ПРЕЖНЯЯ РЕКРУТЧИНА И СОЛДАТСКАЯ ЖИЗНЬ
ПРЕЖНЯЯ РЕКРУТЧИНА И СОЛДАТСКАЯ ЖИЗНЬ
ПО ПСНЯМЪ.
Прежняя рекрутчина и солдатская жизнь, Якушкин Павел Иванович, Год: 1864
Время на прочтение: 10 минут(ы)
Новйшее законодательство сдлало значительныя и благодтельныя перемны въ систем наборовъ, въ срокахъ службы, въ наказаніяхъ нижнихъ военныхъ чиновъ и т. д. Совершенно перемнилось обращеніе командировъ съ солдатами, почтя нтъ въ настоящее время ни одного офицера, который не обращалъ бы вниманія на внутреннюю солдатскую жизнь. Все это не приминетъ, конечно, принести самые лучшіе результаты, и очень вроятно, что со временемъ, самый взглядъ нашего народа на рекрутство измнится существеннымъ образомъ. Но долгое существованіе прежней, тяжелой системы оставило въ народ слды, выразившіеся въ псняхъ, разсказахъ, присловьяхъ. Мн кажется, что именно теперь, въ виду уничтоженія стараго порядка, не безъинтересно собрать въ одно цлое все, въ чемъ выразилъ народъ свое воззрніе на рекрутчину и солдатскій бытъ.
Пусть настоящій этюдъ послужитъ памятью о давнемъ, тяжеломъ, но, къ счастію, и отходящемъ прошломъ. Очень можетъ быть, сказалъ я выше, что даже и о бывшемъ солдатств народъ станетъ думать и пть иначе, но еще и до сего времени въ русскихъ деревняхъ, на солдатство народъ смотрлъ какъ на несчастіе, на бду, которая можетъ разогнать, разорить какую угодно семью. Такъ, въ одной псн поется:
Въ мужика было богатаго
Да и были три сына хорошіе,
Охъ, вышло на нихъ несчастьице,
Что большое несчастьице, бдушка великая:
Что и вышла на нихъ рекрутчина, и т. д.
Объ эту бдушку, не малую, большую,— солдатство, разбивалась какая угодно удаль. Одинъ говоритъ:
Никогда у меня, раздобраго молодца,
Такого горя не бывало,
А вотъ ныншніе день, братцы, день-денечикъ,
Тоска — горе меня обуяла!
Что куютъ-то, куютъ меня, раздобраго молодца,
Куютъ во желзы,
Что везутъ-то, везутъ меня, разудалаго молодца,
Везутъ во солдаты.
Въ другой псн разсказывается про всю молодецкую гульбу, среди которой застала раздобраго молодца рекрутчина.
Попила-ль моя головушка,
Пила-ль — погуляла
Не за батюшкой, не за матушкой,
Буйной головою,
Не за братцевой, не за сестрицыной,
За легкой работой!
Что со радости мои кудрюшки
Со радости вьются,
Что со горя ли со кручинушки
Русыя скутся!..
Охъ, зачуяли мои кудрюшки
Надъ собой невзгоду,
Охъ и ту ли невзгоду —
Большое солдатство!
Тоска и печаль заставляла раздобрить молодцевъ плакать и обращаться къ своимъ близкимъ съ такою скорбью:
Растоскуйся ты, моя сударушка, по мн разгорюйся!
Что ни самъ ли то я, самъ раздобрый молодецъ, самъ по себ взорвался!
Обижаютъ меня сиротинушку злые люди:
Что и ловятъ меня сиротинушку злые люди,
Что и ловятъ меня сиротинушку, ловятъ во солдаты!
На этотъ вопль откликаются вс друзья и сродники, а душа красна-двица:
Какъ сказали другу
Да на царскую службу —
Плакала, рыдала,
Слезы проливала,—
Всю ночь не спала!
Напрасно ее уговариваютъ:
Ты не плачь, не плачь, красная двушка!
— Не сама я плачу, плачутъ ясныя очи,
Что и сами слезы, слезы изъ глазъ катятся,
Что везутъ, отдаютъ дружка во солдатушки,
Въ молодые его, дружка, рекрутики.
Отъ этой тоски-горя бжали тогда кто куда могъ, кто въ лса, кто въ монастырь къ знакомымъ старцамъ и монахинямъ, переждать наборъ, но нигд раздобрый молодецъ не былъ безопасенъ:
Обижаютъ его, сиротинушку, злые люди,
Что и ловятъ его, сиротинушку, ловятъ во солдаты.
Которому удается отбгаться отъ рекрутчины, а котораго
Поймали добраго молодца, поймали у прилуки,
Что у той ли у прилуки, у красной у двки.
Видитъ мужикъ, что не всегда и отбгаешься, сталъ придумывать, какъ длу помочь, какъ бы канцелярскимъ порядкомъ рекрутчину обойти. Вздумали сказки расписывать: большая семья записана въ одну ревизскую сказку, рекрутъ непремнно слдуетъ, разобьютъ семью по бумаг на дв семьи, об семьи небольшія и рекрута не берутъ… Узнали и про это злые люди, выдумали самовольный раздлъ.
Сказанъ наборъ. Вотъ въ семьянистой изб старикъ отецъ думаетъ:
Кому-жь, дтушки, идти во солдатушки?
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Что и старшаго сына жаль отдать,
А середняго не хочется.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Что меньшой-то сынъ —
Тотъ въ разумъ не вошелъ…
Обыкновенно ршаютъ:
Идти ли не идти сыну меньшему!,
Вотъ теперь начинается новая сцена:
Во слезахъ сказалъ родный батюшка:
Что идти ли не идти сыну меньшему,
Сыну меньшему Иванушк.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Въ возрыданьиц матушка словъ не вымолвила.
Едва сказанъ наборъ, тотъ, за кмъ стоитъ рекрутская очередь,—
. . . . . . . . . . припечалится,
Молода жена расплачется,
Малы дти разрыдаются!..
Въ былое время, назначеннаго въ рекруты, такъ называемаго годнаго, сейчасъ по назначеніи заковывали въ желзы, и ни одна рекрутская псня не обходится безъ этихъ ненавистныхъ, незаслуженныхъ желзь, воспвая, какъ куютъ руки-ноги добру молодцу во желзы.
Однихъ только наемщиковъ и охотниковъ не ковали во желза, за тми много было караульщиковъ, но эти несчастные выдумывали такія безобразія, что они не заслужили въ народ ршительно ни одной псни, по крайней мр, я ни одной не слыхалъ. Въ охотники обыкновенно нанимается самый безпутный народъ. Наемщикъ бросаетъ всю семью, часто жену съ дтьми, безъ гроша денегъ, скудно оставляя имъ нсколько рублей, пропивая самъ сотни, а нердко и тысячи во время своей гульбы. Они обыкновенно, при найм, выговариваютъ, сколько времени гулять. Кром условленной платы деньгами, въ это время хозяинъ, т. е. нанимающій за свою семью, длается самымъ покорнымъ слугой своего охотника, что бы тотъ не потребовалъ,— хозяинъ долженъ подавать, куда бы тотъ ни захотлъ хать — хозяинъ долженъ везти, что бы тотъ ни истратилъ — хозяинъ долженъ заплатить.
Кто не видалъ, какъ этотъ безпутный людъ, съ крикомъ и гамомъ, махая краснымъ платкомъ, обнявшись съ дешевыми красавицами, окруженный не сродниками, не пріятелями, а караульщиками, здилъ по улицамъ? Разъ только въ Мценск увидали охотника, гуляющаго съ сродниками.
Просто на всхъ ужасъ нагналъ, говорилъ одинъ изъ очевидцевъ этого безобразія.— Пьяный самъ, а тутъ сестра родная пляшетъ… и тутъ мать, пьяная! Просто неподобно!
А должно быть и между этими безпутными, безобразными бывали люди, да и хорошіе люди.
— Надо охотника искать! говорилъ мн настоящій мужикъ, мужикъ стоющій, т. е. мужикъ зажиточный, а почетность въ деревняхъ даромъ не достается, и ежели мужикъ пользуется почетностью, то эта почетность — вполн заслуженная.
— Мн не случалось слышать, чтобъ хорошій человкъ пошелъ своей охотой за чужую семью наемщикомъ въ солдаты.
— Бываетъ и хорошій человкъ: не нанялся бы въ солдаты, а нужда какая пришибетъ — не самъ онъ нанимается, нанимаетъ нужда его.
— А теб и такихъ случалось видть?
— Да не знаю, какъ теб и сказать: и видлъ, и нтъ. Возили мы барскую рожь во Мценскъ, захали ночевать, а у нашего хозяина гость, тоже мужикъ. Пиръ такой идетъ!.. Во! Вдвоемъ за ночь четверть выдули: послали въ кабакъ взять четверть, а къ утру хоть бы опохмлиться осталось! Хорошо! Только видимъ: съ ними парень, такъ, лтъ двадцати пяти, онъ то и есть охотникъ. Чтожь ты думаешь? Не только, чтобы онъ за столъ слъ, а въ изб то почесть не сидлъ, все на двор стоялъ, а водки хоть бы теб каплю въ ротъ взялъ! А лицо то такое жалостливое, да такое смутливое… За этимъ и присмотру никакого: — ‘Этотъ говоритъ хозяинъ,— не уйдетъ. Этотъ у меня не гуляетъ’! Стало быть этотъ былъ и путный, а вотъ нанялся же охотникомъ.
Вотъ единственный случай, въ которомъ наемщикъ былъ, по подозрнію, хорошимъ человкомъ. Повторяю, что о наемщикахъ я не знаю ни одной псни, но добрыхъ молодцовъ народъ провожаетъ псней до гробовой доски.
Поймаютъ молодца, скуютъ и станутъ чествовать. Никто на него не сердится, за нимъ нтъ никакой вины, а ежели и была — ему всякая вина отпустится, но куютъ не изъ сердцовъ, а изъ предосторожности, чтобъ не убжалъ. По этому отдатчикамъ въ обязанность становилось обычаемъ ублажать гожихъ: отдатчики должны хорошо кормить гожихъ, и почти всегда поить водкой. Но эти люди не предавались такому развратному разгулу, какъ наемщики, потому что не имли воли, а главное — у нихъ оставалась семья, родина, отъ которыхъ охотникъ добровольно отказывался.
Гожаго, сковавъ, сажали на пару лошадей и везли къ пріему въ городъ, въ которомъ находится рекрутское присутствіе. А на пар лошадей мужикъ здитъ только въ одномъ еще случа — на свадьбахъ. Это обстоятельство не упущено пснею:
Посадили меня, раздобраго молодца,
Въ козырныя сани,
Повезли то меня только разудалаго
Въ городъ — во губернью,
Привозили меня, раздобраго молодца,
Меня ко пріему.
Все, что поражаетъ человка при пріем въ рекруты, высказано въ псн со всми подробностями:
Привели меня, раздобраго молодца,
Меня ко пріему,
Раздвали меня, раздобраго молодца
До благо тла,
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Ставили меня, сиротинушку,
Въ казенную мру.
Какъ и стали они, меня сиротинушку,
Они стричь и брити…
Охъ, ужъ брейте вы мои кудерушки,
Брейте, не жалйте!
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Привезли то меня, сиротинушку,
Меня ко пріему,
Вс пріемщички ли на сиротинушку
Они вздивовались:
Да и гджъ тотъ ли сиротинушка,
Гд жъ онъ уродился?
Забрили лобъ — все еще не солдатъ, все еще онъ можетъ убжать,— съ бглеца взыску нту, пока присягу не принялъ на царскую службу. Народъ думалъ, что рекрутъ принималъ присягу на царскую службу только на 25 лтъ, а что посл 25 лтъ солдатъ воленъ идти на вс четыре стороны.
Пока не пригоняли молодаго рекрута къ присяг, всякій крестьянинъ помогалъ ему, когда тотъ задумывалъ бжать.
Забрили лобъ, пригнали къ присяг, и вотъ гонятъ молодыхъ солдатъ,—
А за ними идутъ матушки родныя,
Во слезахъ они пути-дороженьки не видятъ.
Какъ возговорятъ солдаты молодые:
Эхъ, вы матушки, вы матушки родныя,
Не наполнить вамъ синя моря слезами,
Не исходить-то вамъ сырой земли за нами!
А боле забубенныя головы прощались со своими разлапушками-сударушками:
Прощай, бабы, прощай двки!
Намъ теперя не до васъ —
Во солдаты везутъ насъ!
Посмотримъ, какъ народъ смотрлъ на солдатское житье-бытье. Для этого я опятъ обращаюсь преимущественно къ народнымъ же пснямъ. Но при этомъ я долженъ оговориться. Есть два рода солдатскихъ псенъ: одн, даже при поверхностномъ взгляд въ саномъ дл, оказываются поддльными подъ народныя псни, другія — чисто народныя.
Эти псни почти не поются народомъ, а ежели и поются, то какъ псни модныя и, разумется, боле полированнымъ людомъ, напр. фабричными.
Есть другія псни, въ которыхъ говорятъ совершенно другое.
Мужикъ, поступая въ солдаты, начиналъ совершенно иную жизнь, все мнялось: образъ жизни, занятія, одежда, прическа. И надо сказать, что тогда многое было, какъ намъ кажется, не только лишнее, но иногда и вредное.
— Ныньче какая служба! говорилъ мн отставной солдатъ еще до 1855 года.— Ныньче что за служба! Нтъ, послужили-бы по нашему! Это взять теперь хоть солдатскую одежду…
Въ эдакой то одежд, да еще ученье, въ которыхъ рекрутъ не видалъ цли, да и какъ растолковать рекруту пользу учебнаго шага, пунктиковъ?
Псенъ мало, разсказовъ же про прежнія ученія вы можете иного слышать,— лишь бы была у васъ охота. Старики солдаты,— разумется, отставные,— поразскажутъ вамъ.
Въ войнамъ до-Петровскаго времени народъ прилегалъ всей душой, простая цль тхъ войнъ была понятна народу. Надо бы было указать на самую старинную русскую военную псню, на псни про владиміровыхъ богатырей, и въ особенности, на псню о Полку Егоров, но я думаю, что и безъ этого можно обойтись. Мы возьмемъ лучше псни про войны Московскаго царства. Какъ видно по этимъ пснямъ сердечное участіе народа въ этихъ войнахъ! По сборнику псенъ И. В. Киревскаго, а полагаю, что самая старинная псня солдатская про куликовскую битву. Но этой псни у меня нтъ подъ рукой, а ежели бы и была, я не имлъ бы права ее приводить. Не буду также ссылаться на псню, записанную Желзновымъ про Рыжечку, хотя эти псни и помогли бы мн. Начнемъ съ псенъ временъ Іоанна Грознаго. Псня про взятіе Казани-города сохранилась въ народ во многихъ варіантахъ и но всмъ варіантамъ видно, что народъ съ участіемъ смотрлъ на эту войну, да и видлъ народъ достаточную причину самаго гнва Грознаго на Казань-городъ.
Они блому царю всякое грубіянство оказываютъ,
Ухъ и вотъ теб, блый царь, Казань-городъ взятъ!
Оттого-то блый царь разсердился, распылился на Казань-городъ.
Въ другихъ варіантахъ это обстоятельство разсказываетъ проза:
Что татары же по городу похаживали,
Что грозна-царя Ивана Васильевича поддразнивали *).
Что и тутъ-то нашъ грозенъ царь прикручинился.
*) Этому стиху есть ж еще варіантъ, неудобный для печати. Авт.
Царь Грозный веллъ подкопы подкопать подъ казанскія стны, веллъ пушкарямъ въ т подкопы бочки зелья — пороху накласть и поставить дв зажженныя свчи, одну въ порохъ, чтобы произвести взрывъ, другую у царя, чтобъ видть, какъ скоро произойдетъ взрывъ. Сгорла свчка, стоявшая передъ царскимъ шатромъ,— а взрыва еще нтъ! Царь Грозный распалился на пушкарей:
Приказалъ грозный царь тхъ пушкарей казнить.
На счастье случился тутъ молодой пушкарь, что годами еще молодъ былъ, а разумомъ можетъ и постарше всхъ.
Этотъ пушкарь сказалъ царю:
Не прикажи казнить, прикажи слово вымолвить!
Въ тиши, въ погребу долго свчи теплятся,
На бую на втру скоро свчи горятъ.
Не усплъ молодой пушкарь слово вымолвить, какъ взорвало вс стны Казанъ-города.
Этотъ псенный разсказъ совершенно согласенъ съ офиціальнымъ разсказомъ лтописей. Стало быть вс знали, какъ шла осада, за что понадобилось такое скорое наказаніе, вс подробности этого дла. Къ самому царю, къ Грозному, да еще въ ту минуту, когда этотъ Грозный царь распалился, разгнвался, обратился молодой пушкарь съ совтомъ. Въ этой псн видно участіе, которое принималъ въ дл всякъ, даже молодой пушкарь.
Въ псн про осаду Пскова Баторіемъ разсказано все, съ начала до конца, какъ началась война, отчего, какими путями шелъ король-собака на батюшку, на Опсковъ городъ, однимъ словомъ, вся псковская компанія эта разсказана одною пснею.
Копилъ то, копилъ король силушку,
Копилъ то онъ, собака, двнадцать лтъ,
Накопилъ то онъ силушки — смта нтъ.
Мало, смты нтъ, сорокъ тысячъ полковъ.
Накопимши онъ силы — на Русь пошелъ,
Онъ на Русь пошелъ, на три города,
На три города, на три стольные:
На первый на городъ на Полоцкій,
На другой то городъ — Велики-Луки,
На третій, на батюшку на Опсковъ градъ.
Онъ и Полоцкій городъ мимоходомъ взялъ,
А Велики-Луки онъ насквозь прошелъ,
Подходитъ онъ подъ батюшку, подъ Опсковъ градъ,
Становился, собака, въ зеленыхъ лугахъ,
Садился онъ, собака, на золотъ стулъ,
Смекалъ то онъ силушку по три дня,
По три дня и по четыре:
Много ли силушка убыла,
А много ли силушки прибыло?
Убыло силушки сорокъ ротъ,
А прибыло силушки сорокъ полковъ.
Тутъ же онъ, собака, возрадуется:
— Охъ, вы гой еси, мои скорые хожатели,
Скорые хожатели и скорые поспшатели!
Мечитесь скоро въ зелевые луга,
Въ зеленые луга государевы… *)
Бери свово коня Бахмута,
Позжай во батюшку во Опсковъ-градъ:
Во городъ възжай, не спрашивай,
Ко двору подъзжай,— не докладывай,
Во палата входи — не бей челомъ,
Клади ярлыки на дубовы столы,
За столами сидитъ воевода царевъ
Карамышевъ, Семенъ Константиновичъ.
— Охъ, ти гой еси воевода царевъ,
Карамышевъ, Семенъ Константиновичъ!
Отдай городъ Опсковъ безъ бою,
Безъ бою и безъ драки великія,
Безъ того угодовія смертнаго!
Я на первомъ часу возьму Опскопъ градъ,
На другіемъ часу стану чнстити,
На третьемъ часу стану столъ становнть,
Стану пить, веселиться, прохладиться,
Князей твоихъ бояръ всхъ въ половъ поберу,
Донскихъ казаковъ всхъ подъ мечъ преклоню,
Я тебя, воевода, казнить буду!—
Возговоритъ воевода царевъ
Карамышевъ, Семенъ Константиновичъ:
— Блуденъ сынъ король съ королевичемъ,
Съ паномъ гетманомъ Ходкевичемъ,
И съ воинскимъ конемъ Вороновичемъ!