ПОВСТИ, РАЗСКАЗЫ
и
ДРАМАТИЧЕСКІЯ СОЧИНЕНІЯ.
Н. А. ЛЕЙКИНА.
С.-ПЕТЕРБУРГЪ.
ИЗДАНІЕ КНИГОПРОДАВЦА K. Н. ПЛОТНИКОВА.
1871.
РАЗСКАЗЫ О ХОРОШИХЪ ЛЮДЯХЪ.
ІІІ.
ОТЕЦЪ И СЫНЪ.
‘Дражайшая Каролина Богдановна!’
Отец и сын, Лейкин Николай Александрович, Год: 1871
Время на прочтение: 8 минут(ы)
У купца Меркула Антоныча и у жена его Аксиньи Григорьевны состояло на лицо шестеро чадъ, изъ коихъ старшему самому, Сеничк или Семк, какъ его называлъ отецъ, шелъ уже двадцать третій годъ. Сеничка уже давно кончилъ свое образованіе, ходилъ въ лавку, шикарилъ клтчатыми брюками, шинелью на собольихъ лапкахъ и по воскресеньямъ завивался бараномъ, однимъ словомъ, онъ былъ истиннымъ джентльменомъ-апраксинцемъ. На свадьбахъ лихо танцовалъ польку трамбланъ, граціозно отлягиваясь лвой ногой, въ гостяхъ, куда звали на чашку чаю, до зари дулся въ горку или три листа и въ трактир лихо рзалъ на билліард желтаго въ среднюю съ карамболемъ по красному. У сосдей лавошниковъ онъ слылъ за остряка первой, руки: давалъ клички сосдскимъ молодцамъ, жидамъ-факторамъ ставилъ на спин мломъ кресты, татарамъ показывалъ свернутую полу сюртука въ вид свинаго уха, задвалъ проходящихъ покупателей и ловеласничалъ съ модистками, заходящими къ нему въ лавку купить аршинъ или два коленкору, китоваго уса или платяныхъ крючковъ.
Аксинья Григорьевна была истинною чадолюбивою матерью, только и мыслей у ней было, какъ-бы найти ‘судьбу’ для Сенички, то есть женить его, для чего она то и дло разузнавала отъ свахъ про невстъ съ кругленькимъ приданымъ.
— Теперь-то только и женить его, пока онъ несмышленокъ, говорила она обыкновенно:— а то, какъ оболтается, начнетъ куда ни попало бгать, тогда и совсмъ отъ рукъ отобьется. Хоть и жени его тогда, такъ и жена къ дому не прилучитъ.
Но жестоко ошибалась чадолюбивая мать. Сеничка уже давно оболтался, давно бгалъ куда ни попало и даже пригрлъ себ мстечко у какой-то ревельской нмки Каролины, гд и безобразничалъ съ своими пріятелями.
Однажды отца Сенички позвали куда-то на крестины. Сеничка зналъ уже по опыту, что тятинька посл крестинъ засядетъ играть въ горку, ‘разъярится и проиграетъ до бла дня.’ Сообразя такимъ образомъ, онъ ршился закатиться въ этотъ вечеръ къ Каролин Богдановн, вслдствіе чего, еще часовъ около четырехъ дня, въ квартиру Каролины Богдановны мальчикъ Сенички привезъ корзину вина, приличныя закуски и записку слдующаго содержанія:
‘Сегодня вечеромъ посл запора лавки я пріду къ вамъ отвести душу съ товарищами. Посему посылаю въ приличномъ вид угощеніе и все. Сами не уходите со двора и для ради скуки пригласите сестричку вашу Марью Богдановну, и передайте ей поклонъ съ почтеніемъ, также и огарокъ поставьте на лстницу, потому что очень темно’.
‘Лети письмо къ души моей царю, къ которому огнемъ горю, отъ сердца прямо въ руки’.
‘Извстный вамъ, неизмнный до гроба Семенъ Ф.’.
Вечеромъ того же дня въ квартир Каролины Богдановны раздался сильный звонокъ, потомъ стукъ отъ сниманія калошъ и кто-то спросилъ: ‘дома-ли?’.
— Дома-съ, пожалуйте, васъ ожидаютъ, отвчала кухарка.
Это былъ Сеничка съ двумя пріятелями. Они уже были значительно на-весел.
— Здравствуй, милая хорошая моя, распригожая похожа на меня! напвалъ Сеничка, входя въ спальную, гд на диван сидла Каролина Богдановна.— Приди ко мн на грудь, дрожайша половина! продекламировалъ онъ, остановясь посреди комнаты.
Пріятели хохотали.
— Шалунъ какой, всегда съ факсами, проговорила съ нмецкимъ акцентамъ Каролина Богдановна, подходя къ Сеничк и цалуясь съ нимъ.— Здравствуйте! поздоровалась она съ другими гостями и подала имъ руку.
— Такъ такъ-то-съ, говорилъ Сеничка, садясь на диванъ и потирая руками колнки. А что же Марья Богдановна? Вдь я писалъ, чтобъ вы и ее пригласили. Цедулку мою изволи-ли получить?
— Получила. Она придетъ посл. Сегодня къ ней старикъ ея прідетъ, только вдь онъ не долго у ней сидитъ, часовъ до десяти. Въ одиннадцатомъ она безпремнно общалась придти.
Пріятели Сенички ходили изъ угла въ уголъ по комнат и осматривали стны и потолокъ. Одинъ изъ нихъ, Шаня,— былъ юный завитой франтъ въ модной жакетк и съ брилліантовой булавкой въ голубомъ галстук, другой — Федоръ Ивановъ — здоровенный мужчина лтъ подъ тридцать, съ бородкой, въ черномъ атласномъ цвтными мушками жилет и съ масивной золотой цпью черезъ шею. На рук у него блестлъ брилліантовый перстень и обручальное кольцо.
— Что словно песты въ толче толчетесь? приткнитесь къ стульямъ-то, говорилъ имъ Сеничка.
— Сядемъ, дай осмотрться маленько, проговорилъ Федоръ Ивановъ, слъ на стулъ и крякнулъ.
— Что, въ глотк застряло? съострилъ Сеничка и потомъ заплъ: ‘вы въ стаканы позвоните, и тотчасъ я тутъ какъ тутъ’. Каролина Богдановна, вдь вы мой характеръ знаете,— знаете, что сухаго не терплю. Сухая ложка ротъ деретъ. Отчего же вы не ублажите меня, но поставите на столъ бутылочекъ? Четверть часа сидимъ, а столъ все голышемъ стоитъ.
— Ахъ, сейчасъ! встрепенулась хозяйка, встала, отряхнула платье и отправилась въ сосднюю комнату.
— За прегршенье нтъ прощенья! Милліонъ триста разъ поцлую! кричалъ ей въ слдъ Сеничка.— Что, какова штука? спросилъ онъ пріятелей
— Ужь поддлъ, что говорить, во всхъ статьяхъ хороша! отвчалъ Федоръ Ивановъ.
— Не чета твоей жен.
— Про мою жену и языка чесать не стоитъ, баба какъ есть колода.
— Каролина Богдановна, вотъ утшьте этого человка, дайте ему виномъ душу отвести, говорилъ Сеничка входящей хозяйк:— плачется на жену, говоритъ, что она не жена, а колода.
— Сейчасъ, сейчасъ подадутъ. А вы разв женаты?
— Женатъ-съ, еще по двадцать первому году бсъ натолкнулъ. Вотъ все и маюсь.
— Зачмъ же вы ее такъ называете? Это нехорошо.
— Отчегоже-съ нехорошо-съ? Она и этого разговору не стоитъ, потому хуже колоды. Ни смху, ни веселья,— ничмъ душу не порадуетъ. Мн жену такую надо, чтобы она со мной душу отводила, вьюномъ около меня вилась, а она тетехой сидитъ. Черезъ это она со мной теперь то сдлала, что у меня, почитай, на каждой недл по загулу бываетъ.
Изъ кухни послышалось откупориваніе бутылокъ и вскор кухарка внесла въ комнату подносъ, уставленный бутылками.
— Поддавай, ребята на каменку! крикнулъ Сеничка и началъ разливать вино.
Компанія оживилась. Въ одиннадцать часовъ пришла Марья Богдановна и пиршество продолжалось. Сеничка попросилъ сестеръ что-нибудь спть и он запли извстную нмецкую псню:
Ich weis nicht was soll es bedeuten,
Das ich so traurig bin.
Федоръ Ивановъ слушалъ со вниманіемъ и покачивалъ головою. Когда он кончили, то онъ пришелъ въ такой экстазъ, что вскочилъ со стула и закричалъ:
— За душу хватило! Въ самую центру попало! За эту псню завтра же обимъ сестрамъ по серьгамъ пришлю. Эхъ-ма, раздайся душа! Веселись сердце! Теперь и я вамъ псню спою. Слушайте.
Онъ выпилъ стаканъ вина, остановился посреди комнаты, приложилъ лвую руку къ щек и звучнымъ голосомъ заплъ.
Дуду-дуду, потерялъ мужикъ дугу.
На зеленомъ на лугу, дугу писанную и т. д.
— Гитары нтъ, а то важно бы было, сказалъ онъ, кончивъ пть и отирая платкомъ катившійся со лба потъ.
— А вы разв играете?
— Прежде баловался немного. Ничего, вспомню, давайте, коли есть.
Достать можно, говорила хозяйка.
— Тутъ у насъ на лстниц портной живетъ, такъ у него жилецъ есть, и все на гитар играетъ. У него можно попросить.
— А изъ какихъ онъ?
— Чиновникъ, кажется…
— Ну тащите.
Къ чиновнику послали за гитарой, но онъ почему-то принесъ ее самъ лично. Это былъ мужчина лтъ за сорокъ, съ краснымъ какъ клюква носомъ, который онъ — то и дло отиралъ клтчатымъ бумажнымъ платкомъ.
— Наше вамъ-съ! привтствовалъ его же значительно опьянвшій Сеничка.— Въ какомъ департамент служите?
Чиновникъ попятился.
— Не гнушайтесь компаніею — садитесь, такъ гостемъ будете.
Чиновникъ какъ-то захихикалъ и сморкнулся въ платокъ.
— Мы ребята теплые, кто пьетъ, тотъ и нашъ!
— Хорошія рчи пріятно и слушать. Гршное дло, и самъ хмлькомъ зашибаюсь, пробормоталъ чиновникъ, и сложивъ платокъ въ трубочку, отеръ имъ носъ.
— Такъ въ какомъ же департамент?
— Отставной-съ. Частными длами занимаюсь.
— Ну такъ и садитесь, господинъ отставной… сказалъ Сеничка и посадилъ его на стулъ.— Какими пойлами угощать прикажете: шатами, хересами или насчетъ мадеръ?
— Покрпче-съ.
Сеничка налилъ ему стаканъ хересу.
Чиновникъ пилъ, игралъ на гитар и плъ. Федоръ Ивановъ сплясалъ подъ гитару камаринскаго, и такъ громко выбивалъ ногами дробь, что нижніе жильцы прислали сказать, что ежели стучать не уймутся, то они будутъ жаловаться управляющему.
Компанія немного поутихла. Черезъ полчаса Федоръ Ивановъ ухалъ домой и увезъ съ собой упившагося до-зла Шаничку. Звалъ онъ и Сеничку, но Сеничка не похалъ.
По отъзд товарищей Сеничка задумалъ накатить и чиновника, то есть споить его.
— Пейте, говорилъ онъ, наливая ему стаканъ и себ рюмку.
— Да ужь я довольно пилъ, и то шесть стакановъ выпилъ, да передъ этимъ дома водочки малую толику хватилъ, отвчалъ чиновникъ.
— А вы не считайте. Захерьте старое, и начинайте съизнова.
Чиновникъ пилъ, но накатить его было трудно. Это былъ человкъ, вино въ котораго вливалось, какъ въ бочку, такъ что Сеничка, вистовавшій ему только четвертою долею, напился совершенно и почему-то ужъ началъ ругаться. Каролина Богдановна, видимо тяготившаяся гостями, ходила изъ угла въ уголъ и звала.
— Слышишь ты, клюквенный носъ, кошачья говядина, приставалъ къ чиновнику Сеничка и икалъ на всю комнату:— за что тебя изъ службы по шеямъ спровадили? Кайся!
— Самъ вышелъ, самъ-съ. Только вотъ что, вы не ругайтесь такъ.
— Кайся, падаль! За что? За грабежъ?
— За что же вы такъ ругатесь?.. Лучше выпьемте.
— Не хочу я съ тобой пить,— потому что ты падаль и больше ничего!
— Ну помиримтесь!
И чиновникъ протянулъ ему руку.
— Не хочу я руки твоей брать. Дай за носъ взять,— помирюсь.
— Ну берите. Охъ, какой же вы бдовый!
Чиновникъ нагнулся. Сепичка взялъ его за носъ, только токъ крпко сжалъ его въ пальцахъ, что чиновникъ даже вскрикнулъ.
Сеничка захохоталъ во все горло.
— Эй ты, горечь! обратился онъ черезъ нсколько времени снова къ чиновнику.— Дай еще за твое нюхало подержаться!
— Нтъ ужь теперь довольно,— больно крпко жмете.
— Дай, теб говорятъ! Не даешь? Ну возьми зелененькую и давай сюда носъ. Вдь тебя черезъ это не убудетъ.
Чиновникъ согласился и получилъ три рубля. Сеничка опять зажалъ ему носъ. Только крякнулъ чиновникъ посл ущемленія, и высморкался въ клтчатый платокъ.
Долго глумился надъ нимъ Сеничка въ этомъ род, и наконецъ, уже и не сторговавшись, схватилъ его за уши. Чиновникъ не стерплъ, пихнулъ Сепичку въ грудь и посадилъ на диванъ. Сеничка не ожидалъ такого оборота и озлился.
— А ты еще драться, нюхало красное! вскричалъ онъ:— такъ я же тебя осатаню! и хватилъ чиновника кулакомъ по носу.
— Караулъ! Искровенили! Бьютъ! закричалъ чиновникъ.
Испугавшаяся Каролина Богдановна просила ихъ не шумть и помириться, но чиновника было уже трудно уговорить.
— Въ участокъ! Въ полицію! кричалъ онъ.
Сеничка и самъ испугался своего поступка, когда увидалъ кровь. Даже и хмль, какъ будто, прошелъ у него.
— Что теперь длать? спросилъ онъ Каролину Богдановну.
— Мириться надо. Предложи ему денегъ, а то скверно будетъ.
Черезъ полчаса мировая была заключена. Чиновникъ согласился помириться за полтораста рублей. У Сенички столько денегъ не было и онъ выдалъ росписку.
На другой день поутру, еще и молодцы спали, только проснувшаяся кухарка, звая и почесываясь, ставила у печки ведерный самоваръ, да лавочный мальчикъ, ученикъ коммерціи, начищалъ щеткой хозяйскіе сапоги, а Сеничка былъ уже вставши. Онъ пришелъ въ кухню и выпилъ цлый ковшъ воды. Голова у него трещала и на душ было скверно. Чиновникъ, разбитый носъ, расписка — все это тснилось въ его полупьяной голов. Нужно было приготовить полтораста рублей, а денегъ у него не было. Полтораста рублей не пятнадцать рублей, ихъ не скоро соберешь, а чиновникъ того и гляди придетъ въ лавку и предъявитъ росписку отцу. Дня три какъ шальной ходилъ Сеничка и думалъ, гд бы ему добыть денегъ. Взять изъ выручки — сразу нельзя, сумма велика и отецъ узнаетъ, сунулся онъ было къ пріятелямъ — денегъ нтъ, обратился было къ Федору Иванову — у того хоть и были деньги, но онъ не далъ. Наконецъ голову Сенички оснила геніальная мысль, мысль эту онъ на другой же день и привелъ въ исполненіе.
Было воскресенье. Меркулъ Антонычъ, тятенька Сенички, только что пришелъ отъ ранней обдни и, въ ожиданіи чая, сидлъ въ зал и читалъ въ полицейской газет въ отдл ‘мсяцесловъ-календарь’ житія святыхъ. Въ залу вошелъ Сеничка и подошелъ къ отцу.
— Тятинька, мн съ вами поговорить требуется, сказалъ онъ.
— Ну.
— Дайте мн полтораста рублей серебромъ.
— Что? Сколько?
— Полтораста рублей.
— Да ты въ своемъ ум.
— Въ своемъ-съ. Мн очень требуется. Не дадите, такъ мн очень худо будетъ.
— А вотъ какъ я тебя отдеру, какъ Сидорову козу, такъ теб и будетъ хорошо! На что теб?
— И вамъ какъ есть прямо говорить буду. Я одного стрекулиста побилъ и онъ съ меня за безчестье расписку въ полтораста рублей стребовалъ, такъ ему уплатить нужно.
— Ахъ ты бестія, ахъ ты подлецъ мальчишка! Драть тебя собаку! заругался Меркулъ Антонычъ и началъ ходить по комнат.
Сеничка стоялъ и молчалъ.
— Когда это было.
— Да ужь это все равно, когда бы ни было, только вы мн полтораста рублей дайте, а то и мн будетъ худо, да и вамъ нехорошо.
— Чмъ мн будетъ худо? Чмъ? приставалъ онъ къ сыну и схватилъ его за вихоръ.
Сынъ вывернулся изъ отцовскихъ рукъ и отошелъ въ сторону.
— А тмъ-съ, говорилъ онъ, что ежели вы сами пакостите, такъ не корите и людей, что они пакостятъ. Нешто я незнаю, что вы на прошлой недл у жида Мошки краденый бархатъ купили?
— Ну такъ чтожь изъ этого, подлецъ ты эдакой
— А тоже-съ, что ежели вы мн не дадите полутораста рублей, такъ можетъ быть кому-нибудь и еще будетъ извстно, что вы краденый товаръ покупаете.
— Чтожь ты, донести на отца хочешь, что-ли?
— Да ужь это наше дло. Такъ не дадите?
Меркулъ Антонычъ началъ ругаться. Долго ругался онъ, но деньги сыну вce-таки далъ.
Замтилъ Сеничка, что такіе разговоры съ отцомъ бываютъ очень выгодны, и сталъ почаще заводить ихъ и вымаклачивать у отца рублей по двадцати пяти, по тридцати.
— Я вамъ, тятинька, въ длахъ мшать не буду, только ежели вы сами наживаете, такъ длитесь и съ сообщниками своими, говорилъ онъ отцу.