Шкиперъ Ворзе.
Шкиперъ Ворзе.
Разсказъ Александра Килланда *).
Переводъ П. О. Морозова.
I.
I.
II.
II.
III.
III.
IV.
IV.
Шкипер Ворзе, Килланд Александр, Год: 1882
Время на прочтение: 128 минут(ы)
*) Молодой норвежскій романистъ и драматургъ, выступившій на это поприще только въ 1879 г., но уже занявшій очень видное мсто въ европейской беллетристик. По направленію онъ принадлежитъ къ датской реалистической школ, стоящей теперь во глав умственнаго движенія скандинавскихъ народовъ. Ред.
— Ну, Лаврикъ, повса! Скорй на мачту и поднять вымпелъ!
Шкиперъ Ворзе стоялъ на шканцахъ возл каюты. Дулъ свжій сверный втеръ, я старый бригъ, поднявъ лишь нсколько парусовъ, медленно входилъ въ бухту. Неровно вздымавшіяся волны катились на встрчу изъ-за мыса, за которымъ пріютилась зандсгаардская бухта, и когда ‘Надежда семьи’ обогнула этотъ мысъ, она какъ будто почувствовала себя вполн безопасною въ старой, знакомой гавани. Шкиперъ Ворзе, подмигнувъ рулевому, сказалъ: ‘А вдь она, дойдя до бухты, узнала, что идетъ домой’. И въ самомъ дл, ‘Надежда семьи’ не была похожа на прочія суда. Могли конечно существовать суда, имвшія боле легкій и изящный видъ, въ числ новомодныхъ англійскихъ кораблей могли даже отыскаться такіе, которые шли подъ парусами немножко скоре — хотя Ворзе такихъ и не видывалъ, но все таки это не было невозможно,— но этимъ и ограничивались вс невыгоды сравненія: на мор никогда не бывало и не могло быть корабля сильне, крпче и лучше, чмъ ‘Надежда семьи’.
И само солнце весело сіяло надъ домами Зансгаарда, надъ садами и верфью и надъ гостепріимной бухтой съ синими рядами волнъ, торопливо бжавшими на берегъ, какъ будто для того, чтобы объявить о возвращеніи Якова Ворзе.
Изъ высокаго, стоявшаго на берегу, пакгауза уже увидали корабль, и сторожъ Захарія поршилъ сообщить объ этомъ въ контору.— Да врно ли это? рзко спросилъ консулъ Гарманъ.
— Мы смотрли въ подзорную трубу, господинъ консулъ, и если это не ‘Надежда семьи’, такъ не сойти мн съ этого мста. Она идетъ прямо въ зансгаардскую бухту.
Мортенъ В. Гарманъ поднялся съ кресла. Это былъ высокій, крпко сложеный мужчина съ сильно вьющимися блыми волосами и нсколько выдавшейся нижней губой. Онъ взялъ шляпу и палку. Руки у него немного дрожали отъ волненія: ‘Надежда семьи’ очень долго была въ отлучк.
Въ передней комнат конторы, у наблюдательнаго окошка, стоялъ бухгалтеръ. Консулъ взялъ у него изъ рукъ трубу, посмотрлъ на бухту, и складывая инструментъ, сказалъ: ‘Въ самомъ дл, она. Яковъ Ворзе — человкъ надежный’.
Никогда еще ни одинъ корабль не ходилъ изъ этой мстности въ Ріо-Жанейро, и только благодаря честолюбивой настойчивости шкипера Ворзе, впервые было ршено сдлать такую рискованную попытку. Но шкиперъ находился въ пути слишкомъ долго, и консулъ, мало-по-малу, пересталъ надяться на ‘Надежду семьи’, тмъ боле, что въ послдніе годы ему пришлось отказаться отъ очень многихъ надеждъ.
Теперь онъ, конечно, радовался возвращенію своего корабля и своего стараго капитана Ворзе, но все-таки тяжело и какъ то грустно отдавались его шаги въ широкомъ корридор, изъ котораго шла лстница во второй этажъ… Одинъ удачный морской рейсъ не могъ еще разсять его тоску. Зандсгаардъ былъ всми покинутъ и опустлъ, тамъ не было уже ни общества, ни молодежи, и только старыя воспоминанія о нарядныхъ кавалерахъ и о дамахъ съ откровенно декольтированными платьями еще продолжали таиться въ уголкахъ его сердца, которое иногда билось сильне обыкновеннаго.
Съ прошлаго лта, какъ умерла г-жа Гарманъ, вс пріемныя комнаты втораго этажа были заперты. Оба сына консула были заграницей,— Христіанъ-Фридрихъ въ Лондон, а Рихардъ — въ Стокгольм, и консулъ Гарманъ, привыкшій въ продолженіи всей своей жизни къ веселому, баззаботному обществу, не могъ чувствовать полнаго удовольствія въ компаніи двухъ старыхъ двъ, сестеръ его покойной жены, спорившихъ между собою за честь хозяйничать въ его дом.
Когда Яковъ Ворзе, стоя на палуб своего корабля, увидалъ, что на верфи и близь нея въ бухт все зашевелилось, у него гордо запрыгало сердце. Вс, стоявшія у берега лодки двинулись къ нему на встрчу. Родственники экипажа, матери и невсты махали платками, плача отъ волненія, большинство изъ нихъ давно уже потеряло всякую надежду на ‘Надежду семьи’.
Шкипера Ворзе не встрчалъ никто изъ родныхъ: онъ былъ вдовецъ, и сынъ его находился въ комерчесскомъ училищ въ Любек. Но и онъ радовался, что наконецъ-то разскажетъ другимъ шкиперамъ, въ клуб, о Ріо-Жанейро, гд никто изъ нихъ не бывалъ, и съ особеннымъ удовольствіемъ думалъ о томъ, какими анекдотами удивитъ онъ шкипера Рандульфа.
Шкиперъ Рандульфъ побывалъ когда-то въ Таганрог и любилъ таки этимъ похвастаться, но что же значила эта знаменитая поздка въ сравненіи съ рейсомъ въ Ріо? Ворзе своимъ подвигомъ совсмъ ее уничтожилъ.
Въ молодости Яковъ Ворзе былъ порядочнымъ сорванцомъ, да и теперь еще, не смотря не свои пятьдесятъ лтъ, онъ смотритъ молодцемъ. Плотный, коренастый, съ лицомъ типичнаго шкипера, съ красными полными щеками, онъ былъ прямодушенъ и веселъ. Если бы сосчитать волосы у него на голов, то вышла бы порядочная цифра: они росли у него также густо, какъ на кож выдры, но при этомъ очень оригинально. Казалось, какъ будто ураганъ подулъ ему въ затылокъ, и оставивъ небольшой спиральный завитокъ на макушк, да нсколько волнообразныхъ слоевъ спереди, около ушей, безжалостно сдулъ все остальное.
Шкиперъ Ворзе замтилъ, что близь плашкоутнаго моста готовили къ выходу въ море такъ называемый ‘Дамскій ботъ’,— и радостно потиралъ себ руки: это было знакомъ отличія. Когда же онъ увидалъ, что въ этотъ ботъ садится самъ консулъ, онъ даже раза два подпрыгнулъ на палуб отъ удовольствія: консулъ възжалъ на встрчу кораблю только въ самыхъ чрезвычайныхъ случаяхъ, обыкновенно же высылался кто нибудь изъ конторскихъ, если только не было дома консульскихъ дтей: какъ Христіанъ-Фридрихъ, такъ и Рихардъ были очень не прочь вызжать на встрчу входившимъ въ бухту кораблямъ и потомъ провожать ихъ, сидя въ кают и попивая марсалу.
Когда бригъ бросилъ якорь, ‘Дамскій ботъ’ еще не подошелъ, но Яковъ Ворзе уже не могъ ждать дальше, онъ схватился за ванты, взобрался на бортъ, и махая шляпой, закричалъ во взсь Зандсгаардъ: ‘Мы вернулись поздно, господинъ кунселъ, но вернулись благополучно!’
Консулъ Барманъ улыбнулся и поклонился, снимая потихонько кольца съ правой руки: ему были хорошо извстны привтственныя рукопожатія Якова Ворзе, когда тотъ возвращался изъ дальней поздки.
Капитанъ, весь сіяя радостью, почтительно стоялъ на палуб съ шляпой въ рук, когда консулъ осторожно и не торопясь взобрался по спущенному съ корабля трапу.
— Добро пожаловать, Яковъ Ворзе!
— Спасибо, спасибо, господинъ кунселъ!
И консулъ предалъ свою десницу въ дружескіе тиски шкипера.
Экипажъ почтительно выстроился вокругъ. Матросы уже прибрались, почистились и были готовы сойти съ корабля, на бортъ успло уже явиться столько родныхъ и друзей, что матросамъ не пришлось даже позаботиться самимъ объ якор и причалахъ.
Консулъ привтливо поздоровался съ ними. Загорлыя лица производили особенное, странное впечатлніе среди домашней холодной весны, кое-кто изъ матросовъ щеголялъ въ ярко-красной рубашк или въ лиловой шерстяной шапк, вывезенной изъ чудеснаго Ріо. И на всхъ этихъ улыбающихся лицахъ было видно, какими отчаянными ребятами считали себя эти люди и какъ сильно всякому изъ нихъ хотлось скоре сойти на берегъ, чтобы показать себя и дать полный ходъ языку.
— Вотъ тутъ у меня сорви-голова, — сказалъ шкиперъ Ворзе: — отправился съ ними каютнымъ юнгою, а вернулся мичманомъ. Тамъ, въ Ріо, у насъ двое умерли, господинъ кунселъ: скверный тамъ климатъ! Ну, Лаврицъ, иди же сюда!
Изъ кучки матросовъ выдлился юноша 16-17 лтъ, смущенный и неловкій, его круглое лицо пылало, какъ сплое красное яблоко.
— Какъ тебя зовутъ? спросилъ консулъ.
— Лаврицъ Зеегусъ, отвчалъ мальчикъ.
— Лаврицъ Больдеманъ Зеегусъ, поправилъ капитанъ.
— Мы всегда имли основаніе давать особенный всъ рекомендаціи капитана Ворзе, и если молодой человкъ захочетъ пойти по слдамъ такаго браваго моряка — тутъ консулъ поклонился капитану — то наша фирма вознаградитъ его по заслугамъ. Впрочемъ и весь экипажъ, въ виду продолжительнаго и опаснаго путешествія, получитъ при разсчет пропорціальную награду. Фирма благодаритъ каждаго изъ васъ за хорошую и врную службу.
Консулъ еще разъ поклонился и въ сопровожденіи капитана сошелъ въ каюту.
Экипажъ былъ чрезвычайно обрадованъ какъ общаніемъ награды, такъ и тмъ, совершенно необычнымъ, событіемъ, что самъ владлецъ корабля лично явился на бортъ и благодарилъ простыхъ матросовъ. Въ самомъ дл, у консула Гармана не было привычки много разговаривать со своими подчиненными. Не то, чтобы онъ былъ человкъ суровый, напротивъ — онъ всегда привтливо раскланивался и иногда перекидывался парой словъ съ тми изъ нихъ, кто съ нимъ встрчался, но все таки, онъ держался такъ далеко отъ нихъ, что малйшее дружеское слово съ его стороны считалось за снисхожденіе и принималось съ благодарностью и удивленіемъ.
Когда, полчаса спустя, консулъ снова сошелъ въ ботъ, чтобы вернуться на берегъ, матросы привтствовали его криками ‘ура!’ Онъ снялъ шляпу, стоя въ лодк. Онъ былъ очень взволнованъ, и ему было необходимо вернуться домой, въ контору, и отдохнуть наедин.
Онъ захватилъ съ собой корабельныя бумаги и мшокъ добрыхъ совереновъ. Старая фирма К. Ф. Гармана давно уже не имла такихъ барышей, это было очень пріятно. Но этого было мало.
Мартенъ Гарманъ, посл смерти отца, работалъ уже много лтъ, но ему никогда еще не удавалось устроить въ настоящемъ вид обширное комерческое дло. Въ военное время, вслдствіе упадка курса, фирма понесла такіе убытки, что ея силы истощились на много лтъ, и казалось даже — навсегда. Ей пришлось бороться съ самыми неблагопріятными обстоятельствами, у нея было слишкомъ много недвижимаго имущества, между тмъ какъ денежныя средства постоянно сокращались, были также и тягостные долги. Обстоятельства не улучшались. Мортенъ Гарманъ, купецъ чрезвычайно способный, долженъ былъ приложить вс свои старанія, чтобы поддержать свой торговый домъ въ прежнемъ его блеск и значеніи.
Пока онъ былъ молодъ, дло шло еще сносно, но теперь, когда онъ уже перешагнулъ за пятьдесятъ, когда у него умерла жена и Зандсгаардъ опустлъ, его сильно тяготила мысль, что его предпріятія, его радость и гордость, дло которое онъ надялся увидть въ полномъ блеск и процвтаніи, посл его смерти лишится своей жизненной силы и, можетъ быть, должно будетъ пасть, какъ непрочное. Семейная жизнь въ Зандсгаард всегда стоила очень дорого. Г-жа Гарманъ, женщина живая и красивая, очень любила общество, маскарады, собранія и тому подобныя удовольствія, и мужъ вполн раздлялъ ея вкусы.
Свободныя идеи начала ныншняго столтія и положеніе Гармана, какъ единственнаго сына въ большомъ торговомъ дом, придавали его взглядамъ нкоторую заносчивость. Въ город подсмивались надъ его тщеславіемъ, но еще больше досадовали на него. Самъ онъ однако объ этомъ ничего не зналъ.
Онъ провелъ молодость за границей, много путешествовалъ, и потому его воззрнія и идеи совершенно отличались отъ тхъ, которыя господствовали въ простомъ маленькомъ городк въ то время, когда тамъ началось двойное броженіе, вызванное измненіемъ экономическихъ условій и сильнымъ религіознымъ оживленіемъ.
Въ Зандсгаард, между тмъ, старина была еще въ полномъ цвту. Высокомрные чиновники и офицеры, жившіе въ город, видли здсь соблюденіе всхъ традицій эпохи париковъ на праздничныхъ пирахъ, гд такъ хорошо и долго пилось и лось за длинными столами, гд общество было такъ деликатно и полно достоинства, что не было надобности боязливо взвшивать каждое слово разговора, гд смлое слово или тайное рукопожатіе не считалось за преступленіе, гд шопотъ сосда и сосдки, прикрывшейся веромъ, могъ окончиться поцлуемъ въ ушко, гд вс были связаны другъ съ другомъ сотнею тонкихъ нитей, опутывавшихъ общество блестящей шелковой паутиной, подъ которою распущенность утрачивала свой рзкій характеръ и казалась изящною, красивою, приличною, какъ менуэтъ. Въ этой атмосфер консулъ Гарманъ вращался вполн увренно и ловко, какъ рыба въ вод.
Когда онъ, утромъ, въ дни большихъ, веселыхъ собраній, сидлъ въ контор, его перо летало по бумаг, и въ эти дни онъ писалъ наилучшія письма. Его мысли были такъ ясны, умъ такъ спокоенъ, что все — и важное, и неважное, устроивалось въ наилучшемъ порядк. Въ томъ же письм, въ которомъ онъ заказывалъ партію кофе, онъ не забывалъ упомянуть и о дюжин пакетовъ лака, и о двухъ корзинахъ голландскихъ глиняныхъ трубокъ, назначаемыхъ для розничной торговли, и о сообщеніи должныхъ инструкцій капитану, потерпвшему аварію, и тутъ же, безъ дальнихъ околичностей, могъ перейти къ подробнйшему описанію устройства печныхъ трубъ, какое онъ видлъ въ Лондон и намревался ввести въ городской больниц. Когда же почта была уже отправлена и наступалъ часъ званаго обда, тогда консулъ, старательно выбритый и раздушенный, поднимался наверхъ по широкой лстниц, въ синемъ полукафтан съ блестящими пуговицами, въ манжетахъ съ буфами, зашнурованномъ жилет, съ брилліантовой булавкой въ воротничк рубашки, расчесавъ локонами свои красивые, сроватые, какъ бы слегка напудренные волосы. При этомъ могло случиться, что онъ напвалъ весело французскій мотивъ, припоминая какое нибудь изъ своихъ приключеній и красиво выставляя впередъ изящную ногу, которая имла бы видъ еще боле привлекательный, если бы мода позволила одть ее въ чулокъ, на манеръ прошлаго столтія.
Консулъ Гарманъ былъ, по понятіямъ того времени, образцовымъ супругомъ. Когда у него умерла жена, онъ искренно жаллъ о ней, и во многихъ, любимыхъ ею, мстахъ сада поставилъ памятники съ приличными надписями. Со смертью г-жи Гарманъ многолюдныя собранія прекратились, такъ что эта статья расхода значительно уменьшилась, но въ то-же время сильно увеличивались дв другія статьи: уплата по счетамъ обоихъ сыновей, въ особенности Рихарда.
Въ этихъ двухъ молодыхъ людяхъ характеръ консула Гармана какъ будто раскололся надвое. Рихардъ былъ его гордостью и его слабостью. Его красивая наружность и легкомысліе представлялись какъ бы воспроизведеніемъ собственной молодости консула, и когда Рихардъ сдлалъ лучшую лошадь въ самую красивую сбрую и бралъ у отца хлыстъ, къ которому никто, кром него, не смлъ прикасаться, тогда консулъ бросался отъ окна къ окну до тхъ поръ, пока сынъ не исчезалъ изъ виду, и несказанно радовался, видя, какъ хорошо молодой человкъ сидитъ на лошади и какъ все къ нему идетъ.
Къ своему старшему сыну, Христіану-Фридриху, консулъ относился строже.
Когда мотовство Рихарда начинало безпокоить отца, онъ писалъ ему: ‘Я хорошо понимаю, что карьера, избранная тобою съ согласія твоихъ родителей, требуетъ различныхъ расходовъ, которые могутъ показаться излишними, но въ виду извстныхъ условій и обстоятельствъ представляются если не совершенно необходимыми, то по крайней мр въ значительной степени соотвтствующими упомянутымъ условіямъ, но съ другой стороны, я все-таки посовтовалъ бы теб подумать, не можешь-ли ты достигнуть на своемъ дипломатическомъ поприщ тхъ-же самыхъ результатовъ съ гораздо боле ограниченными издержками. Особенно-же рекомендовалъ бы теб вести правильные счета,— не потому, чтобы я хотлъ контролировать твои расходы, а потому, что — какъ я знаю по опыту — при правильномъ счетоводств мы лучше всего можемъ сами себя контролировать’.
Но вести счеты, не говоря уже о правильныхъ, было вовсе не въ дух Рихарда,— и онъ отдлывался шуточками, которыя приводили старика въ восхищеніе и заставляли забывать о расходахъ. За то Христіанъ-Фридрихъ, со времени своего поступленія въ институтъ въ Христіаніи, каждый мсяцъ присылалъ отцу выписки изъ своей кассовой книги, а консулъ самымъ безжалостнымъ образомъ проврялъ ихъ. Въ случа какой нибудь неточности, даже простой ошибки въ счет, или въ томъ случа, если даже одна какая нибудь статья расхода казалась отцу слишкомъ обширною,— сынъ неизбжно получалъ строгую нотацію о томъ, какъ неприлично купцу неправильное счетоводство или мотовство.
Благодаря этому Христіанъ-Фридрихъ побаивался отца и иногда чувствовалъ себя даже обиженнымъ. Онъ бы успокоился впрочемъ, если бы узналъ, съ какимъ удовольствіемъ консулъ перечитывалъ его выписки и съ какой старательностью он занумеровывались и хранились въ особомъ ящик бюро.
Христіанъ-Фридрихъ былъ единственнымъ человкомъ, которому консулъ оказывалъ довріе, въ подробныхъ письмахъ, посылавшихся по крайней мр одинъ разъ въ мсяцъ, отецъ посвящалъ сына во вс важнйшія свои дла. Случалось даже, что консулъ спрашивалъ у него совта.
Вниманіе, а отчасти и безпокойство консула Гармана было особенно возбуждено тмъ благосостояніемъ, какое стало замчаться въ город въ послдніе годы. Откуда-то явились совсмъ новые люди съ значительными средствами, занялись покупкой и соленьемъ сельдей, и весною грузили на корабли цлыя тысячи тоннъ. Приверженцы новой религіозной секты, пересыпавшіе свою торговую корреспонденцію библейскими изреченіями и не имвшіе понятія о правильномъ счетоводств, стали заработывать большіе капиталы. Въ город, къ величайшему удивленію консула, вмст съ религіозными проповдями и пніемъ гимновъ, возникла новая жизнь и энергичная дятельность. И у всхъ этихъ людей были деньги. Все это серьезно безпокоило консула, но онъ ни съ кмъ не длился своими мыслями, и даже Христіанъ-Фридрихъ не зналъ, какъ затруднительно бывало подчасъ положеніе отца.
‘Надежда семьи’ стояла на якор, съ флагами и вымпелами на мачтахъ. Экипажъ сошелъ на берегъ, между тмъ какъ на корабль постоянно являлись толпы любопытныхъ изъ города и Зандсгаарда. Блая капитанская лодка была занята. Яковъ Ворзе услся на док, на разостланномъ флаг, концы котораго свшивались въ воду, а за нимъ сидлъ на корточкахъ Лаврицъ Зеегусъ, правя рулемъ. Шестеро гребцовъ размашисто ударяли веслами, и лодка быстро подвигалась къ берегу.
Яковъ Ворзе всегда представлялъ себ возвращеніе домой изъ Ріо именно въ такомъ вид. Его сердце радостно забилось, когда онъ выхалъ въ бухту, на берегу которой стоялъ городъ. Гораздо проще было бы пріхать сначала въ Зандсгаардъ и уже оттуда отправиться въ городъ, но шкиперу это вовсе не приходило въ голову. Онъ считалъ Зандсгаардъ островомъ, и всегда, не смотря ни на какую погоду, здилъ оттуда въ городъ и обратно не иначе, какъ на лодк. Онъ видлъ, что на его амбар у пристани подняли флагъ. У Ворзе былъ на площади большой, старый домъ, къ которому со стороны пристани примыкалъ высокій пакгаузъ, шкиперъ былъ человкъ зажиточный, и деньги, заработанныя имъ многолтними рейсами, благодаря удачнымъ спекуляціямъ, составили порядочный капиталъ. Оставаясь на зиму дома, онъ усердно занимался рыбной ловлей и длалъ на свой счетъ и рискъ большіе обороты.
Торговый домъ Е. Ф. Гармана напротивъ занимался не столько рыбной ловлей, сколько коммисіонной торговлей солью и хлбомъ, а также банковыми и вексельными спекуляціями,.
На этотъ разъ Ворзе не былъ дома гораздо дольше обыкновеннаго и потому нетерпливо желалъ разузнать поскоре, какъ шли дла въ его отсутствіи и какъ работали его люди. Но больше всего хотлось ему повидаться съ шкиперомъ Рандульфомъ, и всякій разъ, думая объ этомъ свиданіи, онъ ударялъ руками по колнамъ и хохоталъ.
Въ бухт были лишь немного короблей, такъ какъ дло шло къ лту, кое-гд, замтивъ лодку шкипера, поднимали флаги. Съ пристаней и пакгаузовъ по об стороны гавани, знакомые обращались къ нему съ привтствіями, онъ раскланивался и громко смялся, гордый и радостный. ‘Къ кому же ты пойдешь, Лаврицъ?’ спросилъ онъ, подъзжая къ пристани, своего юнаго спутника. У Лаврица въ город не было родныхъ.
— Я думалъ пойти опять къ г-ж Торвестадъ, гд я всегда жилъ, отвчалъ юноша.
— Но, сказалъ Ворзе,— теперь-то ты вдь ужъ не мальчикъ, и нельзя же теб вчно оставаться у этой старой ханжи.
Но, увидавъ, что другіе, бывшіе въ лодк, подмигивали другъ другу, онъ понялъ въ чемъ дло и вскричалъ:
— Ахъ тъі, пострленокъ! Такъ это двицы привлекаютъ тебя къ г-ж Торвестадъ? Ну, берегись! Вдь ты знаешь, что я и тамъ командую!
Яковъ Ворзе пошутилъ. Г-жа Торвестадъ нанимала въ его дом задній флигель.
На пристани его ожидало горькое разочарованіе: шкипера Рандульфа не было дома — онъ отправился въ Балтійское море.
— Сара! Сегодня вечеромъ ты идешь въ собраніе? говорила г-жа Торвестадъ дочери.
— Да, мама.
— Шкиперъ Ворзе пріхалъ, я собираюсь пойти къ нему, поздравить съ пріздомъ. Онъ, бдный, все еще ходитъ по пути гршниковъ, не чувствуя потребности искать, вмст съ нашими братьями, спасенія души. Какъ хорошо было бы, Сара, если бы кто нибудь изъ насъ явился орудіемъ Провиднія для спасенія этого заблудшаго!
Г-жа Торвестадъ пристально посмотрла на дочь, но Сара, стоявшая у кухоннаго стола и занятая мытьемъ посуды, не подняла своихъ большихъ, темныхъ глазъ, съ длинными рсницами и черными бровями.
— Ты бы сказала братьямъ, не пожелаетъ ли кто нибудь изъ нихъ придти къ намъ, чтобы обсудить то, что будетъ сказано въ собраніи, и помочь другъ другу въ дл благодати.
— Хорошо, мама.
Г-жа Торвестадъ пошла въ комнату, которая выходила на задній дворъ и оттого была нсколько темновата. Комната была хорошо меблирована, въ ней все было чисто и въ порядк, но какъ-то не уютно.
Г-жа Торвестадъ была вдова старшины гернгутерскаго братства, которое до сихъ поръ еще не выбрало новаго старшины. Количество гернгутеровъ, жившихъ въ город, было не велико и не увеличивалось, такъ какъ новая религіозная проповдь шла въ другомъ направленіи,— гаугіанскомъ. Въ ученіи и во вншнемъ образ жизни обихъ этихъ сектъ было такъ много сходства, что не только люди, стоявшіе въ сторон отъ ‘пробужденія’, считали гернгутеровъ и гаугіанцевъ за одно и то же, но и среди самихъ представителей обихъ сектъ замчалось все большее и большее стремленіе къ объединенію.
Сначала гернгутерскіе братья и послдователи Гауге существенно отдлялись другъ отъ друга степенью умственнаго развитія. Гауге, въ начал своей дятельности, нашелъ наиболе врныхъ приверженцевъ среди крестьянства, гернгутерское братство напротивъ состояло по большей части изъ зажиточныхъ горожанъ, которые, подъ вліяніемъ нмецкихъ старшинъ и благодаря частымъ поздкамъ въ Христіанфельдъ и другія гернгутерскія мстности, пріобртали боле замтную, вншнюю и внутреннюю полировку. Но впослдствіи, когда движеніе, возбужденное Гансомъ Нильсеномъ Гауге, распространилось по всей Норвегіи, поборовъ безчисленныя препятствія, и въ особенности когда, посл многолтняго тюремнаго заключенія и смерти Гауге, весь народъ узналъ, съ какою позорною несправедливостью чиновники преслдовали этого невиннаго и богобоязненнаго человка — новое движеніе пріобрло многихъ послдователей также и въ тхъ общественныхъ сферахъ, которыя до сихъ поръ смотрли на деревенскихъ мечтателей и фанатиковъ съ презрніемъ и отвращеніемъ. Это помогло сліянію съ гернгутерами. Гаугіанцы всегда были расположены къ дружественному соглашенію тамъ, гд видли истинно-христіанскій духъ. Впрочемъ, если бы гернгутеры и хотли держаться отдльно, то не могли бы этого, въ силу своей слабости и малочисленности.
Поэтому г-жа Торвестадъ безъ всякаго опасенія посылала свою дочь на собранія гаугіанцевъ, точно также и на происходившія у нея молитвенныя сходки собирались, безъ различія, приверженцы обоихъ ученій. Сама она часто употребляла слова и обороты, напоминавшіе о ея продолжительномъ пребываніи въ Христіансфельд и особенно любила читать вслухъ небольшіе піетистическіе трактаты, которые частью сама переводила съ нмецкаго.
Изъ своей комнаты г-жа Торвестадъ перешла въ пристройку, гд служанки усердно занимались тканьемъ. Здсь стояли прялки и мотовила, на стол, у окна, лежало разное шитье, вся обстановка имла особый отпечатокъ, указывавшій на то, что въ этомъ дом молитва и пніе чередовались съ строгимъ, полезнымъ трудомъ.
— Гд Генріетта? спросила г-жа Торвестадъ.
— Она пошла узнать, почему въ гавани подняты флаги, отвчала одна изъ двушекъ.
— Ахъ, Марта, какъ долго юное сердце не можетъ освободиться отъ суеты міра сего! Ну-ка, покажи, много ли ты наработала?
Сара между тмъ продолжала свою работу, тихонько напвая гимнъ. Она была занята на кухн, чередуясь понедльно съ служанкой. Для такой работы Генріетта была еще слишкомъ молода.
Сар было двадцать шесть лтъ. Здоровая трудовая жизнь вполн развила ея физическія силы, но она была очень блдна, потому что рдко выходила изъ дому, и во всемъ мір едва ли видла что нибудь, кром церкви, да молитвеннаго дома.
Красивый овалъ ея лица оканчивался полнымъ подбородкомъ, нсколько напоминавшимъ повелительныя черты лица ея матери. Волосы ея были гладко причесаны, и косы сложены на затылк простымъ кольцомъ. Пріятное выраженіе лица и всей ея фигуры не было мимолетнымъ качествомъ. Напротивъ, въ ней было что-то солидное, закругленныя, мягкія черты лица, матовая блая кожа и сильно оттненные глаза придавали ей тихую, привлекательную прелесть, общавшую сохраниться долго. Стоя у кухоннаго стола и стуча, подъ тихіе звуки гимна, чашками и тарелками, она не слыхала, какъ кто-то поднялся по кухонной лстниц, и обернулась только тогда, когда отворилась дверь. Сара немного покраснла и потупилась.
Стоявшій въ дверяхъ человкъ, высокій и широкоплечій, тоже потупился и сказалъ:
— Вотъ, Сара, я теб принесъ ‘жизнь въ смерти’, о которой мы говорили. Пусть это чтеніе тебя порадуетъ.
— Благодарю, Гансъ Нильсенъ, отвчала Сара, не поднимая глазъ.
Она не могла взять книгу, потому что руки у нея были мокры, поэтому онъ положилъ книгу на столъ и вышелъ.
Она прислушивалась къ его шагамъ, когда онъ поднимался еще выше по лстниц. Гансъ Нильсенъ Феннефосъ нанималъ комнату у г-жи Торвестадъ. Сара быстро вытерла руки, взяла книгу и радостно начала ее разсматривать: это было сочиненіе самого Гауге, о которомъ Феннефосъ постоянно говорилъ и которое г-жа Торвестадъ повидимому не особенно цнила, по крайней мр, у нея не было ни одного изъ его сочиненій.
Сар однако некогда было читать. Она положила маленькую книжку, переплетенную самимъ Гансомъ Нильсеномъ, передъ собой на окно, и снова начала прерванную работу, только немного торопливе прежняго. Иногда она нагибалась, и наклонивъ голову на бокъ, взглядывала на узкую полосу синяго неба, которую можно было видть изъ-за стнъ узкаго переулка,— и ея темные глаза озарялись невинною радостью, какъ будто бы ей удалось заглянуть въ открытое небо. На лстниц снова послышались шаги, на этотъ разъ Сара узнала ихъ: это несомннно была Генріетта. Сначала послышалось нсколько торопливыхъ шаговъ, затмъ точно кто-то упалъ, громко застучалъ, затмъ опять нсколько шаговъ — совсмъ такъ, какъ взбгаютъ на лстницу молодыя двушки, въ первый разъ надвшія длинное платье.
Генріетта вбжала запыхавшись, съ раскраснвшимся, сіяющимъ лицомъ и растрепанными волосами, и тотчасъ же затараторила:— Ахъ, Сара, теб надо было-бы самой это видть! Какой сюрпризъ! Да ты знаешь ли, знаешь ли, кто пріхалъ?
— Да тише же, Генріетта,— строго сказала сестра,— ну что, если мама придетъ и застанетъ тебя въ такомъ вид?
Генріетта тотчасъ же стала приглаживать непокорные волосы, но молчать она не могла и снова торопливо заговорила:
— Я была на рынк — дошла до самой пристани — не сказывай объ этомъ мам, вдругъ подъзжаетъ шкиперъ Ворзе — шкиперъ Ворзе вернулся изъ Ріо, знаешь ты это?— съ шестерьмя гребцами, съ флагами — а сзади сидлъ Лаврицъ — я его узнала только тогда, когда онъ спрыгнулъ на берегъ — такъ онъ выросъ! (она подняла руку высоко вверхъ). Онъ меня видлъ и, кажется, пошелъ за мной!
— Но Генріетта, пожалуйста… строго сказала Сара, сдвинувъ брови. Но безбожница Генріетта только усмхнулась и скользнула въ корридоръ, разсчитывая оттуда незамтно пробраться въ ткацкую.
Лицо Сары приняло огорченный, почти строгій видъ. Дикія манеры сестры были ей непонятны, она сама никогда не была такою и знала, что эта мірская суетность должна быть строго обуздана страхомъ Божіимъ. И все таки, при вид юныхъ порывокъ Генріетты, у нея иногда какъ-то сжималось сердце и являлось что-то похожее на желаніе порзвиться вмст съ сестрой. Это былъ ветхій Адамъ плоти, котораго ежедневно слдовало умерщвлять и обуздывать, что она и длала молитвою, пніемъ гимновъ, прилежнымъ чтеніемъ св. писанія, но все-таки, все-таки…
Сар еще разъ пришлось прервать свое занятіе: въ дверяхъ показалось круглое, загорлое, смющееся лицо. Улыбка впрочемъ тотчасъ же исчезла, и Лаврицъ вошелъ въ кухню робко и неувренно: очевидно, онъ разсчитывалъ встртить здсь кого-то другого, а не Сару.
— Здравствуй, Лаврицъ, дружески сказала Сара.
— Здравствуй, спасибо, отвчалъ Лаврицъ самымъ густымъ басомъ, какимъ только могъ, и стоя, прислонился къ двери.
— Ты хочешь поговорить съ мамой?
— Да, я хотлъ спросить ее, нельзя ли мн опять жить здсь?
— Мама у себя въ комнат.
Лаврицъ Зеегусъ былъ для Сары почти что младшимъ братомъ, такъ какъ онъ жилъ на хлбахъ у г-жи Торвестадъ все время, пока былъ въ школ. Родительскій домъ въ Флеккельфорд не имлъ для него ничего привлекательнаго: у него было много братьевъ и сестеръ, а отецъ любилъ выпивать.
Минуту спустя, Лаврицъ вернулся изъ комнаты г-жи Торвестадъ, унылый и нахмуренный.
— Ну, что же, Лаврицъ,— спросила Сара,— ты хочешь уходить?
— Да, отвчалъопъ, торопливо отворяя дверь,— твоя мать не соглашается.
Спускаясь по хорошо знакомой кухонной лстниц, онъ подумалъ о себ, какъ о несчастнйшемъ человк въ мір, и даже заплакалъ — въ первый разъ съ тхъ поръ, какъ сталъ матросомъ. Во все время своего долгаго путешествія онъ надялся, что снова вернется въ свою прежнюю комнатку на чердак, каждый день будетъ видться съ Генріеттой, подаритъ ей вс достопримчательности, бывшія у него въ сундучк, будетъ тихонько уходить съ нею изъ дому и кататься на лодк, когда мать уйдетъ на собраніе, а въ зимніе вечера, при лунномъ свт, кататься съ нею въ саняхъ. Вс эти блестящія надежды онъ считалъ уже осуществившимися, онъ сотни разъ мечталъ объ этомъ и до мельчайшихъ подробностей представлялъ себ, какъ хорошо все это будетъ, коротая съ этой мечтой долгіе и скучные часы, проводившіеся на вахт. Теперь ему казалось, что для него нтъ уже никакой надежды, никакой радости въ этомъ мір, а пожалуй, и въ будущемъ.
Сар стало жалко его. Нсколько времени спустя въ кухню вышла мать и сказала:
— Сара, ты, конечно, видла Лаврица?
— Да, мама.
— Ты съ нимъ разговаривала?
— Нтъ, я только поздоровалась съ нимъ.
— Какъ ты думаешь, онъ — ‘обращенный’?
Сара не знала, что отвчать, но мать сказала строго:
— Говори: нтъ, дитя мое! Обращенный и кающійся гршникъ иметъ вовсе не такой видъ. Конечно, право суда принадлежитъ только Господу, но и мы должны смотрть и заботиться, чтобы не зашла къ намъ паршивая овца, которая можетъ попортить все стадо.
Сара внутренно согласилась съ матерью, она понимала, что Генріетта и Лаврицъ были теперь уже не дти и что ихъ дружескія отношенія могли перейти въ грховную любовь. Она думала также, что она обязана высказать матери свое мнніе объ этомъ. Но теперь это было уже не нужно, и она была убждена, что такъ будетъ лучше всего для молодыхъ людей. Она подумала впрочемъ и о томъ, какой жалкій видъ имлъ Лаврицъ, возвратившись отъ матери въ кухню, и какое разочарованіе готовилось для Генріетты:— вдь онъ всегда жилъ у нихъ. Конечно, для него и для нея было всего лучше, что они удалены отъ искушенія, но все таки, все таки…
Въ семь часовъ Яковъ Ворзе уже ушелъ изъ клуба, онъ не могъ высидть дольше. Ему пришлось испытывать только разочарованія: все было не то и не такъ, какъ онъ ожидалъ, сходя на берегъ. Въ клуб онъ встртилъ двухъ шкиперовъ финновъ, которые стояли въ гавани изъ-за аваріи, это были совсмъ молодые люди, возвращавшіеся изъ Америки. Одинъ изъ нихъ, совсмъ молокососъ, съ бородой, подстриженной по англійски, и золотою цпочкой, тоже былъ въ Ріо-Жанейро, и даже два раза. А Рандульфъ! И зачмъ этотъ Рандульфъ ухалъ въ Балтійское море!
Съ Ворзе случилось то же, что случается со всми легкомысленными людьми. Малйшее удовольствіе могло привести его въ превосходное расположеніе духа и заставить забыть величайшія непріятности, но если, наоборотъ, съ нимъ случалась малйшая непріятность, то все начинало идти хуже и хуже, несчастія градомъ сыпались на него, и ему казалось, что никого судьба такъ не преслдуетъ и не терзаетъ, какъ именно его. Это казалось впрочемъ только на одинъ день, такъ какъ сонъ обыкновенно снова приводилъ его мысли въ равновсіе. Сегодня былъ именно такой несчастный день — начиная съ той минуты, когда Ворзе узналъ, что Рандульфа нтъ въ город, поэтому онъ не находилъ уже ничего пріятнаго ни въ клуб, ни въ контор, ни въ магазин, ни въ пакгауз, не смотря на то, что въ его отсутствіе торговля шла хорошо и его прикащики заслуживали бы большей похвалы, чмъ та, съ какою онъ къ нимъ обратился.
Унылый, разстроенный ходилъ онъ взадъ и впередъ по своимъ чистымъ, просторнымъ комнатамъ. Солнце спустилось къ сверо-западу, и за перешейкомъ, отдлявшимъ гавань отъ Зандсгаарда, Ворзе могъ видть реи своего корабля на золотистомъ фон вечернихъ облаковъ. Но и это его не радовало. Ему припомнилось, какъ старый смотритель порта, Снелль, подошелъ къ нему въ клуб, отвелъ его въ сторону, и прижавъ палецъ къ своему длинному красному носу, прошепталъ ему на ухо: ‘Хе, хе, Яковъ, вдь, не мшало привезти старичку нсколько шиллинговъ, говорятъ — хе, хе что они были бы ему не лишніе’.
— Какого чорта хотлъ онъ этимъ сказать?— съ досадой воскликнулъ шкиперъ Ворзе, припомнивъ эти слова,— хотлъ ли этотъ старый носорогъ намекнуть мн, что фирма Гармана нуждается въ деньгахъ? Тьфу!… Что теб надо, Лаврицъ? вдругъ вскричалъ онъ, увидя въ дверяхъ молодаго матроса.
— Ничего, капитанъ, тихо сказалъ Лаврицъ, собираясь уйти.
Но Ворзе бросился къ нему, догналъ и вернулъ его въ комнату. Лаврицъ сказалъ правду: ему собственно ничего не было нужно, но когда онъ, въ своемъ гор и безпомощномъ состояніи, увидлъ въ окно, что капитанъ, всегда такъ расположенный къ нему, ходитъ взадъ и впередъ по комнат, онъ ршился войти, съ неопредленной надеждой встртить хоть какое нибудь утшеніе.
Ворзе крпко взялъ его за плечо и посмотрлъ на него: — Гы, гм! Вотъ еще одинъ, для кого возвращеніе вовсе не было радостью. Поди сюда, молодецъ, выпьемъ стаканчикъ, а потомъ ты мн разскажешь, что съ тобой сдлали…
Шкиперъ Ворзе отворилъ стнной шкафъ, вынулъ два круглыхъ голландскихъ стакана и налилъ одинъ, для Лаврица, вишневымъ ликеромъ, а другой, для себя, старымъ ямайскимъ ромомъ.
— Такъ-то, молодецъ,— сказалъ Ворзе, когда они выпили,— ну, разсказывай же мн про свои печали и огорченія.
Но Лаврицъ, вмсто отвта, съ быстротою молніи поставилъ свой стаканъ въ шкафъ, сдлалъ то же самое съ стаканомъ капитана, затворилъ дверцы и слъ на стулъ у дверей комнаты.
Ворзе подумалъ, что молодой человкъ сошелъ съ ума, но прежде чмъ усплъ спросить его, въ дверь постучала и вошла г-жа Торвестадъ.
Лаврицъ видлъ, какъ она прошла подъ окномъ, и уваженіе къ ней до того въ немъ укоренилось, что замтивъ ее, онъ прежде всего подумалъ о томъ, какъ бы она не увидала, что они пили. И для Ворзе точно также было бы непріятно, если бы г-жа Торвестадъ застала его съ Лаврицемъ за выпивкой, понявъ поведеніе молодаго человка, онъ дружески подмигнулъ ему, подводя г-жу Торвестадъ къ соф.
На ней была черная накидка и темносрая шляпа съ широкими полями и атласными лентами. Костюмъ и вся ея наружность производили впечатлніе солидной зажиточности и достоинства. Нсколько большой двойной подбородокъ и манера высоко держать голову придавали ея лицу повелительное выраженіе. Этимъ она отличалась отъ остальныхъ ‘пробужденныхъ’, такъ какъ они вообще старались своею вншностью и всмъ образомъ жизни производить впечатлніе смиренія, точно также, какъ у послдоватей Гауге, на запад, вошло въ обычай говорить жалобно-слащавымъ тономъ.
Г-жа Торвестадъ не забывала, что она — вдова старшины братской общины, и ея старанія всегда были направлены къ тому, чтобы сдлать свой домъ центральнымъ пунктомъ религіознаго движенія, поэтому она придавала большую цну небольшимъ собраніямъ, происходившимъ у нея частью для поученій, частью просто для препровожденія времени, по этой же причин она отдавала у себя въ дом квартиры, такъ какъ ради выгоды она въ этомъ не нуждалась.
Лаврицъ былъ въ этомъ отношеніи исключеніемъ, она приняла его къ себ по настоятельной просьб нкоторыхъ своихъ друзей изъ Флеккельфорда, прочіе ея жильцы были молодые люди религіознаго обряда мыслей, преимущественно странствующіе свтскіе проповдники, они узжали и опять прізжали, чтобы провести нсколько дней въ кругу своихъ друзей, бесдовать съ ними и взаимно поучать другъ друга въ вр. Этимъ г-жа Торвестадъ достигла того, что ея домъ сдлался однимъ изъ сборныхъ пунктовъ ‘пробужденныхъ’ въ город, а сама она — одною изъ вліятельнйшихъ женщинъ, съ которою нердко совтывались самые старшіе.
Къ шкиперу Ворзе г-жа Торвестадъ всегда относилась мене строго и серьезно, чмъ ко всмъ остальнымъ, можетъ быть, это происходило оттого, что она много лтъ нанимала у него квартиру, можетъ быть, она думала, что этимъ путемъ всего легче направить его душу на ‘путь благодати’, можетъ быть, была и какая нибудь иная причина. Какъ бы то ни было, въ разговорахъ съ нимъ она приводила очень мало текстовъ и благочестивыхъ сентенцій, она даже иногда посмивалась при остроумныхъ замчаніяхъ браваго капитана, когда они были безобидны.
Поздоровавшись съ капитаномъ и поговоривъ кое о чемъ, случившемся въ его отсутствіе, г-жа Торвестадъ наконецъ спросила его, не пожелаетъ ли онъ, такъ какъ онъ теперь одинъ, придти къ ней на общій ужинъ, это доставило бы удовольствіе и ея дочерямъ.
— А больше никого не будетъ? предусмотрительно спросилъ Яковъ Ворзе.
— Можетъ быть, кое-кто изъ друзей также навстятъ насъ, когда окончится собраніе.
— Ну, въ такомъ случа, я долженъ отказаться отъ этого удовольствія, г-жа Торвестадъ,— почти съ досадою проворчалъ Ворзе. Вы сами знаете, что я для этого общества — человкъ неподходящій.
— Не говорите этого, капитанъ Ворзе! Лучше позвольте намъ желать и молиться, чтобы вы сдлались именно вполн подходящимъ человкомъ для общества, гд читается слово божіе для поученія о Господ.— Она сказала это съ большимъ чувствомъ и пристально посмотрла на шкипера своими умными глазами.
Ворзе немного смутился и прошелся по комнат. Отвчать было нелегко: онъ ни за что не хотлъ идти въ собраніе, но вмст съ тмъ ему хотлось отдлаться отъ этого вжливымъ образомъ. Въ эту минуту Лаврицъ всталъ со стула и собрался уходить.
— Нтъ, нтъ, Лаврицъ,— сказалъ капитанъ, — не уходи, мн надо поговорить съ тобой. Ты куда хотлъ идти?
— Мн надо пріискать въ город мсто для ночлега, мрачно отвчалъ Лаврицъ.
— Какъ такъ? Да вдь ты будешь жить у г-жи Торвестадъ, не правда ли сударыня?
— Нтъ,— сухо отвчала она,— вы знаете, у меня живутъ большею частью, лица духовныя. Моряковъ я не беру.
— Но вдь Лаврицъ всегда жилъ у васъ, г-жа Торвестадъ! И теперь, когда бдный мальчикъ возвратился, вы гоните его отъ себя? Это ужъ слишкомъ жестоко!
Ворзе понялъ, что огорчало юнаго матроса, и по своей доброт хотлъ ему помочь. Но г-жа Торвестадъ, не сказавъ ни слова въ отвтъ, взяла свою накидку и повернулась къ дверямъ.
— Ну, такъ прощайте, капитанъ Ворзе,— сказала она.— Буду сердечно рада видть васъ у себя. Черезъ полчаса вернется Сара и, можетъ быть, придетъ еще кто нибудь изъ собранія. Тогда мы сядемъ ужинать, и, можетъ быть, кто нибудь изъ насъ прочтетъ небольшую молитву. Вдь и вы конечно не затруднитесь, вмст съ другими врующими, принести благодареніе Тому, Кто спасъ васъ отъ бури и невредимо провелъ вашъ корабль по свирпымъ волнамъ?
— Конечно, сударыня… Но видите-ли…— Ворзе не зналъ, что отвчать.
— Приходите же, не упорствуйте противъ призванія!— Она подала ему руку и дружески поглядла на него.
Но Ворзе отнялъ свою руку и сказалъ, полу-шутя:— Я не хочу быть упрямымъ, но мн кажется, что вы сами, г-жа Торвестадъ, очень упрямы, такъ какъ не хотите принять бднаго Лаврица въ свой домъ. Хотите, сдлаемъ условіе: я приду къ вамъ на поучительную бесду, съ тмъ, чтобы Лаврицъ опять былъ вашимъ жильцомъ. Идетъ, г-жа Торвестадъ?
— Я сдлала-бы еще гораздо больше этого, капитанъ Ворзе, если бы это могло привести васъ на путь благодати, тихо отвчала она, подавая ему руку.— Затмъ, обращаясь къ Лаврицу, она сказала ему своимъ обычнымъ тономъ:— Слышишь, я длаю это ради капитана. Веди же себя такъ, чтобы мн не пришлось въ этомъ раскаяваться. Можешь перезжать въ свой старый мезонинчикъ, онъ готовъ.— И она ушла.
Капитанъ и юный матросъ еще разъ подкрпились изъ шкафчика. Благодаря этому, Ворзе пришелъ въ боле веселое расположеніе духа, и видя, съ какимъ восторгомъ Лаврицъ бросился въ пакгаузъ за своимъ сундучкомъ съ разными достопримчательностями, забылъ на минуту, какъ дорого заплатилъ онъ за мезонинчикъ своего матроса.
Гансъ Нильсенъ Феннефосъ происходилъ изъ семьи, которая, благодаря личнымъ сношеніямъ съ Гауге, рано присоединилась къ числу ‘пробужденныхъ’. Съ самой ранней юности онъ слышалъ разсказы о любимомъ учител, мать пла ему псни Гауге, и самъ онъ, въ честь учителя, былъ названъ Гансомъ Нильсеномъ. Поэтому казалось естественнымъ, что мальчикъ пойдетъ по слдамъ учителя, но онъ отличался напротивъ очень страстнымъ характеромъ и до двадцатилтняго возраста постоянно огорчалъ свою мать буйнымъ и легкомысленнымъ поведеніемъ.
Однажды ночью, возвращаясь съ попойки и проходя къ себ мимо комнаты матери, онъ услышалъ, что мать, страдавшая безсонницей, поетъ благочестивый гимнъ. Услышанныя имъ слова произвели на него такое сильное впечатлніе, что онъ внезапно измнилъ свой образъ жизни и всецло предался ‘длу благодати’. Нсколько лтъ, посвященныхъ имъ упорному труду надъ самосовершенствованіемъ въ дух гаугіанскаго ученія, доставили ему репутацію выдающагося проповдника, въ двадцать пять лтъ онъ уже сдлался странствующимъ миссіонеромъ и отчасти но приглашеніямъ, отчасти по собственному побужденію, объхалъ весь западный берегъ Норвегіи.
Въ прежнее время {Въ конц прошлаго и въ начал ныншняго столтія норвежскіе пасторы были сухими раціоналистами и не могли удовлетворять религіознымъ стремленіямъ народа, котораго они не понимали и презирали за его необразованность. Въ то время неученый крестьянскій сынъ, Гансъ Нильсенъ Гауге (род. 1771), началъ странствовать по Норвегіи и въ короткое время вызвалъ своею проповдью сильное и живое религіозное движеніе. Крестьяне бросали пьянство и драку и прилежно принимались за работу, фабрики и промышленныя заведенія начали процвтать, благодаря стараніямъ трезвыхъ и честныхъ рабочихъ, жившихъ въ братской любви съ своими хозяевами. Эта самодятельность народа въ вопросахъ религіозныхъ и свтскихъ сильно не нравилась чиновникамъ. Пасторы встртили поддержку со стороны юристовъ и съ помощью стараго закона 1741 г. противъ религіозныхъ собраній успли засадить Гауге въ тюрьму, гд онъ и пробылъ цлыхъ десять лтъ. Но такъ какъ вс свднія, собранныя путемъ множества допросовъ, свидтельствовали только о безупречномъ образ жизни, даровитости и благородномъ характер Гауге, то враги должны были, въ конц концовъ освободить его, удовольствовавшись только тмъ, что вконецъ его разорили. Страдая болзнями, но бодрый и непреклонный духомъ, Гауге прожилъ еще нсколько лтъ и умеръ въ 1824 г. Только въ 1842 году представители народа добились отмны закона противъ религіозныхъ собраній, добились, не смотря на королевское veto и на противодйствіе со стороны правительства, администраціи, университета и всего духовенства.} пасторы, въ сопровожденіи полицейскихъ чиновниковъ или полупьяныхъ офицеровъ, зачастую разгоняли религіозныя собранія, оскорбляя миссіонеровъ и выпроваживая ихъ изъ своего прихода. Это время уже прошло, но свтскому миссіонеру все-таки приходилось бороться съ опасностями инаго рода, длавшими его положеніе далеко нелегкимъ. Характер пасторовъ нисколько не измнился, но такъ какъ теперь имъ уже нельзя было публично позорить и заключать въ тюрьмы ‘этихъ безумцевъ, негодяевъ, обманщиковъ, лицемрныхъ мошенниковъ и развратителей народа’, то они стали изподтишка слдить за гаутіанцами и клеветать на нихъ. Это было новымъ испытаніемъ какъ для гаугіанцевъ вообще, такъ въ особенности для ихъ учителей и проповдниковъ. Съ увеличеніемъ числа послдователей новаго ученія, неизбжно бывали случаи, что кто нибудь изъ нихъ оказывался человкомъ негоднымъ или лицемромъ, пасторы спшили пользоваться подобными случаями и начинали съ церковной кафедры и въ частныхъ разговорахъ разсказывались самыя ужасныя вещи про этихъ гаугіанцевъ, этихъ лицемровъ, которые гнушаются домомъ божіимъ и въ своихъ молитвенныхъ домахъ творятъ всевозможныя безобразія.
Благодаря пасторамъ, все такъ называемое образованное общество, начиная съ чиновниковъ, стало питать недовріе, отвращеніе, даже ненависть къ этимъ мирнымъ гражданамъ, заслуживавшимъ только уваженіе. Благодаря этому и въ литератур явились отвратительные типы сектанскихъ миссіонеровъ, наряду съ апостольскими фигурами пасторовъ, людей свта и порядка.
Разъзжая по западному берегу, Феннефосъ всегда останавливался на нкоторое время у г-жи Торвестадъ. Его привлекало сюда вовсе не городское общество, такъ какъ онъ дйствовалъ преимущественно въ селахъ, и вовсе не г-жа Торвестадъ, которую онъ не долюбливалъ за то, что она выставляла на показъ піетистическую мечтательность, и въ особенности за ея властолюбіе и желаніе полновластно распоряжаться и въ братской общин, и у себя въ дом. Его тянуло въ этотъ городъ ради Сары.
Впрочемъ нельзя сказать, чтобы онъ сознательно любилъ ее. Она была такъ проникнута религіознымъ чуствомъ и такъ начитана въ св. писаніи и другихъ хорошихъ книгахъ, что бесда съ нею о духовныхъ предметахъ была для него блаженствомъ.
Среди своихъ друзей Сара пользовалась большимъ уваженіемъ, и старики отъ души радовались, слушая рчи этой молодой двушки въ собраніяхъ. Правда, это случалось лишь изрдка, и она мало говорила отъ себя, но она знала наизусть такъ много гимновъ и мстъ изъ духовныхъ книгъ и такъ основательно прошла всю библію, что едва ли кто изъ мужчинъ могъ сравняться съ нею въ этомъ отношеніи.
Въ комнат г-жи Торвестадъ, на стол, стоялъ пюпитръ, на которомъ всегда лежала раскрытая библія. Это было обычное мсто Сары. На сегодняшній вечеръ г-жа Торвестадъ поставила сюда еще одно удобное кресло — для шкипера Ворзе.
Въ числ гостей было нсколько степенныхъ пожилыхъ женщинъ, он сидли молча, сложивъ руки на колняхъ, и вздыхали. Дв молодыя двушки прижались къ Генріетт, сидя на короткой скамейк, блдно-желтый юноша, съ совершенно глупою физіономіею, покрытою прыщами и веснушками, услся на кончикъ стула у самой двери. Родители таскали его съ собою изъ собранія въ собраніе. Вскор начали собираться и другіе гости. Пришли братья Эндре и Николай Эгеландъ, торговавшіе въ город деревенскими продуктами, потомъ — Сивертъ есперсенъ, составившій себ капиталъ на рыбномъ промысл, пришло еще четверо или пятеро наиболе уважаемыхъ гаугіанцевъ, отчасти ремесленниковъ, отчасти купцовъ. Г-жа Торвестадъ каждому подавала руку и старалась найти мсто, что наконецъ стало затруднительно, не смотря на то, что комната была просторная и въ стульяхъ недостатка не было.
Гансъ Феннефосъ подошелъ къ Сар, поздоровался и спросилъ, для кого поставлено кресло рядомъ съ нею.
— Сегодня сюда придетъ шкиперъ Ворзе, сказала она, не смотря на него.
Гансъ Нильсенъ удивился и былъ непріятно пораженъ этимъ, хотя и не могъ объяснить себ, почему именно. Г-жа Торвестадъ дружески поздоровалась съ нимъ, но не сла на свое мсто, а продолжала съ нкоторымъ безпокойствомъ ходить по комнат. Наконецъ шкиперъ Ворзе явился.
Едва онъ отворилъ дверь, какъ имъ невольно овладло желаніе уйти домой. Онъ пришелъ сюда изъ своихъ просторныхъ комнатъ, еще наполовину освщенныхъ сіяніемъ вечерней зари, здсь же было темно и душно. Дв сальныя свчи въ мдныхъ посвчникахъ стояли на стол, освщая пюпитръ съ положенной на немъ библіей, больше въ комнат ничего не было видно, кром ряда физіономій вдоль стнъ. Но о бгств нечего было и думать: г-жа Торвестадъ любезно подала шкиперу руку и ввела его въ комнату. Вс присутствовавшіе знали его, мужчины вставали и здоровались съ нимъ, мняясь рукопожатіями. Вс были рады его приходу, такъ какъ Яковъ Ворзе пользовался въ город большимъ почетомъ и до сихъ поръ былъ скоре противникомъ и порицателемъ, чмъ другомъ гаугіанцевъ. Вс подмигивали и улыбались въ сторону г-жи Торвестадъ, и она наслаждалась своимъ торжествомъ.
Но никто такъ не радовался этому событію, какъ Сивертъ есперсенъ. Онъ часто встрчался съ Ворзе на рыбной ловл у сверныхъ береговъ и вн собраній былъ человкомъ живымъ и предпріимчивымъ. Тексты и духовныя псни не сходили у него съ языка, но это не мшало ему усердно работать или мужественно бороться съ бурей и волнами, когда надо было первымъ поспть на мсто ловли.
Ворзе что-то проворчалъ и погладилъ себя по затылку, когда Сивертъ пожалъ ему руку и дружески съ нимъ поздоровался. Когда-то у нихъ вышелъ споръ изъ-за нагрузки соли, Ворзе былъ увренъ, что Сивертъ надулъ его въ этомъ дл, и часто высказывалъ ему это прямо въ лицо, встрчаясь на рыбной ловл, но Сивертъ въ такихъ случаяхъ обыкновенно только улыбался и похлопывалъ его по плечу. Г-жа Торвестадъ подвела шкипера къ назначенному для него креслу, онъ чувствовалъ себя въ высшей степени неловко и въ душ проклиналъ и Лаврица, и хозяйку. А Лаврицъ блаженствовалъ, сидя на скамейк сзади двухъ толстыхъ дамъ, изъ-за которыхъ могъ все время смотрть на Генріетту. Сара въ смущеніи поздоровалась съ Ворзе, который погладилъ ее по голов: онъ зналъ ее еще маленькой двочкой.
Когда вс снова услись и водворилась тишина, г-жа Торвестадъ сказала:
— Ну, Эрихъ Понтоппиданъ, не можешь ли ты разсказать, о чемъ говорилось сегодня на собраніи?
— О спасеніи, проговорилъ сидвшій у двери блдный юноша быстро и беззвучно, точно автоматъ.
— А какой гимнъ пли вы тамъ? Ты помнишь, Генріетта?
Генріетта была на собраніи, но подъ вліяніемъ печальнаго извстія, что Лаврицъ не будетъ жить у нихъ, не обращала особеннаго вниманія на благочестивую бесду. Когда же она вернулась домой и узнала, что мать позволила Лаврицу перехать къ нимъ, она такъ обрадовалась, что ршительно все забыла. Вопросъ матери словно обдалъ ее холодною водою. Она вспыхнула и не могла произнести ни одного слова. Г-жа Торвестадъ строго посмотрла на нее и обратилась къ Эриху Понтоппидану, замтивъ ея вопросительный возгласъ, юноша тотчасъ же, съ прежней автоматичностью, далъ трехустный отвтъ. Многіе члены собранія поглядли на него съ одобрительной улыбкой. Его мать, толстая дама съ желтоватымъ лицемъ, и его отецъ очень гордились своимъ сыномъ. На самого Эриха все это повидимому не производило никакого впечатлнія.
На Генріетту никто не смотрлъ, кром Лаврица. Она въ смущеніи старалась укрыться за подругами.
Г-жа Торвестадъ запла названный Эрихомъ гимнъ, остальные стали подпвать. Все это пніе, высокіе, рзкіе голоса женщинъ и басовое подтягиваніе мужчинъ производили на Ворзе непріятное, противное впечатлніе. Пніе тянулось очень долго и медленно, а въ промежуткахъ между строфами гимна есперсенъ выдлывалъ какія-то странныя tremolo.
Въ собраніи была произнесена рчь однимъ изъ старшинъ, который теперь не пришелъ къ г-ж Торвестадъ. Поэтому г-жа Торвестадъ спросила, не желаетъ ли кто-нибудь сообщить содержаніе этой рчи. Вс обернулись въ сторону Феннефоса, но онъ сидлъ молча и не подавалъ вида, что желаетъ говорить.
— Что касается до меня,— началъ Сивертъ есперсенъ,— то я полагаю, что старикъ говорилъ хорошо и съ искреннею простотою. Онъ говорилъ о слов Духа Святого, какъ совершенно правильно замтилъ Эрихъ, и вполн ясно доказалъ, что полагаясь только на нашъ славный разумъ, мы не далеко уйдемъ, какъ въ духовныхъ длахъ, такъ и въ мірскихъ.
Николай Эгеландъ, не отличавшійся особенными дарованіями, промолвилъ: ‘Врую, Господи, помози моему неврію!’ Онъ выучилъ наизусть только три — четыре текста, которыми украшалъ свою рчь при всякомъ удобномъ случа, часто совсмъ не впопадъ. Впрочемъ, къ нему относились снисходительно.
Одна изъ дамъ вздохнула и замтила:— Да, Сивертъ есперсенъ, конечно съ однимъ нашимъ разумомъ мы въ духовныхъ длахъ далеко не уйдемъ.
Г-жа Торвестадъ, во время собраній въ ея дом, обыкновенно перелистывала множество книжечекъ, лежавшихъ передъ нею на стол, напротивъ Сары. Это были трактаты, сборники молитвъ и религіозныхъ гимновъ. Найдя здсь что нибудь подходящее къ тем бесды, она вставляла выдержки изъ книгъ въ свою рчь, такъ что выходила на половину проповдь, на половину чтеніе. Такъ и на этотъ разъ она произнесла небольшое слово о превосходств вры надъ разумомъ, читая подходящіе отрывки изъ книгъ. Такъ какъ Феннефосъ повидимому ршился въ этотъ вечеръ ничего не говорить, то бесда продолжалась безъ особеннаго оживленія. Сара все время смотрла на библію, и слдя за ходомъ бесды, прочитывала вслухъ подходящіе тексты. Она легко находила все, что ей было нужно, а тексты боле важные знала наизусть.
Шкиперъ Ворзе относился къ бесд далеко не внимательно и чувствовалъ себя ршительно не въ своей тарелк. Въ конц концовъ, онъ чуть было не заснулъ, но въ это время г-жа Торвестадъ предложила заключить собраніе гимномъ. Сара взяла молитвенникъ, положила его передъ капитаномъ и начала пть. Ворзе, полусонный слдилъ за ея пальцами. Вдругъ она взглянула на него своими большими темными глазами и сказала: Вы тоже должны пть.
Ворзе тотчасъ же проснулся и сталъ протягивать, слдя за указательнымъ пальцемъ Сары. Время отъ времени онъ поднималъ голову и посматривалъ на руки и круглыя плечи своей сосдки, на ея блую, матовую шею и красиво закругленный подбородокъ. Близость къ ней вызвала въ немъ ощущеніе чего-то необыкновенно пріятнаго, это было первое радостное впечатлніе, полученное имъ со времени прізда домой.
Въ числ присутствовавшихъ былъ еще одинъ человкъ, ощущавшій чрезвычайное удовольствіе, хотя вовсе не слдившій за религіозно-нравственнною бесдою: это былъ Лаврицъ Зеегусъ. Посл испытанныхъ имъ страданій онъ чувствовалъ такое блаженство, что скука, испытывавшаяся имъ прежде на подобныхъ собраніяхъ, теперь совсмъ исчезла. Онъ не спускалъ глаза съ Генріетты и благодарилъ Бога за это счастье. Когда пніе было кончено, хозяйка предложила гостямъ чаю и бутербродовъ, Эндре Эгеландъ прочелъ краткую молитву и посл скромнаго ужина собраніе разошлось. Былъ десятый часъ вечера.
Когда шкиперъ Ворзе пришелъ домой и, стоя у окна, смотрлъ, какъ гости г-жи Торвестадъ проходили черезъ площадь, онъ не зналъ, смяться ли ему или проклинать судьбу, заставившую его провести съ этими людьми первый вечеръ посл возвращенія изъ Бразиліи. Вонъ идетъ Эндре Эгеландъ, о которомъ разсказывали, что онъ заманивалъ къ себ крестьянскихъ двушекъ, а вонъ — Сивертъ есперсенъ, надувшій шкипера при нагрузк соли. О, если бы Рандульфъ зналъ это!
Но все таки, онъ не могъ забыть, какъ хорошо было сидть рядомъ съ Сарой за молитвенникомъ, и его большія, просторныя комнаты показались ему пустынными и неуютными.
Слдующіе вечера Ворзе опять провелъ въ клуб и чувствовалъ себя тамъ очень хорошо. Молодые финскіе шкипера, побывавшіе въ Америк, могли испортить ему только одинъ первый день. Теперь же, когда онъ приходилъ въ клубъ, около него собирались старые пріятели, и онъ разсказывалъ имъ разные веселые анекдоты про Ріо-Жанейро. Онъ могъ даже спть пару англійскихъ псень съ испанскимъ припвомъ, вывезенныхъ имъ изъ Бразиліи. Это очень понравилось постителямъ клуба, гд пли почти всякій вечеръ, и когда вс выучили испанскій припвъ, то стали цлымъ хоромъ, при звон большихъ пуншевыхъ стакановъ, молодецки подхватывать:
Ah-chio-chio-la-la-la
Ah-chio-chio-voi!
Компанію Ворзе составляли портовой служитель Спелль, контролеръ Аареструпъ, таможенный секретарь Прейсъ, начальникъ пожарной команды и нсколько шкиперовъ и судовладльцевъ. Конечно, всему городу было уже извстно, что шкиперъ Ворзе былъ у гаугіанцевъ, ему пришлось выслушать по этому поводу немало замчаній, но онъ не сердился, а напротивъ, самъ добродушно подсмивался надъ собой и даже представлялъ въ лицахъ Эндре Эгеланда, читающаго застольную молитву. Онъ не возражалъ даже и противъ того, установившагося въ клуб мннія, что Ворзе продувной старый плутъ, старающійся попасть въ ‘святые’ ради хорошенькихъ двушекъ.
Г-жа Торвестадъ не докучала ему, при встрч, она всякій разъ просила его бывать у нея почаще и нисколько не измняла своего расположенія къ нему, не смотря на то, что онъ не являлся. Получивъ свой багажъ, онъ послалъ въ подарокъ Сар, черезъ Лаврица, сундучекъ, обложенный раковинами — самую диковинную изъ всхъ вещей, вывезенныхъ имъ изъ Бразиліи. Г-жа Торвестадъ поблагодарила капитана отъ имени дочери, хотя и замтила тономъ дружескаго упрека, что подобныя великолпныя вещи легко могутъ возбуждать въ молодыхъ умахъ суетныя мірскія помышленія.
Впродолженіе лта Ворзе пользовался отлучкою Рандульфа. Ему было пріятно провести нкоторое время у себя въ дом, въ полномъ спокойствіи, дла его оживились, и весь городъ оказывалъ ему уваженіе за то, что онъ первый совершилъ поздку въ Южную Америку. Отъ своего сына, изъ Любека, Ворзе рдко получалъ письма, но изъ присылавшихся ему, время отъ времени, счетовъ могъ видть, что молодой человкъ ни въ чемъ себ не отказывалъ. Между отцомъ и сыномъ никогда не было особенной близости, отчасти потому, что отецъ очень часто отлучался изъ дому, отчасти же потому, что сынъ былъ свыше всякой мры избалованъ матерью. Это была странная, сентиментальная дама съ романтическими причудами, никогда ни о чемъ не помышлявшая, кром рыцарей, дамъ сердца, оруженосцевъ, луннаго свта, подъемныхъ мостовъ, длинныхъ локоновъ, винтовыхъ лстницъ… Однажды, во время поздки на барк, при лунномъ свт, она заполонила сердце Ворзе, бывшаго тогда еще штурманомъ. Онъ никога еще не видывалъ такой тонкой дамы съ такими большими, влажными глазами и длинными желтыми волосами. Когда катавшаяся компанія напилась кофе на маленькомъ островк, Ворзе взялъ прекрасную даму за руку и пошелъ съ нею на барку вбродъ. Это напомнило ей Ромарино, который, обнявъ своею сильною рукою тонкую талію Миранды, быстро вскочилъ на коня и погналъ его изъ воротъ замка. И она отдала Якову Ворзе руку и сердце.
Но изъ этого союза для обоихъ вышли только непріятности. Ворзе также мало годился въ рыцари, какъ эта дама въ жены моряка. Перечитавъ вс романы изъ городской библіотеки, она впала въ болзненную мечтательность, которую оставляла только для жалобъ на свою горькую участь, это побуждало Ворзе пускаться въ дальнія и продолжительныя отлучки. Однажды, когда онъ возвращался домой изъ Лиссабона, жена подарила его сыномъ, котораго поторопилась окрестить, давъ ему имя Ромарино. Это имя очень огорчило отца, который не могъ даже искренно порадоваться появленію на свтъ маленькаго существа. И въ самомъ дл, забавно было слышать, какъ шкиперъ Ворзе произноситъ имя Ромарино.
Вольная и вчно ноющая супруга шкипера умерла, когда мальчику было пятнадцать лтъ. По рекомендаціи консула Гармана, его отправили въ Копенгагенъ и пристроили тамъ въ одномъ семейств. У себя дома, въ этихъ большихъ и пустыхъ комнатахъ, ему нечего было длать, такъ какъ отецъ былъ постоянно въ отлучк.
Ромарино, уже двадцатилтній юноша, навстилъ своего отца передъ его отъздомъ въ Америку. Блдный и свтловолосый молодой человкъ щеголялъ въ оливково-зеленаго цвта сюртук, желтомъ жилет и узкихъ свтло-срыхъ штанахъ съ блыми кожаными штрипками. Чрезвычайно высокую войлочную шляпу онъ носилъ до такой степени на бекрень, что надо было удивляться, какъ она еще держалась у него на голов. Въ такомъ вид онъ гулялъ нсколько дней по маленькому торговому городку, помахивая тонкой тросточкой и съ величайшимъ презрніемъ смотря на все окружающее. Онъ даже почти совсмъ разучился по норвежски. Отецъ съ одной стороны удивлялся своему сыну, а съ другой — питалъ къ нему нкоторое нерасположеніе. Впрочемъ, удивленію былъ нанесенъ жестокій ударъ, когда шкиперъ Рандульфъ поклялся, что Ромарино помадитъ свой носовой платокъ.
Не смотря на все это, Ворзе любилъ своего сына, ему хотлось бы только видть въ молодомъ человк нсколько больше своей собственной, матросской крови. Онъ часто съ грустью думалъ о томъ, какъ хорошо было бы передать сыну командованіе своимъ кораблемъ, и какъ жаль, что это желаніе никогда не можетъ осуществиться. О, если бы этотъ юноша былъ хоть немножко похожъ на Лаврица Зеегуса!
Ромарино и на самомъ дл былъ тмъ, чмъ казался — безсердечнымъ повсой, безсовстно мотавшимъ отцовскія деньги, въ глубин души онъ просто презиралъ стараго моряка, вполн раздляя чувства своей покойной матери.
Отдохнувъ отъ путешествія и осмотрвшись въ город, шкиперъ Ворзе замтилъ, что положеніе фирмы К. Ф. Гарманъ значительно измнилось. Въ чемъ была причина этой перемны? Конечно, отчасти ее можно было объяснить смертью г-жи Гарманъ, но это далеко не объясняло всего, что было замчено шкиперомъ. У него явилось предчувствіе чего-то недобраго. Смотритель порта Снелль при первой же встрч намекнулъ на денежныя затрудненія фирмы, впослдствіи онъ слышалъ то же самое и отъ другихъ, сначала онъ надъ этимъ подсмивался, но мало по малу началъ задумываться. Не разъ, отправляясь въ Зандсгаардъ, онъ давалъ себ слово, что непремнно спроситъ объ этомъ у консула. Боже мой! Да если бы оказалось, что фирма въ самомъ дл нуждается въ поддержк, такъ вдь у Ворзе есть на лицо кругленькій капиталецъ, и кром того онъ въ случа надобности могъ бы достать еще больше. Но у него не хватало духу спросить консула.
Какъ только Ворзе подъзжалъ къ Зандсгаарду, пакгаузному служителю Захарію тотчасъ же отдавалось приказаніе выловить изъ рыбнаго садка большую навагу: это было любимое кушанье шкипера. Дв старыя двы, завдывавшія у консула хозяйствомъ, всегда были очень рады прізду шкипера, хотя и сердились на него за то, что онъ надъ ними подсмивался. Поздоровавшись съ ними, онъ проходилъ обыкновенно въ контору и бралъ въ руки календарь. Если оказывалось, что въ этотъ день приходится память св. Криспина или св. еронима, или какаго нибудь другаго подобнаго же святаго, Ворзе потиралъ руки отъ удовольствія и восклицалъ: — Да вдь сегодня въ самомъ дл праздникъ! Этого святаго я знаю съ тхъ поръ, какъ побывалъ въ Италіи: это одинъ изъ лучшихъ тамошнихъ святыхъ. По этому случаю можно, значитъ, надяться на стаканъ пуншу сегодня вечеромъ!
Консулъ Гарманъ улыбался, а старикъ бухгалтеръ, Адамъ Крузе, котораго всегда приглашали въ гости, когда прізжалъ шкиперъ, тихонько покашливалъ за своей конторкой. Но Ворзе, знавшій въ контор вс закоулки, бралъ ключи отъ шкапа и доставалъ оттуда нсколько старинныхъ, четвероугольныхъ голландскихъ бутылокъ. Вечеромъ онъ садился играть въ вистъ съ старыми двами, консулъ смотрлъ на игру и отъ души смялся, когда шкиперъ начиналъ плутовать, а старухи такъ сердились на это, что даже кружева на ихъ чепцахъ дрожали отъ гнва. Иногда консулъ и Ворзе разсждали о политик, почитывая гамбургскія газеты, старый бухгалтеръ молча сидлъ на своемъ обычномъ мст, съ длинной глиняной трубкой въ зубахъ.
Разъ вечеромъ смотритель порта, встртившись съ Ворзе въ клуб, спросилъ его, правда ли, что бухгалтеръ ухалъ въ Бергенъ?
— Да,— отвчалъ Ворзе,— онъ ухалъ на прошлой недл.
— Что у него тамъ за дла?
— По всей вроятности, торговыя: вдь фирма Гарманъ ведетъ въ Берген комерческія операціи.
— Можетъ быть, заключаетъ займы? ха, ха…
— Послушай, мой милый,— прервалъ его Ворзе, — перестань же наконецъ говорить такія вещи!
Но Спелль, нисколько не смущаясь, продолжалъ:— Да, что говорить, времена теперь трудныя… Я говорилъ недавно съ капитаномъ Андерсеномъ, онъ только что вернулся изъ Бергена: старый Адамъ хотлъ занять нсколько тысячъ талеровъ, обращался во вс мста, но ничего не досталъ, ничего… Да, эти бергенцы такой ужъ народъ, съ ними пива не сваришь…
Теперь для Ворзе все стало ясно. Въ сильномъ волненіи онъ вскочилъ съ мста и ушелъ домой. Если въ город начали толковать о томъ, что фирма Гарманъ стоитъ непрочно и что ея кредитъ падаетъ, значитъ, Яковъ Ворзе долженъ тотчасъ же предложить консулу свою помощь. На другой же день онъ явился въ контору Гармана, заботливо заперъ двери и выразилъ желаніе переговорить съ консуломъ наедин. Замтивъ странное поведеніе шкипера, консулъ спросилъ:— Да разв что нибудь случилось?
— Ничего, совсмъ ничего, ршительно ничего,— отвчалъ Ворзе, переминаясь съ ноги на ногу,— я только хотлъ попросить васъ кое о чемъ, г-нъ кунселъ.
— Мы всегда готовы исполнять вс справедливыя требованія старыхъ друзей, насколько позволяютъ наши средства. Садитесь, капитанъ Ворзе.
— Я имю намреніе этой зимой отправиться на рыбную ловлю, на свой собственный счетъ, и такъ какъ…. такъ какъ…
— Мн кажется, капитанъ Ворзе, вы и раньше знали, что мы, когда вы проводите зиму дома, нисколько не препятствуемъ вамъ заниматься на свой счетъ и страхъ рыбнымъ промысломъ. Точно также и въ ныншнемъ году…
— Конечно, г-нъ кунселъ, я отлично это знаю и очень вамъ за это благодаренъ… Но дло не въ томъ, гм! Для такаго предпріятія нужны большія деньги…
При этихъ словахъ консулъ насупился. Но Ворзе собралъ вс свои силы и выпалилъ, какъ изъ пушки:
— Не можетъ ли фирма К. Ф. Гарманъ дать мн подъ вексель дв тысячи талеровъ?
Мартенъ Гарманъ чуть не вскочилъ со стула.— Какъ! и вы тоже хотите занять денегъ, Яковъ Ворзе?
— Да, изволите видть, г. кунселъ, теперь вс собираютъ деньги для рыбной ловли, такъ и мн очень хотлось бы помриться съ Сивертомъ есперсеномъ и прочими.
— Ну, вотъ!— воскликнулъ консулъ, — нынче все такъ: вс хотятъ другъ друга перещеголять и пускаются въ займы и спекуляціи, когда же придетъ день уплаты — тутъ и бда.
— Что касается до уплаты, г. кунселъ, то я полагалъ, что фирма К. Ф. Гарманъ должна знать, что Яковъ Ворзе можетъ ручаться не только за дв тысячи талеровъ, но и больше.
— Можетъ быть, это и такъ,— съ досадою возразилъ консулъ,— но мы уже всмъ надавали впередъ, такъ что едва ли можемъ свести балансъ, въ ныншнее тяжелое время мы не можемъ ршиться на большія выдачи.
Якову Ворзе понравилась эта невинная комедія, и онъ продолжалъ ее разыгрывать:— Очень жаль,— сказалъ онъ съ недовольнымъ видомъ,— что я долженъ буду обратиться къ другимъ, такъ что, быть можетъ, кто нибудь подумаетъ, что я поссорился съ моимъ патрономъ, а пожалуй, чего добраго, наплетутъ на фирму Гарманъ еще больше вранья, чмъ теперь.
— Что вы хотите сказать? что же говорятъ о нашей фирм? рзко спросилъ консулъ.
— Да вотъ напримръ, вчера въ клуб говорили, что кто-то похалъ въ Бергенъ, чтобы достать для кого-то денегъ…
Консулъ Гарманъ отвернулся и сталъ смотрть въ окно на желтвшую осеннюю листву деревьевъ, онъ еще никогда не представлялъ себ опасности такъ ясно, какъ теперь, никогда еще не допускалъ мысли, что фирма Гарманъ виситъ на волоск и что до конкурса одинъ только шагъ.
— Да, да,— проговорилъ онъ сквозь зубы,— напрасно я посылалъ Крузе въ Бергенъ, ни… И онъ вдругъ почувствовалъ, что уже не въ силахъ одинъ поддерживать предпріятіе. Онъ пристально поглядлъ на Ворзе и сказалъ: — Фирма К. Ф. Гарманъ находится вовсе не въ такомъ блестящемъ положеніи, какъ ты думаешь, Яковъ!
У него невольно вырвалось это ‘ты’, напомнившее о тхъ временахъ, когда Яковъ Ворзе былъ матросомъ, а Мартенъ Гарманъ — ученикомъ въ школ.
‘Теперь пора’, подумалъ Ворзе. Быстро разстегнувъ свою матросскую куртку, онъ вытащилъ изъ боковаго кармана пачку банковыхъ билетовъ и бросилъ ее на столъ, прямо передъ консуломъ: ‘Пять тысячь талеровъ, г. кунселъ, на первый разъ, а потомъ и десять, и пятнадцать тысячъ, если понадобится — какъ только соберу’. Его лицо сіяло, и онъ весело смялся.
Но консулъ холодно отодвинулъ пакетъ и спросилъ:— Что это значитъ? Зачмъ мн эти деньги?
— Затмъ, чтобы взять ихъ и распоряжаться ими, какъ вамъ угодно, г. кунселъ, и на какой угодно срокъ.
— Ахъ, теперь понимаю! Вы разыграли съ нами маленькую комедію, это очень хорошо придумано, г. капитанъ Ворзе, но фирма Гарманъ еще не дошла до того, чтобы занимать деньги у своихъ… у своихъ служащихъ.
Хитрый шкиперъ въ первую минуту не зналъ, что сказать, но потомъ кровь у него закипла, и онъ, сердито ударивъ кулакомъ по столу, воскликнулъ:— Да послушай же, милйшій Мартенъ Гарманъ, вдь у меня отъ этого твоего важничанья душа не на мст! Вдь если фирма нуждается въ деньгахъ, такъ чего же проще взять ихъ у меня? Вдь у меня каждая копйка заработана отъ васъ же — отъ тебя и отъ твоего отца!
— Неужели же ты не можешь понять,— воскликнулъ разгорячившійся консулъ,— неужели ты не можешь понять, какой вредъ будетъ нанесенъ нашему кредиту, когда узнаютъ, что мы одолжаемся у своихъ шкиперовъ?
— Ахъ, да отвяжись ты отъ меня со своимъ кредитомъ! Наличныя деньги получше кредита, я думаю. Вдь мои деньги, чортъ побери, все равно, что и твои, и если ты ихъ не возьмешь, такъ значитъ, ты вовсе не такой человкъ, за какого я тебя считалъ.
Яковъ Ворзе совсмъ вышелъ изъ себя. Они говорили другъ другу ‘ты’, не замчая этого.
— Ну, ну, Яковъ, не будемъ ссориться, сказалъ Ворзе, поправляя галстукъ и смотря то на деньги, то въ окно.
Наступило продолжительное молчаніе. Ворзе всталъ и, прислонившись спиной къ столу, началъ смотрть на висвшую на стн карту. Въ комнат ясно раздавалось медленное постукиванье старыхъ стнныхъ часовъ. Наконецъ консулъ всталъ и подошелъ къ своему собесднику:
— Слушай. Яковъ Ворзе, я возьму твои деньги, если ты войдешь со мной въ компанію.
— Что такое? Что ты говоришь? въ компанію? Да въ своемъ ли ты ум, господинъ консулъ?
— Выслушайте меня спокойно. Вы вложите свой капиталъ, то есть такую часть его, какую вамъ будетъ угодно, въ наше предпріятіе, и взамнъ этого сдлаетесь компаньономъ фирмы ‘Гарманъ и Ворзе’ въ той дол, какую мы опредлимъ впослдствіи.
— Нтъ, нтъ, г. кунселъ, этого не надо. Мнять фирму нтъ, это не годится, да и вы сами не захотите этого.
— Напротивъ, я думаю, что это — единственный выходъ. Сядемте и станемъ говорить хладнокровно. Мысль о займ у васъ была бы для меня совсмъ невыносима, но ни для моего личнаго достоинства, ни для нашихъ дловыхъ связей нтъ ничего предосудительнаго въ томъ, что мы въ такое горячее для дла и въ такое… въ такое… какъ бы сказать?.. тяжелое время оффиціально принимаемъ въ свою фирму человка, который много лтъ работалъ вмст съ нами и соединяемъ его имя съ нашимъ, называя нашу общую фирму ‘Гарманъ и Ворзе’.
— Да, но… но… все это, можетъ быть, и такъ, но имя — имя вашего отца…
— Мой отецъ этого, можетъ быть, и не сдлалъ бы, но я хочу это сдлать. Въ этой сдлк… гм! спасеніе нашего торговаго дома, я совершаю ее открыто, оффиціально и прошу васъ принять мое предложеніе.
— Но, милйшій г. кунселъ… снова началъ Ворзе. Онъ никакъ не могъ освоиться съ мыслью, что будетъ компаньономъ Мартена В. Гармана, самого консула! Но консулъ твердо стоялъ на своемъ, и шкиперу осталось только дать свое согласіе.
Они долго сидли, бесдуя объ устройств общихъ длъ. Консулъ прямо высказалъ, что онъ не ожидалъ встртить со стороны Ворзе такую заботливость о длахъ фирмы, Ворзе со смхомъ отвчалъ, что и онъ также никогда не думалъ, что дло приметъ такой оборотъ.
На обратномъ пути въ городъ шкиперу показалось, что теперь онъ уже совсмъ не тотъ Яковъ Ворзе, какимъ былъ прежде, а совсмъ другой. Онъ только и думалъ, что о своемъ новомъ достоинств, тихонько повторяя слова ‘Гарманъ и Ворзе’ и представляя себ, какое впечатлніе произведетъ это событіе на шкипера Рандульфа.
Консулъ Гарманъ не скрывалъ перемны въ своей фирм, и на другой же день извстіе объ этомъ появилось въ обихъ маленькихъ городскихъ газетахъ. Можно себ представить. какія торжественныя попойки начались по этому поводу въ клуб. Вс обращались къ Ворзе съ застольными привтствіями, а потомъ, спустя нкоторое время, стали безпощадно смяться надъ нимъ. Недоброжелатели иногда бываютъ остроумны, и радость шкипера по поводу своего неожиданнаго возвышенія была нсколько отравлена.
А Рандульфъ? противный Рандульфъ? Только что онъ сообщилъ о своемъ отъзд изъ Риги, какъ пришло извстіе, что онъ столкнулся съ какимъ-то ростокскимъ судномъ и долженъ былъ вернуться въ Больдераа, чтобы исправить поврежденія. Не доставало еще, чтобы онъ тамъ замерзъ!
Ромарино, получивъ увдомленіе о великомъ событіи, въ первый разъ написалъ отцу привтливое письмо. Но шкиперу это письмо очень не понравилось, такъ какъ сынъ выражалъ свои чувства въ слдующей форм: ‘Надо сознаться, что ты въ этомъ дл маневрировалъ очень хорошо и тонко, хоть бы и не такому неотесанному моряку’.
Г-жа Торвестадъ удвоила свою любезность въ отношеніяхъ къ Ворзе, и въ дождливую и бурную осень шкиперу было очень пріятно пить чай въ обществ этой дамы и ея дочерей, когда у нихъ не бывало собранія. Въ клуб говорилось по этому поводу много глупыхъ остротъ.