обдавалъ запахъ фіалокъ, только еще душисте и божественне. Нкоторыя изъ ея подругъ, проходя мимо, чувствовали прикосновеніе крыльевъ витавшихъ тамъ ангеловъ, а другія слышали музыку ихъ золотыхъ арфъ.

— Представьте себ блаженство этой святой женщины, капитанъ Десмондъ!

Лицо молодой энтузіастки дышало набожностью, но когда она, поднявъ глаза, увидала себя центромъ кружка, голосъ ея опустился, она ужасно покраснла и замолчала.

Вошелъ слуга и сказалъ что за ней пришла ея горничная, и Мери увела бдную Розу въ садъ, откуда он возвратились об съ красными глазами и долго усердно сморкались.

— Какое счастье, сэръ-Денисъ, что слуга прервалъ разговоръ капитана Десмонда, иначе онъ сегодня же отрекся бы отъ своего вроисповданія, сказала миссъ Фрезеръ съ необыкновеннымъ для нея одушевленіемъ.— Я такъ боялась за него когда онъ слушалъ миссъ Прендергастъ.

— Мн чрезвычайно льститъ ваша заботливость обо мн, миссъ Фрезеръ, но я попрошу васъ успокоиться, потому что вра моя непоколебима. Я люблю выслушивать хвалу всякому вроисповданію отъ его представителей, но я твердъ въ своемъ. Не думайте, когда я сворачиваю на тропинку, что я совсмъ покидаю большую дорогу.

Когда Роза собралась уходить, она вынула изъ своего ридикюля письмо и подала его мн.

— Это отъ Макарти, сына старика Дана. Когда онъ узналъ что я буду здсь, онъ просилъ меня передать вамъ это письмо, мистеръ Бреди. Онъ говорилъ что это просьба, и чтобы вы не читали его до ночи: онъ очень настаивалъ чтобъ я отдала вамъ его только при прощаніи.

Это былъ грубый конвертъ, запечатанный сургучомъ и адресованный: ‘Мистеру Теренсу Бреди, доктору Британскаго пхотнаго полка, въ Кильмойль.’ Я положилъ его въ карманъ, не разсматривая боле. Роза простилась, но сэръ-Денисъ взялъ съ нея общаніе провесть еще цлый день въ замк до отъзда изъ Ирландіи. При воспоминаніи объ этомъ она и Мери опять заплакали и ушли въ садъ, и какъ два неутшные призрака ходили по алле, такъ что сэръ-Денисъ наконецъ послалъ слугу напомнить имъ какъ вреденъ ночной холодъ.

— Я начинаю врить въ привиднія Джеральда, смялась Мери,— потому что когда мы прощались съ Розой….

— Въ четвертый, кажется, разъ….

— Нтъ, дядюшка, только въ третій и въ послдній, увряю васъ,— втви дерева, возл котораго мы стояли, ужасно затряслись, и я ясно разслышала вздохъ и стонъ, но никого не видала.

— Нужно сказать Корду чтобъ онъ подстрлилъ эту сову, сказалъ сэръ-Денисъ,— а до тхъ поръ у насъ въ дом не будетъ покоя. Что съ вами, Мабель?

Миссъ Фрезеръ, приложивъ руку къ сердцу, вскочила при его словахъ и воскликнула: ‘Сжальтесь, сэръ-Денисъ! Сжальтесь!’ Потомъ остановилась, сдлала страшное усиліе овладть собой, и опускаясь на руки Мери, сказала задыхаясь:

— Это опять тотъ страшный сонъ. Прошу васъ, не сердитесь на меня, я такъ слаба, такъ разстроена, такъ….

— Такъ больна, дорогая моя Мабель, что я очень радъ что мы на будущей недл перезжаемъ въ Дублинъ, потому что вамъ вужна помощь лучшихъ докторовъ. А за обдомъ вы казались такою бодрою. Какой у васъ пульсъ! Вамъ нужно немедленно начать лчиться. Благослови васъ Богъ, мои дти, прощайте. А я пойду въ Бастилію, какъ выражается Джеральдъ, и выкурю сигару прежде чмъ мы разойдемся.

Джеральдъ и я отправились въ склепъ, гд присудилъ намъ курить сэръ-Денисъ. Изнуренный слуга, служившій помощникомъ буфетчика и напомнившій мн моего стараго Могуна, вошелъ съ подносомъ, и уходя спросилъ, пойдетъ ли капитанъ Саибъ гулять сегодня ночью: если не пойдетъ, то онъ запретъ двери и успокоитъ собаку.

Дурное расположеніе Джеральда, можетъ-быть, было слдствіемъ его разговора со стряпчимъ сэръ-Дениса, отъ котораго онъ узналъ что имніе находится совсмъ не въ такомъ блестящемъ положеніи какъ онъ ожидалъ, что старые долги, увеличивающіеся проценты, новые налоги разоряютъ имніе.

— Сэръ-Денисъ получилъ, какъ я имю основаніе предполагать, тысячи фунтовъ золотомъ изъ Индіи, и вмсто того чтобъ употребить ихъ на уплату самыхъ тяжелыхъ долговъ сдланныхъ сэръ-Ричардомъ, онъ ихъ держитъ въ замк. Онъ не довряетъ банкамъ, это чрезвычайно любопытная черта въ дловомъ человк.

Все это, подъ вліяніемъ сигары и вина, разказывалъ мн Джеральдъ, пока не вошелъ сэръ-Денисъ, но когда онъ попробовалъ сдлать объ этомъ намекъ дяд, тотъ устремилъ на него такой проницательный, гнвный взглядъ, что онъ тотчасъ же замолчалъ. Сэръ-Денисъ былъ въ этотъ день на митинг и вынесъ оттуда весьмй мрачный взглядъ на положеніе страны. Недовольство развилось въ народ до высочайшей степени, самое отсутствіе обыкновенныхъ безпорядковъ и рдкіе случаи преступленій доказываютъ что народъ готовится къ великому возстанію. Такъ разсуждали судьи, которые были бы гораздо спокойне, еслибы по временамъ въ кого-нибудь изъ нихъ стрляли. Но страна такъ спокойна, что можно быть увреннымъ что молодцы заняты чмъ-нибудь особеннымъ. Сэръ-Денисъ совтовалъ держаться строгихъ мръ, но вопросъ состоялъ въ томъ какъ и къ чему приложить эти мры. Онъ былъ человкъ справедливый, но онъ не сочувствовалъ народу который теперь окружалъ его. ‘Самый ободранный Индіецъ иметъ въ себ что-то джентльменское, и самый жалкій Индусъ одаренъ самоуваженіемъ, этотъ же народъ полонъ всхъ пороковъ Индусовъ и мусульманъ, но лишенъ всхъ ихъ хорошихъ качествъ. Его вжливость служитъ личиной ненависти, а храбрость его — это дерзость убійцы.’ Сэръ-Денисъ считалъ законъ за орудіе наказанія, а не за орудіе цивилизаціи, и примнилъ бы его въ самомъ строгомъ смысл для предупрежденія преступленій и для наказанія за нихъ. Авторитетъ его поддерживалъ тхъ которые считали составленіе законовъ правомъ парламента и желали чтобы народъ безпрекословно повиновался этимъ законамъ. Сэръ-Денисъ сдлался руководителемъ митинговъ и разбилъ совершенно мстныхъ адвокатовъ. Онъ былъ, однако, тутъ въ положеніи Карла V между монахами. Онъ, когда-то властитель провинцій, изъ которыхъ каждая была больше всего острова, котораго Кильмойль составлялъ очень незначительную часть, былъ теперь не боле какъ дятельный, причудливый землевладлецъ и членъ многихъ коммиссій. Онъ, чрезъ чьи руки проходили милліонные доходы, и отъ одного слова котораго зависла участь народовъ, встртилъ въ управленіи собственнымъ имніемъ такія затрудненія, какихъ онъ себ прежде представить не могъ. Его номинальный арендный доходъ считался 7.000 фунтовъ въ годъ, но на самомъ дл онъ, съ большимъ трудомъ и прибгая къ крутымъ мрамъ, едва могъ собрать 3.000. Когда новый налогъ падалъ на его обремененное имніе, онъ узнавалъ что деньги, которыя онъ платилъ, употреблялись на проложеніе новой дороги, которая ни откуда и ни куда не вела, или на общественныя учрежденія, которыя доводили народъ до пауперизма и не приносили пользы ни обществу, ни государству. Но сэръ-Денисъ былъ человкъ энергичный и занимался дломъ съ тмъ наслажденіемъ, которое подобныя натуры находятъ въ труд требующемъ величайшаго напряженія умственныхъ способностей. Только его характеръ немного попортился. Ему было досадно что онъ не въ силахъ уничтожить обычаи, предразсудки и національныя особенности дряхлаго, но упрямаго народа, и онъ жаллъ, что по несчастному капризу географіи, народъ этотъ находится подъ управленіемъ парламента, а не подъ энергичною системой управленія индійскихъ проконсуловъ.

Такъ, сидя съ нами, говорилъ онъ съ Джеральдомъ или, лучше сказать, онъ говорилъ Джеральду, пока часы не пробили одиннадцать, и тогда мы разошлись по своимъ комнатамъ.

КОНЕЦЪ ВТОРОЙ ЧАСТИ.

ТРЕТЬЯ ЧАСТЬ.

I. Ночное нападеніе.

Складывая фракъ, я ощупалъ въ карман письмо, врученное мн Розой Прендергастъ, и вынулъ его съ намреніемъ разорвать не читая.

‘Это, думалъ я, какая-нибудь просьба о помощи, которой я не могу оказать… Однако посмотримъ.’ Подъ наружною оберткой была другая, на которой мое имя и адресъ были написаны какъ слдуетъ. Внизу была помтка: ‘Очень нужное’. Не дочитавъ до половины, я уже опрометью бжалъ по корридору въ комнату сэръ-Дениса. Онъ былъ на половину раздтъ и очень удивился моему появленію и блдному, испуганному лицу. Не за себя я дрожалъ.

— Прочтите! Надо тотчасъ же принять мры для безопасности женщинъ.

Сэръ-Денисъ подошелъ съ письмомъ къ свч и прочелъ:

‘Я много обязанъ вамъ. Желаю отплатить вамъ. Опасность угрожаетъ особ которую мы уважаемъ. Я не могу отвратить опасность, хотя готовъ бы для этого пожертвовать жизнью. Мн извстно, что сегодня ночью будетъ сдлано нападеніе на Кильмойльскій замокъ шайкой отчаянныхъ людей. Никто на свт, кром васъ и тхъ которые связаны со мной, какъ и я съ ними, страшными клятвами, не знаетъ что я здсь, даже бдная сестра моя. Нечего говорить вамъ чтобы вы молчали. Еслибы полиція нашла меня, я лишился бы жизни, или по крайней мр свободы, а мн и жизнь и свобода нужны для другихъ. Я надялся видть васъ сегодня, но обманулся въ своей надежд, и теперь пишу вамъ чтобы просить васъ выйти ко мн сегодня вечеромъ въ 10 часовъ къ мосту на Карр. Вы, можетъ-быть, меня не узнаете. Когда услышите что вамъ говорятъ: ‘Ночь хороша’, отвчайте: ‘День будетъ лучше’, и вы увидите человка, который можетъ дать вамъ средства отвратить ужасное мщеніе. Вмст мы много можемъ сдлать. Вы должны быть въ замк до одиннадцати часовъ, такъ какъ нападеніе произойдетъ въ полночь. Дайте знать товарищамъ вашимъ, отправившимся въ Ольдъ-Кортъ, чтобъ они остерегались на возвратномъ пути. Не будь васъ да еще одного существа, неотразимый ударъ былъ бы нанесенъ сегодня ночью.. Да проститъ мн Богъ мою измну длу! Я подписываюсь не иначе какъ вашъ прежній другъ.’

Сэръ-Денисъ дочелъ до конца, и потомъ, безъ малйшаго слда тревоги, голосомъ даже боле спокойнымъ чмъ обыкновенно, спросилъ:

— Слдуетъ ли считать это письмо за серіозное предостереженіе, на основаніи котораго надо немедленно принимать мры? Вы, вроятно, знаете отъ кого оно, иначе не пришли бы ко мн въ такое время.

— Я знаю положительно кто писалъ это письмо, какъ оно ни странно. Не надо терять ни минуты. Мы тотчасъ же должны готовиться.

— Теперь безъ десяти минутъ двнадцать, сказалъ сэръ-Денисъ, глядя на часы.— Не много времени для приготовленій, если извстія, сообщаемыя этимъ безыменнымъ корреспондентомъ, точны. Сначала дайте мн взглянуть все ли въ порядк здсь. Пойдите въ комнату моего племянника и скажите ему что я прошу его придти ко мн сейчасъ же. Не шумите, избгайте сцены съ женщинами, и возвращайтесь какъ можно скоре.

Сэръ-Денисъ осматривалъ пару двуствольныхъ пистолетовъ съ видимымъ удивленіемъ и неудовольствіемъ, когда я вернулся съ Джеральдомъ.

— Что-то затвается, сказалъ онъ спокойно.— Основательна эта тревога, или нтъ, а пистолеты мои трогали. Надо готовиться. Не разчитывали на предостереженіе. Видите, затравки забиты.

Онъ началъ отвинчивать ихъ, длая распоряженія весьма хладнокровно:

— Ступай къ Корду, Джеральдъ. Разбуди его и вели принести сюда все оружіе, какое найдетъ онъ. Потомъ разбуди Мартина. Пусть онъ тотчасъ же осмотритъ вс запоры внизу и безъ шуму подниметъ мужскую прислугу. Я сію минуту загляну къ Индійцамъ. Насъ трое, Кордъ четвертый, Мартинъ пятый, съ прислугой насъ будетъ двнадцать, цлая армія. Индійцы будутъ заряжать, если намъ придется стрлять. Меня безпокоятъ только бдныя двушки.

— Я сейчасъ же поду въ Кильмойль, позову полицію, подниму казармы!

— Нтъ, ты этого не сдлаешь. Если на насъ нападутъ въ двнадцать часовъ, то-есть минутъ черезъ пять, ты не успешь привести помощь и, вроятно, будешь перехваченъ на дорог. Намъ здсь дорогъ каждый человкъ.

Кордъ, главный лсничій, плотный оркширецъ, вскор появился вмст съ Мартиномъ, слдомъ за Джеральдомъ, несшимъ въ каждой рук по пар двустволокъ. Мартинъ буфетчикъ былъ вооруженъ старинною фузеей и одноствольнымъ ружьемъ. Лсничій, кром пороховницъ и дробовиковъ, несъ свое собственное, надежное, нсколько ржавое ружье. Камердинеръ сэръ-Дениса явился со старою придворною шпагой и пистолетомъ. Люди сходились одинъ за другимъ, и скоро вся комната наполнилась блдными лицами. Довольно, даже съ излишкомъ, набралось оружія изъ разныхъ угловъ замка, но при осмотр оказалось, что у одного ружья поврежденъ курокъ, у другаго нтъ кремня, у третьяго сломанъ шомполъ, и такъ дале. Все-таки, однако, мы были достаточно вооружены чтобы встртить нападеніе на какомъ угодно мст. Безпокоило насъ только множество входовъ въ замокъ. Это былъ обширный домъ старинной постройки, съ окнами выходящими и на дворы, и на лужайку, и въ садъ, приходилось охранять полдюжины дверей. Ружья были заряжены Кордомъ, сэръ-Денисомъ, Джеральдомъ и мною и розданы надежнйшимъ слугамъ, а остальные вооружились топорами, дубинами, чмъ кому вздумалось. Смлый мальчикъ съ конюшни вызвался вылзть изъ окна въ садъ, перелзть черезъ стну въ смежную рощу, оттуда пробраться къ одному фермеру, взять у него лошадь и скакать въ Кильмойль за полиціей. Мы были уврены что собаки дадутъ знать о приход непріятеля, если только онъ придетъ. Джеральдъ въ этомъ не сомнвался, полагая что разнеслись слухи о золот хранящемся у сэръ-Дениса. Сэръ-Денисъ самъ убдился, по поврежденію своихъ пистолетовъ, что можно ожидать покушенія. Но если кто и сомнвался,— конечно не я, хотя я надялся что какой-нибудь случай помшаетъ нападенію,— всякое сомнніе сдлалось невозможнымъ, когда увидали что цпь на двери, ведущей изъ курильни въ наружный мощеный ходъ, была не наложена, и замокъ и затворы отвинчены, такъ что дверь отворилась бы отъ перваго толчка. Старый Индусъ, которому поручено было смотрть за запорами, уврялъ, что уходя заперъ дверь какъ слдуетъ. Очевидно существовала измна внутри дома, но кого подозрвать?

Мери Бутлеръ и Мабелъ Фрезеръ сидли, въ комнат сэръ-Дениса, за дверью которой сторожилъ Джеральдъ

— Какой молодецъ кузина Мери! воскликнулъ онъ.— Она вполовину не такъ смущена какъ нкоторые изъ этихъ олуховъ съ ружьями и пистолетами, и старается убдить бдняжку Мабъ что опасности нтъ, точь-въ-точь какъ мать ободряла бы ребенка взглянуть въ лицо привиднію.

Сни охранялъ сэръ-Денисъ съ однимъ слугой. Кордъ караулилъ въ задней части дома. Мартинъ ходилъ на страж по корридору, другіе были размщены въ нижнихъ комнатахъ, гд можно было вломиться въ окна. Я стоялъ у двери курильни, теперь укрпленной цпью и привинченнымъ снова замкомъ и затворомъ.

Часы на двор пробили половину перваго. Сваружи все было тихо какъ въ могил. Я напрягалъ слухъ чтобъ уловить малйшій шумъ, постукиванье часовъ въ кухн раздавалось по корридору какъ будто надъ самымъ моимъ ухомъ. Минута за минутой проходила, ничто не трогалось. Самое дыханіе мое казалось мн шепотомъ чьихъ-то голосовъ, а біеніе сердца тихимъ барабаннымъ боемъ. Придутъ ли они? Не ложная ли эта тревога? Не удалось ли Морису Прендергасту въ послднюю минуту отвратить злодйскій умыселъ? Вдругъ холодъ пробжалъ по моимъ жиламъ. Тс…. Ошибки быть не можетъ. Они здсь! Деревянная ступень скрипнула. Я прижалъ ухо къ двери, я чувствовалъ что кто-то стоитъ за нею. Ручка у груди моей слегка повернулась, я держалъ пистолетъ на готов, замокъ щелкнулъ и заперся снова. Дверь тихонько потряслась. Слышался шепотъ голосовъ, какъ будто рядомъ со мной. Опять попробовали ручку замка. Опять толкнули дверь, уже сильне. Я чувствовалъ давленіе рукъ и нажиманіе плечей сквозь крпкій дубъ, будто давятъ меня. Подл двери были два маленькія окошечка. Я видлъ мерцаніе звздъ, слабый свтъ проникалъ ко мн снаружи. Вдругъ звзды исчезли, темное тло загородило свтъ. Сдлай я рукою одно движеніе, и лишь тонкое стекло очутилось бы между моимъ пистолетомъ и головой злодя. Но сэръ-Денисъ приказалъ строго чтобы никто ни подъ какимъ видомъ не стрлялъ, пока разбойникъ не ворвался въ окно или въ дверь.

Въ случа опасности, условлено было дать знать свистомъ что требуется помощь. Я съ усиліемъ готовился свистнуть, какъ вдругъ звзды опятъ заблестли, голова исчезла отъ окна, ступени заскрипли, и шепотъ возобновился за дверью. Затмъ все смолкло. Ничто снаружи не трогалось. Собаки молчали. Не смутила ли разбойниковъ неудача у входа, на который они разчитывали. Не откажутся ли они отъ своего намренія, опасаясь что ихъ выдали, и что открыто дло ихъ соумышленника? Я прислушивался съ замираніемъ сердца. Не подать ли сигналъ? Не лучше ли показать что мы на сторож и тмъ отклонить нападеніе? Сэръ-Денисъ, однако, распорядился иначе. Онъ ршился захватить врасплохъ злодевъ, заставить ихъ раскаяться въ своемъ покушеніи, и наотрзъ отвергъ предложеніе Джеральда освтить замокъ и звонить въ большой колоколъ на двор.

— Они отложили бы до другаго раза, сказалъ онъ,— а я хочу чтобы такая попытка уже не повторилась.

Я думалъ сбгать на минутку въ сни и сказать сэръ-Денису что я слышалъ, но опасеніе чтобъ они не ударили вдругъ на дверь и не ворвались въ моемъ отсутствіи, удержало меня. Пробилъ часъ. Ни звука. Опять постукивали секунды, и минуты медленно тянулись за ними.

Я думалъ о храброй двушк, которая тоже сторожитъ и ждетъ. Какъ охотно отдалъ бы я жизнь за одно ея слово…. сто жизней, еслибы могъ…. за одно словечко изъ ея милыхъ устъ. Чтобъ избавить ее отъ минуты тревоги, я сейчасъ же вышелъ бы въ ночную темноту навстрчу невдомымъ опасностямъ и всмъ ужасамъ смерти. Что это? Тихій, медленный свистъ послышался изъ отдаленной комнаты. Онъ повторился громче и отозвался вблизи. Сэръ-Денисъ появился въ конц корридора и махнулъ мн.

— Кордъ свистнулъ дважды. Пойдемъ.

— Но они были и здсь. Они только сейчасъ ушли.

— Такъ оставайтесь на своемъ мст.

Онъ исчезъ и оставилъ меня въ темнот. Я вернулся къ двери. Вс чувства мои были напряжены до такой степени, что словно отдлились отъ меня, перестали мн повиноваться. Шепоты носились въ ночномъ воздух. Голоса раздавалггсь у меня въ ушахъ. Какъ будто женщина шептала мн: ‘Теренсъ, милый Теренсъ, охраняй, защищай меня.’ Странныя штуки выкидывало мое воображеніе: мн видлись фигуры въ темнот. Мелькали лица, шуршали одежды вокругъ меня, огоньки вспыхивали и пропадали. Руки мои такъ дрожали, что я принужденъ былъ спуститъ курокъ пистолета, чтобы не выстрлить.

Свистъ! Опятъ! опятъ! опятъ! съ разныхъ сторонъ вдругъ. Рзкій трескъ разбитаго стекла, выстрлъ, какъ будто изъ дому, и потомъ нсколько выстрловъ сваружи. Топотъ ногъ по снямъ и корридорамъ, крики: ‘Вс сюда!’ Съ невыразимымъ чувствомъ облегченія, какъ собака сорвавшаяся наконецъ съ цпи, я бросился къ свалк. Еще выстрлъ, когда я бжалъ по заднему корридору, и при свч въ рукахъ испуганнаго мальчика, я увидлъ что одинъ изъ слугъ несъ человка, котораго ноги тяжело тащились по полу, а голова свсилась внизъ. Сердце мое сжалось, когда я увидалъ сдые волосы.

— О, докторъ! Взгляните на него! Бдный Кордъ! Гнусные злоди!

Мы положили его на полъ. Я сталъ на колни подл него и разорвалъ его платье. Кровь сочилась крупными каплями изъ его шеи. Онъ взглянулъ мн въ лицо съ улыбкой.

— Я свалилъ двоихъ, справа и слва, но они, кажется, уходили меня, вдь такъ?

Когда я отеръ кровь, оказалось дира подъ плечною костью, пуля вышла позади шеи. Рана была на вылетъ, смертельная, какъ мн казалось. Мальчикъ принесъ воды, и я тряпкою повязалъ, какъ могъ, рану бднаго Корда.

— Не хлопочите обо мн, докторъ! Оставьте меня. Ступайте вы вс къ сэръ-Денису! Тамъ цлая куча проклятыхъ разбойниковъ. А все-таки я свалилъ двоихъ, справа и слва.

Его отнесли въ его комнату, хотя онъ просилъ чтобъ ему дали заряжать ружья.

— Вдь я могу заряжать, и мы ихъ поколотимъ, злодевъ.

Чрезъ минуту я стоялъ въ сняхъ у задней лстницы.

Свчка, стоявшая за столбомъ, освщала сцену. Сэръ-Денисъ стоялъ за дверью, держа въ каждой рук по пистолету, Джеральдъ, съ двустволкой на готов, подл него, не сводя глазъ съ разбитой половины двери, къ которой придвинутъ былъ тяжелый столъ. Осколки дерева и стекла валялись на полу, дверь пробита была пулями. Мартинъ подъ столомъ глядлъ на открытое мсто. Одинъ изъ слугъ за столбомъ заряжалъ дымящееся ружье, мальчикъ, съ пороховвицей и пулями въ рукахъ, подавалъ другое.

— Сторонитесь отъ отверстія, или вы погибли! крикнулъ сэръ-Денисъ.

Едва усплъ я прыгнуть въ сторону, какъ выстрлы грянули въ дверь, и одна пуля просвистла у самаго моего уха. Я поскользнулся и упалъ. Снаружи раздался ревъ торжества, сквозь который мн какъ будто послышался пронзительный крикъ. Но я уже былъ опять на ногахъ. ‘Ничего, сэръ-Денисъ!’

— Вамъ хочется еще, господа? сказалъ Дзкеральдъ.— Вы теперь не такъ хорошо стрляете. Скажите, пожалуста, когда будете готовы.

— Что вы не выходите изъ-за двери, какъ мущины? Мы покажемъ вамъ, умемъ ли мы стрлять! отвчалъ грубый голосъ снаружи.— Мы_к васъ согремъ!

— Такъ еще кое-кто изъ васъ остынетъ совсмъ, друзья мои, отвчалъ Джеральдъ.— Не мшкайте, пожалуста. Мн уже хочется спать.

Ругательство было отвтомъ. Нсколько выстрловъ ударили въ дверь и осыпали насъ щепками. Никто не показывался въ роковомъ отверстіи на которое постоянно было направлено восемь стволовъ.

— Выстрлы, безъ сомннія, поднимутъ народъ, шепнулъ Джеральдъ.— Скоро должны придти къ намъ на выручку.

— Не надйтесь ни на кого въ имніи, прошепталъ Мартинъ.— Этотъ народъ никогда не вмшивается въ подобныхъ случаяхъ. Боятся, да и желанія не имютъ.

— Я бы завтра же всхъ прогналъ, дядя. Не стрляйте! Это шляпа на палк. Нейдетъ, мой другъ. Попробуй подставить подъ нее свою голову. Пуля легче петли.

Мы ждали на сторож. Ужасное ожиданіе! Ничего не было слышно. Прошло четверть часа. Мартинъ высунулъ голову изъ-подъ стола и оглядлся.

— Кажется, свтаетъ, сэръ-Денисъ! шепнулъ онъ.— Они ушли! закричалъ онъ вдругъ.

— Идемъ за ними! крикнулъ Джеральдъ.

Въ эту минуту сверху раздался вопль, исполненный такого ужаса, что кровь ваша застыла на мгновеніе.

— Это женщины! Мартинъ и Томъ, не трогайтесь, оставайтесь здсь! закричалъ сэръ-Денисъ, и съ невроятною быстротой бросился вверхъ по лстниц. Мы съ Джеральдомъ слдовали за нимъ. У меня въ рукахъ была свча.

Когда мы вошли въ комнату, Мери Бутлеръ стояла одна у стола, словно окаменлая, съ раскрытыми губами, устремивъ глаза на окно. Ставни были разбиты. Когда мы вбжали, человкъ въ маск, или съ вымазаннымъ лицомъ, вскочилъ въ комнату. Сэръ-Денисъ оттолкнулъ Мери и поднялъ пистолетъ, но тяжкій ударъ свалилъ его. Онъ упалъ мн на руки. Разбойникъ испустилъ крикъ торжества: ‘Сюда, молодцы, сюда! Я….’ Онъ покатился въ предсмертныхъ содроганіяхъ. Комната наполнилась вооруженными людьми.

II. На войну.

Я просыпаюсь отъ тяжкаго сна. Сейчасъ только случилось несчастье на желзной дорог. Я ушибенъ, изнуренъ и голоденъ. То мсто, помню, называется Бишопсгопъ, а это, должно-быть, станція Ланглей. Я убжалъ изъ Свитенгама. Я бжалъ въ Лондонъ, когда это ужасное столкновеніе…. Какъ шумитъ у меня въ голов, какъ глаза болятъ! Что за сны я видлъ! Слава Богу, это сны, не боле! Кто это ходитъ около меня? Молоденькая горничная и докторъ? Они только мшаютъ мн, прерываютъ мои мысли. Лучше опять заснутъ, если только сны не вернутся.

Я закрываю глаза и впадаю въ состояніе среднее между сномъ и его роковою сестрой, изъ объятій которой уже нтъ пробужденія. Среди забытья, я чувствую что чьи-то руки хлопочутъ около меня, что меня бережно поднимаютъ, чувствую пальцы доктора на лбу моемъ. Напрасно стараюсь я припомнить когда и гд я былъ ушибенъ. Очевидно, я бжалъ изъ Бишопсгопа въ Ланглей. А теперь…. Теперь не умираю ли я? Нельзя ли стряхнуть сонливость, открыть глаза и подумать? Не совъ ли все это? Кровавая ночь, вс событія пронесшіяся съ такою подробностью въ ум моемъ, не призрачныя ли грезы больнаго? Темпль и Стендишъ, побгъ отъ разбойниковъ, дуель, утомительные переходы по Ирландіи, возвращеніе въ Кильмойль, Мабель Фрезеръ, пріятельница Мери Бутлеръ, замокъ, въ которомъ въ послдній разъ видлъ я Мери, смлую какъ какая-нибудь воинственная богиня среди битвы и крови Да, все это сонъ, благодареніе Богу. Я проснусь и отправлюсь въ Лондонъ, и тамъ буду трудиться.

Итакъ я задремалъ, припоминая свои страданія какъ сонъ, и грезя что я грезилъ.

Долго ли лежалъ я, не знаю. Огонь появился предъ моими глазами, твердая рука открыла мн вки, и свтъ наполнилъ болью мою голову. Я услышалъ знакомый голосъ: ‘Поправился отлично. Зрачки сильно суживаются. Я думаю что теперь докторъ Дюкъ и безъ меня справится съ нашимъ дорогимъ больнымъ’. Затмъ я уловилъ отрывочныя слова: ‘совершенное спокойствіе…. кормить…. говорить не долженъ’. Голосъ перешелъ въ шепотъ, къ которому присоединился другой. Дверь тихонько затворилась, вроятно, докторъ ушелъ. Въ смутномъ сн моемъ мн представлялось что я учусь у знаменитаго врача въ Дублин, и что это голосъ моего наставника, слышанный мною прежде на воображаемыхъ лекціяхъ. Во всякомъ случа это говорилъ не ланглейскій докторъ Стоккъ.

Я сдлалъ усиліе чтобы повернуться, и движеніе мое привлекло вниманіе кого-то бывшаго въ комнат. Нжная рука коснулась моего лба, и я услышалъ тихій вздохъ, и дыханіе кого-то наклонившагося надо мной. Спустя нсколько времени, сколько не знаю, я открылъ глаза. Вечеръ теперь, или утро? Предметы, на которыхъ я стараюсь остановить вниманіе, какъ будто подернуты густою пеленой. Посл продолжительныхъ усилій я началъ различать сквозь туманъ нкоторыя фигуры и изображенія на стн, къ которой были обращены мои глаза. Вотъ еще доказательство моего бреда. Мн представляется что я замчаю сходство съ обоями знакомой комнаты, находящейся отъ меня за сотни миль. Вотъ желтый съ краснымъ попугай лзетъ по тонкой зеленой спирали, увшанной громадными багровыми яблоками, слдомъ за другимъ попугаемъ, а тотъ точно также лзетъ за третьимъ, и т. д. Все попугаи, спирали и яблоки, пока наконецъ послдній попугай уходитъ на половину въ потолокъ и теряется въ черномъ съ краснымъ бордюр. Постойте! Не могли же оклеить комнату пока я спалъ. Когда я легъ, помню, тутъ были простые срые обои. А вотъ, теперь попугаи! Они мн старые знакомые. Часто, засыпая, глядлъ я на нихъ и спрашивалъ себя, попаду ли я когда-нибудь въ страну гд водятся живые оригиналы ихъ, и удастся ли подстрлить хоть одного, ради красивыхъ перьевъ. Въ теченіи многихъ лтъ, просыпаясь по утру, я встрчалъ ихъ выпуклые глаза, которымъ рисовальщикъ придалъ необыкновенный блескъ искусно помщенною блою точкой. Я глядлъ теперь на нихъ до тхъ поръ пока стало мн больно, закрылъ глаза, разсуждалъ самъ съ собою о нелпости моихъ грезъ, опять открылъ глаза, они все тутъ предо мною. Это обои моей спальни въ Лохъ-на-Карр. Тихонько поднялъ я глаза кверху и увидлъ на стн пустую раму. Я содрогнулся и сталъ просить Бога сохранить мн разсудокъ, котораго я, казалось, готовъ былъ лишиться. Въ смшеніи противорчивыхъ воспоминаній я не могъ отличить дйствительность отъ болзненнаго бреда. Шепча молитвы, я застоналъ, и та же рука опять коснулась моего горячаго лба, и голосъ прошепталъ, лаская мое ухо и какъ бы вкрадываясь тихо въ мою смущенную голову.

— Вамъ больно?

— Да, очень больно. Гд я, и кто вы? Откройте занавски, дайте мн оглядться хорошенько.

— Вамъ надо лежать смирно. Успокойтесь и не распрашивайте. Сэръ-Филиппъ строго приказалъ не давать вамъ говорить. Если вы будете спрашивать, мы не должны отвчать вамъ. А теперь, такъ какъ вы проснулись, пора вамъ принять лкарство.

— Кто такой сэръ-Филиппъ?

— Мн не велно отвчать вамъ. Выпейте вотъ это, пожалуста. Я ваша сидлка. Вы должны теперь васъ слушаться. Скоро вы поправитесь. Вамъ уже гораздо лучше. Надо благодарить Бога за его милость. Вотъ такъ хорошо, продолжала сидлка, когда я проглотилъ ложку какой-то жидкости.— Теперь вы будете лежать покойно, не правда ли?

Очень легко сказать: ‘будьте покойны’, но сдлать это бываетъ трудно, а мн стало и вовсе невозможно, когда я убдился свидтельствомъ своихъ глазъ что это Роза Прендергастъ наклонилась надо мной. Сомннія нтъ. Глаза Розы Прендергастъ глядятъ мн въ глаза, длинная лента благо чепца, надтаго на ея темныя косы, щекочетъ мн щеку, она приподняла меня одною рукой чтобъ я могъ проглотить лкарство и поддерживаетъ мн голову.

— Бога ради, скажите же мн, воскликнулъ я, стараясь приподняться,— что значитъ все это? Гд я?

Но она приложила палецъ къ губамъ, покачала головой и исчезла изъ комнаты. Я понялъ что лежу при смерти, въ моей маленькой спальн въ Лохъ-на-Карр, и что прошедшее не сонъ. Какъ часто доктора ошибаются. Еслибъ ихъ предписанія были соблюдены относительно меня, я непремнно сошелъ бы съ ума. Не знать гд Мери Бутлеръ, что съ ней длается! Да я встану сію же минуту и самъ погляжу. Съ усиліемъ, истощившимъ послднія силы мои, я приподнялся на постели, какъ вдругъ дверь отворилась, и вошла сама Мери Бутлеръ! Я испустилъ радостный крикъ и сказалъ не помню что. Мери приложила палецъ къ губамъ, и подойдя ко мн, увщательно подняла руку.

— Теренсъ, я уврена, что меня вы послушаете. Вамъ необходимо полнйшее спокойствіе. Довольно вамъ знать что вс мы здоровы. Ну, успокойтесь же, видите какъ вы слабы.

Я держалъ ея руку, и прижимая ее къ губамъ, плакалъ, повторяя только:

— Благодарю тебя, Господи! Благодарю тебя!

Мери Бутлеръ не отнимала руки. Глядя на меня, вроятно, какъ на слабаго, больнаго ребенка, она сла подл меня, когда я упалъ утомленный на подушку, все не выпуская изъ рукъ мое сокровище. Тихимъ голосомъ она разказала мн что полиція явилась въ то самое время какъ разбойники ворвались въ замокъ и вступили въ ужасную драку съ прислугой, что сэръ-Денисъ оправился и очень безпокоится обо мн.

— Видите, докторъ Дюкъ, каковъ вашъ больной, сказала она, когда вошелъ великій ирландскій эскулапъ,— хотя мы и отступили немного отъ вашихъ предписаній.

— И неудивительно, миссъ Мери, отвчалъ докторъ Дюкъ, щупая мой пульсъ,— глядя на васъ, всякій больной выздороветъ, а то такъ и здоровый погибнетъ. О! Я говорю правду. Вотъ такъ пульсъ! Словно буря на мор. И бьетъ, и бурлитъ, и перерывается!

Поняла ли Мери шутку доктора? Я думаю что она, по своему прямодушію, не угадала ея тайнаго значенія.

— Я оставлю васъ съ вашимъ больнымъ, докторъ. Миссъ Прендергастъ и сидлка въ сосдней комнат. Прощайте, Теренсъ. Я приду навстить васъ завтра.

И Мери ушла.

— Она истинная Троянка! воскликнулъ докторъ Дюкъ.— Не диво что кровь ваша такъ и прыгаетъ!

И онъ замысловато усмхнулся, а я почувствовалъ что правая рука моя сжимается съ серіознымъ поползновеніемъ оставить отпечатокъ пальцевъ на его полной и весьма неумной физіономіи.

Какъ ждалъ я завтрашняго дня! какъ жилъ я только ея посщеніями! Теперь я со всми былъ кротокъ и послушенъ. Я сталъ быстро оправляться. Но увы! Скоро я лишился врача сдлавшаго чудо, какъ докторъ Дюкъ называлъ мое выздоровленіе. Когда Мери уходила, мн, какъ будто, становилось хуже. Сэръ-Денисъ пришелъ съ нею проститься со мной предъ отъздомъ въ Англію. При немъ я не могъ говорить. Она сказала, прощаясь:

— Выздоравливайте скоре, ради всхъ насъ. Вы знаете какъ мы васъ любимъ, Теренсъ.

Эти слова не разъ служили мн утшеніемъ посл ихъ отъзда. Пришлось услышать печальныя всти. Добрый мой опекунъ, мистеръ Бетсъ, поспшно пріхавшій съ материка какъ только узналъ о моемъ состояніи, понемногу сообщилъ мн все что еще не было мн извстно. Тяжелое бдствіе постигло Десмондовъ. Замокъ разрушенъ. Мабель Фрезеръ исчезла. Когда выбиты были окна и голоса послышались снаружи, она испустила пронзительный крикъ, призвавшій насъ, вырвалась изъ рукъ Мери Бутлеръ и бросилась бжать.

Одинъ изъ слугъ, стоявшій въ корридор, видлъ какъ она сбгала съ лстницы, и…. ‘я перекрестился святымъ крестомъ, прибавилъ онъ,— ибо она похожа была на мертвую, выпугнутую изъ могилы’. Поиски произведены были всюду, но нигд ея не нашли. Осмотрли развалины, отыскали кучку сгорвшихъ костей и — странное украшеніе для разбойника — золотой перстень съ камнемъ, на которомъ виднлся гербъ, нсколько поврежденный огнемъ. Но скоро опасеніе что она погибла въ огн было разсяно фактами, указывавшими на насильственное похищеніе. Во всякомъ случа-было почти несомннно что она избгла ужасной смерти. На втк куста, въ куртин около замка, одинъ полицейскій замтилъ прядь длинныхъ и золотистыхъ волосъ. То были, безъ сомннія, волосы Мабели. Осматривая землю вокругъ, напали на слдъ лошадиныхъ копытъ, идущій до большой дороги. Казалось, что всадники хали очень близко другъ подл друга, и что одинъ былъ гораздо тяжеле другаго. Съ большой дороги они вдругъ свернули въ поле, и слдъ шелъ до рки, у которой пропадалъ.

Полицейскій офицеръ, спшившій съ своею командой въ замокъ, слышалъ конскій топотъ около лса и подавленный женскій крикъ, но нельзя было терять ни минуты: выстрлы гремли, маленькому гарнизону замка очевидно приходилось плохо.

Объявленія были напечатаны во всхъ газетахъ. Затмъ получено было извстіе изъ Атлона, гд у трактирщика на конюшн стояли дв прекрасныя лошади. Он принадлежали двумъ господамъ, говорилъ онъ, прибывшимъ въ то утро какъ сожженъ былъ Кильмойль, одинъ пшкомъ, а другой верхомъ. Съ ними была молодая двушка, вся закутанная въ плащъ, съ заплаканными глазами, тоже верхомъ. Полагали что это бракъ съ увозомъ. Господа позавтракали, купили нсколько готоваго платья и удивили атлонскихъ портныхъ и швей платя безъ торгу что съ нихъ ни запрашивали. Одинъ былъ смуглый, маленькій, другой высокій, худой, сердито говорилъ съ двушкой. Когда они ухали, оставивъ лошадей ‘впредь до востребованія’ и взявъ съ собой только мшокъ для платья, въ город пошло много толковъ. Они отправились на почтовыхъ до ближайшей станціи, потомъ сли на дублинскій поздъ. Ихъ прослдили до Голигеда, но тутъ они затерялись между путешественниками отправляющимися во вс концы свта, и полиція не могла разыскать ихъ дале. Глубоко было горе миссъ Бутлеръ, но она прекрасно владла собой. Она ухаживала за дядей день и ночь, навщала меня, присматривала за Кордомъ и ранеными слугами, словомъ, поспвала всюду, ‘словно цлый легіонъ ангеловъ’, какъ говорила мистрисъ Консидинъ.

Сцена разыгравшаяся въ комнат сэръ-Девиса, была ужасна. Полиція, входя, нашла стараго баронета, племянницу его и меня лежащими, казалось безъ жизни, подл убитаго начальника шайки, у окна умиралъ другой разбойникъ. Сэръ-Денисъ, однако, былъ только оглушенъ. Повалившій его злодй, падая отъ моего выстрла, нанесъ мн страшный ударъ пистолетомъ, и я упалъ безъ чувствъ къ ногамъ Джеральда. Мери Бутлеръ, бросившись загородить собой дядю отъ застрленнаго мною разбойника, лишилась чувствъ, когда я упалъ. Слуги, сбжавшіеся со всхъ сторонъ, наполнили комнату и подъ начальствомъ Джеральда стали горячо тснить разбойниковъ. Но по знаку, данному снаружи, они вдругъ бжали, оставивъ тло начальника и смертельно раненаго товарища. Джеральдъ со своими погнался за злодями прежде появленія полиціи, но страшный знакъ скоро отозвалъ ихъ назадъ. Свтъ замченный однимъ изъ слугъ, который мы приняли за мерцаніе зари, вдругъ усилился и сталъ красне. Замокъ охваченъ былъ пламенемъ, дло, очевидно, не случая, а преднамренный поджогъ. Хотя злоди не стрляли въ сэръ-Дениса, а только въ слугъ, въ Джеральда и въ меня, они, какъ видно, не задумались бы сжечь насъ всхъ живьемъ. Въ старомъ дом было много ходовъ и корридоровъ, по которымъ гулялъ сквозной втеръ, огонь не могъ быть остановленъ средствами находившимися подъ рукой, и отъ Кильмойльскаго замка, древняго гнзда Десмондовъ, остались лишь часть флигеля, почернвшія стны, да службы. Сэръ-Денисъ и миссъ Бутлеръ перехали въ Кильмойлъ-Кортъ, мстопребываніе мистера Кези, а меня отвезли въ Лохъ-на-Карр, гд мистрисъ Консидинъ уступила мн мою спальню.

Сэръ-Денисъ, помышлявшій сначала оставить Ирландію навсегда, ршился теперь выстроить заново замокъ въ меньшихъ размрахъ, но объявилъ что не положитъ камня, пока не будетъ отыскана миссъ Фрезеръ, или объяснено ея исчезновеніе.

Что касается до самого нападенія, то оно встревожило не только графство, но всю страну и все Соединенное Королевство. Правительство издало грозную прокламацію съ предложеніемъ большой награды, мры для водворенія порядка въ мстности волнуемой смутами были тотчасъ же приняты въ Кильмойл и сосднихъ участкахъ. Нападеніе произведено было въ обширныхъ размрахъ. И въ замысл, и въ исполненіи его замтны были смлость и умнье, не встрчаемыя обыкновенно въ покушеніяхъ сельскихъ преступниковъ. Собаки были отравлены. Ихъ нашли мертвыхъ въ конурахъ. Когда маіоръ Багшо со своими Бенгальскими Тиграми возвращался въ очень веселомъ настроеніи духа со вкуснаго обда у достопочтеннаго лорда Бельбрука, экипажи были внезапно остановлены толпой людей перескочившихъ черезъ заборы по обимъ сторонамъ дороги такъ быстро, что доблестные офицеры не успли даже отворить дверцы. Не было произведено никакого насилія. Маіору Багшо позволили ссть на каретную лошадь и отправиться въ Кильмойль. Цль была отозвать полицію въ другую сторону, и далеко пришлось хать за нею нашему конюху.

— А гд де теперь Джеральдъ?

— Разв вы не знаете? Я забылъ сказать вамъ. Важныя новости, юный другъ мой. Вамъ надо отправляться въ главную квартиру въ Корк. Война съ Россіей. Гвардія отправилась въ Мальту. Военно-медицинскій департаментъ писалъ что вы должны заявить себя инвалидомъ, или прибыть въ полкъ не позже какъ черезъ десять дней. О васъ тутъ шла нескончаемая переписка, и все ни къ чему. Но докторъ Дюкъ думаетъ, что черезъ недлю вы уже будете въ состояніи хать.

III. На востокъ.

Закатъ на мор…. Темносинее море, безпарусное, безмолвное. Чуть ветъ втеръ, чуть плещетъ волна въ желзные бока корабля, разскающаго тихую воду. Небо безоблачно, только на запад длинныя узкія полосы, словно огненные мечи, застилаютъ лучи солнца заходящаго за далекою горой, поднимающеюся изъ воды на горизонт.

Бодро, солдаты, идите впередъ!

Васъ слава вдали ожидаетъ!

Въ исторіи память солдата живетъ!

Лавровый внокъ вамъ чело обовьетъ!

Онъ кудри сдыя безсмертьемъ внчаетъ!

Люди сплись хорошо, были выбраны лучшіе голоса, хоръ громко раздавался въ вечернемъ воздух и производилъ такой эффектъ, которому могъ бы позавидовать оперный капельмейстеръ. Эти молодцы, дружно распвавшіе съ вытаращенными глазами, разинутами ртами, весело хали драться за турецкаго султана, въ полной увренности что непріятель его, о которомъ они слышали въ первый разъ въ жизни, тотчасъ же отступитъ, какъ только узнаетъ о прибытіи Бенгальскихъ Тигровъ. Многіе ли изъ этихъ голосовъ были бы въ состояніи взять ноту черезъ какой-нибудь годъ? Многіе ли изъ насъ, начиная съ генерала сэръ-Джорджа и до маленькаго барабанщика, котораго видлъ я во глав колонны громко бьющаго въ барабанъ на дорог къ Альм, а потомъ лежащаго навзничь съ окровавленною головой и тусклыми глазами устремленными въ небо, многіе ли изъ насъ знали на какое страшное испытаніе выступали мы въ этотъ день?

— Вотъ гора Аонская, объясняетъ мичманъ Колхиды полковнику Багшо, который, облокотясь на перила, размышляетъ о газетахъ и о притсненіяхъ, какія приходится ему испытывать отъ неизвстнаго недруга.— Мсто людное, я тамъ былъ и видлъ монаховъ, точь-въ-точь какъ кролики въ загородк.

— А, это гора Аонская! Благодарю васъ, мистеръ Добсъ. Я сейчасъ сообщу генералу.

И Багшо, оправившись, пошелъ на заднюю палубу, гд генералъ-лейтенантъ сэръ-Джорджъ Броунъ стоялъ поодаль отъ своего штаба, съ телескопомъ въ рукахъ, внимательно слдя за движеніемъ компаса. Сэръ-Джорджъ былъ стройный, красивый старикъ, широкоплечій, моложавый на видъ. На немъ была форменная суконная шапка съ генеральскимъ золотымъ галуномъ, синій фракъ съ золотыми пуговицами и бархатнымъ воротникомъ, также обшитый золотымъ галуномъ, узкіе форменные панталоны съ лампасами, сапоги изъ патентованной кожи, украшавшіеся прежде форменными золочеными шпорами, пока дознанныя опытомъ неудобства не привели къ ихъ временному удаленію. Лицо у него было пріятное, свжее, чисто выбритое, съ маленькими сдыми форменными бакенбардами, ровно обрзанными, какъ слдуетъ, на одной линіи съ кончикомъ уха, кожа гладкая, чистая, словно эмаль, голубые глаза, казавшіеся проницательными, но видвшіе въ сущности плохо, и хорошо очерченный, энергическій ротъ и подбородокъ. Онъ былъ гораздо храбре чмъ его шпага. Это орудіе могло бы побжать, еслибъ было одарено парою ногъ, оно сломалось бы, еслибы Вилькинсонъ, или другой подобный ему мастеръ, не закалилъ его надлежащимъ образомъ, оно, пожалуй, погнулось бы, а сэръ-Джорджъ, я увренъ, никогда бы не побжалъ, не сломился бы и не погнулся. И однако стоять во глав арміи онъ былъ также неспособенъ какъ полоска стали въ мдныхъ ножнахъ, лежащая въ клеенчатомъ чахл подл треуголки его въ кают.

Онъ никогда въ жизни не командовалъ, всегда служилъ, служилъ при человк съ желзною волей, который давалъ приказанія и не бралъ совтовъ, который не имлъ приближенныхъ, внушалъ довріе всмъ, и самъ не доврялся никому. Не свойственно человку долгіе годы имть девизомъ: ‘служу’, и вдругъ взять жезлъ и сказать: ‘повелваю’. Величайшая пошлость утверждать что лишь тотъ научится командовать кто самъ долго былъ подъ командой. Сэръ-Джорджъ такъ долго былъ подъ командой, что привыкъ видть единственное спасеніе въ точномъ соблюденіи всхъ постановленій и правилъ, а затмъ — что будетъ, то будетъ. Онъ, какъ солдатъ Беранже, зналъ только одно: ‘Pour moi, j’ai servi le grand homme!’ и утшался похвалой своего начальника и одобреніемъ своей совсти. Полоска чернаго пластыря, пальца въ два длины и въ одинъ ширины, была приложена около угла его рта. Наканун, въ половин осьмаго утра, море волновалось, и бритва почтеннаго генерала, не смущаемая качкой, нанесла ему рану, потребовавшую такого пособія. Штабъ окружалъ сэръ-Джорджа какъ планеты окружаютъ солнце. То были именно планеты, ни на что почти не способныя какъ только вращаться вокругъ центральнаго свтила. Но въ исполненіи этого призванія каждый изъ нихъ готовъ былъ умереть, если нужно. Тутъ былъ полковникъ Муллиганъ, добрый, привтливый старый конногвардеецъ, Иберіецъ боле по имени чмъ по характеру. Онъ отправлялся на войну точно такъ же какъ отправился бы на званый вечеръ, сраженіе представлялось ему чмъ-то въ род роббера въ ералашъ, случайнымъ удовольствіемъ, въ которомъ онъ можетъ и выиграть, и проиграть, во во всякомъ случа не собьется далеко съ пути истиннаго. Тутъ былъ статный, красивый, сильный, юный Британецъ, воинъ съ ногъ до головы, Гельвелъ по имени, полный усердія, бодрости и отваги, неопытный, конечно, въ войн, и считавшій ее чмъ-то въ род игры, въ которой нужно захватить лагерь непріятеля быстрымъ движеніемъ впередъ. Тутъ былъ еще другой молодой Британецъ, веселый малый и отличный солдатъ Апльсонъ, адъютантъ и племянникъ генерала (славное время было тогда для племянниковъ: они везд состояли въ штаб дядюшекъ), адъютантъ хоть куда. Былъ еще Типльсонъ и маленькій Макъ Фатти, и наконецъ, мой прямой начальникъ, лучшій, въ моихъ глазахъ, изъ военныхъ докторовъ, простодушный, смышленый, добрый Макъ Филиппъ, съ теплымъ сердцемъ и крупнымъ тломъ, честный и смлый, честолюбивый и ршительный. Они стояли и сидли вкругъ вождя, ходившаго взадъ и впередъ около компаса, на самомъ дальнемъ разстояніи отъ хора, и спрашивавшаго себя внутренно не безъ тревоги:’понравилось ли бы это герцогу?’ Но на корабл была графиня Гайрекъ — нововведеніе, были на корабл винтовки — другое нововведеніе, были разрывныя капсюли — опять нововведеніе, былъ корреспондентъ газеты — цлая революція! Сэръ-Джорджъ не зналъ какъ и сообразиться со всмъ этимъ. Дйствительно, лордъ Гайрекъ, капитанъ полка, отрядъ котораго халъ съ нами, перъ съ безконечною родословной, котораго предки боролись съ Брюсами, Дугласами и Грагамами, который одинъ имлъ право поднести королев чашу вина въ день ея бракосочетанія, какъ наслдственный чашникъ Шотландіи, имлъ при себ свою прекрасную, храбрую молодую жену, также мало подозрвавшую что ждетъ насъ впереди, какъ лордъ Эбердинъ или самъ сэръ-Джорджъ. Мистрисъ Малони, жена моего слуги, увряла меня что вс женщины полка дрались бы какъ черти, еслибы графиня ихъ повела, и умерли бы вс за нее сію же минуту, какъ ни страдаютъ он морскою болзнью. Ну, въ такомъ случа внецъ мученичества достался бы не однмъ женщинамъ.

— Извините, генералъ, сказалъ Багшо.— Это гора Аонъ тамъ виднется.

Сэръ-Джорджъ не любилъ Багшо. Ему казалось что онъ слишкомъ скоро шелъ впередъ по служб, и думалось почему-то что Багшо втайн предается употребленію табака. Сверхъ того, сэръ-Джорджъ не могъ видть Аона, да еслибъ и видлъ, такъ для него Аонъ былъ тмъ же чмъ фіалка въ трав для человка не находящаго въ ней ничего особеннаго. Наконецъ Багшо своимъ заявленіемъ какъ будто предполагалъ, что сэръ-Джорджъ не знаетъ что Аонская гора въ виду давнымъ давно.

— Ну-съ, полковникъ Багшо, положимъ и Аонъ, такъ что же? Что же вамъ-то до этого?

Еслибы генералъ сказалъ: ‘что мн до этого?’ Багшо могъ бы еще какъ-нибудь выпутаться. Но вопросъ: ‘что ему до этого?’ былъ для него страшнымъ ударомъ. Не могъ онъ утверждать что гора Аеенская имла для него особенное. значеніе (тмъ боле что онъ ничего почти не звалъ о ней, и солнце уже зашло за нее). Не могъ онъ также сказать что самъ иметъ какое-нибудь значеніе для горы Аонской, наконецъ, его встртили даже предположеніемъ что это вовсе и не Аонская гора. Онъ почувствовалъ себя въ ложномъ положеніи, не зная какъ выйти изъ него, почувствовалъ что онъ срзанъ предъ молодыми людьми. Но Багшо былъ человкъ храбрый, при перерыв въ хор онъ оправилъ галстукъ и сказалъ:

— Извините меня, сэръ-Джорджъ. Это весьма крпкое мсто…. Знаете, Ксерксъ и Александръ…. Оно у насъ слва…. весьма непріятно было бы, еслибы непріятель занялъ его.

— Пустое! Орудія не хватятъ! пробормоталъ старый инженерный полковникъ какъ бы въ успокоеніе вождю.— Русскіе инженеры не очень сильны, они никакихъ работъ не противупоставили Французамъ.

Багшо удалился при новомъ взрыв хора, тутъ же далъ себ слово не сообщать впредь никакихъ свдній моральныхъ, религіозныхъ, физическихъ, военныхъ или политическихъ своему дивизіонному генералу, и отправился внизъ читать географическій словарь Маундера и дожидаться партіи въ шахматы съ Макъ-Филиппомъ.

— Удивляюсь, какъ сэръ-Джорджъ можетъ быть такъ рзокъ, замтилъ мн Стендишъ, стоя со мной у перилъ.— Онъ такой добродушный старикъ. Вчера я видлъ какъ онъ разговаривалъ съ женой солдата, плакавшею надъ ребенкомъ котораго вы осматривали. Онъ потрепалъ ее по лицу и ушелъ въ каюту со слезами на глазахъ, и ротъ его такъ подергивало, будто самъ онъ готовъ расплакаться.

И Сгендишъ былъ на корабл. Я былъ радъ видть лицо его, какъ ни грустно было оно.

— Видите ли, другъ любезный, говорилъ онъ,— длать мн было нечего. Газета моя лопнула, а съ нею и все мое состояньице, вс подонки ящика Пандоры. Издатель Геркулеса получилъ позволеніе отъ лорда Гардипжа отправить меня въ Мальту, а потомъ и дале. Пришлось оставить дома жевку и двухъ ребятъ, какъ оставлено теперь много женъ и дтей, для ихъ же пользы. Но я общалъ остаться въ отлучк не боле нсколькихъ недль. Война не долго продолжится. Въ противномъ же случа я умру съ голода, ибо утверждаютъ что мн негд будетъ взять пищи.

Такъ мы проболтали, пока ночь миновала, и полоса свта вправо отъ васъ, озарившая туманныя очертанія Троады, возвстила приближеніе солнца. Мы пошли спать, когда британскіе рожки пробудили отголоски на берегахъ, оглашавшихся нкогда браннымъ шумомъ гомеровскихъ войскъ, видвшихъ подвиги Діомеда, доблестное постоянство несчастнаго Гектора, и надменное торжество Эллиновъ. О! Зачмъ Трояне не отогнали ихъ съ воемъ на корабли и въ море! Не было бы тогда, можетъ-быть, ни Восточнаго вопроса, ни Греческаго царства, ни Крымской войны!

IV. Галлиполи. Высадка на берегъ.

Опять затрубили рожки наши, на этотъ разъ на закат солнца, пробуждая эхо Дарданеллъ и вспугивая турецкихъ часовыхъ, дремавшихъ около своихъ громадныхъ орудій. Сопніе машины и стукъ винта прекратились: якорь съ плескомъ упалъ въ воду, и канатъ побжалъ за нимъ, скрипя. Лодки у борта, лстницы опущены, войска выстроены на палуб, сэръ-Джорджъ опять при шпорахъ, штабъ въ сіяніи вокругъ него. Къ берегу отчаливаетъ лодка за лодкой, пристаютъ къ развалившейся пристани Галлиполи. Тамъ съ высочайшаго минарета разввается трехцвтное знамя. Городъ уже въ рукахъ Французовъ. Турки въ широкихъ шароварахъ, въ грязныхъ чалмахъ сидятъ, поджавъ ноги, на скамейкахъ у взморья. Они, очевидно, ничего не понимаютъ. Греки въ еще боле широкихъ шароварахъ, какъ юпки сшитыхъ посередин, стоятъ по угламъ, улицъ въ грязныхъ шапкахъ и, очевидно, понимаютъ столько же сколько Турки. Есть тутъ ‘Commandant du Port’ (его ‘bureau’ единственная приличная хижина на взморь), который полагаетъ что сэръ-Джорджу со штабомъ и войскомъ дозволяется пристать единственно по доброт императора. Есть также ‘Colonel Commandant de Gallipoli’, который смотритъ на насъ въ телескопъ изъ окна лучшаго дома на пристани, видимо удивляясь тому какъ солдаты, подъ начальствомъ стараго Багшо и Тини-Нотса, адьютанта, строятся въ колонну и идутъ въ гору подъ музыку: ‘Оставленныя жены’. А эти ‘жены’, подъ предводительствомъ мистрисъ Мелони, уже вступили въ сдлки съ туземными торговцами и, повидимому, остаются въ барышахъ, чего нельзя сказать о мужьяхъ ихъ.

— Нтъ ни одного одяла! Ни одной палатки! Ни одной унціи лкарства! восклицаетъ Макъ Филиппъ въ великомъ негодованіи.— Нтъ помщенія для людей! Нтъ коммиссаріата! А сэръ-Джорджъ говоритъ что длать нечего, что объ этомъ долженъ позаботиться консулъ. Просто невыносимо! У меня въ списк боле тридцати больныхъ, а помщенія имъ нтъ, да и не предвидится!

Между тмъ колонна весело шла по улицамъ, похожимъ на русла дождевыхъ потоковъ. Дома казались глиняными кучами, съ украшенными рамами отверстіями, въ которыхъ по временамъ мелькали блестящіе глаза. Мы направлялись въ Булеръ, мсто дальнее, гд предполагалось построить большое укрпленіе, чтобы Русскіе, находившіеся на Дуна, не могли, минуя Константинополь, захватить Дарданеллы и такимъ образомъ завладть проливомъ и дать матъ союзниковъ. Багшо, избавившись отъ сэръ-Джорджа, имя при себ коммиссара, инспектора госпиталей, инженернаго капитана и двухъ адъютантовъ, былъ необыкновенно величественъ въ должности временнаго бригадира, и велъ колонну со всею надлежащею осторожностью.

— Насъ не захватятъ, Вильмотъ, ворчалъ онъ,— какъ Нульдуди захватили въ Катервальской тснин при Гримшо. Не безпокойтесь! А помните кто тогда спасъ? И до сихъ поръ, милостивый государь, благодаря нкоторымъ вліяніямъ, я не получилъ за это медали. Просто стыдъ!

Между тмъ ‘Тигры’ шли къ Булеру, застрльщики впереди, колонны на указанномъ разстояніи, Багшо со штабомъ между передовымъ отрядомъ и застрльщиками. Дали знать что втряная мельница, поднимавшаяся на горизонт, занята, протрубили остановку, и Багшо приказалъ застрльщикамъ осторожно двинуться впередъ.

— На войн осмотрительность никогда не лишняя. Почемъ знать кто тамъ сидитъ въ этой мельниц, а?

— Тамъ маленькіе люди въ синихъ мундирахъ и красныхъ штанахъ, полковникъ, сказалъ Вильмотъ, глядя въ зрительную трубу.— Одинъ куритъ, я его вижу совершенно ясно. Это, должно-быть, Французы.

— Должно-быть! Почему же должно-быть, государь мой? Разв вы думаете что Русскіе не способны на разныя штуки. Пошлите сказать капитану Нашу чтобъ остановилъ застрльщиковъ и веллъ заряжать. Пусть онъ идетъ не спша впередъ и не стрляетъ пока не получитъ новыхъ приказаній.

Но эти воинственныя распоряженія оказались излишними, когда чрезъ нсколько шаговъ передъ нами открылась долина подъ мельницей. Французскій полкъ стоялъ у рки, на берегу которой разбиты были палатки, и снизу доносились къ вамъ звуки голосовъ, припвъ псни и столбы дыма отъ бивачныхъ огней. Когда мы перешли рчку и поровнялись съ французскимъ лагеремъ, музыка заиграла: ‘Partant pour la Syrie’. Французы подходили къ краю дороги, глядя на насъ точно съ такимъ же любопытствомъ съ какимъ мы глядли на нихъ, барабаны били, салютуя наши знамена, а стража у полковничьей палатки вышла и стала подъ ружье.

— Vivent les Anglais! кричала красноштанвая толпа.— Vive rosbif! Vive la vieille Angleterre!

— Bono Francis! Bono! ворчали Бенгальскіе Тигры, выучившіеся французскому языку въ Мальт въ одинъ урокъ.

Внизъ отъ мельницы сходилъ высокій Французъ съ нсколькими полосами золотаго галуна на кепи, а также на рукавахъ фрака. За нимъ шло нсколько офицеровъ, длавшихъ рекогносцировку, повидимому, въ весьма веселомъ настроеніи духа. Случилось такъ что въ эту минуту Багшо остановился назади чтобы слдить за отстающими, а за музыкантами халъ коммиссаръ Макъ Финъ. Макъ Финъ казался бригадиромъ съ ногъ до головы. У него былъ золотой галунъ на шапк, сюртукъ съ бархатными отворотами, золотые погоны на плечахъ, громадная сабля, лампасы ширины необыкновенной, и шпоры какимъ могъ бы позавидовать любой рыцарь. Сверхъ того достопочтенный джентльменъ носилъ на груди медаль Ашанти, Кафрскую медаль, крестъ Золотаго берега, звзду Лагосъ, Китайскую медаль, орденъ Св. Лазаря республики Чили (гд онъ когда-то завдывалъ большимъ подрядомъ) и Св. Дидима въ брилліантахъ, и былъ собою сановитъ и статенъ.

— Permettez moi, monsieur le gnral, началъ Французъ, любезно кланяясь,— de vous prier….

— Bono Francis! Bono! прервалъ Макъ Финъ, махнувъ рукою.— Allons! Allons!

— J’ai l’honneur, monsieur le gnral, началъ опять Французъ, нсколько озадаченный.

— Oui! oui! commissaire gnral, произнесъ Макъ Финъ. Vous savez. Pas gnral du tout.

— Mais de cette brigade, au moins, n’est ce pas gnral? продолжалъ Французъ.— Je suis le colonel de Tranche Longueville du 4-me rgiment, vos ordres. Auriez vous la bont, monsieur le gnral de vous donner la peine….

Къ счастію, въ эту минуту подъхалъ Багшо со штабомъ. Вильмотъ, отлично говорившій по-французски, все разъяснилъ, и Макъ Финъ возвратился въ мракъ безвстности.

Сдланъ былъ привалъ, пили ‘vin d’honneur’ на мельниц, и мы снова двинулись, посл того какъ полковникъ de Tranche Longueville выразилъ свое мнніе что трудно будетъ дйствовать въ пол, если наши коммиссаріатскіе офицеры будутъ носить золотые галуны на шапкахъ и имть видъ генераловъ.

— Это происходитъ, вроятно, отъ важности, которую вы приписываете д, говорилъ онъ, грызя въ то же время палочку шоколада,— но это можетъ повести къ недоразумніямъ.

Мы простились въ то самое время какъ солдаты съ обихъ сторонъ начали брататься. 4-й линейный полкъ произвелъ вообще хорошее впечатлніе на Бенгальскихъ Тигровъ.

— Они славные ребята, сколько я могъ разобрать ихъ языкъ, Билль, говорилъ одинъ солдатъ другому.

— Но зачмъ это они носятъ красные штаны?

— А должно-быть затмъ же зачмъ мы носимъ красныя куртки. Они то же что мы, только выворочены вверхъ ногами.

— Ребята, видли ли вы офицера въ юпк? Прекрасную даму въ мундир, съ кадушкой водки?

— Какъ же! Я видлъ, и получилъ отъ нея стаканчикъ. На ней шесть юпокъ. Она, должно-быть, себ на ум, хоть на вино и не скупится.

При новыхъ крикахъ: Vivent les Anglais! и Bono Francis! мы ушли, и черезъ часъ съ пригорка открылся предъ вами изгибъ, въ который врзалось синее море, бьющееся о скалы блою пной. Солнце садилось за облаками, скрывавшими противоположный берегъ, и поднимался теплый, тяжелый втеръ. Старики посматривали на небо.

— Къ ночи, кагкется, будетъ дождь, замтилъ Багшо Потсу, а палатокъ нтъ, да и вообще, можно сказать, никакого убжища.

Полковникъ былъ совершенно правъ: пошелъ дождь, и не было палатокъ и никакого убжища. Да еще какой дождь! Словно рка пролилась въ ршето. Нельзя было трубку закурить, шинели промокли насквозь, а между тмъ капитанъ Танжентъ, со своими усердными саперами, отмривалъ и чертилъ работы, долженствующія защитить перешеекъ отъ Русскихъ. Подвозу не было. Возы Макъ Фина не являлись. Но человкъ иногда живетъ надеждой, у которой своя легкая, подкрпляющая кухня. Буря понемногу утихла, промочивъ насъ сколько было возможно, и мы успли выразить мнніе что ‘это стыдъ’ и осыпать укоризнами коммиссара Макъ Фина и пожаловаться на судьбу свою, пока не заснули, тревожимые нсколько тысяченожками, которыхъ дождь выгналъ изъ норъ. Такъ покоились мы до утра, и слышался лишь крикъ часовыхъ, да дай собакъ изъ отдаленной деревни. Рано утромъ прибыли палатки для штаба, а вслдъ за ними и полковой багажъ. Шесть барановъ и быкъ съ громадными рогами, котораго земледльческіе труды должны бы избавить отъ предстоявшей ему участи, приведены были подъ конвоемъ къ Макъ Фину, вмст съ кулями муки и другими подобными припасами. Вернувшись съ искусной рекогносцировки, въ которой набралъ много грязи и ровно никакихъ свдній, Багшо весьма обрадовался улучшенію нашего положенія.

— Вотъ вамъ, Бреди, сказалъ Потсъ, подавая мн бумагу помченную: ‘По дламъ службы’.— Доктору нтъ отдыха!

Дйствительно, это былъ приказъ отъ Макъ Филиппа тотчасъ же явиться къ нему въ Галлиполи, какъ только прибудетъ докторъ Сквидсъ, находившійся на пути къ нашему полку.

— Счастливецъ! Вы скоро выберетесь изъ этого прелестнаго мста! Болзни уже появились между солдатами размщенными въ город.

V. Приключеніе Стендиша.

Вечеромъ халъ я по грязной, узкой, извилистой дороі, окаймленной глиняными и деревянными жилищами, составлявшей главную улицу Галлиполи. Вс двери были заперты, окна затворены. Кое-гд мтки мломъ обозначали квартиры офицеровъ. Жителей не было видно, но я замчалъ мимоздомъ глаза выглядывавшіе изъ оконъ. Я отыскивалъ квартиру главнаго доктора, но не у кого было спроситъ гд она. Да еслибъ и было у кого, на какомъ язык предложилъ бы я вопросъ? Малони, хавшій за мною съ моими чемоданами и медицинскими принадлежностями, тоже былъ человкъ неученый. Я халъ, оглядываясь кругомъ, поворачиваясь то въ ту, то въ другую сторону, какъ вдругъ кто-то назвалъ меня по имени:

— Бреди! Теренсъ! Куда вы дете?

Я поднялъ глаза. Стендишъ стоялъ у окна втораго этажа, такъ близко отъ меня, что я могъ рукой достать до него.

— Остановитесь на минуту, и войдите ко мн. Колотите въ дверь изо всей силы, и я буду кричать, а бабка Пападулосъ васъ впуститъ. Я не могу сойти по причинамъ которыя объясню вамъ.

Я сталъ стучаться, а Стендишъ началъ кричать, скоро послышался скрипъ затворовъ, говоръ на новогреческомъ язык, и наконецъ дверь отворила дрожащая старуха въ короткой куртк, панталонахъ и желтыхъ туфляхъ, съ нсколькими монетами на приглаженныхъ волосахъ. Двое дтей, быстроглазыхъ и длинноволосыхъ, держались за нее. Я вошелъ въ пріемную — темное, склепообразное пространство, уставленное большими глиняными кружками, напомнившими мн Али-Бабу и сорокъ разбойниковъ, и скудною мебелью, едва виднвшеюся при свт лампады горвшей у стны предъ иконой святаго. Въ одномъ углу была обезьяна, изъ другаго услышалъ я хрюканье свиньи, кром того визгъ и пискъ привлекъ вниманіе Малони, который просунулъ голову въ дверь и спросилъ: ‘Не въ прав ли мы брать здсь всякую живность какая намъ понравится? Вотъ тутъ отличнйшій поросенокъ.’

Бабка Пападулосъ проводила меня до подножія весьма скрипучей лстницы, круто упиравшейся въ потолокъ, въ которомъ продлана была западня. Я поднялся, и просунувъ голову надъ поломъ верхняго этажа, оглянулъ комнату, въ которой ожидалъ меня Стендишъ. Комната была футовъ въ пятнадцать квадратныхъ. Стны глиняныя, на полу между досками широкія трещины, потолокъ глиняный, потемнвшій отъ дождя, окна съ рамами безъ стеколъ. Въ одномъ конц находилось возвышеніе, поднимавшееся на нсколько вершковъ надъ поломъ, прикрытое кускомъ стараго ковра и большимъ плащомъ. Это былъ ‘диванъ’. Револьверъ вислъ на стн, въ одномъ углу былъ ящикъ, въ другомъ сдло. Не было ни стула, ни стола, когда я вошелъ, Стендишъ всталъ съ чемодана, на которомъ сидлъ. На немъ была охотничья куртка, большіе сапоги и длинная фланелевая рубашка. Лицо его было не брито, усы запущены.

Мы обмнялись привтствіями, и я отъ души разсмялся его наружности.

— Да, смйтесь и изумляйтесь, другъ мой! Есть чему! Вотъ я здсь жертва всхъ ‘ужасовъ войны’, обобранъ, обворованъ, ограбленъ. Я разскажу вамъ все. Начну съ начала.

‘Проводивъ васъ, я постарался добыть квартиру, но Французы, пришедшіе прежде насъ, завладли почти всми домами въ город. Я не могъ достать ничего състнаго, багажъ мой не былъ выгруженъ, поэтому я отправился на Колхиду, пообдалъ хорошо и крпко заснулъ, какъ вдругъ, ранехонько, будитъ меня капитанъ и объявляетъ, что ему телеграфировали съ берега чтобъ онъ тотчасъ же отправлялся обратно въ Мальту. Втеръ по Дарданелламъ дулъ адскій. Нельзя вообразить себ чтобы море могло такъ разыграться въ такое короткое время. Ближе подойти къ берегу Колхид было нельзя, ‘а еслибы капитанъ послалъ васъ на берегъ въ лодк, объяснилъ мн шкиперъ,— при такомъ втр и теченіи пришлось бы долго ждать, и онъ могъ бы подвернуться непріятностямъ. Я могу высадить васъ вотъ на этотъ бригъ что подл насъ, говоритъ онъ,— тамъ вы легко добудете лодку.’ Я и отправился съ моими чемоданами да двумя-тремя ящиками провизіи, и какъ ни близко было разстояніе, гребцамъ пришлось порядочно поработать, и не мало хлебнули мы морской воды. Бригъ, судно легкое, такъ и плясалъ. Нашъ мичманъ подчалилъ лодку къ корм, и мы стали искать каната, крича во все горло, но напрасно. Мы подтянулись къ носу и тутъ увидли канатъ висящій съ борта. Я ухватился за него и стадъ влзать, какъ вдругъ кто-то пустилъ его съ палубы, и я шлепнулся внизъ, и еще милость Божія что я не упалъ въ море, между судномъ и лодкой, но матросы меня ухватили. Они взялись за канатъ и стали тянуть его, пока онъ не напрягся снова. Я опять ползъ, и на этотъ разъ добрался до перилъ и вскочилъ на палубу. Одинъ изъ матросовъ влзъ за мной чтобы подать мои вещи. Ни души не было видно. Мн было какъ-то жутко оставаться одному, но мои вещи поспшно поднимали, и не усплъ я обдумать что мн длать, какъ матросъ воротился уже къ товарищамъ, и лодка летла по теченію и втру къ Колхид, винтъ которой уже вертлся, и якорь поднимался.

‘Я оглянулся кругомъ и закричалъ. На палуб, кром меня съ моими пожитками, никого и ничего не было. Я пробрался назадъ ко входу въ каюту, толкнулъ дверь и собирался сойти внизъ съ вопросомъ: ‘Есть ли кто тамъ внизу?’ какъ вдругъ кто-то крпко схватилъ меня за руку, и оглянувшись, я увидлъ такого безобразнаго разбойника, хуже какихъ не встрчалъ. Онъ выпучилъ на меня свои злодйскіе глаза изъ-подъ густыхъ бровей, словно хотлъ испугать меня. Это былъ приземистый, плечистый парень въ красномъ колпак, съ серьгами въ ушахъ, въ малиновой рубашк, въ засученныхъ до колнъ панталонахъ, босоногій, за поясомъ былъ заткнутъ у него огромный ножъ. Я оттолкнулъ его, и взявшись за револьверъ, который носилъ подъ кожанкой, сказалъ по-французски:

‘— Я желаю говорить съ капитаномъ. Мн нужна лодка дохать до берега. Я заплачу хорошо.

‘— Sono Greco, non so Francese.

‘Я собралъ вс мои свднія въ итальянскомъ язык, пріобртенныя въ Мальт, чтобъ объяснить что мн нужно, но негодяй не понималъ меня. Я еще разъ попытался сойти въ каюту, но онъ опять схватилъ меня за руку, а свободною рукой подалъ знакъ, на который явились, Богъ всть откуда, четверо его товарищей. Такой страшной, безобразной шайки не найдешь нигд, кром какъ на галерахъ. Злобные, голодные дикари, вс обвшанные оружіемъ.

‘— Я хочу видть вашего капитана, и увижу! воскликнулъ я, и внезапнымъ, сильнымъ движеніемъ я вырвался у негодяя который держалъ меня. Въ эту минуту судно качнулось, я покатился внизъ по лстниц и ударился объ ноги человка, выскакивавшаго изъ койки въ очень грязной кают, освщенной только одною висячею лампой. Ему, должно-быть, представилось что къ нему ворвались пираты, или Богъ всть что, ибо не усплъ я подняться, какъ онъ приставилъ мн ко лбу весьма холодное отверстіе пистолетнаго дула. Полуфранцузскимъ, полуитальянскимъ языкомъ я старался объяснить кто я и что мн нужно, какъ вдругъ негодяй этотъ разразился по-англійски, произнося слова почти такъ же какъ вы, мой милый Терри.

‘— Вы входите на мой корабль безъ моего позволенія и требуете лодки, и думаете что я стану подвергать опасности жизнь моихъ людей изъ-за вашего грязнаго золота. Убирайтесь прочь! Чрезъ десять минутъ я отправляюсь въ Хіосъ, въ Сиру… Богъ знаетъ куда, можете выбраться съ корабля какъ взобрались на него! Убирайтесь же, говорю вамъ!

‘Я былъ совершенно озадаченъ. Мошенникъ этотъ былъ юноша, съ энергическою наружностью, можно сказать, красивый. Взглядъ его исполненъ былъ бшенства.

‘— Я въ вашихъ рукахъ, сказалъ я.— Мн и въ голову не приходило что я могу вызвать такой гнвъ, когда, по совту капитана Колхиды, я взлзъ на вашъ корабль чтобы попросить лодки. Мы кричали долго.

‘— Да! О! Конечно! воскликнулъ онъ съ горькою усмшкой.— Вы, Англичане, владыки міра. Вы идете куда вамъ угодно, длаете что заблагоразсудите, вступаете на чужіе корабли, въ чужіе замки, земли, грабите, захватываете, присвоиваете, и вся вселенная должна находиться въ вашемъ распоряженіи. Отчего я здсь? кричалъ онъ.— Отчего я здсь въ эту минуту? Оттого что ваше проклятое племя разорило меня! Я принималъ грузъ въ Одесс, какъ вашъ адмиралъ издалъ прокламацію, произнесъ свой приговоръ: объявлена блокада во имя просвщенія и Турціи. Боже мой! Вы деретесь за Турокъ! Пришлось мн бжать, оставить грузъ за который я заплатилъ, заплатилъ все что было у меня, бжать съ жалкою шайкой нищихъ, а вотъ теперь вы являетесь ко мн на корабль и требуете лодки. Чортъ бы васъ взялъ! Еслибъ я вчера не вышелъ изъ Босфора, и если завтра не выйду изъ Дарданеллъ, вы, пожалуй, заставите меня перевозить англійскія войска. Ступайте на палубу, прочь съ глазъ моихъ, или я убью васъ.

‘Бшенство этого негодяя было по истин дьявольское. Одну минуту въ голов моей мелькнула мысль застрлить его, какъ отчаянное средство не быть застрлену. Это, конечно, ускорило бы развязку, но лишнее было бы и пробовать: пистолетъ мой украли у меня изъ-за пояса. Я почувствовалъ себя беззащитнымъ. Можетъ-быть, мой безмолвный жестъ покорности судьб тронулъ разбойника.

‘— Не бойтесь ничего съ моей стороны, сказалъ онъ,— но и не ожидайте ничего. Убирайтесь съ корабля какъ взобрались на него. Чрезъ десять минутъ мы отправляемся. Вы очутитесь въ странномъ обществ и за страннымъ дломъ, если останетесь, увряю васъ. А теперь, повторяю, прочь съ глазъ моихъ.

‘Когда я вошелъ на палубу, экипажъ хлопоталъ около моего багажа. Мои бутылки, опоражниваясь, развеселяли ихъ, чемоданы и сундуки были открыты, имущество мое расхищалось. Они взглянули не идетъ ли за мной капитанъ, но видя что я одинъ, снова принялись за свое дло. Я былъ разсерженъ и опрометчивъ. Я бросился на нихъ съ крикомъ: ‘мошенники! оставьте мои вещи!’ и началъ раздавать полновсные удары за Англію, водку, провизію и одежду, но бой былъ неравный. Меня схватили за ноги, опрокинули на перила и первый встртившійся мн злодй, стиснувъ мн горло, замахнулся ножомъ мн на грудь. Скажу вамъ, что въ эту минуту всякая-всячина, о жен, дтяхъ и тому подобномъ, промелькнула у меня въ ум, я увидлъ въ газетахъ извстіе о себ, но судно качнулось, и ножъ вонзился въ перила, лишь слегка обрзавъ мн руку. Чрезъ секунду ударъ, безъ сомннія, повторился бы, но подбжалъ капитанъ и ударами, пинками и криками остановилъ злодевъ. Однако вино раздражило ихъ.

‘— Я веллъ имъ не трогать васъ. Сторгуйтесь съ ними о лодк. Не хочу приказывать имъ рисковать жизнью. Что сдлано, того ужь не поправишь, но вы можете выкупить свое платье. Вы Англичанинъ, у васъ наврное есть золото.

‘И сказавъ нсколько словъ злобнымъ животнымъ, между которыми одинъ только не глядлъ разбойникомъ съ ногъ до головы, онъ опять пошелъ на корму.

‘— Eh ben, Signor! quanto darete per un’barca? спросилъ мичманъ.

Я предложилъ наполеонъ. Собаки засмялись мн въ глаза. Они меня обнюхивали, болтая на всевозможныхъ языкахъ, и я, можетъ-быть весьма неблагоразумно, предложилъ пятъ наполеоновъ.

‘— Давайте сотню, такъ мы поговоримъ съ вами, отвчали они.— Время скверное, лодка плохая, грести далеко.

‘Пока я торговался съ ними, мучимый внутренно смертельнымъ страхомъ, показалась шкуна подъ французскимъ флагомъ, идущая къ намъ: она подобрала паруса и минуты черезъ дв стала на якорь по направленію отъ насъ къ Галлиполи, не боле какъ въ четверти мили. Появленіе этой шкуны, не знаю почему, ободрило меня.

‘— Довольно, сказалъ я,— это мое послднее слово. Я дамъ вамъ пять наполеоновъ. Довезите меня до этой шкуны. Я не буду жаловаться на ваше воровство, но больше не дамъ. А если вы задержите меня, такъ поплатитесь дорого.

‘— Ну, заплатите же теперь, сказалъ мичманъ.

‘Я носилъ золото въ парусинномъ мшк, прикрпленномъ къ поясу. У меня было наполеоновъ восемьдесятъ. Какъ вынулъ я мшокъ, какъ заблестли и зазвенли золотые, злоди не выдержали. Мичманъ хотлъ вырвать у меня мшокъ, но я увернулся отъ него, побжалъ къ носу корабля, и вскарабкался сколько могъ дальше на бугшпритъ, крича:

‘— Ни за что, негодяи! Скоре умру!

‘Я ухватился за бугшпритъ рукою и сталъ махать платкомъ. Онъ разввался по втру, соляныя брызги летли мн въ лицо. Я все держался, поглядывая на злодевъ, которые переговаривались между собою, придумывая какъ бы обойти меня. Но скоро нашлось имъ другое дло. Капитанъ опять появился на палуб. Не удостоивая меня вниманія, онъ отдалъ приказаніе экипажу, и негодяи, къ которымъ присоединились еще нсколько человкъ, начали поднимать якорь. Судно качалось отъ напряженія каната, брызги били мн въ лицо, я едва держался за скользкую мачту. На шкун не было признака жизни, моихъ отчаянныхъ сигналовъ не замчали. Но Провидніе послало мн въ эту минуту нежданную помощь, и я былъ спасенъ — отъ чего — самъ не знаю. Идя прямо противъ втра и теченія, появился во всемъ грозномъ величіи и сил англійскій военный корабль. Онъ вышелъ изъ-за ближняго мыса, направляясь къ намъ подъ старымъ, знакомымъ флагомъ. Но увы! Пожалуй онъ остановится, или повернетъ къ Галлиполи. Якорь вашъ заслъ крпко, не легко было негодяямъ поднять его, однако, онъ подавался при каждомъ оборот колеса, но еще скоре подвигался военный корабль, и я съ замираніемъ сердца, загнувъ назадъ голову, перевсился въ ту сторону, на сколько возможно, чтобы видны были мои сигналы. Капитанъ и экипажъ ничего не замчали, они заняты были своимъ дломъ. Наконецъ, однако, капитанъ взглянулъ въ томъ же направленіи какъ я и увидлъ военный корабль. Господи, какъ подскочилъ онъ! Какое испустилъ ругательство. Саженяхъ въ двадцати отъ него, или мене, красовалась вырзанная на носу фигура Ганнибала. Да будетъ благословенъ тотъ человкъ который изобразилъ древняго Карагенянина въ полномъ римскомъ облаченіи, и тотъ кто приладилъ малйшій винтъ въ остов этого корабля! На палуб толпились люди, множество офицеровъ съ золотыми галунами на шапкахъ, съ телескопами и трубками, и вс пристально глядли на меня, какъ я, забывъ о всякой опасности, махалъ платкомъ и шляпой какъ сумашедшій.

‘— Бога ради, помогите! кричалъ я.

‘Мн что-то отвчали,— я не могъ разобрать что именно,— и исполинъ какъ будто повернулъ въ нашу сторону. Капитанъ бросился ко мн.

‘—Перестаньте кричать! Мои люди отвезутъ васъ. Я позволяю, только съ условіемъ что вы подете сейчасъ же. Лодку уже спускаютъ. Скоре! Я не желаю видть у себя на корабл этихъ господъ!

‘Лодку спустили, и самъ не знаю какъ очутился я въ ней. Четыре сидвшіе въ ней негодяя молча и съ опасеніемъ поглядывали на военный корабль, уже очень близко подошедшій къ Аин — имя, начерченное золотыми буквами на носу разбойничьяго судна. Они быстро стали грести къ французской шкун. Напрасно указывалъ я на военный корабль. Непривлекаемый боле моими сигналами и видя что греческая лодка направляется къ Французу, Ганнибалъ заключилъ что все, должно-быть, благополучно и пошелъ дальше своею дорогой. Чрезъ нсколько минутъ я, съ оставшимися у меня пожитками, очутился на маленькой шкун Belle Etoile изъ Марселя, и разказалъ шкиперу мою исторію.

‘— Sacre matin! воскликнулъ онъ.— Ah! les coquins! Heb! les sclrats! Voyez! ils же sauvent! и т. д. Стоило послушать какія испускалъ онъ восклицанія, пока греческое судно поворачивало, и потомъ, распустивъ паруса, полетло по теченію какъ птица. Вотъ и конецъ моего разказа. Французъ, да хранитъ его Богъ на пути по водамъ, Этьенъ Полидоръ Матье Дешанъ, какъ написалъ онъ мн весьма грязною рукой, далъ мн лодку до берега. Генералъ-квартирмейстеръ отвелъ мн сіе изящное помщеніе, за которое я плачу г-жъ Пападулосъ весьма дорогую цну. Я пріискалъ слугу, Италіянца знатнаго происхожденія, который теперь, надюсь, покупаетъ мн на базар пару штановъ. Все что удалось мн спасти вы видите предъ собою. Я послалъ первое письмо въ Геркулесъ. Куда ни заброситъ меня судьба, будьте уврены что я везд буду искать случая встртиться съ вами, и не забывайте своего стараго друга, съ которымъ привелось вамъ очутиться вмст на театр войны.’

— А этотъ капитанъ, который, по вашимъ словамъ, такъ хорошо говорилъ по-англійски, былъ онъ Англичанинъ?

— Кажется, нтъ, разв ‘западный Британецъ’, какъ О’Коннель предлагалъ назвать вашихъ соотечественниковъ.

— Что же могъ онъ здсь длать на греческомъ бриг?

— Этого ужь я не знаю. Экипажъ его казался способнымъ на все. И какъ оно ни странно, а мн думается что я гд-то прежде уже видлъ его.

Виргиліо, слуга Италіяненъ, явился съ парою греческихъ шароваръ, которые пришлись отлично по большимъ сапогамъ, а я отправился разыскивать главнаго доктора Макъ-Филиппа. Посл многихъ трудовъ я наконецъ нашелъ его во временномъ госпитал, не въ слишкомъ хорошемъ настроеніи духа, такъ какъ онъ только что вернулся туда посл ежедневно повторявшагося пренія съ сэръ-Джорджемъ, который, чувствуя себя всегда здоровымъ, считалъ докторовъ своими природными врагами. Мн были указаны мои обязанности, и я помстился съ полдюжиной медиковъ въ дом греческаго священника. Дла намъ было довольно. Корабли приходили ежедневно на пути въ Скутари, и съ каждаго приходилось принимать больныхъ.

VI. Видніе въ Галлиполи.

Въ Галлиполи скоро собралась англійская военная сила тысячи въ четыре человкъ и большое количество французскаго войска. Въ хлопотахъ этой новой жизни я былъ почти счастливъ одно время, меня отрывали насильно отъ заботъ и тревогъ, которыя овладвали мною на досуг. Но въ почтовые дни заботы и тревоги поднимались во мн снова: товарищи думали что ко мн сильно приступаютъ кредиторы. Добрый мой старикъ Бетсъ возвратился въ свое гнздо въ Пиренеяхъ, но скоро перехалъ оттуда въ Канны съ маіоромъ Турнбуллемъ, ‘который сталъ очень раздражителенъ въ шахматахъ’. Онъ аккуратно велъ переписку со мной. Отъ сэръ-Дениса я получалъ по временамъ короткія письма, а однажды пришло въ его пакет нсколько листковъ бумаги, къ сожалнію крестообразно исписанныхъ, которыя я читалъ и перечитывалъ цлый день. Письмо это, изъ Лондона, было слдующаго содержанія:

‘Дорогой Теренсъ, дядюшка велитъ мн писать вамъ, полагая что вамъ будетъ пріятно получить нсколько строкъ отъ меня, но онъ уже сообщилъ вамъ что вс старанія наши отыскать мою милую Мабель остались безуспшны, и стало-быть вы уже знаете что наиболе интересуетъ всхъ насъ. Я очень смущена его уныніемъ. Онъ говоритъ что считалъ себя для нея вмсто отца. Удивительно что она не написала. Безъ сомннія, она нашла бы возможность написать, еслибы серіозно захотла. При всей сдержанности, у ней была привязанность къ намъ и теплое сердце, ужасно ничего не знать о ней! Надюсь что въ слдующемъ письм буду имть возможность сказать вамъ что мы получили всти о ней или отъ нея. У бднаго дядюшки пропасть своихъ хлопотъ. Онъ очень сердитъ на жителей Кильмойля и готовъ оставить намреніе выстроить заново замокъ. Джеральдъ согласенъ съ нимъ, а я не согласна. Если замокъ и будетъ возстановленъ, такъ въ меньшихъ размрахъ. Вы, вроятно, встртитесь съ Джеральдомъ, такъ какъ онъ адъютантъ при генерал Крукенкр, командующемъ бригадой, которая, по словамъ газетъ, будетъ помщена въ Галлиполи. Конечно, вы присмотрите за нимъ, если понадобится. Я надюсь что ему не потребуется ваша помощь, и вы сами также не будете вынуждены обращаться за пособіемъ къ своимъ товарищамъ, докторамъ, но извстія газетъ о болзняхъ въ войскахъ нсколько тревожатъ насъ. Дядя мой увренъ что Русскихъ не такъ легко будетъ запугать какъ думаютъ нкоторые. Какъ бы я желала быть въ состояніи запугать ихъ! Здсь мы живемъ очень тихо и довольно уединенно. Сэръ-Денисъ очень занятъ длами, и мы не принимаемъ приглашеній, чему я очень рада, ибо вовсе не расположена вызжать. Сколько мы съ вами пережили съ тхъ поръ какъ рвали вмст цвты на лугахъ въ Лохъ-на-Карр! Сколько вынесли мы испытаній и горя! Мы собираемся провести лто за границей, какъ только сэръ-Денисъ устроитъ дла. Я только поставила условіемъ поселиться невдалек отъ города куда почта ходитъ исправно, чтобъ аккуратно получать письма. Роза Прендергастъ писала мн вскор посл вашего отъзда, она въ очень дурномъ настроеніи духа. Вмсто того чтобъ хать въ Соединенные Штаты, она вернулась въ Sacr Coeur въ Анжер и поговариваетъ о постриженіи. Братъ ея гд-то въ Европ. Онъ и посовтовалъ ей искать убжища въ монастыр. Какъ страшно будетъ, если эта война затянется. Вы знаете гд искать утшенія и подкрпленія. Каждое утро и каждый вечеръ я молюсь за васъ и за всхъ кто намъ дорогъ. Не забудьте сообщить мн здорова ли теперь ваша голова.

‘Вашъ искренній другъ навсегда
‘Мери Бутлеръ.’

‘Р. S. Безъ постскрипта нельзя. Сэръ-Денисъ много разказалъ мн такого чего я не знала, о разныхъ личностяхъ въ= Индіи и о родств вашемъ съ нами. Я не совсмъ хорошо все понимаю, но сочувствую вамъ еще сильне прежняго. Мистрисъ Консидинъ старается передать кому-нибудь Лохъ-на-Карр. Сынъ ея только и занимается что скачками. Лондонскій повренный, купившій маленькое имніе Прендергастовъ, пріобрлъ его для какой-то иностранной дамы, у Розы ничего бы не осталось, еслибы не завщаніе отца, отказавшаго усадьбу ей, а не Морису, и назначившаго къ ней душеприкащиковъ. Въ народ ходятъ престранные толки. Говорятъ будто слуги Индійцы знали о нападеніи, были заодно съ какими-то иностранцами, которыхъ видли по сосдству. Такъ какъ намъ пришлось значительно уменьшить хозяйство, то дядя отослалъ всхъ темнокожихъ слугъ своихъ обратно въ Индію.

‘М. Б.’

Хорошо что у солдатъ есть кто-нибудь кто молится за нихъ дома. Они люди набожные, и въ тревогахъ похода, предъ сраженіемъ и посл него, не забываютъ своего Создателя. Но кто можетъ думать о Немъ среди стука оружія, когда смерть носится въ воздух, кругомъ стоны умирающихъ и крики дерущихся? Немногимъ, помнится, отличались мы отъ Турокъ посл первой высадки, разв тмъ что муэззинъ призывалъ ихъ къ молитв два раза въ день, и они, большею частію, шли. Насъ никто не звалъ къ молитв, и мы не ходили. Но когда появилась въ лагер холера, когда пришла зима, и мы очутились лицомъ къ лицу съ непріятелемъ боле страшнымъ чмъ Русскіе, тогда стали боле уважать священниковъ, отличавшихся великою бдностью и не имвшихъ средствъ даже перемнить свою изношенную одежду.

Никогда не видалъ я такого смшенія экзальтаціи съ уныніемъ, какъ въ этотъ сборъ войскъ въ Галлиполи. Бумъ…. бумъ…. бумъ…. орудіе за орудіемъ, старые дома дрожатъ, стекла лопаются въ рамахъ, штукатурка валится со стнъ, черепицы падаютъ съ крышъ на улицу. Греки втайн хмурятся, Турки кланяются, восклицая ‘бисмилла!’ вс собаки лаютъ, коршуны кричатъ въ испуг.

‘Кто тамъ еще? Чортъ бы взялъ это салютованіе! Домъ развалится!’ То генералъ, то адмиралъ, то герцогъ Кембриджскій пристававшій къ берегу и преспокойно разгуливавшій по городу въ охотничьей куртк, то принцъ Наполеонъ, весь въ перьяхъ и галунахъ, привтствуемый залпомъ изъ ста орудій съ французской эскадры и крикомъ, который произвелъ такое впечатлніе на Стендишева слугу Италіянца, что онъ тутъ же исчезъ и боле уже не показывался. Шла непрерывная борьба за жизнь: провіанта не доставало, на коммиссаріатъ не всегда можно было положиться. Важные офицеры толпились у хлбныхъ и мясныхъ лавокъ, споря за ломти, за бараньи головы и печенки, однажды я встртилъ моего почтеннаго полковника идущаго по улиц съ кускомъ мяса на конц палки, весьма торжественно, какъ будто это ему нравилось. Наконецъ въ одинъ прекрасный день появилась на стн ветхой греческой хижины надпись мломъ, начерченная не весьма прямымъ почеркомъ: ‘Grand Restaurant de l’Arme Allie de l’Orient’. Натуралисты удивляются какъ хищныя птицы издалека чуютъ падаль. Пусть тотъ кто сомнвается одаренъ ли человкъ такимъ же чутьемъ, обратитъ вниманіе какъ въ лагер или въ чужомъ город люди пронюхиваютъ пищу. Спустя немного часовъ цлый табунъ лошадей стоялъ у двери ‘большаго’ ресторана, а внутри его слышалось вавилонское смшеніе языковъ. Ловкій хозяинъ, припасшій нсколько кочней капусты, мшокъ картофеля, три бараньи головы, немного муки и мхъ тенедосскаго вина, скоро былъ вынужденъ объявить своимъ крикливымъ постителямъ что онъ въ состояніи угостить ихъ только трубкой, табакомъ и кофе. Его оставили въ живыхъ съ условіемъ что на слдующій день онъ будетъ готовъ удовлетворить всмъ требованіямъ. Какое благополучіе! Не у многихъ изъ насъ было что варить, даже еслибъ и былъ человкъ способный сварить что-нибудь. Все пригодное какъ-то само собою исчезало изъ котомокъ, если и находилось въ нихъ, и невольно, съ чувствомъ зависти, вспоминались древніе Греки, у которыхъ мясо ‘жарилось искусно’, когда рядовой Добсъ ставилъ предъ вами порцію, плодъ его долгихъ стараній. Въ ‘большомъ’ ресторан подавался супъ изъ бараньей головы, не чрезмрно приправленный волосами, мясо съ лукомъ и чеснокомъ, куры, не совсмъ лишенныя перьевъ, пилавъ и безвкусныя яичницы. Можно было имть хлбъ, вино, турецкій табакъ, и кофе. Такимъ образомъ въ ресторан, въ особенности когда завелись два новые оловянные подсвчника, стны вымылись и украсились нсколькими гравюрами, великодушно пожертвованными офицерами обихъ армій, не было недостатка въ великолпіи и оживленіи. Однажды вечеромъ, изливая другъ другу обычныя неудовольствія, мы сидли за доской на козлахъ, служившею намъ столомъ (она была покрыта желтымъ колинкоромъ, приколоннымъ съ боковъ), суровый капитанъ нашихъ старыхъ знакомцевъ 4-го линейнаго полка объяснялъ несправедливость, какой подвергся онъ вслдствіе ‘избирательной системы’, молодому прапорщику, который излагалъ, съ своей стороны, неудобства покупки мстъ для движенія впередъ по служб. Артиллерійскій маіоръ, такъ долго каменвшій на Восток что трудно было замтить остатокъ жизни подъ сухою оболочкой, и съ полдюжины офицеровъ заняты были обличеніемъ разныхъ неправильностей, а маіоръ Гудъ, потягивая трубку, сообщалъ мн отрывочныя свднія о туземцахъ,— какъ вдругъ мы услышали движеніе въ город, невнятный шумъ и крикъ и потомъ вдалек барабанный бой.

— C’est l’ennemi! вскричалъ капитанъ Пети.

— Неужели это Русскіе? спросилъ мистеръ Смитъ.

— Ну, вотъ! проворчалъ маіоръ.— Откуда взяться Русскимъ? Дло однако плохое: это пожаръ, а пожаръ, скажу вамъ, не шутка въ такомъ мст.

Маіоръ былъ правъ. На неб виднлось зарево, и летящія головешки доказывали что пожаръ не далеко. Мы побжали къ мсту.

— Чей домъ горитъ? спросилъ маіоръ.

— Отца Сергія! отвчалъ запыхавшійся Грекъ съ великою радостью, ибо пожаръ всегда подаетъ поводъ къ мелкому воровству.

— Ахъ, чортъ возьми, это моя квартира! воскликнулъ маіоръ.

— И моя тутъ же! добавилъ я.— Мы живемъ дверь о дверь съ вами.

Когда я бжалъ по лстниц чтобы спасти мое имущество, за мной слдовала толпа французскихъ солдатъ съ крикомъ: ‘Cassez tout! Cassez tout!’ и мн едва удалось убдить ихъ отказаться отъ этого новаго способа тушить пожаръ. Маіоръ, въ свою очередь, выдержалъ такую же борьбу съ нашими энергическими союзниками. Когда дома разрушились, и бабка Пападулосъ, отецъ Димитрій, отецъ Сергій и другіе почтенные граждане погорли окончательно, явился, важно маршируя, безъ неприличной поспшности, подъ начальствомъ полковника Вигноля, сильный отрядъ англійскаго войска съ тремя бочками для тушенія пожара. Къ счастію, позади дома отца Сергія былъ большой садъ, въ которомъ пріютился священникъ со всмъ своимъ семействомъ, какъ только показался огонь. Садъ былъ окруженъ высокою стной, горящія развалины служили оградой спереди, мы выбросили туда все наше имущество. Цвты были смяты сдлами, футлярами для револьверовъ, ящиками съ лкарствомъ, сапогами, саблями, чемоданами, яблони покрылись простынями, одялами, платьемъ. Мы стали совщаться съ маіоромъ.

— Гд намрены вы спать сегодня? спросилъ я его.— Вдь надо же ночевать гд-нибудь, а теперь нелегко будетъ найти квартиру.

— Здсь, отвчалъ маіоръ ршительно.— Достаньте одяла два, ночь свжа. Можемъ протянуть ноги вонъ къ тому огню, онъ, не бось, не погаснетъ. Такъ какъ дома обрушились, такъ задавить насъ нечему. Снаружи разставили часовыхъ, наши люди будутъ охранять насъ сзади, слдовательно, мы можемъ преудобно проспать до утра.

И хладнокровный воинъ, постеливъ себ постель, закурилъ свою неизмнную трубку, раздавилъ ногой нсколько луковицъ и скоро погрузился въ дремоту. Съ меньшимъ искусствомъ, я послдовалъ его примру. На другое утро я былъ пробуждевъ лучами солнца, ударявшими мн въ глаза, и увидлъ маіора погрузившаго голову въ кадку съ водой, и мистера Малони, проведшаго ночь съ Армянами при лошадяхъ.

— Это все отъ того что священникамъ позволяютъ жениться, разсуждалъ мистеръ Малони.— Оно ужь и для мірянъ-то тяжело, а если священникъ женится, такъ вотъ что происходитъ. Начинаютъ запивать. Батюшка съ матушкой вчера вечеромъ вытянули цлый мхъ вина, и матушка опьянла хуже батюшки. Отецъ Матъ тоже любитъ выпить стаканчикъ, но онъ никогда не допивается до того чтобы поджечь Кильмойль.

На слдующую ночь посл той въ которую сгорли дома отца Димитрія, отца Сергія, г-жи Пападулосъ и еще многихъ другихъ почтенныхъ гражданъ, немного потерявшихъ отъ пожара, мы съ маіоромъ Гудомъ разбили пашу палатку въ саду отца Сергія. Я говорю нашу палатку, потому что маіоръ, хвалившійся знаніемъ турецкаго языка, отправился со мной къ почтенному старому мусульманину въ весьма короткой куртк, весьма широкихъ шароварахъ, и весьма грязной феск, и пользуясь моимъ блестящимъ мундиромъ доктора Бенгальскихъ Тигровъ, съ помощью разныхъ ухищреній и вымысловъ, неизвстныхъ мн, склонилъ этого обязательнаго сановника, завдывавшаго палатками, прислать одну изъ нихъ въ садъ отца Сергія. Садъ священника, какъ я уже сказалъ, былъ предназначенъ единственно для хозяйственныхъ цлей. Въ немъ были деревья покрытыя зрющими фигами и яблоками, по ветхимъ каменнымъ стнамъ вился виноградъ и абрикосы, но главную роль игралъ здсь, безъ сомннія, лукъ. Обширныя гряды этого пахучаго растенія разстилались подъ деревьями, охватывая мстами островъ картофеля, или пучекъ моркови, и среди этого моря разбили мы свою палатку. Вс ваши пожитки были перенесены въ нее, лукъ подъ нею былъ стоитавъ. Джупъ бомбардиръ и Анжело, нкогда бригадиръ папскихъ драгунъ, изготовили намъ ужинъ. Онъ состоялъ изъ печенки, тщательно зажаренной гомерическимъ способомъ на палкахъ, на огн разведенномъ чуть не подъ ногами нашихъ лошадей. Сильно чувствовалась приправа лукомъ. Пили мы воду изъ колодца, слегка окрашенную нашими соединенными порціями рома. Десертомъ служили намъ дв длинныя трубки, купленныя у Турка на базар, и горы табаку. Говорили мы о войн, о Туркахъ, о Донъ-Кихот, котораго маіоръ постоянно читалъ по-испански и переводилъ для меня мстами на англійскій языкъ. Еще разъ стоитали мы докучный лукъ, упрямо поднимавшійся на свжемъ ночномъ воздух, и легли на простыняхъ по обоимъ бокамъ палатки. ‘Доброй ночи, докторъ!’ — ‘Доброй ночи маіоръ!’ Огни погасли, то-есть каждый изъ насъ задулъ свою свчку, воткнутую въ бутылку подл постели. Только что я засыпалъ, какъ меня заставило вздрогнуть довольно сердитое восклицаніе маіора.

— Вы это, пожалуста, оставьте! Я терпть не могу такихъ шутокъ!

— Что оставить, маіоръ? Я ничего не длалъ.

— Да вы бросили чмъ-то въ меня и попали мн въ бокъ, вотъ и все.

— Честное слово, я этого не длалъ.

— Не длали?

— Увряю васъ. Я было ужь почти заснулъ.

— Ну, такъ оставьте же. Прощайте.

Я опять засыпалъ, вдругъ…. брр…. что-то сильно шлепнуло меня въ ухо.

— Спасибо, маіоръ Гудъ, это вы, должно-быть, въ отместку. Ну, теперь намъ можно заснуть.

— Что такое, докторъ? проворчалъ маіоръ изъ-подъ одяла.— Что вы говорите?

— Говорю что мн попало въ ухо. Брошено славно, нечего сказать.

— Увряю васъ, мистеръ Бреди, что вы ошибаетесь. Я васъ не думалъ трогать.

— Странно. Кто-нибудь, должно-быть, подшучиваетъ надъ нами.

Маіоръ что-то проворчалъ, и я опять начиналъ дремать, какъ услышалъ будто кто-то скребетъ рукой снаружи по парусин палатки. Звукъ приближался и сталъ такъ внятенъ что я спросилъ: ‘кто тамъ?’ Отвта не было.

— Маіоръ Гудъ! закричалъ я: — кто-то бродитъ около палатки.

Мы оба поднялись и прислушались.

— Это, вроятно, воры, прошепталъ маіоръ.— Они хотятъ выгнать насъ изъ палатки чтобы потомъ стащить что здть найдется. Держите пистолетъ наготов, только не застрлите себя или меня, наднемъ сапоги и подождемъ что будетъ.

Я услышалъ бряцаніе его шпаги, когда онъ обнажалъ ее. Мы сидли навостривъ уши.

— Это очень странно, замтилъ маіоръ,— на краю сада ночуютъ Малони, Джупъ, Анджело и Армяне, ворота я самъ заперъ, входя, чрезъ стны перелзть нельзя, чтобъ он не свалились, нельзя также пробраться спереди чрезъ раскаленные кирпичи, я думаю…. Въ эту минуту палатка сильно потряслась, словно человкъ упалъ на одинъ изъ державшихъ ее канатовъ.

— Держите вправо! крикнулъ маіоръ, выскакивая изъ палатки.

Я, съ пистолетомъ въ рукахъ, выскочилъ въ противоположную сторону обжалъ кругомъ и споткнулся на колъ въ ту минуту какъ маіоръ, въ рубашк, летлъ мн навстрчу, свистя въ воздух италіянскимъ клинкомъ.

— Тутъ бродятъ какіе-то негодяи, надо ихъ подкараулить. Оставайтесь въ палатк, ложитесь и не трогайтесь, пока я не позову. Если подойду къ палатк, такъ я два раза кашляну. Я повиновался. Чрезъ нсколько минутъ маіоръ вошелъ, возвстивъ кашлемъ о своемъ приближеніи. У лошадей и прислуги все въ порядк, сказалъ онъ.— Ворота заперты, стны не тронуты. Я заглядывалъ на вс деревья. Часовой на улиц у пожарища завряетъ что никто не проходилъ, никто даже не двигался въ город уже боле часа. Мы, должно-быть, пугнули бродягъ, теперь попробуемте уснуть. Мы опять улеглись. Опять я дремалъ, какъ что-то тихонько шмыгнуло около моего подбородка и коснулось моего носа. Я схватилъ неизвстный предметъ желзною рукой. Это былъ макъ, затоптанный нами и теперь приподнявшійся.

— Я поймалъ вора!

— Какъ? Гд? Что?

— Это макъ. Онъ щекоталъ меня по носу.

Маіоръ испустилъ восклицаніе и скоро захраплъ. Я тоже заснулъ. Я странствовалъ гд-то на развалинахъ Кильмойля, какъ вдругъ палатка затряслась, словно хотла обрушиться. Когда мы оба проснулись, она еще дрожала.

Маіоръ былъ очень сердитъ, и я также.

— Не видна ли вамъ звзда сквозь парусину въ ростъ человка? спросилъ онъ.

Я взглянулъ.— Видна.

— Такъ не сводите глазъ съ нея. Взведите курокъ пистолета. Если кто пройдетъ, окликните, и потомъ стрляйте. Я сдлаю то же. Если кто пострадаетъ, такъ самъ виноватъ.

Минуты чрезъ дв звздочка скрылась, и палатка освтилась двумя вспышками, маіоръ выстрлилъ съ своей стороны. Бумъ! грянуло снаругки ружье часоваго. Вскочила военная прислуга и Армяне, крича на разныхъ языкахъ. Лошади стали биться. Мы выбжали поднимать убитыхъ, и страшно насмшливое га, га, за раздалось надъ нами въ воздух. На улицахъ поднялась суматоха, собаки лаяли, барабаны били тревогу, скорымъ шагомъ сходились патрули.

— По чемъ же вы стрляли, часовой?

— Да, должно-быть, по привиднію, промолвилъ Санди.— Оно шмыгнуло мимо меня, словно мшокъ съ крыльями, прямо чрезъ раскаленные камни.

Слдующую ночь мы съ маіоромъ спали въ палатк съ двумя дирами на пустыр за садомъ. До сихъ поръ мы не понимаемъ этого случая и не можемъ принять объясненія сэръ-Джорджа, который, услышавъ эту исторію, сказалъ:

— Славную тревогу подняли вы, маіоръ Гудъ, съ докторомъ, изъ-за блой совы, какихъ здсь очень много.

Вотъ уже второй разъ ссылались на сову чтобъ объяснить явленія которыхъ она едва ли могла быть причиной.

VII. Непріятель подступаетъ къ намъ.

Бенгальскіе Тигры опять на пути къ новому мсту на театр войны.

Мы разбили лагерь въ Девн, у красивой рчки текущей чрезъ плотину старой мельницы въ глубокій омутъ, который каждое утро наполнялся сотнями жадныхъ купальщиковъ. Палатки были раскинуты на склон отлогой горы надъ берегомъ, въ нкоторомъ разстояніи, среди лсистой долины, напоминавшей англійскій паркъ, разстилалось широкое озеро. Тутъ стояли вс полки легкой дивизіи, двинувшіеся отъ Галлиполи въ Варну, а отъ Варны къ этому прекрасному склону. Носились слухи что мы идемъ въ Силистрію на помощь осажденнымъ Туркамъ, и солдаты рады были отдлаться отъ ученія и отъ всхъ упражненій, производившихся на двор казармъ.

Наша легкая кавалерія разъзжаетъ по окрестностямъ Дуная, отыскивая неосторожныхъ казаковъ, забравшихся слишкомъ далеко отъ своей линіи. Слава Богу что мы въ движніи. Люди здоровы, и полки, еще застнчивые какъ двицы на первомъ бал, начинаютъ мало-по-малу знакомиться другъ съ другомъ, происходятъ маленькія празднества, незатйливыя, но пріятныя. Солдаты построили бесдку изъ сучьевъ и втокъ, взятыхъ въ сосднихъ лсахъ. Диванами служатъ кучи травы и листьевъ и коммиссаріатскія кадки. Простое тенедосское вино очень вкусно. Бесдка увшена цвтными бумажными фонарями, густая туча табачнаго дыма отгоняетъ докучныхъ наскомыхъ. Exoritur clamor уіrorum, пніе и громкій хоръ, ибо въ т дни легкая дивизія была очень весела и слегка подшучивала надъ достопочтеннымъ и о демъ своимъ и его особенностями.

— Спой намъ псню легкой дивизіи, Петръ.

— Слушайте! слушайте! кричатъ вс.

И Петръ поетъ на народный мотивъ.

Слабости ветерана доставили дивизіонному поэту сюжетъ многихъ псенъ, погибшихъ для свта, ибо бдный Петръ лежитъ нмой и безгласный подъ глыбой земли у Воронцовской дороги, а съ нимъ и его псни.

Опять онъ поетъ на другой мотивъ, и хоръ громко ему подтягиваетъ.

Посл одного изъ такихъ вечеровъ за попойкой, я ушелъ рано, читать доставленныя мн письма. Я ждалъ отвта на грустное посланіе, въ которомъ осмлился выразить…. самъ не знаю что. Когда почта ушла, я передумалъ свои слова и испугался чтобъ они не оскорбили ея. У себя я нашелъ однако только короткое письмо отъ мистера Бетса, записку отъ маіора Турнбулля, въ которой онъ выражалъ опасеніе что старый другъ нашъ дряхлетъ, ибо ‘характеръ у него становится нестерпимый’, да нсколько строкъ отъ моего милаго Джака Виндо. Онъ сдлался командиромъ Слокоча,— еще шагъ впередъ для него, ибо это былъ тяжелый, весьма тяжелый фрегатъ, принадлежащій къ черноморской эскадр. Онъ надялся скоро увидаться со мной на своемъ борт, или отыскать мою квартиру въ лагер. Да, вотъ еще записка отъ Стендиша. Онъ былъ въ Варн, держась, какъ онъ выражался, поближе къ своему операціонному базису и продовольствію, и звалъ меня къ себ.

‘Благородный членъ нижней палаты, писалъ онъ, обратилъ вниманіе парламента на мою пищу и употребилъ вс старанія чтобъ уморить меня съ голоду, но все-таки для васъ найдется кусокъ чего-нибудь, если вы навстите меня.’

Съ большимъ трудомъ разобралъ я эти посланія, ибо въ палатку проникали миріады весьма мелкихъ крылатыхъ наскомыхъ и поминутно гасили мою свчу. Блая парусина чернла отъ нихъ. Наконецъ, выбившись изъ силъ, я легъ на постель, закрылъ лицо простыней и заснулъ.

Голосъ госпитальнаго ординарца разбудилъ меня.

— Что такое? Разв нельзя позвать мистера Сквилса?

— Онъ уже тамъ. Схватило вдругъ. Люди кричатъ по всему лагерю. (Голосъ ординарца слегка дрогнулъ.) — Нкоторымъ очень плохо.

— Что же такое, какъ вы думаете? Отъ дурной воды?

— Извольте посмотрть сами, отвчалъ ординарецъ робко.

Я поспшилъ въ госпитальную палатку. Да, предо мной, лицомъ къ лицу, былъ непріятель котораго я всего боле страшился: холера постила насъ. Отъ такого непріятеля не было защиты кром бгства. Не безъ смятенія снялся лагерь, и дивизія двинулась къ Монастырю. Но склонъ горы покрытъ былъ черными буграми.

— Я предостерегалъ генерала, говорилъ Макъ Филиппъ.— Дло очевидное. Здсь обычный путь холеры отъ Дуная къ Черному морю, и она всегда посщаетъ Девну. Посмотрите, подл насъ озеро и долина, изъ которой каждый вечеръ блый туманъ поднимается до самыхъ палатокъ, кругомъ лса, стсняющіе воздухъ, наполненные гніющими листьями.

Бдствіе слдовало за бдствіемъ. Пришло извстіе что холера разразилась въ Варн, а потомъ появилась и на флот. Ужасный пожаръ уничтожилъ наши склады и магазины въ город. Причины его никто не зналъ, но потомъ припомнили что въ самый пожаръ изъ залива вышелъ бригъ, на который не обратили вниманія среди общаго смятенія. Англійскіе офицеры говорили что судно это было греческое и предъявляло французскія бумаги, Французы завряли что понятія о немъ не имютъ. Отъ Стендиша я получилъ отчетъ о пожар, въ которомъ онъ говорилъ между прочимъ:

‘Представьте себ что когда мы бжали къ магазинамъ съ пріятелемъ вашимъ, маіоромъ Гудомъ, который состоялъ здсь при главномъ штаб, въ узкомъ переулк я встртилъ этого негодяя, капитана греческаго брига. Онъ шелъ поспшно съ нсколькими изъ своихъ разбойниковъ въ противоположномъ направленіи. Кажется, онъ узналъ меня, и во всякое другое время я бы поговорилъ съ нимъ, но мы торопились, и только потомъ, соображая разныя обстоятельства да слухи о греческомъ судн вышедшемъ изъ пристани во время пожара, мн пришло въ голову что слдовало бы арестовать его.’

Затмъ, посл нкоторыхъ подробностей о пожар, Стендишъ продолжалъ:

‘Капитанъ Десмондъ, въ которомъ вы принимаете участіе, чуть не отправился на тотъ свтъ. Онъ детъ въ отпускъ, въ Константинополь, поправлять свое здоровье.’

Джеральдъ былъ плохой корреспондентъ, и въ отвтъ на нсколько писемъ прислалъ мн лишь одну коротенькую записку, такъ что я махнулъ на него рукой и до сихъ поръ зналъ о немъ лишь по приказамъ касавшимся бригады генерала Крукеикра. Наконецъ пришло желанное время, и союзныя арміи, упустивъ нсколько драгоцнныхъ недль, потерявъ въ Болгаріи и Добрудж не меньше людей чмъ при Альм и Аккерман, двинулись въ Крымъ.

— Куда это мы идемъ? спрашивалъ сержантъ Мурфи у сержанта Валлона.

— Въ Крымъ, отвчалъ сержантъ Валлонъ снисходительно.— Это то же самое мсто что крымская Татарія, о которой мы слышали, сержантъ Мурфи.

— Крымская Татарія? Странное имя. Ужь не оттуда ли идетъ кремортартаръ? замтилъ сержантъ Мурфи сомнительно.— Мсто, должно-быть, здоровое, хоть за то спасибо.

Главная каюта судна Городъ Лондонъ сіяла огнями, по обимъ сторонамъ двухъ длинныхъ столовъ сидли офицеры въ красныхъ и синихъ мундирахъ: штабные, армейскіе, коммиссаріатскіе, медики. Капитанъ Джонъ Каргиллъ предсдательствовалъ за столомъ, честные глаза его блестли подъ густыми бровями, точно сторожевые огни на берегу. По правую руку его сидлъ генералъ дивизіи къ которой я принадлежалъ, будучи временно причисленъ къ штабу. Де-Ласи, статный и воинственный на видъ, выслушивалъ съ улыбкой соображенія своего адъютанта, поясняемыя линіями портвейна, разставленными на стол, и редутами изъ корзинъ съ изюмомъ и миндалемъ. При каждомъ движеніи непріятеля или союзниковъ, капитанъ Джонъ Каргиллъ съ удовольствіемъ потиралъ руки и говорилъ:

— Такъ, такъ! Это хорошо, полковникъ. Я съ вами согласенъ.

Макъ-Филиппъ разсуждалъ со старшимъ офицеромъ о сравнительныхъ достоинствахъ системъ Рейда и Дюгальда Стюарта, иногда вдаваясь въ оцнку преподаванія метафизики въ Глазгов и Эдинбург. Стендишъ съ великимъ юморомъ чертилъ въ забаву окружавшей его молодежи воображаемую сцену для Лондонской Иллюстраціи: ‘Высадка спеціальнаго корреспондента Геркулеса и смерть издателя Русскаго Инвалида‘. Меня мучилъ Мармадукъ Блоссомъ, докторъ медицины, генеральный инспекторъ госпиталей, недовольный мною за пренебреженіе энтомологіей и за то что я не сохранилъ и не прислалъ ему нкоторыхъ наскомыхъ, погасившихъ мою свчу въ ту ночь какъ появилась холера. Онъ горлъ любовью къ наук и не обидлъ бы мухи, разв для ея же пользы, или молодаго доктора, разв для его наставленія. Онъ однако любилъ живучіе экземпляры, и чмъ дольше бились они на булавк, тмъ пріятне было Мармадуку Блоссому.

Мы вс стремились къ невидимой еще цли, къ точк въ нсколькихъ миляхъ на западъ отъ мыса Таркэна, и при всемъ томъ назначеніе ваше было опредленне нашихъ плановъ. Съ палубы открывалось такое зрлище, какого не видалъ никто изъ насъ, да, можетъ-быть, не видали и далекіе предки наши. Еслибы звзды съ неба спустились на воду, не больше было бы блеска и мерцанія на темномъ мор. Соединенный флотъ Англіи и Франціи, вмст съ турецкою эскадрой, провожали свои войска плывшія на сотняхъ кораблей среди киммерійскаго мрака въ страну гд его обитель. На каждой мачт вислъ фонарь. Когда суда скользили по колеблющимся волнамъ, огни мерцали какъ искры на тлющей головешк. Не нашлось бы ни одного человка на корабл, ни одного во всемъ флот, у котораго не было бы своихъ заботъ, но чужія заботы не облегчали моихъ. Такъ думалъ я въ то время какъ Макъ Филиппъ, подсвъ къ Блоссому, вступилъ въ разсужденіе о медицинскихъ вопросахъ, которые возникнутъ когда мы сойдемся съ непріятелемъ.

— Я согласенъ съ вами что опасно уменьшать жизненную энергію при серіозныхъ операціяхъ, говорилъ Макъ-Филиппъ.— Но боль великій врагъ жизни. Если хлороформъ длаетъ человка нечувствительнымъ къ боли, вы согласитесь что его слдуетъ употреблять, если нтъ положительныхъ указаній на его неумстность.

— Никакимъ образомъ, возразилъ Блоссомъ.— Я не согласенъ съ вами. Боль можетъ быть весьма полезна. Это знакъ подаваемый природой, сознающею опасность. Я считаю хорошимъ признакомъ, когда больной кричитъ подъ ножомъ. По моимъ замчаніямъ, спокойствіе часто указываетъ на недостатокъ животной энергіи.

— Ну, если придется, я заору какъ слдуетъ, будьте покойны, усмхнулся юный капитанъ Потсъ.— Не такъ ли, докторъ?

Но Мармадукъ Блоссомъ и Макъ Филиппъ не были расположены раскрывать Потсу тайны своего искусства, и перешли къ общему разговору о невжеств публики въ медицинскихъ вопросахъ. Въ примръ Макъ Филиппъ привелъ общераспространенное понятіе о количеств страданія.

— Говорятъ что на пол сраженія, гд всюду валяются раненые, должно быть огромное количество страданія. Это нелпо! Нельзя сложить страданіе одного человка со страданіемъ другаго и подвести общій итогъ.

— Конечно, нтъ, согласился Блоссомъ.— Это безсмыслица.

— Но согласитесь что страдающихъ должно быть множество, вмшался Потсъ,— а ихъ вдь можно сложить.

— Я думаю, вы не станете доказывать, капитанъ Потсъ, что если у одного изъ вашихъ солдатъ болятъ зубы, и у васъ также, то ему или вамъ отъ этого больне?

— Нтъ, но я стану доказывать что насъ двое съ зубною болью, и что слдовательно зубной боли тутъ вдвое больше чмъ еслибы былъ только одинъ. Однако я вижу что вы оба собираетесь напасть на меня и бгу на палубу выкурить сигару.

— Грустно, Макъ Филиппъ, сказалъ докторъ,— очень грустно!

— Дйствительно, Блоссомъ. Сыграемте-ка партію въ шахматы.

Нсколько дней спустя я видлъ какъ оба эти почтенные джентльмена, засучивъ рукава, среди толпы помощниковъ, пилили, рзали, сондировали, забывъ вс свои теоріи.

VIII. Высадка.

Выйдя въ одно утро на палубу, мы увидли предъ собою низкій берегъ, похожій на берегъ Эссекса во время отлива. Де-Ласи со штабомъ стояли на задней палуб вокругъ сигнальнаго офицера, который разбиралъ языкъ флаговъ. Намъ приказывали высадиться на лежащій предъ нами плоскій берегъ, за которымъ виднлось узкое озеро. Съ другой стороны широкія, унылыя съ виду равнины разстилались до горизонта, гд Чатырдагъ съ хребтомъ своимъ поднимался словно острова среди моря. Какъ вс разглядывали берегъ, на которомъ многимъ суждено было остаться на вки! Наша экспедиція имла всю заманчивость приключеній въ неизвстныхъ странахъ. Начальникъ нашъ зналъ о Крым немного больше чмъ Язонъ о Колхид, когда онъ поднялъ паруса Арго. Ни души не было видно, но говорили что въ немногихъ миляхъ разстоянія высокій берегъ рки, впадающей въ море между нами и Севастополемъ, занятъ былъ войскомъ. Флотъ, наконецъ, подошелъ къ берегу вн легкаго прибоя. Воздухъ омраченъ былъ тучами дыма изъ трубъ, служившими какъ бы покровомъ для высадки. По данному сигналу, отъ боковъ кораблей отчалили длинныя вереницы лодокъ, въ нихъ виднлись синія и красныя пятна, изъ которыхъ въ нсколько минутъ должны были сомкнуться желзные баталіоны и овладть берегомъ.

— Какъ же мы будемъ прибирать раненыхъ? спросилъ Макъ-Филиппъ у штабнаго офицера.— Если будутъ драться, такъ, полагаю, будутъ и раненые, а походные госпитали Блоссома вс выгружены въ Варн.

— Это дло докторовъ, отвчалъ капитанъ Нефью.— До меня это не касается.

— А будетъ касаться, когда пуля засядетъ вамъ въ ляжку, возразилъ Макъ-Филиппъ сердито:— тогда вы сочтете это штабнымъ дломъ. Но что тамъ такое? Видли ли вы когда-либо что-нибудь подобное? воскликнулъ онъ, указывая пальцемъ на берегъ.

Первая лодка Англичанъ пристала, и генералъ сэръ-Джорджъ принималъ мры для завладнія землей. Партія застрльщиковъ собралась на берегу, а генералъ сталъ взбираться на песчаный бугоръ, не подозрвая того,— чтовидно было всему флоту,— что кучка казаковъ его замтила и съ копьями на перевсъ скакала къ нему.

— Держу десять противъ одного что они его заколютъ, Пикельсъ! вскричалъ Нагетъ.— Смотрите, я, кажется, вижу усмшку на лиц этого молодца въ мховой шапк что теперь подъзжаетъ.

— Идетъ! закричалъ Пикельсъ:— золотыми? Держу!

— Нтъ, нейдетъ, Пикельсъ, поздно сказали! Вы выждали пока старикъ остановился, а стрлки двинулись впередъ. Ужасная штука. Каково еслибъ они закололи генерала на глазахъ всего флота? Вотъ они. Стрлки по нимъ стрляютъ. Наши строятся, глядите на третью лодку!

Высадиться было не трудно, но что длать у ‘печальной волны’ по колно въ мокромъ песк, при недостатк пищи и отсутствіи всякаго убжища? Вотъ въ чемъ былъ вопросъ. Ночью пошелъ дождь, взмывая камни за взморь и со свистомъ хлеща по морю, и я очутился въ прекрасномъ обществ подъ опрокинутою телгой, оказавшеюся отличнымъ проводникомъ для воды. Я даже не могъ чувствовать состраданія къ бдному Стендишу, который лежалъ въ холодной ванн на песк подл меня и погруженъ былъ въ глубокое отчаяніе, оттого что записная квижка вся взмокла у него въ карман, и письмо въ Геркулесъ погибло.

— И я предвижу, это совершенно несомннно, пророчествовалъ Багшо изъ-подъ зонтика леди Гайрекъ, который она оставила этому доблестному воину, простившись съ мужемъ и вернувшись на корабль,— Русскіе сейчасъ же явятся съ артиллеріей, станутъ по ту сторону озера, и сметутъ насъ съ берега. Почти то же едва не случилось въ Каттервальской тснин. А съ кораблей стрлять нельзя. Я не далъ бы вотъ чего, заключилъ Багшо, щелкнувъ пальцами и изливъ цлую лохань воды съ зонтика себ на шею,— за все здшнее войско. Весьма возможно, что Французы нарочно насъ заманили.

‘Отрада является утромъ.’ Но отрада заключалась лишь въ отсутствіи положительнаго страданія. Вся толпа вокругъ меня ожила. Со мною были състные припасы за три дня въ котомк, фляжка съ водкой, мундиръ и шпага, которая подвернулась ночью мн подъ голову, такъ что я всталъ съ прекраснымъ отпечаткомъ королевскаго герба на правой щек. Вода размочила котомку, такъ что сухари и мясо смшались вмст и составили какой-то весьма непривлекательный на видъ пудингъ. Воздухъ былъ очень суровъ, и хоть я не имю этой привычки по утрамъ, я отыскалъ свою фляжку, откупорилъ ее и влилъ немного водки въ металлическій стаканчикъ. То есть влилъ бы, еслибы могъ. Но жидкость не показывалась, не слышалось плесканья во внутренности. Злодйская рука ограбила меня во время сна. Но у каждаго изъ насъ были тутъ свои невзгоды и заботы, и каждый принужденъ былъ забыть ихъ для исполненія своихъ обязанностей. Вотъ детъ вдоль узкаго перешейка между озеромъ и моремъ, сидя превосходно на прекрасномъ кон, старикъ необыкновенно благосклонной, симпатической наружности. Генеральскій плюмажъ мягко зыблется на утреннемъ втерк, мундиръ могъ бы служить образцомъ для любаго парада, сапоги лоснятся такъ же какъ и шпоры. Лицо его носило печать привтливой важности. Тутъ не было тхъ крупныхъ чертъ какъ у Кромвеля или Тюреня, не было той массивности какъ у Валленштейна, не было гордой красоты Марльборо, не было непреклонной выразительности Веллингтона, огня и тонкости Сентъ-Арно. Лицо это отличалось безмятежностью, спокойствіемъ, почти загадочнымъ, и изящною благосклонностью. Такія лица можно видть надъ старомодными галстуками въ окнахъ клубовъ въ улиц Сентъ-Джемсъ, или у каминовъ въ деревенскихъ усадьбахъ. Этотъ типъ узнаете вы въ семейныхъ портретныхъ галлереяхъ, и многіе де-Линьи, Шварценберги, Галласы восхищали человчество, общество и арміи подобною наружностью и осанкой. Не столько свита, сколько пристегнутый къ груди пустой рукавъ, возвстилъ войскамъ что предъ ними лордъ Рагланъ. Были тутъ полки которые не знали его въ лицо. Но всмъ было извстно что вождь ихъ лишился руки на войн съ Французами, войска которыхъ, служащія племяннику человка носившаго для лорда Раглана въ молодости лишь названіе ‘Корсиканца’, теперь стояли въ одномъ стро съ Англичанами. Онъ прохалъ сквозь толпу, тснившуюся на взморь, съ ласковою улыбкой, словно прогуливался въ Роттенъ-Рау.

День проходилъ за днемъ, мы все стояли, берегъ этотъ сталъ намъ наконецъ ненавистенъ. Съ флота подвозили провизію, безпрерывно приходили лодки отъ дымящихся кораблей. Ночи были прекрасны, можно было спать въ плащахъ, съ камнями подъ головой, вмсто подушки. Я безпрестанно бгалъ отъ одного больнаго къ другому. Страшный непріятель перехалъ съ нами черезъ море.

— Слуга генерала очень плохъ. Нельзя ли вамъ придти къ нему поскоре?

У края соленаго озера лежитъ бднякъ на одял, подл него стоитъ на колняхъ молодой человкъ въ запачканной черной одежд, держитъ его за руки и съ непокрытою головой тихо молится. Умирающій слабо повторяетъ его слова и глядитъ въ свтлое, лазуревое небо, тусклый взглядъ возвщаетъ уже приближеніе Утшителя. Священникэ наклоняется, шепчетъ что-то на ухо умирающему и скрещиваетъ на груди его холодныя руки. Когда поднялся онъ, я испустилъ восклицаніе:

— Дикъ Больтонъ! Вы здсь?

— Мы съ вами ужь помочь не можемъ, любезный Бреди.

Нсколько торопливыхъ вопросовъ, минута посвященная воспоминаніямъ о прошломъ, вотъ все что мы могли дать другъ другу, ибо мы оба нужны были въ другихъ мстахъ.

— Когда увижусь съ вами, разкажу вамъ о Прендергаст. Гд я его видлъ, какъ вы думаете,— если только это былъ не двойникъ его? Въ Пер, онъ выходилъ на берегъ изъ каика. Не забудьте же. Вторая бригада третьей дивизіи. Да хранитъ васъ Богъ, до слдующей встрчи.

Намъ не суждено было встртиться. Изнуренный усталостью, когда слдовалъ пшкомъ за арміей, Дикъ Больтонъ сраженъ былъ врагомъ котораго привыкъ не страшиться. Онъ покоится подъ курганомъ, который любившая его паства воздвигла надъ его тломъ среди поросшей виноградомъ долины, въ далекой стран.

IX. Мы наступаемъ на непріятеля.

Большая должна произойти перемна въ человк чтобъ онъ пересталъ увлекаться войной, не столько, можетъ-быть, самымъ пыломъ сраженія, гд часто обнаруживается дурная сторона, сколько разнообразіемъ и возбужденіемъ походной жизни. Новое ощущеніе находиться въ опасности отъ людей которыхъ вы никогда не видали, которымъ нтъ причины ненавидть васъ, которыхъ вы обязаны убивать сколько можете, зная что за это вс товарищи будутъ васъ чествовать. У большей части людей надо бы измнить составъ мозга чтобъ они перестали радоваться такому убійству, и надо, кажется, отказаться отъ надежды что настанетъ день, когда народъ судомъ общественнаго мннія будетъ осужденъ какъ убійца за то что велъ войну, въ особенности войну удачную.

Я стоялъ на песчаномъ бугр и видлъ какъ войска двигались отъ берега на непріятеля. Зрлище было такое что грудь стснилась и замирало сердце, даже мое, хотя я все время хлопоталъ съ больными и только что отправилъ на корабли грузъ безнадежныхъ страдальцевъ. Свжесть утренняго воздуха, оживленное движеніе, снующія взадъ и впередъ транспортныя суда, ихъ сигнальные флаги и паруса, торжественный ходъ линейныхъ кораблей и фрегатовъ, предшествуемыхъ авангардомъ легкихъ пароходовъ, удивительная точность съ какою каждый четвероугольникъ красныхъ мундировъ занималъ свое мсто, какъ бригада строилась за бригадой, и смыкались дивизіи, растягиваясь по волнистымъ лугамъ, усяннымъ цвтами, адъютанты, скачущіе отъ одной кучки всадниковъ къ другой, темныя массы артиллеріи, черная койма стрлковъ на краю живой волны, катящейся по равнин, слва кавалерія, сіяющая касками, саблями, копьями, толпы прислуги, обозныя арбы, то была картина, нтъ, не картина, а воплощеніе войны, исполненное такой грозной прелести, которою позволительно увлекаться и гордиться царямъ. Думалъ ли я тогда о моемъ призваніи? Нисколько! Мн хотлось скакать съ этою пестрющею кавалеріей или идти во глав послушной колонны. Зачмъ принужденъ я ухаживать за жалкимъ пушкаремъ, которому только-что раздавило ногу орудіемъ, и который никогда уже не сядетъ на лошадь, не присоединится къ товарищамъ! Грезы разлетаются, предо мною опять отрезвляющая дйствительность долга.

Когда наконецъ пришла моя очередь двинуться съ моими Тиграми, весь энтузіазмъ мой чуть не заглохъ въ удушливой жар походнаго строя. Какой угодно герой, посл многихъ дней проведенныхъ въ тснот на корабл, при недостатк воды, въ узкомъ суконномъ плать, вспотетъ подъ крымскимъ солнцемъ. Я получилъ право купить себ лошадь. Однажды утромъ кавалерія захватила нсколько жалкихъ туземцевъ, и Татаринъ, весьма смущенный недовріемъ къ доброкачественности англійскихъ золотыхъ,— онъ пробовалъ ихъ по-англійски, зубами,— продалъ мн четвероногое, которое непремнно пало бы отъ старости и слабости, еслибы не безпрестанное пришпориванье и не окружающій шумъ. Брейтонскія дюны, съ мене рзкими очертаніями, съ боле синимъ моремъ и съ большимъ количествомъ цвтовъ въ трав, вотъ мстность по которой мы идемъ сомкнутымъ строемъ, отъ котораго сіяніе солнца отражается на каждомъ шагу несчетными лучами. Предъ нами на горизонт, гд высится уступами синющая вершина Чатырдага, поднимаются въ тихомъ воздух столбы дыма, то черные, то бловатые.

Часъ за часомъ мы идемъ впередъ. Идемъ тихо, потому что надо давать роздыхъ людямъ и сохранять порядокъ. Въ одну изъ такихъ остановокъ, когда армія распадается на милліарды единицъ, когда складывается въ кучу оружіе, закуриваются трубки, и невнятный гулъ, смхъ и крикъ многихъ тысячъ стоитъ надъ равниной, мы съ маіоромъ Гудомъ отправились къ нашей кавалеріи, очень красиво прикрывавшей нашъ фронтъ легкою бригадой. Мы подъхали къ узкой рчк, лниво текущей къ морю по широкой долин. У дороги подл моста стоялъ оштукатуренный домъ, онъ почернлъ отъ дыма сгорвшихъ службъ, крыша потрескалась и развалилась. Маіоръ былъ человкъ предусмотрительный. ‘Кавалерія наврное не успла обшарить это мсто,’ сказалъ онъ. ‘Войдемте и посмотримъ: не осталось ли тутъ чего-нибудь.’ Мы слзли, привязали лошадей къ двери почтовой станціи и вошли въ домъ. Комната за комнатой, все одно и то же: сломанная мебель, открытые, пустые ящики, разбросанное по полу платье, везд признаки поспшнаго бгства. Когда отворили мы одну дверь, кошка стремительно проскочила у насъ между ногъ и за нею козленокъ, но послдняго Гудъ въ ту же минуту свалилъ выстрломъ изъ револьвера.

— Вотъ вамъ и обдъ дня на два! воскликнулъ онъ.— Да напрасно мы и кошку-то упустили, кошачье мясо можетъ сдлаться рдкостью. Я обдлаю козленка, а вы ступайте дальше попытать счастья. Не щадите ничего състнаго.

Я сошелъ на дворъ въ ту минуту какъ Стендишъ выбжалъ изъ-за угла съ дымящимся револьверомъ въ рукахъ, преслдуя подстрленную индйку. Онъ загналъ ее въ тлющія развалины сарая.

— Вотъ! воскликнулъ онъ:— еще минута, и она бы изжарилась какъ есть, съ перьями. Поистин, Теренсъ, на поход становишься ужасно голоденъ и безсовстенъ. Намъ все это кажется шуткой. Какъ бы мы однако озлились, еслибы Французы стали душить нашихъ домашнихъ животныхъ около Клафамъ-Коммона?

И мы, какъ три мародера, похали дальше, съ добычей за сдломъ, пока не приблизились къ линіи кавалерійскихъ разъздовъ, остановившихся въ лощин. На склон впереди ихъ виднлся рядъ всадниковъ, хавшихъ къ намъ. Скоро мы увидли длинныя казацкія пики и маленькихъ лошадокъ.

Казаки наступали размахивая копьями, ихъ лошадки бодро скакали по склону. Вдругъ струйка дыма поднялась отъ одного, потомъ другой разрядилъ карабинъ, и выстрлы покатились по всей линіи, и лошадки запрыгали и заиграли пуще прежняго. Наши разъзды отвчали, и въ ихъ рядахъ произошло такое же движеніе, прыганье и брыканье. Но никто не былъ раненъ, только пыль взвилась съ земли, да пули посвистывали въ воздух.

— Вотъ вамъ доказательство на сколько полезенъ кавалерійскій огонь, сказалъ Гудъ.— Однако, смотрите, вотъ они собираются атаковать не на шутку.

Онъ указалъ на гору предъ нами. Тамъ дйствительно поднимался цлый лсъ копій. Появилась густая масса всадниковъ. Они построились тремя колоннами: центръ былъ синій, правое крыло блое, а лвое свтло-срое.

— Ага! Такъ я и думалъ, продолжалъ маіоръ.— Вотъ лордъ Кардиганъ со своею бригадой. Но гд же его орудія? Эти господа скоро дадутъ намъ отвдать своего свинцу.

Разъзды наши отступали. Казаки съ крикомъ преслдовали ихъ. Вдругъ синій центръ разомкнулся и на гор появились восемь черныхъ точекъ. Клубъ благо дыма вылетлъ отъ одной изъ нихъ, и въ ту же минуту, съ рзкимъ свистомъ, картечь ударила въ землю у самыхъ ногъ моего пони, обдавъ маіора и Стендиша градомъ песку и мелкихъ камней.

— Мы прямо подъ ихъ выстрлами на кавалерію. Они, пожалуй, принимаютъ насъ за штабъ по вашему великолпному галуну. Свернемте влво, совтовалъ нашъ менторъ, не перестававшій ни на минуту курить сигару.

Онъ еще не кончилъ какъ бомба лопнула надъ нами и послышался свистъ осколковъ. Вотъ опять выстрлъ, и другой, и третій, ядра сыпались вокругъ насъ. Но Гудъ не допускалъ быстрыхъ движеній.

— Не скачите! Не торопитесь. Тихою рысцой влво, господа.

Зрлище было красивое. Кавалерія медленно отступала, поворачивая по-эскадронно и глядя въ лицо непріятелю, а Русскіе наступали со своими орудіями, словно хотли настигнуть насъ, пока бригада не упала подъ прикрытіе артиллеріи и не подоспла армія. Вдали позади насъ виднлись Англичане, двигаясь какъ морская волна и испещряя зеленые луга красными и блыми полосами, сквозь тучи пыли отъ лошадиныхъ копытъ и колесъ скачущихъ орудій, мы различали нашу артиллерію, спшившую на выручку. Русскія пушки не переставали стрлять по кавалеріи, и мстами падала лошадь, мшались на минуту ряды, когда ударяло въ нихъ ядро. Но скоро роли перемнились. Англійская батарея построилась подл насъ и открыла огонь, за нею другая. Русская конница остановилась, подобрала свои орудія и скрылась за горой.

— Что такое? пропыхтлъ толстый стрлковый капитанъ, раскраснвшійся оттого что бжалъ со своею командой.— Разв завязалось дло?

— Чуть не захватили врасплохъ нашу кавалерію, вотъ и все, отвчалъ Гудъ.— Спасъ боле случай чмъ распорядительность. Но люди вели себя прекрасно.

Арміи остановились на ночь у береговъ рчки. Не думаю что было такъ разчитано и что напередъ позаботились о возможности добыть воду. Я знаю что въ этомъ поход была какая-то разъединяющая сила, смущавшая новичка. Оно не замтно было, пока полки не располагались биваками. Но тутъ проявлялась ужасная разрозненность: сотни людей бродили по бивачнымъ огнямъ, отыскивая свои полки, обозы и лошади перемшивались съ рядами. Я привязалъ своего пони у огня, разведеннаго слугою Гуда, и вмст съ нимъ и Стендишемъ, сталъ глядть со вниманіемъ, какъ Армянинъ жарилъ нашего козленка и индйку.

— Гд наши фисташки? спросилъ Стендишъ весело.— Я въ жизнь мою не обдывалъ лучше. Теперь трубочку и спать.

Маіоръ былъ очень пасмуренъ. Онъ всталъ и началъ прохаживаться между лежащими людьми, которыхъ почти не было видно, потому что ночь была темная, хотя и звздная, а огней было мало. Мы со Стандишемъ уже спали, когда онъ вернулся. Онъ слегка коснулся моего плеча и шепнулъ:

— Встаньте и пройдитесь со мною. Мн нужно сказать вамъ два слова.

Я молча пошелъ за нимъ, осторожно ступая между спящими. Онъ пробирался все дальше, пока мы не дошли до передовыхъ карауловъ, и насъ окликнули.

— Глядите, и скажите мн что вы видите тамъ предъ собою, Бреди.

— Я вижу красный отблескъ на неб и безчисленные огни.

— Не совсмъ безчисленные. Я попробовалъ счесть ихъ. Полагая по двадцати человкъ на каждый огонь, тамъ должно быть тысячъ около сорока Русскихъ.

— Я не подозрвалъ что мы такъ близко.

— Вотъ въ томъ-то и дло. Вы видли вчера кавалерію? У нихъ, говорятъ, по крайней мр тысячи три всадниковъ. Они знаютъ въ точности гд мы стоимъ и могли бы изловить васъ какъ птицу. Наши люди изнурены, а непріятель свжъ. Они того и гляди пустятъ на насъ конницу, и слдомъ за нею вышлютъ артиллерію чтобы довершить пораженіе. Мы въ двухъ шагахъ отъ непріятеля, а наши генералы и не подумали сдлать окопъ, или хоть поставить нсколько батарей прикрытыхъ насыпью и…. Стой! Это что?

Появился человкъ съ большимъ бумажнымъ фонаремъ, который держалъ надъ головой одною рукой, а другою стремительно хваталъ что-то въ воздух. Онъ подошелъ ближе, гг при свт фонаря мы узнали доктора Блоссома. Онъ ловилъ ночныхъ наскомыхъ.

— Я сейчасъ поймалъ удивительный экземпляръ, мистеръ Бреди! Совершенно новый! Это надлаетъ пропасть шуму!

И онъ пошелъ дальше, озаренный своимъ фонаремъ, словно сіяніемъ.

— Онъ представитель насъ всхъ, этотъ сумашедшій уродъ со своими бабочками и мошками! Вонъ онъ гоняется за своимъ конькомъ совершенно довольный и беззаботный, хотя, можетъ-быть, не увидитъ завтрашняго утра. Я зловщая птица, Бреди, но я сообщаю свои опасенія не воину. Я много видлъ войнъ, и надюсь только на одно что та сторона будетъ такъ же глупа и безпечна какъ мы. Пойдемте назадъ къ нашему огню, если найдемъ его, и ляжемте спать съ этою надеждой.

Пробраться назадъ было не такъ легко. Маіоръ принадлежалъ къ штабу, но онъ не занялъ квартиры въ дом у моста, и такъ какъ почти вс огни погасли, то мы могли руководствоваться только его знаніемъ расположенія полковъ по бригадамъ. Разспрашивая часовыхъ, я увидлъ офицера сидящаго у догорающаго огня, облокотившись на колни и склонивъ голову на руки. Я тихонько подошелъ, оставивъ маіора въ спор съ раздраженнымъ квартирмейстеромъ, которому не нравилось что по немъ ходятъ ногами. Обвалившаяся головешка внезапно вспыхнула и освтила лицо офицера. Это былъ Джеральдъ Десмондъ. Сначала я подумалъ что онъ спитъ, но сквозь закрытыя вки слезы тихонько текли по щекамъ, и когда онъ приподнялъ руку чтобъ отереть ихъ, я увидлъ въ рукахъ его миніатюрный портретъ. Онъ страстно поцловалъ его и положилъ себ на грудь, весь дрожа отъ сильнаго внутренняго волненія. Признаюсь, я былъ удивленъ видя такое глубокое чувство въ человк съ виду столь легкомысленномъ и беззаботномъ. Я хотлъ заговорить, но удержался. Я считалъ себя не въ прав тревожить его грустную думу. Но маіоръ закричалъ: ‘Бреди! Все обстоитъ благополучно, мы пришли!’ Джеральдъ Десмондъ поднялъ голову, прикрывъ глаза рукой, разглядлъ меня и, не вставая, подозвалъ къ себ знакомъ.

— Какая встрча, любезный докторъ! воскликнулъ онъ.— Я васъ отыскивалъ всюду съ тхъ поръ какъ мы высадились. Прежде я не могъ улучить свободной минуты чтобы пробраться къ вамъ, и мы были всегда на десяткахъ миль разстоянія другъ отъ друга. Какъ вы поживаете?… А я не совсмъ хорошо, началъ онъ опять въ отвтъ на мой вопросъ:— слегка хвораю, должно-быть, лихорадка. Не слдуетъ однако говорить слишкомъ громко, въ той палатк находится мой доблестный вождь, генералъ Крукенкръ, а онъ боле всего на свт дорожитъ своимъ покоемъ. Что же у васъ новаго?

— Ничего. А у васъ, капитанъ Десмондъ?

— Пожалуста, не величайте меня капитаномъ, Теренсъ. Дядя и Мери всегда называютъ васъ по имени въ письмахъ, и я, съ вашего позволенія, присвою себ это право. Да? Очень хорошо. А вы должны звать меня Джеральдомъ. Я еще сегодня утромъ получилъ всти, только не хорошія. Баронетъ едва справляется съ длами, такъ запутано состояніе. Ренты не уплачиваются, а кредиторы не даютъ покоя. Должно-быть, они теперь на пути въ Ниццу, если уже не пріхали туда.

— А миссъ Фрезеръ? прервалъ я.— Не слышно ли чего-нибудь о ней?

— Ничего. Да и что за бда, въ сущности? Она, я увренъ, нигд не пропадетъ.

— А миссъ Бутлеръ совершенно здорова?… Такъ писали мн съ послднею почтой.

— Да, кажется.— Онъ замолчалъ.— Становится холодно, сказалъ онъ чрезъ нсколько минутъ.— Пойду, попробую уснуть.

Когда онъ всталъ проститься со мной, портретъ упалъ на земь, и я наклонился поднять его.

— Не троньте! вскричалъ Джеральдъ запальчиво, и наступилъ на него ногой. Но я увидалъ лицо при огн. То было лицо не Мери Бутлеръ.

X. Альма.

Читатели мои уже знаютъ, если ихъ сколько-нибудь интересуетъ мой характеръ, что я отъ природы кротчайшій изъ смертныхъ, и что только превратность судьбы съ самаго рожденія бросила меня въ среду раздоровъ, смутъ и битвъ. Вотъ я теперь въ теплый, ясный осенній вечеръ взбираюсь на гору, словно поднявшуюся изъ ада со всмъ демонскимъ населеніемъ. Кругомъ смятеніе невыразимое, безконечное. Звукъ пушекъ, для котораго нельзя пріискать названія: это не ревъ, и не громъ, визгъ бомбъ, жужжаніе ядеръ, смертоносное пніе свинцовыхъ птицъ, безпрерывно летающихъ взадъ и впередъ, буря человческихъ голосовъ во всемъ разнообразіи интонацій на какое они способны: повелніе, гнвное требованіе, страданіе, ругательство, ненависть, бшеный вопль, молящіе крики о помощи и пощад, все смшивалось вмст съ воемъ пожара горящихъ селъ и трескотней батальнаго огня, вотъ музыка подъ которую разыгрывалась драма актерами помышляющими частью лишь о томъ какъ бы убраться отсюда, частью о томъ какъ бы побольше убить, или ужь поскоре быть убитымъ. Вс закопченные дымомъ, вытаращивъ глаза, стиснувъ зубы, наши солдаты шли на гору. Нкоторые хладнокровно стрляли, другіе лишь механически подвигались къ срымъ колоннамъ стоявшимъ на верху. Я видлъ кивера съ мдными шишками, фигуры пушкарей, заряжающихъ и наводящихъ орудія, рзко выдлялись на тучахъ благо дыма. Вотъ человкъ тихонько падаетъ ничкомъ, словно споткнулся о камень и сейчасъ же встанетъ, и знаешь что онъ уже не пошевелится, вотъ другой, подпрыгиваетъ вверхъ, роняетъ ружье, хватается за сердце и валится на траву, вотъ третій кружится и падаетъ, и напрасно силится встать, вотъ человкъ катится кубаремъ, какъ заяцъ подстрленный на бгу, вотъ другой шатается, опирается на ружье, тихонько склоняется къ земл, поддерживаясь одною рукой, а другою сжимая рану, вотъ человкъ внезапно перевертывается и ползетъ въ сторону, таща за собою разбитую ногу, вотъ туловище стоитъ секунду безъ головы, вотъ лежитъ туловище съ головою безъ ногъ, вотъ, на пролет картечи, рядъ мертвыхъ и умирающихъ…. Ко всему этому я въ нсколько минутъ уже совершенно привыкъ, и это мене на меня дйствовало нежели исполненная ужаса наружность какого-нибудь бдняка старающагося отползти въ сторону чтобъ его не задавили ногами до смерти, или молящія лица раненыхъ понимающихъ сразу что дло ихъ кончено. Я шелъ самъ не зная куда, ибо мои инструкціи были самаго неопредленнаго свойства. Мн приказано было находиться въ распоряженіи дивизіоннаго медика и отправляться туда гд будетъ мн дло. Но дивизіонный медикъ нигд не показывался, а дла везд было вволю. Однако, очевидно, я направлялся не туда куда слдовало и зашелъ слишкомъ далеко на путь славы, за, которою гоняться былъ не въ прав. Старый Багшо, всегда такой учтивый, закричалъ на меня: ‘Какого чорта вы тутъ длаете? Извольте сейчасъ же отправиться назадъ!’ Махая саблей, верхомъ на слабоногомъ турецкомъ пони, онъ велъ Бенгальскихъ Тигровъ въ атаку. Маіоръ Севеджъ, сдой, меланхолическій ветеранъ, весьма угнетаемый г-жою Севеджъ и многими тиранами дтьми, совершенно преобразился. Онъ скакалъ на хромой возовой лошади, крича во все горло: ‘Компанія нумеръ первый! Что же вы не смыкаетесь, капитанъ Вильмотъ? Впередъ, нумеръ первый! Подайся влво, нумеръ второй! Такъ, ребята!’ и онъ поскакалъ дале. Я видлъ какъ Тигры стали ломаною линіей и открыли усиленный огонь чтобъ остановить срую массу пхоты въ киверахъ сходившую съ горы. Чрезъ минуту хромая возовая лошадь пронеслась мимо меня, сердито брыкая, по направленію къ рк.

Багшо былъ правъ, длать тутъ мн было нечего. Некому было помочь мн перевязать рану, или унести раненаго. Я повернулъ внизъ къ Альм, мимо пылающей деревни, обходя тла и сторонясь отъ наступающихъ баталіоновъ.

Шумъ не утихалъ, но команда и крики страданія слышатся посреди всхъ звуковъ на пол сраженія. Вправо отъ горящихъ домовъ Де-Ласи-Эвансъ съ маленькимъ штабомъ слдилъ въ трубку за ходомъ сраженія на лвой сторон. Онъ видлъ что легкая дивизія смята и не въ силахъ держаться. ‘Позжайте, воскликнулъ онъ, обращаясь къ своему адъютанту,— къ его королевскому высочеству и скажите отъ меня что слдовало бы немедля двинуть впередъ третью дивизію.’

Напирая неотразимо, двинулись съ горы гранитныя колонны Русскихъ. Потомъ сквозь дымъ показались медвжьи шапки нашей гвардіи среди листвы виноградниковъ. Рка перегородилась живою стной. Остатки легкой дивизіи остановились, собрались. Покатый склонъ покрылся черными и красными рядами, окаймленными ружейными вспышками и блескомъ штыковъ. Влво за деревьями виднлись шапки Шотландцевъ, позади ихъ неподвижно стояла часть легкой дивизіи въ карре. Еще дале влво, на равнин, построена была вся ваша кавалерія. Сзади насъ, въ превосходномъ порядк, подходила третья дивизія. Кучка офицеровъ только что прохала мимо меня къ рк. Вотъ однорукій человкъ въ синемъ фрак, въ треугольной шляп съ блымъ перомъ — мы вс его знаемъ — детъ словно на парад, изящно и бодро, прямо на крутизну усянную на вершин Русскими, и ведетъ свой штабъ въ огонь. Справа Французы толпятся на буграхъ и пригоркахъ, сражаясь подъ густымъ дымомъ отъ непрерывнаго батальнаго огня. Генералъ второй дивизіи проскакалъ со штабомъ мимо горящей деревни къ своимъ солдатамъ, которые бьются отчаянно вправо отъ гвардіи. Куда ни обернусь я, всюду есть мн работа.

Странно, посреди шума и дыма ласточки летаютъ преспокойно, радуясь, можетъ-быть, смущенію мухъ. Одна изъ этихъ птицъ, очень большая, даже оторвала кусокъ моей шляпы, и тутъ я узналъ что осколки бомбъ можно принять за ласточекъ, когда много дыму.

Повсюду крики о помощи, или безмолвные, молящіе взгляды. Бандажи, корпія, лубки. Все тотъ же непрерывный ревъ,смертельно однообразный. Когда же это кончится?

Вдругъ затихло… нсколько громкихъ взрывовъ батальнаго огня… гулъ пушекъ… дальше и дальше, наконецъ замираетъ отдльные выстрлы, опять батальный огонь, и потомъ…. что это? Громовый крикъ торжества. Но какой крикъ! Это ревъ десятковъ тысячъ людей стоящихъ побдителями на крутизнахъ Альмы. А вдали слышатся побдныя трубы и барабаны Французовъ, темныя массы которыхъ появляются на высотахъ въ лучахъ заходящаго солнца, озаряющихъ оружіе и мертвыя тла.

Когда дло солдата кончено, начинается дло доктора. Я избавлю читателя отъ ужасовъ этой ночи. Каждую минуту боялся я увидть лицо какого-нибудь стараго пріятеля. Такъ и думалось: ‘вотъ, вотъ глянетъ на меня Джеральдъ Десмондъ,’ когда вносили раненыхъ въ сарай служившій госпиталемъ. Но онъ остался невредимъ.

— Увряю васъ, капитанъ Десмондъ не раненъ, говорилъ бдный старикъ Багшо.— Я видлъ его у генеральской квартиры, какъ несли меня сюда по окончаніи дла. Стыдъ что насъ оставили безъ подкрпленій! Это было просто побоище. Нтъ, я буду говорить хотя бы умеръ отъ этого! Позоръ возмутительный. Бдные мои Тигры! Насъ съ вами порядкомъ потрепали. Но если только вы, доктора, залчите мою ногу, я, съ Божьею помощью, опять буду командовать ими. Пусть теперь этотъ негодяй, который всю жизнь меня преслдовалъ, лишитъ меня производства. На этотъ разъ я пересилилъ его!

И мы залчили ногу стараго Багшо, и онъ командовалъ Тиграми при Инкерман и въ траншеяхъ, пока не получилъ раны, съ которою наше искусство не могло сладить, ибо ему оторвало ногу. Теперь можно его видть вечеркомъ въ Поль-Мол, ковыляющаго въ свой клубъ, гд онъ продолжаетъ разсуждать о несправедливостяхъ которымъ все еще подвергаетъ его неизвстный гонитель.

Утромъ посл сраженія, идя съ бумагами къ доктору Блоссому, я увидлъ какого-то человка подл генеральской палатки, предъ которою столъ для завтрака накрытъ былъ блоснжною скатертью на нсколько приборовъ. Человкъ этотъ писалъ на доск, лежавшей на двухъ кадушкахъ. Подъхавъ, я узналъ Стендиша.

— Говорятъ мы одержали побду. Очень радъ! А я бы не догадался. Какая ужасная была ночь! воскликнулъ онъ.— Мн пришлось тащить свое сдло на гору и спать на немъ, такъ какъ у бднаго моего коня отстрлили ногу. Ничего не лъ до этой минуты. Сейчасъ только коммиссаріатскій офицеръ далъ мн кусокъ подошвы. Не добьешься, никакихъ свдній, нтъ ни чернилъ, ни бумаги!

— А это у васъ что же?

— Да! Я сдлалъ чернила изъ пороха, бумагу эту я нашелъ подл котомки одного Русскаго, а перо мое изъ соломы, какъ вы видите. Слуга мой опять удралъ, и я серіозно помышляю послдовать его примру. О! Бреди! Еслибы вы видли какъ одно время разбгались въ заднихъ рядахъ, какъ люди наши прятались, да, прятались подъ берегомъ Альмы, когда я переходилъ ее въ бродъ. А теперь они носы поднимаютъ. Фу! Опротивло мн все это. И вонь къ тому же! Дло, въ сущности, скверное!

Когда пишу я эти воспоминанія, времени еще такъ недавняго, кажется что съ тхъ поръ прошли уже вка. Стоянка при рк, фланговое движеніе, видъ изъ фермы Макензи, когда открылась предъ нами долина Черной и показались зубчатые утесы Балаклавы, блые дома обвитые виноградниками, фермы на равнин, вдали синее море и темные мысы, глубокое Инкерманское ущелье, воды Севастопольской бухты, главы церквей, крпостные казематы, мачты потопленнаго флота, и жадность, съ которою мы, завидвъ внизу добычу, какъ потоки лавы разлились по плоской возвышенности,— все это кажется дломъ давно, давно минувшимъ.

XI. Осада и траншеи.

Настала работа осады: выгрузка припасовъ и орудій, изслдованіе страны, рекогносцировки города и его укрпленій, гд солдаты, мущины, женщины и дти безпрерывно работали за быстро поднимавшимися земляными насыпями.

Въ свое время пришелъ радостный отголосокъ изъ родины, обильная награда за труды и опасности.

‘Не могу сказать вамъ, какъ пріятно и леотно мн было прочесть ваше имя въ газет, писалъ мистеръ Бетсъ.— Первою мыслью моею было, какъ обрадовался бы мой дорогой старый другъ, еслибы довелось ему дожить до этого дня. Онъ, я думаю, вставилъ бы этотъ нумеръ въ рамку и повсилъ бы на стн рядомъ съ приказами о производств вашего отца. Маіоръ Турнбулль также очень обрадовался, но онъ безтолковъ по-прежнему и говоритъ что теперь на вашемъ мст бросилъ бы докторство и сдлался бы офицеромъ. Упоминаю объ этомъ для того чтобы показать до чего онъ дошелъ. Джеральдъ Десмондъ былъ, должно-быть, въ самомъ пылу сраженія, ибо дивизіи Крукенкра досталось порядочно. Матъ Кези прохалъ здсь, на пути домой, съ раной въ горл. Онъ говоритъ что вы ее перевязывали. Правда ли что Французы побжали? Онъ не помнитъ наврное, Французы ли, или Турки. Онъ говоритъ что взялъ орла. Но маіоръ клянется что Русскіе не носятъ орловъ. Можетъ-быть, онъ захватилъ птицу боле скромную, которую не такъ трудно поймать. Турнбулль желаетъ знать что значитъ что Бойкота называютъ подающимъ надежды офицеромъ? Онъ уже тридцать лтъ на служб. Хорошо что война эта, по слухамъ, скоро должна кончиться, вы дома очень нужны. Вы бы порадовались, еслибы видли что сэръ-Денисъ писалъ о васъ. Я быстро дряхлю, какъ можете вы замтить по этому маранью, и мн хочется увидть васъ прежде чмъ скажу: ‘nunc di mittis’. Мы съ Турнбуллемъ пара жалкихъ старыхъ калкъ, но онъ, какъ человкъ военный, Богъ знаетъ что корчитъ изъ себя и страшно себя мучаетъ стараясь ходить прямо и твердо, какъ прежде.’

Другое письмо показалось мн нсколько холодно и формально.

‘Любезный Бреди, извстіе о побд одержанной союзниками при Альм причинило мн и Мери нкоторое безпокойство о моемъ племянник, такъ какъ были неточности и замедленія въ объявленіи именъ раненыхъ и убитыхъ. Наконецъ однако мы успокоились и стали ждать подробностей о сраженіи не тревожась уже на его счетъ, хотя я потерялъ въ этомъ дл не одного дорогаго мн знакомаго. Теперь вышла газета съ депешами, и я не удивился найдя въ ней имя Джеральда, ибо могу сказать, безъ пустаго хвастовства, что онъ принадлежитъ къ роду всегда со славою выходившему изъ подобныхъ испытаній. Но мы съ племянницей очень обрадовались похвальному отзыву о васъ и отъ души поздравляемъ васъ, въ надежд что теперешнее ваше отличіе послужитъ началомъ славной и быстрой карьеры. Одно только не хорошо. Есть особа которая, какъ увряютъ меня, тщательно слдитъ за всмъ что здсь длается. Можетъ-быть, она не видитъ газетъ и не знаетъ поэтому о вашихъ успхахъ, но если знаетъ, то непремнно тотчасъ же опутаетъ васъ своими интригами. Мои индійскіе корреспонденты ничего не слыхали о ней въ послднее время, но нельзя еще поздравить васъ съ ея кончиной, ибо женщина можетъ скрываться сколько угодно при туземныхъ дворахъ. Съ тхъ поръ какъ поднялось дло о канавагійскихъ драгоцнностяхъ и правительственный конвой былъ атакованъ Тангрійскимъ народомъ по ея прямому наущенію, она, кажется, не осмливается являться на британскую территорію. Нашего коммиссіонера увряли что она оставила Тантру, отправилась въ Лукновъ, а оттуда вернулась въ Янсы. Хотя на это нтъ доказательствъ, я полагаю что Фрезеръ съ ней. Онъ до сихъ поръ ни словомъ не отозвался на извщенія мои о бгств его дочери, погрузившемъ васъ всхъ въ такое горе. Я напечаталъ отчетъ о разрушеніи замка въ индійскихъ періодическихъ изданіяхъ, мои агенты тщательно его разыскивали. Но съ тхъ поръ какъ онъ былъ отставленъ и имя его вычеркнуто изъ списковъ, а полкъ названъ по имени подполковника Попельтона, ни одинъ Европеецъ не видалъ его: онъ скрылся безъ слда посл военнаго суда, въ ожиданіи исхода котораго я и взялъ къ себ Мабель. Васъ, полагаю, огорчитъ извстіе что мы, по всей вроятности, долго не вернемся въ замокъ. Онъ совсмъ разваливается, а у меня нтъ денегъ выстроить его заново. Имніе все боле и боле приходитъ въ упадокъ. Страна такъ разорена, что народъ не платитъ ренты и поглощаетъ наши капиталы въ вид налоговъ въ пользу бдныхъ.’

Тутъ сэръ-Денисъ пускался въ разсужденія, чтеніе которыхъ я отложилъ до другаго раза, собираясь перечесть письмо отъ Мери, только бгло просмотрнное, конечно, прежде другихъ.

‘Милый Теренсъ, извстіе, котораго ждала я съ наибольшимъ нетерпніемъ, не такъ скоро пришло какъ всть о великой побд, вызвавшей столько ликованія,— и многіе, вроятно, чувствовали то же что я. Но какъ жалко тхъ которые потеряли въ этотъ ужасный день все что любили. Мы несказанно обрадовались и отъ глубины души благодарили Бога, когда узнали что вы съ Джеральдомъ невредимы. Признаюсь, я такъ предалась этой радости, что не въ состояніи была гордиться, какъ бы слдовало, подвигами Джеральда и также вашимъ отличіемъ. Кто этотъ генералъ Блоссомъ, который отзывается о васъ съ такою похвалой? Мн пришлось по нскольку разъ перечитывать каждое слово въ газетахъ объ этомъ дл, и дядя журилъ меня за неприличное выраженіе состраданія къ матерямъ, женамъ и сестрамъ бдныхъ Русскихъ, которыхъ мы такъ безжалостно стараемся истреблять. Я только и молюсь о томъ чтобы война эта поскоре кончилась, и вы оба вернулись бы къ намъ. Мы живемъ тихо, по-прежнему, но дядя очень озабоченъ положеніемъ имнія и думаетъ что придется хать туда ради Джеральда, хотя въ замк едва ли можно будетъ жить. Онъ безпрерывно работаетъ: пишетъ письма, составляетъ проекты. Жаль только что дло-то такое не благодарное. Вс восхищаются его идеями, но говорятъ что ихъ нельзя привести въ исполненіе. Дядя въ голов своей что-то поршилъ относительно Мабели Фрезеръ, но мн не сообщаетъ. Онъ часто говоритъ: ‘не тревожьтесь больше о ней, я увренъ что она рано или поздно появится въ цлости, и надюсь что мы вс тогда этому обрадуемся.’ Отъ Розы Прендергастъ я по временамъ получаю всти. Она, кажется, боится постриженія, чтобы не разлучиться съ братомъ, котораго очень любитъ, хотя онъ о ней не заботится. Судя по нкоторымъ ея словамъ, я полагаю что онъ уже около года гд-то на Восток. Какое онъ долженъ быть странное, бродячее существо! жаль что съ такими способностями къ языкамъ, да и ко всему за что ни возьмется, онъ сталъ бездомнымъ скитальцемъ и не въ состояніи оказывать помощь и защиту бдной Роз. Дама купившая ихъ имніе осматривала его со своимъ повреннымъ Макъ-Туркомъ и пробыла тутъ нсколько дней, но не принимала и не отдавала визитовъ. Это какая-то мистрисъ Алайнъ. Она побывала въ Лохъ-на-Карр, а также и въ замк, потомъ ухала очень поспшно и поручила завдываніе имніемъ своему лондонскому агенту. Когда она зазжала въ Лохъ-на-Карр, на ней былъ густой вуаль, но слуги говорятъ что она очень красива. Она очень сердилась когда разказали ей о нападеніи на замокъ, о пожар и объ исчезновеніи бдной Мабели. Однако я начинаю сплетничать. Дядюшка звонитъ, а мн еще надо предъ выздомъ переписать длинную бумагу, озаглавленную: ‘конфиденціально’. Я хранилище весьма важныхъ секретовъ, которыхъ однако, къ сожалнію, не понимаю. Мы всегда съ нетерпніемъ ждемъ почты, и я надюсь что вы всякій разъ найдете время написать мн, или дяд. Джеральдъ, разумется, будетъ писать мн съ каждою почтой, но у него, какъ видно, меньше свободнаго времени чмъ у васъ. Итакъ, милый Теренсъ, желая вамъ всего добраго, остаюсь вашимъ старымъ, очень ужь старымъ другомъ.

‘Мери Бутлеръ.’

‘Джеральдъ, разумется, будетъ писать мн.’ Почему же ‘разумется’? Размышляя о значеніи этой фразы, я увидлъ на полу моей палатки письмо сэръ-Дениса. Имя Джеральда бросилось мн въ глаза. Пробжавъ разсужденіе о невозможности сдлать что бы то ни было изъ Ирландіи, я прочелъ дале: ‘весьма пріятно, слдовательно, при всхъ этихъ обстоятельствахъ, что война скоро должна кончиться, такъ какъ свадьбу Мери не слдуетъ откладывать. Еслибы не ея желаніе и не мое намреніе узнать покороче ея будущаго мужа, они были бы уже обвнчаны. Я не могу относиться равнодушно къ предложеніямъ занять важную должность въ Индіи, которыя мн длаютъ самымъ лестнымъ для меня образомъ. Независимо отъ денежныхъ выгодъ, отъ пользы для состоянія, я чувствую что тамъ я могу быть полезенъ государству и отдлаться наконецъ отъ здшнихъ мелочныхъ заботъ. Мери надо пристроить прежде отъзда, да и тогда я могу лишь хитростью отъ нея ухать. Вы, кажется мн, знаете до какой степени можетъ она привязать къ себ все окружающее, какъ необходима становится она для счастья каждаго кто только разъ почувствовалъ возвышающее дйствіе ея простоты и чистоты.’

Это я зналъ давно! Зналъ, и однако былъ пораженъ, когда прочелъ на бумаг. Слуга пришедшій звать меня къ богослуженію, испугался.

— Что съ вами, докторъ? Вамъ дурно? озабоченно допрашивалъ онъ меня.— Я сбгаю за докторомъ Блоссомомъ, вдь вы сами себя не лчите! Сбгать?

На слдующій день мы выступили въ первую линію, дивизія построилась на краю плоской возвышенности, отъ котораго земля спускалась къ Севастополю. Утро было ясное, свтлое, дома въ город виднлись явственно, еще невредимые, съ крышами, стнами и окнами. Звонъ церковныхъ колоколовъ по временамъ доносился къ намъ. Между срыми насыпями, опоясывавшими городъ, и красноватыми линіями батарей, за которыми мы хлопотали, поднимались голоса работавшихъ людей. Полки, весьма уменьшенные въ числ, въ весьма ветхихъ мундирахъ, стояли въ лощин, по средин которой поставили барабанъ вмсто налоя. Генералъ со штабомъ стояли подл барабана, и когда я пришелъ, нашъ священникъ, достопочтенный Эліасъ Витльбери уже началъ службу.

Но богослуженіе было рзко прервано. Русскіе до сего времени, вроятно, разсматривали съ удивленіемъ красные мундиры на краю возвышенности, удерживаясь отъ враждебныхъ дйствій, но наконецъ ршились потревожить насъ, такъ какъ мы были на разстояніи выстрла. Мы дошли до самой торжественной части служенія. Отзывы солдатъ, твердые и звучные, катились по рядамъ въ отвтъ на тонкій голосъ мистера Витльбери.

— Пошли миръ, о Господи, простоналъ онъ. И въ отвтъ на его молитву громко раздалось по рядамъ: ‘ибо нтъ намъ защитника, разв тебя, Господи!’

Вдругъ съ одного редута поднялись два блые клуба, быстро разростаясь въ тихомъ, свтломъ воздух.

— Берегитесь бомбъ! прокричали часовые вдоль края возвышенности.

Въ воздух послышался свистъ, быстро приближающійся.

— Бомбы! закричали вс, и въ одну минуту достопочтенный Витльбери, а съ нимъ и большая часть его паствы, бжали съ мста служенія, оставивъ большой барабанъ и генерала со штабомъ, глядящихъ вверхъ на чугунные шары, изъ которыхъ одинъ лопнулъ въ воздух и осыпалъ барабанъ осколками, а другой ударился въ землю ближе къ бгущимъ и обдалъ ихъ тучей пыли и песку.

Мало бываетъ общенія въ дйствующей арміи. Каждый корпусъ, каждый полкъ держится особнякомъ и распадается въ свою очередь на маленькіе кружки. Сходки прекращаются, офицеры, суровые какъ Ахиллъ, дятъ одни въ своихъ палаткахъ, или смыкаются въ группы, связанныя собственнымъ интересомъ каждаго. Тигры не знаются съ зелеными, зеленые видятъ красныхъ лишь въ боевомъ строю на фланг или во фронт, тяжелая кавалерія стоитъ далеко въ Кадикахъ, а легкая въ авангард. Артиллеристы такъ заняты своимъ дломъ, что имъ некогда думать о другомъ, инженеры мряютъ, вычисляютъ, чертятъ, каждый про себя. И я тоже, заваленный, къ сожалнію, работой, не имлъ времени на посщенія и болтовню. Тмъ лучше. Мн некогда было останавливаться на моемъ гор, разв когда я садился въ палатк за пищу подаваемую мистеромъ Малони secundum artem, то-есть въ сыромъ, или въ сожженомъ вид, смотря по обстоятельствамъ. Когда палатка была закрыта и свчка, воткнутая въ бутылку, поставлена на кадку, служившую мн столомъ, я иногда оставался одинъ нкоторое время, и разсуждалъ самъ съ собою въ тишин. Правда, парусинныя стны тряслись отъ пальбы, ибо бомбардированіе началось и продолжалось безпрерывно, а темнота озарялась вспышками орудій на батареяхъ внизу. Но со всмъ этимъ я скоро свыкся, одно только было непріятно, что отъ сотрясенія палатки валились сверху миріады сонныхъ мухъ. Днемъ было постоянно дло, то въ госпитал, то въ траншеяхъ. Я не могъ улучить времени сходить въ бригаду Крукенкра, повидаться съ Джеральдомъ Десмондомъ, но я зналъ что онъ здоровъ, ибо каждый день просматривалъ въ канцеляріи Блоссома отчеты о раненыхъ, а однажды я увидлъ его вдалек дущаго въ свит своего начальника на рекогносцировку.

Бомбардированіе началось, и началось неудачно. Мы смотрли на эту картину отъ Благо дома, видли подходящій флотъ, Севастополь опоясанный огнемъ и дымомъ, раздираемый ядрами и бомбами и все отвчающій съ возрастающею энергіей, пока земля задрожала, и орудія и тла, какъ глыбы, полетли на воздухъ отъ взрыва магазиновъ нашихъ союзниковъ. Французы, батареи коихъ стояли ближе и уступали въ достоинств нашимъ, были просто забиты.

— Да, забиты, повторялъ Стендишъ,— и Богъ знаетъ когда еще можно будетъ думать о приступ. Тмъ лучше, говорятъ нкоторые изъ моихъ пріятелей: еслибы попробовать, то врно бы не удалось, а тогда намъ пришлось бы плохо. Однако, рано или поздно, надо будетъ попытаться. Хотлъ бы я звать что онъ думаетъ, продолжалъ онъ, кивая на всадника хавшаго впереди свиты въ сопровожденіи гусарскаго конвоя.— Какъ они молчаливы! И не диво! Сегодня рано утромъ они чуть не наскакали на меня, смясь и болтая весело. Теперь присмирли и не пикнутъ! Ну, другъ, и у меня есть заботы. Да и у васъ, должно-быть, тоже. Какъ? Ну да, разумется. Оказывается что я надлалъ множество промаховъ въ моемъ отчет о сраженіи. Просто ужасно! Вы видли какъ я писалъ его. Вотъ старый Багшо напустился на меня, весь ощетинившись, полный негодованія: ‘отчего-де вы не сказали что благодаря однимъ только Тиграмъ одержана побда?’ Полковникъ Грумметъ желаетъ заявить что онъ наводилъ орудія принудившія Русскихъ къ отступленію. Сержантъ Тоджерсъ нацлилъ пушку также что-то ршившую. Слашеры въ негодованіи зачмъ я сказалъ будто они шли по ущелью, тогда какъ они находились на высот. Я однако доказалъ маіору Бабсу, къ его удовольствію, что взойти на высоту они могли не иначе какъ пройдя по ущелью. Затмъ вс личности являющіяся ко мн съ разными свдніями, указывающими большею частью на то что сами они сдлали и что другіе должны были сдлать, но не сдлали, бсятся на мою невнимательность. Кавалерія недовольна тмъ что нельзя преслдовать Русскихъ. Дивизіонный генералъ и генералъ легкой бригады не говорятъ другъ съ другомъ. Адмиралъ завидуетъ второму начальнику флота. Гаусеръ, выдумавшій Балаклаву, сердится что ея открытіе приписывается Томпіону. Главнокомандующій видитъ въ главномъ доктор личнаго врага, потому что тотъ требуетъ лазаретовъ и госпитальныхъ припасовъ. Генералъ -коммиссаръ, который всхъ насъ кормитъ, находится въ постоянной войн съ главною квартирой. Когда генералъ-квартирмейстеръ встрчается съ главнымъ адъютантомъ, самыя перья на ихъ шляпахъ щетинятся какъ у птуховъ передъ боемъ. Мы ненавидимъ нашихъ союзниковъ Французовъ, Французы, по всей вроятности, ненавидятъ насъ. И мы, и они одинаково ненавидимъ и презираемъ Турокъ, а Турки имютъ полное основаніе питать къ намъ подобныя же чувства. Куда ни взглянешь, везд только несогласіе, зависть, происки, интриги. Меня возмущаетъ все это! ‘Но рвися сердце, и молчи языкъ!’

— Вы, однако, рисуете весьма мрачную картину, любезный Стендишъ.

— Я не прибавляю ни одной черты, ни одной тни. Это, напротивъ, лишь весьма блдный и слабый очеркъ. Напримръ, не дальше какъ вчера вечеромъ одинъ медикъ зашелъ ко мн ‘конфиденціально’ позлословить на васъ, потому что вы поименованы въ депешахъ за отличное усердіе, тогда какъ онъ, видите ли, длалъ ваше дло, а вы у него же лчились отъ блой горячки.

— Негодяй! Какъ его зовутъ? Стендишъ, я требую чтобы вы его назвали!

— Любезный Бреди, чужихъ секретовъ выдавать нельзя. Я только засмялся и отвчалъ что не я пишу депеши, что васъ я знаю очень хорошо и видлъ въ тотъ самый день о которомъ идетъ рчь. Бдная природа человческая! Т же самые люди которые способны на такія низости, въ минуту увлеченія, инстинктивно и безъ разчета совершатъ благородныя, высокія дла. О! сердце гораздо лучше головы. Сердце чувствуетъ, голова думаетъ, сердце дйствуетъ, голова разсуждаетъ и разчитываетъ. Вотъ наша армія исполнена смлости, преданности, самоотверженія, однако она въ то же время разсадникъ мелкихъ непріязней, интригъ и происковъ. Страшная въ сущности профессія, въ которой человкъ прямо выигрываетъ отъ смерти товарища.

— Да разв не то же самое во всхъ профессіяхъ, Стендишъ? Вы, кажется, становитесь ужь очень желчны и рзки. Разв докторъ Смоллъ не ощущаетъ чего-то непохожаго на горе, когда узнаетъ что знаменитйшій въ околодк собратъ его переселился ad auras superas? Разв кандидаты на судебныя должности не испускаютъ радостнаго вздоха, когда объявляютъ имъ что судья отправился къ праотцамъ? Разв нельзя допустить что смерть членовъ іерархіи вызываетъ не одно только состраданіе въ духовныхъ лицахъ и ускоряетъ біеніе сердца у блдныхъ затворниковъ и энергическихъ сельскихъ священниковъ?

— Можетъ-быть, и такъ. Но тутъ нтъ газеты, нтъ увренности. Если маіоръ Броунъ палъ, то капитанъ непремнно весьма скоро увидитъ въ газет свое имя ‘на мсто Броуна, убитаго въ дл’. Вотъ въ этомъ-то и разница. Даже въ мирное время въ нашей арміи, да вроятно и въ арміи нашихъ союзниковъ, есть много условій мшающихъ истинному товариществу, въ которое такъ твердо врятъ люди не знающіе дла. На каждомъ шагу встрчаются вопросы объ отпускахъ, о производств. А вотъ у васъ, напримръ, нтъ ничего подобнаго.

— Вы думаете? Да вы сами же сейчасъ указали какъ начинаютъ уже подъ меня подкапываться за то что начальникъ упомянулъ обо мн. И кто знаетъ, можетъ-быть кому-нибудь и удастся повредить мн подобными средствами, несмотря на справедливость начальника.

Что слдовало дале, не занесено ли въ лтописи, не изложено ли въ книгахъ, не разказано ли въ газетахъ? При всхъ дурныхъ сторонахъ своихъ, газеты свидтельствуютъ объ убжденіяхъ людей писавшихъ ихъ. Возникаетъ поколніе, и уже возникло, не знающее бдныхъ страдальцевъ трудившихся на чужой сторон. Оно, по всей вроятности, не заглянетъ въ эти лтописи, въ эти газеты, ибо между совершеніемъ событій и появленіемъ исторіи есть всегда промежутокъ непривлекательный для изученія. Но уже и теперь Альма, Балаклава, Инкерманъ имена историческія. Отъ бившихся тамъ какъ мало осталось.

Въ теченіе вковъ люди спокойно живутъ и умираютъ, не свидтельствуя дломъ о своей вр. Вдругъ настаетъ испытаніе, тяжкое, мучительное, и костры пылаютъ, и умираютъ мученики. Такъ бываетъ и съ солдатомъ. Въ теченіи многихъ лтъ онъ не боле какъ разряженная игрушка, забавляющая зрителей. Его нарядъ возбуждаетъ смхъ. Но вотъ настаетъ время испытанія, dies irae, когда, народъ требуетъ жертвъ во имя общаго блага, во имя чести, или другаго какого-либо кумира, и солдатъ становится героемъ, полубогомъ. Затмъ время испытанія проходитъ, и великія побды прошлаго забываются ради мелкихъ стычекъ настоящаго. Мн вс тревоги и труды этой страшной и славной зимы кажутся теперь ничтожными событіями моей частной жизни. Какъ хорошо помню я Балаклаву, но съ памятью о томъ утр битвы неразрывно связано воспоминаніе нсколькихъ строкъ полученныхъ мною въ палатк, когда били тревогу и раздались первыя пушки. Нсколько строкъ знакомой руки! Он перенесли меня въ то время когда я гулялъ съ нею рядомъ и любилъ ее тою дтскою любовью, которая мало-по-малу наполнила все мое существованіе.

‘Я очень благодарна вамъ, мой милый Теренсъ, писала она,— за вашу доброту. Благодарна тмъ боле, что ничмъ въ вашихъ глазахъ не могла заслужить ее. Мн отрадно сознаніе что у меня есть другъ, на котораго я могу разчитывать и которому могу открыть мою душу. Я и теперь смотрю на васъ, Теренсъ, какъ смотрла въ то время когда мы были дтьми въ Лохъ-на-Карр, и я вамъ читала наставленіе. Ваше послднее письмо (то именно котораго я такъ опасался) еще боле убдило меня въ уваженіи, которое вы ко мн питаете.’

Странно, въ ночь наканун Инкермана, возвращаясь изъ госпитальной палатки, я нашелъ на своемъ столик письмо отъ нея съ цлою пачкой другихъ писемъ, отъ сэръ-Девиса, отъ мистера Бетса, отъ маіора Турнбулля, отъ лорда Бельбрука словомъ, чуть не ото всхъ знакомыхъ. Я распечаталъ и прочелъ письмо отъ Мери. Оно было у меня въ рукахъ, когда я былъ пробужденъ громомъ русскихъ пушекъ обстрливавшихъ нашъ лагерь и трескомъ бомбъ среди нашихъ палатокъ. Я положилъ это письмо въ карманъ, спша на должность въ госпитальную палатку.

Она буквально была изодрана въ клочки бомбою. Когда я вернулся въ лагерь, отъ моей собственной палатки оставался лишь обломокъ шеста.

Наканун урагана 14-го ноября, причинившаго намъ столько горя, я опять получилъ письмо отъ нея, утромъ оно лежало подл меня на сдл, служившемъ мн подушкой. Такимъ образомъ я сталъ наконецъ смотрть на письма отъ Мери какъ на предвстникъ какой-нибудь великой опасности, но такъ же какъ на ручательство что я избгну ее невредимо.

Къ чему разказывать въ подробности ужасы этой зимы? Вся эта часть моей исторіи кажется мн теперь какимъ-то несвязнымъ кошмаромъ. Отъ Стендиша, бывшаго въ Балаклав, я узналъ что Джеральдъ Десмондъ былъ раненъ, узжалъ въ Скутари и потомъ оправился. Я просилъ отпуска чтобъ хать къ нему, ходить за нимъ и тмъ заслужить признательность Мери, хотя онъ, повидимому, знаться не хотлъ со мной и возбудилъ въ ум моемъ подозрнія, мн самому неясныя. Но мн отказали. Съ утра до ночи все та же печальная работа, мсяцъ за мсяцемъ, съ изобиліемъ всего и хорошею погодой дла прибавилось, а что значило это дло, никто не зналъ лучше доктора.

XII. Поститель изъ Индіи.

Первая атака на Реданъ, безславное для насъ 18-е іюня, миновало. День роковой не для тхъ только кто палъ предъ темными линіями батарей. При всемъ изобиліи, при яркомъ свт солнца, горе господствовало въ нашихъ палаткахъ.

Сдоватый старецъ, начальствовавшій нами, осужденный въ конц своей карьеры впервые видть свои войска обращающими тылъ къ непріятелю, занемогъ и умеръ. Онъ боролся, твердый духомъ, въ чемъ впечатлительный Сентъ-Арно признавалъ характеристическую черту героя, съ бдствіями зимы, съ разочарованіемъ, съ гибельными послдствіями замедленія осады. Подъ конецъ однако имъ овладло уныніе, уже не знавшее утшенія. Онъ оставался съ виду привтливымъ, спокойнымъ, даже бодрымъ, но жаръ успха, укрплявшій духъ его, угасъ, и струна порвалась. Грустно проводили мы останки вождя отъ крымскихъ береговъ. Штабъ, окружавшій гробъ, казалось, заявлялъ намъ что среди ужасовъ войны возникаетъ уже иное, новое поколніе. Всюду смерть и раны кругомъ, каждый часъ новыя жертвы, каждый день новый грузъ страдальцевъ отправляется въ госпитали на берегахъ Босфора.

Въ одинъ лучезарный вечеръ крымскаго лта, когда вслдъ за солнцемъ, склоняющимся на пурпурное ложе на далекомъ запад, уносились желанія обитателей тсныхъ хижинъ и палатокъ, изъ коихъ многимъ не суждено было видть его восходъ, я только что слзъ съ лошади посл одинокой прогулки, какъ подъхалъ ко мн незнакомецъ и спросилъ: ‘дома ли докторъ Бреди?’

Это былъ стройный, красивый юноша, въ простой одежд, похожій съ виду на англійскаго туриста. Сначала я принялъ его за одного изъ тхъ путешественниковъ которыхъ было много въ лагер, но вглядвшись въ него внимательне, я замтилъ что цвтъ лица его боле смуглый чмъ у самаго загорлаго Европейца. Лучи заходящаго солнца освщали его кожу бронзоваго цвта и большіе, темные глаза. Онъ подалъ мн записку отъ Стендиша.

‘Податель этой записки индійскій принцъ, съ которымъ я встртился здсь’, писалъ онъ изъ Константинополя, куда отправился на нсколько дней для перемны воздуха. ‘Онъ детъ обратно на Востокъ, получивъ отъ правительства отказъ въ какихъ-то суммахъ и земляхъ, на которыя предъявлялъ права. Ему очень хочется взглянуть на осадныя работы. Такъ какъ вы стоите въ первой линіи, я и пишу вамъ эти строки, прося’ и т. д.

Очень досадно. Я далъ слово обдать въ кружк сосднихъ офицеровъ и не могъ идти съ нимъ въ траншеи. Я пригласилъ его отобдать съ нами, завряя въ радушномъ пріем.

— Вы забываете, сказалъ онъ,— или, лучше сказать, вы не знаете что я мусульманинъ, и могъ бы увидть за вашимъ обдомъ что-нибудь оскорбительное для моихъ предразсудковъ и съ своей стороны оскорбить вашихъ пріятелей. О! продолжалъ онъ съ улыбкой: — не считайте меня до такой степени глупымъ. Еслибъ я былъ голоденъ, я сталъ бы сть свинину не хуже любаго христіанина. Но дло въ томъ что я уже обдалъ. Мн только хочется видть траншеи. Если вы можете доставить мн случай и указать помщеніе лошаденк которую я нанялъ въ Балаклав, вы крайне меня обяжете.

Я послалъ за приказомъ о пропуск въ главную квартиру и повелъ его къ гор, откуда виднлся какъ въ панорам Севастополь, опоясанный укрпленіями, окруженный стью зигзазовъ и параллелей, чтобъ указать ему главные пункты до возвращенія моего слуги. Зрлище было прекрасное. Не такое, положимъ, какое открывалось съ какой-нибудь упирающейся въ небо горы на долины Трои, но боле величественное и грозное. Тишина случайно господствовала вдоль нашихъ линій. Смны собирались спускаться въ лощины. Я указалъ Французовъ слва и справа, и наши батареи и параллели, и весь рядъ русскихъ укрпленій отъ моря до крутыхъ высотъ Инкермана.

Быстрый взглядъ Индійца слдовалъ за мною, его умъ схватывалъ все, онъ ничего не спрашивалъ, а стоялъ, прикрывъ глаза рукою отъ солнца, внимательно разсматривая англійскія батареи и считая по временамъ бойницы въ свою зрительную трубку. И меня онъ не оставлялъ безъ вниманія. Я замтилъ что онъ пристально и съ видимымъ любопытствомъ вглядывался въ меня.

— Вы, Англичане, великій народъ, воскликнулъ онъ наконецъ.— Но вы теперь не такъ велики какъ прежде. Вотъ здсь и вы, и Французы, и войска султана, и маленькая сардинская армія, вс побиты Русскими. Нтъ, вы не такъ велики какъ были прежде. И однако вы думаете вчно владть Индіей.

— Мы не побиты! Мы только….

Отвтъ мой былъ прерванъ залпомъ съ Редана и съ непріятельскихъ батарей впереди. Бомбы затрещали вдоль нашихъ линій, картечь врзалась въ наши работы и запрыгала по камнямъ, на которыхъ мы стояли.

Принцъ страшно поблднлъ, при всей своей смуглости. Онъ повернулся, какъ будто сбирался бжать, губы его были блы.

— Не бойтесь, это сейчасъ кончится. Это обычное вечернее привтствіе непріятеля нашимъ смнамъ. Глядите, вотъ большая штука.

Принцъ прислъ, съежившись, на землю, когда тридцатифунтовое ядро, вырывъ борозду, ударилось въ гору.

Въ эту минуту слуга мой подошелъ къ намъ и подалъ мн бумагу.

— Вотъ приказъ, сказалъ онъ.— Генералъ говоритъ, что вы будете отвчать за вашего пріятеля, такъ какъ вы не объявили его имени.

Принцъ всталъ съ дрожащими губами и смущеннымъ взглядомъ, какъ бы стыдясь за себя.

— Кстати, сэръ, или, лучше сказать, ваше высочество, я не имю чести знать вашего имени. Потрудитесь сказать его. Я могу вписать его въ приказъ карандашомъ.

— Азимулла-Ханъ, отвчалъ онъ.— Я, собственно говоря, у васъ едва ли считался бы принцемъ, но Европейцы такъ называютъ меня въ моей стран.

— Мой слуга доведетъ васъ до первой параллели, принцъ, и каждый офицеръ, которому вы предъявите этотъ приказъ, дастъ вамъ вс требуемыя указанія. Вы найдете въ моей хижин постель, и ужинъ, еслибы меня еще не было дома, когда вы вернетесь.

Я пошелъ обдать. Когда я воротился часовъ въ одиннадцать, слуга мой дожидался меня у двери хижины.

— Принцъ не захотлъ идти въ траншеи. Онъ говорилъ что довольно ужь наглядлся. Онъ выпилъ почти цлую бутылку нашей водки и повалился на вашу постель.

Когда я проснулся на слдующее утро, проведя ночь въ походномъ кресл, принца уже не было. Онъ всталъ на разсвт и ухалъ обратно къ бухт. На стол моемъ лежала записка, писанная женскимъ почеркомъ:

‘Принцъ Азимулла-Ханъ благодаритъ доктора Бреди за доброту и любезность. Принцу столько же хотлось видть самого доктора Бреди, сколько работы великаго непріятеля, котораго Англичане и Французы не могутъ одолть. Судьба — а кто можетъ противиться ей?— вроятно, опредлила чтобы докторъ Бреди побывалъ въ Индіи. Хорошо бы ему пріхать туда поскоре. Почему ему не оставить армію, предназначенную къ скорому уничтоженію? Въ Индіи есть богатые покровители искусствъ и медицины. У доктора Бреди найдутся тамъ друзья, которыхъ ему будетъ пріятно видть. Когда бы вы ни пріхали, справьтесь обо мн у Могуна на Каунпорскомъ базар. Его всякій знаетъ. Покажите эту записку ему, и никому другому. Много нужно бы еще сказать вамъ, но надо поспть на корабль, который отходитъ рано. Остаюсь искренно-преданный вамъ

‘принцъ Азимулла Ханъ.’

Я вздрогнулъ, прочитавъ подчеркнутыя слова: у доктора Бреди найдутся друзья, которыхъ ему будетъ пріятно видть, но потомъ тотчасъ же забылъ объ этомъ, смясь видимому нежеланію принца подойти ближе къ непріятелю, коего далеко разящія ядра имлъ онъ случай видть. Я не думалъ что встрчусь опять когда-нибудь съ этимъ принцемъ.

Редуты, траншеи, перестрлки приносили мн лишь заботы и утрату друзей. Дорогіе старые друзья,— старые, ибо въ лагер дружатся скоро,— умирали одинъ за другимъ. День за днемъ наполнялъ я списки именами взятыхъ смертью. Наконецъ драма стала приближаться къ развязк.

Былъ второй день посл втораго приступа. Севастополь уже палъ, но мы этого еще не знали. Всю ночь и все утро земля подъ ногами дрожала, небо рдло отъ зарева взрывовъ, укрпленія, батареи, магазины летли на воздухъ, пламя перескакивало отъ дома къ дому, самая заря меркла предъ свтомъ пожара. На закат солнца французскія трубы громко заиграли на Малахов. Но мы не гордились побдой, мы думали только о тхъ которые осталась безъ жизни во рву Редана. Я стоялъ на колняхъ у одяла, на которомъ старый пріятель мой Гудъ лежалъ вн человческой помощи.

Онъ былъ произведенъ въ генералъ-маіоры за отличіе въ дл.

— Генералъ-маіоръ, бормоталъ онъ:— вдова будетъ леди Гудъ. Не долго придется имъ выдавать мн жалованье. Да и пора мн умереть. Жалю что не умеръ тогда когда собралъ людей къ послднему натиску въ Инкерманскомъ овраг чтобы воротить наши пушки. Зачмъ насъ тогда не поддержали? Говорю вамъ…. (Онъ попытался приподняться на локт.) Нтъ, не удерживайте меня!… Скажиге этому проклятому газетчику, котораго вы знаете, что это дйствительно правда. Пусть онъ такъ и напечатаетъ, и подпишетъ мое имя. Мы потеряли Реданъ потому что насъ не поддержали. Тигры овладли имъ слва, справа была вся бригада. Но насъ валили снопами и оставили идти на убой. Я видлъ какъ Русскіе строятся въ атаку и оглянулся кругомъ…. помощи не было. Зачмъ принесли меня сюда? Все бы равно мн тамъ остаться!

И дйствительно, оно было все равно.

XIII. Два смертные приговора.

Я зналъ давно что Мери Бутлеръ назначена въ жены Джеральду Десмонду, но все какъ-то заглушалъ въ себ это сознаніе, сторонился отъ него, какъ лошадь сторонится отъ невдомаго предмета въ темнот. Ршеніе было неизмнно, какъ законы Мидянъ и Персовъ. Но я не ршался взглянуть въ лицо дйствительности. Можетъ-быть, это мученіе какъ-нибудь минуетъ меня. Можетъ-быть, на счастье, я не доживу до этого. Ни разу не позволилъ я себ остановиться на мысли: ‘Можетъ-быть, онъ будетъ убитъ.’

Однако близилось время тяжкаго испытанія. Два письма, полученныя мною когда была очищена горная сторона Севасгополя, сами говорятъ за себя. Думаю что ни одинъ преступникъ не прочелъ смертнаго приговора съ меньшею надеждой на избавленіе и не шелъ на плаху спокойне нежели я.

Первое письмо было отъ сэръ-Дениса. Вотъ оно:

‘Восточный клубъ, сент. 1854.

‘Любезный Теренсъ, вы поймете по какимъ важнымъ соображеніямъ свадьба племянницы моей съ Джеральдомъ должна совершиться какъ только онъ оправится отъ раны. Я не могу отказаться отъ виднаго мста предложеннаго мн въ Индіи и, съ другой стороны, не могу принять его пока не пристрою ея. По всей вроятности, миръ будетъ заключенъ весьма скоро. Тогда Джеральдъ можетъ выйти въ отставку и жить въ Кильмойл тмъ что удастся спасти отъ разореннаго имнія. Васъ не удивитъ этотъ бракъ, составлявшій, какъ вамъ извстно, неизмнную цль въ моей жизни, но зная ваши чувства, я не могу не выразить вамъ моего состраданія. Говорю искренно, еслибы Мери подала мн хотя малйшій поводъ предполагать что ея наклонности не соотвтствуютъ моимъ желаніямъ, я бы не сталъ ее неволить, какъ ни тяжело было бы мн ея ршеніе. Я уже говорилъ вамъ прежде, браки между нашими семействами не разъ вели къ несчастіямъ, и вы должны сознаться что ваше положеніе не даетъ вамъ права искать руки Мери, еслибъ она и не хотла выйти за Джеральда и была неравнодушна къ вамъ. Въ настоящемъ случа вамъ остается только собраться съ духомъ и твердо перенести неизбжное. Вы благородно хранили свою тайну, я цню вашу сдержанность и прошу васъ не обижаться, если, выражая вамъ мою признательность, я вмст съ тмъ прямо говорю что знаю ваши чувства. Miser ego miseris miserere disco. Зная ваши обстоятельства и дйствіе какое произведетъ на васъ свадьба, я счелъ справедливымъ назначить вамъ ренту изъ доходовъ съ Туллиморскихъ земель. Мистеръ Бетсъ уладитъ это съ моимъ повреннымъ, и Джеральдъ, безъ сомннія, дастъ свое согласіе. Пожертвовавъ половиной имнія, я надюсь очистить Кильмойль, но доходъ будетъ такъ незначителенъ что Джеральду съ женой придется соблюдать строгую экономію и жить въ продолженіе нсколькихъ лтъ весьма скромно. Въ будущемъ мсяц мы демъ черезъ Мальту въ Константинополь, такъ какъ Джеральду и Мери не дурно прожить нсколько мсяцевъ посл свадьбы за границей, чтобъ избгнуть нашей суровой зимы. Она съ виду не совсмъ здорова. Кажется, ее разстраиваетъ безпокойство о Джеральд. Послднія всти, однако, очень насъ ободрили. Онъ былъ обозначенъ раненымъ, но мы не знали легко ли, или опасно, пока не получили письма отъ него. Я отправлюсь въ Индію, какъ только пристрою молодую чету.

‘Вамъ пріятно будетъ слышать, если вы этого не знаете, что мистеръ Бетсъ и маіоръ Турнбулль дутъ съ нами на Востокъ. Старикъ желаетъ васъ видть. У него есть какія-то бумаги, которыя вамъ нужно подписать, а ему сказали что, въ случа заключенія мира, вашъ полкъ отправится на мысъ Доброй Надежды. До насъ дошли наконецъ всти отъ миссъ Фрезеръ, но положеніе ея такъ печально что почти нечего радоваться этимъ встямъ. Моя племянница получила отъ нея письмо, замедлившее нсколько мсяцевъ на пути, весьма грустнаго содержанія. Едва вришь тому что она разказываетъ. Отецъ увезъ ее въ ту ночь какъ сдлано было нападеніе на замокъ, и теперь держитъ ее въ заключеніи при двор индійскаго князька, неподвластнаго намъ, у котораго онъ состоитъ на служб.

‘Этотъ отчаянный злодй, приговоренный къ смерти и здсь, и въ Индіи, предводительствовалъ шайкой напавшею на замокъ. Она знала о его присутствіи. Съ невроятною дерзостью, сколько мн извстно, совершенно чуждою его характеру, онъ пробрался въ мой домъ и пугалъ бдную двушку, но у ней хватило духа не согласиться украсть мои ключи, какъ онъ требовалъ. Любовь ея къ негодяю помшала ей выдать его. Онъ такъ запугалъ ее угрозами и изображеніемъ своей смерти на вислиц, что она сдержала клятву которую онъ заставилъ ее произнести. Убжавъ изъ комнаты, въ которую врывалась его шайка, она бросилась по корридору къ кухн и была схвачена отцомъ и другимъ мущиной, ворвавшимся въ дверь у которой вы стояли. Въ эту минуту одинъ изъ ихъ караульныхъ подалъ знакъ что идетъ полиція. Фрезеръ посадилъ бдную двушку на лошадь и ускакалъ съ ней. Не знаю, можно ли было бы отнять ее у него. Привязанность къ такому недостойному отцу составляетъ одну изъ странностей ея характера и пересиливаетъ въ ней вс другія чувства, кром разв страха и отвращенія какое питаетъ она къ мистрисъ Бреди. Фрезеръ и ваша мать жестоко ненавидятъ другъ друга. Должно-быть, миссъ Фрезеръ только привидлось что мать ваша была въ Кильмойл и устраивала съ ея отцомъ разные замыслы подъ самыми стнами замка. Когда пріду въ Индію, я постараюсь принудить негодяя выдать дочь, если она пожелаетъ оставить его. Еслибы не она, да не вы, я счелъ бы своею обязанностью призвать къ отвтственности эту чету, совершившую такія ужасныя злодянія. Остаюсь съ искреннимъ уваженіемъ, преданный вамъ

‘Денисъ Десмондъ.’

Прочитавъ это письмо, я написалъ короткій отвтъ, въ которомъ, не касаясь замчаній сэръ-Дениса о чувствахъ моихъ къ Мери Бутлеръ, я благодарилъ его за доброту ко мн, но ршительно отказывался отъ ренты которую онъ намревался мн назначить. Съ тою же почтой я написалъ къ Мери Бутлеръ. Отвтъ ея пришелъ въ свое время. Вотъ этотъ отвтъ:

‘Лондонъ, 2-го. окт. 1854.

‘Любезный Теренсъ, ваше доброе поздравительное письмо очень меня обрадовало. Я прочла часть его дяд, который былъ пріятно удивленъ выраженіемъ вашей радости. Но онъ не знаетъ, какъ я, теплоту вашего сердца. Не знаетъ также искренности дружбы нашей съ самаго дтства. Вы такъ заботливо ходили за Джеральдомъ. Какъ намъ благодарить васъ? Онъ пишетъ лишь по нскольку строкъ, и то не веселыхъ, но нельзя ожидать отъ раненаго особенной бодрости. Я дивлюсь что вы не встртились съ миссъ Прендергастъ, или съ сестрой Розой, какъ слдуетъ теперь называть ее, хотя она еще не пострижена. Въ послднемъ письм она увдомила насъ что детъ на Востокъ, какъ сестра милосердія, и я завидовала ей, хотя была бы не въ силахъ послдовать ея примру. Есть въ Скутари французскій священникъ, отецъ де-Ланси, родственникъ ея, который присмотритъ за ней. Она словно считаетъ себя въ чемъ-нибудь виноватою предо мной, и горячо просила у меня прощенія за какую-то вину которую я узнаю со временемъ. Какъ будто она въ состояніи сдлать зло кому бы то ни было! Когда увидите ее, уврьте ее въ моей любви и скажите что я напередъ прощаю ей все въ чемъ только можетъ она провиниться. А затмъ, въ заключеніе, любезный Теренсъ, позвольте просить васъ оставить мрачный взглядъ на себя и на все окружающее. Разв мы вс не любимъ васъ отъ души, разв вы не заслужили нашей признательности? Дядя съ великою похвалой отзывается о васъ. У него есть вліятельные друзья, еслибы вамъ, при вашихъ признанныхъ всми достоинствахъ, потребовалось содйствіе. Всмъ намъ приходится жертвовать многимъ чувству долга, какъ мы съ вами знаемъ. Съ дтства я была или нянькой, или существомъ лишеннымъ воли, и примирилась съ моею участью. Общество, танцы, балы, вс увеселенія молодыхъ двушекъ, которыя, можетъ-быть, и меня радовали бы не меньше другихъ, не достались мн на долю. Я жила въ заперти въ большомъ дом съ теткой, съ ея собаками, кошками, съ ея ревматизмомъ, или меня возили на воды, гд я служила тростью. Потомъ начались разъзды съ бднымъ дядей Ричардомъ, котораго собесдники не были ни пріятны, ни занимательны. Дядя Денисъ сдлалъ много для моего воспитанія. Я стала его повреннымъ, его секретаремъ, его дльцомъ, его другомъ, я научилась при этомъ уважать его, несмотря на его рзкость, и узнала какъ сильно онъ васъ уважаетъ. Вы можете разчитывать на всхъ васъ, на меня, любезный Теренсъ, и хотя я не прошу васъ доврить мн причину вашего горя, но будьте уврены въ моемъ глубокомъ сочувствіи къ нему и въ искреннемъ моемъ желаніи чтобъ оно скоро совсмъ, совсмъ прошло. Я знаю какъ много огорченій вы имли, и молю Бога чтобы теперь было для васъ послднее испытаніе, и чтобы вамъ пришлось жить много лтъ съ увренностію что ваше счастіе дорого многимъ друзьямъ, и что никому изъ нихъ оно не дороже чмъ старйшему вашему другу

‘Мери Бутлеръ.’

Мн легче было бы подчиниться моей судьб, еслибы для меня не было такъ явно что такъ больно поразившій меня ударъ былъ преднамренъ.

XIV. Признаніе.

Спустя нсколько недль посл сдачи города я былъ перевденъ въ Скутари съ отрядомъ раненыхъ и больныхъ. Днемъ и ночью больные и раненые были моими товарищами. Чтобы врне передать теперь то что тогда происходило со мной, я выпишу нсколько страницъ изъ моего дневника, выпуская ничтодныя подробности и останавливаясь только на событіяхъ имющихъ связь съ моимъ разказомъ.

Октября 21-го 1855. г. Четырнадцать умершихъ. Прибылъ Ориноко съ больными и ранеными, и новые госпитали наполнились. Сестры милосердія дятельны и, признаюсь, очень полезны, хотя я не желалъ бы чтобы Блоссомъ зналъ что я такъ думаю. Мн показалось что одну изъ нихъ я видалъ прежде, постараюсь завтра разглядть ее хорошенько. Она отвернулась и опустила вуаль, когда я, войдя въ госпиталь, взглянулъ на нее, привлеченный ея восклицаніемъ.

Октября 22-го. Пути Провиднія изумительны. Кто поврилъ бы тому что случилось въ послднюю ночь, еслибы прочелъ это въ роман? Но это правда, все до послдняго слова. Когда я проходилъ по госпиталю съ моимъ начальникомъ, одна изъ сестеръ милосердія остановила меня за руку и сказала:

— Этотъ больной помщенъ сюда докторомъ Джонсономъ, сэръ, но я думаю что это ошибка. Случай, кажется, смертельный, сэръ.

Она была не совсмъ права, хотя, дйствительно, опасная гнойная рана, горячечное состояніе и бредъ составляли дурные симптомы. Я далъ ему возбудительнаго. Онъ открылъ глаза и вдругъ воскликнулъ:

— Миссъ Роза! О, миссъ Роза, дорогая моя! Такъ это вы?

Я обернулся, за мной стояла сестра милосердія, Роза Прендергастъ. Я вздрогнулъ, но она даже не шевельнула руками, сложенными на груди.

— Неужели вы меня не узнаете? воскликнулъ я.— Я другъ вашего брата, Теренсъ Бреди. Вы такъ недавно еще ухаживали за мной, когда я былъ боленъ.

— Да, я васъ, конечно, узнала, отвчала она.— Я видла васъ вчера, и мы, вроятно, будемъ встрчаться еще долго, потому что я поступила въ этотъ госпиталь. Взгляните, докторъ Бреди, съ больнымъ сдлался опять обморокъ. Узнаете вы его? Это Макарти изъ Лохъ-на-Карр, вашей родины.

— Да благословитъ Господь Лохъ-на-Карр, прошепталъ солдатъ.— Да хранитъ васъ Пресвятая Два и вс святые неба, миссъ Роза. Такъ это былъ сонъ, сказалъ онъ, открывая глаза и оглядывая комнату.

Роза дйствительно исчезла.

— Это былъ сонъ и знаменіе для меня…. А вы кто? Мн бы хотлось припомнить.

При этихъ словахъ смертельный страхъ изобразился на его лиц, глаза его расширились, полные ужаса. Онъ перекрестился дрожащею рукой.

— Святая Матерь Божія! воскликнулъ онъ:— сжанься надо мной! Вы пришли наказать меня за грхи мои.

— Успокойтесь, другъ мой, сказалъ я.— Я докторъ, мистеръ Бреди.

— Да, помню. Васъ зовутъ Теренсъ Бреди, изъ Лохъ-на-Карр. Я васъ знаю, я васъ слишкомъ хорошо знаю. И вотъ то что вы теперь стоите у моей постели, это мн знакъ что Господь не проститъ мн, если даже вы меня прощаете.

— Что же могу я вамъ простить?

— Тише, насъ могутъ услышать. Вы разв не знаете? Скажите что вы меня прощаете, мистеръ Теренсъ. Вы все узнаете, и я буду надяться, сэръ, что вы меня простите, хотя я былъ очень дурнымъ человкомъ и сдлалъ вамъ много зла.

Въ тон его дрожащаго голоса мн слышалось что-то знакомое, но я бы не узналъ его загорлаго, взволнованнаго страхомъ лица.

— Она ушла, говорилъ онъ, озираясь,— она ушла, и я могу успокоиться. Еслибъ она знала, она никогда не простила бы мн, но, Богъ свидтель, что это было не мое дло. Выслушайте меня, сэръ, я долженъ облегчить свою совсть прежде чмъ придетъ священникъ. Мн легче отъ одной мысли что я могу признаться вамъ во всемъ. Какъ это странно однако что вы сидите теперь возл моей постели, въ этомъ чужомъ краю, возл меня который былъ вашимъ врагомъ, и ухаживаете за мной, лчите меня, и миссъ Роза тутъ же!

Онъ опять перекрестился и безпокойно шепталъ что-то съ закрытыми глазами. Я пощупалъ его пульсъ, онъ былъ слабъ и ускоренъ, но немедленной опасности для него я не видлъ. Я привыкъ къ бреду больныхъ и раненыхъ, и еслибы не то что онъ меня узналъ, и еслибы не волненіе съ которымъ онъ говорилъ со мной, я не обратилъ бы вниманія на его слова. Онъ былъ въ опасности, и за жизнь его нельзя было ручаться. Общавъ ему что онъ скоро поправится, если постарается успокоиться и будетъ слушаться, и поручивъ дежурному внимательно ухаживать за нимъ, я пошелъ отыскивать Розу Прендергастъ. Ни одна изъ сестеръ, дятельно предававшихся своему длу любви, никогда не слыхала подобнаго имени, но наконецъ я нашелъ ее въ корридор. Она неохотно заговорила о нашихъ общихъ друзьяхъ.

— Вншній міръ отвлекаетъ насъ отъ нашего долга. Мой міръ теперь здсь, у меня больше ничего не осталось въ жизни.

— А вашъ братъ? Мн бы очень хотлось знать гд онъ, потому что у меня странная фантазія будто я видлъ его въ Крыму. Все войско знаетъ Англичанина съ рубцомъ на лиц котораго можно видть во всякой атак противъ насъ. Онъ однажды ночью стоялъ такъ близко отъ меня, какъ вы теперь, и если я не ошибаюсь, это онъ поджегъ магазинъ.

— Увряю васъ, я не знаю живъ или умеръ теперь мой несчастный братъ, отвчала Роза.— Я давно уже ничего не слышу о немъ. Вы, можетъ-быть, правы, утверждая что онъ сумашедшій. Даже я пострадала отъ него, я, которую онъ такъ любитъ и покидаетъ, какъ вы видите.

— Вамъ лучше никогда боле не видться съ нимъ. Горько мн такъ говорить о моемъ друг, но онъ, право, не достоинъ сожалнія.

Роза не сказала ни слова. Она стояла скрестивъ руки на груди, на лвой рук она носила перчатку.

— Давно вы здсь? продолжалъ я распрашивать.— Почему вы не написали мн?

— Я здсь уже недль шесть или семь, а предъ тмъ была въ Буюкдере.

— Въ Буюкдере? Видали вы тамъ Джеральда,— извините,— маіора Десмонда?

Губы и рсницы ея вздрогнули, и слабый румянецъ покрылъ щеки. Она отвчала, опустивъ глаза:

— Да, видла, я ходила за нимъ во время его болзни.

— Какое было счастіе для него, бднаго, имть подл себя друга! Миссъ Бутлеръ ничего мн объ этомъ не говорила, а она передаетъ мн все что онъ ей пишетъ.

— Счастіе? Надюсь что такъ. Мн кажется, докторъ Бреди, маіоръ Десмондъ долженъ пріхать сюда очень скоро, не правда ли?

— Я не думаю чтобъ онъ пріхалъ сюда прежде чмъ войско отправится на зимнія квартиры, если намъ суждено провести здсь еще зиму. Сэръ-Денисъ настаиваетъ чтобы свадьба состоялась до его отъзда въ Индію, и мн кажется, онъ самъ прідетъ сюда съ миссъ Бутлеръ. Маіоръ Десмондъ не можетъ надяться получить теперь отпускъ и не можетъ выйти въ отставку.

— А вы, сказала Роза, поднявъ на меня глаза,— какъ можете вы говорить хладнокровно объ этомъ брак?

— Мн пріятно все что приноситъ счастіе миссъ Бутлеръ.

— И вы дйствительно думаете что Мери любитъ своего кузена? пытливо спросила Роза.— Вы думаете, она бы очень огорчилась, еслибы Джеральдъ,— я, какъ и вы, должна поправиться,— еслибы маіоръ Десмондъ, убдившись что не любитъ ея, отказался отъ этого брака?

— Я никогда объ этомъ не думалъ. Сэръ-Денисъ увренъ что можетъ доврить счастіе своей племянницы ея кузену.

— Кто же можетъ сомнваться въ хорошихъ качествахъ Джеральда! съ жаромъ воскликнула Роза, потомъ, какъ бы спохватившись, она прибавила:— по крайней мр на сколько я его знаю. А что Макарти? Я о немъ очень безпокоюсь. Это онъ тогда далъ мн это письмо для передачи вамъ, чтобы предупредить васъ о заговор тхъ отчаянныхъ людей. Онъ сынъ старика Дана, надъ которымъ вы съ Мери подшучивали въ дтств.

— Онъ довольно опасенъ и требуетъ тщательнаго ухода, отвчалъ я.

Роза взялась ходить за нимъ, и съ этихъ поръ я видлъ ее постоянно у его постели. Бредъ и горячка прошли постепенно, и онъ началъ входить въ силы.

— Макарти желаетъ поговорить съ вами, сэръ, сказала мн однажды Роза (она всегда называла меня такъ при другихъ).— У него есть что-то на душ, и онъ думаетъ что ему будетъ легче, когда вы его выслушаете.

Мы остались наедин, потому что почти вс кровати въ этой комнат были пусты. Помолчавъ немного, онъ началъ свой разказъ. Онъ говорилъ медленно, но внятно, закрывъ глаза, и по временамъ отдыхая.

‘Лтъ восемь, сэръ, прошло съ тхъ поръ какъ я ушелъ изъ Кильмойля и записался въ полкъ стоявшій въ Атлон. Я былъ красивый малый, но я любилъ выпить, а когда насъ послали въ Индію, я сталъ тамъ пить все больше и больше, должно-быть отъ жаркаго климата, и жизнь моя проходила въ постоянныхъ арестахъ и ученіяхъ, и въ ожиданіи розогъ и исключенія изъ службы. Полкъ нашъ стоялъ въ Каунпор. Это дьявольское мсто по своей пыли, которая еще больше разжигала мою жажду. Тамъ былъ славный трактиръ, на базар, куда любили ходить вс горемычные пьяницы вашего полка. Хозяиномъ былъ Могунъ Лель, вотъ добрая-то душа, подумали бы вы о немъ: даетъ въ долгъ сколько угодно, но я бы посмотрлъ что бы вы сказали когда бы дло дошло до мсячнаго платежа. Вотъ однажды вечеромъ, когда мы собирались уходить, Могунъ говоритъ мн (онъ говорилъ по-англійски): погоди немного, мн надо съ тобой поговорить.

‘— Да у меня, отвчаю я, теперь ничего нтъ съ собою. Клянусь теб, не буду я Питъ Макарти, если я не заплачу теб на будущей недл.

‘— Я теперь не о деньгахъ, говоритъ Могунъ, кивая мн головой, и когда вс ушли, онъ спрашиваетъ меня:— ты разказывалъ о Кильмойл, это тотъ самый что въ Ирландіи?

‘— А у какого же чорта ему быть какъ не въ Ирландіи, спрашиваю я, а самъ удивляюсь что онъ это знаетъ, потому что туземцы самый необразованный народъ, сэръ. Но какъ же я вытаращилъ глаза, когда онъ вдругъ началъ меня спрашивать о сэръ-Ричард изъ замка, о доктор Бреди изъ Лохъ-на-Карр, о мистер Теренс, всхъ тамошнихъ онъ зналъ. ‘Да ты разв колдунъ, Могунъ?’ спросилъ я его. ‘А можетъ-быть и колдунъ’, сказалъ онъ. Потомъ онъ далъ мн вина и началъ распрашивать о васъ, на кого вы похожи и тому подобное, потому что я ему сказалъ что я второй сынъ Дана Макарти, который живетъ на земл доктора Бреди и былъ прежде рыбакомъ въ Лохъ-на-Карр. А когда я уходилъ, онъ мн сказалъ: ‘ты приходи поскоре опять, мн нужно съ тобой поговорить’. Но будь проклятъ тотъ день когда я въ первый разъ увидалъ его черную морду. Когда я воротился въ казармы, началась опять старая исторія. Я опоздалъ и воротился пьяный, меня посадили подъ арестъ, и прошло нсколько дней прежде чмъ я могъ пойти въ трактиръ. Старый Могунъ обрадовался мн и далъ мн вина столько сколько я могъ выпить, и даже больше, и я какъ скотина напился, до того что не могъ шевельнуться. Когда я очнулся, я думалъ что голова моя треснетъ отъ боли. Я лежалъ на какомъ-то чердак, прикрытый рогожей, тамъ было такъ жарко какъ въ огн, и я видлъ предъ собой на стн свтлыя пятна отъ лучей солнца.

‘— Лежи тутъ, сказалъ мн старый Могунъ,— а не то тебя схватятъ. Тебя ищутъ какъ дезертира.

‘Я пролежалъ тамъ весь день и всю ночь, и часть слдующаго дня, безжизненный и безчувственный какъ камень. Слушайте дальше, сэръ, и вы увидите что изъ этого вышло. Когда наступила ночь, Могунъ говоритъ мн: ‘если ты теперь опомнился, ты можешь сдлаться богатымъ человкомъ. ‘Пойдемъ со мной, и я спасу тебя отъ розогъ и прощу теб все что ты мн долженъ, и ты можешь составить себ состояніе, если сдлаешь что теб прикажутъ’. Мысль что мн не избжать розогъ сводила меня съ ума, и я на все согласился. Старый мошенникъ одлъ меня въ туземное платье, я слъ въ паланкинъ, а онъ въ другой, и мы торжественно похали по городу, въ сопровожденіи толпы носильщиковъ съ фонарями, потому что Могунъ былъ богатый старикъ и, кром вина, торговалъ всмъ чмъ угодно и имлъ большія лавки. Мы медленно подвигались впередъ и наконецъ въхали на большой дворъ, окруженный высокими стнами и снаружи казавшійся тюрьмой. Я хотлъ было схватиться за ружье, но его у меня, конечно, не оказалось. Ну, думаю, теперь пришелъ мой конецъ. ‘Иди за мной’, сказалъ мн Могунъ, и мы поднялись по лстниц на веранду. Внизу на двор слышенъ былъ лай собакъ и вой шакаловъ, но когда мы поднялись на верхъ, туда откуда-то доносилась музыка, какую любятъ туземцы. Боже мой что это за музыка! Еслибы Фланниганъ, флейтщикъ изъ Лискадилли, услыхалъ такую музыку, онъ бросилъ бы свою флейту и тутъ же умеръ бы отъ отвращенія. ‘жди меня здсь, пока я тебя не позову’, сказалъ мн Могунъ. Онъ снялъ свои башмаки, какъ туземцы всегда длаютъ когда входятъ къ важной особ, и вошелъ въ какую-то дверь. Теперь я приближаюсь къ самому длу, сэръ, имйте терпніе меня дослушать. ‘Входи’, позвалъ меня немного погодя Могунъ, ‘веди себя какъ слдуетъ, потому что ты будешь представляться высокой особ, а не то’, и старый мошенникъ обхватилъ пальцами свою шею, на которую давно пора бы было надть веревку. Онъ поднялъ занавсъ и отворилъ дверь. Пресвятая Богородица! Я никогда не видывалъ ничего подобнаго. Я очутился въ такой прекрасной комнат какой вы никогда не видывали. Она вся сіяла отъ свта лампъ висвшихъ на стн и спускавшихся съ потолка, куда бы вы ни обернулись, везд зеркала, полъ устланъ дорогими коврами, стулья и кресла серебряные, а посреди комнаты стоялъ большой столъ уставленный золотыми и серебряными кувшинами съ виномъ, блюдами съ фруктами и сластями, и маленькими кувшинчиками въ которыхъ курились ароматы. Я стоялъ окаменлый и безсловесный, и поворотился чтобъ уйти, но дверь оказалась запертою, и Могунъ исчезъ. Я былъ ослпленъ свтомъ комнаты посл ночной темноты, и можете вообразить какъ я вздрогнулъ, когда кто-то ангельскимъ голосомъ назвалъ меня по имени: ‘Макарти’, сказала она, ‘взгляните на меня и дайте мн посмотрть на ваше лицо’.

‘На диван, покрытомъ дорогою матеріей, сидла какая-то леди. Изъ всего что я видлъ въ комнат ничто не поразило меня такъ какъ ея волосы. Я никогда не видывалъ подобныхъ волосъ. Что ленъ, или шелкъ въ сравненіи съ ними! А еслибы вы видли ея глаза! О, мистеръ Теренсъ еслибы вы увидали ее, вы отдали бы ей въ ту же минуту вашу жизнь и вашу душу, вы исполнили бы все что бы она вамъ ни приказала. Что вы такъ содрагаетесь, сэръ? я, право, не лгу. Она курила маленькую трубочку и, должно-быть, попробовала котораго-нибудь изъ винъ стоявшихъ предъ нею на стол, потому что щеки ея горли. Когда разсялось облако дыма, которое она напустила своею трубкой, и я очутился предъ ней съ раскрытымъ ртомъ отъ удивленія, она улыбнулась самою милою улыбкой. Она сіяла какъ богиня, въ своихъ брилліантахъ и драгоцнностяхъ. Одта она была въ широкое платье и шаровары, какъ одваются туземныя женщины, но сама она была отнюдь не изъ туземокъ. Она мн показалась довольно полною, потому что руки ея и шея были круглы и такой близны какой я не видывалъ.

‘— Сколько вамъ лтъ, Макарти? спросила она.

‘— Двадцать первый идетъ, ваше высочество, отвчалъ я.

‘— Я не высочество, Макарти, сказала она, и опять улыбнулась.— Подойдите сюда ближе, мн нужно съ вами поговорить.

‘— Сейчасъ, ваше величество, и я съ трудомъ подвинулся шага на два, потому что колна мои дрожали.

‘— Я не величество, сказала она.— У меня нтъ никакого титула, и вы не должны разказывать обо мн, пока я сама вамъ этого не разршу. Подойдите еще ближе и садитесь сюда.

‘И она указала мн на серебряный стулъ подл дивана. Когда я садился, подъ диваномъ что-то зашевелилось, и два большіе глаза уставились на меня.

‘— Не пугайтесь, сказала леди,— она васъ не тронетъ.

Она крикнула что-то, и изъ-подъ дивана выскочила пантера и закружилась по комнат, виляя хвостомъ и цпляясь когтями о коверъ, и мяукая, какъ будто мяукало пятьдесятъ кошекъ сразу. Потомъ она прыгнула на диванъ, положила свою громадную голову къ ней на колна и все время не спускала съ меня глазъ.

‘— Вы говорите по-индустански? спросила меня леди.

‘— Нтъ, миледи, я умю только спросить пость или выпить.

‘Она захлопала въ ладоши, и въ комнату вошелъ молодой джентльменъ, въ чалм, въ блой одежд, и съ осыпаннымъ брилліантами кинжаломъ на пояс.

‘— Азимулла, позвала его леди и заговорила съ нимъ шепотомъ на ихъ нарчіи. Онъ, слушая ее, проницательно взглядывалъ на меня, и они смялись между собой, а я тмъ временемъ старался отгадать кто она такая, потому что я зналъ что религія туземцевъ запрещаетъ ихъ женщинамъ показываться съ открытымъ лицомъ. Я ршилъ наконецъ что она какая-нибудь знатная англійская леди, немного помшанная, и что ей, должно-бытъ, нравятся туземные обычаи и костюмъ, какъ это иногда бываетъ. Этотъ Азимулла былъ красивый туземецъ, мдно-краснаго цвта, тонкій, стройный, не очень высокій, но гибкій въ движеніяхъ и съ рзкимъ взглядомъ. Но при всей красот своей одежды, онъ не былъ похожъ на настоящаго джентльмена, а такіе попадаются иногда между туземцами, несмотря на ихъ отвратительную привычку плевать вокругъ себя и другія отвратительныя замашки. Немного погодя вошелъ слуга и поднесъ мн вина, и леди заставила меня выпить, хотя я далъ себ клятву, отправляясь туда, что впредь буду пить только воду. Она выслала Азимуллу и затмъ, мистеръ Теренсъ, она сла такъ близко ко мн что я чувствовалъ ея дыханіе у себя на лиц, и заговорила о Лохъ-на-Карр и о Десмондахъ изъ Кильмойля. Она разказала мн что могла бы быть королевой въ Индіи и знатною леди въ Ирландіи, что Десмонды лишили ее всего этого и заставили скрываться, но что она отомститъ имъ и воздастъ каждому по его заслугамъ. Она говорила что ее притсняютъ, что она окружена врагами и нуждается въ смломъ, ршительномъ друг, который не задумался бы умереть по ея приказанію, еслибы такъ понадобилось, и потомъ, положивъ мн руку на плечо и глядя мн въ глаза своими глазами, сказала:

‘— Хотите вы быть для меня такимъ другомъ?

‘О, сэръ, я не знаю что я ей отвчалъ на это, но помню что она приложила къ моимъ губамъ распятіе, и что я повторилъ за ней слово въ слово клятву которою погубилъ свою душу. Когда я произнесъ эту клятву, жестокая улыбка показалась на ея прекрасномъ лиц, она протянула мн руку и приказала поцловать ее. Потомъ она встала и пошла изъ комнаты, и пантера, прыгая, послдовала за ней. Занавсъ предъ ней приподнялся. Она остановилась, кивнула мн, погрозила, пальцемъ и ушла, оставивъ меня несчастнымъ, погибшимъ человкомъ. Вошелъ Могунъ и сказалъ мн что я останусь во дворц (они такъ называли этотъ домъ), что меня будутъ хорошо кормитъ, одвать, и дадутъ хорошее жалованье, и что чрезъ нсколько времени я отправлюсь въ Ирландію и буду тамъ служить этой леди. Она была прежде (это онъ мн сказалъ) гд-то королевой, но онъ веллъ мн молчать объ этомъ. Посл этого я довольно долго не видалъ королевы, мн не позволяли выходить, да я и самъ не имлъ никакого желанія чтобы меня схватили какъ дезертира, и ждалъ дальнйшихъ приказаній. Наконецъ, однажды за мной пришелъ Азимулла и сказалъ что мн выкрасятъ лицо, и что я отправлюсь на носилкахъ въ городъ, потому что леди Мемъ Саибъ желаетъ меня видть. Меня нарядили въ красивое платье, а Азимулла сдлалъ меня такимъ же чернымъ какимъ былъ самъ, и, окруженный слугами въ красныхъ ливреяхъ, съ обнаженными саблями, я отправился въ Каунпоръ, гордый какъ павлинъ. Я вообразилъ что королева влюбилась въ меня, и удивлялся почему же она такъ долго не присылала за мной. Меня ввели заднимъ ходомъ въ какой-то домъ и проводили на верхъ. Тамъ меня ждала королева (я всегда ее такъ звалъ про себя), и когда я вошелъ, она знакомъ подозвала меня къ окну. Это было туземное окно, съ ршеткой внутри, чрезъ которое вы можете изъ комнаты все видть, а васъ никто не видитъ. Оно выходило на площадь парадовъ, на которой по утрамъ производилось ученіе солдатъ. Тамъ стоялъ уже мой полкъ, и Британскій кавалерійскій полкъ, и полкъ туземной кавалеріи. Въ тотъ день былъ большой смотръ въ честь знатнаго гражданина, какъ мы ихъ называемъ въ Индіи, мистера Десмонда, брата сэръ-Ричарда изъ Кильмойля, который былъ проздомъ въ томъ город. Толпа жителей собралась вокругъ войска.

‘— Ну, Макарти, сказала леди, положивъ мн руку на плечо, очень ласково, но вмст съ тмъ величественно и повелительно,— можете вы отличить генерала между его штабомъ? Хорошо, они подъдутъ сюда ближе, когда окончатъ вс свои дурачества. Тутъ есть два человка которыхъ вы должны замтить хорошенько, такъ чтобы, гд бы и когда бы вы ихъ ни встртили, вы могли ихъ узнать какъ теперь узнаете меня.

‘Они стали приближаться. Впереди халъ генералъ, красивый старикъ съ краснымъ лицомъ, какъ у большей части генераловъ въ Индіи, за нимъ слдовалъ его штабъ, а направо отъ генерала халъ высокій, красивый господинъ, въ синемъ фрак, въ блыхъ брюкахъ и въ низкой шляп, верхомъ на красивой лошади. У него былъ необыкновенно величественный видъ, и вс относились къ нему съ почтеніемъ, но онъ говорилъ только съ генераломъ. Я могъ хорошо видть его лицо, и королева тоже, и еслибъ она была дйствительно королевой, я не поручился бы за его жизнь, судя по взгляду которымъ она на него смотрла.

‘— Ну, вотъ первый, сказала она, стискивая пальцами мое плечо и сама того не замчая.— Это мистеръ Десмондъ, губернаторъ Аврипора. Не забывайте его пока вы живы. Еслибъ я могла….

‘И она такъ взглянула на него, что я подумалъ что она можетъ страшно отомстить, если ее довести до того.

‘Начался маршъ. Впередъ прошли уланы, а за ними слдовалъ полкъ туземцевъ, въ синихъ съ серебромъ мундирахъ, очень красивый на видъ.

‘— Смотрите хорошенько на человка который детъ впереди этого полка.

‘Полковникъ былъ высокій, болзненный на видъ человкъ, съ большою черною бородой и усами. Поравнявшись съ генераломъ, онъ отдалъ честь шпагой, а мистеръ Десмондъ слегка кивнулъ ему головой, какъ бы желая сказать, ‘да, я узнаю васъ’.

‘— Видите вы его? Знаете вы какой это полкъ?

‘— Нтъ, миледи, не знаю. Онъ, должно-быть, только что пришелъ сюда.

‘— Это полковникъ Фрезеръ. Это второй человкъ котораго я приказываю вамъ замтить.

‘Она замолчала, сла и смотрла до конца. Потомъ губернаторъ, генералъ со штабомъ и вс граждане и дамы прохали мимо насъ. Подъ нашими окнами сидлъ въ коляск какой-то толстый, рябой индійскій принцъ. Вс туземцы подобострастно смотрли на него, и на немъ было столько брилліантовъ и изумрудовъ, что онъ могъ бы на нихъ выкупить короля, но самъ онъ былъ невзрачный человкъ. У дверцы его экипажа стоялъ Азимулла, и его окружала толпа слугъ въ красныхъ ливреяхъ и въ золот.

‘Когда генералъ и губернаторъ прозжали мимо насъ леди спросила меня,

‘— Замтили вы ихъ? Укажите мн полковника Фрезера.

‘— Вонъ онъ, первый отъ мистера Десмонда.

‘— Тише, сказала она, и начала слушать.

‘Принцъ подошелъ къ мистеру Десмонду, и сложивъ руки, что-то говорилъ ему. Мистеръ Десмондъ сдерживалъ свою лошадь и слушалъ его съ гордымъ, презрительнымъ выраженіемъ, а потомъ отвтилъ ему что-то, и я видлъ что толстая рожа принца пожелтла. Мистеръ Десмондъ сказалъ немного, но что-то такое что заставило всхъ туземцевъ задрожать, а потомъ ускакалъ за генераломъ. Вс офицеры и леди ужасно смялись, только одинъ полковникъ Фрезеръ не смялся. Онъ переговорилъ о чемъ-то съ принцемъ и ухалъ за нимъ. Нужно было видть какіе взгляды бросили на наши окна черный принцъ и Азимулла.

‘— Вы теперь можете идти, сказала мн леди.— Берегитесь чтобъ васъ не увидали. Я скоро призову васъ опять, и тогда-то придетъ вамъ время послужить мн, и вы получите награду.’

‘И время это пришло скоро. Теперь, когда я разказалъ вамъ какъ я впутался въ это дло, я сокращу мой разказъ.

‘Полковникъ Фрезеръ со своею дочерью отправлялся въ Ирландію, и мн велно было слдовать за нимъ на томъ же самомъ корабл на которомъ онъ отправлялся и не выпускать его изъ виду. Леди боялась что этотъ полковникъ надлаетъ зла ея сыну отъ перваго брака, мистеру Бреди,— а это никто иной какъ вы, сэръ,— а сдлаетъ онъ это какъ по своимъ особымъ цлямъ, такъ и для того чтобы повредить ей, потому что они были въ страшной вражд. ‘Еслибы не эта двушка, онъ не ухалъ бы живой изъ Индіи’, говорила она, и я ей врю. Она меня много распрашивала о васъ, такъ какъ я васъ хорошо зналъ, и, казалось, принимала очень къ сердцу что вы никогда не хотли написать ей. Она велла мн слдить за всмъ что будетъ происходить, и пуще всего когда полковникъ будетъ близко отъ васъ. ‘Помните вашу клятву’, сказала она мн, ‘и если пострадаетъ хоть одинъ волосъ на его голов, вы мн отвтите своею жизнью’. Мн дали много денегъ, платья и всего необходимаго, и я ухалъ изъ Калькутты на одномъ корабл съ полковникомъ и его дочерью. Съ нимъ былъ одинъ негодяй, Шортеръ, выгнанный изъ службы за дурное поведеніе, и цлая толпа слугъ туземцевъ, самаго низшаго сословія. Я старался, сколько могъ, держаться въ сторон отъ него, но мн удалось передать молодой барышн пакетъ который дала мн леди. Съ какою робостью она его раскрыла и потомъ спрятала на грудь. Она, повидимому, очень любила полковника, но онъ длался ужаснымъ человкомъ, когда прикасался къ картамъ. На корабл было множество господъ которые только и длали что играли дни и ночи, а когда полковникъ проигрывалъ, что, кажется, случалось довольно часто, его характеръ выходилъ изъ всякихъ границъ. Онъ тащилъ за собой, какъ я вамъ сказалъ, толпу черныхъ негодяевъ, которые взбунтовались противъ него за то что онъ не отдавалъ имъ жалованья, которое общалъ выдать имъ какъ только они сядутъ съ нимъ на корабль. Онъ часто билъ главнаго надсмотрщика надъ ними, который былъ такой уродъ, какихъ я не видывалъ, и такой силачъ, что могъ бы въ одну минуту переломать ребра полковнику. Онъ носилъ съ собой желзную палку съ шишкой на конц, на подобіе кочерги, которою онъ всякаго могъ бы свалить какъ барана. На корабл Индіецъ не смлъ тронуть полковника, но стоило только взглянуть на него, когда онъ слдилъ за нимъ глазами, чтобы понять что онъ чувствуетъ. Я свелъ большую дружбу съ туземцами, потому что угощалъ ихъ лакомствами, но за мной слдилъ Шортеръ, какъ кошка слдитъ за мышью. Этого человка леди сильно подозрвала, но пока мы были на корабл, онъ и полковникъ не сказали между собой ни слова. Я однако замтилъ что Шортеръ былъ всегда на сторож, когда молодая барышня выходила на палубу, и не спускалъ съ нея глазъ. Долго мы хали, но наконецъ пріхали въ Лондонъ. Я не зналъ Лондона, но обязанъ былъ слдить за полковникомъ какъ его тнь, и какъ я былъ радъ когда онъ перехалъ въ Дублинъ и остановился у Морисона. Недлю или боле, полковникъ сидлъ спокойно, но за то Шортеръ постоянно шатался по городу, и мн стоило большаго труда не попадаться ему на глаза. Тамъ, вблизи отъ Морисона, въ сосднемъ переулк, былъ трактиръ, куда я часто ходилъ, и такъ какъ я не жаллъ денегъ, я скоро сдлался тамъ общимъ любимцемъ, и наконецъ вошелъ туда съ ‘ножнами шпажниковъ’, какъ тамъ выражались, то-есть вступилъ въ ихъ общество. Нкто Слаттери, аптекарскій ученикъ, служившій, какъ онъ говорилъ, въ американскомъ войск, былъ однимъ изъ главныхъ между нами. Мы вс клялись стоять за республику и изгнать англійское правительство изъ Ирландіи. Тамъ часто говорили о васъ, одни предсказывали что мистеръ Прендергастъ завербуетъ васъ въ наше общество, а другіе спорили что этого никогда не будетъ. Все это время полковникъ не ходилъ къ вамъ, но Шортеръ все разузнавалъ о васъ чмъ вы занимаетесь и куда ходите. Однажды вечеромъ Шортеръ является въ вашъ трактиръ. Онъ меня сейчасъ же узналъ, потому что на мн въ этотъ день не было бороды, которую я носилъ съ тхъ поръ какъ высадился на берегъ. Какимъ-то образомъ онъ и Слаттери оказались друзьями, а посл нсколькихъ вечеровъ онъ принялъ присягу нашего общества. Я съ нимъ сблизился. Я ему сказалъ что купилъ себ отставку, по что я знаю что онъ дезертиръ и что онъ въ моей власти. Полковнику въ то время жилось плохо. Онъ разчитывалъ получить деньги отъ какихъ-то родственниковъ, но не получилъ ни копйки, а чмъ азартне онъ игралъ, тмъ больше проигрывалъ. Положеніе его становилось день это дня хуже. Какой-то индійскій подрядчикъ, прізжавшій въ Англію по тяжебнымъ дламъ, узналъ что Фрезеръ въ Ирландіи и пріхалъ въ Дублинъ съ тмъ чтобы взыскать съ него дв тысячи фунтовъ которые полковникъ былъ ему долженъ, поклявшись, что если онъ не отдастъ ему долга, то онъ обвинитъ его предъ судомъ въ подлог. Все это происходило предъ самымъ возстаніемъ, и я едва удерживался чтобы не хохотать имъ въ глаза когда они говорили о своихъ пикахъ и бутылкахъ съ купороснымъ масломъ. ‘Пика — царица оружія’, говорили они, бдняки. Не знали они что одна хорошая батарея устоитъ противъ всхъ пикъ Ирландіи. Шортеръ удостоивалъ меня полной откровенности, и я общалъ помогать ему и Индійцу Али, надсмотрщику Фрезера. Шортеръ былъ ужасный злодй, сэръ. Онъ открылъ мн что полковникъ задумалъ погубить васъ, а онъ взялся исполнить это дло. ‘А потомъ’, сказалъ онъ, ‘я потребую у него въ награду не денегъ, а его ‘хорошенькую дочку, и посмотримъ какъ онъ мн откажетъ, когда я сослужу ему такую службу.’ Мн это-то и нужно было узнать отъ него, какъ ни уменъ былъ Шортеръ, а я его надулъ. Мы купили себ прочную, легкую, подержанную лодку, и держали ее въ старомъ сара, а по ночамъ катались вдоль по рк, или переплывали на противоположный берегъ, когда у мистера Прендергаста, или у кого-нибудь изъ нашихъ назначался митингъ. Однажды утромъ ко мн приходитъ Шортеръ, и говоритъ: ‘пойдемъ со мной, намъ сегодня ночью будетъ работа’. И мы идемъ съ нимъ въ коллегію, входимъ туда какъ постители, и начинаемъ бродить по двору. Немного погодя приходитъ полковникъ и поднимается на какую-то лстницу. Мы продолжали ходить взадъ и впередъ, пока не вышелъ полковникъ, и тогда Шортеръ прошелъ со мной мимо двери, изъ которой онъ вышелъ, и сказалъ:

‘— Видишь ты это имя: Теренсъ Бреди. Онъ сдлалъ визитъ, и я пойду узнаю какъ намъ теперь поступать, но ты долженъ увидать этого господина, чтобы намъ не ошибиться.

‘Я ему не говорилъ что знаю васъ. Мы подождали пока вы вышли, и когда вы шли по двору, Шортеръ указалъ мн на васъ. Въ этотъ вечеръ мы сошлись въ трактир, и Шортеръ передалъ мн что Рустумъ,— это индійскій подрядчикъ,— отправляется на митингъ къ мистеру Прендергасту. Тамъ считали его за индійскаго принца, и одинъ изъ друзей мистера Прендергаста думалъ что сдлаетъ отличное дло, завербовавъ его въ свое общество. ‘А мы должны его покончить, сказалъ Шортеръ: я веллъ Али ждать васъ у лодки.’ Онъ объяснилъ мн, что если намъ представится возможность, мы должны убить подрядчика ударомъ въ голову, потомъ стащить въ лодку, и привязавъ ему на шею камень, спустить его въ глубину. ‘И каждый шагъ будетъ стоить намъ сотню фунтовъ.’ Была ужасная ночь,— громъ, молнія и дождь,— когда мы переправлялись на другую сторону рка. Для безопасности мы прикрпили лодку къ берегу, пошли къ дому мистера Мориса, и стали тамъ насторож. Долго намъ пришлось ждать, и по временамъ мы принуждены были отходить въ сторону, потому что полисменъ приходилъ не разъ, а у дверей стояли экипажи гостей. Вотъ наконецъ выходитъ Рустумъ, и едва держится на ногахъ. Но ему суждено было спастись отъ насъ. У дверей его ждалъ крытый экипажъ, двое молодыхъ людей подсадили его, и онъ ухалъ, а мы остались, вытаращивъ глаза другъ на друга. Я думалъ что мы воротимся на лодку, но Шортеръ воскликнулъ съ проклятіемъ: ‘нтъ, если ужь мы взялись за дло, попытаемъ удачи до конца. Если этою дорогой пройдетъ кто-нибудь не изъ нашихъ, мы посмотримъ что онъ несетъ съ собой. Не отступать, товарищи!’ Въ это время вы выходите и останавливаетесь въ дверяхъ. Я васъ хорошо видлъ, но Шортеръ былъ пьянъ и не узналъ васъ. Вы подошли къ намъ, и Шортеръ окликнулъ васъ. Я надялся что вы отвтите какъ слдуетъ, а въ противномъ случа ршился убить того изъ нихъ кто первый бросится на васъ, я уже замахнулся и не спускалъ съ нихъ глазъ, но вы вдругъ какъ олень ускакали отъ насъ. ‘Да вдь это Бреди!’ воскликнулъ Шортеръ. ‘Вотъ нечаянная-то удача. Онъ дастъ намъ пятьсотъ фунтовъ.’ Мы вс трое побжали за вами. Я всегда отлично бгалъ, но въ этотъ разъ я отставалъ отъ Индійца, а онъ не могъ поспть за вами. О, какое счастье что у васъ въ этотъ вечеръ было столько силы въ ногахъ. Пьяный Шортеръ скоро отсталъ отъ насъ. Я видлъ что Индіецъ настигаетъ васъ, но вы собрались съ новыми силами, и побжали еще скорй. Я всми силами старался не отстать, чтобы спасти вамъ жизнь. Разъ или два я хотлъ наудачу выстрлить въ Али, но боялся промахнуться и попасть въ васъ. Я совсмъ выбился изъ силъ, и когда я добжалъ до моста, вы оба уже скрылись изъ виду, и я слышалъ только стукъ шаговъ, потомъ услышалъ стукъ колесъ, свистокъ полицейскаго, а затмъ все смолкло. Я остановился и слушалъ. Скоро послышались приближавшіеся шаги, я вздрогнулъ. Это былъ Али.

‘— Въ лодку! вскричалъ онъ:— Тамъ лежатъ двое.

‘Онъ указалъ пальцемъ назадъ, и два раза ударилъ по воздуху своею желзною палкой.

‘— Мистеръ Бреди? Разбойникъ! Если ты только его тронулъ!

‘— Нтъ, не его. Слышишь? Полиція. Они ихъ увидали. Скорй!

‘Мы добжали до лодки, на дорог захвативъ Шортера, пьянаго до безпамятства. Въ лодк у насъ была бутыль съ водкой: мы съ Шортеромъ выпили, но Али даже не попробовалъ, и хорошо сдлалъ, потому что, еслибы не онъ, намъ никогда бы не добраться до сарая. На утро вы знаете какія новости мы узнали. Мы согласились что намъ слдуетъ тотчасъ же разойтись, и только возвратившись въ Индію я узналъ отъ Али какъ ему удалось совершить свою месть. ‘Я не могъ упустить такого удобнаго случая. Когда саибъ прыгнулъ въ экипажъ, этотъ полковникъ, который билъ меня какъ собаку, вдругъ очутился у меня подъ руками. Я его ударилъ. Полицейскій, который бжалъ за мной, видлъ это и хотлъ меня схватить, но я и его свалилъ. Моя рука была слаба, иначе имъ никогда бы не заговорить опять.’ Такъ разказывалъ объ этомъ Али.’

— Такъ неужели полковникъ Фрезеръ поручилъ Шортеру убить меня? Вы сказали, Макарти, что Шортеръ вамъ самъ это говорилъ? спросилъ я медленно.— Отвчайте мн правду.

— Не знаю, сэръ. Шортеру поручено было слдить за вами, а въ тотъ вечеръ,— я сомнваюсь чтобъ онъ зналъ заране что вы тамъ были,— онъ не помнилъ что длалъ.

— Гд теперь полковникъ Фрезеръ?

— Не знаю, сэръ, и, право, не лгу. Индіецъ отправился въ Ливерпуль, а оттуда моремъ переправился въ Индію. Я посл того встртилъ его въ Каунпор. Шортеръ, по рекомендаціи полковника, получилъ мсто въ Шотландіи, и ящикъ съ серебряною посудой въ томъ дом сдлался такъ легокъ что онъ могъ унести его съ собой. Леди очень сердилась на меня, когда узнала что я оставилъ полковника, и тотчасъ же перестала присылать мн денегъ, и трудно мн было тогда отыскивать средства къ существованію. Однако она сама вызвала меня въ Индію и прислала денегъ на проздъ. Въ этотъ разъ она находилась въ Лукно. Трудно мн было тамъ скрываться, и я былъ ужасно радъ, когда чрезъ нсколько мсяцевъ получилъ отъ леди приказаніе отправляться опять въ Ирландію. Она послала меня въ Кильмойль съ тмъ чтобъ я доносилъ ей обо всемъ что говорится въ замк и слдилъ за миссъ Фрезеръ которую моя леди тоже очень любила. Сэръ-Денисъ взялъ ее къ себ по какимъ-то воспоминаніямъ о прошломъ, и моя леди была вн себя отъ радости что она удалена отъ отца. Полковникъ хотлъ ее опять потребовать къ себ, и моя леди могла удержать его только тмъ что поклялась открыть въ такомъ случа полиціи мсто гд онъ скрывался. Возвратившись на родину, я опять предался пьянству и сошелся со ‘шпажниками’ Кильмойля, а ихъ было тамъ очень много, потому что Кильмойль самое жалкое мсто во всей Ирландіи, а сэръ-Денисъ своими нововведеніями нисколько не улучшилъ положенія длъ. Мы затвали большую войну противъ Англичанъ. Мистеръ Морисъ, который предъ тмъ скитался по Америк и по Востоку, возвратился, но этого тогда никто не зналъ, даже бдняжка сестра его. Можете вообразить какъ я былъ пораженъ однажды, когда, въ то время какъ мы сидли въ комнат совта, то-есть въ задней комнат хижины Дрисколя, туда вошли полковникъ и Шортеръ. Полковникъ завялъ предсдательское мсто, и они начали обсуждать способы напасть на замокъ. Все шло отлично пока не вошелъ мистеръ Морисъ. ‘Деньги главная сила войны, говоритъ полковникъ,— а этотъ тиранъ заперъ золото въ свои сундуки. У него есть и оружіе, и если мы дадимъ залпъ въ носъ только-что пришедшему войску, это произведетъ необыкновенное дйствіе и поддержитъ ваше дло.’ Мистеръ Морисъ тотчасъ же возсталъ противъ этого плана. Онъ говорилъ что не честно нападать на частные дома. Мистеръ Морисъ, мн кажется, очень заботился о женщинахъ замка, по крайней мр наврное объ одной изъ нихъ. Я поддерживалъ, какъ умлъ, мистера Мориса, но полковникъ, который между ними былъ извстенъ подъ именемъ генерала Чарльза, повелъ весь митингъ противъ него, и совтъ ршилъ напасть на замокъ въ слдующую ночь. Когда мистеръ Морисъ узналъ что вы ту ночь будете ночевать въ замк, онъ послалъ вамъ предостереженіе, рискуя самъ за то поплатиться, а я по долгу моей службы у леди обязанъ былъ оберегать васъ, но вы разстроили вс наши планы, отказавшись придти къ вамъ. Вы знаете остальное, сэръ, и чмъ все это кончилось.

— Гд былъ генералъ Чарльзъ въ ту ночь?

— Съ нашими молодцами, и самъ предводительствовалъ ими. Онъ и Шортеръ имли въ этомъ дл свои собственныя цли: ему хотлось увезти дочь и завладть деньгами сэръ-Девиса. У него были уже готовы лошади чтобъ увезти ее, и онъ разчитывалъ что она не окажетъ ему сопротивленія, потому что не захочетъ погубить его. Но я ручаюсь что, если онъ живъ, леди успокоила его окончательно.

— Леди? А гд она была въ то время?

— Не дальше какъ въ Ирландіи и очень недалеко отъ замка. Вы поражены, сэръ, точно такъ же какъ и я былъ пораженъ тогда, во что вы скажете, когда я разкажу вамъ что она была въ Кильмойл? Она по горячимъ слдамъ настигла генерала, а онъ и не подозрвалъ что она жила въ коттедж старика, въ Кульбоун. По ночамъ она, какъ привидніе, отправлялась гулять и заставляла меня провожать себя въ замокъ, и тамъ она смотрла въ окна на миссъ Фрезеръ, миссъ Бутлеръ и на сэръ-Дениса. Она смотрла на васъ, когда вашъ полкъ възжалъ въ Кильмойль, и шептала: ‘Какъ онъ красивъ! Какъ онъ похожъ на отца!’ Она видла сэръ-Дениса и барышенъ, когда они прохали въ коляск и назвала миссъ Мери, прости ей Богъ, ‘кукольною красавицей’. Какъ она сердилась когда съ ними заговорилъ капитанъ Джеральдъ, и миссъ Мебъ опустила головку. А въ какой ярости она была, когда узнала о нападеніи на замокъ, и что миссъ Мебъ исчезла, а вы получили рану въ голову. Когда она узнала что вы поправляетесь, она поспшно собралась и ухала, потому что получила дурныя всти изъ Индіи. Она дала мн не мало денегъ, Богъ свидтель, но я остался такимъ какимъ всегда былъ, и принялся за прежнее ремесло, и вотъ я теперь здсь, гд, кажется, пробуду не долго. Вы должны были получить то письмо раньше, сэръ, право, раньше.

XV. Тайный бракъ.

Мн не надо разказывать какія чувства возбудилъ во мн разказъ солдата Макарти. Онъ объяснилъ мн многое что до сихъ поръ оставалось для меня загадкой. Но то что моя мать была въ Кильмойл, что полковикъ Фрезеръ былъ ночнымъ разбойникомъ, бунтовщикомъ и убійцей, это превосходило всякую вроятность. Они были страшными врагами, но мн не врилось чтобъ онъ могъ имть намреніе убить меня безо всякой другой причины, какъ изъ одного желанія причинить ей горе, предположивъ что она меня любитъ и принимаетъ во мн участіе. Если Макарти говоритъ правду, она подозрвала Фрезера въ такомъ умысл противъ меня, который, еслибъ онъ его исполнилъ, по всей вроятности, принесъ бы ему позорный конецъ, и который казался мн несогласнымъ съ цлями какія онъ могъ имть въ виду и съ возможностью посредствомъ меня причинять ей постоянное безпокойство. Макарти былъ увренъ что она ни разу не видала Фрезера въ Кильмойл, и не знала что онъ былъ тамъ, до тхъ поръ пока не было произведено нападеніе, во время котораго исчезла Мабель. Изъ всего разказа я вывелъ заключеніе что несчастная женщина не лишена была чувства материнской любви. Возможно ли допустить подобное чувство въ сердц до такой степени переполненномъ дурными страстями? Она ненавидла негодяя, бывшаго сообщникомъ ея грховъ. Она и сэръ-Дениса ненавидла адскою страстью, и въ этомъ она и Флезеръ сошлись. И несмотря на то, они сами поддаются этому человку. Они, правда, спаслись, но какимъ опасностямъ они себя подвергали, пріхавъ въ незнакомую страну, они, отмченные манерами и выговоромъ, незнакомые со всмъ окружающимъ, и довривъ свои тайны такимъ людямъ которые, по своему положенію, легко могли измнить имъ. Нельзя предположить что Морисъ Прендергастъ употребилъ свое вліяніе чтобы сохранить тайну, потому что онъ самъ предупредилъ меня, о заговор убить и грабить обитателей замка. Заговоръ этотъ, по всей вроятности, былъ изобртеніемъ Фрезера. Если же Морисъ принимаетъ участіе въ такихъ гнусныхъ преступленіяхъ, то онъ погибъ окончательно. Во всякомъ случа онъ не сдлалъ ничего чтобы выдать преступниковъ правосудію и предупредить преступленіе, когда могъ бы это сдлать нсколькими строками анонимнаго письма. Какія причины побудили, мою несчастную мать постить Кильмойль, было для меня непостижимо. Когда я раздумывалъ объ этомъ, у меня блеснулъ лучъ надежды что чувства женщины еще сохранились въ ея душ, и что голосъ и мольбы ея сына могутъ смягчить ея сердце и побудить окончить свои дни въ мір и раскаяніи. Я не распрашивалъ Макарти въ чемъ онъ просилъ у меня прощенія. Онъ былъ ея несчастнымъ, невжественнымъ орудіемъ, и я боялся довести его до признанія въ какомъ-нибудь низкомъ замысл, которой разрушилъ бы мои надежды и окончательно затушилъ бы слабую искру, оставшуюся отъ моей прежней пламенной любви къ этой женщин.

Спустя нсколько недль посл моего прибытія въ Скутари, я былъ опять переведенъ въ Крымъ. Между письмами, ожидавшими меня тамъ, было письмо отъ Стендиша, оно было написано вскор посл штурма города, и занятія Южнаго берега. Другое письмо, написанное поздне, сопровождалось запиской отъ доктора, моего галлипольскаго знакомаго, Гуга Каллагана, просившаго меня пріхать поскорй.

‘Я упрашивалъ мистера Стендиша, какъ только показались извстные симптомы, отправиться домой, или перемнить климатъ, но онъ упрямо остался здсь, и я не могу скрыть моего опасенія, что если онъ и т. д.’

Я поспшилъ въ маленькую хижину, и когда сиплый голосъ отвчалъ: ‘взойдите’, я вошелъ и былъ пораженъ перемной въ Стендиш, онъ былъ боленъ не на шутку. Онъ сидлъ у своего бюро и писалъ. Его исхудалыя руки, истощенное лицо, чахоточный румянецъ и блестящіе глаза сказали мн все. Онъ былъ въ большой опасности, и зима убивала его.

Я умолялъ его воротиться на родину, или по крайней мр удалиться изъ лагеря до боле теплаго времени.

Онъ остался спокоенъ и непоколебимъ.

— Это невозможно, дорогой другъ мой. Здсь мой постъ. Я солдатъ пера и стою здсь на часахъ. И я останусь здсь, а когда придетъ смерть, она найдетъ меня съ перомъ и записною книгой въ рукахъ. Никакія частныя дла не призываютъ меня домой, а жен и дтямъ я принесу больше пользы своею смертью чмъ могу принесть своею жизнью. Впрочемъ, ей я этого не скажу. Мн бы, конечно, хотлось еще разъ повидаться съ ней, взглянуть на ихъ невинныя личики, но мое удовольствіе дорого окупилось бы ихъ горемъ. Мы оба стояли за кулисами, Теренсъ. Вы видли работу войны, а я узналъ какъ длаются героями. И мы должны исполнить свой долгъ до конца, хотя ни почести, ни награды не ожидаютъ насъ, но

‘Одинъ часъ самоодобренія стоитъ многихъ годовъ

Удивленія глупцовъ и ихъ громкихъ одобреній.’

И съ этою врой, безъ разчетовъ на земную славу, онъ умеръ.

Между тмъ какъ дипломаты и конгрессы составляли протоколы и трактаты, мсяцы свинцовыми крыльями проносились надъ войскомъ, и люди упрямо умирали. Джеральдъ Десмондъ, который посл своего возвращенія съ Босфора былъ посланъ въ Керчь, получилъ вторую рану въ стычк съ русскою кавалеріей. Рана была не опасна, но длала его на время неспособнымъ къ служб. Онъ принужденъ былъ покинуть Керчь и лечь въ госпиталь. Я навщалъ его такъ часто, какъ позволяли мн мои занятія, и, кажется, чаще чмъ онъ того желалъ. Рана его залчивалась медленно, но онъ не хотлъ переселиться въ Скутари. Когда я ему напомнилъ однажды объ его приближающейся свадьб, онъ отвчалъ своимъ прежнимъ презрительнымъ тономъ, заставившимъ меня вспыхнуть отъ негодованія. Но мое ли это было дло?

Дипломаты и конгрессы столковались наконецъ, и пока они писали свои условія, мы забавлялись стрльбой въ русскіе доки, Французы упражнялись бросаньемъ бомбъ и ракетъ съ другой стороны гавани, а непріятель готовился къ тому, чему не суждено было быть….

— О, Боже мой, Боже мой, вздыхалъ мой врный Мелони,— неужели то правда, что они говорятъ, будто надъ нами разразился миръ.

— Да, Мелони, теперь это ршено окончательно. Мы должны убираться отсюда какъ можно скорй.

— И неужели же отдать имъ это мсто, ваша честь, недоврчиво спрашивалъ онъ.

— Конечно. Мы опустошили Южный берегъ, и теперь должны возвратить его по принадлежности.

— Вотъ-те-на! Посл этого я ужь совсмъ не понимаю за какимъ чортомъ мы сюда приходили.

За миромъ должно было слдовать событіе, къ которому я много мсяцевъ закалялъ свое сердце. Миръ и надо мной ‘разразился’. Мой полкъ готовился отплыть въ Мальту, но я не былъ избавленъ отъ жестокой вжливости, настоятельно требовавшей моего присутствія на жертвоприношеніи.

Это случилось на послдней недл нашего пребыванія въ Балаклав. Я всталъ рано и исполнилъ свои обязанности въ госпитал. Море было покрыто блопарусными кораблями, и небо омрачалось дымомъ пароходовъ, уносившихъ на западъ и востокъ, на сверъ и югъ остатки войска. Я ушелъ отъ шумящей на набережной толпы въ свою маленькую хижину, стоявшую между утесами, увнчанными старыми Генуэзскими фортами, хмурившимися на волны и сторожившими узкій входъ въ заливъ. По дорог есть маленькое мстечко, уставленное деревянными крестами и каменными плитами и отгороженное дерновою насыпью отъ окружающихъ его виноградниковъ. Я вошелъ въ калитку. Женщина, въ глубокомъ траур, стояла на колняхъ предъ мраморною плитой, выдлявшеюся между великолпно разросшимися вокругъ цвтами. Два ребенка стояли возл нея и безмолвно и удивленно смотрли на слезы струившіяся по ея щекамъ.

— Не плачьте, мама. Мы вамъ нарвемъ цвточковъ. Вдь мы нарвемъ, Степли?

И маленькая двочка, поднявъ глазки, увидала меня и воскликнула:

— О, мама, вотъ молодой докторъ. Онъ васъ сейчасъ вылчитъ и приведетъ намъ папа.

На плит, надъ которою наклонилась женщина, было наг писано:

‘Въ память о Степльс Стендишъ,
умершемъ въ лагер подъ Севастополемъ, 1-го января 1856 г. 27 лтъ.
‘Здсь претерпваемъ мы кару Адама.’

Этотъ смиренный памятникъ я счелъ своимъ долгомъ воздвигнуть моему бдному Стендишу.

Нижнія слова были его послдними словами.

Я увелъ вдову и дтей.

— Вашъ мужъ былъ моимъ лучшимъ другомъ, когда я наугадъ пускался въ жизнь. Если вы и ваши дти будете нуждаться въ моихъ услугахъ, располагайте мной до конца моей жизни. Я постараюсь устроить все къ вашему отъзду. Эти ужасныя недли много повредили вашему здоровью. Вспомните что у васъ на рукахъ его дти.

Оставшись одинъ, я молилъ Бога о твердости духа, въ которой я такъ нуждадся.

Я тщательно одлся въ свой старый мундиръ, попробовалъ принять безпечную улыбку предъ моимъ трехъ-угольнымъ осколкомъ зеркала, и опять отправился на набережную. Удивительная картина представилась мн! Палубы на которыхъ толпились солдаты и моряки, телги запряженныя мулами и лошадьми на набережныхъ, длинные ряды верховыхъ и пшихъ пестрившіе холмы. Слухъ поражался гуломъ множества голосовъ, катившихся ядеръ, пустыхъ бочкъ и скрипучихъ тачекъ, трескомъ блоковъ, возгласами и пніемъ моряковъ. У входа въ гавань стоялъ Анаксандронъ, капитанъ Джонъ Виндо, эсквайръ. Блоснжные занавсы закрывали переднюю палубу, и темная холстина защищала его команду отъ палящихъ лучей солнца, новый флагъ разввался въ высот, вс канаты были натянуты прямо, ‘математически’, какъ выразился бы мой госпитальный сержантъ, однимъ словомъ

Акаксандронъ смотрлъ тмъ, чмъ ему слдовало быть, наряднымъ кораблемъ наряднаго капитана. Когда я спускался по тропинк пролегавшей мегкду виноградниками, спугивая маленькихъ мирныхъ перепелокъ, выстрлъ потрясъ старую стну форта, и эхо раскатилось между утесами, пробуждая знакомые звуки, смолкшіе нсколько недль тому назадъ. Это былъ сигналъ небольшому французскому пароходу, стрмившемуся въ стсненную гавань, дававшій ему знать чтобъ онъ не входилъ не получивъ разршенія начальствующаго морскаго офицера. Начались оживленные переговоры между остановившимся въ мор французскимъ пароходомъ, повидимому, правительственнымъ почтовымъ катеромъ, и сигнальнымъ на башн, переговоры, которые меня нисколько не интересовали, и я былъ бы до крайности удивленъ, еслибы мн сказали тогда что эти цвтные лоскутья имютъ важное значеніе въ моей судьб.

Я вошелъ въ дожидавшуюся меня лодку. Когда мы проплывали подъ кормой Анаксандрона, на ней стоялъ Джонъ Виндовъ полной форм, въ эполетахъ, бломъ жилет и широкой красной лент, и махалъ мн телескопомъ.

— Смотрите, не опоздайте, ужасный ирландскій докторъ! Мы вс ждемъ вашего маіора, и безъ него не будетъ никакого веселья. Это докторъ Бреди отправляется за своимъ паціентомъ, сэръ-Денисъ.

И сэръ-Денисъ наклонилъ голову и махалъ мн рукой. Взмахъ чмъ-то блымъ, точно носовымъ платкомъ, мелькнулъ въ окн, и лодка, пробираясь между кораблями, помчалась къ противоположной пристани.

Джеральдъ Десмондъ, въ полной форм, ждалъ меня у госпиталя. Онъ сидлъ въ тни, на лавочк и былъ такъ погруженъ въ свои думы, что замтилъ меня только тогда, когда моя тнь упала къ его ногамъ.

— Это вы, Теренсъ? Что это вы такъ спшите?

— Мы опоздаемъ, Десмондъ. Назначено въ одиннадцать часовъ, а теперь четверть одиннадцатаго, по часамъ Анаксандрона. Отправимтесь.

— Мн очень не здоровится, вздохнулъ онъ.— Какъ бы они хорошо сдлали, еслибъ отложили. Но нтъ, чему быть, того не миновать. Дайте мн вашу руку и пойдемте.

Нога его все еще болла, и онъ тяжело опирался на мою руку, когда мы шли къ набережной. Онъ опять вздохнулъ.

— У васъ болитъ что-нибудь?

— А? Нтъ. Впрочемъ, я дурно спалъ. Не кажется ли вамъ страннымъ…. онъ помолчалъ немного,— что сэръ-Денисъ такъ ужасно спшитъ? Это даже неделикатно. Почему онъ не можетъ подождать до тхъ поръ когда я возвращусь въ Англію. Клянусь, это неприлично, если не сказать боле.

— Вамъ бы слдовало быть счастливйшимъ человкомъ въ Божьемъ мір, Десмондъ. Но за одно я вамъ ручаюсь: вамъ стоитъ сказать ей слово, и вы тотчасъ же получите освобожденіе.

— Кто говоритъ вамъ объ освобожденіи, сэръ? Клянусь, мистеръ Бреди, вамъ не мшаетъ обдумывать свои слова. Я полагалъ что могу говорить съ вами такъ что слова мои не будутъ перетолкованы. Вы говорите что мн слдуетъ быть счастливйшимъ человкомъ въ мір, и я вамъ чрезвычайно благодаренъ за ваше лестное мнніе о моей будущей жен, но держите его про себя, сэръ, прошу васъ.

Джеральдъ дрожалъ отъ злости, и лицо его было всего мене похоже на лицо счастливаго жениха. Я былъ пораженъ его внезапною вспышкой, но сдержалъ свои чувства (я выдержалъ тяжелую школу) и смолчалъ. Не облокачиваясь боле на мою руку, онъ съ помощію палки сталъ сходить къ набережной, гд ждала насъ лодка съ Амаксандрона.

— Чортъ знаетъ какъ бы мн хотлось отложить это на мсяцъ, на годъ, навсегда, если мн захочется. Что я за собака что они меня гоняютъ куда хотятъ, берутъ чуть не изъ больницы и женятъ на двушк не стоящей двухъ соломинокъ.

— О, Джеральдъ! О, Бога ради, маіоръ Десмондъ, не говорите такъ, не теряйте самоуваженія. Подумайте…

— Я знаю что говорю. Этотъ старикашка понимаетъ что можетъ меня всего лишить и что я не смю отказаться. Моя кузина ангелъ, если вамъ угодно, но клянусь, Теренсъ, она слишкомъ ангелъ, по моему вкусу. Холодна какъ скала, ни одного слова любви ко мн никогда не сорвалось съ ея языка. Еслибъ я….

— Маіоръ Десмондъ, осталось только двадцать минутъ до одиннадцати часовъ, сказалъ я.— Смотрите, намъ махаютъ съ лодки. Если вамъ угодно, я поду одинъ и скажу что вы больны. Сэръ-Денисъ и миссъ Бутлеръ сейчасъ же прідутъ навстить васъ.

Онъ не отвчалъ и захромалъ сильне, а я, довольный что это обратило его мысли на него самого, изъ сильномъ гор и безпокойств за нее, шелъ рядомъ съ нимъ чтобы поддержать его если онъ споткнется. Что-то говорило мн, что если я дорожу ея счастіемъ, я обязанъ сказать ей, если не сэръ-Денису, что я думаю объ этомъ брак. Но я сомнвался въ причинахъ побуждавшихъ меня къ тому. И этотъ человкъ сейчасъ станетъ рядомъ съ Мери и дастъ предъ Богомъ обтъ любить ее!

— Прошу прощенія, сэръ, сказалъ урядникъ съ лодки, дотрогиваясь до шляпы,— но капитанъ говоритъ что вы должны тотчасъ же отправиться на корабль. Генералъ уже тамъ, и вс леди, и священникъ. Куда несетъ этого проклятаго Француза?

Наша лодка прошла мимо французскаго судна о которомъ я говорилъ и которое теперь стремилось къ пристани.

Насъ встртили капитанъ Джакъ, сэръ-Денисъ, генералъ Крукенкръ, мистеръ Бетсъ, маіоръ Турнбулль и нсколько человкъ товарищей Джеральда, вс въ ожиданіи и съ поздравленіями. Мы прошли между складками двухъ шелковыхъ занавсовъ, повшенныхъ чтобы скрыть кормовую часть корабля. Леди Крукенкръ, леди Блоссомъ и жена адмирала давно приготовились къ слезамъ и сочувствію. Преподобный Эгонъ Эдинъ рисовался красивыми позами и стоялъ предъ алтаремъ готовый тотчасъ же начать церемонію.

— Какъ блденъ маіоръ Десмондъ. Что вы изъ него сдлали! шепнулъ мн капитанъ Джакъ.— Впрочемъ, еслибъ онъ былъ при смерти, такая жена скоро вылчила бы его.

Сэръ-Больдеро Крукенкръ, увядшій воинъ, былъ пораженъ блдностью своего бывшаго адъютанта и съ упрекомъ взглянулъ на меня, какъ будто въ томъ была моя вина. Старикъ Турнбулль, у котораго брови и усы вдругъ сдлались совсмъ черными, а локоны блестящими какъ вороново крыло, ощупалъ ребра Джеральда и поклялся что такая тощая собака еще никогда не гонялась за дичью. Мой милый старикъ Бетсъ, опершись на мою руку, молча смотрлъ на невеселаго жениха, который подошелъ къ дамамъ столпившимся вокругъ преподобнаго Эдина, повидимому, желая спастись отъ веселыхъ остротъ товарищей, находившихся въ самомъ веселомъ расположеніи духа, какъ это требуется это всхъ присутствующихъ на подобныхъ церемоніяхъ.

Сэръ-Денисъ показался на палуб, ведя подъ руку Мери Бутлеръ. Она вышла изъ своей маленькой каюты въ простомъ бломъ плать, съ блою розой въ волосахъ, и въ этомъ простомъ наряд была прелестне (на мои глаза по крайней мр) чмъ была бы въ богатомъ наряд. Когда ея глаза встртились съ моими, она протянула мн руку и улыбнулась своею особенною улыбкой, но не такою веселою какую я видывалъ въ дни прошлаго. Я едва осмлился удержать эту руку одну минуту и затмъ выпустилъ ее, выпустилъ навки. Въ слдующую минуту раздались ужасныя слова, казавшіяся мн погребальнымъ звономъ моимъ надеждамъ, мой смертный приговоръ начался.

Преподобный Эгонъ совершилъ службу такъ, какъ будто бы онъ самъ былъ вполн довольнымъ женихомъ, длалъ ударенія на словахъ и оглядывался чтобы видть какое впечатлніе его позы и краснорчіе производятъ на слушателей.

Но вдругъ онъ остановился. На палуб за занавсомъ послышались голоса.

— Вы не можете теперь войти, сэръ, вамъ нужно подождать, говорилъ морякъ.

— А я вамъ говорю что я долженъ войти. Мн необходимо видть сэръ-Дениса Десмонда, отвчалъ съ иностраннымъ акцентомъ какой-то голосъ.

Вс обернулись, Джакъ Виндо сердито отправился на мсто спора, Джеральдъ Десмондъ, со взглядомъ предсмертной агоніи, облокотился на алтарь. Вдругъ человкъ, котораго часовой удерживалъ за-воротъ, показался изъ-за занавса и воскликнулъ:

— Мн нужно видть маіора Десмонда! О, господа, благодарите Бога что еще не поздно предупредить страшное преступленіе.

Онъ былъ одтъ какъ католическій священникъ, а на груди его былъ крестъ Почетнаго Легіона. Онъ устремилъ взглядъ на Джеральда.

— А, monsieur Джеральдъ! Небо слишкомъ милостиво къ вамъ!

И стряхнувъ съ себя руку все еще сомнвавшагося моряка, онъ пошелъ къ алтарю. Джакъ Виндо выступилъ и преградилъ ему дорогу.

— Позвольте спросить, сэръ, по какому праву вы насилуете мою стражу и врываетесь на мой корабль. Надюсь, вы понимаете англійскій языкъ и имете также какое-нибудь понятіе о благопристойности. Если у васъ есть дло до меня или до кого-нибудь изъ присутствующихъ, то прошу васъ подождать боле благопріятнаго времени для объясненій.

Губы Джеральда поблли, и онъ закрылъ глаза, будто боясь увидать что-то очень страшное.

— Капитанъ, отвчалъ священникъ,— въ англійскомъ язык я понимаю немного, но о благопристойности, надюсь, имю боле точное понятіе. Дло здсь у меня тоже есть, и не трудно объяснить какое. Я капелланъ бригады Жоливетъ, мое имя де-Ланси. Я слышалъ что маіоръ Джеральдъ Десмондъ хочетъ жениться на своей кузин, mademoiselle Бутлеръ, племянниц сэръ-Дениса Десмонда. Я здсь чтобы воспрепятствовать этому браку и предупредить страшное преступленіе.

— Вы, сэръ? По какому праву и по какой причин? спросилъ сэръ-Денисъ.— Какъ вы осмливаетесь?

— Сэръ, я осмливаюсь длать все что справедливо. Подите сюда, дитя мое, и оправдайте меня.

Священникъ поднялъ занавсъ, за нимъ стояла блдная, грустная Роза Прендергастъ.

— О, Джеральдъ! Милый Джеральдъ! воскликнула она.— Какъ могли вы такъ обидть Мери и меня. Мери, милая моя Мери, прости, о, прости меня. Я жена Джеральда!

— Да, она жена маіора Десмонда. Хотя это сдлалось противъ моего желанья, но я исполнилъ обрядъ надъ ними. У меня есть здсь доказательства.

Сэръ-Денисъ взялъ Мери подъ руку, небольшое общество безмолвно стояло вокругъ алтаря, преподобный Эдипъ закрылъ свою книгу. Джакъ Виндо, повернувшись лицомъ къ священнику и широко разставивъ ноги и растопыривъ руки чтобъ удержать у входа моряковъ, неестественно расширенными глазами вопросительно смотрлъ то на одного, то на другаго изъ присутствующихъ.

— Правда ли то что говоритъ этотъ джентльменъ, Джеральдъ, спросилъ сэръ-Денисъ тихо, но съ ужаснымъ гнвомъ на лиц.— Вы женаты на этой двушк и хотли совершить такое страшное преступленіе? Сэръ, это невроятно. Поднимите глаза и отвчайте мн. Что же вы молчите? Джентльмены, прошу васъ удалиться на одну минуту. Благодарю васъ, дорогой Бетсъ, благодарю васъ.

Роза Прендергастъ упала къ ногамъ Джеральда, но священникъ поднялъ ее, и повиснувъ на его рук, она не сводила глазъ съ Джеральда.

— Дядюшка, задыхаясь заговорилъ онъ,— я очень дурно поступилъ, но я все-таки не такъ виновенъ какъ вы думаете. Я имлъ право жениться на кузин Мери. Да, Роза, съ отчаяніемъ обратился онъ къ ней,— да, я сознаюсь. Нашъ бракъ, вы знаете, былъ незаконный. Вы католичка, и вы знали что я протестантъ, и несмотря на это…. О, Боже! Теренсъ! Теренсъ, взгляните, что съ ней! Моя Роза!.. Милая моя, возлюбленная! Вдь я шутилъ.

Когда онъ говорилъ, Роза, освободившись отъ дяди, подняла руки и, страшно захохотавъ, упала на полъ какъ прострленная въ сердце.

XVI. Заря надеждъ.

Сцена, которую я сейчасъ разказалъ, произошла въ теченіе немногихъ минутъ, но имла большое вліяніе на судьбу многихъ лицъ. Сэръ-Денисъ вооружился всею своею гордостью чтобы перенесть обиду нанесенную единственному существу къ которому онъ чувствовалъ глубокую привязанность. А Мери? Она не упала въ обморокъ, не залилась слезами, но спрятавъ лицо на груди дяди, какъ бы избгая смотрть на жалкое лицо Джеральда, стояла такъ, пока не услыхала отчаяннаго крика оскорбленной двушки. Тогда она забыла и простила все, и обняла безчувственное тло. Но сэръ-Денисъ, твердою рукой, отдернулъ ее. Отчасти смягченный отчаяніемъ Розы, онъ остался неумолимъ къ Джералду.

На слдующую ночь Анаксандронъ отплылъ въ Мальту, но Мери, прежде чмъ ухать, подняла надломленный тростникъ и бросила лучъ надежды туда гд царило мрачное отчаяніе. Она ходатайствовала предъ своимъ дядей, какъ это можетъ сдлать только подобная женщина, за человка который нанесъ ей величайшее оскорбленіе. Жалкій негодяй пытался сначала оправдать одну низость другою, отвергая законность своего брака, но тщетно. Мери заставила его раскаяться, и одержавъ побду надъ нимъ, она постаралась утшить оскорбленную жену. Какими доводами могла она опровергнуть вс жалобы смущенной женщины, успокоить ея ревность и справедливое негодованіе?

— Ангелы въ небесахъ порадовались за нее, сэръ, говорилъ мн отецъ де-Ланси, постукивая пальцами по своей табатерк,— право такъ. Какъ она была счастлива примиривъ мою племянницу съ этою негодною тварью и уговоривъ Розу простить его.

Я побывалъ еще разъ на корабл чтобы проститься съ сэръ-Денисомъ. Я засталъ его въ его кают, и когда я вошелъ, я замтилъ слды слезъ на этомъ желзномъ лиц. Мери сидла возл него и умоляющимъ взглядомъ смотрла ему въ лицо, между тмъ какъ онъ писалъ что-то.

— А куда отправится вашъ полкъ изъ Капа?

— Кажется, въ Индію, сэръ-Денисъ. Но я надюсь до того времени еще разъ повидаться съ вами. Мн ужасно хочется побывать въ Индіи.

— Это очень понятно. Въ такомъ случа вы должны побывать у меня въ Аврипор. И надюсь, вы будете писать аккуратно. Я или Мери будемъ отвчать вамъ.

— Да, пожалуста пишите, подтвердила Мери. Ея серіозное лицо прояснилось на минуту.— Вашъ полкъ пойдетъ въ Индію, и мы опять увидимся! Это, Теренсъ, будетъ мн такое удовольствіе, котораго я буду ждать съ наслажденіемъ. Это нсколько смягчаетъ горе неизбжное при разлук такихъ друзей какъ мы съ вами. Не правда ли, дядюшка?

— И къ тому же, какъ-то брюзгливо прибавилъ сэръ-Денисъ,— мы еще не разстаемся, потому что еще встртимся въ Мальт прежде чмъ я уду въ Индію.

Но судьба не допустила этого. Нашъ полкъ былъ задержанъ доле чмъ мы ожидали, транспорты были тяжелы, и когда мы достигли до Валетты, пакетботъ на которомъ помщались сэръ-Денисъ и Мери отплылъ въ Александрію за нсколько дней предъ тмъ.

Мистрисъ Десмондъ была моею спутницей. Она была не совсмъ здорова, и я лчилъ ее. Понемногу между вами установилась короткость, за которою послдовала дружба. Однажды я дерзнулъ заговорить съ ней о брак который такъ во-время былъ предупрежденъ ея пріздомъ въ Балаклаву.

— Все это сдлалось съ Божіею помощію, сказала мистрисъ Десмондъ.— Мери не была бы счастлива, еслибы Джеральдъ женился на ней: она его не любила.

— Не любила его? Почему вы знаете?

— Да разв Мери сама мн не говорила этого! Она сказала: ‘это былъ бы бракъ по приказанію съ обихъ сторонъ. Джеральдъ не осмлился отказаться и объявить о своемъ тайномъ брак, когда дядя предложилъ ему жениться на мн, потому что онъ вполн отъ него зависитъ. Онъ надлалъ долговъ и боялся гнва такого непрощающаго человка какъ мой дядя. Что же касается до меня, Роза, такъ увряю васъ, я никогда не любила Джеральда, но дядя Денисъ пріучилъ меня смотрть на него какъ на моего будущаго мужа. И такъ-то мы оба готовились сдлаться мужемъ и женой, не любя другъ друга, и когда каждый изъ насъ любилъ кого-нибудь другаго.’

— Мери такъ сказала!

— Сказала, и нисколько не шутила.

— А вы, дорогая мистрисъ Десмондъ, вы спросили ее: кого?

Я не могъ договорить.

— Еще бы! Я спросила: въ кого же вы влюблены, милая Мери? Но Мери только улыбнулась и отвтила: ‘это такой же секретъ какъ вашъ бракъ въ маленькой капелл. Это старая любовь, и онъ, по всей вроятности, никогда о ней и не узнаетъ.’

Я спросилъ Розу Десмондъ не догадывается ли она кто онъ.

— Да, отвчала она,— я почти уврена, мистеръ Бреди, что Мери Бутлеръ любитъ васъ.

Я убжалъ въ страшномъ волненіи. Роза смется надо мной. Но скоро я былъ опять возл нея. Я истощилъ ея терпніе прося ее повторять мн что сказала Мери, и какъ она смотрла когда это говорила. Я безсчетно разъ спрашивалъ ее почему она думаетъ что Мери любитъ меня. Роза не имла никакого основанія къ такому предположенію, но была въ томъ вполн уврена. Она замчала какъ глаза Мери блистали когда получались хорошія всти обо мн. Когда я лежалъ больной въ Лохъ-на-Карр, Мери была очень печальна и озабочена и нкоторое время почти не замчала исчезновенія миссъ Фрезеръ. Какъ я взвшивалъ тогда каждый взглядъ, каждое слово Мери! Я придавалъ имъ всевозможное значеніе, но результатомъ было то что я все-таки не смлъ врить.

Роза не могла назваться счастливою. Десмондъ любилъ ее, гордился ея красотой, но она не могла забыть его слабости. Гибель всхъ его надеждъ сильно огорчала ее, а для гордой натуры Джеральда было невыносимо пасть такъ низко во мнніи всхъ своихъ друзей.

— Я была бы счастлива съ нимъ хоть въ лачуг, но что могу я дать ему кром моей глубокой преданности? сказала однажды Роза.— Но что это для человка привыкшаго къ высшему обществу и пожертвовавшаго для меня всмъ! И не удивительно что онъ иногда сознаетъ какъ безумно онъ поступилъ. Только бы онъ мн не показывалъ этого, потому что мн такъ тяжело выносить это. Я очень рада что мы узжаемъ въ такое мсто гд я могу быть всегда съ нимъ. Я не имла права выходить за него, сдлать его нищимъ и подвергнуть опасности. Что бы ни случилось, я никогда не потеряю его изъ виду и по крайней мр могу умереть за него. Любовь ко мн заставила его пожертвовать для меня всмъ.

— Какой же опасности подвергли вы мистера Десмонда сдлавшись его женой?

— Я боюсь моего брата Мориса. Дядя де-Ланси писалъ ему какъ Джеральдъ хотлъ выставить нашъ бракъ незаконнымъ. Его гнвъ вышелъ изъ всякихъ границъ. Онъ писалъ мн самыя жестокія, самыя обидныя письма. Несчастный Морисъ! Онъ говоритъ что, когда ему представляется случай сдлать вредъ Англіи, онъ никогда не задумывается.

Наконецъ пришло намъ время покинуть Мальту, и наступило другое разставаніе. Бетсъ и Турнбулль пріхали проститься со мной. Они были изумлены перемной въ моей наружности и характер.

— Теперь, милый Теренсъ, прощайте на вки. Vale, vale, longumque vale.

Такъ говорилъ мой добрый опекунъ, старый, сухой законовдъ, и глаза его были полны слезъ. Мы сидли рука въ руку, на парапет старой батареи. Маіоръ Турнбулль, въ костюм безукоризненнаго джентльмена стараго времени, стоялъ немного поодаль.

— Милый мой, дорогой мой старикъ! Вы будете жить для того чтобы встртить меня на родин, если не для того чтобы видть счастливымъ. Лтъ черезъ пять я, Богъ дастъ, ворочусь, и мы опять свидимся.

— Ахъ мой мальчикъ! Черезъ пять лтъ я буду десятью годами старше того возраста какой назначилъ намъ для земной жизни Тотъ Кто сотворилъ насъ. Я не буду исключеніемъ, но Турнбулль будетъ имъ. Онъ будетъ моимъ наслдникомъ и получитъ право встртить и привтствовать васъ, и исполнитъ это съ любовью, я знаю. Онъ съ каждымъ днемъ молодетъ, но я знаю наврное что ему теперь около восьмидесяти лтъ. И въ самомъ дл, есть живительная сила въ парикахъ и притираньяхъ, потому что люди употребляющіе ихъ хотятъ жить долго и достигаютъ этого посредствомъ силы воли. Но мн уже поздно начинать съ начала. Поговоримъ, Теренсъ, такъ, какъ должны говорить люди не надющіеся увидаться опять, въ особенности когда одинъ изъ нихъ фамильный адвокатъ, и посмотримъ каково положеніе вашихъ длъ. У васъ двсти фунтовъ стерлинговъ чистаго ежегоднаго дохода съ Кильбидди и Кильбриджа, и это врный доходъ, пока земля останется землей въ Ирландіи, хотя осталось ужь мало охотниковъ брать аренду. Лохъ-на-Карр потерянъ, но отъ него у васъ остался капиталъ, который будетъ приносить вамъ, по три процента, 150 фунт. ст. Кульбаунъ прибавитъ 180 фунт. и 200 съ Моя, итого боле 700 фунтовъ стерлинговъ. Такой доходъ недуренъ для холостаго человка. Теперь предстоитъ важный вопросъ,— и только этого-то я и добивался,— почему бы вамъ теперь же не оставить военной службы? Вы пріобрли довріе и хорошую репутацію, если захотите, можете заниматься практикой. А то можете поселиться въ Кульбаун, когда исправятъ старый домъ, и ничего не длать, но я сомнваюсь чтобъ это пришлось вамъ по вкусу. Выходите въ отставку, совтую вамъ. И для чего вамъ хать въ Индію? Вы суете голову въ пасть тигрицы, подвергаете себя интригамъ, холер, горячкамъ, Фрезеру и всевозможнымъ опасностямъ.

— Дорогой мистеръ Бетсъ, не отговаривайте меня, я ршился. Вопреки всмъ опасностямъ, я отплыву съ полкомъ на слдующей недл. Я увренъ, что въ ея сердц осталось небольшое чувство ко мн. Еслибы мн только удалось увидть ее, я бы могъ спасти ее. Я увезъ бы ее изъ заразительной атмосферы. Вы качаете головой? Но я наврно знаю что она не забыла меня, и, глазъ-на-глазъ, мн, можетъ-быть, удастся убдить ее. Она навсегда разошлась съ Фрезеромъ. Если онъ мн встртится, то бда ему, но даю вамъ слово что я не дамъ себ труда отыскивать его.

— Но Индія велика.

— Да, но сэръ-Денисъ поможетъ мн. Я возьму отпускъ и не пропущу ни одного мста не поискавъ ея, пока хватитъ моихъ силъ. И было бы неблагодарностью съ моей стороны, еслибъ я скрылъ отъ васъ что есть еще причина которая тянетъ меня въ Индію. Жалкое утшеніе, но мн будетъ пріятно находиться подъ однимъ небомъ съ Мери Бутлеръ.

— Поврьте мн, Теренсъ, сэръ-Денисъ не захочетъ и слышать объ этомъ. Онъ любитъ васъ, это правда, но онъ ненавидитъ вашъ родъ и ваше имя и никогда не согласится чтобы вы женились на его племянниц, если даже допустить что Мери питаетъ къ вамъ чувство сильне дружбы. А можете ли вы на это надяться посл всего что случилось?

— Сэръ-Денисъ любитъ свою племянницу, мистеръ Бетсъ, и я увренъ что онъ не пожертвуетъ ея счастіемъ ради своихъ предразсудковъ. Я не утверждаю положительно что она меня любитъ, но у меня есть надажда. Когда мы разставались, она выразила такую радость узнавъ что мы встртимся въ Индіи.

— А какъ же иначе? Это простая любезность со старымъ другомъ и родственникомъ. Милый Теренсъ, не основывайте надеждъ на подобныхъ словахъ.

— Но, мистеръ Бетсъ, она совсмъ перемнилась со мной. Ея взглядъ, ея обращеніе! И, основываясь на этомъ и на словахъ мистрисъ Десмондъ, я почти убдился что Мери не совсмъ равнодушна ко мн.

— Такъ съ ея стороны большая ошибка что она этого не скажетъ. Она не можетъ не знать какъ вы ее любите.

— Еслибъ она даже знала это, она не могла бы поощрить меня, зная какъ сэръ-Денисъ желалъ чтобъ она вышла за Джеральда. Къ тому же я самъ до сихъ поръ не осмлился ни однимъ словомъ намекнуть ей о своей любви. Въ моихъ письмахъ я вычеркивалъ вс слова которыя, казалось мн, слишкомъ ясно выражали мои чувства. Я всегда ихъ строго одерживалъ, и ни однимъ словомъ не намекнулъ ей о своей любви когда видлъ ее въ послдній разъ.

— Вы, по моему мннію, странная пара влюбленныхъ. Впрочемъ, тмъ лучше, потому что сэръ-Денисъ никогда на это не согласится. Я слышалъ какъ онъ говорилъ что надъ его фамиліей лежитъ проклятіе съ тхъ поръ какъ кто-то изъ вашихъ предковъ женился на одной изъ Десмондовъ. Онъ мечтаетъ о знатной партіи для Мери и только по нкоторымъ семейнымъ соображеніямъ желалъ ея брака съ Джеральдомъ. Вотъ было попался-то въ просакъ! Джеральдъ прожилъ до послдней копйки все что ему осталось отъ отца прежде чмъ вышелъ изъ гвардіи, и кром того сэръ-Денису пришлось заплатить за него порядочный кушъ. Онъ не получитъ посл смерти старика ни гроша, кром ежегодной ничтожной пенсіи.

На слдующій день французскій пароходъ отплылъ въ Марсель, и я напрягалъ зрніе стараясь не выпустить изъ виду удалявшихся Бетса и Турнбулля, которые махали платками въ направленіи къ старому парапету на которомъ я стоялъ. Джеральдъ Десмондъ и его жена ухали на томъ же пароход.

XVII. Земля обтованная.

Британское войско! Скитается оно подобно Улиссу и, вчно скитается изъ одного мста въ другое. Здсь Цирцея съ своими сиренами, тамъ Сцилла и Харибда, а между тмъ блдная Пенелопа Британія сидитъ себ дома, читаетъ газеты и сводитъ счеты. Вотъ страна гд свирпствуетъ горячка. Вотъ полкъ принесенный въ жертву мук, а вотъ другой гд люди поддерживаютъ себя водкой, отъ которой и умираютъ. Вотъ шумная столица съ крупными счетами, гд балы, пикники, театры вещи необходимыя, и гд дло часто доходитъ до распродажи съ аукціона. Quae regio in terris nostris non plena doloris?

Мистеръ Вебстеръ восхищался однажды звукомъ англійскаго барабана, встрчающимъ восходящее солнце вокругъ всей земли. Но британскому солдату дйствительность даетъ себя знать слишкомъ сухо. Онъ стоитъ часовымъ на каждомъ берегу, направляя, надъ скучною морскою поверхностію, пристальный взглядъ на сторону родины. Въ индійскихъ пустыняхъ, береди американскихъ снговъ, среди африканскихъ песковъ, въ европейскихъ моряхъ, на окруженныхъ водой скалахъ, онъ ходитъ взадъ и впередъ, думая о газет, о кредиторахъ, о миссъ Беллон или мистрисъ Марсъ, и, съ самыми мирными отъ природы наклонностями, томится ожиданіемъ войны съ кмъ бы то ни было, будетъ ли она вопреки мирнымъ трактатамъ, или вслдствіе ихъ, или во имя старыхъ предразсудковъ, съ Французами, напримръ. И Провидніе необыкновенно милостиво къ нему. Если нтъ постоянно большой войны въ Европ, то всегда ведется какая-нибудь война съ варварами — съ Персіей, съ Китаемъ, афганистанская экспедиція, кафрская кампанія, новозеландское возстаніе, или приходится наказать какое-нибудь племя въ Индіи, и тогда такія мста какъ Ситана или Ботанъ на минуту всплываютъ на поверхность и, сыгравъ значительную роль въ газетахъ, погружаются въ забвеніе.

Бенгальскіе Тигры, полные энергіи, находятся теперь на пути въ Китай, гд намъ предстоитъ оказывать покровительство торговл, смотрть за строгимъ исполненіемъ трактатовъ и воздать христіанское возмездіе варварамъ непризнающимъ правъ иностранцевъ въ своей земл. Старые, опаленные порохомъ солдаты, не вынесшіе изъ Крыма ничего кром жестокихъ щелчковъ, горятъ ожиданіемъ боле выгодныхъ побдъ, молодые же, мечтающіе о приключеніяхъ, чинахъ и медаляхъ, оживлены не меньшимъ энтузіазмомъ. Мн ваше назначеніе принесло ужасное разочарованіе. Моею главною цлью было постить страну гд состредоточились вс мои надежды. Какое дло свту до того первый ли или второй полкъ отправится на Собачьи острова, но это иметъ громадное вліяніе на жизнь множества людей. Генералъ-квартирмейстеръ разбиваетъ боле сердецъ и устраиваетъ боле браковъ чмъ вс купидоны и свахи Великобританіи и Ирландіи вмст взятые. Вотъ Джакъ Вильмотъ, нашъ первый маіоръ, грызетъ концы усовъ, вспоминая что съ слдующимъ пароходомъ прибудетъ въ Капъ неутшная леди которую онъ оставилъ въ Брайтон посл краткаго двухъ-мсячнаго супружества. Маіоръ нашъ вн себ отъ восторга при мысли что онъ освободился отъ миссъ Вандердоучъ или, скоре, отъ ея ужасной мама и двухъ великорослыхъ голландскихъ мужиковъ, ея братьевъ, которые потребовали отъ него отчета за его явное вниманіе къ ихъ сестр на бал у губернатора.

— А во всемъ виновато это проклятое капское шампанское. Вдъ я такъ и предсказывалъ старой дв, но она нехотла слушать. Она готова была приковать меня къ этому ужаскому Капу за одну мысль что насъ могутъ послать въ Китай. Да здравствуетъ Гарсъ-Гардъ и смерть мандаринамъ и голландскимъ вдовамъ со взрослыми дочерьми и сыновьями!

Тритонъ легко справлялся съ большими волнами, результатомъ сильныхъ втровъ раскачивавшихъ насъ уже нсколько дней.

Капитан Теджеръ, коренастый, вебольшаго роста морякъ, раскрывъ ротъ, смотрлъ на солнце сквозь старый секстантъ. Мистеръ Брайтльсъ, старшій офицеръ, длинный джентльменъ съ небрежными манерами, съ блестящими черными волосами, въ патентованныхъ сапогахъ и въ блоснжной жакетк, былъ занятъ тми же наблюденіями, съ совершенно новенькимъ инструментомъ’ изъ полированной мди и чернаго дерева.

— Кончили вы, мистеръ Брайтльсъ?

— Да, капитанъ Теджеръ.

— Что вы получили?

— 74 10′ 30′.

— Почти то же что у меня. Все какъ слдуетъ, мистеръ Брайтльсъ.

Капитанъ Теджеръ и мистеръ Брайтльсъ, въ сопровожденіи мальчиковъ съ аспидными досками, уходятъ въ свои каюты работать надъ счисленіями, и молодые джентльмены наблюдавшіе за ихъ работой расходятся въ стороны.

— Никакъ не могу понять какъ это они длаютъ, замтилъ лейтенантъ Гроби прапорщику Стабсу тономъ изъ котораго ясно было что все это дло считалъ онъ не боле какъ пустою забавой.

— Я тоже не вполн понимаю. Знаю только что это длается посредствомъ тригонометріи.

— Неужели посредствомъ тригонометріи? Въ такомъ случа это можетъ быть дльно. Однако ужь пробило восемь. Пойдемте завтракать.

Когда вышелъ капитанъ Теджеръ, его осыпали вопросами.

— Сто восемьдесятъ три мили со вчерашняго дня. Вотъ что мы сдлали!

— А гд же мы теперь, капитанъ?

— Мы восемнадцать миль на югъ отъ мыса Галле, близь острова Цейлона. Мы должны взять немного въ сторону, иначе мы натолкнемся на Басскія подводныя скалы. Непріятная встрча, могу вамъ сказать. Я тамъ совсмъ было погибъ во время моего перваго путешествія на Россшейр.

— На Россшейр? Вы тогда тамъ были, капитанъ? Не помните ли вы одну пассажирку, мистрисъ Бреди?

— Какъ же не помнить, докторъ! Я былъ тогда ученикомъ лтъ пятнадцати. Мистрисъ Бреди была безспорно красавица. Когда она выходила на палубу, въ своемъ вдовьемъ чепчик, вс наперерывъ добивались взглянуть на нее. И какъ она гордилась этимъ! Что за глаза! А такихъ волосъ не покрывалъ никогда ни одинъ вдовій чепчикъ. Прошу прощенья, докторъ: не приходилась ли вамъ эта леди родственницей?

— Да, капитанъ Теджеръ.

— Въ самомъ дл. Ну, въ такомъ случа я вамъ разкажу довольно странную исторію. Въ ту ночь какъ мы разбились — и, скажу вамъ, старый Россшейръ былъ однимъ изъ немногихъ окончательно не погибшихъ въ этой борьб: онъ, видите ли, былъ построенъ на старый манеръ, теперь такихъ не длаютъ,— тогда вс женщины въ смятеніи выбжали на корму, какъ вдругъ набгаетъ волна и уноситъ ихъ: мистрисъ Бреди, нсколько солдатскихъ женъ, кормилицу съ европейскимъ ребенкомъ, и ужь, конечно, ни одна изъ нихъ не воротилась. На корабл остался ея маленькій сынъ, и когда мы прибыли въ Цейлонъ, одинъ индійскій офицеръ, Фрезеръ, который сопровождалъ мистрисъ Бреди и былъ къ ней необыкновенно внимателенъ, отпустилъ всхъ ея индійскихъ слугъ, оставивъ только одного при ребенк, и отправилъ малютку со слугой въ Ирландію. Годъ спустя, или немного боле, я встртился съ однимъ человкомъ который въ ту ночь тоже былъ на Россшейр. Мы съ нимъ выпили по стакану и разговорились. Онъ мн разказалъ что мистрисъ Бреди совсмъ не была на корабл когда онъ разбился. Ей зачмъ-то понадобилось схитрить, вотъ она и сунула одному-другому по два соверена, чтобъ они попридержали свои языки, и какъ бы вы думали, что она сдлала? Она ушла съ корабля, когда мы были въ Мадрас, перерядившись агой, а жена одного бднаго сержанта заступила ея мсто въ кают, притворилась больною и не вставала съ постели. Слдовательно это ее унесли волны, а совсмъ не мистрисъ Бреди. Я слыхалъ что капитанъ Фрезеръ женился на ней въ Индіи, но теперь она опять перемнила имя, потому что вотъ что однажды случилось со мной. Нсколько лтъ тому назадъ, когда мы были въ Бомбе, къ намъ на корабль садится одна леди и называетъ себя мистрисъ Алайнъ. Она постоянно скрывалась, и слуги ея носили ей кушанье въ ея каюту. Но однажды она вышла на палубу подышать свжимъ воздухомъ, сла на стулъ и принялась перебирать четки какъ папистка или туземка. Я сейчасъ же вспомнилъ что я видалъ ее прежде, и чмъ доле я на нее глядлъ, тмъ боле въ томъ убждался, потому что не создалъ же Господь двухъ прекраснйшихъ въ мір женщинъ похожими одна на другую какъ дв горошины. Подхожу я къ ней, вжливо ей кланяюсь, заговариваю о нашемъ путешествіи и, посл двухъ, трехъ словъ, говорю ей: ‘А много лтъ прошло съ тхъ поръ какъ я васъ видлъ, мистрисъ!’ — ‘Въ самомъ дл? спросила она.— Гд же вы могли меня видть? Я родилась въ Индіи, и до сихъ поръ ни разу не вызжала оттуда.’ — ‘Однако, если не ошибаюсь, вы были на старомъ Россшейр, когда еще вы назывались мистрисъ Бреди?’ — ‘Мистрисъ какой?’ спросила она.— ‘Мистрисъ Бреди,’ повторилъ я.— ‘Капитанъ Теджеръ, спросила она, сердито взглянувъ мн въ лицо,— сколько вамъ лтъ?’ Я сказалъ, сбавивъ годика два, какъ вс мы это длаемъ когда намъ стукнетъ сорокъ.— ‘Ну, если такъ, сказала она,— я боюсь, капитанъ Теджеръ, что вы никогда не будете умны. Вы, можетъ-быть, потеряли свою память и добыли себ новую. Мн, впрочемъ, до этого нтъ никакого дла, но помните, если вы хотите чтобы мы остались друзьями, прибавила она, протянувъ мн руку и смотря мн въ глаза,— мое имя Алайнъ, и вы никогда прежде не видали меня.’ И она ушла въ свою каюту, оставивъ меня въ недоумніи не повернули ли меня вверхъ ногами.

— Куда вы тогда плыли, капитанъ Теджеръ, спросилъ я.

— Въ портъ Ливерпуль изъ Бомбея. И эта леди, кто бы она ни была, какъ только вышла изъ таможни, взяла билетъ на пароходъ въ Дублинъ. Я это знаю, потому что мой офицеръ перенесъ ея вещи на бортъ. Но пусть буду я Голландцемъ, если это была не мистрисъ Бреди, прибавилъ капитанъ Теджеръ.

— Капитанъ Теджеръ, сказалъ мистеръ Брайтльсъ,— вонъ тамъ, на сверо-запад, какой-то военный пароходъ длаетъ намъ сигналъ. Онъ выкинулъ англійскіе цвта. На мой взглядъ, это канонирская шлюпка.

Капитанъ Теджеръ бросился на палубу, и я послдовалъ за нимъ. Офицеры обладавшіе зрительными трубами разсматривали незнакомца приближавшагося къ намъ на всхъ парахъ.

— Я могу разглядть, сэръ! 78.631 — это его нумеръ. Королевскій флотъ. Анна Кондеръ.

— Анаконда? Неужели? спросилъ мистеръ Брайтльсъ:— помощникъ Вальруса, корабля сэръ-Джона Виндо, командора ордена Бани, командующаго станціей? Какое у него можетъ быть дло до насъ!

Это мы скоро узнали, потому что Анаконда, приблизившись къ намъ, спустила лодку, и морской офицеръ съ большою поспшностію вошелъ къ намъ на палубу.

— У меня есть депеши къ начальнику войска помщающагося на этомъ корабл. Я привезъ вамъ дурныя всти, господа. Мы очень рады что нашли васъ.

Начальствующимъ офицеромъ былъ Вильмотъ. Онъ распечаталъ и прочелъ депешу, и лицо его приняло мрачное выраженіе.

— Это не можетъ быть тайной, сказалъ онъ торжественно.— Не видать намъ Китая на этотъ разъ, господа. Бенгальское войско возмутилось и перерзало своихъ офицеровъ. Народъ тоже возсталъ и перебилъ мущинъ, женщинъ и дтей на многихъ большихъ станціяхъ. Мн предписывается немедленно отправляться въ Калькутту съ войскомъ которое находится подъ моею командой. Намъ предстоитъ боле благородное дло чмъ война съ Китайцами.

Офицеръ не привезъ ни газетъ, ни какихъ другихъ извстій, кром неопредленныхъ слуховъ. Анаконда, съ другими легкими судами, отправлена была съ порученіемъ останавливать корабли на пути въ Китай, и адмиралъ зналъ не боле того что заключалось въ краткомъ содержаніи депешъ.

И Мери теперь окружена такимъ ужасомъ! У меня оставалось одно утшеніе, но утшеніе большое, что я скоро буду возл нея. Страшныя происшествія измнили нашъ путь, но я обрадовался имъ, потому что былъ теперь на пути въ свою ‘землю обтованную’.

Капитанъ Теджеръ, поворчавъ о непріятностяхъ которымъ онъ себя подвергаетъ, посл дружескихъ увщаній направилъ Тритонъ въ Индію.

— Видите тамъ вдали бурунъ? сказалъ онъ въ тотъ вечеръ.— Это т подводныя скалы о которыхъ я вамъ говорилъ, то самое мсто гд Россшейръ получилъ страшный толчокъ боле чмъ двадцать лтъ тому назадъ.

XVIII. Возстаніе,

Какъ медленно подвигается Тритонъ! Дуйте попутные втры! Поспшимъ туда. Вс думали о мщеніи, о спасеніи государства, я же могъ остановить свои мысли только на одномъ — она въ опасности, и, можетъ-быть, однимъ часомъ раньше — и я буду въ состояніи спасти ее. Другой крейсеръ повстрчался съ нами, и всти которыя онъ привезъ заставили поблднть всякаго и переполнили сердца чувствами не выражавшимися въ словахъ. Богъ свидтель, въ томъ возстаніи было столько варварства что оно оправдывало мщеніе. Но все же много лишнихъ смертей лежитъ на совсти невжественныхъ и трусливыхъ писателей, которые тогда наполняли печать ужасными выдумками, доводившими нашихъ солдатъ до безумнаго бшенства. Не было ни малйшей надобности въ такихъ преувеличеніяхъ, потому что Каунпоръ, Футтенгуръ, Джансей и Дели являли достаточно ужасовъ. Болзненная страсть къ ужасному и жестокость овладли обществомъ, разстроили тонъ народнаго настроенія и лишили страну доброй славы, несмотря на мужество солдатъ оказанное ими въ столкновеніяхъ, которыя гораздо ужасне правильнаго сраженія.

Бенгальскіе Тигры со зловщимъ блескомъ въ глазахъ встртили туманный берегъ показавшійся налво отъ насъ. Каждый чувствовалъ что ему предстоитъ отмстить невроятную жестокость и наказать народъ провинившійся въ неслыханномъ варварств. Мое сердце сильно билось. Я не смлъ врить тому что читалъ и тщетно пробгалъ газеты, ища какихъ-нибудь извстій о сэръ-Денис Десмонд. Когда онъ писалъ мн въ послдній разъ, онъ былъ въ Аврипор, но съ тхъ поръ прошло много, много недль. Въ письм онъ выражалъ удовольствіе отъ успха своей политики. ‘Бенгаліей овладлъ смшной страхъ,’ писалъ онъ,

‘вслдствіе поступковъ немногихъ возмутившихся сипаевъ. Но бенгальское войско давно уже въ неудовлетворительномъ положеніи, и все благодаря трусости правительства, и я даже думаю что возмущеніе не останется такимъ ничтожнымъ какимъ было до сихъ поръ, если власти тотчасъ же не явятъ примровъ строгости надъ провинившимися. Зараза будетъ распространяться все дальше и дальше, но я не боюсь что она достигнетъ до Аврипора. Здсь все спокойно, народъ примирился съ нашими законами, и я надюсь что скоро возьму въ руки факировъ и другихъ распространителей зла которые наполняютъ базары и всегда враждебно относятся къ установившемуся ршительному правительству которое старается искоренить нищенство и вывести народъ изъ мрака невжества. Я всегда былъ противъ всякаго прозелитствующаго правительства, но я тмъ не мене не допущу господства мстныхъ фанатиковъ.’

Никакихъ извстій изъ восточнаго Каунпора. Отрывки писемъ безъ означенія числа, телеграммы свидтельствовавшія о страшномъ волненіи, неистовыя корреспонденціи, безумныя требованія немедленнаго исполненія закона надъ лицами недостижимыми,— и никакихъ извстій изъ Аврипора.

Какое въ насъ страстное ожиданіе дйствія! Какое горячечное стремленіе выйти за предлы водной тюрьмы нашей и быть на свобод! И какая радость когда, однажды, скользя по тихой поверхности Гугли, мы увидали вдали шпицы Калькутты и лсъ мачтъ въ Гарденъ-Рич.

Вошелъ сержантъ и, дотронувшись до шляпы, сказалъ:

— Не знаю, извстно ли вамъ, сэръ, что на берегу находится небольшое число непріятелей. Мы отсюда могли бы перестрлять ихъ. Здсь не будетъ больше шестисотъ ярдовъ, увряю васъ, маіоръ.

Вильмотъ улыбнулся.

— А я думалъ, сержантъ, что вы сколько-нибудь знакомы съ Индіей, вы здсь бывали? Это бдные рыбаки на работ, а совсмъ не враги наши.

— Извините, маіоръ, сказалъ угрюмый сержантъ,— но я думалъ что мы будемъ стрлять въ первыхъ попавшихся Индійцевъ: я читалъ въ газетахъ что они вс наши враги, отъ перваго до послдняго.

И онъ недовольный ушелъ на военный совтъ сержантовъ которые предъ утреннимъ парадомъ обсуждали политическія новости, принимая ихъ такъ какъ он передавались индійскою печатью.

И вотъ наконецъ Индія! Страна гд я родился, гд покоится прахъ моего отца, гд теперь моя возлюбленная окружена опасностями! Съ какими чувствами встрчаю я тебя посл долгаго ожиданія и всхъ моихъ надеждъ!

И вмсто немедленной дятельности, продолжалось доводившее меня до сумашествія ожиданіе. Мы не могли тотчасъ же пуститься въ путь. Страна возстала, и столица требовала защиты, а войско которымъ она могла располагать было незначительно. Блдная Калькутта дрожала за себя. Жители по ночамъ укрывались на корабляхъ стоявшихъ на рк, а днемъ злословили человка, спокойнаго мужества котораго они не понимали, а непреклонную справедливость почитали трусостью.

Я по-прежнему обязанъ былъ заниматься госпиталемъ, но мн остается только надяться что больные мои не пострадали тогда отъ меня. Сознаюсь, что я тогда неспособенъ былъ понимать ихъ болзни. Мн часто приходило въ голову убжать и попытаться одному пробраться по стран къ моей цли, но очевидная несбыточность такого плана останавливала меня. Я принялся за изученіе индустанскаго языка и этимъ трудомъ сокращалъ тяжелые дни и ночи въ форт Вильямсъ.

Наконецъ мы получили извстія объ Аврипор, ‘хорошія извстія’, какъ вс говорили. Сэръ-Денисъ былъ осажденъ въ Аврипор, но у него былъ хорошій гарнизонъ, а тангрійскій раджа набиралъ войско чтобы напасть на осаждавшихъ, которые вышли изъ какой-то ближней станціи, перерзавъ своихъ офицеровъ.

Я тотчасъ же отправился къ знакомому мн адъютанту губернатора. Онъ подтвердилъ вс эти извстія.

— А женщины, спросилъ я.— Вдь въ Аврипор были же женщины.

— Конечно, были, отвчалъ капитанъ Граперсонъ.— Съ полдюжины офицерскихъ женъ, да, вроятно, и еще были, не знаю сколько именно. Сэръ-Денисъ, въ депеш написанной нсколько недль тому назадъ, когда дла только что начинали принимать серіозный оборотъ, увдомлялъ его превосходительство что онъ намренъ отослать всхъ женщинъ съ небольшимъ конвоемъ въ Палька. Это было предъ самою осадой Аврипора. Онъ прибавлялъ что племянница его иметъ сильное желаніе остаться съ нимъ, но что онъ считаетъ это опаснымъ. Если онъ отослалъ ихъ именно въ то время какое назначалъ, его превосходительство опасается что они попались въ руки Горнпорскихъ мятежниковъ. Боже мой, что съ вами, докторъ? вы больны. Не принесть ли вамъ вина?

— Нтъ, это такъ, не безпокойтесь. Это отъ жару. Но еслибы вы доставили мн возможность прохать по стран съ какимъ-нибудь отрядомъ который отправится въ Аврипоръ, вы сдлали бы мн величайшее одолженіе.

— Хорошо, постараюсь сдлать все что будетъ возможно, въ память о старомъ времени. Я увдомлю васъ, если мы узнаемъ еще что-нибудь новое.

Съ чувствами преступника, котораго подъ самою вислицей отпускаютъ на вс четыре стороны, принялъ я однажды утромъ приказаніе отъ моего медицинскаго начальника отправиться на слдующій день, въ четыре часа пополудни, въ качеств медика, съ отрядомъ отправлявшимся въ Бутру и явиться тамъ къ генералъ-инспектору, Галуша Гроуль.

Дни стояли необычайно жаркіе, пыль невыносимая, но я думалъ только о томъ что каждый шагъ приближалъ меня къ ней. У меня ни на минуту не выходила изъ головы одна ужасная телеграмма: ‘Мы въ состояніи продержаться еще недль десять. Женщины и дти отправлены подъ конвоемъ въ Агру. Только одна осталась съ….’ Тутъ депеша прерывалась, проволока была оборвана.

Какъ ужасенъ былъ нашъ походъ!… Сожженные лагери, разоренныя станціи, почернвшія стны и трубы, ни одного живаго человка, и только трупы болтающіеся на деревьяхъ и гніющіе на солнц да стаи насыщенныхъ коршуновъ и другихъ птицъ питающихся падалью. По временамъ намъ встрчались партіи больныхъ, подъ конвоемъ офицеровъ отправленныхъ съ депешами.

— Какія извстія объ Аврипор?

— Никакихъ, по крайней мр ничего достоврнаго. Въ Каунпор толкуютъ что гарнизонъ принужденъ былъ сдаться и былъ увичтоженъ. Но т кто знаютъ губернатора Десмонда и полковника Тиклера не хотятъ этому врить.

Мы достигли Бутры, но здсь войско было раздлено на-небольшіе отряды и послано истреблять по окрестностямъ шайки мятежниковъ, которые, день ото дня становились смле и предпріимчиве.

Галуша Гроуль былъ добродушный, обязательный господинъ, нсколько сантиментальный и съ явными наклонностями къ д и напиткамъ.

— Сэръ, сказалъ онъ мн, поднявъ голову отъ большой кружки коммиссаріатскаго пива и вытирая усы широкимъ, смуглымъ кулакомъ,— вы совершенно правы, вы здсь не нужны, и я не вижу причины почему бы вамъ не отправиться къ колонн генерала Поттера, которая, можетъ-быть, пойдетъ въ Аврипоръ, когда боковая дорога будетъ очищена отъ бунтовщиковъ, что Колинъ не замедлитъ сдлать. Тамъ уже есть докторъ Мекъ Брайдъ, вашъ соотечественникъ, но тамъ дла хватитъ на многихъ. Вы можете отправиться туда при первомъ случа. Я нисколько не удивляюсь что вамъ такъ хочется подать руку помощи смлымъ молодцамъ въ Аврипор. Да хранитъ ихъ Богъ.

Я не могъ ни сть, ни пить, ни спать, мой разсудокъ помутился. Мн казалось что я былъ въ огненной печи, моя кровь кипла, и въ зеркал я видлъ страшное лицо, съ налитыми кровью глазами и горящими щеками.

Но наконецъ пришелъ конецъ такому мученію. Докторъ Гроуль прислалъ сказать мн что я могу хать съ лейтенантомъ изъ Добсонъ-Горса, который привозилъ депеши и на другой день узжаетъ обратно, съ горстью войска, чтобы соединиться съ колонной Поттера.

Мы хали по открытой равнин, кое-гд встрчались клумбы деревьевъ и поля съ овощами, но обозрвая окрестность въ зрительную трубу, я не видалъ ни одного живаго существа.

— Да, это не то что ваша русская кампанія, докторъ Бреди, сказалъ мой молодой спутникъ.— Тамъ у васъ непріятель былъ цивилизованный, а здсь мы имемъ дло съ варварами, и они насъ не щадятъ.

— А вы ихъ щадите?

— Кого? Индійцевъ-то? О, конечно нтъ. Мы ихъ стрляемъ какъ собакъ, отъ которыхъ они мало чмъ отличаются.

— Ну, такъ что же! Это уравниваетъ счеты между туземцами и христіанами.

Весь день, по нестерпимой жар, хали мы къ мсту нашего rendez-vous. Душный вечеръ былъ ужасне знойнаго полудня. Порывы горячаго втра, повторяясь все чаще и съ большею силой, предвщали грозу, которая уже ворчала на восток, омрачивъ горизонтъ тучами безпрестанно перескавшимися молніей.

Солдаты изъ туземцевъ начали безпокоиться и внимательно оглядывались во вс стороны.

— Они замтили слды слоновъ которые, по всей вроятности, принадлежатъ непріятелямъ, объяснилъ мн офицеръ.— Вы сами можете ихъ видть, а также и слды лошадиныхъ копытъ по тому направленію куда мы демъ. Они, должно-быть, отправились въ Гумварра, гд, по всей вроятности, находится Добсонъ. Если такъ, то у нихъ будетъ схватка. Но я имъ не завидую. Мы должны остерегаться чтобы намъ не встртиться съ бглецами. Эй, что тамъ такое? Что вы тамъ видите, Джемадаръ?

Сдобородый Сейкъ смотрлъ на западъ, оснивъ глаза одною рукой, а другою указывалъ вдаль.

— Это корпусъ кавалеріи, сэръ. Много пыли, онъ быстро приближается.

Вс всадники, привставъ на стременахъ, устремили безпокойные взгляды вдаль.

— Не видите ли вы слоновъ, сэръ, спросилъ Джемадаръ лейтенанта Эстаса, который слзъ съ лошади и укрпилъ трубу на копь.— Они покажутся первые, потому что они черные, высокіе и широкіе.

— Слава Богу, Джемадаръ, сказалъ Эстасъ, весело прыгнувъ на сдло,— это наши товарищи. Это намъ сократитъ путь на многія мили. Теперь мы можемъ хать спокойно и поберечь лошадей.

Облако пыли приблизилось къ клумб деревьевъ и понемногу улеглось, и мы могли видть какъ люди смшались и привязывали лошадей. Когда мы подъзжали къ нимъ, два офицера выхали встртить насъ.

Оба были молоды. Одинъ, полковникъ Добсонъ, былъ высокій, худощавый джентльменъ, съ серіознымъ взглядомъ изъ-подъ нависшихъ бровей, смуглыай, съ черною бородой и усами. Другой — голубоглазый, весело смотрвшій юноша. На головахъ ихъ надты были шлемы, оканчивавшіеся металлическими остроконечьями и обврнутые красными шалями. Туники пыльнаго цвта, украшенныя шерстяными шнурами у шеи и у рукавовъ, были снабжены стальными наплечниками и кольчугами, защищавшими отъ ударовъ мечей руки выше локтя и плечи. На ногахъ ихъ были желтые, кожаные сапоги, выше колнъ, какіе часто употребляются въ Индіи для верховой зды, а на рукахъ перчатки изъ легкой металлической стки, выше локтя. Шпаги въ тяжелыхъ ножнахъ, пистолеты за поясами, и вообще весь костюмъ напоминалъ какихъ-нибудь кондотьери, и они производили впечатлніе совершенно отличное отъ того понятія о британскомъ солдат какое мы составили себ въ царствованіе королевы Викторіи.

— Что новаго, Эстасъ?

— Ршительно ничего, полковникъ. Можетъ-быть, найдемъ что-нибудь въ этихъ депешахъ. У васъ нтъ ли какихъ новостей?

— Ничего особеннаго. Теперь гонимся за толпой негодяевъ которымъ удалось скрыться отъ насъ. Они стояли станомъ на томъ самомъ мст гд мы теперь остановились, и надо предполагать что у нихъ была схватка съ кмъ-нибудь изъ нашихъ, потому что мы подняли раненаго. Ужасная работа. Мы никогда не нагонимъ ихъ.

Три палатки и холстинный навсъ составляли все убжище отряда.

— Надюсь что у Бичера найдется для насъ что-нибудь закусить, сказалъ Эстасъ.— Если пойдетъ сильный дождь, намъ можно будетъ двинуться только посл восхода солнца, потому что дорога будетъ слишкомъ тяжела для лошадей.

Онъ приподнялъ занавсъ палатки — тонкую цыновку изъ бамбуковыхъ листьевъ, пропускавшую свтъ.

— Здорово, Эстасъ, я къ вашимъ услугамъ. Счастливы вы что избжали купанья которое ожидаетъ тхъ кто будетъ въ пол сегодня ночью, откликнулся пріятный голосъ, обладатель котораго усердно занимался нарзываньемъ огурцовъ въ большое блюдо.

Внутренность палатки, освщенная лампой, была прибрана такъ тщательно что, казалось, обитатели ея готовились провесть въ ней недли, а не нсколько часовъ. Столъ, накрытый скатертью, былъ уставленъ посудой, и двое или трое слугъ безпрестанно входили въ дверь съ другой стороны палатки съ блюдами въ рукахъ. Складные походные стулья окружали столъ. На шестахъ палатки висли телескопы, пороховницы и пистолеты, а полъ былъ покрытъ индійскимъ ковромъ.

— Сегодня вамъ придется попостничать, джентльмены. Пиво теплое, нтъ времени остудить его. Но Магометъ увряетъ что супъ будетъ недуренъ. Послднее селеніе снабдило насъ дичью, будетъ хорошее жаркое и нсколько ломтей телятины. Вотъ и вся наша карта на этотъ день. Но согласитесь, если полковникъ Добсонъ намренъ вчно гоняться за неосязаемыми отвлеченностями, иначе сказать за шайками мятежниковъ, и будетъ все удаляться отъ нашихъ кладовыхъ, то вашъ экономъ тутъ ни въ чемъ не виноватъ. Неправда ли?

— Мы будемъ вполн довольны, Бичеръ, если будетъ вдоволь пива. Признаюсь, я чувствую небольшую жажду посл такого необычайно теплаго дня и нашего пріятнаго моціона. Тридцать пять миль вдь не шутка. Я подозрваю что у людей найдется много больныхъ спинъ и больныхъ ногъ.

— Надюсь что, если гроза будетъ такъ ужасна какъ все предвщаетъ, то мы не выдемъ завтра утромъ, сказалъ Эстасъ, одаренный сильною наклонностію къ сибаритству.— Если суждено быть дождю, я желалъ бы чтобъ ужь онъ начинался поскоре, чтобы заране знать свою участь.

— Вы правы, и я скажу вамъ что, если врить признакамъ, ваши сомннія скоро разршатся, сказалъ какой-то господинъ, чье красное лицо показалось въ складкахъ занавса.

Это былъ человкъ среднихъ лтъ, небольшаго роста, но широкоплечій. Мундиръ его нисколько не противорчилъ впечатлнію сытаго, спокойнаго буржуа, которое онъ производилъ своею круглою фигурой и широкимъ, честнымъ, бритымъ лицомъ, разрумяненнымъ до-красна тмъ что горячитъ сильне солнца. На немъ былъ до крайности высокій шлемъ и черезчуръ густой тюрбанъ. Его перевязь, сапоги, шпоры, все было утрировано, большаго размра, но вмсто шпаги и пистолетовъ, докторъ Мекъ Брайдъ повсилъ на себя футляры съ инструментами, телескопъ и дв фляжки. Ни наплечниковъ, ни перчатокъ онъ не носилъ. Но при всей комичности его фигуры, не было большаго говоруна и ворчуна, лучшаго наздника, такого крпкаго собутыльника, такого постоянно добродушнаго и такого хладнокровнаго въ опасности человка какъ докторъ Добсонъ-Горса.

Ворчанье доктора было прервано представленіемъ ему моей скромной личности и письмомъ отъ нашего начальника которое я привезъ. Онъ его прочелъ, поднялъ глаза и воскликнулъ.

— Такимъ образомъ Грауль постоянно отсылаетъ агнцевъ на закланіе. Но васъ я привтствую, мистеръ Бреди, и мы сдлаемъ для васъ что будетъ возможно. Продолжайте вашъ обдъ. Поврьте что у васъ будетъ мало такихъ хорошихъ какъ этотъ, по качеству и по продолжительности времени которое вы будете въ состояніи употреблять на нихъ. Вотъ я вамъ примръ. Я скачу какъ угорлый рискуя сломать голову и члены и безо всякой надежды что вашъ другъ, авторъ этого письма, будетъ наконецъ имть честь засвидтельствовать что докторъ своимъ усердіемъ и т. д., и т. д., далъ доказательства и т. д., и т. д. Когда я раздлаюсь со своею работой, у меня всегда навернется какая-нибудь экстренная и — какъ будто у меня мало своихъ паціентовъ!— мн еще, подъ конецъ моихъ дней, поднимаютъ Богъ знаетъ откуда свалившагося господина, и туземная леди прибавляетъ себя къ списку. Да, благодарю васъ, Бичеръ. Еще немного жаренаго.

— Ну, что ваши паціенты? спросилъ полковникъ.— Кто нашъ соотечественникъ? Солдатъ онъ, или гражданинъ, или еще что?

— Да, еслибы вы послушали чепуху которую онъ городитъ, вы бы поврили что онъ самъ генералъ-губернаторъ, или главнокомандующій. У него злая лихорадка, онъ слабъ отъ потери крови и отъ дурной пищи. (Позвольте крылышко.) У него сломана рука, и рана на голов, другая рана на тл, а о безчисленныхъ царапинахъ я ужь и не говорю. Я его уложилъ поспокойне въ молельн и оставилъ съ нимъ моего цвтнаго помощника.

— Не догадываетесь ли вы кто онъ?

— Не догадываюсь ли я? Да я вамъ наврное скажу. Онъ, вопервыхъ, крымскій герой, потому что Дели и Дукно перепутались у него съ Реданомъ и Севастополемъ. А потомъ,— это останется между нами,— я открылъ еще нчто, что можетъ ему повредить: онъ Ирландецъ, чистокровный Ирландецъ, клянусь честью. А какъ онъ красивъ! продолжалъ докторъ.— Рука, которую я вправлялъ, просто картина, придется, можетъ-быть, ее отнять, все зависитъ отъ случая. Ему никакъ не поправиться безъ помощи первокласснаго военнаго доктора, подобнаго тому что скачетъ теперь по Индіи съ отрядомъ Добсона.

Дождь подвигался съ страшнымъ шумомъ, подобно приближенію большаго войска, вой втра походилъ на крикъ множества голосовъ, а блескъ молніи и раскаты грома, подобно пушечнымъ выстрламъ, вырывались изъ мрачныхъ небесъ, свидтельствуя о страшной борьб стихій.

— Славная перспектива, сказалъ Мекъ Брайдъ.— Вода скоро выгонитъ насъ отсюда, жаръ выжжетъ намъ глаза, а лошади наши разобьютъ насъ до смерти. Если же мы останемся живы, у насъ не будетъ ни завтрака, ни лоскута сухаго платья. Еслибы между всми этими бунтовщиками былъ человкъ стоящій старой пуговицы, онъ воспользовался бы такою ночью чтобы напасть на насъ, сказалъ докторъ посл страшнаго удара грома, отъ котораго содрогнулась палатка.— Это не столько относится къ Сейкамъ, какъ къ намъ, Британцамъ. Мы не терпимъ ночныхъ сраженій,— о васъ я не говорю, полковникъ: вы всегда, днемъ или ночью, готовы драться,— но о большинств изъ васъ. Нашъ порохъ сыретъ, кинжалы же всегда остры. Наша выдержка ни къ чему намъ не служитъ, пока мы не соединимся вс воедино. Еслибъ они знали свои преимущества, какъ славно они могли бы накрыть насъ врасплохъ.

Едва договорилъ онъ эти слова, какъ среди рева бури ясно послышался выстрлъ.

— Ну вотъ! Мн показалось что я его и прежде слышалъ. Чортъ возьми, онъ и въ самомъ дл пришелъ, этотъ человкъ о которомъ я говорилъ.

Испуганные слуги вбжали крича: ‘о, саибъ, саибъ, непріятель, непріятель.’

Въ одну секунду мы были вс на ногахъ, вооружились шпагами и пистолетами и выскочили изъ палатки.

Едва успли мы ссть на лошадей, какъ, при блеск молніи, увидали дикую толпу всадниковъ, въ бломъ одяніи, которые неслись на насъ. Нельзя было и думать встртить ихъ строемъ, ршимость и хладнокровіе, которыя въ нашемъ вожд и его офицерахъ были слдствіемъ постоянной опасности, были теперь безцнны. За рощей былъ небольшой земляной валъ. Во время не доле того какое я употребляю на писаніе этихъ строкъ, Сейки укрпились за нимъ: пшіе впереди, а всадники составили арріергардъ.

— Смирно, дти, пока они не подъдутъ къ валу, скомандовалъ Добсонъ. Офицеры повторили его слова. Возгласы непріятелей раздавались среди топота лошадей.

— Запаслись ли вы шпагой и пистолетами? они вамъ теперь нужне вашего ланцета, шепнулъ мн Эстасъ.

Молнія безпрестанно освщала блую толпу, и мы могли видть темныя лица, кинжалы и вытянутыя шеи лошадей. Вдругъ, среди раската грома, блеснули выстрлы нашего авангарда и двухъ пушекъ во фланг, ядра и пули врзались въ ряды непріятелей. Но они были уже такъ близко возл насъ что въ слдующую минуту вступили въ бой съ нашими солдатами. Ихъ блая одежда и тюрбаны выдлялись между темными деревьями, тогда какъ наши люди невидимо скрывались за ними. Проворные Сейки рубили и стрляли ихъ, когда они прозжали мимо. Подъ громомъ выстрловъ и криками, подъ ревомъ бури и звономъ оружія возвышался голосъ Добсона, поощрявшаго офицеровъ, и не дале какъ чрезъ минуту непріятели ускакали изъ рощи и скрылись во мрак, разсявшись по равнин, гд молнія безпрестанно освщала ихъ. Добсонъ разгорячился.

— Прикажите Фордоту выходить тотчасъ же. Я посмотрю какъ мошенники посмютъ атаковать меня въ другой разъ. Пусть докторъ останется съ ранеными, и оставить ему людей чтобы подбирать нашихъ и прикалывать мошенниковъ которые здсь остались. А мы, братцы, поспшимъ окончить нашу ночную работу.

И не усплъ я опомниться какъ остался одинъ среди рощи, звучавшей стонами и жалобными криками, а мои помощники ушли бродить между ранеными. Возвращаясь по временамъ, они приносили раненаго товарища, клали его на столъ, и я осматривалъ его раны.

Такъ прошло боле часу. Гроза удалилась, громъ умолкъ, но молнія сверкала безпрестанно. Окончивъ свою работу, я слъ, опустилъ голову на руки, задумался о тхъ кто находился теперь въ опасности, и воображалъ какой ужасъ подобныя сцены должны производить на робкихъ женщинъ, какъ вдругъ тревожвый крикъ поразилъ меня, и туземцы, воскликнувъ: ‘Саибъ, вотъ они опять!’ скрылись между деревьями.

— Что тамъ такое? спросилъ я.

— Садитесь на лошадь и бгите, отвчалъ испуганный часовой.

Я прислушался и услыхалъ приближавшійся топотъ лошадей.

— Это наши возвращаются.

— Нтъ, это непріятели. Саибъ, бгите!

Но бгство было уже невозможно. Я вышелъ на опушку рощи. Не могло быть сомннія кто они: роковая блая одежда выдлялась во мрак. Между ранеными и мертвыми я былъ единственнымъ существомъ на которое они могли излить свою месть. Я подумалъ что не такъ страшна будетъ смерть, какъ то что я умру не за нее.

Я прилегъ въ траву. Толпа проскакала мимо меня, и когда они приближались къ палаткамъ, я слышалъ какъ кто-то сказалъ чистымъ, рзкимъ голосомъ по-индустански: ‘Помните что теперь намъ не до драки. Берите его скорй, мертваго или живаго, и скрывайтесь.’

Скоро раздался крикъ, какъ будто радостный, и толпа вышла изъ рощи, окружая телжку на которой стоялъ паланкинъ. Возл телжки халъ всадникъ, который безпрестанно наклонялся и заглядывалъ за занавски паланкина. Прозжая мимо меня, онъ поднялъ голову, и я, въ нсколькихъ шагахъ отъ себя, увидалъ лицо которое я такъ долго мечталъ увидать и которое теперь было для меня ужасне всхъ другихъ лицъ. Кто могъ ошибиться въ этихъ глазахъ, которые теперь блистали жестокою радостью, когда она выглянула изъ паланкина. Мн стоило привстать, и я могъ бы дотронуться до ея платья. И вотъ, наконецъ, я ее видлъ!

XIX. Міserrіmus.

Сейки и лагерные слуги, возвращаясь, нашли меня полумертвымъ и осторожно перенесли въ палатку гд лежали раненые, за которыми я только-что предъ тмъ ухаживалъ. Но кто можетъ вылчить мою рану? Добсонъ со своею разстроенною компаніей возвратились на зар. Европеецъ, котораго они оставили въ молельн, исчезъ. Я сдлался очень боленъ, мой разсудокъ помутился. Съ утра и до вечера, изъ-за желтыхъ занавсокъ носилокъ, все одна и та же картина открывалась предо мной. Много дней, казалось мн, прошло, пока несли меня въ носилкахъ, гд я лежалъ въ болзненной летаргіи. Густая пыль и надъ ней головы длиннобородыхъ солдатъ, однообразныя поля индійскаго хлба, все одни и т же деревья, все одни и т же звуки: топотъ лошадиныхъ копытъ и крики хищныхъ птицъ. Какъ я ждалъ остановокъ, а на остановкахъ какъ я ждалъ чтобы мы опять двинулись. Когда мы останавливались, я зналъ что сейчасъ придетъ докторъ, Добсонъ, Эстасъ и вс. И все одинъ и тотъ же вопросъ: ‘какъ вы себя теперь чувствуете?’ Потомъ шепотъ въ отвтъ на вопросы: ‘какъ вы его сегодня находите?’ изъ котораго я никогда не могъ уловить ни одного слова.

У меня же не было вопросовъ кром одного: какія всти объ Аврипор? А отвтъ былъ постоянно одинъ и тотъ же: ‘никакихъ’. Но однажды утромъ явилось бородатое лицо Добсона, и онъ тотчасъ же объявилъ мн:

— Очень радъ что могу сообщить вамъ новость. Правительство ршилось освободить Аврипоръ. Мы составляемъ часть войска которое туда посылается.

Въ тотъ же вечеръ я сидлъ на сдл, блдный и слабый тломъ, но сильный духомъ, потому что во мн возродились надежда и любовь, источники жизни.

— Что говорятъ наши лазутчики, Мекъ Тевишъ? Въ какомъ положеніи мошенники?

— Тамъ Нурпутъ-Сингъ съ 2.000, 500 изъ нихъ сипаи, остальные жители Ауда, тамъ красивый Поль-Сингъ съ 200, аметійскій раджа съ 2.500 разнаго сброда, котскій талукдаръ съ 700 стрльцовъ, Мульвій изъ Сичабада съ 700 Соваровъ, весь Поильтонъ-Горсъ подъ командой какого-то неизвстнаго мошенника и, наконецъ, королева аврипорская съ 2.000 всадниковъ. Они счету не знаютъ своимъ слонамъ, и у нихъ 20 пушекъ. Вотъ что узнали мои лазутчики, сэръ, прибавилъ квартирмейстеръ, поднявъ глаза отъ бумаги и смотря на своего начальника сквозь пару громадныхъ очковъ.— И это гораздо боле чмъ я ожидалъ, сказалъ онъ, захвативъ большую щепоть табаку и подкрпляя ее крпкою сигарой.

Бригадиръ счелъ цифры.

— Всего 8.000 человкъ и 20 пушекъ. Намъ не достанется даже по три на человка. Боюсь что они не дождутся вашего прихода, но за нами во всякомъ случа останется честь освобожденія города. Чрезвычайно пріятно слышать добавилъ бригадиръ,— что они тамъ такъ мужественно сопротивляются. Сэръ-Денисъ необыкновенный человкъ.

Это говорилось тогда, когда колонна находилась на разстояніи дня пути отъ Аврипора. Я могъ только съ мольбой поднять руки и глаза къ небу.

Но такъ какъ несчастіе не переставало преслдовать меня, я неожиданно получилъ приказаніе остаться съ больными, между тмъ какъ войско пошло дальше. Я не возразилъ ни однимъ словомъ. Но знать что Аврипоръ такъ близко и выносить страданія мученика было выше моихъ силъ, и я ршился….

Они ушли, и я остался съ моею скучною обязанностью. Я смотрлъ имъ вслдъ и замчалъ ихъ путь. Черезъ часъ они остановятся и будутъ ждать разсвта. Въ четыре часа они двинутся. Имъ останется пройти двнадцать миль, но инфантерія утомлена, они употребятъ не мене пяти часовъ чтобы дойти и остановиться въ виду непріятеля. Положимъ, это будетъ въ девять часовъ. Если я выду въ шесть часовъ утра, я догоню ихъ. Итакъ, ршено.

Я воротился въ палатку, осмотрлъ своихъ больныхъ и вышелъ изъ воротъ огороженнаго стнами мста, гд помщался лагерь. Часовой замтилъ меня, и когда я далъ ему пароль, онъ сказалъ мн.

— Вокругъ бродятъ мошенники, сэръ. Шакалы и собаки не перестаютъ лаять.

Но я, не обративъ ни малйшаго вниманія на его слова, пошелъ дальше. Звзды ярко сверкали, я томился въ ожиданіи часа когда буду свободенъ, напрягалъ зрніе смотря на востокъ, куда ушло наше войско, и шелъ по его слдамъ, оставшимся на рыхлой почв. Вдругъ я вздрогнулъ, мн послышался какой-то шумъ въ трав, и показалось что не въ дальнемъ разстояніи отъ меня что-то двигается, но я подумалъ что это ящерица. Я пошелъ назадъ къ лагерю, ворча на свою судьбу. Опять трава зашуршала. Я остановился и положилъ руку на револьверъ. Вдругъ меня схватили сзади за локти, и не усплъ я вскрикнуть, какъ мн заткнули ротъ. Меня повалили на землю, завязали мн глаза, крпко скрутили руки и ноги веревками, потомъ подняли и бросили въ телгу, и мы быстро куда-то помчались. Я чувствовалъ какъ у меня взяли шпагу и револьверъ и слышалъ вокругъ себя множество голосовъ. Веревки, стягивавшія мои руки и ноги, были перевязаны еще туже. Вдали послышались выстрлы, телга остановилась, но скоро они смолкли въ отдаленіи. Я почувствовалъ что солнце взошло, и мы похали еще скорй. Жаръ сдлался невыносимъ, пыль залпила мн ноздри, въ груди сдлались спазмы. Наконецъ телга остановилась, меня вынули, и я почувствовалъ что стою въ тни. Мн развязали ноги, и чьи-то сильныя руки провели меня нсколько шаговъ. Затмъ послышался звонъ ключей и отпираніе замковъ, и дверь отворилась. Пахнувшій изъ нея холодный, сырой воздухъ былъ бы пріятенъ, еслибъ онъ не былъ такъ зловоненъ. Меня спустили внизъ по ступенькамъ, одна, дв, три, четыре, пять, шесть, семь, восемь, девять, десять: я ихъ счелъ. Мн развязали локти, я рванулъ веревки, и въ это время дверь съ трескомъ затворилась. Я сорвалъ съ глазъ повязку, выдернулъ тряпку изъ окровавленныхъ губъ и, оглянувшись, издалъ отчаянный вопль, увидавъ въ какомъ безвыходномъ положеніи я находился.

Былъ ясный солнечный день, но стны тюрьмы, которую я разсматривалъ, освщались одною желзною лампой спускавшеюся съ низкаго потолка. Погребъ былъ круглый, со сводами и безъ оконъ, и единственный выходъ изъ него былъ надъ ступенями, по которымъ меня спустили сюда. У одной стны стояла туземная постель, возл нея столъ, покрытый цыновкой, и на немъ глиняный кувшинъ съ водой, хлбъ и блюда съ варенымъ рисомъ. Я умиралъ отъ жажды и голода, и какъ иногда люди приговоренные къ казни завтракаютъ съ аппетитомъ, такъ и я, при всемъ моемъ гор, напился и нался. Потомъ я бросился на постель, потому что лихорадка опять овладла мной. Закрывъ глаза, я старался собраться съ мыслями, какъ вдругъ шумъ на потолк привлекъ мое вниманіе. И вотъ, сквозь отверстіе подъ которымъ висла лампа, спустилась на веревк корзина. Въ ней лежала бутылка вина, пирожки и курица. Въ темнот я сначала не разглядлъ лоскутка бумаги, но корзину потрясли сверху, и заглянувъ въ нее, я увидлъ маленькую записочку и съ трудомъ прочелъ:

‘Не теряйте надежды. Друзья близко. Они не сильны, но могутъ помочь вамъ. Надйтесь и будьте тверды.’

Почеркъ былъ женскій, я поднялъ глаза къ верху и прошепталъ:

— Благослови васъ Богъ, мой неизвстный другъ. Скажите кто вы. Сжальтесь надо мной и скажите гд я.

Вздохъ былъ единственнымъ отвтомъ. Корзина поднялась на верхъ. Близкій къ смерти отъ утомленія и болзни, я легъ на постель и заснулъ, но скоро былъ пробужденъ отъ тревожнаго сна стукомъ въ комнат. Туземецъ, вооруженный съ головы до ногъ, снесъ при мн хлба, рису и воды. У дверей стоялъ на страж вооруженный сипай. Я спросилъ у него гд я, но не получилъ никакого отвта.

— Я боленъ, я очень боленъ. Скажите моему тюремщику что я скоро выйду изъ его власти. Но по крайней мр предъ смертью моею скажите мн какія всти объ Аврипор?

Нтъ отвта. Дверь заперли, и я остался одинъ.

Я не слыхивалъ чтобы туземные вожди, въ эту жестокую войну, брали въ плнъ, за исключеніемъ только тхъ случаевъ когда плнниковъ готовили на жертвоприношеніе, жители же деревень часто укрывали бглецовъ и обращались съ ними ласково. Я не могъ принести имъ никакой выгоды своимъ плномъ, а между тмъ они же берегли меня какъ богатую добычу. За кого они меня принимаютъ? Кто мой таинственный другъ? Цлые годы страданія заключались въ каждомъ час тхъ ужасныхъ дней. Я метался взадъ и впередъ по моей тюрьм, бросался на постель и какъ сумашедшій вскидывалъ руки вверхъ. Только одинъ день свободы и здоровья, и я готовъ опять воротиться сюда и умереть, если на то есть Его святая воля. Но, боже мой, такое испытаніе выше моихъ силъ.

Такъ прошли два дня и дв ночи. Кровь моя то огнемъ пробгала по жиламъ, то застывала какъ ледъ, и зубы щелкали какъ въ лихорадочномъ пароксизм. Мои тюремщики входили и выходили какъ и въ первый разъ. Я не зналъ часовъ и не могъ отличить дня отъ ночи, а они ни за что не хотли раскрыть своихъ проклятыхъ губъ. ‘О, сокровище мое, еслибъ я былъ свободенъ хоть завтра, я не могъ бы помочь теб’, воскликнулъ я съ отчаяніемъ, и ударилъ кулакомъ въ столъ.

— Не предавайтесь отчаянію, прошепталъ голосъ на верху.— Я длаю для васъ все что возможно. Мужайтесь.

— О, мой добрый другъ, скажите мн только какія всти объ Аврипор? Я буду твердъ какъ утесъ, если вы мн скажете что тамъ все благополучно.

Никакого отвта, но клочокъ бумаги закружился во мрак, и я прочелъ: ‘Сегодня ночью, если будетъ возможно.’

Моя тюрьма была выложена твердымъ, блымъ цементомъ и, должно-быть, служила подземною житницей, и я догадался что отверстіе на верху приходилось въ уровень съ землей. Я выдвинулъ кровать, поставилъ на нее столъ и влзъ на это возвышеніе. Руки мои доставали до лампы, я подпрыгнулъ, ухватился за цпь на которой она висла, и съ минутнымъ приливомъ отчаянной силы ползъ на верхъ. Но цпь порвалась, я упалъ на шаткіе подмостки, а оттуда на полъ, и очутился во мрак, потому что лампа потухла, и я лежалъ среди развалинъ.

Я всталъ, стряхнулъ съ лица и волосъ пыль и заплснвшія зерна. ‘Теперь шумъ наврное встревожилъ сторожей. Вотъ они! Сумашедшій, что я надлалъ! Не могъ я подождать!’

Отодвинулись засовы, зазвенли цпи, ударившись о массивную дверь, ключъ повернулся въ замк, дверь со скрипомъ медленно отворилась. Я устремилъ глаза въ ту сторону, но ничего не видалъ.

— Гд вы, спросилъ кто-то по-англійски.— Что сдлалось съ огнемъ?

— Я сейчасъ уронилъ лампу.

— Ну, не бда. Ждите сюда и возьмите мою руку. Сюда!

Я ощупью пошелъ на голосъ и коснулся руками лица моей избавительницы. Она ждала на ступеняхъ. Я поймалъ ея руку и призкалъ къ губамъ.

— Скажите, кому я обязанъ боле чмъ жизнью? Я знаю что голосъ вашъ мн давно знакомъ.

— Теперь нельзя терять ни одной минуты. Слдуйте за мной. Держитесь за мое платье пока мы не выберемся на свтъ. Али, гд же ты?

Кто-то отвтилъ во мрак. Моя путеводительница тщательно заперла дверь и повела меня по корридорамъ. Мы подошли къ двери выходившей на дворъ. Свжій ночной воздухъ пахнулъ на насъ. Мы остановились. Али, развязавъ узелокъ, надлъ на меня широкое блое платье и на голову тюрбанъ, и вышелъ за дверь. На двор былъ разложенъ костеръ, и звуки псни доказывали что кто-то изъ стражи бодрствуетъ. Моя путеводительница была такъ укутана что я не могъ видть ея лица, но ея рука отвчала на мое безмолвное пожатіе, которымъ я хотлъ выразить ей мою благодарность.

Али прокрался назадъ.

— Все устроилось лучше чмъ мы могли ожидать, сказала она.— Пойдемте дальше, и идите рядомъ со мной. Если насъ окликнутъ, я буду отвчать.

Она пошла по двору, и я послдовалъ за ней. Сторожа вопросительно взглянули на насъ, но по знаку и какому-то слову моей спутницы, которыхъ я не понялъ, опять спокойно принялись за свои трубки. Мы перешли дворъ и подошли къ отворенной потайной двери. Поднявшись по нсколькимъ ступенямъ вверхъ, мы пошли по длинному корридору, потомъ опять спустились и вошли въ большую комнату освщенную лампой. Моя избавительница, тщательно осмотрвъ обои, отодвинула одну доску, и мы вошли въ узкій проходъ, полный пыли и паутины. Онъ окончился желзною, ршетчатою дверью, которая оказалась отпертою. Мы вышли въ оврагъ. Звзды сверкали такъ высоко надъ нами что, казалось, мы спустились въ глубину колодца.

— Это ровъ, тихо сказала она. Прямо противъ насъ есть ступени по которымъ вы поднимитесь на верхъ. Проползите тростникомъ, онъ полонъ ядовитыхъ гадовъ, но что можетъ-быть ужасне того? (Она указала пальцемъ назадъ.) Вы говорите по-индустански? Хорошо. Идите все прямо, и вы придете къ каменному столбу, въ такую свтлую ночь вы его увидите издали. Тамъ ждетъ васъ проводникъ, который спрячетъ васъ въ безопасное мсто на день. Если все устроится какъ слдуетъ, я приду къ вамъ завтра ночью, и мы вмст убжимъ къ нашимъ друзьямъ. Мое положеніе не лучше вашего. Я въ ужасномъ плну и должна, во что бы то ни стало, освободиться. Если я умру, пожалйте меня.

— Мабель Фрезеръ! Милая Мебъ! Теперь я васъ узналъ, моя избавительница. Скажите, Бога ради, какъ вы очутились здсь. Бгите со мной сейчасъ же.

Она обвила мою шею руками.

— Разв я не говорила вамъ, милый мой, какая судьба ожидаетъ насъ обоихъ? Я тогда и не думала что слова мои оправдаются такимъ образомъ. Но теперь я знаю все, и могу сдлать только одно: я могу умереть за васъ, братъ мой.

— Вашъ братъ, Мабель?! воскликнулъ я.

— Тише. Теперь не время, но завтра я вамъ все разкажу. Насъ опять побили у Аврипора. Простите мн это слово ‘насъ’. Еслибы вы знали какъ я не навижу этихъ негодяевъ! Здсь не осталось никого чтобъ охранять это мсто, но я ожидаю его назадъ сегодня ночью.

— Его! кого же его?

— О, ступайте, Теренсъ, ступайте. Возьмите вотъ это на всякій случай.

Она подала мн кинжалъ и пистолетъ.

— Кинжалъ намазанъ ядомъ, и всякая царапина будетъ смертельна. А пистолетъ Али самъ зарядилъ. Другой я сохраню для себя, и, въ крайности, онъ будетъ моимъ избавителемъ. Теперь прощайте! Молю Небо чтобъ оно сжалилось и помогло намъ, милый братъ мой. Я готова отдать за васъ мою жизнь. Если мы больше не увидимся, не забывайте меня.

Она вырвалась изъ моихъ объятій и, рыдая, побжала по тропинк. Ршетчатая дверь съ печальнымъ скрипомъ затворилась за ней. При этомъ звук, въ овраг завылъ волкъ. Кажется, лнивый часовой на высокой стн бастіона замтилъ какъ кто-то взбирался на верхъ по ступенямъ, потому что онъ окликнулъ, но однако не выстрлилъ. Я скрылся среди высокаго тростника, и скоро увидалъ на равнин столбъ. Когда я подходилъ къ нему, съ подножія всталъ человкъ. На его окликъ я отвчалъ словами которыя сказала мн Мабель. Онъ поклонился, и свернувъ на тропинку, вошелъ въ кустарникъ и съ непоколебимою увренностью повелъ меня чрезъ него. Тигръ зарычалъ, когда мы проходили мимо того мста гд онъ глодалъ кости оленя, леопардъ перебжалъ намъ дорогу, стадо слоновъ съ шумомъ пронеслось въ чащ, зми шелестили въ сухой трав. Все что въ другое время привело бы меня въ ужасъ теперь даже не привлекало моего вниманія. Я слдовалъ за безмолвнымъ Индійцемъ, который шелъ все впередъ, не останавливаясь, до тхъ поръ пока мы не достигли на зар опушки кустарника, за которымъ начинались обработанныя поля окружавшія селеніе.

Здсь мой проводникъ сказалъ мн подождать и пошелъ, подозрительно озираясь, къ небольшой хижин, которая стояла близь большаго пруда. Онъ на нсколько минутъ вошелъ въ нее, потомъ воротился, остановился опять на опушк, долгимъ и внимательнымъ взглядомъ окинулъ окрестность, и указавъ мн на хижину, сказалъ:

— Ступайте туда, саибъ. Тамъ никого нтъ. Вы найдете тамъ пищу и убжище. Предъ закатомъ солнца придетъ двушка. Если же еще кто придетъ, спрячьтесь подъ рогожу что лежитъ въ углу. Но будьте постоянно на-сторож. Идите же, скоро поднимутся люди, потому что солнце восходитъ. Сегодня ночью вы будете свободны.

Я прошелъ мимо высокихъ деревьевъ, приподнялъ рогожу, служившую, вмсто двери, и очутился въ небольшой туземной хижин. Окончательно выбившись изъ силъ, я повалился на кучу тростника, лежавшаго въ углу, положивъ руку на спускъ пистолета. Предъ тмъ какъ глаза мои закрылись, они упали на серебряную рукоятку, и я прочелъ: Чарльсъ Аланъ Фрезеръ.

Я заснулъ.

XX. Кризисъ и конецъ его.

Когда я проснулся, былъ полдень — полдень самаго жаркаго мсяца въ индійскомъ году. Я напился воды изъ кувшина и полъ жесткихъ лепешекъ которыя лежали около него. Потомъ я сталъ разсматривать окружавшую меня мстность сквозь щель въ стн хижины.

Прямо предо мной, такъ далеко какъ могло достигать зрніе, простиралась равнина съ клумбами мангифера и деревьевъ, которыя мелкали въ туманномъ воздух подобно облакамъ отражающимся въ мор въ втряную погоду.

Въ тяжелой атмосфер двигались потоки горячаго воздуха, и ни одного облака не было видно, не слышно было никакихъ звуковъ кром рзкаго крика хищныхъ птицъ и шуршанья сухихъ листьевъ цвтокъ кружившихся въ порывистыхъ облакахъ пыли. Солнечные лучи проникали сквозь атмосферу подобную серебряному покрывалу, раскаленную отъ жара, и колеблющіяся линіи горизонта и ландшафтъ расплывались въ яркомъ свт. Ящерицы прятались въ трав, а птицы, открывъ носики и высунувъ язычки, сидли на нижнихъ втвяхъ деревьевъ.

Индійскій храмъ, съ куполомъ и блыми колоннами, возвышался на одной сторон пруда, къ другой же примыкалъ лсъ и простирался до горизонта, расширяясь по мр удаленія. На втвяхъ дерева, немного въ сторону отъ дороги, сидла стая насытившихся коршуновъ, распустивъ крылья и повсивъ головы. Подъ деревомъ лежалъ остовъ лошади, на которомъ еще остались обрывки сбруи.

Молодая женщина, съ кувшиномъ на голов, приближалась по полю, и когда она подошла ближе, звуки ея тихой, монотонной псни нарушили тишину, а металлическія украшенія на ея ногахъ, звеня при каждомъ шаг, акомпанировали ея голосу. Ея фигура была полна граціи и гибкости свойственныхъ молодымъ Индусамъ, ея блое платье свободными складками спускалось съ плечъ. Браслеты изъ бусъ окружали ея тонко-выточенныя руки, одна изъ которыхъ была поднята вверхъ и поддерживала кувшинъ на ея голов. Ея чистый, смуглый цвтъ кожи ярче выдлялъ близну зубовъ и глазныхъ блковъ, низкій, широкій лобъ окаймлялся массивною рамой черныхъ заплетенныхъ волосъ, съ синеватымъ отливомъ и блескомъ воронова крыла.

Колеблющеюся поступью спустилась она по ступенямъ къ вод и осторожно сорвала тыкву, потомъ, наполнивъ кувшинъ, поставила его на голову, взяла тыкву, и съ псней, какъ прежде, пошла по узкой тропинк. Когда она подошла къ тому мсту гд скелетъ лошади заражалъ воздухъ, она движеніемъ руки спугнула коршуновъ, дремавшихъ посл своего ужаснаго банкета, и тмъ же движеніемъ бросила тыкву въ кусты. Проходя мимо хижины, она приложила палецъ къ губамъ и скоро скрылась въ зеленомъ мор кустовъ.

Я былъ увренъ что тыква предназначалась мн, но ея движенія предупреждали объ опасности. Едва она прошла мимо моего убжища, какъ какой-то человкъ показался въ дверяхъ храма. Онъ подползъ къ берегу пруда, прилегъ, и приложивъ руку къ глазамъ, смотрлъ въ слдъ женщин, потомъ всталъ и подошелъ къ моей хижин.

Нитки четокъ показывали въ немъ брамина. Волосы, выбритые на макушк, прядями спадали съ головы, жирно смазанные цвтною мазью, обезьяній лобъ опускался на мрачные, маленькіе, вдавленные глаза, оживленные жестокостью и хитростью. Его сухощавое тло, разрисованное желтою и блою краской, было почти обнажено, ногти на пальцахъ напоминали когти дикаго звря.

Онъ съ наслажденіемъ нюхалъ воздухъ, и бормоча что-то, вроятно молитву, сталъ на колни, взялъ горсть горячей пыли и высыпалъ ее себ на шею и на плеча.

Онъ пошелъ по тропинк къ селенію, какъ вдругъ облако пыли, подобное тмъ какія по временамъ проносились по равнин, но только шире при основаніи и подвигавшееся медленне, показалось вдали и привлекло его вниманіе. Факиръ, съ поспшностью изумительною въ такомъ дряхломъ старик, взбжалъ на холмъ у пруда, внимательно взглянулъ вдаль, и въ одну минуту ретировался въ храмъ.

Облако пыли быстро катилось по широкой равнин, росло и сгущалось, и наконецъ придвинулось такъ близко что въ немъ можно было различить всадниковъ. Какъ забилось мое сердце! Но увы, радостная тревога продолжалась недолго. Это опять непріятель, жестокій, безжалостный непріятель. Ни малйшей надежды. Блая одежда всадниковъ, слоны и въ арріергард толпа пшеходовъ. Она направлялась къ пруду, темные берега котораго возвышались на равнин. Скоро смшанный гулъ отъ звуковъ туземнаго марша, отъ топота лошадей, звона оружія, рзкаго крика слоновъ и сердитаго рева верблюдовъ нарушилъ тишину. Съ дикимъ ревомъ, подобно потоку врывающемуся въ долину, всадники, пшіе, мулы бросились къ пруду. Слоны, глубоко погружая хоботы, вбирали въ себя прохладныя струи, верблюды длали свой запасъ воды, лошади ржали отъ удовольствія, туземцы лили воду на свои бритыя головы, и по мр приближенія, путники покрывали берега пруда густою толпой, и ихъ крики и движенія составляли рзкій контрастъ съ безжизненностью которая предъ тмъ царила въ этомъ мст.

Группа всадниковъ подъхала къ деревьямъ которыя росли возл моей хижины. Они слзли съ лошадей и сли въ тни, вдали это всхъ, на коврахъ.

Старшій былъ толстый, низенькій человкъ лтъ пятидесяти. Раскрашенные лобъ и носъ показывали въ немъ Индуса. На его бломъ тюрбан блистала брошь изъ брилліантовъ и необдланныхъ изумрудовъ. Его маленькіе, впалые глаза безостановочно вертлись въ узкихъ орбитахъ, толстый, грубый носъ, съ большими ноздрями, сидлъ надъ жидкими усами, не скрывавшими его прямаго, чувственнаго рта, толстая шея на круглыхъ, широкихъ плечахъ прикрывала своими складками три нитки жемчуга съ изумрудами. Блая кисейная туника, оставлявшая одну половину груди обнаженною, была подпоясана кашемировою шалью, за которою торчалъ маленькій кривой кинжалъ съ серебряною рукояткой, блые полотняные панталоны довершали нарядъ. На большихъ пальцахъ его маленькихъ голыхъ могъ были надты серебряныя кольца. Предъ нимъ на ковр стояли его туфли и коробки съ индійскими лакомствами, а по краямъ ковра три прислужника со скрещенными руками. Красивый, сильный Индіецъ, носившій на спин слды строгаго наказанія, стоялъ поодаль, а другой осторожно отмахивалъ мухъ.

Другому человку, сидвшему рядомъ съ Индусомъ, было, повидимому, лтъ тридцать или немного меньше. Его фигура, нсколько выше средняго роста, была полна граціи и силы, два качества которыя рдко соединяются въ индійскихъ магометанахъ. Голова его красиво возвышалась надъ широкою грудью, которая округленными линіями спускалась на мускулистыя бедра, и вс члены его гармонировали съ впечатлніемъ силы, которое производили его жилистыя руки. Онъ снялъ тюрбанъ, и на голов его осталась шапочка изъ серебряной ткани, изъ-подъ которой выпадали пряди волнистыхъ черныхъ волосъ. Широкій, гладкій лобъ съ дугообразными бровями, греческій носъ, красивый ротъ съ приподнятою верхнею губой, густые усы, срые глаза, то холодные и жестокіе, то открытые и добродушные,— все въ его лиц свидтельствовало о характер его азіятской натуры, въ которой преобладало чувство обожанія своей крови: онъ почиталъ ее кровью своего пророка, переданною ему рядомъ королей-воиновъ, единственное наслдство которое они ему оставили. Онъ не носилъ никакихъ украшеній кром камня съ рзьбой, вдланнаго въ кольцо, и пояса съ дорогими камнями.

Третьимъ въ групп былъ худой, низенькій старикъ, сгорбленный годами, съ худымъ, угрюмымъ лицомъ, которому придавала солидность длинная, густая сдая борода. Глаза его были тусклы, и онъ отъ нечего длать прилежно перебиралъ четками.

Факиръ скоро вышелъ изъ храма и, со сложенными руками, подошелъ къ ковру. Посл продолжительной паузы, во время которой вожди разсматривали новопришедшаго, старикъ спросилъ:

— А кто мой братъ?

— Мое имя Кануджи, отвчалъ браминъ.— Я радуюсь что вижу въ нашемъ угнетенномъ краю побдоносную армію, которая уже, безъ сомннія, истребила всхъ неврныхъ въ Ауд.

Глухое ворчанье со стороны слушателей было ему единственнымъ отвтомъ.

— Здсь была большая битва дв ночи тому назадъ, продолжалъ факиръ. Толпа неврныхъ остановилась здсь напоить лошадей. Я прокрался въ селеніе и привелъ людей, и мы прогнали неврныхъ, несмотря на то что они бились какъ дьяволы и стрляли какъ будто ихъ былъ цлый полкъ, такъ что трудно было подступиться къ нимъ. Трое ранены, а одинъ убитъ въ битв. (Факиръ указалъ на сухое дерево на которомъ сидла коршуны.) Кости его остались тамъ. Кому они нужны кром собакъ, шакаловъ и коршуновъ. Другіе ухали на востокъ, но они съ трудомъ держались на лошадяхъ и, безъ сомннія, вс умерли въ дорог.

— Не осталось ли у васъ чего-нибудь по чему мы могли бы узнать кто были эти иностранцы, спросилъ мусульманинъ?

Факиръ пошелъ въ храмъ и воротился держа въ рукахъ холстинный мшокъ.

— Вотъ вещи которыя они потеряли. Я не понимаю ихъ языка.

Онъ высыпалъ все что заключалось въ мшк: серебряную пороховницу, маленькую книжку переплетенную въ зеленый бархатъ съ золотыми краями, охотничій ножъ, перчатку да небольшой кожаный портфель.

Мусульманинъ взялъ книгу, пытался открыть ее, и разсматривалъ золотыя буквы на переплет.

— Гд саибъ? спросилъ онъ.— Еслибъ онъ былъ здсь, онъ объяснилъ бы намъ что это значитъ.

— Зачмъ опять безпокоить саиба, принцъ? сказалъ старикъ.— Разв онъ не утомился сегодня въ битв и на сдл?

— Вотъ онъ всегда такъ, нашъ добрый Мульвій, сказалъ принцъ съ нкоторою горечью.— Онъ думаетъ что новый блднолицый послдователь пророка стоитъ насъ всхъ. Онъ только и говоритъ объ его подвигахъ и воспваетъ ему хвалу. Когда онъ не спшитъ, время тянется медленно, когда же онъ спшитъ, время засыпаетъ.

— Сынъ мой, возразилъ старикъ,— я справедливъ. О, будьте и вы тоже справедливы, принцъ. Забудемъ зависть которая разъединяетъ насъ. Саибъ не невольникъ и не обязанъ бжать по вашему зову какъ вашъ слуга.

Одинъ изъ окружавшихъ, низко кланяясь, сказалъ:

— Милорды, саибъ Багадуръ идетъ сюда. Онъ указалъ рукой на человка который шелъ, рядомъ со своею лошадью, быстрыми и твердыми шагами, спша въ тнь.

Онъ былъ не Индусъ и не мусульманинъ, это было видно издали по его твердой походк, по сильнымъ членамъ и по размахиванью руками.

Онъ подошелъ ближе, и я въ нсколькихъ шагахъ отъ себя узналъ Алана Фрезера. Цвтъ его лица былъ почти также теменъ какъ у туземцевъ, но волосы не были выбриты и сдыми прядями спускались на плеча. Тяжелый мечъ былъ повшенъ на перевязи черезъ плечо, а за поясомъ были заткнуты два двуствольные пистолета. Онъ вынулъ сигару и опустился на траву, въ тни. Вс молчали. Его слуга приложилъ уголь къ сигар, и посл нсколькихъ сильныхъ затяжекъ онъ рзко прервалъ молчаніе.

— Я видлъ скелетъ лошади съ иностранными подковами вонъ тамъ подъ деревомъ. Въ деревн говорятъ что здсь убили какихъ-то иностранцевъ.

— Сынъ мой, сказалъ Мульвій,— этотъ бдный народъ оказалъ, можетъ-быть, большую услугу нашему длу. Взгляните и скажите намъ что здсь написано.

Фрезеръ лниво повернулся на трав чтобы взять портфель, разсянно посмотрлъ на него, открылъ и вдругъ, однимъ прыжкомъ, очутился на ногахъ. Глаза его блистали, жилы на лбу налились, и онъ воскликнулъ по-индустански:

— Клянусь, это онъ! Это онъ! Гд это нашли? Кому это принадлежало? Да будете ли вы отвчать?

— Что это, сынъ мой, спросилъ старикъ.

— Что это, что это! проревлъ Фрезеръ.— Не задавайте мн вопросовъ пока не отвтите на мои.

Факиръ робко заговорилъ:

— Саибъ, это я нашелъ на земл близь пруда, въ ту ночь когда мы бились съ неврными.

— Убили вы человка кому это принадлежало? Убили вы его, я васъ спрашиваю? кричалъ Фрезеръ.

— Увы, какъ могу я знать кому это принадлежало, саибъ! Вс эти вещи я нашелъ на земл.

Фрезеръ читалъ и перечитывалъ слова, стирая со лба капли пота и дергая концы усовъ,

— Свезите меня на то мсто гд вы дрались съ иностранцами.

Факиръ пошелъ за нимъ, и когда они остановились у скелета лошади, Индусъ прервалъ молчаніе.

— Странные люди! Что можетъ онъ узнать отъ костей. Они не заговорятъ.

— Разв вы не знаете что эти саибы знаютъ такія вещи о которыхъ мы не имемъ никакого понятія, насмшливо сказалъ принцъ.— Посмотрите, онъ нашелъ что-то въ безмолвныхъ костяхъ.

Фрезеръ воротился, держа въ рукахъ бумагу.

— Знаете ли вы что это такое? Такъ слушайте же. Это копія съ бумаги которая предписываетъ вашимъ врагамъ окружить васъ со всхъ сторонъ. А все что предпринимается противъ насъ, все это длается по совту одного человка, и человкъ этотъ мой страшнйшій врагъ, такъ же какъ и вашъ. Неужели вы думаете, принцъ, что я изъ любви къ вашему длу отказался это всего что связываетъ меня съ моимъ народомъ, что я какъ отверженецъ бгаю съ трусливою сволочью отъ одной тни моихъ соотечественниковъ, и что я съ большимъ страхомъ въ сердц чмъ самый трусливый изъ васъ смшался съ толпой измнниковъ въ Каунпор, въ Дели и въ Лукно, все ради васъ? Нтъ. Но ненависть моя такъ же сильна какъ ваша. Достойные джентльмены подобные факиру имютъ обыкновеніе иногда уклоняться отъ истины, и потому когда онъ сказалъ мн что они убили кого-то изъ нашихъ враговъ, я усомнился и пошелъ посмотрть. Никакихъ человческихъ костей здсь нтъ, но лошадь человка, которому принадлежали эта книга и этотъ портфель, убита. Онъ могъ быть раненъ и, во всякомъ случа, не могъ уйти далеко отсюда. Мы должны овладть этимъ человкомъ, мертвымъ или живымъ. Начнемъ сейчасъ же и осмотримъ каждый домъ, каждый кустъ, каждый шагъ земли. Мы должны отыскать его.

— Саибъ, сказалъ принцъ, который все время недоврчиво, но внимательно смотрлъ въ лицо говорившему,— кто же этотъ человкъ?

— Разв не довольно вамъ этой бумаги? Разв онъ не довренный агентъ враговъ, и разв онъ не знаетъ васъ лучше чмъ вы сами себя знаете?

Пистолетъ съ надписью ‘Чарльсъ Аланъ Фрезеръ’ былъ крпко сжатъ въ моей рук.

— Да, да, онъ правъ, сказалъ Индусъ.— Пойдемте искать неврнаго. Ужь поздно, и нельзя терять времени. Нужно сейчасъ же сдлать распоряженія и отдать приказанія.

И Индусъ поспшно всталъ и собирался ссть на лошадь, какъ вдругъ сторожевой, поставленный въ арріергард лагеря, прибжалъ, задыхаясь и крича:

— Непріятель! Непріятель идетъ.

Въ одну минуту костры гд варилось кушанье были покинуты, недоваренный рисъ выброшенъ, слопы и верблюды переловлены, пестрыя палатки подняты. Женщины и дти съ крикомъ ловили своихъ муловъ, верховые взнуздывали своихъ лошадей, т которые начали сть бросали пригоршни пищи обратно въ блюда, вс надвали тюрбаны, заряжали ружья, осматривали порохъ. Въ начал тревоги Фрезеръ вскочилъ на лошадь, въхалъ на пригорокъ и опять воротился къ волновавшимся близь меня вождямъ.

— Что тамъ видно, нетерпливо спросилъ принцъ.

— Приближаются враги, это несомннно. Три большіе отряда, т же самые которые оставили вамъ по себ память сегодня утромъ. Они, вроятно, безпокоятся чтобы мы не перегрызли другъ друга.

— Есть у нихъ пушки? Есть у нихъ инфантерія?

— Пушекъ я не могъ разглядть, что же касается до пхоты, то, конечно, она не можетъ нагнать насъ посл ужасной скачки которую мы выдержали сегодня.

— Такъ почему бы намъ не сражаться? Три эскадрона — триста человкъ. А нашихъ боле семисотъ.

— Взгляните, принцъ, гд наши.

Сквозь облака дыма, распространившагося въ воздух отъ костровъ лагеря, мелькали исчезающія фигуры, и вся равнина была усяна толпой бглецовъ, изъ которыхъ передовые уже скрывались за горизонтомъ въ сопровожденіи страшной пыли.

Мульвій стоялъ во глав толпы состоявшей не боле какъ изъ сорока солдатъ. На носу его красовалась пара громадныхъ роговыхъ очковъ, и онъ плъ густымъ горловымъ голосомъ пламенные стихи Корана, общающіе вчную жизнь и вчное блаженство тому кто умретъ за вру.

— Трусы! да будутъ они прокляты! яростно воскликнулъ принцъ.— Останемся здсь и умремъ. Мн надола эта бготня.

— Принцъ, еслибы мы могли быть уврены что падемъ въ битв, я не отклонилъ бы вашего предложенія, сказалъ Фрезеръ.— Но у меня ршительной отвращеніе отъ того чтобъ меня повсили какъ собаку, да и вамъ, я полагаю, не совсмъ пріятно будетъ отправиться на тотъ свтъ вымазаннымъ свинымъ жиромъ. А они насъ ужь давно замтили, прибавилъ онъ, бросивъ взглядъ на равнину.

— О, какъ ужасно, сказалъ принцъ,— что теперь, когда мы могли бы отправить неврныхъ въ адъ и смыть часть нашего позора….

— Это такъ, принцъ, Англичанъ тамъ немного, но бда въ томъ что сипаи и стрлки убгаютъ слишкомъ поспшно. Съ малымъ количествомъ оставшихся воиновъ мы не можемъ устоять, не лучше ли намъ тоже бжать? И чмъ скоре мы это сдлаемъ, прибавилъ онъ, взглянувъ въ трубу,— тмъ лучше, потому что враги наши, остановившись не надолго чтобы посмотрть на насъ, теперь несутся во всю прыть.

И сказавъ это, онъ поспшно слъ на лошадь и ускакалъ.

— Великъ Богъ, плъ Мульвій звучнымъ голосомъ.— Онъ сказалъ: уничтожь того кто не хочетъ признать что нтъ Бога кром Бога и что Магометъ его пророкъ. Пощади того кто теб покорится. Исполни долгъ свой какъ повеллъ Богъ, и онъ наградитъ тебя. Смерть за вру есть вчная жизнь. Смерть за вру отверзаетъ намъ небеса небесъ, гд Богъ награждаетъ.

Воины, серіозные, пожилые люди, слушали съ блестящими глазами торжественныя слова старца. Принцъ, положивъ руку на его плечо, сказалъ съ горечью:

— Увы, не теперь, не теперь. Намъ предстоитъ еще нести горе въ этомъ мір, потому что враги, которые приближаются, могутъ не оказать намъ чести убить насъ въ битв. Нечистыя собаки придадутъ лишній ужасъ смерти и лишатъ насъ неба.

Мульвій слъ на лошадь и, во глав своихъ воиновъ, послдовалъ за бглецами. Пробравшись между остатками лагеря, между кострами которые еще дымились, надъ обрывками одежды и старой обуви, они, по единодушному побужденію пришпоривъ лошадей, понеслись по опушк лса.

Лишь только скрылся послдній человкъ, я выскочилъ изъ засады и взбжалъ на пригорокъ у пруда, дрожа отъ волненія и напряженнаго чувства опасности. Они приближаются, но, Боже мой, какъ медленно! Заслонивъ глаза рукой, я смотрлъ на нихъ, какъ вдругъ тревожный крикъ заставилъ меня обернуться. Я едва усплъ уклониться отъ ножа, который занесъ надо мною факиръ, выползшій изъ храма. Крикъ заставившій меня обернуться былъ крикъ индусской двушки, которой онъ нанесъ ударъ своимъ ножомъ. Я выстрлилъ, но онъ нырнулъ въ прудъ. Одинъ разъ только онъ вынырнулъ на поверхность, потомъ опять скрылся, выползъ на противоположной сторон пруда и исчезъ въ пол окружавшемъ селеніе. Двушка, со страхомъ указавъ на приблизившихся всадниковъ, скрылась въ хижину.

XXI. Опять спасенъ.

Когда я, въ своемъ странномъ наряд, стоялъ среди группы офицеровъ Добсонъ-Горса (опять тотъ же полкъ спасъ меня такимъ чудеснымъ образомъ), получая поздравленія и отвчая на сыпавшіеся на меня вопросы о моемъ плн, объ освобожденіи, и о только что миновавшей опасности, унылый видъ офицеровъ приготовилъ меня къ дурнымъ новостямъ.

— А что длается въ Аврипор, полковникъ? ршился я наконецъ спросить.— Вы знаете какъ это меня безпокоитъ, и извините меня что я васъ перебиваю.

— Мы были въ Аврипор.

— Неужели! Что сэръ-Денисъ и гарнизонъ?

— Сейчасъ все узнаете, не бойтесь. Но теперь….

— Только одно слово, прервалъ я.— Не въ опасности ли сэръ-Денисъ Десмондъ? Не можете ли вы сообщить мн что-нибудь о той двушк… о миссъ Бутлеръ? Еслибы вы знали, господа, какъ я….

— Да дло въ томъ что мы не можемъ сказать ничего достоврнаго. Смшно сказать что мы освободили Аврипоръ. Мы были съ колонной Поттера, которая двинулась на востокъ, а старая баба Муддель долженъ былъ перзать дорогу бунтовщикамъ на запад и прогнать ихъ чрезъ Ротти въ Неполь и толкнуть на югъ, въ руки полковъ Муллита. Гарнизонъ дошелъ до отчаяннаго положенія и, врьте мн или не врьте, но сэръ-Денисъ Десмондъ и старый Тиклеръ сдлали вылазку, пробились сквозь непріятельскій лагерь и ушли прежде чмъ мы подошли къ городу.

— Браво! Слава Богу!

— Подождите еще, докторъ. Они направились къ дивизіи Мудделя, во старый чучело былъ напугавъ ложными извстіями о приближеніи какого-то непріятеля у него съ тылу и сдлалъ два лишніе перехода. Тиклеръ, конечно, не запасся оружіемъ и лошадьми, и когда бунтовщики опомнились отъ своего изумленія, они въ страшной ярости пустились въ погоню за маленькимъ отрядомъ, который переживалъ тогда ужасные дни, сражаясь и убгая въ такую погоду, преслдуемый тысячами разбойниковъ. Тиклеръ съ главнымъ отрядомъ счастливо натолкнулся на кавалерію Муллита, но губернаторъ съ небольшимъ отрядомъ, положившись на свое знаніе страны, отдлился отъ него и благополучно добрался до лагеря главнокомандующаго.

— Еще разъ слава Богу!

— Да! Но потомъ сэръ-Денисъ выхалъ съ инструкціями къ дивизіи Муллита, намреваясь отправиться съ ней въ Биль, куда теперь и намъ дорога. Теперь, когда Аврипоръ свободенъ, надо освободить женщинъ которыя, какъ мы узнали только три дня тому назадъ, были отрзаны отъ Агры и заперты въ Бил бунтовщиками. Съ тхъ поръ его не видали, и до вчерашняго вечера онъ еще не являлся въ дивизію Муллита. Мы очень боимся, не натолкнулся ли онъ на какую-нибудь шайку бунтовщиковъ, которыхъ мы разбили, и которые теперь разсялись по всмъ направленіямъ. Да, ихъ игра почти проиграна. Сейчасъ вы видли нашихъ самыхъ страшныхъ враговъ, Ферозе и Мульвія. Много бы я далъ чтобъ увидать этого измнника, вроотступника и негодяя Фрезера болтающимся на этомъ дерев. Но ихъ очередь придетъ, каждаго изъ нихъ и всхъ. Завтра вечеромъ, мистеръ Бреди, продолжалъ онъ,— вы увидите Аврипоръ, который васъ такъ интересуетъ. Надюсь что до тхъ поръ мы получимъ извстіе о безопасности бдныхъ женщинъ въ Бил.

— А что, сэръ, можно сдлать для сэръ-Дениса Десмонда? спросилъ я.

— О, мы надемся что онъ воротится. Такая опытная старая птица, съ такою свтлою головой, не легко дастся въ руки.

Разказъ факира и тревога Фрезера мгновенно пришли мн въ голову. Я тотчасъ же обратилъ на это вниманіе Добсона.

— Во всякомъ случа поищемъ того человка. Это можетъ быть такъ какъ вы думаете. Какое счастіе, если это такъ!

Войскомъ сдланъ былъ дятельный обыскъ окружающей мстности, но тщетно: не нашли никакихъ слдовъ обладателя лошади. Но не было ни малйшаго сомннія что она была подкована по-европейски. Вещи, найденныя факиромъ, исчезли. А тыква? Можетъ-быть, тамъ есть что-нибудь. Я отыскалъ ее. Она была раздавлена копытами лошадей, но я нашелъ въ ней свернутый лоскутокъ бумаги и прочелъ:

‘Кто вы? Вашъ соотечественникъ въ недальнемъ разстояніи отъ васъ. Мы въ большой опасности. Берегитесь факира. Можете довриться посланной. Положите сюда вашъ отвтъ. Д. Д.’

Я вскрикнулъ отъ радости, и побжалъ къ Добсону со своею находкой.

— Сэръ-Денисъ Десмондъ гд-то недалеко отъ насъ, полковникъ. Взгляните на эту записку, это его почеркъ, я его хорошо знаю.

Бичеръ, Эстасъ и я поскакали къ селенію и, не дозжая, увидали небольшую группу туземцевъ. Я узналъ стараго Индійца который служилъ мн проводникомъ. Дв женщины и высокій мущина, одтые поселянами, слдовали за нимъ. Они шли намъ навстрчу. Можете вообразить мое счастіе, когда я услыхалъ хорошо знакомый голосъ сэръ-Дениса.

— Мабель, смлй! Мы спасены. Теперь все пойдетъ какъ слдуетъ. Возможно ли! Это вы, Теренсъ? Вы здсь?

Мабель только вскрикнула: ‘Теренсъ!’ и упала въ обморокъ. Я соскочилъ съ лошади и взялъ въ свои объятія измученную двушку. Она шла весь день по солнечному зною, ея нжныя маленькія ножки были окровавлены и полны занозъ. Жизнь едва держалась въ врной оболочк. Мы осторожно перенесли ее въ коттеджъ, принесли воды, и Мебъ, на минуту открывъ глаза, какъ бы для того чтобъ увриться въ своей безопасности, закрыла ихъ опять.

— Мой милый братъ, сказала она, прижавшись ко мн. Слезы радости и благодарности текли по ея щекамъ, смывая краску и обнаруживая ихъ близну.

Когда сэръ-Девисъ, повидавшись съ Добсономъ, который былъ въ восторг отъ его избавленія, пришелъ къ намъ, онъ нашелъ ее крпко заснувшею, съ руками обвитыми вокругъ моей шеи.

— А Мери… ваша племянница, сэръ… миссъ Бутлеръ?

— О, она въ совершенной безопасности въ Бил, и мы увидимъ ее чрезъ два дня. Я сначала не подозрвалъ что она такъ упряма, такъ непокорна — вотъ настоящее слово. Только посл строжайшаго моего приказанія она ршилась ухать изъ Аврипора. Одинъ Богъ знаетъ что сталъ бы я съ ней длать, еслибы не настоялъ на своемъ. Она не была бы въ состояніи убжать съ нами и перенесть вс трудности какія мы вынесли.

— Что же вы вытерпли, сэръ?

— Что я вытерплъ! Какъ это могло случиться что мы оба скрывались въ нсколькихъ стахъ ярдахъ другъ отъ друга! Какъ счастливо мы оба выпутались изъ бды! Какъ это все похоже на романъ!

Его лошадь была убита подъ нимъ, мракъ ночи помогъ ему уйти и спрятаться въ кустарник. На утро ему удалось уговорить одного поселянина попробовать скрыть его и дать о немъ всть какому-нибудь отряду войска, которое очищало отъ бунтовщиковъ сверную часть Ауда. Поселянинъ отправился въ Фортъ-Роабъ, гд онъ жилъ и гд находилась Мабель Фрезеръ на попеченіи набоба. Но она не могла ничего сдлать. Убдившись однако въ врности этого человка, она ршилась освободить меня. Невозможно вообразить удивленіе сэръ-Дениса, когда Мабель, полумертвую, внесли въ хижину поселянинъ и его дочь. За симъ послдовала для нихъ смна ощущеній надежды и страха, отчаянія и радости. Я тоже разказалъ ему свои приключенія. Когда я шепотомъ сообщилъ ему что видлъ въ тотъ день Алана Фрезера среди бунтовщиковъ, по его лицу пробжали гнвъ и насмшка, но тотчасъ же смнились сожалніемъ, когда онъ взглянулъ на спящую двушку.

— Не упоминайте о немъ при ней. Она единственное въ мір существо которое любитъ его, она и теперь была бы возл него, еслибъ онъ не вздумалъ принуждать ее отказаться отъ своей религіи и выйти за набоба Роабскаго. Теперь мы должны беречь ее, Бреди.

— Роабъ? Роабъ! Да это, кажется, имя того мста гд я былъ запертъ.

— Я подозрваю что это все штуки Фрезера. А знаете, королева-то, ваша драгоцнная мутушка, также на пол битвы съ бунтовщиками.

— Къ сожалнію, я это знаю, сэръ. Я видлъ ее такъ же близко какъ Алана Фрезера.

— Вы видли вашу мать! Вы? Гд же, скажите Бога ради? И какъ вы живы до сихъ поръ, посл этого?

— Я видлъ ее въ ту ночь когда на лагерь было сдлано нападеніе. Она предводительствовала мятежниками. Она находилась одну минуту въ разстояніи двухъ ярдовъ отъ меня. Я ее хорошо видлъ, она до сихъ поръ очень, очень красива.

— И что же они сдлали?

— Они похитили раненаго Европейца,— я его не видалъ,— котораго наша кавалерія подняла въ пол въ то утро. Они не убили его, но заботливо уложили въ носилки и увезли.

— Кто бы это могъ быть? Вы говорите, никто его не знаетъ? Да не оставитъ его Господь, кто бы онъ ни былъ, въ когтяхъ тигрицы. Намъ остается только надяться что это не кто-нибудь изъ тхъ кого мы любимъ.

Я пошелъ пшкомъ возл носилокъ бдной Мабели. Она, это робкое маленькое созданіе, которое я оскорбилъ подозрніями, отдалась мн всей душой и разказала вс свои несчастія. Но я, находясь еще въ неизвстности о судьб Мери, едва слушалъ ея признанія, даже тогда когда она разказывала мн что Морисъ Прендергастъ пріхалъ въ Аудъ изъ Персіи, куда онъ здилъ посл Крымской кампаніи, и здсь, по наущенію ея отца, присоединился къ мятежникамъ, и былъ у нихъ однимъ изъ довренныхъ вождей.

На другой день посл полудня наше войско остановилось на равнин, орошаемой многоводною ркой.

— Отсюда вы можете видть вершины Аврипорской резиденціи, сказалъ сэръ-Денисъ.

XXII. Встрча и разлука.

Былъ чудный вечеръ. Я осдлалъ своего пони и на закат солнца похалъ въ Аврипоръ. Городъ былъ пустъ, но у воротъ стоялъ нищій, и онъ проводилъ меня ко дворцу. Городъ былъ окруженъ высокими стнами, но гарнизонъ защищалъ только дворецъ раджи, резиденцію губернатора и нсколько большихъ домовъ, окруживъ ихъ валомъ.

Я отдалъ свою лошадь часовому, сказавъ ему что ворочусь въ лагерь пшкомъ, и пошелъ къ позолоченнымъ куполамъ, на которыхъ остались слды артиллеріи бунтовщиковъ. Не буду описывать всего что я видлъ въ разрушенномъ обиталищ раджи. Я вошелъ на дворъ. Вотъ открытая галлерея, описанная Гарнессомъ, лстница, корридоръ, вотъ то самое мсто гд стоялъ тронъ и гд сэръ-Денисъ обличилъ интриганку въ обман. Я вошелъ въ парадныя комнаты — комнаты когда-то бывшія парадными, теперь же опуствшія и полинявшія, прошелъ по длиннымъ галлереямъ и комнатамъ засыпаннымъ мусоромъ и щебнемъ, слетвшимъ со стнъ и потолковъ отъ выстрловъ, и вошелъ въ гаремъ. Мн хотлось взглянуть не осталось ли какихъ слдовъ пребыванія здсь послдней ‘королевы Аврипорской’ чтобы понять какого рода жизнь проводило здсь это безпокойное, жаждавшее удовольствій существо. Но въ этихъ маленькихъ комнаткахъ не осталось ничего что могло бы напомнить изгнанныхъ обитателей. Он были почти пусты, мебель развалилась. Въ одной только комнат сохранился коверъ, нсколько дивановъ, столъ и письменныя принадлежности, но судя по конвертамъ, я подумалъ что здсь во время осады жилъ какой-нибудь офицеръ. Я слъ и задумался о всхъ событіяхъ послдняго времени. Но думалъ я недолго. Я впалъ въ одинъ изъ моихъ сновъ на яву, фантазія моя гуляла по всему дворцу, полному для меня загадочнаго интереса, и скоро я совсмъ заснулъ. Я спалъ, кажется, долго, потому что, когда я проснулся, было уже совсмъ темно, и я вздрогнулъ, вспомнивъ что я одинъ. Я всталъ и ощупью пошелъ изъ комнаты. Вдругъ я остановился, я услыхалъ въ корридор шаги приближавшіеся къ двери въ которую я вошелъ. Мои недавнія бдствія не сдлали меня осторожнымъ, какъ бы слдовало. Мн пришло въ голову что меня подстерегаетъ какой-нибудь врагъ. Многіе изъ нашихъ офицеровъ лишились жизни, бродя по мстамъ, повидимому, пустымъ. Какой я сумашедшій! Я побжалъ къ противоположной двери, она оказалась запертою. Я хотлъ запереть и ту въ которую вошелъ въ комнату, по было уже поздно. Дверь отворилась, и мн предстала королева Аврипорская. Моя мать опять предо мною! Она держала въ рук лампу и, увидавъ Европейца, вскрикнула. Я, растерявшись, опустилъ руки, и она готова была выстрлить въ меня, какъ вдругъ чей-то голосъ воскликнулъ: ‘Королева, это вашъ сынъ!’

Она съ сомнніемъ взглянула на меня, приблизила свтъ къ моему лицу и спросила:

— Правду ли говоритъ Могунъ? Въ самомъ дл вы Теренсъ Бреди, мой сынъ?

— Несчастная мать! Да проститъ вамъ Богъ! Моя жизнь въ вашихъ рукахъ, но я для васъ такой сынъ какого вы заслуживаете.

Я отвернулся, я не могъ смотрть на нее. Оригиналъ портрета, необыкновенно привлекательный до сихъ поръ, хотя время и страсти оставили слды на этомъ прекрасномъ лиц, стоялъ предо мной и смотрлъ на меня. Она была одта какъ одваются туземцы высшаго класса. Тюрбанъ, съ перомъ изъ изумрудовъ и брилліантовъ, покрывалъ ея голову, а изъ-подъ него спускались волнами ея необыкновенные волосы. Въ складкахъ платья, на ше, на рукахъ, у пояса блистали драгоцнности, и даже шпоры были осыпаны дорогими камнями.

— Такъ-то мы встрчаемся, сынъ мой, посл столькихъ лтъ разлуки? спросила она кроткимъ, робкимъ голосомъ.— Взгляни на меня, Теренсъ. Ты не хочешь смотрть на свою мать? Какое зло я теб сдлала? Неужели я должна лишиться единственнаго луча надежды который связывалъ меня съ жизнію, и лишиться при первой встрч съ тобою?

— Я васъ уже видлъ, сударыня, сказалъ я.— Я видлъ васъ въ ту ночь, когда вы съ вашими грабителями ворвались въ нашъ лагерь и похитили раненаго. Я все знаю. Да, я до тошноты наслушался о вашихъ дяніяхъ. И теперь объявляю вамъ что считаю своимъ долгомъ не выпускать васъ…. я хотлъ сказать что долженъ бы былъ такъ поступить. Я офицеръ….

Мой голосъ порвался, я не могъ продолжатъ.

— Вы офицеръ, и хотите сказать что арестуете меня. А я думала что вы только докторъ. Знайте, что я здсь въ полной безопасности, но вы напротивъ. Тмъ не мене ни одинъ волосъ не падетъ съ вашей головы. Длайте что хотите, только будьте разсудительны, сынъ мой. Пойдемте. Не отворачивайтесь отъ меня. Скажите мн, по крайней мр, что разъединяетъ насъ. По вол Кизмета совершилась наша встрча, и намъ нечего бояться помхи. Могунь, обратилась она къ нему по-индустански,— скажи Азимулл что я еще долго не буду готова. Пусть онъ наблюдаетъ чтобы часовые исполняли свое дло и предупредили насъ если начнется волненіе въ лагер.

Я все еще отворачивалъ отъ нея голову, но уже не сопротивлялся, когда она посадила меня на диванъ и ласкала мою руку въ своихъ рукахъ.

— Какой ты большой, сказала она.— Но не такой крпкій какимъ общалъ быть. Ты смотришь несчастнымъ. Позволь мн, какъ прежде, ущипнуть твою щеку. Что! не позволишь?

Она обняла меня одною рукой. Я почувствовалъ ея кольчугу, когда она склонила голову ко мн на плечо. Я тихо отодвинулся отъ нея.

— Посл столькихъ лтъ разлуки ты отвергаешь несчастную мать. Пусть будетъ такъ! сказала она со вздохомъ самоотверженія.— Я этому помочь не могу. За что ты на меня сердишься? Что я теб сдлала?

Я молчалъ.

— Можетъ-быть за то что я не пошла съ тобой на горе и нищенство, но предпочла на время покинуть тебя чтобы сдлать тебя богатымъ?

Никакого отвта. Она продолжала:

— Теренсъ, твой отецъ обманулъ меня. Онъ общалъ что я буду богата, а я только и искала одного богатства. Знаешь ты, или хочешь ты звать почему? Будешь ты слушать если я разкажу теб какова была моя жизнь? О, Теренсъ! Могла ли я не сдлать богатства моею единственною цлью? Когда я заброшеннымъ ребенкомъ бгала какъ дикая въ округ гд жилъ мой отецъ, я такъ пресытилась бдностью и такъ погрязла въ ней что, мн кажется, еслибы самый страшный негодяй пришелъ ко мн, когда мн даже не было еще шестнадцати лтъ, и сказалъ: ‘Мери Биллингъ, если ты пойдешь за меня, я дамъ теб несчетно золота, но за то ты наложишь проклятіе на свою душу’, я не задумалась бы ни на одну минуту. Ты опять отодвигаешься отъ меня? Но ты не знаешь что значитъ быть бдною блой въ Индіи, быть женщиной, леди, и подвергаться постояннымъ насмшкамъ и презрнію. Я была красавица, и тмъ хуже для меня, точно я была въ томъ виновата. И чмъ больше обо мн говорили и занимались мной, тмъ грустне мн было. Бдный мой отецъ! Какъ надъ нимъ издвались за его бдность! Его сдлали посмшищемъ всей Индіи. Какъ я проклинала ихъ, когда онъ, по ночамъ, началъ возвращаться самымъ ужаснымъ звремъ изъ всхъ дикихъ зврей — пьянымъ человкомъ! Меня, какъ игрушку, ваши леди брали съ собой на балы, и каждый разъ я слышала одинъ привтъ: это дочь бднаго Биллинга. У меня были наряды подаренные мн изъ милости, и я жила чужою милостью, когда умеръ мой несчастный отецъ. У меня не было ни образованія, ни религіи, какъ это у васъ называется. Рама и Шива, Магометъ и Два, Вишну и Троица, все это перепуталось въ моей голов. Кто меня училъ чему-нибудь? Образованіе свое я почерпнула въ базарныхъ толкахъ да въ сплетняхъ туземной прислуги. Моимъ учителемъ была нужда, и безсердечная милостыня спасала меня отъ голодной смерти, или отъ чего-нибудь еще хуже. Я еще ребенкомъ взглянула на окружавшій меня міръ моимъ собственнымъ взглядомъ, и я увидла что вы, длая видъ что покланяетесь Богу, покланяетесь золоту. Для чего вы вс прізжаете въ Индію? Вы прізжаете за богатствомъ туземцевъ, разоряете ихъ храмы, трудъ ихъ гибнетъ предъ вашими глазами, а вы даже не подумаете что они должны при этомъ чувствовать. Да! Молодыя миссъ прізжаютъ сюда чтобы выйти замужъ за золото, а мущины чтобы нажить золота. Разв вы заботитесь о прогресс, какъ вы выражаетесь, изъ любви къ туземцамъ, а не къ золоту? Разв вы добиваетесь развитія торговли и возможности управлять страной,— управлять посредствомъ силы, такъ какъ вы не можете сдлать этого посредствомъ любви,— не для своей же выгоды? Вы толкуете о гаремахъ, а я говорю вамъ, Теренсъ, я ихъ знаю, и знаю также нравы нашихъ военныхъ поселеній. Я слыхала что такое христіанскіе принцы и аристократы, и клянусь вамъ, между ними та разница что ваши лицемры, а здшніе нтъ. Ну, такъ я ршила сдлаться богатою во что бы то ни стало. Твой отецъ, красивый, сумасбродный молодой человкъ, былъ не богатъ, я это знала, но онъ былъ наслдникомъ имнія Лохъ-на-Карр и могъ сдлаться наслдникомъ Кильмойля. Онъ самъ мн поклялся въ томъ. Я не знала счету моимъ поклонникамъ, но я смотрла на нихъ только съ одной точки зрнія: какое богатство они доставятъ мн. Я открыто призналась что это моя единственная цль. Изъ всхъ мн правился только одинъ, и теперь онъ сдлался существомъ которое я ненавижу больше всего на свт. Ты его знаешь. Когда я вспомню что любила его, я сомнваюсь что я теперь то же самое существо.

— А сэръ-Денисъ? Вы о немъ ничего не сказали, сударыня.

Кольца кольчуги зазвенли, когда грудь ея при этомъ судорожно поднялась.

— Денисъ Десмондъ? Вы и объ этомъ слышали? Правда, я женщина, но чего бы я не отдала чтобъ еще разъ встртиться съ тобой, Денисъ! И мы встртимся, я знаю.

Тигрица проснулась въ ней. Я немного отодвинулся отъ нея.

— Нтъ, вы должны меня выслушать, Теренсъ Бреди. Денисъ Десмондъ обидлъ и оскорбилъ меня, и своею жестокостью приготовилъ мн ту жизнь какую я веду теперь. Это онъ заставилъ правительство признать притязанія моего отца на Аудъ незаконными, онъ, со своею наглою гордостью, попралъ ногами старика, полковника Биллинга, джентльмена и солдата, какъ какого-нибудь парія. Въ припадкахъ отчаянія, старикъ призывалъ мщеніе на Десмонда, проклиналъ его и просилъ меня отплатить ему, и я, въ моемъ дтскомъ гор, общалась помогать ему, потому что я любила этого пьянаго, но любящаго старика. Въ то время великій губернаторъ еще не видалъ меня, когда же это случилось, онъ сдлался моимъ рабомъ. Я никогда не забуду моего торжества. Но онъ не былъ покорнымъ рабомъ, этотъ дерзкій приказный,— вдь онъ былъ не боле какъ приказный. Онъ толковалъ о воздержности и предлагалъ чтобъ я провела два или три года у какихъ-то его друзей и тамъ окончила мое образованіе, съ жалованьемъ и карманными деньгами. Я ухватилась за эту нить для удовольствія порвать ее.

Она замолчала на минуту и поразила меня хохотомъ.

— Онъ отомстилъ мн и въ этомъ самомъ мст, сынъ мой. Десмондъ уменъ! Слышалъ ты что онъ сдлалъ?

— Я знаю это дло, сударыня, и удивляюсь какъ вы ршаетесь упоминать сбъ этомъ. Если я вамъ скажу что знаю все о вашемъ пребываніи здсь, вы, можетъ-бытъ, избавите меня и себя отъ постыдныхъ подробностей.

— Постыдныхъ? Что вы этимъ хотите сказать, Теренсъ Бреди? Мн нечего стыдиться, ршительно нечего, воскликнула она вспыльчиво,— кром того что я уступила моей безумной любви къ этому негодяю изъ негодяевъ, Алану Фрезеру. Если ты считаешь меня достойною порицанія за то что я бросила тебя, порицай его. Да, и проклинай его. У самого Вельзевула сердце не такъ черно какъ у него. Онъ вбилъ мн въ голову отослать тебя домой. У меня остались кое-какія бездлушки и немного денегъ, а онъ поклялся что сдлаетъ меня богатою и будетъ считать тебя за своего сына. Я поврила, и погубила себя. Онъ говорилъ что бракъ нашъ долженъ быть тайнымъ, но не былъ тайнымъ другой бракъ, въ который онъ вступилъ вскор посл того какъ мы пріхали въ Гейдерабадъ, съ двушкой до того безобразною что только одинъ Чарли могъ выносить ее, несмотря на все ея богатство. И когда я, готовясь сдлаться матерью, хотла вступить въ свои права и потребовала чтобъ онъ призналъ меня своею женой, мошенникъ поразилъ меня громадностью своей подлости и неизбжностью моей гибели. Чмъ бы я ни была прежде, я посл того сдлалась тмъ что я теперь.

Она горько зарыдала. ‘Въ этомъ она искусна, подумалъ я, не поддамся обману.’ Немного спустя она продолжала:

— Я была поражена. Я была неопытна, одинока, мн некуда было идти. Я обратилась бы къ Денису Десмонду, но его послднее письмо задло меня за живое. Доказательства моего безумія и обмана Фрезера вс вышли наружу. Чарли славно сыгралъ свою игру. Онъ нанялъ одного дезертира, Шортера, который исполнилъ роль священника, онъ отнялъ у меня все немногое что у меня оставалось. Не стану разказывать теб, сынъ мой, какія предложенія онъ мн длалъ, но что бы теб ни разказывали, поврь моей клятв что съ этихъ поръ я на вки разошлась съ Фрезеромъ, и у меня осталась къ нему такая ненависть какую не могли бы затушить сотни такихъ жизней какъ его.

— Онъ ужасный негодяй, но умоляю васъ, сударыня, говорите какъ женщина.

— Я говорю какъ женщина, какъ оскорбленная, поруганная женщина, которая служитъ позоромъ для своихъ дтей, по у которой сохранились еще чувства женщины и сердце матери. (Кольчуга опять зазвенла.) Я приняла его предложеніе представить меня аврипорскому радж. Это избавляло меня отъ негодяя котораго я такъ ненавидла. Я умла пть, играть, знала много поэмъ, все что такъ любятъ туземные принцы. Нечего отодвигаться и вздрагивать, повторяю теб, Теренсъ, теб не нужно стыдиться меня или его. Этотъ бдный, ограбленный принцъ былъ джентльменъ и честный человкъ. Я бы желала чтобы мои христіанскіе друзья походили на него. Но онъ сдлался жалокъ отъ униженія которому они его подвергли. Онъ былъ храбръ и великодушенъ, любилъ охоту и желалъ дятельной жизни, достойной потомка королей-воиновъ. Ваши предложили ему должность въ туземномъ полку, гд бы онъ могъ, еслибы повезло счастіе, сдлаться капитаномъ, и завислъ бы отъ наглости послдняго блолицаго молодца. Цивилизація, христіанство явились къ нему подъ видомъ пьянства, табаку и французскихъ романовъ, и человкъ, который могъ бы занять мсто въ исторіи своей страны, умеръ въ неизвстности и полуидіотомъ. Но, Теренсъ, онъ женился на мн, по всмъ правиламъ священнымъ для него и для его народа, и сдлалъ меня королевой Аврипора. Я имла право усыновить ребенка, такъ же какъ и онъ имлъ право жениться на мн, но Денисъ Десмондъ отнялъ у меня мое право. Гд же были трактаты?… Гд же….

— Я не приготовился разбирать этотъ вопросъ, прервалъ я.— Довольно знать что онъ былъ ршенъ много лтъ тому назадъ. А кто покушался на жизнь сэръ-Дениса Десмонда, кто готовъ былъ сдлаться убійцей? Отвтите ли вы мн на это?

— Если ты думаешь что это я, гордо возразила она,— то ошибаешься. Но еслибы даже я это сдлала, разв я не имла на то права? Ты думаешь что нтъ. Если такъ, то грабитель и воръ никогда не получитъ заслуженнаго возмездія. Но повторяю теб что я тутъ непричастна, хотя Фрезеръ, кажется, убдилъ сэръ-Дениса что это мое дло. Если ты спросишь кто задумалъ это дло, и кто, еслибъ оно удалось, готовился возстать во глав своего полка, ограбить городъ, завладть мной и другими, я теб отвчу что это Аланъ Фрезеръ.

— Но вы цлые годы были союзницей этого человка и соучастницей его дяній.

— Да, я знала объ его преступленіяхъ, но что я могла сдлать? Я потеряла имя и была бдна, но во что бы то ни стало должна была сдлаться богатою, и я хотла употребить его какъ орудіе, между тмъ какъ онъ, съ своей стороны, думалъ сдлать то же самое изъ меня. Ты имешь полное право, Теренсъ, сомнваться въ этомъ, но я любила моихъ дтей, и когда я узнала что новорожденная дочь моя будетъ носить имя опозоренное въ глазахъ свта, я не могла вынести того чтобы дочь моя знала вину своей матери. Тогда я сдлала дло въ которомъ раскаиваюсь до сихъ поръ. Я обмнила дтей, въ то время когда женщина, называвшая себя мистрисъ Фрезеръ, лежала на смертномъ одр. Мабель Фрезеръ вамъ сестра

— Я это знаю, сударыня. Ловкое дло, могу сказать. А что, позвольте спросить, сдлалось съ ребенкомъ котораго вы похитили?

— Онъ скоро умеръ. Мой отецъ говаривалъ что тотъ, кого любитъ Богъ, умираетъ въ молодости. Увряю тебя, я всми силами о немъ заботилась. Бдный малютка погибъ со своею кормилицей, между тмъ какъ ты спасся. Вришь ты мн? Фрезеръ можетъ это подтвердить. Больше мсяца я почти не спала и не заботилась о жизни, пока не узнала что ты живъ. Какъ я тогда смялась въ душ, когда соболзновали о моей мнимой гибели! Но моя уловка связала меня съ виновникомъ моего несчастія. Онъ не хотлъ показывать мн мою дочь безъ того чтобъ я не сдлалась сообщницей его замысловъ. Я сдлалась его куклой, его сообщницей, и подвергала себя напрасному и жестокому презрнію везд гд онъ жилъ. О, клянусь всмъ святымъ, и самъ онъ отъ этого не отречется: онъ хотлъ отнять у меня деньги которыя я получила отъ моего втораго мужа, аврипорскаго раджи, онъ обвинялъ меня въ покушеніи на жизнь губернатора, въ отравленіи своей жены, въ убійств похищеннаго ребенка. Но я сдлалась достойною его соперницей. Я сдлала свое богатство недостижимымъ для него, я перевела его на тебя, сынъ мой, все до послдней копйки, за исключеніемъ немногихъ рупій для Мабели. Ее тоже научали не любить меня, но она получитъ богатство, получитъ по праву, отъ своей матери. Разв это не хорошо сдлано? Въ случа твоей смерти все перейдетъ къ Мабели или, въ крайнемъ случа, къ повреннымъ. Лондонскіе адвокаты сдлали мн все это по закону. Я была его послднею надеждой и, о боги! какъ я радовалась моей мести. Неужели ты меня осудишь, сынъ мой? О, какъ же онъ разозлился, когда узналъ что онъ, въ свою очередь, одураченъ! Онъ разчитывалъ заплатить свои долги моими деньгами. Онъ обезчестилъ себя, былъ преданъ военному суду и погибъ, какъ онъ погубилъ многихъ получше себя. Въ это время сэръ-Денисъ взялъ бдную Мабель, Чарли Фрезеръ слишкомъ ненавидлъ меня чтобы доставить мн такое счастіе, отдать мн мою дочь. Я не смла требовать. Я не знала какъ она взглянетъ на мать которая не носитъ имени ея отца. Я скоро съ этимъ примирилась, сообразивъ что такая хорошенькая двушка,— она немного похожа на меня,— можетъ сдлать хорошую партію, я даже подумывала что она можетъ выйти за племянника сэръ-Дениса и сдлаться обладательницей Кильмойля. И въ этомъ было бы маленькое мщеніе, еслибы сэръ-Денисъ узналъ кто жена Джеральда Десмонда. Я, по совту моихъ адвокатовъ, оставила намреніе доказать твои права на это помстье, но я купила теб, Теренсъ, имніе недалеко оттуда. Чарли Фрезеръ меня не страшилъ, но я знала его черное сердце, и когда онъ въ первый разъ отправился въ Европу, я знала что теб угрожаетъ опасность. Онъ разчитывалъ, что если случится что-нибудь съ тобой, то состояніе достанется Мабели, и тогда онъ будетъ пользоваться имъ. Въ то время ему со всхъ сторонъ грозила бда. Ты избжалъ близкой смерти. Во второй разъ я сама послдовала за Фрезеромъ въ Ирландію. Тогда онъ уже сдлался отчаяннымъ преступникомъ, а я, поручивъ другимъ охранять тебя, едва тебя не погубила. Онъ зналъ обычаи Европы, я же ничего не знала, и онъ едва не привелъ въ исполненіе всхъ своихъ злодйскихъ замысловъ, пока я собиралась предать его суду. О, Теренсъ, какое горе нанесъ онъ мн своимъ бгствомъ. Онъ увезъ мою дочь, и теперь она въ его власти, и хотя я спасла человка котораго она любитъ, но боюсь что теперь она погибла, и онъ привелъ въ исполненіе свой самый ужасный умыселъ.

— Мабель Фрезеръ теперь въ безопасности, сударыня. Она въ лагер у сэръ-Дениса Десмонда.

Королева взглянула на меня, глаза ея блеснули страхомъ и сомнніемъ, и она провела рукой по лбу.

— Да! Такъ вотъ какъ! Я бы того не сдлала, хотя онъ ужасный негодяй, еслибы знала что Мабель свободна. Теперь поздно. Скажи, какъ ты это узналъ.

— Нсколько дней тому назадъ я былъ увезенъ со связанными руками и ногами и запертъ въ тюрьм форта Роабъ.

— Да, тамъ былъ Фрезеръ съ набобомъ. Онъ хотлъ чтобы Мабель принесла себя ему въ жертву, а я ршилась во что бы то ни стало освободить ее, а чтобы сдлать это, необходимо было уничтожить его. Онъ и на тебя накинулся? О, онъ ловко дйствовалъ! Когда двое моихъ дтей были въ его рукахъ, онъ могъ располагать мной. Жалкій измнникъ и негодяй! Вс его замыслы теперь ничто. Ферозе никогда не измняетъ своему слову.

Она сидла опустивъ глаза въ землю.

— Не странно ли, говорила она сама съ собой,— что Мабель воротила Теренса его народу, что она встртила сэръ-Дениса Десмонда въ лсу, въ Индіи. Нсколько часовъ тому назадъ! И они теперь такъ близко отъ меня!

Она опустила голову на руку, приложила указательный палецъ къ губамъ и съ грустною задумчивостью устремила глаза на лампу.

— Это Кизметъ, вздохнула она.— Ты не вришь въ Кизмета? Все что случается, это все по вол Кизмета или Судьбы. Но никто не можетъ предсказать что должно случиться, и судьба не боле какъ судьба, когда исполнится. О, кто можетъ мн сказать что судьба мн готовитъ? Я чувствую что мой послдній часъ близокъ. (Ея губы задрожали, и глаза увлажнились.) Но теперь я готова его встртить. Мои дти въ безопасности, и я больше не боюсь моихъ мучителей.

— Мать! воскликнулъ я съ ужаснымъ горемъ и страстною жалостью къ ней:— пойдемъ, пойдемъ со мной. Бги отъ этихъ негодяевъ, разбойниковъ, бунтовщиковъ и убійцъ. Пойдемъ со мной, умоляю тебя. Они простятъ тебя. Сэръ-Денисъ проститъ тебя. Пойдемъ, живи съ твоими дтьми! На колняхъ умоляю тебя, пойдемъ! Во имя всего святаго!

Бдная, одинокая гршница прижалась губами къ моему лбу, и откинувъ мои волосы, смотрла мн въ лицо.

— Да, это большое утшеніе. (Голосъ ея звучалъ какъ послдніе, замирающіе звуки нжной псни.) Я чувствую что умерла бы счастливе, еслибы была между вами. Но нтъ, это невозможно, я не могла бы жить съ вами, дти мои, еслибы даже захотла. Теренсъ, не проси, прибавила она твердо.— Мои обычаи не могутъ ужиться съ вашими. Я видла вашу страну, она не можетъ быть моею. Моя репутація послдуетъ за мной. Но что я говорю! Я не могу оставить моего народа, Теренсъ. Я королева, я дала клятву, и я не могу, не хочу оставить моего народа. Ты знаешь почему я здсь. Кизметъ устроилъ нашу встрчу, но я и сама хотла до твоего отъзда изъ Индіи увидать тебя, сынъ мой, и разказать теб мою жизнь. Я теперь буду искать убжища въ Непол. Прендергастъ, котораго ты знаешь, и въ котораго влюбилась Мебъ, когда онъ командовалъ войсками набоба Роабскаго, теперь въ безопасности. Я напала на вашъ лагерь именно для того чтобы спасти его. Да, я сдлала это, и сдлала, надюсь, хорошо. Я услыхала что онъ былъ раненъ и попалъ въ ваши руки. Вы его подозрвали въ измн, и были правы. Но теперь онъ разочаровался въ нашемъ дл, получилъ отвращеніе къ нашей жестокости, какъ говоритъ онъ, а поступки Фрезера заставили его смотрть на самого себя съ отвращеніемъ. Онъ не много думаетъ о бдной Мебъ, но она ходила за нимъ, когда онъ умиралъ, а благодарность также могущественна какъ любовь. Какъ только залчатся его раны, онъ отправится въ Соединенные Штаты. Ну, что же, Теренсъ, пожалешь ты меня теперь? Неужели ты меня ненавидишь досихъ поръ? О, сынъ мой! если это такъ, то я больше не буду заботиться о жизни.

Сердце мое было такъ полно что я не могъ говорить. Я былъ предупрежденъ противъ ея лживости и пороковъ, но я не могъ не поврить ея разказу. Мы сидли рядомъ и держались за руки, голова ея лежала на моемъ плеч, и я съ упоеніемъ слушалъ ея слова и уже не пытался ожесточить свои отвты словомъ сударыня, не давалъ строгихъ совтовъ и не вырывался изъ ея объятій.

Могунъ, теперь уже сдой, толстый старикъ, раза два заглянулъ въ дверь и наконецъ вошелъ со сложенными руками и сказалъ:

— Королева! Разв я не говорилъ вамъ что мистеръ Терри выросъ красивымъ джентльменомъ и любитъ свою мать? Но теперь намъ пора узжать. Войско можетъ придти по слдамъ мистера Терри.

— Могунъ правъ, сказала она.— Какъ скоро пролетло время! Они будутъ безпокоиться о теб. Посмотри, ужь разсвтаетъ. Ты придешь повидаться со мной, сынъ мой, гд бы я ни была, прежде чмъ удешь изъ Индіи. Если я останусь жива, мы потолкуемъ что намъ длать. Если же судьба захочетъ чтобы мы больше не видались, будешь ли ты вспоминать обо мн съ сожалніемъ? Неужели же нтъ, Теренсъ, сынъ мой? Могунъ, отдайте сыну моему мою лошадь. Ничего, Теренсъ, у меня здсь дв. Когда ты сядешь на ‘Текучую Воду’, ты будешь на лошади достойной сына королевы Аврипорской. О, какъ ужасно что мы должны разстаться!

Обязанъ ли я былъ вырваться изъ ея горячихъ объятій и отвернуться отъ поцлуевъ и слезъ которыми она покрывала мое лицо и шею?

Дйствительно, разсвтало. Въ сопровожденіи Могуна, который омочилъ мою руку слезами и показалъ мн дорогу въ лагерь, прошелъ я мимо чернобородаго туземца, стоявшаго на часахъ. ‘Текучая Вода’ былъ красавецъ въ полномъ смысл, но сдло и чапракъ на немъ былъ черезчуръ эксцентричны и великолпны, такъ что я смутился когда, пролетвъ одну милю, замтилъ что ко мн приближается отрядъ кавалеріи. Они похали въ мою сторону. Мн пришло въ голову пришпорить коня и ускакать отъ нихъ, но я раздумалъ. Офицеръ командовавшій отрядомъ подъхалъ ко мн.

— Не васъ ли зовутъ Бреди, сэръ? докторъ Бенгальскихъ Тигровъ?

— Это я.

— О васъ ужасно безпокоятся въ лагер, потому что васъ, говорятъ, недавно похищали. По всмъ направленіямъ разосланы отряды отыскивать васъ. Губернаторъ въ ужасномъ безпокойств, а также и об молодыя леди.

— Дв молодыя леди! Какія леди?

— А вы еще не знаете? Вс женщины скрывавшіяся въ Бил прибыли прошлою ночью живы и невредимы. И съ ними миссъ Бутлеръ, чертовски красивая двушка, племянница сэръ-Дениса Десмонда. Какая у васъ великолпная лошадь! Но сбруя что-то странна.

Мое сердце запрыгало отъ счастья.

— Я ду въ лагерь и успокою тхъ кто тревожится обо мн. Я полагаю, вы тоже со мной возвратитесь?

— Нтъ, намъ сначала надо побывать въ Аврипор. Мн приказано хать туда и поискать васъ.

— Да вдь вотъ я. Зачмъ же вамъ теперь туда хать? Я только что оттуда.

— Вы можете быть правы, но….

Мое сердце упало, когда подъхалъ офицеръ и сказалъ:

— Мн кажется, я вижу нсколько человкъ бунтовщиковъ, которые пробираются тамъ, возл стны. Взгляните-ка, Форстеръ.

Офицеръ посмотрлъ въ трубу.

— Нтъ никакого сомннія что это они, воскликнулъ онъ.— Франкъ, а вдь это, можетъ-быть, сама Аврипорская королева, которую такъ желаетъ захватить сэръ-Денисъ. Она скрывается гд-то здсь въ окрестностяхъ. Онъ иметъ насчетъ ея особыя приказанія отъ правительства. Ну, гоните хорошенько лошадей. Не берите никого въ плнъ, если только не замтите женщины.

Карабинеры пустились въ погоню, а я остался пораженный и смотрлъ имъ въ слдъ. Я надялся на бдительность ея сторожей, и подумалъ что отъ дворца далеко до городскихъ стнъ. Карабинеры пустились подъ гору предъ городомъ. Раздался выстрлъ, другой, третій и четвертый. Я тронулъ ‘Текучую воду’ концомъ стремени, и полетлъ по равнин. Подъ горой лежалъ убитый карабинеръ и раненый соваръ. Я нагналъ нашихъ людей, преслдовавшихъ непріятеля и готовившихся ссадить ихъ со слона, который со всею своею скоростью бжалъ къ рк.

Возл слона, два туземца хали очень близко одинъ отъ другаго. Даже на такомъ разстояніи я тотчасъ же узналъ королеву и старика Могуна. Я замтилъ что теперь у нея незавидная лошадь. Три карабинера, опередивъ другихъ, гнались за ними изо всхъ силъ. Они нагоняли ихъ. Я пришпорилъ свою лошадь, и она полетла какъ молнія. Ахъ! вотъ солдатъ приподнимается на стременахъ. Бдный старикъ Могунъ обернулся и обнажилъ оружіе въ защиту своей госпожи. Я увидалъ его на земл, съ окровавленными сдыми волосами. Я нагналъ всадниковъ, слона и двухъ карабинеровъ, но третій, усердно погоняя лошадь, поравнялся съ королевой и замахнулся на нее. Шпага переломилась въ его рукахъ, и прежде чмъ онъ усплъ опомниться, онъ упалъ раненый, а неустрашимая женщина, обернувшись, выстрлила еще разъ въ другихъ всадниковъ, нагонявшихъ ее.

— Стой! крикнулъ я.— Не стрляйте, это женщина. Мать, остановись! Я здсь! Во имя Бога!

— Чортъ съ ней! Я застрлю ее, сержантъ Скельсъ!

Я подскочилъ чтобы вырвать у него ружье, но пуля уже вылетла.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Чтобъ я могъ когда-нибудь проливать слезы о ней! Чтобъ я нкоторое время моей жизни могъ жить безъ мысли о моей Мери, забыть ее и не молиться о ея безопасности! Это казалось самымъ страннымъ изъ всхъ моихъ сновъ, но это была правда.

— Теренсъ, голубчикъ, не плачь такъ! О, не огорчайся, сынъ мой! Это къ лучшему. Поздно желать, но я желала бы еще пожить и посмотрть на тебя и Мебъ. А вдь я едва не спаслась. Видишь, вонъ тамъ Неполь. Отъ меня онъ теперь на милліоны миль. Послушай, Теренсъ, вс драгоцнности принадлежатъ теб. О, какъ больно!… Я счастлива, сказала она,— что посл всего ты сохранилъ слезу за меня. Но богатство! Не отдавай имъ богатства! Мабель! О, Небо, прости мн мои прегршенія!

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

— Э-эхъ, Микъ, не гршно ли было пристрлить бдную леди? Старый Скельсъ, какъ мы вс, съ ума сходитъ съ горя, хотя она оставила ему память по себ! Видывали ли вы когда такое лицо? Такъ вотъ она королева Аврипорская! Не поврю, пусть хоть вс газеты клянутся въ томъ, чтобъ она могла сдлать хоть одну жестокость во всю свою жизнь. Ахъ, Господи, Боже мой, какъ бдный докторъ-то убивается о ней!

XXIII. На якор.

Приводя къ концу мой странный, но правдивый разказъ, я думаю о безпокойныхъ годахъ которые пережилъ, припоминаю бури какія выдержалъ мой избитый корабль, теперь остановившійся въ тихой пристани, и едва врю что все прошлое не одинъ изъ множества тхъ странныхъ сновъ которые снились мн въ моей жизни. Вонъ Лохъ-на-Карр въ отдаленіи, а вотъ обвитая плющомъ башня Кильмойля предо мной — мста гд протекло мое дтство. Среброволосый старикъ, съ гордымъ лицомъ, сидитъ въ кресл предъ конторкой, у окна. Онъ пишетъ статью: Поземельный вопросъ въ Ирландіи, разсмотрнный сэръ-Денисомъ Десмондомъ, въ которой онъ ‘разсматриваетъ вопросъ’ какъ ршенный предыдущимъ раздломъ Аврипора и его послдствіями.

— Не помните ли, Теренсъ, кричитъ онъ въ отворенное окно,— включилъ ли генералъ-губернаторъ Аврипоръ во второй раздлъ Ауда, когда Утрамъ совтовалъ Маунъ Сингу и восточнымъ талукдарамъ оградить свои права особыми постановленіями?

— Право, не припомню въ настоящую минуту, сэръ-Девисъ. Кажется, Аврипоръ вошелъ въ договоръ. Спросите Мери, она все помнитъ.

— И хорошо длаю, Теренсъ, что помню, говоритъ молодая женщина возл меня.— Теперь я помню одно, что пора посылать экипажъ за Джеральдомъ и Розой. Ты знаешь, я не люблю Индіи и воспоминаній о ней, несмотря на то что такъ много счастія началось съ того времени. Кстати, я подучила премилое письмо отъ Мабели. Она прислала мн карточку своего маленькаго сына. Какой хорошенькій! У него глаза Терри, мн кажется, а волосы его матери. Тутъ ея голосъ опускается до шепота, она взглядываетъ на сэръДениса и склоняется ко мн.

— Что за глупости, Мери!

— Да что же ты не слушаешь, Теренсъ? Не прерывай меня! (Это сказано громко, дальше продолжается шепотомъ:) Мабель проситъ напомнить теб твое общаніе прислать ей копію съ портрета что былъ у тебя въ школ. Она еще не совсмъ оправилась посл печальнаго происшествія съ ея отцомъ. Она настаиваетъ что онъ не совершилъ самоубійства, но что Азимулла-ханъ и Ферозе убили его. Почему ты всегда такъ блднешь, когда говорятъ объ этомъ? А вотъ и мистеръ Бетсъ качаетъ головой. Бдная Мабель! Но въ остальномъ она счастливе чмъ я ожидала. Здоровье ея мужа и его характеръ значительно исправляются.

— Напиши, Мабель, что съ слдующимъ за этимъ пароходомъ я вышлю портретъ. Или лучше вотъ что мы сдлаемъ. Адмиралъ Джакъ приглашаетъ насъ пріхать на Сверо-Американскую станцію. А отъ Галифакса недалеко и до ‘Отрады’, гд наши изгнанники повсили свои арфы. Я думаю създить туда въ слдующемъ мсяц и повидаться съ ними, и самъ свезу портретъ. Стоитъ създить уже затмъ чтобы посмотрть какъ измнился этотъ укрощенный дикарь анти-Саксонецъ Морисъ.

Глаза Мери заблистали, и она сказала:

— Мн кажется, что я отчасти способствовала его обращенію къ здравому смыслу и къ христіанству. Бдный полковникъ Прендергастъ! Онъ былъ помшаннымъ патріотомъ. Что же касается до вашей поздки въ Отраду, Теренсъ, предупреждаю васъ, я буду противъ нея.

— Мери, ты деспотка. Почему не създить въ Отраду?

— Нтъ. Если ты подешь, я тоже поду. А тогда что же будутъ длать сэръ-Денисъ и мистеръ Бетсъ? къ тому же нтъ никакой надобности: адмиралъ Джакъ скоро самъ прідетъ навстить насъ. Если же Мабель и Морисъ пожелаютъ насъ видть, мы когда-нибудь доставимъ себ это удовольствіе, въ особенности если ты не будешь содержать такого множества подвластныхъ и пансіонеровъ. Вотъ Роза и Джеральдъ.

— Постой, Мери, воротись на минутку. Адмиралъ Джакъ говоритъ что теперь рыбная ловля….

— Нтъ, Теренсъ, довольно насладился ты рыбною ловлей. Да къ тому же въ такихъ бурныхъ водахъ. Мистеръ Бетсъ, разв вы не согласны со мной?

Старикъ улыбается.

— Согласенъ ли я съ вами? А разв я могу въ чемъ-нибудь не согласиться съ вами? Да, Теренсъ, я буду поддерживать Мери въ ея ne exeat regno. Она, и я съ ней, думаемъ что у васъ было столько приключеній что ихъ достаточно на вашу жизнь. То же самое думаетъ сэръ-Денисъ. Вы наконецъ стали на якорь.

КОНЕЦЪ.

‘Русскій Встникъ’, NoNo 10—12, 1868, NoNo 1—8, 1896

Читайте также: