ПОВСТИ, РАЗСКАЗЫ
и
ДРАМАТИЧЕСКІЯ СОЧИНЕНІЯ.
Н. А. ЛЕЙКИНА.
С.-ПЕТЕРБУРГЪ.
ИЗДАНІЕ КНИГОПРОДАВЦА K. Н. ПЛОТНИКОВА.
1871.
РАЗСКАЗЫ О ХОРОШИХЪ ЛЮДЯХЪ.
I.
И Я, ДА НЕ Я
И я, да не я, Лейкин Николай Александрович, Год: 1871
Время на прочтение: 5 минут(ы)
Кузьму Пудыча Бардадымова помнятъ еще, когда его лавочка заключалась въ двухъ мшкахъ товару, которые онъ таскалъ на себ, перекинутые черезъ плечо. Лтомъ онъ хаживалъ по дачамъ, заходилъ на дворы, козлинымъ голосомъ выкрикивалъ: ‘миткаля, ситцы, канифасы!’ и продавалъ кухаркамъ и горничнымъ на платья, на рубахи, на передники. Иногда продавалъ онъ и барынямъ, которымъ почему-либо некогда или не хочется хать за покупками въ городъ. Годикц черезъ два Бардадымовъ завелъ лошаденку и сталъ разъзжать въ такъ называемой — купеческой телжк. Завидитъ бывало въ садик передъ дачей горничную или няньку и начнетъ ее ублажать.
— Умница, а умница, товары хорошіе есть… Не требуется ли? Миткаль, ситцы, канифасы…
— Нтъ не надо…
— Жалко. А важный у меня есть остаточекъ битепажевскаго ситцу, двнадцать аршинъ — какъ есть на вашъ ростъ. Дешево бы уступилъ. Денегъ нтъ,— такъ сойдемся. Промнять чего нтъ ли? Можетъ хозяева подарокъ не совсмъ по нраву подарили?— промняемъ.
— Наши хозяева намъ все по нраву дарятъ.
— Такъ-съ. Ну, у васъ другимъ служащимъ не требуется ли? Хозяевамъ чего не надо ли? Красавица, будь умницей, скажи хозяевамъ. Сойдемся, такъ я полфунта кофею дамъ.
‘Чтожъ, ступня не золотая, думаетъ горничная: — сказать можно’, и скажетъ.
Хозяйк дйствительно чего-то потребовалось купить. Бардадымова зазвали. Раскинулъ онъ на стол товаръ, а у женскаго пола и глаза разбжались.
— У меня дешевле чмъ въ гостинодворской лавк купите, увряетъ онъ, съ шумомъ открывая ситецъ: — потому что у меня товаръ съ самой фабрики, а вдь лавочники, они у оптовщиковъ покупаютъ. Я на фабрик покупаю бракъ,— а суну кому что слдуетъ, вмсто браку-то мн и настоящій товарецъ идетъ.
Красно говоритъ торговецъ. Барыни врятъ ему и покупаютъ. Глядитъ, глядитъ на хозяевъ прислуга, соблазнится, да и ползетъ въ сундукъ за деньгами.
— А что, есть у тебя платки шерстяные, голову покрывать? спрашиваетъ горничная.
— Есть.
— А почемъ?
— Да вдь это какъ сказать… Вы прежде посмотрите.
— Да что смотрть,— я только такъ прицниться думала, потому что мн въ будущемъ мсяц нужно будетъ покупать.
— Что-жъ, посмотрите, за посмотръ денегъ не возьмемъ, а у насъ съ показа руки не отвалятся, говоритъ торговецъ и раскинетъ передъ ней нсколько платковъ.
— Аксинья, а Аксинья, иди смотрть платки! Вотъ платокъ покупаю, кричитъ горничная кухарк.
Кухарка приходитъ и начинается осмотръ.
— Да что, ужь добро-то больно плохое… говоритъ горничная, смотря платокъ на свтъ.
— Позвольте-съ, это вы напрасно-съ,— кашемиръ, какъ есть самый лучшій, увряетъ торговецъ.— А вы вотъ что сдлайте, умница: отойдите подальше и смотрите, что это за платокъ такой,— шаль французская, а не платокъ!
— Вотъ у Марфы, Дмитревны платокъ хорошъ, разговариваютъ между собою женщины.— Когда она двойни родила, такъ Петръ Семенычъ ей на ризки принесъ. Всего только четыре рубли, говорятъ, далъ.
— Да вы отойдите и издали смотрите. И вблизи онъ чудесенъ, но все-таки той казистости не иметъ.
Женщины отходятъ.
— У Марфы Дмитревны дорожками и по нимъ все букетъ раскинутъ. Тогда на имянинахъ у Паликарпа Захарыча Митиньку стошнило и прямо на платокъ. Замывала она потомъ, и хоть бы капельку выло.
— И этотъ въ трехъ щелокахъ стирайте и валькомъ на плоту бейте,— ни капли краски не сдастъ, выхваляетъ торговецъ.— Вы не такъ смотрите,— зажмурьте лвый глазъ и теперь смотрите.
Женщины исполнили и это.
— Ну что-съ? зелень такая, что корова за траву приметъ, а ужь насчетъ краснаго цвта, такъ быку и на глаза не показывайтесь,— не на животъ, а на смерть забодаетъ, остритъ торговецъ.
— Такъ сколько же ты за него хочешь?
— Шесть рубликовъ безъ лишняго…
— Это не цна. Четыре рубля Петръ Семенычъ далъ, когда Марфа Семеновна, двойни…
— Позвольте-съ, перебиваетъ Бардадымовъ: — то вдь я знаю, что за платокъ — Москва-матка, даже сырости боятся, надъ водой не тряси!
— Нтъ ужь вотъ что: ты возьми три съ полтиной.
И начинается торгъ.
Дастъ Бардадымовъ горничной общанный полуфунтовикъ кофею и съдетъ со двора, соображая въ голов барыши.
Курочка по зернышку клюетъ и сыта бываетъ, говоритъ пословица, то же было и съ Бардадымовымъ. Лтъ десять торговалъ онъ такъ по дачамъ и сколотилъ себ капиталецъ, такой капиталецъ, что снялъ въ рынк лавку. Открытіе лавки сопровождалось празднованіемъ новоселья, вслдствіе чего, въ одинъ прекрасный день, около двнадцати часовъ дня, въ лавк служили молебенъ, потомъ было пьянство, а около шести часовъ вечера, когда смеркалось и пришла пора ‘забираться’, нкоторыхъ гостей выводили изъ лавки подъ, руки, а буйныхъ выпихивали въ шею.
Бардадымовъ пошелъ еще дале. Съ новаго года записался въ купцы, на лто выписалъ изъ деревни жену съ ребятишками, купилъ ей брилліантовыя серги, бархатный бурнусъ съ бахрамой и ужь въ Духовъ день гулялъ съ нею по лтнему саду. Прежніе покупатели дачники и не узнали бы теперь Бардадымова: борода подстрижена, брюки на выпускъ поверхъ сапоговъ, сибирка тоненькаго сукна и на голов циммермановская шляпа.
— Благословилъ Господь Бардадымова. Смотри-ка, отъ покупателей отбою нтъ,— а вдь изъ простыхъ разнощиковъ поднялся. Эдакъ пожалуй онъ и у насъ покупателей, отобьетъ, отъ нашихъ ротозевъ-олуховъ это станется, говорили хозяева-сосди и, какъ водится, ругали молодцовъ.
Бардадымовъ между тмъ и въ кредитъ вошелъ,— сталъ выдавать векселя. Торговцы-оптовщики продаютъ съ радостію только товаръ бери. Бардадымовъ бралъ, да и выдалъ’ векселей тысячъ на десять.
Наступили сроки. Приходятъ кредиторы получать деньги и предъявляютъ векселя.
— Это что же-съ? спрашиваетъ Бардадымовъ.
— Вексель.
— Вижу-съ, что вексель, только мн-то что въ немъ?
— Какъ что? Наступилъ срокъ, данъ вотъ платить надо. Шутникъ ты, Кузьма Пудычъ,— право. Все съ шуточками.
— Какія-же шуточки-съ, это вексель не мой, а какого-то Бардадымова.
— Ну полно, не задерживай!
— Да что же, я все въ толкъ взять не могу, чего вы отъ меня хотите? Не могу же я по чужимъ векселямъ платить.
— Какъ по чужимъ? Вдь это ваша подпись.
— Ежели бы моя, такъ и разговору бы не было, а то — какого-то Бардадымова, а я купецъ Кузьма Пудовъ, вотъ и въ купеческомъ билет сказано. Неугодно ли полюбопытствовать.
Смотритъ кредиторъ на билетъ и дйствительно видитъ, что въ немъ написано: ‘купцу Козьм Пудову’.
— Да вдь вы Бардадымовъ и вс васъ за Бардадымова знаютъ?— говоритъ онъ должнику.
— Это точно-съ, что меня Бардадымовымъ зовутъ, только это такъ въ шутку, смха ради… Прокликали такъ еще въ деревн, да вотъ и теперь еще все отвыкнуть не могутъ. Вдь другому хошь ты колъ на голов теши, а онъ все отъ старыхъ привычекъ отвыкнуть не можетъ. А я купецъ Пудовъ, а не Бардадымовъ.
Бьется, бьется кредиторъ, выругаетъ, да и уйдетъ, грозя подать вексель ко взысканію.
Выждалъ Бардадымовъ недльки дв, пока векселямъ сроки кончились, да и пошолъ по кредиторамъ выкупать векселишки по гривенничку, а кто заартачится, такъ и по двугривенничку за рубль. Сначала кредиторы не соглашались, а потомъ, какъ поразмыслили всю суть, такъ и согласились взять по двугривенному. Что станешь длать? Подать вексель ко взысканію,— затянется дло, пойдетъ слдствіе, да и не на одинъ годъ, а тмъ временемъ Бардадымовъ можетъ передать лавку жен,— такъ и ни копйки не получишь, такъ ужь лучше взять по тому, по чемъ даютъ, а впередъ быть осторожне.
Бардадымовъ выручилъ векселя да еще и смется сосдямъ.
— Ничего, на первыхъ порахъ окрестить можно, еще наживутъ они отъ меня, будетъ время, не послдній годъ торгую. А ужь какъ эта нмецкая морда Карлъ Иванычъ остервенился, такъ просто умора! Ругаться началъ, бакены у себя рветъ, а я все на своемъ стою: и я, да не я,— Кузьма Пудовъ, а не Бардадымовъ. А онъ-то сердится, онъ-то ругается! Я въ этомъ ни сколько не причиненъ, что меня записали въ купцы Пудовымъ, а не Бардадымовымъ. У насъ въ деревн такъ я еще бывало дрался, ежели кто меня назоветъ Бардадымовымъ,— потому страсть не любилъ этого слова.
Прошолъ годъ, и продлка Бардадымова начала мало по малу забываться, прошелъ еще годъ и тотъ же самый Карлъ Иванычъ завелъ съ нимъ дло, только ужь смотрлъ, какъ говорится ‘въ оба’, чтобъ на векселяхъ было подписано Кузьма Пудовъ.