Прибавленіе къ Разговорамъ о словесности *.
(*) Или Возраженія противъ возраженій, сдланныхъ на сію книгу. Въ С. Петербург въ Тип. Ив. Глазунова 1812.
(Окончаніе въ слд. нум.)
——
Прибавленіе къ Разговорамъ о словесности.
(Окончаніе.)
К.
——
Прибавление к Разговорам о словесности, Каченовский Михаил Трофимович, Год: 1812
Время на прочтение: 19 минут(ы)
Писавши замчанія на Разговоры о словесности {См. Встн. Евр. 1811 N 12 стр. 285 и N 13 стр. 34.}, я могъ предвидть, что нкоторыя мннія мои небудутъ одобрены господиномъ Сочинителемъ оныхъ, но я совсмъ непредполагалъ, что навлеку на себя негодованіе неизвстнаго мн г-на Сочинителя Прибавленія къ Разговорамъ о словесности, которой, какъ справедливо замчено въ первой книжк С. Петербургскаго Встника, часто несогласенъ и со мнніемъ того, кого защищаетъ,
Г. Сочинитель Прибавленія объявляетъ (стр. 2), что онъ для пользы словесности намренъ разсмотрть, подлинно ли замчанія мои такъ основательны и справедливы, какъ того требуетъ благоразумный, и безпристрастный судъ. Испуганъ будучи такимъ началомъ, для пользы словесности и для своей собственной я нетерпливо хотлъ узнать, въ чемъ именно преступился я противу строгихъ правил благоразумія и безпристрастія, съ ршительнымъ намреніемъ исправиться и впредь писать замчанія на книги съ большею осмотрительностію. Чтожъ я увидлъ съ самаго начала? Сочинитель Прибавленій не хочетъ признаться, что господинъ Сочинитель Разговоровъ некстати употребилъ слово правила тамъ, гд надлежало поставить слово примры, и очевидно возстаетъ противу логической точности. Будучи твердо увренъ, что разныя понятія должны быть выражаемы разными словами, а особливо въ книгахъ, гд разсуждается о наукахъ, и что ненаблюденіе сего правила подаетъ повод къ ложнымъ заключеніямъ, и вижу ясно, что ни благоразуміе, ни безпристрастіе неоскорблены моимъ замчаніемъ.
Мнніе мое о несходств правописанья въ церковныхъ книгахъ Г. Сочинитель Прибавленія опровергаешь тмъ, что ‘правописаніе значитъ нчто боле, чмъ прописныя или строчныя буквы въ именахъ собственныхъ и тому подобное.’ Еслибъ я утверждалъ противное, тогда можно бы со стороны мн напомнить о правил благоразумія, но и въ семъ случа священный законъ безпристрастія не былъ бы нарушенъ.
Я сказать сущую правду, замтивши что не нын (какъ написалъ господинъ Сочинитель Разговоровъ) отступать начинаютъ, но очень давно отступать начали отъ употребительнаго въ церковныхъ книгахъ правописанія. Чтобы показать мое неблагоразуміе, надлежало бы упомянуть, въ чемъ именно я ошибся, или лучше, въ чемъ упорствую, сдлавъ ошибку. Защитникъ, вопреки господину Сочинителю, нехочетъ даже признавать сего отступленія отступленіемъ, и говоритъ, что оно есть справедливое очищеніе отъ чужеязычія. Пускай ето и такъ будетъ, но желательно знать, ошибся ли я, замтивши, что не нын, а очень давно отступить начали отъ употребительнаго въ церковныхъ книгахъ правописанія, и подвергаюсь ли я за то укоризнамъ въ отступленіи отъ благоразумія и безпристрастія?
‘Слдовать прилжному чтенію старинныхъ книгъ, ближайшихъ къ корню языка’ — и ето г. Сочинитель Прибавленія оправдываетъ (стр. 5)! и тутъ за мое замчаніе о неправильности оныхъ выраженій тонкимъ образомъ даетъ разумть, что знаніе языка выше грамматики! Вольтеръ (пишетъ онъ), въ подобномъ случа сказалъ нкоторому Аббату, вы очень хорошо, знаете грамматику, но я лучше васъ знаю языкъ.’ Доказательство, очень сильное, однакожъ я поудержусь еще признаваться въ вольномъ своемъ или невольномъ нарушеніи правил благоразуміе и безпристрастія. Касательно послдованія прилжному чтенію подкрпляетъ меня сдланное въ С. Петербургскомъ Встник (No 1 ст. 62) замчаніе, а вразсужденіи книгъ ближайшимъ къ корню языка могу представить свое собственное оправданіе. Что есть языкъ? Собраніе множества словъ, служащихъ для выраженія понятій и мыслей. Коренными называются первообразныя слова, отъ которыхъ происходятъ, или изъ которыхъ составлены другія, слова сіи въ совокупности могутъ быть названы метафорически корнемъ языка. Теперь спрашивается, что значитъ книга (наполненная словами первообразными и производными, простыми и сложными) ближайшая къ корню языка? Можно ли говорить, что книга (т. е. написанное въ книг) близка къ корню языка (т. е., къ тому, что въ ней же написано)?
Сочинитель Прибавленія думаетъ (стр. 9), будто бы я выписывая и сокращая слова господина Сочинителя Разговоровъ, умышленно старался представить ихъ въ худомъ вид. Еслибъ онъ въ состояніи былъ доказать это, то я подлежалъ бы тогда справедливымъ укоризнамъ не только въ неблагоразуміи и пристрастіи, но даже въ непростительной дерзости. Правда, что Г. Возражатель нкоторымъ образомъ щадитъ меня, объявляя, что я поступилъ съ г-мъ Сочинителемъ довольно милостиво, и не такъ какъ другіе, Благоснисхожденіе, для меня столько же излишнее, сколько, несправедлива оскорбительная мысль неизвстнаго г-на Защитника Разговоровъ. Я сокращалъ, для того чтобъ неговорить излишняго. Мн надобно было замтить, показавшееся для меня страннымъ мнніе господина Сочинителя Разговоровъ которой написалъ, будто недолжно отдлять, Славенскаго Языка отъ Русскаго, будто Русской языкъ несуществуетъ, потому что слогъ или нарчіе не есть языкъ, и будто хорошіе писатели неотдляли Славенскаго языка отъ Русскаго. ‘Таковыя, говорю я, и подобныя симъ нелпости неприходили имъ (писателямъ) никогда въ голову’ (Разг. о слов., стр. 6). Противъ перваго возразилъ я тмъ, что оставшійся въ книгахъ духовныхъ Славенскій языкъ отдленъ отъ ныншняго Русскаго несходствомъ нкоторыхъ слов и разностію въ спряженіяхъ и даже въ правилахъ синтаксиса. Второе также казалось мн противнымъ истин: язык на которомъ мы говоримъ и на которомъ издаются у насъ законы и пишутся книги, точно существуетъ, равно какъ языки Польскій и Богемскій, ибо и сіи оба состоятъ изъ слов Славенскихъ, но вс они отличны одинъ отъ другаго, каждой иметъ свое особливое названіе, свои правила, свойства, измненія. Для опроверженія третьяго мннія надлежало бы мн сослаться на Ломоносова, которой въ Предисловіи, о польз книгъ церковныхъ очевидно полагаетъ раздленіе между обоими языками, упоминая особо о ныншнемъ Россійскомъ и о древнемъ Славенскомъ.
Прибавленіе къ Разговорамъ о словесности напечатано на 71 страниц въ 8 ю долю листа довольно, млкими буквами. Чтобы нераспространить сей критической статьи на 600 страницъ, я долженъ сократить замчанія мои и предложить только самыя нужнйшія.
На страниц 18 Прибавленія г. Сочинитель пишетъ: ‘И такъ весьма несправедливо въ такомъ человк, каковъ Ломоносовъ, полагать намреніе (выключить букву Щ изъ азбуки), во первыхъ доказательно безразсудное, во вторыхъ дйствіями его опровергаемое, Ломоносовъ не могъ почитать букву Щ не боле нужною, какъ кси и пси, ибо такое предположеніе не сходно съ умомъ и свдніями сего великаго знатока въ язык?’ Великій Ломоносовъ! вступись за меня и оборони отъ нападеній господина неизвстнаго Сочинителя Прибавленія! Не ты ли самъ въ Грамматик своей подъ 21 выключилъ Щ изъ таблицы раздленія букв по органамъ? не ты ли умолчалъ о ней, показывая согласныя буквы въ 23? не ты ли совсмъ неупомянулъ о ней къ таблиц раздленія согласныхъ буквъ на твердыя и мягкія под 24? не самъ ли ты въ 37 написалъ о соединеніи ШЧ въ одной букв Щ? не ты ли въ 84 въ Россійской азбук полагаешь только тридцать буквъ, называя каждую поименно А, азъ, Б, буки, и такъ дале, и между ими Щ не ставить? не ты ли въ 85 говоришь, что буква Щ въ азбуку принята и на ряду числиться не должна? не твоя ли рука въ том же написала: Щ составлена изъ Ш и Ч, не больше права иметъ быть въ азбук, какъ и ?
Вопреки господину Сочинителю Разговоровъ, которой неодобряетъ отступленія отъ правописанія, наблюденнаго въ книгахъ церковныхъ, г. Сочинитель Прибавленія говоритъ (стр. 25), что книга (житій Святыхъ, то есть Четьи Минеи, ибо я на нихъ ссылался, а не на книгу Житія блаженнаго Петра Царевича, мн вовсе неизвстную), напечатанная въ 1805 году, неможетъ служить доказательствомъ правильности слова Русской (вмсто Руской), равно какъ и слово Персской, находящееся въ книг Ездры. Какихъ же доказательств требуетъ г. Сочинитель Прибавленія къ Разговорамъ? На моей сторон правилу словопроизводства, по которому собственныя существительныя имена перемняясь въ прилагательныя, принимаютъ окончаніе скій: Готскій, Шведскій, Московскій, Индійскій, Русскій, Персскій, на моей же сторон и примры книг церковныхъ, печатаемыхъ, какъ извстно, съ наблюденіемъ правописанія въ точности сходно съ прежними изданіями. И такъ, чего хочетъ отъ меня г. Сочинитель Прибавленія? Онъ хочетъ, чтобы напередъ доказалъ я, что прежде всегда писалось Руссь, а не Русь, а потомъ онъ общается мн поврить. Но разв этого недовольно, когда я представляю примры, что прибавляемый слогъ скій не вытсняеть ни одной буквы изъ имени, и что онъ самъ теряетъ букву С только при перемн именъ, кончащихся на Ц и К, на пр. Нмецъ Нмецкій, Турокъ Турецкій, Соловки Соловецкій?
Г. Сочинителю Прибавленій даже и то показалось недльнымъ, что я назвалъ глаголъ рыгать, отрыгать, по видимому, заключающимъ въ себ противную идею на Россійскомъ язык. ‘Да гджъ ето видимое (спрашиваетъ онъ на стр. 32), котораго не видно?’ и продолжаетъ: ‘противную или непротивную идею сообщаетъ слову дйствіе имъ изображаемое, а не звукъ сего слова.’ И я разумю точно дйствіе рыганія отнюдь не звук, о которомъ говорить и на мысль мн неприходило. Г. Сочинитель признается въ своемъ невдніи, какая бы то была риторика, въ которой запрещающей низкія метафоры. Я готовъ служить ему своимъ совтомъ: пусть доставитъ себ Риторику Ломоносова, и пріищетъ въ ней 183, гд сказано, что ‘къ вещамъ высокимъ и важнымъ непристойно переносить реченій отъ вещей низкихъ и подлыхъ, на примръ небо плюетъ непристойно сказать, вмсто дождь идетъ.‘ Самъ Ломоносовъ нимало не нарушилъ сего правила, говоря о пушечной пальб:
Гортани мдныя рыгаютъ жар свирпый
и въ другомъ мст:
За холмы, гд паляща хлябь,
Дымъ, пепелъ, пламень, смерть рыгаетъ.
И у Гомера берега вопіютъ и рыгаютъ изъ себя море (. . 265). Иное дло говорить о пушкахъ и берегахъ рыгающихъ, иное объ устахъ отрыгающихъ премудрость) или о сердц отрыгающемъ благое слово. Опять повторяю, что Еврейcкіе писатели употребляли сію метафору, вроятно потому что глаголъ рыгать незаключалъ въ себ той противной идеи, какую онъ у насъ представляетъ. Я упомянулъ въ примчаніи, что Лутеръ въ перевод своемъ Библіи выражалъ ту же самую мысль другими словами. Я невинилъ Еврейскихъ писателей, да и винить ихъ не за что, ибо по различнымъ свойствамъ языковъ что на одномъ бываетъ хорошо, то на другомъ можетъ быть дурно. Г. Сочинитель, разсуждая о семъ иначе (по ныншнему достохвальному обычаю въ спорахъ о правилахъ словесности или объ исторіи искусно указывать на мнимое вольнодумство своего противника, чтобы тмъ удобне сдлать ненавистнымъ его мнніе предъ глазами православныхъ), набожно признается въ своемъ невжеств, и проситъ Бога чтобъ Онъ помиловалъ его отъ той риторики, въ которой сіи прекрасныя и превосходныя мста (т. е. гд упоминается глаголъ отрыгнутъ) называются низкими метафорами. Совтую г-ну Сочинителю Прибавленія особенно молиться объ избавленіи его отъ Гейненціевыхъ основаній хорошаго слова, изданныхъ съ Геснеровыми примчаніями и съ Никласовыми прибавленіями. Закоснвшіе въ беззаконіяхъ литтературы выхваляютъ находящееся въ сей книг мсто объ употребленіи глагола рыгать {І. S. Heinecii. Fundamenta stilі cultioris. Lips. 1776. pag. 153. Nec ferenda ilia: cacatae Chartas, verba vomere, ructare verba. De verbo tamem rudare, замчаетъ Геснеръ, notandum est, non ita turpe fuisse veteribus Ebraeis in primis et Graecis, ubi nihil solemnius, quam eructai os meum sapientiam. Sed nos, прибавляетъ Никласъ, merito concedimus genio saeculi nostri circa verborum usum delicacioris verecundiorisque.}.
Мн нужно было мнніе свое о различіи свойств въ языкахъ подкрпить примрами. Я вспомнилъ на ту пору, что Ahfyweps почитали слово vache корова неприличнымъ для употребленія въ стихотворств, я вспомнилъ, также, что Французы раждать дтей на своемъ язык въ разговорахъ и на письм выражаютъ словами faire des enfans. Я написалъ, сіи слова для людей достаточно разумющихъ и Французской и Русской языки, — для людей, которые ненайдутъ въ сихъ словахъ ничего неблагопристойнаго, видя что я употребилъ ихъ не въ повсти и не въ псн, и что слдовательно я не имлъ намренія представлять, воображенію соблазнительной и къ разврату служащей идеи. Г. Сочинитель Прибавленія, незнаю почему, вмняетъ въ соблазнъ слова, приведенныя мною для примра. ‘Пусть сами Французы скажутъ, пишутъ ли и говорятъ ли они это въ порядочныхъ книгахъ и передъ порядочными женщинами. Мн кажется, здсь неблагопристойнымъ образомъ говорится о благопристойности.’ Какая скромность! Очень кстати сей час раскрылось мн находящееся въ одной книг изображеніе таинственнаго человка, которой (на вопросъ, все ли вы въ добромъ здоровьи?) отвчалъ: слава Богу, только пожалуйте, никому объ этомъ непроговоритесь! Что тутъ неблагопристойнаго, что Французы немогли терпть въ стихахъ слова vache, почитая оное низкимъ и что первый, какъ сказываютъ, Делиль разрубилъ сей Гордіевъ узелъ, употребивши vache въ перевод своемъ Виргиліевыхъ Георгикъ? И не уже ли зазорно читать въ лексикон {Полной Французско-Россійской Лексиконъ Татищева. Изд. 2е. С. Петербург 1798, стр. 670.}: ‘La nature fait quelquefois des monstres, природа производитъ иногда чудовища. Une femme qui fait de beaux enfans, женщина которая рожаетъ прекрасныхъ дтей’? Нужно ли спрашивать Французовъ, когда мы и безъ нихъ знаемъ, что въ Мольеровой Комедіи Школа женъ, посвященной сочинителемъ Королевской Принцесс, Арнольфъ говоритъ о своей воспитанниц:
Bile etoit fort en peine, et nie vint demander,
Avec une innocence nulle autre pareille,
Si les enfctns qu’on fait и проч. (*)
(*) L’ecole des femmes. Ach L sc. I.
Если Мольерову Комедію, которую и теперь еще представляютъ на театрахъ при мущинахъ и при женщинахъ, мы поупрямимся включить въ число книг поррядочныхъ, то надобно же по крайней мр согласиться, что Французская Королевская Принцесса была порядочная женщина.
При начал книжки своей г. Сочинитель Прибавленія общался замчанія мои на Разговоры словесности поврять только съ правилами благоразумія и безпристрастія, но судьб угодно было нечаянно испытать еще уваженіе мое и къ благопристойности..
[Каченовский М.Т.] Прибавление к Разговорам о словесности или Возражения против возражений, сделанных на сию книгу [А.С.Шишкова] // Вестн. Европы. — 1812. — Ч.62, N 6. — С.117-130.
Съ 34 и страницы Прибавленія къ Разговорамъ до 50 и рчь идетъ объ извитіи, которое, по мннію господина Сочинителя, должно быть употребляемо въ Русскомъ язык вмсто слова фигура. Въ замчаніяхъ моихъ на Разговоры о словесности сказано {Встн. Евр. 1811, No 13 стр. 44.}, что въ Библіи подъ словомъ извитіе (), разумется смыслъ сокровенный (въ притчахъ), но что Латинское слово фигура есть точный переводъ съ Греческаго и значитъ видъ, образъ. Всякой легко усмотрть можетъ, что понятіе, въ первомъ слов заключающееся, есть совершенно отличное отъ понятія другаго слова. Для чего же должны мы отвергнуть послднее и принять первое? Для того, по мннію господина Сочинителя, что и фигура есть также нкоторое отъ прямаго смысла уклоненіе, нкоторая въ Словахъ хитрость, кудрявость, украшеніе.’ Опредляя значеніе сихъ словъ, должно смотрть боле на разность ихъ нежели на сходство. Положимъ, что какъ и извитіе (сокровенный смысл) такъ и фигура суть украшеніе, но всякая ли фигура есть уклоненіе отъ прямаго смысла? Принадлежатъ ли сюда вопрошеніе, восклицаніе, восхожденіе, обращеніе? Правилами логики требуется, чтобы въ опредленіи рода (genus) заключались отличительныя качества всхъ видовъ (species). Вотъ первое неудобство, запрещающее намъ употреблять вмсто фигуры слово извитіе, хотя бы мы и ршились принять то опредленіе, которое дано ему господиномъ Сочинителемъ.. Посмотримъ-на другія доказательства.
‘И какой же другой въ притчахъ сокровенной смыслъ быть можетъ, какъ не тотъ, которой, мы называемъ аллегорическимъ, фигуральнымъ. Въ притчахъ называется аллегорическимъ не смыслъ, въ нихъ сокрывающійся, но самая рчь или выраженія, подъ которыми подлинный смысл таится, сверхъ того не всякая фигура есть аллегорія (положимъ на час, будто аллегорія не тропъ, а фигура), и отъ вида въ роду заключеніе не слдуетъ.
‘Латинское слово figura (какъ и многія другія) не одно исключительное понявшіе изъявляетъ, но многія хотя и смежныя между собою, однакожъ разныя.’ Такъ, но слово извитіе, употребленное Славенскими переводчиками Библіи въ метафорическомъ значеніи и въ такомъ же смысл употребляемое господиномъ Сочинителемъ Разговоровъ, никакъ не подходитъ къ фигур, то есть образу, виду, и нигд вмсто оной не поставлено. Одна метафора другою необъясняется.
‘Figura въ реторическомъ смысл, говорит Квинтиліанъ, есть искусство по правиламъ краснорчія вещь иначе нежели простою и обыкновенною рчью изображать.’ Такъ опредляетъ фигуру не самъ Квинтиліанъ, но Нмецкій его переводчикъ, на котораго ссылается господинъ Сочинитель Прибавленія, за исключеніемъ только того, что въ Прибавленіи Нмецкое слово die Art принято за похожее на него Французское l’Art, и что по причин, сего маловажнаго недоразумнія способъ превращенъ въ искусство. Квинтиліанъ опредляетъ фигуру такимъ образомъ: Figura (sicut nomine ipso patet) est conformatio quaedam orationis remota a communi et primum же offerente ratione, т. е. Фигура, какъ и самое имя показываетъ, есть составленіе (вншнее образованіе) рчи, отличное отъ обыкновеннаго и тотчасъ представляющагося способа изъясняться. Квинтиліанъ толкуетъ, по какой причин сей отличный составъ рчи называется фигурою (т. е. видомъ, образомъ). Во первыхъ, какъ вс тла въ природ имютъ свой вншній вид, которымъ отличается одно отъ другаго, такъ и всякая мысль словами выраженная иметъ тотъ или другой вид, ту или другую вншнюю форму, во вторыхъ, собственно фигурою (schema) называется въ смысл, или въ рчи нкоторая отмна отъ обыкновеннаго простаго выраженія. Мы сидимъ, лежимъ, оглядываемся, и тло наше перемняетъ свое положеніе, принимаешь другой видъ, образъ, такъ и слова въ рчи. Цицерон иногда называетъ фигуру {Orator. II. 39.} forma, conformatio (т. е. вншній вид, составъ), а иногда для выраженія сего понятія употребляетъ безъ перевода Греческое {Brut. 17 et 37.}. Не смотря на все сіе господину Сочинителю Прибавленія кажется полезнымъ, чтобы вмсто фигуры, заключающей въ себ понятіе образа, вида, принято было въ риторику извитіе, которое совсмъ неозначаетъ ни вида, ни образа, которое употреблено въ Библіи совершенно въ другомъ смысл, и которое никогда и ни кмъ не было включено въ реестръ словъ техническихъ.
‘По сему слова Давыдовы: посылаяй источники въ дебряхъ (вмсто простой рчи, тотъ, которой сдлалъ, что вода течетъ по земл), или слова Ломоносова: брега Невы руками плещутъ (вмсто вс въ Петербург радуются) сказаны по правиламъ краснорчія иначе, нежели какъ въ обыкновенныхъ разговорахъ говорится?’ Дло идетъ о фигурахъ, а господинъ Сочинитель приводитъ мн въ примръ тропы, которые въ перевод двухъ статей изъ Лагарпа, если неошибаюсь, однажды навсегда уже названы словоизвитіями, для отмны отъ извитій. Никогда недолжно смшивать понятій, и принимать одной вещи за другую.
Предложимъ другія доказательства господина Сочинителя. ‘Въ Треязычномъ словар: извитіе, , {Можетъ быть , но ето по видимому типографическая ошибка.} evolution. Извитіе словесъ , {Опять ошибки. Я нестану поправлять ихъ, а только приведу слова господина Сочинителя, которой въ Прибавленіи къ Разговорамъ на стран. 29 преподаетъ мн слдующій урокъ: ‘безъ сомннія это опечатка, недосмотрнная г. Издателемъ, однакожъ гд выставляются слова другаго для оговариванія оныхъ, тамъ надобно смотрть прилжно, чтобъ небыло такихъ опечатокъ, которыя затмваютъ смыслъ.}, , enigma, facundia, eloquentia. Въ Академическомъ словар: извитіе словесъ, витпійство, краснорчіе. Въ старинномъ Кутеинскомъ словар: извитіе, хитрость, извитіе словесъ, хитрость въ мов.’. Примр изъ Треязычнаго словаря ничего неговоритъ въ пользу извитія, какъ сокровеннаго смысла, ибо evolutio и стоящее подл него Греческое слово значитъ развитіе, распространеніе. Дале толкуются два составленныя вмст понятія, а не одно извитіе, притомъ же въ витійств и краснорчіи, заключается смысл весьма обширный, вмщающій въ себ вс части риторики. Надлежало говоришь о фигур, а не вообще о краснорчіи.
‘Но одинъ ли Сочинитель Разговоровъ говоритъ о вред, наносимомъ языку принятіемъ въ него многихъ чужихъ слов? Многіе изъ нашихъ и чужестранныхъ весьма ученыхъ мужей давно о томъ писали.’ Чужестранныя слова, употребляемыя безъ всякой надобности и единственно по незнанію своего собственнаго языка, конечно весьма вредны. Ето меня фрапировало, я никогда не манкирую въ своемъ слов: такія и подобныя имъ выраженія безобразятъ языкъ и портятъ, но къ числу ихъ совсмъ непринадлежатъ слова, принятыя нами вмст съ науками и искусствами, сюда не принадлежать слова употребляемыя нами единственно по необходимости, каковы на примр: стихъ, періодъ трагедія, индиктъ, епископъ, планета, комета, перевести сіи слова гораздо легче, нежели выдумать свое для выраженія на нашемъ язык фигуры. Можно бы вмсто ихъ употреблять: строка, окруженіе, козлиная пснь, указаніе, надзиратель, блуждающая (звзда), волосатая. Но что прибыли въ сихъ перемнахъ? Притомъ же если всмотримся мы даже въ самыя коренныя слова свои, то во многихъ увидимъ ближайшее сродство съ чужестранными: димъ, дите, дятъ, edimtts, editis, edunt, даю do, пію, , или еще ближе къ древнйшему , столъ, stuhl, ремень, riemen и т. д. Нкоторыя чужія слова кажутся намъ дикими потому только что мы знаемъ ихъ происхожденіе, но есть весьма много-такихъ, которыя мы почитаемъ своими собственными, единственно потому что намъ неизвстно, когда получили они право гражданства въ нашемъ язык. Господинъ Сочинитель очень справедливо замчаетъ, что прежде писали аддиція, субстракція, мултиплинація, дивизія, а нын пишутъ сложеніе, вычитаніе, умноженіе, дленіе. Я согласенъ, что въ этомъ случа сдлана перемна для языка весьма полезная, но замтить должно, что упомянутыя Русскія выраженія нетрудно было ввести въ учебныя книги, ибо оныя во всякомъ случа соотвтствуютъ Латинскимъ, а иначе надлежало бы или удержать слова иностранныя, или же перемнить всю систему ариметики. Возьмемъ въ примръ слово интересъ, употребляемое въ теоріи драматическаго стихотворства: чмъ замнимъ его въ Русской піитик? корыстію? но корысть въ семъ случа ни малйшаго отношенія неиметъ къ интересу участіемъ? но сіе слово не во всемъ пространств соотвтствуетъ первому: участіе можетъ быть приписываемо только зрителю, и нельзя говорить, что драма иметъ участіе. Чтожъ длать? употреблять въ нужномъ случа слово интересъ, въ ожиданіи пока родится новый Аристотель, которой всю теорію драматическаго стихотворства предложитъ въ новой систем, сообразной съ чистотою и коренными свойствами Русскаго языка. Возьмемъ другой примръ. Въ обыкновенномъ разговор мы употребляемъ слово, понятіе вмсто, которая на Греческомъ язык значитъ видъ, образъ, напротивъ того въ Логик между однимъ словомъ и другимъ есть великая разность: понятіемъ называется способность разума понимать, а идеею самой образ вещи, въ душ нашей посредствомъ чувств представляющейся. По симъ причинамъ казалось мн неизлишнимъ написать слдующее: ‘Но фигура слово не Русское! Что нужды? Не мы первые длали наблюденія надъ языкомъ человческимъ.’ Сіи слова, сверхъ моего чаянія, дали повод Господину Сочинителю отвчать на нихъ самымъ страннымъ образомъ: ‘Таковое возраженіе противъ всего на свт сдлать не трудно. Когда проповдникъ станетъ намъ исчислять и описывать вредныя слдствія какова-нибудь порока, мудрено ли отвчать ему: ‘что нужды, не мы первые и проч.?’ Отъ фигуры до вредныхъ слдствій порока!!
На слова мои: ‘вс народы блуждали бы до нын во мрак невжества, еслибъ не сохранились открытія и изобртенія древнихъ г. Сочинитель пишетъ: ‘мн кажется, г. Издатель хотлъ сказать здсь что нибудь другое, ибо никакимъ образомъ неможно утверждать, что вс народы безъ сохраненія изобртенія и открытія древнихъ блуждали бы и по нын во мрак невжества.’ Напротивъ, я сказалъ точностію, что хотлъ сказать, и что снова теперь утверждаю. Многія науки и художества новйшимъ народамъ достались по наслдству отъ древнихъ, Самоды, Камчадалы и прочіе народы грубые и безграмотные остаются донын въ невжеств, потому что имъ неизвстны изобртенныя древними науки и художества. ‘Одинъ Невтонъ и Эйлер тому воспрекословятъ.’ Не можетъ статься! Невтонъ невыдумалъ астрономіи, онъ даже неоткрылъ бы законовъ тяготнія, еслибъ неимлъ предшественниками своими Коперника и Кеплера, он пошелъ съ той точки, на которой Кеплер остановился, умо, зрительныя открытія Коперниковы и Кеплеровы служатъ основаніемъ Невтоновой систем всеобщаго тяготнія. Ейлер также нашелъ Математику совсмъ уже готовую. ‘Сверхъ сего таковое предположеніе противно здравому разсудку’. Таковое предположеніе нимало непротивно здравому разсудку, потому что оно подтверждается очевидными примрами и свидтельствомъ исторіи. ‘Ибо мы невидимъ, чтобъ ‘человческій умъ старлся и ветшалъ.’ Опять не то, мы точно видимъ, что человческой умъ давно уже состарлся въ Индіи, Ассиріи и въ Египт, ибо Пиагоры наши не здятъ туда искать просвщенія, мы видимъ, что ум человческій обветшалъ было въ средніе вки въ Европ и потомъ опять обновился, мы видимъ, что умъ человческій’, гнтомый противными обстоятельствами, долго младенчествовалъ въ Россіи, и что нын въ полномъ цвт Здравія и крпости течетъ онъ. на поприщ своихъ подвиговъ, ‘Слдовательно ежели древніе могли изобртать и открывать, такъ и мы то же длать можемъ.’ Безъ всякаго сомннія, хотя впрочемъ, изъ вышеписаннаго и не слдуетъ, будто мы должны безъ нужды переиначивать изобртенія древнихъ и разрушать нкоторыя части въ ихъ системахъ, не заботясь, будутъ ли пристройки наши соотвтствовать цлому зданію, ими сооруженному.
Еще просимъ терпнія у благосклонныхъ читателей. Въ замчаніяхъ на Разговоры о словесности написано слдующее: ‘Мы должны краснться, что пользуемся благодяніями ученой древности не своимъ стараніемъ, но чрезъ посредство иностранцевъ, которые будутъ умничать дотол, пока мы не перестанемъ нуждаться въ нихъ безъ малйшей надобности, и пока не принудимъ себя черпать свднія изъ самыхъ источниковъ.’: Г. Сочинитель Прибавленія говоритъ на сіе такимъ образомъ: ‘Здсь господинъ Издатель Встника, возражая противъ Сочинителя Разговоровъ, неумышленно защищаетъ его мнніе и обвиняетъ себя, ибо запретить своимъ языкомъ объяснять понятія и не смть касаться словъ, выдуманныхъ иностранцами, есть самое то, что нуждаться въ нихъ безъ малйшей въ томъ надобности.’ Мн очень жаль, что я по необходимости долженъ во всемъ противурчить господину Сочинителю Прибавленія. Я тутъ и недумалъ возражать ему, а просто предложилъ замчаніе свое, приличное теперешнимъ нашимъ обстоятельствамъ. Я незнаю, для чего г. Сочинитель упустилъ изъ виду то, что я говорю въ томъ-же мст {Встн. Евр. 1811, No 13, стр. 45.} о надобности учиться древнимъ языкамъ. Сколько выгодно для чести нашей и славы обращаться съ такими иностранцами, каковы на примр Аристотель, Цицеронъ, Горацій, столько унизительно для писателя искать въ ныншнихъ чужестранныхъ книгахъ свдній о древней словесности, и быть въ произвольной зависимости отъ людей, которые завидуютъ сил, слав и благоденствію нашего Отечества, и которые желаютъ, чтобы мы всегда были ихъ учениками. Еще повторяю, что я цлилъ не на древнихъ чужестранцевъ, у которыхъ отнюдъ не стыдно учиться, но на вредное воспитаніе, удаляющее отъ истиннаго просвщенія, ибо я все думаю, что иностранная премудрость посредствомъ чужаго языка и вмст съ чужими обычаями вперяемая въ голову юнаго Россіянина необходимо превращается въ невжество, вреднйшее по блестящей своей наружности. Вотъ что я думалъ, говоря, чаю надобно черпать свднія изъ самыхъ источниковъ. Не могу при семъ случа отказать себ въ удовольствіи, немогу не выписать одного приличнаго мста изъ Разсужденія о Россійской словесности г-на Мерзлякова {Смотри Труды Общества Любителей Россійской Словесности Ч. I. Стр. 105, 107. Книга сія продается въ Контор университетской Типографіи. j}:
‘Въ разсужденіи образцовъ, надобно признаться, что мы не тамъ ихъ ищемъ, гд должно. Французская Литература безъ сомннія возвышена до возможной степени совершенства: но Французы сами подражали, притомъ въ подражаніи своемъ приноравливались къ своему времени, ко вкусу столь непостоянному, къ обстоятельствамъ столь многоразличнымъ! По чему намъ, для сохраненія собственнаго своего характера и своей чести, не почерпать сокровищъ чистыхъ, неизмненныхъ, изъ той же первой сокровищницы, изъ которой они почерпали? по чему намъ также безпосредственно не пользоваться наставленіями ихъ учителей, Грековъ и Римлянъ? По чему гордимся быть подражателями часто слабыхъ подражателей, имя способности и силы снимать съ самыхъ подлинниковъ! Я уже не говорю о томъ, что всего хуже о томъ, что подражая твореніямъ живаго народа, имющаго съ нами сношенія, подражаемъ нечувствительно его нравамъ и обычаямъ, и теряемъ свой, характер и свою національную гордость, которую можно назвать основаніемъ и опорою народной славы, — короче: сами творимъ себ умственное рабство!! Пагубное предразсужденіе! или паче, нерадніе, влекущее за собою несчастныя слдствія! Подражайте Французамъ въ трудахъ, въ изысканіяхъ, въ неутолимости, занимайтесь изученіемъ древнихъ Писателей, также какъ они, — и вы достигнете желаемой цли’
‘Какъ? (вопрошаетъ господин Сочинитель Прибавленія) отъ того что въ Рускомъ язык подъ словомъ извитіе разумться будетъ тожъ самое, что въ Латинскомъ разумется подъ словомъ figura, разрушится сооруженная Аристотелями, Цицеронами, Квинтиліянами система Риторики?’ Разрушится, ежели мы станемъ безъ надобности переиначивать ея въ частяхъ, незаботясь объ соотвтственности оныхъ между собою. ‘Какъ? (продолжаетъ господинъ Сочинитель) отъ того что я Латинской екиноксъ назову равнодействіемъ, разрушится Птоломеева и Коперникова система, затмится луна, погаснетъ солнце, и звзды упадутъ на землю?’ Совсмъ нтъ, а только ученые люди подивились бы неслыханному въ Латинскомъ язык екиноксу, и тогда же догадались бы, что господинъ Сочинитель погршилъ, написавши екиноксъ вмсто еквинокціумъ, системы Птоломеева и Коперникова также непострадали бы отъ сей маловажной ошибки. ‘Ежели слово извитіе угрожаетъ такими бдами то Сочинитель Разговоровъ долженъ непремнно отъ онаго отрещися.’ Извитіе къ паденію звзд на землю и къ прочимъ бдамъ иметъ такое же отношеніе, какое фигура къ вреднымъ слдствіямъ порока.
Вопреки господину Сочинителю Разговоровъ я утверждалъ, что въ стих ‘отъ запрещенія твоего побгнутъ, отъ гласа грома твоего убоятся’ смлаго иносказанія совсмъ непримтно. Обучавшіеся словесности по употребительнымъ у насъ книгамъ вообще разумютъ подъ иносказаніемъ не иное что какъ аллегорію. Ее нтъ ни въ семъ стих, ни въ другомъ, приведенномъ мною для примра: хвалите его во глас трубнмъ, ибо здсь и тамъ вс слова употреблены не въ переносномъ, но въ собственномъ своемъ знаменованіи. Гласъ незначитъ здсь голоса человческаго, изъ гортани выходящаго, но просто звук. Я привелъ и Греческія слова изъ Библіи именно для того, чтобы знающему удобне можно было въ томъ удостовриться. Господинъ Сочинитель Прибавленія питетъ, что приведенныя мною Греческія слова къ длу ни мало нейдутъ, и на другой же страниц выставляетъ самъ Греческое (надобно бы ) и Латинское sonus, и самъ же утверждаетъ, что на Славенскомъ язык, точно значатъ они звонъ, т. е. гласъ, звукъ.’
Но положимъ на часъ, будто гром представляется въ вид лица, издающаго изъ гортани-глас, какъ желаетъ господин Сочинитель, положимъ, будто надобно разумть, что воды отъ голоса (vox), а не отъ звука (scnus) грома убоятся, спрашивается, какая была бы это фигура? Всякой видитъ конечно, что здсь бездушная вещь представляется одушевленною, и что слдственно. употребленная здсь форма или образъ рчи есть прозопопея, однакожъ не заимословіе, какъ назвалъ оную Ломоносовъ, соединивши ее и fermocinacio въ одномъ опредленіи. Теперь послушаемъ господина Сочинителя Прибавленія: ‘г. Издатель говорить: въ такомъ случа надлежало бы назвать это фигурою, только не заимословіемъ. Кто читая ce не подумаетъ, что Сочинитель Разговоровъ назвалъ сіе заимословіемъ? Ничего небывало! отнюдь не называлъ! не хорошо возражать недльно и несправедливо, но еще хуже оговаривать книгу и взводить на неё то, чего намъ совсмъ нтъ.’ Я безмолвствую.
Неизвстный мн господинъ Сочинитель прибавленія, пользуясь благоприятнымъ случаемъ неизвстности, иногда дозволяетъ себ горячиться: то совтуетъ онъ мн прочитать и выразумть хорошенько. Переводъ двухъ статей изъ Лагарпа, удостовряя, что я сдлался бы тогда способне утверждать или, возражать съ основательностію, то даетъ разумть, будто я не хочу разсуждать, и не люблю тхъ, которые, разсуждаютъ, то въ одитъ на меня такія вины, въ которыхъ право стыдно и оправдываться. Но я оставляю постороннее, и буду говорить только о словесности. Я увренъ, что безпристрастнымъ людямъ нужне знать мннія и доводы различно мыслящихъ писателей, нежели — кто изъ нихъ опытне въ искусств досаждать своему сопротивнику. Охотно отказываюсь отъ сего преимущества.
Послушаемъ еще господина Сочинителя Прибавленія: ‘Сколько бы смшно было, извитіе сіе (гласъ грома) назвать заимословіемъ, столько же странно отрицать, что оно не есть иносказаніе.’ Нимало не странно, аллегорія (ибо аллегорія и иносказаніе по точному смыслу. Греческаго слова одно и то же) состоитъ, въ цломъ предложеніи, а не въ одномъ слов, она есть собраніе двухъ, трехъ или многихъ метафор, а метафора есть троп, въ которомъ значеніе одного слова принимается за другое по причин подобія. Представленіе бездушной вещи одушевленною столь же не прилично называть иносказаніемъ, какъ и вопрошеніемъ, хотя господинъ Сочинитель и говоритъ, будто ‘иносказаніе означаетъ у насъ и аллегорію и метафору и тропъ и фигуру.’ За нужное почитаю прибавить, что господинъ Сочинитель, аллегорію переводитъ инословіемъ, а метафору, которая собственно значитъ переносъ, иносказаніемъ и въ доказательство что такъ называть должно упомянутые Греческіе троны, ссылается на Переводъ двухъ статей изъ Лагарпа, изъявляя свое неудовольствіе, что я не съ надлежащимъ вниманіемъ читалъ оную книгу.
‘Мы пропускаемъ здсь (пишетъ г., сочинитель) особыя мннія господина ‘Издателя о непросвщеніи Свера о неисправности нашихъ лтописей и проч.’ Издатель очень жалетъ, что можетъ быть по одному только неблаговоленію господина Сочинителя онъ долженъ оставаться по прежнему во мрак невднія касательно просвщенія Свера до десятаго вка, жалетъ также, что неупомянуто въ Прибавленіи, гд можно найти исправныя лтописи. Издателю очень бы пригодилось еще при ныншнихъ его упражненіяхъ.
‘Да кто исправитъ и очиститъ Несторову, Никонову лтописи, Рускую правду, Владимирову духовную, Слово о полку Игоревомъ и проч.?’ Тотъ, кто умючи примется за сіе дло. ‘Ихъ и очищать ненадобно.’ А какъ же мы узнать можемъ, что въ нихъ содержится? Въ одномъ списк Нестора поставлено, идоша за море къ Варягомъ къ Руси, въ другомъ, послаша къ Варягомъ изъ Руси за море, мсто сіе одно изъ важнйшихъ въ Россійской исторіи, какъ же узнать подлинный смыслъ лтописца, покуда онъ не очищенъ критикою? а такихъ мст и разнословій превеликое множество не только въ историческихъ, но и въ другихъ старинныхъ рукописяхъ. ‘Ето, было бы ихъ испортить’. Церковныя книги нимало неиспорчены тмъ, что въ нихъ поправлены ошибки писцовъ и переводчиковъ, мы неимли бы теперь исправныхъ классиковъ, еслибъ ученые люди не постарались очистишь текст, испорченный писцами. ‘Они священны своею древностію языка и слога.’ Искусные люди, очищая текстъ въ древней рукописи, умютъ сберечь не только языкъ и слогъ, но даже вс древнія слова, вс до послдняго. Увидвши хорошія изданія классическихъ писателей, тотчасъ можно въ томъ совершенно удостовриться. ‘Даже и письмо и начертаніе буквъ того времени надлежало бы въ нихъ сохранить.’ Въ средніе вки, до изобртенія искусства длать бумагу, за недостаткомъ въ пергамент, нкоторые невжды иногда стирали съ листковъ творенія Тита Ливія и Тацита и записывали на нихъ монастырскія происшествія, нын и въ голову никому неприходитъ соскабливать письмо въ древнихъ рукописяхъ, охотники до старины тщательно берегутъ все, что только ни осталось отъ оной.
Остановимся на минуту надъ просыпаніемъ чрева, и потомъ откланяемся господину Сочинителю Прибавленія. Просыпать чрева, по его мннію, сказано въ Никоновской лтописи вмсто исторгать чрева, и это по его же мннію въ наук краснорчія называется иноименіемъ, то есть (прошу замтить) употребленіемъ одного имени вмсто другаго. Иноименіемъ у господина Сочинителя переводится Греческая метонимія, и опредленіе онаго читатели теперь видли. Оно прилично тропу, вообще какъ роду, но каждой тропъ въ особенности иметъ еще и свое другое опредленіе, ибо метафора есть тропъ, метонимія тропъ, синекдоха тропъ же, однакожъ метафора не есть синекдоха, и синекдоха не есть метонимія. Въ Риторикахъ помщены опредленія каждаго тропа въ особенности, и я выписывать ихъ уже боле ненамренъ. Признаюсь, что мн показалось мнніе о просыпаніи чрева чрезвычайно страннымъ, я конечно недостигъ всей важности онаго и можетъ быть заслужилъ, чтобы господинъ Сочинитель Прибавленія, призвавъ на помощь Метастазія, удивленіе мое назвалъ дочерью невднія. ‘Просыпаются чрева! и ето иноименіе! ‘Да, иноименіе (говорить г. Сочинитель). ‘Оно такъ названо, и сказана причина по чему названо, чему же тутъ дивишься?’ Я дивлюсь только тому, что иноименіе, дочь тропа и сестра метафоры и синекдохи, иметъ со всею своею роднею одно опредленіе.
Господинъ Сочинитель не везд поступаетъ со мною строго въ своемъ Прибавленіи къ Разговорамъ. Въ начал и при конц книжки он удостоиваетъ меня нкоторыми учтивыми и для самолюбія моего очень лестными отзывами, не смотря на то я по вышеписаннымъ причинамъ не могу оказать ему равной услуги. Чтожъ касается до самаго господина Сочинителя Разговоровъ о словесности, то я въ особливую честь вмняю себ повторить при семъ изъявленіе нелицемрнаго своего уваженія къ трудамъ его. Писавши замчанія на книгу сего почтеннаго Мужа, я имлъ въ виду прочія сочиненія его, доставившія великую пользу отечественной Словесности. Онъ предостерегъ многихъ молодыхъ людей отъ вредныхъ заблужденій, онъ заставилъ многихъ стыдиться пагубной галломаніи, онъ показалъ ничтожество блестящихъ млочей и многихъ обратилъ къ полезнйшимъ упражненіямъ.
[Каченовский М.Т.] Прибавление к Разговорам о словесности [А.С.Шишкова]: (Окончание) / К. // Вестн. Европы. — 1812. — Ч.62, N 7. — С.195-217.