ПОВСТИ, РАЗСКАЗЫ
и
ДРАМАТИЧЕСКІЯ СОЧИНЕНІЯ.
Н. А. ЛЕЙКИНА.
С.-ПЕТЕРБУРГЪ.
ИЗДАНІЕ КНИГОПРОДАВЦА K. Н. ПЛОТНИКОВА.
1871.
РАЗСКАЗЫ О ХОРОШИХЪ ЛЮДЯХЪ.
IV.
ПРИКАЩИКЪ НА ОТЧЕТ.
Приказчик на отчете, Лейкин Николай Александрович, Год: 1871
Время на прочтение: 7 минут(ы)
Вдова купчиха Василису Панкратьевна Залихватова имла сорокъ лтъ отъ роду, передъ обдомъ выпивала по рюмк звробойной настойки, по субботамъ ходила въ баню и мазалась тамъ, то дегтемъ, то водкой съ перцемъ, то медомъ съ солью. Супругъ ея, Иванъ Герасимовичъ, лтъ пять тому назадъ, въ одинъ прекрасный день, пришелъ изъ бани, почувствовалъ сильную жажду, выпилъ графинъ квасу со льдомъ и черезъ недлю волею Божьею помре, вслдствіе чего, въ поминанье Василисы Панкратьевны къ десяти уже ‘вписаннымъ Иванамъ былъ прибавленъ одиннадцатый,— ‘Иванъ новопреставленный’ и Василиса Панкратьевна стала называть себя сиротой. Память мужа она чтила свято, каждую родительскую субботу пекла блины, варила кутью и овсяный кисель. Посл смерти мужа она осталась богатой и бездтной вдовой и продолжала торговлю, сдавъ свою лавку на отчетъ прикащику. Хотя Иванъ Герасимовичъ при жизни своей и бивалъ Василису Панкратьевну и называлъ ее ‘сырой несмыслящей бабой’, тмъ не мене, она, то и дло, поминала его и даже всплакивала. Особенно это бывало въ посты. Пядетъ, бывало, обдать, ткнетъ вилкой въ груздь и зальется слезами, приговаривая:
— Голубчикъ-то мой, покойничекъ-то, ужь куда любилъ груздочкомъ закусывать. Дай Богъ ему царство небесное!
Спустя полгода посл смерти мужа, къ Василис Панкратьевн забгали разныя свахи и стали предлагать жениховъ. Женихи были и купцы, и чиновники, и даже отставные военные, но Василиса Панкратьевна на отрзъ отказала имъ, благоразумно говоря, что имъ нужно не ее самое, а деньги.
Было у Василисы Панкратьевны и что-то въ род любовника и чуть было не кончилось законнымъ бракомъ. Въ дом ея жилъ какой-то чиновникъ, чиновникъ этотъ понравился ей за свою скромность. Однажды онъ принесъ ей за квартиру деньги. Его оставили пить чай, къ чаю появились варенья, моченья, наливки и закуски, что твой обдъ. Чиновнику понравилось это, и онъ сталъ ходить чаще бесдовать съ хозяйкой. Василиса Панкратьевна замышляла было выдти за него замужъ, да вдругъ чиновникъ ни съ того ни съ сего занялъ у ней сто рублей, запилъ и неизвстно куда скрылся.
— Теперь хоть съ неба какой человкъ упади, хоть ангелъ, хоть принцъ какой посватайся, такъ и за того не пойду, говорила Василиса Панкратьевна.— Живу я не безъ мужчинъ,— слава Богу,— шестеро молодцовъ у меня въ дом,— значитъ меня никто не обидитъ.
Въ дом ея безвыходно пребывали странники, странницы, бесдовали съ нею о святыхъ мстахъ, о китахъ, на которыхъ стоитъ земля, объ антихрист, и выпрашивали себ денежную милость, мыло, огарки стеариновые и кое что по части състнаго.
Всмъ дломъ Василисы Панкратьевны заправлялъ ея старшій прикащикъ, Вавило Степановъ Рогаткинъ, которому и была отдана лавка, отчетъ о которой предъявляла онъ разъ въ годъ посл счета, на Пасх.
Рогаткину было лтъ подъ сорокъ. Его солидная физіономія отнюдь не походила на прикащичью, а была какою-то хозяйскою,— физіономіею подрядчика по казеннымъ постройкамъ. Почтенная толщина, подстриженная борода, сильно напомаженные волосы, на голов всегда шляпа, на рук перстень съ сердоликовою печатью и въ жилетномъ карман глухіе золотые часы съ толстою цпью черезъ шею. Зимою онъ носилъ енотовую шубу, а лтомъ солидное пальто безъ таліи, по воскреснымъ и праздничнымъ днямъ ходилъ къ ранней обдн, становился на клиросъ и плъ съ дьячками. Какъ старшій прикащикъ на отчет, Рогаткинъ могъ уходить со двора когда ему вздумается и не скрываясь держать у себя въ шкапу четвертную бутыль съ водкой. Прикащики Залихватовой, хотя и не боялись его какъ хозяина, но питали къ нему нкоторое уваженіе и за глаза ругали дьяволомъ.
Рогаткинъ, какъ водится, былъ не безъ грха, и хотя представлялъ хозяйк отчетъ о торговл, но порядочно таки понагрвалъ руки. Нагрваніемъ же этимъ онъ не былъ доволенъ, въ голов его сидла мысль завладть всмъ состояніемъ хозяйки, для достиженія чего онъ видлъ одинъ исходъ — женитьбу на ней вслдствіе чего онъ сталъ ухаживать за ней, льстить, подхалимничать.
Однажды вечеромъ Василиса Панкратьевна сидла у себя въ спальной, окруженная двумя странницами, уже около мсяца жившими у ней, и какимъ-то новоприбывшимъ странникомъ, именовавшимъ себя старцемъ Кузьмою. Передъ ними на стол стояли разныя сласти и графинъ съ настойкою. Въ комнату вошелъ Рогаткинъ и поклонился. Ораторствовавшій въ это время старецъ зл Кузьма вскочилъ съ мста, ткнулъ Рогаткина въ грудь пальцемъ и закричалъ.
— Что за человкъ? Сказывайся!
— Молодецъ это мой, батюшка, торговлей занимается, отвчала Василиса Панкратьевна.— Что теб, Вавило? обратилась она къ прикащику.
— Да такъ-съ. Вотъ пришли изъ лавки, узналъ я, что у васъ здсь бесда душеспасительная идетъ, такъ послушать пришелъ. Не все же, Василиса Панкратьевна, мірское-съ — нужно и о душ подумать.
— Конечно, душа у насъ первое дло. Садись. Продолжай батюшка, отецъ Кузьма, продолжай. Старецъ Кузьма откашлялся и началъ:
— Отъ святаго града Кіева и до святыхъ угодниковъ соловецкихъ прошелъ я и видлъ, что земля русская погибаетъ. Странные, яко псы смердящіе, изъ домовъ изгоняются и нсть должнаго подаянія имъ.
— Это точно-съ, Василиса Панкратьевна, они какъ есть правду говорятъ, перебилъ Рогаткинъ.— Теперича, хоть бы у насъ въ рынк: всхъ этихъ странненькихъ и вотъ что со сборомъ ходятъ, съ большою опаскою принимаютъ. Первое дло сейчасъ покажи книгу, спрашиваютъ. Есть усердіе,— такъ дай такъ. Третьяго дня вонъ у Свистакова въ лавк, такъ даже побили одного какого-то божья человка, будто бы онъ тамъ пачку платковъ голандскихъ стянулъ.
— Погибнутъ и будутъ ввержены… отозвался на это старецъ Кузьма.— Приспе бо время, да егда антихристу родиться есть… Протрубилъ ангелъ и излилъ чашу. Горе вамъ мужіи и жены нечестивые! Жупелъ, адъ кромшный! Разверзется земли утроба и огнь пожретъ… Погибнутъ нечестивые и будетъ плачъ и скрежетъ зубовный!
— Батюшка, а я-то? со слезами на глазахъ спросила его Василиса Панкратьевна.
— Не погибнешь! Отецъ возста на сына, сынъ на отца…
Старецъ умолкъ, подошелъ къ столу и выпилъ рюмку настойки. Василиса Панкратьевна вздыхала и отирала платкомъ глаза, странницы отъ умиленія покачивали головами. Было молчаніе. Рогаткинъ прервалъ его.
— Да-съ, отецъ на сына возстаетъ, сынъ на отца. Вонъ у Деркина, можетъ изволили слышать, сынъ подобралъ къ шкатулк ключъ и началъ потаскивать, а отецъ въ исправительное его засадилъ.
— Не говори, Вавило, будетъ!.. Душа моя вся изныла, сказала хозяйка и молчаніе водворилось снова.
Въ комнату вошла кухарка и сказала, что ужинъ поданъ. Посл ужина странникъ и странницы удалились на покой. Василиса Понкратьевна также отправилась въ спальную. Рогаткинъ пошелъ за ней.
— Что теб Вавило? спросила его Василиса Панкратьевна.
— Поговорить съ вами хочу-съ.
— Ну?
— А вотъ вы извольте приссть.
Василиса Панкратьевна сла.
— Не въ зазоръ или въ обиду вамъ говорить буду, началъ Рогаткинъ: — а собственно, лто къ вамъ всякое почтеніе имю. Это какъ есть, въ этомъ не сомнвайтесь. Вы женщина молодая и дточками васъ Богъ не благословилъ — одно. Конечно, сожитель вашъ Иванъ Герасимовичъ, дай Богъ ему царство небесное, человкъ былъ отмнный, души ангельской. Помня его благодянія, я ежедневно поминаю его въ молитвахъ, только вдь, Василиса Панкратьевна, живой объ живомъ и думаетъ… Къ тому же у васъ лавка, а вы сами знаете, нешто молодцы имютъ такое почтеніе ко мн, какъ къ хозяину? Никогда-съ. Вдь ужъ смотришь, куска иногда не дошь, а гршнымъ дломъ въ трактиръ сходишь, рубля въ выручк и недосчитывайся,— выудили. Теперича и торговлю расширить бы можно… только вдь я все же молодецъ на отчет и больше ничего, вы все-таки ко мн доврія имть не можете. Двадцать лтъ вы меня знаете за человка хорошаго, курицы неизобидлъ, не токма что… Хвалиться грхъ, но вдь Богъ видитъ. Вы дама прекрасная, все по божески…
— Да ты насчетъ чего? Что я все въ толкъ взять не могу, спросила наконецъ Василиса Панкратьевна. Да не въ обезсудъ будь вамъ сказано, насчетъ законнаго брака. Не думайте, чтобы тутъ капиталы или домъ, врьте чести — нтъ-съ.
— Ну такъ чтожъ, съ Богомъ!
— Вы все въ понятіе взять не можете. Я говорю насчетъ брака съ вами, такъ какъ вы дама молодая и пречудесная…
— Это ты на мн жениться хочешь, что-ли?
— На васъ-съ. Что же, Василиса Панкратьевна, имю маленькіе капиталы и изъ себя не каверзенъ.
— Что ты, что ты мелешь! Ступай, ступай! замахала руками Василиса Панкратьевна.— Вишь теб что въ голову лзитъ.
— За что же-съ? Кажется, я съ почтеніемъ.
— Ступай съ Богомъ… Христосъ съ тобой!
— Я пойду-съ. Только вы можетъ быть еще подумаете? Конечно, вдь это судьба, на всю жизнь-съ.
— И думать тутъ нечего…
— Какъ угодно. Прощайте, покойно опочивать.
‘Свихнулось’, думалъ Рогаткинъ, выходя изъ спальной хозяйки.
Неудалось ему воспользоваться всмъ состояніемъ Василисы Панкратьевны, почемъ не унывалъ, сталъ думать, какъ бы попользоваться хоть кушемъ порядочнымъ, и скоро придумалъ.
Было утро. Молодцы напились чаю отправились въ лавку. Рогатинъ остался дома, чтобы поговорить съ хозяйкой о длахъ.
Василиса Панкратьевна, укутанная въ теплый салопъ и съ подвязанною платкомъ щекою, пила чай. Передъ ней сидлъ Рогаткинъ.
— Товаръ очень дешево продается, говорилъ онъ таинственно озабоченнымъ тономъ:— только надо купить всю партію, огуломъ-съ. Товару тысячъ на десять, а человку этому, что товаръ продаетъ, деньги до зарзу нужны, просто — хоть въ петлю ползай, и проситъ онъ за него пять тысячъ-съ. Я ужь съ нимъ поршилъ, теперь какъ вы? Дло очень выгодное и для насъ подходящее.!
— Такъ покупай!
— Да на наличныя не можемъ, денегъ нтъ. Какъ я ни бился,— ничего не подлаешь. Надо векселекъ выдать.
— Ну вотъ ужь, будто и нтъ денегъ.
— Да вдь вы сами знаете, деньги у насъ въ оборот. Чтожь вы вексель боитесь выдать? Вдь за эти пять тысячъ, это ужь послднее дло, двнадцать получите. Семь тысячъ на полу не подымешь. Я вамъ собственно это для того говорю, что торговлю вашу въ точности соблюдаю, а то бы взялъ своего капиталишка тысченки три, да товарища подъискалъ, и купили бы. Мн что… Вотъ я и вексель приготовилъ. Подпишите!
— А вотъ я къ брату съзжу, да съ нимъ посовтуюсь. Скажетъ онъ, что подписать, такъ я и подпишу.
— Дло не терпящее, Василиса Панкратьевна, сегодня въ двнадцать часовъ я этому человку долженъ послднее слово сказать,— да, или нтъ. Подпишите, я ему отдамъ, и сегодня же прізжайте въ лавку товаръ смотрть.
— А ты не врешь?
— Да что вы, Василиса Понкратьевна, нешто я подлецъ какой.
— А побожись.
— Ей Богу-съ. Помилуйте, что вы это… Кажется не первый годъ знаете.
— Нтъ, ты перекрестись передъ образомъ.
Рогаткинъ перекрестился.— Скажи: будь я анафема.
— Да что вы это право. Женщина богобоязнедная, а такія слова заставляете говорить. Будь я анафема! повторилъ онъ и досталъ изъ боковаго кармана сертука вексель.— Перышко и черниленку сейчасъ подамъ.
Рогаткинъ сбгалъ въ молодцовскую и принесъ банку чернилъ и перо.
— Писать-то я, право, совсмъ уже забыла. Нтъ, Вавило, я не буду подписывать, проговорила Василиса Пакратьевна, взявъ перо и вертя его въ рукахъ:— кто знаетъ, что тамъ такое написано?
— Это какъ вамъ будетъ угодно, только вдь вы свое теряете. Вдь вы вексель видите, такъ прочтите его. Грамот-то мало маля знаете.
— Ну прочтемъ вмст. Читай!
Началось чтеніе.
— Все бы лучше подумать или показать кому,— право.
— Нтъ, Василиса Панкратьевна, врно ужь намъ надо эти семь тысячъ просто въ печку бросить. Само въ руки дается, а тутъ еще отпихиваютъ. И смхъ, и горе! Прощайте, въ лавку пора!
— Да что ты расходился-то, давай я подпишу, только ты мн говори, что писать-то.
— Ничего боле, окром Василиса Залихватова, остальное ужь прописано.
— Нтъ, ты слова-то мн говори.
— Извольте-съ.
Рогаткинъ всталъ за ея стуломъ и началъ.
— Вди-съ,— палочку и два колесика одинъ на другой поставьте. Вотъ такъ-съ. Теперь азъ махонькой. Написали? Слово и иже.
Василиса Панкратьевна остановилась.
— Ты мн цифирь-то покажи, гд здсь пять тысячъ прописано. Пятое-то слово. Можетъ здсь и больше.
— Вотъ извольте прочесть: пять тысячъ, не цифирью, а такъ словами, а вотъ и цифирь. Видите?
— Побожись. Скажи еще, будь я анафема.
— Экія вы какія недоврчивыя, да будь я анафема! Теперь пишите: люди и опять иже.
Посл долгихъ разговоровъ, божбы и увреній, вексель былъ подписанъ и прикащикъ надулъ хозяйку.
Она выдала вексель на имя Вавилы Степанова Рогаткина. Цль была достигнута. Черезъ недлю Рогаткинъ отошелъ отъ мста.!
Узнавъ продлку Рогаткина, Василиса Панкратьевна такъ и ахнула, заболла и цлую недлю пролежала въ постел, обложенная тряпками съ уксусомъ, пила наговоренную воду и перемазалась всмъ, чмъ только можно было вымазаться. По совту родственниковъ хотла было она затять тяжбу и наняла ходатая, но ходатай взялъ съ нее сто рублей на гербовую бумагу и пропалъ съ ними, а Рогаткинъ получилъ деньги.
Рогаткинъ пошелъ далеко, записался въ купцы, снялъ лавку, женился на купеческой дочк, взялъ за ней пятнадцать тысячъ и теперь отростилъ брюшко, наживаетъ копйку и благодушествуетъ съ своей сожительницей, которая чуть ли не каждый годъ приноситъ ему въ даръ по ребенку.